М.П. Драгоманов - Заславский Д.

Автор: Заславский Д.

Теги: пропаганда революционное народничество издательство политкаторжан историко революционная библиотека к истории украинского национализма драгоманов

Год: 1934

Похожие

Украинский сепаратизм (Неизвестные запрещённые страницы)

Крестоносцы социализма (теория, стратегия и тактика народников)

Украинское национальное движение в 20-30-е годы

Преступный альянс. О союзе униатской церкви и украинского буржуазного национализма

Текст

Д . 3АС ЛАВСКИИ
МоП
о
ДРАГОМАНОВ
ИЗД-ВО ПОЛИТКАТОРЖАН МОСКВА -1934
ВСЕСОЮЗНОЕ ОБЩЕСТВО ПОЛИТИЧЕСКИХ
КАТОРЖАН И ССЫЛЬНО-ПОСЕЛЕНЦЕВ
ИСТОРИКО-РЕВОЛЮЦИОННАЯ
БИБЛИОТЕКА
ВОСПОМИНАНИЯ, ИССЛЕДОВАНИЯ,
ДОКУМЕНТЫ И ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ
ИЗ ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИОННОГО
ПРОШЛОГО РОССИИ
19 3 4
№ 8 (XCVII)
МОСКВА
Д. ЗАСЛАВСКИЙ
М. П. ДРАГОМАНОВ
(К ИСТОРИИ УКРАИНСКОГО НАЦИОНАЛИЗМА)
ИЗДАТЕЛЬСТВО ВСЕСОЮЗНОГО ОБЩЕСТВА
ПОЛИТКАТОРЖАН И ССЫЛЬНО-ПОСЕЛЕНЦЕВ
Обложка работы худ. В. С. Резникова
Ответственный редактор X. Н. Кантор. Технический редактор С. 7. Хохлов
Сдана в набор 3/VTII—^3 г., подписан к печати 14, ХП—34 г. Формат бум. 62X^4.
Печ. л. 15. Издат. № 121, Уполн. Главлита № В—68153. Тираж 5000. Закав № 949
Н (бор—Типография Профиздат, Москва, Крутицкий вал, 18.
Печать—тип. Московок эго Полигр. Института, Мясницкая, 21.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Двумя по преимуществу обстоятельствами оправдывается
работа, посвященная мало известному у нас Драго-м анову.
Во-первых, с ним неизбежно сталкивается всякий, кто бе-
рется за изучение русского революционного народничества
70—80-х годов. Статьи Драгоманова печатались в народниче-
ских изданиях, одна из брошюр была перепечатана в нелегаль-
ной революционной типографии, с Драгомановым вели полемику,
но и вступали в сношения с ним по революционным делам вид-
нейшие представители революционного народничества. Роль и
место украинской буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции
в общероссийском революционном движении еще недостаточно
изучены исследователями этого движения.
Во-вторых, если сам Драгоманов представляет величину
исключительно порядка исторического, то «драгомановщина» пре-
тендует на живую, современную роль, и агентура контрреволю-
ционной буржуазии в УССР пытается протащить кулацкие идей-
ки в советскую литературу путем двойной фальсификации: под-
делки революционного марксизма и подделки Драгоманова. Дра-
гомановщина пропагандировалась недавно в виде особого, «са-
мостоятельного» пути, которым якобы шло развитие марксизма
на Украине.
Русская литература о Драгоманове бедна и сплошь ошибоч-
на. Грубые ошибки содержатся и в написанной в 1922—23 гг.,
изданной в 1924 г. моей брошюре «Драгоманов». В настоящей
работе, написанной почти полностью наново, я посильно старал-
ся эти ошибки выправить и дать картину классовой борьбы и об-
щественного движения на Украине в 60 — 80-х годах.
<1932—33 г.
Д. Заславский
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СУДЬБА УКРАИНСКОГО АВТОНОМИЗМА
1
Пробивая войнами дорогу русскому торговому капиталу
к Черному морю, царизм действовал и по линии торговых инте-
ресов украинских помещиков, казачьей старшины, чем и об’-
ясняется та легкость, <с которой царская Россия приобрела
Украину. «Украинское дворянство, — говорит М. Покровский, —
более, чем какое бы то ни было, было заинтересовано в открытии
для русской торговли Черного моря» х). Без особого сопротивле-
ния украинские гетманы отдали русским царям призрачную свою
независимость, и точно так же, без особого сопротивления, отдало
украинское дворянство свой автономиям.
Помещичье хозяйство приобретало капиталистический ха-
рактер, оно превращалось в фабрику для производства хлеба,
вывозимого в огромных количествах и на внутренней и на внеш-
ний рынок, а «фабрика» эта могла быть только крепостной, —
необходимо было закрепить (рабочие 1руки, которые на Украине
были крестьянскими руками, еще не столь давно более свобод-
ными, чем в России. Легко примирившись с потерей независимо-
сти, украинское дворянство еще легче примирилось с исчезно-
вением последних остатков вольной казачины и с благодар-
ностью приняло заботы русских царей об уравнении украинских
помещиков с русскими в правах на жизнь, свободу и даровой
труд крестьян. Это прошло, конечно, не без сопротивления со
стороны крестьян, и «украинский дворянский автономизм сразу
погас, как только малороссийские помещики убедились на опыте,
какая полезная вещь «московское» войско, удаления которого
они, по неопытности, требовали» 2).
Так к началу XIX века сыновья и внуки гордых гетманов
и вольных казачьих старшин превратились в верноподданных
российских и малороссийских дворян. Позднейшие идеологи
украинской буржуазии оправдывали этот союз великорусского
торгового капитала с украинским помещичьим землевладением
именно этим совместным движением к Черному морю, заменяя
лишь прозаическое слово «коммерция» более звучным словом
«культура». Драгоманов писал в 1891 г.: «Без северных берегов
Черного моря Украина не могла существовать как культурное
7
государство... Не могли мы этого добиться, когда Украина
была под Польшей, не могли и тогда, когда были самостоятель-
ной казацкой республикой, пришлось добиваться под московски-
ми царями... Надо же признать, — говорит Драгоманов, обра-
щаясь к украинским националистам-сепаратистам,—что мо-
сковское царство все-таки выполнило элементарную географиче-
ски-национальную задачу Украины»).
Правда, Драгоманов считал эту задачу выполненной еще
не до конца. Он требовал войны с Турцией. Он считал такую
войну наследственной национальной задачей Украины, но охот-
но передоверял ее русскому царизму. Задолго до Милюкова
он сделал завоевание Константинополя одним из основных пунк-
тов общей украинско-российской либеральной платформы. «За-
дача, — писал он, — будет окончательно разрешена лишь тогда,
когда султан покинет Константинополь, остатки его державы бу-
дут разделены между Грецией, Болгарией й Сербией, а на месте
Турции возникнет балканская федерация. Это дело, — пред-
вкушал Драгоманов,—не обойдется, без России, следовательно и
без украинской крови» 4).
У дворян-помещиков Украины не было никаких оснований
относиться враждебно к русскому царизму и его внешней поли-
тике. Они и были вполне лойяльны и монархичны. Из-за вы-
год, представляемых внешней политикой, они мирились и с
колонизаторскими тенденциями внутренней политики. Это отно-
сится не только к украинским помещикам чисто украинского про-
исхождения, но и к помещикам-полякам. Они тоже вполне лой-
яльны и монархичны, и польские восстания, доходя до Украины,
замирают в местах, густо заселенных польскими помещиками.
Различие между польскими и украинскими помещиками на Украи-
не сказывается лишь в том, что польские более упорно держатся
за свой язык, за свой быт и связаны с польскими культурными
центрами больше, чем с русскими. Украинские же помещики рас-
стаются с украинским языком и бытом без особого сопротивле-
ния. Впрочем, украинский язык назывался «мужичьим» языком
и в более раннюю, близкую к гетманщине эпоху. Украинские
помещики-дворяне меняли не украинскую культуру на русскую, а
польскую. Они теперь очень быстро русифицировались после
того, как в течение целого исторического периода были полони-
зированы.
Союз с русским торговым капиталом не обманул ожиданий
украинского помещичьего землевладения. К тому времени, когда
в западной Европе, и прежде всего в Англии, промышленное
преобразование хозяйства потребовало усиленного ввоза хлеба
и сырья, порты на Черном море уже были прочно закреплены
за российским самодержавием. Хлеб, который шел на запад рань-
ше преимущественно через северные порты, широко потек теперь
через Херсон и Одессу. Средний годовой вывоз хлеба составлял
в 1824—1831 гг. 1.307 тысяч четвертей, в 1832—1840 гг.—
2.032 тыс. ч., в 1841 — 1846 гг. — 2.349 тыс. ч., в 1847 —
8
1852 г. — 3.493 тыс. ч. Экспорт вырос за двадцать лет почта
в три раза. Предметом вывоза являлся по преимуществу хлеб из
'южных губерний. Украина быстро опережала другие части импе-
рии и начинала становиться «житницей» не только для внутрен-
него российского рынка, но и для значительной части Европы.
За 26 лет из азовско-черноморских портов было вывезено
56 миллионов четвертей хлеба, а из балтийских — 30 млн. 5).
Одесса быстро превратилась из деревушки в большой тор-
говый город с большой иностранной колонией. Пушкин оставил
нам ее описание. В двадцатых годах
Там хлопотливо торг обильный
Свои под‘емл«т паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Это картина нового, вполне буржуазного города. Пушкин,
естественно, свои наблюдения делал не под углом экономики, но
как выразительно говорит о характере нового украинского горо-
да то, что очарованием итальянской оперы в Одессе является
... ложа, где „красой блистая,
Негоцие и т к а молодая,
Самолюбиьа и томна,
Толпой рабов окружена...
Камергер Васильчиков еще раньше, об’езжая .Украину и по-
бывав в Одессе, сделал потом такое наблюдение: «...когда сей
порт пришел в известность, помещичьи имения литовские и во-
лынские возвысились против прежнего в цене в полтора раза» 6).
Негоцианты из Одессы пришли в прямое и непосредствен-
ное соприкосновение с помещичьим хозяйством, отчего и сами
помещикц становились негоциантами. Торговый капитал прони-
кает в самую глубину феодально-помещичьего уклада. Крупное
сельское хозяйство принимает характер буржуазного. Почти весь
хлеб, который поступал на рынок, был помещичьего происхожде-
ния. Крестьянам принадлежало не более 10% товарного хлеба.
В конце 30-х годов у крестьян Харьковской губ. в средне-уро-
жайные годы оставалось за удовлетворением продовольственных
нужд около 15 тыс. четв., а у помещиков свыше 1.100 тысяч 7).
Помещичье хозяйство Украины развивалось быстрее, чем
в остальных частях России. Оно было здесь значительно выгод-
нее. Его не коснулся общий упадок перед «реформой» в такой
мере, как в центральных губерниях. Конечно, и здесь шел про-
цесс разложения феодальных порядков, и здесь разорялись по-
мещики, которые не могли сделать свое хозяйство выгодным на
основе рабского труда, и здесь среднее и мелкое поместное дво-
рянство с трудом удерживалось на своих владениях. Украинские
дворяне умеют не хуже всяких иных вопить о своих нуждах и тре-
бовать от правительства помощи и поддержки. Но они все же
легче других приспособляются к вырастающему в рамках феода-
о
лизма буржуазному строю. Об этом говорят данные о заложен-
ности дворянских имений. В то время, как в Калужской губернии
почти нет такого помещика, который не заложил бы своего име-
ния (93% заложенности), в Нижегородской — 78%, Москов-
ской— 62%, а в среднем по всей России — 39,11%, на Украине
в Полтавской губернии только 16% заложенных дворянских име-
ний, Волынской — 25%, Херсонской — 27%, Екатеринослав-
ской — 25%.8).
Капитализм быстро развивался на Украине, но лишь в об-
ласти сельского хозяйства. Страна оставалась земледельческой
по преимуществу. Промышленные центры создавались на севере
и востоке. Тут и исторические условия сказывались, и колониза-
ционная политика русского правительства. Текстильная промыш-
ленность, которая давно существовала на Украине в крепостной
мануфактуре, не только не получила развития, а напротив, за-
глохла под соперническим нажимом «Москвы». По данным
1846 г. промышленность Киевской и Харьковской губ. занимает
одно из последних мест по числу предприятий и по числу рабо-
чих. В земледельческой Тамбовской губ. 190 предприятий и
13,4 тыс. рабочих, а в Киевской— 183 предприятия и 12 тысяч
рабочих. В Харыковскоой губернии 160 предприятий и 10,7 ты-
сяч рабочих 9). Только к концу помещичье-феодальной эпохи на-
чинается разработка угольных богатств Донбасса и возникают
на руде Криворожья первые крупные металлургические пред-
приятия. Крах ..николаевской хозяйственной системы после крым-
ской войны заставляет царизм искать источников для тяжелой
промышленности ближе к Черному морю. Металла, более де-
шевого, чем уральский, требует и сеть железных дорог, намечае-
мая к южным портам.
Промышленный капитал на Украине ищет приложения для
себя в том же сельском хозяйстве. Излишки хлеба выгодно пере-
рабатывать в вино. Начинает развиваться сахарная промышлен-
ность. Ее блестящее развитие принадлежит следующей эпохе, и
поэтому сейчас на ней останавливаться мы не будем. Но о росте
винокуренного производства можно судить потому, что в 1845 г.
было в Киевской губ. 372 винокуренных завода с производством
в 3 миллиона ведер вина, а в 1846 г. — 384 с производством
4,7 млн. И вывозилось из Киевской губ. до 2 миллионов ве-
дер10). Помещичье крупное хозяйство становилось крупным про-
мышленным предприятием, и рост такого хозяйства происходил,
конечно, за счет вытеснения и разорения более мелких хозяйств.
Техника еще чрезвычайно примитивна. Помещичье хозяйство не-
многим отличается по приемам своим от крестьянского. В отдель-
ных имениях заводятся, однако, машины, молотилки становятся не
таким уж редким явлением на Украине. Вообще, украинский по-
мещик (крупный) как хозяин идет впереди помещика централь-
ных губерний. Сахарная промышленность требует более трудо-
емкой свекловичной культуры и влечет за собой общее повыше-
ние сельскохозяйственной культуры.
10
Вырастая на основе помещичье-феодального хозяйства, на
основе крепостного труда, капитализм, с одной стороны, упирал-
ся в рамки этого хозяйства, с другой—разлагал его. Он подгото-
влял его крушение, изменяя основы 'существования всех классов.
Капитализм усилил власть крупного помещичьего землевладе-
ния, придав ему при этом буржуазный характер. Он вместе с тем
согнал с земли многочисленную группу мелких и средних дворян,
вынужденных искать заработка в городе чиновничьей службой
или «свободными» профессиями. Эти дворяне-помещики стара-
лись изо всех сил сохранить связь с землей, как основой своего
сословного и социального положения. Вести самостоятельное хо-
зяйство на буржуазных, на коммерческих началах им было не
под силу, — для этого нужен был уже капитал. Но они держались
за свой «хутор», пока могли. Свое недовольство эти дворяне-
помещики облекали в форму националистической грусти о
старине.
Капитализм привел на Украину торговую буржуазию из
центральных русских губерний. На украинских армарках бойко
зазвучала ярославская, московская речь. Великорусские купцы
оседали в старинных гостиных дворах, вытесняя «коренных» тор-
говцев и рождая этим в них украинские националистические на-
строения.
Капитализм выделил из еврейской мелкой буржуазии, про-
мышлявшей шинкарством, арендами, розничным торгом, ремесла-
ми, группу еврейских богачей, околачивавших крупные капиталы
на подрядах и поставках на казну, на торговле хлебом, на пер-
вых, наконец, промышленных предприятиях, транспорте.
С особой силой ударил капитализм по основной массе укра-
инского населения — по крестьянству. И здесь, на эксплоатации
крестьянского труда, завязывалось и разрешалось основное об-
щественное противоречие этой эпохи. Помещичье-феодальный
строй должен был уничтожить формальное рабство крестьян из
опасения, что угнетенные двойной кабалой — рабства и капита-
ла _ крестьяне уничтожат вместе с крепостным правом и самих
помещиков.
2
Развивающийся капитализм в сельском хозяйстве и сельско-
хозяйственной промышленности требовал много рабочих рук и
притом дешевых рабочих рук. Крепостное право давало их, но
давало меньше, чем надо было, чем требовалось при быстром
развитии хлебных фабрик, при росте винокуренных и сахарных
заводов. Кроме того, в украинских губерниях крепостных было
относительно меньше, чем в центральных губерниях. Больше все-
го в Подольской губ. — 59,5% и в Киевской — 57,6%. Для
центральной России это не высший, а разве лишь средний про-
цент. В Смоленской губ. крепостных было до 70% всех кре-
стьян, в Тульской — 68,9%, и т. п. А в Полтавской было 37,4%t
11
Черниговской— 37,6%, Екатеринославской— 31,5%, Харьков-
ской—29,7% u).
Относительный недостаток крепостных помещики восполня-
ли усиленной эксплоатацией крестьян. На Украине рабство не-
сколько более позднего происхождения, чем в Великороссии, но
на Украине перед «освобождением» оно носило более жестокий
характер. Русский помещик при убыточности своего хозяйства,
с общим упадком его легко переходил на оброк. На Украине
твердо держалась барщина (панщина). Не только на полях и на
плантациях крепостные отбывали панщину, — и притом в самой
зверской форме, но и на заводах богатейших панов господствова-
ла та же панщина. В великорусских губерниях процент отбываю-
щих барщину в нечерноземных областях составлял в среднем
41,1%, в черноземных — 71,2%. А в украинских губерниях он
доходил до круглых 100%, ниже всего в Подольской губ. —
96%, Киевской — 98,4% 12).
Жизнь крепостного на Украине была беспросветной катор-
гой. Чем больше Украина становилась «житницей» для капита-
лизма, тем круче завинчивался пресс крепостной эксплоатации.
Кабала «свободного» крестьянина была немногим легче.
Капитализм создавал резервную армию для себя беспощадным
обезземеливанием крестьян. Наделы на Украине были меньше,
чем в Великороссии. Помещики оттягали большую часть земли.
В Полтавской губ. им принадлежало 68,6% всей земли, столько
же в Харьковской. В Екатеринославской, где еще шел процесс
колонизации, свыше 81 %. Между помещичьими латифундиями,
особенно громадными в Киевской губ., вклинивались клочки кре-
стьянской земли. Надел на душу составлял 2 десятины в Пол-
тавской губернии, две с половиной десятины — в Харьков-
ской 13).
Ко времени «реформы» 1861 г. в Полтавской губ. из 83 тыс.
крепостных крестьян свыше 47 тысяч имели только усадьбу, а
25 тысяч и усадьбы не имели. В Черниговской губ. из 100 тыс.
крестьянских семейств пять с лишком тысяч имели одну усадьбу,
а 33 тысячи были совсем безземельны14). По всему правобе-
режью только 34,5% крестьян имели рабочий скот. Около 10%
не имели ни скота, ни поля, — только огороды. Свыше 7 % чис-
лилось в дворовых 15).
Безземельный крестьянин должен был работать на панской
земле — на тех условиях, которые предлагал пан. Он не мог вы-
брать себе другого пана, если был даже формально свободен, по-
тому что наем крестьян из деревень, входящих во владение дру-
гого пана, считался величайшим нарушением помещичье-дворян-
ского этикета и для более слабого дворянина мог повлечь за со-
бой неприятные последствия. Капитализм внес перемены и в эти
феодально-крепостнические нравы. Помещичья земля и поме-
щичьи заводы требовали рабочих рук, и их брали в конце кон-
цов, где можно было. В особенности развитие свекловичного
хозяйства потребовало наемной рабочей силы. «Прежде нанять
12
чужого бедного крестьянина, — писал Самарин, — считалось де-
лом бесчестным, теперь же все это делают по необходимости,
и никто не жалуется. Помещики, возделывающие свекловицу,
зазывают баб с соседних деревень, они приходят тысячами и до-
говариваются о цене. Другие отбивают их обещанием высшей
платы; начинается торг, но о крепостном праве и помину
нет...» 1в).
Помещик-публицист, естественно, прикрашивает положение.
О том, как жилось этому «свободному» рабочему-крестьянину
на сахарном заводе, у нас речь пойдет в своем месте. Но капи-
тализм действительно настойчиво бил в стены феодально-кре-
постнических порядков и взывал к «свободному» труду. Как и
во всей прочей России, помещик-капиталист, проникшийся в до-
статочной мере буржуазными понятиями об эксплоатации труда,
видел, что крепостной труд мало производителен и поэтому со-
всем не дешев. Но всего вразумительнее сказали о невозмож-
ности дальнейшего существования крепостного права сами же
крестьяне, — сказали плебейским языком восстаний.
Самоосвобождение крестьян снизу, заставившее крепостни-
ков приступить к «освобождению» сверху, на Украине вырази-
лось в особенно ярких формах. Оно происходило, во-первых,
в буквальном смысле слова: крестьяне бежали, освобождаясь
этим от помещика. Соблазняли в этом отношении громадные
пустующие пространства в Екатеринославской и Херсонской
губ. Ходили легенды, никогда не умиравшие, что там можно
устроиться с разрешения начальства. В 1856 г. бежали на юг
целыми селами, волостями, даже уездами. Только в Верхне-
днепровском и Екатеринославском уездах число бежавших до-
шло до 9 тысяч семейств. Уходили в полном порядке, с семьями
и с домашним скарбом на возах, уходили, подчеркивая иногда
совершенную свою лойяльность и монархические чувства. Стол-
кновения начались лишь после того, как высланные войска на-
чали останавливать бежавших и насильно возвращать их. До-
ходило до форменных боев, в которых вооруженные косами кре-
стьяне не могли, конечно, долго сопротивляться открытому
огню 17).
Отдельных выступлений против наиболее жестоких помещи-
ков было много. В некоторых местах появились банды разбойни-
ков, нападавших только на помещиков и на верных им слуг.
Атаманы пользовались большой популярностью среди крестьян,
о них слагались народные песни, думы, дожившие до более
поздних времен. Такой легендарно-романтической фигурой стала
личность разбойника Кармелюка.
Паны жили по временам под страхом общего крестьянского
восстания. В 1846 г. в соседней Галиции произошла известная
«резня», крестьяне поднялись против польских помещиков, и
этим воспользовалось австрийское правительство для подавле-
ния польского революционного движения. В панику впали тогда
не только польские помещики украинских губерний России, но и
13
украинские помещики, и российская власть поспешила притти им
на помощь. В пограничных уездах были сосредоточены войска.
Киевский генерал-губернатор Бибиков говорил в 1847 г., что
украинские крестьяне пограничных губерний «весьма располо-
жены вырезать помещиков» 18).
Чем ближе подходило дело к концу пятидесятых годов, тем
больше росло возбуждение среди крестьянских масс и паниче-
ское настроение среди помещиков. В 1826—1834 гт. по всей
России было зарегистрировано 148 случаев крестьянских волне-
ний, в 1835—1844 гг. — 216, в 1845—1854 гг. — 348, а в по-
следние годы 1855—1861—476. На Украине наиболее круп-
ное выступление произошло в 1855 г., и известно оно под
именем «казачины». Правительство для усиления крымской
армии об’явило добровольный призыв в ополчение, при чем,
играя на исторических украинских преданиях, на Украине при-
зывало итти в казаки. В ряде мест крестьяне слово «казак"
истолковали по-своему, тоже в соответствии с историческими тра-
дициями, как провозглашение крестьянской вольности и освобо-
ждение от крепостного права. Пошла массовая запись в «казаки»,
но совсем не для того, чтобы итти на войну. Крестьяне отказы-
вались выходить на панщину, не признавали никакой помещичьей
да и местной чиновничьей власти и собирались приступить к де-
лежу помещичьей земли. Особенно крупные размеры движение
крестьян приняло в Киевской губ. Для подавления его были дви-
нуты 16 эскадронов кавалерии, 2 роты сапер, один батальон пе-
хоты и один артиллерийский дивизион. В селах Малая Березня
Сквирского уезда, Быкова Гребля Васильковского уезда, в Та-
ганче и Корсуни Каневского уезда произошли форменные бои.
По официальным, явно преуменьшенным данным было убито
36 крестьян и ранено 57 3 * * * * * * 10).
Не удивительно, что идея освобождения крестьян находила
подчас сторонников среди самых реакционных помещиков. Гово-
рили за себя не только экономические доводы о низкой про-
изводительности, рабского труда, но и элементарный страх за
собственную помещичью шкуру.
3
Автономизм украинских помещиков-дворян «угас» под дей-
ствием тех исторических причин, о которых речь была выше.
Однако помещики от того не перестали быть помещиками укра-
инскими, хотя бы они и переходили на русский язык в своем
обиходе и вытравляли из него украинские бытовые черты. Напро-
тив, именно их стремление пролезть в первые ряды общероссий-
ского дворянства заставляло поддерживать связи с украинской
стариной. Древность происхождения имела не только отвлеченную
ценность в глазах дворянина, не только удовлетворяла тщесла-
вию. С этим были связаны и материальные выгоды, и власть, и
почет. Столбовому дворянину открыт был ход во всякие теплые
М. П. ДРАГОМАНОВ
места на службе, в привилегированные учебные заведения для
сыновей, в гвардию. Дворянину худородному предоставлялись
чиновничьи места низшего разбора.
Переход от состояния в казачьей «старшине» к российскому
дворянству и сопровождался геральдическими раскопками в ста-
рине. Новоиспеченные дворяне старались вывести свое происхо-
ждение от исторических гетманов, полковников, «рыцарей». Дру-
гих предков не было. Спрос на знаменитых предков породил и
предложение, и XVIII век на Украине был временем массовой
фальсификации дворянских грамот. Богатейшие помещики горди-
лись тем, что могли насчитать в прошлом несколько поколений,
принимавших участие в борьбе за независимость Украины.
Другая причина, заставлявшая украинских дворян дорожить
своим подлинным, а чаще мнимым происхождением от «героев»,
заключалась в необходимости историческими аргументами под-
держивать борьбу за власть и влияние с польским дворянством.
На правобережье оно было богаче, неоспоримо знатнее, а стало
быть, и влиятельнее. Еще в первой половине 50-х годов Киев
по языку господствующего класса, по культуре был больше поль-
ским, чем украинским или русским городом. Высшему русскому
чиновничеству приходилось считаться с знатными польскими зем-
левладельцами, имевшими влиятельных представителей в Петер-
бурге. К украинским дворянам и русские чиновники, присылае-
мые из «центра», относились без достаточного уважения. В согла-
сии с правительственной политикой они держали себя на Украи-
не, как в «колонии» русского царизма. Отсюда и некоторая
вражда, которую украинское дворянство при всей своей лойяль-
ности, при всех своих искренних монархических чувствах пита-
ло к русскому чиновничеству. Та дворянская фронда, которая
считалась даже признаком хорошего дворянского тона в русских
губерниях и которой в политическом отношении цена была ровно
грош, в губерниях украинских и среди украинских помещиков
окрашивалась в националистический цвет.
«Когда останавливаешься на удивительных генеалогических
фантазиях малорусского панства, — писала А. Ефименко, —когда
видишь то крайнее искажение исторических фактов, на каком оно
обыкновенно обосновывало свою аргументацию в пользу благо-
родства своего происхождения, можно подумать, что имеешь дело
с крайним невежеством историческим. Но это ошибочно: на самом
деле панство порядочно, знало историю своего края и любило
в neg углубляться... И, несомненно, оно увлекалось этой историей,
которая так хорошо гармонировала с его нарождающимися шля-
хетскими вкусами, и черпало из нее готовые социально-полити-
ческие идеи...» 20).
В этих словах верно одно, — что украинские помещики брали
из украинской истории себе на потребу именно то, что всего боль-
ше подходило их классовым интересам. Они усиленно обрабаты-
вали историю в соответствии с этими интересами, выхолащивая
все социально-политическое содержание, острую классовую борь-
бу, сопротивление «хлопов» их закрепощению и раздувая леген-
дарную сторону сказания о «благородных» гетманах, боровшихся
за свободу и независимость народа.
Этими помещичьими настроениями питалась и украинская
литература первой половины столетия. Паны ей покровительство-
вали. Это было проявлением их дворянской миссии на Украине.
Власть на первых порах снисходительно терпела этот литератур-
ный и этнографический национализм. Она видела, что его покро-
вители нисколько не уступают истинно-русским помещикам в по-
литической лойяльности и помещичьей убежденности. Чернигов-
ский жандармский полковник Мезенцев преувеличивал по свой-
ственной жандармам подозрительности, когда доносил началь-
ству: «...большинство землевладельцев, оставаясь в своих по-
местьях, пропитываются духом малороссийского обособления, со-
храняя некоторую симпатию к малорусской автономии» 21). Это
верно лишь по отношению к меньшинству помещиков, и как раз
не крупных, а средних и мелких. Развитие капитализма выбрасы-
вало из деревни панков и полупанков, а колонизаторская поли-
тика царизма со своей стороны обостряла этот процесс. Поме-
щичий либерализм, питаемый разложением феодальных устоев
на Ук/оаине окрашивался в цвета украинофильства.
Колоритная фигура украинского знатного дворянства этой
эпохи — Григорий Павлович Галаган. С ним нам придется встре-
титься ниже. Его личность выразительно говорит о классе.
Ему не приходилось подделывать фамильных грамот. Один
из его предков изменил некогда Мазепе и перешел на сторону
Петра, за что получил чин полковника, земли и деньги. Другой
предок к концу ХУШ века владел 10.000 крестьянских душ и
благословлял мудрую и благосклонную к украинским помещикам
царицу Екатерину. Григорий Галаган (1819—1889) был обра-
зованным помещиком, окончил университет, избран был в пред-
водители дворянства, участвовал во всяких правительственных
комиссиях, подготовлявших так «освобождение» крестьян, чтобы
помещикам не было обидно, занимался и общественной деятель-
ностью. Он считался покровителем украинской литературы и
науки. К нему с величайшим почтением относились все деятели
украинского культурного движения, его избрали председателем
Киевского отделения «Императорского географического обще-
ства»,— в этом отделе украинские культурники сосредоточили
свои силы. Галаган сам не чужд был украинской этнографии и
истории. Им были изданы в 1857 г. «Южноруськи П1сш с голо-
сами». Вообще, это был украинский вельможа, снисходящий до
интереса к украинской старине и украинскому искусству.
' Этот Галаган вместе с тем практиковал порку крестьян
в своих имениях в самых широких размерах. Он и не только кре-
стьян порол. Опубликованные выдеожки из его дневника рисуют
типичного крепостника-самодура. Он обнаружил как-то беспо-
рядки в своем прилукском имении, вызвал писаря и приказчика,
приказал писарю бить приказчика по лицу, а потом приказчи-
16
ку — сечь писаря розгами 22). Он не скрывал реакционных
своих взглядов в политике и был надежнейшим слугой париз?ла,
без лести преданным русским патриотом и монархистом. Покрови-
тельство украинской литературе это-му нисколько не противоре-
чило, пото-му что и литература эта была поопитана насквозь
угодничеством и российской патриотической лойяльностью. А ко-
гда появились новые течения в украинской общественности и
дали знать о себе более левые настроения, то первым обратился
вспять от украинства Галаган. Он засвидетельствовал свой рос-
сийский патриотизм и полную национальную благонадежность,
как только царское правительство взяло украинскую литературу
под подозрение.
Галаган был самой крупной фигурой в среде украинского
дворянства. Было много других богатых помешиков, которым
подлинное крепостничество нисколько не мешало любить украин-
скую литературу, приходить в умиление от народных дум, воспе-
вающих казацкую вольность, и даже самим сочинять произведе-
ния в таком же роде. В истории украинской литературы оставил
по себе некоторый след Белепкий-Носенко. Он же был и этногра-
фом и педагогом. Но в качестве помещика он оставил по себе
память жестоким обращением с крепостными своими душами. Он
так засекал их, что, дело доходило до властей, и Белепкий-Но-
сенко, по свидетельству современников, крайне возмущался тем,
что правительство вмешивается в «^прикосновенные» отноше-
ния между помещиком и его рабами 23).
История жизни Шевченко дает яркие картины из бы га укра-
инофильствуюших богатых помешиков. Дворяне покровитель-
ствовали поэту. Он врашался в их среде.—было другой куль-
турной среды на Украине, и знаком был Шевченко с лучшими
представителями укоаинского дворянства. Он был своим челове-
ком в доме князя Репнина, известна его дружба с княжной Реп-
ниной. Его поиятелями были помещики Закоевские, де-Бельмен
и др. Все это верхи украинского помещичьего класса, наиболее
образованная часть его.
Эта помещичья среда приняла Шевченко как выдающегося
украинского поэта. Покровительство ему льстило их собственному
чувству тщеславия. Но именно эта среда старалась вытравить
революционно-демократические мотивы из его поэзии, вытравить
все «мужицкое» и отравляла его сознание казацким национализ-
мом, лубочной декоративностью гетманщины.
И эта же среда спаивала поэта, спаивала в подлинном кабац-
ком смысле этого слова. На пирушках помешики-крепостнмк©
допивались до криков: «да здравствует Французская республика!
и произносили проклятья «москалям». Это не мешало им потом
вымаливать на коленях прощение, и грозный Николай I прощал
их, они отделывались легкими наказаниями, в то время как поэту*
крестьянину за политический радикализм была придумана кесто-
кая пытка лишением в ссылке и солдатчине права писать И ри-
совать.
2. Д. Заслевский
17
Шевченко был исключением в украинской литературе той
эпохи. Почти все литературные предшественники Шевченко и
его современников состояли или из людей, увязанных с поме-
щичьей средой, или же просто из помещиков. Котляревский,
Квитка-Основьяненко, Гребенка, Стороженко, Гулак-Артемов-
ский, Кулиш — все они выражали идеологию украинофильствую-
щих помещиков. Социально-политические взгляды всех этих пи-
сателей отличались крайней умеренностью, если не прямой реак-
ционностью.
Сам Шевченко хорошо знал цену своим приятелям-помещи-
кам, которые приходили ов пьяный восторг от дум, воспевающих
казацкую вольность, и в то же время «шкуру дерли з брат!в не-
зрячих гречкоснв». Он высмеивал либеральствующих панов'
украинофилов. Он писал о них позже, уже в ссылке:
I д-о*с1 нудно, (як угадаю
Готичеський з часами дом,
Село об1драие кругам,
I шапочку мужик знгмае,
Як флаг иобачить: значить пан
У себе с причетом гуляю.
Оцей годований кабан
Оце ледаще — щирий пан,
Потомок гетьмана дурного
I презавзятий патрют,
Т»а й християнин ще до того
У Кшв 13ДИТЬ (ВСЯКИЙ год,
У свит! ходить М1ж планами,
I п’е 1 горiлису з (мужиками,
I вольнодумствую ib шишку...
(Противно до сих по>р, «когда intpiHinioiMHao готический >с часами дом,
кругам ободранное селю, мужика, «который снимает шапочку, когда видит
флаг: это значит, что пан вышел на прогулку. Этот откормленный кабан,
этот лодырь, он подлинный барин, он потомок дурацкого /гетмана и завзятый
патриот, а к тому еще и христианин. Каждый год он ездит в Киев, среди
панов ходит в свитке, пьет водку с йцужикамм и вольнодумствует в шинке...)
Нельзя было нарисовать более выразительную картину пан-
ского либерализма и украинофильства. Только бывший крепост-
ной, на себе испытавший и панские капризы, и панский гнет, и
панскую ласку, мот в те времена дать такой разоблачающий
образ. Он уничтожает ту «демократическую» лакировку, которую
украинские писатели националисты наводили на помещичье украи-
яофильство. I I : I
Рядом с этими помещичьими настроениями в украинской
литературе и в украинском обществе прорывались и другие, более
радикальные. Они не отличались такой определенностью, как
в русском общественном движении. Они также отражали напор
подымающейся буржуазии, идущей через мелкое дворянство, че-
рез нарождающихся разночинцев. Казацкая вольность и незави-
симость Украины как политические идеалы выразились в поэзии
русского Кондрата Рылеева ярче, чем в современной поэзии
украинских поэтов-дворян. Молодые украинские помещики при-
нимали участие в движении декабристов на юге России. Но в
программе и идеологии «Малороссийского общества» и «Обще-
ства соединенных славян» это отразилось довольно бледными
чертами. Централизм Пестеля не встречал здесь сочувствия,
была склонность к федералистическим идеям — это в сущности
и все.
Одни украинцы тоскуют,
И им не в праздник пир весны.
Что за веселье без свободы,
Что за весна, весна .рабов...
Эту тоску по свободе Рылеев в «Войнаровском» приписы-
вал вымышленным украинцам. Это была тоска русской дворян-
ской молодежи, охваченной буржуазно-радикальными взглядами.
Среди украинской дворянской молодежи лишь незначительная
часть была проникнута такими настроениями. Декабрьский мя-
теж на Украине выразился в более решительных, более револю-
ционных формах, чем на Севере, но украинофильская дворянская
молодежь оказалась слабо представленной в движении. Зато
можно говорить о живых симпатиях украинского крестьянства
на Киевщине к восстанию Черниговского полка. Потомки гетма-
нов и полковников не давали повода к беспокойству петербург-
скому правительству. Муравьев-Апостол служит исключением из
общего правила. Украинская литература при Николае I до
1848 г. не подвергалась особым преследованиям. Это уж одно
говорит достаточно красноречиво о политическом ее содержании.
Царское правительство сразу разгадало в Шевченко совсе’м
иной дух.
Радикальным характером отличалось Кирилло-Мефодаевское
братство. Его программа выходила за рамки украинского дворян-
ского либерализма. В нем отражались революционные идеи, про-
никавшие с Запада. Буржуазно-демократическая революция, по-
лыхавшая уже заревом над Западной Европой, опалила первыми
своими лучами и группу молодых украинских помещиков и пер-
вых украинских разночинцев. «Это была борьба молодой укра-
инской буржуазии за свою экономическую и политическую эман-
сипацию против русского самодержавия, против комитета, кото-
рый заведывал делами русского капитала, не слишком забо-
тясь об Украине. В этих условиях социально-экономические мо-
менты не могли не переплестись с национальными, социальная
борьба должна была облечься в национальные формы»...24). Но
достаточно сравнить братчиков с петрашевцами, чтобы увидеть
всю отсталость украинского демократического движения. Боль-
шинство братчиков были все же больше «паничами», радикализм
которых испарился при первом же строгом окрике начальства
Крестьянские движения на Украине моголи бы дать богатое со-
держание подлинно демократическому, революционному обще-
ству. Но при всем своем казакофильстве, при всей староукраин-
ской романтике Кирилло-Мефодиевское общество слабо отрази*
ло крестьянскую нужду. Оно включило, конечно, в свою про-
грамму 'пункт об отмене крепостного права. Но дальше этого не
пошло.
Своего певца и идеолога боровшееся за свободу, за землю
против панов украинское крестьянство нашло в поэте-крепост-
но'м-батраке Шевченко. Никакая националистическая дворянская
обработка не могла вытравить революционной струи в его творче-
стве. Влияние Шевченко было так велико, что оно заглушало бла-
гонамеренно-националистические мотивы дворянско-украинской
литературы. Недаром все польское панство, а за ним и верхи
украинского вместе с царским правительством вабили тревогу.
Шевченко питался той же казацкой романтикой, что и вся дво-
рянская украинская литература. Те же у него были «историче-
ские» источники для политической идеологии. В народных леген-
дах, думах он находил содержание для своей национальной про-
граммы. Крестьянство, борясь за свою свободу от панов, вспо-
минало о борьбе, какую вело казачество. Эту память оживляли
и паны — даже польские в период, когда часть их, подготовляя
в 1830 г. восстание против царской России, искала поддержки у
крестьян на Украине и родила «хлопоманское» движение. Свой
социальный и политический идеал украинское крестьянство иска-
ло позади, в казацкой старине, в романтической вольности, ка-
кой в действительности для крестьянства никогда и не было.
Каждый класс отыскивал в этой национальной романтике то, что
требовалось его интересам. Украинские дворяне пленялись кар-
тинами гетманщины и борьбой украинской старшины за свою
власть против польских панов. Украинские крестьяне переда-
вали из поколения в поколение думы о борьбе казаков с па-
нами, о Тайдамачине, о великих крестьянских войнах Украины.
Стихи Шевченко, проникнутые глубокой любовью к трудящимся
и угнетенным и великим гневом против богачей и угнетателей,
разносили эти настроения по всей Украине.
Из противоположных этих настроений, окрашенных в цвета
романтической старины, и возникала некоторая националистиче-
ская смесь. «Кирилло-Мефодиевгкое общество, как целое, было
об’ективным выразителем буржуазно-капиталистического разви-
тия России, выступившим против феодально-монархического
уклада Украины, против колониального ее угнетения, за незави-
симую буржуазную Украину25). Но украинское образованное об-
щество питалось, конечно, не только теми взглядами и настрое-
ниями, которые шли из чисто украинских помещичьих кругов, на
украинском языке. Из великорусских центров экспортировалась
на Украину вместе с чиновничеством и русская культура. Она
была тоже преимущественно дворянской, но в ней отчетливее
сказывались новые, буржуазно-демократические веяния. Она
была несравненно более радикальной. К концу пятидесятилетия
проникают в украинские города и в отдельные помещичьи гнезда
и разночинно-демократические течения. «Современник» и «Рус-
ское слово» имеют подписчиков и среди украинской помещичьей
молодежи, и среди чиновников, учителей, 'студентов, профессоров
в украинских гродах. Все же Украина до 60-х годов—-это еще глу-
хое провинциальное захолустье, и культурные кружки в Харь-
кове и Киеве являются оазисом среди общей помещичьей ограни-
ченности. К концу пятидесятых годов и здесь начинается оживле-
ние. Но дворянский либерализм сдает свои позиции здесь с не-
сравненно более сильным сопротивлением, чем на севере. В поме-
щичьем украинофильстве он находит своего естественного союз-
ника в борьбе с радикально-демократическим движением разно-
чинцев, отражающим и пробивающуюся к власти и влиянию
буржуазию, и смутные, неопределенные стремления крестьян-
ства.
**
❖
В обстановке этой бурной, переменчивой эпохи, среди шума
и грохота обваливающегося старого общественного уклада, на пе-
рекрестке борющихся национальных культур проходят детские и
юношеские годы Драгоманова. В истории его политических и на-
циональных взглядов эти годы имеют очень большое значение.’
На них надо остановиться.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ПЕРВОЙ
1. М. Покровский. Внешняя политика. 1919. Стр. 17.
2. Там же, 18.
3. М. Драгоманов. Листи на <На|Ддншрянсь'ку Украину. 1915. Стр. 18.
4. М. Драгоманов. Там же.
5. С. Вознесенский. Разложение ‘Крепости ото хозяйства ih классовая
борьба в России. 1932. Стр. 227.
6. А. Н. Шебунин. Россия на Ближнем Востоке. 1926. Стр. 17.
7. С. Вознесенский. Стр. 172.
8. С. Вознесенский, 186.
9. С. Вознесенский, 153.
10. Фундуклай. Статист, описание Киевской губ. П. Киев. 1858.
Стр. 173.
11. А. Тройшшкий. Крепостное население в России по 10 переписи
1861. Стр. 85.
12. И. Игнатович. Помещичьи крестьяне накануне освобождения.
М. 1920. Стр. 52.
13. Игнатович, 66.
14. С. Вознесенский. Разложение (крепостного хозяйства. Стр. 183.
15. Игнатович, 1 73.
16. См. С. Вознесенский, 192.
17. И. Игнатович. Крестьянские волнения. (Великая реформа. Т. III.
Стр. 61.
18. И. Игнатович. Борьба крестьян за освобождение. М. 1924. Стр. 21.
19. Игнатович. Крестьянские волнения, 60.
20. А. Ефименко. Южная Русь, I, 1905. Стр. 198.
21. Ф. Савченко. 3iai6opoHa украинства в 1876. ДВУ. 1930 Стр. 199.
22. Отрывки из дневника Галагана. «Киевская старина», 1899, кн. IX
23. И. Лучицкий. Из недавнего (Прошлого. «К. Старина», 1901, «юн. IV.
24. А. Речицкий. Тарас Шевченко (в свете эпохи. 1931. Стр. 62.
25. HcToipifl Украйни. Т. I. ВУАМЛ1, 1932 г. iGnp. 294.
21
ГЛАВА ВТОРАЯ
ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ
1
В русской полемической литературе 70-х и 80-х гг. можно
встретить насмешки над «гадячским сепаратизмом». Современно-
му непосвященному читателю не понять, почему именно Гадяч был
избран смешливыми публицистами для изображения в карика-
турном виде украинского автономизма. Аттическая соль этого
остроумия заключалась в том, что Драгоманов родился в Гадяче,
небольшом городке Полтавской губ.
В своей «Автобиографии» х) Драгоманов довольно скупо
рассказал о своем детстве. Более оросгранно вспоминала о нем
его сестра, буржуазная украинская писательница Олена Пч1л-
ка2). Интересный и колоритный быт встает из этих воспомина-
ний. Он дает живое представление об истоках украинского на-
ционализма.
Михаил Петрович Драгоманов родился в сентябре 1841 г.
в помещичьей семье. Домик, в котором он родился, однако, всего
меньше напоминает помещичью усадьбу. Это, скорее, хата зажи-
точного крестьянина или городского мещанина. Она крыта соло-
мой, внутри просторнее обычной крестьянской избы, но без тер-
расы снаружи, с небольшими пристройками. В таких домиках жили
описанные Гоголем старосветские помещики, и с внешней стороны
в это’м домике жизнь шла так же, как во всех таких домиках, при-
надлежавших мелкопоместному дворянству: смесь помещичьего,
мещанского и крестьянского быта.
И все же это была совсем необычная для Гадяча жизнь.
Отец Драгоманова резко выделялся по своему культурному обли-
ку среди помещиков не только своего уезда, но и своей губернии.
К нему и относились другие помещики, как не совсем к своему
человеку. Вся родня Драгоманова была помещичьей. Драгома-
новы чрезвычайно дорожили своим старинным дворянским, шля-
хетским происхождением. Свой род они выводили с давних пор.
Гетманов и полковников, правда, не было .в этом роду, но в ста-
рых грамотах упоминалось о прадеде Стефане, который был вой-
том в Переяславе, а самое слово «драгоман» указывало на дип-
22
ломатическую деятельность еще более отдаленных предков.
Сколько было в этой семейной шляхетской генеалогии истины,
сколько вымысла, судить мы не можем, да это и не представляет
интереса. Важно то, что Драгомановы причисляли себя к старин-
ным украинским дворянам и семейные предания были густо на-
сыщены национальной дворянской романтикой.
Обо всем этом сам Драгоманов вспоминал впоследствии с ин-
тересом украинского историка, но без всякой заметной иронии.
Он относился критически к украинской старине и сам «знатности»
своего рода не придавал особого значения. Все же в автобиогра-
фии рассказал об этом сравнительно подробно. А сестра его об
этом передавала уже на склоне лет своих с умилением и гордо-
стью, характерными для националистической буржуазии, и из
рассказа ее видно, что- в семье к предкам! относились с большим
уважением, знали их всех наперечет и окружали память о них
романтической легендой.
Видное дворянское происхождение сыграло свою роль в судь-
бе отца Драго’маяова. Он получил-свое образование в петербург-
ском училище правоведения, то-есть дворянском привилегиро-
ванном учебном заведении, куда попадали только дети знатных и
богатых дворян. Дед Драгоманова и был богатым помещиком.
Своих детей он и хотел и мог хорошо устроить, и другой сын его
делал карьеру в Петербурге же по военной линии. Однако отец
Драгоманова был уже совсем не богатым помещиком. Почему-то
оборвалась и его петербургская чиновничья карьера, а он проник
между тем и в 'питерские литературные круги, и в альманахе
«Гирлянда» была напечатана его повесть. Он вернулся в Гадяч
и после раздела отцовского наследия осел в городе. Сель-
ским хозяйством он не занимался. Общественная служба по
избранию дворянства не удалась. Его считали слишком ради-
кальным. Как будто непосредственным поводом к удалению его
от выборной дворянской службы послужило его участие в гром-
ком деле об убийстве помещиком крепостной девушки. Она была
засечена насмерть, и помещик инсценировал потом ее самоубий-
ство. Это было разоблачено, — при косвенном содействии Драго-
манова-отца,—и это- помещики считали изменой интересам своего
сословия 3).
О происхождении своем и М. П. Драгоманов и Олена Пч1лка
вспоминали охотно и рассказали -об этом, в особенности о своем
отце, сравнительно подробно. Но вот об экономическом положе-
нии своей семьи, о крепостных душах, принадлежавших Драго'ма-
новым, они почти ничего не рассказали. Мать Драгоманова, уро-
жденная Цяцька, из местных же помещиков, была по культур-
ному уровню своему проще «петербуржца» мужа, — простая «ху-
торская панночка», вспоминает о ней дочь. Она и грамоте не
знала. Но она-то как раз и вела хозяйство. За Гадячем у Драго-
мановых -была земля, и ее обрабатывали руками крестьян, — кре-
постных ли, и сколько было этих крестьян, мы не знаем. Были
крепостные дворовые. Но и о них мы знаем лишь со слов Драго-
манова и его сестры, что от дворовых шли украинские песни,
думы, предания. С дворовыми говорили по-украински. Это была
украинская непосредственная этнография, сыгравшая большую
роль в национальном развитии Драгоманова и поэтому отчетливо
запечатлевшаяся в его памяти. Но экономика и социальный быт
крепостного права, окружавшие вплотную Драгоманова в его дет-
ские и юношеские годы, никак не сохранились ® его памяти, и во
всяком случае он не считал нужным отметить это в своей авто-
биографии. Можно допустить, что отец — петербуржец и почти
писатель — относился к рабам своим мягче, чем другие рабовла-
дельцы. Этого нельзя сказать с такой же уверенностью о -мате-
ри, обыкновенной украинской помещице средней руки.
Любопытно отметить еще такую черту в этих семейных вос-
поминаниях. Олена Пч1лка подробно перечисляет всю свою поме-
щичью родню и о каждом из дядей, теток, бабок и т. п. может
рассказать, кто они были, хотя все это были совсем неинтересные
и решительно ничем не замечательные люди. Но почти ничего не
могла рассказать Олена Г1ч1лка, и почти ничего не рассказал сам
Драгоманов о своем дяде, о брате отца Якове, который был офи-
цером и принимал участие в «Обществе соединенных славян».
За близость к декабристам он провел три месяца в Петропавлов-
ской крепости, откуда был выпущен род строгий надзор. Он
тоже не чужд был литературе, и как раз украинской. Он написал
поэму из украинской народной жизни. Мы решительно ничего
не узнали от Драгоманова об этом, близком к декабристам, его
дяде, о дальнейшей его судьбе, о его влиянии в семье и влиянии
на самого Драгоманова. Невидимому, о нем и не очень много го-
ворили в семье, — иначе сохранилось бы больше сведений о нем.
Отец Драгоманова был знаком и с современной украинской
художественной литературой, а отчасти и с современными украин-
скими литераторами. В 1 адяче жил, приходился отдаленным род-
ственником матери Драгоманова и бывал в их доме украинский
поэт Амвросий Метлинский, который тоже собирал и записывал
украинские песни. Бывал и другой украинский поэт, Михайло Ма-
каровский. Олена Пчика рассказывает, что в доме этого поэта
висел большой портрет Богдана Хмельницкого в гетманском
уборе. Не только украинская этнография, но и украинская дво-
рянская романтика проникала в семью Драгомановых обычным
путем. Она встречалась, однако, здесь с влиянием другого рода.
Из Петербурга отец привез с собой знакомство с русской лите-
ратурой и любовь к ней. Отец рано познакомил Драгоманова
с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем. Русский язык вытеснял
украинский в семейном обиходе. Вместе с языком русской лите-
ратуры проникали и передовые либеральные идеи. Об отце Дра-
гоманова уездные панки и полупанки рассказывали с удивлением
и негодованием, что он снимает шапку в ответ на поклоны кре-
стьян и учит своего сына делать то же самое. Отвечать таким
образом на поклоны крестьян значило в уездной глуши проявлять
крайние признаки либерализма и вольнодумства.
24
Атмосфера украинской помещичьей культуры окружала Дра-
гоманова с первых лет его сознательной жизни. Украинство вос-
принималось им естественно и просто, как непосредственная и бы-
товая обстановка. В этом еще не было никакой «идеологии».
Идейные ранние влияния шли через русскую передовую литера-
туру» Это сыграло чрезвычайно большую роль в дальнейшем
развитии взглядов Драгоманова. Ему незнаком был в детстве
украинский национализм. Семья не прививала вражды к «моска-
лям». Напротив, отец с детских лет внушал сознательно и бессо-
знательно интерес к русской литературе наряду с интересом
к украинским народным песням. Так было и в юношеские годы.
«Чем больше мы подрастали, — говорит Олена Пч1лка, — тем
больше побеждала московщина» 4).
2
Гадячское уездное училище, переименованное так из прежней
«бурсы», было местным пределом дворянского образования. Но
от отца Драгоманов получил несравненно больше, чем от уездных
учителей. Двенадцати лет он перечитал все интересные книжки
в отцовской библиотеке, в том числе «Историю малой России»
Бантыша-Каменского и «Историю» Карамзина — дважды. Исто-
рические сочинения в особенности привлекали его. В 1853 г. Дра-
гоманов был отвезен за 110 верст от Гадяча в Полтаву и про-
должал свое обучение в гимназии.
Полтава была тихим помещичьим городом, сохранившим
в неприкосновенности украинский колорит. Новые веяния, про-
никавшие с севера, давали себя чувствовать и здесь. Гимназия,
правда, немногим отличалась от допотопных бурс, и у живого,
самостоятельного мальчика происходили не раз столкновения
с дореформенным гимназическим начальством. Учился Драгома-
нов в младших классах не блестяще и в пятом классе остался на
второй год, но причиной была, по-видимому, не только неуспевае-
мость. «Педагоги» относились с враждой к непокорному ученику,
который не раз открыто их высмеивал.
Волны общественного движения, поднятого крымской вой-
ной, смертью Николая I, предчувствиями «освобождения» кре-
стьян, доходили и до Полтавы. Драгоманов уже в пятом классе
зачитывался «Современником», и преподаватель, отбирая у него
книгу, называл его с тупой иронией «современным человеком».
А когда Драгоманов «сел» на второй год, то учитель этот, при-
танцовывая в классе, пел:
Современный человек
Сидеть будет целый ве.к.
Среди этой педагогически-зоолотической галлереи выдели-
лись только двое учителей, о которых Драгоманов вспоминал
впоследствии с глубокой благодарностью и уважением. Он напи-
сал о них небольшую брошюру «Два учителЬ. Каждый по-своему,
они имели на него влияние не меньшее, чем отец.
Латинист, Казимир Иосифович Полевич, поляк-националист,
представлял тип провинциального чудака, озлобленного, ушед-
шего в полное одиночество, но сохранившего под грубой оболоч-
кой живую душу. Он несколько возвышался над средним уровнем
гимназического учительского скудоумия и в истории Рима учил
видеть не одну лишь смену императоров, а и борьбу течений и
общественных групп.
Иного рода было влияние, которое оказывал на Драгоманова
преподаватель истории Александр Иванович Стронин. Имя это
получило впоследствии довольно широкую известность в русской
буржуазной публицистике 70—80-х гг. По нелепому обвинению
в попытке «отделить Малороссию от России» Стронин в 1863 г.
был сослан в Архангельскую губ. Там, в ссылке, он написал свои
книги, в свое воемя наделавшие шум в литературе, а теперь проч-
но забытые: «Политика как наука» и «История как метод». Н. К.
Михайловский жестоко высмеял нового социолога в «Литератур-
ных и журнальных заметках» 1872 г., — да и было за что. Даже
газета «С.-Петербургские ведомости», деятельным сотрудником
которой был впоследствии Драгоманов, писала о Стронине: «В
сочинениях своих г. Стронин исходил почти всегда из верных, не-
преложных положений, чтобы дойти каким-то неведомым путем
до самых странных, самых невероятных положений». Так, на-
пример, Стронин доказывал совершенно серьезно, что русский
народ призван к власти над другими народами, потому что нечто
повелительное есть .в самой его натуре, и это выражается в
преобладании «повелительной» буквы А в его речи.
Стронин был представителем в русской публицистической
литературе буржуазной органической теории общества. Склон-
ность чисто механически переносить законы биологии и даже фи-
зики и химии на социальные явления и злоупотребление аналогией
приводили его к курьезам. Стремление придать такую «науч-
ность» книгам и делало их совершенно ненаучными. Социально-
исторический процесс по Стронину подчиняется неизменному же-
лезному закону «акций» и «реакций». Останавливаться на этой
«теории» нет нужды.
В «книгах «Политика как наука» и «История общественности»
Стронин выступил как идеолог либерально-буржуазного индиви-
дуализма. Он предсказывал и оправдывал приход и утверждение
промышленной буржуазии и от нее ожидал преобразования Рос-
сии по образу и подобию западно-европейских капиталистических
государств. Он был убежденным противником социализма и рево-
люции. Грехи молодости были ему впоследствии прощены, и он
закончил свою жизнь в звании и положении видного петербург-
ского чиновника.
Это было позже, в 80-х гг. А в 50-х он был в Полтаве мо-
лодым учителем гимназии, только что окончившим киевский уни-
верситет, способным еще к увлечениям и порывам. Среди казен-
ных педагогов дореформенной гимназии он был исключением.
26
На уроках он знакомил учеников с историей общественных идей
и движений; останавливался подробно на истории реформации и
на французских просветителях. Он сближался с учениками и вне
стен гимназии, и с Драгомановым завязалась у Стронина тесная
дружба. От Стронина Доагоманов узнал не только о Вольтере и
Монтескье, но и о Сен-Симоне и Фурье. Под влиянием Стронина
и прочитанных под его руководством книг Драгоманов стал счи-
тать себя социалистом уже на школьной скамье.
В 1858 г. Стронин был за границей и побывал у Герцена, и
12 февраля 1859 г. III отделение предписывало полтавскому жан-
дармскому штаб-офицеру собрать сведения об учителе А. И.
Стронине, находящемся в сношениях с Герценом. Местным жан-
дармам Стронин был уже известен, и они доносили III отделению,
что молодой учитель находится под надзором, теперь надзор
усилен, но «еще ничего не обнаружено» Б).
Надзор, очевидно, был не на столичной жандаомской высо-
те, потому что под носом у полтавских жандармов Стронин рас-
пространял «Колокол». От него получал эту и иную запретную ли-
тературу и Драгоманов. «Мы знали наизусть Герцена,—вспоминал
об этом времени Драгоманов,—Шевченко, кое-кто Пру лона; мы
с радостью читали Костомарова, Щапова, Павлова... /Мы были
по-своему республиканцы и социалисты,— по тогдашнему киев-
скому хлопоманы, хотя и не выступали так прямо и резко против
правительства, как передовая часть нынешней молодежи» в).
Знакомя своих учеников с революционной литеоатурой,
Стронин, однако, сам не был и тогда революционером. Поздней-
ший убежденный либерал сказывался в нем и в эти годы моло-
дости. Драгоманов 'передает о таком любопытном разговоре ме-
жду ними. У Драго'манова вырвалась какая-то очень уж револю-
ционная фраза. Был в этом обычный гимназический задор.
Стронин резко оборвал его, а когда Драгоманов обиделся, то
Стронин об’яснил: «Вы говорите обычные Фоазы очень молодых
людей, — это кровь в вас говорит, а не мозг. Остынет коовь,
вылетят и эти фразы». —«А что надо, чтоб не вылетели?» —
«Надо иметь хорошее философ ски^политическое воспитание...
А для этого надо быть знакомым с европейскими языками»... 7).
Драгоманов вспоминал об этом разговоре через двадцать
с лишком лет с живой благодарностью. Стронин знакомил с пере-
довой, даже революционной литературой своего времени, но он
же предостерегал от увлечения этой литературой. Он и сам не
слишком увлекался. Третье отделение преувеличивало опасность
этого молодого человека. Он. поавда, был вождем полтавской
молодежи и одним из деятельнейших организаторов и участников
первой воскресной школы. Сблизясь на этой почве с украинскими
общественными деятелями, культурными работниками, он написал
брошюру по естественной истории и составлял азбуку на украин-
ском языке. За это, собственно, он и был впоследствии сослан.,
когда царское правительство усмотрело революционные тенденции
в воскресных народных школах и в мирном украинофильстве.
27
В ссылке радикальный налет очень скоро соскочил со Стронина,
и в своих произведениях он выступил как обыкновенный бур-
жуазный либерал. Его влияние на Драгоманова было очень зна-
чительно, но он, конечно, не мог сделать из своего ученика убеж-
денного социалиста.
Хотя Стронин и работал в украинской народной школе и пи-
сал букварь на украинском языке, хотя и обвиняли его в украин-
ском сепаратизме, но в действительности он не был национали-
стом. Общественный под'ем конца пятидесятых годов повлек за
собой и расцвет украинофильства. Корни его были охарактери-
зованы выше. В Полтаве интерес к украинской литературе,
к украинской речи был ярче выражен, чем в других местах. Мо-
лодые чиновники были украинофилами, губернское начальство
смотрело на это снисходительно, и жена губернатора принимала
участие в любительском спектакле на украинском языке, в «На-
талке - Полтавке». Эту же «Наталку - Полтавку» Драгоманов,
приезжая домой в Гадяч, читал вслух крепостным девчатам.
Организация воскресной школы дала повод к «спорам
между «украинолюбцами» и «космополитами». Стронин принадле-
жал к космополитам, и сочувствие Драгоманова было на его
стороне. Драгоманов знакомился в это время и с украинской
литературой. «Панська воля» Марко Вовчка захватила его своими
либеральными, освободительными тенденциями. Он даже про-
ливал слезы над этим произведением сентиментального народни-
чества. В гимназии Драгоманов издавал рукописный журнал,
писал в нем и на русском и на украинском языке, не придавая
вопросу об языке никакого принципиального значения.
Политическое воспитание шло через русскую передовую ли-
тературу. Национальная романтика оставалась в эти годы чуж-
дой Драгоманову, и «Чорну раду» Кулиша он, по собственному
признанию, до конца не дочитал, а над Вальтер-Скоттом1 проси-
живал, бывало, и ночами.
Затхлый гимназический режим все больше приходил в про-
тиворечие с настроениями передовой части школьной молодежи.
Драгоманов принадлежал к числу «дерзких» учеников. Он стоял
по своему развитию явно выше среднего уровня. В 1859 г. он
был исключен из гимназии, и протокол педагогического совета
24 февраля очень живо рисует и обстоятельства, при которых
был изгнан из гимназии Драгоманов, и всю обстановку гимна-
зического режима:
«19 февраля надзиратель благородного при гимназии пансиона
Казначеев, собираясь вести учеников в церковь, приказал ученика
III класса Ивахненку надеть мундир, но когда тот не хотел надеть
мундир и доказьввал, что «можно итти в (куртке, то надзиратель сказал
ему: «ступай, дурень, одеваться, еще тебе рано пускаться в рассуж-
дения». Бывший при этом ученик VII класса Драгоманов обратился
к надзирателю со словами: «не смейте ругаться» (по показанию Дра-
гомонюва: «а ругаться (нельзя»...). Затем Ивахненко пошел оде-
ваться и, вюротясь черев 10 минут неодетым, опять стал доказы-
вать, что все равно, если он пойдет в куртке; надзиратель же убеж-
дал его, что, так -как день высокоторжественный, то необходимо на-
28
деть муиджр. Слушая этот 'раз*говор, Драгоманов одрона-тчески смеял-
ся. Надзиратель, обратясь к не(м-у, заметил: «да глупо же позволять
смеяться над ‘законами и .на такие торжественные случаи желать
навязывать icibo:i 'взгляды». (По показанию Драгоманова, смех его
был возбужден комизмом 06’ясне'ни.я, и замечание ему надзирателя
состояло просто 'в слове «глупо»). Драгоманов на это ответил:
«Если Вы -еще раз осмелитесь так выразитгься, то я дам Вам по фи-
зиономии»... По (показанию Драгоманова и свидетелей, надзиратель
в ответ сказал, что он тоже пустит ему в физиономию чем попало,
При чем, по показанию -ученика -Козиненко, Драгоманов возразил:
«а я (вас реками».--8)-
Конечно, это было не только обычной школьной «дерзо-
стью», но и необычным нарушением казарменной школьной дис-
циплины. И все же столкновение, даже угроза «дать по физионо-
мии» надзирателю сами по себе не повлекли бы за собой такой
суровой ка-ры, как исключение из гимназии с «волчьим билетом».
Важнее было то, что Драгоманов иронически издевался над
словами надзирателя о «высокоторжественном» дне. В этом была
уж совсем не обычная школьная дерзость. Это выходило за рам-
ки нарушения гимназической дисциплины.
Драгоманов был исключен с тем, «чтобы и впредь никуда
не принимать». Это означало по тем временам конец всякой
научной и чиновничьей карьеры: «волчий билет».
Выручило обращение к Пирогору — либеральному попечи-
телю киевского учебного округа. С его разрешения суровая кара
была заменена «увольнением по собственному прошению». Дра-
гоманову предоставлена была возможность сдать экзамен экстер-
ном по курсу гимназических наук.
Молва о доброжелательном, гуманном, либеральном попечи-
теле Пирогове была тогда широко распространена не только
в киевском учебном округе, но и по всей России. Пирогов был
в известном смысле знаменем и гордостью буржуазного либера-
лизма, представителем передовых течений предрефооменной
эпохи. Для юноши Драгоманова он был и спасителем. Не уди-
вительно, что Драгоманов питал к нему чувство искренней бла-
годарности. Однако не только благодарность руководила Tfpa-
гомггновьгм, когда вскоре он выступил публично с защитой Пиро-
гова от нападок.
3
Осенью 1859 г. Драгоманов переехал в Киев и поступил
в университет. В 1863 г. он без всяких помех закончил универ-
ситетское свое учение. Между этими годами лежит краткий, но
богатый событиями исторический период. Осью его является
«освобождение крестьян».
Дворянский либерализм считает свою миссию завершенной.
Даже Герцен амнистирует российского монарха, восклицая те-
атрально: «Ты победил, Галилеянин!» Буржуазия ищет согла-
шения с царизмом на пути постепенной «европеизации» обще-
ственного строя и приспособления его к надлежащей защите
29
общих «национальных интересов». Правительство со своей сто-
роны либеральничает. В 'комиссиях изготовляются реформы,—
слухи -опережают появление этих реформ и раздувают их со-
держание.
Крестьяне, однако, не проявляют склонности благодарить
дворян за «освобождение», за нищенские наделы, за отрезки. На
манифест «царя-освободителя» они отвечают массовыми волне-
ниями во всех концах России и отказом подписывать уставные
грамоты. Отражая эти настроения недовольства, разночинная
мелкобуржуазная интеллигенция требует коренного преобразова-
ния общественного строя, и вчерашние либеральные герои обще-
ства и литературы «вдруг чувствуют, что они остались далеко
позади. Герцен еще пользуется огромным авторитетом, «Колокол»
трудно назвать запрещенным органом, его читают все. Но в '«Со-
временнике» и «Русском слове» звучат критические ноты. Демо-
кратическая молодежь ищет и находит иных вождей. Чернышев-
ский и Добролюбов сквозь цензурную оболочку говорят револю-
ционным и социалистическим^ языком, а затем эту оболочку и
совсем прорывают первые прокламации «К молодому поколению»,
листки «Великорусов». Чем больше блекнут вчерашние либералы,
окрашиваясь в нациояал-патриотические краски, тем ярче звучат
новые революционно-демокоатичеокие голоса.
В 1862 г. от правительственного либерализма не остается
и следов. Он сменяется бешеной реакцией. Повернуть вспять
правительство, правда, не может. Возврата к крепостному праву
быть не может, и в страхе перед революцией правительство про-
должает починять пошатнувшийся помещичье-дворянский строй
куцыми и урезанными буржуазными реформами. Но на револю-
ционное движение буржуазно - демократической молодежи оно
обрушивается со всей силой, и либерально-буржуазная интелли-
генция охотно подсвистывает свирепой расправе с Чернышев-
ским,—в отместку за радикальное освистывание «Современни-
ком» всех дворянски-адеалистических мотивов.
«В столицах шум, гремят витии...» В Киеве все это выгля-
дит более бледно и мизерно. Однако и в Киеве эти годы — время
расцвета либерализма. Город, центр богатейшего края, выглядит
в конце 50-х годов изрядным захолустьем. В 1859 г. он насчи-
тывал до 60 тысяч жителей. В нем были две гимназии, два
уездных училища, два книжных магазина, не было ни одной
библиотеки. В 1859 г. возникла первая газета «Киевский теле-
граф», до нее выходили только казенные «Губернские ведо-
мости». Киев был административным центром Юго-западного
края, где тон культурной и политической жизни давала польская
помещичья аристократия. В самом городе «образованное» обще-
ство составлялось из помещиков и русского чиновничества. Пра-
вительство смотрело на Киев, как на форпост русской культуры
в стране, которую еще в этом отношении надо было завоевывать.
На официальных балах, которые высшие власти давали для
сближения с местным дворянством, господствовал польский
30
язык, и знаменитые киевские «контракты», ежегодная ярмарка,
•были временем с’езда польских помещиков.
Центром «культурной» жизни был университет. В 1859 г.
г нем числилось 585 студентов-католиков и 376—православных.
Вместе с вольнослушателями русских студентов было до 500 чел.,
по словам Драгоманова. Религиозный дризнак в данном случае
не формальный. Студенты-поляки .в значительном числе были
действительно католиками, притом верующими. Драгоманов,
который ко времени поступления в университет освободился от
всех религиозных пережитков, был поражен тем, что студенты-
поляки аккуратно посещают костел и молятся там на коленях.
Его поразило еще и то, что поляки-студенты бьют своих слуг,
и он отмечает, что все они принадлежали к аристократии.
Статистических данных для проверки этого утверждения
у нас нет, но оно вполне правдоподобно. Студенты-поляки, если
и не поголовно, может быть, то :в подавляющем числе были по-
мещичьего происхождения. Труднее определить классовый со-
став русской и украинской части киевского студенчества в эти
годы. Во всех российских университетах была уже в это время
значительная прослойка разночинного элемента, сыновья сред-
него и мелкого чиновничества, немного и торгово-промышленного
происхождения. Прослойка должна была быть больше в Петер-
бурге, Москве, потому что там была значительнее разночинная
среда, была более развита торговая й прО1Мышленная буржуазия.
Киев был еще полупомещичьим, полумещанским городом. Дра-
гоманов отмечает в своих воспоминаниях, что украинофильская
молодежь была более умеренной в своих политических взглядах,
чем «общероссийская». Это подтверждает мысль, которая напра-
шивается сама собой, как вывод из социального состава населе-
ния на Украине. Украинофильствующая молодежь в универси-
тете могла по преимуществу вербоваться из украинских поме-
щичьих кругов, русская — из кругов чиновничества и отчасти
буржуазных.
Драгоманов сразу с головой ушел в университетскую жизнь,
и учебную и общественную. Интерес к истории и истории лите-
ратуры у него определился еще в гимназии под влиянием учите-
лей Полевича и Стронина, и он уже в университет шел с неко-
торой более солидной, чем у средних гимназистов, подготовкой.
Как студент он выделился и обратил на себя внимание профес-
соров. Ясно было, что перед ним будущность ученого. Но он
сразу выделился и как общественный работник и деятель. Быть
«передовым» студентом в эти годы и в других университетах
значило и «пострадать», потому что именно эти годы в России
отмечены почти не прекращавшимися студенческими волнениями,
за которыми следовали увольнения, аресты, высылки и т. п.
Однако, Драгоманов не «пострадал» и, хотя обратил на себя
своими речами и выступлениями внимание не только в универ-
ситете, но и за его стенами, — не потерял ни одного года учебы.
Это объясняется отчасти тем, что киевский университет остался
в стороне от общей волны студенческих выступлений, закипав-
ших уже в других городах заметной революционной пеной. Отста-
лость киевского университета в эти бурные годы не случайна.
«Беспорядки», как это называлось, в киевском университете
произошли за два года до поступления Драгоманова, и наверно
они остались памятны студенчеству. ГЪвод для выступления был
такой. Студент толкнул собаченку полковника Брынкина, пол-
ковник за такую дерзость ударил студента хлыстом. «Все студен-
чество восстало и задумало проучить полковника, — рассказы-
вает проф. Романович-Славатинский. — Действовали единодушно
и солидарно — все студенчество как целая единица, и стар и
млад, и поляк и русский, словесник и медик — все слилось во-
едино и жестоко проучило Брынкина» 9). «Правительство,—гово-
рит С. Гессен,—'сначала приняло стооону ообаченки». Зачин-
щики были арестованы, поиезжал из Петербурга для расследо-
вания флигель-ад’ютант, а впоследствии Александр Второй осво-
бодил арестованных студентов, когда проездом был в Киеве.
Волнения носили, таким образом, ярко выраженный корпо-
ративный характер. Не было политической окраски, как в более
поздних выступлениях студентов *в других городах, хотя, конечно,
отражались и в этих киевских волнениях «из-за собаченки» новые
веяния. Студенты были больше оскорблены, как некое «благо-
родное» и привилегированное сословие. Так они тогда на себя
и смотрели. Этим об’ясш&тся то, что в выступлении приняли
участие решительно все студенты — «и поляки и русские». Этим
об’ясняется и сравнительно снисходительное отношение к «беспо-
рядкам» со стороны начальства.
Но затем в Харькове в 1858 г. происходят волнения —
тоже по незначительному поводу, из-за столкновения с полицией,
и они разрастаются, принимают некотоюую политическую окраску,
власти сурово расправляются с «зачинщиками», и выделяется
радикальная группа студентов, которая не случайно стояла во
главе движения, потому что она и раньше действовала в студен-
ческом подполье. В этом же 1858 г. в Москве происходит зна-
менитая Варнековская история, наделавшая много шума по всей
Россатц и вызвавшая горячий отклик со стороны Герцена.
В 18^9 г. московское студенчество снова бурлит из-за профес-
сора Булича. В 1861 г. волнения в московском и петербургском
университетах принимают уже ярко высаженный политический
хаоактео. По инициативе поляков-студентов устраивается в Мо-
скве общественная панихида по расстрелянным в Варшаве ма-
нифестантам. участникам выступления в память революционного
восстания 1831 г. С речью революционного характера выступает
Зайчневгкий. Студенчество в наиболее демократической своей
части действует уже как передовой стоя* общего революционного
движения. И в это же воемя, весной 1861 г., студенты Казани
открыто протестуют против расстрела крестьян в Бездне. В сен-,
тябое 1861 г. правительство закрывает петербургский универ-
ситет после того, как студенты решительно отказываются принять
новые университетские правила, изданные специально для 'борьбы
со студенческим движением. Уволенные студенты раз’езжаются
по университетским городам как эмиссары, возбуждая всюду сту-
дентов к выступлениям, и действительно к петербургскому дви-
жению присоединяются студенты московского и казанского уни-
верситетов. Правительство и здесь закрывает на время универ-
ситеты, всюду сыплются репрессии — увольнения, высылки,
аресты.
А в Киеве — тишь да гладь. Все четыре года пребывания
Драгоманова в университете никаких общих выступлений, ничего
такого, о чем бы Драгоманову пришлось потом вспомнить в сво-
ей автобиографии. Новые университетстки-полицейские правила,
видимо, приняты без сопротивления. Закрытие университетов в
Петербурге и Москве никакого отклика среди киевских студентов
не вызвало. Впрочем, был один такой момент, когда киевское
студенчество разволновалось, и дело дошло чуть ли не до дра-
ки, и были собрания в университете, очень бурные, и даже со-
брания на улице. Об этом вспоминал впоследствии известный
либеральный украинофил-статистик А. А. Русов. Вот что он
рассказывал: «Я был еще гимназистом и слышал, как взрослые
говорили о студенте, который тогда выражал лучшие чувства
и мысли, рожденные обещанием великих, стоявших в порядке
дня реформ. Они вспоминали, как студенты трех партий — укра-
инцы, поляки и русские — едва не разодралися, споря о том,
какую пьесу ставить первой в любительском спектакле — украин-
скую, польскую или великорусскую. Спорили на собраниях, кото-
рые происходили и в университете и на университетской площади.
Пиоогов пришел тогда в университет, в самую большую ауди-
торию, где собюались студенты, где шли возбужденные споры,
и уже слышались поизывы «бить!» Пирогов поднялся на ка-
федру, разбушевавшееся море пыл^мх юношеских голов сразу
утихло, и прозвучали его слова: «Юноши! послушайте старца,
которого слушали старцы, когда он был юношей!» 10).
Этот умилительный эпизод рассказан либеральным) стати-
стиком только для того, чтобы сообщить, что и о Драгоманове,
тогда студенте, взрослые говорили как л мудром юноше, который
некогда будет «великим» старцем.’И мудрость заключалась
в том, что Драгоманов выступил с речью на проводах попечителя
Пирп^ова, памятной всему либеральному Киеву.
Пиоогов был действительно либеральным попечителем.
Он обращался с киевскими студентами не так прямолинейно
фельдфебельски, как высшее учебное начальство в Петербурге
и Москве. Недаром Пиоогов оказался не ко двору и с введением
новых университетских правил был уволен. Но все же эти новые
правила были в Киеве введены без всякого шума и протеста,
и роль Пирогова, недостаточно оцененная правительством, быть
может, и заключалась в том, что он либеральным воздействием
на передовую часть студенчества предотвратил волнения. Более
существенное значение имел все же не либерализм киевского
попечителя учебного округа, а классовый и национальный состав
студенчества. Тон университетской жизни давали явно не разно-
чинные элементы, не Отуденческая демократия, а помещичья сту-
денческая аристократия, реакционная по своим политическим
взглядам и националистическая. Любопытно, что откликнулось
на расстрелы в Варшаве петербургское студенчество, среди ко-
торого поляки-студенты составляли несомненное меньшинство,
а не киевское с польским студенческим большинством. Украин-
цы студенты тоже явно не склонны были поддержать протест
против расстрела манифестации в память польского восстания
1831 года, когда даже вопрос о любительском спектакле на
польском и украинском языке вызывал националистические
страсти.
Украинский элемент внешне был тогда очень заметен в Кие-
ве. «Киевская атмосфера 50-х и 60-х годов,—'вспоминал об этом
времени современник, — была напитана украинским течением,
бросавшимся в глаза даже просто видом чумарок, свиток, соро-
чек, смушковых шапок, так как все это пестрило на улицах, в са-
дах? на гуляньях». В особенности в университете было развито
такое «украинофильство» п). Правительство в те годы относи-
лось *к этому маскараду снисходительно, потому что это было
либеральной модой украинского панства и никаких политических
тревог не внушало, ни с какой определенной политической оппо-
зиционной идеологией не было связано. Напротив, он тогда при-
крывал политическую благонадежность.
Когда Драгоманов поступил в киевский университет, в нем
был украинский студенческий кружок, — даже, вернее, было не-
сколько об’единившихся украинских студенческих громад. «Кру-
жок заботился о развитии украинской речи и литературы,—
вспоминает о нем Драгоманов, — и стремился к самостоятель-
ному положению украинской национальности сравнительно
с польской и великорусской. Но в подробностях своих стремле-
ний студенты украинцы между собой расходились, и ничего опре-
деленного не было. Мечтала часть украинского студенчества об
устройстве на Украине чего-то такого вроде бывшей казацкой
республики и об организации крестьянского восстания по при-
меру описанной в поэме Шевченко гайдамачины 1768 г., но боль-
шинство не было так радикально и увлекалось больше литера-
турными и национально-художественными вопросами, а также
педагогическими, потому что все украинцы стояли за народный
язык в школе. Особой вражды к русскому правительству в укра-
инских кружках не было, потому что оно не запрещало тогда
украинской печати, не мешало опытам преподавания в школах
и проповедей в церкви на украинском языке. Эти кружки были
менее радикальны в политике, чем «русские» кружки без спе-
циального укоаинского колорита. Иначе относились украинцы
к Польше. Польские претензии на владение правобережной
Укоаиной чрезвычайно раздражали украинцев, и они в вйде реак-
ции на эти претензии, были готовы, как галичане-русины

в 1848 г., об’единиться с царским правительством для борьбы
с Польшей» 12).
Это очень красноречиво говорит о политическом лице зна-
чительной части украинского студенчества в Киеве еще перед
польским восстанием 1863 г., но не менее красноречиво говорит
и о социальном происхождении этой учащейся молодежи. Это —
настроения и взгляды украинских помещиков.
Драгоманов рассказывает в своей автобиографии, что
в 185У г., когда он поступал в университет, эти националистиче-
ские украинские настроения ему были чужды. К полякам он от-
носился скорее с сочувствием, видел в них людей, страдающих
от царского политического гнета. Это было навеяно русской
демократической литературой, I ерценом. С поляками встречать-
ся ему, уроженцу левобережья, не приходилось. Его поразило
поэтому не только аристократическое обличье польских студен-
тов и их помещичьи замашки, но и национальная нетерпимость
к русским и украинским студентам.
Драгоманов не примкнул к украинским студенческим круж-
кам. Он не разделял тогда их националистических настроений,
их вражды к русской демократии. Он вошел в студенческий кру-
жок, который славился как «космополитический» и был, по сло-
вам Драгоманова, наиболее передовым, «ведущим» студенческим
кружком в киевском университете.
Об этом наиболее передовом студенческом кружке в Киеве
Драгоманов нам рассказал, к сожалению, очень немногое. Об его
личном составе он говорит лишь, что в начале 1860 г. «до 12 че-
ловек было посажено в крепость за принадлежность к тайному
обществу, организованному в Харькове, и что среди арестован-
ных было уже несколько рьяных «украинофилов». Правда, —
добавляет Драгоманов, — украинофильство в харьковском круж-
ке не выступало с достаточной определенностью, и тогдашние
харьковские и киевские украинолюбцы не представляли какой-
либо организации с ясными задачами» 13).
Работа т. Б. Козьмина «Харьковские заговорщики 1856—
1858» дает возможность более точно определить личный состав
студенческого кружка, к которому примкнул Драгоманов. Из уча-
стников харьковского кружка, уволенных из университета
в 1858 г. за «беспорядки», в Киев перебрались Бекман, Мурав-
ский, Ефименко, Тишинский, Португалов. Одни поступили
в киевский университет, другие устроились вольнослушателями.
Все это'была незаурядная и по своим взглядам и по своей энер-
гии молодежь. В Харькове они на собраниях кружка обсуждали
политические вопросы, спорили о республике и конституцион-
ной монархии, некоторые говорили и о цареубийстве. Полити-
ческой определенности действительно не было, но революцион-
ное настроение было. Кружок завязывал сношения со студентами
других городов и наладил связь даже с Герценом. В Харькове
им были выпущены рукописные воззвания, которые наделали
много шума в городе, и заходила уже речь о постановке неле-
гальной типографии.
Из свидетельства Драгоманова следует, что и в Киеве чле-
ны бывшего харьковского кружка продолжали ту же работу.
Поводимому, благодаря именно им кружок мог стать «ведущим»
в студенческой среде. Они были и старше по возрасту. Порту-
галов уже сдавал окончательные экзамены, Бекман, наиболее вы-
дающийся из них, занимался литературной работой и сотруд-
ничал в «Киевском телеграфе». То, что Драгоманов прямо с гим-
назической скамьи попал в этот кружок, говорит и об его от-
носительном политическом развитии и о радикализме настрое-
ний. «Ревностными» украинофилами в кружке из числа арестован-
ных были, повидимому, Муравский, в бумагах которого была най-
дена рукопись воззвания «К украинскому народу» Ефименко и
возможно, Тишинский. В воззвании Муравсного нет, однако,
никаких националистических нот, как нет и социалистической
примеси. «Царей совсем не нужно. Да еще надобно отобрать
крестьян от господ...» —»вот самые радикальные места в про-
екте прокламации, так и оставшейся в бумагах Муравского.
Всего больше национально-революционных элементов было во
взглядах члена харьковского кружка Завадского, но его как
раз в Киеве не было.
Из всех перечисленных членов бывшего хаоьковского, а за-
тем киевского кружка заявил вскоре о себе как об украинском
националисте П. Ефименко, у которого революционность и поли-
тический радикализм были налетом, быстоо слинявшим. Он попал
в ссылку в Архангельскую губернию, откуда писал в 1863 г.
Александру Конисскому письма о политической своей лойяль-
ности. Он поедлагал всем украинцам, осужденным на ссылку,
обратиться с прошением к царю и шефу жандармов, чтобы раз-
решено было им вернуться на родину и заняться мирной куль-
турной украинской работой... Правительство убедится, что укра-
инцы совсем не революционеры и «навеоно разрешит спбоать
в Киеве совещание о народных нуждах» 14). Ефименко и Порту-
галов действительно вернулись из ссылки мирными либералами,
но другие члены харьковского и киевского кружка продолжали
и впоследствии революционную работу, принимали участие в об-
ществе «Земли и воли» 60-х гг. и других революционных орга-
низациях.
В киевском кружке все они оставались совсем недолго,—с
осени 1859 г. по февраль 1860 г., когда были арестованы.
Но встреча с этими замечательными для своего времени людь-
ми, уже ставившими вопрос о революционном перевороте, должна
была стать памятной и знаменательной для юноши Драгоманова.
Он действительно попал в самую передовую не только д*я Ки^ва
среду. Как же не удивляться тому, что в своей автобиографии
Драгоманов решительно ничего не мог рассказать об этих людях,
о первых своих впечатлениях от встречи с молодежью, револю-
ционно настроенной, и пото'м тоже никогда об этом не вело-
»минал и только мимоходом, не называя имен, сказал, что вхо-
дили в кружок участники харьковского кружка заговорщиков.
Этот кружок поддерживал отношения с московским таким же
кружком, и мы знаем, что в Москве студенты интересовались
социалистическими теориями, изучали Луи-Блана, Леру Фурье,
Прудона16). А Драгоманов о своем политическом развитии после
гимназии так ничего и не рассказал, и мы не знаем, продолжал
ли он в университете знакомство с социалистическими учениями,
или же так и ограничился тем, что усвоил в Полтаве от Стро-
нина, учителя в этом деле не совсем 'подходящего.
Подробно рассказал Дрогоманов только о культурнической
деятельности своего студенческого, «ведущего» кружка. А она
выразилась в организации воскресных школ. Этому делу Дра-
гоманов отдавался с большим увлечением. На этой отчасти почве
он сблизился с либеральной профессурой Киева. Воскресные шко-
лы были в моде.
Это не была, впрочем, только культурническая работа. Ей
придавалось и политическое значение. Студенческая молодежь ра?
ботала в этих школах потому, что хотела стать ближе к народу
и даже в некоторой, наиболее радикальной, своей части смотре-
ла на народные школы эти, как на опорные пункты для полити-
ческой пропаганды. Вследствие этого правительство и открыло
потом поход против воскресных школ, и много народа было отпра-
влено в ссылку за пропаганду букваря. Но в Киеве, как сви-
детельствует Драгоманов, намерение воспользоваться воскрес-
ными школами для революционной пропаганды если и было, то
скоро улетучилось, и в частности сам Драгоманов был искрен-
ним и усердным культуртрегером. Политическая подкладка у
киевских воскресных школ была совсем иная. Драгоманов писал
впоследствии: «Киевские студенты, поддерживаемые некоторыми
профессорами (главным образом г. Павловым), открыли в про-
тиводействие польским школам, которые тогда устраивались по
всему Юго-западному краю и руководились тайным польским
школьным обществом, воскресные школы —первые воскресные
школы... Оканчивая университет и становясь общественными дея-
телями, бывшие киевские студенты несли с собой русское народ-
ное направление по всему краю» 13). Другими словами, царское
правительство в русификаторской своей политике очень успеш-
но использовало при посредстве либеральных профессоров «пе-
редовое» студенчество, чтобы и его поставить на службу цар-
ской обрусительной политике. Не приходится удивляться тому,
что киевский университет в эти бурные годы проявил такую
лойяльность, если наиболее передовые его студенты все свои
прогрессивные чувства расходовали на культурническую дея-
тельность в интересах борьбы с польскими школами.
Этим об’ясняется и покровительство школам со стороны ге-
нерал-губернатора князя Васильчикова. Город давал на устрой-
ство школ 150 руб., студенты устраивали вечера. Всего устрое-
но было три школы; из них одна, на Подоле, называлась «кос-
37
м ©политической», ее организатором и деятельным участником
был Драгоманов; другая, на Новом Строении, — «укоаинофиль-
ская»; и третья, на Печерске, — «славянофильская». Позже воз-
никали етпе школы, и были устроены курсы в аудитории уни-
верситета 17).
Работа шла в воскресных школах оживленная, и пользова-
лись они среди трудящихся Киева большим успехом. Вопрос об
языке преподавания возник и в «космополитической» школе.
По подсчету в двух школах на 177 учащихся украин-
цев было 38 великороссов. Но не было ни букварей, ни других
учебников-на украинском языке, и надо было их составлять.
Это сближало Драгоманова с украинцами и заставляло его уде-
лять внимание и интерес украинской литературе. Но украино-
филы все же считали его в эту пору не своим человеком, и он
стоял в стороне от украинской буржуазной интеллигенции.
В 1860 г. приезжал в Киев Шевченко. Хотя он поселился на
окраине города и прожил несколько дней в Киеве, стараясь не
обращать на себя внимания, так как полиция усердно за ним
следила, — приезд его был событием для украинских кружков.
А Драгоманов пишет в своих воспоминаниях, что приезд Шев-
ченко -прошел для него бесследно 18). Когда в 1861 г. прово-
зили через Киев тело покойного поэта и на панихиду в церковь
пришел и Драгоманов, то какой-то «пьяненький украинофил»
загородил ему дорогу и крикнул: «Ти чого сюди зайпюв? Тут
To6i не мхсця». Потом за городом, провожая гроб Шевченко,
выступил среди других ораторов и Драгоманов. Он говорил не
в толпе, как прочие, а поднявшись на груду кирпичей. Речь его
носила наиболее радикальный характер, чему удивляться не при-
ходится, зная политические настроения украинофилов. Драго-
манов говорил о том, что «каждый, кто идет служить народу, на-
девает на себя терновый венок» 10).
О политических настроениях Драгоманова в период его сту-
денческой жизни выразительно говорят его выступления, свя-
занные с именем Пирогова.
Пирогов был, конечно, незаурядной личностью среди либе-
ральных деятелей той эпохи. Он очень ярко выражал и в своих
печатных трудах, и в своей административно-педагогической
деятельности как попечитель одесского и киевского учебного
округа интересы и настроения передовой части дворянской и
промышленной буржуазии. Независимый характер приводил
к столкновениям с дореформенной реакционной местной адми-
нистрацией. Пирогов воевал с губернаторами, генерал-губерна-
торами, с тупоумными директорами гимназий. Его собственная
программа была чрезвычайно умеренна, но молва преувеличивала
и разносила по всей России его «подвиги». Он стал кумиром ли-
беральной буржуазии. В особенности популярен он был на юге,
где его внешняя оппозиционность местным сатрапам давала повод
к восторженным анекдотам. Известна была вражда к нему со
стороны киевского генерал-губернатора Васильчикова. В киев-
38
оком университете в меньшей степени ощущался полицейский
дух, чем в других университетах. Воскресные школы обязаны
были своим существованием Пирогову, хотя покровительствовал
им и генерал-губернатор — по тем причинам, о которых сказано
было выше.
Либерализм не мешал Пирогову быть убежденным поме-
щиком, владельцем крупного имения в Подольской губ. и кре-
постных душ. Конечно, Пирогов не был сторонником крепост-
ного права. Но он не был и сторонником наделения крестьян
землей за счет помещиков. Напротив, он очень твердо стоял
за свои помещичьи права. Он показал это в 1863 г. Известная
украинская либеральная деятельница Софья Русова рассказы-
вает в своих воспоминаниях, что у брата ее, тоже весьма извест-
ного в свое время земского либерального деятеля Линдфорса,
вышло столкновение с Пироговым как владельцем имения. Линд-
форс был тогда мировым посредником и старался отстоять инте-
ресы крестьян в их споре с помещиком-либералом. Пирогов обра-
тился с поямым доносом на Линдфорса к генерал-губернатору
Безаку. Он указывал на опасные украинофильские тенденции
Линдфорса, который будто бы восстанавливает в такое тревож-
ное время крестьян — украинцев против помещиков — русских и
поляков. Линдфорс был уволен20).
Но это было в 1863 г., и это были дела Пирогова как по-
мещика. А в 1860 г. он как попечитель учебного округа и как
писатель по педагогическим вопросам был своего рода гордостью
либерального мира, имя его было знаменем прогрессивной бур-
жуазии. Легко представить себе, какое негодование вспыхнуло
среди этой буржуазии, и как возмущены были либеральные кру-
ги в Киеве, когда Добролюбов посягнул на «кумир» и напеча-
тал язвительную статью в «Современнике»: «Всероссийские
иллюзии, разрушаемые розгами». Поводом к статье послужила
конституция розги, изданная либеральным попечителем и пред-
усматривавшая сечение гимназистов по строгим правилам педа-
гогического порядка и гигиены. Конечно, до Пирогова гимнази-
стов пороли без всякой конституции, единственно по вдохнове-
нию начальства, и в житомиоской, например, гимназии до Пиро-
гова было высечено из 600 учеников за год 290, а после правил
Пирогова о розге из 635—5. Но какое бы то ни было оправда-
ние розги было сдачей тех либеральных позиций, на которых
столь гордо стоял Пирогов, и Добролюбов воспользовался слу-
чаем на примере лучшего из либералов показать половинчатость,
дояблость, оппортунизм буржуазного либеоализма. Статья
Добролюбова была одним из тех принципиальных политических
боев, с которыми шла на дворянски-буржуазный либерализм
революционая демократия 60-х годов.
Статья Добролюбова и сама по себе привела в негодование
либералов, а «Современник» не ограничился статьей, и в знаме-
нитом «Свистке» появилась «Грустная дума гимназиста лютеран-
39
ского исповедания и ле киевского округа». Этот гимназист грустно
размышлял о том, что хотел бы быть высеченным,
Но не те*м сечением обычным,
Как с-екут повсюду дураков,
А другим, качкое* счел приличным
Николай Иваныч 'Пирогов...
Ядовитые стихи тоже принадлежат Добролюбову. Автор-
ство Добролюбова не было секретом ни для кого,—Драгоманов
знал, кто скрывается в «Современнике» /под псевдонимом
—«бов», кто пишет в «Свистке». Драгоманов увлекался «Совре-
менником» и в частности Добролюбовым. Он понимал также, что
в данном случае спор идет между двумя партиями, между двумя
политическими программами. Но он, не колеблясь, бросился в бой
на стороне Пирогова и в его защиту. Это было его первое литера-
турное выступление, и он сразу обратил на себя внимание читаю-
щего мира.
Быть может, Драгоманов и не был тогда сложившимся уже
буржуазным либералом. Скорее, говорили в нем местные киевские
интересы. Пирогов был в Киеве оплотом либеральной интелли-
генции, и «передовое» студенчество было ему обязано многим.
Лично Драгоманов был обязан тем, что окончил все же гимназию
и поступил в университет. Подняться над местными и ограни-
ченными ’интересами Драгоманов не сумел. В статье Добролюбова
он увидел лишь излишнюю резкость, нежелание считаться с при-
знанными и уважаемыми авторитетами, «мальчишество» и т. п.
Драгоманов писал с назидательностью, которая сделала бы честь
человеку вдвое более солидного возраста: «... мы все как-то мно-
го фразерствуем о гуманности, а между тем слишком торопимся
негуманно обращаться с лицами, особенно во имя гуманной идеи.
Это наконец начинает надоедать. Пора от этого отделаться».
Словом, в весьма умеренной газете «Русская речь» молодой Дра-
гоманов изложил с большой заносчивостью ту самую либераль-
ную обиду, которая с несравненно большим Талантом и блеском
была выражена в известных полемических статьях Герцена про-
тив «Современника» Чернышевского и Добролюбова. Первое же
литературное выступление Драгоманова застает его в умеренно-
либеральном лагере. Когда ему пришлось сделать выбор между
Добролюбовым и Пироговым, он без труда стал на сторону либе-
ральной буржуазии.
Это свое выступление он закрепил вторым, и тоже в защи-
ту Пирогова. Через год после полемики с Добролюбовым Пиро-
гов был уволен. Это была победа правительственной реакции
и в частности киевского генерал-губернатора Васильчикова.
«Отставка Н. И. Пирогова, — писал в «Колоколе» Герцен,—
одно из мерзейших дел России дураков против России развиваю-
щейся». Проводы Пирогова в Киеве превратились в манифе-
стацию либерального общества. Были устроены банкеты, и пред-
ставители различных групп интеллигенции произносили речи, и
сам Пирогов отвечал речами. Либеральная буржуазия упивалась
оппозиционными славами, в которых было очень мало полити-
ческого содержания и к которым правительство относилось с оте-
ческой кротостью. Герцен несколько преувеличил, когда писал
в этой же статье: «Проводы Н. И. Пирогова были великолепны.
Это уж не чиновный юбилей... Нет, это было совершение вели-
кого долга, — долга опасного, и потому хвала тому доблестному
мужу, который вызвал такие чувства, и хвала тем благородным
товарищам его, которые их не утаили!» 21).
Это сказано слишком громко и торжественно. В Киеве ни-
кто не мешал профессорам киевского университета на банкетах
произносить либеральные речи, как никто не мешал огромной
толпе провожать по улицам Киева коляску с уезжавшим попе-
чителем. Политического потрясения в этом не было, и власти
это знали. «Таить» речей, на банкете сказанных, не приходи-
лось. Напротив, они были напечатаны с разрешения цензуры
в двух брошюрах: «Прощание Киевского учебного округа с Пи-
роговым» и «Прощание г. Киева с Пироговым». Среди речей
на банкете, организованном представителями школ, была и речь
Драгоманова, выступившего .в качестве представителя от сту-
дентов. Содержание своей этой речи Драгоманов сам излагает
так: реформы Пирогова, замена солдатской дисциплины мораль-
ной и ограничение произвола начальства (которое некогда било
учеников в классе поленами дров) создали больше порядка
в школе, чем было его прежде22). Речь эта вызвала наиболее
громкие аплодисменты, но «таить» в ней действительно нечего
было. В конечном счете она сводилась к защите и восхвалению
порядка в школе, против чего никакое начальство ничего воз-
разить не могло. Сборник речей был издан под редакцией бла-
гонадежнейшего профессора Шульгина, который тогда еще, прав-
да, числился в либералах, но уж очень скоро после этого стал
опорой реакции в крае. Единственно, что говорило о более либе-
ральной окраске речи Драгоманова сравнительно с профессор-
скими речами, это то, что цензура воспретила перепечатку ее
в газетах. Но Катков напечатал ее в «Современной летописи
Русского вестника», что является надежнейшим свидетельством
отсутствия в этой речи Драгоманова малейших признаков ради-
кализма.
Драгоманов говорит, что это выступление на банкете в честь
Пирогова имело особенное значение для его дальнейшего разви-
тия. «Оно разбудило во мне политические инстинкты и вместе
с тем сблизило меня с кругом либеральных профессоров». Выхо-
дит, что политические инстинкты Драгоманова спали и после
того, как он встретился в студенческом -кружке с радикальной
молодежью, уже говорившей о необходимости политического
переворота, и проснулись только тогда, когда на банкете либе-
ральные профессора признали в молодом студенте своего чело-
века и поспешили ввести его в свой круг. Это очень способ-
ствовало научной карьере Драгоманова. Он и отдался ей с осо-
41
бым усердием в последние годы студенческой своей ^чзни и
тщательно изучал истооию Рима, так что пооФессоо Шульгин
рекомендовал его совету ттооФессоров как кандидата в буду-
щем на кафедру всеобщей истории.
Но если сближение с либеральными поофессооами разбу-
дило «политические инстинкты» Драгоманова и дало им 6vo-
жуазно-либеоальное направление, то оформило их польское вос-
стание 1863 г. В истории взглядов Драгоманова и его полити-
ческой деятельности польское восстание является важнейшей
вехой. Он и сам об этом говорит, и это подтверждается почти
всеми его позднейшими работами.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ВТОРОЙ
1. Драгоманов. Автобиография (укр. (перевод). К1ев. 1917.
2. О лена ПчЗлка. Спогади п,ро Михаила Драгоманова. Украина. 1926.
2 — 3, 38.
3. О. ГМлка, 44.
4. О. Пч1лка, 51.
5. Герцен. Сочинения, X, 50.
6. Громада № 2, 134.
7. Дояггманов. Два учитель 54.
8. М. Бужинськнй. До г1мназ1яльиих лгг М. Драгоманова. Украша,
1926, 2 — 3, 68.
9. С. Гессен. Студенческое движение в начале 60-х годов. 17.
10. С. Шамрай. Уоивок спомишв Ол. Русова про Драгоманова.
Украша. 1926. 2 — 3. 97.
11. В. Науменко. Л. А. Русов. «Украинская жизнь». 1916, 1, 35.
12. Драгоманов. Автобюграф1я, 10.
13. Драгоманов. Шевченко, украшофтл! й <соц1ял1зм, 101.
14. М. Возняк. 3 рокьв заслання П. Ефименка на Архангельщину.
За 100 л1т, II, 115.
15. Б. Козьмин. Харьковские заговорщики..., 84.
16. Драгоманов. Сочинения, I, 69.
17. Л. Струнина. Первые воскресные школы в Киеве. «'Киевская ста-
рина», 1898, май.
18. Драгоманов. Шевченко, укр., соц., 101, 182.
19. Драгоманов. Австро-русый спомини, 22.
20. С. Русова. Спомини. За 100 ли*, II, 144.
21. Герцен. Сочинения, XI, 104.
22. Драгоманов. Автобюграф1я, 9.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ 1863 г.
1
Независимость Польши—это для европейской революцион-
ной демократии прошлого столетия не просто национальный поль-
ский вопрос, не просто вопрос о государственной реакционной
политике царской России, Австрии, Пруссии. Это — основная,
узловая проблема европейской буржуазно-демократической ре-
волюции.
Энгельс писал в статье, посвященной «Новой рейнской га-
зете»: «Политическая программа «Новой рейнской газеты» со-
стояла из двух главных пунктов: единая, неделимая, демокра-
тическая республика и война с Россией, которая должна была
принести восстановление Польши» г). Это была позиция, на кото-
рой Маркс и Энгельс стояли в 1848 г. Они обосновывали эту
позицию в ряде статей. Они исходили из того, что опорой евро-
пейской реакции является феодально-помещичье царское госу-
дарство. Армия русского цаоя — это величайшая угроза вся-
кому революционному движению в Европе. Это было доказано
рядом исторических примеров. Русский царь всегда выступал
в качестве европейского жандарма, и раздел Польши вместе с ее
порабощением были цепями, которые прочно приковывали мо-
наохов Пруссии и Австрии к Петербургскому двору. «Новая
рейнская газета» писала: «На чем зиждется прежде всего сила
реакции в Европе с 1815 г., отчасти даже со времени первой
французской революции? На русско-поусско-австоийском Свя-
щенном союзе. А что об’единяет его? Раздел Польши, из кото-
рого все три союзника извлекли пользу» 2).
Революционная демократия должна бит ха поэтому об’явить
войну царской России во имя независимости Польши, чтобы обес-
печить революцию в Европе. С другой стороны, борьба Польши
за независимость приобретала глубоко революционный характер
для всей европейской демократии и делалась ее собственнЫхМ
делом. Маркс и Энгельс указывали, что успешность польского
восстания зависит от того, в какой мере оно будет направлено t
непосредственно против классовых основ царской России, то-есть
против феодалов-помещиков, — стало быть, в какой мере д.ви-
43
жение польских революционеров совпадет с революционным
аграрным движением.
«Со Дня} своего порабощения поляки выступали ревюлю-»
ционно и тем крепче приковывали своих поработителей к контр-
революции. Они заставляли своих угнетателей поддерживать
патриархально-феодальный строй не только в Польше, но и
в своих собственных странах. И особенно со времени краков-
ского восстания 1846 г. борьба за независимость Польши одно-
временно является борьбой аграрной демократии —
единственно возможной формы демократии в восточной Евро-
пе — против патриархально-феодального аб-
солютизма»8).
Буржуазия Германии, однако, не только не об’явила вой-
ны царской России, но поспешила заверить царя в своих мир-
ных намерениях. А реакционные феодалы-помещики в Германии
и других странах прямо призвали русского царя спасать пошат-
нувшиеся троны и затрещавшую по швам помещичью власть.
Революционная Европа снова увидела царских солдат в роли
международного карательного отряда. И в этом Маркс и Энгельс
видели одну из основных причин поражения революции 1848 г.
Царь остался опорой международной реакции, и прежним
осталось положение Польши, хотя глубокие трещины показались
на патриархально-феодальном абсолютизме самой России. Преж-
ней осталась и позиция революционной пролетарской демокра-
тии в Европе. Маркс и Энгельс не переставали в войне против
царской России видеть ключ к новой европейской революции
и в требовании освобождения Польши — основное звено между-
народной политики революционного пролетариата. Поэтому при
первых же Признаках восстания в Польше Маркс и Энгельс го-
рячо его приветствовали и призывали к его поддержке. «Что ты
скажешь по поводу польской истории? — писал Маркс Энгель-
су 13 февраля 1863 г. — Ясно одно: в Европе опять более
или менее широко открылась эра революций...» 4). Энгельс отве-
чал: «Поляки — молодцы. И если они продержатся до 15 мар-
та, то по всей России пойдут восстания...» 5). Они оба вниматель-
но следили за развитием событий. Маркс предполагал немедлен-
но выступить с программным манифестом и с брошюрой. Болезнь
помешала ему сделать это от имени своего и Энгельса, но через
год такой манифест вышел уже от имени Интернационала, и,
как известно, восстание в Польше явилось поводом для того
рабочего собрания в Лондоне, на котором и были положены
основы Интернационала. Поддержка польского восстания была,
по мнению Маркса и Энгельса, долгом всякого революционера ‘
и демократа, и они с особенным вниманием следили в это время
за выступлениями различных революционных партий и групп
в польском вопросе, в особенности русских. Маркс отнесся с пол-
ным сочувствием к идее организации немецкого легиона в по-
мощь польским повстанцам и принимал участие в организации
этой неудавшейся попытки. Этот немецкий легион в союзе
44
с польскими повстанцами должен был политически противо-
поставить союз германской и польской революционной демокра-
тии союзу русского и 'прусского монархов. Ибо полностью
в 1863 г. оправдалось то, что писали Маркс и Энгельс в 1848 г.
о сплоченности интересов европейской монархической реакции
в борьбе с революцией и Польшей. Восстание в Польше напугало
российского монарха, —• но не в меньшей мере напугало и прус-
ского. Они заключили конвенцию для подавления польского вос-
стания общими силами, и прусские войска выступили к восточ-
ным границам Пруссии, как некогда русские войска выступали
к западным границам России и переходили эти границы, чтобы
тушить солдатской русской кровью революционный пожар
в Европе. С другой стороны, Наполеон III, обещавший в своих
внешне-политических интересах поддержку польским вождям
восстания, немедленно изменил и предал восстание, как только
обозначился революционный характер его и в самой Франции
пришли в движение оппозиционные группы. Европейская реак-
ция предоставила Александру II все удобства во внешней политике
для расправы с польскими повстанцами. Царский министр Нес-
сельроде формулировал задачи европейской реакции в польском
вопросе почти теми же словами, что и Маркс и Энгельс, но,
как раз с противоположной точки зрения. Он писал
в 1865 г. в докладе Александру II: «Наша политика в истинных
интересах России и династии должна оставаться такой, какой
она была в пппшлом — монархической и антипольской... Со вре-
мени раздела Польши между Россией, Австрией и Пруссией су-
ш^стпчует солидарность интересов, и мы — та из держав, для ко-
торой эта солидарность всего необходимее. Это хорошо дока-
зала польская революция...» 6).
Речь шла тогда о революции 1831 г. Революция 1863 г. до-
казала то же самое. В статье М. Н. Покровского «Из истории
русско-германских отношений» в сборнике «Внешняя политика»
вскрыты все те закулисные отношения европейской реакции
в 1863 г., которые ясны были гениальному аналитическому гла-
зу Маркса еще до опубликования всяких тайных дипломатиче-
ских документов.
Польское восстание имело глубоко .революционный харак-
тер и для всей Европы и для царской России. Но руководство
восстанием находилось в руках объединившихся польских поме-
щиков и различных мелкобуржуазных элементов. Значитель
ную часть своей энергии правая часть руководства, связанная
с аристократической польской шляхтой, употребляла на то, что-
бы ослабить именно революционные моменты восстания. «...Мо-
лодежь шла к партизанам, но солидные отцы не верили
в успех, — говорит Ю. Мархлевский, — после некоторого коле-
бания представители шляхты решили вступить в повстанческий
комитет. Мотивом было желание взять .в свои руки вожжи,
с целью противодействовать революционерам, стремившимся
придать восстанию характер социальной революции» 7). Помещи-
45
ки боялись крестьянской революции и никак не соглашались рас-
статься с значительной частью своей земли в обмен на полити-
ческую независимость страны. Это было одной из причин про-
вала восстания.
Маркс и Энгельс превосходно видели эту слабую сторону
польского восстания. Они знали цену польской шляхте и ни-
сколько не заблуждались на ее счет. Энгельс писал очень кри-
тически о ней еще в 18^1 г. и полагал, что ее историческая роль
окончится вместе с аграрной революцией. «...Мы в «Новой рейн-
ской газете»,—писал он Марксу,—не взяли на себя по отноше-
нию к полякам никаких определенных обязательств, кроме неиз-
бежного обязательства восстановления в соответствующих грани-
цах (Польши.—Д. 3.) и то под условием аграрной революции» ь).
Маркс и Энгельс предвидели, что с развитием капиталистической
промышленности в самой России и с возникновением там револю-
ционного движения картина изменится и борьба за независи-
мость 11ольши потеряет свой исключительный революционный ха-
рактер для всей Европы.
Но в 1863 г. царская Россия представляла собой феодаль-
но-помещичье государство со слабыми еще признаками капитали-
стической промышленности, с отсталым крепостническим строем
сельского хозяйства, с многомиллионной темной массой кре-
стьянства, со слабой прослойкой разночинной, способной к ре-
волюционному протесту демократии. Какова бы ни была по своим
настроениям польская шляхта, а ее выступление в защиту своей
национальной независимости наносило сильнейший удар царизму,
будило широкие массы населения, вовлекало в революционную
борьбу ремесленнический пролетариат городов и в дальнейшем
развитии вело к аграрной революции и в самой Польше и в Рос-
сии. Обстоятельства заставляли польскую шляхту играть рево-
люционную роль, — и она ее играла, хотя и очень скверно.
Противники польского восстания стремились прикрыть свою
реакционную позицию радикальными фразами об аристократизме
польской шляхты. Энгельс позже, в 1874 г., разоблачал эту
маскировку. Он писал, что историческое развитие Польши и ее
современное положение «ставит перед ней альтернативу: или
быть революционной, или погибнуть. Отсюда ясно, до какой
степени нелепа сказка о том, будто польское движение носит
по преимуществу аристократический характер. Среди польских
эмигрантов не мало людей с аристократическими стремлениями;
по как только приходит в движение сама Польша, она стано-
вится сверху донизу революционной, как это мы видели в 1846
и 1863 гг... В 1871 г. множество польских эмигрантов во
Франции служило делу Коммуны; так ли поступают аристо-
краты?»
И в 1874 г. Энгельс снова утверждал ту позицию, на кото-
рой и он и Маркс стояли в 1848 г. и в 1863 г. «Пока в Поль-
ше стоят русские солдаты, нельзя ожидать ни политического, ни
социального освобождения русского народа... Независимость
46
Полыни и революция .в России — это две вещи, которые обусло-
вливают друг друга...» у).
Ленин признавал эту точку зрения «вполне травильной и
единственной последовательно-демократической и пролетарской
точкой зрения. Пока народные массы России и большинства
славянских стран спали еще непробудным сном, пока в этих стра-
нах не было самостоятельных, массовых демократических
движений, шляхетское освободительное движение в 11оль-
ше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки
зрения демократии не только всероссийской, не только всесла-
вянской, но и всеевропейской» 10).
1 ак и отнеслась к восстанию 1863 г. почти вся европейская
передовая, освободительная демократия, не только революцион-
но-пролетарская, но и радикально-буржуазная. Вожди итальян-
ской демократической буржуазии 1 арибальди и Мадзини выра-
жали свое сочувствие польским повстанцах^ и готовы были ока-
зать им непосредственную поддержку. Исключение составляли
мелкобуржуазные прудонистские элементы во Франции. Они ма-
скировали свою вражду к революционному выступлению тем,
что нападали вообще на государственную независи-
мость, исходя из анархистского отрицания государства. Они не
имели успеха.
2
Из всей суммы вопросов, связанных с польским восстанием
1863 г., нам надо остановиться на вопросе о-б отношении
к Украине. Это был тогда всего менее существенный полити-
ческий вопрос для европейской демократии, возможно, она
в большинстве своеАм и не подозревала, что такой вопрос суще-
ствует. Маркс и Энгельс о нем не упоминают. Лишь вскользь
они говорят о восстановлении Польши в границах 1//Z г., то-
есть в том виде, в каком она была до разделов, со включением
значительной части правобережья Украины. Ни о какой дру-
гой Польше речи и не оыло. онгельс говорит о том, что должна
быть восстановлена не «фантастическая», а подлинная, то-есть
историческая Польша.
Ота историческая Польша включала в свой состав миллио-
ны не-поляков: немцев, белоруссов, украинцев, — больше всего
последних, при чем назывались украинцы различно: малороссы
в России, русины — в австрийской 1 алиции. Европейская пере-
довая демократия не подымала вопроса об их самостоятельном
существовании в 1863 г., и это по той прежде всего причине,
что такого вопроса не подымали сами эти народы. В то время,
как движение поляков к своей национальной самостоятельности
имело вполне определенный, политический, революционный ха-
рактер, имело за собой историю, было движением массовым, —
ни украинского, ни белорусского сколько-нибудь значительного
движения не было.
Отношение Маркса и Энгельса к национальному движению
47
малых славянских народностей восточного угла Европы известно.
Они относились «к нему отрицательно в 1848 г., относились
с большим недоверием и позже. Когда буржуазные националисты
пытались открыть в этом собственный германский национализм
Маркса и Энгельса, то они обнаруживали свою мещанскую огра-
ниченность. Это относится и к Бакунину и к Герцену, которые
не могли возвыситься до строго последовательной революцион-
но-демократической точки зрения Маркса и Энгельса.
Маркс и Энгельс выступали со всей силой своего слова про-
тив национального гнета, во имя национального освобождения,
но они не делали фетиша ни из слова «национальность», ни из
слова «независимость». Они признавали право на сушествова-
ишь за теми национальностями, которые в своей борьбе
стояли на стороне прогрессивного развития, на стороне рево-
люции. Они выступали против такой «независимости», котооая
на деле прикрывала удушение революции. А именно так бывало
и до 1848 г., и во время революции 1848 г., и после нее.
В 1846 г. цесарски-феодальная монархия Габсбургов под лжи-
вым лозунгом защиты русинской национальности потопила в кро-
ви польское революционное восстание. В 1848 г. она же натра-
вливала отсталые крестьянские массы против венгерской рево-
люции, при чем в качестве спасителя «национальностей» против
венгров призван был и Николай I. Реакционные выступления
против Польши всегда прикрывались Фальшивой заботой о на-
наципнальностях, страдающих от национализма шляхты.
Можно гадать о том. как отнеслись бы Маокс и Энгельс
к стремлению украинских трудящихся масс к национальной неза-
висимости, если бы эти стремления выразились в револю^^мной
форме, связаны были с той аграрной революцией, которой Маокс
ожидал от России. Но такое гадание было бы совершенно
праздным занятием. Подлинная, историческая Украина в те гопы
в политическом и национальном отношении «спала еше н**цоо-
будным сном». Как раз польское восстание и могло пробу лить
ее, если бы оно было более длительным, если бы. в числе дру-
гих причин, обусловивших ее неулячу. не был и этот политиче-
ский глубокий сон украинских трудящихся масс.
Единственным классом на Укоаине того времени, способ-
ным к Формулированию своих политических и национальных
взглядов, были помещики, гкпяитопкая шляхта. Мы знярм. ка-
ковы были эти взгляды. «Автономиям украинской шляхты по-
гас». Польская шляхта в своей n°**n6»aaamm<*w и%г*пи рнттяпа
как один1 из революционных отрядов европейской демократии.
Украингняя шляхта выступала кя-к отряд верных сынов царской
России. Немногочисленные исключения не в счет.
Невозможно было бы в этих условиях ждать от револю-
ционной европейской демократии поддержки требования украин-
ской независимости. Такого требования и не было. В своих про-
граммных выступлениях руководители польского восстания об-
ходили молчанием вопрос о национальных меньшинствах на той
АО
территории, которая предполагалась естественной, — потому что
являлась исторической,—территорией польского восстания.
Однако варшавскому центральному комитету все же при-
шлось заняться этим вопросом, не по требованию украинских
демократов, а вследствие запроса Герцена. Отвечая ему, цен-
тральный комитет писал: «Восстающая Польша признает права
крестьян на землю, обрабатываемую ими, и полную самоправ-
ность всякого народа располагать своей судьбой». В частности,
что касается Литвы и Украины, комитет «оставлял народам,
в (Польше) обитающим, то-^сть литвинам и русинам, полную
свободу остаться в союзе с Польшею или распорядиться собою
согласно их собственной воле» и).
Это то, что в наше время формулируется как право нации
на самоопределение вплоть до отделения. Польская революция
провозглашала этот принпип последовательной демократии. Впо-
следствии Драгоманов находил в этом провозглашении неискрен-
ность. фальшь, софистику. О взглядах самого Драгоманова мы
будем говорить ниже, а тут лишь заметим, что, может быть,
и действительно шляхетское руководство в этом вопросе про-
являли неискренность, да не Драгоманову его в этом упрекать.
Провозглашение права Украины на самоопределение и отде-
ление было сделано не в основных программных документах
польского революционного правительства, а в документе полу-
официального характера. Главное же, об этом ни слова нет в тех
документах, с которыми польские повстанческие власти обра-
щались непосредственно к украинскому населению, в «золотых
грамотах». иитая эти грамоты, украинские крестьяне могли прит-
ти к единственному заключению о том, что отныне вместо мо-
сковского правительства над ними будет новое, польское. В этом
полном замалчивании поава украинских трудящихся масс на на-
циональное самоопоеделение был тот же шляхетский, помещи-
чий хаоактер движения, который сказался и в другом, важнейшем
пункте поогоаммы .революции —в земельном вопросе. И о нем
руководители восстания говорили в слишком обтпих и неопреде-
ленных выражениях, явно брясь самостоятельного выступления
крестьянства и перехрда нациснал-ревслюционного движения
в аграрную оеврлюпию.
Это была слабость восстания 1863 г. Но мог ли хотя бы
Герцен пред’являть тогда большие требования руководителям
польского восстания, когда не подавали в этом отношении почти
никакого признака жизни 1видн,ейшие поедстапители укоаино-
филытва? Геопен резрннр заметил: «Раздел Полыни никогда
не был поизнан поляка1ми. зачем же рни. со своей стороны, впе-
ред откажутся от провинции, не зная, не изведав, чего там хочет
народ? Они могли догадаться, что Киевская губерния, напри-
мер, не с ними, но их ли это было дело говорить?» 12).
Не мог со всей определенностью говорить от имени «Киев-
ской губ.» и Герцен. Но в его словах был определенный призыв
к представителям «Киевской губ.»: выступайте, говорите, при-
ло
4. Д. Зрслявский
соединяйтесь на своих собственных условиях, со своей соб-
ственной программой!
Мы увидим, как выступили и чего требовали украинофилы
Киевской губернии.
Подводя в 1916 г. итоги дискуссии о самоопределении на-
ций, Ленин подробно останавливался на позиции, занятой Мар-
ксом и Энгельсом в отношении малых славянских народов, и при-
знал эту позицию в тех исторических условиях вполне пра-
вильной 13).
3
Отношение Герцена и Бакунина к восстанию 1863 »г. доста-
точно известно. Нет нужды останавливаться на этом подробнее.
Герцен не верил в успех восстания, считал его преждевремен-
ным и своих сомнений не скрывал, хотя, конечно, говорил о них
в «Колоколе» не так откровенно, как в интимных письмах и бесе-
дах. Но он не колеблясь выступил на стороне Польши. Герцен
не только писал в защиту восстания. Он издал воззвание к офи-
церам русских войск. Хотя он и отклонил предложение офи-
циального представительства «Земли и воли» за границей, но
фактически был живой связью между революционной эмигра-
цией и руководством восстания. Маркс и Энгельс относились
с недоверием к революционной деятельности Герцена, к чему
были солидные основания. Но они не имели в данном случае
никакого повода к упреку.
Выступая со всей решительностью в защиту восставшей
Польши, Герцен и Бакунин исходили совсем из иных принци-
пиальных оснований, чем Маркс и Энгельс. Для Герцена не-
зависимость Польши — это прежде всего вопрос национальной
справедливости, вопрос общих демократических требований сво-
боды народов, а затем и вопрос о борьбе с самодержавием и
даже вопрос чести русской демократической интеллигенции.
В статьях и воззваниях Герцена было много возвышенной демо-
кратической риторики. Это было их слабым местом, за которое
уцепились русские либеральные помещики, поспешившие при-
пасть к стопам, монарха в избытке патриотического усердия. Для
Маркса польское восстание было пэологом к европейской войне
против царизма, к аграрной революции в России и к европей-
ской революции. Он подходил к восстанию в Польше с проле-
тарской интернациональной точки зрения. Герцен — с нацио-
нальной польской, с национальной русской, да еще с очень ту-
манной и реакционной панславистской точки зрения. Еше в боль-
шей степени это относится к Бакунину, которому «революцион-
ный» панславизм не мешал, впрочем, броситься со всей страстью
в движение и принять непосредственное участие в организации
вооруженной экспедиции в Польшу на помощь повстанцам.
Поддерживая без оговорок восстание, руководимое нацио-
налистически настроенными шляхетскими элементами, Герцен не
забывал об Украине. Он сам рассказал о том, как шли У него
переговоры с представителями центрального комитета о предо-
50
ставлении народам Польши права на самоопределение вплоть
до отделения. Польские деятели нехотя приняли это требова-
ние: «...(я) предложил им... посильнее оттенить и яснее выска-
зать мысль о самозаконности провинций; они согласились. с)тот
спор из-за слов показывал, что сочувствие наше к одним и тем
же вопросам не было одинаково».
Бакунин не придавал особого значения пункту о правах Лит-
вы и Украины и готов был не настаивать на них. В увлечении
восстанием он видел уже перед собой дальнейшие его шаги —
крестьянскую революцию, которая оставит за собой Есе дипло-
матические предначертания тех или иных комитетов. 1 ерцен
предвидел, что односторонне-националистическая программа вос-
стания с притязаниями польских революционеров на украинские
земли, как на свои, вызовет сопротивление националистиче-
ских элементов другой стороны. Представитель польского ко-
митета согласился внести успокоительную формулировку, но
Герцен тут же отметил: «Он -ничего не уступит на деле и
оттого так легко уступает все на словах» 14).
Ясно было, что решение всего вопроса по существу принад-
лежит не сговаривающимся «дипломатам», а са'мому восстанию.
Однако для Герцена требование независимости Украины, если
она того пожелает, не было только дипломатическим хо-
дом. Герцен, как и Бакунин, твердо стояли за право Украины на
национальное самоопределение. Они признавали украинцев жи-
вой, способной развиваться национальностью. Они смотрели на
царскую империю, как на насильственный союз разнородных, за-
воеванных народов, и в принудительном государственном сожи-
тельстве под командой русского царя видели основное препятствие
для свободного развития всех народов, в том числе и великорус-
ского. Еще в 1859 г. в статьях «Россия и Польша» Герцен пи-
сал, отвечая польскому публицисту: «...я высказывал не один,
а десять раз мысль, что Польша имеет неот’емлемое право на
государственное существование, независимое от Рос-
сии. Я всегда считал насильственное соединение России с Поль-
шей огромнейшим несчастьем для обеих сторон». Но тут же
Герцен подчеркивает со всей определенностью: «Приняв один
из начальных шагов к будущему союзу расторжение на-
сильственных соединений, мы тотчас признали пол-
ные права на независимость и самоуправление за Украиной.
Мы первые высказали это, и вы могли видеть по письму из
Украины («Кол.» л. 61), верно ли мы попали в народное чув-
ство» 15). Письмо из Украины, приветствовавшее Герцена за
прямую и открытую постановку вопроса о независимости ее,
было написано, к слову сказать, Н. И. Костомаровым, и это
•надо отметить, чтобы вспомнить об этом в дальнейшем.
Драгоманов впоследствии пытался об’яснить позицию Гер-
цена в польском вопросе тем, что Герцен будто бы не был до-
статочно знаком с отношениями в Украине, с притязаниями поль-
ской шляхты на украинские земли и т. п. Нр Герцен во всяком
случае слишком хорошо знаком был с притязаниями на эти же
земли русских помещиков, русского царизма, русской буржуазии.
И в момент, когда начиналось восстание, которое должно было,
в случае успеха, повлечь за собой переворот во всех — и нацио-
нальных, и социальных и политических—отношениях, перед Гер-
ценом как представителем русской демократии была задача бо-
роться прежде всего с русским шовинизмом, с русским велико-
державным национализмом. Опасность польского шовинизма
встала бы реально в том случае, если бы победила и удержа-
лась у власти польская шляхта. Это было по меньшей мере га-
дательно. А великодержавный русский национализм был не га-
дательной, а реальной опасностью, тормозившей и успех вос-
стания, и поэтому не к польским повстанцам, а к русским офице-
рам Герцен обращал эти свои слова: «И отчего же нам с Поль-
шей, с Украиной, с Финляндией не жить, как вольный с воль-
ным, как равный с равными? Отчего же все мы должны заби-
рать себе в крепостное рабство? Чем мы лучше их?» 16).
Как известно, это прямое и решительное выступление Гер-
цена в защиту Польши стоило ему симпатий либеральной бур-
жуазии. Переметнувшись полностью под знамена великодержав-
ного шовинизма, она забрасывала теперь грязью своего вчераш-
него кумира. Неудача восстания и измена русского либерализма
не поколебала Герцена. Он писал Тургеневу: «Придет время, не
«отцы», так «дети» оценят и тех трезвых и честных русских, ко-
торые одни протестовали и будут протестовать против гнусного
умиротворения...» 17).
Драгоманов совершил некоторую передержку, когда писал,
что Герцен потерял свою популярность соеди радикальной
части русского общества вследствие своей позиции в польском
вопоосе. «Пп понятиям и поляков и всей массы русских, при-
соединение Бакунина и «Коколока», вслед за «Землей и Волей»,
к восстанию, которое самым недвусмысленным образом заявляло
претензию восстановить историческую Польшу 1772 г., было по-
нято как признание со стороны русских радикалов этой претен-
зии — и это было главной причиной падения их
популярности» 18). Геопен начал терять свою популяр-
ность среди радикально-демократической части русского общества
раньше и вне всякой связи с польским вопросом. Расходясь
с «детьми», он оставался еще весьма популярен среди «отпов».
Напротив, именно расхождение с Чернышевским и Добролюбо-
вым обеспечивало Геюцену популярность среди дворянски-либе-
ральных «отцов». Он, однако, потерял эту популярность именно
потому, что в польском вопросе пошел вместе с «детьми» против
националистического, реакционного угаюа буржуазно-помептичье-
го общества. Восстание 1863 г. на коооткий срок снова об’едияи-
ло Герцена с передовыми революционными элементами русской
демократии.
Чернышевский не мог высказаться по польскому и по укоа-
инскому вопросу с такой непринужденностью и свободой, какую
52
давала Герцену зарубежная «вольная типография. Ему приходи-
лось продираться сквозь рогатки бдительной царской цензуры,—
притом с грузом взглядов, несравненно более радикальных, чем
у Герцена. Отношение Чернышевского к восстанию в Польше
ясно из его статей об украинских изданиях. Чернышевский при-
ветствовал появление журнала «Основа». Критическая оценка
этого умеренно-либерального украинского журнала послужила
Чернышевскому поводом для того, чтобы изложить свой взгляд
на национальный вопрос,—в частности и польский. Право украин-
цев на самостоятельное существование Чернышевский признавал
вместе с «Основой», но украинский помещичий либерализм, вы-
разителем которого была «Основа», робко останавливался на
украинской литературной самостоятельности и право на призна-
ние ее покупал у русского великодержавного национализма при-
знанием тесного национального сродства украинцев и русских, от-
казом от притязаний на полную политическую самостоятельность.
Костомаров, который анонимно в «Колоколе» приветствовал
Герцена в 1859 г. за провозглашение права Украины на самостоя-
тельное существование, в «Основе» длинными рассуждениями
обосновывал «народное единство» малороссов и великоруссов.
Чернышевский не мог по цензурным условиям прямо полемизи-
ровать с этими взглядами. Но он это делает косвенно. Он пере-
носит спор о том, как называть украинский язык—полноправным
языком или только «наречием», в Испанию, в Португалию. Там
тоже идут споры на такую тему. «Пусть себе португальцы и ката-
лонцы читают книги на каком хотят языке... Пусть они будут
уверены в искренности нашего доброжелательства,—но тут же
это доброжелательство заставляет нас сделать оговорку: пусть
они, однако, из этого доброжелательства не выводят мысли
искать в нас опоры: у них своя земля, у нас своя земля, и если бы
португальцы вздумали присоединять свою землю к нашей на ка-
ких бы ни было условиях, из этого мало бы пользы было нам, а
еще меньше им» 10).
Этот намек не приходилось расшифровывать радикально-
демократическому читателю 60-х гг. И еще яснее говорил Чер-
нышевский ниже, зло высмеивая теории Костомарова о нацио-
нальном единстве, сплотившем великоруссов и украинцев. А не
было ли еще какого-нибудь элемента, который «сдвинул» наро-
ды? — спрашивал Чернышевский. И писал насмешливо о Тамер-
лане, который «сдвинул» в свое время различные части велико-
русского народа. «Я полагаю, — писал Чернышевский, — что
Тамерлан был проникнут высокой государственной идеею рус-
ского единства, что в ней ключ к его изумительной деятельно-
сти. О, великий Тамерлан! О, благодетель земли .русской!» А ко-
то же благодарить за единство малороссов?—продолжает изде-
ваться над русско-малорусскими патриотами Чернышевский.
«... дайте нам только срок, мы подумаем и придумаем, кого сле-
дует благодарить малороссам»20). В подцензурной печати нельзя
было более зло обличать насильственный национальный гнет рус-
ского самодержавия и более ядовито разоблачать и русский вели-
кодержавный национализм и холопствующий украинский либе-
рализм.
Еще более выразительна статья «Национальная бестакт-
ность» (и примыкающая к ней «Национальная бестолковость»).
Формально это статья, полемизирующая с галицийско-русинским
журналом «Слово». Но это лишь необходимый для обмана цен-
зуры маскарад. Надо отметить, что полностью обмануть цензуру
не удалось, и она вырвала из статьи значительные и по размерам
и по политической остроте части. Они теперь стали нам известны
по публикации в «Литературном наследстве» (кн. 3). Чернышев-
ский удачно выбрал галицийское «Слово». В нем поставлен был
вопрос об украинско-польских отношениях в Австрии, и это да-
вало возможность Чернышевскому поставить обший вопрос о
Польше. «География» в данном случае так же мало обманывала
своего читателя, как вялена имени Николая I или Александра II
именем Тамерлана и Польши — Португалией.
Чернышевский прежде всего разоблачает национализм
украинофилов-либералов и реакционеров, которые кричат о поль-
ских панах, замалчивая существование украинских панов. Нацио-
налистической точке зрения украинских либералов Чернышевский
противопоставляет классовую точку эоения крестьянского демо-
коата. В полемике против «Слова» Чернышевский опирается на
Шевченко, но ясно, что речь всего меньше идет в данном случае
о «Слове». Шевченко, говорит Чернышевский в отрывке, вычерк-
нутом цензурой, «окончательно разъяснил ту истину, которую
давно мы предполагали сами. Вот она,
В землях, населенных малорусским племенем, натянутость
отношений между малороссами и поляками основывалась не на
различии национальностей или вероисповеданий; это просто была
натянутость сословных отношений между поселянами и помещи-
ками. Большинство помещиков там поляки, потому недоверие
простолюдинов к полякам — просто недоверие к помещикам.
Когда малороссы говорят о панах, они только забывают при-
бавлять, что в числе панов есть и малороссы, потому что этих
панов малороссов гораздо меньше, чем поляков. Но к этим панам
их отношение точно такое же, как и к польскому большинству
панов. Различие национальностей не делает тут никакой разни-
цы... Малорусский пан и польский пан стоят на одной стороне,
имеют одни и те же интересы...» 21)
Переводя таким образом национальный спор на почву клас-
совой борьбы и призывая трудящихся обеих национальностей
к сплоченной борьбе против всяких панов, Чернышевский строго
критикует позицию галицийского «Слова» в польском вопросе.
Русинские националисты в Австрии прибегают в своей борьбе
с польскими националистами к помощи реакционной немецкой
монархии. Чернышевский, напротив, призывает украинскую и
польскую демократию объединиться для общей борьбы с короной.
Смысл этого призыва в 1861 г., после манифестаций в Варшаве*
пл
после расстрела манифестантов, после выступлений в Москве, был
совершенно ясен читателю. Чернышевский не только провозгла-
шал право народов царской империи на самостоятельное суще-
ствование, но и призывал украинцев поддержать польское осво-
бодительное движение. Он закончил статью свою известной сказ-
кой об уже, заимствованной из того же «Слова». Эту сказку, по
преданию, рассказывал Богдан Хмельницкий польским послам,
предлагавшим союз и дружбу. Не будем пересказывать ее здесь.
Читатель расшифровывал ее без труда. Чернышевский предлагал
украинцам в своем отношении к полякам руководиться не ста-
рыми историческими преданиями, а живыми, насущными интере-
сами совместной борьбы против общего врага 22).
В той мере, в какой это допускала подцензурная печать, Чер-
нышевский выразил свое отношение к польскому и к украинскому
вопросу с предельной ясностью и точностью. И это отношение
в своих политических выводах не отличалось от отношения всей
революционной европейской демократии. Можно сказать с пол-
ной уверенностью, что революционная нелегальная печать того
времени отражала в этом смысле позицию Чернышевского как
признанного вождя революционной русской демократии.
В марте 1861 г. Зайчневский произнес известную свою речь
на паперти французской католической церкви в Москве после
демонстративного богослужения в память расстрелянных в Вар-
шаве манифестантов. Зайчневский призывал поляков о б’е динить-
ся для борьбы с общим врагом под общим знаменем — «красным
знаменем социализма или черным — пролетариата». Свою речь
Зайчневский закончил словами: «Да здравствует социальная
Польша!».
В речи было много революционного задора. В письменном
ответе поляков указано было на то, что «время социализма для
нас еще не настало, так как ни у вас, ни у нас нет еще проле-
тариата, который бы представлял разумную основу и оправдание
его существованию» 23). Этот ответ польских либералов прикры-
вал страх не перед социализмом, а перед аграрной революцией,
которую в сущности имел в виду и сам Зайчневский. Как в рус-
ском, так и польском лагере шла борьба между «красными» и «бе-
лыми». В листке, выпущенном кружком Зайчневского, в «Моло-
дой России», идет полемика не только с Герценом, но и с «Вели-
коруосом», революционно-демократические взгляды, которого на-
званы «отсталыми». В политической платформе Зайчневского зна-
чится пункт: «Мы требуем полной независимости Польши и Лит-
вы как областей, заявивших свое нежелание оставаться соединен-
ными с Россией». О независимости Украины ничего не сказано.
Но Украину в числе других областей имеет в виду «Молодая Рос-
сия», когда говорит: «Мы требуем доставления всем областям
возможности решить по большинству голосов, желают ли они
войти в состав федеративной Республики русской» 24).
Более подробно, более точно и обдуманно поставлен нацио-
нальный вопрос, и в частности вопрос о Польше, в выступающих
55
под открыто буржуазно-демократическим знаменем листках
«Великорусса». Для Польши «Великорусе» требует немедленного
и полного освобождения. Этого требует государственная закон-
ность, необходимость освобождения самой России, невозможного
пока угнетена в ней Польша, этого требует внешняя политика,
финансовое хозяйство страны. «Вопрос о Польше для нас, рус-
ских, состоит только в том, станем ли мы ждать, чтобы нас с по-
зором выгнали из Польши. Освободившаяся нация останется тогда
-враждебна нам. Или мы будем так умны, что сами добровольно
откажемся от владычества, разорительного для нас, и сделаем
поляков верными друзьями нам» 2б).
Принципиально такую же позицию занял «Великорусе» и в
отношении Украины, которую, впрочем, он называет «Южной
Русью». »
«Та же самая надобность уничтожить систему вооруженно-
го насилия требует, чтобы дана была населению Южной Руси
полная свобода располагать своею судьбой по собственной воле.
Теперь этот народ еще не мог высказать своих желаний. Но из-
вестно, что он крайне недоволен нашим господством. До каких
бы требований ни довело это недовольство, мы должны уступить
им. Если он захочет отделиться совершенно, пусть отделяется.
Захочет ли он этого —мы не знаем; да едва ли он сам это решил
при настоящей своей безгласности...» 26)«
«Великорусе» в данном случае преувеличил, безгласность тех,
кто имел возможность говорить от имени украинского народа,
как говорила от имени польского народа польская шляхта. Та
высказалась определенно и потребовала полного своего освобож-
дения. Украинская шляхта ничего такого не требовала. Русской
буржуазной и мелкобуржуазной дем-01кратии приходилось брать
на себя инициативу: «...воп/рос о южной Руси еще только возбуж-
даем мы сами, предлагая его на рассмотрение южноруссов». Дра-
гоманов обвинял и «Великорусе» в великорусском централизме
и непонимании специальных польско-украинских отношений на
Украине. Но мы видим, что русские демократы полностью при-
знавали право каждой нации на самоопределение вплоть до отде-
ления. Они взывали к украинской демократии: откликнетесь!
требуйте!
Русская мелкобуржуазная демократия выступила, таким об-
разом, с полной определенностью и в вопросе о независимости
Польши, и в вопросе о правах украинского населения. И если
в некоторых литературных произведениях, например, в листках
«Земли и воли», нет специального упоминания об Украине, то
это не значит, что «3. и в.» стояла на централистической, велико-
державной точке зрения. Эти листки выходили в 1863 г., посвя-
щены были уже непосредственной революционной задаче, и если
они не говорили об Украине, то по той простой причине, что и
«Украина» ничего не говорила. Возможно, впрочем, что в практи-
ческой работе была и некоторая недооценка агитации среди кре-
стьян на украинском языке, и если украинская демократия сама
56
не проявила в этом отношенииГ инициативы по причинам, о ко-
торых речь впереди, то инициативу эту надо было брать на себя
русской или общероссийской -эволюционной организации именно
потому, что помощь восстанию в украинских губерниях имела
особенно важное политическое значение.
Несмотря на свой в значительной мере «шляхетский» харак-
тер, польское восстание получило со стороны русской револю-
ционной демократии в такой же мере решительную поддержку,
в какой оно получило решительный отпор со стороны всей рус-
ской об’единявшейся помещичьей и буржуазной реакции. Под-
держка выразилась не только в литературе, не только в деклара-
циях и прокламациях.
Герцен отнесся скептически к цифре, названной ему предста-
вителем «Земли и воли»: «несколько сот человек в Петербурге
и тысячи три в провинции». Но статистика в революционных
выступлениях всегда слаба и всегда имеет относительное значе-
ние. Не подлежит сомнению, что «Земле и воле» удалось рас-
шевелить в польском вопросе широкие круги русской демократи-
ческой интеллигенции, проникнуть в офицерскую среду и вну-
шить сильный страх царскому правительству. Участие русской
демократической интеллигенции 60-х годов в польском восстании
представляет яркую страницу в истории революционного движе-
ния. Это та часть исторического «наследства», которая до сих пор,
к сожалению, рассказана позднейшим поколениям очень неполно,
очень неточно и очень отрывочно. Редактор «Материалов для
истории революционного движения в 60-х годах» писал: «С исто-
рией общества «Земля и воля» связано также имя А. А. Потебни.
Многие ли русские знают это имя? А знать бы его следовало.
Почему? Прочтите в № 162 «Колокола» статью Огарева, назы-
вающуюся «Надгробное слово». Мы видели портрет Потебни
в польском музее в Рапперсвиле. Хранится ли портрет Потебни
и у кого-либо из русских?» 27).
В 1933 г. исполнилось 70 лет со дня восстания, в котором
Потебня был не единственным революционным героем с русской
стороны и где было много польских героев-революционеров, по-
гибших на виселицах самодержавия, расстрелянных, погибших
в сибирском леднике. Эх и герои принадлежат по праву револю-
ционного наследства Советскому союзу, воплотившему в жизнь
надежды и стремления лучшей части общества 60-х годов.
Борьба за независимость Польши как составная часть общей
борьбы за свободу России началась среди русской демократиче-
ской интеллигенции еще до 1863 г. Студенческие манифестации
в память расстрелянных в Варшаве в 1861 г. — это лишь одно из
выступлений. В этом же году прокламации, в которых офицеры
и солдаты призывались не стрелять в восстающих" поляков, хо-
дили по рукам в киевскохМ военнохм округе, и следствие устано-
вило, что распространял прокламации студент киевского универ-
ситета Делькевич, успевший скрыться за границу28). Офицеры
отделались сравнительно легко. Начальство не хотело раздувать
дело, боясь его огласки.- Но в Польше были расстреляны русские
офицеры Арнгольт, Сливицкий и унтер-офицер Ростковский. Их
вина была в революционной пропаганде среди солдат варшав-
ского гарнизона. Будущий революционер М. Ю. Ашенбренер, мо-
лодой офицер, встретился впоследствии с товарищами казненных.
Они рассказывали ему о том, что Арнгольт и Сливицкий успели
создать широкую организацию среди рядовых, — по некоторым
сведениям, до 200 человек. Арнгольт и Сливицкий были связаны
с Сераковским и Домбровским —впоследствии главнокомандую-
щим войск Парижской коммуны. Когда они были арестованы,,
учебная команда с ружьями бросилась было на их выручку. Сол-
даты стойко держались на допросах, и унтер-офицер Щур умер
под розгами, не выдав руководителей 29).
В 1863 г. в «Колоколе» появилось письмо русских офицеров
из Польши, наделавшее много шума во всей европейской пе-
чати. Русское* правительство тщетно пыталось доказать, что пись-
мо фиктивно, что его сочинил сам Герцен. Автором письма был
русский офицер Потебня, сгруппировавший вокруг себя группу
военной молодежи. Он командовал потом польским повстанческим
отрядом и был убит в стычке с русскими карательными вой-
сками.
За подготовку восстания в казанском военном округе были
расстреляны в 1863 г. офицеры Мрочек, Иваницкий, Станкевич
и француз Киневич.
В 1864 г. в Сувалках был расстрелян Федор Блашин,
в Остроленке — Владимир Иванов. «Русский инвалид» кратко
отметил их казнь, и «Колокол» ничего не мог сообщить об этих
мучениках польского восстания 80).
Уж одни перечисленные факты показывают, что у царского^
правительства было основание бить тревогу и искать поддержки
у прусского монарха. Огромная армия была двинута на борьбу
с немногочисленными, плохо вооруженными и совсем никак не
вооруженными польскими повстанцами. Не более пятой части их
были вооружены ружьями, подавляющее большинство магазин-
ным винтовкам русской пехоты и артиллерийским орудиям могли
противопоставить косы, прикрепленные к палкам в виде копий. В
условиях такого боя царское правительство печатало сводки, как
с подлинного поля сражения, а холопы русской реакционной и на-
ционал-Либеральной печати воспевали победы «русского право-
славного воинства». На деле именно этого своего воинства и опа-
салось царское правительство. Шляхетское руководство восста-
нием сделало со своей стороны ошибку, относясь к русскому сол-
дату с преувеличенным страхом и не пытаясь заручиться его до-
верием.
4
Следя за ходом восстания, Энгельс писал Марксу в июне
1863 г.: «Дела в Польше идут, повидимо^у, в последнее время
уже не так хорошо. Движение в Литве и Малороссии, очевидно,
развивается слабовато...81). •
ЕП
На Украине восстание, действительно, не имело успеха с са-
мого начала. Оно всего больше проявилось на Волыни, слабее
в Подольской губ. и совсем слабо — в Киевской. Первый отряд
появился в Киевской губ. 20 апреля, а последний был ликвиди-
рован 7 мая. Наиболее значительное столкновение — с отрядом
Ружицкого—произошло в Радомы-сльском уезде. Отдельные стыч-
ки небольших отрядов происходили в разных углах.
Провал восстания на Украине обусловлен был различными
причинами. Основная — в социальном составе польского насе-
ления на Украине. По данным приходских списков, в 60-х гг.
в трех губерниях Юго-западного края жило 389.100 католиков,
что составляло всего около 6%‘ населения. При этом не всех ка-
толиков можно без оговорок отнести к полякам. Из них дворян
было 67.366 чел., мещан — 62.987, однодворцев—132.511,
крестьян — 126.236. Больше всего крестьян-католиков прихо-
дилось на Подольскую губернию — 94.641. В Волынской губ.—
30.347, а в Киевской всего 1.248 32).
Крестьяне приняли небольшое участие в восстании в самой
Польше. Тем Меньше было оснований ожидать их выступления
в украинских губерниях. Состав повстанческих отрядов в Польше
рекрутировался всего больше из городской мелкой буржуазии —
ремесленников, рабочих, буржуазной интеллигенции. Но именно
эти социальные группы были незначительны на Украине среди
поляков, — и по численности своей, и по политическому влиянию.
Польские помещики на Украине составляли наиболее реак-
ционную часть польской шляхты. Здесь всего больше было ла-
тифундий. По данным Чубинского, на 6 тысяч польских поме-
щичьих семейств приходилось 6 миллионов десятин земли, т. е.
в среднем по тысяче десятин на помешика 83). Стоах перед кое-
стьянским движением здесь был несравненно больше, чем в Поль-
ше и на Литве, потому что живы были и среди польских поме-
щиков и среди украинских крестьян исторические предания о кре-
стьянских войнах поошлых веков, и сильна была национальная
вражда между украинскими и польскими помещиками. Некото-
рые шляхетские руководители восстания прямо высказывались
против привлечения крестьян к восстанию на Украине, потому что
боялись новой гайдамачины. Та часть польских помещиков на
Украине, которая сохранила лойяльность, именно- и ооудовала при-
зраком гайдамачины, заверяя правительство в своей верности.
Киевский университет в прежние годы был центром польско-
го «хлопоманства» —• .народолюбивого течения, стремившегося
идеализацией польско-украинских исторических отношений пере-
бросить мост к украинским демократическим кругам. Но в 60-е
годы от этого былого хлопоманства ие осталось заметных следов.
Польская студенческая молодежь в Киеве дала некоторые кадры
для повстанческих отоядов и дала жертвы для виселиц и тюрем,
но она не могла ни увлечь за собой -крестьян, ни создать связь
с демократическими элементами украинской и nvc-ской обществен-
ности.
Польское дворянство на Украине почти ничем не проявило
себя перед восстанием, и в то время, как на Литве польские дво-
ряне подавали адреса царю с требованием польского дворянского
представительства и административного об’единения Литвы
с Польшей, на Украине с таким адресом выступили только поль-
ские дворяне Подольской губ., за что губернский предводитель
дворянства Садовский в 1862 г. был осужден на 2 года тюрьмы,
а уездные предводители на 1 г. 2 месяца. Любопытно, однако, что
17 апреля 1863 г., в разгар восстания, они были помилованы34)-
В таких условиях правительственная угроза конфискации име-
ний польских помещиков, принимавших участие в восстании, на
Украине действовала особенно успешно, и в большинстве своем
польская шляхта отнеслась к восстанию если и не прямо враж-
дебно, то безучастно и выжидательно. Тем не менее, карательные
экспедиции прошлись и по Украине «огнем и мечом», а под па-
ническим страхом восстаний находились все власти, и приняты
были решительные меры для подавления мятежа.
О русских помещиках и чиновниках говорить не приходится.
Конфискация польских помещичьих имений и распродажа по де-
шевке была добычей русских (и украинских) помещиков за вер-
ность царю и престолу. Русская дворянская и буржуазная интел-
лигенция в Киеве не отставала в рабьем усердии от Москвы и
Петербурга. Памятником холопства и кровожадной преданности
царю осталась брошюра, написанная 27 профессорами киевского
университета: «Восстание поляков в Юго-западном крае» (Киев
1863 г.). Это была коллективная катковщина добровольных ма-
стеров сыска, среди которых были и профессора, числившиеся на
положении либералов. Нет только подписи проф. Шульгина,
о котором Драгоманов вспоминал как о своем покровителе по на-
учной части и просвещенном либерале. Но Шульгин через год
выступил в качестве редактора новой, на правительственные день-
ги основанной газеты «Киевлянин», и первая передовая статья
в этой газете начиналась и заканчивалась словами: «край наш
русский, русский, русский». Русские помещики и чиновники спе-
шили использовать восстание для руссификации края. Под этой
вспышкой профессорского «патриотизма» было солидное мате-
риальное основание. Почти все 27 профессоров, начинавшие свою
горе-ученую карьеру скромными чиновниками министерства на-
родного просвещения, закончили ее крупными землевладельцами.
Таково было на Украине русское «образованное» общество.
С ним конкурировало украинское. Помещики-украинофилы спе-
шили засвидетельствовать свою преданность царизму с не мень-
шей энергией. Известный нам Галаган, виднейший украинский
деятель, выступил в качестве правой руки генерал-губернатора
в проведении земельной политики, которая демагогическими ме-
рами должна была отвлечь украинских крестьян от всякого по-
встанческого соблазна. «Высочайше» он был назначен вице-
председателем Киевской временной комиссии, на которую воз-
ложена была задача ускорения прекращения обязательных отно-
£Г\
шений между помещиками и бывшими1 крепостными. Помощ-
ником Галагана был известный украинофил и вместе ревностный
чиновник Рудченко. Галаган старался оправдать доверие, ему
«высочайше» оказанное. Он еще перед восстанием писал видней-
шему чиновнику-руссификатору на Украине Юзефовичу: «... ни-
когда и ни за что не могу изменить своей глубокой любви к род-
ному племени; но верьте мне, не менее вас чувствую себя рус-
ским, и племенная отдельность от москаля дает себя чувствовать
во мне в нашем семейном русском кругу и умолкает лицом к лицу
с Ляхом, перед которым я жму к сердцу москаля как брата и
благословляю Переяславский договор». Он просил снисходитель-
ности к «малороссам», потому что «малоооссийский элемент мо-
жет служить самым верным оплотом против врагов, посягающих
на русскую народность» 35). Галаган сокрушался по тому поводу,
что среди студенческой украинской молодежи появляются ради-
кальные элементы, которые толкают украинцев на выступления
против русского правительства. Он призывал украинских писа-
телей (из «Основы») бороться именно с такими опасными для
украинства течениями.
Галаган совсем не был исключением. Как крупнейший украин-
ский помещик он шел впереди и претендовал на руководящую
роль в борьбе с революционным движением. Но за ним валом
вали по все украинское шляхетство, все средние и мелкие поме-
щики и все их родственное окружение, выражавшее свое украин-
ство в том, что ходило в свитках и шароварах и пело украинские
песни. Украинская помещичья интеллигенция в союзе с цариз-
мом видела свою национальную задачу, потому что надеялась
этим путем заместить освобождающееся от польских помещиков
место и получить фактическую власть. Драгоманов писал: «На
службу правительству не только в западных губерниях, но и
в Конгрессовке (так называемом царстве польском) пошли стар-
шие украинофилы, как Стороженко, которого можно отнести еще
к дошевченковской эпохе, и средние (Белозерский, Кулиш) и да-
же молодые (Нечуй). Много киевской молодежи, украиноФилы,
чуть ли не сепаратисты, пошли в мировые посредники... Редко
кто предвидел тогда, что правительственная программа борьбы
с польским клерикализмом и панством превратится в чистой воды
реакционное «обрусение», за которым пойдет и панство» зп).
Драгоманов говорит, что даже и студенты-украинофилы шли
на работу в комиссии Галагана, видя в этом патриотически-
украинский долг. А комиссия издала, между прочим, обращение
к крестьянам, в котором призывала не слушать никаких посулов
со стороны польских панов, напоминала о том, как некогда укра-
инские казаки сражались с польскими панами, и как эти паны
мучили народ в рабстве. Правительство благосклонно смотрело
на первых порах на эти исторические экскурсы усердствующих
украинофилов, потому что обращение это, как и другие обраще-
ния, заканчивалось коленопреклонением перед «милостивым»
к крестьянству и «гуманным» русским царем. Впоследствии, и
очень скоро, это отношение к украинофильству изменилось, по-
тому что польские паны в своем большинстве не дали обскакать
себя украинским помещикам *в «патриотическом» усердии, а силу
представляли более внушительную. Да и заигрывание с кре-
стьянами на преданиях о казацкой старине правительству все же
было не очень по душе. Всего через год с лишним киевский гене-
рал-губернатор Анненков и киевский предводитель дворянства
Хорват (поляк) доносили, по словам Драгоманова, в Петербург,
что опасны для русского государства на Украине не поляки, ко-
торых мало, а крестьяне и украинюфилы-хлопомаяы, которые
бунтуют крестьян, между прочим шевченковской могилой под
Каневом 37).
За украинскими помещиками шла и украинская литература
в лице наиболее видных своих представителей. Она и прежде
никаким радикализмом не отличалась. Когда Герцен заявил
в «Колоколе» о праве Украины на независимость, то Костомаров
анонимно выразил свою благодарность, но тут же заявил, что
стремятся образованные украинцы единственно к развитию своего
языка и требуют лишь права обучения в народных школах на
этом языке. «Более мы не станем требовать, — заверял Костома-
ров русское правительство в 1859 г. через голову Герцена, — и
желать, особенно для себя... Никто из нас не думает об отторже-
нии Южной Руси от связи с остальной Россией. Напротив, мы бы
желали, чтобы все другие славяне соединились с нами в один
союз, даже под скипетром русского государя, если этот государь
сделается государем свободных народов, а не всепожирающей та-
тарско-немецкой московщины» з8).
Так писал виднейший из украинофилов еще до польского вос-
стания и в зарубежном революционном издании. На службу для
усмирения восстания Костомаров, правда, не поступил подобно
Кулишу, но к общей катковщине руку приложил и он. А’ позже
он прямо выступал в «Новом времени» с полрнофобскими ста’
тьями в общем духе суворинского распивочного заведения.
Другой видный украинофил Максимович писал «патриоти-
ческие» вирши на украинском языке, вроде таких: «Цар дае на-
роду волю, а Ляхи бунтують» и т. д.30).
Украинский журнал, выходивший в Петербурге, «Основа»
заявил, что он не вдет с польскими повстанцами, — это, впрочем,
было совершенно ясно. Драгоманов укоряет этот журнал в том,
что он не сказал, с кем же он желает итти в польском вопросе,
но и это было совершенно ясно 40). Украинские либералы в поль-
ском вопросе не только шли нога в ногу с русскими, но и опере-
дили их в своем стремлении забежать перед реакцией.
Буржуазно-помещичье украинофильство ничем не отличалось
от русской катковщины. Но оно не имело противовеса в виде
сильного демократического движения. Ничего подобного, хотя
бы в отдаленной степени, «Земле и воле» на Украине не было
создано украинской молодежью, да и работа «Земли и воли» на
Украине не имела видимого успеха.
62
Были украинские демократические кружки, в больших горо-
дах действовали «громады», но радикализм их был слаб и во
.время восстания совсем улетучился. Драгоманов вспоминает об
этом времени: «Были тогда на Украине и такие люди, которые
стояли за то, чтобы крестьяне восстали и против польских панов
с ихней польской державой, и против московского царя, чтобы
взяли они землю и жили по своей воле». Называли их «хлопо-
манами», и польские паны доносили на них, чго они задумывают
новую гайдамачину. «Хлопоманы пробовали бросать свои взгля-
ды в крестьянство, сочиняли песни, в которых призывали кре-
стьян «острить ножи на царей и панов», призывали всех украин-
цев подыматься, чтобы освободиться от Московского государства,
конечно, для себя, а не для Польши» 41). Но таких «хлопоманов»,
говорит Драгоманов, было очень мало. Была и горсть польских
демократов, которые обращались к крестьянам с «золотыми гра-
мотами», — эти демократы не имели успеха ни среди крестьян,
ни среди панов.
Ходил по рукам еще перед восстанием листок на украин-
ском языке, который и подписан был не организацией, а именем
«Савва», — он призывал к восстанию против панов и был напи-
сан действительно в гайдамацком стиле («бийте невирных!»).
Авторство этого листка приписывается Чубинскому, который от
него, однако, отрекался и всем своим дальнейшим верноподанни-
ческим поведением показал, что если он и принимал участие в со-
чинительстве таких произведений, то это было только грехом
молодости.
Па Полтавщине, в Золотоноше, найдено было воззвание:
«Усим добрым людям», с призывом к полтавским крестьянам при-
соединиться к восстанию в Польше. Было еще несколько таких
призывов и песен, вроде «Писня украинского народу cioro
1863 году», которая начинается так:
„Годи вже, годи нам сумовети (печалиться),
Треба нам писню та заспи ваты,
О гради Варшави, та о Божой слави...м
По словам Драгоманова, эти листки и песни написаны пло-
хим украинским языком, и происхождение их, вероятно, не
украинское, а польское 42).
Есть следы революционной работы, которую вел в войсках
киевского военного округа полковник Красовский, переодевав-
шийся иногда в одежду украинского крестьянина. Он был
в 1863 г. сослан в каторжные работы. Находясь в постоянных
сношениях с Красовским, Владимир Синегуб занимался револю-
ционной пропагандой на Полтавщине. В селе Пилипче была ор-
ганизация, в которую входили украинофилы помещики Пилипен-
ко, братья Потоцкие и др. Они строили планы помощи восста-
нию. На допросе он признал существование «Малороссий-
ской громады» в Киеве, в нее входили студенты Цветков, Стоя-
нов, Су*>руненко, Касьяненко и др. По обвинению в стремлении
вч
«отделить Малороссию» был сослан Стронин —мирный куль*
турный работник в Полтаве. Арест его и других (в том числе
и Чубине кого) ни в ч.» х л vepc доказывает «существования
на Украине перед восстанием 1863 г. и во время восстания
сколько-нибудь серьезного революционного движения среди
украинцев.
Единственное значительное дело, которое власти старались
раздуть елико возможно, — это дело о «черниговской громаде»,
дело Андрущенко, Носа и др. Оно связано с работой на Украи-
не «Земли и воли». Но оно же показывает, что для работы среди
украинской демократической интеллигенции не было у «Земли и
воли» надежной почвы.
В Чернигове землевольцам удалось завязать связи с украин-
скими демократами. Это были служащие — землемер, доктор
и др. Они были известны в городе как украинофилы, но выра-
жалось это всего больше в том, что они пели украинские песни,
ходили в украинской одежде. Их удалось привлечь к нелегальной
работе, но на допросе они отрекались от всяких революционных
замыслов. Любопытен разговор Андрущенко с землевольцем
Пушторским о работе «Земли и воли» на юге. Пушторский ска-
зал, что постоянных агентов на Украине у «Земли и воли» нет.
«Например, в Полтавской губернии есть, а в Черниговской нет,
и что хотели приобресть агентов в Киеве, но не удалось, ибо
многие из молодых людей, живущих в Киеве, которых комитет
хотел привлечь к себе, положительно отказались от пропаганды.
Когда же Андрущенко спросил, кого именно хотели завербовать,
Пушторский отвечал, что Антоновича, как всеми уважаемого и
могущего привлечь своим влиянием других, а когда Андрушенко
заметил, что он знаком с Антоновичем и знает, что он не пойдет
этим путем, то Пушторский сказал, что на обязанности Андру-
щенки лежит убедить Антоновича» 48).
Из этого рассказа видно, что «Земля и воля» искала связи
с украинофилами. Между прочим, по словам того же Андрущен-
ко, и в Москве говорили о необходимости привлечь Антоновича.
Это показывает, что представители «Земли и воли» действи-
тельно были очень плохо знакомы с украинскими демо-
кратами.
Антонович, один из виднейших украинофилов, принадлежал
прежде к «хлопоманам». Отчасти его и имел в виду Драгоманов,
когда рассказывал о хлопоманских увлечениях небольшой части
украинской молодежи. Но к 1863 г. Антонович успел растерять
все следы своего мимолетного яародолюбия и был таким же
патриотом российского отечества и скромным либералом с разре-
шения начальства, как и прочие украинофилы дворянского зва-
ния и происхождения.
Тот ли самый Пушторский, или другой член «Земли и воли»,
но во всяком случае агент этой организации приезжал в Киев, и
с ним встречался Драгоманов. «На юге России в 1863 г., — пи-
сал Драгоманов,—мы встречали только одного формального члена*
64
этого общества, да и тот, познакомившись в Киеве с действи-
тельным положением польского вопроса, резко переменил о нем
принесенные из Петербурга мнения» 44).
Это можно по-разному понимать. Может быть, и так, что
после беседы с Драгомановым представитель «Земли и воли»
убедился в том, что революционной организации в Киеве не на
кого рассчитывать среди буржуазной интеллигенции. А может
быть, и так, что землеволец поддался тем настроениям, которые’—
в отличие от петербургских —толкали на отказ от прямой борь-
бы с правительством. Во всяком случае, это свидетельство Дра-
гоманова само по себе очень выразительно рисует «передовую»
интеллигентскую среду большого университетского города на
Украине, где украинофильство играло выдающуюся роль.
Жандармский полковник Мезенцов в ноябре 1863 г. сде-
лал в секретной докладной записке общий обзор «украинофилиз-
ма» и пришеле к общим успокоительным выводам. Хотя, мол, и
естт в некоторых кругах сепаратистские наклонности, но они ни
в чем не проявляются и в последнее время под влиянием поль-
скогоо восстания сослабели. И даже среди самих украинофилов
появилась оппозиция столь радикальному требованию, как пре-
подавание в школах на родном языке 4б).
Среди этих наиболее благоразумных украинофилов был и
тот самый Антонович, о привлечении которого к революционной
организации столь наивно предлагали землевольцы. Не чета Ку-
лишу и Костомарову — Антонович в эти годы был действительно
столпом украинофильской интеллигенции, и его услуги по воз-
действию на более левую часть ее были высоко оценены киев-
скими жандармами. В 1875 г. попечитель киевского учебного
округа докладывал министру народного просвещения в секрет-
ной записке: «... начальник жандармского управления генерал
Павлов выставлял мне Антоновича, как человека, не мало по-
терпевшего от украинофильства 60-х годов, и еше недавно вы-
ражал мне сожаление о том, что начальство не обратило долж-
ного внимания на заслуги Антоновича в борьбе его с бывшей
в Киеве Польско-украинофильской партией и не наградило Анто-
новича пожалованием ему земельной фермы, как он, генерал Пав-
лов, ходатайствовал о том у шефа жандармов» 4в).
Эта трогательная забота жандармского генерала об о*дном
из руководителей киевской «Старой громады» так же велико-
лепна, как и та земельная ферма, которой губернское начальство
собиралось увенчать заслуги уважаемого в украинском обществе
ученого. Увы, укоаинский деятель имения в награду за свои услу-
ги не получил. Это был исход того однобокого романа, который
«проницательные» политики и дипломаты укрэиноФильства за-
вязали с русской царской властью. Земельные имения, конфиско-
ванные у польских помещиков, достались русским профессорам
в числе других претендентов. Это и был эквивалент фоомулы
Шульгина, профессора всеобшей истории: «край наш русский,,
русский, русский», выраженный в десятинах помещичьей земли.
5. Д. Заславский
5
Мы не знаем, о чем разговаривали Драгоманов и представи-
тель «Земли и воли», но легко можем себе представить, в чем
заключались те доводы, которые заставили в конце концов, если
верить Драгоманову, представителя «Земли и воли» изменить
свои взгляды на революционную работу на Украине. Они своди-
лись, наверно, к тому, что крестьянство на Украине настроено
поголовно против Польши и предано русскому монарху. И в рус-
ской патриотической и украинофильской помещичьей литературе
создана была легенда о решительном отпоре, который будто бы
крестьянство Украины дало повстанцам.
Не подлежит сомнению, что в отдельных местах крестьяне
деятельно помогали царским войскам и полиции, что они охоти-
лись за повстанцами, и были жестокие расправы с пойманными.
Сохранились песни от той поры, в которых рассказывается, как
крестьяне решили на собрании:
,.Нум ми поляков, нум бит,
Бо вже вам з ними не жиги!
Забра\и булавки в ру*и,
Предали смерти щей й муки,
Сверд*ами грхди ье, а!ли,
Гроши забрали, л1чмли'“.
Эту кровожадную песню с удовольствием напечатал впервые
«Киевлянин», а потом перепечатал Драгоманов для доказатель-
ства враждебного отношения крестьян к восстанию47). Картины
такого рода были тогда в моде в «патриотической» литературе.
Но к показаниям этой литературы надо относиться с величай-
шим недоверием.
Крестьяне на Украине действительно не выражали наме-
рения поддержать польское восстание — особенно при условии,
когда к этой поддержке совсем не стремилось помещичье руко-
водство восстания. Были изданы «Золотые грамоты» на смешан-
ном украинско-белорусском языке. Они топорны по своему сти-
лю, очень неопределенны по содержанию и в области земельных
отношений обещали немногим больше того, что обещал и царь
при «освобождении». Крестьяне в то время усиленно ожидали «на-
стоящей грамоты», ожидали второго манифеста, который даст
крестьянам всю панскую землю, и в Киевской губ. эти ожида-
ния были особенно сильно выражены и внушали не малую тре-
вогу начальству. Польская «золотая грамота» не могла поэтому
иметь успеха. И все же крестьяне, повидимому. отнеслись к ней
совсем не враждебно, или же, во всяком случае, не всюду к ней
отнеслись враждебно. В сборнике «За сто л!т» (1) напечатаны
любопытные воспоминания Хведира Сенгалевича: «Золота гра-
мота» 48). Автор рассказывает со слов престарелого сельского
священника, как в величайшем секрете хранили в деюевне поль-
скую «золотую грамоту», смотрели на нее как на драгоценный
66
тайный документ, все значение которого скажется впоследствии.
Это очень правдоподобно.
По распоряжению начальства всюду в селах была организо-
вана стража — «вартивныки». Она дежурила день и ночь и сле-
дила за всеми проезжающими. Панам было опасно ездить, — но
совсем не только польским панам. Дебагорий-Мокриевич рас-
сказывает, что крестьяне не делали никакого различия между па-
нами—польскими и иными. Для крестьян каждый пан был врагом.
Дебагорию-Мокриевичу и его братьсям —все помещичьим сын-
кам — не раз приходилось испытывать неприятности при проезде.
Их останавливали угрозами, били лошадей... «Нередко ломали
экипаж.... Конечно, на лбу у нас не было написано, что мы не
поляки; крестьяне же Подольской губ. привыкли видеть во вся-
ком «пане», т. е. человеке привилегированного звания, непре-
менно поляка — и вымещали свою злобу...»49). Этим подтверж-
дается то, на что указывал украинофилам Чернышевский. Вражда
крестьян к «полякам» есть в действительности вражда к панам,
независимо от национальности этого пана.
Русское правительство именно поэтому отнюдь не полагалось
на «патриотические» и национальные чувства украинских Кре-
стьян и спешило подкупить их со своей стороны и обещаниями
льгот землей. По Киевской губернии крестьянам было прирезано
около 300 тыс. десятин земли. Кроме того, участки тех польских
крестьян и однодворцев, а также мелких помещиков, которые
пристали к восстанию, подлежали разделу между крестьянами по
приговору сельского общества. «Император-Спартак нас так же
мало удивляет, — иронизировал Герцен, — как и гайдамачущая
императрица» б0). Крестьяне землю, конечно, принимали с удо-
вольствием, — у нас нет данных о том, к какой социальной груп-
пе крестьян эта земля попадала. Но до удовлетворения крестьян-
ской нужды было еще очень далеко, и сам Драгоманов впослед-
ствии писал, что «известия о благодарности, какую чувствуют
эти крестьяне к русскому царю... сильно были преувеличены и в
свое время» 51). Во всяком случае царская власть использовала
ошибку восстания, которую, к слову сказать, предвидел Бакунин
в своем обращении к Центральному комитету. Он энергично при-
зывал руководство восстания привлечь на -свою сторону кре-
стьян на Украине решительной и революционной земель-
ной программой.
Крестьяне не выражали желания поддерживать польских
помещиков, но еще меньше было оснований поддерживать поме-
щиков русских и украинских. Отсталое, темное, забитое украин-
ское крестьянство, еще не сбросившее фактически крепостных
цепей, еще «хлопы», относилось с одинаковой враждой ко всем
панам. Бродила монархическая легенда о «добром царе», но она
связывалась с легендой о разделе всей панской земли и вообще
с уничтожением панства. Почва для аграрной революции, для
крестьянских выступлений была очень хорошо подготовлена все-
ми предыдущими событиями, и восстание, конечно, волновало и
5*
67
будоражило крестьян. Но они относились к нему по-свое'му. «Кре-
стьяне,— рассказывает Драгоманов, — которые били и вязали
панов, и слушать не хотели про панщину (барщину) и кое-где го-
ворили о том, что они завоевали себе землю и волю» 52). Вот по-
тому-то царское правительство и поспешило отменить панщину
на Украине, и украинофилы пришли на помощь потому, что они
не меньше всех других помещиков испугались за свои имения.
Галаган действовал в комиссии по ускорению отмены всех обя-
зательных отношений бывших крепостных к помещикам не толь-
ко как украинский «тонкий политик» и не только как добрый рус-
ский патриот, но и как крупный помещик.
Крестьяне на Украине поговаривали о земле и воле и без
прямой инициативы организации «Земли и воли», и когда украин-
ские либералы внушали представителю петербургской революци-
онной организации, что для нее нет места на Украине, потому
что здесь по-иному выглядит польский вопрос, то они в сущности
Старались ввести в заблуждение революционного посланца и спла -
вить его подальше. Как же жандармскому генералу было не вы-
ражать своего удовлетворения!
В какой мере украинские крестьяне далеки были от нацио-
налистических настроений и готовы были принять дружески вся-
кого, кто действительно пришел бы с искренней готовностью по-
вести в бой за землю и волю, показывает распространение среди
украинских крестьян легенды о Галабурде (Гарибальди). Драго-
манов пишет: «Больше доверия могли бы крестьяне оказать со-
всем чужим людям, не москалям и не полякам, которые будто бы
приходят с истинной волей на Украину. Между крестьянами по-
шел слух, будто на пасху 1863 г. будут ходить по се гам фран-
цузски^ офицеры и, будут требовать, чтобы паны отдавали даром
свою землю крестьянам. А в некоторых местах крестьяне гово-
рили: не будет у нас настоящей воли, пока не придет к нам Га-
лабурда»... г>8). Так преломлялись в крестьянских головах изве-
стия о той военной помощи, которую поляки ждали от Франции»
и о добровольческой помощи повстанцам со стороны итальянских,
демократов-гарибальдийцев.
Сильны ли были эти крестьянские настроения, мы судить
не можем. Но легко предположить, что сельская стража, органи-
зованная из надежных крестьян под прямым надзором полиции,
была призвана охранять порядок не только от польских панов,,
но и от самих же крестьян. И трудно сказать, в какие формы
вылилось бы крестьянское брожение, если бы восстание затяну-
лось и если бы нашлись среди украинской молодежи элементы,
готовые оформить смутные настроения крестьянства.
Царское правительство имело основание праздновать свою
победу на Украине еще в большей степени, чем в других местах.
Об этом красноречиво говорит статистика жертв. За восстание
1863 г. сослано в Сибирь: 1) из царства польского 1785 человек,
из них дворян — 32%; 2) из Литвы и, Белоруссии — 927, дво-
рян— 67%; 3) из Украины — 687, из них дворян — 88% м).
63
6
Драгоманов находился на последнем курсе университета,
когда вспыхнуло восстание. Он скупо рассказывает об этом важ-
нейшем в истории украинофильства и <в его личной жизни вре-
мени. Перед восстанием он, по его же словам, во многом разде-
лял стремления и идеи украинских националистов, а во многом
считал их реакционными. В частности, Драгоманов не разделял
резкого отношения украинских националистов к полякам. Более
того, он говорит: «мысль о каком бы то ни было союзе с цар-
ским правительством против поляков казалась мне возмутитель-
ною и ошибочною» б5). Вот за это украинские националисты и от-
носили Драгоманова к числу «космополитов», а Драгоманов при-
нимал эту кличку как похвалу.
Но польское восстание захватило и Киевскую губернию.
Страсти обострились. Надо было принимать определенное ре-
шение. «Кредит «космополитов»,—пишет Драгоманов,—падал по
мере того, как становилось известным, что соответственные
столичные кружки безусловно становились на сторону поляков» Б8).
Кредит падал, и Драгоманов колебался. Теперь он был не
согласен ни с «космополитами», ни с украинцами. Куда было де-
ваться молодому общественному деятелю, имя которого было уже
хорошо известно в киевских общественных кругах? В эту горя-
чую минуту он «стал охладевать к «политике» студенческих круж-
ков, перестал ходить на сходки и весь свой политический жар
вкладывал в уроки русской истории в Временной педагогической
школе» Б7). Нельзя сказать, чтобы такой «политический жар» сви-
детельствовал о революционном темпераменте. Драгоманов ушел
в сторону от самых жгучих политических вопросов того времени
и занялся мирной, как будто нейтральной культурной деятель-
ностью.
Вот только это и мог рассказать Драгоманов в своей авто-
биографии об отношении своем к важнейшей политической про-
блеме 60-х годов на Украине. Этот краткий рассказ можно до-
полнить материалами, которые дают его же собственные статьи.
Они раскрывают истинный характер «нейтральности» Драго-
манова.
Несколько позже, будучи уже профессором киевского уни-
верситета и сотрудником русских либерально-буржуазных изда-
ний, будучи уже и известным украинским деятелем, Драгоманов
напечатал несколько статей, в которых прямо или косвенно речь
идет о восстании 1863 г. Всего полнее говорит он о нем в статьях,
напечатанных в 1872 г. в журнале «Вестник Европы»: «Восточ-
ная политика и обрусение». Публицистика перемешана в этих
статьях с воспоминаниями. Драгоманов вспоминает, например,
о патриотическом выступлении киевских студентов в 1861 г.
Он ссылается на брошюру проф. Шульгина и рассказывает о
том, что «молодежь киевского университета даже раньше пожи-
лых местных людей, а особенно раныпе представителей общества
в других краях России, разгадала цель польских стремлений;
она первая стала и<м противодействовать, чем могла. Первый па-
триотический русский адрес, протестовавший против учения, что
Западный край — польский, был подан в 1861 г. киевскими
студентами, т. е. за 1 V2 года до того, когда подача адресов в та-
ком роде стала модной во всей России» w).
Эту «моду» Герцен заклеймил тогда словом «адресолож-
ство». Он желчно писал о массовом холопстве русских либералов,
засыпавших царскую канцелярию своими адресами. Драгоманов
требует отдать дань первенства в адресоложстве киевским сту-
дентам, которые проявили такую активность и такую политиче-
скую «сознательность». Драгоманов ставит в заслугу киевским
студентам их молодое холопство. Но кто же были эти студенты,
кто стоял во главе их, кто был руководителем? Драгоманов не
называет имен. А сам он? Как относился он к этому забеганию
вперед киевских студентов. Он писал много лет спустя, что
«мысль о союзе с царским правительств-ом против поляков ка-
залась (ему) возмутительною и ошибочною». Но он явно не воз-
мущался адресом киевских студентов и не находил его ошибоч-
ным. Напротив, он приводит этот адрес в доказательство особой
проницательности киевских студентов.
Но эти «киевские студенты», имен которых мы не знаем,
не ограничились подаванием адреса. «Киевские студенты, —
продолжает Драгоманов, — поддерживаемые некоторыми профес-
сорами (главным образом, г. Павловым) открыли в противодей-
ствие польским школам, которые тогда устраивались по всему
Юго-западному краю и руководились тайным польским школь-
ным обществом... воскресные школы — первые воскресные школы
в России» Ь9). Между патриотическим выступлением киевских сту-
дентов с адресом царю и открытием воскресных школ есть пря-
мая политическая связь. Повидимому, делали одно и другое одни
и те же лица. Но нам известны имена некоторых киевских сту-
дентов, принимавших особенно энергичное участие в открытии
воскресных школ, и на первом месте среди них—Драгоманов.
Таким образом, вряд ли можно назвать нейтральной ту по-
зицию, которую Драгоманов занял во время восстания. Это была
позиция во всяком случае на стороне царского правительства,,
в одном лагере и с русскими и с украинскими националистами.
И та самая Педагогическая школа, которую Драгоманов изобра-
жает в своей автобиографии как своего рода тихое убежище
в стороне от политической схватки выглядела в действительности
совсем по-иному, — о чем рассказывает опять-таки сам же Дра-
гоманов. Много лет спустя он вспоминал о разговоре, который
вел он в качестве преподавателя Педагогической школы с попе-
чителем киевского учебного округа князем Ширинским-Шихма-
товым. Драгоманов доказывал этому тупому реакционеоу. что
книга для чтения на украинском языке не представляет никакой
политической опасности, а напротив, полезна. В ответ попечитель
70
разразился речью о борьбе с «общим врагом» — с Польшей.
Попечитель стоял на той точке зрения, что в интересах более
успешной борьбы с поляками надо не дробить силы и издавать
учебники на разных языках, а придерживаться одного языка —
русского. Драгоманов возражал:
— Вы желаете бороться с известными врагами, желаете
проводить известные мнения,—так вот я, вполне одобряя ваши
цели и разделяя ваши мнения, указываю вам факты, которые
должны осветить вам ту почву, на котооой вы хотите действо-
вать. и указываю вам на те запепки, за которые вы можете ухва-
титься в вашей деятельности 60).
Разногласия у Драгоманова с верным царским слугой, при-
сланным для более успешной борьбы с поляками, сводились
именно к «зацепкам»: как лучше зацепить массу крестьянства —
«патриотической» поопагандой на русском или украинском языке.
А «цели» и «мнения» были одинаковы. И эти цели и мнения
в данную эпоху вполне совпадали у считавшего себя демократом
и чуть ли не социалистом Драгоманова и v украинского помещика
Галагана, который тоже предлагал "а-ризму опереться на украин-
ское дворянство как на верную опору в борьбе с польской шлях-
той. Но Галагана, конечно, не могла смущать мысль о союзе
с царским правительством против поляков, и не казалась она ему
ошибочной.
«Некоторые малороссы... стали запутываться в разных тео-
риях о самобытности Малороссии. Теории их, без всякого со-
мнения, сами собою пали бы и посрамлены были бы малороссий-
ским же народом...» el). Под этими словами мог бы подписаться
полностью Галаган, но подписался под этими словами Драгома-
нов, который считал себя во всяком случае хлопоманом и был
убежден, что он защищает интересы украинского крестьянства.
Мы видим, что такая защита ничем по существу не отличалась
от защиты интересов украинского панства.
В статьях, написанных Доагомановым о польском восстании
в 1872 г., мы в праве видеть отражение тех взглядов, которые
составились у него еще в 1863 г. Восстание сблизило Драгома-
нова с украинофилами, но оно же бросило его вместе с украино-
филами в лагерь русской реакции. Следы пребывания в этом
лагере видны на всей следующей деятельности Драгоманова, —
даже и тогда, когда он числился среди вождей революционной
эмиграции.
Статья «Восточная политика и обрусение» имеет огромное
значение ‘ для характеристики политических взглядов Драгома-
нова. Мы остановимся лишь на отношении его к восстанию
1863 года. Сам Драгоманов в «Автобиографии» так определял
основную идею своей статьи: «Точкой отправления моего была
мысль, что после об’единения Италии, падения Наполеона, об’-
ещинения Германии, — следующий исторический момент должен
быть падение Турции и абсолютизма в России. Этот процесс,
который можно назвать эмансипацией славян, усложняется тем
71
обстоятельством, что германская раса движется на восток, где
стремится господствовать над славянами...» 62). Такова истори-
ческая концепция Драгоманова, опирающаяся на расовую борьбу
между германцами и славянами, — концепция как раз противо-
положная революционной концепции Маркса и Энгельса и даже
с герценовской имеющая только внешнее сходство. Конечной
целью у Маркса и Энгельса была европейская революция
и коммунизм. У Драгоманова — утверждение славянства как не-
которая историческая самоцель. Маркс и Энгельс условием победы
европейской революции ставили аграрную революцию в России
и уничтожение русского царизма. А Драгоманов стремился
к «падению» абсолютизма во имя укрепления буржуазного рус-
ского государства, которое должно стать опорой всего славян-
ства в борьбе с «германской расой». Но и это «падение абсолю-
тизма» лежало лишь в очень скрытых намерениях Драгоманова,
а в статье оно ни в чем не выразилось. Статья вся на том по-
строена, что политика «обрусения» окраин не укрепляет русского
государства, а ослабляет его, и именно в интересах единого силь-
ного русского государства, которое могло бы и Турцию побить,
и Германии дать отпор, необходимо дать развитие на окраинах
«местному элементу». Это все те же варианты на тему помещика
Галагана: «малороссийский элемент» —• лучшая опора царской
России. Драгоманов, как и многие русские либералы, видел, что
остатки феодализма мешают превращению России в сильное
европейского типа капиталистическое государство, и в очень осто-
рожной форме, затушевывая всячески свою мысль, выступал за
«европеизацию» русской монархии. «Вместо политики централи-
зации и обрусения во всей западной половине России приличнее
политика самоуправления областей и национальностей, основан-
ная на демократическом принципе. Такая политика даст
особенную силу и в восточном вопросе» вз).
Русские кадеты впоследствии перенесли полностью этот пункт
в свою империалистическую программу, и здесь нам надо под-
черкнуть, что именно стремление к «сильной России» легло
в основу областничества и автономизма Драгоманова.
Восстание 1863 г. Драгоманов и воспринял как удар по
сильной России, а тем самым и по Украине, которая, по его мне-
нию, как и все славянство, могла развиваться единственно под
защитой русской армии и русской буржуазной культуры. Он го-
тов был признать права Польши на некоторую автономию, но
«притязания революционеров (польских) все росли в ущерб на-
роду русскому» в4). В независимости Драгоманов решительно
Польше отказывал.
Отсюда и отношение к русской революционной демократии.
Драгоманов готов отнестись к ней снисходительно лишь потому,
что обвиняет ее в невежестве. Ни Герцен, ни Бакунин, ни Черны-
щевский не знали и не понимали, в .чем по-настоящему заклю-
чаются русско-польские противоречия, и где ключ к разрешению
их. Драгоманов не уступает Каткову, когда говорит о «преступ-
пости» русской демократии: «оболочка факта, участие в револю-
ции или в ее приготовлении, была, конечно, преступна, но пре-
ступление это объясняется только ошибкой и незнанием...» 65).
Поведение Герцена Драгоманов считает «непростительным».
Он повторяет гнуснейшую клевету, которую распространяла
реакционная русская печать, — будто Герцен, сам не веря в поль-
ское восстание, толкал юношу офицера Потебню на участие в йем,
гнал его на заведомую и бесполезную смерть...
Если Герцен, Бакунин, революционеры «Земли и воли»,
герои офицеры, сложившие свою голову за независимость Поль-
ши, были в представлении Драгоманова «преступниками» или ‘же
очень ограниченными людьми, слепыми орудиями преступных рус-
ских и польских интриганов, то палач-вешатель Муравьев, есте-
ственно, был спасителем и русского и украинского народа. Дра-
гоманов и воздает ему должное, как спасителю. Он не колеблясь
санкционирует расправу русских жандармов с июльским восста-
нием. «Польское восстание, — пишет он, — было закончено самым
наилучшим образом, каким могло кончиться при тех условиях,
при каких оно происходило...» Потому что в случае успеха вос-
стания «могла произойти ужасная гражданская война или новое
притеснение крестьян, которое стало бы ничуть не более легким
от того, что оно было бы установлено конституционным польским
сеймом» 6в). Гражданская война—это именно та аграрная peso*
люция, которой с таким нетерпением ожидали все подлинные ре-
волюционеры, но которой так боялись решительно все помещи-
ки— польские, украинские, русские. Но мог быть и другой
исход, и судьбу крестьян решали бы не русские и украинские
помещики под властью царских губернаторов, а польские поме-
щики в конституционном сейме, и это пугало Драгоманова не
меньше, чем аграрная революция, потому что это означало
тоже экспроприацию украинских помещиков.
Как же не благословлять украинскому «демократу» генерала-
вешателя Муравьева! Именно он отстоял имения русских и укра-
инских помещиков и в то же время руками, залитыми в крови
повстанцев, стал раздавать клочки земель крестьянам, особенно
тем, которые помогали усмирять восстание.
«Генерал Муравьев, как известно, был далек от мысли об
уступках крестьянству и, напротив, был всегда противником идеи
надела крестьян землею. Вот потому-то именно и важно, что и
такой человек увидел недостаточность одних репрессалий, про-
изводимых полицией и войском, как бы свирепы они ни были,
а обратил внимание на настроение народа; «крестьянский надел —
«Крестьянам» — вот был лозунг, тогда носившийся над краем, —
лозунг, который обстоятельства и настроение народа декрети-
ровали даже и польскому подземному правительству... Генералу
Муравьеву достаточно было только быть умным человеком, чтобы
понять необходимость опереться на народ. Меры, как образова-
ние сельской стражи, прекращение обязательных отношений
крестьян к помещикам и обязательный выкуп, перемена состава
73
мировых посредников, поверка прежних уставных грамот — сле-
довали одна за другою, увлекая одна другую» ®7).
Добавить к этим позорным строкам можно разве вот что.
Десять лет спустя, Драгоманов, уже в качестве революционного
эмигранта и цензора нравов революции, писал о Некрасове
в связи с известным стихотворением поэта в честь Муравьева.
Драгоманов сурово клеймил Некрасова за эту проявленную им
слабость. Но Некрасов, как известно, жестоко каялся в своем
поступке: «Не придумать вам казни мучительней той, которую
в сердце ношу», — отвечал он своим строгим судьям, и писал
свои стихи Некрасов в паническом страхе за судьбу журнала,
в обстановке жесточайшего террора... А Драгоманов никогда не
отрекался от панегирика своего генералу-палачу, да ничего по-
зорного в нем и не видел.
Драгоманов и позже возвращался к польскому вопросу. Он
специальную статью посвятил потом русской революционной де-
мократии— Чернышевскому, Герцену, Бакунину. Он попрежнему
писал об их ошибках в оценке польского восстания, но, конечно,
не смел именовать их «преступниками» и не смел восхвалять
в зарубежной печати палача Муравьева. Драгоманов писал и о
той позиции, которую заняли в вопросе о восстании 1863 г. Маркс
и Энгельс. Он знал, что Маркс содействовал организации не-
мецкого легиона в помощь повстанцам, но ничего, решительно
ничего не понял он в позиции Маркса, Энгельса, первого Интер-
национала. Драгоманов только то и усмотрел, что Маркс и Эн-
гельс-немцы. Их выступление в защиту Польши он оценил
как немецкое националистическое выступление ®8). Нельзя было
более демонстративно проявить свою собственную ограничен-
ность и свой узкий национализм в этом вопросе. Но это есте-
ственно вытекало из той общей позиции, которую занял Драго-
манов в 1863 г. вместе со всей русской помещичье-буржуазной
реакцией. Он был тогда искренним русским патриотом, сторон-
ником сильной «великой России», а вся европейская революцион-
ная демократия ставила перед собой задачу разрушения такой
«великой России» как первое условие к европейской пролетар-
ской революции.
Драгоманов запамятовал или ошибался, когда писал, что
в эпоху польского восстания мысль о союзе с царским правитель-
ством против поляков казалась ему возмутительною и ошибоч-
ною. В действительности, эта мысль представлялась ему пра-
вильной.
Не удивительно, что впоследствии русские буржуазные ли-
бералы восторженно отзывались о глубокой государственной
мудрости Драгоманова, особенно ценили именно его статьи о
Польше и видели в нем своего предшественника. А во воемя
империалистической войны с Германией кадетский публипист-
истооик А. А. Корнилов в книжке «Русская политика в Польше»
воскресил старые статьи Драгоманова и ставил его в призер
всем русским' либералам-патриотам: «справедливо указывал Дра-
гоманов...», «превосходную критику позиции, занятой тогда Гер-
ценом, дал впоследствии Драгоманов...» и т. д. 69).
Конечно, сам Драгоманов был убежден, что распинается во
славу «великой России», исходя из интересов украинского кре-
стьянства. Он с восторгом расписывал, как на Украине крестьяне
хватали и представляли по начальству польских панов. Он даже
именно крестьянам приписывал честь усмирения восстания на
Украине. «Слабое и кратковременное польское восстание было
усмирено гораздо больше крестьянами, чем войсками» 70). Он
повторяет клеветнические измышления киевских профессоров-по-
мещиков о том, что «деятельность войск во время восстания со-
стояла главным образом в охранении поляков от народа», — когда
в действительности войска охраняли от крестьянства помещи-
ков — и русских, и польских, и украинских.
Ленин писал в 1914 г.: «Было бы весьма интересной исто-
рической работой сопоставить позицию польского шляхтича-пов-
станца 63-го года, позицию всероссийского демократа-револю-
ционера Чернышевского, который тоже (подобно Марксу) умел
оценить значение польского движения, и позицию выступавшего
гораздо позже украинского мещанина Драгоманова, который вы-
ражал точку зрения крестьянина, настолько еще дикого, сонного,
приросшего к своей куче навоза, что из-за законной ненависти
к польскому пану он не мог понять значения борьбы этих панов
для всероссийской демократии (Ср. «Историческая Польша и все-
российская демократия» Драгоманова). Драгоманов вполне за-
служил восторженные поцелуи, которыми впоследствии награждал
его ставший уже национал-либералом г. П. Б. Струве» 71).
Дикий, сонный, приросший к своей куче навоза крестьянин —
это был именно тот крестьянин, который и нужен был пану. От-
сюда полная солидарность помещика, украинского пана Галагана
и украинского «демократа» Драгоманова.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ТРЕТЬЕЙ .
1. Маркс — Энгельс, т. VI, 6.
2. Маркс — Энгельс, т. VI, 382.
3 Там же, 383.
4. Маркс — Энгельс, соч. XXIII, 133.
5. Там же, 135.
6. М. Покровский. Внешняя политика 1919, с. 118.
7. Ю. Мархлевский. Из истооии Польши 1925, с. 31.
8. Маркс — Энгельс, соч. XXI, <с. 211.
9. Энгельс. Статьи 1871 — 75 гг. 1919, с. 45.
10. Ленин, соч. XVII, 457.
11. Герцен, соч. XVI, 389.
12. Там же, 389.
13. Ленин, соч. XIX, 257.
14 Герцен. Былое и ttvmm, III, изд. «Академия», 1932, стр. 149, 150.
15. Герцен, соч. X, 237.
16. Его же, XVI, 211.
17. Его же, XVII, 126.
18. М. Драгоманов. Бакунин. Казамь 1906, с. 62.
19. Н. ЧорныШШскШ^ fco*. VIII, 48.
20. Там же, 53.
21. «Литературное наследство», сборн. 3, 101.
22. ЧерйыйЬвск^, Vltl, 291.
23. Б. П. КойЬмйн. ЗайчНевокий и «Мокодай Россия», с. 60.
24. Его же, с. 105.
25. Материалы для истории рев. движения 60-х гг., под редакцией
Б. Базилевского (Б. Богучарского), с. 25.
26. Там же, с. 21.
27. Там же, с. 65.
28. Былое, 1907, >кк. 7, с. 255.
29. Былое, 1907, кн. 4, с. 17.
30. Герцен, соч. XVII, 163.
31. Маркс — Энгельс, соч. ХХШ, с. 151.
32. М. Драгоманов, соч. I, 219.
33. Его же, соч. I, с. 220.
34. С. Г. Сватиков. Общественное движение в России. 1905 г., с. 42.
35. Ф. Савченко. Заборона украшства 1867 р. ДВУ, с. 354.
36. М. Драгоманов. Hobi украшсык! nicni про громад ськ1 сдрави. Киев
1918, с. 87.
37. Там же, с. 86.
38. М. Драгоманов. Шевченко, узфашофгли й сырялгзм. Кие® 1914,
с. 89.
39. М. Драгоманов. Листи на Наддшпрянську Украшу. 1915, с. 21.
40. М. Драгоманов. Шевченко, укр. й соц., 91.
41. М. Драгоманов. Ho®i iricni, 82.
42. Там Исе, с. 82.
43. Материалы для истории рев. движ. 60-х гг., с. 90.
44. М. Драгоманов, Бакунин, с. 67.
45. Герцен. Соч., XVI, с. 484.
46. Ф. Савченко. Заборона укр., с. 328.
47. М. Драгоманов. Нов! mcni, с. 85.
48. «За сто л1т», I, с. 67.
49. Вл. Дебагорий-Мокриевич. Воспоминания, изд. 3, с. 15.
50. Герцен. Соч., XVI, 430.
51. М. Драгоманов. Великорусский интернационал и пэльско-украин
ский вопрос. Казань 1907, с. 62.
52. М. Драгоманов. iHoei пкзп, 86.
53. Там же, с. 84.
54. Там ж£, с. 84.
55. М. Драгоманов. Автобиография. Былое, 1906, 6, с. 187.
56. Там же.
57. Там же.
58. М. Драгоманов. Соч. 1, 69.
59. Там же, с. 71.
60. М. Драгоманов. Великорусский интернационал... с. 12.
61. М. Драгоманов. Соч. 1, с. 73.
62. М. Драгоманов. Автобиография, 193.
63. Там же, с. 194.
64. М. Драгоманов. Соч. 1, 145.
65. Там же.
66. Там же, с. 162.
67. Там. же, с. 164.
68. М. Драгоманов. Велик, интернационал... с. 6 — 7.
69. А. А. Корнилов. Русская политика в Польше. II. 1915, с. 56,57.
70. М. Драгоманов. Соч. 1, с. 164.
71. Ленин. Соч. XVII, 457.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СТАРАЯ И НОВАЯ ГРОМАДА
1
Киевская губерния в первой половине прошлого столетия за*
нимала одно, из последних мест по развитию в ней промышленно-
сти в России. Но в семидесятых годах она сразу выходит на
третье место в стране по числу паровых двигателей в промыш-
ленности: Петербургская—17.808 лош. сил., Московская—?
13.668 л. с., Киевская — 8.363 л. с. Любопытно, что и такая,
вполне земледельческая, губерния, как Подольская, в 70-х гг.
стоит впереди промышленных Варшавской и Петроковсхой
(Лодзь) губерний по общей мощности паровых двигателей в про*
мышленности: в Подольской губ.—5.480, а в Петооковской—
5.071 л. с.1)* Но в Петербургской, Московской, Петроковской
губ. огромный прирост и числа и мощности паровых двигателей
происходит по преимуществу за счет городской промышленности,
в эти годы Петербург, Москва, Лодзь превращаются в мощные
индустриальные центры,—между тем, Киев и Каменец-Подольск
остаются городами с чрезвычайно слабо развитой и по преимуще*
ству ремесленной промышленностью. Весь рост паровых двига-
телей приходится на губернию, на сельскохозяйственную про*
мЫшленность. Свеклосахарное производство дает украинским гу-
берниям это виднейшее место в общероссийской промышлен-
ности.
Свеклосахарная промышленность возникает на Украине за-
долго до «реформы». Первые заводы построены в 30-х гг. Про-
изводство сахара играет, конечно, важнейшую роль в процессе
буржуазного перерождения помещичьего хозяйства на Украине.
Все же это промышленность на крепостной основе. Ее основные
признаки — панщина, труд крепостных на заводе, на плантациях
и чрезвычайно низкий уровень техники. В таком виде производ-
ство сахара доступно и помещикам средней руки, и на Украине
разводится множество полукустарных «заводов». Падение бар-
щинного хозяйства является исходным пунктом промышленного
переворота. Часть заврдов вообще не может больше существо-
вать, и число заводов после «реформы» на, Украине сокращается»
Но оставшиеся вырастают в крупные капиталистические предг
77
приятия. Применение вольнонаемного труда требует и примене-
ния новой техники, и вместо прежней огневой варки распростра-
няется паровая, вместо ручных процессов производства — меха-
нические. Новых приемов обработки требует теперь и свекла.
Капитал овладевает всеми стадиями ее посе<ва и уборки, и это
влечет за собой увеличение числа сельскохозяйственных машин
в помещичьих экономиях.
«Переработка свекловицы в сахар еще сильнее сконцентри-
рована в крупных капиталистических предприятиях, чем виноку-
рение, — писал Ленин, — и составляет принадлежность точно
таких же помещичьих (и главным образом дворянских) име-
ний» 2). По всей империи было переработано в 1860—64 гг.
4,1 млн. берковцев свеклы, в 1870—74 гг. — 9,3 млн. Площадь
посева свеклы за десятилетие 1871—1881 гг. выросла вдвое *)•
Сахарная промышленность не только выросла на Украине
после «реформы», но именно после этого времени начала стано-
виться ее монополией. Капитал шел именно в украинскую сахар-
ную промышленность, и закрывались сахарные заводы, суще-
ствовавшие только на крепостном труде, преимущественно в вели-
корусских губерниях: «Наибольшее число сахарных заводов
в России действовало до введения крестьянской реформы, — пи-
шет исследователь этого вопроса. — С прекращением дарового
труда многие из них должны были прекратить свою деятель-
ность. В Тульской губернии, например, из числа 27 осталось
только три завода, в Московской, Тверской, Смоленской и Грод-
ненской губерниях закрылись все без исключения, в южных же
и губерниях царства Польского число их увеличилось на 8,/2%»
(К. К. Држевецкий. О положении свеклосахарной промышлен-
ности в России. Спб. 1883, стр. 4) 4).
Сахарная промышленность становится в России с 70-х гг.
одной из главнейших отраслей капиталистического хозяйства.
По числу рабочих, в ней занятых, по размерам вложенных капи-
талов она не уступает промышленности текстильной. А для
Украины сахарная промышленность занимает первое, ведущее
место. Сахар становится подлинно «белым золотом» для украин-
ских капиталистов, и капитал начинает обильно притекать с се-
вера, чтобы приобщиться к высоким прибылям. Правительство
со своей стороны делает сахарную промышленность обильным
источником акцизного государственного дохода и высокими тари-
фами ограждает ее от иностранной конкуренции.
Сахарозаводческий капитал подчиняет себе значительную
часть всего хозяйства Украины. Сахарная промышленность родит
и поощряет винокурение и откорм скота как побочные промыслы.
В период своего под’ема и расцвета она вызывает погоню за уве-
личением площадей под свеклу. Если помещик стремится пре-
вратиться в сахарозаводчика-капиталиста, то и капиталист-саха-
розаводчик стаоается стать богатым помещиком. Завод обрастает
плантациями. Он бешено скупает земли у средних и мелких по-
мещиков, разоряет их, превращает в своих вассалов. Завод ста-
78
рается урезать и без того со всех сторон срезанную и урезанную
крестьянскую землю.
Однако, вытесняя зерновую культуру, сахарное производство
должно ее же поддерживать. Культурное свекловичное хозяйство
требует посева хлебов и трав. Да зерновое хозяйство имеет и
свои собственные основы для интенсивного капиталистического
развития. С пятидесятых годов идет непрекращающийся рост
хлебных цен. Средняя цена пшеницы была в Одессе в конце
60-х гг. 9 р. 54 к., а в конце 70-х—12 р. 52 к. Непрерывно
рос вывоз хлеба: в 1863—65 гг. вывезено было 8*708 тыс. четв.,
в 1872—74 — 21.080 тыс. четв.
Ленин отмечает в «Развитии капитализма» перемещение
в 70-х гг. главного центра производства хлеба с северо-востока
на юг и юго-запад. Средне-черноземные губернии уступают пер-
венство степным и нижневолжоким. «Этот интересный факт гро-
мадного роста земледельческого производства в описываемом
районе об’ясняется тем, что степные окраины были в порефор-
менную эпоху колонией центральной, давно заселенной Евр.
России... Широкое развитие торговых посевов было воз-
можно только благодаря тесной экономической связи этих коло-
ний, с одной стороны, с центральной Россией, с другой стороны,
с европейскими странами, ввозящими зерно. Развитие промыш-
ленности в центральной России и развитие торгового земледелия
на окраинах стоят в неразрывной связи, создают взаимно рынок,
одно для другого. Промышленные губернии получали с юга хлеб,
сбывая туда продукты своих фабрик...» б).
Это все относится и к южной, степной части Украины, где
быстро заселялась Херсонщина, Екатеринославская губ., где
сельское хозяйство перестраивалось на широких капиталистиче-
ских началах. «...Капиталистические фермы окраин привлекают
сотни тысяч и миллионы наемных рабочих, развивая невиданные
раньше в земледелии крупные хозяйства с широкой кооперацией
наемных рабочих и т. д.... В степных окраинах частновладельче-
ские имения не только иногда отличаются огромными размерами,
но и ведут очень крупное хозяйство... в Таврической губ. Фальц-
Фейн имеет 200.000 десятин...» ®).
Рост капиталистического земледелия на основе более 'высокой
техники влечет за 'собой рост производства сельскохозяйствен-
ных машин, и Ленин в «Развитии капитализма» отмечает факт*
перемещения центра сельскохозяйственного машиностроения
с севера, из губерний Прибалтийского края, на юг, в степные гу-
бернии.
И следствием и причиной этого бурного проникновения ка-
питализма в сельское хозяйство Украины является развитие сети
железных дорог. Она растет после «реформы» по всей России.
Украина выдвигается и в этой области на одно из первых мест.
На десятилетие 1865—1875 гг. намечено было провести на
Украине 5 тысяч верст новых путей, преимуществ ено в напра-
влениях: 1) Москва—Севастополь, 2) Москва—Одесса через
70
Киев, 3) от линии Киев—Одесса в направлении к австрийской
границе 7). Но в результате концессионного ажиотажа было
проведено 12 тыс. верст, и на 1875 г. вся сеть дорог на Украине
составляла 17 тыс. верст, что представляло больше половины
длины всех магистральных линий в России. Почти все дороги
на Украине строились концессионным путем, находились во вла-
дении частного капитала, организованного в акционерные обще-
ства, и лихорадка железнодорожного строительства способство-
вала быстрому развитию банковского кредита.
Железные дороги оживляют и стимулируют быстрое разви-
тие каменноугольной промышленности. В 1860 г. в Донбассе было
добыто всего 6 млн. пуд. угля, в 1870 г. —15,6 млн. пуд.,
в 1880 г.— 87,3 млн. пуд. Иностранный капитал начинает при-
стально заглядываться на Украину.
2
В первые же десятилетия после «реформы» складывается на
Украине крепкая промышленная буржуазия. Ее основным источ-
ником и поставщиком является помещичий класс,—землевладелец,
становится сахарозаводчиком, через^ акционерные общества он
втягивается и в банковое и в железнодорожное дело, и в город-
ское строительство.
Вместе с перерождением землевладения происходит и на-
циональное его перераспределение. После восстания 1863 г. цар-
ское правительство ставит своей' задачей укрепление русского
помещичьего землевладения на западных окраинах. Этому дея-
тельно помогает русская буржуазия. Либеральные «С.-Петер-
бургские ведомости» в статьях известного агрария князя Василь-
чикова призывают русских дворян к выполнению патриотически-
культурного дела — к скупке польских имений, — кстати же, это
и очень выгодно, потому что дворянский банк не жалеет на это
кредитов. Полякам воспрещается покупка имений на Украине.
Фонд конфискованных имений распродается по дешевке русскому
чиновничеству. Конечно, за польскими аграриями и после разгро-
ма остается первое место по числу принадлежащих им десятин,
но их политическое влияние в крае сломлено. В 1873 г. либе-
рально-буржуазный украинофил Чубинский, состоящий на служ-
бе у сахарозаводческого капитала, открывает Юго-западный от-
дел географического общества речью, в которой говорит, что
после «освобождения» крестьян в 1861 г. и политических собы-
тий 1863 г. «на западных окраинах ожил русский элемент и
не-русская интеллигенция поменялась местами с русской» *).
Русская в данном случае означает и русская в собственном
смысле этого слова и украинская. Украинские националисты
склонны были и тогда и впоследствии отрицать существование
украинского помещичьего землевладения. Драгоманов писал:
«Евреи и поляки в наших западных губерниях представляют не
только народности, но вероисповедания и сословия: буржуазию
80
и аристократию» 8). Помещики — поляки, буржуазия — евреи,
крестьяне — украинцы — такова была привычная схема украин-
ского национализма. Она, однако, ничего общего не имела с дей-
ствительностью ни тогда, ни позже. И это опровергал сам Дра-
гоманов своими цифрами, или, вернее, цифрами Чубинского.
Нельзя доверять и статистическим упражнениям последнего, —
они явно тенденциозны, и их задача преувеличить роль польского
помещичьего элемента и уменьшить роль русской и украинской
буржуазии. Но из этих искаженных цифр проглядывают подлин-
ные национальные отношения.
В «Трудах этнографическо-статистической экспедиции в За-
падно-русский край» Чубинский так определяет количество земли
у польских и русских помещиков в трех губерниях Юго-западного
края — Киевской, Подольской и Волынской: у польских
6.000.000 десятин на 6.000 семейств, у русских до 1.500.000 де-
сятин на 1.000 семейств. У польских помещиков земли к началу
70-х годов было еще значительно больше, чем у русских (и укра-
инских), но это отношение быстро менялось не в пользу польских
помещиков. Земля быстро переходила в руки и местных и приш-
лых русских и украинских, а отчасти и еврейских элементов.
Еврейские капиталисты не имели права покупать земли, но это
запрещение обходилось либо таким путем, что земли покупались
евреями-капиталистами на имя русских чиновников и помещиков
(меж^у прочим, свое имя охотно предлагали для таких опеоапий
профессора киевского университета), либо участие евреев-капита-
листов маскировалось анонимной формой акционерного общества,
которому принадлежал завод.
Даже из статистики Чубинского видно, что в среднем рус-
ский землевладелец обладал более крупным имением, чем поль-
ский: тысяча десятин на польского помещика, 1.500 — на рус-
ского. Точно также и средний Годовой доход и среднюю стои-
мость земельной сббственности Чубинский для русского помещи-
ка определяет выше, чем для польского. Русские помещики, таким
образом, уже в начале 70-х годов представляли значительную
и влиятельную группу на правобережье.
Чубинский и Драгоманов говорят все время только о «рус-
ских» помещиках, но под ними следует разуметь и украинских
и даже украинских по преимуществу. У нас нет данных о нацио-
нальном составе русско-украинской помещичьей группы. Прави-
тельство не делало различия между ними и покровительствовало
им на равных началах. Галаган был главой украинофильской по-
мещичьей партии. — это не помешало царю ввести его в госу-
дарственный совет и наградить высокими чинами и после нача-
того гонения на украинофильство. Не подлежит сомнению, что
часть украинских помещиков быстро расставалась с последними
остатками автономизма, украинофильства и т. п. под притягатель-
ными лучами общероссийского банковского кредита. Высокий
процент на капитал обладает великой уравнительной и ассими-
лирующей силён. Потомки гётйана Скоропадского без труда
Д. Заславский
променяли свое историческое звание на придворное, но от этого
они не переставали быть украинскими помещиками, и, как мы
знаем, они вытащили застаревшие свои доспехи и облеклись в них
шутовским манером, когда этого потребовала контрреволюция.
Украинский помещик проделывал общую эволюцию вместе
с другими помещиками в период проникновения капитализма
в сельское хозяйство Украины. Он становился помещиком-про-
мышленником, он поставлял кадры для новой буржуазии не хуже
других помещиков и, пожалуй, проворнее, чем помещики велико-
русских губерний. В частности, украинские помещики заняли
очень видное место среди сахарозаводчиков новой формации,
he мало, конечно, украинских помещиков разорились в эту эпоху,
остались при небольших хуторах или перешли в ряды городского
служилого сословия. Но оскудение украинского дворянства не
имело такого распространенного характера, как оскудение на се-
вере. Капитализм развивался на Украине сильнее, чем в земле-
дельческих губерниях Великороссии, и промышленное сельское
хозяйство поддержало украинского помещика средней руки.
В сахарной промышленности украинские помещики принима-
ли участие еще до 1861 г., и даже не только украинские вообще
помещики, а и украинофилы. Сахароварением занимался один из
первых украинских писателей Квитка-Основьяненко. В компании
с другим украинофилом помещиком М. Новицким он основал
сахарный завод, и украинский поэт Гребенка писал по этому
поводу Новицкому: «Виват сахаровары! А мы же будем поку-
пать сие сладчайшее вещество зело дешевле теперешнего» 10).
По исчислениям Плевако 1Х, накануне «реформы» аграриям
местного происхождения принадлежало 51% сахарных заводов,
в том числе украинским помещикам — 21,7%,^ а польским —
29,6%. Русско-бюрократической группе — 45,6% заводов. Ста-
тистика эта имеет весьма условное значение. Легко можно пред-
положить, что и среди «русско-бюрократической» группы нахо-
дилось некоторое число чиновников украинского происхождения.
Во всяком случае, утверждение украинских националистов, в том
числе Драгоманова, о том, что на Украине помещики —по-
ляки, а крестьяне — украинцы, побивается данными еще доре-
форменной украинской статистики. А после «реформы» положе-
ние если и изменилось, то прежде всего во вред польскому зем-
левладению, и процент сахарозаводчиков украинского происхож-
дения мог только вырасти.
Решительно такую же щенность имеет утверждение Драто-
манова, принятое затем всеми украинскими националистами, что
буржуазию на Украине составляли евреи, а украинцы к буржуаз-
ной скверне совсем непричастны.
В сахарной промышленности до «реформы» действительно
преобладал дворянский капитал. При этом свыше половины заво-
дов принадлежало крупным титулованным помещикам и военной
знати. Только восемь заводов (3%') принадлежало купеческому
капиталу, и из них только два капиталистам-евреям. После «ре-
формы» картина быстро меняется. В сахарную промышленность,
как и в другие отрасли капиталистического хозяйства, быстро
проникает купеческий капитал. Национальный состав его пест-
рый. Впоследствии еврейскому капиталу, первоначальный источ-
ник накопления которого был в откупах и подрядах, в военных
поставках и т. п„ удается захватить виднейшее место. Но в семи-
десятых годах еврейский капитал занимает еще подчиненное
•место. А за первенство борются польские, украинские и русские
капиталисты. Среди них украинскому купечеству принадлежит
далеко не последнее место. Выходцы из мещан и крестьян, не-
давние крепостные делаются миллионерами, владельцами заво-
дов. имений, пароходов, заправилами банков и общественными
деятелями. Некоторые стараются забыть и о своем «низком»
происхождении и тянутся в дворяне. Они забывают и об украин-
ском происхождении и выдают себя за «русских». Но другие не
только остаются украинцами, но и занимают почетное место среди
украинофилов. В истории буржуазного украинофильства бывшие
украинские крестьяне, затем крупные купцы и заводчики Яхненко
и Симиренко сыграли роль, быть может, не столь «блестящую»,
как потомственный дворянин Галаган, но не менее влиятельную,
На сахарном заводе Яхненко-Симиренко надо остановиться не-
сколько более подробно. Это любопытная страница не только
в истории украинской буржуазии, совсем не замеченная Драгома-
новым, но и в истории украинофильства и в истории революцион-
ного движения на Украине. Городищенский завод не раз будет
встречаться в дальнейшем нашем изложении.
В личной истории этих первых украинских капиталистов не
плохо отразилась история капитализма на Украине — процесс
образования украинской буржуазии. Отцы их были крепостными
и выкупились у помещиков в первой четверти XIX в. Сыновья
вначале арендовали мельницы на своей родине в м. Смеле и, кро-
ме того, занимались кожевенным промыслом. Были они тогда мел-
кими хозяйчиками, раз’езжими торговцами. На ярмарках скупали
скот и развозили по селам тулупы и кожевенные изделия. Дела
шли хорошо, и вскоре один из них поселился в Одессе как пред-
ставитель фирмы. Разбогатели они на торговле с хлебом и к кон-
цу 40-х гг. числились купцами первой гильдии с капиталом свыше
миллиона рублей на ассигнации. С торговли хлебом они переклю-
чаются на сахарную промышленность. Один из братьев Яхненко
поехал во Францию и вывез оттуда машины, мастеров и директо-
ра. В селе Ташлыке в 1843 г. был построен первый рафинадный
завод на Украине, а через несколько лет фирма Яхненко и Сими-
ренко владела четырьмя песочными и тремя рафинадными заво-
дами.
Помимо этого, у нее были десятки тысяч десятин земли и
свои кирпичные и машиностроительный заводы. В 1849 г. был
построен огромный песочно-рафинадный завод в м. Городище,
он стал центром промышленной деятельности Яхненко-Симиренко
и их резиденцией.
Несмотря на свою всероссийскую известность, фирма сохра-
нила украинский бытовой характер. Городище Стало одним из
влиятельных культурных украинских центров. Владельцы завода
принимали деятельной участие в предприятиях украинской бур-
жуазной интеллигенции» а молодое поколение сахарозаводчиков
имело отношение и к украинским социалистическим и револю-
ционным кружкам. Яхненко был городским головой в Одессе
в 70-е годы, на его дочери женился Желябов, который бывал
в Городйгце. В 1859 г. в Городище пробыл несколько дней Тарас
Шевченко 12). Свой первый пароход на Днепре в 1853 г. Яхнёнко-
Симиренко окрестили именем ^Украинец». В конце 60-х годов
денежные дела фирмы поШатнуЛИсь, и была учреждена админи-
страция по ее делам. Во главе этой администрации сТал Извест-
ный украинский ДейтеЛь Чубинский, кдТорый И раньше был бли-
зок к делам фи омы18).
ЯхненКо и Симиренко были наиболее Видными, но далеко не
единственными представителями крупной украинской купеческой
буржуазий. Попытка Драгоманова отождествить б^ржуазШо на
Украине ё еврейским капиталом Явно НёсоСТоЯТёльна. Между
украинскими, русскими, еврейскими и Польскими капиталистами
на Украйне шла борьба за место й влияние на рынке, но это была
борьба конкурентов, а не врагов, и Национализм не мешал укоа-
йнпким капиталистам итти сПлРШь и рйДОм Вместе с евреями-
капиталйсТами И даже служить ИМ. После того, кай польское по-
мещичье землевладение на Украине получило сильнейший удар
и потеряло свое политическое влияние, украинская памешичья
и купеческая буржуазия Стремилась занять освободившееся ме-
сто. Но ей пришлось здесь Встретить противника, несравнимо
более сильного: русскую буржуазию, русских НоМёЖИкоВ. Пло-
ское поавйТельство Проводит йа всех окраинах, В Том Ийслё й на
Украине. Пентралй’затою'скую политику, поддерживая и Поо-
двигая всюду великорусский капитал. русских чИНовнИко-в. nvc-
скую буржуазную Интеллигенцию. Колонизаторская политика
проводится под знаменем великодержавного шоВйнйзма. Это вле-
чет за собой рост националистических НастрОСнИй среди украин-
ской буржуазной интеллигенции.
Развитие капитализма на УкраиНе, более быстрое и реши-
тельное, чем в других частях России, создает и Широкие калоы
мелкобуржуазной интеллигенций. Разоренные Мёлкйе помещики
ТяИутся сами, а еще больше Посылают своих детей для заоаботка
в города. Промышленность пред’яВляет спрос На служащих, на
администрацию, на врачей, Инженеров, учителей. Развивается
конторское, банковское делЬ. К образованию—не только низшему,
но и среднему, а там и высшему—-тянется городское купечество
и мещанство. Киевский университет в 70—80-х гг. теряет свой
Шляхетский характер, сынОВЬя поляков Помещиков представляют
уже меньшинство, И в пестрой студенческой толпе все больше
появляется интеллигентского пролетариата Молодежи, живушей
пока впроголодь, выйбДце& из Городков и сел, ПрббиИаШщйк при
84
домощц удаверсщстского дицлдж рдои путь в руководящие
круги капиталистического общества. В условиях русификаторской
Политики капиталистическая культура на русском языке является
|цеобаддшдам условием карьеры, Еврейская буржуазная интел-
лигенция служит усердной агентурой русского капитала.
Вместе с тем часть мелкобуржуазной интеллигенции, наибо-
лее демократическая по своему происхождению, начинает отра-
жать д своей идеологии смутные настроения, идущие от растре-
воженного капитализмом, переживающего новую эпоху в своей
Исторической жизни украинского крестьянства ц нарождающегося
украинского пролетариата.
Киев 70-х и 80-х годов мало похож цо своему культурному
Облику на Киев 60-х годов. Слетает польский шляхетский налет.
Хотя промышленность остается преимущественно ремесленной
и есть лишь небольшие механические мастерские, но положение
узла трех важнейших магистралей, железнодорожные мастерские,
правления дорог, банков, сахарных заводов, пароходство по
Днепру, оживленное городское строительство — все это напол-
няет город кипучей жизнью. Украинская буржуазия энергично
борется за то, чтобы в этой городской сутолоке закрепить свою
политическую власть распространением украинского языка и
украинской капиталистической культуры.
В борьбе с русским чиновничеством и русификаторским рус-
ско-еврейским капиталом украинская буржуазия ищет поддержки
на селе. Сохранившая свою патриархальную примитивность, от-
сталая крестьянская культура представляется украинской бур-
жуазной интеллигенции мощными резервами для украинской ка-
питалистической культуры. Экономика пореформенного села не
представляет особого интереса длй украинской буржуазии. В этой
области нет ничего, что отделяло бы ее от буржуазии не-украин-
ской. Но привлекает этнография —язык, песни, обычаи, вообще
украинская старина: старина—это испытанный материал для вся-
кого национализма.
3
«Освобождением» крестьян от крепостной зависимости капи-
тализм во всей России стремился создать свободные для себя
рабочие руки. Этот процесс подлинного освобождения крестья-
нина от возможности вести самостоятельное хозяйство на своей
земле происходил наиболее интенсивно там, где всего больше
Проник капитализм в сельское хозяйство. На Украине крестьян-
ский надел с самого начала был меньше, чем в центральной Рос-
сии. На Украине и отрезки в пользу помещиков были больше. Как
и всюду в районах торгового помещичьего земледелия, площадь
крестьянского землепользования на Украине после «реформы»
сократилась, и сокращение было бы еще более значительным,
если бы польское восстание на правобережье не заставило пра-
вительство в страхе перед крестьянским движением прирезать
85
крестьянам некоторое количество награбленной прежде в пользу
помещиков земли. В Екате/ринославской губ. площадь крестьян*
ской земли сократилась после «реформы» на 37,6%, в Харьков-
ской—на 28,3%. Полтавской—на 37,2%1 Соответственно сокра-
тилось и количество земли на душу. В Екатерииославской до «ре-
формы» было 2,8 дес. на душу, после нее—2; в Киевской губ.
вместо 6,6 дес. — 2,2; в Подольской вместо 5,5 дес. — 2,2 дес.
Крестьянину давалась «свобода» от помещика лишь для того,
чтобы он убедился в том, что без помещика он существовать не
может. Пролетаризация крестьянского хозяйства на Украине г'\а
нога в ногу с капитализацией сельского хозяйства, и недостатка
в свободных рабочих руках сахарная промышленность не испы-
тывала, и если она все же прибегала в широких размерах к найму
рабочих в других местах и в других губерниях, в том числе
и за пределами Украины, то это об’яснялось совсем иными
причинами.
К 80-м годам, по данным Сквоюцова 14), в Полтавской губ.
число несамостоятельных крестьянских хозяйств доходило до
82%. Крестьянин вынужден был работать на помещичьих план-
тациях, вынужден был и итти на сахарный завод рабочим. «...Рост
производства свеклы, — говорит Ленин, — повышал спрос на
сельских рабочих, превращая окрестное крестьянство в сельский
пролетариат» 1Б). В то же время усиливается пооцесс выделения
и образования крепкой кулацкой верхушки. Зажиточные кре-
стьяне в некоторой своей части богатеют вокруг сахапных заво-
дов, делаются мелкими плантаторами, разживаются на откорме
скота, заводят свои хутора. На смену разоряющемуся мелкому
помещику-дворянину, цепко держащемуся все же за свой хутор,
идет новая порода помешиков-хуторян, подымающаяся из кулац-
кой верхушки украинского села. В конце 70-х годов народник-
наблюдатель так описывает украинское село: «В любом казацком,
селении можно встретить поместительные хаты, с окнами в шесть
стекол, к которым примыкают фруктовые сады, обширный ого-
род, крытые соломой риги и другие хозяйственные постоойки.
Доказательств зажиточности казаков существует много. Но. с
другой стороны, контраст между достатком и бедностью гораздо
сильнее в казацких селениях, чем в любой крестьянской деревне,
где нивеллирующая сила нужды наложила свою печать на всю
обстановку. Рядом с поместительными хатами здесь можно уви-
деть одинокие хатки на курьих ножках, без всяких хозяйствен-
ных построек, без плетня, даже без «поисьбы» (заваленки), с об-
щипанными и прогнившими крышами. И, что всего знаменатель-
нее, последнего рода построек тут гораздо больше: из тридцати
дворов вы, пожалуй, не насчитаете и восьми «хозяйских»
помещений. И в одежде, и в пище, и словом во всей внеш-
ней обстановке казаков можно заметить тот же резкий
контраст...» 1в).
Образование немногочисленной кулацкой верхушки, форми-
рование крестьянской мелкой буржуазии, с одной стороны, и мас-
86
сотое обезземеление, пролетаризация и обнищание крестьянства—
это черты, общие крестьянству всей России после крестьянской
«реформы», но на Украине они выразились с особой отчетли-
востью, особенно в районах сахарной промышленности. Завоева-
ния капитализма здесь не могли внушить сомнения непредубеж-
денному наблюдателю, и почти не оставалось места для народни-
ческих иллюзий о спасительной роли крестьянской общины, на
Украине почти повсеместно отсутствующей. Народничество .в его
последовательной «ортодоксальной» форме на Украине было тео-
рией, импортированной с севера мелкобуржуазной интелли-
генцией.
О положении украинского крестьянства в районах сахарной
промышленности, то-есть в основных, решающих районах Украи-
ны, много говорить не приходится. Кабальная зависимость от
сахарозаводчиков и помещиков-плантаторов по существу ничем
не отличалась от крепостного права, от «панщины», и всю свою
ненависть к панщине крестьяне целиком перенесли на сахарные
заводы. В своей работе о «Новых украинских песнях на обще-
ственные темы» Драгоманов приводит ряд коестьянских песен,
сложенных и до «реформы» и после нее. Они аналогичны Фабрич-
ным песням севера, но фигурирует в них сахарный завод. Работа
на сахарном заводе хуже крепостной неволи, хуже даже рекрут-
чины, которая в песнях обычно ничем не отличается от каторги.
Вот поет крестьянка:
К а жуть люде: меш воля!
Оч. хоть воля, хоть ’неволя,—
HixTo не зна мото горя...
А М1й мил ни у невю1Л1,—•
На сахарном заводь..
Русская фабричная песенка была переработана крестьянами
на Украине:
Ми з роботушки йдемо,
Сухарики гриземо;
На роботушку йдемо,
Дри1бчт сльозы ллемо.
На другий год не прийдемо
I собаки не пришлем,
I суадам закажем...
Это совсем не пустая угроза. Крестьяне лишь в случае край-
ней отчаянной нужды нанимались на сахарные заводы и уходили
при первой возможности. Это вызывало непрерывные жалобы
сахарозаводчиков на непостоянство, текучести и малую дисципли-
нированность рабочих из окрестных деревень.
Вражда к сахарным заводам выражалась и в более энергич-
ной форме в этих же песнях, которые отсталому и неграмотному
крестьянству заменяли примитивную антикапиталистическую аги-
тацию и прокламационную литератуоу.
На вопрос, где ее милый, украинская крестьянка отвечает:
он на работе,
Там ройгр,— ?ИЖ1— ДО здробдяе,
Вой! да хазя^н его лае.
Вой! да на хаздина нарикае,
Вон! хкйхав хазямн is дому,
Вой! да народили длопщ йому:
Ilium цо$ар пр заводу.
Вой, да шшла слава по народу.
Вариант этой песни вносит «техническую поправку»:
Наробили хлопав лому
Та на весь город погоеору:
Хлошр труби розломили
По заводу пар пустили...
В этих народных песнях очень точно отражается положение
^сельскохозяйственного пролетариата Украины, еще не разорвав-
шего пуповину, связывающей его с крестьянским хозяйством. На
заводах сахарной промышленности работало в 70-х годах свыше
80 тысяч рабочих, и рабочий вопрос очень рано стал и перед
капиталистической буржуазией Украины, и перед украинофиль-
ской буржуазной интеллигенцией. Условия труда на сахарных
заводах были поистине каторжными: рабочий день —12 часов,
в удушливой обстановке, где у котлов, у выпарки, у центрофуг
приходилось работать нагишом. Жизнь в антисанитарных бара-
ках, в невообразимой грязи, холоде, темноте. Заработная плата
нищенская и притом вся построенная на кабальном выжимании
пота из рабочего.
Общепринятой была система подрядного найма. Агенты за-
вода и экономий, часто самостоятельные подрядчики, нанимали
рабочую молодежь в различных местах, иногда в отдаленных
губерниях, соблазняя авансами, подарками, выпивкой. Завод имел
дело только с подрядчиками, которые затем гнуснейшим образом
эксплоатировали свои «артели», надувая их на всем —на пище,
одежде, жилище, обсчитывая и спаивая. Вывезенный за сотни
километров от своей деревни, лишенный паспорта, рабочий ока-
зывался бессильным орудием в руках подрядчика.
Злоупотребления в этой области были вопиющими, а труд
в таких условиях не мог быть производительным, и еще меньшей
могла быть элементарная добросовестность со стороны рабочего.
Это знали и сахарозаводчики. Дисциплина на заводе поддержи-
валась штрафами, непрестанной бранью и побоями. Рабочих не-
щадно били и до «реформы» и после нее, и традиции мордобоя
на сахарных заводах уцелели до 1905 г. Слабым и плохим дирек-
тором, сменным инженером, механиком считался тот, кто не умел
бить рабочего. Жалобы избитых полиции и в суд при общей тем-
ноте, бесправии рабочих, их зависимости от подрядчиков и при
повальной продажности всех властей были, конечно, безрезуль-
татны. Зато нередки были и те ответы на сахарную каторгу,
о которых поет песня: и поджоги, и нападения на администрацию,
и самовольные уходы.
Виднейший киевский украинофил, он же виднейший деятель
сахарной промышленности на службе у украинского капитала,
Чуоинский в 10/1 г. читал пространный доклад на собрании
киевского отдела технического общества о положении рабочих в
сахарной промышленности. Он оговорил с самого начала, что рас-
сматривает этот вопрос под углом зрения интересов капитала.
«Ьсли и машина, — говорил .он, — требует ухода за ней, то тем
в большей степени раоочий — эта сила, обладающая сознанием
и чувствительностью. Я думаю, что не только моральный долг,
не только предписания закона в защиту рабочих, но и интерес
(капиталиста} требует от владельцев найти способ к улучшению
положения рабочих» 17).
Чуоинскии рисует положение рабочих на сахарных заводах
довольно выразительными и яркими чертами. Он не замалчивает
кабалы, ограбления рабочих подрядчиками, побоев, fc.ro основной
вывод: надо отказаться от подрядной системы, от найма рабочих
где-то на стороне, Ovp6eHHQ за пределами Украины, и организо-
вать привлечение рабочих из местных крестьян. С ним теоретиче-
ски соглашались,—техническое общество было центром капита-
листической интеллигенции и поэтому позволяло себе либерализм
в ту эпоху,—но все жаловались на враждебное отношение мест-
ных крестьян к сахарным заводам и ненадежность их как рабочих
При первой возможности заработать у себя в селе крестьянин
бросает завод и плантации. Из лиоеральных разговоров в техни-
ческом обществе так ничего и не вышло. Сахарозаводчики пред-
почитали остаться при подрядной системе найма рабочей силы
не только потому, что эта сила была дешевле, но и потому, —
и это было главное, — что эта сила была более покорна вслед-
ствие своей оторванности от села, беспомо цности, а также чуж-
дости крестьянского окружения. Иной национальный состав имел,
несомненно, немалое значение. Пришлые из Курской, Смолен-
ской, Воронежской губ. рабочие, особенно «белоруссы», «лапа-
цоны», как их называли в насмешку, не могли сблизиться с кре-
стьянами соседних деревень, не понимая их языка, чуждые их
быгу. Капиталисты-украинофилы в этом отношении не отли-
чались от всех прочих капиталистов.
Эти враждебные отношения между сахарным заводом и со-
седними селами, делавшие сплошь и рядом сахарный завод своего
рода крепостью, блокгаузом среди ненавидящего его населения,
не могли не произвести впечатления на украинскую демократи-
ческую интеллигенцию. Один из позднейших сотрудников Драго-
манова, украинский социалист-народник С. Подолинский, перепи-
сывавшийся, как известно, с Марксом и Энгельсом, дебютировал
в украинской литературе работой о положении рабочих и кре-
стьян на сахарных завода Украины 1ь).
Помещики и капиталисты Украины в 70-х годах имели осно-
вания не доверять крестьянам и бояться общих волнений и от-
дельных проявлений аграрного террора. Крестьянские «беспо-
рядки» не сливались в общую полосу, не носили сплошного ха-
рактера, но все чаще давали о себе знать отдельными вспышками.
В 1880 г. «Листок народной воли» (№ 3) писал об «аграрной
мести» со стороны крестьян: «За последний год можно указать
множество случаев столкновений крестьян с помещиками, окон-
чившихся военным постоем или преданием суду «зачинщиков».
В особенности богаты в этом отношении южные
губернии с малорусским населением» 10). Во втором выпуске дра-
гомановской «Громады» содержится обширная хроника крестьян-
ских и рабочих выступлений на Украине в 1875 и 1876 гг. Она
дает очень яркую и живую картину эксплоатации крестьян и ра-
бочих на сахарных заводах и планта|тиях и рисует их быт. Укра-
инская мелкобуржуазная интеллигенция была знакома с этим бы-
том. Настроения, враждебные буржуазии и помещикам села, пере-
давались и ей, вызывая ее полевение, радикализм и рождая идео-
логию крестьянского «социализма». Но по мере того, как опреде-
лялись эти настооения украинской, связанной с селом буржуазно-
демокоатичрской интеллигенпии, v папского правительства и v
русского помешичье-буожуазного капитала создавалась тенденция
отождествить радикальное украиноФильство с революционным и
сопи а пиитическим движением. Гонения на украинский язык, на
украинскую литературу, культуру, этнографию, даже на украин-
скую музыку идут из этого поме^ичье-буржуазноту) и^^ника:
из паническогох страха пеоед агоаоной революцией на Украине.
Страх этот охватывает и украинскую буржуазию, которая откры-
вает бегство из ставшего опасным украинофильского лагеря.
4
И. Белоконский так описывает киевскую общественную жизнь
70-х годов:
«Жизнь в Киеве била тогда могучим ключом. Помимо укоа-
иноФилов. попрежнему представлявших из себя самый солидный,
культурный и просвещенный элемент, являвшийся постоянным
бродило'*, возбудителем общественного движения, — Киев за-
полнен был представителями разнообразных, тогда довольно Ту-
манных, революционных течении» ).
Белокоиский — этот наоодоволен по недоразумению—писал
свои воспоминания тогда, когда он на самого себя смотоед* уже,
как на вполне «солидного», то-есть вполне буожуазно-либеоаль-
нпго писателя. Отсюда его характеристика укоаиноФильства в
Киеве. Ее можно признать правильной, если внести некотопУю
поправку. В среде буржуазной и, пожалуй, отчасти мелкобур-
жуазной интеллигенции украинофилы были действительно наибо-
лее заметным элементом.
Политическое оформление либеральной украинской"буржуа-
зии произошло несколько раньше, чем русской. «Стаоая Громада»
была фактически партией, представлявшей широкие круги укра-
инской буржуазии. Это была именно партия, а не просто куль-
турно-этнографический кружок. У нее не было на первых порах
90
определенной писанной политической программы, но это не ме-
шало ей иметь определенное политическое лицо и выступать в ка-
честве политической организованной группы, — например, в пе-
реговорах с народниками-террористами о прекращении тероооа.
История Старой громады восходит к 60-м годам. Русов
и Волков, члены ее, сообщали, что первоначальный кружок «сло-
жился из обломков бывшей редакции «Основы» и студенческой
громады киевского университета, известной в свое время учре-
ждением первых в России воскресных школ» 21). Это достаточно
ясно говорит о политическом характере первоначального ядра
Старой громады. Редакция «Основы» была литературным вы-
разителем идей украинского помещичьего либерализма, превра-
тившегося после восстания 1863 г. в чистейшую политическую
реакцию. Впрочем, уже в 1862 г. в первом своем литературном
манифесте, «Отзыве из Киева», напечатанном в катковской «Со-
временной летописи», организаторы «гпомады» выступили с ре-
шительным осуждением революционной молодежи. Среди «об-
ломков» студенческой громады наиболее видную роль играл,
несомненно, Драгоманов, взгляды которого тогда представляли
смесь наивного крестьянского демократизма с русским патрио-
тизмом, полонофобством и отчасти украинофильством. Поли-
тическая реакция, царившая во второй половине 60-х годов
и сопровождавшаяся гонением на украинское слово, соединила
и примирила в едином лоне и поблекший либерализм стар-
шего поколения украинской буржуазии, и непрочный демо-
кратизм украинской буржуазной молодежи. Политические инте-
ресы отошли на второй план, на первом были интересы развития
украинской буржуазной культуры — литературы, этнографии,
истории.
В 70-х годах с общим оживлением всей российской обще-
ственности замкнутый кружок Старой громады становится чоез-
вычайно широко разветвленной по всей Украине организацией,
имеющей свои филиалы и в Петербурге. Именно в это время он и
начинает называться Старой громадой в отличие от новых, мо-
лодежных украинских кружков.
О личном составе Старой громады очень подробно пове-
дали правительству известные предатели Веледницкий, Курицын
и Богословский. В их обширном показании названы сотни имен.
Конечно, они очень много напутали и налгали, следуя директиве
начальства: возможно больше сблизить украинофилов всякого
толка с народовольческими кюужками, с теооористами. Печатая
«Свод указаний, данных некоторыми из арестованных по делам о
государственных преступлениях», редакция «Былого» 22) в 1907 г.
обратилась к видным деятелям Старой громады Русову и Вол-
кову и просила дать к этому «Своду» свои корректирующие при-
мечания. С их поправками «Свод» можно считать более или
менее надежным источником информации о составе старой и мо-
лодой громады, их взаимоотношениях и об отношениях украино-
филов к другим революционным организациям.

91
Основной, руководящий состад Огщой г^ддщ П«*
речислен довольно точно. Русов и Валко МОТАИ рэдздти лишь
одного сомнительного члена (Класовекоро). Никпро ид видней-
ших участников предатели, повидимому, и це пропустили.
Из тридцати приблизительно активных участников совета
громады большинствоэто профессора киевского университета
(Драгоманов, Антонович, Зибер) и учителя киевски^ гимназий
(Житецкий, Ковалевский, Науменко), писатели, этнографы«« все
верхи украинской буржуазной интеллигенции, сплошь выходца
из помещичьей среды, сохранившие с ней близкую связь, Есть
и помещики (Линтваревы, Антипович, Щитинский, Домонтрвич).
Есть врачи. И, наконец, есть люди, прямо связанные с коммерче-
скими капиталистическими кругами: Чубинский, директор-распо-
рядитель сахарного завода, Рубинштейн, директор банка, Ста-
рицкий, совершающий какие-то сухарные поставки военному ве-
домству.
Все это v-T- украинская буржуазия, однако Не очень круп-
ная и по настроениям своим либеральная. «Кружок этот был да-
лек от какой бы то ни было революционной деятельности, — го-
ворит Русов,— но отдавался вполне деятельности конртитуцион-
но-освободительной, на почве украинских интересов» 23). Это то,
что впоследствии получило название кадетизма. Почти все до-
жившие до революции 1905 г. члены Старой громада И стали
действительно кадетами, — в российском основном или украин-
ском варианте этого понятия.
Если, однако, не ограничиваться формальной стороной, при-
знаком прямой принадлежности к организации, то корни Старой
громады уходили глубже в буржуазно-помещичью среду, захва-
тывали слон, более основательные и крупные.
Старая громада была нелегальным или полулегальным
центром либеральной украинской буржуазии. Онд, несомненно,
пользовалась очень большим влиянием среди киевской буржуаз-
ной интеллигенции, но для распространения этого своего влияния,
для овладения важнейшими культурными центрами. Старая гро-
мада с большим успехом создавала и летальные центры. Она
старалась подчинить своему влиянию профессуру киевского уни-
верситета, его научные общества. Чубциркий проводил украино-
филов в киевский отдел технического общества. Старая громада
одно время имела свой печатный ежедневный орган нд русском
языке, «Киевский телеграф» — одну из наиболее влиятельных
провинциальных газет своего времени. Но всего больше значения
Старая громада придавала созданному в 1873 г. Юго-западно-
му отделу российского географического общества. Он должен .был
стать собирательным центром для всех культурных сил украин-
ской буржуазной интеллигенции, основным орудием политическо-
го воздействия украинской буржуазной культуры. Университет
трудно было отвоевать от угнездившегося в нем русского науч-
ного чиновничества. Русские профессора смотрели нд университет,
кап на крепость русской централизаторской и русификаторской
политики. Юго-западный отдел географического общества должен
бЫл стать его противовесом. '
Учредительное собрание отдела состоялось в помещении го-
сударственного банка, любезно предоставленном директором это-
го банка — он же профессор киевского университета — Бунге.
Высшее губернское начальство, включая и генерал-губернатора,
ничего опасного не видело в затее группы профессоров, извест-
ных Киеву педагогов и банковских деятелей. На первом собрании
было 17 человек, председательствовал генерал-губернатор, и из
присутствующих 10 или 11 человек были членами Старой гро-
мады, а трое, не принадлежа к ней формально, были сочувствую-
щими. Председателем отдела был избран Г. П. Галаган, нам уже
известный. Он охотно принял избрание и был деятельным участ-
ником занятий Отдела, хотя первый сбежал, когда над Отделом,
как украинофильской организапией, сгустились тучи. Конечно,
Галаган превосходно знал, что Отдел является ширмой для ра*
боты нелегальной Громады, но он считал своим украинским дол-
гом поддерживать Громаду. Он не входил в нее не только потому,
что считал это, возможно, несовместимым со своим положением,
а и потому, что программа Громады была слишком радикальна
для него. Он, впрочем, не расходился в своих политических взгля-
дах с членом ГроМады проф. Антоновичем и в своем ч дневнике»
однажды записал: «Был V проФ. Антоновича... Моя программа *
ему пойраййлась...» 24). Заседания Отдела и происходили на
квартире Галагана^
Из коуПный помещиков и капиталистов Галаган ближе всех
стоял к Старой гооМаде и ее начинаниям, но он был совсем
не единственным. Содействие ей оказывал и богатый помещик-
украинофил Тарковский. Для увеличения Финансовых средств,
а также и для поднятия политического веса Отдела были избраны
«почетные члены» Из числа виднейших капиталистов и помещиков
Украины. Их было тринадцать, и семь—это крупнейшие сахароза-
ВодЧйки. Конечно, тут и Симиренко, сын основателя сахарной
Украинской династии, владелец городищенского завода. На его
средства был издан «Кобзарь» Шевченко. Белоконский описы-
вает в своих воспоминаниях, как поиезжали в гости к Платону
Федоровичу Симиренко в Городище виднейшие украинофилы.
Белоконский был учителем в школе на этом заводе, на котором
«Полным правом гражданства пользовались украинский язык,
украинская песня, украинская музыка» 25).
Эта Связь крупных помещиков со Старой громадой не
была таййой и для Правительства, Оно предпочитало, однако,
закрывать на это глаза до тех пор, пока буржуазное украино-
фильство ограничивалось верхами украинской интеллигенции и
сохраняло свой помещичье-профессорский характео. В известном
Нам «Сйоде» предатели, мешая факты с болтовней, рассказывали:
«Кроме втйх лиц, принимавших, так сказать, непосредственное
участие в деятельности общества, существует... еще более суще-
ственная Йдддержка со СТорОйы таких сочленов кружка, имена
которых сохраняются в большой тайне. Эти тайные члены круж-
ка, преимущественно старики-помещики и лица с высоким обще-
ственным положением, сочувствуя стремлениям и задачам кружка,
содействуют осуществлению его целей как денежными средства-
ми, так равно своими умственными силами, связями и протекцией.
Лица эти, будучи сами украинцами, оказывают помощь лишь об-
ществу украинофилов; прежде они были только националистами,
но с переходом деятельности этого общества на социальную поч-
ву сделались также социалистами». 1ут полицейский автор за-
дрался. Галаган, Симиренко, Рудченко, Тарновский и другие
даже во сне не могла бы увидеть себя «социалистами». Но связь
украинской буржуазной интеллигенции, сгруппированной в Ста-
рой громаде, с крупными помещиками и капиталистами не под-
лежит сомнению. Это не вызывало в самой Громаде никаких
неудобств, пока Громада, как выражается полицейский автор, не
стала «переходить на социальную почву».
Еще до начала 70-х гг. 1 ромада была замкнутым кружком
квалифицированной буржуазной интеллигенции. Посторонние до-
пускались на собрания с большим разбором, а чтобы быть при-
нятым в члены 1 ромады, надо было обладать дипломом и сдать
своего рода политический экзамен. Громада осторожно формиро-
вала свои молодые кадры. Но 70-е годы создают массовый
приток в политическое движение мелкобуржуазной интеллигенции,
и в университетах, семинариях, гимназиях закипает снова бурная
жизнь. Все эти новые элементы не могут вместиться в Громаде,
да она их и не пускает к себе, храня и свою «аристократичность»
и свою политическую умеренность. Создается новое, молодое
украинофильство, рядом со старым, возникают новые громады,
б отличие от «Старой». В одном лишь Киеве насчитывалось до
200 членов участников различных «кошей», «куреней». Социаль-
ный состав этой украинской молодежи совсем иной, — тут преоб-
ладают студенты, сельские учителя, семинаристы, слушательницы
женских курсов, есть отдельные крестьяне и рабочие. Подробный
перечень имен дает все тот же «Свод», при чем, к сожалению,
почти отсутствуют корректирующие замечания Русова и Волкова.
Как члены Старой громады, они не знали молодежи, хотя Волков
как раз был одним из тех представителей Старой громады, на
которых было возложено поддерживание связей с молодежью.
Если верить показаниям Веледницкого и Богословского,
а также предателя Курицына, освещавшего правительству укра-
инское движение, то демократической интеллигенции удалось
развить чрезвычайно широкую революционную деятельность в
Киеве и в других городах. Они перечисляют десятки кружков,
рассказывают о пропаганде среди рабочих, среди крестьян. В их
освещении украинская организация ничем не отличалась по поли-
тической своей программе от общих народнических кружков того
времени, — такие же были террористические и бунтарские на-
строения, и в ряде громких террористических выступлений на
Украина принимали будто бы участие на равных основа-
ниях, и совместно и работники украинских и работники об-
щих кружков.
по верить автору «Свода» никак нельзя. Он с явным умы-
слом валил в одну кучу народников-террористов и бунтарей
с украинофилами. Он приписывал украинофилам террористиче-
ские подвиги, которых те не совершали. Он зачислял в украино-
филы террористов, которые, хотя и были украинцами по нацио-
нальности, но никогда украинской пропагандой не занимались
и к вопросам украинофильства никакого интереса не проявляли.
Ь этой своей части «Свод» явно недостоверен. И все же, оста-
вляя в стороне имена и конкретные выступления, о которых могут
быть разногласия, надо признать, что украинское движение
в 7U-X годах, в особенности во второй половине десятилетия, бы-
ло очень интенсивно и пользовалось немалым влиянием.
Ото движение имело революционную окраску. Много участ-
ников украинофильских кружков перешли затем в общереволю-
ционные или же бывали одновременно участниками тех и других.
Рабочий Петр Лобанчук —один из виднейших народников-тер-
рористов — руководил одно время украинским рабочим кружком.
Были связи у киевских революциэнеров-украинофилов с раоочими
арсенала, железнодорожных мастерских. Шла работа среди кре-
стьян. Революционная пропаганда переплеталась с культурниче-
ской. Деятели Старой громады издавали популярные книжечки
и листки (метелики-мотыльки) на украинском языке. Их распро-
страняла молодежь. Рю шли в деревню через сельских учителей,
через студентов и нелегальные издания на украинском языке.
Их находила при обыске полиция и у народников-революционе-
ров, участников общероссийских кружков.
11олитический облик украинских революционных кружков не-
достаточно освещен в мемуарной литературе. Можно предполо-
жить с некоторым основанием, что он в общих чертах не отли-
чался от русских революционных кружков, но в украинских
кружках революционная острота всех вопросов, видимо, притуп-
лялась воздействием националистических взглядов, и наиболее
решительные и последовательные революционеры не находили
удовлетворения в украинских кружках и переходили в общие, не
порывая иной раз связи с прежними. Супруги Ковалевские, на-
пример, оба начали свою работу в украинских кружках, — он в
Старой громаде как видный ее деятель, она в кружках украин-
ской молодежи. Но затем их пути разошлись. Она отдалась ре-
волюционной работе и совсем отошла от украинофильства. Как
«Маруся», «Наташа», она получила скоро широкую известность
в народническом революционном движении и жизнь свою окон-
чила трагически в Сибири. А он остался украинским обществен-
ным деятелем, и хотя был близок к революционной народниче-
ской молодежи и был сослан как революционер, но был он
всегда украинским демократом, относившимся к революции, как
к делу, вызывающему сочувствие, но не своему.
Из других видных революционеров-народников можно на-
звать братьев Драгневичей. Они были очень близки к украинским
кружкам и, Кажется, йе порывали с ними связи. Да и вообще,
целый ряд известных и рядовых народников и народовольцев
Побывали в украинских организациях, прежде чем перешли на
«общую» революционную работу.
Любопытно, что и правительство расценивало украинское
радикальное движение, как своего рода подготовительную школу
Для революционного народнического. Одесский г^°оал-губерна-
тор Тотлебрн докладывал Лорис-Меликову в 1879 г. со слов
предателя Курицына:
«...Украинская партия имеет значительное влияние на со-
циальное движение в России. Она, как и всякая партия, относя-
щаяся враждебно к правительству, составляет удобную почву
для революционного брожения, а главное то, можно сказать, что
больше всякой Другой партии доставляет адейтой социального
учения, что видно уже из Того, что социализм резко проявился
в Киеве и что самые яюые фанатики-социалисты, как, например^
Стефанович, Бохановский, Мокриевич. Ковальский, ЛйЗогуб,
Кравцов, Волховский, КибалЬЧйЧ, Малинка, Брепткойская,.
Ковалевская и мн. др., сперйа принадлежали к Партии украино».
филов и уже потом сделались социалистами. Из украино^иль-
ской партии на юге много учителей, и они, еще с гимназической
скамьи, комментариями ШевЧенки, телками о вольных временах
Запорожья^ преувеличенным поклонением простому нарбду, вра-
ждою к Властям И Т. п. наполняют ДёТёКйе Головы социальными
идеями^.» ®в).
Тотлёбей Тут коё-Что напутал И сМешал воёдйно буржуазных
украййбфилов из Старой громады и радикальные уйраййские
кружки, но в основном Правильно поДмеЧОйа Чёрта, оТлиЧДвшая
украинские круЖйи от общих революционные первые были под-
готовительной школой для Вторых и сами по еёбе значительной
и решающей роли в революционном движении йё играли.
В Кйейе воДораздёл между представителями украинской по-
мещичьей и капиталистической буржуазии, С Одной стороны, и
Представителями украинской мелкобуржуазной демократий; О
другой, был очень ясно и определенно отчерчен. Но была Между
ними и связь. В игом Очень существенное оТлиЧйе группировки
общественных сил на Украине ОТ группировки ИХ в России. Ре-
волюционные организации на севере могли приходить в общение
лишь с отдельными представителями либеральной буржуазии.
Впрочем, ни одна ни другая t сторона этого общения не искала,
а либеральная буржуазия в России и не имела своего организо-
ванного политического представительства в виде партии. На
Украине буржуазные либералы не только были организованы
в свою партию, но и находились в постоянном н организованном
общении с радикально-демократическими украинскими, а через
них и с общереволюционными кружками. Не удивительно, что
«политика» в определенном смысле этого слова, как признание
социалистами политической борьбы, появилась прежде всего на
$6
Украине, и там же состоялась первая встреча буржуазных либе-
ралов с революционерами, имевшая задачей согласование поли-
тической борьбы.
В Киеве Старая громада отделяла себя от молодых отчетли-
вой чертой. Но в других городах Украины такого деления не
•было. Существовала одна украинская громада, и в ней об’единя-
лись и либерально-буржуазные и радикально-демократические
элементы. Громады в Одессе, Елисаветграде, Полтаве находились
в прямом и непосредственном общении с русскими наоодниками-
ре-волюционерами. В Полтаве член Старой громады Троцкий ру-
ководил революционным кружком и через сельских учителей
вел пропаганду на селе. В Одессе руководители громады, извест-
ные среди местной буржуазной интеллигенции учителя Смолен-
ский, Андреевский, Овсянико-Куликовский, будучи убежденными
либералами по своим политическим взглядам и умеренными на-
ционалистами-украинцами, поддерживали связь с революцион-
ными кружками. Член громады Малеванный входил и сам в ре-
волюционные кружки. Член громады Тата ров был участником
террористического кружка Чубарова. Маркович, Семенюта и др.
могли считать себя украинками в такой же мере, как и народ-
никами-революционерами. Желябов был очень близок к украин-
цам и входил в общие с ними организации 27). В Елисаветграде
пользовавшийся огромной популярностью врач Михалевич был
больше всего культурным работником—украинцем, но вокруг
него группировались и революционные элементы украинские и
русские 28).
Все это бурное движение не могло, конечно, пройти мимо
руководящего украинского буржуазно-либерального центра, мил*о
Старой громады. «Переход на социальную почву», по выражению
полицейского автора, означает стремление украинской либераль-
ной буржуазии стать ближе к движению и сделать попытку овла-
деть им. Новые идеи проникают в прежнюю однородную поли-
тическую среду и раскалывают ее. В то время, как одни упорно
отстаивают прежние, с внешней стороны чисто культурнические
позиции, а в действительности позиции консервативного украин-
ства, наиболее близкие помещичьей и буржуазной среде, доугие
требуют сближения с новыми, выдвинутыми жизнью обществен-
ными слоями. Не допуская -в свою организацию определенно ра-
дикальных элементов украинской молодежи, Старая громада под-
держивает с ними организованную связь, выделяя для этого
наиболее демократически настроенных своих членов — Волкова,
Ковалевского, Драгоманова,. Мы увидим ниже, в чем выражается
эта связь и в чем сказывается воздействие старшего поколения
украинской буржуазии на молодежь. Но общее политическое
возбуждение в стране, вызванное обострением классовых про-
тиворечий и в городе, а особенно в деревне, сказывается поле-
вением части укоаинской буржуазной интеллигенции. Она ста-
рается приспособиться к течению. В то же время рост револю-
ционных настроений на Украине внушает страх помещикам и
7. Д. Заславский
97
толкает ©право некоторую часть украинской буржуазной интел-
лигенции. Так намечаются в Старой громаде ко второй половине
70-х годов два противоположных крыла: правое с Антонови-
чем во главе, левое — с Драгомановым. Драгоманов делается
признанным вождем всей радикально-демократической украин-
ской интеллигенции. Слухи раздувают его политическую репу-
тацию. Без всякого пока основания он попадает в революцио-
неры и социалисты.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ЧЕТВЕРТОЙ
1. Ленин. Соч. III, 395..
2. Там же, с. 221.
3. Преф. В. М. Ландо, 1стор1я та стан прац! в нашш цукровш про-
мисловосп за доби капитализму. Ч. I, Киев 1930, с. 19.
4. Проф. В. М. Ландо. Эпоха возникновения свеклосахарной промыш-
ленности в Европе. Киев 1928, с. 178.
5. Ленив. Соч. III, 194.
6. Там же, с. 195.
7. Ф, Савченко, Заборона украшства, 1876 г., с. 21.
8. Там же, с. 23.
9. М. Драгоманов. Политич. сочинения I, с. 218.
10. Труды полтавской арх. комиссии, 1907, IV, с. 17.
11. М. Нлевако. Украгна, 1925, кн. 5, с. 89.
12. М. Чалый. Посещение Шевченком сахарного завода Яхненка и Си-
миренка. «Киевск. Старина» 1889, с. 459. См. Шевченковський зб1рник.
Киев 1924, с 139.
13. П. А. Оглоблин. Очерки истории украинской фабрики. 1925,
с. 148—167.
14. Скворцов. Итоги крестьянского хозяйства на южном трехпольном
черноземе. «Юрюд. вестник» 1891, т. VIII, с. 163. Цит. М. Бала-баноз.
Очерки по истории рабочего класса, 1924, ч. II, с. 42.
15. Ленин. Соч. III, 223.
16. П. Котелянскмй. Очерки подворной России. «Отеч. записки», 1878,
кн. 2, с. 133. См. М. Балабанов. Очерки..., стр. 39.
17. Труды комиссии КОИРТО. Киев 18/1, с. 405 — 414. Цит. Ландо.
1стор1я та стан... с. 13 (в переводе с украинск.).
18. С. Подолинский. Ремесла и <раирп.ли на Украине.— О рабочих в
сахарной промышленности, см. также Червинский. Экономические скитания,
<'Отеч. записки», 1880, кн. 7—8.
19. Литература партии «Народная воля», М. 1930, с. 87.
20. И. П. Белоконский, Дань времени. М. 1928, с. 81.
21. Былое, 1907, 6, с. 153.
22. Там же, с. 118.
23. Там же, с. 153.
24. За сто ли*, V, с. 191.
25. Белоконский. Дань времени, с. 90.
26. За сто Л1т, I, 157.
27. За сто л1т. II, 190—199, IV, 161
28. За сто лк, V, 240, VI. 156-158.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ДРАГОМАНОВ В ЛИБЕРАЛЬНО-БУРЖУАЗНОМ
ЛАГЕРЕ
1
Перед Драгомановым после восстания 1863 г.* после окон-
чания университета, при его умеренных и национал-патриотиче-
ских взглядах, сдобренных весьма умеренным украинофильством,
открывалась широкая карьера способного, замеченного учеными
киевского университета научного работника. В личной своей
жизни он испытал то превращение, через которое проходила
значительная часть мелкопоместного украинского дворянства.
Помещичье хозяйство перестало служить источником довода для
всей семьи. Нити, связывающие с помещичьим родственным
окружением, остались, но для существования своего и семьи надо
было искать заработков в личном труде. Чубинский, как мы ви-
дели, искал их среди капиталистических предприятий и крепко
связывал себя с промышленной буржуазией. Другие профессора,
писатели, вообще интеллигенты тоже старались пристроиться
в том или ином виде к расцветающей в крае промышленной бур-
жуазии. Драгоманов, терпя материальные лишения, остался верен
научной линии, и связь его с промышленной буржуазией выра-
зилась только в постоянном сотрудничестве (для заработка, —
как он подчеркивает в своей «Автобиографии», но в действи-
тельности не только для заработка) в органе капиталистической
буржуазии, в «С.-Петербургских ведомостях».
Научное его продвижение совершалось успешно. Мы видели,
ему покровительствовал проф. В. Я. Шульгин — отец извест-
ного впоследствии националиста и черносотенца, наследственного
редактора «Киевлянина» В. В. Шульгина. К первому редактору
этой газеты, которая на Украине была автономным отделом «Мо-
сковских ведомостей» и выступала под знаменем шовинистиче-
ской руссификации края, Драгоманов относился в 60-х годах
весьма снисходительно, и отношение к Шульгину-отцу измени-
лось лишь после того, как Драгоманов стал во главе другой
киевской газеты, (Против которой «Киевлянин» открыл бешеную
кампанию.
7*
оо
В качеств приват-доцента Драгоманов читал лекции по все-
общей истории с 1865 г., а в 1869 г. представил свою нашумев-
шую диссертацию «Вопрос об историческом значении римской
империи и Тацит». ha ней надо остановиться в самых общих
чертах, потому что эта работа впервые доставила Драгоманову
звание «социалиста» в ученых кругах и в Киеве и за пределами
его. Научного значения, невидимому, эта работа в настоящее
время не имеет, — по крайней мере, о ней довольно пренебрежи-
тельно отзывается проф. Б. Кистяковский, сторонник драгома-
новских взглядов, >в предисловии к «Политическим сочинениям».
Он говорит, что «это была в значительной мере еще юношеская
работа». Любопытно, что консервативные профессора, по словам
Драгоманова, отнеслись к диссертации Драгоманова более добро-
желательно, чем либеральные. Именно последние и упрекали
Драгоманова в «социализме». .
Сам Драгоманов так излагал основную мысль и первой
своей диссертации «Об императоре Тиберии» и второй, выше на-
званной (магистерской): «Не зная вовсе новейшей заграничной
литературы по вопросу, на основании одних классиков, набрел
на мысль, что империя римская не была вовсе падением римского
мира после республики, а была своего рода прогрессом, если не
в политическом, то в социальном и культурном отношении» г).
Это противопоставление социальных отношений политическим
с явным предпочтением «социальных» — черта, характерная для
мировоззрения Драгоманова, и он остается ей верен в поздней-
ших своих политических произведениях. Она же и отличает его
от рядовых буржуазных либералов своего времени, к которым,
надо отметить, Драгоманов относит и проф. Шульгина. Не при-
ходится удивляться тому, что либералы такого сорта могли от-
крыть «социализм» в насквозь буржуазном произведении Дра-
гоманова.
Другая черта этой диссертации Драгоманова — это поло-
женная в основу исторической его философии либерально-бур-
жуазная вера в прогресс.
w Первая часть книги занята изложением господствующих
в науке исторических и социально-политических теорий общества.
Драгоманов последовательно излагает немецкие идеалистические
системы, останавливаясь подробно на Гегеле; органическую теорию
общества, и, наконец, французских, позитивистов—Конта. Сочув-
ствие Драгоманова явно на стороне последнего. Своих собствен-
ных взглядов Драгоманов не формулирует отчетливо, но ясно,,
что в историческом процессе он видел развитие политических и
социальных идей —развитие закономерное, подчиненное внутрен-
нему закону прогресса. «Прогресс цивилизации, — говорит Дра-
гоманов, — выражается и в свою очередь обусловливается, глав-
ным образом, силой сознания научного, политического
и нравственного» (стр. 389). Сознание у Драгоманова определяет
бытие, и это относит его полностью в лагерь исторического идеа-
лизма.
100
Прогресс был для Драгоманова не Только выражением об’ек-
тивного исторического хода событий, но и понятием норматив-
ным — источником политического, социального и культурного
творчества. «Только вера в прогресс, — писал он, — спасает че-
ловека от пессимизма и отчаяния, от гуманной мизантропии
и научает мерять времена и лица мерой относительного
совершенства, собственно исторической...» Идея прогресса «осла-
била понятие о случайности в истории или приписывание личности
большего значения, чем она имела в действительности». Она за-
ставила «вникать во все внутренние причины исторических явле-
ний и перемен — культурные, экономические, социальные и по-
литические». И отсюда Драгоманов делал вывод: «нет полити-
ческой мудрости и политических людей без честного убеждения,
искренности, широты и смелости мысли и философского образо-
вания» (стр. 406).
Эти взгляды Драгоманова представляют разновидность ти-
пичного для 60-х годов буржуазно-либеоального и бvoжyaзнo-
демократического просветительства. В этом смысле
Драгоманов стоял на ооеднем уровне философско-исторических
идей своей эпохи и своей классовой среды. Но с этого уровня он
так и не сдвинулся во всей своей позднейшей научной и публи-
цистической деятельности. Хотя он сам требовал «философского
образования» для «политических людей» и правильно утверждал,
что без философского образования «нет политической мудрости»,
но эти высказывания, сделанные Драгомановым в его магистер-
ской диссертации, представляют наиболее полное и последова-
тельное изложение его собственных историко-философских взгля-
дов. Он не возвращался к ним позже, так и застыв на позити-
визме, глубоко чуждый революционной диалектике исторического
материализма. Следов социализма и с фонарем не сыскать в дис-
сертации Драгоманова. Но есть характерное для Драгоманова
снисходительное отношение к цезаризму, под прикрытием кото-
рого Драгоманов нашел «социальные» и «демократические» идеи.
Критиков Драгоманова смущала, невидимому, его вера в про-
гресс, выраженная с неприличной для цехового ученого твер-
достью убеждения. И в особую вину ставилось Драгоманову упо-
минание при обзоре литературы о Чернышевском. И сказал-то он
о писателе, самое имя которого находилось под запретом, всего
три-четыре слова, а именно, что Чернышевский в своей рецензии
на книгу Гизо «представил верную критику положений француз-
ского парламентаризма».
Драгоманов попал в число «неблагонадежных» ученых. Пе-
щерные профессора киевского университета раздували слух об
его революционности, а также о крайнем украинском национа-
лизме. Хотя после диссертации Драгоманов и получил научную
заграничную командировку, но утверждение его в профессорском
звании затягивалось, и он писал в 1872 г. из Флоренции А. И.
пистяковскому: «...вернувшись, читать приват-доцентом не стану,
а штатным меня не утвердят» 2).
101
На Драгоманова обратили внимание и петербургские -прави-
тельственные сферы. Киевская реакционная профессура вела про-
тив него энергичный поход, а когда после приезда в Киев мини-
стра народного просвещения графа Толстого Лоагоманов язви-
тельно высмеял в «Вестнике Европы» данный в честь министра
профессорский банкет, то вопрос об удалении Доагоманова из
университета стал вопросом времени и удобного повода 3). Хотя
в «Вестнике Европы» Драгоманов выступал под псевдонимом
«А. Т.» и под псевдонимом же А. Толмачева *) писал в либе-
рально-буржуазной петербургской печати, но авторство не со-
ставляло секрета.
Слава о Драгоманове как о «сопиалисте» росла, а каковы
по тем временам были источники этой славы, показывает такой
анекдот, ряс.сказанный самим Драгомановым. В 1875 г. Драго-
манова пригласил к себе попечитель и об’явил ему, что министр
выразил свое недовольство педагогической деятельностью Дра-
гоманова, так как он будто бы во вступительной лекггии своей
по истории заявил студентам, что будет читать историю в со-
циалистическом направлении. Оказалось, что министр со слов
какого-то поофессора-доносчика принял слово «социология» за со-
циализм. Драгоманов напечатал всю лекцию в «Журнале ми-
нистерства народного просвещения» под заглавием «Положение
и задачи науки древней истории». Одно то, что официальный
журнал напечатал эту «опасную» лекцию, свидетельствует убе-
дительно о том. что в ней нет социализма, да и неоткуда было
ему браться. Но царское начальство и киевских реакционных
профессоров Драгоманов не убедил. Ему запрещено было читать
лекции по первобытной культуре.
Все это, конечно, создавало широкую популярность Драго-
манову в студенческих кругах. Как гонимый профессор, он был
близок и дорог радикальной молодежи. Он к тому же находился
и в тесных отношениях со студенческими кружками и пользо-
вался влиянием в них.
Дпагоманов официально читал всеобщую и древнюю исто-
рию. Она была его цеховой специальностью. Но в своих научных
интересах он отходил от вопросов об"т«й истооии к вопросам
истооии народной литера^оы и этнографии. Он им отдавал боль-
ше времени и внимания. Это было связано с его работой в Ста-
рой громаде, в украинских культуоных учреждениях, а также
с работой в либеральной русской печати.
2
Драгоманов пишет в своей «Автобиографии»: «Надо было
добывать деньги газетной и журнальной работой. Я стал писать
корреспонденции, литературные критики, а после и передовые
статьи в «C.-FIpTep6vorcKHX ведомостях» (ред. Корш, после
устраненный гр. Толстым)» 4).
* Толмач—драгоман: переводчик.
102
Можно допустить с некоторым основанием, что «С.-Петер-
бургские ведомости» оплачивали литературный труд своих ра-
ботников более щедро, чем «Отечественные записк»'- ” «Вестник
Европы» более солидно, чем «Дело». Однако ие -подлежит
сомнению, что не соображения высоты материального заработка
толкнули Драгоманова в лагерь либеральной буржуазии, а не
радикальной демократии. Здесь было политическое сродство.
Газета буржуазного либерала Корша и журнал либералов Ста-
сюлевича и Арсеньева были ближе Драгоманову, чем «Отече-
ственные записки», орган разночинной демократии и утопическо-
го крестьянского социализма. Одну свою статью исторического
содержания «Борьба за духовную власть и свободу совести
в XV—XVII в.» Драгоманов, правда, напечатал в «Отече-
ственных записках», которые, стало быть, к автору не относились
враждебно, но полностью принадлежал он органам буржуазного
либерализма.
Политическое лицо «С.-Петербургских ведомостей» хорошо
известно. Н. К. Михайловский изобличал эту газету как безза-
стенчивый орган промышленной и Финансовой буржуазии, вно-
сивший уже в 70-х годах в русскую печать нравы и стиль за-
падно-европейской биржевой газетной литературы. Для Салты-
кова-Щедрина газета Корша была неиссякаемым источником са-
тирического обличения русских либералов, «действующих приме-
нительно к подлости». Газету Салтыков называл «Старейшей
российской пенкоснимательницей», а Корша выводил под именем
Менандра прелестного, главы племени пенкоснимателей.
«С.-Петербургские ведомости» защищали интересы русского
капитала в промышленности, торговле и земледелии. Эта защи-
та выражалась в пропаганде либеральной программы освобожде-
ния промышленности от всяких ограничений, >в возвышенно-нацио-
налистическом и патриотическом восхвалении внешней политики
царского правительства, особенно на Ближнем Востоке, где под
флагом защиты славянских интересов прокладывался путь для
отечественных товаров, и в защите централизаторской внутренней
политики, наилучшего скрепления центра с окраинами путем на*
саждения на окраинах культурного помешичьего землевладения.
Апологетом последнего выступал в «С.-Петербургских ведомо-
стях» известный либеральный аграрий того времени князь Ва-
сильчиков. Беспринципная оппозиция правительству уживалась
в газете с холопским верноподданничеством и сдабривалась хле-
сткими фельетонами Незнакомца-Суворина, числившегося у не-
требовательной публики в радикалах.
Вот в эту компанию либеральных «пенкоснимателей» и по-
пал Драгоманов. Он писал пространные и тяжелые статьи, преи-
мущественно на темы о политике правительства и общества на
окраинах — больше всего в Юго-западном коае. Статьи выгодно
выделялись серьезностью и содержательностью своей, но никак
не выделялись по политическому направлению. Такими же были
и статьи в «Вестнике Европы». О политической позиции Драго-
манова выразительно говорят такие слова: «Доверимся же есте-
ственному ходу истории, делая посредством внешних мероприя-
тий то, что только и можно делать ими успешно: пресечение
революционных попыток и рассечение узлов социальных; а затем
для окончательного обрусения края призовем на помощь свободу
слова, науку, искусство, и дело русской народности не только
не пропадет, но пойдет успешно» в). ’
Драгоманов рекомендовал правительству «пресекать рево-
люционные попытки». Оно это делало и без рекомендаций Дра-
гоманова, и обычная ироническая судьба российского либерала
постигла затем и самого Драгоманова. Его собственная деятель-
ность, научная и публицистическая, была пресечена как «рево-
люционная».
Какие «социальные узлы» предлагал Драгоманов «рассе-
кать» в Юго-западном крае в интересах его «обрусения»?
Об этом говорят корреспонденции, напечатанные в «С.-Пе-
тербургских ведомостях». Драгоманов не возражает принципи-
ально против централизаторской и руссификаторской политики
правительства и русской буржуазии. Он вносит лишь компромис-
сные поправки. Рядом с ним князь Васильчиков пропагандирует
насаждение на Украине, в Польше и на других окраинах рус-
ского «культурного» помещичьего землевладения. Такую же
программу отстаивает и орган русских помещиков на Украине
«Киевлянин». Но Драгоманов не питает доверия к культурной
миссии русского помещика. Ему ближе знакомы классовые отно-
шения на Украине, в особенности на правобережья. Схема его
такова: землевладельческая аристократия — поляки, буржуазия—
евреи, крестьяне — украинцы. Мы знаем, что эта схема извра-
щала подлинные классовые отношения, но украинская буржуазия
представляла действительно недостаточное сопротивление руси-
фикации края и сдавала позиции не-украинской буржуазии, среди
которой евреи-капиталисты опережали других. Прочной опорой
для украинской культуры Драгоманову представлялись только
украинские крестьяне, за спиной которых неприметно могли
пройти и украинские помещики, и украинские капиталисты, и
украинская мелкая буржуазия всех сортов. Драгоманов в своих
статьях требовал поэтому укрепления положения украинского
крестьянства, как истинной опоры «русской народности», под ка-
ковой в данном случае надо было разуметь народность украин-
скую. Национализм Драгоманова носил еще весьма умеренный
характер в это время, и он мог писать об «обрусении», требуя
в то же время признания украинского языка в народных школах
и в народной литературе.
Это привлечение внимания читающей русской публики к во-
просу о положении крестьянства на Украине и к национальному
вопросу представляло бы в исторических условиях того времени
некоторую заслугу Драгоманова, если бы он действительно пред-
лагал «рассечь социальный узел». Он завязывался, этот узел,
как мы видели, на крестьянском малоземельи и полном обезземе-
ливании крестьян и на гнуснейшей эксплоатации их плантатора-
ми-сахарозаводчиками. Возникавшая на этой почве беспомощ-
ность крестьянства делала их жертвой и торгашества и ростов-
щичества, чем в значительной мере занималась еврейская мелкая
буржуазия. Драгоманов не ставит, однако, коренного вопроса о
земле, — хотя бы даже в порядке либеральных реформ. Он
предлагает, во-первых, борьбу — в порядке ограничений — с ев-
рейской буржуазией, как будто бы вместо еврея-торгаша не по-
явился бы немедленно торгаш-украинец или русский; во-вторых,
кредитную помощь крестьянству, устройство ссудо-сберегатель-
ных товариществ, которые и со своей стороны усиленно реко-
мендовал крестьянам идеолог крупного помещичьего землевла-
дения князь Васильчиков. Это значило, что, говоря о помощи
крестьянам, оба либерала имеют в виду зажиточного крестья-
нина, ведущего самостоятельное хозяйство, и, стало быть, кре-
стьянский демократизм Драгоманова недалеко ушел от поме-
щичьего либерализма Васильчикова.
Статьи Драгоманова о крестьянском вопросе не повлекли за
собой никаких репрессий со стороны правительства. Но статьи
об украинском языке вызвали правительственный гром. Драго-
манов и не требовал самостоятельности для украинского языка,
даже не осмеливался ставить его на одну ногу с русским. Он
добивался лишь признания за украинским языком (малорусским)
права считаться вспомогательным языком обрусения, переходной
•ступенью к общему государственному языку. Быть может, в глу-
бине души Драгоманов был уже несколько иного мнения об укра-
инском языке, но тактические соображения требовали во всяком
случае крайней умеренности, чтобы не раздражать шовинисти-
ческих великодержавных русских гусей — либеральных в том
числе. Тем не менее гуси всполошились и об’явили отечество
в опасности. Драгоманов осмелился в № 93 «С.-Петербургских
ведомостей» в 1866 г. осторожно подвергнуть критике учебник
русской грамоты князя Ширинского-Шихматова, попечителя киев-
ского учебного округа. Автор составил свой учебник по обыч-
ному типу русских казенных учебников грамоты: он начинал
с церковно-славянского языка и переходил к русскому. А Дра-
гоманов предложил в учебниках для украинских народных школ
начинать с украинского языка и переходить к русскому. Это и
был предел украинского либерализма. Но статья попала в номер
через два дня после выстрела Каракозова, а 1 7 апреля Катков
разразился громовой статьей в «Московских ведомостях» и сва-
лил в одну кучу выступления против царской России в француз-
ской радикальной печати, выстрел Каракозова и невинные поже-
лания Драгоманова. «...Чья-то тайная рука подала сигнал, — и
сели писать статьи против России французы Масад и С. м.
де-Жирарден, украинство подняло голову в № 93 «С.-Петербург-
ских ведомостей», а Караказов выстрелил в царя».
Хотя эта фраза по логической связи ничем не уступала
известной формуле «в огороде бузина, а в Киеве дядя», но га-
зета все же получила предостережение, а против Драгоманова
попечитель Ширинский-Шихматов, мстя и за личную обиду, по-
вел энергичную кампанию. Дело дошло до министра народного
просвещения. Драгоманову грозило увольнение «за принадлеж-
ность к партии украинофилов». На этот раз его помиловали.
Эта история могла бы открыть глаза Драгоманову на бес-
полезность ожидания реформ от царского правительства в укра-
инском вопросе. Она, однако, не открыла. Драгоманов пишет, что
после этого он еще больше сблизился с украинофилами, и с этого
момента надо вести историю его обращения в украинофильство.
Но от либеральных иллюзий он нисколько не отделался и еще
значительно позже, как мы увидим, возлагал надежды на либе-
ральные реформы благожелательного правительства — централь-
ного и местного.
3
Драгоманов был одним из учредителей Громады. Мы гово-
рили уже, что при самом учреждении ее об’единились политиче-
ски разнородные элементы — члены бывшей редакции «Основы»,
органа украинского помещичьего либерализма, и члены прежних
радикальных украинских студенческих кружков. Из редакторов
«Основы» видную роль играл Александр Кистяковский, человек
взглядов, более чем умеренных, перепуганный преследованиями
украинского языка в 1863 г., близкий к Кулишу, который прямо
перешел в лагерь политической реакции и теперь злобно нападал
на украинскую историческую романтику, вскрывая с крепостни-
чески-помещичьей точки зрения элементы крестьянских войн и
восстаний в украинском национальном движении. Одним из ру-
ководителей Громады был и проф. Антонович, о заслугах кото-
рого в борьбе с революционным движением и радикальными
течениями в украинофильстве так лестно отзывался жандармский
генерал. Рядом с ними оказался и Драгоманов, считавший себя
демократом и даже социалистом.
В течение всей второй половины 60-х годов и начала 70-х .
мир между этими элементами видимым образом не нарушался.
Среди общей политической подавленности, наступившей после
1863 г., Громада расцветала на основе украинской культурной
работы. Выпады правительства против украинского языка
в 1863 г. имели временный характер. В центре, повидимому, убе-
дились в политической благонадежности и верноподданнических
чувствах украинской помещичьей интеллигенции, а на местах,
и особенно в Киеве, относились к ней даже благожелательно.
На очередь поставлена была задача искоренения полонизапии
и замена ее русификацией. Для этого нужны были культурные
силы, а их на Украине в 60-х гг. могли поставить по преиму-
ществу украинские помещики. Вот почему киевские генерал-гу-
бернаторы благоволили к украинофилам типа Антоновича и даже
Драгоманова. Не даром впоследствии Драгоманов с теплым чув-
ством вспоминал о таких киевских сатрапах, как Безак, Дундук-
Корсаков и даже Дрентельн. Канцелярией одного из наиболее
свирепых генерал-губернаторов генерала Дрентельна управлял
благосклонный к украинофилам чиновник Меркулов, а правой
рукой Меркулова был член Громады, видный украинский дея-
тель Рудченко, и сам Драгоманов рассказывал, много лет спу-
стя, Ив. Франку об анекдоте, который ходил в Киеве, будто од-
но время управлял Юго-западным краем- Драгоманов. Меркулов
управлял Дрентельном, Рудченко — Меркуловым, а Драгома-
нов — Рудченко 6).
Но это уж не анекдот, что Драгоманов собирался высту-
пить в печати в 1888 г., после смерти генерала Доентельна, ко-
торый в 1878 г. был шефом жандармов, начальником III отде-
ления и одним из наиболее кровавых палачей в борьбе с рево-
люционным движением, — в защиту Дрентельна! Не-
крологи, которые посвятила Дрентельну иностранная печать,
в том числе и польская, коснулись и усмирительной деятельности
Дрентельна в качестве кие<вского генерал-губернатора. И Драго-
манов писал Ив. Франку, редактировавшему тогда галицийский
украинский журнал «Товарищ»: «Читаю я в Курьере Льв. и в
«Деле» про Дрентельна и подумываю даже о том, чтобы засту-
питься за этого царского слугу. Конечно, он был царским слугой
и обрусителем, — но ничего специального против поляков как
нации, а еще меньше против украинцев не делал, — а ненави-
дели его паны, польские, как и русские на Киевщине, потому
что он держал сторону мужиков в аграрных делах...» Франко
охотно откликнулся и готов был устроить воспоминания Драго-
манова о ДренТельне в «Курьере львовском». Однако Драгома-
нов спохватился во-время и через месяц, в сентябре 1888 г., пи-
сал Франку: «Про Дрентельна писать не буду, — все'же я о нем
мало знаю, да и чорт с ним: все-таки он был царский генерал» 7).
Эти слова характерны для Драгоманова после 1881 г., но
об этом у нас речь будет в своем месте. Отношение к царскому
слуге и киевскому сатрапу показательно и для отношений между
украинофилами и царским правительством во второй половине
60-х годов. К генералу Дрентельну Драгоманов относился так
же, как — мы это видели — к палачу-вешателю генералу Му-
равьеву. Подкуп зажиточной крестьянской верхушки клочками
земли для усмирения восстания и для борьбы с революционным
движением Драгоманов принимал за подлинный генеральский де-
мократизм. Любопытно, что Драгоманов отмечает —несомненно
преувеличивая — «ненависть» польских и русских помещиков к
Дрентельну. А как относились украинские помещики? Относи-
лись явно благожелательно. И генерал-губернаторы снисходи-
тельно принимали услуги украинофилов, покуда не сформиро-
вались на Украине достаточные кадры «истинно-русской» поме-
щичьей и буржуазной интеллигенции. После этого буржуазному
украинофильству и дана была отставка. Из терпимых они попали
в гонимые.
Громада развернула в этих условиях политического затишья
й правительственного снисхождения довольно оживленную куль-
турную деятельность. При помощи сочувствующей молодежи
руководители 1 ромады собрали богатый украинский этнографи-
ческий материал. Было издано несколько сборников, имеющих
большое значение для истории украинской народной литературы.
«... В 1869 г., — рассказывает Драгоманов, — я вместе с проф.
Антоновичем засел за составление свода украинских политиче-
ских песен с -историческим комментарием, первые два тома кото-
рых были изданы в Киеве в 1874 и 1875 гг. под заглавием
«Исторические тесни малорусского народа с примечаниями
Вл. Антоновича и М. Драгоманова...» Теперь я продолжаю это
издание один в Женеве под загл. «Полтчш nicni укр. народу
XVIII—XIX ст.» и выдал пока в 1883 г. первый выпуск...» 8).
Эта капитальная работа представляет огромную заслугу
Драгоманова перед украинской историей и историей литературы.
Но характеристика Драгоманова как выдающегося украинского
историка литературы и этнографа не входит в задачу нашей
книги. Большая и плодотворная работа, проделанная Драгома-
новым в Громаде, интересует нас с другой стороны. Она имела
крупнейшее значение для всей дальнейшей политической дея-
тельности Драгоманова и во многом определила его политиче-
скую и национальную программу.
Сам Драгоманов так говорит о том значении, какое имело
для него занятие украинской историей, этнографией и литера-
турой: «Изучение богатой и прекрасной украинской народной
словесности, а особенно политических песен, которые предста-
вляют собою политическую историю украинского’народа, расска-
занную им самим, заставило меня крепко полюбить этот народ
и пережить всеми силами души все частности украинского во-
проса в России и Австро-Венгрии. Исследование же песен о
борьбе украинцев с турками, сравнительно с такими же песнями
народов балканских, заставляло меня вдумываться в так наз.
восточный вопрос, — а все вместе приводило меня к мысли о не-
обходимости широкой постановки федерально-демократического
вопроса во всей восточной Европе» 0).
На этой работе над украинским фольклором Драгоманов и
нашел себя как украинского прежде всего деятеля. Он открыл
для себя украинский народ не в живой борьбе украинского кре-
стьянства против панов и правительства, а в исторической борьбе
казацкой старшины против Турции. И в современных русско-
турецких отношениях, набухавших в военное столкновение, он
видел продолжение старинной борьбы, в которой украинские и
польские паны прокладывали пути для торговли хлебом, салом
и невольниками к берегам Черного моря. Драгоманов не замечал,
что русская буржуазия нисколько не нуждалась в исторических
украинских песнях, в богатой народной словесности, чтобы поста-
вить тот же восточный вопрос, и в 1867 г. в Москве с превели-
ким шумо-м состоялся славянский с’езд, смысл которого был со-
вершенно ясен: подготовка «федерации» русских губернаторов,
1OR
исправников и жандармов «во всей восточной Европе» во славу
русского ситца, под скипетром русского царя.
Такова была политическая сторона той программы Драго-
манова, которая всходила пышным националистическим цветком
в тиши культурных работ над украинскими песнями. И надо ска-
зать^ что русская буржуазная печать сразу оценила роль этой
программы. Редакция «С.-Петербургских ведомостей» предло-
жила Драгоманову освежать в газете именно славянский вопрос,
и Драгоманов не только в корреспонденциях, но и в передовых
статьях проводил литературную подготовку для открытого вы-
ступления царского империализма на Балканах. Это нисколько
не противоречило украинофильству. Напротив, совпадало с ним,
потому что для реализации федералистической славянской про-
граммы требовалась прежде всего сильная Россия. Становясь
украинским деятелем, приобщаясь к националистическим исто-
кам украинства, Драгоманов в то же время нисколько не по-
рывал с великодержавными настроениями. И местный национа-
лизм, и централистическое великодержавие шли из одного и того
же источника — из буржуазной идеологии.
Но была и другая сторона в том мировоззрении, которое
складывалось у Драгоманова в этот период работы над украин-,
скими песнями, и она имела тоже немалое значение для всей
позднейшей его деятельности. Изучение украинского фольклора
приводило Драгоманова к заключению об общности содержания
народных песен не только у всех славянских, но и вообще у евро-
пейских народов. Однородные социальные условия порождали и
однородные сюжеты й однородное отношение к ним. Различной
оказывалась лишь национальная форма — язык, бытовая рас-
краска. В основе же народного творчества лежит общеевропей-
ская культура. Драгоманов убедился, что нет какой-то нацио-
нальной «сути», нет особых национальных идей, самостоятельной
национальной культуры. Есть общая всем народам культура, вы-
росшая в определенных исторических условиях, и различается
она лишь национальной формой своего выражения. Это утвер-
ждало Драгоманова в его «космополитизме», конечно, чисто бур-
жуазном, так как классовый характер этой «общеевропейской»
культуры оставался чужд Драгоманову. Мы еще остановимся на
этом при характеристике взглядов Драгоманова на националь-
ный вопрос. Но это различение между национальной формой
и общекультурным содержанием сразу выделяет Драгоманова
среди современных ему украинофилов-националистов.
В Громаде культурная работа носила замкнутый, узко-круж-
ковой характер. В Юго-западном отделе географического обще-
ства Громада создала трибуну для более широких выступлений.
В частности, Драгоманов прочитал в заседаниях отдела ряд лек-
ций и рефератов как раз на тему о «точках соприкосновения ме-
жду народными украинскими и западно-европейскими песнями».
Всюду Драгоманов проводил сравнительный метод исследования
и указывал на общность европейской культуры.
109
Другой трибуной Громады была газета «Киевский теле-
граф». Драгоманов был ее фактическим руководителем, и вокруг
него на литературной работе сгруппировались те члены Старой
громады, которые затем образовали и редакционное ядро зару-
бежной «Громады»: Волков, Зибео, Подолинский. Там происхо-
дило и оформление левого крыла Громады. В семидесятых годах,
в особенности начиная с 1873 г., политическая подавленность
проходит и уступает место общественному оживлению, которое
затем начинает бурно закипать революционной пеной. Разво-
рачивается народническое революционное движение всего больше
вне пределов украинофильства. Киев становится виднейшим цент-
ром революционной работы различных народнических организа-
ций— чайко-вцев, бакунистов, лавристов, землевольцев, но, как
мы видели, во всех этих организациях непосредственно или при-
мыкая к ним участвует и украинская радикальная молодежь, втя-
гивая в движение и отдельных членов Старой громады.
«Киевский телеграф», выходивший под украинофильской ре-
дакцией в 1874—75 гг., был сравнительно яркой провинциаль-
ной газетой. Драгоманов писал о нем в своих воспоминаниях:
«Смело скажу, что на Украине никогда не было издания, кото-
, рое так подходило бы по своему направлению к программе Ки-
рилло-Мефодиевского братства 1847 г., как—с соответствую-
щими переменами —наш «Киевский телеграф» 1875 года...» 10).
На роль идеологического преемника Кирилло-Мефодиевско-
го братства претендовала в свое время и «Основа». Но программа
молодых Костомарова, Кулиша, Шевченко была революционным
для своего времени протестом против мертвящего николаевского
режима и требованием признания прав украинского народа. Это
было выступление представителей мелкопоместного дворянства
против феодального крепостнпче"тва, и присутствие Шевченко
придавало, если и не программе общества, то его общему облику
характер и революционного выступления в пользу закрепошен-
ного крестьянства. А мистика и всеславянский туман остава-
лись лишь внешней оболочкой программы. От «Основы» отлетел
прежде всего революционный дух Кирилло-Мефодиевского брат-
ства. Вместо молодых романтически настроенных украинских Па-
ничей были солидные украинские помещики, смотревшие на свои
собственные увлечения, как на грех молодости, и старавшиеся по-
литической лойяльностью искупить этот грех.
В каком же отношении «Киевский телеграф» претендовал
на наследство Кирилло-Мефодиевского братства? Только в од-
ном, пожалуй. Драгоманов и на страницах «Киевского телегю'афа»
вел пропаганду-обшеславянского единства и в программной статье
первого номера, вышедшего под новой редакцией, об’являл сла-
вянский вопрос краеугольным вопросом газеты. Сравнительно
с ним мало предоставлялось места «обсуждению экономических и
промышленных вопросов», соответственно «их значению в дей-
ствительной жизни». И ниже, столь же неопределенно, редак-
ция говорила: «Избегая племенной и сословной ИСКЛЮЧИ-
ЛО
цельности, мы постараемся относиться беспристрастно ко всем
проявлениям взаимодействия племен и сословий в нашем отече-
стве, но будем обращать особое внимание на нужды и проявле-
ния жизни народной массы, составляющей главную силу нашего
отечества, как по численности, так и по экономической произво-
дительности, тем более, что недостаток образования в ней тре-
бует особенной внимательности со стороны интеллигентных
классов».
Конечно, по цензурным условиям, либеральная газета не
могла говорить совсем открыто и ставить все точки над и. Газета
собиралась защищать интересы крестьянской массы, но «интел-
лигентские классы» признавала единственной силой, способной
к руководству народной жизнью. Переводя эту либеральную
алгебру на язык классовых отношений, получим признание бур-
жуазии руководящей силой.
«С.-Петербургские ведомости» имели такое же основание
претендовать на преемственность идей Кирилло-Мефодиевского
братства, как и «Киевский телеграф». Из программы этого брат-
ства Драгоманов заимствовал в сущности только идею общесла-
вянской федерации, но против этой идеи, без туманно-мистиче-
ской оболочки, а в реалистической постановке российской бур-
жуазии, не возражал бы и орган Корша.
Умеренность Драгоманова об’яснялась не только цензурно-
тактическими соображениями, не только боязнью напугать пра-
вительство размахом и требовательностью украинского движения.
Он и по существу стоял за очень скромную и умеренную либе-
ральную программу во всех вопросах, в том числе и в украин-
ском. Орган галицийских украинцев-либералов «Правда» на-
печатал несколько резких статей против царской России, с опи-
санием угнетения Украины, с требованием предоставления ей
большей самостоятельности. Не бог весть каким радикализмом
отличались эти статьи. Но Драгоманов написал в 18/3 г., нахо-
дясь за границей, письмо В. Навроцкому, одному из редакторов
«Правды», с упреками за резкие нападки на русское правитель-
ство и за неумеренные требования национальной самостоятель-
ности или автономии Украины. «Украина, как национальность, —
писал Драгоманов, — еще не выступила в России и сама себя не
знает. Ей нужна еще научная и литературная работа, чтобы по-
знать самое себя, — а криками, да еще из-за границы, вы только
повредите этой работе, которой теперь само правительство помо-
гает организоваться такими явлениями, как географическое обще-
ство... Оставьте нам самим вместе с великороссами реформиро-
вать Россию...» 1Х). Драгоманов, таким образом, искренне верил
в возможность широкого развития украинского движения, украин-
ской литературы, науки в условиях российского самодержавия.
Он верил в либеральные реформы и ничего предосудительного
не усматривал в политической лойяльности царизму, хотя и упре-
кал в излишке политической лойяльности украинских либералов
в Галиции. Он писал Навроцкому в этом же письме: «Я не буду
111
спорить с вами долго о том, где уместнее лойяльность—в абсо-
лютной или конституционной монархии? Я думаю, что все-таки
в первой, — потому что монарх — он все-таки для всех, хотя бы
и в теории; — а конституционный строй — он прямо монополь-
ный, — и его миссия в подрыве у людей всякой веры в государ-
ство, в центр, — и привести их «к республике федеральной».
Из этой политической путаницы можно вывести лишь то заклю-
чение, что с анархистски-радикальной фразой у Драгоманова от-
носительно парламентского строя могло уживаться очень снисхо-
дительное отношение к строю самодержавному.
Впрочем, очень трудно было бы искать постоянства и устой-
чивости в политических взглядах Доагоманова в эту пору. Он
сам переживал период исканий под влиянием перекрешиваюшихся
течений. В конце 60-х годов он еще ничем не обнаруживает
своего политического расхождения с правым коылом Старой гро-
мады и стоит на позициях умеренного либерализма, хотя и с не-
определенными колебаниями в сторону коестьянской демократии.
Он ничем не выделяется и среди либеральных сотрудников
«С.-Петеобургских ведомостей». А в 1873 г., вернувшись из за-
граничной научной командиоовки. он уже видит такие черты в по-
литической деятельности украинофилов, которые вызывают в н*>м
протест. «...Не понравилось мне в киевских украинофилах мно-
гое, — пишет он, — во-первых, уступчивость официальному миру
и заигрывание с консервативными кругами, — а в молодежи даже
вражда к «радикалам», как тогда называли социалистов; во-вто-
рых—большая отсталость от европейских идей, научных и поли-
тических. и претензия решать все вопросы о*ним национальным
духом, как у московских славянофилов» 12). Значительную долю
этих обвинений Драгоманов мог отнести и к самому себе. Все же
он обнапужил способность к полевению, в то время как другие
члены Старой громады стали усиленно праветь. Нарастающее
революционное брожение в стране, вызванное обострением клас-
совых противоречий, объясняет и поворот к реакции со стопины
помептичьих элементов украинофильства, и колебания мелко-
буржуазных.
Свой поворот влево Драгоманов связывает с заграничной
поездкой. Она действительно сыграла большую роль в его по-
литической эволюции.
4
За границей Драгоманов пробыл три года, с 1870 по 1873 г.
Он об’ездил всю Германию, Австрию и Италию. Зиму 1870—71
года провел в Берлине, весну и лето 1871 г. — в Австрии, в
Праге и Вене, осень 1871 г. пножил в Гейдельберге. Зимы
1871—72 и 1872—73 гг. — в Италии, в Риме и Флоренции.
Летом 1872 г. снова посетил Вену и Прагу и летом 1873 г., на
пути в Россию, прожил два месяца в Цюрихе.
112
Из киевского университетского захолустья конца 60-х гг.
Драгоманов попал в напряженную политическую обстановку
Европы начала 70-х гг. Находясь в Берлине, он непосредственно
наблюдал за ходом франко-прусской войны. На его глазах проис-
ходило об’единение германской империи под юнкерской каской
«железного канцлера». Культ «железа и крови» опьянял немецко-
го бюргера, и лассальянская фракция социал-демократической
партии принимала деятельное участие в раздувании шовинистиче-
ских настроений. В упоении победой Германия Бисмарка ставила
перед собой задачи овладения всей Восточной Европой. В Авст-
ро-Венгрии победа Германии отразилась, с одной стороны, насто-
роженностью правящих кругов, боявшихся усиления Германии, но,
с другой стороны, ростом немецкого национализма, повышением
его воинственности во внутренних отношениях и обострением от-
пора со стороны славянских национальностей Австро-Венгрии.
Торжество прусско-юнке1рской Германии, попытки Бисмарка
воссоздать «священный союз» на новой основе, свидание трех
императоров в Берлине в 1872 г. и —под поикрытием союза
монархов европейского континента — намечающийся конфликт
царской России и Австро-Венгрии Франца-Иосифа из-за Бал-
кан— такова одна картина, представившаяся Доагоманову. А ря-
дом с ней была другая картина: под’ем и рост рабочего движе-
ния во всех капиталистических странах Западной Европы, вол-
нующая история Парижской коммуны 1871 г. с ее драматиче-
ским концом, борьба Интеонационала за социалистическую рево-
люцию и бешеная травля Интернационала объединившимися жан-
дармами всех стран; борьба в самом Интернационале между
Мапксом и Бакуниным; конгресс в Гааге 1872 г.; образование
в Швейцарии русской секции Интернационала, избравшей Мар-
кса своим представителем в Генеральном совете; наконец, борьба
между русскими сторонниками Интернационала и сторонниками
Бакунина...
Поездка Драгоманова за Гранину была научной командиров-
кой. Он ехал учиться. Но он был ведь не только ученым, а и пу-
блицистом и общественным деятелем. В его натуре была черта
борца. Склонность к кабинетным занятиям часто побеждалась
политическим темпераментом. А усидеть в беолинских и венских
библиотеках было тем труднее, что попал Драгоманов в Европу
в один из значительнейших моментов европейской истории.
Действительно, Драгоманов не замыкался в кабинетах и би-
блиотеках. Он рассказывает о том, что его очень заинтересовала
и захватила общественная жизнь. В Берлине он часто посептал
работе собрания, и его поразила солидность немецких рабо-
чих. Он отвечает их опрятность в одежде, вообще внешнюю куль-
туоность. Германия в это время была наводнена националисти-
ческими брошюрами и памфлетами, и Драгоманов внимательно
читал их.
Далеко не все моменты его заграничной жизни освещены и
в его автобиографии, и в позднейших воспоминаниях, и в пере-
s. Д. Заславский
ш
лиске. В сборниках, вышедших на Украине за последние годы,
опубликованы письма Драгоманова за этот период к Пыпину,
Франку, Александру Кистяковскому, Навроцкому и другим по-
литическим деятелям украинского движения в Галиции. Драго-
манов посылал корреспонденции в «С.-Петербургские ведомости»
и статьи в «Вестник Европы» и другие русские журналы. Это
позволяет судить об основных впечатлениях Драгоманова во
®ремя жизни за границей. И можно сказать, что внимание его
всего больше было приковано к торжеству и росту германского
национализма, а картины роста социалистического движения он
почти и не заметил. О Коммуне 187 I г. нет упоминаний не только
в его письмах, но и во всех позднейших произведениях. Он смо-
трел на события первостепенной исторической важности в непо-
средственном соседстве с ними—-и ничего не увидел! Глаза его
бегло скользнули по картине революционной классовой борьбы
й ни на чем не задержались. Он воспринимал героическое вы-
ступление парижского пролетариата, как буржуазный либерал, —
пожалуй, демократически Настроенный, без лютого гнева, но и
без живого сочувствия. Трескотня германских однодневных пу-
блицистов и бисмарковского рептильного стада заинтересовала
его больше, чем обращения Генерального совета Интернационала,
вскрывавшие гениальным пером Маркса классовую основу всей
европейской политики того времени и указывавшие на «злове-
щую фигуру России» на заднем плане франко-прусской войны.
Драгоманов отметил националистические выступления лассальян-
цев, которые выступали в качестве левого крыла империалисти-
ческой германской буржуазии. Драгоманов не раз возвращался
к этим выступлениям впоследствии, чтобы доказывать этим пу-
тём шовинизм германской социал-демократии, но Драгоманов
йе заметил выступлений немецких рабочих в Брауншвейге и Хем-
нице против войны с провозглашением классовой солидарности
с французскими рабочими и ничего не говорил ни тогда, ни впо-
следствии о Вебеле и Либкнехте, которые по обвинению в «го-
сударственной измене» были приговорены к заключению в кре-
пости. Драгоманов был глух на ухо и слеп на глаз, обращенные
К социалистическому рабочему движению. Точно также прошла
мимо Драгоманова и борьба внутри Интернационала. Он знал
о ней, и его сочувствие было, видимо, на стороне Бакунина, но
отнесся он к этому, как к делу, для него постороннему. А между
тем, в документах русской секции Интернационала речь идет
о социалистической работе «в славянских землях», что должно
было бы заинтересовать Драгоманова. В главе III программы
Русской секций сказано: «Принимая во внимание, что
1) отсталые идеи панславизма производят пагубное влия-
ние на дух и развитие рабочих масс в славянских землях Австрии
й Турции;
2) что такие идеи, поддерживаемые слепой верой в царизм,
всегда были’ только гнусной западнею для славянских народ-
ностей; ♦’
114
3) что идеей панславизма злоупотребляют теперь враги на-
рода против всякой социалистической и интернациональной про-
паганды, которую представляют рабочим как пугало, разрушаю-
щее всякую независимость и самобытность, между тем. как, на-
оборот, будущая интернациональная и социалистическая органи-
зация рабочих масс именно дает полную свободу не только ка-
ждому народу и народности, но и вообще всякой группе лиц
самостоятельно и независимо соединяться с теми группами, с ко-
торыми наиболее связаны индивидуальные и коллективные инте-
ресы всей жизни;
.. .5) что императорское иго, гнетущее Польшу, есть тормоз,
препятствующий политической и социальной свободе обоих наро-
дов —• русского и польского, —
мы обращаемся с призывом к нашим братьям в Польше,
Малороссии, Австрии и Турецких землях, точно так же, как и
ко всем группам разных народностей, находящимся под импе-
раторским гнетом, и приглашаем работать солидарно с нами,
соединяться в группы и организоваться для деятельной пропа-
ганды» 13).
На программе Русской секции Интернационала, хотя секция
и выступала против Бакунина, есть ясный отпечаток бакунин-
ского влияния. Сам Бакунин после 1871 г. написал книгу «Кну-
то — германская империя и социальная революция», в ней есть
обычная для Бакунина панславистская путаница. Видя в герман-
ской империи, созданной Бисмарком, главный ныне источник
реакции в Европе, Бакунин русский царизм называет союзником
прусской монархии. Не от буржуазной, капиталистической Рос-
сии он ждет спасения славянства, которому грозит германский
национализм, а от революционных славянских народов. Это была
утопия, реакционная в своей основе, и ее разоблачал Маркс, но
Бакунина нельзя обвинять в защите и апологии российской импе-
рии. Он ее ненавидел не меньше, чем империю германскую.
А как раз в это же время, в свободные от научных работ
часы, в Берлине и Гейдельберге, Драгоманов задумывал и пи-
сал свою большую работу «Восточная политика Германии и обру-
сение», которая доставила в свое время такое удовольствие
русским национал-либералам и которую с неменьшим удоволь-
ствием цитировали кадеты в 1914 г. Мы говорили уже об этих
статьях, когда характеризовали отношение Драгоманова к поль-
скому восстанию 1863 г. Европейская революция и судьбы со-
циализма Драгоманова нисколько не интересуют и для него не
существуют. Не им угрожает германский шовинизм, а славян-
ским народам, и спасти эти народы призвана сильная Россия, —
не социалистическая, не революционная Россия, а буржуазная,
капиталистическая. Драгоманов писал впоследствии, что свои
статьи он заострял против российского абсолютизма. Действи-
тельно, сильная Россия в представлении Драгоманова должна
была быть страной с некоторой автономией национальных
бкраин, — мы знаем, что Драгоманов был весьма скромен в опре-
8*
115
делении границ этой автономии, и для Украины его в это время
вполне удовлетворило бы земское самоуправление и предоста-
вление права украинскому населению в низшей школе обучаться
на родном языке. Это была либерально-буржуазная программа
в интересах укрепления российской империи, как сильной воен-
ной державы, которая могла бы не только дать отпор германской
военптине, но и нанести поражение Турции.
Своим мыслям Драгоманов дал и «поэтическое» выражение.
Осенью 1871 г. он написал на украинском языке стихи, которые
под псевдонимом «Гетманець» были напечатаны в львовской
украинской «Правде»
Эти стихи никакой художественной ценности не представ-
ляют, сам Драгоманов о них отзывался с добродушной насмеш-
кой, но для настроений Драгоманова они показательны. Назы-
вается стихотворение «По-клик до брат1в славян». Вот отдель-
ные его строфы:
Гей. иге дивуйтесь, добрп люде,
Що на В крайп повстало,
Що Украша по довгой дремот!
Голову славну пад-няла,
Гей. Украмнець просить не много:
Вол! для люду и мови;
Но не лишне вж до всш Pyei
I к вс1м славянам любови...
Русин московський, один 1з Bcix брат>в,
Велике вложив государство,
Неси ж свою силу, де треба на пом!ч,
На захист усьому славянству...
Ой, гляньте, Славяне, -встають на заход!
Ньмецькп грозив хмари:
Вставаймо ж до купи. Забудемо, браття,
Натки ннсчемн! свари...
Посылая в редакцию «Вестника Европы» свою статью о Гер-
мании, Драгоманов писал Пыпину:
«..^статья моя имеет несколько славянофильский -вид...» 14)
и даже опасался несколько, не смутит ли это славянофиль-
ство «западнический журнал.
Но славянофильство входило в моду. На нем делали карье-
ру либеральные болтуны. Под его знаменем шла в России борь*
ба с развертывающимся революционным движением, и «Вестник
Европы» охотно напечатал статьи Драгоманова, в которых грех
умеренного украинофильства искупался в глазах начальства убе-
жденным российским национал-патриотизмом.
Таким образом, попав в Западную Европу в момент оже-
сточенной борьбы между революционным пролетарским движе-
нием и об’единившейся буржуазной реакцией, как раз в дни раз-
116
грома Парижской коммуны, Драгоманов оказался в лагере реак-
ционной буржуазии, рядом с партиями и людьми, которых он
искренно считал своими противниками. В то же время он испы-
тывал на себе и другие влияния, идущие с противоположной сто-
роны, и, как мелкобуржуазный демократ, метался из стороны
в сторону, раздираемый противоречиями своего положения.
5
Он призывал украинцев довериться «Московскому брату»,
как родственной силе, он задачи освобождения всех славян свя-
зывал с сильной российской империей, как первоклассной воен-
ной державой, но когда в Галиции он встретился с украинскими
политиками, которые как раз эту программу и выполняли, назы-
вали себя «москвофилами» и тянулись к сильной России, то он
отшатнулся от них не без ужаса. Он увидел, что эти москвофиль-
ствующие русины ничем не отличаются от тех киевских реак-
ционных политиков-профессоров, с которыми украинофилы вели
борьбу.
Связи у киевских украинофилов с галицийскими украинцами
начались еще до поездки Драгоманова за границу, и в Киеве по-
лучалась львовская «Правда», которой, впрочем, некоторые
украинофилы, вроде бывшего секретаря «Основы» А. Кистяков-
ского, боялись, как огня. Ее распространяли из-под полы, хотя
она получалась легально, чем и свидетельствовала о полной своей
политической невинности. Киевские украинофилы поддерживали
газету своим сотрудничеством, и Драгоманов писал корреспон-
денции под заглавием «Письма с галицкой границы».
Непосредственное знакомство Драгоманова с украинской Га-
лицией произошло в 1871 г. Действовали от имени забитого,
темного, безгласного украинского крестьянства две партии —
обе из представителей украинской буржуазии, духовенства, чи-
новников, обе в одинаковой степени реакционные и национали-
стические, обе в равной степени клерикальные, обе развращен-
ные политическими интригами австрийского «парламентаризма».
С одной стороны, украинцы пользовались в Галиции такими
правами, о которых и мечтать не решались киевские украино-
филы, и украинский язык был признанным языком на определен-
ной территории, хотя и вели против него борьбу польская шляхта
и буржуазия. А с другой стороны, положение крестьян было
в Галиции столь же бедственным, как и в России, и такой же
они подвергались жестокой эксплоатации.
Одна часть украинской буржуазии стремилась к власти пу-
тем отстаивания своих прав, как самостоятельной украинской на-
циональности. Эта часть, претендовавшая на прогрессивность, де-
мократизм, называвшая себя «народовцами»», опиралась на лой-
яльность к австюийской монархии и интриговала обычными путя-
ми австоийской буржуазной политики против конкурирующей
польской буржуазии. Народовцы относились враждебно к Рос-
сии и пропагандировали «самостийность» для русской Украины,
оставаясь верноподданными у себя в Австрии.
Другая часть украинской буржуазии как раз на Россию, и
именно на царскую Россию, возлагала свои надежды и рассчиты-
вала с поддержкой «Москвы» справиться с польской шляхтой^
Со своей стороны, агентура «московского» славянофильства раз-
жигала национализм в этой партии, готовой отказаться от своего
украинства.
Поразила Драгомановл политическая отсталость украинской
буржуазной интеллигенции, низкий ее культурный уровень, затх-
лый консерватизм, засилье поповства, особенно тягостное для
Драгоманова, как для убежденного атеиста. «Москвофилы» не
имели ни малейшего представления о русской литературе и гово-
рили на каком-то смешанном «язычии», всего больше напоминав-
шем церковно-славянский язык. Но и «народовцы» были не луч-
ше. Они враждебно относились ко всякой русской литературе,—
прогрессивной в такой же мере, в какой и к реакционной. Все они
были «москалежерами».
Приезд Драгоманова был событием для Галицийской украин-
ской интеллигенции всех лагерей, — особенно для зарождающей-
ся украинской крестьянской демократии, представленной в Гали-
ции студенческими кружками* и сельскими обществами культур-
ного и кооперативного характера. Но после первых же встреч,
после первых статей Драгоманова в местной печати пошли не-
доразумения. Половинчатая, компромиссная программа киев-
ского либерала никому не угодила. Она только живо заинтере-
совала украинскую молодежь, потому что ее Драгоманов зна-
комил с русскими демократами — с Чернышевским и Добролю-
бовым. Москвофилы об’явили Драгоманова опасным социали-
стом и революционером. А народовпам он казался агентом «Мо-
сквы». Клерикалы же обоих лагерей выступили с обвинениями
Драгоманова в преступном w вольнодумстве.
Драгоманов в своих статьях и в переписке с галицийскими
украинскими деятелями обходил экономические вопросы, т. е.
в первую очередь вопрос о положении украинского крестьянства
в Галиции. Он писал преимущественно о литературе и научной
работе, — верный своему просветительству. Однако и литератур-
ные вопросы упирались в конечном счете в вопрос классовый:
о том классе, который только и может <в Галиции быть основой
развития украинской литературы. И этот вопрос поднимала га-
лицийская молодежь, подымавшаяся из рядов украинской мелкой
буржуазии: сыновья сельских попов, мелких чиновников, торгов-
цев и пробившихся «в люди» крестьян. Драгоманова украинская
буржуазия обвиняла в космополитизме, в отсутствии украинского
«национального чувства», а Драгоманов отвечал, что он совсем
не чужд национализму, но требовал, чтобы национализм «поста-
вить на месте и на ясной основе космополитизма: на рациона-
лизме и на демократизме» 1Ь). Для украинской буржуазии это и
было равнозначно социализму, потому что лозунги эти подхва-
тывались украинской радикальной молодежью, выступавшей уже
оппозиционно, хотя еще и очень робко, против «народовцев».
А Драгоманов, с другой стороны, был вынужден итти дальше
и произносить слова, для него еще совсем непривычные и даже
неожиданные. Проповедник федерализма, он предостерегает от
некритического отношения к этому слову, потому что, вот, в Ав-
стрии в федералистах состоят крупнейшие помещики реакцио-
неры. Федерализм служит польской шляхте прикрытием для об-
мана украинской крестьянской демократии. «Магнаты могут про-
являть склонность к федерализму и даже к всеобщему избира-
тельному праву, — пишет Драгоманов Навроцкому, — это прав-
да, но правда и то, что когда крестьяне и децентрализация начи-
нают уплывать из их рук, то они хватаются снова за центра-
лизм: пример этого мы видим в версальской палате... Нам не-
чего на это полагаться: наше дело все же социал-демокоатиче*?
ское и вольнодумное, а не магнатское и клерикальное. Мы мо-
жем опираться лишь на свою собственную работу» 16).
Драгоманов учил укпяинскую молодежь в Галиции урокам
русской демократии, но и Галиция учила его. Опыт показал, что
никакой украинской работы в духе демократизма нельзя по-
строить на буржуазии. Разрыв с клерикальной украинской бур-
жуазной интеллигенгшей был неизбежен, — он и произошел не-
сколько позже. И в то же время перед Драгомановым открылись
перспективы просветительной работы среди крестьянства, заму-
ченного польской шляхтой, еврейскими и украинскими торгаша-
ми и ростовщиками, чиновничеством всех языков, больше всего
немецкого. Жизнь толкала его в сторону крестьянской демокра-
тии, но это же ставило его на позиции, враждебные его россий-
скому национал-патриотизму. Для украинской молодежи в Га-
лиции он был явно неприемлем.
Слово «социал-демократический» не должно переоценивать.
Оно было употреблено в письме Драгоманова в 1873 г., но он
оставался еще в это время, самое большое, буржуазным демо-
кратом, который начинает приходить к сознанию, что необходи-
мы какие-то коренные реформы в положении крестьянства, необ-
ходимо освобождение его от экономической кабалы, чтобы воз-
можно и стало и украинское национальное развитие. Однако эта
еще очень мирная и вполне буржуазная «социология» напугала
галицийских либеральных политиков не меньше, чем в свое вре-
мя царских университетских чиновников# Решено было, чтр Дра-
гоманов опасный социалист и намерен совратить в социализм и
революцию украинских народовцев в Галиции.
Драгоманов пытался найти общую платформу с народовца-
ми. По возвращении в Киев были выработаны и напечатаны
в «Правде» от имени «31 украинца» три условия, на которых
киевские украинофилы соглашались поддерживать галицийских
либералов, оговаривая по требованию последних, что киевляне ни
в какие «внутренние дела» галицийских политиков вмешиваться
не будут.
«1. Тот, кто называется русским*) и говорит о равнопра-
вии всех русских племен, но будет выступать и голосовать в пар-
ламенте против прав всех и каждого славянского народа, не найдет
симпатии в образованном обществе России.
Это относится и к тому, кто 2) выступил бы против свобо-
ды совести и просвещения за поновство (ультрамонтанство),
и к тому, кто 3) хотя бы и признавал федерализм областей
и равноправность наций, но при этом не стоит за свободу ра-
зума в вопросах культурных.
Все они пусть не рассчитывают на украинский народ и
украинских народников».
Это — программа либерально-буржуазного просветительства.
Дальше этого не шла Старая громада. На этом компромиссе
сошлось правое и левое ее крыло. Впрочем, некоторым и это ка-
залось опасным радикализмом, и, например, известный украинский
писатель Конисский ушел из Старой громады. Драгоманов был,
пожалуй, несколько левее этих пунктов, но он им придавал очень
серьезное значение и считал их своего рода «символом веры»
Громады.
Жизнь, однако, обгоняла и Драгоманова и всю Громаду как
в России, так и в Галиции. В развитии социалистической пропа-
ганды в Галиции украинские народовцы усматривали именно
«вмешательство» киевских украинофилов, в том числе и Драго-
манова, потому что первые социалистические брошюры на укра-
инском языке, появившиеся в Галиции, были российско-украин-
ского происхождения. В 1875 г. Драгоманов снова побывал за
границей, и об’ехал значительную часть Австрии. Он присмат-
ривался ближе к жизни австрийских крестьян-русин, особенно
карпато-руссов, и их темнота и забитость произвели на него глу-
бокое впечатление. Он посвятил им несколько статей в русской
печати. В Галиче он присутствовал на крестьянском большом ми-
тинге, и хотя сам и не выступал, держался в стороне, но обра-
тил на себя всеобщее внимание. «Москвофилы» донесли, что
Драгоманов высказывался на собрании за отделение Украины от
России. Донос был явно ложный, но сыграл он большую роль
.в дальнейшей судьбе Драгоманова.
В это же время появилась в Галиции в обращении брошюра
на украинском языке «Парова механика». Написана она была
С. Подолинским —> членом киевской Старой громады, выступав-
шим .уже в качестве определившегося социалиста, близкого
к русским революционно-социалистическим кругам. Первая со-
циалистическая брошюра произвела панику среди народовцев.
Они не возражали против транспортирования социалистической
литературы через австрийскую границу в Россию и даже содей-
ствовали этому. В 1873 г. Драгоманов при пометой галицийских
народовцев организовал переправку революционных женевских
* «Русский»—-в данном случае надо 1ткннимать как (русинский или
украинский.
изданий. Но они не могли примириться с распространением со-
циалистической литературы среди украинских крестьян и рабочих
в Галиции. Они не только боялись австрийского начальства,—
они боялись и крестьян. Драгоманов не имел прямого отноше-
ния к-распространению социалистической литературы и, кажется,
даже не сочувствовал этому распространению, но Подолинский
был его другом и до известной степени единомышленником, а га-
лицийская украинская молодежь смотрела на Драгоманова, как
на своего учителя и требовала, чтобы учитель шел вперед и не
отставал.
В Львове произошло решительное об’яснение с народовцами.
Драгоманов рассказывает в своих воспоминаниях, что он был
приглашен «на чай» к одному из лидеров народовцев, Сушкеви-
чу, и нашел здесь форменное судилище. Поводом к торжествен-
ному выступлению послужила брошюра «Парова механика». От-
ветственность за нее народовцы возлагали на Драгоманова, а
попутно был поставлен и вопрос о раздражавшем галицийских
политиканов «вмешательстве» киевских украинофилов в галиций-
ские дела, что означало связь радикального крыла Старой гро-
мады с галицийской демократической молодежью. Видные наро-
довцы—Барвинский, Ганкевич и другие’—обрушились на социа-
лизм, демонстрируя полнейшее свое невежество. Драгоманов за-
явил, что он не во всем солидарен с брошюрой Подолинского, но
социализм взял под свою защиту и прочитал народовцам лек-
цию о рабочем движении в Западной Европе, о рабочем законо-
дательстве, о рабочем дне и заработной плате. Хотя Драгоманов
в этой лекции никак не мог блеснуть ни социалистической эру-
дицией, ни социалистической убежденностью, он не мог разуое-
дить народовцев в том, что он не социалист. Они остались при
своем мнении, что Драгоманов — социалист, революционер и
опасный человек, а Драгоманов тоже убедился в том, что мир-
ное сотрудничество с народовцами невозможно и развитие де-
мократического движения в Галиции требует решительного раз-
рыва с ними.
Реакционность галицийской буржуазии толкала Драгомано-
ва влево, к крестьянской и городской мелкобуржуазной демокра-
тии. Но очень скоро Драгоманов должен был убедиться в том,
что нельзя разрывать связь с украинскими народовцами в Га-
лиции и итти заодно с украинскими либералами в России. В от-
ношении к социализму между теми и другими никакого расхожде-
ния не было.
Галицийская украинская буржуазия находила свои собствен-
ные пути к киевским украинофилам, и как раз к наиболее пра-
вой их части, к буржуазно-помещичьим элементам. Галаган раз-
вивал в Галиции деятельность, не менее энергичную, чем Драго-
манов. Он был руководителем киевского отдела Славянского об-
щества, которое официально протягивало свои национало-
патриотические щупальцы и в Австрию. Галаган носился с мы-
слью «культурного» об’единения русской и австрийской Гали-
ции,— конечно, под скипетром «белого варя». В учреждением
на средства Галагана в память его рано скончавшегося сына
лицее, рассаднике и питомнике украинских дворянских детей, —-
в известной в свое время коллегии Павла Галагана, — воспиты-
вались и сыновья галицийских украинцев помещичьего и духов-
ного происхождения. В киевском славянском обществе прини-
мали участие епископ Порфирий, жена генерал-губернатора,
Дундук-Корсакова и т. п. «культуртрегеры».
В 1871#—1872 гг. в квартире Галагана не раз происходил»
собрания украинцев-галичан, проживавших в Киеве. О характе-
ре этих собраний выразительное представление дают записи Га-
лагана в его дневнике. «Я спрашивал, есть ли партии в народе,
й, разумеется, получил единогласный ответ, что в народе партий
нет, что народ крепко верит в то, что белый царь опять возвра-
тит Галичину — русской земле. Это* говорил и Устьянович (наи-
более «левый» в этой компании. Д. 3.). Рассказывали разные
анекдоты, подтверждающие это непоколебимое верование
народа» 17).
Галаган предполагал организовать широкую Помощь Гали-
ции книгами, средствами, а с другой стороны, предполагал издать
книгу о Галичине на русском языке, для русского читателя.
О программе этой книги он советовался с проф. Антоновичем,
членом Старой громады, о чем и записал в дневнике: «Был
у профессора Антоновича. Много говорили с ним об издании
предполагаемой книги. Моя программа ему понравилась, и он
находит тоже, что она довольна полна... Он будет готов и дать
составителю указания и просмотреть сочинение по его оконча-
нии». При этом Антонович сообщил Галагану, что в универси-
тете он читает теперь курс лекций об истории Галиции, в особен-
ности новейшей....
Таким образом, почти одновременно в украинской Галиции
распространялись издания киевских украинофилов, присылаемые
Галаганом, пропитанные «православием, самодержавием и народ-
ностью» и провозглашавшие пользу воссоединения Украины под
белым царем (с распространением этих брошюр был солида-
рен и член Старой громады Антонович), и первые социалисти-
ческие брошюры на Украинском языке, изданные членом Старой
громады Сергеем Подолинским, отмежеваться от которых не
мог Драгоманов. Проблема социализма и революции вставала не-
отступно перед Драгомановым и в Галиции и в России. Ему
пришлось решать этот вопрос еще до возвращения из научной
командировки. Надо было выбирать — с кем итти дальше: с Ан-
тоновичем и прочими буржуазно-помещичьими элементами, или
с Подолинским и прочими представителями радикальной мелко-
буржуазной демократии....
6
Летом 1873 г. Драгоманов прожил два месяца в Цюрихе.
Это чрезвычайно важный момент в его жизни, мало освещенный
до сих пор источниками.
Известно, чем был Цюрих 1873 г. в истории русского рево-
люционного народничества. С одной стороны, это неоформлен-
ный с’езд видных деятелей народничества, вырабатывавший
основы революционной программы. С другой стороны, это боль-
шой дискуссионный клуб, прения в котором шли горячо и бестол-
ково днем и ночью, неделями и месяцами и доходили до драки
в буквальном смысле слова. Из бакунизма и лавризма выраба-
тывалась здесь некоторая неопределенная, но взрывчатая
смесь.
Цюрихская колония в 1873 г. была наиболее многолюдной
среди всех эмигрантских центров. Туда направлялись учиться
из всех концов России, — в особенности девушки, которым за-
крыт был доступ в университеты. Параллельно с занятиями
в пюрихском университете шла и подготовка к революционной
работе.
Для издания журнала, который об’единил бы социально-
революционные силы в России и дал им определенное теорети-
ческое и организационное направление, в Цюрих переехал Лав-
ров. Но вместо об’единения с самого начала вышел острый кон-
фликт с Бакуниным, которого представлял в Цюрихе Сажин-
Росс. Известно, как вырабатывал Лавров три варианта, один
вслед за другим, программы «Вперед», и какое разочарований
вызвал в революционной среде первый номер журнала, и с ка-
кими обвинениями выступил против Лаврова приехавший в Цю-
рих для работы в журнале Ткачев18).
Шумные споры о социализме и революции, листки, собра-
ния с речами, направленными против царского правительства,
слет видных революционеров—все этр обратило на себя вни-
мание и европейской полиции и царских жандармов. В 1873 г.
последовало «правительственное сообщение» о Цюрихе с требо-
ванием, чтобы русские курсистки немедленно вернулись в Рос-
сию под угрозой лишения всех прав на образование и на занятие
свободными профессиями. Среди всякого вздора, которым пе-
стрит это «сообщение» (о «коммунистических теориях свободного
брака» и о «забвении основных начал нравственности и женского
целомудрия до крайних пределов»), есть и заслуживающие вни-
мания сведения. «В среде русской молодежи обоего пола, — го-
ворит сообщение, — образовались различные политические пар-
тии самых крайних оттенков. Славянское социал-демократическое
общество, центральный революционный славянский комитет, сла-
вянская и русская секция интернационального общества откры-
лись в Цюрихе и считают в числе своих членов немало русских
молодых людей и женщин».
Славянские революционны^ кружки и общества были в зна-
чительной мере детищем Бакунина, вокруг которого группиро-
валась молодежь из славянских земель на Балканах, из Чехии,
Венгрии. Были и польские революционные кружки, державшиеся
особняком от русских. Славянский вопрос в бакунинском его по-
нимании был еще не так чужд русской молодежи того времени,
и Лавров читал в Цюрихе ов 1873 г. лекции о «роли славян
в истории мысли».
Уж одна эта славянщина могла привлечь к себе внимание
Драгоманова, но были и другие, более существенные поводы
для сближения Драгоманова с цюрихскими революционными кру-
гами и для посещения Цюриха.
Организация журнала «Вперед» и выработка его программы
проходили при ближайшем и деятельном участии некоторых киев-
ских украинофилов,— в частности и в особенности С. Подолин-
ского. Об этом рассказывал впоследствии и сам Лавров. Пред-
полагалось организовать в Цюрихе русское издательское обще-
ство со своим помещением, с библиотекой, со столовой — поли-
тический центр и клуб одновременно. Лавров писал Вырубову
30 марта 1873 г.: «Подолинский, кот.орого вы знаете, один из
главных деятелей по этому вопросу» 10). Под влиянием Подолин-
ского Лавров, повидимому, отказался от первого варианта про-
граммы, рассчитанного на издание журнала от имени какой-то
группы радикальных литераторов. «Два молодых украинца
(один из них С. Подолинский), бывшие в то время в Париже,
предложили свое энергическое содействие по переговорам в Рос-
сии и по организации, материальных средств для издания (По-
долинский оказался самым деятельным и энергическим пособни-
ком в эти трудные месяцы)...»20). Имя другого украинца неиз-
вестно, но позже в Цюрихе оказался и проф. Н. И. Зибер, тоже
украинофил и член Старой громады.
Драгоманов находился в это время во Флоренции и закан-
чивал свои научные занятия. Он знал о том, что происходит
в Цюрихе, потому что поддерживал переписку с Подолинским.
Подолинский втянул его в коуг цюрихских интересов еще в на-
чале 1873 г., до переезда в Цюрих. Оставаться в стороне от ки-
пучей цюрихской жизни было невозможно.
Надо сказать несколько слов о Подолинском —ярком и та-
лантливом человеке, которого вывела из революционных рядов
психическая болезнь и ранняя смерть. Сведения о нем в русской
литературе случайны и отрывочны. Г. М. Кржижановский на-
зывает его «галицийским социалистом» 21). Но он родился в Рос-
сии и работал на Украине. Его связи с Галичанами-украинцами
не дают основания причислять его к галицийским социалистам.
Подолинский был сыном крупного киевского помещика, неболь-
шого поэта пушкинской плеяды. Мать его была княжной Куда-
шевой. В 1871 г. 22 лет он окончил киевский университет и
уехал за границу заканчивать медицинское свое образование. Он
уже тогда принадлежал к украинофильской киевской молодежи
и находился под влиянием Драгоманова и Зибера. От Зибера
узнал о Марксе как великом экономисте. Откоыть в Марксе ве-
ликого революционера Подолинский со слов Зибера не мог, по-
тому что и самому Зибеоу революционная сущность марксизма
осталась чужда. Но в 1872 г. Подолинский был в Лондоне
у Маркса и Энгельса вместе с Лавровым, — стало быть, моло-
дой киевлянин чем-то успел заинтересовать выдающихся вождей
революционного движения. Следов этого первого знакомства
Маркса и Энгельса с Подолинским не сохранилось, но значи-
тельно позже, в декабре 1882 г., за четыре месяца до смерти
Маркса, имя его всплывает в переписке Маркса и Энгельса.
Маркса заинтересовала энергетическая теория Подолинско-
го. Рассматривая труд как накопленную солнечную энергию и че-
ловека как носителя этой энергии, Подолинский задавался
мыслью о средствах наилучшего, наиболее производительного
накопления, сохранения и использования солнечной энергии.
Энгельс считал мысль Подолинского «очень ценным открытием»,
но писал при этом, что Подолинский сделал неправильные вы-
воды из основного своего положения, «так как хотел найти новое
естественно-научное доказательство в пользу правильности социа-
лизма и потому перемешал физическое с экономическим» 22).
Подолинский был одним из пеовых лавристов в России и
организатором лавристского кружка в Киеве. Повидимому, ’он
познакомился с рабочим движением на Западе, и на Украине его
больше, чем других, интересовали рабочие, в особенности на са-
харных заводах.
Он был убежденным социалистом и революционером. Об
его социально-политических взглядах дает представление напи-
санная им на украинском языке агитационная брошюра «Парова
машина». В ней рассказан сон украинского рабочего, искалечен-
ного молотилкой на работе у помещика. Во сне происходит со-
циалистическая революция.
ч «Надо было сговориться .всем людям, чтобы сразу
всем восстать. Надо было кому-то показать, как добыть
волю. И начало вышло оттуда, откуда и в старину начина-
лось вольное движение украинского народа: с Поднепровья.
Поднепровцы не забыли еще жизни славных запорожцев,
не забыли и славных несчастных гайдамаков, вспомнили
о старом батьке Максиме Железняке.
И снова появились гайдамаки на Украине...».
Инициатива в революции принадлежит, таким образом, бун-
тарским элементам, и социалистическая программа в основу свою
кладет исторически-романтические предания. Это явный след
бакунизма.
Вслед за крестьянами подымаются и рабочие.
«Они собрались возле фабрик и сказали: «Фабрики
наши, потому что мы вложили в них свое здоровье, свою
кровь. Отымем их у жидов и у немцев и будем сами упра-
влять ими при посредстве своих выборных людей»...
Но революция не могла быть успешной, покуда «москали»
сохраняли верность царскому правительству.
«В конце концов и москали поняли, что они сами из на-
рода, что они сами простые люди, а не паны, и нехорошо
им выступать против своих родных отцов и сыновей. Мо-
125
скали стали целыми группами убегать из армии. Они пря-
тались у крестьян и 'выступали вместе с нами....»
А потом солдаты подняли сами восстание и перевязали
своих офицеров. «Паны, жиды и чиновники» разбежались в испу-
ге. Тогда крестьяне, вооружившись чем попало, пошли войной
на города.. Большей частью города перешли на сторону кре-
стьян, потому что «мещане и рабочие всюду стояли за нас». Но
некоторые города надо было брать силой.
«Мы дали панам, жидам и чиновникам сутки сроку,
чтобы они все выехали. Все железные дороги были в наших
руках, потому что машинисты и прочие рабочие все к нам
сразу примкнули. И что же ты думаешь, Андрей, — сказал
Остап и засмеялся, — надо было каждый час пусктгь поезд,
пока вывезли всех панов, жидов и чиновников, — столько
этой дряни накопилось на Украине. Всего больше мы вы-
везли панов в Германию, потому что в России кацапы бы-
стро взбунтовались после нас и просили, чтобы мы не выво-
зили к ним своих панов, потому что у них и своих доста-
точно...».
Далее Остап рассказывал, как наладился у них новый, со-
циалистический порядок.
«— Как вы делите урожай с общественной земли,—
спросил Андрей, — и что сталось с теми клочками земли, ко-
торыми владели наши батьки?
— Кто хотел остаться на своей земле, тот и оставал-
ся,—отвечал Остап, — но большинство хозяев отдало свою
землю в общественное пользование, говоря, что так выгод-
нее. А общественный урожай мы делим так:... одйу часть
берут хозяева, сколько кому надо. У кого больше семья,
тот и берет больше; у кого семья меньше, и берет меньше.
Всякий берет столько, чтобы ему хватило на год. Другую
часть урожая мы ссыпаем в общественный амбар на посев,
на случай неурожая. А весь остальной хлеб мы вывозим за
границу или везем в город и вымениваем у городских об-
ществ на все нам необходимое — на одежду, обувь и про-
чее....
— А сахарные заводы,—сказал Андрей,—что вы с ни-
ми сделали, кому они теперь принадлежат, когда нет ни па-
нов, ни жидов?
— С сахарными заводами и другими предприятиями
поступили так же, как с землей. Они теперь общественные,
т. е. принадлежат громадам (артелям) рабочих, которые на
них заняты. Рабочие выбирают самого способного или того,
который учился, в директоры и подчиняются ему добро-
вольно. А если он им не нравится, выбирают другого. Весь
сахар или другой товар, произведенный на заводе, принад-
лежит громаде рабочих,*и она поступает с этим товаром так
же, как мы с хлебом — выменивает его на то, что им . тре-
буется, и делит между своими членами...» 23).
126
Это обычная социалистическая программа народников того
времени. Она построена на крестьянском бунте, на передовой,
ведущей роли крестьянства, на рабочих ассоциациях. Но есть
в ней и особые черты, — применительно к особенностям украин-
ского быта. Бунтарство связано с идеализацией украинской ка-
зацкой старины и гайдамачины. Отсутствует община —важней-
ший пункт народнических русских программ. Крестьяне, освобо-
дившись от помещиков, соединяются в большинстве своем в кол-
лективные хозяйства, в громады, но остается место и для еди-
ноличного частного хозяйства. Видное место отводится сахарным
заводам, которые переходят в обладание сельскохозяйственного
пролетариата.
Само собой разумеется, этот утопический мелкобуржуазный
социализм весьма далек от научного пролетарского социализма,
и попытки некоторых украинских национал-демократов изобра-
зить Подолинского в виде первого украинского марксиста были
разоблачены без особого труда. Но среди социалистов-народни-
ков Подолинскому надо отвести одно из первых мест, и его со-
циально-революционная пропаганда на Украине сыграла видную
роль.
Он был социалистом-народником и в то же время украино-
филом. В Цюрихе вокруг него собралась небольшая группа га-
личан, студентов политехникума, которые связали его с украин-
цами в Львове и Вене. Подолинский предполагал создать украин-
ский социалистически-революционный центр в Вене. Он при-
влекал украинскую молодежь к лавризму и собирался издавать
украинский «Вперед». По отзывам современников, это был очень
энергичный, увлекающийся и умеющий увлекать других человек.
Драгоманов ему был нужен, и он сумел втянуть и этого мирного
и осторожного профессора в свои начинания24).
Драгоманов очень скупо и неохотно рассказывает в своей
автобиографии о Цюрихе. Писал он ее значительно позже, когда
социализм и революция были для него уже пройденным этапом
некоторого увлечения. Академик М. Грушевский в статье «Мис-
сия Драгоманова» полагает, что Драгоманов старался даже пре-
уменьшить значение своего визита в Цюрих именно по этой
причине.
Программу «Вперед» в литографированном виде Драго-
манов получил еще во Флоренции. Прислал ее Подолинский.
Драгоманов отнесся к ней отрицательно, но нам известна лишь
его критика позиции Лаврова в национальном вопросе. Драго-
манов упрекал Лаврова в российском централизме, — и не без
основания. Эту черту во взглядах Лаврова отметил позже и
благосклонный к нему исследователь. «... Лавров до конца
дней своих решительно отказывался считаться с условиями соб-
ственно-н ациональными. Проблема национальности ни-
когда не была для него жгучей практической проблемой, а толь-
ко вопросом научно-исторического исследования... Лавров со-
вершенно не признавал, что вопросы национального самоопре-
127
деления, столь усиленно дебатировавшиеся в социалистической
среде с 70—80 годов, внесли что-либо по существу новое
в социалистическую идеологию. «Есть только люди и общие
воем цели». Разумеется, всякий отдельный человек имеет право
отстаивать право своего народа и культурных особенностей, но
за призывом к освобождению «угнетенных народностей» Лавоо-
ву неизменно виделся опасный призрак расовой вражды и об’еди-
нения трудящихся с эксплоататорами по «отживающему» нацио-
нальному принципу...» 2б).
Но ведь не только о национальном вопросе шла речь в про-
грамме «Вперед», или, вернее, речь шла о многом другом, а не
о национальном вопросе. Когда Драгоманов приехал в Цюрих,
то готова была уже и вся первая книга журнала. В Цюрихе бы-
ли Подолинский, Зибер и, по словам Драгоманова, «немало
киевских знакомых, бывших студентов»... Почти два месяца
прошли в горячих спорах, которые неизбежно должны были вра-
щаться вокруг тех вопросов, которыми жила тогда вся русская
колония Цюриха. «Цюрихские русские, — говорит Драгоманов, —
разделялись тогда на бакунистов, или анархистов, дер-
жавшихся программы Альянс сосиалист, и на лавристов,
которых идеи представляли сходство с идеями интернационалистов
фракции Маркса или немецких социал-демократов» 2в).
Если идеи лавристов представляли только сходство
с идеями самого Маркса (что вполне правильно отмечено), то,
стало быть, идеи Маркса как будто были знакомы Драгоманову.
На чью же сторону стал он сам? Он не соглашался с Подолин-
ским. Те же споры, которые были у него в Цюрихе, продолжа-
лись потом в Киеве. Основные разногласия у бакунистов с лав-
ристами шли вокруг вопроса о роли государства в программе
и о роли социалистической пропаганды в революционной прак-
тике. Какого же мнения держался Драгоманов по этим во-
просам?
Драгоманов говорит: «Мне казалось, что обе программы
еще преждевременны для России, в которой даже социалистам
прежде всего надо добиваться политической свободы». Вот и все,
что Драгоманов нашел возможным сказать о спорах, котооые
шли в Цюрихе. Но как раз по этому вопросу между бакуниста-
ми и лавристами не было никакого разногласия. Обе стороны
были согласны в том, что пора для социалистической революции
назрела, но что путь ее совсем не лежит по линии политической
борьбы. Это была ошибка, которую совершали одинаково и лав-
ристы и бакунисты, и действительно, в этом вопросе лавристы
наиболее отдалялись от сходства с марксизмом. Но Доагоманов,
конечно, критиковал эту позицию не с точки зрения Маркса, ко-
торый никак не нашел бы споры о революции и социализме
«преждевременными» для русской демократии, а с точки зоения
буржуазного либерализма, который допускает социализм как
некоторую отдаленную перспективу после того, как будут бла-
гоустроены все политические дела. «Само собою разумеется, —
128
продолжает Драгоманов,—что мои идеи были найдены в Цюрихе
отсталыми...» В эти слова Драгоманов вкладывает иронию, но
он подлинно отстал от украинофильской молодежи, которая по-
нимала уже, что топтание на одном культурническом месте и на
общих славянофильских словах означает разрыв с живой дей-
ствительностью И неминуемый провал в болото мещанской
реакции.
Драгоманов не мо<г пристать к цюрихскому течению, не мог
и отречься от него. Хотя он и считал социалистическую агитацию
преждевременной, но обстановка заставляла его разбираться
критически и в лавризме и в бакунизме. Он отбирал из противо-
положных систем то, что всего больше подходило к его собствен-
ному мировоззрению. Это сказалось несколько позже. Он не
уклонялся и от участия в цюрихских предприятиях. На вечере
в память Шевченко был прочитан его реферат, присланный из
Флоренции, — в нем, несомненно, не было ни социализма, ни ре-
волюции. Он согласился написать статью для «Вперед» и на-
писал — о Шевченко. Статья не была напечатана, — вероятно,
по той же причине: в ней не было ничего социалистического и
революционного. Драгоманов совсем не преуменьшал, как ду-
мает академик М. Грушевский, своей роли в Цюрихе. Он дей-
ствительно был еще весьма посторонним, инородным телом в со-
циалистической среде и двигался навстречу ей очень медленно,
недоверчиво, с тяжелыми колебаниями. Об этом свидетельствует
письмо к Бучинскому, которое приводит сам Грушевский.
«Царство небесное рождается в потугах (нудится)», — а не
печется сразу заграничными прокламациями. Скорее оно спечет-
ся для нас в земских собраниях России, чем в цюрихских типо-
графиях. Прибавлю, что основное наше дело, социальное, т. е.
мужицкое, уже сделано в 1861—1864 гг., так что теперь уж
не переменишь. А в западной Украине само правительство дол-
жно быть в этом отношении украинофильским. Наша задача —
дело, начатое правительством, вести дальше банками, ассоциа-
циями, и т. д., а не журналами в Цюрихе. Политическое наше
дело решится когда-нибудь земскими соборами всей России.
А главное наше дело — культурное и литератуоное... В Цюрихе
нам не напишут ни другого Кобзаря, ни другого Костомарова, ни
даже не переведут Робинзона Крузе на наш язык, — да и лекси-
кона и грамматики не составят. А я так думаю, что покуда мы
не создадим себе лексикона и грамматики, не издадим памятни-
ков нашей речи с XI века до песен, не напишем истории своего
народа и библиотеки народных наук,—до тех пор мы должны
сидеть, посыпав пеплом главу, в политику не лезть и проклама-
ций не писать!» 27).
Под такой программой обеими руками подписался бы и сам
Галаган, не говоря уж об Антоновиче. Однако, безнадежности
этой позиции не мог не сознавать и Драгоманов. Стоять на этсй
позичии значило растерять все, что было живого, свежего, твор-
ческого в украинофильстве, и остаться только при помещиках и
9. Д. Заслагский
129
чиновниках и предприимчивых коммерсантах из Старой громады.
Упираясь на каждом шагу, оглядываясь непрерывно назад, Дра-
гоманов влекся вслед за Подолинским, представляя собой и цен-
ную культурную силу, но и весьма тяжелый груз для молодого
украинского социалистического движения.
Возвращаясь из научной своей командировки домой в Киев,
к университетским лекциям, к мирным культу риически-этногра-
фическим занятиям бок-о-бок с Антоновичем, к помещичье-
буржуазным связям, Драгоманов все еще оставался мирным ли-
беральным профессором, либеральным публицистом, для которого
политическая мудрость сосредоточилась в помещичьих земских
собраниях, а экономическая — в ссудо-сберегательных товари-
ществах и каких-то весьма неопределенных «ассоциациях», ар-
телях и т. п. Крестьянский же вопрос в существе своем считался
решенным уже в 1861 —1864 гг., и ни к каким коренным ре-
формам в этой области мысль не устремлялась.
В этой буржуазно-либеральной программе не было, однако,
прежней цельности. Галицийские и цюрихские впечатления не
разбили эту программу, но усеяли ее множеством трещин.
7
После трех лет отсутствия Драгоманов застал в России
большую перемену в общественных настроениях. Значительно
повысился градус революционной температуры. Подготовка
знаменитого «хождения в народ» была в полном разгаре, и, по
воспоминаниям участников, в Киеве, который был центром для •
всей Украины, с особой силой выражались бунтарские настрое-
ния. Из Петербурга перекочевала в Киев часть чайковцев. Боль-
шинство революционных кружков примыкали к бакунистам.
В 1872 г. влиятельной фигурой среди киевского ст^/ченч^^тга
был Стефанович. Аксельрод организовал в Киеве свой кружок,
в котором происходили занятия с рабочими; завязаны были сно-
шения с артелями плотников, столяров, стекольщиков. Кпужок
Аксельрода связался с другими городами, в особенности с Одес-
сой, где работали Желябов, Волховской. Жандармские источни-
ки регистрируют 'среди известных революционеров, работавших
в это время в Киеве, Брешковскую, Дебагория-Мокоиевича, Суд-
зиловского, Каблица, Дейча, Бохановского, Колодкевича.
Перед яркой, решительно-революционной, боевой работой
этих кружков стушевываются радикальные украинофильские
кружки. Наиболее энергичные революционеры уходят из них на
«общереволюционную» работу. А представителям этих обще-
революционных кружков узким национализмом представляется
всякий вопрос об украинстве,—'Хотя бы и в форме приспособле-
ния революционной и социалистической агитации к местным
условиям. То, что крестьяне на Украине плохо понимают ovc-
ский язык, то, что на Украине отсутствует община, нисколько
не смущает народников-пропагандистов. Вопрос об Украине
130
вообще не -существует для подавляющего большинства. Они про-
сто переезжают из одних русских губерний в другие.
Все же между русскими и украинскими кружками еще нет
пропасти в это время. Подолинский, вернувшийся в Киев почти
одновременно с Драгомановым, организует кружок лавристов, но
принимает участие и <в украинофильской работе. Более тесные
связи существуют между украинскими и общими кружками
в Одессе. Был поднят там вопрос об их об’единении, невиди-
мому, по инициативе Желябова, который был своим человеком
и у народников-революционеров, и у украинофилов. В известном
своем письме к Драгоманову Желябов, вспоминая о прошлом,
писал: «Взять хотя бы этот уголок — Одессу... Я видел расцвет
тамошней громады, ее живые начинанья. Медленно, но непре-
рывно сливались там в одно два революционных потока, обще-
русский и украинский; не федерация, а единство было недалеко,
и вдруг... все пошло прахом. Соблазнились старики выгодой ле-
гального положения; медлили покинуть насиженные гнезда, и по-
гибли для борьбы славные люди; погибли начинанья».
Драгоманову хорошо известны были переговоры, которые
шли в Одессе, между украинской громадой и общерусским рево-
люционным кружком. Но он не соглашался с Желябовым, что
причиной расхождения была боязнь «стариков» расстаться с ле-
гальностью. Основная причина, по словам Драгоманова, была
именно в вопросе о формах об’единения. Желябов настаивал на
полном единстве, украинофилы отстаивали федерацию в орга-
низационных отношениях,—-однако нам теперь ясно, что рас-
хождение в организационных принципах было и расхождением во
взглядах на революцию, и Желябов не ошибался, когда писал
о недостаточной революционности, о политическом оппортунизме
одесских украинофилов. Другим вопросом, на котором, по сло-
вам Драгоманова, не поладили между собой одесские украино-
филы и Желябов, был -вопрос о терроре. Украино-филы возра-
жали против террора как системы, как революционной теории, и
допускали террористические выступления лишь как акты инди-
видуального характера по мотивам мести, защиты, тираноборства
и т. п. Не политические, а либерально-этические аргументы одес-
ских укоаинофилов против народнического террора тоже вскры-
ли их политический оппортунизм 28).
В Одессе, как мы уже -говорили, громада была настроена не-
сравненно более радикально, чем в Киеве. В Киеве до таких пе-
реговоров с народниками-революционерами и не доходило. Боль-
шинство членов Старой громады относилось с враждой к ре-
волюции и связи свои с политическим общерусским движением
ограничивало встречами с либеральными помещиками из оппо-
зиционного черниговского земства. Один из виднейших деяте-
лей этого земства, Линдфорс, был близок Старой громаде и по
своим украинофильским симпатиям, и по родственным связям,
как брат жены Русова. А земцы братья Линтваревы были одно-
временно и членами Старой громады.
о*
Драгоманов приехал из-за границы с намерением отдаться
всецело науке и культурной деятельности. Но жизнь тащила его
из кабинета, из университета, из редакции «Киевского телегра-
фа», из Юго-западного отдела и других легально-кульвиных
убежищ в нелегальное подполье. Там’ уже были Подолинский,
Волков, лучшая часть украинофильской молодежи. Революцион-
ные страсти разгорались, — остаться в стороне было трудно,
а Драгоманову уже предшествовала молва как другу радикаль-
ной молодежи, как человеку, близкому к революционерам. Как
подходили вплотную друг к другу украинофильские и общере-
волюционные круги, показывает уже известный нам Городищен-
ский сахарный завод. Туда, в дом владельца завода Василия
Федоровича Симиренко, приезжали члены Старой громады, и за-
вод продолжал служить центром украинофильства, но к Льву
Платоновичу Симиренко, племяннику и совладельцу Василия
Федоровича, студенту одесского университета, приезжали гости
совсем иного порядка, и перебывали на заводе, готовясь к «по-
ходу», Дебагорий-Мокриевич, Стефанович, Дейч, братья Драг-
невичи и др. Лев Симиренко был деятельным участников оево-
люционных народнических кружков и другом Желябова. Рево-
люционную пропаганду среди крестьян вели некоторые служащие
и рабочие завода,—в их числе Чередниченко, смотритель рабо-
чих казарм, и слесарь Далматов (см. «УкраШа» 1927 г. I,
стр. 151). Близость либерально-буржуазных украинофильских
кругов с народническими революционными нашла свое, почти
символическое, выражение в браке Желябова с дочерью Яхненко,
одесского городского головы и участника фирмы Яхненко-Си-
миренко. Показательна в этом смысле и судьба брака. Желябов
вскоре разошелся со своей буржуазной женой, — это был не про-
сто личный разрыв. Желябов вместе с этим разрывал нити,
связывавшие его, выходца из крепостных крестьян, с буржуаз-
ной средой. А после казни Желябова семья ©го бывшей жены до-
бивалась у царя разрешения сыну Желябова, тоже Андрею, на-
зываться фамилией матери.
Мы встречаем Драгоманова вскоре после возвращения'из-за
границы в нелегальных народнических кружках. Он здесь, прав-
да, посторонний человек, гость, но его знают и связями с ним
дорожат. В кружке Аксельрода Желябов впервые увидел Дра-
гоманова. Профессор пришел по делу к члену кружка, бывшему
«впередовцу», знакомому по Цюриху, и между ними возобно-
вился спор, который они вели за границей. Мы знаем содержание
этого спора. Драгоманов отстаивал свой взгляд на преждевре-
менность социалистической пропаганды в русских условиях и не-
обходимость сосредоточить все силы на политической борьбе.
Спорили двое — Драгоманов и впередовец, а прочие, находив-
шиеся в этой и соседней комнате и занимавшиеся подготовкой
к сапожному ремеслу для предстоящего «хождения в народ»»
в спор не вмешивались и, как показалось Драгоманову, относи-
лись к нему с явным пренебрежением... Но Желябов вспоминал
132
об этой первой встрече с Драго<ма1но1БЫм без всякой иронии,
и возможно, аргументация Драгоманова о необходимости поли-
тической борьбы была принята будущим представителем поли-
тического направления в народничестве серьезнее, чем это мог
предполагать Драгоманов.
Драгоманов не знал тогда, что в числе его безмолвных слу-
шателей был Желябов. И Желябов не сказал ему об этом, когда
они встретились вторично, на этот раз в Одессе.
Драгоманов об’езжал летом 1875 г. громады в главных го-
родах Украины. Одним поводом для этого была подготовка изда-
ния за границей украинского журнала, другим—-вспыхнувшее на
Балканах восстание. Сербы поднялись в Герцеговине против
Турции. С внешней стороны это было движение славянской мел-
кой буржуазии, в значительной мере крестьянской, против ту-
рецких чиновников и помещиков. Во главе движения стояли ре-
волюционеры, часть которых прошла политическую школу под
руководством Бакунина. Одним из вождей был Светозар Мар-
кович, в 1870 г. студент в Цюрихе, последователь Черны-
шевского. Среди болгарских революционных вождей Ка-
равелов был близок к Бакунину и Огареву, Стамбулов был чле-
ном революционного кружка Квятковского в Одессе. Идеи рево-
люционного панславизма были популярны среди русской моло-
дежи, находившейся под влиянием Бакунина. Правда, в восста-
нии на Балканах ничего не было социалистического, и ученики
Бакунина очень скоро проявили себя как обыкновенные бур-
жуазные деятели. Правда, в восстании опытный и зоркий глаз
Маркса сразу уловил махинации царской дипломатии и подго-
товку русско-турецкой войны. Но русским и украинским поли-
тическим деятелям ничего этого не было видно, и в них гово-
рили только «славянские симпатии», усердно подогреваемые в это
время русской национал-либеральной печатью.
Герцеговинскому восстанию царское правительство по сооб-
ражениям международной своей дипломатической политики не
сразу дало свое официальное благословение. Напротив, про-
являло некоторую сдержанность. Это и поощряло русскую и
украинскую революционную молодежь, которую увлекали внеш-
ние формы революционности на Балканах: заговоры, конспира-
ции, восстания, баррикады, и которой совершенно чужда была и
незнакома подкладка внешней политики царизма. В России стали
возникать полулегальные и нелегальные комитеты для помощи
балканским революционерам и для организации добровольческих
дружин. В киевский комитет входили только украинцы, Драго-
манов играл в нем видную роль. Одесский комитет отличался
национальной пестротой своего состава: кроме русских, в нем
были двое сербов, трое украинцев, один поляк. Душой одесского
комитета был Желябов. Как и других революционеров, его при-
влекла в комитет не столько славянская идея, сколько мысль
о толчке русской революции при помощи содействия революци-
онному движению в другой стране. В какой мере славянское
133
революционное движение захватило тогда русскую социалисти-
ческую молодежь, видно из того, что добровольцами на Балка-
ны уехали из наиболее известных революционеров Кравчинский,
Сажин, Клеменц, Дебагорий-Мокриевич (брат), Волошенко, Да-
видович (еврей) и др. Собирался ехать и Желябов. Деятельно
работала для нелегальных славянских комитетов известная
А. Прйбылева-Корба. Конечно, ничего путного из этого движе-
ния не вышло, как не получилось и вообще массового движения.
Уехали только немногие. А вскоре выяснился подлинный харак-
тер восстания, и наивные русские революционеры убедились
в том, что «братья-славяне» ждут помощи совсем не от русской
революции и не от социализма, а от царского правительства.
О Кравчинском писал Аксельрод: «Скоро Кравчинский вернул-
ся обратно в Женеву, после всяческих треволнений, совершенно
разочарованный во всем этом «революционном предприятии».
Во-первых, на поле военных действий официальным защитником
славян скоро выступило самодержавное царское правительство,
а затем и сами варварские братья отнюдь не были подходящим
боевым союзником для современно-мыслящих революционе-
ров» 2в).
У Драгоманова было свое отношение к восстанию славян
на Балканах, не такое, как у русских революционеров, но об этом
речь будет в следующей главе, когДа придется говорить об отно-
шении Драгоманова к русско-турецкой войне, к которой восста-
ние в Герцеговине было только прелюдией. В нелегальном «сла-
вянском комитете» в Одессе Драгоманов вторично встретился
с Желябовым, и об этой встрече Драгоманов сравнительно по-
дробно рассказал впоследствии в статье «К биографии Желя-
бова». По окончании заседания, рассказывает Драгоманов, за-
вязался у Желябова разговор с представителем поляков в коми-
тете, Магером. Желябов спрашивал, почему польская молодежь
проявляет такое холодное отношение к социалистическому дви-
жению в России. Магер указал на это, что для польских рево-
люционеров представляет огромную важность национально-поли-
тическая программа, то-есть вопрос о независимости Польши,
а русские революционеры отдаются «чисто экономическому со-
циалистическому направлению». Указание Магера не лишено
было основания, потому что вопрос о независимости Польши
в программе революционных народников не занимал уже такого
места, как в программах революционных демократов 60-х годов.
Желябов, однако, не возражал против постановки «национально-
политического» вопроса, но как бы предлагал полякам взять на
себя инициативу в этом вопросе. «Ну, так ставьте свой нацио-
нально-политический вопрос, —< приставал Желябов». Но тут
вмешался Драгоманов, который потребовал, чтобы при постанов-
ке национально-политического вопроса польские революционеры
отказались от требования независимости Польши в ее «истоои-
ческих границах», то-есть со включением правобережной Украи-
ны, и признали прана Украины, как равноправной с Польшей и
134
Россией страны. Магер лично против этого как будто
не возражал, ню не решался (выступить с заявлением такого
рода от имени польских революционеров-националистов. «Желя-
бов, — говорит Драгоманов, — подхвативши нашу постановку
вопроса, продолжал наступать...», а «украинцы присоединились
к Желябову». Договориться не удалось, и Драгоманов говорит
о том, что Желябов иронически отзывался о позиции польских
революционеров.
О всей этой беседе между русским народник ом-социалистом,
украинскими демократами и польским революционером мы знаем
только со слов Драгоманова. Несмотря на свой случайный и
отрывочный характер, беседа эта представляет значительный
интерес. Она свидетельствует о том, что в 1875 г. Желябов
относился к политической и национал-политической борьбе не так
отрицательно, как другие народники того времени; что Желябов
нащупывал пути к соглашению с польскими и украинскими со-
циалистами и революционерами, и соглашение это не могло быть
тогда же заключено по той причине, что ни одна из сторон не
могла правильно поставить национальный вопрос и совместить
его решение с общей своей революционной и социалистической
программой; что, наконец, Драгоманов уже в 1875 г. встречался
и договаривался с виднейшим революционером-народником на
юге России на платформе общих политических выступлений. Это
моменты, очень существенные в истории перехода народничества
к народовольчеству, как существенные и в истории украино-
фильства и самого Драгоманова. Встречаясь с Желябовым в не-
легальном комитете, хотя бы и по делу о восстании в Герцего-
вине, но налаживая соглашение о совместных действиях и по во-
просу об Украине, Драгоманов выходил за пределы той уме-
ренно-либеральной программы, которую он сам себе намечал.
В Одессе революционные черты в украинофильстве, при всей
своей неопределенности и половинчатости, были все же более
резко выражены, чем в Киеве, а народники-социалисты в Одессе
тоже были более близки к украинству, чем в Киеве. Члены одес-
ского общерусского кружка вели революционную пропаганду и
на украинском языке, а Феликс Волховской написал на украин-
ском языке свою брошюру «Правдиве слово до земляков».
Однако и в Киеве Драгоманов все больше втягивался в де-
ятельность нелегальных кружков. У него самого на квартире
собиралась украинская молодежь, котооой киевские профессора
читали лекции, — в частности проф. Н. И. Зибер читал о Марксе.
Это дало повод некоторым украинским национал-демокоатиче-
ским писателям, прикрывшимся личиной марксизма, выводить
из драгомановоко-зиберовского кружка истоки марксизма на
Украине и зачислять не только Зибера и Подолинского, но и
Драгоманова и даже Антоновича в категооию «первых мар-
ксистов» в России, значительно опередивших Плеханова и создав-
ших свою особую украинскую линию марксизма. Эта катиона ди-
етическая фальсификация была в свое время разоблачена, и ма-
ска с переодевшихся украинских национал-демократов сорва-
на30). Зибера можно назвать первым в России пропагандистом и
истолкователем экономической теории Маркса, которую он меха-
нически отделял от диалектического и исторического материализ-
ма и от революционно-социалистической практики. По этой при-
чине Зибер никак не мог воспитывать марксистов в своем круж-
ке и сам не выступал в качестве марксиста в своих позднейших
публицистических статьях. Но, конечно, он содействовал более
широкой популяризации имени Маркса в России и на Украине, и
вряд ли он скрывал от своих слушателей в нелегальном кружке
о деятельности Маркса в качестве вождя Интернационала. Не
был революционным марксистом и Подолинский. Он то-
же читал доклады в кружках Киева в качестве лавриста, он
был несколько ближе к Марксу, чем бакунисты. Конечно, и он.
лично побывавший в Лондоне у Маркса и Энгельса, знакомил
своих молодых слушателей с их революционной деятельностью,
с Интернационалом, но у современников осталось такое впе-
чатление, что лекции Подолинского в киевских украинофильских
кружках носили «конституционно-федералистский» характер81).
Близость Подолинского к Драгоманову была известна, впослед-
ствии они работали в одном журнале, и не исключена возмож-
ность, что Подолинский старался совместить в своих взглядах
теории всех своих учителей — и Драгоманова, и Лаврова, и
Маркса. Это говорит лишь о той путанице, которая царила тогда
в головах мелкобуржуазных социалистов всех направлений.
Драгоманов тщетно старался усидеть в это время между
двух стульев —между Старой громадой и революционной де-
мократией. Стулья все больше расходились между собой. На-
ционализм еще скреплял крылья украинофильства, в этом и была
его политическая функция: смазывать и затушевывать под общим
националистическим знаменем политические, классовые проти-
воречия. Но трещина уже намечалась, и с каждым днем стано-
вилась все глубже. Левое крыло Старой громады из 12 членов
фактически оформилось в так называемом «Подольском коми*
тете», — это был кружок украинофилов, который собирался
в Киеве на Подоле и уже обсуждал вопрос об издании нелегаль-
ной литературы на украинском языке.
Царское правительство помогло Драгоманову сделать тот
шаг, на который он по своей собственной инициативе не решался.
Он топтался между либеральным и революционным лагерем.
Царское правительство толкнуло его к революционерам, — он
пошел туда, потому что иного выхода и не было.
Царизм терпел украинофильство, пока оно возглавлялось
буржуазно-помещичьими элементами и тщательно подчеркивало
свою политическую лойяльность, пока оно и не претендовало
на первую роль в общественном движении Киева. Галаган был
не только не опасен, а и полезен. Украинофильство помещиков,
капиталистов, директоров банка казалось правительственной
власти невинной причудой, — так и отзывались генерал-губер-
1 ъс.
наторы, к-огда на них наседали из Петербурга с указаниями на
опасность «сепаратистских» тенденций. Однако украинофиль-
ство приняло иной характер, когда буржуазные либералы стали
терять руководство, когда обнаружилась связь общереволюцион-
ных кружков с украинофильской молодежью, когда враждебные
царской России народовские кружки в Галиции вступили в пря-
мую связь с украинскими деятелями в России, и через австрий-
скую границу стали проникать напечатанные в Львове социали-
стические брошюры. Сами же украинские помещики забили тре-
вогу, и старый слуга царского правительства, идеолог украин-
ских помещиков Кулиш с негодованием отзывался о «метели-
ках» — прокламациях на украинском языке. Велико или мало
было влияние украинофильской радикальной молодежи на укра-
инских крестьян, а у царского правительства было основание
бояться всякой возможности сближения революционной интел-
лигенции с украинской деревней.
С другой стороны, русская буржуазия не могла примириться
с тем, что украинофилы владеют видными культурными пози-
циями в Киеве, захватили Юго-западный отдел географического
общества, издают газету, конкурирующую с «Киевлянином»,
ведут в университете борьбу с русскими чиновниками-профессо-
рами, сделавшими из своей учено-патриотической позиции прямой
переход к правлениям банков и сахарных заводов. Русские на-
ционалисты не предполагали делиться с украинской буржуазной
интеллигенцией плодами победы над польскими помещиками.
А правительству эта украинская интеллигенция больше не была
нужна. Руссификация городов Украины шла весьма успешно на
крыльях капиталистического развития.
Был открыт энергичный обстрел укоаинофц^ьства из всех
русских националистических источников. Статьи в «Киевлянине»
и «Московских ведомостях» чередовались с тайными доносами,
в которых изощрялся известный киевский чиновник-цензор Юзе-
фович, сын Юзефовича, который предал Кирилло-Мефодиев-
ское братство, и сам предатель по призванию. В «патриотиче-
ской» кампании все валилось в одну кучу, и так как главную
роль в «сепаратизме», в «социализме» и т. п. приписывали Дра-
гоманову, то и сам Драгоманов впоследствии был искренне убе-
жден, что это именно из-за него и загорелся весь сыр-бор.
Во всяком случае, университетское начальство по предложению
самого царя убрало Драгоманова из университета, пои чем, во
избежание громкого скандала, убеждало Драгоманова доброволь-
но подать в отставку. Драгоманов отказался и был исключен.
В виде протеста Зибер подал в отставку, — но этим и огоаничи-
лось либеральное негодование буржуазной общественности Киева.
Галаган сбежал с поста председателя Юго-западного отдела, как
только начался обстрел его. Метнулась бы вправо и значительная
часть Старой громады, которая совсем не расположена была
к борьбе с русским правительством, но не успела сделать это.
Юго-западный отдел был прихлопнут. «Киевский телеграф» за-
крыт еще раньше. А в мае 1876 г. Александр II по доносу Юзе-
фовича подписал в Эмс-е знаменитый свой указ, который так и
получил в украинских кругах кличку «Lex Josefoviana» (закон
Юзефовича). Правилами особой комиссии с участием Юзефовича
воспрещались: 1) ввоз украинских книг и брошюр из-за границы;
2) печатание и издание в России украинских произведений и
переводов, кроме исторических документов и беллетристики;
3) украинские спектакли и чтения, а также укоаинокий текст к
украинским песням.
Это был полный разгром всей украинской культуры и лите-
ратуры того времени. Ничего не пощадила нога в жандармском
сапоге и растоптала все культурные начинания — вплоть до не-
виннейших украинских спектаклей с «гопаком и горилкой». Па-
раллельно шел и разгром живых сил украинской интеллигенции,
и в частности жандармский налет на Городищ енский сахарный
завод очистил это старое гнездо украинофильства и от «старых»
и от «молодых» украинских работников. Чубинский был выслан
в северные губернии, и та же участь ожидала Драгоманова. Он
ее предупредил тем, что выехал за праницу. Вернуться в Россию
он не мог. Он вынужден был стать эмигрантом.
Свирепый разгром всего украинского культурного движения
царское самодержавное правительство произвело как бы испод-
тишка, воровато, стараясь по возможности не давать широкой
огласки подлой расправе. «Правила», приговорившие украинскую
литературу к смерти, не были опубликованы. Это смутило даже
русского полицейского «историка» украинского движения С. Ще-
голева. В своей книге «Украинское движение», приспособленной
к уровню младших жандармских чинов и для них же написанной,
он говорит: «По совершенно непонятным причинам правила 1876
и 1881 гг. не ^были официально опубликованы, что придавало
появлению их оттенок какой-то таинственности и робкой нере-
шительности» 32).
«Непонятные» для полицейского автора причины становятся
совершенно ясны, когда знакомишься с тем, как русское обще-
ство, и на либерально-буржуазном своем крыле, и на револю-
ционно-демократическом, отнеслось к этому беспримерному раз-
грому украинской культуры. Оно прошло мимо него почти с пол-
ным молчанием, как мимо какого-то местного явления, не пред-
ставляющего особого политического интереса. Само собой разу-
меется, нельзя отнести это молчание русской либерально-бур-
жуазной печати исключительно к цензурным репрессиям, исклю-
чительно к тому, что правительство «скрыло» от общества пра-
вила Юзефовича. Дали знать о себе все усиливавшиеся вели-
кодержавные, националистические настроения русской буржуа-
зии, проникавшие и в мелкобуржуазную радикальную среду.
Но на Украине разгром всей украинской культуры произвел
сильнейшее впечатление и взбудоражил украинскую буржуазную
интеллигенцию. Правительство отрезало все пути легальной
мирной деятельности перед благонамереннейшими буржуазными
политиками и культурными работниками. Даже такой реакцио-
нер, как проф. Антонович, высказывался теперь за издание укра-
инского журнала за рубежом и готов был оказать поддержку
в этом направлении. Даже Кулиш пришел в озлобление, понимая
превосходно, что разгром легального, буржуазного украинства
усилит влияние радикальных украинских кругов. Иллюзии добро-
желательства правительственных кругов к украинскому куль-
турному слову потерпели оглушительный крах, а мы видели, что
этими иллюзиями питался Драгоманов и даже пытался накормить
ими галицийских либералов. Самодержавие стало стеной на пути
всякого развития украинского слова, и мысль украинской бур-
жуазной интеллигенции упиралась в вопрос о свержении само-
державия. Вот почему именно на Украине, на юге России, оппо-
зиционная буржуазия политически сформировалась раньше, чем
на севере, и на совещании либералов с террористами в 1879 г.
мы встречаем не только черниговских земцев — Петрункевича и
Линдфорса, но и украинофила Антоновича, о котором еще не так
давно трудно было бы и помыслить, чтобы решился он вступать
в переговоры с революционерами о согласовании действий. Ко-
нечно, задача Антоновича на этом совещании в том и заключа-
лась, что он от имени Старой громады уговаривал народников-
революционеров отказаться от террора. Все же встреча Антоно-
вича с Валерианом Осинским на нелегальном заседании говорит
красноречиво об умении самодержавного правительства бросать
своих друзей в противоположный лагерь.
Оппозиционные настроения правой части Старой громады
были весьма непрочны и скоро испарились. Но легко предста-
вить себе, в каком настроении уезжал за границу Драгоманов.
Он видел безнадежность всяких упований на разум и благоже-
лательность правительства. Он видел и бессилие либерально-
помещичьих земских кругов. Остался один путь для либерала
с демократическими настроениями — путь борьбы. Период сиде-
ния между двумя стульями прекратился. Надо было сесть на
стул, какой можно было найти в лагере революции.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ПЯТОЙ.
1. М. Драгоманов. Автобиография. «Былое», 1907. 6, с. 188.
2. М. Кистяковськнй. Драгоманов у Фларенци. За сто ait, км. II,
с. 183.
3. «Вестник Евроиты». 1873, 12.
4. Драгоманов. Автобиография, с. 189.
5. М. Драгоманов. Соч. I, М. 1908, с. 78.
6. Листування 1. Франка i М. Драгоманова, т. Киев 1928, с. 219.
7. Там же, с. 272.
8. Драгоманов. Автс1био1Графия, с. 191.
9. Там же, с. 191.
10. М. Драгоманов. Австро-<руськи спо-мини, V, с. 331.
11. Переиижа М. Драгоманова з В. Нав1ро1цьким. За сто» л!т, кн. I,
139
12. Драгоманов. Автобиография, с. 197
13. Материалы к истории I и II Интернационалов. М. 1926. С. 122.
14. Листи М. Драгоманова до О. Пипина. За сто ли*, kih. III, с. 70.
15. Переписка Драгоманова <з Навроцьким, с. 129.
16. Там же, с. 122.
17. Андроник Степовнч. До Кшвво-галицьких зв’язюв початку
•870-х рр. За сто ait, кн. V, с. 187.
18. См. Б. П. Козьмин. От 19 февраля к первому марта. М. 1933.
Ткачев и Лавров, с. 118.
19. Письма П. Л. Лаврова. «Бьвлое», 1925, 2(30), с. 19.
20. П. Лавров. Народнихи-пропагаидисты. 1928, с. 51.
21. Г. Кржижановский. Маркс о технике при социализме. Большевик.
1933, 5, с. 15.
22. Маркс и Энгельс. Соч. XXIV, с. 604.
23. Цит. Академик М. Грушевсыки. Micin Драгоманова. Украина,
1926, 2 — 3, с. 19
24. О С. Подолинском юм. С. Буда. До бьотрафп С. А. Подолинского.
За сто Л1Т, кн. V, с. 192.
25. А. Гиветти. П. Л. Лавров и «Вперед». «Былое», 1925, 2(30), с. 51.
26. Драгоманов. Автобиография, с. 196.
27. Переписка Драгоманова з Бучиньским, с. 261—2, цит. Грушев-
ский. Украша, 1926, 2 — 3, с. 5.
28. М. Драгоманов. К биографии Желябова. Соч. II, Париж, с. 419.
29. П. Аксельрод. Рабочий класс и революционное движение в Рос-
сии, с. 101.
30. См. Д. Наумов. 3 icTopii марксистсько! економично! думки «а
Укранп. Сборник «Проблеми економ>ки». ДВУ. 1930, с. 46 — 59.
31. Письма Лаврова. «Былое», 1925, 2(30), с. 19.
32. С. Щеголев. Украинское движение как современный этап южно-
русского сепаратизма. Киев 1912, с. 64.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В ЭМИГРАЦИИ
1
Драгоманов выехал за границу легально, с паспортом, без
намерения стать эмигрантом. Предполагалось сначала, что за
границей он будет продолжать ту деятельность, которая была
оборвана царскими репрессиями против украинского слова. Жур<
нал и издательство должны были преследовать прежде всего
культурные задачи: печатать и издавать художественные произ-
ведения на украинском языке, а также исторические и этногра-
фические. Кроме того, по плану, выработанному в Киеве на за-
седаниях «Подольского комитета», предполагалось знакомить об-
щественное мнение Европы с украинским хвижением и с пресле-
дованиями, каким оно подвергается. В этом еще ничего револю-
ционного не было. Не требовалось и провозглашать особую про-
грамму украинофильства как политической партии. Такой про-
граммы ведь и не было в Киеве в сформулированном виде.
Местом издательства был намечен Львов. Украинофильский
зарубежный центр находился бы в ближайшем соседстве с Кие-*
вом, находился бы в украинско-м окружении и был бы отдален
от обычных центров русской революционной эмиграции.
Так предполагалось, и действительно Драгоманов начал
было устраиваться в Австрии. Он не собирался порывать ле-
гальных связей с русской либеральной журналистикой, и у него
шли переговоры о постоянной работе в «Новом времени» —га-
зете, которая только что отпочковалась от «С.-Петербургских ве-
домостей» под редакцией А. Суворина, и где налаживалось тес-
ное сожительство русского буржуазного либерализма с мини-
стерской официозностью. Драгоманов либо не понимал, что это
за новое заведение по славянофильской части, либо относился
снисходительно ко всем этим комбинациям русских либеральных
публицистов. Туману было напущено много, а у «Нового вре-
мени» до перехода к Суворину была репутация честного прогрес-
сивного издания, и у Маркса составилось даже впечатление,
будто это социалистический орган *). В 1872 г. в «Новом вре-
мени» была напечатана статья о «Капитале», газета получила
за это предостережение и вынуждена была прекратить дальней*
141
шее печатание статей <о Марксе. «Новое время» при Суворине
получило совсем иной характер, хотя распоясалась газета по-на-
стоящему, по-нововременски только после 1881 г. Соглашение
Драгоманова с Сувориным не состоялось не по вине Драгома-
нова, а вскоре всякий путь для него в легальную русскую печать
был отрезан.
Оказалось, однако, что Драгоманов — опасный человек не
только для русской либеральной печати, но и для Австрии. План
устройства в Львове или Вене потерпел крушение. Прежде всего
Драгоманова в штыки встретила вся галицийская печать: для
москвофилов он был агентом революционных партий, для наро-
довцев агентом «Москвы». За последние два-три года семена,
посеянные Подолинским и Драгомановым среди галицийской де-
мократической молодежи, дали ростки. Венский студенческий
кружок, душой которого был Остап Терлецкий, издал ряд брошюр
социалистического характера. Кроме известной нам «Паровой ма-
шины» Подолинского, вышли еще три — «Про правду» (пере»
делка известной русской «Хитрой механики»), «Про бедность»
и «Правдиве слово хлгбороба до choix земляюв», написанное
Ф. Волховским. Брошюры произвели в Галиции впечатление
чрезвычайное, вызвали переполох в правительственных кругах
и навели панику на украинскую либеральную буржуазию. Драго-
манова называли «проводником гнилого западного коммунизма»,
хотя он не имел непосредственного отношения к изданию социа-
листических брошюр.
Оставаться при таких условиях в Австрии было небезопасно.
Конституционная австрийская полиция недалеко ушла от само-
державной русской. Осенью 1876 г. Драгоманов перебоался
в Женеву — и поступил весьма предусмотрительно. Вскоре после
этого произошел во всей Галиции жандармский разгром демо-
кратического движения. Было брошено в тюрьму до ста человек,
среди них Терлецкий, Франко, Павлик —ученики й воспитан-
ники Подолинского и Драгоманова. Прокуратура создала огоо'м-
ный процесс, в центре которого заочно был помещен Драгома-
нов. Обвинительный акт называл его главарем русской социали-
стической организации за границей, главным посредником между
русскими и австрийскими социалистами. Ему приписывалось влия-
ние на украинский народ «от Днепра — до венгерских Карпат».
Подсудимым прокуратура вменяла в вину сношения с Драгома-
новым, и главной уликой была переписка с ним, хотя бы она
касалась только литературных и научных вопросов. Подсудимые
были приговорены к тюремному заключению на разные сооки,
Франко и Павлик получили по три месяца, а Драгоманову на-
долго был запрещен в’езд в Австрию.
В Женеве создать редакцию и типографию для укоаинского
издательства было несравненно труднее, чем в Галиции. Но тех-
нические трудности удалось ппеодо^еть. В лице украинского со-
циалиста, киевлянина Лахопкого, Драгоманов нашел преданного
типографского работника. Под именем Кузьмы он стал впослед-
142
ствии известен всей русской революционной эмиграции. В его
небольшой типографии печатались много лет спустя и больше-
вистские издания, и Ленин не раз упоминает о нем в своей пе-
реписке.
Совсем иными оказались редакционные условия в Женеве.
Драгоманов на первых порах остался один, почти без всяких
сотрудников, вне украинской среды. Потом, с переездом Подо-
линского и Волкова из России и некоторых украинских социали-
стов из Галиции, круг редакционных работников расширился,
и все же первые номера журнала «Громада» потребовали чрез-
вычайных усилий и были составлены по преимуществу из лите-
ратурных материалов, вывезенных Драгомановым из России.
Зато в Женеве Драгоманов сразу попадал в русскую рево-
люционную эмигрантскую среду. Политическая обстановка не да-
вала ему возможности здесь уйти от общероссийских тем в сто-
рону украинской культуры и этнографии. Имя его было уже из-
вестно и окружено некоторым шумом. От него ждали политиче-
ских выступлений, да он и сам был увлечен политическими собы-
тиями. Главнейшее из них была русско-турецкая война 1876—78
годов. Попав за границу, Драгоманов дебютировал не в качестве
мирного украинского культурного деятеля, а в качестве ради-
кального политического памфлетиста.
2
Причины и характер русско-турецкой войны 1877—78 гг.
в блестящей форме раскрыты М. Н. Покровским. Царское пра-
вительство задолго подготовляло эту войну. Она в данных исто-
рических условиях была предрешена ожесточенной борьбой цар-
ского империализма с английским из-за рынков в Средней Азии,
в Малой Азии и на Балканах. Войну диктовали царскому пра-
вительству и соображения внутренней политики. « Зелики е ре-
формы», говорит Покровский, не удовлетворяли буржуазию. Она
считала себя обманутой, и царизм собирался утешить ее «по-
дарком», который возместил бы буржуазии уступки, сделанные
дворянам-помещикам. «Этому подарку — его вынули еще раз из
кармана в 1914 г.— было имя Константинополь»2).
Длинная цепь дипломатических шагов была предпринята
царским правительством, чтобы обеспечить успех в этой захват-
нической войне. Царизм помог Пруссии разгромить Фоатаию
в 1870—71 гг., чтобы освободиться от международного дого-
вора, запрещавшего России строить флот на Черном море и от-
давшего проливы в полное владение Турции под фактическим
контролем Англии. Тайный договор с Пруссией развязал руки
царизму в продвижении на Балканах. Опорными пунктами на пу-
тях в Индию создавалась угроза Англии... Когда подготовитель-
ная работа была закончена, надо было создать предлог для вы-
ступления и еще надо было создать соответствующее «общест-
венное мнение» в самой России, где (разочарование «реформами»
143
и «в крестьянстве и в буржуазных кругах требовало особо дей-
ственных форм обработки патриотическим угаром.
«Освобождение славян» было очень подходящей формой.
На эту удочку клюнула не только крупная буржуазия, которая
очень хорошо понимала, что не в славянах тут дело, но и мелко-
буржуазная интеллигенция, в том числе и «социалистическая»,
вместе с бакунизмом впитывавшая и панславизм, хотя бы и
в очень смягченной форме. «Нужно было, — говорит Покров-
ский,— показать яркую картину «угнетения», с одной стороны,
«борьбы за свободу»—с другой; к тому же и для Европы нужно
было иметь хороший предлог к вторжению в Турцию. И вот, на
сцену было поставлено, в 1875 г., герцеговинское вос-
стание» 8).
О нем шла у нас речь выше. Подготовка «общественного
мнения» прошла как по-писаному. Буржуазная печать в России
оправдала возложенные на нее задачи, а радикальная интелли-
генция даже перестаралась по наивности своей и по политиче-
скому невежеству. Вряд ли царское правительство рассчитывало
на революционное волонтерство и было довольно им. В случае
успеха оно только осложнило бы дипломагически-военную
игру. Но оно и не могло иметь успеха. Буржуазные «револю-
ционеры» в Сербии и Болгарии ожидали помощи не от русских
радикальных интеллигентов, а от царских генералов. За прелю-
дией восстания и последовал военный марш через Балканы.
Мы видели, как отнеслись fe своем большинстве русские и
украинские мелкобуржуазные социалисты к восстанию на Бал-
канах. Они приняли его за чистую революционную монету. Как
отнеслись они к войне, захватнически-грабительский, характер
которой лез из всех щелей сквозь «освободительную» маски-
ровку?
Международный социализм разделился тогда на два лагеря.
Маркс и Энгельс совершенно точно определили характер русско-
турецкой войны. Маркс предсказал ее неизбежность еще во вре-
мя Парижской коммуны. «Если революция во Франции, — пи-
сал он Либкнехту в апреле 1871 г., — потерпит временное по-
ражение..., тогда с востока на Европу надвинется новая война,
а Румыния послужит для этого православному царю первым
предлогом. Значит, внимание в эту сторону!»4).*
В эту сторону и смотрели внимательно Маркс и Энгельс.
Тайна договора, который был заключен между монархами Прус-
сии и России, была разоблачена только в 1917 г., когда перед
рабочим классом Советского союза открылись архивы мини-
стерства иностранных дел и еще более потаенных царских хра-
нилищ. Но Маркс догадывался о существовании этого договора.
«Есть основание опасаться, — писал он Бракке, — что Пруссия
заключила тайный договор с Россией, иначе Россия не могла бы
вторгнуться в Румынию...» в).
Маркс и Энгельс считали обязательной для социалистов
144
позицию, враждебную царской России. Куцые реформы 1861 г.
не изменили международной роли царизма. Он оставался самым
могучим в Европе оплотом всякой политической реакции, и ни-
какое серьезное продвижение пролетарской революции не было
возможно, покуда угрозой ей нависала с востока огромная жан-
дармская монархия. И в самой России только разгром царизма
мог развязать силы начинавшегося внутреннего брожения. Маркс
принимал деятельное участие в «антирусской» агитации и через
английскую печать, через английских политических деятелей под-
держивал «перекрестный огонь», по его же выражению, против
английских либералов, проводивших руссофильскую политику и
распространявших среди английских рабочих легенду об «осво-
бодительной» миссии России на Балканах.
Позицией русских социалистов должно было быть поражен-
чество. «Восточный кризис» Маркс считал «поворотным пунктом
в истории Европы» и «исходным пунктом для революции в Рос-
сии». «Что касается России,—писал Маркс в Америку Зорге,-—
...то она давно находится накануне переворота; все элементы
для этого готовы... Революция на этот раз начнется на востоке,
бывшем до сих пор нетронутой цитаделью и резервной армией
контрреволюции» в).
Либкнехту Маркс писал: «..лоражение русских
очень ускорило бы социальный переворот в Рос-
сии, элементы которого налицо в огромном количестве, и те'м
самым ускорило бы и резкий перелом во всей
Европе» 7).
В согласии с этими указаниями Маркса и Энгельса Либ-
кнехт написал брошюру: «Zur orientalischen Fragen oder Soil
Ё uro pa kosakisch werden» (К восточному вопросу или: Должна
ли оказачиться Европа). Среди германской социал-демократиче-
ской партии были, однако, колебания в этом вопросе. В ответ на
брошюру Либкнехта последовала полемическая брошюра Г. Леви:
«Zur orientalischen Fragen oder Soil die socialistische Arbeiterpartei
tiirkisch werden?» (К восточному вопросу или: Должна ли оту-
речиться социалистическая рабочая партия?).
Опыт участия в герцеговинском восстании расхолодил наи-
более пламенных русских социалистов, бросившихся на Балканы.
Однако бакунистские предрассудки прочно сидели в головах.
Энгельс писал Каутскому несколько позже: «Лишь немногие
среди русских, и даже лучшие среди них, успели освобо-
диться от панславистских тенденций и воспоминаний. Пан-
славистское призвание России для них так же несомнен-
но, как для французов — прирожденная революционная
инициатива Франции. В действительности же панславизм — мо-
шеннический план борьбы за мировое владычество под маской
несуществующей славянской национальности; пансла-
визм— злейший враг и наш, и самих русских» 8). Это было на-
писано уже в 1882 г., а за пять лет до этого не только «лучшие»
среди русских социалистов и революционеров колебались между
симпатиями к угнетенным славянам и ненавистью к царскому
самодержавию, но колебался и Каутский, еще не собиравшийся
тогда пересматривать Маркса, «улучшать» и «исправлять» его,
Но уже открывший Марксу свои признаки принадлежности
к «филистерскому» племени.
Маркс знал о взглядах и настроениях Лаврова и Лопатина.
Маркс писал Энгельсу в июле 1877 г.: «Что поражения русских
IB европейской Турции ведут прямо к революции в России, это
теперь ясно даже для Лаврова и Лопатина...» °)* А через не-
сколько дней Маркс писал: «Друг Лопатин между тем снова
Становится антипатриотом» 10).
Лавров так и не решился занять ту определенную пролетар-
ски-революционную позицию, на которой стояли Маокс и Эн-
гельс. В 1876 г. редакцией «Вперед» был издан «Славянский
сборник», в котором высажено было сочувствие славянским на-
родам на Балканах, но разоблачалась и вызывающая политика
русского правительства. На промежуточной, фактически бург
жуазно-пацифистской позиции остались лавристы и во время
войны. В народническом лагере был разброд, а в «Отечествен-
ных записках» Михайловский выступал за поддержку войны на
стороне России. «Выгнать турку, — писал Михайловский, — зна-
чит решить социальный вопрос» Х1).
Драгоманов не мог‘остаться в стороне от живого обсужде-
ния всех вопросов, связанных с балканскими событиями и с вой-
ной. Об его отношении к восстанию в Герцеговине мы знаем.
Первые волонтеры из числа радикальной украинской молодежи
отправились на Балканы из Киева, при прямом содействии Сла-
вянского нелегального комитета, энергичным участником кото-
рого был, как мы знаем, Драгоманов, с одной стороны, а с дру*
гой — среди участников этого комитета можно предполагать
с достаточным основанием и Галагана, вождя местных славяно-
филов 12).
Среди других либеральных публицистов Доагоманов отли-
чался тем, что внимательно следил за событиями на Ближнем
Востоке, знал славянские языки и чигал сербскую и болгарскую
печать. Он сам говорит об этом в тоне явного превосходства
над журналистами русских буржуазных газет. В частности, он
очень хорошо изобличал в невежестве Суворина, и это было
причиной разрыва между ними. Однако при всей своей начи-
танности в славянской текущей литературе Драгоманов обнару-
жил совершенную неспособность разобраться в политической
обстановке. Статью «Восточная политика Германии и обрусение»,
нам известную, Драгоманов задумывал и писал в 1871 г., и на-
чинается эта статья с нарастающей в Европе угрозы новой войны
из-за Ближнего Востока и Турции. Это как будто совпадает
с прогнозом Маркса, но как раз «наоборот». Драгоманов пишет:
«В настоящее время в Европе существует только три места, в ко-
торых находятся реальные основания для военных взрывов...
Места эти: Франция, Турция и... Австрия». А Россия, на кото-
рую в первую очередь обращал внимание социалистов Маркс?
«...«возможность взрыва на Востоке, по инициативе России, в на-
ших глазах имеет наименее вероятности» 13).
Маркс догадывался о существовании тайного соглашения
Пруссии с царской Россией, хотя секрет этого соглашения был
глубоко запрятан. Маркс разоблачал поддержку захватнической
политики царской России Бисмарком, которому выгодно было
поддерживать дружбу с царизмом против Франции. А Драгома-
нов всю свою огромную статью построил на антагонизме между
Пруссией и Россией, который и составляет будто бы ось всей
международной политики на Ближнем Востоке.
Драгоманов не видел подготовки войны, не разобрал заку-
лисных пружин восстания на Балканах. Но о нем нельзя сказать,
что он просто поплыл вместе со всей либеральной интеллигенцией
по «освободительно-патриотическому» течению. У Драгоманова
была своя последовательная историческая концепция, которая
приводила к необходимости не только поддержать царскую Рос-
сию в войне с Турцией, но и довести эту войну «до победного
конца», то-есть до захвата Константинополя. Мы уже говорили
•об этой концепции. Драгоманов остался ей верен и в 1876—77
годах. Свирепое гонение на украинское слово ничего не изменило
в позиции Драгоманова. Он вывез эту концепцию с собой в эми-
грацию, и первым делом его в Вене была обширная корреспон-
денция в петербургской газете «Молва». Статья эта, напечатан-
ная под заглавием «Чистое дело требует чистых средств», вы-
звала много шума в русской печати и запрещение газеты на во-
семь месяцев.
Содержание статьи было руссно-патриотическое. Драгоманов
требовал войной поддержать восстание на Балканах. Он считал,
что удаление Турции из Европы—это национальная задача Рос-
сии, перешедшая ей преемственно от Украины. Берега Черного
моря и проливы должны принадлежать России, чтобы обеспечить
свободное развитие славянских народов. Именно за это боролись
в свое время украинские казаки, выполнявшие некоторую исто-
рически-освободительную миссию.
О классовых источниках этой концепции было сказано выше,
в первой главе. Ни царское правительство, ни русская буржуазия
не могли бы возражать против того, что виднейший украинский
публицист, обвиняемый чуть ли не в «сепаратизме», об’являет
внешнюю политику царизма «чистым делом». Но Драгоманов
в этой же статье писал и о «чистых средствах». Нельзя итти на
Балканы, — писал он, — освобождать угнетенные национально-
сти, когда национальности угнетаются в самой России. Драгома-
нов разоблачал русских патриотических публицистов, которые,
расписывая яркими красками турецкие зверства, одобряют в то
же время насильственную русификаторскую политику царского
правительства.
Это было сказано очень осторожно, в цензурной форме, на-
меками, но и царское правительство и либеральная печать пое-
10*
147
восходно понимали, о чем идет речь. Расправа с украинским сло-
вом произошла как раз в то время, когда либеральные публи-
цисты русской буржуазии на весь мир вопили о неслыханном
угнетении славянских народов. Об угнетении украинского народа
они не упоминали не только страха ради цензурного, но и потому,
что украинцев не соглашались отнести к числу славян, имеютпих
право на самостоятельное культурное существование (о полити-
ческом и речи не заходило). Большая статья Драгоманова о ма-
лорусской литературе, направленная в «Вестник Европы», так
и не увидела света, и напечатать ее Драгоманов вынужден был
в Вене. Не мог Драгоманов продолжать и в русской легальной
печати полемику, которая была вызвана его статьей в «Молве»,
так как почти никто и не поддержал его в либеральной печати
против ожесточенных нападок националистических наездников
во главе с Сувориным. Ответить им* Драгоманов мог только в
печати нелегальной.
Литературную свою деятельность в Женеве Драгоманов .»а-
чал поэтому с выпуска памфлетов на русском языке общеполи-
тического характера. В 1876 г. вышла брошюра «Tv-оки внут-
ренние и внешние», в 1877 г. — «Внутреннее рабство и война
за освобождение», в 1878 г. — «До чего довоевались». Эта по-
следняя брошюра была перепечатана в России, в нелегальной
типографии революционной организации,, что само по себе окон-
чательно санкционировало переход Драгоманова в лагерь рево-
людаи. Все памфлеты имели большой и шумный успех, потому
что русские либеральные публицисты полемикой с разрешения
начальства с зарубежной печатью спешили засвидетельствовать
свою собственную политическую благонадежность. Драгоманова
иронически именовали «новым Герценом», но нападки на него в
легальной печати увеличивали популярность Драгоманова в кру-
гах демократических и революционных. Царское правительство,
конечно, безмерно раздувало и преувеличивало связь Драгома-
нова с революцией и готово было видеть в нем нового ее вождя.
В женевских брошюрах Драгоманов получал возможность
развить полностью свои взгляды. Он это и сделал. В сущности,
он ничего не сказал нового сравнительно со статьей, напечатан-
ной в газете «Молва», но он поставил все точки над и, раскоыл
неясные политические формулы, и вышло все по-новому. Кроме
того, выходя последовательно, год за годом, брошюры эти отра-
жали меняющиеся в России политические настроения. Разница
между этими брошюрами не во взглядах Драгоманова, а в граду-
сах его политического радикализма.
Исторические установки остались те же. Драгоманов по-
прежнему считал войну «освободительной», — мало того, ре-
волюционной. Украинские казаки, — говорит Драгоманов, — кото-
рые вели войны против Турпин, были элементом «народно-рево-
люционным», а сейчас на Балканах тоже происходят револю-
ционные движения. Царская Россия, по Драгоманову, вовле-
кается таким образом против воли и против понимания царского
148
правительства в войну, которую можно вести только на основе
освободительной. Поэтому,—догадывается Драгоманов,—цар-
ское правительство и медлило с началом воины и не хотело ее
об’являть в 1876 г., когда вспыхнуло восстание. Драгоманов
вообще подозревал петербургское правительство в нежелании
вести войну и был в этом отношении патриотичнее российских
патриотов.
Основная позиция Драгоманова оставалась, таким образом,
в корне противоположной позиции Маркса и Энгельса. При всем
внешнем радикализме эта позиция была глубоко реакционна и
об’ективно направлена к поддержке и укреплению царского са-
модержавия. Та характеристика, которую Энгельс давал пансла-
визму, полностью оправдывалась на Драгоманове. За маской
«несуществующей славянской национальности» Драгоманов не
разглядел «мошеннического плана» царского правительства и
российского капитала утвердить свое владычество на рынках
Азии и Ближнего Востока. В своих брошюрах Драгоманов стоял
полностью на позициях русской буржуазии.
Однако у Драгоманова не было общих с русским либера-
лизмом иллюзий о силе царизма и о способности его выполнить
ту историческую миссию, которую Драгоманов возлагал на Рос-
сию. Полуфеодальному строю с гнилой бюрократией, с армией,
только начавшей перевооружаться по примеру европейских капи-
талистических армий, обширные завоевательные задачи были не
по плечу. Это сказалось неслыханным разгулом хищниче-
ства, грабежа, дикого произвола при самом начале войны, а за-
тем скандальными неудачами во время войны. Царскую армию
от полного разгрома спасло лишь то обстоятельство, что турец-
кая армия находилась еще в более скверном состоянии, а турец-
кий государственный строй ничем не уступал русскому. Русских
солдат косили не столько турецкие пули, сколько тиф, голод, бе-
зобразнейшая неурядица...
Русская подцензурная печать об этом не смела писать, да из
патриотического усердия и не хотела писать. А Драгоманов об
этом говорил в своих брошюрах, и уж это одно обеспечило ему
успех среди русских читателей. А затем в пеовой же- боошюое
Драгоманов написал большими буквами: ПОЛИТИЧЕСКАЯ
СВОБОДА! Это и был перевод «чистых средств» на язык по-
литических формул, и, говоря о политической свободе, как усло-
вии успешной войны, Драгоманов отвечал требованиям и на-
строениям всей российской буржуазии. Но он и не шел дальше
этих настроений и не подымался выше уровня оппозиционности
буржуазии. Что такое политическая свобода, в чем конкретно она
должна выразиться, и каковы средства и пути к ней, об этом
Драгоманов ни слова не сказал в первой своей брошюре, словно
чувствовал за своей спиной присутствие царского цензора. «Ну-
жно обеспечить общественный контроль над чиновниками» — вот
наиболее внятная политическая формулировка в первой брошюре
Драгоманова. Поистине немного для нелегального издания! Эта
1/1Q
политическая скромность не случайна. Большего не требовала й
вся буржуазия в 1876 г., накануне воины.
Во второй брошюре, написанной через год, Драгоманов более
решителен. Он об’ясняет кстати, почему он, как и вся буржуазия,
был прежде так нетребователен. «Все мы, люди средних
лет,—говорит он,—помним еще то время, когда лучшие русские
люди, измученные разрушительной системой николаевского цар-
ствования, готовы были довольствоваться самым малым, самым
умеренным, но лишь бы твердым прогрессом, и самым искрен-
ним способом предлагали свои услуги государству, от которого
ждали такого прогресса... С известной точки зрения, может быть,,
оно и лучше, что правительство наше разбило все эти надежды
и не исполнило самых скромных желаний: оно поставило таким
образом на чистоту многие политические и социальные вопросы
и их решение в будущем» 14).
Под заголовком «Меньше нельзя!» Драгоманов перечисляет
основные политические требования, которые должны быть
выполнены для того, чтобы Россия могла стоять на уровне исто-
рических задач, поставленных перед ней передовой буржуазной
интеллигенцией. «Все реформы, — говорит Драгоманов, — сво-
дятся к отмене допотопного чудовища, всероссийско-
го самодержавия, которое не может быть ничем иным,,
как господством чиновников, трусливых, своекорыстных, неве-
жественных».
Должен быть созван немедленно земский собор. Для реше-
ния национального вопроса—поедоставление расширенному мест-
ному самоуправлению права об’единяться в союзы, при чем Дра-
гоманов совсем не требует самоуправления, автономии, отделения
для Украины, а напротив, поддерживает ее раздробление на са-
мостоятельные области: Украина правобережная, левобережная,,
новороссийская.
Далее идут требования «провозглашения и обеспечения
личности», отмены административного наказания, свободы печати
и собраний, свободы науки и обучения, равноправия и неприко-
сновенности национальностей, подчинения чиновников суду.
Это — политические реформы. Но они, как и указывает Дра-
гоманов, не могут устранить «социальной неправды». Драгоманов
знает, что и вообще «социальные неправды» Не устраняются
отдельными экономическими реформами. Он говорит, что они
«могут быть устранены только коренными изменениями, экономи-
ческого строя, то-есть переходом всей земли и всех орудий про-
изводства в руки работников, обладающих равномерными зна-
ниями». Оставляя в стороне последнюю оговорку, принадлежа-
щую лично Драгоманову, надо отметить, что в свою программу
Драгоманов вносит общий пункт всех социалистических про-
грамм его времени. Но из этой социалистической фоазы не сле-
дует никаких выводов практического характера. Драгоманов и
не пытается поставить перед читателями проблему перехода всей
земли в руки крестьян, которые обладают «равномерными зна-
150
ниями», то-есть равномерно неграмотны. Он говорит далее об
очень скромных реформах социально-экономического порядка,
«относительно которых общество и литература высказались до-
вольно ясно». Это реформа в податной системе, особенно отмена
подушного и соляного налога, и «поверка крестьянских наде-
лов и платежей, с целью увеличить наделы совершенно недоста-
точные, дать новые наделы обезземеленным и уменьшить пла-
тежи...» 1Г’).
Вот и вся социально-политическая программа Драгоманова
в 1877 г. Ее буржуазный характер и умеренность бьют в глаза.
Тщательно перечисляя отдельные пункты обычных буржуазно-
демократических программ, Драгоманов обходит молчанием во-
прос о монархии и республике, причисляя тем самым себя с са-
мого начала к либеральным конституционалистам. Но он не упо-
минает и о всеобщем избирательном праве, принимая цензовую
монархию. Социалистическая фраза остается в программе при-
веском, потому что в области социальных требований Драгома-
нов боится затронуть интересы помещиков и буржуазии. Против
уменьшения налогов не возражала бы и буржуазия. Некотооое
увеличение крестьянских наделов само по себе тоже ничем бур-
жуазии не угрожает, но остается вообще пустой фразой, если
одновременно не поставлен вопрос о том, за чей счет получат
крестьяне прирезку земли. А Драгоманов не решается даже при-
коснуться к выкупным платежам, прося лишь некоторого сниже-
ния. Таким образом, должны по программе Драгоманова остаться
без существенных перемен все социальные и классовые основы
буржуазно-помещичьей монархии Романовых, должна лишь видо-
измениться в парламентарно-славянофильском направлении (зем-
ский собор!) ее верхушка.
Выступая в нелегальном издании в качестве идеолога и по-
литического руководителя русско-украинской буржуазии, Драго-
манов на буржуазию же смотрел как на основную политическую
силу, которая добьется реформ. О рабочем классе даже не упо-
минается в этой брошюре, хотя как раз на Украине были уже
первые заметные признаки его политического нарождения, и Дра-
гоманов, как мы увидим ниже, об этом знал. Но от всей народ-
нической литературы того времени Драгоманова резко отличает
полное игнорирование крестьянства. Вот как представлял себе
Драгоманов борьбу за политическую свободу: «...то, что необ-
ходимо сделать, должно быть сделано всеми способами, от закон-
ных до насильственных. Пусть каждый в своей сфере —в зем-
ских, сословных, городских, в местных собраниях и управах, в
печати, в ученых и частных обществах — поставит ясно вопоос о
необходимости подобных реформ, настаивает на постановлении о
необходимости просить их. тю^бовать и. наконец, откажет в по-
виновении и прямо сопротивляется действиям и учреждениям
противным, гонит вон из своего дома жандармов, не слушает
цензоров и т. п., выступает со своими требованиями публично, и
тогда теперешние порядки не просуществуют и двух недель»9.
Это был призыв к революционным по своему характеру дей-
ствиям, — в особенности призыв «гнать вон из дому жандармов».
Драгоманов не об’яснял, как же гнать жандармов, помелом или
револьвером. Но это видно из того, к кому он обращался со сво-
ими воинственными призывами. Он ожидал решительных высту-
плений от земских и городских деятелей в провинции. Либераль-
ные помещики и свободолюбивые купцы должны были просить
и требовать, печатать нелегальщину и гнать жандармов. Драго-
манов из Женевы смотрел на Лиядфорса, как на русского или
украинского Дантона, на городского голову Яхненко, как на одес-
ского Робеспьера. .Однако самое большее, на что решались бур-
жуазные политики, это на просьбу, обращенную к царю, да при-
том очень смиренную просьбу. «Дай Твоему народу то, что Ты
дал болгарам» — холопски взывало к Александру II в 1878 г.
харьковское земство, не решаясь своим словом назвать консти-
туцию. Но в этом же году в Киеве действительно жандармы были
изгнаны из квартиры, в которую они нагрянули во главе с пол-
ковником Судейкиным, — были изгнаны револьверной пальбой,
вооруженным отпором, и ворвались затем снова лишь после оже-
сточенной перестрелки.
Таким образом, Драгоманов обращался с революционным
призывом к классам, которые неспособны были на решительную,
революционную борьбу. А эту борьбу начинали народники-ре-
волюционеры, опиравшиеся на крестьянство, которое Драгома-
нов боязливо обходил. Противоречия своего положения не мог
не заметить и сам Драгоманов.
В небольшом памфлете «До чего довоевались» отражается
его разочарование либеральным буржуазным обществом. Он по-
вторяет всю программу политических реформ без изменений,
а пункт о социальных реформах формулирует так: «Пересмотр
всего социально-экономического положения народных масс». Это
звучит как будто более радикально, но по сути так же бессодер-
жательно.
Драгоманов и в этом памфлете призывает к прямому напа-
дению на абсолютизм, но на этот раз указывает на новую обще-
ственную силу — на русскую армию. Испытав на себе все безоб-
разия самодержавно - бюрократических порядков, ограбленная
подрядчиками и поставщиками, обозленная против высшего без-
дарного начальства, против династии, — армия, возвращаясь
в Россию, может стать главным орудием революционного пере-
ворота.
«Теперь, — пишет Драгоманов, — наша армия увидит голод
крестьянский, недоимки, рабство народа у кулаков и ростовщи-
ков, казнокрадство... Героям Шипки придется, быть может, на
другой день прибытия на родину производить «секуцию» над
Чигиринскими крестьянами, а мученикам перехода через Балканы
Придется, быть может, разгонять стачку рабочих на фабрике ка-
кого-нибудь агента Когена или Варшавского, который разжился
на счет их желудка и спины во время войны...» 1в).
152
В этих словах нельзя не видеть сдвига во взглядах Драго-
манова. Он очень медленно движется навстречу революционному
движению, медленно и нехотя расстается с либеральными пред-
ставлениями о буржуазной интеллигенции, как о самостоятельной
политической силе. Еще в тумане перед ним встает картина кре-
стьянских движений и стачек рабочих и революционный эффект
отказа войск служить орудием в руках помещиков и капитали-
стов. Но он все же и здесь остается еще верен себе. Револю-
ционное движение в армии он представляет себе прежде всего
как движение офицерских, буржуазных верхов. Ему кажется воз-
можным повторение истории декабристов. Но, — говорит он, —
«теперь больше надежды на успех, чем в 1815—1825 гг. Теперь
будут действовать не одни дворяне, не одни офицеры». Им дол-
жна принадлежать революционная инициатива, за ними после-
дует и солдатско-крестьянская масса.
Из этого видно, что Драгоманов совершенно не разбирался
в классовых отношениях и не понимал, что повторение восстания
декабристов на той же классовой основе совершенно невозможно.
Однако самый призыв к революционной агитации среди армии,
возвращающейся в Россию, был политически правилен. А Дра-
гоманов не ограничился призывом в своей брошюре. Он прини-
мал и практические шаги в этом направлении и предлагал рево-
люционным организациям устроить склады с революционной ли-
тературой по пути движения армии.
Все эти политические выступления Драгоманова были неко-
торой неожиданностью для его украинофилов-единомышленников
и для него самого. Выпуск украинских этнографически-культур-
ных, исторических и художественных произведений отклады-
вался, а Драгоманов чуть ли не всей России заявлял о себе, как
об общерусском радикальном, даже революционном публицисте.
О возвращении в Россию, об участии в легальной русской печати
не могло быть и речи, как невозможна стала и изолированная
политическая работа в каком-то своем украинском углу. Драго-
манов — сам того не думая и без достаточного к тому основа-
ния — выдвинут был *в вожди всей общерусской революционной
эмиграции. Имя его называли рядом с именем Лаврова.
Это влекло за собою необходимость для Драгоманова более
точно определить положение своей группы среди социалистиче-
ских ‘кружков революционной эмиграции.
3
Формально царская Россия вышла’победительницей из рус-
ско-турецкой войны. По существу победа была поражением.
Русские войска с боями добрели’ до Константинополя, но под сте-
нами его остановились в изнеможении. Чтобы овладеть Констан-
тинополем, надо было вести войну с Англией и, пожалуй, с Ав-
стрией. На это у царизма нехватало сил. Он не мог препод-
нести русской буржуазии тот «подарок», который бы насытил ее
153
оппозиционный аппетит. По усам текло, а в рот не попало. По-
беды хватило ровно настолько, чтобы предотвратить крах само-
державия. Революционное движение, в свою очередь, дошло до
стен Зимнего дворца и остановилось в изнеможении. Овладеть
Зимним дворцом оно не могло.
Революционная ситуация конца 70-х гг. не переросла в рево-
люцию. Но революции ожидали все классы, все группы, прини-
мавшие действенное участие в политических событиях. Прави-
тельство переживало острую тревогу. Валуев, который в звании
министра внутренних дел возглавлял комиссию по борьбе с ре-
волюционным движениемг записывал в 1879 г. в дневнике своем?
«Мне кажется, что все-таки по частям все рушится — и я бесси-
лен крушению и рушению ставить преграды...» 17). Лорис-Мели-
ков близостью революции вынуждал у царя согласие на созыв
совещательной комиссии из представителей от земств и го подов.
А с другой стороны, Энгельс писал Бебелю в конце 1879 г.:
«В России через несколько месяцев дела должны принять ре-
шительный оборот», а Либкнехта 10 января 1880 г. поздравлял
«с новым годом и русской революцией, которая в на-
ступающем году наверное снова придет в движение и тотчас же
придаст всей Европе другой облик» 18). В статье «О социальном
развитии России», полемизируя с Ткачевым, Энгельс еще
в 1875 г. наметил пути, какими будет развиваться революционное
движение. «...Налицо соединяются, — писал Энгельс,—все усло-
вия революции, которая будет начата высшими классами столи-
цы, а может быть, даже и самим правительством, подхвачена
крестьянами и быстро выведена ими из ее первой, чисто консти-
туционной фазы.... Наступление этой революции несомненно.
Только два события могли бы ее задержать: удачная война
с Турцией или Австрией, для чего требуются деньги и прочные
союзы, или же — преждевременная попытка поднять восстание,
которое снова толкнет имущие классы в об’ятия правитель-
ства». *•).
Произошло то, что предвидел Энгельс. Войну с Турцией
правительство имело возможность выдать за удачную. Именно
отсутствие прочного союза с Германией помешало тому, чтобы
война была и в действительности удачной, ио и явного, видного
всему народу поражения не было. Преждевременной попытки
поднять народное восстание, правда, сделано не было, но Наро-
довольческий террор, направленный против Александра 1Г,
имел в себе все черты такой попытки. Он не обладал достаточ-
ной силой, чтобы своим собственным орудием нанести смертель-
ный удар самодержавию, и в то же время был достаточно гроз-
ным революционным оружием, чтобы заставить имущие классы
броситься в об’ятия правительства.
Первое пятилетие, проведенное ЛраРомановым в Женеве,
представляет в революционной истории России период перво-
степенной важности. За это время происходит коренной перелом
в народничестве, и от сравнительно мирной социалистической
154
пропаганды оно переходит к прямой революционной борьбе с са-
модержавием. В 1877 г. прошли три больших судебных полити-
ческих процесса: дело о манифестации на Казанской площади,
дело пятидесяти и, наконец, знаменитое дело 193-х, развернув-
шее картину «хождения в народ». В речах и выступлениях ре-
волюционеров на этих процессах ликвидировалась одна полоса
в революционном движении и создавались предпосылки для дру-
гой полосы. Непосредственная социалистическая пропаганда не
дала желательных результатов. Крестьяне остались глухи к со-
циалистическим призывам. Народники винили в этом народную
отсталость и темноту, не замечая своей собственной теоретиче-
ской отсталости. От общей социалистической пропаганды они
переходили к революционной агитации под лозунгами земли и
воли, все еще отворачиваясь упрямо от прямой постановки во-
проса о политической борьбе. Но правительство слишком на-
глядно показывало им арестами, тюрьмами, ссылками связь ме-
жду земельной нуждой крестьянства, его закабаленностью поме-
щику и капиталисту и правительственной политикой, и одиночные
револьверные выстрелы в слуг правительства загремели беспо-
рядочно в разных концах «России, опережая теоретическое осмыс-
ливание этих террористических актов. Кравчинский кинжалом
заколол главу жандармской полиции, генерала Мезенцева, а в ли-
стке «Смерть за смерть» обосновывал свой подвиг тем, что цель
революции — экономическое освобождение народа, и генерал по-
страдал только потому, что как бы вмешался не в свое дело.
Пусть правительство не вмешивается в борьбу народа с буржуа-
зией. — его оставят тогда :в покое.
С 1878 г. революционное движение принимает вид и харак-
тер партизанской войны. Землевольческие пути агитации среди
крестьянства за восстание сами собой уступают место непосред-
ственным схваткам на улииах городов отдельных революционе-
ров с отдельными представителями власти. А эти схватки есте-
ственно ведут к выбору и постановке наиболее эффективной и
центральной мишени—паря. Выстрел Соловьева в 1879 г. сделан
еще по индивидуальной или групповой инициативе. Но партия
санкционирует покушение на Александра II и делает из его уни-
чтожения партийное, принципиальное дело.
Практика революции все больше опережает ее теорию.
Оправдание террора как основного оружия революции влечет
за собой и коренную перемену в основных взглядах партии на
задали революции, на ее пути и на ее силы. Задачей тероооисти-
ческой борьбы может быть только изменение политического
строя, только дезорганизация правящих кругов. Н^п'^начие
политической борьбы в этих условиях звучало бы явной бессмы-
слицей. Основной боевой силой является централизованная,
строго законспирированная дружина теооооистов, кадоы которой
вербуются преимущественно из разночинной, мелкобуржуазной
интеллигенции. Содействие и сочувствие буржуазии и ее по-
мощь, политическая и денежная, приобретают особое значение.
155
Конечно, все это лишь первые, подготовительные шаги к народ-
ному восстанию, к широкому массовому движению, к «социалисти-
ческому перевороту». Во имя социализма, во имя миллионных кре-
стьянских масс идут на смерть герои «Народной воли». Они ни-
чего не меняют в теоретической части своей программы, которая
таким образом вступает в вопиющее противоречие с их револю-
ционной практикой. Народники-социалисты, в значительной мере
бакунисты в теории, они революционные демократы в своих по-
литических выступлениях, борцы за буржуазно-демократический
Политический и общественный строй. Знакомясь с программой
рабочих членов «Народной воли», Маркс просто перечеркивает
всю общую теоретическую часть, как путаную смесь бакунизма
и лавризма. и внимательно разбирает, поправляет, дополняет ор-
ганизационную и практическую часть.
Той части народников, которые хотели соблюсти верность
теории, не оставалось ничего другого, как уйти от революции.
Так в сущности и вынуждены были поступить чернопередельиы,
не приявшие политической борьбы и террора. Маркс писал о них
уничтожающе: «Эти господа высказываются против всех поли-
тически-революционных актов. Россия должна одним сальто-мор-
тале перепрыгнуть в анархически-коммунистически-атеистическое
царство! Пока же что они подготовляют этот скачок скудным
доктринерством, так называемые принципы которого courent la
rue de puis feu Bakounine (истасканные co времени блаженной па-
мяти Бакунина)» 20).
Разрыв народнической теории с политически-революпионной
практикой давал себя чувствовать со всей остротой. Помимо
противоречия между анархистскими предрассудками и политиче-
скими выступлениями, давали о себе знать и другие явления.
Крестьянство не оправдывало тех ожиданий, которые возлагали
на него народники. Но достаточно внушительно выступали пер-
вые рабочие организации, и волна забастовок в 1878—1879 гг.,
сопровождавшихся, с одной стороны, наивным хождением к на-
следнику царя за помощью, но с другой стороны, полицейски-
казацкими избиениями рабочих и арестами, поставили перед на-
родниками-революционерами такую проблему, которая тоже в ста-
рую народническую теорию не вмешалась. Желябов говооил. что
«в России стачка есть акт политический», он был организатором
и редактором «Рабочей газеты», но политический тероор. тре-
бовавший концентрации в одной партии, в одной организации
всех революционных сил, какого бы они ни были классового
происхождения, поглотил и самостоятельные ростки рабочей ор-
ганизации. Вождям народовольчества было не до теории, а в на-
родовольческой литературе представителем теории был Тихоми-
ров, выражавший в народовольчестве как раз наиболее отсталую
и реакционную его сторону. Противоречия, которые испытывали
народники-революционеры, были неразрешимы в их мeлкoбvp-
жуазном крестьянском социализме. Попытки соединить социа-
лизм с политической борьбой оканчивались тем, что одни отка-
156
зывались от политической борьбы, как от греховного соблазна;
другие выбрасывали за борт социализм, разоблачая этим себя
как буржуазных демократов.
Эмиграция 70-х годов проделывала то же в общем развитие,
что и практически действующая революционная армия, но отста-
вание теории от практики происходило здесь еше в большей сте-
пени. Признание политической борьбы считалось ересью в эми-
грации даже в самом конце 70-х годов, когда в самой России
народовольчество уже владело сознанием передовых революцион-
ных кадров.
В известной записке, которую Стефанович, находясь в за-
ключении, составил для департамента полиции, дана характери-
стика политической эмиграции второй половины 70-х годов. Ею
можно пользоваться, конечно, с существенными оговорками, но.
в основных своих чертах она с действительностью не расходится.
Стефанович говорит, что с 1878 г. эмиграция потеряла характер
руководящего революционным движением в России центра и по-
теряла также прежнюю тесную связь с революционными дей-
ствующими организациями. Это верно, и причина этого лежит
в том же отставании народнической теории от народовольческой
практики. В Париже и Женеве находились как раз блюстители
бакунистски-лавристских заветов, в том числе и сам Лавров.
О группе «Вперед», наиболее влиятельной в эмиграции, Сте-
фанович говорит, что она «раньше других оказалась оторванной
от русской почвы и еще до начала террористического течения
подверглась полному разложению» 21). Даже внося смягчающие
поправки в этот суровый отзыв, надо признать его правильность.
К концу десятилетия Лавров представлял в эмиграции в сущно-
сти только самого себя.
Другую группу Драгоманов характеризует так: она состояла
из «старых анархистов», которые некогда в своих органах сочув-
ственно относились к «бунтарству», «пропаганде фактами»
и т. п., но с полным отвращением смотрели на всякую «поли-
тику...» **). Эта группа издавала полуанархистский журнал «Ра-
ботник». потом «Общину», которая была органом революцион-
ных организаций в России до возникновения «Земли и воли».
После раскола и образования «Черного пеоедела» и «Народной
воли» группа «Работника» (в нее входили Жуковский, Жеманов,
Эльсниц, а также Аксельрод, Черкезов) очутилась, по словам
Стефановича, «в совершенно изолированном положении от Рос-
сии. Она не разделяла ни террористического направления первой
(Народной воли), с лозунгом политической свободы, ни народt
ничества последнего (Черного передела). С тех пор группа пере-
стает существовать, как таковая...»
Третья группа — Ткачева и «Набата». Пристрастие Стефа-
новича сказалось в особенности на характеристике этой группы.
Стефанович отрицает за ней всякое влияние, всякие связи с дей-
ствующими в России организациями, хотя вскользь упоминает
о том, что «тенденции «Набата» вполне аналогичны с тем нат
157
правлением, какое стало господствующим в России за последнее
время...»23). Драгоманов делает такое любопытное примечание
в своей статье о Желябове: «Была еще одна группа в эмиграции,
так называемых кабатчиков, в числе которых находилась и до-
вольно заметная литературная сила, которая могла -бы очень при-
годиться в революционной публицистике именно новейшего на-
родновольско-го направления. Группа эта не переставала говорить
еще с 1874 г. о необходимости активной политической
борьбы против русского правительства, но примешивала в своих
писаниях крайне несимпатичные приемы, так что вызвала против
себя почти общее нерасположение в среде русских революционе-
ров». Ссылаясь на заявление, напечатанное в № 8—9 «Общины»
о том, что «у русских доц.-революционеров ни с издателями «На-
бата», ни с теориями, которые они проводят, ничего общего
не может быть», Драгоманов приводит и пункт, который всего
ярче говорит о тех «крайне несимпатичных приемах» Ткачева, ко-
торые и вызвали к нему «общее нерасположение»... Заявление го-
ворит: «кружки не подчинены никакой центральной власги; они
организованы на началах федеративных и признают основным
принципом своих убеждений, что освобождение народа
должно быть делом самого народа» 24).
Под заявлением от имени всех «русских соц.-революционе-
ров» подписались Бохановский, Дейч, Вера Засулич, Кравчин-
ский, Стефанович, — т. е. почти все будущие черяопередельцы,
которые как раз всего меньше имели оснований выступать от име-
ни действующих в России соц.-революционеров. В этом пункте
с ними вполне солидарен был и Драгоманов, который, напротив,
к политической борьбе относился сочувственно. Не случайно «не-
расположение» было вызвано требованием Ткачева централизо-
вать политическую борьбу и создать сильную единую полити-
ческую партию. Это было «несимпатично» и чернопередельцам и
Драгоманову. Но даже из приведенного отрывка видно, что вли-
яние Ткачева на современников было сильнее, чем пытается это
изобразить Стефанович2б).
Кроме этих трех основных групп, была еще в Женеве группа,
издававшая журнал «Общее дело», без определенного полити-
ческого направления и без всякого влияния в революционных
кругах. Литературный вес этому журналу, в котором писали ре-
волюционеры всех течений, придавало имя известного публици-
ста 60-х гг. Зайцева; были анархисты, группировавшиеся вокруг
Кропоткина и к русским революционным делам прямого касатель-
ства не имевшие.
Этим в сущности исчерпывалась русская революционная
эмиграция до 1880 г. А с этого года ьлднейшее место заняли
в ней чернопередельцы, перенесшие в Женеву свой.литературный
центр. Потерпев поражение в России, они завоевали первое место
в эмиграции. Этим и об’ясняется ядовитый отзыв о них Маркса.
Когда Драгоманов приехал в Женеву, он застал еще срав-
нительно мирные отношения в эмиграции. Между дружками про-
158
-исходила, конечно, борьба, но острых столкновений не было. При
всех разногласиях эмигранты, за вычетом Ткачева, сходились на
общих основах народнической программы. Да и Ткачев разделял
общее убеждение о не-капиталистическом пути развития России.
Для всех община была краеугольным камнем социалистического
общества. Ткачева отделяли от других его «несимпатичные прие-
мы»,— проще говоря, якобинство. За вычетом все того же Тка-
чева, все эмигрантские группы приняли Драгоманова на первых
порах очень дружелюбно, не подвергая сомнению его право на
пребывание в рядах революционной эмиграции. Это относится не
только к русской эмиграции, но и к польской, у которой было
основание относиться с предубеждением к Драгоманову. Но
у Драгоманова сначала наладились товарищеские отношения и
с польскими эмигрантами и даже сотрудничество с ними типо-
граф ски-издательского характера. «Громада» в своей типографии
печатала польские революционные издания.
Группа «Громады» занята была преимущественно украински-
ми делами. Подготовлялись к печати громоздкие, об’емистые
сборники «Громады». Печатались социалистические брошюры,
«метелики». Но Драгоманов был слишком видной и слишком
активно-политической фигурой, чтобы оставаться только в укра-
инском своем углу. Он ведь и сам себя считал публицистом
русско-украинским и даже установил для себя такое «разделение
литературной работы: 1) писать по-украински все имеющее не-
посредственное отношение к Украине и к распространению в ней
социалистических идей. 2) Писать по-русски разные вещи поли-
тически-либерального и федерального характера, следя за всеми
•событиями, которые волнуют публику в России» 2в).
Это было написано, правда, несколько позже, в 1883 г., от-
куда и эта прямая формулировка «политически-либеральный». Но
«разделение литературного труда» было и в 1876—1889 гг.,
и оно, конечно, показательно само по себе. Драгоманов находил
возможным чисто механически отделять в себе политика от со-
циалиста и выступать по-разному перед различными аудитория-
ми: перед украинскими крестьянами как социалист, перед русской
публикой (очевидно, буржуазной) как политик.
Он и дебютировал, как мы видели, политическими брошю-
рами, в которых ничего не было о социализме, ничего не было и
•о положении крестьян и рабочих. «Работник» и «Община» печа-
тали его статьи, — политического характера, с обличениями рус-
ского правительства. Конечно, эти политические статьи с прямы-
ми призывами к политической борьбе как к первоочередной за-
даче русской революции, с лозунгами земского собора, т. е. кон-
ституции, смущали народническую эмиграцию и вызывали от-
пор. Драгоманова называли «конституционалистом» и «либера-
лом», но совсем не потому, что Драгоманов относился отрица-
тельно или, во всяком случае, сдержанно к народничеству, а по-
тому, что он призывал к политической борьбе. Вызывало смуще-
ние и недовольство то новое для народнической эмиграции явле-
15Q
ние, что тратятся средства — и материальные и литературные —•
на издание специальных книг, брошюр на украинском языке. Не-
зависимо от той линии, котЪрую проводил Драгоманов в нацио-
нальном вопросе, «национализмом» представлялось то, что вообще
уделяется излишнее внимание «частному» вопросу, национальному-
С Лавровым у Драгоманова установились в первые годы
дружеские отношения. Драгоманов был привлечен к участию в це-
лом ряде эмигрантских предприятий, в том числе входил он вме-
сте с Лопатиным и Лавровым в комитет «этапного фонда», кото-
рый задачей своей ставил снаряжение революционеров, отправля-
ющихся на работу в Россию. Даже чернопередельцы не сразу
открыли военные действия против Драгоманова, а старались при-
влечь его и к своим литературным изданиям. Плеханов по приезде
в Женеву затеял организацию об’единенного издательства «Рус-
ская социально-революционная библиотека». В об’явлении об этом
издательстве приглашаются к участию «социалисты всех фрак-
ций и оттенков», начиная от «Вперед» и кончая «Громадой». Из
переписки Драгоманова с Лавровым видно, что в состав, редак-
ционного комитета из трех лиц намечался и Драгоманов, а изда-
вать предполагалось книги на различных языках, применяясь
к «важнейшим экономическим и этнографическим особенностям
различных местностей России». Драгоманов отказался от вхож-
дения в комитет и от более тесного участия в организационной
стороне дела и отказ свой мотивировал уже наметившимися ясно
расхождениями между ним и чернопередельцами. Но в «Листке
Народной воли» № 2, вышедшем в августе 1880 г., напечатано
такое об’явление: «В последнее время в Женеве приступлено
к изданию «Русской социально-революционной библиотеки», пр»
сотрудничестве Л. Гартмана, М. Драгоманова, П. Лаврова,
Н. Морозова, И. Павловского и др. Появилась уже 1-я книжка
издания «18 марта 1871 года», соч. П. Лаврова».
Эта книжка Лаврова о Парижской коммуне печаталась,
к слову сказать, в типографии «Громады». В об’явлении обра-
щает на себя внимание то, что отсутствуют как раз имена черно-
пере дельце® и названо имя Драгоманова.
Таким образом Драгоманов занял среди эмигрантов видное
и влиятельное место. В. Засулич писала: «Когда я летом 1878 г.
приехала в Женеву, Драгоманов стоял в центре эмиграции: к не-
му первому вели каждого вновь приехавшего; у него по воскре-
сеньям собиралась чуть ли не вся эмигрантская колония». О боль-
шом влиянии Драгоманова на эмиграцию говорит Аксельрод.
Дейч, относившийся чрезвычайно враждебно к Драгоманову и со-
хранивший эту враждебность до последнего времени, пишет:
«Драгоманов пользовался большим влиянием на журнал «Общи-
на», вокруг которого группировалась почти вся швейцарская эми-
грация. С течением времени это влияние не только не убывало,
но, наоборот, росло» 27).
Обострение отношений между Драгомановым и революцион-
ной эмиграцией начинается с 1880 г., когда развертывается кам-
пания против него со стороны чернопередельцев. Именно в это
время выдвигаются против него с особой силой обвинения в «кон-
ституционализме» и «национализме». Он оказывается почти изо
лированным от всей эмиграции, почти за пределами революцион-
ного лагеря. Но — явление замечательное — как раз в это время
появляется в Женеве официальный представитель Исполнительно-
го комитета Народной воли и передает Драгоманову письмо Же-
лябова,— от имени Исполнительного комитета Желябов просит
Драгоманова взять на себя политическое представительство На-
родной воли за границей и хранение архива Исполнительного
комитета.
Письмо Желябова надо привести полностью. Это документ
первостепенной важности для характеристики положения Дра-
гоманова в революционной среде и для характеристики политиче-
ских взглядов Желябова, а стало быть, и Народной воли.
Драгоманов напечатал это письмо с незначительными —из
конспиративных соображений —пропусками. Мы восстанавли-
ваем пропущенные слова по подлиннику письма, хранящемуся
в Ленинградском музее революции.
«Понедельник, 12 мая 1880 г.
Многоуважаемый Михаил Петрович!
Два раза пришлось нам встретиться, теперь приходится пи-
сать, и все при обстоятельствах крайне своеобразных. Помню
первую встречу в 1873 г. в Киеве на квартире Р. и Э. Сидит
кучка старых-престарых нигилистов за сапожным столом, сосре-
доточенно изучая ремесло. То знамение «движения в народ» для
жизни честной, трудовой... Программа журнала «Вперед» прочте-
на и признана за желательное. «Но какова-то действительность?»
спрашивал себя каждый и спешил погрузиться в неведомое на-
родное море. — Да, славное было время!... Наступила зима
1875 —1876 г. Тюрьмы переполнены народом; сотни жизней
перебиты; но движение не унялось; только прием борьбы пере-
менился, и на смену пропаганды научного социализма, умудрен-
ные опытом, выдвинули бойцы на первый план агитацию словом
и делом на почве народных требований. В то же время всколых-
нулась украинская громада и, верная своему основному прин-
ципу народолюбства, замыслила целый ряд предприятий на поль-
зу родной Украины. В эту зиму Вы приехали в Одессу для сбо-
ров на «Громаду», и мы повидались с Вами вторично... Много ли
времени ушло, подумаешь, а сколько перемен!... Взять хоть бы
этот уголок — Одессу... Я видел расцвет тамошней громады, ее
паевые начинанья. Медленно, но непрерывно сливались там в од-
но два революционные потока — общерусский и украинский; не
федерация, а единство было недалеко, и вдруг... все пошло пра-
хом. Соблазнились старики выгодой легального положения; мед-
лили покинуть насиженные гнезда, и погибли для борьбы слав-
ные люди; погибли начинанья. На месте их грубое насилие нагло
праздновало победу. Но что смутило торжество злорадных? на-
гнало панику на них? Не совесть ли проснулась в гонителях бес-
пощадных? То остатки народников революционеров начали на-
ступление, но уже по новому плану борьбы. Трусливые тираны
инстинктивно познали, что слабое место их открыто, что власть
и самая жизнь их — на кону. Как зверь, почувствовавший глу-
бокую рану, стало правительство рвать и метать, не разбирая
своих и чужих, а Дамоклов меч попрежнему недосягаемо, грозно
висит над его головой... Пришло раздумье на начальство: не по-
ступиться ли? Правительству стало ясным положение его: все
считают дни его сочтенными; нравственной поддержки ему ни от
кого; только трусость, своекорыстие и неспособность к солидар-
ному действию в одних, да расхождение в понимании ближайших
задач между другими удерживают правительство от падения.
Своевременно уступить под благовидным предлогом — таково
требование политики; но не того хочет властолюбивый старик и,
по слухам, его сын. Отсюда двойственность, колебание во внут-
ренней политике. В расчете лишить революцию поддержки, Ло-
рис родит упованья; но, бессильный удовлетворить их, приведет
лишь к пущему разочарованью. Какой удобный момент для под-
ведения итогов! А, между тем, все молчит; молчат, когда актив-
ное участие к делу революции всего обязательнее, когда два, три
толчка, при общей поддержке, и правительство рухнет. От обще-
ства, всегда дряблого, многого требовать нельзя; но русские ре-
волюционеры, какой процент из них борется активно? Расхож-
дение в понимании ближайших задач....
Неужто и Вы, Михаил Петрович, не признаете близких ре-
альных выгод для народа от нашей борьбы? Этого не может
быть: за нас Ваши литературные произведения, Ваша отзывчи-
вость на живое дело, Ваша склонность найти практический исход.
К сожалению, недосуг, а также расходы на неотложные дела ме-
шали поездкам нашим с целями организационными и, в частно-
сти, для защиты нашей программы. С провалом типографии мы
лишились возможности раз’яснять ее путем печати. Выходит в ре-
зультате, что комментаторами ее вообще, а за границей чуть ли
не исключительно являются лица, отрицающие ее вполне или в
значительной мере. А нам крайне интересно было бы знать. Ва-
ше личное мнение о программе, и было бы очень хорошо, если Вы
пришлете критику ее через ZZ, пока не будут установлены меж
нами непосредственные отношения, а может быть, и сотрудни-
чество Ваше в «Народной воле». Это первое, о чем пишу я по
поручению товарищей. Второе: Вы, конечно, согласитесь склонять
общественное мнение Европы в нашу пользу, о чем подробно
сообщит податель письма. Третье’: Ваше положение, как пред-
ставителя украинского революционного направления, как деятеля,
известного в России, как революционера с исключительным
прошлым, обязывает Вас, Михаил Петрович, принять деятельное
участие в злобе дня родной страны. Ведь не даром же на Украи-
не многие зовут Вас «батькой»! А что делают они? И кто вино-
вен, кроме них? Нас, убежденных автономистов, винят в центра-
лизме... за Учредительское собрание. Во-первых, не хотят понять,
что Учредительное собрание в наших глазах только ликвидацион-
ная комиссия, а, вонвторых, можно ли в программу ближайших
требований вносить такие, за которыми нет реальной поддержки,
а есть исступленные 'Враги? Где наши фении, Парнелль? Таково
положение вещей, что исходишь от реальных интересов кре-
стьянства, признаешь его экономическое освобождение за суще-
ственнейшее благо, а ставишь ближайшей задачей требования
политические, видишь опасение в распадении империи на автоном-
ные части и требуешь Учредительного собрания. Не велика за-
слуга перед отечеством аскета, хранителя общеизвестного идеала.
Мы, по крайней мере, предпочли быть мирянами.
Еще одна просьба к Вам, Михаил Петрович! Не согласитесь
ли Вы быть хранителем нашего архива? Материал там весьма
ценный для истории современного движения, а между тем он про-
валивается здесь чуть ли не периодически. Хранение это мы пред-
лагаем Вам на следующих условиях: 1. право собственности на
архив остается за нами; ни одна вещь оттуда не может быть от-
чуждена; 2. в отношении пользования материал будет поделен
на две части, из коих одной можете пользоваться свободно; дру-
гая связана с живыми людьми и текущими делами; пользоваться
ею Вы могли бы, получив в каждом случае наше согласие; 3. пе-
редать архив на хранение можете с нашего согласия; узнавать нас
(редакцию «Н. В.») по паролю, зашифрованному ниже ключом
Вам известным...»
Это замечательное письмо в значительной своей части пред-
ставляет полемику с чернопер ед ельцами и другими народниче-
скими группами, отказавшими Народной воле в поддержке. Рас-
кол болезненно ощущался Исполнительным комитетом. В особен-
ности болезненно воспринималось то, что за границей, перед об-
щественным мнением Европы, в первую очередь социалистиче-
ским, Исполнительный комитет не имел надежной защиты.
Желябов, фактический вождь партии, обращался к Драго-
манову, потому что считал его наиболее близким во всей поли-
тической эмиграции к Народной воле. Это само по себе нечто
вроде грамоты, выданной Драгоманову за революционные за-
слуги самым авторитетным представителем революции. В литера-
туре была сделана лишь одна попытка опорочить это свидетель-
ство. М. Н. Полонская (Оловенникова) «показала», отвечая на
сделанный ей кружком старых народовольцев вопрос: «С Драго-
мановым Желябов вступил в сношения, так сказать, на свой
страх: несомненно, здесь была доза политиканства» 28).
• . Несомненно, М. Н. Полонская ошиблась. Она давала свои
«показания» в 1893 г. За это время можно было и запамятовать.
К тому же между моментом, когда Желябов написал свое письмо,
и моментом, когда Драгоманов (в 1883 г.) опубликовал его
в «Вольном слове», пролегла полоса ожесточенной борьбы на-
родовольцев из Исполнительного комитета (послемартовского)
с Драгомановым.
Желябов говорит в письме, что пишет Драгоманову «по по-
ручению товарищей». Да и без этого прямого указания ясно, что
не мог Желябов такую ответственную политическую задачу, при
существующих разногласиях, разрешать лично и притом «поли-
тиканствуя». Вопрос о заграничных революционных группах
должен был не раз занимать деятелей Исполнительного комитета.
Кроме того, обращение к Драгоманову не было изолированным
действием Желябова. Одновременно Исполнительный комитет
обращался к другим известным европейским революционным дея-
телям— к Карлу Марксу, к Рошфору. Сочетание этих имен ка-
жется теперь не менее странным, чем выбор Драгоманова. Но
все эти имена, несомненно, были предварительно на обсуждении
Исполнительного комитета или руководящего его ядра. Для
мелкобуржуазного социализма характерна эта мешанина имен. Ее
нельзя относить на личный счет Желябова.
В революционной эмиграции выделялись в 1880 г. имена
Лаврова, Плеханова, Морозова, Жуковского, Засулич, Кропот-
кина. Ближе всех к Народной воле был, несомненно, Ткачев,—>
об этом говорит и Драгоманов. Но вопрос об отношениях между
Ткачевым и Народной волей нуждается в освещении, — с факти-
ческой прежде всего стороны. Желябов вынужден был обратить-
ся ж Драгоманову, хотя знал, что есть между ними разногласия.
Как реальный полипик, Желябов полагал, что между Драгомано-
вым и народовольцами больше общих точек прикосновения, чем
разногласий. Но Желябов ошибался. Драгоманов не согласился
взять на себя роль политического представителя Народной воли
за границей. Он не отказывался от сотрудничества в «Народной
воле» и даже послал статью, которая, однако, до редакции не до-
шла. Он соглашался выступать в защиту дела Народной волн
в иностранной печати и готов был взять на себя хранение архива.
Но выступать в качества посредника между иностранной
печатью и Исполнительным комитетом, т. е. официальным пред-
ставителем его, Драгоманов отказался. В переговорах с послан-
цем Исполнительного комитета Драгоманов подробно мотиви-
ровал свой отказ, при чем с удовлетворением констатировал, что
этот народоволец еще ближе стоит к взглядам Драгоманова, чем
Желябов. Все же -разногласия оказались настолько глубокими, что
соглашение между Драгомановым и народовольцами наладиться
не могло. Свой выбор после этого Исполнительный комитет оста-
новил опять-таки не на признанных литеоатурных вождях народ-
нических групп за границей, а на Льве Гартмане. Ни Лавров, ни
Плеханов, ни Морозов не были приемлемы для Исполнительного
комитета в 1880 г., Драгоманов—со всеми его разногласиями •—
был приемлем.
Надо познакомиться с программой «Громады» и с взгляда-
ми Драгоманова к 1881 г., чтобы получить представление о ме-
сте и положении украинского мелкобуржуазного социализма сре-
ди других социалистических течений того времени.
4
«За нас Ваши литературные произведения», — писал Желя-
бов Драгоманову. Какие литературные произведения он имел
б виду? Конечно, не статьи в либеральных русских изданиях —
в «С.-Петерб. ведомостях» и «Вестнике Европы». Эти произве-
дения были не за революцию, а против революции. Желябов
имел в виду, в первую очередь, те русские брошюры и статьи, ко-
торые были написаны Драгомановым в Женеве. Кроме трех бро-
шюр-памфлетов, выпущенных Драгомановым по поводу и в свя-
зи с русско-турецкой войной, Драгоманов написал на русском
языке еще несколько произведений такого же характера полити-
ческих памфлетов. Они выходили отдельными изданиями и пе-
чатались в «Общине», в «Общем деле». Ярче и интереснее дру-
гих напечатанная в «Общине» в 1879 г. статья «За что старика
обидели, и кто его обижает?! (Размышления по делу Трепова)».
Дело 1 репова—это выстрел в него Веры Засулич. В отличие от
других статей и памфлетов Драгоманова, эта статья направлена
не только против самодержавия, но и против либеральной бур-
жуазии. Драгоманов иронически берет под свою защиту «стари-
ка» Трепова. Нападая на него со всем пылом благородного не-
годования, русские либералы замалчивают поеступления цариз-
ма. Трепова «обижают» тем, что говорят только о нем и не гово-
рят о всем политическом строе, не говорят о царизме. Драгома-
нов разоблачает русских либералов, которые только ахают, воз-
мущаются, бормочут невнятно и этим ограничивают свою роль
в общественном движении. Всю тяжесть борьбы с самодержа-
вием выносит на себе социалистическая молодежь, к которой
в последнее время примкнула и «часть городских рабочих». Это
и есть основная движущая сила политического движения. Либе-
рализм оказался бессилен. Мирные способы воздействия на пра-
вительство обанкротились. «Очевидно, что пробудившееся в об-
ществе политическое движение должно найти себе другие органы
и другие способы выражения. Оно и найдет их, и добьется свое-
го. По закону вещей это сделает та часть общества, которая на-
чала движение, которая наиболее страстно к нему относится:
в данном случае молодежь, крайние, социалисты...» Правда, имен-
но социалисты и не проявляют интереса к политической борьбе
и политическим реформам, но их революционное движение даст
России политическую свободу, — на первых порах, возможно,
и умеренную, так что воспользуются ею именно либералы. «Они
(крайние, социалисты) обеспечат «Голосу», «Новому времени»
и т. п. неприкосновенность розничной продажи листков, которые
будут травить все их же — молодежь, крайних, социалистов!».
«Ирония истории, господа! — заканчивал свою брошюру
Драгоманов.— Да что ж ты поделаешь с нею, с этой историей?!
Известно, стихия! Ну, и претж! Потому — сила..Ничего не поде-
лаешь!» 20).
Эта статья, как и другие такие же, были «за нас» — по фор-
165
муле Желябова. Не только за революцию, но и за народовольцев,
за политическую борьбу, которая на первых порах будет исполь-
зована и буржуазией, но которая в дальнейшем послужит ору-
дием революции социалистической. Иронией истории Драгома-
нов называл исторические противоречия, которые испытывали
на себе все социалисты 70-х годов, но из которых прямого вы-
хода найти не могли. Поэтому, хотя иронию истории Драгоманов
адресовал русским либералам, но ее на свой счет должны были
принять и те народники-революционеры, которые никак не могли
примириться с политической борьбой — вопреки явным фактам.
Статьи Драгоманова в «Общине» и других изданиях на русском
языке и вызывали против него обвинение в том, что он совсем
не социалист, а конституционалист и буржуазный демократ.
В этих своих литературных произведениях Драгоманов вы-
ступает, действительно, как) буржуазный демократ. Он сочувствует
«крайним, социалистам», но он нигде и никак не заявляет о своем
собственном социализме. Кто читал только эти -произведения
Драгоманова, тот решительно никаких оснований не будет иметь
для причисления Драгоманова к социалистическому лагерю,—
конечно, к социалистическому в том же условном смысле, в каком
мы говорим вообще о народническом, утопическом, мелкобур-
жуазном социализме. И странным может показаться, что Испол-
нительный комитет с Желябовым во главе для защиты своей
программы избрал именно Драгоманова. Ведь в этом же письме
Желябов с особой настойчивостью подчеркивал, что основным
в народовольческой программе является социализм, а политиче-
ская борьба и политические требования имеют лишь временный
характер. Желябов тоже писал об «иронии истории»: «Таково
положение вещей, — писал он, — что исходишь от реальных инте-
ресов крестьянства, признаешь его экономическое освобождение
за существеннейшее благо, а ставишь ближайшей задачей требо-
вания политические...» Мог ли бы Желябов от имени своих то-
варищей обращаться с предложением о тесном сотрудничестве
к человеку, для которого «экономическое освобождение кресть-
янства» не было бы тоже «существеннейшим благом?» Народо-
вольцы «в 1880 г. смотрели на Драгоманова, как на социалиста, —
такого же как они. А это значит, что они были знакомы и с теми
его литературными произведениями, которые Драгоманов писал
на украинском языке. Драгоманов ведь сам предупреждал, что
он удивительным образом разделил всю свою литературную дея-
тельность: на русском языке он «политик», на украинском — «со-
циалист». Значительная часть наоодников никак не могла при-
мирить социализм с политикой. Драгоманов примирял, но лишь
для того, чтобы тут же разъединить по национальной линии. Этот
национализм не случаен. Он связан со всей социально-политиче-
ской концепцией Драгоманова. Он считал, что крестьянство ведет
только борьбу социальную, только за социализм, и политика
крестьян не интересует. Борьбу политическую призвано вести
прежде всего «образованное» общество, и так как либеральная
166
буржуазия. проявила бессилие, трусость, недомыслие, то поли-
тическая борьба—это дело крайних, социалистов, молодежи и еще
городских рабочих, потому что и рабочие приобщаются к обра-
зованию.
Украинской работе Драгоманов отдавал значительнейшую
часть своего времени. Она была его основным делом.
Издание «Громады» удалось наладить лишь с большим тру-
дом. Первый номер появился только в 1878 г.; всего вышло пять
сборников непериодического издания и к ним два приложения
в виде отдельных листков. Частью «Громады» Драгоманов счи-
тал также отдельные агитационные брошюры на украинском язы-
ке социалистического характера. Их писал Подолинский: «Розмо-
ва про багатство i б1дность», «Про хл!боробство», «Як наша зем-
ля стала не наша» и др. Вышло еще два номера журнала «Гро-
мада» под редакцией Драгоманова, Павлика и Подолинского, но
их не надо смешивать со сборниками, которые Драгоманов редак-
тировал единолично. До 1880 г. вышло четыре книги «Громады»,
затем, после двухлетнего перерыва, в 1882 г., пятая книга.
В сущности, первые четыре книги являются двумя сбоониками,
из них первый разбит на 3 отдельных выпуска. Первый выпуск—
это «Передне слово до Громади» — программная вступительная
статья, в отдельном издании в Киеве в 1918 г. она озаглавлена
«Нарис украшсько! социялистично! програми» (Очерк украинской
соц. программы).
Второй выпуск — это об’емистый том, в 582 стр., на две тре-
ти заполненный корреспонденциями с Украины, по отделам:
1) жизнь на селе; 2) эксплоатация: кулаки и бедняки, раздел
земли, батраки; 3) мошенничества панов и подпанков; 4) началь-
ство сельское, царское, земство; 5) темнота — духовенство, шко-
лы. После корреспонденций идет огромный обзор: «Что нового
в газетах» и, наконец, «вместо фельетона и библиографии» — об-
ширная статья в 180 стр. Драгоманова «Украина и центры»,—
довольно беспорядочный винегрет на всякие темы: о школьном
вопросе, о похоронах Некрасова, о манифестации на Казанской
площади, русско-польских отношениях, об историке Соловьёве
и т. д.
Третий выпуск — небольшая повесть Панаса Мирного «Ли-
хи люде», впечатления и воспоминания заключенного в тюрьме
молодого украинца-революционера, обычное изделие революцион-
ной беллетристики 70-х гг.
Второй сборник «Громады» — «Громада № 4» —вышел
в 1879 г. книгой в 384 стр. Содержание его более разнообраз-
но. Он открывается статьей П. М. «Биржеве мошенство та
запродана печать» — популярным очерком европейского и рус-
ского капитализма, написанным в обычной манере мелкобуржуаз-
ного социализма и несвободным от некоторого антисемитского
привкуса. Затем следует статья С-ко (CipKO — Ф. Волк) «Шев-
ченко i його думки про громадське життя» и поостоанный отчет
на эту статью Драгоманова: «Шевченко, украшофгли й соц1я-
167
л1зм». После короткой заметки Е. Ч. о Ковальском идет большой
обзор Драгоманова о книгах, цензуре, о земствах, о рабочих
кружках в Одессе. Драгоманову принадлежат и две следующие
статьи — о выступлении Петрункевича в черниговском земстве и
о «героической самозащите социалистов в Киеве». Сборник за-
канчивается полемическими заметками Драгоманова против жур-
налов «Вперед» и «Набат» и против львовских нароцовцев.
Сборники «Громады» имели в свое время значение чрезвы-
чайное в России, на Украине и в украинской Галиции. Они были
своего рода каноном украинского мелкобуржуазного социализма.
Украинская молодежь ими зачитывалась, они-то и создали Дра-
гоманову ту сдаву «батька», о которой говорит Желябов. Кор-
респонденции,— как ни запоздали они своим появлением в пе-
чати,— давали яркую картину крестьянской жизни на Украине,
рисовали экономический быт и были проникнуты горячей не-
навистью к помещикам и капиталистам. Почти каждая корреспон-
денция сопровождалась замечаниями Драгоманова. Значитель-
ная часть литературного материала «Громады» совершенно уста-
рела и интереса не представляет. Для характеристики настроений
социалистической украинской интеллигенции 70-х гг. и самого
Драгоманова интересны статьи его: «Передне слово» и «Шевчен-
ко, украгноф!ли й соц1ял!зм». В них Драгоманов всего полнее
изложил свои взгляды на социализм, на крестьянство, на рево-
люционную борьбу.
5
Экономическое освобождение крестьянства было для Дра-
гоманова, как и для Желябова «существеннейшим благом».
Вдвойне существеннейшим, потому что с экономическим осво-
бождением украинских крестьян от панов и капиталистов Дра-
гоманов связывал и национальное освобождение Украины. Он
говорил: «наши люди (украинцы) это почти только мужики» 3&),
игнорируя наличие не малого количества украинских помещиков,
капиталистов и торговцев. Драгоманов сам себя причислял к «со-
циалистам-федералистам». Это значит, что он федерализм по
Прудону считал основным руководящим началом во всех социаль-
ных и политических отношениях. Социалистический строй он
представлял себе как федерацию мелких и мельчайших общин
(громад) — производительных ассоциаций. Он отрицал всякое
централизующее и принудительное начало. Анархия, «безначаль-
ство» — это высший общественный идеал. Государство—безоб-
разный паразитический нарост феодализма и капитализма,—
с его уничтожением освободится здоровый социальный организм
народа.
В этой своей общей части программа «Громады» ничем не
отличалась от других народнических программ. Она и не вызы-
вала возражений в полемике против Драгоманова. Прудон был
для Драгоманова высшим авторитетом в экономике, да и в по-
168
литике. Марксова критика прудонизма как мелкобуржуазной
утопии вряд ли была известна Драгоманову. Имя Маркса не
раз упоминается в произведениях Драгоманова, и он называет
Маркса ученейшим экономистом, великим социалистом и орга-
низатором Интернационала, но никаких признаков понимания
Маркса не открыть в статьях Драгоманова и в его программе.
Друг Драгоманова и сотрудник его изданий Н. И. Зибер был
одним из первых, если не первым, в России пропагандистов эко-
номической теории Маркса, и лекции о Марксе он читал на квар-
тире Драгоманова в Киеве. Драгоманов издевается над киевским
профессором Романовичем-Славатинским, который в военном су-
де по делу ярославских студентов, изучавших Маркса, трусливо
отрекся от своего знакомства с теорией Маркса. Драгоманову
была известна борьба между Марксом и Бакуниным в Интерна-
ционале, при чем сочувствие Драгоманова в этой борьбе всецело
на стороне Бакунина. При всем том нельзя сказать с уверенно-
стью, читал ли когда-нибудь Драгоманов Маркса. Во всяком слу-
чае, он оставался всю свою жизнь глубоко чужд и враждебен
марксизму, хотя и уверял позже в противном.
Но и в этом отношении Драгоманов ничем не отличался от
большинства народников. Почему же некоторые, — Стефанович,
например, — отказывались называть его социалистом? В «Об-
щине» (№ 8 — 9) Стефанович ответил на это с полной опреде-
ленностью. Драгоманов не был социалистом для Стефановича и
других народников, потому что не был народником. Расхождение
было не по вопросу о целях и задачах, а по вопросу о пути раз-
вития. Драгоманов отрицал основное положение народничества—
самобытность экономического развития России. Он был убежден
в том, что Россия должна пройти общеевропейский путь бур-
жуазного общества, хотя и с некоторыми своими особенно-
стями.
«Г. Драгоманов,—писал Стефанович,—не берется указы-
вать новых дорог, которые сократили бы украинцам путь к осу-
ществлению социалистических идеалов, — не берется, ибо не ви-
дит других, кроме уже проторенных Западной Европой. Там
успехи социализма шли рука об руку с развитием политических
форм, и украинцам ничего не остается, как добиваться теперь
конституционных, а затем и республиканских порядков». Это —
основное обвинение против Драгоманова в наооднической лите-
ратуре 70-х гг., которое и дало повод к тому, чтобы называть
Драгоманова «конституционалистом» — самой обидной кличкой
того времени.
В «Громаде» Драгоманов для характеристики тупика, в ко-
торый заводит народническая самобытность, приводил выдержки
из «Земли и воли» (№ 1): «Бросим ту иноземную, чуждую фор-
му наших идей... Пять лет тому назад мы сбросили немецкое
платье и оделись в сермягу, чтобы быть принятыми народом
в его среду. Теперь мы видим, что этого мало, — пришло время
сбросить и с социализма его немецкое платье и тоже одеть его
в (народную сермягу». Как примеры социализма в народной сер-
мяге приводятся, с одной стороны, деятельность Пугачова, Рази-
на, а с другой стороны, «чигиринское дело», крестьянский заго-
вор, организованный Стефановичем и Дейчем, от имени царя»
путем распространения подложной «золотой грамоты».
Драгоманов писал о совершенной безнадежности этого ре-
волюционного маскарада и подделки под «сермягу». Нет ника-
кого особого пути перед русским социализмом. «Что бы
там ни говорило или делало хотя бы и все нынешнее поколение
московских социалистов, а все-таки социализм в Великороссии
пойдет своей естественной дорогой, подобной дороге европей-
ской, — потому что все-таки Московщина, как бы то ни было,
уже стала на европейскую дорогу. В ней уже появились «горо-
жане», а с ними и литература, и промышленность, — а между гра-
мотными рабочими появились и социалисты. Само правительство
и богатое панство, фабриканты, создают ту почву, на которую
падает социалистическая проповедь, — и по всему тому, что нам
известно за последние годы, падает эта проповедь всего больше
на городских ремесленных рабочих, как и следовало этого ожи-
дать, — а от них, несомненно, она пойдет незаметными путями
и на село».
Драгоманова, таким образом, нисколько не тревожила «не-
мецкая одежда», и он с полной уверенностью смотрел на буду-
щее развитие России. Опасность самобытности казалась ему
более острой на Украине. Примеры Разина и Пугачова явно не
могли смутить надолго русских социалистов, потому что исчезла
совершенно та общественная основа, которая питает идеализацию
далекого прошлого. «Далеко не в такой мере обеспечено дело
социализма на Украине, — продолжал Драгоманов, — ...тут еще
больше могут сузить смысл социалистического движения, пото-
му что тут может более прочно вкорениться мысль о том, что
социализм был уже в нашем прошлом или находится и сейчас
среди нас, в нашем крестьянстве, а не впереди нас, в европейских
городах. Кроме всего прочего, завести украинцев в такой тупик
может и то, что наши казацкие движения XVIII века были более
прогрессивны, чем московские, — потому что наши казаки были
все же ближе к тогдашней Европе, и еще то, что у нас дело со-
циализма должно итти рядом с национальным нашим освобож-
дением, с новым нашим возрождением, — и поэтому у нас больше,
чем у русских может приобрести силу в противоправительствен-
ных, радикальных кружках мысль о «своей одежде», о «своей
хате» и т. д.» sl).
«... Московские социалисты, — писал в другом месте Драго-
манов, — могут пытаться сбрасывать немецкую одежду со своего
социализма и одевать его хотя бы в «радельную рубаху» рас-
кольников или же в «кафтан» самозванного крестьянского цар-
ства,— все равно европеизм и европейский социализм придет
к ним в села из городов, которым от Европы уже не оторвать-
ся» 32).
170
Русскому народничеству Драгоманов противопоставлял «со-
циализм европейски-американский, начиная от С.-Симона до
Маркса», — и это противопоставление имело бы огромный инте-
рес, если бы действительно народническому социализму, на-
стоенному на бакунизме, Драгоманов противопоставлял мар-
ксизм. Но употребление имени Маркса само по себе еще не есть
марксистская критика. Оно свидетельствует лишь о том, что Дра-
гоманов был свободен от некоторых народнических предрассуд-
ков, что ставит его в некоторых отношениях головой выше его
народнических оппонентов.
Как идеолог украинского крестьянства, Драгоманов не мог
быть заражен народнической идеализацией общины. На Украине
общинный строй сохранялся лишь в слабых пережитках.
Драгоманов допускал для Великороссии, что община — там,
где она действительно сохранилась — может смягчить для кре-
стьянства последствия неизбежного развития капитализма 33). Но
он весьма скептически относился к возможности сохранить об-
щину при капитализме и решительно отказывался видеть в ней
зерно социализма: «...там, где не завелись в общине
кулаки, — писал Драгоманов, — она удовлетворительно спра-
вляется с делами, которые ей начальством разрешены. Но никак
нельзя сказать, что московские крестьяне безначальны да еще и
федералисты: прежде всего и «мир» это начальство, да еще ка-
кое! А затем в семье «сам», «большак» — совершенный де-
спот» 84). Критический глаз Доаго'манова различал черты патри-
архальной отсталости там, где народники находили предмет со-
циалистической идеализации.
В «Громаде» и в отдельных своих произведениях Драгома-
нов дал ряд ярких картин беспощадной эксплоатации крестьян
помещиками, заводчиками, торговцами, ростовщиками. Драгома-
нов и непосредственно, в своей практической деятельности, со-
действовал организации в Галиции украинской крестьянской пар-
тии. В этом отношении Драгоманов нисколько не уступал рус-
ским представителям крестьянского -социализма. Но его отличало
от них полное отсутствие идеализации крестьянства. Драгоманов
видел в пане и в капиталисте главных врагов крестьянина, но он
отказывался видеть на этом основании в крестьянине прирож-
денного социалиста.
Прежде всего наряду с панством дворянского и купеческого
происхождения Драгоманов констатирует нарождение после
1861 г. нового панства — из самих же крестьян. «Новое пан-
ство— кулажое, иногда из самих мужиков и казаков, из сель-
ских верхов, которое пристало к прежнему панству — дворянскому
и купеческому, тоже начало угнетать крестьян...» 35). Классовое
расслоение в деюевне, таким образом, нисколько не ускользало от
Драгоманова. Он несколько позже, в 1882 г., писал о том, что
при передаче всей помещичьей земли крестьянам надо учесть то
обстоятельство, что «в поддержку принципа собственности при-
готовился известный класс крестьян личных собственников» зв).
171
На очереди, поэтому. «пересмотр» распределения земли между
крестьянами, поверка наделов. Однако и прирезка некоторого
небольшого количества земли беднейшим крестьянам не уничто-
жит неравенства и не выведет бедняков, а тем больше безземель-
ных крестьян, из бедственного положения. Социализм не расцве-
тет сразу на земле, освобожденной от помещиков. Крестьянская
революция расчистит лишь путь для новых порядков, которые са-
ми собой не создаются, а требуют большой социалистической
просветительной работы.
Драгоманов не свел всех своих высказываний о крестьянстве
в одной какой-нибудь систематической работе. Они разбросаны
в разных статьях, и в них не мало противоречий. Ясно одно, — не
высказываясь против крестьянских восстаний, сознавая их не-
избежность и поэтому допуская их, Драгоманов решительно
отвергает не только социализм, но и революционность в народни-
ческом крестьянском бунтарстве. Он и в прошлом, вслед за Лас-
салем и на Лассаля ссылаясь, видит только реакционную сторону
в # крестьянских войнах. Он развенчивает под этим углом зрения
крестьянские войны на Украине XVII—XVIII вв. — хмельни-
чину и гайдамачину — и сурово критикует националистическую
романтику, питающуюся этими войнами. В резкой форме он от-
казывает в праве Шевченко называться социалистическим поэ-
том и из его произведений выводить истоки особого, украинского
социализма.
В одном из писем своих к Франку Драгоманов писал:
«Ошибка русских социалистов состояла в том, что они не были
европейскими социалистами (которые не мыслили без культуры
и политической свободы), а были народниками-бунтарями. А бун-
тарство-народничество выдумали собственно украинофилы (гай-
дамаки, бунт Ст. Разина, монографии Мордовцева) и подали и
россиянам, которые слегка помазали его интернационалом и Па-
рижской коммуной... Я мог бы это доказать документально, по-
тому что у меня есть даже украинские бунт, прокламации, кото-
рые М. Вовчок и К0 писали для Бакунина и Нечаева» 37).
Ближайшую задачу в аграрном вопросе Драгоманов видел
в переделе собственности на землю, которая от этого еще социа-
листической не становилась, т. е. в реформе чисто буржуазного
порядка. Вместе с тем он мечтал о том, чтобы вся Украина по-
крылась крестьянскими артелями по Энгельгардту, который как
раз в это время печатал в «Отечественных записках» свои «Пись-
ма из деревни».
«Мы хотели бы,—писал Драгоманов,—чтобы на Украине по-
явились сотни Энгельгардтов с десятками специальностей, но лишь
с общественными мыслями и целями в деятельности» 38). Энгель-
гардт был культурным помещиком-хозяином, который и словом и
делом проповедывал, что спасение крестьян в культурном, хозяй-
ственно поставленном земледелии. Ленин в статье «От какого
наследства мы отказываемся?» писал об Энгельгардте, как о
представителе буржуазно-демократического просветительского на-
172
правления 60 — 70-х годов со слабым налетом народничества.
При этом буржуазно-демократическое просветительство было его
прогрессивной, реалистической чертой, а народнический налет,
романтика артельного начала была чертой утопической и реак-
ционной. Это же относится и к Драгоманову.
Крестьянство не является носителем социализма, социализм
должен быть внесен в крестьянство извне, из городской среды,—
вот основное положение Драгоманова. Поэтому крайне опасен
разрыв между деревней и городом. Эту опасность Драгоманов
различал более отчетливо, чем многие народники. Нам неизвест-
но, знаком ли был Драгоманов с «Гражданской войной во Фран-
ции» Маркса, но с брошюрой Лаврова о Парижской коммуне он,
конечно, был знаком, — эта брошюра печаталась в типографии
«Громады», а на брошюре Лаврова очень отразилось влияние
Маркса. Исходя совсем из других посылок —из вопроса об
языке украинского крестьянства, Драгоманов в полемике со Сте-
фановичем близко подходит к вопросу о союзе рабочего класса
и крестьянства. Он пишет: «... Есть вещи, из числа затронутых
в «Громаде», о которых и великорусские социалисты, особенно
если они пожелают действовать на Украине, хотя бы только сре-
ди населения, понимающего государственно-великорусский язык,
должны бы очень и очень призадуматься... Это разделение, ка-
кое существует на Украине между сельским украинским населе-
нием и фабрично-заводским (мы скаже шире — городским),
пришлым из Великороссии... Если и во Франции, даже в 1871 г.,
сказалось болезненно различие между более грамотным, рацио-
налистическим, технически обученным и революционно настроен-
ным населением городов и отсталым населением сел, даже одной
и той же национальности и языка, то можно себе представить,
каким тормозом для социально-демократической деятельности на
Украине может стать вышеупомянутое разделение» зс).
Вопрос об языке имеет, конечно, огромную важность, и Дра-
гоманов не делал ошибки, указывая русским социалистам на не-
обходимость считаться с языком миллионных крестьянских масс.
Но сводя весь вопрос к языку, Драгоманов тем самым перевел
на националистическую почву важнейший для революции вопрос
об отношениях между рабочим классом и крестьянством. Надо
сказать, что в этом вопросе, свободный от народнических иллю-
зий и предрассудков, он проявил все же большую проницатель-
ность, чем многие народники.
6
Не крестьянство является носителем социализма. Социализм
придет на села из городов. А в городах кто представляет собой
основную революционную социалистическую силу?
О рабочем классе и о рабочем движении Драгоманов вы-
сказывался лишь вскользь, попутно. Он не посвятил этому во-
просу ни одной специальной статьи, не останавливался отдельно
173
на требованиях рабочих и в своей программе реформ ие считал
нужным упоминать ни о рабочем дне, ни о заработной плате, ни
о профсоюзах. Из этого, одного, следует, что для Драгоманова
рабочий класс не представлял ведущей революционной и социа-
листической силы. Отдельные брошенные мимоходом замечания
показывают, что рабочее движение на Западе и забастовки в Рос-
сии, а также первые рабочие организации, не прошли совсем мимо
внимания Драгоманова.
Он отмечал рост пролетариата на Украине; и в «Громаде»
есть корреспонденции, рисующие положение рабочих на сахар-
ных заводах. Он решительно возражает против обычного утвер-
ждения народников, будто рабочий вопрос — это в основе своей
вопрос аграрный. «Мы думаем,—пишет он,—что давно пора от-
казаться от мысли, будто Россия это только сельскохозяйственная
страна, как давно уже пора бросить обычай называть народом
только крестьян-земледельцев, а считать народом всех занятых
общественно-производительным трудом...» 40). В листке «Внима-
нию социалистов-эмигрантов из России» Драгоманов призывал
к организации'рабочих обществ разных национальностей для со-
циалистической пропаганды, при чем полагал, что и в России
«в настоящее время уже образовался слой сознательных рабочих,
который вполне способен примкнуть к западному рабочему дви-
жению»... 41). Корреспонденцию в «Громаде» из Одессы о рабо-
чих кружках, организованных Евгением Заславским, Драгоманов
сопроводил редакционным примечанием, в котором, приветствуя
начало рабочего организованного движения, называет его «осно-
вой всех основ: зарождением городского сознательного рабочего,
в котором соединился труд с книгой» 42).
Можно привести еще ряд подобных высказываний Драго-
манова о рабочем движении. Свобода Драгоманова от народни-
ческих предрассудков позволяла ему видеть то, что ускользало
от внимания правоверных народников. Но это совсем не значит,
что Драгоманов приближался к марксизму. Классовая роль про-
летариата в социалистической революции, вытекающая из места
и роли пролетариата в капиталистическом производстве, из эко-
номического его положения, оставалась для Драгоманова грамо-
той за семью печатями. Верный историческому идеализму, он под-
ходил к рабочему движению как буржуазный просветитель. Не из
положения в производстве, а из факта жительства в городе, как
центре культуры, вытекала для Драгоманова важность социали-
стического рабочего движения. Только рабочий с книжкой ка-
зался ему чем-то новым и оченЬ важным. Через этого рабочего
с книжкой социалистическая идея могла проникнуть и на село.
Рабочие были в представлении Драгоманова посредниками со-
циализма, а источником и носителем его была буржуазная интел-
лигенция, образованное общество.
Драгоманов уходил от народничества бакунистского толка
лишь для того, чтобы вернуться к нему через двери лавризма.
Но выводы он делал совсем иного свойства, и это снова отделяло
его от «правоверных» народников, хранивших в Женеве старые
заветы. Для того, чтобы «образованное общество» могло выпол-
нить свою социалистически-прооветительную миссию, нужны со-
ответствующие политические условия — свержение самодержавия
и политическая свобода. Буржуазно-демократическая революция
должна предшествовать социалистической, и социалисты должны
признать де-юре политическую борьбу, которую они де-факто
уже ведут. Драгоманов имел смелость утверждать это в Женеве.
Это навлекло на него гнев всех эмигрантских народнических груп-
пировок, но именно это сближало его с народовольцами. Желя-
бов предполагал, что Драгоманов может быть в Европе предста-
вителем Народной воли, выразителем мнения самой револю-
ционной, боевой группы в России.
Желябов глубоко ошибался.
7
О Драгоманове этого периода нельзя сказать, что он п р и-
ш е лк революции. Его, скорее, прибила к революционной эми-
грации волна общего политического под’ема в России. Драгома^
нов оказался в эмиграции потому, что некуда было больше де-
ваться оппозиционному украинскому профессору. Он действовал
поэтому наперекор своим собственным планам. Собирался от-
даться всецело украинской работе, а оказался чуть ли не вож-
дем общерусской эмиграции. Предполагал сосредоточиться на
этнографических и историко-литературных трудах, а писал
ярко политические памфлеты. Выехал за границу как представи-
тель весьма умеренной и вполне буржуазной «Старой громады»
и на ее средства поставил издание сборников, а предпослал им
«социалистическую» программу и призывал украинское «обра-
зованное общество», а также украинских селян следовать по пути
Интернационала...
Противоречивое положение, мелкобуржуазного демократа,
колеблющегося между буржуазией и крестьянством, отразилось
противоречиями и путаницей во взглядах.
Драгоманов причислял себя к анархистам и в то же время
стоял за участие в политической борьбе. Но путь легальной
борьбы был исключен, и Драгоманов был вынужден в эмигра-
ции расстаться с надеждами на то, что либеральные помещики
и просвещенные домовладельцы в городах возьмут на себя ре-
шительное сопротивление царизму. На поле политической борьбы
были только элементы мелкобуржуазной интеллигенции и еще
слабые, первые группы организованных рабочих. Драгоманов
относился к ним недоверчиво. Однако никакой другой силы не
было в поле зрения. Предполагалось, что после сильного удара,
который нанесет революционная интеллигенция царизму, поды-
мется многомиллионное крестьянство. Драгоманов й к этому
относился в высокой мере недоверчиво. От народнической веры
в социализм крестьянских масс он был свободен, а аграрного
движения, капе не озаренного «культурой», даже побаивался, как
силы скорее реакционной. Его взгляды, поэтому, на пути и сред-
ства революционной борьбы отличались неопределенностью, про-
тиворечивостью, путаницей.
Он не высказывался против революционных выступлений.
Он писал в брошюре «Терроризм и свобода» (1880): «Вывести
Россию на новую дорогу может, по нашему мнению, только от-
крытое нападение на ее политический строй, нападение
словом и действием со стороны правильно организо-
ванных политических обществ, составленных из лю-
дей гражданских и военных, по всем ее областям, сре-
ди всех ее народов»48). В брошюре «Соловья баснями
не кормят» (1880), изданной в виде открытого письма Лорис-
Меликову, Драгоманов говорит о неизбежном развитии рево-
люционного движения, которое с «образованных» классов уже пе-
ребрасывается на «рабочие классы», в которое вовлекается и
армия. Политический террор влечет за собой и социально-эконо-
мический. «Рано или поздно, — писал Доагоманов после убийства
Александра II,— все гонимые элементы населения сплотятся и,
в той или иной форме, произойдет всеобщий взрыв. Пока в актив-
ную борьбу вступили только наиболее гонимые элементы, и, со-
знавая себя слишком слабыми для открытой борьбы, они сначала
инстинктивно, а потом сознательно и систематически, избрали
путь политического убийства» 44). ,
Он даже и прямо призывал к вооруженному нападению на
представителей царского правительства. «...Если уж пошел (на
улицу, площадь) из-за вещи, которая в самом деле стоит того,
так бери револьвер, нож, хоть вилы, и не уходи, а стреляй,
режься, если нужно!» 4В). Это звучало бы крайне решительно и
революционно, если бы не оговорка эта: «если нужно». А нужно
ли? Вот в этом Драгоманов и сомневался. Радикальная фраза
прикрывала либеральную половинчатость. Он не придавал боль-
шого значения массовым выступлениям, демонстрациям. Он сам
говорил, что единственной пока протестующей, активной револю-
ционной силой является молодежь, и тут же просыпался в нем
киевский профессоо, и о студенческих волнениях он писал так:
«По нашему мнению, преждевременное участие молодежи в п р а-
ктическом революционном движении невыгодно прежде
всего для самого этого движения, особенно социалистиче-
ского» 4в).
А к манифестации на Казанской площади, к первому этому
опыту революционного выхода буржуазной интеллигенции вместе
с рабочими на площадь для открытого протеста против самодер-
жавия, Драгоманов отнесся резко враждебно и даже издевался
над манифестантами, — как это они не оказали вооруженного
сопротивления и не дрались с полицией. Либо вооруженное вос-
стание, и притом в правильных сражениях, с участием армии
на стороне революции, с многотысячными массами революционе-
ров— либо сиди тихо и жди! Такова в сущности была «рево-
176
люционная» позиция Драгоманова, и ясно, что по существу-то
Драгоманов предпочитал «ждать».
Драгоманов правильно оценил происхождение террора в на-
родовольческих выступлениях. Острое революционное оружие
возмещало бойцам их малочисленность. Драгоманов это «пони-
мал» и поэтому до 1 марта не выступал против террора. Напро-
тив, выражал сочувствие отдельным актам террора как проявле-
нию революционного негодования, возмущения. В брошюре, по-
священной выстрелу Веры Засулич, он возвел ее в героини
революции. При первой встрече с Кравчинским Доагоманов, по
свидетельству Дебагория-Мокриевича, обратился к нему со сло-
вами: «Позвольте пожать вашу мужественную руку» 4‘). И вместе
с тем Драгоманов был решительно против террора, — совсем не
по тем соображениям, по каким выступали против террора на-
родники, а преимущественно из соображений этического хаоак-'
тера. «...Политическое убийство все-таки убийство, — писал Дра-
гоманов, — ...жизнь государя должна быть так же священна, как
и жизнь простого смертного; поэтому мы и не проповедуем поли-
тического убийства. Но большая разнииа между проповедью
и пониманием, то-есть прощением» 48). Драгоманов понимал и
великодушно прощал Желябову его революционный подвиг. На
весах либерально - буржуазного фальшивого гуманизма жизнь
Александра II измерялась ровно такой же единицей морально-
поли-^ческого веса, как и жизнь Желябова.
Желябов глубоко ошибался, когда обращался к Драгоманову
с предложением взять на себя защиту народовольческой про-
граммы за границей. Драгоманов не мог этого выполнить, потому
что и в революционной эмиграции, и в нелегальных изданиях,
и в социалистической программе Драгоманов оставался профес-
сором, колеблющимся между революционной демократией и бур-
жуазным либерализмом. Когда Стефанович отказывал Драго-
манову в праве называться социалистом, то он был неправ. Дра-
гоманов был «социалистом» в такой же мере, в какой и Степа-
нович. Оба они были социалистами в кавычках. Но чутье рево-
люционного демократа правильно отмечало ненадежность и со-
мнительность Драгоманова как либерала в демократических и
революционных перьях.
Либерально-гуманистическая оценка вообше часто заменяла
Драгоманову политическую. Он возмущался тем, что революцио-
неры пользуются религиозными церемониями (панихидами),
чтобы под их прикрытием устраивать политические выступления.
Он осуждал убийства шпионов, предателей, — или же только
«понимал и прощал» их, но никак не соглашался признать их как
средство борьбы с поавительством.
Свой отказ от предложения, сделанного Желябовым, Драго-
манов мотивировал расхождением с Народной волей в поизначии
политического террора как средства политической борьбы. Доу-
гой мотив отказа, в глазах Драгоманова еше более существен-
ный, это—расхождение во взглядах на строительство революцией-
ной партии. В качестве социалиста украинского Драгоманов не
хотел брать на себя представительство общерусской революцион-
ной партии, организованной на началах централизма. Этот орга-
низационно-партийный вопрос связан с позицией Драгоманова
в национальном вопросе.
8
Называя Драгоманова украинским националистом, русские
народники не ошибались. Он действительно националист. Но и
Драгоманов не ошибался, когда возвращал своим противникам
упрек, обвиняя их в великорусском «партикуляризме», или же —
мы сказали бы теперь -— в великодержавном шовинизме. Спор
между Драгомановым и большинством народников по националь-
ному вопросу—эго спор между различными фракциями мелкобур-
жуазного социализма. Однако только о Драгоманове и 1 качеве
можно сказать, что ими впервые в русской революционной лите-
ратуре 70—80-х гг. была сделана попытка развернутой поста-
новки национального вопроса. Все прочие от этого уклонялись
и уже в самой попытке поставить этот вопрос видели все при-
знаки национализма.
Драгоманов был первым в революционной эмиграции украин-
ским социалистом. Независимо от его национальной программы)
вызывал сомнение в социалистической правомерности самый факт
его появления. Желябов, как это видно из его письма, не возра-
жал против существования украинских социалистов или социали-
стической пропаганды на украинском языке. Он был знаком
с украинскими громадами и вел переговоры о слиянии их с обще-
русскими организациями. Но большинству народников, в особен-
ности эмигрантов, издания на украинском языке казались чем-то
в высшей степени искусственным, лишним, отвлекающим от пря-
мой революционной борьбы и по одному этому националистиче-
ским. На издание «Громады» многие смотрели, как на блажь,
как на напрасную трату литературных и денежных средств.
Драгоманову не в первый раз приходилось встречаться с та-
кими настроениями. Его обвиняли в том, что он -придает слишком
большое значение «национальным вопросам». В частности, упре-
кал его в этом Лавров. Но мы уже приводили отзыв о Лаврове
одного из исследователей его работы: «Лавров до конца дней
своих решительно отказывался считаться с условиями собственно-
национальными. Проблема национальности никогда не бы-
ла для него жгучей практической проблемой, а только вопросом
научно-исторического исследования...» Драгоманов, которого за-
прещение всей литературной деятельности в России на украин-
ском языке (что не вызвало никакого заметного протеста со
стороны русского буржуазного общества) заставило покинуть
Россию, не мог относиться к украинскому вопросу как «вопросу
научно-исторического исследования». Для него и для еще очень
многих украинцев это была как раз «жгучая практическая про-
178
блема». Он, однако, тщетно добивался хотя бы научно-историче-
ского исследования. Цитированный выше автор продолжает:
«Лавров совершенно не признавал, что вопросы национального
самоопределения, столь усиленно дебатировавшиеся в социали-
стической среде с 70—80 гг., внесли что-либо по существу н о-
вое в социалистическую идеологию» 49). Вряд ли можно назвать
«усиленным дебатированием» тот обмен мнений, который проис-
ходил по этому вопросу в 70—80 гг. Если не считать статьи
Ткачева в «Набате» в 1878 г. (выпуск без номера) «Революция
и принцип национальности», то «дебаты» сводятся больше к про-
странным статьям Драгоманова и к полемическим выпадам про-
тив него, в которых как раз обсуждения вопроса по существу по-
чти и не было.
Драгоманов писал Лаврову 10. февраля 1878 г.:
«Наше разногласие с Вами, т. е. сю «Вперед», мне кажется,
не может быть выражено словами Вашего последнего письма:
что «я придаю большее, чем Вы, значение национ. вопросам». Вы,
судя по программе «Вперед» и речи на польском банкете в па-
мять 1830—31 гг., придаете им значение, едва ли не большее,
чем я, — а я всегда писал, что придаю им значение весьма не-
большое. Но Вы имеете в виду только национальности государ-
ственные, а я говорю преимущественно о национальностях му-
жицких, которых считаю некосмополитическим забыть, и в кото-
рых усматриваю один из сильных факторов социальной револю-
ции и упразднение феодально-государственного строя и таких же
международных отношений.
Утверждать же, что национальностей совсем нет, как моло-
дая редакция «Вперед», Вы, конечно, никогда не станете. Да и
такое утверждение, все равно, на практике приведет вовсе не
к уничтожению национальных различий на свете, а к той же
поддержке сильного, через умолчание о слабом и даже битье
последнего, если он поднимет голову. На практике космополи-
тизм многих «впередовских» кружков у нас на Украине состоит
вот уже несколько лет вовсе не в том, как Вы говорите, что и не
украинцы действуют среди укр. народа применительно к местным
условиям *), — а в том, что и украинцы родом проводят зпчн-
тельное количество времени в разговорах: «следует ли быть на
свете украинцам?» и в кассировании тех попыток деятельности
«в местных условиях» с самыми космополитическими целями, ко-
торые начинают украинцы...» Б0).
Вот это, собственно, и был первый вопрос, с которым стал-
кивался Драгоманов на каждом шагу в эмигоации, — вопрос не
новый, потому что он был знаком Драгоманову и по предыдущей
легальной деятельности в русской литературе: «следует ли быть
на свете украинцам?» Никто не решался ответить прямо отри-
* «Вы говорите: «если знают язык». А иточнастоящему, по-кюсмо-
политическому, — если не знают, то должны или учиться, или уез-
жать туда, где они знают». Прим. Драгоманова.
Г,*
цательно на этот вопрос, но отрицательный ответ вытекал из всей
народнической практической деятельности, с которой приходи-
лось встречаться Драгоманову. Пожалуй, один Ткачев с больший
глубиной и последовательностью проводил в напечатанной в
«Набате» статье «Революция и принцип национальности» мысль
об уничтожении в процессе капиталистического развития нацио-
нальных особенностей и образования «общенационального», об-
щечеловеческого типа. «Фабричное производство, ставя рабо-
чую массу в совершенно однообразные, общенациональные усло-
вия труда, развивая в ней одинаковые привычки, окружая ее
одинаковой обстановкой, обобщая ее интересы и потребности,
сглаживает не только национальные, но даже и чисто
индивидуальные различия рабочих. Тип фабричного,
тип пролетария имеют настолько же общенациональный
характер, как и тип «интеллигентного человека» й1)« Ткачев пра-
вильно указал на одну тенденцию капитализма, сближающую
национальности, стирающую национальные различия. Но у капи-
тализма есть и другая тенденция. Он вызывает к жизни и
к борьбе угнетенные и отсталые национальности, и в националь-
но-революционных движениях определенные национальные чер-
ты на известный исторический период укрепляются и раз-
виваются.
«Развивающийся капитализм знает две исторических тенден-
ции в национальном вопросе. Первая: пробуждение национальной
жизни и национальных движений, борьба против всякого гнета,
создание национальных государств. Вторая: развитие и учащение
всяческих сношений между нациями, ломка национальных пере-
городок, создание интернационального единства капитала, эконо-
мической жизни вообще, политики, науки и т. д.» в2). Не только
социалистическая, но и последовательно демократическая про-
грамма, —• говорил Ленин, — должна непременно учитывать обе
тенденции. Неумение построить политику партии с учетом обеих
тенденций грозит падением в сторону великодержавного шови-
низма, либо в сторону местного национализма. Мелкобуржуазный
социализм не мог найти верного пути среди противоречий капи-
талистического общества. Русские народники, гори всей своей
некритической ненависти к капитализму, отражали по преимуще-
ству нивеллирующую тенденцию быстро развивающегося русского
капитализма, интересы великорусской буржуазии с ее колониза-
торской политикой на «окраинах». Драгоманов, со своей стороны,
служил по преимуществу выразителем интересов украинской
средней и мелкой буржуазии, которая отстаивала свое место поо-
тив натиска из «центра» и в некоторой части болезненно ощу-
щала национальное угнетение крестьянских масс на Украине.
Великодержавный шовинизм русских народников (не всегда бес-
сознательный) находил свое естественное дополнение в местном
национализме. Драгоманов, пытавшийся поставить национальный
вопрос в развернутом виде, бился в противоречиях. Его несо-
мненная заслуга в том, что он настойчиво требовал внимания
1QA
к национальному вопросу и указывал на его политическую важ-
ность в революционной борьбе с самодержавием. Однако не
только решить правильно вопрос, но и правильно поставить его
он не мог и скорее запутал положение, чем помог раз’яонить его.
И в этом вопросе, как и в других, сказалась классовая, мелко-
буржуазная ограниченность его мировоззрения.
В статьях своих, печатавшихся в «Вольном слове» и вышед-
ших затем отдельной книгой «Историческая Польша и велико-
русская демократия» Драгоманов, по его собственным сло-
вам, «подверг историческому и критическому обзору револю-
ционные движения в России с 60-х годов в связи с польским и
украинским вопросом...» Драгоманов обвинял великорусскую де-
мократию в том, что она не проявляла достаточного внимания
к национальному вопросу в России, обнаружила совершенное
свое незнакомство с польско-украинскими отношениями и оказа-
лась зараженной централистическими, великодержавными идеями.
К 60-м годам мы возвращаться не будем. Об этом шла речь
в главе о восстании в Польше в 1863 г., и там показано было,
что русская демократия в лице Герцена, Бакунина, Чернышев*
ского и революционных групп выступала в защиту самостоятель*
яости Польши и Украины несравненно более решительно и после-
довательно, чем украинская либеральная буржуазия, и что как
раз Драгоманов, не только в 60-х годах, но и десять с лишком
лет спустя, выступал защитником российского великодержавия.
Но Драгоманов правильно указывал, что признание права на
самоопределение за каждой из национальностей, насильственно
присоединенных к России, ясно и точно выраженное в програм-
мах 60-х годов, либо совсем исчезает в народнических програм-
мах 70-х гг., либо выражено в расплывчатых, туманных формах.
Драгоманов сравнивает программные пункты о национальном во-
просе у Бакунина и Лаврова. Бакунин писал в 1862 г. от имени
«русской революционной партии»: «Хотим, чтобы Польше, Лит-
ве, Украине, Финнам и Латышам прибалтийским, а также и Кав-
казскому краю была возвращена полная свобода и право распо-
рядиться собою и устроиться по своему произволу, без всякого
с нашей стороны вмешательства, прямого или косвенного. Хотим
братского и, если возможно, Федерального союза с Польшею,
Литвой, Украйною, Прибалтийскими жителями и народами За-
кавказского края». А поограмма Лав«ровского «Вперед», тре-
буя распространить на все «племена» общие начала политической
свободы, уклоняется от признания права на национальное само-
определение оговоркой: «мы оставляем в стороне, как чуждые
общечеловеческим целям и русским интересам, все частные
и местные вопросы, лежащие вне этой области» бз).
В программе Исполнительного комитета Народной воли, опу-
бликованной в № 3 «Наоодной воли», национальный вопрос со-
вершенно отсутствует. Не только ничего нет об Украине, но и
о Польше не сказано ни слова. В первых семи номерах «Народ-
ной воли» ни в одной статье, хотя бы мимоходом, не уделено ни
1Q1
малейшего места национальному вопросу, ни разу не сказана
о том, что царская Россия — это тюрьма народов, насильственна
присоединенных и национально угнетаемых.
Это умолчание не случайно. Его нельзя об’яснить просто не*
брежностью, невниманием, — хотя и небрежность и невнимание
свидетельствовали бы о политической позиции Исполнительного
комитета в этом вопросе. Можно утверждать, напротив, что
Исполнительный комитет уделял внимание вопросу о праве наро-
дов России на национальное самоопределение и высказался по
этому вопросу отрицательно.
В программе «Земли и воли» второй пункт говорил: «Раз-
деление российской империи на части соответственно местным же-
ланиям». Это, конечно, неясная и туманная формула, очень отли-
чающаяся в своей выразительности от прямого и точного языка
Бакунина. Программа «Земли и воли» служила образцохм при вы-
работке программы «Народной воли». Однако и в таком рас-
плывчатом виде эта формула не была принята Исполнительным
комитетом.
Письмо Желябова Драгоманову содержит в себе неопреде-
ленный намек на то, что устранение пункта о национальных пра-
вах народов России из программы «Народной воли» было пред-
метом сп^ра в самом Исполнительном комитете. «Нас, убежден-
ных автономистов, — писал Желябов, — винят в централизме...
за Учредительное собрание». «...Таково положение, — оправды-
вается он дальше, — что... видишь спасение в распадении импе-
рии на автономные части и требуешь Учредительного собрания...»
И, наконец, «можно ли в программу ближайших требований вно-
сить такие, за которыми нет реальной поддержки, а есть иссту-
пленные враги?»
В Исполнительном комитете победили те, кто считал, что
пункт, признающий национальные права народов России, сделает
программу недостаточно популярной... в чьих глазах? Кто те
«исступленные враги», которые во что бы то ни стало требовали
единства и неделимости российской империи? На этот вопрос
у нас нет прямого отнята. Несомненно, к числу «исступленных
врагов» принадлежал Тихомиров. И можно с достаточным осно-
ванием утверждать, что сам Желябов отстаивал право на нацио-
нальное самоопределение народов России, потому что в принад-
лежащей его перу «Программе рабочих членов партии Народ-
ной воли, в пункте третьем раздела Г, сказано: «Народы, на-
сильственно присоединенные к русскому царству, вольны отде-
литься или остаться в общерусском союзе».
Только один раз мелькнули в «Народной воле» до 1882 г.
слова «национальная независимость», — они принадлежали не на-
родовольцам. В № 4 напечатано обращение «от Гмины польских
социалистов» по поводу 50-летней годовщины восстания поль-
ского народа. «Для нас также желательны национальная неза-
висимость и равенство политических прав», — писали польские
социалисты, и у редакции «Народной воли» был удобный слу-
182
чай заявить о своем отношении к угнетению царским правитель-
ством насильственно присоединенных народов, — если уж не пря-
мо признать право Польши самостоятельно распорядиться своею
судьбой. Однако редакция «Народной воли» этим случаем не
воспользовалась. Она заявила неопределенно: «Помещая настоя-
щее заявление общины польских социалистов, мы намерены вы-
сказать свой взгляд на задачи польской социально-революцион-
ной партии в последующих №№ «Наоодной воли». Однако в по-
следующих номерах (до 1 марта 1881 г. после этого вышел
только один номер) редакция «Народной воли» так и не выска-
залась.
И только в № 8—9, в феврале 1882 г., редакция «Народной
воли» сочла нужным более точно определить свое отношение
к праву народов России на национальное самоопределение. «Не-
редко говорят, — оправдывается газета, — будто партия Народ-
ной воли присуще пренебрежению местными особенностями
русских окраин, стремление подчинить остальные народности ве-
ликорусскому племени». Редакция с негодованием отбрасывает
упреки такого рода. «Народовольство как социалистическая пар-
тия чуждо каких бы то ни было пристрастий». Редакция делает
далее туманный намек на то, что «раздувать племенную вражду»
не входит в планы партии, «как бы ни была велика ожидаемая
от того временная выгода для партии». Это звучит несколько
странно, и читатель нашего времени даже не поймет, какая может
быть хотя бы «воеменная выгода» для социалистический и рево-
люционной партии от раздувания племенной вражды. Расшифро-
вать этот намек надо, повидимому, в связи с отношением Народ-
ной воли к погромам против евреев. Не только Исполнительный
комитет, но и все народнические группировки рассматривали эти
погромы, организованные правительством, как начало стихийного
революционного движения, ожидали вслед за погромом евреев
и погрома помещиков и капиталистов. И некоторые члены Испол-
нительного комитета стояли и за активное участие в погромах
против евоеев, — конечно, не из соображений «племенных», а рас-
сматривая все еврейство как «нацию эксплуататоров».
Но это одна сторона национального вопроса. А другая ка-
сается «будущего способа существования исторически обособив-
шихся народностей». Прана этих народностей на политическую
независимость газета не отрицает, но отрицает их право на от-
деление до всероссийского учредительного собоания. «Только
после закрепления революционных поиобретений, после твердой
установки общих основ нового строя отдельным народностям дол-
жно быть предоставлено право — определить свою политическую
связь с целым государством».
В заключение газета делает полемический выпад против
Драгоманова, не называя, впрочем, его имени: «У нас нет места
и времени, да — пожалуй — нет и надобности, входить в пре-
пирательства с праздно болтающими педантами-автономистами».
Но по справедливости газета должна бы признать, что только
критика этого «педанта-автономиста» и заставила орган Народ-
ной воли формулировать свои взгляды на национальный вопрос.
А формулировка эта не оставляет никаких сомнений в том, что
редакция «Народной воли» отрицала право народов России на
национальное самоопределение. Всероссийское учредительное со-
брание присваивало себе право решать за народы, насильственно
присоединенные, когда им можно будет пред явить в свободной
России свои национальные права.
Отрицание права народов на самоопределение народовольцы
связывали с вполне правильным требованием централизации и
единства революционной борьбы. Это значит, что они, как мел-
кобуржуазные революционеры, не понимали двусторонности борь-
бы, которую должна вести революционная демократия в государ-
стве с многонациональным составом. «Для Восточной Европы
и Азии, — писал Ленин, — в эпоху начавшихся буржуазно-демо-
кратических революций, в эпоху пробуждения и обострения на-
циональных движений, в эпоху возникновения самостоятельных
пролетарских партий, задача этих партий в Национальной поли-
тике должна быть двусторонняя: признание права на самоопре-
деление за всеми нациями, ибо буржуазно-демократическое пре-
образование еще не закончено, ибо рабочая демократия последо-
вательно, серьезно и искренне, не по-либеральному, не по-кокош-
кински, отстаивает равноправие наций, — и теснейший, неразрыв-
ный союз классовой борьбы пролетариев всех наций данного го-
сударства, на «се и всякие перипетии его истории, при всех и
всяческих переделках буржуазией границ отдельных госу-
дарств» В4).
Утопические социалисты Народной воли принимали бур-
жуазно-демократическую революцию за социалистическую, кре-
стьянство— за социалистический пролетариат. Им чужда была
двусторонность в революционной национальной политике, и,
требуя единства от всех революционных сил в борьбе против
самодержавия, они вместе с тем поддерживали государственное
единство царской империи, сбиваясь тем самым в сторону нацио-
налистического русского великодержавия.
Это был не только вопрос о «будущем способе существова-
ния исторически обособившихся народностей». На практике это
был и вопрос об отношении к революционному движению среди
этих народностей, о привлечении их к общему революционному
делу. Драгоманов передает свой разговор с русским народником,
отрицавшим необходимость издания революционно-социалистиче-
ской литературы на украинском языке. «...Знакомый наш стал до-
казывать, — говорил Драгоманов, — что вряд ли стоит теперь
пропагандировать социализм украинцам, у которых нет-де ни об-
щинного землевладения (?), ни артелей (?), ни фабрик (?), а что
всего бы лучше сосредоточить пропаганду на велико руссах, у ко-
торых есть и община, и артели, и фабрики и которые поэтому
скорее усвоят себе социалистические идеи, произведут социаль-
ный переворот, после чего Украйна получит уже готовые его ре-
зультаты. Нечто в таком роде,—прибавляет Драгоманов,—-о воз-
можной пользе сосредоточения пропаганды социализма в Вели-
короссии высказано было и в упомянутой статье «Набата» бб)*
Вопросительными знаками уснастил эту выдержку Драгома-
нов, — и не без основания. На Украине революционное движение
(которое народники принимали за социалистическое) проявилось
с неменьшей силой, чем в Великороссии, и даже «Народная воля»
отметила это б0). Но основная ошибка народников не в этом.
Среди одних народов по историческим и социальным условиям
революционная пропаганда может итти более успешно, чем среди
других, и революционная партия может соответственным образом
распределять свои силы. Но без поддержки революции угнетен-
ными народами России царизм не мог быть сброшен, и не могла
быть побеждена никакая контрреволюция. «Не забудьте, това-
рищи,— говорил т. Сталин в 1923 г. на XII с’езде РКП(б),—
что если мы с развернутыми знаменами шли против Керенского
и свалили Временное правительство, то, между прочим, потому,
что там за спиной мы имели доверие тех угнетенных народов,
которые ждали от русских пролетариев освобождения. Не за-
будьте о таких резервах, как угнетенные народы, которые мол-
чат, но своим молчанием давят и решают многое». Вот этого по-
нимания роли угнетенных народов России в общерусской рево-
люции и не обнаружили мелкобуржуазные революционеры в
70—80-х гг. Поэтому и политика их в национальном вопросе
была — вопреки их суб’ективному стремлению уничтожить вся-
кий национальный гнет — не последовательно демократической,
а национально-либеральной политикой. И не случайно вышло, что
единственная прокламация на украинском языке, с которой
Исполнительный комитет (или часть его) обратился «к украин-
скому народу», призывала к участию в погромах против евреев
и принадлежала перу русского шовиниста и будущего черносо-
тенца Герасима Романенко.
При разговоре с Драгомановым представитель Исполнитель-
ного комитета, который привез письмо Желябова, говорил, что
он «решительно не понимает цели поднятия вопроса о разнона-
циональном составе России при -вопросе о революции в ней, даже
политической» В7).
9
Представитель Исполнительного комитета «не понимал»,
Драгоманов понимал. Он упорно, но без успеха, пытался заста-
вить русских народников поставить вопрос о разнонациональном
составе России и значении этого состава для революции. Он имел
основания обвинять мелкобуржуазных революционеров в «вели-
корусском партикуляризме». Но сам он был не в меньшей (а мо-
жет быть, и в большей) степени чужд последовательно-демокра-
тической, революционной постановке этого вопроса.
Драгоманов много писал о национальной политике. Это даже
стало его специальностью в русской литературе. Но он нигде не
свел своих взглядов иа национальный вопрос в единую систему
и не дал им теоретического обобщения. Ему приходилось все
время бороться на два фронта. В русской литературе, в своих
изданиях на русском языке, обращаясь преимущественно к рус-
ским нароцникам-революционерам, он разоблачал недостаточное
внимание, замалчивание, невежество в национальном вопросе, ве-
ликорусский партикуляризм, великодержавный шовинизм. Он
прослыл поэтому националистом. В украинской литературе он вое-
вал преимущественно с украинскими националистами в России
и Галиции, которые относились враждебно ко всему «московско-
му», отстаивали самобытность украинской культуры и выступали
против участия в общерусском революционном движении. Здесь
он прослыл поэтому «космополитом» или интернационалистом-
Его назвали даже в Галиции «московским агентом». Противоре-
чия, вызываемые положением Драгоманова, как русско-украин-
ского публициста, осложнялись противоречиями его классовой
позиции. В России он только в буржуазной интеллигенции и лишь
отчасти в передовых элементах рабочего класса видел опору де-
мократического движения. В Галичин, с ее более ясно обозначав-
шимися классовыми делениями, он был вынужден опираться на
крестьян и рабочих. Украинская буржуазия в Галинин насквозь
была пропитана реакционностью, клерикализмом, националисти-
ческим интриганством.
Драгоманов страстно отвергал обвинения в национализме,
против него направленные. Сам себя он причислял скорее к «кос-
мополитам». В «Автобиографии» своей он говорит: «Пребыва-
ние в Зап. Европе окончательно убедило меня, что именно евро-
пеизм,—или космополитизм, который не отрицает частных на-
циональных вариаций общих форм и идей, — и есть лучшая осно-
ва для украинских автономистских стремлений, и что теперь вся-
кая научная, как и политическая деятельность должна быть осно-
вана на интернациональном фундаменте» в8). «Всюду на свете.—
писал он в полемике с украинскими националистами, — истори-
ческий патриотизм и национализм является на деле шовинизмом,
галушечным (или, как говорят в Великороссии, квасным) патоио-
тизмом и т. д., и эти черты шовинизма становятся слабее, косна
патриотизм становится под контроль интернационализма» в®).
«...Всегда я говорил одно; космополитизм в идеях и пелях, на-
циональность в основе и формах культурной работы! Я полеми-
зировал 30 лет против русских лжекосмополитов, котооые не
признавали украинской национальности, и против украинских на-
ционалистов, которые, выступая против космополитизма, рвали
единую ведущую нить неуклонного народного прогресса и раз-
рушали самую основу новейшего возрождения национальностей,
откпывая тем пути для всякого шовинизма, исключительности и
реакции» в0). В 1876 г. он писал Суворину из Женевы: «...Я пре-
жде всего демократ (а теперь демократ не может не быть со-
циалистом, хотя не обязан принадлежать к какому-нибудь из ху-
1QC
торов теперешнего Интернационала!) — а Малоросс я только по
шкуре своего социализма» («Украша» 1927 г., 4, стр. 139).
Это не только декларативные слова. В целом ряде произве-
дений на украинском языке («Чудацьки думки про укоаШську
нацюнальну справу», «Шевченко, украшюфили й соц!ямзм» и
др.) Драгоманов не только разоблачал украинских националистов-
самобытников, проповедывавших вражду к «Москве», но и на-
стойчиво внушал украинской демократической молодежи необхо-
димость из русской демократической литературы (как и западно-
европейской социалистической) брать уроки для украинской
культурной и политической работы. Драгоманову первые украин-
ские социалисты в Галиции обязаны были своим знакомством
с Чернышевским, Добролюбовым, Белинским. Националистиче-
ская реакционная проповедь необходимости для Украины «повер-
нуться спиной» к «азиатской Москве» и искать сближения с «бо-
лее высокой» буржуазной культ^ой Западной Европы имела
хождение уже в 70—80-х годах. Источником ее были реакцион-
ные круги украинской буржуазной интеллигенции в Галиции,
а в России среди «москалежеров» были и виднейшие чл^ны киев-
ской Старой громады, в том числе и Антонович, у которого рос-
сийский напионал-патриотизм поевосходно уживался с тайным
австрофильским сепаратизмом. С этой националистической про-
поведью Драгоманов действительно воевал очень решительно.
Точно так же он решительно разоблачал украинскую национа-
листическую романтику, идеализацию казачины, и, как мы ви-
дели, украинское бунтарство сводил к одному источнику с рус-
ским.
Конечно, это выделяет Драгоманова среди многих других
русских и украинских публицистов, и нельзя Драгоманова, на-
ционал-демократа 60—80-х годов, ставить на одну доску с укоа-
инскими национал-демократами нашего времени, — не только
растерявшими все признаки демократии, но и прямо продавшими
свои имена грязнейшей контрреволюции. Драгоманова от Ефре-
мова отделяет приблизительно такой же путь, как народника Ми-
хайловского от любого сотрудника «народнически»-эмигрантских
нынешних «Дней», органа одновременно Керенского и париж-
ской полицейской охранки.
Драгоманов причислял себя к космополитам, но был он все
же националистом. Вопреки своему собственному требованию ста-
вить «национальное» под контроль «космополитического» он как
раз поступал наоборот. Это не единственное противоречие в его
политической деятельности. Как и все другие противоречия, они
об’яснялись его позицией мелкобуржуазного демократа.
В качестве анархиста Драгоманов отрицал государство.
В этом отношении он не отличался нич₽м от всех русских народ-
ников. Но вместе с народовольцами Драгоманов признавал не-
обходимость политической борьбы, которая изменила бы в бли-
жайшее время политические формы русского государства. Вме-
сте с тем Драгоманов считал, что он как украинский социалист
Должен работать среди украинского народа, где бы тот ни на-
ходился* то-есть и в России и в Австрии. Из всего этого он де-
лал такой вывод: социалистические партии не должны считаться
с государственными границами, национальность выше государ-
ства. Поэтому украинские социалисты не могут входить в обще-
русскую партию, как ограниченную пределами русского госу-
дарства. Они могут лишь об’единяться с русскими социалистами
на добровольных, федеративных началах. И сам Драгоманов
упорно отказывался входить в существующие революционные
общерусские организации. Это был основной мотив, который за-
ставил его отказаться от представительства Исполнительного ко-
митета за границей. — вернее, Драгоманов сам приводил эти со-
ображения в качестве основного мотива.
Выходила путаница, в которой не легко было разобраться
русским народникам-революционерам. Выходило, что Драгоманов
и участвует и не участвует в общей революционной борьбе. С од-
ной стороны, все интересы русской революции ему как будто
и близки. А с другой стороны, отношение его к революции в Рос-
сии ничем не отличается от отношения социалистов немецких,
французских и т. п. Драгоманову говорили, что единый револю-
ционный фронт важнее национальности. А Драгоманов, напро-
тив, на деле ставил национальный принцип выше единого рево-
люционного фронта и обвинял русских социалистов в том,
что они «государственники», — по тем временам обвинение
тяжелое.
Не меньшая путаница происходила и в вопросе о националь-
ных требованиях в революционной политической программе. Дра-
гоманов справедливо указывал на то, что признание права наро-
дов России на самоопределение исчезло из народнических про-
грамм 70-х годов или же формулировано очень неясно. Но сам
Драгоманов совсем не стоял за самоопределение народов. Этому
демократическому требованию он противопоставлял автономизм
или федерализм. Он не только не возражал против существо-
вания российского государства, но и хотел, чтобы оно оставалось
«сильным», «великим» государством, — притом сильным бур-
жуазным государством. Воссоединение всего украинского
народа он представлял себе не как результат революционного
самоопределения украинцев России и Австрии, а как результат
насильственного присоединения (аннексии) австрийской Галиции
к России 01). Драгоманов и с переходом в эмигрантский револю-
ционный лагерь оставался верен своим нааионал-патриотическим
российским взглядам. Он поэтому и в программном вступитель-
ном слове рекомендовал украинцам «выступать не столько с на-
циональными идеями, сколько с автономными и федераль-
ными» в2). Драгоманов был решительно против отделения Украи-
ны и не переставал саркастически бичевать «сепаратизм». Для
русской Украины он требовал лишь признания украинского язы-
ка, да и то лишь в народных школах, вполне соглашаясь на рус-
ский язык в качестве языка преподавания в гимназиях и). Вме-
1RR
сте с местной, земской автономией это признание права на укра-»
«некий язык и украинскую литературу в полной мере удовлетво-*
ряло национальные запросы Драгоманова. Это как раз и отве-
чало запросам украинской либеральной буржуазии.
Эта национальная скромность Драгоманова в вопросе о го-
сударственном устройстве буржуазной России совпадала
с общей скромностью политической платформы Драгоманова.
Он был в этом отношении совсем не страшным анархистом, и
отрицание теоретического государства примирялось с признанием
существующего исторического государства. Драгоманов и не пы-
тался разрушать его. Но зато он очень решительно выступал
с предложениями, которые неизбежно должны были бы привести
к разрушению революционной и социалистической партии, дей-
ствующей в этом историческом государстве.
Об’единение социалистических партий Драгоманов предста-
влял себе по образу и подобию организации Интернационала.
Он и обратился ко всем социалистическим партиям и группам,
действующим в России, с предложением создать об’единенную
партию на тех же началах, на которых об’единен Интернационал.
Это было бы не так плохо, и обвинительную инициативу Дра-
гоманова можно было бы поставить ему в заслугу, если бы Доа-
гоманов действительно понимал, на каких началах об’единен Ин-
тернационал. Но он и сюда вносил заимствованную у анаохистов
путаницу. Он утверждал, что Интернационал — это об’единение
рабочего класса не по государствам, а по национальностям.
Только в некоторых случаях эти понятия совпадают. Драгома-
нов обвинял «немцев» в том, что они искажают смысл органи-
зации Интернационала, подставляя национальное государство
вместо национальности, «независимой» от государства.
«...Всякий практический «интернациональный союз», — писал
Драгоманов, — вроде, например, «Международного союза ра*
бочих», не только не исключает союзов национальных, но пред-
полагает их существование, как союзов, из котооых он сам дол-
жен состоять. Вот почему 6 и 7 §§ Положения Интернационала
вменяли своим членам в обязанность стараться о соединении пер-
вичных местных союзов в союзы вторичные, «национальные»,
Только в редакцию этих параграфов вкралась неясность, вслед-
ствие смешения, согласно старой политической терминологии,
терминов nation, pays и Etat. — народ, стлана и государство,—
смешение, которое всего более простительно немцам, которых
государство, как мы сказали, более или менее единопле-
менно» ®4)-
На этом основании Драгоманов проповедьгвал в эмиграции
организацию национальных социалистических партий, не связан-
ных с границами российского государства*. В частности, украин-
ская социалистическая партия должна быть единой для России
и Л^трии. Поэтому и союз национальных социалистических
партий должен был, по мысли Драгоманова, охватывать не Рос*
сию, а «Восточную Европу», — почему именно ее, было бы не*
понятно, если не принять во внимание далеко не ликвидирован-
ные симпатии Драгоманова к панславизму.
Этот проект «Вольной сшлкп» —• свободного, федеративного
союза национальных социалистических партий — показывал пре-
жде всего, что Драгоманову совершенно чужда та идея классовой
борьбы, которая положена была в основу Интернационала его
организаторами. Драгоманов не понимал связи государства
с классовой борьбой пролетариата, не понимал того, что рабочий
класс каждой страны должен покончить со своей буржуазией,
что государство — эго аппарат принуждения господствующего
класса, и рабочий класс в борьбе за политическую власть должен
вырвать этот аппарат, разбить его и создать свой собственный
государственный аппарат для подавления классовых врагов —
диктатуру пролетариата. Роль и смысл национального государ-
ства были совершенно непонятны Драгоманову, и националь-
ность была для него только некоторой культурной общностью,
чем-то оторванным от реальной классовой борьбы, которая про-
ходит на определенной территории, в определенной социально-
экономической обстановке, в определенных государственных
формах.
Попытка фальсифицировать указанные Драгомановым пара-
графы Интернационала была сделана уже при самой организации
Интернационала и исходила из анархистских кругов. В пись-
ме к Энгельсу 4 ноября 1864 г. Маркс говорил: «Поскольку
в «Адресе» говорится об international politics, я говорю о count-
ries, а не о nationalities...» *вз). Это совершенно ясно и в наше
время не требует подробного обоснования.
Драгоманов не ограничился выпуском брошюры «В1льна
стилка», вышедшей в качестве приложения к «Громаде». Он сде-
лал попытку организовать национальные социалистические груп-
пы евреев-социалистов и белоруссов.
В типографии «Громады» 15 июня 1880 г. был отпечатан
листок от имени «группы социалистов-евреев». Кто входил в эту
группу, сколько в ней было человек, неизвестно до сих пор.
Подписался «за инициаторов дела Родин», — псевдоним этот не
раскрыт. Стефанович в своей записке для департамента поли-
ции о русской революционной эмиграции сообщил, что в группе
было всего три человека, и кружок этот вскоре распался: «два
из его членов с разрешения гр. Лорис-Меликова вернулись
в Россию, а третий (не эмигрант) поступил в женевский уни-
верситет» вв). По этим данным можно установить, что одним из
членов кружка социалистов-евреев был Арон Вейлер, который
подписался под одним из эмигрантских воззваний, выпущенных
по инициативе Драгоманова, вернулся в Россию действительно
с разрешения Лорис-Меликова, был организатором в Минске
первых еврейских рабочих кружков и в 80-х гг. покончил жизнь
самоубийством.
* ...международная политика, страны, иациональности.
190
Листок социалистов-евреев сам по себе ничего национали-
стического не заключает. Хотя и есть на нем влияние Доагома-
нова, но написан он не Драгомановым, а людьми, которые стояли
несравненно ближе к марксизму, чем Драгоманов. «Группа со-
циалистов-евреев» указывает на классовое расслоение среди
евреев России, на образование еврейского пролетариата и утвер-
ждает: «пора привлечь к делу социальной революции и массу
рабочих евреев». В отличие от позднейших еврейских национал-
социалистов эта группа ни о каких «особых задачах» еврей-
ского пролетариата не говорит, и в самохм листке нет речи и об
особой* организации. Все, чего требует эта группа социалистов-
евреев, — это издание социалистической литературы на «разго-
ворных (жаргонных) языках» евреев России и Галиции. Наме-
чены были такие темы для первых изданий: 1) положение еврей-
ских рабочих у еврейских капиталистов; 2) отношение пролета-
.риев-евреев к бедным классам из христиан; 3) сущность теку-
щей социал-революционной борьбы в России; 4) рабочее движе-
ние в Западной Европе. К листку приложен был вопросный лист
для собирания сведений о положении еврейских рабочих.
«Громада» сопроводила листок группы социалистов-евреев
послесловием, подписанным Драгомановым, Павликом и А. Ля-
хоцким (Кузьмой). От имени украинских социалистов они при-
ветствовали выступление еврейских товарищей, ^агоманов при-
давал большое значение социалистической пропаганде среди
евреев. «Для социалистов украинской области, — сказано было
в послесловии,—-представляется делом особой важности организа-
ция пропаганды, которая имела бы целью, с одной стороны, от-
деление рабочих еврейских масс от еврейских капиталистов, а с
другой стороны — соединение еврейских рабочих с рабочими
других племен».
Слова эти представляют интерес не только потому, что они
формулировали основную задачу пропаганды социализма среди
еврейских рабочих и указывали на необходимость тесного еди-
нения между рабочими всех «племен». Они указывают и на не-
который сдвиг во взглядах Драгоманова на национальные отно-
шения на Украине. Он рисовал их прежде в таком виде: поме-
щики — поляки, буржуазия — евреи, крестьяне — украинцы.
Еврейскому вопросу на Украине Драгоманов посвятил специаль-
ную статью в «Вестнике Европы», при чем рассматривал там
евреев, как сплошную буржуазную массу, поголовно занятую
торгашеством, ростовщичеством, эксплоатацией крестьянского
украинского населения 67). Нечего и говорить, что даже в те вре-
мена, когда действительно только нарождались кадры еврей-
ского ремесленного пролетариата, эта картина совершенно не со-
ответствовала действительности. Она нужна была, чтобы под-
держать националистическую фикцию бесклассовой украинской
национальности. Драгоманов не замечал польских крестьян на
Украине, еврейских ремесленников и украинских помещиков и
капиталистов. Он, кроме того, не замечал пролетариата на Украи-*
не, в состав которого входили русские, польские, украинские и
еврейские рабочие.
Признание факта существования еврейских рабочих на
Украине и важности социалистической пропаганды среди них для
теснейшего их сближения с пролетариатом других национально-
стей — это некоторый шаг вперед. И хотя Драгоманов, сделав
этот шаг, тут же сделал два шага назад, но и в этом отношении
он обнаружил большую проницательность, чем многие народники,
которых игнорирование классового расслоения среди евреев и
привычка рассматривать евреев как сплошную массу эксплоата-
торов завели в тупик, когда разразились организованные прави-
тельством погромы против евреев. В сложном переплете классо-
вых и национальных отношений мелкобуржуазные социалисты
разобраться не могли.
Организация группы социалистов-евреев для издания со-
циалистической литературы на еврейском языке и поддержка
этой группы составили бы заслугу Драгоманова. Однако он тут
же предложил революционной эмиграции рассматривать эту
группу как самостоятельную национальную организацию, с кото-
рой, как и с украинцами-социалистами, русским социалистам над-
лежит вступить в федеративную связь. По инициативе Драгома-
нова в Женеве весной 1880 г. состоялось несколько собраний, на.
которых обсуждались такие вопросы: 1) об отношении борьбы
за политическую свободу к делу социализма в России; 2) о феде-
рализме и централизме в деле социалистической пропаганды в
Восточной Европе. Это были первые широкие политические со-
брания в Женеве с участием главных эмигрантских группировок»
Драгоманов предложил на обсуждение такие тезисы:
1. Собрание отдает предпочтение социальным и рево-
люционным организациям равноправно-федеральным перед
централистическими и иерархическими.
2. Собрание считает более естественным интересам со-
циализма на Востоке Европы организацию социальных пар-
тий по естественным областям: географическим, экономиче-
ским и национальным, чем на основании государственных
границ, существующих и традиционных.
3. В интересах пропаганды социализма на Востоке
Европы собрание считает существенной необходимостью ор-
ганизацию социалистической печати на языках народных,
а не на одних только языках государственных и высших
сословий.
4. Так как из языков населений Восточной Европы со-
циалистическая печать уже начата на языках pvcckom, vxoa-
инском, польском и румынском, то собрание считает теперь
очередным делом организацию такой же печати на языках
эстонском, латышском и литовском, белорусском, на языках
евреев и кавказцев, а также приспособление немецкой со-
циалистической литературы к быту немецких рабочих на Во-
стоке Европы.
юо
5. Признавая существенно необходимым образование
и сохранение в Восточной Европе разного рода местных
(областных и национальных) социалистических кадров, со-
брание вместе с тем считает необходимым возможно более
тесную связь их и взаимную помощь.
В этих тезисах — обычная для Драгоманова путаница.
Ценное зерно завернуто в националистическую буржуазную обо-
лочку. Призывая социалистов России к изданию социалистиче-
ской литературы на языках народов России, Драгоманов обра-
щал внимание революционной эмиграции на вопрос очень важ-
ный и серьезный. Но предложение организовать социалистиче-
скую партию «Востока Европы», да притом еще е виде союза
национальных организаций, означало выдвинуть на первый план
именно национальный вопрос и подчинить ему интересы непо-
средственной революционной борьбы. Это была чисто национа-
листическая постановка вопроса, и она встретила единодушный
отпор со стороны всей революционной эмиграции. .Эта была и
реакционная постановка iBonpoca. Первый тезис был направлен
непосредственно против Исполнительного комитета Народной
воли. Заслугой народовольцев было создание сильной централи-
зованной революционной организации. В отличие от старых на-
родников народовольцы понимали важность для борьбы с само-
державием теснейшего сплочения всех революционных сил в еди-
ной централизованной партии. С точки зрения народников-анар-
хистов и Драгоманова это было «якобинство» — слово, которому
придавался чуть ли не ругательный смысл. Но якобинство было
в действительности положительной революционной чертой в на-
родовольстве, а организацию, созданную Желябовым, Ленин впо-
следствии считал примером, по которому должны строиться не-
легальные революционные организации пролетариата.
Своим проектом партии, построенной на национальных на-
чалах, как федерация независимых «союзов», Драгоманов пред-
восхитил федерализм бундовцев и других национал-социалистов.
Да я определение нации как культурной общности, не связанной
никак с государственными границами, делает Драгоманова пер-
вым теоретиком буржуазной, утопически-реакционной идеи куль-
турно-национальной автономии, пышно распустившейся в про-
граммах австрийских социал-демократов, бундовцев и русских
меньшевиков.
Тезисы Драгоманова на собраниях в Женеве провалились-
Они вызвали горячие и, невидимому, сумбурные прения. Сам
Драгоманов с горечью писал потом, что противники выступили
против него с обычными возражениями великорусского шовиниз-
ма, с отрицанием необходимости тратить силы и средства на де-
ло, революции постороннее. «После этого и чуваши задумают
свой социализм заводить!»—так передавал Драгоманов в письме
к Лаврову характер аргументации. С насмешкой относились неко
торые русские народники к изданиям на украинском языке. Дейч
например, рассказывал на собрании о том, что украинофилы за
13 Д. Заславский
1(Y>
иимаются чистейшими пустяками, напр. издают брошюры «Про
cipy кобилу» и «Як баба Параска та купила порося». Это каза-
лось остроумным аудитории. Украинофилы придавали, несомнен-
но, преувеличенное значение чисто культурническим листкам —
метеликам —на украинском языке. Но насмешкам подвергались
и издания социалистического характера.
Провал затеи Драгоманова вызвал обострение отношений
между группой Громады и другими революционными организа-
циями. Особенно враждебными стали отношения польских со-
циалистов к Драгоманову. Спор шел все о том же — о границах
Польши. Драгоманов требовал, чтобы польские социалисты отка-
зались от притязания на «границы 1772 г.» и признали украин-
скую национальность в России и Галиции. А среди польских со-
циалистов далеко не все, требуя от русской революции призна-
ния независимости Польши, соглашались признать за украинца-
ми право на национальное самоопределение в России и Галиции.
Это был спор мелкобуржуазных революционеров по вопросу,
хотя и очень важному, но не имевшему в данный момент актуаль-
ного политического значения. По поводу этих споров в Женеве
Энгельс писал Каутскому в 1882 г.: «Каким образом полякам
удастся столковаться с литовцами, белоруссами и малороссами
старой Польши, а также и с немцами, относительно границы,
пас пока не интересует» в8).
В междоусобной борьбе различных течений мелкобуржуазно-
го социализма по национальному вопросу ошибались все сторо-
ны. И русским народникам и украинским демократам в равной
степени чужда была та двусторонняя в национальной политике
задача, выполнения которой требовал Ленин: борьба со всяким
видом национального гнета и признание права на национальное
самоопределение, с одной стороны, полное единство и централиза-
ция революционных сил всех национальностей —с другой. Рус-
ские народники-революционеры видели только вторую сторону
задачи и Игнорировали первую. Это вело на деле к проявлению
великодержавного шовинизма. Драгоманов видел только первую
сторону (да и то не полно и неверно), но отрицал значение вто-
рой. Неизбежным следствием этого был национализм.
Мы не можем, однако, сказать на этом основании: «оба ху-
же». Необходимо поставить вопрос, что являлось в историче-
ских условиях того времени основной опасностью для револю-
ции. Надо признать, чте реальная, во всей риле, опасность для
буржуазно-демократической революции от игнорирования на-
ционального вопроса явилась бы в том случае, если бы народо-
вольцам удалось одержать победу и они не могли бы закрепить
ее за собой, потому что контрреволюции удалось бы поднять
в свою пользу угнетенные в национальном отношении народы.
Так было не раз, и в частности самодержавие не без успеха ис-
пользовало в 1863 г. против польского восстания отсталые
украинские националистические яастооения. О великом значении
национальных «резервов» для революции говорил т. Сталин в
194
своем докладе на XII с’езде ВКГЦб). И в этом же докладе он
подчеркивал то действие, которое вызывает великодержавный
шовинизм в угнетенных национальностях, порождая как реакцию
местный национализм и недоверие ко всей господствующей на-
циональности.
Но народовольцы были далеки от победы и не могли по-
вести за собой массы. Их ошибки в национальном вопросе дали
о себе знать только в их отношении к погромам против евреев,
когда сочувственное отношение к этим погромам, неумение разо-
браться в классовых и национальных отношениях следствием
своим имели обостренное националистическое отношение недове-
рия со стороны еврейских трудящихся к общерусской революции.
Все же опасность национализма была основной опасностью
в условиях, когда партия Народной воли стремилась сплотить ice
силы против самодержавия, когда впервые создавалась сильная,
централизованная организация революционного действия. Драго-
манов своим предложением союза слабо связанных между собой,
оторванных от реальной политической борьбы националистиче-
ских организаций разрушал возможность сконцентрированной
дхя революционного удара партии. И в революционном русском
народничестве, при всей спутанности понятий & нации и нацио-
нальной политике, говорило правильное революционно-демокра-
тическое чутье, когда они отвергли националистические тезисы
Драгоманова. В основе этих тезисов лежало не только неверное,
не революционное понимание национальной политики, но и не-
верное, оппортунистическое, либеральное отношение к буржуазно-
демократической революции.
Драгоманов оказался к концу 1880 г. не только в меньшин-
стве, а и почти в полном одиночестве. Он отказывался от уча-
стия в общерусских революционных предприятиях, ссылаясь на
то. что он прежде всего социалист украинский. Группа социали-
стов-евреев распалась. Кроме программного листка, так ничего и
не вышло из намеченных изданий. На белорусском языке была
издана одна брошюра.
Обостренные отношения из-за принципиальных разногласий
осложнились жестокой эмигрантской склокой. У Драгоманзва
были прежде мирные и дружеские отношения с некоторыми
представителями «Черного передела» в Женеве, — в частности
с Засулич и Аксельродом. Делая попытку создать под старым
именем «Земля и воля» новую организацию, Аксельрод привле-
кал к этому делу и Драгоманова, против чего сначала не возра-
жали и другие чернопередельцы, относившиеся к Драгоманову
враждебно, — Стефанович, Дейч. Но затем Драгоманов был
устранен от предполагавшейся организации, да и сам склонен был
устраниться. Из-за программы, которая была переслана в Же-
неву Аксельродом через Драгоманова и с которой Драгоманов
снял копию, разгорелась война между чернопередельцами и Дра-
гомановым, с взаимными обвинениями в обмане, в использовании
непринадлежащих документов, с вызовами в третейский суд и
1
отказами от этого суда. На перипетиях этой истории не стоит
останавливаться. Не подлежит сомнению, что у Драгоманова бы-
ли основания обвинять некоторых чернопередельцев в неблаго-
видных приемах борьбы и в интригах. Но Драгоманов ошибался,
сводя все дело исключительно к интригам, к мелочной нетер-
пимости русских эмигрантских кружков и т. п. В основе склоки,
как ее движущая сила, было все же глубокое расхождение между
Драгомановым и русскими народниками^революционерами в от-
ношении к революции. Русские народники-революционеры отно-
сились с недоверием к революционности Драгоманова и к его
социализму. Он был инородным телом в революционной эми-
грации. Даже лишившись кафедры, он оставался профессором,
выходцем из лагеря буржуазной интеллигенции, брошенным в
стан разночинной революционной демократии.
События не замедлили это подтвердить.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ШЕСТОЙ
1. Письма Маркса, Энгельса и др. к Зорге и др. 1906, с. 62.
2. М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, с. 150.
3. Там же, с. 153.
4. Архив Маркса и Энгельса, J(VI),*c. 11.
5. Там же» с. 110.
6. Письма Маркса, Энгельса ос Зорге, с. 163.
7. Архив (Маркса и Энгельса, J(VI), с. 381.
8. Там же, с. 191.
9. Маркс в Энгельс, соч. XXIV, с. 477.
10. Там же, с. 482.
11. Материалы об отношении русских народаиков-социалнсто® к войне,
см. Е. Колосов. >«П. Л. Лавров он Н. К. (Михайловский о балканских собы-
тиях 1875 — 76 гг.». «Голос минувшего», 1916, 5 — 6.
12. Богучарский. Активное народничество 70-х гг. М. 1912. с. 291.
13. iM. Драгоманов, Политич. соч. т. I» Москва, с. 7 — 8.
14. М. Драгоманов. Соч. т. II. Париж, с. 91.
15. Там же, с. 105.
16. Там же, с. 121.
17. П. Щеголев. Из истории «конституционных» влияний в 1881 г,
«Былое», 1906, 12, с. 262.
18. Архив Маркса и Энгельса 1 /VI, с. 169, 172.
19. Фр. Энгельс. Статьи 1871—75 гг. Изд. 1919, с. 72.
20. Письма Маркса, Энгельса к Зорге, с. 181.
21. Я. Стефанович. Русская революционная эмиграция. Сбора. «Группа
Освобождение труда», № 3, с. 282.
22. М. Драгоманов. К биографии Желябова. Соч. II, Париж, с. 421.
23. Стефанович, с. 285.
24. Драгоманов. К биографии Желябова, с. 421.
25. См. Б. П. Козьмин. П. Н. Ткачев. Соч. Ткачева 1, с. 25—30.
26. Драгоманов. Автобиография, с- 263.
27. Л. Дейч. За рубежом. «Вестник Европы», 1912. У начала леген-
ды. «Совр. мир», 1913.
28. К истории (партии Народной воли. «Показания» М. Н. Полонской.
«Былое», 1907, 6, с. 8.
29. Драгоманов. Соч. II, Париж с. 150—152.
196
30. Драгоманов, Нарис укр. <соц1ял. програми. Киев 1918, с. 39.
31. Драгоманов, Шевченко, 'украшюфили й социализм, (с. 138.
32. Там же, 145.
33. Драгоманов. Абсолютизм и капитализм, соч. II, Париж, с. 572.
34. Драгоманов. Шевченко, укр. й соц., с. 131.
35. Драгоманов. Нарис укр. соц. птрогр., с. 25.
36. Драгоманов. Соч. II, Париж, с. 398.
37. Материалы для культурной и громадсыко! icropii Зах. Украши.
т. 1. Листування I. Франка i М. Драгоманова, Киев 1928, стр. 263.
38. Драгоманов. Нарис. укр. соц. прогр., с. 76.
39. Драгоманов. Соч. И, 211.
40. Драгоманов. Шевченко, укр. й соц., 127.
41. Драгоманов. Соч. II, с. 308.
42. «Громада», № 4, с. 313.
43. Драгоманов. Соч. II, с. 301.
44. Там же, 352.
45. Там же, 219.
46. Там же, 272. ,
47. В. Дебагорий-Мокриевич. Драгоманов. За (сто л!т, I, с. 276.
48. Драгоманов. Соч. II, с. 361.
49. А. Гизегти. Лавров и «Вперед». «Былэе», 1925, 2(30), с. 51.
50. По оригиналу письма Драгоманова.
51. П. Н. Ткачев. Избранные сочинения. М. 1933, т. Ш, стр. 417.
52. В.* Ленин. Критические заметки по национальному вопросу.
Соч. XVII, 139.
53. Драгоманов. (Велик, интернац., с. 30.
54. В. Ленин. О праве наций на самоопределение. Соч. XVII, с. 458.
55. Драгоманов. Велик, интернац., с. 58.
56. Литература партии ^Народная воля», ю. 87.
57. Драгоманов. К биографии Желябова, соч. И, с. 432.
58. Драгоманов. Автобиография. 197.
59. Драгоманов. Листа на Наддншрянськую Украину, 1915 г., с. 17.
60. Тем же, 38.
61. Драгоманов. Нарис укр. соц. прогр., с. 40.
62. Там же. 89.
63. Драгоманов. Велик, интерн., с. 132
64. Там же, 10.
65. Маркс-Энгельс. Соч. XXIII, с. 210.
66. Я. Стефанович. Русская рев. ©миграция, с. 283.
67. Драгоманов. Евреи и поляки в Юго-западном крае. Соч. I,
Москва, ic. 217.
68. Маркс и Энгельс. Архив I(VI), с. 193.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В ПОЛОСЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕАКЦИИ
1
Ошеломительный удар, нанесенный самодержавию 1 марта
1881 г., (народовольцы ничем не в состоянии были закрепить:
ни поддержкой народных масс, рабочих и крестьянских, с кото-
рыми они были слабо связаны; ни повторными террористически-
ми ударами, которые перевели бы испуг царского правительства
в состояние паники и беспомощности. Первое впечатление было
такое, что победили народовольцы. «Новый * царь вступил на
престол в состоянии полной растерянности,—он плакал, согла-
шался и с теми, кто говорил, что надо дать конституцию, и с те-
ми, кто уверял, что от конституции Россия погибнет...» (Покров-
ский1)- Дальнейшего развития революционных событий ожи-
дали и революционные круги общества, и либеральные, и прави-
тельственные. Народники разных толков смотрели выжидательно
на народ, на крестьянство, не подымется ли оно, и вера в воз-
можность, необходимость, даже неизбежность народных стихий-
ных выступлений была такова, что когда в апреле при1 очень хо-
рошо замаскированном содействии нелегальных контрреволюци-
онных организаций вспыхнули антиеврейские погромы, то их не
только народники-революционеры приняли за стихийное кре-
стьянское движение, направленное против помещиков и капи-
талистов. Значительной части помещиков и капиталистов погром-
ная игра правительства именно поэтому была не по вкусу.
Революционное затишье после 1 марта почти все склонны
были рассматривать лишь как некоторую передышку перед но-
вой атакой. Так воспринималось это затишье и в кругах между-
народного революционного движения. Энгельс еще в феврале
1882 г. ожидал революционного выступления народовольцев. Он
писал Иоганну-Филиппу Беккеру: «... события подготовляются
в России, где авангард революции идет в бой» 2).
Правительство не решалось назначить коронацию Алексан-
дра III, и новый монарх сидел, по выражению Маркса, «пленни-
ком революции» в Гатчинском дворце. Однако первые впечат-
ления от первомартовского удара проходили, героическая пар-
тия истекала кровью, резервов не было... Вместе с еще скрывае-
198
мым разочарованием в революционных кругах росла уверенность
правительства в своих силах, и более решительный Победонос-
цев одержал победу над колеблющимися, запуганными и тру-
сливыми министрами. Самодержавие качнулось от удара, — все
же устояло, и свой первоначальный испуг и возмещало и маски-
ровало панической свирепостью.
Энгельс предвидел, что поражение революции (он имел в ви-
ду преждевременное восстание) «снова толкнет имущие классы
в об’ятия' правительства» 3). Так оно и было. Буржуазия была
запугана первомартовским выступлением |не bi меньшей мере,
чем правительство. О том, как завыли все псы реакционной пе-
чати, говорить не приходится. Но от них не отставала и печать
либеральная. В газете «Голос» профессор Мартенс требовал ме-
ждународного соглашения правительств для борьбы с русскими
революционерами и социалистами, требовал «оградить Рос-
сию кордоном от вторжения социалистических идей, идущих из
Западной Европы, от планов, создающихся в Женеве, Лондоне и
Париже». Другие газеты проповедывали международный «кре-
стовый поход» против «нигилистов-террористов» и вину за терро-
ристические покушения в России взваливали на Интернационал 4).
Эти призывы не оставались совсем без ответа, и, в частности, Би-
смарк любезно предлагал услуги германской полиции для борьбы
с русскими революционерами.
Однако, нападая на революцию в союзе с царским прави-
тельством, либеральная буржуазия не хотела упустить случай
использовать затруднительное положение своего союзника, чтобы
выторговать или выпросить хотя бы куцую конституцию. Тре-
бовать и подкреплять требование силой либеральная буржуа-
зия в лице земств и городского самоуправления, конечно, не ре-
шалась. Она лишь почтительно ходатайствовала, мотивируя не-
обходимость конституции задачами более успешной борьбы с ре-
волюцией. 1881—1882 годы отмечены усиленной конституцион-
ной возней вокруг царского престола. «Все эти осторожные хо-
датайствами хитроумные выдумки оказались, разумеется, без ре-
волюционной силы — нолем, и партия самодержавия победила...
Второй раз, после освобождения крестьян, волна революционного
прибоя была отбита, и либеральнее движение вслед за этим и
вследствие этого второй раз сменилось реакцией, которую
русское прогрессивное общество принялось, конечно, горько
оплакивать» (Ленин) 5).
2
Не доверяя официальной полиции, которая не уберегла мо-
нарха от смерти; не доверяя министрам, которых обвиняли в «ли-
берализме»; не доверяя буржуазии, которую подозревали в со-
чувствии революции; не доверяя даже собственной своей среде,
потому что заговорщиков искали в Мраморном дворце великого
князя Константина Константиновича и в Зимнем дворце, в «по-
коях» морганатической вдовы Александра II княгини Юрьев-
ской,— верные самодержавию сановники создали нелегальную,
тщательно законспирированную контрреволюционную организа-
цию для непосредственной борьбы с революцией средствами,
как они (Говорили, самой революции. Организация называлась
«Священной дружиной», ее возглавлял великий князь Владимир,
которому в это время приписывали роль негласного диктатора и
самодержца, в центральный совет входил министр императорско-
го двора Воронцов-Дашков и главные чины придворной свиты
Священная дружина брала на себя задачу непосредственной охра-
ны царя от террористических покушений и в этом качестве назы-
валась также Лигой опасения и союзом «мужественных добро-
вольцев». Она же создала свой собственный, конкурирующий с
департаментом полиции, аппарат шпионажа и провокации. Она
же пыталась создать свою террористическую боевую дружину,
которая должна была действовать по принципу «кинжал за кин-
жал», то-есть выслеживать и убивать виднейших революционе-
ров-террористов. Священная дружина была близка к трону, но-
вый царь и сам входил в ее состав; поэтому попасть в священ-
ную дружину старались все сановники и чиновники, пробивавшие-
ся к власти и к видным служебным местам. Священная дружина
привлекала в свой состав и представителей промышленной и фи-
нансовой буржуазии. Уральский заводчик Демидов и еврейский
финансист Гинзбург собирали и жертвовали значительные сум-
мы на борьбу с революцией.
В отчаянной грызне за влияние на царя, разыгравшейся после
1 марта, священная дружина заняла очень видное и первое время
сильное положение. Фактическим руководителем и вдохновите-
лем ее был граф П. П. Шувалов, флигель-ад’ютант царя, авантю-
рист по натуре, человек большого честолюбия и немалых жан-
дармских талантов. Он жил долгое время за границей, зани-
мался естественными науками и богословием и считал себя по-
следователем и поклонником Бисмарка. Попав в ближайшие со-
ветники нового царя, он и на себя смотрел как на некоего рос-
сийского Бисмарка, призванного спасти Россию. Он ставил своей
задачей проникнуть во все центры революции и оппозиции, овла-
деть всеми нитями, столкнуть между собой все течения и парали-
зовать их. Бисмарк создал «рептильный фонд» для того, чтобы
из-за правительственных кулис через продажных и переодетых
журналистов направлять печать в интересах реакции. Шувалов,
известный в придворных салонах под именем «графа Боби», за-
думал широкий план сети рептильных газет, и легальных и в эми-
грации. Подкуп легальной печати был возложен на журналиста
Корнилин Александровича Бороздина, агента священной дружи-
ны; организация «революционной» газеты в эмиграции—на
журналиста Аркадия Павловича Мальшинского, агента священ-
ной дружины под кличкой Николаева 1 -го.
Через легальную либеральную печать священная дружина
ппл
рассчитывала проникнуть в центры буржуазной оппозиции, в
предполагаемый земский союз. Если это не удалось, то по той
единственной причине, что даже на создание единого центра зем-
ского конституционного движения не могли решиться россий-
ские либералы. Шувалов был лучшего мнения об их гражданских
доблестях. Он верил в существование такого легального центра.
Завязать отношения с виднейшими представителями земского кон-
ституционализма Шувалову удалось без особого труда. Он и сам
себя выдавал за конституционалиста, — впрочем, дворянский
«конституционализм», ограничение власти царя в интересах
крупнейшего дворянства, чтобы укрепить борьбу с революцией,—
был тогда в моде, и Шувалов сочинял и свои собственные проек-
ты российской палаты лордов. Такие влиятельные представители
либеральной й даже отчасти радикальной печати, как Гольцев,
Николадзе. Кривенко, поддерживали негласные отношения с ру-
ководителем священной дружины, не смущаясь теми слуха
ми, которые проникали в общество о деятельности дружины и о
личности Шувалова.
Летом 1881 г. в Женеве и в Париже появился агент свя-
щенной дружины Малышинский. У него было темное прошлое.
В «Народной воле», перед первым марта, в номерах четвертом
и пятом, была напечатана статья «К статистике государственных
преступлений в России», составленная в значительной части по
данным книги «Обзор социально-революционного движения
в России». В качестве автора названо было имя Мальшинского,
но издана книга была III отделением в числе всего 150 экзем-
пляров, и держалась она в строжайшем секрете. В более отдален-
ном прошлом Мальпгинский слыл «самым красным революционе-
ром» и мог сослаться на личное знакомство с Бакуниным и Ога-
ревым, но в совсем недавнем прошлом он был сотрудником архи-
реакционного «Берега», самой черносотенной газетки того вре-
мени. Это обстоятельство, конечно, не было известно револю-
ционной эмиграции, как неясной оставалась и роль Мальшин-
ского в III отделении.
Похождения Мальшинского в эмиграции до сих пор окута-
ны некоторой мглой. Первые достоверные исторические данные
застают его у Лаврова в Париже. Ловкому агенту удалось войти
в доверие Лаврова. Малышинский внушил ему, что послан он ка-
кой-то очень влиятельной группой в Петербурге, располагающей
средствами, и задача его создать газету, в которой об’единились
бы все революционные течения и группировки. Самого себя
Малыпинский об’являл близким по взглядам к чернопередельцам.
Он, впрочем, и против народовольцев ничего не имел, — только,
вот, не соглашался с террором.
В эмигрантских взаимоотношениях Мальшинский не был до-
статочно осведомлен. После Лаврова он направился в Женеву
к Драгоманову и пытался через него завязать отношения и с чер-
нопередельцами. Аксельрода Мальтийскому рекомендовал Лав-
ЭЛ1
ров и даже весьма обязательно написал самому Аксельроду, ре-
комендуя «прибрать к рукам» новый журнал. Вероятно, так бы
оно и вышло, но помехой этому стало приглашение Драгомано-
ва. Это исключало возможность близкого сотрудничества Плеха-
нова, а Мальшинокий очень дорожил как раз сотрудничеством
Драгоманова, имя которого для людей, революционному кругу
посторонних, казалось более авторитетным, чем имя Плеханова.
Драгоманов, как и Лавров, поверил Малыпинокому, что
есть анонимная группа в Петербурге, и не гнался за деталями.
Проверка была затруднена по соображениям конспирации. Впро-
чем, сомнения должны были потерять свою остроту после того,
как священная дружина могла представить Драгоманову извест-
нейшего либерала Гольцева, как доверенное лицо дружины. Че-
рез Гольцева шли денежные сношения с новой газетой, получив-
шей имя «Вольного слова».
Драгоманов дал свое согласие на участие в «Вольном слове»
и со второго номера начал регулярно печатать статьи за своей
подписью. Об’единитъ все течения эмиграции в ^Вольном слове»
не удалось. Этому помешала не столько дурная слава газеты,
распространению которой (славы) содействовала сама же свя-
щенная дружина, сколько политическая физиономия газеты,
ставшая очень скоро отражением политического облика самого
Драгоманова. Он остался главным сотрудником и фактическим
руководителем газеты. Он и создал ей некоторый успех. Каковы
бы ни были источники, питавшие газету, и задачи, которые связы-
вала с газетой священная дружина, а было «Вольное слово»
прежде всего органом Драгоманова. И это изолировало газету
от других эмигрантских организаций и групп.
Священная дружина могла поздравить себя с успехом. Га-
зета была создана и свое дело делала. Она усилила разлад среди
революционных групп и внесла немалую сумятицу и неразбериху.
Она, как мы увидим, подрывала террористические и революцион-
ные настроения. Но это была лишь одна сторона дела, только
одна из задач, поставленных священной дружиной. А другая
сторона дела —возможность проникнуть в народовольческий
террористический центр —не могла быть выполнена именно по-
тому, что успех «Вольного слова» оттолкнул от газеты терро-
ристическое течение. Священная дружина не остановилась перед
затратой средств и на другую эмигрантскую газету — «террори -
стическую». Агент священной дружины, бывший исправник Кли-
мов, организовал в Женеве издание листка «Правда», которая
свою революционность старалась засвидетельствовать, между
прочим, тем, что жестоко травила «Вольное слово» и разоблачала
связь «Вольного слова» с полицией. Климовская «Правда» и бы-
ла главным источником неблагоприятных слухов о провокатор-
ском происхождении «Вольного слова». Но сама же она своим
грубо провокаторским обликом подрывала достоверность этих
слухов.
оло
Бывший исправник не мог привлечь к своей газете ни одного
видного эмигранта, — впрочем, кроме Черкезова. Газета была
разоблачена, и от нее публично отреклись виднейшие представи-
тели эмиграции. «Вольное слово» долгое время оставалось нера-
зоблаченным. Газету прикрывал авторитет Драгоманова, который
с № 37-го стал фактическим, а с 1 января 1883 г. и официаль-
ным редактором «Вольного слова». В газете 'принимали постоян-
ное участие видные деятели революционной эмиграции с имена-
ми ничем не запятнанными. До № 35-го в газете участвовал как
постоянный сотрудник чернопеределец Аксельрод, который не
терял надежды привлечь к участию в «Вольном слове» Плеха-
нова и ушел из газеты только после того, как поставлен был во-
прос ультимативно: итти с Плехановым или с Драгомановым?
Аксельрод пошел, скрепя сердце, с Плехановым.
«Вольное слово» выходило регулярно, с июня 1881 г. еже-
недельно тетрадями большого формата, с № 37 •— два раза в
месяц. Всего вышло 60 выпусков, последний в мае 1883 г. двой-
ной: №№ 60—61.
3
Было бы, возможно, преувеличением сказать, что Драгома-
нов вслед за всей буржуазией после первого марта «бросился в
об’ятия» правительства, хотя он и оказался в этих об’ятиях. Но,
несомненно, он с чрезвычайной поспешностью освободился от
об’ятий революции, в которых чувствовал себя так неуютно.
Мелкобуржуазный политик, качавшийся все время между бур-
жуазным либерализмом и революционной демократией, первым
бежал с революционного корабля, потерпевшего крушение. В си-
лах революционной интеллигенции он разочаровался. В стихий-
ное народное движение не верил и поэтому погромы против
евреев не принял за начало крестьянской революции. Но эта сво-
бода от революционных иллюзий народничества была не серьез-
ностью пролетарского революционера, а ограниченной «трез-
востью» мещанина. Она нисколько не исключала иллюзий либе-
рального порядка. Бумажные адреса земцев показались Драго-
манову силой, более внушительной, чем разрывные снаряды на-
родовольцев. Ой всерьез принял «конституционную» возню
вокруг престола. Мальшинскому не трудно было обмануть Дра-
гоманова рассказами о влиятельных неведомых радикалах, кото-
рым только народовольческий террор мешает выступить с реши-
тельным требованием политической свободы. Драгоманов напра-
шивался на такой обман.
Сейчас же после первого марта Драгоманов писал в листке
«Громады»: «Если теперь, -вслед за печатью, и сословия, земства,
думы, университеты и пр. ограничатся только пролитием слез
(более или менее притворных), а не заявят единодушно требова-
ний политической свободы (с централизацией) и амни-
стии, то России еще некоторое время предстоит повторение ста-
рой истории: императорский прогресс с императорской реакцией.

ссылками и динамитом, т. е. дальнейшее разорение страны, рас-
трата нравственных сил и школа крови. А на ближайшее буду-
щее никто не в состоянии сделать подобное заявление, кроме
представителей образованных классов» ®).
Драгоманов этим провозглашал свое собственное воз-
вращение на те либеральные позиции, которые занимал до пе-
рехода на эмигрантское положение. Он обращался за спасением
к «образованным классам», к буржуазии, бессилие которой и не-
решительность он сам разоблачал и высмеивал в памфлетах и
статьях революционного своего периода. Теперь, напротив, бес-
силие революции он делает политической платформой «Вольного
слова». Под его руководством газета становится органом бур-
жуазного либерализма. Правда, Драгоманов требует от буржуа-
зии решительных и даже революционных выступлений. Он при-
зывает земских деятелей перешагнуть границы легальности, не
бояться репрессий, он ставит им в пример революционеров. Когда,
двадцать с лишком лет спустя, Ленин клеймил в статье «Гоните-
ли земства и аннибалы либерализма» половинчатость, трусость,
исключительное пристрастие к легальности новорожденного вождя
либералов Петра Струве, он собирался противопоставить ему ли-
берала Драгоманова. Ленин писал Плеханову 30 июля 1901 г.:
«Статью свою против Р. Н. С. (Струве) послал в печать, смягчив
в ней ряд резкостей. Написал еще послесловьице к ней, в коем
провел параллель между одной статьей Драгоманова («Толцыте
и отверзется») и Р. Н. С. в пользу' первого» 7). Послесловьице
это в печати не появилось, — повадимому, вследствие несогласия
других редакторов «Искры» с ним.
Драгоманов был, таким образом, сравнительно не плохим ли-
бералом. Позднейшие кадеты не даром признали в нем своего
предшественника и учителя. Но значение «Вольного слова» было
не в том, что из Женевы Драгоманов читал русским либеральным
помещикам, профессорам и домовладельцам лекции хорошего ли-
берального тона и призывал к решительному выступлению. Это
не оправдывало бы средств, которые священная дружина затра-
чивала на издание нелегального органа в Женеве. «Вольное сло-
во» в статьях, преимущественно Драгоманова, но также и других
авторов, вело ожесточенную кампанию против революции и ста-
ралось доступными газете средствами подорвать не только по-
литический, но и морально-общественный авторитет Исполни-
тельного комитета Народной волн. «Вольное слово» лягало ре-
волюционную партию, которая истекала кровью,—и Мальшинский
подстегивал Драгоманова, а Шувалов из Петербурга щедро опла-
чивал эту работу деньгами российской либеральной буржуазии.
«Вольное слово» об’явило себя трибуной вольного эмигрант-
ского слова. Впоследствии, когда характер газеты, как органа ли-
беральных земцев, вполне определился, нельзя было продолжать
провокаторскую игру с «анонимной группой». Надо было дать
ей имя. Шувалов был не лишенным таланта изобретателем: он
204
сочинил «Земский союз» (точнее «Общество земского союза и
самоуправления») и этим именем мистифицировал не только эми-
грантов в Женеве и земцев в России, а и позднейших исследова-
телей земского либерального движения. Они спорили о том, был
ли такой союз, и драгомановец Б. Кистяковский издал книгу, в
которой доказывал, вопреки утверждениям Богучарского, что
Земский союз это не фикция. Уцелевшие документы из архива
Шувалова установили, что прав был Богучарский. Драгоманов
был обманут провокаторами священной дружины. Точно так же,
но с меньшим успехом, Шувалов сочинил партию «социалистов-
общинников» 'для другого ^своего детища, для климовской
«Правды» 8).
Однако и после того, как «Вольное слово» об’явило себя ор-
ганом Земского союза, а Драгоманов стал редактором, он в
специальной декларации «от нового редактора «Вольного слова»
провозглашал свободу дискуссии в интересах «изображения... в
возможной полноте самых разнообразных проявлений социаль-
ного вопроса». Широта либеральной терпимости Драгоманова
определяется указанными им самим границами: от «консерватив-
но-религиозных партий, вроде австро-германских аьггисемитов»,
до «революционно-социалистических партий9). 'Представителем
антисемитизма в «Вольном слове» был берлинский сотрудник
Божидарович-Веселитский, агент священной дружины, введен-
ный в газету Малыпиноким. К слову сказать, антисемитские
статьи этого агента, ставшего впоследствии сотрудником «Нового
времени» и других черносотенных изданий, не смущали револю-
ционную эмиграцию, которая присматривалась к «Вольному сло-
ву», подозрительно и тщательно отмечала всякие промахи газеты.
Первый номер «Вольного слова», выпущенный еще единолично
Мальшинским, без участия Драгоманова, имел и совсем резко
выраженный антисемитски^погромный характер. Газета не толь-
ко одобряла погромы против евреев, но и подсвистывала погром-
щикам,— что и не удивительно, потому что можно с достаточ-
ным основанием говорить о деятельном участии и даже инициа-
тиве отделов священной дружины на Украине в организации по-
громов. Но на это читатели «Вольного слова» не обратили вни-
мания, потому что статьи с сочувствием погромам, как проявле-
нию стихийного народного движения против всех эксплоататоров,
печатались во всех народнических изданиях того времени.
Кроме Божидаровича-Веселитского, были- и другие сотрудни-
ки из числа агентов священной дружины, в частности петербург-
ский корреспондент, — невидимому, Корнилин Бороздин. Но
Драгоманову удалось сгруппировать вокруг «Вольного слова» и
довольно широкий круг постоянных сотрудников с именами, в ре-
волюционном кругу незапятнанными. Как орган, сделавший своей
платформой политический оппортунизм, «Вольное слово» притя-
гивало к себе все колеблющиеся, половинчатые, либеральные и
прямо изменнические элементы революционной демократии. Это
205
были прежде всего люди, близкие Драгоманову по прежней ра-
боте с ним, украинофилы или дружески расположенные к украи-
нофильству. Драгоманов привлек к участию в «Вольном слове»
Н. Н. Зибера, который жил в Париже и, хотя в 1881 г. посетил
Маркса, но был очень далек от революционного марксизма. Писал
в «Вольном слове» галичанин крестьянский демократ Павлик.
Еврейский националист Бен-Ами (Рабинович) писал статьи об
евреях в националистически-истерическ^м тоне. Аксельрод рас-
стался с «Вольным словом» лишь под давлением своих друзей
из «Черного передела», — либеральные тенденции редактора его
самого не смущали. Аксельрода гв» роли обозревателя иностран-
ного рабочего движения сменил Жебунев, который начинал /про-
делывать свое превращение в либералы. На страницах «Воль-
ного слова» распрощался с народовольчеством И. Присецкий—
впоследствии видный представитель кадетской партии. Писал
в «Вольном слове» Цакни.
«Вольное слово» стало в эмиграции тем местом, где буржу-
азно-либеральная часть народовольчества быстро ликвидировала
свои революционные увлечения. Разложение в партии шло, ко-
нечно, и помимо «Вольного слова». Классовая природа обнажа-
лась по мере того, как сходил революционный пыл. Но «Воль-
ное слово» содействовало этому процессу и ускоряло его. При чем
Драгоманов выступал против революции, когда она еще жива
была если не в действии, то в непосредственных переживаниях,
в традициях, в памяти о только что погибших. Именно то, что
Драгоманов не щадил в своих статьях революционных традиций
и революционной памяти погибших, особенно болезненно воспри-
нималось эмиграцией. Этого вскоре не хотели простить и Плеха-
нову, когда он выступил с переоценкой народвОических револю-
ционных ценностей. В святыни попали вместе с революционными
традициями и именами и народнические предрассудки. Плеханова
обвинили в измене, как и Драгоманова, при чем в числе наиболее
суровых обвинителей фигурировал Тихомиров. Но Плеханов вы-
ступал против народнических предрассудков с позиций марксизма
и во имя революции, а Драгоманов — с позиций буржуазного ли-
берализма, против революции и в органе, на который падала гу-
стая тень правительственной реакции.
Нет нужды подробно останавливаться на этом периоде жиз-
ни и деятельности Драгоманова. Он писал много и с увлечением,
отдавшись целиком публицистике, забросив и специально украин-
скую научную и политическую работу. Именно произведения это-
го времени больше всего известны русскому читателю. Они были
собраны и перепечатаны русскими либералами, и они дали Драго-
манову его заслуженную репутацию либерала, оставив в тени
другие его статьи,—*в особенности на украинском языке. Это
был и период сравнительной материальной обеспеченности в его
жизни, потому что, пока действовала и в силе была священная
дружина, Драгоманов получал через Малыпинского сравнитель-
но высокое вознаграждение.
206
Драгоманов выступал теперь против революционно! р движе-
ния,. в защиту постепенности и умеренности в политике, не только
для России, но и для Западной Европы, потому что «человечество
относится с ужасо-м к гражданской войне», да и бесплодна вся-
кая революция. Всякая крестьянская революция к тому же еще
реакционна,—этому учит Драгоманова не только история всех
крестьянских войн, но и современность.
Драгоманов и к погромам против евреев отнесся отрицатель-
но и, к слову сказать, более правильно, чем народники — не по-
тому, чтобы он к антисемитизму относился более враждебно. Но и
он видел в погромах стихийное народное движение, и то, что при-
тягивало, соблазняло в погромах народников — кажущееся бун-
тарство, протест против эксплоатации непосредственным нападе-
нием,— отталкивало, пугало Драгоманова. В погромах в действи-
тельности никакого бунтарства и революционного, а тем паче со-
циалистического протеста не было, — в этом отношении Драго-
манов был прав, и он, пожалуй, единственный в эмигрантской
печати критиковал ошибки народников в этом вопросе. Но Дра-
гоманов не видел и элементов правительственной организации в
погромах, да и не мог их рассмотреть, потому что идеологи про-
тивоеврейских погромов сидели рядом с ним в той же газете и
проповедывали антисемитизм. Драгоманов печатал антисемитские
статьи на равных правах с еврейскими националистическими—«в
порядке дискуссий». Потом, дав высказаться агенту священной
дружины и крикливому еврейскому мещанину, Драгоманов и сам
взялся за решение еврейского вопроса. Размахнулся он очень ши-
роко, в первой большой статье подвергнул основательной крити-
ке народнические предрассудки и, в частности, строго осудил
прокламацию Исполнительного комитета «К украинскому наро-
ду» с призывом к участию в погромах. Хотя эта прокламация и
была отвергнута частью народовольцев и вызвала негодование со
стороны чернопередельцев, но «Народная воля» в статье того же
Романенко, который был автором прокламации, взяла ее под
свою защиту10)» и ни один из эмигрантских журналов не решился
гласно, в печати высказаться по этому вопросу. Драгоманов ука-
зывал в своей статье и на классовое «расслоение в еврейском на-
роде, и на то, что нельзя все еврейство относить к эксплоатато-
рам. Во второй статье Драгоманов писал о «биологических чер-
тах» еврейской национальности и о преимущественной склонно-
сти еврейских торговцев к ростовщичеству, и о национальной
еврейской сплоченности, и даже о «всемирно-еврейском» капита-
ле, — словом, выволок весь арсенал антисемитизма, который как
раз в это время расцвел в Германии и Австрии в качестве «со-
циализма дураков», как следствие быстрого развития капитализ-
ма и разорения мелкой торговой и ремесленной буржуазии и
как средство, усиленно поощряемое правительством, борьбы с
социал-демократическим рабочим движением. Хотя слова «социа-
лизм дураков» принадлежат Бисмарку, но антисемиты с полным
207
основанием именно в Бисмарке видели вождя своего движения, и
конгресс антисемитов в 1881 г. выразил свою признательность
Бисмарку, как «отцу антисемитизма». Руководитель священной
дружины, Боби Шувалов, был и в этом отношении подражателем
Бисмарка, и антисемитизм стал идеологией священной дружины,
проводимой по возможности во всех ею созданных изданиях.
Написав две статьи, одну против антисемитизма, а дру-
гую за антисемитизм, Драгоманов обещал в третьей статье дать,
как он сам говорил, синтез. «Мы попробуем это сделать в сле-
дующей статье»,—так заканчивалась статья в № 45-м. Но
третья статья так и не появилась, хотя вышло после этого еще
15 номеров «Вольного’слова». Поиски «синтеза» были бесплодны.
Драгоманов не мог выбраться из противоречий, а открыто при-
знаться в симпатиях к антисемитизму он не решался. Источник
его колебаний ясен из других статей его. где он говорил совсем
не об евреях, а о крестьянах.
, Драгоманов и в «Вольном слове» продолжает называть се-
бя защитником интересов крестьян. Он не раз выступает в до-
статочно резкой форме против капитализма и капиталистов.- Он
и ^теперь готов считать себя социалистом, хотя говорит теперь
о социализме несравненно меньше. Для него крестьянский вопрос
потому имеет особую важность, что, как мы знаем, понятие
«украинцы» совпадает для него с понятием «крестьяне», именно
поэтому «социальное освобождение» на Украине,-по его словам,
совпадает с национальным. Но вместе с тем он теперь усиленно
подчеркивает отсутствие социалистических элементов в крестьян-
стве н приходит к совершенно правильному выводу о том, что
даже аграрная революция, к которой призывают народники, толь-
ко способствовала бы развитию капитализма и укреплению част-
ной собственности. «... Мифические ожидания крестьян (на чер-
ный передел) начинают рассеиваться и разрешаться пребуржуаз-
ным образом,—переселениями и покупкой земли крестьянами,
конечно, более богатыми, которые составят класс собственни-
ков, гораздо более противный идее национализации земли, чем
помещичий класс из дворян. Не лишено значения и обстоятель-
стве, замеченное г. Энгельгардтом (Из деревни, 451), что са-
мыми ярыми пропагандистами отобрания земли от господ яв-
ляются, в селах богатые мужики, кулаки. Это обстоятельство
усиливает, так сказать, буржуазную ноту эемлепередельских
мечтаний наших крестьян... Теперешние крестьянские миры,
каждый порознь, представляют из себя узких собственни-
ков...» м).
Драгоманов смягчал — конечно, не случайно — вражду к по-
мещикам со стороны крестьянской бедноты. Картину классо-
вых отношений на селе он представлял себе и рисовал несравнен-
но белее правильно, чем народники. Но какой вывод делал он из
наблюдаемых им фактов? Аграрную революцию, которая пере-
208
распределила бы землю, отнятую не только у помещиков, ко и
у кулаков, Драгоманов решительно отвергал. На позицию поме-
щичье-кулацкого землевладения открыто стать не решался. Он,
действительно, и суб’ективно и по своему положению украинского
демократа должен был защищать интересы крестьянства. В анти-
семитизме его соблазняла мелкобуржуазная программа защиты
маленького собственника: сельскохозяйственный кредит, коопера-
тивы, борьба с торговцами и ростовщиками. Это на деле была
защита всего больше именно богатого крестьянина, кулака и в
лучшем случае зажиточного середняка. Крестьянскую бедноту,
не говоря уже о сельскохозяйственном пролетариате, мелкобур-
жуазная программа питала только социальной демагогией. В этом
и был ее смысл, и антисемитизм был очень удобным для этого
средством. Симпатии к антисемитизму вскрывали мелкобуржуаз-
ный облик самого Драгоманова. Он не только подметил пра-
вильно буржуазную ноту в землепередельских мечтаниях крестьян,
но и сам тянул эту же ноту. Он на деле выступал защитником
буржуазной части крестьянства, хотя и отзывался неодобритель-
но о кулаках.
Во всяком случае, улучшения положения крестьян —и по-
литического и экономического — Драгоманов ожидал на пути ре-
форм, а не революции и надежды на борьбу за реформы возла-
гал теперь единственно на буржуазию, на либеральных поме-
щиков, на буржуазную интеллигенцию, на капиталистов, Имею-
щих влияние на городское самоуправление. Политические тре-
бования заметно сократились. Вместе с тем изменилось отноше-
ние к монарху. От Александра II Драгоманов не ожидал ничего
хорошего и не думал, что тот по доброй воле пожалует своим под-
данным конституцию. Александра III Драгоманов считал менее
либеральным царем —и все же ждал и надеялся. Он писал о новом
царе: «... можно охотно поверить, что он совершенно искренне
желал бы чем-нибудь новым ознаменовать свое царствование и
в то же время сбросить с себя хоть бы часть непосильного бре-
мени и ответственности...» 12). Это уж было не только либераль-
ным падением, а и просто потерей политического элементарного
чутья. Как и всегда, пресловутый буржуазный «реализм» оказы-
вался на деле обывательской куриной слепотой: издателей «Воль-
ного слова» должен был немало потешать их добросовестный
редактор.
О социализме, как сказано было, Драгоманов писал теперь
меньше. Но он выступал теперь лишь против социализма рево-
люционного. Социализм нереволюционный, а реформистский он.
напротив, брал под защиту и рекомендовал русским революционе-
рам-социалистам учиться у социалистов западно-европейских их
умеренности и благочинности. Драгоманов даже Маркса ухитрил-
ся превратить в учителя умеренности и революционного воздер-
жания. Он писал: «... укажем на совершенно установленный факт:
самодержец всея России менее всего подвергался нападкам имен-
14. Д. Заславский
209
но в те годы, когда русская молодежь изучала произведения Лас-
саля и Маркса...» 13). Драгоманов даже приветствовал зарожде-
ние в будущем рабочей партии, но именно «западно-европейско-
го» характера, то-есть, в понимании Драгомановым, реформист-
ского.
Вся эта проповедь буржуазного либерализма не встречала
сколько-нибудь значительного политического отпора в револю-
ционно-эмигрантской Женеве. Смущали лишь некоторое время
слухи об источниках финансирования «Вольного слова», да и то
наименее влиятельную и политически незначительную часть эми-
грации. Волновалось, например, «Общее дело» — орган по сути
своей буржуазно-радикальный. Но социалистические издания и
кружки против взглядов, высказываемых в !Вольном слове», не
выступали с заметным протестом, и статья, например, народо-
вольца Присецкого, призывавшего к прямой измене революции,
к отказу от социализма, послужила лишь предметом очень мир-
ной дискуссии. Аксельрод в том же «Вольном слове» доказывал,
что от социализма нельзя отказываться, и политическая борьба
ст социалистической неотделима. Если бы не статья Драгоманова
«Обаятельность энергии», вызвавшая чрезвычайную бурю в
эмигрантской среде, то и Аксельрод продолжал бы мирное сожи-
тельство с Драгомановым и Мальшинским. Это показательно,
конечно, для настроений упадка в эмигрантской среде после пер-
вого марта и отхода от революции.
Хотя Малыпинский и отстранился от редактирования «Воль-
ного слова» и фактическое руководство перешло к Драгоманову,
но непрерывно Малыпинский подстрекал Драгоманова к резким
нападениям на Исполнительный комитет. Chi требовал разобла-
чающих статей и сам пытался писать такие статьи. Он называл
деятелей Исполнительного комитета за границей «червонными ва-
летами», снабжал Драгоманова сведениями, дискредитирующими
Исполнительный комитет с морально-общественной стороны,—
сведениями из источников священной дружины и полицейских.
Драгоманов поддался на эту провокационную тактику, когда на-
писал статью «Обаятельность энергии». Это была не первая
статья с критикой терроризма и революционных выступлений с
точки зрения обычной буржуазной морали. Перед этим Драго-
манов напечатал статьи «Нечто о чистоте средств», «Нрав-
ственность и мужество в обвинениях в шпионстве», «М. Бакунин
о правде и нравственности в революции». Характер статей ясен
из заглавии. Драгоманов обличал народовольцев, да и вообще ре-
волюционеров в том, что они» пользуются «безнравственными»
средствами, казня, например, шпионов без суда и следствия, что
допускают конфискацию казенных денег и т. п. Буржуазия обыч-
но пользуется этой морализирующей критикой против революции,
когда ее политическая критика оказывается недействительной.
Драгоманов взял на себя в эмиграции роль верховного судьи
нравов и непогрешимого апостола добродетели. Но это мораль-
210
ное обличение имело свою .политическую сторону. Совершенно
ясно было, что не исправлять революционное движение в поряд-
ке самокритики собирается Драгоманов, а подрывать революцию
в порядке политической борьбы из враждебного революции лаге-
ря. В статье «Обаятельность энергии» Драгоманов, подталкивае-
мый Мальшинским и фактически под диктовку священной дружи-
ны, перешел предел даже либеральных приличий в нападении на
Исполнительный комитет. После общего обличения терроризма
в безнравственности, в развращении общественной морали, Дра-
гоманов нападает на централизм в революционных организациях.
«Эти же нравы принижают еще более идейную сторону в русском
революционном движении и, мало того, приближают саму рево-
люционную среду к среде официальной, а следовательно, прибли-
жают и тот политический строй, основанию которого русские ре-
волюционеры могут способствовать, если не сами основать, к то-
му строю, который уже существует, подобно тому, как это случи-
лось в якобинской Франции» 14)г И дальше шли указания на не-
терпимость в среде партии, на интриги, на «деспотизм» круж-
ков и т. п. Драгоманов использовал для этого знакомство с не-
которыми партийными документами, не подлежащими оглашению.
В настоящее время совсем не важно, в какой мере факти-
чески были обоснованы обвинения Драгоманова. Его обвиняли
в клевете, в лжи, в извращении фактов. В действительности, он
не лгал. Он даже не очень преувеличивал. В условиях спада
революционной волны, бегства от революции, распада народо-
вольчества неизбежны были и упадочнические явления в эми-
грантской среде. Лев Тихомиров выступил против Драгоманова
в защиту чести Исполнительного комитета, но Лев Тихомиров
был уже политически полутрупом и с трудом скрывал свое внут-
реннее гниение. Рука департамента полиции уже шарила в самом
Исполнительном комитете, просовывая туда своих людей.
Но политическая, а следовательно и морально-общественная,
революционная правда была на стороне той части эмиграции, ко-
торая во главе с чернопередельцами резко выступила против Дра-
гоманова и порывала с ним связи. В нападении Драгоманова на
Исполнительный комитет, в его призыве к буржуазии противопо-
ставить энергии революционеров равную энергию либерализма,
перешедшего на контрреволюционные позиции, чернопередельцы
почувствовали классово-враждебное выступление. Удар был за-
думан и нанесен не по отдельным недостаткам революции, не
только против «морали» ее, но против революции всей, в ее
основных чертах. Революция об’являлась безнравственной.
Далеко не вся революционная эмиграция так восприняла
статью Драгоманова и так на нее реагировала. Можно сказать,
что чем сильнее были в революционере-народнике элементы бур-
жуазного либерализма, тем меньше негодования вызвала в нем
статья Драгоманова. Аксельрод колебался. Сергей Кравчинский,
быстрее других проделавший затем превращение из социалистов
14*
211
в буржуазного радикала, выражал даже солидарность с Драго-
мановым и возмущался, напротив, чернопередельцами. Аксельро-
да, который вынужден был уйти из «Вольного слова», заменил
народоволец Жебунев.
Несостоятельность буржуазно-морализирующей критики до-
казывалась наглядно примером самого «Вольного слова». Верхов-
ный судия нравов революции оказался игрушкой в руках контр-
революции. Рукой публициста, который изобличал недостаточную
моральную щепетильность своих политических противников, во-
дил грязнейший провокатор. Но причиной этого была совсем не
мораль Драгоманова, а его политика. Он играл неприглядную
роль, потому что политически неприглядной была его позиция.
Выступая против революционного движения, временно разбито-
го, он оказался в лагере классовых врагов революции. А грязь
сопровождает все выступления этих врагов-—даже тогда, когда
они «о честности высокой говорят...»
В связи с этим не лишнее остановиться в самых кратких
словах на том, в какой мере морально-общественную щепетиль-
ность проявил сам Драгоманов, входя в общение с сомнительны-
ми представителями сомнительной организации. На эту тему испи-
сано много страниц в литературе, посвященной Драгоманову,
«Вольному слову», священной дружине. По установившемуся еди-
нодушному мнению, Драгоманов вышел лично незапятнанным из
грязной истории. Он заблудился, по выражению Богучарского,
в «дремучем лесу», но вышел из этого леса провокации благопо-
лучно, — даже как-будто и не подозревая до самой смерти своей,
в какой компании он находился, и веря в то, что действительно
существовал пресловутый «Земский союз» и на деньги подлин-
ных земцев издавалось «Вольное слово».
Драгоманов, несомненно, не знал и не мог знать истинного
происхождения тех денег, которые -он ‘получал через либерала
Гольцева. Он верил в существование Земского союза. Но он не
только знал также о существовании Шувалова, а и поддержи-
вал с ним личные, очень конспиративные сношения. Он тайно
ездил на свидание с ним, когда Шувалов находился за границей.
В это были посвящены только самые близкие к Драгоманову лю-
ди, но и от них он скрывал имя такого видного «аристократа», по
вызовам которого он выезжал. Ни в своей автобиографии, ни в
воспоминаниях Драгоманов об этом не рассказал.
Драгоманов относился к Шувалову, повидимому, как к при-
дворному сановнику, который пытается дипломатическими пу-
тями подсунуть Александру III проект конституции и искренне
сочувствует земскому движению. Но положение и роль Шува-
лова в священной дружине не могли остаться вполне секретом
для Драгоманова, потому что это не был секрет для русских ли-
тературных кругов. Когда князь Мещерский напечатал в своём
«Гражданине» памфлет-пасквиль против «Боби» Шувалова:
«Князь Ноли», то в «Отечеств, записках» Михайловский в ре-
212
ттензии достаточно «прозрачно для посвященных показал, что
речь идет о священной дружине и ее фактическом руководителе.
А третье «письмо к тетеньке» Салтыкова-Щедрина, с прямым
сатирическим разоблачением священной дружины, хотя и было
вырезано из очередной книжки «Отечественных записок», широ-
ко ходило по рукам и было затем перепечатано в «Общем деле».
Драгоманов знал это письмо, потому что в статье у него встре-
чается «союз недремлющих лоботрясов»,—так называл Щедрин
деятелей священной дружины.
Драгоманов не мог оставаться в неведении о том:, что нахо-
дится он в прямой связи с членами придворной камарильи, ру-
ководителями провокации и сыска. Его могло успокаивать лишь
то, что такую же связь с ближайшими советниками Александра
III поддерживают виднейшие деятели либерального земского
движения. Известный журналист 70—80 гг. Н. Николадзе, вы-
ступавший посредником между священной дружиной и народо-
вольцами в переговорах о прекращении террора, был «своим» че-
ловеком и в редакции «Отечественных записок» и в кабинете
Шувалова. Во всей этой истории сношений либеральных земцев
с придворными «конституционалистами» есть очень много недо-
говоренного и неясного, и позднейшие либеральные исследова-
тели и не пытались добиться полной ясности. Молчание сиятель-
ных заговорщиков понятно. Но и Драгоманов рассказал значи-
тельно меньше того, что мог бы рассказать, а Гольцев, например,
и совсем ничего не рассказал. Либеральные политики тщательно
охраняли секрет своих сношений со священной дружиной и после
того, как не было никакой необходимости хранить секреты по-
добного рода. Не разоблачения же священной дружины они
боялись. Боялись выдать, очевидно, свой союз со священной
дружиной и с правительством. Это был, вероятно, неоформлен-
ный союз. Основой соглашения—‘возможно, не писанного—была
совместная борьба с революционным движением. Во имя этого
Гольцев мог оказывать ценные услуги Шувалову, а Шувалов
если и не оказывал услуг либералам, то, наверно, обещал их ока-
зывать.
Драгоманов продолжал поддерживать отношения с деяте-
лями священной дружины и после того, как она потерпела кру-
шение и прекратила свою провокаторскую работу. Бывший на-
чальник третьего отделения, а затем глава секретного розыска
в священной дружине Н. Шмит в декабре 1883 г. переписывал-
ся с Мальшинским о высылке денег Драгоманову, и деньги были
высланы по распоряжению министра двора Воронцова-Дашкова.
Находясь в таком «окружении», Драгоманов не проявил не-
обходимой политической и общественно-моральной бдительности.
Он оказался, в лучшем случае, непростительно доверчив. От
других он очень строго, с «пристрастием» требовал «чистоты
средств», а сам оказался весьма грешен по этой же части. Но
дело совсем не в моральной его личной неустойчивости, а в по-
литической его позиции. Перейдя в либеральный лагерь, он вме-
сте со всеми либералами пошел на соглашение с политической
реакцией в борьбе с революционным движением. Он докатился
до прямой связи с придворными провокаторами, потому что
иного пути и не было для человека, бежавшего из революцион-
ного лагеря. И то, что он был только игрушкой и не понимал, как
играет его именем провокаторская братия, ничего не меняет
в политическом положении и говорит лишь об ограниченности ли-
берализма.
Либеральная деятельность Драгоманова не ограничивалась
редактированием «Вольного слова». Была сделана попытка со-
здать вольнословскую организацию в России. Эта попытка исхо-
дила не от священной дружины и не от самого Драгоманова.
«Вольное слово» проникало в Россию и находило там сторонни-
ков среди украинофильской радикальной молодежи и среди пе-
реживающих внутренний кризис народовольцев и чернопередель-
цев. В Подольской губ. была, например, создана довольно широ-
кая «драгомановская» организация, которая вела пропаганду сре-
ди крестьян, распространяла нелегальную литературу и пыталась
издавать листки на украинском языке. Среди участников этой
организации, разгромленной вскоре жандармами, были В. Дзю-
бинский, Стародворский, известный украинский писатель Коцю-
бинский («Украша», 1929, кн. 38, стр. 9). Драгомановцы Эра-
стов и Волков привозили в Женеву Драгоманову сведения об ор-
ганизационной работе и получали от Драгоманова директивы.
Драгоманов даже вырабатывал программу для смешанных украи-
нофильских и вольнословских кружков. Священная дружина бы-
ла в курсе деятельности вольнословцев, потому что Драгоманов
знакомил Мальшинского с письмами и с работой Эрастова и
Волкова, и требовала, чтобы Земский союз установил связь с
ними. В конечном счете и вольнословцы попадали в сети свя-
щенной дружины и некоторые становились — добровольно или
против своей воли —ее агентами.
О распространении в России идей «Вольного слова» чер-
нопеределец Стефанович, работавший в 1882 г. вместе с наро-
довольцами, писал Дейчу: «Нельзя отрицать всей жизненности
значения за его (Драгоманова) политической пропагандой...
Нет, что ни говори, а Драгоманов имеет за собой добрых
% всея России. Я разумею, конечно, не его личность, а его по-
литическую программу. Как ни далеко ему до Герцена (с чем
он, вероятно, не согласен), — надо отдать честь его ловкости:
как нельзя более во-время избрал он свою позицию...» ls).
Драгоманов, действительно, помогал значительной части
русского радикального общества совершить свой поворот от ре-
волюции к реакции. Он освобождал радикально-буржуазные
элементы в народовольчестве от народнических предрассудков.
Он проделывал на одном крыле революционного народничества
ту же работу, которую на другом проделывал в ближайшие за-
214
тем годы Плеханов. Тот блок разнородных классовых элемен-
тов, который назывался революционным народничеством, распа-
дался на составные свои части. Меньшинство уходило в сторо-
ну пролетариата, разыскивая новые пути для революции. Часть
вслед за Драгомановым маршировала в сторону откровенного
буржуазного либерализма. »И часть топталась еще на месте,
твердя народнические зады и колеблясь в выборе путей.
С Герценом Драгоманов себя вряд ли сравнивал, но успе-
хом своим был крайне увлечен. Земский союз был фикцией, но
фикция, пропагандируемая со страниц регулярно выходящего
органа, становилась реальностью. «Вольное слово» в России
ходило среди земцев, на него смотрели как на газету реально
существующего и действующего нелегального земского союза, и
это придавало ему организующую силу. Если земского союза,
как центральной организации, и не было в действительности, то
он фактически возникал из тех связей, которые завязывались у
Драгоманова с вольно слов скими кружками и с земскими органи-
зациями и деятелями. Это, с одной стороны, тревожило офи-
циальную полицию, которая в записке об противоправитель-
ственных обществах, «не столь вредных», обращала внимание
правительства на деятельность Драгоманова и вольнословце®.
А с другой стороны, полиция воспользовалась этим, чтобы уси-
лить закулисную борьбу со священной дружиной.
Шувалов потерпел поражение в борьбе за власть при дворе.
Взяла верх та дворянская партия, которая не допускала никаких
уступок, никаких реформ и стояла за чистую, беспримесную
реакцию. Победоносцев считал излишней и опасной игру в кон-
ституции. Он и его группа ловко использовали и ошибки свя-
щенной дружины, и ее провокаторскую игру, и честолюбие Шу-
валова. Александра III не трудно было напугать призраком но-
вой «крамолы», свивающей гнездо у самого трона. Священная
дружина была прихлопнута, Шувалов удален, весь живой ин-
вентарь сыска и провокации передан в департамент полиции.
«Вольное слово» разделило общую судьбу. Драгоманов ничего
не понимал, надеялся, что «Земский союз» возобновит издание,
повидался с Шуваловым, который укатил за границу чуть ли не
после нервного удара, хватившего его, узнал от него, что Зем-
ский союз — распался... Вольнословское движение лопнуло, как
мыльный пузырь.
Драгоманов снова оказался в одиночестве, еще более тяже-
лом, чем прежде.
4
В сущности здесь можно было бы поставить точку. Публи-
цистическая деятельность Драгоманова на этом завершается, —
по крайней мере, на русском языке и для общерусской аудито-
рии. Он издает еще брошюру в 1886 г. «Накануне новых
смут», в 1887 г. печатает небольшое письмо в эмигрантском
буржуазно-радикальном издании «Самоуправление», в 1889 г.
статью «Либерализм и земство в России» в журнале «Свобод-
ная Россия». Бывшие «социалисты» Дебагорий-Мокриевич и
Бурцев, редакторы этого журнала, могут по справедливости
считаться учениками и последователями Драгоманова. Они
предлагают распроститься открыто с социализмом и принять бур-
жуазно-радикальную программу. Программа журнала «Свобод-
ная Россия» написана Драгомановым, она заканчивается ело*
вами: «Пора, давно пора бросить нам делиться на «Мы» и «Вы»,
на «либералов» и «революционеров»;—теперь мы все либе-
ралы, теперь мы все революционеры, и никто не имеет права от-
казываться от долга и чести быть либералом и революционером.
Долой самодержавие!.. Да здравствует свободная Россия!» 16)
Но это восклицание нисколько не скрывало того, что вера
в революцию утрачена. Аксельрод в письме к Бернштейну го-
ворит о настроениях «безнадежности» среди эмигрантской ин-
теллигенции... «Даже в нелегальной печати, а именно в нахо-
дившейся под влиянием Драгоманова русской газете «Свобод-
ная Россия» одобрялся отказ от революционности» 17).
Словно серый осенний день унылой и тоскливой чередой
тянулись восьмидесятые годы. Драгоманов находился в совер-
шенной изоляции от других эмигрантских кружков. Он имел
теперь возможность отдаться политической украинской работе,
но в украинской среде одиночество его оказалось не менее
тяжким. В 1883 г. вышел пятый и последний номер «Громады»,
почти весь заполненный корреспонденциями. Интересен обзор,
написанный Драгомановым: • «Украптсью селяне в неспокшни
роки (1880—1882)». В нем много материалов, характеризую-
щих отношение украинских крестьян к революционному движе-
нию, к убийству Александра II, антиеврейским погромам.
Издание «Громады» прекратилось, как и всякие другие
украинские публицистические издания. Разрыв Драгоманова со
Старой громадой произошел еще раньше. Деньги на изда-
тельство он давно перестал получать. Перестал получать и пись-
ма. В 1886 г. произошло решительное об’яснение между Драго-
мановым и руководителями Старой громады. Стороны обви-
няли друг друга в невыполнении условий, и Драгоманов на-
прасно старался восстановить разрушенные мосты между киев-
скими украинофилами и Женевой. Киевляне категорически отре-
кались от Драгоманова и об’являли его деятельность «вредной»
для украинства. Драгоманов писал «послание» к киевлянам, раз-
мером в добрую брошюру. Он доказывал, что был верен дого-
вору, заключенному при от’езде за границу, что изменили про-
грамме украинофильства киевляне. Правда была, 'пожалуй, ско-
рее на стороне киевлян. Драгоманов не замечал или не хотел
заметить политическую сторону дела.
Украинская буржуазия не имела никакой охоты перебирать-
ся вслед за Драгомановым на революционные и социалистиче-
216
ские позиции. Она оставалась верна себе. К выступлениям Дра-
гоманова с общерусскими памфлетами, к социалистическим бро-
шюрам, к «Громаде» украинофилы помещечье-капиталистического
толка относились неодобрительно, но, видимо, терпели под
влиянием общего возбуждения и под’ема. Может быть, даже от-
части льстила столь выросшая популярность украинского поли-
тика Драгоманова. Во всяком случае открыто отречься от него
Старая громада не решалась, но и поддерживать связь боя-
лась. «Самое имя Драгоманова боялись произнести вслух, —
вспоминает С. Русова, -— потому что оно было связано с поли-
тическим направлением деятельности, а так называемая «Старая
громада» отрекалась от всякой политики...» 18). О том, как от-
носилась в это время к Драгоманову украинская радикальная
молодежь, мы знаем из отзыва Желябова в его письме. Драго-
манова называли «батьком» на Украине. Драгоманов имел воз-
можность не особенно считаться с тем, как относятся к нему
руководители Старой громады и сам на себя смотрел как на
вождя. Издание. «Вольного слова» отвлекло его вообще на два
с лишком года от украинской работы, но хотя за это время Дра-
гоманов отошел от «социализма» й проповедывал либераль-
ную умеренность, это нисколько не сблизило его с украинофила-
ми. Драгоманов правел, а киевские украинофилы правели еще
больше. Достаточно теперь было одного того, что Драгоманов
эмигрант, что он пишет в нелегальных изданиях. Киевляне требо-
вали от Драгоманова прекратить полностью издательскую дея-
тельность на украинском языке за границей и выступать в за-
щиту украинства только в иностранных буржуазных изданиях
(«Украша», 1929, 1, с. 48). Украинские помещики, которые от-
дали крохотную дань либерализму в период «диктатуры сердца»
Лорис-Меликова и тоже подписывали какие-то земские адреса,
теперь тщательно заметали все следы своих увлечений. Вместе с
поголовным отказом от «политики» шла националистическая за-
раза. Буржуазные украинофилы искали спасения от всеистребля-
ющей правительственной реакции в украинском культурном кро-
хоборстве и отводили потихоньку сердце в затаенной ненависти
к «московщине», ко всему русскому.
Полным отречением от Драгоманова украинофилам Старой
громады удается приобресть доверие начальства. П. Тучапский
рассказывает в своих воспоминаниях, что киевский жандармский
полковник Новицкий отличал украинофилов обычных от украи-
нофилов «женевского типа» и к первым относился снисходи-
тельно 10). В правительственном комитете, руководившем соору-
жением патриотического памятника Богдану Хмельницкому,
участвовали проф. Антонович и Чубинский, и они вырабатывали
надпись на памятнике об «единой неделимой России». Это пуб-
личное засвидетельствование своего российского патриотизма и
совершенной верноподданности не мешало Антоновичу быть ав-
строфилом, то-есть мечтать о присоединении российской Украи-
ны к Австрии в результате войны20).
Один из руководителей Старой громады вспоминает не без
умиления о том, что известный генерал Драгомиров, командую-
щий войсками киевского военного округа и впоследствии гене-
рал-губернатор относился дружелюбно к украинофильству и
был в приятельских отношениях с самим Житецким, а также
с Антоновичем и Лазаревским. Об’ясняет это Житецкий не без
основания тем, что Драгомиров и сам был черниговским поме-
щиком 21).
Украинская либеральная буржуазия таким образом восста-
новила те дружеские отношения с царским правительством, ко-
торые она старательно поддерживала и в прежние годы. Украи-
нофил Галаган новым царем был назначен в государственный
совет. Это было принято реакционной печатью как своего рода
либеральная манифестация: впервые «общественный деятель», к
тому же украинец, попадал в среду высшей бюрократии и при-
дворных сановников. Драгоманов в «Вольном слове» напечатал
ядовитую заметку: «Галаган — для духу», в которой напоминал
новому члену государственного совета, как он отрекся трусливо
от Юго-западного отдела географического общества и «разыграл
благородную роль крыс, оставляющих корабль, которому судьба
предназначила крушение» 22).
Добиться отмены «эмского указа 1876 г.», запрещавше-
го украинское слово, помещикам и капиталистам, близким
к Старой громаде, не удалось, несмотря на заверения не только
в своей лойяльности, но и в пользе украинофильства для борьбы
с революцией. Подавались записки, в которых украинская бур-
жуазия уговаривала правительство снять запрет с украинского
слова, потому что занятия украинской стариной отвлекают мо-
лодежь от политики и революции. С превеликими трудностями
Старой громаде удалось выпросить разрешение на издание жур-
нала «Киевская старина», который хотя и выходил на русском
языке, но посвящен был вопросам украинской истории, этногра-
фии и литературы. Воспоминания Житецкого, редактора этого
убогого журнала, очень хорошо вскрывают классовый характер
украинофильства. Издателем «Киевской старины» был богатый
помещик на Стародубщине Лашкевич «из старого казацкого
рода», одним из ближайших сотрудников — Горленко, помещик
Прилуцкого уезда, тоже «знатного рода». Редакция собиралась
у «известного помещика-украинофила В. В. Тарковского», и
Житецкий «сорок лет спустя» с любовью описывает помещичью
обстановку дома Тарновского. Окупить себя «Киевская старина»
не могла, и материальную поддержку ей оказывали сахарозавод-
чик Василий Федор. Симиренко, директор банка Рубинштейн,
помещики Косач, Гамалий, Тарковский23). Киевский кафедраль-
ный протопоп Лебединцсв, благосклонный к украинофилам, хло-
потал о субсидии от синода для органа украинских национали-
стов.
Драгоманова украинские помещики боялись подпускать к
410
своему журналу. Самое имя его было под запретом. В 1884 г.
Галаган обещал раздобыть правительственную субсидию для
«Киевской старины» под условием, чтобы редакция не печатала
статей Драгоманова даже под псевдонимом («Червоний шлях»,
1924, кн. VI, с. 228). И даже десять лет спустя, в 90-х годах,
Драгоманов мог печататься в «Киевской старине» только под та-
ким псевдонимом, чтобы никак нельзя было догадаться, кто это
пишет, и рукописи свои должен был присылать, переписанные
чужим почерком.
Из буржуазных украинофилов только Н. В. Ковалевский
сохранял связь с Драгомановым и собирал деньги для зарубеж-
ных украинских изданий. Из-за этого украинофилы Старой грома-
ды и к Ковалевскому относились враждебно. При всем своем по-
правении Драгоманов оставался слишком левым, даже револю-
ционным писателем для этой реакционно-националистической пу-
блики. Он был все-таки «хлопоманом» старой складки. Мещан-
ский социализм давал чувствовать свое влияние, и Драгоманов
питал вражду к крупному капиталу, к крупному помещичьему
землевладению. Он и оставался на перепутье, — между крупной
буржуазией и крестьянством. Социальные симпатии его тяготе-
ли к мелкому землевладению, к хутору. Он и был хуторянином
по своей классовой природе, и над обычной украинской хуторян-
ской средой возвышала его только приобретенная в эмиграции
способность ставить политические вопросы шире, не с точки
зрения одного лишь своего националистического угла. С рос-
сийской Украиной сношения его почти прекратились,— во вся-
ком случае, политические. Но с Украиной галицийской, с дея-
телями демократической крестьянской партии он продолжал пе-
реписываться и продолжал писать в органах этой партии, а там
тоже замечалась тенденция после (разгрома революционного дви-
жения в России забиться поглубже в националистический угол
и отказаться от широкой, демократической постановки полити-
ческих вопросов. Переписка Драгоманова с Франком и Павликом
дает богатый материгл в этом отношении: Драгоманов .воюет
с этими неустойчивыми мелкобуржуазными политиками, требуя
от них большей выдержанности, принципиальности, поворота
к европейской социал-демократии. Само собой разумеется, не
революционные, марксистские тенденции в социал-демократии
привлекали Драгоманова, а реформистские.
В личной жизни Драгоманова это тягостный период. К по-
литическому одиночеству присоединилась крайняя материальная
нужда. Драгоманов усиленно работал в области украинской этно-
графии и истории литературы, но не было возможности печатать
свои труды. «Пишу мышам на с’едение», — говорил Драгоманов.
О настроении, которое подчас овладевало Драгомановым,
можно судить по письму его к Франку: «Иногда совершенно
об’ективно вижу возможность нервного удара или сумасше-
ствия. И когда приходит мысль броситься в Рону, то, поверьте,
удерживают от этого не дети, а третий выпуск политических
песен». В отчаянной нужде Драгоманов продолжал ту научно-
культурную украинскую работу, которая была начата еще в
Киеве, в сотрудничестве с Антоновичем. Киевские украинофилы
имели основание отмежеваться от Драгоманова по соображениям
политическим, никогда они не выражали никаких симпатий к со-
циализму и революции, и программа «Громады» им была чужда.
Но отношение украинской буржуазии, претендовавшей на осо-
бую «культурность», кричавшей о своей любви к украинской ли-
тературе и истории, — к виднейшему представителю украинской
буржуазной литературы и истории представляет нечто исключи-
тельное по своей позорности. Богатые украинские помещики,
сахарозаводчики, банковские деятели, кокетничавшие своим укра-
инским национализмом — ровно, впрочем, в меру полицейской
благонамеренности, — предоставляли Драгоманову помирать с
голода в его женевском одиночестве. Драгоманов просил не ему
помочь. Он просил дать возможность хотя бы напечатать «Коб-
зарь» Шевченко, на который ушло так много подготовительной
работы. Буржуазное украинство оставалось глухо и немо.
Драгоманов работал и над материалами по истории русской
социалистической и революционной интеллигенции. Под его ре-
дакцией и с его примечаниями были изданы «Письма Кавелина
и Тургенева к Герцену» и «Письма Бакунина к Герцену и Ога-
реву». Он написал и небольшой биографический очерк о Баку-
нине. Несмотря на крупные недостатки, изданные Драгомановым
«Письма» сохраняют и до нашего времени значение важного
историко-литературного источника.
Труды Драгоманова по истории украинской литературы и
его участие в органах галицийско-украинского мелкобуржуазного
социализма выходят за рамки настоящей работы.
5
Девяностые годы внесли перемену в личную жизнь Драго-
манова. Болгарское правительство пригласило его на должность
профессора всеобщей истории в Софии. Окончился период
острой материальной нужды и научной заброшенности. Вместе с
тем окончательно прерывались всякие связи с общерусской со-
циалистической эмиграцией. Драгоманов возвращался в свою
прежнюю, наиболее для него привычную и уютную среду — в
профессорскую. Правда, совсем уйти от политики он не мот.
«Русско-украинская радикальная партия»^ организованная в Га-
лиции Павликом и Франком, требовала его участия и советами,
и прямым сотрудничеством в «Народе» и «Хл1боробе» —орга-
нах партии. В программе партии были и социалистические пунк-
ты, и сама она себя причисляла к «научному социализму» и
пропаганду собиралась вести и среди рабочих и среди крестьян.

Но на деле это была партия мелкой крестьянской буржуазии, и
практическая работа ее сводилась к культурно-просветительско-
му делу, к устройству ссудных касс, кооперативов. Украинская
и польская буржуазия повели, однако, против нее борьбу как
против революционной социалистической партии. Драгоманов
снова стал мишенью для ожесточенных нападок. Его называли
революционером, коммунистом и агентом Москвы. Это сделало
его имя чрезвычайно популярным среди всего крестьянства Га-
лиции.
Полемика с галицийскими реакционерами заставляла Дра-
гоманова снова и снова возвращаться к национальному вопросу.
Статьи, написанные им на эту тему, вышли затем двумя брошю-
рами: «Чудацьки думки про украгнську нацюнальну справу» и
«Листа на Наддншрянську Украшу». Мы приводили выдержки
из этих брошюр. Их основное содержание, это — разоблачение
узкого украинского национализма, москалежерства (москвоедства),
австрофильства, клерикализма, политической реакционности.
Драгоманов не раз повторяет свою формулу: космополитическое
(интернациональное) — в идеях, в содержании политической,
социальной, культурной работы, национальное — в формах. Эта
формула еще нисколько не решает национального вопроса, пото-
му что отсутствует в ней классовый момент. Буржуазная куль-
тура и политика националистична и по содержанию и по форме
хотя бы и маскировалась она в цвета космополитизма. Только
пролетарский интернационализм освобождает социалистическую
культуру от националистических примесей, сохраняя и даже в
иных случаях разпшая национальную форму. Драгоманов, раз-
личая в национальном вопросе содержание культуры от ее фор-
мы, делал шаг вперед в сравнении с другими буржуазными на-
ционалистами, но оставался далек от марксистски-ленинской
формулировки национального вопроса. Он все же зло высмеивал
попытки украинских националистов создать «самобытный»
украинский социализм и «свою» особенную политику.
Марксизму Драгоманов оставался совершенно чужд, а не-
обходимость определить свое отношение к марксизму вставала
перед ним и вследствие его общения с галицийскими мелко-
буржуазными социалистами и с вновь возникавшими социали-
стическими кружками украинской молодежи в России.
Период оцепенения 80-х и начала 90-х гг. проходил. Раз-
витие капитализма делало свое дело вопреки всем усилиям цар-
ского правительства законсервировать реакцию. Со своей сто-
роны народничество пыталось консервировать свои взгляды в
возрождавшемся на новой классовой основе революционном дви-
жении. Кружки радикальной интеллигенции и рабочие кружки не
удовлетворялись, сднако, старыми народовольческими програм-
мами и тяготели к марксизму. На Украине возникали драгома-
новские кружки. Их было немало. Особенностью их, отличавшей
от кружков украинской радикальной молодежи прежних лет,
221
было то, что они относились враждебно к украинофилам из Ста-
рой громады, считали себя социалистами и источник своего со-
циалистического образования видели в сборниках «Громады»
и других драгоманов-ских изданиях24).
Однако действительно революционную часть молодежи,
искавшую сближения с рабочим классом, «Громада» удовлетво-
рить не могла. Драгомановец Тучапский рассказывает о том,
как он от драгомановской программы переходил к марксизму:
«Прежде чем перейти к рассказу об этой группе («Рабочее де-
ло»), я позволю себе остановиться на вопросе, что мне дала в
смысле мировоззрения моя предшествующая «драгомановская»
школа. Прежде всего, я был и остался «политиком»: я не мог
представить себе революционной борьбы без входящей в нее,
как составной элемент, борьбы политической; поэтому я никогда
не был «экономистом» (в смысле направления «Рабочей мысли»).
Затем, я навсегда остался сторонником широкого местного само-
управления, видя в нем гарантию национальных прав, при чем
эти национальные права я всегда рассматривал с точки зрения
интересов широких народных махе, а не как нечто самодовлею-
щее (это именно точка зрения Драгоманова, всего ярче выражен-
ная в его произведении «Чудацьки думки про украшську на-
циональну справу»). Мне казалось и кажется, что эти стороны
моего мировоззрения, усвоенные мной в драгомановской школе,
нисколько не противоречат марксизму, так как не заключают в
себе ничего шовинистического, узко национального» 2б).
«Эти стороны мировоззрения» не противоречили марксизму,
но в них ничего не было ни социалистического, ни революционно-
го. Это были «стороны» буржуазно-демократического мировоз-
зрения, и кто оставался только при этих сторонах, тот и не мог
сдвинуться с позиции буржуазного радикализма. Рядом с драго-
мановскими кружками возникали и другие революционные круж-
ки на Украине, которые пробивали себе дорогу к революционно-
му марксизму. Выход из драгомановских кружков был либо в
эти кружки, тесно связанные со всем начинающимся общерус-
ским революционным движением, либо в сторону буржуазного
либерализма. И надо сказать, что большинство драгомановцев
пошло именно в эту сторону, иные не прямо, а окольными путя-
ми, через меньшевистские и эсэровские и украинские нациоона-
листические организации.
Марксизм проникал и в «радикальную партию» в Галиции
и раскалывал ее на рабочую часть, подхватывающую идеи гер-
манской социал-демократии и группы «Освобождение труда», и
на крестьянскую, все больше принимавшую явно кулацкий облик.
За разрешением своих сомнений ученики Драгоманова обраща-
лись к учителю. Те же Плеханов, Аксельрод, Засулич уже не в
качестве чериопередельцев, а в качестве первых русских мар-
ксистов, снова вставали на пути Драгоманова и заставляли его
решать проблемы классовой борьбы и социально-революционно-
го развития.
222
Драгоманов был теперь в этих вопросах еще более бес-
помощен, чем прежде. Он иронически называл себя «вышедшим
из моды». Но какая уж там «мода»! Прудон оставался для него
высшим авторитетом. Это была уже не просто отсталость, а
архаизм.
В 1891 г. галичанин Ю. Яворский обращался к Драгома-
нову с запросом об источниках для знакомства с социализмом.
Драгоманов рекомендовал, правда, женевский «Социал-демо-
крат», орган группы «Освобождение труда», но тут же напи-
сал: «Я только не думаю, чтобы социал-демократическая и во-
обще русская социалистическая печать была очень полезна для
Галичины, потому что она или слишком абстрактна или специаль-
но российская и даже кружковая. Вам нужны европейские со-
циалистические идеи, пожалуй к тому же склонность к крестьян-
ству (которая теперь не в моде у русских соц.-дем.) и все это
приспособленное к специальным австрийским, а отчасти галицким
условиям. Я посоветовал бы, знаете, обратить внимание больше
всего на Ирландию и Бельгию. Первая любопытна нам по своим
аграрным делам и по умению организовать крестьян, а вторая—
по связи социальной агитации с политической и по тому, как
валлоны и фламандцы сообща ведут агитацию среди рабочих, на-
конец, и потому, что социалистическая агитация идет там рядом
с практической кооперацией» 2G).
В письме этом Драгоманов выступает перед нами как укра-
инский крестьянский демократ, мелкобуржуазный реформист,
дающий демократам Галиции полезный совет: присмотреться к
тому, как представителям разных национальностей вести
сообща работу среди рабочих и крестьян.
В 1895 г. к Драгоманову за указаниями подобного же рода
обращался драгомановец Б. Кистяковский, который тогда
считал себя марксистом, но проделал затем путь в драгоманов-
ском направлении, то-есть стал заурядным либералом. Ему Дра-
гоманов отвечал: «Что касается вашего «марксизма», то, отки-
нувши нелюбовь мою ко всяким партийным кличкам от собствен-
ных имен (филипоны, акулиновцы, федосеевцы и т. д.), если вы
стоите за важность и даже преимущество горожан, то я сам
был таким «марксистом», когда все были народниками (см. мою
статью о Шевченко в четвертом томе «Громады»). Если вы при-
бавляете к этому, что теперь в России на селе ничего нельзя
делать, то я не могу возражать против этого. Я только против
исключительности, против того, что вчерашние «чернопередель-
цы», как щедринский помещик, молятся богу, чтобы «мужика»
истребить... А что до политической программы, то я теперь
для России говорю одно: надо добиваться политической свобо-
ды. А какими собственно способами, в это я не вдаюсь, потому
что далеко стою от деталей жизни в России...»
Драгоманов, пожалуй, не очень ошибался, говоря, что он
был таким же «марксистом», как Кистяковский, потому что и
223
Кистяковский был только буржуазным • демократом в лучшую
пору своей литературной деятельности. Драгоманов действи-
тельно выступал против народничества еще до марксистов, до
Плеханова. Он писал поэтому, что в полемике Плеханова про»-
тив народников он нашел некоторые свои мысли. Это верно.
Ленин в статье «От какого наследства мы отказываемся?» го-
ворит, что народничество по целому ряду вопросов обществен-
ной жизни оказалось позади по сравнению с «просветите-
лями», буржуазными демократами 60-х годов. Именно с бур-
жуазно-демократических позиций Драгоманов критиковал народ-
нические предрассудки, но эта позиция, которая могла быть
прогрессивной до возникновения рабочего движения и марксизма,
становилась позицией отсталой, когда изменились историче-
' ские условия. Этого Драгомане® не понимал. Он все больше
отставал от жизни и не мог удержаться и на позиции де-
мократа в вопросах революционной борьбы за политическую
свободу. На смерть Александра III он отозвался постыдной
статьей в украинском- «Народе». Драгоманов уговаривал нового
царя дать политические реформы и созвать земский собор...
«Меньше этого нельзя сделать для того, чтобы удовлетворить
нужды государства и даже просто обеспечить человечески-спо-
койную жизнь самому царю на троне». Драгоманов не случайно
заботился о спокойствии Николая II. Он и сам боялся теперь
всего больше революции и статью свою заканчивал словами:
«Все это должны были бы понять новый царь и его приближен-
ные доброжелатели. Во всяком же случае все это должны вы-
яснить новому правительству русские граждане посредством
своих земских и других собраний, посредством специальных де-
путаций, посредством внутренней и заграничной печати. Чем
скорее и энергичней возьмутся за это более солидные по своему
положению и возрасту граждане, тем лучше будет. Если же снова
эти граждане допустят опередить себя молодежи, то опять дела
затянутся на прежний лад...» 27). Так взывал Драгоманов к либе-
ральной русской буржуазии, взывал к своим старым знакомым,
украинским земцам, украинофилам-помещикам, свидетельствуя
тем самым о своей собственной умеренности. Но ирония его соб-
ственной судьбы была в том, что украинским либеральным поме-
щикам он казался революционным чудовищем, и они в испуге
сторонились от всякой связи с ним...
В 1894 г. украинская Галиция широко отпраздновала юби-
лей Драгоманова. В Львове собрался большой крестьянский ми-
тинг, делегации прибыли из всех углов Галиции. В России этот
юбилей не мог быть даже отмечен. Из русских эмигрантов на
юбилей откликнулись только представители лондонского круж-
ка — Кравчинский-Степняк, Ф. Волховский, Лазарев. Они писа-
ли в своем приветствии: «Сознательно или бессознательно, охот-
но» или затыкая уши, русские революционеры почти всей своей
массой идут по тому пути, который Драгоманов предвидел и не
224
переставал указывать с первых дней своего появления за грани-
цей». Это было верно в той мере, в какой многие бывшие рево-
люционеры прошли вслед за Драгомановым его путь от мел-
кобуржуазного социализма к буржуазной демократии и—дальше
и ниже —к либерализму. Это убедительно говорит о том, что
«социализм» 70-х годов был лишь этапом и внешней оболочкой
для многих буржуазных демократов.
Павлик задумал собрать и издать все речи, приветствия и
телеграммы на юбилей Драгоманова. Сборник был готов, когда
пришлось присоединить к нему вторую часть: смерть и похо-
роны Драгоманова. Болезнь сердца отравила его последние го-
ды. Он умер внезапно 20 июня 1895 г. в Софии. Убежденный
атеист, написавший несколько народных брошюр против рели-
гии, он требовал, чтобы его хоронили без церковной обрядно-
сти. Но Болгария не знает гражданских похорон, и впереди
траурной процессии шел лютеранский пастор.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ СЕДЬМОЙ
1. М. Покровский. Русская 'история в самом сжатом очерке, с. 160.
2. Фр. Энгельс. Забытые письма. 1922, с. 41.
3. Фр. Энгельс. О социальном развитии России. Статьи 1871—75 гг..
с. 72.
4. М. Драгоманов. Тираноубийство -в России и поведение Зап. Европы
Соч. II. Париж, с. 344.
5. В. Ленин. Гонители земства и Аннибалы либерализма. Соч. IV.
с. 137—138.
6. Драгоманов. Соч. II, с. 342.
7. В. Ленин. Соч. XXVIII, с. 248.
8. См. Д. Заславский. Взволнованные лоботрясы. М. 1931.
9. Драгоманов. Соч. И, с. 149.
10. Литература партии «Народная воля», с. 140.
11. Драгоманов. Конституция «и народ. Соч. II, с. 656.
12. Там же, 478.
13. Там же, 350.
14. Там же, 386.
15. Я. Стефанович. Письма к Дейчу. Сборник «Группа Освобождение
труда», № 4, с. 194.
16. Драгоманов. Соч. II, с. 869.
17. Переписка Г. Плеханова и П. Аксельрода, т. I. <с. 241.
18. С. Русова. Moi споминн. За 100 ait, III, с. 147.
19. П. Тучапский. Из пережитого. Одесса 1923, с. 28.
20. Там *же, с. 33, 41.
21. I. Жнтепькнй. «Киевская старина» 40 роюв тому. За 100 ait,
КН. III, с. 142.
22. Драгоманов. Соч. II, .с. 490.
23. Жнтецкий. «Киевская старина», с. 145.
24. См. М. Бернпггам-Кистяковская. Укюашсый гуртки в Кигвь За
100 Air, VI, с. 206.
25. П. Тучапскнй. Из пережитого, с. 55.
. 26. Переписка Драгоманова, изд. Павликом, Львов, т. I. с. 23.
27. Драгоманов. Старые нужды перед новым царем. Соч II, с. 871.
]’>. Л Звгдяяег Й
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ДРАГОМАНОВ И ДРАГОМАНОВЩИНА
1
Драгоманов, как мы знаем, чисто механически разделил всю
свою литературную деятельность на две части: на русском язы-
ке, перед русской, преимущественно буржуазной публикой, он
выступал как либеральный политик; на украинском языке, перед
украинской мелкобуржуазной и крестьянской аудиторией как
«социалист». Само собой разумеется, такое механическое отде-
ление «политики» от «социализма» возможно было лишь по-
тому, что в действительности Драгоманов никаким социалистом
не был и в социалистическую фразеологию облекал мелкобур-
жуазную радикальную политику. Но все дальнейшее историче-
ское использование литературно-политического наследства Дра-
гоманова шло по этим же двум искусственно разделенным
путям.
Русские либералы раскопали, собрали и издали произведе-
ния Драгоманова, напечатанные на русском языке в русских ли-
беральных изданиях и в «Вольном слове». Это дало им воз-
можность и основание провозгласить Драгоманова предшествен-
ником и духовным отцом российского либерального конститу-
ционализма, первым значительным «кадетом». Это не то, что не-
верное, а одностороннее представление о Драгоманове. Русские
либералы, несомненно, имеют, право на литературное наследство
Драгоманова, но есть в этом наследстве и такие произведения,
которые встречали со стороны русских либералов если и не пря-
мо враждебное, то во всяком случае критическое отношение. Мы
иидели, как не только русские либеральные современники Драго-
манова, но и украинские относились к «Громаде». Они отвора-
чивались от этого издания, как революционного и социалистиче-
ского. Публицистика Драгоманова на русском языке дает до-
вольно правильное представление об его «вольнословском» пе-
риоде, то-есть об 1881—1883 гг. Но нельзя ёудить по этой
публицистике о важнейшем периоде его деятельности в 1875—
1881 гг. Не знакомясь с его работами на украинском языке,
нельзя понять, почему революционная демократия того времени
отводила ему столь видное место в своих рядах. Конечно, есть
226
прямая связь между «вольнословским» и предшествующим пе-
риодом в деятельности Драгоманова. Но есть и отличия. Мы ви-
дели выше, что Ленин предполагал противопоставить либераль-
ного политика 80-х годов Драгоманова либеральному политику
позднейшего времени, Петру Струве. Русские либеральные дра-
гомановцы, изображая Драгоманова, как раннего милюковца,
рисовали односторонний образ и совершали ошибку.
Ошибку противоположного свойства, несравненно более
грубую, допускали украинские националисты. Они из литера-
турного наследства Драгоманова брали только его публицистику
на украинском языке и возводили на этом основании Драгома-
нова в звание первого украинского социалиста. Замазывая реак-
ционные и либеральные черты в его литературной деятельности,
они изображали его как последовательного демократа. В рево-
люции 1917 г. эти буржуазные националисты называли себя
(социалистами-федералистами». Из этих петлюровских кругов
шла идеализация Драгоманова, и его именем прикрывалась и
оправдывалась буржуазная контрреволюция на Украине. «Со-
циалисты-федералисты» не пытались, однако, выдавать Драгома-
нова за марксиста. Напротив, они противопоставляли его мар-
ксизму. Из Драгоманова они выводили особый украинский «со-
циализм», построенный на либерально-демократических, «гума-
нитарных» основах.
Разгром буржуазного национализма на Украине заставил
петлюровскую агентуру переменить свою тактику. Она усиленно
перекрашивается в марксистские цвета и перекрашивает одновре-
менно Драгоманова. Яворский пускает в ход свою «концеп-
цию» самостоятельного развития марксизма на Украине, и со-
гласно этой концепции Зибер, Подолинский и Драгоманов попа-
дают в первые основоположники марксизма на Украине. Нацио-
налистическая теория Драгоманова об одноклассовости украин-
ской нации, об отсутствии украинской буржуазии, о крестьян-
ском происхождении украинского национализма преподносится
как изделие марксистской мысли. Кулацкая сельская буржуазия
оказывается единственным носителем идеи национального разви-
тия Украины. И далее в согласии с намеченной контрреволюци-
онной схемой выдумывается существование двух типов кулака на
Украине: феодального — реакционного и буржуазного — про-
грессивного.’
Контрреволюционные «теории» Яворского гуляют некоторое
Бремя по УССР, не встречая должного отпора. Они 'образуют
своего рода платформу, вокруг которой собирает свои силы вся
банда, засевшая в научных центрах. Контрреволюционный про-
фессор из Одессы Слабченко и петлюровский ученый из Киева
Гермайзе сочувственно перекликаются с Яворским. Он пишет в
своей книге «История Украгни в спелому виклад!» о том, что
Зибер принимал целиком философскую и экономическую теорию
Маркса», что «Сергей Подолинский... принимал марксистскую
15’
227
теорию пролетарской (революции» и, наконец, что «основы учения
Драгоманова 1870-х гг. в то время были единым почти у нас пу-
тем, которым можно было притти от народничества к новому,
пропагандированному Зибером мировоззрению — марксизму».
Большевистская украинская критика не сразу открыла ку-
лацкое обличье за этой фальсификацией марксизма. М. Скрипник
напечатал в 1930 г. в журнале «Еильшовик Украини» (№ 2)
статью «Помилки та виправки академика Яворского», в которой
указал на ряд «ошибок» в работах Яворского, -на неудовлетво^
рительность «исправления» их (в действительности, Яворский и
не исправлял их). Скрипник опровергал взгляд на Зибера и Дра-
гоманова, как на марксистов. Но Скрипник не рассмотрел за
всеми «ошибками» Яворского единой и выдержанной концепции,
изобличавшей в фальсификаторе идеолога кулацкой контррево-
люции. Наглость Яворского доходила до того, что он даже Ан-
тоновича превращал ъ марксиста. Он писал: «Пропагандистами
марксизма с университетской кафедры были Антонович в Киеве
и Зибер в Харькове. Рядом ic ними выступал Драгоманов — учи-
тель Зибера» х). •’ >
Слабченко, один из виднейших соучастников контрреволю-
ционной организации СВУ, поправлял своего единомышленника:
Зибер никогда не читал лекций в Харьковском университете, а
Антоновича записать в марксисты никак невозможно. Что же
касается Драгоманова, то он «лишь приближался к революцион-
ному марксизму» 2).
В этом утверждении, — правильно замечает Д. Наумов, —
столько же правды, сколько и в том, что Антонович пропаган-
дировал марксизм с университетской кафедры3). Драгоманов ни-
когда не приближался к революционному марксизму и всегда
был чужд и враждебен ему. Не мог приблизиться к революцион-
ному марксизму и Зибер, у которого есть действительно за-
слуги в пропагандировании в русской литературе и с универси-
тетской кафедры экономической теории Маркса, но который не
мог стать марксистом именно потому, что отрывал экономическую
теорию от всей историко-философской и социалистической сторо-
ны марксизма. Наконец, и Подолинского, не могло сделать мар-
ксистом одно лишь то обстоятельство, что он был лично знаком
с Марксом и Энгельсом, бывал у них и даже заинтересовал их
своей энергетической теорией. Подолинский остался социалистом-
народником, таким же, каким был Лавров.
Предпринятая украинскими националистами-петлюровцам и
попытка с негодными средствами противопоставить марксизму-
ленинизму какую-то особенную школу украинского марксизма по-
терпела полный крах. Контрреволюционные мотивы этой попыт-
ки были разоблачены в русской и украинской марксистской лите-
ратуре. Драгомановская «Громада», как и другие его произведе-
ния на украинском языке, никак не могли быть источниками мар-
ксизма на Украине. Верно, что первые украинские социалистиче-
228
с кие кружки в 90-х годах в Киеве и в других городах начинали с
драгоманотеких изданий свое социалистическое самообразова-
ние, но только путем преодоления драгомановщины участники
этих кружков могли стать марксистами, и всякие остатки ее дава-
ли себя знать националистическими и оппортунистическими при-
месями. Нельзя отрицать того исторического факта, что во мно-
гих случаях сборники «Громады» и брошюры Драгоманова по-
служили первым толчком для украинской радикальной молодежи
из мелкобуржуазной городской и крестьянской среды к тому,
чтобы заняться социалистической и революционной пропагандой,
но кто шел под влиянием полученного толчка по этому драгома-
новскому пути, рисковал заблудиться в лесу национализма и
оппортунизма. Чтобы попасть на пути революционного марксиз-
ма, надо было свернуть круто в сторону от драгомановщины.
Она не помогала, а, напротив, затрудняла сближение с револю-
ционным марксизмом, у которого на Украине были те же источ-
ники и те же пути, что и во всей России. В общей и единой боль-
шевистской партии украинские рабочие вместе с рабочими дру-
гих национальностей вели на Украине революционную борьбу с
буржуазией, с царским правительством, с контрреволюционными
правительствами периода гражданской войны, с немецкими окку-
пантами, с англо-французскими интервентами. Большевистская
партия под руководством Ленина давала и на Украине решитель-
ный отпор всяким попыткам внести буржуазный национализм в
пролетарскую среду под знаменем драгомановщины и других на-
ционалистических течений. И в то же время Ленин так же ре-
шительно воевал с тенденциями отрицания права на националь-
ное самоопределение и с игнорированием национального вопроса
в революционной борьбе. Именно ленинская политика в нацио-
нальном вопросе, получившая дальнейшее развитие в работах
т. Сталина, обеспечила пролетарской партии на Украине мощную
поддержку миллионных масс крестьянства, в первую очередь
крестьянской бедноты. Только выдержанная классовая борьба,
покончившая с капиталистической буржуазией, положила тем са-
мым конец и колониально-национальной политике угнетения и
открыла широкую дорогу для национального возрождения и раз-
вития широчайших масс трудящегося народа. Рабочий класс на
Украине, как и во всех других частях бывшей царской империи—
тюрьмы народов, явился основным носителем новой культуры,
интернациональной и социалистической по содержанию и нацио-
нальной по форме. Диктатура пролетариата обеспечила мощный
рост этой культуры в советской Украине, тем самым нанося смер-
тельный удар укрывшимся в порах советского общества «недо-
биткам» петлюровщины. Украинская буржуазная интеллигенция,
претендовавшая на монополию в деле культурно-национального
руководства и искавшая опоры для своего национализма в кулац-
кой верхушке украинского села, заметалась в испуге и ненависти,
когда политика сплошной коллективизации стала сносить и эту
229
верхушку вслед за другими слоями и прослойками •буржуазии.
Фальсификация марксизма стала средством для «недобитков "
задержаться на поверхности в чаянии помогай от иностранного
капитала. Под прикрытием марксистских фраз они протаскивали
контрреволюционные кулацкие «теории» об особых «самобыт-
ных» путях развития украинского марксизма, об одноклассовом
исключительно крестьянском составе украинской нации, о «кре-
стьянско-рабочей» революции, о прогрессивном украинском ку-
лаке, носителе «украинской национальной идеи», о необходимо-
сти украинской советской литературе искать образцы и союзни-
ков для себя не в «азиатской Москве», а на «культурном Запа-
де». В кулацком арсенале всего этого контрреволюционного по-
хода против большевизма, против Советской Украины фальси-
фикация Драгоманова была одним из средств фальсификации
марксизма.
2
Только соединяя украинскую и русскую публицистику Дра-
гоманова, можно восстановить его подлинный политический об-
лик. Общие нити проходят через все его колебания. «Политика^
Драгоманова тесно связана с его «•социализмом». Противоречия
и путаница в его взглядах не случайны. Они коренятся в про-
тиворечивом его классовом положении.
Литературная и политическая деятельность Драгоманова от-
носится преимущественно к 60-м и 70-м годам. К ней примени-
мо то, что писал Ленин об «историческом наследстве» этой эпо-
хи4). Буржуазное просветительство Ленин считал основной про-
грессивной чертой в произведениях публицистов того времени.
А выражалось это прогрессивное просветительство в таких трех
основных чертах: 1) горячая вражда к крепостному праву и
всем его порождениям в экономической, социальной и юриди-
ческой области, то-есть в первую очередь к самодержавию, 2) го-
рячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европей-
ских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России,
3) отстаивание интересов народных ма/сс, главным образом
крестьян...
К числу таких «просветителей» должен быть отнесен и Дра-
гоманов. Но рамки этого буржуазного «просветительства» очень
широки. Они включают, с одной стороны, такого умеренного
буржуазного либерала, даже либерал-консерватора, по определе-
нию Энгельса, как Скалдин, откровенный идеолог пробиваю-
щейся к власти промышленной буржуазии, и, с другой стороны,
революционного демократа и утопического социалиста Черны-
шевского, идеолога крестьянской революции. Среди этих Полю-
сов «просветительства» Драгоманов занимает довольно неустой-
чивое положение. Классовые и национальные отношения на
Украине заставляют его колебаться между мелкобуржуазными
демократами и буржуазными либералами. Он считает самого се-
бя социалистом, поклонником Герцена и Чернышевского, «космо-
230
политом», по терминологии того времени, сторонником широкой
европеизации в противовес узкому украинскому дворянскому на-
ционализму, «хлопоманом», то-есть крестьянским демократом.
И в то же время первое серьезное политическое испытание бро-
сает его в лагерь русского национал-либералязма. Выступая в
защиту украинского крестьянства от польских панов, Драгома-
нов опирается на отсталость, темноту, ограниченность украин-
ского крестьянина, — на те его исторические черты, которые как
раз тщательно поддерживались и укреплялись ксей буржуазно-
помещичьей реакцией.
Буржуазное просветительство, как основная форма идеоло-
гии шестидесятых годов, сменяется в 70-х годах народничеством.
Оно, как указывает Ленин, представляло крупный шаг вперед в
< равнении с буржуазным просветительством, потому что стави-
ло перед общественной мыслью вопрос о путях экономического и
социально-политического развитие России, то-есть вопрос о
революции и социализме. «Но решение этих вопросов, — гово-
рит Ленин, — оказалось никуда негодным, основанным на отста-
лых теориях, давно уже выброшенных за борт Зап. Европой,
основанных на романтической и мелкобуржуазной критике капи-
тализма, на игнорировании крупнейших фактов русской исто-
рии и действительности» б).
С этой стороны, по- словам Ленина, народничество пред-
ставляло и минус в сравнении с просветительством. Отрицатель-
ные стороны народничества, отвергнутые впоследствии марксиз-
мом, сводятся к тому, что народники 1) признавали капитализм
в России упадком, регрессом, 2) признавали самобытность рус-
ского экономического строя вообще и крестьянина с его общи-
ной, артелью и т. п. в частности, 3) игнорировали связь «интел-
лигенции» и юридико-политических учреждений страны (в пер-
вую очередь самодержавия) с материальными интересами опре-
деленных общественных классов.
Рамки народничества также очень широки. Они охватывают,
с одной стороны, революционного бунтаря-анархиста Бакунина,
с другой стороны, мирного либерала Энгельгардта. Драгоманов
входит в этот общий лагерь, но и в нем он не занимает одного,
устойчивого и определенного положения. Он не может записать
на свой счет некоторых плюсов народничества. С другой сторо-
ны, он свободен от некоторых минусов его.
Вместе со всеми народниками и Драгоманов ставил вопрос
о путях развития России (и Украины). Его заслугой в сравнении
с другими украинскими националистами является то, что он не
отделял путей развития России от Украины. И ок не впадал в
грех русских народников, отрекавшихся вопреки фактам от об-
щих европейских путей развития. Он оставался в этом отношении
верен буржуазному просветительству. Теории «самобытности»
находили в нем резкого критика. Он отрицал поэтому и самобыт-
ность русского (и украинского) крестьянского быта.
231
Несмотря на эту свободу от некоторых народнических пред-
рассудков, Драгоманов в ответе на вопрос о путях развития
России — Украины давал такое же «никуда не годное решение»,
как и все народники. И это потому, что и он основывался на от-
сталой теории прудонизма, и его критика капитализма была кри-
тикой мелкобуржуазного демократа. Даже тогда, когда Драго-
манов издавал социалистические брошюры, он был только со-
циалистом в своем воображении. Его идеалом была в действи-
тельности не коммунистическая, а буржуазная, мелкособственни-
ческая крестьянская Украина. И в действительности, на практи-
ке, он был защитником интересов не обездоленной, малоземель-
ной крестьянской массы, не безземельного батрачества, а кулац-
кой части крестьянства, рассчитывавшей путем кооперации,
путем помощи правительственного кредита и частных земельных
реформ спастись от конкуренции крупного капитала в деревне.
Как и всем народникам, Драгоманову совсем была чужда
мысль о связи «интеллигенции» и политико-юридических
учреждений страны с материальными интересами определенных
общественных классов. Правда, и здесь он был свободен от
предрассудков народничества о политической борьбе. Напротив,
он ясно сознавал, что борьба за экономическое освобождение
трудящихся масс требует и борьбы с самодержавием за полити-
ческое освобождение. Он стоял в этом отношении ближе к наро-
довольчеству, чем другие группы в революционном народниче-
стве. Но эта сторона в деятельности Драгоманова, которую
можно было бы назвать плюсом, перечеркивалась тем, что борь-
бу за политическое освобождение Драгоманов связывал с тем
классом, который как раз меньше всего был способен на борь-
бу,— с буржуазией. Драгоманову совершенно чужда оставалась
великая историческая роль рабочего класса, и он не понимал
революционного значения крестьянских революций. Буржуазное
просветительство уводило его далеко в сторону от революционной
борьбы, и в лучшее время своей деятельности он допускал ре-
волюционные действия только со стороны «образованного обще-
ства», только со стороны радикальной буржуазной молодежи и
отчасти рабочего класса, — в той мере, в какой и рабочие могли
быть включены в понятие «образованного общества».
Отношение к крестьянской революции всего больше было
той гранью, которая отделяла Драгоманова от революционного
народничества. «Социализм» русских народников был такого же
характера, как и драгомановский. Но революционные народники
были мелкобуржуазными демократами, видевшими в крестьян-
ской революции основную движущую силу своей программы,
а Драгоманов колебался между мелкобуржуазной демокра-
тией и буржуазным либерализмом. Он примкнул к рево-
люционному народничеству, когда революционное* движе-
ние шло на под’ем, когда победа казалась близкой и
возможной. И он бежал от революционного движения, как
232
только обозначились трудности и передовой отряд был разбит.
Но Драгоманов не был исключением в народничестве 70—80-х
гг. Он лишь ярче и последовательнее других выразил и полити-
ческие настроения и классовую природу правого крыла револю-
ционного народнического лагеря. Он возглавил уход от народни-
ческой революции буржуазно-демократических и буржуазно-ли-
беральных элементов. Социалистическая словесность осыпалась
с них, как осенняя листва с деревьев после порыва ветра.
3
Все это было — и быльем поросло. Совершенно ясно, что
всякая попытка возродить это былье в условиях пролетарской
революции, как бы ни маскировалась эта попытка, может исхо-
дить только от врагов рабочего класса. Драгоманов может быть
только предметом исторического исследования. Воскрешая е^о
из мертвецов, присваивая себе его литературно-политическое на-
следство и попутно извращая его, украинские националисты тем
самым разоблачают свое реакционное существо. Но историче-
ского Драгоманова нельзя отожествлять целиком с позднейшей
и современной драгоманевщиной.
В 1914 г. русские эпигоны народничества различных тол-
ков очень шумно и демонстративно отметили десятилетие со смер-
ти Н. К. Михайловского, одного из наиболее выдающихся
теоретиков народничества. Конечно, они все писали о Михайлов-
ском, как о «социалисте». Они противопоставляли народнический
социализм марксизму.
Ленин напечатал тогда в «Пути Правды» статью: «Народ-
ники о Н. К. Михайловском» 6). Он писал в этой статье: «Не-
удивительно, что либералы и буржуазные демократы восхваляют
Н. К. Михайловского, но невозможно оставить без протеста во-
пиющее извращение истины и развращение пролетарского клас-
сового сознания, когда пытаются выдать Михайловского за со-
циалиста и доказать примиримость его буржуазной философии
и социологии с марксизмом».
Ленин называл Михайловского одним из лучшим предста-
вителей и выразителей русской буржуазной демократии в по-
следней трети прошлого века. «Социализм» его был только бур-
жуазно-демократической фразой. Подлинному социализму —
учению Маркса—он был глубоко чужд и враждебен. И если сам
он все же был буржуазным демократом, близким к революцион-
ному народничеству, то из школы его не случайно вышли бур-
жуазные либералы, ликвидаторы революционной нелегальной
партии, «социал-кадеты», примкнувшие затем, после 1917 г., к
буржуазно-помещичьей контрреволюции. Пешехонова, Мякоти-
на и других «социал-кадетов» Ленин называет «в общем, вер-
ными подражателями» Михайловского. И все же Ленин -не ото-
ждествляет буржуазного демократа Михайловского с либерала-
233
ми, а впоследствии и контрреволюционерами, белогвардейцами,—
его учениками. «На Михайловского, который никогда не отрекал-
ся от подполья... нельзя распространять * Ответственность цели-
ком за жалкий оппортунизм гг. Пешехоновых, Мякотиных и К0».
Ленин ставил в заслугу Михайловскому его искреннюю и талант-
ливую борьбу с крепостничеством, «бюрократией» (этим словом
по цензурным соображениям Ленин заменял «самодержавие») и
т. д., его уважение к подполью и помощь ему, отмечая в то же
время колебания Михайловского к либерализму, неустойчивость
его буржуазно-демократической позиции и связь с «социал-ка-
детами».
В истории борьбы общественных течений на Украине Дра-
гоманов занимает приблизительно такое же место, какое занимал
Михайловский в масштабе общерусском. Само собой разумеется,
это сравнение может быть только относительным, и дело совсем
не я том, чтобы проводить параллель между ними. К марксизму
Драгоманов относился несравненно более терпимо, чем Михай-
ловский, но совсем не потому, что был ближе к марксизму или
был более выдержанным демократом. Колебания Драгоманова к
либерализму имели более широкий размах, чем у Михайловского.
А «социал-кадеты», вышедшие из драгомановской школы, ничем
не уступают «социал-кадетам» школы Михайловского. В настоя-
щее время их об’единяет одинаковая лютая ненависть к проле-
тарской революции, к большевикам, которые осуществили не
только то, о чем мечтали буржуазные демократы прошлого сто-
летия, а пошли значительно дальше и уже положили прочное
основание социалистического общества. В частности и на Украи-
не давно нет ни помещиков-панов, ни капиталистов — независи-
мо от их национальности, а передовые рабочие и колхозники
об’единяются в одной коммунистической партии, и украинский
язык, освобожденный от всех цепей, дает интернациональной со-
циалистической культуре неслыханный на Украине расцвет.
Только в пролетарском государстве, только с уничтожением на-
ционалистической буржуазии могла получить осуществление та
формула, которую пропагандировал Драгоманов, но которая бы-
ла утопична в условиях общества буржуазного: культура, интер-
национальная по содержанию, национальная по форме.
В произведениях украинского мелкобуржуазного демократа
и российского либерала Драгоманова украинская кулацкая контр-
революция нашла, конечно, богатый материал для себя. Она
использовала все реакционные стороны его публицистики. Вот
почему эта публицистика подлежит не только историческому
исследованию, но и разоблачению. И все же от Яворских, Ефре-
мовых и др. Драгоманова отделяет точно такое же расстояние,
какое отделяет Михайловского от Пешехонова, Мякотина, Ке-
ренского и прочих лакеев интервенционистского иностранного
капитала. При всей своей неустойчивости, при всех своих колеба-
ниях Драгманов принадлежал все же к прогрессивному лагерю
234
русско-украинского общества, он боролся, хотя и очень плохо, с
крепостничеством, с самодержавием, шел одно время вместе с ре-
волюционным народничеством. Он по-своему старался выступать
вместе с крестьянами против панов и капиталистов,
в то время как его современные ученики выступают вместе с
помещиками и капиталистами против рабочих и крестьян. Укра-
инские либералы 80-х годов отвернулись от Драгоманова, осуди-
ли его на одиночество и голод. Они ставили в вину Драгоманову
его «космополитизм», его борьбу с узким украинским национа-
лизмом, с теориями украинской самобытности, его «москвофиль-
ство», которое на деле было признанием общих для России и
Украины путей буржуазно-демократического развития.
Драгоманов был временным, колеблющимся и ненадежным
другом революционного движения домарксистской эпохи. Совре-
менные драгомановпы — классовые враги, предатели пролетар-
ской революции.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ ВОСЬМОЙ
1. М. Яворский. Революционное движение на Украине. Сборнях
«Соц. экономический минимум», 1вып. I, стр. 131. Цит. «Проблеми екоио-
7ЛНКИ», сборы. I, стр. 55.
2. М. Слабченко. Материала до економично-социально! icTopii У кра-
йни XIX стол., т. II, стр. 94.
3. Д. Наумов. 3 icTapii марксистсько! думки на Ук-paiHi. Збфник
«Проблемы еконмэмики», I, стр. 56.
4. В. Ленин. От какого наследства мы отказываемся? Собр. соч. II,
стр. 303.
5. Там же, стр. 323.
6. Собр. соч. XVII, стр. 223.
235
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН.
Аксельрод II. Б. 130, 132. 134, 140,
157, 160, 195, 196, 201, 202, 203.
206, 210, 211, 212, 216, 222, 225.
Александр 11 32. 45, 54, 138, 152, 155,
176, 177, 200, 209, 216.
Александр III 198, 209, 212, 213, 215,
224.
Андреевский Л. А. 97.
Андрущенко И. А. 64.
Анненков Н. И. 62.
Антипович А. Д. 92.
Антонович В. Б. 64, 65, 92, 93, 98
106, 107, 122, 129, 130, 135 139, 187,
217, 218, 220. 228,
Арнгольд И. Н. 58.
Арсеньев К. К. 103.
Ашенбреннер М. Ю. 58.
Бакунин М А. 48, 50, 51. 52, 67, 72
73, 74, 75, 113, 114, 115, 123, 133,
156, 169, 172, 181, 201, 210, 220,
231.
Бальмен-де 17.
Бантыш^Каменский Д. II. 25.
Барвинский А. 121.
Бебель Август 114, 154.
Безак А. И. 39, 106.
Беккер Иоган.Н'Фили'пп 198.
Бекман Я. Н. 35, 36.
Белецкий-Носенко П. II. 17.
Белинский В. Г. 187.
Белозерский М. М. 61.
Белоконский И. П. 90. 93, 98.
БернштамнКистяковская М. 225.
Бернштейн Эдуард 216.
Бибиков Д. Г. 14.
Бисмарк Отто ИЗ, 115, 147, 199, 200,
207, 208.
Блан Луи 37.
Блашин Федор 58.
Богословский 91, 94.
Богучарский В. Я. 76, 196, 205, 212.
Божидарович-Веселитскнй 205.
Бороздин К. А. 200, 205.
Бохановский И. В. 96, 130, 158.
Бракке В. 144.
Брешковская Е. К. 96, 130.
Брынкин лол ков н. 32.
Буда С. А. 140.
Бужинский М. 42.
Булич Н. Н. 32.
Бунге Н. X. 93.
Бурде® В. Л. 216.
Бунинский М. 129.
Валуев П. А. 154.
Варшавский А. М. 152.
Васильчиков А. А. 9.
Васильчиков А. И. 80, 103, 104, 105
Васильчиков ген.-губ. 37, 38, 40.
Вейл ер Арон 190.
Веледаицкий 91, 94.
Владимир Александрович вел. кл
200.
Вовчок Марко 28, 172.
Вознесенский С. 7.
Возняк М. 42.
Волков В. 214.
Волков Ф. К. 91, 92, 94, 97, 110, 13?.
143. 157.
Волошенко И. 134.
Волховской Ф. В. 96, 130, 135, 142,
224.
Вольтер 27.
Воронцов-Дашко® И. И. 200, 213.
Вырубов Г. Ц 124.
Галаган Г. П. 16. 17, 21, 60, 61, 68,
71, 72, 75. 81. 93, 94, 121, 122, 129.
136, 137, 146, 218, 219.
Гамалий 218.
Ганкевич 121.
Гарибальди Дж. 47; 68.
Гартман Л. Н. 160, 164.
Гегель 100.
Гермайзе Ю. 227.
Герцен А. И. 27, 29, 30, 32, 35. 40,
41. 42, 48, 49, 50, 51, 52. 53, 55,
57. 58, 62, 67, 70, 72, 73, 74, 75, 76,
148, 181, 214, 215. 220, 229.
Гессен С. 32, 42.
Гизетти А. 140, 197.
Гизо 101.
Гинзбург Г. О. 200.
Гоголь Н. В. 22, 24.
Гольцев В. А. 201, 202, 212, 213.
Горленко 218.
Гребенка Е. П. 18. 82.
Грушевский М. С. 127, 129, 140.
Гулак-Артемовский П. П. 18.
Давидович 134.
Далматов 132.
Дантон 152.
236
Дебагорий-Мо-криевич В. К. 67, 76,
96. 130, 132, 134, 177, 197, 216.
Дейч Л. Г. 130, 132, 158, 160, 170,
193. 195, 197, 214.
Делькевич, студент 57.
Демидов Сан-Донато П. А. 200.
Дзюбинский В. 214.
Добролюбов Н. А. 30, 39, 40, 52,
113. 187.
Домбровский я. В. 58.
Домонтович 92.
Драгневичи б,р. 95, 132.
Драгоманов П. 23, 24.
Драгоманов С. 22.
Драгоманов Я. 24.
Драгомиров М. И. 218.
Дренте льн А. С. 107.
Држееедкий К. К. 78
Дундук-Корсаков А. М. 107.
Ефименко А. Я. 15, 35, 36.
Ефремов С. А. 187, 234.
Жебунев С. А. 212.
Железняк Максим 125.
Желябов А. И. 84. 97, 130, 131, 132,
133, 134, 135, 140, 156, 158, 161,
163—166, 168, 175, 177, 178, 182,
185. 193, 217.
Жеманов С. Я. 157.
Жирарден-де Э. 105.
Житецкий П. И. 92, 118, 225.
Жуковский Н. И. 157, 164.
Завадский 36.
Зайцев В. А. 158.
Зайчневскии П. Г. 32, 55.
Закревский 17.
Заславский Д. О. 225.
Заславский Е. И. 174.
Засулич В. И. 158, 160. 164, 169, 177,
195 222
Зибер <Н. И. 92, 110, 124. 128, 135—
137. 169, 206, 227, 228.
Зорге Ф. 145, 196.
Игнатович И. И. 21.
-Иваницкий Н. Л. 58.
Иванов Владимир 58.
Каблиц И. И. 130.
Кавелин К. Д. 220.
Каравелов ГТ. 133.
Каракозов Д. В. 105.
Карамзин Н. М. 25.
Кармелюк 13.
Касьяненко студ. 63.
Катков М. Н. 41, 72, 105.
Каутский К. 145, 146, 194.
Квитка-Основьяненко Г. 18, 82.
Квятковский А. А. 133.
Керенский А. Ф. 185, 187, 234.
Кибальчич Н. И. 96.
Ниневии 58.
Кистяковский Б. А. 100, 205, 223.
224.
Кистяковский А. И. 101, 106, 114.
117.
Кистяковокий М. 139.
Класовский О. В. 92.
Клеменц Д. А. 134.
Климов iHoirpaiBiH. 202.
Ковалевская >М. П. 95, 96.
Ковалевский Н. В. 92, 95, 97, 219.
Ковальский И. М. 96, 168.
Коген подрядчик 152.
Козьмин Б. П. 35, 42, 76, 140, 196.
Колодкевич И. И. 130.
Колосов Е. 196.
Конисский А. 36, 120.
Константин Констант, «вел. ки. 199
Конт О. 100.
Корнилов А. А. 74, 76.
Корш В. Ф. 101, 103, 11.1.
Косач киев ок. помещик 218.
Костомаров <Н. И. 27, 51, 53, 62, 65.
110, 129.
Котел янский П. 98.
Котляр ев ский 18.
Коц юбинский М. 214.
Крав'цов 96.
Кравчинский С. М. 134, 155, 158, 177.
211, 224.
Красовский А. 63.
Кржижановский Г. М. 124, 140.
Кривенко С. Н. 201.
Кропоткин П. А. 158, 164.
Кулиш П А. 18, 28, 61, 62, 65. 106.
ПО, 137, 139.
Курицын 91, 9-1. 96.
Лавров П. A. 123, 124. 127, 128,
136, 140, 146, 157, 160, 164, 173.
136, L34, 146, 157, 160, 164, 173,
178, 181, 193, 196, 197, 201, 202, 228
Лазарев Е. Е. 224.
Лазаревский 218.
Ландо В. М. 98.
Лассаль Ф. 172, 210.
Лахоцкий К. 142, 191.
Лапгкевич 218.
Лебед1инцев протоиерей 218.
Леви Г. 145.
Ленин В. И. 47, 50, 75, 76, 78, 79,
86, 98, 143, 172. 180, 184, 193, 194,
197, 199, 204, 224, 225, 227, 229,
230, 231, 233, 234, 235.
Лермонтов М. Ю, 24.
Леру П. 37.
Либкнехт В. 114, 144, 145, 154.
Ливогуб Д. А. 96.
Лнндфорс А. Ф. 39, 131, 139. 152.
237
Линтваревы помещики 92, 131.
Лобанчук I 1е гр 95.
Лопатин Г. А. 146, 160.
Лорис-Меликов М. Т. 96, 154ш 176,
190, 217.
Лучицкий И. В. 21.
Магер 134.
Мадзини Дж. 47.
Макаровский М. 24.
.Максимович М. А. 62.
Малеваний 'В. Г. 97.
Малинка В. А. 96.
Мальигинский А. II. 200 -203. 206,
210, 211, 213, 214.
-Маркович А. В. 97.
Маркович Светозар 133.
Маркс К. 43 -48, 50, 58. 72, 74, 75.
89, 113—115, 124, 125, 128, 133,
136, 140—142, 144—147, 149, 156,
158, 164, 169, 171, 173, 190, 196—
198, 209, 210, 228.
Мартенс Ф. Ф. 199.
Мархлевский К). 45, 75.
М*асад Ш. 105.
Мезенцев -Н. В. 16, 65, 155.
Меркулов 107.
Метлинский А. Л. 24.
Мещерский В. П. 212.
Милюков П. Н. 8.
Мирный Паиас 167.
Михайловский И. К. 26, 103, 146,
187, 196, 212, 233, 234.
Михалеиич А. И. 97.
Монтескье 27.
Мордовцев Д. Л. 172.
Морозов Н. А. 160, 164.
Мрочек А. 58.
Муравский М. Д. 35. 36.
Муравьев М. iH. 73, 74, 107.
Муравьев-Апостол €. И. 19.
Мякотин В. А. 13, 233, 234.
Навроцкий В. 11, 114, 119, 139, 140.
Наполеон III 45.
Науменко В. П. 42, 92.
Наумов Д. 140, 228, 235.
Некрасов Н. А. 74. 167.
Нессельроде К. В. 45.
Нечаев С. Г. 172.
Нечуй 61.
Николадзе Н. Я. 201. 213.
Николай I 17, 25. 48, 54.
Николай II 224.
Новицкий М. 82.
Новицкий жанд. полк. 217.
Нос 'С. Д. 64.
Оглоблин П. А. 98.
Осинский В. А. 139.
Павлик М. 142, 167, 191, 206, 219,
220, 225.
Павлов жанд. полк. 65.
Павлов П. В. 27, 37, 70.
Павловский Л. 160.
11арнелль 163.
Пестель П. И. 19.
Петрункевич И. И. 139, 168.
Пешеходов А. В. 233, 234.
Пилипенко 63.
Пирогов Н. И. 29, 33, 38, 39, 40, 41.
Плевако М. 98.
Плеханов Г. В. 135, 160, 164, 202—
204, 206, 215, 222, 225.
Победоносцев К. П. 199.
Подолинский С. А. 89, 98, ПО, 120 -
122, 124, 125. 127, 128, 130-132.
135, 136, 140, 142, 143, 167, 227,
228.
Покровский М. Н. 7, 21. 45, 75, 143,
144, 196, 198, 225.
Полевич К. И. 26, 31.
Полонская М. Н. 163, 197.
Португалов В. О. 35, 36.
Порфирий епископ 122.
Потебня А. А. 57, 58, 73..
Потоцкие помещики, 63.
Прибылева-Корба А. П. 134.
Присецкий И. Н. 206, 210.
Прудон П. 27, 37, 168.
Пугачев Е. 170.
Лушкин А. С. .9, 24.
Пушторский П. 64.
Пч1лка Оленка 23—25, 42.
Пытан А. Н. 114, 116, 140.
Рабинович (Бен-Ами) 206.
Разин Степан 170, 172.
Репнина 17.
Репнина 17.
Гечицкий А. 21.
Робеспьер 152.
Родин 190.
Романенко Герасим 185, 207.
Романю1Вич-|Сла1В'атинский А. В. 32,
169.
Ростковский Ф. 58.
Рошфор А. 164.
Рубинштейн В. А. 92, 218.
Рудченко И. Я. 61, 94, 107.
Ружицкий 59.
Русов А. А. 33, 91, 92, 94.
Русова С. Ф. 39, 42, 131, 217, 225.
Рылеев К. Ф. 18.
Овсянико-Куликовский Д. Н. 97>
Огарев Н. П. 57, 133, 201, 220.
Савченко Ф. 21, 76, 98.
Садовский предв. деорянства 60.
233
Сажин-Роос М. II. 123, 131
Салтыков-Щедрин М. Е. 103, 213.
Самарии Д. Ф. 13.
Сватиков С. Г. 76.
Семенюта 97.
Семгалевич Федор 66.
Сен-Симон 27, 171.
Серакояский 58.
Симиренко В. Ф. 118, 132.
Симирэнко Л. П. 132.
Симирснко П. Ф. 83, 84, 93. 94.
Синегуб Вл. 63.
Скалдин 229.
Скворцов А. И/ 86, 98.
Скоропадский гетман 81.
Скрипник М. 228.
Слабченко М. 227, 228, 235.
Сливицкий П. 58.
Смоленский П. 97.
Соловьев А. К. 155.
Соловьев С. М. 167.
Сталин И. В. 185. 196, 229.
Стамбулов С. 133.
Станкевич 58.
Стариданй М. П. 92.
Стародворский Н. П. 214.
Стасюлевич М. М. 103.
Степович Андроник 140.
Стефанович Я. В. 96, 130, 132, 157,
158. 169. 179, 173, 177, 190, 195—
197, 225.
Стороженко А. П. 18, 61.
Стоянов сту/д. 63.
Стронин А. И. 26—28. 31, 64.
Струве П. Б. 75, 204, 227.
Струнина Л. 42.
Суворин А. С. 103, 141, 142, 146,
148, 186.
Судейкин Г. П. 152.
Судзиловский И. 130.
Супруненко студ. 63.
Сушкевич 121.
Тарковский В. В. 93, 94, 218.
Татаров 97.
Тацит 100.
Терлецкий Остап 142.
Тмбеоий 100.
Тихомиров Л. А. 156, 182, 206, 211.
Тишинский А. А. 35, 36.
Ткачев П. Н. 123, 154, 157—159,
164, 178—180, 196, 197.
Толмачев (поезд. Драгоманова) 101.
Толстой Д. А. 101.
Тотлебен Э. И. 95.
Трепов Ф. Ф. 169.
Троцкий Н. И. 97.
Тургенев Й. С. 52, 220.
Тучапский П. 217, 222, 225.
Ус гьянович 122.
Франко Иван 107, 114, 139, 142,
172, .197, 219, 220.
Фупдуклей И. И. 21.
Фурье 27, 37.
Хмельницкий Богдан 24, 55, 217.
Хорват предв. дворянства 62.
Цапни Н. П. 206.
Цветков студ. 63.
Чалый М. 98.
Червинский П. П. 98.
Чередниченко 132
Черкезов В. А. 157, 203.
Чернышевский Н. Г. 30. 40, 53—55;
67, 72. 74—76, 101, 118, 133, 181,
187, 229.
Чубаров С. Ф. 97.
Чуоинский П. П. 59, 63, 64, 80, 81,
84, 89, 92, 99, 138, 217.
Шамрай С. 42.
Шебунин А. Н’. 21.
Шевченко Т. Г. 17—20, 27, 34, 38,
54, 84, 93, 96, НО, 129, 168, 172,
187, 197, 220, 223.
Ширинок ий-Ши хм ат ов А. А. 70,
105. 106.
Шувалов П. П. 200, 201, 204, 205,
208, 212, 213, 215.
Шульгин В. В. 99.
Шульгин В. Я. 41, 42, 60, 65, 69*
99, 100.
Шмит Н. 213.
Шатров 27.
Щеголев П. Е. 196.
Щеголев С. 138, 140.
Щитинский 92.
Щур унтер-офиц. 58.
Эльсниц 157.
Энгельгардт А. Н. 172, 208, 231.
Энгельс Ф. 43—48, 50, 58, 72, 74,
75. 89, 124, 125, 136, 140, 144, 145,
149, 154, 190, 194, 196—198, 225,
228, 230.
Эрастов С. 214.
Юзефович М. В. 61.
Юзефович Б. М. 137, 138.
Юрьевская княгиня 200.
Яворский М. 227, 228, 234, 235.
Яворский Ю. 223.
Яхиеик’О 83, 84, 132, 152.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
Предисловие ................................ 5
Глава 1. Судьба украинского автономиями 7
Глава 2. Детские и юношеские годы ......... 22
Глава 3. Польское восстание 18(3 г........... 43
Глава 4. Старая и новая громада .... . •..... 77
Глава 5. Драгоманов в либерально-буржуазном лагере . 99
Глава 6. В эмиграции......*................. 141
Глава 7. В полосе политической реакции...... 19S
Глава 8. Драгоманов и драгомановщина........
Указатель имен....................... 36
Дежа 5 »<•
ЗАКАЗЫ НАПРАВЛЯТЬ:
1. Правлению Издательства политкаторжан — Москва, ГСП, 10,
ЛопухинскиА вер., 5. Тел. 3-64-73; 1-31-26
2. Магазину Издательства политкаторжан „Маяк" - Москва,
центр, Петровка, 7. Тел. 4*18-12 и 3-63-20