БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ
ПРИРОДА
ФУНКЦИИ
МЕТОДЫ
ИССЛЕДОВАНИЯ
I
NATURE
FUNCTIONS
METHODS
OF STUDY
THE UNCONSCIOUS

АКАДЕМИЯ НАУК ГРУЗИНСКОЙ ССР
ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ им. Д. Н. УЗНАДЗЕ
ACADEMY OF SCIENCES OF THE GEORGIAN SSR
THE D. N. UZNADZE INSTITUTE OF PSYCHOLOGY

THE UNCONSCIOUS
NATURE
FUNCTIONS
METHODS
OF STUDY
Edited by
A. S. Prangishvili
ACADEMY OF SCIENCES OF THE GEORGIAN SSR
A. E. Sherozia
TBILISI STATE UNIVERSITY
F. V. Bassin
USSR ACADEMY OF MEDICAL SCIENCES
I
«METSNIEREBA»
PUBLISHING HOUSE
TBILISI
1978

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ
ПРИРОДА
ФУНКЦИИ
МЕТОДЫ
ИССЛЕДОВАНИЯ
Под общей редакцией
А. С. ПРАНГИШВИЛИ
АКАДЕМИЯ НАУК ГРУЗИНСКОЙ ССР
А. Е. ШЕРОЗИЯ
ТБИЛИССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Ф. В. БАССИНА
АКАДЕМИЯ МЕДИЦИНСКИХ НАУК СССР
I
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«МЕЦНИЕРЕБА»
ТБИЛИСИ
1978

Коллективная монография
в четырех томах.
Предисловия, введение,
вступительные статьи
ко всем разделам
монографии, примечания
и заключение
Ф. В. Бассина, А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия
A Collective Monograph
in Four Volumes.
The forewords, preface,
introductory articles
to all the sections of
the monograph, notes and
the conclusion by
F. V. Bassin, A. S. Prangishvili, A. E. Sherozia
© Издательство «Мецниереба».

ОГЛАВЛЕНИЕ
(Текст монографии составляют статьи на русском, английском, француз-
ском и немецком языках. Предисловия и резюме русских статей, за ред-
ким исключением, представлены на английском языке.)
ПРЕДИСЛОВИЕ 15
ВВЕДЕНИЕ
1. К истории и современной постановке вопроса
От редакции 23
2. Психоанализ и теория неосознаваемой психологической уста-
новки: итоги и перспективы
А. Е. Шерозия 37
ТОМ ПЕРВЫЙ
РАЗВИТИЕ ИДЕИ
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ТОМУ 67
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
ПРОБЛЕМА РЕАЛЬНОСТИ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО КАК
ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ФЕНОМЕНА
3. Основные критерии рассмотрения бессознательного в качестве сво-
еобразной формы психической деятельности
Вступительная статья от редакции 71
4. К проблеме бессознательного в свете теории установки: школа
Д. Н. Узнадзе
А. С. Прангишвили 84
5. К вопросу об онтологической природе бессознательного
Ш. Н. Чхартишвили 95
6. Закономерности формирования и действия установок различных
уровней
Ш. А. Надирашвили 111
7. Контрастная иллюзия, бессознательное и установка
В. В. Григолава 123
8. Установка и деятельность: нужна ли парадигма?
В. П. Зинченко 133
5

9. Об иерархической структуре установки как механизма регуляции
деятельности
А. Г. Асмолов 147
10. Бессознательное и категория отражения
П. Брюно 158
11. О принципиальной неразрывности наблюдаемого и наблюдателя в
психологических феноменах
И. М. Фейгенберг 167
12. К понятию бессознательного
В. Кречмер 174
13. Исследование неслучайных событий взаимодействия в малых груп-
пах
Р. Мак-Кензи 180
14. О бессознательном
А. Т. Бочоришвили 187
15. Проблема бессознательного в классической глубинной психологии
В. Л. Какабадзе 191
16. К проблеме бессознательного
П. Я. Гальперин 201
17. Теория отражения и некоторые методические проблемы изу-
чения бессознательного
Г. X. Шингаров 206
РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ
ПСИХИЧЕСКОМ В СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ
И ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
18. Основные направления современной психологической разработки
идеи бессознательного (50-е—70-е годы)
Вступительная статья от редакции 213
19. Открытие доктора Фрейда в его отношении к теории марксизма
Л. Альтюссер 239
20. Развитие идеи бессознательного в психоанализе
Э. Джозеф 254
21. Сознание, бессознательное и понятие вытеснения
Н. Роллинс 266
22. Психоанализ и философия
Хр. Димитров 282
23. Проблема бессознательного в современном неофрейдизме
С Г. Стоев 290
24. Концепции сознания в современной западной философии
А. Ф. Бегиашвили 299
б

25. Экзистенциальная феноменология и бессознательное с точки зре-
ния психиатрии
А. Татосян 311
26. Эмманюэль Мунье и Зигмунд Фрейд: персоналистская критика
фрейдовского учения
И. С. Вдовина 330
27. Проблема бессознательного в трактовке французского структура-
лизма
Г. Л. Ильин 338
28. Бессознательное во Франции до Фрейда: предпосылки откры-
тия
Л. Шерток 347
29. З. Фрейд и К. Юнг: попытки психоаналитического решения
проблемы бессознательного
В. М. Лейбин 358
30. Взгляды Альфреда Адлера на проблему бессознательного
X. Ансбахер 370
31. Бессознательное у Пиера Жанэ
Ж. Вербизье 384
32. Психоаналитическая концепция аффекта
А. Грин 395
33. Бессознательное и речь как проблема психоанализа
К. Клеман 410
34. О Некоторых философско-методологических проблемах психоло-
гической концепции Жака Лакана
Н. С. Автономова 418
35. Принципы и противоречия структурного психоанализа Ж- Лакана
Л. И. Филиппов 426
36. О некоторых неосознаваемых процессах в жизни индивидов и групп
Т. Мэйн 437
37. Дискуссии по поводу современного состояния в психоанали-
тической теории бессознательного
И. Кремериус 446
38. Критический анализ фрейдовской теории предсознательного: осоз-
нанность, осведомленность, организация и контекст
Е. Броуди 455
39. Размышления о трансфере и нарциссизме
Ж. Палаци 469
40. Фрейдовские понятия бессознательного и неосознаваемого
М. Гилл 482
41. Бессознательное в группах
Д. Анцье 490
7

42. Бессознательное и миф постоянство и метаморфозы
Ж. Валабрега 499
43. Истолкование бессознательного в психоаналитической школе
Г. Аммона с обращением особого внимания на «Я» и динамику
внутригрупповых отношений
Ж. Поль 509
44. Бессознательное и процессы психологических преобразований
в условиях психоанализа
Д. Видлохер 514
45. Интерпретация бессознательного: критерии объективности
Ч. Музатти 528
46. Проблема бессознательного
А. Эй 540
РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ
НЕЙРОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ БЕССОЗНАТЕЛЬ-
НОГО
47. Смена гипотез о нейрофизиологических механизмах осознания
Вступительная статья от редакции 557
48. Осознаваемые и неосознаваемые процессы: нейрофизиологический
и нейропсихологический анализ
К. Прибрам 569
49. Значение принципа многоуровневой организации мозга для концеп-
ции осознаваемых и неосознаваемых форм высшей нервной де-
ятельности
О. С. Адрианов 585
50. Нейрофизиологические механизмы «сознательных» и «подсознатель-
ных» проявлений биологических мотиваций
К. В. Судаков, А. В. Котов 596
51. К вопросу о бессознательном с точки зрения нейроглиальной
гипотезы образования временных связей
А. И. Ройтбак 606
52. Доказательства существования неосознаваемой психической деятель-
ности, даваемые анализом вызванных потенциалов: обзор ли-
тературы
Г. Шеврин 610
53. Периодичность сверхмедленных мозговых потенциалов в ее
связях с характером психической деятельности
Н. А. Аладжалова 626
54. О физиологических механизмах «психологической защиты» и без-
отчетных эмоций
Э. А. Костандов 633

55. К проблеме произвольного и непроизвольного регулирования
электрических потенциалов мозга
Л. Б. Ермолаева-Томина 652
56. Психофизиология, конвергирующие процессы и изменения созна-
ния
С. Криппнер 658
57. Исследование сенсорной настройки как психофизиологического
выражения целевой установки методом регистрации вызванных
потенциалов
Л. А. Самойлович, В. Д. Труш 668
58. Нейрофизиологические корреляты психодинамических неосознава-
емых процессов
Г. Шеврин 676
59. Доминанта и психоанализ
Т. Досужков 692
60. Пациенты с расщепленным мозгом
В. М. Мосидзе 702
61. Проблема бессознательного в нейрофизиологических исследова-
ниях
Н. Н. Трауготт 707
62. Роль неосознаваемой и осознаваемой сфер высшей нервной де-
ятельности в механизмах памяти
Л. Г. Воронин, В. Ф. Коновалов 717
63- Психология установки и микроструктурный подход
Б. М. Величковский, А. Б. Леонова 730
64. Некоторые аспекты семиотической структуры и функциональной
организации «правополушарного мышления»
Л. Р. Зенков 740
65. Об эндокринном механизме осознаваемых и неосознаваемых ста-
дий развития мотивации
В. М. Ривин, И. В. Ривина 751
66. О нейропсихологическом аспекте исследования фиксированной
установки
Д. Д. Бекоева, Н. К. Киященко 760
67. Некоторые аспекты функциональной активности мозга при кома-
тозном состоянии
Л. И. Сумский 766
68. Саморегуляция продуктивного мышления и проблема бессознатель-
ного в психологии
В. Н. Пушкин, Г. В. Шавырина 770
69. О стимулировании творческих возможностей бессознательного
Л. М. Сухаревский 776
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ 781
9

CONT ENTS
(The monograph is coirprised of papers in Russian, English, French and
German. The forewords and summaries of the Russian papers are, with rare
exceptions, in English.)
FOREWORD 19
INTRODUCTION
1. Towards the History and the Modern Statement of the Problem
Editorial Introduction 23
2. Psychoanalysis and the Theory of Unconscious Psychological Set:
Findings and Prospects
A. E. Sherozia 37
VOLUME ONE
DEVELOPMENT OF THE IDEA
FOREWORD TO THE FIRST VOLUME 69
SECTION ONE
THE PROBLEM OF THE REALNESS OF THE UNCONSCIOUS
AS A PSYCHOLOGICAL PHENOMENON
3. The Basic Criteria for Viewing the Unconscious as a Peculiar Form
of Mental Activity
Editorial Introduction 71
4. Concerning the Problem of the Unconscious in the Theory of Set:
The D. N. Uznadze School
A. S. Prangishvili 84
5. Concerning the Ontological Nature of the Unconscious
Sh. N. Chkhartishvili 95
6. The Regularities of the Formation and Action of Sets of Various Levels
Sh. A. Nadirashvili 111
7. Contrast Illusion, the Unconscious and Set
V. V. Grigolava 123
8. Set and Activity: Is the Paradigm Necessary?
V. P. Zinchenko 133
10

9. On the Hierarchical Structure of Set as a Mechanism of Intention-
al Activity Regulation
A. G. Asmolov 147
10. L'inconscient et la catégorie de reflet
P. Bruno 158
11. On the Inseparability of Observed Events and of the Observer
in Psychological Phenomena
I. M. Feigenberg 167
12. Zum Begriff des Unbewussten
W. Kretschmer 174
13. The Study of Non-Random Interactional Events in Small Groups
K. R. MacKenzie 180
14. On the Unconscious
A. T. Bochorishvili 187
15. The Psychological Problem of the Unconscious in Depth Psychology
V. L. Kakabadze 191
16. On the Problem of the Unconscious
P. J. Galperin 201
17. The Reflection Theory and Some Methodological Problems in the
Study of the Unconscious
G. Kh. Shingarov 206
SECTION TWO
THE EVOLUTION OF THE IDEAS ON THE UNCONSCIOUS MIND
IN MODERN PSYCHOLOGICAL AND PSYCHOANALYTICAL
LITERATURE
18. The Main Trends in the Modern Psychoanalytic Development
of the Idea of the Unconscious (the 1950s-1970s)
Editorial Introduction 213
19. La découverte du docteur Freud dans ses rapports avec la théorie
marxiste
L. Althusser 239
20. Evolving Concepts of the Unconscious in Psychoanalysis
E. D. Joseph 254
21. Consciousness, Unconsciousness and the Concept of Repression
N. Rollins 266
22. Psychoanalysis and Philosophy
Khr. Dimitrov 282
23. The Problem of the Unconscious in Modern Neo-Freudianism
S. G. Stoev 290
24. The Conceptions of Consciousness in Modern Western Philosophy
A. Th. Begiashvili 299
25. La phénoménologie existentielle et l'inconscient. Un point de vue
psychiatrique
Л. Tatossian 311
11

26. Emmanuel Mounier and Sigmund Freud: Personalistic Critique of
Freud's Doctrine
I. S. Vdevina 330
27. Problems of the Unconscious as Treated by French Structuralism
G. L. Ilyn 338
28. L'inconscient en France avant Freud: prémisses et découvertes
L. Chertok 347
29. S. Freud and K- Jung: Attempts at a Psychoanalytical Solution
of the Problem of the Unconscious
V. M. Leibin 358
30. Alfred Adler's Views on the Unconscious
H. L. Ansbacher 370
31. L'inconscient chez Pierre Janet
J. Verbizier 384
32. La conception psychanalytique de l'affect
Л. Green 395
33. Inconscient et langage dans la psychanalyse
C. Clément 410
34. On Some Philosophical and Methodological Questions of Jacques
Lacan's Psychoanalytical Theory
N. S. Avtonomova 418
35. The Principles and Contradictions of J. Lacan's Structural Psy-
choanalysis
L. I. Filippov 426
36. Some Unconscious Processes in Individual and Group Life
T. Main 437
37. Diskussion über den heutigen Stand der Theorie des Unbewuss-
ten in der Psychoanalyse
J. Cremerius 446
38. A Critical Examination of Freud's Theory of the Preconscious:
Knowing, Awareness, Organization and Context
E. B. Brody 455
39. Réflexions sur le transfert et le narcissisme
J. Palaci 469
40. Freud's Concepts of Unconsciousness and the Unconscious
M. M. Gill 482
41. L'inconscient dans les groupes
D. Anzieu 490
42. Inconscient et Mythe: Permanence et métamorphose
J. Valabrega 499
12

43. The Unconscious as Conceived of in Günter Amnion's Psychoanaly-
tic School Under Special Consideration of Ego and Group Dynamics
J. Pohl 509
44. Inconscient et processus de changement en psychanalyse
D. Widlocher 514
45. Interprétation de l'inconscient: critères d'objectivité
С. Musatti 528
46. Le problème de Г inconscient
H. Ey 540
SECTION THREE
THE NEUROPHYSIOLOGICAL MECHANISMS OF THE
UNCONSCIOUS
47. Change of Hypotheses on the Neurophysiological Mechanisms of
Consciousness
Editorial Introduction 557
48. Conscious and Unconscious Processes: A Neurophysiological and
Neuropsychological Analysis
K. Pribram 569
49. The Importance of the Principle of the Multilevel Organization
of the Brain to the Conception of Conscious and Unconscious Forms
of Higher Nervous Activity
O. S. Adrianov 585
50. Neurophysiological Mechanisms of Conscious and Unconscious Mani-
festations of Biological Motivations
K. V. Sudakov, A. V. Kotov 596
5b On the Question of Unconsciousness from the Point of View of the
Neuroglial Hypothesis of the Formation of Temporary Connections
A. I. Roitbak 606
52. Evoked Potential Evidence for Unconscious Mental Processes: A Re-
view of the Literature
H. Shevrin 610
53. On the Periodicity of Infraslow Brain Potentials as Related to the
Nature of Mental Activity
N. A. Aladjalova 626
54. Physiological Mechanisms of «Psychological Defence» and Unac-
countable Emotions
E. A. Kostandov 633
55. On the Problem of Voluntary and Involuntary Regulation of Elec-
trical Brain Potentials
L. B. Yermolaeva-Tomina 652
56. Psychophysiology, Converging Operations and Alterations in Con-
sciousness
S. Krippner 658
13

57. A Study of Sensory Attunedness as Psychophysiological Expres-
sion of Goal-Directed Set by the Method of Recording Evoked Poten-
tials
L. A. Samoilovich, V. D. Trush 668
58. Neurophysiological Correlates of Psychodynamic Unconscious Pro-
cesses
H. Shevrin 676
59. La Dominante et la psychanalyse
Th. Dosuzkov 692
60. Patients with Split Brain
V. M. Mosidze 702
61. On the Problem of the Unconscious in Neurophysiological Investiga-
tions
N. N. Traugott 707
62. The Role of Unconscious and Conscious Processes in the Mechanisms
of Memory
L. G. Voronin, V. P. Konovalov 717
63. The Psychology of Set and the Microstructural Approach
V. M. Velichkovski, A. B. Leonova 730
64. Some Aspects of the Semiotic Structure and Functional Organization
of «Right Hemispheric Thinking»
L. R. Zenkov 740
65. On the Endocrine Mechanisms of Conscious and Unconscious Stages
of Motivation Development
V. M. Rivin, I. V. Rivina 751
66. On the Neuropsychological Aspect of the Study of Fixed Set
D. D. Bekoeva, N. K. Kiyashchenko 760
67. Some Aspects of the Functioning of Cerebral Activity in Comatose
State]
L. I. Sumski 766
68. Self-regulation of Productive Thinking and the Problem of the Un-
conscious in Psychology
V. N. Pushkin, G. V. Shavyrina 770
69. On the Stimulation of the Creative Potentialities of the Unconscious
L. M. Sukharebsky 776
LIST OF CONTRIBUTORS 784

ПРЕДИСЛОВИЕ
(1) Настоящая коллективная монография необычна как по своему
содержанию, так и по истории своего возникновения. Ее содержанием
является разносторонне выполненный анализ еще очень мало изучен-
ной проблемы неосознаваемой психической деятельности. Созданием
этого труда мы обязаны труппе ученых, в состав которой, наряду с со-
ветскими исследователями ■— психологами, клиницистами, физиолога-
ми, философами, лингвистами, литературоведами — и специалистами
разного профиля из социалистических стран, вошли также многие их
коллеги из стран Западной Европы и Америки.
В результате систематической, длившейся более трех лет работы
этого широкого авторского коллектива оказалось возможным создать
картину, которую есть основания расоматривать как отражающую
главные, по крайней мере, подходы к проблеме бессознательного, сло-
жившиеся в мировой науке к началу последней четверти нашего века.
Естественно, что исключительная сложность этой проблемы, ее недоста-
точная разведанность и дискуссионный характер вопросов, неизбежно
возникающих при ее рассмотрении, обусловили ярко выраженную раз-
нородность, разностильность ее освещения в разных статьях настоящего
труда. За этой полиморфностью трактовок нередко улавливаются и бо-
лее глубокие, принципиальные расхождения методологического поряд-
ка, существующие между исходными теоретическими установками, на-
правлениями анализа и способами толкования, характерными для раз-
ных авторов.
Эта разнородность материала могла привести к тому, что содер-
жание монографии воспринималось бы как трудно усваиваемое мно-
жество разноречивых мнений, в котором нелепко уловить какие-то оп-
ределенные разграничивающие или, напротив, связующие линии и упо-
рядочивающие противопоставления. Чтобы предотвратить подобный
нежелательный эффект, редколлегия попыталась возможно более от-
четливо охарактеризовать методологические позиции, с которых произ-
водится в разных случаях обсуждение затрагиваемых в монографии об-
щих вопросов, уточнить, по ходу обсуждения, своеобразие точек зре-
ния, представленных в монографии и отражающих принципиальную
теоретическую ориентацию авторов отдельных статей. Конкретно эти
усилия логически организовать текст выразились в следующем.
Как известно, в западной литературе отнюдь нередки толкования
проблемы бессознательного, несущие на себе более или менее отчетли-
вый отпечаток философии идеализма или близости к упрощенным ме-
ханистическим построениям. Редколлегия стремилась систематически
противопоставлять этим толкованиям, если затрагивались темы
большого теоретического плана, идеи и решения, подсказываемые
философией марксизма. Тем самым достигалось определенное логичес-
кое структурирование всего обсуждаемого материала, а благодаря
этому обеспечивалась и возможность его более глубокого понимания.
15

Эту работу редколлегия выполнила на основе включения в моногра-
фию ряда подготовленных ею обобщенных статей «Введения», ко-
торым открывается изложение в /первом томе, «Заключения», завер-
шающего изложение в третьем томе, и вступительных статей, которыми
предваряется изложение каждого из десяти основных тематических
разделов монографии. При написании этих статей редколлегия отправ-
лялась от теоретических положений, являющихся для нее методологи-
чески исходными: от представления о реальности бессознательного как
психологического феномена; от невозможности глубоко понять, отвле-
каясь от идеи бессознательного, психологическую структуру ни одного
из актов (поведения человека; от необходимости для адекватного рас-
крытия идеи бессознательного ее общего диалектико-материалистичес-
каго осмысления; от обязательности использования при построении
научной теории бессознательного данных »концепции психологической
установки, разработанной выдающимся советским психологом и фило-
софом Д .Н. Узнадзе и в дальнейшем развитой его школой.
(2) Проявив инициативу, результатом которой явилось создание
настоящего коллективного труда, редколлегия учитывала исключитель-
ное своеобразие и парадоксы проблемы бессознательного и ее эволю-
ции: беспримерную остроту споров, которые ведутся вокруг этой проб-
лемы на протяжении уже, по крайней мере, целого века к, вопреки
этому долгому сосредоточению внимания на ней, поразительно малое
количество фактов и закономерностей, которые могут считаться твердо
в отношении этой проблемы установленными; наличие подходов к
проблеме бессознательного (или, во всяком случае, стремление
так или иначе затрагивать эту проблему) в самых разных областях
знания при одновременно весьма малой разработанности методов ее
исследования; роль, которую активность бессознательного очевидным
образом играет в самых разных проявлениях душевной жизни челове-
ка; »и наконец, наличие в литературе течения, склонного отрицатьла-
же само существование подобной активности. Редколлегия учиты-
вала и характерные особенности истории попыток изучения проблемы
бессознательного: периодически возникавшие заострения интереса к
этой проблеме, приводившие к организации специальных совещаний
(типа Бостонского симпозиума 1910 г., Чикагских встреч 30-х гг., Бон-
невальского коллоквиума, организованного А. Эйем в 60-х гг. во Фран-
ции), а затем сменявшиеся длительными периодами, казалось бы, пол-
ного забвения этой проблемы (за рамками, конечно, никогда не отвле-
кавшейся от нее психоаналитической школы).
Все это своеобразие судьбы прослеживаемой нами проблемы поз-
воляет сделать, по крайней мере, один важный вывод, относящийся к
стратегии предстоящих исследований. Дальнейшее ,изучение этой в
высшей степени сложной, разветвленной, изобилующей противоречия-
ми (возможно, противоречиями кажущимися, но, тем не менее, затруд-
няющими анализ) области знания не может и не должно ставиться
иначе как очень широко организованное, как ориентированное меж-
дисциплинарно, жак апеллирующее к качественно разным аспектам
(психической деятельности, из которых Амнагие выступают, пока по
крайней мере, не только как скрытые, но даже как трудно форма-
лизуемые. Только в условиях такого системного и обобщающего под-
хода можно надеяться прийти здесь к каким-то твердым результатам.
Более же узко направленные, односторонне ориентированные поиски,
даже если они имеют глубокий характер, но не связываются с ана-
логично /направленными исследованиями в других областях, вряд ли,
по-видимому, могут рассчитывать на подлинный успех.
16

Такое понимание нашло свое отражение в логической структуре на-
стоящей монографии, обусловив разнородность ее тематических раз-
делов, из которых I посвящен проблеме реальности бессознательного
как психологической категории, т. е. как бессознательного психическо-
го, II — новейшим течениям в трактовке этого понятия, III — фи-
зиологическим механизмам активности бессознательного, IV — во-
просам связи теории бессознательного с теорией сна и гипноза, V —
проблеме проявлений бессознательного в клинической патологии,
VI — связи активности бессознательного с искусством, VII — роли
бессознательного в мыслительной деятельности, VIII — участию бес-
сознательного -в функциях речи, IX — проблеме: бессознательное и лич-
ность, X — проблематике методов исследования бессознательного.
(3) Как уже было отмечено, в авторском коллективе монографии
участвуют представители многих стран. Помимо советских исследова-
телей, в этот коллектив входят также ученые Болгарии, ГДР, Польши,
Чехословакии, Венгрии, Франции, США, Канады, Англии, Ирландии,
ФРГ, Италии, Австрии. Многие из них являются специалистами высо-
кого класса, широко известными благодаря своим трудам за предела-
ми своих стран. Естественно поэтому желание, чтобы материал, под-
готовленный этим авторитетным коллективом и изложенный на стра-
ницах настоящей монографии, был в дальнейшем подвергнут внима-
тельному обсуждению и критическому анализу. Попытки подобного ана-
лиза, содержащиеся в статьях, подготовленных редколлегией, могут
рассматриваться, в лучшем случае, только как начало этого большого и
важного дела.
Придерживаясь такого понимания, редколлегия, подготовляя мо-
нографию к изданию, рассматривала ее как материал, который являет-
ся исходным для дискуссий на подлежащем в дальнейшем (Тбилиси,
1978) созыву специальном Международном симпозиуме. Труды этого
симпозиума, обсуждение проблемы бессознательного, которое на нем
произойдет, .предполагается отразить в четвертом (постсимлозиаль-
нам) томе настоящей монографии.
(4) Редколлегия хотела бы принести тем немногим соавторам
монографии, чьи статьи были подвергнуты незначительным сокраще-
ниям, свои извинения. Этим сокращениям подвергались в основном
только те публикации, объем которых резко превысил первоначально
предложенный их авторам редколлегией.
(5) В заключение редколлегия считает необходимым с чувством
глубокой признательности напомнить, что созданием настоящего труда
мы обязаны Академии наук Грузинской ССР, в первую очередь —
огромной работе, выполнявшейся на протяжении десятков лет коллек-
тивом Института психологии им. Д. Н. Узнадзе, творчески обогатив-
шим наследие мыслителя, имя которого этот институт носит. Исклю-
чительно большой и сложный труд по подготовке монографии был вы-
полнен Тбилисским государственным университетом, факультетом фи-
лософии и психологии.
Редколлегия хотела бы выразить свою глубокую благодарность
академику АПН СССР, профессору А. Н. Леонтьеву за весьма ценные
советы, которые он давал членам редколлегии на всех этапах подго-
товки монографии, и профессору Л. Шертоку — одному из руководите-
лей Парижского Центра психосоматической медицины им. Дежериназа
огромную, неизменно дружески направленную и ответственную работу,
которую он безотказно выполнял на протяжении нескольких лет подго-
товки монографии по подбору и классификации вошедших в нее ма-
териалов и по координации деятельности ее зарубежных участников.
2. Бессознательное 17

Глубоко признательна редколлегия также всем другим учреждени-
ям и лицам, которые в разной форме оказывали ценную поддержку
идее создания монографии и выразили готовность участвовать в орга-
низации и в работе Международного симпозиума, предназначенного
для обсуждения ее материалов, особенно:
НИИ психологии АН СССР, руководимому чл.-корр. АН СССР
профессором Б. Ф. Ломовым; НИИ психоневрологии им. В. М. Бехте-
рева МЗ РСФСР, руководимому профессором M. M. Кабановым; НИИ
мозга АМН СССР, руководимому чл.чкорр. .АМН профессором О. С.
Адриановым; НИИ нормальной физиологии АМН СССР, руководимому
чл-iKopip. АМН профессором К. В. Судаковым; НИИ философии Бол-
гарской Академии наук, руководимому академиком С. Гановским;
Профессору Р. О. Якобсону (Гарвардский университет, США); Профес-
сору К. При-браму (Станфордокий университет, США); Профессору
X. А. Бустаманте О'Лвдри (Гаванский Институт исследований мозга,
Республика Куба); Профессору А. Каценштейну (Общество психоте-
рапевтов Германской Демократической Республики).
Редколлегия сердечно благодарит писателя В. М. Михайлова за
организацию им публикаций и за его выступления на страницах «Ли-
тературной газеты», которые в значительной .степени способствовали
правильному освещению и популяризации идей настоящего труда. Ей
хотелось бы также поблагодарить реадкции журналов «La Nouve-
lle Critique" (97, 1976) и «Вопросы философии» (2, 1978), отметивших
важность затрагиваемой нами проблематики и целесообразность ее
дальнейшего обсуждения.
Глубоко признательна редколлегия сотрудникам Тбилисского го-
сударственного университета, Издательства АН Грузинской ССР и
Грузинского политехнического института А. А. Чантурия, Н. В. Бах-
тадзе, М. Г. Мачабели и Л. И. Слитинской, оказавшим ей большую
помощь в подготовке текста монографии к печати. Редколлегия счи-
тает себя обязанной отметить, что ценную помощь ей в сложной
работе по редактированию иностранных текстов оказывал безвремен-
но ушедший от нас выдающийся литератор и психотерапевт, лауреат
премии имени Ланглуа Французской Академии С. В. Цуладзе.
Редколлегия завершает это предисловие выражением самой теп-
лой благодарности всем авторам статей, включенных в монографию,
за вклад, который они так щедро внесли в разработку объединяющей
всех нас важной научной проблемы.
Проблема, над которой мы совместно работали, создавая на-
стоящую книгу, — проблема бессознательного психического, — вызы-
вала на протяжении десятилетий и продолжает вызывать поныне, по-
жалуй, больше споров и разногласий, чем какой-либо другой из боль-
ших вопросов психологии и теоретической медицины. Тем не менее, мы
именно эту проблему выбрали для совместного обсуждения. Это сде-
лало наш путь нелегким, но зато, если нам в этой очень сложной, про-
тиворечивой и запутанной области удастся как-то расширить «зону со-
гласия», то уже это одно позволит считать, что выполненная нами ра-
бота была проведена не напрасно.

FOREWORD
(1) The present collective monograph is unusual both in its content and
in the history of its conception. It contains a many-sided analysis of
the hitherto little-studied problem of unconscious mental activity.
Apart from Soviet researchers — psychologists, clinicians, physiologists, phi-
losophers, linguists, literary critics — and specialists in diverse fields from
Socialist countries, many of their colleagues from Western Europe and America
have joined their efforts to produce the present volumes.
The systematic work carried on for more than three years by a broad
spectrum of authors has yielded a picture which can reasonably be regarded
as one reflecting at least the major approaches to the problem of the uncon-
scious in world science before the beginning of the last quarter of this century.
The exceptional complexity of the problem, lack of adequate exploration and
the debatable nature of the questions inevitably arising in the course of the
study have naturally contributed to the pronounced heterogeneity and va-
riety in its treatment observable in the various papers comprising the present
volumes. These polymorphous interpretations often screen deeper, fundamen-
tal differences of a methodological order that exist between the initial theoreti-
cal lines of approach, the directions of analysis and ways of interpretation
characteristic of different authors.
This heterogeneity of subject matter bore the inherent risk of the content
of the monograph being perceived by the reader as a hard-to-digest set of con-
tradictory views in which it is difficult to grasp certain delimiting or — on
the contrary — linking lines and ordering contrapositions. To avert an undesir-
able effect of this kind, the editors have attempted to give a possibly clearer
description of the methodological positions from which the general questions
dealt with in the monograph are treated; to explicate, in the course of discus-
sion, the characteristic points of view represented here, which reflect the fun-
damental theoretical orientation of the authors of individual papers. In partic-
ular, these efforts to organize the text logically took the following form.
As is generally known, interpretations of the problem of the unconscious
in Western literature more often than not bear the clear imprint of idealistic
philosophy or of closeness to simplified mechanistic constructions. The editors
have endeavoured to counter these interpretations systematically —where top-
ics of a broad theoretical scope were involved — with ideas and solutions
suggested by the philosophy of Marxism. Thereby a definite logical structural-
ization of the entire material under discussion was achieved, which assist-
ed in a deeper understanding of the subject matter. AThis was effected by
19

adding a number of generalizing articles: the Introduction to the first volume,
the Conclusion ending the third volume, and the Introductory articles prefacing
each of the ten major sections of the monograph. In writing these articles the
editors worked from theoretical propositions which appeared to them basic from
the methodological point of view, namely, (a) the idea of therealness of the un-
conscious as a psychological phenomenon; (b) that by departing from the idea
of the unconscious it is impossible to gain a deep insight into the psychological
structure of any act of human behaviour; (c) that appropriate unravelling
of the idea of the unconscious calls for its general dialectical-materialistic
understanding; (d) that in building a scientific theory of the unconscious it
is essential to use the evidence on the concept of psychological set developed
by the outstanding Soviet thinker, psychologist and philosopher D. N.
Uznadze and further elaborated by his school.
(2) Having taken the initiative which has resulted in the present collective
work, the editors were mindful of the peculiarity and paradoxes of the prob-
lem of the unconscious and its evolution as seen in: (a) the unparalleled poi-
gnancy of the controversy surrounding this problem lasting for almost a century,
which, notwithstanding this long concentration of attention on it, has yield-
ed astonishingly few facts and regularities involved that could be regarded
as firmly established; (b) attempts to approach the problem of the unconscious
(or at any rate a striving to broach it in some way) in most diverse fields
of knowledge, coupled with inadequately worked out methods of its
study; (c) the role played by the activity of the unconscious in various man-
ifestatons of man's spiritual life; (d) the existence of a parallel trend in the lit-
erature tending to deny the occurrence of any activity of this kind. The editors
have also taken account of the characteristic record of attempts to study the
problem of the unconscious: periodic renewal of interest in the problem, which
led to the holding of special meetings (the Boston Symposium of 1910,
the Chicago meetings of the 1930s, the Bonneval Colloquium arranged by H.
Ey in the 1960s, France), followed by long periods of oblivion, as it were,
of this problem (with the exception of the Psychoanalytic school which has na-
turally never turned away from it).
This checkered career of the problem in question allows us to arrive
at' least at one important conclusion regarding the strategy of future investi-
gations. A further study of this highly involved, ramified area of knowledge,
full of contradictions (albeit only apparent, but nevertheless render-
ing analysis difficult) can and must be undertaken only as a widely organized
and oriented interdisciplinary approach addressed to qualitatively differing
aspects of mental activity, many of which so far appear to be latent and even
hard to formalize. Only by using such systems- and generalizing approach can
one hope to arrive at some firm results. Narrower, one-sided studies — even
of an in-depth nature but unrelated to analogous endeavours in other areas—
can hardly hope to meet with genuine success.
This rationale is reflected in the logical structure of the present
monograph, making for the variety of its subject matter: the first section is
50

devoted to the realness of the unconscious as a psychological category, i. е.,
as the unconscious mind; the second to the recent trends in the interpretation
of this concept; the third to the physiological mechanisms of the activity
of the unconscious; the fourth to the relation of the theory of the unconscious to
that of sleep and hypnosis; the fifth to the^manifestations of the unconscious
in clinical pathology; the sixth to the relation of the activity of the unconscious
to art; the seventh to the role of the unconscious in thinking activity; the
eighth to the involvement of the unconscious in the functions of speech; the
ninth to the problem of the unconscious and personality; the tenth to methods
of the study of the unconscious.
(3) As noted above representatives of many countries have contributed
to the present monograph. Apart from Soviet researchers scientists and scholars
from Bulgaria, the GDR, Poland, Czechoslovakia, Hungary, France,
the USA, Canada, Britain, Ireland, the FRG, Italy, and Austria
have participated in this joint effort. Many of them are specialists
of high standing and widely known for their work outside their respective
countries. Therefore the desire is but natural for a further careful discussion
and critical analysis of the materials prepared by this authoritative body.
An attempt at such a critique contained in the articles written by the editors
may at best be regarded only as a beginning in this important endeavour.
With this in mind, the editors viewed the materials they were prepar-
ing for publication as the basis for further discussion at a special internation-
al symposium to be held in Tbilisi in 1978. It is envisaged that the
results of the discussion of the problem of the unconscious at the proposed
symposium will be published in a closing (postsymposiac), fourth volume.
(4) The editors wish to extend their apologies to the few contributors
whose papers were slightly abridged. As a rule, only those papers were affect-
ed the size of which exceeded that originally suggested by the editors.
(5) In conclusion, the editors would like to recall with a feeling of deep
gratitude that this book owes its origin to the Academy of Sciences of the
Georgian SSR, and in the first place to the vast work carried on for decades
by the staff of the D. N. Uznadze Institute of Psychology, who imaginatively
enriched the heritage of the thinker whose name the Institute bears. The De-
partment of Philosophy and Psychology of Tbilisi- State University did an ex-
ceptionally important and complex work in preparing the monograph for pub-
lication.
The editors would like to express their profound gratitude to Professor
A. N. Leontyev, Member of the USSR Academy of Pedagogical Sciences,
for the highly valuable advice given by him to the editors at all stages of
preparation of this monograph, and to Professor L. Chertok, one of the
Directors of the Centre de Médecine Psychosomatique De je r ine, for the
immense, invariably friendly and responsible work which he unfailingly
did over several years toward the selection and classification of the ma-
terials of the monograph, as well as in the coordination of the work of its
foreign participants.
21

The editors are profoundly grateful to all the other institutions and persons
that in various forms gave their valuable support to the idea of creating the
monograph and expressed their readiness to take part in the organization
and work of the proposed international symposium for the discussion^ of 4ts
materials, especially to:
The Scientific-Research Institute of Psychology of the USSR Academy
of Sciences, directed by Professor B. F. Lomov, Corresponding Member of the
USSR Academy of Sciences; the V. M. Bekhterev Research Institute of Psy-
choneurology of the RSFSR Ministry of Public Health, directed by Professor
M. M. Kabanov;the Brain Research Institute of the USSR Academy of Medical
Sciences, directed by Professor O. S. Adrianov, Corresponding Member of the
USSR Academy of Medical Sciences; the Research Institute of Normal Physiol-
ogy of the USSR Academy of Medical Sciences, directed by Professor K- V.
Sudakov, Corresponding Member of the USSR Academy of Medical Sciences;
the Scientific-Research Institute of Philosophy of the Bulgarian Acadamy of
Sciences, directed by Academician S. Ganovski; Professor R. O. Jacobson
(Harvard University, USA); Professor K. Pribram (Stanford University,
USA); Professor J. A. Bustamante O'Liri (the Havana Institute for Cerebral
Studies, Republic of Cuba); Professor A. Katzenstein (Society of Psycho-
therapists of the German Democratic Republic).
The editors express their sincere gratitude to the writer V. M. Mikhailov
for his sponsoring of various publications and his articles in the Literaturnaya
Gazeta which substantially contributed to a correct elucidation and
popularization of the ideas of the present effort. Thanks are also due to the
editorial staff of the journals La Nouvelle Critique (97, 1976) and Voprosy
filosofii (2, 1978) which pointed out the importance of the problem under-
taken and the advisability of its further discussion.
The editors are sincerely thankful to the collaborators of Tbilisi State Uni-
versity, the Publishing House of the Academy of Sciences of the Georgian
SSR, and the Gecrgian Pclytechnical Institute, especially to A. A. Tchanturia,
N. V. Bakhtadze, M. G. Machabeli and L. I. Slitinskaya for their unstinted
help in the preparation of the monograph for the press.
The editors wish to acknowledge the valuable assistance given them in
the complex work of editing the foreign texts by the prematurely deceased
S. V. Tsouladzé, an eminent man of letters and psychotherapist, laureate
of the Prix Lcnglois de l'académie Française.
Finally, cordial thanks are extended to all the authors of the papers in-
cluded in the monograph for their generous contribution to the development
of the irajor scientific problem uniting all of us.
The problem of unconscious mental activity and its role in human life —
the object of our joint work in compiling this book —has caused over decades
more controversy than any other major problems of psychology and the-
oretical medicine. Nevertheless we chose this problem for our joint discus-
sion, which has naturally made our road difficult. However, if we succeed in
widening the zone of agreement in this highly complex, contradictory and
involved field we shall feel satisfied that our efforts have not been in vain.

ВВЕДЕНИЕ
1
К ИСТОРИИ И СОВРЕМЕННОЙ ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА
ОТ РЕДАКЦИИ
(1) Одним из больших вопросов, история которых особенно тесно
связана с борьбой мнений, является на протяжении уже долгих десяти-
летий вопрос о бессознательном психическом. Понятие бес-
сознательного психического это, по-видимому, одно из самых ста-
рых психологических понятий. Его можно проследить еще у основа-
телей древнегреческой философии. У Платона, например, оно высту-
пает в форме идеи «скрытого знания», которое есть предпосылка зна-
ния обычного, и поэтому для Платона «знание на самом деле не что
иное, .как припоминание». А споры, имеющие более строгий, научный
характер и уходящие своими логическими корнями в философию еще
XVII века, во времена Лейбница и Лакка, Канта и Декарта, длились
не умолкая века. В наши дни они .привели постепенно к резкому раз-
межеванию относящихся к ним принципиально несовместимых диалек-
тико-материалистических и идеалистических интерпретаций.
Подобное размежевание приходится наблюдать сегодня, как это
хорошо известно, в очень многих областях знания. Однако, когда об-
суждается тема неосознаваемой психической деятельности и проводят-
ся в этой связи разграничительные линии между разными концепту-
альными подходами, следует считаться с некоторыми специфически-
ми обстоятельствами, на которые необходимо с самого начала отчетли-
во указать.
Прежде всего следует учитывать тот факт, что сформировавшиеся
в рамках идеалистических систем методологически неадекватные, а
иногда и явно псевдонаучные истолкования бессознательного оказы-
ваются тесно переплетенными с реальной фактологией — с описанием
психических и психопатологических феноменов, в отвлечении от кото-
рых глубокое понимание закономерностей душевной жизни человека
оказывается затрудненным, если не невозможным вовсе. Другой не
менее важный момент, заставляющий нередко оставлять незавер-
шенными трудные исследования и острые споры, — допуская тем са-
мым невольно недостаточную определенность позиций и выводов, —
заключается в том, что подлинно точные и надежные методы изучения
проявлений бессознательного остаются, несмотря на огромные усилия
их создать, все еще очень мало разработанными.
И, наконец, третий момент, который в научных дискуссиях следует
учитывать всегда, а в спорах, происходящих по поводу проблемы бес-
сознательного, — чтобы эти споры были ориентированы на методоло-
23

гически главное, а не второстепенное, — особенно: необходимость от-
четливо представлять себе подлинную позицию оппонентов. На этом об-
стоятельстве приходится ставить акцент, т. к. сложное и глубокое раз-
витие идеи бессознательного, имевшее место на протяжении послед-
них десятилетий в Советском Союзе, находило лишь очень скудное, к со-
жалению, отражение в западной литературе, оставшись поэтому мало-
известным многим западным исследователям. Что же касается нас, то
нельзя не признать, что нами нередко допускалась недооценка значе-
ния сдвигов, которые произошли в теории психоанализа, начиная при-
близительно с рубежа 50-х — 60-х гг. Структурно-лингвистически
ориентированный психоанализ Ж. Лакана и отвергающая фрейдовскую
метапсихологию концепция Дж. Клайна («психоанализ как -психология
смыслов и синтезов, возникающих при кризисах в личной жизни» —
Дж. Клайн) это, конечно, нечто совсем иное, чем столь же наивная,
сколь и реакционная мифология Юнга или Ференчи. И учет этих сдви-
гов необходим, чтобы наша критика не исчерпывалась повторением
доводов, бывших адекватными в 30-х и 40-х гг., но не являющихся до-
статочными как реакция на очень своеобразную — и во многОхМ серь-
езную — позднюю эволюцию психоанализа.
Нетрудно понять, какой своеобразный колорит привносится хотя
бы только одними этими тремя моментами в дискуссии о бессознатель-
ном, насколько ответственным и нелегким является проведение в по-
добных условиях методологически адекватной линии, занятие позиций,
которые обеспечивают строгую философскую обоснованность научных
поисков и правильность стратегии их дальнейшего развертывания. Вряд
ли поэтому можно преувеличить важность, которую имеет для совре-
менной психологии тщательное исследование всей этой тематики, до
сих пор сохраняющей характер одного из самых больших — и самых
досадных, сковывающих мысль — белых пятен на карте общих пред-
ставлений о природе и закономерностях психики человека.
(2) Настоящая монография является коллективным трудом вид-
ных советских и зарубежных исследователей, работы которых так или
иначе связаны с проблемой неосознаваемой психической деятельности.
Какие соображения побудили к ее составлению и почему для участия
в ее создании был приглашен столь широкий круг разносторонне
ориентированных и высококомпетентных ученых? Чтобы ответить на
эти вопросы, мы напомним некоторые уже полузабытые страницы из
истории представлений о бессознательном й остановимся кратко на
роли, которую идея бессознательного психического выполняет в кон-
тексте современного научного знания.
(3) Первое, насколько мы можем судить по литературе, между-
народное совещание, созванное специально для обсуждения пробле-
мы бессознательного (во всем ее объеме, а не только, как это не раз
предпринималось ранее, различных специальных ее аспектов), состоя-
лось почти 70 лет назад, в 1910 г., в Бостоне (США).
Интеллектуальная атмосфера, в которой происходила подготовка и
работа этого совещания, была очень своеобразной. Если мы просмот-
рим научные источники, художественную литературу, труды, посвящен-
ные вопросам искусства, и даже публицистику тех далеких лет, то не
сможем не испытать чувства удивления перед тем, до какой степени
широко было распространено в тот период представление о бессоз-
нательном, как о факторе, учет которого необходим при анализе самых
различных вопросов поведения, клиники, наследственности, природы
24

эмоций, произведений искусства, взаимоотношения людей в больших
и малых группах, истории общей и истории культуры. Все более ран-
ние представления о бессознательном, начиная с давно сформировав-
шихся в рамках теистических и спекулятивно-философских систем и
•кончая едва зарождавшимися попытками его объективного клиничес-
кого и экспериментального истолкований, причудливо в этот период
смешивались. Эта эклектика говорила, однако, только о том, что, столк-
нувшись с проявлениями бессознательного, исследователи того времени
гораздо скорее интуитивно почувствовали, что им довелось затронуть
какие-то неизвестные ранее особенности психической деятельности, чем
поняли, в чем именно эти особенности заключаются.
Подобные установки характеризовали исследователей не только
конца XIX века, но и перешагнувших за рубеж XX. Бессознательное,
как объясняющий фактор, ими называлось, но путей к осмыслению его
особенностей и закономерностей, к его строгой концептуализации не
предлагалось. И нарушаться эта традиция стала только после появ-
ления трудов 3. Фрейда. То, что Фрейд выступил в качестве создате-
ля, хорошей ли, плохой ли, об этом мы будем немало говорить поз- ^
же, но неоспоримо оригинальной позиции, заместившей простое коллек-
ционирование парадоксальных фактов и их изумленное созерцание,
явилось, конечно, одной из главных причин, обеспечивших психоана-
литическому направлению такой шумный успех. Было бы ошибкой,
возможной только при плохом знании истории психологии, утверждать,
что Фрейд впервые поставил проблему бессознательного. Эта проблема
была поставлена задолго до него. Но вряд ли найдутся несогласные
с тем,, что в отношении теоретизации бессознательного, в отношении
перехода от довольно путанной феноменологии этой проблемы к попыт-
кам ее аналитического раскрытия с периода работ Фрейда началась
подлинно новая эра.
Надо думать, что эти обстоятельства хорошо понимались и теми
оппонентами психоанализа, которые явились инициаторами организа-
ции в 1910 г. в Бостоне своеобразного смотра идей, способных при всей
их малой разработанности быть все же как-то противопоставленны-
ми психоаналитическому подходу. На Бостонском совещании не про-
исходил поэтому непосредственно спор с психоанализом. Его органи-
заторы преследовали не столько критическую, сколько конструктивную
цель: подытожить позиции, с которых можно было бы, в ожидании
предвидимых ими идейных сражений, как-то осмыслить бессознатель-
ное, его роль и функции, не прибегая при этом ни в какой форме к
представлениям и постулатам психоанализа. Труды этого совещания,
в которые были включены работы таких крупнейших авторитетов того
времени, как П. /Канэ, Т. Рибо, Ф. Брентано, М. Принс и др., создали
впечатляющую картину необычайной пестроты и противоречивости
мнений, преобладавших в те годы по поводу проявлений бессознатель-
ного. Одновременно они показали, что в центре споров оставались все
те же /коренные вопросы, которые были поставлены в еще более ранний
период, но к сколько-нибудь уверенному решению которых участники
Бостонского симпозиума были отнюдь не намного ближе, чем их пред-
шественники — виднейшие психологи и клиницисты XIX века. В исто-
рии развития представлений о бессознательном Бостонский симпозиум
представляет собою поэтому очень поучительный эпизод. Это была
последняя попытка затормозить уже поднимавшийся вал популярности
психоанализа, которая, однако, заранее была обречена на неуспех.
25

Несколько, может быть, схематизируя, можно сказать, что целью
участников Бостонского симпозиума было отстоять право на сущест-
вование представления о неосознаваемых формах мозговой деятель-
ности, определяющих сложные акты поведения, и понять эти формы
•как механизм (то ли психологический, то ли чисто физиологический*—
по этому поводу согласия не было), без учета которого мы ни сами эти
акты, ни их клинические расстройства объяснять не можем. Никакими,
однако, функциями, антагонистическими сознанию, бессознательное при
этом не наделялось, никакое представление о возможности конфликта
или каких-то других еще более сложных отношений между сознанием
и бессознательным в рамках этих непсихоаналитических концепций не
звучало. И это, конечно, существенно обедняло представление об орга-
низации психической деятельности, которое эти концепции пыта-
лись обосновать.
Работами симпозиума было только лишний раз показано, как
резко упрощаются концептуальные схемы при игнорировании внутрен-
ней диалектики, внутренней противоречивости исследуемых феноменов.
Мы полагаем, — и еще вернемся к этому, — что фрейдизм поставил
проблему взаимоотношений между сознанием и бессознательным, не-
дооценивая идею синергического аспекта этих отношений. Участники же
Бостонского симпозиума нанесли не меньший ущерб разработке той
же проблемы, исключив из рассмотрения аспект конфликта. Подобные
односторонности толкований должны были сыграть и в конечном сче-
те сыграли роковую роль в судьбе каждого из этих направлений. Раз-
ница здесь проявилась только в том, что обеспложивающее влияние
недоучета отношений синергии выявилось на несколько десятков лет
позже, чем аналогичный эффект недоучета отношений конфликта.
(4) Мы не будем сейчас задерживаться на детальном прослежи-
вании дальнейшей эволюции представлений о существе и закономер-
ностях неосознаваемой психической деятельности. Эта тема глубоко и
разносторонне освещена как в советской, так и в западной литерату-
ре. Для ясности последующего изложения здесь важно отметить толь-
ко некоторые узловые моменты.
Хорошо известна история отношений советской психологии и со-
ветской медицины к идеям психоанализа. Мы останавливаемся именно
на психоаналитической концепции, ибо ее нельзя не рассматривать
как наиболее значительную нз представленных в западной литературе
попыток разработки теории бессознательного. После довольно ожив-
ленной первоначальной, — как критической, так и одобряющей,/—
реакции на эти идеи, оставившей в советской литературе 20-х гг. за-
метный след, диалог между советскими исследователями и сторонни-
ками психоанализа стал постепенно угасать. Даже стойкое сохранение
интереса к проблематике бессознательного, которое с самого же нача-
ла характеризовало грузинскую психологическую школу Д. Н. Узна-
дзе, не смогло остановить этот процесс. Причиной здесь явилось, как
мы полагаем, постепенное преобразование теории психоанализа из от-
носительно узкой клинико-психологической концепции, в форме кото-
рой она выступила на заре своего существования, в доктрину широко-
го философского и социального плана, окрашенную, с одной стороны,
в биологизирующие, а с другой — в идеалистические тона. Дух пси-
хоанализа как системы социальных, мировоззренческих обобщений,
характерная для него очень своеобразная методология познания ока-
зались настолько чуждыми идеологическим установкам советской
26

психологии и медицины, стилю и традициям осмысления природы чело-
зека, которых придерживаются советские исследователи, что находить
обязательный исходный «минимум общности» толкования, без кото-
рого никакой диалог немыслим, стало невозможным.
Именно в этом, как нам думается, корни молчания, которое заме-
щало с начала 30-х до середины 50-х гг. обмен мнений, звучавший в
•более ранний период. В 1955 г. на страницах журнала «Вопросы пси-
хологии» была начата дискуссия по поводу теории установки, в кото-
рой затрагивалась, в частности, и проблема бессознательного с под-
черкиванием ее принципиальной важности для современной психоло-
гии. Так, одним из нас при подытоживании этой дискуссии было под-
черкнуто, что у нас крайне мало разработан вопрос о бессознатель-
ном психическом, и для того, чтобы занять правильную позицию «в
?jTOM вопросе, нам следует не уклоняться от изучения его, а в плотную
заняться им» (А. С. Прангишвили, там же, 6, стр. 107). С конца же
50-х гг., — в значительной степени по инициативе АМН ССР, организо-
вавшей в 1958 г. специальную конференцию, посвященную проблеме
отношения !к психоанализу, — диалог был вновь возобновлен, а в
1962 г. на Всесоюзном совещании по философским вопросам физиоло-
гии высшей нервной деятельности и (психологии еще более углублен.
И важно ясно представлять, какие общественные и научные факторы
этот сдвиг стимулировали.
»(5) На протяжении 30—50 гг. развитие идей психоаналитической
школы совершалось в полном отрыве от сложной эволюции представ-
лений о бессознательном, происходившей в этот период в Советском
Союзе и связанной исходно с именем И. П. Павлова, а несколько
позже с именем Д. Н. Узнадзе и его школы. Повлекла ли эта изолиро-
ванность отрицательные последствия для теории психоанализа? Имея
определенное мнение по этому поводу, мы не станем, однако, сейчас на
нем задерживаться: здесь мы касаемся темы, в отношении которой пер-
вое слово должно быть предоставлено, по справедливости, самим пси-
хоаналитикам.
Что же касается советской психологии, то нельзя не признать, что
в эти годы ею допускалась своеобразная ошибка «выбрасывания из
ванны вместе с выплескиваемой водой и ребенка». Реакция советских
исследователей на дефекты методологии психоанализа, которые они
видели в идеалистическом и одновременно биологизирующем характе-
ре его социологических обобщений, в нередкой подмене им строгого до-
казательства выдвигаемых положений аналогиями, а иногда даже
только эффектными метафорами, в допускаемых им гиперболизациях,
приводящих к смещению акцентов и тем самым к искаженному изо-
бражению действительности, была настолько глубокой, что критика
этих слабых сторон перерастала в скептическое отношение к объектам
психоанализа, к психологическим феноменам и процессам, которые
психоанализ объявил предметом (и даже предметом монопольным!)
своего исследования. Так скепсис в отношении психоаналитического
истолкования проявлений бессознательного переходил постепенно в
понижение интереса к самой проблеме бессознательного, долгие годы
не находившей вследствие этого должного отражения в работах со-
ветских врачей и психологов.
Изменение ситуации обрисовывается, как уже было упомянуто,
только с конца 50-х — начала 60-х гг., причем мощные импульсы были
€й даны событиями развернувшимися в трех разных областях.
27

Во-первых, постепенным упрочением в рамках советской психологии
особого подхода к проблеме бессознательного, теоретические основы
которого были заложены еще в 20-х — 30-х гг. выдающимся советским
мыслителем Д. Н. Узнадзе и развиты впоследствии его многочисленны-
ми учениками. Мы имеем в виду теорию неосознаваемой психологичес-
кой установки, являющуюся в работах современных советских иссле-
дователей концептуальным фундаментом представлений о бессозна-
тельном.
Во-вторых, — об этом мы уже кратко упомянули, — здесь сказа-
лась очень сложная и своеобразная поздняя эволюция психоанализа,
возникновение в нем новых направлений, в которых пересматривались,
а иногда и полностью отвергались некоторые из исходных догм орто-
доксального фрейдизма. Особое значение'для этого последнего этапа
развития психоанализа имело создание в его рамках более широких
подходов, порывавших с его исходными биологизирующими тенден-
циями, преодолевавших тем самым его односторонность и увлекав-
ших его, как это выяснилось несколько позже, на неожиданный
для многих путь сближения с теорией речи, с проблемами логики, линг-
вистики и антропологии, даже теории игр и математической топологии.
Не менее важным в данном аспекте оказалось особое внимание,
проявляемое современным психоанализом к проблемам значения и
смысла переживаний в их широком понимании, т. е. с выходом опять-
таки его интересов далеко за рамки ортодоксальной фрейдовской тео-
рии сексуальности; то же можно сказать о сближении некоторых его
аспектов с представлениями, разрабатываемыми в смежных с психо-
логией областях, например в современной теории сна и т. д.
Все эти сдвиги, в совокупности, привели к тому, что освещение
проблемы бессознательного стало постепенно даваться психоанализом
с позиций, довольно резко отличающихся от тех, с которых оно произ-
водилось четверть и более века назад. И это, естественно, не могло не
создать многих поводов для новых обсуждений и споров.
И, наконец, третья группа факторов, действовавших в том же об-
щем направлении. Развитие знаний, происшедшее за последние деся-
тилетия, с огромной силой подчеркнуло реальность проблемы неосоз-
наваемой психической деятельности и важность роли, которую состав-
ляющие ее процессы выполняют при разных формах жизнедеятельно-
сти организма и поведения человека. Постепенно становилось все бо-
лее ясным, что недостаточная разработанность теории бессознательно-
го и методов его анализа оказывает сдерживающее влияние на разви-
тие целого ряда важнейших направлений современной научной мысли
как в рамках психологии, так и за ее пределами. Это относится, на-
пример, к психосоматическому направлению в медицине, трактовка
коренной проблемы которого (роль эмоций в болезни) оказывается
резко обедненной, если игнорируется существование наряду с осозна-
ваемыми переживаниями и мотивами поведения также мотивов не-
осознаваемых; к нейрофизиологии с ее попытками разобраться в за-
кономерностях локализации мозговых функций, в частности в вопросе
о т. н. межполушарных мозговых асимметриях; в механизмах сна и
гипноза, истолкование которых в отвлечении от проблемы вербали-
зуемого и невербализуемого, т. е. по существу от проблемы осозна-
ваемого и неосознаваемого, заранее обречено на поверхностность; к
теории художественного творчества как литературного и сценического,
так и изобразительного, одним из неустранимых психологических меха-
низмов которого является активность бессознательного; к проблеме
28

восприятия и переживания музыкальных образов; к в высшей степени
важной в социальном плане проблеме закономерностей речевой и
внеязыковой межиндивидуальной коммуникации и тесно связанной с
нею проблеме суггестии; к теории обучения и неосознаваемых форм
переработки информации; к коренной проблеме психологии—к вопросу
формирования неосознаваемых психологических установок, опреде-
ляющих структуру личности; к теории закономерностей душевной жиз-
ни человека со всей сложностью ее зависимости от бессознательного в
его широком понимании, — и этот перечень можно было бы продол-
жить.
Вряд ли требует разъяснения, какой ущерб нашим знаниям нано-
сится замедлением разработки этих, как и многих других сходных во-
просов, происходящим вследствие малой изученности междисциплинар-
ной проблемы бессознательного. И не менее очевидно, что любые уси-
лия, направленные на устранение этого замедления, более чем оправ-
даны.
(6) Итак. Возобновлению диалога советских исследователей с уче-
ными, придерживающимися в той или иной степени психоаналитичес-
кой ориентации, способствовали три причины: возникновение в рамках
советской психологии оригинального концептуального подхода к
проблеме бессознательного, и уже тем самым признание советской
психологией реальности этой проблемы; сложное позднее развитие
психоаналитических представлений, во многом их преобразовавшее,
позволившее им проникать в области, к которым ортодоксальный фрей-
дизм отношения не имел, ставить и решать проблемы, которыми
фрейдизм исходно не занимался; и. наконец, выявление весьма широ-
кого круга областей знания, тормозимых в своем развитии отсутствием
разработанных представлений о природе и закономерностях неосозна-
ваемой психической деятельности.
Эти три фактора создали предпосылки для диалога. Но какой мо-
жет быть его цель? И каким хотелось бы видеть его предмет, его не-
посредственное содержание? Вряд ли нужно доказывать, насколько
выиграл бы диалог в отношении глубины и продуктивности, если бы
ответы на эти вопросы были с самого начала отчетливо сформулиро-
ваны.
Приблизиться к ответу на первый вопрос нетрудно. Новейшее
развитие психоанализа, об отличительных особенностях которого мы
уже упоминали, повлекло за собою определенные, порой даже далеко
идущие сдвиги в понимании им проблемы бессознательного. Эти новые
подходы представляют в ряде отношений неоспоримый интерес, и об-
мен мнений по их поводу может быть не менее продуктивным, чем об-
суждение представлений о природе бессознательного, вытекающих из
концепции психологической установки Д. Н. Узнадзе и еще весьма ма-
ло освещенных в западной литературе.
Логическая структура настоящей монографии определялась имен-
но таким общим пониманием возможностей, создаваемых ее появлени-
ем, и задач, которые на этой основе возникают. Монография построена
так, чтобы достигалось разностороннее освещение вопросов общей тео-
рии бессознательного, представляющих, насколько это можно пред-
полагать заранее, интерес для весьма широкого круга и теоретиков, и
представителей прикладного знания.
В монографии содержатся работы ведущих советских исследова-
телей разного профиля, так или иначе связанных с разработкой проб-
лемы бессознательного. Разнообразие их специальностей ярко под-
29

черкивает междисциплинарный характер темы бессознательного и ши-
роту диапазона откликов, которые вызывает эта тема. В монографию
включены также статьи видных зарубежных исследователей, вклад
которых в разработку проблемы бессознательного связывается в неко-
торых случаях с неприемлемой для нас общей методологией, но яв-
ляется, вопреки этому, интересным и важным в определенных частных
аспектах. Критическое рассмотрение этих работ может способствовать
включению в общую теорию бессознательного данных, полученных на
основе направлений исследования, недостаточно привлекавших в по-
следние годы внимание советских ученых.
Тематические разделы монографии — их всего десять — посвящены
разным, тесно между собой связанным аспектам проблемы бессозна-
тельного. В первом тематическом разделе монографии подвергается
рассмотрению основной, еще не снятый, по мнению некоторых исследо-
вателей, вопрос о реальности бессознательного как психологического
феномена. Рассмотрение этого вопроса заставляет обратиться к ана-
лизу разных представлений о природе и функциях бессознательного, и
поэтому во втором тематическом разделе приводятся сообщения, соз-
дающие в совокупности общую картину существующих на сегодня в
западной литературе направлений мысли, затрагивающих проблему
неосознаваемой психической деятельности с разных теоретических
позиций. Эту картину менее всего, конечно, следует рассматривать как
исчерпывающую. Целый ряд важных направлений в ней освещен лишь
эскизно, другие не упомянуты вовсе. Следует, однако, иметь в виду,
что задача исчерпывающего обзора редколлегией монографии в дан-
ном случае и не ставилась. Важно было охарактеризовать лишь более
типичные направления, дабы дать представление об общем стиле и ду-
хе ведущихся в этой области поисков. И этой цели содержащиеся во
втором разделе сообщения, в их ансамбле, по-видимому, достигают.
Следующие три тематических раздела включают сообщения, по-
священные приложениям концепции бессознательного в тесно между
собой связанных областях, — нейрофизиологии (с выделением в осо-
бый раздел статей, затрагивающих вопросы теории сна и гипноза) и
клинической патологии. В последнем из этих разделов обсуждаются
вопросы психосоматики в их связи с осознаваемой и неосознаваемой
мотивацией, проблема межполушарных мозговых асимметрий с ана-
лизом связей между нарушениями речи и нарушением осознания, во-
просы зависимости психотерапевтических эффектов от осознаваемых и
неосознаваемых психологических установок, отражение нарушений не-
осознаваемой психической деятельности в симптоматике неврозов,
проблема неосознаваемых компонентов отношения больного к окру-
жающей его среде и др.
В следующих пяти тематических разделах (VI—X) проблема бес-
сознательного освещается в плане ее связи с закономерностями высших
форм психической деятельности. Шестой раздел посвящен проблеме
роли бессознательного в процессах художественного восприятия и твор-
чества, в основном литературного и музыкального. В седьмом раз-
деле обсуждается роль бессознательного в структуре гнозиса, ана-
лизируются вопросы неосознаваемой переработки информации (и в
этой связи затрагивается проблема искусственного интеллекта), ин-
туиции, теории неосознаваемых компонентов целенаправленных движе-
ний, а также навыков и автоматизмов, участвующих в управлении че-
ловеком машиной. В восьмом разделе освещаются с разных сторон
функции бессознательного в активности речи, особое внимание уде-
30

ляется при этом процессам овладения языком на ранних этапах онто-
генеза в естественных и учебных условиях. Девятый раздел посвящен
центральным, по существу, проблемам всей теории бессознательного—
вопросу взаимоотношения бессознательного и сознания, роли бессозна-
тельного в формировании личности, значению, которое имеют психоло-
гические установки в наиболее сложных формах деятельности субъ-
екта, проявлениям бессознательного в структуре межиндивидуальных
отношений. И, наконец, — десятый раздел, затрагивающий самую, по-
жалуй, трудную область: теорию методов исследования бессознатель-
ного. В этом разделе заостряются дискуссионные проблемы проектив-
ных и субсенсорных методик и обсуждаются общие принципы экспери-
ментального подхода к активности бессознательного. За этим следует
«Заключение» от редколлегии, в котором дается общий критический
анализ представленного в монографии материала и формулируются
исходные конструктивные положения, от которых должна, как нам ка-
жется, отправляться на сегодня диалектико-материалистичеакая теория
бессознательного. (Каждый из тематических разделов сопровождается
редакционной статьей, имеющей более специальный характер: введе-
ния в конкретную проблематику данного раздела).
Такова общая структура тематических разделов, составляющих
три тома настоящей монографии. Поскольку в каждом из этих
тематических разделов участвуют как советские, так и зарубежные ис-
следователи, можно ожидать, что возникающие на этой основе карти-
ны, характеризующие основные направления разработки соответствую-
щих проблем, будут иметь достаточно полный и разносторонний харак-
тер.
Монография охватывает, таким образом, весьма широкий круг
разнородных вопросов и включает немало дискуссионных положений
и представлений, что делает желательным ее тщательное обсуждение.
В этой связи установлено по истечении определенного срока после
ее опубликования созвать Международный симпозиум, на котором по-
добное обсуждение можно было бы адекватно произвести. Основные
результаты такого обсуждения будут, как мы полагаем, представлены
и обобщены в четвертом томе данной монографии.
(7) Естественно поэтому полагать, основыва>ясь на характере пред-
ставленного в монографии материала, что центральное место на^пред-
стоящем симпозиуме займет проблема различных интерпретаций бес-
сознательного. Можно также предвидеть, что значительное внимание
будет на нем привлечено к расхождениям между ее диалектико-мате-
риалистическим и психоаналитическим пониманием.
В этой связи представляется целесообразным заранее сформули-
ровать некоторые теоретические общие положения, позволяющие уточ-
нить, в чем именно подобные расхождения на настоящий момент заклю-
чаются. Такой подход позволил бы с самого начала наметить круг
вопросов, с которых могла бы начаться дискуссия. Кроме того,
предварительное определение существа расхождений придало бы
прочтению материалов монографии определенную направленность,
способствующую их более глубокому пониманию.
Вернемся в этой связи вновь к критике идей психоаналитической
школы, к характерному для них представлению о природе и функциях
бессознательного.
Было бы нетрудно показать, что некоторыми из советских крити-
ков фрейдизма еще в 20-х —30-х гг. обращалось внимание на то нема-
ловажное обстоятельство, что слабость этого направления обнаружи-
вается не тогда, когда оно описывает весьма подчас тонко улавли-
31

ваемые им клинические и психологические соотношения, а когда пы-
тается эти соотношения объяснять. При этом подчеркивалось, что до-
пускаемые им ошибки концептуализации логически однотипны: это
почти всегда ошибки возведения в ранг общего (или даже всеобщего)
закона таких черт, тенденций, особенностей, которые характеризуют в
действительности лишь довольно ограниченный, узкий круг явлений,
наблюдаемых к тому же при наличии только специфических условий.
Именно отсюда возникает, по мнению критиков фрейдизма, характерная
односторонность многих психоаналитических построений, не позволяю-
щая им подняться до оперирования более обобщенными понятиями,
при которых частное не вытесняет общее, а занимает лишь то более
скромное место, на которое ему дает право его природа.
Эта тенденция психоанализа к недостаточно обоснованным генера-
лизациям (к рассмотрению как обязательного и универсального того,
что является в действительности лишь условным и специфическим)
проявляется в рамках любого из его фундаментальных теоретических
построений. Проследим это на нескольких примерах.
В качестве первого сошлемся на односторонность, к которой при-
водит столь характерная для психоанализа универсализация антагони-
стических отношений между сознанием и бессознательным, т. е. отно-
шений, которые складываются в действительности не неизменно, а
лишь при определенных специфических условиях. В результате этой
неадекватной универсализации идеи антагонизма проблема синерги-
ческих отношений между сознанием и бессознательным оказалась для
психоанализа если не полностью закрытой, то во всяком случае оттес-
ненной на задний план, а тем самым весь вопрос о диалектике взаимо-
отношений сознания и бессознательного был поставлен психоаналити-
ческой теорией неадекватно. Ущерб, который был этим нанесен психо-
анализу в его попытках осветить природу бессознательного, трудно
преувеличить.
Другой пример. Психоаналитической школой было обосновано
представление о «психической защите» и была разработана определен-
ная концепция форм этой защиты. В более поздний период идея по-
добных «защит» разрабатывалась с позиции теории психологической
установки грузинской школы Д. Н. Узнадзе. При этом было установле-
но, что эта «защита» (понимаемая как перестройка психологических
установок, устраняющая патогенность травмирующих переживаний пу-
тем изменения их «значимости» для субъекта) гораздо шире представ-
лена в душевной жизни человека, чем это вытекает из ее психоанали-
тической трактовки. Описываемые теорией психоанализа специфичес-
кие формы «психической защиты» (проекция, вымещение и т. п.) вы-
ступили в этой связи как формы защитной активности сознания, про-
являющиеся в условиях лишь особых, не часто возникающих специаль-
ных психологических ситуаций. Недостаточное знакомство с концепци-
ей психологической установки не дало, однако, психоанализу даже в
более поздний период возможности распознать, что созданные им тео-
ретические конструкции — это гораздо скорее частные проявления за-
кономерности весьма общего порядка, чем ее исчерпывающие прояв-
ления.
Логические ошибки этого типа очень обедняли в некоторых слу-
чаях весь психоаналитический подход. Психоанализ ввел, например,
еще на заре своего существования идею вытеснения, т. е. «выключения»
переживания из сферы осознаваемого. Но уже очень скоро стало яс-
32

ным, что этот феномен — лишь частный случай в гораздо более слож-
ной системе разнотипных форм и степеней неосознаваемое™. В совет-
ской психологической литературе неоднократно отмечалось, что психо-
аналитической концепцией предусматривается только строгая альтер-
натива: либо адекватное осознание переживаемого, либо отсутствие по-
добного осознания («вытеснение»). Следовательно, весь огромный диа-
пазон переходных состояний между этими полюсами, представленный
разнообразными клиническими формами сложных частичных наруше-
ний осознания, из основной психоаналитической схемы выпадает, хотя
советскими исследователями приводились соображения в пользу много-
численности и исключительного разнообразия этих переходных состоя-
ний. Отмечалось, что «неосознаваемость» проявляется иногда в том,
что отражение воздействий, оказываемых на объект, отсутствует не
только в сознании последнего, но и в системе его переживаний (суб-
сенсорика по Г В. Гершуни, неосознаваемая и непереживаемая пере-
работка информации на определенных этапах творческого процесса и
т. п.). В других же случаях, напротив, «неосознаваемость» отнюдь не
исключает того, что отражение действительности отчетливо «пережи-
вается» его субъектом: неосознаваемость выражается в подобных слу-
чаях лишь в том, что сам факт этого отражения не становится предме-
том мыслительной активности субъекта, субъект не может произволь-
но направить на него свое внимание (неосознаваемость, например, пе-
реживаний в ранней фазе детства). Возможны и такие случаи, когда
регуляция поведения отражается как в системе переживаний, так и в
содержании мыслительной деятельности, но только — на уровне фор-
мальных «значений»: она выпадает из сферы осознаваемого на более
глубоком уровне — «интимных смыслов», которыми наполнены соот-
ветствующие содержания переживаний для их субъекта1.
Характерно, что при описании этого последнего феномена А. Н.
Леоитьев и Дж. Клайн употребляют, — совершенно независимо друг от
друга, — идентичную терминологию: «личностный смысл» (А. Н. Ле-
онтьев) и «personal meaning» (Дж. Клайн).
Сторонникам психоаналитической ортодоксии очень трудно было
бы оспаривать, что при таком общем подходе «вытеснение», в его ис-
ходном фрейдовском понимании, выступает лишь как некая частная
форма неосознания, отнюдь не исчерпывающая собой широкий круг, а,
может быть, правильнее было бы даже сказать — широкую систему
психологических феноменов родственного порядка.
Можно было бы привести очень много и других доводов в поль-
зу того, что рассматриваемая тенденция (постулировать общее там, где
описывается, фактически, лишь частное) проходит красной нитью
сквозь всю долгую историю психоаналитической мысли — от комплек-
сов Эдипа и Электры (верных, как это было показано специальными
исследованиями довольно больших контингентов, только как факты,
порождаемые специфическим совпадением семейных отношений) до
объявления Лаканом общим законом активности сознания того, что
является гораздо, .по-видимому, скорее, модусом работы лишь созна-
ния, сновидно измененного. Мы остановимся, однако, сейчас еще толь-
ко на одном проявлении, более близком связям, которые существуют
между теорией бессознательного и теорией психологической установки.
В психоаналитической литературе можно встретить утверждение,
1 Подробнее об этом см. вступительную статью к VIII тематическому разделу
монографии.
3 Бессознательное
33

что советские критики психоанализа не только отвергают идею бес-
сознательного как важную философскую и психологическую катего-
рию, но отклоняют и представление о реальности неосознаваемых
мотивов поведения. Такое толкование, однако, ошибочно. В советской
литературе неоднократно подчеркивались (С. Л. Рубинштейном, А. Н.
Леонтьевым и др.) неосознаваемость мотивов деятельности, не пере-
стающих из-за этой неосознаваемое™ быть факторами, порождающи-
ми деятельность; существование изменений психического состояния,
вызванных переживаниями, которые не осознаются; возможность пу-
тем анализа непосредственно осознаваемого осознать и то, что нахо-
дится для сознания до какого-то времени «за занавесом» и т. д.
И, однако, нельзя не согласиться, что идея неосознаваемого мо-
тива, идея роли и самого существа этого мотива звучит в советской
литературе не так, как в западной. Основное различие здесь заклю-
чается в том, что представление о подобном мотиве вводится (по
крайней мере теми из советских психологов, которые близки к школе
Узнадзе) в функциональную структуру более емкого представления—
представления о неосознаваемой психологической установке2.
Мы не будем задерживаться на причинах и преимуществах тако-
го подчинения идеи неосознаваемого мотива идее психологической ус-
тановки, это — проблема, заслуживающая специального рассмотре-
ния. В интересующем нас сейчас плане важно подчеркнуть лишь то„
что и /на этот раз одна из основных категорий психоанализа — нео-
сознаваемый мотив — выступает как частный элемент значительно
более широкого класса неосознаваемых психических феноменов, объ-
единяемых представлением о неосознаваемой психологической уста-
новке.
Касаясь этих вопросов, нельзя не отметить, что бессознательное в
понимании Узнадзе вообще выступает как система категорий более
общего порядка, чем бессознательное в понимании Фрейда. Это раз-
личие в степени обобщенности понятий, которыми оперирует каждая
из этих концепций, —различие, имеющее фундаментальный и принци-
пиальный характер, — в значительной степени определяет как их вза-
имоотношение, так и создаваемые ими возможности анализа и общий
стиль.
Для сохранения же правильности исторической перспективы надо
учитывать, что Д. Н. Узнадзе создавал свою теорию несколько позже,
чем 3. Фрейд свою. Поэтому, когда Узиадзе развивает широкую
идею психологической установки, он отвергает и опровергает Фрейда,
но само это опровержение означает определенный отклик на идеи
Фрейда и их переработку. В этом проявляется неустранимая диалек-
тика естественного развития больших идей, которую можно просле-
дить в самых разных областях знания, ибо ни одна из подобных идей
не создается без опоры на наследие прошлого, на труды и мечты пред-
шествующих поколений, которые должны быть восприняты и измене-
2 Более емкого, ибо психологические установки могут включать в свою струк-
туру не только мотивы поведения, но и активность восприятия, направленность мыс-
лительной деятельности, процессы вынесения решений и многое другое. Все эти фено-
мены, включаясь в структуру установки, подчиняются законам установок и вследствие
этого могут, в частности, проявляться как на осознаваемом, так ьсосозмсвао-
мом уровне.
34

ны, чтобы дать возможность выступить на передний план обобщениям
более высокого порядка.
(8) Мы ограничимся сейчас этими немногими замечаниями по
поводу тенденции к замещению в психоаналитических построениях об-
щего частным. Понимание этой тенденции позволяет осмыслить и при-
нять как весьма подчас ценные многие из элементов той фактоло-
гии, которая создана упорным трудом сторонников психоанализа,
особенно на последних, новейших этапах эволюции этой концепции.
Вместе с тем мы уверены, что только учитывая эту тенденцию и ее
соответствующим образом методологически корригируя, можно пра-
вильно расставить акценты в сложнейшей картине активности бессоз-
нательного, с которой все мы в наших теоретических исследованиях и
на практике сталкиваемся. Представляется, что если мы будем отправ-
ляться от такого общего понимания, то это во многом будет способ-
ствовать продуктивности дискуссии, поводы для .которой материалы на-
стоящей коллективной монографии дают в изобилии. И, во всяком слу-
чаемы полагаем, что оригинальные подходы к проблеме бессознатель-
ного, все более уверенно дающие о себе зиать в рамках советской пси-
хологии и основанные на тесном увязывании новых идей со сложив-
шимся категориальным аппаратом концепции психологической уста-
новки, подвергнутся в ближайшие годы глубокому дальнейшему раз-
витию.
TOWARDS THE HISTORY AND THE MODERN STATEMENT
OF THE PROBLEM
EDITORIAL INTRODUCTION
SUMMARY
The general theoretical positions taken by the editorial board as
the basis for tackling the problem of unconscious mental activity are
described. The reasons are indicated for which it is advisable to com-
pare the approaches to the unconscious mind as developed in Soviet psychol-
ogy and in the West. The history of the problem of the unconscious is brief-
ly discussed, with errphasis on the role played by the work of the D. N.
Uznadze Georgian school of psychology.
The logical structure of the monograph (the problems and sequence of
the sections) is described.
A tentative idea is put forward concerning the critical position adopted
by the editorial board in regard to the approach to the problem of the uncon-
scious by the psychoanalytical school fa more detailed statement of this po-
sition is given in the 'closing article' of the present monograph). The propo-
sition that taking the particular for the general constitutes the major weak-
35

nèss of psychoanalytical interpretations forms the logical core of the
editorial position.
Finally, a comparison is made between the general conception of the
problem as developed by S. Freud and that of unconscious psychological
set.

2
ПСИХОАНАЛИЗ И ТЕОРИЯ НЕОСОЗНАВАЕМОЙ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ УСТАНОВКИ:
ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ
А. Е. ШЕРОЗИЯ
Академия иаук Груз. ССР, Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе
Тбилисский государственный университет, факультет философии и психологии
I. Два разных подхода к проблеме сознания и бессознательного
психического. Постановка вопроса
(1) Мы попытаемся предпринять концептуальный анализ соврет
менного научного понимания проблемы бессознательного психического,
избрав при этом в качестве исходного пункта теорию психоанализа и
теорию неосознаваемой психологичеакой установки. Сопоставление этих
направлений облегчает рассмотрение интересующей нас проблематики»
ибо, в отличие от других направлений, психоанализ и теория неосозна-
ваемой психологической установки предоставляют в наше распоряже-
ние два совершенно разных способа оперирования феноменом бессоз-
нательного в его связях с психикой в целом. Одновременно, и то и дру-
гое направление предпринимают попытку выдвинуть, наряду с созна-
нием, идею бессознательного как особой формы отношения к действи-
тельности, которую можно проследить во всем диапазоне основных
проявлений личности.
(2) Психоанализ рассматривает сознание и бессознательное как
взаимоисключающие — при их функционировании:—элементы психик
ки, утверждая их непримиримый антагонизм. Тем самым разрушается
феноменологическая целостность не только системы «сознание — бес-
сознательное», но и самой личности. Бессознательное выступает при
этом только как отрицательный элемент, только как отрицательное каг
чество данной системы [36; 37; 38; 39; 40; 41]. Психология же установи
ки, наоборот, в лице открытого ею феномена установки, предлагает
положительное определение и наиболее адекватное, пока, представлен
ние о способе существования исходной целостности психики.
В противоположность психоанализу, психология установки рассма-
тривает отношения в системе «сознание — бессознательное» не только
и не столько в свете идеи антагонизма, сколько в свете неустранимым
образом проявляющегося в них синергизма. Ибо, в отличие от психо-
анализа, психология эта опирается на представление о фундаменталь-
ном единстве человеческой личности, выражаемом, как своеобразной
моделью, фенохменом установки.
(3) Отсюда достаточно ясно вытекают преимущества психологи-
ческого концепта установки как научной основы интересующей нас
сейчас общей теории сознания и бессознательного психического, этих
неразрывно, хотя и противоречиво, связанных между собой образова;-
37

ний человеческой психики. Мы постараемся поэтому, выдвинув в каче-
стве непосредственной исходной единицы предстоящего анализа психо-
логию установки, в основном, именно с этой точки зрения и противопо-
ставить ее психоанализу, в научной дискуссии с которым она в свое
время сложилась как одно из основных направлений советской психо-
логии, исходящее, одновременно, из трех фундаментальных категорий—
личности, установки и деятельности. Ибо с момента ее возникновения
и вплоть до наших дней психология установки выступает у нас как
психология деятельности и личности в их нерасчленимом единстве,
только благодаря которому и то и другое — деятельность и личность—
превращаются в предмет психологии.
Мы попытаемся далее обобщить некоторые результаты как своих
исследований [48; 49; 50; 51; 52], так и исследований своих коллег
[4; 5; 21; 22; 23; 45; 46; 47], проводимых в этой связи в рамках совет-
ской психологии за последние десятилетия.
II. Формирование неклассически ориентированной стратегии
исследования. Дискуссия с Фрейдом
(1) Фрейд — центральная фигура, вокруг которой группируются
почти все теории бессознательного, после того как им была предложе-
на тотальная система анализа человеческой психики, вплоть до анали-
за ее подспудных образований — бессознательной психики. Причем это
касается не только теорий, одна за другой потянувшихся вслед за ним,
но и теорий, также одна за другой поднявшихся против него. Как раз
в этом и заключается смысл «коперниковского поворота», совершенно-
го им в современной психологии — в психологии XX века. Поэтому за
Фрейдом остается роль одного из основателей этой психологии как
науки не только о человеческой психике — сознании и бессознательном
психическом, но и о личности, их носителе.
(2) Однако «коперниковокий поворот», совершенный Фрейдом,
радикально изменив представление о предмете психологии, не коснулся
представления о самой природе психического. Ибо у Фрейда, как и у
Аристотеля, это последнее, будь оно сознательным или бессознатель-
ным, выступает не иначе как через явления познания, чувства и во-
ли — этих издавна известных образований человеческой психики, как
неких непосредственно данных нам качеств. Поэтому естественно, что
как в системе классического психоанализа, так и его современных мо-
дификаций, в том числе т. н. «неофрейдистских» течений, отсутствует
понятие об онтологическом статусе существования бессознательной пси-
хики. Более того, онтология бессознательного, по существу, всегда сов-
падает в психоанализе с онтологией сознания. Фрейд, подобно своим
великим предшественникам, Лейбницу и Канту, строит свою систе-
му анализа — психоанализ в целом — на одном только отрицатель-
ном понятии — бессознательного, понимая таковое как психика минус
сознание. Отсюда и последствия: психоанализ Фрейда, как и многих
современных психоаналитиков, свободно может трактовать любые от-
щепленные от сознания представления, желания, идеи, мысли, как на-
ши «бессознательные психические переживания», будучи вовсе не в со-
стоянии при этом сказать что-либо определенное об их онтической
сущности, т. е. о том, как они существуют сами по себе и почему бла-
годаря дополнительному акту — акту обращения на них внимания («за-
мечания»)—они могут вновь выступить для нас как наши вполне осозна-
ваемые переживания. Фрейд не энает, во что превращаются подобные
явления нашей психики после того, как они «вытесняются» из сознания.
38

Он знает только, опять-таки по аналогии, что мы должны считать их
за те же самые наши психические представления, желания, идеи, мысли
и т. д. и т. п. минус сознание. В этом и кроется основная причина вну-
тренних противоречий и концептуальной несостоятельности психоана-
лиза и как собственно-психологического метода, и как собственно-пси-
хологической теории.
Однако, это вовсе не значит, что сведения, которые психоаналити-
ки добывают о бессознательном психическом, не могут быть использо-
ваны при построении логически более последовательной теории — так
называемой положительной теории об этом психическом. Наоборот, во
многих отношениях как раз эти сведения и выступают важными носи-
телями собственно-психологической информации для этой теории. Не-
состоятельность психоанализа в данном случае обуславливается лишь
тем, что научно-последовательную теорию о бессознательном психичес-
ком просто /невозможно построить на одном только отрицательном по-
нятии — бессознательного. Отрицательные понятия вообще не могут
быть основными концептами научных теорий, а тем более психологи-
ческих. Как таковые они только дополняют положительные понятия
этих теорий.
(3) Хотя Фрейду и его последователям удалось на огромном ма-
териале психоаналитической фактологии раскрыть отрицательное (не-
гативное) содержание бессознательного психического, психология нуж-
далась и в положительном содержании этого понятия, которое могло
бы объяснять, каким образом бессознательное выполняет свою соб-
ственную (специфическую) функцию, независимо от своего логическо-
го коррелята — сознания. В поисках именно такого содержания и воз-
никла теория неосознаваемой психологической установки — теория
Узнадзе.
Эта теория обращает на себя внимание прежде всего введенным
сю понятием так называемой первичной, нефиксированной и нереали-
зованной еще унитарной установки личности, — этой своего рода це-
лостно-личностной организации и внутренней мобилизации (готовно-
сти) индивида к осуществлению той или иной предстоящей актуальной
(«здесь и сейчас») деятельности. Отсюда и возникает основной смысл
дискуссии Узнадзе с Фрейдом, происходившей по мере становления
психологической концепции последнего, то есть на протяжении не-
скольких десятилетий. С самого же начала этой дискуссии Узнадзе ви-
дит в феномене установки личности на ту или иную деятельность поло-
жительные характеристики всего того, что у Фрейда выступает в фор-
ме одного только отрицательного начала — бессознательной психи-
ки, одновременно предлагая при этом определение онтологического
статуса последней, объясняющего ее существование независимо от
сознания. Это и заставляет Узнадзе отказаться в концептуальном от-
ношении от любого известного до него отрицательного толкования бес-
сознательного психического и заменить его положительным понятием
этого психического — понятием установки.
(4) Чтобы еще глубже вникнуть в основной смысл обсуждаемой
дискуссии, надо иметь в виду следующее.
Будучи в свое время учеником и сотрудником Вундта, интересо-
вавшегося положительным содержанием того, что издавна называлось
бессознательным психическим, Узнадзе строит свою теорию об этом
психическом на основе экспериментальных исследований открытого им
особого качества психической реальности — феномена установки,
функционирующего только в его целостно-психической модификации
в связи с актуальными потребностями личности. Узнадзе проводит эти
39

исследования, используя разработанный им метод анализа иллюзий
установки — метод та« называемой фиксированной установки [67; 31;
68; 17; 69; 34]. Опираясь .на отечественную и мировую науку, Узнадзе
основывает в Тбилисаком университете специальную психологическую
школу, которая с самого же своего возникновения, еще в 20-е годы,
квалифицирует этот феномен (установку) как «промежуточное пере-
менное» между психикой и «транспсихичесжой» (вне-психической, объ-
ективной) реальностью, выступая тем самым против основного посту-
лата как всей традиционной психологии сознания, так и всей тради-
ционной психологии бессознательных психических переживаний (вклю-
чая и психоаналитическую школу Фрейда) — против постулата непо-
средственности.
Так Узнадзе отмежевывает свою неклассически ориентированную
теорию неосознаваемой психологической установки от все еще доми-
нировавшей в современной буржуазной науке теории бессознательного
психического — теории Фрейда.
III. Система категорий. О психологической сущности и
оперативных возможностях категории установки
(1) Принцип динамизма, принцип диалектики, в его наиболее кон-
кретном понимании, — вот то первое, что мы должны положить в ос-
нову теории неосознаваемой психологической установки, как и системы
ее собственно-психологических категорий. Взятая сама по себе установ-
ка вовсе «не является состоянием субъекта, которое выработалось у
него в других условиях и с тех пор, при переживании любого нового
события, всегда сопровождает и определяет его», напротив, любое но-
вое событие вызывает к жизни прежде всего новую установку, ибо
«первично субъект подступает к действительности не с готовой уста-
новкой, а установка 'возникает у него в самом процессе воздействия
этой действительности, предоставляя ему возможность переживать и
соответственно осуществлять поведение» [32, 73—74]. Любое возникаю-
щее таким образом состояние субъекта — состояние установки, пер-
вично по отношению к возникающей вместе с ним деятельности. Это
прообраз, идеальное начало и собственно-психологический механизм
данной деятельности, и как определенной последовательности возни-
кающих при этом отдельных переживаний субъекта, и как определен-
ной последовательности возникающих при этом отдельных операций.
Это одно из фундаментальных положений общей (теории и) психо-
логии установки, на основе которого феномен установки рассматри-
вается как особая форма модификации психики человека (и животных),
лежащая в основе каждого из производимых им «насилий» над миром
в виде «предметной деятельности», будь то «насилие» познавательное
(перцептивное, экспрессивное) или производственное (практическое),
сознательное или бессознательное. Бессознательна при этом прежде
всего сама эта особая модификация психики человека — установка, и
как определенный прообраз, и как определенная готовность к той или
иной определенной деятельности, ибо она есть выражение целостной
структуры его личности «с постоянным набором характеристик» [22,
57].
(2) Стало быть, поворот, который несет с собой, в отличие от
психоанализа, теория неосознаваемой психологической установки, оди-
наково касается как предмета психологии, так и природы психичес-
кого, поскольку она, эта теория, всю систему своих знаний и категорий
стоит, исходя именно из этой структуры фундаментального единства
40

человека, его психики и деятельности. При этом следует учитывать, что
данные экспериментальной психологии установки, если подойти к ним
с позиций современной теории информации, не оставляют сомнений,
что установка как определенная система отражения и сумма инфор-
мации относится к числу психических (идеальных), а не физических
(или физиологических) систем отражения. Но в отличие от всех ос-
тальных собственно-психических систем отражения, в частности от
сознания, она выступает каок система отражения, качественно очень
своеобразная, поскольку она не является ни созерцательным («контем-
плятивным»), ни действенным, практическим, отражением, каковыми
вообще признано считать психические отражения. Это — «своеобраз-
ная, специфическая система отражения, своего рода целостное отраже-
ние, на основе которого, смотря по условиям, может возникнуть либо
созерцательное, либо действенное отражение. Она состоит в такой
предуготовленное™, в такой настройке целостного субъекта, благо-
даря которым в нем проявляются именно те психические или мотор-
ные акты, которые обеспечивают либо созерцательное, либо действен-
ное отражение ситуации. Она есть, так сказать, установочное отраже-
ние, соответствующее определенной ситуации, первичная модификация
целостного субъекта. Содержание психики субъекта и вообще всего
его поведения следует признать реализацией этой установки, следова-
тельно, вторичным явлением» [33, 26].
Важно при этом подчеркнуть, что эта структура — структура уста-
новки — и как опережающее отражение действительности, и как це-
лостно-личностное состояние субъекта, получает научное подтвержде-
ние своей реальности не только непосредственно в самой общей и экс-
периментальной психологии установки [30; 34; 43; 44; 70], но и в со-
временной психологии деятельности, в том смысле, в каком последняя
выступает в системе советской психологии [1; 3; 14] и в физиологии ак-
тивности [2; 6]. Наличие единой структуры установки, в том виде, в
каком она определяется нами, подтверждают также данные современ-
ной науки о связи и управлении — кибернетики и теории информации
[7; 18; 25].
(3) Теперь о психологической сущности и системе категорий, ле-
жащих в основе общей теории психологии установки. Это, прежде
всего, категории потребности, ситуации и установки, а также катего-
рия объективации, как и более общие категории — деятельности и
личности. Первая и вторая из этих категорий — потребность и ситуа-
ция — образуют собою структуру самой установки, как основные эле-
менты ее феноменологической целостности. Личность рассматривается
здесь как субъект деятельности, который, будучи носителем определен-
ной потребности, одновременно выступает и как субъект реализации
данной потребности посредством деятельности: деятельность, в кото-
рой не реализуется никакая реальная потребность личности, не есть
и не может стать деятельностью в собственном смысле слова. Во вся-
ком случае, она, как таковая, не есть и не может стать предметом пси-
хологии.
Но так как в сфере отношений личности определение и «опредме-
чивание» любой отдельно взятой потребности происходит не иначе,
как только через ее первичную, нереализованную и не фиксированную
еще установку, последняя первична (в буквальном смысле слова)
не по отношению к личности и, пожалуй, даже не по отношению к.
деятельности человека, а по отношению к его сознанию, в каждом кон-
кретном случае возникающему на ее основе в процессе осуществляе-
мой в шгласии с ней «здесь и сейчас» деятельности и через объекти-
41

визацию ее. Поэтому посредством объективизации, как одной из
основных категорий психологии установки, происходит не фор-
мирование установки, а лишь переход представленных в ней не-
вербализованных сообщений (информации). Это и раскрывает суть
отношения «установка — сознание»: установка это «модус» систе-
мы этого отношения, как отношения личности, но не сама эта система
и не сама эта личность в целом. Точнее, в системе деятельности инди-
вида, как личности, «место» установки там, где психический (субъек-
тивный) и физический (объективный) «элементы» этой системы —
внешнее и внутреннее — впервые «встречаются» друг с другом и соз-
дают целостную структуру отношений — структуру установки, в кото-
рой потребность данного индивида «находит» ситуацию, необходимую
для своего удовлетворения так, что его сознание ничего не знает об
этом, хотя объективно как первая (потребность), так и вторая (ситуа-
ция) входят в сферу его непосредственной интенции и субъективно им
переживаются как некая неудовлетворенность («drive»). В сознании,
следовательно, «переживается» не установка как информация, а не-
хватка этой информации, и объективация, производимая в этом от-
ношении сознанием, состоит, прежде всего, в «восполнении себя», т. е.
в проявлении семантической сущности той информации, которую оно
получает из установки как установочную информацию. С этой точки
зрения, «встреча» потребности с предметом, на которую в системе со-
ветской психологии впервые обратил внимание Узнадзе, «есть акт чрез-
вычайный, акт опредмечивания потребности — «наполнения» ее содер-
жанием, которое черпается из окружающего мира. Это и переводит по-
требность на собственноппсихологический уровень» [14, 88].
Будучи психологом принципиально новой ориентации, Узнадзе еще
в начале своей научной деятельности обратил внимание на этот «чрез-
вычайный акт» и выразил его в категориях теории неосознаваемой
психологической установки [29; 30; 31], согласно которой именно эта
установка представляет собой особую сферу модификации личности.
Благодаря ей происходит трансформация той или иной внутренней по-
требности через ту или иную внешнюю ситуацию, могущую эту потреб-
ность удовлетворить. Именно это обстоятельство и обуславливает ши-
рокие оперативные возможности системообразующей категории уста-
новки как одного из объяснительных понятий современной психологии.
IV. Критика постулата непосредственности.
К общей онтологии установки как особой сферы
психической реальности
(1) Среди принимаемых за основу принципов теории неосознавае-
мой психологической установки наиболее фундаментальным является
принцип личности — личности, как основного принципа психологии:
«Исходный пункт психологии — не психические явления, а сами живые
индивиды, имеющие эти психические явления» [34, 166; сравни сопоста-
вительно: 14, 161]. При этом существенно меняется старый взгляд как
на эти психические явления, рассматривавшиеся как вступающие в си-
стему своих отношений с миром непосредственно, так и на эту лич-
ность, в которой традиционная психология видела нечто, непосредствен-
но дедуцируемое из этих явлений. Психические явления больше не рас-
сматриваются как обособленные от личности единицы научных иссле-
дований; личность, в качестве определенного принципа, выступает те-
перь и как начало и как конец всех исследований. Ибо, согласно психо-
логии установки, «в активные отношения с действительностью вступает
непосредственно сам субъект, но не отдельные акты его психической
42

деятельности и если принять этот несомненный факт за исходное по-
ложение, то, бесспорно, психология как наука должна исходить не из
понятия отдельных психических процессов, а из понятия самого целост-
ного субъекта, который, вступая во взаимодействие с действитель-
ностью, становится вынужденным прибегнуть к помощи отдельных пси-
хических процессов» [34, 166].
Следовательно, за первичное здесь принимаются не какие бы то ни
•было отдельные психические явления, а сама личность, как субъект этих
явлений, что созвучно различию, какое проводит Маркс между тради-
ционным и своим собственным подходом к научной теории сознания:
«При первом способе рассмотрения исходят из сознания как из живого
индивида; при втором, соответствующем действительной жизни, исхо-
дят из самих действительных живых индивидов и рассматривают со-
знание только как их сознание» [16, 17].
Такое понимание не значит, однако, что теория неосознаваемой
психологической установки, как общая теория психологии, не создает
своей собственной психологической структуры личности — личности
как предмета психологии, как чего-то собственжьпсихологичеекого. На-
против, она, прежде всего, пытается раскрыть сущность как раз этой
собственно-психологической структуры личности, понимаемой как струк-
тура установки. Однако способ, каким эта теория разрешает свою за-
дачу, своеобразен: почти во всех других вариантах психологической
концепции личности категория личности конструируется как струк-
тура, слагающаяся из отдельных психических образований — сознания,
бессознательного психического и др., как это делается, например, при
персоналистском и при фрейдистском анализах личности, когда по су-
ществу под ней не подразумевается ничего, кроме этих ее отдельных со-
ставляющих, в силу чего она — личность персоналистов и психоанали-
тиков — становится совершенно непригодной в качестве психологиче-
ского принципа «опосредующей связи» ни между психическим и транс-
психическим, ни внутри самого психического —между отдельными его
компонентами. У представителей же занимающей нас психологической
теории установки структура личности — это прежде всего структура
этой самой установки, как готовности к осуществлению той или иной
деятельности. Будучи первичной системой, установка отражает наличие
не только субъективной потребности и не только объективной ситуации,
могущей удовлетворить эту потребность, но является системой, объеди-
няющей и ту и другую в виде целостной организации данной личности,
în nuce содержащей в себе уже «разрешенную задачу» предстоящей
быть ею осуществленной актуальной деятельности. Именно поэтому она
и вполне пригодна в качестве психологического принципа «опосредую-
щей связи» как между психическим и транспсихическим, так и внутри
самого психического — между отдельными его проявлениями.
Это значит, что понятие установки вводится в психологию не
только как понятие, объясняющее на высшем — философском — уровне
абстракций, но и как вполне пригодное для выполнения на его основе
соответствующих конкретнонпсихологических операций, как понятие, с
помощью которого можно по-особому исследовать как сознание, так и
бессознательное психическое переживание, а следовательно, и феномен
самой личности как предмета психологии.
(2) Итак, представителями психологической школы Узнадзе уста-
новка трактуется как «особая сфера» реальности, для которой совер-
шенно чужды «противоположные полюсы» психического (субъективно-
го) и физического (объективного) и в которой мы имеем дело с «неиз-
вращенным фактом» их внутренне «нерасчлененного», хотя и «неслиян-
43

ного» существования в психике [29]. Отсюда и соответствующее толко-
вание нами феномена установки как своего рода «принципа двусторон-
ней связи», опосредующего отношения не только между психическим*
(субъективным) и физическим (объективным) в широком смысле сло-
ва, ,но « внутри самого психического. Во всяком случае, Узнадзе и сто-
ронники его ориентации полагают, что «без участия установки вообще
никаких психических процессов, как сознательных явлений, не сущест-
вует» и что «для того, чтобы сознание начало работать в каком-нибудь
определенном направлении, предварительно необходимо, чтобы была
налицо актуальность установки, которая, собственно, в каждом отдель-
ном случае и определяет это направление» [34, 41].
По мысли Узнадзе и его сотрудников, ни одну из произведенных
в рамках традиционной психологии попыток преодоления постулата не-
посредственности (постулата непосредственной связи между стимулом-
и реакцией) — безразлично, будь то типа предпринятых в этом отно-
шении Келером (феномен «Einsicht»), Толменом («промежуточныепе-
ременные»), Уайтом («культурная детерминация»)—нельзя считать
адекватной их главной задаче, хотя при всех этих попытках указы-
ваются некие «промежуточные», некие «внутренние условия», через ко-
торые воздействуют внешние причины.
В частности, исследования Узнадзе и его школы показали, что,
когда под подобными «внутренними условиями» подразумевается нечто
вроде «текущих состояний субъекта» (А. Н. Леонтьев) или его «обыч-
ных познавательных процессов» (Д. Н. Узнадзе), — а те «промежуточ-
ные переменные», о которых речь шла выше, таковыми и являются,—
то они «не вносят в схему S — R ничего принципиально нового», хотя,
конечно, и обогащают в каких-то отношениях традиционную двучлен-
ную схему анализа человеческой психики, равно как и феномен дея-
тельности, поведения.
С позиций теории неосознаваемой психологической установки и со-
лидаризующейся с ней ныне теории деятельности (А. Н. Леонтьев и
другие), сказанное относится также ко всем остальным попыткам пре-
одоления двучленной схемы анализа человеческой психики, произво-
дившимся как в рамках бихевиоризма и школы Левина, так и в рамках
различных модификаций психоанализа, поскольку ни в одном из этих
случаев предлагаемые дополнительные факторы объективно не могут
быть приняты в качестве «среднего звена» системы. Постулат непосред-
ственности остается при них неустраненным. А «никакие усложнения
исходной схемы, вытекающие из этого постулата, так сказать, «изну-
три», не в состоянии устранить те методологические трудности, кото-
рые она создает в психологии. Чтобы снять их, нужно заменить дву-
членную схему анализа принципиально другой схемой, а этого нельзя
сделать, не отказавшись от постулата непосредственности» [14, 80].
(3) Главный тезис, обоснованию которого посвящается вся сово-
купность основных теоретических и экспериментальных исследований
психологической школы Узнадзе, заключается в том, что реальный путь
к преодолению «рокового» постулата непосредственности лежит через-
открытие современной психологией принципиально нового измерения
психической реальности — категории установки [сравни сопостави-
тельно: 14, 80 и дальше]. Поэтому нам особенно важно констатировать
любое подтверждение необходимости преодоления методологических
трудностей, вызываемых постулатом непосредственности, даже если
эта необходимость обосновывается анализом не психологической кате-
гории установки, а непосредственно и неразрывно связанной с ней ка-
тегории деятельности, как это, например, делает сегодня глава совет-
44

•ской психологии А. Н. Леонтьев. Следует учитывать, что для пред-
ставителей психологии установки ни одно из конкретных проявлений
деятельности не может стать предметом собственно-психологических
исследований без его соответствующей модификации через посредство
установки.
(4) Такое понимание предопределяет наш принцип системного
подхода к психологической проблеме человека — прицип единства его
личности, сознания и деятельности на основе его единой установки, как
определенного «модуса» его целостности в каждый конкретный момент
его деятельности, представляющей собой высший уровень организации
его «человеческих сущностных сил» и как-бы по-настоящему фокуси-
рующей «все те внутренние динамические отношения, которые опосре-
дуют в индивиде психологический эффект стимульных воздействий на
него и на базе которого возникает деятельность с определенной на-
правленностью, как уравновешение отношений между индивидом и
средой» [22, 78].
С этой точки зрения, принцип единства личности, сознания и дея-
тельности уточняет не только структуру, но и психологическую сущ-
ность каждой из этих категорий, прежде всего категории самой лич-
ности, как исходного принципа любой психологической рефлексии. При
этом отнюдь не происходит абсолютизация личностного подхода в пси-
хологии типа той, которая наблюдается у психологов персоналистской
ориентации, считающих личность «хозяином» всех своих психических
функций — «определителем поведений и мыслей» через свою «внутрен-
нюю структуру» бытия [55, 194]. Личностный поход психологов узна-
дзевской школы отличается и от позиции, характеризуемой старым
афоризмом: «мыслит не мышление, а человек», а также от подходов, о
которых иногда заходит речь у отдельных представителей советской
школы психологии деятельности. В частности, не только от тех, при ко-
торых личность остается «центром, исходя из которого только и можно
решать все проблемы психологии» [53, 29—30], но и от предлагающих
совершенно иной подход ко всей этой проблематике. Имеется в виду
известная формула С. Д. Рубинштейна, согласно которой «внешние
лричины действуют через внутренние условия» [26, 226], и формула,
полученная А. Н. Леонтьевым путем инверсии ее исходного тезиса:
«внутреннее (субъект) действует через внешнее и этим само себя из-
меняет» [14, 181, в обоих случаях подчеркнуто нами. — А. Ш.].
Мы позволим себе противопоставить этим определениям формулу,
выражающую суть нашего подхода к данной проблеме: и внутреннее и
внешнее взаимодействуют в субъекте не иначе, как только через фун-
даментальную целостность его единой системообразующей «установки-
на». То есть, и внутреннее (субъективное, субъект) и внешнее
(объективное, объект) взаимодействуют в субъекте, превращая его
в целостность благодаря возникновению в нем установки на ту
или иную предстоящую быть им осуществленной «здесь и сей-
час» деятельность, вплоть до их реализации через сознание субъ-
екта в процессе его общественного труда, —материального или
духовного, одинаково объективирующих всю динамическую струк-
туру его личности »— и это его сознание, и эту его деятельность,
и эту его установку, вместе взятые. Причем объективирует не
иначе, как в виде той или иной конкретной «вещи» («продукта
труда»), которая как и все остальные «вещи», при той или иной потреб-
ности того же субъекта снова может «субъектироваться», но опять-та-
ки не иначе, как только через эту самую его единую системообразую-
щую «установку-на». Так совершается весь цикл человеческих «уси-
45

лий» со всеми его основными «образующими», из коих нельзя исклю-
чить ни одной — ни сознание, ни деятельность, ни установку, — как это
фактически склонны делать авторы двух первых упомянутых выше фор-
мулировок, исключая из этих категорий категорию установки, что еще
раз возвращает нас к вопросу, что же следует считать исходным при
построении общей теории современной психологии, а тем самым — и
психологии деятельности.
V. Место категории установки в единой структуре деятельности.
Анализ исходных позиций
(1) Деятельность — не только процесс, имеющий свое определен-
ное содержание, но и структура, имеющая свою определенную форму,
в которой реализуются возможности личности, иначе она лишилась бы
всякого смысла и не могла бы быть вообще воспринимаема как само-
стоятельная категория реальности. Ибо если что вообще нуждается
в деятельности, так это более всего — личность, вечно стоящая перед
своей «еще неразрешенной задачей». Деятельность — это способ разре-
шения этой задачи личностью, а следовательно, и изначальная форма
проявления личности. Там, где нет деятельности, нет и личности как
субъекта этой деятельности. Личность и деятельность не только взаи-
мообусловливают, но и взаимодополняют друг друга: личность толь-
ко благодаря деятельности делается таковой, деятельность же это един-
ственно возможная форма существования личности, форма существова-
ния того, что единственно позволяет говорить о личности как об объ-
ективной реальности. Деятельность входит поэтому в «экзистенциаль-
ную структуру» личности, она лежит в основе этой структуры.
(2) В структуру личности входит, естественно, и сознание. Соз-
нание — внутренне необходимая форма проявления как самой лично-
сти, так и ее предметной деятельности. Системы, лишенные способно-
сти к сознанию, не поднимаются до уровня деятельности в полном смыс-
ле этого слова, а тем более до уровня предметной деятельности чело-
века. Будучи фундаментальной характеристикой бытия личности, со-
знание всегда выступает и как фундаментальная характеристика дея-
тельности. Более того, сознание — одна из «образующих» категорию
деятельности, а в определенной мере оно образует и категорию лич-
ности. Во всяком случае, сознание это доминирующая составляющая
во всем этом общем строении деятельности и личности, хотя мотивы,
которые могут вызывать к жизни ту или иную предметную деятель-
ность личности или влиять и на деятельность и на личность в целом, не
так уж редко возникают и функционируют независимо от сознания.
Поэтому сознание не может быть взято за исходную единицу иссле-
дования ни категории личности и ни категории предметной деятельно-
сти. Как .носитель определенной цели и высшего смысла бытия, оно, в
конечном счете, лишь управляет ими [сравни сопоставительно у Фрей-
да: 39; 41 и др.].
Однако и управлять оно может не иначе, как только через моти-
вы, которые могут оставаться скрытыми от него, т. е. через неосозна-
ваемые мотивы, которые заставляют признать за фундаментальную ха-
рактеристику и самой личности, и этой ее предметной деятельности, на-
ряду с сознанием, также бессознательное. Отсюда возможность не
только разрушающего антагонизма, но и творческого синергизма меж-
ду двумя основными взаимоисключающими и взаимокомпенсирующими
системами человеческой психики — сознанием и бессознательным пси-
хическим [50; 51].
(3) Ни сознание, ни бессознательное психическое, даже вместе взя-
46

тые, не могут быть приняты за исходное мерило при исследовании
категории личности и предметной деятельности. И то и другое неизбеж-
но входят, как неустранимые компоненты, в общую возникающую здесь
систему отношений «психика — деятельность — личность», но не как
«исходное начало», не как «принцип связи» самой системы или какого-
либо из ее составных образований — личности, психики, деятельности.
А если всю эту систему отношений принять за единую сферу дея-
тельности личности, вплоть до полной реализации ее «сущностных
сил», к чему понуждает нас весь опыт современной психологии, то тем
самым мы вплотную подойдем к исходному свойству и «принципу свя-
зи» рассматриваемой системы отношений — к категории потребности,
этой наиболее динамичной и в то же время наиболее элементарной ин-
станции во всей сфере предметной деятельности человека. Ибо именно
этот динамизм потребностей и осуждает человека на непрерывную по-
становку новых и новых задач, для разрешения которых ему прихо-
дится вновь и вновь развивать предметную деятельность, а следова-
тельно, и свою психику, что, в свою очередь, развивает и сами потреб-
ности, с повторением этого замкнутого созидательного цикла без кон-
ца. Однако потребность остается «нейтральной» по отношению к любой
определенной деятельности, пока она пребывает в своем непосредствен-
ном, «естественном» состоянии — в состоянии только «нужды» организ-
ма, вплоть до того момента, когда она встретится с объектом своего
удовлетворения и вступит тем самым на собственно-психологичес-
кий уровень — уровень установки. Именно в рамках формирования
установки и происходит переход объекта в его субъективную форму—
в форму того или иного идеального образа, который непосредственно
сливается с данной потребностью и входит через нее в структуру опре-
деленной деятельности.
Потом этот процесс продолжается, и сама эта деятельность, но
теперь уже в основном через сознание, переходит в свой объективный
результат — в продукт деятельности. А это, благодаря ©новь возникаю-
щей установке, порождает новую потребность в деятельности, которая
направляется и регулируется установкой не только на высших уровнях
сознания, как вторичный, производный психический процесс, но и на
более низких уровнях — бессознательного.
Поэтому психическая установка есть нечто большее, чем любая
потребность. Только благодаря установке потребность и делается та-
ковой, как она есть, — неосознанным фактором и мотивом поведения;
будучи же осознанной, в процессе поведения, она завершает его в его
непосредственном продукте — в продукте человеческого труда, одно-
временно выступающем для человека и как феномен культуры, кото-
рому, в силу его магической привлекательности, снова предстоит, по-
средством вновь и вновь возникающих установок, превратиться в
форму того или иного нового идеального образа, опять-таки непосред-
ственно сливающегося с новой потребностью, и т. д. до бесконечности.
Отсюда должно быть ясно, что иначе, как через установку, потреб-
ность оказывается совершенно не способной направлять и регулиро-
вать деятельность, а следовательно, и выполнять свою главную функ-
цию — функцию одного из основных факторов и мотивов данной дея-
тельности.
Иначе говоря, не потребность, а скорее установка есть направляю-
щее и регулирующее начало деятельности, которая при исключении
этого начала перестала бы быть таковой, во всяком случае как пред-
мет психологии. Однако потребность участвует в формировании устано-
вок. Естественно поэтому, что, наряду с категорией личности, категория
47

потребности занимает одно из центральных мест в психологии уста-
новки.
(4) Исходя из всего этого, установку следует принимать за не
поддающийся исключению компонент деятельности в системе отноше-
ний «личность — сознание — деятельность», превращающий эту систе-
му в более адекватную систему отношений «личность — установка —
сознание — деятельность», где установка выступает «а« исходный
«принцип двусторонней связи» между сознанием и деятельностью и
между ними обоими и личностью, способствуя тем самым образова-
нию надстраивающихся над этой системой фундаментальных отноше-
ний личности — к самой себе, к «Другому» и к «Суперличности».
Таким, во всяком случае, представляется нам одно из главных на-
правлений дальнейшего развития проблемы установки, так вырази-
тельно охарактеризованной на XVIII международном психологическом
конгрессе (Москва, 1966) президентом этого конгресса, одним из вы-
дающихся психологов Франции — П. Фрессом, который назвал ее «ос-
новной проблемой современной психологии» [42, 25]. При этом мы име-
ем в виду концепцию установки в том понимании, в каком она высту-
пает у нас: как проблема фундаментальной целостности личности, пси-
хики и деятельности, а тем самым как проблема фундаментальной це-
лостности феномена психики вообще. По сути — это проблема бес-
сознательного, но поставленная в принципиально ином аспекте, чем
тот, который имел в виду Фрейд. Нет сомнения, что в последнее время
и в психоаналитической литературе происходит определенное переме-
щение акцентов в понимании природы бессознательного, особенно от-
четливо звучащее в работах таких видных психоаналитиков, как
Ж. Лакан, А. Эй, Г. Аммон, Д. Клайн, Э. Джозеф, М. Гилл и др. [56;
58; 59; 60; 62; 63; 65]. Эти сдвиги могут создать определенные предпо-
сылки для широкого сотрудничества в рассмотрении проблемы неосоз-
наваемой психической деятельности на новом уровне научного позна-
ния личности — 'на уровне призвания важной роли этой деятельности
во всех процессах функционирования психики и в социально-психоло-
гической организации личности в целом.
VI. Феномен установки и проблема единой структуры психики —
сознания и бессознательного психического. Принцип систематизации
(1) Наиболее актуальной на сегодня и наиболее трудной для по-
нимания представляется проблема целостности структуры бессозна-
тельного в глобальном процессе функционирования человеческой пси-
хики. Мы коснемся сейчас лишь некоторых принципиальных аспектов
этой проблемы, осветив их с точки зрения теории установки.
Мы попытаемся, в частности, интерпретировать теорию неосозна-
ваемой психологической установки — теорию Узнадзе, исключив из
этой теории выдвинутую ее автором идею о тождестве бессознатель-
ного и установки, а следовательно, и о «ненужности» для этой теории
какого-бы то ни было понятия бессознательного, оправданную понача-
лу наличием, по меньшей мере, двух серьезных причин: во-первых, явной
непригодностью этого понятия в качестве психологического концепта,
объясняющего динамику психики в ее глобальном функционировании
(в расчете на что оно, по существу, и было в свое время введено в
психологию), и, во-вторых, необходимостью возможно более резкого от-
межевания от ф<рейдовской концепции бессознательного, как и от пред-
шествующих ей теорий типа лейбницевской, трактующих человечес-
кую психику с псевдонаучных позиций, при сплошной ее биологизации
48

и мистификации. К этому следует добавить еще одну важную причину-
наличие казавшегося в свое время абсолютно императивным принципа
недопустимости антиномических (противоречивых) суждений в науч-
ном мышлении (в науке вообще), опираясь на который психология (и
философия) картезианского стиля с ходу отвергла как недопустимое
логическое противоречие («contradictio in adjecto») всякую мысль о
бессознательном психическом, т. е. о бессознательном психическом пе-
реживании (представлении, мысли, идеи и т. д.). Это обстоятельство
следует иметь в виду хотя бы потому, что ни Фрейд — и никто другой
вслед за ним—не смог по-настоящему, конструктивно, преодолеть его.
В отличие от других, Фрейд сделал антиномию сознания и бессозна-
тельного психического .научным фактом. Но объяснял он этот факт на
основе лишь «отрицательного» понятия — неосознаваемой психики, по-
нимаемой только путем отрицания за ней атрибута сознания. Этого,
однако, для создания глубокой теории было мало.
(2) Позиция, занятая в этом вопросе Узнадзе и его учениками,
хорошо известна. Узнадзе очень критически воспринял «логические
противоречия» в концепциях Фрейда о бессознательном психическом,
как и в концепциях его предшественников, вплоть до Платона, и кате-
горически отказался от любого только «отрицательного» толкования
этого понятия, впервые предложив при этом в форме своего феномена
установки положительную собственно-психологическую характеристику
бессознательного. Но, отмежевываясь столь резко от своих предшест-
венников и современников, Узнадзе отнюдь не отказывает самой не-
осознаваемой психике в реальном существовании, как пытаются сего-
дня представить дело некоторые наши коллеги [9; 10]. Скорее, наобо-
рот, он отказывает любой психологической теории в праве представ-
лять эту психику с помощью одних только ее отрицательных характе-
ристик, лишив, таким образом, понятие бессознательного какого бы то
ни было изначального положительного психологического и психоана-
литического смысла. Благодаря предложенному Узнадзе понятию уста-
новки любое, как он полагает, собственно-психологическое и психоана-
литическое «понятие бессознательного перестает быть отныне лишь от-
рицательным понятием, оно приобретает целиком положительное зна-
чение и должно быть разрабатываемо в науке на основе обычных ме-
тодов исследования» [34, 178: подчеркнуто нами].
Введением фундаментального понятия установки Узнадзе, несом-
ненно, наметил принципиально новый и весьма перспективный путь
разработки проблемы бессознательного, что впоследствии повлекло за
собой возникновение его собственной психологической школы, которая
занимается сегодня всеми основными аспектами этой проблематики (в
психологии общей, экспериментальной, сравнительной, патологичес-
кой, медицинской, социальной и пр.). Результаты научных поисков
этой школы широко известны, и нет надобности в данном случае оста-
навливаться на них сколько-нибудь подробно. Заинтересованный чита-
тель может извлечь нужные в этой связи сведения как из наших обоб-
щающих исследований, так и из обобщающих исследований наших
коллег.
Мы коснемся сейчас, однако, того отрицательного, с нашей точки
зрения, последствия, к которому ведет отождествление структуры (и
категории) бессознательного психического со структурой (и категори-
ей) установки, устраняющее множество возможных ракурсов рассмо-
трения. Дело в том, что в концептуальном отношении понятие установ-
ки может, как нам представляется, оказаться гораздо более продуктив-
ным, будучи принято лишь за одну из основных для психологии объяс-
4. Бессознательное 49

нительных категорий, лишь за одну из фундаментальных форм прояв-
ления неосознаваемой психической деятельности.
(3) При отказе от такого отождествления теория неосознаваемой
лсихологической установки не перестанет быть общей теорией бессоз-
нательного. Отказавшись от положения о «ненужности» идеи бессоз-
нательного, она (теория установки), наоборот, только и получит ре-
альную возможность представить установку как обязательный, не раз-
лагаемый далее элемент всякой психики — и сознательной и бессозна-
тельной. Только опираясь на такое понимание природы установки,
можно, как нам кажется, внести определенную ясность в концептуаль-
ную структуру обсуждаемой проблемы «психика — сознание — бес-
сознательное психическое».
VII. Трехчленная схема анализа психики. Установка и сознание.
Установка и бессознательное психическое
(1) Таким образом, интерпретируя теорию неосознаваемой психи-
ческой установки, мы опираемся на трехчленную схему анализа чело-
веческой психики «установка — сознание — бессознательное психичес-
кое», вместо двучленной «установка — сознание», благодаря чему она
(установка) оказывается в центре современных научных споров, во
многом уточняя и обогащая содержание этих споров.
Попытаемся теперь сопоставить некоторые результаты исследова-
ний. Если развивать мысль по классической схеме психоанализа, то
обнаруживается довольно парадоксальная в методологическом отноше-
нии ситуация. Мы имеем в виду принципиальную, как нам кажется, не-
преодолеваемость возникающего в рамках психоанализа логического
парадокса, который можно было бы назвать парадоксом причины, по-
рождаемой следствием, или, выражаясь более обобщенно, происхож-
дением того, что должно быть первым во времени и по рангу, от того,
что является вторым и во времени и по рангу.
В рамках ортодоксального психоанализа последовательность пси-
хических систем «бессознательное — предсознательное — сознание», с
одной стороны, принципиально необратима, так как для Фрейда все
психические процессы исходно и по существу бессознательны1, тогда
как, с другой стороны, именно принцип их обратимости и лежит в ос-
нове теории психоанализа, поскольку любые формы проявления бес-
сознательной психики у Фрейда выступают лишь как своего рода
«недра», как «лоно», если можно так выразиться, сознания, которые
реализуются только через это сознание и путем его отрицания.
Именовать «недрами» или «лоном» сознания любое проявление
бессознательной психики — это не только и не столько образная ха-
рактеристика психоаналитической теории бессознательного, сколько
выражение самой сути этой теории. В то же время, следуя за послед-
1 Несмотря на широкую известность подобных утверждений Фрейда, для лишней
убедительности мы все же приведем его слова о том, что для него «все душевные
процессы по существу бессознательны» и что концептуально ему всегда «удобнее вы-
разиться» так, будто бы каждый из этих процессов «сперва принадлежит психичес-
кой системе бессознательного и при определенных условиях может перейти в систему
сознательного» [37 (II), 84]. Можно думать, что Фрейд предпочитает так поступать
далеко не только ради удобства изложения. Здесь сказывается, гораздо скорее, основ-
ная тенденция его теории — считать бессознательное доминирующим свойством и
изначальным принципом всего глобального процесса функционирования человеческой
психики.
50

ней, мы не можем не принять эти явления за так называемые первич-
ные психические процессы, не говоря уже о том, что .в рампах психоана-
лиза все они выступают в виде единой системы бессознательного, об-
разуя при этом доминирующее свойство и изначальный принцип функ-
ционирования всей человеческой психики. Вследствие этого возникает
противоречие, которое в границах самого психоанализа является, как
нам кажется, в принципе неразрешимым. И неразрешимым не потому,
что наблюдаемые психоанализом проявления психических систем бес-
сознательного или предсознательного не соответствуют действитель-
ности. Наоборот, почти все эти непосредственно наблюдаемые при пси-
хоанализе явления наглядным образом только подтверждают реаль-
ность «безобразной» психики. Причины внутренней противоречивости
психоанализа заключаются не в этих фактах, как таковых, а в самом
подходе к ним, поскольку при одном только отрицательном толковании
бессознательного они не могут объяснить ни глобального процесса
функционирования человеческой психики, ни самих себя — ни как
«антиэлементы» сознания и ни как «пост-(или над-) сознательные» об-
разования данной психики, в роли каковых они сплошь и рядом фигу-
рируют в психоанализе.
Выдвигая их, психоанализ тем самым лишает себя логической
возможности выдвинуть бессознательное как объяснительное понятие
психологии. Он не пытается сделать объяснительным концептом и со-
знание, в силу чего впоследствии ему, возможно, придется отказаться
и от того и от другого.
Из всего этого не следует, однако, что его «предеознательное»
больше отвечает такой цели. Напротив, по психоанализу, оно вовсе не
располагает какой-нибудь строго определенной структурой, и ради
удобства изложения его вообще можно было бы исключить из предло-
женной Фрейдом трехчленной схемы психики, сделав эту схему дву-
членной: Ubw (Vbw)—Bw или Ubw — (Vbw)Bw, ничего не нарушая тем в са-
мой психоаналитической «топике». А если вспомнить в этой связи о треть-
ей собственно-психологической категории Фрейда — категории «вытес-
нения», то станет ясно, что при психоаналитической схеме объяснению
поддается ни качественное различие между двумя основными сторо-
нами человеческой психики — сознанием и бессознательным психичес-
ким, ни сам факт этого «вытеснения». В рамках психоанализа «вытес-
нение»— это отнюдь не то, что может объяснить нам вечное движение
отдельных образований психики (представлений, мыслей, идей) между
этими ее двумя взаимоисключающими и взаимокомпенсирующими ин-
станциями, а то, что прежде всего само нуждается в объяснении. Пси-
хоанализ не в силах, как нам кажется, дать научное объяснение психо-
логическому феномену вытеснения, хотя он первый делает его бесспор-
ным фактом науки.
(2) Мы позволим себе поэтому предложить свою трехчленную
схему рассмотрения человеческой психики, вместо предлагаемой Фрей-
дом двучленной Ubw (Vbw)— Вw, чтобы в дальнейшей дискуссии ис-
пользовать собранные им бесспорные факты как необходимые предпо-
сылки для построения общей теории сознания и бессознательного пси-
хического. Нам представляется, что данная схема более адекватна для
построения такой теории. Нас убеждает в этом опыт и психоанализа,
и психологии установки. Опыт психоанализа—тем, что он предоставля-
ет в наше распоряжение идею о расщепленном состоянии и о непре-
рывной расщепляемости психики на сознание и бессознательное. Опыт
же психологии установки — тем, что опираясь на эту категорию, мы
51

можем предложить определенный принцип их непрекращающейся свя-
зи — принцип их феноменологической целостности, проявляющейся в
фундаментальном единстве личности.
Во всяком случае, в отличие от фрейдовской схемы «бессознатель-
ное — пред-сознательное — сознание» (средний член которой не пред-
ставляет собой (Никакой самостоятельной единицы исследования ни в
структурном, ни в функциональном отношении), каждый из составных
элементов нашей схемы (установка — сознание — бессознательное
психическое переживание) располагает своей собственной структурой,
выполняющей специфическую для нее функцию. Причем сознание в
нашей схеме занимает центральное место, и по отношению к нему уста-
новка может быть только до-соз'нательным, а бессознательное психи-
ческое переживание — только пост- (или над-) сознательным образо-
ванием человеческой психики, ибо, взятая с этой точки зрения, предла-
гаемая схема соответствует «е всякой, а лишь собственно-человеческой
психике, хотя, оперируя ею, одновременно можно проследить структуру
также и любой иной психики.
VIII. До- и постсознательные модификации человеческой психики.
Место и основная функция установки в единой структуре
бессознательного
(1) Под единой структурой бессознательного мы понимаем как
(1) подструктуру его «досоз(нательной» модификации, в виде единой
(унитарной) установки на ту или и.ную предстоящую «здесь и сейчас»
деятельность, так и (2) подструктуры его «пост-(или над-) сознатель-
ных» модификаций в форме обычных неосознаваемых переживаний
индивида в их широком смысле, какими они открываются психоанали-
зу и многим другим направлениям современной психологии. В частно-
сти, как неосознаваемые желания, воспоминания, цели и связанные
с ними представления, мысли, эмоции и т. д. и т. п.; .неосознаваемая
переработка информации во сне, в грезах наяву и при глубинных гно-
стических операциях психики (сюда относится символика сновидений,
сознания; неосознаваемое формирование значений и значимых пережи-
ваний; неосознаваемые мотивы поведения; невербализуемая активность
языка; феномен «инсайта»; неосознаваемые компоненты творчества; фе-
номен отщепления и т. д.) ; некоторые социально обуславливаемые пси-
хические процессы (неосознаваемые социальные установки, неосозна-
ваемые ценностно-личностные ориентации, феномен внушения, гипноз
и постгипнотические состояния, религиозные и поэтические экстазы, эф-
фекты гипнопедии и суггестопедии, феномен трансфера и т. п.).
(2) В сложной взаимосвязи всех этих феноменов можно выделить
единую в своей сущности структуру бессознательного с двумя четко
выраженными подструктурами — его до- и постсознательных модифи-
каций. Первая из этих подструктур — это не только подструктура
собственно-бессознательных психических образований внутри целост-
ной сферы бессознательного, но и подструктура, одновременно лежа-
щая в основе всякой психической деятельности вообще, тогда как в от-
ношении второй подструктуры бессознательного мы не можем сказать
ни того и ни другого. Проявления второй подструктуры не могут быть
ни собственно-бессознательными, ни принципиально-бессознательными,
а тем более явлениями, составляющими основу какой-либо психичес-
кой структуры.
Это одно из фундаментальных различий между этими двумя
взаимодополняющими подструктурами единой структуры бессозна-
52

тельного, которое мы кладем в основу предлагаемой нами классифика-
ции. Дело в том, что в данном случае их следует рассматривать не
^только по их отношению к сознанию, ,но и по их отношению друг к дру-
гу, так как и в том и в другом плане между ними можно констатиро-
вать как существенное сходство, так и существенное различие, благо-
даря чему они и выступают как взаимодополняющие и одинаково не-
обходимые подструктуры иерархически организованной структуры че-
ловеческой психики, в первую очередь иерархически организованной
структуры психики бессознательной.
(3) Выделение феномена установки в качестве первичной под-
структуры человеческой психики помогает, как нам кажется, лучше
понять все эти крайне сложные механизмы. Прежде всего, внутри еди-
ной структуры бессознательной психики феномен установки, будучи
собственно-бессознательным и принципиально-бессознательным, при-
водит в движение и — в соответствии с потребностями личности — ре-
гулирует связь «отщепленных» от сознания его обычных перцептивных,
экспрессивных и иных образований.
Это одно из фундаментальных положений выдвигаемой нами об-
щей теории сознания и бессознательного психического, которая тем и
отличается, что предлагает схему, по которой в пределах психологии
установки удается объяснить, с одной стороны, как и почему могут
«вытесняться» из сознания любые его психические образования,
вплоть до самых сокровенных, а с другой — как и почему в нужный
момент (или вопреки всякой надобности) они «возвращаются» к нему,
чтобы должным образом заполнить (или, наоборот, умножить) возни-
кающие в нем «пробелы» при решении им любой новой задачи. Благо-
даря этой схеме, исходя из некоторых экспериментально установлен-
ных характеристик функции установки, мы можем объяснить довольно
странное и на первый взгляд весьма свободное движение этих пост- и
над-сознательных бессознательных модификаций человеческой психи-
ки, так образно описываемых психоанализом, объяснить на строго на-
учной собственно-психологической основе, не наделяя их предвари-
тельно никакой «психической энергией» и т. п., т. е. без всего того, что
все еще вынуждены делать представители психоанализа.
Дело в том, что установка сама есть источник психической энергии,
которую она через имманентную потребность личности черпает из ре-
ального мира при первой же встрече данной потребности с ним как с
единственно возможным объектом своего удовлетворения. Ибо уста-
новка не только переводит энергию внешнего раздражения в ту или
иную определенную потребность в том или ином определенном пред-
мете, а затем и в деятельность, но и посредством следующей за этИхМ
объективации делает возможным переход самой этой потребности в
сознание, за чем следует побуждение к активности непосредственно
связанных с ней (с установкой) «сущностных сил» личности, вплоть до
побуждения к активности скрытых психических образований, как под-,
так и надсознательных. Будучи носителем определенной неудовлетво-
ренной потребности, установка управляет ими, как бы заставляя лич-
ность извлекать из себя свои «старые знания» — весь свой прошлый
опыт, в систему которого входят не только отдельные отщепленные от
сознания явления ее бессознательной психики, ее неосознаваемые
психические переживания и «мотивы» в целом, но и возникшие и реа-
лизовавшиеся раньше вместе с ними ее фиксированные установки, ны-
не выступающие как своего рода готовые формы (шаблоны) деятельно-
сти, через которые, при наличии той или иной актуальной установки,
снова пробивают себе дорогу все эти подспудные бессознательные пси-
53

хические образования личности — и те же ее неосознаваемые психи-
ческие «мотивы», и те же ее неосознаваемые психические переживания
вообще.
(4) При таком подходе к глобальному процессу функционирования
человеческой психики, предложенную нами выше трехчленную схему
«установка — сознание — бессознательное психическое» можно пред-
ставить более адекватно как «установка — бессознательное — созна-
ние», где в отношении последнего обе эти подсистемы — установка и
бессоз/нательное — выполняют свои определенные функции. В отноше-
нии сознания одна из основных функций бессознательного заключает-
ся, например, в том, что при возникновении неудовлетворенной ак-
туальной установки (потребности) на ту или иную предстоящую к осу-
ществлению «здесь и сейчас» деятельность оно способствует или, на-
оборот, мешает реализации данной установки, как и данной деятельно-
сти в целом, через сознание и только посредством него. С этой точки
зрения фиксированные установки любой модальности, как и все непо-
средственно связанные с ними и вместе с ними отщепленные от созна-
ния отдельные неосознаваемые психические образования (желания,
представления, идеи, мысли), составляющие прошлый опыт индивида,
выступают одновременно как основные факторы реализации его пер-
вичной, принципиально неосознаваемой унитарной установки через оп-
ределенную деятельность.
(5) В системе образующих деятельность собственно-психологичес-
ких категорий категорию объективации следует считать наиболее важ-
ной, ибо посредством нее происходит «встреча» с сознанием не только
так называехмых вторичных психических установок всех модальностей
и непосредственно связанных с ними переживаний из прошлого опыта
личности, но, через них, и любой первичностной установки в процессе
стимулируемой ею деятельности, вследствие чего вся эта деятельность
переходит на высший уровень — на уровень сознания.
Однако в сознание переходит при этом не установка как способ
целостной модификации личности на осуществление какой-либо опре-
деленной деятельности, а переходит сама эта потребность как инфор-
мация, как конечная цель данной деятельности, если последняя неиз-
бежно потребует этого, т. е. сразу же, когда на одном первично-устано-
вочном основании становится невозможным завершить ее. Естественно
поэтому, что любая развертываемая таким образом ,на основе созна-
ния деятельность, с точки зрения теории установки, представляет собой
качественно новый уровень развития установочной деятельности, но не
единственно возможную саму по себе форму всякой деятельности во-
обще.
И опять-таки, с точки зрения теории установки, это вовсе не зна-
чит, будто все, что в данном случае происходит в деятельности, проис-
ходит в ней обязательно осознанно, и будто все, что происходит в дея-
тельности на первично-установочном уровне, происходит в ней только
бессознательно. Наоборот, с этой точки зрения, само психологическое
строение деятельности, как и лежащей в его основе человеческой пси-
хики (целостно-личностная установка плюс сознание со всеми уже «от-
работанными» ими содержаниями данной психики), представляет со-
бой весьма сложную, полиморфную и внутренне противоречивую систе-
му отношений, где сознание и бессознательное психическое вовсе не
отделены друг от друга какой-то непроходимой стеной и где между
ними происходит непрекращающийся процесс сотрудничества (синер-
гии) и столкновения (антагонизма), через которые и то и другое не-
54

прерывно взаимопроникают друг в друга и друг друга взаимодопол-
няют.
Поэтому, когда .мы говорим о принципиально неосознаваемом уров-
не деятельности в ее первично-установочной модификации, как и о
принципиально неосознаваемом характере самой первичной унитарной
установки, мы имеем в виду наличие неосознаваемой конечной цели
осуществляемой «здесь и сейчас» деятельности, несмотря на непосред-
ственную направленность последней именно к этой цели, которая толь-
ко впоследствии, благодаря соответствующей объективации субъектом
своей деятельности, может быть осознана.
Точно так же, с другой стороны, выдвигая положение о побуждаю-
щей и направляющей роли первичной установки в отношении деятель-
ности, имеют в виду, во-первых, то, что иначе как через эту установку
и непосредственно связанный с ней специфически-человеческий акт
объективации невозможно снова вызвать к жизни из прошлого опыта
индивида и привести в действие уже «отработанные» ранее сознанием
конкретные содержания его психики, в том числе и его вторичные фик-
сированные психические установки; во-вторых, то, что даже при осозна-
нии человеком конечной цели той или иной деятельности эти его неосоз-
наваемые фиксированные ранее психические установки во многом
опять-таки продолжают управляться последней, как это подтвержда-
ется неоспоримыми фактами, добытыми, особенно за последние годы,
наукой, начиная с психофизики и до социальной психологии установки
[11; 22], не говоря уже о классических экспериментальных данных обще-
психологических, сравнительно-психологических, психо-лингвистических
и патопсихологических исследований 117; 18; 21; 24; 25; 27; 28; 34; 43;
44; 54; 57; 61; 66; 70...] феномена установки, подтверждающих фунда-
ментальное положение Узнадзе о регулирующей функции установки
как в отношении деятельности личности, так и в отношении черт самой
личности, как таковой.
Вряд ли поэтому допустимо пренебрегать основными положения-
ми теории установки, не произведя тщательного анализа обрисованных
выше представлений и объяснять сложную структуру деятельности и
личности, исходя из одной только психологии сознания.
IX. К вопросу об исходной инстанции психологического анализа.
Личность, установка, деятельность
(1) Итак. Теория неосознаваемой психологической установки исхо-
дит из данных, добытых общепсихологическими, экспериментально-пси-
хологическими, сравнительно-психологическими, патопсихологическими,
психо-лингвистическими и социально-психологическими исследовашшми
феномена установки. Вот -почему не правы те, кто вместо того, чтобы
объяснять конкретные факты психологии установки с позиций той или
иной психологической теории деятельности, проявляют стремление от-
казаться от выдвигаемого нами тезиса о принципиальной неосознавае-
мости феномена первичной установки [50; 51]. И тем более ошибаются
те, кто делает отсюда совершенно неожиданный вывод о «противопо-
ставлении» установки и деятельности в системе занимающей нас пси-
хологии установки [3, 10]. А неправы они потому, что тем самым, как
это ни странно, они обходят главный вопрос развиваемой ими же теории
деятельности — вопрос о соотношении сознания и бессознательного
психического в единой структуре деятельности, как и в единой струк-
туре личности.
А между тем, если вопрос этот соответствующим образом расчле-
55

нить и углубить, то едва ли окажется возможным оспаривать положе-
ние о том, что любая современная психологическая теория деятельно-
сти должна как раз путем сопоставления в какой-то мере уяснить себе
роль как сознания, так и бессознательного психического в единой
структуре психики человека, прежде чем судить об удельном весе каж-
дой из этих соотносительных психологических категорий в единой
структуре деятельности, а вслед за этим и в единой структуре субъекта
данной деятельности — личности. Однако, по существу, ни одна из этих
собственночпсихологических категорий в интересующей нас в данном
случае теории деятельности в подобном контексте и для названной на-
ми цели не поднимается. Более того, одни из числа тех, кто заложил
основу психологической теории деятельности, вопреки пониманию Уз-
надзе и его психологической школы, вообще исключают бессознатель-
ное из круга явлений, составляющих предмет современной психологии,
а следовательно, и из круга явлений, образующих категорию деятель-
ности [15], другие же, по сути, рассматривают его всего лишь как
непосредственный «элемент» конкретных содержаний сознания в виде
тех или иных неосознаваемых мотивов или неосознаваемой переработ-
ки информации в структуре переживаний, но не как вполне определен-
ную самостоятельную категорию из числа тех, которые составляют яд-
ро человеческой психики и человеческой деятельности, как и самой че-
ловеческой личности, вместе взятых.
Тут следует оказать, что основная характеристика категорий уста-
новки и деятельности, которую предлагают представители психологи-
ческой школы Узнадзе и которая существенно отличается от соответ-
ствующей интерпретации у представителей психологической школы
Выгодского, в том и заключается, что трактует установку как одну из
наиболее обобщенных и объективно детерминированных «смыслом» си-
туаций форм отражения действительности. Будучи неосознаваемой, она,
как свидетельствуют их эксперименты, самым непосредственным обра-
зом влияет на все последующие психические и психомоторные процес-
сы — на нейрофизиологическую динамику и на деятельность в целом,
вплоть до высших проявлений личности через сознание. По существу,
ни принцип первичной унитарной установки, ни принцип неосознавае-
мой, .в данном случае, психической установки, от которых мы в настоя-
щем анализе отправляемся, для нас по крайней мере, ничего больше не
означают. Скорее даже, как мы уже говорили, это принцип первично-
сти установки не по отношению к категории деятельности, а по отноше-
нию к категории сознания. Ибо установка эта как «установка-на», то
есть как установка на предстоящую быть осуществленной «здесь и
сейчас» деятельность, есть не что иное, как уже воплощаемое в психи-
ческую структуру данной деятельности целостно-личностное состояние,
из которого она и возникает в таком вполне определенном виде — в
виде той или иной конкретной деятельности человека.
(2) Во всяком случае, ни в одном из тончайших исследований пси-
хологической структуры деятельности, предпринимаемых сегодня в
рамках психологии деятельности, не удается, как нам кажется, довес-
ти до конца концептуальный анализ этой структуры, исключив из нее
категорию унитарной установки. Здесь мы коснемся лишь некоторых
аспектов общей методологии, лежащей в основе такой попытки, пред-
принимаемой отдельными представителями общей и эксперименталь-
ной психологии деятельности, сославшись при этом на следующие два
положения, так или иначе всегда выдвигаемые ими против одного из.
исходных положений общей и экспериментальной психологии установки
об организующей и системообразующей роли установки.
56

Первое из этих положений крайне общо и, скорее всего, выражает
суть философской теории человека (личности): «В начале было дело»
[14]. Второе, по сравнению с ним, более конкретно и, пожалуй, более не-
посредственым образом затрагивает суть вопроса: «Не деятельность
должна выводиться из установки, а установка из деятельности», в си-
лу чего, по их мнению, «необходимо перевернуть исходную формулу,
долгое время определяющую ход исследований проблемы установки»
[3, 22; .'подчеркнуто нами. — А. Ш.].
Как же возражать и надо ли вообще возражать против этих четко
выраженных положений, которые ради краткости можно, однако, объ-
единить в одно, еще более уточняя их основной смысл: «Начало всего—
деятельность». Во всяком случае, если тут иметь в виду деятельность
как философскую категорию, с помощью которой обозначают вечно
обновляющий себя и свои «исполнительные органы» процесс бытия, то
мы могли бы и не возражать против такого решения вопроса. Ибо че-
ловеку никогда не дагно обособиться, он не может отделить себя ни от
природы, ни от другого человека в сфере создаваемой им культуры, не
может оказаться вне этой «всепроникающей характеристики» (Гегель)
своего бытия — категории деятельности, хотя в действительности вне-
деятельностные факторы бытия во многом определяют характер самой
этой его «всепроникающей характеристики». Из их числа при рассмот-
рении категории деятельности мы всегда должны иметь в виду, с одной
стороны, порождаемую ими, выражаясь словами того же Гегеля, эту
самую «характеристику» — потребность человека в самоизменении че-
рез изменение, как добавил бы Маркс, природы, и, с другой стороны,
наличие человеческих идеалов и ценностей, лежащих в основе любой
сознательно вырабатываемой цели человеческой деятельности [51; 52].
Но не означает ли это, однако, что деятельность даже в этой своей
универсальной форме — в форме проявления бытия, будучи предметом
философской онтологии, а тем более в своей конкретно-эмпирической
форме, будучи предметом психологии—возникает не из самой себя и
определяется не только через самое себя. Надо полагать, что в каче-
стве опосредующего во всех этих случаях «звена» деятельности высту-
пают прежде всего и главным образом эта самая вечно стоящая перед
своей неразрешенной задачей (и в силу этого вечно обновляющая себя
и свое общественное бытие) личность, с ее изначальной потребностью
в самоизменении через изменение природы.
Именно это вечное стояние перед своей «еще неразрешенной зада-
чей» и заставляет человека действовать и находить для своей деятель-
ности конкретные формы. Он и находит их благодаря своей способно-
сти к целостно-личностной модификации, при которой он обращен, с
одной стороны, к себе самому, как субъекту, тогда как с другой, напро-
тив, он обращается к природе — и как к внешнему миру объектов и как
к себе подобному — «Другому».
А если так, то это значит, что как психологические категории,
если брать их сами по себе, ни установка из деятельности, ни деятель-
ность из установки не выводятся; как таковые они только обуславли-
вают друг друга в общей для «их сфере их отношений — в сфере лич-
ности: установка обуславливает деятельность, ибо содержит в себе ее
изначальную «программу», будучи содержанием ее операциональной
структуры и основой ее целенаправленности; деятельность обуславли-
вает установку, ибо она по сути является адекватной формой реализа-
ции этой «программы», вплоть до ее реализации через практику и
сознание.
Такое положение вещей заставляет нас пренебречь часто возни-
57

.кающей в последнее время в советской психологии мнимой дилеммой
установки и деятельности и решить вопрос в пользу общей теории уста-
новки, если, конечно, мы не хотим при исследовании категории дея-
тельности, как и категории личности, покинуть позицию собственно-
психологии. Психологии при этом, как «кесарю кесарево», должно быть
отдано свое, ибо в любом собственно-психологическом анализе той или
иной социальной структуры, будь то структура деятельности, сознания
или личности, прежде всего необходимо исходить из наиболее конкрет-
ной и IB то же время наиболее обобщенной собственно-психологической
единицы данной структуры, какой в силу целого ряда отмеченных выше
.причин, и в первую очередь в силу своей нерасчленимой целостности,
выступает здесь феномен установки. Будучи такой исходной «клеточ-
кой» каждого из этих образований — и этой деятельности, и этого
сознания, и этой личности, — установка в этом своем основном каче-
стве одновременно выступает и как исходная единица их психологичес-
кого анализа.
(3) Важно в этой связи отметить, что правомерность такого решения
вопроса подтверждается не только всем ходом развития современной
психологии установки, но и основными результатами развития самой
психологии деятельности в пределах интересующего нас в данном слу-
чае направления. Из этих результатов мы (напомним лишь следующие
три.
Во-первых, это — результаты, подтверждающие чрезвычайно важ-
ную роль психического «акта», возникающего у .нас вследствие «встре-
чи» любой нашей потребности с объектом, ей отвечающим, — акта оп-
редмечивания потребности и «наполнения» ее конкретным содержани-
ехМ, извлекаемым из внешнего мира, что и переводит, как об этом было
сказано выше, эту потребность «на собственно психологический уро-
вень» [14, 88], благодаря чему она «впервые становится способной на-
правлять и регулировать деятельность» [14, 87: в обоих случаях под-
черкнуто нами]. Ибо то, что в данном случае у А. Н. Леонтьева и сто-
ронников его психологической ориентации выступает как следствие
первой «встречи» потребности с объектом, ей отвечающим, как эффект
опредмечивания данной потребности, у представителей психологичес-
кой школы Узнадзе уже долгое время, начиная с 20-х годов и вплоть до
наших дней, определяет ход исследования категорий деятельности и
.личности, как эффект первичной установки, который закономернее
всего следовало бы назвать «эффектом Узнадзе» [сравни сопоставитель-
но с Ж- Пиаже: 64].
Во-вторых, это — результаты весьма ценных общепсихологических
исследований, позволяющие в рамках самой психологии деятельности
ставить проблему об иерархической уровневой структуре ранее не учи-
тывавшихся при этом «установочных явлений», без «стабилизирую-
щей» активности которых «невозможно, как это справедливо отме-
чают сегодня представители данной психологии, объяснить устойчи-
вый характер протекания направленной деятельности субъекта. Уста-
новки различных уровней стабилизируют деятельность, позволяя, не-
смотря на разнообразные сбивающие воздействия, сохранять направ-
ленность деятельности, и они же выступают как консервативный мо-
мент деятельности, затрудняя приспособление к новым ситуациям и фе-
номенально проявляясь лишь в тех случаях, когда развертывающаяся
деятельность встречает на своем пути препятствие» [3, 23].
От этой позиции всего один шаг до полного признания оспаривае-
мого ею принципа первичной установки, тем более, что этот принцип
выступает у нас скорее не как принцип первичной установки по отно-
58

тению к деятельности, а как принцип первичной установки по отношению
к сознанию, на уровне которого впоследствии ей (этой деятельности)
приходится развертываться через объективацию. Ибо, исключив из
целостной психологической структуры (какой-либо осуществляемой че-
ловеком «здесь и сейчас» деятельности наличие феномена первичной
унитарной установки, мы никогда не смогли бы по-настоящему понять
ни активность его «установочных явлений», «стабилизирующих» дея-
тельность на различных уровнях, ни того, почему этим «консерватив-
ным» самим по себе явлениям не удается все же помешать «приспо-
соблению» человека к новым ситуациям, когда та или иная разверты-
ваемая им деятельность встречает на своем пути препятствия. В экспе-
риментальных исследованиях человека именно на материале подобных
новых ситуаций и был обнаружен феномен его фундаментальной це-
лостности — его так называемая первичная унитарная установка, вы-
ступающая как одно из кардинально необходимых условий и как спо-
соб возникновения деятельности при еще полном отсутствии ее созна-
ния. Иначе мы не смогли бы принять эту установку ни за основную
психологическую единицу анализа психики человека, ни за основную
психологическую единицу анализа его предметной деятельности.
И, наконец, в-третьих, это — результаты наиболее обобщенных
теоретических и экспериментальных исследований при «деятельностном»
лодходе ко всей интересующей нас здесь проблематике, заставляющие
отказаться от исходной, столь давно уже лежащей в основе всей тради-
ционной психологии и смежных ей наук предпосылки — постулата не-
посредственности, который еще Узнадзе и его ученики считали абсо-
лютно неприемлемым в качестве принципа конкретных исследований
личности человека и его психики. На основе этих результатов возни-
кает принцип их новой методологии, опосредующий связь между воз-
действием объекта (R) и изменением текущих состояний субъекта
(S), — принцип их двусторонне «опосредующей связи», как мы пред-
почитаем его называть. От этого принципа требуется не только разъ-
единять, но и объединять оба элемента двучленной схемы S — R. A от-
сюда вытекает еще более обобщенное представление об этом принципе,
как об опосредующей связи между сознанием и бессознательным пси-
'хическим внутри единой системы самой психики, с одной стороны, и
между ними и личностью, их носителем, с другой. Значение, которое в
данном случае придается принципу опосредующей связи, обуславлива-
ется тем, что на современном этапе развития психологии, как и смеж-
ных ей наук, между двумя элементами схемы S — R, в качестве их опо-
средующей и системообразующей связи, мы ничего иного поставить не
можем.
X. Проблема опосредующей связи в современной психологии.
Анализ исходных понятий
(1) Несколько слов о конкретно-научных понятиях, конкурирую-
щих в этой связи с понятием психической установки, в частности, о ка-
тегории деятельности, выступающей у А. Н. Леонтьева [14] как прин-
цип интересующей нас здесь «опосредующей связи» между элемента-
ми двучленной схемы S—R. При всей важности категории деятельно-
сти как наиболее обобщенной формы проявления душевной жизни че-
ловека, она не может выступать в качестве интересующего нас здесь
принципа «опосредующей связи» в силу хотя бы одного характерного
обстоятельства: как определенная форма (структура) существования
реальности — как форма внутренней организации бытия, направленной
на,достижение той или иной цели,—деятельность есть результат «встре-
59

чи» «нашей психики с окружающим нас миром «транспсихичееким» или,
выражаясь более конкретно, той или иной нашей потребности с тем или
иным предметом, ее удовлетворяющим, но не способ этой «встречи»,
определяющий и нашу деятельность и нашу психику как определен-
ные собственно-психологические теоретические категории.
(2) Не целесообразнее ли поэтому, с точки зрения той же психо-
логии деятельности, на место опосредующей связи между двумя проти-
воположными элементами самой этой деятельности, поставить катего-
рию установки? Во всяком случае, не отказавшись от своих позиций,
представители теории деятельности не могут отвергать психологический
концепт, который выступает как принцип опосредующей связи между
действием и созданием внутри единой структуры любой занимающей
их предметной деятельности, а через нее и между наиболее обобщенны-
ми выражениями самой системы S — R. Пока они не объяснят нам
принцип опосредующей связи между действием и сознанием внутри
структуры деятельности, мы вправе в качестве такого обобщенного пси-
хологического принципа предложить категорию установки, способную
взять на себя всю функцию внутренне опосредующей связи при любой
психологической и психофизиологической вариации системы отноше-
ний S—R. Сама категория деятельности лишена этой функции, ибо
иначе как через опосредующую связь ее качественно отличающихся
друг от друга элементов — действия и сознания—она вообще не может
стать предметом психологии. То же самое следует сказать относительно
категории личности, которая иначе как через опосредующую связь та-
ких ее взаимоисключающих .и взаимокомпенсирующих собственно-пси-
хологических характеристик, как сознание и бессознательное психичес-
кое, также не может стать в полной мере предметом собственно психо-
логии.
(3) Что же касается ряда других научных концептов, конкурирую-
щих в этой связи с -категорией установки с позиций нейропсихологии
или нейрофизиологии, то здесь этот вопрос принимает несколько дру-
гой оборот, хотя в принципе и остается тем же. Мы имеем в виду те
психофизиологические или нейропсихологические аналогии феномена
установки, о которых речь шла выше. Возьмем, например, предложен-
ную Д. Миллером, Ю. Галантером и К. Прибрамом [19] схему Т—О—
Т—Е: Test (проба) — Operate (операция) — Test (проба) — Exit
(результат), наиболее адекватную, как они полагают, сложной
структуре поведения. В данном случае мы не собираемся выяс-
нять положительные или отрицательные стороны данной схемы как
определенной нейропсихологической категории, заполняющей, по их
мнению, «вакуум между познанием и действием» [19, 24]. Отметим толь-
ко, что иначе как через опосредующую связь между так скрупулезно
вычленяемыми Д. Миллером, Ю. Галантером и К. Прибрамом инфор-
мационным и алгоритмическим аспектами поведения — «Образом» и
«Планом», т. е. иначе как через определенное единство этих противо-
положных элементов поведения, выступающих, с одной стороны, в виде
конкретных «Образов», возникающих на основе всех ранее «накоплен-
ных и организованных знаний» индивида, а с другой стороны, в виде
конкретных «Планов», осуществляющих «контроль порядка последова-
тельности» его последующих операций, ни одна из подобных нейропси-
хологических категорий не в состоянии выполнить такую «заполняю-
щую вакуум .между познанием и действием» функцию.
И эта центральная для нас в данном контексте идея подтверждает-
ся ходом анализа самих Д. Миллера, Ю. Галантера и К. Прибрама,
хотя как «субъективные бихевиористы» в своих исследованиях отноше-
ео

ний, существующих между «Образом» и «Планом», они и не пытаются
снять их антиномию, подобно тому, как это пытаемся сделать мы, опе-
рируя категорией установки, в которой и этот информативный аспект, и
этот алгоритмический аспект поведения слиты воедино. Примечатель-
но, что в результате своих исследований этих различных аспектов еди-
ной структуры поведения — «Образов» и «Планов» Д. Миллер, Ю. Га-
лантер и К. Прибрам формулируют следующую мысль: «По мере того,
как растет понимание этих сложных систем, уменьшается необходи-
мость различения понятий, возникших на основе интроспекции и на
основе описаний поведения, пока в конечном счете наш внутренний
опыт и наше поведение не сольются в одно понятие. Тогда и только
тогда психологи уничтожат разрыв между Образом и Поведением» [19,
237].
Вызывает поэтому сожаление, что весь более чем полувековой
опыт и усилия психологов узнадзевской школы в этом направлении,
вплоть до введенного ими наиболее обобщенного понятия установки,
авторам этих слов все еще, по-видимому, продолжают оставаться неиз-
вестными. Более того, до последнего времени они, по сути, все еще ос-
таются вне поля зрения и многих наших советских коллег, разрабаты-
вающих теорию деятельности [см., например, 13].
(4) Таково на сегодня положение вещей с изучением единой струк-
туры деятельности (поведения), причем соответствующие советские и
зарубежные литературные источники безоговорочно отвергают исход-
ную предпосылку всякой традиционной психологии и физиологии —
постулат непосредственности, равно как и само собой вытекающую из
этого постулата двучленную схему анализа психики с ее непосредствен-
ной связью между категориями деятельности и личности. В этом отно-
шении на сегодня нет, пожалуй, почти никаких принципиальных разно-
гласий не только среди представителей интересующих нас здесь теорий
установки и деятельности, но и между ними и «субъективными бихе-
виориетами» типа Д. Миллера, Ю. Галантера и К. При брама, хотя (спо-
собы, коими они стремятся преодолеть постулат непосредственности в
этом центральном для современной психологии и физиологии вопросе,
остаются разными.
Таким образом, основная цель последующих исканий в области
исследования единой структуры деятельности, в частности вопроса о
соотношении в ней категорий сознания и действия и принципа их опо-
средующей связи, — это установить наиболее адекватную в данном ас-
пекте теорию, идя при этом не путем огульного исключения других
теорий, а путем оптимальной систематизации их наиболее ценных на-
учных результатов. Мы полагаем, что успешнее всего такой цели мо-
жет служить с самого же начала специально сложившаяся с ориента-
цией на нее теория установки, располагающая глубоко обобщенным
понятием первичной унитарной установки и способная с помощью это-
го понятия подытожить все основные направления современной науч-
ной мысли, относящиеся ,к структуре деятельности. Причем на основе
этого четко определенного понятия — понятия установки — мы будем
в состоянии также систематизировать весь опыт современной психоло-
гической и психоаналитической мысли, вплоть до данных, относящихся
к общей теории сознания и бессознательного психического как О'бщей
теории личности, предусматривающей всю систему фундаментальных
отправлений последней.
В общем, думается, что предложенная нами схема анализа чело-
веческой психики: «установка — сознание — бессознательное» адекват-
на данной задаче, ибо, будучи инструментом этого анализа, она все
61

больше и больше открывает нам свои возможности по мере того, как
мы углубляем свои знания о психическом. А пока мы, как ни странно,,
очень мало, по существу, о нем знаем. И одна из причин этого заклю-
чается, как нам кажется, в том, что мы привыкли смотреть на психику
примерно так же, как мы смотрим на «вещи», т. е. как на однозначна
определяемые феномены реальности. А это еще и еще раз возвращает
нас к старой, но все еще далеко не в полной мере разрешенной про-
блеме — к проблеме методов исследования и принципов общей методо-
логии собственно психологии.
(5) Подводя итоги сказанному и учитывая определенную пер-
спективу развития обсуждаемой проблемы, мы предпочитаем исследо-
вать ее на новой концептуальной основе, в частности, на основе общей
теории сознания и бессознательного психического. В отличие от тради-
ции, сознание и бессознательное рассматриваются в этой теории как
единая система отношений, проявляющаяся через фундаментальное
единство человеческой личности, характеризующее человека в каждый
данный момент его поисковой активности как его актуальная «установ-
ка-на». Отсюда и соответствующая характеристика самой этой установ-
ки как однозначно не определяемой психической реальности, а имен-
но, как вероятностного принципа внутренней организации и регуля-
ции порождаемой ею любой предметной деятельности человека.
Только исходя из обобщенной теории сознания и бессознательно-
го, можно, как нам кажется, ставить и в какой-то мере адекватно ре-
шать на сегодня в психологии проблему конкретных методов и общей
методологии изучения психики, систематически преодолевая вместе с
тем классический (галилеевский) принцип анализа этой структуры как
одного из наиболее сложных и внутренне противоречивых образований
бытия.
PSYCHOANALYSIS AND THE THEORY OF UNCONSCIOUS
PSYCHOLOGICAL SET: FINDINGS AND PROSPECTS
A. E. SHEROZIA
Academy of Sciences of the Georgian SSR. The D- Uznadze Institute of Psychology
Tbilisi State University, Department of Philosophy and Psychology
SUMMARY
A generalized study is made of psychoanalysis and the theory of psycho-
logical set — the two rival trends in modern psychology. An attempt is made
at elucidating some aspects of qualitatively different — though related — cat-
egories of the science in question: mind, consciousness and the
unconscious, on the one hand, and set, activity and per-
sonality, on the other. Each of the above named trends and categories
is analysed on the basis of the author's general theory of consciousness and
the unconscious mind—these two mutually exclusive and reciprocally compen-
sating components of the human mind which emerge as a single system of
relations based on the person's integrate set to some activity to be carried out
'here and now'. Hence the description of this set as a specific mental reality:
a probabilistic principle of the internal organization and regulation of any
purposive activity initiated by it.
It is stated in conclusion that the problem of concrete techniques and gen-
eral methodology of the study of the mind can today be posed — and solved
62

with some degree of adequacy — only on the basis of a generalized theory
of consciousness and the unconscious, systematically overcoming the classical
(Galilean) principle of analyzing the latter as one of the most involved and
internally contradictory phenomena of life.
The introduction of the idea of the unconscious compels psychology to<
radically change its entire categorial apparatus.
ЛИТЕРАТУРА
1. АБУЛЬХАНОВА К. А., О субъекте психической деятельности, М., 1973.
2. АНОХИН П. К., Психическая форма отражения действительности, ЛТО, Москва—
София, 1969.
3. АСМОЛОВ А. Г., О месте установки в структуре деятельности, М., 1976.
4. БАССИН Ф. В., Вопросы психологии, 5, 1958, 4, 1971, 3, 1072, 6, 1973; Вопросы;
философии, 2, 1969, 9, 1971, 10, 1975.
5. БАССИН Ф. В., Проблема бессознательного, М., 1968.
6. БЕРНШТЕИН Н. А., Очерки по физиологии активности, М., 1966.
7. БЖАЛАВА И. Т., Психология установки и кибернетика, М., 1966.
8. БЖАЛАВА И. Т., К проблеме бессознательного в теории установки Д. Н. Узнадзе.
Вопросы психологии, 1, 1967.
9. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Проблема бессознательного в психологии, Тб., 1961.
10. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Проблема бессознательного в теории установки Д. Н. Уз-
надзе. Вопросы психологии, 1, 1966.
М. Вопросы инженерной и социальной психологии, Тб., 1974.
12. КЛЕМАН К., БРЮНО П., СЭВ Л., Марксистская критика психоанализа, М., 1976.
13. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., ЛУРИЯ А. Р., Предисловие к книге Д. Миллера, Ю. Галантера
и К. Прибрама: Планы и структура поведения, М., 1969.
14. ЛЕОНТЬЕВ А. Н. Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.
15. ЛУРИЯ А. Р., Физиология человека и психологическая наука. Физиология чело-
века, т. 1, № 1, 1975.
16. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф., Соч., т. IV, 1933.
17. Материалы к психологии установки, т. I, Тб., 1938 (на груз. яз.).
18. XVIII Международный психологический конгресс. Материалы 14-го симпозиума по
экспериментальным исслед. установки, М., 1966.
19. МИЛЛЕР Д., ГАЛАНТЕР Ю., 1ТРИБРАМ К., Планы и структура поведения, М.,
1965.
20. НАТАДЗЕ Р. Г Экспериментальные основы теории установки Д. Н. Узнадзе.
Психологическая наука в СССР, т. II, М., i960.
21. ПРАНГИШВИЛИ А. С, О понятии установки в системе советской психологии. Во-
просы психологии, 3 и 6, 1955, 4, 1958.
22. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1967.
23. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Психологические очерки, Тб., 1975.
24. Психологические исследования. К XVIII международному психологическому
конгрессу, Тб., 1966.
25. Психологические исследования, посвященные 85-летию Д. Н. Узнадзе, Тб., 1973.
26. РУБИНШТЕЙН С. Л., Бытие и сознание, М., 1975.
27. Труды ТГУ, т. 133. К XVIII международному психол. конгрессу, Тб., 1966.
28. УЗНАДЗЕ Д. Н., Место ,.petites perceptions14 Лейбница в психологии. Изв. Тбил.
гос. ун-та, I, 1919.
29. УЗНАДЗЕ Д. Н., Impersonalia. Чвени мецниереба, I, 1923 (на груз. яз.).
30. УЗНАДЗЕ Д. Н., Основы экспериментальной психологии, т. I, Тб., 1925 (на
груз. яз.).
31. УЗНАДЗЕ Д. Н., К вопросу об основном законе смены установки. Психология,
М., 1930.
32. УЗНАДЗЕ Д. Н., Общая психология, Тб., 1940 (на груз. яз.).
63

33. УЗНАДЗЕ Д. H., Основные положения теории установки. Труды ТГУ, т. 19, Тб.,
1941 (на груз. яз.).
34. УЗНАДЗЕ Д. Н. Экспериментальные основы психологии установки, Тб., (1949) 1961.
35. Философские вопросы физиологии высшей нервной деятельности и психологии, М.
1963.
36. ФРЕЙД 3., Толкование сновидений, М., 1913.
37. ФРЕЙД 3., Лекции по введению в психоанализ, т. I—II, 1923.
38. ФРЕЙД 3., Основные психологические теории в психоанализе, М., 1923.
39. ФРЕЙД 3., Бессознательное, М, 1925.
40. ФРЕЙД 3., Психология масс и анализ человеческого «Я», М., 1925.
41. ФРЕЙД 3., Я и Оно, Л., 1927.
42. ФРЕСС П., Вопросы психологии, 2, 1967.
43. ХАЧАПУРИДЗЕ Б. Н., Проблемы и закономерности действия фиксированной ус-
тановки, То., 1962.
44. ХОДЖАВА 3. И., Проблема навыка в психологии, Тб., 1960.
45. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Проблема бессознательного в советской психологии, Тб.,
И966.
46. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Некоторые спорные проблемы психологии установки, Тб.,
1971.
47. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Установка и сознание, Тб., 1975 (на груз. яз.).
48. ШЕРОЗИЯ А. Е., Разносферные закономерности психики и проблема бессозна-
тельного. Труды Ин-та философии АН ГССР, т. VII, 1957.
49. ШЕРОЗИЯ А. Е., Опыт обоснования новой теории психики и проблема бессозна-
тельного (установки), Тб., 1963.
50. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт
исследования на основе данных психологии установки, т. I, Тб., 1969.
51. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт
интерпретации и изложения общей теории, т. II, Тб., 1973.
52. ШЕРОЗИЯ А. Е., Психика — Сознание — Бессознательное. К проблеме обобщен-
ной теории психологии, Тб., 1978 (в печати).
53. ШОРОХОВА 3. В., Некоторые методологические вопросы психологии личности.
В сб.: Проблемы личности, М., 1970.
54. Экспериментальные исследования по психологии установки, Тб., т. I, 1958, т. II,
1963, т. III, 1966, т. IV, 1970, т. V, 1971.
55. ALLPORT. G.. Pattern and Growth in Personality, N.Y.. 1961.
56. AMMON. G. Psychoanalyse und Psychosomatik, München, 1974.
57. Einstellung Psychologie. In deutscher Sprache, herausgegeben von M. Vorwerg. Berlin.
1976.
58. EY. H.. (Ed.), L'Inconscient. VI Colloque de Bonneval. Paris. 1966.
59. Freud and the 20th Century. N. Y.. 1957.
60. GLLL M. M. and HOLZMAN. P. S. (Eds.). Psychological Issues, vol. IX. monograph.
36. N. Y.. 1976.
61. IASP Translations from Original Soviet Sources. Special issue on Georgian psychology.
vol. YII. No 2. N.Y.. 1968 — 69.
•62. KLEIN. G.. Two Theories or One? Bull. Menninger Clin.. 37. 1973.
63. LACAN J., L'Instance de la lettre dans l'inconscient. Ecrits. Paris, 1966.
64. PIAGET. J. et LAMBERCIER. M.. Arch. d. Psychol.. Geneve, t. XXX. 1944.
65. Psychoanalysis and Contemporary Science. N. Y.. 1973.
66. UZNADZE. D. N.. Ein experimenteller Beitrag zum Problem der psychologischen Grund-
lagen der Namengebung. Psychologische Forschung. Bd. 5, 1924.
67. UZNADZE, D. N.. Einstellungsumschlag als Grundlage der Kontrasttäuschungeri. Ninth
International Congress of Psychology, 1929.
38. UZNADZE. D. N.. Über die Gewichtstäuschung und ihre Analogie. Psychologische
Forschung. Bd. XIV. H. 3—4. 1931.
69. UZNADZE. D. N.. Untersuchungen zur Psychologie der Einstellung. Acta Phycholog-
ica. Bd. IV. No 3 — 4. 1939.
70. UZNADZE. D. N.. The Psychology of Set. N. Y.. 1966.

ТОМ ПЕРВЫЙ
РАЗВИТИЕ ИДЕИ
VOLUME ONE
DEVELOPMENT OF
THE IDEA

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ТОМУ
В настоящий том монографии включены три начальных ее темати-
ческих раздела: первый, посвященный проблеме реальности бессозна-
тельного как психологического феномена; второй, освещающий эволю-
цию представлений о бессознательном психическом в современной пси-
хоаналитической литературе (60-е—70-е гг.), и третий, в котором за-
трагиваются вопросы нейрофизиологических основ бессознательного.
Содержанию этих разделов предпослано «Введение», где характеризу-
ются кратко история развития концепций бессознатачьного, особенно-
сти современной постановки этой проблемы и положения, на основе
которых последняя в настоящее время разрабатывается в психологи-
ческой школе Д. Н. Узнадзе. Нам представляется, что такое располо-
жение материала с выделением его в отдельный том способствует ло-
гической упорядоченности изложения и облегчает его понимание.
В (каждом из трех разделов первого тома дается, в конечном
счете, описание современного состояния затрагиваемых в нем проблем.
Однако в каждом из них отчетливо выражен исторический аспект рас-
смотрения, ибо современное состояние этих проблем может быть адек-
ватно понято, только если мы учтем сложный процесс их постепенного
формирования.
В первом разделе этот аспект представлен описанием долгих, весь-
ма порой напряженных споров и концептуальных подходов, взаимо-
влияния и антагонизм которых позволили отвергнуть представление о
неосознаваемых формах работы мозга как об активности только нейро-
физиологического порядка. Конструктивный элемент этой эволюции
выразился в обосновании .противоположной точки зрения, согласно ко-
торой определенные формы неосознаваемой мозговой активности свя-
заны в своей динамике с семантическими категориями цели, значения,
смысла. Такое понимание выявило психологическую ориентированность
бессознательного, принципиальную невозможность его рассмотрения
иначе как в структурном и функциональном отношении совершенно
своеобразной и весьма важной формы именно психической деятель-
сти.
Во втором разделе основное внимание уделяется нелегко поддаю-
щейся анализу крайне сложной эволюции психоаналитических представ-
лений, в результате которой современный психоанализ приобрел черты,
качественно отличающие его во многом от ортодоксального фрейдизма
20-х—30-х гг. Главная черта этой эволюции — переход к гораздо более
широкому пониманию движущих мотивов поведения, чем обоснованное в
свое время Фрейдом, и часто происходящий в этой связи определенный
(хотя и не доводимый до логического конца) пересмотр биологизирую-
щих трактовок, долгое время сковывающих и упрощавших психоана-
литическую мысль.
В статьях третьего раздела содержатся разнообразные материалы,
характеризующие вклад, последовательно внесенный в развитие пред-
ставлений о неойрофизиологической основе бессознательного павлов-
67

ской школой, классическими электроэнцефалографическими работами
50-х — 60-х гг. изучением проблемы функциональной асимметрии моз-
говых полушарий, а также выявленными в самое последнее время воз-
можностями исследования активности нейронных популяций, связанной
с кодированием и декодированием нервных сигналов. Смена этих на-
правлений и соответствующих гипотез о конкретных нейрофизиологи-
ческих основах неосознаваемой психической деятельности сопровож-
далась и сменой методов, которым в исследовании этой деятельности
отводилась в разные периоды решающая роль.
Следовательно, можно, обобщая, сказать, что первый том моногра-
фии— это, в целом, разносторонне прослеженная история постеленного
созревания идеи бессознательного, история, происходившая на основе
мультидисциплинарных поисков и создавшая те более или менее опре-
деленные теоретические позиции, лишь опираясь на которые мы можем
продолжать сегодня дальнейшее изучение, все более и более его углуб-
ляя. Во втором и третьем томах мы проследим возможности и .перспек-
тивы, которые создаются опорой на эти позиции при разработке основ-
ных проблем психологии и областей знания, с нею смежных.
В пользу важности рассмотрения исторического аспекта проблемы
бессознательного, намеченного в статьях первого тома, говорит сле-
дующее. История этой проблемы — характерный пример происходив-
шего в свое время во всех областях знания нелегкого перехода от до-
научного, мистически окрашенного иррационализма ко все более точ-
ным формам отражения объективной действительности, утверждаю-
щим идеи вначале механистически, а затем диалектико-материалисти-
чеоки ориентированного общего миропонимания. В истории проблемы
бессознательного этот процесс постепенного становления научных
представлений проявился с особой отчетливостью, развиваясь замед-
ленно и неоднократно осложняясь рецидивами то более грубого и от-
кровенного, то более тонкого и замаскированного иррационализма. В
некоторых отношениях он не может считаться полностью завершенным
даже в наши дни.
Именно поэтому на характерное для марксистской методологии
общее требование — рассматривать любые явления мира в их дви-
жении и историческом развитии — при исследовании проблемы бессоз-
нательного должно быть обращено особое внимание.

FOREWORD TO THE FIRST VOLUME
The present, first volume of the monograph is comprised of three open-
ing sections. The first deals with the problem of the realness of the uncon-
scious as a psychological phenomenon; the second deals with the evolution
of ideas on the unconscious mind in modern psychoanalytical literature (the
1960s-70s); the third takes up questions of the neurophysiological bases of
the unconscious. Each of these sections has an introduction giving a brief
outline of the history of the development of ideas on the unconscious, as well
as a specific statement of the problem and the principal propositions on the
basis of which this problem is at present being develope d in D. N. Uznadze's
school of psychology. It is believed that this arrangement of the subject matter
in one volume will facilitate the logical sequence of exposition and compre-
hension.
Each of the three sections of the first volume gives what in the final anal-
ysis amounts to a description of the current state of the problems involved,
attention being focused on the historical aspect of examination,
for the present status of these problems can be properly understood only by
taking account of the complex process of their gradual development.
In Section One this aspect is represented by a description of, at times,
very heated arguments and conceptual approaches, the mutual influences
and antagonism of which made it possible to reject the idea on the uncon-
scious forirs of the functioning of the train as an activity of only neuro-
physiological order. The constructive element of this evolution lay in the
substantiation of an opposite point of view according to which certain
forirs of unconscious train activity are linked in their dynamics with the
semantic categories of purpcse, rreaning, and significance. This latter con-
ception made it clear (a) that the unconscious is psychologically oriented,
and (b) that it (i.e. the unconscious) can in essence he treated only as a
structurally and functionally unique and very important form of mental
activity proper.
In Sect'on Two attention is focused on the not-easily-an enable-to ana-
lysis extremely complex evolution of psychoanalytical not'ons, as a result
of which present-day psychoanalysis has ccquired features which, in many
respects, qualitatively differentiate it from the orthodox Freudianism of the
1920s-30s. This evolution is primarily characterized by a transition to a broad-
er understanding of the motive forces of behaviour than it was laid down
by Freud, and a definite revision—often occurring in this connection but
69

not brought to a logical end—of biological explanations that had long fet-
tered psychoanalytical thinking.
The papers of Section Three contain diverse materials describing the
contribut'on consistently made to the unconscious by the Pavlovian school,
the classical EEG studies of the 1950s-60s, research into the problem of
functional asymmetry of the cerebral hemispheres, as well as by the most
recently discovered possibilities of studying the activity of neuronal popula-
tions related to the encoding and decoding of nerve impulses. The change
of these trends, as well as of related hypotheses on the concrete neurophys-
iological bases of unconscious mental activity, has been attended by a
change of the methods which, at various periods, were assigned a decsive
role in the study of the activity in question.
Bearing all this in mind, the first volume of the monograph may, on
the whole, be said to constitute the history—traced from various angles—
of the gradual maturation of the idea of the unconscious, based on multidis-
ciplinary research that led to the more or less defined theoretical positions
which can today provide the only ground for further, ever-deepening study.
The prospects opening up through the adoption of these positions in the
study of the basic problems of psychology and related fields of knowledge will
be shown in the second and third volumes-
The following also speaks in favour of discussing the problem of the uncon-
scious from the historical angle, as purported by the papers comprised in the
first volume. The history of the problem is a characteristic instance of the dif-
ficult transition — occurring in the past in many fields of knowledge — from
prescientific, mystically coloured irrationalism to increasingly exact forms of
reflecting objective reality, establishing the ideas of a Weltanschau-
ung which was first oriented mechanistically and subsequently followed
the dialectico-materialistic line. This process of gradual development of sci-
entific notions was particularly pronounced in the history of the problem of
the unconscious, exhibiting a retarded development and numerous recrudes-
cences of overtly coarse or subtly covert irrationalism. In some respects this
process cannot be taken for completed even today.
Hence, in studying the problem of the unconscious special attention should
be paid to consideration of social phenomena in their movement and his-
torical development — a general demand characteristic of Marxist methodo-
logy.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
ПРОБЛЕМА РЕАЛЬНОСТИ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
КАК ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ФЕНОМЕНА
г
ОСНОВНЫЕ КРИТЕРИИ РАССМОТРЕНИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
В КАЧЕСТВЕ СВОЕОБРАЗНОЙ ФОРМЫ
ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ ОТ РЕДАКЦИИ
(1) Одной из характерных — и парадоксальных — особенностей
истории проблемы бессознательного является то, что эта проблема, с
одной стороны, вызвала появление огромной, трудно обозримой из-за
своего объема литературы, служила на протяжении десятилетий и
продолжает служить поныне предметом страстных споров, в которые
вовлекаются представители самых разных областей знания, а с дру-
гой — не обосновала достаточно убедительным образом своего права
на существование как проблемы психологического порядка. Если в на-
стоящее время вряд ли нужно доказывать, что существуют даже весь-
ма сложные формы приспособительной работы мозга, не сопровож-
дающиеся осознанием этой работы ее субъектом, то гораздо меньше
согласия обнаруживается, когда ставится вопрос: являются ли эти
неосознаваемые адаптивные процессы активностью психологической
или только физиологической, подлежат ли они ведению психологии
или для их анализа вполне достаточно нейрофизиологической ком-
петенции и использования методов изучения, которые традиционно
применяются в лабораториях нейрофизиологического, биофизического
или биохимического профиля. И литература последних лет, как совет-
ская, так и западная, дает немало примеров этого характерного рас-
хождения мнений.
Как уже было отмечено, при составлении настоящей монографии
обращалось внимание на то, чтобы в ней были представлены разные
оттенки современного научного подхода к проблеме бессознательно-
го. В настоящем разделе читатели встретят поэтому высказывания не
только тех, кто полагает доказанным существование бессознательно-
го психического, но и авторов, относящихся к этой проблеме более
сдержанным образом, трактующих ее с оговорками, ограничительно,
а также исследователей, которые занимают в отношении нее пози-
цию явно негативную, т. е. отвергают правомерность рассмотрения бе:,
сознательного как предмета психологи«.
Чтобы охарактеризовать понимание тех, кто отрицает правомер-
ность рассмотрения неосознаваемых форм работы мозга как активно-
сти психической, напомним высказывания одного из крупных запад-
ноевропейских психологов Г Рорахера. «Не существует, — говорит
он, — неосознаваемой психической деятельности как промежуточного
71

звена между мозговыми процессами и активностью сознания, сущест-
вуют только разные степени ясности сознания... В мозге... непрерывно
разыгрываются процессы возбуждения, которых мы совершенно не
замечаем: это процессы неосознаваемые в точном смысле этого слова,
но это не неосознаваемые психические процессы — неосознаваемые
мысли, представления, стремления и т. п., — а неосознаваемые про-
цессы нервного возбуждения, т. е. органические, электрохимические
проявления. Необходимо ясно понимать это различие, чтобы избежать
недоразумений» [15].
В советской литературе также представлены исследователи, защи-
щающие аналогичную точку зрения. К ним относится, например,
А. Т. Бочоришвили, во многих своих работах [3; 2] убежденно под-
держивающий эту позицию. Так, он пишет: «Если условно называть
гипотезу о бессознательном, когда под этим подразумевается психи-
ческое содержание, психологической, то соответственно можно будет
называть гипотезу о бессознательном, где содержанием является фи-
зиологический процесс, физиологической... Мы решительно стоим на
стороне последней и также решительно отвергаем первую, психологи-
ческую концепцию... Эта (психологическая. — Редколл.) интерпрета-
ция несовместима с научно-материалистической точкой зрения...» [2].
При любом отношении к такому истолкованию нельзя не при-
знать, что простота логической схемы, положенной в его основу, со-
ставляет, на первый взгляд, его очень сильную, многим импонирую-
щую сторону. И естественно, что сторонники этой позиции отрица-
тельно относятся ко всему кругу представлений, введенных в психоло-
гию 3. Фрейдом. Рорахер высказывается по этому поводу, применяя
весьма решительные формулировки. Он подчеркивает, что учение
Фрейда «достигло больших успехов, но внесло и немало путаницы»,
что оно «создало опасность все непонятное объяснять неосознаваемы-
ми психическими процессами» и имеет в настоящее время «лишь ис-
торический интерес» и т. д. [15].
Представление о совладении сферы объектов психологии со сфе-
рой осознаваемого и, следовательно, об отнесении того, что не осозна-
ется, к области нейрофизиологии, поддерживается столь многими ис-
следователями, что его можно было бы с правом назвать традицион-
ным. Сторонники этого понимания обосновывают его, используя весь-
ма раз1ные аргументы, — как философские, так и прагматические. Ос-
тановимся на некоторых из сообщений, включенных в настоящую мо-
нографию, иллюстрирующих это направление мысли.
В статье А. Т. Бочоришвили вновь подтверждается его уже выше
охарактеризованное общее понимание. Своеобразно подходит к пробле-
ме бессознательного как категории психологической Р. Мак-Кензи
(Канада). Признавая, что многие мотивы поведения уходят свои-
ми корнями в темные, трудно познаваемые глубины психики,
этот автор полагает вместе с тем, что традиционное представ-
ление о бессознательном имеет сомнительную ценность как на-
учная категория, призванная объяснять истоки побудительных
сил человеческой деятельности. Он считает, что обсуждение всей
этой проблемы на настоящем этапе преждевременно и может
оказаться малопродуктивным, ибо оно не опирается ни на доста-
точно строгую лабораторную документацию, ни на бесспорные тера-
певтические эффекты. Позицию, в какой-то степени близкую мысли
Р. Мак-Кензи, занимает л известный западногерманский психиатр
72

В. Кречмер. Он полагает, что бессознательное нередко выступает как
категория преимущественно негативного порядка и что если мы еп>
гипостазируем, то рискуем впасть в трудно преодолимые противоречия.
Радикальное отклонение идеи бессознательного как психического
феномена обосновывается, однако, не только прагматически, но и
концептуально. Так, П. Я- Гальперин полагает, что гипотеза бессоз-
нательной психической деятельности является излишней, если отка-
заться от ошибочного сведения материального только к физическому
и от ограничения физического только энергетическими характеристи-
ками. На основе диалектико-материалистического понятия материи и
учета информационного содержания процессов высшей нервной дея-
тельности, указывает он, «феномены автоматической осмысленной
деятельности» могут быть объяснены без гипотезы бессознательного.
«А все явления, — подчеркивает П. Я. Гальперин далее, — для объ-
яснения которых привлекалась бессознательная психическая деятель-
ность, как раз и составляют автоматические явления. Для них... психи-
ческая деятельность не нужна»1.
Соображения и аргументация, содержащиеся в статье В. Л. Кака-
бадзе, во многом перекликаются с позицией, которую занимает в отно-
шении проблемы бессознательного психического А. Т. Бочоришвили и
на которой мы уже останавливались. Так, В. Л. Какабадзе полагает,
что даже существование поведения, движимого неосознаваемым мо-
тивом, не является достаточным для положительного решения пробле-
мы бессознательного как психического феномена, ибо мы не можем
утверждать, что «мотив, который побуждает... поведение... в бессозна-
тельном состоянии..., является... психикой, а не состоянием высшей
нервной деятельности». По его мнению, экспериментальное подтвер-
ждение бессознательной психики принципиально невозможно, по-
скольку оно наталкивается на неразрешимое противоречие: «прямое-
обоснование существования бессознательной психики требует ее су-
ществования в сознании, понятие же бессознательной психики исклю-
чает это условие». Позиция А. Т. Бочоришвили, к которой В. Л. Кака-
бадзе относится здесь сочувственно, характеризуется им в следующих
выражениях: «А. Т. Бочоришвили считает (основной) проблемой
(теории) бессознательной психики — возможность существования со-
знательных психических содержаний (т. е. переживаний) независимо
от сознания (т. е. от непосредственного видения, переживания этих со-
держаний). Он отрицает существование бессознательных психических
содержаний (т. е. таких психических содержаний, которые не пере-
живаются, не сознаются) и проблему бессознательного психического
решает отрицательно».
Следует отметить, что негативную позицию в отношении целесо-
1 Нельзя сразу же не отметить, насколько отличается эта трактовка от аргу-
ментов тех, кто отстаивает необходимость пользования идеей бессознательного пси-
хического. Если П. Я. Гальперин отрицает полезность этой идеи, рассматривая ее как,
применявшуюся — на протяжении всей ее истории — только для объяснения «авто-
матизмов», то сторонники ее использования основной свой аргумент видят в том»,
что эта идея — и только она — позволяет объяснять определенные наиболее слож-
ные, отнюдь не «автоматические», а, напротив, смысловым образом, семантически
организованные формы поведения и деятельности. Контраст этих подходов очеви-
ден. Но тем, по-видимому, больше оснований ждать продуктивных результатов от их
сопоставительного исследования, к которому мы еще вернемся.
73-

■образности пользования понятием бессознательного занимают также
видный болгарский философ Т. Павлов [13] и ряд других ученых.
Если мы попытаемся теперь обобщить все эти скептические и не-
гативные высказывания, то легко заметим, что они представляют со-
бою, по существу, разные формы развития трех основных положений,
высказываемых в разных случаях с разной степенью четкости: (а)
бессознательное реально, но только как форма существования про-
цессов физиологических, (б) неосознаваемая психическая деятель-
ность — это понятие, внутренне противоречивое, малопродуктивное и, в
конечном счете, фиктивное и, наконец, (в) — тезис, подчеркиваемый
отдельными советскими авторами, — бессознательное психическое — это
категория, пользование которой несовместимо с диалектико-материа-
листическим (марксистским) пониманием.
(2) При .всей распространенности охарактеризованного выше не-
гативного подхода не вызывает сомнений, что опять-таки как в со-
ветской, так и в западной литературе есть немало сторонников пони-
мания бессознательного как неоспоримо психологического феноме-
на, хотя, конечно, раскрывается идея бессознательного как категории
психологической западными и советскими исследователями весьма
по-разному. Расхождения мнений здесь имеют глубокий характер, и
одной из важных задач настоящей монографии является проследить
корни и существо этих разногласий, чтобы возможно более строго
разграничить то, что является в них принципиальным и вто-
ростепенным. Вряд ли можно сомневаться в том, что для дальнейшего
методологически адекватного развития теории бессознательного, —
процесса, исключительная трудность и замедленность которого всем
хорошо известны, — подобный дифференцирующий концептуальный
анализ представляется не только полезным, но в силу многих и науч-
ных, и социальных факторов даже необходимым.
Хорошо известно, что в советскую психологическую литературу
представление о неосознаваемое™ как об имманентной характеристи-
ке одного из фундаментальных психологических феноменов (и, следо-
вательно, как о категории принципиально психологического порядка)
было введено еще десятилетия назад трудами Д. Н. Узнадзе и его
школы при обосновании и последующем развитии идеи психологи-
ческой установки. Принимая во многом фактологию, разработанную
психоаналитическим направлением, соглашаясь даже с принципиаль-
ным тезисом Фрейда о невозможности объяснить работу сознания, по-
ведение, деятельность человека в отвлечении от категории бессозна-
тельного, Д. Н. Узнадзе резко, однако, разошелся с Фрейдом в вопросе
о путях, о методологии изучения бессознательного, о возможно-
сти для последнего стать предметом экспериментального анализа. В
отличие от Фрейда, — здесь оба эти исследователи заняли позиции,
действительно друг по отношению к другу полярные, — Узнадзе с са-
мого начала пошел в разработке концепции бессознательного (логи-
ческим ядром которой являлась для него теория психологической ус-
тановки) строго экспериментальным путем, и именно это обстоятель-
ство в значительной степени предопределило глубокую научную обос-
нованность всех его позднейших теоретических построений.
Характеристике этого подхода посвящена серия статей, открываю-
щая настоящий тематический раздел (работы А. С. Прангишвили,
Ш. Н. Чхартишвили, Ш. А. Надирашвили, В. В. Григолава).
Представление о бессознательном как о психологическом феноме-
74

не по настоящее время является одним из основных положений общей
концепции психики, разработка которой продолжается в рамках шко-
лы Узнадзе. Однако работы этой школы далеко, конечно, не един-
ственное направление, подготовлявшее постепенно освоение идеи бес-
сознательного советской психологией. Немало в этом отношении бы-
ло сделано другим крупным течением, основы которого были в свое
время заложены Л. С. Выготским. Хотя проблема бессознательного
так и не стала для самого Л. С. Выготского предметом непосредствен-
ного экспериментального изучения, сохранились его высказывания, не
оставляющие сомнения в его принципиальном отношении к этой про-
блеме: «Бессознательное, — писал он, — не отделено от сознания ка-
кой-то непроходимой стеной. Процессы, начинающиеся в нем, часто
имеют свое продолжение в сознании, и, наоборот, многое сознательное
вытесняется нами в подсознательную сферу. Существует постоянная,
ни на минуту не прекращающаяся, живая динамическая связь между
обеими сферами нашего сознания. Бессознательное влияет на наши
поступки, обнаруживается в нашем поведении, и по этим следам и
проявлениям мы научаемся распознавать бессознательное и законы,
управляющие им» [6].
Дальнейшее развитие представления о неосознаваемом, происхо-
дившее под влиянием идей Л. С. Выготского, можно проследить в по-
следних работах А. Н. Леонтьева, связавшего это представление с раз-
рабатываемой им общей концепцией деятельности. Мы напомним по-
зицию этого исследователя как пример одного из характерных для со-
ветской психологии подходов к проблеме неосознания в ее психологи-
ческой интерпретации.
Касаясь этой проблемы, А. Н. Леонтьев ставит ее в прямую связь
с анализом мотивов поведения. Мотивы, побуждающие деятельность
и придающие ей «личностный смысл», мотивы «смыслообразующие»,
могут «оставаться «за занавесом» и со стороны сознания и со
стороны своей непосредственной аффективное™», т. е., очевид-
но, ни «осознаваться», ни «переживаться». Сформулировав это
положение, А. Н. Леонтьев подчеркивает ряд моментов, направлен-
ных на отграничение его позиции от психоаналитических трактовок
бессознательного и концепций, близких к психоанализу. «Факт сущест-
вования актуально неосознаваемых (мотивов вовсе не выражает собой
особого, таящегося в глубинах психики начала. Неосознаваемые мо-
тивы имеют ту же детерминацию, что и всякое психическое отражение:
реальное бытие, деятельность человека в объективном мире. Неосоз-
наваемое и сознаваемое не противостоят друг другу; это лишь раз-
ные уровни .психического отражения...» и т. д. [8]. А затем он приводит
конкретный пример, показывающий, ,как в результате «внутренней ра-
боты» срывается покров с того, что, являясь подлинным мотивом по-
ведения, остается, — до выполнения этой работы, — неосознаваемым.
«День, наполненный множеством действий, казалось бы... успешных...
может испортить человеку настроение... на фоне забот дня этот осадок
едва замечается. Но вот наступает минута, когда человек... мысленно
пе|р'ебирает впечатления дня... И вот... когда в памяти всплывает оп-
ределенное событие... возникает... сигнал, что именно данное событие
оставило... эмоциональный осадок. Может статься, например, что это—
его негативная реакция на чей-то успех в достижении общей цели,
единственно ради которой, как ему думалось, он действовал. И вот
оказывается, что это не вполне так и что едва ли не главным для него
75

мотивом было достижение успеха для себя. Он стоит перед задачей
на «личностный смысл», но она не решается сама собой. Нужна особая
внутренняя работа, чтобы решить такую задачу...» и т. д. [там же].
В этом небольшом фрагменте оттенены характерные особенности,
проявлений неосознаваемой психической деятельности: неосознавае-
мость мотива деятельности (достижение успеха для себя); неосозна-
ваемость события (успех другого), которое вызвало дисфорию и на
протяжении какого-то времени давало о себе знать только этим эмо-
циональным сдвигом; необходимость выполнения анализа пережива-
ний, чтобы было осознано то, что оставалось неосознанным. Эти три
момента (неосознаваемость мотивов деятельности, не перестающих
из-за этой неосознаваемое™ быть факторами, порождающими дея-
тельность; существование изменений психического состояния, обус-
лавливаемых переживаниями, которые не осознаются; возможность
путем анализа непосредственно осознаваемого осознать и то, что на-
ходится для сознания до какого-то времени «за занавесом») подводят
нас вплотную к ядру обсуждаемой нами проблемы, ибо они выявляют
связь неосознаваемого с семантическими категориями цели, значения,
смысла или, иначе говоря, выявляют психологическую ориентирован-
ность бессознательного, невозможность описания его активности »
отвлечении от психологических категорий.
Неосознаваемые формы работы мозга оказываются, следователь-
но, связанными в своей динамике с этими семантическими категория-
ми, зависящими от последних, аналогично тому, как зависят от них
формы мозговой активности, ясно осознаваемые их субъектом. Имен-
но это обстоятельство является основным аргументом тех, кто отстаи-
вает идею психологического характера бессознательного, кто полага-
ет, что (понять активность бессознательного, законы его работы, можно,
только допустив его «соучастие» (обычно более или менее скрытое) в:
формировании наиболее сложных форм поведения, активной, целена-
правленной, осмысленной деятельности, открыто регулируемой соз-
нанием. Но если для бессознательного характерно такое «соучастие»,,
то очевидно, что редуцировать бессознательное до уровня «только
физиологических» состояний или факторов столь же нелогично, как
требовать редукции до этого уровня самого сознания на том основа-
нии, что любой акт осознаваемой психической деятельности реали-
зуется физиологическими механизмами2.
2 Мы приведем несколько конкретных примеров работы мозга, остающейся не-
осознаваемой вопреки ее непосредственному участию в целеналравленной, осмыслен-
ной деятельности.
Эксперимент с больным, страдающим глухотой функционального (истерического)
происхождения. Экспериментатор предлагает такому больному списывать предъявлен-
ный ему текст. Во время работы испытуемого экспериментатор произносит несколько-
раз требование писать быстрее. Больной не слышит (осознаваемым образом) эту
инструкцию (т. е. ничего о ней не «знает»), однако под ее влиянием, вопреки потере
способности к осознаваемому восприятию звуков, ускоряет движения руки. Затем
следует инструкция замедлить темп письма, которая также выполняется. На вопрос
о том, почему испытуемый писал то быстрее, то медленнее, ясного ответа получить
не удается.
Перед нами, таким образом, характерный случай регуляции поведения, при ко-
тором управление действиями основывается на неосознаваемом восприятии смысла
речевых высказываний.
Другой пример, относящийся к изменениям сознания, связанным с так называе-
76

(3) Сказанного выше достаточно, чтобы дать в основных чертах
представление о существующих на сегодня подходах к проблеме бес-
сознательного как психологического феномена. Мы не задерживаемся
поэтому вовсе на очень важных для теории этой проблемы высказы-
ваниях С. Л. Рубинштейна и многих других ученых. В рамках настоя-
щей вступительной статьи подобный обзор и невозможен и не нужен.
Для того, однако, чтобы дальнейшее обсуждение этой проблемы, к ко-
торому мы еще будем по разным поводам возвращаться, не задержива-
лось из-за возникающих иногда неясностей, необходимо уточнить еще
два принципиально важных момента.
Первый из них это вопрос о том, в каких формах выступает бес-
сознательное, понимаемое как фактор психологического порядка. Здесь
необходимо обратить внимание на следующее.
Хорошо известно, какой большой отклик получила в психологи-
ческой литературе несколько лет назад монография Д. Миллера,
Ю. Галантера и К. Прибрама «Планы и структура поведения» [12].
Независимо от отношения к концепции поведения, которая представ-
лена в этой книге, нельзя не признать весьма глубокой основную идею,
от которой отправляются ее авторы: необходимость различать в струк-
туре сознания и поведения как их основные элементы, с одной сто-
роны, информативный аспект («все накопленные и организованные
знания»), т. е. «Образ», а с другой стороны — аспект алгоритмический
(«контроль порядка последовательности операций»), т. е. «План». Это
разграничение оправдано, т. к. оно отражает реально существующую
дихотомию, но не исключает, естественно, поиска категории, позво-
мыми отрицательными галлюцинациями (выпадением из области осознаваемого тех
восприятий, на которые наложен гипнотический запрет). Испытуемому, погруженно-
му в гипнотический сон, внушается, что в ряду карточек, на каждой из которых на-
несены числа, он не будет видеть ту, на которой изображена формула, дающая
после выполнения указанных в ней действий число 6. Карточку, на которой изобра-
зи Tb
жено математическое выражение —i-—(или даже какое-нибудь более сложное экви-
валентное) испытуемый перестает после этого воспринимать.
Интерес этого опыта заключается не в многократно описывавшемся феномене
•отрицательной галлюцинации, а в том, что определение предмета, на который нало-
жен запрет, требует от испытуемого предварительного решения определенной матема-
тической задачи, которое завершается успешно, вопреки тому, что вычисления проис-
ходят неосознаваемым образом. Перед нами, таким образом, вновь случай регуляции
сложной интеллектуальной деятельности, протекающей без того, чтобы субъект эту
•регуляцию осознавал.
Б обоих приведенных выше примерах речь шла о регулирующих функциях бес-
сознательного, наблюдаемых в условиях предварительного изменения сознания. Осу-
ществляется ли, однако, подобное вмешательство также в условиях сознания ясного?
Положительный ответ на этот вопрос дается в одной из статей настоящего темати-
ческого раздела (И. М. Фейгенберг) на основе использования экспериментальной
методики, позволившей установить, что при определенных условиях человек способен
адекватно действовать в сложной ситуации, прогнозируя практически ее дальнейшее
развертывание, хотя вербализовать этот свой прогноз он не в состоянии, ибо он его
не осознает. Аналогичный эффект описан в содержащейся в X тематическом разделе
настоящей монографии статье Е. А. Умрюхина.
Приведенные выше экпериментальные иллюстрации семантической ориентирован-
ности бессознательного были уже описаны одним из нас в соавторстве с В. Е. Рож-
iHCBblV! [1].
77

ляющей заполнить «вакуум между познанием и действием», поиска
понятия, самое существо которого направлено на объединение аспек-
тов действительности, обозначаемых как «Образ» и «План». И в совет-
ской литературе неоднократно указывалось, что такой категорией яв-
ляется «установка» («эта основная проблема современной психоло-
гии», по мнению П. Фресса, высказанному им на XVIII Международ-
ном психологическом конгрессе в 1966 г., в Москве [4]), в понимании,
/придаваемом этому понятию школой Д. Н. Узнадзе.
Для психологической установки основным, в интерпретации
этой школы, является то, что она влияет на психические процессы,
на нейрофизиологическую динамику и, следовательно, на деятель-
ность, вплоть до высших ее проявлений, будучи сама детерминируема
конкретным психологическим содержанием, «смыслом» объективных
ситуаций, и относится поэтому к числу наиболее сложных, наиболее
обобщенных форм отражения действительности. Характерным для
этого понятия является и то, что в нем аспект информативный и аспект
алгоритмический слиты воедино. Можно сказать даже более резко:
все значение понятия «установка», все оправдание использования этой
категории, весь скрытый пафос основной мысли Д. Н. Узнадзе заклю-
чается в стремлении найти наиболее адекватное выражение для идеи
неразрывного единства содержаний сознания и регуляции поведения.
Именно этим объясняется, что идея установки уже давно приобрела
роль центрального теоретического понятия в системе взглядов Д. Н. Уз-
надзе, а в какой-то мере и во все возрастающей степени — и за рамка-
ми этой системы.
Если теперь мы вспомним, что с самого начала разработки идеи
психологической установки Д. Н. Узнадзе настойчиво подчеркивал
неосознаваемость установок, то обстоятельство, что они выступают не
как «элемент» конкретного содержания сознания, а как «модус» (т. е.
как качественная особенность, как способ функционирования) созна-
ния, то станет более ясным, какое большое значение приобретает ус-
тановка как форма проявления бессознательного.
И, однако, надо ясно представлять, что при всей важности катего-
рии психологической установки, последняя отнюдь не является единст-
венной формой проявления бессознательного. Неосознание мотива, не-
осознание переработки информации, неосознание вообще какого бы то
ни «было переживания — все это особенности психической деятельности,
проявляющиеся очень полиморфно и тем самым выявляющие исклю-
чительную сложность самого понятия «неосознание». Мы уже говори-
ли об этом кратко во «Введении», подчеркнув, что неосознаваемость
проявляется иногда в том, что отражение воздействий, оказываемых
на субъект, отсутствует не только в сознании последнего, но и в си-
стеме его переживаний; что, напротив, в других случаях эта неосозна-
ваемость отнюдь не исключает того, что бессознательное отражение
действительности отчетливо переживается субъектом (субъект не мо-
жет лишь произвольно направить на него свое внимание); что могут
осознаваться формальные «значения» событий, при неосознании их
более глубокого и скрытого «смысла». Неосознаваемыми могут быть
как переработка информации, так и восприятие сигнала, процессы
созревания отношения или решения, сопутствующие созданию уста-
новки, и даже реализация конкретного действия или деятельности, в
которых установка находит свое конечное выражение. И эта психо-
логическая полиморфность неосознания оказывается важной в двух
отношениях.
78

Во-первых потому, что она является не менее веским аргументом)
в пользу психологической природы бессознательного, чем семантичес-
кая ориентированность последнего. Касаясь этой темы, нельзя не
вспомнить, что теоретической и экспериментальной отработкой идеи
этой полиморфности мы обязаны в значительной степени Л. С. Выгот-
скому [5], уделившему большое внимание как онтогенезу, очень посте-
пенному формированию функций осознания, так и разграничению
между тем, что в структуре переживания воплощает в себе, с одной
стороны, значение, а с другой — смысл, т. е. моменты, по-разному
опять-таки связанные с функцией осознания.
Во-вторых же потому, что из-за этой неконгруентности понятий
«установка» и «неосознаваемая деятельность» вытекает немалая
сложность отношений между ними. Этот вопрос затрагивается, в част-
ности, в помещенной в настоящем тематическом разделе статье А. Г
Асмолова, посвященной проблеме иерархической структуры установки
как механизма регуляции деятельности. В этой работе содержится
попытка дальнейшего углубления идеи установки как теоретической
категории на основе сочетания двух направлений мысли, сложивших-
ся в советской психологии: концепции Д. Н. Узнадзе о роли установки
как фактора регуляции деятельности и теории иерархического строе-
ния деятельности, разработанной А. Н. Леонтьевым. Отправляясь от
этих представлений, А. Г. Асмолов формулирует определенные заклю-
чения о факторах, обуславливающих осознаваемость и неосознавае-
мость различных уровней установочной регуляции деятельности.
Вопрос об отношениях, существующих между категориями уста-
новки и деятельности, обсуждался в советской психологической лите-
ратуре последних лет не только, однако, в этом неоспоримо важном,
но все же скорее частном плане. Он постепенно приобрел характер
большой проблемы, от решения которой зависит многое в понимании
самих основ душевной жизни человека. Этой теме посвящена пред-
ставленная в данном разделе статья В. П. Зинченко. Автор считает
неадекватным как идею первичности деятельности в отношении уста-
новки, так и концепцию примата установки. Он .подчеркивает (имея,
по-видимому, в виду деятельность только в ее объективном выраже-
нии), что любой психический процесс неустранимо включает в себя как
операциональные («деятельност.ные»), так и установочные и когнитив-
ные компоненты, и становится реальностью только на основе нераз-
рывной взаимосвязи этих составляющих. Оба понятия (установка и
деятельность), по автору, «равноправны и соотносимы» как в их осо-
знаваемых, так и в их неосознаваемых .проявлениях. Одностороннее
преувеличение роли любого из них может только затруднять анализ.
Эта не легко оспоримая и логически завершенная трактовка имеет и
то преимущество, что она предостерегает от упрощенного сведения
идей бессознательного к идее установки.
В этой связи обращает на себя внимание обобщенный анализ во-
проса о структуре и о статусе существования бессознательного психи-
ческого в его непосредственной связи с сознанием и лежащей в их ос-
нове единой системообразующей установкой личности на ту или иную
предстоящую быть осуществленной «здесь» и «сейчас» деятельность,
проведенный одним из нас во втором параграфе открывающего на-
стоящую монографию «Введения».
Мы приходим, таким образом, в итоге к выводу, что «бессозна-
тельное»— это понятие во всяком случае гораздо более широкое, чем
«психологическая установка». Неоспоримо, однако, что в ряду форм
79

конкретного выражения неосознаваемой психической деятельности
психологическим установкам принадлежит очень важное место. А
вследствие того, что психологические установки в большой степени
значительно легче, чем другие формы проявления бессознательного,
поддаются экспериментальному изучению, есть много оснований ду-
мать, что на первых этапах исследования проблемы бессознательного,
через которые мы все еще (вопреки многовековой длительности исто-
рии этой проблемы) проходим, работам, направленным на доказатель-
ство реальности бессознательного как психологического феномена, це-
лесообразно иметь дело именно с психологическими установками во
всем их необозримом качественном разнообразии, во всей их трудно-
описуемой структурной и функциональной сложности.
(4) Второй момент, на котором мы хотели бы остановиться, за-
вершая настоящую статью, это вопрос о методологической адекватно-
сти понятия бессознательного, о его строгости с точки зрения маркси-
стской философии.
Этому вопросу посвящены две публикации настоящего тематичес-
кого раздела — Г. X. Шингарова и видного французского марксиста
П. Брюно («Бессознательное и категория отражения»). В первой из
этих работ освещен марксистский подход к проблеме реальности бес-
сознательного в его связи с развитием сыгравших в этом пункте боль-
шую роль идей павловской школы. Автор второй работы также оста-
навливается на проблеме философской адекватности категории бес-
сознательного и решает этот вопрос позитивно, различая между ре-
альностью психической (неосознаваемые желания, фантазмы) и реаль-
ностью материальной. Он показывает, что отношение между обоими
этими видами действительности может быть раскрыто только на основе
использования идеи бессознательного как одной из форм нереализо-
ванного, объективного отражения субъектом окружающего его мира.
«Бессознательное, — пишет П. Брюно, — это нереализованное отра-
жение реального». В какой степени эта короткая формула специфична
для бессознательного (а не применима также к нереализованным в
поведении осознаваемым формам отражения), могло бы послужить
предметом интересного спора, уточняющего философские и психологи-
ческие категории. Для нас наиболее важна в данном случае вытекаю-
щая из статьи мысль о том, что, не учитывая бессознательного, нельзя
сформулировать теорию отражения в ее марксистском понимании.
Сказать, однако, что отвлекаясь от идеи бессознательного, элли-
минируя этот фактор, мы не можем охарактеризовать разработанное
Марксом представление о психологическом отношении человека к ок-
ружающему его миру — значит утверждать меньше необходимого. Мы
гораздо точнее выразим подлинное положение вещей, если отметим,
что только благодаря марксистскому истолкованию психологии чело-
века как социального, исторически формируемого существа перед на-
ми раскрылась во всей глубине роль бессознательного в становлении
и представлений, и действий людей.
К. Клеман, хорошо известная в марксистских кругах Франции как
исследователь, интерпретирующий вопросы мышления и речи с пози-
ций концепции Ж. Лакана, приводит [14] как характерный пример
расхождения между тем, что люди делают, и тем, как они представ-
ляют себе эти свои действия, слова Маркса из «18-го Брюмера Луи
Бонапарта»: «Люди сами делают свою историю, но они делают ее не
та«, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбра-
80

ли, а которые... даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мерт-
вых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз
тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают
себя и окружающее и создают нечто еще небывалое... они боязливо при-
бегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого,
заимствуя у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освя-
щенном древностью наряде, на этом заимствованном язьже разыгры-
вать нозую сцену всемирной истории» [10].
Этот образ «заимствованного» языка, .к которому люди прибегают,
когда совершается «нечто еще небывалое», лучше, пожалуй, чем что-
либо иное, показывает, в какой степени то, что осознается, может не
столько отражать, сколько мистифицировать то, что делается.
«Логика действий» и «лсигика представлений» здесь взаимопротивопо-
ставлены Марксом с необыкновенной отчетливостью, и идею этого про-
тивопоставления, как важнейшего принципа отношения человека к ми-
ру, можно проследить во множестве философских построений, разра-
ботанных Марксом.
Лишь как частные примеры этого расщепления между тем, что
дано сознанию, и тем, что движет действия, могут быть приведены
марксистская концепция отчуждения и марксистское понимание фети-
шизма. Характерно, что еще Гегель, освещая проблему отчуждения,
поставил проблему объективной закономерности исторического про-
цесса как того, что »проявляется в деятельности людей, .но вместе с тем и
как того, что на протяжении всего этого процесса «не сознавалось ими»
и осуществление чего «не входило в их намерения» [7]. Однако, если у
Гегеля вся эта проблема отчуждения подается в рамках идеалисти-
чески-спекулятивного понимания и истории, и сознания, то у Маркса
она впервые выступает как интерпретируемая на основе учета подлин-
ных двигателей исторического процесса, а связанное с нею расщепле-
ние между осознаваемым и неосознаваемым — как одна из важней-
ших особенностей психики человека в его как абстрактно-коллектив-
ном, так и конкретно-индивидуальном обличьи.
Не в меньшей степени это же расщепление проявляется в психо-
логии фетишизма, от его архаических форм, при которых происходит
отождествление примитивного символа с бытием, предмета с функци-
ей, вплоть до его проявлений в развитом сознании современных людей.
И здесь за тем, что непосредственно предстоит сознанию, скрывается
множество психологических содержаний, которые могут очень плохо
или даже вовсе не осознаваться, плохо или даже вовсе не быть между
собою логически связанными и, тем не менее, весьма жестко, импера-
тивно влиять на поведение. Именно поэтому Маркс отмечает связь ка-
тегории фетишизма с категорией отчуждения [9], а в «18-м Брюмере»
иронизирует над алчностью, мистическим характером осознаваемых
представлений, возникающих в условиях фетишизма [И]. Вряд ли до-
пустимо сомневаться в том, что, игнорируя реальность и — при опре-
деленных условиях'—императивность того, что не осознается, объяс-
нить психологию фетишизма было бы вообще невозможно.
Можно привести и много других примеров, показывающих, на-
сколько марксистски ориентированная психология—именно потому, что
это психология реального человека —связана с идеей бессознатель-
ного. Ограничение сферы психологии только сферой осознаваемого ис-
ключает для нее возможность исследования реальной психики. И имен-
6. Бессознательное
81

но поэтому такая психология в рамках марксистского понимания су-
ществовать не может.
Звучащие же иногда в литературе указания на несовместимость
идеи бессознательного с марксистским пониманием принципиально не-
правильны и ни в какой мере не смогут затормозить дальнейшее раз-
витие этой идеи.
THE BASIC CRITERIA FOR VIEWING THE UNCONSCIOUS
AS A PECULIAR FORM OF MENTAL ACTIVITY
EDITO IAL INTRODUCTION
SUMMARY
The various current approaches to the problem of the realness of the un-
conscious as a psychological phenomenon are described. The position of those
researchers is set forth who view the unconscious forms of the functioning of
the brain as merely neurophysiological activity. This point of view is
contrasted with the conception that certain forms of the unconscious
operation of the brain are related in their dynamics to the semantic cate-
gories of goal, meaning, and sense. It is emphasized that this approach points
to the psychological orientedness of the unconscious and that the activity of
the latter cannot be described unless psychological categories are invoked. The
relation of such an interpretation to notions introduced into Soviet psycholo-
gy by the works of D. N. Uznadze, L. S. Vygotski, S. L. Rubinstein, and A. N.
Leontyev is pointed out. The thesis on the impossibility of treating the uncon-
scious as anything but a peculiar — functionally highly important — form of
mental activity is formulated from'the foregoing as the basic conclusion. Psy-
chological and clinical experimenetal evidence illustrating and substantiating
this thesis is presented.
Section Two of the paper deals with the problem of the interrelationship
of the categories of the unconscious and psychological set; the polymorphous-
ness of the manifestations of the unconscious which are not reducible to the
dynamics of psychological sets is emphasized.
In conclusion the question of the correspondence of the idea of the uncon-
scious to the general theoretical notions and spirit of Marxist philosophy is
examined.
ЛИТЕРАТУРА
1. БАССИН Ф. В., РОЖНОВ В. Е., Вопросы философии, 10, 1966.
2. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Может ли психика (переживание) существовать вне со-
знания? В сб.: Проблема сознания, М., 1966, стр. 268, 270.
3. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Проблема бессознательного в психологии, Тбилиси, 1966.
4. Вопросы психологии, 1967, 2, стр. 5.
5. ВЫГОТСКИЙ Л. С, Мышление и речь, М., 1934.
6. ВЫГОТСКИЙ Л. С, Психология искусства, М., 1965, стр. 94.
7. ГЕГЕЛЬ, Соч., т. 8, М.—Л., 1935, стр. 27.
82

, 8. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Деятельность и личность. Вопросы философии, 5, 1974,
стр. 69.
9. МАРКС К., Выписки из экономистов, 1844, Вопросы философии. 2, 1966,
стр. 115.
10. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф., Соч., т. 8, стр. 119.
11. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф., Соч., т. 8, стр. 208.
12. МИЛЛЕР Д., ГАЛАНТЕР Ю., ПРИБРАМ К., Планы и структура поведения;,
М., 1965.
13. ПАВЛОВ Т., Избранные философские произведения, т. I, M., 1961, стр. 269.
14. CLEMENT. С. В., „Le sol freudien et les mutations de la psychanalyse". С. В. Clement..
P. Bruno, L. Sève, Pour une critique marxiste de la théorie psychanalitique, Paris,.
1973, p. 94.
15. ROHRACHER. H., Die Arbeitsweise des Gehirns und die psychischen Vorgänge. München.,
1967. S. 164—165.

4
К ПРОБЛЕМЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В СВЕТЕ ТЕОРИИ
УСТАНОВКИ: ШКОЛА Д. Н. УЗНАДЗЕ
А. С. ПРАНГИШВИЛИ
Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси
1. Развитие советской психологии на новой, марксистско-ленинской
теоретической основе вызвало перестройку всего категориального строя
психологической .науки, в том числе и категории бессознательного.
Попытка решения (проблемы бессознательного в свете теории уста-
новки (школа Д. Н. Узнадзе) стала предметом дискуссии. Рассмотрим
ряд дискутируемых положений, причем некоторые из них мы не будем
цитировать, -как не будем называть и их авторов, полагая, что читатель
легко соотнесет рассуждения с тем или иным дискутируемым положе-
нием.
Категория .бессознательного находится üb неразрывной связи с
другими психологическими категориями. Мы, в частности, рассмотрим
ее во взаимосвязи с такими основными категориями системы марк-
систско-ленинской теории психологии, как отражение, деятельность,
сознание и личность.
2. В контексте .идеалистических психологических учений бессоз-
нательное, прежде ©сего, означает субстанциональное бессознательное
духовное начало — философский двойник картезианской субстанцио-
нальной сознательной души.
С точки зрения материалистического (монизма, проблема бессозна-
тельного как некоего нематериального бессознательного духовного на-
чала неправомерна, но это вовсе не значит, что в системе советской
психологии вообще нет места никакому психологическому содержанию
пон яти я б еосозн ате л ьного.
Ленин пишет: «Материя исчезает» — это значит исчезает тот пре-
дел, до которого мы знали материю до сих пор, наше знание идет
глубже... Единственное «свойство» материи, с признанием которо-
го связан философский материализм, есть свойство быть объек-
тивной реальностью, существовать вне нашего сознания»
12, 247].
Аналогичным образом следует рассуждать и относительно фило-
софского понятия психического; единственное «свойство» психического,
с признанием которого связан материалистический монизм, состоит в
том, что оно (психическое) есть «функция мозга, отражение объектив-
ной реальности .внешнего мира» [2, 78]. Философское понятие психи-
ческого — это та основ-а, опираясь на которую научно-психолопичеокое
исследование природы психического «может идти глубже...».
Исходя из ленинского учения о диалектической связи между фи-
лософскими и естественнонаучными понятиями, нетрудно понять оши-
бочность подхода, согласно которому проблема «бессознательного пси-
хического» требует лишь теоретического рассмотрения понятий, а не
,84

анализа данных (психологического научного исследования (Гейгер
и др.)-
Говоря о путях и .методах изучения проблемы бессознательного,
следует »прежде всего помнить, что психологическое содержание понятия
«бессознательное» должно разрабатываться в науке «на основе обыч-
ных методов научного исследования» НО, 178]. Общей базой для любой
дискуссии вокруг толкования бессознательного в психологии могут слу-
жить лишь результаты научного изучения природы .психического. При
научном исследовании психического единственным постулатом оста-
ется признание существования объективной реальности независимо от
познающего субъекта [7, 49]. Толкование психического в марксист-
ской материалистической философии не подразумевает ничего,
что указывало бы на незаконность исследования психологического со-
держания понятия бессознательного в пределах «относительности про-
тивоположения материи и сознания» [2, 135], а это является основой
признания правомерности научного поиска в области психологии.
3. Но возможно, в свете методологических принципов марксист-
ской материалистической психологии научное понятие бессознательного
может иметь лишь физиологическое содержание, тогда как психологи-
ческому содержанию этого понятия нет места в научной психологии,
построенной на принципах марксистско-ленинской методологии?
Как правильно указывает С. Л. Рубинштейн, материалистическое
учение, согласно которому психическое есть функция мозга, не может
означать и не означает «что оно (психическое. — А. П.) является все-
цело изнутри детерминированным о тир авл ением мозга, его кле-
точной структуры». «Представление о психическом, как об отправле-
нии мозга... ©едет к физиологическому идеализму... Мозг только о р-
ган психической деятельности, а не ее источник». «Отправная же точка
для преодоления субъективистического понимания психической дея-
тельности заключается в признании того..., что внешний мир изна-
чально участвует в детерминации психических явлений» [9, 5—9].
«Правильно поставленный ©опрос о связи психических явлений с моз-
гом, — пишет С. Л. Рубинштейн, — неизбежно переходит в вопрос о
зависимости психических явлений от взаимодействия человека с ми-
ром, от его жизни» [9, 30]. Ясно, что взаимодействие человека с
миром не может быть исчерпывающе познанным посредством катего-
рий лишь физиологического содержания.
Ошибочной является также и попытка определения понятия бес-
сознательного в плане какой-то «психофизически нейтральной реаль-
ности», мыслимой как нечто, стоящее якобы выше противоположностей
психического и физического.
У В. И. Ленина ясно показана ошибочность, «основная неправиль-
ность» представления махистов о «нейтральности» элементов опыта
по отношению к «физическому» и «психическому» [2, 46]. В. И. Ленин
писал: «ссылка на «третье» есть простой выверт... Этим вывертом Аве-
нариус заметал следы, на деле объявляя Я первичным, а природу вто-
ричным» [2, 134]. Кроме двух, прямо противоположных, способов
устранения «дуализма духа и тела» — «материалистического устране-
ния» (т. е. материалистического монизма) и «идеалистического устра-
нения» (т. е. идеалистического монизма), как писал В. И. Ленин, «не
может быть никакого третьего способа, если не считать эклектицизма,
т. е. бестолкового пергпутывания материализма и идеализма» [2, 78J.
Рассмотрим попытки определения бессознательного в плане его от-
ношения -к содержанию сознательных переживаний.
4. Как пишет Д. Н. Узнадзе, «наши представления и мысли, наши
85

чувства и эмоции, наши акты волевых решений представляют собой со-
держание .нашей сознательной психической жизни, и когда эти психи-
ческие процессы начинают проявляться и действовать, они с необходи-
мостью сопровождаются сознанием. Поэтому сознавать — это значит
представлять и мыслить, переживать эмоционально и совершать воле-
вые акты. Иного содержания, кроме этого, сознание не имеет вов-
се» [10, 41].
Итак, определять психологическое содержание бессознательного как
неосознаваемые переживания значит впадать в логическую ошибку
(Contradietio in adjecto).
5. Введение в психологию понятия отражения положило начало
развитию нового направления исследования природы неосознаваемой
психической деятельности. «Психическое, изначальноеть которого по-
стулировалась идеализмо;м, превращается в проблему научного иссле-
дования» [7, 49].
В буржуазной психологии, исходящей из постулата изначальности
психического, догматически допускалось, что психика, «проявляющая-
ся в акте познания, чувства и воли, является первичной данностью, и
поэтому сводить ее к более ранним ступеням развития вряд ли могло
Кому-нибудь прийти в голову» [10, 8]. Поэтому, писал Д. Н. Узнадзе,
«вопрос о том, -какие же ступени предшествуют возникновению психики
как сознательного процесса, как готовится возникновение этого процес-
са и переход его в активное состояние... в буржуазной науке до настоя-
щего времени остается без должного внимания» [10, 7]. В результате
этого в (буржуазной психологии бессознательное психическое рассмат-
ривается как чисто негативное понятие; оно не получило положитель-
ной характеристики, т. е. характеристики, которая определялась бы его
йоложнтельным значением. В этом отношении особый интерес пред-
ставляет теория Фрейда о бессознательном.
Ф. В. Бассин, говоря о том, что Фрейд не смог определить положи-
тельного значения участвующих в формировании поведения сложных
форм неосознаваемого психического отражения, совершенно правиль-
но констатирует: «Д. Н. Узнадзе был, по-видимому, одним из первых,
кто отметил и понял принципиальное значение следующей характер-
нейшей черты фрейдизма. Теория психоанализа представляет опосре-
дующий механизм «бессознательного», так, как его и можно только
представлять, не разработав предварительно никакой
психологической теории этого механизма, т. е. как
наши обычные мысли, эмоции, аффекты, стремления, только лишенные
качества осознав а ем ости; как привычные для нас переживания, лишь
ушедшие в какую-то, специально постулируемую фрейдизмом, сферу,
содержание которой сознанию недоступно. «Бессознательное» Фрейда—
это, таким образом, совокупность психических процессов, своеобразие
которых определяется лишь негативно — тем, что они неосознаваемы
(их положительная характеристика почти полностью исчерпывается
указанием на их тенденцию выражаться преимущественно символиче-
ски)» [4, 462].
Характеристика бессознательного как сферы неосознавае-
мых переживаний не дает положительного определения этого
самого бессознательного (отсюда «бессознательное» Фрейда по своей
внутренней природе и -структуре тождественно с сознательными про-
цессами).
6. К совершенно новому пути решения проблемы содержания бес-
сознательного приводит анализ принципа развития теории отражения.
Исходя из этого принципа, проблему психологического содержания бес-
86

сознательного следует решать в плане исследования природы, специ-
фики и формы отражения объективной реальности, которую представ-
ляет собой 'бессознательное (психическое.
Исходя из принципа активности отражения, вопрос о положитель-
ном определении содержания понятия «бессознательное» в психоло-
гии неизбежно переходит в вопрос о природе зависимости психических
явлений от взаимодействия человека с миром, от его бытия. Взаимо-
действие человека с миром, его жизнь, практику следует рассматри-
вать -как реальную основу, в рамках которой раскрывается .неосозна-
ваемая психическая деятельность как деятельность, осуществляющая
отражение мира и управляющая действиями людей [9, 30]. Это зна-
чит, что положительное содержание неосознаваемых форм психическо-
го отражения должно быть определено, по выражению Л. Н. Леонть-
ева, «в неотторжимости от порождающих эту форму психического от-
ражения и им опосредуемых моментов челозеческой деятельности» [7J.
Таким образом, понятие неосознаваемых форм психической деятель-
ности не может быть определено в отрыве от общепсихологической тео-
рии деятельности. Задача положительной характеристики особенностей,
«бессознательного» сводится к исследованию участия в формировании
человеческой деятельности, наряду с сознательными, и неосознаваемых
форм психического отражения.
В изучении неосознаваемой формы психической деятельности в
«неотторжимоети от порождающих эту форму психического отраже-
ния и им опосредуемых моментов человеческой деятельности» особое
место, в силу их принципиального значения, занимают высказывания
классиков марксизма относительно того, что факт реализации человече-
ской активности посредством осознания еще не свидетельствует о ее
зависимости исключительно от сознания.
Ф. Энгельс в письме к Мерингу писал:
«Кроме этого, упущен еще только один момент, который, правда,
и в работах Маркса и моих, как правило, недостаточно подчеркивал-
ся..., а именно: главный упор мы делали сначала на выведении идеоло-
гических представлений и обусловленных ими действий из экономичес-
ких фактов, лежащих в их основе. При этом из-за содержания мы
тогда пренебрегали вопросом о форме: какими путями идет образова-
ние этих представлений...» [1, 82].
Рассматривая этот психологически ориентированный относительно
формы образования и содержаний сознания вопрос, Энгельс констати-
рует, что этот процесс происходит в таких условиях, когда «истинные
движущие силы, которые побуждают его (мыслящее существо. —
А. П.) к деятельности, остаются ему неизвестными... (неосознанными.—
А. П.)... Он создает себе, следовательно, представления о ложных или
кажущихся побудительных силах. Так как речь идет о мыслительном
процессе, он и выводит как содержание, так и форму из чистого мыш-
ления. Он имеет дело исключительно с материалом мыслительным;
без дальнейших околичностей он считает, что этот материал порожден
мышлением, и вообще не занимается исследованием никакого другого.
более отдаленного и от мышления независимого источника. Такой под-
ход к делу кажется ему само собой разумеющимся, так как для него
всякое действие кажется основанным в последнем счете на мыш-
лении, потому что совершается при посредстве мышле-
ния» [1, 82].
Таким образом, Энгельс констатирует факт «мыслительного (т. е.
сознательного. — А. П.) процесса», действительные движущие мотивы
87

которого остаются для самого человека неизвестными, неосознанными.
В трудах классиков марксизма приводится (множество наблюдений,
разными путями приводящих их к одному и тому же факту участия в
формировании поведения, наряду с осознаваемыми формами, и неосоз-
нанных форм психического отражения. К примеру, приведем факт
«товарного фетишизма». В условиях товарного производства, ос-
новой которого является частная собственность на средства про-
изводства, общественные отношения товаропроизводителей без
того, чтобы этот факт в какой-нибудь степени
ими осознавался, принимают форму отношений между ве-
щами (явление, названное К. Марксом «товарным фетишизмом»).
При культе золота, господствующем в капиталистическом обществе,
мы имеем дело с фактом неосознанного отражения в головах людей
власти над ними общественной стихии как сверхъестественного свой-
ства вещей.
Тот же факт участия неосознанных форм психического отражения
в формировании поведения констатируется, когда К. Маркс характе-
ризует личность как персонифицированное выражение социально зна-
чимых черт: личностные черты капиталиста он описывает как персони-
фикацию капитала; личностные черты земельного собственника — как
персонификацию одного из существенных условий капитала, или когда
он отмечает, что торговец минералами не видит их красоты.
Таким образом, классики марксизма, разносторонне изучив про-
цесс формирования у людей их «принципов, идей... и т. д.» как отра-
жения бытия, реальной деятельности человека, показали, что сознание
не следует понимать как неизбежную форму существования психическо-
го и, тем более, не «следует отождествлять природу психического отра-
жения с сознательным процессом познания.
В советской психологии, естественно, возникла настоятельная необ-
ходимость освободиться от отождествления психического и сознатель-
ного и признать, что «сознательными переживаниями не исчерпывается
все, »что свойственно 'человеку, не считая его физического организма».
«Кроме сознательных процессов, в нем совершается еще нечто, что са-
мо не является содержанием сознания, но определяет его в значитель-
ной степени, лежит, так оказать, в основе этих сознательных процес-
сов» [10, 41].
Таким образом, вопрос о том, какими путями идет образование в
сознании индивидов «собственных принципов, идей, категорий» и т. д.
сообразно их реальным социальным отношениям, неизбежно переходит
в вопрос о природе скрытых от сознания промежуточных звень-
ев между различного рода объективным« воздействиями и последую-
щим выражением эффектов этих воздействий в сознании и поведении
людей.
7. Вышеприведенные соображения классиков марксизма относи-
тельно «скрытых от сознания связей» подсказывают и методологиче-
ский принцип подхода к анализу человеческого поведения. Становится
очевидной ошибочность т. н. «постулата неопосредственности», лежа-
щего в основе господствующей в традиционной психологии двухчлен-
ной схемы анализа поведения, согласно которой внешние воздействия
на субъект и вызываемые данными воздействиями явления сознания
и поведения находятся в непосредственной связи (схема: стимул —
реакция).
Если исходить из диалектико-материалистического принципа де-
терминизма («внешние причины действуют через внутренние условия» —
88

С. Л. Рубинштейн), то становится бесспорной правомерность «посту-
лата опосредованное™» (Д. Н. Узнадзе). Этот постулат лежит в ос-
нове трехчленной схемы анализа, »включающей «промежуточную пере-
менную», опосредующую связь между объективнььми воздействиями к
вызываемыми этими воздействиями эффектами в сознании и поведе-
нии людей.
8. В исследованиях грузинских психологов в качестве такого рода
промежуточной переменной, т. е. таких «скрытых от сознания свя-
зей», выступает установка.
В понятии установки обобщен ряд существенных выводных осо-
бенностей психической организации, регуляции деятельности индивида
как определенным образом организованной системы.
В каждый дискретный момент деятельности процессы восприя-
тия, памяти, воображения, решения задачи и т. д. выступают как про-
цессы, протекающие в определенной форме психической организации
индивида.
В психической организации переживаний и действий, имеющих
место при осуществлении деятельности, проявляется весьма значитель-
ный факт: единство и целостность поведения, т. е. «структурная устой-
чивость и внутренняя связанная последовательность поведения и опыта
индивида» (Г. Олиорт). В этом выражается относительная констант-
ность, независимость поведения и опыта индивида от случайных, част-
ных ситуаций. Целостность поведения и опыта индивида выступает не
как «пустая целостность», а как направленность, целенаправленность
(в широком понимании) переживаний и действий, проявляющихся при
осуществлении деятельности.
Установка—модус субъекта в каждый дискретный момент его де-
ятельности (Д. Н. Узнадзе), это состояние, которое придает деятель-
ности субъекта определенную направленность, вносит в эту деятель-
ность специфическую настроенность действовать именно таким, а не
каким-либо иным образом.
В условиях постоянною изменения ситуации факт относительной
устойчивости психической организации поведения и опыта индивида
свидетельствует о возникновении в результате индивидуального опыта
определенных установок (диспозиций).
Экспериментальные исследования по определению роли установки,
которую она играет в возникновении, развитии и угасании иллюзии
восприятия и других аналогичных психических нроцеосов, показали,
что индивид постольку является субъектом деятельности, посколь-
ку он организует свои «сущностные силы» (К. Маркс) не в самый мо-
мент деятельности а предуготовлен к ней и направлен,
так сказать, в определенную сторону и на определенную активность;
деятельность начинается не на «п у с т о м м ест е», а на базе неко-
торой п р е о р и е н т а ц и и (установки) индивида. Тем самым уста-
новка, как готовность индивида к определенной форме реагирования,
выступает в качестве «промежуточной переменной» (расположенной
между стимулом и реакцией), «внутренней организации», «внутренней
среды » инд и вид а.
Пренебрегая знанием этого первичного целостного состояния инди-
вида, невозможно ни описать, ни объяснить, ни, тем более, изменить
деятельность.
Таким образом, психическая регуляция деятельности при взаимо-
действии «индивид—среда» осуществляется не по «парциальному
принципу» — «стимул—реакция». Реакция, ответ наступает в резуль-
тате преломления внешнего воздействия через всю систему индивиду -
89

альной психической организации — систему-индивид1 (т. е. установ-
ку) ; иначе говоря, ответ опосредован целостным состоянием, установ-
кой индивида как определенным образом организованной систе-
мы [3, 252].
Понятие установки как «модуса целостного состояния индивида
в каждый дискретный .момент сто деятельности», на базе которого воз-
никает деятельность с определенной направленностью, находит-
ся в прямой связи с комплексом представлений, которым заменяется
в узнадзевокой теории установки «постулат непосредственности» и кон-
цепция мозаики психических функций, изолированных от внутренней
динамической живой системы целостного индивида.
Фундаментальное значение для решения вопроса о психологиче-
ском содержании бессознательного имеет то обстоятельство, что си-
стемность индивидуальной психической организации, системность дея-
тельности («система-индивид», модус целостного состояния субъекта в
каждый дискретный момент его деятельности») не является фактом
непосредственного переживания субъекта.
Само собой разумеется, что целостное состояние «не отражается в
сознании субъекта в виде его отдельных самостоятельных пережива-
ний» (Д. Н. Узнадзе). «Поэтому, — писал Д. Н. Узнадзе, — если что
у нас и протекает действительно бессознательно, так это, в первую оче-
редь, конечно, наша установка», состояние субъекта в целом, которое
не может быть «отдельным актом сознания» [10, 178]. А. Н. Леонтьев
отмечает: «Неосознаваемое и сознаваемое не противостоят друг другу;
это лишь разные уровни психического отражения, находящиеся в стро-
гой соотнесенности с тем местом, которое занимает отражаемое в струк-
туре деятельности» (см. «Вопросы философии», № 5, 1974, стр. 69).
Активность установки, как системной особенности деятельности, не до-
стигает уровня сознания. Вследствие этого системный анализ деятель-
ности, пользуясь выражением А. Н. Леонтьева, оказался также по-
уровневым анализом, выявившим, что «помимо сознательных психиче-
ских процессов, существуют в известном смысле «внесознательные».
Однако это не мешает им играть очень существенную роль» [10, 40].
Исследования по психологии установки свидетельствуют о том,
что, кроме обычных психических фактов, отдельных сознательных пе-
реживаний, существует специфическая сфера психического, сфера уста-
новки — «модуса целостного состояния субъекта» (Д. Н. Узнадзе), ин-
дивида ка.к определенным образом организованной системы, на базе
которой возникает деятельность с определенной направлен-
ностью. Установка, согласно учению Д. Н. Узнадзе, является зако-
номерным компонентом деятельности именно как неосознаваемое си-
стемное качество. Установка — это активное состояние субъекта де-
ятельности, не принимающее формы, характерной для содержания соз-
нания2.
Характеризуя отдельные психические процессы как «органы индивидуально-
сти», Маркс тем самым прямо указывает на то, что индивидуальность является
единством, не сводимым к простому конгломерату «физических и духовных способ-
ностей» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. III, 1929, стр. 625).
2 Нельзя согласиться с той точкой зрения, что установка выступает как в форме
бессознательного, так и в форме данных сознания (как, скажем, направлен-
ность субъекта на выполнение определенной задачи). Допустив (в таком понима-
нии) двойственную природу установки, мы вынуждены будем вернуться к откло-
ненной нами концепции, согласно которой сознательные и бессознательные процессы,
90

9. В буржуазной психологии направленность -как функция уста-
новки толкуется субъективистски: будто бы эта направленность вносит
в переживания и дейетзия индивида «субъективную основу».
В исследованиях прузинских психологов установка, на базе кото-
рой возникает деятельность с конкретной направленностью, была выяв-
лена как фактор целесообразной деятельности, как психологическое со-
держание взаимодействия между конкретной потребностью и ситуа-
цией ее удовлетворения (Д. Н. Узнадзе) — этими двумя детерминан-
тами поведения (именно это и определяет удобство использования
установки как объяснительно-го понятия).
При наличии потребности и ситуации ее удовлетворения проис-
ходит «опредмечивание потребности» (А. Н. Леонтьев) ; в субъекте воз-
никает «специфическое состояние направленности к совершению акта,
могущего удовлетворить конкретную потребность в условиях конкрет-
ной ситуации» (Д. Н. Узнадзе).
А. Н. Леонтьев считает, что «бытие — это реальная деятельность
человека», «взятая не только объективно, но и субъективно, т. е. со
стороны мотивации» [8, 36].
Грузинскими психологами установка как отражение бытия, т. е.
реальной деятельности, изучалась в различных аспектах. Остановимся
на некоторых их результатах.
Так, Д. И. Рамишвили на основе своего исследования о повседнев-
ных понятиях доказала, что в речевой деятельности слово (например,
«трава»), как правило, употребляется по отношению к определенному
предмету. Однако знание тех общих признаков, на основе которых осу-
ществляется выделение данного явления (травы) данным словом, не
всегда представлено в сознании. Например, испытуемые отвечают, что
-фиалка — не трава, потому что она цветок, и те же испытуемые го-
ворят, что клевер, как и всякая другая трава, имеет цветок. Уста-
новка закрепляет в плане человеческой деятельности, практического
контакта с предметами раскрываемые общие объективные отношения,
в данном случае, например, травы как растения, используемого в ка-
честве зеленой массы, и тем самым обусловливает определенное упот-
ребление слова, выделение этим словом того или иного конкретного яв-
ления при оовершенно сознательном процессе речевой деятельности
(Д. И. Рамишвили).
Эти и аналогичные им факты озидетельствуют о правильности
выдвинутого А. Н. Леонтьевым положения о том, что «осуществленная
деятельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее соэнание. При
этом для сознания субъекта вклады, которые вносятся его деятель-
ностью, остаются скрытыми» [7, 22].
Концепция установки грузинской школы психологов тем и обога-
щает анализ поведения, что установка, как некое переменное, «про-
межуточное», трактуется именно в значении «.для сознания скрытого»
специфического уровня отражения бытия, т. е. реальной деятельности.
будучи по существу одинаковыми, различаются лишь тем, что первый
из них сопровождается сознанием, в то время как второй такого сопровождения
не имеет.
Развитие концепции, приводящей к отказу от основного положения теории уста-
новки о том, что латентные для сознания психические процессы и состояния при-
нимают специфическую для них форму существования, отличную
от форм содержания сознания, означает фактически «движение от Фрейда не впе-
ред, а вспять».
91

Но это вовсе не значит, что концепция установки приводит к «недо-
оценке активной роли сознания». Понятие установки является реле-
вантным и по отношению к понятиям «образующим сознание», в отно-
шении функции, которую каждое из них выполняет в процессах,
«презентирования субъекту картины мира» [7, 22].
Согласно результатам исследований, проведенных в Институте
психологии АН Груз. ССР, существенной предпосылкой «презентирова-
ния» объекта сознания следует считать акт объективации, т. е.
«акт, дающий ыам возможность выделить предмет сознания как нечто
данное, как некий объект» (Д. Н. Узнадзе). Особо следует выделить
психическую активность, которая представляет собой надстройку над
получением в результате объективации фактом.
Зависимость акта объективации от установки ясно показана в опы-
тах Н. Л. Элиава. В одном из вариантов опыта испытуемьим читался-
определенный рассказ, и у них фиксировалась установка на его про-
должение; на деле же им предлагали затем фрагмент совершенно дру-
гого рассказа. Испытуемые объективировали содержание вставленного
фрагмента посредством отношений, выступающих на основе вырабо-
танной установки как «модуса целостного состояния индивида в каж-
дый дискретный .момент его деятельности», в результате чего они дохо-
дили иногда до явных несуразностей в осознавании («лрезентифика-
ции») вставленного текста. Под влиянием установки они пытались,
выявить и объективировать то содержание, которое не соответствова-
ло системе отношений вставленного фрагмента.
В этой связи весьма важны также результаты исследования про-
цесса мышления. А. В. Брушлинским было показано, как различие меж-
ду требованием задачи и искомым выявляет особое качество мысли-
тельного процесса — превращение объективною требования задачи в
то, что оно означает для данного индивида [б, 125].
В свете теории установки Д. Н. Узнадзе акт объективации связан
с задержкой реализации установки, вызванной неадекватностью фикси-
рованной и актуализированной установки индивида по отношению к
изменившейся ситуации деятельности. Возникновение плана сознатель-
ной активности обусловлено особенностями действия актуализированных
установок, а результаты активности, осуществленной в плане объекти-
вации, в свою очередь, ложатся в основу смены актуализированной
установки установкой, соответствующей изменениям в объективных
условиях деятельности. Так представляется в свете взаимоотношения
двух планов деятельности (плана установки и плана объективации)
синергия неосознаваемых <и осознанных форм психического отражения
в зависимости от уровня отношений, складывающихся между индиви-
дом и средой.
Пользуясь выражением Ф. В. Бассина, функцией установки явля-
ется не только создание потенциального предрасположения к еще не
наступившей активности, но и актуальное управление уже реализую-
щейся активностью. Эта особенность установки была раскрыта в отноше-
ниях, существующих между объективацией и надстраиваемой над ней
психической активностью теоретического плана, с одной стороны, и
действием установки — с другой. Установка как направляющая пси-
хические процессы «промежуточная переменна-я» со своей стороны
постоянно «коррелируется на основе той информации, которая посту-
пает в порядке обратной связи в результате сознательной активности,
развернутой в плане объективации» [5, 25].
Итак, теория установки занимает позицию, предельно далекую от
92

концепции, пытающейся утвердить в человеческой деятельности геге-
монию областей, в которые сознание не проникает.
10. Как уже было отмечено, установка не принимает форм,
характерных для содержаний сознания как системная особен-
ность; ее нельзя непосредственно обнаружить как факт сознательного
переживания. Но это воесе не значит, что установка — трансфено-
менальная структура, относительно которой субъект не может иметь
знания. Установка как «промежуточная переменная» проявляется в
феноменальных процессах, в ориентированной активной динамиче-
ской организации процессов переживаний и действий, имеющих место
при осуществлении деятельности.
По отношению к проблеме природы такой «промежуточной пере-
менной», «скрытых от сознания опосредующих связей» релевантными
могут быть т. н. «гипотетические конструкты», аналогичные разраба-
тываемым s других науках (физиологии, механике и т. д.) относитель-
но выводных сущностей, не выступающих в виде непосредственных
переживаний сознания.
Вопрос о сознании, как направленности, как отношении совер-
шенно закономерно ставить в виде вопроса о зависимости от установки
того, что осознается.
«Для того, чтобы сознание начало работать в каком-нибудь опре-
деленном направлении, предварительно необходимо, чтобы была нали-
цо активность установки, которая, собственно, в каждом отдельном
случае и определяет это направление» [10, 41].
Из всего вышесказанного совершенно ясно, что концепция установ-
ки вовсе не приводит к недооценке активной роли сознания. К. А.
Абульханова правильно отмечает, что концепция установки разрешила
«мнимую альтернативу предшествования сознания деятельности или
деятельности сознанию». «Д. Н. Узнадзе, выделив специфику психи-
ческого и сознания по отношению к деятельности, поставил проб-
лему сознания и деятельности в более общем виде — ках проблему
субъекта и его соотношения с действительностью, в плане константных
и изменчивых, стереотипных и нестереотипных способов соотношения
субъекта с действительностью» [3, 241—242].
Установка (направленность субъекта, не прини-
мающая форм, характерных для содержания со-
знания) относится к сфере психического, ибо она
как «промежуточная nepeiMCHH a я», с одной сторо-
ны, является отражением объективной ситуации
поведения, а с другой стороны, определяет на-
правленность процессов сознания и деятельности.
Ясно, что эта промежуточная переменная, как со-
держательная категория, не может быть исчерпа-
на физиологической характеристикой процесса.
Итак, исследования по психологии установки позволяют опреде-
лить положительное психологическое содержание понятия «бессозна-
тельного», которое до этого рассматривалось в психологии как понятие
чисто негативное.
ЛИТЕРАТУРА
1. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф., Соч.. т. 39, 1966.
2. ЛЕНИН В. И., Соч.. т. 14, 4-е издание.
-3. АБУЛЬХАНОВА К. А., О субъекте психической деятельности, М., 1973.
93

4. БАССИН Ф. В., Сознание и бессознательное. Сб.: Философские вопросы физиологии
высшей нервной деятельности и психологии. М-. 1962.
5. БАССИН Ф. В., Вступительное слово на симпозиуме (№ 14) по установке на 18 Меж*
дународн. псих, конгрессе, М., 1966.
6. БРУШЛИНСКИЙ А. В., Психология мышления и кибернетика, М., 1970.
7. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Сознание. Деятельность. Личность, М., 1975.
8. ЛЕОНТЬЕВ А Н., Некоторые психологические вопросы воздействия на личность-
Проблемы научного коммунизма, вып. 2. М., 1968.
9. РУБИНШТЕЙН С. Л., Бытие и сознание, М., 1957.
10. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.

5
К ВОПРОСУ ОБ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ
БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
Ш. Н. ЧХАРТИШВИЛИ
Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси
Правильность постановки и успех разрешения проблемы бессозна-
тельного во многом зависят от того, насколько правильно определение
психического, используемое при этом. Определение, данное психическо-
му Декартом, легло в основу психологических исследований, осущест-
вленных в последующие века. Приписав душевным и телесным явле-
ниям взаимоисключающие свойства (одним — сознание, другим, —
протяженность), Декарт так разобщил эти стороны действительности,
что последующее научное мышление, исходящее из декартовских оп-
ределений, уже не смогло соединить их.
Мир оказался абсолютно раздвоен. Последствия, вытекающие из
декартовского определения предмета психологии, тяжелым бременем
легли на науку психологии.
На неправомерность декартовского толкования психики указыва-
ло хотя бы то, что* оно explicite категорически отвергало идею бес-
сознательного, но implicite требовало ее по логической необходимости.
То, что сознание было объявлено существенным признаком психичес-
кого, устранило возможность постановки вопроса о существовании
бессознательного психического, однако сделало необходи.мьгм призна-
ние психофизического параллелизма. А этот последний, ,в свою очередь,
для подтверждения существования беспрерывного ряда причинно свя-
занных друг с другом психических явлений (без чего психофизический
параллелизм немыслим) потребовал допущения бессознательного пси-
хического. Мысль, ищущая истину, запуталась в противоречиях: тот,
«то существенным признаком психического считал сознание, был вы-
нужден допустить существование бессознательного психического. Что-
бы выпутаться из этого противоречия, часть исследователей вместо то-
го, чтобы проверить правильность декартовского определения, пошла по
совершенно ложному пути, начав и так и эдак искать бессознательное
психическое в самом сознании [4; 6; 13].
Другие психологи избрали еще более неправильный путь: они со-
хранили декартовские определения, но отказались от признания бес-
сознательного психического и выдвинули гипотезу о взаимовлиянии
психического и физического (физиологического) [16; 17J, хотя эта ги-
потеза явно противоречит бесспорному положению: «Вещи, не имею-
щие между собою ничего общего, не могут быть причиной одна дру-
гой» [10, 2].
Для преодоления подобных противоречий и для правильной поста-
новки и решения проблемы бессознательного необходимо, прежде всего,
адекватно определить специфические особенности психического, оха-
95

рактеризовать психическое не по тому признаку, который оно приобре-
тает вследствие того, что становится объектом сознания, а по той
функции, которую оно выполняет в общем протекании явлений мира.
Объявив сознание единственным признаком психического, Декарт
свел все психическое к интеллектуальным процессам. Восприятие, пред-
ставление, воображение, мышление являются, как полагал он, процес-
сами сознания, а все, что осознается, осознается только в форме этих
-процессов, т. е. вооприннмается, представляется, воображается или
мыслится. Сознание не имеет других форм. Но то, что воспринимает-
ся, представляется, воображается и мыслится, не является самим соз-
нанием, в одном случае оно может быть физическим, в другом — ло-
гическим или психическим.
И в самом деле, если отождествлять психику с сознанием, то при-
ходится свести всю психику к вышеназванным четырем процессам. Но
в таком случае остается непонятным, почему возникает факт сознания,
что управляет процессом сознания, что дает нам право говорить о его
целесообразном развертывании. Этот последний вопрос возникает на
том основании, что целесообразная ориентация и динамика сознания не
определяются ни им самим, ни его объектом. Такую определенность
сознание приобретает только в связи с мотивационным фактором, ко-
торый стоит за ним и который его побуждает.
Акты сознания возникают не для себя и не сами по себе, а под
влиянием того мотивационного фактора, который посредством актов
сознания ищет пути своей реализации. Правильность этого соображе-
ния яснее всех показал путем логического анализа М. Гейгер [18]. Под-
тверждением этого служит и богатый научный материал, имеющийся
в распоряжении школы психоанализа.
Исследователь, считающий неотъемлемым сущностным признаком
психики сознание, не имеет права допустить существования бессозна-
тельного психического. Но, если он не приписывает психическому
никаких других признаков, кроме сознания, он должен объявить психи-
ческим само сознание, а все, что не является сознанием, оставить за
пределами психического. В таком случае за пределами психического,
по существу, окажутся весь волитивный мир, мотивационные факторы
и эмоциональные состояния, поскольку сами по себе они не являются
сознанием.
Волитивные явления, потребности и интересы, решения и намере-
ния являются побудителями и возможными объектами сознания. Они,
вместе с соответствующими условиями жизни, представляют собою
основные явления человеческого бытия. Их общей природой является
не сознание, а стремление к активности, направленной на определен-
ную сферу действительности. Акты сознания основаны на этой тенден-
ции и служат ее реализации. Поэтому «сознание (das Bewußtsein)
никогда не может быть чем-либо иным, как только сознанным бытием
(das Bewußtesein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни...
Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание» [9,
16—17].
То обстоятельство, что волитивные процессы выступают для нас
только в виде объектов сознания, вовсе не означает, что они могут
существовать только в таком виде. Беркли и его последователи счита-
ли явления внешнего мира существующими только тогда, когда они
даны в восприятии в виде объектов сознания. Вряд ли кто-нибудь у
нас разделяет этот взгляд, и, тем не менее, часть психологов считает его
правильным в отношении психики и полагает, что психическое сущест-
вует лишь тогда, когда оно выступает в качестве объекта сознания.
96

По мнению же большинства психологов, психическое не дает основания
для подобного определения.
Правильность постановки как и решения проблемы бессознатель-
ного затрудняется еще и тем, что само сознание понимается неодно-
значно. Часть психологов не отграничивает друг от друга само соз-
нание (акт видения) и его объект (содержание). Оба эти явления обоз-
начаются термином «сознание», хотя они существенно отличаются друг
от друга.
Еще больше осложняет дело то обстоятельство, что часть исследо-
вателей называет сознанием все, что когда-то вошло в психику через
сознание, утвердилось в ней и теперь, хотя само не осознается, влия-
ет на протекание нашего поведения. Рассмотрим с этой точки зрения
цель и план поведения. Когда мы ставим себе цель и составляем план
ее достижения, то как цель, так и план являются ясным содержанием
нашего сознания. Однако в самом '.процессе (Практического осуществле-
ния поведения цель и план поведения не всегда осознаются. Чаще все
наше сознание занято заданиями, связанными с объективными усло-
виями протекающего конкретного поведения, так что в сознании не
остается места для цели и плана всего поведения в целом. Для тех,
кто признает существование бессознательного, в этом и нет необходи-
мости. По мнению А. Н. Леонтьева, «для того, чтобы воспринимаемое
содержание было сознано, нужно, чтобы оно заняло в деятельности
субъекта место непосредственной цел« действия» [8, 248]. -Конечно,
цель 'поведения (которую А. Н. Леонтьев называет .мотивом) и план
поведения устанавливаются -посредством сознания, но наблюдение по-
казывает, что они регулируют соответствующее поведение, будучи не
непосредственно сознательными и не непосредственно с помощью
сознания. Несмотря на это, говорят, что поведением, протекающим в
соответствии с заранее осмысленной целью и по плану, целиком управ-
ляет сознание — осознанный план и осознанная цель. Но такое понима-
ние не соответствует действительности. Возникновение подобного мне-
ния объясняется тем, что, когда мы осознаем цель или план протека-
ния процесса поведения, у нас возникает впечатление, будто они и до
этого были как-то актуально даны и выполняли определенную функ-
цию в реализации поведения. На самом же деле они функционировали
■не в поле сознания, а ниже этого поля, в самой основе целостной пси-
хической структуры.
Говорить о существовании бессознательного психического значит
считать, что создание не является основным атрибутом психического,
и усматривать существенный и всеобщий признак психического в чем-
то другом. По мнению большинства психологов, сознание является
высшей формой психического, тогда как низшие формы психического
не характеризуются признаком сознания.
Существует мнение, согласно которому сознание и (психика суще-
ственно отличаются друг от друга. Сторонники этого мнения считают,
что психическим является 'переживание, существующее лишь при
выполнении функции объекта создания. Сознанность является гносео-
логической категорией, тогда как /переживание относится к «пси-
хологической (категории. Психическое явление так же нуждается
в отражении, как и явление объективного порядка, но, в отли-
чие от последнего, «оно существует только в одном акте, в одном мо-
менте сознания как нечто такое, что исчезает при своем возникновении
же и никогда уже не повторяется. Если мы представим психику в виде
отражения действительности, то она уже перестает быть предметом
психологии и (переходит в аферу (гносеологического» [2, 300]. Созна-
7. Бессознательное 97

ние — условие существования психики, психическое может существо-
вать лишь до тех пор, пока оно является объектом 'сознания.
На основе изложенного выше материала по вопросу о взаимоотно-
шении сознания и психического можно различить три существенно от-
личающихся друг от друга взгляда:
1. Сознание — атрибут психического. Согласно этому определе-
нию, психическому не 'приписываются другие существенные (признаки.
Поэтому понятие психического и сознания покрывают друг друга как
по объему, так и по содержанию.
2. Сознание и психическое — явления разных категорий. Поэтому
эти два понятия по содержанию не совпадают друг с другом ни в од-
ном из пунктов. По объему психическое совпадает с частью сознания,
поскольку оно является одним из его объектов. Психическое не суще-
ствует Ене сознания, но сознание существует без психического, когда
оно своим объектом делает .какое-нибудь явление внешнего мира.
3. Сознание является одним из основных признаков высших форм
психического. Оно не свойственно низшим формам. Поэтому понятие
«сознание» как по содержанию, так и по объему частично покрывает
понятие «психическое». Но если это так, то необходимо указать
такой признак психического, который одинаково характеризовал бы
обе формы психического — и сознание, и бессознательное психическое.
Мы разделяем этот последний взгляд, поэтому и постараемся при-
вести аргументы, необходимые для его обоснования.
Бессознательное психическое не воспринимается непосредствен-
но так, как воспринимаются сознательные психические процессы. Оно«
является понятием' гипотетического характера. Ввиду этого общий
признак, выражающий сущность всего психического, приходится ис-
кать в сознательных психических процессах. Следует поставить вопрос
следующим образом: обладают ли непосредственно переживаемые
психические явления каким-нибудь другим признаком, помимо созна-
ния, отличающим их от физических явлений?
Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно отказаться от
традиционной интроспективной точки зрения, возникающей на основе
психофизического параллелизма и представляющей психический мир-
в виде замкнутой в самой себе действительности, и рассматривать пси-
хические процессы в структуре поведения (в деятельности), где эти
процессы естественно возникают, развиваются и функционируют.
Какую функцию выполняет психическое в этой структуре? Пси-
хическое дает смысл возникновению, направлению и финалу поведе-
ния и определяет его целесообразную организацию. Без него поведе-
ние утратило бы свои специфические особенности и стало бы простой
последовательностью физических операций. Психическое появляется
не само по себе и не для себя. Оно появляется не для того, чтобы быть
объектом сознания, а для того, чтобы придать активности смысл и
целесообразный характер. Поэтому его основные признаки — это зна-
чимость и целесообразность, а не осознанность. Психическое служит
не самому себе, а субъекту того поведения, в структуре которого оно
появляется и развивается. Сознание, как его частное проявление,
также служит этой цели.
Нам могут возразить: придавать смысл поведению и определять
его целесообразность психическому удается только благодаря его соз-
нательности. Однако, как известно, целесообразное (соответствующее-
задачам поведения) протекание явлений сознания само является
проблемой. Его нельзя понять из самого сознания. Помимо того, если,
в поведении обнаруживаются целесообразные явления (динамика и.
98

структура), которые в данный момент не учитываются сознанием, то
мы вынуждены приписать их действию бессознательной психики.
Бессознательным психическим нужно называть явление, которое,
участвуя в организации целесообразного поведения, само не стано-
вится непосредственным содержанием сознания субъекта этого пове-
дения. Функционируя, оно остается вне внутреннего поля зрения субъ-
екта. Его существование и его осознание не покрывают друг друга.
Мысль о существовании бессознательных (психических явлений
проникла в науку двумя существенно отличающимися путями. Впер-
вые она появилась в философии в связи с попытками обосновать ги-
потезу психофизического параллелизма посредством спекулятивных
суждений. С другой стороны, к необходимости допущения бессозна-
тельного психического привели ученых факты, накопленные в резуль-
тате наблюдений над явлениями психической жизни, объяснить и по-
мять которые на основе физиологических закономерностей не удалось.
Важные в этом отношении факты были накоплены в результате на-
блюдений над психическими заболеваниями и результатами гипноти-
ческого внушения. Имевшихся в распоряжении Фрейда и его после-
дователей фактов было достаточно для того, чтобы признать необхо-
димость допущения бессознательного психического. Однако необхо-
димость признания бессознательного психического существует и в от-
ношении обычных явлений повседневной психической жизни нормаль-
ного человека. А это, (на наш взгляд, имеет более важное значение для
установления общей закономерности психических явлений.
Остановимся на некоторых явлениях, которые в силу строгой ло-
гической необходимости заставляют нас признать существование бес-
сознательной психической деятельности по соображениям, в корне от-
личающимся от основания, выдвинутого психоанализом.
1. Начнем с памяти. Можно ли наши знания, наш опыт, которые
в данный момент не представлены в сознании и сохранены где-то в па-
мяти, представить в виде физического факта, аналогичного, скажем,
следу на пленке магнитофона? Головной мозг, как всякое тело, вся-
кое материальное образование, есть, в первую очередь, нечто подчи-
ненное физическим закономерностям. Только мозг гораздо более сло-
жен по своему строению и действию, чем любой аппарат, созданный
человеческой рукой. Поэтому ничто не мешает нам представить себе
сохранившийся в памяти опыт как нечто, состоящее из явлений той
же природы, что и материальный, физический отпечаток. Наука, ве-
роятно, когда-нибудь доищется до подлинной природы отпечатков это-
го рода и представит нам память в виде своего рода сокровищницы
книг и документов, хранящей в себе весь опыт человечества, запе-
чатленный на основе чисто физических закономерностей. Вне физичес-
ких закономерностей не может 'произойти никакого изменения ни в
одном явлении, существующем во времени и ^пространстве.
Однако, стоит только поставить вопрос, каким образом в соот-
ветствии с жизненными задачами создаются и используются запечат-
ленные в памяти содержания, и дать ясный ответ окажется совершен-
но невозможным, если опираться на аналогии с физическими отпечатка-
ми на пленке или, к примеру, с буквенными знаками в книгах и доку-
ментах. Дело тут в том, что факт, имеющий природу, аналогичную
отпечатку на пленке или же на бумаге, не может сам презентировать
себя и притом именно в нужный момент. Еще менее вероятно, чтобы
такой факт смог каким-либо образом породить осознание самого себя.
Из хранящихся в памяти бесчисленных отпечатков в каждый данный
момент в сознание входит только то, осознание чего необходимо для
направления отдельных актов деятельности в соответствии с целост-
99

ной системой -поведения. Как мы увидим ниже, большая часть под-
спудно хранимого опыта активизируется и участвует в регуляции по-
ведения, не будучи сама осознанной. Сознание не может само выб-
рать из хранящихся в памяти содержаний то, что соответствует сто-
ящей перед ним з данный момент задаче. Сделать что-либо подобное
оно было бы в состоянии лишь в том случае, если бы могло распола-
гать всем достоянием "памяти как своим содержанием. Тот или иной
факт памяти (начинает существовать для сознания только после того,
как попадает в поле его зрения, и существует до тех пор, пока оста-
ется в нем. Следовательно, сознание само не может взять из памяти
нужное в каждый данный момент содержание, это последнее дается
ему для осознания и использования помимо его собственной активно-
сти.
Возьмем простой пример. В памяти хранится, по крайней мере,
семь или восемь тысяч слов. Мы ежедневно пользуемся этими словами,
и поразительно то, что в речи каждое слово употребляется своевре-
менно и к месту, и при этом так, что специально выискивать его из
всего наличного у нас запаса слов нам не приходится. Обычио во вре-
М1Я разговора выбор слов, нужных для выражения данной мысли, осу-
ществляется не на основе сознания, которое не участвует и в грамма-
тическом согласовании слов. И одна операция, и другая оказываются
заранее проделанными в соответствии с данной обстановкой.
Речь не реализуется и посредством случайных ассоциативных свя-
зей. Когда мы пытаемся называть хранящиеся в нашей памяти слова,
не сцепляя их смысловой связью, то оказываемся в крайне трудном по-
ложении: будучи вольны называть любые слова, мы не в состоянии
произносить их с быстротой, характерной для обычной речи. Порой мы
просто останавливаемся, и создается такое впечатление, словно па-
мять прекратила свою работу. Это значит, что слова лишь тогда при-
ходят свободно, когда они включены в речь, которая служит какой-
либо осмысленной жизненной задаче. Если бы слова хранились в па-
мяти в виде чисто физических отпечатков, было бы совершенно невоз-
можно объяснить столь осмысленную деятельность памяти в процес-
се речи. Эта осмысленная деятельность станет более понятной, если
мы допустим, что мнемонические отпечатки в каждом частном случае
включены в единое структурное целое, которое, предшествуя созна-
нию, предугадывает природу дайной задачи и служит ее решению.
2. Наши 'потребности и мотивы поведения не всегда осознаются,
но и продолжая оставаться неосознанными, они направляют порою
весь процесс деятельности.
Эстетическая .потребность может, например, получить удовлетво-
рение от художественно выполненного, декоративного оформления жи-
лого помещения, однако процесс этого удовлетворения не всегда осоз-
нается. Человек, живущий в просторной и убранной со вкусом квар-
тире, не постоянно осознает красоту квартиры и обстановки. Иногда
проходят дни, и его сознание ни на минуту не задерживается на этих
предметах. Однако было <бы заблуждением думать, что эстетическая
сторона бытовой обстановки обретает психологическую/ ценность для
человека только в тот момент, когда его сознание специально оста-
навливается на ней, и что во всякое другое время она не (принимает
никакого участия в душевной жизни человека и поэтому лишена вся-
кого психологического значения.
Проблему бессознательного психического диктуют прежде всего
волютивные мотивационные явления. Вглядевшись в течение душев-
ной жизни, мы убеждаемся, что потребности и интересы, стремления
100

и решения, ненависть и любовь начинают и заканчивают свое суще-
ствование не в лоле сознания, они глубоко уходят корнями в (психику
человека и оттуда приводят в действие и направляют процессы соз-
нания в соответствии со своей природой и объективной ситуацией.
Обычно они зарождаются и развиваются в процессе осознания объ-
ективной действительности, но в самом существе своем являются не
процессами сознания, а их возбудителями, производителями. Меха-
низм зарождения в сознании одной потребности может быть обус-
ловлен и приведен в действие другой потребностью, имеющей совер-
шенно иную природу. Сам процесс возникновения новой потребности
не осознается. Только уже зародившиеся и развившиеся потребности
дают нам о себе знать, да и то скорее тогда, когда на пути их удов-
летворения возникают препятствия.
В связи с рассматриваемым нами вопросом представляет интерес
один факт, который нередко имеет место в нашей повседневной жизни.
Иногда при чтении книги какая-нибудь исключительно активизиро-
ванная потребность так незаметно отрывает наше сознание от про-
цесса чтения, что мы совершенно не замечаем, когда сознаиие прекра-
тило осмысление прочитанных строк. Рука листает страницы, глаза
прочитывают -слова, органы речи тоже приходят в соответствующее
движение, иногда даже так, что можно услышать прочитанное, но все
эти действия остаются неосознанными в той же степени, в какой ос-
тается неосознанной потребность, «похитившая» сознание и заставив-
шая ело служить себе. И только позже мы вдруг уясняем себе, что
«отдались мечтаниям» и ничего или почти ничего не вынесли из про-
читанного.
В этом случае потребность действует, не входя в сознание. Одна-
ко здесь следует обратить внимание и на нечто другое: глаза действи-
тельно читают строчки, и, следовательно, у нас есть образы слов л
букв, но эти образы не представлены в сознании, сознание в этот мо-
мент полностью оторвано от объективной данности и включено в мир
воображения, для 'него уже ие существуют ни книга, ни слова и буквы
на ее страницах. Эти последние выступают здесь так же, как предме-
ты, с которыми, передвигаясь по улице, мы считаемся, хотя думаем и
говорим о совершенно другом.
3. Еще оди'Н пример. Когда, идя, скажем, по людной улице,
мы несем 'ценную вещь, которая в данной ситуации может, предполо-
жим, легко разбиться, наше сознание, тем не менее, не задерживается
на ней. Большую часть времени мы осознаем нечто иное, думаем о
чем-то другом. Несмотря на это, мы так заботимся об этой вещи, мы
так осторож/но обращаемся с ней, что она никак не может мыслиться
выключенной из нашей душевной жизни, подобно тому, как она ока-
залась выключенной из сознания. Стоит неожиданно возникнуть опас-
ности, и, прежде чем мы успеем осознать ценность вещи и ситуацию ег
потери, уже; возникает соответствующий данной обстановке страх и
осуществляются необходимые для спасения вещи движения. Это явле-
ние окажется совершенно необъяснимым, если не допустить, что вещь,
ее 'ценность и ситуация, з которой мы находимся, даны нам как-то и
вне сознания — неосознанно. Неожиданно возникшая опасность по-
тери вещи порождает страх, сила которого пропорциональна той цен-
ности, какую эта вещь имеет для личности. Это отношение устанавли-
вается таким образом, что ценность вещи в тот момент так и не осоз-
нается личностью.
То, что основные психологические особенности ситуации, будучи
раз осознанными, даны нам и бессознательно, видно из наблюдений
101

над явлениями обыденной жизни. В зависимости от того, находимся
ли мы в собственной семье или в чужом, незнакомом обществе, в со-
вершенно безопасной среде или в опасной для жизни ситуации, мы,
часто сами того не осознавая, ведем себя различно, всегда © соот-
ветствии с данными условиями, в зависимости от того, с кем и в какой
обстановке находимся.
4. Чувство, эмоциональное переживание, ло своей природе, есть
вторичное явление и всегда зозникает на почве какого-либо лси-
хического факта. Оно ле может брать своего начала непосредетвешго в
физической действительности. Особенно ясно это видно на примере
эмоциональных переживаний, имеющих явно личностный характер и
связанных с определенными ценностями. Простые чувства олираются
на ощущения, сложные же чувства строятся на лочве личностной цен-
ности, данной в восприятии и в представлениях явлений действитель-
ности. Если же какое-либо эмоциональное переживание появляется
раньше, чем возникает та или иная психологическая действительность
с ее личностной (жизненной) ценностью, то это выглядит совершенно
непонятно и заставляет думать, что эмоциональные переживания, по-
будительные причины которых не наличествуют в данный момент в
сознании, видимо, порождены соответствующими им явлениями, кото-
рые как-то далы личности, что они существовали и до актов воспри-
ятия и представления, т. е. что внешняя действительность дана нам не
только в форме сознания. В пользу указанного соображения говорит и
антагонизм, наблюдающийся между созналием и аффекта в ностью.
Сильнейшие аффекты иногда на некоторое время полностью гасят свет
сознания.
Трудно обнаружить в сознании такие содержания, которые могли
бы полностью объяснить объем и характер эмоциональных пережива-
ний. Иногда восприятие или представление какого-либо отдельного
явления сопровождается глубокой эмоцией, которая представляет со-
бой лереживалие, связанное с более или менее длинным отрезком из
истории жизни — нашей собственной, других людей или же целого
народа. Бели бы эмоция базировалась только на содержаниях, данных
в сознании, то предметом сознания должна\ была бы сделаться вся
эта история жизни в развернутом виде, в одном акте, чтобы на ее ос-
нове стало возможным развитие соответствующих эмоций. Но благо-
даря тому, что объем сознания чрезвычайно ограничен, лодобное яв-
ление никогда не имеет места в ходе душевной жизни. С другой сто-
роны, исключается и возможность возникновения у человека эмоцио-
нального переживания и того или иного явления, если оно не было ему
каким-то образом данным.
Когда мы смотрим на портрет когда-то дорогого нам человека или
же сталкиваемся с явлением, 1каким-то образом связанным с годами
■нашего детства, то прежде, чем в нашем сознании развернутся кар-
тины соответствующих воспоминаний, появляется эмоция, представ-
ляющая собой одно целостное переживание всей хранимой в памяти
истории нашей жизни. Это дает нам основание думать, что вся эта
история в целом, помимо сознания, хранится © личности и что на ней-
то и основана эмоция. В сознание поочередно входят и остаются в
нем на короткое время лишь отдельные картины воспоминаний, как
представители и указатели, всей их совокупности. Эти картины пере-
живаются как представители целостной данности, благодаря соответ-
ствующим эмоциям — они являются нам под покровом этих эмоций.
Аффективное переживание протекает для личности именно так,
102

оставаясь неосознанным во всей своей полноте. Это, на первый взгляд
рискованное заключение, перестанет казаться парадоксальным, если
мы обратимся к анализу содержаний сознания во время аффекта.
Когда, скажем, матери телеграммой сообщают о смерти сына, она
тут же впадает в аффективное состояние, часто не осознав еще пол-
ностью значения переданных по телеграфу слов. Того, что успевает
поступить в ее сознание в момент возникновения аффекта, еще не до-
статочно для порождения состояния столь тяжелого душегаого по-
трясения. Все значение происшедшего бессознательно становится ос-
новой ее аффекта и глубоко закрепляется в самых недрах ее лично-
стной организации раньше, чем какое-либо явление могло бы по-
ступить в поле сознания. Впоследствии, когда она предается воспо-
минаниям о разных событиях из жизни сына, то, чем живее картины
этих воапо'минаний, чем больше они заполняют сознание, тем силь-
нее становится ее горе, хотя эти воспоминания относятся часто к со-
бытиям счастливым, радостным. Происшедшее несчастье не является
в это время содержанием сознания, но оно, тем не менее, проявляет
се!бя — 'неосознанно.
Многочисленные психологические наблюдения заставляют думать,
что наше душевное состояние в каждом отдельном случае не исчер-
пывается тем, что представлено в сознании. Наблюдения говорят в
пользу того, что сознательные и бессознательные психические процес-
сы создают единую целостную структуру, в рамках которой протекает
наша повседневная душевная жизнь.
По нашему мнению, о существовании бессознательного психичес-
кого наиболее убедительно свидетельствуют познавательные процес-
сы, что до сих пор не принималось в должной мере во внимание при
рассмотрении проблемы бессознательного. Исследователь, не при-
знающий наличия осмысленной психической деятельности гае созна-
ния, не способен «разъяснить, как может, например, иметь место факт,
известный под названием апперцепции, или .как получается, что
значения тех слов, которыми мы пользуемся при раосуждении, оста-
ваясь неосознанными, тем не менее, участвуют в процессе мышле-
ния. Наблюдения показывают, что предложение с заключенной в нем
мыслью обретает свою/ структуру вне сознания, раньше, чем мы это
предложение произносим.
Когда мы внезапно прерываем речь нашего собеседника, в поле
нашего сознания часто не содержится ни одной мысли, для выраже-
ния которой мы прервали говорившего. И все же каким-то образом
.мы ясно ощущаем, что именно мы хотели высказать, равно, как и
уверенность в том, что истинным является именно то, что мы хотим
сказать. Основой нашей уверенности и определяемого ею действия
становится некая бессознательная данность.
К тому же выводу мы будем вынуждены прийти, если на время
наблюдения взглянем на обсуждаемый вопрос с чисто логической точ-
<ки зрения. Ведь если бы высказываемое не существовало еще до на-
чала речи, а создавалось только в процессе разговора, то тогда речь
была бы вообще невозможна. Ради чего стал бы тогда человек гово-
рить? Какой был бы смысл .произносить первое слово, которое вне
связи с последующим, не скажет ничего ни говорящему, ни слуша-
телю? Бывает, конечно, и так, что говорящий сначала осознает для
самого себя, а потом уже вербализует то, что он хочет оказать, для
других. Но это не меняет дела, ибо речь так же нужна для говоря-
щего, как и для слушающего. Все это — аргументы в пользу представ-
ления, согласно которому содержания нашего сознания оставались
бы в своей динамике непонятными, если бы они не входили в психиче-

скую структуру, часть которой остается вне сознания. Объем нашего
сознания настолько узок, что он не может уместить непосредственно в
своем (поле зрения даже одно длинное предложение. Смысл каждого
прочитанного предложения как бы переходит в бессознательное и усту-
пает сознание мыслям, заключенным в новых строках, не прерывая,
однако, связи с этими мыслями, или, иначе говоря, смысл, перейдя в
бессознательное, не отрывается от мира сознания.
Когда мы смотрим кинокартину, появляющийся на экране кадр
становится понятным благодаря кадрам, уже ушедшим с экрана,
хотя эти последние в данный момент и не осознаются. В пережива-
нии последнего кадра как бы бессознательно участвуют все предше-
ствующие кадры, вся уже просмотренная картина. Быть представлен-
ной в создании целиком и сразу кинокартине так же невозможно, как
это невозможно для нее и на экране. Осознание в различные моменты
времени отдельных отрезков кинофильма не могло бы создать о нем
•полного 'представления, если бы эти, растянутые зо времени акты
сознания не имели общей основы. Но такую основу мы не можем об-
наружить в самом сознании. Эта основа создается в находящейся вне
сознания сфере 'психического »под влиянием кадров, прошедших через
сознание. Именно там обретает целостную структуру то, что заключе-
но между началом и концом кинокартины. Именно там кинокартина
формируется как целостная смысловая данность. И все это относится
ко многим другим явлениям, которые даются нам развернутыми во
времени.
Подлинная психология знания пожа фундаментально не изучена.
Согласно распространенному взгляду, знание обязательно должно
стать фактом сознания для того, чтобы принять какое-либо участие
в душевной жизни. Между тем, наблюдения .над явлениями жизни
свидетельствуют о том, что чаще всего знание сродни навыку в том
смысле, что оно принимает участие в душевной жизни и ложится в
основу (понимания и осмысления различных явлений, не будучи само
сознаваемо. Так, например, когда Отелло в конце своего последнего
монолога наносит себе удар кинжалом, его поступок кажется совер-
шенно естественным и понятным, несмотря на то, что наше сознание
непосредственно занято только тем, что происходит на сцене в этот
момент. История, (подготовившая самоубийство, дана нам бессозна-
тельно в виде знания одновременно с представленными на данный мо-
мент в сознании конкретными содержаниями, однако дана настолько
актуально, что, если мы по какой-либо причине вернемся к ней и
осознаем ее, нам может даже показаться, что она и до того была в
нашем сознании. Сцена самоубийства Отелло (так же как и конец
любого развернутого во времени явления) становится понятной толь-
ко на основе этого (нерасторжимого единства сознательного и бессоз-
нательного.
Приведенные выше примеры убеждают, что нельзя ограничивать
психическую действительность пределами сознания, так же как нельзя
объяснить и понять ее происхождение и характер на базе только фи-
зиологических закономерностей. Отписанные факты вынуждают ду-
мать, что в оснозе сознания лежит целостная динамическая по ха-
рактеру психологическая структура, которая так отражает и так
предугадывает основные особенности данной ситуации и будущего
поведения, что ее невозможно считать явлением чисто физиологичес-
кого, непсихического порядка.
Исследователи, отрицающие бессознательное психическое, вынуж-
дены допустить существование двух существенно друг от друга стли-
104

чающихся форм сознания. За одну из них принят акт, в котором субъ-
ект видит то или иное явление внешней или внутренней действитель-
ности и получает определенную информацию о ней. В единой структу-
ре, где функционирует это сознание, различают три момента: субъект
сознания, объект сознания и акт самого сознания, называемый осоз-
нанием — Bewußtheit Г20, 15; 1, 32]. Самонаблюдение подтверждает
все эти три момента сознания. Поэтому мысль о нем основана не на
умозаключении. Первым на это обратил внимание Ф. Брентано.; Он
показал, что в акте сознания субъект одновременно осознает и сам
этот .акт и его объект [3, 27]. Позднее У Джемс заметил, что в этом
же акте (происходит осознание «Я» как субъекта познания (как субъек-
та, производящего данный акт) [5, 135].
Второй вид сознания называют непосредственным, или атрибу-
тивным, сознанием и считают основным признаком психических яв-
лений. Оно понимается не как акт субъекта, не как специфическая—
сознательная (Bewußtheitliche) направленность субъекта на объект,
а как внутренняя (природа психического явления, как его самое су-
щественное свойство. В первом случае сознание от субъекта направ-
лено на объект, во втором же оно, наоборот, наличествует в психи-
ческом явлении как его основное свойство и отсюда получает направ-
ленность на субъект. Осмыслить иначе непосредственное сознание не
удается, а в данном виде его осмысление связано с множеством за-
труднений.
Непосредственное, или атрибутивное, сознание — понятие гипо-
тетическое. Самонаблюдение ничего не может сообщить нам о со-
держании этого (понятия. Обоснование его существования, признание
его на основе умозаключения наталкивается на еще большие труд-
ности, чем признание идеи бессознательного психического (более под-
робно об этом см. [16, 41—50]. Если бы непосредственное сознание бы-
ло существенным признаком психического, то его на каждом шагу
должно -было 1бы (подтверждать самонаблюдение, т. к. психическое, дач-
ное без своего существенного признака, не может быть психическим. Но
пока никто еще не встречал сознания, даже сознания боли, которое
не являлось бы нашим сознательным (Bewußtheitliche) отношением
и не подразумевало бы известную трехчленную схему. Боль нам
всегда дается как объект нашего сознания, а не как субъект своего соб-
ственного сознания.
И логически остается непонятным, каким образом непосредст-
венное сознание, принимаемое за атрибут психического, становится
сознанием субъекта, актом видения данного психического явления
субъектом. Или, говоря иначе: как атрибутивное сознание психичес-
кого может быть одновременно и сознанием субъекта?
Понятие непосредственного сознания вошло в психологию без про-
верки после Декарта в результате того, что сознание было им объ-
явлено атрибутом психического. В практике психологической науки
оно находит применение в качестве объяснительного понятия. Пси-
хологи, отрицающие существование бессознательного психического,
привносят в психологию понятие непосредственного, или атрибутив-
ного, сознания для того, чтобы сделать понятной первичную дан-
ность психического. По их мнению, психическое дает знать о своем
существовании своим основным атрибутом — непосредственным
сознанием, и это дает возможность субъекту направить на него реф-
лексивное сознание. Психология же, использующая понятие 'бессозна-
тельного психического, не нуждается в понятии непосредственного
сознания.
10&

Все, что было сказано выше, убеждает нас в том, что непосред-
ственное, или атрибутивное, сознание не является характерным при-
знаком психического. Его существование не подтверждается вооб-
ще, т. к. его не удается обнаружить посредством данных эмпиричес-
кого наблюдения, а также вместить в логическую структуру, при-
сущую понятию сознания. Что же касается понятия бессознательно-
го, то он должно быть бесспорно признано для понимания психичес-
кой активности человека, его душевной жизни. Да и само сознание
и его содержание нельзя понять, не введя этого понятия.
Как следует понимать онтологическую природу бессознательно-
го?
По мнению Фрейда, бессознательное психическое есть реаль-
ность, по своей внутренней природе мало нам понятная [17, 617]. Ана-
лиз явлений сознания, говорит он, позволяет заключить о той функ-
ции, которую »выполняет бессознательное психическое, но у нас нет
и не может быть никакого представления о форме существования
бессознательного психического [18, 430]. Выражения, употребляемые
психоаналитиками: «бессознательное желание», «бессознательное
стремление», «бессознательное (Представление», ^бессознательный
страх» и т. д., нельзя понимать в их прямом значении. Здесь, как го-
ворит Фрейд, перед нами «безвредная небрежность выражения»
«Nachiässigkeit des Ausdrucks» [19, 276]. Эти выражения обознача-
ют, по его мнению, проявление бессознательной психической деятель-
ности, подчеркивая, что, если этим явлениям удается шроникнуть в
сознание, то они предстают перед нами именно в виде указанных про-
цессов.
Фрейду принадлежит особая заслуга в деле преодоления недо-
статков традиционной психологии, сознания, рафинированной интро-
спективной психологии; ему же мы обязаны и поворотом научного
исследования в сторону мотивационных основ личности. Он внес боль-
шой вклад в разработку проблем, связанных с бессознательным пси-
хическим. Однако учение Фрейда не содержит в себе общей теории
бессознательного и теории отношения последнего к поведению. Теория
-его 'построена в основном на данных анализа желаний и представле-
ний, связанных с сексуальным влечением и изгнанных из сознания
из-за конфликта их с нормами социальной жизни, тогда как в дейст-
вительности душевная жизнь имеет совершенно другие, более широкие
истоки. «Изгнанные» желания, по учению самого Фрейда, не занимают
доминирующего места в мотивационной структуре личности. Поэтому
они и. «изгнаны». Их подчиняет себе, им отрезает путь в сознание «цен-
зура», основывающаяся на высоких моральных мотивах. Именно в
этом шроявляются специфические особенности поведения человека, и
вызывают удивление не эти желания сами по себе, а то, откуда «цен-
зура» («Сверх — Я»), эта чисто человеческая инстанция, приобретает
такую «мощь», что ей удается задерживать, одолевать импульсы по-
требностей, исходящие из сильных биологических источников; она не
позволяет им войти в сознание и реализоваться в поведении.
Фрейд считает, что для него функции бессознательного психичес-
кого ясны. Бее 'его психоаналитическое учение и (построено на этих
функциях. Однако, по Фрейду, форма существования бессознательного
не выяснена, о ней мы ничего не знаем и знать не можем.
Вряд ли, однако, можно согласиться с таким агностическим отно-
шением к форме существования бессознательного психического, тем
более если считать, что его функции выяснены. Функциональные осо-
бенности явления определяются его структурным строением. Какова
106

«структура, такова и функция; выполнить определенную функцию могут
лишь определенные структурные образования. Если точно известны
все функции, выполняемые каким-нибудь явлением, мы можем доста-
точно точно определить и структуру этого явления. А следовательно,
если функции, выполняемые бессознательным психическим, установ-
лены правильно, то мы можем определить и форму существования его
самого.
Д. Н. Узнадзе пошел именно по этому пути. Согласно его учению,
сфера действия бессознательного психического настолько широка, что
она лежит в основе всей активности человека, как внутренней, так и
внешней. Функции 'бессознательного не ограничиваются тем, что
о них говорит психоанализ. Ни в плане поведения, ни в плане сознания,
ни в плане практического действия не происходит ничего, что не было
бы определено бессознательным. Концепция Д. Н. Узнадзе служит
выяснению путей формирования, структуры (формы существования)
и функций этого бессознательного.
По Фрейду, вытесненные желания относятся к категории потреб-
ности. Фрейд считает их основным источником психической активно-
сти и пытается последнюю вывести непосредственно из них. Однако
становится все более ясным, что активность — целесообразное пове-
дение — иельзя строить непосредственно на потребностях. Потреб-
ность сама по себе не имеет ни когнитивных функций, ни аппарата,
на основе которого она могла бы получить информацию об объек-
тивных условиях поведения и то ней планировать и осуществлять
соответствующие акты.
Согласно взгляду Д. Н. Узнадзе, (на основе потребности, ситуа-
ции ее удовлетворения (объективного положения вещей) и (психо-
физиологических* возможностей в субъекте перед каждым актом его
поведения возникает своеобразное динамическое состояние — уста-
новка, которая, оставаясь бессознательной, целесообразно, в соответ-
ствии и со структурой и с предметным содержанием данной ситуа-
ции, направляет развертывание процессов сознания и актов практи-
ческого поведения. Установка является целостным динамическим со-
стоянием личности, соответствующим структуре объективной ситуа-
ции, которое после своей реализации в поведении и удовлетворения
потребности перестает существовать, устужая место иной установке,
связанной с удовлетворением другой, новой потребности. Но и после
своего исчезновения установка не устраняется бесследно: в латент-
ном виде фиксируются и сохраняются определенные ее элементы,
которые в дальнейшем, при возникновении соответствующих усло-
вий, активизируются и вмешиваются в протекание поведения. Эти
фиксированные элементы установки, «которую, в отличие от т. н.
первичной установки, Д. Н. Узнадзе называет установкой фиксиро-
ванной, иногда становятся причиной ошибочных действий и иллюзий
[13; 14].
Д. Н. Узнадзе считает, что фрейдовское «изгнанное желание»
есть установка на удовлетворение проистекающей из сексуального
влечения потребности, которой из-за ее аморального характера
препятствуют нравственные установки, не позволяющие ей развер-
нуться в виде содержаний сознания и реализоваться. «Бессознатель-
ное психическое» Фрейда и «установка» Узнадзе — это два разных
«состояния» человеческой психики, разных не только по структуре
каждого из них, но и по выполняемой ими функции [17, 73]. «В уче-
нии Фрейда «бессознательное» — область, в которую результаты ак-
тивности сознания принципиально не проникают» [11, 96], тогда как
107

установка осуществляет — на основе привносимой в нее сознанием*
информации — акты поведения, соответствующие структуре и пред-
метному содержанию данной объективной ситуации.
В учении Фрейда место понятия установки, выработанного-
Д. Н. Узнадзе, не заполнено. Оно не занято каким-то другим понятием,-
поэтому не многое между этими учениями может оказаться спорным
в связи с понятием установки. Непримиримые противоречия между
ними выявляются в другом направлении. Одно из таких противоре-
чий заключается в том, что, по Фрейду, первой и главной силой, ко-
торая движет душевной жизнью, является сексуальное влечение (ес-
ли не учитывать его поздних представлений о влечении к смерти),
тогда как, согласно взгляду Д. Н. Узнадзе, эту функцию — функцию
гла!вной силы — выполняет потребность в активности, которая, диффе-
ренцируясь в соответствии с функциональными структурами, в со-
ответствующей ситуации определяет формирование и реализацию
адекватных установок.
Мы, ученики Д. Н. Узнадзе, считаем, что бессознательное, лежа-
щее в основе протекания всей психической жизни и определяющее
своеобразие процессов сознания, существует и действует в форме-
установок. Сегодня уже достаточно хорошо известны условия возник-
новения подобных установок, их внутренняя структура и закономер-
ности действия.
Декартовская идея разобщенности, психического и телесного яв-
но или исподволь широко применяется и теперь в попытках выясне-
ния онтологической природы бессознателыного. Бессознательное пси-
хическое 'мыслится в чистом виде, по аналогии с явлениями, которые
психофизический параллелизм относит к психическому ряду. Поэто-
му оно приобретает такие свойства, которые, если их продумать до
конца, требуют допущения субстанции духа.
Такого отношения не смогла избежать и установка. Одни ее счи-
тают чисто психическим явлением, другие же — явлением физическо-
го (физиологического) порядка. Здесь мы не будем останавливаться
на этих взглядах. Они нами рассмотрены в другой работе [16].
О «вещественной природе» установки. Д. Н. Узнадзе было сказа-
но всего несколько фраз, значение которых по сие время до конца
не выяснено. Он лиса л: «Возникновению сознательных психических
процессов предшествует состояние, которое ни в какой степени нельзя
считать непсихическим, только физиологическим состоянием» [13,
88]. При этом Д. Н. Узнадзе имеет в виду первичную, реально не
расчлененную целостность, из которой наука путем абстракции выде-
ляет физиологическое и психическое. Это подтверждает некоторые
высказывания Д. Н. Узнадзе, которые мы находим в более ранних его
произведениях: «Человек, как целое,—пишет он,—является не суммой
психики и тела, психического и физиологического, их соединением, так
сказать, психофизическим существом, а независимой своеобразной
реальностью, которая имеет свою специфическую особенность и свою
специфическую закономерность. И вот, когда действительность воз-
действует на субъект, он, будучи некой целостностью, отвечает ей, как
эта специфическая, эта своеобразная реальность, которая предшест-
вует частному психическому и физиологическому и к ним не сводит-
ся»... «В процессе взаимоотношения с действительностью определен-
ные изменения возникают, в первую очередь, в субъекте, как в целом,
а не в его психике или в акте поведения вообще»... «Это целостное из-
менение, его природа и течение настолько специфичны, что для его
108

изучения не пригодны обычные понятия и закономерности ни психи-
ческого и ни физиологического» [14].
Мы полагаем, что вышеуказанные положения Узнадзе построены
на твердой научной диалектико-материалистической основе. Личность
как субъект деятельности является и субъектом психики, поскольку
всякий психический факт представляет собою акт деятельности — по-
ведения. Субстратом личности является высокоорганизованная мате-
рия, которая не может быть сведена только к коре больших полуша-
рий и высшей нервной .деятельности, тем более когда под понятием
нервной системы не подразумевают ничего другого, кроме физиологи-
ческих механизмов, т. е. механических процессов.
Утверждение, что физиологическое и психологическое в своем ре-
альном существовании — это явления, протекающие рядом друг с
другом или же одно вслед за другим и вызванные своими собственны-
ми для каждого из них (причинами, существующими в различном вре-
мени и пространстве, противоречит марксистскому пониманию и в своем
логическом завершении приводит к ко-нцепции психофизического па-
раллелизма и к идеализму.
Ввиду того, что установка является лервичным целостным модусом,
из которого путем абстракции физиология и психология вычленяют
свои объекты исследования, понятие установки обладает неоцени-
мыми методологическими, и научными преимуществами перед всеми
теми понятиями, которые вводились в нашу науку с целью опреде-
ления психологических закономерностей поведения, в структуре ко-
торого функционирует бессознательное психическое. Теория установ-
ки в том смысле, который придал ей Д. Н. Узнадзе, является глубо-
■конаучной и оригинальной теорией бессознательной деятельности
психики в связи с основными проблемами поведения.
CONCERNING THE ONTOLOGICAL NATURE OF THE UNCONSCIOUS
Sh. N. CHKHARTISHVILI
D. Uznadze Institute of Psychology, Academy of Sciences, Georgian SSR. Tbilisi
SUMMARY
Attributive consciousness—recognized as an essential feature of the psy-
chics by Descartes—is a hypothetical concept. Its validity is proved neither
by empirical observation nor by judgement based on correct logical prem-
ises. The idea of the unconscious, however, is dictated by observation of
the actual course of events.
Freud attempted a functional definition of the unconscious, without stat-
ing anything about the form and structure of its existence. Working from
the idea of the unity of structure and function, D. Uznadze gave—in the con-
cept of s e t—a definition of the form and structure of the unconscious. The
two authors differ also in their conception of the function of the unconscious.
According to Uznadze the ontological nature of the unconscious, i. e.
set, cannot be conceived of in purely physiological or purely mental terms.
Set constitutes the primary—mentally and physiologically integrate—state
of personality, out of which the purely physiological and purely mental are
derived only through abstraction.
109

ЛИТЕ РАТУРА
1. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Проблема бессознательного в психологии, Тб., 1961.
2. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., К методологии психологии, Тб., 1966 (на груз. яз.).
3. БРЕНТАНО Ф., О внутреннем сознании. Новые идеи в философии, 15, 1914.
4. ГАРТМАН Э. К., К понятию бессознательного. Новые идеи в философии, 15, 1914-
5. ДЖЕМС У., Научные основы психологии, 1902.
6. ЗЕНЬКОВСКИЙ В. В., Проблема психической причинности, 1914.
7. ЛЕЙБНИЦ Т. В., Новые опыты о человеческом разуме, 1936.
8. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.
9. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф., Немецкая идеология, 1934.
10. Новые идеи в философии, сборн. 8 — Душа и тело, 1913.
11. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1967.
12. СПИНОЗА Б.. Этика, 1933.
13. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.
14. УЗНАДЗЕ Д. Н., Основные положения психологии установки, Труды ТГУ, XXV,.
1941 (на груз. яз.).
15. ФОН-ШУБЕРТ ЗОЛЬДЕРН Р., О бессознательном в сознании. Новые идеи в фило-
софии, 15, 14, 1914.
16. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Проблема бессознательного в советской психологии,! Тб.,
1966.
17. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического» т. ,1, 2, Тб.,
1969, 1973.
18. GEIGER, M., Fragment über den Begriff des Unbewußten und die psychische Realität.
Jahrbuch für Philosophie und phänomenologische Forschung, Halle, 1921.
19. FREUD. S., Die Traumdeutung, Ges. Werke, Bd. II—IIb 1900.
20. FREUD. S., Einige Bemerkungen über den Begriff des Unbewußten,! Ges. Werke, Bd.
VIII, 1913.

о
ЗАКОНОМЕРНОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ И ДЕЙСТВИЯ
УСТАНОВОК РАЗЛИЧНЫХ УРОВНЕЙ
Ш. А. НАДИРАШВИЛИ
Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси
Вопросы бессознательной психики изучаются у нас в контексте ис-
следования закономерностей установки. Эта традиция не будет нару-
шена и в данной работе. Роль бессознательной психики в человече-
ской активности мы попытаемся выяснить в процессе изучения законо-
м ерносте и установки.
Как известно, установка представляет собой предварительную го-
товность человека к какому-либо действию, которая определяет харак-
тер протекания человеческого поведения и его психических процессов.
Со своей стороны, установка возникает под воздействием внешней сре-
ды и внутренних тенденций человека, благодаря чему обеспечивается',
цел е сооб ра зн ое п р о тек ан ие челове ческого п ов едения. Уетанов о чно е
поведение осуществляется в соответствии с потребностями человека и
требованиями внешней действительности.
При изучении вопросов установки следует особо подчеркнуть раз-
личие, существующее между «актуально-моментальной» установкой и
«диспозицион'но-иодмрепленной». Кроме многих общих свойств, их ха-
рактеризуют и различия, нивелировка которых порождает при изуче-
нии закономерностей установки немало недоразумений.
Под актуальной установкой подразумевается специфическое пси-
хическое (состояние готовности человека к определенному поведению,
при котором селективно отобраны и отображены воздействия окру-
жающей среды и внутренние потребности человека. Установка — пер-
вичная внутренняя реакция человека на актуальную ситуацию, в кото-
рой эскизно 'представлено дальнейшее поведение человека и на основа
которой развертывается его последующая активность. Особенности
структуры и содержания установки, которыми она обладает, сущест-
венно определяют характер человеческого поведения. Актуальная уста-
новка может рассматриваться как промежуточная переменная, на-
ходящаяся между внутренними и внешними стимулами и поведением
человека. Она сравнительно трудно поддается изучению, выяснение ее
особенностей осуществляется на основе высшей, социальной активно-
сти и мотивационных процессов человека.
На основе актуальной установки объединяются действующие в
каждой отдельной -ситуации внутренние и внешние факторы. Поэтому
учет закономерностей формирования и действия актуальной установки
позволяет понять основные вопросы целесообразной активности чело-
века и приспособления его к окружающей среде.
Диспозиционные, фиксированные установки — это приобретенные,
заученные феномены, имеющиеся в арсенале психических возможно-
111

стей человека как инструментальные возможности. Сохранение диспо-
зиционнных установок, вхождение их в систему психических инстру-
ментальных возможностей происходит селективно, по определенным
з акономерностям. Систем а диспозиционных установок позволяет ох а -
растеризовать профиль человеческой личности. Не всякая установка
может войти и зафиксироваться в структуре человеческой личности,
•поскольку у человека имеется множество иерархических фильтров.
Система диспозициснных установок, имеющихся в отношении ос-
новных жизненных ценностей человека, позволяет выявить его лич-
ность, его основные ориентации. В силу этого диепозиционная уста-
новка может рассматриваться не только как промежуточная перемен-
ная, находящаяся между стимулами и поведением, но и как независи-
мая переменная, обусловливающая в значительной степени человече-
ское поведение.
Знание системы фиксированных диспозиционных установок дает
возможность заранее, до возникновения актуальной ситуации, выяс-
нить тенденцию и ориентации личности, прогнозировать характер
поведения, которое осуществит данная личность з той или .иной си-
туации.
В силу указанных обстоятельств, если в некоторых эксперимен-
тах изучаются закономерности формирования актуальных установок и
посредством этого выясняются особенности адаптации человека, то в
других экспериментах исследуются фиксированные, диспозиционные
установки, (позволяющие охарактеризовать в определенном аспекте осо-
бенности и возможности личности и определить, какой вид поведения
следует ожидать от человека в той или иной ситуации в будущем.
Но нельзя упускать из виду и того, что в некоторых эксперимен-
тах закономерности формирования и действия актуально-ситуацион-
ных и дишозиционно-фиксирОБаршых установок изучаются комплекс-
но, без их четкого отграничения друг от друга, что иногда затрудняет
ясную формулировку закономерностей действия установки. Когда же
это обстоятельство становится предметом специального внимания, соз-
дается возможность получить дополнительные сведения об особенно-
стях внутренней активности человека. Такого рода данные будут рас-
смотрены нами несколько ниже.
Здесь же следует особо подчеркнуть, что изучение определенных
закономерностей установки позволяет рассмотреть вопросы бессозна-
тельной психики, поскольку установка в основных формах своего су-
ществования и действия, как это уже было показано в теории установ-
ки, характеризуется неосознаваемостью. По вопросу о взаимоотноше-
нии установки и бессознательного, а следовательно, установки и соз-
нания, было высказано у нас много различных предположений, без рас-
смотрения которых будет несколько затруднительно дать ясную форму-
лировку того положения, которое мы хотим изложить, исходя из опре-
деленных экспериментальных данных.
Было высказано предположение, что установка — это бессозна-
тельное явление, оказывающее на активность человека определенное
влияние, но в то же время не относящееся к области психического.
Основа такой квалификации установки имеет системно-методическую
природу. По мнению сторонников такого воззрения, понятие бессозна-
тельного психического несовместимо с господствующим взглядом на
природу психики. Поэтому то, что беасознательно, не следует считать
психическим. Сходство установки с психическим и ее специфическое
воздействие на поведение и сознание человека недостаточно для того,
чтобы считать ее психическим феноменам. Известно, что и физическое
-112

и физиологическое оказывают определенное .■воздействие «а сознание,
однако они 'не превращаются вследствие этого в психические явления.
Такой взгляд на установку следует считать выражением крайней фи-
зикалистскол точки зрения. Это воззрение находит своих защитников у
нас и сегодня.
Представители Вюрцбургской школы несколько смягчили такой
альтернативный подход к установке. Установка рассматривается ими
не только как сознательное или бессознательное явление. По их мне-
нию, следует различать между собой наглядные и безобразные содер-
жания сознания. Установка — это такое содержание сознания, которое
не обладает наглядностью. Более того, она — целостное общее состоя-
ние сознания, которое не может быть обнаружено в сознании в виде
отдельного содержания. Такое решение вопроса, одна/ко, лишь в неко-
торой степени смягчило попытку альтернативного решения данной
проблемы. Для представителей Вюрцбургской школы установка —
это такое явление сознания, которое хотя и лишено чувственности, наг-
лядности, но все же представляет собой содержание сознания, неведе-
ния о ее природе могут быть получены непосредственно из анализа
сознания.
Примерами установки они считают такие феномены, которые яв-
ляются хотя и специфическими, по все же содержаниями сознания:
намерение, целенаправленность, общую интенцию и пр. Однако психо-
логии известно множество фактов, ясно указывающих — особенно з
свете работ психоаналитиков — на такие психические явления, кото-
рые не имеют в сознании даже ненаглядного характера. Наряду с
безобразными переживаниями в психологии хорошо известны факты
бессознательного психического.
В общепсихологической теории Д. Н. Узнадзе установка считается
бессознательным психическим явлением и делается попытка ее обос-
нования. Прежде чем привести дополнительные данные для решения
этого вопроса, попытаемся выделить определенные аспекты, выяснение
которых позволит нам с самого же начала избегнуть некоторых недо-
разумений.
В психологии говорят о многих видал бессознательного психи-
ческого, обозначая их терминами бессознательное, предоознательное,
несознательное и пр. Мы хотим указать лишь на два вида бессозна-
тельного, которые необходимо различить при изучении психической ак-
тивности человека: а) бессознательные психические феномены первого
вида генетически обусловлены и действуют на ранних ступенях психи-
ческого развития, они используются для характеристики психической
активности животных и большого класса импульсных действий чело-
века; б) второй вид бессознательных психических феноменов возника-
ет в результате специфической психики и сознания. Они влияют на
процессы мотивации, течение преднамеренного поведения, и лишь их
выявление позволяет более глубоко понять психику человека.
Как известно, на ранних этапах филогенетического развития ор-
ганизмы как биологические системы производят материальный обмен
с действительностью. Необходимую для такого обмена активность <они
осуществляют в то/м случае, если вступают в контакт с нужными им
предметами. Однако в дальнейшем, на более высокой ступени развития,
организм вступает во взаимоотношение не только с предметами, на-
ходящимися с ним в непосредственном контакте, но и с теми объекта-
ми, полезность или вредность которых он распознает на расстоянии. В
силу этого организм стремится к определенным предметам или избега-
ет их. Такое специфическое отношение к действительности позволяет
8. Бессознательное 113

мам говорить об индивиде не только как о биологической системе, но
и как о психической.
Индивид как психическая система устанавливает взаимоотноше-
ния с предметами и явлениями на пространственно-временной дистан-
ции. Вся та активность, которую выполняет человек до того, как
приблизиться к предмету и вступить с ним в контакт, или, наоборот,,
уклониться от замечаемого еще издалека вредного объекта, »может
считаться психической активностью индивида. В этом случае са:ми
предметы не вызывают непосредственно человеческой активности. Эта
последняя осуществляется на основе потребностей в объектах и чув-
ственных данных, возникающих под воздействием таких предметов.
В специальном анализе нуждаются те психофизические 'механиз-
мы, которые, с одной стороны, обеспечивают связь между предметно-
чувственными содержаниями и потребностями индивида в предметах,
а с другой, — обусловливают целесообразную активность человека
по отношению к среде и своему внутреннему состоянию. Под понятием
установки подразумевается целостное состояние индивида, отражаю-
щее потребности индивида и соответствующую ситуацию, на основе
чего становится возможным осуществление целесообразного поведе-
ния без вмешательства сознания.
О проблеме бессознательного в психологии говорят, имея в виду
и высший уровень психической активности. Как известно, человече-
ская деятельность обусловливается не только взаимоотношениями с
предметной действительностью, но и взаимоотношениями людей. В по-
ведении личности наряду с предметной средой отражаются и социаль-
ные требования. Однако нужно отметить, что человек считается с
социальными требованиями не только под влиянием социальной среды,.
но и в силу своих внутренних тенденций, побуждающих его вступить
во взаимосвязь с другими людьми, устанавливать определенные отно-
шения с социальной средой. Такого рода тенденции человека, стремле-
ние его к контактированию сформировались в процессе филогенеза,
а впоследствии — во взаимоотношении с социальной средой.
По нашему мнению, это обстоятельство находит свое подтвержде-
ние в социально-психологических эффектах сосуществовании, соактив-
ности, социального подкрепления и т. п., многие стороны которых
были изучены в »социальной психологии и закономерности которых ис-
следуются нашей лабораторией [7]. Эффекты сосуществования и
соактивности, как известно, состоят в том, что люди в зависимости от
того, будут ли они действовать одни или в присутствии других, дости-
гают различных успехов в выполнении своей обычной, хорошо сло-
жившейся деятельности. В присутствии других людей, коода последние
находятся в ситуации действия человека (сосуществование) или осу-
ществляют активность того же вида, что и индивид (ооактивность),
деятельность человека осуществляется с большим успехом, чем тогдаг
когда индивид работает изолированно. Особое влияние на поведение
человека оказывают реакции согласия или несогласия, выражаемые
другими людьми в отношении его деятельности. Высказанное другими
согласие усиливает, а несогласие ослабляет эффективность выполня-
емого человеком поведения. Этот эффект имеет место независимо от
того, будут или не булут осознаваться индивидом реакцла согласия-
несогласия с его поведением.
Подобного рода факты ясно указывают на первичную социаль-
ную природу человека, на социальный характер его психики. Пере-
численные нами эффекты проявляют себя до того, как будет осозна-
но взаимодействие людей. Они осуществляются в процессе действия
114

неосознаваемых психических механизмов, формирующихся в процессе
филогенетического развития.
Помимо указанных феноменов, в психологии известны такие виды
бессознательной психической активности, которые формируются с уча-
стием сознания, однако в дальнейшем, в результате внутренней струк-
турной реорганизации, они преобразуются в уетановочно-'беасознатель-
ные состояния. В этом случае они, даже не входя в поле сознания, ока-
зывают значительное влияние на психическую активность человека.
Такими феноменами могут считаться неосознаваемые фиксированные
социальные установки.
В целом, можно сказать, что в человеческой активности бессозна-
тельное психическое действует в основном в виде фиксированной уста-
новки. Фиксированная установка может стать актуальной и влиять на-
активность человека, не будучи осознаваемой, хотя она непосред-
ственно при этом включается в структуру сознательно запланирован-
ного поведения. Изучение такого рода особенностей фиксированной
установки становится возможным путем объективного анализа пове-
дения. Выясняется, -что без учета »закономерностей фиксированной
установки, участвующей в поведении неосознаваемым для субъекта
образом, невозможно бывает понять природу психической активности
человека. Это положение убедительно подтверждается результатами
экспериментальных исследований, проведенных в нашей лаборатории.
1. Как известно, в последнее время в психофизике был установлен
т. н. «закон Хика», выражающий связь между (количеством переданной
под воздействием стимула информации и временем реакции выбора.
Было установлено, что для выбора соответствующего ответа необхо-
димо тем больше времени, чем большую информацию несет в себе сти-
мул. Например, (реакция, даваемая индивидом в ответ на появление на
экране прибора одного из четырех определенных стимулов, требует
меньше времени, чем реакция на один из шести возможных стимулов.
В этом последнем случае каждый стимул содержит больше информа-
ции и соответственно выбор ответа требует больше времени. Однако
впоследствии было установлено, что этот закон теряет силу, когда а
опытах в качестве стимулов используются буквы или цифры [12].
В э(ксперимента)Х, где в качестве стимулов использовались буквы
или цифры, не имело никакого значения предварительное соглашение
между испытуемыми и экспериментаторами о количестве различны*
видов стимулов. Для объяснения этого обстоятельства были высказа-
ны различные предположения, однако ни одно из них не смогло про-
яснить проблему [6].
Нашим сотрудником (О. А. Берекашвили) была проведена экспе-
риментальная работа, основанная на гипотезе, по которой в отноше-
нии букв и цифр у испытуемых выработана фиксированная установ-
ка, как на определенный класс явлений, в силу чего их подразделение-
на подклассы, по инструкции экспериментатора, затрудняется. Экспе-
риментальные исследования подтвердили данное соображение. Выясни-
лось, что у испытуемых заранее можно создать экспериментальным пу-
тем установочное ожидание того, что на экране прибора из какого-
либо определенного количества стимулов появится один возможный
раздражитель. В этом случае инструкция экспериментатора, которая
отличается от созданного у испытуемого установочного ожидания,
уже не меняет положения дел. Реально индивид совершенно непроиз-
вольно и бессознательно выбирает свой ответ на каждый, стимул на-
фоне фиксированного класса стимулов.
115.

Именно поэтому испытуемые, несмотря на изменение инструкции,
показывают одно и то же время реакции. Это постоянное время ре-
акции вьгбора соответствует количеству информации, содержащейся в
каждом стимуле и (определяемой объемом фиксированного клас-
са [2].
Данное исследование показало, что часто, опираясь лишь на ин-
струкцию экспериментатора и игнорируя фиксированные установки
испытуемых, невозможно бывает точно вычислить количество информа-
ции, которое содержит для испытуемого отдельный стимул. Нередко
наличие таких фиксированных установок и их участие в активности
остается совершенно неизвестным их субъекту. И это понятно, посколь-
ку фиксированная установка — психическая структура, участвующая
в активности индивида, не .будучи им осознаваема. Таким образом в
психических опытах, в которых исследуется практическая деятельность
индивида, может участвовать бессознательная фиксированная уста-
новка, оказывающая »влияние на категоризацию стимулов, на их объ-
единение в определенные классы, от чего существенно зависит продол-
жительность реакции выбора.
Такого же рода интересные факты неосознаваемого влияния фик-
сированной установки были установлены в сфере сенеомоторной ак-
тивности человека.
В нашей лаборатории были экспериментально изучены закономер-
ности фиксации моторной установки и ее влияния на последующую
активность человека. Однако наиболее значительным в этом исследо-
вании оказался тот факт, что в гаптической сфере люди, при выпол-
нении и оценке моторной активности в целостном сенсомоторном поле,
опираются на некое фиксированное психическое образование, выпол-
няющее роль эталона. Движение такой величины мы назвали «базис-
эталоном» сенеомоторной сферы. В зависимости от размеров поля, з
котором испытуемому приходится действовать (площади доски или
листка бумаги), базис-эталон претерпевает почти пропорциональное
увеличение или уменьшение.
Выяснилось, что в данном сенсомоторном поле каждый испытуе-
мый располагает базис-эталонным движением определенной вели-
чины, которое он в отличие от других движений выполняет и повто-
ряет более точно. Помимо того, всякое другое движение будет осу-
ществляться и повторяться тем точнее, чем ближе .будет оно к базис-
эталону и наоборот. В то же время люди имеют тенденцию занижать
заданные движения больших по сравнению с базис-эталоном разме-
ров, а движения меньшей величины завышать, т. е. приближать к ба-
зис-эталону. Сами испытуемые не замечают этой тенденции, поскольку
они переоценивают движение, которое больше -базис-эталонного, и не-
дооценивают движение меньших размеров. Здесь действует закон, уста-
новленный нами три изучении действия фиксированной установки.
Под воздействием фиксированной установки последующие движения
ассимилируются с фиксированными установочными движениями, упо-
добляются им, тогда как оцениваются они »контрастно-иллюзорно.
Анализ полученных данных показал, что базис-эталон может рас-
сматриваться как фиксированное установочное образование, оказы-
вающее значительное влияние на точность выполнения и оценки
моторного движения, не будучи при этом осознано испытуемым.
Таким образом, можно оказать, что на уровне практической ак-
тивности человека происходит такая категоризация предметного воз-
действия и такая организация ответной реакции на него, понять при-
116

роду которых не представляется возможным, если не учитывать зако-
номерности бессознательного действия фиксированной установки.
2. Согласно теории Д. Н. Узнадзе, установка определяет не только
практическую деятельность человека, но и интеллектуально-познава-
тельную активность.
После того, как были отвергнуты основные принципы аосоциацио-
нистекой психологии, выяснилось, что мышление так же, как и практи-
ческое поведение человека, представляет собой целостную и завершен-
ную активность. Оно начинается внутренней подготовкой человека к оп-
ределенной активности и завершается решением поставленной задачи.
Сам процесс мышления характеризуется такими саойствакми, как «нап-
равленность», («замкнутость», «тенденция детерминации» и пр. Даль-
нейший анализ показал, »что такие свойства мышление приобретает на
основе с п е цифическ о й « тео р е ти ч еско й уст анов Kai ».
В отличие от установки, определяющей практическое поведение,
фактором формирования теоретической установки, как показал Узна-
дзе, является потребность разобраться в обстоятельствах, препят-
ствующих привычному протеканию активности, объективным же фак-
тором — конфликтная, проблемная ситуация, без осмысления которой
невозможно осуществление целесообразного поведения. При много-
кратной реализации такой теоретической установки, направленной на
решение однородных задач, наблюдается фиксация ее структурно-
содержательных сторон. Этим путем мышление на основе фиксиро-
ванной установки приобретает одно из таких своих важнейших свойств,
как транспозиция [9].
В зарубежной литературе установка часто понимается односторон-
не — как механизм, обусловливающий ригидность мышления. Напри-
мер, в исследовании Лачинса показано, что путем многократного ре-
шения по одному и тому же методу серии сходных задач происходит
фиксация соответствующей установки, вследствие чего более легкая
задача решается по тому же методу [11]. По мнению Лачинса, подоб-
ная ригидность познания обусловливается установкой мышления, кото-
рая способствует решению типических задач, однако мешает в изме-
ненной ситуации. Такое одностороннее понимание установки не соот-
ветствует теории установки Узнадзе. Установка обеспечивает целесооб-
разное протекание мышления и вообще всякой деятельности и лишь
иногда, в случае аверхфиксации, препятствует активности.
Существует еще одно крайнее понимание установки, 'которое в
последнее время развивает Фресс. Согласно этому взгляду, установка
представляет собой готовность субъекта к принятию определенных со-
держаний, поэтому ей доступна селекция стимулов. От действий уста-
новки следует, однако, четко отграничивать влияния, эффекты актуа-
лизированных под непосредственным воздействием ситуации перцеп-
тивных и интеллектуальных схем, которые участвуют в организации
человеческой .активности как независимые от установки факторы. Иг-
норирование этого отличия также не соответствует духу теории уста-
новки Узнадзе.
Наше экспериментальное исследование, ставящее целью изуче-
ние процессов обобщения, показало, что если субъект производит раз-
ные формы обобщения, то подбор и изменение нужных стратегий про-
исходит при этом установочно, бессознательно.
В экспериментальном исследовании, проведенном 'методом ана-
грамм, было показано, что в процессе решения задач у испытуемых
фиксируется не только установка на решение задач определенным пу-
тем (например, в бессмысленных словах — перемещением букв опреде-
117

ленным жестко фиксированным способом для получения осмысленных
слов), но и установка решения их таким образам, чтобы получать сло-
ва, обозначающие 'предметы определенной категории. При этом ис-
пытуемые совершенно не осознают, что существует и другой путь ре-
шения а.« а грамм и что они почему-то »получают слова лишь какой-то
определенной категории fi5].
Интересные результаты были получены также в экспериментах,
в которых испытуемых »просили оценить личность друг друга и затем
каждому из них сообщали, что они могут прочесть оценку овоей лич-
ности другими IB анаграммах путем перемещения в них букв. Выясни-
лось, что в большинстве случаев испытуемые составляли из анаграмм,
которые допускали двоякий способ их прочтения, слова с положитель-
ной характеристикой, тогда как весьма затруднялись прочесть слова
отрицательного свойства. Следовательно, прочтение желательного сло-
ва было облегчено, а неприятного — затруднено.
Не менее любопытные данные были получены путем дефиксации
метода решения а напр а мм. Как уже сообщалось, экспериментатор мог
выработать у испытуемого установку прочтения осмысленного слова
путем перемещения букв в определенной последовательности. Выясни-
лось также, что если дать испытуемому возможность аналогичным пу-
тем составить из анаграммы слово нежелательного характера, про-
изойдет дефиксация его установки. В дальнейшем такие испытуемы?
гораздо сильнее затрудняются в прочтении анаграмм, чем те, которым
■не приходилось решать неприятные им анаграммы. В подобных экс-
периментах оставалась совершенно незамеченной испытуемыми как
фиксация, так и дефиксация установки, лежащей в оонове выполне-
ния работы определенным методом.
Таким образом, в экспериментальной ситуации можно зафиксиро-
вать у испытуемых установку на решение, при которой бессознатель-
но будут заранее определены »как метод решения, так и предметная
категория действительности, в которой подыскивается нужный ответ.
Следует, однако, отметить, что осознание экспериментальной ситуации
во многом помогает в организации и эффективном использовании тео-
ретических установок.
3. Помимо практических и теоретических установок у (человека
имеются и т. н. социальные установки, формирующиеся у него в усло-
виях социальной среды. В (формировании социальных установок уча-
ствуют следующие факторы:
а) в социальной психологии хорошо известны эффекты сосуще-
ствования, со активности, сотрудничества и т. д., оказывающие сущест-
венное влияние на активность человека, на его работоспособность. Осо-
бо следует отметить, что люди, включенные в социальные взаимодей-
ствия, выражением своего согласия или несогласия с активностью
партнеров соответственно ослабляют или усиливают их деятельность.
Такого рода социальные воздействия участвуют в подготовке челове-
ка к выполнению деятельности и составляют один из факторов форми-
рования установок социально-психологического типа;
б) у людей с И—12-летнего возраста вырабатывается способность
действовать в »соответствии с теми «социальными ожиданиями», кото-
рые имеются у них в отношении друг к другу. Указанная тенденция
также является одним из объективных факторов создания социальной
установки j"3J;
в) на социальную активность личности существенное влияние ока-
зывают социальные требования, предъявляемые ей обществом. Эти
требования рассматриваются личностью s виде обязательств, соци-
118

альных норм, традиций, этикета и т. п. Установка, находящаяся в ос-
нове социального поведения, формируется в результате совокупности
воздействия витальных потребностей, физической среды и социальных
требований.
Социальные установки представляют собой такую форму готов-
ности личности к поведению, -в формировании которой существенную
роль играет сама личность. Ни .в одну из ранее рассмотренных уста-
новок сознание человека не вносит столь значительный вклад, как в
установки социальные. Именно поэтому социальные установки челове-
ка и по структуре и по (содержанию намного .богаче и »сложнее осталь-
ных.
Одной из специфических особенностей установки является то, что
наряду с объектами, на которые она направлена, в ней всегда отра-
жается также позиция, отношение личности к данным объектам. Эта
позиция находит свое выражение в человеческом сознании з »виде их
приемлемости -неприемлемости.
Отношения принятия-непринятия явлений сами по себе могут
быть классифицированы и шкалированы в виде определенной системы.
Однако какую позицию в этой системе займет индивид в каждом от-
дельном случае, какая социальная установка сформируется у него,
зависит от определенных психических закономерностей.
Это свойство социальной установки характеризоваться степенью
личностной приемлемости-неприемлем ости явлений, выражать опреде-
ленную позицию, обозначается термином валентность.
Законы формирования и изменения валентности социальной уста-
новки позволяют раскрыть природу этой последней. Здесь же следует
отметить, что .валентность установки формируется на основе развития
ее селективности. Что же касается селективности установки в сфере
психофизической и познавательной активности, то об этом речь у нас
шла несколько выше.
Экопериментальные исследования показывают, что люди, опираясь
на социальные установки, оценивают явления по знаку «принятия-
непринятия». Выяснилось, например, на основе исследований, проведен-
ных в нашей лаборатории, что, когда испытуемым приходится много-
кратно оценивать резко неприемлемые действия, у них фиксируется
установка «жесткой позиции», в силу чего нейтральные и даже мало
приемлемые действия по контрасту оцениваются намного более прием-
лемыми, чем в том случае, когда те же самые действия оцениваются
без предварительной фиксации установки [8]. Сходные результаты бы-
ли получены в экспериментам над работниками юстиции, долгое время
работавшими в суде и имеющими, естественно, определенные фиксиро-
ванные установки в отношении оценки преступных действий [4].
Нами была установлена еще одна интересная особенность психики.
Оказалось, >что существует закономерная связь -между асеимилятивно-
контрастной оценкой явлений, производимой на основе социальной
установки, и теми изменениями, которые претерпевает сама социаль-
ная установка.
Выяснилось, (что когда высказанная относительно какого-либо объ-
екта точка зрения не слишком отличается от собственной позиции ин-
дивида, выражающейся в его социальной установке, то в таком случае
она ассимилятиено оценивается как еще более приемлемая, близкая
для него, в то <же время резко отличная от его взглядов позиция ка-
жется еще более неприемлемой и далекой, чем это есть на самом деле.
Под воздействием установки сознание личности изменяется, таким
образом, по законам контраста и ассимиляции. Совершенно иной ха-
119

рактер имеет изменение самой социальной установки. Для описания
этого изменения нам пришлось .ввести особую терминологию. Измене-
ние социальной -установки в направлении приближения к -воздействую-
щей позиции мы называем «аккомодацией» установки, если же фик-
сированная установка отдаляется от воздействующей позиции, то это
явление будет именоваться «репудиацией» установки.
В результате экспериментальной работы выявилось, что если че-
ловек, имеющий престиж, оказывает на испытуемого воздействие с по-
зиций, отличных от социальных установок последнего, то в оценке ис-
пытуемым этой позиции проявляются следующие законы:
а) взгляды, »близкие к позициям, отраженным в социальной уста-
новке индивида, асеимилятивно кажутся еще более близкими;
б) позиции, отличающиеся от социальной установки индивида,
контрастно оцениваются как еще более отдаленные;
в) установка испытуемого в зависимости от того, какой эффект
вызывает она в сознании ее субъекта — ассимиляцию или контраст,
испытывает аккомодацию, приближается к позиции, идущей от носите-
ля престижа [10].
В иных психологических условиях действуют другие законы. Выяс-
нилось, например, что когда люди под влиянием социальных требова-
ний осуществляют поведение, соответствующее позиции, отличной от
их социальной установки (или принимают обязательство, что выполнят
такое поведение), то начинают действовать специфические законы сме-
ны установки. У испытуемых после выполнения подобного поведения
социальные установки меняются в направлении приближения к осу-
ществленному действию, т. е. наблюдается аккомодация их установок
к позиции выполненного поведения. С обратным положением мы имеем
дело при осуществлении испытуемыми поведения, лишь незначительно
отличающегося от их позиций. В этих условиях социальные установки
испытуемых отдаляются от позиций выполненного поведения, наблю-
дается феномен «репудиедии» социальных установок [1].
Закономерности смены и фиксации социальной установки и ее воз-
действия на сознание человека представляют собой специфическое вы-
ражение психики как целостной системы. Психика человека как це-
лостная система может рассматриваться в виде единства фиксирован-
ных установок различных уровней. На основе вышеприведенных дан-
ных можно сформулировать общий закон внутренней установочной
совместимости элементов этой системы. Фиксация отдельных устано-
вок имеет место в том случае, когда они .согласуются с существующей
общей системой фиксированных установок и на их основе успешно
осуществляется нужное поведение. Смена же установок наблюдается,
когда они или осуществленные на их основе действия несовместимы
со всей системой личности. Такое положение наблюдалось в наших
экспериментах в случаях, когда на фоне определенной установки осу-
ществлялась конфликтная моторная или оценочная активность, или
если на основе социальных требований и обязательств испытуемым
приходилось выполнять поведение, несовместимое с их фиксиров а ины-
ми установками.
В силу закона психологической совместимости у индивида воз-
никает тенденция выполнять активность какого-то определенного нап-
равления. Такая тенденция создается у человека под воздействием
реальных закономерностей, независимо от его сознания, и поэтому
изучение ее как результата действия определенной системы должно
происходить объективно, «извне». Человеческая психика, несмотря на
возрастающее участие в ней сознания, всегда остается подчиненной
120

определенным структурно-объективным закономерностям, »которые
обусловливают активность индивида независимо от сознания, а имен-
но в этом »проявляется 'роль и значение бессознательного.
THE REGULARITIES OF THE FORMATION AND ACTION
OF SETS OF VARIOUS LEVELS
Sh. A. NADIRASHVILI
D. Uznadze Institute of Psychology, Ceorgian Academy of Sciences. Tbilisi
SUMMARY
The peculiarities of the various levels of mental activity are discussed
and an attempt is made at their interpretation on the basis of the theory of
set. The regularities of sets underlying the mental activity of the levels of
psychophysical cognition and social interaction are described differentially.
The peculiarities of the performance of motor tasks were experimental-
ly studied in the sensorimotor field. In this field human beings were found
to carry out reference-point movements of definite size in respect to which they
unconsciously engage in various motor activities. Reference points assimilate
such movements that differ from them; at the same time, however, under
their influence, other movements are perceived as being even more distinct,
i.e., are judged contrastively. Reference points are shown to constitute
fixed sets, the Ss being unaware of their operation; yet, under their influence
dissimilar movements are assimilated and judged contrast-
ively.
Using the methods of concept formation and of anagrams in the sphere
of cognition, it was found that in solving intelligence problems the
S worked from fixed sets which reflect definite intellectual schemata and
object categories.
The regularities of the formation and change of the person's sets for so-
cial objects in the process of personal interaction were studied experimental-
ly. These regularities are represented in consciousness as valencies of accep-
tance-rejection. Fixed sets influence a person's judgement of social objects:
like objects are judged assimilatively, whereas sharply differing ones con-
trastively. Fixed sets lead to a contrastive-assimilative effect in judgement.
However, given appropriate conditions, a fixed set may change towards the
stimulus object or away from it. Stimulus objects lead to the accomodation
or repudiation of fixed sets.
Understanding and accounting for the mental activity at various levels
are feasible on the basis of the foregoing types of set.
ЛИТЕРАТУРА
1. БАЛИАШВИЛИ M. С, Компромиссное поведение и смена социальной установки, Мац-
не, 2, 1976.
121

2. БЕРЕКАШВИЛИ О. А., Время реакции выбора и установка. Автореферат канд. дис-
сертации. Тб., 1969.
3. ГОМЕЛАУРИ М. Л., Вопросы мотивационного значения социальных ожиданий, Тб.,
1968 (на груз. яз.).
4. ГОМЕЛАУРИ М. Л., Взаимоотношение роли и аттитюда в социальном поведении лич-
ности. Сб.: Вэфэсы инкэнээнэй исэцчальнэЗ психологии, Тб., 1974, стр. 131—144.
5. ДАРАХВЕЛИДЗЕ Г. В., Влияние потребности на направленность мышления. Сб.:
Проблемы формирования социогенных потребностей, Тб.. 1974.
6. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., КРИНЧИК Е. П., Переработка информации человеком в ситуа-
ции выбора. Сб.: Инженерная психология, М., 1964, стр. 195—225.
7. НАДИРАШВИЛИ Ш. А., Социальная психология личности, Тб., 1975.
8. НЕБИЕРИДЗЕ А. Д., Действие установки в различных сферах психической активнос-
ти. Сб.: Экспериментальные исследования по психологии установки, т. 5, 1971.
9. УЗНАДЗЕ Д. Н., Общая психология, То., 194Э, стр. 355—357.
10. ЧАРКВИАНИ Д. А., Степени коммуникативного противоречия, созданные убежда-
ющим сообщением, и смена социальной установки. Сб.: Вопросы инженерной и со-
циальной психологии, Тб., 1974, стр. 153—165.
11. LUCHINS. A. S. and LUCHINS, Е. M., Rigidity of Behavior, Oregon Books, 1959.
12. MOWBRAY. G. H., In: Quart. J. Exper. Psychol., vol. 12, 1960.

7
КОНТРАСТНАЯ ИЛЛЮЗИЯ, БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ И УСТАНОВКА
В. В. ГРИГОЛАВА
Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси
Согласно взгляду Д. Н. Узнадзе, «понятие бессознательного долж-
но быть отвергнуто и па его (место .следует вводить понятие, имеющее
позитивное содержание, а именно, понятие установки. Тогда станет
понятным, что без установки не может существовать никакой закон-
ченный, конкретный психический процесс вообще, и для того, чтобы
сознание начало действовать в каком-нибудь определенном направле-
нии, предварительно должна быть признана активность установки,
призванной для того, чтобы в каждом отдельном случае дать направ-
ление этому сознанию» [3, 37].
Как известно, эту точку зрения Д. И. Узнадзе противопоставляет
учению 3. Фрейда, считавшего, что «между сознательным и бессозна-
тельным нет никакой разницы, кроме той, что они только заменяют
друг друга в психике человека: то, что было дано в сознании, может
перейти в бессознательное, а то, что из сознания перешло в «бессозна-
тельное, может вновь вернуться в сознание. Общеизвестны противоре-
чия, содержащиеся в этой теории, и несколько безуспешных попыток
их преодоления.
Избежать трудностей, связанных с фрейдовским понятием бес-
сознательной психики, Д. Н. Узнадзе попытался на основе эксперимен-
тов и с этой целью обратился к т. н. иллюзии веса, открытой Фехне-
ром, и к некоторым ее аналогам, обнаруживаемым при исследовании
других (модальностей .восприятия.
Фехнеровская иллюзия веса заключается в следующем. Если по-
ставим перед испытуемым задачу несколько (10—15) раз подряд срав-
нивать тяжелый и лепкий предметы и непосредственно вслед за этим
дадим ему в руки два предмета одинакового веса, то предмет в той
руке, в которую он получал предварительно более легкий, ему пока-
жется «более тяжелым, чем такой же груз в другой руке, воспринимав-
шей предварительно предмет более тяжелый. На -этот факт первыми
обратили внимание Фехнер и его сотрудники (в 1860 г.), поэтому в пси-
хологии он стал определяться как «фехнеровская иллюзия веса».
В психологии известно несколько попыток объяснения этого фак-
та.
Считали, что психологической основой иллюзии Фехнер а являют-
ся переживания «взлета вверх» и «прилипания к подставке», некото-
рые же в качестве такой основы указывали на «бессознательное умо-
заключение», «моторную установку», «установку суммации» (Шульц).
Однако большую популярность в свое время приобрела теория, при-
надлежащая Мюллеру.
Мюллер дает обсуждаемому факту следующее объяснение. В ре-
123

зультате повторений сравнения неодинаково тяжелых предметов : ис-
пытуемого вырабатывается соответствующая «двигательная склон-
ность», или «.моторная установка». Когда мы одной рукой поднимаем
большую тяжесть, а другой — меньшую, то в первой руке происхо-
дит мобилизация -более мощных нервных импульсов, а во второй —
более слабых. Когда затем испытуемому дают одинаковые тяжести,,
то мышцы первой руки, напрягаясь для поднятия более тяжелого пред-
мета, быстрее и легче «отрывают» предмет от "подставки и этот пред-
мет «взлетает вверх», в другой же руке развивается более слабая"
мышечная активность, вследствие чего предмет, поднимаемый этой ру-
кой, «прилипает к подставке». Именно эти переживания «взлета рверх»
и «прилипания к подставке» определяют, что один из одинаково тя-
желых предметов кажется тяжелее, другой же — легче. Без этих пе-
реживаний не могли бы возникнуть иллюзии веса, но сами эти пере-
живания не возникали бы, если им не предшествовала бы выработка со-
ответствующей «моторной установки».
Почему переживания «взлета вверх» и «прилипания к подставке»
вызывают иллюзорное восприятие? По Мюллеру, в ето время приходят
в действие бессознательные ассоциативные процессы, которые и обус-
ловливают возникновение иллюзии: субъект «думает», что для подня-
тия обеих предметов он использует одинаковые импульсы, а посколь-
ку один из предметов легко «взлетает вверх», то он должен быть лег-
ким, второй же — более тяжелым, ибо он «прилипает к подставке».
Таким образом, согласно Мюллеру, иллюзия обусловливается ошибкой
суждения, в основе которой лежат ассоциативные процессы. Соглас-
но этой теории, фажт иллюзии представляет собою явление, возникаю-
щее на основе бессознательного суждения.
Сходным образом объясняют и известную иллюзию Шарпантье:
если испытуемый сравнивает два предмета, разные по объему, но оди-
наковые в других отношениях, то меньший предмет eLMy кажется более
тяжелым, т. »к. предметы одинакового веса он поднимает, применяя
неодинаковые импульсы, вследствие чего один из этих предметов лег-
че «взлетает вверх», чем другой. Следовательно, и в этом случае ошиб-
ку суждения определяют ассоциатианые процессы. Эту теорию можно
считать выраженной интеллектуалиспической теорией.
Доказывая, что для возникновения рассматриваемых иллюзии
не имеют значения переживания «взлета вверх» или «прилипания к
подставке», грузинские психологи, ученики Д. Н. Узнадзе, показали
существование той же закономерности (явления контраста) в условиях,,
при которых совершенно исключены «взлет вверх» и «прилипание к.
подставке».
В 1927 т. А. Бо'чоришвили обнаружил аналог иллюзии тяжести в-
сфере пассивного давления [il], т. е. в ситуации, в .которой нельзя бы-
ло говорить о мышечном импульсе или «взлете вверх». Другие опыты-
были проведены следующим образом. При посредстве барэетезиомет-
ра испытуемому 15 раз последовательно давалась пара «раздражите-
лей давления», из которых первый стимул был сильнее, чем второй
(фиксационный опыт). Затем применяли два давления, одинаковых
по интенсивности. Результаты этих опытов полностью подтвердила
предположение: аналог -«моторной установки» так же хорошо подтвер-
ждается в сфере пассивного давления, ка.к и тогда, когда субъект под-
нимает, сравнивая друг с другом, два груза и когда ему кажется, буд-
то один из этих -грузов «летит вверх», другой же «прилипает» к основа-
нию [3, 11].
124

Та же закономерность была выявлена в сфере слуха, в гаптиче-
окой (сфере, путем выработки установки «а объемы и др. [3]. В пос-
леднем случае был поставлен эксперимент, ставший со временем од-
ним из ^классических в психологии установки и заключающийся в сле-
дующем. Испытуемому завязьшают глаза и несколько (10—15) раз
дают в руки два разных по объему, но совершенно одинаковых во
всех других отношениях, шара, в одну руку — меньший, в другую—
больший (т. н. опыты фиксации установки), и дают задание при каж-
дой экспозиции сравнивать их друг с другом по объему. Затем — два
одинаковых шара опять-таки для сравнения их объемов. В этом слу-
чае обычно возникает (контрастная иллюзия.
Таким образом, не осталось почти ни одной сенсорной модаль-
ности, где бы не устанавливалась возможность проявления обсужда-
емого феномена.
Из всего этого вытекает, как указывает Д. Н. Узнадзе, что фехне-
■ровская иллюзия веса является лишь частным случаем общей /законо-
мерности, которая в зависимости от сенсорной модальности получает
разные внешние выражения: в тактильной сфере эта закономерность
обусловливает возникновение иллюзии давления, в гаптической — ил-
люзии объема, в мышечной — иллюзии веса и т. д.
Таким образом, ясно, что все эти иллюзии должны иметь одну
общую основу, и поэтому теория Мюллера не может адекватно отра-
жать 'положение вещей.
Указать на эту общую основу пыталась т. н. теория «обманутого
ожидания». Согласно этой теории, повторяющееся сравнение разных
тяжестей (объемов, звуков и т. д.) вызывает в субъекте соответствую-
щее ожидание: каждую экспозицию он встречает с определенным
ожиданием, например, что в правой руке появится тяжелый предмет,
.а в левой — легкий. Однако в критическом опыте это ожидание не
оправдывается, и иллюзию вызывает именно это «обманутое ожида-
ние». Эта теория, как отмечает Д. Н. Узнадзе, имеет определенные пре-
имущества перед теорией Мюллера, но и ее нельзя считать удовлетво-
рительной, т. к. она не 'может объяснить результаты некоторых по-
ставленных с »целью ее (проверки экспериментов. В первую очередь
здесь ^следует указать на опыты с фиксационной установкой, проведен-
ные в условиях гипноза.
Испытуемого погружают в состояние гипнотического сна и с ним
проводят обычные установочные опыты: подают в одну руку большой
шар, в другую — маленький (10—15 экспозиций) и, используя т. н.
рапорт, дают задание сравнивать шары. После установочных (фикса-
ционных) опытов, не удовлетворяясь действием обычной постгипноти-
ческой амнезии (по выходе из гипнотического состояния субъект
обычно не помнит о том, что происходило с ним во время сна), ему
специально внушают, чтобы он полностью забыл Bice случившееся во
время сна. Затем испытуемого пробуждают и проводят с ним (Критиче-
ский опыт. Выяснилось, 'что и в этом .случае имеют место контраст-
ные иллюзии, несмотря на то, что обследуемый ничего не помнит о
происшедшем во время (гипнотического сна и, следовательно, не имеет
никаких «ожиданий». «Таким образом, можно считать доказанным,
что в результате установочных опытов у субъекта возникает некоторое
«внутреннее состояние», которое, несмотря на то, что оно не представ-
лено в сознании, все же оказывает большое влияние на протекание
процессов сознания и, таким образом, становится важным фактором,
определяющим поведение субъекта» [4,17].
125

Таков обобщенный ответ Д. Н. Узнадзе на вопрос о природе обсуж-
даемых иллюзий. Здесь следует, однако, обратить внимание на одно об-
стоятельство. Согласно концепции Фрейда, бессознательное психиче-
ское может быть экспериментально изучено и его существование под-
тверждено ib условиях т. н. постгишюти'чеоких состояний. Получаемые
при этом данные Фрейд называет «новым доказательством бессозна-
тельной психики» [6]. В чем же заключается это «новое доказа-
тельство» бессознательной психики?
Субъекту, находящемуся в гипнотическом сне, внушают, -чтобы он
через некоторое время после выхода из гипноза выполнил опреде-
ленные действия. После пробуждения он эти действия выполняет, хо-
тя ничего о данной ему инструкции не знает. Отсюда Фрейд заклю-
чает, что (цель, поставленная перед субъектом во время его гипнотиче-
ского сна, присутствовала в его сознании, но после пробуждения она
переходит в сферу бессознательного и там продолжает существовать,
пока не будет реализована в поведении. Таким образом, согласно
Фрейду, (можно говорить о бессознательных намерениях, целях, ожи-
даниях, восприятиях и т. д. [6].
Если с этой точки зрения мы рассмотрим опыты, проведенные Д. Н.
Узнадзе ib условиях гипноза и постпипнотического состояния и нап-
равленные на опровержение теории «обманутого ожидания», то ока-
жется, что они недостаточны для критики этой теории. Испытуемые
Д. Н. Узнадзе все же сравнивают, хотя и в состоянии гипнотического
сна, шары друг с другом. Следовательно, согласно теории Фрейда, пос-
ле 5—10 'экспозиций у субъекта, находящегося в состоянии гипноти-
ческого сна, может возникнуть ожидание того, что в правую руку
будет вложен ошать большой шар, а в левую — маленький, и это ожи-
дание после пробуждения -может перейти в бессознательное психиче-
ское.
Следовательно, вышеописанный опыт Д. Н. Узнадзе, доказывая,,
что в иллюзии Фехнера устранено участие ожидания в его созна-
тельном виде, оставляет не исключенной возможность того, что ожи-
дание участвует в этих иллюзиях в своем бессознательном виде.
Для того, чтобы исключить и эту возможность, мы провели сле-
дующие опыты.
Мы попытались организовать эксперимент так, чтобы он был ана-
логичен экспериментам, проведенным Д. Н. Узнадзе в условиях гип-
ноза и постгипнотического состояния, но в то же время, чтобы перед
испытуемым, находящимся ib состоянии бодрствования, не ставилась
задача сравнения большого и маленького шаров и поэтому не возни-
кало состояние ожидания (сознательное и бессознательное) связи меж-
ду объемом шара и рукой. Чтобы этого достигнуть, мы старались от-
влечь внимание испытуемого от интересующего нас »момента (взаимо-
отношение объемов) и дать другое направление его активности. С
этой целью в установочных опытах мы 'применяли шары разных объе-
мов и из различных материалов:
2 металлических шара диаметром 2,6—4,2 см
2 шара из массивной пластмассы диаметром 3,3—6,6 »
2 резиновых » 7,5—5,5 »
2 деревянных с полосами » 6,2—4,3 »
2 » » » 7,0—4,0 »
2 » » » 8,2—5,6 »
2 деревянных гладких » 4,4—4,2 »
2 » » » 7,2—3,8 »
126

2 деревянных гладких
2 стеклянных »
2 ©ойлочных »
2 (графитовых »
2 гипсовых »
2 шара для пинг-понга
диаметром
4,2—4,2 см
4,2-2,6 »
4,4—3,7 »
3,2—3,2 »
6,6—6,6 »
3,0—3,0 »
Установочные опыты, как основные, та,к и контрольные, были про-
ведены следующим образом. Испытуемому завязываются глаза и да-
ется инструкция: «В каждую руку Вам дадут шары из разных мате-
риалов: металлические, пластмассовые, резиновые, войлочные, стек-
лянные, деревянные с полосками, деревянные гладкие, графитовые,
гипсовые. Вы должны опознать их средством осязания и сообщить
нам, из какого материала они изготовлены. Старайтесь опознавать как
■можно быстрее и правильно».
Инструкция, как мы .видим, обеспечивает выработку у испытуемо-
го потребности опознания материала (формирование субъективного
фактора установки, по Д. Н. Узнадзе). После этого мы переходили к
установочным опытам, соблюдая следующие .правила:
1. В .качестве испытуемых подбирались лица, не знакомые с опы-
тами по выработке фиксированной установки (это было необходимо,
т. -к. испытуемый, осведомленный об этих опытах, невольно мог обра-
тить внимание и на объемы).
2. В первых установочных экспозициях испытуемые получали ша-
ры из разных материалов, мало различавшиеся по объему.
3. Во всех установочных экспозициях большой шар давался всегда
в одну руку, а маленький — в другую.
4. Испытуемому никогда не давались в обе руки шары из одина-
кового м атер нала.
5. С каждым испытуемым фиксационные экспозиции повторялись
15 раз.
6. Был учтен фактор асимметрии.
7. Длительность фиксационных экспозиций составляла 1—3 сек.
в. Сразу по окончании критических опытов мы опрашивали у ис-
пытуемых, заметили ли они соотношение шаров по их объемам. Такой
опрос проводился с той целью, чтобы испытуемых, которые, несмотря
на инструкцию, в фиксированных опытах все же обратили внимание на
взаимоотношение объемов шаров, исключить из дальнейших опытов и
не вносить их данные в протокол.
9. Шары, применявшиеся в установочных опытах, отличались друг
от друга по объему меньше, чем это бьивает обычно в опытах по фик-
сированной установке, т. к. большая разница шаров могла -привлечь
внимание испытуемого.
Перед критическими опытами испытуемым давалась инструкция:
«Теперь вашей задачей является не опознание материала. Сейчас я
вам подам в каждую руку шары, и вы должны сравнить их по их объ-
ему».
В критическом опыте испытуемым подавались равные по объему
деревянные шары диаметром — 4,2 см.
Результаты
В экспериментах приняли участие 100 испытуемых. В критиче-
ских опытах «все они показали наличие контрастных иллюзий (см.
табл. 1).
127

Таблица 1
Количество контраст-
ных иллюзии в
фазе
0—1
2—10
11—20
21—30
Выше 30
1-ОИ
Количество
испытуемых
0
25
48
21
1 6
0
25,0
48,0
21,0
6,0
Мы провели также обычные опыты по выработке фиксированной
установки с теми же шарами и в той же последовательности, как и
iB опытах «опознавания материала»1. 100 испытуемых (ими были не
те лица, что в первых опытах) дали результаты, (Которые показаны
на таблице 2.
Таблица 2
Количество контраст-
ных иллюзий в 1-ой
фазе
0—1
2—10
11—20
21—30
Выше 30
Количество
испытуемых
0
56
31
12
1
%
0
56,0
31,0
12,0
1,0
После этого мы повторили опыт по методу «опознания материа-
ла», с той лишь разницей, что вместо объема в качестве фиксируемого
признака фигурировал вес, т. е. в установочных опытах мы давали
испытуемым шары разного объема и разной тяжести, чтобы в од-
ну и ту же руку всегда попадал более тяжелый шар (от 50 до 300 г),
в другую—более легкий — (от 15 до 63 г). Испытуемый получал
такое же задание, что и в первой серии: опознать материалы, из кото-
рых были изготовлены шары. В критическом опыте каждый испытуе-
мый получал шары одинакового объема (диаметром 4,2 см) и оди-
накового .веса и должен был сравнить их по весу. Результаты опытов,
проведенных над 50 испытуемыми, представлены на таблице 3.
Таблица 3
Количество контраст-
ных иллюзий в 1-ой
фазе
0—1
2—10
11—20
21—30
Выше 30
Количество
испытуемых
0
8
15
20
7
%
0
16,0
30,0
40,0
14,0
После проведения установочных опытов мы спрашивали у испы-
туемых, заметили ли они, в какой руке держ>али тяжелый шар, а в
1 Разница заключалась лишь в том, что в установочных опытах инструкция тре-
бовала от испытуемых сравнивать шары по их объему.
128

какой — легкий? На этот .вопрос смогли ответить 6 испытуемых, и над
ними мы критические опыты уже не проводили.
Поскольку, кроме качества веса и объема, физические тела облада-
ют та<кже качеством твердости или «плотности» (шары, использован-
ные нами в опытах, были деревянные, гипсовые, резиновые), ,мы по-
пытались установить, возникает ли у испытуемых установка на соот-
ношение шаров по признаку плотности. С этой целью в установочных
опытах иопытуемьим давали -в одну руку более плотный шар, в дру-
гую — более мягкий и требовали от них опознать, из какого материа-
ла сделан каждый из этих шаров. В критическом опыте испытуемые
получали шары одинакового объема и из одинакового материала (из
искусственной губки). В этих опытах все 50 испытуемых показали конт-
растные иллюзии (см. табл. 4).
Таблица 4
Количество контраст-
ных иллюзий в 1-ой
фазе
0—1
2-10
11—20
21—30
Выше 30
Количество
испытуемых
0
38
10
2
0
0
76,0
20,0
4,0
0
Таким образом, эксперименты, проведенные по методу «опознава-
ния 'материалов», бесспорно доказали, что фиксированная установка
вырабатывалась у всех участвующих в опытах испытуемых, несмотря
на то, что они в установочных опытах совершенно не обращали вни-
мания на разницу между шарами ни по объему, ни по весу, ни по
плотности и, следовательно, не имели никакого «ожидания» того, ка-
ково «будет отношение между объектами, подаваемыми в последующих
Э.КС1П031ИЩИЯХ2.
В связи с этим следует указать на результаты опытов, проведен-
ных О. Кюльпе (совместно с Брайаном) в 1904 г. («опыты на абстрак-
цию») [7]. Кюльпе показывал испытуемым на экране четыре слога,
составленные из трех разноцветных букв и образующие определенные
фигуры в пространстве. Испытуемые по инструкции получали зада-
ние, в одном случае обратить внимание на цвет букв, в другом — на
количество букв, в третьем — на фигуры, составленные слогами, и в
четвертом — на элементы вообще (опыты состояли из четырех серий).
Когда в критичесжих опытах Кюльпе спрашивал испытуемых о том,
на что в предварительных опытах они не обращали внимание, они не
могли дать ясных ответов. По мнению Кюльпе, это было вызвано тем
обстоятельством, что признак предмета, не участвующий в решении за-
дачи, не воспринимается субъектом. Таким образом, по Кюльпе, вни-
мание в этом случае функционирует как фактор, определяющий изби-
2 При анализе результатов, полученных методом опознавания материала, совершенно
закономерно возникает вопрос: если для создания установки необходима, с одной сторо-
ны, потребность, а с другой — соответствующая ей ситуация, то как же происходит соз-
дание установки в наших опытах, когда у субъекта нет никакой потребнос-
ти в сравнении предъявляемых тел по тяжести, объему или плотности? При этом, по-ви-
димому, субъект в каждый конкретный момент обладает потребностью разобраться
в ситуации и оценить ее без участия сознания на уровне установки,
9. Бессознательное 129

рательнкэсть восприятия. Д. Чанмен повторил опыты Кюльпе в несколь-
ко измененных условиях и также пришел к заключению, что раздра-
житель, нерелевантный по отношению к инструкции, не отражается в>
памяти, причиной чего, возможно, является недостаточность восприя-
тия этого раздражителя.
Как мы видим, в отношении восприятия иррелевантных признаков;
наши опыты сходны с опытами Кюльпе, но по результатам они сущест-
венно от опытов Кюльпе отличаются. Эта разница обусловлена тем,
что Кюльпе (а также Чапмен) следы восприятия иррелевантного раз-
дражителя ищет в сознании (памяти), а мы — в целостном состоянии-
личности, которое в ней представлено в виде установки. Отсюда и раз-
личие результатов: Кюльпе не находил следов иррелевантных раздра-
жителей у своих испытуемых, мы же у всех испытуемых выявляли
контрастные иллюзии, возникновение которых было бы совершенно
непонятно, если бы на испытуемых не действовали иррелевантные
раздражители.
Выводы
Метод опознания материала дает основание для утвержде-
ния, что ожидание — сознательное или бессознательное — нельзя
считать основой фехнеровской иллюзии веса, т. к. ни в установочных,
ни в (критических опытах у наших испытуемых нет и не может быть
ожидания того, .какого объема шары им дадут при последующих экс-
позициях. Фактор ожидания исключен в этих опытах, и основой конт-
растной иллюзии можно считать только целостное личностное состоя-
ние субъекта —■■ установку, которая никогда не дана .в сознании. На-
ши эксперименты показывают, что иррелевантные по отношению к
инструкции признаки предметов отражаются в установке, активном со-
стоянии, не принимающем формы, характерной для содержаний соз-
нания [2, 30].
И, однако, установка и бессознательное психическое не являют-
ся эквивалентными понятиями. Наоборот, они, как отмечает Д.Н.Уз-
надзе, взаимно исключают друг друга. Большая заслуга Д. Н. Узнадзе
заключается в том, что он теоретически и экспериментально доказал
несостоятельность довольно твердо укоренившегося в психологии по-
нятия бессознательного психического. Как подчеркивает Д. Н. Узна-
дзе, «понятие бессознательного — ненужное понятие» в психологии [3,
35]. Согласно Фрейду, говорит Д. Н. Узнадзе, «разница между созна-
тельными и бессознательными процессами в основном сводится только к
тому, что друг от друга эти процессы отличаются лишь тем, что пер-
вое сопровождается сознанием, второе — нет. Что касается их »внутрен-
ней природы и структуры, то в этом отношении они ничем друг от
друга не отличаются» [3, 35]. Поэтому, заключает Д. Н. Узнадзе,
«понятие бессознательного должно быть отброшено, и на его место
следует вводить обладающее позитивным содержанием понятие, а
именно, понятие установки» [3, 37], «которая выявляется у каждого
живого существа в процессе его взаимоотношения с действительно-
стью» [3, 36].
Вместе с тем, Д. Н. Узнадзе отмечает, что «учение о бессознатель-
ном, по существу, основано на правильном представлении о психической
жизни человека, поскольку оно подчеркивает, что сознательные про-
цессы вовсе не исчерпывают всего содержания 'психики» [3, 36]. По-
этому Д. Н. Узнадзе вместо понятия бессознательного ввел в психоло-
130

гию понятие установки, «которая не является феноменом сознания»,
[3, 33], «хотя... она все же сохраняет способность оказывать решаю-
щее влияние на них» (на сознательные процессы.— В. Г.) [3, 34]. Этим
Д. Н. Узнадзе и .избежал противоречий, содержащихся в понятии бес-
сознательного.
Примечание редакции
Затрагивая вопрос о взаимосвязи понятий установки и бессозна-
тельного, В. В. Григолава приводит 'Выгсжазываиия Д. Н. Узнадзе, по
которым «понятие бессознательного — ненужное понятие», «понятие
бессознательного должно быть отброшено...» и т. д. Чтобы избежать
.могущего возникнуть недоразумения, необходимо уточнить, что указа-
ния Д. Н. Узнадзе относятся к бессознательному в его фрейдистском,
психоаналитическом понимании, которое всегда представлялось Д. Н.
Узнадзе лишенным позитивного содержания и не обогащающим психо-
логическую мысль, — а не к идее бессознательного как таковой.
Это видно хотя бы из приводимых В. В. Григолава слов Д. Н. Уз-
иадзе: «учение о бессознательном, по существу, основано на правиль-
ном представлении о психической жизни человека, поскольку оно под-
черкивает, что сознательные дроцессы вовсе не исчерпывают всего со-
держания психики».
Необходимо, следовательно, ясно отличать негативное отношение
Д. Н. Узнадзе к бессознательному как к элементу психоаналитической
модели душевной жизни человека от его взгляда на бессознательное,
как на особенность психики, находящую свое (Концептуальное раскры-
тие в теории неосознаваемой психологической установки.
CONTRAST ILLUSION, THE UNCONSCIOUS AND SET
V. V. GRIGOLAVA
The D. N. Uznadze Institute of Psychology, Acad. Sei. Georgian SSR. Tbilisi
SUMMARY
The author of the paper attempts to demonstrate the untenability of the
view holding that the experience of «frustrated anticipation» constitutes the
psychological basis of the illusion of weight. With that in view he has de-
veloped an experimental method of «identification of material», enabling to
eliminate the factor of anticipation at the emergence of Fechner's illusion.
The results of the experiment confirm one of Uznadze's basic propositions,
namely that the illusion in question is based not on any conscious or uncon-
scious anticipation but the integrate-personality state of the S or his set.
ЛИТЕРАТУРА
1. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Аналог иллюзии тяжести в сфере давления. Вестник Тбилис-
ского университета, 1972 (на груз. яз.).
131

2. ПРАНГИШВИЛИ А. С, 30 лет Института психологии им. Д. Н. Узнадзе. Тб., 1972.
3. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки. Труды Институ-
та психологии, «Психология», т. VI, 1949, Тб. (на груз. яз.).
4. УЗНАДЗЕ Д. Н.. К теории постгипнотического внушения. Труды Института функц.
нервных заболеваний, Тб., 1936, т. I (на груз. яз.).
5. CHAPMAN, D. W., Relative effects of determinate and indeterminate Aufgaben. Amer.
J. Psychol.. 1932, 44, 163—174.
6. FREUD. S., Die Frage der Laienanalyse. XIV, 224; Abriß der Psychoanalyse, XVII, 145—
146.
7. KÜLPE. О., Versuche über Abstraktion. Ber. I Kongr. exp. Psychol., 1904, 56—68.

8
УСТАНОВКА И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: НУЖНА ЛИ ПАРАДИГМА?
В. П. ЗИНЧЕНКО
МГУ, .факультет психологии
«Когда дирижер вытягивает палочкой тему из оркестра, он
не является физической причиной звука. Звучание уже дано
в партитуре симфонии, в спонтанном сговоре исполнителей,
в многолюдстве зала и в устройстве музыкальных орудий».
О. Э. Мандельштам
Многие понятия и категории, существующие в современной пси-
хологии, имеют общую судьбу. К таким понятиям относятся понятия
деятельности, сознания, личности, установки, бессознательного и др.
Они динамичны и в различные периоды развития психологии выпол-
няют разные функции, обозначая то реальные явления, подлежащие
изучению, то объекты направленного формирования и управления, то,
наконец, выполняют функцию объяснительных принципов, с помощью
которых делаются попытки раскрыть механизмы детерминации пси-
хического. Каждое из этих понятий неоднократно использовалось для
объяснения круга явлений, обозначаемых другими понятиями. Так,
понятие установки полагалось в основание деятельности, в свою оче-
редь, понятие деятельности полагалось в основание установки. Иными
словами, понятие деятельности, установки, бессознательного выпол-
няют в соответствующих направлениях и школах функции исследова-
тельской парадигмы (можно было бы сказать установки). Принятие
одной из них накладывает печать не только на развитие теории, но и
на эксперимент. Нужно также учесть, что между абстрактным, теоре-
тическим смыслом таких понятий и их операциональным содержанием,
служащим для интерпретации экспериментальных результатов, суще-
ствует довольно большая дистанция, для сокращения которой требует-
ся специальная, обычно не проделываемая методологическая работа.
Поэтому нередко оказывалось, что различные исследовательские стра-
тегии и соответствующие им экспериментальные приемы позволяют
получать достаточно убедительные (сами по себе) и вместе с тем до-
пускающие полярные трактовки результаты.
Еще одним из оснований этого служило либо смешение, либо пол-
ное противопоставление генетического и функционального аспектов
изучения деятельности и установки. Естественно, что акцент на гене-
тическом аспекте приводил исследователей к заключению о том, что
установка является продуктом деятельности, в то время как акцент на
функциональном аспекте столь же неизбежно приводил к заключению
о том, что установка предваряет деятельность, структурирует ее, опре-
деляет ее направленность и развертывание. В одном из исследований,
целью -которого было выявление механизмов ориентировочно-исследо-
133

вательской деятельности, приводящей к фиксации тех или иных уста-
новок, А. В. Запорожец (1960) специально обращал внимание на не-
допустимость смешения генетического и функционального аспектов
изучения установки и деятельности. Но это не привело к решительно-
му преодолению закрепившегося в сознании исследователей понима-
ния взаимоотношений этих понятий и обозначаемых ими сфер реаль-
ности. Видимо, для его сохранения имеются глубокие причины. Одной
из них является полифункциональность фундаментальных категорий и
абстракций, «а которую применительно к категории деятельности об-
ратил внимание Э. Г. Юдин (1976). Понятие деятельности успешно
используется для объяснения той или иной реальности лишь до тех
пор, пока она сама не становится тем, что должно быть исследовано.
Аналогичным образом обстоит дело и с понятием установки. Иными
словами, истоки противопоставления понятий деятельности и установ-
ки лежат в том, что они попеременно выполняют противоположные
функции то средства, то предмета исследования. И действительно,
если не учитывать этого методологического нюанса, не так легко при-
нять мысль о том, что установка (до и независимо от генетического
или функционального аспектов ее рассмотрения) в такой же степени
является продуктом деятельности, в какой она является условием ее
возникновения и протекания. Ввиду систематического неучета поли-
функциональности категорий установки и деятельности нам представ-
ляется полезной более подробная аргументация необходимости пре-
одоления исходного противопоставления понятий деятельности и уста-
новки. При этом, для того, чтобы обеспечить остроту и беспристраст-
ность анализа, я (будучи представителем и поборником деятельност-
«ого подхода) попытаюсь встать на позиции установки, т. е. сделать
понятие установки орудием объяснения, а деятельность предметом ис-
следования.
С тех пор, как 3. Фрейд в попытках объяснить деятельность как
нечто целостное выдвинул тезис о трехуровневом строении психики1,
идеи об уровневом, иерархическом строении и организации последней
развиваются многими направлениями и школами психологии. А. Н.
Леонтьев (1959, 1975) на основании каузально-генетических исследо-
ваний пришел к выводу об уровневом строении предметной деятель-
ности. А. В. Запорожец (1960) на основании экспериментальных ис-
следований процесса формирования установки впервые, насколько нам
известно, высказал гипотезу об уровневом, иерархическом строении
установки. Затем эта гипотеза получила систематическое обоснование
(А. Г. Асмолов, М. А. Ковальчук, 1975).
Последовательное развитие идей об уровневом строении деятель-
ности и установки должно с необходимостью привести к снятию про-
тивопоставления понятий установка и деятельность. В противном слу-
чае исследователи онтогенеза вынуждены будут пойти по весьма сом-
нительному и ненадежному пути поиска, так оказать «пралогических>
форм деятельности и установки. Это же рассуждение должно привести
к заключению и о том, что функции установки нельзя ограничить лишь
служебной ролью стабилизации и удерживания деятельности в опре-
деленных границах (А. Г. Асмолов, 1977). Подобные функции по отно-
шению к деятельности выполняет закон, а не установка. Последняя не-
минуемо оказывает влияние как на структурную организацию деятель-
1 Отсюда, в частности, следовало, что деятельность и психика не могут быть
изображены линейно, в одной плоскости.
134

«ости, так и на механизмы, вовлекаемые в ее реализацию. А. Г Асмо-
лову, поставившему задачу объективного рассмотрения взаимоотноше-
ний между деятельностью и установкой, все же не удалось преодолеть
парадигму деятельности, что привело автора в итоге интересного и по-
учительного анализа к явному ограничению реальных функций уста-
новки в поведении и деятельности.
Как это ни парадоксально, ,но поиски доказательств того, что ни-
какая деятельность невозможна вне установок (независимо от приро-
ды последних) необходимы вовсе не для демонстрации первичности эф-
фектов установки по сравнению, скажем, с первичностью эффектов
<предмет.ной деятельности. Такие поиски необходимы прежде всего для
того, чтобы открыть путь исследованию не редуцируемых ни к какой
другой реальности явлений психики, в том числе и психического отра-
жения на самых ранних этапах их развития. Для того, чтобы снять
проблему «первичности», необходимо утвердить тезис об исходной це-
лостности и одновременно гетерогенности психического. Психическая
реальность какой бы элементарной она ни была, обязательно включает
з себя оперативные (деятельностные), когнитивные и потребностные
(в том числе и эмоционально-установочные или, в их развитой форме,
интимно-личностные) .компоненты. Естественно, что на разных уровнях
развития и организации соотношение между перечисленными компо-
нентами является неодинаковым. Чем выше организация, тем больший
удельный вес и большую роль приобретают интимно-личностные ком-
поненты психической реальности. Они могут трансформировать, под-
чинять себе другие компоненты, направлять течение поведения и дея-
тельности, в том числе выполнять инициирующие функции в формиро-
вании новых способов и даже видов поведения и деятельности.
Когда мы говорим о гетерогенности психического, то этим самым
подчеркивается необходимость не только иного способа введения пси-
хической реальности в основание существования живых существ, но и
необходимость особого (теоретического) способа построения предмета
психологии (В. П. Зинченко, М. К. Мамардашвили, 1977). Это можно
сравнить с ситуацией, сложившейся в современной физике, когда эле-
ментарная частица, будучи по определению частью — частицей, одно-
временно является и целым, т. е. содержит в себе другие частицы.
Попытки таким образом определить психическую реальность и со-
ответственно построить предмет психологии не являются неожиданны-
ми ни с точки зрения истории философии, ни, тем более, с точки зре-
ния методологии современного научного знания, которая все больше
ориентируется не столько на последовательность и протяженность яв-
лений во времени, сколько на внутреннюю связь и протяженность явле-
ний в пространстве. К этому же ведет и логика развития современной
экспериментальной психологии, в которой все больше и больше накап-
ливаются данные об эффектах симультанирования, временной обра-
тимости, эквипотенциальное™, относящихся не только ,к результату
(ср. симультанные целостности гештальта), но и к процессам (ср. си-
мультанное восприятие, опознание, мгновенное озарение, инсайт и
т. п.).
Психологи все больше говорят о координации одновременно осу-
ществляющихся процессов и пытаются отдельно вскрывать и рассма-
тривать внутренние связи между ними, как бы освобождая эти связи
от времени (т. е. от протяженности в частной временной последова-
тельности наших состояний /восприятия). Вслед за введением в психо-
логию идеи А. А. Ухтомского о том, что психические процессы пред-
135

ставляют собой функциональные органы нашего мозга, целесообразно
•напомнить и определение функционального органа, данное Ухтомским.
Он определял его как всякое временное сочетание сил, способное осу-
ществить определенное достижение. В этом определении имплицитно
содержится идея распределения сочетающихся сил в пространстве.
Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить фактуру исследователь-
ского материала, с которым имел дело А. А. Ухтомский. Это параби-
оз, доминанта, различного рода синергии и пр. Поэтому, перенося идеи
функциональных органов, функциональных систем и структур на пси-
хологическую почву, нельзя не обратить внимание на методологичес-
кие следствия, вытекающие из использования этих понятий.
Подобное смещение акцентов в анализе психической реальности
вовсе нельзя рассматривать как недооценку генетических или функцио-
нально-генетических исследований. Сейчас, как и ранее, предприни-
маются в высшей степени интересные попытки развертывания симуль-
танно осуществляющихся /процессов во времени, попытки изоляции од-
лого процесса от других, выявления его особенностей и механизмов в
чистом виде. Именно на это ориентированы, например, исследования
микрогенеза когнитивных процессов. В то же время исследования их
микроструктуры .все больше убеждают в том, что ориентация на про-
странственную протяженность когнитивных процессов, «а их структур-
но-функциональные свойства не менее важна и, возможно, даже более
адекватна объекту исследования. Излишне говорить, что последняя
ориентация устраняет (или уж во всяком случае смягчает) проблему
первичности и одновременно с этим наивно натуралистически понятую
проблему причинности (не нужно смешивать с проблемой детерминиз-
ма психической реальности, которая требует специального обсуждения,
далеко выходящего за границы настоящего изложения).
Признание примата за каким-либо из компонентов делает невоз-
можной последующую «инъекцию» других компонентов на какой бы
ранней стадии онтогенеза она не производилась. А если таковая и про-
изводится, то все равно она оставляет впечатление нарочитости ,и ис-
кусственности. В этой связи уместно напомнить классическую дихото-
мию А. Бергсона: деление памяти на «память тела» и «память духа».
Принятие этой дихотомии делает невозможным в пределах одного тео-
ретически однородного рассуждения последующее «одушевление» па-
мяти тела. И как бы ни преодолевалась эта дихотомия (см. А. Н. Ле-
онтьев, 1931; П. И. Зинченко, 1939), она вновь и вновь возвращается
в психологию на новом материале и в новых обличьях. Так в современ-
ной когнитивной психологии память тела существует не под видом
памяти-еледов, памяти-движении, а в терминах сенсорного регистра,
«конической памяти, чувственной ткани, отдельно от которых сущест-
вуют смысловые преобразования, означения, селекция, установка и пр.
Почти буквальным воспроизведением исходной 'бергсоновской дихото-
мии является предложенное Э. Тулвингом (1972) различение «семан-
тической» и «эпизодической» памяти. Искушенные в истории психоло-
гии исследователи (как в свое время А. Н. Леонтьев и П. И. Зинченко)
ищут пути «одушевления» сенсорного регистра, иконической памяти и
т. д., пытаются обнаружить смысловые преобразования, селекцию или
влияние установок на исходные, первоначальные уровни приема и пе-
реработки информации, какими бы элементарными, следовыми или
физиологическими они ни казались. И такого рода попытки не беспо-
лезны, так как в случае успеха они подтвердят тезис об исходной це-
136

лостности и неразложимости психической реальности при всей ее гете-
рогенности.
Естественно, что важнейшей задачей /психологии является как раз
задача теоретической реконструкции этих целостностей. Но теперь уже
/продукты научного анализа не будут полагаться в сам объект исследо-
вания и не будут служить основанием для порождения проблем, свя-
занных с взаимоотношениями части ,и целого, условиями и результа-
тами, 'возможной (первичностью какого-либо компонента в генезисе
психики. Кстати, понимание различия между объектом исследования и
способом его представления в научном знании существенно облегчает
обязательный для науки возврат к практическому существованию объ-
екта, т. е. в конечном счете повышает не только познавательный, «но и
практический потенциал научного знания. Следует сказать, что подме-
на целостности каким-либо из конституирующих ее компонентов, ут-
верждение его примата провоцируется аксиоматическим характером
классического научного знания и служит основанием любой из много-
численных форм редукционизма, существующих в современной психо-
логии. Редукционизму необходимо противопоставить стратегию ампли-
ф-икации, обогащения психической реальности.
Для того, чтобы дальнейшее обсуждение проблемы взамоотноше-
ний между установкой и деятельностью было более конкретным, це-
лесообразно обратиться к результатам экспериментальных исследова-
ний. Основанием для повторного изложения этих давно полученных и
частично опубликованных нами результатов может служить попытка
их .новой интерпретации, вытекающей из временно принятой мною па-
радигмы установки. Существенно отметить, что в то время, когда про-
водились эти исследования, автор вовсе не предполагал, что они мо-
гут быть использованы как доказательство влияния установки на дея-
тельность и даже более того — доказательство примата установки.
Первым этапом нашей аргументации должна быть демонстрация
того, что установка, зафиксированная в контролируемых условиях,
помимо воли и сознания субъекта, предсказуемым образом модифи-
цирует его ответные действия. Создание такой ситуации не вызывает
сколько-нибудь значительных затруднений. Более того, подобный эф-
фект мы получили «непроизвольно», когда проводили исследование
влияния ориентировочно-исследовательской деятельности на процесс
образования установки (В. П. Зинченко, 1958). Установочными при-
знаками был цвет одинаковых по величине и форме и разных по весу
объектов. Тяжелые объекты были окрашены в один цвет, легкие — в
другой. Исследование проводилось на детях 3—7 лет. Общий результат
•исследования состоял в том, что ориентировка и различение цвета
является необходимым и достаточным условием образования установ-
ки. Различение веса может составлять побочное, фоновое условие дея-
тельности испытуемого. Осознание связи между цветом и весом уста-
новочных объектов не является обязательным для образования уста-
новки. У младших дошкольников установка в большинстве случаев
образуется неосознанно, и тем не менее при предъявлении критических
объектов (одинаковых по весу и разных по цвету) у них наблюдается
отчетливая контрастная иллюзия. Было обнаружено также, что осозна-
ние связи между признаками установочных объектов может оказать
на установку разрушающее влияние в самом процессе ее фиксации.
Вторым этапом аргументации должна быть демонстрация того,
что установка, зафиксированная вне какой-либо деятельности субъекта,
а соответственно и помимо его воли и сознания, также предсказуемым
137

образом модифицирует его ответные действия. Создание подобной,
строго .контролируемой экспериментальной ситуации, сопряжено с зна-
чительно большими трудностями. К тому же здесь не могут быть ис-
пользованы стандартные методы гипнотического внушения, т. к. даже
в этом состоянии несомненно присутствуют (правда, без рефлексии)
некоторые основные компоненты предметной деятельности.
Не может помочь и обращение к сфе-
ре бессознательного в классическом по-
нимании этого термина, так как органи-
зация бессознательного настолько слож-
на и неопределенна, что это практически
исключает постановку строгого экспери-
ментально-психологического эксперимен-
та. Видимо, предельным случаем, удов-
летворяющим сформулированным выше
требованиям, должен быть такой, когда
фиксация установки осуществляется не
на уровне субъекта деятельности, а на
уровне воздействий на тот или иной ор-
ган. И эти воздействия (идущие как бы
мимо субъекта) должны привести »к пред-
сказуемым изменениям его ответных дей-
ствий. В поисках такого эксперимен-
тального приема мы обратились к ме-
тодам исследования зрительного вос-
/ \ приятия в условиях стабилизации изо-
бражения относительно сетчатки (В П.
Рис. 1. Схема присоски. Зинченко, Н. Ю. Вергилес, 1969). Для
1. Полупрозрачное зеркало. исследования установки была сконстру-
2. Кассеты с негативами, з. Элек- ирована специальная присоска (рис. 1),
тролюминисцентные пластинки. в которой в качестве источника света ис-
пользовались безынерционные электоо-
люминисцентные (ЭЛ) излучатели. ЭЛ-
пластинки были расположены на тубусе присоски перпендику-
лярно друг другу. На месте пересечения их нормалей помещалось
полупрозрачное зеркало с коэффициентом отражения около 50%.
Плоскость зеркала была ориентирована под углом 45° к оптической оси
присоски. В этой ситуации, .когда зажигается .центральный излучатель,
часть света от него проходит через полупрозрачное зеркало и попадает
в объектив, через него в глаз. Другая часть отражается под углом 90°
То же происходит и при зажигании бокового излучателя, но в этом
случае ib объектив попадает отраженный луч. Важньш преимуществом
ЭЛ-излучателей, наряду с безынерционностью, является постоянство яр-
кости по полю, возможность переключения частей тестового поля и
легкость управления режимами работы.
Описанная конструкция присоски, прикрепляемой к глазу, позво-
ляла поочередно предъявлять два различных тестовых изображения на
одно и то же место сетчатки.
Опишем кратко несколько опытов, выполненных нами совместно с
Н. Ю. Вергилесом (см. В. П. Зинченко, Н. Ю. Вергилес, Ю. К. Стрел-
ков, 1970), проводя которые мы постепенно и интуитивно нащупывали
пути, удовлетворяющие сформулированным выше требованиям.
На первых порах исследования мы старались максимально следо-
вать методическим процедурам, принятым в школе Д. Н. Узнадзе. В
138

опытах использовались установочные 'круги (угловые размеры 3,6° и
1,8°) и критические круги (угловой размер 3°).
В каждом опыте участвовало 4i—5 взрослых испытуемых в возрас-
те 20 — 25 лет, имеющих 'нормальное зрение.
Опыт 1. Установочные (.неравные) «руги предъявлялись в верхней
части поля зрения. После каждого из предъявлений испытуемый ука-
зывал, с какой стороны был больший круг. После исчезновения после-
образа (всегда достаточно яркого в условиях стабилизации) испытуе-
мым в нижней части поля зрения 5—7 раз предъявлялись критические
(равные) «руги (рис. 2.1). Во всех случаях испытуемые давали адек-
ватную оценку критическим объектам. Опыт проводился как в услови-
ях прямого, так и обратного контраста установочных и критических
объектов.
Полученный результат свидетельствует о том, что эффект перено-
са установки не может считаться абсолютным. Возможна ситуация,
когда этот эффект не .наблюдается даже в пределах одного органа.
Опыт 2. Установочные круги предъявлялись испытуемым 2—3 раза.
После исчезновения послеобраза на то же место сетчатки предъявляли
критические объекты (рис. 2. II). У всех испытуемых наблюдалась от-
четливо выраженная контрастам иллюзия, 'которая постепенно (после
-5 предъявлений) сменялась адекватной оценкой критических объектов.
Полученный результат свидетельствует о том, что условия стаби-
лизации изображения существенно облегчают фиксацию установки и
практически приводят к образованию ее «с места». Это облегчение дей-
ствительно лишь в том случае, если установочные и критические объек-
ты предъявляются на одно и то же место сетчатки.
Опыт 3. Испытуемым в одной части поля зрения 5 раз предъявля-
лось по одному установочному объекту (большой круг). Затем, после
исчезновения послеобраза испытуемым предъявлялись критические
объекты, один из которых попадал на то же место сетчатки, что и
(единственный) установочный объект (рис. 2. III). В этих условиях
также у всех испытуемых наблюдалось отчетливо выраженная кон-
трастная иллюзия, постепенно сменявшаяся адекватной оценкой кри-
тических объектов.
Полученный результат свидетельствует о том, что требование со-
знательного сравнения установочных объектов не является абсолют-
ным. Установка может образоваться и затем проявиться не только без
осознанного сравнения установочных объектов, но и в отсутствии объ-
екта для сравнения. Подобные эффекты сплошь и рядом наблюдаются
в области температурной чувствительности.
Опыт 4. Установочные объекты предъявлялись таким образом, что
испытуемые их не видели вовсе. Это достигалось с помощью подпоро-
гового накопления энергии стимула. Яркость свечения ЭЛ-пластинок
повышалась постепенно и достигла 100 нит. Отсутствие восприятия та-
кого яркого источника объясняется тем, что был подобран такой ре-
жим увеличения яркости, при котором скорость адаптации была быст-
рее приращения энергии стимула. После выключения ЭЛ-пластинок
испытуемые видели послеобраз ранее не воспринимавшихся устано-
вочных объектов (рис. 2. IV). Когда послеобраз угасал, испытуемым
<на то же место сетчатки предъявлялись критические объекты. У всех
испытуемых наблюдалась отчетливо выраженная контрастная иллюзия.
Полученный результат свидетельствует о том, что установка дей-
ствительно может образоваться с места, без задачи сравнения устано-
139

вочных объектов и на основании лишь однократного отчетливого вос-
приятия послеоб.раза установочных объектов.
Опыт 5. Использовался тот же способ предъявления, что и в пре-
I II
Рис. 2. Условная схема видимой испытуемым ситуации в
установочных и критических опытах.
Сплошной линией обозначены видимые испытуемым уста-
новочные объекты. Пунктиром обозначены критические объ-
екты. Штрихами обозначены видимые испытуемым после-
образы
дыдущем опыте. Но ЭЛ-пластинки гасились не сразу, а постепенно. По
мере снятия напряжения угасал, не проявившись, и послеобраз. Испы-
туемые .в этой ситуации не видели ни прямого, ни -последовательного
образа. Затем -на то же место сетчатки предъявлялись критические объ-
екты (рис. 2. V). У всех испытуемых наблюдалась отчетливо выражен-
140

ная контрастная иллюзия, сменявшаяся постепенно адекватной оцен-
кой критических объектов.
Полученный результат свидетельствует о том, что действительно
возможна фиксация установки не на уровне субъекта, а на уровне от-
дельного органа. И, тем не менее, эта зафиксированная помимо воли
сознания и вне деятельности (даже ориентировочной) установка при-
водит к вполне предсказуемой модификации сознательных ответных
действий субъекта (сравнение по величине критических объектов).
На основании этого исследования, выполненного в 1966 году, были
сделаны выводы о существовании иерархии перцептивных установок,
среди которых есть элементарные, образующиеся на периферии ана-
лизатора и более сложные, для образования которых необходимо уча-
стие центральных процессов. Но дело не только в доказательстве ие-
рархического, уровневого строения установки. Это само по себе не
является «ни неожиданным, ни удивительным. Более интересно то, что
установки, зафиксированные на нижних уровнях этой иерархии, оказы-
вают влияние на результаты, а следовательно, и на механизмы осу-
ществления деятельности. Иными словами, установки могут выполнять
функции доминирующего или системообразующего фактора деятельно-
сти, понимаемой в свою очередь как сложное функциональное и иерар-
хически организованное целое. Но если принять это положение, то
возникает невероятная по сложности задача выявления механизмов
этого влияния.
Для того, чтобы успешно продвигаться в ее решении, видимо,
нужно представить хотя бы в общих чертах возможные типы взаимо-
отношений между установкой и деятельностью. Чтобы упростить зада-
чу, условимся, что имеются только два уровня установок и два уровня
организации деятельности: осознаваемой и неосознаваемой.
Первый тип взаимоотношений между установкой и деятельностью
характеризуется тем, что неосознаваемая установка, в том числе и та-
кая, которая зафиксирована вне деятельности субъекта, оказывает
влияние на осознаваемые результаты деятельности. Мы готовы обсуж-
дать вопрос о том, можно ли называть эффект, полученный в экспери-
ментах со стабилизацией, установкой. Возможна также интерпретация
этого эффекта в терминах изменения, модификации функционального
состояния субъекта или того или иного органа, вплоть до «мышечного
препарата». Но как бы ни называть такие изменения, установкой или
динамикой функциональных состояний, они приводят к закономерным
«установочноподобным» изменениям осознаваемых ответных действий.
Вместе с тем для развития теории и эксперимента в области исследо-
ваний установки подобная аналогия с функциональными состояниями
и их динамикой может оказаться эвристически полезной, в том числе и
для более строгого очерчивания круга явлений, описываемых понятием
установка. Сейчас можно лишь сказать, что само по себе изменение
функционального состояния не является установкой. Для того, чтобы
трансформироваться в установку, оно должно столкнуться (или найти)
адекватную ему (или неадекватную) форму деятельности. Понятие
функционального состояния с одной стороны несомненно шире поня-
тия установки, с другой стороны — это понятие, как и родственное ему
понятие доминанты, может быть использовано для анализа и интер-
претации механизмов образования и актуализации установки. Обраща-
ет на себя внимание и то, что установки, зафиксированные вне пред-
метной деятельности, оказывают на нее влияние в своеобразной бес-
предметной форме. Продолжая эту аналогию (равно как и интерпре-
141

тацию полученных результатов), следует сказать, что как бы далека
мы ни продвигались вспять по пути, пройденному в онтогенезе, мы не
найдем живых существ, находящихся в нулевом, исходном, начальном
и т. п. функциональном состоянии. Равным образом, мы не найдем
живых существ, находящихся вне установочных модификаций. Это,
кстати, справедливо как для целого организма, так и для его органов
и даже для нейронов, которым также свойственны эффекты облегче-
ния, привыкания и т. п. Tabula rasa — это абстракция, которой нет
места в реальной жизни. Несмотря 1на то, что все эти изменения состоя-
ний накладывают печать на поведение и деятельность живых существ,
нет никаких оснований делать заключения об их примате, первичности
и т. п. по отношению .к поведению и деятельности. Они представляют
собой особую реальность, .которая должна учитываться при изучении
поведения и деятельности, тем более, что это такая реальность, кото-
рая властно вмешивается в развитие, формирование и протекание по-
следних. Излишне говорить, что подобные изменения функциональных
состояний, равно как и фиксация установок, происходящие вне кон-
кретной деятельности субъекта, возможны не только под влиянием тех
или иных физических воздействий (как в случае наших эксперимен-
тов), но они возможны также и под влиянием социальных воздейст-
вий, в том числе под влиянием произведений искусства. Подобные
влияния возникают и в процессе общения. Достаточно в этой связи на-
помнить о ятрогенных заболеваниях, равно как и о действии плацебо.
Правда, указанные влияния проходят через сферу осознаваемого, но
трансформируясь в установку могут распредмечиваться и действовать
по законам бессознательного. Не лишено оснований предположение а
возможной обратимости отношений между установкой и иллюзией. Ил-
люзия может -быть не только следствием установки, но и причиной ее
возникновения и фиксации.
Второй тип взаимоотношений между установкой и деятельностью'
характеризуется тем, что неосознаваемые установки оказывают влия-
ние на неосознаваемые компоненты деятельности. Методические пути
выявления подобных влияний весьма и весьма туманны. Дело сущест-
венно осложняется тем обстоятельством, что подобные влияния оказы-
вают как фиксированные, так и не фиксированные установки, т. е. ус-
тановки, образующиеся по ходу протекания деятельности, «с места», на
тем не менее оказывающие существенное и длительное влияние на дея-
тельность (см. И. А. Тоидзе, 1974).
Для изучения рассматриваемого типа отношений справедливы вы-
сказанные выше соображения относительно установки и динамики
функциональных состояний. Что касается метода анализа неосознава-
емых компонентов деятельности (в ее когнитивной и исполнительной
формах), то нужно сказать, что в последние годы такие методы весьма
усовершенствованы, в частности, найдены методы микроструктурного
анализа действий, операций, блоков функций и т. п. (В. П. Зинченко,
1972, 1975; Ю. К. Стрелков, 1972; Р. Хейбер, 1969 и др.). Можно на-
деяться, что дальнейшее развитие этих методов позволит вовлечь в
изучение когнитивных и исполнительных процессов феномены неосоз-
наваемых установок.
Третий тип отношений между установкой и деятельностью ха-
рактеризуется тем, что осознаваемые установки оказывают влияние на
осознаваемые уровни или компоненты деятельности. Исследование это-
го типа отношений проводилось неоднократно и не вызывает принципи-
альных трудностей.
142

В этой связи можно напомнить многочисленные исследования
сравнительного изучения непроизвольной и произвольной памяти, в
которых показало, каким образом различные познавательные установ-
ки (.на понимание, на запоминание, на .классификацию и т. п.) оказы-
вают влияние на продуктивность воспроизведения, на осознаваемые
стратегии и способы обработки тестового материала и т. п. (см. более
подробно об этом П. И. Зинченко, 1939, 1961; А. А. Смирнов, 1948 и
др.). Анализируя этот тип отношений, не следует допускать весьма
распространенной ошибки, которая состоит в отождествлении установ-
ки с инструкцией, задачей, целью и даже с мотивом. Инструкции, цели
могут быть приняты или отвергнуты субъектОхМ. Имеется процесс их
принятия, присвоения, порождения, в том числе, видимо, при опреде-
ленных условиях происходит процесс их трансформации в установку
субъекта. Этой трансформации сопутствует процесс распредмечивания
инструкций, целей и т. п. Поведение и деятельность начинают приоб-
ретать как бы второй механизм детерминации. Наряду с влиянием со-
знательно поставленной или принятой цели возникает влияние распред-
меченной и неосознаваемой установки. Это последнее влияние имеет
хронический характер, тогда как сознательная цель влияет скорее эпи-
зодически. Установка выполняет функции поддержания и сохранения
цели. Одновременно с этим раопредмеченная форма существования и
влияния целей на протекание деятельности расширяет число степеней
свободы возможных направлений действования и служит основанием
порождения и полагания новых целей.
Наконец, четвертый тип взаимоотношений между установкой и
деятельностью характеризуется тем, что осознаваемые установки ока-
зывают влияние на неосознаваемые компоненты деятельности. Иссле-
дование влияний этого типа представляет большой интерес для экспе-
риментальной психологии и, видимо, немалый практический интерес.
Здесь исследовательская задача несколько упрощается тем, что в пси-
хологии достаточно развиты методы анализа деятельности, в том числе
и упомянутые выше методы выявления ее операционного состава. В то
же время изучение этого типа отношений может дать более надежные
результаты, подтверждающие идею о возможной системообразующей
роли установки по отношению к деятельности.
В настоящее время исследования этого типа взаимоотношений ве-
дутся в двух направлениях. В первом направлении, обозначенном как
психология установки и микроструктурный подход к когнитивным про-
цессам (Б. М. Величковский и А. Б. Леонова, см. настоящий сборник),
анализируется влияние установки на структуру преобразований ин-
формации, осуществляющихся в кратковременной памяти. Эти влияния
относятся как к номенклатуре функциональных блоков, так и последо-
вательности их включения и участия в обработке информации.
Обнаружены значительные влияния установки как на исходные,
начальные уровни преобразования информации (Т. Бахман, 1977),так
и на более высокие, -связанные с формированием программ моторных
инструкций, программ использования, — экстериоризации и преобра-
зования информации. Это направление рождает новые проблемы, свя-
занные с определением взаимоотношений установки с процессами се-
лекции, с механизмами актуализации имеющихся программ и с по-
строением, формированием новых программ обработки информации.
Во втором направлении исследований начаты поиски психофизио-
логических показателей, отражающих целевые установки. В работе
Л. А. Самойловича и В. Д. Труша (см. настоящий сборник) обнаруже-
на

ны закономерные изменения зрительного вызванного потенциала, про-
исходящие под влиянием осознаваемых установок. Авторы пришли к
заключению, что такие установки не только меняют процессы восприя-
тия, но и активно формируют мозговые функциональные системы, реа-
лизующие эти процессы.
Изучение каждого из выделенных типов взаимодействия, как от-
мечалось выше, сталкивается со специфическими трудностями, относя-
щимися к изучаемому типу. Помимо этого имеются и трудности более
общего характера. Во-первых, в каждом из этих случаев возникают
обратные влияния деятельности на установку, которые могут транс-
формировать последнюю. Во-вторых, выделенные типы не существуют
изолированно и в процессе возникновения и развития могут перехо-
дить один в другой. Эти интересные проблемы заслуживают специаль-
ного обсуждения и экспериментального изучения. При построении ис-
следовательских программ комплексного изучения взаимоотношений
деятельности и установки и динамики этих взаимоотношений неоцени-
мую помощь окажут результаты, полученные как в школе Д. Н. Уз-
надзе, так и в школе А. Н.Леонтьева. Особенно важны с этой точки
зрения сформулированный закон смены установок, классификация ви-
дов установок, развиваемые представления об их уровневом строении,
найденные условия объективации установок и т. д. (Д. Н. Узнадзе,
1966; А. С. Прангишвили, 1967; Р. Г. Натадзе, 1972; Ш. А. Надира-
швили, 1974; А. Е. Шерозия, 1969, 1973 и др.). Аналогичным образом
должны быть использованы представления об уровневом строении
деятельности, таксономия единиц анализа деятельности, законы и ус-
ловия взаимопереходов и превращений одних единиц в другие, пред-
ставления об интериоризации и превращениях самой деятельности.
Проведенный выше анализ возможных взаимоотношений между
установкой и деятельностью, естественно, не претендует на полноту.
Его функция состояла в иллюстрации мысли о том, что принятие па-
радигмы установки оказывается полезным приемом для исследования
тенезиса, развития и протекания деятельности. Более того, принятие
этой парадигмы и ее реализация в экспериментальных исследованиях
помогает снять нередко высказываемые в адрес психологической тео-
рии деятельности упреки в ее чрезмерном рационализме. Вместе с тем
принятие парадигмы установки имеет и другую сторону, обращенную
к теории установки. Мы попытались сделать установку средством объ-
яснения предметной деятельности и некоторых ее компонентов. И как
это ни парадоксально, выиграла от этого теория деятельности, а не
теория установки. По ходу изложения возник целый ряд проблем, свя-
занных с определением установки и с взаимоотношением ее эффектов
с такими реалиями как функциональные состояния, задачи, цели, мо-
тивы, способы, программы и пр. Нас не покидало ощущение того, что
установка при таком способе ее анализа не только влияет на деятель-
ность, но и растворяется или, точнее, воплощается в ней. Именно это
и является причиной трудностей в ее определении, равно как и в тео-
ретической и экспериментальной индентификации явлений и эффектов
установки. Видимо, любое представление, будь-то представление об
установке или о деятельности, превращенное в средство объяснения
другой реальности, как писал Маркс, подвергается испарению путем
превращения его в абстрактные определения. Эти абстрактные опреде-
ления необходимы, ибо на их основе возможно воспроизведение кон-
кретного посредством мышления (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т.
46, ч. I, стр. 37). Эта вторая часть работы должна быть еще проделана
144

<как в отношении предметной деятельности, так и в отношении уста-
новки.
Заключая изложение, я вернусь «на круги своя» и вновь приму
^парадигму деятельности. Видимо, действительно можно было бы про-
делать еще один .круг и по,казать, что деятельность может выполнить
функции средства объяснения установки2. Но и не проделывая такой
работы можйо предполагать, что мы пришли бы к аналогичному ре-
зультату. Нет никаких сомнений в том, что деятельность субъекта яв-
ляется одним из богатейших источников зарождения и формирования
установок. Нужно, однако, учитывать, что та или иная форма деятель-
ности может служить источником новых установок лишь в том случае,
если эта форма деятельности представляет собой некоторую ценность
для субъекта. Педагоги и психологи давно знают, что познавательные
установки легче формируются в игровой деятельности, чем в только
что начинающей формироваться учебной. Напротив, познавательные
установки, сформированные ранее, могут играть роль стимула для раз-
вития собственно учебной деятельности. Деятельность должна быть
достаточно развита -и в пределе ее развития свободна, чтобы слу-
жить источником формирования новых установок. Поэтому мы закон-
чим наше изложение тезисом, к которому шли на всем его протяже-
нии. Предметная деятельность в такой же степени является продуктом
установки, в какой oiHa является условием ее формирования. Оба по-
нятия являются в'полне равноправными, хотя и соотносимыми. И дея-
тельность и установка в одинаковой мере конституируют такое слож-
нейшее образование, каким является психическая реальность, душевная
жизнь субъекта — субъекта познания, чувства и воли. Гипертрофия ро-
ли любого конституирующего эту душевную жизнь компонента не при-
ближает, а отдаляет ее научное понимание.
SET AND ACTIVITY: IS THE PARADIGM NECESSARY?
V. P. ZINCHENKO
Moscow State University. Department of Psychology
Summary
In discussing the title problem the author works from the polyfunctional
nature of the categories of set and of activity, emerging at times as objects of
study and at others as explanatory principles. It is demonstrated that the con-
cept of set may be used in explaining many facts accumulated in psychologi-
cal studies of activity. Set exerts multiple influences on activity, including
the function of a factor forming a system or structuring activity. At the same
time it is shown that adoption of such an investigative stand leads
to the 'evaporation' of the real content inherent in the notions of set and to
a transformation of these concepts into abstract definitions. An analogous sit-
uation is assumed to arise with the concept of activity when the latter is
used as a universal means for explaining the phenomena of set.
2 Мне представляется, что такую работу должен выполнить представитель и по-
борник школы установки.
10. Бессознательное 14S

The author considers it fallacious to pose the problem of primacy of activ-
ity over set or vice versa. The ontological status of psychic reality constitutes
a heterogenous and indissoluble integrate construct involving operational"
(activity), cognitive and need (including set-induced) components.
The analysis of the interrelationships of set and activity is illustrated by
a number of experiments carried out by the author and his coworkers.
ЛИТЕРАТУРА
АСМОЛОВ А. Г., КОВАЛЬЧУК M. A., К проблеме установки в общей и социальной,
лсихологии. Вопросы психологии, 1975, № 4.
АСМОЛОВ А. Г., Деятельность и уровни установок. Вестник Московского универси-
тета. Психология, серия XIV, 1977, № 1.
БАХМАН Т. К., Зависимость избирательного восприятия от времени предъявления,
стимула. Вестник Московского университета. Психология, 1977, № 2.
ЗАПОРОЖЕЦ А. В., Развитие произвольных движений, М., 1960.
ЗИНЧЕНКО В. П., Зависимость образования установки от осознания связи между
признаками установочных объектов. Доклады АПН РСФСР, 1958, № 2.
ЗИНЧЕНКО В. П., ВЕРГИЛЕС Н. Ю., Формирование зрительного образа, М., 1969.
ЗИНЧЕНКО В. П., ВЕРГИЛЕС Н. Ю., СТРЕЛКОВ Ю. К., Модель сенсорного звена
зрительной системы. «Эргономика. Труды ВНИИТЭ». Вып. I, М., ВНИИТЭ,.
.1970.
ЗИНЧЕНКО В. П., О микроструктурном методе исследования познавательной дея^
тельности. «Эргономика. Труды ВНИИТЭ». Вып. 3, М., ВНИИТЭ, 1972.
ЗИНЧЕНКО В. П., МАМАРДАШВИЛИ М. К-, Проблема объективного метода в пси-
хологии. Вопросы философии, 1977, № 7.
ЗИНЧЕНКО П. И., Проблема непроизвольного запоминания. Научные записки Харь-
ковского ин-та иностранных языков, т. I, 1939.
ЗИНЧЕНКО П. И., Непроизвольное запоминание, М., 196.1.
ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Развитие памяти. М., 19Ö1.
ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Проблемы развития психики, М., 1959.
ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.
НАДИРАШВИЛИ Ш. А., Понятие установки в общей и социальной психологии, Тби-
лиси, 1974.
НАТАДЗЕ Р. Г., Воображение как фактор поведения, Тбилиси, 1972.
ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тбилиси, 1967.
СМИРНОВ А. А., Психология запоминания, М., 1948.
СТРЕЛКОВ Ю. К-, Микроструктурный анализ преобразования информации. Эргоно-
мика. Труды ВНИИТЭ, вып. 3, М., 1972.
ТОИДЗЕ И. А., Опыт экспериментального изучения первичной установки. Канд. дисс.,.
М., 1974.
УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.
УХТОМСКИЙ А. А., Парабиоз и доминанта. Собр. соч., т. I, Л., 1950.
ХАЧАПУРИДЗЕ Б. И., Проблемы и закономерности действия фиксированной уста-
новки, Тбилиси, 1962.
ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, т. I: Опыт
исследования на основе данных психологии установки, Тбилиси, 1969; т. II:
Опыт интерпретации и изложения общей теории, Тбилиси, .1973.
ЮДИН Э. Г., Деятельность как объяснительный принцип и как предмет научного
изучения. Вопросы философии, 5, 1976.
НАВЕР, R. N.. Introduction. In: P.. N. Haber (ed.) Information-Processing Approaches to
Visual Perception. N. Y.: Holt. Rinehart & Winston, 1969.
TULVING. E..^Episodic and semantic memory. In: E. Tulving & W. Donaldson (eds.), Or-
ganization of Memory, N. Y Academic Press, 1972.

9
ОБ ИЕРАРХИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ УСТАНОВКИ КАК
МЕХАНИЗМА РЕГУЛЯЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
А. Г. АСМОЛОВ
МГУ, факультет психологии
Среди современных психологов вряд ли удастся отыскать челове-
ка, который .на вопрос: «Знаете ли вы, что такое установка?» дал бы от-
рицательный ответ. Этот ответ будет одновременно верен и неверен,
как в знаменитом парадоксе понимания—парадокс Электроды. Психо-
логи знают о существовании проблемы установки, но часто не уз-
нают эту проблему, когда она вторгается в область их собственных
экспериментальных исследований.
За этим знанием скрываются два противоположных полюса пони-
мания природы установки. На одном полюсе — совершенно неоправдан-
ное сведение проявлений установки к феноменам иллюзий, обусловлен-
ных фиксированной установкой. Такое превратное понимание установ-
ки возникает, по мнению известного советского психолога Р. Г Ната-
дзе, из-за того, что долгое время разнообразные свойства установки
изучались преимущественно на материале этих иллюзий. На противо-
положном полюсе — рассмотрение установки в качестве основной
проблемы психологии. Такое расширенное понимание установки встре-
чается в работах зарубежных социальных психологов и в ряде на-
правлений советской психологии. Некоторые сторонники этого второго
расширенного понимания установки сближают ее с такими понятиями,
как «акцептор действия» (П. К. Анохин), «образ потребного будуще-
го» (Н. А. Бернштейн), «схема» (П. Фресс, С. Московичи). А совсем
недавно, когда увлечение информационным подходом достигло своего
апогея, у понятия установки появился еще один аналог — «информа-
ционная модель» (В. Н. Пушкин).
Список синонимов, возникающих при столь расширенном пони-
мании установки, продолжает расти из-за объемности этого понятия.
При этом возникают серьезные опасения относительно того, что поня-
тие «установка» утратит тот глубокий смысл, который вкладывал в не-
го классик отечественной психологии Д. Н. Узнадзе, и ее постигнет
судьба одного из героев рассказа американского писателя Р. Брэд-
бери. Герой этого рассказа менял свой облик в зависимости от воли
и желания тех, кто на него смотрел, и погиб, когда все эти люди
собрались вместе. Подобное событие вполне, однако, можно предот-
вратить, если устранить причину, (Приводящую к неопределенности по-
нятия «установка». Эта причина была с завидной четкостью сформу-
лирована С. Московичи (1959): «Является оомнительным, правомерно
ли обсуждать понятие установки, если так можно выразиться, в «себе»,
не установив предварительно, на какую общую теорию деятельности
опирается а.нализ». И С. Московичи не одинок в своем стремлении
147

найти точку опоры для анализа проблемы установки. В шестидесятых
годах все громче звучат голоса сторонников ориентации на исследо-
вание проблемы установки в контексте общей психологической теории
деятельности. Среди этих сторонников мы видим таких исследователей
как Ф. В. Бассин, А. В. Запорожец, А. Н. Леонтьев, А. С. Прангишви-
ли и др. Но, хотя поворот исследований при изучении психологии
установки в сторону той или иной теории деятельности наметился со
всей очевидностью, все же следует признать, что при обсуждении неко-
торых проблем связь между установкой и деятельностью остается до-
вольно зыбкой. К числу этих проблем относится проблема взаимоот-
ношений между установкой и сознанием.
В школе создателя теории установки Д. Н. Узнадзе существуют
несколько разных направлений решения этой проблемы. Ф. В. Бассин,
подвергший эти направления тщательному анализу, выделяет внутри
школы Д. Н. Узнадзе три разных течения (Ф. В. Бассин, 1973), на ко-
торых мы кратко остановимся. Представители одного подхода, авто-
ром которого является Ш. А. Надирашвили, открыто признают суще-
ствование наряду с неосознаваемыми установками установок осозна-
ваемых. К осознаваемым установкам Ш. А. Надирашвили относит,
главным образом, социальные установки или, точнее, установки соци-
ального поведения (Ш. А. Надирашвили, 1974). Иную позицию зани-
мает А. Е. Шерозия, который в своем фундаментальном исследовании,
посвященном соотношению сознания и бессознательного, распростра-
няет тезис о принципиальной бессознательности только на так назы-
ваемую первичную унитарную установку, допуская осознаваемость
«конкретных» фиксированных установок (А. Е. Шерозия, 1969; 1973).
Третью, глубоко отличную, позицию в этом вопросе занимает Ш. Н.
Чхартишвили. Он развивает представления о принципиальной бессоз-
нательности первичной установки. Через понятие первичной установки,
по справедливому мнению Ш. Н. Чхартишвили, происходит линия во-
дораздела между пониманием установки в школе Д. Н. Узнадзе и
многочисленными вариантами исследований установки в западной пси-
хологии (Ш. Н. Чхартишвили, 1971).
С нашей точки зрения, вопрос о «бессознательности» установки,
бесспорно, выиграет при переводе его на почву исторического ана-
лиза. Благодаря работам А. Е. Шерозия открывается захватывающая
картина становления теории установки. Разрабатываемые в двадцатых
годах Д. Н. Узнадзе варианты решения «задачи преодоления постула-
та непосредственности», сама постановка автором теории установки
этой задачи были решающим шагом на пути освобождения психоло-
гии от охватившего ее кризиса. Мы считаем, что «задача преодоления
постулата непосредственности» должна по праву войти в историю
психологической науки под именем «задачи Узнадзе». Можно сказать,
не рискуя впасть в преувеличение, что классик отечественной психо-
логии Д. Н. Уз1надзе самой постановкой «задачи преодоления постулата
непосредственности» задал, пользуясь термином Т. Куна, исходную
парадигму, которая в значительной степени определила ход теорети-
ческих поисков в советской психологии. Для того, чтобы показать это,
не нужно далеко ходить за примерами. Достаточно раскрыть недавно
вышедшую монографию А. Н. Леонтьева «Деятельность. Сознание.
Личность», в которой постановка задачи преодоления «рокового», по
выражению Д. Н. Узнадзе, постулата непосредственности — одна из
отправных точек исследования (А. Н. Леонтьев, 1975).
«Задачу Узнадзе» нельзя не учитывать при рассмотрении поло-
жения о принципиальной бессознательности установки, поскольку это
148

положение имеет смысл только в контексте решения данной задачи. Ре-
шение этой задачи привело основателя теории установки к необходи-
мости в качестве одного из самых существенных признаков опосредую-
щей субстанции, т. е. субстанции, помещенной между физическим и
психическим и порождающей сознательную психику человека, объ-
явить «бессознательное». Без этого признака «опосредующая» суб-
станция не смогла бы сыграть роль категории, олицетворяющей един-
ство психического и физического видов детерминации, категории, пред-
назначенной для того, чтобы прорвать замкнутые границы сознания.
Иными словами, «бессознательное» при решении «задачи Узнадзе» —
это иносказание требования отказаться от постулата непосредствен-
ности и выйти за границы сознательной психики, сжавшие в своих
тисках традиционную психологию.
Однако «бессознательное» как признак, в свое время методоло-
гически необходимый для решения «задачи Узнадзе», и вопрос о
неосознаваемое™ или осознаваемостл установок, взятый в онтоло-
гическом плане, — совсем не одно и то же. Тезис о принципиальной
«бессознательности» установки, перенесенный в онтологическую плос-
кость рассмотрения, противоречит представлениям Д. Н. Узнадзе об
установке, сформированной в плане объективации и являющейся про-
дуктом сознательной деятельности человека. Кроме того, тезис о «бес-
сознательности» и, соответственно, «первичности» установки, взятый
на вооружение в онтологическом плане, приводит к неразрешимым па-
радоксам в отношениях между установкой и восприятием (А. Г. Асмо-
лов, 1975) и становится роковым, т. к. его неизбежным следствием яв-
ляется отрыв установки от деятельности, в которой установка и обре-
тает свое конкретное содержание.
Этот тезис приводит также к тому, что автор интереснейшей мо-
нографии об установке А. Е. Шерозия оказывается вынужденным по-
стулировать положение о принципиальной невозможности прямого
экспериментального изучения первичной установки. Постулирование
подобного положения, по сути, означает, что за первичной установкой
не стоит какого бы то ни было конкретно-психологического явления. С
этим трудно согласиться, т. к. онтологический статус первичной уста-
новки был указан Д. Н. Узнадзе весьма однозначно. Рассматривая
идею К. Левина о «побудительном характере определенного круга
предметов», Д. Н. Узнадзе писал: «Левин в этом случае дает факти-
ческое наблюдение, которое соответствует пред-
положению о возникновении установки в опреде-
ленном направлении (разрядка наша. — А. А.) лишь у субъ-
екта, имеющего определенную потребность, и при наличии ситуации,
необходимой для ее удовлетворения» [18, 168]. Экспериментальному
исследованию этого явления посвящены многочисленные работы К. Ле-
вина и его последователей, последний цикл исследований Ш. Н. Чхар-
тишвили, а также впечатляющие эксперименты этологов, изучающих
потребность «до» и «после» ее первой встречи с предметом потреб-
ности.
Анализ онтологического статуса первичной установки убеждает в
том, что для самого Д. Н. Узнадзе является глубоко чуждым противот
поставление установки и деятельности. В концепции Д. Н. Узнадзе с
момента ее появления имплицитно содержалось различение потребно-
сти как обязательной предпосылки деятельности и потребности как
того, что направляет и регулирует деятельность. Д. Н. Узнадзе дока-
зывал, что о психологическом содержании потребности может идти
речь лишь в том случае, когда она «встречается» с предметом, «нуж-
149

ным» для субъекта. Особое (целостное) состояние субъекта, возникшее
после встречи потребности с ее предметом, он обозначил термином
«установка». Таким образом, в концептуальном аппарате теории
установки Д. Н. Узнадзе представляется возможным различать по
своему отношению к деятельности две формы потребности: а) потреб-
ность до «встречи» с предметом — условие и предпосылка возникно-
вения деятельности; б) потребность после «встречи» с предметом —
установка, направляющая и регулирующая деятельность. Последняя и
понимается, по-видимому, Д. Н. Узнадзе как конкретно-психологиче-
ское явление, стоящее за «первичной установкой». Нам кажется, что
близкой точки зрения на вопрос об онтологическом статусе первичной
установки придерживается один из ведущих представителей школы
Д. Н. Узнадзе — А. С. Прангишвили (см. А. С. Прангишвили, 1975).
Для того, чтобы показать, что за «первичностью» установки стоит
конкретно-психологическое явление, доступное экспериментальному
анализу, а также неадекватность тезиса о «первичности» (в смысле
противопоставленности деятельности) и, соответственно, принципи-
альной бессознательности унитарной установки, нам пришлось обра-
титься к рассмотрению одного из аспектов проблемы отношений уста-
новки и сознания в деятельности. Случайно ли это? Нет. С нашей
точки зрения проблема взаимоотношений установки и сознания не мо-
жет решаться с позиций «деятельностно-установочного» параллелизма
и находится в подчиненном отношении к более общей проблеме — к
проблеме исследования места установки в структуре деятельности.
Иными словами, осознаваемость и неосознаваемоеть установки зави-
сят в значительной степени от того, какое место занимает установка
в структуре деятельности человека.
Поэтому первоочередной задачей, на необходимость разрешения
которой давно указывал Ф. В. Бассин, мы считаем задачу анализа ме-
ста установки в структуре деятельности. В качестве одного из возмож-
ных вариантов решения этой задачи нами предложена гипотеза о б
иерархической структуре установки как механиз-
ма регуляции деятельности1. При решении этой задачи
в пер-вую очередь встал вопрос поиска критериев для выделения раз-
личных уровней установки в структуре деятельности. Направление по-
иска таких критериев было продиктовано изучением этого вопроса в
исследованиях Д. Н. Узнадзе.
Что послужило для автора теории установки основанием для вы-
деления определенной формы установки в процессе поведения? Ключ
к ответу на этот вопрос — положение Д. Н. Узнадзе об основопола-
гающем значении содержательного или объективного фактора для по-
нимания природы установки. Д. Н. Узнадзе, проведя глубокий анализ
связи установки с поведением, пишет: «То, какие силы приведет субъект
в действие, каково будет это действие, зависит от нужного
субъекту предмета (разрядка наша. — А. А.), на который он
направляет свои силы: особенности действия, активности, поведения
определяются предметом» [19, 332]. Отсюда вытекает, что из числа
объективных факторов «ситуации разрешения задачи», обусловливаю-
щих установку на осуществление определенного поведения и, соответ-
ственно, само поведение, Д. Н. Узнадзе выделяет предмет, «нужный»
субъекту.
1 Гипотеза об иерархической структуре установки как механизма регуляции деятель-
ности разрабатывается нами под руководством А. Н. Леонтьева.
150

Далее он, учитывая тот безусловный факт, что протекание пове-
дения определяется не только вызвавшим его предметом, предполага-
ет в целостной, но сложной картине поведения существование от-
носительно независимых частей — отдельных частей, действий, слу-
жащих одной цели и занимающих определенное место в целостной
картине поведения (Д. Н. Узнадзе, 1966). Представление Д. Н. Узна-
дзе о существовании в потоке поведения отдельных частей приводит
«ею к соотнесению этих «частей» с установкой. Но такое соотнесение
производится Д. Н. Узнадзе только по отношению к одной самой важ-
ной детерминанте поведения — по отношению к предмету, «нужному»
для субъекта. Что же касается «частей» в целостной структуре по-
ведения, то замечание Д. Н. Узнадзе об их существовании, а, следова-
тельно, и о необходимости соотнесения этих «частей» с установками
на объективные условия ситуации, детерминирующие эти «части», по-
ка не получило своего развития. Между те*м, положение Д. Н. Узнадзе
об основополагающем значении содержательного фактора для пони-
мания природы установки буквально требует соотнесения установок с
различными объективными детерминантами, обусловливающими струк-
туру поведения. Это побуждает нас, следуя логике движения мысли
Д. Н. Узнадзе при изучении установки — движения от объективного
содержательного фактора к пониманию природы установки и специ-
фики ее различных форм, — выбрать в качестве основного критерия для
выделения разных уровней установки место объективного содержа-
тельного фактора, вызывающего установку при наличии потребности,
в структуре деятельности.
В советской психологии наиболее полно представления о строе-
нии деятельности, об ее сложной иерархической структуре разработа-
ны в теории деятельности, развиваемой А. Н. Леонтьевым. Конкрет-
ные виды деятельности выделяются в теории А. Н. Леонтьева по кри-
терию вызывающих их предметов потребности или, используя термин
А. Н. Леонтьева, мотивов деятельности. В деятельности вычленя-
ются относительно самостоятельные, но неотторжимые от ее живого
потока «единицы» — действия и операции. Под «действиями» понима-
ются процессы, направленные на достижение осознаваемого предви-
.димого результата, т. е. цели. В действиях вычленяются операции —
способы осуществления действия, которые соотносимы с условиями
выполнения действия. И, наконец, четвертым необходимым моментом
психологического строения деятельности являются «исполнительные»
психофизиологические механизмы — реализаторы действий и опера-
ций. Если бросить взгляд на строение деятельности немного со сторо-
ны, то в ней просматриваются два аспекта: мотивационный и опера-
ционально-технический. При исследовании мотивационного аспекта от-
крываются причины, обусловливающие общую направленность и ди-
намику деятельности в целом, а при исследовании операционально-тех-
нического аспекта — конкретные пути и способы ее выполнения.
Системный анализ деятельности необходимо приводит к изуче-
нию психического отражения действительности, порождаемого в про-
цессе деятельности и регулирующего этот процесс. В сложном движе-
нии от деятельности к сознанию можно выделить, ориентируясь на
мотивационный и операционально-технический аспекты деятельности,
две системы отношений, в которые вовлекаются условия деятельности.
Первая система отношений — это отношения социально-предметных
условий деятельности друг к другу. В этой системе обнаруживается
• объективное значение этих условий для протекания деятельности.
•Содержание значений — обобщенного отражения действительности —
151

может быть зафиксировано в сфере понятий, знаний, обобщенных об-
разов действия, предметных и социальных норм, ценностей и т. д.
«Значение» — это одна из «единиц» сознания. Другая «единица» соз-
нания — личностный смысл. Эта единица раскрывается при
изучении второй системы отношений — отношений субъекта к пред-
метно-социальным условиям деятельности. Порождаясь этой системой
отношений, личностный смысл выражает в индивидуальном сознании
содержание реальных отношений человека к миру и определяет при-
страстность сознания.
После этого очень краткого описания психологического строения
деятельности человека и характеристики основных единиц сознания,
приобретает силу выбранный нами критерий — место объективного со-
держательного фактора, вызывающего установку, в структуре дея-
тельности.
При использовании этого критерия для выделения различных
форм установки последняя предстает перед нами как иерархическая
уровневая структура. Соответственно объективным детерминантам в
ситуации деятельности — мотиву (предмету потребности), цели (осоз-
наваемому предвидимому результату) и условиям осуществления дей-
ствия, а также тому содержанию, которое открывается при изучении
деятельности в плане сознания, нами выделяются три уровня устано-
вочной регуляции деятельности человека: уровни смысловой, це-
левой и операциональной установок.
Ведущим уровнем установочной регуляции деятельности являет-
ся смысловая установка. Она актуализируется мотивом и выступает
в форме вызванного мотивом отношения субъекта к цели действия. В
плане сознания содержание этого отношения представлено личностным
смыслом. Смысловая установка и есть не что иное, как форма выраже-
ния личностного смысла в виде готовности к совершению определен-
ной деятельности.
Пути установки и смысла не раз пересекались в истории психоло-
гии. Еще А. Бинэ, раскрывая содержание смысла, понимал под ним
«зачаточное действие», «эскиз будущего действия». Близость идеи об
установке Д. Н. Узнадзе и идеи А. Н. Леонтьева о «личностном смыс-
ле» неоднократно отмечалась в отечественной литературе в исследова-
ниях А. С. Прангишвили (1975), Ф. В. Бассина (1975), А. В. Запо-
рожца [19, 60]. Уже отсюда видно, что наши представления о лич-
ностном смысле (отражении в сознании отношения мотива к цели) и
первичной установке (форме выражения этого отраженного в созна-
нии отношения в регуляции деятельности) вырастают не на пустом ме-
сте. Но, конечно, самым важным аргументом, доказывающим необхо-
димость выделения уровня смысловой установки, являются те экспери-
ментальные факты, которые демонстрируют вклад смысловой установ-
ки в регуляцию деятельности. Анализ исследования А. Н. Леонтьева
и А. В. Запорожца (1945), посвященного восстановлению функции ру-
ки после ра:нения, и затронутых в этом исследовании вопросов о влия-
нии «личностной установки» на деятельность позволил выделить сле-
дующие характеристики и функции «смысловой установки».
Во-первых, смысловая установка определяет общую нап-
равленность и динамику протекания деятельности. Эта функция мо-
жет непосредственно проявиться в общей смысловой окраске различ-
ных действий, 'входящих в состав деятельности. В о-в торых, смысло-
вые установки могут быть как осознаваемы, так и неосознаваемы. О не-
осознаваемое™ смысловых установок красноречиво свидетельствует
тот факт, что некоторые больные даже не в силах вспомнить то, какой
152

рукой они выполняли задание при оценке веса объектов. Осознаваясъ,.
содержание смысловой установки открывается субъекту в форме «зна-
чения для меня» того или иного события. При исследовании функции-
смысловой установки в регуляции деятельности недостаточно ограни-
читься указанием на то, что смысловые установки осознаются. Более
значимым для понимания природы смысловых установок становится
вопрос, достаточно ли «означения» содержания смысловой установки для
ее изменения, сдвига. Может ли произойти изменение смысловой уста-
новки под непосредственным влиянием вербальных воздействий? От-
вечая на эти вопросы, мы должны указать третью важную особен-
ность смысловых установок. Она заключается в том, что сдвиг смыс-
ловых установок всегда обусловлен изменением тех реальных жиз-
ненных отношений личности к действительности, которые они выражают
в деятельности, изменением мотива деятельности.
Эта особенность смысловых установок позволяет резко отделить
их от понятия «отношение» (В. Н. Мясищев) и от фиксированных со-
циальных установок, справедливо отождествляемых В. А. Ядовым с
«отношением» в концепции В. Н. Мясищева. Сдвиг фиксированных со-
циальных установок — субъективных образований — может произой-
ти непосредственно под влиянием новой вербальной информации об
объекте этих установок. Смысловая же установка — это, скорее,
«аубъектное», чем «субъективное» образование. Для ее сдвига такого
условия как о со знание привлекательности (или непривлекатель-
ности) объекта установки явно недостаточно. В этом убеждают при-
меры сдвига смысловых установок, приводимые А. Н. Леонтьевым и
А. В. Запорожцем (1945). Эти примеры доказывают, что только изме-
нение мотива деятельности, т. е. только включение личности в новую
деятельность приводит к сдвигу смысловой установки. Еще раз под-
черкнем, что содержание смысловой установки может открыться соз-
нанию в форме «значения для меня», но этого недостаточно для
сдвига смысловой установки.
Вообразите на мгновение, что вы, руководствуясь самыми благи-
ми намерениями, пришли к Акакию Акакиевичу и объясняете ему,,
что не годится, мол, видеть смысл жизни в переписывании каллигра-
фическим почерком холодных административных бумаг. Маленький
чиновник из гоголевской «Шинели» почти наверняка побоится не сог-
ласиться с вами и покорно кивнет головой, а, может, подивится вашей
правоте. Однако от одного лишь осознания не произойдет сдвига
смысловой установки. Будут меняться «отношения», в смысле В. Н.
Мясищева, будут шевелиться и сигналить о неблагополучии пережива-
ния на поверхности системы сознания, а перемены смысловой установ-
ки не произойдет, пока не изменится через деятельность содержание
тех реальных жизненных отношений, которые выражает смысловая
установка. Таким представляется в первом приближении перспектива
решения вопроса о влиянии осознания на сдвиг смысловой установки.
Четвертая особенность смысловой установки состоит в том,
что она обладает фильтрующей функцией по отношению к установкам
низлежащих уровней: смысловая установка блокирует проявление не
соответствующих ей операциональных установок и извлекает из прош-
лого опыта релевантные ей установки и стереотипы поведения. Так,
в исследовании А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца (1945) вырабо-
танные операциональные фиксированные установки не актуализирова-
лись, если они вступали в конфликт со смысловой установкой. Из пе-
речисленных особенностей смысловой установки основная — определе-
ние общей направленности и динамики деятельности. Эта функция
15а

смысловой установки прежде всего проявляется в выборе тех или иных
целей, соответствующих мотиву деятельности. В том случае, если осу-
ществляется процесс целеобразования, он приводит к возникновению
целевой установки.
Под целевой установкой понимается готовность к достиже-
нию осознаваемого предвидимого результата, определяющая направ-
ленность данного конкретного действия. Многочисленные исследования
позволяют сделать вывод о том, что целевая установка выполняет по
отношению к действию избирательно-регулирующую функцию
(О. Кюльпе, 1904; Г. Ах, 1905; К. Левин, 1926; Д. Брунер, 1957; Р. Га-
бер, 1966; Д. Бродбент, 1970; Д. Каннеман, 1973 и т. д.)2.
Трудности выделения целевой установки в качестве самостоя-
тельного момента осуществления действия связаны с тем, что в усло-
виях нормального функционирования действия она практически спря-
тана в нем, слита с целью и никак феноменологически не проявляет
себя. Ситуация, однако, разительно меняется, если смена целевых
установок не поспевает за резким изменением действия. Тогда целе-
вые установки обнаруживают себя, подобно тому, как мгновенно об-
наруживается инерция движения быстро бегущего человека при рез-
кой остановке. Выпадая из общей системы активного целенаправлен-
ного действия, целевая установка начинает выступать в своем собствен-
ном движении, которое носит в ряде случаев извращенный характер,
проявляясь, например, в системных персеверациях (см. А. Р. Лурия,
1945; 1966).
В других случаях, не принимая патологической окраски, целевые
устанозки выступают как сила, ушедшая из-под сознательного контро-
ля субъекта, и проявляются в тенденциях к завершению прерванного
действия (феномен Зейгарник). Эти факты доказывают существование
уровня целевой установки. Целевая установка в системе уровней ус-
тановочной регуляции деятельности играет особую роль — роль и н-
тегратора установок смыслового и операционального уровней. Та-
кой вывод базируется на трех капитальных положениях, развитых в
советской психологии: положении А. Н. Леонтьева о действии как об
основной единице деятельности; положении Н. А. Бернштейна о том,
что осознаваемая афферентация всегда занимает ведущий уровень в
управлении движениями; положении А. С. Прангишвили об установке
как «общем конечном пути», вбирающем в себя системы перманентных
диспозиций и определяющем результирующую ориентацию выявляю-
щейся деятельности. Учитывая эти три положения, можно предполо-
жить, что от целевой установки, возникающей при наличии осознавае-
мого предвидимого результата действия, зависит то, какие именно уста-
новки других уровней будут актуализированы у субьекта в данной кон-
кретной ситуации. Целевая установка, согласно этому предположению,
всегда является актуальной установкой, и в ней сфокусированы уста-
новки других уровней. Реализуясь в действии, целевые установки не
исчезают бесследно, а продолжают существовать как готовность к пов-
торной актуализации, пробуждающаяся при повторении тех условий, в
которых они возникли.
В школе Д. Н. Узнадзе обычно то, что мы понимаем под смысло-
выми и целевыми установками, фигурирует под термином «установка
на будущее». Описывая изменения «установки на будущее» при пере-
ходе в хроническое состояние, представители школы Д. Н. Узнадзе со-
вершенно обоснованно утверждают, что эти установки утрачивают
2 Анализ этих исследований проведен нами в ряде работ [1, 2, 3].
Л 54

•.свою побудительную и направлящую функцию. Каким образом целе-
вая установка утрачивает регулирующую функцию? На наш взгляд, от-
вет на этот (вопрос следует искать в тех изменениях, которые претерпе-
вает действие в процессе своего формирования, т. к. судьба целевой
установки неразрывно связана с судьбой действия. В процессе фор-
мирования действия его цель занимает в строении другого, более
сложного действия место условия его выполнения. При этом цель
и, соответственно, целевая установка теряют направляющую функцию,
а действие превращается в операцию. Понизившись в деятельностном
ранге, действие и его цель уже прямо не презентируются в сознании.
Таков один из путей возникновения операций. Он объясняет утрату
целевой установкой ее избирательно-регулирующей функции и приво-
дит нас к «фоновому» уровню установочной регуляции — уровню опе-
рациональных установок.
Под операциональной установкой понимается готовность
субъекта к осуществлению определенного способа действия, которая
возникает в ситуации разрешения задачи на основе «превосхищения»,
опирающегося на прошлый опыт поведения в подобных ситуациях, и
учета условий наличной ситуации. Конкретное выражение способа осу-
ществления действия зависит от содержания предвосхищающего ус-
ловия. Говоря о содержании условия, мы имеем в виду представление
А. Н. Леонтьева о том, что человек находит в обществе не просто
внешние условия, а сами эти условия несут в себе средства, способы
действия, предметные и социальные нормы. Условия деятельности об-
ладают этим присущим только миру человеческих предметов свой-
ством, т. к. в них объективированы «значения»3. Именно в значени-
ях содержатся те «готовые формулы», о которых писал Д. Н. Узнадзе
(Д. Н. Узнадзе, 1961) и которые передаются из поколения в поколе-
ние, не позволяя распасться связи времен.
Эти «значения», будучи представлены в образе предвосхищаемого
условия, определяют конкретное выражение способа осуществления
действия. В случае совпадения образа предвосхищаемого условия с
фактически наступившим условием ситуации разрешения задачи опе-
рациональная установка приводит к осуществлению адекватной опе-
рации. Так выглядит в самых общих чертах содержание и механизм
о пер ацион а л ьной установки.
Проведенный нами анализ ситуации выработки установки посред-
ством метода «фиксации установки» Д. Н. Узнадзе показывает, что
фиксированные установки, плодотворно исследуемые в течение многих
лет в школе Д. Н. Узнадзе, относятся по их месту в деятельности к
•операциональным установкам. Вслед за А. С. Прангашвили мы при-
влекаем для объяснения действия операциональных фиксированных
установок представления о вероятностном прогнозировании (И. М.
Фейгенберг). Но существующие в настоящее время представления о
вероятностном прогнозировании не могут полностью объяснить дей-
ствие операциональной установки, т. к. в них не учитывается предмет-
ное содержание предвосхищаемого условия. Между тем, как показы-
вает анализ экспериментальных фактов и ситуаций повседневной
жизни, именно предметный содержательный момент играет главную
3 В зарубежной психологии этот факт нашел свое отражение в идее К. Дункера о «функ-
циональной фиксированности». Если сбросить с построений К- Дункера о психологиче-
ском статусе прошлого опыта феноменологические облачения, то за ними как раз и откры-
вается положение о том, что предметный мир «втягивается», по выражению А. Н. Леонтье-
ва, в человеческую деятельность, которая кристаллизируется в «значениях».
155

роль при решении вопроса об осознаваемости операциональной уста-
новки. Так, социальные операциональные установки осознаются при
их нарушении (князь Мышки« осознает свод моральных правил толь-
ко после того, как он их нарушает, а до этого момента он бессозна-
тельно руководствуется в своем поведении этим« операциональными
установкам«) и поднимаются до уровня целевых, а в иных случаях и
до уровня смысловых установок. В отличие от социальных операцио-
нальных установок операциональные фиксированные установки, обус-
ловливающие различные иллюзии, как правило, существуют в неосоз-
наваемой форме.
Предложенная гипотеза об иерархической уровневой структуре
установки как механизма регуляции деятельности, вырастает на фун-
даменте двух положений — положения Д. Н. Узнадзе об основопо-
лагающей роли объективного содержательного фактора установки и
положения А. Н. Леонтьева об иерархическом строении деятельности.
Она позволяет, как мы пытались показать выше, пролить свет на проб-
лему осознаваемости и неосознаваемое™ различных уровней устано-
вочной регуляции деятельности. С ее помощью удается объединить на-
копленные в истории советской и зарубежной психологии факты про-
явления установки в одну непротиворечивую систему и избавиться от
терминологической путаницы, мешающей исследованию проблемы
установки (см. об этом А. Г. Асмолов, М. А. Ковальчук, М. А. Яглом,
1975; А. Г. Асмолов, 1975; 1976). Однако, эта гипотеза — пока лишь
самый первый шаг на пути изучения вопроса о месте уста«овки в
структуре деятельности.
ON THE HIERARCHICAL STRUCTURE OF SET AS A MECHANISM OF
INTENTIONAL ACTIVITY REGULATION
A. G. ASMOLOV
Moscow State University, Department of Psychology
SU M M A R Y
The author analyses the possibility of including D. N. Uznadze's concept
of «set» into the framework of the theory of intentional activity (A.N.Leon-
tyev). The hypothesis of the hierarchical structure of set as a mechanism of
intentional activity regulation is suggested. The hierarchical structure of set
includes three levels of set regulation of intentional activity: levels of per-
sonally-meaningful set, goal set, and operational set. It is shown that the
influence of consciousness (unconsciousness) on the performance of intentional
activity depends upon the place of set in the structure of intentional activity.
The author emphasizes the fact that the content of personally-meaningful set
can be represented in consciousness in the form of «personality sense*. But
realization of personally-meaningful set does not lead to its change. From the
author's point of view involvement of the subject in some new intentional
activity is the main condition for the change of personally-meaningful set. The
suggested hypothesis allows to combine into one psychological system differ-
ent facts which previously had to be treated by separate theories.
156

ЛИТЕРАТУРА
1. АСМОЛОВ А. Г., Деятельность и установка. Сообщение I. Фундаментальная идея
Д. Н.Узнадзе. Сообщение II. Некоторые парадоксы проблемы первичной установки.
В сб.: Новые исследования в психологии, 2, 1975.
2. АСМОЛОВ А. Г., Проблема установки в необихевиоризме: прошлое и настоящее. В
сб.: Вероятностное прогнозирование в деятельности человека, М., 1977.
3. АСМОЛОВ А. Г., КОВАЛЬЧУК М. А., ЯГЛОМ М. А., Об иерархической структуре
установки. В сб.: Новое в психологии, вып. I., M., 1975.
4. БАССИН Ф. В., Проблема «бессознательного», М., 1968.
5. БАССИН Ф. В., К проблеме осознаваемости психологических установок. В сб.: Психо-
логические исследования, Тбилиси, 1973.
6. БАССИН Ф. В., РОЖНОВ В. Е., О современном подходе к проблеме неосознаваемой
психической деятельности (бессознательного). Вопросы философии, 10, 1975.
7. БЕРНШТЕЙН Н. А., О построении движений, М., 1947.
8. ДУН KEP К-, Психология продуктивного (творческого) мышления. В сб.: Психоло-
гия мышления, М., 1965.
9. ЗАПОРОЖЕЦ А. В., Развитие произвольных движений, М., 1960.
10. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.
11. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., ЗАПОРОЖЕЦ А. В., Восстановление движений, М., 1945.
12. ЛУРИЯ А. Р., Нарушения установки и действия при мозговых поражениях. Психо-
логия, сборник, посвященный 35-летию деятельности Д. Н. Узнадзе, Тбилиси, 1945.
13. ЛУРИЯ А. Р., О двух видах двигательных персевераций при поражениях лобных до-
лей мозга. В сб.: Лобные доли и регуляция психических процессов, МГУ, 1966.
14. НАДИРАШВИЛИ Ш. А., Понятие установки в общей и социальной психологии, Тби-
лиси, 1974.
15. НАТАДЗЕ Р. Г., Экспериментальные основы теории установки Д. Н. Узнадзе. В сб:
Психологическая наука в СССР, т. II, М., 1960.
16. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Психологические очерки, Тбилиси, 1975.
17. УЗНАДЗЕ Д. Н., Основные положения теории установки. В кн.: Эксперименталь-
ные основы психологии установки, Тбилиси, 1961.
18. УЗНАДЗЕ Д.^Н., Психологические исследования, М., 1966.
19. ЧХАРТИШВИЛИ III. H., Некоторые спорные проблемы психологии установки, Тби-
лиси, 1971.
20. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт иссле-
дования на основе данных психологии установки, том I, Тбилиси, 1969.
21. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт ин-
терпретации и изложения общей теории, том II, Тбилиси, 1973.
22. ACH, N., Über die Willenstätigkeit und das Denken, Göttingen, 1905.
23. BROADBENT, D. E., Stimulus set and response set: two kinds of selective attention.
Inr^Attention: Contemporary Theory and Analysis, N. Y., 1970.
24. BRUNER , J. S., On perceptual readiness.*Psychol. Rev., 1957, 64, 2.
25. HABER, R. N., The nature of the effect of set on perception. Psychol. Rev., 1966, 73.
26. KANNEMAN, D., Attention and Effort, New Jersey, 1973.
27. KÜLPE, 0„ Versuche ober Abstraktion, Berlin, I. Kongr. exper. Psychol., 1904.
28. LEWIN. K., Vorsatz, Wille und Bedürfnis, Berlin, 1926.

10
L'INCONSCIENT ET LA CATEGORIE DE REFLET
PIERRE BRUNO
Université de Paris, France
I
Je ne tenterai pas ici d'articuler une fois de plus matérialisme historique
et psychanalyse. Sur ce point, ma tendance est aujourd' hui de poser comme-
préalable l'existence d'un hiatus entre les deux, qu'il est d'abord nécessaire
de reconnaître pour construire la problématique de cette question.
Mon but, quoique lié à la question évoquée, est différent et, à dire vrai,
d'un genre hybride: ni exclusivement scientifique, ni exclusivement philoso-
phique. D'une part, il s'agit d'un détour théorique-au moyen de la philoso-
phie marxiste-pour élucider certaines difficultés auxquelles me confronte le
développement scientifique de la psychanalyse. D'autre part, je veux essayer
de déterminer le statut philosophique du concept psychanalytique d'inconscient
et mettre en ce sens le matérialisme dialectique à l'épreuve de la découver-
te freudienne. On m'objectera que je pars du présupposé que la psychanalyse
est scientifique, alors même que je limiterai au strict minimum son exposé
théorique. Je l'admets, tout en espérant que ce problème bénéficiera, dans ma
démarche, d'un éclairage latéral.
Il est important de noter que cette préoccupation concernant les implica-
tions philosophiques de la psychanalyse se pose, aussi ou déjà, avec beaucoup
d'acuité dans la psychanalyse elle-même. Elle inaugure ainsi le S é m i n a i-
r e, livre XI de Jacques Lacan:
«La psychanalyse est, au premier abord, bien faite pour nous diriger vers un
idéalisme /.../Il suffit de nous reporter au tracé de cette expérience depuis ses
premiers pas, pour voir au contraire qu'elle ne nous permet en rien de nous ré-
soudre à un aphorisme comme la vie est un songe. Aucune praxis
plus que l'analyse n'est orientée vers ce qui, au coeur de l'expérience, est le
noyau du réel» /p. 53/.
Personne, bien sûr, ne peut ou ne devrait se satisfaire d'une simple décla-
ration, d'autant plus que la signification des concepts énoncés par Lacan est
encore à découvrir. En ce qui concerne celui de réel, il est le fruit d'une
élaboration nouvelle et ne recouvre aucun des deux termes de la distinction
propre à Freud entre réalité psychique et réalité exté-
rieure. C'est de cette distinction que je vais procéder, pour mesurer le
chemin parcouru depuis Freud et grâce à lui.
158

II
Dans Г Esquisse d'u ne psychologie scientifique
(1895) de Freud, on trouve une première forme de cette distinction (distinction
et pas forcément opposition). Il y est écrit:
«Les indices de décharge par la voie verbale sont, eux aussi, dans un certain
sens, des indices de réalité, de réalité de pensée et non de réalité
extérieure», /p. 383/1.
Je ne peux reconstituer ici le détail de ce qui est en jeu, ce qui demande-
rait un travail spécifique. Disons que deux catégories d'indices de réalité sont
différenciées. Les uns, indices de réalité extérieure, permettent
de répondre à la question: quand y a t-il perception d'un objet extérieur,
et quand y a t-il seulement représentation de cet objet dans l'appa-
reil psychique? Les autres, indices de réalité dépensée, permet-
tent de répondre à la question: quand y a t-il processus de pensée? Cette derniè-
re question n'est pertinente que parce que les processus de pensée sont conçus
comme étant à l'origine dépourvus de conscience. Les indices de décharge par
la voie verbale sont alors le seul moyen de témoigner que ces processus de pen-
sée ont réellement lieu. C'est ce que Freud résume ainsi:
«Les indices de décharge par la voie du langage
peuvent servir à pallier cette insuffisance. Ils portent les processus cogitatifs
sur le plan même des processus perceptifs en leur conférant une réalité et en ren-
dant possible leur souvenir» /p. 376/.
Une dissymétrie mérite déjà d'être notée. Dans le cas des premiers indi-
ces, le problème est de savoir s'il y a un objet extérieur correspondant à l'inves-
tissement d'un frayage dans l'appareil psychique, autrement dit s'il y a per-
ception, celle-ci étant toujours définie comme l'effet d'un objet extéri-
eur. Freud a sur ce point une position matérialiste non ambiguë, même si le
contenu de sa réponse peut être corrigé et enrichi par la psychophysiologie con-
temporaine:
«La qualité, ce caractère distinctif des excitations, passe sans entraves
par cp (le système réceptif/, au travers de 6 /le système des frayages/ pour abou-
tir à со (le système perceptif) où elle crée une sensation; elle est représentée
par une période particulière du mouvement neuronique, qui n'est certainement
pas la même que celle du stimulus tout en conservant quelques rapports avec
lui, suivant une formule de réduction que nous ignorons,» /p. 333/.
Dans le cas des indices de décharge par la voie verbale, la question a une
portée différente. L'adéquation de la pensée avec la réalité extérieure
n'est pas interrogée; il ne s'agit que de savoir si des processus de pensée ont
lieu ou non, comment ils peuvent devenir conscients, et comment ils peuvent
être remémorés. Portée plus courte apparemment, mais qui va mener Freud
beaucoup plus loin, dans la mesure où s'y préfigure une métapsychologie qui
va permettre de penser l'inconscient.
Sauf indication contraire, les références des textes cités renvoient aux éditions françaises.
159

La définition synthétique proposée par Laplanche et Pontalis dans leur
Vocabulaire de psychanalyse va nous servir à déterminer
plus précisément l'enjeu de ce concept de réalité psychique (terme
substitué par Freud à celui de réalité de pensée) et à en repérer l'ambigüite:
«Terme souvent utilisé par Freud pour désigner ce qui, dans le psychisme
du sujet, présente une cohérence et une résistance comparables à celle de la
réalité matérielle: il s'agit fondamentalement du désir inconscient et des fan-
tasmes connexes». Ici l'insistance porte sur une sorte de parallélisme («cohéren-
ce et résistance comparables à...») avec la réalité matérielle. Mais les deux
auteurs poursuivent:
«Quand Freud parle de réalité psychique, ce n'est pas simplement pour
désigner le champ de la psychologie conçu comme ayant son ordre de réalité
propre et susceptible d'une investigation scientifique, mais ce qui, pour le su-
jet, prend, dans son psychisme, valeur de réalité».
Une telle formulation est, on le voit, ouverte à deux accentuations
distinctes:
— la réalité psychique n'est réalité que pour le sujet. Prolongement possi-
ble de cette première accentuation: elle est d'autant plus réalité pour lesujet
que celui-ci est névrosé ou psychotique.
Deuxième accentuation:
— la réalité psychique est aussi consistante que la réalité matérielle. Elle
constituerait à côté de cette dernière un deuxième genre de la réali-
té.
Bien sûr, une telle alternative ne peut être tranchée, à supposer qu'il y
ait alternative. Rien en tous cas chez Freud n'y autorise. Je la traiterai donc
plutôt comme une aporie qui révèle l'impossibilité d'élucider la question au
moyen d'une opposition dualiste sujet-objet.
III
Pour avancer, il faut donc tenter de se situer en dehors de cette
opposition. Là encore, je recours à un texte de Freud, dont un des in-
térêts est d'avoir fait l'objet de plusieurs rédactions/cf. Standard Edition, tome
V, p. 620, note 1/. L'état final (1919) de ce texte, extrait de L'Inter-
prétation des rêves est le suivant:
«Faut-il reconnaître aux désirs inconscients une réalité? Je ne sau-
rais dire. Naturellement, il faut la refuser à toutes les pensées de transition et
de liaison. Lorsqu' on se trouve en présence des désirs inconscients ramenés à
leur expression dernière et la plus vraie, on est bien forcé de dire que la réa-
lité psychique est une forme d'existence particulière qui ne saurait
être confondue avec la réalité matérielle» /p. 526/.
Première constatation, premier étonjiement: les pensées de transition et
de liaison, c'est à dire les associations par lesquelles le contenu latent de-
vient conscient, ne font pas partie de cette réalité psychique* Cette exclu-
sion ne contribue d'ailleurs pas à nous éclairer sur ce qu'il en est de
«l'expression dernière et la plus vraie» des désirs inconscients. Deuxième
160

constatation, qui est un rappel: le système perceptif ne fait pas non
plus partie de cette réalité psychique. En aucun cas, il n'est ainsi possible
d'affirmer que le concept freudien de réalité psychique est tout le
psychique. Un état antérieur (1909) nous confirme que Freud a hésité avant
de trancher dans ce dernier sens:
«Si nous considérons les désirs inconscients réduits à leur forme dernière
et la plus vraie, nous avons à nous souvenir que sans aucun doute, la réalité
psychique aussi a plus d'une forme d'existence».
Plus d'une, oui, mais pourquoi Freud persiste-t'il à isoler, et à conceptu-
aliser une de ces formes9
IV
Il est temps maintenant que la philosophie marxiste entre en scène; ou
plus précisément la question «suprême» de toute philosophie, celle des rapports
entre l'être et la pensée. Je l'aborderai sous ses deux aspects:
— le primat de l'être sur la pensée,
— l'objectivité de la connaissance.
L'examen du premier aspect appelle d'abord une confirmation. Pour Freud-
la perception est une image de la réalité extérieure, selon un mode spé-
cifique de réduction. Dans toute son oeuvre, aucune variation sur ce point. Si
nous tenions la psychanalyse pour une théorie empiriste-sensua-
liste de la connaissance, nous pourrions conclure sans hésiter que la psycha-
nalyse est matérialiste.
Mais laissons cette solution imaginaire. Ni la psychanalyse, ni le marxis,
me ne relèvent d'une philosophie empiriste qui réduit la connaissance à
«l'inscription passive» d'un contenu de pensée dans l'esprit réceptif d'un sujet«
Le problème du primat de l'être sur la pensée rebondit dès lors sous une forme
nouvelle: quel est le rapport, chez Freud, entre réalité matérielle et réalité psy-
chique? A cet égard, notre embanas est grand. La question, pourtant, n'est
pas étrangère à Freud, au contraire! Elle traverse et travaille l'une de s^s gran-
des analyses, celle de l'homme aux loups. Dans cet extrait
de l'histoire d'u ne névrose infantile, la quête de Freud
est tendue vers un seul but: démontrer que le fantasme de la scène ori-
ginaire, reconstruction dans l'analyse de l'observation qu'aurait fait le
patient, à l'âge d'un an et demi, d'un coït parental, a un noyau réel.
Au fantasme (réalité psychique) correspondrait donc un (ou plusieurs) événe-
ment réel (réalité matérielle).
Plus qu'à l'argumentation point par point de Freud, c'est au sens de sa
démarche que je vais m'intéresser. Il s'agit pour lui de parer à deux dangers,
dont la réalisation conduirait à effacer la spécificité de la psy-
chanalyse.
D'un côté, chercher un réfèrent réel au fantasme, et au désir in-
conscient qu'il accomplit, c'est courir le risque d'interrompre la logique
des associations dont jamais aucun élément—c'est la définition même d'une
chaîne signifiante—ne peut indiquer directement le réel. Entre le réel et son
11. Бессознательное 161

effet subjectif, il est nécessaire de préserver le temps du désir2. Ce qui n'évacue-
pas—j'y reviendrai—notre interrogation: quel est le rapport du reel au désir,
mais l'inscrit dans une problématique radicalement différente de celle d^ la-
psychologie*
D- l'autre, renoncer à poser un noyau réel, c'est glisser dans le dévoie-
ment que Freud dénonce chez Jung et Adler:à ne prendre en considération que le
réel actuel, on s'interdit de penser le réel infantile du sujet com-
me cause de la névrose
En fait, deux dangers se con joignent. Ils ne laissent d'autres issues que
d'éluder le temps de formation du désir dans le procès de subjectivation о u de
déboucher dans le cercle idéaliste que pointe Freud:
«Rendons-nous bien compte que cette dernière tentative d'explication de
nos adversaires aboutit à les débarrasser des scènes infantiles d'une façon bien
plus complète qu'ils n'avaient prétendu d'abord le faire* On avait commencé
par dire qu'elles n'étaient pas des réalités, mais des fantasmes. Il est main-
tenant question non plus de fantasmes du malade, mais de fantasmes de l'ana-
lyste qu'il impose à l'analysé en vertu de certains complexes personnels»
lin Cinq psychanalyses, p- 362/.
Il n'y a pas loin de cette thèse, ajouterai-je. à l'hypothèse d'un «cieb des fan-
tasmes, que d'aucuns appellent «inconscient collectif.»
Avançons encore un peu- Ce à quoi nous mène la discussion de L'hom-
me aux loups, et son apparente impasse, c'est à distinguer entre Г е s-
s e n с е du fantasme—la structure intersubjective qu'il figure et le désir qu'il
accomplit—et les matériaux avec lesquels il a pu se construire: perception
de ceci ou de cela. On connait la solution à laquelle Freud se rallie, dont le mé-
rite historique est d'insister sur l'essence du fantasme: il existe des fantas-
mes originaires qui structurent la subjectivité même quand aucun
vécu individuel ne leur correspond. Mais, même alors, le réfèrent réel n'est pas
dissous, mais renvoyé à une origine historique, qu'on peut certes qualifier de*
mythique, ce qui n'en détruit pourtant pas la portée dans le fonctionnement
de la théorie*
A ce point, notre embarras n'est pas levé, mais un premier enseignement,
peut être tiré de la démarche freudienne: Le réel ne se montre pas,
il se démontre; ce qui nous introduira tout à l'heure à la distinction
lacanienne réel/réalité.
J'en viens maintenant au deuxième aspect de la question gnoséologique:
l'objectivité de la connaissance. Je prendrai là appui sur un extrait de Lénine,,
dans Matérialisme et empirio-criticisme:
«Il est vrai qu'un rêve incohérent est un fait tout comme une philosophie,
incohérente. On n'en peut douter après avoir pris connaissance de la philoso-
phie d'Ernst Mach. Cet auteur confond, comme le dernier des sophistes, l'étu-
de historico-scientifique et psychologique des erreurs humaines, des «rêves in~
cohérents» de toute sorte faits par l'humanité, tels que la croyance aux loups-
2 Très tôt, Freud a découvert qu'un trauma ne pouvait avoir d'effet qu'après-coup. Cf.
La naissance de la psychanalyse, p. 365*
162

garous, aux lutins etc., avec la discrimination gnoséologique du vrai et de
Tcincohérent» /pi 142/*
Sous cet angle, on pourrait se demander si la psychanalyse ne serait pas
cette étude «psychologique* des «erreurs humaines, des rêves incohérents.?!
faits par l'humanité.» L' espace ouvert par cette hypothèse semble à première
vue pouvoir rencontrer un écho chez Freud quand il écrit:
«L'épreuve de réalité n'est pas valable /pour les processus inconscients/,
la réalité dt pensée équivaut à la réalité extérieure, le désir à son accomplis-
sement, à l'événement» /G.W p. 234/. Dans cette voie, nous pourrions aller
jusqu'à assigner au fantasme un statut d' i 1 1 u s i о n et, pourquoi pas, iden-
tifier l'imaginaire du fantasme à l'idéologique et l'épreu-
ve de réalité au critère delà pratique. Je ne me
hasarderai pas aujourd'hui sur ce terrain savonneux et m'en tiendrai à formu-
ler-brièvement-une objection majeure: L'épreuve de réalité institue bien
une partition dedans-dehors, à savoir ce qui est seulement représenté et
ce qui, représenté, se retrouve à l'extérieur, mais elle dépend d'un processus
plus fondamental d'introduction dans le sujet et d'expulsion hors du sujet, с t-
te dernière opération constituant le réel «en tant qu'il est le domaine de ce qui
subsiste hors de la symbolisât ion» /Lacan, Ecrits, p. 388/. L'épreuve de
réalité, quant à elle, ne peut opérer que dans le champ défini par l'introduction
dans le sujet, et ne peut prétendre constituer, à elle seule, le critère de véri-
té,
Ce détour par la question gnoséologique a donc surtout une vertu négati-
ve Apparemment, tout se passe comme si le concept de réalité psychique était
inclassable dans ce cadre- Toutefois, je ne me hâterai pas de
conclure à un échec. Ce qui fait la butée de ma tentative me semble désormais
plus clair: le «secret» du concept de réalité psychique ne peut être découvert
qu'à la condition d'analyser le bouleversement provoqué par le concept d' i n-
conscient dans la conception des rapports entre réalité matérielle et psy-
chique,
V
Ce que Lacan avance de Г inconscient dans le Séminaire, livre
X I nous place d'emblée au vif de ce bouleversement:
«Eh bien! L'inconscient freudien, c'est à ce point que jYssaie de vous fai-
re viser par approximation qu'il se situe à ce point où, entre la cause et ce
qu'elle affecte, il y a toujours la clocherie A*«/ L'inconscient nous montre la béan-
ee par où la névrose se raccorde à un réel qui peut bien lui n'être pas détermi-
né!
Dans cette béance, il se passe quelque chose A«*/ quelque chose de l'ordre
du n о n réalisé/.../ Cette dimension est à évoquer dans un registre qui
n'est rien d'irréel, ni de déréel, mais de non-réalisé» /pp* 25—26/.
Le non-réalisé évoqué ici n'est pas n' importe quoi» S'il
en était ainsi, l'interprétation psychanalytique ne serait qu'une herméneu-
t ique, ouverte à n'importe quel sens et impossible à valider. Pour cerner ce non
163

réalisi, il faut partir de la thèse majeure de Lacan: l'inconscient a
pour condition le langage« Encore faut-il en évaluer la juste
signification.
Un premier contre-sens est à éviter: faire de l'inconscient le «lieu réel
d'ui au те discours». Affecter au discours le statut d'un lieu réel, comme le pos-
tule Jung dans ses notions d'archétype ou d'inconscient collectif sert en ef et
de masque à une idéalisation qui dissipe tout réel autre que le
discours. L'inconscient n'est plus alors qu'un mythe culturel à décryp-
ter, un texte originaire, au sens biblique. Disons au passage que le structura-
lisme est pour le moins ambigu vis-à-vis de cette déviation.
Cette thèse une fois récusée, il devient possible de s'engager dans une autre
voie: le n о n - r é a 1 i s é est ce qui, du discours de l'Autre (défini ap-
proximativement comme l'ensemble des paroles au sein duquel l'individu bio-
logique se constitue comme sujet) est refoulé originairement
dans le procès de subjectivation, qui s'avère par là-même partition du suj~t,
ou, pour reprendre le terme freudien, clivage. Sans pénétrer dans l'éco-
nomie de ce procès, j'en énoncerai cependant deux traits essentiels:
-d'avoir pour condition le langage, l'inconscient se trouve s t r u с t u-
r é comme l u i;
-d'être l'effet du refoulement originaire, l'inconscient se trouve être un
discours non-réalisé, très exactement un discours sans parole,
dont la parole est toujours et encore, pour к sujet, à dire. C'est d'ailleurs bien
là où la parole n'advient pas que le symptôme y substitue.
Ce qui se repère ainsi dans l'espace entre le réel comme cause et le moi-
symptôme, c'est un savoir, c'est à dire un réseau de signifiants, mais un
savoir inconscient, c'est à dire dont les effets de sens se produisent à
l'insu du moi.
En outre, dans la mesure où il s'agit de procès de constitution et
de reproduction du sujet, il est vain de vouloir lui assigner une limi-
te où cet espace inconscient se résorberait. Le clivage du sujet n'est pas contin-
gent. Il y aurait sans doute intérêt à le penser sous le mode de la catégorie de
contradiction interne.
Cette marche forcée au travers de la théorie analytique m'amène alors à
ceci: il n'y a pour la philosophie marxiste, ni pour la psychanalyse, de s a voi г
absolu. Formule à compléter d'une autre: la vérité absolue est dans la
vérité relative et non l'inverse- A son niveau le plus général, il est
possible d'exprimer la négation du savoir absolu comme la contradiction dia-
lectique entre le caractère incréé infini et éternel de la réalité matérielle et le
fait que «que tout ce qui existe mérite de ,érir.» Le langage, en tant que forme
de matérialité, est commandé dans son principe par cette contradiction: c'est
d'un ensemble fini de signifiants que s'approprie la réalité matérielle i n-
finie. Lénine dans les Cahiers philosophiques, met le doigt
sur l'effet, dans le langage, de cette contradiction. Il cite Hegel:
«La langue en général n'exprime par essence que l'universel; or, ce qu'on
vise en parlant est le particulier, le singulier. Par suite, ce qu'on vise, on ne
peut le dire dans la langue.»
164

Et Lénine de donner trois brefs commentaires approbateur?: «dans la
langue, il n* y a que l'universel,» «/pour Hegel/ das Sinnliche /le
sensible/ est un «universel» et surtout: «Par là Hegel porte un coup à tout ma-
térialisme, sauf au matérialisme dialectique» /p. 261/. Ce qui est dit là de
la langue, n'est pas sans rejoindre ce qu'en dit Lacan: «Ainsi le symbole se ma-
nifeste d'abord comme meurtre de la chose» /Ecrits, p. 319/. Il est pourtant in-,
suffisant d'en rester à ce niveau de généralité, si Ton veut saisir la spéci-
ficité du concept d'inconscient. Celui-ci n'est pas le simple écart entre le
réel infini et le réseau fini de signifiants- ou plutôt, il pose la question desavoir
comment cet écart est conçu.
C'est en ce point qu'une théorie du procès de subjectivation se révèle né-
cessaire pour développer dans toute sa richesse le matérialisme dialectique,
сощте une théorie de l'histoire l'a été pour le constituer* «L'inconscient est
un concept forgé sur la trace de ce qui opère pour constituer le sujet» /Lacan,
Ecrits, p. 830/. D'où une démarcation entre deux conceptions opposées:
-soit le sujet est conçu—peu ou prou—comme un donné: il sort «tout
armé» du ventre de sa mère et apprend peu à peu une langue qu'il utilise com-
me instrument d'appropriation de la réalité matérielle:
-soit le sujet (c'est à dire la forme sujet, à distinguer de l'indivi-
du biologique qui en est le support et du réel historique qui le détermine, sous
réserve de l'inconscient) est causé par le langage, dans lequel il doit se repré-
senter, au prix de se cliver,
La seconde conception est celle de la psychanalyse. Elle rejette toute pro-
blématique dualiste sujet /objet, monde intérieur/ monde extérieur, eu la réa-
lité peut n'être que la doublure de l'imaginaire du moi, au profit d'une con-
ception dialectique où la question posée est: comment une forme
de matérialité peut-elle penser la matérialité?
«Ainsi le réel se distingue de la réalité. Ce, pas pour dire qu'il soit incon-
naissable, mais qu il n'y a pas question de s'y connaître, mais de le démontrer,
voie exempte d'idéalisation aucune» /Lacan, Radiophonie, in Sci-
licet, 2-3, p. 60/.
C'est sur ce tracé que je voudrais conclure, en reprenant la question tout
à l'heure suspendue: quel est le rapport entre réalité matérielle et réalité psy-
chique? Partant de la thèse gnoséologique du primat de l'être, je la reformule-
rai comme suit: le savoir, en tant que réseau de signifiants, reflète, le réel,
au sens matérialiste dialectique de la catégorie de reflet, qui rompt avec la
notion de reflexion spéculaire, et ne peut se penser que comme procès. A tirer
les conséquences de cet énoncé, j'aboutis à ceci:
3 Dans un livre important, Marxisme et théorie de la personnalité, Lucien Sève s'inscrit,
me semble t-il, dans cette perspective, quand il écrit: «C'est même l'immensité du détour en-
tre le point de départ de l'action d'un individu et son retour à soi qui explique l'inconscience
fondamentale spontanée de l'individu quant aux bases réelles de sa personnalité» (p. 280).
Il énonce ainsi la cerditien de possibilité de l'irccnscient, mais non sa détermination spé-
cifique.
165

-L' inconscient est un reflet non-réalisé du
réel*
Il y a certes là un pas à franchir qui n'est pas mince. Une des implications
en serait que le procès du savoir scientifique est fondamentalement du mê-
me ordre que le processus analytique.; Aussi, pour l'instant, je ne ferai que
Гепопсегт sans me prononcer sur sa validité, mais, сощгпе chacun sait: ce qui
çst dit est dits

11
О ПРИНЦИПИАЛЬНОЙ НЕРАЗРЫВНОСТИ НАБЛЮДАЕМОГО
И НАБЛЮДАТЕЛЯ В ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ФЕНОМЕНАХ
И. М. ФЕЙГЕНБЕРГ
ЦОЛИУ врачей, Москва
Признание или непризнание наличия в психике человека явлений
сознательных и беосознательных стало ареной горячих и длительных
.дискуссий в психологии.
С одной стороны, признание наличия в душевной жизни человека
сознательных и бессознательных явлений явно напрашивалось для
непредвзятого наблюдателя, видящего все многообразие проявлений
этой жизни не ограниченным шорами взглядом.
С другой стороны, признание наличия сознательных и бессозна-
тельных явлений очень плохо вязалось с попытками построить систему
.психологии по ^классическому образцу естественных наук, как они сло-
жились в европейской естественнонаучной традиции.
Одни исследователи, создавая образно-поэтическую, художествен-
ную картину душевной жизни человека, легко совмещали в этой кар-
тине наличие сознательных и бессознательных явлений. В системе по-
добных подходов самой развитой и заметной оказалась концепция Зиг-
мунда Фрейда.
Другие .исследователи, пытаясь построить непротиворечивую есте-
ственнонаучную психологию, исключали из рассмотрения сознание, ин-
троспекцию. Объектом исследования оставалось лишь поведение, изу-
чаемое внешним наблюдателем. Самым заметным направлением этого
типа оказался бихевиоризм.
Многими психологами ясно ощущалось, что первый из этих под-
ходов не удовлетворяет требованиям естественнонаучной строгости,
а второй оставляет вне поля рассмотрения сознание и тем самым резко
обедняет представления о сложном мире психологических явлений.
Реакцией на тот и на другой подход явилась тенденция исключить из
рассмотрения явления бессознательного (или даже вообще отрицать их
наличие). Отбросив шоры, закрывавшие от взгляда одну сторону ре-
ального мира, эти исследователи надели, однако, на себя новые шоры,
заслонившие от них другую сторону сложной реальности. А одеть на
себя эти новые шоры их побуждали те же самые благие стремления,
которые побуждали к этому и классических бихевиористов. И те и дру-
гие стремились перейти от «образно-поэтической» психологии к пси-
хологии естественнонаучной. Образцом же стройной и непротиворе-
чивой естественнонаучной системы взглядов стала к началу нашего
столетия классическая физика.
Классическая физика, развившись в строгую науку со своими экс-
периментальными средствами исследований и специфическим мате-
матическим аппаратом анализа изучаемых явлений, стала в некотором
167

роде образцом для других естественных наук. Механика Галилея и
Ньютона, детерминизм Лапласа, казалось, связали все явления жест-
кими однозначными причинно-следственными отношениями. Статисти-
ческая физика широко пользовалась вероятностными представления-
ми, но последние рассматривались лишь как метод описания явле-
ний в условиях незнания точных значений начальных координат и им-
пульсов частиц «ли как удобный метод приближенного описания си-
стем явлений, полные характеристики которых слишком громоздки.
По представлениям классической физики, одинаковые причины
всегда порождают одинаковые следствия. Любой опыт воспроизводим
с тем же результатом. Если же воспроизведение неточно, т. е. резуль-
таты измерений в одинаковых опытах дают некоторый разброс, то это—
следствие неточности измерений или неучета каких-либо условий экс-
перимента. Улучшив условия эксперимента и повысив точность изме-
рений, можно сколь угодно приблизиться к получению одинакового ре-
зультата. Если же при достаточно точных измерениях обнаружится
хоть одно исключение из закона, его достаточно, чтобы «разрушить»
закон.
Существенным требованием к способу наблюдения явления в-
классической физике является отсутствие влияний на наблюдаемое яв-
ление со стороны наблюдателя и регистрирующего прибора. Поэтому
различные способы наблюдения одного и того же явления должны
давать одинаковые результаты — должны обнаруживать «абсолютные
свойства» объекта, присущие ему и только ему. При этом получение
сведений о какой-либо стороне явления отнюдь не должно уменьшать
возможности получения сведений о других сторонах этого же явления.
Такова была методология классической физики, и она долгое
время казалась незыблемой.
Однако ни ценой отказа от рассмотрения сознания, ни ценой отка-
за от рассмотрения бессознательного не удалось создать естественно-
научной системы психологии по образцу классической физики. Прин-
ципы последней плохо подходили для описания психических явлений.
Так, например, как ни старался бы экспериментатор-психолог точно
воспроизвести объективные условия опыта, абсолютной воспроизводи-
мости результата достичь не удается — результат может быть пред-
сказан лишь с некоторой вероятностью, и как ни уточнялись спо-
собы измерения, разброс результатов (например, при измерении сен-
сорного порога) не уменьшался. Причиной разброса оказались не не-
точности процессов наблюдения, а свойства самого наблюдаемого яв-
ления.
В классической физике четко разделяется наблюдаемое явление и
наблюдатель (или регистрирующий прибор). В психологии соблюде-
ние этого принципа оказалось невозможным. Особенно при рассмотре-
нии проблемы сознания и бессознательного — в этой области объект
изучения и наблюдатель принципиально неразделимы. Когда пациенту
в кабинете врача-психотерапевта внушается, что он собирает цветы
на поляне, пациент начинает рвать эти видимые лишь ему цветы, ню-
хать их; он не видит реальной обстановки кабинета, а видит поляну с
цветами — об этом свидетельствуют его действия и ответы на вопро-
сы. Но врач, наблюдающий это явление, видит, что пациент не наты-
кается на предметы, стоящие в кабинете, обходит их — значит, он все
же видит их? Ответ на этот вопрос зависит от того, «откуда» наблю-
дать явление.
Общеизвестно, что стоит человеку попытаться наблюдать (осоз-
168

нать) характер своей походки, речи »или чувств, как его походка, речь
или чувства изменяются.
При обсуждении проблемы создания и бессознательного психо-
лог не может уйти от того, что наблюдаемое явление и наблюдатель
неразделимы и составляют единое целое, что порой даже малейшие
изменения в системе наблюдения изменяют получаемые сведения о
наблюдаемом явлении, что сообщение о некотором явлении теряет вся-
кий смысл, если не говорить о способе наблюдения.
Что же это — специфика психических явлений, ставящая психоло-
гию в особое положение по сравнению с областями естествознания,
изучающими неживую природу? Нет. И физика по мере все более
глубокого проникновения в природу неживых объектов изучения столк-
нулась с теми же трудностями.
Обратимся к фактам. Поток частиц (это могут быть фотоны, элек-
троны или любые иные элементарные частицы) попадает на экран,
в .котором имеется две щел.и — А и В. Если открыта только щель А,
то частицы, прошедшие через нее, попадут на второй экран. При этом
они распределяются на втором экране некоторым образом, так что
прямо против щели окажется максимальное число частиц, по мере
же удаления от этой зоны плотность частиц будет убывать.
Если будет открыта только щель В, то такое же распределение
частиц на втором экране будет против щел.и В.
Чего же надо ожидать, если одновременно открыть обе щели?
Казалось бы, распределение частиц должно представлять собою сум-
му распределений при открытии только щели А и только щели В. Од-
нако данные опыта обнаруживают иное. Вероятность попадания части-
цы в зону максимума вдвое превышает сумму вероятностей, соответ-
ствующих открытию щелей порознь. Такой результат экспериментов
несовместим с представлением, будто каждая частица пролетает или
через щель А или через щель В. Результат опыта свидетельствует о
том, что каждая частица проходит через обе щели: исход ее прохож-
дения зависит от того, обе ли щели открыты. Если сравнить распреде-
ление частиц при одной и при двух открытых щелях, то увидим, что
есть такие зоны на втором экране, куда не попадает ни одна частица
при двух открытых щелях, в то время как при открытии лишь одной из
щелей в эту зону попадает определенное число частиц. Альтернативой
представлению о том, что каждая частица проходит одновременно че-
рез обе щели, было бы представление, что, летя через одну щель, час-
тица «знает», открыта ли вторая щель, и в зависимости от этого «вы-
бирает», куда ей попасть, а куда не попадать.
Такое странное, с точки зрения классической физики, поведение
частиц не является результатом взаимодействия между ними в потоке
большого числа одновременно летящих частиц. Если частицы летят
ого одной и попадание каждой из mix регистрируется на втором эк-
ране, картина распределения попаданий большого числа частиц (за
длительное время опыта) оказывается такой же. Исход каждого про-
летания частицы зависит, таким образом, от того, обе ли щели откры-
ты. Хотя зона попадания каждой частицы является случайной, веро-
ятность попадания последней в ту или иную зону зависит от того, ка-
кие щели были открыты при ее пролетаиии. Вероятность здесь — не
удобный способ описания, как в классической физике, а существенная
характеристика наблюдаемого явления.
Через какую щель прошла все же данная частица? Поставим в обе
169

щели детекторы, регистрирующие прохождение частиц, не задерживая
их. Каждое попадание частицы на второй экран будем сопоставлять с
показаниями детекторов в щелях. Таким образом, о каждой частице,
попавшей на второй экран, мы будем знать, через какую щель она
прошла. Однако при таком опыте распределение частиц на втором эк-
ране будет не таким, как в описанном выше эксперименте с двумя от-
крытыми щелями, в которых не устанавливали детекторов прохожде-
ния частиц через щели. Распределение частиц будет соответствовать
сумме распределений в условиях, когда открыта только первая или
только вторая щель, т. е. в условиях, когда не возникает вопроса, че-
рез какую именно щель прошла частица.
Отсюда следует, что попытка выяснить, через какую именно щель
проходит частица, меняет вероятность попадания частицы в опреде-
ленную зону второго экрана. В отличие от классической физики, с а-
мо наблюдение явления меняет здесь его проте-
кание. Получение знаний о том, через какую щель прошла частица,
лишает нас возможности узнать, как распределяются частицы при двух
открытых щелях, не снабженных индикаторами прохождения частиц.
Опыт с индикаторами в щелях дает нам одну информацию о наблю-
даемом явлении, опыт без индикаторов дает другую информацию об
этом же явлении. Результаты одного из этих опытов не могут быть вы-
ведены из другого. Ни в каком отдельно взятом опыте не может быть
получена и та и другая информация. Результаты опытов носят до-
полнительный характер. Принцип дополнительности был сфор-
мулирован Нильсом Бором: в процессе познания для воспроизведения
целостности объекта необходимо применять взаимоисключающие, «до-
полнительные» классы понятий, каждый из которых применим в своих
особых условиях.
Как мы видим, принципы классической физики, сформулированные
в начале этой статьи, оказались недостаточными при углублении зна-
ний человека о физической картине мира. Недостаточными оказались
и классические представления о характере детерминизма и о вероят-
ностях. Эти представления пришлось расширить, и классические ока-
зались лишь их частным случаем.
Таким образом, трудности, возникающие при описании психичес-
ких явлений, оказываются не специфической характеристикой этих фе-
номенов, а общей характеристикой явлений в нашем мире. На это
сходство между явлениями, изучаемыми физикой и психологией, обра-
щал внимание уже создатель принципа дополнительности Нильс Бор.
В работе «Квантовая физика и философия» Бор писал, что «цельность
живых организмов и характеристики людей, обладающих сознанием,
а также и человеческих культур представляет черты целостности, отоб-
ражение которых требует типично дополнительного способа описания»
[1, 147].
В психологии, как и в квантовой физике, нет абсолютной, однознач-
но для всех наблюдений проведенной границы между наблюдаемым
явлением и наблюдателем; результат каждого наблюдения относится
к комплексу «наблюдаемое — наблюдатель». В психологии, как и в
квантовой физике, детерминизм носит не жесткий, а вероятностный
характер. На это сходство обращали внимание и психологи (Ж. Пиа-
же, А. Е. Шерозия). В частности, А. Е. Шерозия, исходя из этого сход-
ства, ввел принцип дополнительности в предложенную им общую тео-
рию сознания и бессознательного психического, одновременно исполь-
170

зуя его и ,как основной принцип познания феномена психологической
целостности [4; 5].
Отмеченное сходство между физическими и психическими фено-
менами — не внешняя аналогия, а весьма существенная общая их
характеристика. Представление о том, что в психичес-
ких явлениях не может быть жестко и однознач-
но проведена граница между «наблюдаемым фе-
номеном» и «наблюдателем», уже предполагает на-
личие бессознательного.
Как мы уже говорили, вероятностные характеристики психических
явлений являются их шбственными характеристиками, а не привнесен-
ным извне способом описания. Но поскольку сходство между психичес-
кими феноменами и феноменами квантовой физики отражает их суще-
ственные особенности, возникает вопрос о достаточности для описания
психических феноменов аппарата классической теории вероятностей.
В квантовой физике этот аппарат оказался недостаточным, он был до-
полнен понятием о т. н. амплитуде вероятности. И. И. Гуревич ставит
вопрос о том, что и в описании психических явлений может быть адек-
ватным использование представлений об амплитуде вероятности [2].
Неосознаваемые явления состоят, в частности, в том, что субъект
использует свой прошлый опыт для построения действий, не осознавая
наличия этого прошлого опыта, т. е. не будучи в состоянии расска-
зать об этом опыте, словесно сформулировать его.
Упрощенная — и тем самым удобная для изучения — модель
влияния вероятностно организованного опыта на подготовку к пред-
стоящему действию создается в опытах по вероятностному прогнозиро-
ванию.
Вероятностное прогнозирование проявляется в том, что субъект,
уловив вероятностную организацию событий о своем опыте, оказыва-
ется способным использовать эту информацию для прогноза предстоя-
щих событий с приписыванием каждому из возможных событий опре-
деленной вероятности реализации [3]. В соответствии с таким прогно-
зом и со значимостью для субъекта прогнозируемых событий органи-
зуется подготовка к действиям в предстоящей (точнее — в прогнози-
руемой) ситуации. Вероятностное прогнозирование, таким образом,
родственно установке, однако понятие установки значительно шире, оно
охватывает более разнообразный круг явлений.
Мы попытаемся сейчас экспериментально показать, что при изуче-
нии вероятностного прогнозирования исследователь сталкивается с
.проявлениями бессознательного использования испытуемым своего
опыта.
Один из опытов по изучению вероятностного прогнозирования со-
стоял в следующем. В окошке перед испытуемым в некоторой после-
довательности появляется то один, то другой из четырех сигналов —
цифры 1, 2, 3 или 4. При появлении цифрового сигнала испытуемый
должен нажать соответствующую кнопку из четырех находящихся пе-
ред ним кнопок (каждому из четырех сигналов соответствует одна оп-
ределенная кнопка). Испытуемый должен реагировать правильно и
быстро. Экспериментатор регистрирует время правильных реакций.
Перед опытом испытуемый предупреждался о наличии четырех
сигналов, четырех кнопок для ответа и о соответствии между ними, а
также о необходимости быстрых и правильных реакций. О характе-
ре последовательности сигналов испытуемый не предупреждался, ему
только говорили, что каждые четыре сигнала будут отделяться отсле-
171

дующих определенным добавочным сигналом. Сама же последователь-
ность цифровых сигналов, состоявшая из 120 предъявлений, строилась
следующим образом. В -каждой четверке сигналы не повторялись, а
порядок их чередования в четверке выбирался случайным образом.
Таким образом, общее число сигналов 1, 2, 3 и 4 во всей последова-
тельности было одинаковым. Вместе с тем, условная (вероятность появ-
ления сигнала зависела от его места в четверке и от того, какие
сигналы предшествовали ему в данной четверке. На I месте в четверке
каждый из четырех цифровых сигналов мог появиться с одинаковой
вероятностью (Р,=0,25). На II месте в четверке с равной вероятностью
мог появиться один из трех сигналов, кроме уже реализованного в
данной четверке (Р ,, = 0,33). На III месте с равной вероятностью мог
появиться один из двух сигналов (Р //=0,5). А на IV месте^ мог быть
лишь единственный сигнал, которого еще не было в данной четверке
(Р,у=1).
Опыты показали, что среднее время реакции за весь опыт на
сигналы I, 2, 3 и 4 было практически одинаковым: Ti = 364 мсек,
Тг = 368 мсек, Т3 = 366 мсек, Т4=367 мсек.
Вместе с тем, время реакции на сигнал оказалось зависящим от
того, на каком месте в четверке стоит сигнал. Среднее время реакции
на сигналы, стоящие на первых местах в четверке, оказалось самым
большим — Т, =460 мсек. На сигналы, стоящие на вторых местах в
четверках, реакция осуществлялась быстрее — Тм = 424 меск. Еще
более коротким оказалось среднее время реакции на третьи сигналы в
четверках — Т,„ = 351 мсек. На последние же сигналы в четверках
среднее время реакции было самым коротким — TIV =207 мсек.
Такой результат объясняется, как нам кажется, тем, что время
реакции на сигнал зависит от вероятностного прогноза испытуемого:
реакция на сигнал тем быстрее, чем с большей вероятностью ожидает-
ся появление данного сигнала и соответствующей реакции. Такой вы-
вод подкрепляется еще и тем, <что Т( в приведенном опыте совпадает со
временем реакции, выявленном в опыте с четырьмя сигналами, сле-
дующими в случайной равновероятностной и независимой (бернуллие-
вой) последовательности из двух равновероятностных сигналов. Тг/
совпало со временем простой двигательной реакции, когда имеется
лишь один сигнал.
В настоящем докладе, затрагивающем проблему неосознания,,
для нас особый интерес представляет тот факт, что приведенный ре-
зультат (Т, > Т„ > Т1П > Tiv) был получен независимо от того,
осознали ли испытуемые структуру последователь-
ности сигналов или нет.
После эксперимента испытуемые были опрошены, как была по-
строена последовательность сигналов. Часть испытуемых сообщала,
что это была случайная (не имевшая никакой закономерности) после-
довательность сигналов. Другие испытуемые говорили, что уловили
определенную закономерность, и указывали при этом на разные ва-
рианты последовательности сигналов, не соответствовавшие, однако,
реально предъявлявшейся им последовательности (например, что
после сигнала «1» чаще следовал сигнал «3» или что после сигнала
«2» сигнал «3» бывал очень редко). И только часть испытуемых пра-
вильно улавливала принцип группировки сигналов, сообщая, что в каж-
дой четверке каждый из сигналов предъявлялся по разу.
Однако независимо от того, что было осознано испытуемыми, для
всех этих трех категорий характерным оказался один и тот же ре-
172

зультат: Tl>Tn>Tlll >TfV. Таким образом, испытуемые адекватно
использовали вероятностную структуру полученного в эксперименте
опыта — независимо от того, была ли эта структура ими осознана. Эта
адекватность выразилась в том, что преднастройка к движению и зави-
сящее от нее время реакции соответствовали условным вероятностям
появления сигналов в предъявляемой последовательности.
Иной результат был получен при исследовании по этой же мето-
дике больных шизофренией. У больных с клинической картиной шизо-
френического дефекта зависимость времени реакции от места сигнала
в четверке отсутствовала или была ослаблена. И это опять-таки неза-
висимо от того, осознал или не осознал исследуемый структуру предъ-
являемой ему последовательности сигналов.
Итак, наличие в психической деятельности осознаваемого и не-
осознаваемого и влияние их на конечный результат, на поведенческие
реакции не вызывает сомнения. Трудности изучения этих сторон пси-
хической деятельности в значительной мере лежат в том, что иссле-
дования строятся в предположении о строгом разделении наблюдае-
мого явления и наблюдателя. Между тем, именно в этой области пси-
хологии такое разделение оказывается невозможным. С подобными же
трудностями встречаются и другие области естествознания. С их прео-
долением связан, IB частности, переход от принципов классической фи-
зики к принципам современной квантовой физики. Использование этих
принципов — и прежде всего принципа дополнительности Нильса Бо-
ра— представляется поэтому продуктивным и в психологических ис-
следованиях.
ON THE INSEPARABILITY OF OBSERVED EVENTS AND OF THE
OBSERVER IN PSYCHOLOGICAL PHENOMENA
J. M. FEIGENBERG
Central Institute for Advanced Medical Training. Moscow
SUMMARY
The presence of conscious and unconscious phenomena in human mental
life is closely connected with the fact that the observed event and the observ-
er cannot be simply and clearly separated. This establishes a cardinal dif-
ference between psychology and^classical physics, this difference not being the
consequence of the difference in the objects of investigation in psychology
and physics. Contemporary quantum physics is guided by the thesis about
the inseparability of the observed object and the observer. Niels Bohr's com-
plementarity principle, of which quantum physics makes efficient use, can be
also applied in the study of mental phenomena.
ЛИТЕРАТУРА
1. БОР Н., Атомная физика и человеческое познание, М., 1961.
2. ГУРЕВИЧ И. И., ФЕЙГЕНБЕРГ И. М., Какие вероятности работают в психологии?
В кн.: Вероятностное прогнозирование в деятельности человека. М-. 1977.
3. ФЕЙГЕНБЕРГ И. М., Мозг—Психика—Здоровье, М.э 1972.
4. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт иссле-
дования на основе данных психологии установки, т. 1, Тб., 1969.
б. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт интер-
претации и изложения общей теории, т. 2, Тб., 1973.

12
ZUM BEGRIFF DES UNBEWUßTEN
WOLFGANG KRETSCHMER
Universität Tübingen, Forschungsstelle für medizinische Psychologie und Konstitutionsbio-
logie. BRD
Daß menschliches Leben mehr umfaßt, als der Einzelne vernünftig über-
blicken und lenken kann, ist eine alte Grunderfahrung. Das seelisch Unbewußte
versuchte man philosophisch spekulativ vom Bewußtsein her zu bestimmen,
indem man «unbewußte Vorstellungen» annahm« Bei allem, was der Mensch
erlebt, denkt und tut, scheinen «hintergründige» Bedingungen mitzuwirken«
Man wußte auch schon um die Zeitwende, daß im Menschen spontan neue und
darum nicht erlernte Ideen und Fähigkeiten auftauchen können, die wir heute
als schöpferisch zu bezeichnen pflegen.
In der rationalistisch-philosophischen Epoche
(Kant, Herbart, Wundt) engte sich das Problem auf die Vorstellungen als die
hauptsächlichen Bewußtseinsinhalte ein. Man frug nach ihrem Entstehen und
Vergehen. Wo kommen sie her, wenn wir uns erinnern; wo gehen sie hin, wena
wir sie im Fortschreiten des Denkens und Erlebens vergessen? Unter welchen
Bedingungen entstehen oder vergehen sie? Wann werden sie sogar dem suchen-
den Bewußtsein unzugänglich oder drängen sich ungerufen ins Bewußtsein?
Allerdings, solange man nicht systematisch experimentierte, blieb der Ansatz
von den Vorstellungsabläufen her wenig ergiebig, sellbst wenn man auch die
Rolle der Affekte mit einbezog. Weil man es nur mit Elementen zu tun hatte,
brauchte man keinen zusammenfassenden Begriff des «Unbewußten.» Die Pro-
blemstellung verbreiterte sich nun erheblich im romantischen Den-
ken, das den subjektiven Ereignissen so vollständig wie irgend möglich nach-
ging: dem Gefühl, der Intuition, den ganzheitlichen (ästhetischen und ethi-
schen) Realitätserlebnissen, der Phantasieren künstlerischen und religiösen Ein-
fällen, dem Schlaf und dem Tod. Um das Verhältnis all dieser komplexen Er-
scheinungen zum Bewußtsein zu bestimmen, mußte man fließend und anpas-
sungsfähig denken, und man versuchte, dem scharf Begrenzten und dem Ver-
schwommenen, dem Deutlichen wie dem Undeutlichen, dem Werdenden und
dem Festen gerecht zu werden. Damit ab ^r rückten die Stufen des Bewußtseins,
das Spiel ständig wechselnder Bewußtheit der Inhalte in den Mittelpunkt des
Interesses, was spät г zur Theorie der R a n d z о n e, der «Sphäre» des Be-
wußtseinsfeldes als Quellort und Grab aller seelischen Vorgänge (Wundt bis
Kretschmer) führte. Indem die Romantik das Seelische als etwas Fließendes
und Wandelbares zu bestimmen vermochte, entstanden erst die Voraussetzun-
gen für eine zunehmend integrale Psychologie späterer Epochen. Mit dem das
174

Subjekt umfassenden ganzheitlichen Seelenbegriff entstand aber zugleich das
Erfordernis, auch das Hintergründige mit einzubeziehen, auf welches das Be-
wußtsein angewiesen ist und das ihm den «Stoff» liefert. So formulierte der
Arzt Carus den Begriff des «Unbewußten» im doppelten Sinn eines Bereichs,
der analog den be wußten seelischen Vorgängen aufgebaut ist und wirkt und
der zugleich anders ist, ja einen polaren Gegensatz bildet, indem er die Bewußt-
seinsvorgänge kompensiert, ergänzt, ja bestenfalls schöpferisch befruchtet.
Hier gilt also die Ganzheit der Seele, deren Licht- und Schattenseite zusammen-
gehören wie Schlafen und Wachen und nur unter gewissen extremen Bedingung
gen in einen schroffen Gegensatz zueinander geraten. Diese Idee der produkti-
ven Ganzheit von bewußtem und unbewußtem Leben wurde von Jong, Adler
und E. Kretschmer aufgenommen und weiterentwickelt. Hinter ihr steht auch
die romantische Auffassung vom polaren Aufbau des Organismus, der sich auch
im Seelischen spiegle. Der Philosoph Schelling teilt weithin diese Ansichten,-
erweitert sie aber durch sein^ Philosophie des unbewußten Willens. Die * inzel-
nen Menschen und die Menschengruppen handeln nicht nur gemäß der Vernunft
und der Zweckmäßigkeit, sondern folgen zumeist Impulsen, deren H .rkunft
und Sinn ihnen nicht bewußt ist, denen zu folgen jedoch absolut notwendig,
erscheint. Hinter dem menschlichen Vorstellen und Handeln stehen hinter-
gründige Prinzipien, unsichtbare Anordner, und unsere Aufgabe besteht darin,
zu erkennen, daß es sie gibt und welche Bedeutung sie haben, um den Zwang.'
zu überwinden und das Leben schöpferisch und frei zu bewältigen.
Freud, der lange Zeit die Diskussion über das Unbewußte beherrscht, hat
vom romantischtn Denken wenig gelernt. Er legt den Akzent wieder auf die
einzelnen Vorstellungen und Affekte und kommt, da er vom seelisch Gestör-
ten ausgeht zu einem absoluten Gegensatz zwischen den bewußten Meinungen
und den unbewußten Strebungen. Er zeigt einige Mechanismen, mit denen sich
ein Individuum in diesem Kontrast kompromißhaft sichert (Symptom) oder
ihn im günstigen Fall überwindet (psychoanalytischer Prozess). Konnte man
dies als diskutabel ansehen, so mußte das Einengen des Seelenlebens auf die
mit den Körperöffnungen verbundenen Bedürfnisse und auf aggressive Wün-
sche bei allen Menschen von Geschmack und Bildung auf scharfe Ablehnung
stoßen. Das Problem des Unbewußten reduziert sich enorm, weil es nach Dar-
stellung der Psychoanalytiker nur als Auswtichstation für nicht akzeptable
Nahrungs-, Sexual- und Aggressionswünsche funktioniert. Auch die Me-
chanismen des Zusammenspiels zwischen «Bewußt» und «Unbewußb werden nur
im Hinblick auf die Ablehnung oder Anerkennung delikater primitiver Impul-
se, auf Schuld und Strafangst hin untersucht, ändert biologische oder psycho-
logische Zusammenhänge übergangen. Experimentell untersuchte nur der Freud-
schüler Jung die Vorstellungsprozesse im Zusammenhang mit den Begleit-
affekten und gelang hier schon in freies Gelände, was die Motive angeht (As-
soziationsexperiment). In Freuds Psychologie ist das Unbewußte nur das Ge-
genstück des primitiven bewußten Seelenlebens mit entgegengesetzten Wert*
Vorzeichen. Hier gibt es nichts Hochwertiges zu entdecken. Das Unbewußte
hat auch keine produktive biotische oder spezifisch menschliche Funktion- Das
175

Willensproblem (Bewußtsein—Bewegung) wird übergangen. Die theoretische
Ausbeute ist also spärlich.
Viel mehr Grundsätzliches lernen wir über das Verhältnis zwischen Bewußt-
sein, weniger Bewußtem und nicht wissbarem bei Jung und E. Kretschmer.
Die Psychoanalyse mußte theoretisch und praktisch scheitern, weil sie einer-
seits den positivistischen Weg der experimentellen Erschließung der Mechanis-
men von Vorstellungsprozessen und Bewegungsprozessen nicht betrat, sich je-
doch gleichzeitig auf ihn theoretisch bezog. Zum andern, weil sie—obgleich
zwangsläufig in die romantische Perspektive der Bedeutungen, Sinnerfahrun-
gen und Werte geraten—diese verleugnete und ihre Befunde in unpassende me-
chanistische Denkschemata presste. Die Auswegslosigkeit konnte auch durch
Flickversuche nicht behoben werden. Füllt man neuen Wein in alte Schläuche,
so zerreißen sie bekanntlich. Es bleibt die Unkonsequenz in den zwei beschrie-
benen wesentlichen Richtungen, die einen Fortschritt der Theorie des Unbe-
wußten versprächen.
E. Kretschmer, der 1919 sehr energisch in die Diskussion über das Unbe-
wußte eingriff, beklagte es, daß der psychoanalytische Begriff des «Unterbewußt-
seins» das zentrale «Problem der neüropsychologischen Dynamik» verdecke«
Das von Arzt und Patient «nicht Gewußte» sei das «Geheimnis der psychophy-
sischen Korrelation», die Beziehung zwischen «Wille» und «Reflexapparat»«
Im übrigen sei das «Unbewußte» eine «negative Größe». Unbewußt hießen «alle
Vorgänge, deren aktueller oder mnestischer Bewußtseinsgrad zu ihrer Bewußt-
seinswirksamkeit in umgekehrtem Verhältnis» stünden. Kretschmer gewann
diese Erkenntnisse durch seine systematischen Untersuchungen von Hysteri-
kern (Zittern, Lähmungen4. Diese zeigten schroffen Gegensatz zwischen dem
bewußten Willen, sich normal zu bewegen, und einem nur indirekt vermutba-
ren «Willen», gelähmt zu sein oder sich abnorm zu bewegen oder Berührung zu
widerstreben.
Der Kontrast ließ sich u.U. durch unangenehme Empfindungsreize und
Suggestionen schnell aufheben (Protreptik). Der bewußte Wille erwies sich als
positiv lebenszugewandt, der unbewußte als das Subjekt einschränkende, iso-
lierende Tendenz, eine primitive Naturmacht, die im schlimmsten Fall die Ober-
hand behält. Der Einfluß dieser Macht wächst mit der Stärke der Gefühle, beson-
ders auch der Angst, und äußert sich zunehmend in elementaren automati-
schen» Bewegungsformen, (z.B. rhythmische) oder höher integriert als blindes
Weglaufen, Bewegungstarre oder Unbeweglichkeit. Analog diesen «hypobuli-
schen Bewegungsschablonen gibt es auch elementare Vorstellungsmechanis-
men, «hyponoisch» genannt, die sich unter bestimmten Bedingungen (affektive
Erregung oder umgekehrt, Willenlosigkeit, Ruhe) in den Vordergrund schie-
ben, z.B. Symbolisierung, Bildagglutination (Verdichtung), Lockerung der
logischen Ordnung, Relativität von Zeit und Raum, Relativität des Subjekt-
Objekt-Unterschiedes.
Das sind also formale Prinzipien, denen gemäß das Individuum unter be-
stimmten Bedingungen erlebt oder sich bewegt. Es bleibt offen, inwieweit sie
im einzlenen Fall körperlich ausgelöst oder psychologisierbar sind* Auch wel-
chen Inhalt (z. B. Triebmotive) diese Formen tragen, wird zum Unterschied
176

von der Psychoanalyse nicht im voraus festgelegt, sondern trgibt sich aus dem
einzelnen Fall. Bezeichnenderweise spricht nun Kretschmer nie zusammenfas-
send vom Unbewußt n, sondern nur von seelischen Abläufen und Trieben, von
Gefühlen und Motiven usw., die mehr oder weniger bewußt sind. Kretschmer
setzt die Ganzheit des Organismus bzw. der Persönlichkeit voraus und meint—
ähnlich Adler—, daß man die Grundtendenz eines Individuums dem Leben ge-
genüber trotz ambivalenten Gefühlen und ambitendenter Willeneinstellung
von den Äußerungen ablesen könne. Der Gegensatz zwischen bewußt Erkann-
tem und Gewolltem und unbewußt sich Aufdrängendem—so schroff er in gewis -
sen Augenblicken erscheinen mag—ist doch relativ und Ausdruck ein und der-
selben Person. Man kann also auch ohne den В grif des «Unbewußten» seeli-
sches Leben beschreiben und verstehen.
Suchen wir allerdings die Bedingungen des Erlebten und Hervorgebrach-
ten, so ist das Wort «Unbewußtes» praktisch, und wir können sagen, daß es bei
Kretschmer Bereitschaften umfaßt, die aus zwei Quellen stammen, einmal die
angeborenen Bewegungs- und Erlcbnisschablonen, zweitens die erlernten Be-
wegungs-, Erlebnis- und Denkformeln. Die letzteren stützen sich auf die er-
steren, verdecken sie aber meist. Wir haben Fähigkeiten, ohne uns an deren Ent-
stehung erinnern zu müssen. Kretschmer faßt diesen Bereich des «Unwillkür-
lichen», «psychophysisch Koordinierten» und «schablonenartig Genormten» als
«Tiefenperson» zusammen und stellt ihr die «Person» als die vernünftige, wir-
klichkeitsbezogene und geschichtlich orientierte Seite des Subjekts gegenüber.
Für Kretschmer ist es nun wichtiger, inwieweit bestimmte Vorstellungen oder-
Handlungen von der Person oder von der Tiefenperson bestimmt werden, als ob
sie stärker oder schwächer bewußt sind. Eine hypobulische Bewegung, z. B. hys-
sterisches Zittern, ist bewußt, desgleichen eine hyponoische Phantasie. Doch
der menschliche Wert wird negativ, sobald die «Person» entmachtet ist. Das
gibt den Ausschlag. Die Tiefenperson ist also nicht einfach unbewußt, auch wenn
sie ins Dunkel hineinreicht (Unwillkürliches); andererseits ist die «Person» auf
das Bewußtsein angewiesen, weil sie nur mit ihm überblicken, urteilen, wäh-
len und entscheiden kann.
Versucht man nun den unbewußten Anteil in der Kretschmersch n Persön-
lichkeitstheorie zu abstrahieren, *ю ergibt sich: Das Unbewußte bildet die als
solche nicht bestimmbare, sondern nur aus den Phänomenen des Verhaltens und
des Bewußtseinsfeldes indirekt erschließbare Reserve der formalen Determinan-
ten von Bewegungen und Bewußt seins Vorgängen sowie (inhaltlich gesehen) der
Erinnerungen. Erst nach Kenntnis des gestuften Aufbaus der Persönlichkeit
und seiner verschiedenen Mechanismen hat es nach Kretschmer Sinn, der tiefen-
psychologischen Frage nachzugehen, warum eine Vorstellung, die verfügbar sein
müßte, nicht im Bewußtsein erscheinen kann und ob hier besondere Bedeu-
tungen und Sinnzusammenhänge zu berücksichtigen sind.
Wenn wir nun heute das «Unbewußte» kritisch untersuchen, so sollten wir
davon ausgehen, daß es sich um einen negativen Begriff handelt, der per defini-
tionem nicht objektivierbar ist. Wir können also nur bedingt annehmen, daß
hier die gleichen Gesetze herrschten wie bei den bewußten Prozessen, daß das
Unbewußte einfach analog dem Bewußtseinsfeld, nur unsichtbar funktioniere.
12. Бессознательное 17

In diesem bei den Psychotherapeuten geläufigen Vorgehen drückt sich die allge-
meinmenschliche Tendenz zur Hypostasierung von Theorien aus (auch dies ist
ein elementarer seelischer Mechanismus). Man setzt das Unbewußte mit dem
Körperapparat oder mit einer persönlichen Hintergrundsmacht gleich. Im er-
sten Fall mechanisiert man es, im zweiten mythifiziert man es. Beides führt auf
Forschungswege und zu gewissen Erkenntnissen. Aber das «Unbewußte* wird
damit sicher nicht bestimmt.
Merken wir uns, daß wir durch Befunde, d.h. durch Phänomene,
auf das Problem des Unbewußten gestoßen sind und weiterhin stoßen- Nu: die
Phänomene lassen sich untersuchen. Und diese stelle ich von außen beim an-
dern fest (Bewegung, Sprache), oder der andere stellt sie bei sich fest und berich-
tet darüber. Wir haben also objektive und subjektive Phäno-
mene. Solche Erscheinungen sind z.B. normale Spontanbewegungen, hyste-
rische Zuckungen, erlernte Bewegungsformeln, Erinnerungen an Wahrnehmun-
gen, sensorische Täuschnngen, Träume, Wachphsntasien, Zwangsvorstellun-
gen, Halluzinationen, der Schlafzustand, der Dämmerzustand, künstlerische
und philosophishe Einfälle u.a. Die an dieMotorik gebundene Untersuchung des
Willens und der Willkürlichkeit ist deshalb so wichtig für unser Problem, weil
sich die Bewegungen zeiträumlich abspielen und so am besten zu objektivieren
sind. Unbewußte oder wenig bewußte Bewegungen konstatieren wir ständig.
Die Frage nach dem hypothetischen unbewußten Willen stellt sich hier sehr
scharf und unumgänglich. Dies verleiht den klassichen Hysterie-Untersuchun-
gen Kretschmers und anderer Wissenschaftler sowie auch den Verhaltensfor-
schungen ihr besonderes Gewicht.
Auf dem Gebiet der Vorstellungen und Affekte liegen die Probleme zwar
ähnlich; doch sind'die Phänomene schwieriger zu bestimmen und zu deuten.
Unbewußte Bewegungen sind uns selbstverständlich, unbewußte Vorstellungen
oder Gefühle eine Absurdität. Nicht bewußte Leibesbewegungen (Handlungen)
oder Phantasien (z. B. Träume) können so aussehen, als wären sie von einem be-
wußten Subjekt konsequent und sinnvoll hervorgebracht. Von da her stammt
die alte und berechtigte Frage danach, ob das Subjekt nicht eine Nachtseite ha-
be, auch unbewußt existiere. Darauf gibt es aber weder eine physiologische noch
eine psychologische Antwort. Mögen wir «das Unbewußte», wie die Psychoana-
lytiker, als Abfallkasten des Tagesbewußtseins betrachten oder als Quelle ange-
borener und erworbener'Erlebnis- und Verhaltensweisen und schöpferischer
Einfälle ansehen. Es bleibt die Erfahrung von Bewegungen und Bewußtseins-
vorgängen, deren Urheber wir j];n i с h t zu sein glauben. Wer oder was aber
koordiniert die nicht beabsichtigten Phänomene, welche im ganzen menschli-
chen Lebensbereich, somit auch im gesellschaftlich-kulturellen, eine Rolle spie-
len. Das öffnet einen Abgrund von Fragen, auf die es nicht wenige Antworten
gibt. Sie reichen vom physiologischen bis zum religiösen Standpunkt. Wie sie
auch ausfallen mögen, wissenschaftlich gesehen ist der nicht bewußte Bereich
des Menschen lediglich eine aus Erscheinungen gewonnene Abstraktion, ein
theoretisches Prinzip.
Bleiben wir uns dessen bewußt, so ist jeder Forschungsweg berechtigt und
jedes Forschungsergebnis interpretierbar. Sobald wir jedoch das «Unbewußte>
178

hypostasieren, kommen wir von Widerspruch zu Widerspruch. Sagen wir also
vorsichtig, daß sich im Begriff des Unbewußten alle Funktionsbereitschaften
des Menschen im weitesten Sinn, praktische und subjektive, zusammenfassen.
Mit dieser allgemeinen Sicht, zu der ja auch Uznadzes Haltungstheorie gehört,
legen wir uns nicht zu früh auf etwas Bestimmtes fest. Denn alles Mensch-
liche ist irgendwie auf nicht Bewußtes bezogen. Ich stimme mit Bassin darin
überein, daß wenn wir Art und Bedingungen erforschen, wie die Bereit-
schaften zu Erscheinungen werden, Körperliches und Subjekti-
ves, Formales und Inhaltliches, Kausales und Bedeutungsvolles parallel zu be-
obachten haben.
Zum Schluß beachte man, daß das «Bewußtsein» als ein Grenzbegriff eben-
so geheimnisvoll ist wie das «Unbewußte.» Wir können nur die Inhalte des
Bewußtseins beschreiben und die in ihm sich vollziehenden Leistungen prüfen«
Das Bewußtsein selbst als begriffliche Abstraktion, läßt sich jedoch nicht
wahrnehmen. Das Wesen des bewußten wie auch des postulierten un-
bewußten seelischen Lebens entzieht sich gleichermaßen unserem direk-
ten Zugriff. Wenn wir diese begriffliche und erkenntnistheoretische Situation
berücksichtigen—was allerdings den Medizinern und Psychologen schwerfällt
■—so ist es erlaubt und auch aus praktischen Gründen zweckmäßig von Bewußt-
sein und Unbewußtem zu sprechen?

13
THE STUDY OF NON RANDOM INTERACTIONAL EVENTS IN SMALL
GROUPS
K. ROY MACKENZIE
University of Calgary, Calgary, Alberta. Canada
The terms «conscious», «preconscious», and «unconscious» are deeply en-
shrined in Western psychiatric thought. The implication of separate discrete
states is unfortunate for they are most usefully conceptualized as lying
along a continuum of awareness which has continually shifting bor-
ders of accessibility to partial or full awareness. This accessibility is
heavily influenced by both biologic and experiential factors. It would
seem evident that much of the motivation for human behaviors stems from
obscure and poorly understood internal sources. However, the traditional
concept of the unconscious is of dubious value in researching these well-
springs of human thought and actions.
A number of critiques may be offered of the typical scientific reporting of
internal events.
Much of the data base is dependent upon patient verbalizations which
are subject to considerable selectivity. Both self reports and material obtained
during therapeutic interaction may be influenced by intense personal and
interactional variables, many of them not readily apparent. This source of
information is, therefore, of uncertain validity.
Much psychotherapeutic research has focussed exclusively on cognitive
verbal material with a de-emphasis of nonverbal parameters of communica-
tion. Given the difficulty in accurately measuring the latter, this neglect is un-
derstandable but seriously limits a total appreciation of interactional events.
Often clinical research data is presented in the literature at a high level
of conceptualization. Themes are drawn from a small and stereotyped list
including such items as dependency, aggression, and sexuality. While such
issues are clearly fundamental in human development, their use as high
level abstractions from clinical data results in low differentiability and an
uncomfortable impression that most cases end up sounding very much the
same.
There has been a related tendency, especially in the North American liter-
ature, for the utilization of an exclusively psychodynamic perspective. This
can lead to the loss of material of high relevance because of a disregard of
interactional sequences and feedback cycles.
A number of recent studies have indicated that the curative factors in a
180

therapeutic relationship may be couched in relatively simple interactional
terminology. These factors include the following:
(1) a patient-therapist relationship characterized by warmth, empathy,
and genuineness
(2) the opportunity for release of emotional tension
(3) a process of cognitive learning or the acquisition of a belief frame-
work for explaining behavior (the exact terminology seems to be irrelevant).
(4) implicit or explicit emotional therapeutic support
(5) identification with the therapist
(6) repeated opportunity for reality testing or practicing of new adaptive
techniques
(7) suggestion or persuasion
(8) operant reconditioning through implicit or explicit approval-disapprov-
al cues.
Much of our current understanding of the subtleties of human behavior
has been derived from the study of dyadic events. When one enlarges the scope
of investigation to include small group phenomena, the complexities are se-
riously increased. This potential difficulty is counterbalanced by the oppor-
tunity to analyze a multi-dimensional field where events tend to occur in a
more flexible and spontaneous fashion and where the role of the therapist is
more diluted. Each of the members may demonstrate a variety of interac-
tional patterns thus allowing the opportunity to study the multiple po-
tentials available for use.
In addition to the ramificatio ns of more complex interaction sequences to
study, another major conceptual issue must be confronted. There has long
been the belief that groups function as more than just a collection of indi-
viduals but as an entity in themselves. Indeed, it is a basic tenet of systems
theory that the whole is greater than the sum of its parts, and conversely, that
the interaction loops generated in a group of stable composition greatly af-
fect the functioning of each individual.
Certainly, three major traditions bear mentioning in this context. First
is the sizable literature devoted to the evaluation of predictable phases of group
development, generally described as beginning with issues of trust, accep-
tance, and dependency, moving onto the stage of intra-group conflict and pow-
er testing, and finally to issues of intimacy. This conceptualization has been
termed the linear-progressive model which basically states that all groups
go through this developmental sequence in this order although perhaps at
variable speeds and, of course, always subject to derailment if specific prob-
lems arise.
The second major tradition in group-as-a-whole thinking is that of the
pendular or cyclical model which stated in its essentials suggests that any
group goes through recurrent, necessary, and predictable cycles consisting of
a period of task-oriented work (varying in its content according to the purpose
of the group) alternating with periods of tension release or affective ascend-
ancy which are necessary to clear the air before re-submersion in group work.
Some authors have described a combination of group development themes
181

and nodal points of increased tension at transition periods from one stage
to the next (1).
The third tradition stems from the psychoanalytic orientation of Bion
in which defense mechanisms are described for the group. The three basic as-
sumptions of fight/flight, dependency and pairing seem inadequate to account
for all deviations from constructive work and are imprecise enough to
make research documentation difficult. Nonetheless, as concepts, they have
some utility for facilitating understanding of blocks to effective group
work and warrant further investigation (2).
Any study of group process must, therefore, take into account this other
concept of the unconscious —the evolution of group events of which the indi-
viduals involved may be only dimly aware. If one must express caution re-
garding intra-psychic assumptions, there is an even greater need to treat group
themes with caution, for a summative process is being conceptualized in
which each individual participates to a variable extent.
Groups also allow the investigation of interactional phenomena such as
role assignment, dominance, triangulation, and sub-group clumping. In ad-
dition, there are, of course, therapist-member variables having much in com-
mon with those found in dyadic situations.
It will be noted that the term «interactional» has been used extensively
in the foregoing discussion. This is perhaps a crucial issue of underlying im-
portance in conceptualizing human behavior. Historically, behavioral motiva-
tion in the North American tradition was seen as intra-psychically driven. In-
creasingly, however, the importance of interactional cycles has been recog-
nized both in childhood developmental and in current behavior. To put it
more bluntly, all behavior occurs in the present, and the surrounding envi-
ronment is constantly influencing what emerges.
A useful conceptual approach for looking at group behavior is to consid-
er each action or bit of behavior as having a number of simultaneously op-
erating relevancies, any one of which may, at a given point in time, be of as-
cendant concern with the others providing a background of motivational in-
fluence. Each orientation presents a different aspect of reality, and thus a series
of possible interfaces may be described each with a unique set of interac-
tional parameters. The task of the researcher and clinician is to identify and
clarify as many of these interfaces as possible. This position is graphically
demonstrated in Fig. 1. The interfaces diagrammed do not, of course, consti-
tute a complete list by any means, although they do encompass a good num-
ber of the variables generally considered relevant.
In the study of groups, we must, therefore, struggle with two concepts of
processes beyond awareness, two avenues of «unconscious» motivation. The first
deals with individual intra-psychically driven phenomena, the second with
group-as-a-whole themes in which all members participate albeit to varying
extents. Unfortunately, both of these conceptual perspectives deal with glob-
al issues which are difficult to operationalize.
For reliable and valid research investigation, one is on safer méthodolog-
ie grounds if interactional data can be stringently defined around relatively
182

simple measures. These measures must be carefully screened to free them as
far as possible of the need for inferential judgement by the rater. Perhaps an-
other way of saying this is to suggest that higher level conceptualizations
and hypotheses should follow data collection and not be a part of it.
In keeping with this rationale, one would not study the «unconscious»
per se but rather look for recurring behavioral patterns which take place
whether or not the individual can specify his awareness of them. By concen-
trating one's observations at a basic level, reproducible results may be ob-
tained which will eventually throw light on internal processes, the complexi-
fig.l
ties of which are inadequately understood. By including the behavior of the
therapist in such observations, relatively low level skills may be analyzed
and specifically taught.
A number of research instruments are available which begin to meet these
needs. Most have problems, none is satisfactorily encompassing. They are im-
perfect solutions to the enduring quest for the hidden motivational prompt-
ings which govern our interactional behavior and our private internal
thoughts. At least, two basic assumptions seem to underlie all of them:
183

(1) that human behavior is nonrandom, that is, it is motivated and pur-
poseful, and
(2) that human behavior is a carefully orchestrated whole, from EEG
patterns and corticosteroid levels through micro facial movements ^nd body
posture, to overt verbalizations and highly abstract thoughts.
The group of instruments described is by no means complete but does
represent a reasonable sampling of diverse approaches to the study of human
interactional behavior.
A. Interaction Process Analysis
By far the most basic approach consists of interaction process analysis-
This technique portrays interaction in its simplest dimensions, what Mataraz-
zo has termed its «anatomy». (3) The ingredients consist of the time dimen-
sions of speech and silence, speaker sequencing, and interruption rate. Collins
and Collins (4) describe one additional component of considerable interest, par-
titioning of the directional field of the subsequent utterance. As Speaker A
addresses Speaker B, three directional messages are possible: (i) speak back
to me, (ii) speak to someone else, (iii) or don't speak, i. e. end of sequence.
Does the interaction sequence then adhere to these partitioning instructions or
violate them. All of these measures except partitioning are «hard» data. Parti-
tioning rating involves rater inferences of intent but is still at a relatively
basic level where interrater reliability is high. Such dimensions may seem far
from the luxuriation of psychodynamic conceptualization, but if we review
the two original assumptions that all behavior is integrated and motivated, the
potential relevance of interaction process analysis may be appreciated.
For example, each time Speaker D emits an utterance, Speaker В inter-
rupts and Speaker D becomes silent. Or each time Speaker A and E become
involved in dyadic interchange, Speaker G joins in. The latter example by
the way is the subject of current interest in our laboratory as a possible
demonstration of triangulation echoing early genetic experiences of one or
more of the participants.
Interaction process analysis per se does not embody theoretical issues
apart from those extremely basic ones mentioned. It does focus on hard de-
scriptive data which may then be the subject of higher level conceptualization.
Comprehensive psychotherapy research must include measures at this basic
level if it is to withstand the criticisms alluded to earlier in this paper.
B. Bales Interaction Process Analysis
One of the earlier instruments for analyzing interaction in groups, the Bales
has had a continuing influence on the conceptualization of interaction se-
quencing. The data is organized into discrete overt acts and these are scored,
not by simple time and directionality as in the first example discussed,
but into categories with interactional significance based on manifest content.
This approach imposes greater conceptual control and boundaries, but does
lead to reproducible results at an intermediate level of abstraction. Bales ba-
184

sic conceptualization of «task area» with group work directed to problem res-
olution, and «socio-emotional area» concerned with tension level and group
maintenance functions, have stimulated much research of basic group pro-
cesses. (5).
D. Mann's Process Analysis Scoring System
This instrument owes much to Bales but has useful modifications for
therapeutic groups. Categories deal with hostility, affection and dominance.
Additional ego state measures are provided for anxiety, depression, guilt, and
self-esteem. Thus, most of the predominant interactional and individual themes
commonly dealt with in group therapy are represented. Greater scoring
difficulties are encountered than in either of the above methods but accept-
able inter-rater reliability can be achieved. It should be noted that despite the
clear application to psychodynamic theory, the scales themselves are based
on careful definition of thematic content with avoidance of assumptions of
meaning or motivation. (6) (7).
D. Lieberman, Yalom, Miles
These researchers have conducted the most encompassing study of encoun-
ter groups and are in the process of similar research on therapy groups.
While their work may be criticized on some methodological grounds, it has
the advantage of sampling both process and outcome from a wide diversity of
viewpoints. The four leadership dimensions which emerged after factor anal-
ysis deserve continued attention particularly toward creating greater speci-
ficity of measures. These four cut across therapies and theories and focus
upon four basic qualities: (1) caring (basically a Rogerian dimension of
warmth, empathy, and genuineness, (2) meaning attribution, or the provision of
a framework, any framework, for achieving cognitive understanding of behav-
ior, (3) affective intensity, or techniques which increase involvement and
alerting, and (4) structuring, or specific process control techniques (8).
E. Ekman
This American researcher has developed facial movement analysis tech-
niques which offer considerable potential in researching nonverbal communica-
tion. He has focussed on facial zones, micro expression of partial or very
brief emotional display and masking techniques which distort and screen com-
municative content. He has also demonstrated that most humans are extreme-
ly proficient at. picking up these partial cues. Interestingly, some of his
data suggest that, even though reception occurs, responses may be censored
as a social acknowledgement that the sender didn't wish to reveal his mes-
sage. Video techniques make interactional research at this level possible and
are offering exciting augmentation to traditional verbal analysis. Their ap-
plication to therapy situations is in its infancy. (9). Similarly, analysis of
body position and movement such as that pioneered by Birdwhistell can con-
tribute to a more total appreciation of interactional exchanges. (10).
185.

«Conclusion
To conclude, let us return to the theme of this Congress — the Nature,
Methods, and Functions of Study of the Unconscious Mental Activity. Let
ше be presumptuous enough to suggest that the topic isjpremature for 1978 and
perhaps even eventually will prove afruitless endeavour. This is not to sug-
gest that many of the antecedents of overt behavior and thoughts do not arise
from a level of organization which is beyond our capacity to appreciate —
■but rather that speculation concerning unseen processes is liable' to end in
weak documentation of dubious therapeutic value.
I would submit that research devoted to phénoménologie interactional
events must be firmly rooted in carefully defined low level replicable data.
The spectrum of behavioral theories has been unfortunately, if not disastrous-
ly, influenced by schools of beliefs most of which have stemmed from philo-
sophical considerations or the force of a charismatic leader. Minimal evidence
^exists that the curative factors have much if anything to do with espoused the-
ory. On the contrary, several studies have indicated (a) that the theory held
has little to do with the clinical behavior of the therapist and (b) that in all
likelihood a relatively short list of curative factors may be created which cuts
.across all techniques.
It is highly relevant that these factors are couched in basic interactional
terms and avoid hypothetical constructs such as «the unconscious». It is time
that psychotherapy research endeavours focus on these, rather than attempt-
ing to second guess internal processes which must be expressed in vague [and
quasi-philosophical terms.
Such an approach can hope to curtail the development of even more di-
verse schools of thought, each claiming to superiority and unique methodology.
Our objective must remain to document techniques which offer the most ef-
fective use of limited mental health resources to produce maximum diminu-
tion of human suffering and social loss.
REFERENCES
1. GIBBARD, G. S., HARTMAN , J. J., and MANN, R. D. A n a 1 y s i s of Groups.
Jossey-Bass Publishers, 1974.
2. В ION, W. R. Experiences in Groups. Tavistock Publications, 1959.
3. MATARAZZO, J. D. and WIENS, A. N. The Interview—Research on
its Anatomy and Structure. Aldine-Atherton, 1972.
4. COLLINS, ORVIS and COLLINS, JUNE M. Interaction and Social
Structure. Mouton Publications, 1973.
5. BALES, R.F. Interaction Process Analysis: A Method for
the Study of Small Groups. Addison-Wesley, 1950.
6o MANN, R. D. «The Development of the Member-Trainer Relationship in Self-Analytic
Groups». Human Relations, 1966, 19, 85—115.
7. GIBBARD, G. S., and HARTMAN, J. J. «Relationship Patterns in Self-Analytic
Groups». Behavioral Sciences 18, 335—353, 1973.
8. LIEBERMAN, M. A., YALOM, I. D., and MILES, M. B. Encounter Groups:
First Facts. Basic Books, 1973.
9. EKMAN, PAUL, FRIESEN, W. V., and ELLSWORTH, PHOEBE. Emotion
in theHuman Face. Pergamon Press Inc., 1972.
.10. BIRDSHISTEL, R. L. Introduction to Kinesics. University of Louis-
ville Press, 1952.

14
О БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ
А. Т. БОЧОРИШВИЛИ
Институт философии АН Груз. ССР, Тбилиси
Психика — бессубстратная реальность. Создать объясняющую
наук}7 психологии можно лишь на базе субстанциальной реально-
сти. Это — общее положение. Субстратом психических явлений спири-
туализм считает душу, духовное существо. Материализм, в лице В. И.
Ленина, рассуждает иначе: «Он, этот научный психолог, отбросил фи-
лософские теории о душе и прямо взялся за изучение материального
субстрата психических явлений — нервных процессов» [2, 140] ^ Так,
в принципе, решается проблема существования и познания психики
двумя основными направлениями философии — марксистско-ленин-
ским материализмом и спиритуализмом (идеализмом).
Гипотеза о бессознательной психике выступает как третье направ-
ление: субстратом психических явлений по этой гипотезе считается сама
психика минус сознание. Эта точка зрения могла возникнуть толь-
ко тогда, когда уже «убедились», что объяснить психические яв-
ления невозможно ни душой, ни человеческим головным мозгом. По-
ка существуют такие понятия, как «субстанциальная душа» и «ду-
мающий мозг», нет места дли «бессознательной психики». Чтобы за-
воевать логическое место для себя, гипотеза бессознательного должна
изгнать из психологии и спиритуализм, л материализм. Но это не под
силу этой гипотезе, она сама — гибрид из элементов спиритуализ-
ма и материализма: существование бессознательного заимствуется из
сущности хматерии (существование вне сознания), а духовность — ее
функция из спиритуалистического понимания психики. Когда нечто ра-
ботает как психика и существует вне сознания, оно равнозначно суб-
станциальной душе, а существовать реально и вне сознания значит
быть материей.
По гипотезе бессознательного, наряду с бессубстратной психикой, в
сознании существует .бессознательная психика, выступающая в качест-
ве субстрата и определяющей силы жизни сознания. Нельзя понять, что
психика, когда она лишена сознания, мощнее чем психика с соз-
нанием. Нужно думать, что сознательная и бессознательная психика —
совершенно разные вещи, что они отличаются друг от друга toto
génère.
Физическая реальность, по Ленину,—субстратная действитель-
ность, могущая существовать вне сознания. Психика по этой анало-
гии определяется так: она—бессубстр-атное явление сознания. Эти
«свойства» необходимы и достаточны для определения сущности физи-
ческого и психического. Ничего третьего и промежуточного нет, нет ни-
1 Было бы грубой ошибкой думать, что формула В. И. Ленина исключает значение
общества и природы для психологии.
187

чего, кроме физического и психического (Ленин). Бессознательное, как.
таковое, или вовсе не мыслится .по-настоящему, или оно представля-
ется в качестве субстанции спиритуалистического или 'материалисти-
ческого пошиба.
Главный аргумет и тезис материализма против идеализма зак-
лючается в указании на то, что материя по своей сущности является
существованием вне сознания, а психика, сознание не может сущест-
вовать иначе, как отражение бытия. Материя, по своей сущности, не
только онтологически, но и логически предшествует психике, сознанию.
В этом основное преимущество материи и материализма перед идеей и
идеализмом. Но как только психике присваивается существование вне*
сознания, психика превращается в субстанцию, а материя теряет свое
философское преимущество перед психикой, материализм перед идеа-
лизмом. Сама основная проблема философии — «что раньше» снима-
ется, и победу одерживает учение о двух равноправных субстанциях1—
метафизический дуализм.
Защитники бессознательного почти никогда не прибегают в своей
аргументации к литературным источникам марксизма-ленинизма. Это
можно, пожалуй, объяснить тем, что в этой литературе часто говорит-
ся о психике и сознании как об идентичных понятиях. Ставить проб-
лему о бессознательной психике с целью ее оправдания означало бы
попытку установить в науке противоречивое понятие — contradicts
in adjecto (Д. Узнадзе, Т. Павлов...). Хорошо подытоживает известный
марксист Т. Павлов свою многолетнюю думу об этой проблеме:
«...»следует по всем законам всех логик и по всем эмпирическим опы-
там, что в каждом психическом, если и поскольку оно является имен-
но психическим, всегда есть и элемент сознательности» [4, 146]. Этим
кончил 'бы свои рассуждения, как нам кажется, всякий материалист.
Не случайно Эд. Гартман, известный теоретик и историк учения о
бессознательном, не называет ни одного материалиста среди защитни-
ков этой концепции.
•Интересный факт: редакторы настоящей монографии и инициаторы
последующей международной конференции темой этой конференции на-
зывают «неосознаваемую психическую деятельность». Тут истинное со-
держание 'бессознательного как бы прорвалась сквозь чашу логиче-
ских неточностей и излишнего многословия и получило адекватное
выражение: бессознательное действительно и есть неосознаваемое, а не
lapsus caiami, -как можно было бы сначала подумать. Если «бессоз-
нательное»—не временное состояние, которое должно перейти в состоя-
ние сознания, а вечное, неосознаваемое, тогда о знании, о познании
бессознательного говорить не следует. Кажется странным: пригла-
сить ученых всех стран для познания непознаваемого. Ведь неосоз-
наваемое и неопознаваемое одно и то же. К- Маркс: «Способ, каким су-
ществует сознание и каким нечто существует для него, это — знание.
Знание есть его единственный акт. Поэтому нечто возникает для созна-
ния постольку, поскольку оно знает это нечто» [1, 633]. В. И.
Ленин: «...психическое, т. е. сознание, представление, ощущение и
т. п....»; «психическое, сознание и т. д. есть высший продукт материи
(т. е. физического)» [3, 239]; «... ощущение, восприятие, представле-
ние и вообще сознание человека принимается за образ объективной
реальности» [3, 282—283]. Ergo: бессознательная психика невозможна.
Нет познания без сознания, поэтому неосознаваемое—неопознаваемо.
Известный спиритуалист-психолог так заканчивает свою работу
о бессознательном: «Мир бессознательных психических переживаний...
образует ту психическую действительность, для которой психо-
188

.лори затеряли название: имя этой действительности — человече-
ская душа» [i5, 300]. Сказано честно и последовательно: бессозна-
тельная психика, если она существует, она—субстанция, метафизическая
сущность. Но она не может существовать: субстратом психики яв-
ляется не «человеческая душа», а человеческий мозг: это единственно
правильное решение вопроса.
P. S. Некоторые психологи «установку» в понимании Д. Н. Узна-
дзе отождествляют с понятием бессознательной психики. Это по
меньшей мере спорно. Думают и так, что бессознательное и установка
исключают друг друга.
Было бы научнее организовать симпозиум по разрешимой проб-
леме — бессознательное и установка, чем конференцию по мнимой
проблеме — о «неосознаваемом».
Примечание редакции
Итак. А. Т. Бочоришвили считает, что «как только психике прис-
ваивается существование вне сознания, психика превращается в суб-
станцию... основная проблема философии — «что раньше?» — снима-
ется и победу одерживает учение о двух равноправных субстанциях,
метафизический дуализм». На этой основе им отвергается «гипотеза о
бессознательной психике», а неосознаваемость рассматривается как си-
ноним неспознаваемости. А. Т. Бочоришвили даже остроумно заметил,
что приглашать ученых для обсуждения проблемы неосознаваемой пси-
хической деятельности значит (при его толковании!) предлагать им
«познать неопознаваемое».
Нам думается, однако, что над нашими гостями такая мрачная уг-
роза не нависнет. Все дело в том, как понимать слова «вне сознания».
Если бы понятие сознания отождествлялось с понятием психики, то
тогда, действительно, любое оперирование понятием «бессознательное»
оправдывало бы тревогу А. Т. Бочоришвили: не возвращаемся ли мы,
при таком оперировании, к чему-то очень близкому идеалистически и
даже мистически понимаемой душе?! Однако его можно твердо заве-
рить, что когда мы говорим о бессознательном как о неосознаваемой
психической деятельности, то мы отнюдь не отождествляем сознание и
психику. Мы подразумеваем при этом лишь существование таких форм
психической деятельности человека, которые осознаются им смутно или
даже не осознаются вовсе. Это — деятельность психическая, ибо
будучи даже полностью неосознаваемой, она отнюдь не лишается из-
за этого признаков осмысленности, поскольку на ее основе
ставятся цели, учитываются изменения значения ситуаций, произво-
дится сложная переработка информации и т. д. В этой осмысленности
неосознаваемой психической деятельности и заключается ее основной
парадокс и одновременно основной ключ к решению ее загадок.
А. Т. Бочоришвили может, правда, возразить, что таких осмыслен-
ных, но неосознаваемых форм психической деятельности не существует.
Но тогда это будет уже совсем другой, гораздо более конкретный раз-
говор, и мы надеемся, что чтение настоящей монографии по крайней
мере поколеблет его в такой позиции, если он ее займет.
Что же касается отождествления «неосознаваемого» с вообще «не-
опознаваемым» то, насколько мы понимаем, нет абсолютно никаких
лингвистических оснований рассматривать их как синонимы.
189

ON THE UNCONSCIOUS
A. T. BOCHORISHVILI
Institute of Philosophy, Acad. Sei. Georgian SSR, Tbilisi
SUMMARY
The problem of the unconscious mind is a theoretical issue concerning the*
possibility of the realness of mind independent of consciousness (experience) in
general. Assumption or negation of such mind in order to explain the conscious
mind and behaviour is predetermined from the theoretical point of view. If
the brain is assumed to be the immediate basis of the mind (experience),
then the existence of an «unaware» mind should be rejected. But if the emer-
gence of the conscious mind immediately from the brain is denied, then it be-
comes necessary to assume an unconscious mind ( r e s p. substantive psyche).
To take the unconscious mind as something of which one is unaware is to
assume that it is unknowable. Neither the ontological nor the gnoseological
content of unconscious (unaware) mind are compatible with the outlook of
dialectical materialism.
ЛИТЕРАТУРА
1. МАРКС К-, Из ранних произведений, М., 1956.
2. ЛЕНИН В. И., Полное собрание сочинений, т. 1, 1967.
3. ЛЕНИН В. И., Полное собрание сочинений, т. 18, 19.
4. ПАВЛОВ Т., В сб.: Сознание, М., 1967.
5. СОКОЛОВ И.. Проблема бессознательного в психологии. Философский сборник*
1912.

15
ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В КЛАССИЧЕСКОЙ
ГЛУБИННОЙ ПСИХОЛОГИИ
В Л. КАКАБАДЗЕ
Институт философии АН Груз. ССР, Тбилиси
1. Основополагающее понятие классических глуоинпопсихслогиче-
ских теорий — психоанализа (3. Фрейд) и аналитической психологии
(К. Г Юнг) — это понятие бессознательной психики. В этих теориях,
бессознательная психика является предметом познания и категорией,
объясняющей сознательную психику и поведение человека. Методоло-
гичеокая установка глубинной психологии — объяснение сознательной
психики и поведения человека на основе бессознательного .психиче-
ского — основываются на определенных теорети ко-философских пред-
посылках, на конкретных онтологических и гаоееологачаских постула-
тах.
2. В методологической доктрине психоанализа — неукоснительном
проведении етрошпо детерминизма в .рамках собственно психического—
отражена точка зрения онтологического дуализма. Психоанализ как
«новая психология» выдвинул тезис о восстановлении «уважения к
психическому факту», «психологического подхода к явлениям». Это
требование означает «оперировать исключительно чисто психологиче-
скими понятиями», значение -которых — «только психологическое ис-
следование смысла, т. е. значений, намерений, которые скрываются в
явлениях».
Почему психика должна объясняться опять-таки психикой, а не
физиологическим0 Потому, что исследование души (психики) — это
установление смысловых связей. Лишь каузальные отношения в пре-
делах психики понятны, имеют смысл. Объяснение психического фи-
зиологическим отвергается не потому, что мы еще не обладаем досто-
верными знаниями о физиологической работе мозга и поэтому времен-
но должны использовать для объяснения психическое. Дело не в полу-
чении подобного знания, которое якобы сможет объяснить психическое
посредством физиологического, — это невозможно в принципе. Физио-
логический процесс не имеет смысла, поэтому он непригоден для объяс-
нения (понимания) смысловых связей (т. е. психических процессов)1.
* «Относительно того, что мы называем нашей психикой (душевной жизнью), нам из-
вестны два обстоятельства. Это, во-первых, телесный орган и его арена, мозг (нервная сис-
тема), а с другой стороны, наши акты сознания, которые даны непосредственно и не могут
быть более близко приподнесены нам никаким описанием. Все, между ними находящееся,
для нас неизвестно, прямой связи между обеими конечными точками нашего знания не да-
но. Если бы она существовала, она дала бы лишь более точную локализацию процессов
сознания и — ничего для их понимания» [20, 67].
191

Вообще 3. Фрейд .не отвергает возможности исследования физиологи-
ческого коррелята психики, выяснения и установления физиологических
■основ психических процессов. Но исследования такого характера на-
ходятся для него за пределами интереса психологической науки.
3. Фрейд разделяет взгляд происхождения психики из физиологи-
ческого; он уверен в том, что живая материя порождает сознание
[16, 40]. Но главное заключается в том, что в психоанализе вопрос об
органических основах психики теряет всякое значение, так как мето-
дологическая точка зрения психоанализа не основывается на онтоло-
гическом монизме, наоборот, упраздняет его. Вследствие этого психо-
анализ как наука о психике не нуждается во вскрытии органических ос-
нов психики2.
3. Теоретической предпосылкой аналитической психологии К. Г
Юнга является постулат имманентного реализма психики. Аналитиче-
ская психология как «естественнонаучная психология нового типа» че
может ждать окончательного решения психофизической проблемы, ко-
торая по сути дела неразрешима человеческими возможностями поз-
нания. Поэтому для построения психической теории аналитическая
психология должна исходить из предварительного понимания психи-
ки, а таковым является представление психики в качестве самодов-
леющей и замкнутой в себе системы. Из этого положения выводится,
что должно быть отвергнуто эпифеноменологическое понимание психи-
ки; самобытность психики исключает ее сущностную зависимость от
физиологического. Как жизнь не есть эпифеномен химических про-
цессов, хотя она связана с этими последними, так и психика не есть
эпифеномен физиологических процессов, несмотря на то, что она свя-
зана с ними. Психикой правят законы психики, а не нечто отличное
от нее. Защита принципов т. н. «психологии без души» отня-
ла у психики самостоятельное существование, представила психику в
качестве проявления физиологического субстрата, сферу распростране-
ния психики ограничила сознанием и потребовала основать психику на
непсихическом.
Принципиальная позиция аналитической психологии отвергает точ-
ку зрения «психологии без души», противопоставляя ей тезис «пси-
Методологический путь объяснения психики посредством психики в психоанализе име-
нуется пониманием. Это обстоятельство является опосредственным по-
ниманием, когда объяснение и понимание не противопоставляются
друг другу и не исключают друг друга (как это имеет место у Дильтея: «Природу объяс-
няем, душевную жизнь понимаем»), а дополняют друг друга. Понимание требует объяс-
нения, как его первую и необходимую ступень; здесь объяснение переходит в понимание
.[12, 28].
* 3. Фрейд научную деятельность И. П. Павлова не счел бы за объяснительную работу
лсихики. «Конечно, я, — писал И. П. Павлов, — совершенно не коснусь философской точ-
ки зрения, т. е. я не буду решать вопроса: каким образом материя мозга производит субъ-
ективное явление и т. д.? Я постараюсь только предположительно ответить на вопрос:
какие физиологические явления, какие нервные процессы происходят в больших полу-
шариях тогда, когда мы говорим, что мы себя сознаем, когда совершается наша сознатель-
ная деятельность?» [б, 247].
И. П. Павлов исследует физиологический коррелят психики; он не ставит вопроса о
генезисе сознательной психики. А 3. Фрейда интересует именно происхождение конкрет-
ного содержания сознательной психики. Разница в проблематике очевидна.
3. Фрейд указывает: «...моя научная работа ставила себе целью — выяснить необыч-
ные, ненормальные, патологические явления душевной жизни, т. е. свести их к психичес-
ким силам, действующим позади них» [19, 250].
192

холопия с душой», что представляет сабой защиту требования субстан-
ционального понимания психики. Провозглашение имманентного реа-
лизма психики, по К. Г Юнгу, должно считаться самим существенным
достижением современной психологин [27, 9—28].
4. Гносеологическая позиция классических глубиннопсихологиче-
ских теорий выражается в следующих высказываниях: «Реальное всег-
да остается непознаваемым» [20, 127]; «Вовнутрь природы не про-
никает созданный дух, значит и не в бессознательное» [24, 97]. Поэто-
му с априорной методологической точки зрения происходит переработ-
ка самого предмета познания. «Мы должны иметь в виду, — указывает
Юнг, — что, несмотря на точное совпадение фактов с нашими воззре-
ниями, принципы объяснения являются именно лишь способами созер-
цания, т. е. феноменами психической установки и априористических ус-
ловий мышления вообще» [22, 13]. 3. Фрейд ставит знак равенства
между опытом и .предположенном3.
5. В классической глубинной психологии бессознательная психика
представлена в четырех значениях: (1) психической энергии, (2) опре-
деленности, в психическом качестве которой мы убеждены, но нам ни-
чего не известно об ее онтическом лице, (3) внеоознательного сущест-
вования сознательных психических содержаний, (4) непознанном об-
стоятельстве.
(а) О психической энергии рассуждают К. Г. Юнг и 3. Фрейд.
Юнг полагает, что допущение психической энергии оправдано рассмот-
рением психики с т. н. энергетической точки зрения. Энергия — гипо-
тетическое понятие, которое не имеет никакого дела с объективной ре-
альностью4. В психоанализе специально не рассмотрен вопрос об обо-
сновании психической энергии. 3. Фрейд удовлетворяется лишь указа-
нием на надобность допущения психической энергии5.
(б) В психоанализе установлено, что различие между сознатель-
ной и бессознательной психикой связано с качеством сознательности,
которая приписывается или не приписывается психике; а это указы-
вает на то, что друг от друга размежевываются психика и сознание (акт
видения, переживания). Не само сознание является бессознательным, а
психика порой существует без сопровождающего ее сознания, т. е.
бессознательно. В психоанализе установлено и то, что бессознательной
не может считаться психика с минимумом переживания, ибо в этом
случае психика все-таки обладает признаком сознания.
Что представляет собой психика независимо от сознания? Относи-
тельно внутренней природы, формы бессознательного («несознательно-
го) существования психики мы ничего не можем знать0.
3 «Мы имеем в опыте, т. е. должны допустить» [17, 240]. «В нашем понимании воспри-
нятые феномены должны отходить на задний план по отношению лишь к допущенным стре-
млениям» [15, 72].
«Мы должны руководствоваться априорным пониманием, которое служит нам для то-
го, чтобы привести в порядок эти случаи и рассматривать их с общей точки зрения» [И,
82].
4 «...гипотетическое понятие энергии, которое естественно является совершенно психо-
логистическим и не имеет ничего общего с т. н. объективной реальностью» [21].
6 «Мы допускаем, как это вообще установлено другими естественными науками, что
в душевной жизни действует вид энергии, но у нас нет никакой точки опоры, чтобы при-
близиться к ее познанию посредством аналогий с другими формами энергии» [20, 86].
6 «Мы называем бессознательным психический процесс, существование которого мы
должны допустить, так как о нем умозаключаем на основе последствия, но относительно
которого ничего незнаем» [18, 77]. См. также [13, 617—168; 14, 430; 17, 240; 20, 127].
13. Бессознательное 193

Для характеристики бессознательной психики в психоанализе ис-
пользуются термины: след, диспозиция, способность, наклонность, ла-
тентный, инстинкту подобное явление; однако эти характеристики не
указывают на специфическую внутреннюю онтическую определенность
бессознательно существующей психики.
Та же точка зрения об отношении психики и сознания проведена в
аналитической психологии. По К. Г Юнгу, психика трансцендентна к
сознанию7. И поскольку процесс является бессознательным, постольку,
естественно, о нем ничего нельзя сказать; мы можем иметь относитель-
но 'бессознательного процесса лишь некоторое 'представление. Бессозна-
тельная психика — неизвестная область действительности8.
(в) В глубинной психологии под бессознательным существованием:
психических содержаний подразумевается несколько значений.
В первом случ-ае психическое содержание называется бессозна-
тельным потому, что конкретный сознательный психический процесс
считается проявлением бессознательно существующих психических про-
цессов. В этом случае обозначение психических феноменов термином
«бессознательное» условно; сами -по себе психические феномены созна-
тельны, но поскольку их генезис связывается с функционированием
бессознательных процессов, постольку и продукты бессознательного
функционирования заслуживают названия «бессознательных психиче-
ских содержаний». Таковым для аналитической психологии является
архетипное представление (как проявление архетипа в себе), а для
психоанализа — сновидения, описки, очитки, вообще ошибочные дей-
ствия, которые суть проявления в сознании вытесненного, Оно.
Во втором случае бессознательными называются переживания
психических содержаний, -которые не доходят, не возвышаются до
предметного сознания. В психоанализе эмоциональные состояния люб-
ви, страха и т. д. назьиваются бессознательными, когда они не узнаются
как однажды пережитые явления. Поэтому «бессознательное чувство»,
«бессознательный страх» и т. д. не должны быть поняты в прямом зна-
чении как вообще внесознательное существование психического содер-
жания; это лишь «безобидная небрежность выражения». В аналитиче-
ской психологии таковыми являются чувственные восприятия, которые
не входят в центр поля сознания; то, что воспроизводится, чувствуется,
делается без внимания и намерения9.
В третьем случае характеристика неизвестных бессознательных
процессов терминами, обозначающими сознательные психические со-
держания условно, как бы это так.
(г) Гносеологическое содержание бессознательного подразумевает
непознанное, непонятное фактическое положение (Unverstandenes,
7 «По отношению к сознанию сама психика — предсуществующая и трансцендентная*
[25, 393].
8 «Мы вовсе не знаем, что такое психика. Мы называем бессознательное так лишь по-
тому, что то, что оно собой представляет, для нас бессознательно. Мы его знаем так же ма-
ло, как физик — что такое материя. Он имеет о ней лишь теории, т. е. воззрения, одним сло-
вом, образы» [27, 43]. «Бессознательная душевная жизнь является абсолютно неизвестной...
мы ничего не знаем о бессознательном» [28, 16]. «Вопрос о том, в каком состоянии нахо-
дится бессознательное содержание [психическое содержание. — В. К.] пока оно не под-
ключено к сознанию, лишен всякой возможности разрешения» (23].
9 «Все то, что воспринимается моими органами чувств, но моим сознанием не замеча-
ется, все то, что я без намерения и без внимания, т. е. бессознательно, чувствую, мыслю,-
воспроизвожу, хочу и делаю... все это — содержание бессознательного» [26, 536].
194

Unbewußtes). Такая позиция одинаково относится как к сознательно-
му, так и к находящейся вне сознания всякой определенности (и пси-
хической, и непюшхической). Это содержание понятия бессознательно-
го находдат применение в индивидуалпсихологии. Отождествление бес-
сознательного с незнанием, с непознанным не касается психологической
проблемы бессознательного, .которая, как известно, представляет со-
бой онтологическую, а не гносеологическую проблему — существует
ли такое психическое, которое вообще, независимо от сознания, оно не
переживается, находится «за занавесом» сознания.
6. Что представляет собой бессознательная психика — реальность
или гипотезу? На этот вопрос можно ответить лишь тогда, когда под
понятием бессознательной психики подразумевается вполне конкретное
содержание. На самом деле реально существуют такие содержания
психики, которые не находятся в центре ноля сознания, не являются
объектом предметного сознания. Также не вызывает сомнения суще-
ствование сознательных психических содержаний и процессов, которые
не познаны (неизвестны их причины, генезис и т. д.) или же их не со-
провождает чувство знакомоети. Если указанные содержания подразу-
меваются под бессознательной психикой, тогда спорного и дискуссион-
ного в их реальном существовании ничего нет. Но то же са;мое нельзя
сказать относительно других содержаний глубиннопсихолонического
понятия бессознательной психики. Эти последние являются гипотеза-
ми, и подобная квалификация предопределена теоретическими исход-
ны ми положениями глубиннопсихологических концепций. Поскольку
наука о психике должна исходить из положения, что психика условно
считается самодовлеющей реальностью и что познающий разум не в
силах установить действительную природу бессознательного, постольку
выглядит естественной характеристика бессознательной основы созна-
тельной психики как гипотетическая, лредполагаемая. Правда, 3. Фрейд
и К. Г. Юнг не всегда последовательны в понимании квалификации
бессознательного психического, порой очи считают его неопровержимой
реальностью, но, как было указано, исходя из теоретических постула-
тов глубинной психологии, бессознательное психическое следует ха-
рактеризовать как гипотезу.
Осознавая вышеуказанное положение, 1глу6иннопси.холо№чеекие.
теории не имеют основания рассуждать об эмпирическом (эксперимен-
тальном) обосновании бессознательного психического. Эксперименталь-
ные данные принципиально не могут решать проблему существования
бессознательной психики (т. е. психики, независимой от переживания,
вне сознания вообще). Все рассуждения 3. Фрейда и К. Г. Юнга, ка-
сающиеся эмпирического доказательства психики, независимой от соз-
нания (переживания), на самом деле основываются на теоретическом
положении о непрерывности психической действительности. Раз в прин-
ципе исключено происхождение сознательной психики из непсихиче-
ского, в частности из физиологического, то не остается ничего, как
считать сознательную психику происходящей опять-таки из психики, но
бессознательной. Таким образом, не сами фактические данные (напр.,
постгипнотическое состояние, результаты метода парной ассоциации и
т. д.) неопровержимо доказывают реальное существование психики,
которая не переживается, т. е. существует бессознательно, а эти фак-
тические данные сами являются проблемами, генезис которых -может
быть интерпретирован по-разному на основе определенного теоретиче-
ского по л ожения.
7. Признание или отрицание бессознательной психики (т. е. пеи-
195

таки, которая вообще не переживается и потому находится «за зана-
весом» примарного, атрибутивного сознания) возможно только с тео-
ретической точки зрения, поскольку 'проблема теоретическая. Разговор
об экспериментальном подтверждении бессознательной психики ■— ре-
зультат недоразумения. Дело в том, что обоснование бессознательной
психики прямым путем есть внутреннее противоречие: прямое обосно-
вание существования бессознательной психики требует ее существова-
ния в сознании, понятие же бессознательной психики исключает это
условие.
То, что непосредственно дано в сознании, — это психические со-
держания. Однако основа сознательных психических содержаний не
дается в опыте, и ее не -может показать анализ самого сознательного
психического содержания; сама сознательная психика не указывает,
продуктом какой определенности — физиологической или бессозна-
тельной психики — она является. Выяснение непосредственной основы
сознательной психики возможно лишь косвенным путем. Этим косвен-
ным путем являются теоретико-философские предпосылки.
Там, где психика осмыслена как непрерывная реальность, где пси-
хика представлена в качестве в себе замкнутой и самодовлеющей дей-
ствительности, там необходимо провозглашение существования бессоз-
нательной психики. Но там, где психика представлена в форме преры-
вистой определенности, сознательная психика считается свойством выс-
шей нервной деятельности, где защищается мысль о происхождении
сознательной психики (переживания) из материи путем диалектиче-
ского сказка10, там нет необходимости допущения бессознательной
психики (т. е. такой психики, которая генетически предшествует пере-
живанию и сама не является переживанием). Если сознательная пси-
хика осмыслена в качестве свойства и продукта мозга, то она не может
быть свойством и продуктом бессознательной психики.
В марксистской психологии рассуждают о психике как об отраже-
нии и различают осознаваемую и неосознаваемую формы психическо-
го отражения. Неосознаваемая форма психического отражения счи-
тается бессознательной психикой. Но относительно понятия неосозна-
ваемой психики следует выяснить некоторые моменты, в частности,
нужно осознать, что подразумевается под отражением — онтологиче-
ское или гносеологическое содержание. Если отражение ■— это гносео-
логическое понятие, то «неосознаваемое отражение» противоречиво, по-
скольку, согласно марксистской философии, отражение является функ-
цией сознания, сознание само отражает, и в этом случае невозможно,
чтобы отражение могло быть неосознаваемым, не сознательным (бес-
сознательным). Онтологическое значение отражения касается формы
существования психики. Здесь на передний план выдвигается причин-
но-следственное взаимоотношение (между явлениями — причина отра-
жается в следствии, и в этом разрезе ставится вопрос о возможности
существования такой формы психики, которая является следствием,
продуктом определенной причины, но этот продукт, т. е. психика, не
связывается с сознанием (переживанием). Видно, что онтологическое
содержание неосознаваемой психики это не факт, а проблема, которую
можно решить так или иначе на основе определенных теоретических
предпосылок11.
10 «...сознание есть высший продукт особым образом организованной материи» [1, 50].
сДиалектичен переход... от материи к сознанию...» [2, 256].
11 То же самое нужно сказать относительно понятий «психическое свойство», «пси-
хическая диспозиция», «потенциальная психика».
196

Некоторые считают возможным эмпирическое подтверждение бес-
сознательного оуществов/ания психики на основе факта бессознательной
мотивации, осуществления конкретного поведения без осознанного
мотива. На самом деле сам факт поведения с неосознанным мотивом
не представляет собой положительного решения проблемы бессозна-
тельного существования психики. Ставится вопрос: откуда мы знаем,
что мотив, который побуждает и направляет поведение и в бессозна-
тельном состоянии («за занавесом сознания», вне переживания) яв-
ляется опять-таки психикой, а не состоянием высшей нервной дея-
тельности? Конечно, не сам факт протекания поведения указывает на
оптическую форму существования т. н. «бессознательного мотива». Ис-
толкование онтической природы (психичности или непсихичности) «бес-
сознательного мотива» зависит от теоретической позиции самого истол-
кователя в процессе методологии объяснения сознательной психики.
Дискуссионный характер возможности существовании бессозна-
тельной психики в советской психололии вызван и тем обстоятель-
ством, что подпонятиями сознания, психики и бессозна-
тельной психики подразумеваются разные значения; получает-
ся странное положение: тезис защиты бессознательной психики у
двух авторов не есть защита одного и того же положения.
Исходя из содержания классической псих о логической проблемы
бессознательного — существует ли психика независимо от акта пере-
живания (атрибутивного сознания) — советские авторы, считающиеся
защитниками бессознательной психики, на самом деле таковыми нг
являются.
Сама проблема бессознательного в психологии среди психологов-
марксистов понимается по-разному. А. Т. Бочоришвили считает проб-
лемой бессознательной психики возможность существования созна-
тельных психических содержаний (т. е. переживаний) независимо от
сознания (т. е. непосредственного видения, переживания этих содержа-
ний). Он отрицает существование бессознательных психических содер-
жаний (т. е. таких психических содержаний, которые не переживаются,
не сознаются) и проблему бессознательного психического решает от-
рицательно [4].
Психологическую проблему бессознательного отрицательно реша-
ет и С. Л. Рубинштейн. Для С. Л. Рубинштейна проблема бессозна-
тельного в психологии связывается с гносеологическим аспектом (зна-
нием причины переживания). «Неосознанное чувство — это, разумеется,
не чувство, которое не переживается; неосознанным чувство является,
когда не осознана причина, которая его вызывает, и объект, лицо, на
которое оно направлено. Переживаемое человеком чувство существует
реально и не будучи осознано» [7, 277]12. Следовательно, здесь допус-
12 А. Н. Леонтьев отличает друг от друга воспринимаемое (но несознаваемое) и созна-
ваемое. Но воспринимаемое может стать при определенных условиях предметом сознания,
сознаваемым. «... для того, чтобы воспринимаемое содержание было сознано, нужно, что-
бы оно заняло в деятельности субъекта структурное место непосредственной цели дейст-
вия и, таким образом, вступило бы в соответствующее отношение к мотиву этой деятель-
ности». Воспринимаемое, т. е. несознаваемое, однако, не есть непереживаемое психическое.
«Субъективно, по непосредственному самонаблюдению воспринимаемое и сознаваемое...
неразличимы», т. е. оба они переживаемы, сознательны [5, 248, 245]. Ф. В. Бассин рассуж-
дает о существовании «неосознаваемой формы психики», т. е. о бессознательной психике,
но она «является результатом мозговой деятельности, при которой модальность пережива-
ния... сохраняется...» [3, 167]. Рассуждения Ф. В. Бассина относительно «неосознава-
197

кается существование .неосознанных 1психическ!их содержаний, но под
неосознанностью ('бессознательностью) подразумевается не существо-
вание (психических содержаний независимо от переживаний, а "незнание
причин, их вызывающих.
В теории установки Д. Н. Узнадзе психологическая проблема бес-
сознательного касается не возможности существования психических
содержаний за пределами сферы переживаний, независимо от созна-
ния -вообще, а возможности существования новой (качественности пси-
хики, отличной от формы существования психических содержаний и
являющейся модусом целостной личности. Эта новая качественность
психики и называется установкой13. В советской психологии лишь в тео-
рии установки Д. Н. Узнадзе решается положительно психолопическая
проблема бессознательного; допускается существование такой психики,
которая отличается качественно от переживания, от частного психиче-
ского факта и является целостно-личностным состоянием готовности к
определенной активности, в чем своеобразно отражена действитель-
ность [8]14.
Примечание редакции
Придавая значение тому, чтобы в монографии были представлены
разные подходы к проблеме бессознательного, редколлегия публикует
статью В. Л. Какабадзе. В отношении ее необходимо, однако, сделать
некоторые замечания.
В. Л. Какабадзе утверждает: «Наука о психике должна исходить
из положения, что... познающий разум не в силах установить действи-
тельную причину бессознательного». Он полагает, что «разговор об
экспериментальном подтверждении бессознательной психики — резуль-
тат недоразумения» и аргументирует следующим образом: «прямое
обоснование существования бессознательной психики требует ее суще-
ствования в сознании, понятие же бессознательной психики исключает
это условие». Нельзя не обратить внимания, что этими словами В. Л.
Какабадзе почти дословно повторяет тезис, звучавший еще в XVII
веке (Локк: «иметь представление и что-то осознавать это одно и то
же», Опыт человеческого р азу м а, ч. II, гл. I, § 9; «Мы-
шление без сознания можно представлять себе в такой же степени, как
протяженное тело, которое не имеет частей», там же, § 19), не учи-
тывая, при этом, многократно приводившихся и в нашей и в западной
литературе разъяснений несостоятельности этого тезиса. Характерно,
что даже И.Кант, опровергаяЛокка,указывает, что при всей противо-
речивости понятия бессознательного, отказываться от его использова-
ния мы не можем (Антропология, § 5, «О представлениях, которые мы
имеем, не сознавая их». Соч., т. 6, стр. 366, М., 1966). Мы будем далее,
знакомясь с материалами монографии, многократно убеждаться, что
представление о неосознаваемой психической деятельности допускает
емых форм высшей нервной деятельности» психологической проблемы бессознательного не
касаются, поскольку здесь речь идет о бессознательно-физиологическом, а не о бес-
сознательно-психическом .
13 До 1949 года сам Д. Н. Узнадзе не считал установку психикой, хотя он ее характе-
ризовал как новую сферу действительности.
14 О попытке обоснования установки как бессознательной психики см. Ш. Н. Ч х а р-
тишвили и А. Е. Шерозия [9; 10].
198

существование переживаний, которые не осознаются, как таковые, их
субъектом (ранний онтогенез), что существуют формы работы мозга,
которые направлены на учет и выявление смыслов (и потому яв-
ляются деятельностью психической), .но, тем не менее, на опреде-
ленных этапах своего развития не только не осознаются, но и не пере-
живаются (интуиция, установка). Но это представление — неосозна-
ваемой психической деятельности — никак не требует существования
«сознательных психических... переживаний... независимо от сознания»
(формулировка А. Т. Бочоришвили, к которой В. Л. Какабадзе, види-
мо, присоединяется). Неточность терминологии при рассмотрении всех
этих вопросов, требующих высокой дисциплины мысли, может быть
очень опасной.
THE PSYCHOLOGICAL PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS IN
DEPTH PSYCHOLOGY
V. L. KAKABADZE
Institute of Philosophy, Georgian Academy of Sciences. Tbilisi
SUMMARY
The methodological principle of depth psychology — interpretation
of the conscious mind and behaviour of man on the basis of the unconscious-
follows certain theoretical and philosophical premises.
In classical depth psychology (psychoanalysis, analytic psychology, in-
dividual psychology) the unconscious is represented in four different senses:
1. mental energy, 2. determinateness which we are sure has a mental quali-
ty but about the ontic character of which we have no idea, 3. unconscious
existence of conscious mental contents, 4. unconscious condition.
In classical depth psychology the ontic content of the unconscious (i.e.
mental contents which exist beyond consciousness) is substantiated theoret-
ically and not empirically (to ascertain the unconscious in experience is im-
possible in principle). Proceeding from the ontological and gnoseological pos-
tulates the unconscious in classical depth psychology is a hypothesis and
not a reality.
ЛИТЕРАТУРА
1. ЛЕНИН В. И., Полное собрание сочинений, т. 18, М.. 1961.
2. ЛЕНИН В. И., Полное собрание сочинений, т. 29, М., 1963.
3. БАССИН Ф. В., Проблема бессознательного. (О неосознаваемых формах высшей нер-
вной деятельности), М., 1968.
4. БОЧОРИШВИЛИ А. Т., Проблема бессознательного в психологии, Тб., 1961.
<5. ЛЕОНТЬЕВ А. Н., Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.
6. ПАВЛОВ И. П., Полное собрание сочинений, т. III, книга первая, М.— Л , 1951.
7. РУБИНШТЕЙН С. Л., Бытие и сознание, М., 1957.
8. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.
9. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Проблема бессознательного в советской психологии, Тб..
1966.
10. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, Тб., т.
1, 1969; т. 2, 1973.
199

11. ADLER, A., Persönlichkeit als geschlossene Einheit, Internationale Zeitschrift für In*
dividualpsychologie, 1932, Heft, 2.
12. HESS, R., Allgemeine Tiefenpsychologie, Bern — Stuttgart, 1964.
13. FREUD, S., Traumdeutung, Gesammelte Werke, Bd. II—III, London, 1948.
14. FREUD, S., Einige Bemerkungen über den Begriff des Unbewußten in der Psychoana-
lyse, Gesammelte Werke, Bd. VIII, London, 1947.
15. FREUD. S.. Vorlesungen zur Einführung in Psychoanalyse. Gesammelte Werke, Bd. XL
London. 1948.
16. FREUD. S., Jenseits des Lustprinzips, Gesammelte Werke, Bd. XIII, London, 1947..
17. FREUD, S., Das Ich und das Es, Gesammelte Werke, Bd. XIII, London, 1947.
18. FREUD, S., Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse, Gesam-
melte Werke, Bd. XV, London, 1946.
19. FREUD. S., Brief an Romain Rolland, Gesammelte Werke, Bd, XVI, London, 1950.
20. FREUD, S., Abriß der Psychoanalyse, Gesammelte Werke, Bd. XVII, London, 1946.
21. JUNG, K. G., Versuch einer Darstellung der psychoanalytischen Theorie, Leipzig-
Wien, 1913.
22. JUNG, K. G., Über psychische Energetik und das Wesen der Traume, Zürich, 1928.
23. JUNG, K. G., Psychologische Typen, Zürich, 1930.
24. JUNG, K. G., Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewußten, Zürich,*1938_
25. JUNG, K. G., Symbolik des Geistes, Zürich, 1948.
26. JUNG, K. G., Von den Wurzeln des BewutHseins, Zürich, 1954.
27. JUNG, K. G., Wirklichkeit der Seele, Zürich—Stuttgart, 1969.
28. JUNG, K. G., Über Grundlagen der analytischen Psychologie, Zürich—Stuttgart, 1969.

16
К ПРОБЛЕМЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
П. Я. ГАЛЬПЕРИН
МГУ, факультет психологии
Что заставляет нас .признать наличие бессознательной психической
деятельности? Прежде всего разнообразные факты: спонтанное реше-
ние трудных задач (при отвлечении от работы над ними), т. н. автома-
тическое письмо, внезапное осознание смысла малых и незаметных
впечатлений, исполнение постгипнотических внушений (ib частности, из-
вестный опыт Фоггтов, когда испытуемый в своих действиях явно учи-
тывает предметы, восприятие которых ему запрещено внушением и
которые, по его словам, он не воспринимает) и т. п., словом, продукты
явно осмысленной деятельности, о которой ее исполнители субъективно
ничего не знают1.
Теоретически было бы легче считать такую неосознаваемую дея-
тельность просто физиологической. Однако осмысленность предпола-
гает осмысление, а оно составляет одну из оановных и отличительных
черт психической деятельности. И наоборот, принято считать, что ма-
териальные, в частности физиологические процессы, не могут быть ос-
мысленными, так как они ограничены физическими свойствами. При
таких исходных представлениях осмысленные продукты неосознавае-
мой деятельности приходится относить за счет психической, но бес-
сознательной деятельности.
Но сами эти представления опираются, во-первых, на отождест-
вление материального и физического и, во-вторых, на ограничение фи-
зических процессов одними энергетическими свойствами.
Отождествление материального и физического ведет к тому, что
все не-физические явления исключаются из материи и выделяются в осо-
бый нематериальный мир, мир «психического». Дуализм «физического
и психического», «материи и духа» составляет общую основу этих
представлений о психике и бессознательной психической деятельности.
Ограничение физических процессов одними энергетическими свой-
ствами выражает полное незнание их информационных характеристик,
которые поэтому в общей картине физического мира совершенно не
учитываются. Тогда психическое отражение, эта частная и наиболее
выраженная форма информации о внешнем агенте, представляется ис-
ключительной особенностью психики; «вторичные чувственные качест-
ва» психического отражения как бы накладно демонстрируют эту ис-
ключительность и дуализм «психического и физического».
В разных формах дуализм господствовал тысячелетия; в филосо-
фии Декарта он получил теоретическое завершение. Только в середине
1 В этой статье я пользуюсь термином сознание в том значении, в каком обычно им
пользуются в учении о бессознательном: в значении ощущения, переживания, чувствова-
ния, сознания своей психической деятельности.
201

XIX века дуализм был окончательно преодолен в диалектическом ма-
териализме Маркса—Энгельса, только в конце XIX и начале XX века
кризис «классической физики», гениально разъясненный Лениным, об-
наружил несостоятельность прежнего физичеакого представления о
материи, и только в середине XX века теория информации углубила
естественнонаучные основы марксистско-ленинской теории отраже-
ния. Неудивительно, что основанные на дуализме представления о
психике и бессознательной психической деятельности до сих пор сохра-
няются (В ПСИХОЛОГИИ.
Развитое Лениным философское понятие материи снимает ее прин-
ципиальное ограничение физическими свойствами, раскрывает все раз-
нообразие мира как продукта развития материи, а психику — как од-
но из новых свойств материи, возникающее на высоком уровне ее ор-
ганизации.
В плане современного естествознания этой философской картинесо-
ответствует последовательное развитие сначала неорганического мира,
затем — возникновение жизни и развитие организмов, которые во
взаимодействии с внешней средой уже используют информационные
свойства физических агентов, «раздражителей»; далее — развитие под-
вижных животньих, у которых с некого уровня, на основе физиологи-
ческого отражения, (Возникает и развивается психическое отражение
объективного мира; и, наконец, с появлением человеческого общества,
в процессе становления людей формируется и развивается сознание (как
оно понимается не в учении о бессознательном, а в историческом ма-
териализме).
Уже на уровне живых тел, регулирующих свои отношения с вне-
шней средой путем избирательного отношения к раздражителям, воз-
никает заинтересованность в их «опознании» и отсюда — в отражении
не только их энергетических, но также (а в дальнейшем и прежде все-
го) их информационных характеристик. Все больше развиваются и
специальные органы рецепции этих информационных свойств, их фи-
з иологич еского отр аж ени я.
У животных, ©едущих активный образ жизни, эти рецепторы пре-
вращаются в органы чувств, воспринимающих именно информацион-
ную характеристику объектов. «Телефонный эффект» Э. Уивера экспе-
риментально доказывает наличие физиологического отражения в пери-
ферическом (слуховом) нерве. Учение о «нервной модели» стимула
(Е. Н. Соколов), «акцепторе действия» (П. К. Анохин), «потребном
будущем» (Н. А. Бернштейн), — моделях, контролирующих смену ус-
ловно-рефлекторной и ориентирово'чно-иоследовательской деятельно-
сти, — утверждает наличие физиологического отражения (всех компо-
нентов реакции) в центральной нервной системе.
Эти нервные модели приходят в рабочее состояние, когда возбуж-
даются «своей» потребностью, вместе с которой образуют доминанту
(А. А. Ухтомский) и, на уровне психического отражения, установку
(Д. Н. Узнадзе). Сложившаяся установка, вместе с поступающей ин-
формацией, автоматически, без участия сознания, успешно обслужива-
ет решение текущих задач, если это не превышает возможностей пря-
мого «согласования» структур задачи и поступающей информации.
За исключением внезапного решения творческих задач, такой ме-
ханизм объясняет вое факты осмысленной автомагической деятельнос-
ти, о которых упоминалось выше. Во всех этих случаях происходит
использование структуры решения, сложившейся в прошлом опыте ч
отвечающей актуальной ситуации.
202

Что же касается внезапного решения творческих задач, то условия
его возникновения в самых общих чертах тоже достаточно известны.
Еще О. Зельц выкжазал предположение, что в результате безуспешных
попыток решения у субъекта окладьгааетоя «антиципирующая схема»,
неосознанное отражение объективных связей задачи; недавно Я. А. По-
номарев наз/вал его осторожней — «побочным результатом» безуспеш-
ных проб. Когда антиципирующая схема достаточно «созреет», чтобы
наметить контур недостающего звена (решения), поступающая инфор-
мация с так называемой «подсказкой» автоматически сличается с этой
незаконченной схемой, из «подсказки» выделяется часть, отвечающая
недостающему звену, оно автоматически включается в антиципирую-
щую схему, которая замыкается и дает решение прежде не решавшей-
ся задачи.
Информационно содержательные процессы высшей нервной дея-
тельности взаимодействуют по смыслу отраженного в них объектив-
ного содержания, и продукт этого материального взаимодействия пред-
ставляется осмысленным. Такой нервный механизм не нуждается в
психическом отражении, хотя по своему происхождению может быть
отложением «сознательной» психической деятельности. Подобно тому,
■как целесообразность не (всегда предполагает целестремительность, ос-
мысленность— в том значении слова, какое используется в учении о
бессознательном,—отнюдь не всегда предполагает .психическую дея-
тельность. Материальные процессы, когда их движение и взаимодейст-
вие определяются их информационными характеристиками, становятся
объективно осмысленными, оставаясь психологически неосознаваемыми.
Итак, на канве механического представления о материи и дуализ-
ма «физического и психического» феномены автоматической осмыслен-
ной деятельности принудительно ведут к признанию «бессознательно-
го». На основе диалектико-материалистического понятия о материи
и учета информационного содержания процессов в. н. д. все эти фено-
мены могут получить объяснение и без такого .предположения. Гипо-
теза б еесознательной психической деятельности
становится и з л и ш н е й.
Однако не бьют ли эти доводы дальше цели? Бели информацион-
ночполноценная в. н. д. может производить такие новые продукты
мышления, как внезапное решение творческих задач, то не ставит ли
это под сомнение необходимость всякой психической деятельности, не
толыко бессознательной, но и сознательной? Против такого опасения
говорят и факты, и соображения.
Соображения заключаются в том, что, во-первых, бессознательная
психи'ческа*я деятельность есть гипотеза, а «сознательная» психика —
факт. Гипотеза нуждается в проверке и может быть отвергнута, а фак-
ты— «упрямая вещь», отрицание их не меняет и тем более не устраняет.
Во-вторых, не так ставится вопрос — или высшая нервная деятельность
или психическая деятельность. Психика — не самостоятельный вид
бытия, а только идеальное отражение объективного мира, отражение
его существенных и только существенных черт и свойств; потому-то
оно и остается толыко идеальным. В этой характеристике идеального
содержится указание и на связь психического отражения с его физио-
логической основой, с физиологическим отражением и на существен-
ное различие между ними.
Но лучше .всего подозрение о «ненужности» психики опровергают
факты. Первый из них — процесс образования самой апперцепирую-
щей схемы. Известно, что она должна «созреть», а это происходит, хотя
203

и помимо сознания, но только в .исследовании задачи. Такое исследова-
ние совершается с обязательным участием психики, и первым его ре-
зультатом оказывается обнаружение новых отношений между усло-
виями задачи. А это «явление -поля объектов субъекту» составляет ос-
новную характеристику (Психического отражения. Без «сознательного»
исследования задачи антиципирующая схема не формируется — не
формируется тот механизм творческого мышления, который потом дей-
ств у ет автом ат ич е ски.
Второй факт составляет одно из основных положений учения о в.
н. д. и заключается в том, что новый раздражитель сначала вызывает
только ориентировочный рефлекс; если реакция получает подкрепле-
ние, раздражитель приобретает условное значение, автоматическое дей-
ствие; по мере его укрепления ориентировочный рефлекс угасает, одна-
ко малейшее изменение в обстановке или ходе опыта скова «оживляет»
орнентировочно-исследовател ьекую деятельность, .направ ленную на
выяснение «нового». Поско льку в ориенги ровоч но-июсл едовательской
деятельности обязательно участвует психическое отражение, смена ус-
ловно-рефлекторной и ориентировочно-исследовательской деятельности
составляет экспериментальное доказательство того, что в определенных
условиях — в ситуациях с признаком «новизны» — психика становится
необходимой и обязательной частью механизма «сиюминутной» пере-
стройки действия.
Психическая деятельность не нужна лишь там, где успех действия
обеспечивается автоматически. А все явления, для объяснения которых
привлекалась бессознательная психическая деятельность, ка(к раз и со-
ставляют автоматические явления. Для них, но только для них, пси-
хическая деятельность не нужна.
И последнее. Отрицание «-бессознательной психической деятельно-
сти», конечно, не устраняет явлений и проблем, для решения которых
она предполагалась. Не устраняет, но проясняет самую постановку
каждой из этих проблем. Пример — неврозы. С изложенной точии
зрения в проблеме неврозов ясно различаются их физиологическая и
психологическая стороны. Физиологическая сторона: причина невро-
за — «сшибка» нервных процессов и срыв в. н. д. в сверхтрудных, не-
разрешимых для субъекта ситуациях; поэтому и для лечения невроза
желателен хотя бы временный выход из конфликтной ситуации. Пси-
хологическую сторону составляют: самостоятельное или под руковод-
ством .психотерапевта проводимое разъяснение прежде не решавшейся
жизненной задачи, а затем пере воспитание, воспитание нового пове-
дения, которое намечалось теоретическим решением, но теперь уже на
деле должно обеспечить выход из травматической, конфликтной ситуа-
ции. Таясим образом, и в сложной проблеме неврозов,
можно обойтись без помощи гипотезы бессозна-
тельной психической деятельности.
Примечание редакции
Мы хотели бы указать, что спорной стороной статьи П. Я. Гальпе-
рина является предлагаемое им истолкование самого понятия неосоз-
наваемой психической деятельности. Так, он пишет: «Психическая дея-
тельность не нужна там, где успех действия обеспечивается автомати-
чески. А все явления, для объяснения которых при-
влекалась бессознательная психическая деятель-
ность, как раз и составляют автоматические я в~
204

л е н и я» (разрядка наша. — Редколл.). Это неточное утверждение.
Неосознаваемая психическая деятельность потому и оказалась одной
из важнейших и труднейших проблем психологии, она потому и вызы-
вает ожесточенные споры, не умолкающие уже более века, что прояв-
ляется она как деятельность смыслосодержащая, способная « вынесе-
нию сложнейших решений, к учету наиболее тонких особенностей объ-
ективных ситуаций. В этой «осмысленности бессознательного» основ-
ной парадокс и основное логическое ядро всей проблемы неосознава-
емой психической деятельности. П. Я. Гальперин этот центральный мо-
мент явно, однако, недооценивает.
Мы ограничимся сейчас только этим замечанием, т. к. конкретные
аргументы в пользу «осмысленности» (а не «автоматического» харак-
тера) бессознательного представлены в монографии в очень большом
количестве (см. по этому поводу, в частности, вступительные статьи к
тематическим разделам VI и VII—VIII).
ON THE PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS
P. J. GALPEKIN
Moscow State University
SUMMARY
Two reasons made it inevitable to recognize (though always only hypo-
thetical^) the unconscious mental activity: 1) the existence of meaningful
activity, of which the subject is unaware, and 2) conception of material,
physiological processes as merely energetical ones, related to energy and not
subject to the criterion of comprehension. The general theory of information
has radically changed the situation—material processes contain information
and can interact according to the logic of this information, i. e. meaningfully.
Experiments on the acoustic nerve (E. G. Wever, G. V. Gershuni) and the cen-
tral nervous system (P. K- Anokhin, A. N. Bernstein, E. N. Sokolov) have sup-
ported this view—information «conforming» with afferent signals to neuronal
models (of past experience) clears the way for automatic reactions, «disconfor-
ming» inhibits them, giving rise to orientation-research activity. Thus, neu-
ral processes containing information are sufficient to account for uncon-
scious meaningful activity, thereby rendering the hypothesis of unconscious
mental activity superfluous.
ЛИТЕРАТУРА
1. АНОХИН П. К.| Особенности афферентного аппарата условного рефлекса и их значе-
ние для психологии Вопросы психологии, 1955, 6.
2. БЕРНШТЕЙН Н. А., Очерки по физиологии движений и физиологии активности, 1966.
3. ГЕРШУНИ Г. В., АНДРЕЕВ A.M., АБРАМОВА А. А.. Доклады АН СССР, 1937, 16, 8.
4. ПОНОМАРЕВ Я. А., Психология творческого мышления, I960.
5. СОКОЛОВ E. H., Ориентировочный рефлекс как кибернетическая система. Ж- высшей
нервной деятельности им. И. П. Павлова, 1963, т. XIII, 5.
6. УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.
7. Физиология сенсорных процессов, ч. II, Л., 1972.
8. SELZ, О., Zur Psychologie des produktiven Denkens und des Irrtums, 1922.
•9. WEVER, E. G., Theory of Hearing, New York. Dover Publications. 1970.

17
ТЕОРИЯ ОТРАЖЕНИЯ И НЕКОТОРЫЕ МЕТОДИЧЕСКИЕ
ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
Г. X. ШИНГАРОВ
АМН СССР, кафедра философии, Москва
Решение вопроса о том, что такое «бессознательное» и как его ис-
следовать, -во многом зависит от методологического подхода того или
иного ученого, приступающего к его изучению. Известно, что идеоло-
гическая методология оказывала плохие услуги тем, кто пользовался
ею в изучении сложнейших явлений «бессознательного». Для нас нет
никакого сомнения в том, что единственно правильной философской
основой решения проблемы «бессознательного» является марксистско-
ленинская теория отражения.
Как известно, в «Материализме и эмпириокритицизме» В. И. Ле-
нин писал, что «логично предположить, что вся материя обладает свой-
ством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения»
[10, 94].
Из этой идеи В. И. Ленина следует вывод, что на разных уровнях
эволюции материи существуют специфические формы отражения, сос-
тавляющие предысторию сознания. В человеческом сознании эта его
предыстория содержится в «идеальном», в диалектически «снятом» ви-
де. «В силу этого, — подчеркивает Т. Павлов, — человек, который при
своем полном развитии становится способным мыслить и сознательно
действозать, не рождается таким и не всегда и не при всех обстоятель-
ствах имеет потребность воспринимать вещи и реагировать сознатель-
но» [16, 52].
Многозначителен факт, что к ленинской мысли о наличии отража-
тельных процессов, «сходных с ощущением», обращался и Д. Н.Узнадзе.
'Он подчеркивал, что «с точки зрения В. И. Ленина, психика включает
в себя не только сознательные процессы («сознание, мышление, ощу-
щение»), но и предшествующую им ступень развития — способность,
сходную с ощущением» [20, 205].
Любая философская система может играть роль методологии в ис-
следовании тех или иных явлений действительности лишь при наличии
соответствующих методов и методик, выявляющих наличие, особенности
и закономерности протекания явлений определенной области действи-
тельности. Без наличия таких методов и методик рассуждения об этой
сфере действительности чаще всего остаются беспредметными или
имеют характер догадок, предположений. Без исследования «бессозна-
тельного» при помощи адекватных этому сложному явлению методов,
всегда будет иметь место вопрос: «как у нас могут быть состояния со-
знания, нами не опознанные?» [18, 94]. Исходя из логики так по-
ставленного вопроса, многие авторы считают, что говорить о «бессозна-
тельном психическом» значило бы говорить о «непсихическом'психи-
ческом».
206

На терминологической стороне вопроса и на различных подходах
к проблеме «бессознательного» мы здесь не будем останавливаться, так
как анализ этого вопроса читатель может найти в работах других
авторов.
Для решения основной задачи данной работы нужно прежде всего
ответить на вопрос: какими методами выявления наличия и исследова-
ния особенностей «бессознательного» обладает современная наука?
На так поставленный вопрос можно ответить: множеством методов и
давно применяемых в практике научного исследования. В данной ра-
боте мы остановимся лишь на тех из методов исследования «бессозна-
тельного», которые сыграли важную роль в истории науки и в настоя-
щее время являются основными в изучении этой проблемы. К ним мы
относим прежде всего катарсис Аристотеля, суггестотехнику, метод
психокатарсиса Брейера и Фрейда, психоанализ Фрейда, учение
И. П. Павлова об условных рефлексах и учение об установке (так, как
это Я1вление изучают Д. Н. Узнадзе, его ученики и последователи).
О наличии скрытых, не регистрируемых в сознании психических со-
стояний догадывались .многие древние мыслители, но среди философов
раньше всех об этом писали Платон и Аристотель. Для нас особый ин-
терес представляют работы Аристотеля. В начале 6 главы «Поэтики»
Аристотеля читаем следующее: «Трагедия есть подражание действию,
важному и законченному, имеющему определенный объем [подража-
ние], при помощи речи, в каждой из своих частей различно украшен-
ной; посредством действия, а не рассказа, совершающее путем состра-
дания и страха очищение подобных аффектов» [1, 56].
Трагедия, как и другие виды искусства, изображая человеческие
страсти, объективирует их для человека, испытывающего на себе влия-
ние произведений искусства и таким образом в процессе сопережива-
ния очищает человеческую душу от них. В процессе сопереживания
aiKTepa и зрителя аффекты, не осознаваемые до этого личностью, объ-
ективируются для нее, переживаются и как акты ее сознания, в ре-
зультате чего и происходит очищение от них. При этом процесс «траги-
ческого очищения» сопровождается положительными эмоциональными
переживаниями. Поэт должен доставлять «помощью художественного
изображения удовольствие, вытекающее из сострадания и страха» [1,
83].
Другой очень важной особенностью трагического очищения для
Аристотеля является то, что оно достигается при помощи «подражания
действию, важному и законченному». При этом Аристотель вкладывал
особый смысл в понятие «подражание» (mimesis). Для него в mime-
sis'e человек не просто копирует реально существующие явления. В
«подражании», в образах искусства, действительность «идеализирова-
на», приемлема для человека, стала моментом его внутреннего само-
определения. «Продукты подражания всем доставляют удовольствие...
на что смотреть неприятно, изображения того мы рассматриваем с удо-
вольствием...» [1, 48 — 49].
Особое значение в учении Аристотеля о катарсисе имеет тот факт,
что человек, привыкший воспринимать некоторые явления действитель-
ности в виде художественных образов, при встрече с ними в реальной
жизни не подвергается их отрицательному, патогенному воздействию,
так как они не становятся застойными и скрытыми аффектами его
души.
В целом, аристотелевский катарсис говорит нам о следующих осо-
бенностях бессознательного: а) в душе человека имеются неосознанные
психические состояния, оказывающие существенное влияние на его
207

психические и физические процессы; б) объективирование и осознан-
ное переживание их при их созерцании в действиях героев трагедии,
связанном с приятными эстетическими переживаниями; в) подража-
тельный характер (mimesis) средств выявления скрытых «аффектов»
(роль знаков, сигналов, образов в процессе осознания и последующего
очищения); г) предупредительное (профилактическое) значение вос-
приятия отраженных в искусстве событий.
В новое время ценный вклад в понимание сущности и значения
бессознательного и катарсиса внесли Гегель и Лессинг [7; 8; 12]. Инте-
ресно подчеркнуть, что Гегель связывал вопрос об очищении от неосоз-
нанных психических процессов с превращением их в нечто, «к чему сле-
дует относиться... мысленно, идеально» [7, 25; 8, 55].
Ценные данные о наличии и роли «бессознательного» в целостной
психической деятельности человека внесла практика суггестотерапии.
Было бесспорно доказано, что во время гипноза больному можно вну-
шить ряд действий, регулировать его поведение в условиях, когда он
сознательно не воспринимает соответствующих инструкций.
В конце прошлого века в изучении бессознательного возникло но-
вое направление, внесшее существенный вклад в изучение бессозна-
тельного. Это направление связано с именем венского психо-невролога
3. Фрейда. Отправным пунктом для создания Фрейдом психоаналити-
ческого метода было аристотелевское понятие катарсиса,которое Брей-
ер и Фрейд применили к истолкованию лечения неврозов. Исходя из
опыта лечения больных истерией, Брейер и Фрейд [28] пришли к вы-
воду, что симптом является следствием подавления какого-либо эмо-
ционально значимого переживания и символически замещает собой дей-
ствие, которое из-за подавления не было реализовано в поведении. Для
того, чтобы больной мог освободиться от невротического симптома, не-
обходимо повторное воспроизведение и переживание события, вызвав-
шего его появление. Это переживание сопровождается бурными аффек-
тивными реакциями, характерными для самого события, как и полным
восстановлением его в памяти больного. В этой психической деятель-
ности больного активную роль играет врач, а рассказ помогает боль-
ному осознать связи пережитого (психической травмы) с вызванным
им болезненным симптомом.
По справедливому утверждению некоторых авторов, психоанализ
является «наиболее разработанной попыткой «позитивного» решения
«бессознательного» [4, 96]. 3. Фрейд говорил, что психоанализ ха-
рактеризуется техникой, при помощи которой он работает, и «цель у
,него одна — открыть бессознательное в душевной жизни» [22, 177].
Вытесненные в бессознательное психические процессы не могут
вернуться обратно в сознание и ищут пути разрядки своей энергии,
обходя его цензуру. Этими обходными путями являются: свободные ас-
социации, перенесенные эмоции, описки, оговорки, ошибки, шутки, сно-
видения, творчество и невротические симптомы. Они имеют символи-
ческий характер. Фрейд считал, что при этом замещении происходит и
своеобразное удовлетворение вытесненных желаний. Так, например, о
сновидении он писал, что оно «содержит в себе больше чем одно по-
желание; последнее является во сне уже исполненное, причем это ис-
полнение представляется ,как бы реальным и совершающимся на гла-
зах» [23, 28].
Из этого краткого описания взглядов Фрейда на «бессознательное»
видно, что суть этого процесса состоит в том, что имеются процессы,
неизвестные сознанию, проявляющиеся для него символически с эмо-
208

диональными переживаниями и удовлетворением соответствующих вы-
тесненных желаний.
Одновременно с психоанализом Фрейда возникло и учение
И. П. Павлова об условных рефлексах. Сам И. П. Павлов говорил, что
они с Фрейдом «капаются» в одной и той же области [15], но у них раз-
ные методы. Отношение павловского условного рефлекса к изучению
бессознательного — сложная проблема, требующая специального ис-
следования.
На связь павловского сигнала с бессознательной психической дея-
тельностью указывает ряд авторов [3, 5, 19]. «Собственно говоря, — пи-
сал А. А. Ухтомский, — в методе Павлова открывается иам следующее:
сами по себе .возбуждения, рецептированные на расстоянии, безраз-
личны. Они приобретают смысл и значение лишь постольку, посколь-
ку связываются с контактными раздражениями. Вот, собственно, чему
учит опыт с образованием условных рефлексов в порядке Павлова»
[21, 244].
Если сигнал вызывает определенную деятельность организма, то
это значит, что она уже имелась в готовом виде и он только выявляет
ее. Сигнал связывается с деятельностью, которая до этого вызывалась
биологически значимым фактором (безусловным раздражителем).Зна-
чит сигнал связан одновременно ;и с деятельностью организма, для ко-
торой он имеет характер причины и с безусловным раздражителем, к
которому он относится как знак (семантическое взаимоотношение зна-
ка и обозначаемого им предмета). С этой точки зрения, условный реф-
лекс имеет следующую функциональную структуру: сигнал (содержа-
щий в «идеальной» форме безусловный раздражитель как причину дея-
тельности организма)—деятельность организма — подкрепление (без-
условный раздражитель, подвергшийся деятельности организма и ос-
военный им) [25].
Состояние организма, выявляемое сигналом и направляющее по-
ведение животного, И. П. Павлов связывал с возникновением времен-
ной связи (нейрофизиологическая основа условного рефлекса). Систе-
ма «безусловный раздражитель — соответствующая потребность ор-
ганизма» составляет тот неосознаваемый компонент психической дея-
тельности, который в психологии известен как установка. Возникнове-
ние этого «двуликого существа», этого единства внутреннего и внеш-
него, объективного и субъективного превращает субъекта в «желаю-
щее органическое существо, сознающее себя единством самого себя и
предмета и прозревающее таким образом наличное бытие другого, есть
обращенный наружу, вооруженный образ, кости которого сделались зу-
бами, а кожа — когтями» [6, 487]. В явном виде экспериментально
И. П. Павлов исследовал объективный компонент этой целостной си-
стемы, предполагая участие потребности внутреннего состояния орга-
низма в нем чем-то само собой разумеющимся [13; 14; 27].
Важ1Но подчеркнуть, что в условном рефлексе мы имеем возмож-
ность естеслвеннонаучньими методами исследовать то, что в психоана-
лизе известно как «удовлетворение желаний», связанное с овладевани-
ем значимого объекта и защитой «Я».
Интересные данные о природе бессознательного были получены
при исследовании широко известного сейчас психического феномена,
так называемой установки. Это направление в исследовании бессоз-
нательного возникло в исследованиях представителей вюрцбургакой
школы (Mapiöe, Ах, Бюллер и др.), но было всесторонне и глубоко раз-
вито Д. Н. Узнадзе и его школой. Оригинальные данные, полученные шко-
лой Д.Н.Узнадзе, известны достаточно хорошо. Мы коснемся некото-
14. Бессознательное 209

рых особенностей установки, выявленных Д. Н. Узнадзе и имеющих
важное значение для понимания сущности «бессознательного». Неко-
торые характерные черты «бессознательного» даны в самом определе-
нии установки Д. Н. Узнадзе. Установка — это своеобразное состояние
организма. Оно возникает в результате установочных опытов и оказы-
вает существенное влияние на протекание деятельности человека. Это
психическое состояние характеризуется «готовностью к определенной
активности, возникновение которой зависит от наличия следующих ус-
ловий: от актуально действующей в данном организме потребности и от
объективной ситуации удовлетворения этой потребности» [20, 82].
Как подчеркивают многие представители лжолы Д. Н. Узнадзе
[17; 20; 24 и др.], с возникновением установки индивид вынужден уста-
новить определенные практические взаимоотношения со средой. Для
того, чтобы возникла установка, в потребности должна быть предвосхи-
щена удовлетворяющая ее ситуация, а деятельность субъекта должна
привести к осуществлению этого процесса.
В экспериментах с установкой ясно видно, что в психике человека
имеются состояния, которые оказывают существенное влияние на тече-
ние различных его психических процессов.
Если подведем итог сказанному выше, то окажется, что Аристоте-
лем, Фрейдом, Павловым, Д. Н. Узнадзе и многими другими исследо-
вателями при помощи разных методов и при изучении различных пей-
хи»ческих процессов были прослежены некоторые общие и во многом
совпадающие закономерности психической деятельности человека. Уста-
новлено, что «бессознательное» — это психическое состояние человека,
возникающее в процессе взаимодействия человека с окружающим его
мтиром, на основе определенных его потребностей. Это состояние пси-
хики человека не репрезентировано в его сознании и выявляется при
действии внешних раздражений, имеющих характер знаков (сигналов,
символов).
Аффекты страха и сострадания, как о них писал Аристотель, воз-
никают в реальной жизни человека. Но они выявляются под влиянием
раздражителей, имеющих характер подражания (mimesis).
Психоаналитический метод 3. Фрейда также показал, что бессоз-
нательное возникает в процессе «вытеснения» и дает о себе знать в
виде определенных замещающих его психических и соматических явле-
ний, играющих роль символов. Павловское учение об условных рефлек-
сах недвусмысленно показало, что при взаимодействии организма с
безусловным раздражителем в организме возникает своеобразное сос-
тояние («временная связь»), которое выявляется при действии соот-
ветствующего сигнала. То же самое показало и изучение установки:
установочные опыты приводят к возникновению особого «бессознатель-
ного» состояния, а критические выявляют его. При этом, как мы пока-
зали в другом месте, внешние объекты как раздражители в критичес-
ком предъявлении имеют характер сигнальных [27].
Как уже подчеркивали, «бессознательное» оказывает существен-
ное влияние на поведение человека, на саморегуляцию функций его
организма, т. е. принимает активное участие в управлении его деятель-
ностью. Эта особенность бессознательного дает возможность рассма-
тривать его как проявление некоторых более общих, чем психические,
закономерностей, изучаемых в «чистом виде» кибернетикой [5; 24; 29].
Признание активного участия «бессознательного» в управлении
деятельностью организма, сразу ставит вопрос и об источнике этой мо-
тивирующей и целенаправляющей способности «бессознательного». При
ответе на так поставленный вопрос метод сразу перерастает в теорию*
210

Поэтому представители различных направлений, изучающих природу
«бессознательного» по-разному отвечали и отвечают на этот вопрос.
Метапсихологическая теория Фрейда объясняет источник актив-
ности бессознательного наличием у вытесненных переживаний особой
психической энергии, генератором которой является «либидо». При
помощи этой энергии бессознательное оказывает свое динамическое, мо-
тивирующее влияние на всю деятельность человека. Как нетрудно за-
метить, такой подход является упрощенным, по сути дела он дает ме-
ханистическое объяснение сложнейшим явлениям психической жизни
человека. Движущее начало психической деятельности представлено в
виде некоторой «субстанции», существующей за пределами процессов,
которыми оно управляет. Влияние «психической энергии» на деятель-
ность человека имеет характер механического «толчка».
Понятно, что для диалектического материализма такой подход не-
удовлетворителен. Где нужно искать источник мотивирующего влия-
ния «бессознательного»? Исходя из полученных И. П. Павловым и
Д. Н. Узнадзе данных, мы считаем, что методологической основой для
решения этого вопроса должна стать идея В. И. Ленина о том, что «ус-
ловие познания всех процессов мир-a .в их «.самодвижении», в их спонта-
нейном развитии, в их живой жизни, есть познание их как единства
противоположностей» [11, 317].
Как уже подчеркивали, «временная связь» и установка — это та-
кое физиологическое и в то же время психическое состояние, в кото-
ром субъект и объект специфически взаимодействуют, ибо, как подчер-
кивает А. С. Прангишвили, понятие установки выражает «собой пси-
хологическое содержание взаимоотношения конкретной потребности и
ситуации ее удовлетворения» [17, 61].
«Бессознательное» — это такое единство объекта и субъекта, в
котором нет гносеологической противоположности объекта и субъекта
(что является основной гносеологической характеристикой сознания).
Объект в «бессознательном» является моментом самоопределения, са-
моразвития субъекта. Это соотношение объекта и субъекта в «бессозна-
тельном» определяет эмоциональный характер реакций, связанных с
«бессознательным».
Вопрос о форме содержания объекта в психике человека и осо-
бенно в «бессознательном» является одним из труднейших вопросов со-
временной науки. В его решении принимает активное участие целый
ряд современных наук: психология, физиология высшей нервной дея-
тельности, нейрофизиология, семиотика, эстетика, клинические дисцип-
лины, биохимия нервной деятельности, молекулярная биология. Пра-
вильное решение вопроса об их субординации в процессе изучения «бес-
сознательного» и всей психической деятельности в целом является ис-
ключительно актуальной методологической задачей. От ее решения во
многом зависит будущее развитие нашего познания столь сложных яв-
лений—бессознательных процессов психической деятельности человека.
THE REFLECTION THEORY AND SOME METHODOLOGICAL
PROBLEMS IN THE STUDY OF THE UNCONSCIOUS
G. Kh. SHINGAROV
USSR Academy of Medical Sciences, Chair of Philosophy
SUMMARY
The article deals with the methodological role of the Marxist-Leninist re-
flection theory in the study of the unconscious.
211

The main data on the origin and the nature of this complex phenomenon
have been obtained by the following methods: Aristotle's catharsis, Breuer's
and Freud's psychocatharsis, Freud's psychoanalysis, Pavlov's conditioned re-
flexes, set (especially Uznadze and his followers) and others.
The unconscious plays an important part in controlling human activity
and self-regulation of his psychological and physiological functions. It has
the following psychological and gnoseological features: the subject's character-
istic interaction with the objects of his needs motivating his activity, the
emotional character of reactions related to unconsciousness, identification of
the content of the unconscious by sign stimuli (signals, symbols).
Awareness of the content of unconsciousness has the nature of 'reinforce-
ment' and is connected with the mastery of need objects and Ego-defence.
ЛИТЕРАТУРА
1. АРИСТОТЕЛЬ, Политика, M., 1911, стр. 364 — 366.
2. АРИСТОТЕЛЬ, Об искусстве поэзии, М., 1957.
3. БАССИН Ф. В., Проблема «бессознательного», М., 1968, стр. 30 и др.
4. БАССИН Ф. В., РОЖНОВ В. Е., О современном подходе к проблеме неосозна-
ваемой психической деятельности (бессознательного). Вопросы философии, 10»
1975.
5. БЖАЛАВА И. Т., Психология установки и кибернетика, М., 1966, стр. 141—
151 и др.
6. ГЕГЕЛЬ, Сочинения, т. II, М., 1934.
7. ГЕГЕЛЬ, Сочинения, т. Ill, M., 1956.
8. ГЕГЕЛЬ, Эстетика, т. I, M., 1968.
9. КАНТ И., Сочинения, т. 6, М., 1966, стр. 366.
10. ЛЕНИН В. И., Полное собрание сочинений, т. 18.
111. ЛЕНИН В. И., Полное собрание сочинений, т. 29.
Ii2. ЛЕССИНГ Г., Гамбургская драматургия, М.—Л., 1936, стр. 282—288 и др.
Ю. ПАВЛОВ И. П., Полное собрание сочинений, т. III, кн. I, M.—Л., 1951, стр. 238
и др.
14. ПАВЛОВ И. П., Полное собрание сочинений, т. III, кн. 2, М.—Л., 1951, стр. 324 и др.
15. Павловские среды, т. Ill, M.—Л., 1949.
16. /ПАВЛОВ Т., Избранные философские произведения, т. 3, М., 1962.
17. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тбилиси, 1967.
18. ПРИНС М., Подсознательное. В сб.: «Новые идеи в философии», 15, СПб., 1914.
19. РУБИНШТЕЙН С. Л., Принципы и пути развития психологии, М., 1959, стр.
153 и др.
20. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тбилиси, 1961.
21.' УХТОМСКИЙ А. А., Доминанта, Л., 1966.
22. ФРЕЙД 3., Лекции по введению в психоанализ, т. 2, М., 1922.
23. ФРЕЙД 3., Психология сна, М., 1926.
24. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, Тбилиси,
т. I, 1969; т. II, 1973, стр. 329, 355 и др.
25. ШИНГАРОВ Г. X., Теория отражения и некоторые философские вопросы совре-
менной нейрофизиологии. «Журнал высшей нервной деятельности им. Павло-
ва», 1970, N° 2, стр. 16—52.
26. ШИНГАРОВ Г. X., Эмоции и чувства как формы отражения действительности, М..,
,1971, стр. 99—109.
27. ШИНГАРОВ Г. X., Теория отражения и условный рефлекс, М., 1974, стр. 109—»131.
28. BREUER. J.. FREUD. S.. Studies on Hysteria. London. 1955.
29. SZYNGAROW. G. H.. Cybernetyka a neurofizjologia. In: „Czlowiek i swiatopogl3d„.
Warszawa, 1975. 7—8. s. 25—44.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ
ПСИХИЧЕСКОМ В СОВРЕМЕННОЙ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ И ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ
18
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ РАЗРАБОТКИ ИДЕИ
БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО (50-е — 70-е годы)
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ ОТ РЕДАКЦИИ
(1) 3. Фрейд является, -несомненно, »сходной фигурой в современ-
ной разработке проблемы бессознательного. И при том фигурой,
исходной не календарно, а концептуально, поскольку им были вве-
дены в теорию бессознательного психологические представления, ряд
из которых, будучи iB дальнейшем глубоко (преобразованными, по-ино-
му осмысленными, не потерял значения для этой теории и поныне. Та-
кими представлениями являются, например, вытеснение, психологичес-
кая защита, неосознаваемый мотив, патогекность неотреагированного
стремления, символическое преобразование сознанием, сновидно изме-
ненным, содержаний сознания бодрствующего и некоторые другие.
Концепция Фрейда в целом оказывалась на протяжении десяти-
летий, как это хорошо известно, предметом, с одной стороны, суровой
критики, с другой — апологетики и догматизации. Для советских иссле-
дователей, как психологов, так и врачей, явилось характерным ее
принципиальное отклонение, обусловленное ее упрощенным характе-
ром, односторонностью и искаженным представлением о психике
человека, которое на ее основе неизбежным образом возникает. Эта
критическая позиция, будучи в теоретическом и клиническом отношении
глубоко обоснованной, имела, однако, и свою отрицательную сторону:
критика неадекватностей фрейдизма нередко перерастала в недооцен-
ку значения проблемы неосознаваемой психической деятельности, чем
наносился немалый вред не только психологии, но и многим другим
областям теоретического и прикладного знания, так или иначе с этой
проблемой связанным. Психологическое направление, созданное
Д. Ы. Узнадзе, оказалось свободным в какой-то степени от этой
ошибки лишь благодаря тому обстоятельству, что с самого начала
формирования им концепции психологической установки в основу этой
концепции было положено представление о неосознаваемое™ как о
важной возможной особенности самых различных видоз психической
деятельности человека.
Хорошо известно, какой сложной оказалась дальнейшая судьба
теории психоанализа. Апологеты этой теории пытались ее развивать
путем непрерывных ее модификаций, создания множества ее мало-
согласующихся друг с другом вариантов. Отсюда постепенно воз-
никшая необычайная пестрота современного психоанализа, наличие в
213

его рамках столь резко взаимоотрицающих течений, что зарождается
сомнение в возможности вообще рассматривать психоанализ как еди-
ное направление научной мысли, характеризуемое, вопреки всем мета-
морфозам, неким специфическим для него теоретическим ядром.
Основная причина этой сложности эволюции и разнородности
психоаналитических представлений заключается, по-видимому, в том,
что Фрейд не решил в свое время, задачу построения общей теории
бессознательного, хотя, возможно, рассматривал выдвинутые им по-
ложения как основу такой теории. Эта его ошибка — подстановка
того, что является лишь частным, на хместо общего, замещение тем,
что наблюдается лишь в особых условиях, универсально закономер-
ного, — способна много объяснить в последующих нелегких перипе-
тиях судьбы психоаналитической теории.
При согласии с тем, что именно подобная ошибка была Фрейдом
в свое время допущена, следует считать справедливыми как суровых
критиков психоанализа (ибо принятие частного за общее неизбежно
искажает правильное видение проблемы), так и тех, кто не отказы-
вается признавать, что в определенных частных построениях психо-
анализа находят свое отражение соотношения, существующие реаль-
но, и в отвлечении от которых постигнуть закономерности душевной
жизни человека бывает иногда принципиально невозможно.
К этому следует добавить, что для правильного понимания исто-
рии психоаналитических представлений и, что особенно важно, для
выработки адекватного отношения к поихоанализу современному, сле-
дует учитывать, что за последнюю, примерно, четверть века эти пред-
ставления подвергались радикальному пересмотру, особенно если
иметь в виду лежащие в их основе общие психологические идеи и прин-
ципы, определяющие стратегию дальнейших исследований. В этой свя-
зи вряд ли будет преувеличением, если мы скажем, что современный
психоанализ — истолкование, даваемое этой концепции Лаканом, Джо-
зефом, Дж. Клайном, Альтюссером, Ансбахером, Музатти, Кремерну-
сом, Аммоном, М. Лангер, Митчерлихом и другими видными современ-
ными психоаналитиками, — это, конечно, нечто совсем иное концеп-
туально, чем ортодоксальный фрейдизм в том его облике, в котором
он выступал в начале века в трудах самого Фрейда, или Юнга, или
Ференчи, или, даже позднее, — у Фромма и у всей «неофрейдистской»
американской группы. И то же самое нельзя не отметить, сопоставляя
общий стиль и направление работ представителей современной психо-
логически ориентированной психосоматической медицины — Поллока,
Витткаве'ра, Уоргоса и др. с интерпретациями их ранних предшест-
венников— Уайта, Дэнбар или Гарма.
Такое положение вещей заставляет отправляться при критическом
рассмотрении современных психоаналитических исследований от двух
исходных общих положений: во-первых, от необходимости вниматель-
ного учета неоспоримых изменений, внесенных в психологическую ос-
нову психоаналитической концепции ее вот уже скоро вековой эволю-
цией, и, во-вторых, от отчетливого понимания, что при всей радикаль-
ности метаморфоз, испытанных психоанализом как своеобразной
психологической теорией, его существо как теории философской, как
концепции, имеющей определенную ярко выраженную методологичес-
кую ориентацию, определенный мировоззренческий аспект, оказалось
этой эволюцией не только не поколебленным, но, скорее даже напро-
тив, более зафиксированным, более резко, более зримо заостренным.
214

Легко понять, насколько усложняется сочетанием обоих этих моментов
анализ картины психоаналитического направления, воспроизводящей,
пусть приближенно, форму, которую это направление приобрело к се-
редине 70-х гг. нашего века. И, все же, для дальнейшей разработки
теории бессознательного такой анализ необходим, ибо именно здесь,
при рассмотрении конкретных процессов и результатов эволюции пси-
хоанализа, с особой отчетливостью выступают контуры тех проблем
и подходов, которые являются на сегодня наиболее для этой теории ха-
рактерными.
(2) В настоящем разделе монографии приведены статьи, позво-
ляющие создать определенное представление о некоторых важных
тенденциях истолкования, звучавших в последние годы в психоанали-
тической литературе. Выбор этих статей не зависел от того, отражают
ли они уже сложившиеся течения или только заявки на оригинальные
трактовки. А их рассмотрение и сопоставление дают в какой-то степени,
как нам представляется, возможность предвидеть облик, который при-
мет, по-видимому, психоаналитическая концепция в ближайшем буду-
щем. Мы задержимся на отдельных из этих работ, чтобы подчеркнуть
их характерные черты. Тем самым мы выявим наше общее отношение
к очень сложному, теоретически, содержанию второго раздела.
Этот раздел начинается со статьи широко известного представи-
теля современного французского психоанализа Л. Альтюссера, пред-
ставляющей интерес, по крайней мере, по двум причинам.
Во-первых, потому, что в ней поставлена и решается в определен-
ном плане важнейшая методологическая проблема: отношения к пси-
хоанализу теории марксизма. Во-вторых, потому, что она характеризу-
ет восприятие фрейдизма определенными кругами левой французской
интеллигенции, находящимися под одновременным влиянием как
психоаналитических, так и марксистских идей. Эклектические картины,
возникающие в результате этого сочетания, отражают довольно рас-
пространенное на Западе направление философской и психологической
мысли. Мы остановимся поэтому на статье Альтюссера подробно.
В чем заключается основное содержание этой статьи?
Л. Альтюссер начинает с указания на потрясения, испытанные
идеологией, системой культурных ценностей, которую буржуазный
класс разрабатывал в фазе своего исторического подъема, происходив-
шего в XVI—XIX веках. Эти потрясения были вызваны двумя, как вы-
ражается Альтюссер, открытиями: созданием теории исторического
материализма, теории условий, форм и результатов классовой борьбы,
и возникновением концепции бессознательного. До Маркса европейская
культура опиралась на науки о природе, дополнявшиеся буржуазной
философией истории, буржуазным истолкованием общества и челове-
ческой личности. После него и после периода работ Фрейда, полагает
Л. Альтюссер, там, где монопольно господствовала буржуазная идео-
логия, возникает область строгой науки.
Такова историческая интродукция Л. Альтюссера. А затем его
усилия направляются на определение черт сходства и различия, кото-
рые выявляются, когда прослеживается позднейшая эволюция марк-
сизма и психоанализа.
Предваряя наши последующие замечания, скажем сразу же: ни
при одном из этих сопоставлений Альтюссера нельзя упрекнуть в не-
брежном отношении к фактологии. События и исторические обстоя-
тельства, на которые он указывает, реальны, но ему можно — и долж-
215

но — предъявить другой упрек: он вряд ли в достаточной мере учиты-
вает, что некоторые аналогии могут быть параллелями только фор-
мальными, т. е. не касающимиря существа, подлинной природы срав-
ниваемых явлений, а определенные расхождения принципиальными,
т. е. говорящими об отсутствии какой бы то ни было близости между
тем, что сопоставляется. Если же мы от этих оценок, от этой квалифи-
кации проявлений сходства и различия отвлечемся, то пропорции мо-
гут нарушиться, чувство меры утратиться и вся картина, на выявление
которой направлено сопоставление, может принять далекий от дей-
ствительности и даже гротескный характер.
Посмотрим теперь более конкретно, в какой мере моменты, кото-
рым Л. Альтюссер придает особенно важное значение, бросают свет
на наличие черт неформального сходства между психоанализом и
марксизмом.
Л. Альтюссер прежде всего подчеркивает, что как Маркс, так и
Фрейд имели своих предтечей. Если эконом-исты школы Рикардо приз-
навали, как на это указывает сам Маркс, существование классов и
классовой борьбы, то идею реальности бессознательного можно обна-
ружить в литературных произведениях и в практике врачевателей даже
глубокой древности. В фактическом плане Л. Альтюссер здесь безус-
ловно, следовательно, прав. Но так ли уж существенно, так ли спе-
цифично такое сходство?!
Анализируя проблему отношения психоанализа к марксизму,.
Л. Альтюссер справедливо предостерегает против вульгаризации, ко-
торые возникали, когда эту близость пытались раскрывать как иден-
тичность объектов обеих концепций (Райх и др.). Он, однако, пола-
гает, что «в мире, в котором доминировали идеализм и механицизм»,
Фрейд, как и Маркс, обращался к материализму и диалектике. Мате-
риалистичность мысли Фрейда Л. Альтюссер видит в рассмотрении
психоанализом объективной реальности как независящей от сознания,
в атеизме Фрейда и в т. п., диалектичность же его построений — в его
известном постулате «бессознательное не знает противоречий». А далее
Л. Альтюссер переходит к черте, которой он придает, по-видимому, в
плане аналогий, особенно большое значение: к тому, что он определяет
как «конфликтный» характер и марксизма, и психоаналитической тео-
рии.
Л. Альтюссер обращает взимание на неоспоримый факт: на то,
что .вся история психоанализа —это непрерывная цепь .'внешних и внут-
ренних конфликтов, ревизий и расколов. Эти конфликты он объясняет,
однако, не столкновениями психоаналитических идей с заблуждения-
ми, трудностями, препятствиями, а тем, что конфликтность психоана-
лиза вытекает из самого его существа, она — следствие самой его
природы. Раскрытие этой заинтриговывающей мысли Л. Альтюссер,
однако, несколько откладывает и переходит к обоснованию представ-
ления о том, что такая же изначальная «конфликтность» оказалась
характерной и для марксизма. Но здесь он это представление сразу
раскрывает и нельзя не отметить, что делает он это в характерном
для него эффектном литературном стиле, находя точные и сильные сло-
ва для выражения излагаемых им мыслей.
Маркс, говорит Л. Альтюссер, рано понял, что противником исти-
ны, которую он открыл, были не «ошибки» или «невежество», а система
теоретических представлений, органически присущая буржуазной
идеологии, являющаяся для буржуазного класса важным средством
216

борьбы, которую он ведет за свое социальное утверждение. Те, кто
придерживались этих «ошибок», не имели никакого желания увидеть
правду (классовую эксплуатацию), поскольку их классовой задачей
было, напротив, эту правду маскировать, подчинив эксплуатируемых
системе социальных иллюзий, необходимых для того, чтобы эксплуата-
ция закреплялась. В самом существе правды, которую открыл Маркс,
была борьба классов, борьба непримиримая, не знающая пощады.
Маркс отчетливо видел, что наука, которую он обосновывал, была
«партийной наукой» (Ленин), наукой, «представляющей» пролетариат
(Маркс), наукой, которую буржуазия никогда не признает, которую
она будет всегда и всеми средствами отвергать и разрушать.
Всем последующим развитием марксизма, продолжает Л. Аль-
тюссер, подобное представление было, как известно, подтверждено.
Однако, не всегда осознается, что эта «конфликтность» марксистской
теории — лишь следствие ее научности, ее объективности („est constitu-
tive de sa scientificité, de son objectivité"). Именно поэтому «философские
позиции марксизма, позиции материализма и диалектики, есть и
всегда останутся антагонистичными философским позициям буржуазии.
Мы видим, таким образом, что, когда Л. Альтюссер говорит об
■исходной «конфликтности» марксизма, он адекватно и глубоко раскры-
вает смысл этого условного введенного им понятия. Но — и сам
Л. Альтюссер ставит этот вопрос — причем здесь Фрейд? Его ответ
(суть которого мы кратко уже привели выше): «соблюдая все про-
порции и на другом уровне» („toutes proportions gardées est à un autre
niveau") теория фрейдизма оказывается в отношении «конфликтно-
сти» в положении, сходном с тем, которое характерно для марксизма.
Посмотрим теперь, что же заставляет Л. Альтюссера так ставить во-
прос.
По его мнению, представление о человеке как о «субъекте», вну-
треннее единство которого обеспечивается и увенчивается его сознани-
ем („dont l'unité est assuré et couronée par le conscience"),— это «философская
форма буржуазной идеологии, которая доминировала на протяжении
пяти веков и которая... поныне господствует во многих областях идеа-
листической философии». Представление о «сознательном субъекте»
(„sujet conscient") было имплицитной философией и классической
политической экономии. Маркс, однако, подчеркивает Л. Альтюс-
сер, отверг идею, согласно которой человек, как субъект своих по-
требностей, это последняя объясняющая категория теории общества и
в еще меньшей степени это категория, объясняющая самого человека
как субъекта.
Л. Альтюссер неустанно, вновь и вновь обращается к мысли, что
философская категория целостного, осознающего себя субъекта
(„sujet conscient de so") логично вписывается в буржуазные нравст-
венные и психологические концепции. Более того, она, эта категория,
оказывается таким концепциям абсолютно необходимой („est terrible-
ment requise"). И Л. Альтюссер старается подкрепить эту мысль, про-
слеживая ее .истоки у Локка, Юма, Канта. Что же касается Фрейда, то
он, разрушив представление об осознающем себя и поэтому завершен-
ном, целостном субъекте, задел, по Л. Альтюссеру, пункт, «наи-
более чувствительный во всей системе буржуазной идеологии». Он не
217

был в состоянии осмыслить это, ибо для того, чтобы это осмыслить,
«он должен был бы быть Марксом. Но он не был Марксом. Он имел
дело с совсем другим объектом». Однако именно здесь — Л. Альтюс-
сер в этом убежден — коренится одна из наиболее важных причин со-
противления, на которое психоанализ сразу натолкнулся и продолжал
наталкиваться непрестанно в дальнейшем.
Л. Альтюссер не ограничивается, впрочем, только этой идеологи-
ческой причиной «конфликтности» психоанализа. Он называет и дру-
гую, не идеологическую, а психологическую и очень своеобразную, а
именно: наличие у каждого из людей «его собственного бессознатель-
ного», которое автоматически вытесняется, а тем самым способствует
(по Л. Альтюссеру) вытеснению и самой идеи существования бессоз-
нательного („ils ont eux même un inconscient qui refoule automatique-
ment dans une compulsion de repetition (Wiederholungszwang) l'idée de
l'existence de l'inconsc:enttt)-
На последних страницах статьи Л. Альтюссер кратко характери-
зует основные положения и схемы психоаналитической концепции, от-
стаивая качественное своеобразие фрейдовского бессознательного, его
несводимость ни к бессознательному в его традиционном понимании
(Платон, Лейбниц, Гегель), ни к бессознательному психологии, выво-
димому из анализа стереотипов и динамики поведения (Мерло-Понти,
Гуссерль). Однако эти важные соображения представляют самостоя-
тельную тему, которая имеет к основной идее статьи лишь косвенное
отношение и к которой мы еще будем в дальнейшем по разным пово-
дам возвращаться. Отметим сейчас только, — это необходимо для по-
нимания позиции Л. Альтюссера, — как он толкует попытки Фрейда
расширить идеи психоанализа, распространив их на психологию кол-
лективов. Он называет эти попытки достойными сожаления, «несчаст-
ливыми» («malheureux») и продолжает: то, что Фрейд открыл, отно-
силось не к «обществу» или к «социальным отношениям», а только к
очень своеобразным индивидуальным аффективным феноменаАм, и это-
го достаточно, чтобы отграничить Фрейда от Маркса.
Таково основное содержание или, точнее, основная логика статьи
Л. Альтюссера. Какие мысли эта оригинальная и непростая интеллек-
туальная конструкция вызывает?
В ней нетрудно отделить аргументацию центральной мысли от са-
мой этой мысли.
Аргументация-—это указание на черты сходства, выступающие
при сопоставлении эволюции, исторических и теоретических особенно-
стей психоанализа и марксизма: наличие предшественников и у Маркса
и у Фрейда; материалистические установки, диалектичность, антнрели-
гиозность Фрейда. Но, вероятно, и для Л. Альтюссера эти моменты не
имеют решающего значения. Главное для него—это «конфликтность» и
марксизма и психоанализа, их неустанная борьба (каждого в своей
области) с упрочившимися традициями буржуазной идеологии. Для
«конфликтности» психоанализа Л. Альтюссер находит, впрочем, и дру-
гую, не идеологическую, а психологическую причину: своеобразно по-
нимаемые эффекты вытеснения.
Центральная же мысль — это заключение о некой духовной бли-
зости («affinité») марксизма и фрейдизма, о существовании (вопреки
тому, что «объекты их разные») определенных общих для них черт и,
во всяком случае, об отсутствии чего-либо порождающего их антаго-
низм, их концептуальную несовместимость.
218

На какие возражения сразу же наталкивается подобная интер-
претация? Мы сформулируем их сейчас только очень кратко, в прин-
ципиальном плане, поскольку нам предстоит в дальнейшем, еще неод-
нократно к ним возвращаться.
Любое аналогизирование между марксизмом и психоанализом в
историческом аспекте, в плане их исторической роли, глубоко
неадекватно не только ш-за различия масштабов вызванных ими со-
циальных сдвигов. (Это различие масштабов Л. Альтюссер не может
не учитывать — вспомним его слова «toutes proportions gardées», оно
очевидно и может быть предметом спора). Речь идет в данном случае
о различии, прежде всего, самой исторической роли каждого из этих
направлений мысли. Роль марксизма не свелась только к разрушению
представлений, подсказывавшихся буржуазной идеологией. Она бы-
ла — прежде всего — созидательной. Вместо разрушенного марксизм
утвердил новое понимание. Именно в этом созидании нового и заклю-
чалось основное в его грандиозной, всемирно-исторической роли.
Фрейд же, показав несостоятельность «психики, лишенной бес-
сознательного», не дал нам разработанной теории «психики, включаю-
щей бессознательное», т. е. не дал нам, по его же собственным сло-
вам, общей теории бессознательного. Он оставил нам лишь отдель-
ные фрагменты подобной теории, не всегда совместимые. И именно
этим обстоятельством, то более робкими, то более смелыми попытка-
ми на разных путях восполнить пробелы, оставшиеся в намеченных им
широкими мазками общих эскизах, объясняется очень многое в беско-
нечной цепи конфликтов и расколов, составляющих в совокупности,—
в этом Л. Альтюссер, безусловно, прав, — всю поелефрейдовскую
историю психоанализа.
Мы понимаем, таким образом, проблему «конфликтности» психо-
анализа совсем не так, как это склонен делать Л. Альтюссер. Согласно
его схеме, сопротивление, на которое наталкивается психоанализ, объ-
ясняется тем, что это учение нанесло удар по наиболее «чувствитель-
ному пункту» буржуазной идеологии, согласно которой «самосознание
объекта» — это кульминация, апогей буржуазного представления о
лрироде человека. Такое объяснение имеет, однако, две очень слабые
стороны. Во-первых, оно не объясняет отсутствия успеха у психоанали-
за и там, где ему отнюдь не противостоит буржуазная идеология (при-
меры этого вряд ли необходимы). Во-вторых, само объявление идеи
«самосознающего субъекта» необходимым элементом, своего рода
«венцом» буржуазной концепции человека более чем спорно.
Разве эта идея представлена в бесконечном разнообразии харак-
тернейших для буржуазной философии иррационалистских концепций,
т. е. теорий, в рамках которых сознание не только не наделяется пре-
рогативой освещать и контролировать все содержание психической
жизни, но вообще лишается каких бы то ни было регулирующих
функций? Разве, например, у А. Бергсона, этого рафинированного идеа-
листического властителя дум буржуазии, мы обнаружим какие-либо
признаки «культа идеи самосознания»? И разве Л. Альтюссер не
знает, что примеры, напротив, весьма и весьма пренебрежительного
отношения к способности сознания говорить что-либо о душевной жиз-
ни его субъекта можно было бы получить, обратившись к трудам идео-
логов буржуазии самого разного толка в сколь угодно большом коли-
честве?
Поэтому, когда Л. Альтюссер рассматривает открытие ограничен-
219

ности возможностей сознания, вытекающей из реальности бессозна-
тельного (открытие, являющееся неоспоримо большой заслугой Фрей-
да), как удар, который Фрейд нанес по самому, якобы, чувствитель-
ному пункту буржуазной концепции человека, он оказывается пленни-
ком искаженной исторической перспективы. Указав на эту ограничен-
ность, Фрейд выявил факт реальный, но вместе с тем такой факт, ко-
торый при соответствующем идеологическом облачении гораздо скорее
консонирует, чем диссонирует с идеологическими установками бур-
жуазии. И вряд ли надо напоминать, как охотно, именно поэтому,
современное буржуазное общество (включая церковь!) приемлет
Фрейда.
По поводу второй называемой Л. Альтюссером причины сопротив-
ления психоанализу мы органичимся полушуткой, за которую, наде-
емся, Л. Альтюссер нас извинит. Ведь если представление о реально-
сти бессознательного вытесняется у нас потому, что «мы сами распо-
лагаем бессознательным», то не следует ли начать сомневаться в на-
личии бессознательного у тех, кто идею бессознательного широко при-
емлет, т. е. прежде всего, очевидно, у наших коллег психоаналитиков?
Возвращаясь, однако, к серьезному обсуждению, нельзя не отме-
тить очевидную натянутость этого представления о второй, психоло-
гической, причине «конфликтности» психоанализа. Основным факто-
ром вытеснения является, как известно, определенная эмоциональная
тональность вытесняемого. Почему, однако, существование бессозна-
тельного как элемента психики должно обусловить наличие подобной
тональности у идеи бессознательного, понять трудно.
Резюмировать сказанное выше мы хотели бы так. Между марк-
сизмом и теорией психоанализа можно обнаружить некоторые сходные
черты, но это будут черты предельно формальные, не имеющие ника-
кого отношения к существу обеих концепций. Если рассматривать
эти черты как критерии концептуальной близости, то можно породнить
между собою буквально что угодно, теории, абсолютно друг другу
чуждые. В действительности же марксизм и психоанализ различаются
между собою радикально и отнюдь не только по своим «объектам».
Между ними нет сходства ни в масштабе изменений, которые они
внесли в общественную жизнь, ни в роли, которую они сыграли в раз-
витии нашей культуры. Нет возможности сопоставлять их и в отно-
шении их концептуальной зрелости. Ибо марксизм оперирует законами,
строгими понятиями и тысячекратно оправдавшими себя прогнозами,
психоанализу же остается во многих случаях удовлетворяться обра-
щением лишь к аналогиям и метафорам, ибо — и этот момент центра-
лен— подлинной научной общей теории бессознательного Фрейд не
создал.
Только соглашаясь с таким пониманием, можно без натяжек по-
нять особенности истории психоанализа, весь «блеск» и всю «нищету»
его противоречивой судьбы, его подлинное отношение к марксизму и
причины его «конфликтности», оригинально освещенной в интересной
статье Л. Альтюссера.
(3) Очень важной для характеристики современной проблемной
ситуации является статья весьма видного теоретика психоанализа,
(придерживающегося прогрессивных установок, Э. Джозефа (США)
«Развитие идеи бессознательного в психоанализе». Ее автор отмечает,
что бессознательное или, как он предпочитает говорить, «неосознавае-
мая психическая активность» (отметим близость этого способа выраже-
220

ния принятому в советской литературе: «неосознаваемая психическая
деятельность».— Редколл.), является компонентом глобального про-
цесса функционирования психики, компонентом, подчиненным в
своей динамике особым законам, отличным от тех, которые регулиру-
ют осознаваемую психическую активность. Джозеф подчеркивает глу-
бину изменений, которым подвергся психоанализ на протяжении деся-
тилетий своего существования, постепенное возникновение значительно
более широкого представления о бессознательном, чем то, которое было
разработано Фрейдом, и возможность на этой основе рассматривать
идею бессознательного как относящуюся скорее к общей психологии,
чем к теории психических заболеваний, сколь бы важным вклад этой
идеи в клинику ни был.
Джозеф отстаивает представление, по которому (психоанализ не от-
вергает принцип эксперимента, а основывается на особом, качественно
своеобразном экспериментальном подходе, в рамках которого сохра-
няют всю свою силу обычные для науки требования доказуемости и
возможности верификации выявляемых соотношений. Особенно же
показательным для позиции этого исследователя в содержательном
плане является предпочтение, отдаваемое им т. н. «структурной» пси-
хоаналитической схеме («Оно» — «Я» — «Сверх-Я») по сравнению
со схемой «топографической» («сознание» — «подсознание» — «бес-
сознательное»). Подчеркивая значение, которое все более приобретает
в психоаналитических работах последних лет первая из этих схем,
Джозеф указывает, что разграничение между осознаваемым и неосоз-
наваемым уже не является в этих работах тем основным феноменом,
той основной осью, с опорой на которую строится модель психики. От-
ношение между сознанием и бессознательным теряет в них значение
фундаментальной особенности психического аппарата, какую оно
имело в работах Фрейда, и превращается скорее в особенность
частную, в параметр, который может в разной степени характеризовать
разные конкретные формы психической деятельности у одного и того
же субъекта. Джозеф обобщает эту позицию выразительными славами:
«таким образом отношение к осознанности перестало быть принци-
пиальным критерием, на котором основывается модель психической
деятельности», и усматривает в этом сдвиге ревизию всего исходно-
го психоаналитического подхода.
С другой стороны, оттеснение «топографической» схемы схемой
«структурной» расширяет, по Джозефу, представление как о зоне, в ко-
торой могут возникать конфликты мотивов и стремлений, так и о ха-
рактере самих этих конфликтов. Последние обрисовываются при та-
ком сдвиге как обуславливаемые не только невозможностью удовлет-
ворения потребностей организма (т. е. потребностей биологических.—
Редколл.), но и как связанные с взаимоотношениями людей и противо-
речивыми нередко требованиями морали. Стремление к преодолению
ограниченности, которую наложил на теорию психоанализа хорошо из-
вестный биологизм Фрейда, выступает в этих утверждениях Джозефа с
большой отчетливостью.
Аналогичная тенденция к расширению общих перспектив проявля-
ется и в отношении к проблеме психологии возраста. Джозеф, отнюдь,
конечно, не отказывается от линии, теоретически глубоко обоснован-
ной и ставшей традиционной для психоаналитической литературы, — от
указаний на особую важность для развития личности переживаний
раннего детства (переживаний, испытанных ребенком в первом его
221

пятилетии), но он одновременно отмечает существование глубоких ду-
шевных кризисов и на более поздних возрастных этапах, вследствие
чего человек выступает как система, характеризуемая внутренними
противоречиями и необходимостью разрешения этих противоре-
чий, на протяжении всей его жизни. С другой же стороны, Джозеф
предостерегает от чрезмерного увлечения идеей конфликта, которая
также, как известно, играет большую роль в психоаналитических по-
строениях, отмечая, что душевная жизнь весьма многих может проте-
кать на протяжении длительных периодов без всяких внутренних по-
трясений (и далее следуют указания на важную роль «защитных» пси-
хических механизмов).
Заключая, Джозеф обращает внимание на сближение, происходя-
щее между теорией бессознательного и общей психологией, поскольку
феномены, изучаемые последней, могут быть более глубоко рас-
крыты на основе учета их неосознаваемых компонентов; на непрестан-
ную замену в теории психоанализа, как и в других науках, устареваю-
щих представлений более новыми и на сохранение, тем не менее,
в этой теории, вопреки всем ее преобразованиям, в качестве одной из
ее наиболее важных категорий, идеи бессознательного, хотя, как это
видно из сказанного самим же Джозефом, взгляды на роль этой идеи
на место, которое эта идея занимает в психоаналитических концептуа-
лизациях, также эволюционируют.
Мы остановились так подробно на взглядах Джозефа потому, что
они являются очень показательными для общего движения идей, про-
исходящего иногда в легко уловимых, иногда же в более скрытых, за-
вуалированных формах в современной теории психоанализа. Эти
взгляды представляют особый интерес также потому, что в них обна-
руживается заметное приближение по многим линиям к высказыва-
ниям, звучавшим в советской критике психоанализа на протяжении
десятилетий.
Вопрос об отношениях, складывающихся между трактовками
проблемы бессознательного, характерными для советской и западной
литературы, специально затрагивается в статье Н. Роллинс (США)
«Сознание, бессознательное и понятие вытеснения». Автор этой рабо-
ты один из немногих, пока, к сожалению, западных исследователей,
глубоко изучавших, по оригинальным источникам, советскую литерату-
ру, относящуюся к теории бессознательного психического. Он прово-
дит интересные параллели между разными способами решения
проблем, возникающих в рамках теории бессознательного, отме-
чая, в частности, важность идеи синергических отношений между
сознанием и бессознательным, подчеркиваемую в советских ра-
ботах. Наиболее оригинальным советским вкладом в концепцию бес-
сознательного является, по мнению Роллинс, рассмотрение сознания и
бессознательного как качественно различных систем психической дея-
тельности (а не как континуума уровней бодрствования). В то же
время Роллинс отмечает ряд положений, в отношении которых между
позициями западных и советских авторов сохраняются принципиаль-
ные расхождения.
Статья Н. Роллинс благодаря четкости, отточенности ее формули-
ровок особенно удобна как отправная база для развертывания теоре-
тического спора. Так, с некоторыми критическими замечаниями Н. Рол-
линс согласиться нельзя. Нам представляется, что она не во всем пра-
вильно интерпретирует отношение, установившееся в советской литера-
222

туре к сложной философской проблеме детерминации психики, а так-
же к проблемам интуиции (мы обращаем в этой связи ее внимание
на «Введение» и вступительные статьи к шестому и седьмому
тематическим разделам монографии), символики и сновидений
(здесь хотелось бы сослаться на вступительные статьи к разделам чет-
вертому и десятому). В вопросе об отношении к научным теориям —
определяется ли ценность этих теорий их объективностью как отраже-
ния действительности или их исторической ролью — она также, изла-
гая наше понимание, недостаточно, как нам кажется, точна. Не подле-
жит сомнению, что единственным критерием истинности научной
теории является ее соответствие объективной действительности и имен-
но такое понимание вытекает — если быть строгим — из страниц, на
которые она ссылается.
(4) В следующих двух статьях настоящего раздела — Хр. Димит-
рова (Болгария) «Психоанализ и философия» и С. Стоева (Болгария)
«Проблема бессознательного в современном неофрейдизме» — пред-
ставлена критика психоанализа с позиций теории марксизма. В рабо-
тах Хр. Димитрова, безвременно ушедшего от нас выдающегося бол-
гарского исследователя, эта критика дается с прослеживанием фило-
софских корней психоаналитического направления и вопросов, которые
особенно привлекают внимание психоаналитиков в наши дни. На про-
блеме бессознательного автор останавливается лишь в меру его связи
с психоаналитическими .категориями. В статье С. Стоева дан тщатель-
но выполненный марксистский анализ работ американской «неофрей-
дистской» груплы (К. Хорни, Э. Фромма и др.).
За статьями Димитрова и Стоева следует короткий цикл статей,
освещающих элементы того идейного фона, на котором происходило в
конце XIX — начале XX веков развитие психоанализа. Течения мысли,
охарактеризованные в этих статьях, гораздо скорее противостояли
психоанализу, чем сближались с ним, и тем не менее они оказывали
заметное влияние на формирование психоаналитических категорий и,
в свою очередь, индуцировались в какой-то степени ими. Широкая пер-
спектива этого фона дана в статье А. Ф. Бегиашвили, в которой ана-
лизируются в сопоставительном плане феноменология Гуссерля, не-
опозитивизм и экзистенциализм в его сартровском варианте. В ней об-
суждается также важная для теории бессознательного идея «эпохе»
(«выхода из игры») Гуссерля и противоположные установки «иконо-
борствующего» («всеанализирующего») неопозитивизма. Вопросам
экзистенциальной феноменологии посвящена и следующая за статьей
А. Ф. Бегиашвили работа А. Татосьяна (Франция).
В сообщении И. С. Вдовиной детально исследованы соотноше-
ния, сложившиеся между психоанализом и персонализмом Э. Мунье.
Это очерк, дающий представление о своеобразной критике психоана-
лиза «справа», с позиций теистически-идеалистической философии, для
которой фрейдизм — лишь один из вариантов механистического детер-
минизма, пример неоправданной «объективирующей аналитики». С этих
же позиций пересматривается персонализмом и идея бессознательного,
которое не противопоставляется идее «Сверх-Я», как это утверж-
дается фрейдизмом, а, напротив, своеобразно сливается с последней,
ибо «самые высокие свершения» творятся субъектом «без того, что-
бы они были ему ведомы». Интересно, что в более поздних психоана-
литических конструкциях это проникновение бессознательного в струк-
туру «Оверх-Я» также может быть прослежено в разных формах.
223

Очень сложное преобразование идеи бессознательного французс-
ким структурализмом освещено в статье Г Л. Ильина, анализирующе-
го идеи М. Фуко. Автор обоснованно заключает, что оригинальность
построений Фуко, его отход от некоторых традиционных для структура-
лизма интерпретаций может быть объяснен воздействиями, оказанны-
ми на него психоанализом. Основную заслугу Фуко автор видит в том,
что он «ввел в арсенал истории науки... в качестве априорной состав-
ляющей знания категорию бессознательного, вскрыв новый пласт че-
ловеческой познавательной деятельности...». Этими словами вырази-
тельно подчеркивается вся глубина связей, существующих, — иногда
подспудно, — между психоанализом и внешне, казалось бы, довольно
чуждыми ему идеалистическими течениями. А то, что основой таких
связей оказывается чаще, чем что-либо другое, идея бессознательного,
лишний раз говорит о фундаментальности этой идеи и о стремлении так
или иначе ее присвоить, концептуализировать, как о черте, которая
характерна для философских направлений самой разной ориентации.
Вслед за статьями, освещающими теоретический фон, на котором
происходило развитие идей психоанализа и психоаналитической
концепции бессознательного, помещены работы, ориентированные
в историческом плане: Л. Шертока (Франция) «Проблема бессозна-
тельного во Франции до Фрейда», В. М. Лейбина «3. Фрейд и
К. Юнг: попытки психоаналитического решения проблемы бессозна-
тельного», Г. Ансбахера (США) «Взгляды Альфреда Адлера на про-
блему бессознательного», Ж. Вербизье (Франция) «Бессознательное
в работах П. Жанэ» и А. Грина (Франция) «Психоаналитическая кон-
цепция аффекта». Автор первого из этих исследований, широко из-
вестный на Западе психоневролог, отличающийся, как это видно из
многих его работ, глубоким знанием истории клинической психологии,
прослеживает постепенное формирование представлений о бессозна-
тельном, использованных Фрейдом при создании психоанализа как
исходных. Автор остроумно замечает, что Фрейд «ничего не изобрел»:
основные элементы его теории—неосознаваемые воспоминания, вытес-
нение, важная роль сексуальности и сновидений — все это уже было
к концу XIX века более или менее известно. Но все это оставалось об-
рывками знаний, не имевшими связи друг с другом. И только Фрейду
принадлежит заслуга приведения всего этого хаотического материала
в систему, в нечто, способное стать предметом научного анализа.
Сильной стороной подхода автора этой статьи является дух исто-
ризма, которым проникнуто его изложение. Этот подход подготовляет
к мысли, что в многовековом процессе созревания представлений о
бессознательном ортодоксальный фрейдизм — это лишь этап, лишь
фаза и притом довольно кратковременная, за которой последовали
десятилетия дальнейшего развитая идеи неосознаваемой психической
деятельности, очень во многом изменившие картину, которую лишь в
самых грубых, предварительных чертах набросал на заре века Фрейд.
Оригинальность идей Фрейда и их неоспоримая значимость для после-
дующего развития представлений утвердили поэтому — навсегда •—
его образ как подлинного новатора, глубокого мыслителя, выдающего-
ся психолога, но отнюдь, конечно, не обязывают придерживаться этих
идей после того, как были выявлены в холодном свете истории все их
слабые стороны, дефекты и связанные с ними немаловажные просчеты.
Заслуги Коперника (с которым часто сравнивают Фрейда в западной
литературе), конечно, незыблемы, но отсюда отнюдь не следует, что
224

мы обязаны придерживаться в точности той картины мироздания, ко-
торую Коперник впервые набросал. И вряд ли можно сомневаться в
том, что коррективы, которые пришлось внести на протяжении лишь
нескольких десятков лет в модель, созданную Фрейдом, неизмери-
мо радикальнее 'корректив, внесенных на протяжении веков в мо-
дель, созданную Коперником. Именно эти обстоятельства должны,
по нашему представлению, прежде всего учитываться при рассмотре-
нии развития идеи бессознательного для того, чтобы историческая
перспектива не искажалась .и не создавались искусственные препят-
ствия для дальнейшего свободного развития исследовательской мысли.
Статья В. М. Лейбина, также поднимающая вопросы историческо-
го порядка, представляет особый интерес для концепции психологи-
ческой установки, поскольку в ней затрагивается проблема отношения
идей К. Юнга как к взглядам, которые им предшествовали, так и к тем,
которые пришли им на смену, — к учению Фрейда и к учению Узнадзе.
Анализ этой взаимосвязи идей позволяет автору показать всю слож-
ность развития идеи установки и выхолащивание, «омертвение» даже
этого необычайно продуктивного понятия, возникающего при его идеа-
листической интерпретации.
Г Ансбахер дает общую характеристику представлений, развитых
в свое время А. Адлером как концепция неосознаваемой психики и
резко отличающихся от истолкования, данного проблеме бессознатель-
ного Фрейдом. Г Ансбахер при этом многократно приводит аналогии
между интерпретациями Адлера и теоретическими позициями совет-
ской психологии, особенно подчеркивая существующую, по его мне-
нию, близость между подходами А. Адлера и Д. Н. Узнадзе. На вопро-
се же о том, что принципиально отличает в методологическом плане
теорию психологической установки в том понимании, которое ей при-
дал Д. Н. Узнадзе, от идей «жизненного плана», «жизненного стиля»,
«схемы апперцепции» и других сходных категорий, использо-
ванных А. Адлером, он почти не останавливается. Такое смещение ак-
центов не может, естественно, не приводить к некоторому искажению
перспективы. Отношения, сложившиеся в действительности между со-
ветской .психологией и позицией А. Адлера, остаются :при таком подхо-
де не раскрытыми.
В статье Ж. Вербизье дана обстоятельная характеристика работ
П. Жанэ, посвященных проблеме бессознательного. Автор подчеркива-
ет своеобразие концепций П. Жанэ, — отличие этих концепций от
психоаналитических толкований, в которых П. Жанэ видел неоправ-
данную попытку «все объяснять подсознательным, делая из последнего
нечто вроде ящика, в который помещается все, что в психологии ос-
тается необъясненным».
»В статье А. Грина дан обзор постепенного развития современного
психоаналитического понимания природы и функций аффекта. Автор
останавливается на физиологическом истолковании аффективное™, об-
ращая внимание как на его сильные стороны (»выявление специфичес-
ких связей между различными формами аффекта, определенными моз-
говыми структурами и нейроэндокринной активностью), так и на его
основной недостаток: невозможность осветить при его помощи роль,
выполняемую аффектом как фактором организации других проявлений
психической деятельности. А. Грин прослеживает постепенный переход
от описания аффектов с помощью «.количественных» категорий к их
более тонким «качественным» психологическим классификациям; слож-
15. Бессознательное
225

ное переплетение в идее аффекта представлений «энергетических» (аф-
фект как «разряд») и семантических (связь аффекта со значимостью-
переживания); отношение аффекта к функции осознания (проблема вы-
теснения и существования неосознаваемых аффектов); участие аффек-
та «в системе психологических защит. Автор делает различие .между
тремя основными направлениями, по которым формировалась в послед-
ние годы психоаналитическая концепция аффекта: американским
(Г Гартман, «психология Я»), сблизившим (психоаналитическую теорию
аффекта с общепсихологическими представлениями; английским, в наи-
более яркой форме представленным школой М. Клайн (акцент на не-
осознаваемых фантазмах раннего детства как на детерминантах ха-
рактера последующей зрелой эффективности); французским, связан-
ным в первую очередь с именем Ж. Лакана, разработавшего структур-
ную концепцию бессознательного, согласно которой отвергается не
только всякое противопоставление интеллекта аффекту, но и ведущая
роль идеи аффекта в теории психоанализа. К этой французской кон-
цепции примыкает и система представлений самого автора статьи, под-
черкивающая неразрывность аффекта и речи («речь без аффекта мерт-
за, аффект без речи не коммуницируем»).
В заключение, Грин отмечает множественность функций аффекта
и их сзязь с архаической логикой первичной символизации. Он пола-
гает, что перед .психоанализом стоит задача, аналогичная той, которая
была в свое время успешно решена математиками: показать функцио-
нирование в рамках индивидуального сознания разных (не идентичных
друг другу, но совместимых) «лопик». Статья А. Грина дает яркое
представление об общем направлении, в котором проблема аффекта
разрабатьиваетоя в современ':ю:м психоанализе, о возникающих при
этом логических трудностях и о своеобразном категориальном аппара-
те, использование которого становится для современных психоанали-
тиков все более характерным.
Включение в монографию этих материалов позволило придать-
рассмотрению идеи бессознательного, хотя и фрагментарно намечен-
ный, но все же определенный исторический уклон.
(5) Последующие же статьи второго раздела облегчают понима-
ние направлений, по которым происходит развитие современных психо-
аналитических концепций. В частности, эти статьи могут быть объеди-
нены как имеющие общую задачу: дать представление о характерных
общих тенденциях толкования, проявляющихся в современной психо-
аналитической литературе, обуславливая ее своеобразие, ограничен-
ность от фрейдизма старого типа и одновременно ярко выраженную
разностильность.
Прежде всего здесь следует обратить внимание на одно из наибо-
лее громких на сегодня течений во французском психоанализе•—на-
правление, связанное с именем Ж. Лакана, вызывающее в рамках
психоаналитического движения острые споры и представляющее собою
(вопреки призыву его лидера «назад к Фрейду!») заметный отход во
многих отношениях от фрейдовских традиций. Это направление пред-
ставлено в монографии статьями двух его видных сторонников: С. Лек-
лера (Франция) «Бессознательное — это иная логика»1 и К. Клеман
(Франция) «Бессознательное и язык как проблемы психоанализа».
Основные вопросы, возникающие при ознакомлении с этим оригиналь-
ным и сложным направлением, относятся к доказуемости выдвигаемых
1 Статья С. Леклера в связи с ее близостью к проблематике мышления и речи-
опубликована в VIII тематическом разделе настоящей монографии.
226

им положений. Леклер, например, пишет, что «доказательство его су-
ществования (имеется ib виду прослеживаемый Леклером механизм
действия бессознательного. — Редколл.) выявляется только мощью...
его воздействия» („la preuve de son existence ne se révèle que dans la
puissance... de ses effets"). Не исключено, однако, что правомерность
такого подхода не для всех окажется очевидной, и в этой связи могут
возникать интересные дискуссии. Другим поводом для споров может
послужить уже поднимавшийся в литературе вопрос о том, в какой ме-
ре описываемые Лаканом и упоминаемые как Леклером, так и Клеман
способы увязывания смыслов исчерпывают собою многообразие форм
активности бессознательного, — не являются ли эти способы формой
неосознаваемой психической деятельности, характерной скорее для
сознания сновидно измененного, чем для сознания бодрствующего2.
Направление в современном психоанализе, созданное Лаканом,
заслуживает, несомненно, самого детального критического рассмотре-
ния. Это рассмотрение дается с марксистских позиций в уже упомяну-
той статье Клеман, а также в статьях Н. С. Автономовой («О некото-
рых философско-мето дологических проблемах психоаналитической
концепции Жака Лакана») и Л. И. Филиппова («Принципы и противо-
речия структурного психоанализа Ж. Лакана»). Н. С. Автономова ре-
зюмирует произведенный ею глубокий анализ в выражениях, которые
отражают основную направленность всей марксистской критики лака-
низма: «... «лингвоцентризм» лакановской концепции — это попытка,
в той или иной мере характерная для всей современной буржуазной
философии и психологии, осмыслить со свойственных ей позиций роль
социальных факторов в формировании и функционировании человечес-
кого сознания и психики... Лакан видит в языке результат... объектив-
ных превращений, происходящих с сознанием и бессознательным в
процессе функционирования человеческой психики. Однако Лакан не
делает следующего шага... и не рассматривает те факторы социальной
практики, которые «позволили» языку претендовать на эту роль. Вслед-
ствие этого и многие другие проблемы, связанные с осмыслением психо-
аналитической ситуации в философском и методологическом плане,
остаются в концепции Лакана далекими от разрешения».
Это общее направление критики выступает и у Клеман, дающей
одновременно высокую оценку идеям Лакана в психологическом и
лингвистическом плане. Филиппов же поставил перед собой задачу,
пожалуй, даже еще более трудную, чем критика лаканизма: воспро-
извести само содержание, «живую ткань» идей Лакана во всем их так
трудно постигаемом «анти-рационализме». Умелое решение этой за-
дачи позволило Филиппову отчетливо обрисовать роль Лакана как
одного из наиболее радикальных преобразователей теории фрейдизма,
если считать типичными для последней те формы, которые она приоб-
рела к концу 40-х и началу 50-х гг. нашего века.
Лаканизм, как уже было сказано, при всем его влиянии, — это лишь
одно из направлений внутри современного психоанализа. Другим, не
менее характерным течением является связываемое с именем М. Клайн.
Характеристика этого направления дана в статье Т. Мэйна (Англия)
«О некоторых неосознаваемых процессах в жизни индивидов и групп».
Особый интерес этой статье придает содержащийся в ней анализ за-
2 См. по этому поводу предисловие к работе К. Клеман, П. Б р ю н о, Л. С э в,
Марксистская критика психоанализа, М., 1976 (перевод с французского).
227

щитного психологического механизма «проекции», впервые подчеркну-
того и описанного Фрейдом. Т. Мэйн обращает внимание на огромную
роль, которую этот механизм играет, определяя отношения, склады-
вающиеся в больших и малых социальных группах. Одновременно он
подчеркивает постепенное преобразование основных категорий психо-
анализа, необходимость отказа от того, что было адекватным на ран-
них этапах развития психоаналитической теории, но что перестало вы-
держивать критику по мере накопления новых клинических данных. К
подобным несостоятельным более понятиям он относит такие специфи-
ческие для психоанализа представления как идею Эдипова комплекса,
теорию либидо, связь тревожности с подавленным сексуальным влече-
нием. И он ставит вопрос, в какой степени новое понимание, приходя-
щее на смену этим устаревшим представлениям, означает движение в
направлении создания более общей теории. «Только время и работа
смогут об этом сказать», — так заканчивает Т. Мэйн свое интересное
исследование.
Для суждения о характерности происходящих в настоящее время
изменений психоаналитического подхода весьма важна статья извест-
ного немецкого психиатра И. Кремериуса (ФРГ) «Дискуссия по пово-
ду современного состояния психоаналитической теории бессознатель-
ного», особенно при ее сопоставлении с уже упоминавшейся статьей
Э. Джозефа. Кремериус, так же как Джозеф, высказывается в пользу
большего значения «структурной» психоаналитической схемы, чем схе-
мы «топографической», и это предпочтение означает у него (как и у
Джозефа) довольно резжое изменение акцентов при определении основ-
ного в содержании и в устремлениях психоанализа. Он указывает, что
т. н. «топографическая» схема («бессознательное — подсознание —
сознание») упрощает, не точно передает динамику душевных состоя-
ний в конфликтных ситуациях, в то время как схема структурная
(«Оно» — «Я» — «Сверх-Я») позволяет понять их сложность, рас-
крывая роль, которую способны играть в них и социальные факторы.
Патогенные эмоциональные конфликты не исчерпываются, по И. Кре-
мериусу, конфронтацией между вытесненными стремлениями и тормо-
зящей функцией «предсознания». Их активным участником может быть
личность субъекта со всей сложностью ее нравственных норм и выте-
кающих отсюда вполне осознаваемых запретов. И. Кремериус напо-
минает высказывание, сделанное Фрейдом еще в 1915 г., по которому
возможность (или невозможность) осознания не является предпочти-
тельным критерием при построении психологической системы. «Топо-
графическая» схема была тем самым, подчеркивает Кремериус, не
расширена, а в корне изменена. Душевный конфликт стал рассматри-
ваться как психологический феномен, который не связывается толь-
ко с механизмами осознания или вытеснения, а обуславливается и мно-
гими иными факторами.
Если корни такого понимания и уходят в работы самого Фрейда,
то вряд ли можно оспаривать, что само это понимание лишь очень
медленно пробивало дорогу в психоаналитической литературе и может
с основанием рассматриваться как приобретающее особую популяр-
ность только в наши дни. В то же время оно во многих отношениях оз-
начает движение навстречу доводам, звучавшим в советской критике
психоанализа многократно. Дело в том, что на его основе создаются
возможности для преодоления «исходных пороков» психоанализа, его
биологизирующих тенденций, — для более глубокого включения в
228

представление о природе человека социальных факторов, определяю-
щих главное в этой природе.
(6) В статьях Е. Броуди, Ж. Палаци, М. Гилла, А. Андьё, Ж. Ва-
лабрега, Ж. Поля обсуждаются конкретные проблемы, возникшие в
рамках психоаналитического направления и имеющие первостепенное
значение для понимания его современной теории.
В работе видного американского психиатра Е. Бр-оули («Критичес-
кий анализ фрейдовской теории подсознания: осознанность, осведомлен-
ность, организация и контекст») анализируется представление о «под-
сознании» как о психической инстанции, качественно отличающейся
от сознания и бессознательного. Броуди напоминает, что Фрейд посту-
лировал существование между системами бессознательного и созна-
ния третьей системы, названной им «подсознанием» (или, точнее,
«предсознанием», preconscious), ,и описал особенности содержаний
этого третьего компонента психики. Наиболее важная из них — доступ-
ность для осознания, а также меньшая (по сравнению с сознанием)
степень внутренней «логической организованности». Смысл психоана-
литического лечения — в создании психологических условий («транс-
фера»), при которых облегчается переход содержаний подсознания в
систему сознания, совершающийся на основе повышения уровня «логи-
ческой организованности» этих содержаний, — процесса, тесно связан-
ного с возможностью их вербализации. Особое внимание в этом по-
строении привлекает расширение представления о природе подобных
«облегчающих условий», которые могут .возникать, по Броуди, не толь-
ко в рамках психоаналитической терапии, но и при самых разных дру-
гих видах понижения уровня бодрствования или тесного эмоцио-
нального контакта.
(Можно думать, что этой трактовкой Броуди пытается пролить хоть
какой-то рациональный свет на одну из самых неясных страниц пси-
хоаналитической теории, на вопрос о психологической природе про-
цессов, происходящих в условиях психоаналитического лечения, свя-
занных с феноменом т. н. «трансфера» и способных каким-то еще
очень, по-видимому, неясным образом обуславливать, согласно основ-
ному credo психоанализа, терапевтические эффекты.
Другой подход к этой же проблеме трансфера представлен в
статье Ж. Палаци (Франция) «Размышления о трансфере и нарцис-
сизме».
Палаци напоминает, что Фрейд рассматривал как подлежащие ле-
чению психоанализом только «неврозы трансфера» (психоневрозы)»
отвергая возможность лечения этим методом «неврозов нарцисстичес-
ких» (эквивалент, по Ж. Палаци, современного понятия «функциональ-
ные психозы»). Одновременно Палаци указывает на необходимость
уточнения смысла понятия «трансфер», которое, вопреки его перво-
степенной важности для теории психоанализа, остается все еще очень
малоизученным и разноречиво толкуемым. В результате анализа кли-
нических данных и анализа теоретического, опираясь на работы Когу-
та и Сандлера, Палаци приходит к заключению о крайней сложности
функциональной структуры трансфера, о его своеобразной мультиди-
менсиональности (многоизмеримости). Развитие неврозов трансфера
выражается клинически, по Палаци, в уменьшении внимания к объек-
тивной реальности; в понижении порога переносимости фрустрации; в;
укорочении интервалов между возникновением стремлений и их реа-
лизацией в поведении; в интенсификации аффективных ответов; в уси-
лении тревожности при понижении способности ее переносить; в ожив-
229;

лении инфантильных и архаических форм реагирования. И одновре-
менно с этими сдвигами и в связи с ними — в активизации воспомина-
ний, остававшихся ранее неосознаваемыми вследствие защитной рабо-
ты «Я». При неврозах же «нарциестических» (функциональных пси-
хозах) патологические сдвиги (тревожности, тоски) связаны с уязви-
мостью организации «Я», с неспособностью поддерживать на нор-
мальном уровне самооценку «Я» («estime du Soi»). Клинически эти
сдвиги выражаются в депрессии, ипохондрии, чувстве стыда, тревож-
ной возбужденности, мегаломании. Терапевтическая работа выража-
ется в подобных случаях в снятии двух защитных барьеров, — «гори-
зонтального», основой которого является вытеснение, и «вертикально-
го», выражающегося в отрицании и отказах (негативизме).
Эти построения Палаци. независимо от той оценки, которая может
быть им дана в теоретическом плане, направлены на устранение одно-
го из самых серьезных белых пятен (теория трансфера), существующих
на сегодня в психоаналитической концепции и препятствующих рацио-
нальной обоснованности и предлагаемой ею терапевтической практике.
В статье широко известного в США психотерапевта М. Гилла
(«Фрейдовские понятия бессознательного и неосознаваемого») отраже-
но направление мысли, связанное с далеко идущим пересмотром неко-
торых традиций психоаналитического подхода. Гилл предлагает четко
различать «бессознательное» и «неосознаваемое». Первое, по его
мнению, это чисто психологическое понятие, второе же — нейро-
физиологическая категория, выступающая в психоанализе как его
«метапсихология», направленная на раскрытие мозговых основ психи-
ческой деятельности. Метапсихология психоанализа, при таком пони-
мании, это, фактически, его как-бы своеобразная нейропсихология, опе-
рирующая идеями пространства, сил, энергий, т. е. понятиями, харак-
терными для естественных наук, в то время как основной проблемой
клинического психоанализа является, по Гиллу, динамика значений,
смыслов в их связи с поведением человека, особенно — в критических,
«личностных» ситуациях, возникающих перед ним на протяжении его
жизни.
Излагая это понимание, Гилл отмечает его близость к взглядам,
высказанным недавно Дж. Клайном, Р. Шефером и другими, указав-
шими на то, что психологическая теория психоанализа — это самостоя-
тельная концепция, не нуждающаяся для объяснения выявляемых ею
закономерностей в ссылках на естественнонаучные представления
традиционной нейрофизиологии или психоаналитической метапсихоло-
гии. Такой подход, оговаривает Гилл, менее всего, конечно, означает
отрицание нейрофизиологической основы психической деятельности,—
он отправляется только от того неоспоримого факта, что значение,
которое имеет стимул для субъекта, не может определяться лишь объ-
ективными характеристиками стимула. Чтобы понять это значение,
неизбежно апеллирование к «жизни» субъекта по всей ее сложности
и выход тем самым за рамки нейрофизиологических определений и
констатации.
Очевидно, что это изъятие из системы психоанализа его метапси-
хологии, — раздела психоаналитической теории, которому Фрейд уде-
лил очень много внимания, — решительная ликвидация тем самым
всех связей психоанализа с естественнонаучными дисциплинами и ог-
раничение его проблематики только рамками клиники и психологи-
ческим аспектом, нельзя не рассматривать как глубокий пересмотр ме-
тодологических основ всего психоаналитического подхода. И существу-
230

ют признаки, что голоса, высказывающиеся в пользу целесообразности
подобного пересмотра становятся постепенно все более многочислен-
ными3.
В статье Д. Анцьё (Франция) «Бессознательное в группах» пред-
ставлено направление, которое также становится все более характер-
ным для современного психоанализа. Его задачей является возможно
более глубокое определение взаимоотношений между членами малых
я больших колективов в категориях теории психоанализа (таких, как
«защита Я», «идентификация», «проекция», «литературный трансфер»,
«комплекс Эдипа» или «Электры» и т. п.). Анцьё характеризует разные
уже сложившиеся психоаналитические направления анализа внутри-
групповых отношений и затем предпринимает попытку оригинального
исследования этих отношений. Примечательной чертой этой работы
является расширение, — а подчас и существенное изменение, — тра-
диционного смысла психоаналитических категорий (например, понима-
ние комплекса «Эдипа» как идентификации с начальником или това-
рищем, как амбивалентности в отношении авторитета и правил и т. п.).
Эти сдвиги отчетливо выявляют всю трудность и спорность примене-
ния психоаналитических представлений в проблематике внутри- и
межгрупповых отношений. Другой темой, в отношении которой можно
предвидеть возникновение в дальнейшем острых дискуссий, является
вопрос о том, в какой мере исчерпывающими проблематику групповых
отношений являются закономерности и психологические механизмы,
предусматриваемые психоаналитической теорией, — в чем заключает-
ся их «дополнительная» (по Л. Сэву) роль по отношению к обычно
учитываемым (не-психоаналитически толкуемым) осознаваемым фор-
мам социального взаимодействия, — если вообще допускается реаль-
ность их как общественных факторов. На этих естественно возникаю-
щих вопросах Д. Анцьё, к сожалению, специально не останавливается.
В статье Ж. Валабрега (Франция) «Бессознательное и миф: по-
стоянство и метаморфозы» представлен подход к проблеме бессозна-
тельного, существенно отличающийся по стилю от всех до сих пор нами
рассмотренных. Валабрега определяет этот подход как противополож-
ный концепции, сближающей идею бессознательного с проблемой язы-
ка: сближать эту идею можно, по его мнению, только с проблемой ми-
фа. И он проводит ряд аналогий между качествами, формами прояв-
ления бессознательного и мифа, подчеркивая, в частности, что, с точки
зрения рационального, миф и бессознательное, как и сновидение,
абсурдны. Рациональное познание, научный подход стремятся очис-
тить картину мироздания от последнего мифа, но это происходит, пола-
гает Валабрега, только из-за невозможности признать, что сам ра-
ционализм уподобляется мифотворчеству, когда он пытается овладеть
истиной в ее окончательной редакции, когда он устремляется на поис-
ки «Святого Грааля». А далее, определив сказанным роль мифа в
познании, Валабрега аналогизирует между ним и бессознательным на
основе их уже чисто формальных особенностей. «Бессознательное неиз-
менно, но его проявления, особенно защитные, изменчивы и адап-
тивны». И то же следует сказать о мифе. Кроме того, бессознатель-
нее, как и миф, — это не «субстанция», а «лишь позиция и только
3 Мы еще вернемся к обсуждению этих важных методологических проблем и
связанных с ними признаков кризиса современной психоаналитической теории в за-
ключительной статье монографии.
231

позиция». А миф, как и бессознательное, — это лишь звено в не-
прерывной цепи метаморфоз, в которых проявляется его постоянство'
и т. д.
Все это в литературном отношении, неоспоримо, очень эффектные
сравнения. Но раскрывают ли они существо бессознательного как на-
учной категории? Нам это представляется более чем сомнительным.
Нам представлялось, тем не менее, целесообразным включить эту свое-
образную статью в текст настоящей монографии, поскольку она ярко
показывает, что иррационалистически (а, может быть, даже правильнее
сказать — антирационалистически) ориентированные концептуальные
конструкции — это неизбежно лишь «путь в никуда». В проблеме же
бессознательного, которая сама по себе еще во многом не ясна и за-
путана, такого рода подходы опасны вдвойне: утрачивая внутреннюю
логику, они теряют и научный характер.
Мы надеемся, что Ж- Валабрега, чьи другие весьма интересные
работы нам хорошо известны, извинит нас за эту суровую реплику.
Следующая за статьей Ж- Валабрега работа Ж- Поля (ФРГ) по-
священа детализации важного и, как нам представляется, прогрессивно
ориентированного истолкования, которое дает идее агрессивности ре-
бенка психоаналитическая школа Г. Аммона с обращением особого
внимания на «Я» и «динамику внутригрупповых отношений». Основная
мысль этой статьи: Аммон вводит представление, как о центральной
функции «Я», о «конструктивной агрессивности», которую он противо-
поставляет реакционному фрейдовскому понятию врожденного стрем-
ления к смерти и разрушению. Эта «конструктивная агрессивность»
проявляется на ранних этапах онтогенеза и во многом зависит в своем
развитии от отношений, складывающихся в рамках симбиоза ребенка
и матери. Важной функцией матери является помочь ребенку переори-
ентировать его регрессивные реакции в «конструктивную агрессию» в
соответствии с нормами поведения, соответствующими его возрасту.
(Более детально значение фазы симбиоза ребенка и матери для по-
следующего общего и психосоматического развития ребенка излагает-
ся самим Г Амманом в его статье, включенной в пятый тематический
раздел настоящей монографии).
(7) Завершается второй раздел тремя статьями, каждая из кото-
рых представляет особый интерес в теоретическом плане.
Д. Видлохер (Франция), широко известный теоретик и практик
психоанализа, останавливается в своей статье («Бессознательное и
процессы психологических преобразований в условиях психоанализа»)
на проблеме сложности и внутренней противоречивости психологичес-
ких сдвигов, происходящих в условиях психоаналитического лечения.
Он обращает внимание на упрощенность и поэтому недостаточ-
ность исходных психоаналитических схем («клинический симптом об-
разуется, когда воспоминание подавляется», «симптом исчезает, когда
воспоминание вновь возникает» и т. д.). Он критикует и представление,
согласно которому «осознание» ранее неосознанного означает всего
лишь перевод на язык, допускающий общение, того, что было ранее,
хотя и активным, но трудно уловимым и некоммуницируемым. Подоб-
ная интерпретация осознания характеризуется им как слишком интел-
лектуалистическая и статичная. Психологические сдвиги, происходя-
щие при осознании, указывает Видло'хер, более глубоки и -полиморф-
ны, а непонимание их подлинной природы «гипостазирует бессозна-
тельное как некую субстанцию, как конечную реальность и укрепляет
232

интерпретации схоластические и идеалистические, которые обоснован-
но вызывают критику».
•Видлохер раскрывает свое понимание .процессов, шиутствующил
осознанию, подчеркивая следующее.
Уже сам факт осознания какого-либо воспоминания, желания или
фантазма, осуждает больного на внутренний конфликт, неизбежно воз-
никающий, как только подобное осознание происходит, ибо это —
осознание, как правило, чего-то такого, что нелегко всписывается в
реальность и нелегко с последней совместимо. Именно поэтому одно
только осознание редко бывает достаточным для выздоровления. Глав-
ное, что имеет терапевтический эффект, это то, что в результате осоз-
нания перед больным могут открываться «новые пути для мысли и же-
ланий, позволяющие ему лучше справляться с противоречивой игрой
его стремлений», или, иначе говоря, может обрисоваться большая сво-
бода выбора и поведения, которая способна смягчать клинические на-
рушения и даже их полностью устранять. Произойдут ли, однако, эти
сложные сдвиги, зависит от фактора специфического, налагающего от-
печаток на всю их последующую динамику, а иногда и не допускаю-
щего их реализации вовсе: от внутреннего сопротивления, оказывае-
мого больным осознанию вытесненного. По существу — это сопротив-
ление возобновлению конфликтов, связанных с нереализуемыми жела^
ниями, когда последние становятся вновь осознаваемыми. Ибо боязнь
таких конфликтов, стремление их избежать является, как это хорошо
известно, мощным изначальным фактором вытеснения, и она же, эта
боязнь, выступает как источник сопротивления, оказываемого больным,
психоаналитику, стремящемуся преобразовать вытесненное в осознан-
ное.
Чтобы это сопротивление было преодолено, необходимо, очевидно,
наличие у больного достаточно интенсивных побуждений расстаться с
уже освоенной им как-то внутренней позицией и занять позицию но-
вую, удовлетворяющую одновременно и его устремлениям и реальности.
Определить наличие и оценить силу подобных побуждений, силу жела-
ния ставить себе новые цели и идти новыми путями — это одна из наи-
более важных практических задач психоаналитического подхода как
специфической формы психотерапии.
Весьма интересно, что, когда Видлохер пытается более .конкретно
определять психологическую природу факторов, составляющих все эти
своеобразные цепи отношений, он обращается к понятию установки;
(attitude). «Намеренно забыть нечто аффективно насыщенное, ощу-
щать себя находящимся ниже идеального образа «Я», возбуждаться
или интересоваться собою — все это фактически установки столь же
конкретные и реальные, как поведение, связывающее человека с внеш-
ним миром».
Такова, в общих чертах, весьма сложная, внутренне противоречи-
вая картина, которую Д. Видлохер усматривает за, казалась бы,
простым актом осознания. Касаясь ее, нельзя не отметить ее близость
в определенных отношениях к представлениям, которые, сложившись
под влиянием идей Д. Н. Узнадзе, неоднократно звучали и в советской,
литературе. Так, при уточнении представления об «осознании» одним
из нас -было «в свое время подчеркнуто: «осознание, влекущее терапев-
тический эффект, отнюдь не эквивалентно простому вводу в сознание
информации о «вытесненном» событии. Оно означает гораздо скорее
аключание представления об этом событии в систему определенной нре-
формированной установки или же само создает та1кую установку и тем
2за

са,мым вызывает, уже как вторичное следствие, изменение отношения
-больного « окружающему миру. Только при «подобных условиях осоз-
нание оказывается способным устранить патогенность «неприемлемой»
идеи, и эта картина отражает, ло-видимому, очень общий закон» и т. д.
В обоснование этого рассуждения приводятся ссылки на довольно ши-
роко представленную в психоаналитической литературе идею «пере-
воспитания» (reeducation) как предварительного условия терапевти-
ческий эффективности «осознания» (Ф. В. Бассин, Проблема бес-
сознательного, М., 1968, стр. 95—96).
Близость такого понимания схеме, обрисовываемой В<идло!хе'р01М,
подметить нетрудно.
Ч. Музатти, один из ведущих итальянских психоаналитиков, ста-
вит в своей статье «Интерпретация бессознательного: критерии объ-
ективности» столь же трудный, сколь важный вопрос о достоверности,
о соответствии действительности тех толкований, к которым приходят
психоаналитики в результате их исследований, и намечает некоторые
методические приемы, способные контролировать это соответствие. На
чем, пишет он, основывается уверенность, что интерпретация, даваемая
психоаналитиком особенностям душевной жизни анализируемого, его
высказываниям, это выявление скрытой реальности, а не произвольная
конструкция, определяемая установками, осознаваемыми или неосоз-
наваемыми предпочтениями, теоретическими представлениями самого
же психоаналитика? Музатти заостряет этот вопрос, напоминая харак-
терное высказывание Фрейда, в котором последний приводит рассуж-
дения одного из критиков психоанализа. «Вы, психоаналитики, — гово-
рит этот критик, — странные люди. Когда анализируемый соглашает-
ся с вашими интерпретациями, вы удовлетворены и считаете себя по-
павшими в цель. Если же, напротив, анализируемый с вами не согла-
сен, протестует против ваших толкований, то вы объясняете эту его
реакцию «сопротивлением». В результате вы обеспечиваете себе воз-
можность быть всегда и во всем правыми».
Музатти отклоняет представление, по которому согласие или не-
согласие анализируемого является надежным критерием адекватности
заключений психоаналитика, и выдвигает другой: живость реагирова-
ния анализируемого на предъявленную ему «объясняющую» психо-
аналитическую конструкцию. «Когда сообщение аналитика провоциру-
ет внезапное появление большого количества ассоциаций, которые
связываются с этим сообщением, позволяя его дополнить и расширить,
то можно быть уверенным, что у психоаналитика ошибки не произо-
шло».
Для того, однако, чтобы подобные активизирующие толкования
могли быть аналитиком созданы и предъявлены анализируемому, пер-
вому приходится платить довольно дорогую цену: он дожен говорить
с бессознательным анализируемого на языке этого бессознательного,
он должен заставить себя следовать за мыслью причудливой, иррацио-
нальной, алогичной и для этого сам должен допускать в своих объяс-
нениях связи алогичные, ибо без этого он будет оставаться вне систе-
мы, которую хочет анализировать, он сможет в лучшем случае эту си-
стему наблюдать, но не перестраивать. И Музатти приводит характер-
ные примеры таких алогизмов, которые встречаются в высказываниях
психоаналитиков4. Он выдвигает при этом парадоксальный, но увязан-
4 См. по этому поводу также статью С. Леклера в VIII тематическом разделе на-
стоящей монографии.
234

ный со всем предыдущим, тезис, по которому отдельные фрагменты бе-
сед аналитика с анализируемым могут производить ;впечатление «folie
à deux» («одновременного сумасшествия двоих»): «В своей работе
психоаналитик непрерывно включается и выключается в то и из того,
что называется «сумасшествием». Но он это делает, не подчиняясь объ-
ективной ситуации, а, напротив, доминируя над этой ситуацией, управ-
ляя ею».
Этот оригинальный анализ приемов работы психоаналитика выяв-
ляет их крайнее своеобразие и в этом плане представляет несом-
ненный интерес.
И, наконец, Анри Эй — исследователь, имя которого известно да-
леко за пределами Франции благодаря его трудам, посвященным про-
блеме сознания и обоснованию им т. н. «органодинамической» концеп-
ции психозов. А. Эй излагает в своей статье «Проблема бессознатель-
ного» общее психологическое и клиническое понимание природы бес-
сознательного и взаимоотношений, существующих между бессозна-
тельным и сознанием. Это понимание является дальнейшим развитием
мыслей А. Эя, изложенных им на Бонневальском симпозиуме 1966 г.,
специально посвященном проблеме «бессознательного».
В качестве основных положений защищаемого им подхода А. Эй
выдвигает прежде всего тезис о неразрывном единстве сознания и бес-
сознательного. «Проблема бессознательного и сознания — это единая
проблема, ибо каждое из этих понятий определяется через другое и
они оба являются компонентами противоречивой структуры психи-
ческого»,— таковы первые строки его статьи. «Мы увидим сейчас, ка-
ким абсурдом является отрицание любого из этих понятий...», «понятие
психического не эквивалентно понятию сознания»... и т. д. Представ-
ляет несомненный интерес, что к числу направлений, в той или другой
форме отклоняющих понятие сознания, Эй относит не только нейро-
физиологически ориентированных биокибернетиков типа Аттли, Шен-
нона, Стзнли Кобба и логико-математических неопозитивистов Венской
школы (Рассела, Витгенштейна, Уайтхэда), но также психоаналити-
ческую модель. «Фрейд и психоаналитики, — говорит он, — конечно,
не доходят до... отрицания (сознания), но их схема психического аппа-
рата, его «экономики» и «топики», исключает практически (если не
теоретически) из него сознание, которое рассматривается обычно, как
Фрейд выражается по поводу «Я», в качестве «ein armes Ding» («чего-
то мало существенного»). Уточняя эту мысль, А. Эй далее добавляет:
«глубинная психология, которая рассматривает совокупность психи-
ческого как находящуюся под гегемонией всемогущего Бессознатель-
ного... которая превращает Бессознательное в главный, если не в един-
ственный, фактор психической жизни, является фактически отрицани-
ем сознания, трактуемого как «эпифеномен»...».
Не менее отчетливые слова Эй находит для характеристики пози-
ции, отвергающей представление о бессознательном. «В равной степе-
235

ни недопустимо как отрицать его (т. е. бессознательное) существова-
ние, так и приписывать ему роль одинаковую или даже, по мнению-
психоаналитиков, более значительную чем сознание».
Бессознательное выступает, по мнению А. Эя, как своеобразный'
«витальный слой» психики, который находится в очень сложных, ди-
алектически противоречивых отношениях с сознанием; который высту-
пает как источник энергии и инстинктивных побуждений, образующих
«слепую силу» желаний; которого активность подчинена примату удо-
вольствия и может быть обобщена, в конечном счете, как активность
«либидо».
И, однако, эту мысль А. Эй подчеркивает, бессознательное
отнюдь не представляет собою в организации психической жизни ка-
кой-то самостоятельной силы, какой-то специфической «инстанции»
(instance), претендующей на гегемонию и монополию. Его следует
рассматривать в соответствии с той реальной ролью, которую оно вы-
полняет, будучи неизбежно интегрированным в общей системе психики-
('«corps psychique»). Эмансипация же бессознательного (его «высво-
бождение») может проявляться только в форме его психопатологичес-
кой дезинтеграции.
А. Эй справедливо отмечает в ряде мест близость разрабатыва-
емой им трактовки бессознательного представлениям, сложившимся в
рамках советской психологии, называя направления работ Д. Н. Уз-
надзе, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, П. К. Анохина, Н. А. Бернштейна
и др. В пользу адекватности такого понимания можно было бы при-
вести немало и других аргументов, помимо тех, на которые непосред-
ственно указывает А. Эй, и вряд ли можно сомневаться в интересе, ко-
торый представит еще не выполненный более глубокий специальный-
анализ намечающейся в данном случае общности теоретических толко-
ваний.
Вместе с тем нельзя не отметить, однако, что идея единства психи-
ки человека, предполагающая неразрывность связей между сознанием
и бессознательным, интерпретируется А. Эйем не во всем так, как это-
предпочитают делать советские психологи. В частности, одним из нас
проблема этого единства интерпретируется на протяжении многих лет
как общая теория сознания и бессознательного психического, — этих
двух .взаимоисключающих и взаимокомотенсирующих компонентов пси-
хики человека, выступающих как единая система отношений, базирую-
щаяся на единой установке личности на ту или иную предстоящую быть
осуществленной ею «здесь» и «сейчас» деятельность (А. Е. Шерозия,
<К проблеме сознания и бессознательного психического, т. I—II, Тб.,.
4069, 1973).
Обобщающая статья А. Эя как бы подытоживает общую разноли-
кую картину подходов к проблеме бессознательного, которые пред-
ставлены в современной западной психоаналитической литературе, хотя
написана она явно как изложение оригинальной концепции автора, а
не как обзор. Глубина и обобщенность формулировок А. Эя, однако,
236

таковы, что в них отразилось и многое из того, что характеризует со-
временную психоаналитическую литературу в целом.
Как видно из сказанного выше, во второй тематический раздел
вошли многие и разные работы. Они, конечно, отнюдь не исчерпывают
всей сложности направлений, по которым развивается современная пси-
хоаналитическая мысль. Но определенное впечатление о разнообразии
и характере этих направлений они все же дают.
THE MAIN TRENDS IN THE MODERN PSYCHOANALYTIC
DEVELOPMENT OF THE IDEA OF THE UNCONSCICIOUS
'<THE 1950s-1970s)
EDITORIAL INTRODUCTION
Summary
A general review is presented of the various approaches to the problem of
the unconscious wfrch are current within the psychoanalytic trend. Emphasis
is laid on the complexity of the latest evolution of psychoanalysis seen in
a characteristic change of its problems, tasks and methods in comparison
with the situation at the time of S. Freud.
The views of L. Althusser on the relationship between Freud's ideas
and Marxism are examined critically. The theoretical propositions advanced
by E. Joseph are regarded as demonstrative of the general movement of
ideas occurring in the modern theory of psychoanalysis; in some respects
they come close to the views voiced in the past in the Soviet critique of the
latter. Note is made of the paper by N. Rollins in which parallels are drawn
between the Soviet and Western approaches to the problem of the uncon-
scious. Attention is drawn to the papers contributed to the second section
by Kh. Dimitrov and S. Stoev containing a critique of psychoanalysis from
the standpoint of Marxist theory; a number of contributions are also noted
in which the philosophical trends forming the background for the d velopment
of the psychoanalytical conceptions of the unconscious are retrace (Husserl's
phenomenology, neopositivism, different versions of existential E. Mou-
rner's personalism and French structuralism in M. Foucault's modification).
This is followed by a description of papers dealing with the initial
stages of the development of the idea of the unconscious (its treatment by
K- Jung, A. Adler, P. Janet and French psychotherapy prior to Freud). The
characteristic variety of modern quests in psychoanalysis is pointed out.
Comments are made about the trends initiated by J. Lacan and M. Klein. The
closeness of I. Kremerius' position to that of Joseph is noted. Finally some
views are stated regarding the contributions of E. Brody, J. Palaci, M. Gill,
D. Anzieu, J. Valabrega and J. Pohl to the second section. Highly differing
in their orientation with regard to problem and method, the studies deal
with the problems of "subconsciousness", transfer, Freudian metapsychology,
the manifestations of the activity of the unconscious in groups, as well as
the role of the relations established between the mother and child in the
237

early stages of ontogeny in the development of the child's mind. Attention
is drawn to the irrationalism imparted to^the treatment of the problem of
the unconscious by J. Valabrega.
The closing papers of D. Widlocher, С Musatti and H. Ey are parti-
cularly interesting from the point of view of problem and method. H. Ey's
study contains a generalized approach to the problem of the unconscious,
in many respects being close to the way it is posed in Soviet psychology.

19
LA DECOUVERTE DU DOCTEUR FREUD DANS SES RAPPORTS AVEC
LA THEORIE MARXISTE
L. ALTHUSSER
Université de Paris, Ecole Normale Supérieure, France
On s'accorde très largement aujourd'hui, malgré des résistances symp-
tomatiques dont il faudra examiner les raisons, pour reconnaître que, dans
l'ordre des «sciences sociales» ou «humaines», deux découvertes inouïes, to-
talement imprévisibles, ont bouleversé l'univers des valeurs culturelles de
«l'âge classique», celui de la bourgeoisie montante et installée au pouvoir (du
XVIème au XIX ème siècle). Ces découvertes sont celles du matérialisme his-
torique, ou théorie des conditions, des formes et des effets de la lutte de clas-
se, oeuvre de Marx,— et celle de l'inconscient, oeuvre de Freud. Avant Marx
et Freud, la culture reposait sur la diversité des sciences de la nature, complé-
tées par des idéologies ou philosophies de l'histoire, de la société et
du «sujet humain». Avec Marx et Freud des théories scientifiques se
mettent soudain à occuper des «régions» jusque-là réservées aux formations
théoriques de l'idéologie bourgeoise (économie politique, sociologie,
psychologie), ou plutôt occupent, à l'intérieur des ces «régions» des positions
surprenantes et déconcertantes.
On s'accorde pourtant très largement aussi pour reconnaître que les phé-
nomènes dont Marx et Freud ont traité, à savoir les effets de la lutte de clas-
se et les effets d'inconscient, n'étaient pas inconnus avant eux. Toute une
tradition de philosophes politiques, et avant tout ces «praticiens» dont parle
Spinoza à propos de Machiavel, (qui a traîté directement de la lutte des clas-
ses, et à qui on doit la thèse de l'antériorité de la contradiction sur les contrai-
res), les plus connus étant les philosophes du Droit Naturel, qui en ont par-
lé indirectement, sous le déguisement de l'idéologie juridique, — avaient re-
connu, bien avant Marx, l'existence des classes et des effets de lutte de clas-
se. Marx lui-même se reconnaissait pour ancêtres directs, dont il se démar-
quait par la critique qu'il faisait de la théorie bourgeoise de la lutte des clas-
ses, les historiens bourgeois de la Restauration, et les économistes de l'Ecole
de Ricardo, comme Hodgskin: ces auteurs avaient reconnu l'existence des clas-
ses et de la lutte des classes. De même, les effets d'inconscients étudiés par
Freud avaient été en partie reconnus depuis la plus haute antiquité, dans les
rêves, les prophéties, les phénomènes de possession et d'exorcisme etc. consa-
crés par des pratiques de traitement définies.
En ce sens, ni Marx ni Freud n'ont rien inventé: l'objet dont ils
239

-ont produit respectivement la théorie existait avant leur découverte. Qu'ont-
ils apporté? la définition de leur objet, de sa limitation et son extension,
la caractérisation de ses conditions, de ses formes d'existence et de ses effets,
la formulation des exigences à remplir pour l'appréhender et pour agir sur lui:
bref sa théorie, ou les premières formes de sa théorie.
Rien que de banal dans cette remarque, s'il est vrai que, pour le maté-
Tialisme, toute découverte ne fait que produire la forme de connaissance d'un
objet déjà existant «au dehors de la pensée».
Mais là où les choses deviennent plus intéressantes, c'est lorsque les con-
ditions de ces découvertes déconcertantes renouvellent complète-
ment les conditions antérieurement reconnues
comme normales pour toute découverte. Et ce n'est
sans doute pas un hasard si les deux découvertes qui ont bouleversé le monde
culturel en l'espace de 50 ans appartiennent à ce qu'il est convenu d'appeler
les «sciences humaines» ou «sociales», et si elles rompent avec les protoco-
les de découvertes traditionnels dans les sciences de la
nature et dans les formations théoriques de l'idéologie. Ce n'est pas un hasard
non plus si cette commune rupture a été ressentie par nombre de contemporains,
à partir du moment où Marx et Freud furent suffisamment connus, com-
me la manifestation d'une certaine affinité entre deux théories. A partir de
là, prisonniers qu'ils étaient du préjugé idéologique du «monisme» de tous les
objets des sciences, ce n'est pas un hasard si certains se mirent à rechercher
les raisons de cette affinité dans une identité d'objet, tel Reich
cherchant à identifier les effets d'inconscient isolés par Freud aux effets de
la lutte de classe isolés par Marx.
Nous vivons toujours, en tous cas nous sommes nombreux à vivre dans le
même pressentiment: trop de choses les rapprochent, il doit y avoir
queque chose de commun entre Marx et Freud. Mais
quoi? Et si l'expérience ratée de Reich nous a montré où et comment il
ne fallait pas chercher leur point de rencontre commun (dans une
identité d'objet), la conviction subsiste qu'il se passe quelque chose de com-
mun dans cette double expérience sans précédent dans l'histoire de la cultu-
re.
On peut soutenir en première instance que, dans un monde également do-
miné par l'idéalisme et le mécanisme, Freud nous offre, tout comme Marx,
l'exemple d'une pensée matérialiste et dialectique.
Si la thèse minimale qui définit le matérialisme est l'existence de la réa-
lité en dehors de la pensée ou de la conscience, Freud est bien matérialiste,
puisqu'il récuse le primat de la conscience non seulement dans la connaissan-
ce, mais dans la conscience elle-même, puisqu'il récuse le primat
de la conscience dans la psychologie, pour penser «l'appareil psychique» com-
me un tout dont le moi, ou le «conscient» ne sont qu'une instance, partie ou
effet. A un niveau plus général, l'opposition de Freud à tout idéalisme, au spi-
ritualisme et à la religion, même déguisée en morale, sont bien connues.
Quand à la dialectique, Freud en a fourni des figures surprenantes, qu'il
•n'a jamais traitées comme des «lois» (cette forme contestable d'une certaine
240

tradition marxiste): telles les catégories de déplacement, de condensation, de
surdétermination etc., et aussi dans cette thèse limite, dont la méditation por-
terait loin, que l'inconscient ne connaît pas la contra-
diction, et que cette absence de contradiction est la condition de tou-
te contradiction. Il y a là de quoi faire «éclater» le modèle classique de la con-
tradiction, inspiré de trop près de Hegel pour pouvoir vraiment servir de
«méthode» a une analyse marxiste.
Ces affinités philosophiques suffisent-elles à rendre compte de la commu-
nauté théorique qui existe entre Marx et Freud? Oui, et non. On pourrait en
effet s'arrêter là, le bilan philosophique est déjà riche, et laisser chaque sci-
ence fonctionner de son côté, c'est-â-dire affronter son objet propre, irréduc-
tible en tant qu'objet aux affinités philosophiques dont on vient de
parler, et se retirer pour se taire. Pourtant un autre phénomène doit retenir
notre attention, encore plus étonnant: c'est ce que j'ai appelé le caractère
conflictuel de la théorie marxiste et de la théorie freudienne.
C'est un fait d'expérience que la théorie freudienne est une théorie conflic-
tuelle. Dès sa naissance, et le phénomène n'a pas cessé de se reproduire, elle
provoqua contre elle non seulement une forte résistance, non seulement des
attaques et des critiques, mais ce qui est plus intéressant, des tentatives
d'à n n e x i о n et de révision. Je dis que les tentatives d'annexion et
de révision sont plus intéressantes que les simples attaques et critiques, car
elles signifient que la théorie freudienne contient, de l'aveu de ses adversai-
res, quelque chose de vrai et de d a n g e r e u x. Là où il n'y a pas de vrai,
il n'y a pas de raison qu'on veuille annexer ou réviser. Il y a donc dans Freud
quelque chose de vrai, qu'il faut s'approprier, mais pour en réviser le sens,
car ce vrai est dangereux: il faut le réviser pour le neutraliser.
C'est là tout un cycle dont la dialectique est impitoyable. Car ce qui est re-
marquable dans cette dialectique résistance-critique-révision, c'est que ce
phénomène, qui commence toujours au dehors de la théorie freudienne
(chez ses adversaires), s'achève toujours au dedans de la théorie freu-
dienne. C'est au-dedans d'elle-même que la théorie freudienne est obligée
de se défendre contre les tentatives d'annexion et de révision: l'adversaire fi-
nit toujours par pénétrer dans la place, et c'est le révisionnisme, provoquant
des contre-attaques internes, et finissant dans des scissions. Science
conflictuelle, la théorie freudienne est une science scissionnel-
1 e, son histoire est marquée par des scissions sans cesse renouvelées.
Or l'idée qu'une science puisse être par nature conflictuelle et scission-
nelle, et soumise à cette dialectique résistance-attaques-révision-scissions,
est un véritable scandale pour le rationalisme, se déclarât-il matérialiste. Le
rationalisme peut bien à la rigueur admettre qu'une science toute nouvelle
(Copernic, Galilée) se heurte à la puissance établie de l'Eglise et aux préju-
gés d'un «temps d'ignorance», mais c'est comme par accident, et dans un pre-
mier moment seulement juste le temps que se dissipe l'ignorance: en droit
la science, qui est raison, finit toujours par l'emporter, car «la vérité est
toute puissante» (Lénine lui-même disait: «la théorie de Marx est toute puis-
sante parce qu'elle est vraie»), et plus forte que toutes les ténèbres du monde.
16. Бессознательное 241

Pour le rationalisme, l'idée qu'il puisse exister des sciences conflictuelles par
nature, hantées ou même constituées par la contestation et la lutte, est un pur
«non-sens»: ce ne sont pas des sciences mais de simples opinions, contra-
dictoires en elles-mêmes comme tous les points de vue subjectifs, et donc con-
testables.
Or, avant la théorie freudienne, la science marxiste nous offre l'exemple
d'une science nécessairement conflictuelle et scissionnelle. Il ne s'agit pas là
d'un accident, ni de la surprise de l'ignorance prise de court, et des préjugés
régnants heurtés dans leur confort et leur pouvoir: il s'agit d'une nécessité
organiquement liée à l'objet même de la science fondée par Marx.
Toute l'histoire de la théorie marxiste et du marxisme le prouve, et d'abord,
s'il faut en rappeler l'exemple, l'histoire de Marx lui-même. Parti de Hegel
et de Feuerbach, où il crut trouver la critique de Hegel, Marx ne parvint à
occuper des positions philosophiques à partir desquelles il pût découvrir son
objet, que par une longue lutte politique et philosophique extérieure et inté-
rieure. Il ne parvint à occuper ces positions qu'à la condition de rompre avec
l'idéologie bourgeoise dominante, après avoir fait politiquement et intellec-
tuellement l'expérience du caractère antagonique entre le mon-
de de l'idéologie bourgeoise dominante, et les positions politiques et philoso-
phiques, qui lui permirent de découvrir ce que l'immense édifice de
l'idéologie bourgeoise, et de ses formations théoriques (philosophie, économie
politique etc.) avaient pour mission de dissimuler afin de per-
pétuer l'exploitation et la domination de la classe bourgeoise. Marx se con-
vainquit ainsi que la «vérité» qu'il découvrait n'avait pas pour adversaire
accidentel «l'erreur», ou «l'ignorance», mais le système
organique de l'idéologie bourgeoise, pièce essen-
tielle de la lutte de classe bourgeoise. Cette «erreur-
là»n'avait aucune raison de jamais reconnaître la «vérité» (l'exploitation declas-
se), puisqu'elle avait au contraire pour fonction de classe organique de la mas-
quer, et de soumettre, dans sa lutte de classe, les exploités au système
d'illusions indispensable à leur soumission. Au coeur même de la
«vérité», Marx rencontrait la lutte de classe, une lutte inconciliable, et sans
merci. Il découvrait en même temps que la science qu'il fondait était une
«science de parti» (Lénine), une science «représentant le prolétariat» (Le Ca-
pital) donc une science que la bourgeoisie ne pourrait jamais reconnaître, mais
qu'elle combattrait par tous les moyens, à mort.
Toute l'histoire du marxisme a vérifié, et vérifie chaque jour le caractère
nécessairement conflictuel de la science fondée par Marx.
La théorie marxiste, «vraie» et dangereuse, devint rapidement un des objec-
tifs vitaux de la lutte de classe bourgeoise. Et l'on vit jouer la dialectique dé-
jà signalée: attaque-annexion-révision-scicssion, on vit l'attaque portée d u
dehors passer à l'i n t é r i e u г de la théorie, qui se trouva investie par
le révisionnisme. A quoi répondit la contre-attaque de la scission, dans cer-
taines situations limites (Lénine contre la Ilème Internationale). C'est à tra-
vers cette dialectique implacable et inévitable d'une lutte inconci-
242

liable que la théorie marxiste grandit, se renforça, avant de traverser de graves
crises, toujours conflictuelles.
Ces choses-là sont connues, mais on n'en mesure pas toujours les conditi-
ons. On admettra bien que la théorie marxiste est nécessairement enrôlée dans
la lutte de classe, et que le conflit qui l'oppose à l'idéologie bourgeoise est
irrémédiable, mais on admettra plus difficilement que la conflictuali-
t é de la théorie marxiste est constitutive de sa scientific i-
t é, de s о n о b j e с t i v i t é. On se repliera sur des conceptions positivis-
tes et économistes, et on distinguera les conditions conflictuelles de l'existen-
ce de la science comme contingentes par rapport à ses résultats scien-
tifiques C'est ne pas voir que la science marxiste, et le chercheur marxiste
doivent prendre position dans le conflit dont la théorie marxiste
est l'objet, doivent occuper des positions théoriques (prolétariennes) de с 1 as-
s e, antagonistes à toute position théorique de classe bourgeoise, pour pouvoir
constituer et développer leur science. Qu'est -ce que ces positions théori-
ques de classe prolétariennes indispensables à la constitution et au dévelop-
pement de la théorie marxiste? Des positions philosophiques
matérialistes et dialectiques qui permettent de v о i r ce que l'idéologie bour-
geoise occulte nécessairement: la structure de classe et l'exploitation
de classe d'une formation sociale. Or ces positions philosophiques sont
toujours et nécessairement antagonistes aux positions bourgeoises.
Ces principes sont, sinon dans cette formulation (positions théoriques de
classe), du moins dans leur sens général, reconnus assez largement par les théo-
riciens marxistes. Mais on ne peut s'empêcher de penser trop souvent qu'ils
ne sont reconnus que du bout des lèvres, et sans que leur sens profond soit
vraiment assumé et pris en compte dans toutes ses conséquences. Faut-il es-
sayer d'en donner une expression moins courante, mais peut-être plus éclai-
rante? il y a au fond de cette idée, que pour simplement v о i r et с о m -
p r e n d r e ce qui se passe dans une société de classe, il est indispensable d'oc-
cuper des positions théoriques de classe prolétariennes, il y a ce simple cons-
tat que dans une réalité nécessairement conflictu-
elle comme une telle société, on ne peut pas tout voir de
partout, on ne peut découvrir l'essence de cette réalité conflictuelle
qu'à la condition d'occuper certaines positions dans le con-
flit même et pas d'autres, car occuper passivement d'au-
tres positions c'est se laisser entraîner dans la logique de l'illusion de classe
qui s'appelle l'idéologie dominante. Bien entendu, cette condition heurte tou-
te la tradition positiviste dans laquelle l'idéologie bourgeoise a interprété
la pratique des sciences de la nature, puisque la condition de l'objectivité
positiviste est justement d'occuper une position nulle, hors con-
flit, quel qu'il soit (une fois passés l'âge théologique et métaphysique). Mais
la même condition renoue avec une autre tradition, dont on peut trouver les
traces chez les plus grands, par exemple Machiavel, qui écrivait «qu' il faut
être peuple pour connaître les Princes». Marx ne dit rien
d'autre, en substance, dans toute son oeuvre. Lorsqu'il écrit dans la Préface
au Capital que cette oeuvre «représente le prolétariat», il décla-
243

re en somme qu'il faut être sur les positions du prolétariat pour connaître
le Capital. Et si nous prenons le mot de Machiavel dans son sens le plus fort,
et l'appliquons à l'histoire de Marx et de son oeuvre, c'est à juste titre que nous
pouvons dire: il faut être prolétariat pour connaî-
tre le Capital. Concrètement cela veut dire: il faut non seulement
avoir reconnu l'existence du prolétariat, mais avoir partagé ses com-
bats, comme Marx le fit pendant 4 ans avant Le Manifeste, avoir milité
dans les premières organisations du prolétariat pour pouvoir être en position
de connaître Le Capital. Pour se déplacer sur les positions théoriques de clas-
se du prolétariat, il n'est en effet aucun autre moyen au monde que la
pratique, c'est à-dire la participation personnelle aux luttes politiques
des premières formes d'organisation du prolétariat. C'est par cette pratique que
l'intellectuel «devient prolétariat»., et c'est s'il est «devenu prolétariat»,
c'est-à dire s'il est parvenu à se déplacer des positions théoriques de classe
bourgeoises et petites bourgeoises sur des positions théoriques révolutionnaires,
qu'il peut «connaître Le Capital», — comme Machiavel disait «qu'il faut
être peuple pour connaître les Princes». Or il n'est nul autre moy-
en pour un intellectuel «d'être peuple» que de le
devenir, par l'expérience pratique delà lutte de
ce peuple.
Qu'on me permette ici un mot sur une formule trop célèbre: elle est de
Kautsky, et Lénine l'a reprise dans «Que fair e?». Elle parle de la fusion
du mouvement ouvrier et de la théorie marxiste Elle dit: la théorie marxiste
a été élaborée par des intellectuels et elle a été introduite du dehors dans
le Mouvement ouvrier. J'ai toujours été convaincu que cette formule était mal-
heureuse. Car que Marx et Engels aient été formés comme intellectuels
bourgeois en dehors du Mouvement ouvrier, c'est un fait évident: ils
ont été formés, comme tous les intellectuels de leur temps, dans les Universi-
tés bourgeoises. Mais la théorie marxiste n'a rien à voir avec les théories bour-
geoises dont les intellectuels étaient imprégnés, elle dit au contraire quel-
que chose de totalement étranger au monde de la théorie et de l'idéologie bour-
geoises. D'où vient que des intellectuels bourgeois de haute formation
aient pu forger et concevoir une théorie révolutionnaire servant le
prolétariat en disant la vérité sur le Capital? La réponse me paraît simple,
et je l'ai déjà donnée dans le principe; c'est que Marx et Engels n'ont pas
forgé leur théorie à l'extérieur du Mouvement ouvrier, mais à 1 ' i n-
t é r i e u r du Mouvement ouvrier, non pas à l'extérieur du prolétariat et de
ses positions, mais de l'intérieur des positions et de la pratique ré-
volutionnaire du prolétariat. C'est parce qu'ils étaient devenus des intellec-
tuels organiques du prolétariat, et devenus tels par leur pratique
dans le Mouvement Ouvrier, sans cesser d'être des intellectuels qu'ils ont pu
concevoir leur théorie. Cette théorie n'a pas été «importée de l'extérieur» dans
le Mouvement ouvrier elle, a été conçue par un immense effort théorique à
l'intérieur du Mouvement ouvrier. La pseudo- importation dont
parle Kautsky n'est que l'expansion, à l'intérieur du Mouvement ou-
244

vrier, d'une théorie produite à l'intérieur du Mouvement ouvrier, par
des intellectuels organiques du prolétariat.
Il ne s'agit pas là de questions subsidiaires ou de détail de curiosité, mais
de problèmes qui engagent le sens de toute l'oeuvre de Marx. Car ce «déplace-
ment» (dont aime tant à parler Freud au sujet de son objet) sur des positions
théoriques de classe révolutionnaires, n'a pas, comme on pourrait le croire,
des conséquences seulement politiques: mais des conséquences théoriques.
Concrètement, abandonner les positions théoriques bourgeoises et petites bour-
geoises pour venir sur des positions théoriques de classes prolétariennes, cet
acte politico-théorique ou philosophique, est lourd de conséquences théori-
ques et scientifiques. Ce n'est pas un hasard si Marx a écrit, en sous-titre du
Capital, cette simple formule: «critique de l'Economie Po-
litique». Et ce n'est pas non plus un hasard si on s'est souvent mépris
sur le sens de cette «critique», la prenant pour un j u g e m e n t de Marx
sur une réalité incontestée et incontestable, le réduisant à des discussions, pour
savoir si Smith et Ricardo ont bien compris ceci ou cela, vu la plus value sous
la rente ou pas etc. Les choses vont infiniment plus loin. Dans le «déplace-
ment» qui lui fait occuper des positions théoriques de classe prolétariennes,
Marx découvre que malgré tous les mérites de ses auteurs, l'Economie Poli-
tique existante n'est pas fondamentalement une science, mais une for-
mation théorique de l'idéologie bourgeoise, jou-
ant son rôle dans la lutte de classe idéologique. Il découvre que ce n'est pas
seulement le détail de l'Economie politique existante qui doit être critiqué,
mais que doit être remise en question et révoquée en doute l'idée même, le
projet, donc l'existence de ГЕ с о n о m i e Politique qui ne peut être
pensée comme discipline autonome, indépendante, qu'à la condition de tra-
vestir les rapports de classe et la lutte de classe qu'elle a pour mission idéo-
logique d'occulter. La révolution théorique de Marx aboutit ainsi à cette con-
clusion qu'il n'y a pas (sauf pour la bourgeoisie, dont les inté-
rêts sont trop clairs) d'Economie Politique, et qu'à plus forte
raison il n'y a pas d'Economie politique marxiste.
Cela ne veut pas dire qu'il n'y ait rien, mais Marx supprime le prétendu ob-
jet qu'était l'Economie politique par une tout autre réalité, qui
devient intelligible à partir de tout autres principes, ceux du
matérialisme historique où la lutte de classe devient déterminante pour
comprendre les phénomènes dits économiques.
On pourrait multiplier les exemples chez Marx, montrer que sa théorie
de la lutte des classes est tout autre que la théorie bourgeoise, que sa théorie
de l'idéologie et de l'Etat est aussi déconcertante. Dans tous les cas on peut
mettre en rapport le déplacement sur des positions théoriques de classes avec
la révolution dans l'objet (qui devient tout autre, dont non seulement les li-
mites, mais la nature et l'identité changent), et les conséquences pra-
tiques-révolutionnaires. Il est certain que ce boulerversement dans les pro-
tocoles de reconnaissance traditionnels n'a pas facilité la tâche des lecteurs de
Marx. Mais ce qui les a heurtés par dessus tout c'est la fécondité théorique et
scientifique d'une science conflictuelle.
245

Soit, dira-t-on, mais Freud dans tout cela? Or il se trouve que toutes pro-
portions gardées, et à un autre niveau, la théorie freudienne est dans une situ-
ation semblable, sous le rapport de la conflictualité.
En édifiant sa théorie de l'inconscient, Freud a en effet touché à un
point extraordinairement sensible de l'idéologie philosophique, psychologi-
que et morale, en remettant en cause, par la découverte de l'inconscient et de
ses effets, une certaine idée «naturelle» «spontanée» de l'«homme» comme «s u-
j e t», dont l'unité est assurée ou couronnée par la
«conscience».
Or il se trouve également que cette idéologie peut difficilement renoncer
à cette conception-clé, sans renoncer à son rôle. Elle (ses «fonctionnaires»
dirait Marx) résiste, critique, attaque, et à son tour tente d'investir la théo-
rie freudienne, de la réviser du dedans après l'avoir attaquée du dehors. Nous
reconnaissons là la dialectique que nous avons déjà analysée. C'est elle qui
fonde le caractère nécessairement conflictuel de la théorie freudienne.
Mais, dira-t-on, quelle commune mesure permet de rapprocher l'hosti-
lité de cette idéologie bourgeoise de l'homme à l'égard de la théorie de l'in-
conscient, de l'hostilité de l'idéologie bourgeoise à l'égard de la théorie de la
lutte des classes? Ce qui est nécessaire chez Marx n'est-il pas relativement ac-
cidentel chez Freud? Comment rapprocher ce qui vaut pour la lutte des clas-
ses d'une société, du réflexe de défense d'une idéologie de l'homme?
En vérité le rapprochement n'est pas aussi arbitraire qu'il peut paraître.
Cette idéologie de l'homme comme sujet dont l'unité est assurée ou couron-
née par la conscience, n'est pas n'importe quelle idéologie fragmentaire, c'est
tout simplement la forme philosophique de Г idéologie
bourgeoise qui a dominé l'histoire pendant 5 siècles, et qui, même si
elle n'a plus aujourd'hui la même vigueur qu'autrefois, règne encore dans de
larges secteurs de la philosophie idéaliste, et constitue la philosophie implici-
te de la psychologie, de la morale, et jusque de l'économie politique. Il
n'est pas utile de rappeler ici que la grande tradition idéaliste de la philoso-
phie bourgeoise a été une philosophie de la «conscience»,
soit empirique, soit transcendantale, car chacun le sait, même si cette tradi-
tion est en train de céder la place au néo-positivisme. Il est en revanche plus
important de rappeler que cette idéologie du su jet-conscient a cons-
titué la philosophie implicite de la théorie de l'Economie politique classique,
et que c'est sa version «économique», que Marx a critiquée en rejetant toute idée
d'«h ото о е с о n о m i с u s», où l'homme est défini comme le sujet con-
scient de ses besoins, et ce sujet-de-besoin comme l'élément dernier et consti-
tutif de toute société. Par là, Marx rejetait l'idée qu'on pût trouver dans
Thomme comme sujet de ses besoins non seulement l'explication dernière de la
société, mais aussi, ce qui est capital, l'explication de
l'homme comme sujet, c'est-à-dire comme unité identique à
soi et identifiable par soi, en particulier par ce «par soi» par excellence qui
est la conscience de soi. Règle d'or du matérialisme: ne pas juger de
l'être par sa conscience de soi! car tout être est autre que sa
conscience de soi. Mis il est plus important peut-être encore de signaler que
246

cette catégorie philosophique de sujet conscient de soi s'incarne «naturelle-
ment» dans la conception bourgeoise de la morale
et de 1 a psychologie. On comprend qu'il faille à la morale un sujet
conscient de soi, c'est-à-dire responsable de ses actes pour qu'on puisse l'obli-
ger «en conscience» à obéir à des normes qu'il est plus «économique» de ne
pas lui imposer par la violence. Et on comprend, à la simple définition du
sujet moral (ou sujet-de-ses-actes) que ce sujet-là n'est que le complé-
ment nécessaire au sujet-de-droit, qui doit bien être su-
jet et conscient puor avoir une identité, et rendre les comptes qu'il
-doit, en fonction des lois qu'il est «censé ne pas ignorer», sujet qui doit avoir
conscience des lois, qui le contraignent (Kant), mais sans l'obliger «en consci-
ence». On se doute alors que le fameux «sujet psychologique» qui
fut et reste, quoiqu'elle en ait, l'objet d'une «science», la psychologie, n'est
pas une donnée brute et naturelle, mais une étrange nature mixte probléma-
tique compromise dans le destin philosophique de tous les «sujets» qui la han-
tent: sujet de droit, sujet des besoins, sujet moral (et religieux), sujet politi-
que etc.
Il serait aisé, si nous disposions d'assez de temps de montrer la conspira-
tion idéologique qui se noue, sous la domination de l'idéologie bourgeoise,
autour de la notion de «sujet conscient de soi», «réalité» hau-
tement problématique pour une science possible ou impossible
de l'homme, mais en revanche réalité terriblement requise par la structu-
re d'une société de classe. Dans la catégorie de sujet conscient de soi l'idéo-
logie bourgeoise représente aux individus ce qu'ils doivent être
pour accepter leur propre soumission à l'idéologie bourgeoise, elle les repré-
sente comme dotés de Г unité et de la conscience (cette unité mê-
me) qu'ils doivent avoir pour unifier leurs différentes pratiques et
leurs différents actes sous l'unité de l'idéologie dominante.
J'insiste à dessein sur cette catégorie d' u n i t é inséparable de toute
conscience. Ce n'est pas un hasard si toute la tradition philosophique
bourgeoise présente la conscience comme la faculté même d'unification, la
faculté de synthèse, que ce soit dans le cadre de l'empirisme d'un Locke ou
d'un Hume, ou dans le cadre d'une philosophie transcendantale qui, après
avoir longtemps hanté ses précurseurs a trouvé son expression dans Kant. Que
la conscience soit synthèse signifie qu'elle réalise dans le sujet l'uni-
té de la diversité des ses affections sensibles (de la perception à la connaissan-
ce), l'unité de ses actes moraux, l'unité de ses aspirations religieuses, com-
me l'unité de ses pratiques politiques. La conscience apparaît ainsi comme la
fonction, déléguée à l'individu par la «nature de l'homme», d' u n i f i-
cation de la diversité de ses pratiques, qu'elles soient cognitives, mora-
les ou politiques. Traduisons ce langage abstrait: la conscience est
obligatoire pour que l'individu qui en est doté, réalise en lui 1 ' u n i-
t é requise par l'idéologie bourgeoise, afin que les sujets se conforment à
sa propre exigence idéologique et politique d' u n i t é, bref pour que le d é-
chirement conflictuel de la lutte de classe soit
vécu par ses agents comme une forme supérieure
247

et «spirituelle» d'unité. J'insiste à dessein sur cette u n i t êy
autrement dit sur l'identité de la conscience et la fonction
d'unité, parce que c'est sur elle qu'a porté avec force la critique de
Marx lorsqu'il a démantelé l'unité illusoire de l'idéologie bour-
geoise, et le fantasme d'unité qu'elle produit dans la conscience, com-
me l'effet dont elle a besoin pour fonctionner. J'insiste à dessein sur cette uni-
t é parce que, par une rencontre lourde de sens, c'est sur elle que s'est con-
centrée la critique freudienne de la conscience.
En vérité, si on comprend bien Marx, il n'est pas de mystère dans ce
«point sensible» que Freud a blessé dans toute la tradition philosophique
classique, et dans les formations théoriques de l'idéologie bourgeoi-
se, comme la psychologie, sociologie et économie politique ou dans ses forma-
tions pratiques comme la morale et la religion. Il suffit de comprendre
que les différents «sujets-conscients-de» sont unificateurs de l'iden-
tité sociale de l'individu en tant qu'ils sont
unifiés comme autant d'exemplaires d'une idé-
ologie de Г« h о m m e », être «naturellement doué de conscience» pour
appréhender l'unité profonde de cette idéologie et de ses formations théori-
ques et pratiquer. Il suffit de saisir cette unité profonde, pour apercevoir les
raisons de la profondeur de la résistance à Freud. Car, découvrant l'inconscient,
cette réalité qu'il n'attendait pas, dans ce que nous pouvons appeler son
innocence politique, qui dissimulait une forte sensibilité idéologique, Freud
n'a pas touché seulement à un «point sensible» de l'idéologie philosophi-
que, morale et psychologique existante, il n'a pas heurté des idées qui se trou-
vaient là par hasard, du fait du développement du savoir ou de l'illusion
humaine, il n'a pas touché à un point sensible, mais secondaire d'une idéo-
logie de rencontre, et localisée. Il a, peut-être sans le savoir dans les pre-
mières années, mais il l'a très vite su, touché au point théoriquement 1 e
plus sensible de tout le système de l'idéologie bourgeoise. Le paradoxe
est que Freud, hormis quelques essais hasardeux et contestables (Totem et
Tabou, Malaise dans la Civilisation etc), n'a jamais vraiment tenté d'embras-
ser et de penser comme un tout cette idéologie bourgeoise qu'il heurtait en
son point le plus sensible. Allons plus loin: il n'était pas en état de le faire,.
car pour cela il eût fallu qu'il fut Marx. Il n'était pas Marx: il avait un t о u t
autre objet. Mais il lui suffit de révéler au monde stupéfait que cet
autre objet existait, pour que les conséquences s'en tirent d'elles-mê-
mes, et que se déchaînent contre lui les attaques ininterrompues de tous ceux
qui avaient, pour une raison ou pour une autre, mais parce qu'ils étaient unis
dans la conviction de l'idéologie dominante, intérêt à ce qu'il s e t ai-
s e. On connaît le mot de Freud aux approches de l'Amérique qu'il allait
visiter: «nous leur apportons la peste». On pense au mot de Marx parlant du
Capital comme du «plus gigantesque missile jeté à la tête de la bourgeoi-
sie capitaliste». Ce sont là des mots d'hommes qui savaient non seulement
ce que c'est que se battre, mais qui savaient aussi qu'ils apportaient au monde
des sciences qui ne pouvaient exister que dans et que par la lutte, puisque
248

l'adversaire ne pouvait tolérer leur existence: des sciences conflictuelles, sans
compromis possible.
Il ne faudrait pourtant pas en rester à ces généralités, aussi justes fus-
sent-elles, pour cette raison simple: 1 ' ob jet de Freud n est pas
l'objet de Marx. Il y avait dans Freud en effet quelque chose de tout
à fait singulier, qui fait que la comparaison à la fois cesse et rebondit.
L'objet de Freud n'est pas l'objet de Marx. Marx se demande ce qu'est
une formation sociale, y reconnaît le rôle déterminant de la lutte des classes,
à partir de quoi il édifie toute sa théorie du rapport entre les rapports de pro-
duction et les forces productives, et sa théorie de la superstructure (Droit et
Etat, idéologies ). La condition théorique préalable qui commande cette théo-
rie où les г а р р о r t s (de production, de classe etc), sont déterminants, cette
théorie qui suppose l'idée d'une causalité par les rapports et
non par les éléments, est de rejeter le présupposé théorique de l'Economie
politique classique ou des théories de l'histoire idéaliste, à savoir que ce sont
les individus qui sont les sujets (originaires, comme causes derniè-
res) de tout le processus économique ou historique. C'est pourquoi Marx prend
soin à de multiples reprises dans le Capital de préciser qu'il faut considérer
les individus comme des supports (Träger) de f о n с t i о n s, ces fonctions
étant elles-mêmes déterminées et fixées par les rapports de lutte
de classe (économiques, politiques, idéologiques) qui meuvent toute la struc-
ture sociale même lorsqu'elle ne fait que se reproduire. Dans l'Introduction
à la Contribution, Marx dit: il ne faut pas partir du «concret, mais de l'abstrait».
Cette théorie du primat des rapports sur les termes, cette théorie des in-
dividus (capitalistes ou prolétaires) comme «supports de fonctions» vérifie
la thèse de l'Introduction. Ce n'est pas que Marx perde jamais de vue les in-
dividus concrets, mais comme ils sont aussi le «concret», ils sont «la synthèse
de nombreuses déterminations», et Le Capital en reste à l'étude des
plus importantes de ces nombreuses déterminations, sans se proposer le dessein
de reconstituer par la «synthèse de nombreuses déterminations» les individus
concrets, qu'il ne considère provisoirement que sous le rapport de supports,
pour pouvoir découvrir les lois de la société capitaliste, où ces individus con-
crets existent, vivent et se battent. Mais de toutes manières, Le Capital
nous en dit assez, et les textes historiques de Marx sont assez explicites, pour
que nous sachions que Marx ne pouvait aller au-delà d'une-
théorie de l'individualité sociale, ou des for-
mes historiques de l'individualité. Il n'y a rien dans
Marx qui anticipe sur la découverte de Freud: il n'ya rien dans
Marx qui puisse fonder une théorie du psychisme.
Mais, dans ces essais de généralisation, malheureuse, Freud ne cessait en
réalité de répéter dans des conditions contestables, ce qu'il avait découvert
ailleurs. Or ce qu'il avait découvert ne portait nullement sur la «socié-
té» ou les «rapports sociaux» mais sur des phénomènes très particuliers affec-
tant des i n d i v i d u s. Bien qu'on ait pu soutenir qu'il y a dans l'inconscient
un élément «transindividuel», c'est de toutes façons dans l'individu
que se manifestent les effets d'inconscients, et c'est sur l'i n d i v i d u que
249

la cure opère, même si elle requiert la présence d'un autre individu (l'analys-
te) pour transformer les effets d'inconscient existants. Cette différence suffit
à distinguer Freud de Marx.
Reste qu'en première évidence ce que Freud a découvert se passe dans
l'individu. Et c'est ici que nous retrouvons une forme inattendue de conflictui-
té, et avec elle une nouvelle différence entre Freud et Marx, et en même temps
un principe qui entre sans doute pour une part dans l'effet d'assujettissement
exercée par l'idéologie sur les «sujets». Il semble en effet que le refus massif
delà psychanalyse par les philosophes (ou la «révision» qu'ils lui font subir pour
en détruire les prétentions), y compris les matérialistes marxistes qui se réfu-
gient trop souvent dans une conception «ontologique» de la thèse léniniste de
la conscience-reflet, par les médecins, par les psychologues, les moralistes
et autres, ne soit pas seulement dûàun antagonisme idéolo-
gique de masse, bien qu'à l'échelle de masse cet antagonisme soit inévitable.
Il semble qu'il faille ajouter une autre détermination spécifique à cet antago-
nisme pour expliquer son «allure» propre: le fait qu'il soit «étayé» sur une ca-
ractéristique de l'objet-inconscient lui-même. Cet élément supplémentaire
tient à la «nature» de l'inconscient, qui est г e f о u 1 e m e n t. S'il en est ain-
si, il n'est pas aventuré de dire que les individus ne résistent pas à l'idée de
l'inconscient pour des raisons de caractère exclusivement idéologique, mais...
parce qu'ils ont eux-mêmes un inconsient, qui re-
foule automatiquement, dans une compulsion de répétition (Wiederholungs-
zwang) l'idée de l'existence de l'inconscient. Chaque individu développe ain-
si «spontanément» un réflexe de «défense» devant l'inconscient, qui fait par-
tie de son propre inconscient, un refoulement de la possibilité de l'in-
conscient, qui coïncide avec l'inconscient lui-même. Chaque individu? Ce
n'est pas absolument sûr: il n'est pas avéré que le réflexe de défense soit tou-
jours aussi actif, l'expérience montre au contraire qu'il existe des sujets chez
qui cette résistance est, du fait de l'aménagement de leurs conflits fantasma-
tiques, suffisamment surmontée pour leur permettre la reconnaissance de la
réalité de l'inconscient, sans déclencher de réflexe radical de défense ou de
fuite.
Mais par cette voie comme par d'autres, nous entrons dans la découverte
de Freud. Qu'a découvert Freud? On n'attendra pas de moi un exposé de la
théorie freudienne, mais quelques remarques qui la situent théorique-
ment.
Ce serait un contre-sens de croire que Freud ait proposé, à l'instar des
Behavioristes, dont il raillait la tentative, l'idée d'une psychologie
sans conscience. Bien au contraire, il fait sa place au «fait fondamen-
tal de la conscience» dans l'appareil psychique, il lui attribue un «système»
spécial («perception conscience») à la limite du monde extérieur et un rôle
privilégié dans la cure. Et il affirme qu'il n'est d'inconscient pos-
sible que chez un être conscient. Pourtant, sur la primau-
té idéologique de la conscience, Freud est impitoyable: «nous devons apprendre
à nous émanciper de l'importance attribuée au symptôme «être con-
scient» (SE XIV, 192). Pourquoi? Parce que la conscience est incapable par
250

elle-même de fournir une «distinction entre systèmes» (GW, X 291)
Freud en effet n'a pas seulement découvert l'existence de l'inconscient,
il a défendu que le psychique était structuré sur le modèle de 1 ' u n i t é
с e n t r é e sur une conscience: mais structuré comme un «appareil» compor-
tant «différents systèmes», irréductibles à un principe unique. Dans la
première «topique» (figuration dans l'espace), cet appareil comprend l'incon-
scient, le préconscient et le conscient, avec l'instance d'une «censure» qui re-
foule dans l'inconscient les représentants des pulsions insoutenables pour le
préconscient et le conscient. Dans la deuxième topique, cet appareil comprend
le çà, le moi et le surmoi, le refoulement étant assuré par une partie du moi et
le surmoi.
Cet appareil n'est pas une unité centrée, mais un complexe
d'instances constituées par le jeu du refoulement inconsient. L'éclatement du
sujet, la décentration de l'appareil psychique par rapport au conscient et au
moi, vont de pair avec une théorie du moi révolutionnaire: le moi, naguère
siège de la seule conscience, devient en grande partie lui-même inconscient,
partie prenante au conflit du refoulement inconscient où se constituent les
instances. C'est pourquoi la conscience est aveugle à la «différence des
systèmes», car elle n'est qu' u n système parmi d'autres, dont l'ensemble est
soumis à la dynamique conflictuelle du refoulement.
Certes, on ne peut s'empêcher de penser, de loin, à la révolution intro-
duite par Marx, lorsqu'il renonça au mythe idéologique bourgeois qui pensait
la nature de la société comme un tout unifié et centré, pour par-
venir à penser toute formation sociale comme un système d'instances sans
centre. Freud, qui ne connaissait pas Marx, pensait comme lui (bien qu'il
n'eût rien en commun avec le sien) son objet dans la figure spatiale d'une «to-
pique» (qu'on pense à la Préface de la Contribution de 1859) et d'une topi-
que sans centre, où les diverses instances n'ont d'autre unité que
l'unité de leur fonctionnement conflictuel, dans ce
que Freud appelle «l'appareil psychique», terme (appareil) qui n'est pas non
plus sans faire penser discrètement à Marx.
Je mentionne les affinités de ces affinités théoriques entre Marx et Freud,
pour faire sentir à quel point ce bouleversement dans les formes de
pensée traditionnelles, et l'introduction de formes de pensées révolution-
naires (topique, appareil, instances conflictuelles sans aucun centre, et possé-
dant pour seule unité l'unité de leur fonctionnement con-
flictuel, illusion nécessaire de l'identité du moi etc) pouvait, soit signa-
ler la présence d'un objet déroutant, l'inconscient, soit heurter l'idéologie
qu'il interdisait, et le refoulement qu'il réveillait.
A partir de là, on peut tenter de définir négativement la position de l'in-
conscient freudien.
L'inconscient freudien est du p s y с h i q u e, ce qui interdit de l'iden-
tifier, comme tout un courant matérialiste mécaniste aurait tendance à le
faire, à du non-psychique, ou à un effet dérivé du non-psychique.
L'inconscient freudien n'est à ce titre ni une réalité matérielle (le corps, le
cerveau, le «biologique», le «psychophysiologique»,), ni une réalité sociale (les
251

rapports sociaux définis par Marx comme déterminant les individus indé-
pendamment de leur conscience), différente de «conscien-
ce» et donc du psychisme, mais produisant ou déterminant la conscience à
son insu. Ce n'est pas que Freud ait jamais nié l'existence d'un rapport entre
l'inconscient d'une part, et le biologique et le social d'autre part. Toute la vie
psychique est «étayée» sur le biologique par le moyen des pulsions (Trie-
be) que Freud pense comme des «représentants» envoyés par le somatique dans
le psychique. Par ce concept de représentation. Freud s'acquitte de
sa reconnaissance objective de l'ancrage biologique de la pulsion (toujours
sexuelle dans son fond), mais par ce même concept il libère la pulsion du dé-
sir inconscient de toute détermination d'essence par le bio-
logique: la pulsion est «un concept limite entre le somati-
que et le psychique» (GW, V, 67) , concept limite, elle est en mê-
me temps le concept de cette limite, c'est-à-dire de la différence en-
tre le somatique et le psychique. Ce n'est pas non plus que Freud ait jamais
nié l'existence d'un rapport entre le système des instances du moi et la réa-
lité objective ou sociale, dont on retrouve la trace non seulement dans le «prin-
cipe de réalité», mais aussi dans le système perception-conscience, et dans le
surmoi. Mais là aussi, dans son insistance à parler de «surface extérieure», de
l'appareil psychique Freud pense encore une fois une limite: l'étayage
sur le monde extérieur et social désigne en même temps une différence
de г é a 1 i t é, sa reconnaissance et son identification.
Nul doute que pour Freud les phénomènes produits par l'appareil psychi-
que, et avant tout les effets d'inconscient, ne constituent une véritable réali-
té, mais une réalité sui generis.» Faut-il reconnaître aux désirs inconscients
une réalité? Je ne saurais le dire... Lorsqu'on se trouve en face des désirs in-
conscients ranenés à leur expression la dernière et la plus vraie, on est
bien forcé de dire que la réalité psychique est
une forme d'existence particulière qui ne sau-
rait être confondue avec la réalité matérielle»-
(GW, II-III, 625) Ou encore: «Pour les processus inconscients, l'épreuve de
la r é a 1 i t é (objective, matérielle) n'a aucun poids, la réalité de pensée
équivaut à la réalité extérieure, le désir équivaut à l'accomplissement...
Qu'on ne se laisse donc jamais égarer en transportant la valeur de ré-
alité dans les formations psychiques refoulées... On a le devoir de se ser-
vir de la valeur monétaire régnante dans le pays que Ton explore» (Sur les
deux principes de l'activité psychique, 1911)
S'il désigne cette réalité sui generis, unique en son genre, l'inconscient
freudien n'a évidemment rien à voir avec l'inconscient de la tradition philo-
sophique: l'oubli platonicien, l'indiscernable leibnizien, et même le «dos» de
la conscience de soi hégélienne. Car cet inconscient est toujours un accident ou
une modalité de la с о n s с i e n с e, la conscience du vrai «recouverte» par
l'oubli du corps, mais subsistant en soi dans cet oubli, (Platon), l'infinité-
simal de la conscience trop «petite» pour être «perçue» (Leibniz), ou la conscien-
ce présente en soi dans l'en-soi (pour soi de la conscience de soi, avant de se
découvrir dans le nouveau pour-soi de la conscience de soi. (Hegel) Toute cette
252

tradition philosophique tient la conscience pour la «vérité» de ses
formes inconscientes, c'est-à dire tient l'inconscient pour la sim-
ple conscience méconnue. Le destin de la philosoohie est de de-
ver» cette méconnaissance, afin que la vérité soit «dévoilée». Pour prendre les
choses par ce biais symptomatique et limité, on peut dire que chez Freud
jamais la conscience n'est la «vérité» de ses
formes inconscientes, d'abord parce que le rapport de la consci-
ence aux formes inconscientes n'est pas un rapport de propriété («ses»
formes), ce qui peut se dire: la conscience n'est pas le sujet de l'inconscient,
thèse qu'on peut vérifier dans la cure, où il ne s'agit pas, quoiqu'on en ait
dit, pour la conscience de se réapproprier «sa vérité» sous les espèces de son
inconscient, mais de contribuer à remanier le dispositif des fantasmes dans
un inconscient soumis au travail (Durcharbeit) de l'analyse.
Et je voudrais pour finir insister sur un dernier point. L'inconscient freu-
dien n'est pas non plus une structure (psychique) non-consciente,
que la psychologie reconstituerait à partir des stéréotypes ou de
l'allure générale des conduites d'un individu, comme leur
«pré-montage» soit-disant inconscient. Nous avons connu en France
une interprétation de ce genre chez Merleau-Ponty, qui «lisait» Freud
à la double lumière de la psychologie du comportement (behaviorisme)
et de la philosophie du transcendantal concret de Husserl. Merleau-Pon-
ty avait tendance à penser cette «structure du comportement» comme un a
priori antéprédicatif, déterminant le sens et la figure des conduites
dans l'en-deçà de leur conscience thétique. Il cherchait du côté de
cette synthèse, ou structure antéprédicative, un moyen pour rejoindre l'in-
conscient freudien. Des théories de même nature peuvent se développer sans
recourir explicitement à Husserl, mais elles ne peuvent guère se passer de la
psychologie du comportement ou, d'une manière plus subtile de la psycholo-
gie de P. Janet, même fondée sur la base d'une genèse «matérialiste» des
stéréotypes de la structure des conduites.
Je crois qu'on peut, adresser, du point de vue freudien, deux critiques à cet-
te tentative. La première est que cette théorie de l'inconscient comme «mon-
tage» des conduites ne remet pas en cause ce qui, nous l'avons vu, est au coeur
de l'idéologie psychologique: celle de Г u n i t é du sujet, considéré com-
me sujet de ses conduites et de ses actes (qu'on puisse éventuellement
faire abstraction de la conscience ne touche pas à ce principe d' u n i t é). La
seconde est que cette tentative ne «change» pas de «terrain» par rapport à
celui de la psychologie: elle redouble, sous la forme d'une «réalité»
qu'elle appelle «inconscient», la structure des conduites conscientes ou non. Peu
importe que ce redoublement soit transcendantal ou empirique (et génétique),
ce qu'il atteint ressemble plutôt au non conscient dont nous avons
parlé qu'à l'inconscient freudien. Il ne faut pas se tromper d'inconscient.
Qu'on se rappelle le mot de Freud: «On a le devoir de se servir de la valeur
monétaire régnante dans le pays que l'on explore», et pas d'une autre.

20
EVOLVING CONCEPTS OF THE UNCONSCIOUS IN PSYCHOANALYSIS
EDWARD D. JOSEPH
Mount Sinai School of Medicine, New York, USA
It is an honor and a privilege for me, as a psychoanalyst, to participate in
a Symposium on The Unconscious, since the concept of the unconscious is
basic to the development and evolution of modern psychoanalysis. The idea
that mental activity included more than an individual was consciously aware
of is not new in either literature or science (cf. Ellenberger). Writers, poets
and philosophers had all previous to the time of Freud described aspects of
mental activity occurring outside of consciousness and influencing conscious
decisions and behaviors. However, in modern terms, it is to Freud that we
owe the concept of The Unconscious, or as I would prefer to describe it, of
unconscious mental activity, which not only is an integral part of mental func-
tioning, but more particularly has its own rules, laws and modes of operating
that differ from conscious mental activity. It is also to Freud that we owe the
attempt to understand the nature of unconscious mental activity as a scientif-
ic discipline subject to investigation and understanding, so that it can take
its rightful place as an integral component determining human behavior,
thinking and feeling. As is true of any scientific undertaking, Freud's origi-
nal concepts and the whole field of psychoanalysis have undergone consider-
able modification and expansion over the decades since he first began his
work.
It is the purpose of my presentation, and I hope a contribution to the Sym-
posium, to describe some of the modifications and amplifications that have
evolved out of investigation of Freud's original work in an effort to show that
like any science, the science of psychoanalysis has not been static, but rather
one that has continued to develop, grow and evolve as a result of continuing
investigative work. Thus at the present time, while modern psychoanalysis is
derived from Freud's original investigations of «the unconscious», the nature
of the understanding of unconscious mental activities is far greater and far
more encompassing, enabling greater understanding of the psychological na-
ture of human behavior offering the possibility of a general theory of psychol-
ogy rather than only a psychological theory of mental illness, important as
that latter may be.
In the comments that I will make in the course of this presentation, I
will be presenting much that is called theory without presenting the data from
which this theory is derived. It is perhaps to the discredit of psychoanalysis
254

that so often the publications and statements made by psychoanalysts assume
that the reader or audience has a clinical background of experience, so as to
understand the type of data used to derive the various statements made. While
it is true that oftentimes statements are speculative or represent hypotheses,
Freud and most of his followers have based their hypotheses and theories
upon clinical observations using those observations as the data base from
which they derive the hypotheses or theories. If the data base is not under-
stood, or it is not given, it is difficult therefore for someone not familiar with
the method of collection of such data or the nature of such data to follow the
comments being made. For example, Freud's inference of the existence of un-
conscious mental activity was a necessary inference derived from clinical ob-
servations and attaining ot data that could not otherwise be explained. When
the explanatory inference of unconscious mental activity was made, then much
of this data could be understood in a way that had not been possible before.
This inference had tremendous implications in shedding light on the nature
of psychopathological processes and psychopathological productions from pa-
tients, as well as illuminating more normal phenomena such as dreams, the
dream process, slips of tongue and other ordinary parapraxis of everyday life,
the productions of mythology, folklore and adding an understand^ and ad-
ditional dimension to literature and art.
The experimental method that Freud used and the laboratory in which
he worked were combined to produce a new set of data that had not been avail-
able or heard and understood before. His laboratory was the clinical situation
and his experimental method was based upon that of free association. This
was a method arrived at through a system of trial and error, derived in part
from earlier work on hysteria and hypnosis and the chance observations, in
association with Breuer, that patients often had recollections, thoughts and
feelings, available to them in hypnoid states, but not otherwise to their
conscious thinking. He sought a method of obtaining access to these mental
contents without the artificial intervention of hypnosis or hypnotic suggestion
which served as a possible contaminant of the data being obtained. In
attempting to remove the factor of suggestibility, he encouraged his patients
to express whatever comes to mind, emphasizing the «whatever» and asking
for an abolition of the screening process that allows expression only to approved
types of thoughts and feelings. The method of free association as utilized
allowed for the emergence of many ideas, memories, feelings, dreams and
even slips of speech and tongue that had not previously been available in the
clinical situation. The method of free association continues to be used both as
a clinical therapeutic and a scientific investigative tool. In effect, the method
of free association provided Freud with the data of introspection by the pa-
tient, which when put together with the inference of unconscious mental activ-
ity, allowed for the extension of the products of introspection into greater
and greater depths of the mind. The inferences that could be made using the
products of introspection aiid the concept of unconscious montai activity could
be verified by further products of introspection produced by the patient«
255

Thus the free association method has a built-in system of verification of infer-
ences and a method of proving or disproving inferences that were made.
Given the concept of unconscious mental activity as lending an added di-
mension to the understanding of introspective approaches, what Freud proceed-
ed to explore, explicate and write about were the phenomena of mental ac-
tivity at an unconscious level as being not only more complex than conscious
mental activity, but actually differing in quality as well as complexity. He
showed that unconscious mental activity was not more of the same, as conscious
mental activity, but was, in fact, markedly different than conscious mental
activity. The early years of his work, therefore, was exploring the nature of
this unconscious, more complex and qualitatively different area of the mind*
In effect, he went beyond the common sense explanations of his time and to
some extent of our own time.
Out of this scientific exploration came a whole range of findings, postulates
and theories that were natural consequences of the basic inference with
which he started. Thus he found that not only were there qualitatively differ-
ent methods and modes of operating at levels outside of consciousness, he also
found that there was a timeless quality to the mental products existing at an
unconscious level and that many of these mental products were derived from
much earlier periods of life extending into early childhood. He found it pos-
sible to trace and to recapture, or reconstruct, events of early years and show
their impact and influence on forms of behavior and on the later production
of neurotic or psychotic manifestations. He thus was led to another of the fun-
damental concepts that underlie psychoanalytic theory and practice today —
namely, that of a developmental sequence in which successive stages of devel-
opment evolve out of preexisting stages following both an experiential and
biological maturational line. I shall hope to touch later in this presentation
on some of the vast areas of research that have evolved out of this developmen-
tal concept.
Because it soon became evident that the concept of unconscious mental ac-
tivity had uncovered an area of mental functioning that was qualitatively and
quantitatively different than that of conscious mental functioning, Freud
abandoned his first concept of mental activity—that essentially of a stimulus-
response neuronal model and developed the concept of a mental apparatus com-
posed of at least 2 portions qualitatively different from each other—a conscious-
and an unconscious portion of the mind. He then had to account for a se-
ries of phenomena that might be typified by stating that there are 2 forms of
unconsciousness. These phenomena could be typified by my asking a member
of the audience listening to me a question as to when his birthday is. He could
immediately supply me with the appropriate date, yet the moment before
I ask the question, that date was not in his awareness and usually a moment
or so after, it would be gone from his conscious stream of thought. Yet it was
immediately available to him even though existing outside of consciousness.
On the other hand, there is mental content that can be elicited through
the process of analysis that is not ordinarily or easily available to the conscious
mind. Therefore, Freud differentiated 2 levels of unconsciousness, calling
256

one the preconscious and the other the unconscious. The preconscious contains
mental contents which have ready accessibility to consciousness, in con-
trast to other mental contents that do not have ready availability to conscious-
ness, but can, with great effort, ultimately be made conscious. Thus Freud
provided a model oi the mind functioning at 3 levels — the conscious, the
preconscious and the unconscious. Because of the fact that mental contents in
the unconscious portion of the mind cannot easily be made conscious, he felt
that some sort of barrier or censorship must be postulated as existing between
unconscious and preconscious-conscious. For many years in his work the nature
of that barrier was not studied, (although some of his earliest papers dealt
with this issue) but rather every effort was made to break it down as though
it was an impediment simply to be stormed through in order to get at uncon-
scious mental content. In so doing he was able to describe the qualitative dif-
ferences between conscious and unconscious mental functioning. Essentially
these qualitative differences can be summed up as representing not only the
timelessness mentioned before, the lack of contradictions between existing
content, the use of condensation of mental elements, the easy displaceability
from one element to another and a high degree of symbolism which manifested,
among other things, another aspect of the displaceability discovered.
Still another finding emerged from his exploratory work, namely that
much of the mental content that existed at an unconscious level could not be
brought into consciousness partly because there were contradictory mental
contents existing and struggling equally for expression. He found that many
of the more conscious expressions of behavior represented compromises of op-
posing contradictory thoughts, feelings, or wishes, so that he found it possible
to postulate not only the existence of conflictual mental content, but also a
principle that seemed to govern its expression or non-expression. He called
this a basic principle of mental functioning and it is based upon the seeking
of pleasure and avoidance of unpleasure.
The nature of pleasure was difficult to define, but the nature of unplea-
sure was more easily defined, since frequently it emerged in manifestations of
anxiety, remorse or other uncomfortable psychological feelings. Oftentimes he
found also that the nature of conflictual mental products dealt with basic bio-
logical aspects of the human organism, namely sexual, and later he discovered
aggressive impulses that ran the risk of involving the organism in unpleasur-
able situations or feelings. Many times also he discovered in the course of his
scientific explorations that the sexual or aggressive mental contents
were derived not from just present-day experiences, but rather owe their ori-
gins and their strengths to earlier periods of life, often infantile, that had
lain dormant for years only to be revived by the later life experiences.
Of even greater importance to mental functioning was his discovery that
the daydreams or fantasies that exist at all times of life can have a greater
impact upon development and conflict than even external reality provided.
In other words, he discovered the phenomenon that the psychic reality 1 of
fantasies or wishes can be as important, or more important than external real-
ity. In fact, fantasies and wishes may be the exact opposite and not in ac-
17. Бессознательное 257

cord with external reality. Yet these unconscious fantasies and wishes can ex-
ert tremendous influence through their involvement in conflict and their im-
pact upon developing and evolving mental functions. In fact, the fantasies
which have such psychic reality can be the cause of conflict between actions
or desires of the organism and restraining forces that depend upon an aware-
ness of reality or the action of moral judgements. A further discovery made
in the course of the explorations of unconscious mental activity was that many
of these fantasies or wishes were derived not from present-day period of time,
but rather from the past periods in the life of the organism. In the investiga-
tions made, it seemed that oftentimes the most potent fantasies, which had
the greatest psychic reality, were derived from a period of time early in the
individual's life up to age 5 or 6. Not that there were not fantasies, experiences
and other mental contents existing unconsciously which came from later
periods of life, but rather it seemed as though this content from later periods
of life were revisions and later additions of earlier models of psychic reality.
Out of this discovery has grown one of the most fruitful areas of investi-
gation that has carried on right up until the present time with great vigor.
This is essentially the investigation either through psychoanalytic methods
or direct observation of the developmental stages in the growth of the human
mental apparatus. While most of the early work had been derived trom psycho-
analyses of adults, in the past 50 years there has been an increasing number
of studies that have observed infants and children either at a cross-sectional
level at various chronologic ages or have followed the development of individ-
ual children or groups of children longitudinally over a long period of time.
Out of this has come an awareness of the gradual unfolding of the human po-
tential of human development as modified and altered by experiential factors
coming from outside the organism. A large series of investigations undertaken
by psychoanalysts, or by others who have accepted the developmental point
of view, have produced a wealth of observation and a great deal of theory for-
mation as to the nature of early mental life and its gradual unfolding. Surpris-
ingly, there is a great deal of general agreement between various investiga-
tors; not unsurprisingly there is also considerable disagreement as to details
of the methods of unfolding of human mental activity. But all agree that one
of the contributions of the psychoanalytic investigation of unconscious mental
functions has been the discovery and investigation along developmental lines
that have thrown greater and greater light on the change from a neurophysio-
logy apparatus at birth to the human adult with all of its mental capacities.
The important contribution has been to extend the detailed investigations of
the stages of the life cycle from birth onward to death. By and large, psycho-
analysts and other students of human development have tended to concentrate
more on the first periods of life, while the later decades of life have not as
yet been as well studied.
Another phenomenon observed in the experimental situations produced
by free associations was the fact that many of the mental products being ex-
pressed seemed to have a degree of force or energy attached to them. This was
particularly true of affects or emotions that were expressed, but even the ideas
258

seejned to have a certain charge or push behind them. In view of the fact
that various mental contents could be in conflict with each other or
in conflict with representations of the outside world, it was felt ne-
cessary to infer or to postulate some kind of energy involved in all
mental activity. This energy seemed to be associated with both the sexual
and aggressive components of the mental contents. Accordingly, it was pos-
t ulated that these energies arose from basically instinctual sources originating
within the body of the organism and translated into equivalent psychic forms.;
The nature of the psychic energy could only be inferred and postulated since
it has never been measured or quantified other than in such terms as «a great
deal» or «a very little». These global quantifications have been inadequate,
but to date are the only measure of the strength of these mental energies.
As to the nature of the mental energies, beyond saying that they are de-
rived from bodily sources, there have been various hypotheses about their
form and their various vicissitudes. Freud used the models of physics current
in his time, so that his postulates about their nature follow the model of a
hydraulic system of- énergie distribution and vicissitudes. Thus he could speak
of the damming up of energy or the diversion of energy, etc. Various other
models of the nature and form oï such energies have been proposed, but
none has proven wholly satisfactory or been adopted in place of the original
postulates Freud made. There are those, accordingly, who would omit any
consideration of psychic energies from discussions of the nature of mental pro-
cesses. The riposte to this is, that whatever their nature may be, there seems
to be no doubt to the outside observer that much of his data is explicable in
terms of quantities of energy that provide impetus and degrees of force to
mental contents. By and large, therefore, the concept of psychic energies ope-
rating at unconscious levels has remained part of psychoanalytic theory even
though there may be disagreement about the nature of such forces.
For many years, most exploration of unconscious mental activities tended
to concentrate on the nature of the content and modes of operation of
what was unconscious. The division of a mental apparatus into 3 levels — con-
scious, preconscious and unconscious— reflected this, with most studies fo-
cused on the latter portion of the mental apparatus. It was recognized from the
beginning that there were additional mental activities that were variously
called ego, instincts, self preservative drives, etc. As was mentioned above,
it was also known very early that there seemed to be a barrier between the un-
conscious area of the mind and the other 2 postulated regions. It was consider-
ed that the nature of the barrier between unconscious and the other 2 systems
operated from the direction of the conscious-preconscious systems, but gradu-
al investigation demonstrated that much of the barrier was in itself uncon-
scious in nature. Such a phenomenon was not in keeping with theory, thus it ob-
viously was necessary to change the theory, not the phenomenon once it had
been verified. Other phenomena were also contradictory to the theory, leading
to an extensive revision of the earlier models that had been developed.
The new revision has proven extremely productive of further research and,
investigative possibilities. Essentially, the model of the mental apparatus was
259

considered in terms of its functions. It was recognized that a central function
of a cluster of mental activities could be described as mediating between the
needs and wishes of the organism, in its relationship to the outside world as
modified by its perception of that outside world and its awareness of certain
moral and ethical components. Using this central mediating function as a
focus, mental activities such as the relationship to reality (the outside), per-
ception, memory, the relationship to objects (both people and things), the
thinking processes and the affective procasses, and certain integrative or syn-
thetic capacities could all be grouped together as a cluster of mental activities
that serve to relate the organism to the outside world and to attempt to achieve
a balance between the needs of the organism^ and the pleasure-unpleasure
principle that seemed to govern human mental activity. This cluster of func-
tions was arbitrarily given the name of Ego, while the region of the
mind whose function seems to contain the wishes and drives of the organism
was called impersonally the Id, and the moral and ethical de-
mands, since they seem to have a somewhat independent relationship to the
ego functions, were assigned the name of Super Ego. There were many
other functions that seemed to belong in the ordering of ego activities—name-
ly, language, symbolism (those mental activities most characteristic of the
human organism) and a cluster of activities that could be inferred by their
end products, namely, defensive activities.
In this different way of looking at mental activities, the distinction be-
tween conscious and unconscious was no longer the basic phenomenon upon
which the model of the mental apparatus was divided- Rather in this new way,
it could be seen that many of the ego's activities, for example, could be ei-
ther sonscious or]unconscious in nature. Thus the relationship to consciousness
was reduced from the fundamental characteristic of the hypothesized form of
the mental apparatus to a quality that might be possessed by one or other of
the mental activities. To use thinking as an example, it may have a conscious
quality at one time and a largely unconscious quality at other times. The same
principle would apply to the mental function of memory which could be con-
scious, completely unconscious, or have qualities of both at varying times.
Thus the relationship to consciousness ceased to be the principal criterion upon
which a model of mental activity was based. On the other hand, in this new
view the Id was] a completely unconscious region of the mind with its
wishes, needs, energies, etc. being completely unconscious and unavailable,
acquiring consciousness only through the activity of various ego functions seek-
ing to carry out a mediating role between the id-need and what was possible
in terms of reality and in terms of superego activity. The superego was viewed
as having both its conscious and unconscious portions, with the conscious por-
tion being roughly analogous to what is commonly called conscience, but oth-
er portions of superego functions being unconscious and observable by
virtue of modifications in conscious thoughts, feelings or behavior.
Following this revision of psychoanalytic theory, a revision now commonly
referred to as the structural theory, much attention, investigation and research
has evolved allowing for greater understanding of the nature of each of the
260

various functions subsumed under the heading of ego activities, and opening
the way for greater understanding of the nature of the mind as well as greater
application of psychoanalytic understanding to a wider and wider variety of
clinical disorders.
Combining this new view of mental activity with the inferences of uncon-
scious activity and of developmental sequences, it has been possible to trace
out in greater detail and with greater clarity the development and modifica-
tion of each ego function from birth onward. What always has to be borne in
mind is that each of these functions interacts and interdigitates with every oth-
er function at any given moment. Thus statements that might, for example,
be made about the development of the function of reality leading to the ac-
tivity of reality testing and the development of a sense of reality carry with
them that this development occurs in combination and interaction with per-
ception, memory, relationship to cutside objects, levels of development of
the thinking processes, etc. These concepts imply a very dynamic interaction
between all levels of the mind at all times. Most of this interaction occurs
at unconscious levels so that the individual is not aware of their occurring nor
is the outside observer. The outside observer can infer the unconscious inter-
actions and does infer them in order to provide explanatory hypotheses.
At the same time, this new theoretical model widened the area in which
intrapsychic conflict can occur, since conflict can be conceived as being more
than between a wish of the organism and the outside world, but rather can
now be visualized as being between portions of the mind which operate at
intrapsychic levels to attempt to carry out a mediating function irteracting
with the relationship with objects (pecple) or the state of the reality world
or the nature of the supejego moral awarenesses. These latter three furcticns
can, for that matter, be in conflict with each other as well as with needs aris-
ing from the hypothesized Id.
Furthermore, since each of these ego functions seems to have its own devel-
opmental pattern, it has been possible to trace out normal lines of development
of the various functions in a longitudinal profile as well as to see their inter-
actions with each other at cross-sectional moments. It has also opened the way
to the discovery of individuals who have failures of development of one or anoth-
er function without all functions being interfered with. It was also possible
to see individuals in whom defensive processes such as regression, can involve
one or two çgo functions rather than the totality of ego functions. For exam-
ple, the sense of reality and of reality testing can- be interfered with in cer-
tain conflictual situations, so that there may either be a failure to develop a
sense of reality or a capacity of reality testing or there may be a regression
of such functions. In the psychotic the sense of reality may have failed to de-
velop (ь e. infantile autism) or may be regressively interfered with leading to
a return to an earlier level of reality testing (i. e. schizophrenia). In lesser
disorders the sense of reality may only be impaired to a slight degree, so that
in a neurotic illness (i. e. phobias ) thesqnseof reality is unimpaired in all
situations except those for which the individual is phobic. There the sense
261

of reality is invaded by conflict, symbolism and various defenses so that
the individual's sense of reality fails in that specific phobic situation, but
not in other realities.
Looked at in this way, it is possible to say that mental functions such as
memory and perception are basic to the operation of all other mental func-
tions. Memory and perception have, of course, a neurophysiology basis as a
matrix out of which the mental activity develops and operates. But given
this neurophysiologic matrix, it is then possible to study the development of
memories as a mental activity and to show an evolving structure of memories
and memory formations as well as the invasion of the mental function of mem-
ory by conflict, so that in some situations there is either regression or fail-
ure of development of memory functioning occurring. Not all memories or
memorial activities are so invaded, butjoften only specific ones that are close-
ly related to the nature of the conflicts involved.
Studies of the development of ego functions have traced out in detail the
great importance of the relationship to objects (people) as an important and vi-
tal fact of human development. The basic biological dependence of the human
organism at birth, makes it necessary for the organism's very physical surviv-
al to depend for a long period of time upon an outside object or objects. At
the same time as the biological dependence for survival occurs, mental activi-
ties such as memories and perceptions develop as well as experiences giving
rise to satisfactions and dissatisfactions, and developing emotions and feelings
concerning such objects. Mental representations of external objects are gradu-
ally acquiring along with differentiation between the object and the self. These
are processes that occur unconsciously at early periods of life, but lead even-
tually to an internalized image of an outside object or person along with im-
ages of the nature of the world around. That these internalized images may not
be accurate representations of the exact nature of either the self, the object or
the outside world is determined by the fact of their having a variety of feelings,
experiential memories, wishes arid fantasies attached to such internalized im-
ages. Thus their inner representations are not a one to one replication of reality .
It has been found that, derived from both experimental and clinical evidence,
it is possible to describe the relationship with objects as developing through
a series of regarding the object only in terms of its ability to satisfy the needs
of the organism through several stages in which the object is internally
represented as completely independent with its own needs, wishes and modes
of gratification and a desire to provide those where the relationship is predom-
inantly a loving one. If the relationship between organism and object is
predominantly a hostile one, there may be a desire to disappoint the object
from achieving its own needs and wishes and gratifications. Using such a de-
velopmental model, for example, it has been possible to understand much hu-
man pathology in terms of disturbances of the ego functions of relationship to
objects. For ekample, the schizophrenic tends to see the object only in regressed
terms of its need-grâtifying possibilities, if the object is perceived and reg-
istered at all. One of the characteristics öf advanced schizophrenia is a complete
262

junawereness of the existence of objects, other than the self, in the schizo-
phrenic's internal world.
Each of the various functions mentioned above could be described in
terms of its own individual development so that there are developmental lev-
els of all functions. The same wrould seem to be true of the development of
the superego functions. The clinical application of these findings is that a
variety of disorders can be understood as representing either failure of develop-
ment, or defects in the development, of different ego or superego functions,
sometimes seen in terms of one furxtion, but more often of several. In this
way, a therapeutic approach is more possible to a range of disorders which
involve not symptoms in the usual classical sense, but rather character pheno-
mena relating to the totality of a personality. These latter are disorders that
occur in terms of the relation of the individual to the people or the society
.about him, but do not cause him, himself, any particular distress. Still another
range of disorders that came within therapeutic purview concerns individu-
als in whom there have been failures of development of one or another, or com-
bination, of ego functions, so that they mature with various defects in their
-ego structures.
Along with these studies have gone other investigations of later stages of
development, so that the period of adolescence has come under intense scru-
tiny and greater understanding. Whereas it had formerly been thought that
the adolescent period was merely a recapitulation of the childhood period, it
is now well known that adolescence, not only because of the biological changes,
is a distinct stage and phase of its own with its own vicissitudes, crises
and developmental problems, that may be influenced by previous childhood
stages of development but also have a life and form of their own. Similarly,
there are normal developmental crises of later stages of life in the various de-
cades, so that it is now possible to conceive of the human organism as being
in dynamic interplay with various developmental problems and crises as long
.as there is life.
The range of investigation of unconscious mental activities since the ad-
vent of the structural theory, has ranged from intense exploration of the nature
of unconscious Id activities, to studies of the nature of superego activities
and to investigations of the range of ego activities. For the final portion of
this paper, I will speak of one development in the latter area which seems to
hold promise for future understanding of how humans function and possibly
in its clinical application. Psychoanalysis as spoken of so far has essentially
been considered in relation to intrapsychic conflict and the various vicissitudes
and impacts that this has had on development and on clinical manifestation.
I have not discussed particularly the explorations of defense mechanisms or
defensive maneuvers which shape and form individual character and the range
of human neuroses. However, it has always been recognized by investiga-
tors in the field that there are many mental activities that are not involved in
•conflict at given times in an individual's life and that for most people, much
•of their mental life goes on outside of conflict.
Awareness of these phenomena has led in recent years to studies of those
263

mental functions that are not involved in conflict such as, for example, creative
processes or work activities. It is recognized that many of these activities,
of which there are many more than those just named, enable the human organ-
ism to adapt to his environment. In fact it is possible to view human devel-
opment as a process of adapting to the environment in which the organism
finds itself. The adaptiveness of the human, however, is not a passive altera-
tion of the nature of mental activities to conform with his environment but
may, and often does, include the capacity to alter the environment so that it
conforms better to the needs of the ogranism. As a consequence, it is possible
to view much of human mental development and activity from an adaptive point
of view, bearing in mind that it can be an active process of change of the
environment as well as change in the interactions within the objects in the en-
vironment, or modifications of those objects or the environment. It is not,
again, merely a passive molding of one's needs in conformity with the environ-
ment.
As a further consequence including this range of activities within the scope
of psychoanalytic investigation, many aspects] of human psychology that
exist outside of intrapsychic conflict can begin to be understood as to their
role, function and development. Obviously, many of the adaptive processes
also occur at an unconscious level and follow the same laws of unconscious,
mental functioning that influence functions involved in intrapsychic conflict.
Awareness, however, of the adaptive capacities of the individual shows that
the human being is an extremely plastic organism able to mold'itself or to mold
its environment to its needs, so that there is a constant possibility of a change
both for the specific individual as well as for the species. Studies of the adap-
tive capacities of individuals are really in their infancy, but offer great promise
for the future.
Thus to sum up the thrust of this more or less historical survey of theVde-
velopment of psychoanalysis, I would say that the basic premise has been the
existence of unconscious mental activities and an attempt to study and deter-
mine their nature. Earlier in the development of the field, unconscious mental
activity was seen in terms of intrapsychic conflict, wishes, defenses, shifts of
energy, etc. with the realization that unconscious fantasy plays a great role.
As the field has evolved, the range of unconscious mental activities that were
studied, and could be studied, became those that are observed at a conscious
level by classical psychology. Thus the scope of mental phenemena ordinari-
ly studied by psychology could be further understood in terms of the uncon-
scious components attached to the more consciously describable processes, sa
that mental functions such as memory, perception, thinking, effect could all
be understood in terms of the unconscious as well as conscious proportion of
such mental activity. Finally, the more unconscious processes of adaptation
that round out and complete the totality of the personality have begun to come
under scrutiny again in terms of the unconscious depth as well as the con-
scious surface manifestations.
Any area in psychoanalysis studied in detail shows the developmental
264

process that is true of any expanding scinece. The findings and concepts of 'ear-
Her years have constantly been modified, expanded and extremely altered as
new findings and new hypotheses have been generated. There have, at times,
as is true of any science, been hypotheses that are advanced and eventually
discarded as the weight of evidence indicates, so that the psychoanalytic liter-
ature is strewn with hypotheses that seem feasible at one time, but do not bear
up under closer scrutiny. The main trends have, however, remained con-
stant and one of the most important of these has been the basic concept of uncon-
scious mental activity.
REFERENCES
(This covers only the American literature and does not include the European, Latin
American or Far Eastern psychoanalytic literature. It is not exhaustive, but only representa-
tive of important publications).
1. BLOS, P. (1971) Adolescence. Basic Books, New York.
2. ELLENBERGER, H. (1970) The Discovery of the Unconscious. Basic Books, New York.
3. ERIKSON, E. (I960) Childhood and Society. Mortoifand Co., New York.
4. FREUD, A. (1936) Ego and Mechanisms of Defense. Int. Univ. Press, New York.
1964.
5. FREUD, S. (1890—1939) Collected Works. Standard 'Edition. Vol. 1—24, Hogarth;Press,
London (1955—1975).
6. HARTMANN, H. (1939) Ego Adaptation. Int. Univ. Press (1969).
7. MAHLER, M. (1968 and 1975) On Human Symbiosis — Vol. I and II, Int..Univ. Press,
New York.
8. RAPAPORT, D. (1968) Organization and Pathology of Thought, York Univ. Press,
New Haven.
9. SCHUR, M. (1973) The Id and the Regulatcry Principles, Harcourt, Brace, New York,
10. SPITZ, R. (1965) The First Year of Life, Int. Univ. Press, New York.

.21
CONSCIOUSNESS, UNCONSCIOUSNESS AND THE CONCEPT OF
REPRESSION1
NANCY ROLLINS
Children's Hospital Medical Center, Boston; Harvard Medical School, USA
Introduction
The experience of viewing one's own professional field in a new perspec-
tive is always challenging, and occasionally may lead to real growth in under-
standing. This opportunity came to me through my exposure to Soviet psy-
chiatry and psychology. Starting in 1966, I have made personal observations
in the USSR and have reviewed some of the relevant literature. I became
convinced that more dialogue was desirable between American and Soviet
colleagues. Several publications at home have been devoted to familiarizing
English-speaking professional audiences with Soviet theory and practice (12-
17). This symposium seemed to me an excellent opportunity to share my re-
actions to one aspect of the Russian experience with a Soviet audience, and
hopefully to stimulate dialogue. On my visit to the Soviet Union in 1972,
I was pleased to learn that the realm of the unconscious in mental activity
had become increasingly the subject of inquiry to Soviet colleagues. My re-
actions to the Soviet approach to the unconscious are offered in the following
sections of this presentation. After evaluating Soviet criticism of psychoana-
lytic concepts, I hope to show that the Freudian andiUznadze schools of thought
share significant common concepts. Some positive Soviet contributions
• are then discussed. Finally, I offer tentatively some personal contributions
stimulated by my Soviet experience.
Linguistic and Semantic Problems
Some semantic and linguistic problems must first be considered before
exploring areas of substantive agreement and disagreement. The notion of
«unconscious experience» appears absurd to some Soviet psychologists who
ask, how can one experience that which one does not know? One Soviet po-
sition is that unconscious experience does not exist (4, p. 245). But some-
thing is registered which leaves an unconscious trace. If one accepts Sherozia's
analogy of a landscape photographed on film which has not yet been devel-
oped (4, p. 261), the paradox is only at the semantic level. The unconscious
1 Submitted to the Symposium on the study of the unconscious sponsored by the D.N.
Uznadze Institute of Psychology, Tbilisi, Georgia, USSR, 1978.
266

.seen in this way is the bearer of potential psychic activity. This concept
.avoids the topographical aspects of Freudian theory, making the systems cs
(conscious), pes (preconscious), and ucs (unconscious) spatial regions in
•the «mental apparatus»: if an idea is not «here» in cs, it must be «there» in
pes or ucs. To avoid confusion, future use of symbols cs> pes, or
ucs refers only to the Freudian concepts.
F.V. Bassin drew a distinction between unconsciously regulated adap-
tive behavior, designated «unconscious forms of higher nervous activity»,
which never enter the psychic realm, and «unconscious psychic activity», the
term he reserved for that which is represented in experience: «neosozna-
vaemoy formy vysshei nervnoi deyatelnosti», and
« n e о s о z n a v a e m о у formy p s i к h i к i». (1, fn, p. 167).
In view of S.L. Rubinshtein, «unconscious feeling» is possible, but this
4s not feeling which is not experienced: «Any psychic phenomenon can be
completely outside consciousness. However, not conscious 'unconscious' ex-
perience is impossible. This certainly is not experience which we are unaware
«of experiencing. It is experience in which the object evoking it is not con-
scious». (Quoted by Sherozia, 4, p. 292).
A.N. Leontyev developed the concept of the «unpresented» ( n e p r e-
zentirovannoe), to account for many of the phenomena of the un-
conscious: «The subjective image of reality stimulating and regulating
the activity of the subject may not simultaneously be presented to him. This
realm of the 'unpresented' in the psychic activity of the human being is very
broad...» (quoted^ by Sherozia, 4, p. 295). Any psychology is useless which
limits itself to conscious experience, the data of introspection.
For E.V. Shorokhova, consciousness and unconsciousness are not sepa-
rate psychic systems but «qualities of reflection of the human being», apply-
ing to conditional reflexes (quoted by Sherozia, 4, 298). Shorokhova saw the
need for a Marxist-Leninist interpretation of the fact that a person is frequent-
ly unaware of his inclinations or of the motives for his behavior; nor does
he understand his activity as a member of society. Sherozia added that if
one moves from considering unconscious experiences to considering the cause
of our experiences, much of the argument with Freud would be limited,
since the argument is concerned with unconscious experience, not with un-
conscious reasons and motivation. Sherozia says, beyond the limits of con-
sciousness is the tremendous storehouse of the memory of the brain, as exper-
iments with hyponosis show. He notes that there has been little Soviet study
of how these traces exist and what relation they have to consciousness.
Bassin compared his own definition of unconscious psychic activity with
that of the psychoanalyst, Leopold Bellak. Having defined unconscious psy-
chic activity as the processing of information and the regulation of adaptive
behavior through the formation of sets, Bassin considered whether he was
talking about the same thing which psychoanalysts mean by the unconscious.
Bellak, in his presentation, distinguished three types of unconscious (7, pp.
1070-1072). The first, the physiological unconscious, refers to the nervous reg-
267

ulation of vegetative functions, with no psychic representation. These pro-
cesses cannot become accessible to consciousness. The second is the configu-
rational (strukturnoe) unconscious: «Unawareness of the blending
ef one experience into others to form a g e s t a 1 t predicated upon neu-
ronal interaction and integration; as such, this process is not of a symbolic
nature and, for the most part, is not accessible to consciousness or insight...»
(7, p. 1071). The configuration] unconscious, according to Bellak, included
the automatization of learned activity (which would correspond to Leon-
tyev's «unpresented»), but a great deal more as well: the processes which
underlie the formation of a gestalt, the establishment of a figure-ground re-
lationship. The third is the «dynamic» unconscious, conceived by Bellak as
a continuum of poorly to clearly perceived experience (7, p. 1067). The dynam-
ic unconscious has various relationships to consciousness: some drives, feel-
ings, and perceptions, previously conscious, may have become unconscious;,
others, unconscious, may press for conscious expression (7, p. 1075). In short,
the dynamic unconscious embodies the concept of repression, so controver-
sial from the Soviet point of view. More will be said about this later.
Here suffice it to note that Bassin thought set theory is concerned with both
the dynamic and the configurational unconscious. Since the meaning of the
external situation is important in the formation of sets (1, p. 266), set is not
purely a physiological concept. He pointed out the bridge between affect and
symptom, between intentional and unintentional acts, must include the con-
figurational aspect of the unconscious as well as the dynamic aspect (1, p.
254). By inference, Bassin accepted the existence of a dynamic unconscious
but rejected what he termed the idealistic error of psychoanalytic theory in
being one-sided, exaggerating the importance of the dynamic unconscious to-
the exclusion of the neurophysiological substratum.
Finally, the controversy about whether set can be conscious or is always
unconscious may be purely a matter of semantics. Bassin and others have
criticized Uznadze's claim that a set cannot under any circumstances become
conscious. But to say set is and must remain unconscious is not to say one
cannot realize (poznavat) that one has a set. A subject can know about
himself through intellectual activity. I can realize the content of a given
set in myself without being able to experience it as it operates, or as a trace
which can be reactivated. In English, [the words consciousness and awareness
do not distinguish between osoznanie and s о z n a n i e. If I grasp
the distinction correctly, osoznanie means awareness of an experienc-
ing subject of an object external to himself, and a split between «I» and
«Not-b, in the sense of Rubinshtein's definition. This could be called the
awareness of experience. S о z n a n i e, on the other hand, is conscious-
ness as direct experience (4, pp. 303-304). This could be called the experience
of awareness. To return to the example of set, its contents can be known
but the nervous processes underlying its operation can never enter exper-
ience.
268

Soviet Criticisms of Psychoanalytic Concepts
Soviet criticisms of psychoanalytic concepts can be grouped for the pur-
pose of this discussion into three categories, underscoring their diverse na-
ture and the different levels which they represent. In the first category are
the philosophical objections which touch on such fundamental issues as
types of determinism, monism versus dualism, epistemology, the nature of
self-knowledge and knowledge of that which is outside of consciousness. These
objections in my opinion must be taken seriously. The second category in-
cludes a group of psychological considerations which I find not so well jus-
tified. The third category is the relationship of scientific theory to the so-
cio-historical process. It is in this area where I believe the most serious con-
flicts between Soviet and western thought lie. In reviewing Soviet work, I
repeatedly found myself agreeing in principle, but feeling that a given posi-
tion was heuristically untenable at our present stage of knowledge and scien-
tific development. This was particularly true of the philosophical objections.
The first of these is the Soviet insistence on complete objectivity, and
ihe rejection of psychoanalytic concepts because they are intuitive and for-
mulated in terms of untestable hypothesis. The rejection of intuition and rea-
soning by analogy are ideals striven for but attained neither in psychoana-
lytic theory nor in Soviet set theory nor in cybernetic theory. Uznadze, at
the beginning of his long, productive career, had an intuitive understanding
that vast important areas of human psychic life lay beyond the boundaries
of consciousness. The strict adherence to objectivity in the Pavlovian era
led to a reductionistic focus on higher nervous activity. In the Uznadze school,
it resulted in an excessive emphasis on set experiments with the percep-
tual illusions. In both cases, there was a sacrifice. The whole human being
in all of his richness and diversity was lost. The Marxist-Leninist world-view,
conditioning theory, modern neurophysiology, cybernetics and set theo-
ry do not succeed any more than psychoanalysis in closing the gap between
higher nervous activity and psychic functioning (as my teacher, Felix Deu-
tsch put it, «the mysterious leap from mind to body»). Bassin admitted the
neurophysiological basis for the distinction between conscious and unconscious
mental activity was not yet established. The Soviet decision to postpone
correlation of psychic functions with modern neurophysiological concepts
in favor of the heuristic approach of focussing on abstract information theo-
ry reminds me of Freud's decision to shift attention away from nervous activ-
ity, as elaborated in the «Scientific Project» to the study of the subjective,
introspective factor and the construction of a theory of the mental apparatus
(10). If Freud's decision led to the error of idealism, why doesn't the study
of information processing, divorced from the structures that give rise to it,
lead to the same error?
Closely connected with the objection on grounds of ruling out intuition
is the Soviet criticism that Freudian theory is teleological and anthropomor-
phic, and the metapsychology is only a myth. The Freudian systems, es,
pes, and ucs, they say, are personified, endowed with human characte-
269

ristics, as if each were a whole person. Ucs is portrayed as an unruly sav-
age, threatening to inundate the more socialized cs with primitive, amoral
impulses of violence and sexuality. I agree in principle that science should
avoid reasoning by analogy and the construction of myths. But science con-
structs models, one succeeding the other, hopefully each one approaching
«objective reality» more accurately than the last. In this sense, a myth is not
a falsehood; it is merely a working model of reality, and to say we don't need
the latter is to fool ourselves. The cybernetic model of the brain as a comput-
er is one modern myth. Why not simply acknowledge our need for myths in
the form of scientific models and realize that they are «as if constructs», use-
ful temporarily at a given point in the socio-historical development of know-
ledge? Reasoning by analogy is essential to scientific progress- What is dan-
gerous is to be unaware that one is doing it.
The third philosophical criticism is concerned with the problem of de-
terminism of psychic activity. This discussion summarizes the presentation^
of A.E. Sherozia who, in a study of the unconscious from a philosophical
frame of reference, contrasted theories of Freud with those of some Soviet
psychologists (4, pp. 130-139). He said the basic reason for the inconsisten-
cy of Freud's theories was the absence of the principle of objective determin-
ism of psychic activity. Strictly speaking, he granted that Freud was cor-
rect in concluding that there was no causal connection between the brain as
the physiological substratum and consciousness as an aspect of brain func-
tion because a cause must precede its effects in time. In this case, there is st
unity of brain activity and consciousness. Freud's error, Sherozia claimed,
was to construct a psychology ignoring the relationship between the [psychic
(ideal), and the physical (material) in general. Freud introduced the con-
cepts of psychic determinism and universal determinism. Psychic activity
causes psychic activity, and there is nothing left to random chance, even in
the case of mistakes and slips. Sherozia asserted that a major reason for
Freud's introduction of the concept of the unconscious was the need to solve
the problem of psychic determinism. Actually, Freud introduced the con-
cept of the unconscious because of his clinical observations, not because of
philosophical considerations. He avoided philosophy in those early clini-
cal years, when he was studying hysteria with Breuer.
To proceed with Sherozia's argument, the principle of universal deter-
minism required the concept of psychic energy, the driving force behind un-
conscious impulses and tendencies seeking expression in motor acts and con-
scious emotions. Admittedly, psychic energy is a dubious concept, raising more
questions than it answers. By denying the principle of objective deter-
minism of psychic activity, the accepted Soviet position, Freud rejected the
possibility of an objective cause of psychic reality, according to Sherozia.
Freud was therefore drawn into the false position of eliminating the exter-
nal environment as a basic determinant for the phenomena of consciousness.
Furthermore, his exclusive use of the introspective method of free associa-
tion led him to deny the principle of objective determinism of psychic activ-
ity as the subject of psychology.
270

For Freud, psychic activity represented a closed circle involving the sys-
tems ucs, pes, and es. So psychic activity must cause psychic activ-
ity. Stated in this way, Sherozia succeeded in making Freud's position
appear absurd, since it is obvious that psychic activity bears some relation-
ship to objective reality outside the experiencing subject, and to what is go-
ing on inside the subject at a physiological level. Uznadze, in developing
his set theory as a boundary concept between the psychic and the physical,
rejected the principle of psychic determinism or of physical causality (18,
p. 159). He accepted the principle of objective causality as a basis for under-
standing unconscious activity and psychology in general. But I believe
that in many instances one psychic state determines the next one, and fre-
quently a psychic state causes a physical change in the body (and vice ver-
sa). So this position does not correspond to the facts as I see them. However,
when Freud made the decision to ignore the physiological substratum, he in
effect constructed a psychology disembodied from the material ground. This
is de facto dualism, although Freud preached monism, and dualism leads
to what Soviet thinkers call the error of idealism. I find this argument
impossible to refute, but I believe Freud was by no means insensitive to the
danger.
If I understand the Soviet position, which tends to be unified and con-
sistent about monism and determinism, Lenin's much-quoted statement about
idealism is a key concept. He said that idealism is a distortion or over-
growth of one aspect of absolute reality. The philosophical positions of psy-
chophysical parallelism, psychophysical dualism, and the existential asser-
tion that the material is a product of the spiritual are all rejected. The dia-
lectical-materialist position, as summarized in an article by G.I. Tsaregorod-
tsev and G.Kh. Shingarov is that psychic activity is a higher form of activ-
ity of the organism, reflecting external reality (5). The activity of the ner-
vous system and the reflection of reality coincide. The self-regulating pro-
cesses of the organism are the consequences of reflection but somatic processes -
do not cause psychic processes. Both are a unity, determined by the re-
lationship of the organism and the environment, in constant interaction. In
this view, the organism is a self-regulating system, reflecting the external
world through both somatic and psychic processes. The psychic processes re-
flecting reality play the role of signals in the self-regulating system, and there-
by influence the somatic functions of the organism. This philosophical po-
sition is consistent with the position advocating objective determinism which
Sherozia adopted in criticizing Freud's psychic determinism. But I won-
der whether it is inconsistent with my own position which briefly restated
asserts that the psyche influences the psyche, the psyche influences the soma,
and the soma influences the psyche?
To turn now to the Soviet criticisms of psychoanalytic concepts of the
unconscious at the psychological level, the Soviet concept of monism requires
a unity ofj the organism and the environment. This unity insists on an
emphasis on the social determinants of consciousness, character formation
and behavior. Freud's stress on the biological instincts of sex, self-preserva-
27 L

lion and death is unacceptable in the Soviet view. Soviet psychologists com-
plain that Freud eliminated social environmental determinants. This criti-
cism overlooks the segment of psychoanalytic theory concerned with forma-
tion of the integrative, synthetic, and defensive functions of the ego, the
part of the mental apparatus which mediates between the internal demands
of the organism and the external world. Also ignored is the vast psychoana-
lytic literature on the effect of early social relationships, especially the mother-
child relationship, on the development of these ego functions. Further-
more, psychoanalytic theory states that the superego is to some degree an in-
ternalization in the character structure of social values, especially as they
are transmitted through the parents. Soviet critics in other contexts com-
plain psychoanalytic theorists overemphasize the role of social factors.
A criticism which in my view is more defensible is that Freud failed to
recognize a qualitative difference between conscious and unconscious psy-
chic activity; the same idea or mental process could at one moment be con-
scious and the next moment be unconscious. Uznadze, in comparing his con-
cept of the unconscious with Freud's idea of repression, noted that Freud's
concept was negative and had «introduced nothing new which is not found
in the phenomena of the conscious mind» (18, p. 214). For Uznadze, «a set
cannot be an individual act in a subject's consciousness, but only a modus
of his state as a whole» (18, p. 214).
A third criticism at the psychological level is what Soviet critics call
Freud's hegemony of the unconscious, i.e., the assertion that conscious thought
and behavior are determined to a large degree by forces outside of aware-
ness. But Soviet ideas too lead to a belief in the hegemony of the uncon-
scious, as I hope to demonstrate when we consider some common ground
shared by the psychoanalytic school and the Uznadze school.
The Soviet rejection of the idea of repression is understandable in the
pursuit of the ideal of avoiding anthropomorphic statements. To say with
Freud that a thought is repugnant to the conscious mind and therefore is cen-
sored and relegated to the realm of the dynamic unconscious personifies the
systems cs and ucs and the censor and reifies, endowing them with spa-
tial characteristics. But I have found Soviet theories inadequate in explain-
ing what Freudian psychology calls the return of the repressed into con-
sciousness, or in a more general sense developing a comprehensive theory of
defense, e.g. how the mind copes with threatening thoughts and feelings.
Clinical data of symptom formation, cathartic release of emotion with resto-
ration to consciousness of forgotten memories and the change in symptom-
atology when emotional insight is achieved in a therapeutic exchange are clin-
ical facts with therapeutic significance in working with people. An adequate
theory of defense is essential.
For a similar reason, I find Soviet treatment of symbolization inadequate.
While accepting the notion that a symbol is a primitive, concrete mode
of picture thinking, which I also believe, Bassin rejected the idea that
a symbol could have a latent meaning, probably because to admit this would
.272

imply some concept of repression. But to think in images means precise-
ly to take one thing to mean another at a more concrete level. Bassin, in
3 discussion of two Soviet dream theories, used an example of a man about
to separate from his wife standing with her at a fork in the road
(1, p. 329). Bassin took this image to symbolize separation. I would add
that it may also symbolize decision-making, and commitment to a course
of action.
Soviet dreams theories, while recognizing what Freud called the day res-
idue (Uznadze's unrealized intentions), reject the essential part played in
dreaming by the dynamic connections of recent conflicts with their mani-
festations in the various layers of past experience. This seems to me a seri-
ous omission because a current conflict gains much of its pathogenetic po-
tency from the reactivation of earlier similar conflicts, reaching back into ad-
olescence, childhood and even infancy.
The last category of Soviet criticisms is concerned with objections which
have to do with scientific theory in relation to the socio-historical pro-
cess (3, p. 95).
Bassin, in a dialogue with several West European psychoanalysts dealt
with this issue by asserting scientific theory can be studied on its merit (va-
lidity), and as a part of a socio-historical process (1, pp. 401-405). Both
types, he said, are justified. He continued psychoanalysis serves reactionary in-
terests by diverting attention away from real social harms and the class
struggle, focussing instead on individual human suffering. Furthermore, Bas-
sin claimed that psychoanalytic psychology is associated with a destructive
philosophy and sociology of its own. He claimed the evaluation of a theo-
ry from the point of view of its role (progressive or reactionary) which it
plays at various stages of cultural development in the historical process is
essential. This type of analysis, he said, is needed to understand a theory as
an organizer of social consciousness (1, p. 441). True enough as long as the
distinction is kept very clearly in mind between analysis of scientific valid-
ity and evaluation of a theory in its socio-historical context.
I agree in principle that a theory always should be evaluated at the
level of its validity and in some instances at the level of its socio-historical
function. But it is never justified to reject a theory, observations or scientif-
ic data simply because one sees in them a threat. Science has made too many
gains from studying phenomena which interfere with our usual way of view-
ing things to allow ourselves to reject that which is threatening.
Common Ground: Freud and Uznadze
It is significant that the theories of Freud and Uznadze share some com-
mon ground. As Bassin said, areas of agreement between two different phil-
osophical systems may prove to be very significant (1, p. 455). These com-
18. Бессознательное
273

mon areas are underplayed in Soviet writing because of the set to maintain-
a position in opposition to Freud and perhaps also because eclecticism is*
theoretically unacceptable. They are also neglected in the United States be-
cause so little is known of Uznadze. However, Sherozia did point out a.
few common concerns (4, pp. 155-156). Both Freud and Uznadze opposed
traditional psychology which focussed on detailed and lifeless descriptions
of conscious psychic functions such as sensation, perception, cognition, vo-
lition, and emotion. They both recognized the need to study processes which
lay beyond the boundaries of consciousness and, as we have seen, accepted,
the principle that thesejj unconscious processes determined the direction and
content of psychic activity. Both men shared a monistic ideal, although we
have seen how Freud fell short of that in practice and fell into the errors of
idealism and de facto dualism. Both men set out to construct a com-
prehensive system of scientific psychology.
There are other similarities besides those mentioned by Sherozia which
I have observed. Both men saw the unconscious as phylogenetically and on-
togenetically primitive, acting as a precursor of consciousness. Both consid-
ered rational thought to be confined to the higher planes of consciousness
and to higher maturational levels. A comparison might be drawn between
Uznadze's objectification and Freud's secondary process thinking. Both be-
lieved conscious rational thought liberated man from the tyranny of auto-
matic, unconscious regulation.
Although Soviet theorists are reluctant to admit it, Uznadze shared
Freud's belief in the hegemony of the unconscious. The notion of an individ-
ual as a passive victim, pushed around by his unconscious strivings strikes
at. the very heart of values important in socialist societies which stress
the importance of the conscious regulation of individual behavior and of so-
ciety as a whole. Uznadze observed that the process of objectivization could
sometimes lead to false conclusions. He maintained that man has [no true
idea of the true sources of his motivation; they remain hidden. «Through-
out life and in particular during childhood, when the basis of a person's
outlook is established, a series of sets is built up on the training and educa-
tion he has received, and these sets accompany him, sometimes throughout
life, sometimes for a shorter period. Usually, he is not aware of these sets,
although this does not stop them from being active forces in control-
ling his activity in a given direction...He cannot check or abolish these sets-
of which he is not aware, especially his class sets, so he is forced to control
the act of his thought under the decisive influence of these sets» (18, p. 243).
This passage clearly shows that Uznadze shares with Freud the assertion of
the hegemony of the unconscious!
«The voice of consciousness is weak», said Freud, and for Uznadze, con-
sciousness is an intermittently operating system, in contrast to the continu-
ous operation of powerful unconscious sets. Uznadze believed through ob-
jectivization, a maladaptive response could be corrected, and new or differ-
ent sets could be brought into play. Freud believed by making the uncon-
274

scious conscious, secondary thought processes could be brought to bear, and
then ä rational decision could be made. Each man in his own way believed
the hope of mankind lay in strengthening conscious thought and in raising
it to the highest possible plane. Freud advocated psychoanalytic therapy;
perhaps Uznadze would have emphasized education as the way to elevate
consciousness.
Neither does there seem to be basic disagreement over regarding cer-
tain phenomena of everyday life as manifestations of the unconscious, in-
cluding automatic acts, slips, errors, and dreaming. The dream theories of
both Freud and Uznadze recognize psychological meaning in dreams. They
agree that unrealized intentions from the recent past operate during sleep."
Dream activity for both preserves sleep by permitting the expression of the
unrealized intentions which would otherwise awaken the dreamer. Both rec-
ognize the role of primitive thought modes and the role of symbolization
in dreaming. In psychopathology, there is common recognition of the impor-
tance of dissociative phenomena and of enduring personality distortions. I
find it especially encouraging to note these areas of a meeting of the minds
precisely because the theories of Freud and Uznadze evolved in ideologically
polarized societies.
Positive Soviet Contributions
As Soviet theorists have themselves noted, a mature science makes pos-
itive contributions to conceptualization and does not merely do battle with
existing theory. I wish many Soviet ideas were more widely known in the
United States. An important one is Bassin's definition of unconscious psy-
chic activity as the processing of information and the regulation of
biological reactions in the service of adaptation. Both Bassin and
Bzhalava introduced the notion of a hierarchical arrangement of sets, uncon-
scious regulating mechanisms operating at several different levels of ner-
vous functioning. For Bzhalava, these were body posture at the motor level,
homeostasis at the biological level, dynamic stereotypes at the physiolog-
ical level, sensory sets at the perceptual level, and the set operating at
the level of objectivization (2, p. 182). It seems to me without question that
such mechanisms operate. Was Uznadze wrong to insist that set is a total
modification of the personality? I think not, because even though these mech-
anisms operate at several different levels of integration of the nervous sys-
tem, they still modify several different psychic functions at once, and a com-
plex integrating mechanism at a higher level can supercede one at a lowei*
level. The hierarchical mechanisms of Bassin and Bzhalava might be taken
together to comprise the structural unconscious, acting synergistically with
consciousness.
The emphasis which Bassin, Uznadze and other Soviet psychologists place
on synergistic relationships between conscious and unconscious processes
impresses me as particularly useful in Western thought which has been accus-
tomed to stress rather antagonistic relationships,, especially in psychopathol-
ogy.
275

The most original Soviet contribution in my opinion is to postulate
systems of conscious and unconscious psychic activity as qualitatively dif-
ferent rather than as a continuum of level of awareness. While this is most
representative of Uznadze's thought, it is a point of view shared by many
Soviet psychologists and it should be taken seriously in Western psycholo-
gy and psychiatry.
Concerning synergism between two qualitatively different systems, con-
sciousness and unconscious psychic activity, Sherozia's second volume was un-
available to me until after this paper was first written (K problème
soznaniya i bessoznatelnogo psikhischeskogo,
opyt in terpreta tsi i i izlozheniya obshchei teorii
(A Contribution to the Problem of the Conscious and the Unconscious, An
Attempt at an Interpretation and Exposition of a General Theory), Tbilisi,
1973). I believe his most significant contribution in this later work was to
apply the systems approach to the study of man. Within the open human
system, he postulated the binomial system of relationships: consciousness
and unconscious psychic activity, both regulated by set, a connecting prin-
ciple between subsystems and a modus of the personality as a whole. There
seems to me a fundamental difference between Bassin's definition of uncon-
scious psychic activity as set and Sherozia's tripartite system: conscious-
ness, unconscious psychic activity and set. For Sherozia, set functions uncon-
sciously to direct the focus of consciousness but this is only part of the un-
conscious which also includes traces of wishes, strivings, imagination, thoughts
and ideas. Any of these can be reactivated by the selection process of
set when need and situation combine to require their representation in con-
sciousness. In many ways, this formulation approaches what would be accept-
able to a «psychodynamically oriented» theorist, at least it is acceptable to
me. While providing for a reservoir of memory traces it still allows for a qual-
itative difference between the systems unconscious and conscious, with set
as a key transitional dynamism which must operate to activate conscious-
ness. I believe there is still a hegemony of the unconscious, although I real-
ize Sherozia would probably disagree.
Another important contribution of Soviet psychology is the development
of a positive theory of consciousness. Bassin's discussion of this issue stands
out as especially significant (1). He pointed out that when the computer mod-
el of the human psyche was adopted, we were no longer in the position of
having to justify the existence of unconscious psychic activity. Quite the re-
verse. We now had to justify retaining a concept of consciousness. Bassin
demonstrated convincingly that consciousness is not just an epiphenomenon.
It serves a specialized, regulating function, vastly increasing man's adaptive
potential when more automatic unconscious regulating mechanisms fail,
and responses become maladaptive. Consciousness also gives man a decided
evolutionary advantage, and therefore has survival value. Since much behav-
ior is regulated unconsciously, conscious mental processes are conceived as
intermittent, operating at several different planes. With all of this I fully
agree. Uznadze, Rubinshtein and Leontyev all defined at least two planes:
276

the first at the impulsive level (to use Uznadze's terms), and the second
at the level of objectivization, introducing the separation of the experienc-
ing subject from the object of his awareness, even when the latter might be
some aspect of himself.
Bassin also observed that the level of arousal on a sleep-wakefulness con-
tinuum is not identical with a «consciousness-unconsciousness» continuum.
If the conscious and unconscious systems are qualitatively different, such a
continuum does not exist. But undoubtedly, a certain level of arousal is an
essential condition to bring into play the system conscious. And at a relative-
ly low level of arousal, dream consciousness exists which appears qualita-
tively distinct from waking consciousness.
Finally, the Soviet experimental approach to the unconscious is fruit-
ful, especially experiments using hypnosis, subliminal stimuli, and the work
on primary unfixated set, but they do not rule out the use of verbal associ-
ation to symptoms and dreams, artistic productions, and free play in chil-
dren as paths to the unconscious which are clinically significant.
Postscript on Dialectics
There are aspects of the unconscious I recognize as important in my
clinical experience which do not fit very well with the unconscious conceived
as set. One group of these has to do with the body image and associated
fantasies and feelings about body function. These are particularly important
in people of all ages with physical illnesses, in psychosomatic disturbances,
and in adolescence, a time of rapid body change- Soviet psychiatry recognizes
in the syndromes, dysmorphophobia and anorexia nervosa how impor-
tant the body image is in the adolescent (13, pp. 95-100; 182-184). However,
I would add that the body image may still be important in the patient who
is unaware of being troubled in this area and therefore does not talk about
it. Another group of phenomena may be essentially of a different order since
more than one person is involved. Selective inattention can be observed in
a conversation between two people. In small groups meeting over a period of
time, the hidden agenda may be far more important than the manifest con-
tent. These few examples suggest that unconscious phenomena exist at the
intrapsychic, interpersonal, and group levels. If this is granted, we must ex-
pand the definition of unconscious psychic activity to include phenomena
at several different stages of the complexity of the organization of matter.
Dialectical thought, the heritage of Hegel, Marx and Engels, has con-
tributed little to American conceptualizations but is basic to the Soviet world
view (8, 9, 11). I asked myself, are there aspects of dialectical materialism
which would amplify conceptualization of the unconscious? The following is
a philosophical discussion, with no attempt to deal with sociopolitical im-
plications. The much-quoted law of the change from quantity to quality Eng-
els attributed to Hegel's idea of a «nodal line of measurements—in which a
quantitative change suddenly produces at certain points a qualitative differ-
ence» (8, p. 144). This law was shown in the writings of Marx and Engels
277

to apply in general to a variety of phenomena at several different levels of
organization of matter. If this law applies to the levels of organization of
matter represented in man, at each nodal point, we can expect a new set of
laws to come into play which are not applicable at a lower level. At these
critical points, the new whole created is greater than the sum of its parts.
It is my contention that there are frequent failures to assess the relevant
levels correctly, or even a total lack of awareness of this question of levels.
Each level is represented by both the stimuli or influences operating on man
and the phenomenological characteristics of man. Each level can also be
taken as a system in dynamic equilibrium. Events at one level can reverber-
ate in systems at adjacent levels.
Turning now to the problems of consciousness and unconsciousness, at
the epochal level, the demands of life in advanced, highly industrialized
societies require even more of men as individuals and collectively to achieve
a high level of consciousness, morally and cognitively. If blind forces
of reproduction and unregulated industrial production continue their present
course, many believe the human species is doomed to extinction. As Engels
said, «Only conscious organization of social production, in which production
and distribution are carried out in a planned way can lift mankind above
the rest of the animal world as regards the social aspect, in the same way that
production in general has done this' for men in their aspect as species. Histor-
ical evolution makes such an organization daily more indispensable, but
also with every day more possible. From it will dawn anew epoch in histo-
ry, in which mankind itself, and with mankind all branches of its activity,
and especially natural science, will experience an advance that will put ev-
erything preceding it into the deepest shade» (9, pp. 19—20). Indeed, let us
hope so; consciousness or perish! No wonder the unconscious is feared, and
not only because of infantile sexuality. It was the blind, macrosocial forces
which Uznadze perceived operating outside man's awareness and conscious
intention which evidently started him on the investigation of the uncon-
scious.
The unconscious also exists at the microsocial level. Group process oper-
ates outside awareness in a sense similar to the silent working of set or an
intrapsychic defense. Therapists who work with therapeutic groups of' pa-
tients or troubled families can be intellectually aware of the group process
which the group is unaware, in the same sense that an individual can know
of the existence in himself of an attitudinal set. Furthermore, it is no se:
eret that small groups resort to devices similar to repression and avoidance
to deal with content and issues which are painful or threatening. My clini-
cal experience requires full recognition of this repression-like phenomenon,
although it is; unclear to me now how to integrate it fully with the overall
framework I am proposing.
At the intrapsychic level, there were convincing reasons from Soviet con-
tributions to see the system, conscious, as qualitatively distinct from the
system unconscious, and to place more emphasis on a synergistic- relation-
ship between the two than has been the custom in psychoanlaytio thought.
278

But what happens to the «dynamic unconscious», defined by Bellak as the
^repressed material pressing toward consciousness, with antagonistic relation-
ships between the systems, cs and ucs0/ If cs and ucs are taken
♦as qualitatively different systems, obeying different laws, then there is no
continuum between the two. Minimal states of awareness and pes must
be included in system es. Bassin and other Soviet colleagues would have
us reject the concept of repression. This for me is impossible, as it is too use-
ful in clinical practice. What may be possible is an alternative definition of
repression and the «unconscious» processes to which it refers. I propose
to include these phenomena in a redefined system conscious, and to regard
them as aberrations in the structure of consciousness in the general catego-
ry of dissociated states of awareness2. Repression then refers to the process
whereby material is encapsulated, or pushed to the periphery of awareness,
not «down under» into the unconscious. Since repression refers to that which
is threatening, it is relative to cultural mores. Therefore, it refers not only
to infantile sexuality but to aggression, racism, and perhaps equally impor-
tant, to new scientific findings and concepts3. Many psychoanalysts consider
-topographic considerations outmoded, superceded by the structural approach.
But I share with Soviet colleagues the belief in the crucial importance
of consciousness as an intermittently operating, highly complex, multiplaned
adaptive mechanism which is brought into play when problems are to
be solved which cannot be dealt with automatically and unconsciously. I
also accept Uznadze's notion that there are other states of consciousness be-
sides the usual waking ones, including dream consciousness, various stages
of primitive consciousness in early childhood, hypnotic trances, meditative
states, drug-induced alterations of consciousness, etc. The study of these
and others will become increasingly important in the future.
At the psychophysiological level, both Soviet and American psychology
have recognized the fundamental importance of set. While Americans such
as F.H. Allport have elaborated set into a perceptual theory, Uznadze elaborat-
ed it into a theory of the unconscious which became an acceptable alterna-
tive to psychoanalytic formulations (6, 18). Perhaps there would be agree-
ment on both sides that a general adaptive theory of the regulation of behav-
ior, both conscious and unconscious is what is required. I have found the
2 This formulation was made before Sherozia's Volume II was available to me, wherein
he accepted the phenomena of repression, referring to them not as a part of unconscious psychic
activity but as phenomena of «anti-consciousness» (Soznanie-oboroten).
3 There may still be some substantive disagreement between my colleagues and mysel
as to the relative importance of these phenomena of «anti-consciousness». I still believe that
this whole area of conflict, «repression», and defense is of prime importance, not only for un-
derstanding psychiatric disorders, but for understanding the «psychopathology of everyday
life», i. е., for a science of man. When conflict exists, antagonistic, mutually exclusive rela-
tionships are brought into play which from a dialectical point of view might be conceptualized
as the dynamic interplay of polar opposites as in Hegel's «negation of the negation». How-
ever, according to my redefinition, the conflict would be conceptualized as occurring within
the svstem of consciousness.
279

theory of set as an unconscious regulating factor of behavior and the focus
of consciousness necessary but not sufficient to encompass the totality of
the phenomena encountered in normal and pathological behavior, just as I
have found some concept of defense necessary but not sufficient-
Finally in this attempt to apply dialectical analysis to the problem of
consciousness and unconsciousness, it should be noted that there is a dynam-
ic interaction or reverberation between the systems at several different lev-
els, and that there are crucial nodal points of communication between the
systems, where the qualitative leap occurs. At each nodal point, important
transitional concepts appear which represent the interface between two ad-
jacent systems.
Two obvious ones are role and set. Role is the transition between soci-
ety and the individual. Some aspects of role relate directly to the macroso-
cial sphere, and others to the microsocial sphere. The other face of role looks
inward and merges with the defensive structure of the individual person-
ality. Set, as a silent regulator of the focus and content of consciousness,
has a psychic component. It is striking that these two key concepts, operat-
ing at two different levels, share common features. They both operate un-
consciously to regulate, preserve or restore the dynamic equilibrium of the
systems in which they participate.
In summary, I have attempted to give my own reactions to Soviet crit-
icism of psychoanalytic concepts, to explore common ground between Freud
and Uznadze, and to give credit for positive Soviet contributions to con-
ceptualizing consciousness and unconscious psychic activity. I have present-
ed briefly a conceptual framework of my own in which the definition of un-
consciousness is expanded and the definition of consciousness is altered to
accomodate the phenomena we in the West are accustomed to calling man-
ifestations of repression. The usefulness of applying the dialectical princi-
ple of the law of quantitative change leads me to conclude that more attention
to basic philosophic considerations is needed in American psychiatric and
psychological theory. However, the suggestion that dialectical analysis be at-
tempted is not made in the spirit of confinement to a particular ideology or
political orientation but rather to add a previously neglected dimension to
the study of these problems.
REFERENCES
Sources in Russian
1. BASSIN, F. V., Problema bessoznatelnogo (The Problem of the Unconscious). Moscow:
Izdatelstvo Meditsina, (1968).
2. BZHALAVA, I. T., Ustanovka i mekhanizmy mozga (Set and the Machmery of the
Brain), Tbilisi: Izdatelstvo «Metsinereba», (1971).
3. Kommunist («Communist»), 94—106, (January 1972).
4. SHEROZIA, A. E., К problème soznaniya i bessoznatelnogo psikhicheskogo (The Prob-
lem of Consciousness and Unconscious Psychic Activity), Tbilisi,- vol. I, (1969)„
vol. II. (1973).
280

5. TSAREGORODTSEV, G. I., and SHINGAROV, G. KH. «Nekotorye filosofskie aspekty
psikhosomaticheskoi problemy» (Some Philosophical Aspects of the Psychosomatic
Problem), eds., G. V. MOROZOV, M.S. LEBEDINSKII, and G. I. TSAREGOROD-
TSEV, Rol psikhicheskogo faktora v proiskhozhdenii, techenii i lechenii somaticheskikh
boleznei (Role of the Psychic Factor in the Occurrence, Course, and Treatment of So-
matic Illnesses). Moscow: Ministerstvo zdravcokhraneniya, USSR, 56—75, (1972).
Sources in English
6. ALLPORT, F. H., Theories of Perception and the Concept of Structure, New York: John
Wiley and Sons, Inc. London: Chapman and Hall, Ltd., (1955).
7. BELLAK, L., «The Unconscious», Annals of the New York Academy of Sciences, 76:
1066—1097, (1959).
8. ENGELS, F., Herr Dühring's Revolution in Science: Anti-Dühring, Marxist Library,
Vol. XVIII, ed., С. Р. Dutt, trans., Emile Burns, New York: International Publishers,
no date.
9. ENGELS, F., Dialectics of Nature, ed. and trans., J. B. S. Haldane, F. R. S. New York:
International Publishers, (1940).
10. FREUD, S., «Project for a Scientific Psychology», in: The Origins of Psychoanalysis, New
York: Basic Books, Inc., 346—445, (1954).
11. HEGEL, G. W. F., Preface to the Phenomenology, in: W. KAUFMAN, Hegel: Reinterpret
tation, Text, and Commentary, New York: Doubleday and Company, Inc., 363—459,
(1965).
12. ROLLINS, N., «Is Soviet psychiatric training relevant in America?» American Journal
of Psychiatry, 128: 622—627, (1971).
13. ROLLINS, N., Child Psychiatry in the Soviet Union: Preliminary Observations, Cam-
bridge: Harvard University Press, (1972).
14. ROLLINS, N., «The new Soviet approach to the Unconscious», American Journal of Psy-
chiatry, 131:3, 301—304, (1974).
15. ROLLINS, N., «Soviet and American youth in a changing world», Australian and New
Zealand Journal of Psychiatry, 8: 149—153, (1974).
16. ROLLINS, N., «Psychotherapy with children and adolescents in the Soviet Union»,.
Journal of the American Academy of Child Psychiatry, 14: 523—541, (1975).
17. ROLLINS, N., «A Soviet study of consciousness and unconsciousness, F. V. BASSIN:
Problema bessoznatelnogo», Journal of Individual Psychology, (1975).
18. UZNADZE, D. N., The Psychology of Set, ed., Joseph Wortis, trans., Basil Haigh, New
York: International Behavioral Science Series, New York Consultants' Bureau, (1966).

22
ПСИХОАНАЛИЗ И ФИЛОСОФИЯ
Хр. ДИМИТРОВ
Болгарская Академия наук, Институт философии, София
Анализируя условия .возникновения психоаналитического учения и
основные направления его развития, можно выявить целый ряд зависи-
мостей, проливающих свет не только .на сущность психоанализа и его
отношение к философии, но и на более общие связи любой научной дис-
циплины с философской теорией. Наиболее четко эти связи обнаружи-
ваются 1при сопоставлении фрейдизма с идеями послекантовокой немец-
кой философии. В этих идеях можно открыть немало близкого к основ-
ным положениям (психоанализа.
Прежде всего это относится к пониманию неосознаваемых психиче-
ских процессов и их роли б поведении человека. Хотя подобные идеи
высказывались еще представителями древнегреческой философии, в по-
следующие эпохи их подвергли забвению, чтобы вновь к ним вернуться
в период работы немецких философов-идеалистов и романтиков —
И. Канта, Ф. Шеллинга, Л. В. Лейбница, И. Г. Герхарда и др. В XIX в.
идея о неосознаваемом развивалась преимущественно адептами волюн-
таризма (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, P. Вагнер) и иррационализма
(Э. Гартман, А. Бергсон). В их трактовке проблема неосознаваемого
приобрела идеалистический характер, а наличие неосознаваемых психи-
ческих процессов у человека использовалось для дальнейшего развития
различных идеалистических теорий.
Конкретный социальный импульс к оживлению этой проблемы нуж-
но искать, видимо, с одной стороны, в нараставшем в своё время разо-
чаровании в возможности «разума» сознательно и целесообразно руко-
водить индивидуальным поведением и общественными отношениями, а
с другой — -в усиливавшемся чувстве беспомощности мелкой буржуазии
перед лицом непонятных ей причин периодически возникающих эко-
номических кризисов и конфликтов. Попытки материалистического по-
нимания проблемы неосознаваемого появляются позже, .главным обра-
зом в трудах Л. Фейербаха, К. Маркса и Ф. Энгельса. Одновременно
особый интерес философской (мысли того времени к неосознаваемым
явлениям психики <был стимулирован и (развитием неврологии и психо-
логии. В этом «духе времени» следует искать причины влияния филосо-
фии, которое Фрейд испытал на себе прямо или косвенно и под воздей-
ствием которого он начал заниматься психологическими и клинически-
ми исследованиями роли неосознаваемого в поведении здорового и
больного человека.
Многие из общих методологических установок психоанализа также
можно открыть в «работах философов того времени. Это относится к ме-
тафизическому пониманию личности как замкнутой, статической систе-
мы, к склонности абсолютизировать равновесие и превращать его в ко-
.282

нечную цель »сякого движения, .к упрощенному противопоставлению
индивидуума обществу и т. п. Все эти общие принципы, положенные
Фрейдам в основу психоаналитического учения, имели свои «эквива-
ленты» не только в перечисленных философских системах, но к в ряде
распространенных буржуазно-экономических теорий того времени, как,
например, в теории т. н. «равновесия». Даже некоторые из более кон-
кретных психологических механизмов, связываемые обычно с психо-
анализом, такие .как «вытеснение», «(вымещение», «замещение», «пере-
несение», «конверсия» и др., можно найти сформулированными более
или менее отчетливым образом в работах современных или предшество-
вавших Фрейду философов. Интересно отметить, что даже такой ха-
рактерный элемент психоаналитической канструкщии, ка.к Эдипов ком-
плекс, также имеет свою предысторию в философской мысли периода,
следовавшего за Возрождением. (В этом отношении, кроме известных
высказываний Д. Дидро, — если !бы 'маленький ребенок имел силу юно-
ши, его первым делом было бы уничтожить своего отца и взять мать в
супруги, — можно указать на взгляды Р. Вагнера и Л. Фейербаха об
эмоциональной, даже эротической связи между сыном и матерью. Су-
щественно, что ib основе ißcex этих взглядов лежит неправильный об-
щий принцип, — тенденция механистического детерминизма выводить
мотивировку человеческого поведения из определенных, наследственно
передающихся, универсальных механизмов, которые достигают своего
конкретного выражения с почти фатальной предопределенностью.
Эти влияния философского идеализма XVIII и XIX в. в значитель-
ной степени выявляют, почему Фрейд был лишен возможности дать
полноценное и удовлетворительное объяснение обнаруженным им пси-
хологическим зависимостям и пришел к ошибочным механистическим и
идеалистическим толкованиям. Несмотря на то, что, подобно большин-
ству естествоиспытателей, Фрейд исходил из позиций стихийного и ме-
ханистического материализма, его взгляды неизбежно вырабатывались
под воздействием господствующих философских теорий. Это привело к
внутренней противоречивости психоаналитического учения, возбудив-
шего, подобно кантианству в философии, критику как «справа», так и
«слева».
В силу занятого им своеобразного положения некоторой «оппози-
ции» к официальной буржуазной науке начала XX века, Фрейд оказал-
ся выразителем и ряда определенных прогрессивных тенденций. Этим,
в основном, объясняется то обстоятельство, что первоначальные крити-
ки психоанализа отправлялись преимущественно от позиций идеализма
щ выступали против материалистических элементов в учении Фрейда. В
дальнейшем же, когда психоанализ явно раскрыл свою непоследова-
тельность и стал развиваться все 'больше в идеалистическую сторону,
он превращается в объект критики, прежде всего со стороны диалекти-
ческого материализма. Главное в марксистско-ленинской оценке учения
•Фрейда состоит в попытке отграничить его положительные фактические
элементы от его неправильных теоретических предпосылок и выводов,
а также в корне отвергнуть его философско-методолотические обобще-
ния. В процессе разработки марксистско-ленинской позиции (в отноше-
нии фрейдизма некоторые авторы проявляли склонность к упрощенным
толкованиям, — недостаток, который за последнее время постепенно
преодолевается, и в (конечном счете марксистская критика убедительно
показала, что отдельные научные проблемы, поставленные психоанали-
зом (такие, например, как проблема неосознаваемых психических функ-
ций, проблема неосознаваемых мотивов деятельности, роль инстинктов
в поведении человека, некоторые механизмы патогенеза нервных и пси-
283

хических заболеваний, определенные психические зависимости, имею-
»щие место в творческом процессе общения и др.), представляют значи-
тельный интерес и нуждаются в дальнейшей конкретной и эксперимен-
тальной разработке, в то время как обобщенные .психоаналитические*
интерпретации .не имеют, как правило, научного характера. Можно ска-
зать, (что по своей сущности и месту в психологии психоанализ во мно-
гом сходен с другими мелкобуржуазными идеологическими направле-
ниями, например с «критическим реализмом» в искусстве или с социал-
•демократическим реформизмом в общественно-политической практике.
В последующем развитии психоанализа (выкристаллизовываются
различные, внешне противоречивые разновидности мысли и направле-
ния, которые «могут быть объединены понятием «неопсихоанализ». Их
роднит друг с другом то, что все они, развивая, по существу, основные
идеи Фрейда, стремятся лишь обосновать их новыми средствами. Сопо-
ставляя эти учения с ортодоксальным психоанализом Фрейда, можно
раскрыть некоторые их интересные особенности. Прежде всего нужно
отметить, что в противоположность первоначальному положению свое-
образной «оппозиции» психоанализа к «академической» науке, науке
университетов, неопсихоаналитические учения утверждаются в качест-
ве официально принятых научных дисциплин и таким образом открыто
включаются в рамки буржуазной идеологии. Большинство неопсихоана-
литических учений, может быть даже вопреки желанию и намерениям
их создателей, тесно связано с идеологией крупного монополистическо-
го .капитала. Такая тенденция к отчетливой «идеологизации» психоана-
лиза выражена у большинства современных сторонников. Так, например,
известный американский философ и социолог Г. Маркузе, который пы-
тается примитивно, эклектически соединить взгляды Гегеля, Маркса и
Фрейда, полагает, -что психоанализ по самой своей сущности является
не столько психологическим или медицинским, сколько философским
учением и что он должен и впредь развиваться, главным образом, в фи-
лософском направлении. Этот процесс постепенного превращения
психоанализа из неофициального и даже «оппозиционного» учения
в широко воспринятую буржуазией научную теорию тесно связывает
психоаналитические толкования со многими популярными современ-
ными идеалистическими философскими направлениями и прежде все-
го с такими, как экзистенциализм, прагматизм, неопозитивизм.
В отличие от первоначальной отрицательной и даже враждебной
позиции в отношениях между психоанализом и экзистенциализмом
за последние десятилетия все яснее выявляется тенденция к сближе-
нию этих течений и даже к их слиянию. Прежде всего здесь можно от-
метить работы известного швейцарского психиатра Л. Бинсвангера
(L. Binswanger), который, будучи вначале учеником Фрейда, воспри-
нял в дальнейшем некоторые из принципов экзистенциализма и создал
свой метод «экзистенциального анализа». Вслед за ним его ученик
М. Босс (М. Boss) преобразует экзистенциальный анализ в т. н.
«Daseinsanalyse», сочетая идеи экзистенциализма с рядом психоанали-
тических принципов. По мнению Босса, описанные психоанализом ме-
ханизмы нуждаются в дополнительной экзистенциальной интерпрета-
ции, а психоаналитическое учение в целом — в более глубоком фило-
софском обосновании с позиции экзистенциализма. Так, например, он
пересматривает психоаналитические понятия «переноса» и «обратно-
го переноса» во время психотерапии на основании экзистенциалисти-
ческого представления о «встрече». Немецкий психотерапевт И. Мей-
нертц (I. Meinertz) пытается показать, что психоаналитическое поня-
тие о неосознаваемом не только не противоречит экзистенциалистской
284

антропологии, но может быть даже существенно углублено посредст-
вом нее. Он выражает эту тенденцию к слиянию экзистенциализма и
психоанализа словами: «В экзистенциально-философском понимании
различные мировоззренческие направления имеют в качестве общего
основания то, что они выдвигают на передний план как средство по-
знания не разум в смысле ratio, a совершенно другие душевные силы
человека и целостные его чувства. Выдающиеся идеи Хайдеггера об
«экзистенциях» — существование их «бытия», страх, смерть, «аутен-
тичное» и «чужое» существование и т. д. — остаются главными проб-
лемами глубинной психологии и рассматриваются как основные в пси-
хосоматических взаимосвязях... дух проникает в душевные и даже
биологические структуры, где его свет теряется в неопределенной глу-
бине...». Мейнертц заключает: «Значение (Глубинно-агсихологаческих и
1при'надлежащИ|Х к этой области экзистенциальных знаний («экзистен-
циальная психология») для философии, психологии, социологии, гео-
логии, искусства и т. п. совершенно очевидно». Идейная направлен-
ность автора здесь выражена ясно: его цель — слияние психоанализа
и экзистенциализма. Подобное стремление активно использовать, хотя
и в преобразованной форме, основные психоаналитические понятия
встречается и у многих других представителей современного экзистен-
циализма, в частности у Ж.-П. Сартра (J.-P. Sartre).
Со своей стороны, значительная часть современных неопсихоана-
литиков с готовностью воспринимает и дополняет свои взгляды кон-
цепциями экзистенциализма. Это относится, в первую очередь, к таким
экзистенциально-моральным категориям, как ответственность, вина,
страх и т. д. Весьма показательны в этом плане учения Э. Эриксона,
Э. Фромма и других современных неопсихоаналитиков. По мнению из-
вестного американского экзистенциалиста А. Маслоу (A. Maslow),
Эриксон разрабатывает экзистенциальную идею об «идентитете» да-
же яснее и разностороннее, чем немецкие экзистенциалисты М. Хай-
деггер и К. Ясперс. В учении Э. Фромма проблема отчуждения раз-
рабатывается в значительной степени на основе идеи экзистенциализ-
ма и в конечном счете приводит к принятию изначального единства
человека, природы и бога. К. Хорни и X. Саллшзан, со своей стороны,
утверждают, что чувство страха, занимающее центральное место в
экзистенциалистской антропологии, является основной проблемой со-
временного человека, и рассматривают его как главный механизм ге-
неза психических расстройств.
Неопсихоанализ тесно сближается, как уже было сказано, и с
другими идеалистически ориентированными направлениями в фило-
софии, как, например, с прагматизмом и неопозитивизмом. Это осу-
ществ л яе тся, гл авн ькм об р аз ом, п р едета ви тел Я1М1И ам ер ик ал око го нео -
фрейдизма Г Гартманом, Р. Шпитцем, А. Кардинером. Эти анали-
тики охотно воспринимают понятие прагматизма об адаптации, одна-
ко толкуют они это понятие в ограниченном, механистическом плане,
сводя его к удовлетворению преимущественно биологических потреб-
ностей. Некоторые современные аналитики (И. Карузо, В. Ваельдер
и др.) в отличие от активной атеистической позиции Фрейда обнару-
живают большую терпимость к религии и даже разрабатывают «пси-
хоанализ для теологев».
Проявлявшаяся у Фрейда тенденция к известному сближению
психоанализа с марксизмом характерна и для современного неофрей-
дизма. Однако, если первоначальный интерес Фрейда и его последо-
вателей к марксизму был выражением их стремления к выявлению
285

ровда форм теоретического мышления, то в наши дни интерес и даже
сближение многих неофрейдкстов с марксизмом является лишь след-
ствием, определенных тенденций современной империалистической
идеологий. Это выражается в том факте, что большинство современ-
ных неофрейдистов — Э. Фромм, Э. Эриксон, И. Карузо, А. Митчер-
лих и др., воспринимая ряд принципов марксизма, стремятся эти
принципы «преобразовывать» и «обновлять». Практический смысл
этой тенденции можно увидеть в отражении ревизионистских взглядов
Г Маркузе, Э. Фромма, К. Хорни и др. в представлениях некоторых,
недостаточно устойчивых марксистов, таких, как Г Петрович, 3. Пе-
шич-Голубович, Д. Пейович, Д. Косович, В. Бруич и др. С другой сто-
роны, стремление к сближению аналитиков с марксизмом указывает
на все более утверждающуюся силу и действенность марксистской фи-
лософии, с которой вынуждены все больше считаться представители
сегодняшней буржуазной идеологии.
Не только общая философская ориентация, но и конкретная науч-
ная проблематика неопсихоанализа меняется по сравнению с психо-
анализом ортодоксальным. Эти изменения обусловливаются потреб-
ностями отдельных дисциплин, а также определенным влиянием со-
циально-экономических изменений. В отношении психоаналитического
учения можно в этой связи применить слова В. И. Ленина, сказанные
им по поводу эмпириокритицизма, — указание на то, что последний
является «живым учением», имеющим свое развитие. В круге вопро-
сов, которые разрабатывает современный психоанализ, можно вычле-
нить следующие направления:
,а) Тенденцию к преодолению узких биологических рамок психо-
анализа с обращением внимания на более широкий круг социальных
проблем. Эта тенденция, намеченная еще А. Адлером, развивается,
главным образом, представителями т. н. «культурпсихоанализа». В
стремлении преодолеть ограниченность исходного фрейдовского био-
логизма эти исследователи пытаются утверждать ведущую роль от-
дельных социальных факторов. В большинстве случаев подобные фак-
торы не выходят за узкие рамки семьи или «культуры». Несмотря, од-
нако, на это, учет подобных факторов вынуждает аналитиков подни-
мать вопросы, важные для более глубокого понимания влияний, ока-
зываемых семьей и особенностями культуры на личность и ее станов-
ление. В этом смысле, кроме взглядов Э. Фромма о влиянии факторов,
исходящих из «технизации» общества, представляет интерес теория
К. Хорни о воздействиях культурных институтов и, в особенности,
идеи Э. Эриксона о широком круге социальных воздействий, имею-
щих место в юношеском периоде. Подобная направленность отмеча-
ется в работах и других современных психоаналитиков, как, напри-
мер, Р. Шпитца, по мнению которого решающее место в развитии лич-
ности занимают взаимоотношения матери и ребенка в первые 2 года
жизни.
б) Тенденцию к переходу с «психологии индивида» к психологии
социальной. Это направление тесно связано с указанным выше стрем-
лением к (преодолению узкобиологических рамок ортодоксального пси-
хоанализа. Основы его заложены, главным образом, работами И. Мо-
рено по групповой психотерапии и анализу психологических законо-
мерностей «малых групп» (семьи, школьного, спортивного, трудового,
военного коллективов и т. д.). За последние годы Морено создано
т. н. учение о «динамике групп». В этих исследованиям, несомненно,
раскрываются некоторые существенные закономерности взаимоотно-
шения членов определенных групп. В то же время особенности малых
286

групп абсолютизируются и отрываются от их широкой социальной
основы. В конечном счете это приводит к попытке подменить объек-
тивные социально-исторические закономерности совокупностью психо-
логических особенностей малой группы.
в) Тенденцию к преодолению пансексуализма и утверждению
других основных психических механизмов. В отличие от ортодоксаль-
ного психоанализа, для которого основой является преобразование
либидо, в современном психоанализе наблюдается склонность к учету
и других мотивов человеческого поведения и социального развития'—
страха («анксиозности»), агрессивных стремлений, необходимости
в чувстве уверенности и т. п. Подобное понимание вызвало особый ин-
терес к проблеме роли агрессии в индивидуальном поведении и обще-
ственном развитии, и постепенно проблема агрессии превратилась в
одну из центральных для современного психоанализа. Агрессия как
выражение биологически заложенных закономерностей (агрессивный
инстинкт) или как следствие неудовлетворения аффектишых 'потреб-
ностей («фрустрация») все более утверждается как один из основных
социально-психологических «двигателей» человеческого поведения.
Очень показательным в этом отношении был 27-й Международный пси-
хоаналитический конгресс, состоявшийся в 1971 г. в Вене, основной те-
матикой которого была проблема агрессии с психологической и социаль-
но-психологической точек зрения. Очевидно, что выдвижение вопроса о
психологической сущности агрессии тесно связано с изменениями, проис-
ходящими в современном капиталистическом обществе, со все усилива-
ющейся и демаскирующейся агрессивной сущностью империализма.
г) Тенденцию к расширению психоаналитических методов исследо-
вания. Недостатки психоаналитического метода Фрейда, весьма субъ-
ективного по своей сущности, с особой отчетливостью выступили в пос-
ледние десятилетия, когда в науке, в том числе в психологии и нейрофи-
зиологии, утвердились объективные приемы изучения и стремление к
точной количественной оценке получаемых результатов. Это вызвало же-
лание модернизировать и психоаналитическую технику Фрейда. Попыт-
ки подобной модернизации развиваются в двух направлениях: примене-
ния экспериментально-психологических тестовых методик и использова-
ния приемов современного нейрофизиологического исследования. Метод
«свободных ассоциаций» дополняется проекционной тестовой техникой.
Идеи, побудившие К- Г Юнга к созданию его «ассоциативного экспери-
мента», были развиты в дальнейшем на основе методики «цветных пятен»
Г. Роршахом (Н. Rorschach). В настоящее время существует большое
число проекционных тестов, таких, как тематический апперцептивный.
тест (TAT) Г. Мэр рая (H.Murray), тест Л. Сцонди (L. Бгопау^фрустра-
ционный тест С. Розенцвейга (S. Rosenzweig), сценический тест Г. фон
Стаабса (G. von Staabs) и др. Несмотря на некоторые интересные и
важные особенности проекционных тестов, их основной недостаток со-
стоит в их полной или частичной зависимости от психоаналитических
интерпретаций, ввиду чего, как подчеркивает ряд советских и болгар-
ских авторов — М. С. Лебединский, В. Н. Мясищев, С. Я. Рубинштейн,
Б. В. Пирьов, Хр. Хистозов, Р. Пенушлиева, В. Манова-Томша и др.,—
их полноценного использования можно достичь только путем устране-
ния производительности их психоаналитических толкований.
287'

В отличие от сдержанности и даже отрицательного отношения
Фрейда к использованию физиологических методов, в последние годы
многие его последователи пытаются связать психоаналитическое учение
с физиологическими данными. Причиной этого является стремительное
развитие современной нейрофизиологии. В 1948 г. Мак Лейн .предложил,
как известно, шое учение о «висцеральном мозге» развитое за послед-
ние годы в электрофизиологических исследованиях Ж. Олдса, Ж. Лили и
др. Полученные при этом данные весьма интересны, однако попытки их
связи с принципами психоанализа отличаются, как правило, большой уп-
рощенностью.
д) Тенденцию к перенесению психоаналитических принципов в т. н.
психосоматическую медицину. Начатое еще в работах Э. Вейса и
Ф. Дойтча, это направление развивалось в дальнейшем благодаря кли-
ническим исследованиям Ф. Александера, Ф Дубнера, В. Стоквиса,
А. Митчерлиха и др. Накопив большой материал фактических данных,
психосоматические исследования несут на себе почти всегда досадный
отпечаток неустранимой односторонности психоаналитических толкова-
ний.
Развитие психоанализа обнаруживает, таким образом, целый ряд
особенностей, присущих и другим научным направлениям, тесно связан-
ным с буржуазной идеологией. На примере психоанализа можно ясно
видеть всю глубину зависимости отдельных наук от господствующих фи-
лософских взглядов соответствующей эпохи. Эта связь, конечно, не про-
стая и не односторонняя — с одной стороны, психоанализ воспринимает
определенные идеологические подходы, а с другой — предлагает взгля-
ды, которые в известной степени являются отражением общих воззрений.
Очевидно, что во многих случаях влияние философских теорий может
остаться незамеченным для естествоиспытателя, так как оно опосредо-
вано рядом других форм общественного сознания. Однако воспринятая
ошибочная методология в такой же мере тормозит научный прогресс, в
какой адекватный методологический подход ему способствует.
В тесной связи с влиянием философской мысли на отдельные дис-
циплины находится и то обстоятельство, что естественнонаучный, меха-
нистический материализм, являющийся стихийной методологической ос-
новой весьма многих »наук, сам по себе недостаточен и неизбежно приво-
дит к ошибочным, we только механистическим, но и открыто идеалисти-
ческим тенденциям. В этом смысле можно сказать, что, как и ß других
направлениях современного естествознания, главным источником идеали-
стических ошибок и толкований в психоанализе является стихийный, ме-
ханистический, естественнонаучный материализм. С другой же стороны,
необходимо подчеркнуть и обратное влияние естествознания на теоре-
тическое мышление и философию. Как указывали неоднократно Маркс,
Энгельс и Ленин, всякое крупное открытие в естествознании приводит к
необходимости его теоретического осмысления и, тем самым, к даль-
нейшему развитию философских концепций. Поэтому наблюдающиеся
^иногда тенденции к простому отрицанию и даже ;пол,ному игнорирова-
288

яию научных теорий без серьезного их анализа и обсуждения отнюдь
не способствуют дальнейшему прогрессу научного и теоретического
мышления.
В отношении современной психологии до сих пор сохраняют силу
слова В. И. Ленина, сказанные им более полувека назад по поводу фи-
зики: «...сегодняшний «физический» идеализм, точно та,к же, как вчераш-
ний «физиологический» идеализм, означает только то, что одна школа
естествоиспытателей в одной отрасли естествознания скатилась к реак-
ционной философии, не сумев прямо и сразу подняться от метафизиче-
ского материализма к диалектическому материализму. Этот шаг делает
и сделает современная физика, но она идет к единственно верному мето-
ду и единственно верной философии естествознания не прямо, а зигзага-
ми, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей «конечной цели», а
приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже задом. Современная
физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм». Эти
слова дали в свое время поразительно глубокую оценку ситуации, сло-
жившейся в физике на-чала XX ъека. И о»ни же во многом помогают нам
еонять положение, в:се более отчетливо ойрисо'вьивающееся <з психологии
последних десятилетий нашего века.
19. Бессознательное
289

23
ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В СОВРЕМЕННОМ
НЕОФРЕЙДИЗМЕ
СТОЮ Г. СТОЕВ
Болгарская Академия наук, Институт философии, София
Проблема бессознательного занимает центральное место в фрейдиз-
ме. В большой степени именно в связи с фрейдовским пониманием бес-
сознательного — утверждением или отрицанием его — шла дальнейшая
разработка этой проблемы. Классический фрейдизм — это стройная,
последовательная система со своей внутренней логикой. Но дальнейшее
развитие наук—биологии, антропологии, физиологии, психологии, меди-
цины, социологии и др. не могло не затронуть его принципов и концеп-
ций, не подорвать его устоев и не поставить под угрозу всю его струк-
туру. Возникла потребность переоценить ряд его концепций, согласовать
их с современным научным знанием, что привело в конце концов к ре-
визии классического фрейдизма и к возникновению неофрейдизма.
Главными причинами, обусловившими ревизию фрейдизма, являют-
ся, как справедливо указывает американский философ и психолог
Г Уэллс, следующие: практический опыт самих психоаналитиков, дости-
жения академической экспериментальной психологии, эксперименталь-
ной антропологии [1,41]. Практика Фрейда, отмечает Уэллс, основыва-
лась прежде всего на психоанализе представителей привилегированно-
го класса, психоаналитикам же позднейшего периода, особенно в США,
понадобилось работать преимущественно с представителями среднего
класса из так называемых «деловых кругов». А это привлекало внима-
ние психоаналитика к современным социальным и семейным отношени-
ям пациентов, к их социальным обязанностям, конкуренции и пр. в
большей степени, чем к переживаниям раннего детства.
Сходные обстоятельства подчеркивает и К. Хорни, которая до
1932 г. занималась психоаналитической практикой в Европе. «Когда в
1932 г. я приехала в США, — пишет она, — я увидела, что неврозы и
сам облик людей в этой стране очень отличаются от тех, которые я на-
блюдала в европейских странах, и поняла, что это можно объяснить
только разницей культурно-социальных факторов» [5,12].
Г. Маркузе выражает эту разницу более категорично. По его мне-
нию, классический фрейдизм устарел, потому что сам объект, на кото-
290

ром он развился — человек XIX и начала XX века, — значительно из-
менился. Я утверждаю, пишет Маркузе, что фрейдистские концепции
«устарели настолько же, насколько устарел и их предмет — человече-
ский индивид, понимаемый как «Оно», «Я» и «Сверх-Я», инкорпориро-
ванное в социальной действительности» [6,85].
Как известно, первые расслоения фрейдизма начались еще при
жизни Фрейда. С определенной ревизией его учения выступила и его
дочь А. Фрейд. Ее инициативу продолжили дальше К. Хорни, Г. Салли-
ван, Г Гартман и др. Основное в этом пересмотре состоит в попытке
преодолеть биологическую односторонность и пансексуализм классиче-
ского фрейдизма, ориентируясь на социальные факторы. Так возник как
разновидность неофрейдизма т. н. культурпсихоанализ. Ориентация пси-
хоанализа на социальные факторы создала для него потребность в свя-
зи с социологическими теориями. И, поскольку марксизм завоевывал
себе все более и более твердую почву, некоторые из реформаторов фрей-
дизма были вынуждены обратить на него внимание. Так вновь возник-
ла «проблема» интеграции фрейдизма с марксизмом. Между предста-
вителями этой разновидности неофрейдизма, стремящегося к «сближе-
нию» фрейдизма с марксизмом, наиболее известными являются, на наш
взгляд, Эрих Фромм и Герберт Маркузе.
Представители неофрейдизма не отказываются от фрейдовского бес-
сознательного и его определяющей роли в жизни и деятельности чело-
века. Они только пытаются преодолеть его биологическую и сексуаль-
ную основы и поставить его на социальную почву. К. Хорни критикует
Фрейда из-за его метафизического противопоставления ряда процессов
в человеческой психике: «удовольствие — неудовольствие», «бессозна-
тельное — сознание», «Эрос — Танатос» и пр. Она отвергает и чрезмер-
ное расширение понятия сексуальности. По ее мнению, формирование
человеческого характера зависит не столько от сублимации либидо,
сколько от социальных условий. Она отвергает фрейдовскую концепцию
об Эдиповом комплексе и о структуре человеческой психики, как состоя-
щей из «Оно», «Я» и «Сверх-Я». Но Хорни не отвергает ни фрейдизма
в целом, ни его концепцию о бессознательном. Она исходит из представ-
лений А. Фрейд, по которым человеческое «Я» формируется не только
под влиянием биологической наследственности, но и под влиянием со-
циальных условий; она учитывает, что, наряду с функцией вытеснения,
направленного против инстинктивных влечений, в «Я» вырабатываются
и защитные механизмы, направленные против угроз внешней среды.
По мнению Хорни, инстинкты играют меньшую роль, чем та, кото-
рую им приписывают ортодоксальные фрейдисты. Она рассматривает
«Я» как совокупность приобретенных тенденций, стремящихся преодо-
леть чувства страха и неуверенности. В своей концепции бессознатель-
ного Хорни замещает фрейдовское либидо двумя иными двигателями:
анксиозностью (страхом) и перфекционизмом (стремлением к совер-
шенству). Отсюда, она правильно указывает, что источником неврозов
является, в основном, не конфликт инстинктивных влечений с ограни-
291

чениями, налагаемыми на них социальной средой, а конфликт социаль-
ных устремлений индивида с враждебными ему условиями его социаль-
ной среды. В жизни мчдивида определяющую роль играют не его сек-
суальные потребности, а его чувство неуверенности и страха. Хорни
проводит разграничение между понятиями страха и анксиозности. Она
рассматривает страх как реакцию индивида против известной и реаль-
ной опасности, а анксиозность — как патологическое явление, как не-
ясное предчувствие опасности, причина которой неизвестна. Анксиоз-
ность приводит индивида к неверию в собственные силы, к чувству сво-
ей неполноценности, беспомощности.
Перфекционизм противоположен анксиозности. Он побуждает инди-
вида преодолеть ощущение страха и обеспечивает ему свободу и уве-
ренность. Но сама тенденция к совершенству увеличивает зависимость
индивида от других членов общества, поскольку он стремится делать
то, что им нравится, и избегать делать то, что им не нравится. Таким
образом желаемая свобода и уверенность приводит его, по существу, к
еще большей зависимости. Отсюда Хорни делает вывод — чем больше
требований предъявляет цивилизация к индивиду, тем более увеличива-
ется стремление последнего к совершенству, а это, в свою очередь, при-
водит его к порабощению.
Хорни правильно видит причину анксиозности во враждебности, су
ществующей между людьми в капиталистическом обществе, в их не-
обеспеченности, в конкуренции, в жизни под постоянной угрозой, в
условиях, где неудача лишает человека не только богатства, но и ува-
жения. Но, констатируя это травмирующее воздействие условий капита-
листической действительности на психику индивида, Хорни не приходит
к правильному выводу о том, что только уничтожением условий, порож-
дающих анксиозность, можно избавить человека от ее воздействия. На-
оборот, она универсализирует специфические капиталистические усло-
вия, представляя их как неустранимые условия жизни человека вооб-
ще. Она абсолютизирует анксиозность как черту бессознательного, при-
сущую каждому человеку. Спасение человека она ищет не в револю-
ционном изменении социальной действительности, а в изменении сред-
ствами психотерапии бессознательного. В психотерапии она пользуется
известными техническими средствами психоанализа — анализом снови-
дений, методикой свободных ассоциаций и пр. Только Хорни стремится
к осознанию не вытесненных инстинктивных влечений, как это имело
место у представителей классического фрейдизма, а к осознанию
анксиозности.
Недостаток концепции Хорни заключается еще и в том, что, рас-
сматривая социальные факторы как источник анксиозности, она перео-
ценивает роль «культурных условий» — факторов нравственных, рели-
гиозных, политических и явно недооценивает определяющую роль эко-
номических и классовых условий. У нее отмечается, как и у Фрейда,
явная переоценка роли бессознательного за счет роли сознания.
Э. Фромм открыто заявляет, что он ревизионист фрейдизма. В своей
292

попытке подняться над экзистенциализмом и фрейдизмом он обращает-
ся к марксизму и включает в свою концепцию человека некоторые эле-
менты из марксистской теории. Полемизируя с Д. Беллом, он противо-
поставляет ему марксистское понимание, по которому человеческое су-
щество «является не чисто биологическим, не абстрактным, а таким,
которое может быть понято только исторически, так, как оно разви-
вается в процессе истории» [4, 78—79]. И он отмечает, что у человека в
процессе общественно-исторического развития возникли новые, специ-
фические человеческие качества. К их числу он относит созмание, разум,
/воображение, шошбность использовать сим-волы и абстракции и д>р., но,
к сожалению, не упоминает о труде, о производственной деятельности
человека. И это не случайно: несмотря на наличие во фроммовской кон-
цепции человека некоторых отрывочно взятых элементов марксизма, она
в основном остается экзистенциалистской и фрейдистской. Фромм утвер-
ждает, что для каждого индивида характерны его первичные, неизмен-
ные, внутренне ему присущие качества, которые он приспосабливает к
культурным условиям. Если эти условия противоречат его первичной
природе, в его эмоциях, мыслях, действиях возникает тенденция к из-
менению объективных условий, поскольку он неспособен изменить свою
собственную природу. И если культурные условия оказываются более
сильными и препятствуют осуществлению его стремлений, тогда инди-
вид невротизируется. «Эволюция человека, — пишет Фромм, — состоит
в приспособлении неразрушимых качеств его природы, которые застав-
ляют его никогда не прекращать стремления к согласованию внешних
условий с его внутренними потребностями» [2,23]. Отсюда, по Фромму,
определяющими являются не социально-исторические условия, как это
утверждает марксизм, а первичные и неизменные качества человеческой
природы.
Второй характерный момент. Говоря о бессознательном, Фромм не
основывает его на сексуальном влечении, как это имеет место в орто-
доксальном фрейдизме, но сохраняет фрейдовское понимание его ирра-
циональной сущности. Очень долго мы полагали, отмечает Фромм, что в
душе человека злые силы не существуют, что они давным-давно исчез-
ли. Уже Ницше и Маркс смутили наш оптимизм, Фрейд же был тем,
кто привел нас «на вершину вулкана и заставил посмотреть в его ки-
пящий кратер» [3,6]. Именно он обратил внимание на иррациональную
сущность бессознательного в человеке.
По Фромму, бессознательное отдельного индивида определяется его
экзистенциальными и социальными противоречиями, норождающими в
нем чувства изолированности, одиночества, неуверенности. Отчуждение
человека от природы и себе подобных — главный источник страха. А
спасение от этого страха человек ищет в «комплексах» — «авторитар-
ности», «жажды власти», «стремления к разрушению», «конформизма
автомата». Все это очень близко к фрейдовскому пониманию садизма,
мазохизма, либидо, «влечения к смерти».
Большой интерес, на наш взгляд, представляет концепция Фромма
о «социальном характере» — о бессознательном в индивидуальной и со-
293

циальной психике. Обвиняя марксистскую и фрейдистскую и Макс-Ве-
беровскую концепции в односторонности при объяснении воздействия
идеологии и культуры на человека, Фромм пишет: «В противополож-
ность этим отношениям, мы полагаем, что идеология и культура в целом
обусловливаются социальным характером» [3,252]. Марксистская кон-
цепция о базисе и надстройке, по его мнению, недостаточна. Посредни-
ком между социально-экономической структурой общества и идеологией
является «социальный характер». Его посредничество выражается в двух
направлениях: от экономической базы к идеям и от идей — к экономи-
ческой базе, что можно выразить наглядно следующим образом:
экономическая база
социальный характер
идеи и идеалы.
Как будет расходоваться человеческая энергия в обществе, опреде-
ляется, по Фромму, именно «социальным характером». В своей жизни
человек разрешает проблемы своего существования, реализуя свои спо-
собности. Но, если общество ограничивает его, препятствует ему, оно
его калечит и невротизирует, даже если сознательно человек доволен
своей судьбой. В подобных условиях, говорит Фромм, бессознательно у
человека поднимается протест против калечащей его обстановки. И этот
протест толкает его к изменению общественных условий. «Социальные
изменения и революции, — пишет Фромм, — являются результатом не
только конфликта между новыми производительными силами и старыми
формами общественной организации, но и конфликта между неадекват-
ными для человека общественными условиями и неизменяющимися по-
требностями человека» [9,234].
Концепция «социального характера», утверждает Фромм, помогает
ответить на вопросы, на которые марксистская теория не в состоянии
ответить. Например: почему сохраняется лояльность по отношению к оп-
ределенной общественной системе большинства членов общества, даже
когда они страдают от этой системы и разум подсказывает им, что их
лояльность вредна? Почему их реальные интересы не всегда торжест-
вуют над их фиктивными интересами? Ответ на эти вопросы кроется, по
Фромму, в «социальном характере». Сумело общество сформировать
необходимую структуру «социального характера» — и средний гражда-
нин уже доволен всеми условиями, предоставляемыми ему обществом.
При помощи «социального характера», указывает Фромм, можно заста-
вить человека служить самым разным целям — кооперироваться или
стремиться к частной собственности, подчиняться или господствовать,
радоваться счастью или покорно переносить страдания. Социальный
характер крестьянина — это синдром характерных черт индивидуа-
лизма1— бережливости, упорства, слабой склонности к кооперирова-
нию, слабого чувства времени, недостатка точности, и после того, как
он сформировался, он оказывает сильное сопротивление каждой попыт-
ке к изменению, даже когда экономические л реимущества этих измене-
ний очевидны. «Социальным характером» объясняются, по Фромму,
расистские проявления белых на Юге в США, содействие, оказанное
294

Гитлеру средними классами в Германии. Им объясняются черты, при-
сущие рабочему — точность, дисциплинированность, организованность,
коллективизм, а также лояльность определенных групп рабочих в от-
ношении капиталистической системы — вопреки тому, что производи-
тельные силы давно вошли в противоречие с капиталистическими про-
изводственными отношениями.
Нет сомнений, что в концепции Фромма о «социальном характере»
есть рациональное зерно. Сложные взаимодействия в общественной
структуре нельзя понимать упрощенно, удовлетворяясь только общими
положениями о роли базиса и надстройки. В обществе возникают не-
редко ситуации, при которых силой традиций, привычек, способа жизни,
национального темперамента, особенностей культуры и пр. в психике
индивида, класса, народа создаются состояния, названные грузинскими
психологами школы Д. Узнадзе «установками». И эти состояния обус-
ловливают в значительной степени формы поведения, реакции человека,
класса, народа при разрешении возникших перед ними проблем эконо-
мического, политического или другого характера. Хорошо известно, что
буржуазная революция во Франции протекала не так, как в Англии, что
социалистические революции совершаются по-разному в разных стра-
нах. Нам кажется, что представление Фромма о «социальном характе-
ре» является интересной и ценной догадкой, близкой к узнадзевскои
концепции психологической установки.
Если бы Фромм расширил и конкретнее разработал свою концеп-
цию «социального характера», указал подробнее на его обусловленность
•социальными условиями, прежде всего экономическими и классовыми,
отмечал его лишь относительную самостоятельность и роль в общест-
венном развитии, в поведении классов, отдельных индивидов, то это бы-
ло бы неоспоримо полезным делом. Беда, однако, в том, что Фромм яв-
но переоценивает, абсолютизирует роль «социального характера», пре-
вращая его в фактор, все объясняющий. В число причин, формирующих
«социальный характер», у Фромма одинаково включены моменты и эко-
номические и культурные без разъяснений, какие из них первичные, оп-
ределяющие, и какие вторичные. Именно поэтому он считает, что только
«социальным характером» можно объяснить лояльность граждан к си-
стеме их угнетающей и что осознание классовых интересов и преиму-
ществ социализма еще недостаточно, чтобы стимулировать пролетариат
к революции. В подобных случаях «социальный характер» оказывает-
ся, по Фромму, сильнее экономических условий.
Здесь налицо обычный недостаток буржуазных социологов — сна-
чала ограничивать и упрощать марксистскую теорию о социалистиче-
ской революции, чтобы затем обвинить ее в односторонности. Хорошо
известно, что, когда классики марксизма указывали на определенную
роль экономики, они отнюдь не упускали из вида роль психологии, тра-
диций, идей и вообще субъективного фактора. Ленин неоднократно под-
черкивал, что для победы социалистической революции необходима не
только экономическая зрелость общества, но и соответствующая «рево-
295

люционная ситуация». «Лояльность» рабочих в некоторых развитых ка-
питалистических стра.нах объясняется поэтому далеко не единственно
ролью «социального характера», — хотя, конечно, и он имеет свое ме-
сто и значение, — но прежде всего отсутствием необходимой револю-
ционной ситуации.
Сам Фромм следующим образом уточняет взаимоотношения между
экономическими, психологическими и культурными факторами. «Человек
действует, — пишет он, — для изменения внешних условий, исходя из
изменений, происходящих внутри него самого, психические факторы в
его собственном развитии помогают изменению экономического и соци-
ального процесса» [3,252]. Отсюда следует, что первичными являются
изменения, возникшие в психике, а не в экономических условиях, как это
утверждает марксизм. Когда Фромм говорит об «исторической обуслов-
ленности» психических сил, он имеет в виду культурные институты и
средства. Он даже подчеркивает, что «экономические силы эффективны,
но их надо понимать не как мотивирующие психику, а как объективные
условия» [3,252]. Если бы Фромм сказал, что экономические условия
действуют, мотивируя человеческую деятельность не непосредственно и
автоматически, а посредством изменений, которые они обусловливают в
человеческой психике — в сознании и в бессознательном людей, то это
было бы ценной догадкой, ибо, действительно, человек всегда действует,
исходя из своих внутренних потребностей. Чтобы воздействовать на че-
ловека, каждый внешний фактор должен преобразоваться во что-то
внутреннее — в элемент бессознательного или сознательного. Но Фромм,
к сожалению, не делает этого — главного — шага. И все-таки его кон-
цепция о «социальном характере» интересна и ее можно использовать,
при разработке проблемы социального и индивидуального бессозна-
тельного.
В своей концепции о человеке Г. Маркузе исходит из фрейдовского
понимания конфликта между биологической природой индивида и ре-
прессивными функциями цивилизации. Но если Фрейд не верит в воз-
можность примирить принцип удовольствия с принципом реальности и
остается в этом отношении глубоким пессимистом, то Маркузе считает,
что такое примирение возможно в условиях нерепрессивной цивилиза-
ции. Существующее индустриальное общество Маркузе объявляет аб-
сурдным. Оно, по его мнению, уничтожает внутреннюю сущность чело-
века и превращает его в «одномерное» существо («одноизмеримый че-
ловек»). В прошлом, указывает он, «Я» при помощи интроекции спон-
танно перерабатывало «внешнее» во «внутреннее», но человек сохранял
свое индивидуальное сознательное и бессознательное, отличавшиеся от
общественного мнения. В прошлом идея «внешней свободы» выража-
лась в сохранении «личного пространства», в котором человек мог ос-
таваться самим собой. «Сегодня,—пишет Маркузе,—техническая реаль-
ность вошла в это «личное пространство» и ограничила его. Индивид
полностью охвачен производством... Следовательно, больше не сущест-
вует адаптации, налицо непосредственная идентификация индивида с его»
296

•средой, а отсюда—v. с обществом в цело!М» [7, 35], ib результате чего воз-
никает все более высокая степень отчуждения. «Сегодня отчужденный
человек, — подчеркивает Маркузе, — абсорбирован своим отчужденным
существованием. Налицо только одно измерение человека, и оно
проявляется повсюду, хотя и в разных формах» [7,36]. Именно уничто-
жая «внутренние измерения» человека, индустриальное общество угро-
жает уничтожением человеческой индивидуальности. Маркузе говорит
о бессознательном, спонтанном характере бунта в современном обще-
стве, как выражении протеста человеческой биологической природы про-
тив репрессии общества.
Причину же репрессии Маркузе видит прежде всего в современном
прогрессе, который, якобы, порождает тоталитаризм. Он говорит, что
борьба против старого мира имеет не столько экономические, сколько
биологические основания. «Борьба современного человека,—пишет он,—
имеет свои корни в подлинной, «биологической» природе индивида, и на
этой основе зачинщики бунта определяют задачи и стратегию полити-
ческой борьбы, в которой единственно будет возможно определить кон-
кретную цель освобождения» [8,5]. Потому Маркузе считает, что основ-
ная сила освобождения — это молодежь и «аутсайдеры», которые, бу-
дучи вне социальной системы, еще не абсорбированы ею и у которых,
якобы, еще сохраняют всю свою силу биологические инстинкты.
Маркузе обращает внимание на интересные явления, связанные с
неосознаваемыми изменениями в человеческой психике, происходящими,
по его мнению, под влиянием научно-технической революции — стан-
дартизацию и автоматизацию чело«вече.акой природы, уничтожение ее
творческого начала и пр. Все эти отрицательные последствия он связы-
вает непосредственно с техническим прогрессом, а не с капиталистиче-
ской структурой общества, которой определяется антигуманная направ-
ленность технического прогресса. Кроме того Маркузе грубо пере-
оценивает биологическую основу бессознательного и человеческой при-
роды вообще и недооценивает роль сознания. Отсюда решения, которые
он предлагает, остаются ошибочными и утопичными.
Современные неофрейдисты по разным поводам касаются проблемы
бессознательного и пытаются раскрыть как биологическую, так и со-
циальную обусловленность этого психологического фактора, что можно
отметить, как шаг вперед по сравнению с классическим фрейдизмом. Но
в целом они все еще остаются в плену биологизма. В их концепциях со-
держатся интересные наблюдения и ценные догадки, которые необходи-
мо иметь в виду при дальнейшем исследовании проблемы бессознатель-
ного, производимом, однако, на принципиально иной научно-методологи-
ческой основе.
ЛИТЕ РАТУРА
1. УЭЛЛС Г., Крах психоанализа. М.. 1968.
2. FROMM. Е.. Man for Himself. L.. 1960.
29Г

3. FROMM. E.. Fear of Freedom. L., 1£60.
4. FROMM. E., Das Menschenbild bei Marx. Fr/M.. 1963.
5. HORNEY. K.. Our Inner Conflicts. N. Y.. 193Э.
6. MARCUSE. H.. Kultur und Gesellschaft. Fr/M.. 1967, B. 2
7. MARCUSE. H.. L'homme unidimensionnel. Paris. 1968.
8. MARCUSE. H.. An Essay on Liberation. L.. 1969.
S. Socia ht Humanism (ed. by E. Fromm), N. Y.. 1966.

24
КОНЦЕПЦИИ СОЗНАНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ
ФИЛОСОФИИ
А. Ф. БЕГИАШВИЛИ
Тбил}юский государственный университет, факультет философии и психологии
Вряд ли будет преувеличением сказать, что почти каждое фило-
софское учение, в том числе и современные философские теории, опи-
раются на то или иное понимание природы сознания, его структуры и
процесса его функционирования. Часто бывает и так, что предлагаемое
понимание природы сознания не выражено открыто, не высказано в
четких терминах. Уточнение концепции сознания, лежащей в основе
этих философских учений, может во многом содействовать как выра-
ботке правильной оценки рассматриваемых философских учений, так
и уяснению многих аспектов понятия сознания, его отношения к дру-
гим понятиям, в первую очередь к понятию бессознательного.
При исследовании различных концепций природы и структуры
сознания, представленных в современной западной философии, возни-
кают две далеко не однородные задачи. Во-первых, нужно исследо-
вать те представления о строении сознания, которые, хотя и не всегда
формулируются четко, но безусловно предполагаются основными поло-
жениями той или иной философской доктрины. Употребив распростра-
ненный в настоящее время термин, скажем, что нужно исследовать ту
модель сознания, к которой имплицитно обращаются те или иные фило-
софские учения. Во-вторых, надо изложить основные положения экс-
плицитно сформулированного учения о сознании.
Конечно, в пределах настоящей работы мы не можем ставить
своей целью решение в полном объеме обеих вышеназванных задач.
Это дело особого и обширного исследования. Мы хотели бы ограни-
чить себя рассмотрением лишь нескольких наиболее распространен-
ных на сегодняшний день течений западной философской мысли; с од-
ной стороны, неопозитивизма, с другой — феноменологии и экзистен-
циализма. К тому же, нам представляется целесообразным заострить
внимание на тех сторонах проблемы сознания, которые имеют отноше-
ние к фундаментальным положениям вышеназванных философских
учений, а также на моментах, помогающих лучше понять отношение
представителей этих философских учений к проблеме взаимоотноше-
ния сознания и бессознательного.
1. Приступая к рассмотрению феноменологической философии, не-
обходимо, в первую очередь, обратить внимание на два основных
принципа этой теории. Это, в первую очередь, требование опытного
оправдания всего нашего знания и, во-вторых, принцип беспредпосы-
лочности.
Основной принцип научного мышления, которому, естественно,
должна подчиняться и философия, заключается, по мнению Гуссерля, в
том, что оправдание всего нашего познания следует искать в данных
299

непосредственного созерцания, в интуиции. Но при этом оставалось
неясным, как же быть с теми суждениями, которые не поддаются по-
добной проверке? Эти сомнения касались, в первую очередь, утверж-
дений о существовании предметов, данных в непосредственном созер-
цании. Вопрос о реальном существовании объектов не может быть с
очевидностью решен при помощи непосредственных данных.
Соответствуют ли нашим восприятиям какие-либо внешние пред-
меты, служащие причинами этих восприятий? Данный вопрос находит-
ся, с точки зрения феноменологии, вне пределов непосредственного
знания. Это вопрос той или иной философской позиции. Но здесь
вступает в силу другой основной принцип, на который, как мы уже от-
мечали выше, опирается феноменологическая философия — прин-
цип беепредпосылочности. Гуссерль же хочет следовать той или иной
принятой философской теории, отказывается принять ту или иную
философскую доктрину в качестве готовой предпосылки. В этом он ви-
дит одно из условий подлинной научности философии.
Свой отказ занять какую-либо принятую философскую позицию"
Гуссерль, в первую очередь, относит к так называемой естественной
установке, с которой обычно начинается человеческое сознание. Об-
щая предпосылка естественной установки выражает, по мнению Гуссер-
ля, определенную философскую позицию. Она заключается в том, что.
я нахожу пространственно-временную действительность, которая мне
противостоит и к которой я сам также принадлежу, налично сущест-
вующей; я приписываю наличное бытие ей, такой, какой она мне да-
ется [4, 63—64].
Для Гуссерля, который заявлял о своем нежелании придержи-
ваться какой-либо предвзятой теории, эта естественная установка не-
приемлема. «Вместо того, чтобы оставаться в этой установке, мы по-
стараемся изменить ее радикально», — пишет он.
Гуссерль надеется радикально изменить естественную установку
с помощью определенной операции, которую проводим мы в нашем
сознании — с помощью приема воздержания. Он так описывает суть,
этого приема воздержания: мы не отбрасываем тезис естественной
установки, согласно которому мир налично существует. Поскольку мы.
ничего не отрицаем, то наше убеждение в наличности мира также ни-
как не меняется. «И все же оно претерпевает определенную модифи-
кацию,— пишет Гуссерль, — в то время, как оно остается тем, что оно^
есть, мы ставим его «вне игры», «исключаем его». Мы «заключаем
его в скобки». «Оно все еще находится здесь, как нечто, заключенное
в скобки, находится в скобках... Мы можем также сказать: этот те-
зис все еще переживается, но мы его просто не употребляем» [5, 54].
Итак, мы воздерживаемся от употребления положения (которое
все еще переживается нашим сознанием) о наличном существовании
объектов, соответствующих данным непосредственного созерцания.
Гуссерль обещает, что прием воздержания, прием «эпохэ», он ис-
пользует для открытия и исследования совершенно новой области:
«Наше намерение касается новой научной области, такой, которая
может быть добыта при помощи метода заключения в скобки» [4,
67]. Гуссерль несколько забегает вперед и заявляет, что эта новая
область бытия, которая до сих пор не была отграничена, есть не что
иное, как «чистое переживание», «чистое сознание». Именно эта но-
вая сфера бытия есть то, что остается после феноменологического
исключения мира. Гуссерль все время подчеркивает, что, применяя
метод заключения в скобки, метод феноменологического «эпохэ», воз-
держиваясь от суждения о реальности мира, ставя веру в эту реаль-
300

ж>сть «вне игры», мы не остаемся перед ничто, перед пустотой. Мир,
данный в нашем опыте, продолжает оставаться для меня и впредь, и
при этом опыт продолжает иметь то же содержание, что и до того, как
мы начали воздерживаться от суждений о его реальности. Вся разни-
ца только в том, что я, как философски мыслящий субъект, не придаю
этому опыту естественную веру в реальное существование мира.
Нельзя не видеть, что в основе вышеприведенных философских
построений лежит определенное понимание природы и структуры соз-
нания.
Обратим прежде всего внимание на процедуру «эпохэ». Прием
воздержания, предложенный Гуссерлем, может быть основан на пред-
положении, что в содержании сознания имеются разные уровни, от-
.личающиеся по степени актуализации. Определенное содержание на-
личествует в настоящий момент в сознании, «оно все еще переживает-
ся», как говорит Гуссерль, но оно ка,к бы отодвинуто на второй
план, сознание не занимается им, оно не включается в систему отно-
шений, существующих между остальными моментами, частями содер-
жания сознания. Оно остается, как выражается Гуссерль, «вне игры»,
«мы его просто не употребляем».
Но предположение об этих разных уровнях сознания, вернее о
разных уровнях актуализации содержания сознания, само связано с
другой предпосылкой. Именно: оно опирается на имплицитное допуще-
ние, что жизнь сознания не есть стихийный, неуправляемый процесс,
течение которого целиком определяется внешними воздействиями.
Напротив, признается, что личность, носительница сознания, активно
вмешивается в определение направления жизни сознания. Она может
в соответствии с потребностями, возникающими на определенной ста-
дии, ступени жизни вообще или познания в частности отодвинуть не-
которое содержание сознания на задний план, «выключить его из
игры». Соответственно, другая часть содержания сознания актуализи-
руется, сознание занимается ею, поглощено ею.
Такова, на наш взгляд, модель сознания, его структуры, с необхо-
димостью предполагаемая философской доктриной «эпохэ» и соответ-
ственно феноменологической теорией, составной частью которой и яв-
ляется требование «эпохэ», воздержания.
Нельзя не видеть, что эта модель абсолютизирует одну из сторон,
черт, характеризующих сознание, одну из способностей, которая име-
ется у сознания.
В каждодневной жизни мы часто встречаем это умение — выклю-
чать из игры часть содержания сознания, неаннулируемую часть, ко-
торая все еще переживается, но которая просто не применяется, не
актуализируется. Без учета этой способности многие поступки людей,
с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, были бы необъяс-
нимы: только допустив у личности способность отодвигать на задний
план, выключать из «игры» нежелательное для нее в данный момент
содержание сознания, можно объяснить поступки людей, которые в
обыденной жизни именуют «неожиданными». Под ними обычно име-
ют в виду поступки человека, противоречащие общему укладу лично-
сти или его программе, принятой им в качестве руководства своей
жизнью. Когда человек, признанный честным и принципиальным, про-
являет непоследовательность при оценке явлений, неприемлемость ко-
торых не вызывает сомнения, обычно говорят, что не ждали от него
такого поступка.
Во всех подобных случаях вряд ли есть смысл допускать корен-
ной перелом во взглядах и установках личности. Чаще всего, тем
301

труднее бывает допустить такой перелом, что за исключением одного
или двух случаев индивид как личность остается верным своим жиз-
ненным идеалам и установкам. Скорее всего здесь надо говорить о
другом: индивид, личность знает о неприемлемости того или иного
явления, располагает адекватной оценкой этого явления, но это зна-
ние, эту оценку отодвигает на задний план сознания, оставляет его-
«©не игры», просто не «применяет сто».
Способность всегда, при всех обстоятельствах, актуализировать
имеющуюся адекватную оценку событий, присуща тому типу людей,
которых обычно именуют «бескомпромиссными», «последовательными»
и т. д.
Тот факт, что способность отодвигать на задний план некоторое
содержание, выключать его из игры, присуща сознанию, подметил и
удачно использовал С. Великовекий при анализе творчества А. Камю.
Он пишет: «Посторонний (речь идет о романе Камю. — А. Б.) словно
«заключает в скобки» по феноменологическому способу гражданские,
семейные, этические нормы окружающих, да и всякого совместного
людского общежития как ненужную скорлупу рассудочных условно-
стей, вышелушивая подавленное ими изначальное антропологически-
телесное ядро личности и только его нарекая неподдельным» [3, 13].
Подобных примеров описания использования героем приема
«заключения в скобки», «выключения из игры» в художественной ли-
тературе, особенно в новейшей, можно встретить немало. Это могло
бы составить тему для особого исследования. Нам достаточно отме-
тить, что, предложив процедуру «эпохэ», процедуру воздержания от
утверждения реальности внешнего мира, Гуссерль имел в виду реаль-
ную способность, присущую человеческому сознанию — способность
отодвигать на задний план, «выключать из игры» часть содержания, не
применять его.
2. Переходя к рассмотрению неопозитивистской концепции соз-
нания, мы обнаруживаем, что она также основана на абсолютизации
одной из особенностей сознания.
Неопозитивисты стремились найти достоверные данные, надеж-
ность которых нельзя поставить под сомнение. К этим непосредствен-
ным данным они собирались свести все наше знание с тем, чтобы
проверить его истинность. Те положения, которые путем различных
преобразований удавалось свести к этим надежным, достоверным дан-
ным, объявлялись инстинными, другие — ложными.
Эта процедура проверки истинности, или, иначе говоря, процедура
верификации, ставила со всей остротой проблему достоверных, надеж-
ных данных, надежность которых не вызывала сомнения и которые
сами должны были придать ранг истинности и достоверности всей си-
стеме нашего знания. Где нужно было искать эти наиболее достовер-
ные данные? Можно найти некоторые различия в ответах на этот воп-
рос, которые предлагаются различными группами или отдельными
представителями неопозитивизма, но суть всех их одна: наиболее до-
стоверны данные непосредственного опыта. К ним, к этим достоверным
данным непосредственного опыта, предлагалось свести все наши зна-
ния, все предложения, входящие в систему нашего знания. Неопо-
зитивисты полагали, что при помощи подобных сведений удастся про-
верить истинность наших знаний. Предложения, которые согласуются
с данными непосредственного опыта, следует признать истинными,
другие — ложными. Процедура проверки истинности предложений пу-
тем сведения к данным непосредственного опыта, получила название
эмпирической верификации. Те предложения, которые не поддавались
302

эмпирической верификации, т. е. которые нельзя было свести к дан-
ным непосредственного опыта, объявлялись бессмысленными, и их.
предлагалось изъять из научного и каждодневного обихода.
Процедура эмпирической верификации ^наталкивалась, однако, на
ряд трудностей. Одна из них представляла особые хлопоты неопозити-
вистам и особенно представителям той группы, которая получила
название логического позитивизма. Коль скоро признавалось, что наи-
более достоверны данные непосредственного, актуально, здесь и сей-
час осуществляемого опыта, то верификация должна была принять
характер «здесь и сейчас верификации», т. е. верификации, осуществ-
ляемой с помощью данных, полученных «здесь и сейчас».
Неопозитивисты предпринимали немало усилий, чтобы избежать
этой трудности. С этой целью они попытались несколько видоизменить
принцип эмпирической верификации.
Нам нет нужды вдаваться в рассмотрение подробностей этой
трансформации, тем более, что, по мнению многих исследователей и ис-
ториков неопозитивистской философии, эти попытки не были успешны-
ми. Нам следует обратить внимание на следующее: неопозитивистские
философские построения предполагают различение по познаватель-
ной ценности двух состояний сознания. Достоверными данными нужно
считать лишь те содержания нашего сознания, которые переживают-
ся нами «здесь и сейчас». Только они имеют подлинную познаватель-
ную ценность. Мы должны к ним свести путем соответствующих преоб-
разований все другое наше знание, придав последнему с помощью
этой операции такую же достоверность, которой обладают непосред-
ственные данные.
В отличие от феноменологического «эпохэ» в неопозитивистской
доктрине не признается ничего, что переживалось бы как содержание
сознания, но что было бы «выключено из игры», было бы отодвинуто
на задний план. Не допускается существование неактуализированно-
го содержания сознания.
Нетрудно заметить, что неопозитивизм и феноменологическая фи-
лософия предлагают противоположные друг другу трактовки природы
сознания и его структуры.
Как уже говорилось, введение метода воздержания, «заключения
в скобки» возможно лишь при предположении, что в каждый дан-
ный момент наше сознание может иметь содержание двух различных
уровней. Один уровень — это та часть содержания, которая актуали-
зирована, над которой сознание «работает», которая, таким образом,
используется при построении философского мировоззрения, при по-
строении феноменологической философии. Другой уровень — это та
часть содержания, которая, хотя и переживается, но «заключена в
скобки», «выключена из игры», «не употребляется», которая, таким об-
разом, не должна участвовать в создании философского миропони-
мания.
Философская доктрина неопозитивизма основана на допущении,
что в сознании нет уровней, различающихся по степени актуали-
зации, нет содержания, отодвинутого на задний план, «выключенного
из игры». Для них все теоретическое содержание сознания «включено
в игру», актуализировано. Оно в полном составе используется в тех
манипуляциях, которые предлагаются позитивистской философией. В
основу всего кладутся непосредственные данные чувств, и все содержа-
ние нашего знания сводится к ним, получая таким образом подтверж-
дение своей достоверности. Та часть, которую не удается свести к
303-

этим непосредственным данным, признается бессмысленной, и ее пред-
лагается отбросить.
Вместе с отказом от различения уровней актуализации содержа-
ния сознания отпадает и необходимость допущения активности лич-
ности .при определении структуры содержания сознания. Как уже го-
ворилось, допущение уровней сознания, отличающихся по степени ак-
туализации содержания, требовало признания активности личности.
Она могла и должна была определить в соответствии со своими пот-
ребностями, в данном случае в связи с потребностями в построении
философской системы, какую часть содержания оставить без приме-
нения, «выключить из игры» и какую, наоборот, актуализировать. От-
каз от первой предпосылки делает излишней, «неуместной» и вторую.
Модель сознания, лежащая в основе неопозитивистской доктрины, по-
строена на совершенно ином понимании активности личности при опре-
делении содержания сознания.
В неопозитивизме, конечно, говорить об активности личности для
актуализации одной части содержания сознания и для воздержания от
применения другой невозможно, поскольку структура сознания, пред-
лагаемая неопозитивистской философией, построена на допущении,
что в сознании все актуализировано, все содержание сознания, может
быть и должно быть актуально «включено в игру», должно быть
подвергнуто последовательному анализу.
Очевидно, что активность личности, о которой можно говорить
в рамках неопозитивистской концепции сознания, может быть направ-
лена только на последовательное осуществление анализирующей дея-
тельности.
Когда говорят, что в неопозитивистской доктрине предполагается
актуализация содержания сознания, то нужно иметь в виду двоякий
смысл этого утверждения: во-первых, согласно представлениям неопо-
зитивистской философии, все опытное содержание нашего сознания
постоянно «находится в работе», оно анализируется, очищается от
предложений, признанных бессмысленными.
Во-вторых, в результате анализа все теоретическое содержание
нашего сознания сводится к актуально переживаемым непосредствен-
ным данным, уподобляется этим последним, получая наиболее высо-
кую степень ясности и достоверности.
Высказанное дает возможность заметить, что и учение неопозити-
вистов, и доктрина феноменологии, и вслед за ней, как увидим ниже,
философия экзистенциализма предполагают определенное понимание
структуры и природы сознания. Модели сознания, имплицитно подра-
зумеваемые этими философскими учениями, основаны на абсолютиза-
ции противоположных друг другу свойств, присущих сознанию.
Метод феноменологического «эпохэ», метод воздержания, сосредо-
точивает внимание в первую очередь на способности сознания выклю-
чать часть содержания «из игры». Неопозитивистские принципы ана-
лиза предложений, тождества смысла предложений и их эмпирической
верификации основаны на абсолютизации противоположного свойства,
присущего сознанию человека, — способности актуализировать любую
часть содержания сознания, сделать ее предметом последовательного
и, порой, беспощадного анализа.
Когда мы говорим об абсолютизации тех или иных сторон, свойств
нашего сознания представителями вышерассмотренных философских
течений, следует помнить, что здесь не приходится говорить об абсо-
лютизации в полном смысле этого слова, об абсолютизации, которая
влечет за собой ряд далеко идущих метафизических последствий. В
304

данном случае можно говорить об абсолютизации лишь в том смысле,
что оба названных основных философских течения современности в
своих рассуждениях имеют в виду, в первую очередь, одну из особен-
ностей сознания и на ней основывают свои построения.
Эта приверженность к абсолютизации той или иной стороны, то-
го или иного свойства человеческого сознания определила и ту роль,
которую названные философские учения играют (в духовной жизни
современного Запада. Неопозитивизм, как философское течение, фор-
мировался и развивался в условиях духовного кризиса, когда под
вопрос была поставлена плодотворность многих идеалов западной ци-
вилизации и многих «институтов цивилизации». В этих условиях
неопозитивисты выступили с требованием последовательного и беспо-
щадного анализа всех принятых верований и знаний, полагая, что
лишь такой анализ может спасти людей от многих бед, которые на
них навлекла современная цивилизация. Пафос неопозитивистской фи-
лософии — о утверждении тото, что ни что не должно приниматься на
веру, все должно подвергаться критическому анализу и лишь то, что
выстоит при таком анализе, имеет право на существование.
Как мы уже отмечали, эта тенденция в духовной жизни Запада,
которая проявилась в неопозитивистской философии, теснейшим обра-
зом связана с определенным представлением о структуре сознания.
Она основана на абсолютизации способности нашего сознания пол-
ностью актуализировать свое содержание, освещать его светом после-
довательного анализа. Примерно та же духовная ситуация, о которой
говорилось выше, породила и другое распространенное течение совре-
менной западной мысли — феноменологию и вслед за ней и экзистен-
циализм.
Феноменология, как уже было сказано, абсолютизирует способ-
ность нашего сознания «выключать из игры» определенную часть
своего содержания. Эта модель сознания, выдвинутая феноменологи-
ческой философией, была в значительной мере использована экзистен-
циализмом и во многом предопределила ответы, которые экзистенциа-
листы дают на острые вопросы, поставленные современной эпохой пе-
ред мыслью Запада. Экзистенциалисты полагают, что в современных
условиях человек должен углубиться в себя, найти в себе самом ресур-
сы и возможности, которые позволили бы ему придать истинный
смысл имеющимся социальным и юридическим установлениям. Эти по-
иски «самого себя», поиски такого содержания сознания, которое при-
дало бы смысл всему человеческому существованию, опирается на
предпосылку о том, что часть содержания сознания «выключена из
игры», «заключена в скобки» и что если раскрыть скобки, включить в
игру эту часть содержания сознания, человек сможет по-новому взгля-
нуть на многие культурные и социальные установления, многие инсти-
туты цивилизации обретут для него новый смысл [см. 1, 23—24].
Вообще, когда мы говорим о том влиянии, которое феноменологиче-
ская философия оказала на экзистенциализм, то в этой связи, в пер-
вую очередь, следует упомянуть метод «заключения в скобки», метод
«эпохэ». Весь пафос экзистенциалистического учения заключается в об-
ращении к тому содержанию сознания, которое как бы «выключено
из игры», не участвует при определении поведения человека .в обы-
денной жизни.
3. Как и можно было предположить, имплицитное использование
противоположных сторон, свойств сознания в неопозитивизме и экзи-
стенциализме стало основой для не менее противоположных экспли-
цитных учений о природе сознания.
20. Бессознательное
305

Неопозитивисты рассматривали сознание в одном плане — все со-
держание сознания, по их мнению, было актуализировано, освещалось-
светом анализа. Не признавалось наличие второго плана сознания,,
«выключенного из игры», «заключенного в скобки». Соответственно не
признавалась и необходимость активности личности, которая должна,
была решить, какую часть содержания «включать в игру» и какую
нет.
Этот отказ от признания внутренней структуры сознания привел
в дальнейшем к отказу от допущения сознания »вообще. Поспешим
оговориться, что отказ от допущения сознания в неопозитивистской:
философии был обусловлен исходными принципами этого учения. Но
нельзя ставить под сомнение и то, что отказ от признания внутренней
структуры сознания, стремление ограничить содержание сознания акту-
ально анализируемыми данными облегчили отказ от признания соз-
нания в качестве одной из основных и независимых сфер реальности.
Говоря о том, что можно вообще обойтись без допущения созна-
ния, Б. Рассел ссылается на известную работу В. Джеймса «Сущест-
вует ли сознание?».
То, что обычно подразумевают под душой, писал В. Джеймс, есть
не что иное, как название для того факта, что содержание опыта из-
вестно. Я уверен, заключает Джеймс, что «сознание, испарившись до*
состояния полной прозрачности, находится на грани полного исчезно-
вения. Оно есть имя несуществующего объекта, и ему нет .места среди
первых принципов» [6, 8]. Отказавшись от сознания, неопозитивисты,
включая сюда и Б. Рассела на его позитивистской стадии развития,
встают, однако, перед вопросом: что же должно занять место сознания?
Они прибегают к помощи бихевиористской психологии и утверждают,
что изучение навыков и поступков людей, которые могут быть вос-
приняты в опыте, может заменить исследование сознания.
Обратимся опять к примеру Б. Рассела. Рассел отказывается не-
только от допущения сознания, но также и от субъекта. Субъект необ-
ходим в том случае, если на него ложатся определенные функции —
он должен осознать объекты и стимулы, идущие от предметов. По-
скольку Рассел отказывается от допущения сознания и полагает, что
ссылки на навыки достаточно для объяснения всей нашей деятельно-
сти и что возникновение этих навыков можно объяснить, минуя созна-
ние, то для него исчезает и надобность в субъекте. «Субъект оказы-
вается логической фикцией вроде математических точек или мгнове-
ния», — пишет он. «Его вводят не потому, что наблюдение наталки-
вается на него, а потому, что он создает лингвистические удобства и
грамматика нуждается в нем... Мы должны отбросить субъект как
один из актуальных ингредиентов мира» [6, 141 —142, 2, 65]. Наря-
ду с Б. Расселом, Р Карнап, О. Нейрат и другие 'неопозитивисты ста-
рались показать, каким образом на место сознания можно поставить
описание чувственно-наблюдаемых поступков.
Такова та эксплицитная теория сознания, которая как следствие
вытекает из модели сознания, имплицитно предполагаемой неопозити-
вистской философией.
А теперь посмотрим, каковы те эксплицитные выводы, которые
следуют из модели сознания, подразумеваемой феноменологической
философией и вслед за ней и экзистенциализмом. Как уже отмечалось,
выше, в основе этой модели лежит убеждение в том, что жизнь созна-
ния есть управляемый процесс — личность сама решает, в соответ-
ствии со своими потребностями, какую часть содержания сознания:
306

«включить в игру», актуализировать и какую, наоборот, «заключить
в скобки», оставить «вне игры».
Раз допускается, что жизнь сознания есть управляемый процесс,
то невольно встает вопрос о той инстанции, ориентируясь на которую
личность направляет жизнь сознания, или, точнее говоря, о той ин-
станции, которая побуждает личность направить жизнь сознания не
в ту, а в эту сторону. Поскольку речь идет об инстанции, которая
должна направлять жизнь сознания, то очевидно, что эту инстанцию
не следует искать в пределах самого сознания. Поэтому экзистенциа-
листы часто обращаются к проблеме бессознательного и его влиянию
•на жизнь сознания. Наиболее интересны .в этом плане соображения
Ж.-П. Сартра, высказанные и;м ib книге «Бытие и ничто».
Основная идея, из которой исходит Сартр и которую он настой-
чиво подчеркивает, заключается в следующем: поведение индивида,
его склонности, желания и т. д. не есть стихийный, неуправляемый
процесс. Они определены всем строем личности, точнее говоря, перво-
начальным проектом, в котором и с помощью которого индивид вы-
бирает самого себя. «Поскольку мы допускаем, что каждая личность
сеть целостность, — рассуждает Сартр, — мы не можем полагать,
что воссоздадим ее при помощи прибавления друг к другу различных
склонностей, которые мы обнаруживаем путем наблюдения за данной
личностью. Наоборот, в каждом стремлении, в каждой склонности
она выражает себя целиком... немного наподобие того, как спинозист-
ская субстанция выражает себя полностью в каждом своем атрибуте.
Поскольку это так, — заключает Сартр свое рассуждение, — мы
должны в каждой склонности субъекта, в каждом его поведении ис-
кать значение, которое трансцендирует, выходит за пределы этого по-
ведения или склонности» [7, 650].
Под транецендирующим значением Сартр имеет в виду тот факт,
что в каждом акте проявляется личность целиком и, поскольку значе-
ние акта выходит за пределы самого себя, за пределы данного отдель-
ного акта, оно есть проявление целой личности. Так, например, пояс-
няет Сартр, когда я гребу по реке, то я целиком здесь, в этом про-
екте, который я избрал и который побуждает меня грести [ср. 1,
74—75].
«Но этот проект самого себя, поскольку он есть целостность мо-
его бытия, выражает мой первоначальный выбор в этих частных об-
стоятельствах, он есть не что иное, как выбор самого себя как целост-
ности в этих обстоятельствах» [7, 651].
Но, поскольку каждый акт поведения индивида, каждое движение
его души есть проявление целой личности, очевидно, что мы никак
не можем ограничиться простым эмпирическим описанием этих фе-
номенов, не можем ограничиться составлением списка этих поведений,
кжлонноетей и устремлений—«...необходимо еще их расшифровать, ина-
че говоря, надо уметь их допрашивать. Это расследование нельзя ве-
сти иначе, как в соответствии с правилами специфического метода.
Этот метод мы называем экзистенциалистским психоанализом», —
пишет Сартр [7, 656].
В дальнейшем Сартр поясняет, как следует понимать этот метод
экзистенциалистского психоанализа. Его принцип состоит в утвержде-
нии, что человек есть целостность, а не коллекция. Следователь-
но, человек выражает себя полностью в самом даже незначи-
тельном и поверхностном своем поведении. Это значит, что вкус, непро-
извольное движение, каждый человеческий акт есть разоблачение.
Термин «разоблачение» Сартр употребляет для обозначения того фак-
307

та, что каждый акт поведения человека есть проявление его целостной
личности, определяется этой целостностью. Каждый акт, таким обра-
зом, при соответствующем анализе может помочь найти, нащупать эту
целостность личности. В основе этой целостности, по Сартру, лежит
первоначальный выбор самого себя, «первичный проект», который мы
выбрали как свое бытие и согласно которому определяем самого
себя.
Сартр указывает на то, что этот метод расшифровки душевных дви-
жений человека намечен в психоанализе Фрейда и его учеников. По-
этому он считает необходимым выяснить, чем обязан экзистенциа-
листский психоанализ фрейдистскому психоанализу и чем отличается
от него.
Прежде чем рассмотреть специфические черты сартровского пси-
хоанализа, обратим внимание на следующее. Как мы могли убедить-
ся, согласно концепции Сартра, психическая жизнь человека есть уп-
равляемый процесс. Первоначальный «выбор самого себя», первона-
чальный проект, на основе которого конституируется личность, опре-
деляет все желания, наклонности, все поведение человека, точнее го-
воря, цельная личность проявляется во всех этих актах. Поэтому
изучение жизни сознания у Сартра превращается в расшифровку каж-
дого акта сознания, в допрос, расследование, имеющие своей целью
вскрыть этот первоначальный проект, которым определяется вся жизнь
сознания и ,все доведение человека. Здесь уже Сартр обнаруживает,
что эта его работа очень походит на фрейдовский психоанализ, на по-
иски того бессознательного, которое определяет всю деятельность соз-
нания.
Однако исходные принципы философии Сартра, которую на этой
стадии он называет «монизмом феноменов», находились в противоре-
чии с подобной схемой, основанной на допущении невоспринимаемо*
сущности, стоящей за воспринимаемыми феноменами [7, 11].
Поэтому он старается отмежеваться от психоанализа Фрейда. Но
отмежевывается Сартр только в одном пункте: он не признает тех
факторов, которые Фрейд положил в основу своего психоанализа,—
он решительно против и либидо, и воли к власти и т. п. Однако он
принимает путь психоанализа, который ведет от повседневной жизни
сознания к нескольким факторам, играющим определяющую роль в от-
ношении сознания, и прежде всего он выделяет здесь первоначальный
выбор, которым личность конституирует себя.
4. Подытожим сказанное: мы имели возможность убедиться, что
в современной западной философии можно выделить две, противопо-
ложные друг другу концепции природы и структуры сознания. Проти-
воположны они не только по своему содержанию, но также по той ро-
ли, которую играют в духовной и культурной жизни современного
Запада.
Неопозитивистская доктрина абсолютизирует одну сторону созна-
ния — нашу способность актуализировать содержание сознания, под-
вергать его последовательному анализу. Модель сознания, подразуме-
ваемая неопозитивистским учением, основана на допущении, что в со-
держании нашего сознания нет разных уровней, отличающихся по
степени актуализации, соответственно нет сторон, моментов, кото-
рые были бы «выключены из игры», отодвинуты на задний план.
Согласно этой модели, в содержании нашего сознания все актуа-
лизировано, все подвергается, или должно быть подвергнуто, последо-
вательному анализу.
308

Место неопозитивизма в духовной жизни современного запада оп-
ределяют именно его претензии «анализирующего» учения. Его призы-
вы к последовательному, подчас разрушительному анализу принятых
верований и убеждений снискали этому течению среди определенного
круга историков философии имя «иконоборческого».
В развитии неопозитивистской концепции сознания мы наметили
определенную закономерность: последовательное осуществление моде-
ли сознания, имплицитно подразумеваемой неопозитивистской доктри-
ной, перерастает в эксплицитную теорию отрицания существования
сознания.
Экзистенциалистская философия, которая во многом обязана
феноменологической теории, подчеркивает, вслед за феноменологией,
способность нашего сознания выключать некоторую часть содержания
«из игры». Модель сознания, подразумеваемая экзистенциалистской
доктриной, предполагает наличие у нашего сознания сложной внутрен-
ней структуры, наличие уровней, отличающихся по степени актуализа-
ции.
Соответственно этому в духовной жизни современного запада
экзистенциализм выступает как учение, призывающее человека «уг-
лубиться в самого себя», найти в самом себе «ресурсы» для преодоле-
ния возникшей кризисной ситуации.
Для этого предлагается актуализировать в содержании нашего
сознания моменты, отодвинутые в повседневной жизни на задний
'план, как бы ■«вьвключен.н'ые из игры».
В развитии экзистенциалистской концепции также можно подме-
тить определенную закономерность. Идея наличия в нашем сознании
различных уровней, различающихся по степени актуализации, предпо-
лагает предпосылку, что жизнь сознания есть управляемый про-
цесс или, говоря иначе, что личность в соответствии со своими потреб-
ностями может либо «заключать в скобки» некоторую часть содержа-
ния сознания, «оставлять его вне игры» (как это предлагалось мето-
дом феноменологического «эпохэ»), либо, наоборот, оживлять, актуа-
лизировать, «включать в игру» те моменты содержания сознания, ко-
торые отодвинуты в повседневной жизни на задний план, которые
как бы «заключены в скобки».
Но предпосылка, что жизнь сознания есть управляемый про-
цесс, неизбежно ставит вопрос о той инстанции (если употребить
этот несколько грубоватый термин), которая дает направление тече-
нию процессов сознания.
Поиски этой инстанции привели Сартра к психоанализу Фрейда.
Хотя он и отмежевывается от фрейдовского психоанализа, но в одном
он солидарен с ним: что следует идти по пути, который помог бы вый-
ти за пределы осуществляемой «здесь и сейчас» жизни сознания.
Специфика исходных положений философии Сартра определяет
его враждебное отношение к бессознательному, и на место этого пос-
леднего он предлагает поставить понятие «первичного проекта», «пер-
вичного выбора» и т. д. Но в его учении интересны не его возражения
против бессознательного (кстати, сделанные бегло и неубедительно),
возражения, отражающие специфику его учения, а другая сторона его
теории, выражающая общую закономерность развития вышеназван-
ной теории сознания: идея о том, что следует искать пути, которые
помогли бы выйти за пределы «здесь и сейчас» осуществляемой жиз-
ни сознания и найти там, вне пределов сознания, факторы, опреде-
ляющие направление жизни сознания.
309

До заключения о том, что эти определяющие факторы следует
искать в конечном счете в социальной природе человека, в его общест-
венном бытии, мысль Сартра, конечно, не поднимается.
THE CONCEPTIONS OF CONSCIOUSNESS IN MODERN WESTERN
PHILOSOPHY
A. Th. BEGIASHVILI
Tbilisi State University, Department of Philosophy and Psychology
SUMMARY
The conception of consciousness implied by Phenomenology and Existen-
tialism presupposes the presence of various levels of the contents of conscious-
ness, differing in their degree of actualization. Consciousness is not a spon-
taneous process but is controlled by the personality, the bearer of conscious-
ness that is capable of pushing one part of the contents of consciousness into the
background and of actualizing another. To Neopositivists the entire content
of consciousness is actualized since it must be subjected to consistent analy-
sis. The person's activity must be directed toward carrying out analysis. Ad-
herence to one of the above-mentioned models of consciousness largely de-
termines the role the philosophical doctrines cited above play in the spiri-
tual life of present-day West. The Neopositivists call for an analysis of all
conventional beliefs and institutions, whereas the Existentialists appeal for
a deepening into one's genuine being. Explicitly formulated, neopositivist
doctrines of consciousness end up in the negation of consciousness, while
existentialists endeavour to elaborate their own version of Psychoanalysis.
ЛИТЕРАТУР A
1. БЕГИАШВИЛИ А. Ф., Неопозитивизм и экзистенциализм, Тбилиси, 1975.
2. БЕГИАШВИЛИ А. Ф., Проблема начала познания у Б. Рассела и Э. Гуссерля, Тби-
лиси, 1969.
3. ВЕЛИКОВСКИЙ С, Критика философско-идеологических основ экзистенциалистского
миросозерцания во Франции XX века, автореферат докторской диссертации, 1974.
4. HUSSERLÏANA, В. III, Haag. 1958.
5. HUSSERL, Е., Ideen... В. I. Halle. 1913.
6. RUSSELL, В., The Analysis of Mind, New York, 1921.
7. SARTRE, J. P., L'Être et le Néant, Paris, 1943.

25
LA PHENOMENOLOGIE EXISTENTIELLE ET L'INCONSCIENT.
UN POINT DE VUE PSYCHIATRIQUE
A. TATOSSIAN
"Université de marseille. Faculté de médecine, France
Il n'est pas nécessaire de justifier longuement l'expression de «phénomé-
nologie existentielle»: toute l'oeuvre du Husserl tardif et les inédits des Hus-
serliana légitiment cette orientation existentielle, prévalente dans la récep-
tion française de la phénoménologie et constituant une phénoménologie au-
thentique. C'est cette phénoménologie existentielle, seule possible pour le
psychiatre, qu'impose la problématique de l'inconscient, s'il est vrai que le
domaine psychopathologique en est une voie d'accès privilégiée. Un autre
motif d'exprimer un point de vue psychiatrique est que, s'il n'existe pas, à
quelques exceptions près (Buytendijk), de psychologie phénoménologique au-
tonome, la constitution d'une psychiatrie phénoménologique a illustré l'af-
finité spéciale du fait psychiatrique et de la phénoménologie.
La coïncidence historique du développement de la psychanalyse a suscité
assez naturellement une confrontation avec l'inconscient chez les philosophes
comme chez les psychiatres phénoménologues. Mais les premiers, après un
refus initial mais éphémère de l'inconscient freudien, souvent à travers des
tentatives d'équivalence plus ou moins fructueuses, semblent en France con-
verger vers lui — même s'ils reconnaissent implicitement (Merleau-Ponty) ou
•explicitement (Ricoeur) s'arrêter à son seuil, encore que De Waelhens aboutis-
se à une «elucidation existentiale» de l'inconscient. L'évolution de la confron-
tation a pris un cours assez différent chez les psychiatres phénoménologues,
bien illustré dans le cas de Binswanger qui considère initialement avec faveur
l'entreprise freudienne mais renforce ses objections au fil des ans et surtout
aboutit à une sorte d'indifférence ou de neutralité: la problématique de l'in-
conscient, absente dans les dernières oeuvres, parait étrangère à l'axe et au
plan de sa pensée.
Ces différences tiennent certes à des contingences historiques et notam-
ment à la sollicitation de la philosophie phénoménologique existentielle,
principalement française, par le renouvellement de l'inconscient freudien dans
la psychanalyse de Jacques Lacan, alors que la psychiatrie phénoménologique
•€st restée presqu' exclusivement d'expression germanique. Mais des raisons
plus profondes interviennent. L'exigence de la confrontation avec l'incon-
311

scient freudien peut être d'ordre épistémologique ou d'ordre expérientiel et prin-
cipalement alors dans la rencontre effective avec l'homme malade. Le philo-
sophe ne peut guère éviter le premier type d'exigence alors que le psychiatre
est surtout sensible au second. Il n'est justement pas évident que l'expérien-
ce propre au psychiatre phénoménologue lui fasse rencontrer l'inconscient au
sens freudien du mot.
Encore faut-il préciser ce dernier auquel nous nous bornons ici. Chez-
Freud, «l'inconscient au sens descriptif» désigne «sans discrimination l'ensem-
ble des contenus et des processus psychiques qui ont en commun le seul carac-
tère, négatif, de n'être pas conscients» (Laplanche et Pontalis): il englobe donc
à la fois le préconscient, potentiellement toujours accessible à la conscience,
et le véritable inconscient freudien qui n'apparaît que dans l'expérience ana-
lytique. Il y apparaît indissolublement comme adjectif et substantif, motif et
cause, sens et force: il faut bien en effet que l'inconscient se rassemble en un
«lieu psychique», en un système ou en une structure pour pouvoir rendre comp-
te des lacunes du discours conscient. Mais hors de l'expérience analytique l'in-
conscient freudien semble un hybride monstrueux, rabattu au plan de la chose
par la tentation réaliste et même neurologisante ou au plan du sens par l'ap-
proche herméneutique. Celle-ci, de Jaspers aux philosophes du langage (Ryle,
Macintyre, Flew) conclut que Freud croit expliquer là où il comprend ou dé-
crit seulement et qu'il ne fait pas dans la pratique ce qu'il dit dans sa théo-
rie. Mais l'expérience analytique n'en est pas moins réelle et Ricoeur peut bien
parler de «détresse phénoménologique» devant ce mixte spécifique qu'elle ré-
vèle: l'inconscient.
Les ressources de la phénoménologie husserlienne devant l'inconscient
Pourtant, même chez le fondateur de la phénoménologie, l'inconscient
n'est pas absent et Drue montre clairement sa place dans le «système de la
psychologie phénoménologique» qu'il dégage à partir des oeuvres publiées et
des inédits de Husserl. Le refus de l'inconscient n'est chez lui qu'un écho
initial et éphémère de la doctrine de Brentano qui identifiait phénomène
psychique et phénomène conscient. La phénoménologie husserlienne n'est que
méthodologiquement philosophie de la conscience et la réflexion de la consci-
ence lui fait voir justement un autre qu'elle.
L'inconscient husserlien comporte une dualité bien dégagée dans la Krisis:
«..dans le concept de «conscience d'horizon»... dans l'intentionnalité d'hori-
zon sont déjà contenus des modes très variés d'une intentionnalité inconsci-
ente, au sens habituel et étroit du mot, dont on peut cependant montrer la
co-vivance et le co-fonctionnement selon des modalités très variées. Mais il
existe encore au delà... des intentionnalités «inconscientes». Leur appartien-
draient en effet les affects refoulés d'amour, d'humiliation, de ressentiment.,
découverts par la nouvelle «psychologie des profondeurs» (avec les théories de
laquelle nous ne nous identifions pas)».
L'inconscient d'horizon apparaît dans Ideen I: chaque intention conscien-
te comporte un horizon co-visé et со-vécu dont les éléments sont présentement
312

non conscients. Cet inconscient se trouve du côté du cogitatum ou du noème et
est centré sur le pôle objectif de l'intention dans un vécu amorcé mais non
opéré. Le moi ne s'y engage pas, n'y vit pas comme sujet opérant mais a tou-
jours la possibilité de le faire grâce à l'intrication dans l'horizon total des ho-
rizons du cogitatum actuel etdes cogitata inactuels. Cet inconscient d'horizon
qui est «conscience inactuelle» est assimilable au préconscient freudien dont
il partage la facilité (relative) de passage du non-conscient au conscient.
Mais dès Ideen II, peut-être sous l'impression des découvertes freudiennes,
apparaît la seconde forme de l'inconscient husserlien qui, par son inaccessi-
bilité principielle à la conscience, se rapproche de l'inconscient freudien vrai.
C'est l'inconscient comme habitualité qui siège au pôle subjectif des vécus.
Les habituantes du sujet transcendantal sont le fondement des tendances de
l'individu concret à tel ou tel comportement habituel. En effet de tout vé-
cu le sujet transcendantal hérite d'une part les unités de sens objectives qu'il
a pu constituer et d'autre part les «empreintes» déposées au pôle subjectif,
c'est-a-dire les habitualités. Même quand il s'agit de vécus égoïques (ichlich)
où le Je est présent, cette sédimentation de l'habitualité est en général une
modification passive. Elle Test forcément pour les vécus non-égoïques, soit
la totalité des vécus constituants précédant l'apparition du Je (l'enfant humain
avant deux ou trois ans, l'arriéré profond, l'animal) mais aussi une bonne
partie des vécus constituants postérieurs à cette apparaition du Je. Or la pos-
sibilité de la conscience de soi étant liée à la présence d'un Je et la possibi-
lité du souvenir actif étant liée à la première, les habitualités formées de
manière nonégoïque sont principiellement inaccessibles à la conscience: el-
les ne peuvent jamais être données de façon originaire mais seulement dans
des «intentions vides», serait-ce dans l'expérience analytique (Drue).
Le pouvoir du Je conscient est sévèrement limité car toute intentionna-
lité active implique le fondement d'une intentionnalité passive, constituant
un objet qui puisse «affecter» le Je et le déterminer à l'acte. C'est pour cela
que la compréhension de l'analyse intentionnelle implique l'appel à une théo-
rie intentionnelle de l'inconscient selon Fink (Annexe XXI de Krisis): Г in-
tentionnalité explicite ou thématique renvoie obligatoirement a une «fungie-
rende Intentionalität», implicite et anonyme (De Waelhens). Le Je n'appa-
raît que sur le «fond osbcur» d'une vie transcendantale anonyme où règne la
tendance passive et où se forment les habitualités régissant les tendances ca-
ractérielles au sens le plus large. A travers toute la vie de l'esprit oeuvre l'ef-
ficacité aveugle des associations, des instincts, des sentiments, des' tendances
obscures etc. qui déterminent selon des règles elles-mêmes aveugles «le cours
ultérieur de la conscience» (Ideen II). Ces règles ressortissent à la structure
de l'intentionnalité anonyme de la subjectivité non-égoïque et le Je indivi-
duel concret peut aussi peu les modifier que les règles des démarches mathé-
matiques (Drue). Le Je ne peut ni créer ni transformer les sens des pôles inten-
tionnels: il peut seulement choisir parmi eux. Une conséquence est qu'une for-
mulation phénoménologique du refoulement ne pourrait accepter la moindre
participation du Je: le refoulement consisterait uniquement en «l'aspiration»
313

par la subjectivité non-égoïque de noèmes intentionnels «gênants» pour les,
habitualités existantes, sans qu'il s'y ajoute une répulsion de la part du Je
qui est ainsi paradoxalement encore moins puissant que le Moi psychanalyti-
que (Drue).
Le Je et la conscience ne sont en fait que des fonctions «occasionnelles»
•ou «accidentelles» dont l'apparition est contingente dans l'histoire de la sub-
jectivité ou plutôt dans son déroulement car, pour Husserl, historicité pré-
suppose l'existence d'un Je. La subjectivité transcendantale a pour tâche pri-
maire de viser et constituer le monde: simplement, à l'occasion des consti-
tutions nécessaires à cette tâche, le Je humain individuel et conscient se for-
me passivement au pôle subjectif des intentions, comme une sorte de sous-
produit des processus constituants.
Ce bref exposé des ressources de la phénoménologie husserlienne devant
l'inconscient peut faire conclure avec De Waelhens que: «si, vraiment,
(elle) est la philosophie qui accepte de s'interroger, enfin et jusqu'au bout,
sur ce qu' e s t la conscience, en contestant résolument que nous en ayons
un savoir reposant sur une intuition immédiatement exhaustive alors une
véritable explicitation de ce qu'est l'inconscient ne peut s'effectuer qu'à par-
tir de la phénoménologie et dans le prolongement de celle-ci». L'inconscient
y est en effet indiqué dès le début dans deux domaines: comme horizon du champ
delà conscience et comme fonctionnement non-égoïque dans le développement
de la subjectivité transcendantale vers l'individuation et l'apparition
du Je concret humain. Ces deux domaines correspondent-ce qui ne surpren-
dra pas le psychiatre — à la pathologie de la conscience et à la pathologie
du Moi, distinguées par Henri Ey, et c'est bien à leur propos que se posera la
problématique de l'inconscient dans la phénoménologie extra-husserlienne.
Mais l'inconscient non-égoïque, qui nous intéresse ici au premier chef,
s'il partage avec l'inconscient freudien la priorité par rapport à la conscience
et l'inaccessibilité à celle-ci qui ne peut qu'en rien savoir tout en lui obéis-
sant ainsi que l'anhistoricité, s'en différencie par les circonstances de décou-
verte et la nature profonde. L'inconscient husserlien est découvert dans une
expérience reflexive et dans la réduction solitaire alors que l'expérience ana-
lytique comporte la présence obligatoire de l'autre: le fossé n'est pas comblé
vraiment par l'exception contestable de l'auto-analyse ni par l'élargisse-
ment de la subjectivité transcendantale en intersubjectivité. D'autre part la
genèse exclusivement passive de l'inconscient husserlien est responsable du
caractère hétéroclite des habitualités qui la composent et dont beaucoup ont
peu ou pas de signification pratique. Mais surtout cette genèse trouve son
écho psychiatrique dans l'apparition de l'inconscient par la «faiblesse psy-
chologique» (Janet) ou les états hypnoïdes de Breuer — alors que chez Freud
une étape décisive est le remplacement de «l'hystérie hypnoïde» par «l'hysté-
rie de défense». Bien que la psychanalyse actuelle nuance peut-être les notions
de defense et de conflit, elles lui restent essentielles alors que l'inconscient
husserlien n'y débouche guère. Il est bien certain que Husserl ne cherchait
pas et n'avait pas à chercher une formulation phénoménologique de l'incons-
314

^•cient freudien mais il est important que la voie où il s'engage ait peut-être une
toute autre direction.
L'inconscient et la phénoménologie post-husserlienne
Nous nous limiterons ici aux phénoménologues de langue française, évi-
tant la tâche périlleuse de dégager les implications de la pensée heideggerien-
Tie quant aux problèmes de l'inconscient. Ces implications ne sont pas douteu-
ses puisque «L'Etre et le Temps» a été, légitimement ou non, la source d'ins-
piration majeure de la psychiatrie existentielle et que Boss a trouvé chez Hei-
degger le motif d'une révision sévère des concepts psychanalytiques, y com-
pris celui d'inconscient. Mais la pensée de Heidegger ignore la distinction du
conscient et de l'inconscient et se tient sur le plan du Dasein, de la Présence
humaine et plus profondément sur celui de l'Etre. La contingence de la cons-
cience pour la subjectivité husserlienne amorçait d'ailleurs cet élargissement
de l'analyse à l'existence humaine comme totalité.
Chez Sartre et Merleau-Ponty la problématique de l'inconscient freudi-
en apparaît de façon latérale au cours ou à l'horizon de leurs elucidations phé-
noménologiques de l'existence humaine mais ultérieurement Ricoeur et De Waeh-
lens et aussi Maldiney l'abordent directement dans leur lecture de Freud
•et aussi de Lacan. Chez chacun de ces auteurs comme pour leur ensemble, on
peut admettre un rapprochement progressif plus ou moins poussé vers Г incons-
cient freudien.
La position initiale de Sartre dans «La transcendance de l'Ego» est celle
-d'un refus de l'inconscient, assimilé d'ailleurs implicitement au préconsci-
ent. La conscience y est définie comme spontanéité impersonnelle se produi-
sant elle-même et transparence totale à elle-même. L'inconscient opacifierait
la conscience et «l'existence antérieure des spontanéités dans les limites pré-
conscientes serait nécessairement une existence passive». La conscience
ne «sort» donc pas de l'inconscient qui lui imposerait en fait un déterminis-
me nié par Sartre. Mais la conscience ne «sort» pas non plus d'un Je, d'un Ego
psychologique qu'elle constitue en réalité comme objet transcendant, ce par
quoi Sartre s'oppose peut-être au Husserl des Ideen mais non à celui des Re-
cherches Logiques ni sans doute à celui de l'oeuvre tardive.
Par sa thèse de la transcendance de l'Ego, Sartre aboutit à la notion de
mauvaise foi qui lui paraît remplacer avantageusement l'inconscient dans
.«L'Etre et le Néant». La coquette qui se dissimule la signification sexuelle d'un
:rendez-vous, l'homosexuel qui se reconnaît tel mais non comme pédéraste,
le voleur qui attribue à la cupidité ce qui ressortit à un désir d'auto-punition
•oedipien présentent des conduites de mauvaise foi—comme le sont les émotions
où l'individu, désireux de modifier sa relation au monde, change son corps,
,ne pouvant changer le monde. Toutes ces conduites qui permettent d'être
tnenti au lieu de mentir ont leur prototype dans la constitution de l'Ego
"transcendant qui a pour fonction essentielle de cacher sa spontanéité à la cons-
cience, s'y posant comme autre que soi. L'inconscient semble expliquer ces
.mensonges sans menteurs mais la censure doit connaître ce qu'elle refoule et
315

la conscience (du) refoulement se donne à elle-même comme n'en étant pas
conscience: ou bien l'explication par l'inconscient rompt l'unité psychique né-
cessaire à ces conduites et elle n'explique rien ou bien elle retrouve cette unité
au niveau de la censure mais alors l'inconscient n'est pas vraiment distinct
de la conscience. En réalité la mauvaise foi sartrienne ne résout pas le pro-
blème visé par l'inconscient freudien mais, comme le montrent Laplanche et
Leclaire, le problème posé par la «censure» entre Préconscient et Conscient —
soit la répression (Unterdrückung) et non pas celle entre Inconscient et Précons-
cient-Conscient — soit le refoulement (Verdrängung). La liste des exemples
effectivement résolus par la notion de mauvaise foi illustre aisément ce malen-
tendu. Mais l'analyse de cette notion a le mérite d'indiquer le domaine où, en
dehors de la mauvaise foi, une autre solution au problème de l'inconscient est
proposée par Sartre, celle de la «psychanalyse existentielle». Ce domaine est
la conscience pré-réflexive ou non-positionnelle, le cogito pré-réflexif, la cons-
cience pré-personnelle. Mais à la différence des notions équivalentes chez
Husserl, la conscience pré-réflexive sartrienne est une conscience située et en-
gagée, la conscience d'un individu concret.
La psychanalyse existentielle, qui a assez peu à voir, quoi qu'en dise
Sartre, avec la psychanalyse freudienne mais a quelques affinités avec la
psychologie individuelle d'Adler (Ellenberger) et avec l'analyse existenti-
elle, d'ailleurs plus riche, de Binswanger, est présentée dans «L'Etre et le
Néant» et appliquée ultérieurement à Baudelaire, Jean Genet et, non sans mo-
difications, à Flaubert. Elle a le sens d'une herméneutique des comportements
empiriques de l'individu dont elle déchiffre le «projet fondamental» à la fois
symbolisé et masqué par chaque aspect de ses conduites et à chaque moment
de sa vie. Pour Sartre ce but herméneutique est celui de la psychanalyse dont
il rejette en revanche tous les concepts, gratuits parce qu'indirectement établis,
comme l'inconscient, les constructions comme le Cà et le Surmoi, les mé-
canismes de défense, les «irréductibles» arbitraires comme la libido et tout
particulièrement le déterminisme mécanique. Le choix fondamental d'un cer-
tain style d'être-au-monde est fait dans la liberté absolue de la conscience et
diffère selon l'individu bien qu'en dernière analyse le projet soit toujours
l'expression de la volonté du Pour-Soi d'être En-Soi; c'est-à-dire Dieu. Ce
choix peut d'ailleurs changer à tout moment de par la liberté de la conscien-
ce. Le déchiffrement est permis par notre compréhension apriorique et
«pré-ontologique» de l'être humain mais elle ne semble pas prémunir dans les
analyses concertées de Sartre contre des intuitions personnelles et discutables.
Le refus de l'inconscient permet a Sartre d'accepter la possibilité d'une
vérification par la prise de conscience de l'analysé, à la différence des psycha-
nalistes.
«Questions de méthode» et «L'idiot de la famille» apportent à propos de
Flaubert la psychanalyse existentielle la plus élaborée de Sartre, qui ne la
présente d'ailleurs pas sous ce nom. En fait Sartre s'y rappoche à la fois de
la psychanalyse et du marxisme, comme si la psychanalyse existen-
tielle dans sa définition originelle ne suffisait pas à sa propre ga-
rantie. D'une part Sartre semble accepter le rôle déterminant de
316

l'enfance et restreindre la liberté absolue du choix fondamental qui
est pour Flaubert de se faire exister comme passivité active: comme le note
De Waelhens, Il écrti que Flaubert s' est constitué passif alors que
jadis il aurait écrit qu'il s' es t voulu passif, ce qui équivaut à une recon-
naissance du rôle directeur de l'insonscient sauf recours à une analyse pré-
cise de la constitution au sens phénoménologique. D'autre part dans la «Criti-
que de la Raison Dialectique», l'existentialisme sartrien se subordonne appa-
remment au marxisme et incorpore la dialectique mais ne s'en estime pas
moins indispensable pour permettre par le mouvement dialectique entre l'in-
dividu et le tout une «compréhension totalisante». A bien lire les dernières
oeuvres de Sartre, le reproche que lui fait Sève de psychologiser l'anthropo-
logie paraît valide: Sartre n'accepte réellement ni l'inconscient freudien c'est
à-dire l'excentration du Moi dans le sujet psychologique ni l'inconscient marx-
iste au sens de Sève, c'est-à-dire l'excentration sociale de l'essence humaine.
L'existentialisme sartrien demeure un humanisme spéculatif d'ascendance car-
tésienne.
Lechemin suivi par le moins cartésien des phénoménologues français, Merleau-
Ponty, semble mener plus authentiquement vers l'inconscient freudien. La cons-
tance de l'intérêt et du respect de Merleau-Ponty pour les sciences empiri-
ques le permet. Il n'a jamais refusé la psychanalyse mais bien plutôt, comme
il l'évoque lui-même dans sa préface au livre de Hesnard sur Freud, lutté indi-
rectement contre ses deux déviations essentielles: la déviation objectiviste et
la déviation idéaliste.
C'est à la première que s'affronte le premier Merleau-Ponty dans son re-
fus du réalisme naïf et du causalisme de l'inconscient, présents dans le langage
de Freud si non dans sa pensée. Dans «La Structure du Comportement» Mer-
leau-Ponty reprend l'interprétation goldsteinienne de l'inconscient comme
résultat d'une intégration défectueuse, laissant persister des systèmes isolés:
l'inconscient n'est qu'une forme archaïque de fonctionnement du psychisme et
cette conception, qui définit l'inconscient de façon purement formelle plutôt
que comme ensemble de contenus, revient à le nier car n'est défini que de fa-
çon négative par rapport à la conscience. Mais cette première oeuvre de Mer-
leau-Ponty a plutôt valeur de prolégomènes à la phénoménologie (Spiegelberg).
La «Phénoménologie de la Perception» centre ses problèmes sur l'existence
humaine comprise comme présence au monde, présence incarnée et présence
perceptive au Lebenswelt husserlien, pré-théorique et pré-prédicatif. C'est là
le vrai cogito qui doit remplacer le cogito cartésien et la conscience, un cogi-
to pré-réflexif et engagé. Cette existence humaine est individuelle et non im-
personnelle ni supra-individuelle: elle décide et elle choisit, elle est libre mê-
me si cette liberté apparaît sur le fond de significations sédimentées, même si
cette liberté est limitée par la situation et la pré-réflexivité de l'existence.
L'existence n'a pas besoin d'être consciente mais elle n'a pas non plus besoin
de l'inconscient qui dans la «Phénoménologie de la perception» ne pose pas de
problème spécifique et est résorbé dans la rubrique du pré-personnel (Ponta-
lis). Pour Lefeuvre, l'inconscient est constamment esquivé dans la «Phéno-
ménologie de la Perception»: l'existence peut se perdre dans l'opacité corpo-
317

relie mais elle joue plutôt à s'y perdre car elle n'oublie jamais totalement que-
c'est elle qui l'a décidé. De même le sentiment refoulé n'en est pas moins tou-
jours vécu par moi «et en ce sens il n'y a pas d'inconscient». Mais Merleau-
Ponty ajoute: «Je peux vivre plus de choses que je ne m'en représente, mon
être ne se réduit pas à ce qui m'apparaît expressément de moi-même. Ce qui
n'est que vécu est ambivalent...»; la notion d'ambiguité reprend ainsi chez
Merleau-Ponty la notion sartrienne de mauvaise foi. Dans son livre, l'incons-
cient est traité uniquement comme sens, alors qu'il y a une «instance de la
lettre dans l'inconscient» (Lacan) qui, seule, lui permet de sous-tendre le
sujet dans une excentration radicale. Lacan reprochera à Merleau-Ponty la
persistance de l'illusion du sujet, ce qui revient à lui reprocher la persistance
d'un idéalisme.
Pourtant Merleau-Ponty caractérise parfois le «vrai cogito» en termes im-
personnels: «il y a conscience de quelque chose, quelque chose se montre, il
y a phénomène», ce qui reprend la notion d'une subjectivité non-égoïque et
même non individuelle dans le droit de la pensée de Husserl tardif. Il est ce-
pendant vrai que dans la préface déjà citée Merleau-Ponty lui-même paraît bien
critiquer un certain idéalisme de sa propre oeuvre antérieure et annoncer -
une phénoménologie «qui, (descendant) dans son propre sous-sol, est plus que
jamais en convergence avec la recherche freudienne». Ce sous-sol c'est celui
du corps propre, du langage et aussi de 1'Alter Ego, tels que les présentait la-
«Phénoménologie de la Perception». Les analyses concrètes de Husserl y décou-
vraient déjà le corps sujet/objet, le temps qui n'est pas actes de la conscien-
ce, l'autrui né de moi, l'histoire qui est ma vie en autrui et inversement —
toutes découvertes non subsumables sous la corrélation Conscience (Objet ou
NoèseJ. Noème. Merleau-Ponty présentera sa propre analyse de ce sous-soL
dans son oeuvre inachevée.: «Le Visible et l'Invisible».
L'existence n'y est plus le dernier mot de la phénoménologie et, selon le
commentaire de Lefeuvre, il y a avant elle et comme son fondement une vie ano-
nyme, un autre sujet au-dessous de moi, une vie pré-personnel le qu'il ne suf-
fit plus d'identifier au flux temporel pour le comprendre. Il faut aller jusqu'au
corps saisi dans sa réversibilité essentielle de visible-voyant, comme «être
à deux feuillets» entre lesquels s'intercale le monde ainsi perceptible mais-
aussi bien Autrui et la parole. Cette fissuration ou ségrégation de l'être per-
met la séparation du corps et du monde, celle des instants du temps comme
celle des diverses figures intra-mondaines mais garantit aussi leur continuité.
Mais c'est aussi la fonction profonde de l'inconsient freudien que d'être le
«tissu conjon'ctif» qui sépare et unit, fonction que la conscience doit justement
ignorer pour pouvoir percevoir, parler, communiquer.
Lefeuvre peut ainsi caractériser le passage de la «Phénoménologie de la
Perception» à «Le Visible et l'Invisible» comme celui d'une phénoménologie
existentielle à une ontologie de la chair, à une sorte de «psychanalyse ontolo-
gique», convergeant avec la psychanalyse lacanienne vers l'inconscient freu-
dien compris comme «un concept forgé sur la trace de ce qui opère pour consti-
tuer le sujet» (Lacan). Mais si, comme le veut Lefeuvre, la psychanalyse et la^
318

phénoménologie se rencontrent dans l'ontologie, il faut accepter que les «an-
técédents» existentialistes de Merleau-Ponty suffisent à expliquer, même dans
«Le Visible et l'Invisible», la substitution des «existentiaux» caractérisés com-
me «fort simples et nullement cachés» à l'inconscient. Il faut surtout ac-
cepter que «l'inconscient appelle son ontologie» et que la métapsychologie
de Freud ne vise pas à systématiser «dans un langage fait sur mesure» les ex-
périences très concrètes de la situation analytique mais est d'ordre ontologi-
que. Si la proximité du dernier Merleau-Ponty par rapport à l'inconscient freu-
dien reste contestable, il vaut en tout cas de suivre son conseil: «apprendre
à lire Freud comme on lit un classique, c'est-à-dire en prenant les mots et les.
concepts théoriques dont il se sert non dans leur sens lexical et commun, mais
selon le sens qu'ils acquièrent à l'intérieur de l'expérience qu'ils annoncent
et dont nous avons par devers nous beaucoup plus qu'un soupçon». C'est ce qu'a
fait Ricoeur dans son son essai sur Freud: «De l'Interprétation».
Le livre de Ricoeur n'est qu'une étape de son projet permanent, la fonda-
tion d'une herméneutique, qui rencontre dans le freudisme un problème épis-
témologique, car «les écrits de Freud se présentent d'emblée comme
un discours mixte, voire ambigu, qui tantôt énonce conflits de force
justiciables d'une énergétique, tantôt des relations de sens justiciables,
d'une herméneutique». Ce caractère mixte est l'expression fidèle et valide de
l'expérience analytique et il concerne avant tout la notion centrale d'inconsci-
ent. La composante herméneutique explique que l'assimilation de l'inconsci-
ent par la psychologie «scientifique» soit impossible ou plutôt sans significa-
tion car les concepts analytiques doivent être jugés non pas dans le cadre
d'une science de faits ou d'observation mais «à titre de conditions de possibili-
té de l'expérience analytique» et même plus précisément à titre de «conditi-
ons de possibilité d'une sémantique du désir» qui est la visée propre de l'ana-
lyste. Ricoeur se tourne alors assez naturellement vers la phénoménologie hus-
serlienne comme voie d'approche, en annonçant par avance que cette tenta-
tive doit échouer: «la phénoménologie permet «une approximation véritable,
qui serre au plus près l'inconscient freudien et finalement le manque, n'en
donnant une compréhension qu'à la limite d'elle -même».
Certes la réduction phénoménologique, en déposant l'attitude naturelle
de la conscience immédiate, montre que sa fonction essentielle est de mécon-
naissance de soi et prépare la place de l'inconscient. La définition du psychi-
que par l'intentionnalité ajoute que la conscience est avant tout visée d'un
sens autre qu'elle-même et non conscience de soi, d'autant plus que toute inten-
tionnalité active renvoie à une intentionnalité passive, à une genèse passive
qui la fonde: ce sens «qui s'accomplit sans moi», qui n'est ni moi ni chose, a
le mode d'être du corps et le sens incarné qu'est la perception propose un
«modèle perceptif de l'inconscient». Enfin grâce à l'analyse du langage com-
me dialectique de la présence et de l'absence, l'implicite (le co-visé obscur)
de la perception apparaît comme une présence-absence au sujet tandis que la
référence obligatoire mais cachée du sens perceptif à Autrui impose la dimen-
sion intersubjective à ce modèle phénoménologique de l'inconscient, capable
319

alors de fonctionner comme «condition de possibilité d'une sémantique du dé-
sir».
Et pourtant Ricoeur se voit forcé de limiter la portée de chacune de ces
quatre «indications» de la phénoménologie vers l'inconscient et de conclure
que «la phénoménologie ne rattrape pas la psychanalyse mais en donne seule-
ment, par différence évanouissante, une sorte de compéhension à la limite
d'elle-même». La réduction est une opération reflexive et libre alors que la psy-
chanalyse est une technique et impose par sa règle fondamentale l'abandon
du contrôle de la conscience. Mais le point important et peut-être corollaire
du précédent est que, si le sens phénoménologique est analogue au sens incons-
cient freudien, chacun entretient avec les autres sens une relation radicale-
ment différente. Chaque sens phénoménologique renvoie librement à l'autre
alors que «l'important, pour l'analyse, c'est que ce sens est s é p a r é de la
prise de conscience par une barre. C'est là l'essentiel de l'idée de refoulement».
Pour Ricoeur la phénoménologie ne rend pas réellement compte du fait que
la barre principale sépare l'inconscient du préconscient et non le préconscient
du conscient: l'inconscient de la phénoménologie, c'est le préconscient de la
psychanalyse. Cette barre ou, ce qui revient au même, le réalisme particuli-
er de la topique freudienne sont possibles chez Freud parce que la métapsy-
chologie comporte un point de vue économique: «c'est la fonction de la métapho-
re énergétique de rendre compte de la disjonction entre le sens et le sens» et
de permettre ainsi la ségrégation de l'inconscient comme les conflits au sens
freudien vu encore les formations de compromis. C'est parce que la phénomé-
nologie ne peut intégrer la double nature herméneutique et énergétique de la
psychanalyse qu'elle s'arrête au seuil de la terre promise de l'inconscient;
c'est pour la même raison qu'elle ne peut assimiler l'expérience analytique et
les notions de résistance, trunsfert, frustration... car leur source commune est
dansje travail, dans l'aspect énergétique de ce qui se passe chez
l'analysé comme chez l'analyste.
L'échec final de la phénoménologie devant l'inconscient freudien chez
Ricoeur incite à préciser les conditions de son «elucidation existentiale» an-
noncée par De Waelhens, appuyée sur les formulations de Maldiney. A la vé-
rité cette elucidation suppose un double déplacement, celui de la phénomé-
nologie husserlienne vers l'analytique existentiale de Heidegger et celui de
l'inconscient freudien vers sa version lacanienne. D'une part en effet la conscie
nce mais peut-être aussi son Autre —l'inconscient— sont résorbés dans la Da-
sein comme être-là, Présence à... et l'intentionnalité n'est plus source mais
aspect de la transcendance. D'autre part la pensée lacanienne selon quoi
«l'inconscient est structuré comme un langage» est prise à la lettre, malgré les
réserves de Ricoeur qui insiste sur le «comme». S'appuyant sur «l'identité des
structures signifiantes et existentielles», affirmée par Maldiney, De Wae-
lhens identifie sens freudien et sens existentiel: «Il s'agit d'un sens qui,
au contraire de la pensée phénoménologique, coïncide, à tous ses degrés.. avec
l'existence de celui qui l'exprime». Mais en fait ce sens n'est pas une donnée
et n'est ni chez l'analysé ni chez l'analyste mais dans le dialogue psychanaly-
tique comme parole, une parole «qui en quelque sorte va au-delà d'elle-même,
320

puisqu'elle passe ou peut passer le sens conscient que chacun d'eux (les parte-
naires du dialogue) lui accorde immédiatement». L'analysé peut débuter la
cure en attendant de l'analyste un portrait véridique de soi-même, c'est-à
dire le sens inconscient de ses comportements et de son être mais l'analyste
ne peut pas et ne veut pas le lui fournir. C'est la restauration de la Présence,
de la «Transcendance active» (Maldiney) de l'analysé que vise l'analyste par
instauration de ce sens inconscient. L'analyste n'a pas à livrer à l'analysé
«un sens déjà constitué par ailleurs», qui n'existe pas, mais «littéralement une
expression — donc (puisque telle est constitutionnellement la parole),
une articulât ion de ses conflits avec laquelle il peut entrer en réso-
nance et être induit à les articuler lui-même sur un autre mode qu'il a fait
jusque-là»- Quant aux résistances de l'analysé, elles ne consistent pas tant en
essais de camouflages et de déformations de sens inconscients effectifs qu'en
élaboration «d'un système d'ancrages et d'horizons successifs» permettant d'évi-
ter la transcendance active qu'il est. Maldiney résume un aspect essentiel
de son propos en voyant dans l'analyse freudienne une phénoménologie de la
présence et non une phénoménologie de la conscience. Que cette elucidation
existentiale corresponde à une expérience analytique possible n'est pas dou-
teux, d'autant plus qu'on en retrouve les traits fondamentaux dans la formu-
lation explicitement heideggerienne de la praxis psychanalytique chez le psy-
chanalyste Medard Boss. Mais ce dernier est conduit à affirmer l'inadéquati-
on de la théorie psychanalytique à cette praxis et à rejeter pratiquement les
concepts d'inconscient, de résistance, de transfert et quelques autres. Il n'est
pas certain que l'inconscient freudien sorte indemne de son elucidation existen-
tiale.
Il est en tout cas apparent que la philosophie phénoménologique, même
sous la forme existentielle des auteurs français, dans ses réfutations initiales
ou dans ses essais d'équivalence comme dans ses convergence ultérieures, n'at-
teint pas réellement l'inconscient freudien. La tentation présomptueuse du
psychiatre est de voir dans cet échec la conséquence de la position marginale du
philosophe par rapport à l'expérience psychiatrique et de chercher ce qu'il en
est du côté de la psychiatrie phénoménologique.
L'inconscient et la psychiatrie phénoménologique
A la différence, parfois, de la phénoménologie philosophique, la phéno-
ménologie psychiatrique ne s'est jamais restreinte au vécu conscient sauf au
tout début chez Jaspers. S'appuyant sur une formulation malheureuse et éphé-
mère de la phénoménologie comme «psychologie descriptive» dans les Recher-
ches logiques, Jaspers limite sa phénoménologie à la description systémati-
que des vécus conscients des malades mentaux de même qu'il limite leur
compréhension génétique aux vécus conscients du psychopathologue. Il
n'accepte donc que le préconscient freudien et voit dans l'inconscient stricto
sensu une construction artificielle octroyant le statut d'explication causale à
ce qui n'est que compréhension ou, le plus souvent, pseudo-compréhension.
Jaspers, ce faisant, s'enferme dans un cercle vicieux puisque les vécus consci-
21. Бессознательное 321

ents des malades devraient avant tout donner accès à leurs mondes dont la
connaisance, seule, peut procurer leur sens à ces vécus (Broekmen). Mais à
la vérité la phénoménologie n'est pour Jaspers qu'une méthode, parmi
d'autres, de la psychopathologie et ne fonde pas un projet psychiatrique global:
son refus de l'inconscient n'engage en rien la psychiatrie phénoménologique-
qui débute en fait après lui.
Il n'est pas nécessaire ici d'en retracer dans le détail le développement
complexe, quoique unitaire dans la psychiatrie de langue allemande, mais
d'esquisser le fond où apparaît la problématique de l'inconscient. Débutant
dans les années 1920, avec Binswanger, Straus, Von Gebsattel, Minkowski,
dans le cadre d'une anthropologie phénoménologique quoique non étroitement
husserlienne, la phénoménologie psychiatrique s'infléchit sous l'influence de
«L'Etre et le Temps» de Heidegger (1927) vers une formulation existentielle*
chez Storch et Binswanger. L'Analyse existentielle (Daseinsanalyse) de ce-
dernier, annoncée par le travail de 1933 sur la «fuite des idées» maniaque, trou-
ve son illustration classique à partir de 1944 dans les études sur la schizo-
phrénie. L'influence heideggerienne motive un peu plus tard la révision de la-
psychanalyse en «Analytique existentielle» par Medard Boss. Mais la révéla-
tion du Husserl tardif et son contre-coup sur l'interprétation générale de la
phénoménologie suscitent un nouvel infléchissement: bien que l'acquis de sour-
ce heideggerienne soit conservé, le «retour à Husserl» caractérise le Binswan-
ger tardif de «Manie et Mélancolie» (1960) et de «Délire» (1965), dans une di-
rection, brillamment suivie par Blankenburg, qui déplace l'accent de l'ana-
lyse du Dasein à l'analyse de l'expérience (Erfahrung). C'est là remettre au.
centre le problème du dénominateur commun de toute psychiatrie phénomé-
nologique, le primat du «voir», dans sa démarche, primat exprimé dans le re-
proche répété de Binswanger à Freud de faire passer les «tendances supposées»-
avant les «phénomènes perçus». Ce primat fonde la réticence plus ou moins-
explicite mais constante devant les concepts si non la pratique de la psycha-
nalyse et en particulier devant l'inconscient freudien. Bien qu'en dernière-
analyse l'inconscient soit sans doute un problème latéral, un problème pour
la psychiatrie phénoménologique plutôt qu'un problème de la psychiatrie phé-
noménologique cette réticence a pu y coexister avec un certain attrait, ainsi
chez Binswanger. Son ambivalence devant l'inconscient rend sa pensée exem-
plaire pour notre thème et nous nous y tiendrons, car son évolution reflè-
te l'éventail d'attitudes possibles du psychiatre phénoménologue.
Binswanger qui a entretenu une longue amitié avec Freud, retrace dans-
«Mon chemin vers Freud» l'évolution de sa position et force est de constater
que «si l'on s'en tenait à son décours apparent, on verrait ce chemin l'éloi-
gner plutôt que le rapprocher de Freud» (Fedida). Peu importe ici le détail des»
étapes mais deux grandes attitudes successives sont à distinguer, séparées par
la réception de «L'Etre et le Temps» et ses contre-coups.
Dans la première de ces attitudes dont les articles échelonnés de 1920 à
1926 sont les témoins, Freud apparaît avant tout comme l'introducteur d'une
nouvelle psychologie dans l'étude de l'homme sain ou malade, ainsi fondée
«pour la première fois» sur l'expérience. L'effort de Binswanger ici va à
322

une justification philosophique et plus spécialement phénoménologique des
concepts comme de la technique freudienne: ainsi en 1926, Binswanger pro-
pose une analyse intentionnelle de l'interprétation psychanalytique qui en
montre la large base expérientielle et l'assimile à une quasi-expérience. Mais
dès cette période un article de 1924 refuse la réduction des valeurs «spirituel-
les» à leurs sources pulsionnelles: Binswanger cherche entre l'approche «na-
turwissenschaftlich» de Freud et l'approche «geisteswissenschaftlich» une
«psychologie de la Personne» qui ne soit ni l'une ni l'autre mais justement une
psychologie. C'est «L'Etre et le Temps» qui va montrer à Binswanger que la
solution n'est pas dans une psychologie mais dans une anthropologie et amor-
cer le développement de l'analyse existentielle, ainsi que le changement d'at-
titude à l'égard de la psychanalyse.
La seconde attitude de Binswanger, bien exprimée dans les articles de
1936 sur Freud, est beaucoup plus critique que la première. Pour comprendre
Freud, il ne faut pas partir de la psychologie mais de la biologie et Binswan-
ger reconnaît avoir lui -même commis longtemps l'erreur. L'idée directrice de
Freud est celle de l'Homo Natura qui n'est pas l'homme réel mais sa réduction
à la corporalité, à la vie, à la pulsionnalité. L'Homo Natura apparaît au ter-
me d'un procssus de réduction commun à toutes les sciences naturalistes qui
ne savent que faire des phénomènes et n'ont rien de plus pressé que de les dé-
barrasser de leur phénoménalité, préférant toujours, comme Freud, les «ten-
dances supposées» aux «phénomènes perçus». C'est une construction scientifi-
que permise par la destruction de l'expérience globale de l'homme par l'hom-
me, c'est-à-dire de la compréhension anthropologique. Dans son effort de com-
prendre l'homme à partir d'une seule de ses régions, la naturalité, la pensée
freudienne se croise avec celle de la psychiatrie clinique: simplement, alors
que Meynert choisissait l'anatomie et Wernicke la neuro-pathologie cérébra-
le, Freud choisit le développement psycho-biologique. L'anthropologie a pour
tâche de défendre l'existence humaine totale contre cette idée réductrice de
l'Homo Natura et de légitimer ainsi l'autonomie de la région de l'Esprit et
des formations culturelles (religion, morale, art). Cette protestation, qui a
pour source le primat phénoménologique du «voir» (les valeurs elles aussi
sont «visibles»), se retrouve chez les autres psychiatres comme Von Gebsattel
distinguant à la suite de Scheler la Personne et l'Individu ou encore chez Ri-
coeur, complétant l'archéologie et l'herméneutique régressive de Freud par
une téléologie du sujet et une herméneutique progressive.
«L'Etre et le Temps» a permis ce changement d'attitude parce qu'à la dif-
férence de la phénoménologie husserlienne — tout au moins en apparence —
la problématique du Dasein, de l'être-là, de la Présence-humaine se situe en
deçà de l'opposition entre psyché et corps, entre conscient et inconscient et
c'est aussi le cas de l'Analyse existentielle de Binswanger. Reprenant en 1947
ses travaux antérieurs, il montre ainsi que la notion centrale de projet-du-
monde n'est ni consciente ni inconsciente: elle ne concerne rien de psychique
mais ce par quoi le psychique devient possible. Le primat de la continuité
qui régit le monde d'une jeune phobique angoissée par toute manifestation de
séparation ou le primat du remplissement qui domine le monde de l'avare
323

s'expriment simplement dans le vécu, conscient ou non, et il en est de même
pour les projets du monde plus complexes de schizophrènes étudiés par Bins-
wanger. L'indifférence à l'alternative conscient-inconscient est , même en de-
hors de l'Analyse existentielle, constante dans la psychiatrie phénoménologi-
que: la stagnation du temps vécu caractérise la mélancolie (Von Gebsattel),
l'indisponibilité du corps vécu dans sa fonction de manifestation du Soi à
Autrui est au centre de la schizophrénie (Zutt) mais il est contingent que le
patient éprouve des illusions temporelles ou corporelles conscientes. De même
dans son «principe du double aspect», Minkowski oppose l'aspect idéo-affec-
tif conscient (la tristesse du mélancolique, les idées délirantes) à l'aspect struc-
tural spatio-temporel qui n'est ni conscient ni inconscient mais d'ordre anthro-
pologique.
A propos du cas de schizophrénie Ellen West en 1944, Binswanger rep-
rend intégralement son assimilation de la psychanalyse freudienne à une démar-
che naturaliste, soumise comme la psychopathologie classique au «processus
de réduction diagnostique», et objectivant la temporalisation en chronologie,
la flexion existentielle en processus génétique, l'histoire interne de la vie en
histoire de la nature, l'être-humain individuel comme être-là et Présence en
entités impersonnelles. L'êtres-humain individuel se comprend à partir de son
Monde et le Monde se cristallise dans le langage: quand il n'y a pas de langa-
ge vrai, il n'y a pas de Monde ni d'individualité et c'est le cas de l'inconscient
freudien qui peut à la rigueur viser à l'être mais non à l'Etre-là dont le là
est ouverture au Monde et à l'Etre. L'inconscient n'a pas de monde et ne se
comprend pas à partir de son monde. Les instances psychanalytiques et tout
particulièrement le Cà ne sont que des «constructions scientifiques objectivant
l'Etre-là». Le conflit entre le Moi et le Ça ne peut donc définir le névrosé
qui est plutôt «déchirement» entre deux formes d'être fondamentales: la forme
discursive inauthentique de l'On et la forme existentielle authentique du Soi
(Grundformen..., 1942).
En fait la position réelle de Binswanger devant Freud et l'inconscient
freudien est restée sans doute plus nuancée. Dans «Mon chemin vers Freud»,
le naturalisme de celui-ci paraît être plus celui d'un «Naturphilosoph» que
d'un savant positiviste. L'ambivalence de Binswanger apparaît bien dans son
commentaire sur une lettre de Freud lui demandant.. «Comment allez-vous
en tirer sans Tics.?» (Souvenirs sur Sigmund Freud): «Je ne m'en suis naturel-
lement jamais «tiré sans Tics.», que ce soit dans la pratique psychothérapique,
qui est impossible sans la conception freudienne, que ce soit, de même, dans
la théorie. Mais en me tournant vers la phénoménologie et l'analyse existenti-
elle, le problème de l'inconscient s'est transformé pour moi; il s'est élargi et
approfondi dans la mesure où il s'opposait toujours moins au «conscient» qui
le détermine encore largement en psychanalyse. Dans la mesure où dans l'ana-
lytique existentielle de Heidegger—au contraire de; Sartre — part précisé-
ment non du conscient, mais de l'être-présent comme être-dans-le-monde, cet-
te opposition s'effaçait pour moi au profit d'une description des divers modes
et des diverses structures phénoménologique décelables de l'étre-dans-le-mon-
de».
324

On ne constate pas cependant dans les dernières oeuvres de Binswanger de
rapprochement avec les thèses psychanalytiques qui paraissent, quand l'occa-
sion de les rappeler se présente (à propos des attitudes de la maniaco-dépressi-
ve Olga Blum à l'égard de ses parents), se placer sur un plan qui n'est pas
celui de Binswanger. Ce dernier est dans le cadre du «retour à Husserl» la phé-
noménologie génétique ou égologique ou constitutive et non plus la phénomé-
nologie transcendantale et la phénoménologie descriptive. Il ne s'agit plus
de décrire les structures transcendantales d'un monde pris comme déjà cons-
titué mais de décrire cette constitution même qui est en même temps consti-
tution de l'Ego, de l'expliquer. Binswanger a donc recours à la phénoméno-
logie génétique à laquelle les Husserliana (XI, ррЗЗб sq.) assignent une fonc-
tion explicative, permise par la genèse, passive, et qui est solidaire de la no-
tion du Lebenswelt, pré-predicatif et pré-réflexif. Cet effort est permis par
un déplacement d'accent de l'analyse du Dasein à l'analyse de l'expérience
(Erfahrung), comprise non pas comme un vécu psychique toujours déjà ache-
vé, comme un terminus a quo mais comme un terminus ad quern vers lequel
le phénoménologue tend sans cesse, dans un dessein d'adéquation à l'objet de
l'expérience, toujours asymptotique. Il s'agit toujours d'un «voir» mais d'un
«voir» correspondant au problème en jeu et donc ici d'une expérience égolo-
gique ou génétique, différente de l'expérience empirique ou transcendantale.
C'est cette direction d'une «maîtrise de l'expérience» (Szilasi) qu'a ap-
profondie plus récemment Blankenburg, en particulier dans son analyse des
schizophrénies de type hébéphrénique. L'hébéphrène a perdu «les évidences
naturelles» qui sont prédonnées à l'homme normal par la genèse passive et lui
permettent de vivre sur un fond de compréhension anonyme et pré-réflexive des
rapports au monde, au temps, à soi et à Autrui. A la différence de l'homme nor-
mal, l'hébéphrène ne vit plus dans l'attitude naturelle dont la réduction phé-
noménologique vise l'abandon. Tout se passe comme si l'expérience de l'hébé-
phrène et plus généralement du schizophrène était une expérience vécue sous
le régime de la réduction, même si cette réduction est pour lui subie et tortu-
rante et non voulue et féconde comme pour le phénoménologue. Pour compren-
dre cette expérience de son patient, celui-ci doit également quitter l'attitude
naturelle et son type d'expérience, c'est-à -dire pratiquer la réduction pour
atteindre un type d'expérience transcendantale (Blankenburg ne distingue pas
ici, comme Binswanger, entre expérience transcendantale et expérience égo-
logique).
En fait les choses sont plus compliquées: chez le malade l'expérience est
un mixte d'expérience empirique et d'expérience transcendantale et l'on peut
même définir l'autisme schizophrénique comme la situation où le Je empiri-
que essaye d'assumer — sans succès réel d'ailleurs — les tâches du Je transcen-
dantal défaillant. L'expérience requise du psychiatre phénoménologue compor-
te alors deux étapes: dévoiler les implications transcendantales des comporte-
ments empiriques du patient (par exemple l'absence des «évidences naturel-
les») et les fondre avec ces données empiriques. Mais ces étapes sont artificiel-
lement distinguées: l'expérience, si elle est vraiment expérience, «voir»
phénoménologique, fusionne les deux composantes.
325

C'est ici qu'apparaît l'analogie avec l'expérience analytique qui doit dé-
voiler le sens inconscient (par exemple la relation objectale primaire impliquée
par les relations objectales ultérieures) et le fusionner avec les données con-
crètes du patient hic et nunc — ainsi pour comprendre le transfert et l'utiliser.
D'autres analogies apparaissent aisément entre la nécessité de la réduction pour
le psychiatre phénoménologue et celle de l'analyse didactique pour le psy-
chanalyste ou encore entre les résistances à l'analyse et les résistances à la ré-
duction — celles-ci oeuvrant d'ailleurs en sens inverse chez le psychiatre et
son patient (l'hébéphrène lutte entre la perte des «évidences naturelles», le
psychiatre contre leur persistance).
Il n'en reste pas moins que ces analogies sont d'ordre esentiellement for-
mel, portant sur la structure et non sur le contenu des expériences en jeu.
Si l'on voulait parler, de façon purement métaphorique, d'un «inconscient»
transcendantal, il faudrait l'opposer vigoureusement à l'inconscient freudien
dont il ne partage ni la nature épistémologique ni surtout les fonctions: le
premier permet le maintien de l'attitude naturelle en lui fournissant le fond
nécessaire des «évidences» naturelles», et, garant de «Гautos» du soi, auto-
rise l'autonomie du Je empirique, alors que le second est dans une large
mesure son adversaire plus ou moins contenu.
Conclusions
L'inconscient freudien est dans son essence relatif à la situation analyti-
que et à la présence de l'analyste, ce qui n'implique nullement qu'il en soit
la projection subjective, comme le voulait Politzer. Ce n'est pas assez que de
dire avec Kaufman que l'inconscient est «la cohérence des conditions empiri-
ques dans lesquelles le sujet prend la mesure de son ignorance de soi». Il faut
préciser avec Lacan qu'on ne peut faire apparaître l'inconscient par la connais-
sance théorique (fût-ce celle de la théorie analytique) mais seulement dans
l'expérience analytique et avec Ricoeur que les concepts analytiques sont «les
concepts nécessaires à la systématisation de l'expérience analytique». L'être-
humain apparaissant dans cette expérience étant un être-désirant, Ricoeur
peut ajouter que les concepts analytiques sont les «conditions de possibi-
lité d'une sémantique du désir». Théorie analytique et situation analytique
forment une structure circulaire et dans ce contexte l'inconscient freudien est
un concept indiscutable et inexpugnable. Dans la situation analytique,
l'inconscient jouit d'une sorte d'extra-territorialité qui le rend inévitable pour
celui qui est dans cette situation et evanescent pour celui qui n'y est pas, qu'il
veuille le critiquer ou le légitimer : c'est le dilemme de l'inconscient selon
Lan ter i-Laura. C'est un autre problème que de décider de l'adéquation de la
situation analytique à l'essence de l'être-humain ou, ce qui revient au même,
d'accepter que cette essence s'épuise dans l'être-désirant. Binswanger (1936)
voyait dans cette acceptation un postulat du naturalisme freudien: «L'acti-
vité de souhait n'est pas constitutive de l'homme en général mais bien de
l'appareil psychique construit de l'Homo Natura... seul un être qui peut s e u-
326

1 e m e n t souhaiter peut être conçu par nous comme enclavé entre la pul-
sion et l'illusion» (c'est-à-dire les illusions que seraient la religion, la morale
et l'art). Le sort de l'inconscient est ainsi celui de la situation analytique et
tous deux sont liés au caractère universel ou contingent des conditions cultu-
relles qui les sous-tendent.
La problématique de l'inconscient pour la phénoménologie existentielle
est orientée par l'absence de liaison nécessaire de celle-ci avec l'expérience
•analytique. Son but n'est pas, au moins primairement thérapeutique mais
^scientifique», quoiqu'à la vérité il soit actuellement critiquable de définir la
psychanalyse par un but thérapeutique. La démarche phénoménologique en
itout cas est différente et repose sur une activité reflexive qui n'empêche pas
le primat du «voir». Or il est difficile de «voir» la genèse proprement biographi-
que et plus encore l'énergétique — dont l'intrication avec l'herméneu-
tique est un invariant de l'inconscient freudien, à moins qu'on ne fasse jouer
-son rôle séparateur à «la lettre dans Г inconscient». Ces différences sont à
la base de la différence de nature entre sens phénoménologique et sens incons-
cient. Enfin l'inconscient n'est pas un objet spontanément rencontré par la
phénoménologie qui se le voit présenter du dehors.
Ces difficultés sont dans l'ensemble communes aux phénoménologues
philosophes ou psychiatres mais leurs réponses ont été assez différentes. Les
premiers ont parfois réfuté l'inconscient, souvent cherché à le tourner par la
^recherche d'équivalent. Il est vrai que beaucoup de concepts phénoménologiques
[peuvent jouer ce rôle d'équivalents ou en tout cas d'indicateurs de l'incons-
cient: citons en vrac, pour les avoir déjà détaillés, la mauvaise foi sartrienne,
lecorps comme complexe inné de Merleau-Ponty, la vie transcendantale,
la conscience pré-réflexive ou pré-personnelle, l'attitude naturelle husserlien-
ne, Г inauthenticité .heideggerienne, la dereliction... Mais ces concepts, com-
me Ricoeur Га montré le plus lucidement, s'arrêtent au seuil de l'inconscient
freudien. La phénoménologie ne pourrait vraiment rencontrer l'inconscient
.freudien que dans sa propre «latence», dans son propre «inconscient» (Merleau-
Ponty) ou bien encore.dans une sorte de «psychanalyse ontologique» (Lefeu-
лгге) qui n'est ni psychanalyse ni phénoménologie.
La tâche des psychiatres iphémoménologues — en tant que phénoménolo-
gues, qu'ils soient ou non aussi psychanalystes — est différente de celle des
philosophes. Elle n'est pas fondamentalement d'ordre épistémologique et con-
siste plutôt dans la conceptualisation de leur propre expérience concrète avec
l'homme malade. Cette expérience ne rencontre pas directement l'inconscient
ireudien mais se meut dans la sphère d'un sens et d'un vécu anthropologique
qui n'est ni conscient ni inconscient. La tentation de la psychiatrie phénomé-
nologique est alors de se référer à une anthropologie, titrée de Heidegger,
Sartre ou Merleau-Ponty et fonctionnant comme norme des «écarts» du mala-
de. C'est au contraire dans le déroulement même de l'expérience psychiatrique
£t presqu'à l'occasion de chaque malade que l'anthropologie doit être faite
et refaite par le psychiatre pour être vraiment phénoménologique (Blanken-
burg). L'analyse existentielle «classique» n'a pas échappé à ce piège d'une
-conceptualisation d'emprunt. C'est le «retour à Husserl» de Binswanger et
327

sa poursuite par Blankenburg qui permet d'y échapper et de guider l'effort
vers un modèle authentiquement phénoménologique de l'expérience psychia-
trique.
Le modèle de l'inconscient freudien peut y aider, non en tant que modè-
le psychanalytique mais en tant que modèle d'expérience, non par son conte-
nu mais par ses suggestions formelles. C'est ainsi que dans le modèle de Blan-
kenburg les structures transcendantales doivent «remplacer» les structures
de l'inconscient. On peut rapprocher la théorie marxiste de la personnalité
où Sève reprend le modèle topique de Freud mais le pourvoit d'un autre con-
tenu: les structures sociales — ceci parce qu'il vise l'expérience de l'homme-
travaillant et non celle de l'homme-désirant des psychanalystes. Le modèle
freudien rend compte de l'excentration et de l'opacité à soi-même de l'être-
humain mais le choix du contenu — inconscient freudien, structures transcen-
dantales ou rapports sociaux de production — dépend du type d'engagement
de l'expérience visée.
BIBLIOGRAPHIE
Cette bibliographie est limitée aux travaux direestement cités et omet les références-
aux oeuvres de FREUD.
1. BINSWANGER (L.):
a. Ausgewählte Vortrage und Aufsätze. I. et II Berne. Ed. Francke. 1947 et 1955
b. Schisophrenic. Pfullingen. Ed. Neske. 1957.
с Melancholie und Manie. Pfullingen. Ed. Neske. 1960.
d. Wahn. Pfullingen. Ed. Neske. 1955.
Traductions françaises de la majorité des articles de la rféf. a dans:
—Introduction à l'analyse existentielle (trad, par J. VERDEAUX et R. KUHN) Pa-
ris. Ed. de Minuit. 1971.
— Discours, parcours et FREUD (trad, par R. LEWINTER). Paris. Gallimard. 1970..
(contient également la traduction française d: «Erinnerungen an Sigmund FREUI>
et de: «Mein Weg zu FREUD».
2. BLANKENBURG (W):
a. Die anthropol ogische und daseinsanalytische Sicht des Wahns. Studium Generale.
1967, 20, 10, 639—650.
b. Der Verlust der natürlichen Selbstverständlichkeit. Ein Beitrag zur Psychepatho-
logie symptomarmer Schizophrenien. Stuttgart. Ed. Enke. 1971.
с Was heisst «Erfahren» ? in: E. A. METRAUX et С F. GRAUMANN (éd.).: Ver-
suche über Erfahrung. Bern?. Ed. Huber. 1975.
3. BOSS (M.): Psychoanalyse und Daseinsanalytik. Berne. Ed. Huber. 1957.
4. DRUE (H.): Edmund HUSSERLs System der phänomenologischen Psychologie. Ber-
lin. Ed. W. de GRUYTER. 1963. "
5. EY (H.): La conscience. Paris. P. U. F. 1968.
6. FEDIDA (P.): Préface à: L. BINSWANGER: Discouis, parcours ret FREUD. Pars. Gal-
limard. 1970.
7. HEIDEGGER (M): Sein und Zeit. TÜBINGEN. Ed. Max Niemeyer. 1953 (7ème éd.).
8. HUSSERL (E.):
a. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Erstes
328

Buch. Husserliana III. La Haye. Ed. Nijhcff. 1950. (trad, française par P. RICOEUR4:.
Idées directrices pour une phénoménoîogi *. Paris. Ed. CAHimard. 1950).
b. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Zwei-
tes Buch. Husserliana IV. La Haye. Ed. NIJHOFF. 1952
с Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomeno-
logie. Husserliana VI. La Haye. Ed. Nijhof. 1962.
d. Analysen zur passiven Synthesis. Husserliana XI. La Haye. Ed. Nijhoff. 1966
9. JASPERS (K.): Allgemeine Psychopathologie. Berlin. Ed. Springer. 1953 (7ème éd).
10. KAUF/vlANN (P.): Psychoanalyse. In: Encyclopaedia Universalis. T 13. Paris. 1972.
11. LACAN (J.): Ecrits. Paris. Ed. Le Seuil. 1966.
12. LANTERI-LAURA (С): Les problèmes de l'inconscient et la penste phénoménologique.
In H. EY (éd.): L'inconscient. Paris. Ed. Desclée de Brouwer. 1966.
13. LAPLANCHE (J.) et LECLARE (S.): Linconscient. Une étude psychanalytique. Les
Temps. Modernes. 1961, 17, № 183, 81 — 129.
14. LAPLANCHE (J.) et PONTALIS (J. В.): Vocabulaire de la psychanalyse. Paris. P. U..
F. 1968.
15. LEFEUVRE (M.): MERLEAU-PONTY au delà delà phénoménologie. Paris. Ed.
Klincksieck. 1976.
16. MALDINEY (H.): Comprendre. In: Regard Parole Espace. Lausanne. Ed. L'Age d'homme.
1973.
17. MERLEAU-PONTY (M.):
a. La structure du comportement. Paris. P. U. F. 1942
b. Phénoménologie de la Perception. Paris. Gallimard. 1945.
с Préface à: A. HESNARD: L'oeuvre de FREUD. Paris. Ed. Payot. 1960.
d. Le Visible et l'Invisible. Paris. Gallimard. 1964.
18. PONTALIS (J. В.): Notes sur le problème de linconscient chez MERLEAU-PONTY. Le*
Temps Modernes. 1961, 17, № 184—185, 287—303.
19. RICOEUR (P.):
a. De Interprétation. Essai sur FREUD. Paris. Ed. Le Seuil. 1965
b. Le conflit des nnterprétations. Paris. Ed. Le Seuil. 1969.
20. SARTRE (J. P.):
a. La transcendance de l'Ego. Esquisse d'une description phénoménologique (1936).
Paris. Ed. J. VRIN. 1965.
b. L'Etre et le Néant. Paris. Gallimard. 1943.
с Critique de la raison dialectique. Vol. I. Paris. Gallimard. 1960.
d. L'diot de la famille: Gustave Flaubert de 1821 à 1857. Vol. I et II. Paris. Gallimard
1971. — Vol. III: Paris Gallimard. 1975
21. SEVE (L.): Marxisme et théorie de la personnalité. Paris. Ed. Sociales. 1969.
22. SPIEGELBERG (H.):
a. The phenomenological movement. Vol. I et IL La Haye. Ed. Nijhoff. 1965.
b. Phenomenology in Psychology and Psychiatry. Evanston (U. S. A.) Northwestern1
Univ. Press. 1972.
23. DE KAELHENS (A.):
a. Réflexions sur une problématique husserlienne de l'inconscient, HUSSERL et He-
GEL. In: Edmund HUSSERL 1859—1959. La Haye. Ed. Nijhoff. 1959.
b. La psychose. Essai d'interprétation analytique et existentiale. Louvain-Paris. Ed_
Nauwelaerts. 1972.
с SARTRE. In Encyclopaedia Universalis, T. 14 . Paris. 1972.

26
ЭММАНЮЭЛЬ МУНЬЕ И ЗИГМУНД ФРЕЙД:
ИЕРСОНАЛИСТСКАЯ КРИТИКА ФРЕЙДОВСКОГО УЧЕНИЯ
И. С. ВДОВИНА
^Институт философии АН СССР, Москва
Психоанализ 3. Фрейда и его последователей является не только
составной частью современного психологического учения, но и одним
из ведущих направлений в буржуазной философии Запада. Можно от-
бросить претензии фрейдистов на создание .некоего нового мировоз-
зрения, однако постановка и клинический анализ ряда проблем моти-
вации и структуры личности, осуществленные 3. Фрейдом, будут по-
стоянно требовать философского (то есть в конечном итоге мировоз-
зренческого) осмысления. Более того, постановка психоанализом воп-
роса о природе человека, подходы и методы его изучения во многом
совпадают с тем, как эта проблема трактуется в современной фило-
софской антропологии феноменологическо-экзистенциального направ-
ления р 1 ].
Учение 3. Фрейда 'возникло на рубеже двух эпох ß философии,
когда в трактовке проблем человека на смену натуралистической тра-
диции, связанной прежде всего с именами таких мыслителей, как Де-
карт, Спиноза, Гоббс и др., шла новая иррационалистическо-феноме-
нологическая (Шопенгауэр, Ницше, Гуссерль). Психоанализ как раз
и явился тем сложным образованием, в котором пересекались пути
прежних философских исканий с новыми и которое объединило в се-
•бе натуралистические тенденции, основанные на традициях механисти-
ческого естествознания, и антинатуралистические, предполагающие
иные способы постижения человеческой реальности.
Чем интересно в данном случае отношение персоналиста Э. Мунье
к философским выводам 3. Фрейда и вообще французского персона-
лизма к психоанализу? Французский персонализм, являясь звеном
современной феноменологичеоко-экзистенциальной философии, тем не
менее занимает в нем особое положение. Прежде всего следует отме-
тить, что французский персонализм берет на себя роль критика современ-
ного философского антропологизма, к которому сам принадлежит, и
эту функцию он выполняет с позиций религиозного идеализма: в сво-
ей критике феноменологическо-экзистенциальной философии персо-
нализм не только отвергает ее выводы безрелигиозного содержания,
но стремится подвести любое из ее решений к «принятию христиан-
ства». Персоналисты, вскрывая реальные просчеты и противоречия сов-
ременного антропологизма, ,как бы достраивают его здание до хри-
стианюко-эсхатологичеокого уровня, видя в тупиках мыслительных хо-
дов его представителей недостающий Абсолют.
В этом плане психоанализ 3. Фрейда с его учением о бессозна-
тельном является предметом постоянной критики основоположника
330

французского персонализма Э. Мунье, перед которым «стоят три зада-
чи: во-первых, ввести психоанализ в лоно феноменологическо-экзистен-
циальной философии, к которой он близок по своей нацеленности на
выявление человеческого своеобразия и используемым методам, очистив
*то при этом не только от механически-натуралистических тенденций,
но и от той доли научности, которой он первоначально располагал;
вонвторых, выявить слабые места психоанализа как элемента феноме-
нологическо-экзистенциального направления в философии и. в третьих,
указать пути преобразования психоанализа на религаозно-идеалисти-
чеоких началах.
Известно, что 3. Фрейд и его последователи разработали опреде-
ленную теорию бессознательного — вначале как узко клиническую
концепцию, имевшую целью объяснение природы истерии и неврозов, а
затем расширили 'поле деятельности открытого таким образом психо-
анализа за пределы психологии и психотерапии до общего понимания
природы человека. Если их клиническая деятельность первоначально
формировалась под влиянием эмпирического наблюдения и клиниче-
ских фактов и дала реальный материал для науки о бессознательном,
то последующие экстраполяции в область философской антропологии
:не только привели к ложной в своей основе общефилософской концеп-
ции человека, но и, оказав значительное воздействие на психоанали-
тическую практику, направили ее в сторону, далекую от научной. Тем
не менее, фрейдовское учение о человеке создавало видимость научной
теории: во-первых, потому, что оно выдвигалось как результат и обоб-
щение клинической психоаналитической практики, во-вторых, потому,
что в нем были сильны влияния традиций механистического естество-
знания. Именно эти обстоятельства и послужили причиной резкой
критики учения Фрейда со стороны персоналиста Э. Мунье.
Выдвинув в качестве предмета философии личностное бытие,
внутренний мир субъекта, персоналисты противопоставили философию
наукам о человеке и, прежде всего, психологии, которая, исследуя
специфически психические явления, тем самым в определенном аспек-
те ставит з центр своих исследований и проблему индивидуального
бытия. Отграничение философии от конкретных наук о человеке (пси-
хологии, социологии, истории, этнографии и др.) совершается в персо-
нализме под знаком критики этих наук особенно там, где они претен-
дуют на более общее, философское освещение проблем человека, вы-
ходящее за пределы конкретных научных дисциплин и требующее, с
точки зрения персонализма, иных, нежели конкретно-научные, методов
и способов исследования. Такая позиция по отношению к конкретным
наукам о человеке и научному способу исследования является общей
длл всей феноменологическо-экзиетенциальной философии. Основная
посылка, .которую принимают все виды философии этого типа, заклю-
чается в том, что исследование человеческой субъективности как основ-
ного предмета философии возможно только при условии отвлечения
от природных и исторических феноменов и обращения к неким «не-
посредственным», «внутренним» элементам человеческого бытия, ко-
торые имеют «универсальное, интерсубъективное и абсолютное зна-
чение» [3, 13].
Персоналистская критика фрейдовского учения резко направля-
ется в этой связи против элементов научного анализа, которые обна-
руживались в первоначальных поисках психоаналитика. Для Э. Мунье
Фрейд-философ «остается человеком XIX века, упрямым позитивистом
и детерминистом» [5, 581]. Особое возражение персоналиста вызывает
«объекта вистско-аналитическое» изучение внутреннего мира личности.
331

Справедливо порицая механистические тенденции, которые наблюдают-
ся в психоанализе, Мунье вместе с тем вообще отрицает научный способ
исследования человеческой индивидуальности. При объективном изу-
чении человека, считает он, отвергается субъективная область челове-
ческого «я»; те «тревожащие бездны», которые распахиваются перед
психоаналитиком, когда он соприкасается с «ядром психической жиз-
ни», подменяются -«твердой почвой» объективного, которое исследуется
«с помощью частичных операций» [5, 10]. Согласно Мунье, учение а
внутреннем мире человека «менее, чем какая-либо другая область, яв-
ляется объективной наукой» [5, 11]. Он полагает, что при помощи ла-
бораторных исследований (читаем: объективного изучения), ценных
там, где речь идет о типических реакциях, общих функциях и законо-
мерностях психики индивидов, невозможно выявить индивидуальные
различия и тем более невозможно обнаружить «финальный корректив»
личности, ее «конечное единство», благодаря которому, несмотря на
детерминированность индивида «абстрактными и безличностными про-
цессами» (здесь имеется в виду вся область реальной жизни человека,
начиная от географических, демографических, экономических, полити-
ческих и т. п. факторов и кончая совокупностью бессознательного) и
вопреки этой детерминированности человек обретает личностное су-
ществование. Личностное же бытие, утверждает Мунье, это не объект,
который можно исследовать наряду с другими объектами; специфика
личностного бытия заключается в том, что оно определяется «метафи-
зической позицией», той, которая всегда «по ту сторону данного», «за
пределами всякой возможной объективной детерминации» [5, 39].
Отсюда следует и другое существенное критическое замечание в
адрес фрейдовского учения, касающееся истолкования бессознатель-
ного, его места и роли в человеческой субъективности. Э. Мунье не от-
рицает сам факт существования бессознательного и конститутивное
влияние последнего на формирование и активность внутреннего мира
личности. Но он принципиально против фрейдовской трактовки бессоз-
нательного. Он вновь и вновь разоблачает фрейдизм как новый вари-
ант .механистического детерминизма: в концепции (Фрейда бессознатель-
ное выступает как единственная и незаменимая основа психического,
как «чистая изначальноеть» [5, 131]. В психоанализе, считает Мунье,
все происходит так, как если бы жизнь наделила человека «лишь
одной унылой фатальностью» [5, 131]. Решительное его возражение
вызывает и фрейдовское стремление свести все «высшие» проявления
человеческого духа — мораль, искусство, религию — к модификациям
внутренних влечений, тождественных инстинктивной бессознательной де-
ятельности, в результате чего человеческое бытие трактуется как
«оплошная животность», а собственно личностные характеристики че-
ловека сводятся к безличностному [5, 45].
Приведенные критические замечания Э. Мунье в адрес фрейдизма
могут дать основания для предположений о решительном неприятии
психоанализа «личностной» философией (персонализмом). Однако та-
кой вывод был бы неточным. Критическая настроенность не мешает
Э. Мунье видеть и другую сторону фрейдовского учения, которая дела-
ет последнее близким экзистенциально-феноменологическому антропо-
логизму. Эта иная сторона обнаруживается Э. Мунье как своего рода
«изнанка» психоанализа, как выводы, которые напрашиваются, а по-
рой и неумолимо следуют из ошибок, просчетов или недоделок этой
концепции. Иногда создается впечатление, что персоналист как бы при-
меняет процедуру психоанализа к самому психоанализу, пытаясь вы-
явить скрытые тенденции и возможности развития фрейдовской мысли;
332

тгутем изучения ее недомолвок, описок и т. п. И именно это ее «несо-
вершенство» выдается персон ал истом за ее истинные достоинства и
достраивается до выводов в духе феноменологичеаки-экзистенциалыюго
антропологизм а.
Первое, на что обращает внимание в этом плане Мунье, это попыт-
ка Фрейда выявить феномен собственно человеческого и через него
объяснить весь человеческий мир. Так, клиническая деятельность Фрей-
да, в процессе которой он стремился выявить некое «начало» челове-
ческой психики, была в то же время, считает персоналист, анализом
«начал» человеческой субъективности, человеческого «я», и как бы ни
-были неверны все обобщения, к которым пришел Фрейд, он в своей
практике имел дело с единичным субъектом, с конкретной личностью,
с ее глубинной и неповторимой индивидуальностью, ее «самостью».
Обращение Фрейда к архаическим ступеням мышления, исследование
им всего жизненного пути пациента и, особенно, его раннего детского
возраста оценивается персоналистом как великое открытие не только в
психологии, но и в философии, благодаря которому в эти области зна-
ния был внесен историэм. Особое внимание Э. Мунье уделяет анализу
фрейдовского учения о трех ступенях человеческой реальности
«Оно» — «Я» — «Сверх — Я», в котором он видит возможность
перехода от «грубой животности» человека к его «драматическому
своеобразию».
Тот факт, что Фрейд имел дело со случаями патологии, «драма-
тическими конфликтами», вызванными неожиданным вторжением бес-
сознательного в осознаваемую жизнь индивида, истолковывается
персоналистом так, будто обратной его стороной, «нормальным» случа-
ем, от которого отталкивался психопатолог, было «драматическое»
■единство личности, которое напряженно создается самим субъектом.
Это единство личности, ее целостность, персоналист видит всюду и
-особенно там, где Фрейд обнаруживает лишь ее разрозненные элемен-
ты. Так, неустойчивое, постоянно нарушающееся равновесие между
«Я» и «Оно» трактуется Мунье в пользу равновесия, то есть личност-
ного единства «здорового», «нормального» человека. Утверждение
Фрейда о том, что каждый возраст имеет свой «идеал—Я», истолковы-
вается Э. Мунье как поиски субъектом самого себя, а потребности,
между которыми должно выбирать вытеснение, свидетельствуют об
изначальном единстве личности. В жесткости психоаналитической фор-
мулы «Оно» — «Я» — «Сверл—Я», где средний член, то есть челове-
ческое «Я», как бы зажато в тиски, персоналист усматривает «зарезер-
вированную автономию», о которой психоаналитик никогда не говорит,
но которую он постоянно подразумевает [5, 58].
В противоположность 3. Фрейду, который, как отмечает Э. Мунье,
признавал в качестве ведущего момента человеческого бытия «укрыв-
шийся в бессознательном принцип удовольствия», персоналист считает
необходимым проанализировать сферу «Сверх—Я» как «наиболее вы-
сокий импульс человеческой психики» [5, 133, 580]. Мунье видит боль-
шую заслугу Фрейда в том, что он своей трактовкой «Сверх—Я» вы-
делил в человеческом бытии «культурные» образования, берущие на-
чало не в физиологических закономерностях, а в мире культуры, в ци-
вилизации. Однако и здесь, отмечает персоналист, речь идет о не-
свободе человека, о его зависимости от «культурного» окружения, и
поэтому концепция Фрейда требует завершения, выделения еще одной
ипостаси человеческого «я», в которой обнаруживались бы собственно
'человеческие характеристики. В «Сверх—Я» Э. Мунье видит некое
«над—я» как новое качество человека, противостоящее всем механиз-
333

мам и обусловленностям физиологического и культурного порядка в:
ведущее к личностному единству и личностной автономии.
Психоанализ, по Мунье, своим исследованием человеческого бы-
тия показал необходимость связывать его объяснение не только с ис-
торией личности, но и со значениями, аккумулированными в индивиду-
альном субъекте [5, 45]. Однако если история отдельного индивида
уже стала необходимым элементом психоаналитического истолкования
человеческой субъективности, то с точки зрения «смысла» и «значения»
психоанализ еще предстоит достраивать. Именно в этом направлении,
по мнению Э. Мунье, шли Юнг и Адлер, которые четко поставили воп-
рос о личностном начале в человеке, «одухотворенном руководящей
силой» [5, 583].
Работа по достраиванию психоанализа Фрейда до философской
концепции, замечает Э. Мунье, требует его уничтожения как психоло-
гии по причине абсолютной несовместимости философского и научного
знания. Все те выводы в феноменологическо-экзистенциальном духе,
которые Э. Мунье усматривает в построениях Фрейда, диктуют отказ
от психологии в пользу метаисихологии, которая возвышалась бы над
психологической наукой, ограничивала ее горизонты и ее отношения
[5, 47]. В качестве же такой дисциплины предлагается традиционная
религиозно-идеалистическая доктрина, модернизированная в рамках
французского персонализма.
Нетрудно заметить, что переоналиетский «психоанализ психоана-
лиза» выявляет, а точнее, с той или иной долей произвольности про-
читывает в выводах Фрейда решения и заключения, которые уже
сформулированы самими же теоретиками «личностной» философии и
положены в основу персонализма. Центральным понятием персона-
лизма Мунье и его единомышленников (М. Недонселя, Ж. Лакруа и.
др.) является понятие «личности», которое определяется следующим
образом: «Личность есть духовное бытие, образованное субстанциаль-
ным и независимым образом; оно содержит эту субстанцию через свое
присоединение к иерархии ценностей, свободно принятых, ассимили-
рованных и пережитых путем ответственного вовлечения...» [4, 69].
Конечным «аргументом» личности как духа объявляется ее сопряжен-
ность с божественной трансценденцией. Как раз перетолкование психо-
анализа и состояло в том, чтобы обнаружить христианский подтекст
фрейдовской антропологии. Достраивая психоаналитическое понимание
человеческой реальности при помощи «над—я», Э. Мунье тем самым
подводит психоанализ :к выводам религиозно-идеалистического содер-
жания.
Бели цель Фрейда заключалась в том, чтобы в тех или иных про-
явлениях человеческого «я» выделить бессознательные влечения «есте-
ственного» происхождения, то персоналист в этих же самых проявле-
ниях стремится выявить действие причин «сверхъестественного» поряд-
ка. По Фрейду, единство личности, которое просвечивает в психоана-
литических построениях, достигается случайно и произвольно; Мунье
же видит основу единства личности в ее нацеленности на «сверхбы-
тие», которое выступает как «высший принцип», как «финальный кор-
ректив», в соответствии с которым конституируется личностное бытие.
Личностная философия, при помощи которой Э. Мунье стремится:
достроить психоанализ, требует, по его мнению, нового временного
анализа. Введение истории личности в психологический и философский
контекст ее субъективности, произведенное Фрейдом, является, с точки
зрения Э. Мунье, заслугой психоанализа исключительно по отношению»
к предшествующей ему психологии и философии человека. Определе-
334

ние личности только через ее предшествующую историю, отмечает пер-
соналист, чревато, по Мунье, двойной опасностью: с одной стороны,
субъективность человека жестко детерминируется прошлым, с другой*
стороны, она предстает как «фиксированное состояние», лишенное бу-
дущего. В отличие от Фрейда, для которого прошлое (не только от-
дельного человека, но и всего человечества) играет решающее значе-
ние в объяснении актуального содержания внутреннего мира человека,
Э. Мунье говорит о будущем как о «непосредственно данном созна-
нию» [5, 311], результатом и следствием которого является «настоя-
щее» личностного бытия; иными словами, личность с ее внутренним^
миром может быть понята только в «божественной перспективе», в-
перспективе личностного общения между богом и человеком.
Итак, основной упрек, который Э. Мунье адресует психоанализу,
состоит в том, что Фрейд в основу своего учения о человеке положил-
бессознательное, которое в конечном итоге сводится к инстинкту, в ре-
зультате чего человеческое уподобляется животному. Последующая«
эволюция учения Фрейда, приведшая к выявлению в человеке «куль-
турного слоя» и отразившаяся в выделении в человеческом бытии с
уровня «Сверх—Я», хотя и была шагом вперед в постижении челове-
ка, тем не менее и в ней лишь открывалась новая область бессозна-
тельного — бессознательное коллективное.
Э. Мунье противопоставил психоанализу персонализм, то есть-
учение, в котором собственно человеческое (личностное) должно про-
тивостоять бессознательному и утверждать человека как сознательного
субъекта своей жизнедеятельности. Личностное начало человека Э. Му-
нье стремится отыскать в «верхних этажах» его сознания, в его нап-
равленности «ввысь», в законодательстве «над—я». При таком понима-
нии человеческой сущности, утверждает персоналист, можно очелове-
чить психо-биологические инстинкты, не только подчинить их челове-
ческой воле и сознанию, но и выгодно их использовать в качестве кон-
ституирующих элементов бытия, поскольку они составляют «инфра-
структуру личности и ориентируют индивидуальное мышление и кол-
лективную культуру к простейшим целям [5, 584].
Нельзя не согласиться с Э. Мунье, когда он говорит о необходи-
мости господства человека над внешними структурами своего бытия,
об управлении инстинктами и т. п. К. Маркс, говоря о специфике чело-
веческой жизнедеятельности, подчеркивал, что, в отличие от животно-
го, человек «делает самою свою жизнедеятельность предметом своей
воли и своего сознания. Его жизнедеятельность — сознательная» [2,
93]. Это актив но -субъективное самостро'явление человека означает воз-
действие его субъективности на природу, причем субъективность чело-
века не задана ему как некая определенность, с которой он «непос-
редственно сливается воедино...» — «только в силу этого его деятель-
ность есть свободная деятельность» [2, 93]. В этом плане вопросу
о личностном мировоззрении принадлежит решающая роль как факто-
ру образования субъективности. В конечном итоге ядром индивидуаль-
ного мировоззрения является объективное, постоянно расширяющееся
восприятие мира и человека. Для персоналистов же, интересующихся
исключительно субъективным планом внутреннего мира личности, объ-
ективное его содержание выносится за скобки.
Идея о том, что человек не равен самому себе и что он не явля-
ется полностью детерминированным ни своим прошлым, ни наличной
действительностью, которую отстаивает Э. Мунье в полемике с Фрей-
дом, ставит вопрос о специфических моментах, из которых складыва-
ется индивидуальность человека, его личностное «я». Выступая против
335>

-идеи детерминизма, персоналист приходит к другой крайности — к
признанию абсолютной независимости внутреннего мира личности от
исторически-конкретной реальности: конституирующим элементом че-
ловеческого бытия в персонализме выступает «свободный дух», кото-
рый лишен осознания исторического опыта, конкретно-реальных отно-
шений. Из признания сферы трансцендентного как области, стоящей над
«я», следует сведение личностного к бессознательному; интеллектуаль-
ная устремленность человека признается онтологической структурой
человеческого бытия: «самые глубинные» акты человека, его «самые
высокие деяния» возникают в нем «без его ведома» [6, 84].
Борьба персоналиста Э. Мунье против психоаналитика 3. Фрейда
завершается тем, что сторонники личностной философии лишь пересе-
ляют бессознательное, управляющее личностным поведением, из низ-
ших слоев психики человека на верхние этажи его «сверх-сознания».
В обоих случаях основной мотив человеческого поведения оказывается
за порогом сознания — в психоанализе до-сознания, в персонализме
после-сознания. Выявив некоторые действительные просчеты в учении
3. Фрейда (абсолютизация роли бессознательного, натуралистическое
объяснение человеческой субъективности и др.)» Э. Мунье не смог, од-
нако, противопоставить ему более удовлетворительное истолкование
человеческого феномена. Обращение же персонализма к традиционным
понятиям религиозной философии сразу закрыло для него всякую
возможность научного исследования человеческого «я» и обрекло на
бесплодное движение в замкнутом круге идеалистических категорий.
EMMANUEL MOUNIER AND SIGMUND FREUD: PERSONALISTIC
CRITIQUE OF FREUD'S DOCTRINE
I. S. VDOVINA
USSR Academy of Sciences, Institute of Philosophy, Moscow
SUMMARY
The psychoanalysis of S. Freud and his followers is one of the leading
trends of Western bourgeois philosophy. French Personalism, which belongs to
the phenomenologico-existential branch of modern bourgeois philosophy, at-
tempts to bring any solution of this branch to «the acceptance of Christian-
ity».
In this connection the critical interpretation of Freud's psychoanalysis
carried out by E.Mounier is aimed at: 1. demonstrating the affinity between
psychoanalysis and phenomenologico-existential philosophy; 2. revealing the
weak points of psychoanalysis as an element of this philosophy; 3. indicating
ways of transforming psychoanalysis on an idealistic religious basis.
The personalistic critique of psychoanalysis results in supplementing
Freud's conception of man by «superconsciousness», to which the uncon-
scious, constituting the Ego, is transferred.
ЛИТЕРАТУРА
1. КУЗЬМИНА Т. А., Человеческое бытие и личность у Фрейда и Сартра. В сб.: Проблема
человека в современной философии, М., 1969.
236

2. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф., Из ранних произведений, М.. 1956.
3. MERLEAU-PONTY. M., Les sciences de l'homme et la phénoménologie, Paris, 1953.
4. MOUNIER, E., Manifeste au service du personnalisme, Paris, 1936.
5. MOUNIER, E.. Traité du caractère, Oeuvres, v. II, Paris, 1961.
•6. MOUNIER, E., Le personnalisme, Paris, 1969.
22. Бессознательное

27
ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
В ТРАКТОВКЕ ФРАНЦУЗСКОГО СТРУКТУРАЛИЗМА
Г. Л. ИЛЬИН
Институт истории естествознания и техники АН СССР, Москва
Среди всех представителей структурализма и квази-структурализ-
ма, а также при всех своих ипостасях (культуролог, философ, литера-
туровед, лингвист и др.) Мишель Фуко интересен для нас прежде все-
го как историк науки, решающий проблемы, связанные с личностью в>
науке и историческим взглядом на науку о человеке и научное творче-
ство. Эти проблемы, ставшие актуальными в наше время, определяют-
ся необходимостью дальнейшего научно-технического прогресса, созда-
нием марксистской методологии исследования истории, теории и мето-
дологии науки. Исследование Фуко представляет интерес также и по-
тому, что, не будучи ортодоксом структурализма, он в какой-то мере
пытается преодолеть крайности последнего, придать ему более гибкую,
рафинированную форму.
Фуко написаны крупные работы ло истории медицины («Психичес-
кая болезнь и личность», «История безумия», «Рождение клиники»),,
историко-культурные, философские и историко-научные работы методо-
логического плана («Слова и вещи», «Археология знания», «Порядок
речи»).
Работы Фуко давно и неоднократно обсуждались советской крити-
кой в связи со структурализмом [1; 2; 3; 4; 5; 6; 7]. Связь же идей Фу-
ко с фрейдизмом оставалась нераскрытой, хотя эта связь определенно*
существует и, более того, в значительной степени определяет научное
развитие представлений Фуко. Выявление этой связи позволит с но-
вым вниманием отнестись к изысканиям несомненно значительного
ученого, каким является Фуко.
В настоящей работе предполагается охарактеризовать в основном*
три проблемы, которые решает Фуко в своих работах: общество и пато-
логическая личность; развитие научного знания и личность; научная
истина и потребность в добывании этой истины. Все они будут освеще-
ны с точки зрения отношения Фуко к проблеме бессознательного, кото-
рую можно назвать лейтмотивом всего его творчества и вместе с
тем ключом к его интерлретации. Начнем с ранних работ Фуко, чтобь*
(проследить таким образом эволюцию его исторического взгляда на лич-
ность, вызвавшего большой интерес в научных кругах Франции.
1. Первая книга Мишеля Фуко «Психическая болезнь и личность»,,
вышедшая в 1945 г., отмечена явным влиянием группы «дезальенис-
тов» — так называлось во Франции течение марксистски настроенных
ученых-психиатров, стремившихся объяснить психическое заболевание
оторванностью от социальной среды и построить теорию конкретной^
исторически и социально обусловленной патологической личности в-
противовес «мифологическим» теориям того Бремени. Конкретным объ-
ектом такой науки (конкретной (психиатрии), «может быть только леи-
338

хически больной человек, а вовсе не психоз сам по себе», — утвержда-
ли Фоллен и Боннафэ в дискуссии 1946 года [18, 157]. Заметим, что
стремление изучать личность, а не психоз рождено оппозицией Фрейду,
■и именно в этом пункте Фуко позднее изменит течению дезальенистов.
Идея, развивавшаяся марксистски ориентированными (психиатрами,
заключалась в том, что каждой общественной эпохе свойственен свой
вид психических заболеваний: демоническая патология средних веков;
нарушение рассудка и абстрактного интеллекта после Ренессанса и Де-
карта и т. д. Этот подход отличался как от идей Дюркхейма и амери-
канской психологии (Рут Бенедикт), так и от эволюционистского под-
хода в психопатологии.
Концепции Дюркхейма и американских психологов имеют то об-
щее, что -болезнь рассматривается ими в аспекте «негативности и воз-
можности» [8, 73] (;как отклонение от нормы и как результат статисти-
ческого разброса). В действительности общество выражается положи-
тельным образом в психических болезнях, которые демонстрируют его
члены [8, 75]. Именно социальная структура порождает болезнь: поло-
жение опеки, в которое был поставлен больной законом 1838 г. (име-
ется в виду история Франции), его полная зависимость от медицинских
решений способствовали установлению в конце XIX века истерической
личности [8, 15]. «Судьба больного с тех пор была определена более
чем на век: он был отчужден (aliéné). И это отчуждение отмечает все
его социальные отношения, все его действия, все условия его существо-
вания» [8, 81].
В свою очередь не прав эволюционизм (в частности, Фрейда и
Жане), видящий «в регрессиях самую суть патологического и его ре-
альное происхождение» [8, 84]. «Чтобы детское поведение стало для
больного убежищем, чтобы возвращение этого поведения рассматри-
валось как факт несомненной патологии, нужно, чтобы общество уста-
новило между настоящим и прошлым индивида полосу отчуждения, ко-
торую нельзя пересекать... Чтобы уберечь ребенка от конфликтов, педа-
гогика помещает его в главный конфликт, в противоречие между его
детской жизнью и реальной жизнью» [8, 84]. «Неврозы регрессии выяв-
ляют не невротическую природу детства, но архаический характер пе-
дагогических институтов» [8, 85]. «Истинное основание психологической
регрессии лежит в конфликте социальных структур» [8, 86].
Замена конфликта инстинктов, которым психопатология объясняла
•психические болезни индивида, реальными противоречиями социальных
отношений, исторически обусловленной отчужденностью человека от
его собственного существования была, несомненно, шагом вперед от ми-
фологического толкования человеческой природы, предложенного фрей-
дизмом. Но врач — не политик, он не может оперировать социальными
конфликтами, кроме объяснения ему нужен метод практического лече-
ния. Вот почему для того, чтобы вписать в историю общества индиви-
дуальную историю больного, Фуко пытается соединить исторический
подход с традиционным эволюционным, свойственным описанию фак-
тов патологии, начиная с Джексона и кончая Фрейдом. «Основная
ошибка^ психоанализа и вслед за ним большей части генетических пси-
хологии — это, несомненно, неумение ухватить эти два несводимых из-
мерения эволюции и истории в единстве психологического становления»
[8, 37]. Фуко метко замечает, что «психоанализ надеялся написать
психологию ребенка, описывая патологию взрослого» [8, 23]. А прини-
мая во внимание известное высказывание Фрейда о психической эво-
люции, правда, не оригинальное («психическая эволюция индивида
повторяет вкратце эволюцию человечества» [»15, 105].); и отдельные его
339

работы, особенно после 1910 г., можно эту мысль продолжить, сказав,
что психоанализ надеялся написать психологию истории с точки зре-
ния ложно истолкованной психологии ребенка, описывая патологию
взрослого.
Соединение истории с эволюцией привело к тому, что марксистское
понятие социального отчуждения приобрело у Фуко смысл фрейдовско-
го взаимоотношения сознания и бессознательного, а именно — отноше-
ния вытеснения, отталкивания, которое Фрейд считал «центром и связ-
кой всех частей психоаналитической доктрины» [13, 39]. Если в «Пси-
хической болезни...» фрейдовские понятия — запрет, конфликт, вытес-
дение — объяснялись социально-исторически, то в «Истории безумия»,
напротив, история толкуется фрейдистски: «можно написать историю ог-
раничений — этих темных действий, обязательно забываемых, как
только они совершаются, посредством которых культура отбрасывает
же то, что было для нее Внешним» [9, 111].
В «Истории безумия» Фуко, подобно Фрейду, толковавшему сны,
лытается истолковать безумие. Именно поэтому перед нами не история
психиатрии («монолог разума о безумии», как определяет ее Фуко), а
история безумия, умопомешательства, попытка описать его как язык,
дать ему слово, которого его лишали в течение веков. «Фрейд взял
безумие на уровне его языка, восстановил один из основных элементов
опыта, сведенных к молчанию позитивизмом,... он возобновил в меди-
цинской мысли возможность диалога с неразумным» [9, 411].
Фуко стремится найти пункт и причину раздела разума и безумия,
но не в глубине человеческой личности, а в глубине человеческой исто-
рии, «обнаружить область, где человек безумный и человек разумный,
разделяясь, еще не разделены, и на языке древнем, примитивном, не-
развитом, более раннем, чем язьж науки, ведут диалог их разъедине-
ния, который свидетельствует, что они еще общаются» [9, 11]. Отноше-
ние разума и болезни разума превращается в отношение принимаемого
л отвергаемого, одобряемого и неодобряемого, понимаемого и чуждого,
другого. Но это «другое» имеет свою логику, свой язык, который мож-
цо, а по Фуко и должно, понять, сделать не только объектом, но и сред-
ством познания. Речь идет о том, чтобы исследовать разум посредством
того, что разумом не является, того, что с ним граничит и его ограни-
чивает.
В попытках Фуко определить разум через его противоположность,
через безумие, умопомешательство, т. е. через отрицаемое, отвергаемое
и подавляемое, отражается существенная потребность науки в опреде-
лении своих границ, определении степени условности ее пределов, ко-
торые постоянно нарушаются и вновь устанавливаются в процессе
научного познания. Эта проблема особенно близка психологии научного
творчества. Для создания методов исследования и стимуляции научно-
го творчества очень важно, в каком смысле решается эта проблема
теоретически. «Не познае чрезмерного, не узнаешь меры», — говорил ан-
тичный философ. Но одиозный опыт Фрейда показывает, что познание
«чрезмерного» часто приводит к мифотворчеству. Как будет видно да-
лее, подобная же судьба ожидала и Фуко, когда он пришел к выводу о
«смерти человека» в будущей науке. И причина этого вовсе не в самом
обращении к «чрезмерному», а в том, что ему придается чрезмерное
значение.
2. В последующих работах Фуко желание выявить отчуждаемые
элементы мысли, стремление дать слово молчавшим доселе компонен-
там знания привело его к расширению самого понятия научного зна-
ния. «Знания, философские идеи, разного рода мнения, а также инсти-
340

туты, коммерческая и полицейская практика, нравы — все это сводит-
ся к некоторому имплицитному знанию, свойственному данному обще-
ству. Это знание глубоко отлично от знаний, которые можно найти в
научных трудах, философских теориях, религиозных утверждениях, но
именно оно делает возможным появление в данный момент теории, мне-
ния, практики» [17]. Выявление упорядоченностей, выражающих это
знание на уровне вербальных следов, —вот задача «археологии знания»
(вспомним археологию сознания Фрейда), — так формулирует Фуко
новый метод исследования. Интересы исследователя смещаются в сто-
рону изучения «преднаучных» и «предконцептуальных» условий разви-
тия научной мысли. В «Словах и вещах» не разум и его болезнь, а от-
ношения наук, их иерархия и зависимость их развития от «неосознавае-
мых» структур, определяющих условия возникновения знания, — вот,
что интересует Фуко в новом цикле его поисков.
Описание и обоснование нового метода последуют позднее, внача-
ле же были «попытки, отчасти слепые» [11, 26], его применения. Откры-
тия, сделанные новым методом, по-видимому, удивили самого их авто-
ра. Оказалось, якобы, что «человек не существовал внутри классичес-
кого знания» [17]. Последующее его появление в рамках гуманитарных
наук обязано возникновению наук, изучающих жизнь (биология), язык
(филология) и труд (экономика). Только благодаря им «установился
человек, который является как тем, кто живет, говорит и работает, так и
тем, кто познает жизнь, труд и язык, и, наконец, тем, кто может быть
познан в той мере, в какой он живет, говорит и работает» [17]. Одна-
ко появление темы человека не более, чем эпизод в истории наук. Пото-
му что, «начиная с Соссюра, Фрейда и Гуссерля, в центре того, что яв-
ляется основным в познании человека, вновь появилась проблема зна-
чения и знака» [17]. И поскольку «до настоящего времени порядок че-
ловека и порядок знаков были в нашей культуре несовместимы один с
другим» [17], то отсюда следствия: «а) химеричность науки о человеке,
которая была бы в то же время анализом знаков; б) опыт показывает,
что, развиваясь, гуманитарные науки ведут скорее к исчезновению че-
ловека, чем к его апофеозу» [17].
С первым следствием, которое имеет в виду прежде всего психо-
анализ, трудно не согласиться. Второе выглядит несколько запоздалым:
период увлечения бихевиоризмом, начавшем с игнорирования понятий
«сознание», «мышление», «субъект», давно прошел. Эволюция бихевио-
ризма показывает, что он без них не смог обойтись.
Однако проблема, обсуждаемая Фуко, действительно существует.
«Исследования .в психоанализе, лингвистике, этнологии децентриро-
вали субъекта в отношении законов его желаний, форм его речи, пра-
вил его действий,... стало ясно, что человек сам по себе, вопрошаемый
о том, что он такое, не мог дать себе отчет в своей сексуальности, в
своем бессознательном, в систематических формах своего языка или
регулярностях своей фантазии» [11, 22]. Эти исследования вскрыли
факторы, определяющие сознание, формы его поведения и вместе с тем
сознанием не отражаемые. Это было открытие уровня, который наряду
с физиологическим, клеточным и биохимическим составляет архитекто-
нику человеческого поведения и который, так же как и они, не дан
сознанию индивида непосредственно. Этот уровень представляя собой
особую форму психического, проявлялся во всех формах человеческой
деятельности, в том числе речевой, исследуемой лингвистикой, и мифо-
творческой, изучаемой этнологией. Следовательно, это было одно из
наличных или еще одно из возможных направлений исследований. Но
Фужо считает его единственным: «Горизонтом всякой гуманитарной
341

науки является проект сведения сознания человека к его реальным ус-
ловиям, восстановления по нему содержания и формы, которые его по-
родили и которые ускользнули от него; вот почему проблема бессозна-
тельного — его возможности, его статут, его способ существования,
средства его познать и выявить — это не просто внутренняя, случайно
.встреченная проблема гуманитарных наук, — это по сути дела пробле-
ма самого их существования» [10, 375].
Успехам структурализма, которые вдохновляют Фуко, благоприят-
ствует здоровая научная тенденция к сближению гуманитарных наук с
естественными. Однако, если гуманитарии видят в этом сближении
-средство дальнейшего развития наук о человеке, то для Фуко, сводя-
щего исследование личности к изучению бессознательных причин ее
действия, личность, субъект познания уничтожается прогрессом зна-
ния, поскольку исследование причин действий субъекта сводит на нет
субъекта как причину этих действий.
3. Интересно представление Фуко об истории гуманитарных наук,
начиная с XIX века, излагаемое на основе трех моделей, соответствую-
щих биологии, экономике и филологии, лежащих, как отмечалось вы-
ше, в основе гуманитарных наук: «Господство вначале биологической
модели (человек, его душа, его группа, его общество, язык, на котором
он говорит, существуют в романтическую эпоху как живые существа и
они действительно живут: их способ бытия органический, и их анализи-
руют в терминах функций); затем идет царство экономических моде-
лей (человек и вся его деятельность являются местом конфликтов, их
выражением и решением); наконец, как Фрейд сменяет Конта и
Маркой, начинается царство филологической модели (когда речь
идет об интерпретации и обнаружении скрытого смысла) и лингвисти-
ческой (когда речь идет о структурировании и выявлении значащей си-
стемы)» [10, 371].
Сам Фуко в полном соответствии с представляемой им историей
гуманитарных наук пытается основать новую науку — «археологию
знания», отличную как от анализа языка, так и от анализа истории
научной мысли и психологического анализа, и более всего напоминаю-
щую замысел построения теории языка науки или даже рассмотрение
науки как языка. Основная особенность «дискурсивного» анализа: «ана-
лиз высказываний осуществляется без обращения к cogito» [11, 160].
«Не следует понимать субъекта высказывания как тождественного ав-
тору формулировки,... он есть место определенное и пустое, которое мо-
жет быть заполнено различными индивидами; но это место, вместо того,
чтобы быть определенным раз и навсегда и сохраняться в том же виде
на протяжении всего текста, книги или произведения, изменяется—«ли,
скорее, оно достаточно изменчиво, чтобы повторяться равным самому
себе во многих фразах, либо чтобы изменяться в каждой... Описание
формулировки, как высказывания, состоит не в анализе отношений
■между автором и тем, что он говорит (или хочет сказать, или говорит,
сам того не желая), но в определении, какую позицию может и должен
занять всякий индивид, чтобы стать его субъектом» [11, 125].
Итак, ©место субъекта — позиция, совокупность правил для совер-
шения высказываний. Таким образом объектом археологического ана-
лиза становится не знание, а правила его формулирования, недоступ-
ные «наивному» сознанию и потому неосознаваемые. В этом особен-
ность Фуко, как историка науки, по замечанию Гедэ; он «рассматри-
вает как вторичные изменения в знании, рожденные экспериментом, и
как основные — мутации на уровне правил его формулирования»
[16, 51].
342

Ансамбли правил формулирования научных высказываний состав-
ляют, по Фуко, основные структуры научного мышления (эпистемы),
аналогичные структурам языка в лингвистике. Понятие эпистема (или
эпистеме, как его еще называют некоторые советские авторы) вызвало
много опоров и замечаний. Остановимся на одном, исходящем из ла-
геря 'структуралистов. Пиаже отмечает, что «в «Словах и вещах» по-
следовательные эпистемы не могут быть выведены друг из друга ни
формально, ни даже диалектически и происходят одни из других без
Ъсякой связи, как генетической, так и исторической. Иначе говоря, по-
следнее слово археологии разума говорит, что разум изменяется не-
разумно» [19, 114]. Пиаже замечает, что создатель эпистем «даже ка-
жется испытывает от этого некоторое удовлетворение» [19, 114].
Для нас в свете проведенного анализа это удовлетворение вполне
.понятно: в бессвязности эпистем Фуко видит подтверждение своей дав-
ней идеи об иррациональности, хаотичности и бесформенности осно-
1ва,ния разума, о безумии .как alter ego разума, его тени,(возникающей и
исчезающей .вместе с ним. Впрочем, надо думать, Фуко принимает же-
лаемое за действительное и удовлетворяется иллюзией. В этом смысле
•симптоматично его обращение в дальнейшем к проблеме желания и
иллюзии. По существу же этому обращению способствовало, несомнен-
но, изъятие субъекта из процесса научного познания и образование
вследствие этого зияющей пустоты в картине мира, представленной
•Фуко.
Но «свято место пусто не бывает», и вот на место человека с его
желаниями, стремлениями и прогнозами водружается что-то весьма
значительное и туманное, чему Фуко даже не дает определения, но из-
менения в чем, как пишет Фуко в «Порядке речи», составляют целые
эпохи в познании мира — «желание истины» (volonté de véri-
té).
Он насчитывает «три переворота в морфологии нашего желания
знать; три этапа нашего филистинизма» [12, 64]. Первый разделяет Ге-
сиода и Платона. После Платона речь перестала непосредственно вы-
ражать желание или власть, появилось различие между истинным и
ложным высказыванием. «Истина переместилась от акта ритуализован-
ного, действенного и справедливого процесса выражения к самому вы-
сказыванию: его смыслу, форме, объекту, его отношению к референту»
[12, 17]. Затем при переходе от XVI ik XVII веку (особенно в Англии)
«появилось желание знать, опережающее свое актуальное содержа-
ние..., желание знать, которое налагало на познающего субъекта (и, в
какой-то мере, ранее всякого эксперимента) определенную позицию,
взгляд и функцию (видеть, а не 'читать, проверять, а не комментиро-
вать)». Наконец, третий пункт раздела приходится на начало XIX века
«с его основообразующими актами современной науки, образованием
.индустриального общества и позитивистской идеологии, которая его со-
лровождала» [12, 64].
«Желание знать» станет нам понятнее, если мы обратимся к Фрей-
ду. В «Будущем одной иллюзии», определяя иллюзию, он пишет: «Мы
назовем иллюзией убеждение, в мотивации которого превалирует реа-
лизация желания, как если 'бы иллюзия сама по себе отказывалась от
лодтверждения реальностью» [14, 83]. Но говорит при этом, что «иллю-
зия» не обязательно ложна, т. е. нереализуема или находится в проти-
воречии с реальностью» [14, 82]. Предположив иллюзорность религии,
•Фрейд затем предположил также иллюзорность других культурных
ценностей, политических принципов, отношений между полами, но глав-
343

ное — принципов построения научного знания, научной картины мира.
«Наше убеждение в возможности открывать что-то во внешней реаль-
ности посредством наблюдения, размышления и научных методов —
имеет ли оно какое-нибудь основание? Ничто не должно удерживать
нас от 'применения наблюдения к нашей собственной природе и от ис-
пользования мысли для ее собственной критики» [14, 91].
Кажется весьма правдоподобным, что именно эти размышления-
Фрейда вдохновили Фуко, что именно этот нажаз Фрейда, на выполне-
ние которого сам он не посчитал себя готовым, стремится воплотить
Фуко в своих работах. Вот почему история научной мысли называется
этапами «филистинизма», вот почему основанием для этих этапов вы-
бирается «желание истины», — все это признаки иллюзорности научнонг
картины мира, являющейся проекцией в научном сознании замаскиро-
ванной игры неосознаваемых мотивов. «Истинная речь, которую необ-
ходимость ее формы освободила от желания и власти, не может узнать
желание истины, которое ее пронизывает; а желание истины, то, что на-
лагается на нас уже давно, таково, что истина, которую оно желает, не
может его не маскировать» [12, 22]. Таким образом, желание истины
и ее перипетии скрыты, замаскированы от нас самой истиной; желание
истины отталкивается, не признается истиной, подобно бессознатель-
ному, отвергаемому сознанием, потому что истина, по определению, не
зависит от желаний и воли людей и возможность такой связи порочит
ее.
За всеми туманными описаниями «трагического столкновения по-
требности и иллюзии» лежит действительная проблема согласования
социальных интересов и интересов развития научного знания, пробле-
ма, толкуемая Фуко идеалистически, и действительно трагичная в об-
ществе, где это столкновение доходит до антагонизма. Но представлен-
ная в мистифицированной на манер Фрейда и Ницше форме, она вряд
ли может быть разрешена.
4. Эволюция взглядов М. Фуко показывает, что французский струк-
турализм в его лице не нашел подхода к проблеме построения теории'
сознательной личности, вслед за Фрейдом, по выражению И. П. Павло-
ва, «взял немного вниз и зарылся в дебрях бессознательного», а затем
и попросту отбросил понятие активной личности, как это чуть раньше*
было сделано американским бихевиоризмом. Отказ структурализма, в
лице Фуко, от проблемы личности — это и проявление неспособности
создать ее теорию на фрейдовской основе и логическое завершение пси-
хоанализа, — его самоисключение из психологии личности. Но, в силу
традиционно свойственного французской науке пристрастия к истории,,
отвержение сознательной личности было сделано на фоне широкой ис-
торической перспективы, представлено как грядущее отмирание гума-
нитарных наук, сопровождено превращением бессознательного в гно-
сеологическую категорию. Тот же исторический размах сопутствует
обоснованию «археологического» метода исследования истории наук,,
этой СЕоего рода теории науки как языка (вспомним провозглашенное
Фуко «господство лингвистической модели»).
В результате переноса в другие области понятие бессознательного
претерпело определенную трансформацию. Во-первых, в большинстве
приложений структурализма оно потеряло свой мотивационный, энерге-
тический, динамический аспект, чему немало способствовали, с одной
стороны, отказ исследователей от пресловутого либидо и тем самым от
динамики его превращений, а с другой — методология структурализма,,
который в устойчивости структур искал убежища от волнений диалек-
тики реальных отношений. Во-вторых, иллюзорная, символическая

связь симштомов -с бессознательным сменилась гораздо более реальной
и верифицируемой связью обозначающего с обозначаемым. Наконец,
•бессознательное все чаще означает »просто «неосознаваемое» «наив-
ным» сознанием.
Однако для Фуко неосознаваемое, незнаемое, неразумное необхо-
димо связано со знанием, является его оборотной стороной, его необ-
ходимым условием. Более того, оно —его динамическое начало, меха-
низм познания, интерес к устройству которого не входит в интересы
познания. Объектом исследования Фуко становятся правила, запреты и
границы, которые разделяют знание и незнание, разум и неразумие, со-
знаваемое и неосознаваемое.
В попытках сохранить за бессознательным его былые свойства,
вернуться к «столкновению потребности и иллюзии», заглянуть за.
структуры и понять законы их образования Фуко, несомненно, отходит
от «правильного» структурализма. И не будет преувеличением сказать,
что узость для Фуко рамок структурализма, его несоответствие схеме
структуралиста, столь часто отмечавшееся французской критикой, опре-
деляются главным образом связью Фуко с идеями Фрейда. Можно ви-
деть также, что отказ Фуко в «Археологии знания» от психологических
и и-сторико-щаучных методов, а также от методов анализа граммати-
ческих конструкций, т. е. традиционных методов анализа, ради «чистого
описания» научных текстов обусловлен не столько его структурным ме-
тодом исследования, сколько его идеей неразумности истории разума:
позивитизм анализа высказываний призвав служить бесстрастной кон-
статации бессвязности исторических образований.
Попытки Фуко связать структурализм с фрейдизмом выявляют
ограниченность как того, так и другого в отдельности в вопросах исто-
рии науки, в вопросах создания теории и методологии развития науч-
ного познания. В этом, несомненно, «неосознаваемая» им самим цен-
ность его работ.
Исследования Фуко отражают общую тенденцию в различных
науках к анализу и фундированию их собственных основ, к рационали-
зации принимавшихся на веру или по очевидности постулатов и аксиом,
к исследованию причин выбора именно этих очевидных, несомненных
или даже неосознаваемых оснований. И заслуга Фуко как историка
науки состоит в том, что он ввел в арсенал историка науки (может
•быть без права на приоритет) в качестве априорной составляющей зна-
ния категорию бессознательного, вскрыв новый пласт человеческой по-
знавательной деятельности, «причем сделал это на обширном историчес*
ком материале, подняв целый ряд насущных историко-научных проблем.
Решения этих проблем, как было показано, с точки зрения марксист-
ской идеологии не всегда удачны, но всегда поучительны.
PROBLEMS OF THE UNCONSCIOUS AS TREATED BY FRENCH
STRUCTURALISM
G. L. ILYN
Institute of the History of Natural Science and Technology. USSR Academy of Sciences,
Moscow
SUMMARY
The solution of the problem of the unconscious in the field of scienti-
fic creativity and of scientific knowledge is discussed on the basis of M. Fou-
345*

•cault's works. In particular, the solution to 'three questions is examined:
a) society and the pathological personality; b) the development of scientific
knowledge and personality; c) scientific truth and the need for its attain-
ment. The influence of Freud on the evolution of Foucault's ideas is traced.
The transformation of the Freudian conception of the unconscious in the
works of the structuralists is noted. The significance of the category of the
unconscious as an a priori constituent of knowledge to the solution of
problems of scientific cognition is emphasized.
ЛИТЕРАТУРА
1. АВТОНОМОВ A H. С., Концепция археологического знания М. Фуко, Вопросы фило-
софии, 1972, 8.
2. ГРЕЦКИЙ M. H., Человек и природа в концепциях структурализма. Природа, 7, 1974 .
3. КУРСАНОВ Г А . Предисловие к книге Н. Мулуда «Современный структурализм»,
М., 1973.
4. КУРСАНОВ Г. А., Современный структурализм. Философия и методология. Природа,
1974, 7.
5. САХАРОВА Т. А., Жан Пиаже. Структурализм. Вопросы философии, 1971, 2.
6. СЕНОКОСОВ Ю. П., Дискуссия о структурализм* во Франции. Вопросы философии,
1968. 6.
7. ФИЛЛИПОВ Л. Н., Человек и природа в концепциях структурализма. Природа,
7, 1974.
8. FOUCAULT. M. Maladie mentale et personnalité, Paris, 1954.
9. FOUCAULT, M.. Folie et déraison. Histoire de la folie à l'âge classique, Paris, 1961.
10. FOUCAULT, M., Les mots et les choses, Paris, 1966.
11. FOUCAULT, M. L'archéologie du savoir, Paris, 1969.
12. FOUCAULT, M., L'ordre du discours, Paris, 1970.
13. FREUD, S., Ma vie et la psychanalyse. Paris, 1950.
14. FREUD, S., L'avenir d'une illusion, Paris. 1932.
15. FREUD, S., Un souvenir d'enfance de Leonard de Vinci, Paris, 1927.
16. GUEDEZ, A.,Foucault, Paris, 1972.
17. Lettres françaises, № 1125, 1955.
18. Le problème de la psychogènèse des névroses et des psychoses, Par L. Bonnafé, H. Ey,
S. Follin (e. a.), Paris, 1950.
19. PIAGET, J., Le structuralisme, Paris, 1968.

-28
БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ ВО ФРАНЦИИ ДО ФРЕЙДА:
ПРЕДПОСЫЛКИ ОТКРЫТИЯ1
Л. ШЕРТОК
Институт психосоматической медицины в Париже, Франция
Введение
Часто подчеркивали влияние, которое оказали на Фрейда (Freud)
немецкая литература и философия XIX века. Как пишет Дидье Анзье
в своей недавней работе «Аутоанализ Фрейда», «понятие бессознатель-
ного не содержит в себе ничего удивительного для того, кто воспитан
на германской культуре» [2, 152]2. В немецком романтизме глубоко уко-
ренилась идея существования неосознаваемых стремлений, которые
лроявляются главным образом в сновидениях и безумии. Читая Ницше
или Шопенгауэра, также нельзя не поражаться сходством их теорий с
некоторыми фрейдистскими формулировками. Это особенно отчетливо
видно у Ницше; именно он, Ницше, ввел, например, термин «Оно» для
обозначения области влечений и инстинктов. Фрейд настолько сознавал
эту близость, что, по его собственному утверждению, долго отказы-
вался читать Ницше из-за боязни подпасть слишком в большой степени
.под его влияние [17, 86].
В области психологии Фрейд был прекрасно знаком с работами
Жана-Фредерика Гербарта (1776—1841), которого оба учителя Фрейда,
Брюкке и Мейнер, ставили очень высоко. Этот автор был Фрейду уже
давно известен (по «Учебнику эмпирической психологии» Линдера, ис-
пользованному им во в-ремя последнего года его о»бучения в .гимназии и
являвшемуся, в сущности, кратким содержанием воззрений Гербарта.
Уже у Гербарта можно найти понятие психического конфликта, бессоз-
нательного и вытеснения. Конечно, эти термины употреблялись в рам-
ках интеллектуалистической психологии, весьма отличной от той, кото-
рой впоследствии окажется фрейдизм. И тем не менее, чтение Гербарта
оказалось важным для Фрейда, оно рано привело его к мысли, что
психическая жизнь является системой, управляемой конфликтом между
противоречивыми представлениями.
Следует, таким образом, согласиться с тем, что немецкая культура
имела определяющее влияние на выработку Фрейдом понятия бессоз-
нательного. Однако не следует забывать, что именно в Париже Фрейд
1 Эта статья является в основном кратким изложением второй части книги, напи-
санной нами совместно с Р. де Соссюром [11].
2 Среди последних и наиболее важных работ, посвященных вопросу культурного
влияния, оказавшего воздействие на мышление Фрейда, следует указать 1, 2 и 15 в
»библиографии.
347

окончательно обратился к изучению психологии неврозов и предвосхи-
тил первые элементы своего открытия. Он подошел к вопросу бессозна-
тельного не как теоретик, а с позиций практикующего врача. И с этой
точки зрения Шарко и Бернгейм были двумя авторами, оказавшими на
него наиболее глубокое влияние; первый — своими работами по трав-
матической истерии, а второй — исследованиями в области постгипно-
тических внушений. Можно сказать, что, как это ни парадоксально, в
то «время как французская мысль оставалась, в целом, более скованной,
чем немецкая, философией сознания, унаследованной от Декарта, про-
явления бессознательного на протяжении всего XIX в. явились во Фран-
ции объектом важных экспериментальных исследований, не имевших
равных себе в Германии или Австрии, и в результате которых появи-
лись работы Шарко и Бернгейма.
С этой точки зрения создание психоанализа явилось своего ро-
да синтезом двух культур. Но, если все, что касается понятия бессоз-
нательного, в немецкой культуре довольно хорошо известно, то этого
никак нельзя сказать в отношении Франции. Вот почему нам предста-
вилось интересным проследить, в рамках данной работы, становление
концепции бессознательного во французской научной литературе от
Месмера до Шарко.
Животный магнетизм
В афоризмах Месмера, опубликованных Колле де Воморелем [20]г
можно найти определение сомнамбулизма, но оно является очень об-
щим. К тому же, Месмер не использует слово сомнамбулизм; он только
отмечает, что больной, выйдя из криза, потерял память о том, что с
ним произошло. Месмер ограничивается только упоминанием факта, не-
обсуждая его более детально.
Прилежно лосещая лекции Месмера, Пюисегюр (1751 — 1827)
был поражен, увидев своего первого больного, впавшего в состояние
глубокого сна. Больной сохранил в этом состоянии способность гово-
рить, ходить и действовать. Отсюда название, которое дал этому со-
стоянию Пюисегюр — магнетический сомнамбулизм (в отличие от есте-
ственного сохмнамбулизма, который может возникать спонтанно у неко-
торых субъектов) [21].
Пюисегюр заметил, разбудив больного, что последний не помнил ни-
чего из того, что происходило в состоянии сомнамбулизма. На этом ос-
новании Пюисегюр сделал вывод о существовании двух видов памяти:
мы сказали бы сегодня — памяти осознаваемой и памяти неосознавае-
мой. Следовательно, именно в 1784 г. изучение бессознательного вошло.<
в область психологии.
Но не связи, которые могут существовать между этими двумя со-
стояниями, а их полная разграниченность поразили ученых той эпохи.
Так, спустя 35 лет, Делёз (1753—1835) напишет: «Когда он (замагне-
тизированный) возвращается в нормальное состояние, он полностью те-
ряет воспоминание о всех чувствах и мыслях, которые были у него в*
состоянии сомнамбулизма. Эти два состояния настолько же чужды друг
другу, как если бы сомнамбула и пробудившийся были двумя совер-
шенно разными существами» [12, 186—187].
На протяжении всего XIX в., вплоть до времени экспериментов над
гипнозом школы Нанси, мы постоянно встречаем эту мысль об абсолют-
ной разграниченности сознательного и бессознательного.
Некоторые наблюдатели, однако, предчувствовали, что иногда бес-
348

сознательное состояние может воздействовать на сознание. Пюисегюр
рассказывает о том, как его пациент Виктор, находясь в состоянии сом-
намбулического сна, попросил одну из своих соседок сохранить в своем
шкафу расписку, в которой его мать дарит ему свой дом в благодар-
ность за заботу, которую он проявил по отношению к ней. В состоянии
бодрствования Виктор боялся, ка-к бы его сестра не нашла эту расписку
и не уничтожила ее. Разбудив Виктора, Пюисегюр обнаружил, что тот
в худшем состоянии, чем накануне, и чем-то угнетен. На вопрос о том,
что его заботит, Виктор ответил: «Я тщетно пытался найти у себя в
шкафу расписку моей матери». Пюисегюр рассказал Виктору о том, что
тот делал, будучи в сомнамбулическом состоянии. Радость, охватившая
Виктора, и два часа, которые он провел в состоянии магнетического сна,
полностью изменили его настроение [21].
Пюисегюр пошел по новому пути — терапии посредством осозна-
ния. Придерживавшийся тех же взглядов аббат Фариа (1756—1819)
заметил, что внушения, произведенные во время магнетического сна,
могут, по пробуждении, влиять на больного, особенно если последний
предупрежден, что в дальнейшем он будет испытывать те же ощуще-
ния, какие у .него вызывали в состоянии сомнамбулизма [16]. Но та:кие
наблюдения были в ту эпоху сравнительно немногочисленными, и,
главное, авторы не делали из них более общих заключений.
Сомнамбулизм, каким его описывают магнетизеры, выявляет фак-
ты, которые мы сегодня рассматриваем как проявления бессознатель-
ного. Тонкие наблюдатели понимали, что сомнамбулизм не творит чу-
да, а просто восстанавливает следы памяти. Так, Делёз наблюдал, что
крестьянин, обычно говоривший только на своем местном наречии, на-
чинал иногда в состоянии сомнамбулического сна говорить на правиль-
ном французском языке, который он мог слышать, но на котором ни-
когда не говорил, например, на ирокезском языке. Так же как и Фрейд,
который писал, что ничто не утрачивается в бессознательном, Делёз ут-
верждает, что «все ощущения, которые мы испытали в течение жизни,
оставляют след в .нашем мозге. Эти следы очень тонки, и мы не замеча-
ем их, потому что этому препятствуют ощущения, испытываемые в дан-
ный момент; но эти следы существуют, и часто вещи, о которых мы уже
забыли, воскресают в нашей памяти, котда неожиданные обстоятельства
возбуждают наше воображение» [12, 191].
Аббат Фариа следующим образом описывает работу неосознавае-
мого мышления: «Всякий раз, когда раздражения, испытываемые внут-
ренними органами вследствие чрезмерного удовольствия или глубокого
югорчения, остаются подавленными в глубине души, они находят в усло-
виях внутреннего спокойствия, создаваемого концентрацией, возмож-
ность следовать в характерном для них примитивном направлении и
взрываться неистовой силой. Тот, кто испытывает такие проявления,
всегда вынужден отдаваться их порыву, совершенно не имея возможно-
сти ими управлять в соответствии со своими желаниями, почти так же,
как никто не способен сохранить восприятие в душе после того, как
соответствующие ощущения были восприняты наружными органами
^го тела. Ибо обуславливающая их причина, проникнув в сферу интуи-
ции человека, становится совершенно независимой от его чувственной
воли» [16, 167].
Фариа прекрасно понимал, что такая переработка ощущений не
обязательно отражается в мысли, а проявляется иногда в виде симпто-
ма: «Именно это подавление беспокойства и огорчения чаще, чем радо-
сти и удовлетворения, обыкновенно приводит к образованию камней,
349

которые врачи обнаруживают при вскрытии трупов людей, обладавших;
холерическим и раздражительным темпераментом... И я думаю, что*
большая часть женщин, страдающих от желез в груди, дают этим же-
лезам развиваться по той же самой причине» [16, 168].
Таким образом, в психосоматике Фариа является предтечей тех,,
кто поставил вопрос о формировании симптомов. Уже мысль, брошен-
ная Месмером об универсальном флюиде, который должен восстанав-
ливать равновесие между различными органами, предваряла динами-
ческую психофизиологию. У Фариа же, так же как у Пюисегюра, Берт-
рана (1795—1831) и Шарпиньона (1815—1875), мы находим тот же
подход, но в гораздо более разработанном виде.
Если суммировать различные наблюдения, в общем виде можно-
сказать, что в эпоху животного магнетизма, вплоть до середины XIX ве-
ка, различные авторы установили в отношении бессознательного,
что:
1) это состояние отлично от сознания, втом смысле, что его «память»-
гораздо более обширна;
2) сомнамбула, проснувшись, не помнит ничего из того, что проис-
ходило во время сна;
3) интеллектуальные способности, если их активируют, часто бы-
вают повышенными (вследствие чего многие гипнотизеры впадали в за-
блуждение, доверяя заявлениям своих сомнамбул о существовании у
них паранормальных способностей);
4) сомнамбулизм представляет собой состояние, при котором ней-
ровегетативная система воспринимает раздражения более тонко, чем
сознание;
5) при сомнамбулизме внешняя чувствительность отлична от прояв-
ляющейся в состоянии бодрствования. Здесь можно видеть явления ги-
иер- или гилоестезии и даже анестезии;
6) при сомнамбулизме наблюдаются изменения мышечного тонуса:
вялость и ригидность членов;
7) индивид более внушаем в состоянии сомнамбулизма. Он обнару-
живает тенденцию не общаться ни с кем, кроме как со своим магнети-
зером;
8) иногда бессознательное может оказывать влияние на сознание.
Первые концептуализации
Эти наблюдения были, однако, накоплены, можно сказать, вне ра-
мок науки, как медицинской, так и психологической. После того, как в.
1784 г. королевские комиссары, которым было получено изучить теории
Месмера, пришли к выводу, что магнетические флюиды не существуют
[22; 23; 24], животный магнетизм остался за чертой официального зна-
ния. Ученые учли заключения комиссаров: поскольку флюиды не су-
ществуют, магнетические явления следует приписывать исключительно ■
воображению. Следовательно, они не имеют научного характера.
Действительно, уже с начала XIX века некоторые магнетизеры за-
мечали слабость теории флюидов. Так, де Вилле (1767—1815) пола-
гал, что исцеление является результатом встречи двух «страстных,
стремлений» (passions) — желания больного выздороветь и желания
врача вылечить. Вирей (1775—1840) также утверждал, что магнетизм-
«есть не что иное, как следствие (нервных эмоций, естественным обра-
зом возникающих либо на основе воображения, либо под влиянием
чувств, развивающихся между двумя индивидами и связанных пре-
350

имущественно с сексуальными взаимоотношениями» [29, 23—24]3. Фа-
риа и Бертран также видели в магнетизме исключительно психологичес-
кий факт. По их мнению, главную причину сомнамбулических явлений
следует искать в воображении субъекта.
Эти утверждения поражают нас сегодня своей современностью.
Признание роли воображения (сегодня мы сказали бы — фантазмов),
важность, приписываемая фактору отношений, предваряет современ-
ные психологические концепции. Но в первой половине XIX века такие
идеи не могли не оставаться чуждыми научным течениям, все более
обращавшимся к психологии, полностью основанной на физиологичес-
ком детерминизме.
Следовало подождать середины века, чтобы увидеть как магнетизм,
входит в официальную науку, ценой, впрочем, изменения своего назва-
ния. В 1840 г. английский хирурт Джеймс Брейд (1795—1860) проводит
серию экспериментов. Вдохновленный методом, разработанным Фариа,.
он заменяет магнетические пассы процедурой, заключающейся в фик-
сации взора субъекта на блестящем предмете. Эти эксперименты при-
вели его, как и ранее Фариа, к заключению, что флюиды не существу-
ют. Опыты показали, что невозможно вызвать магнетический сон при
полном отсутствии воздействия магнетизера на субъекта. Это доказы-
вало, что главное происходит в самом субъекте, а не с помощью какой-
либо посторонней силы. В своем труде «Neuroliypnology» [7] Брейд фор-
мулирует психо-нейро-физиологическую теорию, вдохновляясь бывшей
тогда в моде «мозговой мифологией»: физико-психическая стимуляция
сетчатки стимулирует нервную систему субъекта, вызывая этим сон, ко-
торому Брейд предложил дать название гипнотизм.
Он должен был, однако, быстро обнаружить, что гипнотическое со*
стояние может быть вызвано также чисто словестным внушением. Ука-
зывая, что эксперимент удается и со слепыми, Брейд писал в «Нейро-
гипнологии»: «Воздействие оказывается не столько через оптический
нерв, сколько через чувствительные, моторные и симпатические нервы^
а также через р а з у м» [8,36: подчеркнуто нами — Л. LLL]. В ходеово-их.
исследований он все больше и больше приходит к мнению, что причина-
гипнотических явлений лежит в необычайной концентрированности вни-
мания. В дополнительной главе к своей книге, написанной в 1860 г., он
так формулирует свою теорию: «Различные способы благоприятствуют
этому состоянию абстрагирования или фиксации внимания, при кото-
ром разум целиком поглощен одной идеей» [7, 235]. Таким образом,
Брейда можно считать предшественником Льебо и Бернгейма в вопросе
о роли внушения в гипнозе.
Сведенный таким образом к чисто церебральному механизму, гип-
ноз становится объектом изучения преимущественно психологов. В та
же время его терапевтическое применение не перестает расширяться.
Исследования Ш. Рише (1850—1935) создают новую эпоху в изу-
чении сомнамбулизма, благодаря серии экспериментов по выполнению
постгипнотических инструкций. В результате этих опытов были сдела-
ны оригинальные выводы, важные для общей психологии.
Рише показал, что действия, совершаемые под гипнозом, не так уж.
далеки от событий повседневной жизни. То, что происходит в анормаль-
ном состоянии, только полнее раскрывает повседневное поведение чело-
века. «Вопрос, который я хотел бы осветить, — писал он, — касается
3 Разумеется, на языке той эпохи это выражение означает; взаимоотношения
между различными полами в самом широком смысле слова.
35Ь

понятия абсолютно неосознаваемого. Последнее проявляется в том, что
память о событии сохраняется на протяжении весьма длительного от-
резка времени, хотя субъект — носитель этой памяти — не осознает то-
го, что он помнит. Это—неведомое воспоминание, как ни странно соче-
тание этих двух слов» [25, 254—255, 536—537].
Этот феномен «неведомых воспоминаний» Рише объяснял автома-
тизмом определенных психологических реакций.
Рише был не единственным, кто вновь увидел незначительность
различий, существовавших между патологическими и нормальными
явлениями в их подверженности влияниям бессознательного. Мы нахо-
дим эту же мысль у Тарда (1843—1904). Идя дальше простого описа-
ния фактов, Тэн (1828—1893) указывает, что внутри нашего бессозна-
тельного классификация фактов происходит в соответствии с опреде-
ленным динамизмом. «Образ, — пишет он, — который исходно обладал
большей энергией, чем другие, сохраняет в каждом конфликте, по за-
кону повторения, который лежит в его основе, способность оттеснять
своих соперников. Вот почему этот образ восстанавливается сначала
непрерывно, затем — часто, до тех пор, пока закон прогрессирующего
истощения и непрерывная атака новых впечатлений не устранят его
преобладания, а его конкуренты, найдя поле свободным, не начнут раз-
виваться в свою очередь» [26, 156—157].
Тэн тем самым вводит понятие вытеснения, которое получит перво-
степенное значение во фрейдистской психопатологии. Эта динамика
классификации и организации представлений будет все больше и боль-
ше привлекать к себе внимание в последующие годы.
Таким образом, в середине XIX века изучают уже не только сосу-
ществование двух разграниченных форм памяти у одного и того же ин-
дивидуума, но и динамическую организацию эмоций, организацию, в
которой ничто не утрачивается. Изучаются эмоции, перенесенные в
детстве, которые могут вызывать в бессознательном вспышки злобы, по-
требность мщения, остающиеся чуждыми сознанию.
Перспектива, следовательно, полностью изменилась. В то время как
магнетизеры изобретали способы вызывать состояние, рассматривав-
шееся как отличное от бодрствования, бессознательное становится после
открытий Рише и Тэна активной частью личности и, одновременно, —
резервуаром эмоций и забытых или вытесненных событий. Речь шла
теперь не только об особом феномене, связанном исключительно с гип-
нозом, но о постоянной способности человеческой психики, различные
проявления которой предстояло изучать систематически, на основе
анализа сновидений, с помощью сеансов гипноза, исследования умст-
венных расстройств, работы памяти, нарушения восприятия и т. д.
Если Рише пытался объяснить патологические явления, связанные
с бессознательным, с помощью состояния отвлечения (distraction), то
теория Тэна была более динамичной. В ней четко была выражена
мысль, что бессознательное (Тэн не использует термин вытеснение)
имеет тенденцию проявляться в патологической форме.
Большинство авторов колебалось в основном между двумя точка-
ми зрения: согласно одной из них, бессознательное объяснялось как
своего рода отвлечение и ослабление рассудочного контроля, другая же
обращалась к понятию вытеснения.
Знаменитая работа Мори (1817—1892) о сне, «Сон и сновидения»,
появившаяся в 1861 г., является прекрасным примером колебаний та-
кого рода. С одной стороны, Мори фактически показывает, что сон пред-
ставляет собой повторное переживание страстей и «неосознанных» вос-
352

поминаний, что отсылает к понятию бессознательного в его чисто пси-
хологическом смысле. Но он не идет дальше по этому пути: элементы
бессознательного в сновидениях не имеют у него никакой собственной
динамики. Они появляются только под влиянием вспышек нервного воз-
буждения, имеющих чисто органическую природу [19].
Предфрейдовский период
На протяжении последних двадцати лет прошлого столетия можно
было наблюдать развитие большого интереса к гипнозу. Гипноз стано-
вится приемом изучения явлений бессознательного, имеющим преиму-
щества перед другими методами, так как он позволяет вызывать эти
явления до какой-то степени произвольным образом, эксперименталь-
но. Исследования постгипнотического выполнения инструкций, прове-
денные в Нанси, показали, что в состоянии ясного сознания субъект
способен действовать под влиянием бессознательных представлений. В
клинике Сальпетриер также проводили разнообразные эксперименты с
целью установить связь между сознанием и бессознательным. На осно-
ве полученных в них данных Шарко открыл травматическую истерию, и
были предприняты новые исследования, постепенно убеждавшие все
большее число психотерапевтов в важной роли бессознательного как в
развитии, так и в терапии неврозов4.
В 1888 г., то есть более чем за пять лет до опубликования Брейе-
ром и Фрейдом «Предварительного сообщения», Буррю (1840—1914) и
Бюро (1849—1888) предложили в своей книге «Изменения личности»
(Les variations de la personnalité) способ лечения, очень близкий к ка-
тарсическому методу: связанный с воспроизведением травмирующей
ситуации и реакции на нее со стороны больного [10]. Через год Жане
(1859—1947) сообщил о сходном эксперименте с больной Мари, ослеп-
шей на левый глаз. Обнаружив, что слепота исчезала после того, как
больной вкушали, гипнотически, что ее возраст менее шести лет, Жа\не
пытается выяснить причину болезни. Он узнал, что в первый раз сле-
пота проявилась после того, как Мари принудили спать с мальчиком ее
возраста, у которого на левой стороне лица была сыпь. Мари была этим
сильно напугана. Тогда Жане решает воспроизвести эту ситуацию: «Я
заставил ее вновь увидеть мальчика, которого она боялась, и убедил,
•что он очень славный и у него нет никакой сыпи... После двух сеансов я
одержал победу: она свободно ласкала воображаемого мальчика. Чув-
ствительность левой стороны восстановилась, и, когда я ее разбудил.
Мари прекрасно видела левым глазом» [18, 439 — 440].
Другой опыт. Жане удается восстановить под гипнозом не только
первичную травмирующую ситуацию, приведшую к заболеванию, но и
устранить после серии гипнотических внушений восстановленные им
переживания, явившиеся в прошлом причиной потери чувствительно-
сти.
Этот и другие эксперименты, которые мы могли бы привести, пока-
зывают, что в прослеживаемую эпоху теория происхождения и лечения
неврозов находилась в процессе разработки.
Хорошим примером того, как французские психологи умели ис-
пользовать концепцию бессознательного накануне появления работ
Фрейда, является следующий отрывок, шринадлежащий Жане: «Все за-
4 Подробнее об этом см. помещенную в настоящей монографии статью Л. Шерто-
ка «Скрытое лицо бессознательного».
23. Бессознательное 353

коны психологии оказываются извращенными, если они применяются»
только к явлениям сознания, в которых индивид отдает себе отчет. Еже-
моментно встречаются факты, галлюцинации или явления, кажущиеся
необъяснимыми, потому что не удается найти их обоснования, их исто-
ков в других идеях, доступных сознанию. Перед лицом таких пробелов:-.
психолог слишком часто склонен считать себя некомпетентным и при-
бегать к помощи физиологии, которая почти не в состоянии ее оказать»
[18, 223—224].
Начиная с 1889 г., интерес научных кругов перемещается главным
образом в область изучения множественных личностей (personnalités
multiples). Нам трудно даже представить теперь, сколько умов увлекла
эта проблема. Во введении к своей книге об изменениях личности Бине
(1857—1911) пишет: «Известно, что у многих людей, помещенных в-
самые различные условия, нормальное единство сознания нарушается-
Обнаруживается несколько различных сознаний, каждое из которых мо-
жет иметь свои восприятия, свою память и даже свой нравственный:,
характер». И далее: «Глубокие причины, в природе которых мы с тру-
дом разбираемся, так как они не осознаются, действуют, сочетая наши,,
идеи, наши восприятия, наши воспоминания и все наши состояния со-
знания в автономные и независимые синтезы. Находясь в одном из та-
ких синтетических состояний, нам трудно активировать идею, принадле-
жащую другому синтезу. Ассоциация идей здесь, как правило, недоста-
точна. Когда, однако, многие элементы этого второго синтеза, по тому
или другому поводу, оживляются, восстанавливается и синтез в целом»-
[9, 242—244].
Бессознательное выступает здесь как рассматриваемое существен-
но описательным образом. Оно является следствием не конфликта, не
динамического процесса, а дезинтеграции сознания, окончательный ана-
лиз которой обращен к физиологии. Именно теорию отвлечения, свя-
занного с гипноидным состоянием, мы вновь найдем у Брейера, а Фрейд,
заменит ее концепцией вытеснения (refoulement).
Нам кажется характерным для Франции конца XIX века, что ни
одна из теорий не становится в ней господствующей. С одной стороны,,
врачи и психологи, исследующие гипнотические явления, вынуждены,
соглашаться с тем, что бессознательное существует и может частично-
определять наши осознаваемые акты поведения. Но они замыкаются
в рамках только экспериментирования. Некоторые пытаются построить
на этой основе определенные заключения о происхождении неврозов.
Жане — наиболее выдающийся среди них. Однако динамический ас-
пект вытеснения от него ускользает. О« остается приверженцем теории
диссоциации или отвлечения сознания, намеченной, в общих чертах, в*,
начале века многими психиатрами.
С другой стороны, были исследователи, которые не ограничивались,
экспериментами над гипнозом и понимали, что значительная область
психики остается неосознаваемой, но .их мысль на этом и останавлива-
лась. Они не пытаются открыть ни законы бессознательного, ни законо-
мерности, регулирующие связь между бессознательным и сознанием. И
что особенно важно, они не стремятся исчерпывающим образом описать
проявления бессознательного. Сколь бы ни были существенными их за-
мечания, например по поводу вытеснения, они не приводят к общей
теории. Наблюдения в эту эпоху производились без стремления про-
никнуть в существо феноменов. Ученые XIX в. не желали вникать к про-
блему и, за редким исключением, выражались так, как если бы сами;
не имели бессознательного.
354

Заключение
Все сказанное выше позволяет лучше оценить оригинальность
фрейдистской концепции бессознательного. В определенном смысле
можно сказать, что Фрейд не открыл ничего нового. Основные элементы
его теории, концепция неосознаваемой памяти, вытеснение, роль сексу-
альности, важность сновидений и детских воспоминаний — все эти фе-
номены были, фактически, более или менее известны к концу XIX
века. Однако они не были связаны между собой и тем самым ускольза-
ли от разумного понимания. Величие Фрейда состоит как раз в том, что
он сумел создать из всего этого синтез и вышел тем самым за рамки
чисто описательного подхода своих предшественников.
Психологи XIX в. занимали по отношению к бессознательному дву-
смысленную, по существу, позицию. Они признавали его существование
и изучали его проявления, но в то же время не позволяли себе понять
•механизмов его действия, так как отказывались видеть в бессознатель-
ном что-либо помимо процесса распада осознанной мысли, которая была
для них единственно постижимой моделью психической деятельности.
Они оказывались вынужденными для объяснения проявлений бессозна-
тельного прибегать к помощи физиологических теорий, таких, напри-
мер, как понятие врожденной слабости нервной системы, которые, при
полном отсутствии видимых проявлений, не имели никакого научного
содержания. Более того, хотя они представляли себе, что нормальное,
как и патологическое, управляется бессознательным, последнее мысли-
лось ими как тесно связанное с патологическими состояниями. Такой
подход исключал, очевидно, всякую возможность обобщения.
В целом можно сказать, что до появления фрейдистских теорий
предпринимались попытки исследования бессознательного, но не была
достигнуто понимание его законов. То, что было известно ученым XIX
века о бессознательном, можно сравнить с представлениями средневе-
ковых астрономов о звездах. Некоторые из звезд были им известны, они
видели их движение по небу, но им были неведомы силы, управляющие
перемещением звезд. То же можно сказать о бессознательном — о его
существовании было известно, но были непонятны причины, по которым
определенные представления не осознаются. Когда же Фрейд с по-
мощью теории вытеснения открыл, что неосознаваемость этих представ-
лений связана с их психологическим содержанием, эти причины прояс-
нились. Выявив значение неосознаваемых фантазмов, Фрейд показал,
что последние не являются произвольными, но определяются в своей
структуре определенными фундаментальными впечатлениями. Со вре-
мени этого открытия бессознательное перестало быть мутным источни-
ком, из которого можно было время о времени «выудить» интересное
явление. Оно стало объектом, доступным научному познанию.
Резюме
Если обычно справедливо указывают на влияние, которое оказала
на Фрейда немецкая культура, то слишком часто игаорируют то, чем он
обязан французской психологической и медицинской традиции.
От Месмера до Шарко явления бессознательного являлись, в дей-
ствительности, во Франции объектом очень важных экспериментальных
исследований. В данной статье поэтому мы попытались исследовать
процесс формирования и развития концепции бессознательного во фран-
цузской научной литературе XIX века.
356

Первым этапом на этом пути является теория животного магне-
тизма. Вслед за Пюисегюром, последователем Месмера, магнетисты
были первыми, кто описал круг явлений бессознательного. Но, будучи
(пленниками теории магнетических флюидов, они не смогли сделать на
ее основе психологичских заключений общего характера.
Во второй половине XIX века изучение бессознательного не огра-
ничивается анализом только гипнотических феноменов, но распростра-
няется на психическую жизнь во всем ее объеме. Предпринимаются
попытки исследовать влияние бессознательного на сознание, которые
приведут к открытиям Шарко, относящимся к истерии, и работам Берн-
гейма в области внушения. В последние годы века интерес исследова-
телей связывается, главным образом, с проблемой множественности
личности. Психоанализ является, фактически, синтезом этих исследова-
ний.
BIBLIOGRAPHIE
il. ANDERSON. D.. Studies in the prehistory of Psychoanalysis. The etiology of psy-
choneuroses and some related themes in Sigmund Freud's scientific writings and
letters 1886 — 1896. Stokholm. Frenska Bokförlaget. 1962.
2. ANZIEU, D., L'auto-analyse de Freud. 2 volumes. Paris. P. U. F. 1975.
3. BERTRAND. A. J, F., Traité du somnambulisme et des différentes modifications qu'i
présente. — Paris, Dentu, 1823.
4. BERTRAND, A. J. F., Du magnétisme animal en France...— Paris, Baillière. 1826.
5. BINET, A., Les altérations de la personnalité. —Paris. Alcan, 1892.
6. BOURRU, H., BUROT, P., Variations de la personnalité.—Paris. BailLère. 1888.
,7t BRAID, J., Neurohypnology; or the Rationale of Nervous Sleep, considered in relation
with animal magnetism. Illustrated by numerous cases of its succesful application
in the relief and cure of disease. —London, Churchill. 1843.
$. BRAID. J.. Neurohypnologie. Traité du sommeil nerveux ou hypnotisme. Trad, de
l'anglais par le Dr Jules Simon... Préface par С. Е. BROWN—SEQUARD. — Paris.
Delahaye et Lecrosnier, 1983.
S. CHARPIGNON, L. J. J., Physiologie, médecine et métaphysique du magnétisme.
—Paris. Baillière, 1841.
10. CHERTOK, L., A propos de la découverte de la méthode cathartique. In: Bulletin de
psychologie, 5. 11. 1960 (n° spécial en hommage à Pierre Janet), pp. 33—37.
11. CHERTOK. L., SAUSSURE. R.. de'Naissance du Psychanalyste. De Mesmer à Freud.
—Paris. Payot, 1973.
12. DELEUZE, J. P. F., Histoire critique du magnétisme animal. 2 ème édition.—Paris.
Belin-Leprieur. 1819, 2 vols.
13. DELEUZE, J. P. F.. Défense du magnétisme animal contre les attaques dont il est
l'objet dans le Dictionnaire d33 Sciences Médicales.—Paris, Belin—Leprieur. 1819.
14. DELEUZE, J. P. F.. Instruction pratique sur le magnétisme animal, suivie d'une lettre
écrite à l'auteur par un médecin étranger. — Paris, Dentu, 1825-
15. ELLENBERGER. H. F.. The Discovery of the Unconscious: the history and evolution of
dynamic psychiatry. — New York, Basic Books, 1970.
16. FARIA, J. C, De la cause du sommeil lucide, Réimpr. avec préf. et introd. par le
Dr D. G. Delgado.—Paris, H. Jouve. 1906.
17. FREUD. S.. Selbstdarstellung.—G. W. 16. 31—4, 1925.
18. JANET, P., L'automatisme psychologique, essai de psychologie expérimentale...—Paris.
Alcan. 1889.
19. MAURY, L. F. A., Le sommeil et les rêves, études psychologiques... Paris, Didier,
1861.
356

20. MESMER. F. A., (CAULLET DEVEAUMORAL). Aphorismes de M. Mesmer dictés à,
l'assemblée de ses élèves . . . Ouvrage mis à jour par M. C. de V . . . — Paris,
Quinquet, 1785.
21. PUYSEGUR, A., J. de Chastenet Mémoires pour servir à l'histoire et à l'établissement
du magnétisme animal. — S. I., 1784.
22. Rapport des commissaires chargés par le Roi, de l'examen du magnétisme animal, Imprimé
par ordre du Roi. — Paris, Moutard, 1784.
23. Rapport des commissaires de la Société royale de, médecine nommés par le Roi pour
faire l'examen du magnétisme animal. Imprimé par ordre du Roi. — Paris, Imprimerie
Royale. 1784.
24. Rapport secret... (de BAILLY). In: BERTRAND. A.. 1826.
25. RICHET, C, L'homme et l'intelligence, fragments de physiologie et de psychologie-
—Paris, Alcan, 1884.
26. TAINE, H. A., De l'intelligence—Paris. Hachette, 1870. 2 vols.
27. TARDE, G-, de, Le crime et l'épilepsie. In: Revue philosophique de France et de l'étran-
ger. (7—12/1889). pp. 44?—469.
28. VILLIERS Charles de, Le magnétiseur amoureux, par un membre de la Société harmo-
nique du Régiment de Metz.—Genève (Besançon), 1787.
29. VIREY, J. J., Examen impartial de la médecine magnétique.—Paris. Panckoucke, 1818.

29
3. ФРЕЙД и К. ЮНГ: ПОПЫТКИ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО
РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
В. М. ЛЕЙБИН
Институт научн. лнформ. по общественным наукам АН СССР, Москва
Дофрейдовская психология в качестве объекта исследования имела,
как правило, нормального, физически и психически здорового человека
и исследовала феномен сознания. Анализ бессознательного психического
ограничивался или областью философских рассуждений о неправомер-
ности сведения психики человека только к сознанию, или сферой физио-
логического исследования бессознательных двигательных актов инди-
вида. Неврологические учения, появившиеся во второй половине XIX в.,
заставили по-новому взглянуть на человека: он уже не представлялся
целостным существом, разумно функционирующим в рамках сущест-
вующих социальных и культурных структур. Скорее наоборот, многие
теоретики были вынуждены констатировать несогласованность и разор-
ванность между индивидуально-личностным и общественным, фиксируя
болезненные симптомы раздвоенности сознания личности, расщеплен-
ность самосознания человека и патологические отклонения от традици-
онно признанных норм разума и рационального бытия.
Патология и норма, болезнь и здоровье, иррациональное и рацио-
нальное поведение индивида предстали в совершенно новом виде, тре-
буя от ученых не только фиксации внешне проявляющихся различий, но
и исследования внутрипсихических характеристик деятельного функ-
ционирования личности. Объектом исследования становится как здо-
ровье, так и болезнь человека, обусловленная нарушениями, возникаю-
щими в результате обострения конфликтных ситуаций и драм, разыгры-
вающихся в сознании индивида. В сферу анализа расщепленности созна-
ния начинают вовлекаться самые разнообразные компоненты, связан-
ные со скрытыми мотивами поведения человека в конкретных ситуа-
циях. Это поставило многих ученых перед необходимостью изучения
глубинных структур личности, поскольку при анализе и оценке челове-
ческой деятельности исследователь постоянно сталкивался с такими по-
веденческими характеристиками, которые выходили за пределы созна-
тельного и рационального в человеке.
1. Одним из тех, кто при изучении характера и причин возникнове-
ния неврозов оказался перед необходимостью исследования природы
психического, внутреннего мира «Я» и тех структур, которые не вписы-
вались в собственно «сознательное» в человеке, был Зигмунд Фрейд
(1856—1939). На первых же этапах теоретической и практической ра-
боты для него стало очевидным, что отождествление психического с
сознательным, имевшее место в исследованиях психологов, физиологов
и философов XIX столетия, оказывается бесплодным и нецелесообраз-
ным, поскольку при этом становится невозможным непротиворечивое
.358

объяснение непрерывности развертывания психических процессов. В
доведении и переживаниях человека есть немало такого, что невозмож-
но объяснить ссылками только на сознательные акты человеческой пси-
хики. Научная интерпретация психической жизни требует допущения
таких психических актов, которые наряду с сознательными составляют
•важное содержание психики. Поэтому, согласно Фрейду, исследователь
вправе не только допустить существование психического бессознатель-
ного (в качестве рабочей гипотезы для дальнейших теоретических по-
строений), но и работать, опираясь на это допущение.
Фрейдовское допущение наличия бессознательной душевной дея-
тельности— это, по существу, продолжение коррективы, внесенной в
свое 'Время Кантом в «понимание природы восприятий. Подобно тому,
как Кант подчеркивал важность понимания субъективной условности
человеческого восприятия и нетождественносги восприятия с неподдаю-
щимся познанию воспринимаемым, так и Фрейд акцентировал внима-
ние на неправомерности отождествления осознаваемых восприятий с
бессознательными психическими процессами. У основателя психоана-
лиза не оставалось другого выхода, как объявить душевные процессы
бессознательными, а восприятие их сознанием сравнить с восприятием
органами чувств объектов внешнего мира. Отсюда — основное утвер-
ждение ортодоксального .психоанализа, что вес душевные процессы по
существу бессознательны, а сознательные — это лишь отдельные эпи-
зоды в душевной деятельности человека [2, 28; 3, 78].
В делении психики на сознательное и бессознательное Фрейд не яв-
ляется первооткрывателем, на что, кстати говоря, он ,и сам не претен-
довал. Указывая на необходимость допущения существования бессозна-
тельного психического, Фрейд неоднократно отмечал, что упоминание о
бессознательном содержится в высказываниях поэтов и философов, ко-
торые понимали всю важность этого феномена для раскрытия внутрен-
ней жизни человека. Однако фрейдовское понимание бессознательного
отлично от тех его трактовок, которые имели место в различных фило-
софских системах прошлого. Фрейда в первую очередь интересует кон-
..кретное содержание бессознательного, тот скрытый смысл, который сто-
ит за этим понятием. Он пытается постичь существо бессознательных
.процессов и с этой целью само бессознательное психическое подвергает
аналитическому расчленению, посредством чего удается выявить двой-
ственный смысл данного понятия. С одной стороны, согласно Фрейду,
► существует скрытое бессознательное: сознательное представ-
ление о чем-то может в последующий момент перестать быть таковым,
но затем, при определенных условиях, способно снова стать сознатель-
ным. С другой стороны, имеется вытесненное бессознатель-
ное: некоторые представления не могут стать сами по себе сознательны-
ми потому, что им противодействует какая-то сила, и устранение этой
противодействующей силы возможно лишь на основе специальной психо-
аналитической процедуры. Первый вид бессознательного Фрейд назы-
вает лредсознательным, чтобы тем самым отличить его от вытесненно-
го бессознательного, или собственно бессознательного психического, с
которым, как правило, и имеет дело психоанализ.
Рассматривая протекание психических актов в системе сознания и
бессознательного, Фрейд основное внимание уделял исследованию сфе-
ры бессознательного. Подобно мыслителям прошлого, он также подни-
мал вопрос о том, каким образом человек может судить о своих бес-
сознательных представлениях. Если последние не являются предметом
сознания, если они не осознаются человеком, то можно ли воо0ще го-
359

ворить о наличии в психике бессознательных представлений? Многие
философы XVIII и XIX столетий давали отрицательный ответ на этот
вопрос, считая, что сознание дает возможность различать целый ряд
оттенков ясности человеческих представлений и, следовательно, можно
говорить лишь о слабоосознаваемых, но не бессознательных прдстав-
лениях. Фрейд не соглашается с подобной точкой зрения: при таком:
подведении неясных, слабоосознаваемых представлений под понятие
«бессознательного», считает он, утрачивается единственно возможная
и непосредственная достоверность, существующая в области психичес-
кого. Идея тождества психического и сознательного закрывает доступ к
исследованию реально протекающих психических процессов, наличие ко-
торых совершенно не зависит от того, осознает ли их человек или нет.
Поэтому Фрейд решительно кладет в основу своих теоретических пред-
ставлений понятие о бессознательной душевной деятельности человека,,
стремясь раскрыть законы функционирования бессознательного, кото-
рые во многих отношениях, как полагает он, отличаются от законов, оп-
ределяющих деятельность сознания.
На основании своих клинических наблюдений Фрейд пришел к вы-
воду, что характерная особенность психики невротика заключается в
том, что она вся находится во власти бессознательных представлений.
Это положение было затем перенесено им и на психически здоровога
человека.
Согласно теории Фрейда, бессознательное составляет регулярную и
неизбежную фазу в протекании процессов, лежащих в основе психиче-
ской деятельности каждого человека: любой психический акт начинает-
ся как бессознательный и только в дальнейшем своем развитии он мо-
жет проникнуть в сознание, но может так и остаться бессознательным,,
если на пути к сознанию встречает непреодолимую для себя преграду.
Фрейдовское допущение бессознательного психического, таким ^бразом,.
не ограничивалось только констатацией самого факта существования в
психике человека бессознательных представлений. Усилия Фрейда были,
направлены на то, чтобы попытаться объяснить механизм перехода пси-
хических актов из сферы бессознательного в систему сознания.
Бессознательное, согласно Фрейду, человек может узнать путем
превращения его в сознательное. Но каким образом это возможно и что»
значит сделать нечто сознательным? Можно допустить, что внутрипси-
хические бессознательные акты доходят до поверхности сознания или,
наоборот, сознание проникает в сферу бессознательного, «улавливает» и
распознает бессознательные процессы, акты ,и представления. Однако«
обе эти возможности, по Фрейду, одинаково неприемлемы. Как же вый-
ти из данного тупика? И здесь Фрейд приходит к решению, о котором в
свое время говорил еще Гегель, высказывая остроумную мысль: ответ
на вопрос, который философия оставляет без ответа, заключается в том,
что данный вопрос должен быть иначе сформулирован. Не ссылаясь на
Гегеля, Фрейд именно так и поступает: вопрос, «каким образом что-либо
становится сознательным?», он замещает другим: «каким образом что-
нибудь становится предсознательным?» Ответ звучит так: нечто может
стать предсознательным посредством соединения его с соответствующи-
ми словесными представлениями, которые являются следами воспоми-
наний, некогда воспринятых сознанием, но забытых за давностью вре-
мени. Отсюда — «сознательным может стать лишь то, что некогда уже
было сознательным восприятием» [7, 16].
Эти рассуждения Фрейда поразительно напоминают мысли Плато-
на о знании как процессе припоминания чего-то такого, что уже раньше
имелось в душе человека. Платоновское учение о познании строилось
360

на той предпосылке, что в душе человека заранее заложено смутное зна-
ние, которое нужно только припомнить, сделав его объектом своего со-
знания. Аналогичное допущение кладет в основу психоаналитической
теории познания и Фрейд. Разница состоит лишь в том, что Платон ис-
ходил из предпосылки существования объективной мировой души, вещ-
ный мир .которого .в идеальных образах отражен в человеческой душе, в
то время как Фрейд говорит о предметных бессознательных представ-
лениях, содержащихся в психике самого человека. По убеждению Фрей-
да, сознательные и бессознательные представления не являются «запи-
сями» одного и того же содержания в различных психических системах:
сознательное представление включает в себя представление предметное,
оформленное в словесное, а бессознательное состоит из одного
лишь предметного представления. Процесс узнавания бессознатель-
ного в данном случае происходит тогда, когда имеющееся предметное
представление облекается в словесное. Отсюда — важное значение, ко-
торое Фрейд придавал роли языка, лингвистических построений в рас-
крытии болезненных симптомов раздвоенности сознания. Далеко не
случайно, что метод «свободных ассоциаций», используемый при лече-
нии невротиков, основывается на смысловых значениях непроизвольно
вырвавшегося сло*ва, -высказывания, за которыми стоит предметное со-
держание бессознательного психического.
Новой постановкой вопроса, «каким образом нечто становится
предсознательным?» Фрейду удалось частично разрешить проблему со-
отношения предметных и словесных представлений, оформляющихся на
уровне бессознательной и сознательной психических систем. В специаль-
ных работах, посвященных рассмотрению описок, обмолвок, ошибок,
забывания имен, мотивов поведения и случайных действий, а также шу-
ток, каламбуров, анекдотов, юмористических рассказов, основатель пси-
хоанализа пытался раскрыть динамику соединения бессознательных
представлений с языковыми образованиями [6; 4]. На уровне предсоз-
нательной системы он действительно обнаружил некоторые смысловые
значения бессознательных представлений благодаря анализу тех сло-
весных выражений, которые удалось зафиксировать в живой речи чело-
века, являющегося объектом психоаналитического исследования. Но
выявление этих смысловых значений и расшифровка «следов» бессозна-
тельного в системе предсознания еще не решали вопроса о возможно-
сти осознания бессознательного.
Прежде всего исследователь сталкивался с проблемой постижения
того скрытого смысла действительного содержания бессознательных
представлений, который, хотя и приоткрывался аналитическим расчле-
нением языковой ситуации, но, тем не менее, не выявлялся до конца, так
как за словесными представлениями человека стоял собственный «язык»
бессознательного. Психоаналитик должен был не только распознать
смысловое содержание, стоящее за языком человека, но и перевести на
доступный человеческий язык тот символический «язык» бессознатель-
ного, который скрыт как от наблюдаемого, так и от самого наблюда-
теля. Здесь-то и возникает трудность, обусловленная тем, что если ин-
терпретация словесных представлений человека допускает самое произ-
вольное толкование со стороны психоаналитика, поскольку языковая си-
туация вплетается в контекст субъективного мышления исследователя,
то еще большая произвольность может быть допущена при истолкова-
нии символического «языка» бессознательного.
Фрейд попытался разрешать это затруднение путем однозначной
интерпретации «языка» бессознательного: за словесной формой он всю-
361

ду усматривал сексуальные символы, маскирующие истинный смысл
'бессознательных представлений человека. Однако это мало что меняло
во фрейдовской картине узнавания бессознательного, происходящего в
системе предсознательного, где предметное представление, как полагает
основатель психоанализа, встречается со словесным. Во-первых, фикси-
руемая связь предметных представлений со словесными еще не совпа-
дает с процессом осознания бессознательного, а создает лишь возмож-
ность, предпосылку для него. Во-вторых, у Фрейда речь идет об осозна-
нии одного вида бессознательного или, по его терминологии, предсозна-
тельного, но ничего не говорится о вытесненном бессознательном.
Что касается первой части изложенного замечания, то Фрейд сам
чувствовал порой необоснованность своих постулатов, изредка ограни-
чиваясь указанием на возможность, но не обязательность осознания бес-
сознательного при встрече предметного представления со словесным
(3, 158]. Второе же замечание вскрывает парадоксальную ситуацию:
говоря об осознании предсознательного в теоретическом плане, Фрейд
на практике, по сути дела, .имел дело не с предсознательным, а с вытес-
ненным бессознательным: терапевтическое лечение методами психоана-
лиза основывалось на переводе именно вытесненного бессознательного
в сферу сознания человека. Такое несоответствие в его логически проду-
манной системе может быть объяснено скорее всего тем, что фрейдов-
ское решение проблемы осознания бессознательного носило незавершен-
ный характер и не было удовлетворительным для него самого. По край-
ней мере, в споре со сторонниками философии тождества психического
<: сознательным Фрейд, отстаивая правомерность допущения бессозна-
тельного психического, в то же время был вынужден признать, что, хотя
психоаналитик может указать на область проявления бессознательных
актов, тем не менее, он так же, как и большинство философов, «не может
сказать, что такое бессознательное» [5, 15]. Данное признание Фрейда
является весьма симптоматичным: оно свидетельствует о том, что, поста-
вив и попытавшись раскрыть проблему бессознательного психического,
классический психоанализ оказался не в со-
стоянии научно разрешить ее, дать исчерпывающие отве-
ты на вопросы: «что такое бессознательное?» и «каким образом можно
познать бессознательное?».
2. Недостатки и методологическую ограниченность психоаналити-
ческого исследования проблемы бессознательного попытался преодолеть
швейцарский психиатр Карл Густав Юнг (1875—1961), который высту-
пил со своим собственным учением, получившим название «аналитичес-
кая психология». Юнг критически переосмыслил фрейдовские идеи о
бессознательном психическом, о соотношении сознательного с бессозна-
тельным, о возможности познания бессознательной деятельности чело-
века. Если основателю психоанализа так и не удалось преодолеть раз-
рыв между сознанием и бессознательным, которые выступали у него в
качестве самостоятельных сущностей, постоянно конфликтующих между
собой, то Юнг, почувствовав ограниченность такого подхода к раскры-
тию природы бессознательного психического, попытался выйти за рам-
ки одной лишь внутрипсихической проблематики. Это не означало, что
швейцарский психиатр отверг фрейдовскую концепцию бессознательно-
го я выдвинул совершенно новые принципы изучения человеческой пси-
хики. Наоборот, Юнг отталкивался именно от фрейдовского понима-
ния бессознательного, признавая за бессознательным главенствующую
роль в жизнедеятельности человека и считая, что поведение личности
предопределяется скорее бессознательными влечениями, чем разумной
362

шотивировкой. Вместе с тем он нашел такой поворот в исследовании
этих процессов, который позволил иначе взглянуть на соотношение
между сознанием и бессознательным, объективными и субъективными
-факторами человеческого поведения, а также по-особому подойти к
анализу природы бессознательного и возможности его осознания. Это
♦стало возможным после того, как Юнг ввел в свою аналитическую пси-
хологию понятие установки и с помощью данного концепта попытался
►раскрыть то, что не удалось сделать Фрейду.
Понятие установки не было введено в психологию непосредственно
Юнгом. В конце XIX столетия этим понятием пользовались немецкие
психологи Мюллер, Шуман, Ланге, Эббингауз. В рамках эксперимен-
тальной психологии Ланге, а затем Мюллер и Шуман показали, что в
процессе многократного повторения одних и тех же действий у человека
вырабатывается определенная предрасположенность, готовность к вос-
приятию и реагированию на конкретную внешнюю ситуацию. Эта го-
товность к восприятию и реагированию определенным образом рассма-
тривалась как установка индивида ло отношению ,к чему-то. Эббингауз
соотнес установку с психологическим состоянием индивида, возникаю-
щим в процессе привычного совершения одних и тех же действий. Юнг
исходил из эббингаузовского понятия установки, понимая под ней «го-
товность психики действовать или реагировать в известном направле-
нии» [8, 453]. Это понятие, по мнению швейцарского психиатра, важно
--именно в психологии сложных душевных явлений, так как при помощи
него можно раскрыть своеобразие психологических состояний человека,
.на основе которых формируются и срабатывают определенные типы по-
ведения. Иметь установку — значит быть готовым к чему-то определен-
ному, независимо от того, если даже данная определенность является
^бессознательной. Важно в данном случае то, что у человека уже имеется
априорная направленность по отношению к соответствующей опреде-
ленности. Таким образом, под установкой Юнг понимает готовность пси-
хики, состоящую всегда в том, что имеется налицо субъективная пред-
расположенность к чему-то, определенное сочетание психических фак-
торов или содержаний, благодаря которым устанавливается соответ-
ствующий способ восприятия внешней ситуации или образ действия,
реагирования на нее.
В свете понятия установки фрейдовская проблема бессознательного
воспринимается Юнгом под определенным углом зрения: не отрицая
важности и значения бессознательного в психической жизни человека,
»швейцарский психиатр подвергает критике психоаналитическое пред-
ставление о сексуальной обусловленности бессознательной человеческой
деятельности. Как известно, Фрейд сводил мотивировку любой деятель-
ности человека, в том числе и творческой, к семейным факторам, пере-
живаниям раннего детства, сексуальным компонентам. На материале
жлини'чеакого .изучения шизофрении и разборе некоторых художествен-
ных произведений Юнг показывает, что подобный взгляд на бессозна-
тельное страдает односторонностью. По его убеждению, дело совсем не
з сексуальности, а исключительно в установке, которой подчинена вся-
кая деятельность, в том числе и сексуальная. Отличие аналитической
психологии от психоанализа Фрейда заключается в том, что предмет ис-
следования первой выходит за рамки сексуальной проблематики, с ко-
торой, как правило, имеет дело психоанализ. Точка зрения Фрейда пред-
ставляется ценной, считает Юнг, лишь в плане выявления болезненных
проявлений психики, но она совершенно неудовлетворительна в смысле
общего подхода к объяснению функционирования человеческой психики
363

в целом. То, что находится по ту сторону деятельно-
сти человека, это его установка по отношению к;
этой деятельности, при помощи которой можно объяснить бес-
сознательные и сознательные акты, лежащие в основе мотивационного
поведения индивида. Поэтому в аналитической психоло-
гии исследуется прежде всего проблема установ-
ки, позволяющая по-иному взглянуть как на объективные и субъектив-
ные факторы человеческой деятельности, так и на проблематику бес-
сознательного. Юнгу таким образом удалось зафиксировать слабые в-
методологическом отношении стороны фрейдовской концепции бессоз-
нательного, согласно которой причинная связь внутрипсихических явле-
ний выводилась непосредственно .из фактов бессознательного психичес-
кого, и в результате такой позиции из поля зрения, как правило, выпа-
дала взаимосвязь психических процессов с феноменами объективного
внешнего мира.
Говоря об этом, необходимо отметить, что с точки зрения теории
установки фрейдовские представления о бессознательном были в даль-
нейшем подвергнуты всестороннему критическому анализу грузинской
психологической школой Д. Н. Узнадзе, показавшей, что реальная воз-
можность для глубокого осмысления психики человека и действительного
раскрытия проблемы бессознательного создается лишь при условии ос-
вобождения фрейдовского понятия бессознательного от психического со-
держания, присущего сознательной жизни, и отыскания для него дру-
гого содержания, не оторванного от связи с психикой [см. 8 и 9]. Узнадзе
подчеркивает, что «понятие установки как раз и представляет собой кон-
цепт, который больше всего подходит для решения этой задачи» [1,179] Ч
Юнг поднял, по сути дела, ту же самую проблему, хотя, конеч-
но, предложенное им решение этой проблемы принципиально отличалось
от того, которое было обосновано и осуществлено в работах Д. Н. Уз-
надзе и его учеников, посвященных исследованию психологии установки.
В контексте настоящей статьи важно подчеркнуть, что Юнг не толь-
ко почувствовал и осознал узость и односторонность фрейдовского под-
хода к исследованию бессознательного психического, но и попытался
наметить альтернативный путь анализа человеческой психики череа
призму понятия установки. Другое дело, что его замысел не соответство-
вал возможностям аналитической психологии: альтернативный путь ока-
зался для Юнга если не тупиком, то во всяком случае и не выходом,
так как юнгов-ское понятие установки по своему смыслу и внутреннему
содержанию совпадало, по существу, с теоретическими воззрениями
Фрейда на субъективную детерминацию человеческой психики.
Установка, по мнению Юнга, всегда имеет определенную направ-
ленность, которая (может быть ,как сознательной, так и бессознательной.
Причем совершенно неважно, осознается эта направленность или нет.
Выбор действия индивида априорно дан установкой, и поэтому в даль-
1 Присоединяясь к даваемой В. М. Лейбиным критике представлений К. Юнга как
идеалистических, необходимо подчеркнуть и крайнюю противоречивость (неоднород-
ность) этих представлений. Развивая концепцию бессознательного, Юнг связывает
ее, как известно, с учением об «архетипах», проникнутым глубоким социальным пессимиз-
мом и лишенным строго-научного характера. Идеалистическое же истолкование идеи
установки выхолащивает это понятие и заранее исключает для Юнга, как это хорошо по-
казывает В. М. Лейбин, возможность использования тех преимуществ, которые придают
идее установки — при ее методологически правильном истолковании — значение одного
из центральных концептов современной психологии. — Редколлегия.
364

нейшем практическое осуществление направленной деятельности проис-
ходит автоматически. Довольно часто у человека наблюдаются одновре-
менно две установки, и именно такая двойственность установки обус-
ловливает возможность возникновения неврозов.
Рассматривая проблему установки, Юнг стремился учесть как
субъективные, так и объективные факторы, образующие определенную
предрасположенность человека, его готовность к совершению конкрет-
ных действий. В его работах можно встретить рассуждения о так назы-
ваемой общей установке, которая выступает в качестве конечного ре-
зультата всех факторов, оказывающих существенное влияние на психи-
ку индивида. К этим факторам он относит врожденные свойства чело-
века, качества, приобретенные в процессе воспитания, влияния социаль-
ного окружения и внешней среды, индивидуально-личностные устремле-
ния и коллективные убеждения, представления. Все вместе взятое опре-
деляет общее значение установки, способной привести к таким измене-
ниям во взаимоотношениях между различными функциями психики, что
порой невозможно предусмотреть последствия, вытекающие из сложно-
го переплетения внутренних и внешних факторов, обусловливающих мо-
тивационное поведение индивида. Наряду с общей установкой Юнг го-
ворит также о внешней и внутренней установках, или экстравертирован-
ной и интровертированной. Это подводит его вплотную к рассмотрению
механизмов экстраверсии и интроверсии и классификации психологичес-
ких типов личности. Характерно, что деление психологических типов на
экстравертированный и интровертированный было осуществлено имен-
но на основе понятия установки. Юнг исходил из того, что мотивиро-
ванное поведение одного человека обусловливается преимущественно
внешними объектами его интересов, в то время как жизнедеятельность
другого зависит, как правило, от его субъективной предрасположенно-
сти. Как внешняя, так и внутренняя ситуации часто благоприятствуют
•одному какому-то механизму ,и ограничивают другой, в результате чего
происходит перевес какого-то определенного механизма и возникает
привычная, типическая установка. Так создается реальная основа для
классификации психологических типов, руководствующихся в своих дей-
ствиях экстравертираванной или интроеертированной установкой.
3. В юнговско;М рассмотрении проблемы установки следует, таким
образом, различать по крайней мере, три важных аспекта.
Во-первых, понятие установки в аналитической психологии Юнга
не является инородным элементом, а органически входит в остов его
теоретических концепций. Через призму этого понятия он пытается объ-
яснить лрироду и функции бессознательного психичеакого, взаимодей-
ствие между сознанием и бессознательным, мотивационную структуру
поведения человека, психологические типы личности, уровни организа-
ции психики и даже та1кие феномены, как искусство, религия, культура.
Так символика бессознательного характеризуется им символической
установкой, творческая деятельность художника соотносится с внутрен-
ней установкой человека, а религия понимается как специфическая пси-
хологическая установка, особого рода приспособление индивида к
внутреннему и внешнему миру.
Во-вторых, опираясь на понятие установки, Юнг пытался расширить
горизонт видения действительных причин детерминации человеческой
психики. Если в классическом психоанализе причинное объяснение на-
правленности протекания ,и функционирования внутрипсихических про-
цессов осуществлялось при помощи бессознательного психического, т. е.
любой психический акт соотносился прежде всего и главным образом
опять же с психическим актом, но только другого порядка, то в анали-
365

тической психологии через понятие установки открывалась возможность,
для рассмотрения взаимосвязей между объективными, внешними усло-
виями и субъективными, внутренними предрасположениями, в своей со-
вокупности детерминирующими психику индивида.
Юнговское понятие установки потому—на первый взгляд—выгод-
но отличалось от субъектишю-идеалистичеших истолкований, характер-
ных для работ многих психологов XIX столетия. В экспериментальной'
психологии того периода понятие установки соотносилось, как правило*
со степенью индивидуально-личностного, внутреннего переживания, в-
результате чего субъективная детерминация человеческой психики по-
прежнему сохраняла всю свою значимость. У Юнга же проблема уста-
новки ставилась в иной плоскости: не исключая внутренней, субъектив^
ной предрасположенности к направленному действию человека, швей-
царский психиатр акцентировал внимание на внешней ситуации, пред-
определяющей готовность психики действовать или реагировать в из-
вестном направлении. Он всячески стремился подчеркнуть объективную»
основу своих теоретических концепций, включая и психологию установ-
ки, чтобы тем самым показать отличие аналитической психологии от
психоанализа Фрейда.
В-третьих, юнговское понятие установки предполагало учет и рас-
смотрение как субъективных, так и объективных факторов детермина*
ции человеческой психики. Но... одно дело замыслы и стремления и дру-
гое — конечные результаты. Одно дело признавать на словах объектив-
ные факторы детерминации человеческой психики и другое, — что по-
нимать под понятием «объективный фактор», какое
содержание вкладывать в него. При такой постановке вопроса юнгов-
ская психология установки неожиданно предстает в совершенно новом
виде, быть может, даже противоположном тому, к чему первоначально-
стремился основоположник аналитической психологии, пытавшийся от-
межеваться от фрейдовского психоанализа.
Рассматривая объективную ситуацию и субъективную предрасполо-
женность человека к совершению определенных действий и подчерки-
вая важность объективных ценностей, Юнг вместе с тем ставит, несом-
ненно, акцент на значимости именно субъективного фактора и говорит
об огромной «мироопределяющей силе» последнего, оказывающей влия-
ние на общую установку индивида. Поскольку субъективный фактор-
рассматривается им как остающийся постоянно идентичным самому се-
бе с древних времен и до наших дней (в отличие от объективного фаю-
тора, который может непрерывно изменяться), то он является в понима-
нии Юнга более обоснованной реальностью, чем
внешний объект. Кроме того, для Юнга мир существует не толь-
ко сам по себе, как объективная реальность, но и так, как он представ-
ляется человеку. При этом Юнг склонен считать, что вне субъекта
нет объекта, поскольку для человека не существует мир там, где*
он не может сказать «я познаю». Это означает, что в юнговском пред-
ставлении мир существует лишь постольку, поскольку существует субъ-
ект, и, следовательно, предопределяющим в психологии установки яв-
ляется именно субъективная предрасположенность человека, которая
обусловлена не столько внешней ситуацией, сколько наследственно-дан-
ной психологической структурой.
Не случайно Юнг настойчиво подчеркивает, что в аналитической*
психологии исследуется не столько действительное отношение к объек-
ту, сколько субъективная установка, в которой «объект сначала имеет
значение лишь знака, указывающего на тенденции субъекта» [10, 426}..
366

Решающим и предопределяющим моментом в человеческой жизнедея-
тельности для Юнга, таким образом, является не реальность объекта,
внешнего мира, а реальность субъективного фактора, тех первоначаль-
ных представлений, которые возникают на основе бессознательных пред-
расположений индивида. В конечном счете юнговская психология уста-
новки имеет дело лишь с такими объективными факторами, воздействие
которых на субъект оказывается уже предварительно опосредованным
внутренним предрасположением человека. Поэтому аналитическая пси-
хология, претендующая на объективное рассмотрение закономерностей
человеческой психики и именно с этой точки зрения выступающая про-
тив субъективизма классического психоанализа, в действительности
является не менее ориентированной на субъективные факторы и бессоз-
нательное психическое, чем учение Фрейда.
Первоначальный замысел Юнга сводился к тому, чтобы при помощи
понятия установки выйти за пределы лишь бессознательного и внутри-
психических явлений. Казалось, что открылась перспектива нового ви-
дения проблемы соотношения сознания и бессознательного психическо-
го. Во всяком случае психология установки позволяла разностороннее и
глубже взглянуть на детерминацию психики, человеческой деятельности,
чем это имело место в классическом психоанализе. Оставалось толь-
ко признать, что установка не является изначально внутренним состоя-
нием субъекта, а возникает в процессе воздействия на последнего оп-
ределенной объективной ситуации. Однако в решении именно этого
наиболее важного вопроса о природе и содержании установки Юнг
становится на такую позицию, которая не только не приближает его к
действительному пониманию детерминации человеческой психики, но
свидетельствует о бесплодности попыток основателя аналитической пси-
хологии вырваться за рамки теоретических основ, допущений и постула-
тов классического психоанализа.
Не отрицая воздействия внешнего мира на формирование установ-
ки человека, Юнг в то же время дает такое толкование объекта, субъек-
та и их отношений между собой, что не остается сомнений относительно,
того, как понимаются в аналитической психологии предопределяющие
факторы готовности психики действовать или реагировать в определен-
ном направлении. Можно сказать, что рассмотрение проблемы установ-
ки Юнгом было заранее предопределено его собственной внутренней
установкой, сложившейся не столько под воздействием его индивидуаль-
но-личностных устремлений, сколько под глубоким влиянием психоана-
литических концепций Фрейда. Внутренне сопротивляясь и даже не
приемля отдельные постулаты классического психоанализа, Юнг ока-
зался, тем не менее, в положении, которое как нельзя лучше свидетель-
ствует о подлинном характере возникновения установки у человека: его
собственная установка определилась объективной реальностью, пред-
ставленной в данном случае методологическими положениями и кон-
цепциями фрейдизма, и только на базе этой объективной реальности
возникли все последующие субъективные моменты, которые обусловили
специфическое видение Юнгом проблем, поставленных Фрейдом, и по-
следующее развитие им его собственных теорий. Отсюда становится по-
нятным, почему, пытаясь так остро противопоставить аналитическую
психологию классическому психоанализу, Юнг сохраняет, тем не
менее, фактически основные положения психоаналитического учения
Фрейда о природе и функциях бессознательного психического. v
Попытки решения проблемы бессознательного, предпринятые Фрей-
дом и Юнгом, свидетельствуют и еще об одном. В рамках фрейдизма
научное решение проблематики бессознательного психического не мо-
367"

жет быть признано удовлетворительным. Это подчас вынуждены при-
знать и сами теоретики классического психоанализа и аналитической
психологии. Так, если Фрейд был вынужден констатировать, что психо-
аналитик не может дать исчерпывающий ответ на вопрос: «что такое
бессознательное?», то Юнг, попытавшийся раскрыть ту же проблему
через призму понятия установки, также пришел к неутешительному
выводу, говоря о том, что «установка есть явление индивидуальное и не
поддается научному рассмотрению» [10, 455].
Что же составляет несомненную заслугу обоих теоретиков, так это
сама постановка вопросов о природе бессознательного психического, о
соотношении сознания и бессознательного, о скрытых мотивах поведе-
ния человека. Попытки Фрейда и Юнга осветить проблему бессозна-
тельного, их претензии на единственно верное понимание и объяснение
закономерностей функционирования бессознательного, причин возникно-
вения и формирования установок оказались несостоятельными. Но из
этих попыток можно извлечь полезные уроки, так как поднятые Фрей-
дом и Юнгом проблемы, предложенные ими способы решения и их
неудачи не только наводят на важные размышления, но и предостерега-
ют всех исследующих проблематику бессознательного от тех тупиковых
т. ошибочных 'путей научного поиска, которые имели место как в клас-
сическом психоанализе, так и в аналитической психологии.
S. FREUD AND К- JUNG: ATTEMPTS AT A PSYCHOANALYTICAL
SOLUTION OF THE PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS
V. M. LEIBIN
Institute of Scientific Information on Social Sciences, USSR Academy of Sciences, Moscow
SUMMARY
The author examines the way the problem of the unconscious is postu-
lated in Freud's psychoanalysis and Jung's analytical psychology and how
it is resolved. The limitations of Freud's approach to the understanding of
the sense meanings, the «language» of the unconscious and to the possibili-
ty of becoming aware of the unconscious are revealed. The signifi-
cance and the role of the approach applied by Jung to the understanding
of the relationship between the conscious and the unconscious, and the ob-
jective and subjective factors of human behaviour are indicated. It is con-
cluded that attempts at a psychoanalytical solution of the problem of the un-
conscious and at an explanation of the laws according to which a person's set
is shaped are untenable.
ЛИТЕРАТУРА
1. УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, M., 1966.
2. ФРЕЙД 3., Лекции по введению в психоанализ, М., 1923., 1.
3. ФРЕЙД 3., Основные психологические теории в психоанализе, М., 1923.
4. ФРЕЙД 3., Остроумие и его отношение к бессознательному, М., 1925.
368

Ъ. ФРЕЙД 3., Психоаналитические этюды, Одесса, 1926, с. 15.
€. ФРЕЙД 3., Психопатология обыденной жизни, М., 1923.
7. ФРЕЙД 3., Я и Оно, Л.. 1924.
8. ШЕЮЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт иссле»
дования на основе данних психологии установки, том 1, Тб., 1969,
9. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт ин-
терпретации и изложения общей теории, том 2. Тб., 1973.
10. ЮНГ K.f Избранные труды по аналитической психологии. Цюрих, 1929, 1.
24 • Бессознательное
369

30
ALFRED ADLERS VIEWS ON THE UNCONSCIOUS1
HEINZ L. ANSBACHER
University of Vermont, USA
Introduction
This paper2 will present (a) Alfred Adler's position on various topics3 of
this Symposium on the Unconscious, (b) his general assumptions on which
this position is based, and (c) his application of dialectics. Throughout, paral-
lels will be drawn with present-day Soviet psychology, which are often close.
Views on the Unconscious
In accordance with Adler's holistic and humanistic psychology his basic
view of the unconscious is that it constitutes a unity with the conscious in
which both serve the individual's goal striving, thinking, movement, and ac-
tion, while the goal itself, like a set, is also most often unconscious. The un-
conscious is most often kept outside the person's awareness in a way of self-
deception, because it would interfere with the person's opinion of himself. In
psychotherapy, assumed unconscious material is interpreted in a way the pa.
tient finds plausible and acceptable. This will hopefully enable him to recon-
struct his opinion of himself, the world, and his situation, and to find a more
generally satisfactory way to solve his problems.
To explicate Adler's views on the unconscious in greater detail we shall
attempt to present them in reference to twelve of the twenty-five topics of
this Symposium to which they seem to pertain. On some of these topics paral-
lel statements from Soviet psychology will be included, especially from Bas-
sin and Uznadze.
Realness of the Unconscious
Adler held that man is guided by goals, plans, or schémas of which
he is unaware or only «dimly aware», especially as these refer to his over-
all life orientation. For Adler the unconscious was then real, very much
as it has reality in Uznadze's theory of set (see below).
1 Prepared for a Symposium on the Unconscious, Tbilisi, Georgia, USSR, 1978
2 I wish to acknowledge my indebtedness and gratitude to Nancy Rollins, M. D., with-
out whose work on Soviet psychology this paper would not have been possible in its present
form. Especially through her book (1972) and her unpublished manuscript (1974) did a large
part of the present citations from the Russian become available to me.
8 See the Programme of the proposed Symposium on the Nature, the Functions, and
Methods of the Study oi the Unconscious drawn up by A. S. Prangishvili. A. E. Shero-
zia and Ph. V. Bassin, Tbilisi. 1974.
370

Adler rejected, however, Freud's reification of the unconscious in which
it became surrounded with such characteristics as repression and censorship.
Adler (1964) specifically criticized «Freud's anthropomorphic view of the
nature of censorship» (p. 292) even as Bassin (1968) today criticizes Freud's idea
of a censorship as an example of his anthropomorphism (pp. 314-330).
The Unconscious as Indispensable Aspect of Conscious Mind
Adler's view on this topic maybe illustrated by the following: «The uncon-
scious is nothing other than that which we have been unable to formulate in
clear concepts. It is not a matter of concepts hiding away i.i some unconscious
or subconscious recesses of our minds, but of parts of our consciousness
the significance of which we have not fully understood» (pp. 232-233). To
understand either the conscious or the unconscious it is necessary to take them
in their coherence: «Man understands nothing about his goal, but still he pur-
sues it. He understands nothing about his style of life, yet he is continually
bound to it. For example, when a man is very dissatisfied with his wife, an-
other woman often seems more attractive to him. But he does not see the
connection, to say nothing of understanding the implied accusation or re-
venge» (p. 232).
If we subsume «goal» and pertinent aspects of «life style» under the concept
of set, then we have in the following a quite parallel statement by Uznadze
(1966): «Besides man's conscious processes, something goes on which is not
an element of consciousness, but which largely determines it... This is the set,
which actually appears in any living being in the course of its interaction
with the outside world. It actually takes place outside consciousness, but
nevertheless it has a decisive influence on the whole of mental life» (p. 39).
Antagonistic and Synergic Relationship Between Consciousness
and the Unconscious
Adler saw the conscious and the unconscious in a synergic relation-
ship. This will become evident from the following: «We cannot oppose 'con-
sciousness' to 'unconsciousness' as if they were two antagonistic halves of
an individual's existence. The conscious life becomes unconscious as soon as
we fail to understand it, and as soon as we understand an unconscious tenden-
cy it has already become conscious... The frequent antithesis of conscious
and unconscious impulses is an antithesis of means only, but 'rrelevant for the
final purpose of enhancing the self» (p. 233). Adler (1929): «Individual Psychol-
ogy distinguishes in the conscious and the unconscious, not separate and con-
flicting entities, but complementary and co-operating parts of one and the
same reality» (p. 29).
While Adler did not use the term synergy, Leonhard Seif (1931), a prom-
inent follower of Adler, did. Seif aplied the term to opposites that are not
resolved in an Hegelian synthesis, but retain uniqueness while cooperating,
e. g., existence-essence, loneliness-communication» sympathy-antipathy, free-
371

dom-determinism, striving for personal power-social interest, and individual-
community. Strangely, consciousness-unconscious are not included. Seif ends
with the sentence: «The fruitful synergy of all opposites... is guaranteed on-
ly by the individual's direction toward his task and goal and valuation of con-
fidence, devotion and courage» (p. 274). More recently Maslow (1964) has re-
introduced the term synergy and given it considerably more currency.
In Soviet psychology today Bassin et al. (1973) greatly stress conscious-
unconscious synergy. In support of this they cite firstly that research has amply
validated this conception, although «antagonistic interactions... can be
observed under certain conditions» (p. 5). Secondly, they note, «The reduction
of the relationship between the conscious and the unconscious to their antago-
nism only, is clearly transformed into the idea... of the supremacy of the
instincts over reason» (p. 6) with its dismal social consequences.
Manifestations of the Unconscious in Sleeping and Dreaming
In reference to sleeping and dreaming Adler does not mention the «uncon-
scious» but stresses their unity with waking life and its purposes.
Sleeping. Adler maintained: «Any theory which treats sleep and
waking, dream thoughts and day thoughts as contradictions is bound to be
unscientific» (p. 229). «In sleep... we are still in contact with reality. The
fact that... we can make the adjustments which prevent us from falling out
of bed shows that connections with reality are still present. A mother can sleep
through the loudest noises in the street and yet awaken at the slightest
movement of her child» (p. 230). The Soviet literature here again is very
similar.
Dreaming. «Only by considering dreams as one of the expressions
of the style of life may an adequate interpretation of them be found» (p. 359).
Adler (1929) also stated: «The dream strives to pave the way towards solving
a problem by a metaphorical expression of it.... Naturally the dreamer does
not recognize his own metaphor for what it is. If he understood it, it would
be ineffective for its purpose. It is essentially a self-deception, in the inter-
est of his own individual goal» (p. 163).
Psychosomatics, Body Language
For Adler psychosomatic symptoms are not symbolic expressions of some
repressed desires where there is only a formal «symbolic» relationship between
the two, but are unconsciously created ways of dealing with a present prob-
lem, or of communicating. «The functions of the body speak a language
which is usually more expressive... than words... Still it is a language, the
language of the body, which I have called organ dialect. For example... a
child who behaves obediently but wets the bed at night thereby manifests
clearly his opinion not to wish to submit to the prescribed culture» (p. 223).
«It is always necessary to look for these reciprocal actions of the mind on the
372

body, and of the body on the mind, for both of them are parts of the whole
with which we are concerned» (p. 225).
Sets as Stable Personality Orientations in Striving, Perceiving, Thinking
In his first paper dealing explicitly with «The Role of the Unconscious»
Adler stated: «The biological significance of consciousness as well as uncon-
sciousness rests in the fact that these states enable action according to a self-
consist ently oriented life plan... Thus every conscious manifestation of the
psyche points to the unconscious, fictional, final goal, just as does the
unconscious striving, in so far as one comprehends it rightly» (p. 233). The
concept of «life plan», like «life style» by which Adler later replaced it,
can of course also be subsumed under Uznadze's concept of «set».
The unconscious effect of such sets as stable orientations of psychologi-
cal functions are further described by Adler (1930 and 1956, respectively).
«Interests, feelings, emotions, thinking and action obey throughout life
the laws of the style of life. The creative activity of the life style begins its
work [before age five ]. To facilitate this, rules, principles, character traits,
and opinion of the world are devised- A very specific schema of apperception
prevails. ...That which proves without disturbance to and conforming with the
conscious mind is retained there. Other material is forgotten, rendered pow-
erless, or remains effective as an unconscious pattern which is more than
otherwise withdrawn from critical examination as well as understanding»
(p. 12).
«Everyone perceives in particular only a certain part of life, of the envi-
ronment, of an event. Man utilizes only what and how his goal demands. There-
fore the process of perception can be comprehended only when one has gain-
ed a picture of the hidden [unconscious ] goal of a person and has understood
everything in him as influenced by this goal. Thus... from the way in
which a man perceives, one can draw profound conclusions regarding his in-
ner self» (p. 210).
Projective Techniques
The characteristic of a so-called projective technique is that a person
gives a conscious report about a perception or a memory and in doing so dis-
closes aspects of his personality which have remained unknown, i. е., uncon-
scious to himself. In this sense earliest recollections represent for Adler (pp.
351-357) a most convenient thumbnail sketch of a person's outlook on himself
and life. Adler (1972) believed: «The working method of our conscious and un-
conscious memory... follows the personality ideal» (p. 74). Therefore, «each
of the abstract neurotic guiding lines...may be accessible to consciousness in a
memory image, or may be made accessible in such an image» (p. 79). «Person-
ality ideal» and «guiding lines» are again terms like «goal», «life plan», oir
«life style» which come under Uznadze's (1966) general category of «set», as
cmodus of an individual's state as a whole» (p. 214).
373

On this basis Adler arrived at the principle: «I would never investigate a
personality without asking for the earliest memory» (p. 351). Ruth Monroe
(1955) considered this routine request of Adler «actually the first approach
toward the projective-test methodology» (p. 428n).
Psychothérapeute Approach
The simple case of a 9-year old boy who had trouble in school, was coward-
ly and was given to lying, may serve as a concrete example of how Adler
(1930) used the unconscious in psychotherapy. «The boy is completely aware
that his lie is a lie. He is conscious of it. We shall see whether the authors
are right who speak of conscious and unconscious as opposites, who believe
that in the unconscious are the bad drives which due to censorship enter con-
sciousness in disguise. What does this lie mean9 If one understands the con-
scious, [that is 1 does not simply accept the lie as such, then one knows: the
lie is a means to be esteemed. If we test this boy with respect to his unconscious,
we shall see that the unconscious contains a deep inferiority feeling which
strives to be redeemed. Originating in the inferiority feeling the striving for
significance arises. Thus it is only what we can see also in the «conscious»
(p. 119).
We note here that Adler uses the unconscious dailectically.
Dm ing his last years, Adler also stressed the aspect of the unconscious as
a heuristic fiction or working hypothesis of the psychologist. We quote from
lecture notes: «Nothing is in the unconscious. E. g., all the meaning of a dream
is invented by the interpreter; it was not there before. Where formerly
there was simply lack of understanding, interpretations are given; or new in-
terpretations are given to old notions.... The inferiority complex is on-
ly an idea given by us to the patient. He behaves 'as if he had an inferiority
complex. After we tell him that, he has a new concept to work with».
The next year a similar statement by Adler (1937) appeared in print: «I,
myself, as the inventor of the 'inferiority complex1 have never thought of it
as of a spirit, knowing that it has never been in the consciousness or uncon-
sciousness of the patient but only in my own consciousness, and have used it
rather for illumination so that the patient could see his attitude in the right
coherence» (p. 776).
Personality Structure
As indicated, Adler's equivalents to the concept of set, applied to person-
ality structure, are life plan, schema of apperception, guiding lines, or the
attitudinal aspects of life style which includes also overt behavior. The life
style is ultimately the creation of the individual, in response to his heredity
and environment, is unique, and includes several further subordinate concepts.
These are the overall goal, ways of striving for the goal, and the opinion of
the self and the world which are related to degree of activity and degree of so-
cial interest. Since the child creates his life style at a time when he has neither
words nor concepts, the attitudinal aspects remain «unconscious». Yet they in-
374

fluence all his psychological functions. In Adler's words: «Life in its
wholeness, named concretely by me, 'style of life', is constructed by the child
at a time when he has neither adequate language nor adequate concepts. As
the child grows further in terms of the life style, it grows in a movement
which was never formulated in words and therefore unassailable by criticism,
is also withdrawn from the criticism of experience. One cannot speak
here of a repressed unconscious, rather of something not understood,
withdrawn from understanding» (p. 191, translation modified).
Again Uznadze (1966) gave a very similar formulation. «Throughout life
and, in particular during childhood, when the basis of a person's outlook
is established, a series of sets is built up on the training and education he
has received, and these sets accompany him sometimes throughout life...
Usually, he is not aware of these sets although this does not stop them from
being active forces controlling his activity in a given direction. ...He cannot
•check or abolish these sets of which he is not aware... so that he is forced to
control the act of his thought under the decisive influence of these sets»
<p. 243).
The Problems of Cognition and of Creativity
A developed social interest, although consciously acquired, functions un-
consciously like a «set». It assures, according to Adler (1964), an attitude of
•openness toward the world, «feeling at home on this earth», and of «being in
harmony with the universe» (p. 43). It is Adler's criterion for successful adapta-
tion to the requirements of life. This includes the cognitive, intellectual func-
tions. Social interest assures «a way of acting and behaving which we des-
ignate as Reasonable'. Reasonable is what one understands by 'common
sense'» (p. 43). Intelligence not directed by social interest is mere «private
intelligence» (p. 45).
Adler's «common sense» has an equivalent in Uznadze's (1966) «objecti-
vization» which he defines as essentially «the checking... of impressions... so
that these can be re-experienced as something... existing not only for the
particular person concerned, but at the same time for any other person» (p.
232). And just like Adler (1964), in accordance with Kant, would say that all
mental disorders are characterized by lack of «common sense» (p. 44), so Uz-
nadze (1966) states about a mental patient that he lacks «true objectivization»
(p. 242).
On the effect of social interest on cognitive functions, including aesthet-
ics, Adler (1929) says: «It is almost impossible to exaggerate the value of
an increase in social interest. The mind improves, for intelligence [except
•private intelligence'] is a communal function. ...The individual feels ... his
existence to be worthwhile just so far as he is useful to others and is overcom-
ing common instead of private feelings of inferiority. Not only the ethical
nature, but the right attitude in aesthetics, the best understanding of the
beautiful and the ugly will always be founded upon the truest social interest»
<p. 79).
375

And finally with regard to creativity^we have from Adler: «A man of ge-
nius is primarily a man of supreme usefulness. ... If we apply the social mea-
sure to artists and poets, we note that they serve a social function more than
anyone else. They have taught us how to see, how to think, and how to feel.
...Thus we attribute to them the greatest dignity, that of being the friends
and leaders of mankind» (p. 153).
Social Structure of Behavior and Social Values of Personality
Adler greatly emphasized the social structure of man's behavior as be-
ing naturally given, as a part of being human. Language is a prime example
of this condition. «Language reckons with the social life of man, is its product
and, at the same time, its cement» (p. 130). Yet we acquire, and generally
use it in this sense, quite unknowingly. We are unconscious of the extent to
which through language our behavior is socially structured. Uznadze (1966)
rightfully includes language in his psychology of set (pp. 229-230).
Another example of the unconscious social structuring of behavior is the
infant's feeding. When the infant suckles at the mother's breast, he is accord-
ing to Adler, naturally, instinctively, or unconsciously cooperating with
her, engaging in synergistic behavior. «The mother with her milk-filled breasts
(not to mention the new emotional development of the love for her child)
needs the child just as the child needs her. They are dependent on each other
by nature» (p. 137). This is quite the opposite of Freud's interpretation of
such behavior as a manifestation of the infant's «drive for destruction».
The Problem of Social Values of Personality
The most original and most important concept in Adler's system is that
of social interest which is best defined as an interest in the interests of others
and the world in which we live. Adler called it at one time «an evaluative at-
titude toward life (Lebensfor m)» (p. 135). He conceived it developmen-
tally as an aptitude which must be consciously developed. But «when social
interest has been from the first instilled into the upward strivings of the psy-
che, it acts with automatic certainty, coloring every thought and action» (p.
155). By describing social interest at this stage as «automatic», Adler gives
it the unconscious quality of a set. This particular set represents the social
values.
This thought again is also expressed by Uznadze (1966) who speaks of needs
«directed toward the satisfaction of the needs of a wider circle of other in-
dividuals». In exemplary development, «these social cares increase, they be-
come the dominant form of human interests, and begin to exert a decisive in-
fluence on the whole of man's activity» (pp. 231-232).
Unity of the Organism
The concept of the unity of the individual is foremost in Adler's system.
In fact, he chose the very name Individual Psychology to indicate this indi-
visibility, as was mentioned before. Adler wrote: «Very early in my work I
376

found man to be a unity. The foremost task of Individual Psychology is to
prove this unity in each individual — in his thinking, feeling, acting, in his
so-called conscious and unconscious — in every expression of his personality.
This unity we call the 'life style' of the individual» (p. 175).
On the Soviet side we find in Uznadze (1966): «Psychology, as a science,
must clearly start... with the concept of the subject himself as a whole»
(p. 199). He concludes his The Psychology of Set with the words:
«Human psychology is built on the principle of the activity of man as a
whole... The so-called mental 'functions' of man—observation, imagination,
and attention — like his thought and his will, are only differential mental
properties modifying his set» (p. 247).
Teplov (1955) , to cite another source, writes: «The unity of the life goal,
which finds its expression in the central life interest, represents the center
around which all other interests of a person group themselves» (p. 218). And
in the words of Sherozia (1969): «The person as a whole presents himself...
as an independent unique reality which precedes separate psychic and physi-
ological activities and is not reduced to them» (p. 321).
Activity, Creativity, and Self-Determination
Adler saw man as active, not merely reactive, creative, and not causally
determined. Actually it is the patients who are the «determinists» in that they
blame the circumstances, including their symptoms, for their shortcomings,
because they want to be free of responsibility. But, «Not heredity and not en-
vironment are determining factors — both are giving only the frame and the
influence which are answered by the individual in regard to his styled creative
power» (Adler, 1956, frontispiece).
This statement, basic to Adler's concept of man, is repeated by him in
many variations. It is a clear expression of the individual's own creativity as
a third and actually the crucial determining force, superordinated to nature
and nurture in the form of a dialectical synthesis. The assumption of such
creativity corresponds to the development of the human cortex with its power
of abstraction and fiction formation, what Kurt Goldstein (1940) called the
ability of an «attitude toward the abstract» and the merely possible. In Adler's
sense such creativity means ability to envisage goals and to make decisions
and all sorts of «arrangements» consistent with the individual's purposes and
values.
In the Soviet literature we also find this emphasis on the individual as
active, spontaneous, creative and guided by his own values. The following are
four examples.
Kostiuk (1961) states: «The driving forces of psychological development
are to be sought neither in heredity nor environment. ...They are rather contain-
ed in the life of the child himself» (p. 92). Bassin (1968) agrees with this when
he writes: «The personality, operating in terms of its history and its value
systems, creates its own world. Consciousness is not a simple reflection, a
dimepiphenomenon... it is, in itself, a spontaneous organization» (pp. 458-459).
377

Leontyev (1959) states: «Man does not find the conditions of his life in
nature ready-made, but creates them himself» (p. 31).
According to Uznadze (1966), «The power of objectivization liberates
man from his direct dependence on natural sets and prepares him for indepen-
dent, objective activity. It liberates man from direct, unconditional de-
pendence on nature and assists him to become independent of its power and
capable of controlling it» (p. 147). Finally Teplov (1955) gives a particularly
close parallel to Adler when he notes, «Evoryone is to a considerable extent
himself the creator of his own individuality» (p. 215). Adler had written, «The
individual is the picture and the artist. He is the artist of his own personality»
(p. 177).
From this it follows that the principle of causality in the sense of cau-
sa efficiens is curtailed. Adler regarded man «as if nothing in his
life were causally determined and as if every phenomenon could have been dif-
ferent» (p. 91), while Uznadze, according to Sherozia (1969), excluded the
possibility of explaining psychic experiences in the causal sense by including
them in a causally closed system of psychic phenomena (p. 246, after Rol-
lins, 1974, p. 185).
Reflection Theory
This takes us directly to the reflection theory of dialectical materialism.
The idea was to our knowledge first expressed by the Swiss educator Johann
Heinrich Pestalozzi (1746-1827) in the passage: «That much I saw soon, the
circumstances make man, but I saw just as soon, man makes the circumstances,
he has the power within himself to steer these in a variety of ways accord-
ing to his will» (Pestalozzi, 1938, p. 57).
Marx and Engels (1953), writing in 1846, used the same words: «The cir-
cumstances make men just as men make the circumstances» (p. 35). Thereby
they attempted to replace mechanistic materialism with interactionism, or
organismic thinking, and restored to man creativity and self-determination.
Adler (1964) took the same stand on the issue of determinism vs. self-de-
termination, referring to Pestallozzi for the sentence: «The environment molds
man, but man molds the environment» (p. 28).
Thus Adler identified with the source of the reflection theory which takes
such an important place in present-day Soviet psychology and psychiatry.
As formulated by Bassin (1968) reflection theory describes a circular process
whereby «a complex system of subjective motives and values, needs and inter-
ests» (p. 126) both reflects external reality and contributes to its formation.
The Social Nature of Man
On the issue of the social and ethical nature of man Adler took the stand
that this is not one of man-society conflict but one of neutrality. Man is,
however, born with a potential for social interest or social feeling (Gemein-
schaftsgefühl), and it depends on its conscious training whether
this will become a fully developed attitude or set of social interest. Preced-
378

ing quotations from Adler have shown that he considered all «successes» in
life of any kind related to a developed social interest. Correspondingly,
«All failures—neurotics, psychotics, criminals, alcoholics, problem children,
suicides, perverts, and prostitutes—are failures because they are lacking in
social interest» (p. 156). Psychotherapy is a process of resocialization or be-
lated socialization. No repression is involved because no bad component of
human nature that needs to be repressed is assumed. Adler holds «that unjus-
tified wishes must be recognized as violating social feeling, and that by a sur-
plus of social interest they can be made, not to become suppressed, but to
disappear» (p. 294).
On the Soviet side any socially negative behavior is also not attributed to
human nature but, likely, to negative influences of a social structure, capital-
ism. According to Smirnov (1961), «In a socialist society, the personal striv-
ings of man are not opposed to the interests of society, but agree with them.
Personal interests are therefore not repressed... but... reach their full expres-
sion and development here. This harmony... proves how wrong the theories
-are which assure us that social influence can manifest itself only as the suppres-
sion of the personal strivings of man» (pp. 18-19).
Uznadze (1966) states that in a social being purely personal needs are
supplemented by needs «directed toward the satisfaction of the needs of a wider
circle of other individuals. In the course of development of life, these so-
cial cares... begin to exert a decisive influence on the whole of man's activi-
ty. The process of strengthening of this social tendency is directly related to
the development of... the capacity for objectivization» (pp. 231-232), which
we have equated previously with Adler's «common sense». In this connection
Uznadze also concludes, «Man became a man in the true sense of the word
only when he acquired the ability to take trouble» (p. 232).
Human Dynamics
Adler's basic disagreement with Freud was over his mechanistic and zoo-
morphic approach to human dynamics. Adler found many psychologists
inclined, like Freud, «to present their dogmas disguised in mechanistic or
physical similes. At one time they use as a comparison a pump handle... at
another a magnet... at another a sadly harassed animal struggling for the sat-
isfaction of its elementary needs. From such a view, to be sure, little can be
seen of the fundamental differences which human psychological life mani-
fests» (p. 92).
Adler maintained instead that human dynamics can be adequately pre-
sented and approached only if we make central the fact that man is guided in
his actions by his future as he anticipates it and as he wants to effect it. Thus
his dynamics became one of final causes rather than efficient causes, one of
purposes where drives or instincts are subordinated to an individual's purpose
as are all his other functions. Through the individual's comparison of his pres-
ent state with the one aspired in the future, the dynamics also become dialec-
tical as will be discussed in more detail below.
379

Adler's terms for describing human dynamics, as used already in this
paper, were «fictional final goal» or simply «goal», «plan» or «life plan», «per-
sonality ideal», «guiding lines», all of which were eventually subsumed under
the term «style of life». Originally, and alongside with these terms, he also spoke
of «set» or «attitude» (Einstellung) and «readiness» (Bereitschaft).
Adler expressed his position most forcefully in the following: «The most
important question of the healthy and the diseased mental life is not whence?
but, whither? Only when we know the effective direction-giving goal of a
person may we try to understand his movements... In this whither? the cause
is contained» (p. 91). «Individual Psychology insists on the indispensability
of finalism for the understanding of all psychological phenomena. Causes, pow-
ers, instincts, impulses, and the like cannot serve as explanatory principles^
The final goal alone can. Experiences, traumata, sexual development mecha-
nisms cannot yield an explanation, but the perspective in which these are
regarded... which subordinates all life to the final goal, can do so» (p. 92).
We find very similar views expressed in Soviet psychology. According
to Smirnov (1961): «Soviet psychology decisively rejects all theories which
argue that man's personality and experience are determined by biological,
natural drives. Such conception assumes the immutability, i. е., 'eternity*
of the basic psychic qualities of a person. However... the mental qualities of
men are very changeable» (p. 17).
In Teplov (1955) we read: «The character of a person is determined pri-
marily by his attitude (Einstellung) toward the world, to other human
beings, to his work and finally toward himself. This attitude finds its con-
scious expression in the world view of the person, in his convictions and opin-
ions, and is experienced by him in his feelings» (p. 231).
The similarity is perhaps best exemplified by the fact that both, Adler-
ians (Ansbacher & Ansbacher, 1964, p. 323; Kurt Adler, 1975) and a So-
viet psychologist (Teplov, 1955, p. 113), have used the following famous sen-
tence from Marx (Fromm, 1961) to illustrate their position: «A spider conducts
operations that resemble those of a weaver, and a bee puts to shame many an
architect. But what distinguishes from the start the worst architect from the
best of bees is that the architect has built the cell in his head, before he
builds it in wax. At the end of the work process we get a result that existed
already from the start in the conception of the worker» (p. 113).
Difference between Adler and Soviet Psychology
Regarding the dialectical method a main issue is: Do the objective
events in the physical world follow the principle of dialectics, or do only our
thought processes operate in this manner?
Soviet psychology appears to accept the first alternative. The psychiat-
rist Myasishchev (1963) cites the following from Lenin as relevant to person-
ality theory: «Concepts (and their relationships, transitions, and conflicts)
are shown to be reflections of the objective world. The dialectics of material ob-
jects creates the dialectics of ideas, and not vice versa» (pp. 92—93, as quot-
380

«d by Rollins, 1972, p. 17). Rubenstein (1963) indicates the same under-
standing when he writes: «The key to the solution of the [matter-mind] prob-
lem is that— according to an expression of Hegel which Lenin particularly
emphasizes—one and the same thing is itself as well as something else depend-
ing on different contexts and relationships. More concretely this means: Psy-
chological phenomena— as well as all other phenomena—appear in different
systems... in different qualities» (p. 3, italics ours).
Adler accepted the second alternative. He held that the dialectical, anti-
thetical mode is based on abstractions and applies only to thought processes.
In the objective world there are no definite categories, antitheses, and dicho-
tomies, only continua and distributions according to the normal bell-shape
curve, nor can in reality the same thing be something else. Thus Adler (1931)
wrote: «People often believe that left and right,... man and woman, hot and
cold, light and heavy, strong and weak are contradictions. From a scientific
standpoint they are not contradictions, but varieties. In the same way,
good and bad, normal and abnormal are not contradictions but varieties»
<pp. 95-96).
Likewise for Adler consciousness and unconsciousness, remembering and
forgetting, truth and imagination were objectively not «two antagonistic halves
of an individual's existence» (p. 233), as stated earlier. Here Adler had
Freud in mind who in a positivistic manner treated these opposites as if they
existed as such in the objective world, which Adler considered Freud's tenden-
cy toward anthropomorphism. In that event the principles of dialectics
would, according to Adler, not apply to these opposites.
For Adler these opposites were useful human thought constructions, fic-
tions, guiding lines, with which man deals with reality. Regarding such fic-
tions in general Adler held: «The normal person does not lack the open-mind-
^dness... to free himself from these fictions and to reckon with reality. ...the
neurotic, however, like the dependent child... and like primitive man,...
ascribes reality to his fiction. ...In the psychoses it is elevated to a dogma or
anthropomorphized» (p. 246). Dialectics apply only to man's way of think-
ing. In terms of the reflection theory, it applies only to the manner in
which man contributes to external reality, to the method he employs in cre-
ating it, but not the reality itself, including the material products of his cre-
ativity.
The difference between Adler and Soviet psychology regarding the dialec-
tic nature of objective processes could in some respects make a great difference
in dealing with these processes. But there is no difference in the under-
standing of psychological processes, and the difference in the first does not
seem to detract from the similarity in the second.
Due to this and the other similarities described earlier there is also little
difference between how a Soviet therapist and how an Adlerian therapist would
understand and deal with a given patient. For example the description by
Myasishchev (1961) of a case of his and E. K- Yakovleva was easily translated
into Adlerian terms by Ansbacher (1962): «A woman with a pampered life
style developed symptoms [of deep hysteria ] when confronted with situations
381

where she could no longer dominate without being challenged. She recov-
ered when she was able to understand the mistake in her style of life, chang-
ing her self-centered attitude toward one of better cooperation and greater
social interest».
Summary and Conclusions
In this paper on some parallels between Adler and Soviet psychology we
attempted to demonstrate in the introduction that Adler can be considered
the prototype of many of the current developments in Western psychology.
This can be ascribed to the fact that Adler provided in his Individual Psychol-
ogy a complete alternative to Freud's psychoanalysis, an alternative which
has increasingly proven its philosophical and therapeutic validity.
The paper itself is devoted to a description of Adler's positions on various
aspects of the unconscious, and to showing how similar these are, in some
cases, to views represented in present-day Soviet psychology.
The discussion of differences between the two orientations was not within
the scope of this paper. Yet the difference on dialectics, although more of a
philosophical than psychological nature, was considered important enough
for inclusion.
We may conclude that whereas Freud represents the difference between
the Eastern and the Western psychological worlds, Adler represents, to some ex-
tent, the common bond between them. By giving his psychology a better hear-
ing on both sides, this bond could be greatly strengthened, even as he consid-
ered his psychology «a liaison work... connected with all great movements
through the common urge... toward a higher development of mankind and the
welfare of all» (pp. 463-464).
REFERENCES
ADLER, ALFRED. Problems of neurosis (1929). New York: Harper, Torchbooks, 1964.
ADLER, ALFRED. The science of living (1929). Garden City, N. Y.: Doubleday Anchor
Books, 1969.
ADLER, ALFRED. Die Technik der Individualpsychologie. 2. Tl. Die Seele des schwerer-
ziehbaren Schulkindes (1930). Eiiifturu.ig von W. Metzger. Frankfurt am Main:
Fisc.ier Tascae.bucn. 1974.
ADLER, ALFRED. What life should mean to you (1931). New York: Capricorn Books, 1958.
ADLER, ALFRED. The progress of mankind (1937). In: Superiority and social interest. New
York: Viking Press, 1973. pp. 23—28.
ADLER, ALFRED. Psychiatric aspects regarding individual and social disorganization. Am-
erican Journal of Sociology, 1937, 42, 773—780.
ADLER, ALFRED. The Individual Psychology of Alfred Adler. Ed. by Heinz L. and Ro-
wena R. Ansbacher. New York: Basic Books, 1956. —German edition: Alfred Adler's
Individualpsychologie. Intro, by Ernst Bornemann. Munich: Ernst Reinhardt, 1972.
ADLER, ALFRED. Superiority and social interest: a collection of later writings (1964).
Ed by Heinz L. aid Rowena R. Ansbacher. 3rd ed. New York: Viking Compass Book,
1973.
ANSBACHER, H. L. Review of Ralph В. Winn (Ed.) Psychotherapy in the Soviet Union.
J. Indiv. Psychol., 1962, 18, 94—95.
BASSIN, Ph. V. [The problem of the unconscious.] Moscow: Medical Publishing House, 1968-
382

BASSIN, Ph. V., ROJNOV, V. E., and ROJNOVA, M. What we think of psychoanalysis. Med-
icine and Hygiene (Geneva), April 25, 1973, 31, No. 1054.
FROMM, ERICH. Marx's concept of man. New York: Ungar, 1961.
GOLDSTEIN, KURT. Human nature in the light of psychopathology. Cambridge, Mass.:
Harvard Univer. Press, 1940.
KOSTIUK, G. S. Problems of the child's personality formation. In Soviet psychology: a sym-
posium. New York: Phil. Library, 1961. pp. 79—102.
LEONTYEV, A. N.Probleme der Entwicklung des Psychischen (1959). Trans. Ed. and by
Elske Däbritz. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch, 1973.
MARX, K., und ENGELS, F. Die deutsche Ideologie. Berlin: Dietz Verlag, 1953.
MASLOW, A. H. Tribute to Alfred Adler. J. Indiv. Psychol., 1970. 26, 13.
MUNROE, RUTH L. Schools of psychoanalytic thought. New York: Dryden Press, 1955.
MYASISHCHEV, V. N. Certain theoretical questions of psychotherapy. In Winn, R. B.
(Ed.), Psychotherapy in the Soviet Union. New York: Phil. Library, 1961. pp. 3—20
PESTALOZZI, J. H. Sämtliche Werke. Vol. 12. Berlin: de Gruyter, 1938.
ROLLINS, NANCY. Child psychiatry in the Soviet Union: preliminary observation. Cam-
bridge, Mass.: Harvard Univer. Press, 1972.
RUBENSTEIN, S. L. Prinzipien und Wege der Entwicklung der Psychologie. Transi, by
Peter G. Klemm. Berlin (East): Akademie-Verlag, 1963.
SEIF, LEONHARD. Zur Synergie der Gegensätze. Int. Z. Indiv. Psychol., 1931, 9,269—274.
SHEROZIA, A. E. [The problem of conscious and unconscious psychic activity.] Tbilisi,
1969.
SMIRNOV, A. A. The development of Soviet psychology. In Soviet psychology: a symposi-
um. New York: Phil. Libr., 1961. pp. 11—30.
TEPLOV, B. M. Psychologie. Transi, by Peter G. Klemm. Berlin: Volk und Wissen, 1955.
UZNADZE. D. N. The psychology of set. Ed. by A. S. Prangishvili et al. Transi, by
Basil Haigh. New York: Consultants Bureau, Plenum Publishing Corp., 1966.

31
L'INCONSCIENT CHEZ PIERRE JANET
J. DE VERBIZIER
Faculté de Médecine Lariboisiére-Saint-Louis a Paris, France
«IMPORTANCE QUE TEND A PRENDRE LA THEORIE DE L'IN-
CONSCIENT».
Cette phrase, en gros caractères, signale le mouvement qui s'amorce à
cette époque (1887). Elle titre le dernier chapitre consacré aux problèmes de
la conscience in «Traité de Philosophie», Paris.
L'auteur en est Paul Janet, membre de l'institut, Professeur à la Facul-
té des Lettres de Paris, l'oncle paternel de Pierre Janet. Les deux hommes
sont proches, l'influence de l'aîné sur le cadet non négligeable pour son orien-
tation et sa formation. Mais l'inconscient des philosophes n'est pas celui des
psychologues, parmi lesquels se range déjà Pierre Janet.
Pierre Janet, au moment où paraît ce livre, a 28 ans. Nommé en 1897
à l'Ecole Normale Supérieure, il est maintenant depuis 4 ans professeur de
philosophie au Lycée du Havre et élabore dans le même temps sa thèse de
Doctorat es Lettres. Son attention a été attirée par deux médecins du Havre
sur les troubles de malades hystériques et notamment sur les modifications
de l'état de conscience qu'elles présentent. Les titres de ses premières
communications en témoignent puisqu'à partir de ses observations, il ^eut
écrire en 1886 un article sur «les actes inconscients et le dédoublement ut la
personnalité pendant le somnambulisme», puis un second ,en 1888, sur «les
actes inconscients et la mémoire pendant le somnambulisme», avant de sou-
tenir, en 1889, sa thèse sur «l'Automatisme psychologique» où d'importants
chapitres sont consacrés à l'étude des actes subconscients.
Janet, à cette époque, n'est pas médecin. Il le deviendra, approfondis-
sant ses recherches à Paris, notamment dans le service de Charcot à La Sal-
pétrière après sa thèse de médecine «Contribution à l'étude des accidents
mentaux chez les hystériques» (Paris 1893).
Les années suivantes, l'analyse par P. Janet des phénomènes subconsci-
ents se poursuit. Il publie sur «l'insomnie par idées fixes subconscientes (1897)
puis rapporte ses travaux dans «Névroses et idées fixes» (1903). En 1909, il
présente au Congrès International de Psychologie à Genève un rapport sur
«les problèmes du subconscient» et rassemble peu après sur un mode plus
général ses conceptions dans «les Névroses» (1914).
L'étude de ces textes permet de noter une évolution dans la pensée de
Janet: l'accent progressivement est mis moins sur l'étude des phénomènes
384

subconscients en eux-mêmes. «Ils n'étaient à mes yeux, écrit-il en
1914, que l'expression de certaines observations psychologiques, une ap-
parence que prenaient dans certains cas divers troubles psychologiques» que
sur leur place dans une psychologie des conduites qu'il commence à élabo-
rer.
C'est dans les oeuvres de sa maturité, dans «l'Angoisse à l'extase» (1928),
dans ses cours au Collège de France, en particulier dans «l'évolution psycho-
logique de la personnalité» (1929) que se trouve le développement de la
réflexion de P. Janet. «Nous sommes arrivés à un moment, dit-il à ses
auditeurs, où il n'est pas mauvais de résumer notre enseignement et de
donner quelques idées en raccourci».
Une formulation synthétique sur les problèmes de la conscience s'intègre
.alors dans une théorie générale du psychisme où l'inconscient apparaît
méconnaissance non seulement morbide mais mode constitutif de la psycho-
logie normale par lequel le sujet se constitue en tant que tel, au cours de
l'évolution de la personnalité.
Commençons, écrit P. Janet dès le début de son oeuvre, à exprimer les
faits avec le plus de précision possible dans le langage psychologique, c'est
à-dire les décrire tels qu'on les observe. Et rappelant les propos d'André
Beauquier, «il faut respecter les mots, les toucher avec soin, avoir peur de
les contrarier, de les pervertir en les coupant de leurs racines; les mots ne
dépendent pas de nous», il établira très vite une distinction entre l'incons-
cient des philosophes—«je^m'occupe d'autre chose»-, objet d'études métaphy-
siques fort anciennes sur les possilibités d'une intelligence indépendante de
la conscience, et les recherches sur le subconscient beaucoup plus récentes,
que soulevait l'interprétation de certains troubles mentaux. Il aborde ainsi
l'inconscient comme objet de science. Le mot subconscient «si l'on s'en tient
à la signification que je lui donnais quand j'en ai proposé l'usage en 1886-
1889, se borne à résumer les caractères singuliers que présentent à l'observa-
teur certains troubles de la personnalité au cours d'une névrose particulière,
l'hystérie. Je voulais marquer par subconscient qu'il s'agissait de phénomè-
nes à moitié conscients et pas tout à fait privés de conscience.» Janet désor-
mais emploiera ce terme de préférence au mot inconscient et l'utilisera en
substantif, plus souvent encore comme adjectif.
La notion de subconscient n'est pas cependant figée une fois pour tout
dans la pensée de P. Janet. Ce n'est pas un état en ce sens qu'il n'est rien
d'immobile. Il s'exprime par l'acte qui le constitue, dans le mouvement et
l'évolution. «Je suis conscient que toutes les fonctions psychologiques comme
tout ce qui existe dans le monde, sont des phénomènes transitoires. Tout
.passe. Nous assistons à une évolution perpétuelle des choses, il n'y a pas un
seul fait psychologique qui soit éternel. L'évolution n'est pas terminée. Et
du «subconscient» on pourrait dire ce que Janet dit de la personnalité «nous
devons nous faire une idée non de ce qu'il est,—au fond cela nous est profondé-
ment inconnu—mais de ce que nous voulons appeler de ce mot.» Ce n'est
point surprise aussi de voir cette notion se remanier et occuper un rang et
.25. Бессознательное
385

une place variables, tout d'abord dans ses premiers travaux sur l'automatis-
me mental, les idées fixes, dans la névrose hystérique, les obsessions et la
psychasthenic, puis s'intégrer dans la théorie qu'il élabore à partir de 1910
sur l'étude de la psychologie objective, la psychologie conçue comme un en-
semble d'actions des hommes et d'actions que l'on pourrait étudier de l'ex-
térieur aussi bien que de l'intérieur, définissant le fait psychologique comme
la conduite extérieure de l'être vivant.
Le point de départ des études sur les phénomènes inconscients se trouve
dans «l'Automatisme psychologique.» Mais ces études se poursuivront et à
différents moments de son oeuvre, Janet travaille ce concept de subcons-
cient, c'est-à-dire pour reprendre une proposition de Canguilhem,en fait va-
rier l'extension et la compréhension, le généralise par l'incorporation de
traits d'exception, l'exporte hors de sa région d'origine, le prend pour modèle
ou inversement lui cherche un modèle, bref lui confère progressivement par
des transformations successives la fonction d'une forme.
Les présupposés qui font que ce travail est possible à l'époque où il
l'entreprend, vers les années 1885, les courants de pensées auxquels ils
renvoient, se lisent à divers endroits dans les écrits de P. Janet.
«Je n'ai pas réuni tant d'observations sans avoir quelque conception gé-
nérale, quelque idée directrice pour grouper les faits».
Soutenu par un projet bien défini, se réclamant de la méthode expéri-
mentale, la recherche de Janet est nourrie par sa double formation philoso-
phique et psychiatrique et prend appui sur une information utilisée de façon
efficiente et abréviative, aux sources de la physiologie neurologique (Sher-
rington, Jackson, Pavlov), de la psychologie animale, de la psychologie de
l'enfant (Baldwin, Piaget, Claparède). Des références sont faites également
aux travaux de sociologues et d'ethnologues tels que Durkheim, Tarde, Le*
vy-Bruhl, à des oeuvres littéraires: Dostoievsky, Rabelais, Montaigne, Proust.
Enfin, à plusieurs reprises dans son oeuvre et dès le commencement Ja-
net dit son intérêt et son estime pour les écrits des magnétiseurs Puységur,.
Bertrand et des pionniers des études sur l'hypnotisme «qui ont préparé la con-
naissance des phénomènes subconscients».
Ces références diverses surprennent ses contemporains; Janet leur répond:
«j'ai le sentiment que l'étroitesse d'esprit et le rétrécissement dans les spé-
cialités n'est jamais une bonne chose et que c'est surtout lorsqu'on s'occu-
pe de psychologie qu'elle a des effets déplorables».
Le premier ouvrage de Janet «l'Automatisme psychologique» prend, par
son titre même, naturellement sa place dans l'histoire de la folie. Celle-ci
n'est, comme l'écrit Baillarger, que la description de l'automatisme psycho-
logique livré à lui-même. Le projet de Janet est d'éclairer la connaissance
de l'activité humaine par l'étude de ses formes les plus simples, les plus
rudimentaires, manifestations dites automatiques par ce qu'elles ont d'appa-
remment spontané, rigoureusement déterminées en prenant leur source dans
l'objet même à la façon des automates. Mouvements propres aux premiers
effforts de l'activité, auxquels certains ajoutent le caractère d'être purement
mécanique, sans conscience.
386

Cette dernière interprétation est importante. Elle pousse en effet beau-
coup de philosophes de l'époque et jusqu'alors, dans leur souci de ne pas
réduire l'homme à un pur mécanisme d'éléments étendus et insensibles à re-
fuser de reconnaître dans l'esprit humain un automatisme. Janet part de
l'hypothèse que l'on peut admettre simultanément et l'automatisme et la cons-
cience. Son but est de démontrer non seulement qu'il y a une activité hu-
maine méritant le nom d'automatisme mais encore qu'il est légitime de
l'appeler un automatisme psychologique.
L'étude des formes élémentaires de l'activité sera donc en même temps
l'étude des formes élémentaires de la sensibilité et de la conscience. Déjà
est posé le fait que Janet ne dissocie jamais la conscience de l'activité. Il n'y
a à chaque moment qu'un seul et mêrre phénoirène se manifestant toujours
de deux manières différentes.
L'unité attribuée à l'activité supérieure est plus souvent un moment,
un terme, qu'un caractère permanent et un point de départ. L'automatisme
peut être complet, total—par exemple dans la catalepsie—mais se présente
aussi sous des formes partielles, tels que les mouvements incohérents et con-
vulsifs, les actes inconscients ignorés par celui-là même qui les accomplit,
les désirs impulsifs contraires à la volonté et auxquels le sujet ne peut ré-
sister, inexplicables si on ne connaît que la théorie de la volonté libre et
unie.
La méthode d'approche sera celle des sciences naturelles et plutôt que
recourir à l'observation personnelle—la conscience ne nous fait pas connaî-
tre tous les phénomènes qui se passent en nous—l'observation d'autrui pré-
sente des avantages surtout lorsque certains individus présentent au plus haut
degré les phénomènes que l'on souhaite examiner. Que cet homme soit
malade ou non n'est pas un inconvénient. «L'homme n'est connu qu'à moi-
tié s'il n'est observé que dans l'état sain, l'état de maladie fait aussi bien
partie de son existence morale que de son existence physique,» notait Brous-
sais. De plus il existe dans la pathologie humaine des troubles qui réalisent
pour nous une sorte d'expérience. Nous trouvons dans la pathologie mentale
tous les faits que nous désirons, grossis, simplifiés. Ils nous permettent
l'étude et la compréhension plus complète des conduites. C'est pourquoi une
psychologie sera nécessairement, à bien des points de vue, une psychologie
pathologique.
Elle sera expérimentale si par ailleurs on peut faire varier les phénomènes
et les conditions dans lesquels ils se présentent. Modifier l'état de conscience
d'un sujet est possible. Moreau (de Tours) le réalisait par des ivresses provo-
quées par le haschisch—«excellent moyen d'expérimentation sur les origines
de la folie.» Méthode que Janet trouvait peu sure et à laquelle il préfère le
recours au somnambulisme provoqué. Il est influencé dans cette voie par
l'oeuvre et les réflexions de Maine de Biran, «une précurseur de la psycho-
logie scientifique», et les expériences des magnétiseurs. L'intérêt des opéra-
tions du magnétisme animal avait été relevé à l'époque notamment par Tai-
ne, Jouffroy, Maury mais des préjugés, le renom de charlatanisme attaché
à ces pratiques avaient écarté les chercheurs du «braidisme» et de l'usage
387

du sommeil hypnotique1. Il faisait l'objet, de la part des milieux scientifi-
ques, d'un «mépris puéril,» redoublé lorsqu'il s'appliquait à la plus folle des
névroses: l'hystérie. Pour Janet, parce que ces névroses ont comme caractè-
re une grande instabilité mentale, par les accidents naturels qu'elles occasion-
nent, par les prédisposions au somnambulis me, elles engendrent le champ
le plus favorable aux études expérimentales.
La démarche de Janet se perçoit bien. Il s'attache d'abord à la descrip-
tion minutieuse des faits observés-la méthode du stylographe, dit-il plaisan-
tant—à leur contrôle, aux conditions dans lesquelles ils apparaissent. Il relève
à cette occasion l'influence élective de l'opérateur qui fait, par exemple, que les
«membres anesthésiques du sujet ont leur préférence et obéissent à telle per-
sonne et non à telle autre.» Il retrouve là le «rapport» magnétique. Marie et
Rose sont en général plus électives que Léonie et semblent ne plus voir et
entendre que celui qui les a endormies II relève également qu'il est plus ou
moins facile, sans perdre la domination sur un somnambule, de lui faire en-
tendre une autre personne que l'on veut mettre en rapport avec elle. Il se
décrit lui-même clinicien et dit à ce propos: «il est bon de chercher à com-
prendre le malade avant d'essayer d'expliquer la maladie». Examinant Ma-
rie, une jeune hystérique convulsive et vomisseuse: «voyons, lui dis-je par
curiosité, explique-moi ce qui se passe quand tu vas être malade» et n'ob-
tenant pas' de réponse claire, «je songeais alors à la mettre dans un état de
somnambulisme profond capable de ramener des souvenirs en apparence ou-
bliés. Je puis ainsi retrouver la mémoire exacte d'un vécu qui n'avait jamais
été connu que très incomplètement... Dans sa conscience normale Marie ne
sait rien de tout cela et ne comprend même pas que le frisson est amené par
l'hallucination du froid. Il est donc vraisemblable que cette scène se passe
au-dessous de la conscience et amène tous les autres troubles par contre-
coup.
En ramenant le sujet par suggestion à l'instant de l'accident, je par-
vins, non sans peine, à changer l'image. Je lui fais jouer les scènes pénibles
de sa vie à cette époque. Les crises ne se reproduisent plus depuis plusieurs
mois. Je trouve, commente-t-il, cette histoire intéressante pour montrer
l'importance des idées fixes subconscientes et le rôle qu'elles jouent dans
certaines maladies physiques aussi bien que dans les maladies morales».
Cette analyse psychologique des idées fixes subconscientes par l'hypno-
se, plus accessoirement par l'étude des rêves, l'écriture ou la parole auto-
matique, la notation des premiers mots après le réveil, l'examen des actes
accomplis en état de distraction, Janet la poursuivra les années suivantes
à propos notamment de ses études sur l'hystérie.
Appelé par Gustave Le Bon à écrire un ouvrage synthétique sur les né-
vroses (1914), il place en exergue dece livre l'évocation d'un drame de Shake-
speare.
«Lady Macbeth marche dans son sommeil, les yeux ouverts mais sans
1 Pour l'histoire détaillée des résistances auxquelles s'est heurtée de Mesmer à Freud
Ja reconnaissance de l'hypnose, voir Chertok et de Saussure (cf. bibliographie).
388

voir les témoins. Elle raconte tout haut le meurtre de Banquo sans s^aperce-
voir de la présence du médecin et de la dame suivante. Elle pousse des cris
de terreur quand elle croit voir sur son corps la fameuse tache de sang: «dam-
née tache de sang, tous les parfums de l'Arabie ne t'enlèveront pas».
Préambule à la description du phénomène de l'idée fixe dans ses prin-
cipales formes soit somnambuliques, soit partielles caractéristiques de l'hys-
térie, bien que rencontrée dans d'autres états morbides.
L'idée qui trouble l'esprit peut se présenter d'une manière exagérée et
souvent assez dramatique pendant des états de conscience anormaux, des sor-
tes de crise qui méritent le nom de somnambulisme.
Gil, jeune femme de 29 ans, intelligente, vive, impressionnable, reçoit
un jour, un peu trop brusquement, une fatale nouvelle: on lui annonce que
sa nièce habitant la maison voisine et déjà malade depuis quelques temps,
vient de succomber dans des conditions terribles. Elle se précipite au de-
hors et arrive malheureusement à temps pour voir, sur le trottoir, le cada-
vre de cette jeune fille, qui, dans un accès de délire, s'était précipitée par la
fenêtre. Gil, quoique très émue, conserve en apparence son sang-froid, aide
à tous les funestes préparatifs, assiste à l'enterrement. Mais à partir de ce
moment, son humeur s'assombrit, de plus en plus sa santé s'altère et l'on
voit commencer les singuliers accidents suivants. Très souvent, presque tous
les jours, la nuit ou le jour, elle entre dans un état bizarre; elle paraît être
dans un rêve. Tout doucement elle bavarde avec une personne absente qu'elle
appelle Pauline (c'était le nom de la nièce morte récemment). Elle lui
dit qu'elle admire son sort, son courage, que sa mort a été très belle; elle
se lève, s'approche des fenêtres, les ouvre, les referme, les essaie les unes
après les autres, monte sur l'appui de la fenêtre et évidemment, si on ne
l'arrêtait pas, se précipiterait. Il faut la retenir, la surveiller sans cesse jus-
qu'à ce qu'elle se secoue, se frotte les yeux et reprenne ses occupations
ordinaires comme si rien ne s'était passé.
Observation mettant en évidence combien les idées fixes subconscientes,
telles que les relève Janet, se situent au contact du sujet avec le monde, le dra-
me qui l'habite, sa place dans l'histoire de relations interpersonnelles où re-
fus et aspirations, dans le conflit, se conjuguent. Point aveugle de la cons-
cience mais inséparable du dynamisme vital qui le constitue.
Dans d'autres cas, les idées fixes portent sur des faits tout à fait imagi-
naires ou s'attachent moins à une représentation qu'à une action: fugue in-
consciente, double personnalité, existence simultanée, à une action qu'à des
paroles, «le sujet, au lieu de jouer ou d'agir un rêve se borne à le parler, pou-
vant à un degré au-dessous cesser de le parler et ne l'exprimer plus que par
son attitude corporelle et l'expression de sa physionomie. Chez certains, les
idées fixes à un degré inférieur se manifestent en-dedans d'eux-mêmes par
des images où la représentation de l'acte, le premier moment du mouvement
est à la fois naissant et réprimé».
Lorsque les idées fixes deviennent incomplètes, que le sujet qui s'expri-
me semble ignorer le délire qui surgit en-dedans de lui-même, ce délire par-
tiel, qui semble se développer au-dessous de la conscience normale, mérite
389

d'être appelé subconscient. Il peut prendre une forme hallucinatoire, hallu-
cination qui n'est qu'un fragment de tout un rêve, une idée fixe dont la plus
grande partie reste latente. С a des accidents somnambuliques au cours des-
quels elle rencontre un individu nommé Joseph, le voit, s'entretient avec
lui et ne lui refuse rien. Mais au milieu de la journée, la même femme bien
tranquille voit subitement apparaître la tête de Joseph ou sent l'odeur de
sa cigarette, ou sent sa joue frôlée par une moustache.
Phénomènes auxquels peuvent se rattacher ces émotions subites, ces peurs
inexplicables, ces agitations viscérales que Ton observe chez les hystéri-
ques et où des symptômes divers se substituent à des souvenirs traumatiques
subconscients, souvent à l'occasion du rappel d'émotions pathogènes.
Ainsi apparaît que ce que l'on observe n'est pas seulement ce que l'on
a sous les yeux, et qu'il convient d'aborder ces phénomènes d'un point de
vue génétique, d'en saisir l'embryologie. Le vocabulaire en témoigne, «au
commencement,» «autrefois». Un travail psychologique s'accomplit dans une
durée «il y a une période d'incubation, l'idée nouvelle passe et repasse dans
des rêveries vagues, puis semble, pendant quelque temps disparaître et lais-
se l'esprit se rétablir de son trouble passager. Mais elle accomplit un tra-
vail souterrain. Elle est devenue assez puissante pour ébranler le corps et
provoquer des mouvements dont l'origine n'est pas dans la conscience per-
sonnelle.»
Ce processus dès lors peut s'affaiblir, s'amplifier, se métamorphoser, se
figer dans des répétitions indéfinies et de moins en moins reversibles. Les
phénomènes émancipés, les idées fixes subconscientes surviennent alors à la
fois comme cause et effet de l'affaiblissement de la vie mentale.
Tout se passe comme s'il y avait dans l'esprit deux activités diffé-
rentes qui tantôt se complètent l'une l'autre, tantôt se font obstacle—acti-
vités de création et activités de conservation. Qu'un accord s'établisse entre
les activités de création—la conscience est elle-même une activité de syn-
thèse, une complication de l'action, un perfectionnement de la conduite élé-
mentaire—et les activités de conservation, alors la santé du corps et l'harmonie
de l'esprit en résulte. Mais qu'une d'elles défaille et fasse surgir des phéno-
mènes qui avaient leur raison d'être autrefois, alors un tel esprit tombe dans
le plus parfait désordre. Ces désordres résultent de l'automatisme ancien sur
une activité synthétique actuelle très difficile, La non intégration simulta-
née dans un même champ de conscience (rétrécissement du champ de conscien-
ce) fait que des phénomènes ne sont plus rattachés à notre personnalité dans
une même perception personnelle. Ils se présentent comme des entités auto-
nomes, tendant à se perpétuer de façon irrésistible, souvent invalidante.
L'analyse psychologique peut parvenir—comme dans le cas exemplaire
de Marie—à identifier ces idées fixes subconscientes, le souvenir pathogène
auquel elles se relient. L'évocation des événements traumatisants, en fonc-
tion du rapport établi, a des effets psychothérapiques et peut entraîner la
disparition de symptômes hystériques. Le travail du psychothérapeute a, dans
certains cas, à se poursuivre par la dissociation des idées fixes subsistantes.
390

11 vise à permettre et à favoriser des actes d'assimilation et de liquidation
des souvenirs anxiogènes.
Ces mouvements spontanés ou provoqués renvoient à des perspectives gé-
nétiques, à une inscription dans le temps. Ils comportent également une di-
vision de l'espace que traduisent des énoncés tels que «inférieur, supérieur—
en-dehors, en-dedans». Topographie conduisant à distinguer dans les fonc-
tions mentales diverses parties hiérarchiquement superposées, où se reconnait
un courant de pensée inspiré de Jacksonnisme, marquant déjà l'oeuvre de
Ribot, et les origines en France de la psychologie pathologique. Ce courant
avec son originalité propre prend toute une ampleur dans la création par Ja-
net d'une théorie du psychisme. Vaste synthèse caractérisée par une hiérar-
chisation des tendances, où l'énergie mentale se distribue en fonction de deux
composantes: la force et la tension psychologiques. Théorie qu'il est indis-
pensable d'évoquer car ce que Janet appelle alors le subconscient est la con-
servation dans le fonctionnement de l'esprit, à un niveau donné de la hiérar-
chie des tendances, de certaines opérations de degré plus élémentaire.
Ce fonctionnement de l'esprit s'effectue selon des modalités variées, su-
perposées, à travers l'activité physiologique des organes. Les fonctions les
plus anciennes sont réflexes, autorégulées pour une grande part (digestion, par
exemple). Mais elles comportent également des parties supérieures qui con-
sistent à intégrer les circonstances significatives du monde extérieur. C'est
sur cette partie supérieure des fonctions, sur leur adaptation aux circonstan-
ces présentes que portent les névroses, définies comme maladies de l'évolu-
tion des fonctions.
Chaque homme évolue continuellement de deux manières. En premier
lieu, il doit accomplir à chaque instant de sa vie et plus fortement à certai-
nes périodes un développement individuel qui de la naissance à la mort trans-
forme sans cesse son activité. En second lieu, il participe à l'évolution de
la race qui se transforme plus rapidement qu'on ne le croit au milieu des
incessantes modifications du milieu social. Aussi la partie la plus élevée des
fonctions humaines est-elle toujours en voie de transformation. Des phéno-
mènes tels que la perception de la réalité changeante, la formation des croy-
ances sont à rapprocher de ceux par lesquels l'embryon évolue et se transfor-
me en construisant des organes qui n'existent pas encore. Jusqu'au dernier
jour de la vie, le cerveau continue l'évolution embryonnaire et la conscience
manifeste de cette évolution.
Les névroses sont des maladies qui portent sur cette évolution parce qu'elles
portent sur la partie de la fonction qui est en développement et sur elle
seule, dans son adaptation actuelle à des circonstances nouvelles extérieu-
res ou intérieures.
Elles se manifestent au moment où l'évolution individuelle et sociale
devient le plus difficile. Elles sont des troubles ou des arrêts dans l'évoluti-
on des fonctions, aux âges où la transformation organique et morale est la
plus accentuée.
Les manifestations névrotiques, les phénomènes subconscients en parti-
culier ne sauraient, pour Janet, être situés en dehors de la conception psycho-
391

logique générale qu'il élabore à partir des premières études sur les névroses
hystériques, sur l'automatisme, les actes inconscients, les idées fixes et abou-
tit à une vaste synthèse sur la psychologie des conduites et la hiérarchie
des tendances.
Aussi serait-il tout à fait contraire à l'esprit de P. Janet d'isoler «un.
subconscient» de la psychologie qui fut la sienne et, en Ten séparant, [de
l'altérer et de l'amputer.
Se démarquant dès le début de l'inconscient des philosophes tel par
exemple qu'il se découvre dans la notion leibnizienne des «petites percep-
tions» définissant une zone inconsciente par défaut d'intensité ou dans l'oeu-
vre de ceux qui «mettent dans l'inconscient toute sorte de facultés ocultes^
et de vertus», il suit par ailleurs une voie qui n'est pas identique à celle de
«l'école de la psycho-analyse».
Il s'oppose, dès les années 1910, et confirme plus tard sa position—à
une tendance générale à «tout expliquer par le subconscient, à en faire une
sorte de tiroir commode où se mettent toutes les choses inexplicables en psy-
chologie. Le subconscient prête à la facilité.» Et il ajoute: «il y a dans la
vie humaine des mystères et de l'inconnu mais il n'y a pas avan-
tage à camoufler le mystère en l'affublant d'un nom qui désigne un phéno-
mène scientifique observé. Il y a des dangers à dissimuler l'hypothèse mé-
taphysique en laissant croire qu'il s'agit de faits bien observés».
Sans doute est-il nécessaire de rapporter ces citations concernant la no-
tion du subconscient et son évolution dans l'oeuvre de P*. Janet en restituant
les faits dans leur contexte, leur époque; de tenir compte également que le
même mot a, à un certain moment, une signification autre que celle que nous
lui prêtons actuellement2, que son usage est pris dans une sensibilité collée-
tive différente en général et différente d'un milieu à un autre.
Ainsi l'inconscient dont parle Janet en 1889 n'est pas celui d'Hartmann-
Ce n'est pas non plus celui de Freud, bien que les études sur l'hystérie aient
été au point de départ, chez l'un et chez l'autre, de leur oeuvre.
Dans la façon dont Janet s'exprime sur les problèmes du subconscient,,
se lisent des préoccupations variées. Certaines sont sans doute circonstanciel-
les; d'autres sont pédagogiques Mais Janet comme médecin ne pouvait se dé-
tacher de soucis psychothérapiques. «Ce sont des fonctions qu'on nous demande
de rétablir et cela est important».
Psychothérapie avec recours au maniement déjà connu—mais dont Ja-
net cherche à interpréter le mécanisme d'action—de la suggestion hypnotique.
«C'est encore à la persistance d'une pensée subconsciente que je rapporterai
l'action de la plupart des suggestions post-hypnotiques à effet thérapeutique.»
Ou se faisant novatrice par l'invention de la méthode cathartique (ob-
servation Marie).
A propos de l'analyse psychologique, il écrira des lignes intéressant la-
prise de conscience, cette opération qui consiste en un certain perfectionne-
2 Observation tout à fait manifeste à la lecture, par exemple, du Colloque de Bonnevat
sur «rinconscient» — 1966 (cf. bibliographie).
392

ment de la conduite, observant qu'il suffit bien souvent de traduire une action-
en parole pour la rendre différente de ce qu'elle était. Ainsi ce que le sujet
ne peut pas saisir directement, il le saisira indirectement. Il rappelle à cette
occasion ce que Charcot et Legrand du Saulle disaient de «l'aveu.» Quand
un malade s'est résolu à raconter son histoire, son état mental change, il
n'est plus le même; le traitement et la direction des malades en sont trans-
formés. Qu'est-ce que l'aveu? C'est la formulation verbale qui se fait aux
autres mais qui a commencé à se faire à soi-même. Il y a une grande diffé-
rence apportée par le langage. La prise de conscience est toujours une opé-
ration psychologique d'un ordre plus élevé que l'acte même dont elle prend
conscience, elle comporte des degrés, permet d'intégrer de nouvelles appar-
tenances, de s'approprier ce qui est sien, et qui pouvait être antérieurement
perçu comme étranger ou exclu de soi.
Ces divers intérêts clinique, didactique, théorique, se conjuguent en fait
dans l'oeuvre comme dans la vie de P. Janet, psychologue et psychiatre,
et se font selon le terme dont il caractérise les tendances supérieures, actes
progressifs par la vaste synthèse qu'il nous laisse.
Moment sans doute de l'histoire de la psychologie pathologique, vivant
dans la mesure où il continue à nous interroger, à susciter notre réflexion
vers le dévoilement d'autres aspects de la vie humaine.
Résumé
A la fin du 19 ème siècle, un important courant de recherches en psycho-
logie pathologique se consacre à l'abord de l'inconscient et le constitue com-
me objet de science.
Ce courant est brillamment illustré par Pierre Janet. Partant, dès les
années 1885, de l'étude des névroses hystériques, Janet dans son oeuvre dé-
finira sur un mode évolutif les caractères du subconscient, ses conditions
d'étude—notamment par le recours à l'hypnose—sa place dans la théorie gé-
nérale du psychisme qu'il élabore à partir de 1910.
Il crée dans le même temps une sémiologie des conduites et de leurs
troubles dans l'évolution de la personnalité.
Il initie, par l'analyse psychologique des phénomènes subconscients, des
découvertes psychothérapiques essentielles dont la méthode cathartique.
BIBLIOGRAPHIE
CHERTOK & de SAUSSURE: La naissance du psychanalyste de Messmer à Freud—Paris,
Payot Ed.. 1973.
ELLENBERGER, H. E. A la découverte de l'inconscient — Simep. Ed., 1974.
JANET, PAUL & SEAILLES, GABRIEL. Histoire de la Philosophie — Paris, Delagravej,
1887.
3 Les textes de Pierre Janet cités se rapportent plus particulièrement au problème du sub*
conscient. Pour la bibliographie de l'oeuvre de P. Janet, on peut se rapporter à l'ouvrage de
Claude M. Prévost, «La psycho-philosophie de Pierre Janet»—Payot, Paris, 1973. Les autres ré-
férences indiquées concernent des textes utilisés ou consultés à Toccassion de la rédaction de
cette étude. Elles visent simplement à fournir quelques repaires de lecture.
39a

JANET, PIERRE. Les actes inconscients et le dédoublement de la personnalité pendant le
somnambulisme provoqué — Revue Philosophique, XXII, 1886, 577—592.
JANET, P. Les actes inconscients et la mémoire pendant le somnambulisme — Revue Phi-
losophique, XXV, 1888, (I), 238—279.
JANET, P. L'automatisme psychologique — Paris, Alcan, 1889.
JANET, P. Contribution à l'étude des accidents mentaux chez les hystériques— Paris, Rueff,
1893.
JANET, P. Histoire d'une idée fixe — Revue Philosophique XXXVII, 1894, (I), 121 — 168.
JANET, P. L'insomnie par idée fixe subconsciente — Presse Médicale, V, 1897, II, 41144.
JANET, P. Névroses et idées fixes — 2 vol.. Paris, Alcan, 1898.
JANET, P. Les obsessions et la psychasthénie — 2 vol., Paris, Alcan, 1903.
JANET, P. Le problème du subconscient — VI Congrès international de psychologie, Genève,
1909.
JANET, P. Les névroses — Paris, Flammarion, 1914.
JANET, P. La psycho-analyse — XVII Congrès international de médecine, Londres, Alcan,
1914.
JANET, P. De l'angoisse à l'extase — Paris, Alcan, 1926 1er vol.— 1928 2ème vol.
JANET, P. L'évolution psychologique et la personnalité — A. Chahine, 1929,
JANET, P. Les débuts de l'intelligence — Paris, Flammarion, 1935.
JANET, P. Les troubles de la personnalité sociale — A. M. P., 1937, 149—206, 421—268.
Evolution Psychiatrique: Hommage à Pierre Janet — 1960, Fase. III.
L'inconscient: VI Colloque de Bonneval, sous la direction de Henri Ey, Desclée de Brouwer
Paris, 1966.
Confrontations Psychiatriques — N 11, 1973, Quelques grands noms de la psychiatrie.
Bulletin de Psychologie, 1960, XIV, n° sur. P. Janet, 184.

32
LA CONCEPTION PSYCHANALYTIQUE DE L'AFFECT
ANDRÉ GREEN
Université de Paris, France
L'affect est un terme recouvrant l'ensemble des phénomènes appartenant
à la catégorie de la vie affective c'est à dire des sentiments, des émotions ou
plus généralement de toutes les nuances et les connotations de la sensibilité.
Il est l'expression moderne de ce que les auteurs anciens désignaient au XVIIe
siècle sous le nom de passion pour l'opposer au domaine de l'action. Dans la
conception psychanalytique de Freud le statut de l'affect s'est trouvé comp-
liqué par le fait que celui-ci désigne une entité théorique complexe, qui ne
prend son sens que par rapport à la représentation consciente et inconsciente
Dans le cadre limité de cet exposé nous serons obligés de nous borner à Г
examen des principaux problèmes que cette notion soulève sans pouvoir ent
rer dans le détail de l'évolution historique de celle-ci 'tout au cours de l'oeuv-
re de Freud et sans avoir la possibilité d'examiner avec précision les diverses
transformations que les auteurs post-freudiens ont fait subir aux idées du fon-
dateur de la psychanalyse1. Il faut d'emblée insister sur le fait que dans
l'oeuvre de Freud l'affect est une notion qui comporte encore beaucoup d'ob-
scurités non résolues et que la question, à ce jour, reste très controversée. La
controverse s'est nourrie des questions laissées sans réponse par la théorie de
Freud et des modifications de la pratique psychanalytique depuis Freud, où le
matériel clinique recueilli a mis en évidence des aspects de l'affect qui n'étaient
pas décrits dans la théorie freudienne et dont l'explication par celle-ci restait
insatisfaisante. En outre les développements théoriques de la psychanalyse
ont conduite des théorisations dérivées de l'oeuvre freudienne, mais assez
différentes d'elle qui optent pour des types d'explication sinon opposés du
moins assez largement divergents.
I — Problématique générale
L'affect pose un ensemble de problèmes généraux quelle que soit la fa-
çon dont les divers auteurs de la littérature psychanalytique l'envisagent.
Sans prétendre à une recension intégrale de ceux-ci, signalons en les prin-
cipaux.
1. Le corps. Plus que toute autre notion de l'appareil théorique de la
1 Pour un examen détaillé de la question voir moi ouvrage „Le discours vivant:
la conception psychanalytique de l'affect44 1973. Paris, Presses Universi-
taires de France.
395

psychanalyse — le concet de pulsion excepté — l'affect obige à considérer le
lien de l'activité psychique par rapport au corps. De ce fait on peut être ten
té de trouver la solution du problème de l'affect du côté de la physiologie, dy
autant que de nombreux faits plaident en faveur de relations étroites. Quel
que soit l'intérêt de ces études, elles appartiennent au domaine de la biolo-
gie et veulent réduire le psychisme à un épiphénomène. Elles ne jettent au-
cune lumière sur l'organisation de la vie affective elle même. Elles ne font
que souligner l'existence d'un substrat organique de la vie affective, ce que Г
on sait depuis toujours. Elles sont impuissantes à articuler le rôle de l'affect
avec les autres aspects de la vie psychique. Nous retiendrons cependant deux
faits. D'une part que les études, tant cliniques que physiologiques, surjla spécia-
lisation des deux hémisphères semblent accorder à l'hémisphère droit un rôle
dans un mode de connaissance plus affectif tandis que l'hémisphère gauche —
dans les cas de dominance la plus fréquente — fait jouer un part plus grande à
la pensée abstraite. D'autre part, le fait que la vie émotionnelle semble plus
liée aux connexions neuro-endocriniennes d'expression plus diffuse. Mais ces
données très générales ne sauraient rendre compte de la richesse et de la com-
plexité de la vie affective au point de vue psychique.
2. La quantité. Il n'est pas d'appréciation de l'affect qui puisse
faire abstraction de la notion de quantité et d'intensité. C'est bien le point
de départ de Freud qui parle du quantum d'affect, en négligeant
jusqu'en 1924 les aspects qualitatifs de la vie affective. Cette dimension de Г
affect est importante parce qu'elle sous-tend le concept plus large d'i n v e s-
tissement. C'est lui qui rend compte de l'intérêt que nous portons à
telle ou telle activité ou à tout aspect qui nous mobilise positivement ou néga-
tivement. La perte de l'investissement est ressentie comme une perte du Moi
dans la dépression par exemple, qui fait ressortir l'importance de l'investis-
sement silencieux qui accompagne toutes les démarches de la vie psychique.
A l'opposé l'aspect quantitatif peut prendre une valeur désorganisatrice, en-
tant que tel, à la limite de toute intention significative, comme dans la név-
rose traumatique ou l'effraction du pare — excitations cette barrière protec-
rice contre l'intensité des stimulis, crée une brèche dans le moi non préparé à
l'effet du trauma, (Freud 1920) De même l'angoisse lorsqu'elle atteint un cer-
tain seuil désorganise le Moi et le réduit à l'impuissance.
3. La qualité. C'est sans doute l'aspect leplus complexe de la vie
affective et celui qui résiste le plus à la description, c'est à dire en la réducti-
on de l'affect à la verbalisation. De là vient l'idée que, l'affect est le champ pri-
vilégié de l'art et que son investigation scientifique reste loin derrière l'ima-
ge que nous en donnent les productions artistiques — Parmi celles-ci, il sem-
ble que ce soit la musique qui mobilise le plus les valeurs affectives, en dehors
des voies de la signification. Les rapports entre quantité et qualité sont com-
plexes. Si l'on sait que toute excitation peut, atteignant un certain seuil, être
ressentie douloureusement, ce que la physiologie nous apprend, on fait moins
cas de la conception de Freud de la co-excitation libidinale
qui affirme que toute excitation — y compris l'excitation intellectuelle est
susceptible d'éveiller une excitation erotique.
396

4. La classification des affects. Aucune classification
détaillée des affects ne peut recouvrir le champ de la vie affective, tant les
nuances sont nombreuses. Mieux vaut, comme Freud, se contenter de diviser
les affects en deux grandes classes: les affects de plaisir et les affects de déplai
sir, quitte à distinguer à l'intérieur de chaque catégorie différentes variétés.
Cette classification rappelle la constance avec laquelle Freud s'attache au du-
alisme pulsionnel en défendant l'hypothèse d'une théorie binaire de la vie
pulsionnelle.
5. L'affect et les principes du fonctionnement
mental.
La classification des affects est une classification d'états, elle débouche
sur un grand axe théorique celui des principes du fonctionnement mental: les
principes de plaisir — déplaisir et le principe de réalité. Cette division n'est
pas un doublet de la classification des états. Cette dernière ne porte que sur
les vécus, alors que la classification en termes de fonctionnement mental
indique les principes de celui -ci, c'est à dire détermine ce qui oriente
les processus psychiques. Il est alors à remarquer que ces principes peuvent
conduire à des formes de la conscience qui ne se recoupent pas avec les vé-
cus. Ainsi le principe de plaisir-déplaisir peut ne s'accompagner d'aucun
plaisir, l'affect de refoulement se bornant à la fuite du déplaisir, ou même d'
un renversement du plaisir, le plaisir se manifestant sous l'affect de refoule-
ment par le déplaisir. Exemple le dégoût hystérique de la sexualité, l'angois-
se phobique devant le danger de satisfaction pulsionnelle inconsciente — Ceci
pose le problème de l'existence d'affects inconscients comme dans le cas du
sentiment inconscient de culpabilité.
6. Nature et fonction de l'affect. La définition de Г
affect dépend de la nature et de la fonction qu'on lui accorde. Cette définiti-
on ne peut donc se contenter d'être descriptive et reste de ce fait tributaire de
la métapsychologie. On peut considérer cette nature et cette fonction sous deux
angles. Selon un premier point de vue l'affect est considéré comme un pro-
cessus de décharge interne. Dans cette perspective la notion de quantité do-
mine la décharge se produisant lorsqu'un certain seuil est atteint et l'affect
devenant de ce fait même conscient. Cette manière de voir tend à opposer la
décharge caractéristique de l'affect à la trace mnésique, qui caractériserait
les représentations, qu'elles soient de chose ou de mot. Mais dans une autre
perspective l'affect peut-être doté d'une fonction significative comme dans le
cas de l'angoisesignal d'alarme. Cette double nature de l'affect, qui s'accom-
pagne d'une double fonction économique et symbolique est originale
pour l'affect. Mais dans l'un ou l'autre cas ce qui domine dans le cas de l'af-
fect est sa qualification dynamique. Ceci au double sens du terme c'
est à dire du point de vue de la mobilité des processus psychiques et de leur
aspect conflictuel ce que reflète le principe de plaisir — déplaisir. Le fait
même qui ce principe exprime une double polarité antagoniste est l'indice de
la présence du conflit au sein du principe le plus fondamental du fonctionne-
ment mental. En outre cet antagonisme conflictuel indique une symbolisati-
397

on primaire déterminée par la possibilité de la double représentation du plai-
sir par le déplaisir et du déplaisir par le plaisir.
7. Conscience et inconsient. A première vue l'affect est
une manifestation consciente. Toutefois aussi bien Freud que ses successeurs
ont admis l'existence d'affects inconscients. La différence essentielle que Freud
assigne à l'affect en 1923 par rapport à la représentation est que celui-ci est
soit inconscient soit consient sans autre alternative. Alors que les représenta-
tions (en particulier de mot c'est à dire la verbalisation) ont en outre la possi-
bilité d'être préconscientes. Cette possibilité permet d'unir les représentati-
ons de mot pré-conscientes au représentations de choses inconscientes. Quand
l'affect deviendrait conscient, il courtcircuiterait le niveau pré-conscient. Son
lien avec les représentations de mot serait alors absent ou contingent.
8. Le refoulement. La question des rapports entre refoulement
et affect est directement liée à la question de l'affect inconscient. Freud avait
d'abord pensé que le refoulement s'appliquait exclusivement aux représen-
tations, tandis que les affects subissaient la répression — c'est à dire une sim-
ple inhibition de développement. La théorie de l'angoisse est le reflet des rap-
ports entre affect et refoulement. Freud conçut d'abord l'angoisse comme con-
séquence de l'affect bloqué — admettant par ailleurs l'existence d'une angoi-
sse, comme produit de dégradation de la rétention libidinale dans la névro-
se d'angoisse. Il comprit ensuite l'angoisse comme conséquence du refoule-
ment par transormation de la satisfaction pulsionnelle désirée. Enfin il défen-
dit l'hypothèse d'une double nature de l'angoisse: angoisse traumatique, qu-
and la quantité excessive de stimulis forçait le pare — excitations et angoisse
signal-mise en oeuvre par le Moi — en prévision d'une satisfaction libidinale
désapprouvée par le sur-Moi. Le problème qui se pose aujourd'hui dans la cli-
nique psychanalytique moderne qui a découvert de nouvelles formes affectives
grâce à l'analyse des états non-névrotiques (cas-limites, structures psychoti-
ques, structures psychosomatiques, perversions etc...) est peut-être de ratta-
cher ces aspects mal connus de la vie affective d'une part aux particularités
pulsionnelles et à la structure du Moi d'autre part à la variété des contre in-
vestissements dont le refoulement est le modèle ou le prototype mais non Г
unique expression. Déjà à côté du refoulement Freud postulait l'existence du
désaveu ou ce qu'on a appelé la forclusion où le clivage semble prendre le
pas sur le refoulement proprement dit. Ceci suppose le déplacement du problè-
me de la force refoulante à l'indexation du refoulement par le jugement, com-
me le laissait entrevoir le travail de Freud sur la Négation (1925).
9. L a pulsion. Plus on avance dans l'oeuvre freudienne et plus
l'idée se renforce qu'alors que Freud jusque vers le milieu de son oeuvre avan-
ce qu'on ne peut connaître la pulsion que par ses représentants (représentant—
représentation) l'évolution de sa pensée accorde moins de place à ceux-ci en
faveur des motions pulsionnelles dont la structure est plus proche de l'af-
fect que de la représentation — (Freud 1933, 1937) Le représentant
psychique de la pulsion première forme psychique de la pulsion
dont la source est organique est fortement chargé d'affect. Il ne faut pas
398

confondre le représentant psychique de la pulsion1 qui n'est pas de même na-
ture que la représentation avec le représentant-représenta-
tion2 qui est une trace mnésique. Au reste Freud affirme que l'affect est le
remplaçant de certains actes. Il faut se débarrasser de l'idée que l'affect est
une manifestation directe de la pulsion ou d'un état organique.
Il n'est pas décharge, mais perception des actions de cette décharge motrice
(Freud, 1917) et sensation de plaisir et de déplaisir. Il y a donc toujours
médiation du psychique entre l'aspect physiologique et la tonalité qualita-
tive de Г affect.
10. La relation d ' о b j e t. De plus en plus la psychanalyse mo-
derne envisage les problèmes en termes de relation d'objet. C'est à dire qu'
elle place la dimension relationnelle (au moi, à l'objet) au centre d'une théo-
rie plus proche de la clinique des échanges transférentiels et contre transfé-
rentiels. Ceci place la fonction communication (économique et symbolique)
au centre du rapport pratique-théorie. Cette dimension communicative que la
situation analytique actualise dans une perspective synchronique s'articule
avec la perspective diachronique qui fait de l'affect le représentant réactivé des
fixations les plus anciennes (Winnicott, 1974). Les aspects de la vie affective
sont de meilleurs témoins des fixations anciennes que les représentations et
les traces mnésiques qui leur sont associées. Du coup, une gamme nouvelle d'
affects, hautement complexes, apparaît dans la situation analytique qui jus-
tifie les théorisations des sucesseurs de Freud (M. Klein, D. Winnicott, W.
Bion). Ceci a pour conséquence les développements nouveaux du champ de
la signification qui déborde de beaucoup la sphère du langage et met l'accent
sur la «s i g n i f i a n с e» dans la vie affective et de la vie affective. Elle
exige une extension et intensification de la part de l'annalyse dans le déchif-
frement des messages affectifs et la constitution d'un code dont les valeurs
sont autrement organisées que celles du langage. Il ne faut pas oublier que
Freud s'est donné pour référence les notions de plaisir et de déplaisir qui sont
des catégories génériques, mais exprimant des valeurs moyennes dont les ex-
trêmes, qui sont de plus en plus fréquemment représentées dans la clinique
psychanalytique, sont la jouissance et la douleur. Enfin il faut aussi accorder
une part de plus en plus grande à cette modalité originale de défense contre l'af-
fect dangereux que représente l'inhibition et surtout l'extinction affective,
dont l'indifférence est une expression majeure. Pour conclure il faut insister
sur le fait que si l'inconscient rompt l'unité du Moi, celui se sert de, autant
qu'il est soumis à, une pluralité de codes sémantiques dont l'affect repré-
sente une variété originale que la situation psychanalytique permet de comp-
rendre peut être mieux que tout autre dans l'échange intersubjectif.
11 — Développement historique de la notion
d'affect
La problématique générale que nous avons dégagée ne devient compréhen-
sible que si l'on retrace, ne fût-ce qu'à grands traits l'évolution historique de
1 Triebrepräsentanz
2 Vorstellungsrepräsentanz. Sur les notes 1 et 2 Voir Laplanche et Pontalis (1967).
399

la notion. Nous nous conformerons à révolution interne à la psychanalyse
d'autant plus que celle-ci ne doit rien à l'évolution parallèle de la psychiat-
rie et de psychologie.
C'est dans son travail intitulé «Quelques considérations pour une étude
comparative des paralysies motrices organiques et hystériques» écrit en 1888
publié en 1893, donc bien avant Les Etudes sur l'hystérie
<le Breuer et Freud, que ce dernier introduit la notion d'un quantum
d'à f î e с t qui connote tout événement psychique d'une quantité mesurable
en droit sinon en fait. La décharge motrice ou la liaison-association sont les
deux destins possibles de cette quantité. Cette vue quantitative va se retrou-
ver dans la notion d'affect bloqué ou d'affect étranglé dans les Etudes
sur l'hystérie (1895) qui exposent la première conception de l'affect.
La notion de défense présente dans le travaux freudiens dès 1894 oppose dé-
jà le quantum d'affect ou somme d'excitation aux tra-
ces mnésiques représentatives. (Lettre àFliessn0 18 du21.5.1894) — Dans
son Esquissed'une Psychologie scientifique de 1895,
texte non publié, qui sera retrouvé bien des années après et publié en 1950,
Freud donne une première version de sa conception de l'appareil psychique
étroitement liée au système nerveux ou du moins à une fiction de système
nerveux. Il oppose déjà l'expérience de la douleur à l'expérience 'de
satisfaction. Il postule l'existence de neurones sccré teurs qui excités
«engendrent dans l'intérieur du corps quelque chose qui agit comme
un stimulus sur les voies endogènes de conduction «Déjà le terme af-
fect est utilisé comme reproduction d'une expérience et non expres-
sion directe de celle-ci (SE, I, 320). Toute une systématique compliquée tente
d'expliquer la relation entre les neurones sécréteurs, par rapport à deux aut-
res groupes de neurones: les neurones de pallium qui reçoivent leur investis-
sement du système (c'est à dire du système qui reçoit les quantités externes)
et des neurones nucléaires qui sont investis par les voies endogènes de conduc-
tion qui reçoivent les excitation de l'intérieur du corps (SE, I, 315). On as-
siste là aux premières formulations dans le concept de pulsion; sa proximité
avec l'affect est remarquable dans les premiers travaux.
Freud va abandonner cette direction psycho-physiologique pour procé-
der dans l'Interprétâti on des Rêves (1899—1900) à une re-
formulation de l'appareil psychique en termes purement psychiques. Il faudra
attendre la Métapsy chologie (1915) et en particulier les articles
sur le Refoulement et sur l'Inconscient pour voir Freud abor-
der à nouveau le problème de l'affect. Disons pour résumer que Freud distingue
alors, par rapport au refoulement deux destins séparés pour la représentation
et pour l'affect. La première serait véritablement refoulée—c'est à dire cont-
re-investie — tandis que la seconde serait seulement réprimée c'est à dire in-
hibée dans son développement. L'affect connaîtrait alors trois destins: 1)
la répression que liquide l'affect par le refoulement c'est à dire le supprime
plus ou moins complètement, 2) l'expression qualitative d'un affetc spéci-
fique, 3) la transposition des energies psychiques des pulsions en angoisse. La
400

finalité du refoulement, quel que soit son mode d'action est la neutralisation
de l'affect de déplaisir. Freud écrit «Si un refoulement ne réussit pas à empê
cher la naissance ou de sentiments de déplaisir ou d'angoisse, nous pouvons
dire qu'il a échoué même s'il a atteint son but en ce qui concerne l'élément
de représentation.» (SE, 14, 153). Mais ce qui nous parait le plus important
est que la notion de quantité devient solidaire de la notion de transformati-
on (par exemple du plaisir en déplaisir et de déplaisir en indifférence) ce qui
est le signe d'une conception authentiquement économique de la vie affecti-
ve, qui ne se contente pas d'exprimer le point de vue de la quantité mais
lie celle-ci à la notion du travail de transformation qualitative.
L'existence d'affects inconscients est discutée dans l'article sur l'Incon.
scient. Freud s'ent tient à une opinion restrictive à cette étape de sa pensée.
Il continue de préférer la notion d'affects réprimés plutôt que refoulés. Sans
doute réserve-t-il- le refoulement au sens tandis que l'affect est encore conçu
comme un processus de décharge.
Mais en 1923 il revient sur le problème jugeant les solutions qu'il lui
a données insatisfaisantes. Sans doute faut-il voir là le résultat des difficul-
tés de la pratique psychanalytique qui montre l'importance des résistances
du Sur-moi faisant obstacle à la progression de l'analyse. Il est alors confron-
té à l'intensité des sentiments inconscients de culpabilité qui l'obligent,
entre autres, à admettre l'hypothèse d'un Moi inconscient.
Plus sa pensée va se développer et plus il sera conduit à devoir admettre
l'existence d'affects inconscients. Il fait un nouveau pas dans cette direction,
ayant toujours à l'esprit la nécessité de devoir distinguer entre traces mné-
siques et processus de décharge. Sa solution consiste alors à soutenir que ce
qui spécifie les représentations c'est leur possibilité de devenir conscientes
par la liaison établie entre représentations de chose (inconsciente) et repré-
sentation de mot (préconsciente). Dès lors le devenir conscient suit des voies
différentes à partir de l'inconscient. Pour les représentations le devenir cons-
cient passe par la phase préconsciente des liasions entre traces mnésiques non
verbales et traces mnésiques verbales, pour l'affect cette transmission est
directe sans passage par le langage. Mais c'est dans Inhibitions, sym-
ptôme, angoisse (1926) que Freud fait un saut décisif. Deux ans
auparavant dans le Problème économique du masochis-
m e (1924) Freud, pour la première fois, dissocie le facteur quantitatif du fac-
teur qualitatif. Alors que jusqu'à présent il s'appuyait sur un axiome indi-
scuté tension—déplaisir, détente:—plaisir, il admet l'existence de tensions ag-
réables. Cette prise en considération de la qualité affective sui généris, ouv-
rira la voie à une conception sémantique de l'affect, celui-ci pouvant avoir
une fonction de signal. C'est l'angoisse signal d'alarme, opposée à l'angoisse
traumatique qui' elle, peut être purement quantitative. Remarquons que c'
est à cette même époque, en 1927, que Freud dans son article sur le Fétich-
isme décrit le phénomène du désaveu (Verleugnung) comme distinct
du refoulement (Verdrängung) ceci alors qu'il s'est attaché à décri-
re la Négation (Verneinung) dans l'article du même nom en 1925.
Comme épargne du refoulement et de même affect que celui-ci La négation
26. Бессознательное
401

offre l'avantage pour la pensée [de s'épargner l'énergie de contre-investisse-
ment par un simple changement de signe.
La dernière période de l'oeuvre de Freud s'attachera de plus en plus à déc-
rire («l'Hilflosigkeit» du bébé face à l'inconstance de la présence del'objet
maternel et sa conséquence, l'installation de mécanismes de défenses coûteux
pour l'appareil psychique. Mais, plus encore, ce qu'il remarque c'est la persis-
tance de ces défenses mutilantes, même lorsque les conditions initiales du
danger n'existeront plus ou seront largement dépassées. Après Freud les prob-
lèmes non résolus de Г affect vont encore se compliquer de deux manières:
d'une part parce que l'homogénéité, fût-elle seulement relative, du corpus thé-
orique freudien va se diviser du fait du développement de la psychanalyse
qui va amener des orientations théoriques dérivées de l'oeuvre freudienne
qui mettront l'accent sur un tel de ses aspects. D'autre part, l'évolution de
la pratique analytique amènera dans le champ d'observation psychanalytique
des formes cliniques mal explicables par la théorie freudienne dont le modè-
le clinique de référence était la névrose.
Trois grands courants peuvent être distingués:
1. La perspective de Heinz Hartmann et la psycho-
logie du Moi américains L'oeuvre de Hartmann a profondé-
ment influencé la psychanalyse aux Etats Unis. Elle met l'accent sur la psy-
chologie du Moi et introduit les points de vue génétique et adaptatif. La pensée
psychanalytique se rapproche de la psychologie. Le problème de 1'affect et
sa théorisation seront de plus en plus reliés à ses fondements biologiques dans
une perspective psycho-physiologique (Rapports, 1953). L'attention se tour-
ne vers les stades primitifs du développement à d'aide l'observation directe
du nourrisson (Engel, 1962). Dans la théorie on accorde un intérêt aux stades
d'indifférenciation psycho-physiologique antérieurs à la distinction entre Moi
et objet. L'existence d'une sphère libre de conflit (Hartmann, Kris, Loewen-
stein, 1953) défend implicitement le développement d'un système à part à Г
abri des conflits affectifs. Le contrôle des affects sous l'influence d'une «agen-
ce centrale» (A. Reto, 1967) est mis en lumière. Les conflits intrasystémique
et intersystémiques (c'est à dire entre les trois instances Moi — ça — Sur
Moi) sont au premier plan. L'affect n'est plus considéré comme un système de
décharge, mais comme un système d'équilibre de tensions autour d'un axe
moyen (E. Jacobson, 1953). L'idée d'un mode de connaissance propre à Г
affect: la conation comme force de désir inclinant à l'action (A. Valen-
stein, 1961) et la fonction cognitive de l'affect (M. Schur, 1969, С. Brenner
1974) s'imposent de plus en plus*. Une contribution originale au problème
de la construction des affects est apportée par B. Lewin, 1964 qui soutint l'exi-
stence d'affect-érrans. Toutefois la psychanalyse nord-américaine parait
de plus en plus dépendre d'un système de pensée proche du béhaviorisme wat-
sonien, (Rangell, 1967), même si elle souhaite s'en distinguer. Une triple di-
rection psychoneurologique, informatique et psychologique caractérise ces
travaux, tandis qu'une réaction se manifeste contre ces orientations par l'adop-
tion d'un point de vue apparenté à la phénoménologie (R. Schäfer, 1964).
402

2. La perspective de M. Klein et l'influence
de l'école anglaise. Déjà le travail de E. Jones sur la peur, la cul-
pabil'té et la ha'ne (1929) ouvrait la voie à des perspectives nouvelles sur
l'affect grâce en particulier au concept d' aphanisis cette menace déx-
tinction de toute gratification libidinale mise en oeuvre par un désinvestis-
sement massif. L'influence de M. Klein se fait sentir très tôt par l'accent qu
elle met sur les fantasmes inconscients dont elle postule l'existence chez le
bébé et dont le substratum se trouverait dans les pulsions destructrices vécu-
es sous la forme de la crainte d'annihilation ressentie par le bébé qui rret-
trait en oeuvre l'activité projective et des défenses précoces. A sa suite Glover
(1939) décrira les affects d'éclatement, d'explosion, de désintégration etc.
M. Brierley (1937—1949) fera subir un changement décisif à la théorie de Г
affect en soulignant qu'il vaut mieux parler d'investissement d'
objets plutôt que de charges d'affective d'idées. J. Sandler (1972) dont le
point de vue est à certains égards proche des auteurs nord-américains, insiste-
ra sur le rôle des affects dans la constitution des états de sécurité interne dans
un but adaptatif. Il insiste sur le rôle de balayage (scanning) de l'informa-
tion dans l'établissement de la fonction signal de l'affect. Ceci est source
d'état de contradiction entre état de déséquilibre psycho-physiologique et la
solution adaptative trouvée. C'est surtout le rôle de la régulation dans l'es-
time de soi joué par l'affect auquel Sandler s'intéresse. Mais la plupart des
travaux de l'école anglaise auront plus directement pour point de départ la
cure psychanalytique. On s'écarte de plus en. plus de la perspective biologi-
que en faveur de la perspective relationnelle que le transfert permet d'obser-
ver. P. Heimann (1950) souligne le rôle du contre transfert affectif comme
instrument de connaissance pour l'analyste, ajoutant ainsi à sa fonction pri-
mitive d'obstacle à la connaissance par l'analyste des conflits de l'analysé
De plus en plus l'idée s'impose d'un langage affectif symbolique (Rycroft
1968). Fairbairn (1952) puis Bion (1962) insisteront sur les relations entre le
«Je pense que» et le «je sens que» dans le discours analytique. Mais c'est
peut-être surtout l'oeuvre de Winnicott (1945—75) qui s'est attachée le
plus à l'étude de la communication affective avec ses élèves M. Milner (1968)
et M. Khan (1971—1974).
3. Les débats théoriques suscités par Lacanet
le mouvement psychanalytique français. L'oeuvre de
Lacan (1966) a soulevé des débats théoriques importants dans la psychaly-
se française par le fait même que prenant pour axe de référence le langage
(voir sa proposition «l'inconscient est structuré comme un langage») il déve-
loppe une conception structuraliste de l'inconscient qui déclare non pertinen-
te l'oppsition intellect affect et surtout dénie à l'affect tout droit à fonder
une théorie de la psychanalyse. A l'opposé de ce point de vue il faut citer Г
oeuvre de Bouvet П956—1967) qui défend l'importance de la relation d'ob-
jet envisagée dans une perspective différente de l'école anglaise. Il dépe-
int cette relation à partir de la notion de «distance» psychique (aménagement
défensif à l'égard de l'objet) et de «rapprocher» (effet produit par l'analyse
des résistances et des défenses). Cette oeuvre a beaucoup inspiré les principales!
403

figures de l'école psychosomatique française (P. Marty, M. Fain, M. de Muzan,
С David) qui met l'accent sur le point de vue économique en psychanalyse
et en particulier l'économie affective dans sa relation à la vie fantasmatique
qui témoignerait d'une carence fonctionnelle dans les structures psychosoma-
tiques.
La position d'A. Green П970—1973) accepte certaines dis positions de
Lacan sur l'importance du signifiant en psychanalyse, mais tente de préci-
ser la spécificité de celui-ci dans la théorie psychanalytique. Il souligne le
rôle de l'affect comme signifiant, insite sur l'hétérogénéité du signifiant en
psychanalyse (représentation de mot, représentation de chose, affect, état de
corps propre, acte) et met en valeur la dimension polyphonique et polygrap-
hique du discours inconscient. Il distingue deux sortes d'affects: soit ceux qui
sont intégrateurs à la chaîne signifiante du discours et sont soumis à la con-
caténation c'est à dire à la liaison associative et ceux qui par leur qualité
et leur quantité brisent la chaîne association et l'organisation du Moi L'essen
tiel est alors le travail psychique de transformation du signifiant et non plus
seulement la circulation du signifiant. Un langage sans affect est un langage
mort, un affect sans langage est incommunicable. Les structures cliniques
nous montrent le destin du travail psychique sur les pulsions. Histoire et stru-
cture conjuguent leurs effets dans ces formes observables dans la situation de
transfert et de contre-transfert.
III — Perpectives actuelles et directions de
recherche
La démarche rigoureuse de Freud le conduit à des conclusions justes en
leur fond. Cependant ces conclusions sont limitées par le fait qu'elles ont pour
point de départ un système conceptuel marqué par la problématique de son
temps. Si loin que Freud ait pu en reculer les limites celles-ci sont incluses
dans leurs prémices. C'est ainsi que si la division en représentation et affect
se situent dans le prolongement de la tradition opposant l'intelligible et le sen-
sible, Cette opposition reste prisonnière du cadre dans lequel elle s'enferme.
Si toutefois on veut rester dans cette perspective nous dirons que représenta-
tion et affect sont tous deux à la fois des traces mnésiques (l'affect est en effet
mémoire du corps) et des processus de décharge Па représentation ne pouvant
s'investir sans une forme de décharge énergétique certes bien moindre que
celle de l'affect, mais néanmoins indéniable). L'opposition véritable nous pa-
rait résider dans le fait que l'appareil psychique inscrivant aussi bien les tra-
ces mnésiques des représentations que des affects a à traiter différemment
ces deux types de matériaux parce que les représentations vi-
sent à l'articulation (l'association) tandis quel es
affects tendent à la diffusion. C'est donc essentiellement
le régime de rapport liaison-déliaison qui commande l'ensemble. En fait il
existe une in ter-action entre la force et le sens telle que point de vue écono-
mique et point de vue symbolique se rencontrent dans la sémantique qui gou-
verne l'appareil psychique. C'est dans la dynamique de leur conjonction que
sont tentées les solutions de compromis de cette rencontre. En fait l'imagina-
tion (qui dépend beaucoup plus de l'affect que de l'intellect) et la raison
404

(qui dépend beaucoup plus de l'intellect que de l'affect) sont tout aussi néces-
saires Tune que l'autre au fonctionnement de l'appareil psychique. Ce qu'il
faut donc admettre est la pluralité des codes sémantiqu-
e s, le code affectif et le code intellectuel entrant dans des relations à la fois
agonistes et antagonistes. Dans cette perspective l'affect serait le matériau
sur lequel s'élabore la symbolisation primaire, comme l'indi-
que implicitement le principe de plaisir-déplaisir, où le couple jouissance-
douleur aussi bien que le couple bon-mauvais sont à l'oeuvre. C'est bien ce
que le travail de Freud sur la Négation (1925) annonçait déjà.
Il faut en effet admettre que la fonction de l'affect est plurielle. Elle est
invevtissement de base du Moi, mise en tension de la communication avec Г
Autre, ciment du discours. Elle est aussi différenciation épicritique qui don-
ne une tonalité spécifique à certains éléments marqués du dicsours et du vécu.
Elle est enfin canal privilégié de la relation au corps et à l'activité pulsion-
nelle. Trop souvent la tradition psychologique a considéré l'affect comme une
activité inférieure par rapport à l'intellect et les commentaires de la langue
lui donnent souvent un caractère péjoratif. «Affect» n'a jamais été un compli-
ment, alors que raisonné l'est toujours. Il a fallu que la psychiatrie crée le
terme de rationalisation pour rétablir l'équilibre. La passion sert les meille-
ures et les pires des causes et la raison hégémonique tend à étouffer le règ-
ne de l'imagination. Nous arrivons maintenant à un moment de l'évolution
des sciences humaines où nous pouvons soutenir avec justesse le caractère com-
plémentaire de l'imagination et de la raison. C'est leur déséquilibre qui est
cause de perturbation. Et nous savons que la pensée délirante de la rationali-
sation est sous-tendue par la méconnaissance de l'affect. A l'inverse l'affec-
tivité douloureuse du mélancolique se soutient parallèlement de délire logi-
que d'indignité et d'auto accusation. Le retour à l'équilibre ne passe pas pat
le combat qui heutre de plein fouet la rationalisation du délire, ou la douleur
morale de la dépression psychotique. C'est pourquoi en fin de compte il vaut
mieux adopter une stratégie théorique différente.
Nous avons déjà abordé plus haut la perspective de la relation d'objet.
En envisageant l'affect sous l'angle de l'investissement et de la communi-
cation, tant de soi que de l'objet, on arrive à des résultats plus féconds. Pen-
dant longtemps on a pensé que l'analyse des fantasmes inconscients mis en
lumière par Melanie Klein donnait la clé de bien des impasses de la pratique-
Cet auteur a admis que ces fantasmes étaient pour elle une manière de verba-
liser et d'imager ce qu'elle appellait des «souvenirs en forme de sentiments»
(«memories in feelings») liés aux vécus les plus archaïques de l'enfant qui
persistent dans l'inconscient adulte (1957). Mais on peut considérer que cettç
vue est trop schématique. A la suite de Winnicott l'intérêt s'est déplacé des
objets internes, aux objets transitionnels et aux phénomènes transitionnels
créateurs d'une aire intermédiaire del'illusion, matrice du jeu (1971) et ré-
gulatrice des circonstances propices à éveiller les affects les plus désorganisants:
l'angoisse de séparation d'avec l'objet et l'angoisse d'intrusion de la part de
celui-ci (Green 1975).
405

Une autre perspective consiste à accorder la plus grande attention aux
états de défletion affective dont se plaignent souvent les patients; états de
vide intérieur, sensation de futilité, d'inexistence, perte de l'intérêt et du
sentiment d'appartenance au monde et à la communauté. Ces phénomènes
seraient sous-tendus par un état d'hallucination négative du
sujet (Green 1975). Mais alors que le phénomène explicite d'hallucination né-
gative s'accompagne d'une excitation affective — l'angoisse, due à la repré-
sentation de l'absence de représentation — l'hallucination négative latente
ou implicite est au contraire le corollaire de ces états de vide intérieur qui
témoignent d'un désinvestissement affectif. En somme le principe de plaisir-
déplaisir ne tend plus vers la recherche du plaisir, mais, pour fuir le déplaisir
incline vers le zéro de l'excitation psychique. Souvent ces patients nous don-
nent l'impression que nous avons à faire à un mort-vivant psychique. Ce que
Winnicolt appelle le faux-self est une sorte de coup d'arrêt vers cette évolu-
tion mais témoigne de cette orientation des investissements vers la nullité.
Il faut en effet distinguer soigneusement le chaos affectif du néant-
affectif où tendent à s'éteindre les liens à l'objet.
L'analyse de ces états n'est possible que si l'on s'attache dans la situa-
tion analytique à relier la compréhension des contenus aux régimes de fonc-
tionnement mental. C'est ici qu'il faut citer les contributions de l'école psy-
chosomatique française, ainsi que les études récentes sur les psychoses (cf la
psychose blanche de J. L. Donnet et A. Green (1973) L'analyse montre com-
ment le Moi qui s'enflamme lorsqu'il est sous l'effet des affects, (Mallet,
1969) tente au contraire en ces cas de lutter par les diverses formes de contre
investissement (négation, refoulement, désaveu ou forclusion—rejet radical)
contre la pénétration des affects dans le Moi — Il se crée souvent alors, une
confusion entre l'affect vécu et l'investissement de l'objet favorisé par ce que
les auteurs kleiniens appellent l'identification projective. Cette confusion me-
nace le narcissisme du Moi, parce que le Moi perd la possibilité de distinguer
entre l'investissement qui lui est propre—et qui lui permet de s'auto-observer
et l'investissement de l'objet qui permet de le connaître et de l'utiliser en
tant qu'objet de plaisir. Les régressions les plus radicales sont alors possibles:
la régression psychotoque n'est que l'une de ces possibilités; elle représente
la variété mentale de la régression — Mais d'autres également possibles-tel-
les la régression psycho-somatique qui liquide le conflit psychique soulageant
l'appareil psychique au prix d'une maladie somatique qui peut engager le
pronostic vital. D'autres formes régressives sont également possibles vers Г
acte cette fois, qui nous oblige à porter attention aux perversions sexuelles
ou aux personnalités psychopathiques qui règlent à leur manière le conflit
psychique au prix du comportement anti-social. Tous ces états ne sont pas tou-
jours, et de loin, analysables, mais la connaissance psychanalytique qui s'en
dégage est fort utile dans la prise en charge psychothérapique dont les pa-
tients peuvent tirer bénéfice souvent.
Ces diverses évolutions sont les résultats de l'élaboration psychique du con-
flit; ce qui montre l'intérêt d'une théorie qui mettrait au centre de son inté-
rêt la notion de travail psychique, notion que l'on peut généraliser à partir
406

de ce que Freud a décrit par exemple comme travail du rêve ou travail du
deuil.
Cette façon d'envisager les choses permettrait de ne plus dissocier totale-
ment l'affect de l'intellect puisqu'elle mettrait en évidence une logique
archaïque de la symbolisation primaire. Cette séman-
tique inconsciente minimale nous amènerait à prendre en considération le
rôle de la compulsion de répétition, du double retournement (renversement
sur la personne propre et retournement en son contraire), de la réflexion en mi-
roir, de la formation du symétrique, de l'opposé et du complément, de l'in-
clusion et de l'exclusion, de la médiation entre l'intérieur et l'extérieur, du
dégagement de la catégorie de l'intermédiaire et du transitionnel, des fluctua-
tions des limites, de la création des substituts etc...
Toute une nouvelle logique à définir est ici en attente de nos recher-
ches. Elle n'est pas purement spéculative, mais orientée à des fins pratiques.
Le but reste toujours d'aider le patient à se dégager des contraintes de sa ré-
alité psychique interne et de lui permettre de constituer une image de l'Aut-
re et de soi telle que la coexistence soit possible. Ce n'est pas dit que cette coexi-
stence cessera d'être une expérience conflictuelle, mais qu'elle le deviendra
sous une forme tolerable, souhaitable et mutuellement désirable. On ne peut
atteindre ce but par la suggestion ou l'endoctrinement mais par un consente-
ment bilatéral qui s'accomplit par l'éveil à la réalité psychique de soi et Г
établissement d'une communication intra et inter psychique vivante.
Tel nous parait être le sens actuel de ce que Freud décrivait sous le nom
de sublimation — Aujourd'hui nous en élargissons le champ et lui assignons
des buts différents. Car la sublimation ne peut se limiter aux intérêts cultu-
rels: artistiques, scientifiques ou sociaux. Son domaine plus vaste est celui de
la créativité qui touche à la fois à des domaines plus modestes de l'activité
la plus quotidienne et d'autres plus ambitieux encore. Le but de la créativité
est aussi différent de la sublimation, en ce qu'elle se confond en fait avec la
vie même.
En conclusion
On peut penser que la minimisation de l'affect, tout au moins dans la
première partie de l'oeuvre freudienne s'explique par le souci de Freud de dé-
gager la psychanalyse de l'hypnose dont elle est née. Des considérations de
démonstrations ont peut-être porté Freud à davantage souligner le rôle des
représentations inconscientes qui ne pouvaient prêter le flanc aux crit ques
adressées à l'hypnose. Aujourd'hui ce danger n'est plus en risque et la psycha-
nalsye se distingue assez clairement des thérapies modernes qui reprennent le
vieux filon de la catharsis. Nous pouvons sans avoir le sentiment de nous com-
promettre admettre le rôle majeur de l'affect dans la pratique et dans la
théorie. Nous pouvons même, comme nous avons tenté de le montrer, trou-
ver des solutions de rechange à l'opposition affect-intellect grâce à l'étude
conjointe de la relation d'objet, du fonctionnement mental et de la symbo-
lisation au sens moderne de ce mot, c'est à dire en accordant la prévalence à
la relation entre les termes à l'étude des termes étudiés isolément. De ce fait
nous ne séparerons plus l'énergétique et le sens, l'économique et le symbo-
407

lique. Car l'important est de parvenir à une sémantique dynami-
que qui élargisse la sphère de la signification — qui dépasse le dilemne sé-
mantique (langage) sémiologique (signes) — Ceci devrait nous conduire à
renoncer à l'idée de totalisation: de la personne du code, du sens. Nous sommes
peut-être à la veille d'accomplir pour la psychanalyse la révolution que les
mathématiques ont déjà faite depuis longtemps, celle de reconnaître l'exis-
tence d'une pluralité de logiques diverses et compatibles, chacune ayant son
espace propre et avec ses coordonnées spécifiques.
BIBLIOGRAPHIE1
ARLOW. J. (1977)—Affects and the psychoanalytic situation. I n t. J. P s y с h о a n a 1. 58. n° К
BION. W. R. (1963)—E lements of psychoanalysis. London. Heinemann
BOUVET. M. (1956)—La clinique psychanalytique: la relation d'objet in О e u vre s
psychanalytiques, vol. 1. Paris. Payot, 1967
BRENNER. С (1974)—On the nature and development of affects: a unfied theory. Psycho-
anal Q. 43. 532—556
BREUER. J. & FREUD. S. (1893—5)—Studies on hysteria (S. E. 2)
BRIER ,EY. M. (1937)—Affects in theory and practic in Freund's in Psycho-
analysis. London. Hogarth Press, 1951
DONNET. J. L. & GREEN A. (1973)—L 'enfantduça: lapsychose blanche.
Paris. Ed. Minuit
ENGEL. G. (1 62)—Anxiety and depression withdrawal the primary affects of unplea-
sure. Int. J. Psycho anal. 43. 89—97
FAIRBAIRN. W. R. O. (1952)—Psy choana 1 y t i с studies of the Personal-
i t у , London. Tavistock.
FREUD, S. (1893) Quelques considérations pour une étude comparative des paralysies mot-
rices organiques et hystériques. Arch. Neurol. 26, 29—43 in SE. 1
FREUD. S. (18Э4)—Tne neuro-psychoses of defence. SE. 3
FREUD, S. (1895)—On the grounds for detaching a particular syndrome from neurasthenia
under the description "anxiety neurosis", SE. 3
FREUD. S. (1900)—The interpretation of dreams. SE. 4. 5.
FREUD. S. (1915)—Repression, SE. 14
FREUD. S. (1915)—The unconscious. SE, 14
FREUD. S. (1917)—Introductory lectures on psychoanalysis. Part III. SE. 15
FREUD. S. (1920)—Beyond the pleasure principle. SE. 18
FREUD. S. (1923)—The Ego and the Id. SE, 19
FREUD. S. (1925)—Negation. SE. 19
FREUD. S. (1926)—Inhibitions, symptoms, anxiety. SE. 20
FREUD. S. (1927)—Fetishism. SE. 21
FREUD. S. (1933)—New Introduction lectures on psychoanalysis. Lecture XXXII. SE, 22
FREUD. S. (1937)—Constriction in analysis. SE. 23
1 Nous ne donnons ici qu'une bibliographie succinte—Pour une bibliographie plus
complète, nous renvoyons le lecteur à notre ouvrage Le Discours Vivant (1973) ainsi
qu'à notre étude récente Conceptions of affect (1977). Les citations de Freud réfèrent à
aThe Standard Edition of the complete psychological works of
Sigmund Freud" traduite de l'allemand par J. Strachey. Les références sont indi-
q uées par les sigles S. E. suivies du nq du tome.
408

GLOVER, E. (1939)—The psychoanalysis of affects. Int. J. Ps у с ho anal. 20. 299—
307
GREEN, А. (1ь70)—L'affect—Revue Fr. de P s у с ha г, а 1 у se 34, 883—1141
GREEN. A. (1973)—L Discours Vivant. Paris. P. U. F.
GREEN A. (1975)—The ana yst symbolisât ion and absence in the analytic setting. Lnt.
J. Psycho anal. 56. 1. 22
GREEN, A. (1977)—Conceptions of affect. Int. J. Psychoanal. 58. 129—154
HARTMANN, H. (1964)—Essay on Ego Psychology. London, Hogarth Press
HEIMANN, P. (1950)—On counter transference. Int. J. P s y cho ana 1. 31. 81—84
JACOBSON. E. (1964)—Tne aifects and their pleasure unphasive qualities in relation
to t .e piVCiiic disc large processes in Drives Affects, Behaviour. R. M.
Loewenstein edit. vol. 1, New York., I. U. P.
JONES, E. (1929)—Fear guilt and rate. Int. J. P s y cho ana 1. 10, 383—397
KHAN, M- M. R.—Tne privacy of the self. London, Hogarth Press
KLEIN, M.—Envy and gratitude. London, Tavistock Publ.
LACAN. J. (Ь66)—Ecrits. Paris, Le Seuil
LAPLAXCHE. J. & PONTALiS. J. B. (1967)—Voc abu 1 a i re de la Psychana-
lyse. Paris. P. U. F.
LEWIN. В. (1964)—Reflections on affects, in M. Schur, ed. Drives, Affects. Behav-
iour, vo*. 2, New Yoik. I. U. P.
LIMENTANi, A. (1977)—Afiects and the psychoanalytic situation. Int. J. P sycho-
ana 1. 58
MALLET. J (1969)—Formation et devenir des affects in La théorie psychanaly
t iq ue—Pans, P. U. F.
MARTY. P. FAIN, M. DE MUZAN. M.DAVID. С (1968) — In vest i gat i on
psychosomatique. Paris. P. U. F.
PETO. A. (1967)—On aifect contro.. Psychoanal. Study Child. 22
RANGELL. L. (1967)—Psychoanalysis affects and the "human love": on the relationship of
psychoanalysis to tne behavioural science. Psychoanal. Q. 36. 172—202.
RAP APORT. D. (1 53)—On tne psychoanalytic theory of affects. Int. J. Psycho-
ana 1. 34. 117—198.
RYCROFT.C. (1968)—Imagination and Reality. London, Hogarth Press
SANDLER, J. (1972)—The roi e of a f f e с t s in psychoanalytic theory, in
Pnysiolo^y. Emotion, and Psychosomatic Illness. Amsterdam.
London. New York, Elsevier Exc Med.
SCHÄFER. R. (Г64)—Tne cinical analysis of affects. J. Am. Psychoanal. Ass.
12. 174—2 9
SCHUR. M. (1969)—ALects. and Cognition. I nt. J. Ps у с h о ana 1. 50. 647—653
VALENSTEIN. A. F. (1962)—Aifects. emotional reliving and insight in the psychoanalytic
process. Int. J Psycnoanal. 43, 315—324
WINNICOTT, D.W. (196.)-The Maturational processes and the facilita-
tin i environment. Lo.idon, Ho~,artn Press
WINNICOTT. D. W. (1971)—Playing & Reality. London. Tavistock Publ.
WINNICOrr. D. W. (1974)-Fear of breakdown. Int. Rev. Psychoanal. 1. 103—107
WINNICOTT. D. W. (1975) — Through Pediatrics to Psychoanalysis.
London. Hogarth Press.

33
INCONSCIENT ET LANGAGE DANS LA PSYCHANALYSE
CATHERINE CLÉMENT
Université de Paris. France
Les critiques marxistes faites à la pensée de Freud sont suffisamment con-
nues et suffisamment anciennes pour qu'on n'ait pas à les rappeler ici. Si elles
demeurent valides en ce qui concerne l'idéologie personnelle de Sigmund
Freud — sous condition de bien voir que cette idéologie est complexe, traver-
sée elle-même de contradictions internes—elles semblent devoir être repensées
selon une véritable évaluation dialectique; car, si les instruments que Freud
se donnait pour se représenter l'inconscient— par exemple l'énergétique de
l'appareil psychique — peuvent être soumis à critique, les instruments de pen-
sée qu'il a posés, le premier, pour comprendre l'articulation entre l'inconsci-
ent, le langage, et la subjectivité sont devenus nécessaires à toute réflexion
anthropologique, et plus particulièrement à l'anthropologie marxiste.
De cette distinction entre la part idéologique de la démarche freudienne,
nécessairement tributaire d'une histoire, d'une origine et d'une situation
de classe, et la part rigoureuse d'une pensée fondamentale pour le pro-
grès actuel de la connaissance, découle une réflexion sur le langage qui peut
s'ancrer dans une lecture historique. Car faire l'analyse critique, au sens po-
sitif comme au sens négatif, de la psychanalyse, suppose qu'on prenne en
compte son histoire. Cette histoire s'est déroulée, depuis les années 1900 qui
en marquent le point de départ, dans le monde capitaliste; en Europe d'abord,
puis, après la deuxième guerre mondiale, aux Etats-Unis. Cette histoire se
déroule donc dans un monde qui a vu progressivement s'accroître des conflits
aboutissant à une crise économique, politique et idéologique dont on connaît
l'ampleur, dont on mesure les conséquences. La psychanalyse n'a pas été
isolée de l'évolution des luttes de classes qui conditionnent les mouvements
idéologiques, selon l'histoire propre de chaque pays où elle s'est implantée.
Elle a été de plus en plus partagée en deux tendances, d'importance inégale en
quantité, mais de retentissement égal, qui reflètent assez bien le partage que
nous posons dans la pensée freudienne: une partie des psychanalystes, assurant
demeurer fidèle à Freud, a repris l'essentiel des constructions métapsychologi-
ques, mélange de philosophie idéaliste et de psychologie, tout en remaniant,
de fait, dans la pratique, le noyau véritable de la découverte freudienne; une
autre partie des psychanalystes au contraire a centré son action et sa théorie
sur l'efficacité du langage, sur laquelle repose l'essentiel delà prati-
que psychanalytique.
L'évolution de la psychanalyse dans le monde capitaliste a suivi appro-
410

ximativement, deux tendances. Aux Etats-Unis, où l'essor de la thérapeuti-
que psychanalytique a été considérable après les années 1950, la psychanalyse
s'est de plus en plus réduite à une assistance psychologique, dont les
finalités avouées consistaient en une réadaptation des individus à une
vie sociale et privée insupportables pour eux. Parallèlement se met-
tait en place une théorie élaborée principalement par Hartmann, Kris
et Loewenstein, qui, dès les années 1939, avaient transformé en profondeur
la topique freudienne, composée des trois instances, Ça, Moi, et Surmoi.
Les théoriciens «américains» y ajoutèrent une quatrième instance, le «Moi
autonome», instance d'ordre normatif et moralisant, dont la fonction est d'as-
surer le contrôle de l'Inconscient, en construisant une «autonomie» dont
l'idée est totalement contraire à la pensée freudienne, pour qui l'Inconscient de-
meure incontrôlable, ne serait-ce, entre autres, que par le processus d'après-
coup qui le caractérise. Les psychanalystes ont alors pour objectif de faire sor-
tir de la cure un moi autonome du patient, obtenu, paradoxalement, par iden-
tification au «moi» fort de l'analyste. Par reproductions successives, de «moi
fort», en «moi autonome», se construit dans la psychanalyse américaine une
mythologie adaptative qui fait des patients et de leurs psychanalystes des
sortes de surhommes, dotés d'un instrument de contrôle sur leurs conflits af-
fectifs. Il est clair que, dans cette perspective, l'i n d i v i d u est le centre de la
réflexion, et qu'il lui est proposé une solution pour échapper seul, aux contra-
dictions sociales dont les répercussions se font sentir dans l'affectivité et la
subjectivité. Dans la perspective américaine, le sujet individuel «s'en sort»,
conformément aux mythes et à l'idéologie du «self-made man».
Toute autre est la seconde tendance, qui s'est surtout développée en Fran-
ce, où l'histoire de la psychanalyse a suivi un chemin tout différent. En ef-
fet, c'est par des voies culturelles complexes que la psychanalyse s'est instal-
lée en France, par la psychiatrie, mais aussi par la recherche littéraire, cen-
trée alors sur les problèmes de la créativité. L'existence de psychologues maté-
rialistes comme Henri Wallon, avec qui travaillent des psychiatres en forma-
tion analytique, prépare la voie à une orientation nouvelle. Elle apparaît
{dès les années 1950 avec, comme porte-drapeau, la docteur Lacan, qui en
1953, s'oppose ouvertement à l'orientation américaine. Or, c'est sur la fonc-
tion du langage qu'il insiste d'abord, et c'est ce qu'il appelle le «retour à
Freud»: c'est à dire le retour à une partie de l'oeuvre freudienne qui avait
été laissée en friche par la théorie et la pratique psychanalytiques depuis les
années 1930. Le «retour à Freud» ne signifie pas qu'on assume dans sa globali-
té la théorie freudienne, tant s'en faut; les «mythes» freudiens sont posés
comme tels, par exemple le mythe de la horde primitive, ou, plus radicale-
ment, le mythe oedipien qui faisait jusqu'alors le centre de l'interprétation
psychanalytique. Le «retour à Freud» concerne exclusivement le langage.
Mais, ce disant, on pose des implications nouvelles pour l'avenir de la psycha-
nalyse: la théorie et la pratique s'en trouvent modifiées, et, au delà, la fonc-
tion d'intervention éthique et politique de la psychanalyse, qui se trouve
principalement mise en cause par la réadaptation américaine de l'ego psy-
cho logy.
411

C'est donc dans Freud, mais en faisant le partage entre le mythe et les
prémisses d'une science de la subjectivité, qu'il faut trouver les sources du
rapport essentiel de l'inconscient au langage. Et tout d'abord, dans 1 observa-
tion clinique qui, historiquement, a suscité la naissance de la psychanalyse
comme thérapeutique nouvelle: car c'est sur le corps même de ses malades,
principalement des «hystériques», que Freud a découvert un langage jusqu*
alors mal compris, le langage du corps. En un premier sens très élémentaire,
on peut parler de «langage» dans la mesure où des signes s'organisent en sys-
tème permettant une compréhension: Ainsi, dans cet exemple que raconte Freud
(dans la Science des Rêves, page 524 de l'édition française) une jeune
fille présente un ensemble de signes qui font l'interprétation: «Tandis que les
femmes soignent ordinairement les moindres détails de leur toilette, elle lais-
se pendre un de ses bas et deux boutons de son corsage sont défaits. Elle se
plaint de douleurs dans une jambe et montre son mollet sans qu'on lui deman-
de. Mais sa plainte principale est, textuellement; la suivante: elle a l'impres-
sion d'avoir dans le corps «quelque chose de caché» qui va et vient et la «se-
coue» tout entière. Souvent alors tout son corps se raidit...» Freud n'a aucune,
peine à 1 i г е dans cet ensemble de signes—le bas qui pend, les boutons ouverts,
le raidissement du corps, à quoi s'ajoutent les morceaux de discours sur ce qui
«se cache» et «secoue» le corps de sa malade—une scène sexuelle mimée, formu-
lée à l'insu de la patiente par des signes que sa conscience ne maîtrise ni ne
comprend. «La fillette n'imagine pas la portée de ce qu'elle décrit, sinon elle
ne le dirait pas. Ici la censure a été à ce point aveuglée qu'une rêverie ordi-
nairement inconsciente a pu franchir le seuil de la conscience sous le dégui-
sement ingénu d'une plainte». Voici donc que, en deçà du langage verbal, ap-
paraît un langage fait de troubles, de douleurs, de symptômes qui parlent à
la place des mots qui ne peuvent pas se dire. Voici donc posée une équiva-
lence fondamentale entre le système de signes parlés et le système de signes
que peut manifester l'Inconscient au travers d'un certain nombre de troubles
corporels. Cette équivalence se vérifie dans la levée des symptômes: quand ils
passent en paroles, le corps est délivré de ses signes importuns.
C'est dans l'analyse des rêves que Freud a posé le plus clairement l'exis-
tence d'un autre langage que celui de la communication Conventionelle «nor-
male», le langage de l'Inconscient. Le rêve se présente comme un texte fait
d'images à déchiffrer, un «rébus», c'est-à-dire une suite de graphismes expri-
mant par homologie une phrase, qu'il faut trouver. С n construit cette phrase
par déduction, à partir des associations de langage que le rêveur produit, en
prenant pour base chacun des éléments du rêve. Chaque graphisme produit,
au terme d'un enchaînement plus on moins long, un mot du langage, qui, re-
lié aux autres, fera du sens à partir du non-sens apparent du rêve. Freud appel-
le contenu manifeste le langage énigmatique du rébus; et contenu
latent le langage de l'inconscient qui se donne à déchiffrer dans le rêve. «Les
pensées du rêve et le contenu du rêve nous apparaissent comme deux exposés
des mêmes faits en deux langues différentes; ou mieux, le contenu du rêve nous
apparaît comme une transcription des pensées du rêve, dont nous ne pour-
rons connaître les signes et les règles que quand nous aurons comparé la traduc-
412

tion et l'original... Jene jugerai exactement le rébus que lorsque je renonce-
rai à apprécier ainsi le tout et les parties, mais m'efforcerai de remplacer
chaque image par une syllabe ou par un mot qui, pour une raison quelconque,
peut être représenté par cette image. Ainsi réunis, les mots ne seront plus
dépourvus de sens, mais pourront former quelque belle et profonde parole.
(«Science des Rêves», page 242).
Mais, si le rêve est la voie royale qui permet d'appréhender l'existence et
le fonctionnement de l'Inconscient, sans contradiction d'ailleurs avec des mo-
des physiologiques d'appréhension des mêmes processus, ce n'est pas, tant
s'en faut, le seul indice. En fait, toutes les perturbations du langage «normal»
sont des indices qui renvoient au fonctionnement latent de l'autre langage,
selon Freud: les lapsus, les jeux de mots, les failles dans le comportement
traduisent l'inconscient. Non seulement c'est le point de départ de la théo-
rie freudienne, mais c'est aussi la base de la pratique de la cure, dans laquelle
n'intervient rien d'autre que cette traduction. L'un des fonctionnements les
plus intéressants du langage de l'Inconscient est sans doute celui du jeu de mots,
que Freud appelle mot d'esprit; car il contraint à prendre en compte le
corps social au milieu duquel se produit le jeu de mots. Freud remarque qu'on
ne rit pas seul d'un mot d'esprit: C'est là une activité hautement socialisée, ac-
complie souvent selon des rites culturels, divers selon les aires géographiques.
Pourtant le mot d'esprit est un rébus, comme le rêve; comme le rêve, il con-
dense, travaille le langage habituel, et suscite le rire au moment où deux
messages coexistent dans le même mot, deux messages tous deux connus des
rieurs. Si l'un des auditeurs ne connaît pas l'un des messages, il ne compren-
dra pas, et il ne rira pas; nous avons bien du mal, dans le livre de Freud con-
sacré aux mots d'esprit, à comprendre les histoires juives qu'il raconte, par-
ce que l'un des langages employés par Freud est pour une grande part histo-
riquement périmé, celui de la communauté juive de Vienne en 1900. L'incons-
cient n'est donc pas seulement le langage individuel d'un sujet, qui parlerait
en langue commune et aurait par ailleurs son propre dialecte latent l'incons-
cient fonctionne selon les lois d'un langage partagé par tous les membres
d'un même groupe culturel, obéissant aux mêmes normes, parlant la même
langue; c'est pourquoi précisément un psychanalyste peut déchiffrer et com-
prendre ce qui se passe dans un autre que lui: parce que, la base de langage
étant la même, il pourra entendre les jeux de mots, les décompositions, les tra-
ductions effectuées dans et par l'inconscient, instance qui déborde l'opposi-
tion traditionelle entre le collectif et l'individuel. Le langage est donc la
base sur laquelle s'opère le transfert, c'est -à-dire l'établissement d'une re-
lation, privilégiée dans la cure, et, de ce fait, thérapeutique, entre deux struc-
tures subjectives, chacune pouvant restituer à l'autre la continuité de son
discours, ponctué d'absences, de trous, le rêves, de jeux de mots. Le travail sur
le langage dans la psychanalyse s'effectue en effet sur la с о n t i n u i t é: cha-
que sujet émet un discours conscient discontinu, auquel manquent des élé-
ments de langage verbal qui se disent ailleurs, autrement: dans le corps, dans
les gestes, dans les actes, et si ces actes ou ces gestes ne correspondent plus aux
normes sociales en vigueur, ils sont déclarés pervers, ou pathologiques, ou
413

fous. Guérir, c'est rétablir la continuité défaillante, et
cela ne se peut faire que dans le rapport à un autre
inconscient. C'est ainsi que chacun peut restituer à l'autre son discours,
le discours de l'autre.
Freud appelle ce processus la construction analytique («Constructions
en analyse»). Il ne s'agit pas de faire surgir par le dialogue, une vérité événemen-
tielle qui aurait eu lieu dans un passé oublié, l'oubli étant la couverture qui
rend le refoulement de l'événement pathogène; il s'agit bien effectivement
d'un travail sur le passé, mais d'un travail de construction qui se fait dans le
temps présent, dans le transfert, c'est-à-dire dans une relation de langage. Les
souvenirs oubliés qui refluent pour le patient en analyse lui reviennent en mé-
moire parce qu'il les dit à quelqu'un d'autre, et lui reviennent pour cet autre-
là, qui fait figure actuelle des personnages de ce passé reconstruit. On ne pour-
ra pas vérifier les dires du patient, puisque le passé est invérifiable, sauf
à ouvrir une enquête, ce qui n'est pas le but de la psychanalyse; l'essentiel
tiendra donc dans le récit que le patient pourra faire, peu à peu, de sa propre
histoire. Lacan formule ainsi cette part de la démarche freudienne: «Ce que
nous apprenons au sujet à reconnaître comme son inconscient, c'est son histoire
c'est-à-dire que nous l'aidons à p a г fa ire l'historisation actuelle des faits
qui ont déterminé déjà dans son existence un certain nombre de «tournants»
historiques. Mais s'ils ont eu ce rôle, c'est déjà en tant que faits d'histoire, c'est-
à-dire en tant que reconnus dans un certain sens ou censurés dans un certain
ordre». («Fonction et Champ de la Parole et du Langage», Seuil, page 261,
in «Ecrits», C'est dire encore que, dans cette construction de langage entre deux
subjectivités dont chacune renvoie à l'autre un ordre à soi-même
inconnu, s'élabore une histoire, celle de l'Inconscient.
On le voit, Freud pratiquait la fonction du langage, et l'avait déjà, pour
une bonne part, réfléchie et théorisée. Cependant il nous serait difficile de
faire une telle lecture dans l'apport de Jacques Lacan, qui a systématisé les
découvertes de Freud sur l'action du langage, et qui, réfléchissant sur les in-
novations théoriques de la linguistique et de la rhétorique a introduit dans
la théorie psychanalytique des notions nouvelles: importées de la rhétorique,
les notions de ponctuation, de métaphore, de métonymie; importée de la
linguistique saussurienne, la notion de signifiant. Ce terme, dans l'oeuvre de
Saussure, forme, avec le signifié, l'ensemble qui constitue un signe: «entité qui
1) peut devenir sensible et 2) pour un groupe défini d'usagers, mar-
que un manque en elle-même.La part du signe qui peut devenir sensible s'appelle,
depuis Saussure, signifiant, la part absente, signifié, et la relation qu'ils
entretiennent, signification.» («Dictionnaire Encyclopédique des Scien-
ces du Langage», Todorov-Ducrot, Seuil, page 132). Le signifiant, partie matéri-
elle du langage, peut devenir sensible dès qu'il est émis et perçu, sous forme de
sons, de gestes, de lettres, sous forme d'élément matériel. Mais, pour que ce
signe, alors actualisé, soit perçu, il faut qu'il soit reconnu par un groupe, un
ensemble culturel, car «le signe est toujuors institutionnel» (op. cit). Sans
cela, il ne se transmet pas. Quant au signifié il renvoie à un manque dans
la signification, car l'objet signifié peut ne pas être présent dans le réel, il n'en
414

sera pas moins signifié. Jacques Lacan, sur cette base communément admise
(compte non tenu ici des débats philosophiques importants posés par cette
définition de la signification) retient de l'algorithme saussurien (S) d'abord
la barre qui sépare le signifiant du signifié: peu importante pour Saussure,
elle devient décisive pour Lacan dans la mesure où il l'interprète, métapho-
riquement, comme la barre du refoulement, «résistante à la signification»
(«L'instance de la lettre dans l'inconscient»). Le signifiant renvoie donc à la
possibilité d'un fonctionnement apparemment autonome, qui en tous les cas ne
tient pas compte d'une correspondance terme à terme entre signifiant et
signifié: il existe des décalages, des ruptures, des manques analogues, voire iden-
tiques, à ceux qui marquent les effets de l'Inconscient sur le conscient. On
cherchera donc comment fonctionne le signifiant; pour Lacan, ce fonctionne-
ment comporte deux axes. Premièrement le signifiant est la plus petite unité
de langage, c'est une structure localisée, (ce pourquoi Lacan l'appelle la lettre):
deuxièmement il se compose en chaînes fermées, par empiétements consti-
tuants, jusqu'à ce que le sens se forme par arrêt de la chaîne. Öet arrêt qui dé-
finit le sens, qui stoppe le glissement incessant du signifié sous le signifiant,
Lacan décide de l'appeler la ponctuation, sans que le sens de ce terme soit
fondamentalement différent de celui qu'on lui connaît dans l'utilisation gram-
maticale et stylistique: scansion, marque d'arrêt, respiration des phrases,
moment «où la signification se constitue comme produit fini» («Subversion du
sujet et dialectique du désir»). Mais cette ponctuation met fin à un processus
qui émane de l'au tr e, l'autre, condition nécessaire de tout échange de mots:
ce pourquoi l'analyste, quand il intervient alors qu'il est déjà l'autre, donc pa-
tient, introduit une ponctuation, rien de plus, dans l'ordre d'une chaîne de signifi-
ants». Ainsi, c'est une ponctuation heureuse qui donne son sens au discours du
sujet». («Fonction et Champ de la Parole et du Langage», page 252) De cette
conception de la ponctuation dépend une conception de la pratique sensible-
ment modifiée, en particulier en ce qui concerne la durée de la séance de psycha-
nalyse, qui, plus ou moins fixe dans une tradition freudienne implicite, peut
dès lors être raccourcie ou rai longée par l'analyste, comme fait une ponctuation,
et servir au maniement du temps dans la cure.
C'est dans le même esprit que Lacan a réinterprété les termes freudiens qui
décrivent les mécanismes du rêve, condensation et déplacement. Le
premier correspond à la figure rhétorique de la métaphore, qui prend «un mot
pour un autre» qui substitue un signifiant à un autre dans la chaîne signifiante:
ce processus est celui de la poésie, qui assume dans la création ce qui, dans le
langage commun, est considéré comme lapsus, erreur, manque. Le second mé-
canisme, celui du déplacement, correspond à la figure da la métonymie, qui
prend la partie pour le tout: ceci supplique particulièrement a la fonction
du désir, qui s'attache à un objet partiel, une partie, indéfiniment partielle,
et renvoyant indéfiniment à la totalité du désir. Si la cure psychanalytique
peut éclairer la métaphore—par exemple sous la figure du symptôme, qui
prend un bout de corps pour un mot— et relier des correspondances implici-
tes, donc pathogènes, elle ne viendra pas à bout du désir, de la métonymie,
figure qui suppose un perpétuel rebondissement de langage; c'est que le langa-
415

ge ne cesse pas, si même une ponctuation définitive (la mort) vient mettre fin
au discours de tel ou tel. Progressivement, dans la pensée de Lacan, le langa-
ge renverse la problématique philosophique idéaliste d'un sujet conscient, pos-
sédant le langage comme un outil; si le rôle «instrumental» du langage n'est
pas niable, ce n'est plus dans son rapport au sujet individuel qu'il convient
dès lors de le penser, mais dans son rapport au groupe qui tient le langage, et
est tenu par lui. Cette dimension fondamentalement sociale du langage con-
firme l'hypothèse de Marx et Engels: «Le langage est la conscience réelle pra-
tique, existant aussi pour d'autres hommes, existant donc alors seule-
ment pour moi-même aussi, et, tout comme la conscience, le langage n'appa-
raît qu'avec le besoin, la nécessité du commerce avec d'autres hommes». Par
ailleurs la VI ème thèse sur Feuerbach d'Idéologie Allemande (c'est moi qui
souligne les deux derniers termes. CC) interdit de penser qu'il s'agit là d'une
conscience subjective individuelle, puisque «l'essence humaine n'est pas une
abstraction inhérente à l'individu isolé» et qu'elle est «l'ensemble des rapports
sociaux.» Ceci se vérifie complètement dans la pratique analytique: dans la
cure, au travers d'un échange qui passe par l'intermédiaire de deux personnes
physiques et morales (au sens juridique du terme), le langage commande
l'échange, tient les subjectivités dans le même réseau, tisse un discours commun
et différencié à la fols. Ce discours est commun puisqu'il s'agit de la même
langue, du même ordre que Lacan désigne par le terme de s y m b о 1 i q u e; et
différencié car chacun constitue, dans son histoire propre, son propre vocabulai-
re, son propre lexique, que Lacan appelle l'imaginaire, langage à soi que
soi-même ne peut pas entendre, et qui sert d'écran protecteur. La notion d'indi-
vidu, donc, et paradoxalement, disparaît dans l'analyse pour faire place à
celle de sujet: un sujet qui constr it peu à peu le système de relations dont
il est depuis sa naissance complètement dépendant à son insu: relations dans
la famille, et, par la famille, «relations de classe», si l'on peut ainsi désigner
les images qui structurent l'idéologie imaginaire de chacun: comment il se
rêve, comment il pense être, dans quelle classe il imagine être, quel degré de
conscience est, en définitive, le sien. Si du moins le psychanalyste y consent,
qui peut, selon sa propre idéologie, bloquer ou non cette analyse, le sujet voit
s'entrouvrir dans la cure l'ensemble des rapports sociaux dans lequel il se
trouve situé: représentation certes imaginaire, mais qui, par l'intermédiaire
de sa propre histoire, lui donne à penser, s'il le désire, sur la totalité de ses
choix, antérieurs et à venir.
C'est dire que la finalité de l'analyse, que Lacan aborde avec d'infinies
précautions et qui demeure sans doute le problème essentiel à résoudre, peut
changer d'orientation, comme elle a déjà changé dans le cours de son his-
toire. Il serait illusoire de penser qu'elle peut conduire à une mythique désa-
liénation dans une libération du langage autonome; tout aussi illusoire, et dans
le même registre, que d'avoir pu penser, comme les psychologues américains
théoriciens du «moi autonome», qu'on pouvait construire un «moi fort» et
«libre» dans l'identification à un autre: liens qui renforcent la dépendance au
lieu de la dénouer. Si la théorisation de Lacan est exacte, le langage, les chaî-
nes de signifiants—qui sont alors les mêmes dans le discours conscient et dans
416

«ce que Freud supposait être un autre discours, inconscient,-ne peuvent
disparaître, puisqu'il font partie du fonctionnement social du sujet; tout au
plus peut-on penser, mais c'est fondamental, que la pratique psychanalytique,
dans cette orientation, rend possible, comme le dit Lacan, une «prophylaxie
de la dépendance»; Connaître les images à l'égard desquelles il est dépendant
.à son insu, permet au sujet de les reconnaître et de les «traiter» avec plus de 1 i-
b e г t é, quand leur emprise se fait sentir. Ainsi, au delà de la guérison, dont le
terme renvoie surtout à un critère social et culturel, la psychanalyse, comme
ipratique de langage, débouche sur l'élaboration possible d'une réflexion à
venir: la réflexion morale et politique qu'engage tout processus profond de
transformation du réel. Celui-ci concerne la transformation subjective par
Je langage: même si, comme c'est l'évidence, les effets en sont limités, c'est
•bien fondamentalement, de liberté qu'il est question.
27. Бессознательное

34
О НЕКОТОРЫХ ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ
ПРОБЛЕМАХ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ЖАКА
ЛАКАНА
Н. С. АВТОНОМОВА
Институт философии АН СССР, Москва
Концепции бессознательного, лежащие в основе многих буржуазных;
психологических теорий, тесно связаны с их философскими, методоло-
гическими, мировоззренческими предпосылками. Англо-американский
неофрейдизм, психологические и психоаналитические концепции экзи-
стенциально-феноменологической или бихевиористской ориентации ха-
рактеризуются соответствующими различиями в понимании роли
бессознательного, его места в общей структуре и организации созна-
ния и поведения индивида, в оценке средств и возможностей их науч-
ного познания и практической перестройки. Определенное место среди
этих концепций занимает психоаналитическая концепция французского
исследователя Жака Лакана, представляющая собою структуралист-
ское прочтение психоаналитической проблематики. Выявление специ-
фики этого прочтения, а также осмысление ряда философских проб-
лем, возникающих в этой связи, составляют предмет данного рассмот-
рения1.
Лакан решает проблему бессознательного, прибегая к лингвисти-
ческим аналогиям, и рассматривает свой подход как своеобразное «ле-
чение словом». Это было ответом на ряд проблем психологического и-
психиатрического плана, возникших в контексте соотнесения лаканов-
ской концепции с другими подходами к психологической проблематике.
Две важнейшие исходные точки Лакана ел, чующие. Во-первых, это
полемика с традиционными ассоциационисгскими концепциями, сводя-
щими высшие проявления человеческой психики к элементарным реак-
циям, к разряду внеположных психике физиологических, биологических
закономерностей, и защита психической реальности как специфическо-
го объекта исследования. Во-вторых, эта полемика с субъективистски-
ми, интуитивистскими, феноменалистскими концепциями, усматриваю-
щими в «непосредственном чувствовании» единственный метод, соот-
ветствующий специфике психической реальности.
Ассоциационистские школы переносят на духовную жизнь чело-
века механистическое понятие «следа» (Геп^гатте), основанное на
реакциях животных в определенных экспериментальных условиях. На-
против, интуитивистский подход к психике абсолютизирует уникальную
1 Некоторые понятийные и стилистические аспекты лакановской концепции был»
предметом анализа и критики в нашей статье [1], к которой мы и отсылаем читателя для
первоначального знакомства с проблематикой.
418

специфичность духовной психической жизни человека и отрицает воз-
можность ее научного познания.
С одной стороны, выступая против ассоциационистских концепций,
для которых все проявления психической жизни человека выступают
лишь как ослабленные подобия чувственных восприятий, а познавае-
мость их достигается лишь путем сведения к биологическим законо-
мерностям, Лакан напоминает о том, что истина для психолога опре-
деленным образом связана «с непосредственностью живого человеческо-
го переживания, она есть ценность, связанная с порывами мистики,
правилами моралиста, путями аскета, равно как и с находками миста-
гога» [2, 79]. С другой стороны, поднимая вопрос о достижении на-
учного статуса как об одной из задач психоанализа, Лакан пишет сло-
ва, полные, одновременно, скепсиса и надежды: «Если психоанализ
признан стать наукой (ибо пока еще он ею не является) и если ему не
суждено выродиться в простую совокупность приемов ( а, быть может,
это уже произошло), то мы должны обнаружить смысл нашего опы-
та» [2, 267]. Средством такого научного (не субъективистского, но вме-
сте с тем и не естественнонаучного) подхода к человеческой психике
в ее нормальном и патологическом функционировании и выступает
для Лакана аналогия между бессознательным и языком, речью.
По сути лакановская концепция может быть представлена как ре-
зультат соединения двух основных проблемных линий — психоанали-
тической и лингвистической, ведущих начало от Фрейда и Соссюра. Об
этом объединении свидетельствует само парадоксально заостренное
выражение смысла лакаеовокой концепции: «бессознательное — это
язык», «бессознательное структурировано как язык». Вполне очевидно,
что попытка синтеза этих проблемных линий не может не вызывать
значительного переосмысления обеих: как фрейдовского понимания
бессознательного, так и трактовки языка как формы логического мыш-
ления (а никак не бессознательного). Направленность лакановского
переосмысления фрейдовской концепции позволяет говорить о своеоб-
разной «дебиологизации», «десексуализации» в трактовке человека и
его психики, о стремлении Лакана понять даже те уровни и слои пси-
хической структуры, которые у Фрейда оставались достоянием биоло-
гии, с точки зрения социальных механизмов языка и культуры. На-
правленность лакановского переосмысления соосюровской концепции
языка позволяет говорить о своеобразной «десемиотизации» этой тра-
ктовки. Это означает проблематизацию связи «знака» и «значения»,
или, точнее, «означающего» и «означаемого» в рамках атомарного зна-
ка: представление о непригнанности и скольжении означаемого и озна-
чающего друг относительно друга, о самостоятельности первого по от-
ношению к второму.
Роль языка в фиксации и удержании специфики психической ре-
альности определяется тем, что речь больного в психоаналитической
ситуации является нейтральной почвой, на которой остаются следы
психических состояний, процессов и структур самых различных уров-
ней. Тем самым язык выявляется именно как та среда, которая позво-
ляет осуществить требование «несистематизации», «несведения», «без-
вьиборности», то есть непредпочтения каких-то одних психических про-
явлений другим. Выполнение этого требования Лакан считает необхо-
димым для защиты объекта психологии и психоанализа от механисти-
ческого аосоциационистского редукционизма.
Аналопия между бессознательным и языком обосновывает и вто-
рой полемический момент, значимый для лакановокой концепции —
возможность научного познания в области психологии. «Дискурсив-
419

ность», расчлененность, определенная формоупорядоченность языков
и языкоподобных механизмов делает возможным рациональное, логи-
ческое (а не интуитивное) познание психических процессе)©, основан-
ных на этой аналогии. В рамках психоаналитической теории это оз-
начает, что бессознательное лишается своего «архаического», инстин-
ктивного характера, будучи структурированным и структурирующим
механизмом, а речь больного, выявляющая это бессознательное, высту-
пает для врача как поле анализа, содержащее некоторым образом
-структурированный и упорядоченный материал, доступный для рацио-
нального схватывания и осмысления.
В самом деле, бессознательное не может быть представлено лишь
в результате некоторых негативно-интуитивных определений, как нечто
такое, что не равняется сознанию и не является им. Понятие бессозна-
тельного, структурированного как язык, дает Лакану определенную
опору для позитивного конструирования концепции бессознательного.
Можно сказать, что решение «парадокса бессознательного» озна-
чает для Лакана выявление того, каким образом бессознательное уча-
ствует в функционировании мышления и поведения человека. «Бессоз-
нательное — это глава из моей истории, которая отмечена прочерком
или же занята ложью, это глава, подвергающаяся цензуре. Но исти-
на может быть обнаружена: наиболее часто она записана где-то в дру-
гом месте» [2, 259]. История бессознательного записана, например, в
таких «памятниках», как человеческое тело со всеми его неврозами и
психозами, в «архивных документах», например, в детских воспоми-
наниях, в семантической эволюции словаря, стиля жизни и характера
человека, в тех отпечатках на соседних главах человеческой истории,
по которым можно реконструировать пропущенную и искаженную гла-
ву. Функция врача заключается в том, чтобы помочь больному уви-
деть в разрозненных полубессознательных обрывках его воспоминаний
его собственную историю и научить его читать эту историю. Среди всех
этих «памятников» индивидуальной истории язык является, пожалуй,
одним из наиболее надежных: его свидетельства могут быть проанали-
зированы с наибольшей точностью, а его данными, безусловно, легче
оперировать.
Процесс расшифровки патологических симптомов и терапия психи-
ческого заболевания происходит, согласно исходному лакановскому
концептуальному уравниванию языка и бессознательного, в ситуации
диалога, в ходе «речевой работы». Диалог врача и пациента — это уже
не рассчитанная исключительно на вчувствование интроспекция, «не
монолог с успокоительными иллюзиями, а напряженная работа речи»
[2, 248]. Специфика языка как главного механизма взаимодействия
людей в обществе, как многоплановой структуры, развертывающейся в
диалоге, заключается, по Лакану, в том, что говорящий человек преж-
де, чем сказать что-либо, говорит для «кого-либо».
В речи больного до и помимо каких-либо конкретных содержаний
(объективного мира или субъективного сознания) содержится некая
не собственно информативная, но скорее побудительная интенция,
некая направленность общего намерения больного, запечатлевающая
напряженность социальных отношений (таковы карательная, агрессив-
ная, искупительно-жертвенная, требовательная и др. интенции), кото-
рые, как правило, осознанно подавляются, а бессознательно выражают-
ся, присутствуя лишь в неосознанных лексических и синтаксических
особенностях речи больного. «Функция языка заключается не в инфор-
мации, а в побуждении. Именно ответа другого я ищу в речи. Именно
мой вопрос конституирует меня как субъекта» [2, 299]. Диалогичность
420

речевого общения заставляет Лакана даже переосмыслить общеизвест-
ную бюффоновскую формулу «стиль это человек», добавив к ней еще
одно смысловое звено: «человек, к которому обращаются». А соответ-
ственно с этим и другой человек становится для нас не чем иным, как
«местом возврата нашей речи», тем местом, где наши собственные
«мысле-речи» определенным образом впитываются, осмысляются и воз-
вращаются к нам уже в новом, преобразованном виде. Диалог врача
и пациента как основа терапевтической практики приходит на смену
монологическому, дидактическому, гипнотическому отношению врача
к больному, при котором врач выступал не в качестве соискателя исти-
ны, но, напротив, в качестве носителя некой истины, внешней по отно-
шению к больному. Диалог в лакановском понимании не означает не-
прерывного говорения: принципиально важным является здесь само на-
личие инстанции обращения, само внимающее присутствие врача:
«...нет речи без ответа, даже если она встречает лишь молчание, при ус-
ловии, что кто-то ее слушает; именно это и определяет ее роль в ана-
лизе» [2, 247].
Исходная начальная речь, посредством которой больной обращает-
ся к врачу, это «пустая» речь, лишенная внутренней связности. Напро-
тив, цель и результат терапевтического курса, которые приводят боль-
ного к излечению, к исчезновению патологических симптомов, это дости-
жение «»наполненной» (pleine) речи, превращенной из разрозненных «ар-
хивных» документов во внутренне связную и последовательную исто-
рию. Таким образом, речь больного представляет собою нечто вроде
лаборатории, в которой одновременно и подспудно осуществляется и
анализ и синтез: расшифровка симптомов и определение места травм и
воссоздание новой, «наполненной» речи, нового психического облика
больного.
Симптомы болезни концентрируются в соответствии с напряженно-
стью речевой работы в тех местах, где налицо разрыв или, наоборот,
сгустки в речевой цепи — метафорические сгущения или метоними-
ческие замещения элементов. Таким образом, метафора и метонимия —
эти традиционные приемы риторики и стилистики — служат для врача
как бы мостом между смыслом и бессмыслицей. Для того, чтобы сде-
лать речь больного свободной и наполненной, «мы вводим его в язык
его желаний, в котором, без его ведома, вдали от того, что он дей-
ствительно говорит, держат речь его симптомы» [2, 294]. Именно по-
тому, что симптом структурирован как язык, то есть запечатлен в сгу-
стках или разрывах речи, он и способен разрешаться в анализе языка.
Получается, таким образом, что язык — это одновременно и «ин-
струмент лжи» (то есть средство фиксации патологических симптомов)
и орудие достижения истины (то есть расшифровки и распутывания
речевых узлов, соответствующих патологическим нарушениям психики
больного). Истина терапевтической практики2, та межсубъектная
истина, которая достижима лишь в диалогическом общении индиви-
дов, не есть те или иные конкретные содержания, но скорее совокуп-
ность некоторых условий, делающих само обозначение, смысл возмож-
ными. Истина заключается не в моей речи, не в речи моего собеседни-
2 Психоаналитическая терапия—это не чисто практический вопрос. Здесь Лакан остро
полемизирует с англо-американскими неофрейдистами, главная забота которых, согласно
его трактовке,—-это включение больного в мир, в тот социальный контекст, из которого он
оказался исключенным вследствие своей болезни, т. е. чисто «примиренческая» тенден-
ция. Для Лакана терапевтическая проблематика тесно связана с вопросом о постигаемой
при этом истине, а не только о прагматических последствиях лечения.
421

ка, но в чем-то третьем — в некоторых общих для нас обоих усло-
виях или, как говорит Лакан, в «условностях обозначения» [2, 525].
Постановка вопроса об «условностях» или условиях обозначения
и свидетельствует в концепции Лакана о проблематизации связи знака
и значения, или означающего и означаемого, о необходимости выявить,
каким образом, при каких условиях, согласно каким критериям, в ка-
ких ситуациях означаемое может соединяться с означающим, а зна-
чит и обозначение, как таковое, становится возможным. Лечение болез-
ни происходит вовсе не на уровне оперирования конкретными смысла-
ми и значениями, не на уровне соединения атомарных знаков, в ко-
торых означаемое и означающее взаимно пригнаны друг к другу, но в
результате приведения бессвязных, но конкретных смыслов к некото-
рой, хотя и не лишенной конкретности, но приобретшей внутреннюю
связность и формоупорядоченность системе условий обозначения.
Сама постановка вопроса об условиях обозначения в противопо-
ложность вопросу о функционировании готовых знаков и знаковых си-
стем характерна не только для Лакана, но и для других представите-
лей французского структурализма. Она по сути свидетельствует об их
интересе к важнейшей проблеме духовного производства, о стремлении
исследовать, каким образом в результате действия определенных
структурирующих механизмов (которые и сами являются результатом
социального и культурного развития, а не биологическим инстинктив-
ным механизмом) возникают разнообразные продукты человеческого
сознания и человеческой культуры.
Мы видим, что лакановокое уравнивание языка и бессознательно-
го не есть отождествление их в категориальном плане, но скорее попыт-
ка осмыслить рациональными средствами то, что с трудом поддается
рационализации — то есть область бессознательного. Эта аналогия
языка и бессознательного заведомо ограничена, поскольку лингвисти-
ческие механизмы вовсе не налагаются на бессознательное без остатка,
но покрывают лишь некоторые его аспекты и стороны. В таком ограни-
ченном смысле лакановское уравнивание представляется вполне пра-
вомерным и оправданным — ив научном, и в практически-терапевти-
ческом смысле. Однако Лакан не ставит вопроса о границах примени-
мости этой концептуальной аналогии, выводя ее за рамки психоана-
литической ситуации, в сферу самых широких философских обобщений.
Ошибочность лакановской концепции начинается там, где он пы-
тается представить язык уже не как средство проникновения в бессоз-
нательное и не как реальное поле взаимодействия двух субъектов, но
как главную, если не единственную, детерминацию человеческой судь-
бы вообще: «Субъект не является причиной самого себя, он носит в се-
бе причину, которая его расщепляет. Причина эта — означающее, без
которого в реальном вообще не было бы субъекта. Субъект есть то,
что одно означающее представляет другому означающему, к этому же
сводится слушающий субъект: «оно» говорит в нем, обращается к нему,
и тут он исчезает как субъект и становится означающим» [1, 835]. Та-
ким образом, не субъекты, общаясь между собою, определяют содер-
жание и форму (означаемое и означающее) того, о чем они говорят, но,
напротив, означающее, отделившееся и освободившееся от означаемого
или, иначе говоря, формальные структуры речевой цепи, оторванные
от своего содержательного наполнения, происходящего в каждом акте
речи, освещают субъекта в его разрыве с самим собой, в его «гетеро-
номное™», т. е. в непригнанное™ различных его граней и аспектов
друг к другу. Согласно такой трактовке, и сам субъект возникает из
взаимодействия означающих, поскольку именно перемещение и пере-

структурирование означающих определяют судьбу человеческих су-
ществ «в их отказах, ослеплениях,.в их удачах, в их жребии, незави-
симо от их природных дарований, социальных приобретений, независи-
мо от их характера и пола» [2, 30].
В этом лакановском высказывании сконцентрирована та двойная
редукция объекта, которая до сих пор проступала не очень четко, хо-
тя и пронизывала подспудно всю его концепцию. Во-первых, человек
полностью сводится к языку. Во-вторых, язык, обладающий в принци-
пе множеством функций и аспектов, сводится к уровню означающего,
т. е., согласно лакановскому словоупотреблению, к безличной фор-
мальной структуре. Именно на этой исходной редукции крепятся все
дальнейшие выводы философского плана. Именно на основе этой дву-
ступенчатой редукции Лакан делает вывод о «ниспровержении» или
«падении» субъекта, что, однако, вовсе не является единственно воз-
можным выводом из адекватного философеко-методологического ос-
мысления психоаналитической ситуации в ее терапевтическом и гно-
сеологическом смысле. В противоположность классической декартов-
ской формуле «cogito, ergo sum; ubi cogito, Ibi sum», в основе .которой
лежит тезис о полном совпадении субъекта мышления и субъекта суще-
ствования, Лакан вводит другую формулу: «Я мыслю там, где я не
есть, и я есть там, где я не мыслю» [8, 517]. А значит, главная пробле-
ма заключается не в том, чтобы соединять распавшиеся «cogito» и
«sum» в одной общей плоскости (ибо задача эта заведомо неосущест-
вимая), но в том, чтобы выяснить, тождественен ли «я говорящий» и
«я говоримый», или иначе, субъект речи и объект речи—даже если, ка-
залось бы, говорю заведомо я сам и говорю заведомо о самом себе.
В противоположность традиционному образу субъекта в классиче-
ской буржуазной философии, то есть пониманию субъекта как центра
отсчета содержаний сознания, «субъект бессознательного» (налицо уже
заведомое противоречие в определении), мыслимый по аналогии с
функционированием означающего в речевой цепи, «настигает» себя,
совпадает с самим собой лишь внутри речевых разрывов и прежде все-
го — внутри главного разрыва — между означаемым и означающим:
«лишь разрыв в означающей цепи способен верифицировать структуру
•субъекта как прерывности в реальном» [2, 801].
Теоретико-познавательные следствия своего понимания субъекта
Лакан высказывает, в частности, в своей вступительной лекции к семи-
нарам в 1965—1966 годах. Построение гуманитарной науки как лозунг
и цель — это, считает Лакан, не что иное, как противоречие в опре-
делении, поскольку в науке не существует человека, как некоей целост-
ности, но лишь ее объект, то есть уже определенным образом редуци-
рованное ограниченное многообразие. Так, в теории игр, продолжает
Лакан свое рассуждение, субъект фактически сведен к матрице зна-
чащих комбинаций, в лингвистике опять же нет «человека» как це-
лостного субъекта; на различных уровнях анализа — лексическом, мор-
фологическом, фразово-синтаксическом — субъекты различны, что и
позволяет, в частности, выделить различные науки внутри общего линг-
вистического цикла. Специфика структуралистского подхода к проб-
лемам гуманитарного познания заключается, по мнению Лакана, во
введении такого особого типа субъекта, обозначить который можно
только топологически, а наиболее подходящей моделью его является лен-
та Мёбиуса, лишенная начал и .концов, верха и низа, центра и перифе-
рии. Свои размышления на тему о субъекте как прерывности в реаль-
ном, как разрьгве в означающей цепи, Лакан доводит до весьма
решительных выводов общегуманистического плана: «Ясно одно, чтоес-
423

ли субъект и в самом деле находится там, в узле различий, тогда все
ссылки на гуманизм становятся бесполезными» [2, 857]. Однако этот
вывод не является необходимым следствием из той реальной ситуации,
которую описывает Лакан. Ситуация эта свидетельствует не столько
о «ниспровержении» субъекта, сколько о неразработанности специфиче-
ской логики диалога, логики «субъект-субъектных» отношений, ко-
торая позволила бы описать все перипетии психоаналитической тера-
пии более четко и точно, нежели «субъект-объектные» схемы естест-
веннонаучного познания. В лакановской концепции эта логика сущест-
вует скорее в виде концептуальных догадок и конкретных описаний, не-
жели в виде детальных и тщательных методологических и логических,
разработок.
Разработка логических средств для описания ситуации межсубъ-
ектного общения самым непосредственным образом связана с анали-
зом объективного реального смысла этой ситуации. В действительности
то, что кажется человеку его собственной чистой индивидуальной субъ-
ективностью, не является ни миражем, ни фантомом воображения, как:
это порой явствует из рассуждений Лакана, а потому «ниспроверже-
ние», которое осуществляет со всеми этими образованиями сознания
Лакан, усматривая в них чистые видимости, и не может быть реаль-
ным решением проблемы. Ошибка Лакана заключается вовсе не в том,
что он считает конструкции типа «я», индивидуальное сознание, само-
сознание производными и вторичными по отношению к реальному ми-
ру человеческих взаимоотношений, но в том, что Лакан сводит этот
мир социальных взаимодействий исключительно к речевым, языковым!
отношениям, к тому же, как уже было сказано, понимаемым очень
узко. Измерение языковых взаимодействий действительно является од-
ним из аспектов «реального бытия», опосредующего полюсы тождества
«бытие» и «мышление» классической буржуазной философии, но оно
далеко не исчерпывает собою это бытие.
По сути своей «лингвоцентризм» лакановской концепции — это-
попытка, в той или иной мере характерная для всей современной бур-
жуазной философии и психологии, осмыслить со свойственных ей по-
зиций роль социальных факторов в формировании и функционировании
человеческого сознания и психики. Социально-коммуникативная роль
языка фактически пронизывает в современном обществе (особенно в.
так называемом массовом обществе) все другие формы и проявления
социальной жизни людей. Язык входит в качестве составной части,
условия и средства не только в те виды и формы социальной деятель-
ности, которые непосредственно связаны с языком и фиксируются в
языке, но также и в те, которые, как кажется, вовсе или почти не свя-
заны с языком.
Лакан видит в языке результат и возможность реконструкции не-
которых объективных превращений, происходящих с сознанием и бес-
сознательным в процессе функционирования человеческой психики.
Однако Лакан не делает следующего шага по пути объективного ана-
лиза проблемы и не рассматривает факторы социальной практики,
«позволившие» языку претендовать на эту роль. Вследствие этого и
многие другие проблемы, связанные с осмыслением психоаналитиче-
ской ситуации в философском и методологическом плане, остаются в.
концепции Лакана далекими от разрешения.
На самом деле «ниспровержение субъекта» и замена человека
безличными механизмами языка и символическими системами культу-
ры (что характерно не только для лакановской концепции, но и для?
других концепций французского структурализма, взятого как целое) —

это не просто «преувеличение», «абсолютизация», «гипертрофирова-
ние» одних факторов в ущерб другим, не просто иллюзия сознания,
преодолимая просвещением и рационалистической критикой, но след-
ствие некоторых объективных превращений в самой социальной дей-
ствительности. А следовательно, позитивной антитезой предлагаемым
структуралистами решениям выступает .не чисто гносеологическая кри-
тика и не преобразование сознания сознанием, но преобразование са-
мого объективного бытия, основанное на марксистской разработке ре-
альных проблем социальной диалектики и прежде всего проблемы
превращенных форм сознания и деятельности, а также диалектики соз-
нательного и бессознательного в познании и социальной практике.
ON SOME PHILOSOPHICAL AND METHODOLOGICAL QUESTIONS OF
JACQUES LACAN'S PSYCHOANALYTICAL THEORY
N. S. AVTONOMOVA
Institute of Philosophy, USSR Academy of Sciences. Moscow
S U M M A R Yj
The article aims at showing some characteristic features of Jacques La-
can's theory of the unconscious. Lacan treats the unconscious not as a con-
tainer of «dark archaic», instinctive impulses, but as a language of a certain
kind and makes it thus open to rational grasping. Thus far the conceptual
analogy between language and the unconscious proves fruitful both scientifi-
cally and therapeutically. However, Lacan understands this analogy as go-
ing far beyond the limits of a psychoanalytical situation: he sees in language
not only the specific reality a psychoanalyst has to deal with and an instrument
of his therapeutic treatment, but a primary factor determining man's think-
ing and behaviour—in fact, his whole life. Viewed from the Marxist point
of view, this leads Lacan to a number of insurmountable difficulties in his
philosophical conclusions, resulting in some cases in oversimplifications.
ЛИТЕРАТУРА
1. ABTOHOMOBA H. С, Психоаналитическая концепция Жака Лакана. Вопросы фило-
софии, 1973, 11.
2. LACAN, J., Ecrits, Paris, 1966.

35
ПРИНЦИПЫ И ПРОТИВОРЕЧИЯ
СТРУКТУРНОГО ПСИХОАНАЛИЗА Ж. ЛАКАНА
Л. И. ФИЛИППОВ
Институт философии АН СССР, Москва
Жак Лакан, чье имя стало широко известно в связи с распростра-
нением во Франции с 60-х гг. структурализма, может считаться ныне
одним из ведущих психоаналитиков не только Франции, но и Европы.
После защиты докторской диссертации в 1932 г., не порывая с врачеб-
ной практикой, он посвятил себя преподаванию, и эта сторона его дея-
тельности, принявшая форму семинарских занятий и выступлений на
международных психоаналитических конгрессах, резюмирована в сбор-
нике его трудов, вышедшем в 1966 г. и озаглавленном «Тексты».
Педагогическая деятельность одного из признанных лидеров
структурализма проходит под лозунгом «Назад к Ф|рейду!» и сопро-
вождается интригующими заявлениями, вроде следующего: «Бессозна-
тельное, высказывающее истину об истине, структурировано как язык,
и поэтому, когда я учу вас этому, я высказываю истину о Фрейде, кото-
рый позволил высказаться истине под видом бессознательного»
[5,868]. Это и подобные ему заявления Лакана обнажают сердцевину
его структуралистского подхода к психоанализу и мотивируют введе-
ние в практику психоанализа лингвистических методов описания пси-
хических и психотических проявлений личности.
Однако принципы собственно структурного психоанализа, став-
шие предметом обсуждения в 60-х — 70-х гг., были разработаны Лака-
ном много позже начала его врачебной и педагогической карьеры. Вни-
мательное изучение «Текстов» дает основание для деления системы
воззрений Лакана на два пласта: развиваемое в 30-е — 40-е гг. учение
о психическом, в котором упор делается на описании функцио-
нирования воображения, и собственно структурный психоанализ (с на-
чала 50-х тг.). В силу этого к уже цитированному высказыванию Ла-
кана о структурированности бессознательного можно прибавить заяв-
ление, сделанное им на одной из дискуссий в 1946 г. и как оы под-
водящее черту первому периоду его деятельности: «В наши дни,—
сказал Лакан, — сделалось модой «преодолевать» классические фило-
софии. Что касается меня, то я бы мог сделать точкой отправления за-
мечательный диалог с Парменидом. Ибо ни Сократ, ни Декарт, ни
Маркс, ни Фрейд не могут быть «преодолены» в той мере, в какой они
страстно добивались раскрытия того объекта, имя которому — исти-
на» [5, 193].
Таким образом, уже в исходном пункте нашего изложения мы мо-
жем отметить раскол между позитивистскими устремлениями, харак-
терными для структурализма и разделяемыми в наше время Лаканом
(это выражается, в частности, в заявляемом им вместе с лидером фран-
426

цузского структурализма Леви-Строссом нежелании обсуждать фило-
софские .последствия вторжения структурализма в гуманитарные
науки) [3, 301], и философскими устремлениями его молодости.
Действительно, Лакан начинал как философствующий психиатр,
стремившийся вобрать в свое учение духовные веяния современной ему
Европы. А в пору его молодости во Франции господствовали основан-
ные на бергооновском интуитивизме феноменология и экзистенциа-
лизм. Не удивительно, что в ту пору Лакан заявлял о себе как^о про-
тивнике позитивистской (сциентистской) психологии. Не случайно по-
этому, что защищенная им в 1932 г. докторская диссертация «О па-
раноическом психозе и его отношении к личности» стимулировала раз-
работку одним из лидеров сюрреалистского движения С. Дали метода
«параноической критики» [7, 148].
Противосциентистская 1напра1Вленность молодого Лакана нашла
свое наиболее полное выражение в работе, посвященной описанию ме-
ханизма воображения, представляющей собой доклад, прочитанный им
в 1936 г. на одном из психоаналитических конгрессов и называющийся
«Стадия зеркала и образование Я».
«Весь наш опыт, — утверждал в этом докладе Лакан, — проти-
вится тому... чтобы постигать «Я» как центрированное на системе «вос-
приятие — сознание», организуемой принципом реальности, на основе
которого создается сциентистский предрассудок» [5, 99]. Отметив, что
уже в самом начале своего пути Лакан элиминирует принцип реально-
сти, который, по Фрейду, наряду с принципом удовольствия регламен-
тирует экономику психического, изложим вкратце суть лакановского
учения о воображении.
Ключевым событием развития психического опыта, считает Лакан,
■является подмеченное уже Келлером и Болдуином явление. Ребенок,
начиная .с шестимесячного возраста, когда его инструментальный ин-
теллект не поднимается даже до уровня шимпанзе, узнает свое отра-
жение в зеркале. Узнавание своего образа, сопровождающееся радост-
ным ликованием, в пору, когда ребенок находится в состоянии мотор-
ной немощи и зависимости от окружающей среды, составляет, по мне-
нию Лакана, «символическую матрицу», к которой устремляется «Я»
ребенка в своей изначальной форме до всяких последующих объекти-
вации в диалектике отожествления своего «Я» с «Другим» и до того,
как язык водворит его субъективность в область универсального. Фик-
сация психического на своем собственном образе («имаго»), увиден-
ном в зеркале, служит основой для конституирования «Сверх-я» и для
последующих, носящих характер вторичных образований, отождествле-
ний «Я». Если мы вспомним, что, по Фрейду, на пути к нормальному
функционированию либидо проходит последовательно ряд аутоэроди-
ческих фиксаций, а именно: оральную, анальную и нарцисстичес-
кую, то Лакан выдвигает во главу угла нарцисстическую стадию
как стержневую, регулирующую все последующие воображаемые кон-
стелляции. Диалектика влечений и разрывов, в которой участвует зер-
кально повторенный «имаго», воспроизводит «киркегоровское повто-
рение», ибо всегда и всюду стремится обрести свою самость, соответ-
ствующую зрительному 'впечатлению от собственного образа.
«Стадия зеркала» дает повод Лакану решительно порвать со вся-
кой философией, исходящей непосредственно из «я мыслю». Прозрач-
ный эфир мышления вытесняется «смутной» плотностью телесного об-
раза. Именно поэтому в случае деструкции воображения, принимаю-
щей характер патологических проявлений, возможен бред по поводу
427

«растерзанного», «разорванного» на куски человеческого тела и его от-
дельно располагающихся органов. Видения Иеронима Босха в этом
смысле еще в XV веке предвосхитили в живописи воображаемый уни-
версум современного человека.
С точки же зрения общегуманитарной, то есть антропологических
следствий, «стадия зеркала» знаменует собой зрительный эквивалент
последующего отчуждения человеческой личности. Феномен «прежде-
временности» рождения (неспособность ребенка в первые месяцы
жизни удовлетворять свои потребности самостоятельно), который был
в свое время использован Адлером для обоснования «комплекса не-
полноценности», дает повод Лакану видеть в «стадии зеркала» зри-
тельный образ изначальной расколотости субъекта, описанной им поз-
же (в редакции работы 1949 г., которая и напечатана в «Текстах») в
терминах сартровского экзистенциализма, «изначальной нехватки» че-
ловеческой реальности, или «зияния» (по Хайдеггеру). Разрыв между
зеркальным повторением «имаго» и собственным телом как раз и за-
полняется желанием и надстраиваемыми над ним воображаемыми кон-
стелляциями. Ибо «эротическое отношение, в котором индивид фикси-
рует себя в образе, отчуждающее его от самого себя, — это энергия
и форма, составляющие источник той «страстной» организации,
которую он назовет своим «я», — развивает Лакан свое учение в рабо-
те «Агрессивность в психоанализе» [5, 113].
В свете примата «стадии зеркала» главный конфликтный узел ин-
дивидуальных приключений, «комплекс Эдипа», оказывается вторич-
ным, является интроекцией сравнительно поздно воспринятого зри-
тельного образа «Отца», наслаиваемого на образ своего собственного
тела. Далее. Расколотость «имаго» на собственное тело и на его повто-
рение в зеркале составляет, по Лакану, парадигму последующего со-
циального отчуждения и является фундаментом триады «Я—Другой—
Объект влечения». Это обстоятельство и позволяет Лакану для описа-
ния последующих преобразований «Я» продуктивно использовать раз-
работанную в философии Гегелем («Феноменология духа») схему борь-
бы господского и рабского сознаний. Отказ же использовать «я мыс-
лю» как исходный пункт описания функционирования психического мо-
тивирует введение Лаканом «функции неведения» (méconnaissance).
Эта функция, описанная Лаканом во многих работах, обоановывает в
дальнейшем еще более радикальное изгнание принципа реальности из
психоаналитической концепции. Суть ее состоит в использовании сти-
хийно-материалистических догадок Фрейда, согласно которым созна-
ние не является господином в своем собственном доме, но управляется
недосягаемыми для него внешними моментами, коренящимися в бес-
сознательном. Предметом неведения, по Лакану, являются объекты же-
лания, з совокупности и составляющие реальность. Однако изгнание
реальности как объекта вооприятия, начатое Лаканом в пору разра-
ботки положений «стадии зеркала», в дальнейшем мотивируется убеж-
дением его в том, что к реальности великолепно приспосабливаются,,
тогда как вытеснению подлежит истина [5, 521], открыть которую и
предстоит психоаналитику. В чем состоит эта истина, мы скажем ни-
же, упомянув сначала о медицинских выводах, которые делает Лакан
из «стадии зеркала». Выводы эти, обнаруживаемые во множестве его
работ, свел воедино и сформулировал Ж. Пальмье, посвятивший Лакану
специальное исследование. «Стадия зеркала» как образец, служащий
опорой для патологических проявлений психического, структурирует
их в двух важнейших выражениях: «Параноическаяструктура соответ-
428

ствует отчуждающему характеру стадии зеркала, отказу принять де-
центрирующую роль зеркальной игры, тогда как шизофреническая
структура характеризует конфликт между тираническим «Я» и потен-
циальной (зеркальной — Л. Ф.) игрой [8, 37].
Таким образом, в ходе развития Лаканом учения о «стадии зер-
кала» было выделено представление об «имаго», которое Лакан объ-
являет понятием столь же фундаментальным для психологии, каким в
свое время было галилеевское понятие неподвижной материальной
точки, обосновавшее классическую физику [5, 188].
Однако в 1953 году в докладе, прочитанном иа международном
психоаналитическом конгрессе в Риме под названием «Функция и поле
■речи и языка в психоанализе», можно заметить смещение интереса Ла-
кана в область того слоя психического, который делается доступным
для психоаналитика только в ходе языковых обнаружений бессозна-
тельного. Собственно с этого доклада и начинается структуралистский
период деятельности Лакана, опирающийся на положение о структу-
рированности бессознательного как языка. Формула структурного пси-
хоанализа принимает -вид: назад к Фрейду через достижения структу-
рализма в лингвистике (Соссюр и его последователи) и в этнологии
(Леви-Стросс). Ибо только несовпадение историко-географических ко-
ординат первых очагов структурализма (Женева 1910 г. — Ф. Соссюр,
Петроград 1919 г — русские формалисты) с центром развития психо-
анализа, считает Лакан, помешало Фрейду сразу и безоговорочно при-
нять структурный метод. Что касается самого Лакана, то уже в работе
«О стадии зеркала», как она напечатана в «Текстах», содержится воз-
можность для замены гетевской формулы «в начале было Дело» воз-
вратом к первому стиху Евангелия от Иоанна «н начале было Слово».
Ибо уже там Лакан предлагал описывать фантазмы с помощью «сим-
волического редукционизма» [5, 98], то есть сетки символов, пронизы-
вающих собой бессознательное. Отныне сведение бессознательного и
тождественного ему бытия личности к языковой символике, или цепям
высказываний, приводит Лакана к последовательной деонтологизации
личности, или сведению бытия к отношениям, которые складываются
между языковыми символами и выявляются психоанализом.
Значение языка для формирования личности Лакан определяет,
опираясь на работы Леви-Стросса. Приобщение к «символическому»
слою личности, надстраиваемому над «воображаемым», начинается до
рождения человека (брак родителей и соглашение о рождении ребен-
ка) и продолжается после смерти (обряд погребения). Поскольку же
символика ритуала поддается переложению на речь, то последняя, по
Лакану, составляет транссубъективную реальность индивида. Овладе-
ние индивидом языковыми кодами приводит к тому, что бессознатель-
ное, которое представители глубинной психологии описывали как хра-
нилище хаотических влечений, желаний и т. п., предстает не в биоло-
гическом, «природном» обличье, оно «окультуривается»1. Алгоритм,
с помощью которого Лакан предлагает описывать речевые обнаруже-
S
ния бессознательного, имеет форму записи— » где S — означающее,
s — означаемое, — черточка, или графема, символизирующая отъеди-
нение бессознательного (хранилище означаемых) от сознательной
речи (система означающих).
1 По типу «вторжения» культуры в акустику, описанного Р. Якобсоном и М. Халле:
«Фонологические модели, благодаря наложению логических правил на континуум звуков,
являются вторжением культуры в природу». Новое в лингвистике, М., 1962, 11, 244.
429

На эти общеметодологические установки накладывается опыт Ла-
кана — психоаналитика-практика.
В ходе общения .врача и пациента (эффект сопротивления боль-
шого) происходит отпадение означающих от сокрытых в бессознатель-
ном означаемых. Психоаналитик постоянно наталкивается на выпаде-
ние целых блоков означаемых. «Бессознательное, — разъясняет Ла-
кан, — это та часть конкретной речи в ее трансиндивидуальном каче-
стве, которой нехватает пациенту, чтобы восстановить непрерывность
сознательной речи» [5, 258]. Исходя из этого обстоятельства, Лакан
и предлагает .вычленить истину, вытесняемую в бессознательное, с по-
мощью одних означающих. «Соединение означающего и означаемого
(их «прикалывание»), о котором я говорю, еще никому не удавалось
совершить, ибо точка их схватывания всегда мифична, так как озна-
чаемые всегда находятся в состоянии блуждания, «соскальзывания»
(отъединяются от означающего. — Л. Ф.); напротив, можно осущест-
вить соединение (прикалывание) означающего с означающим и по-
смотреть, что из этого выйдет. Но в этом случае всегда происходит
нечто новое..., а именно возникновение нового значения» [6, 112; см.
также J. Lacan, Séminaire du 22.1.58, in /. Laplanche].
Это чрезвычайной важности положение обосновывает отделение
семантики от синтаксиса в ходе аналитического курса. Личность отны-
не трактуется Лаканом как текст, а детерминированность речевых об-
наружений бессознательного как синтаксис речи [5, 468].
Более того, Лакан укрепляется в убеждении, что означающее, от-
торгнутое от означаемого, может служить фактором, детерминирую-
щим повседневное человеческое поведение, и для иллюстрации этого
положения посвящает специальный семинар разбору одного из «логи-
ческих рассказов» Э. По «Похищенное письмо» [5, 11—60], в котором
письмо (означающее) с неизвестным для действующих лиц содержа-
нием выступает как детерминанта их поведения.
Сведение бессознательного к речевым обнаружениям позволяет
Лакану ввести в психоанализ приемы исследования, разработанные в
лингвистике и в смежных с ней дисциплинах — топологии, риторике
и т. п. Так, опираясь на разработанное Р. Якобсоном учение о наличии
в языке двух осей — метонимической и метафорической [4, 875], Ла-
кан определяет желание как метонимию нехватки бытия, а сновидение
как метафору желания [5, 623]. Под определение метонимии и мета-
форы подпадают, соответственно, и фрейдистские понятия «переноса»
и «конденсации». В таком случае невротическое замещение объекта же-
лания (перенос) будет метонимией желания, а подлежащая расстройст-
ву функция или выполняющее роль неосуществленного желания те-
ло — метафора желания [5, 518]. Наконец, «изломанность» речевых
обнаружений дает повод Лакану ставить проблему риторики бессоз-
нательного. В докладе «Психоанализ и его преподавание», прочитан-
ном в 1957 г., Лакан знаменательно закончил свое выступление: «Вся-
кий возврат к Фрейду, который составляет предмет преподавания, до-
стойный этого имени, произойдет только таким путем, посредством ко-
торого самая сокрытая истина обнаруживает себя в революциях куль-
туры. Этот путь — единственное образование, которое мы претендуем
передать тем, кто за нами следует. Оно называется стилем» [5, 458].
Такая установка предписывает аналитику достижение максимального
культурного уровня, а также овладение лингвистикой и смежными с ней
дисциплинами, пренебрежение которыми способствовало снижению ин-
теллектуального уровня психоанализа после Фрейда. «Ибо нет ни од-
430

ribft более или менее изощренной формы стиля, — говорит Лакан в
своем программном докладе в Риме, — в которую не устремлялось
бы бессознательное, не исключая стилистических фигур эрудитов, кон-
четтиетов, прециозных, которыми оно так же не пренебрегает, как и
автор этих строк, Гонгора психоанализа» [5, 521].
Характеризуя речь бессознательного, Лакан вспоминает «мысли-
тельные фигуры» Квинтилиана и других античных риторов: перифра-
зу, гиперболу, эллипс, отрицание, отклонение от темы и т. п., а также
тропы: катахрезу, литоту, антономазию и т. п. Выявление стилистики
бессознательного, закрепленного в синтаксисе невротической речи па-
циента, далеко ,не исчерпывает всех последствий, которые Лакан извле-
кает из своего врачебного опыта и из внедрения лингвистических мо-
делей в психоанализ. Цепи «означающих», в которых объективируется
бессознательное в ходе курса, захлестывают собеседника, происходит
замыкание речевых цепей, вовлекающих в свою орбиту и говорящего
и слушающего.
Речевые цепи подвергаются «скручиванию», и для их описания
Лакам прибегает к топологической модели, известной в математике
под названием «ленты Мёбиуса», скользя по которой аналитики выявля-
ет ее невидимую часть, «иананку». Прикалывание «плавающих», озна-
чающих «сбоку» разворачивает ленту в «лист Мёбиуса», субъект ока-
зывается «.положенным плапшя», бессознательное превращается в
плоскость, а декартовская формула переосмысляется в свете этих об-
разов и принимает вид: я мыслю там, где я существую [5, 516]. Рече-
вые цепи могут быть описаны с помощью теории групп, теории мно-
жеств и других математических понятий. Мера интеллектуа-
лизации психоанализа, по Лакан у, определяется
степенью формализованности его исследователь-
ских процедур.
Принципиальная возможность математизации психоанализа моти-
вирует его нетерпимое отношение к интуитивизму, «понимающему» ме-
тоду, интерпретации и т. п. Интуитивизм Бергсона характеризуется им
как «метафизика чревовещания» [5, 163]. Неменьшую неприязнь вы-
зывает у Лакана «мантическое» искусство К. Юнга.
Отказ от «понимания» снимает необходимость учета интенцио-
нальной природы сознания, а вместе с ним и субъекта. И действитель-
но, в топике бессознательного, разворачивающегося в горизонте сим-
волического, нет места для субъективности. Иронизируя по адресу
американских неофрейдистов, создающих «социологическую поэму об
автономном «Я», Лакан объя<:вляет .всякую теорию субъекта «блевоти-
ной интуитивистской психологии» [5, 472], не учитывающей того факта,
что главной заслугой Фрейда было открытие «децентрации» индивиду-
ального сознания. Благодаря тому, что мотивировка речевого поведе-
ния не осознается невротиком, бессознательное управляет речевым по-
ведением, минуя функцию «я мыслю». Субъект, другими словами, не
есть субъект высказывания. Содержанием бессознательного остается
«общее место» фрейдистского человека — комплекс Эдипа, но оно ос-
ложняется, окутывается языковой субстанцией, которая представляет
в глазах индивида социальную инстанцию. Вот почему второе осново-
полагающее утверждение Лакана гласит: бессознательное есть речь
«Другого», выступающего в качестве субъекта говорения. В рамках
триады—«Ребенок—Мать—Отец», последний символизирует Другого, ко-
торый регулирует обмен потребностями, происходящий в элементарной
социальной ячейке — семье. Именно потребность ,в структуре жела-
431

йия, как его представляет Лакан, вводит в его концепцию, вопреки
позитивистскому духу структурализма, спекулятивный привесок, раз-
работанный Фрейдом в самой философской из его работ «По ту сто-
рону принципа удовольствия», в котором психическое, а точнее — бес-
сознательное, представлено как арена борьбы Танатоса и Эроса. Биоло-
гическая потребность в пище, питье и др. оказывается в своей сущно-
сти запросом любви, адресованньш ребенком к матери, и выступает в
роли маски желания. Так, мать в ответ на просьбу ребенка дать ему
конфету, может сопроводить отказ лаской и тем самым удовлетворить
его просьбу, то есть запрос любви.
Однако сохранность желания как фундамента психического сопро-
вождается у Лакана очень существенными оговорками, которые внешне
могут показаться преодолением некоторых положений Фрейда. Так,
Лакан отказывается от понятия полового инстинкта как ведущего
принципа человеческого поведения. Отдавая дань современной науке,
когда даже биологи приходят к отказу от понятия инстинкта в силу
его расплывчатости и неопределенности [1, 34], Лакан отводит полово-
му инстинкту роль фонового цвета (т. е. лишенного собственного со-
держания), на котором разыгрывается драма борьбы за признание же-
лания со стороны Другого [5, 851]. Говоря иными словами, и сведение
бессознательного к языку и отказ от полового инстинкта существенно
изменяют форму выражения психического, если использовать термино-
логию модных среди структуралистов копенгагенских гл о осем антиков
(Л. Ельмслев).
На вопрос о том, меняется ли субстанция содержания бессозна-
тельного в структурном психоанализе, приходится ответить отрица-
тельно, поскольку сохранным остается главный сюжетный узел сцена-
рия бессознательного поведения — комплекс Эдипа, разворачиваю-
щийся в горизонте символического.
В своей символической функции Отец выступает не в физическом
обличий, образ которого подвергался ребенком интроекции, но как Имя
отца, символизирующего Закон. «Истинная функция Отца, — утверж-
дает Лакан, — соединение желания и Закона» [5, 824]. Таким образом,
содержательные характеристики бессознательного остаются в струк-
турном психоанализе теми же самыми, что и у Фрейда, что как раз и
соответствует намерениям Лакана.
Гораздо более трудный вопрос встает теперь, когда мы выявили
в лакановском человеке наличие двух слоев — «воображаемого» и
«символического». Вопрос состоит в том, каким образом соединяются
между собой эти два слоя? Как Имя отца соединяет желание и За-
кон? Таким соединительным звеном в концепции Лакана оказывается
фаллус, исполняющий роль фундаментального означающего. Очень
четко эту мысль сформулировал Лакан в докладе «Значение фаллу-
са», прочитанном в 1958 г.: «Фаллус — это привилегированное «озна-
чающее» той отметки, которая обозначает место соединения логоса и
возникновения желания» [5, 692]. Открытие ребенком наличия фаллу-
са у отца и у себя, отсутствие оного у матери и вытекающие отсюда
последствия хорошо знакомы всякому из учения Фрейда. Лакан в под-
крепление своего тезиса привлекает обширнейшие факты из архаичес-
ких слоев культуры, так или иначе имеющие отношение к фаллическо-
хМу культу.
Однако фаллус в роли фундаментального означающего не являет
себя в обнаженном и неприкрытом виде. В подавляющем большинстве
случаев он оказывается скрытым значением, заслоненным другим оз-
432

начающим или, наоборот, он сам скрывает значение, подлежащее вы-
явлению. «Фаллус есть «означающее» самого откровения (Aufhebung),
которое он открывает (инициирует) своим исчезновением. Именно по-
этому демон Целомудрия возникает в тот самый момент, когда в ан-
тичной мистерии фаллус подвергается откровению (ер. знаменитую жи-
вопись виллы Помпея)» [5,692]. Фаллус оказывается, таким образом, и
сокрытой, метафорически замещенной реальностью Нуса и Логоса и,
наоборот, «означающим», с которым отождествляет себя желание. Та-
ким образом происходит смещение фундаментального «означаемого»
фаллуса и превращение в главное «означающее» абсолютно Другого,
которое выступает в двух ипостасях Имени Отца, символизирующего
и Закон и Бога. После фиксации психического ,на образе собственного
тела происходит вовлечение в сферу психического маргинальных эро-
генных Зои, не имеющих зрительного эквивалента. В совокупности они
составляют «ткань» ф.антазмов, ткань, являющуюся подкладкой, не
имеющей «лица». Центр символического горизонта, или «я» Отца, или
законодателя, накладывается на .интроецироваиный образ собственного
тела. «Отец» как законодатель в своем предельном проявлении—это и
есть бог, абсолютная субъективность, абсолютный «Другой», в говоре-
нии которого высказывание никуда не отсылает, благодаря нерастор-
жимой слитности означающего и означаемого. Высказывание есть оз-
начаемое. В связи с этим Лакан привлекает не Новый, йо Ветхий за-
вет и тревожит тень законодателя Моисея. Однако, не без горечи заме-
чает он, «могила Моисея так же пуста для Фрейда, как могила Хрис-
та для Гегеля» [5, 818]. «Пустота могилы бога» и законодателя озна-
чает, что отсутствует «означающее», которое представляет субъекта
для другого «означающего». Абсолютно Другой, высказывание которо-
го совладает с «означаемым», равен s. Тогда формула предельной
субъективности принимает форму записи:
S (означающее) . ч _
= s (высказывание); при S= -— 1 имеем
s (означаемое)
s= У — 1, то есть мнимой величине [5,819].
Если отбросить это математизированное шаманство, перескочить
через пассажи «Текстов», не поддающиеся прочтению, — то все это
можно истолковать примерно так. В условиях, когда «бог умер», субъ-
ект не имеет точки опоры для отожествления с чем-то над ним стоя-
щим, и ©место субъективности, или по Фрейду «Сверх-я», зияет дыра
(расколотость) в системе бессознательного. Его место занимает фал-
лус, символ голого наслаждения. И с помощью виртуозного диалекти-
ческого трюка Лакан низводит теологическую проблематику до отож-
дествления мнимости Абсолютно Другого, равного У — 1, с отсутстви-
ем фаллуса, равного также У — \ у объекта желания [5, 822]. Про-
исходит совпадение психологической и теистической децентрации (то
есть упразднения) субъективности в символическом слое личности. А
коль скоро в отношениях с другими реализуется схема борьбы господ-
ского и рабского сознания, не удивительно, что в докладе «Ниспровер-
жение субъекта и диалектика желания» (1960 г.), положения которого
мы только что привели, содержится утверждение: «Аналитический опыт
свидетельствует, что кастрация есть то, что во всяком случае регули-
рует желание как нормальное, так и анормальное» [5, 826]. Страх пе-
ред Другим принимает форму комплекса кастрации. Несколько шар-
28. Бессознательно е 433

жируя Лакана, можно сказать, что борьба сознаний протекает как
борьба фаллусав.
Медицинские последствия отождествления имени Отца с зако-ном
и выявление его знаковой (фаллической) природы состоят в том, что
психоз отныне рассматривается как результат нехватки в системе бес-
сознательного у психотика фундаментального «означающего» — Име-
ни отца, или Другого в его земной ипостаси. Поскольку же Имя отца
символизирует и Закон желания, Лакан прибегает к переводу фрей-
дистского понятия отрицания, отклонения (фр. rejet) на язык юриди-
ческой практики и говорит об утрате права за просрочкой (forclu-
sion) Имени отца. Утрата прав Имени отца знаменует собой «провал»
фаллической метафоры и означает не голое отрицание, но воздержа-
ние от принятия во внимание опасности Кастрации, неприятие Имени
отца как Другого, оспаривающего предмет желания психотика [5, 575].
Такова центральная мысль лакановской работы «О возможной трак-
товке психоза», в которой анализируются известные мемуары Шре-
бера. Чтобы пояснить различие, которое существует между объявле-
нием утраты прав и вытеснением, которое напоминает это явление, при-
ведем пространное объяснение ученика Лакана С. Леклера: «Если мы
представим себе опыт как ткань, то есть буквально как кусок материи,
соткалной из перекрещивающихся литей, мы можем сказать, что вы-
теснение имело бы (вид разрыва или прорехи, при всей ее значительно-
сти поддающейся штопке, простой или художественной, тогда как утра-
та прав имела бы вид зияния, обязанного своим происхождением самой
ткани материи, одним словом, изначальной дыры, которая никогда не
могла бы обрести свою собственную субстанцию, потому что она сама
есть не что иное, как субстанция дыры, и в силу этого ее можно было
бы заполнить (всегда несовершенным образом) только, говоря слова-
ми Фрейда, каким-нибудь «куском» (цит. по T. Palmier [8, 88]). Част-
ным случаем «изначальной дыры», зияющей в ткани бессознательного,
или в «листе Мёбиуса», может быть отсутствие отца или матери и, та-
ким образом, психоз может быть мотивирован чрезвычайно просто —
неблагополучием семьи, в которой рос пациент.
На этом можно закончить изложение принципов структурного
психоанализа. Чтобы выполнить обещание, содержащееся в заглавии
статьи, нам следует кратко перечислить противоречия, содержащиеся
в учении Лакана. Главное противоречие в общем позитивистского по
своему духу учения структурного психоаналитика состоит в использо-
вании гегелевской философии, того фрагмента концепции немецкого
философа, который использовали экзистенциалисты — схемы борьбы
господского и рабского сознания2. Великолепно всписывающийся в об-
щее место фрейдизма «комплекс Эдипа», включающий в себя момент
борьбы с Законом, персонифицированным Отцом, борьбы за признание
желания, позволяет Лакану использовать гораздо активнее, чем дру-
гим психоаналитикам, самую спекулятивную из работ Фрейда «По
ту сторону принципа удовольствия». Второй «герой», «другой сцены»,
2 Характеризуя экзистенциалистскую полосу философского развития во Франции, свя-
занную с философией Сартра, Деррида пишет: с Понятие нехватки, связанное с желанием н
с инстанцией Другого в рамках диалектики раба и господина, начинало господствовать
на французской идеологической сцене» ( J. D е г г i d a, Marges de la philosophie, Paris-,
1972, p. 138).
434

как называл Фрейд бессознательное — Танатос, играет не менее
важную роль в структурном психоанализе, чем Эрос. Только недоста-
ток места не позволяет нам сообщить здесь, какую роль отводит Ла-
кан инстинкту смерти и отцеубийству в своем учении. Этой теме был
посвящен его доклад «Агрессивность в психоанализе» в 1948 г. [5, 101—
125].
Гораздо большее значение, чем содержательная характеристика это-
го момента учения Лакана, имеет, однако, оценка мировоззренческой его
стороны. Дело в том, что вторую ипостась лакановского человека, из-
нанку развернутого в плоскость и сотканного «из речевых цепей бес-
сознательного составляет «бытие-к-смерти». Смерть — истина, допол-
няющая воображаемое и символическое лакановского человека, исти-
на, подлежащая вытеснению. Именно смерть как истину человеческого
бытия персонифицирует врач-психоаналитик, замещающий собой Дру-
гого (Отца), призванный открыть пациенту его смертную природу.
Так, проделав структуралистский зигзаг, Лакан возвращается на «кру-
ги своя» — в лоно философской психологии3. Поэтому «Тексты» произ-
водят впечатление не синтеза, покоящегося на едином принципе, про-
низывающем все его части, а мозаики, составленной человеком, распо-
лагающим большой философской культурой. Говоря языком самого же
Лакана, «Тексты» недостаточно «(па.ранаичны», ибо в «Послесловии»,
написанном Ж. Миллером, прямо говорится, что «Лакан разрабатыва-
ет теорию единственной идеологии: идеологии современного «Я», то
есть параноического субъекта научной цивилизации» [5, 894].
Говоря другими словами, структуралистическая концепция психи-
ческого у Лакана имеет экзистенциалистский привесок (или пара-
грамму — букв, написанное рядом е.), который свидетельствует о на-
личии разрыва между формалистическими тенденциями его метода,
отвергающего интуицию, понимание как ненаучные приемы исследова-
ния, и практикой Лакана-врача, имеющей дело с живым субъектом. И
хотя Лакан-структур а лист «вытесняет» эту истину из своего структура-
лизма, она присутствует (в виде оговорки?) в докладе «Ситуация пси-
хоанализа и образование психоаналитика в 1956», произнесенном после
программного Римского доклада. Не пытаясь анализировать эту оговор-
ку, мы приведем ее и тем закончим наше сообщение: «Мы повторяем
нашим ученикам: «Остерегайтесь понимать! и оставьте эту тошнотвор-
ную категорию г-ну Ясперсу и компании. Пусть одно из ваших ушей ог-
лохнет, а другое превратится в слух. Пусть оно слушает звуки или фо-
немы, слова, выражения, изречения, не упуская пауз, скандирований,
периодов и параллелизмов, ибо именно в них слово за словом приго-
товляется та версия, не имея которой аналитическая интуиция
(разрэдка наниа. — Л. Ф.) остается без опоры и предмета» [5, 471].
Не является ли это высказывание признанием целемерности язы-
кового поведения субъекта и косвенным признанием правомерности
интуиции, понимания как средств его постижения? По-видимому, да.
Это и заставляет думать, что структурный и «понимающий» методы
стоят не в отношении взаимного исключения, но, скорее, взаимного до-
полнения, что охотно признают не чуждые философии структуралисты
(Ж. Деррида и др.).
3 Л. Альтюссер называет парадоксальными и «чуждыми сциентистскому предприятию»
Лакана его ссылки на Гегеля и Хайдеггера [2,96].
435

THE PRINCIPLES AND CONTRADICTIONS OF J. LACAN'S
STRUCTURAL PSYCHOANALYSIS
L. I. FILIPPOV
Institute of Philosophy, USSR Academy of Sciences, Moscow
SUMMARY
J. Lacan's structural psychoanalysis is an attempt at superimposing the
models and formalizing schemes worked out in linguistics and mathematical
logic upon classical psychoanalysis. The formalization of psychoanalytical ex-
perience, which lends spirit to the work of Lacan the theoretician, is at var-
iance with the work of Lacan the practitioner. In Lacan's teaching the in-
tellectualization of psychoanalysis, entailing the overthrow of the subject,
is mechanically combined with an actual acknowledgement of the purpose-
fulness of the subject's speech behaviour and an indirect acceptance of the
lawfulness of intuition and comprehension as means of describing it. These
contradictions are brought to light in the present paper.
ЛИТЕРАТУРА
1. ШОВЕН Р., Поведение животных, M., 1972.
2. ALTHUSSER, L., Freud et Lacan. La nouvelle critique, 1964—1965, № 161—162.
3. DUCROT, O., TODOROV, T., SPERBER, D., SAFOUAN, M., V/HAL, F., Qu'est-ce
que le structura lisme? Paris, 1968.
4. JACOBSON, R., Deux aspects du langage et deux types de L'aphasie. Les Temps modernes.
1962, 188.
5. LACAN, J., Ecrits, Paris, 1966.
6. LECLAIRE, S., L'Inconscient. Les Temps modernes, 1961, 183.
7. NADEAU, M., Histoire de surréalisme, Paris, 1964.
8. PALMIER, J., Lacan, Paris, 1972, p. 37.

36
SOME UNCONSCIOUS PROCESSES IN INDIVIDUAL AND GROUP LIFE
T. F. MAIN
The Cassel Hospital for Functional Nervous Disorders, Ham Common, Richmond, Surrey,
England
Freud gave the term Psychoanalysis three meanings: a method of inves-
tigation; a body of knowledge derived from the investigation; and last and
least a method of treatment. He regarded the first two meanings as more im-
portant than the third but of course the very sanction to investigate painful
matters springs only out of clinical need. The doctor who offers the hope of
help gets astonishing freedom to observe and investigate not only the secret
parts of the body but also of the mind. Thus the clinical bargain implied in
the third meaning (treatment) has permitted psychoanalysis to gain its first
meaning; of an investigatory technique. The analysand offers the flow of his
thoughts, ideas, memories, fears, sadnesses, daydreams, etc., and thus his in-
congruities, exaggerations, self-deceptions, disguised motives, inconsistencies,
etc.; and the psychoanalyst listens without censure, approval or correction
but seeks to understand and make inferences about mental processes of
which the analysand is unaware, but which he can recognise as true once
the psychoanalyst points these out.
Psychoanalysis as a body of knowledge (the second meaning) grows from
the investigatory method. The body of observations about unconscious mental
processes becomes connected, and is systematically classified, and more or
less colligated, and brought under general laws. Thus psychoanalysis has
become a body of systematised theory, explanatory and rational, and capable
of being revised, altered, or expanded whenever new observations are made
which cannot be brought under its existing laws.
The growth and correction of psychoanalytical knowledge rests ultimate-
ly on clinical observations. It is not surprising that as new opportunities
for investigation arise the range of psychoanalytic observation increases;
and that theories which may have been adequate for explaining all observa-
tions of the past may not be able to encompass all later observations. Thus
theory needs regular review if it is to remain meaningful. For instance, revisions
of early empiric clnical hypotheses (such as the Oedipus complex) and also
more abstract non-clinical theory (such as libido theory) once adequate,
have had to be reviewed in the light of the various fresh findings which came
from newly opened clinical fields. Findings depend on the field surveyed.
As you know, Freud's earliest findings came from cases of adult female hyste-
437

ria where he observed that hysterical symptoms represented, in disguised, forms,
conflicts between hidden sexual longings and attempts to repudiate these. To
explain these observations he erected some plausible hypotheses; for instance,
that there were two levels of consciousness, that sexual excitement if dammed
up is converted into anxiety and later that a mental force — he called it
repression —operates to keep certain thoughts unconscious. These hypotheses
were brilliantly novel and adequate for the time, but later psychoanalytical
investigations in other fields than hysteria produced other findings which
tested these hypotheses anew. Some could accommodate the new facts and con-
sequently became promoted in reliability — for instance the theory of repres-
sion has stood the test of time to this day. Other hypotheses did not survive
the later findings — for instance, the theory that anxiety was the result ot
dammed up sexual excitation had to be discarded and superceded by more ade-
quate theory. The new facts allowed still other clinical hypotheses to be ex-
panded and promoted in abstractness — for instance, the clinical hypothesis
that there were two levels of consciousness ultimately grew into the abstract
theory of mental topology which postulates an Unconscious, a Preconscious
and a Conscious.
In most of his early theory building Freud used analogues from the thought-
models of his day. Psychic energy stored excitation, discharge of energy
by direct or indirect channels, resistance, and defence are, fairly clearly, ana-
logues from electric-hydrostatic thought. But he welcomed new thought-mod-
els—for instance, that of energised structures (Id, Ego, Super-ego) and went
on theory building because it is essential for bringing order to new clinical
facts. He was a brilliant maker and revisor of theory but he did not worship
it. He was above all a supreme observer. Only facts were sacred and
theory had to accommodate them.
But what about the new facts? These came from two kinds of developments,
technical and operational. The relation between theory and observation is al-
ways intimate and dynamic. Adequate theory sensitises the observer to the
existence cf phenomena and to the relation between phenomena. It thus pro-
motes the capacity to observe and note, and correlate phenomena, and it makes
demands for newer technical adequacy. But with this improved observa-
tory technique new phenomena may eventually be observed which are discor-
dant to the theory in use, and require its revision in turn. In science the in-
evitably dynamic interplay between investigatory technique and theory re-
quires steady critical assessment; and it certainly has been so with psycho-
analysis. But another matter influences the discovery of new facts — the
fresh adventure into hitherto unexplored fields of study. With the slow refine-
ment both of theory and technique psychoanalytic investigations steadily be-
come possible in clinical areas for which the earliest technique and theory
was unpromising. In turn these have yielded new facts which have had to be
assimilated theoretically. Do they call for a new universal theory? Can they
be assessed as special instances requiring only a sub-theory? Only time and
work can show.
Psychoanalysis as a technique and a theory was rooted in the treatment
438

of hysteria, but its immediate growth occurred by an increasing number of
psychoanalysts extending their fields of study to obsessional states, perver-
sions, depressions, and delusional states. Each new field of study in turn yield-
ed new facts and demanded theory which could encompass them. This process
is unceasing to this day. I wish to draw attention to two distinct fields
of study, one fairly long explored, that of childhood and infancy, and the
other—in which studies are fairly new — of group life.
During the early 1920's the first of these two fields was opened up for
psychoanalysis. Children were studied by a new technique — the analysis
of their unguarded play, because children are unable to reflect and to relate
steadily through unguarded speech. Two pioneers were outstanding although
they worked with different problems and so made different findings. I want
to discuss two concepts of Melanie Klein but at this point must pay trib-
ute to the other pioneer. Anna Freud had been a school teacher and her
psychoanalytical work brought her into contact with neurotic problems which
hindered the achievements of the child's Ego. Her work innovated special
studies of Ego psychology and this dimension of the mind has since been ea-
gerly explored by many other distinguished workers. This development re-
vealed and brought to further order not only a great range of findings about
the Ego but about developmental processes and the inter-relation between
the Id, Ego and Super-ego.
Melanie Klein encountered different opportunities. Her earliest encoun-
ters were with grossly disturbed young children who quickly revealed their
distorted views about their parents. Her young patients were often floridly
aggressive and destructive in their thoughts and play and her earliest find-
ings concerned the ubiquity, variety and floridity of aggressive fantasies in
the early life of these children. The fantasies frightened the children but also
distorted their perceptions of their parents and the world around them.
Her findings from young disturbed children led her to erect novel clini-
cal hypotheses which in turn demanded review of abstract theory. Later her
new insights were used in the study of severely disturbed adults and with her
new viewpoints she again made fresh findings which again have demanded
reviews of abstract theory. These reviews are neither complete nor uncon-
tended and I do not propose to dwell on them. Rather I wish to draw attention
to two of her clinical hypotheses which are far from abstract in that they
are empiric testable observations. They concern internal objects and projec-
tive identification. Both of these concepts are extensions of two clinical ob-
servations made by Freud and frequently repeated by other psychoanalysts.
The first — internal objects — is an extension of Freud's finding about
the nature of the internal observing function of the mind which censors men-
tal activity and produces feelings of self-satisfaction or self-disapproval. He
Galled this the Super-ego (in German — Über-Ich) and he realised that
it was created in childhood by the child installing his parents in his mind
so that after a certain age even when his parents are physically absent their
internalised presence will watch him, guard him, praise him, caution him»
support him, punish him, etc. The child now has an unconscious set of
439

strengths and standards quite independent of his real parents, to accompany
him throughout life and which create various states of self-esteem, high or low.
These internalised parents can be referred to as «internal objects». These
objects are unconscious but powerful, and are founder-members of the
Super-ego although this can be somewhat added to by later internali-
sations of later significant figures.
Freud had also discovered that these internal objects could be
projected onto various others in the individual's environment. These
others might then be related to, not in their own right but as if they were
representatives of the person's own parents, (e. g. all teachers are aware that
certain pupils behave towards them unrealistically and attribute to them be-
nevolences or malevolences which they do not in fact possess). Freud regarded
projection as a mechanism which could be applied to impulses which
the individual seeks to disown in himself but attributes to others, (e. g. in
marriage: it is not I who is quarrelsome, it is my wife!) Already it is possible
to see that the projection of internal objects and impulses into the external
world may greatly colour, even decide, some of our relations with others
both at work and at play.
Melanie Klein's extensions of these two observations of Freud's — the
internalisation of objects and processes of projection—have been far-reach-
ing. She found that each begins much earlier than Freud had deduced from
his work with adults and is more fateful than he realised for personality
development and for shaping external relations with others.
She showed that internal objects are highly personalised and are far from
being accurate representatives of the real parents. Rather they are representa-
tives of the child's versions of his parents, and therefore grossly distorted
by his early interests, fantasies, and perceptions, ( e. g. of devouring and be-
ing eaten up, of messing and wetting) and by his fierce projected passions of
love and hate. These grossly distorted objects beginning with the breast are
internalised and then are felt to be a property of the self; on the one hand boun-
teously generous and blissfully comforting to the self and on the other over-
whelming, cruel and annihilating to the self. To begin with the young child
has only extreme objects, wholly good or wholly bad because in
early life there are no half measures, (e. g. mummy is either the most
lovely mummy in the whole world or else she is horrid and hateful and we
shall never, never forgive her. Never.) Later, with increased maturity and
the growth of reality-testing, other versions of the mother, less extreme, may
be internalised, but the basic tendency of man to view his e x t e r n a 1 ob-
jects in the two extreme ways, wholly good, or wholly bad is laid down in
the pattern of his internal objects in early life. The important matter for per-
sonality development is that the experience of his own life is also laid down
now. He experiences, himself either as a safe person, loved and loving and
lovable, helped by good internal objects in all dangers, and with a blissful fu-
ture, or he is weak and insecure, threatened with fears of dangers and of an-
nihilation.
With good enough maternal care the renewed internalisations of support-
440

ing and approving objects can mitigate his sense of containing such grossly
disapproving and savagely punishing objects. Thus he may grow to stand con-
siderable frustration and pain without losing the feeling of being basically
secure, and the adult capacity to stand strain without loss of good nature now
has its beginnings. But it is inevitable that the very young child has to en-
dure many painful frustrations —as every mother knows—and in his rages he
will attribute these to his mother's malevolent neglect. It is thus inevitable
that he internalises her now as malevolent and makes her a part of himself
that is angry and neglectful towards himself. When he has a preponderance of
such experiences his internal world creates for him a life of terror, and timid-
ity. Just as a securely established good internalised mother can comfort him
when he is lonely so that he can play the part of his own caring mother to-
wards himself and his body, so a firmly established bad internalised mother
will threaten him in his loneliness and he will play the part of his hating
mother towards himself.
Although this short account is complex enough it is only a precis. An im-
mense range of interactions are possible between different mothers and in-
fants and what is experienced as specially good or bad is patterned by this
variety. Moreover similar developments take place later with the father and
later still with siblings, leading to a variety of objects in the internal world.
To describe these as supporting, stimulating, admiring this or that develop-
ment, comforting and encouraging and good humoured as well as envious, crush-
ing, admonishing and punishing is appropriate, but these are rather adult val-
ues. The truth is that these primary objects, both good and bad, are distort-
ed by the young child's own levels of passions and primitive tastes. The ear-
liest bad objects therefore bite and shout, devour and use teeth and nails and
faeces and urine whereas good ones give milk and sweetmeats, cuddles and
smiles and strength and bliss and soothing words.
Benign internal objects not merely support the individual throughout
his life, and sustain his developments, achievements and his mental integra-
tion but the individual may identify with various aspects of them; thus
he may acquire not only the capacity to view himself with benevolence but
to view others in this way, and to grow the same strengths for loving as his
objects. Conversely malign objects not only restrict and limit develop-
ments and achievements but can lead the individual not only to hatred of
himself but to a hatred of life and of the others around him.
Freud's hypothesis about projection can now be used to explain another
matter. In circumstances of repeated painful frustration the rageful infant
may experience in fantasy a steadily terrifying internal mother so reinforced
by painful experience and in such contrast to his good internalised mother
that he resorts to a desperate defence. He may project the terrifying object
and locate it outside himself. Thus he is left in mental peace to experience
himself as possessed only by an idealised approving object. But the price is
high. The external world is now felt to contain his terrifying object and
thus phobias arise about perils in the world around him, and special avoid-
ances are necessary which restrict his life.
441

By projection of his good internal objects the child may also believe that
the world around him contains good external objects and he may have
a confidence in their benevolence which is in fact unjustified. With increasing
years and the development of a sense of reality he will come to recognise that
external objects are not identical with the internal objects he projects onto
them, but his early internal world, to the end of his days, will nonethe-
less influence his experience of the external world. Certain of the internal ob-
ject relations are deeply repressed and deeply unconscious and therefore oper-
ate powerfully and unalterably. Others, not so unconscious, may become modi-
fied by the sense of reality and may lead to external relations in which the
real identity of the other can be adapted to and respected and learned from.
But the more deeply repressed internal objects are frequently projected, quite
unconsciously, into external objects, so that family and social relations may
then be based not on present reality but be dominated by old internal rela-
tions with early objects.
First the internal object can be used as a model for choosing peo-
ple who will fit into it. The man who hated his overbearing mother and is
unconsciously preoccupied with this relationship may choose a wife who is actu-
ally overbearing. He thus can experience the situation anew; it is not he
who is crushing himself and ruining his own life by submissive attitudes; he
is innocent — it is his wife who is the cause of his life's misery. Thus by pro-
jection he makes a mental conflict into a marital one. Second, the individu-
al may, by his behaviour, coerce an external object to fit into the model of
his internal object. The man who hated his overbearing mother may acquire
a wife who is gentle and loving, but now by ignoring her gentleness, by steadi-
ly provoking her, and above all by projecting his overbearing mother into
his wife, and so treating her as overbearing and by irritating her by his submis-
siveness she may become overbearing. So he again may reproduce in the
external world his early internal object relation; and again he can feel that
the trouble is not in him but outside him. Such a process is easily observable
in small therapeutic groups. The same kind of man might there be observed
unconsciously provoking one or more female members to become overbearing
toward him, by steadily projecting his internal object onto them and stimulat-
ing them with according submissiveness to turn against him. A third way
whereby internal objects may be «reproduced» in the external world (of mar-
riage and society) is by the process discovered by Melanie Klein and called pro-
jective identification. The others are used as containers for projections
not simply of impulses or of internal objects but of unwanted parts of
the self. The same kind of man as mentioned above, who is preoc-
cupied by an internal relation with an overbearing mother might be ob-
served in a group to create a situation where another man is forced
to feel the hated submissiveness and is attacked by the women of the
:group. Thus by vicarious means the original internal relation is project-
ed in its entirety, both the hated object and the unwanted
part of the self.
I have used here only one internal object relation — fearful submission
442

to an overbearing mother—as an example. There is of course an immense
range of other possible internal relations, with objects felt to overwhelm, to
choke, kill, seduce, castrate, hate, etc., etc, and responded to by fear, hatred,
appeasement, cheating, flight, self-crippling, etc., etc,; and projective
processes may be used to rid the mind of any of these painful internal relations.
Such matters lie at the heart of many disturbances of social relations; at
work, at play, in marriage and in group relations. They create external trou-
bles sometimes of a massively painful kind but they have a primitive bene-
fit for the individual — pain and trouble with the external world is more
tolerable than psychic pain. By splitting off and by disowning painful and
unwanted impulses, internal objects or parts of the self, and by forcibly lo-
cating these in others, mental pains and terrors are lessened. It is true that
mental integration is thereby damaged, that experience of the self is less-
ened, that impoverishment of the personality occurs, and that the painful re-
lations are not lost but merely re-located, but the price is preferable to psy-
chic pain. Another price needs mention however. In contrast to the relations
which are largely reality based, in which the different identity of the other
is accepted and with whom adaptation and learning can take place those ex-
ternal relations which mainly contain projective defences against deeply re-
pressed internal relations are usually fixed and more or less unalterable. Cer-
tain painful marriages seem to be based essentially on mutual projection
systems in which each partner uses the other as a container for unwanted and
projected aspects of themselves. Thus they may come to hate (or to despise,
envy, fear, etc) the partner as if he or she were the unwanted part of the
self. Such marriages are restricting, unrewarding, painful and immovable, be-
cause the couples rarely seek to part — for they are married not to people but
essentially to parts of themselves which they need outside of themselves in
order to maintain the defence of externalisation against mental pain. The
price is high, in impoverishment of the personality and in failure to relate
to and experience both the other and the self, as well as to family life; but
it seems to be preferable to the pains of containing the original conflictual
relation inside the self.
I have used the area of marriage to illustrate how projection process may
be mutual; but newer studies also make apparent that such processes are in-
evitable in small and large groups and may decisively affect their function-
ing. Indeed the few psychoanalytic studies of industrial relations to date
suggest that projective processes can limit not only individual health but behav-
iour, work relations, morale and productivity and create phenomena which
puzzle, pain and frustrate people whose conscious wish is to work together.
Projection and especially projective identification are thus more than a
matter of individual psychology; they always affect the other and are there-
fore the stuff not merely of one-body psychology but of object relations,
i. e. of two-body and multibody psychology. This is a long way from Freud's
original hydrostatic and neuro-physiological thought-models about individu-
als and creates newer perspectives.
But what of the recipients of projection and projective identification?
443

If the projects (impulses, internal objects or parts of the other) do not «fib
the recipient (i. e. if he has no personality features which render the «fib
plausible) he will feel discomfort at being unrealistically regarded. To avoid
contention he may for a time try to agree with the other's opinions and.
treatment of him and act collusively and insincerely by being not quite him-
self. Thus he may tolerate for a time being regarded as more clever or stern
or stupid or greedy or malicious than he truly is, but sooner or later by be-
haviour or protest he may seek to affirm his own nature and to show that he is
misjudged and that the other's beliefs are not justified by fact. In psychoana-
lytical treatment we would of course try to show the patient what he is projecting,
and why, but in daily life this is not easily possible and sooner or later argu-
ment and contention is now unavoidable. Where projective identification is
massive the recipient's plight is even worse for now he is coerced by subtle
manipulations not only to act whole parts of the other but to own feel-
ings which indeed are alien to him, and which may so confuse him that he
becomes unsure of his capacities to think and feel truly as himself. When
the psychoanalyst is able to see that his patient forces him into such a plight
he will have the means of extricating himself from confusion realising what
his patient is doing. But when this happens in marriages and in small groups
and in industrial groups members find themselves only baffled, with their
true selves unrecognised and unconfirmed by others and feel helplessly pos-
sessed by the alien roles and distresses forced into them. Where the recipi-
ent has a sure sense of his own identity and is relatively free within himself
from the tendencies projected into him he may resist the projections of the
others, but this is not easy, and in group life it is not difficult to note peo-
ple frustrated and enraged through being entrapped in roles pressed onto them
by others; the funny one, the trouble-maker, the self-seeker, the lazy one,,
the mean one, the understanding one, etc
It is also easy to observe that many groups buy a spurious peace in the
same way as do individuals; by projecting outside the group all bad objects.
Now the group is innocent, good, worthy and idealises itself often with lit-
tle reason. The bad is all outside in some other group (the headquarters, the
rival organisation, the government, etc). These outside groups are wholly
bad: the in-group is wholly good. And the price is as high as ever; a weak-
ened sense of reality, an inability to learn or to adapt or relate realistically^
in dynamic ways, and a static inability to work on and mitigate the existing
tensions.
Thus a new field — the analysis of the unconscious in group life lies be-
fore us.
Summary
In Child Analysis two of Freud's early clinical hypotheses have been
shown to be particularly important — the Internalisation of Parental Fig-
ures and Projection. Melanie Klein showed that the installation in the mind
444

of early figures from the child's environment occurred on a much greater scale
than was hitherto observed. The child's parents and earlier experiences
at the breast are installed as a set of Internal Objects. These are not creat-
ed, however, from external objects well perceived; the perceptions are dis-
torted by the child's own moods of love and hate. Such distorted internal
objects allow the child to feel massively pleased or displeased with itself
when it is alone.
By projection the child attributes its impulses to external people and
thus sees them as unrealistically benevolent or malevolent. Melanie Klein's
further concept of projective identification has added to this; unwanted parts
of its own self are projected into people in his environment. This distorts
the child's view of others (personal psychology) but also leads others to alter
their behaviour towards it (inter-personal psychology).
Internal objects and projective processes are vivid unconscious elements
in inter-personal life and the significance of mutual projection processes in
disturbances of small and large groups is described.
Psychoanalysis has three meanings; a technique for investigating the un-
conscious; the body of knowledge derived from that investigation; a method
of treatment. The observations revealed by the technique have required or-
dering into adequate theory and as new observations have emerged so theo-
ry has required regular revision. And the same circular process of growth oc-
curs as in all the sciences; that with theoretical advances the investigatory
technique becomes sensitive to more subtle phenomena and so enlarges its
field of observation.
The enlargement of the observational field to children's disorders, and
the development of Child Analysis produced many new phenomena.
Two clinical hypotheses are selected for discussion — Internal Objects
and Projection. With these two psychoanalysis becomes not merely an intra-
personal but an inter-personal psychology. Some examples are given of the
way in which inter-personal processes in marriages and in groups can be il-
lumined by these treatment methods.

37
DISKUSSION ÜBER DEN HEUTIGEN STAND DER THEORIE DES
UNBEWUßTEN IN DER PSYCHOANALYSE
J. CREMERIUS
Lehrstuhl für Psychotherapie der Universität Freiburg, BRD
Die Diskussion über den psychoanalytischen Begriff des Unbewußten lei-
det daran, daß nicht scharf zwischen der topographischen und der struktu-
rellen Auffassung unterschieden wird, und daß Freuds Feststellung, daß die
eine die andere aufhebe, unberücksichtigt bleibt. 1923 stellt er fest, daß die
Begriffe Unbewußtes und Vorbewußtes von nun an nur noch in einem qua-
litativen oder deskriptiven Sinne verwendet werden sollten. Er schlägt vor,
zwischen den phänomenologischen und systematischen Bedeutungen dieser
Begriffe eine klare Trennung vorzunehmen. Die systematischen Bedeutun-
gen sollten aufgegeben werden, da sie mit seinen neuen Vorstellungen vom see-
lischen Apparat, die die Form der Strukturtheorie annahmen, nicht in Ein-
klang zu bringen waren.
Ich will nun die topographische mit der Strukturtheorie vergleichen,
um zu zeigen, daß die beiden Theorien nicht miteinander zu vereinbaren sind.
Dieser Theoriewandel hat einen neuen Begriff des Unbewußten geschaf-
fen, der heute interaktionell, interpersonal definiert werden kann. So wird
das Unbewußte verständlich als die Abbildung unserer gesellschaftlichen Re-
alität in der Psyche des Individuums.
Unterschiede zwischen den beiden Theorien
1. Das Prinzip, auf Grund dessen die topographische Theorie den Seelen-
apparat in Systeme einteilt, ist das der Zugänglichkeit für das Bewußtsein,
ein Prinzip, das schon in den Begriffen des Systems Ubw, Vbw und Bw zum
Ausdruck kommt. Die Anwendung dieses Prinzips beruht auf der Vorstellung,
daß eventuell auftretende seelische Konflikte sich zwischen den für das Bewußt-
sein jeweils zugänglichen und unzugänglichen Elementen der Seele abspie-
len. Nach der topographischen Theorie ist der triebhafte Aspekt des seeli-
schen Konflikts dem Bewußtsein unzugänglich, während es zu dem triebhem-
menden Aspekt durchaus Zugang findet. Die Strukturtheorie dagegen zerlegt
die Seele auf Grund ganz anderer Kriterien in einen triebhaften Anteil, in
einen die moralischen Funktionen umfassenden Teil und in einen Teil, der zwi-
schen diesen beiden Teilen und der Außenwelt vermittelt. Die Strukturtheo-
rie zerlegt die Seele in dieser Form, um den sich auf seelische Konflikte be-
ziehenden klinischen Daten gerechter zu werden. Solche Konflikte ereignen sich
446

vornehmlich zwischen dem Ich und dem Über-Ich, sowie zwischen dem Es
und dem Ich mit Über-Ich. Außerdem ist, wie wir gesehen haben, die Bezie-
hung zwischen Konflikt und Zugänglichkeit für das Bewußtsein vielschich-
tiger und variabler, als die topographische Theorie dies erkennen läßt. So
können triebhafte Elemente dem Bewußtsein manchmal zugänglich sein, wäh-
rend ihm triebhemmende Elemente ohne die Hilfe des Analytikers sehr oft
unzugänglich sind.
2. In Übereinstimmung mit den soeben erwähnten Annahmen behauptet
die topographische Theorie, daß in Konfliktsituationen die triebhemmenden
Kräfte den triebhaften Elementen den Zugang zum Bewußtsein versperren.
Abwehr ist demnach ein Synonym von Verdrängung. Nach der Strukturtheo-
rie ist die Verdrängung ein Abwehrmechanismus unter vielen. Einige dieser
Abwehrmechanismen, wie die Isolierung und das Ungeschehenmachen, lau-
fen nicht darauf hinaus, daß Triebabkömmlingen der Zugang zum Bewußtsein
versperrt wird, wie dies bei der Verdrängung der Fall ist. Außerdem kann
sich das Ich, wie wir bemerkt haben, für den Zweck der Abwehr aller ihm zur
Verfügung stehenden Mittel bedienen, sogar des Mittels der Triebbefriedigung.
3. Der topographischen Theorie nach entsteht durch Verdrängung die
Situation, die die Entwicklung neurotischer Angst ermöglicht. Gelingt die
Verdrängung nicht, kann sich die verdrängte Libido in neurotische Angst ver-
wandeln. Demnach geht die Verdrängung der Entwicklung neurotischer Angst
voraus und ist die Voraussetzung dafür. Dagegen sieht die Strukturtheorie
in der Angst das Motiv zur Verdrängung oder zu einer anderen Form der Ab-
wehr. Das Ich errichtet eine Abwehr gegen eine Triebregung des Es, da es im
vorhinein annimmt, daß jene Triebregung, falls sie befriedigt würde, zu einer
traumatischen Situation führen würde. Der Strukturtheorie nach stellt also
(a) die Angst eine vorweggenommene Gefahr dar, sei sie nun tatsächlich oder
nur in der Phantasie vorhanden, und geht (b) die Angst der Abwehr voraus,
nicht umgekehrt.
4. Sowohl die Strukturtheorie als auch die topographische Theorie neh-
men an, daß sich die psychische Energie von den Trieben herleitet. Die psy-
choanalytische Triebtheorie erfuhr jedoch 1920 mit der Veröffentlichung der
Schrift «Jenseits des Lustprinzips» einen radikalen Wandel, der in deutlich
sichtbarer Beziehung zur Einführung der Strukturtheorie steht. Vor 1920 zähl-
ten zu den Trieben die sexuellen (libidinösen) Triebe und die Ich-Triebe.
Danach wurden sie in libidinöse und aggressive Triebe eingeteilt. Auf С der
Grundlage rein formaler oder rationaler Überlegungen scheint die Verände-
rung der Trieblehre in keinem Zusammenhang mit der Veränderung der Theo-
rie des Seelenapparates zu stehen, die Freud innerhalb der nächsten 3 Jahre
vornahm. Vielleicht hätte Freud die Aggression im Rahmen der topographi-
schen Theorie als einen unabhängigen Trieb einführen können, ohne dabei die
Bedingungen der Logik oder des inneren Zusammenhanges zu verletzen, wenn-
gleich es für ihn sehr schwer gewesen wäre (Hartmann, 1948). Es scheint je-
doch sehr wahrscheinlich zu sein, daß die Einführung des Begriffs eines ag-
gressiven Triebs in engem Zusammenhang mit den den Seelenapparat betref-
fenden neuen Entwürfen stand, die in der Schrift «Das Ich und das Es» ent-
447

halten sind, wenngleich Freud selbst diesen Zusammenhang nicht ausdrück-
lich herstellte.
Seit 1915 war sich Freud über die Bedeutung selbstzerstörerischer Tenden-
zen immer klarer geworden (vgl. zum Beispiel «Trauer und Melancholie»,
1917 ), und der Schluß, daß gerade die Beobachtung dieser Tendenzen im see-
lischen Geschehen des Menchen zur Theorie vom Aggressionstrieb einerseits
und vom Über-Ich andererseits führte, scheint unumgänglich zu sein. Wenn
diese Annahme zutrifft, ist der Unterschied zwischen der Strukturtheorie
und der topographischen Theorie im Hindblick auf die Rolle, die die Aggres-
sion im seelischen Geschehen spielt, kein zufälliger. Diese Rolle scheint
-eher mit einem echten Unterschied verknüpft zu sein, der die beiden Theorien
durch eine tiefe Kluft voneinander trennt: Die Funktionsweise der gegen sich
selbst gerichteten Aggression ist für jene Teile der Strukturtheorie von grund-
legender Bedeutung, die das Über-Ich betreffen, während sie in der topogra-
phischen Theorie keine vergleichbare Rolle spielt (Arlow, 1956).
5. Die topographische Theorie entwirft den seelischen Apparat analog
einem «Reflexapparat». Diese Analogie, die in den bekannten Illustrationen in
Kapitel VII der «Traumdeutung» dargestellt ist, hat einige Schwierigkeiten
bereitet und zu Verwirrung Anlaß gegeben, worauf beispielsweise Fisher (1957)
hingewiesen hat. Im Diagramm befindet sich das System Vbw am motori-
schen Ende des Apparats, doch das System Vbw, wie Freud selbst im Begleit-
text deutlich macht, übt auch am sensiblen Ende des Apparats verschiedene
Funktionen aus, eine Vorstellung, die in Widerspruch mit der Analogie zur
Reflexion steht. Das Festhalten an dieser Analogie führte außerdem zu Po-
stulates die die normale Richtung des Energieflusses innerhalb des Appa-
rats betrafen; diese Postulate sind nicht leicht miteinander in Einklang zu
bringen; Normalerweise pflanzt sich die Erregung vom sensiblen zum motori-
schen Ende fort, doch werden angeblich im frühen Kindesalter vom System
Ubw abgeleitete Erregungen normalerweise auch zum sensiblen Ende des Ap-
parats weitergeleitet und führen zu dem allgemein als halluzinatorische Wunsch-
erfüllung bekannten Phänomen. Die Strukturtheorie hat die Analogie zwi-
schen dem psychischen Apparat und der Reflexion aufgegeben. Dadurch werden
innere Widersprüche und Möglichkeiten der Verwechslung vermieden, die sich
aus der Vorstellung eines Vorwärst- und Rückwärtsströmens des Energie-
flusses innerhalb des seelischen Apparates ergeben.
6. Obwohl Freud von Anbeginn an (in der «Traumdeutung») erkannt hat,
•daß sich das System Vbw erst allmählich im Lauf des Heranwachsens ent-
wickelt, wird diese Einsicht nicht stark genug betont und erfährt auch im Rah-
men der topographischen Theorie zuwenig Beachtung. Die Strukturtheorie da-
gegen betont nachdrücklich das langsame Heranreifen und die allmähliche Ent-
wicklung der Ich-Funktionen sowie ihren allmählichen Zusammenschluß zu
einer funktionalen Einheit, dem Ich. Sie betont auch die Genese und allmäh-
liche Entwicklung des Über-Ich. Mit anderen Worten, genetische Faktoren
und der genetische Gesichtspunkt im allgemeinen nehmen in der Struktur-
theorie mehr Raum ein als in der topographischen. Sie spielen dort auch eine
bedeutendere Rolle als in der topographischen Theorie. Dieser Unterschied
448

zwischen den zwei Theorien, wenngleich nur ein gradueller, ist unseres Erach-
tens ausschlaggebend für ein besseres Verständnis so wichtiger seelicher Phä-
nomene wie der Regression und des Pi imär- und Sekundärvorgangs.
7. Es gibt unseres Erachtens noch einen wichtigen Unterschied zwischen
den beiden Theorien, auch wenn man darin, wie im soeben erwähnten, nur
einen Unterschied der Betonung sieht. Dieser Unterschied betrifft die Vor-
stellung von der Vielfalt kausaler Faktoren im seelischen Geschehen. Im Rah-
men der topographischen Theorie nimmt dieser Gedanke zwar einen bedeuten-
den Platz ein, ist aber etwas zu eng gefaßt. Er wird durch zwei Begriffe repräsen-
tiert, den der Kompromißbildung und den der Überdeterminierung. Von den
beiden kommt dem Begriff der Kompromißbildung offenbar etwas mehr Bedeu-
tung zu, da beispielsweise unter jedem neurotischen Symptom ein Kompromiß
zwischen einem sexuellen Wunsch, der sich aus der Verdrängung losgelöst
hat, und der Zensur des Systems Vbw verstanden wird. Der Begriff der Über-
determinierung geht in eine etwas andere Richtung. Wenn zum Beispiel ein
Traum die Erfüllung von zwei oder drei Wünschen des Systems Ubw dar-
stellt, die in keiner besonderen Beziehung zueinander stehen, sondern ledig-
lich durch den gleichen Traum befriedigt werden, so spricht man von einem
überdeterminierten Traum. Er hat dann nicht nur eine einzige, mit der ent-
sprechenden Methode korrekt interpretierbare Bedeutung, sondern bietet zwei
oder mehrere voneinander unabhängige Interpretationsmöglichkeiten. In ähn-
licher Weise können ein neurotisches Symptom oder eine Fehlleistung über-
determiniert sein.
Im Rahmen der Strukturtheorie spielt jedoch die Vorstellung von einer
Vielfalt kausaler Faktoren eine weit größere Rolle. Seitdem Waelder (1930)
zum erstenmal auf diesen Aspekt des psychischen Geschehens aufmerksam
machte, hat man eingesehen, daß jede Handlung, jeder Gedanke, jeder psy-
chische Akt das Ergebnis eines Kompromisses oder einer Wechselwirkung zwi-
schen den verschiedenen Funktionen der Seele, das heißt zwischen dem Es,
dem Über-Ichund dem Ich, ist. Jede Handlung, jede Phantasie, jeder Traum,
jedes Symptom ist letzten Endes ein Kompromiß oder resultiert aus trieb-
haften Wünschen, moralischen Ansprüchen oder Verboten, aus Abwehrmaß-
nahmen, äußeren Faktoren und so weiter. Es ist wesentlich, dieses Prinzip
der vielfältigen Funktionsweise richtig zu verstehen, um die Begriffe der Struk-
turtheorie bei klinischen und theoretischen Problemen auch richtig anwenden
zu können. Obwohl dieses Prinzip im Grunde genommen nichts Neues ist,
ebensowenig wie der genetische Gesichtspunkt, spielt es in der Strukturtheo-
rie eine weit größere Rolle als in der topographischen. So viel über die größe-
ren Unterschiede zwischen den zwei Theorien.
Ähnlichkeiten zwischen den beiden Theorien
1. Beiden Theorien liegt die Vorstellung zugrunde, daß es zweckdienlich
und von Vorteil ist, aus den vielen Inhalten und Vorgängen der Seele eine be-
stimmte Gruppe herauszulösen, die unter dem Namen psychischer oder seeli-
scher Apparat bekannt ist. Dieser Apparat läßt sich im Hinblick auf seine
29. Бессознательное 449

Funktionen definieren, die in der Einflußnahme auf die Energien der Seele
bestehen und darin, ihre Abfuhr zu ermöglichen oder zu steuern. Die Struktur-
theorie und die topographische Theorie haben also insofern eine Ähnlichkeit
miteinander, als jede von einem seelischen Apparat spricht.
2. Bei der Erläuterung der Unterschiede zwischen den beiden Theorien
haben wir nachdrücklich auf die Bedeutung des zum erstenmal auftretenden
Gedankens hingewiesen, daß es im Grunde zwei Arten von seelischen Energien
gibt, die libidinöse und die aggressive. Von dieser wichtigen Ausnahme abge-
sehen, bestehen jedoch im Hindblick auf ihre die seelische Energie betreffen-
den Vorstellungen keine Unterschiede zwischen der Struktur- und der topo-
graphischen Theorie. Beide Theorien gehen von der Annahme aus, daß see-
lische Energie entweder frei oder gebunden sein kann, daß die Fähigkeit des
Individuums, ihre Abfuhr zu verzögern, mit der Zeit zunimmt und daß durch
die Bindung seelischer Energie das Energieniveau angehoben wird, ein Phä-
nomen, das dem Seelenapparat ein präziseres und effektiveres Funktionieren
ermöglicht. Kurz, die Libidotheorie ist in allen ihren wesentlichen Teilen so-
wohl der Struktur- als auch der topographischen Theorie gemeinsam.
3. Nachdem wir die auf den innerseelischen Konflikt bezogenen Unter-
schiede zwischen den beiden Theorien betont haben, sollten wir hier festhalten,
daß sie trotz dieser Unterschiede auch viele Ähnlichkeiten in dieser Hinsicht
auf weisen .Beiden Theorien nach liegen jedem neurotischen Symptom wie auch
vielen normalen Phänomenen innerseelische Konflikte zugrunde. Beide Theo-
rien betonen die Bedeutung der zwischen den triebhaften und triebhemmenden
Kräften der Seele auftretenden Konflikte, und in beiden Theorien spielen Ver-
drängung und die für die Verdrängung verantwortlichen seelischen Instan-
zen eine wichtige Rolle.
4. Die beiden Theorien gehen gleichermaßen von den grundlegenden Prä-
missen des psychischen Determinismus und der Bedeutung unbewußter see-
lischer Vorgänge aus. Ebenso haben beide Theorien die Begriffe der Uberde-
terminierung, der Kompromißbildung und der genetischen Determinanten ge-
meinsam, obwohl diese, wie wir bemerkt haben, in der Strukturtheorie eine
weit größere Rolle spielen als in der topographischen Theorie.
Erörterung und Schlußfol gerungen
Wir haben die Ähnlichkeiten und die Unterschiede zwischen der topogra-
phischen und der Strukturtheorie erörtert. Beide sind psychoanalytische Theo-
rien. Sie haben mehr miteinander gemeinsam, als jede von ihnen mit irgend-
einer nicht psychoanalytischen Theorie des seelischen Geschehens beim Men-
schen gemeinsam hat. Weshalb behaupten wir dann, daß die zwei Theorien
unvereinbar sind und daß die Strukturtheorie vorzuziehen ist?
Um es gleich vorwegzunehmen, die beiden Theorien sind nicht nur ver-
schiedenartig, sondern sie widersprechen sich geradezu in vieler Hinsicht. Viel-
leicht ist es nützlich, diese Tatsachen noch einmal in Erwägung zu ziehen. Die
topographische Theorie zerlegt den Seelenapparat in Funktionseinheiten
r^ch dem Kriterium der Zugënglichkeit für das Bewußtsein. Seelische Ele-
450

mente, die dem Bewußtsein nicht zugänglich sind, gehören zusammen und
umfassen das System Ubw. Solche Elemente sind ihrem Wesen nach triebhaft
und von ihrem Ursprung her primitiv. Sie gehorchen den Gesetzen des Primär-
vorgangs und treten in seelischen Konfliktsituationen geschlossen als System
auf. Das System Ubw dagegen setzt sich aus Elementen zusammen, die dem
Bewußtsein leicht zugänglich sind. Sie üben triebhemmende Funktionen aus,
entstehen erst in einer späteren Entwicklungsphase und gehorchen den Geset-
zen des Sekundärvorgangs. In Konfliktsituationen leistet die Zensur des Sys-
tems Vbw den Abkömmlingen des Systems Ubm Widerstand. Dies ist die
Form, in der sich seelischer Konflikt im Rahmen der topographischen Theo-
rie abzeichnet.
Den von der Strukturtheorie aufgestellten Thesen zufolge bietet die oben
skizzierte topographische Betrachtungsweise des Konflikts nur einen
dem tatsächlichen Geschehen ganz grob angenäherten Wert. Sie bietet ein Bild,
das irreführend und widersprüchlich sein kann.
Wir möchten diese letzte Behauptung durch die folgenden Überlegungen
veranschaulichen.
1. Pathogène Konflikte repräsentieren nicht ausschließlich den Kampf
zwischen unbewußten Triebansprüchen und den sich ihnen widersetzenden
triebhemmenden Kräften des Systems Vbw. Auslöser von Konflikten können
auch moralische Forderungen sein. Auch die Realität kann Druck ausüben
und Konflikte entstehen lassen. Das von der topographischen Theorie gebote-
ne Verständnis des innerseelischen Konflikts mißt diesen Elementen nicht
genügend Gewicht bei. Die topographische Theorie bietet ein zu vereinfach-
tes und ungenaues Bild der seelischen Vorgänge in Konfliktsituationen. Die
Strukturtheorie erklärt die durch moralische Forderungen ausgelösten Kon-
flikte mit Hilfe ihrer Vorstellung vom Über-Ich. Außerdem verbleibt dem Ich
im Rahmen der Strukturtheorie genügend Spielraum für seine Orientierung
an der Realität.
2. Triebabkömmlinge können durchaus Zugang zum Bewußtsein finden.
Vergangene, im Kindesalter aufgetretene traumatische Ereignisse lassen
sich oft ganz leicht wieder ins Gedächtnis zurückrufen (Freud, 1926). Ande-
rerseits kennen triebhemmende Kräfte, wie etwa Formen der Abwehr, dem Be-
wußtsein unzugänglich sein (Freud, 1923a). Im Hindblick auf die soeben er-
wähnten Beispiele müßten der topographischen Theorie zufolge die Triebab-
kömmlinge zum System Vbw und die triebhemmenden Abwehrkräfte zum
System Ubw gehören. Hier ist also die Übereinstimmung zwischen triebhaft
und unbewußt einerseits und triebhemmend und vorbewußt andererseits auf-
gehoben.
3. Moralische Forderungen können bewußt oder unbewußt sein. Hält
man sich streng an die Aussagen der topographischen Theorie, so würden sol-
che Forderungen manchmal in den Bereich des Systems Vbw und manchmal
in den Bereich des Systems Ubw fallen. Das heißt mit anderen Worten, daß
moralische Forderungen, sofern man sich an das Kriterium der Zugänglich-
keit für das Bewußtsein hält, einmal in Verbindung mit triebgebundenen
451

Kräften und ein andermal in Verbindung mit triebhemmenden Kräften auf-
treten können. Der Strukturtheorie zufolge bilden die moralischen Forderun-
gen jedoch einen Teil eines einzigen Systems, des Über-Ich. Die Vorgänge des
Über-Ich können sich, wie die eines jeden anderen Teils des seelischen
Apparats, manchmal innerhalb des Bereichs des Bewußtseins, aber auch au-
ßerhalb dieses Bereichs abspielen. So löst die Strukturtheorie viele Wider-
sprüche, mit denen die topograhische Theorie belastet ist.
4. Ähnliche Schwierigkeiten ergeben sich bei der Zuordnung unbewuß-
ter Phantasien zu einem bestimmten System im Rahmen der topographischen
Theorie. Da sie dem Bewußtsein nicht zugänglich sind und aus sich heraus
Abkömmlinge erzeugen können, sollten solche Phantasien eigentlich zum Sys-
tem Ubw gehören. Andererseits sind unbewußte Phantasien aus eindeutigen
Wort- und Objekt Vorstellungen zusammengesetzt, die sich nach den Geset-
zen des Sekundärvorgangs integrieren lassen. Diesen Kriterien zufolge sollten
solche Phantasien dem System Vbw angehören. In den unbewußten Phanta-
sien erkannte Freud (1915 b) ein bedeutendes Element des seelischen Gesche-
hens, dessen Funktionsweise den wesentlichen Kriterien der topographischen
Theorie widersprach. Wie Freud (1915 b) bemerkte, ist die Zugänglichkeit für
das Bewußtsein kein Kriterium, das für den Entwurf psychologischer Systeme
von Vorteil ist. Diese Überlegungen veranlaßten ihn auch schließlich, die to-
pographische Theorie durch die Strukturtheorie zu ersetzen und an die Stelle
des leitenden Prinzips der Zugänglichkeit für das Bewußtsein das Prinzip des
Konflikts von Funktionen zu setzen, der sich zwischen den Trieben, der Mo-
ralität, der Realität und dem Ich abspielt. Die topographische Theorie wurde
nicht einfach erweitert, indem strukturelle Begriffe eingeführt wurden, son-
dern sie wurde von Grund auf geändert.
Zu welchen praktischen Konsequenzen führt diese grundlegende Änderung
der Theorie in der Psychoanalyse? In welchem Maße beeinflußt sie das Vor-
gehen des Klinikers bei seiner täglichen analytischen Arbeit? Diese Änderung
der Theorie hat sich sehr stark auf die psychoanalytische Methode ausgewirkt.
Viele Autoren haben dies betont, wie zum Beispiel Alexander (1930), Freud
(1933a), A. Freud (1936), W. Reich (1945), Fenichel (1939), Hartmann (1951),
Kris (1951), Loewenstein (1951), R. Sterba (1934), Arlow (1961). Weit mehr
Autoren haben jedoch über die Änderungen in der klinischen Praxis durch die
Einführung der Strukturtheorie geschrieben.
Im großen und ganzen ist die Situation wohl die, daß sich durch die An-
wendung der Strukturtheorie das therapeutische Vorgehen von Grund auf ge-
ändert hat. Der topographischen Theorie zufolge führt eine mißglückte Ver-
drängung zur Symptombildung. Es besteht die Gefahr, daß unbewußte, trieb-
hafte Wünsche in das Bewußtsein eindringen. Diesen Abkömmlingen wird
der Zugang zum Bewußtsein versperrt, und im anschließenden Konflikt wer-
den verhüllte Ersatzvorstellungen des verdrängten Wunsches in Form von
Symptomen abgeführt. Das methodische Vorgehen der Therapie besteht darin,
die Verdrängung außer Kraft zu setzen und den vergessenen Inhalt, insbeson-
dere die Erinnerung an traumatische Ereignisse im Kindesalter, ins Gedächt-
452

nis zurückzurufen. Die Aufgabe der Therapie im Rahmen der topographischen
Theorie besteht im wesentlichen darin, das Unbewußte bewußt zu machen.
Vom Standpunkt der Strukturtheorie aus betrach-
tet, stellen sich die Dinge wesentlich anders
dar. Die Strukturtheorie berücksichtigt die Tatsache, daß der in-
nerseelische Konflikt weit mehr als nur ein Problem der Zugänglich-
keit für das Bewußtsein darstellt, wie dies die topographische Theorie
annimmt. Freilich geht die Strukturtheorie nach wie vor davon aus, daß die
Sympthombildung auf einer mißglückten Abwehr mit anschließender Kom-
promißbildung beruht. Die Strukturtheorie berücksichtigt jedoch einige wich-
tige klinische Daten, für die die topographische Theorie keine Erklärungen
bieten kann. Zunächst kommt hier die Tatsache in Betracht, daß nicht jede
Abwehr dadurch zustande kommt, daß Triebabkömmlingen der Zugang zum
Bewußtsein versperrt wird. Die Verdrängung ist also nicht die einzige Form
der Abwehr. Da außerdem die Abwehr selbst dem Bewußtsein nicht immer
zugänglich ist, stellt die Analyse dieser Abwehr einen Teil der therapeuti-
schen Arbeit dar. Das Ziel des methodischen Vorgehens ist nicht mehr gleich-
bedeutend mit der Bewußtwerdung von Amnesien (Erinnerungslücken), so
wichtig eine solche Bewußtwerdung freilich ist. Auch kann die Abwehr nicht
einfach außer Kraft gesetzt oder umgangen werden, um an die Triebabkömm-
linge heranzukommen, denen sie sich widersetzt. Ziel der Therapie
ist es, die Formen der Abwehr zu analysieren, zu verhin-
dern, daß sich diese Abwehr automatisch abspielt, un3d
die Integration der zuvor abgewiesenen Triebabkömm-
linge und der mit ihnen assoziierten Erinnerungen in
die normalen Teile des Ich zu ermöglichen. Diese Ände-
rung in der Therapie wurde von Freud kurz und treffend zum Ausdruck
gebracht. Ursprünglich behauptete er, daß die therapeutische Aufgabe der
Psychoanalyse darin besteht, das Unbewußte bewußtzumachen. Nach der
Einführung der Strukturtheorie formulierte er das therapeutische Ziel mit
den Worten: «Wo Es war, soll Ich werden» (1933a).
Auch sollte der Strukturtheorie zufolge die Aufgabe der Behandlung
nicht mit der Analyse von Es-Abkömmlingen und Ich-Abwehr abgetan sein.
Da die Vorgänge des Über-Ich bewußt oder unbewußt sein können, muß der
Analytiker entsprechende Mühe darauf verwenden, moralische Forderungen auf-
zuzeigen und zu klären sowie zu zeigen, welche Rolle sie bei der Symptom-
und Charakterbildung spielen. Wie wir wissen, läßt die regressive Transfor-
mation von Über-Ich-Abkömmlingen die Vorgänge des Über-Ich oft ebenso
impulsiv und widerstrebend wie die Abkömmlinge des Es erscheinen. Ein
weiterer mit der Strukturtheorie eingeführter methodischer Ansatz bietet sich
in der Auflösung selbststrafender Bestrebungen des Über-Ich, um dadurch dem
Ich das Fällen rationaler Werturteile zu erleichtern. Die Strukturtheorie
führt uns mit anderen Worten die große Bedeutung vor Augen, die darin be-
steht, das zu analysieren, was immer von den Manifestationen des Über-Ich
sich als ein Teil des pathogenen Konflikts erweist. Durch Freuds Revision
seiner Theorie der Angst (1926), die im Anschluß an die Einführung der Struk-
453

turtheorie erfolgte und auf sie gestützt war, sahen wir uns schließlich veran-
laßt, unsere Vorstellung von der therapeutischen Aufgabe der Analyse noch
dadurch zu ergänzen, daß wir zusätzlich die Notwendigkeit sehen, die Motive
der Abwehr, das heißt das Wesen der Gefahren zu analysieren, die das Ich
durch seine Abwehrmaßnahmen zu vermeiden sucht.
Wir sind uns also darüber im klaren, daß die den innerseelischen Kon-
flikt und die Sympthombildung betreffenden Neuerungen der Strukturtheorie
zu einer grundlegenden Revision dessen führen, was als therapeutische Auf-
gabe der Analyse betrachtet wird. Der topographischen Theorie nach be-
steht die therapeutische Aufgabe im wesentlichen darin, dem Patienten die
infantilen, triebhaften Wünsche, die seine pathogenen Konflikte entstehen
lassen, bewußt zu machen. Der Strukturtheorie zufolge ist es wichtig, dem Pati-
enten nicht nur die triebhaften Aspekte seiner Konflikte bewußt zu machen,
sondern auch die an ihnen beteiligten Aspekte der Abwehr und des Uber-Ich,
wobei sorgfältig auf die dabei mitspielenden Inhalte der Angst zu achten ist.
All dies zu berücksichtigen ist notwendig, um die integratiyen und steuern-
den Funktionen des Ich zu fördern, so daß dem Patienten eine angemessene
Abfuhr seiner Triebenergie, das heißt eine angemessene Triebbefriedigung oh-
ne Symptombildung, möglich ist.
Wir hoffen, daß es uns durch den Vergleich der zwei Theorien gelun-
gen ist, unmißverständlich zu zeigen, warum sie nicht nur verschieden, son-
dern miteinander auch unvereinbar sind, das heißt, in wichtigen Ansätzen
einander widersprechen. Wir behaupten fest, daß die topographische Theorie
und die Strukturtheorie weder beliebig noch nebeneinander verwendet werden
können. Allein die Strukturtheorie ist derzeit die geeignete Grundlage so-
wohl für theoretische Diskussionen als auch für die psychoanalytische Praxis.

38
A CRITICAL EXAMINATION OF FREUD'S THEORY OF THE
PRECONSCIOUS: KNOWING, AWARENESS, ORGANIZATION
AND CONTEXT
EUGENE B. BRODY
Institute of Psychiatry and Human Behavior, University of Maryland School of Medicine.
USA
This essay addresses itself to an aspect of the Freudian theory of the Uncon-
scious, specifically the concepts of a System-Preconscious and of a mental
process designated as preconscious, i.e. just before or on the borderline of con-
sciousness. It does so because these concepts, in contrast to that of the Un-
conscious, imply the capacity of the mental process in question to be appre-
hended in consciousness.
It notes the following issues:
(1) The problem of knowing about the System-Preconscious, and of know-
ing the process termed preconscious, and its contents.
(2) The problem of whether or not a topographic theory of consciousness
(i.e. postulating System-Conscious, Preconscious, and Unconscious) is more
justified than a theory postulating a continuum of psychological organization
and knowability.
(3) The problem of defining the socio-cultural context in which material
designated as preconscious can be consciously apprehended by subject and ob-
server, and the possible systematic relationship of this context to what is ap-
prehended.
(4) The problem of defining the functions (psychological-social-biological)
of a System-Preconscious or a preconscious process.
Preud's Theory of the Preconscious in Relation to Conscious and
Unconscious2
Direct knowledge of something out of awareness is impossible. However,
an unconscious mental process influencing conscious thinking, feeling and act-
ing has been inferred so regularly and over such a long historical span that it
1 Prepared upon invitation for the «Symposium on the Concept of the Unconscious», Aca-
demy of Sciences, Georgia, USSR, 1978.
This paper was written during the author's tenure as a Fellow of the Center for Advanced
Study in the Behavioral Sciences, Stanford, California, with partial support from the Common-
wealth Fund.
2 No attempt will be made here to list the wide-ranging bibliographic references to Freud's
theory of the Unconscious, or to examine that theory in detail except in specific relation-
ship to the subject of the Preconscious. It is expected that these matters will be the concern of
-some other contributors to this Symposium.
455

is widely regarded as a fact. Conceptions of the Unconscious prior to Freud
have been reviewed by Whyte (1960). One major view regards the unconscious
mental process essentially in descriptive or topographic terms. It assumes that
mental processes occur continuously and are never more than partially or tran-
sitorily in the fccus of conscious attention. In this sense the Unconscious con-
stitutes a source or reservoir from which particular ideas, images or feelings
emerge sponU neously, incompletely and momentarily into consciousness in di-
rect or disguised form. They may become central and vivid in consciousness as
they are used for adapting and coping. Or they may be apprehended by a delib-
erate act of reflection or introspection.
Freud added the element of conflict to this topographic view. He conceived
of a dynamic System-Unconscious constituted of wishes, and drives, with
associated thoughts, memories and feelings which, since they have infantile
roots and may stimulate anxiety, guilt or shame, are kept from conscious ex-
pression by an active defensive process. Unconscious conflict may occur as well
between opposing or incompatible impulses (e.g. for passivity versus activity)
and between those regarded as instinctual (part of the Id, e.g. aggressive or sex-
ual) or social (part of the Superego, e.g. self-censoring or punitive) in origin.
The Unconscious and its contents are always out of awareness and never
emerge directly in undisguised form. Precise inference about them is possible on-
ly in a special context, the psychoanalytic situation, structured so as to max-
imize regression and transference in the patient or analysand: a tendency to
think, feel and act in relation to the person of the analyst as the subject once
did to persons with whom he earlier had an emotionally significant relation-
ship, upon whom he was dependent for love or survival, and toward whom the
range of positive and negative feelings was, therefore, possible. Inference about
the Unconscious is also possible on the basis of dreams, psychiatric symp-
toms, and other maladaptive behavior or the occurrence of slips of the tongue,
forgettings and other acts called symptomatic or derivative in the sense of
representing a compromise between unconscious tendencies, defensive process-
es and the demands of reality.
The contents of the System-Unconscious are mainly but not exclusively
subsumed under the structural concepts of Id and Superego, the latter includ-
ing the fears and overwhelming destructive tendencies associated with the pun-
ishing, controlling parents as perceived in infancy and childhood. The men-
tal operations of the Unconscious, designated «primary process», are the same
as those attributed to the Id and Superego.They are not bounded by the rules of
logic, space or time, but, as reflected in dreams, depend upon condensation, dis-
placement and similar information processing mechanisms responsive to wishes
with infantile roots. «Primary process thinking» is also plastic in that it tends
to use images rather than verbal language, and to employ symbols for repre-
sentational purposes.
The System-Conscious was regarded by Freud as having a primarily adap-
tive function. Most of the psychological functions such as remembering, per-
ceiving and decision-making associated with conscious awareness, adaptation,
and maintaining reality contact, as well as the defensive functions are subsumed
456

in psychoanalytic theory under the structural concept of the Ego. The
mental operations characteristic of consciousness, and in most instances of ego-
functioning, were designated by Freud as «secondary process», i.e. rational
thinking constrained by the rules of logic and the limits of time and space. How-
ever, many ego functions, such as those of defending against threatening un-
conscious impulses, operate outside the focus of awareness. This is also true
for adaptive processes although they are primarily conscious. These were de-
scribed by Hartmann (1939) in terms of the tasks of reality mastery which re-
quire the establishment and maintenance of a stable, reciprocal relationship
with the environment.
Between Unconscious and Conscious (and, conceptually, between id/su-
perego and ego and primary and secondary process) Freud postulated a third sys-
tem, the Preconscious. He wrote (1900) that in dreaming the Preconscious system
simultaneously discharges unconscious mental excitation (as it gratifies the
repressed unconscious wish) while fulfilling the preconscious wish to sleep (since
the undischarged tension would otherwise produce wakefulness). This fitted
his early use of the term interchangeably with unconscious (1901) especially
in relation to discussions of parapraxias and other symptomatic behaviors.
Just a few years later, however (1905, p. 161) he contrasted «the character-
istics of unconscious thinking» as repressed or «alien» (for example, a wish stim-
ulating dream formation) with «thinking that is capable of becoming con-
scious». This last he called «preconscious». An example was the day residue from
which the form of the manifest dream was constructed through its revision by
the Unconscious3. Restated, preconscious contents (e.g., day residue) may be
«used» by unacceptable and conflictful unconscious impulses to construct a
disguise allowing them to elude the repressive barriers and emerge into con-
scious awareness, as a remembered dream, a waking fantasy, or even an act.
While preconscious is used in this formulation as an adjective or a quali-
ty, i.e. prior to, or capable of becoming conscious, it also has a functional sig-
nificance: it is available to enhance or facilitate the expression or effectiveness
either of unconscious impulses or of conscious adaptive-coping processes. The
Preconscious can be considered, thus, to belong potentially to both of the oth-
er systems. This was elaborated in Freud's ecrly theory of jokes: «A precon-
scious thought is given over for a moment to unconscious revision and the out-
come of this is at once grasped by conscious perception» (1905, p. 166) «Humorous
displacement is... impossible under the glare of conscious attention as is comic
comparison; like the latter it is tied to the condition of remaining preconsci-
ous...» (1905, p.233). Jokes «... are formed as a compromise between the Uncon-
scious and the Preconscious... the pleasure is formed from the difference between
these two methods of viewing it» (p. 234). Freud stressed the importance of infan-
tile roots in his theory of jokes as well as of dreams: «...the essence of the comic
is a preconscious link with the infantile... enough to touch upon childish na-
ture in general» (p. 225), For many dreams, he felt that the fantasies freshly
3 By the time of The New Introductory Lectures (1933), Freud's outline of dream forma-
tion no longer involved a stage of preconscious dream wish or fantasy.
457

vconstructed out of new day residue belong only in part to the Preconscious: since
they are not easily accessible to introspection they belong to that class of
fantasies which «qualitatively... belong to the system PCS, but factually to
the UCS» (1915). Still by the time of this revision, the concept seemed closer to
that of the System-Conscious, containing functions later attributed to the ego.
He also used preconscious in another essentially adaptive sense: «These
processes which take place in the Preconscious and lack the attention-cathexis
which is the prerequisite of consciousness are appropriately termed 'automa-
tic'» (Freud, 1905, in Hartmann, 1958, p. 89). Automatization in this sense
has economic or labor-saving advantages as it reduces the need for decision-
making, or in libidinal terms, saves psychic energy or the cathexis of atten-
tion or consciousness. In evolutionary terms it represents an effective provi-
sion for solving or accomplishing regularly encountered problems or tasks,
and is probably «a better guarantee of reality mastery than a new adaptation
to every occasion» (Hartmann, 1958,, p. 92). Conscious thinking under circum-
stances requiring rapid response may disrupt adaptation by requiring exces-
sive time or interfering with the automatized process in terms of timing or
degree.
In his last writings (1938) following Breuer, Freud defined preconscious
not only as what is «capable of becoming conscious», but «easily and under con-
ditions which frequently arise». This contrasts with unconscious processes for
which «... such a transformation is difficult, can only come about with consid-
erable expenditure of energy or may never occur» (1932, p. 96). He was less
certain, however, about the systemic qualities of this intermediate zone.
His last systemic formulation (1938), rephrased by Kris (1950) empha-
sizing énergie elements, placed the Preconscious clearly in relation to the Con-
scious rather than the Unconscious system. Unconscious processes, following
Kris' rephrasing, were conceived as using mobile or free psychic'energy, dis-
charged as primary process while preconscious processes using bound energy
discharged it as secondary process. The energetic theory was preferred by Kris
as it permitted hypotheses of transition: a preconscious process, for example,
from which (bound) ego energy is withdrawn,, becomes subject to investment
with (mobile) id energy and can, therefore, be drawn into the primary process.
The reverse, i.e. a movement of unconscious material into the Preconscious,
occurs when unconscious (id) derivatives are invested with (bound) ego energy,
and thus become part of the preconscious mental process «at a considerable dis-
tance from the original impulse» (Kris, 1950, p. 306).
Conscious Experience and the Problem of Knowing
Insofar as the concept of Preconscious refers to a quality of awareness
it is a way of designating material not usually in the focus of attention, but
emerging spontaneously in certain forms under certain conditions in certain
contexts; it is accessible to unaided introspection (i.e. without a guide or inter-
locutor or interpreter, as in the case of psychoanalysis). In this sense the prob-
lem of the Preconscious becomes in part one of knowledge: wha is Conscious
is known. What is Unconscious is not known (although inferred) and not direct-
458

ly knowable. But what is Preconscious, while not now known, is in principle
knowable. The questions naturally follow: knowable to whom under what
•conditions? What are the conditions of knowledge of which the knowing sub-
ject is in principle capable? It is possible in following these questions to become
•entrapped in epistemological circularity, i.e. demanding knowledge of the
cognitive faculty before knowledge of what is known to that faculty (Haber-
mas, 1968). There is no choice, therefore, but to begin empirically with the
data of consciousness.
Preconscious also implies, by virtue of its inherent quality of a distance
from consciousness, a quantitative concept. That is, an idea or a feeling may
be more or less distant from consciousness, and in that sense more or less con-
scious. Freudian theory solves this problem by invoking another quantitative
idea. It states that distance means accessibility to conscious awareness, and
that accessibility is inversely proportional to the strength or intensity of re-
pressive defenses activated inconsequence of the unacceptability of the precon-
scious materia!. This places preconscious in the same category as unconscious.
But unconscious or out-of-awareness phenomena are not subjectively experi-
enced. The only experience which is reportable by the subject (in contrast to
that which may be inferred by an observer) is conscious. It varies in constan-
cy, intensity and order — organization and coherence. Experience which is in-
constant, not organized (or organized according to an unfamiliar principle4,
and not clearly related in a logical manner to all of one's other experience is
difficult to label, classify, interpret and even apprehend- It cannot be used as
the basis for constructing a generally intelligible assertion. It is, nonetheless,
conscious. This is the type of conscious material which provides an empirical
basis for the idea that there are varying levels or planes of consciousness and
that some experience can legitimately be defined as preconscious4.
The most immediate data of consciousness are those stemming from intro-
spection. Most people are at least dimly aware of an inner flow of mental activ-
ity, below the level of ordinary awareness, to which, despite its only inter-
mittent recognition, they attribute a quality of constancy This is a fluid stream
of images, symbols, ideas, memories, affective states, bodily sensations
and impulses to act; some, in the form of reverie, pass without volition, usual-
ly momentarily, into consciousness; others are purposefully brought into fo-
cus. However, bringing this inner flow into focus, retrieving a reverie into con-
scious awareness, is unexpectedly difficult. This is reflected in the admoni-
tion, «snap out of it» directed to people who are daydreaming. They then feel
themselves «jerked back» to reality. In the process of being «snapped» or «jerked»
into reality contact, significant content is lost. The loss appears to occur in
the very act of attending to and apprehending the peripheral flow or reverie. This
4 For purposes of the present discussion the phenomena of hypnosis and/or multiple per-
sonality are not regarded as relevant to the question of the Preconscious. The content of a hyp-
notic suggestion, however, may be regarded as preconscious if it eventually becomes known to
the subject, i. e. if the usual posthypnotic amnesia disappears. If it influences behavior with-
out becoming known then it is not preconscious, but unconscious, i. e. permanently out of
awareness and known only by its derivatives of consequences.
459

attention apprehension, abstracting a cross-section of the stream of thought from*
the periphery of awareness and focusing it in the center of awareness, involves
a shift from primary process to secondary process, or more accurately, the im-
position of the latter upon the former. This abrupt shift in styles of informa-
tion-processing may account for the sense of discontinuity with its associated
partial amnesia accompanying the attempt to «fix» a part of fluid reverie in-
to a more static and organized thought for reflection or communication. The
immediate memory of the focused and apprehended flow can be further modi-
fied for coherence and logic, and translated into public language for transmis-
sion to someone else. During such modification and translation, more of the-
original experience is lost, suggesting again that it is not fully contained with-
in the limits of logical, verbal expression.
These phenomena are well known to philosophers and psychologists who
have discussed them in terms of levels or planes of consciousness, awareness or
apprehension of reality. Leibniz referred to a «surf of indiscernible and confused
small perceptions». Schutz (1962), however, regards these as only experi-
enced while they occur, without leaving any trace in memory, perceived but
not apperceived. In contrast to subjectively meaningful experience they belong:
to the category of «essentially actual experiences (which) cannot be grasped by
a reflective attitude». He used the term « w i d e - a w а к e n e s s » to de-
note that plane ot consciousness with «an attitude of full attention to life and
its requirements... (this is) ...the performing and... working self...». This is
opposed to passive attention illustrated by Leibniz' «indiscernible surf», ex-
perienced as actual but not meaningful.
William James П890) appeared to emphasize variability and change, no-
ting the significance of «selective attention» (p.402) in the maintenance of aware-
ness and a sense of reality. To call a thing real, he believed, means only that
it stands in a certain relation to ourselves: «Each world whilst it is attended
to is real after its own fashion; only the reality lapses with the attention.
One principal object comes into the focus of consciousness, others are tempo-
rarily suppressed» (p. 405).
Schutz (1962) designated the Jamesian worlds as «finite provinces of
meaning», each with its own cognitive style in respect to which experiences
within each world are inter-consistent. These «provinces» are integrated ways
of perceiving and apprehending, self-contained complexes, which, however,
may be mutually exclusive at a given moment. Since all facts are selected from
a universal context by the activities of a person's mind, they are always inter-
preted facts, either within or without their particular setting. Their «relevance»
for a person or a particular moment is a function of this selective and inter-
pretive activity.
Henri Bergson (1901) proposed that conscious life includes an indefinite
number of different «planes», ranging from that of action at one extreme to that
of dream at the other. The plane of action, with its interest in meeting reality
and its requirements, has the highest «tension of consciousness», that of dream
the lowest: different degrees of consciousness-tension are functions of varying
«interest in life». Interest in or attention to life, Bergson's basic regulative prin-
460

•ciple of consciousness, articulates the continuously flowing stream of thought
and defines— as Schutz (1962) put it — the realm of our world which is rele-
vant to us.
These observations have been selected because they indicate how nonpsy-
choanalytic thinkers have referred to two aspects of the concept of Precon-
scious, using conscious experience as a reference point. As a mental quality it is
described as having a «low tension of consciousness», being passive rather than
«wide-awake», and disinterested in the life of the moment. As a system it has
the capacity to grasp or relinquish reality contact, shift from one «finite prov-
ince of meaning» to another and select and interpret facts so as to make them
relevant.
Conscious, Preconscious and Levels of Organization in the Psychoanalytic
Context
The concept of the Preconscious, in contrast to that of simple planes of
consciousness, arose initially from observations made in the context of the psy-
choanalytic situation. Major interest focused on presumed movement from Un-
conscious to Preconscious to Conscious reflected in the recall of forgotten
material, or the reconstruction of events or experience regarded as having been
always unconscious. (These last are considered in this essay to represent infer-
ences.) Historical interpretations by the analyst are thought to stimulate rec-
ognition which then leads to recall: «The preconscious process... has effort-
Jess access to consciousness» (Kris, 1950, p. 308). «What can be mobilized in
recognition must have been preconscious» (Kris, 1950, p. 309). The content
and timing of interpretations influence the patient's experience of new ideas
and feelings as assimilable. Freud seemed to view their place in a psychical
continuity (Freud, 1916-17; Shope, 1973) as essential to their being experienced
as meaningful.
It is suggested that another major determinant of the experience of an
interpretation and its consequences as assimilable and meaningful is the state
of the transference process. Psychoanalysis involves a collaborative process
in which patient and analyst together select and interpret items from a universe
of possibilities, so that, following Schutz, they become «relevant» for both.
But they are not equal collaborators. As indicated above transference behav-
ior is regressive: stimulated in part by the deprivational nature of the psycho-
analytic process— the patient does not receive the love he wishes from the an-
alyst—it represents a re-emergence of behavior characteristic of an earlier pe-
riod of life, and involves, as well, an altered state of consciousness. Material
usually considered unconscious or preconscious emerges into consciousness, as
an aspect of the transference process. This may be described as direct or dis-
guised or derivative in nature. (The designation of behavior as derivative is here
regarded as inference.) But, it seems more parsimonious to interpret the mani-
festations of transference in terms of a relative dominance of primary as con-
trasted with secondary process thinking. This may be taken as a definition of
«regression»; rather than the «emergence» of materia! hidden at the borderline
461

of consciousness, there occurs a transformation in the nature of conscious data-
processing itself.
In his concepts of secondary process, characterizing rational, conscious
behavior and of primary process characterizing the unconscious and determin-
ing irrational behavior, Freud offered a clue to this way of conceiving of the
Preconscious. His hypothesized progression from a less logical and more imagic-
symbolic to a more logical, more verbal mental process lends itself to re-
statement in terms of levels of organization. In these terms preconscious mate-
rial or that at the periphery of awareness is less differentiated, less complexly
ordered, less cognitive and less specifically designated by ordinary language-
It is less related to the reality context and its demands of the mo-
ment. It is, therefore, likely to reflect the individual's idiosyncratic past
personal history. It is apt to be more broadly inclusive щ its
categories, employ symbolic designations, utilize visual imagery, and be
more reflective of affective and somatic states. As it is apprehended for con-
scious scrutiny and transmission, through a shift from primary to secondary
process activity, a process of reclassification and ordering occurs, with more
precise linguistic labelling, greater differentiation of concepts, and more ef-
fective discrimination. Regression, in these terms, is a dedifferentiation of
complex ways of perceiving and acting upon the world, a reduction in speci-
ficity and precision of designation and meaning. Psychological reorganization*
in contrast, involves the labelling and ordering of experience so that it can
be apprehended and subject to reflection. It also brings the person into closer
touch with immediate reality. In this sense the difference between conscious
and preconscious is restated as one between greater and lesser levels of psycho-
logical organization and differentiation involving greater and lesser capacity to
appreciate and deal with reality. A major requirement of psychoanalytic reality
is that of communicating with the analyst. Every thought, fantasy and dream
is, theoretically, a transference phenomenon, produced for the purpose of com-
munication to the analyst. But the act of communication requires its appre-
hension and statement in the focus of awareness. A function of the increased
organization accompanying the transformation of material from preconscious
to conscious is increased capacity to be communicated. As the subjective
information-carrying capacity of relatively unbounded preconscious meterial
decreases with the imposition of boundaries and order, it more adequately fits
the socio-cultural rules for objective communication. It is less informational-
ly rich, but more capable of ordinary social transmission, in this instance to
the analyst.
As preconscious (less organized) material becomes labelled, more highly
organized and examined, subjective reaction to the new awareness varies with
content and meaning, itself determined by current context as well as by past
personal history and psychic continuity. This is also true for shifts in transfer-
ence which are concomitant with shifts in regression (organization). Nor-
mally suspended doubt about the immutability of the everyday world may be
temporarily reinstated. Feelings of depersonalization, uncanniness, and uncer-
tainty, or simple negation and disbelief can appear as formerly stable views
462

begin to seem fragile. Amusement, relief and a sense of detachment may accom-
pany the awareness of a fantasy experienced as not being one's own— for
which one is not responsible. Feelings of relief may also accompany successful
solution of a problem in consequence of reorganizations proceeding at the pre-
conscious level. Emergent interpreted material filling a gap in self-knowledge,
bolstering irrationally shattered self-esteem, or illuminating a hitherto ob-
scure interpersonal issue may be accompanied by a sense of elation, a feeling of
mastery, a shock of recognition, or a (perhaps temporary) transformation of
world view. On the other hand, anxiety, disgust, guilt or shame may be tem-
porary accompaniments of new awareness of destructive or sexual impulses.
In the psychoanalytic context the relationship with the analyst, and his pro-
gressive interpretive work lead to resolution of "the adverse reactions which re-
flect continuation of conflict, and continuing resistance to incorporation of the
involved wishes or impulses into organized awareness.
Access to the Preconscious in Non-Psychoanalytic Contexts: Public and
Private
Psychoanalysis provides a quasi-experimental, semi-private context for the
investigation of regression as it is revealed in transfsrence behavior which, root-
ed in earlier, often developmental experience, does not reflect the social reality
of the actual analytic relationship and is not adaptive. Most cultures provide
institutionalized opportunities for public regression in contexts defined as ther-
apeutic, either for the iudividual or his society. Many of these with strong re-
ligious overtones, as for example Umbanda and Candomblé in Brazil (Brody,
1973), induce altered states of consciousness through drumming, clapping,
dancing and the use of alcohol, tobacco, or other drugs. Ordinarily pre-
conscious fantasies or mental states are acted out or expressed verbally within
these contexts, or they may be experienced in hallucinatory form and later ex-
amined by the subject and translated into words for communication to others.
In Umbanda, for example, they are communicated to the leader of the session,
the «guide» who, by virtue of having «incorporated» a particular spirit, may
offer the subject a therapeutically relevant response.
Other institutionalized contexts for regression and communication of or-
dinarily ou t-of-awareness material are social, e.g. in the United States the cock-
tail party, «happy hour» at the end of a working day before eating and other
organized evening activities begin. Here, as in the therapeutic-religious con-
texts is cultural acceptance of nonrational behavior which would otherwise be
regarded as inappropriate and be maladaptive in consequence.
In these public contexts some playful or intimate communicative behav-
ior ordinarily reserved for private contexts is tolerated and even valued. A sig-
nificant private context in which adults may temporarily abandon their high-
ly organized behavior patterns and rational thinking is the bedroom. Sexual
interaction, especially between partners who have known each other intimate-
ly for a prolonged period, may include much sharing of information which
would ordinarily be regarded as preconscious; communication in this instance
may be nonverbal, affective and in any case does not require the highly orga-
463-

Jiized cognitive codes of the usual public transactions. Clinically, it is widely
observed that obsessional characters who are unable to relinquish their hold
on reality remain at the conscious, secondary-process level, and suffer from
some degree of orgastic impairment. For these persons the presence of a securely
trustworthy and tamiliar sexual partner, and scmetimes of a symbolically sig-
nificant context, is important to permit the abandonment of organized, logi-
cal, «wide-awake» self-observing thought processes. If these prerequisites are
not met many such persons, as well as others whose specific anxiety requires
continued vigilance, employ some of the culturally approved aids to regression
(e.g. alcohol) described above.
There is a third set of experiences illustrating movement between the pre-
conscious and conscious. These are occasions in ordinary life characterized by
the unexpected appearance of a new insight, the emergence of a new perception,
or a change in a long-held opinion as it is no longer seen in isolation but
as part of a newly organized whole. Schutz (1962, p. 231) referred to such expe-
riences in daily waking life as breaking through the limits of one or another
«finite province of meaning», understood as separate worlds each with its own
cognitive style. While the individual can exist in only one of these worlds at
a time, the experiences within each are «interconsistent».
«Shock» experiences which include this shift in the «accent of reality»
(Schutz, 1962, p. 231) may be facilitated by contexts institutionalized tor play
or «make-believe». Examples are the playgoer's inner transformation or tran-
sition into the world of the theater as the curtain rises; the almost total change
in attitude which may occur as one stands before a painting. Schutz also includ-
ed, in a manner reminiscent of Freud, the momentary acceptance of the world
of jest in listening to a joke. This «shock» he attributed to a radical modifica-
tion in the tension of consciousness founded in a different «attention
a la vie» (p. 232).
Each of these instances appears to be characterized by three features.
First is the deliberate assumption by the subject of a state of readiness or re-
ceptivity involving the conscious suspension of his self-monitoring activities
so as to give free rein to his fantasies and associations. Second is the presence
of a social context facilitating this process: the theater, the art museum, the
social setting with friends. Third is a shift in the focus of attention. Attention
has been removed from the ordinary distracting events of daily life and focused
on ordinarily unnoticed phenomena (in effect a different attention
a la vie has been accomplished). These are all features of the psychoana-
lytic situation as well with its protection from usually encountered stimuli,
the particular attentional set assumed upon entering it, and the instructions
to avoid any censorship of one's thought processes and to permit associations
to proceed as freely as possible, one to the other. Just as the patient on the ana-
lytic couch may be described as in an altered state of consciousness, so might
each of the illustrative experiences listed above be described in Freudian terms
as one of temporary topographic regression. The subject relinquishes his hold
on reality permitting the transitory and partial substitution of primary for
secondary process, of the preconscious stream of experience for the conscious.
464

The predominance of primary process, however, is brief and most intense dur-
ing the moment of transition. The altered consciousness present in all of these
states suggests an oscillation between primary and secondary process, pre-
conscious and conscious, and that primary process thinking is not confined to
the repressed Unconscious, but may characterize preconscious processes as well.
Adaptive Functions of the Preconscious Process
The Preconscious has been here described as a stream of loosely organized
thought and imagery. It is at the periphery of awareness, although its proper-
ties are determined more by what Freud termed the primary (characteristic of
the Unconscious) than the secondary process. It is, thus, an aspect of conscious-
ness, although one which has some aspects of the Freudian Unconscious and
is not easily apprehended.
Freud defined Preconscious as a system as well as a mental quality because
it appeared to perform certain functions necessary for psychological surviv-
al and adaptation. Among these he postulated facilitating the movement of
material from the Unconscious to the Conscious and vice versa. It is not pos-
sible, of course, to conceive of this function if a continuum from a non-orga-
nized, non-logical, non-cognitive process to an organized, logical, cognitive one
is substituted for that of Unconscious to Conscious. It is more congruent to re-
gard the Preconscious, itself, as the point at which initial translation (or trans-
duction) of neurophysiology! needs and impulses (and the physical organi-
zations involved in stored memories) into verbal-symbolic-imagic language oc-
curs. This language is the precursor of more complexly organized, easily ap-
prehended and communicable thoughts and verbal representations of feelings
and bodily states* The Preconscious is here, therefore, regarded as the original
source of the ideational-symbolic «contents» of the Freudian Unconscious. This
is not meant to imply that unconscious or out-of-awareness processes influenc-
ing behavior do not exist. But it does imply that they do not, as Freud suggest-
ed, exist in an organized, symbolic linguistic form capable of direct or dis-
guised penetration into consciousness. These processes, then, will be labelled
here as «unstated* rather than unconscious to indicate that they are not regard-
ed topographically as part of a continuum with consciousness as the opposite
pole. They are bodily tendencies, tensions and expectations developed in
consequence of the interaction of biological givens with developmental and
adult experience. These tendencies have been reinforced or aversively influ-
enced, and may have been given symbolic significance through repeated life
experience without having been transformed into verbal or imagic language. In
this definition they are highly significant determinants of behavior, but while
they may in fact be reflected in communicable ideas or images (as, for exam-
ple, the dreams of a person suffering from an as yet undiagnosed organic dis-
ease) they do not fit the Freudian criteria of «contents» of a dynamic Uncon-
scious* Nor do the physical organizations involved in memory storage for
these criteria.
With these considerations in mind one of Freud's hypotheses about Pre-
30. Бессознательное 465

conscious functions may be restated: It facilitates or permits those compro-
mises of unstated needs and impulses with the contents of consciousness (includ-
ing reality awareness) which are necessary for their transformation into loose-
ly organized thoughts, symbols and images, i.e. their emergence into peri-
pheral conscious awareness. This translation or expression of the non-verbal
substratum of behavior into linguistic form, however primitive, is essential
for the later apprehension into full awareness of more complex and highly or-
ganized language designating subjective experience. The process is further fa-
cilitated, according to this formulation, by the function of the Preconscious
as a repository of memories and partly formed thoughts and im ages, potentially
useful as construction units for the transformation of the nonstated into lan-
guage. Freud suggested an analogous function for the emergence of uncon-
scious contents into consciousness, as via dreams: «...a remote allusion...a
piece of symbolism or an analogy...portions of such indirect representation
are already present in the dream's preconscious thoughts...» (1905, p. 171).
The Preconscious may also have a role in artistic or scientific creation. It
was suggested above that temporarily suspending attention to immediate real-
ity permits the contents of the preconscious stream, characterized by the pri-
mary process mode, to influence conscious thought, for example in the theater
or art museum, as well as some healing contexts. This may also be involved,
in the unexpected occurrence of «inspiration», new thoughts or images in con-
texts favoring diversion from daily concerns and, in their place, wandering at-
tention or fantasy formation. These suggestions represent a minor modification,
of Kris' idea (1939), building upon Freud's theory of jokes, that the ego may
use the primary process and not be overwhelmed by it. He postulated (1950)*
that ego regression occurs during many types of creative processes, as well as
under conditions of weakened reality contact, as in sleep or intoxication. This
he termed, «regression in the service of the ego». It may be, however, that the
suspension of conscious attention suggested here is qualitatively different from*
the regressions of sleep or intoxication involving physiological inhibition and.
temporary impairment of cerebral function. An example of apparent capacity
for regression in consequence of cerebral impairment is provided by studies of
lobotomy. Schizophrenic patients responded anxiously and literally to the ag-
gressive and sexual themes of comic cartoons. Three months after surgery, in.
contrast, they understood the messages of the cartoons and laughed at them.
(Brody and Redlich, 1953) This suggests reduced anxiety associated with the
sexual-aggressive impulses presumably activated by the sight of the cartoons
and, in consequence, facilitated suspension of conscious vigilance permitting,
momentary preconscious processing or elaboration of the conscious material.
Other data, however, such as increased anxiety-free conscious fantasies of oral
gratification, and a markedly diminished difference between the content of
waking fantasies and sleeping dreams (Brody, 1958) suggest that the cartoon,
behavior did not reflect momentary regression in the service of the ego, but
rather a persisting state which, while more subjectively comfortable for the pa-
tient than that prior to surgery, was, in the long run, maladaptive.
466

A final, but by no means exhaustive, function postulated for the Precon-
scious is the maintenance of subjective continuity in different contexts. Pre-
conscious processes seem particularly suited to this role. «The intuitive sense of
a persisting experiencing self constitutes a treacherous basis for an ordering of
experience, because t he direct awareness ot the human individual does not jus-
tify the attribution to the self either of permanence, or of unchanging identi-
ty, or of continuous awareness» (Whyte, 1960, p. 28). Certain communities,
for example the Hopi, put cognitive emphasis not on separable traces repre-
senting isolable entities, but on the actual process of personal experiencing*
As Whorf (1954) has suggested, their languages are molded to represent «the
transformation of the subject in the course of his experienced activities and of
his participation in the processes of his world» (Whyte, 1960). Shifts in the
sense of a subjectively experienced self may be reinforced by the fact that hu-
man beings characteristically live in a series of temporal and interpersonal
scenes, frames or contexts. This is dramatized in the present era of rapid trans-
portation which permits immersion in different sociocultural and personal
settings in widely dispersed geographical regions within a few hours. Under
such circumstances people not considered ill occasionally experience mild and
transient feelings of unreality or depersonalization. Occasional problems in
orientation are expressed in slips of the tongue, misidentifications or other pa-
rapraxic behavior. Travellers may occasionally joke to the effect that they
feel themselves to be subjectively transitory, or that they hardly know who
they are, or that one setting or place tends to merge without clearcut bounda-
ry passage into another. But as a rule they «know» that the «I» who is, for exam-
ple, here in the tropics with one set of people, problems and relationships to-
day, is the same «I» who was surrounded by snow and fully involved with anoth-
er set of people and relationships yesterday.
At the sociocu ltural level the sense of subjective continuity is heightened
by the constancy of educational, occupational, sex, age and other social roles
which determine similar behavior patterns, conscious experience and mirror-
ing and complementary responses from others regardless of context. The im-
pact of his own role functioning, though, is not experienced by a person at a
continuously conscious level. Nor does a person in a new situation engage in
constant conscious comparison of his current experience with memories of the
past. Such comparison would impair the capacity for full subjective immersion
in the new context and preclude spontaneity and resilience in the face of
current contextual demands. It seems reasonable to assume that the mental
processes with their uni quely characteristic form and content, enduring for a
particular individual in a variety of scenes, contexts and relationships, are
broadly connotative, symbolic and tied to infantile and affective experience,
i.e. primary process in nature. It seems, furthermore, plausible that these should
be the very processes involved in bridging the conscious and unstated as-
pects of the particular person's mental life. They exist at the interface of non-
language needs, impulses, and feelings on the one hand with, on the other, the
highly organized conscious activities necessary for adapting and coping with
everyday life.
467

Summary
The Freudian concept of the Preconscious has been examined in relation
to other concepts ot levels or planes of conscious awareness. It is viewed as un-
known, but in principle knowable in contrast to the Unconscious which is not
directly knowable, but can only be inferred. The Preconscious is known espe-
cially in contexts facilitating the suspension of conscious vigilance. This sus-
pension is conceived as regression, in the sense that symbolic, imagic, freely
flowing thought processes, not bounded by logic, time or space (Freude primary
process) are substituted for more precise, complexly organized, verbally
represented, logically bounded processes (Freud's secondary process). This lev-
el of awareness, i.e. this type of information-processing, which is variably ac-
cessible to consciousness, has adaptive functions. These include automatic re-
sponding to complex rapidly presented stimuli, transforming non-stated bodi-
ly tensions into primitive linguistic form, relating intimately when non-cog-
nitive communication is required, creative behavior, and maintaining a
sense of personal identity through shifts in time and context.;
REFERENCES
BERGSON, H. (1889). Time and Free Will. An Essay on the Immediate Data of Conscious-
ness, Macmillan, New York, 1910 (Transi., F. L. Pogson).
BRODY, E. Superego, introjected mother and energy discharge in schizophrenia: Contribu-
tion from the study of anterior lobotomy. J. Am. Psychoanal y t. Assoc, 6: 481-
501,. 1958.
BRODY, E. The Lost Ones. Social Forces and Mental Illness in Rio de Janeiro. Int. Univ.
Press, New York, 1973.
BRODY, E. and REDLICH, F. The response of schizophrenic patients to comic cartoons
before and after prefrontal lobotomy. Fol. Psychiat., Neurol., Neurocrin. Neerlandi-
ca, 56:623-635, 1953.
FREUD, S. (1907) The Interpretation of Dreams. Standard Edition, Hogarth Press, London.
Vols. 4 and 5.
FREUD, S. (19Э1) The Psychopathe logy of Everyday Life. Standard Edition, Vol. 6.
FREUD, S. (1905) Jokes and Their Relation to the Unconscious. Standard Edition, Vol. 7.
FREUD, S. (1915) The Unconscious. Standard Edition, Vol. 14.
FREUD, S. (1916-17) A General Introduction to Psychoanalysis. Garden City Publ. Co.,
New York, 1943.
FREUD, S. (1932) New Introductory Lectures on Psychoanalysis. Norton, New York, 1933.
FREUD, S. (1938) An Outline of Psychoanalysis. Norton, New York, 1940.
HABERMAS, J. (1968) Knowledge and Human Interests. Beacon Press, Boston, 1971.
HARTMANN, H. (1939) Ego Psychology and the Problem of Adaptation. Int. Univ. Press.
New York, 1958 (Transi., D. Rapaport).
JAMES, W. (1890) The Principles of Psychology, Vol. I, Henry Holt, New York, 1902.
KRIS, E. (1934) The Psychology of Caricature. In: Psychoanalytic Explorations in Art,
Int. Univ. Press, New York, 1952.
KRIS, E. (1950) On Preconscious Mental Processes. In: Psychoanalytic Explorations in Art.
Int. Univ. Press, New York, 1952.
LEIBNIZ, G. Quoted in Schutz, op. cit.
SCHUTZ, A. Collected Papers. I. The Problem of Social Reality. Martinus Nijhoff, The
Hague. 1962.
SHOPE, R. Freud's Concepts of Meaning. In: Psychoanalysis and Contemporary Science, Vol.
2, Ed., В. Rubenstein, 1973, pp. 276—303.
WHORF, B. Language, Thought and Reality, MIT Press, Mass., 1956.
WHYTE, L. The Unconscious Before Freud. Basic Books, New York, 1960.

39
Réflexions sur le transfert et le narcissisme1
JACQUES PALACI
Columbia University, USA
Freud avait exprimé l'opinion que les malades souffrant de défectuosités
caractérielles n'étaient pas traitables par la psychanalyse.il opposait aux «névro-
ses de transferts» (psychonévroses) les «névroses narcissiques»2, considérant
l'incapacité pour ce genre de patients d'accéder à une relation de transfert, pro-
cessus fondamental à la base de tout traitement psychanalytique.
Les années récentes ont vu un nombre toujours croissant de psychanalys-
tes, qui plus optimistes, n'ont pas hésité à traiter des patients, dont la patho-
logie principale se situe dans le secteur narcissique de la personnalité. Ceci est
à l'origine du débat des dernières décades entre les psychanalystes qui veulent
limiter la psychanalyse, comme forme de traitement aux psychonévroses,sui-
vant en ceci Freud, considérant que l'élargissement de son champ risquerait
de la détourner de sa contribution originale et unique, celle de la relation du
conscient à l'inconscient (associée à la première topique freudienne) et de la
transformer en une psychologie génétique du développement (sur laquelle s'ap-
puie en partie la seconde topique) et ceux qui prennent position pour étendre
son application à une variété plus grande et plus sévère de troubles psychiques.
Cette controverse n'est pas étrangère à une autre, moins accentuée, plus
théorique et plus ancienne, qu'on n'associe généralement pas à la première. Il
s'agit de l'opposition des deux conceptions de la personalité élaborées par Freud,
la première et la seconde topiques ou comme on les désigne dans les pays
Anglo-Saxons, la théorie topographique et la théorie structurelle. Ici la divi-
sion a lieu entre ceux qui ont essayé de démontrer qu'il existe peu dans le mo-
dèle de la premiere topique, qui ne trouve d'explication plus satisfaisante par
la seconde et ceux qui la considèrent indispensable dans sen application clini-
que, dont la suppression créerait un vide que la seconde topique ne saurait
combler. Freud lui même, dissatisfait avec certains aspects de la première, afin
de tenir mieux compte des défenses inconscientes et du rôle des différents pro-
cessus d'intériorisation et d'identification dans la constitution de la personne,
1 Cette communication qui est basée et fait suite à une première, ayant été présentée a la «Thé-
orie du Narcissisme de Heinz Kohut» (publiée dans la Revue Française de Psychanalyse, To-
me XXXIX—Vol. 1—2, Janv. -Avril 1975) s'est également inspirée de celle de Sandler sur
le transfert (Int. J. P. A., Vol. 150/4, 1969). Certaines de ses idées faisant par moment partie
intégrante du texte, il n'a pas été possible de lui donner chaque fois le crédit qui lui est dû.
2 Equivalent à ce que nous désignons aujourd'hui de psychoses fonctionelles.
469

fut amené à formuler sa théorie de la structure psychique. Toutefois, il n'aban-
donna jamais l'idée de les concilier.
Rappelons ici que la première topique se rapporte aux trois localités, sys-
tèmes psychiques, l'inconscient, le préconscient et le conscient, qui ont chacun
leur fonction, leur type de processus, leur qualité d'investissement d'énergie
et se spécifient par la nature de leurs représentatifs. Ils se relient au concept
dynamique de la psychanalyse, c'est à dire que les systèmes peuvent être en
conflit. La deuxième topique consiste à postuler la différenciation structurel-
le progressive de trois instances: le ça, le moi, le surmoi, à partir d'une matri-
ce inconsciente ayant ses origines dans le biologique. Le ça, pôle pulsionnel;
le moi, chargé des intérêts de la personne dans sa totalité, comme tel investit
narcissiquement, médiateur des demandes du ça, du surmoi et la réalité externe;
le surmoi, qui par intériorisation est porteur des exigences et interdits parentaux.
Les trois systèmes ou instances sont en relation les unes aux autres, les «relations
intersystémiques» et chaque instance contient elle-même des substructures qui
peuvent être en conflit et à la base de ce que Ton désigne de «relations intrasys-
témiques».
La théorie structurelle, aujourd'hui, qui découle de la deuxième topique
freudienne, semble toutefois se prêter mieux à l'exploration clinique et à la
formulation théorique des pathologies plus sévères et au remaniement de cer-
tains des concepts de la psychanalyse que nécessite l'extension de son champ
d'application clinique. Les recherches de Heinz Kohut et d'Otto Kernberg, les
dernières années, qui se sont efforcés d'explorer le vaste territoire, jusqu'ici re-
lativement inconnu, qui se situe entre les névroses et les psychoses, dérivent
de celle-ci et nous conduisent à reconsidérer la théorie (la définition) de cer-
tains des concepts fondamentaux de la psychanalyse, comme le transfert et le
narcissisme.
La théorie structurelle (tellequ'elle est conçue aux Etats-Unis, et désignée
en France de «Psychanalyse Génétique», pour la différencier du Structuralisme
Français (de Lacan, Levy-Strauss, la linguistique) en plus de sa signification
classique, qui se limitait à définir le fonctionnement mental à partir des trois
structures ou «instances» (le ça, le moi, le surmoi) étend son investigation aux
niveaux et formes de l'organisation du contenu mental spécifique: aux idées,
aux perceptions, aux souvenirs; aux arrangements plus complexes comme les
décharges, les seuils liminaires, les défenses, les contrôles et les identifications.
Elle se préoccupe de la stabilité de la structure mentale, des conditions qui mè-
nent à son affaiblissement et à sa désintégration, de même qu'à celles qui per-
mettent sa reconstitution.
L'application de la connaissance psychanalytique à des pathologies plus
sévères n'est pas nouvelle, elle a fait la préoccupation des psychanalystes dès
le début et des psychiatres qui se sont penchés sur la psychothérapie des é tats-
limites et des psychoses (Federn; Sullivan; Fromm-Reichman; Sear les; l'école
Kleinienne, Rosenfeld; Heimann; etc.) mais s'appuyant dans la plupart des
cas, sur l'hypothèse de l'incapacité pour ces patients à la névrose de transfert,
nécessaire à une psychanalyse, elle impliquait habituellement des déviations
du modèle classique, souvent au risque d'en altérer les fondements, c'est à dire
470

du concept de l'inconscient et de celui de la formation de la structure psychi-
que. Les formes modifiées d'utilisation de la technique psychanalytique se rap-
portant à ce que Ton désigne en général de psychothérapie d'orientation psycha-
nalytique.
Un mode de déviation du modèle classique, quand celui-ci s'avère insuffi-
sant, a été préconisé par Eissler (1953). Il s'agit de l'introduction d'un para-
mètre, un écart minimum, contrôlé, dicté par la structure du moi, dans un trai-
tement qui reste classique dans tous ses autres aspects, c'est à dire à la recher-
che des troubles qui s'associent aux investissements pulsionnels de l'objet dans
le contexte de la névrose de transfert se rattachant à la phase oedipienne-phal-
lique. La condittion sine qua non du paramètre, c'est qu'il doit mener à
sa propre dissolution avant la phase terminale du traitement; son effet sur le
transfert, ne jamais être de nature à ne pouvoir s'éliminer par l'interprétation,
c'est à dire par la mise en évidence du sens latent (inconscient) d'un matériel*
L'idée est que l'emploi de paramètres peut aider ces patients à développer la
névrose de transfert souhaitable au traitement.
C'est à l'examen minutieux des structures de la pathologie des états-limi-
tes que Otto Kernberg s'est attaqué, résultant du processus d'internalisation
des relations d'objets de la première enfance. Basant ses formulations sur la
théorie de l'Ecole de la Relation d'Objet Anglaise de Klein, Fairbairn et Win-
nicott, de même que sur les théories structurelles américaines et tirant ses con-
clusions des observations cliniques de la relation transférentielle, il émet l'hy-
pothèse de la relation entre les différents mécanismes de défense archaïques—
comme le clivage, l'idéalisation primitive, l'identification projective, le déni,
l'omnipotence, la dévaluation et-Г incorporation infantile de certains aspects
des objets premiers de maternage. Les conflits fondamentaux ayant rapport à
l'hostilité primitive et la peur d'abandon. Il considère «le clivage» comme le
mécanisme de défense fondamental des états-limites, servante maintenir la sé-
paration entre les introjections et les identifications de qualité différente, afin
de préserver la «bonne» image-du-soi et de l'objet en présence du danger de la
«mauvaise». L'incapacité d'intégrer des représentations du soi et des représen-
tations de l'objet contradictoires a des conséquences pathologiques nombreu-
ses. Afin de maintenir la séparation ces patients ont recours à des mécanismes
de défense archaïques qui compromettent leurs relations humaines et leur fonc-
tionnement dans le monde extérieur. Les différentes psychopathologies sont
déterminées par un développement anormal des relations d'objet internalisées,
qui entravent l'intégration du moi. La vue d'ensemble que ses travaux ont don-
née de la relation d'objet, dans son évolution normale et pathologique, a per-
mis non seulement un diagnostique plus précis et une théorie et technique de
traitement des états-limites mais a contribué à un enrichissement de la théo-
rie psychanalytique en général.
Il incombait à Kohut de démontrer par sa brillante contribution à la théo-
rie du narcissisme, la possibilité de traitement d'un groupe particulier de pa-
tients narcissiques jusqu'ici non analysables, dans le cadre d'une méthodolo-
gie rigoureusement psychanalytique, dénonçant ainsi la délimitation de la psy-
chanalyse strictement aux psychonévroses.
471

Freud avait déclaré dans son clntroduction à la Psychanalyse» (1916-17}
que l'étude du narcissisme lui avait fait pénétrer un domaine, lequel pouvait
mener à des progrès importants du point de vue de la psychanalyse et que par
l'examen des troubles narcissiques nous avions approfondi la connaissance du
moi et de sa structure. Aussi avait-il relégué comme tâche future l'exploration
des perturbations auxquelles le narcissisme originel de l'enfant est exposé, des
moyens de défense que celui-ci emploie pour se protéger et la voie dans laquelle
il est forcé ce faisant. C'est précisément à la solution de ces problèmes que
Kohut a contribué entre autre. Il a établi l'origine, l'organisation, la fonction
et le destin de ces structures narcissiques infantiles, qui sont ravivées dans la
cure et de la pathologie narcissique, située entre les névroses et les psychoses,
qui donnent lieu à des phénomènes transférentiels particuliers (narcissiques)
Dans les «Trois Essais sur la Théorie de la Sexualité» (1905) Freud avait
exprimé l'opinion de la difficulté à pénétrer le problème du narcissisme par lui-
même; l'étude psychanalytique se fondant sur le processus de transfert, l'obser-
vation de la névrose de transfert, c'est à dire des troubles des investisssements
objectaux. Cette possilibité étant compromise dans les névroses narcissiques
(psychoses fonctionelles) puisque celles-ci se caractérisent par une incapacité à
la relation de transfert. Les investissements narcissiques du moi, permettent
leur étude seulement à travers la differentiation de leur organisation structu-
relle, névrotique et psychotique; celles-ci étant déterminées par la qualité et la
quantité des investissements d'énergie. Par son concept de transferts narcis-
siques, Kohut a créé une possibilité nouvelle de l'exploration du territoire incon-
nu de la pathologie narcissique, située entre les névroses et les psychoses.
Impliquée dans la théorie est la redéfinition des concepts de narcissisme
et de transfert. Cette reformulation théorique est explicite chez Kohut pour
le narcissisme, mais évitée pour le transfert, malgré une élaboration minutieu-
se des phénomènes particuliers de transferts narcissiques.
Se basant, entre autre, sur la constatation clinique, que la blessure narcis-
sique est l'élément qui fréquemment déclanche le mouvement régressif, plutôt
qu'une perturbation de l'amour de l'objet, démontrable par le fait que même
dans les troubles psychotiques sévères, l'amour de l'objet peut souvent se main-
tenir relativement intacte, tandis qu'un dérangement profond de l'équilibre
narcissique n'est jamais absent, Kohut conclut contrairement à la position de
Freud, que les patients narcissiques établissent une relation d'objet, mais de
nature spécifique, sont susceptibles de transfert, d'un caractère particulier
(narcissique) et que la vulnérabilité de la personne prépsychotique devra être
examinée,non seulement par rapport à la fragilité de la relation pulsionnelle en-
vers l'objet d'amour, mais aussi du point de vue du degré de fragilité des struc-
tures évoluées du narcissisme. Ses observations des phénomènes transférentiels
narcissiques particuliers à ces patients narcissiques, ne cadrant pas dans les
définitions classiques et ne pouvant être accomodées dans les théories clini-
ques existantes, Kohut va reformuler le concept du narcissisme, en postulant un
cours indépendant de l'évolution des structures narcissiques et sur cette base
inaugure une forme originale de traitement, par une méthode identique à celle
utilisée dans les névroses à symptômes, c'est à dire par la réactivation des struc-
472

tures narcissiques. La sévérité des troubles narcissiques, parallèment à l'évo-
lution libidinale, sera attribuée à des points-de fixation,ou de regression à des
stades déterminés de l'évolution du narcissisme, qui donneront au transfert
narcissique particulier sa modalité spécifique. De même que dans le traite-
ment des névroses on procédera à la réactivation de la fixation pulsionelle, à
la formation de la névrose de transfert, de même les transferts narcissiques cons-
titueront la réactivation du stade de fixation narcissique. Quelle est la natu-
re particulière de ces transferts narcissiques?
Tandis que dans la névrose de transfert le trouble fondamental se centre
sur des conflits structuraux, émanant de désirs libidinaux (pulsionnels, inces-
tueux) et de désirs agressifs, venant d'un «soi» (sujet) bien délimité et d'orga-
nisation cohérente s'a dressant à des objets de l'enfance, nettement différenciés
du soi, les troubles narcissiques, eux, se rapportent à l'état de cohésion du
soi et à des objets narcissiques archaïques. Il s'agit du danger de morcellement
temporaire du soi et de l'intrusion de formes archaïques de mégalomanie et de
«soi-objets» (différenciation insuffisante entre le soi et l'objet) archaïques nar-
cissiquement idéalisés. Les transferts narcissiques protègent ces patients du
danger de la perte permanente du soi (schizophrénie) par la mobilisation de fan-
tasmes mégalomanes peлdant la cure, de même que d'une stimulation dangereu-
se du moi (état hypomaniaque) par la réactivation d'une libido exhibitionis-
te archaïque. Il s'agit de phénomènes transfèrentiels qui ont leur origine dans
des modes relationnels archaïques des stades de l'évolution de la relation ob-
jectale, des vicissitudes de la séparation progressive de l'organisme d'un état
de fusionnement, d'unité biologique originelle avec la mère à une existence
psychologique indépendante (M. Mahler, 1968).
Si nous nous en tenons à la définition classique, ce processus ne saurait être
désigné de transfert, de même que dans les termes de Freud opposant «l'amour
objectai» au narcissisme. Kohut évite la question théorique et justifie son
emploi cliniquement du fait incontestable que les expériences narcissiques,
même les plus intenses, se rapportent [toujours à des objets et que les structures
narcissiques utilisées établissent une relation à long terme, relativement
stable avec l'image du psychanalyste, qui permet le «working through» systé-
matique (élaboration). licite à l'appui l'opinion d'Anna Freud qui s'expri-
me ainsi sur la question: «Dans ces cas, le patient se sert de l'analyste non pour
ressuciter des pulsions dirigées vers l'objet mais pour l'inclure dans un état
libidinal (c'est à dire narcissique) auquel il se trouve soit régressé, soit fixé«
On peut nommer cela un transfert ou on peut nommer cela une sous-espèce de
transfert... Vraiment, la chose n'a guère d'importance. Ce qui compte, c'est
de comprendre que le phénomène ne se produit pas en investissant l'analyste
de libido objectale.» (H. Kohut. «le Soi», Presses Univ. de France, p. 215).
En principe, d'accord avec cette position, valable pour la clinique, il me
semble, toutefois, que cela ne répond pas au problème théorique en question
et ne tient pas compte de l'incompatibilité des phénomènes transférentiels nar-
cissiques observés avec les définitions classiques existantes du transfert. Dans
l'opinion de certains auteurs les transferts narcissiques ne sont pas des proces-
sus de l'ordre du transfert, du moins théoriquement; quant à la pratique, ils
473

s'en tirent avec un compromis: il ne s'agit pas de transfert mais de phénomènes
«apparentés» à celui-ci. Solution peu satisfaisante et inconsistante, qui mène-
rait à remettre en question la nature psychanalytique du traitement préconisé
par Kohut. Le problème n'est pas simplement unproblèmede terminologie, mais
de deux alternatives très différentes à une méthode d'approche théorique et
technique de la clinique psychanalytique. Kohut et Kernberg ont tous les deux,
se basant sur l'expérience clinique (dans l'élargissement du champ de la psycha-
nalyse) choisi de maintenir le terme et justifié l'emploi. C'est à la question
de la définition de transfert que j'adresserai maintenant mes réflexions.
Malgré l'importance donnée au concept de transfert par les psychanalys-
tes de toutes les orientations théoriques, des études scientifiques qui traitent
de façon systématique de la théorie des différents phénomènes de transfert et
de son implication technique sont plutôt rares. L'ambiguité persiste toujours
en grande partie: s'agit-il d'un phénomène universel de l'esprit humain, ou
particulier à une psychothérapie? d'un processus unique, unifié ou d'une varié-
té de phénomènes et fonctions? quel est son rôle dans la psychothérapie en gé-
néral et en psychanalyse en particulier?
Un nombre considérable d'auteurs se sont préoccupés de la définition du
transfert, mais toujours sur les principes établis déjà par Freud. Nous avons
assisté à des clarifications d'un point oud'un autre, à des mises-au-point d'ordre
technique, mais à bien peu de nouveau du point de vue théorique. C'est seule-
ment les dernières années que nous observons des débuts importants avec les
travaux de Sandler et ses collaborateurs (1969) qui ont fait un essai de systéma-
tisation du transfert dans le cadre de la Métapsychologie Freudienne, de Kern-
berg (1967; 1970) sur les particularités Etats-Limites et maintenant de
Kohut (1966; 1971) sur la nature des Transferts Narcissiques3.
Il est intéressant de noter que des psychanalystes souvent de la même
école, n'utilisent pas le transfert de façon identique. Rien en psychanalyse n'est
plus obscur, que l'usageque chaque analyste fait du transfert (et du contretrans-
fert) dans son activité au jour le jour. Il signifie diverses choses pour diffé-
rents psychanalystes, et pourtant l'efficacité du processus thérapeutique est
basée sur la capacité de faciliter, de différencier, d'interpréter et de résoudre
les phénomènes variés de la relation transférentielle.
A l'origine, le transfert signifiait simplement que la relation dans la réa-
lité, entre le psychanalyste et son patient, était invariablement faussée par les
fantasmes et les relations d'objet émanant du passé et que ces déformations
spécifiques pouvaient servir à révéler l'histoire pathogène du patient. De nos
jours, le sens du terme est pris soit très strictement, ou il se rapporte à la réac-
tivation de l'aspect oedipien de la relation objectale, ou il a été élargi, par nom-
bre d'auteurs, il signifie alors tout ce qui ce passe entre le psychothérapeute
et le patient, sans tenir compte d'où il dérive et des causes de son appari-
tion.
Dans les écrits de Freud, le transfert se rapporte à un nombre varié de phé-
nomènes. Essentiellement, il consistait en un transfert des sentiments, (des af-
3 Récemment, l'ouvrage sur le transfert de Michel Neyraut, 1974.
474

fects) ressentis pour les objets importants du passé sur la personne du psycha-
nalyste; ceux-là étant revécus comme réels dans le présent. Ces sentiments peu-
vent réapparaître dans leur forme originelle ou altérée et déguisée. Ils peuvent
inclure en dehors des sentiments, le transfert d'images du passé, qui influen-
cent la perception que le patient a du psychanalyste par le maintien des ima-
ges ravivées. Le transfert du sens de l'autorité est conçu dans le cadre des sen-
timents ressentis pour les parents, non seulement dans la situation psychana-
lytique, mais dans la vie en général; le surmoi étant à l'origine, le représentant
interne des parents. La motivation du transfert est attribuée principalement
à l'inconscient (nous dirons aujourd'hui au ça) qui dans sa poussée aveugle
vers une répétition, est dominé par ce que Freud appela la «Compulsion de Ré-
pétition». Freud se réfère ici à un aspect spécifique du phénomène, à la «Névro-
se de Transfert». Celle-ci se développera dans des conditions données précises:
la Situation Psychanalytique» et 1'«Interprétation Psychanalytique».
Sans passer en revue l'historique du concept chez Freud, qui dépasserait
le cadre de cette communication, nous dirons que ses idées sur le transfert
peuvent se résumer à quatre conceptions fondamentales:
-à un phénomène universel, la tendance à revivre une relation affective
présente dans les termes des premières relations objecta les du passé.
-à une intrusion dans le processus psychanalytique, la résistance à altérer
un équilibre structurel établi.
-à une nouvelle version de la «Névrose Infantile,» à la base d'une déforma-
tion delà perception du psych^alyste dans le présent et des sentiments envers
lui.
-Et finalement, comme la force motrice principale du processus psychana-
lytique.
Les idées de Freud sur le transfert s'associent plutôt à sa Première Théo-
rie Topique qu'à celle des Structures.
Les définitions de ses successeurs, elles sont innombrables (entre autres:
Hendrick 1934: A. Freud 1936; Glover 1939; 1955; Fenichel 1954; Silverberg
1948; Hoffer 1950; M. Klein 1952; Greenacre 1954; Wälder 1956; Menninger
1958; Greenson 1965), se basent plus ou moins sur les mêmes thèmes, clarifiant
un point ou autre ou faisant une mise au point d'ordre technique. Ainsi A.
Freud (1936) dérive le transfert des premières relations objectales sous l'influ-
ence de la compulsion de répétition, mais ajoute la distinction entre le trans-
fert des impulsions libidinales, le transfert des défenses et la dramatisation du
transfert dans la vie journalière. Hoffer (1950) parle du transfert comme d'une
manifestation «active», créée par la poussée spontanée du Ça... l'interprétation
psychanalytique mènera à la transformation des sentiments et des actes trans-
férentiels en des souvenirs. Greenacre (1954) reconnaîtra l'origine de la relation
transférentielle dans la toute première relation entre la mère et l'enfant.
Wälder (1956) mettra l'accent sur l'aspect «régressif» du transfert, du fait de
la tentative du malade à revivre et redramatiser les situations et fantasmes de
son enfance.
Une des définitions des plus récentes, qui résume ce que les psychanaly-
475

stes contemporains (orthodoxes) entendent par le transfert, est celle de Green-
son (1965) qui s'exprime ainsi: «Le Transfert est l'expérience ressentie des sen-
timents, impulsions, attitudes, fantasmes et défenses envers une personne du
présent, qui sont inappropriés à cette personne et sont une répétition, un dépla-
cement des réactions ressenties originellement envers les personnages impor-
tants de la «première enfance».
Parmi les nombreuses définitions de tous les auteurs le seul qui ait vrai-
ment insisté sur la différenciation précise entre le «Transfert» et la «Névrose-
de Transfert» est Fenichel (1954); pour les autres, il y a souvent confusion entre
les deux. Freud avait exprimé que c'est la frustration du désir d'être aimé
imputable à la réalité, «qui est à l'origine du transfert et favorise la tendance à
rencontrer de nouveaux objets chargés de valeurs libidinales» (1912). Ce désir
de transfert est à jamais présent, nous l'observons dès le début d'une psycha-
nalyse. Il se distingue dans sa nature et son intensité de celui qui s'exprimera
quand la cure aura suivi son cours. Ce transfert initial, que certains auteurs
ont appelé le «Transfert Spontané^» est un processus relativement intégré, re-
lié aux traits de caractère. C'est un reflet direct, par simple déplacement de
l'état actuel de la relation d'objet. La «Névrose de Transfert» par contre, n'est
pas simplement un déplacement, mais démontre tout le processus (la structu-
ration) de la formation du symptôme. Toutes les phases importantes de la ma-
ladie du patient seront revécues ou redramatisées et par conséquent pourront
être comprise dans la relation psychanalytique. C'est l'enchevêtrement avec
les premiers objets qui donne naissance a la „Névrose Infantileц et pose les fon-
dements pour sa représentation ultérieure dans celle du transfert. Elle est fa-
vorisée par la «compulsion de répétition» et par la «nature régressive» de la si-
tuation analytique.
Malgré la réalisation progressive du rôle du moi, de sa fonction de défense,,
participation dans la relation objectale et malgré les contributions considéra-
bles de la Psychologie du Moi (Ego Psychology), il a fallu le travail de Sandler
et ses collaborateurs (1969) pour examiner la nature du lien spécial que consti-
tue le transfert dans les termes de la Métapsychologie Freudienne. Sandler ré-
sume les résultats de ses travaux comme suit:
«Le Concept, comme il est conçu, comprend toute une variété d'éléments,,
qui tous entrent dans la Relation d'Objet en général. La nature particulière de
la situation psychanalytique peut faciliter l'émergence de certains aspects de
la relation, surtout en ce qui concerne le passé, mais il est techniquement sou-
haitable de distinguer les différents éléments (dimensions de transfert, plutôt
que de concevoir tous les aspects de la relation du patient avec le psychanalys-
te, comme une répétition de la relation d'objet du passé. Le transfert, utilisé
aujourd'hui de manière diluée, ne devrait pas être compris, comme reflétant
celui, du sens étroit du mot, tel qu'il avait été conçu originellement. Le psycha-
nalyste devrait pouvoir différencier tes relations d'objets du passé, les défen-
ses contre celles-ci, les différentes formes d'externalisation, les déplacements
et les extensions des relations présentes, ce qui est appelé les transferts de ca-
ractère et autres»* (Sandler, 1969) (Tr. J.P.).
476

Le transfert dans cette optique, n'est plus un phénomène unifié, à une di-
mension, à différents degrés de complexité et d'intensité, basé essentiellement
sur le contenu de l'iaconscient dans une dynamique répétitive, mais implique
différents aspects de la relation du tonique (Première Topique) au structurel
{Deuxième Topique), avec des qualités distinctives de la distribution de l'in-
vestissement d'énergie.
On peut dire que la majorité des formulations classiques du transfert se
réfèrent fondamentalement à la réactivation des relations oedipiennes. Qu'el-
les traitent de l'actualisation des désirs inconscients de la répétition de proto-
types infantiles, dont li formulation se rattache à la Théorie de la Première
Topique de Freud, ou qu'elles s'expriment en accord avec la Seconde, plus évo-
luée, dans des termes structurels, dont Sandler nous a donné la formulation la
plus élaborée dans le cadre de la métapsychologie psychanalytique, il s'agit
toujours d'un stade évolué de la Relation d'Objet, où le clivage entre le Soi et
l'Objet comme deux entités séparées a été complété. Elles se préoccuperont du
modèle de comportement, type de relation d'objet (libidinal), sentiments po-
sitifs ou négatifs, affects, charge libidinale, fantasmes, ensemble d'une imago,
€tc... Sa définition semble toujours négliger l'aspect préoedipien (prégénital)
du développement4. Pourtant les psychanalystes de nos jours lui accordent de
plus en plus d'attention. Le psychanalyste, aujourd'hui, avec des connaissan-
ces plus amples, se trouve dans une meilleure position pour aborder une plus
grande variété de catégories diagnostiques. Le point de vue, d'une «Psychana-
lyse Génétique» et de l'Ecole Psychanalytique de la «Relation d'Objet», gagne
en importance, comme l'ont démontré les recherches de Kohut sur les transferts
narcissiques et celles de Kernberg sur les états-limites. Il me semble qu'une dé-
finition efficace du transfert, devrait être à même d'embrasser des phénomè-
nes transférentiels aussi importants que les «Transferts Narcissiques.» Elle de-
vrait être en position de tenir compte, non seulement des investissements libi-
dinaux (pulsionnels) de l'objet, tel qu'ils s'expriment dans les relations objec-
tâtes oedipiennes et de la théorie structurelle (deuxième topique) dans sa signi-
fication limitée originelle (division de l'appareil psychique en ça, moi et sur-
moi), définition limitée aux névroses, mais en accord avec 1'«Elargissement
des visées de la Psychanalyse» («The Widening Scope of Psychoanalysis»), les
contributions des psychanalystes «généticiens» et les théories des psychanalys-
tes de la «Relation d'Objet» le transfert se doit de regarder l'aspect préoedipi-
en (évolution du narcissisme) et oedipien (libidinal pulsionnel) de la relation
objectale, et à en observer le cours de développement par rapport au degré de
structuration (séparation entre le soi et l'objet; nature, cohésion et stabilité,
configurations structurelles; niveau des mécanismes de défense utilisés).
La signification du transfert ne se limitera plus à celle de la réactivation
et de la projection des stades antérieurs du développement (pulsionnel; psycho-
sexuel) de la relation d'objet oedipienne, qui dérive de la séparation et de
4 Exception faite des contributions des psychanalystes de l'Ecole Anglaise de la Relation
d'Objet, qui ont traité de certains aspects du transfert de la période préoedipienne (Win-
nicott; В ion).
477

l'investissement réussi du soi et de l'objet, mais prendra en considération éga-
lement les tensions caractéristiques, résultant d'un processus de l'Individua-
lisation incomplet de la relation d'objet prégénitale. Cet aspect du transfert
se rapportera à la tentative du sujet à une reprise du processus interrompu du
clivage, dans l'espoir de l'achever dans la réactivation transférentielle de la
relation préoedipienne (narcissique) non résolue. Cette tentative, si réussie,
devrait mener l'individu à l'évolution du niveau des structures, à la création
de frontières individuelles, à leur stabilité et au sens de l'identité.
Le transfert ainsi conçu, dans la cure, ne se référera pas uniquement à la
reviviscence des impulsions sous l'influence de la compulsion de répétition,
revécues avec le psychanalyste, mais la nature des phénomènes interactionnels
entre patient et analyste sera observée comme reflétant également le stade de
développement narcissique et sa relation au pulsionnel («intégration narcissi-
que», Grunberger; «formes de l'évolution du narcissisme,» Kohut), c'est à dire
que nous serons appelé à examiner systématiquement, avec n'importe quelle
catégorie de patients, l'aspect narcissique et objectai des investissements avec
le psychanalyste (l'état de l'équilibre narcissique et pulsionnnel en général).
Dans l'optique d'une «Psychanalyse Génétique», on pourrait postuler théo-
riquement un concept de transfert, consistant en des phénomènes multidimen-
sionels, s'étendant sur une ligne «plus ou moins» continue, ayant rapport au
degré de séparation entre le Soi et l'Objet, niveau et stabilité (cohésion) de la
structure (hiérarchie structurelle), ainsi qu'à Ja nature des combinaisons et qua-
lités distinctives de distribution de l'investissement (d'énergie) narcissique,
libidinal (pulsionnel) ou «neutre».
Dans la relation d'Objet avec le psychanalyste, on devra observer, à diffé-
rents moments de la cure, dans les différents cas, les phénomènes transféren-
tiels multiples: transfert spontané, névrose de transfert, transferts narcissiques
(Kohut), transferts caractériels typiques (Etats-Limites, Kernberg), la psycho-
se de transfert, avec l'une ou l'autre des configurations spécifiques réactivées
dansjune variation d'intensité, avec des combinaisons diverses dans une psycho-
pathologie déterminée, tout en tenant compte des «dimensions de transfert»
de Sandler. Par exemple, dans la psychanalyse d'une névrose à symptômes,
qui se distingue dans la cure par la réactivation de la névrose de transfert, nous
observerons au début du traitement toutes les marques du transfert sponta-
né; celui-ci sous l'influence de la régression dans la situation psychanalytique
et par l'interprétation, se développera en névrose de transfert; simultanément
nous assisterons à des aspects préoedipiens (prégénitals) de transfert, à la réac-
tivation de configurations narcissiques, impliquées dans les problèmes de
l'équilibre narcissique.
Le développement de la «Névrose de Transfert» s'observera cliniquement
par une diminution de l'attention prêtée à la réalité extérieure, d'une diminu-
tion du seuil liminaire de la tolérance à la frustration, de la capacité de diffé-
rer la gratification; d'une réduction de la tolérance à un retard entre l'impul-
sion et l'action; par une intensification des réactions affectives, une augmenta-
tion de l'angoisse avec moins de facilité pour la tolérer, par l'expression d'élé-
478

ments infantiles et archaïques. Tout cela s'exprimera dans un mouvement
plus intense, une attitude plus critique envers le psychanalyste avec augmen-
tation de la demande. La pensée sera plus proche du processus primaire, plus
concrète avec plus d'imagerie et de fantasmes. Le contenu mental reflétera un
matériel pulsionnel plus régressif. Simultanément, à un niveau élevé de réac-
tions affectives se découvriront les souvenirs maintenus jusqu'alors inconsci-
ents par le travail défensif du Moi.
Tandis que le Moi réagit dans la Névrose de Transfert avec angoisse à la
peur de castration, la perte de l'amour de l'objet ou la perte de l'objet même
(Freud 1926), en relation avec le danger d'intrusion du désir pulsionnel d'ob-
jet (incestueux et agressif, oedipien et préoedipien); dans les troubles narcissi-
ques l'angoisse du Moi se rapportera avant tout à la vulnérabilité de l'organi-
sation du Soi, au danger de son morcellement temporaire et à la menace d'in-
trusion de formes archaïques mégalomanes du sujet ou de celles des Soi-Ob-
jets archaïques narcissiquement idéalisées. La source principale du malaise
étant liée à l'incapacité du psychisme à réguler «l'estime de Soi» et le mainte-
nir à un niveau normal. Cliniquement cela se manifestera à l'extrême par une
mégalomanie, une surexcitation anxieuse et sur un spectre continu à divers
degrés de sévérité, par une gêne modérée, contrainte, sentiment de honte inten-
se, hypocondrie et dépression, le travail thérapeutique consistant à la levée
de deux barrières défensives; horizontale, dont le mode de défense primordial
est le refoulement et verticale, dont la défense principale est le déni (Kohut).
Les manifestations cliniques associées au clivage horizontal étant l'estime de
Soi diminué, la dépression vague, le manque d'initiative et des manifestations
plus complexes, telles des traits de caractère masochistes et paranoides; au cli-
vage vertical, celles des traits de caractère reliés directement au soi grandiose,
c'est à dire de vantardisme et d'exhibitionisme. Quoique ces symptômes s'ap-
pliquent avant tout aux troubles des personnes narcissiques, certaines de
leurs formes réduites et diluées sont observables dans les psychonévroses, asso-
ciées à des aspects de regression narcissique, impliquée dans toute cure psycha-
nalytique. Les troubles de l'équilibre narcissique, n'excluent pas l'exis-
tence simultanée des problèmes pulsionnels comme la peur de castration, la per-
te de l'objet ou de l'amour de l'objet.
Une définition du transfert ainsi conçu, embrasserait «théoriquement» un
nombre plus grand de catégories diagnostiques; en dehors des Troubles de la
Personnalité Narcissique, dont Kohut a si habilement démontré leur suscepti-
bilité au traitement psychanalytique, peut-être les Etats-Limites (de Kern-
berg) et éventuellement, même les Psychoses.
Une perspective théorique de cet ordre élargira forcément le champ cli-
nique de l'observation psychanalytique et aiguisera notre sensibilité aux pro-
blèmes d'implication narcissique dans leur relation à la pulsion, non seulement
dans les troubles des patients narcissiques, mais aussi dans les névroses, où,
l'insuccès de la cure psychanalytique pourrait être attribuée à l'attention in-
suffisante accordée à ceux-ci, le travail analytique se concentrant par trop sou-
vent exclusivement sur le transfert oedipien.
479

Les mêmes vues s'étendront forcément au contre-transfert où l'attention
devra être donnée non seulement à la difficulté du psychanalyste à s'effacer en
tant qu'objet réel, et à celle d'exister autrement que par la reconnaissance de
l'histoire pulsionelle du sujet, et sa répétition inconsciente dans le présent,
mais, à la résistance d'accepter sa position comme objet narcissique et d'y main-
tenir sa neutralité bienveillante. Ceci est d'autant plus difficile que par com-
paraison au transfert objectai pulsionnel d'origine oedipienne, les* transferts
narcissiques par leur nature plus archaïque de différenciation incomplète du
Soi/Objet, présente un danger pour le psychanalyste de la réactivation dans le
contre-transfert des séquelles des configurations archaïques d'omnipotence,
mégalomanie, fusionnement et morcellement. La mobilisation de systèmes de
défenses plus rigides et primitives qui en résulte serait à la base du refus
par nombre de psychanalystes à traiter le patient psychotique et à sa rationa-
lisation théorique de la non-susceptibilité de ce dernier à la psychothérapie
psychanalytique. Les résultats limités dans bien des cas, peuvent être attri-
bués à l'angoisse sévère qui se rattache au contre-transfert narcissique préoe-
dipien.
Résumé
Basé sur l'extension du champ d'applicabilité du traitement psychanaly-
tique en relation avec les progrès de sa théorie, une reformulation du concept
de transfert (et du contre-transfert) est proposée, qui permettrait d'accomoder
une plus grande variété de catégories diagnostiques et de phénomènes transfé-
rentiels, particulièrement les transferts narcissiques de Kohut. Redéfinition
qui permettrait d'inclure, en plus de la réactivation de l'investissement libidi-
nal (pulsionnel; incestueux et agressif) du stade oedipien, les aspects préoedi-
piens de l'équilibre, de l'évolution narcissiques, c'est à dire du niveau de struc-
turation, de la cohésion et de la stabilité des configurations structurelles, du
degré de séparation entre le soi et l'objet. Cette reconceptualisation contribue-
ra non seulement aux traitements des pathologies narcissiques, mais aussi des
psychonévroses ou insuffisamment d'attention a été accordé aux implications
de l'équilibre et de l'évolution narcissiques, le travail se limitant par trop sou-
vent exclusivement au transfert et contre-transfert du stade oedipien.
BIBLIOGRAPHIE
ABRAHAM, K. (1924). Selected Papers, Institute of Psychoanalysis and Hogarth Press,
London 1927.
EISSLER, K. R. (1953). The Effect of the Structure of the Ego on Psychoanalytic Technique.
J. Amer. Psychoanal., Assn.. 1: 104—43.
ERIKSON, E. H. (1950). Identity and the Life Cycle. Psychol. Issues Monogr.. l.New York.
Int. Univ. Press.
FAIRBAIRN, R. D. (1954). An Object-Relations Theory of Personality. New York: Basic
Books.
FENICHEL, O. (1945). The Psychoanalytic Theory of Neurosis. New York: Norton.
FREUD, A. (1936). The Ego and the Mechanisms of Defence. London: Hogarth Press, 1954.
FREUD,. S. (1905). Three Contributions to the Theory of Sex. S. E. VIL
480

FREUD, S. (1912). The Dynamics of Transference. S. E. XII.
FREUD, S. (1915). Instincts and their Vicissitudes. S. E. XIV.
FREUD, S. (1916—17). Introductory Lectures on Psycho-Analysis. S. E. XVI.
FREUD, S. (1917). Mourning and Melancholia. Collected Papers, Vol. 4. New York: Basic
Books 1959.
FREUD, S. (1923). The Ego and the Id. S. E. XIX.
FREUD, S. (1924). Inhibitions, Symptoms and Anxiety. S. E. XX, 1926.
GLOVER, E. (1939). Psychoanalysis. London: Staples Press, 1949.
-GLOVER, E. (1955). The Technique of Psychoanalysis. London: Baillière, Tindall and Cox.
GREENACRE, P. (1954). The role of transference: practical considerations in relation to psy-
choanalytic therapy. J. Amer. Psychoanal. Assn., 2, 671—684.
GREENSON, R. R. (1965). The working alliance and the transference neurosis. Psychoanal.
Q. 34, p. 155—181.
GRUNBERGER, B. (1971) Le Narcissisme. Payot — Paris.
GUNTHRIP, H. (1961) Personality Structure and Human Interaction. New York: Int.
Univ. Press.
HARTMANN, H. (1950) Comments on the Psychoanalytic Theory of the Ego. Psychoanal.
Study of the Child. Vol. 5. New York: Int. Univ. Press.
HENDRICK, I. (1934) Facts and Theories of Psychoanalysis. New York: Knopf, 1958.
HOFFER, K. (1950) Transference and transference neurosis. Int. J. Psychoanal. 37, 377—
79.
JACOBSON, E. (1964) The Self and the Object World. New York: Int. Univ. Press.
KERNBERG, О. (1967) Borderline personality organization. J. Amer. Psychoanal. Assn.
15: 641—585.
KERNBERG, О. (1968) The treatment of patients with borderline personality organization.
Int. J. Psychoanal. 49: 600—619.
KERNBERG, О. (1970) Factors in the psychoanalytic treatment of narcissistic personalities.
J. Amer. Psychoanal. Assn. 18: 51—85.
KLEIN, M. (1939) Contributions to Psychoanalysis. London: Hogarth, 1950.
KLEIN, M. (1952) The origins of transference. Int. J. Psychoanal. 33. 433.
KOHUT, H. (1966) Forms and transformations of narcissism. J. Amer. Psychoanal. Assn.
14:243—272.
KOHUT, H. (1971) The Analysis of the Self. New York: Int. Univ. Press.
LOEWALD, H. (1973) Psychoanal. Q. 1973, No. 3.
MAHLER, M. (1968) On Human Symbiosis and the Vicissitudes of Individuation; New Yorks
Int. Univ. Press.
MENNINGER, K. (1958) Theory of Psychoanalytic Technique. New York; Basic Books.
NEYRAUT, M. (1974) Le transfert. Presses Universitaires de France.
PALACI, J. (1975) Réflexions sur le Transfert et la Théorie du Narcissisme de Heinz Kohut.
Revue Française de Psychanalyse, Tome XXXIX—Vol. 1—2, Janv. — Avril 1975).
SANDLER, J. et al. (1969) Notes on some theoretical and clinical aspects of transference.
Int. J. Psychoanal. Vol. 150/4.
SCHAFER, R. (1968) Aspects of Internalization. New York: Int. Univ. Press.
SCHAFER, R. (1973) Action — It's Place in Psychoanalytic Interpretation and Theory. The
Annual of Psychoanalysis, Vol. 1 — 1973, Ed. Chicago Inst, for Psychonalysis.
SILVERBERG, W. V. (1948) The concept of transference. Psychoanal. Q. 17, 303—321.
SPITZ, R. (1965) The First Year of Life. New York: Int. Univ. Press.
WINNICOTT, D. W. (1965). The Maturational Process and the Facilitating Environment.
New York: Int. Univ. Press.
WÄLDER, R. (1956). Introduction to the discussion on problems of transference. Int. J.
Psychoanal. 37, 367—368.
31. Бессознательное
481

40
FREUDS CONCEPTS OF UNCONSCIOUSNESS AND THE UNCONSCIOUS1
MERTON M. GILL
University of Illinois. Chicago, USA
This paper reviews Freud's concepts of unconsciousness and the uncon-
scious. It argues that the former is a purely psychological conception which is
consistent with a self-contained discipline while the latter is a physical concep-
tion which is an implicit neuropsychology—referred to in psychoanalysis as
metapsychology—considered to be the underlying somatic explanation of psy-
chic functioning. Freud's opposing views that psychic function can and cannot
be explained by somatic considerations are described. The position is taken
that Freud's conception of the U с s. or id as a substantive with specific con-
tent related to bodily instinctual impulses is a natural science theory which,
is neither derivable from nor testable by the specifically psychoanalytic data
from the psychoanalytic therapeutic situation.
In the belief that a symposium such as this one should include a statement
of Freud's views on the unconscious I have taken that as one of my tasks. I shall
also include a critique of one of his two major conceptions of the unconscious.
To begin with it is important to note that Freud believed that «The divi-
sion of the psychical into what is conscious and what is unconscious is the fun-
damental premiss of psycho-analysis; and it alone makes possible for psycho-
analysis to understand the pathological processes inmental[life...» (1923, p. 13>
Otherwise expressed, Freud regarded consciousness as not the essence of
the psychical but only a particular quality which psychical processes might
or might not have. That is, those features of conscious psychic life which lead
us to see it as psychological may be present without consciousness—indeed
most of psychic life is without the quality of consciousness. (1923, p. 13) Or-
dinarily, conscious psychic life does not present an unbroken continuity of mean-
ingfulness but by inferring unconscious processes of the same types of mean-
ingfulnessas the conscious ones the gaps can be filled in and psychic life
becomes continuous.
Freud made this same point on numerous occasions with the explicit in-
tent of refuting what he regarded as the common mistaken presumption that
consciousness is an indispensable feature of what is psychological in contrast
to what is physical. He rejected any compromise on the point, refusing for ex-
ample to accept the designation «psychoid» or the idea that what seemed to be
1 Supported by Research Scientist Award, National Institute of Mental Health, K5-MH-
19, 436.
482

unconscious psychological processes included some degree of consciousness,
however minimal (1923, p. 15).
He likewise rejected other conceptions and designations which purported
to be alternatives to his view. While he agreed that in cases of multiple person-
ality there is an oscillation of consciousness from one personality to another
he insisted that a latent coconsciousness differed from an active unconscious.
He likewise found Janet's concept and usage of subconscious as vague and ill-
defined, «calculated to stress the equivalence of what is psychical to what is
conscious». (1900, p. 615)
Though it is not possible in the compass of this paper to show how Freud's
clinical experience led him to his conclusions about unconsciousness, it may
be noted that he especially emphasized hypnosis, and in particular post-hyp-
notic suggestion, the psychopathology of every-day life, and dreams.
Having insisted that psychological processes are mainly non-conscious,
Freud's next major step was to insist that this non-conscious, psychological
life is not merely something potential which has to become conscious to be ac-
tive but is active even without the attribute of consciousness, that is, dem-
onstrates the same kind of processes to be found in conscious psychological
life, even to the point of problem solving.
There followed another major step: These active unconscious psycholog-
ical processes can be divided into two major types, those which can become
conscious with relative ease and those which cannot» Freud referred to these
two types of unconscious as both descriptively unconscious but on-
ly the second as dynamically unconscious. He named the first kind
preconscious and the second unconscious.
The use of the term dynamic for unconscious has sometimes given rise
to the misunderstanding that preconscious processes are latent while only un-
conscious processes are active. That is incorrect. Both are active but while pre-
conscious processes can relatively easily become conscious one encounters dif-
ficulty in attempting to make dynamically unconscious processes conscious.*
There are two further principal steps to be detailed in this Freudian
scheme, steps to which I will later direct my critique.
The first step is that whereas up to now we have been speaking of processes,
Freud also conceived of the entities in relation to which these processes
occurred as comprising demarcated groupings which he called systems, thus
subdividing the mind according to what are called the topographical sys-
tems. He designated three such systems and signalized the distinction between
processes and systems by labelling the systems by nouns. They were С s.,
the conscious system, Pes., the preconscious system, and Ucs., the un-
conscious system.
The second further step was a fateful one. Freud divided into these same
systems the opposing processes which he considered to be contending with each
other in the manifold conflicts which he discerned as accounting for many both
pathological and normal processes. Whereas there is no apriori reason why he
should not have regarded the opposing processes as both seeking expression,
he saw one as seeking expression and the other as seeking to prevent such ex-
483

pression. Those which sought to prevent expression he labelled defensive while
those which sought expression but were prevented from doing so he called re-
pressed. He labelled these same defensive processes «resistance» when exhib-
ited in relation to a therapist's efforts to bring them to expression in the form
of consciousness.
By singling out that feature of defensive processes which prevented re-
pressed processes from coming to consciousness he thus divided the contending
processes into systems named according to their relationship to consciousness.
The defensive processes were allocated to the Pes. and С s. and the processes
defended against to the Ucs. He called the activity of the defending pro-
cesses repression and he referred to the processes defended against as the re-
pressed«
The reason I have called this step a fateful one was that it opened the
way to designate a special class of motivations as the ones seeking expression
in contrast to that class of motivations which sought to keep them from ex-
pression. The class seeking expression was referred to as the instinctual
impulses and these were in turn related to bodily needs, in particular sexual.
Otherwise expressed this meant that the opposing processes were no lon-
ger granted equivalent status in relation to seeking expression. Only one group
was considered to be doing so while the other was seeking to prevent it.
That this is a correct assessment of Freud's position may be seen in how
he revised this scheme when he encountered the fact which contradicted it. That
fact was that defensive processes could be just as unyieldingly dynami-
cally unconscious as those which he called repressed. In recognition of
this contradiction he redesignated his systems by a scheme which came to be
called structural in contrast to the earlier topographic* He no longer named
his systems in terms of their relationship to consciousness« What had been
Ucs. became id, while what had been Pes* and С s. became ego. At the
same time he proposed a «differentiating grade* within the ego, which he called
the superego« The relationship of the superego designation to the contradic-
tion he had encountered was this: it was precisely those motivations which
he grouped into the superego which showed most vividly that what he had called
defensive could also be dynamically unconscious for it was the superego
motivations which defended against the coming to expression of that class of
motivations which he was calling the repressed- (Gill, 1963)
The evidence that he had in fact thus divided the classes of motivations is
made clear by his description of the id. He explicitly described it as the psy-
chical representation of the instinctual impulses which were in turn derived
from the body.
In other words, though he had thus disposed of the error of assuming that
defensive processes had ready access to consciousness while the processes defend-
ed against did not, he was still left with a class distinction between processes
seeking expression and processes seeking to prevent such expression.
An alternative scheme would have been to conceptualize the contending
processes as equally striving for expression and to sever the idea of processes
seeking expression from any special relationship to the body, but such a scheme
484

would have violated his conception of a hierarchy of psychic processes with the
base of the hierarchy constituted by the somatic «drives». Freud thus devel-
oped two major concepts of unconsciousness. One was a purely psychological
conception in which dynamic unconsciousness was an index to the presence of
a conflict impeding the expression, both in awareness and overt action, of those
unconscious processes. The other was a conception of a psychic system in
which a special class of dynamically unconscious processes, those related to the
body, were specified as those whose expression was impeded by the conflict.
It is this special relationship to the body which is one of the more subtle expres-
ions of Freud's confounding psychological processes with physical processes
despite his repeated efforts to disentangle them.
The confound ing of the two results in the fact that psychoanalysis includes
two intertwined theories, one which is called metapsychology and one
which is called the clinical theory. I believe it can be demonstrated that Freud's
metapsychology is a group of hypotheses relating to the physical substrate
of psychological processes (Gill, 1976). Even more easily can it be demon-
strated that Freud regarded the physical substrate of psychological processes
as explaining them. This view is exemplified in his statement that «...we must
recollect that all our provisional ideas in psychology will presumably some
day be based on an organic substructure...» (1914a, p. 78)
Directly contrary to this view is Freud's explicit insistence that a know-
ledge of the physical substrate of psychological processes will not illuminate
them. Here are two explicit such statements. «As far as their [uncosncious psy-
chological processes] physical characteristics are concerned..«no physiologi-
cal concept or chemical process can give us any notion of their nature». (1915,
p. 168) and «We know two things about... our psyche...its bodily organ...and
c.our acts of consciousness... if it [a knowledge of a direct relationship be-
tween these end points ] existed, it would at the most afford an exact localiza-
tion of the processes of consciousness and would give us no help toward under-
standing them»- (1938, pp. 144-145)
The most persuasive evidence that Freud's metapsychology is a neuro-
psychology lies in tracing its continuity from its first formulation in explicit
neuropsychological terms through the corpus of Freud's writings in which the
neuropsychology is sometimes explicit but more often implicit. That first for-
mulation was in the remarkable document called «The Project for a Scientific
Psychology» or «A Psychology for Neurologists», written in 1895 but not pub-
lished until posthumously. (1950) Dr. Karl Pribram and I have reexamined
it in a recent monograph (1976).
The overwhelming majority of psychoanalysts adhere to that one of Freud's
views which holds that neuropsychology is explanatory of psychology,
that is, that psychoanalysis is a natural science whose explanations lie in the
natural science dimensions of space, force and energy* There is, however, a grow-
ing body of opinion among psychoanalysts which upholds that other view of
Freud's, that psychoanalysis is a self-contained science dealing with human
m eanings whose primary technique is the interpretation of such meanings.
485

Freud's concept of dynamic unconsciousness is one of meaning while his
concept of the U с s. or id is a natural science concept. The Ucs. or id is
a natural science concept in two senses. In the formal sense it is so because it
designates the system as a substantive with a locus. It is sometimes argued
that to designate it a substantive is only a metaphor which one must take care
not to reify. But to call something a metaphor does not mean it is not a sub-
stantive and there is no way to employ it as a substantive without its reifica-
tion.
In addition to its formal usage the concept of the Ucs. or id is clearly
a natural science concept in that it has specific contents which are endowed
with energies and exert forces, that is, act in the dimensions of physics and bi-
ology. These contents, as I have indicated are instinctual representations,
that is, psychic expressions of bodily needs endowed with energies which in
some inexplicable way have been transferred from the soma. Clearly, issues of
the relationship between mind and body are involved. Freud expressed two
contrary opinions as I have noted: mind is to be explained by body or mind is
to be explained in its own terms. It is crucial tofiote that to choose the latter
alternative is not to deny that there is a material substrate for psychological
processes.
The choice of the latter alternative in no way discards the Freudian dis-
coveries about unconscious functioning! What it does is to propose that they
be described in a language in which they are a mode of functioning of the hu-
man being as an agent. In language terms they become an adverbial description
of the acting human being.
I have yet to mention in relation to unconsciousness a Freudian discov-
ery which many observers consider his greatest contribution. It is that there are
two different types of psychic functioning, the primary process, usually though
not always associated with dynamically unconscious processes and the sec-
ondary process usually though not always associated with conscious processes.
The primary process includes such features as displacement, condensa-
tion, symbolization, timelessness, and a toleration of coexisting contraries with
no need for reconciliation. The secondary process is in general the antithesis
of the primary process and includes ordinary logical thought.
It is sometimes argued that the explanation of the primary processes is
that they reveal the activity of «mobile» energy whose sole aim is discharge,
whereas the secondary process is carried out by «bound» energy which is capable
of delay in discharge as it takes reality factors into account.
This explanation is one more example of the confounding of the psychi-
cal and the physical. For the mobile energy derives its characteristic by being
alleged to be the instinctual energy of bodily drives, A purely psychological
theory can account for the same phenomenological distinctions between pri-
mary and secondary processes by explaining the difference for example between
impetuous and restrained actions in terms of their meanings to the person
as active agent.
This discussion of the difference between the physical and psychological
concepts of unconsciousness exemplifies the more general critique of Freud-
486

dan metapsychology as seen in the writings of George Klein (1973) and Roy
Schäfer (1973, 1976), among others. Recently Schäfer has been proposing a sys-
tematic language embodying the principles here being barely mentioned*
This «action language», as he calls it, is a systematization of the «clinical» lan-
guage of psychoanalysis and rejects the metapsychological natural science
language, whether that be in physico-chemical terms like force, energy, and
mechanism or biological terms like function, structure, and drive.
Two major contrasting positions have appeared in the psychoanalytic lit-
erature on the relation between the metapsychological and psychological the-
ories of Freud* The one holds that psychoanalysis requires a metapsychology
but that what is wrong with the current one is that it is based on an outmoded
леш-ology and/or biology* The other holds that psychoanalysis requires no meta-
psychology, that the psychological theory of psychoanalysis is a self-contained
discipline and that the present intertwining of psychology and metapsy-
chology in the language and concepts of psychoanalysis should be disentan-
gled. The usual proposal of those who wish to substitute a new metapsychology
for the present one is some form of information theory (Peterfreund, 1971). It
would require detailed discussion to adequately justify my conclusion, but here
1 can only state it. Information theory is a natural science theory and its use
in psychology has not been in its technical sense but only as a metaphor which
simply restates familiar propositions in new dress and whose lure is that it con-
notes meaning in its nontechnical sense.
The disadvantages of metapsychology are not merely that it is in fact spec-
ulative neuropsychology without accepting the obligation of conforming to
the physical facts but also that it stifles research by providing pseudoexplana-
tions and by discouraging researchers who fail because they try to work in the
natural science framework which is inappropriate to the data of psychoanaly-
sis. One result of this misalliance is the undue emphasis given to the need for
interdisciplinary research and the failure to conduct systematic research on
the data of the psychoanalytic therapy situation itself.
There are strong forces working against any significant change in the role
which metapsychology will play in psychoanalysis in addition to the reluc-
tance of most psychoanalysts to disagree with one of Freud's major positions.
The metapsychology is consistent with infantile psychosexual phantasies in
which the mind is indeed a metaphor for the body and is thus a material enti-
ty which takes in, holds, and ejects substances. Furthermore, the ascription of
motive power to the impersonal forces of metapsychology makes easier the dis-
avowal of personal responsibility for one's actions.
It is also true that the position espoused here seems to deny the central role
which the body plays in the psychoanalytic view of personality develop-
ment. In fact it does not do so. What it does do is to insist that just as the psy-
chological meaning of a stimulus from the outside world cannot be determined
by its external dimensions so too for a stimulus from the body. The familiar
phenomena of infantile sexuality are construed in psychoanalysis in terms of
their meaning to the individual.
487

In more specific relationship to the theme of this paper, even those who
are willing to grant that conscious processes can be understood in a solely psy-
chological frame of reference feel that unconscious processes demand a know-
ledge of their somatic substrate for their elucidation (Rubinstein, 1967). I have
already quoted Freud to the effect that unconscious processes are to be un-
derstood in the same dimensions as conscious processes to make a continuous
whole of what are otherwise the inexplicable gaps in conscious processes. Freud
regarded the concept of repression as an inevitable conclusion from the facts
of psychic life not an hypothesis which required validation by the demonstra-
tion of its somatic substrate, (1914b, pp. 16-17).
Of course the position of this paper does not exclude the necessity for a
metapsychology, that is a neuropsychology for a comprehensive science of man.
It does propose a somewhat narrower definition of psychoanalysis than some.
It considers the special data of psychoanalysis to be that elicited in the psy-
choanalytic therapeutic situation. It considers that while the insights derived
from such data can contribute to a comprehensive science of man they can
do so only by being integrated with the particular insights relating to other
disciplines, and that in such an integration psychoanalytic insights will be
seen in perspectives different from that of the psychoanalytic therapeutic
situation.
For the reader relatively unfamiliar with psychoanalysis I stress that the
position taken here is radically different from the usual one. I believe it cor-
rectly states Freud's views, however. An independent judgment on the merits
of the controversy described here could be made only after a far more detailed
examination of the contending positions.
REFERENCES
FREUD, S. A Project for a Scientific Psychology. 1895, Standard Edition 1. London: Hogarth
Press, 950
FREUD, S. The Interpretation of Dreams. 1900, Standard Edition 5. London: Hogarth Press,
1953.
FREUD, S. On Narcissism: An introduction. 1914a. Standard Edition 14 London: Hogarth
Press, 1957.
FREUD, S. On the History of the Psycho-analytic Movement. 1914b, Standard Edition 14.
London: Hogarth Press, 1957.
FREUD, S. The Unconscious. 1915, Standard Edition 14. London: Hogarth Press, 1957.
FREUD, S. The Ego and The Id. 1923, Standard Edition 19. London: Hogarth Press, 1961.
FREUD, S. An Outline of Psycho-analysis. 1938, Standard Edition 23. London: Hogarth
Press, 1964.
GILL, M. M. Topography and systems in psychoanalytic theory. 1963. Psychological Issues,
10. New York: Int. Univ. Press.
GILL, M. M. Metapsychology is not psychology. 1976, Psychology versus Metapsychology.
M. Gill and E P. Holzman, editors, Psychological Issues, 36. New York: International
Universities Press.
KLEIN, G. Two theories or one. 1973, Bulletin Menninger Clinic 37, 102-132.
PETERFREUND, E. Information, systems, and psychoanalysis. An evolutionary, biological
approach to psychoanalytic theory.- 1971. Psychological Issues 7, Nos. 25/26. New
York: International Universities Press.
488

PRIBRAM, K. and GILL, M. M. Freud's «Project» reassessed. Preface to contemporary cogni-
tive theory and neuropsychology. 1976, London: Hutchinson and Co.
RUBINSTEIN, B. Explanation and mere description: A metascientific examination of cer-
tain aspects of the psychoanalytic theory of motivation, in' R. Holt» ed., Mo-
tives and Thought, Psychological Issues, Nos. 18/19, 1967. New York: International
Universities Press.
SCHAFER, R. Action: Its place in psychoanalytic interpretation and theory. 1973. Annual
of Psychoanal. 1. New York: Quadrangle/The New York Times Book Co.
SCHÄFER, R. A New Language for Psychoanalysis. 1976. New Haven and London: Yale
University Press.

41
L'INCONSCIENT DANS LES GROUPES
DIDIER ANZIEU
Université de Paris, France
1. La perspective psychanalytique appliquée aux petits groupes n'intro-
duit pas seulement des changements de méthode et de conceptualisation par
rapport aux autres approches scientifiques de la vie des groupes. Le changement
le plus important réside dans le niveau des faits visés et dans le principe expli-
catif se rapportant à ces faits. Le niveau est celui des processus psychiques
non plus perceptifs et cognitifs mais inconscients. Le principe transpose celui
énoncé par Freud pour la compréhension des rêves: les phénomènes très divers
qui se présentent, dans les petits groupes, aux participants aussi bien qu'aux
observateurs s'apparentent à des contenus manifestes; ils dérivent de certains
contenus latents, dont le nombre est beaucoup plus limité. Cette dérivation
obéit à des mécanismes précis, les uns généraux et propres à toute produc-
tion de l'inconscient, les autres spécifiques de la situation de groupe.
Donnons quelques exemples du retournement épistémologique auquel a
•conduit l'application de ce principe. Le groupe n'est plus envisagé comme un
système d'énergies ou deforces, mais comme un objet d'investissements pulsion-
nels avec leurs accompagnements d'affects et de représentations imagi-
naires. La facilité ou les difficultés de communication entre les membres sont
apparues dépendre de la résonance ou des oppositions entre la vie imaginaire
inconsciente des membres, c'est à-dire de phénomènes sur lesquels n'agissent
pas la plupart des méthodes de discussion qui prétendent améliorer les dites
communications. Le leadership a perdu la fonction privilégiée que
lui assignait la dynamique de groupe, selon Kurt Lewin, pour se réduire à une
formation de compromis analogue à ce qu'est le symptôme en psychopatholo-
gie individuelle; il est en effet au service non seulement des désirs communs,
point de vue auxquels se sont arrêtés la plupart des auteurs non-psychana-
lystes, mais il est tout autant au service des mécanismes de défense du Moi;
c'est le mérite des psychanalystes groupaux d'avoir attiré l'attention sur le 1 ea-
d e г comme porte-parole de la résistance du groupe ou d'un sous-groupe à
des désirs inconscients communs et latents. Le terme d'affinité (sympathies
et antipathies entre les membres) n'a pas non plus échappé à la critique psy-
chanalytique, car il recouvre d'une même étiquette au moins deux processus
très différents, tantôt l'identification d'un membre à telle instance psychique
perçue par lui chez un autre (mécanisme de défense du Moi, Surmoi, Idéal du
490

Moi, Moi idéal), tantôt le transfert «latéral» d'un objet interne d'amour ou de
haine sur un camarade de groupe.
Il n'est pas suffisant de dire que le niveau des faits visés par l'explication
psychanalytique est celui de l'inconscient, car celui-ci comporte à son tour dif-
férents niveaux de régression. Il y a dans les groupes des processus inconscients
de niveau oedipien (recherche d'un modèle identificatoire dans le chef ou les
camarades, ambivalence envers l'autorité et les règles, mobilité des buts et
■des moyens). Ces processus apparaissent même plus frappants dans l'observation
des groupes que dans les psychothérapies individuelles. La tension conflictu-
elle entre trois pôles: un pôle «névrotique», un pôle «narcissique» et un pôle
«psychotique», s'impose là comme une donnée de base pour la compréhension
de la vie des groupes.
La méthodologie psychanalytique dans les situations de groupe peut se
résumer assez schématiquement comme suit (cf. Anzieu, D., 1971a). S'il s'agit
de groupes occasionnels, à but de formation ou de psychothérapie, l'observa-
tion des faits se centre sur la résistance et le transfert (cf. Béjarano, A., ch. 2,
in Anzieu, D., et coll. 1972; cf. également Mathieu, M., 1973). S'il s'agit de
groupes institutionnels, elle essaie de repérer les signes du blocage de la vie
imaginaire collective inconsciente. Dans les deux cas, l'explication des faits
observés requiert une quadruple approche: dynamique (quel désir est en con-
flit avec quelle défense?), économique (quels fantasmes, quelles identificati-
ons, quels investissements et contre-investissements sont en jeu?), topique
(quelle instance psychique, Moi, Surmoi, Idéal du Moi, Moi idéal» fonctionne-t-
elle-là?), génétique (à quels stades de développement du Moi et des pulsions
y a-t-il régression ?). L'élaboration d'une explication de ce genre nécessite soit
le recours à des concepts psychanalytiques existants, et transposables sans
trop de difficulté de l'inconscient vertical mobilisé par la cure individuelle à
l'inconscient horizontal suscité par les groupes, soit l'invention de concepts
psychanalytiques nouveaux, spécifiques de la dimension groupale de l'incons-
cient.
La psychanalyse ne se différencie pas des autres conceptions groupales
seulement du point de vue de la recherche fondamentale. La pratique formati-
ve, qui constitue la principale application de la dynamique de groupe se trou-
ve aussi conduite, par les psychanalystes, dans un esprit et vers des buts dif-
férents. L'américain Kurt Lewin, par exemple, met l'accent sur l'amélioration
du rendement individuel par le petit groupe, sur la coopération et le со n-
sensus de membres, sur la collégialité des décisions. Or, pour le psychana-
lyste, les objectifs lewiniens relèvent d'une idéologie qui est, d'une part, dé-
fensive contre l'étorisation des rapports interindividuels que déclenche par
ailleurs toute situation de groupe non-directive et qui, d'autre part, invite à
se débarrasser du mauvais objet par sa projection au dehors (cf. Anzieu, D, ch.
3, in Anzieu, D, et coll. 1972). Les buts des méthodes formatives de groupe,
quand elles sont appliquées selon un esprit psychanalytique, visent surtout
une plus grande liberté intérieure des participants, une meilleure réalisation
de leurs possibilités, une disponibilité accrue d'écoute des mouvements incons-
cients qui circulent entre les humains, et un meilleur respect des règles symbo-
491

liques qui prémunissent d'être aveuglés ou aliénés par ces mouvements incons-
cients.
2. Freud a, entre 1895 et 1900, inventé la psychanalyse en confrontant
l'observation de ses patients hystériques et obsessionnels à l'auto-analyse de
ses rêves (cf. D. Anzieu, 1975 a). Aussi n'est-il pas étonnant que sa première
théorie ait concerné seulement l'appareil psychique individuel (le conscient,
le préconscient, l'inconscient). Trois facteurs l'ont ensuite conduit à prendre
en considération le rôle joué par l'inconscient dans la vie collective:
a) les travaux des sociologues sur le totémisme, la horde primitive, les foules;
b) l'expérience de la vie de groupe et des conflits avec les premiers disciples
au sein des institutions psychanalytiques naissantes;
c) enfin, le souvenir retrouvé, au cours de son auto-analyse, de la vie de grou-
pe intense et riche pendant les trois premières années de son existence à
Freiberg, où trois familles vivaient en symbiose: celle dont Freud était le fils
aîné; celle de son demi-frère, son aîné de vingt ans; et celle du serrurier qui
leur louait dans sa maison une chambre et une boutique: à cette dernière fa-
mille appartenait la bonne qui élevait Freud. Entre 1912 et 1922, la double
intuition fondamentale de la solidarité mais aussi de l'ambivalence des mem-
bres d'un groupe entre eux fait en quelque sorte retour dans la pensée de Freud
à partir d'un fond personnel très ancient et elle contribue au remaniement
de sa première théorie de l'appareil psychique.
Totem et Tabou (1913—4), écrit à l'occasion des démêlés qui
rejetèrent Jung hors du mouvement psychanalytique, généralise la découver-
te contenue dans L'interprétation des rêves (1900): le com-
plexe d'Oedipe ne se trouva pas seulement au coeur du conflit névrotique; iL
constitue aussi le noyau de l'éducation et de la culture. L'interdit de l'inces-
te est la loi qui, en réglant les rapports entre les sexes et les générations, fonde
la vie sociale (les psychanalystes groupaux se sont récemment aperçus qu'il
fondait aussi les relations au sein des petits groupes informels). Le meur-
tre collectif du père, supposé réel à l'origine, symbolique ensuite, rend pos-
sible, chez les membres d'une communauté, l'idéalisation du disparu, aimé
et redouté, et l'incorporation de son image, qui devient alors le soubassement
de la loi morale intérieure. Celle-ci commence avec l'interdiction de tuer son
semblable - la définition du semblable pouvant être plus ou moins large ou
restrictive selon la civilisation et selon les conjonctures. Pointons au passage
le souci constant des collectivités et des groupes de pourchasser de leur sein
l'hétérogénéité, ressentie comme une menace envers leur cohésion: les diffé-
rences sont censées être source de différends. Les reconnaître et les tolérer,
au lieu de les redouter et de chercher à tout prix à les réduire peut constituer
sur le point un résultat possible du travail psychanalytique dans les groupes-
C'est avec Psychologie collective et analyse du
M о i (1922) que Freud prend le tournant d'où va sortir la seconde théorie
de l'appareil psychique (le Ça, le Moi, le Surmoi). Cet appareil n'est plus con-
çu, comme en 1900, sur un modèle moitié optique (production d'images réel-
les et virtuelles), moitié électroneurologique (transport d'énergie d'un lieu
à un autre). Le modèle est maintenant cherché dans la vie des groupes, avec
492

-ses sous-groupes, ses 1 e a d e r s, ses affinités, alliances, tensions entre les mem-
bres, sa négociation de perpétuels compromis en vue de buts accepta-
bles pour tous. Le fonctionnement mental n'est individuel qu'en première
apparence et qu'au terme d'une longue évolution: en fait, c'est un théâtre
intérieur où s'affrontent des personnages, intériorisation des parents, repré-
sentants, des pulsions et des mécanismes de défenses, véhicules des investis-
sements psychiques, et qui agissent soit isolément, soit regroupés en sous-
systèmes. Certains processus psychiques dont ils sont les figurants s'organisent
alors sous forme de mises en scènes imaginaires et inconscients, les fantasmes,
dans lesquels le sujet s'assigne un simple rôle de spectateur. D'où un point-
clé pour la compréhension des relations entre les individus, notamment dans
les groupes: un sujet humain tend à faire entrer les autres dans les divers rôles
qui constituent son propre fantasme inconscient.
Les instances psychiques dérivent des identifications. LeSurmoi (système des
règles et des interdictions) résulte de l'intériorisation des relations, sur le
plan de l'autorité, entre parents et enfants. L'Idéal du Moi (système des va-
leurs personnelles) résulte de l'intériorisation des relations, sur le plan de l'es-
time, entre parents et enfants. Le Moi idéal (idéal infantile de toute-puissan-
ce narcissique) perpétue l'identification archaïque au sein maternel omnipo-
tent.
C'est dans Psychologie collective et analyse du
m о i que Freud expose la découverte de l'identification, et qu'il montre qu'elle
se trouve être en même temps le soubassement psychique de toute vie so-
ciale. Il compare l'identification à la suggestion hypnotique et à l'état amou-
reux. Dans les grandes organisations comme l'Armée ou l'Eglise fonctionnent
deux types complémentaires d'identifications. D'une part, le chef est intério-
risé, son imago se substitue à l'Idéal du Moi de chacun. La constitution, grâce
à cette opération, d'un Idéal du Moi commun à tous les membres assure l'uni-
té de la collectivité. D'autre part, s'établissent des réseaux d'identification
mutuelles des membres les uns aux autres, identifications fonctionnant cette
fois-ci au niveau du Moi et qui assurent non plus l'unité, mais la cohésion des
membres du groupe. De plus, alors que l'identification au chef en tant que
père bon et tout-puissant est une identification imaginaire, (on retrouve là
le thème de Totem et Tabou), l'identification des membres entre
eux est symbolique, tous se sentant frères en tant que fils du même père. Le
destin de ces deux sortes d'identification est différent. L'identification mutuelle
protège le groupe des risques d'éclatement en maintenant au niveau le
plus bas l'agressivité intra-groupe. Au contraire, l'imago admirée du chef
bon et puissant, faisant régner la concorde au sein de la collectivité et appe-
lant à la lutte contre un ennemi commun à l'extérieur, fait tôt ou tard l'ob-
jet d'un renversement de signe car toutes les imagos, étant bivalentes, ont
une face positive et une face négative. L'imago du chef providentiel se retour-
ne tôt ou tard en celle, redoutable, du père indifférent et cruel. Cette seconde
face de Г i m a g'o paternel mobilise l'agressivité, qui fait alors retour
dans le groupe. L'unité de celui-ci ne peut alors être préservée qu'au prix d'un
493

sacrifice interne, celui de son chef ou celui, substitutif, d'un bouc-émissaire,
d'un déviant, d'une minorité.
Bien que Freud ne Tait pas explicité, la théorie en sera faite par sa dis-
ciple anglaise, Melanie Klein; son analyse de la «Psychologie collective» dont
nous venons de donner le résumé montre bien l'interaction fondamentale de
l'identification et de la projection. Les collectivités comme les individus s'in-
corporent le «bon» pour l'avoir bien à eux et en eux et ils rejettent au dehors
le «mauvais». L'idéalisation a toujours pour corollaire quelque part la persé-
cution. Mais cet équilibre est précaire. Pour les collectivités comme pour les
individus, le bon est facilement perdu, le mauvais vite envahissant, et le jeu
de leurs permutations est sans fin.
La fécondité de l'hypothèse de l'identification n'est pas encore épuisée
aujourd'hui, un demi-siècle après sa découverte. Les successeurs de Freud l'ont
notablement enrichie. Les identifications imaginaires à l'imago pater-
nel ont été complétées par celles à l'i m a g о materne, clivées en bonne et
mauvaise. L'identification à l'agresseur et l'identification à la victime ont
été décrites. L'opposition entre l'identification et la projection a été atténuée
par la prise en considération de l'identification projective. Enfin entre les
identifications primaires et imaginaires et les identifications secondaires ou
symboliques une place a été faite à l'identification spéculaire ou narcissique«
Encore que nous ne puissions ici entrer davantage dans les détails, les
applications à la psychologie des petits groupes sont considérables et toutes
les conséquences sont même loin d'en avoir été tirées. Du point de vue psycha-
nalytique, la réalité psychique d'un groupe, c'est d'être un système, plus ou
moins stable ou mobile, d'identifications-projections. Là réside même une dif-
férence essentielle en ce qui concerne le travail psychanalytique dans la cure
individuelle et dans les situations de groupe. Dans le premiers cas, ce travail
va jusqu'à débusquer le fantasme individuel., Dans le second cas, où il n'y a
pas de fantasme commun, mais seulement des résonances et des antagonismes
entre des fantasmes individuels et où ceux-ci restent généralement inacces-
sibles à l'analyse, ce travail ne peut porter que sur la mise en question des
identifications-projections. Les remaniements identificatoires constituent
d'ailleurs le principal bénéfice qui peut être retiré d'une participation à des
groupes aussi bien occasionnels qu'institutionnels (Cf. Missenard, A., ch. 4,
in Anzieu, D. et coll. 1972).
3. L'école anglaise, issue des travaux de Melanie Klein sur la psychana-
lyse des petits enfants, a apporté des développements décisifs à la psychana-
lyse groupale dont Freud n'avait fait que jeter les bases. Melanie Klein, qui
n'a jamais rien publié sur les groupes, n'a eu par elle-même qu'un apport
indirect sur cette question. Mais, outre les distinctions déjà évoquées et qui
sont siennes, de la bonne mère et de la mauvaise mère ainsi que du bon objet
et du mauvais objet ou encore de l'identification et de la projection, les des-
criptions qu'elle a données des angoisses psychotiques de morcellement et de
dévoration, ses hypothèses sur la succession entre 6 mois et un an d'une posi-
tion paranoide, d'une position schizoïde, puis d'une position dépressive, et
enfin d'une phase de restauration réparatrice du Moi et de l'objet, l'accent
494

qu 'elle a mis sur la recherche primaire du lien et sur le clivage précoce dissociant
la libido de l'agressivité, ont servi de fils directeurs pour observer dans
les groupes des phénomènes qui, faute de pouvoir être conceptualisés, n'avaient
jamais été encore reconnus. Il est alors apparu, que si l'imago pater-
nel et la problématique oedipienne jouaient bien un rôle décisif dans les or-
ganisations sociales, comme Freud l'avait justement mis en évidence, par con-
tre, dans les groupes occasionnels et non-directifs de formation ou de psycho-
thérapie, la régression conduisait les sujets à réexpérimenter les angoisses
de niveau psychotique et à vivre la situation groupale comme une menace de
perte de l'identité personnelle.
Bion (1961) a montré par exemple qu'une réunion de travail fonctionnait
à deux niveaux, celui des processus psychiques secondaires (le «groupe de tra-
vail», centré sur la perception de la réalité et sur une action rationnelle) et
celui des processus psychiques primaires (qui prennent dans les groupes la for-
me dénommée par cet auteur «présupposé de base»). Selon lui, il y aurait trois
«présupposés de base»: la dépendance du groupe à l'animateur, au chef, ou à
un leader, la dialectique attaque-fuite et la constitution d'un couple,
généralement hétérosexuel, par rapport auquel le reste du groupe est fasciné, vit
un grand espoir et se situe comme témoin. Ainsi les deux derniers «présup-
posés de base» correspondent respectivement à la pulsion agressive et à la pul-
sion sexuelle, tandis que le premier reproduit l'état de détresse et de prématu-
rité du nourrisson et sa demande d'amour et de soins à sa mère. Un groupe
n'arrive pas à fonctionner comme groupe de travail, c'est-à-dire par une ana-
lyse rationnelle de la réalité extérieure, tant que n'a pas été élucidé le «pré-
supposé de base» sous-jacent. De plus, chaque „présupposé de base" peut remplir
un rôle de défense contre l'émergence d'un autre „présupposé de base."
Ezriel (1966), à partir de sa pratique des cures psychanalytiques en
groupe, a mis l'accent sur le désir du patient d'y établir, ici et mainte-
nant, une relation d'objet particulière avec le psychanalyste, relation qui
peut être défensivement déplacée sur un autre membre. S'il y a «résonance»1,
entre les diverses représentations imaginaires projetées sur le psychanalyste
par les divers membres, une «tension commune au groupe», s'établit. Ce que
Lewin a appelé la «dynamique» d'un groupe consiste, selon Ezriel, soit en
l'instauration de cette tension qui servira de moteur aux activités collectives,
soit dans le recours à des mécanismes de défenses collectifs visant à empêcher une
tension commune de s'établir. Les interprétations du psychanalyste groupai
portent uniquement sur la situation ici et le maintenant (alors que celles du
psychanalyste individuel portent sur le passé du sujet) et visent le «dénomina-
teur commun de fantasmes inconscients des membres du groupe».
Elliott Jaques (1951, 1955), s'est spécialisé dans l'intervention psychana-
lytique au sein des organisations industrielles*. Il a découvert que les règle-
ments, les codes, les institution«: jouent là un rôle précieux de défense contre
les deux types d'angoisse archaïque, l'angoisse persécutive et l'angoisse dépres-
Par analogie avec le phénomène physique de résonance.
495

sive. Ces mêmes angoisses sont responsables de l'évitement d'exercer l'au-
torité et des responsabilités par les personnes qui en sont investies. Plus la
dimension d'un groupe est grande, par exemple quand on passe du «petit»
groupe au groupe «large», plus ces deux types d'angoisse deviennent présentes
et pesantes et plus il est difficile de s'en dégager sans mise en place d'une
organisation et d'un règlement.
Une école française de psychanalyse appliquée au groupe s'est développée
à partir de là. Pontalis (1963) a décrit, dans les situations dégroupe non-direc-
tif, la lutte des participants pour imposer, chacun aux autres, leur propre repré-
sentation idéale inconsciente de la vie, de l'organisation, du fonctionnement
d'un groupe. Le groupe peut être, comme les parents, comme le psychothéra-
peute, un objet d'investissement des pulsions et de projection des fantasmes
individuels inconscients.
Moi-même (Anzieu, 1966), prenant pour modèle le premier topique freu-
dien (le conscient, le préconscient, l'inconscient et la censure), j'ai propo-
sé l'analogie du groupe et du rêve. Les individus demandent au groupe une
réalisation imaginaire de leurs désirs refoulés: d'où la fréquence, dans les
groupes, des thèmes allégoriques de Paradis perdu, de reconquête d'un lieu
saint, d'embarquement pour Cythère, en un mot de la Cité utopique. Corréla-
tivement, l'angoisse et les sentiments de culpabilité devant la transgression
de l'interdit se trouvent intensifiés. D'où le silence paralysant si fréquent dans
les situations où les participants sont invités à parler librement, sous-entendu:
à parler de leurs désirs réprimés. Ceci m'a amené par la suite (Anzieu, 1971b)
à dénommer illusion groupale la recherche, dans les groupes,
d'un état fusionnel collectif; «on est bien ensemble», «nous sommes un bon
groupe, avec un bon leader». A ce contenu manifeste correspond le contenu la-
tent suivant: incorporation du sein comme bon objet partiel, participation de
tous à l'idéal de toute-puissance narcissique projeté sur le groupe-mère, dé-
fense hypomaniaque contre la crainte archaïque de destruction des enfants-
rivaux dans la matrice maternelle.
A. Béjarano (1971) a vu le retour de clivage précoce, décrit par Melanie
Klein entre le bon et le mauvais objet, dans le clivage du transfert qui ne
manque pas d'apparaître à un moment ou à un autre dans les situations de
petits groupes (8 à 12 personnes) et plus encore dans celles de groupes larges
(30 à 60 personnes). Les sentiments positifs se concentrent dans l'illusion grou-
pale. Les sentiments négatifs, clivé des précédents, tendent à se cristalliser sur
un individu particulier (leader, bouc-émissaire), sur un groupe ennemi ou sur
la réalité extérieure, par exemple sur la société dans son ensemble.
A. Missenard (1971) a étudié le travail psychique qui s'effectue chez les
membres d'un groupe de formation conduit psychanalytiquement. Ce travail
psychique consiste en une perte, par le sujet, de ses identifications imaginaires
anciennes, perte qu'il ressent comme une menace à son intégrité psychique
et qu'il vit dans la dépression et la crainte de la décompensation. Parallèle-
ment s'effectue en lui, en relation aux autres membres du groupe, une recons-
truction d'identifications symboliques nouvelles qui lui rendent possible de
nouvelles attitudes dans sa vie privée comme dans sa vie sociale.
496

La théorie psychanalytique des groupes élaborée ainsi en commun par
D. Anaieu, A. Béjarano, R. Kaës et A. Missenard (1974) a été condensée
par eux en un article sous forme d'une trentaine de „thèses4*.
Résumé
La psychanalyse a étudié d'abord l'inconscient individuel, qui est «ver-
tical», les conflits psychiques actuels d'un individu s'expliquant par son passé.
Elle étudie maintenant l'inconscient groupai, qui est «horizontal» et qui con-
siste dans l'interaction, ici et maintenant, des représentations imaginaires et
des affects des membres du groupe. L'explication psychanalytique considère
les phénomènes observables dans les groupes (par exemple leadership, affini-
tés entre les membres, difficultés de communication) comme des contenus
manifestes qui dérivent de contenus latents inconscients (désirs refoulés, mé-
canismes de défense). Les processus inconscients dans les groupes s'organisent
autour de trois pôles: un pôle névrotique (ou oedipien), un pôle narcissique,
un pôle psychotique. Freud lui-même a abandonné sa première théorie de l'ap-
pareil psychique, qu'il avait tirée du rêve individuel, pour concevoir l'appareil
psychique comme l'intériorisation de la vie de groupe précoce, de l'enfant.
Les psychanalystes groupaux ont élaboré des notions nouvelles: appareil psy-
chique groupai, illusion groupable, fantasme de casse, etc*
BIBLIOGRAPHIE
ANZIEU, D.
1966. Etude psychanalytique des groupes réels. Les temps modernes, juil., n° 242, 56—73.
1971 a. De la méthode psychanalytique et de ses règles dans les situations de groupe. Perspec-
tives psychiatriques, n° 33, 5—14. Repris in Le groupe et l'inconscient.
1971 b. L'illusion groupale. Nouvelle revue de psychanalyse, n° 4, 73—93; Repris in Le groupe
et l'inconscient.
1975 a. L'auto-analyse de Freud et la découverte de la psychanalyse. P. U. F., 2 vol.
1975 b. Le groupe et l'inconscient, Dunod.
ANZIEU, D., BEJARANO, A., KAËS, R., MISSENARD, A.
1974. Thèses sur le travail psychanalytique dans les groupes. Bulletin de psychologie,
№- spécial «Groupes: psychologie sociale clinique et psychanalyse», 16—32.
ANZIEU, D., BEJARANO, A., KAËS, R., MISSENARD; A., PONTALIS, J. B.
1972. Le travail psychanalytique dans les groupes, Dunod.
BEJARANO, A.
1971. Le clivage du transfert dans les groupes. Perspectives psychiatriques, n°33, 15—22.
BION,W. R.
1961. Recherches sur les petits groupes. Trad, fr., PUF, 1965.
EZRIEL, H.
1966. Le rôle du transfert dans le traitement psychanalytique de groupe., Trad. fr. in,
Schneider P. В. (1968): Pratique de la psychothérapie de groupe, II, les techniques,
Paris, P. U. F., Florence, GIUNTI.
FREUD, S.
1912—13. Totem et tabou, Trad, fr., Payot, 1923.
1921. Psychologie collective et analyse du moi. Nouvelle träd. fr. in Essais de psychanalyse
Payot, 1970.
32. Бессознательное
497

JAQUES, E.
1951. Intervention et changement dans l'entreprise, Trad, fr., Dunod, 1972
1955. Des systèmes sociaux comme défenses contre l'anxiété dépressive et l'anxiété
de persécution. Trad fr. in LEVY A., Psychologie sociale, textes fondamentaux anglais-
et américains, ch. 35, Dunod, 1968.
KAES, R.
1971. Processus et fonctions de l'idéologie dans les groupes. Perspectives psychiatriques,
n° 33, 27-48.
1973. Aspects de la régression dans les groupes de travail: réadolescense, perte de l'objet
et travail de deuil. Perspectives psychiatriques, no 41, 43—65.
1976. L'appareil psychique groupai. Constructions du groupe. Dunod.
KAES, R., ANZIEU, D., BEJARANO, A., SCAGLIA, H., GORI. R.
1975. Désir de former et formation du savoir. Dunod.
KAES, R., ANZIEU, D., THOMAS, L. V., LE GUERINEL, N., FILLOUX, J.
1973. Fantasme et formation. Dunod.
MATHIEU, M.
1973. Contribution à l'étude du transfert dans les groupes de formation. Perspectives
psychiatrique, n° 41, 67—75.
MISSENARD, A.
1971. Dépression et petit groupe, dépresson en petit groupe, groupe déprimé? Perspectives-
psychiatriques, n° 33, 59—68.
PONTALIS, J. B.
1963. Le petit groupe comme objet. Les temps modernes, n°211, 1057—69; réédité in
Après Freud, Gallimard, 1968.

42
INCONSCIENT ET MYTHE. PERMANENCE ET MÉTAMORPHOSE
J. P. VALABREGA
Université de Paris. France
Tout impersonnel qu'il soit, l'inconscient ne s'en comporte pas moins
comme un organisme vivant, toujours renaissant, inventif, sans cesse réta-
blissant ou modifiant ses constructions et ses défenses. C'est là son paradoxe
fondamental. Constant mais changeant, il est régi par un principe de méta-
morphose permanente ou, pour mieux dire encore, un principe permanent de
métamorphose. Or c'est là ausi un caractère primordial du mythe. Si bien que
nous proposerons de remplacer la formule connue de l'inconscient —langage
par une autre: «L'inconscient est construit et reconstructible comme un
mythe».
Etant dûment précisé que le mythe lui-même devient langage dès l'ins-
tant où se trouve quelqu'un — un récitant pour le raconter, c'est à dire le
transmettre.
Il en va tout à fait de même, on le remarquera, pour le rêve. S'il est la
Voie royale (Freud), voie vers l'inconscient s'entend, c'est parce que dans le
récit qui le porte à notre connaissance, il est d'emblée constitué comme his-
toire mythique. Le rêve ouvre des guillemets sur l'ordre du mythe.
Faut-il le souligner une fois de plus; de toutes ces formules, aucune ne peut
prétendre à établir une relation d'identité saturée entre les termes ou pré-
dicats qu'elle met en rapport. L'Inconscient n'es t p as le mythe, au sens exis-
tentiel, pas davantage, qu'il n'est le langage. Le rêve n'est pas l'inconscient.
Il faut renoncer définitivement — croyons-nous — à l'illusion d'atteindre
des vérités ontologiques, portant sur des substances, puisque nous n'opérons
jamais que sur des modalitées. Ou bien alors nous confondons, transformons
la connaissance psychanalytique en une théologie. Beaucoup plus modeste-
ment en fait, par toutes sortes de formules qui, elles, sont incontestablement
du langage, on tend à proposer des modèles ou analogons d'intelligibilité; à
s'approcher d'un ordre, là où il n'y a d'abord que chaos et, tant qu'a faire, à
choisir comme a n a 1 о g о n, le terme le plus exact, ou le moins inexact pos-
sible.
Dans ces conditions d'une ambition limitée, le rapprochement de Vint
conscient avec le mythe, déjà suggéré nettement par la critique des catégories
portant sur la temporalité et l'intemporalité, se trouve indiqué tout autant,
1 Extrait d'un ouvrage en préparation: Phantasme, Mythe, Corps et Sens, (pour paraître,
ultérieurement aux éditions Denoël, Paris).
499

sinon davantage une seconde fois par le principe de métamorphose qui leur est
également commun. Saisissables d'une part l'un comme l'autre uniquement
par des récits et des récitants occupant une place définie dans l'ordre temporel
historique, successoral, mais pourtant échappant à cet ordre; régis d'autre
part tous deux par la transmutation, l'avatar, la métamorphose-autant
de caractères, d'approches appartenant précisément en propre à Tordre mythi-
que: voilà donc en abrégé deux raisons de grand poids à retenir en faveur de
cette hypothèse théorique.
Au passage cette manière de voir peut fournir une méthode technique pour
éviter de tomber dans les apories et paralogismes catégoriaux, et de s'y
perdre — analyste, analyse et Sujet confondus: il s'agit de déterminer, de re-
connaître à tout moment où commence l'ordre du mythe, de le traiter comme
tel et non de l'assimiler-par exemple-à la «réalité» historique. L'expéri-
ence vient cependant montrer continuellement que dans son maniement et
son interprétation, c'est là un précepte plus facile à déclarer qu'à accomplir.
Tout mythe comporte une série, une extension indéfinie de variantes es-
saimées, disséminées dans le temps comme dans l'espace, repérables en cha-
que Sujet comme en chaque peuple à la seule condition de savoir les voir. On
Connaît le parti tiré de cette simple remarque par le dernier en date des grands
mythologues — С Lévi-Strauss. Il a pu ainsi répertorier plusieurs centaines
de variantes, versions, avatars, pour chacun des types — nommés par cet au-
teur :«mythes de référence» — qu'il parvenait à isoler aux fins d'analyse.
En second lieu lorsqu'un mythe disparait, non seulement ce n'est pas
sans laisser de traces, souvent méconnaissables d'ailleurs dans des pratiques
rituelles par exemple, des croyances, des fragments erratiques paraissant dé-
pourvus de sens, toujours problématiques à retrouver, à reconstituer si ce
n'est même parfois insaisissables, mais encore lorsque semble s'imposer la noti-
on d'une telle disparition—Lévi-Strauss a pu parler à ce propos des mythes
qui meurent2-alors on peut constater qu'un autre mythe apparaît toujours
à la place du mythe disparu.
D'une part, on le voit, le mythe a une vie marquée par la métamorphose,
et d'autre part il a une éternité. Non seulement les formes atténuées, édulco-
rées, dégradées, d'un mythe—dont Lévi-Strauss pour sa part découvre les
témoins dans les légendes, le roman3, ou la réalité socio-politique elle-même:
soit orientée vers l'explication historique, la légitimation, soit vers l'annon-
ciation d'un futur; non seulement ces formes et vestiges ne sont point à reje-
ter au-dehors du с о г p u s mythique que l'on pourrait dire de base, fondamental,
mais elles en font au contraire partie intégrante: elles sont ces rejetons d'une
pareille et unique odyssée—du même mot servant à Freud pour qualifier les
produits de l'inconscient — et , davantage encore, lesdits rejetons sont sou-
vent, de prime abord, les seules extrémités émergentes qui nous soient accessi-
bles, saisissables, d'un mythe disparu et devenu latent.
"^ CF. C. Lévi-Strauss. Comment meurent les mythes (Anthropologie structurale, T. II, Pa-
ris, PlonE(1973, p. 301—15).
*■ A rapprocher de toute évidence du Familienroman, le roman familial (Freud).
500

La notion d'un engendrement perpétuel, d'une dialectique infinie entre
naissance, mort et renaissance, est donc probablement le mouvement le plus
juste applicable à ce domaine dont on s'efforce par touches approximatives de
donner des équivalences, et qui serait le substrat commun au mythe et à l'in-
conscient. De ce rapprochement, l'un et l'autre d'ailleurs ont à tirer le béné*
fice d'un éclairement mutuel.
La permanence et la métamorphose, ces deux caractères fondamentaux de-
venus à peu près évidents lorsqu'on les relève dans l'ordre mythique, permet-
tent en retour de mieux concevoir—outre la nature du champ phénomé-
nal très étendu commun aux deux ordres — une autre donnée supplémenr
taire devant être intégrée du reste à ce champ. On veut parler de nos atti-
tudes à l'égard du mythe et vis-à-vis de l'inconscient, attitudes qui sont
précisément aussi les mêmes.
Au regard de la raison, mythe et inconscient sont des absurdités.
Exactement comme le rêve, qui est la production intermédiaire la plus proche
à la fois des deux.
D'où la formule sur laquelle il nous est arrivé souvent d'attirer l'attention:
«J'a i fait un curieux rêve». Cet exorde ne doit pas être tenu pour une
simple prise de souffle préalable à l'allocution, au flatus vocis, redondance,
«bruit» mêlé de façon purement mécanique, quasi physiologique au message
principal. Il s'agit bel et bien de l'annonce universelle par où le récitant introduit
le récit qui va suivre. Sien d'autres termes on l'entend et l'interprète correcte-
ment, cette petite formule aussi peu ostensible qu'une virgule ajoutée ou omi-
se dans un texte, transcende enfait la totalité du sens de tel rêve singulière-
ment défini et recèle une portée ontologique. Elle traduit l'attitude de tout
Sujet en présence virtuelle du mythe et de l'inconscient, c'est à dire en face
de l'absurde. Déjà elle a pris le départ vers cette zone de l'insolite-familier
désigné par Freud comme Unheimliche4.
Absurdités «à ne pas croire», comme on dit, et qui n'ont «d'ailleurs au-
cune espèce d'importance», cela s'entend aussi souvent en effet de la sorte,
mais absurdités auxquelles cependant on ne peut s'empêcher d'accorder un mil-
ligramme ou une seconde seulement de crédit, ne serait-ce que ab absurdo
justement.
Un pas de plus et par métamorphose, par transformation du malgré en
parce que, renversement du pour au contre et du contre au pour (Pascal),
on en arrive au Credo quia absurdum: curieuse formule, elle aussi.
Argument ultime et décisif tenu en réserve par Pascal—dirait-on—en faveur
de Dieu.
Ainsi la pensée rationnelle, la recherche scientifique visent-elles en toute
bonne foi à donner de l'univers une construction enfin pure d'où le dernier
mythe aurait été définitivement expulsé. Mais c'est faute de pouvoir admettre
ce dont la rationalité même est redevable au mythe et se partage avec lui,
à savoir la poursuite de la vérité dernière, cachée, originaire, bref la quête
du Saint Graal. C'est faute de reconnaître d'abord dans la passion théorici-
enne, épistémique, puis dans l'idéologie ensuite, autant d'éléments de ceé
4 Cf. Freud. Das Unheimliche (1919). S. E. 17, 219.
501

formes dégradées déclinantes certes mais déjà annonciatrices aussi de la nais-
sance d'une nouvelle variante — ou de la résurgence de quelque version anti-
que — d'un mythe en lui-même intemporel.
Si l'on en use maintenant de façon homologue avec l'inconscient, l'al-
liance de la permanence et de la métamorphose, la prise en considération de leurs
effets combinés, vont permettre de mieux expliquer l'un des caractères
les plus spécifiés en même temps que des plus surprenants de ce système les.
Il s'agit d'une difficulté première, préliminaire, constante, perpétuellement
renouvelée au point qu'elle subsiste sans modification appréciable même
après la révolution freudienne. Cette difficulté, on s'y heurte à chaque fois,
elle s'oppose toujours et toujours elle est à vaincre pour parvenir, d'abord, à
simplement penser l'inconscient; pour le saisir, le reconnaître ensuite autre-
ment que comme une abstraction pure, c'est à dire l'admettre en soi-même.
Or cette expérience s'éprouve et se vérifie pour tout le monde, tout Sujet, tout
un chacun, y compris les psychanalystes lesquels, s'étant acquis le renom
périlleux d'être les experts de cette spécialité-là, n'en doivent désormais
point déchoir.
On a donc des raisons de faire un rapprochement entre cette difficulté
tout à fait spécifique, relevant d'une attitude constante et universelle, et
d'autre part la notion d'en trop i e, celle-ci étant considérée comme fonction
intégrale (au sens mathématique) destinée à rendre compte, par la théorie,
des rapports complexes voire d'apparence contradictoires entre: conservation,
transformations et dégradation de l'énergie.
Ici—dans notre domaine—il s'agit évidemment de la Widerstand, la
résistance de l'inconscient, qui se manifeste bien elle aussi sous forme énergéti-
que, particulièrement tangible dans les occurrences de l'agir; passage à l'ac-
te, act in g in ou act ing out. Il faut aller-croyons-nous-jusqu'à la dé-
finir et la désigner du nom d'Analyticorésistance, un concept plus biologique
cette fois-ci que physico-mathématique. Mais ces deux langages, en ce cas,
concourent à vrai dire aux mêmes fins. On y retrouve la contradiction, comme
entre les principes de la thermodynamique; on y reconnaît d'autre part certai-
nes des propriétés fondamentales des organismes vivants: l'adaptation et la
mutation.
L'inconscient est immuable, mais ses manifestations—notamment défen-
sives — sont changeantes et adaptables.
On connaît les difficultés extrêmes auxquelles nous nous heurtons pour
admettre et faire admettre ces manifestations pourtant affleurantes ou même,
en bien des circonstance massives.
En ce point on peut s'aviser de relever la fréquence d'usage de ce terme:
jdif f i culte, ou obstacle, dans toutes les tentatives analytiques descriptives
faites pour s'approcher de cet ordre de l'inconscient; et celle que l'on vient de
proposer est à inclure dans la série. La difficulté en cause est à considérer
comme un mode d'apparition de la résistance dans le répertoire de l'éprouvé.
Car la résistance, c'est avant tout quelque chose que l'on éprouve, c'est à dire
un affect. Affect de résistance, ainsi va-t-on le désigner à titre provisoire.
Et il est étrange-et regrettable aussi-que la notion s'en soit peu à peu per-
502

due, effilochée alors qu'elle a joué un rôle essentiel chez Freud, depuis sa théo-
rie critique de l'hypnose, puis tout au long de ses descriptions des procédu-
res de l'analyse, jusqu'à son concept de travail (et ne distingue-t-on pas,
en physique également, entre travail m о t e u r et travail г é s i s t a n t?), concept
qui apparaît à des étapes cruciales des investigations freudiennes: Travail du
rêve, travail du deuil, sans oublier bien entendu le travail de l'interprétation,
dans la D ur с h arbeit un g la «transforation», qui s'exerce alors non
plus au service de la résistance ou de sa reconstitution, mais dans la voie de
son dépassement.
Si bien qu'à côté des épreuves classiquement connues dans la théo-
rie: épreuve de satisfaction, de réalité, il serait indiqué défaire place à l'épreu-
ve de résistance, de difficulté ou d'effort.
Il y a cependant sur ce sujet, antérieurement même à l'analyse, tout un
passé d'intuitions et de réflexions philosophiques — chez Maine de Biran, Wil-
liam James, Bergson—qui ne sont pas toutes sans valeur. Nul en outre n'en
disconviendra: cette épreuve de résistance, de difficulté, d'effort énergétique,
nous la faisons pourtant souvent-trop souvent peut-être pour lui accorder
encore de l'intérêt — qui sur son divan, qui dans son fauteuil.
De ce catalogue des résistances et difficultés dont toutes fort heureuse-
ment ne sont pas toujours des mises en échec, rappelons quelques-unes des plus
décisives:
— Le phantasme inconscient, par exemple, doit la difficulté de
sa notion et de son approche au fait qu'il en existe aussi une version consciente,
à laquelle les analystes les plus avisés ont souvent tendance à le ramener,
dans leur pratique sinon dans la théorie. D'où les discussions qui sont sans
cesse à reprendre à ce propos. L'étude de Susan Isaacs sur le phantasme6, par-
mi d'autres, en donne un assez juste panorama.
— L'interprétation latente à son tour, ce véritable ressort
caché de la Deutung c'est à dire du Sens, dont on a suffisament montré
le caractère problématique, fragile et fugace, tient sa difficulté à ceci qu'elle
intervient sur le trajet d'implication non pas d'un seul, mais de deux incons-
cients.
— De même enfin et pour les mêmes raisons le transfert-contre-
transfert auquel tout mouvement, progrès ou au contraire stase de l'a-
nalyse reconduit ne varietur. La difficulté propre à la mise en oeuvre—
^et non pas en acte-de l'intersection transféro-contre-transférentielle réside
dans la nature mutative de sa matière constituante. Fluctuation matérielle
qui entre dans un alliage, un combinat avec la pérennité de sa structure,
et tend par suite à s'y dissimuler, s'y dissoudre, à persister surtout dans
cette dissolution et dissimulation.
Sans doute aussi, dans le court rappel qui précède, retrouvons-nous sim-
plement des données bien connues depuis longtemps, classiques et même—
pour certaines d'entre elles du moins-banales. Elles en souffrent peut-être
6 S. Isaacs. The Nature and Function of Phantasy (1948). Int. J. Psa. XXIX, 73—97.
Trad. fse. La Psychanalyse, V, PUF, 1959, 125—182.
503

que d'une légère insuffisance dans leur systématisation. Mais parmi les idées
reçues, ces acquis de notre patrimoine se montrent usuels dans la majorité
des cas en ordre épars, fragmentaire, dispersé et, en fin de compte, sous-enten-
du.
Vient-on à les regrouper et à en pousser plus avant la théorie? Voilà
précisément l'objet de la tentative et comment elle procède. On rétablit le
contact entre transfert et contre-transfert, puis entre cet ensemble-ci et l'in-
terprétation; cette dernière à son tour est remise en connexion avec la laten-
ce, laquelle se fraye la voie vers le phantasme inconscient; on rapproche enco-
re l'inconscient du mythe, duquel enfin on parvient à extraire l'ensemble
«permanence-métamorphose»: notions qui se confirment comme les deux grands
principes irréductibles, organisateurs communs du règne mythique et de celui
de l'inconscient. Alors, mais alors seulement, on embrasse d'un coup d'oeil un
arrangement étage, une architectonie, et l'on découvre des enchaînements de
conséquences allant de la théorie la plus générale à la pratique la plus con-
crète, descendant le cours de cas «fleuves impassibles»6 ainsi reconstitués jus-
qu'au bassin de réception d'où ils surgissent.
Conséquences sur la conception de la résistance de l'inconscient, ou ana-
lytico-résistance selon la dénomination que l'on a recommandée: Mettre
cette résistance entièrement du côté de l'analyste-comme certaine tendance
moderne a pu le suggérer (non sans une coloration hypocrite et démagogique à
laquelle il ne faut accorder aucune indulgence) c'est se fourvoyer dans une ine-
xactitude aussi totale que de rejeter la résistance sur le seul patient, comme on
était porté à le faire autrefois. Dans les deux cas en effet, on reste prisonnier
d'une alternative dualiste dont il faudrait précisément s'affranchir.
Or une théorie de la résistance n'a aucune utilité si elle ne permet pas de
surmonter les situations de duo ou de duel, dérivées de ce que l'on appelle
trop abstraitement et discrètement les aspects positif et négatif du trans-
fert, alors qu'il s'agit en fait de situations de force impétueuses voire explosives,
tendant à occuper tout le champ analytique, à l'envahir et l'annexer comme
un territoire conquis, soit sous la forme de transfert amoureux, soit d'affronte-
ment paranoide, auxquels, vient répondre en écho-et non moins transféré
dans sa nature-un contre-chant de même sens ou bien de signe contraire.
Toute théorie de l'analytico-résistance qui ne rendrait pas compte de ces
données essentielles ou seulement les maintiendrait dans les enclaves du ta-
cite, de l'implicite, du latent ou du sous-entendu n'aurait évidemment plus
d'analytique que le mot vidé de sens; elle serait un simple verbiage.
D'où une seconde série de conséquences, sur le transfert—contre-trans-
fert d'abord, sur le problème déjà évoqué des «ordres prioritaires» ensuite, un
corollaire implicite du premier et-comme on Га vu-condamné à rester un
faux problème, un casse -tête aporétique aussi longtemps qu'une remise en
place et en perspective de ces diverses notions n'a pas été faite.
Par les chemins parcourus jusqu'ici, on aura saisi les liens structuraux
qui existent entre le transfert — contre-transfert et l'analytico-résistance. Il
e Arthur Rimbaud.
504

est impossible de les traiter séparément ou même de les maintenir à faible dis-
tance. L'un et l'autre représentent des modalités d'une même propriété intrin-
sèque de l'inconscient, nommément, la latence.
— L'analytico-résistance en est l'un des aspects descriptifs et-idéa-
lement-métapsychologique (topico-dynamico-économique), c'est à dire ap-
pelant des réponses à la triple question: Où est la résistance et d'où vient-
elle? Comment procède-t-elle? Quelle est enfin l'évaluation approchée
et relative de sa force?
— Le transfert — contre-transfert, lui, représente la version indicatrice
d'une certaine place du Sujet. Ou plutôt il faudrait dire ici d'une «place-su-
jet». Car l'assignation recherchée, indiquée il est vrai, n'en est pas moins fuy-
ante et même généralement trompeuse. Il s'agit, ne l'oublions pas, du Sujet
inconscient: Sujet dans l'inconscient et Sujet de l'inconscience. Par une nou-
velle approximation on pourrait lui essayer le concept d'Inconscien t-Su-
j et. Eh bien, ce Sujet-là, non seulement il n'est à aucun titre une substance:
on a reconnu et admis cela de longue date; mais, plus encore, il faut le décrire,
dans sa totalité, comme intégralement identique à sa détermination position-
nelle. Si bien que selon la perspective maintenant adoptée, les notions de Su-
jet et de Statut — dans l'expression «statut du sujet» par exemple — sont une
seule et même chose, un pléonasme. De par l'indexation transféro — contre-
transférentielle, le Sujet—l'Inconscient—Sujet—est une position et rien
qu'une position.
— Quant aux «ordres prioritaires», aux privilèges, tout n'a pas
été dit sur cette question si tant est qu'il soit possible de l'épuiser. En témoi-
gne le nombre surprenant de synonymes, tout prêts à ouvrir constamment la
sollicitation d'y retomber: suprématie, supériorité, precedence, précession,
prévalence, prépondérance, prééminence, primauté, primat, etc. Cette sura-
bondance doit bien tenir quelque chose de son sens du trop-plein verbal lui-
même. C'est le cas en effet. Toute cette collection pléthorique de semblables
offerte à l'option hiérarchique, au choix, concerne peu ou prou-et le plus
souvent beaucoup-un contenu latent du transfert — contre-transfert; no-
tamment de la théorie voire de l'idéologie de l'analyste, dont celui-ci dispo-
se statutairement, positionnellement, dans l'exercice de l'interprétation. Dis-
simulé de manière élective dans l'interprétation dite pour ce motif latente,
ce contenu relève en conséquence du point de vue épistémologique, pour pos-
sibilité de son appréhension. Inversement la méconnaissance de ce point de
vue — soit ignorance, soit oubli, soit prétérition — entraîne la constitution
d'une zone scotomisée qui apparaît ainsi dans la dépendance directe, bien que
tacite, des options prioritaires elles-mêmes.
Est-ce à dire que le processus d'une analyse, le mouvement de l'analy-
se en général et celui-homologue-de la construction théorique, ne devrai-
ent idéalement jamais conduire à aucun choix, à aucune taxinomie ni axiolo*
gie? Certainement pas. Ce serait pousser à l'absurde le point de vue criticiste
épistémologique au lieu de le mettre en application. Ce serait s'enferrer une
nouvelle fois sur un nouveau sophisme, et, au lieu d'inclure le choix dans
505

l'analyse l'en expulser sans voir que l'expulsion du choix est aussi-tout com-
me le refoulement ou l'oubli-une manière de choix latent de l'expulsion.
On n'aurait donc garde de choisir, pour modèle d'achèvement analytique,
le sophisme obsessionnel, la belle indifférence hystérique ou la dénégation!
En revanche on sera fondé à avancer — ceci valant pour la clinique comme
pour la théorie — que la sophistique, les allégations d'indifférence ou de dé-
saveu, que les choix eux-mêmes, soit en acte, soit en interprétation, doivent
entrer de plein droit dans l'analyse, sous peine de vider celle-ci d'une part
essentielle de sa matière et de son sens.
Là encore ce sont les rapprochements avec le mythe et les données extrai-
tes de son étude anthropo-analytique qui paraissent les plus propres à lever
nombre de ces impasses et apodes. Notamment celles-typiquement é lé pa-
te s-qui sont construites à partir du temps et de l'instant, du mouvement et
de l'immobile, et les enferment dans la figure du cercle: à la fois image de la
perfection divine et tracé de la boucle du destin. Alors qu'en fait, aux regards
ici parallèles de la psychanalyse comme de la philosophie et de la mythologie,
à la source de la temporalité ne se trouve nullement un problème de géomé-
trie ou de physique, mais une méditation métaphysique universelle sur des thè-
mes non point univoques mais allant par polarités opposées au coeur desquel-
les se tient l'expérience psychique de la contradiction et de l'écartèlement:
corps et âme; périssable et immortel; un et multiple; même et autre; temps et
éternité. Il s'agit donc d'un problème d'angoisse. Et comme c'en est également
une cause majeure, cela ne simplifie pas les choses de l'analyse-ni de la vie.
Espérons avoir réussi à rendre clairs quelques-uns au moins des caractè-
res généraux les plus importants du mythe: que ce soit sous la forme de ré-
cits proprements dits, relativement bien délimités et purs, ou de surgeons loin-
tains diffus ou dégradés, à l'état de traces, il ne saurait être question, à
l'intérieur de l'univers mythique tout entier, d'établir un ordre de préséan-
ce, de priorité ni même simplement de succession chronologique. C'est d'ail-
leurs en cela que le mythe diffère profondément de l'histoire-certes, mais
aussi de la légende, celle-ci étant une sous-espèce intermédiaire-même s'il
arrive à la mythologie de faire à la chronique, au calendrier, des emprunts
allusifs, allégoriques et pour ainsi dire apocryphes, et si se produisent en retour,
sur les frontières du mythe et de l'histoire, des processus complexes et sub-
tils d'échanges souterrains, d'infiltrations, d'annexions, d'incorporation et
d'englobement.
Puisqu'un mythe renvoie toujours à un autre mythe, il n'est jamais
qu'une variante jalonnant une chaîne ininterrompue. Fait pour traiter de l'ori-
gine et en donner une explication, il n'a lui-même aucune origine assignable.
En outre il requiert un type très particulier d'adhésion. On y croit sans y croi-
re tout à fait. L'attitude de la conscience mythique est celle d'une certitude
ambiguë, mélangée, atténuée. Il s'agit d'une semi, quasi ou subconscience—di-
sons le mot: d'un préconscient, laissant une place importante à la perplexi-
té, à la méditation suspensive, au silence, bref au mystère. Le mythe est,
essentiellement, un objet de mystère. Le mythe est un myste-a-t-on déjà dit
dont la fonction principale sinon la seule est d'être recueilli, puis retrans-
506

mis, avec pour unique et auto-justification cette transmission elle-même, cau-
se de sa propre cause, causa s u i. «C'est ainsi parce que ça toujours été comme
ça». Parce que le père a été le fils du grand-père, qui Tétait de l'aïeul, qui
Tétait de l'ancêtre, et encore ainsi sans fin, et parce que le fils deviendra père
à son tour. Voilà la parole mythique élémentaire: celle d'un auto-engendre-
ment. Le mythe nous entoure et nous imprègne comme l'air que l'on respire.
U est de cette nature gazeuse, impalpable, atmosphérique, et n'admet donc pas
plus d'explication que l'atmosphère n'en peut recevoir.
Enfin, un mythe ou bien la pratique qui s'y fonde et l'atteste-à savoir
le r i t u e 1-a toujours quelque part sa version contradictoire; version qui est
donc en fait une inversion, un envers. Et cet envers par conséquent est, non
pas exceptionnel, mais immanent à l'ordre mythique comme tel.
Examiné encore sous une autre de ses faces, le mythe se montre étroite-
ment apparenté au phantasme. Il n'est pas possible là non plus de les conce-
voir et de les traiter isolément, bien qu'ils ne soient cependant ni identiques,
ni assimilables, ni réductibles, et qu'il existe des lois régissant les passages,
circuits et transformations de l'un à l'autre.
Mythe et Phantasme sont néanmoins de même nature en tant que repré-
sentants. Dans cette voie on rencontre les fameux et problématiques
Vorstellungsrepräsentanzen de Freud; il veut dire: doublement,
deux fois représentants. On pourrait suggérer, faisant une image, de les
traduire en envoyés spéciaux de l'inconscient pulsionnel.
Suivant les positions respectives du mythe et du phantasme, seules la cen-
sure et la défense n'y occupent pas la même place —on sait qu'elles sont mo-
biles dans la «représentation» topique et fonctionnelle de «l'appareil de l'âme»
ni ne sont porteuses de la même charge d'investissement (cathexis»). Ces varia-
tions positionnelles et énergétiques peuvent, jusqu'à uncertain point de sy-
métrie, être comparées à ce que l'on observe dans la formation du rêve d'un
côté, et de l'autre du délire.
Dans toutes ces productions en effet: phantasme et mythe, rêve et délire,
on retrouve nos deux grands principes. La permanence de leur thème
central, nucléaire ou structurale, associée à la métamorhose des représen-
tations traductrices de ce thème, non moins que des о b j e t s auxquels thème
et représentations réunis s'adressent et se fixent.
Ainsi donc, une fois reconnue aux éléments de représentation constitu-
tifs du phantasme, la propriété d'être transférables apparaîtcomme l'e-
xact corrélatif du transformisme qui, dans l'ordre mythique, organise
chacune de ses unités matérielles (parfois appelées «mythèmes») en thématiques,
variantes, dérivées directes ou inversées, dessinant une suite dont les hiatus
ne sont que des apparences; en fait il s'agit d'un enchaînement sans fin ni com-
mencement, sans frontières, d'un continuum transmigrateur et transculturel.
Rien d'étonnant dès lors si, dans le transfer t—contre-transfert—ce con-
cept unitaire étant précisément construit sous la nécessité de rendre compte
de tels traits hautement spécifiques — se retrouvent à l'oeuvre les mêmes
principes organisateurs et les mêmes infrastructures, pour régir tantôt ici
l'ordre éprouvé comme «endopsychique» du phantasme, et tantôt ailleurs celui
507

du mythe qui est par définition un ordre des lointains. Autrement dit cette
approche vise à définir un univers phantasmo-mythique.
Or une description théorique de ce monde ne peut être complète et adé-
quate que si elle parvient à un système conceptuel capable de transcender l'op-
position de l'extérieur et de l'intérieur. Que si par exemple, pour prendre les
cas extrêmes, elle s'avère applicable à un phantasme quelconque venu «du de-
hors» aussi exactement qu'à un mythe quelconque construit «du dedans».
Résumé
Par opposition à l'une des dernières théories de l'inconscient: celle de
Г Inconscient-langage, il est proposé de rapprocher inconscient et mythe. En
précisant que tout formulaire de l'inconscient ne peut jamais être qu'un ana-
logon.
Ce sont: a) la dualité catégorielle temporalité-intemporalité; b) les prin-
cipes combinés de permanence et de métamorphose, qui conduisent à cette
thèse. Ils s'appliquent strictement aux deux ordres considérés et paraissent
les déterminer.
Le destin des mythes et mythologies qui ne disparaissent que pour re-
naître; les attitudes communes face au mythe et à l'inconscient, à l'absurde;
la résistance (Widerstand) sont étudiés dans cette perspective.
Application en est faite aux concepts de Phantasme inconsci-
ent; d'interprétation latente et de transfert-contre-trans-
fert. D'où une possibilité d'aboutir à une systématisation générale de ces
concepts fondamentaux de la théorie comme de la pratique psychanalyti-
que.
Enfin le Sujet (Inconscient-Sujet) se définit alors comme co-extensif à
sa détermination positionnelle. Cette position est à concevoir comme phantas-
mo-mythique dans son essence.

43
THE 'UIVCOIVSCIOUS', AS CONCEIVED OF IN GÜNTER AMMON'S
PSYCHOANALYTIC SCHOOL UNDER SPECIAL CONSIDERATION OF
ECO AND DROUP DYNAMICS
JAN POHL
Deutsche Akademie für Psychoanalyse, Munich, FRG
In 1846, C. G. Carus defined psychology as the science dealing with the
develcpmert of the psyche from a state of unconsciousness to a state of con-
sciousness. Fertilization of the primal cell brings about the awakening of the
individual life, and the unconscious laid down in this cell develops itself.
After birth, this developing unconscious goes on to steer the growth of the
individual and its organic functioning. Consciousness develops gradually, but
it remains under the influence of the unconscious; the individual periodi-
cally returns to the unconscious in the sleeping state and through it
he remains in contact with the rest of the world.
In my discussion of our school's work I put forward this conception of
the unconscious since it is similar to ours in several decisive aspects.
Freud's discovery of a method of researching the unconscious through the
technique of free association corresponded to the theory of the unconscious
as a system of repressed contents. He developed this conception according to
the theory of his first topic system as a result of his self-analysis and of obser-
vations made on hysterical patients.
He identifed the contents of the unconscious as the ideational represen-
tatives of the instincts.
Conceiving at its basis a primary instinct activity Freud developed the
first theory of the psychic apparatus based upon the oedipal conflict. The
instinctual representatives fixated in the unconscious follow the pleasure prin-
ciple, that is, they aspire to re-establish a perceptual identity through the
shortest possible course. For Freud, the unconscious constitutes itself through
infantile repression. This conception complies with his understanding of dreams
and symptom formation. It is a reaction to unpleasurable stimuli which
should be avoided in the interest of the individual's integrity. The constitu-
tion of the unconscious as the result of splitting of consciousness is thus pre-
requisitively bound to a preceding psychic conflict.
Human development is a growing adaptation to a socially defined real-
ity, which is marked by the suppression of animal instincts, that is to say is
constituted by their unconscious representatives, especially of the sexual and
aggressive instincts. The development of instinctual activity is reached, at
509

most, with increasing ability to divert from instinct to socially higher set
aims, corresponding to the concept of sublimation.
Under this aspect the unconscious remains the pool of instinctual impulses
which cannot be socialized and must be kept under control in order to
guarantee the reality principle; thus, the unconscious has no intrinsic per-
spective of development.
Besides this theory about the unconscious, which remained valid unfil
the second topic system had been developed, I should like to recall the
hypothetical process of primary repression.
Here, Freud undertakes an ontological differentiaion of the unconscious»
In the case of primary repression, it is a question of fixation of primary
archaic experiences in the unconscious which were never conscious, and which
later on are attractive for contents to be secondarily repressed. These primar-
ily repressed constituents function as a type of regressive compliance and
render possible a secondary repression, which had been induced by a higher
instance.
Thus, the unconscious is an archaic representative of psychic life. Ex-
periences at this level of development have been unconscious from the very
beginning. In my opinion, birth, for example, can be compared to such an un-
conscious and most intensive experience for which the primal fantasies, as
the primal scene, castration, and seduction serve as screen memory.
In the framework of the second topic system Freud assumed that the psy-
chic agencies come to the surface and differentiate themselves progres-
sively out of an unconscious system whose roots themselves reach
into the biological. Hereby, both the ego as well as the super-ego have
an unconscious constituent, corresponding to their origin. «We have found
something in the ego itself which is also unconscious and acts like the
repressed, that is, manifests strong reactions without becoming conscious.
Bringing it to consciousness demands special efforts». (The Ego and the Id)
In «Inhibitions, Symptoms, and Anxiety» the ego is described as the
source of anxiety. The repression of sexual wishes is no longer seen as the
cause of anxiety, but is rather one of the many defense mechanisms of the
ego as reaction to anxiety.
As a resultant of the conflict between the demands of the instinctual life
and the restrictions of the environment, the ego differentiates itself from the
unconscious toward a structure of consciousness. In contrast to this, Hart-
mann conceived of a primarily given autonomous ego apparatus which con-
stitutes the kernel of a conflict-free ego-sphere.
Hartmann sees the development of the ego as a process of growing de-
fense of instinctual needs through the processes of neutralization, that is to
say by sublimation. In Hartmann's view the ego attains a conflict-free «not
defensive» activity through a gradual accumulation of neutralized enegry. In
his critique of Hartmann Ammon points to the fact that the functions which
the ego can unfold in its «secondary autonomy» are stored through a psychic
energy defined precisely by its splitting off from instinctual needs. «My un-
derstanding of ego development is not primarily the defense of instinctual
510

needs, but rather, the individual's communication precisely over these needs
with and in the group. In this sense I conceive of the process of ego develop-
ment as a growingly creative and constructive unfolding and expansion of
the ego functions and of the ego autonomy of the individual and the group».
The central functions of the ego which Ammon describes as construc-
tive aggression and creativity are seen by him as the primary, conflict-free
potential of one's person; however, the facilitating environment of the sur-
rounding group is necessary for the successful training and development of
this potential.
The history of the unfolding of primarily given ego functions begins in
the prenatal stages of the life of the individual and is determined by the com-
munication with the mother and the surrounding group. Psychoanalytic
group therapy uncovers the interpersonal activity in the group and
its unconscious dynamics in relation to the intrapsychic processes of
the individual patients and thus gives opportunity to observe psychic devel-
opment in its unconscious and conscious constituents. Regression within the
group reaches back to primary experience of the unconscious interaction be-
tween mother and child, or of the prenatal developmental stages. Group ther-
apy permits the existence of ego-states in which the boundaries between ego
and non-ego dissolve. Ammon conceives of the dynamics of such group pro-
cesses, which are alike to primary processual thinking as a direct portrayal
of the earliest form of perception and interaction in the mother-child symbi-
osis. In these early stages, the child is unable to distinguish between self
and non-self; rather it experiences the mother as a part of itself. Psychic
mechanisms such as projection and introjection are the first manifestations
«of those primarily given ego functions of constructive aggression and cre-
ativity which will serve a growingly precise and differentiated delineation
between ego and non-ego in the course of the child's development».
The group literally sets the matrix for each psychic development and
manifests the specific phases of the group's perception and experiences at
different levels of the group process; in this context the group is the unit of
all biological, psychic, and social life processes. Group dynamics and ego
development are therefore two aspects of one activity which unfolds itself
in the process of manifold interpersonal interactions at different conscious
and unconscious levels.
Based upon his research of group processes, Ammon recognized destruc-
tive aggression to be a vicissitude of the central ego-function of constructive
aggression. This is opposed to Freud's assumption of an innate death or destruc-
tive instinct. Constructive aggression, which normally comes into play in the
primary processual-like mechanisms of unconscious psychic processes as well as
in the highly differentiated realm of psychic thought and experience of con-
sciousness, might be suppressed in early childhood by parents and the sur-
rounding group. Constructive aggression, the so-called ad-gredi, loses its ob-
ject and thus its chances of development. Crippled, it manifests itself in the
form of unconscious repetition compulsion and because of extreme annihila-
tion anxiety it must destroy itself and its environment, reproducing the pri-
511

тагу perceptive identity. This destructiveness regressively aims at the re-es-
tablishing of an objectless being-at-one with the mother in the foetal symbi-
osis.
In normal ego-development constructive aggression serves the process of
unfolding life. A mother, who has experienced the primary narcissistic gra-
tification and later sexual attention, possesses primal trust to allow her child
to cathect its ad-gredi with libido. At the same time she is able to establish
a creative milieu of a reliable family group which allows the experience of
regressive processes to the mother in the service of the ego of the infant,
though her own defensive activity is lowered.
The creative act of the gradual separation of the infantile ego from the
mother to gain an identity of one's own runs parallel to the creative moth-
er-child symbiosis in pregnancy and to the mother's ability to separate her-
self from the child in the process of birth and to the succeeding steps towards
an identity of her own and of the child. If the ad-gredi is at first regressively
aimed at the mother as mode of life, the maternal function consists in help-
ing the child to turn this regressive behaviour into constructive aggression,
corresponding to the group matrix in regard to the child's development.
This process is identical to the libidinal cathexis of the ego and its func-
tions. The primary ego function of aggression is at the same time a libidi-
nous mode of getting satisfaction. Ego development as a process of creative
identity expansion is an expression of flexible ego boundaries which corre-
spond to the mutual unconscious and conscious communication of internal-
ized group boundaries. In entering into tertiary processes of thinking and
experiencing, as A m m о n described it in the frame of his research on creativ-
ity, it is possible to experience in a playful way narcissistic modes of satis-
faction up to genital sexuality as ego-fùnctions, as well as the rich scale of
unconscious and conscious modes of thinking and experiencing. This devel-
opment of an individual's psychic structure, that is to say of his modes of
thinking, experiencing, and perceiving, as ego-functions to which unconscious
and conscious ego-states are open, is bound to the presence of a vital group.
A group constitutes itself with its ability to delineate itself. The integra-
tion of the group members takes place with the demarcation of group bound-
aries. These bundaries furnish a protective milieu and structure this milieu
vis-a-vis the unstructured environment. All interaction processes in the group
promote the establishment, maintenance, and flexibility of the group bound-
aries. It is the very place where psychic events become immanent, this
is an achievement of the group-ego from the very beginning.
All intrapsychic processes portray such primary group processes. The ego-
function of dreaming in the production of group dreams appears precisely
with the development of group ego boundaries. The group dream is the mani-
festation of that primary processual-like symbolizing process of a group ego
which begins to distinguish itself from the non-ego of the outside environ-
ment, in contrast to an archaic identity diffusion. According to Ammon the
appearance of group dreams indicates the stabilizing of group boundaries. The
group has thus become an organ which is able to tolerate regressive processes.
512

The ego function of the dream corresponds to the creative functioning of the
group ego boundaries, that is insofar as it is a permeable organ for un-
conscious processes of perception and insofar as it is able to endow it in the
act of dream-work with a secondary processual language.
In this sense Freud's concept of censorship between the agencies
of the psychic apparatus is to be understood rather as the pathological
equivalent of an ego boundary.
Based upon the theory of the development of a group-ego we may summa-
rize as follows: the individual's unconscious corresponds to an older organi-
zation of the ego compared to the psychogenetically younger conscious. Both
present constituents of an ego-structure which has undergone a development
and differentiation process of its conscious and unconscious ego-functions, in-
sofar as the individual was enabled to develop this ego-structure in the early
mother-child symbiosis. Given the boundaries the development of language
through the primary symbolizing processes sets in.
By means of projection and identification as primitive psychic defense
mechanisms a level of a basic language is established through ersatz portray-
als. Its conceptual abstraction in the form of language is the result of differ-
entiated separation from the symbiotic perception of the unconscious; it
forms the medium of consciousness.
33. Бессознательное
513

44
INCONSCIENT ET PROCESSUS DE CHANGEMENT
EN PSYCHANALYSE
DANIEL WIDLOCHER
Université Pierre et Marie Curie (Paris VI). Hôpital de la Salpêtrière, France
La psychanalyse, tant comme méthode psychothérapique que comme moy-
en d'investigation de la personnalité, se donne pour objet certains change-
ments de comportement. Ces changements sont habituellement décrits en ré-
férence à la notion d'inconscient. Une part de la pathologie du comportement
et de la souffrance humaine tient aux effets des intentions et des représenta-
tions psychiques inconscientes dont la redécouverte par le patient permet la
dissolution du symptôme. C'est à propos de symptômes hystériques que le
fait fut, pour la première fois, mis en évidence par Breuer et Freud (1893)1.
A la même époque, P. Janet fit également l'observation, mais n'en poursui-
vit pas directement l'étude.
On le sait, cette coïncidence n'a rien de fortuit: la pratique de la sugges-
tion sous hypnose, l'étude le la psychologie de l'hystérie (Charcot) contribuè-
rent à la découverte. Comme toute observation scientifique, il s'agit là de
la constatation d'une transformation, spontanée ou provoquée, qui relie la
conscience d'un souvenir et la production d'un symptôme. Le symptôme se
produit quand le souvenir est dissimulé. Le symptôme disparait quand le
souvenir réapparaît. Les faits nous apparaissent maintenant plus complexes
mais cette découverte préliminaire a ouvert la voie à tout un champ d'inves-
tigation et à un ensemble de pratiques psychothérapiques. Le psychanalys-
te a conscience d'être un thérapeute et, en même temps, un homme de scien-
ce dans la mesure où il lui est donné d'observer de telles transformations.
Cependant, très souvent, la théorie psychanalytique de l'inconscient est
considérée essentiellement d'un point de vue statique et intellectualiste.
L'expression «rendre conscient l'inconscient» est entendue comme signifiant
«transcrire dans un langage communiquable ce qui était auparavant actif mais
imperceptible et incommuniquable». Vue statique puisque l'accent est mis
sur le déchiffrage d'un m atériel immuable, vue intellectualiste puisque la dé-
1 «Nous fûmes très surpris à l'origine de découvrir en effet que chacun des symptômes
hystériques disparaissaient immédiatement et sans retour quand on réussissait à mettre en
pleine lumière le souvenir de l'incident déclanchant, donc à éveiller Г affect lié à ce dernier
et quand ensuite le malade décrivait ce qui lui était arrivé de façon fort détaillée et en don-
nant à son émotion une expression verbale». BREUER et FREUD — »Etudes sur l'hystérie»
514

couverte de l'inconscient apparaît comme le moyen et la fin de la psychana-
lyse et non comme un fait clinique dont il nous faudrait préciseras raisons
de survenue et les effets. D'une observation psychologique nous passons à
une idéologie de la connaissance de soi. Il est vrai que l'application de la psy-
chanalyse à des faits sociaux ou de culture semble donner raison à un tel
point de vue. On oublie souvent que la transposition de la méthode d'inter-
prétation suppose que l'on dégage également une praxis qui permettrait de
mettre à l'épreuve les hypothèses ainsi avancées — comme l'observation du
changement clinique permet chez le sujet en psychanalyse de vérifier la va-
lidité des interprétations.
Mais des raisons qui tiennent[~à~la cure^renforcent^également ce point
de vue. Dans la cure psychanalytique en effet, [le[psychanalyste est certes
attentif aux changements qui opèrent et, comme nous le verrons, à la résis-
tance à ces changements. Mais, en même temps, son intérêt porte sur l'ensem-
ble du «monde des représentations» d'un sujet. C'est ainsi qu'il décèle les con«
tradictions, les non-sens, les aspects incompréhensibles du comportement et
qu'il peut proposer des hypothèses sur leur sensjatent en fonction du con-
texte. Si les progrès de la connaissance psychanalytique passent nécessairement
par l'analyse séquentielle des faits, l'attention du psychanalyste dans la cu-
re n'est pas dirigée en premier lieu vers elle. Au contraire, c'est la relation
actuelle entre différents systèmes permanents d'intérêts ou de représentations
qui constitue son champ d'observation. De manière synchronique et non plus
diachronique ces systèmes s'organisent en un champ d'interactions que la psy-
chanalyse étudie.
L'exploration de l'inconscient apparaît, sous cet angle, comme l'investi-
gation de ce qui fait défaut à une compréhension générale et cohérente de la
personnalité. Psychanalyste et patient percevront les progrèsfde cette explo-
ration en termes d'un progrès de la connaissance, d'un approfondissement de
l'observation, plutôt qu'en termes de mutation, de changement. Il existe donc
une contradiction entre le point de vue diachronique, base de l'observation
scientifique en psychanalyse, et le point de vue synchronique, sur lequel
repose l'étude clinique au cours de la cure.
Cette contradiction n'est d'ailleurs pas propre à la psychanalyse. Elle
se retrouve dans toute pratique psychothérapique qui repose sur la prise de
conscience. Scientifiquement, la prise de conscience est un fait observable,
survenant à un moment déterminé et produisant des effets repérables. Clini-
quement, la prise de conscience dévoilent approfondit les aspects latents
de la conscience de soi. Cette contradiction a pour effet de renforcer deux
courants d'opinion opposés. De l'un qui ne verrait dans la psychanalyse
qu'une manipulation du comportement, nous ne parlerons pas. Mais l'autre, qui
tend à hypostasier l'inconscient comme une substance, une réalité ultime, ren-
force une vue cholastique et idéaliste qui a légitimement soulevé des criti-
ques. Cette contradiction s'éclairera toutefois si nous approfondissons notre
compréhension des processus de changement.
515

Le changement élémentaire: La prise de conscience
Considérée en termes de^processus de changement, la psychanalyse pré-
sente une originalité certainejpar rapport aux autres méthodes psychothé-
rapiques. On identifie habituellement les processus de changement en psy-
chothérapie aux effets thérapeutiques: atténuation ou suppression des symp-
tômes, modifications des relations avec l'entourage sont les nouveaux buts
de vie (Ticho) que le patient souhaite réaliser grâce au traitement. Or la psy-
chanalyse ne tend pas directement, immédiatement, à de tels buts. Son but
premier est de permettre que se réalisent dans la situation psychanalytique cer-
tains processus spécifiques dont on escompte naturellement les effets théra-
peutiques. Comme le chirurgien, en modifiant certaines conditions anatomi-
ques, escompte un bénéfice thérapeutique ultérieur; commette médecin, en mo-
difiant certaines conditions chimiques du milieu intérieur, escompte égale-
ment un bénéfice thérapeutique ultérieur, le psychanalyste attend de l'expé-
rience nouvelle et originale qu'il va donner à vivre à son patient des effets
thérapeutiques secondaires. Processus de changement spécifiques et effets thé-
rapeutiques doivent donc être clairement distingués
Dans cette perspective, la prise de consccience apparaît bien comme un
aspect essentiel de processus de changement. Mais on remarquera que, de
ce point de vue, la prise de conscience n'apparaît pas comme une technique
thérapeutique, mais comme un fait]clinique.^Prendre conscience .d'un souve-
nir, en apparence oublié, d'un désir et d'un fan asme jusqu'alors inconnus,
nécessite que le sujet tolère le conflit ( interne que va inévitablement provo-
quer la reconnaissance de cet événement oublié, de ce désir et de ce fantasme.
Devenir conscient implique une nouvelle attitude vis à vis de soi-même. Le
psychanalyste qui tente de communiquer au patient et de lui faire découvrir
cet élément nouveau de la connaissance de soi, sait bien qu'il guérit rarement
les symptômes par cette seule prise de conscience, mais qu'il offre ou patient
des voies nouvelles de penser et de désirer lui permettant de mieux vivre
avec le jeu contradictoire de ses désirs, liberté qui entraînera l'atténuation
ou la libération des symptômes.
Mais, ainsi considérée, la prise de conscience revêt une importance plus
grande encore car, comme processus de changement, elle nous révèle indirec-
tement les résistances à ce changement. Les difficultés que rencontrent la pri-
se de conscience tiennent avant tout aux résistances qui se développent con-
tre elle. Entre l'oubli vrai et le refoulement, qui est refus du souvenir, une
des différences capitales tient à la menace que crée l'évocation du souvenir
refoulé. Ce que nous décelons, à un moment donné, des processus incons-
cients à l'oeuvre chez un patient, témoigne de ses craintes à assumer des con-
flits ou des désirs irréalisables. Peur du conflit, peur d'être submergé par des
pulsions non maîtrisables, sont en définitive les grands mobiles du refou-
lement et, plus généralement, des résistances à la prise de conscience.
On peut dire que le travail du psychanalyste consiste en l'analyse des
résistances à la prise de conscience. Les résistances ou changement coïncident
avec les résistances que rencontre l'authentique liberté de penser et de dé-
sirer.
516

Les résistances au changement
On a pu dire (A. Freud) que la psychanalyse était avant tout une ex-
périence négative, en ce sens que son objet immédiat est défini par les obs-
tacles que rencontre le processus de changement à se réaliser.
Ceci est amplement illustré par la manière dont Freud a découvert la
psychanalyse et dont il Га utilisée pour l'investigation clinique et la psy-
chothérapie. Tout le long de son oeuvre, c'est la résistance au changement
qui le préoccupe. Dès les Etudes sur l'hystérie nous le voyons qui s'applique
à comprendre les raisons des échecs que rencontre la méthode cathartique.
Au lieu d'exploiter au maximum les avantages de cette méthode, d'en dé-
montrer l'intérêt et d'en justifier l'application, en laissant à d'autres le soin
d'en souligner les limites, il s'intéresse avant tout aux échecs et aux dif-
ficultés techniques. En en cherchant les raisons, il découvre le transfert, les
mécanismes de défense et élabore la méthode psychanalytique.
Nous avons appelé équation fondamentale l'identité établie par Breuer
et Freud entre le symptôme (plus une représentation mentale dissimulée à la
conscience) et la représentation consciente. Cette équation est réversible, dans
le sens de la pathologie par refoulement et dans le sens de la guérison par pri-
se de conscience. Il vaudrait mieux d'ailleurs parler d'un système de trans-
formations.
Mais, très vite, apparurent les limites de cette découverte et surtout le
fait qu'elle ne prend pas en considération les forces en présence, celles qui
motivent le refoulement et font obstacle à la prise de conscience (résistance
ou changement dans la cure) et celles qui facilitent la prise de conscience (fac-
teurs de changement dans la cure). Ce que nous appelons, dans la théorie psy-
chanalytique, deuxième topique a vu le jour autour de 1920. La distinction en-
tre le moi, le ça et le surmoi est apparue comme un nouveau modèle descrip-
tif de la personnalité. De ce point de vue, on n'en a pas toujours vu la néces-
sité et les critiques n'ont pas manqué. C'est que Ton n'a pas discerné dans
quelle logique interne elle s'inscrivait chez Freud. Reconnaître et tolérer les
pulsions contradictoires, bref accepter la dimension du conflit intrapsychique,
c'est faire face à des systèmes permanents de mobiles extrêmement puissants.
Le besoin de se sentir cohérent avec soi même, maître de ses pulsions et apte
à composer entre les désirs et les pressions de la réalité extérieure, constitue
un système de motivations puissant qui lutte à l'occasion contre l'émergence
de fantasmes ou l'évocation de désirs par trop incompatibles. D'où la néces-
sité de distinguer un ensemble d'attitudes qui définit un système au sein de
la personnalité et que l'on appellera le moi, en opposition aux exigences pul-
sionnelles et aux formations imaginaires inconscientes du ça. Il en est de mê-
me pour les exigences d'un idéal personnel qui constituent le sur-moi. Bref,
ces instances ne constituent pas un modèle descriptif de la personnalité, [un
de plus, mais un modèle descriptif des systèmes permanents de conflits et de
tensions qui sont à l'oeuvre dans la conduite humaine. Ce sont les résistances
au changement, c'est à dire à la prise de conscience qui ont rendu nécessai-
re cette conceptualisation. Ce modèle n'est d'ailleurs pas une formulation abs-
517

raite; il rend compte d'attitudes concrètes, observables ou aisément dé-
ductibles, dont il montre l'organisation. Oublier intentionnellement un sou-
venir particulièrement chargé de valeur affective, se sentir inférieur à l'ima-
ge idéale de soi, s'irriter ou s'intéresser à soi sont en effet des attitudes tout
aussi concrètes et réelles que les comportements dirigés vers le monde ex-
térieur.
Lorsque nous parlons de fonctionnement mental, nous ne parlons pas
d'une mécanique d'idée, mais de cet ensemble d'attitudes concrètes. Les atti-
tudes ne sont pas l'expression d'entités psychiques, mais ce sont elles, con-
duites permanentes et structurées, qui définissent ces instances. En considé-
rant comment ce modèle personnologique freudien s'est développé à par-
tir de l'étude des résistances au changement, on évite ainsi le risque de réi-
fier ces instances et on conserve à ces dernières leur vrai statut: celui d'un
système d'attitudes intérieures, donnant matière à des représentations, des
affects et des jugements.
La nécessité d'un tel modèle, avons-nous dit, s'inscrit dans la logique
de la découverte freudienne, à partir de l'étude des résistances au change-
ment. Mais un concept théorique a joué un rôle décisif dans ce développement,
concept élaboré par Freud autour de 1915 et qu'il a nommé introversion, repre-
nant ici un terme inventé par Jung, mais utilisé par ce dernier dans un
sens différent. Si l'importance de cette notion capitale n'est pas toujours re-
connue, c'est que très vite le développement du nouveau modèle personno-
logique l'a fait oublier, alors que ce modèle repose entièrement sur elle. Ce
qui résiste à la prise de conscience n'est pas seulement lié au caractère pé-
nible que revoterait sa reconnaissance. En outre le sujet jouit de ces attitu-
des intériorisées, en partie au moins inconscientes. Le fantasme inconscient
est une source de jouissance qui se dissiperait si le sujet, en prenant conscience
de ce fantasme, ne pouvait qu'en chercher ou en imaginer la réalisation.
L'auto-critique qui rend sensible l'opposition entre le sur-moi et le moi satis-
fait, en même temps, les tendances sadiques et masochiques. Ici quelle effi-
cacité aura la prise de conscience pour faire renoncer le sujet à l'aménagement
de drame interne où de son identification aux deux protagonistes il tire une
jouissance double et complémentaire?
Illustrons d'un exemple clinique les faits auxquels nous nous référons.
Sylvie n'ose pas me faire part de ses succès professionnels ni des ambitions
qu'elle nourrit. Après bien des hésitations elle concède qu'elle m'imagine dé-
jà en train de lui montrer à quel point ses ambitions sont démesurées. Elle
retrouve bien là sa retenue, sa timidité habituelle. Son ambition ravive la
rivalité avec le frère et ses craintes lui font évoquer la préférence et le mé-
pris que sa mère affichait quand il s'agissait d'opposer le trère et la soeur. Ré-
pétition? Sans doute, mais quel avantage trouve-t-on à le savoir? Ce qui est
vécu dans l'analyse, Sylvie l'a certes éprouvé à de nombreuses reprises. Ce
qui, par contre, lui semble maintenant plus clair, c'est qu'en adoptant vis
à vis d'elle-même le même jugement critique, elle se protège contre l'accu-
sation supposée. Paradoxalement en se chargeant elle-même, elle sauvegarde
son intégrité et la haute opinion qu'elle a d'elle-même. Il lui faudra plus de
518

temps pour sentir qu'en intériorisant la voix sèche et méprisante de sa mè-
re, non seulement elle se protège contre l'agression extérieure, mais elle
n'est pas sans jouir d'un certain rapport sado-masochique qu'elle établit avec
elle-même. Sylvie découvre ainsi progressivement comment une attitude di-
rigée contre elle-même résulte de l'intériorisation d'une attitude qu'elle a per-
çue ou appréhendée chez autrui. Et, fait peut-être plus important, elle dé-
couvre également les jouissances qu'une telle relation, externe ou intériori-
sée, lui permet d'éprouver. La prise de conscience de l'intériorisation impli-
que donc que soient également perçues sa visée défensive, ses liens avec une
relation extérieure, et les plaisirs qui ont pu être obtenus par cette relation.
L'importance accordée ici à la notion d'intériorisation implique que nous at-
tribuons un intérêt égal au mécanisme réciproque d'extériorisation. Sylvie
découvre l'une en percevant l'autre. Plus précisément il nous faut ici distin-
guer ce qui est de l'ordre delà répétition et ce qui relève du déplacement.
En s'attendant à l'ironie du psychanalyste, Sylvie projette sur lui ce qu'elle
a toujours craint des substituts maternels. Elle reproduit une attitude. Mais
en même temps elle lui prête les mêmes sentiments que ceux qu'elle dé-
veloppe vis à vis d'elle-même. On pourrait parler ici de projection que si l'at-
tribution faite à l'analyste lui permettait de masquer sa propre culpabilité. Or,
il est important d'établir une différence entre la projection qui dissimule
le conflit intériorisé et l'extériorisation qui déplace ce conflit sur la scène
extérieure.
De ce point de vue, le conflit n'apparaît plus comme une contradiction
illogique, mais comme une donnée constitutive de l'être, dont il souffre cer-
tes, mais dont il jouit par ailleurs. La force qui donne cohésion à ces systèmes
d'attitudes conflictuelles, systèmes que caractérisent les notions de moi, de
ça et de sur-moi est donc également concrète, c'est la satisfaction que le su-
jet obtient en érigeant ces attitudes internes, sources de plaisir intérieur,
face au monde extérieur et à ses propres contradictions internes.
L'histoire de la pensée freudienne montre donc que, si le rôle de l'incons-
cient et de la prise de conscient a fait découvrir un modèle de changement
originel, l'étude des résistances à ce changement a mis en lumière le pouvoir
de la jouissance introvertie comme obstacle fondamental au changement.
C'est à partir de là que s'est imposée une distinction nouvelle, celle des ins-
tances du moi, du ça et du sur-moi, pour rendre compte de ce système d'atti-
tudes intériorisées.
Si nous avons insisté sur ces notions, dans le cadre du développement
de la pensée de Freud, c'est que dans sa pratique clinique, tout psychanalys-
te retrouve la nécessité de cet ensemble de conceptualisations complémentai-
res. L'objectif fondamental demeure bien la prise de conscience: nous cher-
chons toujours à développer chez le patient sa capacité de sentir et d'expri-
mer aussi librement que possible des systèmes de représentations, de pensées
«et de désirs. Mais, la résistance que nous rencontrons tient à des attitudes
internes, à des complicités et des antagonismes entre les systèmes de jugement,
«de motivations ou de conduites intériorisées dont le sujet ne se détache
519

qu'avec difficulté, au prix de certains renoncements que la force de la
prise de conscience n'est pas toujours assurée de vaincre.
Au cours de l'analyse, les associations regrédiantes nous conduisent à
des noyaux de fantasmes qui trouvent leur satisfaction dans leur simple évo-
cation. Mais tirer plaisir de telles représentations relève en fait de deux mé-
canismes distincts. A un pôle nous anticipons le plaisir qui se réalisera quand
nous trouverons dans la réalité l'objet ou la situation correspondant au fan-
tasme. Cette réalisation dépend d'un accomplissement matériel ou sym-
bolique de la scène, voire d'une simple connivence avec un tiers. Dans de tel-
les situations l'évocation de la scène fait naître un plaisir de type «plaisir
préliminaire». Le sujet jouit de la scène, mais ce plaisir accroît la tension et
le désir. A l'autre pôle le plaisir surgit par la seule activation de la représen-
tation, en l'absence de toute réalisation extérieure. Le sujet jouit pleinement
de la simple illusion de la réalisation du désir. Cette distinction est assez bien
illustrée en clinique quand nous établissons la différence entre Facte symp-
tomatique et la formation du symptôme névrotique (Formation du substi-
tut). Derrière l'acte symptomatique, ce qui demeure inconscient c'est la de-
mande qui s'adresse à l'objet réel. Le sujet écarte de la conscience les connex-
ions a ssociatives qui permettaient de la révéler- Face à l'objet réel, la con-
duite est troublée par cette méconnaissance. La prise de conscience mobilise
des affects pénibles liés aux conflits et suscite un état mêlé où se confondent
la reconnaissance du désir et le refus. Derrière le symptôme névrotique, c'est
la réalisation hallucinatoire du désir qui se développe. Le sujet protège cet-
te réalisation en même temps qu'il se défend contre les affects de déplaisir
liés aux conflits. L'élément qui différencie la formation «névrotique» de
l'acte symptôme c'est donc le degré d'intériorisation de la jouissance. Dans
un cas le plaisir ne tient qu'à l'anticipation de la réalisation. Dans l'autre,
il est tout entier dans la réalisation hallucinatoire. La différence ne re-
pose pas essentiellement sur des données phénoménologiques. Peut-on d'ail-
leurs parler de plaisir? Il serait peut-être plus juste de parler en termes de
décharge et de tension. Mais certaines données cliniques renforcent cette hy-
pothèse métapsychologique. Le plaisir préliminaire est aisément repérable et
accompagne de très nombreuses activités mentales conscientes. Mais la satis-
faction hallucinatoire n'est pas non plus toujours inconsciente. Elle caracté-
rise également certaines rêveries diurnes et certaines fantaisies préconscien-
tes. L'opposition entre fantasme introverti qui trouve le plaisir dans sa pro-
pre activation et fantasme extraverti qui pousse à la réalisation correspond
sans doute à deux caractéristiques opposées de l'activité fantasmatique. La
distinction extraversion-introversion (pour reprendre la terminologie utilisée
par Freud dans les conférences introductives) ne coïncide donc pas avec cel-
le entre préconscient et inconscient. Certaines fantaisies à forte compo-
sante d'introversion demeurent préconscientes tandis que des représentations
dirigées vers l'objet peuvent être inconscientes. Mais l'expérience
montre que les fantasmes inccrscknts introvertis constituent un sys-
tème de représentations dont les effets sur le fonctionnement mental
s'expliquent en partie par l'intériorisation du plaisir. L'importance de
520

ce critère économique est parfois négligée. Or, on risque d'ou-
blier que le symptôme névrotique, ou plus précisément la formation de
substitut, a comme premier avantage ce plaisir interne auquel le sujet demeu-
re attaché. A la méconnaître, on réduit l'explication du symptôme névro-
tique aux bénéfices secondaires, et la cure à une dialectique de la demande
et de la relation d'objet. Cette réduction me semble caractériser une des for-
mes du glissement vers le banal et le trivial que connaît actuellement la psycha-
nalyse. Elle trouve, il est vrai, un support dans le fait, sur lequel nous revien-
drons, qu'au sein de la relation psychanalytique le transfert permet le dépla-
cement de la jouissance introvertie vers une demeure qui s'adresse à un nou-
vel objet. Mais cette demande transférentielle résulte d'une extériorisation
qui mobilise précisément la jouissance intériorisée.
Ce que nous venons de voir à propos de la fantaisie inconsciente inscrite
dans le ça s'applique évidemment aux structures du moi et du surmoi.
L'introversion correspond à une forme d'intériorisation et le système des fan-
tasmes introvertis constitue une des structures de l'appareil psychique. Cer-
tes on pourrait objecter que les fantasmes introvertis jouent un rôle impor-
tant surtout dans les structures névrotiques alors que la différenciation du
moi et du surmoi est un fait constant. Mais précisément on peut se demander
si la rigidité de ces structures chez certains sujets ne tient pas en partie à
cette intensité des investissements d'objets intériorisés.
Autre changement élémentaire: L'extériorisation
Il nous faut maintenant compléter le modèle du changement élémentai-
re qui, au départ, reposait essentiellement sur la prise de conscience. Chan-
ger, c'est aussi, en psychanalyse, renoncer à certaines attitudes intérieures,
à la jouissance qu'elles apportaient, même si ce plaisir ne se laissait guère
voir derrière les souffrances secondaires qui poussent le patient à demander
de l'aide. Abandonner les mises en scène intérieures au profit d'une demande
tournée vers la réalité extérieure est une entrepries difficile car tout désir
ne peut être satisfait, certains sont incompatibles en raison d'exigences con-
tradictoires, d'autres ne trouveront jamais, dans la réalité, une possibilité
de satisfaction. Rêver en sachant que toute réalisation est impossible, désirer
en acceptant de ne pas être satisfait, demander en s'exposant au refus, renon-
cer à l'action immédiate, à la décharge impulsive constituent le prix dont
il faut s'acquitter pour acquérir lucidité et liberté devant ses pulsions et ses
conflits. C'est un prix lcurd à payer, même pour celui qui souffre de conflits
névrotiques. D'où l'intérêt des processus de transfert qui aident à la réa-
lisation de ce changement et facilitent les effets de la prise de conscience.
Il est préférable de parler des processus de transfert que de transfert caries
faits que recouvre cette notion sont complexes et probablement assez dispa-
rates. Ce que nous avons à en dire ici est d'ailleurs un bon exemple deThé-
térogénéité de ce concept. En effet, trop souvent, on envisage sous*,le terme
de transfert les mécanismes de répétition qui font que, dans la situation de
la cure psychanalytique, le patient reproduit des comportements du passé.
521

Il y a^bien transfert puisque déplacement; déplacement d'un attachement
(ou d'un rejet) du passé à un lien présent qui ne justifie pas la nature de la
relation thérapeutique.
Relation neutre et vide au départ, cette dernière facilite d'ailleurs la
précipitation des transferts. En ce sens, la psychanalyse ne fait qu'intensi-
fier un mouvement général à la vie. Car, en toutes circonstances, nous som-
mes amenés à répéter, à revivre, et tout spécialement, les situations qui sont
particulièrement heureuses ou celles qui ont créé un sentiment d'échec, une
blessure narcissique. L'établissement de transferts par répétition est donc uti-
le dans la cure car la prise de conscience aide le sujet à s'en dégager dans la
situation même où ils sont ainsi revécus.
Mais, plus importants, sont les transferts par extériorisation. Ce que le
sujet vit dans la relation avec le thérapeute n'est pas seulement la répétiti-
on directe de ce qu'il a vécu en d'autres circonstances, mais l'extériorisation
dans une relation avec une autre personne de ce qui était intériorisé et vécu
dans le simple rapport avec soi-même. Au départ, le sujet attribue au psycha-
nalyste des rôles qu'il tient également vis à vis de lui-même. Il lui prête son
esprit critique ou son indulgence, sa volonté ou son pouvoir de tout maîtri-
ser, il projette ses propres désirs. Mais, un des effets de ce processus est que
dans les cas favorables, ce mouvement d'extériorisation allège le poids des
structures internes et que le déplacement est complet. L'auto-accusation dis-
paraît au profitM'un sentiment de honte oujd'une crainte à l'égard du psycho-
thérapeute ressenti comme accusateur, la jouissance introvertie laisse la pla-
ce à une demande qui s'adresse au psychothérapeute.
C'est en ce sens que Freud a pu dire que la névrose clinique laisse la pla-
ce à une névrose de transfert. Cliniquement en effet, le patient juge qu'il va
mieux, ses symptômes s'atténuent ou disparaissent, {les conflits internes s'al-
lègent. Tout irait bien si la situation analytique elle-même n'était pas deve-
nue le lieu des difficultés et des conflits. Ce processus d'extériorisation trans-
férentielle est donc symétrique d'un processus d'introversion ou d'intériori-
sation. Par ce dernier, le sujet développe des attitudes internes qui reprodui-
sent un mode de rapport avec autrui, Par l'extériorisation transférentielle
le sujet déploie, dans la relation thérapeutique, cette relation intériorisée.
Ainsi, au couple refoulement-prise de conscience s'ajoute le couple intériori-
sation-extériorisation comme modèle élémentaire du changement psychanaly-
tique.
Un exemple clinique illustrera cette identité de structure entre le trans-
fert et la névrose. Dans la situation analytique, Bernadette, femme mariée
de la quarantaine, édifie un système de relation très stable et très défensif
avec l'analyste. Consciemment s'y mêlent des sentiments très vifs d'admira-
tion, une dépendance passive et la crainte d'être abandonnée quand l'on
s'apercevra qu'elle est sans valeur et sans intérêt. En réalité, l'analyse permet
de dégager progressivement des éléments transférentiels inconscients organi-
sés autour de la rivalité phallique. L'idéalisation de l'analyste reflète et dis-
simule l'idéalisation de son propre phallus imaginaire qu'elle représente par
ses hautes exigences intellectuelles, son énergie, sa volonté... Sa passivité ap-
522

paraît comme une formation réactionnelle destinée à lutter contre ses tendan-
ces actives. Sa peur d'être abandonnée, enfin, reflète sa crainte de voir ses
aspirations à la domination active réduites à néant par la critique et la mo-
querie des hommes. La découverte progressive de cette organisation transfé -
rentielle la conduit à s'arrêter sur une fantaisie qu'elle entretient depuis de
longues années: celle d'être un religieux, austère et redouté, vivant en so-
litaire dans un monastère.
Elle est née un an après la mort d'un frère, décédé à l'âge de 10 ans et
considéré par les siens comme un garçon extraordinaire ment brillant. Il est
d'ailleurs facile de rapprocherMa rivalité phallique révélée dans le transfert
des émois infantiles liés à sa situation familiale. Mais il est temps maintenant
d'en venir aux symptômes qui conduisirent Bernadette à l'analyse. Elle souf-
frait depuis plusieurs années d'une dépression grave pour laquelle elle avait
été hospitalisée à plusieurs reprises. Après avoir fait des études supérieu-
res brillantes et accédé à une position professionnelle très honorable, elle de-
meurait inactive, entièrement occupée à méditer sur sa déchéance et n'éprou-
vant plus aucun intérêt pour sa profession ni pour aucune autre tâche.
L'analyse permit de voir que ce qui se dissimulait derrière sa dépression coïn-
cidait avec les sentiments mêlés qui s'extériorisaient dans le transfert. Elle gar-
dait au-dedans d'elle, objet intériorisé du deuil, l'illusion de la puissance
phallique qu'elle avait hérité de son frère mort. Dépressive, elle conservait
l'illusion de la garder en soi sans l'exposer aux risques de la vie quotidien-
ne. Dépressive, elle pouvait croire à sa force et à son intelligence masculine,
d'autant plus qu'elle en différait l'emploi.
Cette brève observation montre bien comment coïncident l'oganisation
conflictuelle qui sous-tend la dépression névrotique et celle qui sous-tend le
transfert. Or à mesure que la première s'intensifiait dans la cure, la seconde
s'atténuait. Après un an d'analyse, la dépression névrotique avait presque
disparu totalement en même temps que les difficultés étaient extrêmes dans
la relation thérapeutique. Ainsi, l'analogie de structure entre la névrose et
le transfert se trouve établie non seulement par une identité de préoccupa-
tions et de conflits, mais également par un lien diachronique. Ц
Bien des manifestations de transfert ne laissent pas voir un tel enchaî-
nement, car les conduites homologues qui les ont précédées étaient trop nom-
breuses et demeuraient diluées dans le comportement général. En outre un
facteur quantitatif intervient: l'attitude transférentielle peut constituer l'ana-
logue d'attitudes existantes sans leur ôter leur propre charge affective et
donc sans se substituer à elles. Une mutation comme celle que nous rappor-
tons dans le cas de Bernadette nécessite une forte concentration des inves-
tissements sur les fantasmes liés au conflit névrotique, et aussi un fort dépla-
cement quantitatif dans la situation thérapeutique. Conditions qui n'en
font peut-être qu'une dans l'hypothèse où les deux processus seraient étroi-
tement correlés. Le terme de névrose de transfert désigne cette organisation
transférentielle où les conflits s'inscrivent franchement dans la relation thé-
rapeutique. On constate alors un balancement net entre la Symptomatologie
antérieure et le conflit activé dans la situation de transfert.
523

Il est vrai que l'extériorisation transférentielle n'a pas en soi une grande
valeur thérapeutique dans la mesure où le sujet se trouve ainsi pris dans une
relation tout aussi conflictuelle et pathologique. Si la répétition se résoud
par détachement vis à vis des objets infantiles et attachement à de nouveaux
objets, l'extériorisation ne peut que laisser place, avec la fin de l'analyse, à
un nouveau processus d'intériorisation. Le but de la cure est alors d'aider
le sujet à se dégager des relations pathogènes extériorisées dans le transfert
pour que l'intériorisation finale laisse une modification de structure. L'exem-
ple le plus clair d'un tel processus a été donné par Strachey dès 1936 quand
il a insisté sur l'analyse des exigences surmoiques extériorisées et sur l'inté-
rêt thérapeutique fondamental de l'intériorisation d'instances critiques dé-
pourvues d'agressivité.
Revenons au cas de Bernadette. En évoquant dans l'analyse toutes les
formes que prirent durant son enfance son rapport avec le frère mort, elle re-
trouva des scènes, des impressions et des pensées qui semblaient effacées. En
particulier celles qui concernaient son désir, sa certitude même, d'avoir hé-
rité de ce frère une condition masculine qui la rendait absolument différente
de sa mère et de ses soeurs aînées. C'est cette condition qui la mettait dans
un rapport particulier avec les hommes où l'identification et la rivalité se
substituaient à tout rapport véritablement hétérosexué. Cette remémoration
ne correspondait évidemment pas à une situation traumatique unique dont
elle aurait dû se libérer. Elle cristallisait et fixait dans des souvenirs du pas-
sé une position dont elle se dégageait progressivement en découvrant le sens
qu'elle pouvait attribuer à ses émois actuels, suscités par la relation trans-
férentielle. Tout ceci serait demeuré une construction de l'esprit si elle
n'avait senti pleinement l'identité des sentiments, assimilant ceux du présent
à ceux dont le souvenir lui revenait.
Ainsi le travail de l'analyse, si l'on considère le chemin qui va de l'intro-
version névrotique à la dialectique transférentielle et à l'ancrage de cette dia-
lectique dans l'histoire, répond en définitive à deux objectifs principaux.
Il substitue à l'illusion d'un désir qui se réaliserait dans l'évocation
hallucinatoire du fantasme inconscient l'expérience d'un désir insatis-
fait, source de conflits, qui s'exprime dans l'évocation de fantaisies cons-
cientes et de scènes passées. Plus radicalement, il substitue au compromis
qui masque le conflit en condensant dans des symptômes et des fantasmes les
expressions pulsionnelles incompatibles, la perception de ce conflit.
On peut d'ailleurs se demander si la psychanalyse est la seule situation
qui permet à des attitudes intériorisées en s'extériorisant dans une situation
interpersonnelle nouvelle de donner prise à l'interprétation qui permet au
sujet de s'en dégager et de réorganiser son mode de fonctionnement mental.
Il est vraisemblable que la vie permet également de telles évolutions. Il est
probable que les études sur le «vieillissement» de la pathologie mentale nous
montreront des processus de cet ordre. De même des variantes psychothéra-
piques peuvent obtenir, comme nous le verrons, des modifications compara-
bles.
Mais il est évident que ce processus de changement, de Г interior isa-
524

tion à l'extériorisation, connaît des limites: l'application de la psychanalyse
à des structures pathologiques autres que la névrose (psychoses, psychopa-
thies, névroses de caractère, personnalités narcissiques) nous montre les par-
ticularités et les difficultés que rencontre ce processus de déplacement. Nous
sommes ici confrontés à une des principales limites de «l'analysabilité». Bien
entendu la répétition et la capacité de mobilisation des attachements tien-
nent aussi à d'autres causes( facteurs biologiques et sociaux en particulier).
Mais revenons à la comparaison entre la psychanalyse et d'autres formes de
psychothérapie. Il ne semble pas que la dimension de l'inconscient et le rôle
de la prise de conscience jouent à cet égard un rôle discriminatif. Il s'agit
là de données qui entrent en ligne de compte dans de nombreuses formes de
psychothérapies.
Par contre répétition et extériorisation sont des processus qui s'obser-
vent de manière variable d'une thérapie à l'autre et ces différences nous per-
mettent sans doute de mettre un peu de clarté dans les processus de change-
ment en psychothérapie. Tout changement nécessite que le sujet abandonne
certains attachements et en établisse de nouveaux plus conformes à ses aspi-
rations et aux possibilités de réalisation. Pour que nous puissions, par la pri-
se de conscience, mobiliser ce processus, il faut que nous trouvions chez le
patient une force suffisante qui le pousse à réaliser ce processus, une souffran-
ce, un besoin de réalisation. Lorsqu'on concentre ses efforts sur les relations
du sujet avec son entourage, le problème est relativement simple. Evaluer
la capacité de changement du patient, la force réelle de son désir de trouver
de nouveaux buts de vie, celle de se détacher des buts anciens, souvent des
nostalgies de l'enfance ou de l'adolescence, constitue même une des tâches
de la psychothérapie.
Le travail psychothérapique se heurte en définitive à deux obstacles.
Un, dont nous venons de parler, est le poids des fixations, des attachements
aux objets. L'autre tient aux attachements intériorisés qui constituent la per-
sonnalité du patient. Les attaquer de front en les interprétant directement
aide parfois le sujet à s'en dégager mais, en règle générale, le degré de fixation
est ici plus fort, la mobilité des investissements moins grande que dans
les relations d'objet extériorisées. Bien des psycho thérapies échouent parce qu'
elles se heurtent à ces résistances des instances psychiques et que, en dépit
de la compréhension que peut avoir le psychothérapeute, le sujet tire trop de
satisfactions de son mode de relation avec lui-même pour pouvoir changer.
C'est dans ces cas que la situation psychothérapique devra donner au patient
l'occasion non seulement de répéter ce qu'il a vécu en d'autres circonstances,
mais d'extérioriser dans un rapport avec autrui ce qui se vivait en lui, dans
un jeu de relations entre instances psychiques partielles.
La psychanalyse a pour but de créer une telle situation. Elle y échoue
parfois et peu de choses diffèrent alors entre la situation pseudopsychiatrique
^t une psychothérapie orientée vers l'analyse des rapports avec le monde en-
vironnant. Inversement, il n'est pas toujours nécessaire de créer une situa-
tion psychanalytique standardisée pour que ce processus d'extériorisation
transîérentielle s'établisse et apporte ses fruits. On ne saurait trop souligner
525

l'intérêt d'abandonner ici une référence trop stricte à des méthodes de psycho-
thérapie pour mieux étudier les processus de changement à l'oeuvre, Les con-
cepts d'extériorisation et d'intériorisation semblemt à cet égard très impor-
tants.
Nous constations au départ une contradiction. Le psychanalyste, en tant
qu'homme de science, observe les changements consécutifs à certaines inter-
ventions et cherche à déterminer^l'équilibrejies forces qui freinent ou faci-
litent ces changements. Le psychanalyste, en tant que clinicien, observe une
totalité: la personnalité de son patient, et cherche à en comprendre la struc-
ture de manière plus complète et plus vraie. Cette contradiction explique
qu'une des difficultés de travail du psychothérapeute est d'être attentif à des
données cliniques qui s'inscriront ainsi dans des perspectives diachroniques
et synchroniques opposées. Cette contradiction se retrouve dans les travaux
scientifiques psychanalytiques où le traitement des données implique souvent
une confusion de ces deux plans. Ce que nous avons étudié éclaire peut-être
d'un jour nouveau cette conntradiction. La prise de conscience s'inscrit bien
dans un mouvement de connaissance de soi ou d'autrui. Mais sa survenue mo-
bilise les attachements du sujet à la condition qu'elle s'applique à une situa-
tion instable, prête au changement en raison des motivations du patient.
Savoir donner une interprétation c'est certes comprendre le sens de la con-
duite concernée, mais aussi juger du moment où l'équilibre des forces d'at-
tachement extériorisées et intériorisées est tel que ce sens nouveau réorganise
de manière significative le jeu de ces forces. La prise de conscience ne peut
pas être abstraite de ce jeu dynamique concret sur lequel elle a prise.
Pour le psychanalyste, il n'y a pas d'interprétation possible sans repé-
rage des facteurs dynamiques et économiques qui règlent les processus de chan-
gement et de résistance au changement.
Résumé
La psychanalyse, tant comme méthode psychothérapique que comme moy-
en d'investigation de la personnalité, se donne pour objet certains change-
ments de comportement. Ces changements sont habituellement décrits en ré-
férence à la notion d'inconscient. Cependant, très souvent, la théorie psycha-
nalytique de l'inconscient est considérée essentiellement d'un point de vue
statique et intellectualiste. L'expression «rendre conscient l'inconscient» est
entendue comme signifiant «transcrire dans un langage communiquable ce qui
était auparavant actif, mais imperceptible et incommuniquable». Toutefois,
la prise de conscience qui constitue un aspect essentiel du processus de chan-
gement doit être avant tout considérée comme un fait clinique. On peut dire
que le travail du psychanalyste consiste en l'analyse des résistances à la pri-
se de conscience. Les résistances au changement coïncident avec les résistan-
ces que rencontre l'authentique liberté de penser et de désirer.
Une étude des résistances au changement montre l'importance du modè-
le personnologique. Changer c'est aussi, en psychanalyse, renoncer à certai-
nes attitudes intérieures, à la jouissance qu'elles apportaient, même si ce
526

plaisir ne se laissait guère voir derrière les souffrances secondaires qui pous-
sent le patient à demander de l'aide. Il est intéressant d'appliquer ces con-
cepts à l'étude des processus à l'oeuvre dans les différentes psychothérapies.
Cette étude nous permet aussi de surmonter la contradiction entre une ap-
proche scientifique des changements et l'étude clinique de la personnalité-
BI BLIOGRAPHIE
FREUD. S. et BREUER. J. Etudes sur l'Hystérie (Trad. A. Berman), Presses Universitaires
de France, 1956, 247.
TICHO, E. Termination of Psychoanalysis: Treatment Goals, Life Goals. The Psychoanaly-
tic Quarterly, Volume XLI, 1972 № 3.
WIDLOCHER, D. Freud et le Problème du Changement, Presses Universitaires de France,
1970.
WIDLOCHER, D. Transfert et Extériorisation. Connexion, 1973 8—9—22.
WIDLOCHER, D. Intériorisation et Processus Thérapeutique. La Psyché, Nouvelle Revue
de Psychanalyse — Automne 1975.

45
INTERPRÉTATION DE L'INCONSCIENT: CRITÈRES D'OBJECTIVITÉ
CESARE MUSATTI
Université de Milan. Italie
En 1901 Freud'publia pour la première fois, dans une présentation assez
simple, l'oeuvre Zur Psychopathologie des Alltagsle-
bens (Psychopathologie de la vie quotidienne), qui dans les années suivan-
tes devait être amplement développée, bien que le dessein initial fût resté le
même.
Il s'agissait, comme chacun sait, d'appliquer, même aux plus petits in-
cidents auxquels [est soumise notre activité psychique normale (c'est-à-dire
le fait de se souvenir, de prononcer des noms et des mots, d'effectuer des actions
habituelles, etc.) la technique interprétative déjà utilisée auparavant pour
l'étude des manifestations ou des symptômes des psychonévroses, et aussi
des produits de l'activité onirique, c'est-à-dire des rêves.
Ce genre d'interprétation présuppose que la situation que l'on cherche
à interpréter, même si elle semble être dénouée de sens et occasionnelle (et
de toute façon involontaire) contient au contraire un sens précis et correspond
à une intention spécifique.
Interpréter, c'est découvrir ce sens et cette intention, qui sont évidem-
ment inconnus au sujet.
L'extension du matériel pouvant être soumis à l'interprétation analyti-
que, telle que Freud l'illustrait dans cet ouvrage, avait une importance théo-
rétique considérable; car, tant que l'objet de l'interprétation n'était cons-
titué que par des situations exceptionnelles, comme les symptômes névro-
tiques (manifestations donc purement pathologiques), ou bien les rêves (pro-
ductions d'une mystérieuse activité de la pensée, différente, de toute façon,
de la pensée vigile et consciente), les sphères de compétence de la psychana-
lyse restaient bien circonscrites. Et la psychanalyse elle-même pouvait être
considérée comme une méthode valable pour certains chapitres tout à fait
particuliers et limités d'un domaine beaucoup plus vaste, celui de la psycho-
logie générale.
Mais, au contraire, l'expansion de la sphère d'application de l'inter-
prétation psychanalytique modifiait radicalement la valeur des postulats qui
sont à la base de l'activité interprétative.
Tout alors dans la vie psychique, et non seulement certaines situations
déterminées, apparaît significatif et guidé par des intentions, même si cette
signification et ces intentions doivent être recherchées dans l'inconscient.
528

Freud affronta cette question dans le dernier chapitre, Determinis-
mus, Zufalls und Aberglauben (Déterminisme, hasard et
superstition), où il mit toutefois en relief moins l'aspect philosophique et ob-
jectif du problème, pour une caractérisation générale de l'activité psychique
(argument qu'il traitera par ailleurs en de nombreuses autres occasions) que
son aspect psychologique et subjectif, c'est-à-dire l'attitude du psychanaly-
ste face à la matière de ses propres interprétations.
Il se demanda en effet: ne se pourrait-il pas que l'analyste, qui donne
une signification au plus petit incident, ne se trouve dans une condition ana-
logue à celle de l'homme superstitieux, prêt, lui aussi, à voir un signe dans
le moindre événement, et à en tirer aussitôt des présages?
Freud se laisse d'ailleurs aller à une certaine complaisance non dépour-
vue d'humour lorsqu'il établit ce parallèle; et il ne perd pas l'occasion de
montrer comment quelques superstitions particulières se trouvent pleinement
confirmées dans l'interprétation psychanalytique: celle-ci, en supposant un
certain mécanisme psychique à la base de l'événement, parvient à la même
conclusion que la pensée superstitieuse.
Doit-on alors en conclure que la façon de penser du psychanalyste est
identique à celle de l'homme superstitieux? Freud s'empresse évidemment de
dire non et de faire des distinctions.
Pour l'analyste, seulement ce qui est le fruit d'un processus psychique est
significatif (et peut éventuellement donner une indication pour le futur). Ce
n'est donc pas l'événement en soi, mais bien la pensée qui produit cet évé-
nement, qui contient la signification: même si elle n'est que latente et incons-
ciente. S'il n'y a pas de processus psychique producteur, il ne peut pas non
plus y avoir de signification de cette sorte.
Toutefois, on ne peut pas nier que, vues de l'extérieur,
l'attitude de l'individu superstitieux et celle de l'analyste semblent, très
souvent, identiques.
Tout ceci concerne surtout la signification des événements dûs à une ac-
tivité psychique (ou, tout au moins, dont le mécanisme de production contient
un certain processus psychique). Toutefois, Freud, au sujet de la façon
de penser du psychanalyste, ne prend pas seulement en considération la chas-
se aux événements contenant une signification occulte, mais aussi la recher-
che d'actes exprimant une intention cachée. Dans ce cas le parallèle est ins-
titué entre la façon de penser du psychanalyste et celle d'un malade men-
tal typique, le paranoïaque, l'individu en proie au délire de persécution.
Vue de Г extérieur, non seulement l'attitude du psychanalys-
te ressemble à celle de l'homme superstitieux, mais aussi à celle du parano-
ïaque.
Le paranoïaque aussi voit partout des indices de quelque intention qui
le concerne de près; exactement comme l'analyste pour qui tout ce qui fait
un sujet d'inhabituel, d'inattendu, de contraire même à ce qu'il affirme comme
étant son intention, est exécuté intentionnellement et correspond à un des-
sein précis, même si le sujet ne l'accepte pas intérieurement et le refuse au
niveau conscient.
34. Бессознательное 529

De même que le paranoïaque accumule les indices recueillis pour cons-
truire la preuve du complot universel tramé contre lui, de même l'analyste
enregistre les moindres petits signes décelables dans le comportement d'un
individu, pour reconstruire la trame des impulsions cachées qui agissent en lui»
On peut sans aucun doute affirmer que, dans cette rechercehe, le flair de
l'un vaut celui de l'autre.
Quant à l'attitude de Freud à l'égard des idées du paranoïaque, elle est
encore une fois beaucoup plus bienveillante que celle de la critique ration-
nelle ordinaire. Freud, en effet, en arrive même à dire: Es ist eben
etwas Wahres daran (Il y a vraiment quelque chose de vrai en
elles)!
Mais alors, ici aussi: en quoi réside la différence entre la façon de pen-
ser du psychanalyste et le comportement interprétatif du paranoïaque?
L'analyse de la pensée d'un paranoïaque permet d'établir que les nom-
breux et vagues indices sur lesquels il fonde sa conviction sont tous reliés en-
tre eux par un lien extrêmement typique et caractéristique. C'est le proces-
sus de projection. Le paranoïaque est dominé par une impulsion hostile,
agressive, non pas ressentie, dans son essence réelle, comme faisant partie de
sa personne, mais, au contraire, comme réfléchie dans la réalité extérieure
environnante et perçue dans cette réalité comme étant justement dirigée con-
tre lui. Cette hostilité, ainsi ressentie, relie tous les «signes» épars qui fournis-
sent, de cette façon, la preuve évidente du complot universel. Selon
Freud, c'est dans cette attitude qu'il faut voir ce qui distingue l'interpréta-
tion paranoïaque de l'interprétation analytique.
L'analyste devrait être exempt de processus projectifs: soit parce que,
s'étant personnellement soumis à une analyse, il devrait connaître ses pro-
pres éléments inconscients et les maîtriser, soit parce que, dans l'exercice de
son activité analytique avec des patients, il ne peut manquer d'accomplir
constamment une analyse sur soi-même, soit enfin parce que l'on suppose
qu'il n'est pas lui-même paranoïaque.
L'autre thèse selon laquelle les interprétations du paranoïaque sont som-
maires, qu'elles se contentent de preuves rationnellement non valables, de sem-
blants de preuve, et que le psychanalyste au contraire, du haut de sa posi-
tion scientifique, devrait passer au crible tous les éléments et s'en tenir à
des critères rigoureusement rationnels, n'est pas, en vérité, une thèse soute-
nable, et ceci pour des raisons sur lesquelles nous reviendrons.
Du reste, le fait que le mécanisme de la projection soit présent chez le pa-
ranoïaque et qu'il devrait être absent chez l'analyste n'est pas un critère très
sûr. liest difficile même pour un analyste, malgré l'analyse subie et bien qu'il
soit conscient des dangers qu'il court, d'éviter totalement que quelques proces-
sus de projection ne se développent: et ceci en particulier durant l'analyse
du transfert, qui représente l'aspect le plus délicat de tout le travail qui doit
être accompli. En effet, le transfert entraîne l'analyste dans les situations con-
flictuelles du patient; ainsi engagé l'analyste est fortement poussé à proje-
ter sur le patient ses réactions subjectives personnelles (son contretransfert).
530

Le risque de se comporter comme un paranoïaque menace donc l'analys-
te eft permanence.
La possibilité que puisse se vérifier ce type particulier de déviation dans
le travail d'interprétation fait d'ailleurs partie du problème général du cri-
tère ou des critères d'objectivité dans le travail analytique.
C'est justement à la fin de son activité analytique, et de sa vie, que
Freud revint sur ce problème, dans son écrit Konstruktionen in
der Analyse (Constructions dans l'analyse), publié en 1937.
Comme l'indique le titre, Freud évita le terme «interprétation» et le rem-
plaça par «construction». Onze ans auparavant, dans Die Frage der
Laienanalyse (en français: «Psychanalyse et médecine») il avait dé-
jà souligné comment ce terme «interpréter» sonnait mal appliqué à un travail
qui prétendait parvenir à des conclusions scientifiquement correctes et va-
lables. «Deuten! Das ist ein garstiges Wort!» (In-
terpréter! quel vilain mot!).
Au cours de la lecture de Constructions dans l'analyse,
on trouve parfois le terme «reconstruction» au lieu de «construction». Freud
reprend ici une image qui lui est familière, où il compare le travail de l'ana-
lyste à celui de l'archéologue. Il s'agirait de recomposer, avec les fragments
qui émargent au cours del'analyse, et qui n'ont par ailleurs aucun lien entre
eux et aucun sens, des contextes significatifs qui reproduiraient un passé en-
foui. Il semble presque que Freud, dans cet écrit, veuille à nouveau parler du
déterrement analytique dans son sens littéral, comme à l'époque du premier
développement de sa pensée, lorsque l'analyse était simplement conçue com-
me une lutte contre l'amnésie par refoulement.
Il est évident que cette reconstruction ne doit pas être considérée comme
la restitution d'un passé qui devrait nécessairement émerger de l'oubli. Sou-
vent même cette emersion n'a pas du tout lieu, ainsi que Freud l'avait déjà
affirmé en 1914 dans Erinnern, Wiederholen und Durch-
arbeiten (Se souvenir, répéter et élaborer). Par conséquent il est im-
possible, dans ces cas, de comparer la construction établie durant l'analyse
avec un souvenir refoulé.
Comment s'assurer alors que nos constructions ne nous ont pas induits
en erreur?
Freud rappelle ici le raisonnement critique d'un homme de science qui
lui aurait dit à peu près ceci: «Vous autres, les psychanalystes, vous êtes vrai-
ment de drôles de gens. Si, lorsque vous exposez une interprétation donnée,
vous obtenez l'assentiment du patient qui se déclare d'accord avec vous, vous
vous estimez satisfaits et vous pensez avoir touché juste. Si, au contraire, le
patient se rebelle et vous dit franchement que vous vous êtes trompés, vous
vous hâtez de lui répliquer que son opposition est seulement un signe de sa
résistance. Le fait qu'il refuse votre interprétation constitue justement la
preuve la plus sûre que cette interprétation est vraie. De cette façon, vous
êtes toujours saufs, et vous pouvez conserver l'illusion d'avoir toujours et
de toute façon raison!».
Il arrive, en effet, que l'on rencontre quelquefois des analystes qui rai-
531

sonnent ainsi. Mais Freud refuse absolument une telle position qui équivau-
drait à renoncer complètement à tout principe de confirmation des cons-
tructions de l'analyse, à tout critère d'objectivité.
Il n'est absolument pas vrai, dit-il, que le consentement du patient cons-
titue une preuve de la validité de notre construction. Au contraire, lorsque
le malade accepte toujours tout ce qu'on lui propose, l'analyste doit rester
sur ses gardes; dans ce cas, on peut en effet penser qu'intervient, chez le pa-
tient, le besoin d'être à tout prix d'accord avec l'analyste en vertu de facteurs
dérivants de la situation transférêntielle et aussi par crainte d'avoir une
opinion différente de celui qui est considéré comme le dépositaire de toute
autorité.
D'autre part, il n'est pas dit du tout que le refus opposé à une thèse dé-
terminée de l'analyste soit toujours le fruit d'une résistance. L'avis du pati-
ent n'est en rien décisif, mais, dans certains cas, le fait que celui-ci sente
qu'une construction donnée lui est complètement étrangère peut aussi signi-
fier que l'on est sur une fausse piste.
Selon Freud, l'adhésion explicite ou le refus du patient ne doivent guè-
re être considérés comme des preuves. Le critère de validité doit être recher-
ché ailleurs.
Quand le patient, face à la communication d'une construction donnée,
reste indifférent, ou, disons, inerte, c'est-à-dire quand il ne produit pas de
nouvelles associations qui, d'une façon ou d'une autre, se rattachent à cette
communication, on peut effectivement penser que l'on a fait fausse route,
ou, tout au moins, que la communication de cette construction, qui [reste
étrangère à la personnalité du sujet, a été une communication prématurée.
Quand au contraire la communication de l'analyste provoque l'éruption d'une
grande quantité de matériel associatif qui se rattache à la construction com-
muniquée, permettant de la compléter et de l'élargir, on peut alors être sûr
de ne pas s'être trompé.
Freud avait une conception intellectualiste de la vérité, si bien qu'il ne
voyait même pas la nécessité d'en donner une définition, puisque celle
qui correspondait plus ou moins à l'adaequatio rei et intel-
le с t u s de la pensée scholastique restait pour lui sous-entendue, Freud ne
se préoccupait nullement du fait que, pour les processus inconscients et pour
les processus psychiques en général, il manquât une res, c'est-à-dire un
second terme, si bien qu'on ne peut pas parler d'adaequatio.
Le comportement du patient face à la construction communiquée est donc
pour Freud un indice, un signe, de l'exactitude ou de l'erreur de
cette construction. La construction erronée n'éveille rien dans le psychisme
du patient et reste donc étrangère à sa personnalité. Tandis que la construc-
tion exacte, en apportant à la conscience une partie de l'inconscient, modi-
fie tout l'équilibre des forces qui agissent dans cet inconscient, altère donc
la structuration des défenses, et permet qu'un matériel supplémentaire, al-
lusions et indices, jaillisse au cours des communications verbales.
Dans le langage ordinaire, c'est-à-dire dans les communications avec au-
trui, chacun de nous se comporte comme Freud en ce qui concerne la concep-
532

tion de la vérité. Conformément au sens commun, chacun de nous parle de la
vérité psychologique, et aussi de la vérité dans l'inconscient, comme il le fe-
rait d'un fait pouvant être constaté à travers les sens.
Toutefois, dans tous les cas où n'existe pas la possibilité de se référer
à une expérience sensorielle, c'est-à-dire quand la réalité dont il s'agit
n'est pas susceptible d'être graphiquement reproduite—et ceci a lieu évidem-
ment non seulement dans des situations psychologiques, mais aussi dans une
multitude de situations qui sont l'objet d'une détermination scientifique en
d'autres domaines — dans ces cas, donc, il ne reste qu'à identifier le critè-
re de la vérité avec la vérité elle-même.
La fertilité d'une construction analytique, c'est-à-dire sa capacité à mo-
difier la structuration des défenses et à produire un nouveau matériel asso-
ciatif, n'est donc pas seulement une preuve, une garantie de sa
vérité, mais la vérité elle-même: étant donné qu'aucun autre fait ne peut
être constaté en dehors de cette modification du comportement du patient.
Toutefois, l'analyste n'est pas seulement obligé de corriger sa façon de
concevoir la vérité de ses constructions; il faut aussi qu'il rectifie sa
façon de concevoir la signification du matériel sur lequel il exer-
ce son interprétation.
L'idée initiale de Freud était claire et simple. Ainsi que nous l'avons
déjà dit, interpréter signifiait découvrir une intention et une signification
dans des produits psychiques apparemment involontaires et insensés; donc
saisir une pensée raisonnable dans les produits déformés de l'activité psy-
chique inconsciente. Mais l'emploi progressif de la technique analytique n'a
pas seulement amené l'analyste à abandonner l'espoir d'une véritable réac-
tivation d'un matériel mnésique précédemment recouvert par l'oubli, et en
tout cas à reconnaître que les souvenirs éventuels ne doivent pas être pris
à la lettre en tant que reproductions du passé, puisqu'il s'agit en général d'un
passé remanié et réinterprété, cet emploi de la technique analytique l'a aus-
si amené à rectifier son idée que la pensée latente, recherchée dans certaines
productions psychiques données, doit forcément être une pensée rationnelle.
En effet cette pensée ne peut absolument pas être rationnelle; car la struc-
ture de l'activité psychique inconsciente n'est pas celle de la raison.
La situation, sur un plan méthodologique, est tout à fait singulière. Les
premières interprétations, effectuées par Freud, se présentaient vraiment com-
me des reconstructions rationnelles. Mais, au fur et à mesure que se dévelop-
pait l'activité interprétative, la pensée latente — par exemple celle des rêves
— se révélait de moins en moins conforme, dans sa structure, à celle de la
pensée consciente ordinaire; elle révélait au contraire une structure propre
et de type différent.
L'hypothèse de la rationalité de la pensée latente (de même que l'hypo-
thèse que la pensée latente correspond à un passé historique réel) a permis
d'une certaine façon, du moins au début, d'élaborer la technique interpréta-
tive; mais l'emploi d'une telle technique, à son tour, a non seulement con-
duit à la thèse de l'insignifiance de l'existence réelle de ce passé historique,
mais aussi à la constatation que la pensée latente obéit à une logique qui
533

n'est pas du tout celle de la raison consciente. Sur le plan structural la dis-
tance entre contenu manifeste et pensée latente finit donc par diminuer tou-
jours davantage.
L'analyste effectue une traduction du contenu manifeste dans les conte-
nus latents et le fruit de cette opération en sont ces constructions dans l'ana-
lyse dont parle Freud. Mais de telles constructions ne peuvent être qu'élabo-
rées dans le langage même de l'inconscient, c'est-à-dire dans le langage de ce
que l'on appelle les processus primaires.
C'est pour cette raison que j'ai auparavant affirmé que l'on ne peut pas
fonder la différence entre le langage interprétatif de l'analyste et celui du pa-
ranoïaque sur une rationalité présumée du premier et sur une irrationalité
du second.
Pour effectuer son travail, l'analyste doit avant tout se familiariser avec
la logique des processus primaires, tirant cette logique de son activité incons-
ciente personnelle. Il doit donc écouter son propre inconscient et chercher
à réagir alors aux messages que lui transmet le patient, tout en abandonnant
l'exigence de rationalité à laquelle on est obligé d'obéir dans les communi-
cations interpersonnelles des rapports sociaux normaux. Ainsi, tandis que
l'analyste, dans ses rapports avec le patient, d'une part procède sur le plan
de communications de type rationnel, de l'autre, il entretient avec lui un
dialogue qui, au contraire, se déroule en dehors de toutes les règles de la rai-
son.
Tout n'est certainement pas analyse au cours d'une séance analytique,
mais un tel dialogue est, lui, l'analyse.
On parvient ainsi à une étrange conclusion. Le dialogue entre le patient
et l'analyste, lorsque la situation se réalise vraiment, est un dialogue déli-
rant: c'est-à-dire un dialogue qui est en dehors de toute logique ordinaire.
Il est évident que lorsque l'analyste raconte un cas, par exemple pour
les exigences d'une communication scientifique, et qu'il décrit un traitement
psychanalytique, tout ceci reste mal défini, parce qu'il se trouve dans la
nécessité de faire un discours normal. Même lorsqu'il parle à des collèques,
l'analyste doit rentrer dans les rangs de la raison; il fournira donc une des-
cription rationalisée et normalisée d'une réalité qui est, au contraire, irra-
tionnelle; un peu comme les cartes géographiques qui reproduisent sur un
plan une partie de surface sphérique, altérant inévitablement, ou les angles,
ou bien les proportions des longueurs, ou encore les rapports entre surfaces.
Une surface sphérique n'est pas congruence avec une surface plane; de même
la pensée de l'inconscient n'est pas congruente avec la pensée rationnelle.
Les altérations sur les cartes géographiques sont d'autant plus importantes
que les dimensions du territoire reproduit sont plus vastes. C'est aussi ce
qui se passe dans la description d'une analyse complète. C'est pour cette rai-
son que dans les ouvrages de psychanalyse, à commencer par ceux de Freud,
on ne rencontre pas d'histoires cliniques vraiment complètes. Rares sont cel-
les qui ont été publiées et, dans ce cas, elles sont d'ailleurs en grande partie
arrangées.
Tout analyste peut cependant, à n'importe quel moment, décrire quelques
534

minutes du dialogue analytique, prises à un moment quelconque de la séan-
ce, mais de façon à ce qu'elles montrent bien ce caractère délirant. L'analys-
te y contribue encore plus que le patient. Ce dernier, en effet, se défend de
ses pensées inconscientes, tandis que l'analyste doit justement l'entraîner dans
les méandres de ces pensées.
Je donnerai moi-même quelques exemples pris à certains moments d'une
séance analytique.
Un patient se plaint depuis quelques jours. Il est dans un état de dé-
pression très profond, avec angoisses; une pensée obsédante l'empêche de dor-
mir. Il me dit: «Je suis obsédé par l'idée de l'avortement» (il veut parler de
l'avortement provoqué). Je sais déjà qu'il n'existe pas pour lui de problème
concret qui puisse justifier cette obsession. Le patient est divorcé. Une
enfant est née de ce mariage. Sa femme n'a jamais eu d'interruption de gros-
sesse et ce problème ne s'est jamais non plus présenté dans ses relations avec
•d'autres femmes. Depuis quelques mois il n'a plus de rapports sexuels.
Je sais aussi que la pensée obsédante de l'avortement (qui s'était déjà
présentée autrefois) a des profondes racines. Enfant, le patient avait fait une
grande confusion entre l'acte sexuel (tel qu'il se le représentait), la naissance
<le l'enfant et une vague idée de violence homicide perpétrée par J'homme
sur la femme ou même sur le nouveau-né. Les traces de cette «confusion» per-
sistent au fond de lui-même.
Mais pourquoi le problème de l'avortement réapparaît-il justement main-
tenant? Le patient, angoissé, me demande de l'aider: «Mais vous croyez,
monsieur le professeur, que cette pensée prendra fin? Est-ce que j'en sortirai
un jour?». Puis il précise: «Je ne peux pas accepter le point de vue de l'Egli-
se, qui interdit absolument l'avortement provoqué. Je ne peux pas l'accep-
ter parce que ce point de vue me semble une violence insupportable qu'exer-
ce l'Eglise envers la liberté individuelle. D'autre part je ne peux pas non plus
admettre l'avortement, car je le ressens comme un homicide».
Tout cela, naturellement, est illogique. L'attitude raisonnable serait soit
d'adhérer à l'idée que l'avortement est déjà en soi un homicide et donc re-
fuser de le juger licite, soit, au contraire, de le considérer comme un acte jus-
tifiable, du moins dans certains cas. Le patient pourrait même laisser le pro-
blème irrésolu étant donné qu'il ne se trouve pas dans la nécessité immédiate
de devoir opter pour l'une ou l'autre de ces solutions. Quoi qu'il en soit il
ne devrait pas éprouver une telle angoisse.
S'il y a angoisse, cela signifie qu'un problème immédiat et personnel le
torture actuellement, même s'il refuse de l'admettre. Pour l'instant je ne dois
pas intervenir et j'attends que le patient me communique quelque chose
d'autre.
Il continue: «Je me sens aussi déprimé parce que ma fille est en train de
se détacher de moi».
Sa fille a treize ans. Elle habite chez sa mère mais voit fréquemment
son père. Jusqu' alors il y avait eu d'excellents rapports entre lui et elle, mais
elle a actuellement atteint l'âge où elle tend à se rendre indépendante,
535

même effectivement, à l'égard de ses parents. Le père ressent cela comme
une séparation douloureuse.
Je lui demande: «Pourquoi au moment même où nous parlons de l'avor-
tement me confiez-vous que votre fille est en train de se détacher de vous?»
Le patient affirme que cela aussi l'angoisse terriblement.
Je propose alors ma «construction».
«Vous venez de formuler la pensée que si votre fille se détache de vous
et que si vous devez la perdre, il aurait mieux valu que votre femme, au
moment où elle l'attendait, ait avorté. Mais au moment même où vous pen-
sez cela, le fait vous apparaît monstrueux, car l'enfant que vous imaginez ain-
si supprimée du ventre maternel est votre fille, votre fille de treize ans.
C'est pour cela que vous parlez d'homicide à propos de l'interruption de gros-
sesse».
Le patient est troublé et balbutie: «Mais je n'ai plus aucun rapport avec
mon ex-femme». Je réplique: «Vous voulez alors me dire qu'il ne s'agit pas
de votre femme, mais de vous-même. Ce détachement de votre fil-
le à votre égard est ce que l'on appelle la perte de l'enfant, donc l'avortement».
Mes paroles n'ont pas fait disparaître l'idée obsédante du patient, bien
que ce dernier ait produit du matériel nouveau qui a permis d'atteindre
d'autres positions.
Je veux seulement souligner comment les explications que j'ai proposées
sont, par leur caractère contradictoire, des explications délirantes. Mais
en tant qu'analyste je dois communiquer avec l'inconscient du patient, et
la façon de penser de l'inconscient est elle-même délirante. L'idée qu'une fil-
lette de treize ans se trouve dans le ventre maternel, ou même paternel, et
menacée de mort par des manoeuvres abortives, est absurde pour la conscience,
mais absolument pas pour l'inconscient.
C'est justement la communication d'une idée de ce genre, révélée par
un rêve, qui m'a persuadé un jour d'entreprendre une analyse avec une jeu-
ne femme qui s'était adressée à moi. La motivation pour laquelle elle vou-
lait se soumettre à une analyse ne m'avait pas tout d'abord paru très claire,
aussi ne m'étais-je pas décidé tout de suite. Je lui dis de venir me voire enco-
re une ou deux fois et que je prendrai alors ma décision.
Au cours de Tun de ces dialogues successifs cette dame me dit: «Vous sa-
vez, j'ai fait un rêve très court. Il me semblait que je dormais toute recro-
quevillée. Jusque-là, rien d'étrange. Mais ce qui m'a semblé étrange, c'était
que, sous mon corps, il y avait votre gilet».
Je dis alors à cette dame que j'abandonnais mes réserves et que je
la prenait en traitement. Elle en fut satisfaite mais voulut savoir pourquoi
je m'étais ainsi décidé tout à coup. Je dus lui expliquer qu'elle avait rêvé
de se trouver en position foetale sur, ou dans mon «panciotto»,
c'est-à-dire dans mon «ventre» (En effet, en italien, on dit g i 1 è, comme
en français gilet, mais aussi panciotto. Ce dernier mot sigpifie
aussi à peu près «joli gros ventre», et les enfants l'emploient pour indiquer
que, là-dedans, il y a le bébé qui doit naître). Elle désirait donc naître (ou
536

renaître) de moi et je me serais vraiment senti comme «une mère dénaturée»
si je m'étais soustrait à une demande faite en ces termes.
Je peux ajouter, à titre de curiosité, que toute l'analyse de cette dame,
qui était peintre, et qui apportait à la séance aussi un matériel constitué
de dessins et de peintures, s'est ensuite déroulée principalement sur le thè-
me de la formation de sa personnalité ainsi que sur celui de la menace de sa
désintégration. Tantôt ces thèmes étaient développés avec des termes plus ou
moins nuancés, plus ou moins abstraits et génériques, par des répétitions
d'images de fusion (ou d'interpénétration) et de scissions de surfaces ou de mas-
ses corporelles, tantôt, au contraire, d'une façon beaucoup plus nette en uti-
lisant des représentations précises tirées de la génétique: de la phase de fé-
condation d'une seule cellule germinale, à celle de la prolitération cellulai-
re par segmentation, jusqu'à la croissance d'un organisme, à son expulsion
et à sa séparation du corps maternel, représenté, une fois encore, par ma per-
sonne.
Un tel ensemble d'images et d'idées — que la patiente n'énonçait évi-
demment pas d'une façon directe mais seulement par allusions (bien que
d'une façon assez claire qui lui a fait remarquer avec étonnement la trame
significative qu'elle voyait ainsi se former)—est donc nettement délirant,
bien qu'il corresponde au motif mythique de la naissance, comme symbole
du renouvellement de la personnalité.
En psychopathologie on trouve souvent des cas de folie à deux. Mais com-
ment se peut il que deux personnes deviennent folles au même moment et,
qu'en plus, le contenu de leur folie soit identique? Il ne s'agit pas naturel-
lement d'une coïncidence étrange. Les deux personnes se contaminent vrai-
ment l'une l'autre, car l'inconscient de l'une parle à celui de l'autre. Ceci
arrive précisément aussi dans le rapport entre analyste et patient.
On peut dire que les moments les plus productifs de l'activité analyti-
que sont justement ceux durant lesquels le dialogue entre patient et analys-
te assume clairement le caractère de la folie à deux; car, durant ces moments,
l'inconscient du patient est à découvert, tandis que celui de l'analyste par-
vient à rester à l'unisson avec lui, éliminant, à mesure que le dialogue se
poursuit, les tensions qui agissent en profondeur.
Toutefois le même problème que Freud avait déjà affronté lorsqu'il se
demandait en quoi résidait la différence entre l'analyste et l'homme supers-
titieux, ou le paranoïaque, se représente ici: comment distinguer la pensée
psychanalytique de la pensée délirante?
La réponse est que le psychanalyste, bien qu'il doive continuellement
s'immerger dans cette forme de pensée qui correspond aux processus primai-
res (ou, pourrait-on dire encore, bien qu'il doive s'abandonner au délire), est
toutefois toujours en mesure de récupérer le contact avec la pensée rationnel-
le. D'ailleurs, pour le travail analytique, le fait de s'abandonner à cet en-
tretien délirant (qui se déroule sur la base de l'entente entre l'inconscient du
patient et celui de l'analyste) n'a de signification que lorsque l'analyste lui-
même réussit à récupérer de façon constructive le plan de la réalité, sans tou-
tefois permettre que ce plan reste, pour le patient, contaminé par le déli-
537

re, à travers ce que l'on appelle en langage technique, le passage à
l'acte. Après l'élaboration du matériel inconscient l'analyste doit au
contraire ramener le patient à un meilleur contact avec la réalité.
Dans son travail, l'analyste entre et sort donc continuellement de ce que
l'on a appelé «folie». Il le fait sans se laisser dominer par la situation, mais
au contraire en la dominant toujours.
Voilà donc en quoi diffère la condition de l'analyste par rapport à celle
de l'individu prisonnier de sa folie.
Le double plan sur lequel se meut l'analyste a pourtant des conséquen-
ces déterminées. L'une d'elles est constituée par l'analogie qui se produit
entre travail analytique et activité artistique.
En 1911, dans Formulierungen über die zwei Prin-
zipien des psychischen Geschehens (Précisions sur les
deux principes du devenir psychique), en affrontant le problème du rapport
entre le principe du plaisir (qui domine le comportement infantile, le jeu,
la fantaisie, l'activité inconsciente, c'est-à-dire tous les processus primaires),
et le principe de la réalité (qui correspond, au contraire, aux exigences de
la raison), Freud a affimé que l'activité artistique permet une conciliation
entre ces deux principes.
En effet, ainsi que le dit textuellement Freud, l'artiste est à l'origine un
homme qui se détourne de la réalité, puisqu'il ne veut pas renoncer à l'assou-
vissement de ses instincts, renoncement qui lui est imposé par cette même
réalité. Il fait alors en sorte que ses désirs d'amour et de gloire puissent s'as-
souvir dans une fantaisie. Il s'abandonne donc, pour reprendre une expression
que nous avons déjà utilisée, à une activité délirante. Mais, continue Freud,
il trouve le chemin pour revenir de ce monde de la fantaisie à celui de la réa-
lité, puisqu'il traduit ses fantaisies dans une nouvelle sorte de «choses vraies».
Freud se réfère aux oeuvres (tableaux, statues, poèmes, musique, etc....)
à travers lesquelles l'artiste s'insère à nouveau dans la réalité, en atteignant
des buts tangibles.
Le rapport de l'analyste avec la réalité est en quelque sorte semblable:
un détachement initial, pour vivre avec le patient et pour s'approprier son
monde inconscient, puis un retour à la réalité, pour aider le patient à recher-
cher dans cette réalité (et dans l'action sur celle-ci), l'assouvissement de ses
exigences et de ses besoins.
Résumé
L'attitude de l'analyste pendant l'interprétation de l'inconscient ressem-
ble, selon Freud, à celle de l'homme superstitieux, ou du paranoïaque. Il faut
donc établir un critère de validation pour l'interprétation analytique. D'autre
part on ne peut pas pour ça faire appel à la conception intellectualiste
de la vérité, qui ne s'applique pas à une réalité telle qui est l'inconscient.
En plus la pensée inconsciente ne suit pas du tout la logique normale. Il s'en
-538

suit que le discours entre l'analyste qui propose ses interprétations et le
patient qui les écoute, prend souvent une allure semblable à celle d'une
lolie à deux. L'analyste entre et sort en continuation du délire. Ainsi son tra-
vail est très proche du comportement de l'artiste qui prend lui aussi continuel-
lement ses distances de la réalité, mais qui pour réaliser son oeuvre est tou-
jours forcé à faire retour à cette même réalité.

46
LE PROBLEME DE L'INCONSCIENT
HENRI EY
Hôpital Psychiatrique de Bonneval, France
Les problèmes de l'Inconscient et de la Conscience constituent un seul
et même problème, car Tun se définit par l'autre et l'un et l'autre entrent
dans la structure conflictuelle de l'être psychique. Je me propose de ne le
traiter que très sommairement, puisque depuis de nombreuses années j'ai
beaucoup écrit sur ce thème fondamental1.
1 J'ai depuis tant d'années réfléchi et écrit sur le problème de la Conscience et de l'In-
conscient, que je puis renvoyer ici à l'ensemble de mon oeuvre psychiatrique et notamment
à mes trois volumes des «Etudes Psychiatriques» (Desclée de Brouwer, Pa-
ris, 1952, 1957, 1960) — à mon livre sur «La Conscience» (Paris, P. U. F., 1964;
2ème éd., 1968) — à «L'Inconscient» (C. R. des Journées de Bonneval 1966, Paris,
Desclée de Brouwer, 1966) — à mon «Traité des Hallucinations» (Paris,
Masson, 1973) — et à mes deux derniers ouvrages, «Des idées de Jackson à
un modèle organo-dynamique en Psychiatrie» (Toulouse, Privat,
1975), et en collaboration avec С LAIRY, M. de BARROS-FERREIRA et L. GOLDSTE-
INAS, «Psychophysiologie du sommeil et Psychiatrie» (Pa-
ris, Masson, 1975). Tous ces livres, en effet, ont pour sujet principal les rapports de l'Incons-
cient et du Conscient dans l'organisation de la vie psychique. Mais je peux renvoyer encore
spécialement à certains de mes écrits: à mon premier travail sur «La notion d'automatisme
en psychiatrie» (E v о 1. Psych., 1932, III, 11—35) que j'ai placé en tête de mon livre
«Hallucinations et Délire» (Paris, Alcan, 1934) — à mon article «Réfle-
xions sur la valeur scientifique et morale de la Psychanalyse» (Encéphale, 1939, T. I,
189—220) — à «Les théories réflexologiques de I. P. Pavlov et la Psychiatrie» ( E v о 1.
Psych., 1947, I, 197—219) — à «La Psychiatrie devant le Surréalisme» ( E v о 1. Psy-
c h., 1948, IX, 3—52) — a mon Etude n° 6: «Une conception psychogénétiste: Freud
et l'école psychanalytique» — a mon Etude n° 7: «Principes d'une conception organo-
dynamiste de la Psychiatrie» — et surtout à mon Etude n° 8: «Le rêve «fait primordial»
de la Psychopathologie» (Etudes, T. I., 1952) — ensuite à mon Etude n° II: «Im-
pulsions» (Etudes, T. II, 1957) — à toutes les Etudes sur les «Psychoses aiguës» et la
«Déstructuration de la Conscience» (Etudes, T. III, 1960) et spécialement àl'Etude
n° 27. Je dois signaler aussi ma contribution aux «Journées de Bonneval» que j'avais organi-
sées en 1960, précisément sur le thème de Г I n с о n s с i e n t (CR., Desclée de Brouwer,
Paris 1966—cf. spécialement pp. 247—252 et 257—289) — dans mon livre sur «La Con s-
c i e n с e » (2ème éd., 1968), la quatrième partie consacrée à l'Inconscient (pp. 367—441) —
le chapitre «Disorders of consciousness» dans le Handbook of Clinical Neu-
rology (T III, 1969, 112—136) — mon rapport au Ixème Congrès Mondi-
al de Psychiatrie, Madrid 1966: «La dissolution de la conscience dans le sommeil
et le rêve et ses rapports avec la psychopathologie. (Esquisse d'une théorie de la relativité
généralisée de la désorganisation de Г être conscient et des diverses maladies mentales» (tex-
540

Pour éclairer d'un mot ma position, je dois déclarer tout d'abord que
l'être inconscient et l'être conscient sont des modalités de la
constitution et de la production du Sujet organisé pour occuper sa place dans son
monde par sa propre structure temporelle. C'est sa temporalité qui est visée
par les interrogations sur la mémoire, la perception, la création, pour autant que
ces «fonctions» sont plutôt des modalités d'être qui orientent le Sujet dans
le passé, le présent et l'avenir; car il ne peut être que par son devenir,
en émergeant de son passé, en le maîtrisant dans et pour Га с t u a 1 i-
t é de son action pour en accomplir le projet. Le Sujet n'est confronté
aux problèmes de sa réalité que par la possibilité d'être tour à tour ou tout
à la fois, conscient et inconscient. Autant dire que, pour moi,
Inconscient et Conscient sont inséparables dans le cycle même de la produc-
tion de la vie psychique1. Et nous allons voir en effet, tout de suite, quelle
absurdité représente la négation respective, ou de l'Inconscient, ou de la Con-
science; négation qui est plus exactement celle de leurs rapports réciproques.
§ I—Le problème du psychisme conscient et inconscient
Nous ne parlons pas de psychisme à propos d'un minéral — à peine con-
sentons-nous parfois à y penser pour les végétaux; car nous n'accordons
l'être psychique qu'aux êtres vivants dont se manifeste la vie de relation. Autre-
ment dit, le «psychisme» est cette modalité d'être qui est organisé pour manifes-
ter le système de ses relations avec son milieu. Ce psychisme n'apparaît donc
pas, ou apparaît peu dans les formes inférieures de la vie. Chez l'homme,
par contre, il culmine dans l'organisation (ontologie) de l'individu comme
sujet et agent de son propre monde, et dans la connaissance (gnoséologie) que
lui-même et les autres peuvent en prendre. Relationnel et rela-
t i f, tels sont les deux attributs fondamentaux du psychisme. Mais il y a
plus. Si le psychisme — et plus particulièrement sa forme la plus évoluée
te intégral in E v о 1. Psych., 1970, 1—37) — l'article «Conscience» dans ГЕпсу-
clopedia Universalis, en 1969 — dans mon Traité des Hallucina-
tions (1973), cf. surtout ma critique du modèle psychanalytique de la projection de l'In-
conscient (pp. 983—1067), l'exposé de la théorie du corps psychique (pp. 1075—1176), la patho-
génie des hallucinations (pp. 1222—1342), et la table générale des concepts-clés (pp. 1433
—1438) — dans mon ouvrage «Des* idées de Jackson à un modèle orga-
no-dynamique en Psychiatrie» (1975), notamment pp. 227—250 (Onto-
genèse du corps psychique — Dynamique des rapports du conscient et de l'inconscient — La
structure normative du corps psychique — et la dynamique du négatif et du positif dans la
désorganisation psychopathologique) — enfin dans le livre «Psychophysiologie
du sommeil et Psychiatrie» (1975): Phénoménologie de l'événement hypno-
onirique. Sommeil, Rêve et Psychopathologie (pp. 7—29) et les deux modalités du devenir
inconscient (p. 280).
1 Telle estf en effet, l'idée essentielle de ma conception organo-dynamique du corps psychi-
que dont l'être conscient et l'être inconscient constituent des modalités du mouvement.
Je ne serai pas plus sensible aux critiques que pourraient m'imputer telle ou telle position
Idéologique que je ne me sens orienté en essayant de décrire objectivement les mouvements
du corps psychique qui constituent la spécificité de l'organisation de tous les hommes pour
•autant qu'ils ne produisent leur vie de relation que par leur propre corps.
541

chez l'homme — se définit par la communication avec l'autre (l'autre de lai
nature) et aussi les autres (l'autrui de l'espèce humaine) et par l'adaptation-
au milieu, il se définit encore plus essentiellement par l'autonomie qu'il ma-
nifeste en étant précisément capable de se détacher du monde dont il fait
partie. Au «relationnel» et au «relatif» nous devons donc ajouter un autre
attribut du psychisme, celui d'être non pas réflexe mais réfléchi; non pas
reflet mais acte qui creuse entre le sujet et son monde l'espace d'une réflexion,
un milieu1 intérieur qui médiatise la relation et la communica-
tion. Il est, je pense, tout à fait inutile d'expliciter cette saisie phénomé-
nologique de l'être psychique, c'est-à-dire de cette catégorie d'être que nous
refusons au minéral, dont nous doutons pour les animaux inférieurs mais que
nous nous attribuons avec la certitude même de la méditation cartésienne
qui, bien sûr, renvoie Descartes et Husserl l'un à l'autre...
Pour le moment, et ici, il nous suffit d'énoncer les qualités essentielles
des phénomènes psychiques dans leur généralité pour apercevoir que cette gé-
néralité catégorielle implique nécessairement des distinctions qualitatives (des
modalités d'organisation) ou quantitatives (des degrés d'efficacité) à l'inté-
rieur même du système relationnel psychique.
Le psychisme apparaît en effet — et nécessairement — chez l'oiseau qui
fait son nid aussi bien que chez le chasseur qui le vise avec son fusil, comme
une «unitas multiplex», un ordre composé dans et par la tempo-
ralité de sa structure ontologique. L'oiseau qui fait son nid selon le programme
génétique de son espèce, adapte, dans son actualité, son acte selon sa pro-
pre expérience1, introduit du passé dans son présent. Le chasseur qui le met
en joue projette dans son action non seulement sa propre histoire qui s'y réflé-
chit, mas l'anticipation des effets que vise son action. Il est bien inutile
de multiplier à l'infini ces exemples donnés ici pour indiquer que le psy-
chisme animal et le psychisme humain ont une sorte de dénominateur commun:
la conjugaison dans toutes les manifestations du psychisme de quelque chose
qui est déjà constitué et se reproduit, et d'un acte constituant qui se produit.
Le psychisme est une modalité d'être (il vaudrait mieux dire, une manière
de devenir ou de faire) qui comporte une structure d'implication. L'analyse
structurale (ontologique) du psychisme découvre son enroulement et son dé-
roulement dans un temps qui doit être tout à la fois passé, présent et à venir.
Et si le psychisme ne peut jamais être celui d'un instant mais implique que
s'enroule en lui-même son passé (Mémoire) pour régler son présent (Perception),
la phénoménologie même d'un être psychique, dans sa généralité, implique le
partage, ou plus exactement le conflit entre une partie de lui-même incons-
ciente ou passée et la partie agissante dans son actualité présente.
Nous pouvons dire, dès lors, en toute tranquillité et sans nous perdre
dans les abîmes métaphysiques, que le psychisme apparaît comme une forme
d'organisation qui maintient une division à l'intérieur d'elle-même. La dis-
tinction du conscient et de l'inconscient s'impose comme dimension d'un psy-
1 En français, milieu se dit tout à la fois de l'environnement et du centre,,
comme pour nous prescrire la dialectique même du monde des objets et du Sujet.
542

chisme supérieur à structure hiérarchisée d'intégration. Telle est, en effet,
la thèse qui fonde la notion même d'Inconscient:, car la notion de psychisme
n'est pais coextensive à celle de conscience. Il y a donc nécessairement un psy-
chisme inconscient. Nais ce tait a donné lieu à des interprétations et contro-
verses.
§ II—Les discussions sur les concepts de conscience et d'inconscient
La perception de notre propre vie psychique et de celle des autres est
la donnée originaire de toute expérience humaine. Mais dans le même temps
où apparaît à chacun l'évidence du fameux Cogito, s'impose le double pro-
blème de sa généralisation à autrui et de sa limitation à l'ensemble de sa pro-
pre vie psychique. Nous venons d'exposer en préambule que celle-ci impli-
que nécessairement le partage, mais aussi l'intégration de l'être incons-
cient et de l'être conscient. Mais dès que l'on aborde ce problème avec des pré-
supposés métaphysiques, l'évidence de cette phénoménologie des rapports du
conscient et de l'inconscient comme objets de la dialectique même de la con-
naissance de l'être humain, disparaît. Et c'est ainsi que deux négations se
sont toujours opposées, toutes les deux également fausses pour, chacune, ne
nier un des termes (Conscient ou Inconscient) qu'en en rapportant tous les
attributs à l'autre. Mais c'est la réalité de l'articulation
du Conscient et de Г Inconscient qui est alors remise en
question lorsqu'est proclamé que l'Inconscient n'existe pas, ou que la Cons-
cience n'existe pas, alors que l'affirmation de l'une implique pourtant cel-
le de l'autre... D'où les contradictions qui éclatent dans les thèses, soit de
la négation de la Conscience, soit de la négation de l'Inconscient.
La négation de la conscience, même dans sa forme la
plus courante, celle qui la tient pour n'être qu'un épiphénomène, cet-
te négation ne peut évidemment se soutenir qu'en étendant à tout le psychi-
sme les attributs de l'inconscience et qu'en supprimant de tout le psychisme
les attributs de la conscience. Cette négation est généralement formulée par
les théoriciens d'une conception déterministe-mécaniciste de l'ensemble du
psychisme. Le développement du néo-positivisme logico-mathématique de
l'école deVienne (B. Russell, A. N. Whitehead, L. Wittgenstein, etc) a beau-
coup favorisé au cours de ce siècle ce mouvement de pensée. C'est dire que
ce sont les psychologues les plus associationnistes, atomistes et mathémati-
co-physiciens, et plus souvent encore les neuro-physiologistes behavioristes ou
neuro-cybernéticiens qui nient la conscience. Tout le monde connaît la posi-
tion de Uttley, Shannon, Stanley Cobb, G. Ryle, etc. L'opération consiste
à réduire l'activité consciente à quelque chose qui ne l'est manifestement
pas (la machine électronique). Et c'est ainsi que toutes les interprétations
du fonctionnement cérébral isomorphe à l'activité de conscience et, par ré-
férence, aux simulations des montages stochastiques et aux modèles neuro-
dynamiques (Ashby, Grey Walter, McCulloch, Rosenblatt, Mirsky, etc),
lorsqu'elles poussent si loin leurs analyses et les constructions en «animant»
de calculs, de prévisions, de probabilité aléatoire le fonctionnement de la
54S

pensée, excluent de ce déterminisme machinal (ou plus exactement encore, at-
tribuent à la machine même la propriété refusée à la conscience; ce qui
n'est pas sans laisser perplexe l'observateur critique de cette opération logique,
puisque en définitive, de tels procédés d'analyse reviennent à évacuer
du système ce que Ton y réintroduit par une autre voie d'entrée et qui n'est
rien d'autre que l'invention même du schématisme de la pensée de l'inventeur
ou du cybernéticien lui-même.
Il en est de même pour une autre négation de la Conscience, celle-là plus
répandue encore et plus subtile: c'est la théorie même de l'Inconscient sur
le modèle freudien. Freud et les Psychanalystes, certes, ne vont pas généra-
lement jusqu'à cette négation, mais le schéma de l'appareil psychique, de
son économique comme de sa topique, évacue pratiquement (sinon théorique-
ment) de l'appareil (Apparat) psychique la conscience qui est généralement
tenue, comme Freud le dit du Moi, pour «ein armes Ding» (une petite chose)...
Pour être formulée en termes empruntés plutôt à la thermodynamique
qu'à la cybernétique et à l'informatique, la théorie freudienne de la consci-
ence ne s'en rapproche pas moins de certains modèles cybernétiques et réflexolo-
giques1, en ce sens qu'elle entend à la considérer comme un «épiphénomène».
Bassine2 a très bien repéré la fonction négative de la conscience qui consiste
pour la théorie de l'Inconscient, selon Freud, à attribuer l'activité de la cons-
cience à l'Inconscient3. Nous reviendrons plus loin sur ce point fondamen-
tal. Qu'il nous suffise ici de souligner qu'une Psychologie des profondeurs
qui tient l'ensemble du psychisme sous l'hégémonie, sous la toute-puissance
de l'Inconscient/et cela jusqu'à renoncer à la réciprocité de l'Inconscient et
du Conscient énoncée pourtant dans la première thèse freudienne du refoule-
ment, cette Psychologie qui fait de l'Inconscient la force principale, sinon
unique de la vie psychique, constitue bien une négation de la conscience
considérée par elle, dès lors, comme un «épiphénomène»...
Le négation de l'Inconscient. Cette thèse revient à as-
similer psychisme et conscience. C'est dire que pour nier l'Inconscient, elle
s'efforce d'immerger la conscience dans la couche de l'activité «subliminale»
et automatique de sa production. C'est ainsi qu'il faut comprendre que, pour
la plupart des philosophes classiques et spécialement au «Siècle des Lumières,»
1 Je ne peux pas insister ici sur les rapports de la réflexologie avec la Psychanalyse dans
cette malencontreuse théorisation qui a pourtant satisfait tant d'esprits (Roland DALBIEZ
en France, en 1938).
2 Nous devrions à chaque ligne de ce texte nous référer au livre dePh. BASSINE. C'est
lui qui a fourni la trame de cet exposé. Je me trouve d'accord avec lui sur plusieurs points
fondamentaux (cf. les conclusions de cet article), en regrettant que faute je pense de connaître
suffisamment mes travaux il ne se soit pas lui-même aperçu de la convergence de nos idées.
Les travaux de VOLPERT, ANOKINE, OUZNADZE, LEONTIEV, me paraissent rappro-
cher mon point de vue de celui des Psychologues russes.
3 II est assez curieux que la critique du philosophe marxiste POLITZER qui a eu tant
d'impact en France ne soit pas même mentionnée par Ph. BASSINE, alors qu'elle est allée
dans le sens de sa propre conception anti-freudienne, tout au moins dans le premeir mouve-
ment de son oeuvre.
544

Ja pensée étant elle-même pensée dans le «Cogito», c'est-à-dire dans et par la
prise de conscience de la réflexion, il y aurait comme un scandale logique à
parler d'une pensée inconsciente, d'un psychisme inconscient. Cette thèse a
été toujours et abondamment soutenue. Une des formes les plus typiques de
<:ette assimilation du psychisme de la conscience est représentée par la psycho-
logie de Wundt qui tient pour son objet la totalité du processus psychique.
Ceci (note avec beaucoup de pertinence Ph. Bassine) Га conduit à parler en
même temps de pensée inconsciente et d'opérations logiques inconscientes.
C'est que (depuis Helmholtz, et bien sûr déjà depuis Leibniz) il est impos-
sible de soutenir que tout le psychisme est conscient, même quand on étend
la sphère du conscient jusqu'aux elaborations profondes imperceptibles ou im-
plicites de ses modalités de production. De sorte qu'il ne faut pas s'étonner
qu'à propos de Husserl, tout comme à propos de l'Aktpsychologie ou de la
Gestaltpsychologie (qu'il s'agisse en France de Bergson et même de Th. Ri-
bot, ou en Allemagne de Dilthey, Brentano, Münsterberg, etc.), la thèse de
la transparence de la pensée liée à sa propre activité reflexive (la négation
de la pensée inconsciente) est demeurée, pour contestable qu'elle soit, com-
me une constante de la pensée philosophique contemporaine (Heidegger, no-
tamment). Toutes les discussions entre les écoles phénoménologiques et psy-
chanalytiques sont là, comme pour attester tout à la fois la tendance et l'im-
possibilité pour une «psychologie de la conscience pure» de la séparer radi-
calement d'une couche psychique inconsciente1. Tout comme il est impos-
sible de soutenir la négation de la conscience sans la réintroduire subrepti-
cement.
Ce que nous venons de formuler en ces quelques lignes sur la négation
de la conscience et la négation de l'Inconscient comme négations réciproques,
c'est-à-dire empiriquement et logiquement impossibles, nous pourrions le di-
re en prenant le problème à l'envers, c'est-à dire en montrant qu'affirmer
les modalités réelles de la conscience, c'est affirmer en même temps la réa-
lité de l'inconscient pour autant que la conscience ne peut se définir que com-
me une modalité de la vie de relation du Sujet qui implique une autre mani-
ère d'être pour soi et les autres. Inversement — et c'est un des grands repro-
ches que je fais à la théorie freudienne de l'Inconscient — affirmer l'Incons-
cient, c'est poser du même coup la Conscience dans sa réalité et son activi-
té, et non pas la traiter seulement comme un vague reflet, sinon même l'ef-
fet de l'Inconscient.
Disons d'un mot que la thèse de la transcendance de la conscience refle-
xive saisie comme dialectique de la production, implique celle de l'imma-
nence de l'inconscient saisi comme motivation; ou plus exactement, il faut
dire que la modalité consciente du psychisme est bien sa fonction d'inté-
gration, mais à la condition toutefois de ne pas séparer, par un retour subrep -
tice au dualisme, la Conscience de l'Inconscient. Car en séparant la forme de
1 Sur cette thèse de la négation de l'Inconscient, cf. les C. R. du Colloque de
В о n n e v a 1 (1966) sur Г Inconscient, et mon livre sur «La Conscience» (2èms
éd., 1968, pp. 378—388). Cette position anti-inconscient s'est beaucoup développée en se con-
fondant avec l'opposition à Freud, notamment dans les écrits de style phénoménologique.
35. Бессознательное 545

la matière, l'intégrant de l'intégré (comme tant de philosophes ont' distingué
le cheval de son cavalier) sans tenir compte des rapports qui lient et subor-
donnent l'un à l'autre, on en vient nécessairement à exclure l'un des termes
de leur union.
Toute négation absolue de la part consciente ou de la part inconsciente
se détruit par elle-même. Mais l'affirmation de Tune par l'affirmation de
l'autre pose la problématique de leur relation et, par-delà, de leur récipro-
cité réverbérant les rapports réels de subordination dans l'ordre composé de
la vie psychique1.
§ III—L'être et le devenir conscient
Au lieu du substantif «la conscience», je préfère parler de l'être et du de-
venir conscient, car l'emploi de ces verbes correspond mieux aux actes, aux.
temps de la conjugaison de l'Inconscient et du Conscient. L'être conscient
ne doit pas en effet s'entendre comme un «état» ou une fonction, mais comme
le mouvement même qui assure à chaque moment du temps et au travers
de ses instants successifs l'ordre des rapports du sujet à son monde. A cet
égard, j'ai écrit dans mon livre sur «La Conscience» (2ème éd.,
1968, pp. 22-41) que la conscience est au temps ce que le corps est à l'espace,
et que, être conscient c'est disposer d'un modèle personnel de son monde. En
donnant un sens fort au verbe «disposer de»2, j'ai voulu indiquer que la repré-
sentation du monde (souvent seulement visée par la définition de la cons-
cience) ne suffit pas pour indexer la part qu'y prend le sujet, car l'acte de con-
science, la prise de conscience comporte essentiellement la possibilité pour le
sujet de le maîtriser. Ce que nous devons décrire comme le processus même
du devenir conscient, c'est donc le mouvement de la liberté dont dispose
le Sujet pour régler son système relationnel avec la réalité. Car, bien sûr,
l'être conscient c'est la modalité d'être qui dispose d'un système de la réa-
lité. Certes, celui-ci se conforma à la loi, mais à une loi qu'il se prescrit lui-
même. Nous verrons plus loin dans quelles conditions, mais pour le moment
il nous suffit de considérer que le «devenir conscient» c'est la dialectique de
la production même du Sujet par lui-même.
Trois ordres de faits permettent une connaissance plus précise des
conditions (et de la phénoménologie) de «la conscience» en la substituant à
des spéculations abstraites: l'ontogenèse du psychisme —
l'étude du sommeil et du rêve — et la psychopatho-
logie.
— L'étude du développement du psychisme, de
la naissance jusqu'à l'âge adulte, a été entreprise dans deux directions: Tune,
1 Tout cela a été développé par moi dans le livre sur «La Conscience« (2ème
éd., 1968, pp. 367—483) et repris dans mon ouvrage «Des idées de Jackson à
un modèle organo-dynamique en Psychiatrie» (1975).
2 Les expressions «à son grè», «à sa guise», «par sa seule volonté», déclinent et renforcent
le sens de ce verbe «disposer», en soulignant le caractère facultatif, libre et plastique de l'usa-
ge intentionnel, sinon volontaire fait par le sujet, du modèle de son monde.
546

psychanalytique, a permis depuis la découverte par Freud de la sexualité in-
fantile (ou plus exactement, de la libido) de suivre le développement de
l'être conscient en tant qu'il institue le système de la réalité tout à la fois dé-
pendant du principe de plaisir (le Moi comme bourgeon narcissique) et refou-
lant les pulsions. La célèbre formule «Wo es war soll ich werden» doit à cet
égard retenir l'attention et être rappelée notamment aux Psychanalystes qui
l'ont oubliée ou n'en ont pas compris la portée — L'autre direction, celle de
la psychologie génétique, illustrée par Jean Piaget a montré comment le déve-
loppement du psychisme constituait une autoconstruction: la structuration du
Moi comme être conscient se confond avec son ontogenèse. De sorte que lors-
que J. Piaget, en théoricien de la psychogenèse de l'intelligence1 en décrit
les phases (comme une sorte d'embryologie de la raison) et les successives
fonctions opératoires d'organisation (ou d'intégration) par assimilation et par
accommodation, non seulement il trace l'êpistémologie génétique de la ré-
alité du monde pour le Sujet, mais du même coup il découvre l'objectivation
de la structure rationnelle du Sujet lui-même. La découverte de cette organi-
sation de l'être conscient par son devenir est, à cet égard symétrique et au
moins égale en importance à celle de l'Inconscient. Mais pour souligner encore
davantage le caractère essentiel de ce schématisme progressif de l'auto-cons-
truction de l'être conscient, nous devons ajouter une remarque tout aussi
importante: c'est que le développement psychique n'est possible que par la
constitution d'un milieu intérieur de médiation entre le Sujet
s'ouvrant à la conscience ou ses rapports avec le monde, et avec ce qui en lui
est — et restera — réfractaire à sa propre connaissance. Ce «milieu» c'est
le langage, ce «deuxième système de signalisation» ou cet ordre symbo-
lique qui est l'organon de la «praxis humaine». Ce «langage» n'est pas réduc-
tible à un code fabriqué par la communauté culturelle; il ne constitue pas
seulement un «corpus» (phonologique, lexical, grammatical et syntaxique) des
règles imposées par le groupe pour permettre de s'entendre en général et dont
la morphologie signifiante, objective ou structurale est l'objet de la linguis-
tique. Le langage en tant qu'il est système relationnel dans et par lequel le
Sujet construit son monde est plus profondément usage et production du mo-
dèle qui lui est propre. La propriété de sa propre existence, le Sujet l'acquiert, la
conquiert par l'élaboration de son discours sur lui-même et les choses; il
apprend à l'assurer en la parlant, et, par ce moyen, à la réaliser. Toutes les
discussions sur les chaînes phonatoires ou typologiques des signifiants et leurs
1 II importe évidemment de rapprocher de ce modèle génétique de Г autoconstruction
rationnelle, des divers modèles de «learning», et cela d'autant plus facilement que ces modè-
les «behavioristes» sont de plus en plus «molaires» (TOLMAN) et de moins en moins molécu-
laires, en faisant intervenir un self-contrôle dans l'intégration de l'expérience et des habitu-
des (MASLOW, SUTHERLAND, R. GARNER, etc. ). Evolution que, dans les écoles de
psychologie soviétique, on peut observer également avec les nouvelles tendances à une psycho-
logie plus dynamique (N. BERNSTEIN, В. ANOKINE, D. OUZNADZE, A. PRANGUICH-
VILI, A. CHEROZIA etc.) dont le modèle paraît être le fameux schéma Tote (MILLER,
GALANTER et PRIBRAM), en tant qu'il implique l'idée de plan d'action et de signification,
si je l'ai bien compris.
547

effets de Г sens (de F. de Saussure à Hjelmslev) et leurs références au signifié,
auquel seul le Sujet peut donner le sens originaire, gravitent autour de ce dou-
ble aspect, de ce double niveau de la structure de la parole comme fonction
d'organisation de l'être conscient1. A cet égard, une certaine réaction post
et même anti-structuraliste (Benveniste, Frage, l'école de Chomsky) me pa-
raît aller plus naturellement dans le sens de la production de l'homme par
l'homme;celui-ci se fait par la conjugaison même du discours qu'il a certes
appris, mais qui ne vaut pour lui que dans la mesure où il peut lui-même —
a travers les pièges, les équivoques, les double-sens de sa formulation—recher-
cher sa propre vérité. Loin d'être un «conditionnement», le langage est
au contraire l'instrument par excellence de l'autonomie du Sujet, de son «sty-
le» personnel. C'est que l'ordre symbolique du langage est cette sphère de
l'être qu'un Sujet creuse à l'intérieur de lui-même pour constituer ce que tou-
tes les analyses de la conscience montrent et démontrent: l'espace de la repré-
sentation, de cette première objectivation du modèle du monde qui s'en-
roule dans la réflexion pour permettre à l'action de se dérouler. A ce propos,
Maine de Biran, Humboldt, Bergson, W. James, Husserl, A. Leontiev, S. Ru-
binstein, J. Piaget et D. Ouznadzé, tiennent sur la structure d i s с u г s i-
v e du devenir conscient et le lieu de sa médiation, le même discours. C'est
en tout cas celui que j'entends.
— Une autre catégorie de phénomènes fait apparaître l'être et le devenir
conscient comme une modalité «transcendantale» de l'existence. C'est tout
simplement le noyau central de la subjectivité immanente, c'est-à-dire cel-
le du sommeil et du rêve. Cette modalité d'être rêveur est là
comme pour nous rendre conscient, à notre réveil, de la marche ascendante
de notre conscience. On a tellement discouru, mais aussi découvert tant de
choses (surtout depuis trente ans et dans tous les domaines, psychanalytique,
et neuro-biologique spécialement) sur le phénomène hypno-oni-
r i q u e qui fait tomber l'homme pendant plus du tiers de sa vie dans l'in-
conscience, que je puis me contenter de rappeler dans cet exposé tous ceux,
nombreux, que j'ai déjà faits de ces recherches2. Mais je voudrais préciser
que, contrairement à une idée «romantique» si aisément exploitée dans les
«temps modernes» par le culte de l'irrationnel du rêve et du mythe, le réel
vaut plus que l'imaginaire, la pensée vigile plus que le rêve. C'est en effet
ce que démontre l'évolution même de la vigilance (non seulement des
diverses objectivations comportementales ou électrogénétiques de Г «arousal»
mais toutes les analyses du comportement adaptatif de la pensée constructi-
ve, et plus généralement de toute production). Si chez le nouveau-né il n'y a
pas encore de vigilance c'est-à-dire de rythme sommeil-rêve, il y a longtemps
1 Cf. Henri EY, «La Conscience», 2e éd., pp. 457—477.
2 Le chapitre «Neurobiologie du champ de la conscience» de mon ouvrage sur La Con-
science (2è éd., 1968) devrait être complété et corrigé par les nouvelles contributions
et controverses sur le sommeil rapide et paradoxal, les PMO, les corrélations des divers types
et phases du sommeil avec l'expérience onirique, le split-brain, etc. Notre livre récent (H.
EY, C. LAIRY et coll.) sur la Psychophysiologie du sommeil (1975) m'a d'ailleurs permis de
préciser ma position.
548

(Goltz) que l'on sait que cette^alternance est "contemporaine des fonctions
nerveuses supérieures corticales (Pavlov) et spécialement frontales (K- H. Pri-
bram et A. Luria), celles que H. Jackson définissait comme le «highest le-
vel», ne sont possibles que dans et par la constitution du champ opération-
nel de la conscience. Il nous suffit ici d'en faire la remarque, remarque d'ail-
leurs d'une importance décisive pour le problème qui nous occupe.
— Il y a une troisième catégorie de faits qui est fondamentale pour la
connaissance de l'être ou du devenir conscient, ce sont les phénomènes
psychopathologiques, quand on sait vraiment les comprendre.
La considération des manifestations psychopathologiques conduit en ef-
fet nécessairement et originairement les Cliniciens à se poser le problème de
la conscience, puisque le malade mental (névrosé ou délirant) n'apparaît com-
me tel que par la manifestation anormale des rapports du Conscient à l'In-
conscient. L'étude des émergences, de la force, des systèmes idéo-mnésiques
inconscients, a entraîné Freud, à la grande époque de l'hypnotisme, à interpréter
les maladies mentales (ainsi que le rêve) en les réduisant à projection d'idées
ou d'affects inconscients. Pour ma part, c'est une hypothèse inverse qui m'a
permis de travailler à une mise en ordre du champ de la Psychiatrie. Il m'a
paru en effet que ce n'est pas par l'Inconscient que doit s'aborder la descrip-
tion et la pathogénie des Névroses et des Psychoses, mais par les anomalies
de l'être conscient. Etre halluciné, délirant, schizophrène ou hystérique, ce
n'est pas seulement être mû par les forces inconscientes qui poussent constam-
ment par leurs désirs et leurs exigences instinctivo-affectives à percevoir, croi-
re ou imaginer, c'est ne pas pouvoir normalement résister à ces forces. Autre-
ment dit, la notion jacksonienne du trouble négatif de l'intégration de la
vie psychique est pour moi fondamentale. Et c'est ainsi que mes longues étu-
des cliniques sur la structure et l'évolution des Psychoses m'ont permis de
dresser un tableau de la décomposition de l'être conscient (Jackson disait
dissolution, et pour ma part je dis, aussi, souvent déstructuration ou désor-
ganisation) et de me faire naturellement une idée sur la composition, l'archi-
tectonie structurale de l'être conscient. C'est ce que je voudrais en quelques
mots rappeler ici.
En Psychopathologie, on a classiquement mais abusivement restreint les
«troubles de la conscience» à une petite partie des Psychoses aiguës (Confu-
sion, Psychose de Korsakov, Etats oniriques ou stuporeux, etc.)- Je suis donc
parti dans mon étude des Psychoses aiguës de l'analyse de ces «états» pour
montrer que, loin de se limiter à eux, le concept de déstructuration du champ
de la conscience s'appliquait à toute la série hiérarchisée des formes des psy-
choses aiguës, y compris celles que, assez arbitrairement, on séparait des
«états confuso-oniriques» en les appelant états dysthymiques. Cette opération
d'unification clinique réalisée (Tome III de mes E t u de s, 1ère éd., 1954),
j'ai pu ensuite présenter une analyse phénoménologique et clinique du champ
de la conscience qui apparaît, en effet, à travers l'analyse spectrale de la
pathologie des Psychoses aiguës en général, comme une résultante des acti-
vités qui règlent l'organisation de l'expérience actuellement vécue. Et c'est
ainsi qu'en 1964, dans la première édition de mon livre sur « L a С о n s с i-
549

e n с е », j'ai pu approfondir et ordonner cette conception du champ de la
conscience comme lieu de la production de l'expérience actuelle. J'ai montré
comment celle-ci n'est possible que par une organisation hiérarchisée et
implicite de l'être conscient en tant que Sujet de l'expérience la vit, en se
référant à son système de réalité. Les divers niveaux de cette «consci-
ence constituée» quand le Sujet a cessé d'être un enfant ou lors-
qu'il) se réveille, impliquent en effet l'évolution et la solidité d'une infra-
structure (d'un invariant formel). L'archéologie de cette infrastructure appa-
raît dans le mouvement inverse du devenir conscient, c'est-à-dire d'abord aux
niveaux les plus profonds auxquels le Sujet tombe pour devenir psychopatho-
logique. Et ainsi se découvre l'ordre hiérarchique suivant: 1°) l'ouverture au
cadre temporospatial (orientation) — 2°) l'organisation de l'espace vécu com-
me scène de la représentation (expérience thématique) — 3°) La structuration
différentielle de l'objectif et du subjectif (mise au point de la réalité vécue)
— 4e) l'ordre temporel-éthique du mouvement d'exaltation (expansion vers
l'avenir) ou de dépression (rétrogradation et fatalité du passé). Tel est le socle
fonctionnel de l'infrastructure du champ de la conscience. Et sur ce champ
normalement constitué peuvent alors s'opérer les superstructures fa-
cultatives qui sont les configurations personnelles de la production personnel-
le et reflexive du Sujet par quoi la conscience devient vraiment cré-
atrice, c'est-à-dire elle-même constituante. Telle est l'analyse phé-
noménologique de l'être conscient considéré dans sa fonction «synchro-
nique», c'est-à-dire celle qui accorde, dans la simultanéité de son champ,
l'imaginaire et la réalité dans l'actualité de son expérience.
Mais je n'ai pas tardé à voir1 que si l'être conscient ne pouvait se dé-
finir que par la disposition par le Sujet du modèle personnel de son monde,
il comportait une double dimension existentielle: celle de l'expérience vé-
cue (le champ actuel de la conscience), mais aussi celle de la constante trans-
actuelle de sa propre personne (l'identité de la conscience de Soi, le «Self»
ou le «Selbst»). Et c'est précisément le développement diachronique
de l'être conscient (qui répond à la première formule de Freud «Wo es war
soll i с h werden) qui constitue l'axe et la trajectoire axiologique du Moi,
les structures implicites de la personne et sa faculté de les contenir — et
l'historicité du Moi, c'est-à-dire le système de la réalité de sa propre identité.
Car on ne peut pas réduire la structure de l'être conscient, son devenir,
c'est-à-dire sa dynamique et sa dialectique, à la seule activité de son champ
de production, puisque être conscient pour un homme c'est se produire lui-
même.
Voilà donc en peu de mots et réduit à sa plus simpliste simplicité, le «mo-
dèle» de la structuration dynamique de l'être et du devenir conscient que
le Clinicien peut et doit tirer de la connaissance de sa décomposition, laquel-
1Cf. La Conscience (troisième Partie) pp. 255—367 de la 2ème édition) — puis
mon Rapport au IVème Congrès Mondial de Psychiatrie, Madrid 1966 (C. R. in extenso,
in E v о 1. Psych., 1970, pp. 1—37) — et dans mon Traité des Hallucina-
tions (1973) où j'ai beaucoup élaboré le modèle structural des deux dimensions synchro-
nique et diachronique de l'être conscient.
550

ie définit très exactement le champ de la Psychiatrie. C'est que, en effet, le
devenir conscient est la voie normale (la normativité même) que
doit suivre le Sujet pour disposer de son monde; c'est la voie que par-
court en sens inverse la Psychopathologie.
§ IV—L'inconscient
L'Inconscient impliqué, somme toute, dans les structures et le mouve-
ment de l'être ou du devenir conscient nous apparaît, dès lors, comme ce qui
ne peut pas entrer dans le champ de la conscience et la conscience de soi. Il
est également absurde de nier son existence et de lui accorder une réalité
•égale—et même aux yeux des psychanalystes, supérieure—à celle de l'être
conscient. C'est essentiellement un être de virtualité, et comme le disaient
les scholastiques, une puissance par opposition à l'acte. L'ontologie de
l'être inconscient correspond à l'être de désir (au «hormique»), et à cet égard
il a une positivité absolue, celle des tendances originaires (ou «instinctivo-
•affective» des tropismes, des réflexes innés, des montages préformés dans
l'encodage du programme spécifique). Et, en effet, c'est tout d'abord et fon-
cièrement comme h о r m é (Monakov et Mourgue), comme force aveugle et
fatale qu'est aperçu et vécu l'Inconscient en tant que manifestation du Ça
qui est au fond de l'être1. Cette poussée de la vie, même si elle ne se manifeste
chez l'homme que par la médiation symbolique ou ses représentants pulsion-
nels (fantasmes) et encore plus indirectement encore au niveau des sphè-
res supérieures de l'intégration qu'elle anime, n'est précisément jamais «bru-
te» pour être toujours canalisée, différenciée et sublimée dans et par l'orga-
nisation de l'être conscient. Mais cet Inconscient spécifique (et seulement ani-
mal, si l'on peut dire que l'homme n'est qu'un animal) est là comme la couche
vitale du psychisme le Ça de G. Groddeck. Cet Inconscient vital ne se manifeste
que dans la dialectique de ses rapports avec l'être conscient aux divers ni-
veaux et phases du devenir conscient . Voilà pourquoi j'ai souligné2 la com-
plexité et la positivité de l'Inconscient. Sa complexité, car il est hété-
rogène et comporte lui-même des catégories, des travées d'organi-
sation et des couples de forces. Sa positivité, car il représente le moteur
■de l'être, ses sources énergétiques et instinctives qui, effectivement, consti-
tuent la force «aveugle» du désir, le primat du plaisir, somme toute, la libido3.
Ce tissu, ce mycelium en quelque sorte végétatif, en effet, est une constante
1 La loi de l'organisation spécifique ne peut pas — et chez l'homme moins que chez les
animaux — être interprêtée comme une norme absolue, pour la bonne raison que l'ontologie
même de l'être humain est essentiellement problématique. La normativité ne se mesure pas
•quantitativement comme une moyenne arithmétique, mais qualitativement comme la ré-
alisation maxima du programme vital par l'intégration même des moyens à la fin. Dans la
mesure où la psychoïde animale comporte, elle aussi, une possibilité de problème et de choix
c'est à-dire de conscience, son organisation même en la soustrayant à une régularité
physique la rend vulnérable aussi (cf. sur ce point le chapitre que j'ai consacré à ce pro-
blème dans mon ouvrage «Psychiatrie animale», Desclée de Brouwer, Paris
1964), mais par là même passible d'un jugement de valeur normative.
3 L a Conscience, 2ème éd., «La positivité de l'inconscient», pp. 444—454.
3 Mais une libido inextricablement liée à la destrudo.
551

de l'être. Sa constance, l'absolu de sa forme subjective d'«être de désir» et
de sa force fatalement narcissique, s'opposent nécessairement à la législation
de l'être conscient (les règles qui forment la systématique de la réalité
et la prescription des fins idéales que promulgue le Moi). C'est bien dans ce
sens que Freud — à propos d'une des modalités d'ailleurs fondamentales de
l'Inconscient fantasmique — a défini l'Inconscient comme le «Refoulé», l'in-
terdit de séjour dans le lieu de l'activité consciente. Mais pour bien appré-
cier la valeur et la réalité de cette interprétation de l'Inconscient, il est né-
cessaire de dresser une sorte de table de ses catégories1.
Que ces «catégories» puissent être distinguées dans la masse des phéno-
mènes inconscients, cela revient à dire que cette masse est hétérogène bien*
sûr, mais surtout qu'elle ne peut se réduire à un seul «principe», que ce soit
celui du refoulement ou celui du plaisir, pour être plus naturellement un ef-
fet diversifié des rapports réciproques entre les forces inconscientes et les struc-
tures de l'être conscient. L'Inconscient n'est pas seulement masqué par
le Conscient, il en est marqué, pour en dépendre, dans la mesure même où
celui-ci «refoule» ou «sélectionne» celui-là.
La couche la plus «primitive» — celle de l'Inconscient originaire ou ar-
chaïque appartient plus à l'espèce qu'à l'individu, c'est la sphère des ins-
tincts, des besoins et aussi— ce que Jung avait mieux vu que Freud — les ar-
chétypes. Il existe, en effet, des manifestations communes de l'«âme humai-
ne» (Jung) qui sont dans l'ordre symbolique des formes spécifiques des imagos,
c'est à-dire en dernière analyse des tendances fondamentales de l'humanité
qui forment son «noyau lyrique», la thématique romantique de l'irrationnel,
les configurations esthétiques et magiques de sa mythologie. Ce n'est pas par
hasard que l'on trouve le «Dieu inconscient» comme du culte des philosophes
et des religions. Cela est particulièrement évident de nos jours pour l'idolâ-
trie proprement asiatique qui exerce un si singulier attrait sur les hommes
occidentaux...
Mais la «découverte de l'Inconscient» par Freud (pour lui voie royale du.
rêve et des névroses) nous a permis de connaître une «réalité» de
l'Inconscient qui a une spécificité humaine d'une autre nature, qui est préci-
sément de n'être pas naturelle, mais culturelle ou relationnelle. Les images,,
les fantasmes, le complexe idéo-affectif, tout le «monde des pulsions» qui ne
sont précisément pas des instincts mais leurs représentants, forment en effet
une couche de l'être inconscient qui est essentiellement celui du «refoulé».
Sa constitution (comme sa manifestation) ne peut s'opérer qu'au niveau de
l'ordre symbolique qui, seul, permet les expressions heuristiques des rapports
du désir et de l'interdit, du plaisir et du réel, et de se jouer de la contradiction
logique comme des contraintes temporo-spatiales. Et c'est, je pense, en
mettant l'accent sur ces jeux qui ne peuvent en effet être que des «jeux de
mots», que J. Lacan a pu écrire que l'Inconscient est structuré comme un-
langage- Ce qui ne peut évidemment pas s'entendre comme si l'Inconscient
1 Nous pouvons reprendre ici à peu près les distinctions proposées par Léon Bellak
(en 1959, Annales del'AcadémiedesSc encesdeNewYork)
552

était définissable et formulable comme un texte parlé, comme un énoncé,
lequel est, au contraire — nous l'avons vu — une caractéristique de l'être
ou du devenir conscient. Et par là nous voyons bien «ce que veut dire» Tin-
conscient pulsionnel et Tordre symbolique (le processus primaire, disait Freud)
qui constitue sa forme: il manifeste la coalescence de la sphère instincti-
vo-affective avec la sphère cognitive au niveau des relations du Sujet et son
monde lorsque celles -ci ne peuvent pas ou ne peuvent plus être intégrées dans
Têtre conscient. Ainsi apparaissent les manifestations de T Inconscient objet
d'interprétation freudienne comme les signifiants qui indexent les phases in-
termédiaires, mediumniques, secondes ou automatiques où s'exhalent, com-
me dans le rêve, les vapeurs de l'Inconscient. Tel est le statut ontologique
de la virtualité de l'Inconscient fantasmique et pulsionnel qui, échappant
au contrôle de la Conscience mais en lui résistant, en dépend aussi.
La structure dynamique, on pourrait dire embryologique des forces virtu-
elles de l'Inconscient, se manifeste encore par une autre modalité de l'Incons-
cient, celle que Freud appelait le «Pré-conscient» et qui, naturellement, fait
partie de Têtre inconscient pour y figurer le mouvement transitif, prépara-
toire ou consécutif du devenir conscient ou inconscient. Et c'est ainsi que Ton
doit admettre avec Ph. Bassine, D. Ouznadzé et A. D. Zourabachvili, et tant
d'autres psychologues de TAktpsychologie, de Maine de Biran à J. Piaget,
de Bergson à Husserl, etc. etc., qu'une grande partie de T«iceberg» incons-
cient est constituée par le travail sous-jacent à celui qui s'opère dans le champ
de la conscience, le prépare ou l'achève.
L'Inconscient est donc constitué par le champ immense des activités psy-
chiques qui n'entrent pas dans «la conscience» soit dans l'actualité de son
champ, soit dans Tordre rationnel ou moral de sa personne. Cette activité
sousjacente, virtuelle, désirante, est essentiellement hétérogène; elle ne repré-
sente pas dans l'organisation de la vie psychique une sorte d'instance (éner-
gétique ou topique) exerçant son hégémonie et son monopole1. L'Inconscient
doit être considéré à sa véritable place dans le système vivant de l'intégra-
tion du corps psychique.
Si le «corps psychique» normalement intégré contient (dans le sens
d'imposer Tordre de son organisation) l'Inconscient, on comprend bien que
l'émancipation de l'Inconscient (sa «libération», sujet de tant de controver-
ses et de malentendus politico-éthiques) se manifeste nécessairement dans les
formes de sa désintégration psychopathologique.
1 C'est cette «hétérogénité» naturelle qui me porte autrement que par artifice éclectique
à juxtaposer dans la sphère de Г Inconscient des catégories dont aucune ne peut précisémert
prétendre constituer le tout de la vie inconsciente. Celé me permet de marquer mon accord avec
Ph. BASSINE en ce qui concerne la réalité du dynamisme de Têtre conscient et sa continuité
dans la sphère de L'Inconscient (par conséquent sa critique de la théorie psychanalytique de
T Inconscient), mais mon désaccord quand il exclut de l'Inconscient l'élaboration de la libido
et ses manifestations symboliques. Celles-ci ne peuvent pas être autrement que symboliques
pour ne pouvoir jamais manifester que l'interaction au niveau du langage de l'Inconscient
et du Conscient.
553.

Mais Г Inconscient se manifeste encore soit dans les acting-out, les actes
précisément appelés manqué de la vie normale — soit dans les manifestations
de la pathologie des fonctions vitales (médecine psychosomatique)1.
§ V—Quelques reflexions terminales sur le corps psychique
Rien ne me paraît plus absurde que de concevoir la transcendance de
l'être conscient relativement à l'immanence de l'Inconscient selon le schéma
du dualisme idéaliste. Le Conscient n'est pas «en haut», hors du corps, et
l'Inconscient n'est pas «en bas», dans le corps. Les rapports du cerveau, de la
pensée et de la conscience ne peuvent pas non plus être schématisés en étant
rabattus sur deux plans «parallèles».
C'est dans le «Traité des Hallucinations» (1973),
puis dans mon dernier ouvrage. «Des idées de Jackson à un
modèle organo-dynamique en Psychiatrie», que
j'ai explicité ma théorie du «corps psychique» considéré comme un système
architectonique d'intégration des moyens de l'homme à la fin de son existence.
L'organisation du «corps psychique» exclut la séparation radicale de l'être
conscient et de l'inconscient et implique, au contraire, l'intégration dans et
par le Système conscient des forces inconscientes.
Je ne puis pas songer ici (cf. la note que j'ai placée plus haut dans le
paragraphe où je note l'importance du phénomène sommeil-rêve) à refaire le
travail que j'ai exposé ailleurs sur les rapports du «corps psychique» et de
l'organisation cérébrale. Qu'il j me suffise d'affirmer que pour moi ni l'orga-
nisation de la vie psychique dans son ensemble, ni l'Inconscient, ni les con-
figurations dynamiques du devenir conscient, ne peuvent être conçus comme
si l'homme était un «anencéphale». Je pense, au contraire, qu'il est de l'essen-
ce d'avoir et d'être un cerveau. Celui-ci n'est certainement pas assimilable,
«isomorphe», à une de ces machines qu'il peut justement lui-même construi-
re^ (comme pour porterie fameux^théorème de Gödel à son absolue impasse
et le résoudre par sa propre action comme le mouvement se démontre en mar-
chant). La notion de «corps p"s y с h i q u e» est pour Ц moi fonction
d'une hypothèse sur lanature^dell'homme, sur l'organisation même de ses moy-
ens corporels et de ses^facultés cérébrales, sur l'ontologie et l'ontogenèse
du Sujet qui fait de lui-même l'agent de sa propre existence2. L'être conscient
1 Je me contenterai ici de cette seule allusion à un des aspects médicalement les plus im-
portants des rapports de l'Inconscient et du Corps dans la Médecine pschyosomatique.
Après avoir lu très attentivement les nombreuses et profondes réflexions (pp. 94—114 et
230—247) de Ph. BASSINE, je me trouve certainement plus d'accord avec lui (cf. la Préface
que j'ai écrite pour le livre de J. P. VALABREGA, 1954) qu'avec la plupart des interprètes
psychanalystes de la psychogenèse des Maladies. Il semble d'ailleurs que l'on revienne de
plus en plus à une plus juste appréciation de la totalité psychosomatique ou somatopsychi-
que (cf. «In psychosomatic Obsolete» jj de F. A. FREYHAN, Comprehensive
Psychiatry, 1976 n° 3, Mai-Juin, pp. 381—386.
2 L'idée que l'organisation du «corps psychique» constitue l'ontogenèse et l'ontologie de
la persome, тг paraît en effet la plus conforme à la «nature humaine». Elle ne peut évidem-
ment que heurter les partisans— héritiers de l'empirisme et du sensationnisme — d'une con-
-554

a un sens qui est Tordre'de la création, de l'intelligibilité et de la réalité du
modèle de son monde. Il est animé par l'activité propre à sa constitution et
sa negentropie. L'Inconscient représente constamment l'entropie d'une for-
ce centripète qui attire le Sujet à se prendre pour seul objet de son désir, ou
en tout cas de reproduction plutôt que de production.
BIBLIOGRAPHIE
1869 — HARTMANN (Ed. von): Philosophie des Unhewusten.
1888—1910 — JACKSON (Hughlings): Selected Writings, Londres 1932.
1889 — JANET (P.): L'automatisme Psychologique.
1900—1915 —FREUD (S.): Gesammelte Werke (1940—1952). Standard Edition (1953—
1966).
1910 —SYMPOSIUM DE BOSTON (Hartmann, Brentano, etc.).
1930 — RUYER (R.): La conscience et le corps. Paris, Ed. Alcan.
1932 — EY (Henri): «La notion d'automatisme en psychiatrie», Evol. Psych., pp. 11—35.
1937 — PIAGET (J.): La construction du réel chez l'enfant.
1950 — PIAGET (J.): Introduction a Гер ist émoi ogie génétique. Paris, P. U. F. (3 vol.).
1950—1954 — J. MARCY FOUNDATION: Problem of Consciousness.
1951 — KUBIE (L.): Some Implications for Psychoanalysis of Modern Concepts of the
Organisation of the Brain.
1951 —COLLOQUE MINNESSOTA UNIVERSITY: Self-organizing System.
1952 — COLLOQUE D'OXFORD: The Physiological Basis of Mind.
1954 — EY (Henri): Etudes Psychiatriques, Tome III, «Psychoses aiguës et Déstructura-
tion de la Conscience», Paris, Desclée de Brouwer.
1954 — SYMPOSIUM LAURENTIN Ste-MARGUERITE: Brain and Consciousness.
1954 — KUHLENBECK (H.): Brain and Consciousness, New York, Ed. Karger.
1956 — CHAUCHARD (P.): Le cerveau et la conscience. Paris.
1957 — RUBINSTEIN (С): L'être et la conscience.
1957 —CONGRES INTERNATIONAL DE NEUROLOGIE (Bruxelles): Neurologie et
troubles de la conscience.
1958 — COLLOQUE DE MOSCOU: L'activité nerveuse supérieure.
1959 — EBBECKE (U.): Das Bewußtsein in entwicklungs geschichtlicher Betrachtung. Stutt-
gart.
1960—COLLOQUE DE BONNEVAL: L'Inconscient (Henri Ey, P. Ricoeur, J. Lacan, Cl.
Blanc, A. Green, etc.). С. R. Paris, Desclée de Brouwer, 1966.
1961 — PAVLOV (I. P.): La psychopathologie et la Psychiatrie (trad. fr. Ed. Langues
Etrangères. Moscou — avec textes de E. Popov. L. Rokhline).
1961—OUZNADZE (D.): Les bases expérimentales de la psychologie de l'attitude. Tbilissi.
1961 — KUHLENBECK (H.): Mind and Matter. New York, Ed. Karger.
1961 — LURIA (A. R.): Higher Cerebral Functions. Londres.
oeption épigéaétique ou sociogénétique de l'homme envisagé non pas seulement comme
êtrerelationrel, mais comme formé par le milieu extérieur et notamment socio-culturel
(le fameux polypier d'images de Taine). Je pense qu'on ne saurait confondre la
structure même du «milieu» (de l'organisation interne) de l'être avec l'influence qu'il reçoit
du cmilieu extérieur»; car ces influences (stimuli), il ne les reçoit que s'il peut (ou veut) y
répondre. C'est dire que toute plasticité, tout conditionnement de l'individu, dépend lui-
même et d'abord de son organisation inconditionnée, puis de la transformation qu'elle opère
elle-même en construisant sa propre personne. L'organisation du «corps psychique» est cette
auto-construction, cette intégration qui incorpore le milieu extérieur dans sa propre organi-
sation non pas pour en dépendre, mais pour assurer son autonomie, la propriété même de son
action.
555

1962 — SCHLESINGER (В.): Higher Cerebral Functions. New York.
1963 — EY (Henri): La Conscience (2ème éd., 1968), Paris, P. U. F. On trouvera dans la
note I du présent article une bibliographie de mes travaux sur ce problème.
1964 — SEBAG (L.): Marxisme et structuralisme. Paris, Ed. Payot.
1966 — VIZIDLI (R.) et BETTI (CL): Il problema délia coscienza u neuro-psichiatrie. Pise.
1966 — LACAN (J.): Ecrits. Paris, Ed. Le Seuil.
1966 — EY (Henri): «La dissolution de la conscience dans le sommeil et le rêve et ses rapports
avec la Psychopathologie. (Esquisse d'une théorie de la relativité généralisée de la
désorganisation de l'être conscient et du devenir conscient et des diverses maladies
mentales)». Rapport au IVème Congrès Mondial de Psychiatrie, Madrid 1966 —
С R. in extenso, in Evol. Psych., 1970, I, 1—37.
1967 — SYMPOSIUM ACAD. PONTIFICA (Rome): Brain and Conscious Experience.
1967 — POLITZER (G.): Critique et fondements de la Psychologie. Paris, Ed. Payot.
1968 —COLLOQUE DE LYON (P. WERTHEIMER): Rêve et conscience. CR. Paris,
P. U. F.
1968 — PIAGET (J.): Le structuralisme. Paris, P. U. F.
1968 — BERTALANFFY (L. von): General System Theory. New York.
1969—CHÉROZ1A (A. E-): A propos du problème de la consier.ce et de l'inconscient
psychique. Essai d'étude se basant sur les données de Ja psychologie de l'attitude.
Tbilissi (t. I).
1970 — ELLENBERGER (H.): The Discovery of the Unconscious. New York, Basic Books
(trad. fr. par Feisthauer, Simep Editeur, Villeurbanne).
1971 —ZOURABACHVILI (A. D.): «Les niveaux dynamiques de l'appareil psychique et
les problèmes personnologiques». Evol. Psych., pp. 489—495.
1971 —SYMPOSIUM NEURO-PHYSIOL.: Stud. Man, Paris.
1972 — ORNSTEIN (R. E.): The Nature of Human Consciousness. San Francisco (Freeman).
1973 — BASSINE (Ph.): Le problème de l'Inconscient. Ed. îr. Moscou.
1973 — BASSINE (Ph)., tROJNOV (V.) [et^ ROJNOVA (M.): «Ce que nous pensons de la
Psychanalyse». Evol. Psych., Ill, pp. 387—404.
1973—CHÉROZIA (A. E.): A propos du problème de la concience et de l'inconscient
psychique. Essai d'interprétation et exposé de la théorie générale. Tbilissi (t. II).
1973— EY (Henri): Traité des Hallucinations (2 vol). Paris, Ed. Masson.
1973 — PRIBRAM (К. H.) et LURIA (A. R.): Psychophysiology of the Frontal Lobe. New
York, Acad. Press.
1973 — ECCLES (J. C): The Understanding of the Brain. Düsseldorf. (MacGraw" Hill).
1973 —JARVIK (L. F.), EISDORFER (С.) et BLUM (J. E.): Intellectual Functioning in
Adults. New York, Ed. Springer.
1974 — DUYCKAERTS (F.): Conscience et prise de conscience. Bruxelles, Ed. Dessart.
1974 — PIAGET (J.): La prise de conscience. Paris, P. U. F.
1975 — EY (Henri): Des idées de Jackson à un modèle organo-dynamique en Psychiatrie*
Toulouse, Ed. Privat.
1975 — EY (Henri), LAIRY (G. C.) et coll.: Psychophysiologie du sommeil et Psychiatrie^
Paris, Ed. Masson.
1976—GLOBUS (G. O). MAXWELL (G.) and SAVODX1K- Consciousness and the Brain.
New York.
1977—BROWN (J. W. ): Mind. Brain and Consciousness. New York.

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ
НЕЙРОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ
БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
47
СМЕНА ГИПОТЕЗ О НЕЙРОФИЗИОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМАХ
ОСОЗНАНИЯ
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ ОТ РЕДАКЦИИ
(1) Вопрос о нейрофизиологической основе бессознательного вы-
ступает на современном этапе как обратная сторона проблемы, фор-
мулируемой более узко, но способной , зато быть поставленной экспе-
риментально: вопроса о нейрофизиологических механизмах, обуславли-
вающих осознание психической деятельности. Легко понять, что, накоп-
ляя сведения о подобных механизмах, мы начинаем лучше понимать, ка-
кие мозговые процессы или состояния мозговых систем следует связы-
вать с психической деятельностью, плохо или даже вовсе не осознавае-
мой ее субъектом. Надо, однако, с самого начала указать, что разработ-
ка этой проблемы неизменно наталкивалась на огромные трудности, а
ее результаты еще очень скудны и далеки от ясности.
Если проследить историю относящихся сюда исследований и попы-
таться наметить хотя бы в самых грубых чертах основные ее этапы,
то обрисовывается характерная смена гипотез, каждая из которых ос-
тавила в науке нелегко стираемый след. Прежде всего здесь следует
напомнить позицию, которую занял на заре века в вопросе о физиоло-
гических механизмах бессознательного и сознания 3. Фрейд. А далее —
гипотезу, положенную И. П. Павловым в основу представления о фак-
торах, обуславливающих осознание; попытки определения этих же
факторов на основе результатов электроэнцефалографических исследо-
ваний (Г. Джаспер, Г. Моруцци и др.) и, наконец, сближение пробле-
мы осознания с проблемой правополушарной психики, начавшееся после
известных операций рассечения мозолистого тела и межполушарных
комиссур на человеке (Р. Сперри, М. Газзанига и др.). На каждом из
эт-îx этапов проблема физиологических основ сознания, а тем самым
я бессознательного, толковалась по-разному. Мы напомним основные
линии этих расхождений.
Позиция, занятая в обсуждаемом вопросе Фрейдом, хорошо из-
вестна. В литературе часто приводятся его высказывания, в которых,
с одной стороны, подчеркивается неустранимость зависимости любой
формы психической деятельности от лежащих в ее основе мозговых
процессов, существование психологических феноменов только благодаря
реализующим их физиологическим механизмам, а с другой — указы-
вается, что помощь, которую могла оказать Фрейду современная ему
нейрофизиология, была незначительной. Именно из-за этой малой ин-
формативности физиологии, подчеркивает Фрейд, он и пошел в попыт-
ках раскрытия законов душевной жизни человека по чисто психологи-
557

ческому пути. Тем самым проблема связи между осознанием и мозго-
вым субстратом была для него как предмет исследования изначальна
снята.
Такое игнорирование проблемы вместо стремления найти хоро-
шее ли, плохое ли, но какое-то определенное ее решение не могло, од-
нако, быть последним словом исследования на протяжении сколько-
нибудь длительного времени. И оно повлекло за собою в рамках самой
же психоаналитической теории движение мысли в двух прямо противо-
положных направлениях. С одной стороны — вынужденного созда-
ния имплицитной «нейрофизиологии» (фрейдовской — «метапсихоло-
г.ки»), всю чужеродность которой духу психоанализа подмечали
многие еще задолго до работ Дж. Клайна (критика ортодоксального*
фрейдизма, о котором мы уже говорили во вступительной статье от
редакции к II тематическому разделу). А с другой — отрицания
права за нейрофизиологией объяснять данные психоанализа не из-за
ее концептуальной слабости (упомянутая выше позиция Фрейда), а из-
за принципиальной несводимости качественно своеобразных проблем,
изучаемых психоанализом (динамики значений и смыслов), к катего-
риям нейрофизиологического порядка (позиция Дж. Клайна, М. Гилла
и др.).
В итоге же, несмотря на все различие этих ориентации, проблема
отношения осознания к реальному мозгу снималась ими обеими в фор-
ме еще более радикальной, чем это было сделано на заре создания
теории психоанализа самим Фрейдом.
Концептуальный подход И. П. Павлова оказался иным. Как это бы-
ло естественно ожидать от исследователя, в центре внимания которого
на протяжении долгих лет стояли вопросы нервного возбуждения и
торможения, проблема осознания (а если говорить точнее — проблема
ясности сознания) была поставлена им в прямую связь с проблемой
возбуждения и возбудимости нервного субстрата. К вопросу об этой
связи он возвращался неоднократно в обеих своих классических рабо-
тах— в «Лекциях о работе больших полушарий» и в «Двадцатилетнем
опыте», а чтобы придать своему пониманию более наглядную форму, он
ввел в одной из своих лекций образ перемещающегося по коре больших
полушарий светового пятна — своеобразную модель неустанного из-
менения степени возбуждения и возбудимости различных мозговых
формаций.
Хорошо известно, как убедительно была подтверждена в дальней-
шем (экспериментами, которые после открытия Мэгуном, Моруцци,
Мак-Каллохом, Эрнандец-Пеоном и др. функций ретикулярной форма-
ции, активирующих и гипногенных систем также стали классически-
ми) идея закономерной связи между возбуждением определенных
нервных структур и изменением уровня бодрствования. Колебания
уровня бодрствования не эквивалентны, конечно, феномену осознания
в его психологическом понимании, — повышение уровня бодрствования
является скорее лишь одной из предпосылок или одним из факторов
осознания, — но вряд ли можно оспаривать, что определение физиоло-
гических механизмов изменения уровня бодрствования означало важ-
ный шаг в направлении раскрытия и тех физиологических процессов, от
которых зависит осознание. Особенно отчетливо это было показано
экспериментально при прослеживании влияния изменений уровня
бодрствования на психологические процессы, связанные с осознанием
качеств и последствий развертываемой субъектом деятельности. В худо-
558

жественной литературе проблема этих влияний была с поразительной
прозорливостью отражена А. П. Чеховым в его трагическом рассказе
«Спать хочется», повествующем о том, как под влиянием острой по-
требности во сне может в корне измениться осознание человеком не
только окружающего, но даже значения и последствий его собственных
поступков: мучительно страдая от потребности во сне, — и только
вследствие этого, — няня убивает отданного на ее попечение, но ме-
шающего ей спать маленького ребенка.
Нельзя поэтому не признать, что уходящая своими логическими
корнями еще в первые павловские работы идея связи изменений уровня
бодрствования с уровнем активности определенным образом локализо-
ванных десинхронизирующих и гипногенных мозговых систем открыла
определенный путь для физиологического осмысления и сложнейшей,
так долго остававшейся совершенно недоступной для рационального
понимания проблемы мозговых механизмов осознания. Но, конечно, это
был только первый шаг.
Дальнейшее продвижение в этой области оказалось связанным,
главным образом, с дисциплиной, сложившейся окончательно лишь к
концу первой половины .нашего .века и во многом повлиявшей на фор-
мирование представлений о законах работы мозга на уровне его как
макро-, так и, особенно, микросистем, — с электрофизиологией моз-
га. В настоящем коротком очерке нет, естественно, возможности сколь-
ко-нибудь подробно задерживаться на рассмотрении этого сложного
развития мысли, мы ограничимся как его иллюстрацией только од-
1ним примером.
На состоявшемся около десяти лет назад в Риме представительном
международном симпозиуме, посвященном проблеме «Мозг и осозна-
ваемый опыт» [3], был заслушан доклад Г. Джаспера «Физиологические
исследования мозговых механизмов при разных состояниях сознания».
В этом сообщении был в острой форме поставлен вопрос: существует
ли особая нейронная система, функцией которой является осознание
психической активности и которая отличается от систем, участвующих
в выполнении таких, например, процессов, как автоматические движе-
ния, неосознаваемая переработка информации и т. п. Автор, один из
ведущих электрофизиологов мира, напоминает фундаментальные
положения, близкие тем, о которых мы только что говорили, а именно,
что исследованиями последних лет была показана связь нейронных
систем, располагающихся в централдуных частях мозгового ствола и
диэнцефалона, с функцией осознания восприятий. А далее он высказы-
вается в пользу того, что взаимодействие именно этих систем с корой
больших полушарий лежит в основе наиболее сложных форм интегра-
ции, необходимых для осознания вообще, и что реализуется это взаимо-
действие при помощи особых (холинэргических) синаптических меха-
низмов, отличающихся от синапсов, обеспечивающих обычную передачу
информации.
Углубляя это представление, Джаспер формулирует далее мысль,
значение которой подчеркнули клинические наблюдения и данные экс-
периментов, накопленные несколько позже. Он отмечает, что, чем более
совершенной становилась техника изучения мозга, тем большую спе-
циализированность отдельных нейронов и их местных ансамблей мы
обнаруживали. Даже наиболее сложные функции мозга представляются
теперь в какой-то мере локализованными и не обязательно вовлекаю-
щими «мозг как целое». В овете этих тенденций, ставит вопрос
559

Джаспер, не является ли правдоподобным, что существуют высоко-
специализированные нейронные системы, преимущественно ответствен-
ные за осознание? Косвенным доводом в пользу такого понимания яв-
ляется, по его мнению, хотя бы тот факт, что далеко не все клетки в
каре отвечают «а диффузный засвет сетчатки, обнаруживая тем самым,
«что активация разных корковых элементов обуславливается определен-
ными различиями в структуре сигналов. В сходном духе, допуская су-
ществование особых высокоспециализированных синапсов, ответствен-
ных за накопление опыта и обучение, высказался на этом симпозиуме
в докладе, посвященном (механизмам сознания, и Г. Моруцци.
Предположение о связи функции осознания с определенными моз-
говыми системами, выдвинутое Джаспером и Моруцци на Римском сим-
позиуме 1964 г. на оонове электрофизиологических данных, было углуб-
лено в дальнейшем в результате работ, произведенных в совсем другой
области — в нейрохирургии. Уже на том же самом Римском симпозиуме
был заслушан доклад Р. Сперри «Рассечение мозга и механизмы соз-
нания», в котором были изложены наблюдения над двумя больными,
подвергшимися в целях лечения от тяжелых эпилептических припадков
операции рассечения мозолистого тела, передней и гиппокамповой ко-
миссур. После операции у этих больных наблюдалась в высшей степени
своеобразная картина двух разных «сознаний». Опыт, приобретаемый
правым большим полушарием мозга, не сообщался левому, и наобо-
рот. Это психическое расщепление можно было проследить на функци-
ях восприятия, обучения, запоминания, мотивации и др.
В последующие годы количество больных, перенесших операцию
рассечения нейронных связей между гемисферами, значительно увели-
чилось, а тщательное психологическое исследование оперированных
позволило углубить уже давно производившееся в клинике изучение
особенностей т. н. «правополушарной» психики, выступающих в ряде
отношений как своеобразные дополнения или «негативы» психики «ле-
вополушарной». Так, если левое (доминантное) мозговое полушарие
оказалось связанным преимущественно с формами психической дея-
тельности, имеющими сукцессивный (распределенный во времени) ха-
рактер, основанными на логических умозаключениях, вербализуемыми
и потому легко коммуницируемыми и осознаваемыми, то правое полу-
шарие характеризовалось активностью скудно или даже вовсе не вер-
бализуемой, имеющей не сукцессивный,. а симультанный характер (ха-
рактер «мгновенного схватывания»), восприятиями и решениями, ко-
торые основываются не на рациональном анализе, а скорее на чувстве
немотивированной уверенности, возникающем без возможности просле-
дить, почему и »каким образом оно зародилось. Эти черты правополу-
шарной психики, приближающие ее к формам психической активности,
обозначаемым обычно как работа интуиции, заставили некоторых ис-
следователей рассматривать правую гемисферу как субстрат, имеющий
особое отношение к неосознаваемой психической деятельности. Соче-
танное же в норме функционирование правого и левого больших полу-
шарий головного мозга объявляется при таком понимании основой ха-
рактерной «двойственности» человеческого сознания, причиной постоян-
ного, хотя и весьма иногда замаскированного, присутствия в его функ-
циональной структуре рациональных и интуитивных компонентов, со-
держаний, из которых одни формируются на основе речи, со всеми вы-
текающими отсюда последствиями для их осознания, а другие —
.560

«безотчетно» т. е. без видимой, по крайней мере, связи с развернутой
вербализацией.
В пользу этой общей концепции дифференцированного отношения
к функции вербализации, а тем самым и к функции осознания, правых
и левых корковых систем говорят и новейшие работы советских иссле-
дователей (Н. Н. Трауготт и др.), умело применивших методику т. н.
локальных электрошоков, позволяющую дезактивировать (при наличии
терапевтических, разумеется, показаний) на определенные интер^валы
времени разно локализованные мозговые структуры. Тщательное психо-
логическое обследование больных в фазах подобной дезактивации, под-
твердив, в основном, соотношения, выявленные при хирургическом раз-
общении полушарий, позволило углубить представление об этих соот-
ношениях, еще более тесно связав функции правого полушария с раз-
ными формами немотнвируемых рационально знаний и оценок.
В заключение этого беглого очерка основных этапов формирова-
ния нейрофизиологических подходов к проблеме сознания, нельзя не
упомянуть о последних работах Н. П. Бехтеревой [1; 2].
Используя методику вживления в мозг (по терапевтическим пока-
заниям) множественных электродов, Н. П. Бехтеревой удалось провес-
ти на чело-веке исследование активности отдельных -нейронов и ней-
ронных популяций, связанных с кодированием и декодированием сло-
весных сигналов. Ею прослеживается, как при предъявлении психоло-
гических тестов формируются рабочие нейронные ансамбли, функцио-
нально объединенные в соответствии со смыслом решаемой задачи, как
или, во всяком случае, где осуществляется взаимодействие импульс-
ного кода и структурного кода долговременной памяти, в чем заклю-
чаются флюктруации электрической активности мозга, обуславливае-
мые семантической нагрузкой сигналов и т. д. Хотя непосредственно
эти исследования не направлены на выявление мозговой основы осоз-
нания, трудно преувеличить значение, которое они в этом плане могут
иметь. Создается впечатление, что этими исследованиями Н. П. Бехте-
ревой, как и M. H. Ливанова, А. А. Генкина и др., на данные которых
она опирается, формируется оригинальное и очень важное направление
нейрофизиологических поисков, которому суждено сыграть в ближай-
шие годы в разработке проблемы мозговых механизмов осознания быть
может основную роль.
(2) Мы остановились выше на развитии современных представле-
ний о физиологических факторах, обуславливающих осознание (а тем
самым косвенно и на проблеме физиологических механизмов бессоз-
нательного), чтобы показать всю сложность этой проблемы и незавер-
шенность предлагаемых в этой области гипотез. Вместе с тем, просле-
живая смену этих гипотез, нетрудно обнаружить определенную их ло-
гическую преемственность, говорящую о наличии пусть весьма медлен-
ного, но ориентированного в определенном направлении движения мыс-
ли. Во всяком случае, когда сегодня ставится вопрос о мозговом суб-
страте бессознательного, то возвращение при его обсуждении к скепти-
ческому негативизму Фрейда — мы позволим себе здесь резкое слово —
было бы наивным. Огромный труд, затраченный нейрофизиологами на
протяжении последней четверти века, не привел еще к созданию в этой
области завершенных теоретических конструкций, не избавил нас все
еще от унизительного чувства полной беспомощности. И зада(чей даль-
нейших экспериментальных поисков является, очевидно, шаг за шагом
36. Бессознательное
561

настойчиво углублять, пусть скромные, сведения, которыми мы уже рас-
полагаем.
В настоящем III разделе монографии представлены работы,
пытающиеся с разных сторон подойти к проблеме физиологических ос-
нов бессознательного. Они охватывают широкий круг теоретических и
экспериментальных вопросов.
Раздел открывается статьей хорошо известного советским читате-
лям крупнейшего американского нейрофизиолога К. Прибрама «Осоз-
наваемые и бессознательные процессы: нейрофизиологический и нейро-
психологический анализ».
Мы уже отметили выше, что вопрос о нейрофизиологической основе
бессознательного выступает в современной литературе своеобразно:
преимущественно как обратная сторона, или .как специальный ас-
пект, проблемы более широкой (и более доступной для эксперимен-
тального исследования): нейрофизиологических механизмов, обуслав-
ливающих осознание психической деятельности. Именно с таких пози-
ций и подходит Прибрам к вопросу о нейрофизиологии бессозна-
тельного.
Обобщая результаты своих работ, выполненных за последние деся-
тилетия и позволивших создать специфическое направление в психофи-
зиологии, т. н. «субъективный бихевиоризм», Прибрам излагает нейрофи-
зиологическую концепцию, освещающую, с одной стороны, принципы
регуляции (программирования) поведения (становление и активность
«Планов»), связанные с идеей т. н. «опережающей» связи («feed for-
ward», — антитеза «связи обратной»), а с другой — формирование
«Образов», указывающих на то, что адекватная модель мозга должна
содержать, наряду с нейронным прототипом компьютера, также систе-
мы, работающие в соответствии с закономерностями голографии. Пере-
ходя более непосредственно к вопросу о соотношении сознания и бессоз-
нательного, Прибрам подчеркивает тесную связь первого с функциями
внимания и речи (с «глубокими структурами языка»); дает интересную
трактовку нейрофизиологических механизмов внимания и произвольно-
го («интенциомального») поведения, движимого осознаваемыми моти-
вами; вычленяет как высшую форму сознания самосознание («то, что
делает, словами Брентано, человека человеком»). А в качестве
естественной базы этих наиболее сложных проявлений мозговой дея-
тельности рассматривает, — как выражение особых, качественно свое-
образных форм работы мозга, — поведение автоматизированного, «ин-
струментального», непроизвольного типа.
Для понимания основного в подходе Прибрама к проблеме бес-
сознательного важно учесть, что именно этот последний тип поведения
OIH считает возможным называть предсознательным, поскольку ав-
томатизированные формы действий могут осуществляться как без их
осознания субъектом, так и при необходимости осознанно. Но в
таком случае, — ставит вопрос сам же Прибрам,—что такое бессозна-
тельное? И ответ, который дает этот бесспорно глубокий исследова-
тель, своею сложностью и неуверенностью выявляет, насколько труден
путь к решению проблемы бессознательного, если он предпринимается
только с собственно-нейрофизиологических позиций, без учета специфи-
ческих представлений психологии бессознательного.
Бессознательное, по мнению Прибрама, это то «третье», что не
является ни «предсознательным автоматизмом», ни «интенционально
ориентированным самосознанием». Чувствуя, однако, всю неудовлетво-
562

рительность такого определения через исключение, Прибрам прибегает
к метафорам и аналогиям, заимствованным из теории компьютеров
(«hardware», «software») и в конечном счете склоняется, по-видимому,
(эти мысли выражаются им, возможно намеренно, в недостаточно опре-
деленной форме) к уподоблению бессознательного программирующе-
му устройству, которое направляет и контролирует формализуемые опе-
рации, выполняемые ЭВМ.
Если перевести это сложное построение на язык психологических
понятий, то не означает ли оно, что идея бессознательного отождест-
вляется Прибрамом или хотя бы в какой-то степени сближается с
идеями неосознаваемого мотива и неосознаваемой психологической
установки?
Если это действительно так, то представление о бессознательном
как о категории семантической, как о факторе, способном к смыслово-
му (а отнюдь не только к «автоматическому») регулированию, так
парадоксально выпадающее из системы представлений Прибрам а, уст-
раняется, и мы вновь оказываемся в кругу идей, обосновываемых всем
опытом современной психологии.
Однако такая интерпретация позиции Прибрама должна прово-
диться, с осторожностью, чтобы не произошло невольного навязывания
ему толкований не во всем, возможно, для него приемлемых.
Следующие две статьи (О. С. Адрианова «Значение принципа мно-
гоуровневой организации мозга для концепции осознаваемых и неосоз-
наваемых форм высшей нервной деятельности», К. В. Судакова и А. В.
Котова «Нейрофизиологические механизмы сознательных и подсозна-
тельных мотиваций») посвящены проблеме форм высшей нервной дея-
тельности, которые у животных являются как бы своеобразными пред-
вестниками последующей дифференциации психической деятельности
человека на ее осознаваемые и неосознаваемые компоненты. О. С. Ад-
рианов останавливается в этой связи на концепции «автоматизмов» по-
ведения, подчеркивая активный характер отражательного процесса уже
на уровне анализаторных систем. Он сближает идею «опережающего
возбуждения» (в понимании П. К. Анохина) с идеей психологической
установки (в понимании Д. Н. Узнадзе), показывая необходимость ис-
пользования обеих этих категорий для раскрытия функциональной
структуры самых разных форм мозговой деятельности. Им подчерки-
вается также характерная общая закономерность, определяющая ди-
намику неосознания, — осознание целого сопровождается уменьшением
осознаваемое™ частей этого целого — и дается физиологическая ин-
терпретация этого феномена. В работе же К. В. Судакова и А. В. Котова
внимание привлекается к сложной проблеме мотивационного возбуж-
дения и его влияния на поведение животных. Авторы проводят грани-
цу между мотивационным возбуждением, проявляющимся элек-
трофизиологически, в условиях наркоза (рассматривая его ус-
ловно как возбуждение «подсознательное»), и возбуждением, наблю-
даемым в условиях бодрствования животного (возбуждение «осозна-
ваемое»). Они обращают внимание на особую роль разных форм моти-
вации, как «подсознательных», так «осознаваемых», в анализе и син-
тезе внешних раздражений, на их связь с афферентным «синтезом, ле-
жащим в основе функциональных систем поведенческих актов, на их
взаимоотношение с «акцептором результатов действия» (аппаратом
прогнозирования и оценки результатов целенаправленной активности).
В следующем сообщении (А. И. Ройтбак, «К вопросу о бессозна-
563

тельном с точки зрения нейроглиальной гипотезы образования времен-
ных связей») излагается оригинальная концепция, согласно которой
формирование и консолидация временных связей зависят в определен-
ных отношениях от процессов миелинизации центральных аксонов. Раз-
вивая эту концепцию, автор приходит к предположению, что в основе
неосознаваемой психической деятельности лежат нейродинамические
процессы со специфической микрофизиологической функциональной
структурой, допускающие сочетание «индифферентного» раздражения
возбуждающих терминалей, оканчивающихся на определенном нейро-
не «.потенциальными» возбуждающими синапсами, с раздражениями,
вызывающими торможение того же нейрона.
Не менее интересной является публикуемая далее статья видного
американского физиолога Г Шеврина, озаглавленная автором как об-
зор данных в пользу существования неосознаваемой психической дея-
тельности, выявляемых анализом вызванных потенциалов мозга.
Статья содержит, однако, описание и весьма важных для теории бес-
сознательного собственных экспериментов автора. Этжми эксперимен-
тами Шеврин обосновывает тезис о существовании «когнитивных» про-
цессов, развертывающихся без их осознания субъектом. Он полагает
также, что электрофизиологические данные говорят об адекватности
известного психоаналитического разграничения между активностью бес-
сознательного и активностью «подсознания».
В сообщении Н. А. Аладжаловой («Периодичность сверхмедленных
мозговых потенциалов в ее связях с характером психической деятель-
ности») показано наличие закономерных связей между динамикой т. н.
сверхмедленных мозговых потенциалов и ритмическим характером не-
которых форм психической деятельности человека. Автор формулирует
на основе анализа этих связей важную и еще не прозвучавшую в лите-
ратуре мысль об усилении периодичности сверхмедленных потенциалов
по мере нарастания в структуре психических процессов их неосознавае-
мых компонентов, по сравнению с осознаваемыми.
В очень тщательно, в экспериментальном отношении, выполненном
исследовании Э. А. Костандова («О физиологических механизмах
«психологической защиты» и безотчетных эмоций») показана возмож-
ность смыслового различения определенных («высокозначимых») слов
без их осознания (в этом плане работа Костандова перекликается с упо-
мянутой выше работой Шеврина). Автор объясняет этот парадоксаль-
ный, в высшей степени интересный феномен на основе представления,
по которому решающим звеном в структурно-функциональной органи-
зации головного мозга, обеспечивающим осознание раздражителя, яв-
ляется активация двигательной речевой области, хотя гностические
зоны, воспринимающие в какой-то степени зрительную и слуховую
речь, имеются и в правом (субдоминантном) полушарии. Это представ-
ление автор обосновывает анализом особенностей вызванных потенциа-
лов, возникающих при предъявлении осознаваемых и неосознаваемых
раздражителей. Изменения же порога осознания, выступающие как
функция семантики предъявляемых слов, он рассматривает как свое-
образное проявление «психологической защиты».
В третьем из сообщений, использующих электрофизиологические
методы, Л. Б. Ермолаевой-Томиной «К проблеме произвольного и не-
произвольного регулирования электрических потенциалов головного
мозга» приводятся данные, показывающие возможность изменения рит-
мики ЭЭГ, возникающего как непроизвольно (при стимуляции мель-
кающим светом), так и произвольно, т. е. на неосознаваемом и осозна-
564

ваемом уровне. Возможность изменения типа ЭЭГ коррелирует опре-
деленным образом, по данным автора, с особенностями характера ин-
теллектуальной деятельности.
Проблема ауторегуляции электрической активности мозга, иссле-
дованная Л. Б. Ермолаевой-Томиной, является центральной и для
статьи С. Криппнера (США) «Психофизиология, конвергирующие про-
цессы и изменения сознания». В его статье приведены эксперименталь-
ные данные, показывающие возможность как произвольного подавле-
ния, так и произвольной активации альфа-ритма на основе использова-
ния принципа обратной связи (в данном случае — шумовой сигнализа-
ции, сообщающей испытуемому о результате его усилий изменить уро-
вень альфа-активности его мозга).
Данные обоих этих исследований (Л. Б. Ермолаевой-Томиной и
С. Криппнера) позволяют расширить представление о возможностях
вмешательства произвольной регуляции в динамику процессов, кото-
рая, согласно традиционным представлениям, рассматривается как ре-
гулируемая только неосознаваемым образом.
Исследованию сенсорной настройки как психофизиологического
выражения целевой установки методом регистрации вызванных потен-
циалов посвящена публикуемая далее статья Л. А. Самойловича и
В. Д. Труша.
Во втором сообщении Г. Шеврина, завершающем цикл электрофи-
зиологических работ, описана оригинальная методика объективации
проявлений бессознательного, основанная на одновременной записи
вызванных потенциалов и свободных ассоциаций. Автор различает
между ассоциациями по созвучию и ассоциациями по смыслу, посту-
лируя близость первых преимущественно к неосознаваемой, вторых —
к осознаваемой психической деятельности, и устанавливает наличие
определенных корреляций между каждой из этих форм ассоциативной
деятельности, с одной стороны, и структурой вызванных потенциалов
и последействием различных фаз сна, — с другой. Он отмечает опре-
деленную связь между своей работой и исследованиями, выполненными
ранее советскими авторами — А. Р. Лурия и О. М. Виноградовой. При
истолковании природы неосознаваемой психической деятельности Шев-
рин отклоняет представление, по которому бессознательное это лишь
плохо оформленные содержания, относящиеся к раннему детству, он
видит в нем скорее специфический уровень организации того же мно-
жества содержаний, с которым имеет дело и сознание.
В следующих статьях проблема бессознательного интерпретиру-
ется в свете классических представлений общей нейрофизиологии.—
на основе ее связей с учением А. А. Ухтомского о доминайте (Т. До-
сужков, «Доминанта и психоанализ»); представлений павловской фи-
зиологии и новых данных о разобщении мозговых систем (Н. Н. Тра-
уготт, «Проблема бессознательного в нейрофизиологических исследова-
ниям»; В. М. Мосидзе, «Пащиешы с расщепленным мозгом»; Л. Г Во-
ронин, В. Ф. Коновалов, «Роль неосознаваемой и осознаваемой сфер
высшей нервной деятельности в механизмах памяти») и некоторых но-
вейших нейрофизиологических и нейропсихологических подходов
(Б. М. Величковский, А. Б. Леонова, «Психология установки и микро-
структурлый 'подход»; Л. Р. Зенков, «Некоторые аспекты семиотичес-
кой структуры и функциональной организации правополушарного мы-
шления»).
В работе Т. Досужкова (ЧСР) дан интересный анализ связей, су-
ществующих между теорией доминанты и основными представлениями
психоаналитической теории, о которых неоднократно говорил и сам
565

А. А. Ухтомский. Автор показывает, что даже такие специфические
психоаналитические представления, как относящиеся к проявлениям
бессознательного во сне, к активности влечений, к причинам возникно-
вения психосоматических расстройств, к фазам развития детской сек-
суальности и др., могут быть более глубоко раскрыты и получить
физиологическое обоснование при их сближении с концепцией доми-
нанты.
В. М. Мосидзе приводит новейшие данные, позволяющие подойти к
проблеме бессознательного на основе наблюдения клинических случаев
хирургического «расщепления» мозга.
В статье Н. Н. Трауготт проблема бессознательного рассматрива-
ется в разных аспектах: в плане возможностей контроля сознанием не-
произвольных физиологических реакций; с позиций представления о
подпороговом (субсенсорном) накоплении информации; в связи с кон-
цепцией аффективных комплексов («патодинамических структур») и
их роли в регуляции поведения. Особое же внимание автор уделяет
упоминавшейся выше проблеме межполушарных мозговых асиммет-
рий: определению специфических функциональных особенностей субдо-
минантной гемисферы, обнаруживающихся при использовании в тера-
певтических целях методики локальных электрошоков. Применение
этой техники позволило интересным образом углубить данные, полу-
ченные американскими нейропсихологами и нейрохирургами путем рас-
сечения межполушарных мозговых комиссур. В своем анализе H. H.
Трауготт широко использует теоретические представления павловской
школы, включая понятия, введенные ряд лет назад А. Г. Ивановым-
Смоленским.
В работе Л. Г Воронина и В. Ф. Коновалова представлены резуль-
таты экспериментального исследования роли бессознательного в меха-
низме памяти. Авторы показывают, что при определенных условиях
могут возникать формы работы головного мозга, при 'которых осозна-
ваемая и неосознаваемая психическая деятельность развертываются
одновременно и до некоторой степени независимо друг от друга. Ана-
лиз этого феномена так же, как в предыдущем сообщении, дается с по-
зиции классических представлений павловской школы. Принципиальное
значение имеет формулируемый авторами тезис о неэквивалентности
понятий «первая сигнальная система» и «неосознаваемый уровень выс-
шей нервной деятельности».
В статье Б. М. Величко вшаго и А. Б. Леоновой рассматривается
проблема объективного изучения скрытых от непосредственного («внеш-
него» -и «внутреннего») наблюдения психических процессов при микро-
структ/рном подходе к ним с позиции психологии установки. В част-
ности, Б. М. Величкозский и А. Б. Леонова высказывают мнение, что
микросгруктуркый анализ этих процессов может оказаться одним из
путей практического преодоления так называемого «постулата непос-
редственности» в психологии.
В центре внимания Л. Р. Зеншва, так же как в заключительной
части сообщения Н. Н. Трауготт, — проблема полушарных мозговых
асимметрий. Автор подходит к этой проблеме с привлечением весьма
интересных данных из области искусства (анализ манеры живописи
древних мастеров); идей Рагга о «трансламинарной динамической сфе-
ре» («середине» психического континуума «бессознательное — созна-
ние»); эффектов дейстзия дроперидола в ситуации эмоционального
стресса; т. н. «иконического» характера кодов, используемых при невер-
бальном мышлении (»конический код — код, составленный из знаков,
обладающих некоторыми свойствами их денотатов), и в этой связи —
566

принципов голографии. Новейшие теоретические категории, к которым
юбращается автор, и полученные им оригинальные экспериментальные
данные придают его исследованию актуальный характер и могут сти-
мулировать интересные дискуссии.
Хорошо известно, какое большое значение для общей теории бессоз-
нательного и для психоаналитических представлений имеет проблема
неосознаваемого мотива и его роли в организации поведения. Физиоло-
гический аспект этой проблемы освещен в литературе, однако, очень
скудно. В этой связи представляет значительный интерес попытка экс-
периментально проследить физиологические механизмы и признаки, а
также психологические проявления постепенного нарастания силы кон-
кретного мотива-—сексуального влечения — с переходом последнего
из фазы неосознаваемой в фазу осознаваемую, представленная в до-
кладе В. М. Ривина и И. В. Ривиной. Авторы показывают, как про-
грессирующее нарастание интенсивности мотива изменяет уже на на-
чальной стадии его формирования — стадии неосознания — общую
структуру психической деятельности, включая даже такие формы
функциональной активности, которые непосредственно с этим мотивом
не связаны.
Различные нейрофизиологические и нейропсихологические аспекты
проблемы неосознания затрагиваются также в следующих далее рабо-
тах Д. Д. Бекоевой, Н- Н. Кдащенко («О нейропсихологическом аспек-
те (наследования фиксированной установки»), Л. И. Сумского («Не-
которые астекты функциональной активности мозга при коматозном
состоянии»), В. Н, Пушкина, Г В. Шавырина («Саморегуляция про-
дуктивного мышления и проблема бессознательного в психологии»).
В завершающей этот раздел статье Л. М. Сухаребского «О сти-
мулировании творческих возможностей бессознательного» затраги-
вается вопрос о роли психологических установок в сохранении здоровья
человека и о некоторых специфических приемах стимулирования твор-
ческого интеллектуального процесса (методика «мозговой атаки», «си-
нектика», «индуцирование психоинтеллектуальной деятельности»).
Автор высказывается в пользу тесной связи этих приемов, как и пси-
хологических установок, с неосознаваемой психической деятельностью
и ее скрытыми еще очень малоизученными потенциями.
Таково основное содержание обсуждаемого III тематического
раздела '.настоящей коллективной монографии. К некоторым же более
специальным вопросам нейрофизиологии и нейропсихологии бессозна-
тельного читателям предстоит еще вернуться в следующих двух раз-
делах II тома данной монографии, посвященных проблематике сна,
гшшоза 'и клинической патологии.
CHANGE OF HYPOTHESES ON THE NEUROPHYSIOLOGICAL
MECHANISMS OF CONSCIOUSNESS
EDITORIAL INTRODUCTION
Summary
It is noted that in current studies the problem of the neurophysiological
basis of unconscious mental activity emerges as the reverse of another
problem, which is stated more narrowly but wh'ch is more amenable to
-experimental investigation: namely the neurophysiological mechanisms
responsible for the awareness of mental activity.
567

The negative stand taken by S. Freud on the problem of the physiolo-
gical basis of consciousness and the unconscious is described. Further, the
evolution of irore constructive ideas on the subject is traced: the hypoth-
esis assumed by I. P. Pavlov as the basis of his concepton of the physiolo-
gical mechanisms of consciousness; an attempt at an electrophysiological
determination of the factors leading to consciousness (G. Magoun, G. H. Jas-
per, G. Moruzzi, and others); the approach of the problem of consciousness
to that of the right hemispheric mind, following the operations of the section
of the corpus callosum and interhemispheric commissures in man (P. Sperry,
M. Gazzaniga and others).
It is noted that evidence on the functional specificities of the subdominant
hemisphere, brought to light through its surgical switch-off from the dom-
inant hemisphere, was further augmented on the basis of observations using
the method of local electric shocks (work of Soviet researchers—N. N. Trau-
gott and others). This research led to the identification of features of the
so-called right-hemispheric mind (emphasis on non-verbalizable forms of
thinking activity; on psychological processes of simultaneous rather than
successive nature, i. e- of «instantaneous grasping»; on decisions based not on
rational analysis but on the feeling of unmotivated assurance, and so on)
which stimulated interest in the problem of the special role of the subdomi-
nant hemisphere in forms of mental activity during which such intellectual
and mental processes come to the fore that develop without recourse to
formalizable features, and hence are poorly realizable.
Attention is drawn to the significant role which research on the activi-
ty of neuronal populations as related to the coding and decoding of verbal
cues can play in the future elaborafoa of the problem of the cerebral ba-
s's of consciousness (N. P. Bekhtereva).
A condensed description is given of the papers contained in the third
section; these contributions throw light, from different angles, on the
problem of the neurophysiological mechanisms of consciousness and awareness,
as well as on the question of the physiological basis of unconscious sexual
drive.
ЛИТЕРАТУРА
1. БЕХТЕРЕВА Н. П., Нейрофизиологические аспекты психической деятельности
человека, Л., *1971.
2. БЕХТЕРЕВА Н. П., БУНДЗЕН П. В., Нейрофизиологическая организация пси-
хической деятельности человека. В сб.: Нейрофизиологические механизмы пси-
хической деятельности человека, Л., 1974.
3.ECCLES, J. С (Ed.). Brain and Conscious Experience, 4. Berlin—Heidelberg—N. Y.. 1966.

48
CONSCIOUS AND UNCONSCIOUS PROCESSES: A NEUROPHYSIOLOGICAL
AND NEUROPSYCHOLOGICAL ANALYSIS*
KARL H. PRIBRAM
Stanford University, USA
Introduction
A patient has a tumor removed from the occipital lobe on one side of
his brain. The surgery leaves him unable to report the sight of objects present-
ed to him on the side opposite the removal, yet he can correctly point to the
location of the objects and even correctly respond to differences in their shape
(Weiskrantz and Warrington, 1974). Even when repeatedly told that he
is responding well, he insists that he is not aware of seeing anything and on-
ly is guessing.
Another patient has the medial structures of the temporal lobes of his
brain removed on both sides. He performs well on tests of immediate memory
such as recalling a telephone number just read out to him, but a few min-
utes later is not only unable to recall the number but the fact that he had heard
a number or even that he had been examined. Even after twenty years of reg-
ular exposure to an examiner, the patient fails to recognize her as familiar
(Scoville and Milner, 1957). Yet, this same patient, when trained to respond
skillfully to a complex task, or to discriminate between objects, etc, can be
shown to maintain such performances over years despite the disclaimer on
his part that he was ever exposed to such a task (Sidman, Stoddard and Mohr,
1968).
Still another patient with a similar but more restricted bilateral lesion
of her temporal lobe has gained over a hundred pounds of weight since sur-
gery. She is a voracious eater, but when asked whether she is hungry or has
any special appetites, she denies this even when apprehended in the midst
of grabbing food from other patients (Pribram, 1965).
This is not all. A patient may have the major tracts connecting his cere-
bral hemispheres severed with the result that his responses to stimuli pre-
sented to him on opposite sides are treated independently of one another.
His right side is unaware of what his left side is doing and vice-versa. The
splitting of the brain has produced a split in awareness.
More common in the clinic are patients who are paralyzed on one side
due to a lesion of the brain's motor system. But the paralysis is manifest espe-
* Th s work was supported by NIMH Grant No. MH 12970-10 and Career Research
Award No. MH 15214-14 to the author.
569<

cially when the patient attempts to follow instructions given to him or which
he himself initiates. When highly motivated to perform well ingrained respon-
ses, as when a fire breaks out, or as part of a more general action, the paral-
ysis disappears. Only intentional, volitional control is influenced by the le-
sion.
Observations such as these have set the problems that brain scientists
need to answer. Not only do they demonstrate the intimate association that
exists between brain and the human mind; they also make it necessary to take
into account the dissociation between conscious awareness, feelings and
intentions on the one hand and unconscious, automatic behavioral perfor-
mances on the other.
Parhaps, therefore, it is not too surprising that a division in approach
to the mind-brain problem has recently occurred. While philosophers and be-
havioral scientists have for the most part eschewed a Cartesian dualism in
an attempt at rigorous operational and scientific understanding, thoughtful
brain scientists have inveterately maintained that a dualism exists and must
be taken into account. A brief review of my own struggles with the problem
may be helpful in posing some of the issues involved.
Plans
The struggle began modestly with a recounting in the late nineteen fif-
ties and early nineteen sixties of case histories such as those used in the In-
troduction to this paper. These were presented as an antidote to the radical
behaviorism that then pervaded experimental psychology. The formal proper-
ties of a more encompassing view were presented in terms of a computer anal-
ogy in Plans and the Structure of Behavior under the
rubric of a «Subjective Behaviorism». The analogy has since become a fruit-
ful model or set of models known as «Cognitive Psychology» which, in con-
trast to radical behaviorism, has taken verbal reports of subjective conscious
experience seriously into account as problem areas to be investigated and
data to be utilized.
The computer has proved an excellent guide to understanding and exper-
imental analysis. Further, it has become clear that a host of control engi-
neering devices can serve as models for the brain scientist. Of special interest
here is the distinction that can be made among such models between feed-
back and feedforward operations, a distinction which is critical to our under-
standing of the difference between automatic and voluntary control of behav-
ior. Feedback organizations operate like thermostats, Cannon's (1927) famil-
iar homeostatic brain processes that control the physiology of the organism.
More recently it has become established that sensory processes also involve
such feedback organizations (see Miller, Galanter & Pribram 1960 and Prib-
ram 1971, Chaps. 3, 4 and 11 for review). Thus, feedback control is one fun-
damental of brain organization.
But another somewhat less well understood fundamental has emerged in
the analyses of brain function in the past few years. This fundamental goes
by the name of feedforward or information processing (see e.g., McFarland
570

1971, Chap. 1). I have elsewhere (Pribram 1971b) Chap. 5; Pribram and Gill
1976, Chap. 1; Pribram 1971a) detailed my own understanding of feed-for-
ward mechanisms and their relation to feedback control. Briefly, I suggest that
feedbacks are akin to the processes described in the 1st law of thermodynamics
(the law of conservation of energy) in that they are error processing, reactive
to magnitudes of change in the constraints that describe a system. They op-
erate to restore the system to the state of equilibrium.
By contrast feedforward organizations process «information», novelties that
increase the degrees of freedom of the system. The manner by which
this is accomplished is often portrayed in terms of Maxwell's demon and
Szilard's solution to the problem posed by the «demons»: how is energy con-
served across a boundary (a system of constraints) that recognizes certain
energy configurations and lets them pass while denying others (see Brilluin
1962 for review). In such a system the energy consumed in the recognition
process must be continually enhanced or the «demon» in fact tends to disin-
tegrate from the impact of random energy. Feedforward operations are thus
akin to processes described by the second law of thermodynamics which deals
with the amount of organization of enegry, not its conservation. Informa-
tion has often been called neg-entropy (see e.g., Brilluin 1962) entropy being
the measure on the amount of disorganization or randomness in a system.
In the section on Consciousness and Volition we will return to these concepts
and apply them to the issues at hand.
Of especial interest is the fact that Freud (1895) anticipated this distinc-
tion between feedback and feedforward in his delineation of primary and
secondary processes (Pribram and Gill 1976). Freud distinguished three
types of neural mechanisms that constitute primary processes. One is muscu-
lar discharge; a second is discharge into the blood stream of chemical sub-
stances; and a third is discharge of a neuron onto its neighbors. All three of
these neural mechanisms entail potential or actual feedback. Muscular discharge
elicits a reaction from the environment and a sensory report of the discharge
(kinesthetic) to the brain. The neurochemical discharge results, by way of
stimulation of other body chemicals to which the brain is sensitive, in a posi-
tive feedback which Freud labels «the generation of unpleasure». (This is the
origin of the unpleasure—later the pleasure—principle). Discharge of a neu-
ron onto its neighbors is the basis of associative processes that lead to a re-
ciprocal increase in neural excitation (cathexis) between neurons (a feedback)
which is the basis for facilitation (a lowering of resistance) of their synap-
ses (learning).
By contrast, secondary or cognitive processes are based on a host of com-
plex neural mechanisms (e.g., defense, attention) that delay discharge through
inhibition. These convert wishes (the sum of facilitations) to willed acts by
allowing attention (a double feedback that matches—a comparison process—
•the wish to external input) to operate (reality testing).
For Freud and nineteenth century Viennese neurology in general, con-
sciousness was a function of the cerebral cortex. Thus the greater portion of
571

the brain regulated behavior—of which we are not aware—is behavior which is
automatic and unconscious.
Images
As indicated by the case histories described in the introduction, today's
neuroscientist shares with nineteenth century neurology the necessity to un-
derstand the special role of the brain cortex in the constructions that consti-
tute consciousness. Freud tackles that problem by distinguishing «the quali-
tative imaging» properties of sensations from the more «quantitative» proper-
ties of association, memory and motivating. The distinction remains a
valid one today: how then are «images» constructed by the brain cortex?
Images are produced by a brain mechanism characterized by a precise-
ly arranged anatomical array which maintains a topographic isomorphism be-
tween receptor and cortex but which can be seriously damaged or destroyed
(up to 90%) without impairing the capacity of the remainder to function in
lieu of the whole. These characteristics led me to suggest in the mid-sixties
(Pribram, 1966) that in addition to the digital computer, brain models
need to take into account the type of processing performed by optical systems.
Such optical information processing is called holography, and holograms dis-
play exactly the same sort of imaging properties observed for brain: i. е., а
precisely aligned mechanism that distributes information. In the brain the
anatomical array serves the function of paths of light in optical systems and
horizontal networks of lateral inhibition perpendicular to the array serve the
functions of lenses (Pribram, 1971; Pribram, Nuwer and Baron, 1974).
I have proposed a specific brain mechanism to be responsible for the
organization of neural holograms (Pribram 1971, Chap. 1). This mechanism
involves the slow graded potential changes that occur at junctions between
neurons and in their dendrites. Inhibitory interactions (by hyperpolarizations)
in horizontal networks of neurons that do not generate any nerve impulses
are the critical elements. Such inhibitory networks are coming more and
more into the focus of investigation in the neurosciences. For instance, in the
retina they are responsible for the organization of visual processes—in fact,
nerve impulses do not occur at all in the initial stages of retinal processing
(for review see Pribram 1971, Chaps. 1 and 3 ). The proposal that image con-
struction (a mental process) in man takes place by means of a neural holo-
graphic mechanism is thus spelled out in considerable detail and departs from
classical neurophysiology only in its emphasis on the importance of
computations achieved by the reciprocal influences among slow, graded lo-
cal potentials which are well established neurophysiological entities. N о n e w
principles ofmin d-b rain interaction need be con-
sidered.
For the mind-brain issue, the holographic model is also of special inter-
est because the image which results from the holographic process is located
separately from the hologram that produces it. We need therefore to be less
puzzled by the fact that our own images are not referred to eye or brain but
572

are projected into space beyond. Von Bekesy (1967) has performed an elegant
series of experiments that detail the process (lateral inhibition—the anal-
ogue of lenses in optical systems—as noted above) by which such projection
comes about. Essentially the process is similar to that which characterizes the
placement of auditory images between two speakers in a stereophonic music
system. From this fact, it can be seen how absurd it is to ask questions con-
cerning the «locus» of consciousness. The mechanism is obviously in the brain
— yet subjective experience is not of this brain mechanism per se but of the
resultant of its function. One would no more find «consciousness» by dissect-
ing the brain than one would find «gravity» by digging into the earth. Let
us therefore look at the brain processes that make consciousness possible, the
•control programs that organize the distributed holographic process into one
•or another image. Ordinarily we speak of such control operations as govern-
ing «attention».
The digital computer and optical hologram thus provide models of mech-
anism which when tested against the actual functions of the primate brain
go a long way toward explaining how human voluntary and imaging capa-
bilities can become differentiated from unconscious processes by man's brain.
Consciousness and Attention
Just as did Freud, William James (1901) emphasized that most of the
issues involved in delineating «consciousness» from unconscious processes de-
volve on the mechanism of attention. James, however, took the problem one
step further by pointing out that attention sets the limits in capacity of the
organism to process information from the external or internal environments.
•Gilbert Ryle (1949) has reminded us that in fact the term «mind» is derived
from «minding», i.e., attending. Viewed from this vantage consciousness is
a state that results from attentive processes—consciousness ceases to be cause
but rather is itself caused. Two separate issues can therefore be discerned
in relating consciousness to brain: description of the attentional processes,
the control operations that determine consciousness, and description of the brain
state(s) coordinate with consciousness. These two issues are, of course, the
same as those delineated in the previous sections: the brain mechanisms re-
sponsible for the programming of psychological processes and behavior, and
those involved in image construction. Let us turn once more, therefore, to the
programming, the control operations performed by the brain that allocate at-
tention and thus differentiate conscious from unconscious processes.
Over a decade and a half my laboratory (as well as those of many oth-
ers) has been investigating the neural mechanisms involved in the control
of attention. A comprehensive review of these data (Pribram and McGuin-
ness, 1975) discerned three such mechanisms: one deals with short phasic re-
sponse to an input (arousal); a second relates to prolonged tonic readiness of
the organism to respond selectively (activation); and a third acts to coordi-
nate the phasic (arousal) and tonic (activation) mechanisms. Separate neu-
ral and neurochemical (Pribram in press b) systems are involved in the phasic
573

(arousal) and tonic (activation) mechanisms: the phasic centers on the amyg-
dala, the tonic on the basal ganglia of the forebrain. The coordinating sys-
tem critically involves the hippocampus, a phylogenetically ancient part of
the neural apparatus.
The evidence suggests that the coordination of phasic (arousal) and tonic
(activation) attentional processes demands «effort». Thus the relation of atten-
tion to intention, i.e., to volition and will comes into focus. Again, Wil-
tiam James had already pointed out that a good deal of what we call volun-
tary effort is the maintaining of attention or the repeated returning of atten-
tion to a problem until it yields solution.
Consciousness and Volition
William James had apposed will to emotion and motivation (which he
called instinct). Here, once again, brain scientists have had a great deal to
say. Beginning with Walter Cannon's experimentally based critique of James
(1927), followed by Lashley's critique of Cannon (1960), to the anatom-
ically based suggestions of Papez (1937) and their more current versions by
MacLean (1949), brain scientists have been deeply concerned with the mech-
anisms of emotional and motivational experience and expression. Two ma-
jor discoveries have accelerated our ability to cope with the issues and placed
the earlier more speculative accounts into better perspective. One of the
discoveries has been the role of the reticular formation of the brain stem (Ma-
goun, 1950) and its chemical systems of brain amines (see e.g., review by
Barchas, 1972; Pribram, in press b) that regulate states of alertness and mood.
Lindsley (1951) proposed an activation mechanism of emotion and moti-
vation on the basis of the initial discovery and has more recently (Lindsley
and Wilson, 1976) detailed the pathways by which such activation can exert
control over other brain processes. The other discovery is the system of brain
tracts which when electrically excited results in reinforcement (i.e., increase
in the probability of occurrence of the behavior that has produced the elec-
trical brain stimulation) or deterrence (i.e., decrease in probability that such
behavior will recur) by Olds and Milner (1954).
In my attempts to organize these discoveries and other data that relate
brain mechanisms to emotion, I found it necessary to distinguish clearly
between those data that referred to emotional experience (feelings) and those
that referred to expression, and, further to distinguish emotion from mo-
tivation (Pribram, 1971b). Thus feelings were found to encompass both emo-
tional and motivational experience, emotional as affective and motivational
as appetitive (Pribram, 1970b). The appetitive processes of motivation are
centered on the readiness (activation) mechanisms already alluded to in the
discussion of attention. Not surprisingly the affective processes of emotion were
found to be based on the machinery of arousal, the ability to make phasic
responses to input which «stop» the ongoing activity of the organism. Thus
feelings were found to be based on neurochemical states of alertness and mood
574

which become organized by appetitive (motivation, «go») and affective (emo-
tional, «stop») processes.
The wealth of new data and these insights obtained from them made
it fruitful to reexamine the Jamesian positions with regard to consciousness
and unconscious processes and their relationship to emotion, motivation,
and will (Pribram, 1976b and in press c). James was found in error in his
emphasis on the visceral determination of emotional experience and his fail-
ure to take into consideration the role of expectation (familiarity) in the
organizatin of emotional experience and expression. On the other hand, James
had rightly emphasized that emotional processes take place primarily
within the organism while motivation and will reach beyond into the organ-
ism's environment. Further, James was apparently misinterpreted as holding
a peripheral theory of emotion and mind. Throughout his writings he em-
phasizes the effect that peripheral stimuli (including those of visceral origin)
exert on brain processes. The confusion come's about because James' insistence
that emotions concern bodily processes, that they stop short at the skin.
Nowhere, however, does he identify emotions with these bodily processes.
Emotion is always their resultant in brain. James is in fact explicit on this
point when he discusses the nature of the input to the brain from the viscera.
He comes to the conclusion, borne out by subsequent research (Pribram,
1961), that the visceral representation in the brain shares the representation
of other body structures.
The distinction between the brain mechanisms of motivation and will are
less clearly enunciated by James. He grapples with the problem and sets the
questions that must be answered. As already noted, clarity did not come un-
til the late 1960's when several theorists (e.g., MacKay, 1966; Mittelsteadt, 1968;
Waddington, 1957; Ashby, personal communication; McFarland, 1971; Pribram,
i960, 1971b) began to point out the difference between feedback, homeostat-
ic processes on the one hand and feedforward, homeorhetic processes on the
other. Feedback mechanisms depend on error processing and are therefore
sensitive to perturbations in their environment. Information processing sys-
tems, whether computer or optical, may incorporate feedbacks, but their over-
all organization is insensitive to external perturbations. Programs, unless
completely stopped, run themselves off to completion irrespective of obsta-
cles placed in their way.
Clinical neurology had classically distinguished the mechanisms involved
in voluntary from those involved in involuntary behavior. The distinc-
tion rests on the obseravation that lesions of the cerebellar hemispheres im-
pair intentional behavior, while basal ganglia lesions result in disturbances
of involuntary movements. Damage to the cerebellar circuits produces inten-
tion tremors, inability to prevent overshoot, etc. The classical experimental
neurophysiology of the cerebellum was reviewed by Ruch (in 1951) with
the conclusion that cerebellar circuits are involved in a feedforward rather
than a feedback mechanism (although Ruch did not have the term feedfor-
ward available to him). I have extended this conclusion (Pribram, 1971b) on
the basis of more recent microelectrode analyses by Eccles, Ito and Szen-
575^

tagothai (1967) to suggest that the cerebellar hemispheres perform calcula-
tions in fast-time, i.e., extrapolate where a particular movement would end
were it to be continued, and send the results of such a calculation to the cere-
bral motor cortex where they can be compared with the aim to which the
movement is directed. Experimental analysis of the functions of the motor
cortex had shown that this aim is composed of an «Image of Achievement»
constructed in part on the basis of past experience (Pribram, Kruger, Rob-
inson and Berman, 1955-56; Pribram, 1971b, Chapters 13, 14 and 16).
Just as the cerebellar circuit has been shown to serve intentional behav-
ior, the basal ganglia have been shown to be important to involuntary pro-
cesses. We have already noted the involvement of these structures in the con-
trol of activation, the readiness of organisms to respond. Lesions in the basal
ganglia produce tremors at rest and markedly restricted expressions of emo-
tion. Neurological theory has long held (see e.g., Bucy, 1944) that these distur-
bances are due to interference by the lesion of the normal feedback relation-
ships between basal ganglia and cerebral cortex. In fact, surgical removals of
motor cortex have been performed on patients with basal ganglia lesions in
order to redress the imbalance produced by the initial lesions. Such resections
have proved to be remarkably successful in alleviating the often distressing
continuing disturbances of involuntary movement that characterize these bas-
al ganglia diseases.
Self-Consciousness and Intentionality
A final observation is in order regarding William James' analysis of
this set of related problems. James clearly distinguishes consciousness from
self-consciousness and suggests that self-consciousness occurs when attention
is paid (i.e., willed, effort is made) to internal brain processes. Today we
would perhaps call this meta-consciousness. James sees no special problem
here, but his contemporary, Brentano, Freud's teacher, identifies the issue
of self-consciousness or intentionality as central to what makes man
human.
Brentano derives his analysis from the scholastics and uses intentional
in existence (usually referred to as «intentionality») as the key concept to dis-
tinguish observed from observer, the subjective from the objective. I have else-
where (Pribram 1976b) somewhat simplified the argument by tracing the
steps from the distinction between intentions and their realization in action
to perceptions and their realization as the objective world. Brentano is
credited along with James as the source of current American realism of which
my own version «constructional realism» (Pribram 1971a) can be considered
a part.
How then is Brentano's dualism, the distinction between subject and
object, related to that of Descartes? Cogito and intentionality are of course
the same. Brain must always be a part of the objective world even if it is
the organ critically responsible for the subjective — from which in turn
the objective is constructed. Brentano is perfectly clear on this point, and
576

suggests that only the study of intentional consciousness, i. е., self conscious-
ness, is the province of the philosopher-psychologist. Unconscious processes
fall to the physiologist, especially the brain physiologist, to unravel. Of
historical interest is the fact that a pupil of Brentano's, Sigmund Freud,
later to become an outstanding neurologist, also became the champion of the
importance of unconscious processes in determining everyday and pathologi-
cal behavior (Pribram & Gill 1976).
However, Brentano places one reservation on his caveat: the philosopher-
psychologist may have something to contribute to the analysis of uninten-
tional, thus unconscious, processes should it turn out that Leibnitz is correct
that these may be rooted in monadic structures (Leibnitz, 1898). Leibnitz un-
doubtedly derived the monadology from his mathematical invention, the in-
tegral calculus, much as Gabor (1969) derived Holography from current de-
velopments in this branch of mathematics. I have thus taken Brentano's ex-
ception seriously by proposing a physiological mechanism for both
conscious and unconscious processes and suggesting that the premise of this
physiological mechanism, the neural hologram (a monadic organization) has
consequence for psychology. This consequence is, as I discern it, the
clear separation of intentional (i.e., self consciousness) from unintentional con-
sciousness, i.e., ordinary perception. The case histories presented at the out-
set of this paper make this point more strongly than any philosophical ar-
gument: minding is of two sorts, instrumental and
intentional.
Contemporary observations sparked by Roger Sperry (1974) on patients
in whom the corpus callosum has been severed, thus partially isolating the
cerebral hemispheres from one another, are contributing further to our abil-
ity to ask precise questions regarding this issue. The hemispheres have been
shown to predominate in different types of processing. In right-handed
persons the left hemisphere processes information much as does the digital
computer, while the right hemisphere functions more according to the prin-
ciples of optical, holographic information processing systems. Do patients,
then, with callosotomies have two minds in one head (as Sperry, 1969,
would have it), or is there only one mind, that of the hemisphere endowed with
the ability to process information linguistically (as Eccles, 1965, has suggest-
ed)? My view of the matter is that both Sperry and Eccles are partially
correct, but that neither has provided a comprehensive answer. Sperry is right
in his observations that both hemispheres display consciousness, i. е., the
ability to attend, to «mind». Therefore, whenever it is shown that minding
by one hemisphere is isolated and different from that of the other, two minds
may be considered to be present in one head. Eccles, on the other hand, is,
I believe, primarily concerned with metaconsciousness, the ability of a brain
mechanism to focus attention on its own processing. This capability may well
come pari-passu with the capability for linguistic construction and is therefore
the province of the linguistic hemisphere. Intentionality and linguistics
appear to go hand in hand.
37. Бессознательное
577

Mind, Brain and Consciousness
Let us return now to the initial impetus to all of this inquiry, the rela-
tionship between conscious and unconscious processes. One would think that
all of the clinical observations and experimental data that have accrued over
the past two centuries would have resolved the issue in favor of some sim-
ple monism. But as noted in the introduction, paradoxically the investigators
closest to the observations have seen no such easy way out of the problem.
The case histories presented at the outset of this paper clearly make the
point: verbal reports of introspection and instrumental behavior often become
dissociated when patients with brain lesions are examined. Thus subjective
report of conscious experience and objective automatic instrumental behav-
ior of which the patient becomes only indirectly aware continue to be twa
separable dimensions of experience each of which must be taken into account.
Behaviorism with all of its technical advantages has not resolved the issue.
Nonetheless additional clarity can be attained (see Pribram, 1965). While
dualism cannot be ignored, it can be transcend-
ed by a systems analysis of the issues involved. Operational
definition of the origins of automatic instrumental behavior and verbal
reports of conscious processes suggests the following. Instrumental tech-
niques are usually employed in the experimental analysis of behavior, i.e., in
relating behavior to its organismic and environmental components. The in-
vestigator thus stands at the apex of the hierarchy of the subsystems he is in-
vestigating. In common with most of natural science (physical and biological),
this use of behavior provides the «view of reality from the top» with which
scientists are most comfortable. The approach is reductive, problems be-
come solved or resolved, although room is ordinarily made for emergent proper-
ties when the reduction fails to completely explain all of the observations
obtained at the more complex level of the hierarchy. For example, the
wetness of water and its propensity for floating when frozen 'are properties
that even today would be difficult to predict from the separate atomic
properties of hydrogen and oxygen.
By contrast to these major reductive thrusts of the physical and biological
sciences, the social sciences and humanities tend for the most part to look
upward in an attempt to penetrate more complex organizations. This is not
to deny that physical scientists also occasionally work in this mode.For instance,
the general and special theories of relativity are prime examples of viewing
the physical universe from a vantage lower than that to be comprehended.
And, of course, physical science is then plagued with all the problems continu-
ously faced by social science: relativity, defining frames of reference, contex-
tual influences including those introduced by the observer come to play im-
portant roles. Biological scientists are just beginning to grapple on a large scale
with the problems posed by this type of science, although evolutionary
theory has for some time provided excellent tools for doing so.
In an earlier paper using the chemical analogy of optical isomers I called
these «mirror image» views of knowledge, one descriptive, the other nor-
578

mative (Pribram, 1965). Perhaps even more apt but also more risky in these
days of women's liberation, would be the suggestion that reductive-descriptive
science is earthily female in its attempts to resolve and is thus particular-
ly attractive in a male dominant culture. By contrast, normative penetra-
tions of frames are a male-like process that addresses its appeal to the feminine.
These observations are pertinent to the mind-brain issue because, in con-
trast to instrumental behavior, verbal behavior reflects our socially and cul-
turally determined universe of discourse. Verbal behavior is primarily em-
ployed in communication (necessitating two or more brains). It describes, there-
fore, a view of the «reality from below» of this more complex social, cultur-
al universe that it describes. As such, verbal descriptions of subjective expe-
rience are heir to all the vicissitudes that sort of approach entails: relativity,
dependence on frames of reference and context and of observer interference.
But advantages also accrue when it is realized to what extent the struc-
ture of subjective experience is determined by social-cultural, i. е., human en-
terprise as encoded in language. Aesthetic and ethical processes no longer need
be eschewed by scientists as the exclusive domain of humanists. The aes-
thetic and ethical dimensions of experience can in fact be related to other
aspects of what constitutes persons and the brains that organize them (Prib-
ram, 1968, 1969, 1976).
Two classes of problems immediately arise when this systems view of the
mind-brain issue is pursued. One is relatively easily disposed of, the other
is not. The «easy» class of problems concerns the manner by which socio-
cultural events interact with the organization of the brain. The answer is
twofold: First, we have already become acquainted with the mechanism where-
by brain representations become realized in the environment through action.
Note that, just as in the case of image construction, (where environment
becomes represented in brain and consciousness) only classical neurophysio-
logical processes are involved in such realization. Second, the brain
contains elements that show a remarkable amount of plasticity. This
plasticity allows a great deal of learning through experience to take
place. Thus, the organization of memory as a brain representation of
the environment (which can therefore construct images of the environment
— i. е., produce «conscious awareness») continues to develop throughout life.
The particulars of determining which brain elements display plasticity,
of determining differences between brain systems involved in different aspects
of learning, and of determining the elementary organization of memory
are currently active areas of investigation in the brain and behavioral sciences.
These problems are far from being solved, but the domain of questions can be
clearly specified and techniques are available to pursue solution.
In short, the interaction between brain and mind occurs by way of, or-
ganizing influences. Brain structure is influenced by cultural events which
in turn become structured by brains. The interaction can thus be measured
by the amount of information that characterizes the interaction. There is no
special mystery here. Information processes are akin to those described by
the second law of thermodynamics which deals with the organization of [energy
579

rather than its transfer and conservation. During informaton processing very
small increments in the amount of energy transferred can result in major changes
in structuring although the support systems that make information pro-
cessing possible may expend a good deal of energy. Again, control theory as
for. instance embodied in computer systems, provides sophisticated models that
help us understand problems that classically had no recourse to scientific
analysis.
The other and at this time more difficult class of problems revolves
around the issue of what it is that makes man peculiarly human. In linguis-
tics the problem is often stated in terms of the analysis of the deep structure
of language. But the issue extends equally to other cultural achievements
and the subjective experiences (and thus the brain mechanisms) that make them
possible. The case histories developed at the beginning of this paper suggest
that this class of problems has a solution. However, experimental analysis
is for the most part precluded because the observations must perforce be made
on man. Nonetheless, continued ingenious use of clinical cases as they, oc-
cur should, now that the issue is joined, slowly provide the substance for
some definitive answers.
Conclusion—What About Unconscious Processes?
When I began my investigations into this fascinating realm of the rela-
tionship between brain and mind, I was convinced that brain research would
ultimately do away with mentalism, just as biochemistry had doomed vital-
ism. A most rewarding aspect of working on the frontiers of knowledge is
that almost daily some surprise is in store for the investigator. These in-
crements of surprise have, in this instance, completely reversed my initial ex-
pectation. Brain research and clinical observation have made it mandatory to
retain a concept of mind, to carefully analyze its origins and organization
and its relationship to those systems that function to organize it: My initial
focus had been on subsystems such as endocrines and brain (which is in turn
composed of anatomical subsystems such as the visual and auditory and neu-
rochemical, e. g., the mood-determining catechol and indole amine pathways).
But more recently this research has had to cope with the effect on brain or-
ganization of experience and this has led to an upward look at the hierarchy
of systems, toward the structuring of mind, via brain, by sociocultural organi-
zations such as play (Reynolds and Pribram, submitted for publication),
games (Pribram, 1959), and language (Pribram, 1973; 1976c, in press a).
With regard to the problem of differentiating conscious from unconscious
processes the following has become clear as a result of the brain research
delineated in this essay. Two types of brain mechanisms can be distinguished,
each leading to a form of conscious experience and behavior (Pribram in press
c). One type is automatic, leads to imaging and instrumental acts. The
other is effortful and leads to intentional awareness and voluntary action.
Automatic processing might be labelled preconscious or simple consciousness
because the organisms displaying such processes are not unconscious in gener-
580

al and can be made aware of their automaticities (e. g., by biofeedback tech-
niques which engage the effort mechanism). By contrast the effortful or in-
tentional processing might be labelled self-conscious because its characteris-
tic is the distinction made by Brentano of the ability to differentiate the pro-
cessor from what is being processed.
Given these two forms of consciousness what then becomes of unconscious
processes and what is their relationship to mind? It would be patently
wrong to eliminate such processes as long-term memory, arousal or activa-
tion from consideration involved in mental processes. Still, these terms de-
scribe primarily brain mechanisms, although psychological processes are also
referred to. Perhaps the clearest resolution of the issue is the one used in com-
puter science: there the distinction is made between hardware and software.
Hardware refers to the brain of the computer, software to the programs that
control the operations of the hardware. But of course, hardware and
software are relative and interchangeable. One can hardware an often
used program to facilitate its use; one can program a piece of
special purpose hardware in order to apply a general purpose machine
to the special purpose. Despite this interchangeability, computer scientists
find it useful to distinguish between their machines and their programs —
and we find it equally useful to distinguish between brain and mind.
In the frame of this distinction, then, unconscious mental operations are
those whose structure leads neither to automatic preconscious nor to inten-
tional self-conscious experience or behavior. This is a definition by exclusion
and the question arises as to whether any «unconscious» remnants can be
identified.
I will not attempt to answer this question — but hope that it will at
least be addressed in the remainder of this volume. The issue appears to me
to be this: are automaticities such as those demonstrated in psychomotor epi-
lepsy, during hypnosis, in hypnogogic dream and other «altered» states of con-
sciousness to be used as evidence for some further, deeper «unconscious» or-
ganization of brain and mind? There is little question but that these
alternate states of consciousness have something to tell us about antecedent
properties of brain organization. The question I am asking is whether
these alternate states also indicate the existence of some more universal «soft-
ware», dependent on the interactions among many similarly constituted brains
— a collective unconscious along the lines proposed by Jung (1960) —
much as culture can be conceived as the collective conscious software produced
by man. And, if there is a collective unconscious, what is its structure?
REFEREN CES
BARCHAS, J. E., CIARANELLO, R. D., STOLK, J. M. and HAMBURG, D. A. Biogenic
amines and behavior. In S. Levine (Ed.), Hormones and Behavior. New
York: Academic Press, 1972, pp. 235—329.
BEKESY VON, G. Sensory Inhibition. Princeton, New Jersey: Princeton Uni-
versity Press, 1967.
58 Î

BRILLOUIN, LEON, Science and Information Theory, 2nd ed. New York, Academic
Press, Inc., 1962, pp. 347.
BUCY, P. C. The Precentral Motor Cortex. Chicago, Illinois: University
of Illinois Press, 1944.
CANNON, W. B. The James-Lange theory of emotions: a critical examination and an alter-
native theory. Amer J. Psychol., XXXIX., pp. 106—124, 1927.
ECCLES, J. The brain and the unity of conscious experience. The 19th Arthur Stanley Edding-
ton Memorial Lecture. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.
ECCLES, J., ITO, M. and SZENTAGOTHAI, J. The Cerebellum as a Neuro-
n a 1 Machine. New York: Springer-Verlag, 1967.
FREUD, S. Project for a scientific psychology in The Complete Psychologi-
cal Works of Sigmund Freud, Vol. 1, p. 19.
GABOR, DENNIS. Information processing with coherent light. Optica Acta, 1969,
16: 519—533.
JAMES, W. The Principles of Psychology. London: MacMillan and Co.,
Ltd. (Vols. I and II), 1901.
JUNG, C. Collected Works (Second edition). Princeton, New Jersey: Princeton
University Press, 1960.
LASHLEY, D. The thalamus and emotion. In F. A. BEACH, D. O. HEBB, С. Т. MORGAN
and H. W. NISSEN (Eds.). The Neuropsychology of Lashley. New
York: McGraw-Hill, 1960, pp. 345—360.
LEIBNITZ, G. W. The Monadology and Other Philosophical Writings. Translated with an
Introduction and Notes by Robert Latta. Oxford: Oxford Clarendon
Press, 1898.
LINDSLEY, D. B. Emotion. In S. S. STEVENS (Ed.). Handbook of Experimen-
tal Psychology. New York: John Wiley and Sons, (Chapter 14), 1951, pp.
473—516.
LINDSLEY, D. B. and WILSON, С L. Brainstem-hypothalamic systems influencing hippocam-
pal activity and behavior. In R. L. Isaacson and К. Н. Pribram (Eds.). The Hip-
pocampus (Part IV). New York: Plenum Publishing Co., in press.
МАСКА Y, D. M. Cerebral organization and the conscious control of action. In J. С ECCLES
(Ed.). Brain and Conscious Experience. New York: Springer-Ver-
lag, 1966, pp. 422—445.
MACLEAN, P. D. Psychosomatic disease and the «visceral brain»; recent developments bear-
ing on the Papez theory of emotion. Psychosom. Med., 11:338—353, 1949.
MAGOUN, H. W. Caudal and cephalic influences of the brain reticula formation.
Physiol. Rev., 30: 45Э—474, 1950.
McFARLAND, D. J. Feedback Mechanisms in Animal Behavior.
London: Academic Press, 1971.
MILLER, G. A.. GALANTER, A. & PRIBRAM., K.H.Plans and the Structure
of Behavior. New York: Henry Holt and Co., 1960
MITTELSTAEDT, H. Discussion. In D. P. KIMBLE (Ed.). Experience and Ca-
pacity. New York: The New York Academy of Sciences, Interdisciplinary Com-
munications Program, 1968, pp. 46—49.
OLDS, J. & MILNER, P. Positive reinforcement produced by electrical stimulation of septal
area and other regions of rat brain. J. С о m p. Physiol. Psyc'hol., 47:
419—427, 1954.
PAPEZ, J. W. A proposed mechanism of emotion. Arch. Neurol. Psychiat.,
Chicago, 38: 725-743, 1937.
PRIBRAM, K. H. On the neurology of thinking. В e h a v. Sei., 4: 265—287, 1959.
PRIBRAM, K. H. A review of theory in physiological psychology. In: Annual Review
of Psychology, Vol. II. Palo Alto, California: Annual Reviews, Inc.,
1960, pp. 1—40.
PRIBRAM, K. H. Limbic system. In: D. E. Sheer (Ed.). Electrical Stimulation
of the Brain. Austin, Texas: University of Texas Press, 1961, pp. 311—320.
582

PRIBRAM, К. H. Interrelations of psychology and the neurological disciplines. In: S. Koch
(Ed.). Psychology: A Study of a Science. Volume 4: Biological-
ly oriented fields: Their place in psychology and in
biological sciences. New York: McGraw-Hill. 1962, pp. 119—157.
PRIBRAM, К. Н. Proposal for a structural pragmatism: some neuropsychological consi-
derations of problems in philosophy. In: B. Wolman and E. Nagle (Eds.). Scien-
tific Psychology: Principles and Approaches. New York:
Basic Books, 1965, pp. 426—459.
PRIBRAM, K. H. Some dimensions of remembering: steps toward a neuropsychological mo-
del of memory. In J. Gaito (Ed.). Macromolecules and Behavior.
New York: Academic Press 1966, pp. 165—187.
PRIBRAM, K- H. Toward a neuropsychological theory of person. In: E. Norbeck, D. Price-
Williams and W. M. McCord (Eds.). The Study of Personality: An
Interdisciplinary Approach. New York: Holt, Rinehart and Win-
ston, 1968, pp. 150—160.
PRIBRAM, K. H. Neural servosystems and the structure of personality. J.Nerv. Ment.
D i s. (Kubie Issue), 140, 30—39, 1969.
PRIBRAM, K. H. The biology of mind: neurobehavioral foundations. In: A. R. Gilgen (Ed.).
Scientific Psychology: Some Pe'spect. ves. New York: Aca-
demic Press, 1970a, pp. 45—70.
PRIBRAM, К. Н. Feelings as monitors. In: M. B. Arnold (Ed.) Feelings and Emo-
tions. New York: Academic Press, Inc., 1970b, pp. 41—53.
PRIBRAM, K. H. The realization of mind. Synthese, 22: 313—322, 1971a.
PRIBRAM, K. H. Languages of the Brain: Experimental Para-
doxes and Principles in Neuropsychology. Englewood Cliffs,
New Jersey: Prentice-Hall, 1971b.
PRIBRAM, K. H. The comparative psychology of communication: The issue of grammar and
meaning. In: E. Tobach, H. E. Adler, and L. L. Adler (Eds.). Comparative
Psychology at Issue. Annals of the New York Acade-
my of Sciences, Vol. 223, 1973, pp. 135—143.
PRIBRAM, K. H. Problems concerning the structure of consciousness. In: G. Globus, G.
Maxwell and I. Savodnik (Eds.). Consciousness and Brain: A Sci-
entific and Philosophical Inquiry. New York: Plenum Press,
1976a.
PRIBRAM, K. H. Self-consciousness and intentionality. In: G. E. Schwartz and D. Shapiro
(Eds.). Consciousness and Self-Regulation: Advances in
Research. New York: Plenum Publishing Corp., 1976b.
PRIBRAM, К. Н. Neurolinguistics: the study of brain organization in grammar and meaning.
Totus Homo, 1976c.
PRIBRAM, K. H. Persistent problems in neurolinguistics: a review. Proceedings
of the New York Academy of Sciences Conference on
Origins and Evolution of Language and Speech. New York,
September, 1975, 22—25, in press a.
PRIBRAM, К. Н. Peptides and Protocritic Processes. In: The Neuropeptides.
Sandman (Ed.). in press b.
PRIBRAM, К. Н. Modes of central processing in human learning and remembering. In:
Brain and Learning. T. J. Teyler (Ed.), in press с
PRIBRAM, K. H. & M. Gill. F г e u d's «Project» Reassessed. Hutchinson,
London and Basic Books, New York, 1976.
PRIBAM, K. H., KRUGER, L., ROBINSON, F. and BERMAN, A. J. The effects of pre-
central lesions on the behavior of monkeys. Yale J. В i о l.j & M e d., 28: 428—
443, 1955—56.
PRIBRAM, K. H., &McGUINNESS, D.Arousal, activation and effort in the control of
attention. Psychological Review, 82 (2): 116—149, 1975.
583

PRIBRAM, К. H., NUWER, M., & BARON, R. The holographie hypothesis of memory
structure in brain function and perception. In: R. С Atkinson, D. H. Krantz, R. С
Luce and P. Suppes (Eds.). Contemporary Developments in Math-
ematical Psychology. San Francisco: W. H. Freeman and Co., 1974,
pp. 416—467.
REYNOLDS, P. C. & PRIBRAM, К. Н. The structure of social encounters in young rhesus
monkeys. Behavior (stubmitted for publication).
RUCH, Т. С. Motor systems. In: S. S. Stevens (Ed.). Handbook of Experimen-
tal Psychology. New York: John Wiley and Sons, 1951 , pp. 154—208.
R YLE, G. The Concept of Mind. New York: Barnes and Noble, 1949.
SCOVILLE, W. B. & MILNER, B. Loss of recent memory after bilateral hippocampal
lesions. J. Neurol. Neurosurg. Psychiat., 20: 11—21. 1957.
SIDMAN, M., STODDARD, L. T. & MOHR, J. P. Some additional quantitative observations
of immediate memory in a patient with bilateral hippocampal lesions. Neuro-
p s y c h о 1 о g i a, 6: 245—254', 1968.
SPERRY, R. W. A modified concept of consciousness. Psych. Rev.. 76, 532—636r
1969.
SPERRY, R. W. Lateral specialization in the surgically separated hemispheres. In: F. O.
Schmitt and F. G. Worden (Eds.). The Neurosciences Third Study-
Program. Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1974, pp. 5—19.
WADDINGTON, С. Н. The Strategy of Genes. London: George Allen and
Unwin, Ltd., 1957.
WEISKRANTZ, L., WARRINGTON, E. K., SANDERS, M. D. & MARSHALL, J. Visual
capacity in the hemianopic field following a restricted occipital ablation. Brain»
97 (4): 709—728, 1974.

49
ЗНАЧЕНИЕ ПРИНЦИПА МНОГОУРОВНЕВОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
МОЗГА ДЛЯ КОНЦЕПЦИИ ОСОЗНАВАЕМЫХ И
НЕОСОЗНАВАЕМЫХ ФОРМ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
О. С. АДРИАНОВ
Институт мозга АМН СССР, Москва
Центральная организация реактивных и психофизиологических ас-
пектов поведения, среди которых у человека важнейшее место занима-
ют осознаваемые проявления высшей нервной деятельности, до сего
времени мало изучена. Еще менее изученной предстает проблема це-
ребральной организации бессознательных или неосознаваемых форм
поведения, и в этом отношении следует согласиться с мнением Ф. В.
Бассина [7].
Наше сообщение не претендует на подробное освещение этих кар-
динальных вопросов науки о мозге. Мы попытаехмся наметить лишь не-
которые линии исследования, способные .представить интерес для тео-
рии организации мозгового субстрата осознаваемых и неосознаваемых
сторон высшей нервной деятельности. Речь пойдет о тех структурно-
функциональных предпосылках, которые позволяют говорить как об
определенной дифференцированное™ механизмов этих двух аспектов
психической работы мозга, так и об их теснейшей взаимосвязи.
1. Хорошо известно, что осознанные и бессознательные проявления
в. н. д. человека являются результатом его длительной биологической
и социальной эволюции. Будучи основанными на общих процессах вос-
приятия и реализуясь в тех или иных проявлениях моторики и поведен-
ческих реакций, они, тем не менее, характеризуются особой специфи-
кой своего проявления и должны иметь свои собственные структурно-
функциональные механизмы.
Не приходится, однако, сомневаться, что изучение субстрата выс-
шей нервной деятельности животных помогает раскрытию ряда меха-
низмов сложных психических функций человека. Поэтому настоящее
сообщение целесообразно начать с анализа наших данных о структур-
но-функциональных основах поведения животных.
Чтобы экстраполировать результаты экспериментов на животных,
надо сделать ряд существенных оговорок. У животных, в отличие от
человека, правильнее говорить не о сознательных и неосознаваемых
(бессознательных) формах психики, а о «чувственно восприни-
маемых» либо «чувственно невоспринимаем ых» фор-
мах в. н. д. и поведения, поскольку сознание, как это хорошо известно,
является продуктом общественного развития человека. Именно это об-
стоятельство позволяет человеку осознавать объективную реальность и
«вычленять» себя из окружающего мира [17].
Целесообразно, однако, поставить вопрос, существуют ли у жи-
вотных «разумные» проявления высшей нервной деятельности, как да-
585

лекие прекурсоры осознанных и неосознанных форм поведения? Преж-
ние исследования и особенно работы последних лет, посвященные воп-
росам физиологии поведения и зоопсихологии, вряд ли позволяют сом-
неваться в правоте постановки подобного вопроса. За существование
«разумных» форм поведения у животных ратовали еще Ч. Дарвин,
Ф. Энгельс, И. П. Павлов [14] и др. В последние десятилетия над изу-
чением разумных форм поведения животных различных видов плодо-
творно работали и работают многие исследователи [8; 10; 11].
Итак, попытаемся рассмотреть существующие у высших живот-
ных «чувственно-воспринимаемые» формы в. н. д., требующие особен-
но высокой степени избирательного внимания (ориентировочно-иссле-
довательской реакции), как одного из условий проявления разумного
поведения, и «чувственно невоспринимаемые» проявления в. н. д., не
требующие значительной мобилизации ориентировочно-исследователь-
ских реакций.
К первым, с нашей точки зрения, близки (хотя и не идентичны)
неавтоматизированные, ко вторым — автоматизированные проявле-
ния поведения. Мы говорим здесь об этих формах в. н. д.
потому, что именно они у животных поддаются объективному экспери-
ментальному анализу. Процесс автоматизации навыка часто является
тем физиологическим фундаментом, на котором возникают чувственно
невоспринимаемые формы поведения, а у человека — и «бессознатель-
ные» его проявления. Хорошо известно, что большинство витальных
функций внутренних органов не осознается. Отчасти это можно объяс-
нить врожденно обусловленным автоматизмом в работе внутренних ор-
ганов. Их деятельность начинает ощущаться (и осознаваться) обычно
лишь тогда, когда эта автоматизация по какой-либо причине наруша-
ется (болезнь, экстремальные воздействия и пр.).
Церебральная организация различных проявлений высшей нервной
деятельности не приурочена лишь к какому-то одному уровню мозга:
нельзя предполагать, что за его высшим отделом — конечным моз-
гом—закреплены лишь неавтоматизированные, разумные формы психи-
ческой деятельности, а за более низким диэнцефально-етволовым уров-
нем — только автоматизированные, чувственно невоспринимаемые. В
равной степени это должно относиться и к организации осознанных и
неосознанных форм проявления психики человека. Реализация всех
этих форм в. н. д. у человека и у животных основана на самом тесном
функциональном взаимодействии разных уровней мозга в процессах
единого приспособительного поведения, взаимодействии, которое может
иметь характер как антагонизма, так и синергизма. В каждом пове-
денческом акте налицо элементы неавтоматизированных и автоматизи-
рованных реакций, и дело заключается лишь в различном «удельном
весе» каждого из них и в формах отношений между ними.
2. Нейрофизиологические и нейропсихологические работы послед-
них лет, в которых используются данные электроэнцефалографии, поз-
воляют объективно тестировать проявления автоматизированных и не-
автоматизированных форм в. н. д. на уровне сенсорных, моторных,
(ингегративно-пусковых) и других систем мозга в ходе нервно-психиче-
ских реакций различной степени сложности.
Есть основание полагать, что динамика активности разных уров-
ней сенсорных (анализаторных) систем в процессе становления, напри-
мер, условного рефлекса отражает изменения как чувственно-воспри-
нимаемых, так и сенсорно невоепринимаемых отражательных форм де-
ятельности мозга. Это обстоятельство, наряду с другими, о которых
речь пойдет далее, обеспечивает активный характер процессов восприя-
586

тпя раздражителей и позволяет лучше оценивать меняющееся от опы-
та к опыту значение раздражителей как сигналов или комплексов сиг-
налов наступления той или иной безусловной реакции.
Следует согласиться с исследователями [9], утверждающими, что
условнорефлекторные преобразования электрической активности мозга
и, в частности, потенциалов, вызванных периферическими раздражите-
лями (ВП), не имеют абсолютного значения и к ВП нельзя относиться
как к специфическим индикаторам временной связи. ВП, будучи отра-
жением интергала активности многих популяций нейронов, являются
индикаторами скорее общего функционального состояния нервных
центров.
По данным нашей сотрудницы Н. С. Поповой [15], изучавшей в
процессе выработки и закрепления оборонительного условного рефлек-
са динамику электрических реакций разных уровней слухового и зри-
тельного анализаторов у собак, имеет место определенная стадийность
ВП и их довольно четкая корреляция с характером ответной реакции.
ВП, регистрируемые на звуковой положительный условный раздражи-
тель с различных уровней слуховой системы (кора, внутреннее колен-
чатое тело, задние бугры четверохолмия, слуховой бугорок), по своей
форме, латентному периоду, амплитуде, длительности отдельных фаз
ведут себя весьма динамично в зависимости от стадии условного реф-
лекса.
Сопоставление условнорефлекторных и электрографических кор-
релятов поведенческой реакции позволяет прийти к заключению, что в
процессе формирования условного рефлекса степень конвергенции ге-
терогенных влияний тем больше, чем выше уровень анализаторной, в
частности слуховой системы. После упрочения условного рефлекса (его
автоматизации) наблюдается снижение этого процесса .конвергенции,
которое первоначально возникает на наиболее высоком, корковом,
уровне слуховой системы, а затем постепенно распространяется на дру-
гие уровни. Взаимодействие различных специфических и неспецифи-
ческих влияний, возникающее в процессе сочетания условного и безус-
лозного раздражений, закономерно меняется и также вызывает после-
довательное изменение формы компонентов ВП на каждом из этих
уровней.
Наш сотрудник Н. П. Шугалев [122] исследовал ВП, регистрируе-
мые на условный раздражитель (.вспышки света) в проекционной зри-
тельной и ассоциативной теменной областях коры мозга кошки. Пока-
зателем условного рефлекса служило нажатие животными передней
лапой на педаль. Был обнаружен определенный параллелизм между
динамикой ВП и изменениями сигнального значения стимула.
Отчетливое увеличение амплитуды негативного компонента ВП
происходило на начальных этапах выработки положительного инстру-
ментального рефлекса и при первых предъявлениях дифференцировоч-
ного раздражителя. Это обстоятельство, по-видимому, указывает на
активацию большого числа нейронов проекционной зрительной обла-
сти ,в период развития ориентировочной реакции на новизну раздражи-
теля (т. е. в периодах, когда автоматизация реакции практически от-
сутствовала). Эти данные созвучны цитированным выше исследова-
ниям, в которых ВП регистрировались при работе с условными оборо-
нительными рефлексами. Увеличение амплитуды негативной волны ВП
в III периоде (активного формирования условного рефлекса), возмож-
но, отражает возникновение условной ориентировочной реакции на сиг-
нальный раздражитель.
Следует думать, что большая динамичность отражательного про-
587

цесса, встречающаяся в пределах каждой из сенсорных систем и осо-
бенно в процессе их взаимодействия, возникает отнюдь не сама по се-
бе, а определяется включением других образований мозга в системную
поведенческую реакцию.
Мы показали [2], что сам« пусковые и исполнительные механизмы
условнорефлекторнсго акта могут, в зависимости от своей организа-
ции, по-разному коррегировать протекание аналитико-синтетическои
деятельности. В частности, перерезка центрального слухового пути,
идущего от внутреннего коленчатого тела к слуховой области коры моз
га, вызывала у собаки потерю способности дифференцирования доста-
точно грубых условных раздражителей в условиях свободного передви-
жения животного в камере: собака на все раздражители отвечала по-
бежкой к кормушке. В то же время в условиях классической секторной
методики такая дифференцировка у того же животного оказалась воз-
можной.
Очень существенны в подтверждении мысли об активном ха-
рактере отражательного процесса, осуществляемо-
го на уровне анализаторных систем, данные о том,
что ВП различаются по амплитуде негативного компонента в зависи-
мости от того, сопровождается ли ответ на раздражение поведенческой
реакцией человека или нет (т. е., видимо, осознается или нет). Ампли-
туда этого компонента больше, а латентный период ВП меньше, когда
стимул «требует» ответной реакции (Изон и др.) или когда испытуе-
мый озабочен необходимостью такого ответа (Кэрлайн и др.)- Еще
ранее Варден отметил, что ВП, регистрируемые у животного на уров-
не верхнеоливарного комплекса, при условнорефлекторном нажатии
на педаль увеличивается, когда кошка смотрит на источник пищи. Чет-
кие изменения позднего позитивного компонента ВП в затылочной об-
ласти коры мозга человека обнаружены Э. А. Костандовым и В. А. Ар-
зумановым на словесные стимулы, связанные с отрицательными эмо-
циями. Авторы предполагают, что в генезе этою компонента принимает
участие дополнительная импульсация, идущая, очевидно, со стороны
л ямбической системы.
Существенно также то обстоятельство, что «рисунок» или «узор»
возбуждения в виде регистрируемых ВП при автоматизированных фор-
мах в. н. д. (т. е. в стадии достаточно упроченного условного рефлек-
са) имеет свою специфику на разных уровнях сенсорных систем, в за-
висимости от того, к какому анализатору адресуется условный раздра-
житель [5]. Этот вывод вытекает из сравнительного анализа реакций
ВП на слуховую и зрительную условную стимуляцию. Нами, а так-
же некоторыми другими исследователями было обнаружено, что в пе-
риоде стабильного (автоматизированного) оборонительного условного
рефлекса на звуковой раздражитель в коре мозга перестают появ-
ляться ВП на этот стимул. При этом возникает определенная стандар-
тизация латентного периода и величин самого условного двигатель-
ного рефлекса. ВП сохраняются лишь на одном из самых нижних уров-
ней слуховой системы — верхнем оливарном комплексе.
В то же время, в периоде упрочения (автоматизации) условного
рефлекса на световой стимул, несмотря на многие сотни сочетаний его
с безусловным подкреплением, нам не удалось наблюдать исчезнове-
ния ВП из зрительной области коры, несмотря на некоторое уменьше-
ние его амплитуды. При этом не удается добиться стандартизации па-
раметров самого условного ответа.
Весьма любопытен и тот факт, что предъявление животному но-
вого звукового условного раздражителя (например, дифференцировки)
588

вновь вызывает ВП в слуховой зоне неокортекса, причем как на новый,
так и на старый раздражители, а параметры условного оборонитель-
ного рефлекса становятся менее устойчивыми.
Таким образом, по крайней мере у собаки, в случае зрительно-
опосредованного поведения, сигнальная роль зрительной области нео-
кортекса остается достаточно высокой даже при автоматизированных
формах рефлекса; слуховая же область коры включается в восприятие
и интеграцию посылок возбуждения только в случае новой ситуации,
когда еще нет автоматизации поведенческих реакций.
С другой стороны, при повреждении стволовых уровней слуховой
системы (разрушение задних бугров четверохолмия или внутреннего
коленчатого тела) у собак, по данным Н. С. Поповой, в слуховой зоне
коры продолжают регистрироваться слуховые ВП даже при достаточно
закрепленных (автоматизированных) формах условнорефлекторной
деятельности.
Трудно переоценить значение всех этих фактов для представле-
ний о значении неосознанных форм восприятия и переработки инфор-
мации. Следует согласиться с точкой зрения Розенблата, активно под-
держанной Ф. В. Басенным [7], по которой процесс усвоения и пере-
работки информации приобретает значение приспособительной актив-
ности только тогда, когда информация может быть использована в це-
лях регулирования. Нет сомнения, что динамика ВП *может быть отра-
жением процессов такого регулирования.
Таким образом, в наши чувственно осознаваемые или
неавтоматизированные формы восприятия всегда
вмешивается достаточно большое число перемен-
ных величин, характеризующих неосознаваемые
(автоматизированные) формы перцепции.
Реализация обеих этих форм восприятия происходит на различ-
ных (-корковых, подкорковых, стволовых) уровнях сенсорных систем
под коррегирующим влиянием обратной афферентации, мотивации,
степени упроченности рефлекса и других факторов. Особо значимым для
восприятия новых сигналов оказывается корковый уровень сенсорных
систем, хотя в новой обстановке закономерно увеличивается поток воз-
буждений во всех структурах, к которым адресуются условный и без-
условный раздражители, а также в неспецифических стволовых образо-
ваниях. Для автоматизированных форм поведения характерно сужение
числа возбужденных структур. Как следует из микроэлектродного ана-
лиза, в тех структурах, которые продолжают быть заинтересованными
в реализации автоматизированных форм временной связи (например,
моторная кора), происходит закономерная специализация реакции
одиночных нейронов на сигнальный раздражитель [16].
3. В современных представлениях о «бессознательном», как спра-
ведливо подчеркивается Ф. В. Басенным [7], А. Е. Шерозия [21] и
другими, важнейшее значение имеет теория установки, разработанная
Д. Н. Узнадзе [18]и его школой (А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия,
И. Т. Бжалава, Ш. Н. Чхартишвили, Р. Г. Натадзе и др.). Понятие
установки близко понятию об «опережающем возбуждении» П. К. Ано-
хина, понятию «ожидания» Г. Уолтера. Весьма существенен поиск ме-
ханизмов и объективной регистрации этих состояний. В свое время мы
обратили внимание на то, что компоненты межсигнальных реакций у
собак весьма сходны с компонентами выработанных секреторно-деига-
тельных пищедобывательных условных рефлексов [1]. Можно пола-
гать, эти реакции являются выражением определенного рода установок
или опережающих возбуждений самого условнорефлекторного акта.
589

Большой интерес в этом плане представляют т. н. «аналоги»
вызванных потенциалов, которые регистрируются на фоне межсигналь-
ных реакций на разных уровнях сигнального анализатора и в других
образованиях мозга в интервалах между применением условных раз-
дражителей при двигательно-оборонительном рефлексе [13].
Н. С. Попова показала, что по мере формирования оборонитель-
ной условной реакции на звук электрографическое выражение «аффе-
рентной модели» будущего болевого (электроножного) подкрепления
постепенно возникает в разных звеньях слухового анализатора в от-
вет на включение условного сигнала, т. е. с известным опережением по
отношению к моменту безусловного подкрепления.
Надо полагать, что организм при повторяющихся и достаточно
автоматизированных формах деятельности постоянно сличает следовые
возбуждения с узором возбуждений, непосредственно возникающих на
сам раздражитель («нервная модель стимула» по Е. Н. Соколову). Это
сличение следов, несомненно, распространяется также и на сам резуль-
тат поведенческой реакции, — на то, что П. К. Анохиным [6] было
названо «акцептором результата действия».
Нейрофизиологические корреляты постоянного сличения следо-
вых возбуждений с наличными можно зарегистрировать в различных си-
стемах мозга, и они направлены как бы на службу этим системам, на
регуляцию обеспечения различных потребностей организма.
Опережающие возбуждения на уровне сенсорных систем служат,
по-видимому, целям их лучшей настройки на восприятие сигнала. Фор-
мирование процессов опережающего возбуждения в интегративно-
пусковых структурах мозга (например, в моторной или орбитальной
коре) имеет преимущественное отношение к их основной функции —
программированию и обеспечению поведенческого акта. Этот факт
четко выступил ;в наших работах по изучению изменения динамики ус-
ловной и безусловной секреции у собак с удаленной орбитальной обла-
стью чсокортекса [1], а также в данных К. В. Шулейкиной [23], от-
носящихся к изменениям ЭЭГ в разных структурах мозга при подготов-
ке к пищевой деятельности и в периоде ее реализации. Доказательства
существования опережающего возбуждения в сеноомоторной коре при
протекании оборонительного условного рефлекса приведены в исследо-
ваниях вызванной и импульсной нейронной активности [16] и др.
Функция опережающего возбуждения, лежащая в основе форми-
рования наиболее сложных целенаправленных поведенческих актов,
все более совершенствуясь в процессе эволюции, оказывается в значи-
тельной степени связанной прежде всего, по-видимому, с лобными отде-
лами коры большого мозга. При участии префронтальной области ко-
ры реализуется та форма опережения, которая направлена на обеспе-
чение сложных, еще не закрепленных долгим научением, а потому осо-
бо динамичных программ поведения. Проведенные нами совместно с
Л. Н. Молодкиной [4] систематические исследования показали, что
лобная область коры мозга принимает особо важное участие в меха-
низмах прогнозирования поведенческой реакции, основанных на экс-
пресс-информации животного о текущих событиях, а также в обеспе-
чении экстраполяции животными направления исчезающего из их поля
зрения пищевого раздражителя. Этот вид поведения был подробно
описан Л. В. Крушинским [10] под названием экстраполяционного
рефлекса. Экстраполяция рассматривается этим автором как одно из
проявлений элементарной рассудочной деятельности, которое относи-
тельно легко поддается объективному учету и измерению. В отличие от
условнорефлекторного поведения, экстраполяция представляется нам
590

как генетически детерминированная, врожденная способность живот-
ного использовать приобретенный в течение жизни опыт в новой, не-
знакомой для него обстановке. Поэтому для способности к указанной
форме экстраполяции должно быть особенно характерно правильное
неавтоматизированное решение задачи при первом ее применении. При
этом животное должно определить изменение положения кормушки с
кормом таким образом, чтобы после того, как последняя скрылась из
поля зрения животного за непрозрачной ширмой, оно могло бы обойти
эту ширму с травильной стороны и найти корм. При неправильном ре-
шении животное обходит ширму со стороны направления движения
другой кормушки, в которую пища не кладется. Направление движения
кормушки с пищей и соответственно пустой кормушки периодически
меняется.
В наших исследованиях было обнаружено, что у животных с уда-
ленными лобными областями неокортекса (полями Fi, F2, F3, F4, F—L
у собак, полями 8 и 12 у кошек) резко нарушается решение экстрапо-
ляционных задач. Это позволило установить, что безлобные животные
не в состоянии без опоры на предварительно сформировавшийся авто-
матизм сориентироваться в схемах движения. В то же время реше-
ние задачи экстраполяции становилось возможным после более или ме-
нее длительного условнорефлекторного научения оперированных жи-
вотных. Таким образом, удаление лобной области приводило как бы
к расчленению двух видов рефлекторной деятельности, один из кото-
рых — экстраполяционный, требующий максимально неавтоматизиро-
ванного решения — оказывался нарушенным, тогда как другой —
условнорефлекторный (достаточно закрепленный в процессе изучения,
автоматизированный в данной форме эксперимента) не претерпевал
существенных изменений. В то же время повреждение других структур
мозга (например, теменной области) не выявило нарушений поведе-
ния, аналогичных описанным.
В этих исследованиях по существу были впервые приведены экс-
периментальные доказательства того, что структуры лобной области
призваны играть особо важную роль в механизмах опережающего от-
ражения действительности, особенно в том случае, если это опереже-
ние не является результатом длительного условнорефлекторного на-
учения, а возникает на основе использования животными получаемой
информации применительно к новым для него условиям среды. Несом-
ненно, что эти факты и вытекающие из них выводы позволяют лучше
оценить функциональное значение лобных областей коры мозга чело-
века, понять физиологический смысл выделенного А. Р. Лурия [12]
синдрома поражения лобных отделов мозга у человека, как синдрома
нарушения программирования произвольных движений и действий,
синдрома расстройства механизма самоконтроля за своими действия-
ми путем постоянного сличения эффекта действия с исходным намере-
нием.
С другой стороны, в наших физиологических исследованиях на
.кошках, Джеко-бсона и Ш. Л. Джалагония на обезьянах и в наблюде-
ниях на людях [19] обнаруживается, что даже при сравнительно не-
больших отклонениях от нормальной деятельности мозга, вызванных
трудностью ситуации, лобная область может стать важным звеном
формирования навязчивых состояний и неосознаваемых установок на
развертывание неадекватной автоматизированной программы пове-
дения.
Основываясь на изложенном, мы вправе высказать гипотезу о том,
что лобная область участвует в коррекции рассогласования, имеющего
591

место между планом поведения и его результатом при осознанных (не-
автоматизированных) формах в. н. д. При других же условиях струк-
туры лобной области могут препятствовать уменьшению рассогласова-
ния между планом и результатом автоматизированных, а' у человека,
возможно, неосознаваемых неадекватных психических реакций. Лишь
исключение этого препятствия в результате операций на лобной обла-
сти и в ее связях с нижележащими образованиями либо изменение ее
функционирования с помощью психотропных веществ может привести
к коррекции указанного рассогласования.
4. Сложная интеграция возбуждений является физиологической
основой осознанных и неосознаваемых форм отражения сигналов внеш-
него мира, а также программ поведения. Однако интеграция возбужде-
ний, вызванных несколькими или многими сигнальными раздражителя-
ми, неизбежно предполагает уменьшение информативности отдельного
сигнала. Достаточно хорошо известно, что процесс осознания целого
сопровождается абстрагированием от чувственного восприятия отдель-
ных качеств и частных явлений и, видимо, как следствие этого, —
уменьшением осознаваемое™ чувственно воспринимаемых элементов
данного целого. Означает ли такое положение, однако, что в этом це-
лом совершенно тонут отдельные модальные качества образующих его
элементов? Анализ собственных и литературных данных, касающихся
структурно-функциональной организации взаимоотношений различных
отделов мозга, привел нас [3] к необходимости сформулировать гипо-
тезу «поэтапного, но не полного замещения возбуждений» специфиче-
ской для определенной структуры модальности по мере перехода этих
возбуждений на другие структуры мозга.
Изначально специфичное возбуждение при этом как бы постепенно
«замещается» возбуждением иной либо иных модальностей, которые
свойственны другим структурам. Предполагается в то же время, что спе-
цифичность изначального возбуждения может быть сохранена далеко за
пределами его воспринимающей структуры. Для обеспечения нормаль-
ной ответной реакции на раздражитель изначальной модальности не-
обходим определенный уровень ее информативности в интегративно
пусковых структурах (например, в моторной коре), при непосредствен-
ном участии которых организуется и реализуется ответная реакция.
Этот уровень информативности поддерживается влияниями той же мо-
дальности, идущими как по горизонтальным межкорковым системам
связей, так и «вертикально», непосредственно из соответствующего ре-
лейного таламического ядра в различные области коры, а также то-
нигенными неспецифическими, мотивационными и другими влияниями,
приходящими в разные корковые территории по вертикальным и гори-
зонтальным системам связей. Этот феномен может, по-видимому, наи-
более отчетливо реализоваться в интегративно-пусковых структурах
мозга. В его основе должен лежать нейрофизиологический механизм
конвергенции разнородных сигналов на одних и тех же нейронах.
Процесс поэтапного «замещения» изначальной модальности, как
и уровень сохранения ее информативности в интегративно-пусковых
структурах, — величины, варьирующие и зависящие от биологической
значимости и характера системной деятельности. Этими же условиями
определяются изменения объема и характера конвергенции разнород-
ных возбуждений в интегративно-пусковых (и других) структурах
В соответствии с нашей гипотезой в интегративно-пусковые или
иные структуры могут приходить как посылки, не потерявшие своей
модальной специфичности, так и достаточно проинтегрированные ранее
•влияния. Нашу точку зрения, как нам думается, подкрепляют система-
592

тические микроэлектродные исследования М. Я. Рабиновича [16] и его
сотрудников, обнаружившие закономерную трансформацию активности
отдельных нейронов в корковой зоне подкрепления по мере образова-
ния условного рефлекса. Было обнаружено на основе анализа эффек-
тов поляризации и особенностей динамики условной активности отдель-
ных нейронов, что в процессе сочетания условного и безусловного раз-
дражителей функциональные свойства клеток зоны проекции подкреп-
ления претерпевают эволюцию, отражающую становление механизмов
замыкания. До первых сочетаний условного стимула с подкреплением
эти нейроны проявляют адекватно-моносенсорные реакции, т. е. отвеча-
ют преимущественно на стимулы адекватной модальности. После же
достаточного количества сочетаний эти же нейроны приобретают спо-
собность отвечать на стимулы различной модальности и параметров, их
реакции становятся полисенсорными. Наконец, при упрочении услов-
ного рефлекса ответы нейронов снова приобретают моносенсорный ха-
рактер, но в данном случае это уже специально-моносенсорные реак-
ции на стимул с определенными параметрами, который получил сиг-
нальное значение.
Трансформация афферентного сигнала по мере прохождения выз-
ванного им возбуждения по мультисинаптическим нервным путям к
ассоциативным и интегративно-пусковым структурам должна иметь
следствием все большее «отчуждение» самого сигнала от субъекта,
т. е. нарастающую «неосознаваемость» этого сигнала, его все мень-
шую «презентированность» (по А. Н. Леонтьеву).
Структурные предпосылки конвергенции разнородных возбуждений
были даны И. Н. Филимоновым [20] в его теории мультифункцио-
нальности корковых формаций, постулированной им для структур
обонятельного мозга. Однако нам думается, что современные нейрофи-
зиологические и. нейроморфологические исследования позволяют рас-
пространить понятие мультифункциональности едва ли не на все об-
разования головного мозга.
Принципы многоканально-вертикальной и горизонтальной орга-
низации проведения афферентных влияний имеют, несомненно, огром-
ное значение для обеспечения постоянного взаимодействия осознанных
и неосознаваемых форм в. н. д. Сейчас получено достаточно морфологи-
ческих и физиологических данных в пользу того, что специфическое
афферентное возбуждение имеет возможность приходить не только в
соответствующие специфические подкорковые или корковые структуры
данного анализатора и обеспечивать тем самым сенсорно-гностическую
функцию, но также направляться в другие образования мозга, одни из
которых функционируют преимущественно как модуляционные или
энергетические, другие — как эмоциогенные и мотивационные, тре-
тьи — как эфферентные (интегративно-пусковые).
Несомненно, что эти формы связей следует прини-
мать во внимание при оценке различных степе-
ней осознания внешнего (или внутреннего) мира.
Так, например, переживание резко окрашенного эмоционального отно-
шения к тому или иному раздражителю заставляет думать о преиму-
щественном вовлечении гностико-лимбической системы взаимоотноше-
ний. Структурными предпосылками такого вовлечения являются связи
соответствующих сенсорных систем с лимбическими образованиями.
Эти связи могут быть как непосредственными, о которых мы только
что упоминали, так и опосредованными другими, например, ассоциа-
тивными системами переднего мозга. В экспериментальной психоло-
гии, существуют две точки зрения на то, где может возникнуть процесс
38. Бессознательное 593

так называемого избирательного внимания—явления, достаточно близ-
кого к рассматриваемой нами проблеме. Одна из них предполагает,
что он формируется на уровне входа в сенсорную систему как резуль-
тат определенного «сенсорного фильтра». Согласно другой точке зре-
ния, этот процесс возникает после анализа всех признаков сенсорного
раздражителя центральными механизмами мозга и поэтому «отбор»
производится «на выходе» этих сенсорных систем. Прибрам с соавто-
рами, разбирая эту дилемму, приводят экспериментальные доказа-
тельства правомерности обеих точек зрения, хотя и отдают предпочте-
ние значению ответной реакции для формирования процесса избира-
тельного внимания.
Не вызывает, во всяком случае, сомнения, что особое значение в
этом процессе имеют кортикофугальные механизмы. Они позволяют ре-
гулировать и коррегировать приходящие возбуждения, обеспечивают
процессы сличения плана действия с его результатом и формируют воз-
можность возникновения длительно текущих ритмических взаимодей-
ствий между различными уровнями мозга. Переменный по своим пара-
метрам баланс интеграции разнообразных возбуждений (летального
и фугального порядка) является той неустранимой материальной осно-
вой, на которой развертываются различные процессы как сознательной»
так и бессознательной психической деятельности человека.
THE IMPORTANCE OF THE PRINCIPLE OF THE MULTILEVEL OR-
GANIZATION OF THE BRAIN TO THE CONCEPTION OF CONSCIOUS
AND UNCONSCIOUS FORMS OF HIGHER NERVOUS ACTIVITY
0. S. ADRIANOV
Brain Research Institute, USSR Academy of Medical Sciences, Moscow
SUMMARY
The problem of structural-functional precursors of conscious and uncon-
scious manifestations of the higher nervous activity and their interrelation
is considered. The interrelation of different forms of cue perception, depend-
ing on automatized and nonautomatized types of responding to these cues,
is discussed from the neurophysiological and neuropsychological points of view.
The role of the so-called «anticipatory» excitation in comparing trace processes
with those of real stimulation and the significance of this process to the func-
tion of various systems of the brain is underlined.
The special and distinctive participation of the prefrontal cortex in au*
tomatized and nonautomatized reactions is emphasized. The hypothesis is ad-
vanced on the «step by step, but not complete substitution of certain modal-
ity excitations» in the process of their transmission from the sensory sys-
tems to other brain structures. The possible application of this hypothesis to
the problem under consideration is formulated.
ЛИТЕРАТУРА
1. АДРИАНОВ О. С, В кн.: Физиология высшей нервной деятельности, часть I, M., 1970,.
40—74.
2. АДРИАНОВ О. С, Ж. высш. нервн. деят., 1973, 23, 2, 289—296.
594

3. АДРИАНОВ О. С, О принципах организации интегративной деятельности мозга,
М., 1976, 280.
4. АДРИАНОВ О. С, МОЛОДКИНА Л. Н., Ж- высш. нервн. деят., 1971, 21, 5, 914—
921; 1972, 22, 4, 726—734.
5. АДРИАНОВ О. С, ПОПОВА Н. С, В сб. : Проблемы динамической локализации фун-
кций мозга, Л., 1968, 134—146.
6. АНОХИН П. К.» Биология и нейрофизиология условного рефлекса, М., 1968, 547.
7. БАССИН Ф. В., Проблема «бессознательного», М., 1968. 168.
8. БЕРИТАШВИЛИ И. С, Нервные механизмы поведения высших позвоночных живот-
ных, М., 1961, 356.
9. ГАСАНОВ У. Г., Внутреннее торможение. Экспериментальные исследования.... М.
1972.
10. КРУШИНСКИЙ Л. В., Доклады АН СССР, 1958. 121, 4, 762—766.
11. КРУШИНСКИЙ Л. В., Природа, 1974, 5, 22—23.
12. ЛУРИЯ А. Р., Мозг человека и психические процессы, М., 1970.
13. НАУМОВА Т. С. ПОПОВА Н. С, Ж- высш. нервн. деят., 1969. 19/3, 410—416.
14. ПАВЛОВ И. П., Павловские среды, 1935, 3, 410—416.
15. ПОПОВА Н. С.» В сб.: Функционально-структурные основы системной деятельности
и механизмы пластичности мозга. Сб. научн. трудов Института мозга АМН СССР»
М.. 1973. 2, 29—33.
16. РАБИНОВИЧ М. Я., Замыкательная функция мозга, М., 1975, 248.
17. РУБИНШТЕЙН С. Л., Бытие и сознание, М., 1957.
18. УЗНАДЗЕ Д. Н,, Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.
19. ХОМСКАЯ Е.Д., Мозг и активация, М., 1972, 382.
20. ФИЛИМОНОВ И. Н., Сравнительная анатомия большого мозга млекопитающих,
М.. 1949.
21. ШЕРОЗИЯ А. Е.. К проблеме сознания и бессознательного психического, том I, Тб.,
1969; том II, Тбилиси, 1973.
22. ШУГАЛЕВ Н. П., Ж. высш. нервн. деят., 1970, 20, 3, 499—505.
23. ШУЛЕЙКИНА К. В., Системная организация пищевого поведения, М., 1971, 230-

50
НЕЙРОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ
«СОЗНАТЕЛЬНЫХ» И сПОДСОЗНАТЕЛЬНЫХ» ПРОЯВЛЕНИЯ
БИОЛОГИЧЕСКИХ МОТИВАЦИИ
К. В. СУДАКОВ, А. В. КОТОВ
Институт нормальной физиологии АМН СССР, Москва
Традиционные методы психоанализа предполагают обнаружение
в символике сновидений определенных влечений и, в частности, прояв-
ление «либидо» человека (3. Фрейд). Вместе с тем психоаналитичес-
кие 'методики, как это неоднократно отмечалось, страдают недоста-
точной объективностью при оценке того или иного состояния психики
челозека.
Развитие физиологии мозга позволило вплотную подойти к изуче-
нию нейрофизиологического субстрата таких основных биологических
влечений организма, как голод, жажда, половое влечение и др.
Согласно представлениям, развиваехмым в школе П. К. Анохина,
такого рода влечения всегда отражают ту или иную биологическую
потребность организма. Именно потребности организма, как матери-
альные факторы, трансформируются в специфические мотивационные
возбуждения в центральной нервной системе.
В экспериментах, проведенных в нашей лаборатории, было обна-
ружено, что любая мотивация строится на основе восходящих активи-
рующих влияний мотивационных центров гипоталамуса на кору го-
ловного мозга (К. В. Судаков, 1971). При этом было установлено, что
эти влияния имеют характерное электроэнцефалографическое выра-
жение. Так, например, было показано, что у кошек после 1—2 суток
голодания в передних отделах коры головного мозга наблюдается под
уретановым наркозом регионарная реакция активации электроэнце-
фалограммы. Эта реакция проявляется в виде десинхронизации элек-
трической активности на фоне медленных высокоамплитудных колеба-
ний в теменных и затылочных областях коры мозга. Принадлежность
этой реакции к пищевому «возбуждению доказывают эксперименты с ис-
кусственным кормлением таких животных путем введения им в ротовую
полость и желудок натуральных пищевых веществ или раствора глю-
козы в кровь. Во всех этих случаях десинхронизация исчезала и за-
менялась медленной высокоамплитудной активностью. Характерно, что
у накормленных животных во всех отделах коры мозга под уретано-
вым наркозом наблюдалась медленная высокоамплитудная актив-
ность.
При кратковременном голодании (сутки и менее) активация пе-
редних отделов коры мозга у кошек нередко не выявлялась. Однако
она проявлялась в своеобразной форме в активности лимбических об-
разований (амигдала, гишюкамп). В амигдалярных образованиях при
596

этом наблюдались высокочастотные «веретена, а в гилпокампе — упо-
рядоченный ритм 4—6 колебаний в секунду.
Использование микроэлектродной техники (Ю. А. Фадеев, 1962)
позволило обнаружить в сенсомоторнои коре мозга голодных кошек,
находившихся под уретановым наркозом, нейроны, реагирующие на
введение глюкозы в кровь. Большинство клеток этой области в ответ
на введение глюкозы тормозило ритм разрядной активности, меньшая
часть нейронов активировалась.
В специальной серии экспериментов нами были исследованы реак-
ции нейронов сенсомоторнои коры и орбитальной поверхности мозга
у накормленных кроликов под уретановым наркозом в ответ на элек-
трическое раздражение «центров голода» латерального гипоталамуса.
При этом удалось показать наличие нейронов вышеуказанных облас-
тей коры мозга, реагирующих на раздражение мотивационных цен-
тров гипоталамуса. Были обнаружены нейроны трех типов: учащаю-
щие, тормозящие и изменяющие конфигурацию импульсной активно-
сти. В большинстве случаев возбуждение пищевых мотивационных
центров латерального гипоталамуса в этих экспериментах увеличива-
ло активность нейронов сенсомоторнои и орбитальной коры мозга.
Как показали наши последующие эксперименты с коагуляцией и
функциональной блокадой различных структур мозга у голодных жи-
вотных, находившихся под уретановым наркозом, латеральные гипота-
ламические отделы выступают в качестве своеобразных «пейсмеке-
ров» пищевого возбуждения. Выключение этих отделов мозга немед-
ленно устраняет «голодную» активацию во всех структурах мозга
(К. В. Судаков, 1963).
Таким образом, проведенные опыты свидетельствуют о том, что в
условиях уретанового наркоза у голодных животных проявляются в
достаточно выраженной форме явления пищевого возбуждения. Мож-
но думать, что указанные выше нейрофизиологические механизмы от-
ражают «подсознательное», если можно так выразиться, влечение жи-
вотных к пище, т. е. пищевое влечение в условиях блокады
бодрствования.
Избирательную активацию структур мозга при пищевом мотива-
ционном возбуждении удается, однако, выявить и у бодрствующих
животных. Особенно четко она выявляется в экспериментах на кроли-
ках с искусственным раздражением пищевого мотивационного центра
латерального гипоталамуса через вживленные электроды. У накорм-
ленных кроликов раздражением латерального гипоталамуса легко по-
лучить направленную пищевую реакцию. Эта реакция по многим по-
казателям напоминает натуральную пищевую и пищедобывательную
деятельность. При этом наблюдается не только реакция приема пищи,
но и воспроизведение приобретенных ранее пищедобывательных ин-
струментальных навыков (Н. Миллер, 1960, 1961; Г. Могенсон,
1971 и др.). Все это позволило нам приступить к изучению вопроса,
каким образом возбуждение из «пейсмекерных» пунктов латераль-
ного гипоталамуса у бодрствующих животных распространяется на
другие отделы мозга. При этом нас особенно интересовал вопрос, с
возбуждением каких структур мозга связано возникновение направлен-
ной («осознанной» в нашем условном понимании, т. е. проявляющейся
вне наркоза) пищевой реакции?
С этой целью мы провели эксперименты с градуальным увеличе-
нием силы раздражения пищевых центров гипоталамуса. Были иссле-
597

дованы изменения электрической активности лимбических образова-
ний, ретикулярной формации и коры головного мозга.
Как показали проведенные нам« эксперименты, при силе раздра-
жающего латеральный гипоталамус тока 0,5 мка не отмечалось изме-
нений электрической активности в подкорковых структурах и коре го-
ловного мозга. При увеличении силы раздражающего тока до 1 мка
наблюдались изменения электрической активности типа десинхрони-
зации в медиальной области перегородки и амигдалярной области,
упорядоченный ритм в гиппокампе и в ретикулярной формации сред-
него мозга. Только при еще большем увеличении силы раздражающего
тока до 4—6 мка наряду с вышеуказанными изменениями наблюда-
лась активация коры мозга. Такая активация могла носить локальный
характер, отмечаясь преимущественно в передних отделах коры моз-
га, или проявляться генерализованно в зависимости от силы раздра-
жения пищевого центра гипоталамуса и индивидуальных особенностей
подопытных животных. Наиболее интересным оказался тот факт, что
именно та сила электрического раздражения латерального гипотала-
муса, которая приводила к изменениям электрической активности ко-
ры мозга, вызывала у кроликов и целенаправленную пищевую реак-
цию. Меньшая сила раздражения пищевого мотивационного центра,
сопровождающаяся активацией только лимбико-ретикулярных струк-
тур, вызывала обычно проявление отчетливо выраженной ориентиро-
вочно-исследовательской реакции, не завершавшейся приемом пищи.
Приведенные опыты указывают, таким образом, на то, что т. н.,
«сознательные» проявления пищевой мотивации у животных связаны
в первую очередь с активацией коры головного мозга. В том случае,
когда восходящие активирующие влияния пищевых центров гипотала-
муса распространяются только на лимбичеекие образования головного
моз1га, такие, как перегородка, миндалина, гашюкамп, поясная извили-
на и др., мотивация не имеет направленного характера.
По всей видимости, можно выявить определенный параллелизм
между степенью градуального вовлечения структур мозга в процесс
пищевого мотивационного возбуждения и интенсивностью эмоциональ-
ного ощущения и влечения животного к пище. При слабых степенях
пищевого мотивационного возбуждения, когда в процесс вовлечено ог-
раниченное число лимбических структур, у животных наблюдается
ориентировочно-исследовательская реакция, не направленная на поиск
каких-либо определенных раздражителей во внешней среде. Можно
полагать, что этому уровню соответствует ощущение легкого диском-
форта и беспокойства без «осознавания» причин, их вызвавших. В
этом состоянии регистрируются незначительное увеличение частоты и
амплитуды дыхательных движений, небольшое увеличение частоты
сердечных сокращений. При дальнейшем же увеличении степени мо-
тивационного возбуждения активируется большинство лимбических
структур, появляются признаки вовлечения в этот процесс сенсомо-
торных отделов коры мозга. Поведение животных при этом начинает
приобретать целенаправленный характер — поиск пищи, обнюхивание,
облизывание, ее потребление. Изменения вегетативных показателей
при этом становятся более выраженными. Эта стадия пищевого моти-
вационного возбуждения характеризуется «сознательным поиском» жи-
вотным во внешней среде адекватных внутренней потребности раздра-
жителей на основе генетически врожденного и индивидуально приоб-
ретенного опыта.
Что же привносит в деятельность корковых нейронов пищевое мо-
598

тивационное возбуждение? Эксперименты нашей лаборатории показа-
ли, что мотивационное возбуждение расширяет конвергентные способ-
ности корковых нейронов. Так, было обнаружено, что предварительное
раздражение у кроликов мотивационного центра латерального гипо-
таламуса приводило к тому, что ранее не реагировавшие на сенсорные
световые или звуковые раздражители нейроны приобретали возмож-
ность реагировать на эти раздражения. Последующие опыты показа-
ли, что предварительная стимуляция латерального гипоталамуса об-
условливает у корковых нейронов появление отчетливых реакций на
сведение натуральной пищи в желудок накормленным животным. Ано-
дическая поляризация пищевых мотивационных центров гипоталамуса
у голодных животных, наоборот, снижала конвергентные свойства
нейронов коры мозга по отношению к раздражителям сенсорной и био-
логической модальности.
Интересный факт был установлен в исследованиях С. Н. Хаюти-
на. Оказалось, что нейроны зрительной коры после электрического
раздражения «центра голода» латерального гипоталамуса у кроликов
начинали воспроизводить такую частоту ответов на зрительное раз-
дражение, на которую они не реагировали до раздражения гипотала-
муса. Этот факт свидетельствует о том, что пищевое мотивационное
возбуждение усиливает дискриминационные свойства корковых нейро-
нов.
Кроме того, было обнаружено, что пищевое мотивационное воз-
буждение извращает ответы корковых нейронов на раздражения сен-
сорной и биологической модальности. Очень часто отдельные нейро-
ны, реагировавшие на сенсорное или пищевое раздражение тормозной
реакцией, после стимуляции мотивационного центра латерального ги-
поталамуса в ответ на действие прежних раздражителей активирова-
ли исходную ритмику разрядов и наоборот. Отдельные клетки зритель-
ной коры в ответ на стимуляцию пищевого центра латерального гипо-
таламуса приобретали большую реактивность и взрывчатость по отно-
шению к зрительным раздражениям. В ответ на вспышки света одина-
ковой интенсивности такие нейроны обнаруживали более выраженный
прирост частоты ритмической активности.
Все эти эксперименты, на наш взгляд, убедительно показывают
что мотивационное возбуждение, сопровождающееся увеличением кон-
вергентных, дискриминационных и реактивных способностей корковых
нейронов, значительно расширяет возможности взаимодействия живот-
ных с раздражителями окружающего их мира.
Как же на основе мотивационного возбуждения строится целе-
направленная деятельность животных? Каким образом обнаружен-
ные нами корковые нейрональные механизмы мотивации преломляют-
ся в «сознательной» поведенческой деятельности животных?
Поведенческие эксперименты, проведенные рядом наших сотруд-
ников, отчетливо демонстрируют ведущую роль мотивационного воз-
буждения в формировании целенаправленной деятельности животных.
В опытах Н. В. Асмаяна было показано, что реакция собак на
один и тот же условный пусковой раздражитель четко зависит от их
доминирующей в данный момент времени мотивации. Собаки в опытах
Н. В. Асмаяна поступали в эксперимент при наличии у них мотивации
голода и жажды. В случае, когда доминировал голод, один и тот же
условный сигнал вызывал нажатие животного на педаль, подающую
пищу в кормушку в правой части станка. В случае, когда у животных
доминировала мотивация жажды, тот же условный сигнал в той же
599

обстановке вызывал нажатие животным на педаль, обеспечивающую
подачу воды в левой части станка.
С. Н. Хаютин, наблюдая поведение птенцов мухоловки-пеструшки
в естественных условиях, обнаружил, что у птенцов в периоде после
раскрытия глаз пищевая реакция вызывается кратковременным .изме-
нением освещенности вследствие закрытия летка телом взрослой пти-
цы, приносящей корм. Кормление птенцов в этом периоде производит-
ся только из летка. Чем больше проходит времени от предшествующего
получения пищи птенцом, тем сильнее его тенденция занять самую ос-
вещенную зону гнезда, т. е. непосредственно под летком. Немедленно
после получения пищи птенец покидает эту зону, перебираясь в более
темную. Если 2—3 птенцов выдержать без пищи в течение 20—30 ми-
нут, а затем поместить в гнездо, они немедленно вступают в «драку»
за самое освещенное место гнезда. В интервалах между кормлениями
птенцы распределяются в гнезде в соответствии с уровнем пищевой
мотивации (по градиенту освещенности).
Г. Д. Антимоний и В. А. Макаров на крысах и кошках изучали
способности преодоления животными препятствия на пути к пищевому
подкреплению в зависимости от уровня пищевой мотивации. Экспери-
мент проводили обычно таким образом, что в ответ на пусковой ус-
ловный сигнал животное из правой часта экоперименталыной камеры
устремлялось в левую ее часть, где получало пищу из кормушки. За-
тем для получения очередного подкрепления животное должно было
снова занять исходное место в правой части камеры. После упрочения
этих навыков в другой части клетки устанавливали барьер, который
животное должно было преодолеть, чтобы в ответ на сигнал получить-
очередную порцию пищи.
Опыты показали, что суточное голодание у крыс не приводило к
преодолению препятствия, животные проявляли только выраженную
ориентировочно-исследовательскую реакцию. Однако на вторые сутки
голодания крысы в ответ на сигнал начинали преодолевать препятст-
вие. На третьи сутки они снова переставали перелезать через барьер,
однако уже не проявляя при этом ориентировочно-исследовательских
реакций. У кошек, в отличие от крыс, интенсивность преодоления барь-
ера возрастала на вторые и третьи сутки.
Наконец, в экспериментах А. В. Мастерова изучался вопрос, в ка-
кой последовательности доминирующая мотивация после предвари-
тельного обучения животного «извлекает» следы возбуждений, пред-
шествующих действию подкрепляющего раздражителя? С этой целью
голодные крысы для получения пищевого подкрепления из стартового
отсека должны были пройти через при последовательных отсека спе-
циального лабиринта. Перед каждым отсеком лабиринта на заслон-
ках, котор.ые животные должны были толкать, помещались сигнальные
раздражители в виде креста, круга и треугольника. Ближе к пищевому
подкреплению располагался отсек с треугольником, при входе — с крес-
том, далее — с кругом. После приема пищи крысы попадали в «рас-
пределитель», в котором имелись три выхода с соответствующими
сигналами: крест, треугольник, круг, обеспечивавшие поступление жи-
вотных в вышеуказанные отсеки. Четвертый выход без предваритель-
ного сигнала обеспечивал поступление животных в стартовый отсек.
Задача опыта состояла в выяснении вопроса, каким образом животные
будут строить выбор предваряющих подкрепление раздражителей по>
мере их обучения и в зависимости от исходного уровня пищевой мо-
тивации.
600

Проведенные эксперименты показали, что после 10—15 прохожде-
ний, обозначенных зрительными образами отсеков, животные в «рас-
пределителе» начинали выбирать преимущественно раздражитель,
наиболее близко отстоящий от подкрепления — треугольник. К 30-му
прохождению лабиринта они выбирали в «распределителе» только этот
раздражитель. По мере же насыщения животных картина менялась.
Некоторые животные снова начинали выбирать различные этапные
раздражители.
Таким образом, полученные данные вновь показали в поведенчес-
ком аспекте значение мотивации в анализе и синтезе раздражителей
внешнего мира. Они подчеркнули, что мотивационное возбуждение зна-
чительно расширяет приспособительные возможности животных, хотя
само по себе оно неспособно привести животное к соответствующей
цели. Это, как указывал И. П. Павлов, — только «темная» внутренняя
сила. «Голод, — пишет И. М. Сеченов, — способен поднять животное
на ноги, способен придать поискам более или менее страстный харак->
Teip, но в нем нет никаких элементов, чтобы направить животное в ту
или иную сторону и видоизменять его сообразно требованиям местно-
сти и случайных встреч» (1952).
(Какие же нейрофизиологические механизмы направляют «заря-
женных» мотивацией животных и человека на удовлетворение доми-
нирующих внутренних потребностей?
Ответить на этот вопрос наиболее адекватно позволяет теория
функциональных систем П. К. Анохина.
Согласно представлениям, выдвинутым П. К. Анохиным, мотива*
ция составляет ведущий компонент стадии афферентного синтеза
функциональной системы целенаправленного поведенческого акта»
Благодаря этому мотивации придают функциональным системам био-
логическую окраску специального качества, а у человека, кроме того,—
социальную направленность. При этом следует обратить внимание на
важное обстоятельство. Мотивационные возбуждения проявляются не
только в стадии афферентного синтеза, но, занимая в нем доминирую-
щее положение, участвуют в построении и последующих стадий пове-
денческого акта — принятии решения и формирования акцептора ре-
зультатов действия. Формирующийся на основе доминирующей мотива-
ции аппарат предвидения будущего результата — «акцептор результа-
тов действия»— и составляет так называемый направляющий компо-
нент мотивационного возбуждения. Именно этот аппарат, строящийся
в соответствии с доминирующей мотивацией, позволяет животным и
человеку отличать среди множества раздражителей те, которые на-
правлены на удовлетворение их доминирующей потребности. Акцептор
результатов действия не только определяет предвидение результатов,
но и осуществляет активную их оценку. Целенаправленный поиск про-
исходит на основе непрерывного сравнения через обратную афферен-
тацию параметров реально полученного результата с параметрами по-
требных результатов, запрограммированных в акцепторе результатов
действия генетически или вследствие индивидуального опыта.
В ряде наших опытов и в экспериментах сотрудников нашей ла-
боратории было продемонстрировано, что мотивационное возбуждение
активирует энграмму акцептора результатов действия, сформирован-
ную предшествующим обучением, по опережающему принципу до ко-
нечного подкрепляющего результата включительно и, таким образом,
как бы «вытягивает» весь предшествующий опыт животного, направ-
ленного на удовлетворение соответствующей потребности.
6 01

Так, в экспериментах А. С. Сосновского у кроликов в эксперимен-
тальной камере вырабатывали специальную «линию поведения». Для
получения пищи кролики должны были потянуть за кольцо, после чего
в кормушку поступала порция пищи. Эксперимент проводили таким об-
разом, что потягивание за кольцо только в том случае обеспечивало по-
дачу пищи, если оно осуществлялось в ответ на специальный сигнал—
свет, загорающийся на фоне предваряющего постоянного звукового
раздражителя. В случае отсутствия звукового обстановочного раздра-
жителя и пускового светового раздражителя, или одного из них, по-
тягивание животным за кольцо не обеспечивало постулления пищи в
кормушку. После обучения данной «линии поведения» всем кроликам
вживляли раздражающие электроды в «центр голода» латерального
гипоталамуса. Задача состояла в том, чтобы проследить, как прояв-
ляется ранее выработанная «линия поведения» у данных кроликов при
помещении их в экспериментальную камеру в накормленном состоянии
при стимуляции латерального гипоталамуса.
Опыты показали, что во время раздражения латерального гипота-
ламуса при наличии обстановочного звукового раздражителя в ответ
на сигнальные световые воздействия накормленные кролики осущест-
вляли потягивание за кольцо и поедали подаваемую пищу.
Таким образом, мотивационное возбуждение «вытягивало» у жи-
вотных не только ранее приобретенный пищедобывательный навык,
но и весь комплекс внутренних связей на пусковые и обстановочные
раздражители, т. е. всю ранее выработанную «линию поведения» до
кон еч наго р езультата включительно.
В наших собственных экспериментах изучался вопрос, в какой сте-
пени правильность выбора стороны пищевого подкрепления в Т-образ-
ном лабиринте у обученных ранее животных зависит от интенсивности
исходной пищевой мотивации. Кролики обучались в ответ на опреде-
ленные сигналы выбрать соответствующую сторону подкрепления в
Т-образном лабиринте. Животные помещались в «стартовый отсек» ла-
биринта, в котором им предъявлялись два раздражителя: свет и звук.
В ответ на звук животным подавалась пища в правой стороне лаби-
ринта, в ответ на свет — в левой. На 3—6 сутки обучения все живот-
ные в предварительных тренировках обучались различат^ правую и
левую стороны лабиринта в ответ на звуковой и световой раздражи-
тели. Можно было думать, что в этих условиях соответствующий пус-
ковой сигнал уже в «стартовом» отсеке формировал у животных пред-
видение подкрепляющего результата в правом или левом колене ла-
биринта. Поэтому представляло интерес проследить, в какой степени
выраженность исходной мотивации оказывала влияние на процессы
предвидения локализации места подкрепления.
Проведенные опыты показали, что после суточного голодания в
течение первых 30-ти случайных чередований светового и звукового ус-
ловного раздражителей все животные обнаруживали наименьший про-
цент ошибок выбора стороны подкрепления. Та же закономерность про-
являлась и после 2-х суточного голодания, однако общее число оши-
бок выбора возрастало. По мере насыщения животных наблюдалось
закономерное снижение их способности выбора стороны подкрепления,
наблюдалось большее число ошибок.
Эксперименты этой серии обнаружили, таким образом, четкую за-
висимость предвидения животными места подкрепления от уровня их
исходной мотивации. Для того, чтобы выяснить значение мотивацион-
ного возбуждения в процессах удержания в памяти опережающих ре-
£02

акций, мы провели специальную серию опытов с отсроченными от ус-
ловного сигнала подкреплениями.
С этой целью мы несколько видоизменили методику эксперимен-
тов, представленных выше. На пути животных из «стартового» отсека
устанавливалась заслонка, с помощью которой регулировали время
задержки от начала подачи условного раздражителя до перемещения
животного; з соответствующее колено лабиринта. Время задержки в
разных пробах составляло соответственно 5, 15, 25, 35 секунд.
Проведенные в этом направлении эксперименты выявили следую-
щие закономерности поведения животных. После суточного голодания
процент правильного выбора стороны подкрепления у кроликов был
выше всего при 5-ти секундной задержке. При 15-ти секундной задерж-
ке процент ошибок выбора нарастал. Однако при 25-ти секундной за-
держке некоторые животные обнаруживали уменьшение количества
ошибок. Та же общая закономерность проявлялась и после 2-х суточ-
ного голодания животных, хотя и возрастало общее количество оши-
бочных реакций. По мере насыщения животных также наблюдалось
закономерное снижение способности выбора стороны подкрепления.
Все вышеуказанные эксперименты показывают, что мотивационное
возбуждение за счет активации функциональной организации аппара-
та акцептора результатов действия способно направить автоматизиро-
ванную деятельность животных на удовлетворение лежащей в ее ос-
нове потребности.
Такое представление подтверждается и результатами специальной
сер-ии опытов, проведенной нами по вышеуказанной методике. Изучали
поведение животных в Т-образном лабиринте в различные сроки после
двухстороннего электролитического разрушения латеральных гипота-
ламических областей. Каждый пункт латерального гипоталамуса
предварительно тестировали на пищевую реакцию.
Оказалось, что в первые сутки после коагуляции латеральных ги-
лоталамических отделов животные не проявляли практически никаких
реакций на условные пусковые раздражители и не принимали предла-
гаемой им пищи. Обычно животные находились в дремотном состоя-
нии в «предстартовом» отсеке. На 3 сутки у животных восстанавлива-
лась условная реакция на звук и свет, которая проявлялась в под-
черкнутом исследовании места, откуда подавались условные раздра-
жители. На 5 сутки животные в ответ на условные раздражители на-
чинали перемещаться в коридор лабиринта, подходили к кормушка1М,
но пищу не принимали. Процент ошибок движения в соответствующую
сторону Т-образного лабиринта достигал 40—50%. В отдельных про-
бах животные возвращались в предстартовый отсек, не приняв очеред-
ной порции пищи. Такая картина наблюдалась в среднем до 8 дня
после коагуляции латеральных отделов гипоталамуса.
На наш взгляд, результаты этих исследований указывают на поте-
рю животным способности адекватно оценивать доминирующую по-
требность и этапные и подкрепляющие результаты поведенческой дея-
тельности. Однако эти опыты свидетельствуют и о том, что при выра-
ботанных условных пищевых реакциях определенную роль в мобили-
зации пищедобьтательного навыка в условиях разрушения инициатив-
ных гипоталамичеоких мотивационных центров играют пусковые ус-
ловные раздражители. Но они мобилизуют в основном приобретенные
поведенческие навыки, обеспечивающие достижение этапных резуль-
татов целостной приспособительной деятельности без завершающего
подкрепляющего результата. Для того, чтобы извлечение опыта из

памяти произошло до конечного результата, необходимы тонические
активирующие влияния мотивационных центров гипоталамуса на кору
мозга. Только при наличии энергетических восходящих активирующих
влияиий «лейомекерньЕх» мотивационных центров гипоталамуса пус-
ковые и обстановочные раздражители способны «оживить энграмму»
акцептора результатов действия до подкрепляющего возбуждения
включительно и привести животное к удовлетворению исходной доми-
нирующей потребности. В случае экспериментального разрушения мо-
тивационных центров гипоталамуса при наличии предварительно вы-
работанных навыков условные и обстановочные раздражители вызы-
вают только двигательные и инструментальные реакции, не заканчи-
вающиеся завершающим удовлетворением потребности.
По нашему мнению, уровень исходного мотивационного возбужде-
ния в значительной степени определяет «сознательный» поиск животным
в окружающей среде раздражителей, способных устранить причины,
вызвавшие мотивацию. В таких случаях мотивационное возбуждение
обеспечивает энергетическую поддержку процессам в центральной
нервной системе, формирующим целенаправленное поведение. Вместе
с тем качественная, можно оказать, творческая роль в формировании
механизмов «сознательных» целенаправленных поведенческих реакций
принадлежит процессам активного взаимодействия мотивации с аппа-
ратом памяти, с возбуждениями, вызванными действием обстановоч-
ных и пусковых раздражителей, т. е. с процессами афферентного син-
теза функциональной системы поведенческого акта. При этом особое
значение приобретает органическая связь исходной мотивации с ак-
цептором результатов действия — аппаратом прогнозирования и оцен-
ки результатов целенаправленной поведенческой деятельности. Без
этих процессов и без этой связи формирование «сознательных» целе-
направленных поведенческих реакций невозможно.
NEUROPHYSIOLOGICAL MECHANISMS OF CONSCIOUS AND
UNCONSCIOUS MANIFESTATIONS OF BIOLOGICAL MOTIVATIONS
K. V. SUDAKOV. A. V. KOTOV
Institute of Normal Physiology. USSR Academy of Medical Sciences, Moscow
SUMMARY
The role of biological motivations in the formation of goal-directed be-
havioural reactions was studied in animals in acute and chronic experiments.
The most adequate and integral behavioural reactions were observed when the
dominant motivational excitation evoked in the initiative hypothalamic nuc-
lei spread to the limbic structures, reticular formation and the cerebral cor-
tex. It is suggested that unconscious and conscious character of behavioural
reactions depends both upon the level of domination of some biological mo-
tivation and the degree of its relationships with the trigger and environmen-
tal afferentations, the apparatus of memory, and mechanisms of prediction
of the future result of goal-directed activity.
604

ЛИТЕРАТУРА
1. АНОХИН П. К., Биология и нейрофизиология условного рефлекса, М., 1968.
2. АСМАЯН Н. В., Регуляция поведения собак при наличии у них голода и жажды. В
сб.: Проблемы лечебного голодания, М., 1969, 57, 47.
3. ОНИАНИ Т. Н., О нейрофизиологических механизмах краткосрочной памяти. Гагрс«
кие беседы, 6, 1972, 100.
4. СУДАКОВ К. В., Биологические мотивации, М., 1971.
б. ФАДЕЕВ Ю. А., О взаимодействии восходящих активаций различного биологическо-
го качества. Матер. 8-й конференции молодых ученых Ин-та норм, и патология,
физиологии АМН СССР, М., 1962, 86.
6. ФРЕЙД 3., Очерки по психологии сексуальности, Петроград, 1924.
7. ХАЮТИН С. Н., Активность одиночных нейронов в зрительной области коры в усло-
виях выраженной пищевой мотивации. В кн.: Структурная, функциональная и ней-
рохимическая организация эмоций, Л., 1971, 175.

51
К ВОПРОСУ О БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ 1
НЕИРОГЛИАЛЬНОЙ ГИПОТЕЗЫ ОБРАЗОВАНИЯ
ВРЕМЕННЫХ СВЯЗЕЙ
А. И. РОЙТБАК
Институт физиологии им. И. С. Бериташвили АН Груз. ССР, Тбилиси
Мозг — это система, состоящая из нейронов и глиальных клеток,
определенным образом расположенных и взаимосвязанных между со-
бой. Структура мозга качественно отличается от строения составляю-
щих ее компонентов, вследствие чего выяснение особенностей нейро-
нов, нейронных ансамблей и нейронных сетей не есть еще выяснение
всех особенностей мозга. Можно думать, что качественное изменение
деятельности мозга, выражающееся в образовании условных рефлек-
сов, имеет в основе структурное, заключающееся в определенном из-
менении взаимоотношение нейронов и глии (Ройтбак, 1973).
Установленной функцией олигодендроцитов является образование
ими в развивающейся ц. н. с. позвоночных (начиная с акул) миелино-
вых оболочек нервных волокон путем замыкания голого осевого ци-
линдра в отросток олигодендроцита и затем спирального закручива-
ния отростка. Но в последнее время выяснено, что олигодендроциты со-
храняют способность образовывать миелиновые оболочки и в зрелой
ц. н. с. (Bunge, 1970). Было постулировано, что деполяризация олиго-
дендроцитов служит сигналом к образованию ими миелина (Ройтбак,
1969). Этот ^сложный процесс включает в себя, как известно, моменты
движения и роста отростков олигодендроцитов. Предполагается, что
деполяризация глиальных клеток происходит под действием ионов К+
выходящих из возбужденных нервных элементов (Kuffler, Nicholls,
1966); но не исключается и возможность деполяризации глии под дей-
ствием медиаторов, выделяющихся из бутонов аксонных терминалей,
непосредственно контактирующих с макроглиальными клетками коры.
Была предложена гипотеза, согласно которой, в основе образова-
ния (формирования) и укрепления (консолидации) временных свя-
зей лежит процесс миелинизации центральных аксонов (Ройтбак,
1969; 1972; 1973).
При действии «индифферентного» раздражения возбуждение по
предшествующим нервным путям достигает «потенциальных» синап-
сов на нейронах в очаге безусловного раздражения. Безусловное раз-
дражение благодаря многочисленности афферентных волокон, прихо-
дящих к данному нейронно-глиальному модулю коры, эффективности
связей с ним и, возможно, характеру импульсации, как правило, по-
мимо вспышки импульсной активности нейронов, должно вызывать
активирование нейроглиальных клеток и длительную деполяризацию
их мембран. Эта деполяризация является сигналом к образованию
606

миелина. Миелин начинает образовываться в том случае, если отрос-
ток олигодендроцита прилегает к голой терминал«, которая до этого
была деполяризована, то есть при изменении физико-химического со-
стояния ее мембраны и состава среды между ними. Замкнутое в гли-
альный отросток и окруженное миелином окончание функционирует
эффективнее: 'более сильный электрический ток электротонически до-
стигает синаптического окончания и вызывает выделение большого ко-
личества квантов медиатора; окончание возбуждает или тормозит пост-
синаптический элемент — связь замыкается. Эта связь может до оп-
ределенного предела совершенствоваться при увеличении количества
слоев в миелиновой оболочке.
Так как любое периферическое раздражение при достаточной ин-
тенсивности вызывает в соответствующем участке коры выраженную
реакцию нейронов и глии, то с любым периферическим раздражением
может связаться по указанному принципу другое раздражение, приводя
к образованию ассоциативных временных связей.
На основе предложенной гипотезы получает объяснение тот факт,
что обычно условный рефлекс вырабатывается при условии предшест-
вования индифферентного раздражителя безусловному, что интервал
между этими раздражителями может удлиняться до нескольких ми-
нут и что, чем короче интервал, тем легче выработать рефлекс. По
прекращении индифферентного раздражителя в соответствующих
пресинаптических терминалях «потенциальных» синапсов сохраняется
постепенно угасающий химический «след», и безусловный раздражи-
тель в течение длительного периода времени может быть нанесен с тем,
чтобы попасть на этот след. При обратном порядке раздражителей ус-
ловия для совпадения во времени химического «следа» в терминалях и
деполяризации олигодендроцитов чрезвычайно ограничены во времени.
Согласно гипотезе, рефлекс должен при определенных условиях
вырабатываться и при обратном порядке сочетаний, если индиф-
ферентное раздражение наносится сразу по окончании раздражения
безусловного или в течение нескольких секунд по его прекращении.
Деполяризация мембраны олигодендроцита затухает за несколько
секунд, поэтому при нанесении индифферентного раздражителя через
промежуток времени, больший 3 сек., не создаются условия для миели-
нообразо/ваний, которые, как говорилось, состоят в совпадении во вре-
мени достаточно интенсивной деполяризации олигодендроцита с доста-
точным физико-химическим сдвигом в щелях между его отростками и
пресинаптическими терминалями потенциальных синапсов.
Показательно, что по данным И. С. Беритова (1932), оборонитель-
ный условный рефлекс у собак образуется при обратном порядке соче-
таний, если наносить индифферентный звуковой раздражитель не поз-
же 1—3 сек. после прекращения безусловного электрокожного раздра-
жителя. С точки зрения предложенной гипотезы можно объяснить и
проблему консолидации временной связи. После замыкания пресинап-
тической терминали в глиальный отросток и с увеличением затем коли-
чества слоев в миелиновой оболочке должна возрастать ее резистент-
ность к внешним воздействиям.
Явления ретроградной амнезии после электрошока, раепространя-
щейся депрессии, действие судорожных ядов также могут получить
рациональное объяснение. При эпилептической активности и при мед-
ленно, распространяющейся депрессии развивается сильная деполяри-
зация мембраны глиальных клеток (Grossman, Rosman, 1973). В опы-
тах на культуре ткани коры мозга (Сванидзе и др., 1973) при [,К+ ]н
60Г

больше 14 мм двигательная активность олигодендроцитов прекраща-
лась. При эпилептической активности и при распространяющейся де-
прессии предполагается накопление в межклеточных щелях большого
количества К"1"- Можно думать на основании вышесказанного, что в
опытах с ретроградной амнезией в результате накопления Кт прекра-
щается двигательная активность олигодендроцитов, то есть прекра-
щается процесс начавшегося образования миелина, связь не замыкает-
ся. Если же до этого прошло достаточно времени и отросток олигоден-
дроцита успел замкнуть терминаль, то электрошок или другой агент не
предотвращают образования условного рефлекса.
Итак, согласно гипотезе, для установления связи надо, чтобы прои-
зошло возбуждение немиелинизированной пресинаптической термина-
ли и затем деполяризация смежных с ней олигодендроцитов; при вы-
работке условного рефлекса первое происходит после действия «индиф-
ферентного», предваряющего раздражения, становящегося условным,
второе — в результате действия последующего, безусловного раздра-
жения. Как видно, возбуждение нейрона, на котором располагаются
«потенциальные» синапсы, не рассматривается как фактор образования
связи, в противоположность распространенному представлению, соглас-
но которому эффективность синапсов увеличивается, когда поступаю-
щее к ним возбуждение совпадает с разрядом постсинаптического ней-
рона (Griffith, 1966; Brindiey, 1967).
Из сказанного следует ряд неожиданных заключений.
1) Второе раздражение не обязательно должно вызвать разряд ней-
рона N,.c которым образуется временная связь. Связь может образо-
ваться при комбинации «индифферентного» раздражения, приводяще-
го к возбуждению терминален, оканчивающихся потенциальными воз-
буждающими синапсами на нейроне N, и раздражения, обусловливаю-
щего приход возбуждения к тормозящим синапсам на N, т. е. раздра-
жения, вызывающего торможение N. Такие связи могут ле-
жать в основе бессознательного: после сформирования
они проявляются в отсутствии тормозящего раздражения.
2) Второе раздражение, участвующее в комбинации, может не
оказывать на N синаптического действия, т. е. вообще не относиться
непосредственно к нейрону, с которым образуется связь. Если в пункте
расположения потенциальных синапсов на N количество проходящих
или перекрещивающихся волокон, проносящих возбуждение в ответ на
второе раздражение, велико, то концентрация ионов К"1" в щелях меж-
ду интересующей нас пресинаптической терминалью и олигодендроци-
тами может, достигнув значительной величины, вызвать деполяриза-
цию мембраны олигодендроцитов, что служит, согласно постулату, сиг-
налом к миелинообразованию; таким образом, первое из сочетаемых
раздражений может вызвать реакцию, которую второе не вызывало.
Наступающий акт, проявляющийся как внешняя реакция или остаю-
щийся «внутри» мозга, будет выглядеть как возникший спонтанно,
хотя фактически он детермирован внешними раздражениями.
По такому же принципу может возникать тормозная временная
связь, «если предположить, что в результате первого из сочетаемых раз-
дражений возбуждение поступало к «потенциальному» тормозному си-
напсу на нейроне N. Если принять, что для ощущения раздражителя
(объекта внешнего мира) нужен разряд нейрона, то в рассмотренных
случаях образования связи без разряда постсинаптического нейрона N
сочетаемое раздражение не ощущалось как данное для нейрона N, с ко-
-608

торым образовалась связь; можно допустить, что подобные связи воз-
никают без участия сознания.
Исходя из представленной гипотезы можно дать объяснение явле-
ниям перцептивного научения: снижения порогов при упражнении; вы-
членения в результате упражнений новых деталей при восприятии слож-
ных стимулов и др. (см. Фресс, Пиаже, 1973). С другой стороны, пред-
ставляется возможным произвести попытку объяснения явлений интуи-
тивного решения, «озарений», столь характерных для научных откры-
тий (см. Бунге, 1967; Симонов, 1975).
ON THE QUESTION OF UNCONSCIOUSNESS FROM THE POINT OF
VIEW OF THE NEUROGLIAL HYPOTHESIS OF THE FORMATION OF
TEMPORARY CONNECTIONS
A. L. ROITBAK
The I. S. Beritashvili Institute of Physiology, Academy of Sciences of the
Georgian SSR. Tbilisi
SUMMARY
Depolarization of the oligodendrocyte membrane is postulated to be a
signal to its myelinating function, and this process requires that at the mo-
ment of depolarization of the oligodendrocyte in the intercellular clefts be-
tween its processes and the presynaptic terminals there should be a physico-
chemical «trace» of the preceding excitation of these terminals. The enclo-
sure of the presynaptic terminals in the glial process and myelin sheet creates
favourable conditions for the electrotonic propagation of the action poten-
tial in it, and the nervous impulse thus releases a larger quantity of transmit-
ter: the synapse in the cerebral cortex changes from a «potential» to an «ac-
tual» one. According to the hypothesis, for the temporary connection with
the given neuron to be formed the neuron need not discharge in response to
the second of the stimuli used. The possible mechanism of the unconscious
is considered from this point of view.
ЛИТЕРАТУРА
1. БЕРИТОВ И. С, Индивидуально приобретенная деятельность центральной нервной
системы, Тифлис, 1932.
2. БУНГЕ М., Интуиция и наука, М., 1967.
3. РОЙТБАК А. И., ДАН СССР, 1969, 187.
4. РОЙТБАК А. И., Гагрские беседы, Тб., 1972, 6, 276.
б. РОЙТБАК А. И., В кн.: Механизмы формирования и торможения условных рефлек-
сов, М., 1973.
6. СВАНИДЗЕ И., РОЙТБАК А., ДИДИМОВА Е., ДАН СССР, 1973, 211, 1450.
7. СИМОНОВ П. В., Высшая нервная деятельность человека, М., 1975.
8. ФРЕСС П., ПИАЖЕ Ж-, Экспериментальная психология, М., 1973.
9. BRINDLEY, G. S., Proc. Roy Soc, В., 1968, 261 (1967).
10. BUNGE, R.P., In: The Neurosciences. Second Study Program, F. 0. Schmitt (ed.), N. Y..
1970, p. 782.
11. GRIFFITH, J. S., Nature, 1966, 11, 1160.
12. GROSSMAN, R. G., ROSMAN, L., Brain Res., 1971, 28, 181.
13. KUFFLER, S. W., NICHOLLS, J. G., Ergebn. Physiol., 1966, 57, 1.
39. Бессознательное
609

52
EVOKED POTENTIAL EVIDENCE FOR UNCONSCIOUS MENTAL
PROCESSES: A REVIEW OF THE LITERATURE*
HOWARD SHEVRIN
University of Michigan Medical Center, Ann Arbor, Michigan, USA
This review will draw together a small, scattered but theoretically sig-
nificant group of evoked potential studies bearing on the evidential base for
the psychoanalytic concept of the unconscious and its relationship to con-
sciousness. These studies, most of which were not undertaken with the psycho-
analytic concepts of the unconscious in mind, nevertheless speak to its pos-
sible neurological correlates. It will first be necessary to sketch the main
outlines of the psychoanalytic idea of the unconscious and its relationship to
consciousness, following which the experimental studies will be described and
evaluated. The paper will conclude with a discussion of the implications of
this research for the psychoanalytic concept of the unconscious.
The Psychoanalytic Concept of the Unconscious
Every science is defined by its interest in a particular phenomenon whose
understanding comprises its fundamental task. In physics, the phenomenon
is matter in motion; in chemistry, the transformation of physical substances;
in biology, the activity of living organisms. Psychoanalysis began with a se-
ries of observations on behavioral, emotional, and cognitive changes following
emotionally significant reminiscence. The subsequent history of psychoanaly-
sis can be characterized as an elaboration of these observations on the basis
of a clinical method developed to explore the conditions under which this
phenomenon occurs and the conditions which impede its emergence or modi-
fy its character. For example, Freud discovered that the patient's way of ex-
periencing his relationship to the analyst (transference) often signalled the
nature of the experiences affecting his current life of which he was unaware
and which were related to childhood events. By calling the patient's atten-
tion to this relationship and «interpreting» its significance, which meant dem-
onstrating its current impact and its genetic roots, the patient was then
* Paper prepared for discussion at International Symposium on the Unconscious. Tbili-
si. Georgia. USSR, 1978.
610

led to recall heretofore forgotten experiences which marked the beginning of
the particular maladaptive pattern under scrutiny.
For our purposes it makes sense to return to the earliest observations be-
cause they are least influenced by subsequent conceptualizations and theo-
ries and we may thus gain a clearer idea about the nature of the phenomenon
itself. In the case of Anna O. Breuer reported that odd behavior, appearing
sporadically in the course of her daily preoccupations, often disappeared fol-
lowing the recall of certain experiences. This recall was made possible by an
altered state of mind in which she had remarkable access to memories appar-
ently unavailable to her in her normal state (Breuer and Freud, 1895).
To Breuer this altered condition appeared similar to hypnosis and he referred
to it as a state of autohypnosis. The account of his largely improvised treat-
ment contains many illustrations of this process. At one time, Anna O. com-
plained to him that a dress she was wearing looked blue to her although she
knew it was in fact brown. Later that day in her altered, or autohypnotic
state, she recalled that a year before she had made a dressing gown for her
ill father out of the same material as her dress except that the material for
the dressing gown was blue. Her relationship to her father was of considerable
emotional significance to her and had already been implicated in other
symptoms. Once this recall occurred the false perception disappeared. How
can we account for this phenomenon? A cognitive disturbance in one state is
altered by a reminiscence in another. Breuer hypothesized that the memory
of the blue dressing gown was somehow active during the normal state and
produced the cognitive disturbance: it was in a condition of unconsciousness,
but nevertheless actively creating a disturbance.
Once this hypothesis is entertained it raises new questions: 1) Why is
the memory not available to normal consciousness especially if it is emotion-
ally significant?, 2) What happens to a memory when it is unconscious?,
3) How does it affect conscious experience? Efforts to answer the first ques-
tion led to the concept of repression and its more general form, the defense
mechanisms; efforts to answer the second question led to the concept of pri-
mary process ideation: the mental life that is kept from becoming conscious
follows different principles of organization than mental life readily avail-
able to consciousness; efforts to answer the third question led to models for
symptom formation, dreams, parapraxis, humor, and psychotic thinking.
As Rapaport (1967) has pointed out the concept of the unconscious in
psychoanalysis is a corollary of a basic assumption: the existence of psychic
continuity. Anna O's misrecognition was not simply a random, non-psycholog-
ical event; rather, it could be understood once we become aware of
all that was involved for her psychologically, which was supplied by her in
her altered state. Psychic continuity is by definition individual and
historical: it is always one particular individual's continuity unique to him
and made up of a unique sequence of events. What is discontinuous
in conscious experience (e. g., a brown dress «looking» blue) is actually
continuous once we become aware more completely of the individual's
611

experience. Therefore, the concept of the unconscious follows from this as-
sumption of psychic continuity: it refers to those mental events not current-
ly available but which must be assumed to exist in order to account for the
underlying continuity.
There can be different conceptions of the nature of psychic continuity.
For example, Breuer believed that what was unconscious were dissoci-
ated altered states, much as he observed in his patient, and that hysteria
could be accounted for by the examination of these etiologically significant
hypnoid states. By contrast, Freud emphasized motives, in-
sisting that a person had to have a «reason» for keeping something out of
consciousness and that this «reason» was a motive. He would have sup-
posed that tor Anna O. it would have been disturbing to acknowledge the na-
ture ot a close relationship to her father; therefore, she had to keep the memo-
ry of the dressing gown out of consciousness but that it persisted in some way
and influenced at one point her conscious experience. From Freud's point of
view, a motive was a necessary but not sufficient condition for repression.
It made repression necessary, but repression itself required a mechanism of
some kind for bringing about unconsciousness.
The assumption of a psychological unconscious is a distinctive and unique
characteristic of psychoanalysis. However, psychology has done without this
assumption before psychoanalysis and in many quarters still does. William
James (1890) was scathingly critical of the notion of an unconscious and sug-
gested a point of view involving rapidly alternating states of conscious-
ness as in multiple personalities. Further, he denied the postulate of psychic
continuity by asserting that what appears nonsensical and unaccounted for
by the usual rules of thought (e. g., seeing a brown dress as blue) was likely
due to some temporary aberration in the nervous system. In fact he account-
ed for the bizarre connections in dreams as due to deficiencies in the nutri-
tion of the underlying neurophysiological processes. There was thus no psy-
chic continuity, but an intrusion of physical events directly on the
mental; at best there is a complex psychophysiological continuity in which
different principles, working independently (e. g., nutrition of the nervous
system), randomly interfere with each other. In this system there is no place
for an individual, historical consideration of mental events. Modern behavior-
ism is essentially the heir of this viewpoint: the way to modify behavior is
to extinguish a response. Extinction is a neurophysiological concept
having to do with a property of the nervous system not unlike James' «nu-
trition». In this system there is no need for a psychological continuity. It is
thus of central importance to see if the psychoanalytic assumption of an un-
conscious rejected by other psychological systems can receive support from
other quarters not concerned necessarily with issues of psychopatholgy or psy-
chic continuity itself. For the psychoanalyst the unconscious is an intrinsic
part of his method and as such untestable by the method istelf. It would be
significant if there were independent support for the existence of unconscious
mental phenomena. In addition, the use of other methods may throw a new
,612

light on the nature of unconscious processes of which the psychoanalytic
method itself is incapable.
Unconscious Processes and the Evoked Potential
In 1967, Libet et ab, reported that a somatosensory evoked response
can be obtained at the cortex when the subject is stimulated by a subthresh-
old electrical current to the skin. Although the subject consistently report-
ed no sensation the evoked potential revealed a decided cortical response
(Libet, Alberts, Wright and Feinstein, 1967). The brain could show cortical
responsiveness in the absence of awareness. Libet and his colleagues believ-
ed their findings showed an early, primary evoked potential which
they hypothesized was associated with the subthreshold stimulus. They fur-
ther speculated that consciousness as such was associated with a later, sec-
ondary component. The exact nature of the findings and the investi-
gators' interpretation is best captured in their own words:
With subdural recordings at a point on postcentral gyrus and with the lccus for the
skin stimulus matched to the referral iicm this cortical point, it was found that an average
evoked potential could be detected with stimulus stiergths that weie distinctly below the
lower limit for threshold-c (e. g.. consciousness). That is» evcked potentials could be
detected with skin stimuli which weie well belcwthe iarge of uncertainty and which never
elicited any conscious sensory responses. . . . the e\oked potentials picduced by such single
subthreshold-c pulses of the skin consist mainly of an initial or primary surface positive
component... (1973, pp. 769-770).
It was also discovered by these investigators that a single pulse of rela-
tively high current delivered to the thalamic postero-ventral nuclei will not
produce a conscious sensory experience although a large evoked potential ap-
pears in the appropriate area of the somatosensory cortex (Libet et al.,
1967). Libet concludes:
It follows from these considerations, that the presence or arr.plituce of an evoked poten-
tial, particularly of the primary component, cannot be assumed to be an indicator of
the occurrence or intensity of sibjective sensoiy experierce witl out other validation under
the conditions of study. . . (1973, pp. 770-771).
Below we will consider other theoretical implications of Libet's work
with respect to the conditions for conscious sensory experience itself.
In the same year as the Libet findings appeared , Ri£gs and Whittle (1967)
published some provocative observations which have been largely ignored
in the interim. Th г investigators were interested in finding out what account-
ed for the subjective disappearance of a stabilized retinal image. When eye
movements are prevented experimentally from shifting the retinal image from
one set of receptors to another there is a gradual fading and often a complete
disappearance of a previously clear pattern. Their intent was to discover
if disappearance of the visual pattern would be accompanied by a loss of el-
ectrical responses at the retina and at the occiput. The cortical evoked poten-
tial was obtained by the use of bipolar occipital electrodes, each placed 2.5
613

cm. to the right of the midline, one at the level of the inion and the other 6
cm. higher on the head. The stimulus was made up of black and white stripes
alternating 47.4 times per second. Their surprising finding was that both
the retinal and occipital EP's revealed no differences in latency, amplitude
or rate under stabilized and unstabilized viewing. Peripheral and central
electrical activity remained constant whether or not the subject was aware
of the stimulus. As with Libet's finding, awareness and cortical evoked ac-
tivity are not necessarily correlated. Riggs and Whittle summarized their
findings as follows:
The results with image stabilization may be summarized with a statament that no dimi-
nution was found to occur in the electrical response5 evoked in either the retina or the
occipital cortex. This generalization holds despite the fact that the subject reported a marked
difference in the subjective appearance of the stripes under the two conditions. The
stabilized condition produced a fading of the image that sometimes amounted to virtually
complete disappearance. The persistence of the electrical activity was also found under
a variety of conditions of stimulation with respect to frequency/ intensity and wavelength
(p. 445). . it is. . . natural to suppose that. . signals are blocked at levels higher than
that from which we record (p. 449).
Some years later Riggs (1976) speculated that these results pointed to a
higher centre for consciousness. His speculations took him back to Descartes
and the pineal gland. In an amazing leap over the centuries, Riggs vault-
ed over the Freudian concept of the unconscious for which the notion of cor-
tical activity without consciousness would constitute no surprise.
In an earlier investigation of the stabilized retinal image relying, how-
ever, on the EEG and not on evoked potentials Lehmann et ab, (1965) found
convincing evidence that the subjective disappearance of the image was very
likely brought about by a centrally paced signal taking the form of bursts
of alpha. Just prior to the time the subject reports the image as faded or dis-
appeared, there are bursts of alpha occurring in the EEG. The investigators
conclude that «periodic fading of the stabilized retinal image is the result of
central changes» (1965, p. 342). When we combine the findings from these
two studies dealing with the stabilized retinal image, we can hypothesize that
movement of the stimulus across the retina is a necessary condition for aware-
ness of the stimulus but not of its information processing.
In a series of studies bearing directly on the relationship between the
evoked potential and the psychoanalytic idea of the unconscious, Shevrin and
his co-workers have reported a number of findings in which the VEP was
used (Shevrin and Rennick, 1967; Shevrin and Fritzler, 1968a, 1968b; Shev-
rin, Smith, and Fritzler, 1969, 1970, 1971; Shevrin, Smith, andHoobler, 1970;
Shevrin, 1973). The paradigm for this research was based on the phenomenon
of subliminal perception (Dixon, 1971). A pair of visual stimuli matched
for area, color, shape and contour but differing in attributable meaning was
presented to subjects at subliminal speeds (1 ms; 3mlam luminance). It
was hypothesized that the experimental stimulus, a picture of a pen pointing
at a knee, would evoke a subliminally greater amplitude of response than the
matched control, which was made up of abstract shapes lacking any meaning-
614

fui characteristics. This hypothesis was based on the assumption that an
intrinsically interesting stimulus would excite greater attention; a number of
evoked potential studies had already shown that attention was associated
with increased evoked potential amplitude (Hillyard, 1977). It was found
that a bipolar electrode display, occiput (2.5 cm. to the left and above the in-
ion) to frontal (at the midline close to hairline), revealed a consistent differ-
ence at subliminal levels in the hypothesized direction. The differentiating
amplitude was a positive going component peaking at approximately 160-180
ms. poststimulus. Note should be taken of the fact that this component is
ajlate, secondary amplitude and does not fit with the Libet finding of an
early primary component as the one associated with subthreshold stimula-
tion. Nevertheless, in the absence of any awareness of the stimulus the sub-
ject showed a clear, differentiating evoked potential.
In addition to the subliminal findings the same stimuli "were presented
at 30 ms. under the same illumination. Subjects were'able to differentiate
the stimuli; although amplitudes and latencies "were greatly increased, the
same difference between the two stimuli was found. Thus at both sub- and
supraliminal exposure times consistent amplitude differences were found that
accorded |with previous findings on attention. |j
The experimental paradigm employed by Shevrin and his colleagues was
distinguished by a unique assessment of associative thought processes insti-
gated by the subliminal stimuli. This was important for two reasons: 1) the
psychoanalytic concept of the unconscious was not simply a physiological one,
but distinctly psychological — unconscious mental processes were in-
volved, 2) as Uttal (1965) has pointed out the mere presence of a neurophysi-
ological response may or may not be of cognitive relevance: the evoked po-
tential may simply signal the existence of a process but not actually
be related to its encoding. For both of these reasons it was necessary to show
that the experimental stimulus elicited subliminal cognitive effects.
Fortunately, a considerable body of research on subliminal perception
{Dixon, 1971) had already established that associations can be used to demon-
strate subliminal cognitive effects. In particular, it has been found that the
association networks activated by a subliminal stimulus are broader and more
loosely connected than the networks activated by the same stimulus pre-
sented supraliminally. It was thus possible to hypothesize that the picture
of the pen and knee would elicit more associations subliminally than su-
praliminally, while no such difference should be found for the control stimulus.
A reliable standard procedure for identifying such associations was devel-
oped. The hypothesis was supported in several experiments (Shevrin and Lu-
borsky, 1958; 1961; Spence and Holland, 1962; Spence, 1964). More associ-
ations related to the experimental stimulus appeared sub- rather than supra-
liminally. Thus, it was demonstrated that the subliminal stimulus was not on-
ly signalled by a differentiating evoked potential but that the evoked
potential was associated with cognitive effects related to the meaning of
the stimulus.
615

As described in the opening section of this paper, the psychoanalytic con-
cept of the unconscious requires that a) there be evidence of some differ-
ence in the nature of the unconscious thought processes as compared to
conscious thought, b) that there be evidence of repression or defensive activ-
ity. With respect to the first point theShevrin investigations already showed,
consistent with other subliminal studies, that the association networks would
be broader and looser in the subliminal condition. The experimental stimu-
lus was constructed to permit another level of thought organization to be
identified: this new level was based not on the conceptual use of
language but on the concrete, phonemic use of words. Luria and Vi-
nogradova (1959) have demonstrated that the semantic field changes from
the conceptual to the phonemic under the influence of a mild sedative in
normal subjects and in the usual functioning of the mentally retarded. Freud
long ago posited that in a variety of conditions, psychological and normal,
(dreams, the formation of neurotic symptoms, psychotic thinking, in early
childhood, slips of the tongue, humor) the conceptual character of language is
often lost and is replaced by concrete, phonemic association links. These pho-
nemic links were instances of what he referred to as the primary pro-
cess in ideation. In the picture of the pen and knee it is possible to trace
in the association process words conceptually related to the stimulus (e. g.,
pen: ink, paper; knee: leg, bone), but also phonemically related (e. g., pen:
pennant, happen; knee: any, neither). Furthermore, the two words (pen and
knee) form a new word (penny) unrelated conceptually to its constituents.
It was found that conceptual and phonemic associations correlated with dif-
ferent parameters of the subliminal evoked potential. Conceptual associations
correlated with a differentiating amplitude, while the clang level associa-
tions correlated with bursts of alpha-like activity approximately 1500 ms.
post-stimulus. Primary process and conceptual or secondary process cognitive
activity appear to be related to different parameters of the subliminal evoked
potential. It was tempting to interpret this difference as paralleling the
psychoanalytic distinctions between preconscious and dynamically uncon-
scious mental processes insofar as the former are considered to be more charac-
terized by conceptual thinking and the latter by primary process ideation.
One last finding from these investigations of some relevance to the dis-
tinction between a descriptive unconscious (preconscious) and dynamic uncon-
scious remains to be described. It was found, as hypothesized, that subjects
rated as highly repressive on the basis of the Rorschach had smaller
subliminal evoked potentials to the experimental stimulus and associated
fewer stimulus related words. There was thus some reason to believe that
repressive forces may have been at work although the evidence was still indi-
rect and inferential (Shevrin and Fritzler, 1968b; Shevrin, Smith, and Fritz -
ler, 1969; 1970).
In an effort to replicate the Shevrin findings Schwartz and Rem (1975)
introduced a number of differences from the original experimental paradigm:
1) the exposure time was increased to 3 ms. above the absolute threshold,
2) stimuli were presented in pairs rather than in blocks, 3) the stimuli within
616

the pairs were presented in a fixed time interval, one second apart, 4) no
association data were obtained, 5) the task was changed from one requiring
attention to a single stimulus presentation and description of what was seen
to a discrimination task in which the subject was asked to judge whether the
stimuli within a pair were the same or different. Subjects were presented with
four different types of pairs: experimental-control; control-experimental; ex-
perimental-experimental; control-control. The same stimuli were used as in
the Shevrin experiment. There were two findings, one negative and one posi-
tive. Schwartz and Rem did not find the amplitude difference reported by
Shevrin and his co-workers. However, they did find that cross-correlations
between the stimuli within pairs showed that the evoked potentials
were significantly smaller for the experimental-control, control-experimental
pairs than for the control-control, experimental-experimental pairings.
These findings indicated that even though subjects were not making a better
than chance discrimination fat 3 ms.), the evoked potentials were still differ-
entiating between the experimental and control stimuli. Schwartz and Rem
interpreted these differences as likely due to the minor structural differences
between the stimuli rather than to the differences in content or meaning. In
the absence of any means for determining meaning (i. e., no association method)
this interpretation was open to doubt.
Shevrin (1975) pointed to a number of difliculties in the Schwartz and
Rem experiment: in addition to significant differences in procedure, there
were also some statistical difficulties that might account for the failure to.
find an amplitude difference. Schwartz and Rem, in a subsequent re-analy-
sis of the data, found that indeed there was an amplitude difference between
the experimental and control stimulus but that it was in the opposite
direction from that reported by Shevrin: the amplitude for the control stimu-
lus was larger than for the experimental stimulus. It is of some interest
to note that Rietveld (1966) has reported that with visual stimuli attentioa
may have an anomalous effect on evoked potential amplitude depending oa
the difficulty of the task: when the task is difficult the evoked potential as-
sociated with the attended to stimulus diminishes, while in the sim-
pler task it increases over the evoked potential to the unattended to
stimulus. By presenting the stimuli in pairs, one second apart, Schwartz and
Rem may have significantly increased the difficulty in the attentional task
and thus reversed the amplitude relationships found by Shevrin for the expe-
rimental and control stimuli. In any case, the null hypothesis cannot as yet
be rejected that no difference exists between the visual evoked po-
tential amplitudes for the experimental and control stimuli presented either
below the detection threshold (1 ms.) or below the discrimination threshold
(3 ms.).
There is another group of visual evoked potential studies that cast some
light on the relationship between the VEP and consciousness, although none
of these studies was undertaken with this end in mind. Begleiter, Porjesz, Yerre,
and Kissin (1973) employed an ingenious experimental paradigm to in-
vestigate the effect of expected stimulus intensity on the VEP. Fol-
lowing a training session in which subjects were asked to anticipate a bright
6ir

and dim flash signalled by a different tone, medium intensity flashes were
distributed randomly among bright and dim flashes depending on the prepa-
ratory signal. Half the medium flashes were preceded by the «bright» flash
signal and half by the «dim» flash signal. Electrodes were placed at the mid-
line 2.5 cm. above the inion and at the vertex. The left earlobe was used as
reference. It was found that the evoked potentials recorded at the vertex were
correlated in amplitude with the expected stimulus intensity (bright
or dim) and not with the actual stimulus intensity (medium); while n о
difference was found at the occiput. The investigators interpreted these
results to mean that a memory of a previous stimulus may be released by
an expectation. Why this was not found at the occiput was left unexplained.
The difference between vertex and occiput is of more than passing inter-
est: it appears that at the occiput, that is, at the sensory receiving area an
accurate evoked potential is obtained, while at the vertex an expected (and
inaccurate) EP is obtained. What was the subject «seeing» — the accurately
recorded stimulus at the occiput or the expected stimulus at the vertex? Unfor-
tunately no data is provided as to what the subjects actually reported seeing.
The entire context of the experiment leads one to believe that they «saw»
the expected stimulus. If so, then the occipital EP remained inaccessible to
awareness and thus unconscious.
In a subsequent experiment, Begleiter and Porjesz (1975) employed a pro-
cedure that left little doubt that the subjects s a w a bright or dim light
and that their vertex evoked potentials were correlated with this perception
even though they were responding to a flash of medium intensity. Subjects
were rewarded for correct discrimination of actual bright and dim lights
among which the medium flashes were interspersed although subjects were led
to expect only bright or dim flashes. Thus, they reported seeing a bright
or dim flash when only a medium flash was presented. In this experiment no
occipital electrode was employed so that replication of the occipital finding
was not possible.
Three other experiments support the interpretation that evoked potential
activity in the front of the brain is associated with what the stimulus «means»
to the subject and what he may in fact be aware of. Johnston and Ches-
ney (1974) presented subjects with a visual stimulus which could be seen as
the number thirteen or the letter В depending on the context (e. g., flanked
by the numbers 17 and 12 or by the letters P and E). Following a familiariz-
ing series in which either letters or numbers were presented in random or-
der, in an experimental session subjects were told that they would be seeing
either numbers or letters and that their task was to name the numbers or
letters as rapidly as possible. With the exception of one subject the remaning
subjects had electrodes either 2.5 cm. above the inion at the midline or 2.5
cm. above the nasion. For one subject electrodes were placed at both locations.
Differences between the same stimulus perceived as either letters or numbers
were only found at the frontal location. Again, correct information available
occipitally had no effect on what the subjects reported. Some process must
£18

keep this information from affecting higher levels of cognition and apparent-
ly awareness as well.
Brown, Marsh and Smith (1973) found that the same word, «fire» evoked
a different auditory potential over the speech area when it was used as a noun
(e. g., «Sit by the fire») as compared to when it was used as a verb (e.g.,
«Ready, aim, fire!»). No such difference was found over the right
hemisphere.
In an earlier study Weinberg, Walter, and Crow (1970) investigated the
evoked potential to actual and imagined stimuli with the use of electrodes
implanted in orbito-frontal and cingulate cortex as well as on the surface
of the superior frontal cortex. They found that the evoked potential to actu-
al flashes and clicks were similar to the evoked potentials when the subjects
expected the stimuli but were in fact not stimulated. There was some evi-
dence that what the investigators called the emitted (as contrasted to
evoked) potential had a shorter latency by some 25 ms. They conclude:
From what we know about the nervous system there is no reason to assume that the
experience of an image depends on the establishment of those processes originally involved
in the registration and coding of the stimulus. However, an interesting implication of our
-observations is that an assumption of this nature might be a reasonable working hypothesis.
The fact that emitted potentials correlate well with potentials which are evoked by stimuli
suggests that the underlying electrophysiological processes which are initiated by stimulus
^presentation may be re-activated under appropriate conditions of motivatioa and set even
•in the absence of those stimuli (p. 8).
Again in this study no electrodes were placed in the sensory receiving
.areas, so we do not know if there would have been no emitted potentials
found there.
There are two reports in the literature dealing with the evoked potential
-and hysteria. Hernandez-Peon, Chavez-Ibarra, and Aguilar-Figueroa (1963)
obtained evoked potentials from a fifteen-year-old girl suffering from a
glove and sleeve analgesia and thermoanesthesia of the left arm. Electrodes
were located in the midline of the vertex and one each in the parietal region at
a midpoint between the ear and the midline. Whereas the unaffected right
arm showed a clear evoked potential response to a pin prick, the hysterically
affected left arm showed no clearly evident evoked potential, (although in-
spection of the curves [see figure 2, p. 890] supports a more ambiguous inter-
pretation insofar as some low amplitude activity appears to be present in
the evoked potential for the left arm). Nevertheless, activity in the right arm
•evoked potential is considerably greater in amplitude. Following the admin-
istration of a mild barbiturate (Kemithal) the left arm evoked potential now
showed a large amplitude. Unfortunately, it is not noted in the article wheth-
er the evoked potential was from the parietal, vertex or both electrode sites.
In view of the finding reviewed above concerning the difference between
vertex and occipital leads it would have been good to know from which elec-
trodes the findings were reported. If the potentials were recorded at the pari-
etal electrodes (paralleling the occipital electrodes for visual stimuli) then it
would mean that the inhibition was at an earlier point in the afferent pathway.
619

If the inhibition were at the vertex it would mean that the inhibition occurred
between the sensory receiving areas and other cortical areas. Further it
might clarify with what aspect of the evoked potential consciousness itself
is associated. Shevrin, for example, found that a subliminal stimulus in nor-
mal subjects with mild repressive tendencies elicited a reduction im
amplitude of a later secondary component. The electrode display was bipolar
— occipital to frontal —and thus makes it difficult to separate out contri-
butions from the different cortical areas. All that can be said is that in both
studies a reduction in evoked potential activity was found in the
presence of repressive characteristics.
Of special importance is a question concerning the subject's awareness
of the stimulus when the mild barbiturate lifted the electrical in-
hibition. The answer to this question is of some importance because of Libet's
findings that a primary amplitude is associated with an absence of aware-
ness for a somatosensory stimulus, leading Libet to hypothesize that a sec-
ondary component may be associated with awareness; on the other hand,-
Shevrin found that a secondary amplitude was present in the a b-
s e n с e of awareness for a visual stimulus. Further, a number of investiga-
tions (Johnston and Chesney, 1974; Begleiter et al., 1973; Begleiter and
Porjesz, 1975; Weinberg et ab, 1970; Brown et ab, 1973) indicate that
a late secondary component in the anterior of the brain is associated both
with meaning and awareness. If Hernandez-Peon's hysterical subject was
unaware of the pin prick in a mildly sedated state while her evoked po-
tential showed a clear secondary wave this would then be comparable to the
Shevrin finding that a secondary component can be present in the absence
of awareness. Note should also be taken of the fact that in the Shevrin
repression studies for repressive subjects the secondary component did
not disappear but was diminished relative to less repressive subjects.
We may be dealing with a threshold factor: a secondary amplitude below a
certain strength would not elicit consciousness, or the secondary component
must last for some critical time duration. This latter alternative
would fit well with the Libet findings (to be discussed below) on the existence
of a cortical factor in consciousness that is a function of stimulus dura-
tion. The tentative hypothesis would be that the presence of a second-
ary component in and of itself may not coincide with consciousness, but that
its persistence needs to be of a certain critical duration. In the studies on EP
correlates of meaning the stimuli were all supraliminal and thus the time du-
ration of the secondary amplitude would be beyond the critical time postu-
lated.
In a second study Potts and Nagaya(1969) investigated the visual evoked
potential in three cases of hysterical amblyopia. They found that the
visual evoked potential to a red stimulus subtending a visual angle of
0.6 degrees elicited a normal evoked potential in both the normal and the hys-
terically affected eye. From the context it would appear that the visual evoked
potentials for the hysterical subjects came from the occipital to parietal
electrodes although this is not clearly indicated either in the accompanying
620

figure or in the text. Here again it would have been interesting to have a re-
ported data from the Fz and Cz electrodes which were also employed in this
study. In the actual amblyopic patients their frontal leads showed less dif-
ference between the normal and amblyopic eye than at the more posterior
leads, suggesting that what little sensory input was received at the occiput was
nevertheless relayed forward to the frontal regions and underwent some fur-
ther processing there. Would the hysterical patients have shown little such
frontal activity for the pseudo-amblyopic eye?
This review will conclude with a consideration of Libet's intriguing find-
ings concerning the adequate cortical stimulus for a conscious experience.
Libet (1973) has been able.to demonstrate that in order for a subject to expe-
rience a somatosensory stimulus a critical stimulus pulse dura-
tion is necessary. For most subjects it is in the 0.5 to 0.6 second range al-
though the pulse duration may be as little as 0.4 seconds and as long as 1.0
seconds. Further, the pulse duration value is relatively constant for a given
subject. Since Libet had already demonstrated that a somatosensory evoked
potential can be detected at the cortex with single pulses well below the thresh-
old of conscious experience, it would appear reasonable to suppose that a
peak duration is necessary for consciousness itself to appear. The interesting
paradox emerges that a single pulse lasting 0.1 second delivered to the skin
can evoke a conscious experience while it takes a pulse lasting at least 0.4 sec-
onds to elicit a conscious experience at the same sensory site with direct
cortical stimulation. Is it possible that a natural stimulus has a different re-
quirement for consciousness as compared to the artificial stimulus delivered
directly to the brain? Libet has demonstrated that this is not the case. First,
he cited the well-known fact that even though the peripheral stimulus may
be brief its central effects may be measured in hundreds of milliseconds.
Secondly, he employed a novel application of the masking technique to show
that indeed the later activity evoked by the peripheral stimulus is necessary for
conscious experience to occur. The masking procedure is based on a well-known
phenomenon that when a second stronger stimulus follows a previous weak-
er stimulus within a certain critical time interval the first stimulus will
not be perceived although it is above threshold strength for conscious experi-
ence when presented alone. Libet used as his first stimulus a single pulse deliv-
ered to the skin which was at threshold strength for conscious experience. A sec-
ond or masking stimulus was delivered directly to the somatosensory cortex in
the region including the area stimulated peripherally. The direct cortical
stimulus has the advantage of not confounding peripheral and central factors
as is often the case in the usual masking experiment where both stimuli are
delivered peripherally. The direct cortical stimulus consisted of a brief train
lasting about 0.5 seconds of pulses presented at 60 pulses per second. The peak
current was 1-1.5 times the strength needed to elicit a conscious experience.
Libet found that for most subjects if the interstimulus interval was be-
tween 125-200 ms., and for one subject up to 500 ms., consciousness of the
Jirst stimulus was absent. The subject was only aware of the second stimulus.
621

Further, the cortical stimulus had to last a certain minimum duration;
single cortical pulse did not work. Libet concluded:
Retroactive masking of the peripheral (Si) sensation by a later stimulus (S2) directly to
somatosensory cortex, with Si—S2 intervals of up to 200 ms. or more, could only be due
to interference with some late components of the brain responses to Sx that are necessary
for the mediation of a conscious sensory response. ... the extent of retroactive masking
that could be demonstrated provides powerful support for the hypothesis that a relatively
long period of suitable cerebral activations is a necessary feature of the experiences (1973»
p. 775).
If we combine Libet's two findings, the first showing that a cortical pri-
mary response is present for a subliminal stimulus and the second that a corti-
cal pulse train is necessary for conscious experience, we can conclude that so-
matosensory stimuli can register cortically without consciousness and that
conscious experience itself is a function of some additional system having
its own properties. Of critical importance for consciousness is the train dura-
tion. As suggested above, this train duration may be more critical for
consciousness than the presence of a secondary amplitude which persists
for less than the critical time.
Summary and Conclusions
Although the studies reviewed are few and replication is largely absent,
the evidence is generally favorable for the psychoanalytic concept of the
unconscious and, in particular, supports, the following propositions:
1) As predicted by psychoanalytic theory, cognitive activity can go on
without benefit of consciousness. Between conscious experience and neuro-
physiological processes there is no leap as assumed by James, for there are
unconscious cognitive processes that can be detected by a neurophysio-
logical indicator, the evoked potential. The assumption of unconscious thought
processes helps us to explain phenomena presented to the psychoanalyst from
the early observations of Breuer and Freud in the Studies on Hys-
teria to the modern application of the free association method in psycho-
analytic treatment.
2) Unconscious cognitive activity can be divided into two classes: cogni-
tive activity that is no different in organization from conscious cognitive ac-
tivity, referred to in psychoanalysis^ the preconscious; and cognitive activ-
ity that is characterized^ a different organization from conscious cognitive
activity, referred to in psychoanalysis as the dynamic unconscious. There is
some evoked potential evidence to support this proposition; namely, the work
of Shevrin and his colleagues on the differences between conceptual and clang
associations which apear to be related to quite different parameters of the
VEP.
3) The dynamic unconscious implies the existence of defenses that active-
ly inhibit the appearance in consciousness of certain contents. Here too there
is support from evoked potential studies. Shevrin and his colleagues have
shown that repressive subjects had a smaller VEP to subliminal stimuli and
622

associated fewer stimulus related words. Hernandez-Peon et al., were able
to demonstrate a comparable reduction in the somatosensory evoked poten-
tial in the left arm of an hysterically anesthetized girl. Potts and Nagaya
have demonstrated that in hysterical amblyopia the occipital evoked poten-
tials were indistinguishable for the affected and non-affected eyes, strongly
suggesting that the inhibition occurred anteriorly, very likely in frontal areas.
4) Finally, the psychoanalytic view leads to the conception of conscious-
ness as a separate system having its own conditions of activation. The full range
of cognitive activity can go on without benefit of consciousness. Conscious-
ness itself is activated under certain special conditions. Libet's work speaks
directly to this point. Only when a stimulus can activate a central cor-
tical process lasting a certain minimal time will consciousness occur. Further,
that the presence of a later secondary component need not be accompanied
by consciousness unless it lasts a certain critical time. It need only be added
that a variety of factors may keep this activation from taking place: a) a sec-
cond stronger stimulus interfering with the later activity of a previous stim-
ulus, very likely a common and normal occurrence, b) a subliminal stimu-
lus too weak to elicit the necessary central activity but capable of activating
the full scale of cognitive activity, c) some centrally controlled inhibition
likely based on motivation as in hysterical repression. Investigations of the
latter condition should make it possible to discover the nature of such defen-
sive mechanisms as repression.
BIBLIOGRAPHY
BEGLEITER, H. and PORJESZ, В., «Evoked Brain Potentials as Indicators of Decision-
Making», Science, vol. 187, pp. 754—755 (1975).
BEGLEITER H., PORJESZ, В., YERRE, С, KISSIN, В., «Evoked Potential Correlates
of Expected Stimulus Intensity», Science, vol. 179, pp. 814—816 (1973).
BREUER, J. and FREUD, S., Studies on Hysteria, Standard Edition, London:
The Hogarth Press, vol. II (1895).
BROWN, W. S., MARSH, J. T and SMITH, J. C, «Contextual Meaning Effects on Speech-
evoked Potentials», Behavioral Biology, vol. 9, pp. 755—762 (1973).
DIXON, F., Subliminal Perception: The Nature of a Contro-
versy, London: McGraw-Hill (1971).
HERNANDEZ-PEON R., CHAVEZ-IBARRA, G., and AGUILAR-FIGUEROA, E. «So-
matic Evoked Potentials in one Case of Hysterical Anaesthesia», Electroenceph-
alography and Clinical Neurophysiology, Amsterdam:
Elsevier Publishing Co., vol. 15, pp. 889—892 (1983).
HILLYARD S. A., «Electrophysiological Assessment of Attentional Processes in Man», (Pa-
per presented at Conference on Event Related Brain Potentials in
Man, April 28, 1977, Washington D. C).
JAMES, W., The Principles of Psychology, New York: Hcnrv Holt and
Co., vol. I (1890).
JOHNSTON, V S., and CHESNEY, G. L., «Electrophysiological Correlates of Meaning»,
Science, vol. 186, pp. 944—946 (1974).
LEHMANN, D., BEELER, G. W., Jr., and FENDER, D. H., «Changes in Patterns of the
Human Electroencephalogram During Fluctuations of Perception of Stabilized Reti-
nal Images«, Electroencephalography and Clinical Neuro-
physiology, vol. 19, pp. 336—343 (1965).
62a

ÜBET, В., «Electrical Stimulation of Cortex in Human Subjects and Conscious Sensory As-
pects», Handbook of Sensory Physiology, vol. 2, pp. 744—790
(1973).
LIBET, В., ALBERTS, W. W., WRIGHT, E. W., Jr., FEINSTEIN, В., «Responses of hu-
man somatosensory cortex to stimuli below threshold for conscious sensation», Sci-
ence, vol. 158, pp. 1597—1600(1967).
LURIA, A. R., and VINOGRADOVA, O. S.. «An Objective Investigation of the Dynamics
of Semantic Systems», Gen. Psychol., vol. 50(2), pp. 89—105 (May, 1959).
POTTS, A. M., NAGAYA, T., «Studies on the Visual Evoked Response: III. Strabismus Am-
blyopia and Hysterical Amblyopia», D о с u m. Ophthal., vol. 26. pp. 394—
402 (1969).
RAPAPORT, D., «The Scientific Methodology of Psychoanalysis», Collected Pa-
pers of David Rapaport, New York: Basic Books, Inc., Ed. by M.M.
Gill, vol. 14, pp. 165—220 (1967).
RIETVELD, W. J., TORDOIR, W. E. M., and HAGENOUW, J. R. В., «Influence of Atten-
tiveness of Vigilance Task Difficulty, and of Habituation on Cortical Evoked Re-
sponses and on Artifacts», Acta Physiol. Pharmacol. Neerl., vol. 14,
pp. 18—37 (1966).
RIGGS , L., «Human Vision — Some Objective Explanations», Am. Psychol., vol.
31(2), pp. 125—134 (1976).
RIGGS, L. A., WHITTLE, P., «Human Occipital and Retinal Potentials Evoked by Subjec-
tively Faded Visual Stimuli», Vision Res., Great Britain: Pergamon Press, vol.
7, pp. 441—451 (1967).
SCHWARTZ, M., and REM, M. A., «Does the Averaged Evoked Response Encode Subliminal
Perception/», Psyhophysiology, vol. 12, pp. 390—394 (1975).
SHEVRIN, H.f and LUBORSKY, L., «The Measurement of Preconscious Perception in
Dreams and Images: An Investigation of the Poetzl Phenomenon», Journal of
Abnormal and Social Psychology, vol. 56, pp. 285-294 (1958).
SHEVRIN, H., and LUBORSKY, L., «The Rebus Technique: A Method for Studying Pri-
mary-process Transformations of Briefly Exposed Pictur?s», Journal of Ner-
vous and Mental Disease, vol. 133, pp. 479—488 (1961).
SHEVRIN, H., and RENNICK, P., «Cortical Response to a Tactile Stimulus During Atten-
tion, Mental Arithmetic and Free Associations», Psychophysiology, vol
3, pp. 381—388 (1967).
SHEVRIN, H., and FRITZLER, D., «Visual Evoked Response Correlates of Unconscious
Mental Processes», Science, vol. 161, pp. 295—298 (1968a).
SHEVRIN, H., and FRITZLER, D., «Brain Response Correlates of Repressiveness», Psy-
chological Reports, vol. 23, pp. 887—892 (1968b).
SHEVRIN, H., SMITH, W. H., and FRITZLER, D., «Repressiveness as a Factor in the Sub-
liminal Activation of Brain and Verbal Responses», Journal of Nervous
and Mental Disease, vol. 149, pp. 261—269 (1969).
SHEVRIN, H., SMITH, W. H., and FRITZLER, D., «Subliminally Stimulated Brain and
Verbal Responses of Twins Differing in Repressiveness», Journal of Abnor-
mal Psychology, vol. 76, pp. 39—46 (1970).
SHEVRIN, H., SMITH, W. H., and HOOBLER, R., «The Direct Measurement of Unconscious
Mental Processes: Average Evoked Response and Free Association Correlates of
Subliminal Stimulation», Reprinted from the Proceedings, 78th Annual
Convention, American Psychoanalytic Assn., Miami, Florida
(Sept, 6, 1970).
SHEVRIN, H., SMITH, W. H., and FRITZLER, D., «Average Evoked Response and Ver-
bal Correlates of Unconscious Mental Processes», Psychophysiology, vol
8 (2), pp. 149—162 (March, 1971).
SHEVRIN, H., «Brain and Free Association Indicators of Developing and Decompensating
Repressions», Presented on panel, Research Perspectives on Treatment and Diagnosis
624

(Chairman: Howard Shevrin), Bulletin of the Menninger Clinic,
vol. 35 (6) (Nov., 1971).
SPENCE. D. P., and HOLLAND, B.f «The Restricting Effects of Awareness: A Paradox anp
Explanation», J. Abnorm. Soc. Psychol., vol. 64, pp. 163—174 (1962).
UTTAL, Wm. R., «Do Compound Evoked Potentials Reflect Psychological Codes? Psy-
chological Bulletin, vol. 64 (6), pp. 377—392 (1965).
WEINBERG, H., WALTER, W. GREY. CROW, H. J., «Intracerebral Events in Humans
Related to Real and Imaginary Stimuli», Electro., vol. 29, pp. 1—9 (197n).
40. Бессознательное
625

53
ПЕРИОДИЧНОСТЬ СВЕРХМЕДЛЕННЫХ МОЗГОВЫХ
ПОТЕНЦИАЛОВ В ЕЕ СВЯЗЯХ С ХАРАКТЕРОМ
ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Н. А. АЛАДЖАЛОВА
Институт неврологии АМН СССР и Институт психологии АН СССР. Москва
Периодичность в спонтанной смене осознаваемых и неосознавае-
мых 'процессов является одной из важных проблем динамической орга-
низации психики человека. Осознаваемые или неосознаваемые процес-
сы могут получать доминирующее значение в том или ином психиче-
ском состоянии, но при рассмотрении психической активности на протя-
жении более или менее длительных интервалов времени выявляется^
что нет состояний, характеризующихся только осознаваемой психиче-
ской активностью, — iB их структуре всегда в той или иной форме при-
сутствует бессознательное.
Для дальнейшего развития проблемы соотношения осознаваемых
и неосознаваемых процессов важно найти возможность количественной
оценки их динамики, выявить закономерности развертывания этих про-
цессов во времени, изучить особенности их взаимоотношений. Такое
изучение может быть построено на результатах анализа деятельности
путем выявления ее внутренней упорядоченности, не зависящей от ее
осознаваемой организации [1].
Целый ряд психических явлений имеет периодическое течение.
Так, периодически меняются пороги восприятия [9], периодически из-
меняется ощущение монотонности работы [13], в процессе мышления
логические связи периодически сменяются случайными комбинация-
ми [10]. Особый интерес представляют данные по периодичности ко-
лебаний внимания. Предполагается, что концентрация внимания мо-
жет служить мерой «уровня сознания» [22]. Высказаны предположе-
ния [18], что внимание поочередно распределяется между внешними и
внутренними стимулами, причем о<бращение .внимания вовне тем боль-
ше, чем более информативен стимул. Обращение к внутренним сти-
мулам при этом ослабевает [19].
Задачей настоящего исследования являлось выяснение некоторых
закономерностей в периодическом протекании психических явлений;
при этом заранее предполагалась некая общность природы периодич-
ности в разных психических процессах. Ниже приведены результаты
опытов по исследовнию периодичности смены как психических про-
цессов в разных условиях деятельности, так и физиологических явле-
ний, имеющих периодику того же порядка и проявляющихся в измене-
нии мозговых сверхмедленных биоэлектрических потенциалов [2; 3; 17].
Вначале остановимся на экспериментах, в которых прослежива-
лись п ер иод и че ски повторяющиеся сдвиги в состоя-
нии сознания. Монотонность является тем фоном, на котором
смена осознаваемого процесса неосознаваемым выступает особенно
626

четко. Мы изучали изменения, возникающие в процессе прослушивания
испытуемым безразличного текста, монотонно произносимого в течение
одного-двух часов.
Через некоторое время после начала прослушивания испытуемый
незаметно для себя отвлекается от текста, затем спохватывается и
снова продолжает слушать. Сам момент отключения от текста испы-
туемый не замечает, но он может сообщить о том моменте, когда вновь
стал слушать текст. При этом он может даже вспомнить те посторон-
ние мысли (не относящиеся к тексту), которые им владели в момент
осознания наступившего отключения.
Переход от осознаваемого психического процесса (слушание тек-
ста) к неосознаваемому (неконтролируемое переключение на «свобод-
ный» мыслительный процесс) происходит внезапно, скачком. Возврат
же к осознаваемой деятельности происходит плавно, через фазу не-
больших колебаний. Содержанием мыслей испытуемого в периоде от-
влечения зачастую было то, что находилось в более или менее близ-
кой ассоциации с текстом; то, что относилось к вопросам, волновав-
шим испытуемого в (последнее время; иногда то, что не имело к тексту
явного отношения и одновременно не имело эмоциональной окраски.
Процесс переключения от осознаваемого психического процесса
к неосознаваемому происходит периодически, однако эти периоды (вре-
мя от одного отключения до следующего) изменчивы, определяясь мно-
гими причинами. Здесь сказывается степень концентрированности вни-
мания, зависящая от интереса к тексту, от эмоционального состояния
испытуемого, от его утомленности и др. факторов. При высоком интере-
се к тексту и при мобилизованности внимания периодичность стирает-
ся. И тем не менее, оказывается возможным установить существова-
ние периодов трех классов порядка: 2—5 мин., 7—12 мин и 15—20 мин.
Такая же периодика проявляется в колебаниях работоспособно-
сти ери монотонных условиях, при автоматическом выполнении ум-
ственных операций, в изменениях времени реакций на сигналы при дли-
тельном прослеживании за объектом. Одновременно аналогичную пе-
риодичность и те же классы периодов можно наблюдать в сверхмед-
ленной электрической активности мозга, например при переходах от
бодрствования ко сну [7] и из бодрствования в гипнотическое со-
стояние [5].
В колебаниях электрических мозговых потенциалов можно вы-
явить и отчетливую внутрисуточную периодику. Так, например, по-
стоянный потенциал определенных образований мозга колеблется с пе-
риодами в 6 часов, 3 часа, полтора часа, несколько минут [4]. Много-
минутные колебания обнаруживаются также в изменении движений
глаз, а ночью — в чередовании циклов сна.
В условиях информационного обеднения среды бодрствование пе-
риодически, через интервал порядка 20 мин. [21], сменяется сонливо-
стью и, одновременно, то в одной области мозга, то в другой появляют-
ся сверхмедленные колебания потенциалов с двадцатиминутным пе-
риодом.
Все эти факты, а также многие другие, заставляют думать
о существовании некой общей закономерности, проявляющейся в ди-
намике самых различных форм психической и физиологической дея-
тельности. Такое понимание не предполагает, конечно, идентичности
сопоставляемых психофизиологических феноменов, а только ставит
вопрос о причинах сходства динамики, временного течения процессов,
очень разных по своей организации и функции: не является ли физио-
логическая ритмика своеобразной основой ритмов психической дея-
627

тельности и не оказывается ли подстраивание к физиологической рит-
мике условием оптимального протекания психической функции?
Для того, чтобы проверить эти предположения, нами была про-
изведена регистрация сверхмедленных колебаний потенциалов с кон-
векситальной поверхности головы человека по уже известной ме-
тодике [5; 6]. Результаты обрабатывали по записям путем измерения
периодов потенциалов. Часть результатов была записана на магнитной
пленке и после преобразования типа «аналог-код» была подвергнута
машинному анализу с определением автокорреляционной функции. Ав-
токорреляционный анализ выявил те же классы периодов, что и визу-
альный, однако указал на их присутствие в большем числе случаев.
Анализ спектров сверхмедленных колебаний потенциалов, заре-
гистрированных у 200 с лишним испытуемых с четырех—шести обла-
стей конвекситальной поверхности головы, показал преобладание ко-
лебаний с периодом, равным 7—10 сек., амплитудой0,1—0,2мв (секунд-
ные колебания). Кроме того, при разных функциональных состояниях
были выявлены волны с периодом в 12—20 сек. и в несколько минут
(многоминутные колебания). В разных зонах мозга эти спектры были
идентичны [6], однако одномоментно в разных зонах могли быть пред-
ставленными разные частоты, причем эта картина распределения ча-
стот сверхмедленных потенциалов была не постоянной, а непрерывно
менялась.
Одноминутные и многоминутные колебания потенциалов в процес-
се психической деятельности были зарегистрированы Н. П. Бехтеревой
и сотр. [8; 14] при записи с глубоких структур мозга человека, что
говорит о значительной, во всяком случае, распространенности этой
формы биоэлектрической активности.
В состоянии психологического .комфорта многоминутные колеба-
ния, потенциалов выражены слабо, а иногда и вообще отсутствуют на
записях. Однако, как это видно из описываемых ниже экспериментов,
продолжительная умственная деятельность самого разного характера
приводит к выявлению колебаний потенциалов с периодами 2—5 мин.,
7—12 мин. и около 20 мин. Появление ритмов этих классов оказы-
вается связанным во времени с появлением аналогичной ритмики в
показателях деятельности. Эти интересные корреляции были улов-
лены в нескольких сериях опытов.
Первая серия экспериментов — следовые коле-
бательные явления после прекращения деятельно-
сти и при воспоминании. После окончания напряженной ум-
ственной деятельности наступает мышечная релаксация (испытуемого
просили расслабиться) и релаксация внимания. Последняя, по-види-
мому, благоприятна для проявления воспоминаний [23]. Состояние на
этапе релаксации было исследовано путем регистрации сверхмедлен-
ных потенциалов с нескольких областей конвекситальной поверхности
головы. Были выявлены при этом колебания с периодами от 2-х до
7-ми минут.
Затем испытуемые выполняли легкий (по Крепелину) или более
напряженный (перемножение двухзначных чисел) счет в уме. После
счета в уме нарастало, по сравнению со спокойным бодрствованием,
появление многоминутных волн. При легком и кратковременном сче-
те многоминутные волны видны в следовое время, при трудном и дли-
тельном счете они появляются уже во время самого процесса счета.
В то время, как при спокойном бодрствовании многоминутные коле-
бания потенциалов встречаются реже чем в 25% случаев, после ра-
боты они были обнаружены в 80% случаев. Многоминутные колебания
628

потенциалов появлялись в разных отведениях не одновременно, но рав-
новероятно, после второго задания они появились в большом коли-
честве отведений и имели большую амплитуду (до 1,5 мв).
Основным в результатах этой серии экспериментов было то, что
многоминутные колебания потенциалов возникали, когда напряжен-
ная, требующая мобилизации внимания умственная деятельность бы-
ла уже прекращена. К концу трудного счета испытуемый начинал оши-
баться и сбиваться — в это время и обнаруживались многоминутые
колебания потенциалов. Можно по некоторым косвенным признакам
думать, что колебательный статус после умственной деятельности
отражает в какой-то степени усиление периодичности в смене осозна-
ваемых и неосознаваемых /психических процессов.
Вторая серия — колебания произвольного вни-
мания и их корреляция с колебаниями сверхмед-
ленных многоминутных потенциалов (исследование вы-
полнено совместно с Е. Д. Хомской и Т. В. Слотинцевой).
При длительном выполнении, в течение 30—40 мин., корректур-
ного теста Бур дона произвольное внимание начинает колебаться, и это
отражается на изменении продуктивности работы испытуемого. По
данным, полученным у 47 испытуемых в первые 10—15 минут выполне-
ния теста, продуктивность улучшается и до какой-то степени стабили-
зируется. Однако в дальнейшем появляются колебания продуктивности
с периодом 2—5 мин. (были зарегистрированы 45 раз), 4—6 мин. (37
раз) и около 7—12 мин. (9 раз). Амплитуда колебаний, оцениваемая
по числу отмеченных знаков в тексте, была меньшей для колебаний
с меньшим периодом.
Через 15—20 мин. после начала деятельности в картине сверх-
медленных колебаний потенциалов мозга (84 регистрации) начинали
выделяться колебания с периодами 2—3 мин. (23 случая), 4—6 мин.
(15 случаев) и 7—12 мин. (6 случаев). По прекращении деятельности
многоминутные волны сохранялись еще в течение 20—60 мин.
Таким образом, многоминутые колебания возникали более или ме-
нее одновременно как в изменениях произвольного внимания, так и в
сверхмедленных потенциалах мозга, причем эта ритмика сохранялась
и после прекращения деятельности.
Третья серия — автоматизация умственных дей-
ствий (выполненная совместно с В. М. Русаловым и Н. А. Леоно-
вой).
При многократном решении однотипных логико-математических
задач у части испытуемых (25 человек из 40) быстро вырабатывается
некий способ решения, не требующий в дальнейшем обдумывания. В
этих случаях по мере повторения серии одних и тех же задач (24 за-
дачи в серии) время решения всех задач серии укорачивается с 7—
12 мин. до 2—3, и этот двух-трехминутный ритм становится в даль-
нейшей деятельности устойчивым. В сверхмедленной активности моз-
га также появляются 2—3-минутные волны: они были зарегистрирова-
ны в 45 случаях (из 81-го возможного). По мере поддержания авто-
матизированного плана деятельности совпадение периодов протекания
психического и биоэлектрического процессов становится все более
рельефным. Если в конце предъявить задачу другого типа решения, то
одновремено разрушаются как ритм в деятельности, так и ритм в био-
электрической активности.
Эти опыты показали отчетливую связь двух ритмов — ритма ав-
томатизма в деятельности и ритма в биопотенциалах.
629

Четвертая серия — колебательный «паттерн» моз-
говой активности при деятельности с преоблада-
нием «интуитивного» аспекта.
Испытуемым в течение 20—30 мин. показывали портреты и проси-
ли их дать оценку характера лица, изображенного на портрете, по
«общему впечатлению», производимому портретом. Выполнение теста
не требовало умственного напряжения, однако, несмотря на это, одно-
временная регистрация сверхмедленных мозговых потенциалов показа-
ла резкие изменения в динамике последних. Быстрое, производимое
«без размышлений», определение характера лица (добрый, глупый,
злой и т. п.) сопровождалось появлением и усилением многоминутных
волн мозговых потенциалов с периодами 2—5 мин. и 7—12 мин. Ин-
тенсивность этих волновых процессов оказывалась выше у тех испы-
туемых, у которых и в условиях спокойного бодрствования наблюда-
лась слабо выраженная тенденция к проявлению аналогичного «пат-
терна».
Таким образом, на основании исследований сверхмедленных коле-
баний потенциалов мозга человека мы убедились в том, что много-
минутный колебательный процесс, соизмеримый по временному пара-
метру с колебаниями психических функций, возникает: 1) в условиях
обеднения информационного взаимодействия с внешней средой; 2) пос-
ле умственного напряжения и релаксации внимания и при переходах к
автоматизации умственных операций; 3) в условиях длительной моно-
тонной деятельности; 4) в психических состояниях, которым свойствен-
но выраженное чередование осознаваемых и неосознаваемых процес-
сов. Напомним, что на основании наших предыдущих исследований
было установлено, что многоминутый колебательный процесс стано-
вится особенно выраженным при переходах от одного состояния созна-
ния к другому (например, от релаксации к гипнотическому сну [5]).
Обобщая все эти данные, важно подчеркнуть два момента: во-
первых, то, что сверхмедленные ритмы биоэлектрической активности не
обязательно должны проявляться именно в тех областях мозга, с ко-
торых происходит регистрация, поэтому они могут отсутствовать в не-
которых записях, и, во-вторых, то, что сверхмедленные волны, возник-
шие в периоде психической активности, сохраняются некоторое время
и после ее окончания.
Это последнее обстоятельство свидетельствует против существо-
вания прямой овязи между психическими и биоэлектрическими рит-
мами. Б. Ф. Ломов [11] считает, что сопоставление целостных психи-
ческих и более элементарных нейрофизиологических феноменов долж-
но происходить через анализ общемозговых, интегрирующих, систем-
ных процессов. Сверхмедленные колебания потенциалов мозга отра-
жают более глобальные (по сравнению с ЭЭГ) процессы, объединяю-
щие активность элементарных нейронных структур в укрупненную ди-
намическую организацию. Они представляют более высокую ступень
интеграции и возможно именно поэтому легче выявляют свою связь с
психической деятельностью. При этом надо, конечно, помнить, что ни
одно из образований мозга само по себе не обеспечивает регулярного
колебательного процесса, проявляющегося в динамике психических
функций. С точки зрения представлений А. Р. Лурия [12] о «функ-
циональных системах», даже самые элементарные психические про-
цессы обеспечиваются динамически подвижным, а не жестко детерми-
нированным взаимодействием мозговых структур. Сверхмедленный
ритм в том или ином образовании мозга является лишь звеном в гло-
бальной координации взаимодействия этих образований.
630

Во всех описанных выше экспериментах у испытуемых доминиро-
вали осознаваемые психические процессы, однако «уровень осознава-
ния» был различным [16]: наиболее высоким в процессе умственного
счета, претерпевавшим периодические колебания в процессе монотонной
деятельности и снижавшимся при переходе к автоматизации умствен-
ных операций, а также к активности «интуитивного» типа. При анали-
зе результатов опытов был выявлен факт усиления периодичности ли-
бо в психической деятельности, либо в сверхмедленных потенциалах,
либо одновременно в том и в другом по мере нарастания в
структуре психологических феноменов неосозна-
ваемого по сравнению с осознаваемым. Например,
периодичность в деятельности при устном счете не была выражена,
при монотонной же деятельности, способствующей отключению внима-
ния, появились четкие периодические колебания и (потенциалов и про-
дуктивности. Однако было бы, конечно, весьма рискованно все слу-
чаи усиления колебательных процессов обязательно относить к повы-
шению роли неосознаваемых процессов. Весьма вероятно, например,
что при некоторых формах патологии интенсивность колебаний отра-
жает не столько характер, тип регуляции, сколько степень ухода регу-
лируемой системы в сторону аварийного разрегулирования. В других
случаях, возможно, колебания отражают механизм обеспечения доста-
точного уровня внимания при продолжительной, однообразной работе,
которая приводит к ареактивности активизирующей системы мозга.
Субъекты с низким уровнем ретикулярной активации испытывают боль-
шую потребность в смене раздражителей [20]. Возможно, что коле-
бательный процесс играет в данном случае роль имитатора такой
смены.
Основной вывод нашей работы заключается в том, что смена осоз-
наваемых и неосознаваемых процессов происходит, во всяком случае,
в рамках определенной и закономерной ритмики. Мы высказываем
также предположение, что биологический ритм, как выражение весьма
общего закона природы, не может не проявляться и в психических
процессах, будучи, по-видимому, одной из весьма важных форм связи
последних с активностью лежащего в их основе физиологического суб-
страта.
ON THE PERIODICITY OF INFRASLOW BRAIN POTENTIALS AS
RELATED TO THE NATURE OF MENTAL ACTIVITY
N. A. ALADJALOVA
Institute of Psychology, USSR Academy of Sciences and Institute of Neurology, USSR
Academy of Medical Sciences, Moscow
SUMMARY
The change of conscious mental processes to unconscious ones is usually ob-
served under conditions of monotonousness and occurs periodically. The periodi-
city is manifested both in the mental activity dynamics and the infraslow
oscillations of the brain potentials. In both phenomena three classes of periods
areobserved:2-5min.,7-12min., and about 12 min. The periodicity was record-
ed in five series of experiments: 1) in transitions from the conscious percep-
tion of a text to an unconscious switchoff; 2) under reduced informational
interaction with the environment; 3) after prolonged mental tension under
631

conditions of relaxed attention; 4) in the course of the evolvement of
mental automatism; 5) during activity, with the intuitive aspect predomi-
nating. The fluctuations may reflect the operation of mechanisms directed
at sustaining the attention in the absence of factors of novelty.
ЛИТЕРАТУРА
1. МАРКС К-, ЭНГЕЛЬС Ф., Из ранних произведений, М., 1956.
2. АЛАДЖАЛОВА Н. А., Сверхмедленные ритмические изменения электрического по-
тенциала головного мозга. Биофизика, 1956, 1, 2, 127.
3. АЛАДЖАЛОВА Н. А., Медленные электрические процессы в головном мозге, М., 1962.
4. АЛАДЖАЛОВА Н. А., Многоминутная периодичность в биоэлектрических явлениях
мозга человека, проходящая сквозь все циклы сна. Тезисы Всесоюзного симпозиу-
ма «Саморегуляция процессов сна», Ленинград, 1974. 3.
5. АЛАДЖАЛОВА Н. А., КАМЕНЕЦКИЙ С. Л., Сверхмедленные колебания потенциа-
ла головного мозга человека при переходе от бодрствования в гипнотическое состоя-
ние. Вопросы психологии, 1974, I, 94.
6. АЛАДЖАЛОВА Н. А., КОЛЬЦОВА А. В., КАШТОЯНЦ О. X., Частотный спектр
сверхмедленных ритмических колебаний потенциала в мозге человека, Докл. Акад.
наук СССР, 1973, 209, 3, 252.
7. АЛАДЖАЛОВА Н. А., КОЛЬЦОВА А. В.. КАШТОЯНЦ О. Х..МИКАЭЛЯН М. X ,
Сверхмедленные колебания ритмических потенциалов мозга человека во сне. В кн.:
Функциональные состояния мозга, М., 1975, 62.
8. БЕХТЕРЕВА Н. П., БОНДАРЧУК А. Н., СМИРНОВ В. Н., ТРОХАЧЕВ А. И.,
Физиология и патофизиология глубоких структур мозга человека. Л., 1967.
9. ДОБРЫНИН Н. Ф., Колебания внимания. М., 1928.
10. ЗЕЙГАРНИК Б. В., Патология мышления, М., 1962.
11. ЛОМОВ Б. Ф., О системном подходе в психологии. Вопросы психологии, 1975, 2, ЗК
12. ЛУРИЯ А. Р., Мозг человека и психические процессы, М., 1970.
13. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ В. И., ЛЕВОЧКИНА И. А., Функциональные состояния при
монотонной работе и сила нервной системы. В кн.: Проблемы дифференциальной
психофизиологии, М., 1972, 5, И.
14. СМИРНОВ В. М., СПЕРАНСКИЙ M. M., Медленные биоэлектрические процессы коры
и глубоких структур мозга человека и эмоциональное поведение, Вопросы психо-
логии, 1972, 3.
15. ХОМСКАЯ Е. Д., Мозг и активация, М., 1972.
16. ШОРОХОВА Е. В., В кн.: Теоретические проблемы психологии личности, М.,.
1974. 3.
17. ALADJALOVA, N. A., Slow electrical processes in the brain. Progress in Brain Research^
7, Elsevier, Amsterdam, London, N. Y., 1964.
18. ANTROBUS, J. S., Information theory and stimulus-independent thought. Brit. J.
Psychol., 59, 423, 1968.
19. FILLER, M. S., GIAMBRA, L. N., Daydreaming as a function of cueing and task diffi-
culty. Percept, and Mot. Skills, 37, № 2, 503, 1973.
20. FARLEY, F. H., Measuring the stimulation-seeking motive by global self-rating. Percept.
and Mot. Skills, 39, № 1, Part 1, 101, 1974.
21. KRIPKE, An ultradian biologic rhythm associated with perceptual deprivation and REM
sleep. Psychosomatic Med., 34, 3, 221, 1972.
22. LINDSLEY, D. В., Attention, consciousness, sleep and wakefulness. In: Handbook of
Physiology, 1960, v. 3, p. 1553.
23. McKIM. R. H., Related attention, J. Creat. Behav., 8, № 4, 265, 1974.

54
О ФИЗИОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМАХ
«ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ» И БЕЗОТЧЕТНЫХ ЭМОЦИИ
Э. А. КОСТАНДОВ \
Центральный НИИ судебной психиатрии, Москва
При тахистоскопических экспозициях отдельных слов Мак-Джини
[38] впервые обнаружил, что у нормальных исследуемых — студентов —
порог «осознаваемого» опознания ругательных слов («неприличные»
или «табу»-слова) явно повышен по сравнению с порогом «нейтраль-
ных» слов. На «табу»-слова регистрировалась кожно-гальваническая
реакция (КГР) во время таких коротких экспозиций, при которых ис-
следуемые еще не могли прочесть слово. Догадки об этих «табу»-сло-
вах, если они при этом делались, обычно не были связаны с содержа-
нием слова. Было удивительно наблюдать, отмечает Мак-Джини, как
нормальная молодая девушка с ненарушенным зрением в отдельных слу-
чаях была не в состоянии прочесть «неприятные» слова, в то время как
они были ясно видны другому наблюдателю. Факт повышения порога
опознания слова Мак-Джини объяснял как «психологическую защиту»,
как результат существования как бы фильтра в зрительном восприятии,
который, насколько это возможно, лредохра-няет субъекта от осознания
эмоционально неприятных раздражителей внешней среды. Интересно,
что уже в этой первой работе Мак-Джини поставил вопрос о нейрофи-
зиологическом объяснении обнаруженного им феномена. Он допускал
два возможны1Х нервных механизма развития КГР еще до того, как «та-
бу»-слово осознается исследуемым: КГР — результат действия обрат-
ной связи из корковых ассоциативных центров или же прямого действия
зрительных импульсов на таламус.
Описанный Мак-Джини факт пороговых изменений восприятия эмо-
ционально значимых стимулов и их влияния на различные функции че-
ловека на лодпорогово.м «бессознательном» уровне был подтвержден в
многочисленных работах [14; 26; 48; 49; 50; 51]. Вместе с тем, все эти
работы подверглись серьезной критике с методической стороны [20;
21; 25; 29; 30]. Было высказано мнение о том, что пороги опознания
слов, измеряемые восходящим методом границ, сильно зависят от часто-
ты их употребления в прошлом данным субъектом. Кроме того, человек
может сознательно тормозить свою словесную реакцию, т. е. воздержи-
ваться от произнесения «табу»-слов. Однако в специально поставлен-
ных опытах было показано, что частота применения слов в прошлом не
оказывает существенного влияния .на порог их опознания [32; 41].
Лазарус и Мак-Клири [33] получили экспериментальным путем
феномен повышения порога опознания эмоциональных стимулов. У здо-
ровых взрослых людей они предварительно вырабатывали на отдельные
слоги оборонительную условную реакцию на электрокожном подкрепле-
нии. После этого измерялись пороги зрительного опознания различных
633

слогов. Оказалось, что пороги опознания слогов, да которые была выра-
ботана оборонительная реакция, явно выше, чем на другие «нейтраль-
ные» слоги, хотя какой-либо разницы в степени употребления исследуе-
мыми этих слогов в прошлом не было и нельзя было думать, что они по-
давляют свою реакцию. Фарес [44] повторил эти опыты и обнаружил,
что пороги опознания слогов, наоборот, понижаются, если до этого на
них вырабатывается оборонительная реакция избегания. Диксон и Лир
Ц9] отмечали как повышение, так и понижение; Гольдштейн и Хим-
мельфарб [27] — только повышение порога такистосколически предъ-
являемых эмоциональных слов.
Диксон и Лир [19] повышение порога опознания эмоциональных
слов пытаются объяснить предсознательной (prior to awareness) оцен-
кой предъявляемых стимулов, в результате чего изменяется уровень
корковой активности. В эксперименте, проверяющем эту гипотезу, ее
авторы регистрировали фоновую ЭЭГ во время процедуры определения
порога зрительного опознания слов. У одной части исследуемых наблю-
дался высокий порог опознания эмоциональных слов по сравнению с
нейтральными словами, у другой — более низкий. Оказалось, что ам-
плитуда альфа-активности, регистрируемой до опознания эмоциональ-
ного вербального стимула, положительно коррелирует с величиной по-
рога опознания: при высоком пороге отмечается синхронизация ЭЭГ в
затылочной области, при низком — уменьшение синхронности. Эти дан-
ные, по мнению Диксона и Лира, подтверждают их гипотезу о нервном
механизме пороговых изменений восприятия эмоциональных слов, как
результат предсознательного изменения уровня корковой активности,
осуществляемой ретикулярной формацией ствола мозга.
К сожалению, кроме упомянутой работы Диксона и Лира [19], нам
не удало'сь обнаружить исследований, в который с физиологических по-
зиций изучались бы нервные механизмы «психологической защиты» и
реакции человека на неосознаваемые стимулы. Эти два вопроса тесно
связаны между собой, так как подпороговый эффект неосознаваемых
эмоциональных слов проявляется только в случаях повышения порогов
их осознания. Как справедливо пишет Спенс [50], восприятие «без
осознания» и «психологическая защита», т. е. повышение порога опозна-
ния внешнего стимула, — это две стороны одной медали.
Принципиальная связь подпорогового эффекта эмоциональных слов
и явления «психологической защиты» обнаружилась также и в наших
исследованиях. Они проводились на возбудимых психопатических лич-
ностях, которые находились в тяжелой конфликтной жизненной ситуа-
ции. Эти лица с эмоционально-лабильным характером, пребывающие
длительное время в состоянии эмоционального стресса, являются весь-
ма подходящим объектом для исследования особенностей восприятия
эмоционально-значимых раздражителей. В этих случаях значительно
облегчается задача подбора словесных раздражителей, вызывающих
отрицательные эмоции.
После десятиминутной адаптации к темноте проводилось измерение
порога опознания «нейтральных» (общеупотребительные имена сущест-
вительные) и «конфликтных» или «эмоциональных» слов, имеющих от-
ношение к трудной жизненной ситуации исследуемого. Отдельное слово
предъявлялось на электролюминесцентном экране с мальш послесвече-
нием (1 мсек). Время экспозиции слова в начале его предъявления бы-
ло заведомо небольшим (50 мсек), так что исследуемый не мог его
прочесть. Затем периоды экспозиции слова постепенно (с паузой между
каждым предъявлением в 20 — 60 секунд) увеличивались (по 20 —
50 моек) до тех пор, пока исследуемый, согласно предварительной ин-
634

струкции, не произносил вслух это слово без ошибок. Таким образом,
порог восприятия слова определялся по минимальному времени экспо-
зиции, которое было необходимо исследуемому для его «сознательного»
опознания. После двух-четырех нейтральных слов предъявлялось эмо-
циональное слово, затем снова одно-два нейтральны«. Сопоставлялись
пороги опознания слов с одинаковым количеством букв.
С целью выявления подпорогового действия эмоционального сло-
ва в течение ©сей процедуры измерения порога .как нейтральных, так
и эмоциональны« слов на полиграфе регистрировались фоновая ЭЭ,Г,
КГР (по Тарханову), дыхательные движения грудкой клетки, частота
пульса и плетизмограмма пальца. Подпороговый эффект определялся
по разнице в порогах между словесным отчетом об опознании слова и
биоэлектрической или вегетативной реакцией.
Порог опознания нейтральных слов в наших исследованиях колеб-
лется в довольно широких пределах — от 100 до 600 мсек (таблица).
Он в определенной степени зависит от числа букв в слове и, по-видимо-
му, от типологических особенностей исследуемого, его прошлого жиз-
ненного опыта, установки на исследование и т. д.
Разница порогового времени осознания нейтральных и эмоциональных слов
Экспонируемое слово
Исследуемый M. E.
Трава
Окно
Сумка
Школа
Честь
Дождь
Трамвай
Браслет
Клевета
Тарелка
Исследуемый Ш. В.
Стул
Кран
Кофе
Жена
Трава
Арест
Лампа
Порог
мсек
400
350
300
300
250
350
450
400
1000
400
400 |
400 M
400 U
700
350
500
500 J
Экспонируемое слово
Исследуемая С. Т.
Небо
Кожа
Окно
Яблоко
Отец
Ст>л
Труба
Восток
Воровка
Морковь
Браслет
Боткнок
Борода
Поджог
Жаровня
Кража
Порог
мсек
120
120
! ПО
130
90
1 130
180
300
900
450
400
250
300
500
500
1000
У всех исследуемых пороги опознания эмоциональных слов, имею-
щих отношение к их тяжелой жизненной ситуации, значительно отлича-
ются от порогов опознания нейтральных слов. Наблюдается как пони-
жение, так и повышение порогов опознания эмоциональных слов. По-
следнее происходит чаще, приблизительно в двух третях случаев. Как
это видно из таблицы, разница между нейтральными и эмоциональны-
ми словами может быть весьма существенной, более чем :в два раза.
Повышение порога опознания эмоциональных слов, по-видимому, нахо-
дится в прямой зависимости от степени аффектогенности слова. У од-
ного и того же человека порог опознания разных эмоциональных слов
635

может значительно колебаться. Так у исследуемого Ш. В., убившего
по мотивам ревности свою жену, порог опознания слова «жена» значи-
тельно выше другого эмоционального слава — «арест» (таблица). У ис-
следуемой С. Т. (.психопатическая личность, совершила кражу и поджог,
очень боится своего отца) порог опознания слов, имеющих отношение к
«раже, значительно выше порога слова «поджог».
Интересный и сложный вопрос о том, почему в одних случаях проис-
ходит «сенсибилизация» восприятия, а в других, наоборот, .повышение
порога опознания эмоционально значимых стимулов, т. е. «психологи-
ческая защита», требует специального анализа и обсуждения. В данной
работе будут рассмотрены физиологические механизмы явления «психо-
логической защиты», так как эффект неосознаваемых эмоциональных
слов проявляется только в случаях .повышения порогов их опознания.
Уже в первых работах, обнаруживших повышение порога опознания
эмоциональных слов, регистрировались кожно-гальванические реакции
при столь коротких экспозициях, время которых не давало возможно-
сти исследуемому их прочесть [38]. Вскоре же появился ряд работ, в
которых хотя ,и не отрицался по существу факт развития КГР при экс-
позиции неосознаваемого слова, но этому феномену давалась другая
трактовка. Так Брюнер [29] предположил, что КГР, развивающаяся при
предпороговых экспозициях «табу»-слов, отражает большие усилия
субъекта, которые он прилагает, чтобы увидеть более «трудное» слово,
т. е. слово с более высоким порогом опознания.
Было также высказано предположение, что «подпороговый эффект>
слова в виде КГР может быть следствием того, что процедура определе-
ния ^порота опознания требует от субъекта определенного словесного
ответа типа «да—нет». В подобной ситуации исследуемый, особенно если
он принадлежит к типу «консерваторов», может не сообщить о словес-
ном раздражителе, в вербальной оценке которого он сомневается, хотя
слово, по крайней мере частично, им осознается. При этом нередко воз-
никают биоэлектрические и вегетативные реакции, которые могут оши-
бочно относиться на счет «надпорогового восприятия» [25; 29]. Для про-
верки этого «методического» объяснения феномена «психологической за-
щиты» были проведены опыты, в которых исследуемые по предвари-
тельной договоренности во время процедуры измерения порогов сооб-
щали о всех своих догадках, о словах, которые они еще не могли ясно
опознать [38]. Оказалось, что догадки или гипотезы исследуемых о
«нейтральных» словах были значительно больше структурно похожи на
экспонируемый стимул, чем в случаях предъявлений «табу»-слов. Про-
тив представления о КГР на неосознаваемые слова, как о методическом
артефакте, говорят также данные [33], о которых мы уже упоминали.
В наших экспериментах предварительно угашались по возможности все
компоненты ориентировочного рефлекса на нейтральные словесные раз-
дражители. Только после этого начиналась процедура определения по-
рога опознания нейтральных (не тех, которые применялись в предвари-
тельных опытах) и эмоц'иогенных слов. В случаях, когда порог опозна-
ния последних выше, чем нейтральных, наблюдается подпороговый эф-
фект: биоэлектрические и вегетативные реакции возникают раньше, чем
исследуемый опознает эмоциональное слово.
Подпороговая зона, т. е. разница между порогом опознания эмо-
ционального слова и порогом биоэлектрических и вегетативных реакций
на него, у разных исследуемых и даже у одного и того же лица, но на
разные эмоциональные слова колеблется в довольно широких преде-
лах — 90—820 мсек. На рис. 1 приводятся данные исследования С. Т.,
у которой наблюдалась большая подпороговая зона. При экспозиции в
636

течение 180 мсек нейтрального слова «восток» реакций не отмечается
(А). При той же экспозиции слава «воровка» регистрируется четкая
'/-^-
s 11 111 > > ■ > i i. » ■ > \ i ■ » > » i. i. « > i i.-.
J I ,1 I >>>>»<»)> I
t . 1 . 1 t 1
r
M f »
^
»-„.J )>'1Ц)
ßopoötü ЯЛ]
-***■» » 1 i-> i » . . t. ■ »-■ i ) t i t i .
1 fcpofra jffg
'iiHUiiiiuininitiu
Рис. 1. Исследуемая С. Т. Подпороговый эффект на
«эмоциональное» слово. 1 — электромиограмма руки,
2 — КГР, 3 — дыхание, 4 — плетизмограмма, 5 — ЭКГ,
6 — отметка раздражения и времени его экспозиции
КГР (Б). Еще больший подпороговый эффект с резко выраженной КГР
вызывает это слово при экспозиции 200 моек (В). Однако при дальней-
шем увеличении экспозиции слова «воровка» реакция не усиливается, а,
напротив, резко уменьшается (Г). Даже при экспозиции 800 мсек, близ-
кой к порогу опознания слова, не регистрируется четкой реакции (Д).
При опознании слова «воровка» (порог был равен 900 мсек) наступила
сильная эмоциональная реакция с плачем, с хорошо выраженными КГР
■и дыхательной реакцией (Е).
И у других исследуемых подпорогавый эффект чаще наблюдается
яри относительно коротких экспозициях эмоциогенного слова, соответ-
637

ствующих нижней половине подпороговой зоны. С увеличением времени
предъявления этот эффект исчезает, и только при экспозиции, близкой
к порогу осознания, возникают биоэлектрические и вегетативные реак-
ции, которые, по-видимому, являются уже результатом частично осоз-
нанного различения раздражителя. Смит с соавт. [49], Гольдштейн и
Бартол [26] также наблюдали более выраженный эффект действия не-
осознанного словесного раздражителя при его более коротких экспо-
зициях.
Наличие неэффективной зоны, когда влияние слов не усиливается
с увеличением их экспозиции в пределах подпороговой зоны, а даже, на-
оборот, нередко пропадает, является очевидным доказательством то-
го, что повышение порога опознания эмоциональных слов не есть след-
ствие произвольной задержки исследуемым своей речевой реакции на
неприятные слова, а является результатом изменений восприятия эмо-
циональных стимулов.
Факты развития биоэлектрических и вегетативных реакций на эмо-
циональные слова при экспозициях значительно меньших, чем пороги их
опознания, наличие при этом «неэффективной зоны» убеждают нас в
том, что центральная нервная 'система человека в
состоянии различать некоторые слова без их осоз-
нания. Это различение слов на основе лишь эмоциональной памяти,
без оживления в сознании словесных символов происходит, в основном,
в случаях, когда порог восприятия эмоционального слова повышен.
Выяснение нервного механизма, который на основании информации,
не достигающей уровня сознания, способен оценить эмоциональное зна-
чение слова, непосредственно связано с проблемой нейрофизиологичес-
кого изучения эмоциональной памяти у человека, когда эмоциональное
состояние в какой-то степени воспроизводится без отображения эмоцио-
генных раздражителей в образах или словесных символах, без участия
специфически человеческой формы памяти — словесно-логической.
И. С. Бериташвили [4; 6] относит к особой форме памяти воспроизведе-
ние определенного эмоционального состояния пр.и воздействии раздра-
жителей, связанных с данной эмоцией. В нормальных условиях у выс-
ших позвоночных животных это воспроизведение эмоционального со-
стояния осуществляется и регулируется импульсами возбуждения из
сенсорных элементов неокортекса, воспринимающих и перерабатываю-
щих информацию из внешнего мира. Но сама эмоциональная память
обеспечивается соответствующими структурными изменениями в клет-
ках архи-палеокортекса, составляющих интегративный нервный меха-
низм эмоционального поведения [4].
У людей при определенных состояниях или обстоятельства« могут
возникать так называемые безотчетные эмоции, без осознания их при-
чин или повода, когда человек не в состоянии понять, почему у него
изменилось настроение. Эмоции, психическая сущность которых исчер-
пывается неясными переживаниями приятного или неприятного,
М. И. Аствацатуров [\] называл таламическими или агностическими.
Эти эмоции из-за их безотчетности, видимой беспричинности, нередко
называли эндогенными. Можно думать, что в этих случаях эмоцио-
нальные реакции возникают на основе условнорефлекторной эмоцио-
нальной памяти без участия специфически человеческой словесно-ло-
гической памяти.
Каким образом это происходит? Как высшие отделы головного моз-
га «узнают» слово еще до того, как оно опознается, и каковы нервные
механизмы пороговых изменений эмоциональных слов? Что это за
сверхчувствительный механизм, который на основании информации, не
638

достигающей уровня сознания, способен оценить эмоциональное (смыс-
ловое) значение слова и затем повысить или понизить порог его вос-
приятия? Что это за «цензор» сидит позади человеческого глаза, кото-
рый решает, пропустить ли быстро, с облегчением информацию о дан-
ном эмоционально неприятном для человека раздражителе до уровня
сознания или же, наоборот, задержать, притормозить и тем самым «за-
щитить» его. На эти вопросы необходимо найти ответы, так как они
непосредственно связаны с проблемой изучения физиологических ме-
ханизмов явлений бессознательного.
Очевидно следует допустить существование в мозгу человека чув-
ствительного механизма, реагирующего на физически очень слабые, но
психологически для данной личности весьма значимые раздражители.
Функционально-структурная организация этого механизма не обеспе-
чивает осознание эмоционального раздражителя, но его активация может
цриводить к возникновению биоэлектрических и вегетативных реакций,
а также к изменению некоторых психологических функций и состояний.
Успехи последних лет в нейрофизиологическом анализе эмоций, выясне-
ние роли лимбическои системы в образовании условных реакций с эмо-
циональной окраской дают достаточно оснований для того, чтобы пред-
ложить гипотезу об упомянутом нервном механизме бессознательных
психических явлений.
Клинические наблюдения у людей и эксперименты на животных
дали основание считать, что структуры лимбическои системы головного
мозга и, в частности, архипалеокюртекс являются нервным субстратом
эмоциональных переживаний и интеграции эмоциональных выражений-
[43; 5; 24; 17]. При этом было установлено, что структуры лимбическои
системы могут возбуждаться как нисходящими импульсами из нео;кор-
текса, так и при периферических раздражениях различных рецепторов
через ретикулярную формацию непосредственно через ответвления от
специфических сенсорных путей.
Для понимания физиологических механизмов эмоционального по-
ведения человека весьма важен фа;кт тесного взаимодействия новой ко-
ры с лимбическои системой. При электрическом раздражении отдель-
ных участков неокортекса можно вызвать различные эмоциональные
реакции. Так, при раздражении задних и нижних концов сильвиевых из-
вилин у кошек развивалась реакция «страха» [22]. Такая же эмоцио-
нальная реакция наблюдалась у больных эпилепсией при электрической
стимуляции височной области [45]. По мнению И. С. Бериташвили [4],
нервные импульсы из новой коры непосредственно проводятся к струк-
турам лимбическои системы ка.к по врожденным путям, так и через вре-
менные связи, образованные в прошлом. Был поставлен интересный
опыт. Электрическое раздражение зрительной области коры, которое
само по себе не дает какой-либо внешней реакции, сочеталось с раз-
дражением палео.кортекса (поясной извилины), вызывающим эмоцио-
нальную реакцию страха. После ряда сочетаний уже одно электрическое
раздражение зрительной коры начинало вызывать реакцию страха у
животного [13]. Этот факт подтверждает точку зрения о том, что в ре-
зультате сочетания возбуждений интегративного механизма эмоций в-
лимбическои системе и воспринимающей области неокортекса образу-
ются временные связи между этими нервными образованиями.
Можно думать, что в случаях длительных и сильных переживаний
отрицательных эмоций, как это наблюдается у наших исследуемых, на-
ходящихся продолжительное время в тяжелой конфликтной жизненной'
ситуации, наибольшие пластические изменения происходят в нейронных
639«

кругах, связанных с эмоциональным поведением. Вследствие этого резко
повышается возбудимость временных связей между сенсорными эле-
ментами неокортекса, воспринимающими сигнальные эмоциональные
раздражители, и структурами лимбической системы, в которых интегри-
руются нервные механизмы отрицательной эмоции. Это приводит к тому,
что даже .при очень небольшой афферентной импульсации от воздейст-
вия физически .слабого эмоционального раздражителя, ,как это было,
например, в наших экспериментах с очень короткой экспозицией зри-
тельных словесных стимулов, происходит возбуждение упомянутых вре-
менных связей и развитие соответствующей эмоции с комплексом веге-
тативных и биоэлектрических реакций. При этом раздражитель может
не осознаваться субъектом-
Согласно нашей гипотезе, для процесса осознания -словесного сиг-
нала решающее значение имеет активация временных связей сенсорных
элементов неокортекса с моторной речевой областью и возбуждение по-
следней. Это предположение, как нам кажется, находит фактическое
подтверждение в психологических исследованиях людей, подвергшихся
операции «расщепление мозга» [52]. Если какое-либо слово, например -
«ключ», «вилка», «кольцо», предъявляется в левом поле зрения, т. е.
зрительная афферентная импульсация поступает только в правое полу-
шарие, а у лиц с «расщепленным мозгом» связь между полушариями,
как известно, отсутствует, то исследуемый не может вербализовать,
осознать это слово, но он в состоянии согласно предварительной ин-
струкции ощупью отобрать соответствующий предмет. На вопрос, что
именно исследуемый выбрал левой рукой, он мог дать неправильный от-
вет, хотя выбор был сделан правильно.
В настоящее время имеется достаточно подобного рода данных, ко-
торые показывают, что в «немом» правом полушарии имеются гности-
ческие зоны, воспринимающие зрительную и слуховую речь. Невозмож-
ность вербализации, надо думать, не обусловлена неспособностью пра-
вого полушария воспринимать и анализировать, т. е. «понимать речь»,
в известных, весьма ограниченных пределах, конечно. Для вербализа-
ции и тем самым для осознания стимула (простого или словесного) су-
щественно, по-видимому, необходимо поступление информации о нем в
левое полушарие, которое четко латерализовано относительно моторной
речи.
Таким образом создается представление, по которому отсутствие в
правом полушарии представительства моторной речи определяет невоз-
можность вербализации и осознания сигнала. В гностической речевой
зоне обоих полушарий осуществляется высший анализ и синтез словес-
ных сигналов, но они не будут осознаваться, если нервные импульсы
из этой зоны не поступят в моторную речевую область. Можно думать,
что активация двигательной речевой области яв-
ляется решающим звеном в структурно-функцио-
нальной организации головного мозга, обеспечи-
вающей осознание раздражителя.
Тесная и необходимая связь сознания и, в частности осознания
«ближайшей чувственно воспринимаемой среды», с языком неоднократ-
но (подчеркивалась основоположниками диалектического материализма:
«Язьж так же древен, как и сознание: язык есть практическое, суще-
ствующее и для других людей и лишь тем самым существующее также
и для меня самого, действительное сознание...» [11].
Все вышесказанное о связи сознания с функционированием специа-
лизированного механизма моторной речи и о роли лимбической систе-
640

мы в осуществлении эмоциональных реакций позволяет представить
себе ф'изиологи'ческий механизм действия на человека неосознаваемых
им эмоциональных стимулов, в частности словесных. Очевидно, этот
«бессознательный» эффект эмоциональных слов обусловлен разностью
в порогах активации временных связей, составляющих функциональную
систему, которая отражает неприятную или угрожающую ситуацию. Как
уже упоминалось, порог активации структур лимбической системы в
случаях длительных или сильных эмоциональных переживаний может
значительно и на длительное время понижаться. В этих случаях словес-
ные раздражители, сигнализирующие о конфликтной ситуации, при оп-
ределенных условиях могут вызвать возбуждение временных связей
между воспринимающей речевой зоной неокортекеа и структурами лим-
бической системы без активации связей этой корковой зоны с моторной
речевой областью.
Возбуждение лимбических структур без активации моторной рече-
вой области приводит к тому, что возбуждаются гипоталамические и
стволовые механизмы эмоциональных реакций без осознания раздражи-
теля, вызвавшего эти реакции. Согласно нашей гипотезе, таков физио-
логический механизм безотчетных эмоций, т. е. реакций человека, вос-
производимых на основе лишь условнорефлекторной эмоциональной
памяти, без участия специфически человеческой словесно-логической
памяти.
Лимбическая система при ее непосредственном раздражении элек-
трическим таком или активации условным раздражителем, в свою оче-
редь, действует на неокортекс, понижая или повышая его возбудимость.
Тормозное или облегчающее влияние лим(бической системы на новую
кору было показано в целом ряде экспериментов на животных [2; 18;
37; 39]. Эти восходящие влияния могут изменять — улучшать или ухуд-
шать — восприятие внешних раздражителей. В большинстве случаев,
очевидно, это — тормозное влияние, поэтому наблюдается повышение
порога опознания.
С целью экспериментального подтверждения нашей гипотезы о том,
что эмоциональный словесный раздражитель при определенных услови-
ях может вызывать по механизму временной связи возбуждение лим-
бической системы, что, в свою очередь, оказывает влияние на восприя-
тие этого раздражителя, нами, совместно с Ю. Л. Арзумановым, были
проведены исследования особенностей вызванных потенциалов коры го-
ловного мозга на осознаваемые и неосознаваемые эмоциональные слова.
Выяснение связи субъективных аспектов восприятия с биоэлектри-
ческими феноменами, в частности с теми или иными компонентами вы-
званной электрической активности коры головного мозга, представляет
важную проблему современной нейро- и психофизиологии. Отражается
ли процесс осознания внешнего раздражителя в определенных компо-
нентах вызванных потенциалов коры или же последние являются лишь
биоэлектрическим эпифеноменом по отношению к процессу восприятия?
По этому вопросу нет единой точки зрения. С одной стороны, можно
привести довольно пессимистическое высказывание А. И. Ройтбака [12],
считающего, что при расположении электродов на поверхности кюры
'отводится электрическая активность корковых пирамидных нейронов. А
так как, по И. С. Беритову [3], психическая деятельность коры (возник-
новение ощущений, образов) обусловлена, в первую очередь, возбуж-
дением звездчатых нейронов, на которых оканчиваются специфические
афференты, то, следовательно, по мнению Ройтбака, мы не регистри-
руем самого интересного.
41. Бессознательное
641

В пользу такого мнения говорят факты, полученные в опытах, в ко-
торых путем гипнотического внушения изменялось субъективное вос-
приятие стимула. Так, например, здоровым людям в гипнозе в одних
случаях внушалось, что световой стимул тусклый, в других — яркий,,
хотя интенсивность стимула объективно оставалась без изменений. Ве-
личина вызванного потенциала коррелировала с физической интенсив-
ностью стимула и не менялась в зависимости от внушенного субъектив-
ного восприятия [15]. При вызванной в гипнозе кожной анестезии не
было отмечено изменений величины или формы вызванных потенциалов
коры на электрокожное раздражение [28]. На фоне внушенной глухоты
с вертекса продолжали регистрировать такие же вызванные потенциа-
лы на звук, как и до гипноза [28]. Сходные результаты были получены
у больных с истерической гемианастезией [34; 16].
При ломощи специальных приемов (подача конкурирующего изо-
бражения на второй глаз или стабилизация зрительного образа на сет-
чатке) у бодрствующего здорового человека добивались исчезновения
субъективного восприятия зрительного стимула [46; 47]. В этих случаях
со зрительной области коры регистрировались вызванные электричес-
кие ответы, которые не отличались по величине и форме от реакций на
эти же стимулы, но осознаваемые исследуемым.
Все вышеприведенные факты дают основание думать, что осозна-
ние внешнего раздражителя и электрические потенциалы коры голов-
ного мозга, вызываемые этим раздражителем, отражают нервные про-
цессы, которые связаны с деятельностью разных функциональных
уровней.
С другой стороны, делаются (попытки доказать, что в форме вы-
званных потенциалов коры головного мозга человека можно обнару-
жить признаки кодирования специфической сенсорной информации
[23; 31]. Либэ [35; 36] у бодрствующего взрослого человека субдураль-
но с соматосенсорной коры регистрировал вызванный электрический от-
вет на слабые раздражения кожи, которые не ощущались исследуемым.
Этот потенциал по своей конфигурации отличается от коркового ответа
на ощущаемые раздражения: начальный позитивно-негативный ком-
плекс регистрируется, но явно меньшей амплитуды, а поздние поло-
жительные и отрицательные волны отсутствуют. Совпадение появления
поздних компонентов с возникновением ощущения дает основание Либа
считать, что осознание внешнего стимула связано с развитием поздне-
латентных корковых потенциалов. Таким образом, по данным Либэ,
осознание внешнего раздражения обеспечивается соответствующей про-
странственно-временной конфигурацией нейрональной активности в ко-
ре, которую можно регистрировать в виде определенной формы вызван-
ного потенциала. Критическим фактором для осознания, таким обра-
зом, по Либэ, является развитие поздних, «длиннолатентных» компо-
нентов вызванного потенциала коры.
Эта довольно стройная схема Либэ связывает факт осознания сти-
мула с подключением в корковые процессы влияний неопецифической
ретикулярной формации, так как поздние компоненты вызванной актив-
ности коры развиваются при ее непременном участии. Она как будто со-
ответствует и данным, наблюдаемым на животных, у которых поздние
«вторичные» потенциалы регистрируются при бодрствовании животного
и исчезают с развитием наркотического или сонного состояний. Со вре-
мен работы Мэгуна и Моруцци [40] стало общепринятым положение о
том, что для восприятия внешнего раздражителя необходимо поступле-
ние в кору имиульсации по обеим афферентным системам (специфичес-
кой и неспецифической) и конвергенция их на соответствующих воопри-
642

нимающих элементах. Таким образом, точка зрения Либэ хорошо соот-
ветствует существующим нейрофизиологическим концепциям о механиз-
мах бодрствования.
Мы получили, однако, помимо фактов, о которых уже было сказа-
но выше, также многочисленные другие да.нные, опровергающие пред-
ставление о том, что критическим фактором для осознания раздражите-
ля являются длиннолатентные (до 500 миллисекунд) нейрональные про-
цессы в коре, отражающиеся в виде поздних вызванных потенциалов.
У взрослого здорового человека на слабый звуковой сигнал, неосоз-
наваемый исследуемым, со скальпа удается отводить усредненный вы-
званный потенциал в виде позднего низкоамплитудного »положительного
колебания. Большой скрытый период этой волны (свыше 400 милли-
секунд) и тот факт, что она отводится с вертекса, указывают на ее
связь с поступлением в кору неспецифической информации. Таким об-
разом, слабый неосознаваемый звук может вызвать восходящую неюпе-
цифическую и'мпульеацию, что отражается в коре в виде регистрируе-
мой в наших опытах поздней положительной волны.
В экспериментах с регистрацией усредненной вызванной электри-
ческой активности коры на словесные стимулы применялась та же мето-
дика предъявления слов на экране, что и в вышеописанных исследова-
ниях порога опознания. Исследуемыми также являлись психопатические
личности, находящиеся в тяжелой конфликтной жизненной ситуации. В
серии с неосознаваемыми нейтральными и эмоциональными словами
экспозиция всех слов на экране равнялась 15 мсек, а освещенность
0,05 лк±20%. Все исследуемые в этой сзрии во всех пробах не осозна-
вали словесный раздражитель и воспринимали его как тусклую вспыш-
ку света на экране, хотя из словесного отчета можно было видеть, что
они, как правило, очень 'старались распознать слово.
После регистрации вызванной электрической активности коры на
неосознаваемые нейтральные и эмоциональные слова^ во второй серии
экспериментов производилась запись вызванных потенциалов на те же
слова, но уже предъявляемые с другими параметрами (экспозиция 200
мсек,освещенность 0,1 лк±20%),которые давали .возможность иссле-
дуемому легко прочесть слово. Таким образом мы могли сравнивать
усредненные вызванные потенциалы на одни и те же слова, но в одних
случаях неосознаваемые исследуемым, в других — осознаваемые. При-
мененная нами методика регистрации усредненных вызванных потенциа-
лов уже описана подробно [10].
Анализ величины вызванного потенциала показывает, что различие
амплитуд поздних положительных волн (компонент Р 300) в затылоч-
ной области, возникающих при неосознаваемых нейтральных и неосозна-
ваемых эмоциогенных словах, столь же высоко достоверно (Р<0,001),
как при осознаваемых. Как можно видеть на рис. 2, в том и другом
случаях амплитуда этой волны на эмоциональные стимулы явно
больше.
На рис. 2 можно также видеть и существенное различие, которое
выражается в степени распространенности «эмоционального» облегче-
ния вызванного коркового электрического ответа. На осознаваемое эмо-
циональное слово наблюдается увеличение амплитуды компонента
Р 300 только в затылочной области, что дало нам основание говорить
об относительно локальном характере дополнительной активации, свя-
занной с эмоциогенным свойством стимула [9]. На неосознаваемые
эмоциональные слова не только с затылочной области, но и с вертекса
отводится поздняя положительная волна достоверно большей величи-
ны, чем на нейтральные слова (Р<0,05).
643

Приведем иллюстрации этого, та наш взгляд, интересного факта.
На рис. 3 можно видеть, что у .исследуемого Б. А. (психопатическая
личность, на почве ревности убил свою жену) на неосознаваемое ней-
■jmb
зятьмок
A ß
еертакс
А Б
14
12 Ч
ю А
б А
h A
2 А
ки
и
ХЛ
ш
И
и
ки
ïh
л
Рис. 2. Изменения амплитуды компонента Р 300 на осознаваемые
эмоциональные слова. А — осознаваемые, Б — неосознаваемые,
стимулы; 2 — эмоциональные
и неосознаваемые
1 — нейтральные
тральное слово «кастрюля» регистрируется позднее положительное ко-
лебание (компонент Р300), амплитуда которого в области затылка
равняется 10,1 мкв, а в вертексе—10,8 мкв (кадр А). На эмоциональное
слозо «расправа», которое также не осознается исследуемым, амплиту-
да этого компонента электрического ответа коры значительно больше в
обоих отведениях: в затылочном — 15,6 мкв; в вертексе — 16,3 мкв
(кадр Б).
У этого же исследуемого Б. А. в другой опытный день на нейтраль-
ное неосознаваемое слово «трава» амплитуда компонента Р 300 в за-
тылочной области составляет 7,1 мив, а вертексе — 6,9 мив (рис. 4, А).
Эмоциональное же слово «обида» вызывает положительные ко-
лебания значительно большей амллитуды: в затылочной области
11,8 мкв, в вертексе — 11,4 мкв (рис. 3, Б).
Следовательно, *в случаях, когда слово, связанное с отрицательным
эмоциональным лереживаниам, не осознается человеком, оно вызывает
в коре более диффузную активацию, чем при действии этого же раз-
дражителя, но осознаваемого им. Таким образом, одной из отли-
чительных черт вызванной электрической актив-
644

ноет« коры, связанной с осознанием или неосоз-
нанием словесного стимула, является степень р а с-
п р о с т ip а 'н е -и н о с т и л о коре облегчения 'поздней по-
ложительной в о л н ы.
Другая особенность вызванных потенциалов на неосознаваемые
эмоциональные слова связана с поздним отрицательным компонентом
А
\&^**&<М
у^У*
iff •# —•
500
/ооо меак
***А£*Л*л.*
^VW^'v*
I *i&***ft% / ' -^
l<
■vv^w
i0JU*l
0 500 1000 OJüUA
Рис. З. Увеличение амплитуды позднего вызванного от-
вета на неосознаваемое эмоциональное слово. Исследу-
емый Б. А. А — потенциал на нейтральное слово «ка-
стрюля»; Б — на эмоциональное слово «расправа».
Стрелка и буква С — момент раздражения. Остальные
обозначения: верхняя кривая — вертекс, нижняя —
затылочная область. Отклонение луча вверх — нега-
тивность. Момент раздражения совпадает с началом
кривой. Эпоха анализа — вся кривая — 1000 мсек
N200. Этот потенциал существенно не различается ни по форме, ни по
величине при осознаваемых нейтральных и эмоциональных словах. В то
же время в «пробах, где эти же слова не осознавались исследуемым,
отрицательный компонент N 200 на эмоциональные стимулы был явно
большей амплитуды как в затылочной области, так и в вертексе (Р<
<0,01). Усредненные результаты измерения этой волны на осознавае-
мые и неосознаваемые нейтральные и эмоциональные слова приведены
на рис. 5. На графиках ясно видна разница в величине потенциала
N 200 между нейтральными и эмоциональными словами в зависимости
от того, осознает или не осознает их исследуемый. Увеличение комото-
.нента N200 на неосознаваемые эмоциональные слова хорошо видно
также на рис. 3 и 4.
Вся эта разница между осознаваемыми и неосознаваемыми словами
645

прежде всего подтверждает наше представление о кортикофугальном
механизме вовлечения влияний лимбической системы в корковые реак-
ции на эмоциональные стимулы. Она ясно показывает, что характер
восходящей «неапецифической» импульсации определяется кортикофу-
гальными импульсами. При осознании стимула эта дополнительная
«эмоциональная» активация коры более локальна в пространстве и вре-
'"' " I ' " *■ М1| ' ■ »-" ; щ
О 5Q0 1000 <М&*
—ч i ,
0 50° iOOO *иХЛХ
Рис. 4. Увеличение вызванного электрического ответа
коры в вертексе и затылочной области на неосознавае-
мое эмоциональное слово. Исследуемый Б. А. А — на
нейтральное слово «трава»; Б — эмоциональное слово
«обида». Остальные обозначения те же, что на рис. 3
мени, больше приурочена к корковым структурам, воспринимающим
данный раздражитель. Надо думать, что возбуждение более высоких
структурно-функциональных уровней коры, обеспечивающее осознание
внешнего раздражителя, каким-то образом изменяет характер нисходя-
щих регулирующих влияний на лимбическую систему, а через нее и на
.корковые нейроны.
Психофизиологические исследования значительно чаще выявляют
повышение порога опознания эмоциональных слов, чем их понижение,
по сравнению с нейтральными словами. Однако в опытах с неосознавае-
мыми словами мы наблюдаем, как правило, облегчение вызванных по-
тенциалов на эмоциональные слова. Это (противоречие между психофи-
зиологическими и биоэлектрическими данными в настоящее время мож-
но объяснить только тем, что связанные с эмоциональным компонентом
слова восходящие импульсы со стороны лимбической системы оказыва-
ют неодинаковое влияние на разные структурно-функциональные кор-
ковые уровни.
-По-видимому, одна и та же импульсация, поступающая в кору из
646

«неспецифических» систем, может тормозить функциональную систему,
обеспечивающую вербализацию внешних явлений, и тем самым повы-
шать порог опознания словесного раздражителя; с другой стороны, эта
же импульсация повышает активность определенных корковых элемен-
тов, с которыми связана, в основном, генерализация вызванных потен-
л/Кс.
а А
70 Ч
в 4
s 4
■к 4
зртылои
&
ертекс
А
А
ИИ
А
21
рЬ
1Л
V.
J*
'А
Рис. 5. Изменения амплитуды позднего отрицательного потенциала 200 на
неосознаваемые эмоциональные слова. Обозначения те же, что на рис. 2.
циалов. О том, что .источник биоэлектрических и перцептивных измене-
ний—один—дополнительная импульсация из лимбической системы,—
говорят наши исследования с применением антихолинергического веще-
ства амизила [9]. Это вещество, действующее активно на лимбическую
систему, временно нивелировало пороги опознания эмоциональных
и нейтральных слов и устраняло разницу в амплитудно-временных пара-
метрах вызванных потенциалов хоры.
Каков физиологический смысл подобных разнонаправленных изме-
нений корковых функций? По этому поводу в настоящее время могут
быть высказаны лишь предположения. В случаях действия эмоциональ-
но неприятного стимула лорог его осознания повышается, чем и дости-
гается «(психологическая защита». Вместе с тем, одновременно происхо-
дит активация корковых нейронов и, как мы видели, более диффузная,
чем при действии осознанны« эмоциональных раздражителей. Послед-
ним, по-видимому, кора головного мозга как бы подготавливается к
осуществлению необходимых защитных реакций на еще не вполне опоз-
нанный стимул.
647

Итак, согласно нашим данным, зрительный словесный раздражи-
тель, который не осознается исследуемым, так как он предъявляется
ему на очень короткое время и очень слабый по яркости, в состоянии
вызвать в коре головного мозга электрический ответ. Корковый ответ на
такого рода стимул регистрируется обычно в виде усредненного поздне-
го негативно-лозитивного колебания, так называемых компонентов N200
и Р 300. Существенная разница в амплитуде вызванного потенциала на
нейтральные и эмоциональные слова дает нам основание считать, что и
в случаях, когда словесный стимул не осознается, в коре головного моз-
га происходит анализ и синтез его семантических свойств. Ведь только
•после анализа и «опознания» предъявляемого слова корковыми элемен-
тами, воспринимающими зрительную речь, может произойти та допол-
нительная активация корковых нейронов, связанная с эмоциональным
значением стимула, которую мы наблюдали в виде увеличения потен-
циала.
Следовательно, для возбуждения временных связей между новой
корой и структурами лимбической системы не обязательно, чтобы эмо-
циональный словесный раздражитель осознавался субъектом. Добавоч-
ная восходящая «несттецифическая» импульсация из лимбической систе-
мы к нэокортексу, связанная с эмоциональным компонентом словесного
стимула, может возникать еще до того, как слово будет осознано.
В опытах с вызванными потенциалами коры мы получили еще одно
доказательство того, что при определенных условиях человек может
воспринимать отдельные слова и реагировать на их смысловое содержа-
ние без их осознания. Но главное не в том, что получено еще одно
подтверждение этого удивительного факта. Результаты регистрации
вызванных потенциалов на неосознаваемые слова доказывают справед-
ливость высказанной нами гипотезы о нейрофизиологическом механиз-
ме язления «психологической защиты» [7; 8]. Как уже описывалось
выше, согласно этой точке зрения, повышение порога опознания эмо-
ционального слова обусловлено тем, что оно еще на «досознательном
уровне» воспринимается и «опознается» корой головного мозга. Будучи
еще не осознанным, эмоциональный словесный стимул может возбуж-
дать временные связи между воспринимающими элементами неокортек-
са и лимбической системой. Кортикофугальное возбуждение структур
лимбической системы приводит к возникновению неспецифической им-
пульсации, которая изменяет уровень возбудимости коры головного
мозга.
Этот корковый механизм саморегуляции, действующий по принци-
пу обратной связи, благодаря которому кора головного мозга регули-
рует активность собственных нейронов, адекватно сигнальному значению
действующих в данный момент раздражителей, и является, по нашему
'мнению, основой изменений порогов осознания эмоциональных раздра-
жителей, в частности явления «психологической защиты».
PHYSIOLOGICAL MECHANISMS OF «PSYCHOLOGICAL DEFENCE» AND
UNACCOUNTABLE EMOTIONS
E. A. KOSTANDOV
Research Institute of Forensic Psychiatry, Moscow
SUMMARY
A difference between the recognition thresholds of neutral and meaning-
ful words has been found in persons in the state of emotional stress. With
648

an increase in the threshold of recognition of affective words the subliminal'
effect was observed (autonomic and bioelectrical reactions). Visually evoked
potentials (VEP) were recorded to subliminal words. Recording of VEP to-
two successive stimuli shows that associations can be elaborated between two'
unrecognized stimuli. The role of additional unspecific impulses from the lim-
bic system in the neural mechanisms of changes of the thresholds of recog-
nition of affective words is discussed.
ЛИТЕРАТУРА
1. АСТВАЦАТУРОВ M. И., Современные неврологические данные о сущности эмоций.
В сб.: Советская невропсихиатрия, Л., 1936, т. I, 33.
2. БАКЛАВАДЖЯН О. Г., Вегетативная регуляция электрической активности мозга,
1967, Л., 84.
3. БЕРИТОВ И. С, Нервные механизмы поведения высших позвоночных животных,
М., 1961.
4. БЕРИТАШВИЛИ И. С, Память позвоночных животных, ее характеристика и проис-
хождение, Тбилиси, 1968.
5. БЕРИТОВ И. С, Структура и функции коры большого мозга, М., 1969.
6. БЕРИТАШВИЛИ И. С, Характеристика и происхождение памяти позвоночных жи-
вотных. В сб.: Гагрские беседы, т. VI, Тбилиси, 1972, 165.
7. КОСТАНДОВ Э. А., Эффект неопознаваемых «эмоциональных» словесных раздражи-
телей. Журн. высш. нервн. деят. им. И. П. Павлова, 1968, 18, 3, 371.
8. КОСТАНДОВ Э. А, Ориентировочный рефлекс. В кн.: Физиология высшей нервной
деятельности, часть I, M., 1970, 206.
9. КОСТАНДОВ Э. А., АРЗУМАНОВ Ю. Л., Изменения корковых вызванных потенциа-
лов на эмоциональные зрительные стимулы- под влиянием амизила у человека.
Журн. высш. нервн. деят. им. И. П. Павлова, 1971, 2Ь 6, 1247.
10. КОСТАНДОВ Э. А., АРЗУМАНОВ Ю. Л., Вызванные корковые потенциалы на эмо-
циональные неосознаваемые слова. Журн. высш. нервн. деят. им. И. П. Павлова,
1974, 24. 3, 465.
11. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф., Сочинения, т. 3, М., 1955, 29.
12. РОЙТБАК А. И., Вызванные потенциалы коры больших полушарий. В кн.: Современ-
ные проблемы электрофизиологических исследований нервной системы. М., 1974,
164.
13. ТЕВЗАДЗЕ В. Г., Реакции, вызванные прямым раздражением поясной извилины, и их
влияние на некоторые функции. Сообщения АН ГССР, 1965, 43, 2, 487.
14. ХАЧАПУРИДЗЕ Б. И., Об отражательной функции установки в связи с проблемой
воздействия ^невоспринимаемых раздражителей. Труды Тбилисского государствен-
ного университета, 1966, 124, 25.
15. BECK, Е. С; DUSTMAN, R. Е., BEITER, Е. G., Hypnotic suggestion and visually
evoked potentials. Electroenceph. Clin. Neurophysiol., 1966, 20, 4, 397.
16. BERGAMINI, L., BERGAMASCO, В., Possibility of the clinical use of sensory evoked
potentials transcranially recorded in man. Electroenceph. Clin. Neurophysiol., Suppl.,
1967, 26, 114.
17. BRADY, J. V. (БРЕЙДИ Дж.), Палеокортекс и мотивация поведения. В кн.: Меха-
низмы целого мозга, М., 1963, 138.
18. CHI, С. С. FLYNN, J. P., The effects of hypothalamic and reticular stimulation of
evoked responses in the visual system of the cat. Electroenceph. Clin. Neurophysiol.,
1968, 24, 4, 343.
19. DIXON, N. F., LEAR, T. E., Incidence of theta rhythm prior of awareness of a visual
stimulus. Nature, 1964, 203, 4941, 167.
649*

20. EDWARDS, A. E., Subliminal tachistoscopic perception as a function of threshold meth-
od. J. Psychol., 1960, 50, 139.
21. ERIKSEN. С W., Subception: fact or artifact? Psychol. Rev.. 1956, 63, 74.
22. FANGEL, Ch., KAADA, B. R., Behavior «attention» and fear induced by cortical
stimulation in the cat. EEG Clin. Neurophysiol., 1960, 12, 3, 575.
23. GARCIA AUSTT, E., VANZULLI. A., Evoked responses and perception changes. Elec-
troenceph. Clin. Neurophysiol., 1970, 28, 5, 521.
24. GELLHORN, E.. LOOFBOURROW, G. (ГЕЛЬГОРН Э., ЛУФБОРРОУДж.), Эмоции
и эмоциональные расстройства, М., 1966.
25. GOLDIAMOND, I., Indicators of perception: I. Subliminal perception, subception, un-
conscious perception: An analysis in terms of psychophysical indicator methodology.
Psychol. Bull., 1958, 55, 6, 373.
26. GOLDSTEIN, M. J.. BARTHOL, R. P.. Fantasy responses to subliminal stimuli. J.
Abnorm. Soc. Psychol., 1960, 60, 1, 22.
27. GOLDSTEIN, M. J., HIMMELFARB, S. Z., The effects of providing knowledge of re-
sults upon the perceptual defense effect. J. Abnorm., Soc. Psychol., 1962, 64, 143.
28. HALLIDA Y, A. M., MASON, A. A., Cortical evoked potentials during hypnotic anaes-
thesia. Electroenceph. Clin. Neurophysiol., 1964, 16, 3, 314.
29. HOWES, D., SOLOMON, R. L., A Note on McGinnies, cEmotionality and Perceptua
Defence». Psychol. Rev., 1950, 57, 4, 229.
30. HOWES, D.. SOLOMON, R. L., Visual duration threshold as a function of word proba-
bility. J. Exp. Psychol., 1951, 41, 401.
31. JOHN, E. R., HERRINGTON, R. N., SUTTON, S., Effects of visual form on the evoked
response. Science, 1967, 155, 3768, 1439.
32. JOHNSON, R. C, FRINCKE, G., MARTIN, L.,MeaningfuIness, frequency, and affective
character of words as related to visual duration threshold. Canad. J. Psychol., 1961,
15(4), 199.
33. LAZARUS, R. S., McCLEARY, R. A., Autonomic discrimination without awareness:
A Study of subception. Psychol. Rev., 1951, 58, 113.
34. LEVY, R., BEHRMAN, J., Cortical evoked responses in hysterical hemianaesthesia,
Electroenceph. Clin. Neurophysiol., 1970, 29, 4, 400.
35. LIBET, В., Brain stimulation and the threshold of conscious experience. In: Brain and
Conscious Experience, Berlin, Heidelberg, N.Y, 1966, 165.
36. LIBET, В., ALBERTS, W. W.. WRIGHT, E. W., FEINSTEIN, В., Responses of human
somatosensory cortex to stimuli below threshold for conscious sensation, Science, 1967 ,
158, 1597.
37. LORENS, S. A., BROWN, Th. S., Influence of stimulation of the septal area on visual
evoked potentials. Exp. Neurol., 1967, 17, 1, 86.
38. McGINNIES, E., Discussion of Howes' and Solomon's Note on «Emotionality and per-
ceptual defense». Psychol. Rev.. 1950, 57, 4, 235.
39. MacLEAN, P. D., The limbic brain in relation to the psychoses. In: Physiological Corre-
lates of Emotion, N. Y., London, 1970, 130.
40. MORUZZI, G., MAGOUN, H., Brain stem reticular formation and activation of the EEG.
EEG Clin. Neurophysiol., 1949, 1, 3, 455.
41 .^NEWBIGGING, P. L., The perceptual redintegration of frequent and infrequent words.
Canad. J. Psychol., 1961, 15(3), 123.
42. NEWBIGGING, P. L., The perceptual redintegration of words which differ in connotative
meaning. Canad. J. Psychol., 1961, 15 (3), 133.
43. OLDS, J. (ОЛДС Дж.), Выявление подкрепляющих систем головного мозга методом
самораздражения. В кн.: Механизмы целого мозга, М., 1963, 199.
44. PHARES, E. J., Perceptual threshold decremants as a function of skill and chance expec-
tancies. J. Physiol., 1962, 53, 399.
45. PENFIELD, K-, JASPER, H. (ПЕНФИЛД У., ДЖАСПЕР Г.). Эпилепсия и функцио -
нальная анатомия головного мозга человека, M., I958.
«50

46. RIGGS, L., Progress in the recording of human retinal and occipital potentials. J. Opt.
Soc. Amer., 1969, 59, 12, 1558.
47. RIGGS, L. A., WHITTLE, P., Human occipital and retinal potentials evoked by sub-
jectively faded visual stimuli. Vision Res., 1967, 7, 441.
48. SMITH, G. L., SPENCE, D. P., KLEIN, G. S., Subliminal effect of verbal stimuli,
J. Abnorm. Soc. Psychol., 1959, 59, 2, 167.
49. SMITH, G. J.. SPENCE, D. P.. KLEIN. G. S., Subliminal effects of verbal stimuli. J.
Abnorm. Soc. Psychol., 1959, 59, 2, 167.
50. SPENCE, D. P., Subliminal perception and perceptual defense: Two sides of a single
problem. Behav Sei., 1967, 12, 3, 183.
51. SPENCE, D. P., EHRENBERG, B. Effects of oral deprivation on responses to sublim-
inal and supraliminal verbal food stimuli. J. Abnorm. Soc. Psychol., 1964, 69, 10.
52. SPERRY, R. W., Brain bisection and mechanisms of consciousness. In: Brain and Con-
scious Experience, Berlin, Heidelberg, N. Y., 1986, 298.

55
К ПРОБЛЕМЕ ПРОИЗВОЛЬНОГО И НЕПРОИЗВОЛЬНОГО
РЕГУЛИРОВАНИЯ ЭЛЕКТРИЧЕСКИХ ПОТЕНЦИАЛОВ
МОЗГА
Л. Б. ЕРМОЛАЕВА-ТОМ И НА
НИИ общей и педагогической психологии АНН СССР, .Москва
Экспериментальные и теоретические работы Д. Н. Узнадзе и его
учеников [5; 6; 7; 8; 9; 10] по формированию установки «а« регулятора
психической деятельности, многое прояснил« в той сфере психики, ко-
торая традиционно характеризуется как «бессознательное». Что же
касается бессознательного в его физиологическом понимании (или нео-
сознаваемой высшей нервной деятельности, по определению Ф. В. Бас-
сина) и его роли в регуляции психических процессов, то этот вопрос до
сих пор остается областью опоров, поскольку любое психическое явле-
ние детерминировано в первую очередь воздействием внешней среды и
роль биологического фактора здесь крайне сложно вычленить. Для
решения этого вопроса, очевидно, важно выявить такой процесс, кото-
рый одновременно может регулироваться на уровне сознательного и
бессознательного и вместе с тем имеет достаточно четкие параметры
регуляции, поддающиеся объективной регистрации.
Анализ имеющихся данных показывает, что к числу таких пара-
метров относятся электрические потенциалы мозга, которые могут ре-
гулироваться на неосознаваемом уровне (имеется в виду перестройка
ЭЗГ под влиянием навязанных ритмов) и вместе с тем, как показали
«юсл-вдавани-я последнего времени, поддаются произвольной регуляции
при наличии элементарной обратной связи [2; 3; 10; И; 12]. Сопостав-
ление особенностей осознаваемой и неосознаваемой регуляции электри-
ческой активности мозга в процессе выполнения различных заданий и
составляет основное содержание настоящей работы.
В качестве объекта для произвольной регуляции была выбрана
амплитуда и энергия бета-ритма, в качестве «внешнего», непроизволь-
ного регулятора бета-ритма — навязывание световых мельканий в об-
ласти высоких частот. Полученные данные сопоставлялись с некоторы-
ми показателями стиля интеллектуальной деятельности, полученными
при решении задач творческого типа. В опытах приняло участие 62
испытуемых, работников умственного труда в возрасте от 18 до 50
лет, 45 мужчин и 17 женщин.
Запись ЭЗГ производилась на 16-ти канальном электроэнцефало-
графе «ЭЗГ 16—06». Частотный анализ осуществлялся с помощью ана-
лизатора «Гамма». Регистрировалась монополярно ЭЗГ лобной и за-
тылочной области левого и правого полушария с индифферентным элек-
тродом на мочке уха. Испытуемый регулировал амплитуду ритма «бе-
та-2». Слуховая обратная связь осуществлялась с помощью звукового
сигнала, автоматически появлявшегося в том случае, если амплитуда
652

бета-ритма данного испытуемого равнялась или превышала величину
2/3 его фоновой ритмики. Появление звука отмечалось писчиком на
ленте »прибора.
Произвольная регуляция ритма осуществлялась по инструкции
экспериментатора после соответствующей тренировки испытуемого и
готовности его к выполнению задания. В течение опыта от испытуемо-
го требовалось «активировать» и «подавлять» ритм в течение минуты
по три раза. Навязывание световых мельканий (15—35 имп./еек.) про-
водилось в том же опыте при помощи фото-стимулятора «РС-102».
Для наследования интеллектуальной деятельности использовались
абстрактные стимулы (пятна Роршаха, цветной, стандартизирован-
ный вариант) и задачи «открытого типа», т. е. задачи, позволяющие
испытуемому проявлять творческую инициативу (показателем чего слу-
жил отход от обычных приемов решения задач, оригинальный способ их
решения), а также такие качества интеллектуальной деятельности, как
широта категоризации, богатство идей и ассоциативных связей. Дан-
ные экспериментов подвергались корреляционному и групповому ана-
лизу. Анализ полученных материалов показал, что по способности к
произвольной регуляции ритмов испытуемые разделились на четыре
группы: группу «А», участники которой лепко и активировали и подав-
ляли ритм; «Б», представителям которой легко давалась активация
ритма и с трудом его подавление; группу «В», состоявшую из тех ис-
пытуемых, которым не удавалось активирование ритма, но было до-
ступно его подавление, и, наконец, группу «Г», состоявшую из тех ис-
пытуемых, у которых наблюдались парадоксальные отношения: при
требовании экспериментатора активировать ритм, он у них подавлял-
ся, а при требовании подавлять — активировался. В таблице 1 приве-
дены средние арифметические показатели фоновой характеристики
ритма (по показателям отметчика звука) и показатели, полученные
при инструкции активировать и подавлять ритм.
Таблица 1
0
Группа
I
II
III
IV
Число
испыт.
24
17
11
10
Показатели
фона
112
73
181
124
Показатели
произвольной
активации
25Э
194
118
105
Показатели
произвольно-
го подавле-
ния
84
161
73
156
Такие же индивидуальные различия были обнаружены и по по^'а:
зателям усвоения ритмов: у одних испытуемых происходило усвоение
навязанных ритмов во всех отведениях при всех диапазонах часто1/, у
других — лишь в отдельных отведениях и отдельных частотах.
Корреляционный анализ показал, что между показателями усвое-
ния ритмов и их произвольной активацией и подавлением по требова-
нию экспериментатора существует определенная зависимость. На таб-
лице 2 представлены результаты корреляционного анализа.
653

Таблица 2
Показатели
произвольной
регуляции
Активация
ритма
Подавление
ритма
| Показатели усвоения ритмов
лоб лев.
ß-l ß-2
. 256* . 258*
473ххх
лоб прав,
ß-l ß-2
. 361хх . 422ххх
затыл. лев.
ß-l ß-2
. 396хх 183
. 411ххх
затыл. прав.
1 ß-l ß-2
199 .385хх
х:р<0,05 хх:р<0,01 ххх:р<0.001
Как видно из таблицы, уровень активации ритмов коррелировал с
величиной усвоения ритмов во всех отведениях. В отношении произ-
вольного подавления ритма было получено только два значимых коэф-
фициента корреляции с усвоением ритмов в левом полушарии.
Положительная корреляция между показателями усвоения ритма
и .величиной произвольной активации ритма свидетельствует о том, что
такая произвольная активация давалась легче тем лицам, которые луч-
ше усваивали навязывание ритмов извне. Иными словами, регуляция
ритмов извне, на несознаваемом уро,вне, и произвольная регуляция
ритмов детерминированы, (вероятно, одним и тем же факторам.
(Полученные коэффициенты корреляций подтверждаются показате-
лями группового анализа: у лиц с хорошей произвольной регуляцией рит-
мов (I группа) среднее количество усвоенных ритмов составляло 5,2,
в то время как у остальных групп испытуемых среднее количество ус-
военных ритмов было соответственно 3,2; 2,7; 3,1.
Если рассматривать усвоение навязанных ритмов в области высо-
ких частот как показатель лабильности «н. с, то можно предполагать,
что лицам с пониженной лабильностью нервной системы перестройка
активности в ответ на требование экспериментатора дается с трудом.
Сознательного сопротивления экспериментатору, на наш взгляд, в
экспериментах не было, т. к. все испытуемые были заинтересованы в
том, чтобы овладеть техникой саморегуляции.
Мы попытались выявить таиже отношения, существующие между
прослеживаемыми биоэлектрическими характеристиками и интеллек-
туальной деятельностью, в основе которой лежит самостоятельное мы-
шление, сопротивление всякого рода навязыванию извне, использова-
ние стимула лишь как повода для развертывания оригинальной мысли
и т. п.
Чтобы решить эту задачу, мы сопоставили использованные нами
параметры с индивидуальным стилем интеллектуальной деятельности
при решении творческих задач. На таблице 3 приведены данные соот-
ветствующего корреляционного анализа. Как видно из таблицы, все ка-
чества интеллектуальной деятельности, традиционно связываемые с
творческими способностями, дали отрицательные коэффициенты кор-
реляций и с показателями усвоения ритмов, и с показателем произ-
вольной активации ритма. В таблицу включены также и приведенные
выше корреляции между усвоением ритмов и показателями способно-
сти к произвольной активации и подавлению ритмов.
Отрицательные корреляции между большинством показателей твор-
ческого стиля мыслительной деятельности и показателями усвоения
ритмов свидетельствуют об обратной зависимости между указанными
654

Таблица 3
Корреляции между показателями ЭЭГ и показателями индивидуального стиля мыслительной деятельности
Количество п~~™,,
ассоциаций РоРшах
Количество творческ.
ассоциаций тесты
Гибкость
Роршах
творческ.
Гибкость тесты
Творческая Роошах
инициатива Н0Ршах
Творческая творческ.
инициатива тесты
Количество Ропшах
категорий ™ршах
Видение внутри
цвета
Уровень активации
ритмов
Уровень подавления
ритмов
Уровень
активации
ритмов
— .275х
1 — .315х
— -Ш™
— .627ххх
— .346хх
__ ,489ххх
— .348хх
.384хх
лоб левый
Bi В2
— .Збв3«
— .331х
—.415ххх — .432ххх
— .331х
-f .473xxx
Усвоение ритмов
лоб правый
Bi В2
— .522ххх—.369хх
—. 402ххх—. 424ххх
—,334хх
.382хх
. 361хх . 422хх
15—35 имп/сек.
затылок левый
Вх В2
— .344хх
,458ххх— .392хх
.294х .305х
— .306х
.326хх .396хх
,317х .441ххх
затылок
Bi
—.330хх
— 410ххх
—388хх
— .355хх
— .613ххх
— .388хх
•385хх
правый
ва 1
—.359хх
Реакция на «внутренний
стимул»
лоб
.425ххх
.419ххх
.577ххх
.489ххх
.405ххх
— ,424ххх
.577ххх
.332х
1 —,345*х
затылок
,402ххх
,465ххх
.362хх
.314х
.465ххх
хр<0,05; ххр<0,01; хххр<0,001.

параметрами: чем больше выражен тот или иной показатель интеллек-
туального стиля деятельности, тем меньше выражена способность к
уяснению навязанных .ритмов. Способность к (произвольной регуляции
ритмов, как видно из таблицы 3, одновременно положительно коррели-
ровала со способностью к усвоению ритмов и отрицательно со всеми
показателями творчества.
Таким образом, (приведенные в таблице (корреляции (позволяют ду-
мать, что та «сопротивляемость» внешнему навязыванию, самостоя-
тельность мышления, интеллектуальная независимость, отсутствие кон-
формности и т. п., которые характерны для 'более высокого уровня твор-
ческой деятельности, связаны, возможно, в какой-то степени с элемен-
тарной сопротивляемостью усвоению навязанных частот на непроиз-
вольном, неосознаваемом уровне, как и с неспособностью (Произвольно
регулировать свои (психические процессы под диктовку извне. Если в
основе способности \к усвоению ритмов в области высоких частот ле-
жит показатель типологического свойства лабильности [4], то, -очевид-
но, это свойство нервной системы является своеобразным «регулято-
ром» характера «взаимодействия индивида со средой, характера его
«надстраивания» под воздействия извне.
Обращает на себя внимание и тот факт, что в четвертую группу ис-
пытуемых (с парадоксальными реакциями на требования эксперимента-
тора активировать и подавлять ритм), а также во вторую (испытуемые,
которым легко давалась активация ритма и трудно его подавление)
вошли лица, которые по объективным критериям (количеству патентов
на изобретение, количеству опубликованных стихов и т. п.) являлись
творчески наиболее результативными. Вместе с тем, для таких испы-
туемых оказалось характерным развитие высокой активности ритмов
при выполнении ряда интеллектуальных заданий. В таблице 3 при-
ведены коэффициенты корреляций между показателями творческих ха-
рактеристик интеллектуальной деятельности и показателями суммар-
ной активации ритмов при «внутренней» активности испытуемых, когда
они производили перемножение в уме, вспоминали те или иные эмо-
циональные ситуации.
Как видно из таблицы 3 (правые вертикальные графы), такая
«внутренняя реактивность» положительно коррелировала со всеми по-
казателями творческого стиля мышления.
Полученные экспериментальные данные свидетельствуют, таким
образом, о том, что сопоставление произвольной и непроизвольной форм
регуляции биотоков мозга выявило несомненную связь между ними.
Неосознаваемые субъектом процессы, наблюдаемые на физиологичес-
ком уровне, оказываются связанными с определенными формами пси-
хической деятельности. Эта связь относится, однако, по-видимому, го-
раздо скорее к «стилю», чем к возможностям деятельности. Совпадение
особенностей процессов, происходящих в .коре больших полушарий, и
проявлений продуктивной деятельности человека свидетельствует, во
всяком случае, о глубокой связи природы бессознательного с общими
закономерностями мозговой саморегуляции.
«об

ON THE PROBLEM OF VOLUNTARY AND INVOLUNTARY
REGULATION OF ELECTRICAL BRAIN POTENTIALS
L. B. YERMOLAEVA-TOMINA
Institute of General and Educational Psychology, Moscow
SUMMARY
The paper deals with the study of correlation between the process of the
change of biorhythms under imposed beta frequences and under voluntary
change of the same biorhythms.
Experiments have demonstrated that Ss easily mastering imposed bio-
rhythms can easily work in the regime dictated by the experimenter. The re-
sults indicated a negative correlation between indices of mastery of beta fre-
quences, their voluntary regulation in the indicated regime, and features of
creativity (flexibility, originality and intellectual initiative).
ЛИТЕРАТУРА
1. БАССИН Ф. В., Проблема бессознательного, M.. 1968.
2. ВАЛУЕВА M. H., Произвольная регуляция вегетативных функций организма, М., 1967.
3. ЖОРОВ П. А , Электроэнцефалографические корреляты корково-подкорковых отно-
шений, М., 1974.
4. НЕБЫЛИЦЫН В. Д., Основные свойства нервной системы человека, М., 1966.
5. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1967.
6. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.
7. ХАЧАПУРИДЗЕ Б. И., Проблемы и закономерности действия фиксированной уста-
новки, Тб., 1962.
8. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Некоторые спорные проблемы психологии установки, Тб.,
1971.
9. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, том I, Тб.,
1969; том II, Тб., 1973.
10. ЭЛИАВА Н. Л., Мыслительная деятельность и установка. В сб.: Исследование мышле-
ния в советской психологии, М., 1968.
11. DE WAN , E., Communication by Voluntary Control of the Electroencephalogram, Mon-
treal, 1969.
12. DUSAILLE, J. F., La psycho-commande et la psycho-réaction. Mesures et contrôle indu-
striels, 1963, 28, 6.
13. KAMIYA, J., Conditional discrimination of the EEG alpha rhythm in humans. Paper
presented at the meeting of the Western Psychological Association, San Francisco,
1962.
42. Бессознательное
657

56
PSYCHOPHYSIOLOGY, CONVERGING OPERATIONS, AND ALTERATIONS
IN CONSCIOUSNESS1
STANLEY KRIPPXER
Humanistic Psychology Institute, San Francisco, California, USA
When we think of psychophysiology—the investigation of relationships
of psychological to physiological states, we usually date the field back to the
construction, in 1895, of a rudimentary lie detector by Cesare Lombroso. We
also associate this field of study with the development, in the early twentieth
century, of polygraphic equipment which made it possible to monitor electri-
cal brain activity through electroencephalographic (EEG) recordings.
However, these developments are only the latest milestones in a long his-
tory of science's curiosity with the relation between «mind» and «body», or «psy-
che» and «soma». The Roman historian, Plutarch, related an incident occurring
300 years before Christ, which demonstrated that psychophysiology was put to
practical use in the days of Alexander the Great.
Plutarch wrote about the strange events which befell the household of one of
Alexander's ablest generals, Seleucus. Shortly after General Seleucus married
a woman named Stratonice, his young son, Prince Antiochus, fell ill. Many
physicians attended the young prince, but to no avail; indeed, Antiochus an-
nounced repeatedly that he was about to die.
Finally, the celebrated Greek physician, Erasistratos, was summoned*
After examining the prince and finding no bodily disease, Erasistratos concluded
that Antiochus was suffering from an affliction of the mind—one which
the physician tentatively diagnosed as «love-sickness». Since Erasistratos held
the position that mind and body are closely related, he decided to observe the
prince's physiological reactions to the people who came to visit him. Plutarch
described how Erasistratos would
...spend day after day in the young man's chamber, and if any of the beauties of the
court came in, male or female, he would study the countenance of Antiochus and watch those
parts and movements of his person which nature has made to sympathize most with the incli-
nations of the soul. Accordingly, when anyone else came in, Antiochus showed no change, but
whenever Stratonice came to see him, as she often did, either alone or with Seleucus, lo, those-
tell-tale signs... were all there in him—stammering speech, fiery flashes, darkened vision^
sudden sweats, irregular palpitations of the heart, and finally, as his soul was taken by stornv
helplessness, stupor, and pallor.
1 This paper was prepared for presentation at an International Congress on The Uncon-
scious, sponsored by the Georgian Academy of Sciences, Tbilisi, U. S. S.R., 1978.
658

When the physician t old his diagnosis to Seleucus, the genera] reluctantly
dissolved his marriage to Stratonice, sent her away, and his son recovered.
Four centuries later, this tale came to the attention of Galen of Pergamum,
the founder of modern medicine. Galen suspected that Erasistratos had taken
the young prince's pulse regularly to detect the «irregular palpitations of the
heart» noted in Plutarch's account. Galen incorporated Erasistratos' techniques
into his own practice.
One of Galen's most celebrated cases involved a woman who was suffering
from insomnia. While Galen was interviewing her, a neighbor entered the room
and told of a theatrical performance featuring Pylades—a celebrated dancer*
Upon the mention of his name, the expression and color of Galen's patient al-
tered dramatically. Galen took her pulse and noticed an irregularity. During
subsequent interviews, Galen asked friends of his to drop by and casually men-
tion the names of various dancers during the conversation. When Pylades* name
came up, his patient would show signs of excitement and her pulse would
again become irregular. Once Galen brought this discovery to his pa-
tient's attention, and after she confessed her secretive infatuation for the dan-
cer, the insomnia subsided. In the case of both the prince and the insomniac, a
desire was being concealed verbally which adversely affected bodily processes
and was eventually revealed through bodily functioning.
Galen's work remained largely unexplored until the tenth century, when
ibn-Sina, the Persian physician, discovered Galen's journals and began to use
similar techniques. Specific advice was given by ibn-Sina to physicians attempt-
ing to diagnose «love-sickness«»; he noted that the major symptom
...is a fluctuating pulse without any regularity whatever.... Moreover, the patient's pulse
and disposition are altered when mention is made of the person he loves, and especially
when this event occurs suddenly. It is possible in this way to ascertain who he loves, even
when he will not reveal it himself.... Let several names be pronounced, repeating them many
times and place your finger on the patient's pulse. When it varies by a large fluctuation and
returns to normal..., then the name of the one he loves will be known.
The therapy devised by ibn-Sina was often quite direct. He wrote of one case in
which after a patient «experienced union with the person he loved, his illness
left him directly in a short while».
In the thirteenth century, Frederick II, monarch of the Holy Roman Em-
pire, developed an interest in psychophysiology and performed a number of ex-
periments, some of which were extremely bizarre. On one occasion, Frederick
treated two men to an elegant luncheon, then had both of them severely beaten.^
One of them was ordered to go directly to bed while the other was sent outside,
spending an active afternoon with a hunting party. In the evening, Frederick
had both men defecate in his presence as he wanted to know which of them had
digested his food more thoroughly. The attending physicians examined the fe-
ces and proclaimed that food had been more completely digested by the man
who had been sent to bed.
650

Mind-Body Relationships
In 1893 Hans Berger, a student of astronomy at the University of Berlin,
had an experience which inspired him to study the interaction between mental
phenomena and physiological processes. He later recalled:
As a 19-year-old student, I had a serious accident... near Würzburg and barely escaped cer-
tain death. Riding on a narrow edge of a steep ravine through which a road led, I fell with
my rearing, tumbling horse down into the path of a mounted battery and came to lie almost
beneath the wheel of one of the guns. The latter, pulled by six horses, came to a stop just in
time, and I escaped, having suffered no more than fright. This accident happened in the
morning hours of a beautiful spring day.
In the evening of the same day, I received a telegram from my father, who inquired about
my well-being. It was the first and only time in my life that I received such a query. My old-
est sister, to whom I had always been particularly close, had occasioned this telegraphic
inquiry, because she had suddenly told my parents that she knew with certainty that I had
suffered an accident... This is a case of spontaneous telepathy in which at a time of mortal
danger, and as I contemplated certain death, I transmitted my thoughts, while my sister, who
was particularly close to me, acted as the receiver.
Berger left astronomy for medicine and psychiatry, directing his activities
toward identifying measurable physiological properties of the brain that rep-
resented mental activity. He was convinced that mind-body relationships would
ultimately be explainable in terms of the basic laws of physics. While work-
ing with veterans of the First World War, Berger made his first successful re-
cording of the human electroencephalogram in 1924. He devoted much attention
to alpha waves, noting that they disappeared when his subjects began to en-
gage in intellectual activities such as solving arithmetic problems.
For several years, Berger's work with the electrical activity of the brain
was ignored, due to the popularity of Freudian psychoanalysis among psychia-
trists. In 1938, the Nazis ousted him from his university and dismantled his la-
boratory.
Perchance to Dream
The use of the EEG and other psychophysiological techniques have proved
to be especially useful in identifying bodily changes which accompany dream-
ing (Stoyva and Kamiya, 1969.) Usually, the nighttime dream will be associat-
ed with irregularities of pulse, blood * pressure, and respiration; with rapid eye
movement (REM) activity and arousal of the sexual organs, with sporadic activ-
ity of certain muscles of the body, but a near absence of tonic anti-gravity mus-
cle potential (or muscle tonus), with a high brain temperature and metabolic
rate, and with a low voltage desynchronized EEG pattern from the brain cor-
tex.
The areas of the brain below the cortex also appear to be important in dream-
ing. The dream state appears to be triggered by the pontile-limbic system,
a very old and primitive portion of the brain, and one characteristic only of mam-
mals. Indeed, periods of rapid eye movement appear in all mammals that have
been studied—cats, dogs, sheep, goats, monkeys, chimpanzees, donkeys, op-
660

ossums, mice, rats, elephants, and humans. A few rapid eye movements can be
detected in other forms of life, such as birds, but they account for only a tiny
fraction of these organisms' sleep time.
Measurement of eye movements by electro-oculography takes advantage
of the fact that the retina is positively charged and that the choroid that lies be-
hind it is negatively charged—even under resting conditions. The charges are
kept separate by the external limiting membrane that lies between the retina
and the choroid. As a result, the resting eye acts as a dipole in which the cornea
is some 10 to 30 millivolts positive with respect to the back of the eye. One's
eye position can be recorded by placing a pair of electrodes on the inner and out-
er corner of each eye (for measuring horizontal eye movements) or above and
below each eye (for vertical eye movements). When the eyes are aimed straight
ahead, the potentials between similarly placed pairs of electrodes are balanced.
Any rotation of the eye, however, brings the more positive cornea closer to one
electrode of each pair than to the other. The resulting difference in potential
serves as an index of eye position.
Humans and other mammals have a clearly defined sleep-dream cycle. Why
do mammals dream? The newborn kitten spends more time in stage REM then
in other stages of sleep or in wakefulness. The newborn human infant spends
half of his or her sleep time in the rapid eye movement stage,- this percentage
decreases to 40 by the age of two, 30by the age of five, about 25 by adolescence,
20 by adulthood, and about 15 in old age. Prematurely born infants spend about
75 per cent of their sleep time in the REM stage. These developmental changes
demonstrate to some scientists that the rapid eye movement activity provides
a mechanism for establishing binocularly coordinated eye movements, with-
out which we would not be able to focus the eyes for depth perception. Once
binocular skills are established, dreaming is still necessary to clear the nervous
system of its residue of daily activities, to stimulate growth and maintenance
of the brain's cortex, to keep the brain stimulated and functioning when there
is little external sensory input, and to process information, engage in problem-
solving, and to fantasize about unfulfilled wishes.
Dreams and Creative Problem-Solving
Freud (1899) considered dreams to be a special form of thinking which oc-
curs without reference to abstract verbal concepts, instead of using sensory im-
ages as units of communication. Although other sensory modalities can be
involved, dreams most commonly consist of visual metaphors.
Freud rejected the possibility that dreams could sometimes carry out the
same mental operations as waking consciousness. He did not conceive of the dream
as being involved with heightened capacities such as creativity. Neverthe-
less, dreams have been recorded which do demonstrate that, on rare occasions,
dreams can serve a creative function. Mendeleyev, for example, had a dream in
which the periodic table of the elements appeared to him. He only needed to
make one minor revision when awake to complete this formulation.
Jean Cocteau once dreamed he was watching a play about King Arthur, an
661

epoch about which he had never read and had no documentary information. The
characters were so vivid and the details so rich that he was led to write The
Knights of the Round Table. He concluded, «The poet is at the
disposal of his night. He must clean his house and await its visitation».
The naturalist, Louis Agassiz, attempted to transfer the image of a fossil-
ized fish from a stone, but found the image too blurred. He gave up the project
only to dream, a few nights later, of an entire fossilized fish. He hurried to the la-
boratory the next morning, but the image was as obscure as before. The dream
returned the next night. When he examined the slab the next morning, the
vague image appeared unchanged. Hoping to have the dream a third time, Agas-
siz put a pencil and paper by his bed. The dream returned and he drew the im-
age. The next morning when he looked at what he had drawn, he was surp rised
that he had produced so many details in total darkness. He returned to his labo-
ratory and used the drawing as a guide to chisel the slab. When the stone layer
fell away, Agassiz found the fossil in excellent condition and identical to the
image he had seen in his dream. He also realized that if he had chiseled the
slab in any other way, he would have ruinedthe fossil.
Sriniwasa Ramanujan, a self-taught mathematician from India, claimed
that the goddess Namakkal inspired him with mathematical formulae in his
dreams. After awakening in the morning, Ramanujan frequently wrote down
and verified mathematical ideas which had come to him during the night.
H. V. Hilprecht, an archaeologist working at the Imperial Museum of Con-
stantinople, was attempting without success to decipher two small fragments
of agate which had cuneiform writing on them from theCassite period in Baby-
lonian history. After midnight one evening, he fell asleep from exhaustion. In
a dream, a tall, thin priest appeared to Hilprecht, announced that he had lived
in 1300 B.C., and led the archaeologist to a treasure chamber. Later, Hilprecht
recalled the priest's remarks:
The two fragments... belong together.... King Kurigalzu once sent to the temple of Bel...
an inscribed votary cylinder of agate. Then we priests suddenly received the command to make
for the statue of the god Nimib a pair of earrings of agate. We were in great dismay, since
there was no agate as raw material at hand. In order to execute the command, there was
nothing for us to do but cut the votive cylinder into three parts, thus making three rings, each
of which contained a portion of the original description. The first two rings served as earrings
for the statue of the god; the two fragments which have given you so much trouble are portions
of them. If you will put the two together you will have confirmation of my words. But the
third ring you have not found in the course of your excavations and you never will find it.
Hilprecht awakened and verified the message by putting the fragments togeth-
er. And true to the information from the priest of Nippur, Hilprecht never found
the third fragment.
The experiences of Ramanujan and Hilprecht demonstrate how unconscious
knowledge can take the form of a personal «guide» as the dreamer works to-
ward a solution of the problem (Krippner, Dreistadt, and Hubbard, 1972).
Converging Operations and Biofeedback
Patanjali, in the ancient Yoga Sutras, wrote, «Just as pure crystal takes
color from the object which is nearest to it, so the mind, when it is cleared...,
achieves sameness or identity with the object of its concentration». For most of
662

its history, Western science has scoffed at the claims of Zen masters and yogis,
including their psychic abilities (such as those described by Patanjali) as well
as voluntary control over internal states.
Suspecting that these attributes of Zen practice and Yoga could be measured
•by EEG techniques, investigators persuaded meditators to allow scientists
to connect electrodes to their brains. The adept practitioners of both forms of
meditation showed an almost continuous pattern of alpha wave production while
meditating. This was particularly startling in the case of Zen masters, who me-
ditated while their eyes were open, because the alpha rhythm (associated with
a state of relaxed alertness) is almost never seen in the eyes-open condition
among ordinary subjects.
Akira Kasamatsu and Tomio Hirai (1972), who studied the Zen masters,
tried to interrupt the flow of alpha waves with a noisemaker which made a click-
ing sound. The alpha stopped, as expected, but resumed once the clicking ceased *
However, the Zen meditators did not adapt to the clicks, as would ordina-
ry subjects. In other words, each click brought a similar blockage of alpha in-
stead of a lesser blockage which would have indicated that the subjects had
adapted to the noise. This finding probably relates to the goal of Zen medita-
tors to exist in the «here and the now», and to be a full part of each phenomenal
event, no matter how often that event is repeated.
B.K- Anand, G.S. Chhina, and Baldev Singh (1972), who studied yogis, al-
so used clicking sounds in an attempt to interrupt the flow of alpha waves. The
yogis showed no response to the clicks at all; their alpha continued to be unin-
terrupted. This phenomenon may relate to the transcending of the external
world stressed by yogic meditation. Therefore, the philosophical outlooks and
the subjective experiences of the two groups of subjects (Zen meditators and
yogis) matched what was observed on the EEG.
This utilization of EEG and other psychophysiological data in conjunction
with subjects' experiences has been referred to as «converging operations» by
Johann Stoyva and Joe Kamiya (1969). The utilization of converging opera-
tions uses both a person's verbal reports of an internal experience along with the
EEG recording (and other psychophysiological measures) of that experience.
The two records do not always converge exactly, but the correspondence is
close enough to yield more information than if one technique alone were used«
The employment of converging operations has been a favorite scientific ap-
proach for humanistic psychologists. It combines the verbal reports of the psy-
choanalysts with the observable events so critical to the behaviorists, produc-
ing information about states of consciousness.
What of the yogis' claims to control their blood pressure, skin temperature,
and muscle tension? These are all functions of the involuntary nervous sys-
tem and thought to be outside voluntary control. Yet, scientists such as Barba-
ra Brown (1974), Joe Kamiya (1972), and Elmer and Alyce Green (1974) discov-
ered that many people could be taught these skills through «biofeedback» pro-
663

cedures." The psychophysiological correlate of a brain rhythm, a pulse rate, a
certain degree of skin temperature, or a certain amount of muscle tension can be
identified (Davidson and Krippner, 1972). A machine can be instructed to identi-
fy these indices of involuntary nervous system—and to feed them back to a sub-
ject. Thus, when subjects want to relax the frontalis muscle on the forehead,
an electromyogram could be attached that would make a «beeping» sound when-
ever the muscle becomes tense. As long as the «beeps» do not occur, the sub-
jects know that their frontalis muscles are relaxed.
State Reports and Biofeedback
In our attempts at the Maimonides Medical Center to inaugurate addition-
al studies with converging operations and to initiate studies involving biofeed-
back, Charles Honorton taught his subjects a self-report scale. Based on a
procedure described by Charles Tart (1970), the scale was designed to measure
one's state of consciousness as well as shifts or transitions between two differ-
ent states.
Tart found that his subjects produced reports which correlated with objec-
tive tests of hypnotic depth3. Honorton taught his subjects this self-report scale
by telling them:
During the course of this experiment, we will be interested in the degree to which your
state of mind stays the same or changes. That is, at various times we are going to want to know
what state of mind we are in. In order to make it easy and convenient for you to tell me this,
I am going to teach you a rating scale. This wray, when you are asked «State?» you will just
call out a number to indicate your state of mind, instead of having to explain it.
Here is what the numbers are to represent: Zero indicates that you are normally alert
just as you are now. One indicates that you feel especially relaxed. In this state, you may feel
more at ease, and the tension in your muscles may yield to a more peaceful state. Do you
know what I mean? Two indicates that your attention is being focused more on internal feel-
ings and sensations. This may be associated with a shift from your surrounding environment
to your internal bodily feelings. If this shift is not only recognizable but strong, you should
report three, and if it is strong and very impressive to you, report four. A report of four indicates
that you feel more or less oblivious to your external surroundings. Do you get the idea?
Okay. Now, whenever I ask «State»? you should call out the first number that pops in-
to your mind. We've found this generally to be more accurate than if you stop and think about
what the number should be. Of course, if you feel that the number you've called out is way
off, you may call out a correction. It is important that your state reports reflect— as accu-
rately as possible—your internal state.
Honorton then asked for a state report at critical times during an experi-
ment, enabling us to detect shifts in consciousness. A formal experiment involv-
ing converging operations was designed by Honorton and two student research
assistants, Richard Davidson and Paul Bindler (1971)4.
2 Biofeedback was used by Lisina in the U.S.S.R. as far back as 1957 to control a vascu-
lar response by acting through the orienting reflex. A response which could not be formed
through ordinary conditioning became possible when a light signaled when the blood vessels
in the fingers were dilating.
3 Electrometric correlates of hypnosis have been reported by L. J. Ravitz (1950).
4 Another experiment utilized the self-report scale to measure alterations in conscious-
ness involved with electrosleep (Kjippner and Hubbard, 1973). These findings might be perti-
nent to the therapeutic use of electrosleep (Khromchenko, 1970).
664

They located 23 volunteer subjects who wanted to learn how to produce al-
pha waves. They had the subjects close their eyes and participate in 20 two-min-
ute alpha feedback trials, interspersed with ten rest periods. For half the feed-
back trials, subjects were instructed to «keep the tone on» while, for the other
half, they were told to «keep the tone off». They called the first set of trials «al-
pha generation» and the second half «alpha suppression». The order of the in-
structions differed in that one half of the subjects started by generating alpha,
the other half by suppressing alpha.
A state report was requested from the subjects on half of their trials, the
order being determined randomly for each subject. The subject's room was dark-
ened during each session; the experimenter communicated with the subject by
an intercom system.
Three measures were taken of each subject's physical activity. Brain waves
were recorded on an electroencephalogram (EEG), eye movements through an
electro-oculogram (EOG), and muscle tension with an electromyqgram (EMG).
Honorton took what is called a «monopolar» EEG measurement from the left
occipital lobe of the brain to the ear lobe. The EOG was monitored from two
different areas around the eyes. The EMG was measured by placing an electrode
on the forehead's frontalis muscle.
It required one alpha wave to produce a tone in the subject's room. When
the subjects heard the tone, they knew that alpha was present; no tone meant
that alpha was absent. When all subjects had completed their trials, Honorton
compared the percentage of alpha in the alpha generation condition with that
in the alpha suppression condition. The differences between the obtained per-
centages of 32 per cent for generation and 16 per cent for suppression were sta-
tistically significant, indicating that the group had learned to generate or sup-
press alpha waves through the biofeedback technique. The difference between
alpha suppression and the subjects' rest periods was also significant.
Results of the Experiment
On the EEG, alpha generation was associated with an average state report
of about «two» (2.01, to be exact) as compared to an average of less than «one»
(actually, 0.63) for the suppression condition. There was only one chance in 200
that this difference could have been coincidental. Furthermore, those subjects
demonstrating the greatest shifts in consciousness from generation to suppres-
sion (for example, from «four» to «one») obtained significantly larger
differences in percentage of alpha than those subjects with little evidence of
a shift (say, from «three» to «two»).
Honorton then counted the number of rapid eye movements (REMs) per
minute and found that low state reports («zero» and «one») were associated with
greater REM activitiy than high state reports («two», «three», and «four»). The
difference was so highly significant that there was only one chance out of 1,000
that coincidence could have accounted for it.
Muscle tension, as measured by the EMG, was associated with low state
reports. The difference between the state reports associated with presence and
665

.absence of muscle tension was so great that there was only one chance out of
iO, 0C0 that it could have been due to coincidence.
Honorton also interviewed the subjects, finding that their reports fell into
three groups. The first group of subjects reported unusual bodily feelings (such
as a «floating-in-space sensation») and experiences that were almost hallucina-
tory in nature (such as «hearing voices»). Other subjects had dreamlike responses
including vivid visual imagery. The third group of subjects reported no un-
usual experiences. When he examined these responses statistically he found that
members of the first group obtained significantly larger shifts in alpha than
the group reporting no unusual experiences. The group reporting dreamlike
imagery had more of an alpha shift than the third group but less than the
first group.
The results of this study indicated that the validity of our state report scale
had been demonstrated by EEG-EOG-EMG measurements. The results al-
so indicated that psychophysiological measurements can tell scientists a great
deal about altered states of consciousness. The biofeedback experts Elmer Green
and Alyce Green have gone so far as to claim that for every psychological
state there is a characteristic psychophysiological response and that for
every psychophysiological pattern of responses there is a characteristic
psychological state.
The relationship Honorton found between state reports and alpha suggest
that increments in alpha are associated with a decrease in externally-directed
attentive activity and an increase in relaxation. Furthermore, one out of every
three of the subjects entered into altered states of consciousness in which they
experienced unusual bodily feelings and hallucinatory-type experiences (Hon-
orton, Davidson, andBindler, 1972). Such effects occurred most frequently with
subjects producing relatively large shifts in the alpha brain rhythm.
Conclusion
The relationships between physiological and psychological states can be
demonstrated by the converging operations approach. The data emerging from
research with sleep, dreams, meditation, hypnosis, and biofeedback confirm Pav-
lov's assertion that the human organism is an integrated whole. Furthermore,
it is apparent that the entire human organism is conscious, and not a small sec-
tion of the cerebral cortex. Therefore, scientific explorations of altered states
of consciousness need to determine how the various bodily systems work togeth-
er to provide those shifts in thinking, feeling, and perception which can often
release the latent reserves of human potential.
REFERENCES
ANAND, B. K., CHHINA, G. S., and SINGH, B. «Some Aspects of Electroencephalograph^
Studies in Yogis». Altered States of Consciousness. Second edition (Tart, С. Т., ed.).
New York: Anchor, 1972, pp. 515—518.
BROWN, B. New Mind, New Body. New York: Harper and Row, 1974.
DAVIDSON, R., and KRIPPNER, S. «Biofeedback Research: The Data and Their Implica-
tions». In: Biofeedback and Self-Control: 1971 (Stoyva, J., et al., eds.). Chicago:
Aldine/Atherton, 1972, pp. 3—34.
666

FREUD, S. The Interpretation of Dreams. New York: Basic Books, 1953. (Originally published
in 1899).
GREEN, E. E., and GREEN, A. N. «Regulating our mind-body processes». Fields within
Fields, 1974, 7:16—24.
HONORTON. C, DAVIDSON, R., and BINDLER, P. «Feedback-augmented EEG alpha.
shifts in subjective state, and ESP card-guessing performance». Journal of the Ameri-
can Society for Psychical Research, 1971, 65:308—323.
HONORTON, C, DAVIDSON, R., and BINDLER, P. «Shifts in subjective state associated
with feedback-augmented EEG alpha». Psychophysiology, 1972, 9:269—270.
KAMIYA, J. «Operant control of the EEG alpha rhythm and some of its reported effects on
consciousness». In: Altered States of Consciousness. Second edition (Tart, С. Т., ed.).
New York: Anchor, 1972, pp. 519—529.
KASAMATSU, A., and HIRAI, T. «An electroencephalographic study of the Zen meditation».
In: Altered States of Consciousness. Second edition (Tart, С. Т., ed.). New York: Anchor.
1972, pp. 501—514.
KHROMCHENKO, M. «Medicinal electrosleep». Ogonyok, 1970. 20:20—21.
KRIPPNER, S., and HUBBARD, С. С «Clairvoyance and alterations in consciousness: An
experiment involving electrosleep». International Journal of Paraphysics, 1973, 7:5-17.
KRIPPNER, S., DREISTADT, F., and HUBBARD, С. С. «The creative person and non-
ordinary reality». Gifted Child Quarterly, 1972, 16: 203—234.
RAVITZ, L. J. Electrometric correlates of the hypnotic state. Science, 1950, 112:341-342.
STOYVA, J. and KAMIYA, J. «Electrophysiological studies of dreaming as the prototype
of a new strategy in the study of consciousness». Psychological Review, 1969, 75:192—
205.
TART, С. Т. «Self-report scales of hypnotic depth». International Journal of Clinical and Ex-
perimental Hypnosis, 1970, 18: 105—125.

57
ИССЛЕДОВАНИЕ СЕНСОРНОЙ НАСТРОЙКИ КАК
ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО ВЫРАЖЕНИЯ ЦЕЛЕВОЙ
УСТАНОВКИ МЕТОДОМ РЕГИСТРАЦИИ ВЫЗВАННЫХ
ПОТЕНЦИАЛОВ
Л. А. САЛЯОЙЛОВИЧ, В. Д. ТРУШ
МГУ, факультет психологии
Одно <из натравлен и й в области исследования психолопии установ-
ки было связано в последнее десятилетие с изучением процессов селек-
ции во время переработай сенсорной информации. Основная дискуссия
в рам,ках этого направления развернулась вокруг проблем, связанных
с локализацией механизмов селекции: одними исследованиями пока-
зывалось, что селекция возникает в момент акта восприятия — гипо-
теза входа [10], в других работах отмечалась возможность фильтра-
ции на выходе системы — гипотеза ответа [16]. В то же время резуль-
таты ряда работ позволяют предположить, что избирательность суще-
ствует на протяжении всего процесса переработки информации, т. е.
селективное преднаетроечное влияние задачи простирается на все
уровни акта восприятия [2; 9; 11; 14; 16].
Для объяснения (психофизиологических /механизмов, реализующих
установки в деятельности, неоднократно привлекались представления
о доминанте А. А. Ухтомского [7], образе потребного будущего Н. А.
Бернштейна [3], акцепторе действия П. К. Анохина [1], нервной мо-
дели стимула Е. Н. Соколова [6]. Однако конкретно-эксперименталь-
ное исследование психофизиолопических механизмов, реализующих про-
цессы селекции, стало возможным лишь с появлением моделей, описы-
вающих процессы переработки информации как микроструктуру, кото-
рая состоит из последовательно включающихся функциональных бло-
ков [4]. В рамках таких моделей анализ мозговых механизмов селек-
ции в условиях установки .может быть выполнен с помощью исследова-
ний электрических явлений коры головного мозга. Одним из широко
используемых методов анализа электрических корковых явлений яв-
ляется регистрация вызванных потенциалов (Ml), которые развива-
ются лосле предъявления любого сенсорного сигнала и представляют
собой последовательность волн, создаваемых активностью различных
мозговых систем [5; 8]. Связи ВП с процессами внимания посвящен
обширный литературный материал, однако до сих пор в электрофизи-
ологической литературе дискуссируется вопрос о том, в какой степени
наблюдаемые изменения в различных компонентах ВП связаны с про-
цессами внимания [15].
Настоящее 'исследование было направлено на выяснение связи
ВП зрительной коры мозга человека с явлениями перцептивной селек-
ции, создаваемой разными целевыми установками.
Экспериментальная часть работы была выполнена на основе ми-
кроструктурной модели процессов восприятия, в условиях быстрого
668

предъявления последовательности сенсорных сигналов. Исследование
состояло из двух экспериментов: в первом эксперименте введение ус-
тановки не приводило к успешной селекции тестового материала, во
втором — процесс селекции полностью снимал маскировку тестовых
СТИМУЛОВ.
1
1
;й
m
%
V? :' • -;
■ vч
..%
3/"; ■•
' '
0-Ь : ■ '
i
1
}■
л
МСЕК
"г
• ; _ 3«
i ^wv^-X^^S^"^ \
*WW-'^A V •у %
у
Si S2 S3
•#
р
%•
II
Рис. 1. Позиционные кривые вероятности правильных ответов (А) и зависимость
времени реакции для правильных ответов от знакоместа стимула в последовательно-
сти (Б). (По оси ординат порядковые .номера знакомест. Сплошная линия —кон-
трольные условия, пунктирная — эксперимент I, штрих' — пунктир — эксперимент II.
Вертикальными линиями на кривых обозначен доверительный интервал при р = 0,01,
критерий Стьюдента)
Исследование проведено на 5 испытуемых с нормальным зрением.
Для 'Предъявления материала использовался экспериментальный
стенд, состоявший из люминесцентного индикатора и иульта ответов,
соединенных с ЭВМ. В каждом эксперименте было проведено по 5 се-
рий: контрольная без установки и четыре серии с установкой «на зна-
коместо». Во всех сериях предъявлялось по 100 проб, каждая из кото-
рых начиналась с нажатия испытуемым кнопки «готовности», после
чего через 500 мсек вспыхивала цифра «0» (сигнал «внимание»). Че-
рез 1 сек после этого сигнала предъявлялась стимульная последова-
тельность, состоявшая ,из 4 цифр с временем свечения каждой цифры
20 мсек и межстимульным интервалом 80 мсек. Цифры в стимульной
последовательности выбирались ЭВМ случайным образом из алфави-
та «2—9» таким образом, чтобы ни одна из цифр не встречалась в по-
следовательности дважды. Через 1 сек после предъявления последней
цифры в последовательности испытуемому предъявлялась послести-
мульная цифра-инструкция, выбираемая ЭВМ из того же алфавита та-
669

~r,
.; .
ж
ш
ш
л А
■ т-
f. ■■
т
л:;^;^:«осС^----4
II:
и m
Т*"
ÛL.i8II_.3ÛQ_mi.i . -УШ
Рис. 2. Вызванные потенциалы, зарегистрированные в зрительной коре
в разных экспериментальных условиях. Пунктирная линия — ВП в кон-
трольных условиях, сплошная — ВЛ в условиях установки при отсутствии
€70

кШ
1Ш1
I>
i
...i;
ш m m i
селекции (А) и при ее наличии (Б). (Mj — одиночный ВП, iW2 — ВП в
условиях маскировки, а —суперпозиция кривых среднеквадратичных от-
клонений для всех условий. Вертикальными римскими цифрами и стрел-
ками указывается, для какого знакоместа в данной серии осуществляла
сенсорная настройка)

ким «образом, чтобы вероятность ее появления в последовательности
составляла 0,6.
В контрольных сериях испытуемый опознавал цифровой материал
на всех четырех знакоместах; перед началом тестовых серий он полу-
чал установочную инструкцию — опознать цифру только на опреде-
ленном знако!месте (в первой серии на I знакоместе и т. д.). Цифры на
остальных знакоместах выполняли при этом функцию маски. Второй
эксперимент отличался от первого лишь тем, что в тестовых сериях в
качестве маски использовалась фиксированная цифра (например —
«5»), а не весь алфавит «2—9».
В ходе всего опыта регистрировалась электроэнцефалограмма
(ЭЭГ), которая отводилась монополярно от затылочных областей ко-
ры головного !МОЗ)га. Усреднение вызванных потенциалов производи-
лось после опыта на ЭВМ, программа которой позволяла производить
синхронное усреднение одновременно с подсчетом текущих значений
дисперсий. Усреднение производилось для каждой серии по 100 отве-
там, после чего полученные кривые ВП и их дисперсий выводились на
двухканальный графопостроитель.
Хорошо выраженный «у»-образный характер позиционных кривых
в контрольных сериях указывает на наличие наибольшей .маскировки
средних элементов в последовательности, вероятность правильных от-
ветов на которые падает до 0,57 (±0,08) для S2 и до 0,65 (±0,07) для
Sa (рис. 1А). Анализ позиционных кривых, построенных по результа-
там тестовых серий первого эксперимента показал, что в условиях уста-
новки на знакоместо маскировка снимается лишь для крайних знако-
мест Si и S4. Замена маски, состоящей из полного алфавита (2—9),
на маску в виде фиксированной цифры во втором эксперименте оказа-
ла существенное влияние на успешность опознания средних элементов
последовательности. Таким образом, во втором эксперименте оказа-
лась возможной эффективная селекция знакоместа, что приводило к
успешному опознанию тестового материала на любом знакоместе, сни-
мая маскировку всех элементов последовательности. Улучшение опо-
знания отражалось и на позиционных кривых времени реакции испы-
туемых (рис. 1Б).
У всех испытуемых на одиночный сенсорный сигнал (Mi) наиболее
выраженными были компоненты ВП с пиковьши латентностями: для
первого положительного компонента 100±10 мсек, первого отрица-
тельного 140±20 ;мсек и второго положительного 210±40 моек (рис.2).
В связи с тем, что определение изолинии в ходе обработки ВП ока-
залось не всегда возможным, амплитудные значения компонентов ВП
определялись как разница максимальных знамений двух соседних пи-
ков, то есть анализировалась амплитуда Pi — Ni и Ni — Р2.
Прежде чем исследовать характеристики ВП в условиях пер-
цептивной селекции, были проанализированы амплитудно-временные
изменения компонентов ВП в контрольных условиях при последо-
вательной зрительной маскировке (рис. 2, пунктирные кривые). Как
видно из рисунка, ответы на второй, третий и четвертый стимулы в
последовательности существенно уменьшаются. Наиболее сильное по-
давление амплитуды при маскировке наблюдалось для компонентов
Ni—Рг (с 23 мкв для Si она снижалась до 7 — 9 мив для S3 и
S4; р = 0,01, критерий Стьюдента). Рис. 3. Для перехода Pi—1N1, умень-
шение амплитуды также носило статистически достоверный характер
(с 14 мкв до 6—7 ,мкв, р = 0,01). Полного восстановления анализируе-
мых компонентов не наблюдалось даже для стимула S4, который сле-
довал через 300 мсек после первого стимула в последовательности,
672

когда развитие ответа на одиночный стимул практически заканчива-
ется. Одновремевно с уменьшением амплитуды компонентов ВП при
маскировке наблюдалось статистически значимое удлинение латент-
А к
мкв мкв D
Рис. 3. Изменение амплитуды компонентов P10o~^i4o (A) и ^мо-^W Ф) в условиях
целевой установки на различное знакоместо. (Сплошная линия — правое полушарие,
пунктир — левое, # контрольная серия, О эксперимент I, >< — эксперимент II)
ных периодов .компонентов ВП на маскируемые стимулы (в среднем на
40 мсек дл\я S2 и «а 30—40 мсек для S3 и S4, рис. 4).
В вызванных потенциалах, зарегистрированных в первом экспери-
менте (тестовые серии с установкой на знакоместо при отсутствии се-
лекции), не было обнаружено статистически значимых изменений
(р = 0,5) для всех анализируемых компонентов ВП (рис. 2, 3, 4). Хо-
рошо выраженное влияние установки на ВП наблюдалось во втором
эксперименте в условиях селекции. Амплитуда компонентов Pi — N1
при селекции возрастала в 1,5 — 2 раза для всех знакомест. Амплиту-
да волны Pi — N1 при успешной селекции мактируемых знакомест S2,
S3 восстанавливалась по сравнению с контрольными условиями при
маскировке и была равной величине ответа на Si (р = 0,01 ). Повыше-
ние эффективности процессов селекции приводило к сильному сдвигу
латентных периодов ВП, регистрируемых на средние элементы после-
довательности с 140 мсек для Si до 220—240 мсек для S2 и S3. На
стимул S4 латентность ВП уменьшалась до величины латентности в
контрольных условиях (рис. 4).
Установленная в экспериментах связь процессов селекции с уве-
личением амплитуды компонента NMo зрительного вызванного потен-
циала позволяет предположить существование психофизиологического
механизма селекции на сенсорно-пар'Цвптивнюм уровне. Доказательст-
43. Бессознательное 673

во vi того, что процесс селекции в наших исследованиях протекает на
довербальном уровне, являются данные по природе и функционально-
му значению регистрируемых компонентов ВП [5, 8].
МСЕК
240 г
220 t
200 I
180 Ь
160 \>
140 L
1 I —■■ I I
si Sg S3 S4
Рис. 4. Изменения латентности компонента 140 в условиях целевой
установки па знакоместо (обозначения з подписи к рис. 3)
Полученные данные хорошо согласуются с результатами исследо-
ваний ВП в условиях селективного слухового внимания [12; 13]. На
основе этих исследований Хиллярд предположил существование двух
различных механизмов избирательного внимания: первый обеспечи-
вает избирательное пропускание сенсорного сигнала в определенном
канале, а второй — выбирает коикретмый перцептивный признак
внутри ранее выделенного канала и связан с вербальню-катагариаль-
н.ьш уревнем анализа. Усиление Nuo >в этих эксперимента« Хиллярд
674

связывает с «поддержанием тонической установки» предпочтения оп-
ределенного входа, изменения в Р3оо связываются им с процессами
сличения сенсорного образа с заготовленными эталонами.
Б заключение необходимо отметить, что /целевые установки не
только меняют процесс восприятия, но и, .как показывают результаты
настоящего исследования, активно формируют мозговые функциональ-
ные системы, реализующие эти процессы.
ЛИТЕРАТУРА
1. АНОХИН П. К-, Биология и нейрофизиология условного рефлекса, М., 1968.
2. АСМОЛОВ А. Г., КОВАЛЬЧУК М. А, ЯГЛОМ М. А., Об иерархической струк-
тура установки. В сб.: Новое в психологии, 1975, 1, 10—24.
3. БЕРНШТЕИН Н. А., О построении движений, М., 1947.
4. ЗИНЧЕНКО В. П., О микроструктурном методе исследования познавательной
деятельности. В сб.: Эргономика. Труды ВНИИТЭ, вып. 3, М., 1972.
5. ИВАНИЦКИИ А. М., Мозговые механизмы оценки сигналов, М., 1976.
6. СОКОЛОВ Е. Н., Механизмы памяти, М., 1969.
7 УХТОМСКИЙ А. А., Очерк физиологии нервной системы, Л., 1954.
8. ШАГ АС Ч., Вызванные потенциалы в норме и патологии, М., 1975.
9. BACHMANN, T., ALLIK» I-. Integration and interruption in the masking of form by
form. Perception, 1976. v. 5. 79—97.
10. ERDELYI. M. L., A new look at the New Look: Perceptuai defense and vigilance.
Psychological Review, 1974, v. 81, 1—25.
11. HABER, R.N.. xNature of the effect of set on perception. Psychological Review. 1966.
v. 73. 335—351.
12. HILLYARD. S.A.. HINK» R. F.. SCHWENT. V.L. and PICTON. T. W., Electrical
signs of selective attention in the human brain. Science, 1973. 182, 177—180.
13. HILL YARD. S.A.. SCHWENT. V.L.. Evoked potential correlates of selective attention
with multi-channel auditory inputs. EEG and Clin. Neurophysiology, 1975, 38.
131—138.
14. KRUEGER, L. E.. Familiarity effects in visual information processing. Psychological
Bulletin. 1977. v. 82, 949—974.
15. NÄÄTANEN, R., Selective attention and evoked potentials. Ann. Acad. Sei. Fenn. В.,
1977, 151, 1—226.
16. SHIFFRIN. R. M., The locus and role of attention in memory systems. In: Rabbit, P.M..
Domic, S. (Eds.) Attention and Performance. V. S. Academic Press, 1975.

58
NEUROPHYSIOLOGICAL CORRELATES OF PSYCHODYNAMIC
UNCONSCIOUS PROCESSES1
HOWARD SHEVRIN
University of Michigan Medical Center, Ann Arbor, Michigan, USA
In this paper I will present neurophysiological evidence supporting the
psychoanalytic assumption of a dynamic unconscious. The evidence will al-
so throw light on the nature of repression, as well as the psychoanalytic
concepts of primary- and secondary-pocess thinking. Lastly, I will explore some
new conceptual and research implications of these findings.
Before proceeding with the description of the method and the findings,
I would like to consider briefly 1) the logical status of the unconscious as
a concept, 2) the relationship between psychological and neurophysiological
inquiry on the one hand and metapsychology on the other. This excursion
into theory will I hope make clear what assumptions underlie my research
and will assist the listener in understanding my research strategy.
In a series of little-known lectures delivered in 1944, Rapaport (Gill,
1967) proposed that the notion of a psychologically meaningful unconscious
was a logical consequence, or corollary, of the basic psychoanalytic propo-
sition that a fundamental psychic continuity existed in every
individual's life. Gaps in memory, puzzling physical complaints, obsessions,
phobias which persist without rhyme or reason, and even seemingly unyield-
ing character traits, which appear to be the permanent structures of person-
ality, are all part of a larger psychic continuity in terms of which their true
meaning and development is explicable. At any given time what appears to be
psychically discontinuous is really continuous if we assume that there are
other psychological events which once known would vouchsafe this con-
tinuity. Rapaport stressed that «out of the logic of the situation, out of the
clinical setting as the method of investigation, the concept unconscious
issues without any kind of observation (1967, page 191)»
or stated more emphatically and tersely, «the concept of the unconscious
is indispensable by definition» (page 191). As he further stated
elsewhere:
«The observation that in hypnosis and in the course of free association
patients become aware of past experiences, or of relations between them, or
1 Paper to be presented as part of a symposium entitled Symposium on the Unconscious
under the auspices cf the Georgian Academy of Sciences, Tbilisi, Georgia, USSR, 1978.
676

of relations between past and present experiences, led to the assumption of
the «nonconscious» survival of such experiences and the «nonconscious» exis-
tence of such relationships. But only the discovery that such nonconscious
experiences and relationships are subject to rules (e.g., the pleasure principle
and the mechanisms of the primary process) different from those of our
conscious behavior and thinking made the above-mentioned memory phenom-
ena (already observed by Charcot, as well as by Bernheim) into evidence
for the assumption of unconscious psychological pro-
cesses... (This view) rejects both consciousness and logical relations as
necessary criteria of psychological processes, and thus arrives at the concept
of unconscious psychological processes abiding by rules other than those of
conscious processes». (1959, page 75).
One implication of these considerations is that ideas not in conscious-
ness do not simply lapse into a dormant physiological state as Janet, Prince
and James presumed. Another implication is that the very same idea,
memories and percepts present in consciousness may become unconscious and
thus [subject to different rules of association. The unconscious is not on-
ly a crude level of content having to do 1 with early life experiences, but
is essentially a different order of organization of some of the same contents
found in consciousness. A third implication is that the form and content of
conscious thought may be greatly influenced by these unconscious organiza-
tions and we can detect these influences if we know what to look for.
This line of reasoning leads to the conclusion that the existence of the
unconscious must be assumed in clinical work, but can only be demon-
strated by methods other than the clinical method of psychoanalysis. The
next question is to inquire about what other methods would lend themselves
to this purpose.
The strategy of the research to be reported in this paper was thus dic-
tated by a search for methods, which were at the same time independent of
clinical method while being capable of close correlation with clinical phenom-
ena. Not only should this approach offer a way of confirming clinical prop-
ositions which are locked into the clinical method, but should result in a
better understanding of basic mental mechanisms and lead us to new concep-
tions of them.
Method
The method I have employed combines the psychological and clinically
relevant method of subliminally activated free associations with the aver-
age evoked response, a neurophysiological means for detecting the brain's
specific response to a stimulus. The subliminal stimulus I have used is note*
worthy in one respect: It was designed to elicit both conceptual and clang
associations by taking advantage of Freud's earliest insights into the role
of language in psychopathology and dreaming—his recognition that words
can serve as superficial associations, or as «bridges» for displacement and con-
densations. Superficial associations and verbal bridges illustrate the plas-
ticity of primary-process ideation in the realm of language. Primary process
677

ideation of this sort is hypothesized to be more typical of unconscious pro-
cesses than of conscious processes.
Luria and Vinogradova (1959) have shown that in their exploration of
what they refer to as semantic fields, adults under the influence of a mild
sedative or in fear of electric shock and oligophrenic children respond with
the orienting reflex to words similar in sound rather than related in meaning.
The Russians ascribe this impairment of abstract thinking to organic changes,
whereas our understanding of dreams and psychopathology leads us to believe
that the loss of conceptual thought is an ever-lurking human failing and
convenience. The abstract significance—except perhaps in cases of actual brain
damage—may not be lost, but simply temporarily unavailable in experi-
ence but nevertheless active elsewhere in thought.
The experimental stimulus used in most of the experiments is a picture
of a pen pointing at a knee (Figure 1). By tracing the conceptual associ-
ations of pen and knee, words like ink, paper, foot, leg, I am sampling ra-
tional, secondary-process thinking. But if I were to trace instead clang asso-
ciations—the superficial or Wundtian external associations Freud talked
about—then I would be sampling primary-process ideation. Examples of such
clangs would be pennant, happen, neither, any. Finally, the two
clangs can combine or condense to form a new word, penny, totally un-
related in meaning to its components. Associations to this clang condensa-
tion can be traced in the form of words such as coin, nickle, Lincoln, etc. The
penny combination is another level of primary-process ideation based on the
fact that the stimulus is a pictorial representation of a word, or a rebus, one
of the oldest forms of writing and closely allied to dream thinking. Aside
from the theoretical relevance of the stimulus, it has the technical advantage
of involving no clinical judgment in scoring. Lists of associations based
on normative data can be used by assistants with an error consistently less
than 3%.
The rebus method has been used successfully in a variety of studies (Shev-
rin and Luborsky, 1961; Shevrin and Fisher, 1967; Stross and Shevrin, 1968).
For example, in an experiment done in collaboration with Fisher (1967),
we were able to show that pen and knee clang associations and penny rebus
associations appeared more often in associations following stage I, rapid eye
movement awakenings, than after stage II awakenings; on the other hand,
pen and knee conceptual associations appeared more frequently following stage
II awakenings than after stage I, rapid eye movement awakenings (Fig-
ure 2). Primary-process thought was prominent following dream arousals and
secondary-process thought was prominent following one type of non-dream
arousal.
It was not, however, until the rebus method was combined with the
method of average evoked responses that it became possible to detect direct-
ly brain responses to subliminal stimuli and to discover the usefulness of
these waves as indicators of complex dynamic and cognitive processes. The
average evoked response, or AER, is based on the sampling of short epochs
678

Illllllllllllllllil
Figure 1.
The upper figure is the experimental stimulus, a picture of a pen pointed at a leg
prominently flexed at the knee. The lower figure is the control stimulus made up of two
nonsense figures matcning the experimental stimulus for configuration, shape, color and
contour. The actual stimuli are in color (Snevrin and Fritzler, 1968)
679

of the EEG immediately following a given stimulus. Ordinarily it is diffi-
cult to detect a specific stimulus-locked response in the EEG because the
EEG reflects so many other simultaneous responses to internal and exter-
nal stimuli. However, by repeatedly sampling the EEG a pattern emerges-
Preileep
Wlfe.Rg
Stage
II
Sleep Stage
Stage
1
Figure 2.
Rebus and conceptual subliminal effects as a function of
sleep stages. (Median values; N=10) (Shevrin and Fisher. 1967)
which is directly related to a selected stimulus (Figure 3). Much work has
indicated that amplitudes within the first 300 msec post-stimulus are as-
sociated with attention (Tecce, 1969).
This relationship to attention was of special interest to me because it
had seemed to me theoretically compelling that attentional as well as per-
ceptual processes had to be subliminal (Shevrin, 1967). A way to test this
hypothesis would be to present two matched stimuli, one of which could a
priori be assumed to be more interesting than the other, and to predict that
the more interesting stimulus would elicit a larger brain response.
A matching pair of stimuli has been presented in a series of experiments
(Figure 1). The control stimulus matches the experimental one, the pen and
the knee, in a number of ways (size, configuration, color, contour) but lacks^
conventional meaning. In our first study we found that at one millisecond
680

there was a consistent discrimination made between the two stimuli in fa-
vor of the rebus in the form of a larger amplitude with a latency of approx-
imately 170 msec. (Shevrin and Fritzler, 1968) (Figure 4). We have since
replicated this finding twice as acceptable levels of statistical confidence.
(Shevrin, Smith and Hoobler, 1970; Shevrin, Smith and Fritzler, 1970).
RESPONSE 1
RESPONSE 2
RESPONSE 3
AVERAGE
EVOKED
RESPONSE
SCHEMATIC REPRESENTATION Ob
AVERAGING METHOD
Figure 3.
Fach response represents a segment of the EEG for the
same time epoch. It will be noted that each response
appears different from the others. However, if the different
segments (sampled every 4 msec.) are added algebraically
then it will be seen that a consistency emerges reflected
in a sizeable amplitude. The average evoked response curve
shows the appearance of this amplitude. The curve is a
total algebraic sum for the amplitude increment. The divided
by the total number of responses to give the average
I would like briefly to list some of the main findings the method has
thus far brought to light. Following that I would like to dwell in greater de-
tail on the nature of repression and primary-process thinking as seen from,
the vantage point of these findings.
Main Findings
1. A brain wave in the form of an average evoked response can be shown-
to discriminate between two subliminal stimuli. This discrimination is at-
68 L

tributable to an amplitude component associated with attention which oc-
curs at approximately 140-180 msec, post-stimulus, that is, in less than a
quarter of a second.
2. Associations to the subliminal rebus stimulus are activated and can
be elicited by a free association method, thus confirming that thought pro-
cesses are activated by a subliminal stimulus and persist unconsciously. The
1 MSEC (1) 30 MSEC 1 MSEC (2)
в
S7
5 о
o^V\A JV
& /A
u
5
S5
в P
ч
^
•VrVA
JjVl—
IOC MSEC
Figure 4.
Average evoked responses (From subjects 7 and 5)
as recorded from frontal-occipital electrodes for
each exposure condition and for each stimulus, R.
and D. Average evoked responses are based on
approximately 30 sweep for ear curve. Positive
polarity downward (Shevrin and Fritzler. 1968)
subject is totally unaware of associating more of one category of words than
another.
3. The conceptual, secondary-process associations (e.g., knee associations)
are positively correlated with the size of the discrimi-
nating AER amplitude. The larger the AER amplitude to the rebus stimu-
lus the more frequently will conceptual secondary-process associations be elic-
682

ited. This relationship establishes a link between a truly neurophysiolog-
ical event and an unconscious thought process, for the subjects can in no
way be aware of this relationship.
4. Primary-process associations, however, (clang and rebus words) are
not correlated with this amplitude component. Rather, the incidence
of primary-process associations is contingent upon the appearance of bursts
of rhythmic activity in the alpha range, what neuropsychologists refer
to as AER «after activity» or «ringing». It would thus seem that primary-
and secondary-process thinking, as sampled by the rebus method, are coor-
dinate with different brain processes (Figure 5).
5. Repressiveness as rated independently on the Rorschach is nega-
tively correlated with the magnitude of the discriminating am-
AVERAGE EVOKED RESPONSE AND ALPHA ACTIVITY
Rebus Stimulus
j.0.22Yrs low Represser
J.M. 22 Yrs. High Represser
x Indicates Alpha Activity
10 uv
100 ms
Figure 5.
The appearance of bursts of alpha in average
evoked responses is illustrated by the above subjects.
Wherever an x appears there is a response in the
alpha range. Subject J. O. shows more alpha than
J. M. He is also a low represser. His associations
were characterized by a high incidence of clang
and rebus associations
plitude for the subliminal stimuli: the more repressive the person is judged
on the Rorschach the smaller will his AER amplitude be in response to the
subliminal rebus stimulus (Figure 6). However, when the same stimulus is
supraliminal there is a tendency for the high repressive person to respond
683

with a larger amplitude to it. The highly repressive person responds different-
ly to the same stimulus depending on whether or not it is sub- or supra-
liminal.
6. The more repressive the person the fewer stimulus-related associations
of all kinds, primary- and secondary-process, he will use in his free as-
sociations.
IMSEC(l) 30MSEC I MSEC®
S5
S4
S5
S4
^Чл/у^^Ч
5
JUVL_
о msec
Figure 6.
Average evoked response (AER) correlated for
"most" and "least" repressive Ss. S4 is the most
repressive and S5 is the least repressive S in the
sample. The upper pairs of AER curves for the
three exposure conditions are responses to stimulus
R and the lower pair of curves to stimulus D. (She-
vrin, Smith and Fritzler, 1969)
Discussion
In the remarks to follow I would like to concentrate on the findings
bearing on repression and primary-process thinking.
Repression
Repression, in Freud's formulation, is a psychic force directed against
an anxiety arousing instinctual derivatives in order to keep these derivatives
from becoming conscious (Freud, 1915). The term, force, is really a short-
hand notation for a complex mechanism involving at least two processes:
684

1) the withdrawal of attention с a t h e x i s from the anxiety arousing in-
stinctual derivative, 2) the building up of a permanent high threshold (count-
er-cathexis) so that an enduring repression is established. These two pro-
cesses are themselves subject to all the vicissitudes we might expect on a
clinical basis. Thus, in his repression paper Freud laid stress on the shifting
-balance among such factors as the withdrawal of attention cathexis, strength
of drive cathexis, and the role that ideationally distant and distorted
•derivatives play in determining access to consciousness. When repression is
close to being totally effective and is a central defence of the personality
we expect that a certain configuration of character traits will be observable
—lack of ideational interests, emotional lability, naivete, etc. In this respect
we may speak of a repressive disposition. On the other hand
when repression is far from fully effective, as we see in states of decompen-
sation, then transitory phobias, anxiety states, seemingly uncharacteristic ob-
sessional preoccupations may appear. Or, as may be true in less rigid and
better compensated people, repressiveness may be highly selective and vari-
able without triggering undue anxiety or regression. In these latter two cases
we may speak of a repressive process.
What light do our findings cast on these possibilities and on the nature
of the repressive mechanism underlying them? First, and crucial to our
understanding of repression, is the notion that only an instinctual deriva-
tive is subject to repression. However, in what I have described we are deal-
ing with an external, albeit subliminal, stimulus. Why should we ex-
pect a repressive force to be directed against it? The only basis on which we
could expect this to happen is if the external stimulus very rapidly linked
up with instinctual derivatives. The evidence we have in support of this pos-
sibility is two-fold: 1) high repressers as compared to low repressers respond
to the same stimulus with a.larger amplitude when it is supraliminal than
when it is subliminal, suggesting that the same content for high repressers
undergoes a different fate depending on whether or not it is subliminal, 2)
these changes in amplitude occur only for the meaningful stimulus and not
for its abstract counterpart. Thus, the repressive subject 'deals differently
with the same meaningful stimulus depending on whether it is supraliminal
or not. These results parallel Freud's clinical observations on the role of
indifferent perceptions in day-residue formation. A stimulus is more likely
to lend itself to forming a day-residue if little attention has been paid to
it; this condition facilitates the linking up of the indifferent perception with
instinctual derivatives.
What of the postulated mechanism of repression itself? The first phase
involves withdrawal of attention which takes place, in terms of the early
topographic model, in the system preconscious. (I wish to leave open wheth-
er of not cathexis as a concept can best be understood as énergie in nature.
I am using the cathexis concept to refer solely to a phase of a process involv-
ing attention without any prejudice as to the underlying neurophysiologi-
cal structure or mechanism involved.) There is a surprising fit with the find-
ings if we assume that the discriminating evoked response amplitude is as-
685

sociated with attention, an assumption for which there is considerable evi-
dence. This attention-amplitude is diminished in high repressive people. We
also know that this amplitude is positively correlated with secondary-process
associations to the subliminal stimulus, which bears out the theoretical ex-
pectation that the preconscious should be characterized by largely second-
ary-process functioning. So far, the theory fits well with the findings. In
fact, this attention amplitude may provide an operational definition of at-
tention cathexis. Whatever the nature of the underlying neurophysiological
structure its functioning results in a measurable increment or decrement of
some quantity. The mechanism itself may involve complex feedback loops
such as Pribram and his co-workers (1969) have described in their research
on the role of the temporal cortex in attention.
The difference in electrical potential between two parts of the brain
which is measured by the average evoked response tells us that in one part
of the brain a structure is in a state of heightened excitability in relation
to a given stimulus. It is this state of neurophysiological excitability which
may be correlated with the psychological state of attention. How this state
of excitability is initiated, maintained and terminated would, on the neu-
rological side, probably involve feedback loops of a kind described by Pri-
bram, while on the psychological side it would involve questions of motiva-
tion, defense and reality testing. The research thus far has shown that this
state of excitability: 1) occurs in response to subliminal stimuli, 2) varies
with repressiveness, and 3) correlates positively with secondary-process think-
ing. These findings strongly imply that the mechanism of repression itself
is to be found in the factors that govern the state of neuroexcitability involved
in attention. Whatever decreases or increases this state with respect to
particular external and internal stimuli must be a necessary part of repres-
sion. When this state achieves a stable, recurrent pattern of low excitabili-
ty with respect to certain stimuli, we may speak then of a permanent anti-
cathexis.
What about the second phase of the repressive process—the building up
of anti-cathexis in the form of a repressive structure? There are at least
two possibilities to be considered: the repressive disposition and the repres-
sive process models. Inferences can be drawn from these two models with
respect to average evoked response activity. If the dispositional model holds
true with our subjects—young college students, male and female with no
known psychiatric history—then we should expect to find that from the first
evoked response to the last in the experimental series (some thirty in num-
ber), there should be a uniform flattening of the amplitude—that is, evidence
of repression should be present from the very start and should be uniform-
ly distributed throughout the series of stimulations. On the other hand,
if we are dealing with a repressive process initiated with respect to a partic-
ular stimulus then we should expect to find attention to the stimulus, or
monitoring of it, to occur first, which would then be followed by a flattening
of amplitude as the repressive process took hold.
In a preliminary examination of high repressive subjects what we found
686

seemed to fit the repressive process model better than the repressive dispo-
sition model. Several cases fit the monitoring-flattening sequence quite well
(Figure 7) Like all high repressive Ss this S had very few stimulus-related
free associations. Most of them occurred during free associations obtained
following the stimuli averaged in the first curve. The state of excitabil-
ity referred to earlier diminished precipitously from the first to the second
AVERAGE EVOKED RESPONSE AND PROCESS OF REPRESSION
M.L.13 Yrs ,
High Represser
Rebus Stimulus Control Stimulus
100mS Figure 7.
The above subject. M. L.. a high represser, illustrates
the initially high average evoked response to the exper-
imental subliminal stimulus and its gradual disappear-
ance across the series. By contrast the control stimu-
lus shows no such diminution, thus illustrating that
unconscious processes are sensitive to meaningfulness
series and declined further in the third series. These neurophysiological
events accompanied by diminution of stimulus-related associations may be
closely related to the process of repression itself.
Primary-Process Mechanisms
The direction of thought with respect to primary-process mechanisms,
as with such concepts as motive and drive, has moved away from the earli -
er énergie model toward a structural model. In the earlier model, the prima-
ry-process was conceptualized as the nature of thought, action or affect when
68?

it is impelled by the striving for immediate gratification. How this impera-
tive condition resulted in displacements, condensations, perceptual identity
and symbolizations was either slighted or described as due to special forms
of energy discharge. Primary-process mechanisms were largely defined in terms
of energy concepts, such as mobile cathexis. Holt (1967) has suggested
that the reason for Freud's overemphasis of the energy concept at the expense
of structural concepts was due to his total abandonment of neurological
models after 1895. Both Gill (1963, 1967) and Holt (1967) argue forcefully
for a structural conceptualization of primary-process mechanisms. Gill (1963)
proposed that the concept of mobile cathexis be divorced from the primary
process altogether which would then be conceptualized purely as a mode of
organization activated by either drive or neutral cathexis, although he qual-
ifies this conceptual by adding that most of the time the primary-process
mode of organization is associated with drive cathexis. Holt (1967) would
abandon the energy model altogether and treat the primary-process as a
class of psychic structures having a specific developmental course. In nei-
ther of these writers, or in others, to my knowledge, are there any explicit hy-
potheses as to the formal principles on the basis of which these primary-pro-
cess structures are organized or function, other than to refer to such descrip-
tive terms as 'part standing for the whole/ or composite figures, etc. They
do, however, suggest that primary- and secondary-process mechanisms form
a continuum and are not different in kind. A graded series of steps exists
from the most primitive to the most sophisticated levels of psychic organi-
zation, a concept which is consistent with a hierarchical model of the psychic
apparatus first proposed by Rapaport (1959) and more fully developed by
Gill (1963).
How do the findings fit with both the structural views of primary-pro-
cess functioning and the assumption that we are dealing with a graded series
of structures9 With respect to the latter point, the data would leave some
doubt. Conceptual, secondary-process associations are positively correlated
with an amplitude component, while the incidence of clang-like, primary-
process associations is contingent upon bursts of synchronized activity oc-
curring approximately one second later. The same stimulus, the pen and
knee, is subject to two different types of transformations occurring approx-
imately one second apart. Even though the actual content of the associations
for the primary- and secondary-process associations are superficially indis-
tinguishable—they are all ordinary words like ankle, bone, pennant, neither,
coin, cent—they have arrived in consciousness by two different routes: 1) by
way of secondary-process, conceptual relationships, 2) by way of primary-
process, clang relationships. It thus becomes possible to separate content
from mode of organization. Once having done this we can see
that these two modes of organization are associated with different brain pro-
cesses, thus casting some doubt on the «continuum» hypothesis. It would
have been more consistent with the continuum hypothesis if the amplitude
of the attention component had been negatively correlated with the
incidence of primary-process associations. This negative relationship has been
688

found in only one of the three studies completed thus far, the study involv-
ing the fewest subjects and thus the least reliable. The non-significant re-
lationship has been replicated. It is possible that the conceptual and clang
modes of linguistic organization are at opposite ends of a continuum, in
which case there should be a range of intermediate connective steps, perhaps
taking the form of looser and looser associations until finally the conceptual
chain is snapped and a shift to phonic relationships occurs. Yet, if this were
so it would not be as useful to talk about different modes of organization.
My own predilection for the sake of understanding better the nature of these
different modes of organization is to start with the evident differences in
the verbal and neurophysiological measures. Perhaps we might then be able
to move beyond descriptive statements to some understanding of the for-
mal organization of these different modes.
What is notable about the neurophysiological index of primary-process
thinking is its synchronous character. Any organization of repetitive units
may be seen as a rhythmic pattern in which the reappearance of similar units
at a certain rate is of primary interest. Pribram (1969) has proposed
that neurophysiological redundancy accompanies an introversive, turn-
ing away from a flexible interaction with the environment. Certainly when
primary-process thinking prevails the person is less well adapted to his real
environment. It might also be worthwhile to consider the alternate model
—that of rhythmicity—because I believe this model may lead us to a po-
tentially fruitful link to the concepts of instinct and drive cathexis which
are theoretically closely related to the primary process.
Elsewhere, and considerably before these current findings developed (Shev-
rin, 1963), I had proposed that instincts be defined as a basic rhythmic
organization of brain and cognitive functioning each with its own time sig-
nature to account for their qualitative differences. At the time it seemed
like a pure speculation without much empirical foundation or support from
other views. I have since discovered that Kubie (1953) had proposed a relat-
ed concept much earlier. More recently Lewis (1965) has developed a con-
cept of instinct as a «continuous rhythmic activity» reflected directly in
brain processes. Moreover, he postulated that each instinct must be structur-
ally different. Lewis further proposed that the primary process because of
its closeness to instinct is more likely to show temporal patterning.
I am not suggesting that there is a close fit between these speculations
and the data I have described but the hiatus is pregnant with possibilities.
For example, the clang-like organization of language drawn upon in the pres-
ent studies is based on the redundant availability of the same sounds.
This is quite different from the conceptual organization of language in which
the principle is not repetition of the same element defined in terms of phys-
ical parameters, but the evocation of similar elements based on mean-
ing. With each new conceptual association additional meanings are intro-
duced. With each additional clang the same information is repeated. This
in itself fits with a redundancy principle. But these clangs are also capable
of being organized temporally in terms of fates of emission.
44. Бессознательное 689

The rhythmic evoked response bursts accompanying clang associations
may represent the actual temporal form of an instinctual process which acts
as an organizing principle for cognition. Its redundancy is reflected in the
repetitive appearance of certain sounds related to a given stimulus; its rate
may be related to the qualitative character of the impulse. States of neural
excitability alternating at a certain tempo and associated on the psychologi-
cal side with states of alternating primary-process activity may be related
to drive cathexis. Specifically the a m p 1 i t u d e of these alternating states
of excitability may be the neurophysiological counterpart of drive ca-
thexis which could then vary independently of the rate, that is, the qualita-
tive nature of each impulse.
Thus, I am hypothesizing that attention cathexis is associated with the
amplitude of a linear, non-repetitive neural system functioning within ap-
proximately the first 1/4 second after a stimulus has been presented, while
drive cathexis is associated with the amplitude of an oscillating, rate-sensi-
tive neural system functioning some thousand milliseconds later. Secondly,
that primary-process thinking is linked with the amount of drive cathexisr
and secondary-process thinking with the amount of attention cathexis which
can be translated into the terms of the previous proposition concerning the
different amplitude forms. Thirdly, that repression is a process which func-
tions at least in part through control of an attention amplitude. And last-
ly, that all of this may go on without any direct reflection in consciousness
although these processes are detectable and measurable neurophysiologically-
S umrrary
Neurophysiological evidence is offered in support of the psychoanalyt-
ic assumption of a dynamic unconscious. Experimental studies based on the
average evoked response (AER) and subliminally activated conceptual and
clang associations reveal that cognitive processes such as attention, percep-
tion and associations can go on unconsciously. It was also found that repres-
sion was related to a subliminal AER diminution and a decrease in stimu-
lus-related associations. These findings appeared in the absence of any con-
scious awareness of changes in AER activity or association categories. Con-
ceptual and clang associations were contingent on different features of the
AER. Implications of these findings for the psychoanalytic concepts of a
dynamic unconscious and for primary- and secondary-process thinking were
discussed.
REFERENCES
FREUD, S. Repression (1915), Standard Edition, ed. Strachey, S., XIV, 141 — 158, Hogarth.
Press, London: 1957.
GILL, M. M Topography and Systems in Psychoanalytic Theory. Psychological Issues, No.
10. International Universities Press, New York: 1963.
GILL, M. M. The Primary Process, in Motives and Thought: Psychoanalytic Essays in Honor
of David Rapaport, ed. Holt, R. R., Ch. 6, 258—298, Psychological Issues, Nos^
18/19, International Universities Press, New York: 1967.
690

HOLT, R. R. The Development of the Primary Process: A Structural View, in Motives"and
Thought: Psychoanalytic Essays in Honor of David Rapaport, ed. Holt, R.R., Ch.
8, 344—383, Psychological Issues, Nos. 18/19, International Universities Press, New
York: 1967.
KUBIE, L. Some implications for psychoanalysis of modern concepts of the organization of
the brain. Psychoanalytic Quarterly, 22, 21—68, 1953.
LEWIS, W. C. Structural Aspects of the psychoanalytic theory of instinctual drive, affects,
and time, in: Psychoanalysis and Current Biological Thought, eds. Greenfield, N. S.
and Lewis, W. C., Ch. 8, 151 — 180, University of Wisconsin Press, Madison and Milwau-
kee: 1965.
LURIA, A. R. and VINOGRADOVA. O. S. An objective investigation of the dynamics of
semantic systems. General Psychology, 50:2, 89—105, 1959.
PRIBRAM, K. H. Neural servosystems and the structure of personality. Journal of Nervous
and Mental Disease, 149, 30—39, 1969.
RAPAPORT, D. (1959) The structure of psychoanalytic theory: A systematizing. Psycholo-
gical Issues, No. 6, 1960.
RAPAPORT, D. The scientific methodology of psychoanalysis, in Collected Papers of David
Rapaport, ed. Gill, M. M., Ch. 14, 165-220, 1967.
SHEVRIN. H. and LUBORSKY, L. The rebus technique: a method for studying primary-
process transformations of briefly exposed pictures. Journal of Nervous and Mental
Disease, 133,479—488, 1961.
SHEVRIN H. The dreaming dreamer and the dreaming creator: a comparison of metaphor
and condensation. (Paper presented at the American Orthopsychiatry Association meet-
ing, Washington, D. C, March 9, 1963).
SHEVRIN, H. Perception, Registration and normal inhibition. (Paper presented to Rapaport
Study Group, Stockbridge, Massachusetts, June 18, 1967).
SHEVRIN, H. and FISHER, С Changes in the effects of a waking subliminal stimulus as
a function of dreaming and nondreaming sleep. Journal of Abnormal Psychology, 72,
362—368, 1967.
SHEVRIN, H. and FRITZLER, D. Visual evoked response correlates of unconscious mental
processes. Science, 161, 295—298, 1968.
SHEVRIN, H.SMITH, W. H., and FRITZLER, D. Repressiveness as a factor in the sublim-
inal activation of brain and verbal responses. Journal of Nervous and Mental Disease,
149, 261—269, 1969.
SHEVRIN, H., SMITH , W. H., and FRITZLER, D. Subliminally stimulated brain and ver-
bal responses of twins differing in repressiveness. Journal of Abnormal Psychology,
76, 39-46, 1970.
SHEVRIN, H., SMITH, W. H., and HOOBLER, R. The direct measurement of unconscious
mental processes: average evoked response and free association correlates of sublimi-
nal stimulation. (Paper presented at the American Psychoanalytic Association, Miami,
Florida, September 6, 1970).
STROSS, L. and SHEVRIN, H. Thought organization in hyponosis and the waking state:
the effects of subliminal stimulation in different states of consciousness. Journal of
Nervous and Mental Disease, 147, 272—288, 1968.
TECCE, J. Attention and evoked potentials in man, in Attention: Contemporay Theory and
Analysis. David I. Mostofsky, ed., Appleton-Century-Crofts, New York, 1969.

59
LA DOMINANTE ET LA PSYCHANALYSE
THÉODORE DOSUZKOV
Institut de Logopédie de Prague, Tchécoslovaquie
Le problème de la dominante est le problème de l'activité nerveuse supé-
rieure. A. A. Ouchtomski a étudié expérimentalement l'activité nerveuse des
animaux et a découvert en 1923 une propriété spéciale du réflexe, qu'il a
appelé la dominante. C'est le réflexe de triple flexion de l'extrémité postérieu-
re de la grenouille. Ce réflexe est provoqué par une piqûre de la peau de la
plante. La triple flexion se produit homolatéralement. Ouchtomski a appli-
qué un bout du buvard imbibé d'une solution de strychnine sur le côté droit
de la partie inférieure de la moelle épinière; il a piqué la plante gauche de
la grenouille, et l'animal a fléchi son extrémité droite. Ce fut le résultat
d'une irritation artificielle des centres de ce réflexe dans la moelle épinière.
Ouchtomski a souligné l'excitabilité variable du système nerveux central, qui
est la cause de l'activité reflexive. Cette variabilité physiologique démontre
l'existence de la dominante. Beaucoup d'activités physiologiques normales
sont les manifestations de la dominante. En voici deux exemples mention-
nés par Ouchtomski: L'animal ne bouge pas pendant la miction comme s'il
était cloué à terre. Il réagit très inopportunément aux stimuli inconditionnels.
Nous pouvons facilement observer le même comportement pendant la mas-
tication et au cours des autres activités nécessaires à la survie de l'animal ou
à ça de l'espèce. L'exemple classique de la dominante est le réflexe d'embras-
sement de la grenouille par le mâle pendant l'accouplement.
La dominante est l'activité de certains centres du système nerveux central
qui domine à certains moments et qui attire tous les processus d'excitations
plus faibles. Ouchtomski a appliqué sa conception de la dominante à l'acti-
vité nerveuse toute entière, c'est à dire de la moelle épinière et du cerveau y
compris l'écorce cérébrale. Ouchtomski a démontré l'attraction du processus
d'excitation dans le système nerveux central par les expériences suivantes:
il a excité par le courant électrique l'aire motrice du cerveau chez le chat et
obtenait un résultat typique, c'est à dire le mouvement des extrémités contra-
laterales. La même irritation électrique exercée pendant une activité impor-
tante du chat (comme la défécation ou la mastication) aboutit à un résultat
paradoxal — l'intensification de l'activité physiologique au lieu d'un mouve-
ment des extrémités contralatérales, dont les centres sont excités artificielle-
ment.
La dominante est variable; elle s'épuise bientôt par la cession de l'acti-
692

vite, qu'elle provoque par un mécanisme analogue à celui qui fait apparaî-
tre un nouveau stimulus d'excitation. Il est possible d'enregistrer la dominan-
te par l'électroencéphalographie. Il apparaît une accélération des ondes de
l'aire cérébral correspondante et l'inhibition des ondes des autres aires.
Il est possible d'appliquer les mécanismes de la dominante aux réflexes
conditionnels. Le réflexe conditionnel se produit par l'attraction qu'exercent
les processus de l'écorce cérébral sur les processus d'excitation des structures
sous—corticales ou dans la moelle épiniére qui sont les dominantes résultantes
des stimuli des réflexes inconditionnels.
En dehors de la dominante normale il existe aussi une dominante patholo-
gique, qui se caractérise par une grande force de la persistence (сила инерции)
et par son inadaptation aux circonstances. On ne peut la faire cesser que par
une nouvelle excitation plus forte. Ouchtomski ne s'est pas spécialement oc-
cupé des réflexes conditionnels, mais les disciples de Pavlov (Ivanov-Smolens-
ki par exemple) ont appliqué la conception de la dominante à l'activité ner-
veuse supérieure. La conception de la dominante pathologique est très intéres-
sante pour les neuropathologues, psychiatres aussi bien que pour les psycha-
nalystes. Je voudrais essayer d'appliquer la doctrine de Ouchtomski à la psy-
chanalyse. J'espère pouvoir expliquer ainsi quelques facteurs de l'activité
mentale normale et pathologique humaine, tout spécialement en ce qui con-
cerne les processus inconscients.
L'application de ridée de la Dominante à la Psychanalyse
A l'aide de la notion de dominante nous pouvons comprendre certain-
processus fondamentaux de la psychanalyse. Le principe qui régit ces con-
nections est le facteur somatique de la vie mentale, et tout spécialement Tins
conscient. Le psychanalyste a l'habitude d'utiliser l'idée de domination, par
exemple dans les étapes du développement sexuel ainsi que dans le contenu
inconscient des symptômes névrotiques, dans le sentiment d'omnipotence, etc.
J'ai l'impression que le terme psychologique de d о m i n a t i о n est très proche
du terme physiologique de dominante De toute façon il est nécessaire de
constater où siège l'identité et où on ne trouve que de la ressemblance. IL
faudrait envisager chaque domination selon les régies de la dominante. Ce
sent les processus de l'excitaticn du système central nerveux, l'attraction de
toutes les excitations plus faibles qui ont pour résultat le renforcement de
l'activité aire de la dominante, ainsi que le changement de la dominante par
la cessatien de sen activité eu par un ncuveau processus d'excitation plus in-
tense que le précédent.
La dominante et le Rêve
La domination de quelques idées dans le rêve est le support de cette acti-
vité mentale. L'idée de S. Freud (1900) sur la satisfaction inconsciente (ou
consciente) de quelques besoins internes dans le rêve illustre cette domination.
La rigidité de l'idée dominante dans le rêve est bien connue; cette idée dominan-
te se fraye un passade à travers tous les obstacles. Toutes les idées et stimu-
693

H additionnels et accidentels sont subordonnés à l'idée de la dominante et
la soutiennent. Le rêve doit aboutir à la gratification de cette idée principale.
Je suppose que nous sommes tout à fait d'accord avec l'opinion que le méca-
nisme physiologique du rêve est guidé par l'excitation dominante, c'est à
dire par la dominante. Freud a présenté un excellent exemple du rôle joué
par la dominante dans la création onirique dans trois contenus différents du
rêve, chez une même personne, provoqué par le même stimulus extérieur, une
sonnerie. Il a cité l'expérience de Hildebrandt et le point de vue de Maury,
que entre un stimulus physiologique et le contenu du rêve il existe «une af-
finité quelconque mais qui n'est pas unique et exclusive». La sonnerie s'est
manifestée dans chaque rêve, mais les images furent chaque fois différentes.
Ce furent l'image de l'église dans le premier rêve, du traîneau dans le second,
et d'une bonne dans le troisième. Ces différentes images ont été construites chaque
fois par la même personne endormie. Ces images furent des idées mentales dif-
férentes qui représentaient des processus d'excitation différente. Les trois rê-
ves furent induits par la sonnerie dominante, mais la dominante est ici un
essai de prolonger le sommeil. Une telle dominante est le processus dirigeant
de chaque nuit. Le problème spécial du rêve et de la psychanalyse sont les rê-
ves qui mènent au réveil provoqué par les causes internes. Freud le compare
avec gardien de nuit qui signale un danger imminent; cette explication cor-
respond au changement de la dominante. Le besoin interne de dormir est im-
portant et la personne endormie ne devrait pas se réveiller, elle devrait
continuer à dormir et à rêver. C'est la dominante de la prolongation du
sommeil, qui est remplacée à l'idée d'un processus plus fort, provoqué par une
autre impulsion interne, et à ce moment le sommeil s'arrête.
La Dominante et les Pulsions
Je préfère le terme de pulsions à celui d'instinct pour traduire le ter-
me allemand «Trieb» et je me reporte au «Vocabulaire de la Psy-
chanalyse» de J. Laplanche et de J. B. Pontalis (1967). Le point de dé-
part du problème de la dominante des pulsions est le changement et la relation
mutuelle entre les pulsions. Les deux antagonistes Éros et Thanatos—peu-
vent dominer la psyché de façon intermittente, mais ils peuvent être utilisés
de façon synchrone à l'égard de l'objet (l'amalgame de la libido et delà des-
trudo). Les deux composantes de l'Eros — la pulsion sexuelle et la pulsion
d'autoconservation sont conflictuelles. La domination est une manifestation de
la dominante physiologique. Selon Freud (1905) une pulsion a sa source dans
une excitation somatique, son but est d'éliminer l'état de tension qui règle à
la source pulsionelle. Ces sources sont mieux connues dans les pulsions
partielles.
Freud (1915) a émis une opinion que toutes les pulsions sont probable-
ment causées par certains processus physiologiques. Il a souligné l'origine physio-
logique et anatomique des pulsions. C'est le mérite fondamental de la psycha-
nalyse d'avoir constaté que des pulsions différentes dominent au cours et à
divers moments de la vie. Il est très plausible de supposer que ce sont là les
694

manifestations de la dominante. C'est l'évolution de la pulsion sexuelle pen-
dant l'enfance qui montre le plus clairement le changement de cette dominan-
te. Les phases de la sexualité orale, anale, urétrale, phallique et génitale sont
les avènements graduels des dominantes qui sont sûrement fondés physiologi-
quement. Il est très possible que la période de latence soit le résultat de change-
ment de la dominante sexuelle en dominante d'auto-conservation. L'argument
décisif pour défendre cette conception sont les réactions typiques des enfants
aux traumas psychosexuels. Cette réaction est la réponse qui correspond au
niveau d'évolution sexuelle acquise. L'«Homme aux loup» (1918) a réagi à
la scène primaire par la défécation. Freud affirme qu'une réaction urétra-
le peut aussi avoir lieu.
Je peux ajouter à cela que plusieurs de mes analysants ont présenté dif-
férentes réactions qui correspondent au degré de leur évolution sexuelle au
moment du trauma, -réactions orales, anales, urétrales et phalliques — pour
étayer cette opinion. Le passage de la pulsion d'auto-conservation à la pulsi-
on sexuelle (spécialement sur la pulsion génitale) est typique pour les animaux
durant la période de rut, mais aussi bien connu chez l'homme quand il se trou-
ve dans état amoureux. Finalement il serait utile de répéter l'opinion de Freud
(1923) sur les pulsions de mort où culmine Thanatos. Je crois que les ma-
ladies psychosomatiques sont les phénomènes de la dominan-
te de la destrudo. La guérison est une manifestation de la victoire d'Eros et
de la réinstallation de sa dominante au lieu de la dominante de l'autodestruc-
tion.
Le problème de la dominante dans les pulsions instinctuelles est très
important et compliqué. J'ai conscience que je n'ai fait qu'effleurer ce pro-
lème et qu'il reste beaucoup de questions non résolues. Peut-être certains de
mes lecteurs poursuivront-ils ces recherches et compléteront ainsi mes hypothè-
ses de départ.
La Dominante et le Moi
Plus on s'occupe de ces problèmes, et plus ils nous semblent compliqués.
Le problème de la dominante est si complexe, que je n'ai abordé que deux
questions: la relation entre la dominante et le sentiment d'omnipotence (c'est
la relation de la dominante au développement du Moi), et de la dominante
complexe d'une personne adulte.
Du point de vue génétique, nous rencontrons toute une série de sentiments
d'omnipotence, qui correspondent aux diverses phases psychologiques de
l'évolution, et en même temps aux prototypes somatiques de ces processus. J'ai
montré ces prototypes dans mon article — La Psychanalyse et les Sciences
naturelles (1972) — sans avoir exploré le problème de la dominante. Qu'est-
ce la dominante dans le sentiment d'omnipotence?C'est évident si l'on en-
visage les noms qui portent les phases du sentiment de la toute-puissance d'en-
fant. Le sentiment d'omnipotence absolu est l'expression de la dominante de
la satisfaction de tous les besoins pendant la vie intra-utérine; la base physio-
logique de cette dominante est évidente. Les sensations fictives suivantes du
695

nouveau-né répondent à une dominante hallucinatoire1. (Il faut souligner que le
sentiment d'omnipotence est un processus psychique absolument inconscient).
Je suppose que la base physiologique de la dominante est ici probablement dû
au fait que le nouveau né n'a pas encore goûté à la nourriture, tandis que les
processus de désassimilation sont déjà produits.
Personne ne s'est encore occupé du problème de la faim, de la désassimila-
tion et de l'hallucination envisagé de ce point de vue. Mais nous savons que
les explorateurs polaires, et les personnes souffrant de la faim ont des hallucina-
tions concernant la nourriture. La faim et les processus de la désassimilation
pouvaient être observés chez le nouveau-né. Tous les autres sentiments d'omni-
potence qui apparaîtront ultérieurement se forment sur la base de réflexes con-
ditionnels, et sur la base de la différenciation entre le soi et le non-soi. Cela
commence par le sentiment de la toute-puissance du corps propre. Il s'agit de
signaux des besoins qui mènent à la satisfaction de ces besoins par la mère;
ainsi se crée le réflexe conditionnel. Le premier signal et la première dominante
est l'agitation globale du bébé et le cri, ce qui correspond au sentiment d'o-
mnipotence de cette agitation corporelle et de ces cris. Bientôt des pleurs se
manifestent, et le sentiment d'omnipotence est lié à cette sécrétion lacrimale
qui devient la dominante.
Peu à peu le bébé commence à se rendre maître de mouvements isolés de
sa tête, des yeux et des mains. Il gesticule et s'exprime par une mimique com-
pliquée. Apparaît alors une phase d'omnipotence de la pantomime, avec la
même dominante. Le développement de la voix est une autre composante de
l'évolution avec la dominante correspondante. La période des premiers pas
est caractérisée par la dominante de la marche et par la prononciation de quel,
ques mots. Le sentiment de toute-puissance est là présenté par les fonctions
de la marche et du mot2. De même au cours tie la période suivante (autour de
3 ans) pendant la période d'acquisition de la parole et de la réflexion la domi-
nante avec le sentiment d'omnipotence sont conditionnés par ces fonctions.
Malheureusement je ne peux pas présenter le support physiologique pour la pé-
riode suivante — le sentiment d'omnipotence de la projection, pour la pério-
de qui est la base des prochaines relations sociales. Il s'agit uniquement d'un
problème psychologique et génético-sociologique qui est la conséquence de la
résolution du complexe d'Oedipe. Le problème de la dominante exigerait une
analyse approfondie de cette question. Le sentiment d'omnipotence au cours
de la puberté et de l'adolescence est génital; ici la dominante est l'expression
physiologique de la loi naturelle de la reproduction.
Le sentiment d'omnipotence est l'une des façons dont fonctionne la pen-
1 C'est S. Ferenczi (1913) qui a démontré le schéma d'évolution du sentiment d'omni -
potence et qui a supposé que le nouveau-né revient dans son sentiment d'omnipotence dans
la vie intra-utérine par l'hallucination, parce que, là il fut omnipotent absolument. L'opi-
nion de Ferenczi est spéculative, mais les sentiments d'omnipotence plus tards sont les mani-
festations des réflexes conditionnels évidents.
2 Ce n'est pas encore l'omnipotence de la parole, c'est la période plus primitive. La pa-
role avec omnipotence spécifique est une fonction plus compliquée et plus tarde.
696

sée. Il serait utile à ce propos d'étudier les autres problèmes de la pensée
par exemple le passage de l'animisme primitif à la pensée scientifique (le
schéma de Freud dans Totem et Tabou). Beaucoup de raisons m'obligent à
remettre à plus tard l'étude de la dominante de ce phénomène épigénétique
dans les relations avec l'ontogénie.
Les relations entre la dominante et le moi sont multiples. Je ne puis que
les montrer de façon schématique. Je pense que je n'aurai pas tort si j'affir-
mais que la dominante de ça est basée sur le Principe de plaisir. Il est certain
que tous les stimuli, internes et externes, qui ne sont pas plus forts que la pul-
sion instinctuelle du ça renforcent cette pulsion. Le ça cherche seulement a se
débarasser de la tension instinctuelle. Il est évident que plusieurs énergies
(agressive et sexuelle) agissent simultanément. C'est pourquoi on peut aussi
voir beaucoup de dominantes variables, mais la dominante commune caracté-
ristique est ici le principe de plaisir. La dominante de moi est le Principe de
réalité avec ses relations entre le monde extérieur et le corps propre. L'intensi-
fication de cette dominante par les processus d'excitation plus faibles est ici
également évidente. Cette dominante principale modifie ses buts en relation
avec des besoins du ça et selon les ordres du sur-moi, selon la situation du mon-
de extérieur. C'est pour cela que cette dominante doit toujours changer.
La dominante du sur-moi est l'idéal du moi et la morale. L'intensifica-
tion des demandes du sur-moi par les autres processus d'excitation (ce qui est
une preuve de la fonction dominante) est présente. Rappelons nous la parti-
cipation du sur-moi au châtiment de l'individu par la satisfaction des besoins
qui ne correspondent pas aux «lois» de sur-moi (Freud 1923, 1924). Je voudrais
faire remarquer que la complexité de ces problèmes de l'évolution de la per-
sonalité exige une étude complémentaire de la dominante. Les dominantes
partielles sont variables tout au long. Mais il est certain que les périodes de
domination du ça-du moi-et du sur-moi correspondent à la dominante la
plus importante de chaque phase de l'évolution individuelle.
Le principe de réalité est la dominante du comportement de la personali-
té, mais l'existence des conflits intrapsychiques (la collision des demandes
du ça et du sur-moi) peut être une des raisons qui crée une nouvelle dominante,
dominante pathologique, remplace le principe de réalité et pousse le sujet
hors de la réalité. L'activité nerveuse supérieure est détruite et ne correspond
pas aux expériences passées; c'est une névrose qui se manifeste.
La Dominante Pathologique
Pour l'étude des névroses il serait très utile d'étudier justement cette
dominante pathologique. Elle possède toutes les qualités d'une dominante
normale, mais sa puissance et sa persistance sont exceptionnellement fortes et
durables (Ouchtomski et Vinogradov, 1924). A. G. Ivanov-Smolenski suppose
que l'hypothèse de Pavlov sur les «points pathologiques isolés» dans l'écorce
du cerveau, «est quelque chose de proche et presque similaire» de ce qu'a étu-
dié Ouchtomski. Je suppose quant à moi que les points pathologiques isolés
sont les manifestations d'une dominante très étroitement isolée, peut être une
697

dominante potentionellepassée, qui est prédisposée à se renouvel 1er. J'essaye-
rai d'utiliser ces hypothèses pour expliquer quelques-uns des mécanismes
névrotiques.
La Dominante et les Névroses
Il y a déjà très longtemps que j'ai démontré (1947) que les névroses expé-
rimentales des animaux produites par Pavlov et son école correspondent aux
névroses traumatiques et actuelles de l'homme; ce ne sont pas des psychoné-
vroses. Dans ma dernière publication dans L'Evolution Psychiatrique (1972)
j'ai démontré le mécanisme crucial des névroses de transfert en me basant sur
les troubles des activitées nerveuses supérieures. Ces troubles sont condition-
nés par la phase paradoxale intermédiaire de l'activité nerveuse supérieure.
Ceci est aussi valable pour les deux formes de l'hystérie, pour les névroses ob-
sessionelles et pour toutes les formes de la skoptophobie (voir mon travail
1965)3 L'inaptitude à la réalité est ici causée par le trauma psychosexuel du
passé et par les mécanismes de défense. Les symptômes de névroses de transfert
sont des manifestations de compromis spéciales entre les pulsions instinctu-
elles et des ordres venant du sur-moi. La fixation et la regression des pulsions
décide du contenu de la Symptomatologie; la fixation et la regression du moi
déterminent la forme de la névrose. Les mécanismes de la défense sont les mani-
festations de la dominante. Les différents mécanismes de la défense correspon-
dent à la phase de l'évolution du moi. Des façons différentes de la défense do-
minent aux différents stades du développement de l'enfant et du bébé. Ces
mécanismes sont forts et persistants. La fixation et la regression des pulsions
ont le même caractère typique. Les mécanismes de défense sont typiques pour
différentes formes de psychonévroses, ils se renforcent par des modes différents
d'excitations plus faibles. Les mêmes mécanismes de la dominante sont
valables pour la fixation du moi. Ces dominantes déterminent l'éclatement de
la névrose quand survient une phase paradoxale de l'activité nerveuse supé-
rieure. Cette phase est la manifestation la plus importante de la dominante
principale. Les dominantes mentionnées plus haut ne sont que partielles.
Tous les analystes connaissent très bien uue certaine dominante très par-
ticulière, intense et persistante. C'est la manifestation de la résistance. Tou-
tes les impulsions qui provoquent une excitation dans le cerveau, qui ne sont
pas cependant plus fortes que cette dominante, ne peuvent pas l'abolir. Au con-
traire ils la renforcent. Des essais pour faire bouger une extrémité paralysée
dans l'hystérie de conversion, l'essai de faire traverser une situation «dange-
reuse» à un névrose, phobique (l'hystérie anxieuse, névrose obsessioneile),
l'essai de renier la honte chez un skoptophobe (par exemple, parler devant un
auditoire chez un bègue et un éreuthophobe) ont pour effet l'aggravation des
symptômes. Toutes les tentatives de ne pas prendre conscience des anciens trau-
mas psychosexuels, des désirs incestueux, aussi bien que des autres expér-
3 C'est la skoptophobie par laquelle je définis les névroses de transfert, parce que je ne comp-
te pas m'occuper de la problématique des névroses narcissiques (les psychoses psychoge-
nes). Pavlov (1933, 1934) a constaté dans les cas de telles psychoses la phase ultra-paradoxale.
«698

îences inconscientes comme les tendances agressives, de la mobilisation des mé»
canismes de défense aussi bien que l'inadaptation à la réalité correspondent
à la phase paradoxale de l'activité nerveuse supérieure, qui est caractérisée
par la dominante pathologique forte et persistante.
La Psychothérapie et la Dominante
Le but de la psychothérapie doit être fondé sur l'abolition de la domi-
nante pathologique et la création d'une nouvelle dominante saine.
Voici comment les choses se présentent pendant la psychanalyse curati-
ve. Il y a longtemps que nous savons que l'analyse des symptômes, l'inter-
prétation et explication de leur contenu inconscient est insuffisante pour as-
surer une guérison complète et définitive; on peut obtenir par cette méthode
-au maximum une abréaction temporaire, — la rechute de la maladie est iné-
vitable. C'est le phénomène de transfert qui va changer tous les intérêts et com-
portement de l'analysé; le transfert peut créer une nouvelle dominante saine,
plus forte que la dominante pathologique précédente. Dans la situation du
transfert tous les stimuli secondaires renforcent la dominante de la même
façon que dans l'amour. C'est la voie unique dont dispose la psychothérapie
pour transformer la dominante pathologique persistante et lui substituer une
•autre. C'est le même état que l'état amoureux. L'analyse et l'interprétation de
cet état actuel constituent la seule voie pour transformer cette dominante
extraordinaire en une autre, normale. Toutes les autres formes de psychothéra-
pie, particulièrement l'hypnose et les autres formes de suggestion, ont pour
but de renforcer les mécanismes de défense,-de la dominante qui est elle-même
le mécanisme de la psychonévrose, qui est la dominante pathologique. C'est
le comportement paradoxal du psychothérapeute lui-même.
Nous voyons ici un exemple de la relation profonde qui relie la psycholo-
gie et la psychanalyse à la physiologie; l'instrument thérapeutique principal
de la psychanalyse — le transfert — reconnaît aussi une application physiolo-
gique.
4-e Principe économique et dynamique
Qu' est-ce qu'une dominante du point de vue du principe économique et
dynamique? Ce principe est un principe psychanalytique, mais il correspond
bienau principe physiologique.
Du point de vue économique, la dominante est un processus d'excitation
-du système nerveux central, produit par des stimuli; c'est un réflexe qui domi-
ne jusqu'à la fin de la réaction. Les mécanismes des réflexes conditionnel?
sont ici tout aussi importants. Du point de vue dynamique, la dominante est
un processus d'excitation variable de ce système, et qui varie constamment
dans la relation selon la diversité des stimuli. Mais la dominante a tendance
à se maintenir aussi longtemps que des stimuli nouveaux restent plus faibles
que les précédents. La difference entre le réflexe curant et la dominante
-se trouve justement dans cette dernière qualité de la dominante.
Du point de vue économique psychanalytique, la dominante correspond
699

avec la quantité et qualité des stimuli; du point de vue dynamique psychana-
lytique, la dominante représente les intérêts qui dominent (conscient et incons-
cient) chez Thomme.
La dominante se manifeste elle-même dans les rêves, qui ont pour but le
maintien du sommeil; dans les pulsions instinctuelles avec le but de satisfai-
re les instincts au degré de l'évolution physiologique (ontogénétique); dans
les sentiments d'omnipotence avec le but d'obtenir la satisfaction par les mé-
canismes de la signalisation qui correspondent au degré de l'évolution du moi
(psychologique et physiologique).
La dominante pathologique naît à partir de stimuli supramaximaux et
elle est extraordinairement persistante. Ici se trouve le fondement de la psycho-
névrose. Une telle dominante persistante est le résultat d'une traumatisa-
tion psychosexuelle dans l'enfance. Cette dominante tend à maintenir cette ex-
périence dans l'inconscient. Les mécanismes de défense sont probablement des
dominantes «partielles» qui sont mobilisées et qui renforcent la dominante
pathologique principale. Les problèmes des mécanismes de défense normaux,
et pathologiques mériteraient une étude spéciale.
*
* *
L'idée de S. Freud proposant une technique par les associations libres,
ayant pour but la thérapie, fut le fondement extraordinaire de la psychanalyse.
Il suppose, que quoi que dise le patient cela aura toujours un rapport avec
sa maladie et son passé infantile, parce que sa névrose et son passé le d o-
m i n e n t. Ce fut le'présupposé du processus que nous appelons maintenant
la d о m i n a n t e. Le comportement du patient sur le divan du psychanaly-
ste et les interprétations données par l'analyste sont, du point de vue physio-
logique, les dominantes. Le processus psychanalytique est la détermination
des dominantes variées. Je suppose qu'il nous est possible d'affirmer que la-
psychanalyse du point de vue physiologique est une étude des dominantes, qui
dominent dans toute la vie mentale de l'humanité .
Je ne peux pas explorer plus profondément les autres relations complexes
qui existent entre la psychanalyse et la physiologie. Cependant je voudrais que
celles-ci deviennent le travail de beaucoup de psychanalystes et physiologistes.
Jene puis que répéter l'hypothèse mentionnée plus haut, c'est à dire que le mé-
canisme physiologique de la dominante pourrait être fondamental pour l'in-
terprétation physiologique de beaucoup de mécanismes et facteurs psychana-
lytiques.
BIBLIOGRAPHIE
DOSUZKOV. Th. Doctrine on Neuroses from Pavlov's Reflexologic and Freud's Psycho-
analytic Points of View. Presented at the European Congress of Psycho-Ana lysis. Am-
sterdam. 1947. Published in Czech in the Psychoanalytickâ Rc£enka. 1947.
DOSUZKOV, Th. Skoptophobie — die vierte Übertragungsneurose. Psyche. 1965. H. 9.
La Psychanalyse et les Sciences Naturelles. L'Evolution Psychiatrique. 1972. No 1.
EIDELBERG. L. Encyclopedia of Psychoanalysis. 1968. Instinct. P. 197.
FERENCZI. S. Entwicklungsstufen des Wirklichkeitssinnes. 1913. Bausteine zur Psychoana-
lyse. I Band. 1927.
700

FREUD, S. The Interpretation of Dreams. 1900.
FREUD. S. Three Essays on the Theory of Sexuality. 1905.
FREUD, S. Instincts and Their Vicissitudes. 1915.
FREUD. S. From the History of an Infantile Neurosis. 1918.
FREUD, S. Beyond the Pleasure Principle. 1920.
FREUD. S. The Ego and the Id. 1923.
FREUD, S. The Economic Problem of Masochism. 1924.
IVANOV-SMOLENSKI. A. S. (А. Г. ИВАНОВ-СМОЛЕНСКИЙ). Очерки патофизиологии
высшей нервной деятельности. 1952.
OUCHTOMSKI. А. А. (А. А. УХТОМСКИЙ). Доминанта, как рабочий принцип нервных
центров. Русский физиологический журнал. 1923. № 6.
OUCHTOMSKI. A. A. and VINOGRADOV. M. I. (А. А. УХТОМСКИЙ и М. И. ВИНОГРА-
ДОВ). Об инерции доминанты. Сборник, посвященный 75-летию И. П. Павлова.
1924.
JPAVLOV, I. Р. (И. П. ПАВЛОВ). Чувство овладения и ультра парадоксальна я фаза. 1933.
Полное собрание трудов. 1949. Проблема физиологического понимания навязчивого
невроза и паранойи. 1934.

60
ПАЦИЕНТЫ С РАСЩЕПЛЕННЫМ МОЗГОМ
В. М. МОСИДЗЕ
Институт физиологии им. И. С. Бериташвили АН Груз. ССР, Тбилиси
В Калифорнии (Лос-Анджелес) американские (нейрохирурги Дж.
Боген и Ф. Вогел [7] больным эпилепсией перерезали комиссуральные
волокна (мозолистое тело, передняя и гиппокампальная комиссуры,
межбутровое сращение), т. е. производили на людях ту же операцию,
что до этого было сделано на животных. Если до операции у этих
больных ежедневно, а у некоторых несколько раз в день были эпилеп-
тические припадки, то после нее этих припадков не отмечалось. Общее
поведение больных с расщепленным мозгом не отличалось от поведе-
ния здоровых лиц. Больные с расщепленным мозгххм свободно плава-
ли в бассейне и катались на велосипеде. Мы сообщаем об этом пото-
му, что эти пациенты полностью сохраняли координацию движений.
Правда, в первые недели после операции у них отмечалось нарушение
согласованности движений .(например, одной рукой они могли засте-
гивать пуговицу, а другой расстегивать, или же одной рукой могли пы-
таться надеть брюки, а другой рукой противодействовать этому и т. д.),
но эти расстройства через несколько недель после операций исчезали.
Во время пребывания в Калифорнийском технолопичеюком инсти-
туте нами совместно с Р. Слерри обследованы пациенты с расщеплен-
ным мозгом, и обнаружено у них резкое понижение памяти [21; 4].
Однако следует отметить, что, спустя несколько месяцев, память значи-
тельно восстановилась. Больные нередко возвращались к трудовой де-
ятельности и становились полноценными членами общества.
Улучшение состояния -больных эпилепсией при расщеплении мозга
можно объяснить следующим образом. При этой операции перереза-
ются те комиссуральные волокна, посредством которых кора одного по-
лушария прямыми нервными путями связывается с другим. Эти ко-
миссуральные волокна передают из одного полушария в другое не
только информацию различной модальности (как об этом говорилось
выше), при эпилепсии они передают и эпилептическую (судорожную)
активность. Вследствие этого возникшая в одном полушарии судорож-
ная активность часто наблюдается затем в обоих полушариях. В то же
время вовлеченные в судорожную активность симметричные центры,
взаимодействуя друг с другом, усиливают эпилептическую активность.
У больных с расщепленным мозгом после перерезки комиссуральных
волокон не происходит передачи эпилептических разрядов из одного
полушария в другое. Эта активность блокируется, что облегчает ее
устранение. Так, те медикаменты, которые до операции не оказывали
лечебного воздействия на течение болезни, после операции становят-
ся эффективными. Вследствие этого эпилептический очаг постепенно
ослабевает и может даже исчезнуть.
702

Следует отметить, что операцию расщепления мозга у больных,
эпилепсией производили и раньше [20], но тогда в основном перере-
зали мозолистое тело или ело различные участки. В то же время мор-
фологические и физиологические данные [il 5; 9] .показывают, что не
только мозолистое тело, но и передняя комисеура прямыми нервнымл
путями связывает полушария мозга и может играть немаловажную
роль в передаче судорожных разрядов между обеими гемиеферами.
Этим, на наш взгляд, и следует объяснить то обстоятельство, что Ван
Вагенен и Херен .получили меньший терапевтический эффект [5; 7],
чем Дж. Боген и Ф. Вогел [8], которые, как об этом было сказано
выше, производили более полное и глубокое расщепление мозга.
Разумеется, сделать какие-либо окончательные выводы в этом
направлении было бы преждевременным. Накопленный клинический
материал требует детального анализа. Необходимо дальнейшее клини-
ческое и психофизиологическое обследование оперированных больных,
нужно установить точные показания и противопоказания к операции
(что, на наш взгляд, особенно важно) прежде, чем предложить эту
операцию для широкого применения.
У больных с расщеплением мозга, у которых, как правило, не
проявлялось нарушений интеллекта и личности, обнаруживались рез-
ко выраженные расстройства при предъявлении ряда неврололичеоких
тестов, требующих сочетанной работы полушарий головного мозга.
Ниже будут представлены некоторые сведения с больных с расщеп-
ленным мозгом, основанные как на собственных наблюдениях, так и
на анализе данных литературы.
Выявляемое при исследовании указанным выше методом стерео-
гностической функции расщепленного мозга расстройство психической
деятельности выражалось в неспособности больных выразить словес-
но свойства скрытых от зрения предметов, когда эти предметы вос-
принимались посредством осязания левой рукой. Патофизиологический
механизм такой астереогнозии объясняется следующим образом. При
пальпировании предмета левой рукой, согласно общеизвестной схеме
восходящих связей головного мозга, соответствующая афферентная им-
стульсация адресуется преимущественно в правое полушарие. В резуль-
тате рассечения комиссуральных волокон сенсорная информация, по-
ступающая в правую половину мозга, не может достигать речевых
центров, которые, согласно данным классической неврологаи, у по-
давляющего большинства людей расположены в левом полушарии.
Правомерность такого объяснения подтверждается четко выраженной
тенденцией больных прибегать к помощи правой руки при решении
указанной экспериментальной задачи.
Дефицит принципиально сходной природы был выявлен при изоля-
ции полей зрения с помощью тахиетоскопичеокой методики. Больные
были не в состоянии выразить словесно то, что они видели, когда про-
изводилось изолированное раздражение левого поля зрения и, следо-
вательно, правого полушария. Они, как правило, сообщали, что ничего
не видят, или же называли какое-нибудь слово наугад. Нетрудно по-
нять, что такая зрительная «агнозия» детерминирована анатомическим
разобщением зрительных центров правого полушария от корковых ре-
чевых механизмов. Между тем, как показали специальные невербаль-
ные тесты, анализ тактильных и зрительных раздражений, направляе-
мых изолированно в правое полушарие, протекал совершенно нормаль-
но. Так, когда какой-нибудь рисунок проецировали изолированно в
левое поле зрения, больные легаш находили на ощупь изображаемый
703

на рисунке предмет левой рукой в большом комплексе фигур, хотя и
давали совершенно неадекватный вербальный ответ.
Симптомы расщепления мозга выражаются также в своеобразном
нарушении способности письма (аграфия или дисграфия) и чтения
(алексия, дисалексия).
Дисграфия у людей с расщепленным мозгом отмечалась лишь
тогда, когда от них требовалось писать или копировать написанное
левой рукой, моторное управление которой в основном осуществляет
правое полушарие. Алексия наблюдалась лишь тогда, когда от иссле-
дуемых требовалось произнести вслух буквы или слова, предъявляемые
тахистоокопичеоки в левое поле зрения. Если же в левое поле зрения
подавалось какое-нибудь слово, обозначающее тот или иной предмет,
больные легко, без всякого затруднения опознавали соответствующий
объект как осязательно, так и зрительно.
Таким образом, информация, поступающая по разным афферент-
ным каналам исключительно или преимущественно в правое полу-
шарие, не может 'быть выражена ни речью, ни в письменном виде. Ана-
лиз патофизиологических механизмов описанных выше симптомов
зрительной и тактильной агнезии, алексии и диеграфии убеждает нас
в том, что все эти расстройства тождественны по своей природе. В ос-
нове их лежит разобщенность гностических механизмов правого полу-
шария и механизмов словесного выражения, расположенных в левом
полушарии.
При предъявлении арифметических задач в левое поле зрения
больные были не в состоянии осуществлять простейшие операции в
пределах десятка. Так, когда в левой половине зрительного поля вос-
принимались такие простые задачи, как 2X2, 6:2 и т. д., больные не
могли опознать цифру, соответствующую конечному результату, среди
других цифр.
Результаты этих исследований дают основание утверждать, что
лингвистические и математические функции сосредоточены преимуще-
ственно или исключительно в пределах левого полушария, традицион-
но рассматриваемого как доминантное.
С другой стороны, как показали эти исследования, правое полу-
шарие, оцениваемое в качестве подчиненного, может ощущать, поз-
навать, интегрировать раздражение разных модальностей, решать за-
дачи, требующие понимания слов и их ассоциации с объектами
внешней среды. Обобщая результаты наблюдений над пациентами с
расщепленным мозгом, М. Гаюсанига [10] находит возможным заклю-
чить», что «безмолвное правое полушарие воспринимает, думает, воз-
буждается эмоционально, изучает и запоминает на уровне, который ха-
рактерен для человека».
В пользу такого заключения свидетельствуют исследования паци-
ентов, подвергшихся комиссуратомии с лечебной целью, у которых уда-
лось подтвердить выявленную ранее в экспериментах на животных
[17; 19] поразительную способность расщепленного мозга решать раз-
личные по смыслу дискриминационные задачи, цредъявляемые раз-
дельно и одновременно к двум полушариям [10; 18].
(Следовательно, «афазическюе» и «^графическое» или, как его на-
зывают, «.неграмотное» правое полушарие отнюдь нельзя рассматри-
вать как агностическое.
Для оценки психических возможностей правого полушария осо-
бый интерес представляют неврологические выпадения, выявляемые у
людей, подвергшихся комиссуратомии при изолированном функциони-
ровании левого полушария.
701

Больные с расщепленным мозгом испытывают значительные за-
труднения, когда от «их требуется кодировать или рисовать опонтадно
различные геометрические фигуры оравой рукой. При использовании
же левой руки они легко решают эти задачи. Подобньим образом,
больные, .подвергшиеся комиосуратомии, конструируют геометрические
фигуры из блоков левой рукой значительно легче, чем правой. Следо-
вательно, правая рука показывает резню выраженную конструкти'В'ную
диспраксию при решении задач, основанных на зрительном анализе
пространственных объектов. Указанные симптомы позволяют полагать,
что ггапо графические предоставления формируются преимущественно
в правом полушарии.
Положения о ведущей роли npaiBoro полушария в восприятии про-
странства находит убедительную аргументацию в наблюдениях над
больными с правосторонними мозговыми поражениями [22; 16; 6].
Анализ симптамо'комплекса расщепления мозга убедительно по-
казывает, что биологическое назначение правого полушария нельзя ог-
раничивать лишь автоматической или компенсаторной функцией. Тем
более маловероятным в свете рассмотренных выше наблюдении пред-
ставляется допущение, что в ходе эволюционного развития головного
мозга правое полушарие становится «регрессирующим», «рудиментар-
ным» органом [ill; 12].
Приведенные выше данные, на наш взгляд, убедительно свиде-
тельствуют о преимущественном значении каждого полушария для ре-
ализации различных психических актов. Если левое полушарие доми-
нирует в отношении лингвистических и математическиих функций, то
правое полушарие в свою очередь играет преимущественную роль в
восприятии пространства и топографических взаимоотношений.
Более того, последнее время появились работы, авторы которых
на большом клиническом материале показывают, что при поражениях
правого полушария нарушается восприятие схемы тела [1; 2] и что му-
зыкальные способности человека в основном определяются также фун-
кционированием правого полушария [(13; 14; 3].
PATIENTS WITH SPLIT BRAIN
V. M. MOSIDZE
The I. S. Beritashvili Institute of Physiolojy, Academy of Scie ices of t'.ie Georgiaa SSR»
Tbilisi
SUMMARY
An analysis of the complex of symptoms of split brain demonstrates the
preferential significance of each hemisphere for the implementation of various
mental acts. The left hemisphere dominates in relation to linguistic and math-
ematical functions. As for the right hemisphere, its biological role is not lim-
ited only to an automatic or compensatory function. It does not constitute
a «regressive», «rudimentary» organ, but in its turn plays a preferential role
in the perception of space and topographic relations. The perception of the
body pattern and of man's musical abilities is also determined by the function-
ing of the right hemisphere.
45- Бессознательное 705

ЛИТЕРАТУРА
j. БАБЕНКОВА С. В., Об особенностях и локально-диагностическом значении анозо-
гнозии в остром периоде инсульта. Журн. невропат, и психиатр, им. С. С. Корсако-
ва, 1969, 69, 12, 1788—1794.
2. БАБЕНКОВА С. В., Клинические синдромы поражений правого полушария мозга при
остром инсульте. М., 1971.
3. МИНДАДЗЕ А. А., МОСИДЗЕ В. М., КАКУБЕРИ Т. Д., О музыкальной функции
правого полушария. Сообщения. АН Груз. ССР, 1975, т. 77, № 6, 103—113.
4. МОСИДЗЕ В. М., РИЖИНАШВИЛИ Р. С, КЕВАНИШВИЛИ 3. Ш., АКБАРДИЯ
К. К-, Роль мозолистого тела в интегративной деятельности больших полушарий
головного мозга. В кн.: Соврем, пробл. деятельн. и строения ЦНС. Тб., 1972, т. IIb
в. 16.. 143—158.
5. AKELAITIS. A. J., Studies of the corpus callosum. VI. Orientation (temporal-spatial-
gnosis) following sections of the corpus callosum. Arch. Neurol. Psychiat., 1942, 48,
914—937.
6. BOGEN, J. E., The other side of the brain. I. Dysgraphia and dyscopia following cerebral,
commissurotomy. Bull. Los Angeles Neurol. Soc, 1969 a, 34,2, 73—105.
7. BOGEN, J. E. a. VOGEL, P. J., Cerebral commissurotomy in man. Preliminary case re-
port.' Bull. Los Angeles Neurol. Soc, 1962, 27, 169.
8. BOGEN, J. E., a. VOGEL/P. J., Treatment of generalized seizures by cerebral commissu
rotomy. Surg. Forum, 1963, 14, 431.
9. DOWNER, J. L., deC, Interhemispheric integration in the visual system. In: Interhemi-
spheric relations and cerebral dominance. Baltimore, Johns Hopkins Press, 1962,
87—100.
10. GAZZANIGA. M. S., The split brain in man. Sei. Amer.. 1967, 217, 2, 24—29.
11. HENSCHEN, S. E., On the function of the right hemisphere of the brain in relation to
the left in speech, music and calculation. Brain, 1926, 49, 110—123.
12. JUNG, R., In: Interhemispheric relations and cerebral dominance. Baltimore, 1962,
Summary of the conference, pp. 264—291.
13. KIMURA, D. (1964), Left-right differences in the perception of melodies. Quarterly
Journal of Experimental Psychology, 16, 355—358.
14. MILNER, В., Laterality effects in audition. In: Interhemispheric relations and cerebral
dominance. Baltimore, 1962, 177—195.
15. NEGRAU. N., DOTY. R. W., Forebrain Comissures and Vision. In: Handbook of Sensory
Physiology, New York, 1973, 543—582.
16. SMITH. A., Nondominant hemispherectomy. Neurology, 1969, 19, 5, 442—445.
17. SPERRY. R. W., Cerebral organization and behavior. Science, 1961, 133, № 3466, 13—22.
18. SPERRY. R. W., Split-brain approach to learning problems. The Neurosciences. New
York, 1968a, 417—422.
19. TREVARTHEN. С. В., Double visual learning in split-brain monkeys. Science, 1962,
136, 258—259.
20. VAN WAGENEN, W. P. a. HERREN, R. Y., Surgical division of commissural pathways
in the corpus callosum. Relations to spread of an epileptic attack. Arch. Neurol.
Psychiat., 1940, 44, 740—759.
21. ZAIDEL. D. a. SPERRY R. W., Memory impairment after commissurotomy in man.
From the Division of Biology, California Inst, of Technology, Pasadena, California,
Brain, 1974, 97, 263—272.
22. ZANGWILL, O. L., The current status of cerebral dominance. Res. Publ. Assoc. Res.
Nerv. Ment. Dis., 1964, 42, 103—113.

61
ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В
НЕЙРОФИЗИОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Н. Н. ТРАУГОТТ
Институт эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова АН СССР,
Ленинград
Проблема бессознательного включает в себя положения более или
менее общепризнанные и положения, вызывающие дискуссии. Наи-
большие разногласия концентрируются вокруг вопросов о том, воз-
можно ли неосознаваемое приобретение нового опыта, бессознатель-
ное обучение, в какой мере бессознательное влияет на осознанное по-
ведение, определяет его программу, вследствие каких причин подлинные
мотивы поступков могут ускользнуть от контроля сознания, в каких
условиях становится возможным сознательное управление реакциями,
протекающими обычно непроизвольно. Изучение этих вопросов имеет
не только теоретическое, но и большое практическое значение для ме-
дицины и педагогики. В частности, та или иная позиция, занимаемая
психиатром или невропатологом в отношении указанных проблем, в
значительной степени определяет его суждение о патогенезе и меха-
низмах развития психопатологических симптомов и синдромов, о роли
психогении в возникновении заболеваний нервных и соматических, о
задачах, методах и возможностях психотерапии.
Представляется, что нейрофизиологическое исследование может
дать материал по всем аспектам проблемы. В то же время необходимо
подчеркнуть, что эти исследования имеют и свои специальные задачи:
анализ особенностей течения нервных процессов, определяющих осо-
знаваемое и неосознаваемое поведение, локализацию этих процессов и
характер взаимоотношений коры мозга и глубоких структур при их
осуществлении.
Теоретические предпосылки, определяющие пути нейрофизиологи-
ческого изучения проблемы, были заложены в трудах И. П. Павлова,
А. А. Ухтомского, Л. А. Орбели и А. Г. Иванова-Смоленского, однако
экспериментальное изучение вопроса о роли бессознательного в пове-
дении человека в течение длительного времени находилось в тяжелых
условиях и подвергалось суровой критике. Это задержало накопление
экспериментальных фактов и обусловило невозможность их беспри-
страстного обсуждения. До настоящего времени в физиологической ли-
тературе отсутствуют даже попытки объединить уже имеющийся ма-
териал. Мы попытаемся в какой-то мере заполнить этот пробел, ком-
бинируя результаты, полученные разными авторами, независимо от то-
го, с какой целью ставились эксперименты и как трактовали авторы
свои результаты.
L Первая группа фактов относится к вопросу о том, какие из не-
произвольных реакций человека могут быть подчинены контролю со-
707

знания и какие условия этому благоприятствуют. Многочисленные ис-
следования, выполненные в разные годы в различных лабораториях,
выявили возможность образования условных рефлексов в виде измене-
ния высоты артериального давления, частоты пульса, функционального
состояния миокарда, широты просвета периферических сосудов и мно-
гих других реакций, относящихся к категории непроизвольных. В лабо-
раториях, руководимых А. Г. Ивановым-Смоленским, было впервые
показано, что условный сигнал может быть заменен словом экспери-
ментатора или самого испытуемого, или, иными словами, была установ-
лена возможность сознательного управления реакциями внутренних
органов. Степень осознания самой реакции (к сожалению, во многих
работах сведения по этому вопросу отсутствуют) оказывается неоди-
наковой: реакция может быть неосознанной или осознается неполно-
стью. В некоторых исследованиях испытуемым предоставлялась воз-
можность наблюдения за регистрирующими приборами, и таким об-
разом создавались условия, облегчающие осознание реакции и учет ее
выраженности. Выяснилось, что в подобных условиях вегетативные
реакции приобретают большую четкость и постоянство. Так например,
в исследовании М. Н. Валуевой испытуемые, наблюдая свои кожно-
гальванические реакции, регистрируемые на кимографе, научались про-
извольно вызывать у себя реакции разной продолжительности (Валуе-
ва, 1967). Отсюда следует, что сознательное управление вегетативными
реакциями облегчается в условиях, когда во второй сигнальной систе-
ме отражается не только условный раздражитель, но и реакция на него.
Сопоставление результатов, полученных при выработке разных
вегетативно-висцеральных условных рефлексов в разных условиях (в
отношении условных рефлексов сердца такое сопоставление наиболее
полно было осуществлено Л. Я. Балоновьш) (Балонов, 1959),показало,
что быстрота образования условных связей, их прочность и другие осо-
бенности зависят от иннервации органа и его функционального состоя-
ния. Так например, у больных с компенсированным клапанным поро-
ком сердца облегчено по сравнению со здоровыми людьми образование
тормозных условных сердечных рефлексов и оказывается более полным
осознание особенностей сердечной реакции. Скорость образования и
другие качества условных связей зависят также от методики выработ-
ки условных рефлексов и значимости подкрепления. Вегетативно-вис-
церальные условные рефлексы, особенно некоторые из них, в большой
степени подвержены внешнему торможению, поэтому непременным ус-
ловием их легкого образования и упрочения является отсутствие кон-
курирующих раздражителей.
Сказанным объясняются факты, полученные при изучении особен-
ностей вегетативно-висцеральных условных рефлексов в гипнотическом
состоянии (систематические исследования в этом направлении были
осуществлены К. И. Платоновым, И. И. Короткиным и М. М. Сусло-
вой). Известно, что по приказу гипнотизера у загипнотизированного
могут возникать вегетативно-висцеральные реакции, обычно слову не
подвластные. Это свидетельствует о том, что в условиях, когда на фоне
заторможенной коры мозга изолированно активны только функцио-
нальные системы, связанные с гипнотизером, все относящиеся к этим
системам раздражители, в том числе и условные сигналы непроизволь-
ных реакций, приобретают особую силу и значимость. Теми же усло-
виями, а именно, избирательной доминантностью определенных систем,
исключающей влияние конкурирующих раздражителей, определяется
708

относительная сила самовнушения. Для иллюстрации этого положения
напомню, что истеричные субъекты в моменты религиозного экстаза,
т. е. сильного эмоционального возбуждения, сконцентрированного на
одной идее, добивались у себя появления язв на кистях рук и стопах,
в местах, в которые, по представлению молящегося, были вб.иты гвозди
у распятого Христа.
Итак, материалы нейрофизиологических исследований показывают,
в каком объеме возможно условно-рефлекторное, т. е. кортикальное,
управление вегетативно-висцеральными реакциями, какие факторы об-
легчают этот процесс, какие условия способствуют осознанию вегета-
тивно-висцеральных реакций и превращению их в произвольно регу-
лируемые.
2. Вторая группа нейрофизиологических фактов относится к узло-
вому и наиболее дискуссионному пункту проблемы бессознательного,
к вопросу о том, существует ли возможность бессознательного приоб-
ретения информации, влияет ли этот неосознаваемый опыт на поведе-
ние.
Большое значение для суждения о роли бессознательного в поведе-
нии человека имеет исследование субсенсорных реакций, т. е. непроиз-
вольных реакций на раздражители, о которых субъект не может дать
отчета, подпороговые для осознанного восприятия. Честь обнаружения
и первых систематических исследований этого феномена принадлежит
Г. В. Гершуни и коллективу его сотрудников (1945—1950 годы).
Позднее субсенсорные реакции стали предметом изучения многих ис-
следователей (А. М. Зимний а, Б. Д. Асафов, Е. М. Соколов, В. Г. Сам-
сонова, Э. А. Костандов и др.)- В ходе этих исследований было уста-
новлено, что субсенсорные реакции могут быть вызваны раздражите-
лями разной модальности и выражаются вегетативными сдвигами, из-
менениями биоэлектрической активности мозга, электромиограммы, а
также некоторыми непроизвольными двигательными реакциями (напри-
мер, улитково-зрачковая реакция на звук).
Выяснилось, что раздражители, вызывающие субсенсорные реак-
ции, могут быть подпороговыми для осознанного восприятия не только
по интенсивности, но и по продолжительности действия или по зашум-
ленности. Субсенсорные реакции могут быть вызваны незамечаемым
субъектом изменением одного из компонентов раздражителя. Субсен-
сорные реакции могут быть выражением ориентировочного или услов-
ного рефлекса. Иначе говоря, на подлороговый для осознания раздра-
житель может быть выработан новый условный рефлекс или получен
рефлекс, ранее образованный. Так, например, в исследовании Э. А. Ко-
стандова была показана возможность возникновения вегетативной ре-
акции на слова, прочесть которые ввиду кратковременности экспозиции
испытуемый не мог. Э. А. Костандов и его сотрудники при остроумной
постановке эксперимента продемонстрировали возможность образова-
ния субсенсорной дифференцироеки (Костандов, Арзуманов, 1975).
Л. Г Ворониным и его сотрудниками было доказано, что субсенсорные
реакции могут быть обнаружены в процессе образования условного
рефлекса на время. В одной из модификаций этих исследований выяс-
нилось, что у некоторых испытуемых вегетативные и электрофизиоло-
гические компоненты реакции точнее приурочены ко времени предъяв-
ления раздражителей, чем реакции произвольные и осознаваемые (Во-
ронин и др., 1971).
Как ориентировочные, так и условные реакции на субсенсорные
709

раздражители характеризуются малой величиной и непостоянством, ла-
тентный период этих реакций изменчив и замедлен. Ориентировочные
реакции на субсенсорные раздражители быстро угасают, образование
условных реакций обычно замедлено.
Возникновение субсенсорных реакций, их постоянство и ширина
субсенсорного диапазона зависят от ряда факторов. Субсенсорные
реакции резче выражены у детей дошкольного возраста и у субъектов,
эмоционально неустойчивых, в частности, у невротиков и психопатов.
Появлению реакций способствует эмоциональная значимость раздражи-
теля. В. Г. Самсонова наблюдала расширение субсенсорного диапазо-
на при выработке условных рефлексов на оборонительном, болевом под-
креплении (Самсонова, 1953). Э. А. Костандов, исследуя реакции на
короткие звуковые посылки, .констатировал изменение субсенсорного
диапазона на фоне отрицательной эмоции- У психопатов изменения суб-
сенсорной зоны (после эмоционального воздействия оказались бо-
лее резко выраженными и более продолжительными (Костандов, 1969).
Можно предположить, что появление реакций на раздражители, не
достигающие порога сознательного восприятия, облегчается в усло-
виях усиленной активации коры мозга со стороны глубоких структур.
Это предположение подтверждается данными фармакологических
экспериментов. Выяснилось, что в периоде действия препаратов, уг-
нетающих восходящие активизирующие влияния, понижающих корти-
кальный тонус, субсенсорный диапазон суживается, тогда как препа-
раты, способствующие повышению кортикального тонуса, обуславли-
вают усиление субсенсорных реакций и расширение субсенсорного
диапазона. Имеются основания предполагать, что выраженность суб-
сансорных реакций в наибольшей степени зависит от уровня таламо-
кортикальной активации. Пороги осознанного восприятия при расши-
рении субъективного диапазона могут повышаться, понижаться или
оставаться неизменными (Трауготт и др., 1968; Костандов, 1968). Та-
ким образом, острота осознанного и тем более неосознаваемого вос-
приятия в большой мере определяется характером и интенсивностью
влияний, исходящих из глубоких структур и модулирующих кортикаль-
ный тонус влияний.
Результаты экспериментального изучения субсенеорных реакций
подтверждаются данными клинических и житейских наблюдений. Из-
вестно, что у здоровых, а тем более у соматически или нервнобольных
людей могут возникать вегетативно-висцеральные реакции, причина
появления которых остается неизвестной. Эти реакции в некоторых
случаях протекают по типу патологических рефлексов. Можно думать,
что субсенсорные реакции играют роль и в возникновении внешне как
будто бы немотивированных колебаний настроения. По наблюдению
П. Б. Ганнушкина, тоскливое настроение психопата может быть связа-
но с влиянием на него «массы совершенно неучитываемых мелочей»
(Ганнушкин, 1964, с. 134). Интуиция, т. е. неосознанное знание, в боль-
шой мере, вероятно, зависит от широты субсенсорного диапазона. Это
делает понятным то, что способность к интуиции хорошо выражена у
детей и у взрослых, отличающихся повышенной эмотивностью.
Если можно считать установленным, что подпороговые для созна-
ния раздражители влияют на вегетативную сферу, изменяют настрое-
ние и таким образом могут воздействовать на поведение, то возникает
вопрос, могут ли они вызывать произвольные реакции и в какой мере
эти реакции осознаются. С моей точки зрения, наиболее четкий ответ
710

на эти вопросы дают исследования, осуществленные еще в тридцатых
годах в лаборатории А. Г. Иванова-Смоленского.
У детей старшего дошкольного возраста вырабатывалась услов-
ная двигательная реакция в виде нажатия баллона, на комплекс, со-
стоящий из сильного и очень слабого раздражителей. В дальнейшем
испытывали действие одного «слабого компонента комплекса и в слу-
чае появления условной реакции спрашивали ребенка, почему он на-
жал на баллон. Выяснилось, что большинство испытуемых не замети-
ли слабого раздражителя. В таких случаях дети или не могли объяс-
нить своего поведения, или отрицали реакцию, или утверждали, что
они .реагировали на сильный раздражитель, которого на самом деле
не было. Однако, если в дальнейшем ходе эксперимента иопытывался
и подкреплялся только слабый раздражитель, дети давали правиль-
ный отчет об условиях опыта, т. е. слабый раздражитель осознавался.
Таким образом, хотя в силу отрицательной индукции от сильного ком-
понента комплекса слабый раздражитель не мог быть осознан, услов-
ный рефлекс на него был образован, осознание же раздражителя и
реакции на него происходило после устранения отрицательной индук-
ции. Можно думать, что в описанном исследовании воспроизводилась
только одна из возможных ситуаций, определяющих образование ус-
ловной произвольной реакции на неосознаваемый раздражитель. В
этом направлении необходимы дальнейшие исследования.
Следует сказать, что по данным многочисленных исследований,
проведенных с помощью различных методических приемов и использо-
вавших различные по трудности задания, отчет детей об эксперимен-
тах, в которых были образованы и упрочены условные двигательные
рефлексы, может быть очень неполным. Особенно затруднен отчет о
сигнальном значении условных сигналов, т. е. о связи раздражителя с
подкреплением. Трехлетние дети не всегда могут вспомнить и назвать
даже раздражители, применявшиеся в эксперименте, причем чаще
всего отсутствует отчет о тормозных сигналах. Полнота отчета зави-
сит от ряда условий, и прежде всего от времени опроса и сложности
задания. Дети, способные назвать раздражитель и определить его сиг-
нальное значение непосредственно после осуществления условной
реакции, не всегда дают адекватные ответы на вопросы, заданные
после окончания эксперимента. Ребенок, не могущий сказать, как он
узнавал о том, когда нужно нажать на баллон, что предупреждало его
о появлении конфеты, в случае задержки в подаче подкрепления не-
терпеливо спрашивает: «А где конфета?». Возможно, что в подобных
случаях осознанию ситуации способствует внезапное нарушение сте-
реотипа. Думается, что анализ с этих позиций результатов многочис-
ленных исследований высшей нервной деятельности детей может дать
богатый материал для суждения о том,, как происходит процесс осоз-
нания произвольных реакций и условий, их вызывающих. Некоторые
попытки в этом направлении были уже сделаны (Иванов-Смолен-
ский, 1934, 1963, 1971; Трауготт, 1969).
3. Перехожу к изложению того раздела исследований, который
можно квалифицировать как наиболее трудный и наименее разработан-
ный. Некоторые нейрофизиологические исследования имеют отношение
к очень значимому для проблемы бессознательного вопросу — вопро-
су о том, как формируются аффективные комплексы, патодинамические
структуры, какую роль играют они в поведении.
Ряд относящихся сюда фактов был получен в лабораториях
А. Г. Иванова-Смоленского при изучении высшей нервной деятель-
711

ности детей (Иванов-Смоленский, 1934, 1963, 1971). Было обнаруже-
но, что при угашении условных рефлексов могут выявляться условные
реакции, ранее образованные на данные раздражители, но затем
прочно угашенные, — явление, получившее название хроногенного рас-
тормаживания. А. Г. Иванов-Смоленский считает, что хроногенное
растормаживание, встречающееся и в высшей нервной деятельности
здоровых людей, итрает большую роль в патологии, в частности в
процессе бредообразования. Было прослежено, что выработка тормоз-
ной условной связи (дифференцировка, угашение) обусловливает из-
|Менен,ие отношения ребенка к раздражителям, в каком-либо аспек-
те сходным с сигналом тормозной реакции. Ребенку перестают нра-
виться рисунки, окрашенные в цвет тормозного сигнала, и, наоборот,
образование положительной условной связи может изменить отрица-
тельную оценку на положительную. В ассоциативном эксперименте
слова, обозначающие раздражитель угашенного условного рефлекса,
вызывают реакцию, которая, ino выражению Иванова-Смоленского,
«приобретает все черты комплексной реакции» (Иванов-Смолен-
ский, 1934, с. 25). У некоторых детей все ответы приобретают депрес-
сивный оттенок—«т р а в а—завяла, к р ы ш а — с дыркой, плато к—
разорван».
Надо подчеркнуть, что дети не замечают изменения характера
своих ответов и тем более не могут объяснить причину этого измене-
ния. В период угашения условных реакций изменяется общий харак-
тер поведения, дети становятся суетливыми, беспокойными или, на-
оборот, подавленными. Чем значимее для ребенка подкрепление и чем
труднее условия образования тормозной связи, тем отчетливее и дли-
тельнее влияние эксперимента на поведение.
При исследовании взрослых создание конфликтной ситуации осу-
ществлялось с помощью гипнотического и постгипнотического внуше-
ния. Та.к например, в одном из исследований И. И. Короткина и
М. М. Сусловой во время гипнотического сеанса внушалось отсутствие
условного или безусловного раздражителя (безусловным раздражите-
лем в этих экспериментах являлось раздражение глаза струей возду-
ха). Если внушение удавалось и соответствующие условные и безус-
ловные реакции исчезали, испытуемые во время сеанса и непосредст-
венно после него не осознавали выключенные внушением раздражи-
тели, не замечали их. В то же время торможение безусловных реакций
вызывало «трудное», «сходное с невротическим» состояние, причину
возникновения которого испытуемые не знали (Короткий, 1963).
Значение исследований, подобных вышеописанным, заключается
в том, что они, воспроизводя простейшую модель жизненных конфлик-
тов, показывают, как динамично в этих условиях взаимоотношение
сознательного и бессознательного, и вместе с тем выявляют роль тор-
можения в формировании «больных пунктов».
Несомненно, что большой материал по вопросу о путях формиро-
вания «больных пунктов» — патодинамических структур — накоплен в
исследованиях, осуществленных в психиатрических клиниках. За не-
достатком времени я остановлюсь только на некоторых собственных
наблюдениях. Исследования, проведенные в процессе развития гипо-
гликемической комы, обусловленной введением инсулина, выявили
чрезвычайную устойчивость аффективных комплексов в отношении
прогрессирующего диффузного угнетения кортикальной деятельности.
В состоянии, близком к бессознательному, когда речевая деятельность,
кажется уже недоступной, еще может быть получен развернутый от-
712

вет на вопрос, относящийся к бредовым, т. е. аффективно насыщен-
ным .переживаниям больного. Вегетативная же реакция на эти вопросы
может сохраняться вплоть до полного угасания сознания и исчезает
позднее исчезновения некоторых безусловных реакций. Вместе с тем в
процессе угнетения кортикальной деятельности могут выявляться
обычно заторможенные компоненты натодинамических структур, про-
исходит хроногенное растормаживание. Так например, больная, аффек-
тивные переживания которой кажутся сосредоточенными на отноше-
ниях с родителями, в состоянии, близком к коматозному, говорит толь-
ко о муже и реагирует только на вопросы, относящиеся к этой теме
(Трауготт, 1957; Трауготт, Балонов, Личко, 1957).
4. Наконец, в клинических и экспериментальных исследованиях по-
следних десятилетий выявился совершенно новый аспект анализируе-
мой проблемы. Оказалось, что во взаимоотношении сознательного и
бессознательного находит отражение функциональна/я асимметрия
мозшвых полушарий. С наибольшей демонстративностью различная
роль полушарий в процессах осознания действительности выступила
при исследовании субъектов, перенесших оперативное расщепление
мозта (Оп-ерри, Газзанига, Боген, 1961—1970). Выяснилось, что хотя
информация, поступающая в правое полушарие, не вербализуется и не
осознается, она способна повлиять на поведение.
Некоторые факты, относящиеся к данному вопросу, были получе-
ны в нашей лаборатории при исследовании процесса восстановления
церебральной деятельности психически больных, проходящих курс ле-
чения односторонними (унилатеральными) электросудорожными при-
падками. Проведенными в лаборатории клиническими и электрофизио-
логическими исследованиями было установлено, что после односторон-
него электрического воздействия на протяжении 40—60 минут сохраня-
ется, постепенно сглаживаясь, различие в активности полушарий—
преимущественное угнетение того полушария, над которым располага-
лись электроды. В ходе лечения правосторонние и левосторонние при-
падки чередуются, что открывает возможности сопоставить эффект
функционального «выключения» левого или правого полушарий у од-
ного и того же субъекта.
Выяснилось, что после электрического воздействия на правое по-
лушарие, т. е. в условиях преимущественного угнетения этого полу-
шария, глубоко нарушается способность анализировать, различать и
запоминать все непосредственные, т. е. неоречевляемые раздражители,
непосредственные впечатления, ß период угнетения правого полушария
затруднено распознавание и воспроизведение мелодий и различение
музыкальных фраз, нарушена способность узнавать звуки обыденной
жизни, способность обнаруживать дефекты рисунка, сравнивать друг
с другом и запоминать невербализируемые фигуры. Речевая актив-
ность больных в период угнетения правого полушария повышена и ре-
чевой слух обострен, но различение индивидуальных особенностей го-
лоса, распознавание значений интонаций, т. е. оценка конкретных осо-
бенностей речевого сообщения, резко снижается. В то же время соб-
ственная речь больных становится маловыразительной, интонационно
обедненной. Примечательно, что в период угнетения левого полушария
наряду с грубым нарушением речи и угнетением речевого слуха уро-
вень осуществления функций, зависящих от правого полушария, по
сравнению с обычным состоянием повышается. Таким образом, полу-
шария в отношении латерализованных функций взаимно тормозят друг
друга и, следовательно, в условиях угнетения одного полушария лате-
713.

рализованные функции другого предстают как бы в утрированном ви-
де. В этом аспекте интересно, что своеобразие деятельности полушарий
проявляется и в особенностях ассоциативных процессов и логических
операций. В период угнетения правого полушария круг ассоциаций,
вызванных наглядным непосредственным впечатлением, суживается, а
логические операции приобретают более формальный отвлеченный ха-
рактер. При угнетении левого полушария возникает прямо противо-
положная картина изменений. Так, рассматривая изображение чело-
века, переживающего аффект, больной, у которого угнетено правое
полушарие, произносит много слов, но определения его малосодержа-
тельны, стереотипны, бесцветны. В период угнетения левого .полуша-
рия, как только исчезает афазия, тот же больной находит определения
более красочные и индивидуально своеобразные. Не узнавая мелодий
и не умея -их воспроизвести, больной, у которого угнетено правое полу-
шарие, стремится дать им какое-то определение, отнести к какому-то
жанру, причем эти определения обычно бывают ошибочными. В период
инактивации левого полушария тот же больной узнает мелодию, охот-
но поет, но стремления определить ее жанр не проявляет. Выполняя
задания классифицировать, разложить по группам таблички с изобра-
жением цифр или букв, больной, у которого угнетено правое полуша-
рие, руководствуется принципом семантической однородности, тогда
как при угнетении левого полушария используются наглядные призна-
ки, например, в одну группу относятся буквы, одинаковые по шрифту.
Различной оказывается в зависимости от стороны воздействия и ди-
намика восстановления сознания. При угнетении левого полушария
глубже и продолжительнее послеприпадочное оглушение, более резко
выражены электроэнцефалографические признаки снижения уровня
бодрствования, позднее восстанавливается ориентировка во времени,
месте и собственном состоянии. Вместе с тем обнаруживается, что
ориентировка в окружающем конкретном мире явлений глубже нару-
шается и позднее восстанавливается при угнетении правого полуша-
рия. Полноценная формальная ориентировка сочетается в период уг-
нетения правого полушария с неузнаванием знакомых людей, знако-
мой комнаты, неумением определить особенности погоды и т. п.
Суммируя изложенные факты, можно прийти к заключению, что в
организации сознательной деятельности принимают участие оба полу-
шария при ведущей роли левого. Вместе с тем имеются основания
предположить, что в образной конкретной, индивидуально, вероятно,
более своеобразной деятельности правого полушария сильнее прояв-
ляются мотивы, не контролируемые сознанием, т. е. большую роль иг-
рает бессознательное. В этом аспекте можно трактовать и тот обнару-
женный при исследовании унилатеральных электросудорожных при-
падков факт, что левое полушарие имеет доминирующе значение в
организации хорошего настроения, т. е. настроения, способствующего
более объективной, трезвой оценке ситуации. (Sperry, Gazzaniga and
Bogen, 1969; Деглин, 1973; Деглин и Николаенко, 1975; Балонов и др.
4975; Трауготт, 1975).
Заключение
Представленное здесь изложение нейрофизиологических фактов,
очевидно, неполно и в какой-то мере субъективно. Думается, однако,
что приведенных материалов достаточно, чтобы утверждать, что бес-
сознательное играет определенную роль в высшей нервной деятельно-
714

сти человека, влияя на особенности ориентировочных реакций, обра-
зование новых условных рефлексов и течение ассоциативных процес-
сов, т. е., в конечном счете, на программу поведения. Целостная образ-
мая невербализованная оценка ситуации сочетается и может в какой-
то мере предшествовать ее осознанному анализу. Очевидно, такое пред-
ставление о структуре высшей нервной деятельности человека соот-
ветствует положению И. П. Павлова о том, что ориентировка челове-
ка в окружающем осуществляется при «постоянном взаимодействии
двух сигнальных систем. Вместе с тем в нейрофизиологических иссле-
дованиях выявилось значение неполностью осознаваемых аффективных
комплексов и в самом первом приближении наметились механизмы их
образования.
Наметилось также значение межполушарной асимметрии и моду-
лирующих подкорковых влияний в механизмах поведения. Выясняется,
что деятельность на уровне первой сигнальной системы, т. е. невер-
балтсзованные неосознанные компоненты (Поведения, управляются пра-
вым полушарием и, вероятно, в большей, чем сознательная активность,
степени, подчинены модулирующим влияниям глубоких структур. Гипо-
тезы, подобные предлагаемой, уже были высказаны в литературе (Кок,
1967, 1975).
На основании теоретических (положений и данных клинических и
экспериментальных исследований можно прийти к заключению, что
доведение человека определяется доминантами, длительно существую-
щими и кратковременными. Доминанты же подобны пирамидам, вер-
хушка которых представлена в коре левого полушария, тело — в коре
правого, а основание достигает глубоких структур моага. Относитель-
ное значение сознательного и бессознательного в создании и существо-
вании доминант различно не только у разных людей, но и у одного
и того же человека в разные периоды жизни, в разных функциональ-
ных состояниях, в разных ситуациях.
ON THE PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS IN
NEUROPHYSIOLOGICAL INVESTIGATIONS
N. N. TRAUGOTT
I. M. Sechenov Psychoneurological Scientific Research Institute, Leningrad
SUMMARY
Neurophysiological investigations of the role of the unconscious in the or-
ganization of behaviour were carried on along the following lines: 1. the con-
ditions under which involuntary vegetative visceral responses become con-
sciously controlled were determined; 2. the possibility of the emergence of ori-
enting and conditioned responses to subliminal stimuli was ascertained, and
ihe range of subliminal spectrum was shown to depend on the emotional state
and controlled by thalamic cortical influences; 3. conditions for the for-
mation of weak points and the significance of unconscious components in their
structure were ascertained. The selective stability of affectively satiated
functional structures in conditions of progressive inhibition of cerebral activ-
ity was revealed; 4. different contributions of the right and left hemispheres
to the organization of consciousness and the unconscious were assessed.
715

ЛИТЕРАТУРА
1. БАЛОНОВ Л. Я., Условно-рефлекторная регуляция сердечной деятельности челове-
ка, Л., 1959.
2. БАЛОНОВ Л. Я., БАРУ А. В., ДЕГЛИН В. Л., В кн: XII съезд Всесоюзного об—ва
физиологов, т. I, стр. 100—103, Л., 1975.
3. ВАЛУЕВА М. Н., Произвольная регуляция вегетативных функций организма, М.,
1967.
4. ВОРОНИН Л. Г., ГРОМЫКО Н. М., КОНОВАЛОВ В. Ф., Журн. высш. нервн.
деятельности им. И. П. Павлова, т. XXI, в. 4, стр. 667—673, 1971.
5. ГАННУШКИН П. Б., Избранные труды, М., 1964.
6. ГЕРШУНИ Г. В., Журн. высш. нервн. деят. им. И П. Павлова, т. V, в. 5, стр.
656—676, 1955.
7. ГЕРШУНИ Г. В., Журн. высш. нервн. деят. им. И. П. Павлова., т. VII, в. 1, стр.
13—24. 1957.
8. ГЕРШУНИ Г. В., АЛЕКСЕЕНКО Н. Ю., АРАПОВА А. А., ОБРАЗЦОВА Г. А.
СЛОВЦОВА А. П., В кн.: Военно-медицинский сборник, М.—Л., 1945.
9. ДЕГЛИН В. Л., Журн. невропатол. и психиатр., т. 73, в. II, стр. 1609, 1973.
10. ДЕГЛИН В. Л., НИКОЛАЕНКО Н. Н., Журн. физиология человека, том L № 3,
стр. 418—426/ 1975.
11. ИВАНОВ-СМОЛЕНСКИЙ А. Г., В кн.: На пути к изучению высших форм нейродина-
мики ребенка. М., 1934.
12. ИВАНОВ-СМОЛЕНСКИЙ А. Г Опыт объективного изучения работы и взаимодейст-
вия сигнальных систем головного мозга. М., 1963.
13. ИВАНОВ-СМОЛЕНСКИЙ А. Г., Очерки экспериментального исследования высшей
нервной деятельности человека, М., 1971.
14. КОК Е. П., Зрительные агнозии, Л., 1967.
15. КОК Е. П., Журн. Физиология человека, т. I, № Î.
16. КОСТАНДОВ Э. А., В кн.: Материалы Пятого всесоюзного съезда невропатологов и
психиатров, т. 3, стр. 89—93,- М., 1969.
17. КОСТАНДОВ Э. А. и АРУЗМАНОВ Ю. Л., Журн. высш нервн. деят. им. И. П. Пав-
лова, т. XXV, в. 6, стр. 1172—1180, 1975.
18. КОРОТКИЙ И. И., В кн. Философские вопросы физиологии высшей нервной деятель-
ности и психологии, М., 1963.
19. САМСОНОВА В. Г., Журн. высш нервн. деят. им. И. П. Павлова, т. XIII, в. 5, стр.
689—703. 1953.
20. ТРАУГОТТ H. H.. О нарушених взаимодействия сигнальных систем при некоторых
остро возникающих патологических состояниях головного мозга, М.—Л.. 1975.
21. ТРАУГОТТ Н. Н., Журн высш. нервн. деят. им. И. П. Павлова, т. IX, в. 3, стр.
328—334. 1959.
22. ТРАУГОТТ H. H., В кн.: XII съезд физиологического Всесоюзного об-ва. Тезисы.
т. 2. Л., 1975.
23. ТРАУГОТТ Н. Н., БАГРОВ Я. Ю.5 БАЛОНОВ Л. Я- ДЕГЛИН В. Л., КАУФМАН
Д. А., ЛИЧКО А. Е., Очерки психофармакологии человека. Л., 1968.
24. SPERRY. R. W., GAZZANIGA, M. S., BOGEN. J. Е., in: Handbook of Clinical Neuro-
logy. Amsterdam 4, 273—289, 1969.

62
РОЛЬ НЕОСОЗНАВАЕМОЙ И ОСОЗНАВАЕМОЙ СФЕР ВЫСШЕЙ
НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В МЕХАНИЗМАХ ПАМЯТИ
Л. Г. ВОРОНИН, В. Ф. КОНОВАЛОВ
Институт биофизики АН СССР, Пущино-на-Оке
Наличие у человека двух уровней функционирования головного
мозга — осознаваемого и неосознаваемого — ставит задачу изучения
"взаимодействия этих уровней и (выяснения роли каждого из них в от-
дельности.
Интерес к указанной проблеме насчитывает уже несколько сот
лет. Пожалуй, первым, кто обратил внимание на .наличие неосознавае-
мых реакций у человека и попытался их осмыслить, был Платон. Одна-
ко научный подход к разработке проблемы проявления неосознавае-
мых действий ib поведении людей относится лишь iko второй половине
прошлого и .началу настоящего столетия [17; 18; 19; 7; 8—10; 5; 16; 6;
22; 4].
Хорошо известно также, что создатель учения о высшей нервной
деятельности И. П. Павлов, хотя и начал первые свои исследования на
животных, но уже в 1903 г. говорил, что рано или поздно наука перене-
сет на .наш субъективный мир вою силу объективного исследования и
ярко осветит механизм сознания. Конечной целью своего учения
И. П. Павлов считал познание высших проявлений деятельности голов-
ного мозга человека. «В сущности, — писал он, — интересует нас в
жизни только одно: наше психическое содержание» [14, 53]. Однако и
он, .и его последователи предвидели всю трудность познания этого «со-
держания». Поэтому на одном из клинических заседаний («Среда»),
говоря о необходимости сочетания данных эксперимента и словесного
отчета испытуемого, И. П. Павлов подчеркивал: «Речь идет о том,
чтобы положить наши субъективные переживания, наше понимание
этих субъективных переживаний на физиологическую основу и, конеч-
но, это не очень легко» [15, 355]. Аналогичные взгляды на механизмы
высшей нервной деятельности человека разделял Л. А. Орбели [13],
считавший наиболее правильным изучение проблемы «мозг и сознание»
путем сочетания разнообразных методов. Он так же, как и Павлов, на-
стойчиво стремился подвергауть явления субъективного «мира человека
физиологическому анализу.
Попытки физиологического анализа субъективного мира нередко
встречаются и в зарубежных психофизиологических исследованиях
[20; 23; 24], призывающих экспериментаторов к изучению 'субъектив-
ных реакций физиологическими методами. В то же время многие из
этих исследований [1; 2; 11; 21] показывают, насколько умозрительно
изображают взаимодействие сознательного и бессознательного как ор-
тодоксальные, так и рядящиеся в тогу современной науки последовате-
ли Фрейда.
717

•В нашу задачу не входит анализ довольно обширной литературы,
касающейся физиологического, психологического, клинического и фи-
лософского аспектов исследования взаимоотношения осознанных и не-
осознанных .реакций человека. Мы считаем (необходимым только под-
черкнуть чрезвычайную сложность рассматриваемой проблемы, кото-
рая привлекала к себе внимание многих исследователей самых разных
специальностей в течение длительного времени. Все это привело к то-
му, говоря словами И. П. Павлова, что: «Миллионы страниц заняты
изображением внутреннего мира человека, а результатов этого тру-
да—законов душевной жизни человека — мы до сих пор не имеем»
[14, 88]. Разумеется, что теперь в результате значительного преиму-
щества объективного метода исследования высшей нервной деятельно-
сти человека перед прежними интроспективными попытками ее позна-
ния можно смело браться за решение многих проблем, в том числе за
решение проблемы роли сознательного и бессознательного в организа-
ции функций мозга, в частности в механизмах памяти. Совершенно
справедливо по этому поводу замечает Ф. В. Баооин: «Всем ходом раз-
вития нашего знания мы сейчас уже достаточно подготовлены, чтобы,
наконец, в эту область войти» [3, 361].
Методика, схема опытов, испытуемые
С целью изучения роли бессознательных процеосов в механизмах
памяти проведено две ссрии экспериментов. Первая серия опытов вы-
полнена на 10 испытуемых в возрасте 5—6 лет, на 15 — в возрасте
8—9 лет и на 20 — в возрасте 16—17 лет. Во второй серии эксперимен-
тов участвовало 10 детей 2—3-летнего возраста, 12 — 4 — 5-летнего,
10 — 6—7-летнего, 19 здоровых взрослых в возрасте 18—30 лет и 20
больных церебральным атеросклерозом в возрасте 55—70 лет. У всех
исследуемых сначала выяснялись закономерности формирования и
воспроизведения следов возбуждений. Образование следовых реакций
в виде условного рефлекса на время осуществлялось или при сочета-
нии звукового раздражителя со световым, разделенными 15-секундной
паузой (первая серия), или же при действии только светового стиму-
ла, включавшегося, как и в первой серии опытов, также на 3 секунды
через 15 сек. интервалы (вторая серия). Обычно после третьего опыта
(в каждом опыте давалось по 10 раздражителей), когда следы от дей-
ствующих агентов были сформированы и воспроизводились в электро-
графичеоких реакциях (ЭЭГ, КГР и др.) в виде условной реакции на
врем/я, мы приступали ik выяснению возможности отражения этих сле-
дов во второй сигнальной системе. Испытуемый в таких случаях дол-
жен был, согласно предварительной инструкции, нажимать на кнопку,
включающую раздражитель, в тот момент, когда, по его мнению, ос-
нованному на предшествующем опыте, должен был появиться световой
стимул. Разумеется, что свет при этом отключался.
Регистрация ЭЭГ затылочных зон коры .головного мозга, КГР,
ЭКГ и нажатий на кнопку — механограм:м (МГ) цроводилась на че-
тырех- или восьмиканальном электроэнцефалографе.
Обследование испытуемых заканчивалось тщательным их рас-
спросом об отношении к опытам, о замеченных ими каких-либо прави-
лах проведения экспериментов и т. п.
Результаты исследования просчитывались с помощью ЭВЦМ
«Мир-2». Вычислялись средние арифметические значения сознательных
оценок межсти'мульных пауз (М), средние квадрэтические отклонения
718

(v), средние ошибки средних арифметических (m) и достоверности
различая анализируемых показателей (t).
Результаты исследования
1. Осознание следовых реакций, вызванных
звуковым раздражителем
5—9-летние испытуемые в подавляющем числе случаев (95—97%)
нажимали на кнопку раньше, чем это следовало, они недооценивали
требуемый по условиям опыта отрезок времени (рис. 1А). У 16—17-лет-
них исследуемых преждевременная реакция встречалась значительно
реже — всего в 48—60% проб (рис. 1А). Оказалось также, что число
Рис. 1. Определение величины межстимульного интерзала без «счета про
себя». Недооценки, точное реагирование и переоценки интервала времени,
через который включался подкрепляющий стимул (в процентах) у иссле-
дуемых до специального их научения — А. Б — коэффициент сознательной
оценки времени (КСОВ), высчитанный у этих же испытуемых. Горизон-
тальная штриховая линия — уровень точной оценки следового
интервала
переоценок величины следового интервала находится в обратных отно-
шениях с числом недооценок: у наследуемых с наименьшим количест-
вом преждевременных реакций проявился наибольший процент запаз-
дывающих ответов (рис. 1А).
Обращает на себя внимание тот факт, что 5—9-летние испытуемые
определяли величину межстимульного интервала с точностью до 1 сек.
только в 2—3% случаев, 16—17-летние испытуемые — в 7—10% (рис.
1А). Однако это различие не было достоверным. Не обсуждая сейчас
этот факт, напомним, что формирование следов возбуждений в данном
случае осуществлялось при пассивном участии второй сигнальной си-
стемы.
С целью количественной оценки степени точности отражения сле-
дов возбуждения в сознании испытуемых вычислялся коэффициент
сознательной оценки времени — КСОВ, равный отношению истинного
времени произвольного реагирования испытуемых к заданному по схе-
ме опыта 15-секундному следовому интервалу. Как видно на рисунке
1Б, наибольшие значения КСОВ в случае недооценок и переоценок вре-
мени были у исследуемых старшего возраста. Если же испытуемые
719-

реагировали точно, КСОВ независимо от возраста колебался с незна-
чительными отклонениями в .пределах единицы.
Такая закономерность сознательного определения межстимульной
..паузы установлена у лиц, предварительно не оценивавших ее длитель-
ности при помощи счета «про себя». Если же испытуемые еще в ходе
формирования следов просчитывали время между включениями сиг-
налов, то характер сознательной оценки следовых интервалов был
иным. У «всех исследуемых, особенно у взрослых, в этих случаях повы-
шался процент точного реагирования. Одновременно отмечалось сни-
жение числа недооценок и увеличение, за исключением 16—17-летних
испытуемых, количества переоценок (рис. 2А). Коэффициент оозна-
рсаг^эватае Sl.4| переоценка
Рис. 2. Недооценки, точное реагирование и переоценки интервала, через
который включался подкрепляющий стимул (ъ процентах), у исследуемых
предварительно просчитавших «про себя» длительность следовой паузы
(А), и коэффициент сознательной оценки времени (Б), высчитанный у этих
же испытуемых. Горизонтальная штриховая линия — уровень точной
оценки следового интервала
тельной оценки начинал приближаться к единице и у 5—6, и у 8—9, и
у 16—17-летних исследуемых (рис. 2Б) Наиболее отчетливо это обна-
ружилось у исследуемых старшей группы, у которых особенно заметно
уменьшалась и переоценка следового интервала.
Наконец, в этой серии опытов и детям, и взрослым предлагалось
попытаться, нажимая на кнопку как можно точнее, опережать момент
действия овета. Свет при этом включался через 15-секундный интервал
после звука (условного сигнала).
В результате этих опытов оказалось, что 5—9-летние ребята опе-
режали световую стимуляцию, нажимая в среднем не через 13—14
секунд, как это делали взрослые, а через 7—10 секунд (рис.ЗА). У них
же выявлены большие, чем у 16—17-летних, индивидуальные различия
произвольных реакций, характеризующие их способность предвосхи-
щать возможность действия внешних агентов (рис. ЗБ).
Итак, вышеописанные эксперименты показывают, что в результа-
те активного участия второй сигнальной системы осознанное запечат-
ление следов стимулов и точное воспроизведение их в виде условного
рефлекса на время осуществляется, главным образом, у 16—17-летних
испытуемых.
Обращает на себя внимание факт, что независимо от того, недо-
оценивал или переоценивал испытуемый 15-секундный интервал вре-
мени, у него регистрировалось неосознанное воспроизведе-
ние сформированного следа возбуждения точно на
720

месте ранее действовавшего очередного раздражителя (рис. 4А). Затем
оказалось, что следовая реакция может проявлятьоя не только через
15 секунд лосле выключения испытуемым раздражителя, но и за 15 се-
§1.0
со
га
о
32
ê
■В 0.6
■3
8 0.4
СО
5
0.2
5-6 16-17
ВОЗРАСТ ИСШТ7ШЙ
15
13
S и
« 9
а
ы 7
а,
PQ 5
Г6-17
I 2 3 4 56 78 9 10
ЧИСЛО ИСПЫТУЕМЫХ
Рис. 3. Коэффициент сознательной оценки момента включения света (А)
п выражение индивидуальных различий произвольных реакций испытуемых
(Б). Горизонтальная штриховая линия — уровень точного реагирования
/5с
! Ю)"о
ttiHf^W-—^^*^v*V^^
гл
^J : /00«»
I ' feu
•х^
Iv4v4^j4vlUvi^4vUi*^^
Рис. 4. Воспроизведение неосознаваемых следов возбуждений в КГР
через 15 сек. после выключения исследуемым светового (СВ) стимула (А)
и за 15 сек. до его включения (Б). 1—отметка раздражения;
2—ЭЭГ затылочной области; 3—КГР; 4—ЭКГ
кунд до его включения (рис. 4Б). Неосознаваемые проявления следо-
вых эффектов выражались в изменениях КГР, на ЭЭГ в виде депрес-
сии альфа-активности и m репродукции хорошо выраженных ЭМГ-ре-
акций.
46. Бессознательное 721

2. Осознание следовых .реакций, вызванных
световым р а з др а ж и те л е*м
Эта серия опытов отличалась от первой тем, что формирование сле-
дов возбуждений в виде условного рефленса на в(ремя осуществлялось
в результате повторения одного и того же раздражителя (светового)
каждые 15 сек. Вторая серия опытов, так же как предыдущая, была на-
правлена на выяснение закономерностей (взаимодействия .неосознавае-
мых следовых реакций с осознаваемыми у испытуемых разных воз-
растов и у больных .церебральным атеросклерозом.
Выполнить задачу исследования в полной мере на детях 2—3-лет-
него возраста не удалось потому, что они не понимали инструкцию.
Но если все же считать, что 2—3-летние дети пытались самостоятельно
■воспроизвести длительность межстимульной паузы, то все их реакции
нужно отнести к недооценкам (рис. 5).
100
80
Точное реагирование
VI II III П
Ж
У I II III ГУ У
ГРУППЫ ИСПЫТУЕМЫХ
II III 17
Рис. 5. Недооценки, точное реагирование и переоценки следового интервала
у детей в возрасте 2—3 лет (I), 4—5 лет (II), 6—7 лет (III), у взрослых
здоровых испытуемых б возрасте 18—30 лет (IV) и у больных церебраль-
ным атеросклерозом (V) в возрасте 55—70 лет
4—5-летние дети понимали инструкцию, но в 76% испытаний .не-
дооценивали 15-секу.ндную следовую паузу, а в 22% — переоценива-
ли ее. В остальных 2% случаев было обнаружено точное определение
интервала времени (рис. 5).
Точность определения величин интервала времени значительно по-
высилась у 6—7-летних испытуемых. У них также несколько увеличил-
ся процент запаздывающих ответов (рис. 5). У всех испытуемых этого
возраста общее число недооценок, выражающих преждевременные ре-
акции, достигло 64%, запаздывающие реакции (переоценки) и точные
составили соответственно 24% и 12%. Как выяснилось из расспроса
детей после опыта, два (из десяти) для оценки следовой паузы приме-
няли счет «про себ'я». Этот фактор, очевидно, и был решающей -причи-
ной того, что у 6—7-летних исследуемых точные ответы появлялись в
относительно большом числе случаев.
У испытуемых этого возраста повысилась способность запоминать
722

отрезок времени. Оказалось, что если детей 6—7-летнего возраста пре-
дупредить о необходимости запомнить длительность межстимульной
паузы, а затем ее продемонстрировать один раз, то 33% из них вос-
производят заданные интервалы времени значительно точнее, чем до
этого.
Взрослых здоровых лиц и больных церебральным атеросклерозом
мы разделили на две группы: в первую группу вошли испытуемые, не
определявшие при помощи счета «про себя» интервал между включе-
ниями стимулов, во вторую группу — пользовавшиеся этим приемом
еще в начале исследования самостоятельно, без каких-либо инструк-
ций. Больные, ка:к правило, хотя и пробовали в на>чале оценить межсти-
мульную паузу при помощи счета «про себя», но быстро от этого отка-
зывались, полатая, что таким образом точно установить момент вклю-
чения стимула нельзя. По их мнению, наиболее адекватным «мери-
лом» начала действия раздражителя является «внутреннее чувство
вспышки света». Опыты показали, что больные испытуемые в 92% проб
недооценивали 15-секундный отрезок времени, а здоровые взрослые
испытуемые преждевременно реагировали только в 25% (рис. 5). Пе-
реоценка этого отрезка времени у здоровых лиц достигала 63% проб,
в то время как у больных она колебалась на уровне 0—5%, составляя
в среднем 2% (рис. 5). Предварительное определение межстимульной
паузы путем счета «про себя» у здоровых испытуемых увеличивало
точность рефлекса на время с 8—14% до 33—35%. У больных же этот
прием почти не влиял на точность оценки времени, -которая не превы-
шала у них 3—9%. Было также обнаружено, что здоровые исследуе-
мые запоминают длительность межстимульного интервала после одно-
кратной демонстрации и затем воспроизводят этот интервал в течение
10 проб без единой ошибки. У больных такого рода предварительное
«научение» не улучшало последующую репродукцию следовой паузы.
Наконец, у всех групп испытуемых была испытана способность к
формированию условного рефлекса на врем'я в виде реакции (нажим
на кнопку), опережающей подкрепляющий стимул (свет), который
экспериментатором включался 10 раз на три секунды всего через 15-
секундные интервалы. Критериями опережающей реакции служила не
только произвольная реакция в виде нажима пальцем на кнопку, но и
открывание глаз.
Попытка провести эти эксперименты на 2—Зчлетних детях не увен-
чалась уапехом из-за полного непонимания ими инструкции. 4—5-лет-
ние испытуемые на протяжении всей меж'стимульной паузы непрерывно
нажимали на кнопку. Наиболее адекватные реакции были зарегистри-
рованы у 6—7-летних детей. Однако и они на!жимали на кнопку и от-
крывали глаза менее точно, чем это делали здоровые взрослые, кото-
рые уже после двух-трех включений стимула запечатлевали в памяти
длительность следовой паузы.
Больные, так же .как и дети'младшего возраста, с трудом понима-
ли инструкцию, часто забывали ее и выражали удивление по поводу
того, что можно опережать включение света. Только после 8—12, а
иногда и более применений раздражител1Я у больных появлялись пер-
вые неуверенные и неточные попытки предвосхищения момента вклю-
чения сигнала. Постепенно, с возникновением «чувства, что свет зажи-
гается», у больных проявлялось более точное реагирование, чем у детей,
но менее точное, чем у здоровых взрослых.
В результате отчета испытуемых о способах определения длитель-
ности паузы выяснилось следующее: 4—7-летние испытуемые не могли
723

объяснить тот метод, который они использовали для репродукции сле-
дового интервала. В некоторых случаях дети говорили: «зажигали лам-
почку так, как вы просили» или «зажигали ламиоч1ку так, как надо».
Пять 18—30-летних испытуемых из 19-ти также затруднялись отве-
тить, как они оценивали межстимульную паузу. Более того, три чело-
века из них даже не заметили ритмичности предъявления стимулов,
считая, что они включались бессистемно. 7 из 19 взрослых для созна-
тельной оценки длительности межстимульного интервала пользовались
счетом «про себя». Но точно выразить время в секундах им не удава-
лось. Так, например, при следовой паузе, равной 15 сек., и длитель-
ности «безусловного» агента, равной 3 сек., испытуемым 'могло пока-
заться, что прошло около 2—4 минут. Два взрослых здоровых иссле-
дуемых в процессе определения межстимульного интервала мысленно
представляли движущуюся секундную стрелку на циферблате часов.
Больные, как уже отмечалось, для воспроизведения длительности
следовой паузы и для опережения момента включения раздражителя
использовали «внутреннее чувство, что свет зажигается». Они полага-
ли, что «счет не способствует, а, наоборот, мешает травильному выпол-
нению распоряжений врача».
TaiKHM образом, у здоровых взрослых в отличие от детей и боль-
ных был обнаружен более разнообразный набор способов определения
интерв ала вр ем ен и.
Наконец, следует отметить, что и в описываемой серии опытов бы-
ли факты точного воспроизведения следов возбуждений в электрогра-
фических реакциях независимо от того, переоценивал или недооцени-
вал исследуемый интервал. Так, например, на рис. 6 видно, что 5-лет-
+**~Yt\*i> 1ф '^* »■*<,■■ i»Hs^i -утиная».^*iJU-»Y*^^^^v«4*vv^V^ TN^rvfc.y*»*"4V-"vh"**" **»*4г*р***ф
Рис. 6. Воспроизведение осознанных (1) и неосознанных (3) следовых
процессов у 5-летнего испытуемого. 1 — отметка включения раздражения;
2 — механограммы (МГ) ; 3 — КГР; 4 — ЭКГ; 5 — ЭЭГ затылочной
области
ний испытуемый недооценивает время, нажимая на кнопку несколько
раз в течение 15 сек., в то время как его нервная система
более точщо отсчитывает этот интервал в>р ем е-
ни на неосознанном уровне, что отражается на КГР.
Обсуждение результатов исследования
Основной из установленных нами фактов заключается в том, что
характер осознанных -воспроизведений длительности следового интер-
вала определяется свойствами нервных процессов возбуждения и
торможения, их силой, уравновешенностью и подвижностью. Относи-
тельное преобладание торможения над возбуждением может несколько
задерживать реакции испытуемых, при помощи которых они сигнали-
зируют о величине межстимульной паузы. Конечно, не следует пони-
мать так, что все дело только в торможении сигнализирующего дви-
724

жения. По-видимому, свойства нервных процессов — их неуравнове-
шенность и инертность—определяют и активность мозговых механизмов
ориентировки .во времени. В том случае, когда возбуждение сильно
преобладает над торможением, это приводит к недооценкам длитель-
ности отрезка времени. Наше представление основано не только на
общетеоретических взглядах павловской школы, но и на результатах
собственных исследований. Опыты с детьми, у которых еще недоста-
точно развиты свойства нервных процессов, и с больными церебраль-
ным атеросклерозом, у которых эти свойства патологически ослаблены,
подтверждают наше представление. У больных, в силу большой инерт-
ности процесса возбуждения, возникает «'чувство включения света». Это
«чувство» в ряде случаев было гл-авным фактором, определявшим точ-
ность репродукций межстимульной паузы.
В первой и во .второй сериях опытов мы провели количественное
сравнение одною из наблюдавшихся явлений, а именно того, что с воз-
растом у испытуемых повышается способность осознанно воспроизво-
дить более длительные интервалы времени. Осознанные реакции детей,
основанные на следах от звукового агента и изучавшиеся в первой се-
рии опытов, характеризовались в большей степени недооценкой меж-
стимульной паузы, чем такие же реакции, сформированные на следах
от светового стимула в процессе второй серии опытов. У взрослых ис-
пытуемых та/кош различия не было обнаружено. Уместно напомнить,
что выраженность следового эффекта в виде условного рефлекса на
время перед очередным включением света также была выше у испы-
туемых, у которых реакция выработана на следах от звукового стимула.
С целью анализа этих результатов было проведено сравнение за-
кономерностей проявления условных реакций на время (УPB) и осоз-
наваемых репродукций межстимульной паузы у детей и взрослых испы-
туемых, участвовавших в первой (А) и во второй (Б) сериях опытов
(рис. 7).
Как видно на рисунке 7, уменьшение выраженности УРВ совпада-
ет с увеличением времени, равного, по мнению испытуемых, длительно-
сти 'следового интервала.
Следовательно, этот факт уже прямым образом свидетельствует в
пользу нашего предположения, что характер произвольных реакций на
время обусловливается уравновешенностью процессов возбуждения и
торможения: преобладает возбуждение в межстимульном интервале—
налицо недооценки; относительно сильнее торможение, чем возбужде-
ние — увеличивается количество переоценок.
Обсуждая результаты вы.шеостисаннььх опытов, при проведении ко-
торых мы встретились с осознанными и неосознанными реакциями ис-
пытуемых, следует помнить, что основным механизмом высшей нервной
деятельности человека является, в свете современных знаний, меха-
низм постоянного формирования и «оживления» хранящихся в памяти
прямых и обратных, наличных и -следовых временных связей, образую-
щихся в результате восприятия мозгом непосредственных и словесных
раздражений. Однако мы все еще не можем ответить на вопрос, как и
при помощи каких саморегулирующих процессов происходит сложней-
шая комбинация и перекомбинация этих временных связей.
Отсутствие ответа на этот основной вопрос ни в какой мере не
препятствует рассмотрению частных вопросов, если исходить при этом
из представлений о двух «половинах» высшей нервной деятельности
725

человека .по И. П. Павлову, одна из которых может протекать неосоз-
нанно, непроизвольно, а другая — осознанно, произвольно.
Хотя обе эти «(половины» деятельности высших отделов головного
мозга теано авязаны, при некоторых условиях опыта, а также на пер-
вых этапах онтогенеза, при некоторых состояниях организма (напри-
мер, в состоянии сна, при патологии головного мозга) удается наблю-
I
18
16
!4
12
10
61
L
50 да 50
40 В 40
30 S 30
20 20
10
10
5-6
Г8
16
14 S
12
10 со
8-9
16-17 лет
ВОЗРАСТ
4-5 6-7
ИСПЫТУЕМЫХ
18-30 лет
Рис. 7. Динамика взаимоотношений выраженности условных рефлексов
на время и сознательной оценки времени у испытуемых разных возрастов,
у которых формировались следы возбуждений от звукового агента (А),
и у испытуемых, у которых формировались следы от светового стимула (Б)
дать как бы самостоятельное проявление каждой из них в отдельно-
сти. В этих слу1ча1Я1Х возможно наследование того уровня первой сиг-
налыной системы, тех механизмов высшей нервной деятельности, кото-
рые являются общими для людей и животных.
С вопросом о двух «пол о IB и и а х» высшей 'нервной деятельности
человека тесно связан вопрос о двух ее уровнях — осознан vom и не-
осознанном. Было бы ошибочно думать, что неосознанные реакции—это
результат процессов, протекающих только в сфере первой сигнальной
системы, а осознанные — только в сфере второй сигнальной системы.
Все те речевые временные связи, которые хранятся в памяти и нахо-
дятся в деятельном контакте со второй сигнальной системой, относят-
ся к неосознанному уровню высшей нервной деятельности. С другой
стороны, все условные рефлексы, выработанные на непосредственные
раздражители и еще не символизированные второй сигнальной систе-
мой (или если в силу автоматизации их связь с этой системой затор-
можена), актуализируются на неосознанном уровне. Поэтому, нельзя
726

считать идентичными понятия «первая сигнальная система» и «неосоз-
нанный уровень высшей нервной деятельности». Однако мы часто
встречаемся с неосознанными реакциями, являющимися следствием
процессов, протекающих в сфере первой сигнальной системы. Поэтому
мы как бы условно отождествляем оба понятия. В то же время нам
пришлось иметь дело с речевыми временными связями, которые в си-
лу их слабой активности не оказывали влияния на процесс осознания.
Так, например, если испытуемые участвуют в опытах пассивно, огра-
ничиваясь выполнением инструкции экспериментатора: «при включе-
нии света открывать глаза, а при выключении раздражителя глаза за-
крывать», то формирование следовых реакций у них осуществляется
чаще всего на уровне первой сигнальной системы. Речевая символиза-
ция, осознание этих реакций при таких условиях их образования за-
труднительны или даже совсем невозможны. В пользу этого вывода го-
ворят, с одной стороны, наблюдавшиеся нами в подавляющем числе
проб недооценки или переоценки испытуемыми величин межстимуль-
ной паузы, а с другой — проявление электрографических компонентов
условного рефлекса на время точно на том месте, где ранее действо-
вал стимул. В подобных случаях есть все основания считать, что эти
реакции протекают на неосознанном первосигнальном уровне.
Результаты наших опытов, а также данные литературы [12; 25; 27;
28] показывают, что в работе головного мозга могут возникать со-
стояния, при которых о с о з нанные и н е о с о з н а н н ы е р е а к-
ции протекают автономно и до некоторой степени
независимо друг от друга. Однако следует еще раз под-
черкнуть, что такая автономность возможна только при определенных
условиях. Так, если испытуемым дается задание запоминать опреде-
ленные моменты опыта, т. е. в ход опыта активно включается их вторая
сигнальная система, то изменения ЭЭГ, КГР, МГ становятся более
стабильными. Самое же главное, пожалуй, что осознанные реакции ста-
новятся точно приуроченными к неосознанным. О важной роли направ-
ленного внимания в формировании осознанных реакций говорят и ре-
зультаты многих психофизиологических исследований [29].
Результаты нашей работы, проведенной в возрастном аспекте, по-
казали, что внимание как определенное состояние второй сигнальной
системы играет важную роль в осознании следовых реакций, главным
образом у здоровых взрослых. У детей же в возрасте 2—5 лет, а в ряде
случаев и у 6—7-летних воапроизведение следов раздражения всегда
проявлялось на неосознанном уровне. Вторая сигнальная система у
них, по сути дела, не оказывала влияния на характер следовых реак-
ций, которые репродуцировались на неосознанном уровне. Только у
8—9-летних детей отчетливо обнаруживается значение речевых сигна-
лов в воспроизведении запечатленных раздражений по механизму ус-
ловного рефлекса на время.
Особый интерес для нас представили результаты исследования
больных церебральным атеросклерозом, у которых осознание реакций,
выработанных на следах раздражений, могло происходить в силу по-
явления интуитивного предчувствия, что световой стимул сейчас дол-
жен возникнуть. Каков механизм этого предчувствия, трудно сказать.
Возможно это «оживление» тех комплексов второсигнальных времен-
ных связей, которые, некогда сформировавшись, перешли на неосознан-
ный уровень высшей нервной деятельности. Активация этих комплек-
сов могла произойти через первую сигнальную систему, в сфере кото-
рой вырабатывались адекватные им временные связи.
727

Наконец, большой интерес, на наш взгляд, вызывает тот факт, что
проявляться следовые реакции на неосозяанном и осознанном уров-
ня« могли у июпытуемых как .при наличии, так и при отсутствии изме-
нений ЭЭГ-реакций и что правильное воспроизведение межстамуль-
наго интервала испытуемые могли осуществлять без каких-либо замет-
ных электрографических реакций. Интерааны эти факты тем, что они
показывают не только разнообразие внешних проявлений осознанных
и .неосознанных реакций, но и возможность протекания этих реакций
на том уровне мозговой деятельности, который не сопровождается ви-
димыми — при современных методах исследования — изменениями ин-
тепр альной электрической активности.
В заключение обсуждения материала, излагаемого в данной
статье, уместно вспомнить слова, оказанные ъ свое время И. П. Пав-
ловым: «Ведь в психологии речь идет о сознательных явлениях, а мы
отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро
складывается из сознательного и бессознательного» [14, 87]. Однако
несмотря на значительно большую информацию о неосознаваемых и
осознаваемых реакциях, чем в те времена, мы и в настоящий момент
далеко не всегда можем определить грань между ними и понять меха-
низмы их взаимодействия.
THE ROLE OF UNCONSCIOUS AND CONSCIOUS PROCESSES
IN THE MECHANISMS OF MEMORY
L. G. VORONIN, V. Ph. KONOVALOV
Institute of Biophysics, Academy of Sciences, Pushchino-on-the-Oka
SUMMARY
Two groups of subjects were used: 1) normal Ss of various ages and 2)
patients with cerebral atherosclerosis with disturbances of memory. Con-
scious judgement of time, reproduction of unconscious trace phenomena, and
some aspects of interaction between conscious and unconscious reactions were
investigated. The data reveal the basic factors determining different types
of voluntary reaction in the form of reproduction of time intervals.
ЛИТЕРАТУРА
1. БАССИН Ф. В., Сознание и «бессознательное». В сб.: Философские вопросы высш»
нерв. деят. и психол., М., 1963, стр. 425.
2. БАССИН Ф. В., Проблема бессознательного (о неосознаваемых формах высшей нерв-
ной деятельности), М., 1968.
3. БАССИН Ф. В., О перспективах экспериментального исследования неосознанных яв-
лений. В сб.: Вопросы патопсихологии, М., 1970, стр. 26.
4. БЕХТЕРЕВ В. М., Общие основы рефлексологии человека, Л., Госиздат, 1926.
5. ВУНДТ В., Лекции о душе человека и животных, СПб., 1894.
6. ДЖЕМС У., Психология, СПб., 1911.
7. КАРПЕНТЕР У., Основания физиологии ума, СПб., 1877—1887.
8. КОРСАКОВ С. С, Об алкогольном параличе, М., 1887.
9. КОРСАКОВ С. С, Болезненные расстройства памяти и их диагностикаг М.г 1890.
10. КОРСАКОВ С. С, Курс психиатрии, М., 1901.
728

11. КУРЦИН И. Т., Критика фрейдизма в медицине и физиологии, М.—Л., 1965.
12. ЛЕНЦ А. К., Условные слюноотделительные рефлексы человека в сопоставлении
с данными сознания испытуемого субъекта. Физиол. ж. СССР, 1934, 17, 6, 1198.
13. ОРБЕЛИ Л. А., Вопросы высшей нервной деятельности, М.—Л., 1949.
14. ПАВЛОВ И. П., Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной дея-
тельности (поведения) животных, М.—Л., 1928.
15. Павловские клинические среды, М.—Л., 1957, 3.
16. РИБО Т., Память в ее нормальном и болезненном состояниях, СПб., 1894.
17. СЕЧЕНОВ И. М., Рефлексы головного мозга, М., 1952.
18. ТАРХАНОВ И. Р., Гипнотизм, внушение и чтение мыслей, СПб., 1886.
19. УШИНСКИЙ К., Человек как предмет воспитания, СПб., 1885, 2.
20. ФРАНКЕНХОЙЗЕР М., Некоторые аспекты исследований в физиологической психо-
логии. В кн.: Эмоциональный стресс, Л., 1970, стр. 24.
21. ШОРОХОВА Е. В., Проблема сознания в философии и естествознании, М., 1961.
22. ЭББИНГГАУЗ Г., Основы психологии, СПб., 1912.
23. ЭКМАН Г., Некоторые аспекты психофизических исследований. В сб.: Теория связи в
сенсорных системах, М., 1964, стр. 13.
24. ЭКМАН Г., Измерение субъективных реакций. В кн.: Эмоциональный стресс, Л.,
1970, стр. 37.
25. ЮС А., ЮС К.» Нейрофизиологические исследования «бессознательного» (Пороги вос-
приятия и элементы «бессознательного» при выработке условных рефлексов), Ж. не-
вропат, и психиатр, им. С. С. Корсакова, 1967, 67, 12, стр. 1809.
26. EKMAN, G., The measurement of subjective reactions. Försvarsmedicin, 1967, 3, Suppl.
2, p. 27.
27. HUDGINS. С V., Conditioning and voluntary control of the pupillary light reflex. J.
Gen. Psychol., 1933, 8, I, p. 3.
28. JASPER, H., SHAGASS, C, Conscious time judgements related to conditioned time in-
tervals and voluntary control of the alpha rhythm. J. Exp. Psychol., 1941, 28, 5, p. 503».
29. LIBET, В., Cortical activation in conscious and unconscious experience. Perspect. Biol.
and Med., 1965, 9, 1, p. 77.

63
психология установки и микроструктурный подход
Б. М. ВЕЛИЧКОВСКИЙ, А. Б. ЛЕОНОВА
МГУ, факультет психологии
В соответствии с принципами психологической теории деятельно-
сти, ее образуют направленные на достижение сознательно постав-
ленной цели действия, каждое из которых может быть охарактеризо-
вано с точки зрения конкретных способов его выполнения или опера-
ций (Леонтьев, 1959). Анализ психических процессов в терминах этой
концепции позволил получить ряд основополагающих научных резуль-
татов (Запорожец, 1941; Зинченко, 1961; Смирнов, 1948). В то же
время при решении теоретических и, особенно, практических задач
иногда приходится сталкиваться с ситуациями, выходящими за преде-
лы «разрешающей способности» анализа макроструктуры деятельности.
Это в полной мере относится к восприятию и к широкому классу яв-
лений установки (Узнадзе, 1939), которые чаще всего связаны в нашей
повседневной жизни с процессами, выполняющими функции операций
и локализованными вне фокальной области сознания. Если признать,
что при этом они не перестают быть сложными психическими процес-
сами, то становится понятной необходимость разработки принципов
анализа микроструктуры деятельности, которые позволили бы дать де-
тальное описание перцептивных действий и операций, а также, что осо-
бенно важно, установить характер складывающихся между ними ко-
ординации. Особое внимание, очевидно, должно (быть уделено ситуа-
циям актуального становления—микротенеза — психических процессов,
продолжающимся подчас лишь десятые и сотые доли секунды.
Именно эти задачи выступают на первый план в микроструктур-
ном подходе /К исследованию познавательной и исполнительской дея-
тельности (Зинченко, 1972). Однако, если в классических исследова-
ниях микрогенеза его фазы соотносились с фазами интроспектив-
ного впечатления (Ланге, 1893; Зандер, 1940), микроструктурный под-
ход прежде всего направлен на изучение скрытых от непосредственно-
го внешнего и внутреннего наблюдения психических процессов. Это
обстоятельство позволяет надеяться, что методические приемы микро-
структурного анализа могут способствовать решению проблем, разра-
батываемых в рамках психологии установки. Цель настоящей статьи
состоит в систематизации и анализе методических приемов изучения
микроструктуры восприятия. Выбор этой области объясняется перцеп-
тивным характером исходных проявлений установки, а также тем, что
по отношению к другим разделам .когнитивной психологии подобная
методологическая работа уже частично проведена (ср. Бауэр и Тул-
ви-нг, 1974).
С точки зрения микроструктурного подхода существует возмож-
ность экспериментального выделения в микрогенезе познавательных и
исполнительских процессов определенных уровней организации, каждый
730

из которых представляет собой взаимосвязанное множество операций,
выполняемых над одной из форм репрезентации окружения или схемы
тела. Но характеру выполняемых ими преобразований операции могут
быть весьма различными. В одних -случаях они включены в состав от-
носительно инвариантных стратегий переработки. Примером может
служить так называемый «эффект Струпа», при .котором восприятие
названия предъявленного слова происходит несмотря на сознательное
стремление испытуемого ограничиться восприятием цвета букв (Уорен,
1974). В других случаях несомненна активная реконструкция субъек-
том недостающей информации, гибкая перестройка стратегий в зави-
симости от задач деятельности (Зинченко, 1971; Колере, 1972). Сле-
дует подчеркнуть, что изучение «алфавита» перцептивных преобразо-
ваний осуществляется в ходе экспериментов, основанных на строгом
контроле условий и деятельности испытуемого. Минимизация субъек-
тивных ,и случайных влияний открывает путь к объективному изучению
глубоко индивидуальных особенностей организации психических про-
цессов, в том числе.и процессов построения образа (ср. Пайвио, 1975).
Поскольку психические процессы развертываются в реальном мас-
штабе времени, определение их временных характеристик является од-
ной из главных целей и средств микроструктурного анализа. В самом
деле, если перцептивная задача состоит из нескольких подзадач, ре-
шение которых осуществляется с помощью соответствующих операций,
то продолжительность этих операций в общем случае не должна быть
больше времени решения основной задачи. Таким образом, даже прос-
тое сравнение времени микрогенеза различных процессов зрительного
восприятия может служить ценным указанием на существующие между
ними структурные отношения. Другая причина широкого распростра-
нения хронометрических исследований связана с применением совре-
менных схем планирования и обработки результатов эксперимента.
Действительно, феномен обладает микроструктурой, если в его основе
можно выделить не менее двух процессов. Для изучения их координа-
ции уже недостаточно варьирования одного фактора. Применение же
многомерных статистических процедур (Фишер, 1934) остро ставит
вопрос о допустимых трансформациях шкал полученных данных, т. к.
эти трансформации могут либо вводить, либо элиминировать инфор-
мацию о взаимодействии независимых переменных. Здесь и обнаружи-
вается особый абсолютный характер временной шкалы, которая, в
отличие от многочисленных пороговых л точностных шкал (Бардин,
1976; Пачела, 1974), не допускает возможности произвольной транс-
формации.
К сожалению, наиболее популярный прием классических иссле-
дований микрогенеза — изменение длительности экспозиции — не
позволяет оценить продолжительность восприятия предъявленной ин-
формации. Во-первых, перцептивные процессы не оканчиваются в мо-
мент физического прекращения стимуляции (Луизов, 1961). Во-вто-
рых, внутри определенного временного интервала, называемого «кри-
тическим интервалом суммации», пороговые и надпороговые перцеп-
тивные эффекты в той же степени зависят от времени предъявления,
как и от энергетических характеристик раздражения (Блок, 1885; Гле-
згр, 1966). Поэтому в тех исследованиях, где с помощью одновремен-
ного факторного варьирования длительности предъявления и интер-
стимулького интервала стремятся определить зависимость результи-
рующего познавательного эффекта (узнавания, воспроизведения, по-
нимания ,и т. д.) от перцептивных и постлероцептивных процессов, вели-
чина интерстимульного интервала на всех уровнях изменения этого
731

фактора выбирается существенно более продолжительной, чем время:
«инерции» перцептивных процессов (Величковский и Шмидт, 1977).
Эта возможность использования длительности предъявления для ре-
шения вопросов микроструктурного анализа, разумеется, служит сла-
бым утешением в случае необходимости изучения взаимоотношений'
процессов построения образа. Поэтому в исследованиях восприятия,
как правило, применяют два производных методических приема кон-
троля времени микрогенеза.
Первый из этих приемов основан на предположении, что предъяв-
ление второго стимула в непосредственной пространственной и времен-
ной близости к первому способно эффективно «прервать» процессы его
восприятия (Сперлинг, 1967). Согласно распространенной в настоя-
щее время двухфакторной теории обратной зрительной маскировки
(Шерер, 1973), термин «прерывание» действительно адекватно описы-
вает перцептивные события при некоторых специальных условиях —
значительных асинхронностях включения стимулов (свыше 100 —
150 мс), использовании структурированной маски, дихолтическом
предъявлении. В других случаях ухудшение восприятия следует, по-
видимому, объяснять пространственным наложением (интеграцией) те-
стового и маскирующего изображений, что затрудняет .интерпретацию
получаемых данных. Принципиальная трудность с использованием си-
туации маскировки для остановки перцептивной обработки и прямой
оценки продолжительности процессов восприятия состоит в том, что
зачастую интерференция нескольких быстро следующих друг за дру-
гом событий сопровождается не ухудшением, а обогащением и улуч-
шением восприятия (Величковский, 1977). В частности, при этом мо-
гут возникать динамические эффекты типа стробоскопического движе-
ния, снижаться пороги обнаружения элементарных и сложных зри-
тельных стимулов (Лапин и Бэл, 1972). Поэтому ситуация обратной
маскировки является сейчас прежде всего объектом интенсивного
изучения, и лишь затем — методическим приемом изучения микроге-
неза различных перцептивных категорий.
Второй методический прием связан с подсчетом величины крити-
ческого интервала суммации. Долгое время феномен временной сум-
мации считали либо психологическим проявлением фотохимического
закона Бунзена—Роско (Луизов, 1961, с. 92), либо следствием органи-
зации психофизиологических процессов на уровне коры мозга, разби-
вающих сенсорную информацию на дискретные кадры длительностью
порядка 100 мс (Винер, 1968). Результаты ряда исследований говорят
о том, что эти гипотезы, вероятнее всего, неверны. Прежде всего, было
установлено, что величина (критического интервала суммации устой-
чиво зависит от решаемой наблюдателем перцептивной задачи и ме-
няется в диапазоне от 10 до нескольких сот »мс (Канеман и Норман,
1964; Гросберг, 1968). Кроме того оказалось, что в пределах критиче-
ского интервала возможно перцептивное различение предъявлении
различной длительности (Сакс, 1971). Эти и аналогичные данные оп-
ределили отношение к критическому интервалу суммации как к пока-
зателю, непосредственно соотносимому с продолжительностью того или
иного перцептивного действия.
Видное место в методическом арсенале микроструктурного подхо-
да занимают хронометрические процедуры, основанные на регистра-
ции времени моторных реакций. Задача, очевидно, состоит в декомпо-
зиции времени реакции — выделении стадий, связанных с выполне-
нном различных, в том числе перцептивных операций. Еще Ф. Дон-
дерс (3868) предложил решать задачу декомпозиции с помощью вы-
732

читан ид времен реакции, полученных в различных, отличающихся по
своей сложности условиях. Отдельные примеры успешного применения
этого методического приема (Эриксен, Поллак и Монтегю, 1970) не
могут скрыть тот факт, что он предполагает априорное представление
о составе операций. Несомненно более совершенным является «метод
аддитивных факторов», разработанный С. Стернбергом (1969, 1975).
Его суть состоит в поиске таких пар факторов, влияние -которых на
время реакции в задачах бинарной классификации было бы статисти-
чески независимым. Аддитивность эффектов считается признаком того,
что соответствующие факторы влияют на разные стадии переработки
информации, взаимодействие — признаком влияния на одну и ту же
стадию. Таким образом, картина статистических взаимодействий в фак-
торном эксперименте служит указанием на существование некоторых
стадий процесса решения данной познавательной задачи, а рассмотре-
ние самих факторов позволяет качественно охарактеризовать психи-
ческие операции, выполняемые на каждой из стадий. Хотя количество
исследований восприятия, выполненных с П01мощью этой общей схемы
анализа, пока еще невелико (например, Массаро, 1975), в будущем
можно ожидать их резкого увеличения. Особенно перспективным пред-
ставляется в связи с этим использование в качестве зависимой пере-
менной такого непосредственно связанного с восприятием показателя,
как время перцептивной реакции, опредатяемое по критерию субъек-
тивной симультанности/последовательности двух перцептивных событий
(Величковский и Цзен, 1973; Стернберг и Кнол, 1973). Основными не-
достатками метода аддитивных факторов является невозможность оп-
ределения продолжительности переработки информации на каждой
стадии и невозможность установления порядка стадий.
Распространенным хронометрическим приемом изучения микроге-
нгза восприятия является задача бинарной (классификации совпаде-
ния/несовпадения двух последовательно предъявляемых объектов в от-
ношении тех или иных характеристик. В типичном варианте методики
(Познер, 1969) испытуемому предъявляется на некоторое время сим-
вол, например заглавная буква «А». Через некоторое время предъяв-
ляется второй символ. Задача испытуемого состоит в том, чтобы как
можно быстрее определить, являются ли о'бе буквы физически иден-
тичными («А» и «А»). Задача может также состоять в установлении
идентичности «имен» («А» и «а»), принадлежности символов к одной
и той же фонологической («А» и «Е», а не «А» и «К») или семантиче-
ской («А» и «К», а не «А» и «4») .категорий. Относительная скорость
и точность ответов испытуемого позволяет сделать вывод о том, какой
тип репрезентации материала использует (испытуемый. В частности, тот
факт, что через несколько секунд после предъявления сравнение фи-
зически идентичных стимулов оказывается не более быстрым, чем
сравнение стимулов, совпадающих лишь по своему названию, мог бы
говорить о переходе к преимущественно фонематическому описанию ин-
формации. За редким исключением (Шепард, 1975), .критической пе-
ременной в подобных исследованиях оказывается асинхронность вклю-
чения стимулов, а не время реакции, служащее лишь для определения
относительной легкости решения задачи. Применимость этого методи-
ческого приема ограничивается его низкой временной разрешающей
способностью и рядом скрытых допущений о продолжительности и осо-
бенностях взаимодействия различных характеристик материала в
памяти.
Важнейшим метоцщчеоким принципом микроструктурного анализа
является одновременный учет не только скорости, но и точности вы-
733

полненля той или иной экспериментальной задачи, »поскольку эти два
показателя в общем случае связаны .монотонным соотношением, полу-
чившим название «рабочей характеристики скорости/точности ответов».
В последние годы были разработаны процедуры выделения инвариант-
ных относительно критерия ответа скоростных и точностных оценок
эффективности работы испытуемого (Лэпин и Харм, 1973; Пачела,
1974). Использование же обычных хронометрических приемов выделе-
ния и определения продолжительности стадий актуального развития
восприятия считается возможным только при постоянном и достаточно
низком уровне ошибок в различных экспериментальных условиях. Су-
ществует, однако, большая группа методических приемов микрострук-
турного анализа, основанных на опредшении сравнительной легкости
решения перцептивных задач. С помощью этих приемов, не предъяв-
ляющих жесткие требования к оценке временных показателей, .можно
установить факт взаимодействия перцептивных операций, примерно
определить порядок и уровень их выполнения.
Для изучения взаимодействия процессов восприятия в последние
годы широко используются, с одной стороны, задачи идентификации
и классификации многомерных стимулов, а с другой — ситуации воз-
никновения разнообразных сенсорных послеэффектов. О взаимодей-
ствии перцептивных процессов, например, можно судить по тому,
влияет ли на процесс оценки и использования информации о том или
ином перцептивном признаке объекта сопутствующее варьирование
иррелевантных признаков (Гарнер, 1974). Взаимодействие («инте-
гральность») соответствующих перцептивных процессов проявляется
либо в виде облегчения задачи в случае избыточного (коррелирующе-
го) изменения признаков, либо в виде усложнения задачи, .когда при-
знаки меняются ортогонально. Эти признаки также могут дифферен-
цироваться с помощью процедур многомерного шкалирования сход-
ства: шкалирование интегральных перцептивных измерений ведет к
эвклидовой метрике, а шкалирование неинтегральных измерений »— к
«метрике (городских .кварталов» (city block metric — Этнив, 1950).
Определенная информация о взаимодействии или независимости
может, очевидно, содержаться и в распределении ошибок идентифи-
кации признаков многомерных стимулов (Глезер, 1975). Более или
менее случайное сочетание ошибок считается доказательством незави-
симости соответствующих перцептивных процессов, тогда как законо-
мерное смещение ошибок по признакам расценивается в качестве ука-
зания на взаимодействие этих процессов. Как правило, основанием для
интерпретации результатов подобных экспериментов служат простые
модели параллельной и строго последовательной организации восприя-
тия, при которой ошибка на некотором раннем этапе переработки ин-
формации увеличивает вероятность ошибки на последующих этапах
(Дик, 1972). С представлением о последовательном выполнении неко-
торых перцептивных операций тесно связано понятие «внутреннего
порога» (Барон, 1973), описывающее состояние, при котором времен-
ные и энергетические условия достаточны для успешной оценки одних
и недостаточны для успешной оценки других характеристик объекта.
Следует отметить, однако, что в рамках данного методического приема
невозможно строго развести различные теоретические объяснения слу-
чаев перцептивной зависимости.
Распространенным приемом микроструктурного анализа восприя-
тия (Энстис, 1975) и более сложных познавательных процессов (Зин-
ченко, Леонова и Стрелков, 1977) является изучение феноменов селек-
тивной адаптации и утомления. В случае восприятия речь идет об
734

адаптации к различным характеристикам стимуляции. Прототипом по-
добных исследований можно считать работы С. В. Кравкова (1948),
посвященные анализу взаимодействия «органов чувств». Подавляющее
большинство современных исследований направлено на изучение вза-
имодействий, которые разыгрываются в рамках одной модальности
(Сакс, Начмиас и Робсон, 1971). Особый интерес представляют при
этом так называемые «зависимые послеэффекты», например эффект,
открытый Ч. Маккалох (1965). На адаптационной стадии ее экспери-
ментов испытуемому попеременно показывались вертикальная черно-
красная и горизонтальная 'черно-зеленая решетки. На стадии тестиро-
вания оказалось, что меняя пространственный признак ориентации кон-
туров можно вызывать разные цветовые последовательные образы: вер-
тикальная черно-белая решетка казалась зеленоватой, а горизонталь-
ная— розовой. Разработанный одним из авторов (Бирсу, 1973) ал-
горитм планирования подобных исследований позволяет с помощью
трех экспериментов выяснить, о каком из пяти логически возможных
типов взаимоотношений двух перцептивных процессов (независимость,
полное совпадение, частичное пересечение или два симметричных ва-
рианта включения) должна идти речь. Обилие обнаруженных на се-
годняшний день перцептивных послеэффектов иллюстрирует их недиф-
ференциированную чувствительность к самым различным взаимодей-
ствиям перцептивных процессов, в частности взаимодействиям, имею-
щим межуровневый характер. Об этом говорят исследования Дж. Мёр-
ча (1972), показавшего, что цветовые и пространственные компоненты
одного и того же сложного послеэффекта начинают вести себя по-раз-
ному, если на стадии адаптации и стадии тестирования стимулируются
разные глаза. В этом случае выраженность пространственных после-
эффектов остается неизменной, цветовые же послеэффекты исчезают.
Только что рассмотренный эскперимент служит примером исполь-
зования для определения уровня, ответственного за возникновение то-
го или иного феномена, старого теста ща интерокулярный перенос.
Этот прием можно считать слабым вариантом методики циклопической
стимуляции (Юлез, 1971). Сильным вариантам той же методики явля-
ется изучение перцептивных ответов на предъявление случайных то-
чечных стереограмм. Эти стереограммы идентичны за исключением го-
ризонтального смещения нескольких центральных участков, причем в
вариантах методики смещение может задаваться не только рельефом
яркости, но и движением, цветом, формой элементов текстуры. Инфор-
мация о направлении и величине смещения, а также о форме смещен-
ных участков может быть выделена лишь центральными зрительными
механизмами, вследствие чего методика циклопической стимуляции
позволяет избирательно тестировать их функциональные возможности.
Аналогичным образом можно изучать микроструктуру слухового вос-
приятия, анализируя, например, слышимые биения, возникающие при
дихотомической подаче звуковых тонов. К методике циклопической
стимуляции тяготеют и другие приемы локализации перцептивных фе-
номенов, основанные на использовании данных об анатомо-физиоло-
гической организации мозга (Газзанига, 1972).
Уже первые исследования константности (Брунсвик, 1929) состоя-
ли в определении сравнительной зависимости тех или иных характе-
ристик восприятия от изменения проксимальных и дистальных условий
стимуляции. Очевидно, этот прием можно использовать и для локали-
зации соответствующих феноменов, поскольку зависимость от дисталь-
ных условий может возникать не ранее того уровня восприятия, на ко-
735

тором уже выделена основная пространственная информация об уда-
ленности, направлении и ориентации объектов. Напротив, выражен-
ная <•.привязка» феномена к топютрафии проксимальной стимуляции
резко увеличивает вероятность того, что он возникает на относительно
низком уровне микрогенеза (Зинченко, см. статью в наетоящехМ сбор-
нике). Не менее важным приемом микроструктурного анализа являет-
ся систематическое варьирование требуемого от испытуемого типа от-
вета. Известно, что использование в качестве индикатора воспринятой
испытуемым информации таких процедур, как форсированный выбор
или регистрация движений, приводит к совершенно другим выводам,
нежели использование словестного интроспективного отчета (Шиллер
и Смит. 1966; Хелд, 1970). В методическом плане эти данные служат
дополнительным предостережениехМ против универсализации результа-
тов, получаемых в методиках, которые предполагают словесное описа-
ние различных характеристик воспринимаемых объектов (ср. Брунс-
вик, 1956). Теоретическое значение подобных исследований заключает-
ся в открывающейся перспективе декомпозиции образа.
Наконец, примерное определение уровня хможет быть осуществле-
но с помощью методик, предназначенных для описания эффектов вни-
мания, ожидания и установки при решении разнообразных познава-
тельных задач. К работам О. Кюльпе (1904) восходит методика «пе-
ред — после», состоящая в сравнении успешности селективного вос-
произведения элементов многомерного массива объектов в двух усло-
виях подачи инструкции — до и после предъявления объектов. Можно
было бы думать, что чем раньше выделяется соответствующая пер-
цептивная категория в микрогенезе образа, тем относительно более эф-
фективным должно быть предварительное информирование испытуемо-
го (Чепмен, 1932; Бродбент, 1970). В общем случае правомерность по-
добного вывода зависит от понимания процесса микрогенеза и от вы-
бранной модели внимания. Вторая методика связана с использованием
аппарата теории обнаружения сигнала, согласно которой принятие
решения испытуемым может быть описано как процесс, состоящий из
двух этапов: на первом осуществляется формирование сенсорного от-
вета, на втором — принятие решения о достаточности его отличия от
собственного шума сенсорной системы. Операционально эти этапы ха-
рактеризуются показателями чувствительности ((Г) и критерия (ß).
Из психофизических исследований известно (Грин и Свете, 1964), что
процессы, влияющие на показатель чувствительности, действительно
могут быть локализованы на ранних этапах переработки информации,
тогда как влияние на выбранный критерий ответа предположительно
говорит о постперцептивной природе процесса. Огромное количество
данных, однако, свидетельствует о том, что когнитивные процессы, в
том числе и принятие решения, непосредственно включены в процессы
построения перцептивного образа, что, разумеется, затрудняет примене-
ние данного методического приема в психологии восприятия.
Таким образом, существующие методические приемы микрострук-
турного анализа в отдельности позволяют решать лишь весьма частные
экспериментальные задачи. В то же время, частичная комплементар-
ноеть существующих методик открывает возможность их широкого ис-
пользования в качестве конвергирующих процедур. Не случайно в
последние годы все чаще появляются методики, объединяющие раз-
личные приемы, как, например, методика Мёрча (1972) или методика,
использующая ситуацию, в которой возникает стробоскопическое дви-
жение (Величковекий и Цзен, 1973). В последнам случае при попере-
менном циклическом предъявлении двух объектов можно менять
736

их пространственные, временные, цветовые .и фигуративные ха-
рактеристики, отмечая, при каких величинах асинхронности включе-
ния в восприятии начнут отражаться эти изменения. С помощью по-
добных комплексных методик можно не только установить продолжи-
тельность микрогенеза различных категорий образа, но и выяснить, от
каких факторов и в какой степени она зависит, а также ответить на
основной вопрос микроструктурного анализа — каков тип их коорди-
нации. По нашему мнению, работа в данном направлении является
одной из возможностей практического преодоления того «постулата не-
посредственности», о котором писал Д. Н. Узнадзе (1966).
Как известно, фундаментальным теоретическим достижением пси-
хологии установки является позитивная характеристика бессознатель-
ного в психике человека (Пранпишвили, 1966; Шерозия, 1969, 1973).
В качестве необходимого опосредующего звена между действием сре-
ды и поведением, установка в существенной мере определяет проте-
кание конкретных психических процессов. Приемы микроструктурното
анализа могли бы иметь значение как для дальнейшего разграниче-
ния и систематизации различных классов установок, так и для деталь-
ного определения характера их влияния на познавательные .и испол-
нительские процессы. Возможности традиционных методов психологи-
ческого исследования, основанных на 'интроспекции и фенографии
внешнего поведения, представляются нам в этом отношении весьма
ограниченными.
THE PSYCHOLOGY OF SET AND THE MICROSTRUCTURAL
APPROACH
B. M. VELICHKOVSKY, A. B. LEONOVA
M scow State University. Department of Psychology
Summary
The paper deals with the problem of objective psychological study of men-
tal processes not amenable to immediate outer or inner observation. Devel-
opment of relevant techniques is one of the main tasks of microstructural
approach to the analysis of cognitive and performance activity. Over ten par-
ticular techniques are considered as exemplified by a study of perceptive phe-
nomena. It is shown that notwithstanding the shortcomings of particular tech-
niques, their combined use permits the solution of tasks of microstructural
analysis. The confidence is expressed in conclusion that development of this
line of investigations may prove to be one of the ways of practically over-
coming the «postulate of immediacy».
ЛИТЕРАТУРА
БАРДИН К. В., Проблема порогов чувствительности М., 1976.
БЕЛИЧКОВСКИИ Б. М., Зрительная память и модели переработки информации че-
ловеком. Вопросы психол., 6, 1977.
БЕЛИЧКОВСКИИ Б. М.^ Микроструктурлый анализ взаимоотношений процессов
восприятия движения и формы. Эргономика. Труды ВНИИТЭ. Вып. 5, М.,
1973.
47. Бессознательное
737

ВЕЛИЧКОВСКИЙ Б. M., ШМИДТ К. Д., Перцептивная долговременная память*
Вестник МГУ. Психология. I, 1977.
ВИНЕР И., Кибернетика М., 1968.
ГЛЕЗЕР В. Д., Механизмы опознания зрительных образов, Л., 1966.
ГЛЕЗЕР В. Д. (ред.), Зрительное опознание и его нейрофизиологические механизмы^
Л., 1975.
ЗАПОРОЖЕЦ А. В., Особенности и развитие процесса восприятия. Ученые записки
Харьковского ГПИ, 4, 194К
ЗИНЧЕНКО В. П., Продуктивное восприятие. Вопросы лаихол., 6, 1971.
ЗИН1!ЕМКО В. П., О микроструктурном методе исследования познавательной дея-
тельности. Эргономика. Труды ВНИИТЭ. Вып. 3, 1972.
ЗИНЧЕНКО В .П., ЛЕОНОВА А. Б., СТРЕЛКОВ Ю. К., Психомгтрика утомления,
М., 1977.
ЗИНЧЕНКО П. И., Непроизвольное запоминание, М., 1961.
КРАВКОВ С. В., Взаимодействие органов чувств, М., 1948.
ЛАНГЕ Н. К, Психологические исследования, Одесса, 1893.
ЛЕОНТЬЕВ А. Н. Проблемы развития психики, М., 1959.
ЛУИЗОВ А. В., Инерция зрения, М., 1961.
ПРАНГИШВИЛИ А. С, Психологические исследования, Тб., 1966.
СМИРНОВ А. А., Психология запоминания, М., 1948.
УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.
ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, т. I—II,
Тб., 1969, 19/3.
ANSTIS, S., What does visual perception tell us about visual coding? In: M. S. Gazzan-
iga, C. Blakemore (eds.) Handbook of Psychobiology. N. Y.: Academic Press. 1975.
ATTNEAVE. F.. Dimensions of similarity. Am. J. Psychol., 63. 516—557. 1950.
ARON. J., Perceptual dependence: Evidence for an internal threshold. Perc. and
Psychophys., 13. 527—533. 1973.
BLOCH. A. M.. Experiences sur la vision. С R. Soc. Biol.. 37. 493—4C 5, 1885.
BOWER. С TULVING, E.. The logic of memory representation. In: G. Bower (ed.) The
Psychology of Learning and Motivation. N. Y.: Academic Press. 1974.
BROADBENT. D.. Stimulus set and response set. In: D. I. Mostofsky (ed.) Attention:
Contemporary Theoriesand Analysis. N. Y.: Appleton-Century-Crofts. 1570.
BRUNSWICK. E..ZurEntwiklungderAIbedowahrnehmung. Z. Psychol., 109. 40-115. 1929.
BRUNSWICK. E., Perception and the representative design of psychological experiment*
Berkeley: UP of California. 1956.
CHAPMAN. D. W.. Relative effects of deteiminant and irdeteimirart Aufgaben. Am. J.
Psychol.. 44. 163—174. 1S32.
DICK. A. O.. Visual hierarchical feature processing: The relation of size, spatial position
and identity. Neuropsychol., 10, 171—177. 1972.
DONDERS, F. С On the speed of mental processes (1868/69). Republished in W. G. Kos-
ter (ed.) Attention and Performance 2, Amsterdam: North Holland, 1969.
ERIKSEN. C. W., POLLACK» M. D-, MONTAGUE. W., Implicit speech: Mechanism in
perceptual encoding? J. Exp. Psychol.. 84. 502—507. 1970.
FISHER. R. A.. The Design of Experiments. L.: Oliver and Boyd, 1935.
GARNER. W. R., The Processing of Information and Structure. Potomac: L. Erlbaum,.
1974.
GAZZANIGA, M. S.. One brain—two minds? Am. Scientist. 60, 311—317, 1972.
GREEN. D. M., SWETS J. A.. Signal Detection Theory and Psychophysics. N.Y.: J.
Wiley and Sons, 1966.
GROSSBERG. M., The latency of response in relation to В loch's law at threshold. Perc.
and Psychophys.. 4.228—232, 1968.
JULESZ. В.. The Foundation of Cyclopean Perception. Chicago: UP of Chicago, 1971.
KAHNEMAN. D.. Attention and Effort. Englewood Cliffs: Prentice Hall. 1963.
738

KAHNEMAN, D., NORMAN, D.. The time-intensity relation in visual perception as a
function of the observer's task. J. Exp. Psychol. 68. 215—220. 1964.
KOLERS, P., Some pioblems of classification. In: J. F. Kavanagh, I.G. Mattingly (eds.)
Language by Ear and Eye. Cambridge: M. I. T. Press, 1S72.
KÜLPE. O.. Versuche über Abstraktion. In: Bericht über d. Berliner Kongress d. experim-
entellen Psychologie. Berlin, 1904.
LAPPIN, J. S.. BELL, H. H.. The detection of coherence in moving random dot patterns.
Vis. Res., 16, 161—168. 1S76.
LAPPIN, J. S.. HARM, O. J., On the rate of acquisition of visual information about space,
time, and intensity. Perc. and Psychophys., 13, 439—445, 1973.
McCULLOCH. Ch., Colour adaptation of edge-detectors in the human visual systems.
Science, 149. 1115—1116, 1965.
MASSARO, D.. Experimental Psychology and Information Processing. Chicago: Rand McNally,
1975.
MURCH, G. M., Binocular relationship in a size and colour orie.itation specific after-effect
J. Exp. Psychol., 93, 30—34, 1972.
PACHELLA, R. G.. The interpretation of reaction time in information-processing re-
search. In: B. H. Kantowitz (ed.) Human Information Processing: Tutorial, in: Per-
formance and Cognition. Hillsdale: L. Erlbaum, 1974.
PAIVIO. A.. Neomentalism. Canad. J. Psychol., 29, 263—291, 1975.
POSNER. M., Abstraction and the process of recognition. In: G. Bower (ed.) The Psy-
chology of Learning and Motivation. N. Y.; Academic Press. 1969.
SACHS. M. В.. NACHMIAS, J.. ROBSON, J. G., Spatial-frequency channels in human
vision. J. Opt. Soc. Am.. 61, 1176—1186, 1971.
SACKS. F. I.. As cited in J. S. Lappin and O. J. Harm, 1973.
SCHEERER, E.. Integration, interruption, and processing rate in visual backward masking.
1. Review. Psychol. Forsch.. 36. 71—93, 1973.
SHEPARD. R.. Form, formation, and transformation of internal representations. In: R. L.
Solso (ed.) Information Processing and Cognition. Hillsdale: L. Erlbaum, 1975.
SPERLING. G.. Successive approximations to a model for short-term memory. Acta Psy-
chol., 27, 285—292, 1967.
STERNBERG. S., The discovery of processing stages. In: W. G. Koster (ed.) Attention
and Performance 2. Amsterdam: North Holland. 1969.
STERNBERG. S.. Memory scanning: New findings and current controversies. In: D. Deutsch
and J. A. Deutsch (eds.) Short-Term Memory. N. Y.: Academic Press. 1975.
STERNBERG. S.. KNOLL. R.L.. The perception of temporal order. In: S. Kornblum (ed.)
Attention and Performance 4. N. Y.: Academic Press, 1973.
UZNADZE. D. N.. Untersuchungen zur Psychologie d. Einstellung. Acta Psychol.. 4.
123—169, 1939.
VIRSU. V.. HAAPSALO, S.. Relationships between channels for colour and spatial fre-
quency in human vision. Perception. 2, 31—40. 1973.
WARREN. R., Stimulus encoding and memory. J. Exp. Psychol.. 94, 90—100, 1972.

64
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ СЕМИОТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ И
ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
«ПРАВОПОЛУШАРНОГО МЫШЛЕНИЯ»
Л. Р. ЗЕНКОВ
I Московский медицинский институт
1. Одним из наиболее значительных достижений неврологии и пси-
хологии последних десяти лет является исследование функциональных
свойств т. н. «субдоминантного» мозгового полушария. На протяжении
полутора столетий изучения деятельности мозга человека обширная об-
ласть .когнитивной деятельности, связанной с правым полушарием, ос-
тавалась вне поля 'внимания исследователей. Очевидно, что это было
связано не с редкостью патологии правого полушария, а гораздо скорее
с игнорированием аспектов мышления, не поддающихся адекватной
вербализации. Словесная форма языка науки налагает свой отпечаток
на всю систему человеческого мышления так, что словесный язык пре-
вращается в некое прокрустово ложе для нашей мысли [23; 10].
Единство и однозначность соответствия вербального языка и мыш-
ления рассматривались как самоочевидные представителями различных
школ и направлений. Наиболее яркое выражение эти представления
нашли в работах школы логического позитивизма и логического анали-
за [3; 41]. Причиной такого привилегированного положения вербально-
го мышления .является то, что оно всегда находится в поле сознания че-
ловека, составляет основу культуры, исследовано с точки зрения его
структуры. Видимым подтверждением его очевидного преобладания яв-
ляется громадное количество фактов клинической невропатологии и ней-
ропсихологии, показывающих наличие многочисленных «центров» в ле-
вом полушарии мозга, с которыми можно связать все известные типы
речи [9].
Одним из наиболее ранних высказываний по поводу значительно
более сложной процедуры процесса мышления, -чем простая вербализа-
ция фактов, можно считать запись В. И. Ленина в «Философских те-
традях» о взаимодействии научного мышления и фантазии [8]. Не
отрицая роли вербально-логического аспекта в процессах мышления
и коммуникации, ряд исследователей убедительно показал, что процес-
сы творческого мышления не исчерпываются только простым опериро-
ванием словами и символами по правилам формальной логики. Пред-
ставления о важной, а возможно, и доминирующей роли невербальных
знаков и способов коммуникации в творческом мышлении сформулиро-
вали П. А. Флоренский [15], А. Пуанкаре [14], Вертхаймер [43], Ада-
мар [26], Кестлер [31], Рагг [39], А. А. Налчаджан [10]. По мнению
Кестлера и Дьюи, мышление часто протекает не словами, а образами и
знаками. Кестлер пишет: «Язык очень часто вносит путаницу и создает
впечатление ясности и понятности там, где нет ни того, ни другого».
740

Рагг считает, что творческое мышление должно быть охарактеризовано
как чувственное. Первоначально оно чаще выражается жестами, чем
словами. Теория творчества, ло его мнению, должна строиться на осно-
ве невербальных выражений мысли. Это перекликается с отчетами
А. Эйнштейна, (говорившего, что процессы творчества для него — это
не .столько процессы оперирования формулами и выводами, сколько
мышечными и визуальными ощущениями. Пуанкаре приписывал под-
сознательным процессам невербального мышления чуткость, способ-
ность к различению, выбору, отгадыванию. Он отмечал, что подсозна-
тельное мышление часто превосходит по эффективности сознательное
верба*чизованное оперирование.
-Следует отметить, однако, что представления о роли невербально-
го мышления в большинстве случаев высказывались без каких-либо
объективных подтверждений, на основе лишь интроспекции.
Очевидные трудности связаны здесь с двумя факторами: а) с от-
сутствием адекватных представлений о принципа« работы невербаль-
ного мышления и б) с отсутствием нейрофизиологических обоснований'
теории невербального мышления. Уже упомянутый примат представле-
ний об исключительно вербальном характере мышления придавал од-
носторонность всем исследованиям в области нейропсихологии и пато-
логии мышления. Бели при поражении какого-либо участка мозга не
возникало нарушений в лингвистической сфере, что .как раз и характер-
но для правого (полушария, это рассматривалось как признак сохранно-
сти мышления. Отсюда делался вывод о неучастии правого полушария
в процессах мышления.
Несмотря на значительный фактический материал, накопленный за
последние годы относительно роли систем правого полушария в про-
цессах мышления, имеется ряд трудностей, тормозящих создание теории
организации этих систем и поиски более формального подхода к их ана-
лизу. Представляется, что трудности связаны здесь с отсутствием адек-
ватных представлений о том, какого рода знаками оперирует правое
полушарие, какими семиотическими и коммуникативными свойства.ми
обладают эти знаки, а также какая нейрофизиологическая организация
может служить основой функционирования данной семиотической си-
стемы. Попытку анализа некоторых аспектов этой проблемы представ-
ляет настоящее сообщение.
2. Прежде всего просуммируем, хотя бы частично, фактический ма-
териал, касающийся роли правого полушария в процессах мышления
и коммуникации. Рядом исследователей показано развитие синдрома
лрозопагнозии (неузнавания лиц) при поражении правого полушария.
Одновременно у этих больных наблюдается нарушение узнавания окру-
жающего пространства и дезориентация [21; 17; 32; 37]. Выявлена так-
же связь цветовосприятия, распознавания музыкальных тонов, мелодий
и невербальных звуков с правым полушарием [42; 18; 13]. При пора-
жении правого полушария наблюдается нарушение восприятия не толь-
ко внешнего, но и «внутреннего» соматического пространства [2; 27;
28; 18; 1]. Это приводит у больных с нарушениям и в правом полуша-
рии к развитию конструктивной апраксии [2; 27; 28; 18].
(При поражении правого полушария возникают нарушения процес-
сов .визуального мышления типа иллюзий и галлюцинаций [23] и нару-
шаются психические процессы, связанные со сновидениями [29].
Таким образом, исследование патологического материала показы-
вает, что правое полушарие функционально связано с восприятием и
синтезом целостных образов и комплексов воздействия в пространстве
и времени, то есть с чувственно-образным восприятием мира, что опре-
741

деляет его роль ,в процессах эстетического восприятия и творчества.
При поражении левого (вербального) полушария мозга артистические
способности у художников и музыкантов заметным образом не стра-
дают, а иногда даже повышается художественно-эмоциональный уро-
вень выразительности в творчестве, несмотря на грубые нарушения в
речевой сфере [19; 16; 34]. С другой стороны, мы (совместно с
А. И. Аверочкиным и Ю. А. Соловьевым) наблюдали у больных с пора-
жением правого полушария нарушение творческих способностей. Так,
'больной, поэт, после тотального удаления менингеомы правого полуша-
рия с практически полным выздоровлением без каких-либо дефектов в
сфере обыденного мышления и речи полностью потерял способность к
поэтическому творчеству (стихосложению). У математика с внутримоз-
говой опухолью в "правой теменно-затылочной области отмечалась утра-
та способности к творческим нетривиальным решениям при полной со-
хранности способностей к формально-логическим и счетным операциям.
В третьем случае шахматист-перворазрядник, после развития мозгово-
го инсульта в правом полушарии с последующим практически полным
выздоровлением, полностью утратил способность к комбинаторной
творческой игре, несмотря на сохранность формально-логического мы-
шления и отсутствие трудностей в разыгрывании стандартных этюдны«
ситуаций.
Все описанные особенности правого полушария мозга, обнаружен-
ные у больных с органическими поражениями, были в дальнейшем под-
тверждены исследованиями лиц, у которых по медицинским показа-
ниям производилось расщепление хирургическим путем мозга на два
изолированных полушария. При этом было обнаружено, что правому
полушарию присущи способности «к ассоциативному мышлению, аб-
стракции, социально мотивированным эмоциям [25; 20]. Выявилось так-
же преобладание правого полушария в процесса1Х запоминания слож-
ных фигур и конструкций [44].
iB последние годы были проведены многочисленные психофизиоло-
гические эксперименты на здоровых, выявившие те же особенности ла-
терализации функций в мозге, которые были обнаружены при исследо-
вании больных. Возможность таких исследований обусловливается тем,
что левая половина тела, левое полу-поле зрения и левое ухо связаны
преимущественно с правым мозговым полушарием, и аналогичные отно-
шения имеют место для левого полушария. В этих исследованиях бы-
ли получены важные данные о механизмах восприятия мозгом вербаль-
ных и невербальных стимулов. Эксперименты с опознанием отдельных
элементов ансамбля, состоящего из слов или зрительных образов, по-
казали, что при опознании слов время решения задач прямо пропор-
ционально количеству этих элементов в ансамбле; при опознании же
визуальных образов время, затрачиваемое на их опознание, не зависит
от их количества в ансамбле [22]. Это говорит о симультанной работе
правого полушария по опознанию образов и о сериальной последова-
тельной работе левого при восприятии вербальной информации.
Таким образом, результаты исследования здоровых людей показы-
вают преобладание правого полушария в восприятии, синтезе и обра-
ботке невербального слухового, зрительного, сомато-сенсорного и
моторного материала. Эти «же исследования дают доказательства в
пользу того, что «левое перцепторное пространство» характеризуется
тем, что явления в этом пространстве селективно перекодируются в не-
вербальные и пространственно-временные целостные образы. Левое же
полушарие функционально специализировано для восприятия сигналов
вербальных и связанных с вербальной коммуникацией, а также для
742

оперирования этого рода сигналами. Соответственно этому организует-
ся «правое перцепторное поле» человека, оказываясь в основном по-
лем вербальной коммуникации.
3. С целью выявления возможной асимметрии перцептуального
пространства в продуктах человеческой деятельности мы проанализи-
ровали памятники древнерусского искусства, содержащие, как извест-
но, и визуальные и вербальные элементы в одном живописном произве-
дении. При этом мы исходили из гипотезы, что слово должно распола-
гаться в правом (вербальном) полу-поле изображения, а визуо-смыс-
ловой центр — в левом, проецирующемся в невербальное полушарие.
При анализе 70 произведений живописи XIV—XVI веков [6] выяви-
лось следующее: 43 памятника содержали слово в виде надписи, свитка
или книги. В 41 случае слово оказалось в правом полу-поле зрения (в
правой половине иконы или в лравом полупространстве от персонажа,
к которому оно отнесено). В 63 произведениях имелась асимметричная
ком'позиция. Из них в 58 визуальный (невербальный) смысловой центр
иконы (обычно фигуры или лики персонажей) располагался в левом
полу-поле иконы, обращаясь, таким образом, в правое невербальное
полушарие зрителя.
Совершенно очевидно, что такое единообразие пространственных
решений .при богатстве иконографии и определенной свободе художника
в рамках канона говорит о глубоком ощущении средневековым худож-
ником реальности асимметрии нашего перцептуального мира [4].
4. Суммирование Bceix изложенных данных приводит к выводу, что
в процессе фило- и онтогенеза, очевидно, в большой степени под влия-
нием культуры .мозг формирует два типа мышления и два модуса ра-
боты его полушарий. Левое полушарие при этом оказывается специа-
лизированным для оперирования вербальным материалом, символами
*и знаками, связанными с вербальной коммуникацией. Gnoco6 его рабо-
ты при этом тесно связан с формальной логикой, дискретностью, сери-
альным, последовательным типом синтеза, высокой релевантностью дис-
кретных единиц, являющихся предметом оперирования. Отсюда — высо-
кая эффективность в создании формализованных структур, точность и
однозначность коммуникации.
Правое полушарие мозга специализировано для оперирования не-
вербальным материалом, целостными комплексами простраяственно-
'визуальных образов. Основными характеристикам« его активности яв-
ляются симультанность синтеза, .континуальность и аналоговость, боль-
шая свобода в комбинации знаков, многозначность, независимость от
логики вербального языка. Отсюда способность «схватывания» существа
лроблемы, осуществления нетривиальных решений, гибкость и отсутст-
вие логической последовательности.
Представляют интерес некоторые данные о характере возможного
взаимодействия этих двух систем мышления. Творческое 'просветление,
констатирует Рагг, созревает в середине психического континуума «бес-
сознательное—сознательное», в «трансламинальной динамической сфе-
ре». Это — единственная сфера психики, свободная от цензуры привы-
чек, свободная для творчества. По мнению Рагга, процессы в этой сфе-
ре отличаются четырьмя особенностями: а) непрекращающимся прие-
мом внешней информации; б ) непрерывностью течения образов по всей
трансламинальной сфере; в) наличием непрекращающихся идеомотор-
ных актов, держащих организм в психофизиологической готовности;
г) концептуальным, образным, упорядоченным невербальным содержа-
нием [39; 10].
743

Эту промежуточную, трансламинальную сферу сознания можно со-
поставить с подсистемой мозга, включающей общие для обоих полуша-
рий механизмы, срединные структуры и поперечные спайки мозга.
Трансламинальную сферу следует понимать не как фиксированный на-
бор анатомо-физиологических связей, а скорее как систему динамичес-
кой организации, находящуюся в каждый момент времени в состоянии
определенной степени активности. Есть основания полагать, что наи-
более высокого уровня активности эта трансламинальная сфера дости-
гает в моменты «инсайта», озарения, просветления, в моменты, когда
человек сознает, что им обнаружен внутренний смысл объекта мышле-
ния. Эта фаза соответствует определенному выравниванию информа-
ционных потоков между вербальной и невербальной системами. Ряд
исследователей идентифицирует это состояние как ненапряженное, спо-
койное внимание, гипнотическое состояние, состояние между сном и
бодрствованием ПО; 39; 12].
Частичная верификация этих гипотез возможна на пути фармако-
логических исследований с применением нейролептиков. Под влиянием,
в частности, дроперидола возникает состояние снижения внешней ак-
тивности, отрешения от эмоциогенных внешних стимулов при сохране-
нии сознания и спокойного направленного внимания. Проведенные на-
ми исследования действия дроперидола в стрессовой ситуации подго-
товки к операции дали определенные указания на выравнивание уров-
ня активности обоих полушарий мозга в состоянии нейролепсии, прояв-
лявшееся уменьшением или даже исчезновением межполушарной асим-
метрии зрительных вызванных потенциалов. Психологически это состоя-
ние характеризовалось повышением уровня понимания ситуации и сня-
тием связанных с ней конфликтных переживаний [5].
5. Состояние «инсайта» сопровождается обычно выраженными по-
ложительными эмоциональными переживаниями. Положительной эмо-
ции соответствует, по-видимому, момент, когда достигается максиму.»*
целостности мышления, когда невербализованный до этого иррацио-
нальный материал становится доступным вербализации и формально-
логическому упорядочиванию. В этом плане нам представляется воз-
можным интерпретировать те эмоциональные проявления, которые на-
блюдались у больных при избирательном функциональном выключении
правого или левого полушарий с помощью введения в сонную артерию
амитала натрия или однополушарных электрошоков. Как известно, при
инактивации правого полушария возникает состояние эйфории, а при
инактивации левого — депрессии. Эти данные послужили поводом для
поспешного, с нашей точки зрения, вывода о том, что правое полуша-
рие является субстратом для отрицательных, а левое — для положи-
тельных эмоций. В предварительном обсуждении (с В. С. Ротенбер-
гом) мы пришли к выводу, что изменения эмоционального состояния
при описанных процедурах можно объяснить с точки зрения характера
•информационных процессов, протекающих на уровне каждого из по-
лушарий, и их социальной значимости. В нашей культуре, являющейся
по своему характеру в основном вербальной, состояние оптимальной со-
циальной адаптации, соответствующей эмоциональному комфорту, оп-
ределяет способность придать мыслительным процессам логическую
вербальную структуру. В соответствии с этим логичность ситуации со-
провождается положительными эмоциями, а иррациональность — от-
рицательными. Таким образом, острое выключение левого полушария
медицинским вмешательством ставит субъекта перед реальностью, ко-
744

торая не может быть в этих условиях логизирована и рационализирова-
на, что и приводит к отрицательным эмоциям. Напротив, выключение
правого полушария создает иллюзию простоты и ясности в весьма
сложной, в действительности, психологической ситуации (электричес-
ким шокам подвергают, например, больных с тяжелой депрессией), что
и приводит к неадекватной эйфории.
Такое понимание дает возможность заключить, что эмоциональные
эффекты, возникающие при дифференцированных воздействиях на
мозговые полушария, являются следствием изменения информацион-
ных процессов, а не собственно эмоциогенных механизмов. Можно по-
лагать, что если процесс выключения полушария будет происходить
постепенно, то описанных эмоциональных последствий он не вызовет,
так как будет существовать определенный период адаптации к изме-
ненной системе восприятия и мышления. Это подтвердилось в прове-
денных нами исследованиях. Было обследовано 30 больных с верифи-
цированными опухолями мозга, у 16 из которых опухоль локализова-
лась в правом, а у 14 — в левом полушарии. Исследование состояло из
выяснения настроения больного путем опроса по схеме, включавшей
оценку настроения, самочувствия, отношения к заболеванию, к пред-
стоящей операции, оценку перспектив на выздоровление и последую-
щую адаптацию, характеристику изменения настроения в связи с забо-
леванием. Кроме этого проводилось полное психоневрологическое ис-
следование по методике А. Р. Лурия. По 4 больных из каждой группы
(правые, левые мозговые поражения) были обследованы по миннесот-
скому многофазному личностному тесту, позволяющему количественно
оценить уровень депрессии (шкала 2) и уровень эйфории (шкала 9).
В результате, ни один из применявшихся методов оценки эмоционально-
го состояния не выявил каких-либо систематических изменений, находив-
шихся в связи с латерализацией поражения. По миннееотскому тесту
показатели по обеим шкалам у всех больны« оказались в границах
нормы. В основном эмоциональный настрой больных соответствовал их
объективной ситуации. Не выявилось ни стойкой эйфории, ни депрес-
сии. Только в двух случаях больные с правосторонними опухолями и
эпилептическими припадками отмечали кратковременные эпизодичес-
кие приступы дисфории.
Таким образом, нам представляется по крайней мере преждевре-
менным локализовать положительные и отрицательные эмоции по по-
лушариям. Представляется, что «информационная» трактовка фактов
в данном случае более адекватна.
6. Следующим вопросом, на который мы хотели бы обратить вни-
мание, является рассмотрение принципов коммуникации, на основе ко-
торых функционирует правое полушарие. В первую очередь встает про-
блема определения типа знаков, используемых невербальной психикой
человека. Суммирование характерных особенностей функций правого
полушария мозга позволяет считать, что основной формой знаков долж-
ны для него являться знаки, определенные Пирсом [38] как «иконы».
Иконические знаки —знаки, обладающие некоторыми свойствами пред-
метов, которые они отображают, — имеют свойства своих денотатов.
Поскольку иконические знаки создаются на основе структурной модели
реальности, то иконический знак — это знак, воспроизводящий модель
структуры отношений, которые обнаруживаются при рассмотрении са-
мого предмета [35]. Неарбитрарность иконического знака обусловли-
вает высокую степень коннотативности кода иконической системы. Пер-
вичный код, на котором базируется сообщение из первичного источни-
74.5-

ка, непрерывно подвергается девальвации, и семантическое сообщение
оказывается не связанным жесткими рамками кода, подобного вер-
бальному. Извлечение смысла сообщения при этом основывается на
контексте самого сообщения, условиях коммуникации или указаниях на
код в самом сообщении. В силу этого иконическа.я коммуникация во-
влекает значительно больший, практически бесконечный объем конно-
тативных словарей и репертуаров для ее осуществления. Высокий «кон-
нотативный накал» иконической коммуникации обусловливает неяс-
ность сообщения и открытость его для всевозможных интерпретаций.
Это, в свою очередь, обусловливает высокую семантическую информа-
тивность иконической коммуникации, поскольку склоняет адресата к мно-
жественным интерпретативным вьиборам. Высокая информативность со-
общения граничит с «шумом», однако эта неясность плодотворна в том
смысле, что будит внимание и побуждает к интерпретационным уси-
лиям, направленным на поиски скрытых кодов [24]. Новый код сообще-
ния, создающийся на основе коннотативных словарей и репертуаров,
определяется как идиолект иконического сообщения. Наличие идиолек-
та позволяет восстанавливать недостающие части сообщения на основе
идиолекта, поскольку из сохраненных частей сообщения можно сделать
вывод о коде всего сообщения, а также воспринимать все сообщение
как единое континуальное целое, не поддающееся делению на дискрет-
ные единицы [24].
Сравнительно с возможностями а-рбитрарных кодов (построенных
по принципам словесных) иконические коды допускают бесконечно
большое количество возможностей отображения предмета; дополни-
тельной особенностью иконических кодов является возможность их
прочтения адресатами, не обучавшимися специально этому коду. Не-
возможность »сведения иконической коммуникащии к двум уровням
структурной лингвистики и к дискретным методам оперирования при-
водит к рассмотрению иконических знаков как знаков аналоговых (в
том смысле, который вкладывают в понятие аналоговый конструкторы
«электронных мозгов»). При этом предпочитают говорить не об «ана-
логовом коде», а об «аналоговой хмодели», чем подчеркивается икони-
ческий характер системы кодификации [24].
Приведенная характеристика иконической системы коммуникации
очевидным образом соответствует основным характеристикам праволо-
луш арного типа мышления и коммуникаций, описанным выше.
7. Признание важной роли в ироцессах мышления невербальной си-
стемы и иконического характера знаков, используемых в этих процес-
сах, ставит вопрос об обнаружении нейрофизиологических механизмов,
которые могли бы являться материальной основой этих процессов. До
последнего времени основной концепцией процессов обучения и мышле-
ния. Такая система вполне соответствует дискретно-логическому способу
процесс моделирования действительности мозгом представлялся как
установление фиксированной связи между дискретными элементами.
Таким образом, предполагалось, что каждому явлению реальности в
мозге соответствует определенным образом фиксированная нейрональ-
ная конфигурация. Линейнологические системы представляли мозг как
мозаику пунктов, специализированных на определенные типы поведе-
ния. Такая система вполне соответствует дискретно-логическому способу
работы левого полушария мозга. Очевидно, однако, что оперирование
сложными иконигческими знаками не может быть осуществлено на ос-
нове замыкательной модели. Такая модель не может объяснить хотя
бы такие аспекты поведения, как распознавание сложных образов по
746

любому отдельному их фрагменту, обучение с одной пробы, симуль-
танность узнавания [30]1.
Дальнейшие исследования показали, что удаление больших и раз-
нообразных участков мозга не приводит к полной утрате заученного по-
ведения [33]. Было показано, что при зашечатлении .в мозге определен-
ного стимула включаются огромные массы нейронов [40]. Эти данные
подорвали универсальную замыкательную теорию, поскольку очевидно,
что разрушение хотя бы части фиксированной системы запечатления
должно было бы приводить к необратимым изменениям поведения и
разрушению энграммы памяти. В связи с этим была выдвинута холи-
стическая или топографическая теория работы мозга по восприятию,
переработке и воспроизведению информации [33; 13]2.
Согласно голографической теории, при восприятии и обучении про-
исходит создание репрезентативной системы больших популяций ней-
ронов почти во всех областях мозга, активность которых изменяется
координированным образом под влиянием пространственно-временных
характеристик стимула. Быстрое распространение когерентного «пат-
терна» разрядов нейронов на большинство образований мозга иниции-
рует развитие общего модуса активности, временной «.паттерн» которо-
го когерентен во всех вовлеченных в систему областях. В такой систе-
ме информационное значение события представлено средним поведе-
нием нейронного ансамбля, а не исключительным поведением какого-
либо специфического нейрона. Один и тот же ансамбль может репрезен-
тироватымлогие разнотипные содержания, каждое из которых создает
особый .когерентный «паттерн» отличия от случайности распределения
частот разрядов нейронов или от фонового «паттерна» [30].
Такая организация имеет ряд особенностей: а) система, построен-
ная на ее основе, работает как целое и осуществляет целостное ото-
бражение стимула; б) для создания подобной системы не требуется
длительного предварительного построения (симультанность); в) в по-
добной системе нет необходимости сопоставления всех характеристик
образа для его распознавания — распознавание осуществляется по лю-
1 На принципиальную неадекватность «замыкательных» теорий для раскрытия осо-
бенностей работы мозга было указано еще в 1935 г. H.A. Бернштейном (Арх. биол. наук.
1935, I) — Примеч. ред.
2 Данные, лежащие в основе голографической теории работы мозга, пришли из облас-
ти исследований по физической оптике. В 1948 г. Габором был открыт новый способ опти-
ческого отображения предметов — голография [11]. Знаменательным оказалось уже само
совпадение названий: холистическая система мозга (Лешли) и голография (Габор). Важ-
нейшим свойством голографического способа отображения является то, что информация в
голограмме не локализована, то есть отдельные части информации не привязаны к прост-
ранственным адресам. Голограмма фиксирует не изображение предмета, а поле рассеян-
ной им волны. Смещая точку наблюдения, можно с помощью этого поля видеть объекте ра-
зных сторон в виде трехмерного образа, поразительно сходного с реальным. Физически го -
лограммы реализуются не фиксированными конфигурациями дискретных элементов а ко-
герентными колебаниями двух виртуальных источников волн [11]. Поскольку каждый
участок голограммы содержит всю существенную информацию, утрата части голограммы не
приводит к уничтожению изображения: при разбиении голограммы на фрагменты проис-
ходит не раздробление изображения, а создается соответствующее количество изображений,
идентичных первоначальному. Далеко идущее сходство процессов, происходящих в мозге
и в голографических физических системах, позволяет возвести оба процесса к общей фор-
мализованной системе. На основе голографии даны формализованные описания процессов
вспоминания и зрительного восприятия [13; 7].
747

бому аспекту стимула; г) в подобной системе возможно восстановле-
ние целостного отображения при отсутствии ряда кажущихся сущест-
венными пространственных звеньев, восстанавливающихся за счет об-
щего модуса активности, распространяющейся на «темные» участки си-
стемы. Эти особенности работы голографической системы опознания и
отображения объекта совпадают с семиотическим понятием идиолекта
иконического сообщения. Этот тип восприятия и переработки информа-
ции также очевидным образом соответствует образно-визуальной систе-
ме мышления и коммуникации правого полушария.
8. Принятие голографического принципа в качестве основного
принципа работы правого полушария раскрывает пути к объяснению
целого ряда клинических фактов и экспериментальных наблюдений. 3
частности, теряет свою парадоксальность факт относительной редкости
грубьих нарушений «правополушарного» мышления при органических
поражениях правого полушария мозга. Действительно, уничтожение ка-
кой-либо части голограммы не ведет к утрате информации, поскольку
любой из ее участков содержит всю существенную информацию. Исходя
из принципов оптической голографии можно на формализованном ма-
тематическом уровне описать и понять и такие явления, как перевод
звуковой информации в зрительную, процессы распознавания образов,
процессы разложения образа на отдельные элементы и восстановления
целого образа из сохранившихся фрагментов.
(Можно представить также голограмму, являющуюся некогерент-
ным наложением голограммы разных предметов или частей одного и
того же предмета. При этом фотопластинка суммирует создаваемые
ими освещенности. Такая голограмма без существенных искажений
восстановит несколько последовательно зарегистрированных световых
волн [11]. Это позволяет понять, как в одном и том же морфологичес-
ком субстрате (ансамбле нейронов) может быть одновременно зареги-
стрировано несколько информационных наборов и осуществляться рас-
познавание различных образов.
iB оптической голографии при изменении опорного источника све-
та, длины волны, нелинейностях первого порядка наблюдаются изме-
нения изображения — уменьшение или увеличение, аберрации, наруше-
ния резкости, фальшивые изображения. Все это коррелирует с наблю-
даемыми при патологии (особенно — правого полушария) синдромами
дизморфопсии, нарушениями пространственной ориентации, микро- и
макропсиями, галлюцинациями и иллюзиями. Восстановление изобра-
жения ,с помощью голограммы может объяснить феномены фантомных
ощущений в ампутированных конечностях, а также процессы нахожде-
ния утраченных частей иконического сообщения по идиолекту.
Резюмируем: анализ фактов, связанных с функционированием пра-
вого полушария мозга, позволяет считать, что в основе его коммуника-
тивной активности лежит иконическая семиотическая система. Опери-
рование иконическими знаками возможно только на базе голографи-
чески построенной информационной системы, базирующейся на нейро-
физиологической организации, работающей по статистическим принци-
пам и имеющей универсальную дивергентно-конвергентную структуру.
Неслучайно область применения голографии к информатике получила*
название иконики. Представляется, что исследования, учитывающие эти
три аспекта проблемы, позволят более эффективно и на более форма-
лизованном уровне исследовать процессы невербального, подсознатель-
ного мышления.
748

SOME ASPECTS OF THE SEMIOTIC STRUCTURE AND FUNCTIONAL
ORGANIZATION OF «RIGHT HEMISPHERIC THINKING»
L. R. ZENaOV
1st Medical Institute, Moscow
SUMMARY
Clinical and experimental data on the cognitive and communication func-
tions of the right cerebral hemisphere are analyzed in terms of semiotic
structure and neurophysiological organization. The analysis shows that the
right hemispheric functions are performed on the basis of an iconic sign system.
From an analysis of different types of information systems it is inferred that
operations with iconic signs necessitate a holographic and statistical neuro-
physiological organization. «Right hemispheric thinking» structures in vari-
ous cultural, philosophical and psychological systems and in man's practical
activity are traced.
ЛИТЕРАТУРА
1. БАБЕНКОВА С. В., ВОЛКОВ В. H., Ж- невропатол. и психиатр., 1968, 68, 3, 385—
391.
2. БАБЕНКОВА С. В., Ж- невропатол. и психиатр., 1970, 70, 4, 521—527.
3. ВИТГЕНШТЕЙН Л., Логико-философский трактат, М., 1958.
4. ЗЕНКОВ Л. Р., Функциональная асимметрия мозга и некоторые аспекты человечес-
кой коммуникации. В кн.: Семиотика и культура (в печати).
5. ЗЕНКОВ Л. Р., ПАДАЛКО В. В., ЛАВДОВСКИЙ В. С, ТОНХА Д. К., Нейрофи-
зиологическое исследование предоперационного стресса. В кн.: Стресс и его патоге-
нетические механизмы, Кишинев, 1973, 74—76.
6. История русского искусства (под ред. И. Э. Грабаря), т. III. M., 1955.
7. КИРЛЯВИС Д., ВАНАГАС В.. Квазиголографические принципы Лешли в нейронной
организации зрительного анализатора. В кн.: Тезисы докладов V Всесоюзной кон-
ференции по нейрокибернетике, Ростов-на-Дону, 1973.
8. ЛЕНИН В. И., Философские тетради, М., 1969.
9. ЛУРИЯ А. Р., Высшие корковые функции человека, М., 1962.
10. НАЛЧАДЖАН А. А., Некоторые психологические и философские проблемы интуити-
вного познания, М., 1972.
11. ОСТРОВСКИЙ Ю. И., Голография и ее применение, М., 1973.
12. ПЛАТОН, Избранные диалоги, М., 1966.
13. ПРИБРАМ К-. Языки мозга, М., 1975.
14. ПУАНКАРЕ А., Ценность науки, М., 1906.
15. ФЛОРЕНСКИЙ П. А., В кн.: Труды по знаковым системам, V, Тарту, 1971.
16. ALAJAUNITE, Т., Brain, 1948, 71, 229—241.
17. ASSAL, G., ZANDER, Е., Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 1969, 105, 2, 217—239.
18. BENTON, A. L., Contin. Neurol. (Basel), 1967, 29, 1, 1—16.
19. BENTON, A. L., JOYNTH, J. Arch. Neurol., 3, 205—222, 1960.
20. BOGEN, J. E., GAZZANIGA M. S., J. Neurosurg.. 1965, 23, 39—4399.
21. BRAIN, W. R., Brain, 64, 244—272, 1941.
22. COHEN. В., J. Exp. Psychol.. 1973, 97, 349.
23. DEWEY, J., How We Think. N. Y., London, 1933.
24. ECO, U., Pejzaz semiotyczny, Warszawa, 1972.
35. GAZZANIGA, M. S., Sci. Amer., 1967, 217, 24—29.
749

26. HADAMARD, J., An Essay on the Psychology of Invention in the Mathematical Field,
N. Y., 1954.
27. HECAEN, H., Clinical symptomatology in right and left hemispheric lesions. In: Inter-
hemispheric Relations and Cerebral Dominance, Baltimore, 1962.
28. HECAEN, H. ASSAL, G., Neuropsychologia, 1970, 8, 3, 289—304. •
29. HUMPHREY, M.. ZANGWILL, O., J. Neurol. Neurosurg. Psychiat., 1954, 14, 322—
325.
30. JOHN, E. R., Science, 1972, 177, 4052, 850—868.
31. KOESTLER, A., Le Cri d'Archimède, Paris, 1965.
32. KORNER, F., REGLI. F., HAIJNAL, A., Arch. Psychiatr. Nerven., 1926, 209, 1—8.
33. LASHLEY, K. S., Symp. Soc. Exp. Biol., 4, 454—460, 1950.
34. LURIA, A. R., TSVETKOVA, L. S., FULER, D. S., J. Neurol. Sei., 1965, 2, 288—292.
35. MORRIS , Ch., Sign, Language and Behavior, N. Y., 1946.
36. MULLAN, S., PENFIELD, К-, Arch. Neurol. Psychiat., 81, 269—284, 1959.
37. NIELSEN, J. M., Bull. Los Angeles Neurol. Soc, 1940, 5, 135—149.
38. PE1RCE, Ch. S., Collected Papers, vol. II, Cambridge, Mass., 1932.
39. RAGG, H.: imagination, N. Y., London, 1963.
40. ROSEN, J., STEIN. D., BUTTERS, N., Science, 173, 355—361, 1971.
41. RUSSELL, В., An Inquiry into Meaning and Truth, N. Y., 1940.
42. SCOTT, G., SPINNLER, H., J. Neurol. Neurosurg. Psychiat., 1970, 33, I, 22—28.
43. WERTHEIMER, M., Productive Thinking, N. Y., 1943.
44. ZANGWILL, O. L., Quart. J. Exp. Psychol., 1972, 24, 2, 123—138.

65
ОБ ЭНДОКРИННОМ МЕХАНИЗМЕ ОСОЗНАВАЕМЫХ И
НЕОСОЗНАВАЕМЫХ СТАДИЙ РАЗВИТИЯ МОТИВАЦИИ
В. М. РИВИН, И. В. РИВИНА
НИИ психиатрии МЗ РСФСР, Москва
Известно, что в настоящее время не существует общепринятой
теории психофизиологических механизмов неосознаваемой психичес-
кой деятельности. Поиски решения возникающих в этой связи проблем
в подавляющем большинстве случаев ведутся на уровне исследования
соответствующих мозговых структур, на уровне изучения нейрональ-
ных процессов. Вместе с тем накоплено все возрастающее количество
экспериментальных фактов, обнаруживающих влияние эндокринной
системы на характеристики многих психических процессов — как осоз-
наваемых, так и бессознательных. Однако теоретическое значение этих
фактов остается все еще предметом дискуссий.
Сторонники теории нервизма рассматривают эндокринную систему
как группу эффекторных органов, чье функционирование имеет вторич-
ный характер, полностью обусловленный и управляемый нервной систе-
мой и внешними стимулами. После открытия нейроэндокринного меха-
низма стресса все шире распространяются представления о «равнозна-
чимости» нервных и эндокринных влияний на психику и поведение, о
синхронном, кольцевом характере нейроэндокринного комплекса. Не-
давно была предложена также «концепция принудительности», согласно
которой эндокринные воздействия на нервные структуры определяют
основные характеристики психической деятельности, а нервная система,
опосредующая действия внешних и внутренних стимулов, способна лишь
в ограниченной степени корректировать спонтанную генетическую про-
грамму функционирования органов внутренней секреции [2].
Такой подход открывает новые возможности исследования некото-
рых механизмов бессознательного. В частности, может быть рассмотре-
на в новом аспекте проблема зависимости ряда психических феноменов
от мотиваций. Мы провели в этой связи экспериментальное исследова-
ние, имеющее целью выявление некоторых зависимостей между гормо-
нальными воздействиями и изменениями болевых и тактильных порогов
ощущений. Исследование проводилось на группе испытуемых, страдаю-
щих различными формами гипогонадизма, нуждающихся в лечении ан-
дрогенами. Кроме того, в работе сделана попытка теоретического рас-
смотрения некоторых закономерностей развития половой потребности,
определения стадий развития половой мотивации и обнаружения свя-
зей между развитием мотиваций и некоторыми феноменами неосозна-
ваемой психической деятельности.
751

Гормоны и ощущения
В опытах по исследованию влияния гормонов на пороги ощущений
участвовали 9 испытуемых: мужчины от 16 до 34 лет с пониженной эн-
догенной продукцией андрогенов, связанной с врожденным гипогона-
дизмом. Исходное содержание 11-кетостероидов составляет по группе в
среднем примерно 8,2 мг/24 час. Кроме того, можно считать, что кон-
центрации андрогенов в крови у испытуемых не только низки, но так-
же характеризуются равномерностью, не имеют резких колебаний во
времени и заметных проявлений цикличности.
В опыте у каждого испытуемого измерялись фоновые пороги так-
тильных и болевых ощущений на двух точках: нейтральной (наружная
поверхность правой руки между локтем и кистью) и нейтрально-эро-
генной (внутренняя поверхность верхней трети бедра). Испытуемый,
находящийся в изолированной комнате, получал через электроды элек-
тростимулятора возрастающие по силе стимулы последовательно на
каждую из указанных точек. Возникновение ощущений фиксировалось
по словесному отчету испытуемых.
Затем испытуемый получал — впервые в жизни — 4 таблетки ме-
тил-тестостерона по 0,005 гр. и через 30, 60, 90, 120 Аминут после приема
гормона снова по той же методике измерялась величина порогов на
тех же точках. Полученные результаты приводятся в таблицах 1 и 2.
Таблица 1
Изменения порогов тактильных ощущений в среднем по группе испытуемых при
воздействиях электростимулами (сила стимула указывается в вольтах)
Область
воздействия
рука
бедро
Фон
17,3
13,5
Время воздействия (в мин.) :
30
24,1
11,6
60
24,3
12,1
90
25,8
12,4
через
120
18,3
14,2
Таблица 2
Изменения порогов болевых ощущений в среднем по группе при воздействиях
электростимулами (сила стимула указывается в вольтах)
Область
воздействия
рука
бедро
До получе-
ния
гормона
50
44,6
Время воздействия (в мин.) : через
30
57,5
43,3
60
67,5
44,0
90
68,8
43,2
120
56,4
44,5
Известно, что экзогенное введение андрогенов приводит к посте-
пенному повышению их концентрации в крови и последующему пони-
жению до фоновых значений в связи с их инактивацией. Как видно из
таблиц, пороги тактильных и болевых ощущений также претерпевают
определенные изменения, а затем возвращаются близко к фоновым ве-
личинам. Это позволяет предположить наличие зависимости между из-
менениями этих порогов и изменениями концентраций андрогенов в
крови.
Результаты опыта показывают, что чувствительность в разных точ-
ках рецепторного поля изменялась в различных направлениях. С рос-
752

том концентрации андрогенов в крови тактильные и болевые пороги
нейтральной точки повышались, пороги точки, близкой к эрогенной зо-
не, понижались. Это указывает на специфичность действия гормонов на
:рецепторнос поле.
Характер изменения чувствительности, вызванного андрогенами,
очевидно связан с модальностью гормона. Хотя неизвестен механизм
действия андрогенов на рецепторы, но вне зависимости оттого, является
.ли это действие непосредственным или осуществляется через централь-
ную нервную систему, можно считать, что рецепторное поле представ-
ляет собой одну из многих «мишеней» для половых гормонов.
Опыты по выявлению корреляций между концентрациями андро-
генов и изменениями болевой и тактильной чувствительности носили
предварительный, поисковый характер. Однако, на наш взгляд, они по-
казывают перспективность исследований влияния различных типов гор-
монов на различные аспекты рецепторного процесса.
Стадийное развитие мотиваций
Приведенные в таблицах результаты опытов позволяют сделать
некоторые предположения о закономерностях развития половой моти-
вации.
Известно, что основной закономерностью функционирования го-
над является цикличность. Поскольку у наших испытуемых эндогенное
продуцирование андрогенов лишено выраженной цикличности, введение
им метил-тестостерона по существу моделирует, хотя и не полностью,
процесс развития одного естественного цикла половой мотивации, ха-
рактеризующегося постепенным повышением концентрации андрогенов
в крови, а затем их падением. Исследование изменений порогов ощуще-
ний в ходе этого процесса, наблюдения за поведением испытуемых, не-
которые литературные данные и общие теоретические соображения поз-
воляют предположить, что половая мотивация претерпевает в процессе
своего развития закономерные изменения, не является однородным фе-
номеном, состоит из сменяющих друг друга стадий, обладающих раз-
личными характеристиками. При построении модели развития половой
мотивации могут быть выделены следующие стадии.
1. Латентная стадия развития мотивации. Обычно
возникновение половой потребности связывается с моментом ее осоз-
нания в качестве специфического влечения, сексуальной мотивации.
Предшествующий этап ее развития выпадает из поля зрения исследо-
вателей, поскольку, пока потребность неощутима и неосознаваема, она
как бы не существует вообще и не влияет на психическую деятель-
ность. Безосновательность подобных представлений очевидна в свете
изложенных в таблицах результатов, которые показывают, что уже че-
рез 30 минут после получения андрогенов их концентрации в крови хо-
тя и не вызывают осознанных переживаний, однако являются реальным
фактором, оказывающим существенное влияние на определенные пси-
хические процессы. В частности, увеличение чувствительности специфич-
ных для данной мотивации рецепторных зон и уменьшение чувстви-
тельности всех остальных, индефферентных для данного влечения ре-
цепторов может рассматриваться как специфическая «настройка» чув-
ствительности к внешним раздражителям. Эта настройка должна при-
водить к направленным изменениям афферентного потока от рецептор-
ного поля даже при действии на организм случайных неспецифических
раздражителей, что может способствовать формированию половой до-
48. Бессознательное 753

минанты (А. А. Ухтомский), а также определять закономерности об-
разования «следа памяти» от воздействия различными стимулами.
Специфическая настройка рецепторов может служить также одним
из физиологических механизмов формирования подсознательной уста-
новки1 на определенный вид будущей деятельности, в данном случае
половой, еще до того, как эта деятельность осознается в качестве же-
лаемой цели.
В наших экспериментальных условиях латентная стадия продол-
жалась примерно 40—60 минут после введения метил-тестостерона. В
течение этого периода концентрация андрогенов в крови не была оди-
накова, поскольку всасывание гормона происходило постепенно. Зави-
сит ли возникновение той или иной реакции на внешний раздражи-
тель от концентрации гормона уже на латентной стадии развития мо-
тивации? Основываясь на субъективных отчетах испытуемых, можно
утверждать, что в этом смысле уже латентная стадия является неодно-
родной и может быть разделена на два периода.
а) Период негативной реакции. Перед получением тес-
тостерона, то есть в период, когда концентрации адрогенов у наших ис-
пытуемых были низкими, большинство из них отмечало, что тактиль-
ные и болевые воздействия на эрогенную зону вызывали у них непри-
ятные ощущения. Такая эмоциональная окраска внешних воздействий
на специфические рецепторы может хотя бы частично объяснить не-
которые факты, например появление реакции активного или пассивно-
го избегания полового партнера в момент низкой концентрации андроге-
нов. Таким образом, на данном периоде развития мотивации предъяв-
ление стимула, адекватного данной мотивации (тактильного для эро-
генной зоны), вызывает негативную реакцию на него. Весьма вероят-
но, что такой стимул может служить тормозом для развития самой
мотивации, вызывать задержку ее дальнейшего развития.
б) Период позитивной реакции. Через 30 минут после
получения тестостерона большинство испытуемых уже отмечали при-
ятный характер ощущений при воздействии электростимулов на эро-
генную зону. В это время ни один из испытуемых не замечал еще ни-
каких субъективных изменений своего психического состояния, одна-
ко, как это видно из таблиц, такие неосознаваемые изменения уже про-
изошли и, по-видимому, именно они определили изменения эмоцио-
нальной окраски реакции на внешний раздражитель. Приятные ощу-
щения, возникающие при воздействии адекватного стимула на специ-
фические рецепторы, в данном периоде могут объяснить, почему адек-
ватный раздражитель способен в некоторых случаях вызвать явную
половую мотивацию тогда, когда внутреннее ощущение влечения еще
отсутствует. В данном периоде внешний стимул ускоряет развитие
мотивации.
Говоря о механизме этих феноменов, можно предположить, что
при негативном периоде развития мотивации низкий уровень функцио-
нирования гонад (низкая концентрация андрогенов в крови) может оп-
ределить формирование такого «афферентного синтеза», который вклю-
чает в себя «центры неудовольствия», что приводит к уменьшению се-
креции гонадотропина и, естественно, временному ослаблению спон-
1 В смысле, придаваемом понятию установки представителями грузинской школы пси-
хологов: Д. Н. Узнадзе, Психологические исследования, М., 1966; И. Т. Б ж а-
л а в а, Психология установки и кибернетика, Тб., 1966; А. С. Прангишвили,
Исследования по психологии установки, Тб., 1967; А. Е. Шерозия, К проблеме соз-
нания и бессознательного психического, том I, Тб., 1969; том II, Тб., 1973.
754

тайной функции гонад, а также к увеличению продукции АКТГ, сти-
мулирующего выброс стрессовой группы кортикостероидов. В резуль-
тате должна возникнуть негативная реакция на половой раздражи-
тель. При более высоком секретировании андрогенов, их повышенные
концентрации, возможно, переключают рецепторную афферентацию
на пути, включающие «центры удовольствия», что повышает секрецию
гонадотропина и стимулирует функцию гонад, ускоряя, таким образом,
развитие мотивации. В обоих случаях мы имеем дело с примером
влияния внешнего раздражителя, корректирующего через нервную си-
стему спонтанную программу функционирования эндокринного ком-
плекса.
2. Стадия неосознаваемой модальности моти-
вации. Через 40—60 минут после приема тестостерона наши испы-
туемые начинали субъективно ощущать признаки изменения своего со-
стояния, хотя это новое состояние не оценивалось ими как возникнове-
ние специфического влечения. Испытуемые отмечали усиливающееся
чувство непонятной тревоги, легкого головокружения, у них отмечалось
двигательное беспокойство или, напротив, вялость, которая описыва-
лась как «приятная истома», у -некоторых замечались такие вегетатив-
ные .реакции, как .покраснение лица и появление красных пятен на шее.
Эти признаки совпадают с описанием психофизиологических симптомов
первой стадии стресса — стадии тревоги (Г Селье). Можно предполо-
жить, что, когда повышение адрогенов достигает определенного уров-
ня, они становятся стрессором, включающим повышение секреции ка-
техоламинов, которые, активизируя соответствующие мозговые струк-
туры, вовлекают новые психофизиологические системы в процесс раз-
вития специфической мотивации.
По-видимому, конкурирующее действие катехоламинов приводит к
тому, что через 60 минут после приема андрогенов пороги тактильных
и болевых ощущений изменяются очень мало по сравнению с измере-
нием на 30-й минуте, хотя следует полагать, что концентрация гормона
в крови за этот период увеличилась. На стадии неосознаваемой модаль-
ности энергия мотивации носит настолько неспецифическии характер,
что может быть сублимирована в поведение другой модальности. Об-
щее стремление наших испытуемых к движению, деятельности прояв-
лялось в том, что они не могли усидеть на месте, ходили, стали более
общительными, а один из них попросил даже разрешения поработать
на пишущей машинке. Такое состояние в обыденной жизни описывает-
ся обычно словами: «чего-то хочет, сам не знает чего». Вместе с тем
уровень андрогенов на этой стадии достигает, по-видимому, «подпоро-
гового» значения, и возникновение в такой момент адекватного внешне-
го стимула может очень быстро вызвать повышение эндогенной секреции
тестостерона и, следовательно, ускорить развитие мотивации. По на-
шему мнению, именно такая закономерность данной стадии и породи-
ла иллюзию, будто именно внешний стимул вызывает возникновение
соответствующей мотивации в любой момент времени.
3. Стадия осознания мотивации. Примерно через 70—
100 минут после получения тестостерона 7 испытуемых из девяти оце-
нили свое психологическое состояние как состояние сексуального вле-
чения. Они отмечали повышение общего психического и физического
тонуса, возникновение приятных ощущений в области таза и генита-
лий, появление мыслей о женщинах, мечтаний и планов сексуального
характера, наконец, появление чувства стыда оттого, что они пережи-
вают сексуальное возбуждение в неподходящих условиях научной ла-
755

боратории. При этом, двигательное беспокойство, стремление к дея-
тельности 'не только возрастает, но, судя по признаниям испытуемых,
приобретает более целена1пра,вленный характер, который в условиях
лаборатории проявляется, например, .в желании поговорить с женщи-
нами. Как видно из таблиц, к этому времени специфические изменения
порогов ощущений становятся наиболее значимыми (например, на
нейтральной точке тактильный порог возрастает по сравнению с фо-
ном более чем в полтора раза). Все это позволяет предположить, что
на данной стадии концентрации андрогенов приобретают такое значе-
ние, которое не может быть замаскировано действием стрессовых гор-
монов, чья энергия теперь, ло-видимому, подчинена специфичес-
кой мотивации. Величина концентрации андрогенов на данной стадии
обеспечивает процесс завершения формирования психофизиологичес-
кого механизма специфической сексуальной установки.
На стадии осознания мотивации процесс удовлетворения соответ-
ствующей потребности способен вызвать положительные эмоциональ-
ные переживания, которые, однако, выражены недостаточно сильно,
чтобы при этом возникало чувство глубокого эмоционального удовлет-
ворения.
4. Стадия мотивационного поведения. Дальнейшее
развитие мотивации не может быть прослежено на испытуемых, полу-
чавших метил-тестостерон, поскольку уже через 120 минут экзогенный
гормон, по-видимому, полностью инактивируется в организме, что от-
ражается как на субъективном состоянии испытуемых, так и на изме-
нении порогов ощущений, которые к этому времени возвращаются к
величинам, близким к фоновым (см. таблицы). Однако, наблюдения и
литературные данные показывают, что естественное, эндогенное раз-
витие половой мотивации не завершается на стадии осознания, если
на этой стадии не происходит удовлетворения половой потребности. В
этом случае дальнейшее спонтанное повышение секреции андрогенов
приводит к возникновению полового поведения, связанного с поисками
возможностей удовлетворения потребности. Высокая продукция андро-
генов определяет цели и направление поведения, а также «включает»
механизм повышения секреции группы стрессовых гормонов стадии
резистентности, что обеспечивает высокий уровень психической и физи-
ческой активности поведения.
Специфическая, андрогенная настройка всех систем организма вы-
зывает детерминированный, не зависящий (или мало зависящий) от
сознания характер реакций на внешние стимулы, знак эмоций при этом
зависит от того, соответствуют или не соответствуют эти стимулы цели
поведения. Специфическая настройка рецепторов является физиоло-
гической базой для развития ряда характерных психических состоя-
ний. Так, например, в опытах с крысами нами было установлено, что
введение внутрибрюшшшо 0,005 грамма метил-тестостеро-на самцу ве-
сом в 250—300 грамм (16 животных) приводит примерно через 60—100
минут к понижению болевой чувствительности лапок к силе тока на
железной решетке примерно в три раза (6 и 18 вольт) и повышению
порога выносливости к боли примерно на 8—10 вольт. Биологическое
значение такого существенного изменения болевых порогов понятно.
Этот феномен объясняет, почему животные при высоком содержании
андрогенов «не обращают внимания» на некоторые болевые раздражи-
тели, мешающие достижению удовлетворения потребности, почему они
«смело» вступают в опасные ситуации для достижения целей мотива-
ции. Весьма вероятно, что в формировании этих и некоторых других
756

психических состояний участвуют специфические физиологические из-
менения рецепторного поля.
Данная стадия является оптимальной для процесса удовлетворе-
ния потребности, и этот процесс теперь приносит субъективное пережи-
вание глубокого эмоционального удовлетворения.
5. Стадия перенапряжения мотивации. Продолжаю-
щееся повышение концентраций андрогенов в крови приводит к стадии
перенапряжения половой мотивации, при которой перенапряженное
влечение деформирует всю психическую деятельность, вызывает на-
рушения поведения и может привести к соматической патологии разно-
го рода. На этой стадии включается также механизм дистресса, опре-
деляющий картину агрессивности и нарушений способности адекват-
ной оценки ситуации. Адекватный стимул может вызвать в этих ус-
ловиях парадоксальные реакции. Удовлетворение потребности может
оказаться невыполнимым, затрудненным или окрашенным эмоциями
«болезненного наслаждения».
6. Стадия истощения мотивации. Длительное интен-
сивное функционирование гонад приводит в конце концов к истощению
их секреторной способности, концентрации половых гормонов при этом
падают ниже фонового уровня, возникают на определенный срок нару-
шения половой цикличности. Одновременно происходит также исто-
щение стрессовых структур надпочечников. В результате этих процес-
сов возникает как специфическая по модальности, так и общая психо-
физиологическая депрессия, разного рода соматические и психические
расстройства. Например, нами была показана значимая корреляция
между пониженной продукцией ряда гормонов и неврозами [1]. Адек-
ватный внешний стимул на данной стадии не вызывает никакой реак-
ции и не способен изменить параметры функционирования гонад. Удов-
летворение половой потребности на этой стадии невозможно.
Выводы
Гипотеза о стадийном развитии половой мотивации позволяет сде-
лать некоторые предварительные выводы, которые могут послужить
основой для экспериментальных исследований.
1. Литературные, экспериментальные данные и теоретические сооб-
ражения открывают возможность для разработки общей теории ста-
дийного развития мотиваций всех модальностей. Исходя из представле-
ний об эндокринной природе всех биологических потребностей и гене-
тическом характере программы функционирования каждого из эндо-
кринных органов («органов потребностей»), можно прийти к выводу,
что динамическое взаимодействие всех этих программ определяет пси-
хофизиологическое состояние организма в любой момент времени, ко-
торое и обусловливает основные характеристики реакций организма на
внешние стимулы.
2. Спонтанные изменения основных гормональных параметров в
процессе развития мотиваций приводят к закономерному возникнове-
нию некоторых эндогенных психических эффектов. В процессе стадий-
ного развития мотиваций, в частности, изменяются параметры рецеп-
торного процесса, в результате чего непосредственно претерпевают из-
менения такие формы психической деятельности, как ощущения и вос-
приятие, а опосредованно — также память и мышление. Происходит
закономерная смена эмоциональных состояний, эндогенно обусловлен-
ная смена форм поведения. В самом общем виде развитие любой мо-
757

тивации вызывает переход организма из состояния пассивности к обус-
ловленной внутренним побуждением активности.
3. Спонтанное развитие мотиваций корректируется воздействиями
внешних и внутренних стимулов, а характеристики реакций зависят,
в основном, не столько от силы стимула, сколько от того, на ка-
кой стадии развития мотивации такие воздействия осуществляются.
Например, один и тот же стимул адекватной модальности не вызывает
никаких изменений мотивации на стадии истощения, затормаживает
ее развитие в негативном периоде латентной стадии и стимулирует ее
развитие на остальных стадиях. Стимул конкурирующей модальности
может усилить мотивацию на стадии перенапряжения (но механизму
доминанты), а на других стадиях может прервать на определенное
время ее развитие. Как это видно из таблиц 1 и 2, в процессе развития
мотивации сила воздействий нейтральных стимулов на организм может
оказаться существенно измененной в связи с изменением порогов ощу-
щений. Положительные эмоции возникают или усиливаются с развити-
ем мотивации в случае действия адекватного стимула, отрицательные—
при действии конкурирующего.
4. Основные психические характеристики, возникающие в процессе
удовлетворения любой потребности, также прежде всего зависят от
того, на какой стадии развития соответствующей мотивации такой про-
цесс происходит. В принципе процесс повышения концентраций гормо-
нов в крови психологически выражается в усилении неприятных эмо-
циональных переживаний, тогда как процесс падения этих концен-
траций переживается субъективно как приятное состояние. В связи
с такой закономерностью становится понятно, почему, например, на
неосознаваемых стадиях развития мотивации неприятные эмоции сла-
бы, но и процесс удовлетворения потребности не вызывает сильных по-
ложительных эмоций, а на стадии мотивационного поведения высокий
уровень внутреннего напряжения сменяется при удовлетворении по-
требности сильными положительными чувствами, которые обычно ха-
рактеризуются, как чувства наслаждения, радости, счастья, удовлет-
ворения.
5. Представления о стадийном развитии мотивации выявляют ре-
шающее значение момента удовлетворения потребности для возникно-
вения и протекания многих феноменов психической деятельности, как
осознаваемых, так и бессознательных. Эти представления показывают,
что поиск психофизиологических механизмов психической деятельно-
сти должен вестись системно, с учетом психических, нейрональных и
эндокринных уровней. Исследования эндокринного механизма мотива-
ций может помочь, в частности, заменить неясные, гипотетические, а то
и полумистические объяснения физиологических механизмов различных
неосознаваемых психических феноменов, какие предлагаются, напри-
мер, 3. Фрейдом или К. Лоренцом (в частности понятие «психической
энергии»), более адекватными, физиологически обоснованными пред-
ставлениями.
753

ON THE ENDOCRINE MECHANISMS OF CONSCIOUS AND
UNCONSCIOUS STAGES OF MOTIVATION DEVELOPMENT
V. M. RIVIN, I. V. RIVINA
Moscow Scientific Research Institute of Psychiatry, RSFSR Ministry of Health
SUMMARY
The paper presents a description of experimental results which allow to
establish a correlation between the level of sex hormones in human and ani-
mal blood and the change of tactile and pain thresholds in neutral and ero-
genic zones. In this connection a hypothesis is advanced on the endocrine-
caused stadial development of motivation of any modality.
The following stages are identified: 1) latent; 2) unconscious modality of
motivation; 3) becoming aware of motivation; 4) motivational behaviour;
5) overstrain of motivation.
A brief discussion is given of the possible psychophysiological mechanism
of eachf stage, its conscious and unconscious components; the dependence of-
the kind of reaction of the organism to external stimuli in the stage of the
development of motivation.
ЛИТЕРАТУРА
1. ИОВЛЕВ Б. В., РИВИН В. М., СТАВРОВСКИИ Е. М., Биохимические исследования
эмоционального стресса у больных неврозами, Третий Всероссийский съезд невро-
патологов и психиатров, т. II, М., 1974.
2. РИВИН В. М., О принципе принудительности в процессе этоцикла, Проблемы кибер-
нетики, № 25, М., 1972.
3. УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.
4. УХТОМСКИЙ А. А., Доминанта как фактор поведения, Собр. соч., т. I, Л., 1950.

6в
О НЕИРОПСИХОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
ФИКСИРОВАННОЙ УСТАНОВКИ
Д. Д. БЕКОЕВА, Н. К. КИЯЩЕНКО
МГУ, факультет психологии
Понятие установки традиционно применяется различными психоло-
гическими направлениями в тех случаях, когда необходимо подчерк-
нуть факт готовности субъейта к выполнению определенной деятель-
ности. В школе Д. Н. Узнадзе [2; 7; 8; 9] к этому добавляется пред-
ставление об установке как целостном психофизиологическом состоя-
нии индивида, возникшем в результате закрепления предшествующего
опыта [7]. Тем самым установка занимает свое место среди понятий,
отражающих отношение субъекта к действительности при выполнении
какой-либо деятельности.
Несмотря на многообразие подходов исследователей к психологиче-
ской реальности, стоящей за понятием установки [1; 5; 10; 12], все они
рассматривают ее как некоторое психическое образование, оказываю-
щее регулятивное влияние на протекание психических процессов, на;
организацию различных видов деятельности субъекта. Как известно,
при анализе сложных форм деятельности исследование ориентируется
не столько на тюиск ее структурных элементов, сколько на выявление
факторов, придающих деятельности характер функциональной системы,,
связывающих ее с определенным образом организованным взаимодей-
ствием мозговых структур. Подобный подход представляется возмож-
ным применить и в исследовании феномена установки.
Особого внимания в этом плане заслуживает нейропсихологиче-
ский аспект исследования, который не только позволяет выявить зна-
чение отдельных функциональных звеньев в структуре установки, но и,
дает возможность ближе подойти к пониманию установки как психо-
физиологического состояния, опирающегося на работу определенных-
мозговых систем.
Особое место среди явлений, объединяемых общим понятием уста-
новка, занимает так называемая фиксированная установка, проявляю-
щаяся, в частности, при формировании иллюзий восприятия и пред-
ставляющая собой адекватную экспериментальную модель для иссле-
дования установочных явлений, относящихся к наиболее сложным
уровням поведения.
Ряд авторов и прежде всего исследователи, относящиеся к гру-
зинской психологической школе Д. Н. Узнадзе, считают, что «исследо-
вание проблемы единой сущности установки требовало разработки ме-
тода, адекватного этой проблеме. С этой точки зрения представляется
значимым метод «фиксированной установки», введенный в науку Д. Н.
Узнадзе» [6].
Для возникновения установки необходимо наличие двух условий:
потребности и ситуации. Метод фиксированной установки представляет-
760

собой следующее: потребность задается в эксперименте инструкцией и
остается константным или, во всяком случае, неконтролируемым фак-
тором, а ситуационный фактор (многократное предъявление опреде-
ленной ситуации) является главным для установки. Д. Н. Узнадзе от-
мечает, что -в реальных жизненных условиях процесс фиксации играет
важную роль в образовании установки. Чем прочнее установка, тем
вырабатывается большая готовность к ее актуализации. Поэтому Д. Н.
Узнадзе фиксацию установки выделяет как «третий основной дополни-
тельный фактор» наряду с потребностью и ситуацией.
Выделение фактора фиксации (или закрепления) установки дает
прямые основания для анализа той роли, которую играют в системе
установки следовые или мнеетические процессы.
Как показали многочисленные исследования [2; 8 и др.], процесс
формирования и угасания установки характеризуется такими ее свой-
ствами, как возбудимость и прочность, имеющими свое количественное
выражение. Свойство прочности выражается числом последовательных
контрастных иллюзий, а свойство возбудимости — минимальным чис-
лом установочных экспозиций объектов, необходимым для возникнове-
ния шести последовательных контрастных иллюзий. Д. Н. Узнадзе
подчеркивал, что эти свойства относятся к характеристике самой
фиксированной установки и «отражают готовность к деятельности».
Кроме того, поскольку количественные показатели установки (свой-
ства, возбудимости и прочности) характеризуют процесс фиксации и
угасания, их анализ представляется значимым для исследования мне-
стического компонента в структуре установки.
Изучение структуры нарушений памяти при локальных пораже-
ниях мозга позволило описать некоторые синдромы мнестических рас-
стройств, характерные для определенной локализации патологического
процесса. Среди них особого внимания заслуживают дефекты отсро-
ченного воспроизведения, возникающие при ©ведении в интервал меж-
ду произвольным запоминанием и воспроизведением интерферирую-
щей деятельности. Последняя оказывает тормозящее влияние на воз-
можность актуализации материала, доступного непосредственному вос-
произведению. Фактор повышенной тормозимости следов определяет
структуру модально-неспецифических расстройств памяти при пораже-
нии гишшкампова круга и модально-специфических мнестических де-
фектов при локализации патологического процесса в анализаторных
зонах левого полушария. При этом подчеркивается нейродинамическая
природа указанных нарушений памяти [11; 13]. Характерно, что нару-
шения процессов памяти, возникающие при поражении правого полу-
шария, не определяются фактором патологической тормозимости
следов интерферирующими воздействиями и относятся к непроизволь-
ному запоминанию и к непосредственному воспроизведению материала,
т. е. они в меньшей мере связаны с нейродинамическими параметра-
ми деятельности мозга и возникают скорее всего на этапе восприятия
и фиксации поступающей для запоминания информации (Э. Г. Симер-
ницкая, 1975).
Представляется возможным поставить вопрос о соотношении
свойств прочности и возбудимости с теми факторами, которые являются
значимыми на разных уровнях осуществления мнестической функции,
а- также вопрос о характере изменения этих свойств (и самой фикси-
рованной установки) в связи с локализацией поражения мозга и диф-
ференцированной структурой расстройств памяти. Данная работа
представляет собой попытку подойти к решению этого вопроса.
Исследование было проведено на 20 здоровых испытуемых и 17
761

больных с поражением мозга височно-теменной локализации в левом
и правом полушариях. Изучение процессов памяти проводилось с по-
мощью метода заучивания словесного ряда из 10 элементов и последо-
вательного запоминания двух рядов слов, из которых второй оказывал
интерферирующее влияние на возможность отсроченного воспроизведе-
ния первого ряда [3].
В качестве экспериментальной модели для исследования уста-
новки применялся модифицированный метод фиксированной установки.
Изучение свойств возбудимости и прочности фиксированной установки
проводилось в трех сериях экспериментов. В первой серии использова-
лась стандартная методика выработки фиксированной установки, варь-
ировалось лишь количество установочных экспозиций объектов [2; 6;
20], т. е. методика была направлена на исследование возбудимости
установки. Во второй серии (исследование прочности) после 20 уста-
новочных экспозиций интервал времени (1,5—2 минуты) заполнялся
интерферирующей деятельностью; испытуемому предлагалось либо вы-
читать последовательно из 100 по 7 (гетерогенная интерференция),
либо ощупывать деревянные фигурки и называть их (гомогенная ин-
терференция). Затем давалось 5—6 критических экспозиций для вы-
явления интерферирующей деятельности на прочность фиксирования
установки. По показателям прочности фиксации установки были вы-
числены различия между здоровыми и больными испытуемыми. Затем
свойства, отражающие фиксацию и угасание — возбудимость и проч-
ность, — сопоставлялись с данными, полученными при исследовании
мнестических процессов (заучивание 10 слов и отсроченное воспроиз-
ведение серии слов в условиях интерферирующей задачи).
Исследование фиксированной установки выявило четкие различия
в состоянии ее возбудимости и прочности у здоровых и больных с ло-
кальными поражениями мозга. Для того, чтобы у здоровых испытуе-
мых сформировалась контрастная иллюзия, было достаточно 5—6 уста-
новочных экспозиций. В условиях 20 установочных экспозиций коли-
чество контрастных иллюзий возрастало и достигало в среднем 18.
Во второй серии исследований было выявлено, что фиксированная
установка у здоровых испытуемых в интервале до двух минут сохра-
няется достаточно прочно и не разрушается под влиянием интерфери-
рующих воздействий. Анализ результатов исследования больных с по-
ражениями теменно-височных зон левого полушария показал, что для
болыных этого типа характерна высокая возбудимость установки: до-
статочно было 2—3 установочных экспозиций для того, чтобы сфор-
мировалась контрастная иллюзия. Вместе с тем, у этих больных об-
наружилось снижение прочности установки (в 2 раза по сравнению со
здоровыми), проявляющееся в легком ее разрушении в условиях вы-
полнения интерферирующей задачи. Характерно, что степень отрица-
тельного влияния интерферирующей деятельности не определялась со-
держанием последней.
У больных с локализацией мозгового поражения в симметрич-
ных структурах правого полушария возбудимость установки оказалась
крайне низкой: требовалось максимальное количество экспозиций (до
20) для того, чтобы сформировать контрастную иллюзию. В то же вре-
мя установка у этих больных отличалась высокой прочностью и, что
особенно важно, не зависела от влияния интерферирующих воздей-
ствий.
Таким образом, у здоровых испытуемых обнаруживается прямая
связь между фиксацией и угасанием установки, так как прочность пос-
ледней тем больше, чем больше количество установочных экспозиций.
762

При этом введение интерферирующей деятельности не изменяет по-
казателей прочности, и установка легко актуализируется после ее вы-
полнения.
Для больных с поражениями левого полушария характерна высо-
кая возбудимость, снижение прочности и легкое разрушение установ-
ки под влиянием интерферирующих воздействий независимо от их со-
держания (интеллектуальная или тактильно-гностическая задача).
Группа больных с локализацией мозгового поражения в правом полу-
шарии нередко дает обратную картину: низкую возбудимость и высо-
кую прочность установки. Как было указано выше, результаты иссле-
дований фиксированной установки сопоставлялись с процессом заучи-
вания 10 слов. .При этом больные с локализацией поражения в левом
полушарии обнаружили высокую продуктивность воспроизведения при
первом предъявлении материала (до 8 слов), а затем объем воспроиз-
веденных слов не только не увеличивался, но нередко даже уменьшал-
ся. Иначе говоря, наблюдалось как бы улучшение кратковременного
запечатления на первой его фазе при ухудшении возможности запом-
нить надолго.
У больных с локализацией мозгового поражения в правом полу-
шарии процесс заучивания 10 слов обычно носил продуктивный харак-
тер, однако в отличие от здоровых испытуемых и больных с поражени-
ем левого полушария первое воспроизведение было, как правило, зна-
чительно менее продуктивным, и необходимо было большее число пов-
торений материала для полного его заучивания. Результаты исследо-
вания функции памяти в условиях интерферирующей деятельности
показали, что у здоровых испытуемых и больных с поражением право-
го полушария фактор тормозимоети следов не проявлялся и продук-
тивность воспроизведения не снижалась под влиянием интерференции.
В то же время больные с поражением теменно-височных систем лево-
го полушария обнаруживали заметное снижение продуктивности вос-
произведения при введении интерференции. При этом нейродинами-
ческие особенности в изменении избирательного воспроизведения сле-
дов могли характеризоваться либо снижением продуктивности воспро-
изведения после выполнения интерферирующей задачи, либо инертным
повторением одной из двух запоминаемых групп элементов, либо по-
терей избирательности при воспроизведении, когда элементы запо-
минаемых групп смешивались между собой (явление контаминации).
Таким образом, свойства установки (возбудимость и прочность),
определяющие процесс ее формирования, могут нарушаться избира-
тельно в зависимости от локализации поражения.
Эти факты говорят об относительной независимости свойств
возбудимости и прочности друг от друга и о дифференцированном
вкладе различных структур мозга в формирование этих свойств и в
процесс фиксации установки. Характерно, что описанные изменения
свойств возбудимости и прочности прямо коррелируют со структуроГг
мнестических дефектов, возникающих при поражениях тех же самых
структур. Как было указано выше, при поражении височно-теменных
систем левого полушария материал легко фиксируется в памяти, но
хранится непрочно. Больные с поражением правого полушария обна-
руживают противоположную картину: материал фиксируется медленно,
но хранится в памяти прочно. Сопоставляя эти данные с характером
изменения свойств возбудимости и прочности, можно высказать пред-
положение, что последние не только могут избирательно изме-
няться, но и связаны с различными звеньями (или уровнями) в струк-
763

туре мнестической функции, опирающимися на работу симметричных
структур левого и правого »полушарий мозга.
Специального анализа заслуживает и изменение прочности уста-
новки в сопоставлении с мнестической функцией в условиях интер-
ферирующей деятельности. Следует подчеркнуть, что интерференция
оказывает отрицательное влияние на прочность установки при пора-
жении височно-теменных структур только левого полушария мозга.
Аналогичным образом механизм отрицательного влияния интерфери-
рующей деятельности проявляется и по отношению к мнестической
функции (изменения прочности установки и снижения продуктивности
воспрозведения в условиях интерференции при поражении тех же от-
делов правого полушария не наступает). Тем самым и в отношении та-
кого свойства установки, как прочность, можно сказать, что оно прямо-
коррелирует с состоянием .мнестических процессов и определяется теми
же нейродинамическими параметрами деятельности мозга, что и про-
цессы произвольного запоминания.
Особого внимания заслуживает и тот факт, что степень снижения
прочности установки не зависит от содержания интерферирующей
деятельности. В ряде исследований было показано, что при поражении
анализаторных зон левого полушария избирательно страдает запоми-
нание материала, специфического для данного анализатора, причем
дефекты памяти проявляются при введении гомогенной интерферирую-
щей деятельности (Н. К. Киященко и др., 1975). Исследуя установку,
фиксированную в гаптической сфере, можно было ожидать, что так-
тильно-гностическая интерферирующая задача (идентификация фигу-
рок при тактильном предъявлении) окажет более сильное отрицатель-
ное влияние на изменение ее прочности. Однако этого не происходит,
и любая интерференция .приводит к снижению прочности установки
при поражении левого полушария. Эти данные еще раз подтверждают
вывод о внемодальной природе формирования и проявления фиксиро-
ванной установки и о центральном происхождении этого феномена [6].
Связь свойств прочности установки с нейродинамическими пара-
метрами деятельности мозга проявляется еще в одном аспекте анализа.
Испытуемые с лабильной (непрочной в условиях интерференции) уста-
новкой характеризуются в отношении нарушений памяти быстро воз-
никающей тормозимостью следов интерферирующими воздействиями
(запоминание второго ряда элементов приводит к невозможности вос-
произведения первого ряда). В случаях с прочной установкой, не под-
верженной влиянию интерференции, фактор тормозимости следовых
процессов проявляется по типу инертности (инертно воспроизводится
один из рядов слов) или по типу нарушения избирательного воспроиз-
ведения заучиваемого материала (контаминации обеих групп).
Таким образом, выяснилось, что в условиях интерференции проч-
ность установки снижается, если мнестичеокая функция изменяется на
основе патологической тормозимости следов и, наоборот, установка про-
является устойчиво, если в основе нарушения запоминания лежит па-
тологическая инертность или дефекты избирательности извлечения сле-
дов, приводящие к контаминации.
У больных с поражением лобных долей мозга [4] иллюзии вос-
приятия в гаптической сфере приобретают кооный характер и длитель-
но не угасают. Сравнение этих данных со структурой нарушения па-
мяти у этих же больных, которая отличается патологической инерт-
ностью в условиях введения интерферирующей задачи, позволяет ви-
деть как в факте косности установки, так и в структуре нарушений
памяти однородное проявление фактора тормозимости.
764

Таким образом, экспериментальное исследование свойств фикси-
рованной установки в сопоставлении с состоянием мместической функ-
ции и характером ее изменения при локальных поражениях мозга
позволило выявить четкую зависимость между таким« свойствами
установки, как возбудимость и 'прочность, и структурой млестического
дефекта.
Выводы:
1. Исследование показало, что при различной локализации мозго-
вого поражения такие свойства, как возбудимость и прочность устано-
вок, могут нарушаться избирательно, что говорит о дифференцирован-
ное™ вклада различных мозговых структур в процесс формирования
я актуализации установок.
2. Изменение свойств возбудимости и прочности установок корре-
лирует с характером нарушения миестической функции, что дает осно-
вание для суждения об их прямой связи со следовыми .процессами.
3. Отрицательное влияние интерферирующей деятельности на
прочность установки имеет место при локализации патологического
процесса только в левом полушарии.
4. Степень влияния интерферирующей деятельности на прочность
установки не зависит от содержания этой деятельности. Этот факт до-
полнительно указывает на то, что фиксированная установка, вырабо-
танная в гаптической сфере, выходит за рамки модально-специфиче-
ской системы.
5. Поскольку психологические установки относятся, по представ-
.лениям школы Д. Н. Узнадзе и многих других исследователей, к не-
юсозна!ваемы1м психическим феноменам, описанные выше приемы иссле-
дования установок могут рассматриваться как методы, пригодные для
выявления характерных особенностей бессознательного.
.ЛИТЕРАТУРА
1. АНОХИН П. К-, Вопросы психологии, 1955, 6, 16—38.
2. БЖАЛАВА И. Т., Установка и механизмы мозга, Тб., 1970.
3. КИЯЩЕНКО Н. К.» Нарушения памяти при локальных поражениях мозга, М., 1973.
4. ЛУРИЯ А. Р., БЖАЛАВА И. Т., Нарушения фиксированной установки при локаль-
ных поражениях мозга. Невропатология военного времени, I, M., 1959.
•5. МЯСИЩЕВ В. Н., О связи проблем психологии отношения и психологии установки.
В сб.: Понятия установки и отношения в медицинской психологии, Тб., 1970.
6. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1967.
7. УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.
8. ХАЧАПУРИДЗЕ Б. И., Проблемы и закономерности действия фиксированной^устано-
вки, Тб., 1969.
9. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, т. I, Тб.,
1969, том II, Тб., 1973.
10. LUCHINS, A. S., LUCHINS, Е. Н., Rigidity of Behavior, Oregon, 1959.
11. MILNER, В., TEUBER, H., Further analysis of the hippocampal amnestic syndrome.
Neuropsychologia, 1968, 6, 267—282.
12. SHERIF, M., CANTRIL, H., The psychology of attitudes. Psychol. Rev., 1945, 52.
13. TALLAND, G. A., WAUGH, N„ The Pathology of Memory, N. Y., 1969.

67
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ АКТИВНОСТИ
МОЗГА ПРИ КОМАТОЗНОМ СОСТОЯНИИ
Л. И. СУМСКИЙ
Институт скорой помощи им. Склифосовского, Москва
В течение длительного времени неосознаваемая психическая дея-
тельность изучалась почти исключительно в периоде бодрствования. В
какой-то мере это было вызвано, по-видимому, тем, что наиболее из-
вестные в настоящее время методы исследования неосознаваемых мо-
тивов, установок, перцепции были разработаны для применения имен-
но в условиях бодрствования. В то же время в условиях бодрствования
неосознаваемая психическая активность находится в тесном взаимо-
действии с сознанием, и нельзя исключить, что при анализе состояний
со сниженной контроль но-регуляционной функцией сознания удастся
выявить неизвестные до сих пор закономерности организации неосоз-
наваемой психической деятельности. Состояния, сопровождающиеся ут-
ратой сознания, могут поэтому представлять особый интерес для
изучения процессов, протекающих на бессознательном уровне.
Одно из таких состояний, сон, всегда привлекало внимание
психологов в качестве примера доминирования бессознательного. Но,
несмотря на то, что человек проводит 1/3 овоей жизни во сне и интерес
к механизмам сна появился еще в период античной культуры, толь-
ко в последние два десятилетия применение нейрофизиологических ме-
тодов позволило изучать те процессы, которые происходят во время
снижения регулирующего влияния сознания. До этого многие иссле-
дователи не очень дифференцировали сон от комы, считая оба состоя-
ния недоступными для объективного изучения. Между тем, большой
материал, накопленный при анализе особенностей электрической ак-
тивности мозга в периоде сна, указывает на важную роль нейрофизио-
логических исследований для понимания принципов организации пси-
хики з состоянии коматозного выключения сознания.
Общеизвестные данные об определенной сохранности жизнедея-
тельности мозга при коме делают предположение о наличии психи-
ческой деятельности в коматозном состоянии не абсурдным. Если же
исходить из этого предположения, кома может рассматриваться как
своеобразная, хотя и патологическая, модель функционирования бес-
сознательного психического.
Особый интерес представляет вопрос о возможности восприятия
и переработки информации в сенсорных системах мозга при коме. Для
изучения этого наиболее адекватным является метод вызванных потен-
циалов [ВП] как показатель динамики информации в сенсорных си-
стемах. В настоящее время ВП рассматривается как колебание сум-
марного постсинаптического потенциала нейронов в регистрируемой
точке мозга в ответ на поступающий афферентный сигнал. Причем ге-
766

нерацию отдельных компонентов ответа и латентное время их появле-
ния связывают с функцией различных образований мозга, что дает
возможность подойти к рассмотрению вопроса о степени сохранности
функциональных мозговых систем.
Мы исследовали ВП у 30 больных, находившихся в глубоком ко-
матозном состоянии вследствие черепномозговой травмы или инсуль-
та. ВП регистрировали монополярно в затылочных, теменных, цен-
тральных, лобных и височных областях обоих полушарий. Стробоскоп
устанавливался на расстоянии 30 см от глаз больного. Вспышки све-
та силой 0,27 и 1,45 дж подавались с частотой 0,5 гц. Ответ усиливал-
ся на электроэнцефалографе и подавался на компьютер «АНОПС-10»,.
работающий в режиме усреднения. Суммировалось 64 ответа с эпохой
анализа 330, 660 и 1320 мсек.
У 6 больных отмечалось грубое нарушение ВП во всех отведениях.
Вызванный ответ при этом состоял из 1—2-фазных колебаний в диа-
пазоне длиннолатентных компонентов, и произвести паспортизацию от-
дельных осцилляции не представлялось возможным. У остальных 24
больных были выявлены выраженные нарушения вызванного ответа.
Наблюдалось обеднение компонентного состава ВП и увеличение ла-
тентных периодов отдельных колебаний. Наиболее грубые изменения
претерпевали волны поздних осцилляции: резко возрастало время раз-
вития до максимума, уменьшалась амплитуда колебаний, искажалась
конфигурация отдельных компонентов. У всех больных отсутствовал
сенсорный альфа-послеразряд. Однако, несмотря на отчетливо выра-
женные и грубые нарушения вызванной активности, ответ регистри-
ровался не только в специфической проекционной зоне, но и во всех
отведениях, причем ВП в неспецифичеаких областях по форме и вре-
менно-амплитудным показателям отдельных волн незначительно от-
личались от ответа, наблюдаемого в затылочной области. Следует от-
метить также, что ВП, несмотря на грубые изменения, сохраняли в ос-
новном специфическую конфигурацию зрительного вызванного ответа.
Эти факты указывают на относительную сохранность способности вос-
принимать и трансформировать афферентную информацию по различ-
ным отделам мозга в периоде коматозного состояния.
7 больным была произведена стимуляция с интенсивностью1
вспышки (1,45 дж.) в пять раз более мощной, чем та, которая вызы-
вает четкий ВП у здоровых испытуемых (0,27 дж.). При этом у 5 боль-
ных было отмечено увеличение амплитуды ранних компонентов от-
вета.
Для понимания нейрофизиологических и психофизиологических
процессов, протекающих в мозге в период коматозного состояния, не-
маловажным является вопрос, насколько грубо нарушаются функцио-
нальные взаимосвязи основных образований и систем, обеспечиваю-
щих жизнедеятельность организма. Определенным индикатором мо-
жет здесь служить степень изменения такого устойчивого, филогене-
тически древнего и витально необходимого процесса, как цикл «бодр-
ствование — сон». Нами было исследовано в этом плаке 14 больных
в коматозном состоянии после черепномозговой травмы. Производи-
лось дневное ЭЭГ-исследование, продолжавшееся несколько часов, и
ночное полиграфическое исследование с дополнительной регистрацией
пульса и дыхания.
У 8 больных были отмечены изменения электрической активности
мозга в течение суток. Они характеризовались ночью изменением ам-
плитуды и частичным замещением низкоамплитудной асинхронной ак-
767

тивностью ритмов, доминировавших при дневном исследовании. Эти
изменения ЭЭГ происходили параллельно с последовательным сниже-
нием амплитуды электромиограмм, уменьшением движений тела и час-
тоты дыхания и пульса. У ряда больных наблюдалось даже появление
отдельных феноменов, характерных для ночного сна: К — комплексов,
сонных веретен в виде «осколков» этого ритма [2], высокоамллитудных
колебаний длительностью 500—800 мсек. Все эти изменения при ночной
регистрации носили, одна;ко, случайный характер, и выявить четкую
циклическую закономерность не удалось. Движения же тела приводи-
ли, как правило, к возврату дневной ЭЭГ, сочетавшейся с симультан-
ным увеличением мышечного тонуса и учащением пульса и дыхания.
Общая картина поэтому в какой-то степени напоминала динамику по-
лиграфических показателей в ночном сне у здоровых испытуемых.
У 2 больных эпилепсией, развившейся после травмы, при ночном
исследовании в коматозном состоянии были зарегистрированы разря-
ды пароксизм а льной судорожной активности типа комплекса «пик-
:зол;на» (3 колебания в 1 сек.), амплитудой до 250 мкв., продолжавшие-
ся в течение нескольких секунд. У одного больного эти разряды пе-
риодически сочетались с клиническими подергиваниями. В то же
время выявить пароксизмальную активность при дневном исследова-
нии не удалось.
Несмотря на крайнюю малочисленность исследований ВП при ко-
ме [5; 11; 13] и разноречивость трактовок полученных результатов, об-
ращает на себя внимание сам факт реакции мозга на афферентные
раздражения в этом состоянии полной утраты сознания. Появ-
ление ВП на зрительный стимул указывает на способность зри-
тельного анализатора воспринимать и трансформировать (а, воз-
можно, и как-то обрабатывать) афферентный сигнал. Следует
при этом отметить незначительную разницу в конфигурации ВП
в различных отведениях, что указывает на относительную со-
хранность связи специфических зрительных проводящих путей с раз-
личными корковыми полями. А если принять во внимание указания на
наличие независимых связей релейного ядра зрительного пути в тала-
мусе с различными отделами неокортекса [3], то полученные данные
можно расценить как показатель относительной сохранности не только
проводящих путей, но зрительной сенсорной системы в целом. К тому
жг выявленные изменения конфигурации ВП в определенной степени
сходны со зрительными ВП, зарегистрированными во время ночного
сна здоровых испытуемых [1; 4; 8], что может быть объяснено сход-
ством нейрофизиологических процессов, протекающих в лимбическои
и ретикулярной системах при сне и коме. Отсюда возникают не-
которые основания рассматривать нарушения ВП не столько как ре-
зультат морфологической деструкции, обусловленной травмой или ин-
сультам, сколько как влияние утраты сознания и изменений активности
лим'бико-ретикулярного комплекса при этих двух состояниях.
У большинства больных, как видно из приведенных данных, элек-
трическая активность мозга в коматозном состоянии не представляла
собой однотипный монотонный континуум, но совершала определен-
ные превращения в суточном цикле. Это подтверждается не только
изменением показателей самой ЭЭГ, но и развитием судорожной ак-
тивности только при ночном исследовании. Известно, что у больных,
страдающих эпилепсией, в результате определенных нейрофизиологи-
ческих взаимоотношений, возникающих при переходе от бодрствова-
'768

ния ко сну, происходит значительное облегчение развития судорожных
реакций.
Изменение электрической активности в течение суток у коматоз-
ных больных показано в нескольких работах [7; 9; 12]. Некоторые ав-
торы обращают внимание на сохранность циклической структуры ноч-
ного сна у больных в коматозном состоянии, что рассматривается как
показатель функциональной целостности мозга и хороший прогности-
ческий признак. Имеется даже сообщение (пока, по-видимому, един-
ственное) о наличии быстрого сна у отдельных больных в коматозном
состоянии [10].
Таким образом, на основании и литературных и наших собствен-
ных данных можно прийти к заключению, что если мозг в коматоз-
ном состоянии и не претерпевает полностью изменений, характерных
для ночного сна, то все же сохраняет способность к определенным
флуктуациям активности. Наличие подобных колебаний в рамках су-
точного ритма свидетельствует об определенной сохранности функцио-
нальных систем. А если рассматривать отдельные участки полиграфи-
ческой записи, как проявление активности физиологических механиз-
мов сна, на что указывают и данные литературы, то нет веских осно-
ваний отрицать возможность неосознаваемой психической деятельно-
сти в эти периоды. Проведенные исследования указывают на относи-
тельную сохранность у обследованных больных восприятия и транс-
формации сенсорных сигналов и наличие состояний, во время которых
у здоровых косвенно выявляется неосознаваемая психическая актив-
ность. Это позволяет предположить и при коме возможность существо-
вания неосознаваемой психической деятельности по переработке ранее
накопленной и даже вновь поступающей информации.
ЛИТЕРАТУРА
1. РУТМАН Э. М., В кн.: Проблемы психофизики, М., 1974, с. 65.
2. СУМСКИЙ Л. И., Роль лимбической системы в физиологических механизмах ночного
сна человека. (Канд. дисс), М., 1971.
3. ФАРБЕР Д. А., В кн.: Основные проблемы электрофизиологии головного мозга, М.
1974, с. 222.
4. ШАГАС И., Вызванные потенциалы мозга в норме и патологии, M., i975.
5. BERGAMINI, L., BERGAMASCO, В., EEG Clin. Neurophysiol., Suppl., 1967,^26, 114,
6. BERGAMINI, L., BERGAMASCO, В., EEG Clin. Neurophysiol., 1968, 24, 374.
7. CHATRIAN, C, EEG., Clip. Neurophysiol., 1963, 15, 272
8. CIGANEK, L., EEG Clin. Neurophysiol., 1965, 18, 712.
9. LUECHJNG, C, EEG Clin. Neurophysiol., 1970, 28. 214
10. JOUVET, M., Revue de Neurologie, 1961, 105, 181.
11. ADLER, J., GOLDA, V., PETR, R., KACER, O., MENSIHOVA, [Z. STRANSHY,
P., Sb. Ved. pr. Lek fak. Uk Hrodci Kralove, 1973, 18, 227—240.
12. NAQUET, R., EEG Clin. Neurophysiol., 1968, 25,-88.
13. FROSOBORG, W., JORGENSEN, E. O., EEG Clin. Neurophysiol., 1973, 35. 102.
49. Бессознательное
769

78
САМОРЕГУЛЯЦИЯ ПРОДУКТИВНОГО МЫШЛЕНИЯ И
ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В ПСИХОЛОГИИ
В. Н. ПУШКИН, Г. В. ШАВЫРИНА
НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, Москва
К настоящему времени фундаментальные 'психологические иссле-
дования не только экспериментально установили наличие и существо-
вание бессознательных психических процессов, но и смогли включить
эти проблемы IB современную теорию общей психологии [1; 2; 6; 12].
При разработке этой общепсихологической теории [10] была обнару-
жена определенная (психологическая реальность — установка, которая,
не будучи осознанной человеком, выполняет функцию регулятора пси-
хической деятельности.
Однако вопрос о природе и механизмах 'бессознательного в выс-
шей интеллектуальной сфере не может в настоящее время считаться
решенным. Разработка закономерностей неосознаваемого компонента
мышления является -насущной задачей не только психологической нау-
ки, но и современной науки вообще. Необходимость раскрытия этих
компонентов диктуется, с одной стороны, ролью этих компонентов з
творческом мышлении, с другой стороны, теми трудностями, которые
возникают при попытке управлять этими процессами. Развиваемый на
основе исследований, проведенных в нашей лаборатории, тезис о субъ-
екте мышления как о сложной системе познавательно-личностной са-
морегуляции позволяет до некоторой степени подойти к его решению.
Для раскрытия природы бессознательного, прежде всего, необходимо
остановиться на том значении, которое может иметь для психологии
понятие субъекта психологической саморегуляции.
При анализе целостной деятельности человек, решающий ту или
иную проблему, рассматривается в качестве единого и нерасчлененного
субъекта. Этот субъект мышления анализирует различные признаки
объектов, составляющих проблемную ситуацию, соотносит условия и
требования задачи, принимает решение и т. д. Такой подход, предпо-
лагающий нерасчлененность, однородность сознающей и осуществляю-
щей умственные операции личности, может оказаться доста-
точным для изучения многих проявлений интеллекта. Вместе с
тем существует, по крайней Амере, одна форма мышления, анализ ко-
торой не согласуется с пониманием субъекта мышления как нерасчле-
ненного целого. Это — продуктивное или творческое мышление, кото-
рое состоит в решении новых для человека задач [7; 8; 9; 11].
Известно, что одним из существенных .моментов продуктивного
мышления является перерыв в деятельности, возникающий после то-
го, как человек перепробовал все известные ему варианты решения
сложной задачи и констатировал для себя, что вся совокупность его
знаний, (весь арсенал прошлого опыта не позволяет ему решить эту за-
770

дачу. В том случае, если -сложная задача все же оказывается решен-
ной, .период (перерыва деятельности сменяется пониманием -существен-
ных для данной ситуации связей и отношений между составляющими
его объектами. Совершенно естественно, что понимание этого возни-
кает у человека не случайно, а является следствием закономерного
процесса переработки информации, полученной в ходе анализа ситуа-
ции и попыток решения. История открытий и данные психологии (мыш-
ления свидетельствуют о том, что некоторые весьма существенные
звенья этого процесса не осознаются решающим задачу человеком.
Эти звенья не могут (быть поняты как звенья 'целенаправленной
поступательной деятельности субъекта мышления, если этого субъекта
рассматривать как единое нерасчленеиное целое. Поскольку эти нео-
сознаваемые и весьма важные для творческого мышления процессы
все же осуществляются, возникает необходимость (рассматривать субъ-
ект -мышления как сложное системное образование.
Сложный системный характер познающей личности глубоко про-
анализирован в психологической концепции установки. Согласно этой
(Концепции, уже в ходе перцептивных процессов формируются такие
системы отношений, которые не осознаются воспринимающим субъек-
том, но которые детерминируют процессы восприятия. Эта принципи-
альная схема познавательной саморегуляции со своей регулирующей ин-
станцией, обозначаемой как установка, функционирует и в мышлении.
Вместе с тем в связи с проблемой системности мышления особое
значение приобретает нейропсихОчЛогичеокий анализ процесса решения
задач [3; 5]. Здесь намечаются определенные дифференциации струк-
туры субъекта, обнаруживая, по крайней мере, два уровня мозговой
регуляции мышления. Один уровень осуществляет управление целост-
ным поведением, другой — связан с управлением собственно познава-
тельной функции, составляющей основу процесса решения задач.
ß наших нейропсихологичеоких исследованиях [7; 8; 9; 11] нам
удалось с еще большей определенностью развести целостно-поведенче-
ский и познавательный уровни регуляции мыслительной деятельности.
В экспериментах участвовали больные с опухолью базально-лоб-
ных и теменных отделов коры головною мозга. Больным предлагалось
решить два варианта пространственно-комбинаторных задач (ситуации
игры «5»); а) зрительное решение последовательно усложняющихся за-
дач и б) решение эквивалентных задач, отличающихся друг от друга
исходным и конечным расположением фишек, но предполагающих
один и тот же принцип решения.
В результате эксперимента было обнаружено, что больные с раз-
личными корковыми поражениями по-разному решали новые для них
пространственно-комбинаторные задачи. Особенно интересным, с точки
зрения проблемы саморегуляции интеллектуальных вопросов, оказа-
лось сопоставление решения ситуаций игры «5» больными с базальным
■и теменным поражениями.
Анализ результатов показал, что больные с базально-лобными
поражениями коры, у которых наблюдалось выраженное нарушение
личностной регуляции поведения, успешно решали предложенные за-
дачи, в то время как теменные больные при полной сохранности лич-
ностной ориентировки и осознанности своего положения не только не
/могли решать пространственно-комбинаторные задачи, но даже не мог-
ли понять, чего добивается от них экспериментатор. Они различали
(Перенумерованные фишки, но не могли связать их между собой, вос-
принимая фишки всегда дискретно.
771

Таким образом, с точки зрения интересующей нас проблемы
теменные больные дают картину, прямо противоположную той, что об-
наружена у базально-лобных больных. Одна группа (больные с ба-
зально-лобными поражениями) сохраняет гностический уровень регу-
ляции деятельности »при утрате личностной регуляции, другая группа
(теменные больные) обнаруживает утрату гностического, познаватель-
ного уровня при сохранности уровня личностной регуляции.
Эти нейрогпсихологичеокие данные свидетельствуют о разных уров-
нях (регуляции различных функций мыслительной деятельности. Имен-
но метод нейропсихологического анализа, дазая характеристику кор-
ковых уровней регуляции мыслительной деятельности, позволяет тем
caiMbiM проследить структуру субъекта мышления. Но этот метод не
дает возможности изучения уровней мозговой регуляции у здорового
человека.
Поэтому для этой группы испытуемых был использован метод
реоэнцефалографии (РЭГ). Нами был найден критерий (показатель ка-
такротического отношения РЭГ-волны), который указывал на степень
уплощения пульсации волн и тем самым мог свидетельствовать об ак-
тивности различных зон мозга.
Цель этого этапа исследования состояла в регистрации различных
уровней, входящих в структуру субъекта мышления. Эксперименты
позволили обнаружить специфичность реакции уплощения РЭГ-волны
относительно предъявляемой нагрузки. Так, например, оказалось, что
при специфической нагрузке зрительных систем уплощение волн реоэн-
цефалограммы наблюдается в затылочной области, а при решении про-
странствено-.камбинатор'ных задач — в теменчо-височной коре.
Совокупность предварительных данных позволила организо-
вать основную серию опытов реоэнцефалографического этапа исследова-
ния, в которых исследовалась структура корковой регуляции интел-
лекта.
Эта серия опытов проводилась при решении интеллектуальных
(преимущественно пространственно-комбинаторных) задач при двух
отведениях: фронтально-фронтальном и фронтально-мастоидаль-
ном. При этом предполагалось, что первое отведение позволяет наб-
людать динамику личностного уровня, а второе — динамику гности-
ческого уровня системы интеллектуальной саморегуляции.
Работа каждого из исследованных уровней может быть со значи-
тельной долей правдоподобия переведена на психологические понятия.
Так, есть все основания утверждать, что сдвиг РЭГ-показателя лоб-
ной области означает преимущественное повышение общеличностной
напряженности. Примером может служить напряженность испытуемо-
го, впервые пришедшего на опыт по мышлению и предполагающего,
что в ходе эксперимента могут быть обнаружены особенности его ин-
теллектуальной одаренности. Именно эта ориентировка на обстановку
опыта определяет значительно более высокий уровень напряжения, за-
регистрированный в данном случае в лобной области коры.
С другой стороны, испытуемый может быть ориентирован на саму
задачу, захвачен процессом ее решения. В этом случае повышается
РЭГ-локазатель ib реограмме, записанной с отведения, захватывающе-
го теменно-височную область. Наконец, возможен случай, когда одно-
временно имеют место и целостно-личностное и собственно-познава-
тельное напряжение. В таком случае указанные уровни характеризу-
ются синхронной динамикой.
772

В решении каждой, более или менее сложной экспериментальной
задачи могут наблюдаться смены фаз, когда осуществляется переход
от целостно-личностной направленности к гностическим доминантам.
Как об этом свидетельствует наш материал, смена таких фраз дей-
ствительно имеет место при решении задач. Вместе с тем данные по-
казывают, что характер соотношения .между уровнями может «быть
устойчив для данного »человека и -может являться его характеристикой
.как субъекта мышления.
Все это свидетельствует о том, что субъект мышления жвляется
системным образованием, включающим несколько взаимодействующих
между собой психологических уровней. Именно такое понимание субъ-
екта мышления позволяет подойти к функциональному определению
сознательной и бессознательной психической деятельности.
Сознательная деятельность возникает в том случае, когда одновре-
менно работают оба крупных блока или уровня психологической само-
регуляции—личностный и познавательный, гностический. Если же эти
блоки работают раздельно, то в таком случае можно говорить, в основ-
ном, о бессознательной психической деятельности. О такой возможно-
сти раздельной работы различных зон и уровней коры больших по-
лушарий свидетельствуют данные нейропсилологического и нашего
электрофизиологического анализа деятельности методом реоэнцефало-
графии.
Таким образом, наше понимание бессознательного связано с функ-
циональным взаимодействием различных уровней той целостной систе-
мы психологической саморегуляции, какой является содержание рабо-
ты коры больших полушарий. Кора больших полушарий, будучи регу-
лятором поведения, сама может быть рассмотрена как единая само-
управ Л!яам>ая система. Необходимым условием любого процеоса управ-
ления является отражение управляемого объекта в регуляторе. Сле-
довательно, модели объектов окружающей среды, создаваемые в гно-
стической области коры, должны быть определенным образом пред-
ставлены в высшем корковом регуляторе, а для этого необходимо спе-
циальное средство представления или специальный язык. Именно на
этом языке в определенных кодах осуществляется высшая неосозна-
шаемая мыслительная деятельность человека.
В настоящее время пока нет материалов, позволяющих судить о
структуре этого языка. Можно только утверждать, что существование
подобного языка следует из самого факта внутрикорковой саморегу-
ляции и что язык этот отличен от обычной речи. В литературе извест-
но [4], что речь может рассматриваться лишь как орудие управления,
но не как инстанция, обеспечивающая формирование программы дея-
тельности и команд, реализующих эти программы Однако при нару-
шении фронтальных участков лобной коры речь теряет свою регули-
рующую функцию. Следовательно, инстанцию, обеспечивающую выс-
шую регуляцию интеллекта, следует искать не в речевых корковых зо-
нах, а именно в высших отделах лобной доли.
Об этом же свидетельствуют наши эксперименты с влиянием гип-
ноза на интеллектуальную творческую деятельность (Г И. Ангушев,
В. Н. Пушкин, В. М. Фетисов). Важнейшим условием гипнотических
воздействий является торможение высших отделов лобной доли загип-
нотизированного субъекта. Именно отключение этих отделов коры при-
водит к тому, что субъект полностью теряет собственную активность.
Функцию фронтальных зон лобных долей начинает выполнять гипно-
тизер, который через речевые корковые зоны связывается с различны-
773

ми уровнями мозговой регуляции поведения и вегетативных процес-
сов в организме загипнотизированного [8].
Гипнотический метод 'позволяет выяснить вопрос о том, в какой
степени субъект, функционально лишенный фронтальных областей
коры, при перекрестном управлении гностическими полями извне гип-
нотизером действительно оказывается в состоянии осуществлять ин-
теллектуальное творчество, выражающееся в создании чего-то прин-
ципиально нового для данного человека.
В наших исследованиях влияние гипнотической стимуляции про-
цесса решения задач изучалось на материале постгипнотических
воздействий на успешность решения ситуаций игры «5». Для обнару-
жения границ гипнотического влияния на мышление было организова-
но две серии опытов.
В первой серии в состоянии гипнотического сна испытуемому на
единичных примерах объяснялись принципы решения ситуаций игры
«5». После каждого сеанса перед пробуждением проводилось специ-
альное внушение амнезии. После пробуждения проводился контроль
забывания всего, что было внушено в гипнозе. Выявлено, что любые
ситуации игры «5», несмотря на специальное внушение забывания, ре-
шались испытуемыми данной группы существенно успешнее, чем испы-
туемыми контрольной группы. Характерно, что при этом каждая ус-
пешно решаемая ситуация воспринималась субъектом как новая.
Во второй серии экспериментов исследовались .границы «чистого»
влияния интенцифирующей формулы внушения. Испытуемые этой се-
рии до гипнотического сна решали некоторые ситуации игры «5». В гип-
нозе они получали лишь общий приказ повысить уровень мыслитель-
ной деятельности, успешнее решать задачи. В этой серии также вну-
шалась амнезия относительно задач, решенных ранее.
Опыты показали, что в этом случае в постгипнотическом решении
существенно повышались результаты решения лишь тех задач, которые
решались испытуемыми до гипноза, но которые были забыты ими и
воспринимались как новые в силу внушенной амнезии. Что же касает-
ся действительно новых ситуаций игры «5», то при их решении не была
зарегистрирована разница по сравнению с деятельностью испытуемых
контрольной группы.
Полученные в настоящем исследовании результаты позволяют сде-
лать вывод о том, что гипноз действительно дает (возможность повы-
сить уровень интеллектуальной деятельности, но это повышение связа-
но с операциональным, репродуктивным компонентом мышления. Что>
же касается компонента собственно продуктивного, творческого, то
гипноз как способ перекрестного управления психической деятельно-
стью не позволяет получить качественных сдвигов в ее осуществлении.
Такой вывод, однако, не исключает принципиальной возможности-
разработки специальных методов интенсификации функционирования
лобных долей и повышения, таким образом, уровня интеллектуальной'
активности.
Приведенные здесь эксперименты с гипнозом еще раз свидетель-
ствуют в пользу той концепции, о которой было сказано выше, а имен-
но, о системном понятии субъекта мышления. Эта концепция психоло-
гической саморегуляции мышления, в частности . продуктивного мыш-
ления, позволяет подойти к решению проблемы бессознательного — од-
ной из острых и важных проблем общей психологии — с определен-
ной, новой точки зрения, учитывающей не только сознательные, но и
глубинные процессы гностической деятельности субъекта, протекаю-
щие на уровне бессознательного психического.
774

Примечание редакции
Публикуя статью В. Н. Пушкина и Г В. Шавыриной, редколлегия
считает нужным отметить следующее.
Авторы статьи утверждают, что по степени уплощения РЭГ-вол-
ны можно заключать о функциональном состоянии определенных ог-
раниченных областей коры б. полушарий головного мозга (уплоще-
ние, например, этих волн в затыл. обл. при специфической стимуляции
зрительных систем и т. д.). Следует, однако, заметить, что представ-
ление о возможности такого непосредственного и локального отраже-
ния мозговой активности на РЭГ отнюдь не является общепризнан-
ным, и поэтому в пользу обоснованности подобного истолкования ав-
торам следовало бы привести экспериментальные аргументы и ста-
тистические данные, которые в их статье, к сожалению, отсутствуют
SELF-REGULATION OF PRODUCTIVE THINKING AND THE
PROBLEM OF THE UNCONSCIOUS IN PSYCHOLOGY
V. N. PUSHKIN. G. V. SHAVYRINA
Research Institute of General and Educational Psychology, USSR Academy of Pedagogi-
cal Sciences. Moscow
SUMMARY
The conscious and the unconscious are viewed as forms of the functioning
of the entire system of psychological self-regulation which ensures man's pro-
ductive thinking activity. In this system levels of personality and gnos-
tic regulation of the problem formulation and problem solution processes in-
teract. Conscious activity is found in cases when both levels function simul-
taneously; unconscious processes appear in cases of their independent work.
This system-function approach to the nature of the conscious and the uncon-
scious is supported by neuropsychological and rheoencephalographic research
in which different relations between the levels of psychological self-regula-
tion are observed.
ЛИТЕРАТУРА
1. БАССИН Ф. В., Проблема бессознательного, M., 1968.
2. ГРИГОЛАВА В. В., К вопросу о восприятии неосознанных признаков предмета. Сб.:
Психологические исследования, Тб., 1973.
3. ЛУРИЯ А. Р., Высшие корковые функции человека, М., 1962.
4. ЛУРИЯ А. Р., ХОМСКАЯ Е. Д., Нарушение интеллектуальных операций при пора-
жении заднелобной области/Докл. АПН РСФСР, № 6, 1962/
5. ЛУРИЯ А. Р., ЦВЕТКОВА Л. С, Нейропсихологический анализ решения задач,
M., I966.
6. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1957.
7. ПУШКИН В. Н., Эвристика — наука о творческом мышлении, М., 1967.
8. ПУШКИН В. Н., Психологические возможности человека, М., 1972.
9. ПУШКИН В. Н., ШАВЫРИНА Г. В., О системности интеллекта. Вопросы психоло-
гии, № 5, 1972.
10. УЗНАДЗЕ Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.
11. ШАВЫРИНА Г. В., Исследование системности мышления при решении пространствен-
но-комбинаторных задач. Канд. дисс, М., 1973.
12. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Тб., т. 1,
1969; т. 2, 1973.

79
О СТИМУЛИРОВАНИИ ТВОРЧЕСКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
Л. М. СУХАРЕВСКИЙ
Центральный дом культуры медицинских работников,
Институт ювенологии, Москва
1. Советская психология уделяет большое внимание изучению про-
блематики бессознательного психического. Этому обстоятельству оте-
чественная наука в значительной степени обязана тбилисской школе
психологов, плодотворно продолжающей развитие идей выдающегося
грузинского исследователя Д. Н. Узнадзе. Особое внимание привлекли
в последние годы фундаментальные работы А. Е. Шерозия. 0.ни пред-
ставлены в широкоизвестном двухтомнике [10; 11]. Исследования, со-
держащиеся в его монографиях, как и млогие другие работы сходной
тем.атики, осуществленные научным коллективом Института психоло-
гии Академии наук Грузинской ССР во главе с академиком А. С. Пран-
гишвили [3; 4; 5; 6; 7; 8; 9; 13], существенно обогатили наши знания о
природе, функциях и методах исследования бессознательного психи-
ческого и помогли приступить к изучению вопроса о стимулировании
возможностей его творческой активности.
Многие твердо установленные экспериментальные факты застав-
ляют прийти к убеждению, что коэффициент практического использо-
вания мыслительных возможностей условного «среднего» человека от-
носительно невысок. Это происходит потому, что имеющиеся у чело-
века творческие способности не всегда раскрываются в полную меру.
Для такого раскрытия требуется, по-видимому, какая-то дополнитель-
ная стимуляция психологических механизмов. Приведем некоторые
примеры.
Хорошо известно, что у многих людей творческие способности
проявились не в ранние детские и подростковые или юношеские годы,
а значительно позже — в возрасте пожилом и даже старческом. Яр-
кой иллюстрацией является в этом отношении писатель Гессен Ар-
нольд Ильич. Он написал ряд талантливых книг, хорошо известных
всем нам. Это «Набережная Мойки, 12», «Во глубине сибирских руд»,
«Все волновало нежный ум...», «Москва, я думал о тебе» и др. И, что
особенно интересно, первую свою книгу он создал на 84-ом году своей
жизни. Все они посвящены жизни и деятельности А. С. Пушкина.
В связи с подобными наблюдениями возникла гипотеза о наличии
у человека как бы «второго дна» его сознания, его умственных и ду-
ховных сил. Это образное выражение как бы подчеркивает, что у мно-
гих людей их творческие данные не сразу выявляются с должной эф-
фективностью. Исследуя подобные проявления, приходится прийти к
выводу, что «второе дно» нашего сознания это нечто, так или иначе
связанное со сферой бессознательного. Однако механизмы его декоди-
рования еще почти не раскрыты, мы не умеем ими руководить.
776

Какие существуют на сегодня методические подходы по расшиф-
ровке скрытых возможностей психической деятельности и их стимули-
рованию? Некоторые из них известны очень давно, другими наука ста-
ла заниматься лишь в последние десятилетия.
Заслуживают, например, в этом отношении, внимания выводы, к
которым пришло французское философское общество «Центр синтеза»
(Париж), организовавшее обсуждение данной темы еще в 1934 г. Ма-
териалы этого обсуждения выявили существование некоторых инте-
ресных аналогий между формами творческой деятельности, разверты-
вающимися на уровне сознательного и бессознательного. Сходным во-
просам была посвящена и двухдневная научная конференция, со-
стоявшаяся в Москве в 1971 году, под названием «Сознательное и
подсознательное в управлении и творческой деятельности», а также не-
которые другие специальные совещания последних лет.
2. Известно, что всякое чувство человека в той или иной сте-
пени влияет на его поведение и чем оно интенсивнее, тем сильнее это
влияние, формирующее психологические установки, хорошо нам знако-
мые по работам грузинских психологов.
Формирование подобных установок это, по-видимому, одна из важ-
нейших функций нашего бессознательного. К пониманию этого, правда
в неясной форме, неоднократно уже приходили лучшие умы прошло-
го. Известный римский философ-стоик Луций Анней Сенека, не сомне-
ваясь, утверждал: «Сколько человек прожить хочет — может». Инте-
ресно подчеркнуть, что спустя столетия к этому же выводу пришел Ге-
те. По поводу смерти одного знакомого он писал: «Вот умер 3., едва
дожив до 75 лет. Что за несчастные создания люди — у них нет сме-
лости прожить дольше. Главное, надо научиться властвовать над
самим собой». В своих В0сп0)мина1ниях секретарь поэта, Эккерман, рас-
сказывает: «Вы говорите о смерти — обратился он к своему шефу, —
жак будто она зависит от нашего произвола? Да, — твердо ответил
Гете, — я часто позволяю себе так думать».
Я приведу еще одну иллюстрацию, почерпнутую из современности.
Известный украинский кинорежиссер А. Довженко, приступая к поста-
новке фильма «Повесть пламенных лет» о Великой отечественной вой-
не, спросил у одного из своих консультантов, армейского хирурга, что
того наиболее по-разило за все годы пребывания на фронте. «Воля, —
ответил хирург, — человек на войне — это воля, есть воля — есть че-
ловек, нет воли — нет человека, сколько воли — столько и человека».
Подобные факты — а их бесчисленное множество — подчеркива-
ют всю принципиальную важность проблемы психологической установ-
ки и безусловную невозможность разработки теории поведения отвле-
чением от этой проблемы [1; 2].
3. Важную роль бессознательное выполняет, по-видимому, -и при
коллективных формах стимулирования творческого труда. В качестве
примера можно сослаться на методику так называемой «мозговой
атаки». Задачи этой методики — максимально мобилизовать резервы
творческих возможностей каждого члена коллектива при решении важ-
ных, поставленных перед коллективом задач. Эта методика применяет-
ся следующим образом.
Формируются две группы: а) группа генерации идей и б) группа
оценки.
В первую входят рядовые сотрудники. По инструкции каждый в
этой группе равнозначен, он никому не подчиняется, его мнения совер-
шенно свободны, и что бы он ни сказал, это не будет вызывать ни скеп-
777

тического отношения, ни улыбки, ни, тем более, критики. Каждый из
участников этой грулпы выдвигает идеи, ничего не опасаясь и ничего
не стесняясь. Он знает, что, как бы ни было парадоксально его пред-
ложение, никто не будет выступать против него, ибо задача высту-
пающих заключается не в том, чтобы критиковать друг друга, а в том,
чтобы вносить предложения, которые либо спонтанно возникают в их
сознании внезапно, как «озарения», либо в качестве реакции на пред-
ложения, вносимые другими участниками этой же группы. Высказы-
ваемые идеи, мнения, предложения записываются магнитофоном. В
итоге, как показывает практика, за полчаса работы группы может иной
раз поступить до сотни самых разнообразных предложений.
Интересно отметить, что Н. Винер положительно оценивал мето-
дику «мозговой атаки», и даже имеются некоторые данные в пользу
того, что сама идея кибернетики родилась на одном из подобных за-
седаний первой группы «мозговой атаки», на котором присутствовал и
сам Н. Винер.
Вторая группа «мозговой атаки» — группа оценки идей — рабо-
тает отдельно от первой. Она, в отличие от первой, формируется из
руководящего состава, располагающего правовыми и материальными
возможностями принятия решений. К ней, в эту вторую группу,
поступают все предложения из первой. Предложенные идеи здесь
подвергаются анализу и оценке, и наиболее эффективные из них от-
бираются для реализации и внедрения в практику.
Состав групп формируется продуманно. В первую вводятся люди
эмоциональные, с развитым воображением, со значительной активно-
стью творческой фантазии, умеющие быстро «загораться» поставлен-
ными задачами, с удовольствием, даже с энтузиазмом принимающие
участие в этом процессе «генерации идей». И, наоборот, в группу
оценки идей входят люди более спокойного, скептического темперамен-
та, более одержанных чувств, могущие хладнокровно взвешивать все
данные «за» и «против» предложений, выдвинутых в первой группе.
Каковы теоретические обоснования методики «мозговой атаки»?
По-видимому, при ее проведении активизируются в какой-то мере ин-
тимные структуры, функционирующие по «ту сторону» сознательного
и способные при соответствующем психологическом настрое формиро-
вать внезапные вспышки мысли типа творческого «озарения» и, на этой
основе, направлять в область сознания закодированный в памяти
прошлый опыт.
По-видимому, те же или близкие нейро-психические механизмы
способствуют доказанной продуктивности другой аналогичной методи-
ки — «синектики». Наименование это означает сочетание мысленных
компонентов, органически между собой, по первому представлению, не
связанных. Методика эта добивается изменения характера возникаю-
щих ассоциаций. В отличие от ассоциаций обычного типа, для которых
характерна определенная упорядоченность, логичность, «синектика»
предполагает тренировку умения продуцировать ассоциации неожи-
данные, парадоксальные.
В плане стимулирования бессознательного особенно важное зна-
чение приобретает метод, разработанный Институтом кибернетики
Академии наук Грузинской ССР под руководством В. В. Чавчанидзе.
Этот метод обоснован в ряде трудов института и, в частности, в моно-
графии «Проблемы управления интеллектуальной деятельностью. Пси-
хоэвристическое программирование» [12], открывающей новые пути в
сфере стимулирования интеллекта и его творческих возможностей. Он
778

(этот метод) выдвигает как ведущую идею «индуцирование психоинтел-
лектуальной деятельности» в общении между людьми, во время .которого
собеседники индуцируют друг друга .к ответной реакции. Преимущест-
во этого метода по сравнению .с зарубежными методиками «мозговой
атаки» и «синектики» состоит в использовании шроду манной системы
жшсюсав-отшетов -и специфически организованной структуры лроис-
лодящих встреч.
4. В заключение, я хочу обратить внимание на организационную
сторону обсуждаемой проблемы. У нас очень много делается по ли-
нии повышения уровня физической культуры человека, обеспечения
его здоровья. Это очень нужно и очень хорошо. Но, к сожалению, на-
ряду с этим, пока все еще мало взимания уделяется не менее, а, может
«быть, даже более важной стороне жизнедеятельности человека, его
психической культуре, рациональному воспитанию и тренировке пси-
хических компонентов его личности.
Я имею в виду применение, наряду с обычными формами и ста-
дами воспитания и обучения, также и процессов рационального и эф-
фективного самовоспитания типа «саморегулирующей тренировки»,
«психоэвристического программирования» и др.
По-видимому, этим важным приемам следует обучать человека с
детских лет, сначала в семье, в порядке игр, затем в дошкольных уч-
реждених и в школах различных профилей и ступеней. Теоретическую
основу для этого должны создать функционирующие в нашей стране
научно-исследовательские институты, заинтересованные в данной про-
блематике (психологические, физиологические, педагогические и др.).
Следует приступить к более глубокому изучению сложнейшей пробле-
матики сознательного и бессознательного, дабы научно добиться тех
же выдающихся результатов, которыми эмпирически овладели, напри-
мер, индийские йоги, к сожалению, однако, их тщательно скрывающие
и связывающие с религиозно-мистическими целями.
Мы живем в период научно-технической революции, предъявляю-
щей все большие требования к умственной деятельности, к творческой
активности человека. Именно поэтому проблема этой активности, уме-
ние ее полноценно использовать, не вредя здоровью, приобретает на
сегодня такую огромную важность. В этой связи назрело время для
разработки подлинных научных рекомендаций по всесторонней опти-
мизации умственного труда, его творческого потенциала, неразрывно
связанного, как мы это теперь все лучше понимаем, с активностью пси-
хологических установок и бессознательного.
ON THE STIMULATION OF THE CREATIVE POTENTIALITIES OF
THE UNCONSCIOUS
L. M. SUKHAREBSKY
Central House of Medical Workers, Institute of Juvenile
Studies. Moscow
SUMMARY
The creative potentialities of the unconscious and of the mind are vast.
However, they have not been studied adequately and probably only a few know
how to use them rationally. Therefore stimulation of these potentialities is
a most significant problem.
779

To raise the creative potentialities some processes of autotraining and
mastering the skills of so-called autogenous training are recommended. It has
become now necessary to introduce special methods of self-regulating training,
psychoheuris ic programming, etc., into the state education system.
One should be trained in this from childhood at home, in preschool in-
stitutions and at school.
ЛИТЕРАТУРА
1. БАССИН Ф. В., Проблема бессознательного. М., 1968.
2. БАССИН Ф. В., РОЖНОВ В. Е., О современном подходе к проблеме неосознаваемой
психической деятельности. Вопросы философии, 10, 1975.
3. БЖАЛАВА И. Т., Психология установки и кибернетика, М., 1966.
4. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1967.
5. ПРАНГИШВИЛИ А. С, Психологические очерки, Тб., 1975.
6. УЗНАДЗЕ Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.
7. ХАЧАПУРИДЗЕ Б. И., Проблемы и закономерности действия фиксированной уста-
новки, Тб., 1962.
8. ХОДЖАВА 3. И., Проблема навыка в психологии, Тб., 1960.
9. ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н., Проблема бессознательного в советской психологии, Тб.,.
1967.
10. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт ис-
следования на основе данных психологии установки, т. I, Тб., 1969.
И. ШЕРОЗИЯ А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт ин-
терпретации и изложения общей теории, т. II, Тб., 1973.
12. Проблемы управления интеллектуальной деятельностью. Психоэвристическое програм-
мирование, Тб., 1974.
13. Психологические исследования, Тб., 1973.

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ
Цифры в скобках обозначают начальную страницу публикации автора в настоящем
томе монографии
АВТОНОМОВ А Н. С. (418), Институт философии АН СССР, Москва, СССР
АДРИАНОВ О. С. (585), Институт мозга АМН СССР, Москва, СССР
АЛАДЖАЛОВА Н. А. (626), Институт психологии АН СССР и Институт неврологии-
АМН СССР, Москва, СССР
АЛЬТЮССЕР Л. (239), Парижский университет, Париж, Франция
АНСБАХЕР X. Л. (370), Вермонтский университет, Берлингтон, США
АНЦЬЕ Д. (490), Парижский университет, Париж, Франция
АСМОЛОВ А. Г. (147), Московский государственный университет, факультет психоло-
гии, Москва, СССР
БАССИН Ф. В. (15, 23, 67, 71, 213, 557), Институт неврологии АМН СССР, Москва,
СССР
БЕГИАШВИЛИ А. Ф. (299), Тбилисский государственный университет, [факультет фи-
лософии и психологии, Тбилиси, СССР
БЕКОЕВА Д. Д. (760), Московский государственный университет, факультет психо-
логии, Москва, СССР
БОЧОРИШВИЛИ А. Т. (187), Институт философии АН Груз. ССР, Тбилиси, СССР
БРОУДИ Е. Б. (455), Институт психиатрии и поведения человека, Мэрилендскиш
университет, США
БРЮНО П. (158), Парижский университет, Париж, Франция
ВАЛАБРЕГА Ж- (499), Парижский университет, Париж, Франция
ВДОВИНА И. С. (330), Институт философии АН СССР, Москва, СССР
ВЕЛИЧКОВСКИЙ Б. М. (730), Московский государственный университет, факультет
психологии, Москва, СССР
ВЕРБИЗЬЕ Ж- (384), Парижский университет, медицинский факультет, Париж, Франция
ВИДЛОХЕРД- (514), Парижский университет, Больница Сальпетриер, Париж, Франция
ВОРОНИН Л. Г. (717), Институт биофизики АН СССР, Пущино-на-Оке, СССР
ГАЛЬПЕРИН П. Я- (201), Московский государственный ^университет, факультет пси-
хологии, Москва, СССР
ГИЛЛ M. M. (482), Иллинойский университет, Чикаго, США
ГРИГОЛАВА В. В. (123), Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тби-
лиси, СССР
ГРИН А. (395), Парижский университет, Париж, Франция
ДЖОЗЕФ Э. (254), Маунт Синайский институт медицины, Нью-Йорк, США
ДИМИТРОВ Хр.^. (282), Институт философии Болгарской Академии наук, София, Бол-
гария
ДОСУЖКОВ Т. (692), Институт логопедии, Прага, Чехословакия
ЕРМОЛАЕВА-ТОМИНА Л. Б. (652), Институт общей и педагогической психологии.
АПН СССР, Москва, СССР
ЗЕНКОВ Л. Р. (740), I Московский медицинский институт, Москва, СССР
781

ЗИНЧЕНКО В. П. (133), Московский государственный университет, факультет психо-
логии, Москва, СССР
ИЛЬИН Г. Л. (338), Институт истории естествознания и техники АН СССР, Москва,
СССР
КАКАБАДЗЕ В. Л. (191), Институт философии АН Груз. ССР, Тбилиси, СССР
КИЯЩЕНКО Н. К- (760), Московский государственный университет, факультет психо-
логии, Москва, СССР
КЛЕМАН К- (410), Парижский университет, Париж, Франция
КОНОВАЛОВ В. Ф. (717), Институт биофизики АН СССР, Пущино-на-Оке, СССР
КОСТАНДОВ Э. А. (633), Центральный НИИ судебной психиатрии, Москва, СССР
КОТОВ А. В. (596), Институт нормальной физиологии АМН СССР, Москва, СССР
КРЕМЕРИУС И. (446), Фрейбургский университет, кафедра психотерапии, Фрей-
бург, ФРГ
КРЕЧМЕР В. (174), Тюбингенский университет, Тюбинген, ФРГ
КРИППНЕР С (658), Институт психологии человека, Сан Франциско, Калифорния,
США
ЛЕЙБИН В. М. (358), Институт научной информации по общественным наукам АН
СССР, Москва, СССР
ЛЕОНОВА А. Б. (730), Московский государственный университет, факультет психоло-
гии, Москва, СССР
МАК-КЕНЗИ К- Р. (180), Университет Калгари, Калгари, Альберта, Канада
МОСИДЗЕ В. М. (702), Институт физиологии им. И. С Бериташвили АН Груз. ССР,
Тбилиси, СССР
МУЗАТТИ Ч. (528), Миланский университет, Милан, Италия
МЭЙН Т. (437), Больница функциональных нервных расстройств им. Касселя, Хем
Коммон, Ричмонд, Суррей, Англия
НАДИРАШВИЛИ Ш. А. (111), Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН.Груз. ССР,
Тбилиси, СССР
ПАЛАЦИ Ж- (469), Колумбийский университет, Нью-Йорк, США
ПОЛЬ Ж- (509), Немецкая академия психоанализа, Мюнхен, ФРГ
ПРАНГИШВИЛИ А. С (15, 23, 67, 71, 84, 213, 557), Институт психологии им. Д. [Н.
Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси, СССР
ПРИБРАМ К- (569), Станфордский Университет, Станфорд, Калифорния, США
ПУШКИН В. Н. (770), Институт общей и педагогической психологии АПН СССР,
Москва, СССР
РИВИН В. М. (751), НИИ психиатрии МЗ РСФСР, Москва, СССР
РИВИНА И. В. (751), НИИ психиатрии МЗ РСФСР, Москва, СССР
РОЙТБАК А. И. (606), Институт физиологии им. И. С. Бериташвили АН Груз. ССР,
Тбилиси, СССР
РОЛЛИНС Н. (266), Медицинский Центр детской больницы, Гарвардский медицинский
институт, Бостон. США
САМОЙЛОВИЧ Л. А. (668), Московский государственный университет, факультет пси-
хологии, Москва, СССР
•СТОЕВ С Г. (290), Институт философии Болгарской Академии наук, София, Болгария
СУДАКОВ К- В. (596), Институт нормальной физиологии АМН СССР, Москва, СССР
•СУМСКИЙ Л- И. (766), Институт скорой помощи им. Склифосовского, Москва, СССР
СУХАРЕВСКИЙ Л. М. (776), Центральный дом культуры медицинских работников,
Институт ювенологии, Москва, СССР
ТАТОСЯН А. (311), Марсельский университет, медицинский факультет, Марсель, Фран-
ция.
ТРАУГОТТ H.H. (707), Институт эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Се-
ченова АН СССР, Ленинград, СССР
ТРУШ В. Д. (668), Московский государственный университет, факультет психологии,
Москва, СССР
782

ФЕЙГЕНБЕРГ И. M. (167), Центральный институт усовершенствования врачей,
Москва, СССР
ФИЛИППОВ Л. И. (426), Институт философии АН СССР, Москва, СССР
ЧХАРТИШВИЛИ Ш. Н. (95), Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР,
Тбилиси, СССР
ШАВЫРИНА Г. В. (770), Институт общей и педагогической психологии АПН СССР,
Москва, СССР
Д1ЕВРИН Г. (610, 676), Мичиганский университет, факультет медицины, Анн Арбор,
Мичиган, США
ШЕРОЗИЯ А. Е. (15, 23, 37, 67, 71, 2!3, 557), Тбилисский государственный уни-
верситет, факультет философии и психологии; Институт психологии им. Д. Н. Уз-
надзе АН Груз. ССР, Тбилиси, СССР
ШЕРТОК Л. (347), Институт Ларошфуко, Центр психосоматической медицины им.
Дежерина, Париж, Франция
ШИНГАРОВ Г. X. (206), АМН СССР, кафедра философии, Москва, СССР
.ЭЙ А. (540), Бонневальская психиатрическая больница, Бонневаль, Франция

LIST OF CONTRIBUTORS
Numbers in parentheses indicate the pages on which the authors' contributions begin
ADRIANOV O. S. (585), Brain Research Institute of the USSR Academy of Medical Scien-
ces, Moscow, USSR
ALADJALOVA N. A. (626), Institute of Psychology of the USSR Academy of Sciences and
Institute of Neurology of the USSR Academy of Medical Sciences, Moscow, USSR
ALTHUSSER L. (239), Université de Paris, Ecole Normale Supérieure, Paris, France
ANSBACHER H. L. (370), University of Vermont, Burlington, Vt., USA
ANZIEU D. (490), Université de Paris, Paris, France
ASMOLOV A. G. (147), Moscow State University, Department of Psychology, Moscowr
USSR
AVTONOMOVA N. S. (418), Institute of Philosophy of the USSR Academy of Sciences,
Moscow, USSR
BASSIN F. V. (15, 23, 67, 71,213, 557), Institute of Neurology of the USSR Academy of
Medical Sciences, Moscow, USSR
BEGIASHVILI A. Th. (299), Tbilisi State University, Department of Philosophy and Psy-
chology, Tbilisi, USSR
BEKOEVA D.D. (760), Moscow State University, Department of Psychology, Moscow r
USSR
BOCHORISHVILI A. T. (187), Institute of Philosophy of the Georgian Academy of Sciences,.
Tbilisi, USSR
BRODY E. B. (455), Institute of Psychiatry and Human Behavior, University of Maryland
School of Medicine, USA
BRUNO P. (158), Université de Paris, Paris, France
CHERTOK L. (347), Institut la Rochefoucauld Centre de Médecine Psychosomatique Déje-
rine, Paris, France
CHKHARTISHViLI Sh. N. (95), The D. N. Uznadze Institute of Psychology of the Georgian
Academy of Sciences, Tbilisi, USSR
CLEMENT С (410), Université de Paris, Paris, France
GREMERIUS J. (446), Lehrstuhl für Psychotherapie der Universität Freiburg, Freiburg,
BRD
DIMITROV Khr. (282), Институт по философия при Българска академия на науките,
София, НРБ
DOSUZKOV Th. (692) Institut de Logopedie de Prague, Tchécoslovaquie
EY H. (540), Hôpital Psychiatrique de Bonneval, France
FEIGENBERG I. M. (167), Central Institute for Advanced Medical Training, Moscow, USSR
FILIPPOV L. I. (426), Institute of Philosophy of the USSR Academy of Sciences, Mos-
cow, USSR
GALPERIN P. J. (201), Moscow State University, Department of Psychology, Moscow,
USSR
GILL M. M. (482), University of Illinois, Chicago, USA
GREEN A. (395), Universite de Paris, Paris, France
GRIGOLAVA V. V. (123), The D. N. I znadze Institute of Psychology of the Georgian Aca-
demy of Sciences, Tbilisi, USSR
784

ILYN G. L. (339), Institute of the History of Natural Science and Technology of the USSR
Academy of Sciences, Moscow, USSR
JOSEPH E. D. (254), Mount Sinai School of Medicine, New York, USA
KAKABADZE V. L. (191), Institute of Philosophy of the Georgian Academy of Sciences,
Tbilisi, USSR
KIYASHCHENKO N. K- (760), Moscow State University, Department of Psychology,
Moscow, USSR
KONOVALOV V. Ph. (717), Institute of Biophysics of the USSR Academy of Sciences,
Pushchino-on-the-Oka, USSR
KOSTANDOV E. A. (633), Research Institute of Forensic Psychiatry, Moscow, USSR
KOTOV A. V. (596), Institute of Normal Physiology of the USSR Academy of Medical
Sciences, Moscow, USSR
KRETSCHMER K- (174), Universität Tübingen, Forschungsstelle für medizinische Psy-
chologie und Konstitutionsbiologie, BRD
KR'PPNER S. (358), Humanistic Psychology Institute, San Francisco, California, USA
LEIBIN V. M. (358), Institute of Scientific Information on Social Sciences of the USSR
Academy of Sciences, Moscow, USSR
LEONOVA A. B. (730), Moscow State University, Department of Psychology, Moscow,
USSR
JVUCKENZIE К- R. (180), University of Calgary, Calgary, Alberta, Canada
MAIN T. F. (437), The Cassel Hospital f Functional Nervous Disorders, Ham Common,
Richmond, Surrey, England
JVIOSIDZE V. M. (702), The I. S. Beritashvili Institute of Physiology of the Georgian
Academy of Sciences, Tbilisi, USSR
MUSATTI С (528), .Université de Milan, Italie
NADIRASHV LI Sh. A. (Ill), The D. N. Uznadze Institute of Psychology of the Georgian
Academy of Sciences, Tbilisi, USSR
PALACi J. (469) Columbia University, USA
POHL J. (509), Deutschen Akademie für Psychoanalyse, Munich, FRG
PRANGISHV1LI A. S. (15 23, 67, 71, 84, 213, 557), The D. N. Uznadze Institute of Psy-
chology of the Georgian Academy of Sciences, Tbilisi, USSR
PRIBRAM К-. (569), Stanford University, USA
PUSHKIN V. N. (770). Research Institute of G neral and Educational Psychology of the
USSR Academy of Pedagogical Sciences, Moscow, USSR
RIVIN V. M. (751), Scientific Research Institute of Psychiatry, RSFSR Ministry of
Health, Moscow, USSR
.RIVINA I. V. (751), Scientific Research Institute of Psychiatry, RSFSR Ministry of
Health, Moscow, USSR
ROITBAK A. I. (606), The I. S. Beritashvili Institute of Physiology of the Georgian
Academy of Sciences, Tbilisi, USSR
ROLLINS N. (266), Chidren's Hospital Medical Center, Boston; Harvard Medical School,
USA
SAMOILOVICH L. A. (668), Moscow State University, Department of Psychology, Mos-
cow, USSR
SHAVYRINA G. V. (770), Research Institute of General and Educational Psychology of
the USSR Academy of Pedagogical Sciences, Moscow, USSR
SHEROZIA A. E. (15, 23, 37, 67, 71, 213, 557), Tbilisi State University, Department of
Philosophy and Psychology; The D. N. Uznadze Institute of Psychology of the
Georgan Academy of Sciences, Tbilisi, USSR
SHEVRIN H. (610, 676), University of Michigan Medical Center, Ann Arbor, Michigan,
USA
SHINGAROV G. Kh. (206), USSR Academy of Medical Sciences, Moscow, USSR
:STOEV S. G. (290), Институт по философия при Българска академия на науките,
София, НРБ
50. Бессознательное 785

SUDAKOV К. V. (596), Institute of Normal Psychology of the USSR Academy of Medical
Sciences, Moscow, USSR
SUKHAREBSKY L. M. (776), Central House of Medical Workers, Institute of Juvenile-
Studies, Moscow, USSR
SUMSKI L. I. (766), The Sklifosovski Institute of First Aid. Moscow, USSR
TATOSSIAN A. (311), Université de Marseille, Faculté de Médecine, Paris. France
TRAUGOTT N. N. (707), The I. M- Sechenov Psychoneurological Scientific Research
Institute, Leningrad, USSR
TRUSH V. D. (668), Moscow State University, Department of Psychology, Moscow, USSR
VALABREGA J. P. (499), Université de Paris, Paris, France
VDOVINA I. S. (330), Institute of Philosophy of the USSR Academy of Sciences,
Moscow, USSR
VELICHKOVSKI V. M. (730), Moscow State University, Department of Psychology»
Moscow, USSR
VERBIZIER J. (384), Faculté de Médecine Lariboisière-Saint-Louis, Paris, France
VOROHNIN L. G. (717), Institute of Biophysics of the Academy of Sciences, Pushchino-on-
the-Oka, USSR
WIDLOCHER D. (514), Université Pierre et Marie Curie (Paris VI), Hôpital de la Sal-
petrière, France
YERMOLAEVA-TOMINA L. B. (652), Research Institute of General and Educational
Psychology of the USSR Academy of Pedagogical Sciences, Moscow, USSR
ZENKOV L. R. (740), 1st Medical Institute, Moscow, USSR
ZINCHENKO V. P. (133), Moscow, State University, Department of Psychology, Moscow.,
USSR

НОВЫЕ КНИГИ
Издательство «Мецниереба» предлагает следующие тома настоя-
щей 'коллективной монографии о бессознательном: том второй «Сон.
Клиника. Творчество» и там третий «Познание. Общение.
Л и'чность» — во второй половине 1978 г., том четвертый «Резуль-
таты дискуссии» — к концу 1980 г., ц. каждого тома 4 р. 10 к.
По этой тематике издательство предлагает также книгу профессора
А. Е. Шерозия «Психика. Сознание. Бессознательное», ко-
торая выйдет в свет в конце 1978 г., ц. 1 р. 30 к.
Заказы (коллективные и индивидуальные) могут быть направлены
по адресу: 380079 Тбилиси, проспект И. Чавчавадзе, 12, магазин
«Академкнига».
NEW BOOKS
"Metsniereba" Publishing House announces the subsequent volumes
of the present collective monograph on the Unconscious: Volume Two
"Sleep. Clinic. Creativity", and Volume Three "Cognition.
Communication. Personality"—by the end of 1978; Volume Four
aThe Results of the Discussion"—by the end of 1980; price: 4 rb. 10 kop.
per volume. On the same subject, the Publishing House offers also Profes-
sor A. E. Sherozia's book. aMind. Consciousness. Unconscious",
which will come out at the end of 1978; price: 1 rb. 30 kop.
Orders (group or individual) should be sent to the following address:
Magazin ttAkademkniga", prospekt I. Chavchavadze 12, Tbilisi, 38C079, USSR.

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ: ПРИРОДА, ФУНКЦИИ, МЕТОДЫ
ИССЛЕДОВАНИЯ. ТОМ ПЕРВЫЙ
МЕЦИИЕРЕБА»
ТБИЛИСИ
1978
Напечатано по постановлению Редакционно-издательского
совета Академии наук Грузинской ССР
ИБ-561
Редакторы издательства М. Г. M а ч а б е л и, А. А. Ч а н т у р и я
Техредактор Э. Б. Б о к е р и а
Художник А. Ф. Думбадзе
Корректоры Л. К. Абжандадзе, М. В е р д о-Цу л а д з е,
Ф. Д. Джорбенадзе, Е. С. Сенюк
Сдано в набор 11.8-1976; Подписано к печати 21.1.1978; Формат
бумаги 70Х1081/16; Бумага № 1; Печатных л. 68.60; Уч. издат. л, 63.43;
УЭ 01244; Тираж 8000; Заказ 2599
Цена 4 руб. 45 коп.
Издательство «Мецниереба», Тбилиси, 380060, ул. Кутузова, 19
Типография АН Груз. ССР, Тбилиси, 380060, ул. Кутузова, 19

Опечатки
Стр.
40
51
51
52
57
57
57
233
234
287
300
311
328
328
329
419
423
428
431
509
556
709
738
785
Строка
1 сн.
12 св.
33 св.
23 сн.
7 св.
21 сн.
5 сн.
8 св.
9 сн.
1 сн.
31 св.
5 св.
17 св.
19 сн.
2 св.
14 св.
21 св.
24 св.
19 св.
4 св.
17 и 29 св.
25 сн.
21 сн.
26 сн.
Напечатано
стоит
„безобразнойц
поддается
относится
определяющую
выступают
сковывающих
всписывается
дорогую цену
производительности
проводит
marseil le...médecine
direcstement
rfef.
Callimard '
признан
[8, 517]
приключений
аналитики
droup
problème....conciente (
электромиограммы
Entwiklung
Geogan ;
Следует читать
строит
„безобразной"
не поддается
относятся
определявшую
выступает
сковывавших
вписывается
дорогой ценой
произвольности
производит
Marseille...Médecine
directement
réf.
Gallimard
призван
[2, 517]
влечений
аналитик
group
problème. ..consciente
электромиограммами
Entwicklung
Georgian
Бессознательное, 1

Том I
РАЗВИТИЕ ИДЕИ
В первом томе издания освещается
развитие научной мысли, обосновыва-
ющее современное понимание бессоз-
нательного как одного из фундамен-
тальных проявлений и форм существо-
вания психики. Прослеживается сме-
на представлений о нейрофизиологи-
ческих механизмах бессознательного и
о закономерностях, лежащих в осно-
ве его активности. Особое внимание
уделяется при этом эволюции, проис-
ходившей на протяжении последних
десятилетий в системе психоанализа.
Результаты исследований констатиру-
ют наличие бессознательного на всех
уровнях организации психической
деятельности.
•
Volume I
DEVELOPMENT OF THE IDEA
This volume deals with the develop-
ment of scientific thought leading to the
present-day conception of the unconscious
as one of the basic manifestations and
forms of the existence of the mind. The
change of ideas on the neurophysiolog-
ical mechanisms of the unconscious and
on the underlying regularities of its
activity is traced. Special attention is
paid to the evolution occurring within
Psychoanalysis over the past decades.
The results of the studies point to the
presence of the unconscious at all lev-
els of the organization of mental acti-
vity.
БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ
ПРИРОДА, ФУНКЦИИ, МЕТОДЫ
ИССЛЕДОВАНИЯ
Hастоящая коллективная монография
отражает разработку проблемы бессо-
знательного на основе международно-
го сотрудничества ученых, сложивше-
гося в последнее время в мировой на-
уке. Она состоит из четырех томов,
освещающих специальные аспекты этой
проблемы:
Том I. Развитие идеи
Том II. Сон. Клиника. Творчество.
Том III. Познание. Общение. Личность
Том IV. Результаты дискуссии
В издании представлено обобщенное
изложение материалов Тбилисского
международного симпозиума по проб-
леме неосознаваемой психической дея-
тельности.
В качестве эмблемы издания взята
грузинская миниатюра XI века под
названием «Стрелец».
THE UNCONSCIOUS
NATURE, FUNCTIONS, METHODS
OF STUDY
The present collective monograph
deals with the study cf the problem of
the Unconscious on the basis of an in-
ternational scientific cooperation devel-
oped recently in world science. It con-
sists of four volumes devoted to special
aspects of the problem:
Vol. I. Development of the Idea
Vol. II. Sleep. Clinic. Creativity
Vol. III. Cognition. Communication.
Personality
Vol. IV. Results of the Discussion
The edition contains a generalized
exposition of the materials of the Tbi-
lisi International Symposium on the
Problem of Unconscious Mental Activity.
The emblem of the publication has
been taken from an illustration (Ar-
cher') of an 11th century Georgian MS.