Текст
и*л
Издательство
in о с т р анной
литературы
*
GESCHICHTE
DER DEUTSCHEN SPRACHE
von
DR. ADOLF BACH
o. Universitätsprofessor
5. ÜBERARBEITETE AUFLAGE
Heidelberg, 1953
А. БАХ
ИСТОРИЯ
НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА
Перевод с немецкого
н. н. се меню к
Редакция, предисловие и примечания
проф. М. М. ГУ ХМ АН
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва, 1956
АННОТАЦИЯ
Настоящая работа представляет собой детальное изло-
жение основных фактов истории немецкого языка (от периода
его зарождения до XX века), с использованием результатов
новейших научных исследований в области диалектологии.
Книга охватывает все основные вопросы становления и
развития немецкого языка и его письменного (литературного)
использования. Наряду с рассмотрением истории литератур-
ного языка привлекается материал местных диалектов. Осо-
бенно тщательно разработаны вопросы развития письма, влия-
ние различных жанров письменности на развитие языка,
соотношение диалектов в различные периоды истории языка
и т. д.
Издание снабжено богатой библиографией.
Книга является полезным пособием для студентов,
аспирантов и преподавателей — специалистов по немецкому
языку, а также языковедов других специальностей.
Редакция литературы по филологии
Заведующий редакцией В. А. ЗВЕГИНЦЕВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
1
А. Бах, автор учебного пособия „История немецкого языка",
предлагаемого в русском переводе советскому читателю, является
известным специалистом в области немецкой диалектологии и
истории языка. Его перу принадлежит ряд работ, в том числе
двухтомная монография, посвященная исследованию имен собствен-
ных в немецком языке*. Широко известна его сводная работа по
немецкой диалектологии, второе издание которой опубликовано
в 1950 г.** Еще большей популярностью пользуется „История
немецкого языка \ выдержавшая в течение относительно короткого
времени 5 изданий. Эта популярность объясняется тем, что дан-
ная книга представляет собой пособие по истории немецкого
языка, в котором широко используются достижения современных
исследований в области изучения литературного языка и диалектов*
Оригинальное по замыслу исследование Т. Фрингса „Grund-
legung einer Geschichte der deutschen Sprache", являясь фактически
обобщением результатов многолетних диалектологических изыска-
ний самого автора, не дает систематического описания развития
немецкого языка, поскольку в задачу автора входило изложение
своей точки зрения лишь по некоторым проблемам. Краткий очерк
истории немецкого языка Г. Мозера*** очень схематичен вслед-
ствие сжатости изложения материала. Что касается известной,
являющейся в некоторой степени классической, работы О. Беха-
геля „История немецкого языка", последнее издание которой
вышло еще в 1928 г. ****, то она в настоящее время значи-
тельно устарела. В равной степени это относится и к книге
3. Фейста *****.
История немецкого языка А. Баха выделяется, таким образом,
как пособие, дающее систематическое изложение всего процесса
развития немецкого языка с учетом новейших исследований по
отдельным проблемам немецкой диалектологии и истории немец-
кого языка. В этом одно из основных достоинств данной работы.
Широко используя методы лингвистической географии и богатый
* А. Bach, Deutsche Namenkunde, Bd. I—И, 1943—1953.
** A. Bach, Die Mundartforschung, изд. 2, 1950.
*** H. Moser, Deutsche Sprachgeschichte, 1950.
***** O. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928.
***** S. Feist, Die deutsche Sprache, изд. 2, 1933.
6
Предисловие
диалектный материал при характеристике языковых процессов
различных периодов, начиная от эпохи существования германской
языковой общности и кончая двадцатым веком, А. Бах вместе
с тем достаточно подробно останавливается на развитии письмен-
ности. В этой связи он выделяет различные жанры и стремится
показать стилевые особенности языка разных письменных памят-
ников. Создание первых переводных памятников религиозного со-
держания и первых глоссариев; зачатки философской литературы
X в. и проза мистиков XIII в.; возникновение немецкой деловой
прозы в XIII в* и создание богатой художественной литературы
XII—XIII вв.— все эти звенья истории немецкого письменного
языка получают новое осмысление в связи с привлечением мате-
риалов современной и исторической диалектологии.
Книга А. Баха является первым обзорным трудом по истории
немецкого языка с широким освещением проблем развития лите-
ратурного языка, по терминологии автора, Gemein- oder Hochsprache.
Исцользуя как старые, так и новейшие исследования по этому
вопросу, автор стремится показать сложность взаимоотношений
языка рыцарской литературы XIII в. с диалектами той же эпохи.
Еще более детально А. Бах останавливается на характеристике
языковых отношений XIV—XVI вв., особенно на деятельности
М. Лютера, а позднее грамматиков-нормализаторов XVII—XVIII вв.
Начиная свою историю языка с характеристики эпохи суще-
ствования общегерманского языка, А. Бах доводит ее до XX века.
Наиболее подробно автор освещает процесс развития словарного
состава языка. Смело можно сказать, что это первая общая работа
по истории немецкого языка, где так широко привлечен разнооб-
разный лексический материал. Написанная на уровне достижений
современной зарубежной германистики работа А. Баха представ-
ляет несомненный интерес для советского читателя, несмотря на
ряд существенных недостатков как в постановке отдельных тео-
ретических вопросов, так и в трактовке самого лингвистического
материала. Наши расхождения с автором отмечаются не только
в примечаниях, но и в последующих разделах предисловия.
2
Помимо разделов, посвященных собственно истории немецкого
языка, книга А. Баха содержит теоретическое введение, а также
главы, дающие краткие сведения об индоевропейской семье язы-
ков и о группе германских языков. Теоретический уровень от-
дельных глав, их оснащенность лингвистическим материалом
весьма различны. Так, например, изложение материала в главах
„ Индоевропейский язык* и „Индоевропейские языки" отражает
в основном тот уровень разработки вопросов сравнительного
изучения индоевропейских языков, который был достигнут еще в
Предисловие
7
конце XIX в. Показательно в этом отношении высказывание самого
автора, по мнению которого основные черты индоевропейского пра-
языка были установлены немецкой наукой еще в XIX в. Очевидно,
имеются в виду исследования Боппа, Шлейхера, Бругмана и Дельбрю-
ка, сыгравшие, несомненно, большую роль в разработке вопросов
сравнительно-исторического изучения индоевропейских языков,
однако представляющие в настоящее время, хотя и важнейший, но
все же пройденный этап в истории сравнительного языкознания.
А. Бах совершенно не принимает во внимание те новые веяния,
которые обозначились еще в работах А. Мейе, X. Педерсена и
особенно в исследованиях Э. Бенвениста, Ю. Куриловича, Я. Сафа-
ревича и многих других. Усовершенствование самой методики
сравнительно-исторических исследований, еще в большей степени—
изучение нового материала, ставшего доступным исследователю в
результате открытия ранее неизвестных языков Передней Азии,
способствовали изменению представлений о древнейшем струк-
турном типе индоевропейского праязыка. Между тем изложе-
ние фактов сравнительной фонетики и сравнительной грамматики
индоевропейских языков дается А. Бахом в духе известной ра-
боты К. Бругмана и Б. Дельбрюка „Grundriß der vergleichenden
Grammatik". Создается впечатление, что так называемая ларингаль-
ная теория, а также работы по структуре индоевропейского корня,
фонологические исследования, связанные с реконструкцией фонем-
ного состава индоевропейского языка, наконец, отдельные иссле-
дования по вопросам древнейшей индоевропейской словоизмени-
тельной системы остались неизвестными автору (подробнее см.
примечания).
Приверженность к устаревшим схемам сравнительного языко-
знания сказалась у А. Баха и в понимании принципа подразделе-
ния индоевропейских языков на группы centum и satgm, и в трак-
товке балто-славяно-германских связей и т. д. Следует, однако,
оговорить, что главам, посвященным изложению материала, отно-
сящегося к общей характеристике индоевропейских языков, отве-
дено в рассматриваемой книге сравнительно немного места.
* *
Теоретические основы своего исследования А. Бах кратко
излагает в введении (стр. 15—23), при этом совершенно бесспорные
положения переплетаются с весьма неясной, а часто и ошибочной
трактовкой важнейших лингвистических понятий. Так, например,
автор справедливо отмечает связь истории языка с историей на-
рода и указывает, что развитие языка отражает судьбы говоря-
щего на этом языке народа. Процесс языковой дифференциации,
в частности образование диалектов одного языка, непосредственно
связан с территориальным обособлением отдельных племенных групп,
8
Предисловие
с выделением в более поздние периоды} феодальных территорий.
Ведущая роль того или иного диалекта в процессе развития кон-
кретного языка обусловлена обычно ведущей ролью территории
(на которой бытует этот диалект) в экономической, политической
и культурной жизни народа. Поэтому справедливы рассуждения
А. Баха, связанные с описанием исторических условий, определив-
ших ведущую роль литературного языка юго-запада в XIII в. или
ведущую роль восточно-средненемецкого варианта литературного
языка в XV в. Изучение взаимодействия диалектов одного языка,
распространения отдельных диалектных явлений, анализ связей
различных языков, влияния одного языка на другой не могут быть
оторваны от конкретных исторических условий, в которых реали-
зуются эти процессы. Расширение функций немецкого языка, его
применение в письменном общении, а тем самым и создание пись-
менности, проникновение немецкого языка в делопроизводство,
вытеснение латыни из религиозной, публицистической и научной
литературы — все эти важнейшие этапы в развитии и обогащении
немецкого языка могут быть всесторонне освещены только на
фоне общей истории немецкого народа. И все те исторические
справки, которые дает А. Бах при изложении перечисленных выше
фактов, конечно, необходимы. Более того, связь истории языка
и истории народа могла быть показана более глубоко и исчерпы-
вающе.
Но А. Бах не ограничивается изложением этих конкретных и по-
тому бесспорных фактов. Для него связь истории языка с историей
народа имеет и некое мистическое содержание, обусловленное
связью духа народа (Volksgeist), его миропонимания (Weltbild) со
структурой языка данного народа. Вслед за Вейсгербером, на кото-
рого автор ссылается неоднократно, А. Бах приходит к положениям,
повторяющим высказывания различных представителей современ-
ного неогумбольдтианства. По мнению А. Баха, „не только в сло-
варном составе, но и в стилистических и синтаксических формах"
проявляются „ способность или неспособность, склонность или
отвращение народа к логическому членению*4. Такое упрощенное,
искаженное понимание сложных форм связи истории народа, мыш-
ления и строя языка, как известно, нередко приводило к шовинисти-
ческому истолкованию конкретной специфики того или иного языка.
Неудивительно поэтому, что субъективная оценка проявляется и у
А. Баха в трактовке отдельных вопросов истории немецкого языка.
Уже в теоретическом введении автор противопоставляет много-
образию диалектов единство „общего" языка (Gemein- oder Hoch-
sprache). Понятие Gemein- или Hochsprache частично сближается
с нашим понятием литературного языка, поскольку здесь выде-
ляется единая обработанная форма языка, противопоставляемая
диалектам. Следует особо подчеркнуть, что А. Бах не отождествляет
Hochsprache с Schriftsprache. В определенные исторические эпохи
Предисловие
9
Hochsprache проникает и в устное общение. Hochsprache, как
и диалект, является созданием народа. Однако, по мнению Баха,
процесс создания Hochsprache иной, чем процесс образования
диалекта, и в этом утверждении с Бахом можно согласиться,
поскольку Hochsprache выступает как обработанная форма языка,
где значительную роль играет сознательный отбор. Но Бах видит
их отличие прежде всего в социальной обусловленйости всякого
общего языка. Для него эта форма или этот тип языка возникает
в социально ведущем слое первоначально ограниченной территории,
территории, играющей в известную эпоху особую роль в полити-
ческой жизни всего народа. Затем первоначально местный тип
Hochsprache распространяется на господствующие социальные
слои других областей, которые, однако, могут внести и свой вклад
в этот язык. Постепенно развивающийся общий язык охватывает
разные слои народа, разные сословия и приобретает, согласно
выражению Баха, „подлинно национальный характер". Активным .
творцом общего языка, таким образом, оказывается некий веду-
щий слой, повидимому, господствующие классы определенной
эпохи, народные же массы лишь пассивно воспринимают этот
язык. Причем как бы игнорируется тот факт, что основой об-
щего языка является тот же язык народа. (Подробнее см. при-
мечания.)
Следует вместе с тем отметить, что само понятие Gemein- oder
Hochsprache не обладает достаточной исторической конкретностью
в труде А. Баха, так как специфике отношений, существовавших
в различные исторические эпохи между обработанной формой
языка и многообразием диалектов, не уделяется достаточного
внимания.
Неверная трактовка понятия Gemein- oder Hochsprache прояв-
ляется особенно ярко в том, что общий язык рассматривается
прежде всего как Sondersprache—„особый язык", своего рода
социальный жаргон. Перечисляя на стр. 22 проблематику истории
языка, А. Бах в пункте 6 называет „Особые языки (Sonderspra-
chen) социальных групп". Как видно из дальнейшего изложения
конкретного материала, к этой категории он относит узко профес-
сиональные жаргоны, например язык горняков, а также и жаргоны
различных групп общества — студенческий жаргон, жаргон моря-
ков, воровской жаргон и т. д. Тем более странным кажется,
что в пункте 7 он отмечает „подымающийся над диалектами
общий язык, который прежде всего должен быть охарактеризован
как особый язык (Sondersprache)". Очевидно, такое определение
отнюдь не соответствует специфике общего языка, тем более,
что к разновидности Gemein- oder Hochsprache А. Бах относит
и современную единую норму немецкого национального языка.
Необходимо вместе с тем указать, что большой фактический ма-
териал, приводимый автором в тех разделах его книги, где иссле-
10
Предисловие
дуется процесс становления современной литературной нормы
немецкого языка, находится в противоречии с упомянутым выше
толкованием общего языка. Более того, книга А. Баха является
первым учебным пособием по истории немецкого языка, где так
широко привлекается материал, относящийся к развитию немецкого
литературного языка в его соотношении с диалектами, что, не-
сомненно, является одной из сильных сторон этой работы. Не-
ясность и противоречивость в трактовке некоторых вопросов, свя-
занных с исследованием процесса становления литературной нормы,
объясняются в значительной степени тем, что А. Бах не показал
достаточно определенно место так называемого общего языка
во всей системе форм и разновидностей народного языка.
В процессе развития литературного языка, особенно в процессе
выработки единой нормы национального языка, значительную роль
играют те мастера слова, которые обрабатывают народный язык,
шлифуют его. Именно в этом сказывается влияние художествен-
ной литературы и публицистики на развитие языка и выработку
единой общенародной нормы. В. И. Ленин в своих высказываниях
о русском языке называл его языком Тургенева, Толстого, Добро-
любова и Чернышевского. Но вместе с тем, нельзя забывать того,
что в творениях художественной литературы народный язык лишь
отшлифовывается и совершенствуется. Единство языка великих
творений слова и народно-разговорного языка образует основу
бессмертия подлинно художественной литературы, в отличие от
эстетских изысков-декадентов различных эпох и стран.
Несмотря на активную роль художественной литературы и
публицистики в развитии языка, особенно в эпоху становления
единой литературной нормы, значение писателя, степень его вли-
яния на судьбы, языка зависит от того, сумел ли он отобразить
и фиксировать именно то, что является общенародным, что отра-
жает тенденции развития языка. В противном случае дальнейшее
развитие языка сметает со своего пути плоды неудачной деятель-
ности „реформаторов языка".
А. Бах в качестве одного из движущих факторов языкового
развития отмечает деятельность „ведущих личностей44 (Führende
Persönlichkeiten). Характерно, что изучение деятельности по-
следних включается как особый пункт (9) в перечень пробле-
матики по истории языка (см. стр. 22). Поэтому в каждый
выделяемый автором период истории языка, даже в общегерман-
скую эпоху, он ищет „ведущих личностей44, правда, в отношении
названной эпохи Бах вынужден признать, что тогда „ведущие
личности44 не выступали достаточно отчетливо (?). Впрочем, от-
сутствие ярких „ведущих личностей44 отмечается и в отношении
немецкого языка с V по XI в. В IV в. А. Бах считает „веду-
щей личностью44 у готов готского епископа Вульфилу, в Гер-
мании XVI в. он выделяет Мартина Лютера и, наконец, для
Предисловие [ \
нового периода, от XVII по XX в., он называет Шиллера и Шо-
пенгауэра. Уже сам подбор имен показывает, насколько условно
для Баха понятие „ведущей личности" в языковом развитии.
Мартин Лютер, языковая деятельность которого является важ-
ным звеном в процессе становления современной литературной
нормы немецкого языка, фактически включается в один ряд
с готским епископом Вульфилой. Между тем, если даже от-
влечься от глубоких различий, связанных с конкретной исто-
рической обстановкой, в которой действовали М. Лютер и епи-
скоп Вульфила, речь идет о несоизмеримых величинах. М. Лютер
действительно оказал значительное влияние на фиксацию единой
литературной нормы немецкого языка, поскольку именно благо-
даря его переводу библии и его публицистическим произведе-
ниям восточно-средненемецкий вариант литературного языка был
поднят до уровня наддиалектной нормы. Готская же библия
Вульфилы, созданная для племени, не знавшего грамоты и к тому
же вскоре утратившего свой родной язык, не могла оказать
сколько-нибудь значительного влияния на развитие готского
языка. Конечно, примечателен сам факт первого перевода библии
на готский язык, но если даже предположить, что перевод всех
дошедших до нас частей Нового и Ветхого Завета принадлежит
Вульфиле, что в настоящее время представляется маловероятным,
и тогда этот памятник остается изолированным явлением в истории
готского языка.
Далее, если к „ведущим личностям" в области языкового раз-
вития Бах относит Вульфилу, то не меньшая роль принадлежит
таким деятелям древненемецкого периода, как переводчики Иси-
дора и Татиана, первые немецкие глоссаторы и т. д. Между тем
А. Бах не относит их к категории „ведущих личностей". Столь
же странным является и выделение „ведущих личностей" последнего
исторического периода: из представителей классической немецкой
литературы, оказавшей огромное влияние на развитие немецкого
языка, назван только Ф. Шиллер, даже Лессинг и Гёте „забыты".
Рядом же с Шиллером выделен Шопенгауэр. Крайняя субъектив-
ность критериев характеризует все рассуждения А. Баха о „ве-
дущих личностях", а настойчивое стремление обнаружить эти
„личности" в каждый период и в любой исторической обстановке
воспринимается как некая запоздалая дань своеобразному „вож-
дизму".
3
Наиболее интересными в работе А. Баха являются разделы,
посвященные истории немецкого языка с VIII по XVII в. В отли-
чие от классической работы О. Бехагеля, этот исторический
очерк дает подробное изложение проблем, связанных с изучением
развития литературного языка в его соотношении с диалектами.
12
Предисловие
Выделяются по использованному материалу и обобщениям па-
раграфы, посвященные развитию литературного языка XII—XIII вв.
и XV—XVI вв. А. Бах включает в свой очерк и характеристику
языка различных жанров письменности, бегло касаясь также сти-
левых особенностей языка отдельных жанров. Вместе с тем раз-
витие литературного языка изучается на фоне подробного анализа
основных диалектов немецкого языка. Особое внимание обращается
на междиалектные связи, на распространение отдельных явлений
за пределы первоначального очага, так называемые „излучения"
(Strahlungen). Широко используя богатую диалектологическую
литературу, автор стремится связать языковые процессы с исто-
рическими отношениями между различными феодальными терри-
ториями, с различными культурными влияниями.
Метод лингвистической географии применяется автором
и в отношении дописьменного периода истории немецкого
языка.
При изучении развития различных аспектов языка автор уде-
ляет основное внимание лексике. Различные пути обогащения
словарного состава, особенно процесс заимствования, диалектная
дифференциация словаря, социальная дифференциация словаря,
словарь различных профессиональных и социальных групп —вот
те вопросы, которые занимают А. Б§ха. Широко привлекается
жаргонная лексика, а именно слова солдатского, студенческого,
воровского жаргона, причем списки примеров отнюдь не ограни-
чиваются словами, вошедшими в лексику литературного языка
или Umgangssprache. Но нужно сказать, что лексикологические
разделы книги Баха часто перегружены примерами, мало инте-
ресными с точки зрения развития немецкого языка, словами ма-
лоупотребительными, различными лексическими редкостями. При-
водя списки слов, заимствованных из разных языков, автор никак
не дифференцирует слова, получившие широкое распространение
в немецком языке, от таких слов, которые употребляются только
в связи с характеристикой быта определенных стран. Вместе
с тем почти не показано развитие философской, общественно-по-
литической и научной терминологии. Мало внимания уделяется
и вопросам выработки лексической нормы.
По сравнению с лексикологическими разделами разделы
исторической морфологии и особенно синтаксиса разработаны
автором менее подробно. Полнее дается фонетический материал.
Вообще, надо заметить, что автора интересует главным образом
внешняя сторона языкового развития, но не развитие самой язы-
ковой структуры. Поэтому все сведения относительно развития
фонетического и грамматического строя языка имеют несколько
разрозненный характер.
При всем том работа А. Баха, как мы уже сказали, по харак-
теру материала, по историческим подробностям, которыми она
Предисловие
13
насыщена, представляет несомненный интерес. Она является цен-
ным пособием по истории немецкого языка, широко знакомящим
читателя с достижениями современной немецкой диалектологии
и истории языка.
Следует специально отметить, что А. Бах довольно широко
применяет в качестве терминов неологизмы, употребительные в
немецкой диалектографической литературе, как, например, Sprach-
landschaft „область распространения языка или диалекта", буквально
„языковой ландшафт", Strahlungen „излучения", Verkehrsgemein-
schaft „языковое единство, складывающееся в результате общения"
и т. д. Термины эти не имеют определенных принятых эквива-
лентов в русском языке и поэтому в переводе они передаются по
преимуществу описательно.
Книга А. Баха снабжена богатой библиографией, которая дается
автором обычно в конце каждого параграфа, а иногда и в сере-
дине текста. Подобный способ вызывает многократные повторения.
В нашем издании перевода книги Баха библиография вынесена
в конец книги. Кроме того, библиография к первым разделам
книги частично устарела, так как автор не учел многих новейших
исследований по сравнительной грамматике индоевропейских язы-
ков, а также по сравнительной грамматике германских языков.
Поэтому библиография, относящаяся к данным разделам, была
нами составлена заново. Что касается литературы к остальным
разделам, то она в основном сохранена в том виде, как была
дана автором. Добавлены лишь статьи и работы, вышедшие в
последние годы, а также опущены некоторые мелкие работы, не
имеющие непосредственного отношения к истории немецкого языка.
Кроме того, опущен последний параграф книги как не пред-
ставляющий интереса для советской научной общественности.
М. Гухман.
ВВЕДЕНИЕ
§ 1. История немецкого языка — это сведение во-
едино результатов исторических исследований в различных обла-
стях науки о немецком языке и одновременно попытка объяснить
общий процесс развития языка на основе движущих сил этого
процесса. Отдельными областями такого исторического рассмот-
рения являются: исторические фонетика, морфология, словообра-
зование и синтаксис (т. е. так называемая „историческая грамма-
тика немецкого языка44), далее, лексикология (т. е. сумма попыток
осветить развитие словарного состава, происхождение и значение
слов) и, наконец, немецкая диалектография, история немецкого
стиля и стихосложения.
§ 2. Каждый язык в своем возникновении и развитии связан
с некоей общностью людей (Gemeinschaft). Он отражает ее
особенности и судьбы. Не останавливаясь здесь на самом вопросе
возникновения языка, а также на причинах возникновения отдель-
ных языковых изменений, отметим, что в развитии языка, как и
во всех проявлениях человеческой культуры, действует один ве-
дущий принцип, а именно: в каждой общности существует стрем-
ление к „выравниванию44 (Ausgleich), единству (Einheit) и унифи-
кации (Vereinheitlichung) культурного достояния, а следовательно,
и языка. Там же, где территориальная общность, имеющая еди-
ный язык, распадается на отдельные группы, в последних возни-
кают противоположные языковые явления (ср. § 21 и ел.). Так,
после переселения готов и других германских племен из Сканди-
навии вместо прежней северогерманской языковой общности воз-
никли более поздние северогерманская (на старой родине) и во-
сточногерманская (от Одера до территории за Вислой) языковые
общности. После дальнейшего территориального обособления от-
дельных групп обе общности распались на новые, -более или ме-
нее своеобразные наречия, отличающиеся друг от друга и свя-
занные в каждом отдельном случае с более узкими общностями.
Северогерманский язык разделился на западно- и восточноскан-
динавский, которые затем также расчленились на диалектные
группы: норвежскую и исландскую в первом случае и датскую и
шведскую—во втором. Отдельные территориальные общности (räum-
liche Sondergemeinschaften) внутри этих групп опять-таки приоб-
ретали своеобразные языковые черты, даже в пределах отдельной де-
16
Введение
ревни. Почти каждая деревенская общность (dörfliche Gemeinschaft)
отличается по своему языку, хотя бы в деталях, от соседней.
Правда, описанное выше членение может частично устраняться
благодаря тому, что в процессе дальнейшего развития различные
территориальные группы в результате взаимного общения состав-
ляют более прочное единство (die Einheit des Verkehrs). При этом
в них опять создаются новые общие языковые формы либо вслед-
ствие устранения предшествующей разобщенности, а также раз-
делявших эти группы новообразований, либо в результате появ-
ления новых общих черт. В указанных условиях процесс этот
совершается, как правило, благодаря распространению тех форм,
которые употребляются в языковом единстве, играющем ве-
дущую роль во вновь складывающейся общности (führende Ver-
kehrseinheit der Gemeinschaft). Мы имеем здесь в виду — как и
при воздействии совершенно чужих языков—„языковое из-
лучениеа (sprachliche Strahlung).
§ 3. Только что названный процесс приобретает своеобразное
значение там, где на различные территориальные группы (диалек-
ты) одного языка накладывается искусственный по своему харак-
теру языковой тип-—о бщий язык (Gemein- oder Hochsprache) [1].
Он развивается иначе, чем связанные с определенной территорией
диалекты. Предпосылкой для его развития является соединение
отдельных территориальных общностей в культурное, хозяйствен-
ное и политическое единство. Как правило, такой общий язык не
устраняет диалекты, каким бы сильным ни было унифицирующее
воздействие, которое он с течением времени на них оказывает [2].
* Формирование особого поэтического языка (Kunstsprache)
не обязательно связано с развитием общего языка (см. конец § 51).
Если группы диалектов одного языка не примыкают к развив-
шемуся в нем общему или литературному* языку (Hoch- oder
Gemeinsprache), если они, кроме того, вступают в особо тесную
связь с чужими наречиями и вырабатывают даже самостоятель-
ные литературные языки, то возникают так называемые побоч-
ные языки (Nebensprachen), которые следует отличать от диа-
лектов. Побочными языками немецкого можно считать новоеврей-
ский (das Jiddische; см. § 140) и немецкий язык в Пенсильвании
(das Pennsylvania-Deutsch; см. § 147). Африкаанс (Afrikaans —
язык буров)- является побочным языком нидерландского (см.
§ 188а) [3].
§ 4. В процессе развития языка играют роль не только тер-
риториальные общности. Несмотря на объединяющие их нераз-
рывные связи, эти общности могут расщепляться на социальные,
сословные и профессиональные группы, которые также склонны
* Термин Hochsprache по своему содержанию ближе всего к нашему пони-
манию литературного языка. Этим объясняется наш перевод данного термина.
Общий язык. Язык поэзии. Сословные языки 17
к языковому выделению из территориальных единств — к образо-
ванию специальных сословных языков или жаргонов
(Standes- oder Sondersprachen). К тому же во многих случаях эти
социальные группы бывают связаны с близкими группами
соседних областей и даже иноязычных народов. Так, например,
немецкое средневековое рыцарство вышло за пределы террито-
риальных единств, даже за пределы национальных границ не-
мецкого народа и вступило в тесные связи с французским ры-
царством, что сильно отразилось на немецком языке (см. § 92 и
ел.). У купеческого сословия, как и у техников, летчиков, вра-
чей, моряков, существует свой особый язык. В отношении сло-
варного состава он также выходит за пределы территориальных
групп и национальных границ (см., например, § 116) [4].
Социальные и другие группировки, поскольку они, вследствие
тесной связи с территориальными общностями и с национальным
единством, воздействуют на эти последние, оказываются носите-
лями языкового выравнивания (Ausgleich), хотя их влияние рас-
пространяется только на отдельные элементы словарного состава.
Лишь одна социальная группа, пользующаяся наибольшим авто-
ритетом и наиболее длительным влиянием на всю общйость в це-
лом, сможет (когда настанет для этого время) настолько спло-
тить некое количество территориальных общностей в языковом
отношении, что они признают для себя обязательным литератур-
ный язык (Hochsprache), первоначально употреблявшийся только
в этой избранной группе [5]. (При этом подобный язык отнюдь
не всегда обязателен для всех сложившихся на одной и той
же основе диалектов: „немецкая" в этническом и языковом от-
ношении Голландия [ср. англ. Dutch] никак не связана с литера-
турным немецким языком [deutsche Hochsprache]; ср. § 133.) [6].
Попутно укажем лишь, что в процессе формирования литератур-
ного языка (Hochsprache), который является первоначально достоя-
нием только одной группы и только в дальнейшем получает общее
распространение, решающее участие обычно принимают талант-
ливые индивидуумы — личности, играющие в области
языка ведущую роль (см. § 10); вспомним хотя бы о роли
М. Лютера в истории немецкого языка (см. § 125) [7].
§ 5. Сложившийся указанным выше образом литературный язык
(Hochsprache) определенной общности развивается
дальше под воздействием различных сил. В большинстве слу-
чаев в сфере распространения этого языка возникают своеобразные
процессы, носителем которых является менее скованный террито-
риальными узами культурный слой населения в районах, где господ-
ствует литературный язык. Мы наблюдаем эти процессы, например,
в борьбе общенемецкого языка с латинским языком ученых про-
шлого или с французским разговорным языком высших слоев не-
мецкого общества в XVII и XVIII столетиях (ср. § 141, 153).
2 История немецкого языка
18 , Введение
Наряду с этим, однако, оказывается, что местные языковые формы
тех диалектных областей, где распространился литературный язык,
начинают влиять на этот наслоившийся на диалекты тип литератур-
ного языка: на произношение, словарный состав и т. д. (ср. § 187).
Указанные достижения ведущего в языковом отношении слоя на-
селения, а вместе с ним и литературного языка приобретают отчасти
значение и для диалектов. Отсюда явствует, что литературный язык
и диалекты взаимодействуют друг с другом, а специальные язЬжи
почти всех социальных групп (см. § 4) обыкновенно оказывают
постоянное влияние на литературный язык и диалекты.
§ 6. Лишь совокупность территориальных и социальных сил,
действующих внутри обширной культурной и языковой общности,
а также их взаимопроникновение, направляемое существующим
соотношением культурных и политических сил, придает в конеч-
ном счете литературному языку его национальную окраску. Лите-
ратурный язык с его формами, складывавшимися в течение сто-
летий,—это единственный в своем роде продукт, созданный си-
лами, не зависящими от воли людей. В его формировании участ-
вует вся нация, независимо от того, в какой территориально или
социально ограниченной среде он впервые зародился. Литературный
язык распространяется из господствующего слоя (Führerschicht)
населения той территории, которая играет главенствующую роль
в политическом отношении (т. е. того слоя, который прежде всего
прочными корнями связан со своим родным диалектом [heimisch-
landschaftliches Sprachtum], хотя обычно он вступает также в более
широкие связи) [8]. Вначале этот литературный язык подчиняет
себе господствующий слой населения зависимых диалектных об-
ластей. Однако вскоре языковые элементы этих областей прони-
кают в литературный язык и становятся общеупотребительными на
всей территории. Коренная перестройка национального общеязы-
кового типа может произойти лишь в том случае, если культур-
ная и политическая гегемония внутри объединенных одним лите-
ратурным языком территорий перейдет от господствующего слоя
той области, которая первоначально играла ведущую роль, к го-
сподствующему слою какой-нибудь другой. А так как в литератур-
ном языке в конечном счете получают свое выражение, хотя и в раз-
личной степени, культурные достижения и особенности всех тер-
риторий, сословий и слоев населения, то он приобретает поистине
национальный характер.
§ 7. Вполне развившийся литературный язык является тем идеа-
лом, который редко встречается в чистом виде. Даже в изыскан-
ной речи самого образованного• человека, говорящего на этом
языке, временами еще звучат в той или иной форме отголоски
влияния его родного диалекта (языковой территории). Образо-
ванный немец обычно никогда не добивается овладения языком,
вполне свободным от каких бы то ни было территориальных
Язык и мировоззрение
19
уз, — так называемым немецким сценическим языком
(Bühnensprache; см. § 184/. Он говорит на разговорном
языке образованных людей своей местности (gebildete land-
schaftliche Umgangssprache), не порывая связи с местным диалектом
ни в лексике, ни в произношении. Человек из народа, говорящий
обычно только на диалекте, едва ли вполне поднимается до уровйя
местного разговорного языка, причем даже тогда, когда он сознатель-
но избегает говорить на диалекте. Однако все круги и слои населе-
ния косвенно пользуются идеальным типом литературного языка,
так как они, во всяком случае, в состоянии понимать этот язык;
§ 8. Мы попытались обрисовать здесь некоторые наиболее об-
щие линии развития языка цивилизованного народа. Нам остается
лишь решительнее, чем это делалось до сих пор, подчеркнуть,
что в истории народа не было таких эпох, которые
не оказывали бы влияния на его язык. Любое исто-
рическое событие, а также основывающиеся на нем языковые
процессы находятся в теснейшей зависимости от характера
народной общности и входящих в нее групп. При этом со-
вершенно безразлично, идет ли речь о процессах внутри нации
или процессах, возникающих под действием таких исторических
сил, которые влияют на эту общность извне, ибо и в последнем
случае восприятие внешних влияний определяется спецификой са-
мой общности: они могут приниматься, отвергаться или видоиз-
меняться. Следовательно, в языке постоянно проявляется истори-
чески изменчивый дух данной общности. А так как этот дух
зиждется на борьбе этнической основы данной общности с окру-
жающим миром, то—при всей неизменности духовного облика
народа — приходится постоянно учитывать некоторые исторически
обусловленные изменения. Они должны отражаться и в языке.
При этом необходимо подчеркнуть, что все созданное опытом
и духом каждой исторической эпохи становится на длительный
период достоянием языка. В результате этого, отложения отдельных
эпох, тесно связанные между собой и постоянно уподобляющиеся
друг другу под воздействием вечно живой индивидуальности на-
рода, наслаиваются друг на друга. Все сказанное относится в рав-
ной мере к литературному языку и к диалектам. И это обстоятель-
ство усиливает отмеченный выше национальный характер каждого
языка.
§ 9. Для того чтобы обрисовать отношение языка к ми-
ропониманию и специфическим особенностям на-
рода, следует иметь в виду, что каждый язык называет в своем
словарном составе лишь ту часть поддающихся наименованию
предметов окружающего мира и те явления из сферы духовной
жизни, которые имеют значение для носителей данного языка.
Таким образом, язык не является только зеркалом миропонима-
ния его носителей, он позволяет, кроме того, узнать направление
2*
20
Введение
их интересов и их духовный склад. Благодаря тому, что понятия,
выражаемые словами-символами, получают особое содержание,
свойственное часто лишь данному языку (отсюда непереводимость
многих выражений), язык создает, исходя из своеобразия духов-
ного склада, миропонимание, присущее лишь носителям данного
языка [9]. Это возможно прежде всего потому, что в значении
слов содержится известная оценка действительности, которая от-
ражает специфику языковой общности. Однако эта специфика от-
ражается не только в словарном составе, но и в стилистических
и синтаксических формах. Последнее позволяет обнаружить у того
или иного народа способность или неспособность, склонность или
несклонность к логическому членению. Здесь необходимо лишь
указать на особенности духовного склада — также оказывающего
формирующее влияние на язык—-отдельных территориальных групп
и социальных слоев, на особенности духовного склада, отраженного
в диалектах, специальных языках (включая поэтический язык), а
также в литературном языке. Правда, эти различия представляют со-
бой только оттенки народного характера в целом.
§ 9а. — I. Национальному обособлению языка под влиянием
только что упомянутых сил противостоит постоянно возобнов-
ляющееся вовлечение языка в межнациональные
связи. Важную роль в истории каждого языка играет длитель-
ная борьба между самостоятельным развитием языка и влиянием
со стороны других (в первую очередь соседних) языков. Послед-
нее иногда приводит к тому,* что, с одной стороны, близко род-
ственные по своему происхождению языки могут вступить друг
с другом в глубокое противоречие, а с другой—могут сильно
сблизиться такие языки, которые первоначально едва ли что-либо
связывало. Например, венгерский язык, относящийся к финно-
угорской семье языков, в настоящее время ближе к западноевро-
пейским языкам цивилизованных народов, чем к мордовскому и
вогульскому языкам, относящимся к той же финно-угорской язы-
ковой семье [10]. Следовательно, генеалогическое родство
языков как бы перекрещивается с культурным
родством, что вовсе не означает ослабления языка. „Сила язы-
ка заключается не в том, что он отвергает чужое, а в том, что
он его поглощает**, — говорит Гёте в „Максимах и размышлениях**.
В лексике влияние извне может проявляться различным образом:
1. путем заимствования: нем. Fenster < лат. fenestra („заимствован-
ное слово"), Philosophie < лат. philosophia („иностранное слово");
2. путем дословного калькирования: нем. Gewissen по образцу
лат. conscientia, Halbwelt по образцу франц. demi-monde;
3. путем свободного калькирования: нем. Vaterland по образцу
лат. patria; Halbinsel = paeninsula, Umwelt ~ франц. milieu;
4. путем переноса заимствованного из другого языка значения на слово
родного языка („заимствование значений"): Sünde в значении лат.
peccatum, Buße — лат. satisfactio, Geist — лат. spiritus.
Генеалогическое и культурное родство языков
21
Ср. иллюстративный материал в § 71, 94, 97, 102, 141, 151, 153, 156 и
ел., 164, 171 и т. д.
Помимо чаще всего наблюдаемого заимствования отдельных слов, заимст-
вуются также целые обороты: den Hof machen переводит франц. faire la cour;
Es fällt mir ein = лат. id mihi incidit (in mentem); gesetztenfalles = лат. posito
casu, откуда также франц. le cas pose.
Кроме того, из других языков могут заимствоваться словооб-
разовательные средства (см. § 63, 2 г и § 93), что, правда, на-
блюдается только в отдельных случаях, и синтаксические формы
(см. § 40), последние отнюдь не редко. Напротив, заимствования
словоизменительных элементов (см. § 148, 3), а также отдельных
звуков (заднеязычное -г по французскому образцу [см. § 155])
единичны.
Европейские языки (а также их ответвления в Новом Свете)
не только постоянно оказывают друг на друга различное по сте-
пени интенсивности (в зависимости от языка и эпохи) влияние, но
они все без исключения в течение 2000 лет испытывают влияние
латыни (даже те из них, которые не возникли из латинского
языка). Воздействие латинского языка явилось плодотворной ос-
новой сближения европейских языков.
Сравним для примера нем. Gewissen — дат. samvittighed — швед, samvete —
русск. сознание — от лат. conscientia, которое в свою очередь восходит к гр.
aov-eC&rjais (syneidesis). Нем. Mitleid — дат. medlidenhed — русск. соболезнова-
ние — франц. compassion — рум. compatimire — англ. compassion — все от лат.
compassio, которое основывается на гр. аоу-яа&аа (sympatheia). Нем. wahrschein-
lich — дат. sandsynlig — швед, sannolik — франц. vraisemblable — русск. правдо-
подобный — от лат. verisimilis и т. д.
Весь только что рассмотренный процесс представляет собой
не что иное, как процесс языкового сближения, который обла-
дает немалой силой и оказывает значительное сопротивление разъ-
единяющим тенденциям, действующим в отдельных националь-
ных языках (ср. § 164). Если теперь немцы и французы, италь-
янцы, англичане и русские взаимно переводят свои новейшие
книги и могут в основном понятно, передавая самое существен-
ное, переводить произведения, написанные на одном из этих язы-
ков, на любой другой, то не последнюю роль при этом играют
процессы сближения, охватившие европейские языки.
II. Правда, мы только в том случае сможем всесторонне оце-
нить рассмотренное здесь явление, если одновременно укажем на
существующие в каждом языке тенденции национализиро-
вать лексику, заимствованную в иноземной форме,
„приспособить" ее к системе данного языка. Сюда относятся
преобразования, упомянутые в пп. 2 и 4 раздела I данного
параграфа; однако и названные в п. 1 непосредственные заим-
ствования часто испытывают такую же судьбу. Их приспо-
собление к немецкому языку происходит путем фонетических
преобразований, посредством изменения рода и флексии, а также
22
Введение
путем словообразования, изменения значений и народной этимо-
логии (ср. § 72, 95, 162).
§ 10. Если утверждать (признавая все значение механических
процессов), что формирование языка осуществляется в духе всей
языковой общности, то следует, однако, учитывать, что всякое
новое явление^в языке, безразлично местное оно или заимствован-
ное, связано первоначально с определенной личностью.
Это явление станет достоянием всей общности лишь в том слу-
чае,*если оно найдет отклик у членов данной общности и будет
воспринято ими. Многие индивидуумы, а на протяжении столетий
и тысячелетий бесконечно многие (хотя отнюдь не все члены
данной языковой общности) выступают творцами того нового
в языке, что на длительное время становится достоянием всей
общности или ее отдельных территориальных и социальных групп.
В связи с этим язык представляет собой национальное творение
всей общности. Только в этом смысле мы можем все же сказать:
народ создает свой язык. Такая точка зрения отнюдь не
уменьшает зависимости языка от народного духа; последний про-
является в каждой творческой личности и влияет на отбор из мно-
жества первоначально лишь индивидуальных образований тех явле-
ний, которые, возвышаясь, становятся достоянием всей общности.
§ 11» Рассмотрев некоторые общие вопросы языкового развития, обратимся
к изучению фактов истории немецкого языка. Мы будем излагать материал
с указанных выше позиций — в соответствии с возможностями, обусловленными
состоянием предшествующих исследований и объемом книги — по отдельным
периодам развития немецкого языка в диктуемой самим материалом последователь-
ности. (Подробности изложения будут зависеть в каждом отдельном случае от того,
какое значение тот или иной материал будет иметь для читателей данной книги.)
В общих чертах мы рассмотрим следующие явления в их развитии и специфике:
1. Области распространения немецкого языка.
2. Использование немецкого языка в различных областях ли-
тературы.
3. Важнейшие новые явления в языке в области фонетики и мор-
фологии, словообразования, синтаксиса, стиля и словарного состава.
4. Языковые „ландшафты" (диалектные территории), силы, форми-
рующие их, а также постоянно меняющиеся связи этих территорий друг с дру-
гом, т. е. языковые „и з л у ч е н и я\
5. Зависимость области немецкого языка от соседних
иноязычных территорий и, наоборот, ее воздействие на них.
6. Специальные языки социальных групп.
7. Возвышающийся над диалектами „общий язык", который прежде
всего следует расценивать как специальный язык.
8. Поэтический язык, который также является специальным языком.
9. Роль ведущих личностей и, наконец,
10. Значение духовного склада отдельных эпох для формирова-
ния языка.
Мы сознаем тесную связь друг с другом всех упомянутых выше моментов
(а также отдельных из них). В первую очередь следует отметить зависи-
мость указанных явлений от духа нации, языкотворческая мощь
которого в настоящее время — при существующем уровне исследований — не
может получить того освещения, какого она заслуживает по своему значению.
ИСТОРИЯ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА
I. ПРЕДИСТОРИЯ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА
1. ИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ ЯЗЫК
§ 12. Немецкий язык принадлежит к группе так назы-
ваемых индоевропейских языков. Их прототип (изу-
ченный в своем позднейшем развитии главным образом немецкой
наукой XIX в.) [11] относится к концу III тысячелетия до н. э.,
т. е. к концу неолита. Он представляет собой относительно еди-
ный язык, который, впрочем, обнаруживает уже известные тен-
денции к диалектному членению (см. § 20). Еще вероятнее пред-
положить, что его относительное единство образовалось путем
сближения различных более древних наречий [12]. Отношение индо-
европейского праязыка к другим языкам мира никогда не удава-
лось точно устанойить. Родиной индоевропейцев большинство не-
мецких ученых — вслед за Хиртом и Коссиной — считают северную
часть средней Европы [13]. Впрочем, имеются и другие точки
зрения (ср., например, § 25).
§ 13. Индоевропейский язык представляет собой высокоразви-
тый флективный язык, хотя в нем ясно обнаруживается еще
более архаичная языковая структура, не знавшая флексий.
Как предполагают, на этой более древней ступени развития предложение,
состоявшее из нескольких слов, образовывалось путем присоединения друг
к другу неизменяемых основ—»корней" (например, i „идти", stha .стоять",
bhendh „связывать"), которые располагались в определенной, твердо установ-
ленной для членов предложения последовательности (период существования
корневого языка — „Wurzelperiodeа). Возможности для склонения и спря-
жения создавались следующим путем: в предложении, которое образовывалось
соединением слов друг с другом без помощи каких-либо окончаний, определен-
ная часть слов несла ослабленное ударение по сравнению со словами, более
важными по значению, и в конце концов превратилась в их префиксы и суф-
фиксы, т. е. в элементы системы склонения или спряжения. В том случае, если
слово, стоявшее изолированно, в составе предложения вступало лишь в весьма
неустойчивую связь с другими его членами, условия для развития флексий
указанного типа были менее благоприятными. И действительно, формы зва-
тельного падежа и формы повелительного наклонения
в единственном числе, к которым применимы эти замечания, не получили в ин-
доевропейских языках никаких флексий: они выступают в качестве чистых основ
(Хбхе [tyke] „волк" [звательный падеж], cpsps [phere] „неси"; -е относится здесь
к основе, а отнюдь не является окончанием).
В древнейшем типе словосложения существительных и при-
лагательных в индоевропейских языках использовалась в качестве первого эле-
мента не падежная форма имени (как это происходило позднее), а просто его
корень. Это обстоятельство также указывает на состояние языка, не знавшее
24
/. Индоевропейский язык
еще падежных окончаний и предшествовавшее периоду индоевропейскою пра-
языка. В таких словах, как лат. hospes < *hostipatis „хозяин дома", agricola
„земледелец", ignifer „факельщик", гр. роёо-ёахтоХо? (rhodo-däktylos) „розопер-
стая", ьтстсо-цах^ (hippo-machiä) „битва всадников", гот. gudafaurhts „богобоязнен-
ный", gastigöds „гостеприимный", grunduwaddjus „фундамент", weinabasi „вино-
град", др.-в.-нем. botascaf „посольство", „послание", первый элемент выступает
в нефлективной форме в противоположность более поздним образованиям типа
лат. legislator, iurisconsultus, aquaeductus, гр. ^ЕХХ^сттгоуто? „Геллеспонт", гот.
baurgs-waddjus „крепостная стена", нем. Waldesruhe, Himmelslicht (ср. § 114,3),
в которых первые элементы являются, несомненно, формами родительного па-
дежа. Этот тип сложных слов мог возникнуть только в тот период, когда вы-
ражение отношений между существительными передавалось при помощи па-
дежных окончаний. В индоевропейский период это становится правилом.
§ 14. В составе гласных индоевропейского праязыка име-
лись звуки а, е, i, о, и; они могли быть как долгими, так и
краткими [14]. Наряду с ними существовал еще один звук, близ-
кий современному безударному е (э) в немецких словах Schlange,,
geglaubt (ср. и.-е. *pater „отец"). Из дифтонгов для индоевро-
пейского праязыка характерны соединения кратких и долгих е,
а, о с последующими i, и, то есть ei, ei, ей, ёи и т. д. При этом
различались два вида долгих ударных гласных: с экспираторным
(одновершинным) ударением ис музыкальным (двувершинным).
Таким образом, различие между гр. им. п. Ttjxrj (time) „честь" и
род. п. tijxtj; (times) существовало еще в индоевропейском пра-
языке. У многих индоевропейских языков оно исчезло. Впрочем,
индоевропейское ударение было свободным [15]: любой слог (без-
различно, корневой или конечный) в известных условиях, опреде-
лявшихся строгими правилами, мог оказываться под ударением
(ср. гр..тратгеС« [träpeza] „стол", тратте^с [trapezes] „стола", тратге-
£ö)V [trapezön] „столов", лат. ämo, amävi, amfcus, araicftia), а не
только корневой слог, как это было в германском (см. § 30).
По сравнению с составом согласных отдельных индоевропей-
ских языков консонантизм индоевропейского праязыка был
беден спирантами [16]; без сомнения, в нем имелось лишь s. Од-
нако для индоевропейского праязыка было характерно чрезвычай-
ное разнообразие смычных—глухих и звонких (b, d, g—р, t, k),
с придыханием и без него (bh, dh, gh — ph, th, kh). Затем он
имел веларные как с призвуком w (kw, khw, gw, ghw), так и без
него. Особенностью индоевропейского языка-основы были слого-
образующие 1, г, ф, п, встречающиеся также в немецком языке
(Scheff(e)l, Ritt(e)r, At°(e)m, brech(e)n); они представлены в и.-е.
*vlkös „волк", *kfnöm „рог", *kintöm „сто", *nomrj „имя".
§ 15. Чрезвычайное богатство форм обнаруживает в индоев-
ропейском праязыке система словоизменения имени и
глагола. В ее образовании участвовали аблаут, основанный на
различных типах индоевропейского ударения (гр. Xemco [leipo] „я
покидаю"—Шопта [lelofpa], лат. capio — cepi, нов.-в.-нем. binde,
band, gebunden), редупликация (гр. Xehroo — ХеХоига, лат. tango—
Словоизменение и словообразование
25
tetigi, гот. haitan „называться*—haihait „я назывался"), а также
значительное число, словоизменительных показателей [17]. Гораздо
реже использовались приставки и инфиксы (как, например, -п-, слу-
жившее в латыни для образования форм презёнса findo, fidi, fis-
sum).
Индоевропейский праязык был намного богаче, формами скло-
нения и спряжения, чем более поздние отдельные индоевропейские
языки. Он имел формы трех различных родов (мужск., женск.,
средн.), а также трех различных чисел (ед., мн. и дв. ч.) для
имени и глагола (ср. дв. ч. гр. тш ттасое [tö paide] „оба мальчика",
iTTTTö) [hfppö] „пара коней"). У имени насчитывалось восемь раз-
личных падежей (именительный, родительный, дательный, вини-
тельный, затем звательный, местный, отложительный и творитель-
ный). Между склонением существительных и прилагательных не
было никакой разницы. Для распределения существительных по
трем родам в индоевропейском праязыке имелись еще реальные
причины; так, например, реки (т. е. речные божества) считались
живыми существами мужского пола, а „мать-земля" и плодовые
деревья—существами женского пола. Лишь по мере усиления
абстрагирования из некогда осмысленного разделения по родам
возникла чисто грамматическая категория.
Личные формы глагола обладали специальными синтетическими
формами для выражения актива, пассива и медиума (ср. гр. ме-
диум Хборк« [lyomai] „я освобождаюсь"). Глагольные времена были
представлены следующими синтетическими формами: настоящим
временем, имперфектом, претеритом, аористом, перфектом (кото-
рый образовывался с помощью редупликации), плюсквамперфек-
том и будущим временем. Глагол имел следующие наклонения:
индикатив, конъюнктив, оптатив (ср. гр. Tratöeu-ot-ju [paideu-oi-mi]
„воспитать бы мне") и императив [18].
§ 16. В области словообразования существовала воз-
можность создавать новые слова путем словопроизводства (с по-
мощью суффиксов; ср. совр. нем. Vater—väterlich), а также пу-
тем словосложения (ср. § 13). Аблаут как словообразовательное
средство также имел известное значение (ср. лат. tego—toga,
sequor — socius, нем. die Binde, das Band, der Bund). При этом
новые слова никогда не создавались из корня с помощью лишь
одного аблаута: первоначально ему всегда сопутствовали и дру-
гие словообразовательные средства. — Повидимому, еще в индо-
европейском языке имена собственные могли образовываться из
двух элементов (ср. гр. врааб-ßoüXoc [Thrasy-boulos], Д7]ц6-<рйо<;
[Demö-philos]/ др.-в.-нем. Kuon-rät, Volkwln и т. д.).
§ 17. Что касается строя предложения, то в индоевро-
пейском языке были представлены уже все известные нам типы
слов, конечно, кроме артикля (ср. § 63). Наряду с повествова-
тельным предложением существовали повелительное и вопроси-
26
1. Индоевропейский язык
тельное предложения. (Современные wer и was продолжают индо-
европейское вопросительное местоимение, соответствуя лат. quo-d
„который", гр. ттбтеро; [pöteros] „который из двух".) Придаточные
предложения, в первую очередь относительные, повидимому, также
были свойственны индоевропейскому языку. Правда, в нем не
удалось установить подчинительных союзов. (Придаточные пред-
ложения возникли из более древних самостоятельных предложений,
например: „Das ist der Mann, der das Pferd gestohlen hat" воз-
никло из „Das ist der Mann; der hat das Pferd gestohlen". „Ich sehe,
daß er kommt"—из „Ich sehe das: er kommt", „Ich gehe nicht, ehe
er kommt"—из „Ich gehe nicht; ehe(r) [т. e. vorher] kommt er".)
§ 18. 1. Индоевропейский праязык обладал богатым сло-
варным составом. Последний свидетельствует об уровне
культуры и о мировоззрении индоевропейцев. Они были воинами
и земледельцами. В ряде индоевропейских языков встречаются
общие элементы в названиях оружия, домашних животных (кроме
осла, мула и кошки), в терминах строительства и земледелия
(садоводство, огородничество, конечно, еще отсутствовали), в на-
званиях телеги и ее частей. Индоевропейцам был также известен
металл, который мы, повидимому, можем считать медью (др.-инд.
äyas / лат. aes / гот. aiz, др.-в.-нем. ёг, также др.-в.-нем. ёпп
„медный"). В системе чисел понятие „сто" играло уже опреде-
ленную роль, возможно, также и понятие „тысяча". Многочислен-
ные индоевропейские термины родства свидетельствуют о том,
что индоевропейцы жили большими семьями или родами. У них
существовали правовые понятия о браке, кровной мести, вире.
Путем сравнения мы можем установить, например, имя одного
индоевропейского божества: гр. Zso; .iradjp (Zeus pater) „Отец
.Зевс" / лат. Juppiter (<Diespiter) / др.-инд. Dyauh pitä / иллир. Aet-
TtazopoQ (Dei-pätyros). Подавляющее большинство слов, признанных
элементами словарного состава индоевропейского праязыка, обо-
значает конкретные понятия.
2. Еще в общеиндоевропейский период встречались заим-
ствования из других языков. К ним относится, несомненно,
др.-инд. parasuh/гр. ttIXsküc (pelekys) „топор", которое возводится
к вавил. pilakku, а также и.-е. *9ster, совр. нем. Stern <вавил.
istar „утренняя звезда". Индоевропейские числительные также,
видимо, в какой-то мере образовались под влиянием вавилонской
культуры. Древнеиндоевропейской является десятиричная система;
следы шестидесятиричной и соответственно двенадцатиричной си-
стемы в индоевропейских языках объясняются, по всей вероятности,
воздействием вавилонского языка. По этой же причине в гер-
манском праязыке слово hund „сто" в более древний период
часто обозначало, кроме того, и так называемую „большую
сотню", т. е. число 120 (2X60), а названия десятков, начиная
от 70, образовались во многих индоевропейских языках особым
Отдельные индоевропейские языки
27
путем, так, например, еще в готском „20u = twai tigjus, „60"=
saihs tigjus, но>же „70a = sibuntehund, „80tt = ahtautehund, „90a=
niuntehund, 100 = tafhuntehund.
Нововерхненемецкие корни слов по самому осторожному под-
счету более чем наполовину происходят непосредственно из индо-
европейских корней.
§ 19. „Общий язык" (Gemeinsprache) не имел, наверное,
для эпохи индоевропейского праязыка никакого значения, однако
здесь играл, повидимому, известную роль поэтический язык
(Kunstsprache). Еще для эпохи праязыка можно считать харак-
терным многостопный стих, состоящий их двух коротких строк,
а также строфу, построенную из трех-четырех коротких строк;
тем самым признается существование языка поэзии, отклоняю-
щегося от повседневного употребления. Первоначально он служил
главным образом культовым целям.
В древнейших многостопных стихах иранской поэзии, в клас-
сическом стихе индийцев (Shloka), в греческом гекзаметре, в са-
турнийском стихе италийцев, в народной поэзии славян, в древне-
германском стихосложении, повидимому, отражаются закономер-
ности индоевропейской метрики.
2. ОТДЕЛЬНЫЕ ИНДОЕВРОПЕЙСКИЕ ЯЗЫКИ
§ 20. Постепенное территориальное членение индоевропей-
цев и смешение возникших таким образом групп с другими
народами (наряду с теми силами, на рассмотрении которых мы
не можем здесь подробно останавливаться) явились факторами,
приведшими к образованию отдельных индоевропейских языков.
Индоевропейский праязык, вероятно, уже в конце III тысячелетия
до н. э. распался на два диалекта. Предполагают, что из них
с течением времени развились группы так называемых satsm-
и centum-языков (sat9m и centum — это различные фонетические
формы современного немецкого слова „hundert" в иранском и в
латыни). В одних индоевропейских языках старые заднеязычные
смычные сохранились как таковые (отсюда — языки группы cen-
tum), в других — они превратились в спиранты (отсюда—языки
группы sat3m). К первым относятся, в основном, западные индо-
европейские языки, т. е. греческий, италийский, кельтский, гер-
манский, иллирийский, несомненно, также хеттский в восточной
части Малой Азии и тохарский в восточной Туркмении [19]. На
языках группы satam говорят преимущественно на востоке.
В Азии к ним относятся: индийский, иранский (язык Авесты и
древнеперсидский), армянский; в Европе: балтийские, славянские
и албанский.
Звуковой состав обеих указанных групп можно пояснить на следующих
примерах: и.-е. *kijit6m „стоа> др.-инд. §atä, авест. Satetn, лит. szimtas, ст.-слав.
28
2. Отдельные индоевропейские языки
сът*/ лат. centum, кельт, (др.-ирл.) cet (c = k!), тох. känt, гр. ixatöv (hekaton),
гот. hund, др.-в.-нем. hunt (h здесь возникло из более древнего к; см. § 28,3).—
Авест. pasu, инд. ра£и / лат. pecus, гот. faihu, др.-в.-нем. fihu „скот". Авест.
dasa, др.-инд. dä§a / лат. decem, гр. Ыш (deka), гот. taihun, др.-сакс. tehan
др.-в.-нем. zehan „десять".
Отдельные группы индоевропейских языков имели расхож-
дения не только в звуковом составе, но и в лексике. Древ-
нейший слой словарного состава индоевропейских языков Европы
свидетельствует о земледельческой и скотоводческой культуре,
а языков Азии — напротив, о преобладании скотоводства. Сле-
дующие' лексические параллели показательны для европейских
языков, а тем самым и для германской группы: гот. arjan „па-
хать" / лат. arare / гр. арбсо (aröö).—- Др.-сев. ardr / лат. arätrum
/ гр. Äpoxpov (ärotron) „плуг".-— Др.-в.-нем., др.-сакс. furh „бо-
розда" / лат. рогса „гряда". Гот. saian, др.-сакс. säian, др.-в.-нем..
säen „сеять" / ст.-слав. съти, лит. Seti, лат. semen „семя".— Др.-сакс,
др.-в.-нем. gersta / лат. hordeum (<*horsdeum) „ячмень" и т. д.
§ 21. Диалектные различия, уже существовав-
шие в эпоху индоевропейского единства, сильнее
развились в отдельных языках тогда, когда (как уже упоми-
налось) носители древнего индоевропейского единства, расселив-
шись по территории будущей Греции, Апеннинскому полуострову
и западной Европе, а в противоположном, восточном направлении —
вплоть до Индии, смешались с коренным неиндоевропейским на-
селением. Индоевропейцы остались хозяевами в завоеванных об-
ластях. Поэтому в процессе борьбы между унаследованным ими
индоевропейским языком и языками подчиненных народов (также
усваивавших язык победителей) постепенно сложились выше-
названные наречия, в которых с течением времени появлялось
все больше существенных новообразований. Из всех этих оформ-
лявшихся индоевропейских языков нас интересует здесь только
германский праязык.
Несомненно, что выделившиеся из индоевропейской общности
племена (которые в конечном счете выработали только что упо-
мянутые языки), несмотря на растущие расхождения в их языке,
еще длительное время продолжали понимать друг друга и вначале
не представляли собой полностью замкнутых групп. Некоторые
из них поддерживали друг с другом связи, менявшиеся на про-
тяжении длительного времени и различные по своей близости. Та-
ким образом, в процессе взаимного общения создавались новые
единства, которые должны были оказывать влияние на язык этих
групп, что выражалось в обоюдных заимствованиях, а также
в общих новообразованиях. Ряд названных выше языков также
возник в результате более позднего расщепления групп, обо-
собившихся внутри индоевропейского праязыка. Во всяком случае,
только такая гипотеза позволяет понять, почему некоторые язы-
Отношение германского праязыка к другим индоевропейским языкам 29
ки, находясь в тесной связи друг с другом, противостоят
остальным.
•
§ 22. По нашему мнению, нельзя представлять себе родство индоевропей-
ских языков по Шлейхеру — в виде родословного древа, а их образование —
лишь как результат постепенного расщепления более древних индоевропейских
языков (т. е. как результат прекращения взаимного общения). Теория волн
И. Шмидта столь же мало объясняет процесс языкового развития, как и тео-
рия родословного древа Шлейхера. По теории Шмидта языковые
изменения сравниваются с движением волн, которые, исходя из одного центра,
распространяются в определенных пределах во всех направлениях. Напротив,
нет никаких сомнений в том, что для объяснения языковых фактов в каждом слу-
чае необходимо одновременно принимать во внимание (как это еще в 1876 г. по-
пытался сделать А. Лескин) и разобщающее влияние различных связей, возни-
кающих в результате общения (Verkehrsgemeinschaft), и языковые излучения, про-
исходившие в различные периоды между отдельными общностями (Verkehrseinheit>,
§ 23. Не подлежит никакому сомнению, что индийский и иран-
ский языки возникли из предшествовавшего им языкового един-
ства, т. е. из индо-иранского или арийского единства. Однако
наука весьма скептически относится к гипотезе о том, что и дру-
гие, тесно связанные между собой индоевропейские языки про-
изошли из общего источника. Обычно считают, что параллельные
явления можно объяснить одним только фактом длительного
соседства отдельных групп и связанным с ним языковым взаимо-
действием; при этом отказываются от предположения, что на
первой ступени развития такие группы составляли единство.
Это относится, например, к взаимосвязям между греческим и ита-
лийскими языками, между италийскими и кельтскими языками.
Аналогичным образом оцениваются различные по своей интенсив-
ности связи германских языков с балтийскими и славянскими
языками на востоке, с кельтскими и италийскими языками—на
юге и западе. Во всяком случае, нет необходимости пред-
полагать существование славяно-германского, гер-
мано-кельтского или итало-германского праязыков.
Несомненно лишь наличие общих черт в этих языках, что объ-
ясняется длительным соседством данных народов и возникающим
в результате территориальной близости языковым взаимодей-
ствием [20].
1. * Общими чертами германской и балто-славянской групп
являются, во-первых, бросающееся в глаза совпадение структуры числительных
одиннадцать и двенадцать (гот. ain-lif, twa-lif / лит. vienuö-lika, dvy-lika), а также
образование дательного падежа множественного числа с помощью суффикса -т
{гот. wulfam .волкам" / ст.-слав. влък*иъ, лит. vilkams). В большинстве индо-
европейских языков здесь имеется суффикс -Ь (ср. лат. hostibus). Однако уже
тот факт, что германские языки относятся к группе centum, а балто-славян-
ские — к группе sat8m (см. § 20), свидетельствует о том, сколь далеки они
друг от друга. Указанные общие черты принято считать более поздними заим-
ствованиями балто-славянских языков из германских [21]. В словарном составе
германских и балто-славянских языков имеются общие лексические единицы,
соответствующие современным немецким Lachs, Leute и Silber; при этом по-
30
2. Отдельные индоевропейские языки
следнее слово заимствовано как в тех, так и в других языках из какого-то
неиндоевропейского (малоазийского) языка [22]. Ср. § 40, 4,5.
2. Общие элементы в словарном составе кельтских и германских
языков основываются, по крайней мере частично, на более позднем заимст-
вовании германских языков из кельтских; так, например, герм, tüna „ограда-
(совр. нем. Zaun) восходит к кельт, dünum, др.-ирл. dün „крепость", „укреплен-
ный город" (ср. англ. town); герм. *lauda-, др.-в.-нем. lot, др.-англ. lead „сви-
нец* — к кельт, (др.-ирл.) luaide; др.-в.-нем. ambaht „слуга*, „служба", гот. andbahts
„слуга" — к кельт, ambactus; герм. *афа- „клятва", догерм. *6ito—к кельт,
(др.-ирл.) öeth. Др.-в.-нем. rlhhi „государство", герм. *rlkja- является производным
словом от герм. *rik- „король"; в готском оно встречается в форме reiks „вла-
стелин ";J^tot же корень находим, кроме того, в именах собственных, как, на-
пример, нем. Friedrich и т. д.; он является заимствованием из кельт, rig »ко-
роль", которое в свою очередь генетически родственно лат. гёх, regis, др.-инд. räjan
„король" и восходит к индоевропейскому корню *reg „направлять". Герм, т
,в этом слове, противостоящее лат. ё, может быть объяснено только в том слу-
чае, если предположить, что данное слово попало к германцам через посредство
кельтов, так как древнее ё только в кельтских языках переходило в т. В не-
мецком старое ё перешло в а (см. § 27). Если бы рассматриваемое слово су-
ществовало в германских языках с древнейших времен, а не было бы заимст-
вовано у кельтов, то оно имело бы сейчас в немецком форму räch. Особенно
тесную связь между кельтскими и германскими языками можно обнаружить
в именах собственных. Ср., например, галл. Sego-märos/герм. Segi-merus, галл.
Catü-rTgs/др.-в.-нем. Hadu-rlch, галл. Brigo-vix / др.-в.-нем. Bttrg-vih и т. д.
Для суждения о кельто-германских связях весьма интересно высказывание
Юлия Цезаря в книге „О галльской войне": „Было время, когда галлы пре-
восходили германцев доблестью" [23] (Caesar, Bell. Gall., VI, 24).
3. Более тесными были отношения между германскими и италий-
скими языками; последние, в свою очередь, были непосредственно связаны
с кельтской языковой группой. Особенно показателен тот факт, что здесь
в большинстве случаев налицо общность языковых форм. Так, гот. is, др.-в.-нем.
ёг соответствуют лат. is; др.-сакс. it, др.-в.-нем. ez — лат. id. Глагольные формы,
подобные лат. edimus, emimus, fregimus, sedimus, обнаруживают тесную связь
с готскими формами etum, nemum, brekum, setum. Многие глаголы являются
общими для германских языков и латыни, особенно глаголы, обозначающие
длительное действие: др.-в.-нем. dagen „молчать" / лат. tacere; гот. anasilan /
лат. silere „молчать"; гот. tiuhan (совр. нем. ziehen) „тянуть" / лат. dücere
„вести"; др.-в.-нем. watan (совр. нем. waten „идти вброд") / лат. vadere „идти";
др.-в.-нем". hlamon „шуметь" / лат. clamäre.
Кроме того, обращает на себя внимание сходство суффиксов в латинских
образованиях virtus, virtutis, senectus, senectutis и в готских gamainduj>s „общ-
ность", mikildu&s „величие", ajukdups „вечность".
Наконец, приводимые ниже слова в латинском не связаны непосредственно
с глагольным корнем, однако эта связь обнаруживается при рассмотрении при-
меров, взятых из древневерхненемецкого: лат. *spons „побуждение" можно
сравнить с др.-в.-нем. spannan „побуждать", лат. verus „действительный", „истин-
ный"— сгерм. wesan „быть", лат. portus „гавань"—с др.-в.-нем. faran „двигаться".
Напротив, гот. hana „петух" можно сопоставить с лат. сапеге „петь", др.-англ.
hyll „холм"—с лат. excellere „выдаваться", „возвышаться" и т. д. Из германо-
италийских параллелей отметим следующие: др.-в.-нем. ahsala „плечо" / лат.
axilla; др.-в.-нем. geiz, др.-англ._ gät „коза" / лат. haedus; гот., др.-в.-нем. hals
„шея" / лат. Collum; др.-в.-нем. fohe „немного", англ. few /лат. paucus; др.-в.-нем..
lang „длинный" / лат. longus; гот. gamains „общий" / лат. communis; др.-англ.
inwid „коварство" (ср. гот. inwidan „отрицать") / лат. invidia.
4. Для доказательства более тесных связей между германскими»,
италийскими и кельтскими языками приводились и другие факты.
Так, например, переход -tst- «и.-е. -tt-, -dt-) > ss или s. Индийские языка
Родина и расселение германцев
31
имеют в данном случае -tt-, греческий, славянские и иранские —st-. Ср. др.-инд.
sattäs „посаженный" «*settös < *sed-tös) / лат. obsessus; и.-е. *in-vid-tos>
*in-v!ttos / лат. invTsus, др.-в.-нем. giwisso „конечно". Можно отметить также
общие элементы в лексике, характерные лишь для германской, кельтской
и италийской групп: например, совр. нем. Fisch, герм. *fiska— родственно лат.
piscis и др.-ирл. iask «*pe"skos вместо *peiskos); др.-в.-нем. elm „вяз" соответст-
вует лат. ulmus, кимр. llwyf, др.-ирл. lern [24].
§ 24. На германские языки, так же как и на другие индоев- *
ропейские, издавна влияли также и языковые излучения из
более отдаленных культурных областей (ср. § 18, 2);
это влияние легко обнаруживается в словарном составе. Несо-
мненно, у скифов заимствовано гр. [Ыт7) (bafte) „куртка из козьего
мехаа точно так же, как и гот. paida, др.-сакс. peda „куртка",
австр. Pfeidler „человек, который шьет и продает рубашки*.
Видимо, из фракийского или скифского в греческий попало слово
xävaßec (känabis), так же как и герм. *hanapis, совр. нем. Hanf.
Оба слова были известны германцам, вероятно, еще до первого
передвижения согласных, хотя не исключена возможность, что
в случае более позднего заимствования их звуковой состав под-
вергся изменениям.^
3. ОБЩЕГЕРМАКСККЙ ЯЗЫК
§ 25. В Германии в настоящее время принято считать, что из
всех индоевропейских народов только германцы остались в индо-
европейской прародине [25], хотя постепенно их поселения
распространились также далеко за ее пределы. Эта точка зрения
восходит к Тациту (Germania, II), который видит в германцах
„indigenas minimeque aliarum gentium adventibus et hospitiis mix-
tosa, т. е. „автохтонов, которые отнюдь не были смешаны с дру-
гими пришлыми чужими племенами".
■ В первом тысячелетии до н. э. германцы жили по западному
побережью Балтийского и восточному побережью Северного морей.
В северном направлении в тот период они проникли уже в Скан-
динавию. Около 500 г. до н. э. они продвинулись на юг до горной
цепи в средней части Германии, а на западе уже давно достигли
Рейна. На востоке германцы заселили всю территорию вплоть до
Вислы. Для последующей истории Германии немалое значение
имело то обстоятельство, что после 500 г. до н. э. германцы
расселялись, оттесняя иллирийцев и кельтов все дальше и дальше
на юг и запад до тех тор, пока Римская империя на некоторое
время не приостановила их завоевания.
§ 26. Германцев, повидимому, в большей мере, чем другие наро-
ды, можно считать наследниками индоевропейского праязыка [26].
Помимо балто-славянских языков, пожалуй, ни один индоевропей-
ский язык не сохранил в звуковом и формальном составе, в строе
предложения и, возможно, также в лексике, той архаичности,
которая была характерна для германского праязыка. Таким обра-
32
«?♦. Общегерманский язык
зом, „нельзя оспаривать того, что германский праязык, повидимому,
представляет собой закономерное развитие индоевропейского пра-
языка** (Г. Арнтц). К тому же язык исконных германских земель,
начиная с прагерманского периода, не испытывал таких преобра-
зований, которые могли бы сравниться с преобразованиями, вы-
званными романизацией населения Римской империи.
У нас нет достоверных сведений о том времени, когда гер-
манский праязык выделился из индоевропейского праязыка. Это
выделение из индоевропейской общности протекало, несомненно,
постепенно и заняло ряд столетий. Однако можно считать
доказанным, что самое позднее в середине I тысячелетия до
н. з. распространились явления, весьма существенные для отгра-
ничения германского праязыка от праязыка индоевропейского.
Благодаря первому или германскому передвижению со-
гласных происходит коренное преобразование индоевропейского
праязыка (см. § 28), так как почти каждое слово в той или иной ,
форме подпадает под воздействие этого закона. Однако совер-
шенно новое качество германской языковой группы окончательно
вырабатывается в результате исчезновения свободного индоевро-
пейского ударения (см. § 30).
Постепенно обосабливающийся „догерманский** диалект
индоевропейского праязыка становится благодаря этим двум про-
цессам самостоятельным языком—пра- или общегерман-
ским.
Нельзя также точно установить время выделения из обще-
германского языка отдельных германских языков (см. § 37, 42
и ел.). Считают, и это вполне справедливо, что общегерманский
язык продолжал существовать и после начала нашей эры (см. § 42);
однако при этом отнюдь не утверждают, что в указанный период
он все еще представлял собой полное единство. „Общегерман-
ский*1— это термин, которым можно пользоваться только с из-
вестными оговорками, так как германцы, заселившие в тот период
обширные пространства, должны были в соответствии со своим
территориальным членением во многом отличаться друг от друга
по культуре и языку. Существовавшие тогда языковые различия
сейчас уже нельзя установить с достоверностью (см. § 42). Они
вызывались хотя бы тем, что германское передвижение согласных,
возникнув на какой-то, без сомнения, ограниченной территории
(ныне не поддающейся определению), распространялось, повиди-
мому, лишь постепенно. Оно ни в коем случае не могло насту-
пить внезапно и одновременно повсюду. В пользу того, что
в начале нашей эры германцы воспринимались как народ, единый
и в языковом отношении, и что у них в этот период уже су-
ществовало сознание своей общности, свидетельствует „Германия**
Тацита; без этой предпосылки „Германия** Тацита была бы не-
мыслима.
Первое передвижение согласных 33
§ 27. Общегерманский язык — в противоположность индоевро-
пейскому— не является языковым типом, полученным лишь на
основе научных умозаключений и реконструкций. Мы знаем его —
хотя и весьма неполно — также из современных ему лите-
ратурных источников: в памятниках классической древно-
сти засвидетельствованы слова германского происхождения с ярко
выраженными общегерманскими формами.
Так, у Цезаря встречаются: ürus „зубр", alces (мн. ч.) „лоси";
у Тацита: framea „род копья", glesum „янтарь" (это слово имеется
также у Плиния, оно близко совр. нем. Glas), barditus „боевая
песнь"; у Плиния: ganta „гусь", säpo „краска" (совр. нем. Seife;
см. § 40, 1). Некоторые слова в форме, несомненно, близкой
к древним общегерманским закономерностям (см. § 32), пред-
ставлены также у позднелатинских азторов: medus „мед", taxus,
taxo „барсук" (IV в.), flado „лепешка", brädo „ветчина", bandum,
ср. франц. banniere (гот. bandwa „знак"; ср. Paulus Diaconus: ve-
xillum quod bandum appellant), vargus „бродяга" (ср. гот. wargs,
др.-в.-нем. warch „отверженный"), harpa „арфа" (VI в., Venan-
tius Fortunatus), rüna „руна" и т. д.
Эти слова наряду с многочисленными германскими именами
собственными, которые встречаются в античных текстах, дают
непосредственное представление о звуковом составе и формах
языка общегерманского периода. Что касается звукового состава,
то выясняется, что ё, повидимому, еще не перешло в ä (Suevi /
др.-в.-нем. Suäba; см. § 45), что переход e>i перед i последую-
щего слога еще не наступил (Segimerus / др.-в.-нем. sigi „победа";
см. § 45) и т. д. Приведенные выше слова имеют большое зна-
чение для изучения германских законов конца слова (ср. § 32).
§ 28. Первым или германским передвижением со-
гласных (см. § 26) мы называем ряд звуковых изменений, ко-
торые не " стоят друг с другом в какой-либо причинной связи
и которые протекали отнюдь не одновременно. Начало этого
процесса можно отнести ко II тысячелетию до н. э. К 500 г. до
н. э. изменения, повидимому, в основном закончились. Во всяком
случае, они прекратились до соприкосновения германцев с рим-
лянами, так как ни одно заимствованное из латыни слово не под-
верглось в германском этим изменениям. Германское пере-
движение согласных вызвало рассматриваемые ниже изменения
в консонантизме. Но относительно последовательности, в какой они
протекали, высказывались самые противоречивые мнения [27].
1. Индоевропейские придыхательные звонкие смычные bh, dh,
gh (см. § 14) превратились в звонкие щелевые Ь (произносилось приблизительно
как современное немецкое w), 9 (как звонкое английское th в ihere) и з (как g
в рейнских диалектах: die Tage); в процессе дальнейшего развития эти звонкие
щелевые перешли в смычные b, d, g, что наблюдалось, однако, не во всех не- *"
мецких диалектах; кроме того, d в верхненемецком изменилось в дальнейшем
в t. В приведенных ниже примерах необходимо учитывать, что упомянутые
3 История немецкого языка
34
3. Общегерманский язык
индоевропейские звуки в греческом выступают как ср, О, ^ (ph, th, kh), в латыни —
как f,_f, h: гр. cpipco (pherö), лат. fem / англ. to bear, нем. (ge)bären; гр. <f)p атвор
(phrätor), лат. frater / англ. brother, нем. Bruder.— Гр. OuY<m)p (thygäter) / англ.
daughter (совр. нем. Tochter); гр. ftupa (thyrä), лат. fores, forum / англ. door
(совр. нем. Tor).— Гр. i6pxo$ (khörtos), лат. hortus / совр. нем. Garten; лат. hostis /
совр. нем. Gast.
2. Индоевропейские придыхательные глухие смычные ph, th,
kh превратились в глухие щелевые f, р (как в английском thorn) и х (как в со-
временном немецком Bach или ich): др.-инд. phena „пена" / совр. нем. Feim (в
abgefeimt).—Др.-инд. methis / др.-сев. теЦ>г „штанга", „шест". —-Др.-инд. rekha /
др.-в.-нем. nha „ряд".
3. Индоевропейские глухие смычные р, t, к превратились
в глухие щелевые f, р (см. п. 2) и i (см. там же); последний звук в современ-
ном немецком выступает как h: гр. тогстде (pater), лат. pater / гот. fadar, совр.
нем. Vater; лат. nepos / др.-в.-нем. nefo „племянник".— Гр. тр£?<; (treis), лат. tres /
гот. preis, англ. three (в немецком в процессе дальнейшего развития р > d:
drei); лат. tonitrus / англ. thunder (совр. нем. Donner).—Лат. cornu / гот. haürn,
совр. нем. Нот; лат. cutis / совр. нем. Haut; гр. xapSta (kardia), лат. cor / англ.
heart, совр. нем. Herz; лат. pecus / гот. faihu, др.-в.-нем. fihu „скот".
4. Индоевропейские звонкие смычные b,_d, g превратились
в глухие смычные р, t, к; скифск., а также гр. [Ытт) (baite) „одежда" / гот.
paida (см. § 24); гр. т6р{Ь) (tyrbe), лат. turba / н.-нем. Dorp (в верхненемецком
в процессе дальнейшего развития [см. § 55, I, 1 Ь] это слово превратилось
в Dorf).— Гр. Soo (dy"o), лат. duo / гот. twa, англ. two (в верхненемецком в ре-
зультате дальнейшего развития [см. § 55, I, la] —zwei). Гр. fsvcx; (genos),
лат. gena »щека" / совр. нем. Kinn; лат. genu /• гот. kniu, совр. нем. Knie.
§ 29. Глухие щелевые звуки f, р, х, появившиеся в результате
процессов, рассмотренных в разд. 2 и 3 § 28, точно так же, как
и единственный старый индоевропейский щелевой (глухой s; ср. § 14),
превращались в определенных условиях в звонкие щелевые Ь, 9,
3 и z (так обозначается звонкое s). Это изменение происходило
в том случае, когда в индоевропейских языках старые глухие
щелевые находились в предударной позиции или когда они не
следовали непосредственно за ударным словом („Закон Вер-
нера"). Если ударение непосредственно предшествовало этим
звукам, то они оставались глухими. Гр. ттатт|р (pater) „отец" раз-
вивается в *faf)är, а затем выступает в готском как fäöar, со
звонким 9, так как ударение следовало когда-то непосредственно
за щелевым. В противоположность этому гр. <ppä? сор (phrätör) от-
ражается в готском как bröpar, с глухим £>, так как ударение пред-
шествовало щелевому и в индоевропейском праязыке. Эту законо-
мерность можно представить следующей схемой:
jLf-, -'-р-, -rX-> -^-f-, -Е>~» -X~"глухой>глухой
— f_ü, -f>-^, —%-> — Ьл, -9 л, — з - глухой > звонкий
jL.-i-, _г.-ф--. _г._^_> ^-ft-, -£--Э~,-*--з-глухой>звонкий
Впрочем, подобное правило действует и в современных языках: итал. debbo,
но dovemo, франц. que je fasse, но nous faisöns; англ. pössible (с глухим s), но
to .possess (со звонким s); нем. Hannover (с глухим f), но Hannoveraner (со звон-
ким f).
Закон Вернера. Ударение. Аллитерация
35
Звонкие щелевые звуки, возникшие в результате действия
закона Вернера, а также звуки, указанные в § 28, разд. 1, позд-
нее перешли в немецком языке — с отдельными отклонениями по
диалектам —в b, d (последнее в дальнейшем перешло в верхне-
немецком в t) и g [28]. Развившееся из индоевропейского s звон-
кое s превратилось затем в немецком в г. Напротив, не подвергшиеся
изменению глухие щелевые звуки f, р, / и s выступают в совре-
менном немецком языке как f, d, h и s. Эти две линии развития
объясняют чередование звуков в немецких словах darben и dürfen,
gediegen и gedeihen, schneiden и geschnitten, Knödel и Knoten,
erkoren и erkiesen, frieren и Frost, verlieren и Verlust („Грам-
матическое чередование").
§ 30. Закон Вернера мог вызывать различное звуковое офор-
мление одного и того же корня (см. приведенные выше примеры),
что непосредственно связано с наличием свободного индоевропей-
ского ударения в германском языке того периода (см. § 14).
Ударение закрепилось на корневом, т. е. первом слоге слов
в тот период, когда происходило германское передвижение со-
гласных. Поэтому в современном немецком языке первый
слог слова лишь в порядке исключения не несет главного ударения
(как, например, в словах Gebirge, erteilen, entstehen — lebendig,
Wacholder, Forelle) [29].
Одновременно с закреплением начального ударения в германском
праязыке произошло еще одно очень важное изменение в области
ударения, которое способствовало выделению германского пра-
языка из индоевропейской общности. Следует различать динами-
ческое и музыкальное ударение, силу и высоту звука. В известных
нам языках оба типа ударения выступают вместе, однако одно
по своему значению может превалировать над другим. Музыкальное
ударение играло в индоевропейском праязыке, повидимому, особую
роль. В германском праязыке в рассматриваемый здесь период
большее значение по сравнению с музыкальным получило дина-
мическое ударение точно так же, как в кельтских и италийских
языках. Наоборот, в древнеиндийском и греческом преобладало
музыкальное ударение.
§ 31. С глубоким изменением ударения в германском праязыке
(по сравнению с индоевропейским типом ударения) можно, бес-
спорно, связать возникновение аллитерационного стиха
и поэтического стиля, использующего этот стих. Аллитерация
иногда встречается как украшение речи и в таких языках, которые
не получили начального ударения. Однако господствующее поло-
жение аллитерационный стих смог получить лишь там, где благо-
даря начальному ударению в словах аллитерирующие звуки
отчетливо воспринимались на слух. Аллитерация имела значение
не только для германской поэзии. Вплоть до настоящего времени
она играет весьма важную роль и в бытовой лексике. Например,
3*
36
3. Общегерманский язык
в парных словосочетаниях Nacht und Nebel, Wind und Wetter,
Stock und Stein, los und ledig, singen und sagen. Следует упомя-
нуть также о том, что членов семьи называли аллитерирующими
именами (Thusnelda—Thumelicus; Günther—Oernot—Oiselher). Ср.
конец § 51.
§ 32. Следствием закрепления ударения за корневым слогом
явилось ослабление слогов в исходе слов а. Это явление,
отчасти наблюдавшееся еще в общегерманскую эпоху, получило
распространение лишь после начала нашей эры. Его развитие
можно проследить на протяжении длительного времени вплоть до
появления отдельных германских языков. В первые столетия на-
шей эры, возможно даже еще в IV в., в германских формах
можно ясно обнаружить индоевропейские окончания (например,
гр. ттбХк; (pölis), лат. hostis / герм. *gastis). Окончания эти сохра-
няются как в германских словах и именах собственных, засви-
детельствованных в античной литературе (см. § 27), так и в
древних германских заимствованиях, установленных в финском
языке и в языках других восточных соседей германцев (см. § 40,
разд. 3 и ел.), и, наконец, в древнейших северных рунических
надписях. Окончания германских имен собственных, которые
встречаются в римской литературе (например, Segimundus), не
являются латинскими, а отражают еще сохранявшуюся в тот
период четырехсложность германских слов (правда, Хирт и др.
не согласны с этой точкой зрения).
Рассматриваемые здесь преобразования затрагивают как глас-
ные, так и согласные; поэтому сложные закономерности, наблю-
даемые при отпадении конечных слогов, мы называем „зако-
нами гласных и согласных конца слов" („konsonantische
und vokalische Auslautsgesetze"). Почти всегда указанные законо-
мерности захватывают флексии или воспринимаемые в качестве
флексий древние словообразовательные элементы, например глас-
ные в "классах склонения с гласными основами: лат. verb-u-m/гот.
waürd, др.-в.-нем. wort; лат. host-i-s/гот. gast-s, др.-в.-нем. gast.
Согласные подвергались действию законов конца слов раньше,
чем гласные. В исходе слов согласные исчезли еще в общегерманскую
эпоху: лат. velit/гот. wili „он хочет". Винительный падеж единственного числа
имен существительных м. и ср. р. оканчивался уже не на -am « и.-е. -от,
как в лат. hortum < более древнего hortom), но на -а. Уже в древнейших руни-
ческих надписях встречаются формы винительного падежа staina „камень",
horna „рог". Только -s (а также -г; ср. совр. нем. Vater с лат. pater) сохра-
няется в течение более длительного периода (гр. Х6х-о<; [lyk-os] „волк", лат.
lup-us/гот. wulf-s, др.-исл. ulf-r [где -г через -z <-s], но др.-в.-нем. wolf).
Что касается конечных гласных, то во всех германских диалектах дей-
ствие законов конца слов по-разному затрагивает долгие и краткие
гласные. У долгих гласных вначале наблюдается лишь изменение их качества и
количества, тогда как краткие гласные исчезают еще в общегерманский период.
Не углубляясь в подробности, приведем для пояснения лишь следую-
щие примеры: гр. olSa (oida)/roT. wait „я знаю", гр. Хбхе (lyke), лат. lupe/гот.
Законы конца слов. Грамматические формы 37
wulf (зват. п.); гр. cpspe (phere) „неси!"/гот. bair, др.-в.-нем. ber. Приведенные
в конце предшествующего абзаца германские формы винительного падежа
staina, horna превратились в stain, hörn, так что лат. verbum в древневерхне-
немецком соответствует слово wort, не имеющее никакого окончания [30]. Сле-
дует учитывать также изменения после побочного ударения; др.-инд. bhärami
„я несу", гр. Tt&Qiu (tithemi) „я сажаю "/гот., др.-в.-нем. salböm „я смазываю \
Для рассмотрения долгих гласных достаточно указать на индоевропейские имена
существительные женского рода на -а (например, гр. tljjltq (time) „честь" < более
древнего тцдл (tlmä), которые в германском выступают всегда с кратким а (гот.
giba, др.-в.-нем. geba „дар" и т. д.).
§ 33. В системе германских грамматических форм
также наблюдаются некоторые изменения по сравнению с индо-
европейским праязыком, что, однако, не привело к коренному
преобразованию всей системы. В большинстве случаев можно
установить лишь сокращение числа форм, хотя по сравнению
с современным немецким их было все еще много.
1. У существительного постепенно исчезало из живого
употребления двойственное число (см. § 15). Однако остатки его
можно проследить еще в древнеанглийском (в словах, которые
обозначают предметы, состоящие из двух одинаковых частей,
например „грудь", „носа). Почти полностью исчезли также отло-
жительный и местный падежи. Творительный сохранился лишь
в единственном числе и только у существительных мужского и
среднего рода (еще в древневерхненемецком встречается wortu
„словом"). Отмирает как особая форма и звательный падеж.
Аналогичные явления распада наблюдаются и в формах место-
имения; однако творительный падеж сохранился здесь в застыв-
ших пережиточных формах вплоть до настоящего времени:
нов.-в.-нем. wie = др.-в.-нем. hwiu является творительным паде-
жом относительного местоимения wer, was; desto представляет
собой форму творительного падежа местоимения der. Сохранились
также остатки двойственного числа. Современные диалектные ба-
варские формы ös (или ees) и enk для ihr и euch представляют
собой старые формы двойственного числа („На, schamt's enk jetzt
garnit, ees Ratschkathlm, ees?tt; см. J. Stieler, In der Sommer-
frische). В готском двойственное число удержалось также и в
1 лице личного местоимения. В древнесаксонском оно почти
всегда представлено в 1 и 2 лице.
В системе глагола двойственное число в большей или меньшей
степени подверглось распаду (ср., однако, гот. nimös, nimats
и т. д. [31]), исчез также старый пассив (но ср. готский медио-
пассив nimada и т. д., соответствующий гр. vsjxexat [nemetai]) [32],
как и временные формы с аугментом (имперфект, аорист) и футу-
рум [33]. Следовательно, в общегерманскую эпоху живыми и
употребительными формами были только презенс и претерит дей-
ствительного залога [34]. При этом германские претеритальные
формы в значительной своей части возникли из индоевропейского
38
3. Общегерманский язык
перфекта; однако в них растворились и формы так называемого
сильного аориста. То, что выражалось ранее синтетически
(в одном слове) с помощью исчезнувших форм (ср. лат. amabo,
amavi и т. д.), с конца общегерманского периода постепенно
начинает передаваться описательно с помощью аналитиче-
ских форм (см. § 63, 2 г). Ведь и в современном немецком нет
больше синтетических форм пассива, футурума, форм творитель-
ного падежа, а вместо них используются описательные конструк-
ции (ich werde geliebt, mit dem Hammer и т. д.). Иногда для
исчезающей формы находилась замена благодаря тому, что ее
функции начинала выполнять другая форма. Так, например, для
выражения оптатива и конъюнктива в общегерманскую эпоху име-
лась только одна форма. В формальном отношении она была про-
должением индоевропейского оптатива, но выполняла также и
функции конъюнктива. Однако исчезновение старых форм ни в
коем случае не уменьшает выразительности языка, используются
лишь другие языковые средства.
2. Явлениям распада противостоят, однако, не только анали-
тические новообразования. Например, в германском праязыке
у существительных с основами на i- и п- (соответствующих
лат. host-i-s и homo, homi-n-is) выработались особые формы для имен
женского рода. Наряду с формами мужского рода от i-основ (на-
пример, гот. gasts „гость", род. п. gastis) в женском роде появи-
лись формы типа гот. ansts „благосклонность", род. п. anstais
и т. д. Наряду с формами мужского рода от n-основ (например,
гот, guma „мужчина", род. п. gumins, им.-вин. п. мн. ч. gumans)
встречаются своеобразные формы для женскогорода: гот. tuggö
„язык", род. п. tuggöns, им.-вин. п. мн. ч. tuggöns и гот. managei
„множество", „толпа", род. п. manageins, им.-вин. п. мн. ч. mana-
geins. Наконец, происходит особое изменение форм среднего рода
n-основ, так что они отличаются как от форм мужского, так и
женского рода: гот. hafrtö „сердце", род. п. hafrtins, им.-вин. п.
мн. ч. hafrtöna и т. д.
Если существительные и прилагательные индоевропейского
праязыка склонялись в основном одинаково (хотя все прилага-
тельные могли склоняться по трем родам), то в германском пра-
языке появлялись новые формы. Древний именной тип склонения
прилагательных почти полностью исчез. Однако вместо него по-
явилось два новых типа: слабое и сильное склонение —
в том виде, в каком они сохранились до настоящего времени
в современном немецком языке: der blinde Mann, des blinden Man-
nes— ein blinder Mann и т. д. Первое является копией слабого
склонения существительных с основами на -п, второе, напротив,
построено по образцу склонения местоимений (ср. der Wein — guter
Wein и т. д.). Латинские прилагательные unus, solus, totus, ullus
склоняются как местоимения, так как они, в известной
Строй предложения
39
степени, имеют местоименное значение. Мы можем предположить,
что то же положение было и в германском праязыке. Впослед-
ствии данный тип местоименного склонения распространился на
остальные прилагательные. Напротив, слабое склонение вырабо-
талось при посредстве субстантивированных прилагательных,
склонявшихся по образцу существительных с основами на -п (ср.
гр. oopavioc [üränios] „небесный*4 и oopavtwvs«; [üraniones] „небожи-
тели"). Употребляясь рядом с настоящими существительными
(Ыо\ oopavtwvs; [theo! üraniones]), эти субстантивированные формы
постепенно полностью превратились в прилагательные.
В системе глагола своеобразное использование аблаута, ко-
торый существовал еще в эпоху индоевропейского единства (см.
§ 15 и ел.), становится главным фактором формообразования
сильных глаголов (binde, band, gebunden и т. д.). Класс слабых
глаголов представляет собой совершенно новый германский тип
спряжения. Несмотря на некоторые расхождения во мнениях,
предполагают, что дентальный суффикс (нов.-в.-нем. salb-te), упо-
требляющийся для образования претерита, развился из суффикса
причастия, существовавшего еще в индоевропейском праязыке
(лат. amatus, deletus, др.-в.-нем. ginerit, gisMböt, gilebet). Силь-
ные глаголы в отличие от слабых регулярно образуют причастие
с суффиксом п (ср. гот. slah-ans, bund-ans, нов.-в.-нем. geschlag-en,
gebund-en) [35]. Сильные глаголы не являются уже продуктивной
группой в общегерманскую эпоху, какой они были в индоевро-
пейском праязыке. Напротив, с этих пор растет количество сла-
бых глаголов. Все вновь возникшие глаголы Уклоняются по сла-
бому типу. Лишь в отдельных случаях появляются новые сильные
глаголы. Представленные в германских языках сильные гла-
голы древнейшего происхождения обозначают основные виды
жизнедеятельности человека (gehen, stehen, sitzen, essen, schlafen,
nehmen, stehlen, sterben и т. д.).
§ 34. В противоположность индоевропейскому строю пред-
ложения (см. § 17) уже в общегерманскую эпоху стали более
интенсивно развиваться придаточные предложения. В германском
праязыке употреблялась косвенная речь, а при ней — согласование
времен (Consecutio temporum). Возможно, что подобно абсо-
лютному аблативу в латыни и абсолютному генитиву в греческом,
в германском встречался абсолютный дательный. Однако более
или менее широко он распространен лишь в готском; см., на-
пример, Марк, I, 32: andanahtja waurf)anamma... = V>|na<; yevojxsvT);.
(Формы, встречающиеся в древневерхненемецком и древнесевер-
ном, находились, повидимому, под влиянием латинских образцов; см.,
например, Татиан, V, 8: imotho thaz thenkentemo = haec ео cogitan-
te; там же, VIII, 8: inphanganemo antwurte=responso accepto.Cp. § 75.)
§ 35. а) Весьма значительны расхождения в словарном
составе индоевропейского праязыка и общегерманского языка.
40
3. Общегерманский язык
По сравнению с индоевропейским праязыком здесь весьма раз-
виты обозначения, относящиеся к военному делу и вооружению.
Общегерманскими, но не индоевропейскими являются слова: Bogen,
Schwert, Helm, Schild и т. д. Не восходят к индоевропейскому
праязыку общегерманские слова, означающие „войну": gun{>,
hapu-, wig-, hild-, представленные в современных немецких име-
нах собственных (Günther, Hedwig, Hildegard и т. д.). Установлено
в результате археологических раскопок, что в общегерманскую
эпоху было развито земледелие и скотоводство, строительное
дело, техника и судоходство — все эти области также отражены
в общегерманской лексике. Названия стран света — общегерман-
ского, но не индоевропейского происхождения. Германцам был
уже знаком не только один-единственный металл (см. § 18, 1),
но и железо (Eisen), золото (Gold), серебро (Silber), свинец (Blei).
Некоторые из этих названий заимствованы из других языков:
Германцам, несомненно, было известно понятие tausend (см.
§ 18, 1). Богато представлена в общегерманском языке правовая
и административная лексика, а также лексика, связанная с раз-
личными обычаями. Германскими (по крайней мере, в их специаль-
ном значении) является такие слова, как Sache „судебное дело44,
Ding „народное собрание44, „судебное разбирательство44, Dieb,
Friede, Krieg, Volk, König, Sühne, schwören, Adel, др.-в.-нем.
uodal „наследственное имение44, „родина44 (см. § 171). Почти на
одну треть германская лексика не поддается этимологизации; см.
такие, например, слова, как Segel, Kiel, Damm, Ebbe, Sturm, Netz,
Fels, Zeit и т. д. [36].
Многое из древней индоевропейской лексики было вытеснено
в прагерманский период и в конце концов отмерло. Например,
инд. dämas, гр. обцос (dömos), лат. domus было заменено сло-
вом Haus. Германское слово, которое соответствовало лат.
equus и инд. ägvas „лошадь44, было вытеснено заимствован-
ным у кельтов *marha- „конь44 и германским новообразованием
*hrussa-=HOB.-B-HeM. Roß. Древнее индоевропейское слово, соответ-
ствующее лат. ursus, гр. арято; (arktos), инд. fksas, отсутствует
во всех германских языках. Слово trinken заменило в гер-
манском все слова, восходящие к индоевропейскому корню ро
„пить44 (лат. pötus „напиток44, pöculum „кубок", эол. ttcovcd
(ponö) „Я'Пыоа, лат. bibo, инд. pibämi „я пью44). Глагол, соотно-
сящийся с совр. нем. Joch и соответствующий лат. jüngere, исчез
в общегерманский период. Индоевропейский глагольный корень,
представленный в совр. нем. Mord и означающий „умирать44 (ср.
лат. morior), был заменен в германском глаголом sterben, а также
глаголом, подобным др.-в.-нем. touwen „умирать44 (к последнему
следует отнести совр. tot; он продолжает жить также и в англ.
to die). Новые слова образовывались иногда в результате отрыва
глаголов от соответствовавших им причастий, которые приобретали
Словарный состав
41
самостоятельное значение. Так, совр. alt относится к догерман-
скому корню, представленному в лат. alo „я приближаюсь"; при-
частная форма alt (ср. лат. altus) приобрела в германском вре-
менное, а в латыни, напротив, пространственное значение. Alt
образовано так же, как tot, kalt, satt, zart, laut, kund, wund;
в свою очередь и совр. нем. Kind соотносительно с глаголом,,
обозначавшим „ рождатьu.
Особенно много заимствованных слов начало проникать в обще-
германский язык с эпохи Римской империи; они вытеснили частично*
древнюю лексику, унаследованную от индоевропейского праязыка.
Германская топонимика, которую удается восстановить, порази-
тельно бедна. В общегерманский период собственно географиче-
ские названия полностью вытесняются названиями племенными.
Еще Меровинги именуются в грамотах только reges Francorum,
а не Franciae. Первым английским королем, называвшим себя ко-
ролем Англии, был король Иоанн (ум. в 1216 г.); его предшест-
венники именовались kings of the English. Даже современные
немецкие географические названия типа Hessen, Sachsen, Franken
являются не чем иным, как древними племенными названиями.
Лишь изредка можно установить германские названия поселений.
Повидимому, чаще всего они представлены именами местных по-
селенцев (типа Sigmaringen „у людей Зигмара"). Конечно, да
нас дошла и. настоящая топонимика древнегерманского пе-
риода: Asciburgium (Tacitus, Germania, 3), Teutoburgiensis sal-
tus (Tacitus, Annal. I, 60), Idisia-viso (»луг валькирий", там же,
И, 16).
б) Весьма существенно изменились в общегерманский период
значения индоевропейских слов. Это можно пояснить немногими
примерами, в первую очередь примерами на расширение зна-
чения. Слово, представленное в др.-в.-нем. sahs „меч", а также
в имени .собственном Sachsen, родственно лат. saxum и первона-
чально означало „камень". Оно напоминает нам о культурных
условиях каменного века, подобно общегерм. Hammer, которое
в древнесеверном в форме hamarr имеет также значение „скала"
и некогда обозначало „каменный молоток", применяемый в ка-
менном веке (др.-в.-нем. sahs продолжает, между прочим, в скрытом
виде, существовать в современном слове Messer, которое разви-
лось из более древнего др.-в.-нем. mezzirahs = 3an.-repM. *mati-sahs
и обозначало не что иное, как „столовый нож").
Сужение значений. Совр. нем. Wonne (др.-в.-нем. wunja,
wunna), повидимому, еще в общегерманский период, наряду со-
значениями „радость", „удовольствие", „(нечто) прекрасней-
шее", „(нечто) наилучшее" приобрело значение „пастбище". Эта
слово соотносится с корнем wun „любить", „быть довольным". Совр.
sehen по своему происхождению соотносимо с лат. sequi „сле-
довать"; его значение сузилось до „следовать глазами". Совр.
42
3. Общегерманский язык
leihen, первоначально означавшее то же, что и совр. lassen, имело
общепринятое теперь значение уже в германский период.
Сужение и одновременно расширение значения
можно установить, например, в герм. *gastis, которое издревле
родственно лат. hostis (см. § 28, 1) и, подобно ему, первоначально
означало „чужеземец". В германском оно употреблялось только
в значении „гость", тогда как в латыни оно приобрело значение
„враг".
Нередко наблюдается развитие значения слов от чувст-
венно-наглядного к абстрактному, не наглядному.
Индоевропейский корень lis „идти", который выступает еще
в своем конкретном значении, например, в совр. нем. Gleis, при-
обрел переносное значение уже в общегерманский период: гот.
lais, первоначально означавшее то же, что и совр. „ich habe erfah-
ren, erwandert", имеет уже значение „я знаю", а относящийся
сюда же готский глагол laisjan=Äp.-B.-HeM. leran обозначал уже
„учить", „обучать".
§ 36. Имеются самые разнообразные предположения о при-
чин а х, благодаря которым германский развился из индоевропей-
ского праязыка в самостоятельный язык. Здесь недостаточно ука-
зать только на территориальное выделение его из индоевропейской
общности. Правда, единство, создающееся в процессе общения
{„Verkehrsgemeinschaft"), обеспечивает более или менее ясно выра-
женное единство языка одной группы, но оно ни в коем случае
не объясняет своеобразия всех обобщенных в нем форм (см. § 2).
До сих пор еще никому не удавалось объяснить особенности
прагерманского, исходя из причин его возникновения. Объяснение
искали — в частности, для германского передвижения согласных —
в смешении индоевропейских групп, из которых возникли гер-
манцы, с другими неиндоевропейскими народами („неиндоевро-
пейский субстрат"). Подобные попытки объяснения, конечно,
принимаются наукой во внимание, но они ни в коем случае не
являются общепризнанными [37].
§ 37. Хотя мы рассматривали общегерманский язык как опре-
деленное единство, однако и при изучении его грамматических
форм (см. § 33), законов конца слов (см. § 32), а также других
явлений (см. § 26), мы не могли не заметить, что внутри этого един-
ства уже существовали тенденции к диалектному расщеп-
лению. Но и помимо этого диалектные различия, несомненно,
имелись на той значительной территории, где был распространен
общегерманский язык (см. § 25). Расчленение говорящих на более
или менее замкнутые единства, возникавшие в процессе общения,
в условиях территориального распространения германцев неизбежно
приводило и к языковым расхождениям. Отдельные германские
группировки, которые складывались в процессе общения и поддер-
живались целым рядом факторов — общей территорией, принадлеж-
Диалекты
43
ностыо к одному роду, единовластием, единым культом и т. д.,—
выступают в качестве известных племен, впервые названных
античными авторами. Некоторые из племен по языку и культуре
были близки друг к другу, что явствует, например, из слов Та-
цита (Germania, 43): бури и марсигни по языку были близки све-
вам. Часто целый ряд племен объединялся в культовые союзы
(вспомним об ингвеонах, герминонах и истевонах у Тацита — Ger-
mania, 2), нередко племена сближались друг с другом в резуль-
тате заключения политических союзов. Несмотря на то, что такое
членение приводило к сплочению внутри отдельных групп и от-
граничению этих групп друг от друга, языковые различия между
отдельными объединениями в начале нашей эры могли быть лишь
незначительными.
Однако относительно единый древнегерманский язык начинает распадаться
на отдельные диалекты еще задолго до начала переселения народов.
При этом на севере, где отсутствовало смешение с чуждыми элементами, не-
сомненно, вплоть до V—VI в. н. э. сохранился тип языка, близкий общегерман-
скому. Он запечатлен на роге из Галлехуза, который на основании археологи-
ческих данных относят примерно к 420 г.; на роге имеется следующая надпись:
Ek HlewagastiR HoltijaR hörna täwiöo „Я, Хлевагастирь, человек из поселения
Хольт, сделал этот рог". Эта надпись звучала бы точно так же и в прагерман-
ском (разве только было бы hornam и tawiÖöm) [38]. Ее нельзя считать древне-
северной: наличие R в тот период отнюдь не может считаться доказательством
подобного утверждения (Lit.-bl., 1939, 88). В Ютландии языковая граница между
северным и немецким возникла только после выселения англо-саксов и появле-
ния на Эйдере датчан. До этого „в области, где был найден рог, не было осо-
бого северного языка" [39]. За пределами северной области, не затронутой
языковыми смешениями, германские диалекты, повидимому, уже в первые сто-
летия нашей эры имели довольно ясно выраженные особенности. Совершенно
невероятно, чтобы сильные изменения, которые, наблюдаются в готском языке
библии Вульфилы, выработались только в IV в/
§ 38. На местном языковом материале мы едва ли можем
установить в деталях то сильное языковое взаимодействие,
которое, бесспорно, существовало в германскую эпоху между
отдельными внутренними областями (т. е. племенами)
в результате культурных излучений. Мы не знаем наверное, где
в германской области начался, например, переход и.-е. а > герм,
о (лат. mäter/др.-сакс. mödar; лат. fägus/др.-сакс. böc, bokia) или
переход и.-е. о краткого > герм, а (лат. hostis/др.-в.-нем. gast;
лат. noctis/др.-в.-нем. naht „ночь") и и.-е. е краткого > герм, i
перед согласным + носовой (лат. ventus/др.-в.-нем. wint). Мы не
знаем точно, где началось передвижение согласных (см. § 28) и
сокращение конечных слогов (см. § 32). Нам неизвестно, под
влиянием каких сил и в каком направлении "указанные явления
распространялись по всей германской территории. То, что они
смогли охватить целиком всю область, свидетельствует о внутрен-
ней целостности области распространения германской культуры
44
3. Общегерманский язык
(ср. § 26). Остается предположить, что излучения (Strahlungen)
в германскую эпоху, как и позднее, шли главным образом в на-
правлении с юга на север и с запада на восток. Необходимо учи-
тывать в особенности тот факт, что и внешние силы действовали
на германскую область в тех же направлениях. Об этом свиде-
тельствует распространение заимствованных слов в германской
языковой группе.
§ 39. Очаги излучений, действовавших на герман-
скую область извне, находились на юге (район Альп — Ду-
ная— Балкан) и особенно на западе (Рейнская область, Галлия).
По сравнению с ними культурное влияние восточной и северной
областей отступает на задний план. Скорее, наоборот, Германия
была для них сильно действовавшим очагом излучений (Strahlungs-
herd) (см. § 40, п. 3 и ел.).
1. Для германской группы можно установить или предполо-
жить лишь одиночные заимствования из восточно-
европейских языков. Возможно, что др.-в.-нем. wal „кит",
соотв. герм. *hwala- восходит к фин. kala „рыба", прусс, kalis
„сом". Это слово было заимствовано, повидимому, еще до гер-
манского передвижения согласных. Вполне справедливо была
отвергнута точка зрения Гюнтерта (WuS, X, 1), согласно которой
„грамматическое чередование" в германском (см. § 29) объясня-
лось влиянием финского.
2. Мы не в состоянии указать с уверенностью исходный пункт
распространения некоторых заимствований, проникших в общегер-
манский язык с юга или юго-востока. Неясно, например,
происхождение др.-в.-нем. affo, др.-сакс. аро, др.-сев. api „обезья-
на", гот. ulbandus, др.-сакс. olbundeo, др.-англ. alfend „верблюд",
др.-в.-нем. aruz(zi), др.-сакс. arut „руда", др.-в.-нем. phluoc,
др.-сакс. plög, др.-фриз. plöch „плуг" (ретского происхождения?).
При этом вполне вероятно, что указанные слова не были заим-
ствованы у неизвестных нам народов непосредственно, а, по край-
ней мере частично, были занесены знакомыми уже нам путями,
возможно, из области поселения кельтов.
3. Древние и весьма тесные связи германцев с жив-
шими на юге и востоке их области кельтами уже
отмечались в § 23, 2. Бесспорно, в рассматриваемый здесь период,
задолго до римской эпохи, у кельтов" были заимствованы слова
Lot, Blei и Eisen (гот. eisarn, др.-в.-нем., др.-сакс, др.-сев. Isa п).
Все эти предметы стали известны кельтам раньше, чем герман-
цам. Совр. welsch, др.-в.-нем. walhisc „романский", нидерл. waalsch
„валлонский", др.-англ. wielisc „кельтский", „нормандский", др.-сев.
valskr представляет собой производное образование от назва-
ния галльского племени вольков (Volcae). Это название было
заимствовано германцами в форме *Walhös. Многообразные связи
между кельтами и германцами, известные из политической исто-
Влияние других языков
45
рии, позволяют априорно предполагать взаимное языковое влияние
(см. § 40, 1).
4.а) С продвижением римлян за Рейн и Дунай начинается уси-
ленное воздействие латинского языка на германский.
Вначале оно отражается в лексике, обозначающей бытовые пред-
меты, но не затрагивает строя языка. Имеются несомненные при-
знаки того, что еще в общегерманский период отдельные слова
латинского происхождения были известны не только там, где
римляне и германцы непосредственно соприкасались друг с дру-
гом и где можно было встретить говорящих по-латыни германцев
(например, Арминий, Сегест и др.), но уже тогда эти слова рас-
пространились по всей внутренней германской территории. Неко-
торые из латинских заимствований, встречающиеся в готском
языке, проникли в него с запада еще в первые два столетия
нашей эры, когда готы жили в районе Вислы и нигде непосред-
ственно не граничили с областью латинской культуры. Готы (по
мнению Клуге) могли заимствовать указанные слова только от
германцев, живших в восточной Германии, куда эти слова были
занесены со среднего и южного Рейна. Готские слова латинского
происхождения, как, например, asilus „осел" (< лат. asinus), sakkus
„мешок" (<лат. Saccus), wein „вино" (<лат. vinum), mes „стол"
(<лат. mensa), повидимому, были знакомы всей континентальной
Германии уже в тот период, когда готы жили в восточной Гер-
мании.
С давних пор было известно, что латинские слова распростра-
нялись по Германии из районов среднего и нижнего Рейна,
а также из Галлии, но не с немецкого юга или из верхней Италии.
Не так давно исследования Теодора Фрингса („Germania Romana",
1932) показали, каким образом латинские слова распределялись
в римскую эпоху прежде всего в языковых областях на западе
Германии и как они распространялись отсюда не только в этот,
но и в последующий период по всему германскому миру.
По мнению Фрингса, Британские острова, Галлия и области,
расположенные на нижнем Рейне, представляли собой в отноше-
нии латинских заимствований определенное единство, основа ко-
торого с достоверностью прослеживается вплоть до IV в. н. э.,
хотя и является, бесспорно, еще более древней. Южная граница
этой области лежит в районе Augusta Treverorum, т. е. в районе
Трира (см. § 115 и карту № 3). Последний занимает своеобраз-
ное положение посредника между культурой названной выше
области и немецкого юга. Однако на южной окраине Трирского
района наблюдается древняя граница распространения словарных
элементов, восходящая еще к римской эпохе. Противоположность
между культурами Трирского и Кёльнского районов, столь часто
выступающая в последующие столетия, отражала (несмотря на
ряд общих черт, относящихся к северу) противоположность
46
3. Общегерманский язык
между Augusta Treverorum и Colonia Agrippina, существовавшую
еще в древний период в пределах британско-нижнерейнского
культурного объединения.
В этом районе лексика заимствовалась из Галлии. Пути про-
никновения лексики проходят в направлении Мозеля и Мааса;
главным очагом излучения является Augusta Treverorum, которая
теснее всего была связана со средиземноморской культурой. На
Галлию, как источник заимствований, указывают такие слова, как
Schindel<OiaT. scindula; ср.-рейнск., ср.-нидерл. pöte „лапа"<ро-
манск. *pauta (начальная аффриката pf- в нем. Pfote появилась
лишь в ранненововерхненемецкий период поаналогии со звуковым
составом литературного языка); др.-в.-нем. sütäri „сапожник" <лат.
sütor; рейнск. Оепп „лук"<лат. unio; рейнск. Mösch „воробей"<
лат. muscio; impfen в смысле „ закупорить "< лат. imputare (=франц.
enter < *empter); Kelter < calcatorium; eichen < лат. aequare и немало
других, которые в различное время проникли с Рейна внутрь
Германии.
Этой значительной лексической группе противостоит лишь не-
большое количество слов, явно распространившихся из современ-
ной южной Германии и верхней Италии. Это, например, бав. Pfi-
ster „пекарь"<лат. pistor; Naue „паром"<лат. navis или navem;
др.-в.-нем. chestinna, ср.-в.-нем. kesten „каштан"<лат. castinea
вместо castanea.
В ряде случаев Фрингсу удалось четко отграничить в отно-
шении заимствованной лексики область верхнего Рейна —Дуная
от названного выше британско-нижнерейнского района. Такое деле-
ние основывается, например, на противопоставлении сев. Kulter/
южн. Sech „лемех"; др.-сакс. offrön, др.-нидерл. offron „жертво-
вать"<лат. offerre/южн. др.-в.-нем. opfarön „жертвовать"<лат.
operari, вульг. лат. оргаге; ср.-франк. koffer, нидерл. koper „медь"<
лат. cuprum/южн. др.-в.-нем. chuphar, которое предполагает форму
с более древним, -рр-; нидерл.-рейнск. pip(s), совр. нем. Pips „типун"
(куриная болезнь) < галл.-лат. pippita/южн.нем. pfiffi(s)<OiaT. pipita.
Еще и сейчас можно установить древние границы распростра-
нения упомянутых выше латинских слов, несмотря на то, что
слова эти в течение столетий становились все менее употреби-
тельными и подвергались различным изменениям.
Франки в послеримскую эпоху закрепились на Рейне в древ-
них районах распространения галло-романского языка. Благодаря
им часть галло-романской лексики с характерным для нее терри-
ториальным распределением нашла отражение в истории немец-
кого языка.
б) Для определения тех латинских слов, которые были за-
имствованы еще в общегерманскую эпоху, имеет значение тот
факт, что слова эти подверглись древневерхненемецкому пере-
движению согласных (см. § 55; например: Pfeil, Kessel, kaufen
Влияние других языков
47
и т. д.) и переходу е в i перед n-f-согласный, протекавшему еще
в германском праязыке (лат. menta, др.-в.-нем. minza „мята".
Следует также обратить внимание на лат. сеп8Ш>др.-в.-нем. zins
„подать", которое было заимствовано лишь в VII в. н. э.). Осо-
бенности латинских прототипов также могут помочь при дати-
ровке заимствований: лат. asinus > др.-в.-нем. esil, лат. camera>
др.-в.-нем. kamera показывают, что латинские прототипы имели
краткий ударный гласный (Tonvokal) в отличие от среднелатин-
ского, где произносилось äsimis и cämera. В древних латинских
заимствованиях лат. с выступает перед гласными переднего ряда
как к; лишь в V—VII в. н. э. это к перешло в ts. Следовательно,
до указанного периода были заимствованы Kirsche „вишня"<лат.
ceresia, Шкке<лат. vicia, Kiste<^aT. cista. О древности некото-
рых слов можно судить из того, что лежащие в их основе ла-
тинские слова не имеют никаких соответствий во французском
языке, так как позднее они совсем исчезли из галльской провин-
циальной латыни. Например, лат. cäseus, которое дало др.-в.-нем.
käsi „сыр", во французском было вытеснено словом formaticum=
франц. fromage. Однако всегда следует учитывать, что источни-
ком немецких слов была не классическая латынь, а народный
язык — вульгарная латынь (ср. § 70).
Среди заимствований из латыни огромное место занимают су-
ществительные. Реже встречаются прилагательные и глаголы.
Совр. нем. sicher восходит к лат. securus; лат. calvus дало*
др.-в.-нем. kalo, совр.нем. kahl „лысый", „голый"; лат. crispus ле-
жит в основе др.-в.-нем. krisp „кудрявый". К лат. plantare вос-
ходит др.-в.-нем. pflanzön, совр. нем. pflanzen „сажать"; лат. sal-
täre дало др.-в.-нем. salzön „танцевать", лат. militare лежит в
основе гот. militön „нести военную службу".
в) Анализ значения слов, заимствованных из латыни*
еще в общегерманский период или на заре появления отдельных германских,
языков (во всяком случае, еще до древневерхненемецкого передвижения со-
гласных), показывает — и на это следует обратить внимание,— что только не-
значительная часть слов связана с военным делом: Pfeil < лат. pTlum „дро-
тик"; др.-в.-нем. ast „копье"< лат. hasta; лат. miles, militis > др.-в.-нем. тШг;лат.
campus „поле боя" > др.-в.-нем. kämpf „борьба", „война". С римским форти-
фикационным делом связаны такие слова, как др.-сакс, др.-в.-нем.
wal(ll}< лат. vallum(германцы познакомились с этим словом в значении „лагер-
ный вал"; отсюда также англ. wall „стена"): Pfahl < лат. pälus, которое легло*
также в основу Pfahlgraben — германского названия Limes — границы между
римлянами и германцами. К обозначениям римских военных дорог восхо-
дят такие слова, как Straße < позднелат. via strata „мощеная дорога" и Meile <
лат. mllia (passuum). Немногочисленна и лексика из области администра-
ции и права: лат. Caesar, соответствующее гр. xataap (kaisar) дало гот. kai-
sar, др.-в.-нем. keisar = coBp. нем. Kaiser; лат. tribütum>др.-в.-нем. triböz; лат-
telöneum, вульг. лат. toloneum > др.-в.-нем. zol(ll) = совр. нем. Zoll; вульг. лат.
tolönärius > др.-в.-нем. zolanäri = совр. нем. Zöllner; лат. саиза>др.-в.-нем. kösa
„судебный процесс" (сюда же относится др.-в.-нем. kosön „говорить*, „обсуждать");,
лат. сагсег > др.-в.-нем. karkäri = совр. нем. Kerker.
48
3. Общегерманский язык
Быт германцев испытал более сильное влияние римской культуры, чем
сфера общественной жизни, что отразилось и в лексике.
О значении для германцев торговли с римлянами свидетельствуют
•следующие слова: др.-в.-нем. koufan = нов.-в.-нем. kaufen (ср. лат. саиро „хо-
зяин таверны", „продавец еды и напитков" —отражено в др.-в.-нем. kouf man);
др.-в.-нем. mangön „торговать" и mangäri „торговец" (от лат. mango „торговец
{рабами]", ср. англ. fishtnonger). Лат. pondo дало совр. нем. Pfund; лат. modius
развилось в др.-в.-нем. в mutti „четверик (единица измерения)"; лат. sextarius >
др.-в.-нем. sehtäri = нов.-в.-нем. Sechter; лат. moneta > др.-в.-нем. munizza =
нов.-в.-нем. Münze. Сюда же, несомненно, относятся лат. saccus > др.-в.-нем.
sac = нов.-в.-нем. Sack; лат. corbis>др.-в.-нем. korb = нов.-в.-нем. Korb, а также
названия вьючных животных, с которыми торговцы приходили к германцам:
.лат. asinus > др.-в.-нем. esil; лат^ malus > др.-в.-нем. null „мул".
Предметы торговли: лат. vinum > Wein; лат. acetum > гот. akeit, др.-сакс.
•ekid „уксус" (нов.-в.-нем. Essig основано на латинской форме с перестановкой
согласных: *atecum > др.-в.-нем. ezzlh); лат. piper > др.-в.-нем. pfeffar = нов.-в.-
нем. Pfeffer. В связи с вывозом из Германии в Рим гусиных перьев, что за-
свидетельствовано Плинием, было заимствовано лат. plüma > др.-в.-нем. pflüma^=
нов.-в.-нем. Flaum.
Римское земледелие также оказало значительное влияние на гер-
манцев. К этой области относятся др.-в.-нем. sihhila = нов.-в.-нем. Sichel < сев.
итал. *sicila вместа лат. secula; др.-в.-нем. seh(hh) „лемех", нов.-в.-нем. Sech <
лат. *secum; др.-в.-нем. flegil = нов.-в.-нем. Flegel < лат. flagellum. С римским
садоводством связаны заимствования: лат. caulis > др.-в.-нем. köl = нов.-в.-
нем. Kohl; лат. rädix, rädlcis > др.-в.-нем. rätlh = нов.-в.-нем. Rettich; лат. cucur-
bita > др.-в.-нем. kurbiz = нов.-в.-нем. Kürbis; лат. cicera (мн. ч. от cicer „горох"
{растение из семейства мотыльковых]) > др.-в.-нем. chihhira, kichurra; лат. cuml-
num > др.-в.-нем. kumm = нов.-в.-нем. Kümmel; лат. sinapis > др.-в.-нем. senef=
нов.-в.-нем. Senf; лат. menta > др.-в.-нем. minza = нов.-в.-нем. Minze; лат. beta>
др.-в.-нем. bieza^coBp. нем. (rote) Beete („красная свекла"); лат. ceresia > др.-в.-нем.
ltirsa — нов.-в.-нем. Kirsche; лат. prünum > др.-в.-нем. pfruma = нов.-в.-нем.
Pflaume. (Современная форма с / получилась, несомненно, в результате дис-
симиляции из *plümtriu „сливовое дерево"); лат. cydonium или quydonium >
др.-в.-нем. chutina = нов.-в.-нем. Quitte „айва"; лат. propägo „черенок", „отро-
сток" > др.-в.-нем. pfropfo, pfroffo „пересадный черенок"; сюда относится совре-
менный глагол pfropfen; вульг. лат. persica > ср.-в.-нем. pfersich, нов.-в.-нем.
Pfirsich; лат. imputare > др.-в.-нем. impfön „затыкать". Немецкая винодель-
ческая терминология в своем древнейшем слое полностью основы-
вается на латинской лексике: лат. vindemia > др.-в.-нем. wintimma „сбор ви-
нограда"; лат. vinitor > нем. Winzer; лат. pressa > др.-в.-нем. fressa (вместо
*pfressa) „виноградный пресс"; лат. calcatüra > др.-в.-нем. calctura, kelctra =
нов.-в.-нем. Kelter; лат. tractärius > др.-в.-нем. trahtäri = нов.-в.-нем. Trichter;
лат. lagena > др.-в.-нем. lägilla „бочонок", „чан"; вульг.-лат. *bicarium > др.-в.-нем.
behhäri = нов.-в.-нем. Becher; лат. calix, -icis > др.-в.-нем. kelich = нов.-в.-нем.
Kelch; лат. lora > др.-в.-нем. Iura = нов.-в.-нем. Lauer „вино из выжимок"; лат.
(vinum) mustum „молодое вино" > др.-в.-нем. most = нов.-в.-нем. Most. Нем.
pflücken является винодельческим термином; оно позволяет предположить вульг.
лат. *piluccäre, которое продолжает существовать в итал. piluccare „срывать,
обрывать грозди винограда".
Как показывают многочисленные лексические параллели, германцы позна-
комились со строительством из камня благодаря римлянам и пере-
няли также многое из оборудования римских жилищ: лат. mürus > др.-в.-нем.
müra = нов.-в.-нем. Mauer; лат. cellärium > др.-в.-нем. kelläri = нов.-в.-нем. Kel-
ler; лат. solärium > др.-в.-нем. soläri = нов.-в.-нем. Söller; позднелат. spicärium
(IV в.) > др.-в-нем. splhhäri = нов.-в.-нем. Speicher; лат. camera > др.-в.-нем.
chamera = нов.-в.-нем. Kammer; лат. camlnus > др.-в.-нем. kemin „камин"
{нов.-в.-нем. Kamin вновь заимствовано под итальянским влиянием); лат. pilä-
xium > др.-в.-нем. pflläri = нов.-в.-нем. Pfeiler; лат. fenestra > др.-в.-нем. fen-
Влияние других языков
49
star = нов.-в.-нем. Fenster; лат. simätus > др.-в.-нем. simiz(stein) = нов.-в.-нем.
Sims; лат. tegula, вульг. лат. tegula > др.-в.-нем. ziagal = нов.-в.-нем. Ziegel;
лат. scindula > др.-в.-нем. scintula „тес", „дранка"; лат. emplastrum соотв. средне-
лат. plastrutn > др.-в.-нем. phlastar = нов.-в.-нем. Pflaster; среднелат. astracus,
astricus „мостовая а> др.-в.-нем. astrih, estirih = нов.-в.-нем! Estrich; лат. calx,
calcem > др.-в.-нем. kalk = нов.-в.-нем. Kalk (ср. Tacitus, Germ., XVI: „ne cae-
mentorum quidem apud illos aut tegularum usus").
В области техники германцы заимствовали у римлян название водяной
мельницы (др.-в.-нем. mulT < позднелат. molina), которая вытеснила их древ-
нюю ручную мельницу (др.-в.-нем. quirn). В свое время предки германцев на-
учились у римлян и судоходству, в первую очередь на Рейне и в Се-
верном море. Об этом свидетельствует др.-в.-нем. anchar = нов.-в.гнем. Anker <
лат. апсога. Это слово было заимствовано тогда, когда германцы научились
закреплять корабли, используя вместо камней, как это практиковалось в древ-
ности (др.-в.-нем. senchil), якорь с двумя лапами; затем др.-в.-нем. ketina =
нов.-в.-нем. Kette < лат. catena, вульг. лат. cadena; др.-в.-нем. riemo = нов.-в.-нем.
Riemen „весло* < лат. remus; ср.-в.-нем. näwe, naewe = нов.-в.-нем. Naue (Шил-
лер, Телль, I, 1) < лат. navis „баржа", „паром".
Германская кулинария кое-что позаимствовала у римлян, об этом сви-
детельствует лат. coquTna, вульг. лат. состпа > др.-в.-нем. chuhhina = нов.-в.-нем.
Küche; вульг. лат. сосо вместо лат. coquus > др.-в.-нем. koch = нов.-в.-нем. Koch;
лат. coquere > др.-в.-нем. kochon = нов.-в.-нем. kochen; лат. catlnus > др.-в.-нем.
kezzil = нов.-в.-нем.' Kessel; лат. discus > др.-в.-нем. tisc „миска", „стол" (ср.
англ. dish); лат. scutella > др.-в.-нем. scuzzila = нов.-в.-нем. Schüssel.
На заимствование новых или каких-нибудь иных предметов обихода
указывают, кроме того, лат. mensa > др.-в.-нем. mias „стол"; лат. scrlnium>
др.-в.-нем. scrlni = нов.-в.-нем. Schrein „ларь", „сундук"; лат. агса > др.-в.-немь
(buoh)arahha „ящик", „гроб"; лат. cista > др.-в.-нем. kista = нов.-в.-нем. Kiste; латГ
sarcophagus, соответственно сокращенная форма *sarcus > др.-в.-нем. sarh =
нов.-в.-нем. Sarg: лат. carrus > др.-в.-нем. сагго = нов.-в.-нем. Karren; лат. саг-
rüca > др.-в.-нем. karruh(hh) = нов.-в.-нем. Karch „двухколесная повозка"; лат.
pulvlnus > др.-в.-нем. phuliwT, phulwö = нов.-в.-нем. Pfühl (ср. англ. pillow);
позднелат. coxinus „подушка для сидения" >др.-в.-нем. chussl(n) = нов.-в.-нем.
Kissen; среднелат. theca „оболочка", „покрывало"> др.-в.-нем. ziahha = нов.-в.-нем.
Zieche „покрывало", „наволочка"; лат. Charta > др.-в.-нем. charza, kerza = нов.-в.-
нем. Kerze; лат. tabula > др.-в.-нем. zabal „игральная доска" (ср. нов.-в.-нем.
Schachzabel); лат. strigilis > др.-в.-нем. strigil = нов.-в.-нем. Striegel и др.
Если мы, наконец, упомянем, что в свое время были заимствованы латин-
ские названия животных (например, лат. strüthio > др.-в.-нем. strüz
„птица страус"; лат, pavo > др.-в.-нем. pfäwo „павлин" и т. д.), некоторые ла-
тинские названия месяцев (например, др.-в.-нем. meio и merzo), а также много-
численные латинские или галло-романские географические названия^ 63,2а), то
тем самым мы назовем важнейшие сферы жизни, в применении к которым
соприкосновение германцев с римлянами отразилось в языке еще в древности.
Заимствование латинской лексики не всегда свидетельствует
о том, что одновременно германцы позаимствовали дотоле им
совершенно незнакомые предметы; частью это могли быть мод-
ные слова, частью — названия давно известных германцам пред-
метов культуры, выступавших, однако, в чуждой форме. Во вся-
ком случае, новые слова часто вытесняли старые германские
обозначения. Иностранное слово Kessel вытеснило со време-
нем равнозначное германское слово, которое представлено в
др.-в.-нем. hwer. Др.-в.-нем. riemo < лат. remus возобладало над гер-
манским словом, которое сохранилось в англ. оаг „руль*.
4 История немецкого языка
50
3. Общегерманский язык
Др.-в.-нем. mias „стол" < лат. mensa и др.-в.-нем. disc „миска",
„стол" < лат. discus победили синонимичное-др.-в.-нем. biutta, ко--
торое продолжает существовать в диалектах как Beute = Back-
trog, Bienenfaß „квашня", „улей". (Между прочим, стол германцев
представлял собой небольшую доску на подставке, ее ставили
перед каждым во время еды. Ср. Tacitus, Germania, XXII: sua cui-
que mensa.) Др.-в.-нем. käsi<^aT. cäseus первоначально обозна-
чало только твердый сыр (совр. нем. Labkäse) в противополож-
ность жидкому молочному сыру, германское название которого
justa продолжает существовать в северных языках и в конечном
счете родственно лат. jus „отвар", „жижа", „соус".
§ 40. Испытывая культурные влияния извне, германский
мир, в свою очередь, являлся центром излучений и сам
мог оказывать как культурное, так и языковое
воздействие на другие народы.
1. Хотя слов, которые были заимствованы кельтами у гер-
манцев, немного, однако достоверно известно, что в древнегалль-
ский проникло, например, герм, bräkes, подвергшееся первому
передвижению согласных (более позднее — brökis). Отсюда позднее
оно перешло в латынь: лат. bräces, bräca уже во II в. до н. э.
появляется в памятниках римской литературы. Оно представлено
р ср.-в.-нем. bruoch „штаны до колен" и в англ. breeches,
которое находится в этимологической связи с лат. suffrägines
„подколенок у животных". Лат. säpo, более часто встречающееся
лишь в IV в., восходит через посредство галльского к герм.
*saipön- „(жидкое) мыло", „средство для выведения волос" (РН-
nius, Nat. Hist., 28,51). В значительно более древнюю эпоху из
германского праязыка было заимствовано гр. тшруос (pyrgos), ко-
торое соответствует совр. нем. Burg.
2. Та же самая область распространения римской культуры,
которая оказала сильное влияние на германцев, в свою очередь
обогатилась новой заимствованной у них лексикой. При этом
более интенсивное влияние Германия оказывала на низшие
слои населения Римской империи и на бытовой язык, не-
жели на лексику литературного языка. При заимствовании ла-
тинским языком соответствующих германских слов речь в боль-
шинстве случаев может идти не о культурных излучениях из
собственно германской территории, а скорее о заимствованиях
из словаря тех германцев, которые на протяжении ряда столетий
селились на территории Римской империи. Многце из относя-
щихся сюда слов проникли через вульгарную латынь в роман-
ские языки. Речь идет о названиях военного снаряжения: ст.-франц*
brand, итал. brando „меч"/ др.-в.-нем., ср.-в.-нем. brant; ст.-франц.
gonfalon, итал. gonfalone „знамя"<герм. *gunf>fanan- „боевое знамя",
др.-в.-нем. gundfano; ст.-франц. heaume, итал. elmo < герм. *helma-
„шлем". Сюда же относится ряд названий цветов: франц. Ыапс,
Влияние германского языка на другие языки
51
итал. bianco/др.-в.-нем. Ыапс „белый", др.-сев. Ыакга „сверкать"
и т. д.; франц. bleu, итал. biavo<repM. *bläwo „синий", „голу-
бой"; франц. brun, итал. bruno/др.-в.-нем. и т. д. brün „коричне-
вый"; франц. gris, итал. griso, grigio/др.-сакс. grls „седой"; франц.
blond, итал. biondo, исп. blondo < герм. *blunda- (совр. нем. blond
в свою очередь является заимствованием из французского).
3. Языковые излучения, распространявшиеся из германских
областей на север и восток, были значительно сильнее того влия-
ния, которое испытывали запад и юг. Общегерманский язык
чрезвычайно сильно повлиял на лексику финского и лапланд-
ского языков. Связь с этими языками, повидимому, восходит
частично еще к эпохе, предшествующей германскому передвиже-
нию согласных. По всей вероятности, фин. капа „петух", kansa
„народ", kalta „косой", „наклонный", karvas „терпкий", „горь-
кий", „суровый" следует рассматривать как заимствования про-
тотипов, не подвергшихся передвижению и соответствующих та-
ким словам, как гот. hana „петух", hansa „толпа", halpas
„косой" и ср.-в.-нем. härwe „терпкий", „суровый". Конечно,
большинство древнейших финно-лапландских заимствований отно-
сится к более поздней эпохе, а именно к началу нашей эры. Они
были заимствованы в тот период, когда германские слова еще
не подверглись действию закона конца слов (см. § 32). Об этом
свидетельствуют такие слова, как фин. kuningas (совр. нем. Kö-
nig) „король", rengas (совр. нем. Ring) „кольцо", kulta (совр. нем.
Gold) „золото", „juko" (совр. нем. Joch) „иго", saippjo (совр. нем.
Seife) „мыло", leipä „хлеб" (гот. hlaifs, совр. нем. Laib), kaunis
(<*skaunis) (совр. нем. schön) „красивый", kernas (совр. нем. gern)
„охотно" и т. д. Слова, заимствованные германцами от римлян и
примкнувшие к германскому склонению на „а", в дальнейшем
в большинстве случаев были заимствованы финнами в форме, не
подвергшейся еще действию закона конца слов: katila (совр. нем.
Kessel) „котел", punta (совр. нем. Pfund) „фунт", viina (совр. нем.
Wein) „вино".
Германские заимствования в финском, по крайней мере ча-
стично, должны быть связаны с влиянием готов, которые жили
в ту эпоху в районе Вислы. Однако влиял и скандинавский язык,
так как некоторые финские слова позволяют предположить се-
верные формы, например kinnas „перчатка" (от др.-сев. skinn
„кожа"). Кроме того, на финский язык мог влиять и так назы-
ваемый „западногерманский" (см. § 42 и ел.). Например, такие-
слова, как фин. kuningas „король", ближе всего к др.-в.-нем.
kuning.
4. Подобно финнам, пруссы, литовцы, латыши и дру-
гие восточные соседи германцев рано заимствовали лексику гер-
манцев благодаря посредничеству готов, живших еще тогда на
нижней Висле. Здесь также представлены германские формы, не
4*
52
3. Общегерманский язык
подвергшиеся действию закона конца слов, например: лит. bernas
„слуга" < герм. *bernas, лит. kuningas „священник", лит. ylä „са-
пожное шило" (<гот. *ё1а), лит. kemas „деревня", „поселок"
(гот. haims), лит. gärdas „плетень из камыша", „загон" (гот. gards),
лит. vertas „ценный" (гот. wafr{)s). Латыш, gatva „дорога между
заборами" (гот. gatwö „переулок"). Прусск. rlkis „господин" (гот.
reiks „король"); прусск. brunyos „кольчуга", „броня" (гот. brunjo)
и т. д. Германских заимствований в названных выше языках
меньше, чем в финском.
5. Наконец, старославянский также заимствовал из гер-
манских языков (готского?) значительное количество слов, причем
в формах, которые существовали до эпохи действия законов
конца слов. Например: ст.-слав. мвуь (гот. meki „меч"), ст.-слав.
врънга „панцырь" (гот. brunjo), ст.-слав. плъкъ (относится к общему
гнезду слов с др.-в.-нем. folc „народ"), ст.-слав. врйгъ (гот. wargs
„преступник"), ст.-слав. г*сп*дь (гот. *gastfaj)s) и т. д. Слова, за-
имствованные германцами из латыни, рано проникли от них
к славянам: ст.-слав. к*тьлъ (гот. katils), ст.-слав. к*упити (герм.
*kaupjan; см. § 39,3).
Слова, приведенные в § 40, позволяют ясно определить те
области культуры, в которых вышеназванные народы испытали
влияние германцев [40].
§4Ь Социальные диалекты (soziale Sondersprachen)
в общегерманском были представлены слабо, так как разделение
профессий тогда только что началось. Однако кузнецы и море-
плаватели имели уже собственный словарь, лишь в очень незна-
чительной мере понятный остальным, а иногда и совсем непонят-
ный. Мы можем установить в Германском и отдельные элементы
детского языка, который представляет собой одну из разновид-
ностей специальных языков [41].
Для языка маленьких детей (или матерей и нянек) во все времена и у всех
народов характерно коверканье слов, устранение или замена трудно произно-
симых звуков (как, например, г и 1), а также удвоение слогов (редупликация)
(как в совр. нем. Mimi вместо Milch „молоко", Wauwau „собака", Bibi „курица"
и т. д.). Искажение слов, базирующееся на детском языке, наблюдается, быть мо-
жет, в совр. нем. Base, др.-в.-нем. basa, которое, согласно Бугге, восходит к более
древнему *badar-TO есть *fadar-swesö „сестра отца" („РВВ", XIII, 175). Древнюю
редупликацию мы наблюдаем в Bube, которое является, вероятно, формой слова
Bruder (без звука г), взятой из языка детей. Слово Muhme (др.-в.-нем. muoma
„сестра матери", затем вообще „родственница") подобным же образом получи-
лось из Mutter [42].
Общий язык- (Gemeinsprache) [43] еще не развился в обще-
германский период. Вместе с тем, учитывая то состояние поэзии,
которое было установлено для германцев (см. § 19), и факты,
сообщенные Тацитом, мы вправе предположить, что в ту эпоху
уже существовал искусственный язык германской поэзии
(Kunstsprache der Dichtung).
Членение германских языков
53
В германскую эпоху нельзя еще выделить с достоверностью
личности, играющие ведущую роль в языковом разви-
тии. Однако дух, сформировавший язык германцев, вполне уловим.
В языке отражена воинственная германская культура и героический
дух германцев. Об этом свидетельствует богатая лексика, отно-
сящаяся к войне, борьбе, а также имена собственные, по которым
можно ясно представить воинственные идеалы германцев [44],
4. ОТДЕЛЬНЫЕ ГЕРМАНСКИЕ ЯЗЫКИ
§ 42. Повидимому, к III в. н. э. языковые различия между
отдельными большими группами германцев стали уже столь зна-
чительными и глубокими, что начиная с этого периода нельзя
говорить об „общегерманском языке", а приходится рассматри-
вать „отдельные германские языки". Конечно, их носители и в
тот период еще могли объясняться друг с другом.
Для периода, предшествующего переселению германцев, в ре-
зультате которого в начале нашей эры было уничтожено древнее
территориальное разделение германских племен, мы, вслед за
Маурером, выделяем следующие группы:
1. Северные германцы, жившие в Дании и Скандинавии,
позднее также в Исландии.
2. Восточные германцы, представители которых (готы,
вандалы, бургунды и т. д.) жили вначале в современной восточ-
ной Германии (восточнее Одера и за Вислой). Вскоре они — более
чем другие германские племена вовлеченные в водоворот эпохи
переселения народов, — были рассеяны по южной Европе, даже
по Малой Азии и северной Африке. Вместе с восточногерманскими
племенами исчезли также их языки, в последнюю очередь — уже
в XVIII в.—остатки готского в Крыму.
3. Поэльбские германцы — по среднему течению Эльбы.
4. Германцы, жившие на побережье Северного
моря („ингвеоны").
5. Германцы между Везером и Рейном.
Это подразделение противоречит традиционной группировке, по
которой двум первым группам как нечто единое противопостав-
ляются 3—5 группы под общим названием „западные германцы".
Данное название можно сохранить, если понимать под ним только
территориальное членение германцев этого периода. Однако обычно
с ним связывалось представление о едином языке „западных гер-
манцев". „Западногерманский" язык противопоставлялся при этом
северно- и восточногерманским языкам или диалектам как само-
стоятельный единый диалект. Такая группировка германских язы-
ков, как мы увидим дальше, оказалась допустимой лишь с извест-
ными оговорками. В действительности, язык западной группы
германцев не представляет собой единства. Особенно ясно
54
4. Отдельные германские языки
ощутима специфика языка германцев, живущих по берегу Север-
ного моря и по берегам Эльбы. К последним наряду с ланго-
бардами следует отнести позднейшие южнонемецкие племена
алеманнов и баваров, которые приобрели особое значение для
развития немецкого языка в более поздние периоды его истории.
Поэльбские германцы только в VI в. до н. э. покинули герман-
ский север. Поэтому относящиеся к ним племена в языковом от-
ношении стоят ближе к северным германцам (и тем самым также
к готам), чем германцы, жившие по берегу Северного моря, и
германцы, населявшие территорию между Везером и Рейном.
Южнонемецкие племена, образовавшиеся из поэльбских герман-
цев, поселившись на новой территории на юге Германии, вклю-
чили унаследованное от северных германцев языковое наследие
в немецкий язык. Этим объясняется наличие в немецком многих
элементов, рассматриваемых прежде как результат готского
влияния (ср. § 48) [45].
§ 43, Письменные памятники на отдельных германских,
языках появляются раньше всего у восточных германцев (готов).
Исключительную ценность представляет относящийся к IV в.
готский перевод Библии, сделанный епископом Вульфилой [46].
На северногерманском языке встречаются древние рунические
надписи („прасеверный") (первые из них относятся к IV в.). „Запад-
ногерманские" памятники этого периода весьма немногочисленны.
Правда, некоторые „западногерманские" слова попадаются в ла-
тинской письменности того периода. Встречаются также отдель-
ные немногочисленные рунические надписи. Более значительные
дошедшие до нас „западногерманские" памятники относятся
только ко второй половине VIII в. (хотя в будущих немецких обла-
стях в Вейсенбурге и Сан-Галлене латинские грамоты появляются
еще около VII в., они сохраняют большое количество немецких
имен собственных) [47].
§ 44. Подобно индоевропейским языкам (см. § 21 и ел.), и
отдельные германские языки не находятся в резком противоречии
друг с другом. Напротив, между ними существуют многообразные
связи, что является, очевидно, следствием непрерывных сношений ^
между отдельными группами. Ввиду того что восточные германцы
представляли собой не что иное, как северных германцев, г посе-
лившихся на. континенте, языки тех и других объединяли под
общим названием северовосточногерманского или
готско-северного, хотя явления, общие для обеих групп,
затрагивают наименее существенные черты. Во всяком случая,
эти общие явления выработались, повидимому, до конца II сто-
летия, прежде чем готы покинули свои поселения по нижнему
течению Вислы. Для обеих групп наиболее важными новыми явле-
ниями (по сравнению с общегерманским звуковым составом) надо
считать переход Ц в др.-сев. ggj, гот. ddj и древнего цц в ggw.
„Западногерманские" — северогерманские новообразования 55
Прагерм. *twaiie-ö > др.-исл. tveggia; гот. twaddje „двух" (род. п.
мн. ч.) в отличие от др.-в.-нем. zweiio, которое сохранило прагер-
манский звуковой состав. Прагерм. Чгеццо > др.-исл. tryggve, гот.
triggwa (слабое прилагательное им. п. ед. ч. м. р.) „верный"
в отличие от др.-сакс. treuwa, др.-в.-нем. triuwa, др.-англ. treow
„верность", которые точно так же сохранили старый звуковой
состав.
§ 45. Некоторые новообразования свойственны так на-
зываемому „западногерманскому" (см. § 42) и север-
ному языкам, но не касаются восточногерманской группы. Они,
несомненно, возникли лишь после ухода готов с нижней Вислы,
т. е.. после IL в н. э. Прагерм. ё = гот. ё в „западногерман-
ском" и северном языках превратилось в а (гот. letan „позво-
лять", „оставлять" / др.-сакс. lätati, др.-в.-нем. läzzan, др.-англ.
lsetan [аё < а], др.-сев. lata; см. § 61). Прагерм. и гот. £>1- в „за-
падногерманской" и северной группах соответствует fl- (гот. ]bliu-
han / др.-в.-нем., др.-сакс. fliohan, др.-сев. flyja „бежать").
Германско-готское звонкое s выступает в „западногерманской" и
северной группах как г (гот. auso „ухо"/ др.-в.-нем., др.-сакс.
бга, др.-фриз. аге, др.-англ. ёаге, др.-сев. еуга). „Преломление"
e>i перед i —это „западногерманское" и северное явление (лат.
neptis „внучка" / др.-в.-нем., др.-англ., др.-фриз. nift, сюда же
относится древневерхненемецкое уменьшительное nfftila „племян-
ница"). Глаголы, имевшие редупликацию еще в готском, в „за-
падногерманской" и северной группах утратили редуплицирующии
слог (гот. hai-hait „меня называли"/ др.-сакс, др.-англ. he , др.-
в.-нем. hiaz [да<еа<ё]; гот. haf-hlaup „я бежал"/ др.-в.-нем. liof,
др.-англ. Ыёор, др.-исл. hliop).
Ряд слов имеется только в „западногерманской" и северной
группах, например: sagen, sterben, Segel, Kohle, weich и др.
§ 46. По сравнению с общегерманским ряд новых явлений
возник только в „западногерманской группе". Например, в об-
ласти фонетики произошло так называемое „западногерман-
ское удвоение согласных", которое вызывалось последующим j,
а у некоторых согласных последующими w, г, 1: гот. satjan /др.-
сакс. settian (в древневерхненемецком было передвинуто затем
в sezzen) „сажать"; герм. *ligjan > др.-сакс. lig*gian, др.-в.-нем.
licken „лежать"; гот. sibja /др.-сакс. sibbia (в древневерхненемец-
ком было передвинуто в sippe) „род", „клан"; лат. unio >
др.-в.-нем. unna „лук" (иностранное слово!).—Гот. akrs, сев.
акг /др.-сакс, др.-в.-нем. akkar „пашня" и т. д. Для „западно-
германской" группы является также характерной утрата конечного
герм.-гот. -s, которое в северном выступает как -г: гот. dags/
др.-сев. dagr/ др.-сакс. dag, др.-англ. daeg, др.-в.-нем. tag „день";
гот. fisks /др.-сев. fiskr/ др.-в.-нем., др.-сакс, др.-англ. fisk „рыба"
и т. д.
56
4. Отдельные германские языки
В системе спряжения глагола „западногерманской4*
особенностью является образование 2 лица ед. ч. претерита силь-
ных глаголов. Если в готском и северном в этой форме пред-
ставлена та же ступень аблаута, что и в прочих формах един-
ственного числа, и наличествует окончание -t (гот. gaft, др.-сев.
gaft „ты дал**), то в „западногерманской** группе здесь имеет
место ступень аблаута множественного числа и окончание -i: др.-
в.-нем. gäbi, др.-сакс. gabi. Итак, в „западногерманской** группе
формой претерита 2 лица стал древний оптатив, тогда как в гот-
ском и северном продолжала употребляться древняя перфектная
форма [48]. В „западногерманской** группе эта форма сохранилась
лишь в так называемых претерито-презентных глаголах, т. е. в тех
древних формах прошедшего времени, которые получили значение
настоящего времени, например: др.-в.-нем. du weist „ты знаешь**.,
du wilt „ты хочешь**, du darft „ты смеешь**, du mäht „ты можешь**,
du muost „ты должен** и т. д. В „западногерманском** глагол sein
в единственном числе настоящего времени (1 и 2 л.) объединил
старые формы *im, *biju, *is(t), *bis(t) в одну форму (др.-в.-нем.
bim, bist, др.-сакс. bium, bist, др.-англ. — частично bfo[m], bis[t]),
в то время как в готском и северном языках действовали другие
закономерности.
В области словообразования: абстрактные западно-
германские суффиксы -heit, -schaft и -tum чужды готско-север-
ной группе (др.-в.-нем.. magetheit, др.-сакс. magaöhed, др.-англ.
mäedenhäd „девственность**, др.-в.-нем. bruoderskaf „братство**,
др.-в.-нем. rlchtuom „богатство** и т. д.; ср. также W. Henzen,
§ 137).
По своему словарному составу „западногерманская**
группа точно так же противостоит готскому и северному языкам.
„Западногерманскими** следует считать: Baum, beide, bellen, Ehe
„закон**, Eidam, Eidechse, leer, Faust, Fink, Flachs, Flucht, fordern,
fechten, Geist, gesund, Glimpf, groß, Häher, heiter, Henne, Herd,
Hering, klein, Knecht, krähen, Kranich, krank, kühl, Küken, mähen,
mengen, Messer, Nachbar, Nachtigall, pflegen, sprechen, Schaf,
Schüssel, Wand, wandern, Zorn, а также многие другие.
Возникновение языковых особенностей, охарактеризованных
выше как „западногерманские**, мы относим к IV — V вв. н. э.,
т. е. ко времени, предшествовавшему переселению англо-сак-
сов [49].
§ 47. После Великого переселения народов среди тех „западно-
германцев**, из которых образовались немцы, выделяются по язы-
ковым признакам две группы: их можно обозначить как д у и а й-
ско-альпийская и нижнерейнско-северноморская
группы. Вопрос о месте и классификации языка племен, занимав-
ших территорию между этими группами, остается пока открытым.
То же следует сказать и в отношении древнесаксонского'(см. § 58).
Членение „западногерманского*
57
У дунайско-альпийской группы, в тех случаях, когда
она расходится со второй группой, имеется ряд общих черт
с готским и северным языками.
1. Из числа параллелей в северном, готском и немецком
на юге Германии отметим:
а) В противоположность древнеанглийско-древнесаксонскому местоименному
общему падежу mi, di в готском, в северном и южнонемецком сохранились*
дательный и винительный падежи (ср. в.-нем. mir — mich, dir — dich /н.-нем. mir
di, англ. me, thee).
б) Возвратное местоимение, исчезнувшее в древнеанглийском и древнесак-
сонском, существует в готском, северном и южнонемецком.
в) В древнеанглийском и древнесаксонском не употребляются формы име-
нительного падежа ед. ч. сильного (местоименного) склонения прилагательного,
представленные в готском, древнеисландском и южнонемецком (ср. гот. blindata,,
др.-исл. blint < blind-t, др.-в.-нем. blintaz = нов.-в.-нем. blindes/ др.-сакс, др.-англ.
blind).
2. Между готским языком и южнонемецкими диалектами уста-
новлены, между прочим, следующие параллели:
а) В готском и, как правило, немецком на юге Германии п перед глухим»
щелевыми (f, р, s) сохранялось. На севере оно, напротив, исчезло, что сопро-
вождалось удлинением предшествующего краткого гласного и превращением
а > о; гот. fimf, др.-в.-нем. finf /др.-англ., др.-фриз. ffi, „пять"; гот. kunps „из-
вестный", др.-в.-нем. kund /др.-англ. cud, др.-фриз. kuf>; др.-в.-нем. gans/ др.-англ.г.
др.-фриз. gos „гусь"; гот. агфаг, др.-в.-нем. ander/ др.-англ. oder, др.-фриз. öder
„другой-. (И прагерм. -anh-, которое на юге Германии выступало как -äh->
в англо-фризской группе переходило в -öh-: прагерм. «branhta „он принес"/
др.-в.-нем. brähta /др.-англ. brohte.) Ср., однако, у Маурера стр. 78 и ел.
б) Др.-в.-нем. er соотносится с гот. is „он" и противостоит др.-англ., др.-
сакс. he „он\ (Ср. также древневерхненемецкий определенный артикль der и
н.-нем. de, англ. the.)
В готской и южнонемецкой группе формы дательного и винительно1 о паде-
жей от местоимения er „он" не имеют h (гот. imma, ina; др.-в.-нем. imu, inan =
н.-в.-нем. ihm, ihn), а в северной группе* они начинаются с h (подобно англ. him).
в) У местоимений, не имеющих рода, др.-в.-нем. mir соответствует гот. mis,,
др.-в.-нем. wir — гот. weis. В северной группе встречаются формы без -г (ср. англ.
те, we).
г) В южнонемецкой группе, так же как в готском языке, все три лица
множественного числа глагола имеют особые окончания, тогда как в северной
группе представлено единое множественное число: гот. nimam, nimi|>, nimand,,
др.-в.-нем. nemumes\ соотв. пётпёт, nemet, nemant/ др.-англ. во всех трех
лицах — nima9.
д) 3 лицо единственного числа настоящего времени от глагола sein в гот-
ском и южнонемецкой группе имеет форму ist, а в древнеанглийском и древне-
саксонском языках —форму is „он есть\
е) Родительный падеж единственного числа n-основ оканчивается в готском*-
и южнонемецкой группе на -in, а в северном, древнеанглийском, древнесаксон-
ском, франкском — на -an, -еп (гот. gumins; др.-в.-нем. hanin, hanen).
3. Маурер на стр. 83 и ел. своей работы пытался также выделить-
параллели между северной и южно немецкой группами. В ка-
честве примера приведу из их числа только алем. Seipfe „мылоа с pf вместо f**V
* В данном случае, а также ниже речь идет о членении внутри „ западно-
германской" группы и имеются в виду фризский, саксонский и англий-
ский. — Прим. перев.
** Имеется в виду совр. нем. литературное Seife.
58
4. Отдельные германские языки
которое t продолжает др.-герм. saipjon и некогда употреблялось на севере,
о чем свидетельствует заимствованное финским saippjo.
Лексика дунайско-альпийской группы имеет, по сравнению с нижне-
рейнско-северноморской группой, значительные отличия (см. § 58 и ел.).
§ 48. Если прежде говорили о „западногерманском" языковом
единстве, что относится — правда, с известными оговорками —
также и к данной книге, то в последнее время по этому поводу
были высказаны существенные сомнения. Они касаются как со-
става древнего „западногерманского" языкового единства, так и
соотношения обеих подгрупп, традиционно называемых „западно-
германскими", т. е. англо-фризской и „немецкой".
Полемику по этому вопросу начал Ф. Вреде, который пытал-
ся отстоять ту точку зрения, что „западногерманский" и англо-
фризский (который он назвал ингвеонским) первоначально
были одним и тем же языком. Немецкий язык возник лишь в ре-
зультате воздействия на ингвеонское единство языка придунай-
ской области (Бавария). Там, на юго-востоке Германии, в конце
эпохи переселения народов якобы еще живо ощущалось влияние
готского языка. Немецкий — это не что иное, как „готизированный
западногерманский (ингвеонский) язык". Таким образом, Вреде
предполагал, что ингвеонский язык и после крушения Римской
империи был распространен по широким просторам средней и
южной Германии. Хотя нельзя отрицать связей будущей баварской
области с готским (см. § 63,1), однако против концепции Вреде
были выдвинуты существенные возражения.
Пытаясь объяснить своеобразные немецко-готские языковые
связи (см. § 47,2), а также общие западногерманские черты (см.
§ 46), существование которых нельзя отрицать, К. Карстиен
идет по иному пути, чем Вреде. Он предполагает, что наряду
с северо- и восточногерманской языковыми группами существовала
не одна только „западногерманская" языковая группа, а два са-
мостоятельных германских диалекта — пранемецкий и и н г б е-
он с кий,— которые вначале нельзя объединить как „западно-
германские". На ингвеонском диалекте говорили в районе Север-
ного моря, а на „немецком"—на территории по р. Заалей средней
Эльбе и восточнее этих районов (хотя часть носителей данного
диалекта в ту раннюю эпоху уже начала продвигаться на юг и
на запад). Однако на своих старых территориях по Заале, сред-
ней Эльбе и к востоку от них „немцы" были связаны отчасти
•с восточными германцами, граничившими с ними на востоке. Эти
»связи приобрели существенное значение для развития их языка.
Как подчеркивает Карстиен, соответствия между готским и немец-
ким (см. § 47,2) никогда не затрагивают новых явлений по срав-
нению с общегерманским состоянием. Они обусловлены лишь
одинаковым отбором явлений из разнообразного общегерманского
.наследия. Следовательно, по Карстиену, восточногерманские и
Ингвеонскай и немецкий
59
немецкие общие явления (благодаря которым немецкий противо-
поставляется ингвеонскому) восходят еще к периоду соседства
восточной и немецкой групп на севере современной Германии, а
не возникли, как предполагал Вреде, лишь в результате готского
влияния, распространявшегося на ингвеонские языковые группы
из придунайской области в период после переселения наро-
дов.
Германские племена (названные у Карстиена „немецкими")
в конце эпохи Великого переселения народов жили преимущест-
венно на теперешнем немецком юге; в более близкие сношения
с ингвеонами они вступили только на своей новой территории.
И лишь тогда, согласно Карстиену, вырабатывается в процессе
сближения то, что называется „ западногерманскойа языковой общ-
ностью. Следовательно, эта общность не является древней; она
не подвергалась дальнейшему распаду на немецкую и англо-фриз-
скую ветви. Карстиен считает, что о „западногерманском" язы-
ковом единстве немецкого и англо-фризского „можно гово-
рить в такой же малой степени, как о~ единстве между восточ-
ными германцами и немцами. Но так как в тот период существо-
вало еще непосредственное понимание между различными группами
германцев, то территориальное соприкосновение, а частично и
смешение ингвеонов и немцев могло привести к возникновению
новых общих явлений в языке. Только такие общие новообра-
зования мы и можем назвать западногерманскими. Древняя языко-
вая граница [между обеими группами; см. § 47] сохранилась...
Таким образом, до известной степени, хотя и в ином смысле,
мы возвращаемся ко взглядам создателя немецкой исторической
грамматики Я. Гримма, который считал готский язык особенно
близко родственным (последующему верхне-) немецкому".
Недавно Ф. Маурер предлагал устранить существующие
трудности другим путем. Исходя из происхождения поэльбских
германцев с севера, он пытался, не отрицая полностью готского
влияния, объяснить этим языковое своеобразие древней южной
группы (см. § 42). Он также оспаривал существование древнего
„западногерманского" языкового единства, из кото-
рого в виде родословного древа развились языки германских
племен, живших на западе. И для Маурера так называемое „за-
падногерманское" единство — это результат более поздних вто-
ричных процессов взаимодействия между различными древними
диалектами.
По мнению Фридриха Маурера (стр. 44), следует также отка-
заться от традиционного понятия „пранемецкий": „Понятия
„немецкий" и „англо-фризский" столь же проблематичны, как и
понятие „западногерманский", в том смысле, что обе эти группы
с самого начала противостоят друг другу как замкнутые един-
ства, образовавшиеся из „западногерманского праязыка". Схема
60
4. Отдельные германские языки
родословного древа оказывается непригодной и здесь, так как она
не позволяет хронологически отразить расчленение и перекрещи- •
вание явлений. „Немецкий", которым завершается развитие, отнюдь
не является его исходным пунктом. Это результат процессов
унификации, позднейшее вторичное единство. То же самое сле-
дует сказать и о понятиях „южно" и „нижненемецкий*4 (ср. § 62).
Недавно выступивший О. Шпринтер, а также и некоторые
другие исследователи сумели убедительно показать, что ряд яв-
лений, упоминаемых, например, в § 47,2а и г, которые Вреде
считает пережитками ингвеонского на немецком юго-западе, ни
в коем случае не являются таковыми. Их скорее следует считать
результатом более позднего местного развития. С этим совпадает и
мнение голландских исследователей, например Г. Г. Клуке. Он
утверждает, что большинство „ингвеонизмова в языке жителей
побережья Северного моря надо считать новообразованиями.
Т. Фрингс и в отношении языка придерживается засвидетельствованного
Тацитом разделения „западногерманскихft племен на три группы: ингвеонов
на побережье Северного моря, иствеонов, занимающих территорию от Ве-
зера до среднего Рейна и за его пределами, и герминонов; последние из
района Эльбы проникают за Майн и дальше к Дунаю и Альпам. „На картах
языкового атласа Германии, которые дополнены картами Нидерландов и Швейцарии
и куда включены также английский на северо-западе и готский на юго-востоке,
сохраняются (еще и сегодня) ясные следы древнейших различий и соответствий.
На карте вопросительного местоимения wie отражено разделение на три группы:
нидерл. — н.-рейнск. —- фриз, hü, н.-нем. wo, в.-нем. wie. Сев.-зап. hü объеди-
няется с англ. how; в.-нем. wie — с гот. hwaiwa. Естественно, в течение
столетий границы передвинулись на юг (ср. § 58), но основные районы сохрани-
лись до настоящего времени".-Принимая во внимание эти сдвиги, Фрингс отка-
зывается от старых обозначений (Ingwäonisch, Istwäonisch, Erminonisch). Чаще
он говорит о немецком языке на побережье (Küstendeutsch), не-
мецком языке в центральных районах страны (Binnendeutsch), а также
об альпийско-южнонемецком (Alpendeutsch-Süddeutsch). „hü и wo
родственны между собой, они восходят к общей форме, противостоящей южн,-
нем. и гот. wie. Эти факты полностью соответствуют данным доистории, со-
гласно которым ингвеоны и иствеоны были близки друг другу и противостояли
герминонам. Таким образом, наряду с делением на три группы существует и
деление на две группы".
Согласно Фрингсу, разделение на три группы продолжает существовать в
терминах нидерландский, нижненемецкий и верхненемецкий.
„В каждой из трех областей можно указать определенные характерные языко-
вые формы — наиболее древние и отличающиеся друг от друга (см. выше отно-
сительно wie). Тесное родство нидерландского и нижненемецкого, противопостав-
ленных верхненемецкому, например, в местоимениях hij, hei „он", основывается
в конечном счете на древнем ингвеоно-иствеонском родстве. Но каждая из этих
трех групп имела нечто общее, повлиявшее на строй каждой ветви в отдельно-
сти и на связь их друг с другом. Таким посредствующим звеном был иствеон-
ский, расположенный в центре страны. Он вклинивался во все три области и
вносил существенные элементы в нидерландский и нижненемецкий. Область рас-
пространения древнего языка чрезвычайно сузилась на побережье, меньше —
на нидерландской и больше всего — на нижненемецкой территории".
Ср. также Th. Frings, Die Stellung der Niederlande im Aufbau des Ger-
manischen, 1944.
»Племена"
61
Несмотря на внутренние противоречия, континентальный
„западногерманский" мир — поскольку на его основе раз-
вился немецкий — явственно обнаруживает известное культур-
ное единство, которое ощущается и в языке [50]. Во всяком
случае, существуют явления, характерные лишь для западных
германцев на континенте, что и позволяет противопоставить их
англо-саксам. Из числа таких явлений отметим, в частности, пред-
лог von: др.-в.-нем. fon(a), fan(a), др.-сакс, др.-фриз. fan, fon,
др.-нидерл. fan, van. Ни древнеанглийский, ни древнесеверный,
ни готский не имеют этого слова.
§ 49. Группы германцев, которые мы называем обычно „племе-
намиц (ср. § 37), представляют собой отдельные общности
(Verkehrsgemeinschaften) (ср. § 48); как внутри этих общностей, так
и между ними путем выравнивания и обмена происходили рассмот-
ренные выше процессы. Эти общности, как правило, объединя-
лись в крупные группировки, включающие несколько племен
(ср. § 60). Именно в рассматриваемый здесь период мы наблюдаем
процесс объединения небольших племенных образований, которые,
видимо, частично уже издавна были связаны друг с другом,
в крупные племена. Эти объединения следует рассматривать
прежде всего как политические и военные организации. На тер-
ритории континентального п западногерманскогоа существовали
крупные племенные объединения баваров, алеманнов, тюрингов,
франков, саксов и фризов. Внутри этих новых мощных объедине-
ний вскоре, без сомнения, начались процессы интенсивной язы-
ковой интеграции в условиях одновременного сильного воздейст-
вия отдельных территорий на развитие языковых различий. Вместе
с тем, эти крупные племенные объединения вступали между
собой в самые разнообразные связи; возникавшее в результате
этих связей культурное взаимодействие и обусловливало опи-
санные выше языковые процессы (см. § 48).
При этом необходимо обратить внимание на то обстоятельство,
что в новое племенное объединение включались группы или части
групп, прежде далекие друг от друга в языковом отношении.
В таких случаях развитие языка совершалось не путем излуче-
ния (или не только этим путем), но также и в результате сме-
шения различных племенных диалектов внутри отдельных языко-
вых единств, что вызывалось переселением племен. Так, например,
известно, что англы и варны, принадлежавшие к ингвеонской
группе, частично переселились в среднюю Германию, где они,
несомненно, ассимилировались с тюрингами. На западе Германии
с течением времени, безусловно, смешались алеманны и франки.
Алеманские элементы в процессе длительной борьбы проникли
в область среднего Рейна. Это произошло еще до того времени,
когда в результате победы Хлодвига господство франков над
алеманнами распространилось на юг, вследствие чего усилилось
62
4. Отдельные германские языка
влияние франкской культуры и языка, .поддерживаемое франк-
скими поселенцами в южных областях. Указанные здесь факты,
а именно: смена ведущей роли отдельных племен и смена союз-
ников господствующих племен, а также сдвиги и смешение пле~
менных групп — позволяют догадываться о силах, способствовав«
ших появлению тех общих языковых черт, которые мы называем
„западногерманскими" (см. § 46).
§ 50. Германский мир на континенте подвергался в III — IV вв.
различным влияниям извне. Это происходило в результате
воздействия на него как восточной, греческой, так и западной,
латинской областей средиземноморской культуры. Носителем
влияний было романизованное туземное население завоеванных
стран. Способствовала этому также и христианизация, шедшая и
с востока и с запада средиземноморской области (см. § 63),
Готы приняли восточноримскую христианскую веру — арианство.
Благодаря их ведущему положению в области культуры среди
германских народов они, несомненно, были проводниками восточного
влияния на остальных германцев. Почти все германские племена
приняли первоначально арианство; лишь Хлодвиг, перейдя в рим-
скую католическую веру (496 г.), приостановил влияние восточного
Рима и способствовал окончательной победе западного Рима.
Упомянутое выше восточное влияние, распространявшееся че-
рез посредство готов, способствовало в значительной мере фор-
мированию существенной части „западногерманского" словаря —
древнейшей заимствованной христианской терминологии. Ввиду
того, что отмеченное влияние продолжалось и в последующий
период, о его значении для языка будет сказано в соответствую-
щем разделе (см. § 63, 1).
Здесь мы остановимся только на одной группе заимствова-
ний, которые не связаны с христианизацией — на заимствованиях
названий дней недели. Семидневная неделя — восточного
происхождения. Она связана с вавилонской астрономией. В стра-
нах с греческим и латинским языком она была введена во
II—III вв. н. э. При этом названия дней недели образованы по
названиям планет (dies Solis, Lunae, Martis, Mercurii, Jovis, Vene-
ria, Saturni). Счет по неделям различными путями проник в мир
будущих немцев: впервые с юго-востока, под греческим влиянием
(о чем речь будет идти в § 63, 1), позднее —в III—V вв. бла-
годаря посредничеству латинского запада.
Лат. dies Solis = др.-в.-нем. sunnün tag, др.-англ. sunnandeeg и т. д. было
заимствовано до IV в. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что для
названия воскресенья в западногерманском совершенно не употреблялось отно-
сящееся к IV в. лат. (dies) dominica== франц. dirnanche. Лат. dies Lunae дало
др.-в.-нем. mänatäg, др.-англ. mondaeg. Dies Martis соответствует (в результате
перевода Mars герм. *Tlwaz, др.-англ. Tlw, др.-в.-нем. Zlu) др.-англ. tlwesdseg
( = англ. Tuesday), др.-фриз. tlesdei, др.-в.-нем. zlos-tag, которое еще и ныне
встречается в юго-западных немецких диалектах в форме Zischdik. От нижне-
Социальные языки. Поэтический язык
ба
рейнского прозвища Марса, которое он получил как покровитель, тинга — народ-
ного собрания (Thinxus),— происходит ср.-нидерл. dinxendach, новонидерл. dinsdag,.
ср.-н.-нем. dingesdach. Это слово, употреблявшееся на немецком северо-западе,
встречается у Лютера как Dinstag и является основой совр.-нем. Dienstag. Лат.
Mercurii dies отражено в нидерл. Wonsdag, англ. Wednesday, др.-англ. wödnesdaegy
др.-фриз. wonsdei и в вестфальском Gudensdag. В этих названиях вместо
Меркурия фигурирует Водан. В позднем др.-в.-нем. mitta wecha, совр. нем.
Mittwoch нет упоминания о Водане, оно связывается со ср.-лат. media hebdo-
mas. Лат. dies lovis дало в древневерхненемецком — поскольку Юпитер был
приравнен здесь Донару — donarestag, др.-англ. thunresdaeg и т. д. Лат. dies
Veneris послужило образцом для др.-в.-нем. frlatag, др.-фриз. frlendei, др.-англ.
frTgedaeg „пятница", причем имя Frla было переводом имени Венеры (Venus).
Лат. Saturni dies отражено в ср.-н.-нем. saterdach, др.-фриз. saterdei, др.-англ.
saeterndaeg. Относительно Samstag см. § 63, 1.
Следовательно, названия Dienstag, Donnerstag, Freitag, Saterdag, Wodans-
tag представляют собою лишь кальки и не имеют ничего общего с культом
соответствующих германских божеств. Однако они были возможны лишь в тот
период, когда христианство еще не вытеснило древних германских богов.
§ 51. Если задать себе вопрос, что, помимо территориальных
отношений, обусловило дифференциацию в пределах германского
единства, то для этой эпохи можно с уверенностью указать на
влияние все усиливающихся социальных различий. Несмотря на
устойчивость отношений, характерных для эпохи существования
воина-земледельца, стали уже давно намечаться различия в иму-
щественном отношении, в образовании, в могуществе и профес-
сии. Эти различия, бесспорно, создали зачатки социальных
жаргонов (soziale Sondersprachen) (ср. § 41). Воинственный
дружинник германского князя, который странствовал по свету, не-
сомненно, обладал иным кругом понятий и иным запасом слов,
чем живущий где-нибудь на окраине свободный или несвободный
крестьянин, лишь время от времени вынужденный браться за
оружие и покидать родину. Не каждому была доступна придвор-
ная культура, возникшая в эпоху переселения народов, которая
именно в языковом отношении приобрела осязаемые для нас
формы. Поэзия того периода превратилась в придворную поэзию
с особым поэтическим языком (Dichtersprache). Герои-
ческие песни не были первоначально достоянием широких масс.
Они создавались придворным поэтом (der Skop) для круга воинов
на языке, который по своим образам и стилистическим приемам,
бесспорно, не мог быть обиходным языком и не был доступен
любому представителю народа [51]. Эта новая форма искусства
развилась у готских племен еще в III—IV вв., а вскоре со своей
лексикой, поэтическими формами и стилем проникла и в язык
других племен. В процессе распространения этой новой формы
искусства по германскому миру должны были выявиться вскоре
и ее „западногерманские" особенности. Во всяком случае, это
был лишь язык искусства (Kunstsprache), но отнюдь не
„общий** язык, нормализованный в отношении звукового со-
става и грамматических форм.
€4
4. Отдельные германские языки
Для рассматриваемого здесь языка поэзии наряду с аллитерацией
<см. § 31 и 73) характерны следующие явления, частично уходящие в глубокое
прошлое германцев:
1. Вариации или параллелизм, т. е. „повторение уже упоминав-
шегося понятия". Ср. „Hildebrandsliedа, 53 и ел.: nuscalminsuasatchind suertu
hauwan, bretön mit slnu billiu „и теперь мое собственное дитя за-
рубит меня мечом, ударит своим мечом"; „Heliand",516ÖHcn.:te
themu godes wThe... an thena aIah innan „во храме..." и т. д.
В более поздней древнеанглийской и древнесеверной поэзии основной упор
делался на параллелизм существительных. Напротив, в немецкой и особенно
в древненижненемецкой поэзии наряду с этим было распространено варииро-
вание прилагательного и глагола, например: „Heliand", 1292 и ел.: Was im hold
an is hugi helag drohtin, mi 1 di an is möde „и был благосклонен к нему
господь в мыслях своих и благосклонен (ласков) в сердце своем",— и т. д.
2. Кеннцнг (die Kenning; мн. ч.— die Kenningar), т. е. сложное двучлен-
ное описание содержания простого слова. Это было живое и очень распростра-
ненное явление в древнеанглийской и особенно в древнесеверной аллитерационной
ноэзии. В нижненемецкой поэзии оно сохранилось лишь остаточно (под влиянием
древнеанглийского), а в дошедшей до нас верхненемецкой поэзии не встречается
совершенно. Так, например, в древнеанглийском „Беовульфе" корабли называются
„морскими жеребцами" (mere-hengestas), а море — hron-räd „дорогой китов" или
swon-räd „дорогой лебедей". В „Гелианде" князь именуется bog-gebo (др.-англ.
beah-gifa), т. е. „тот, кто раздает кольца", medom-gibo (др.-англ. määum-gifa)
„дарящий драгоценности", burgo-hirdi „хранитель городов" и т. д.
Отдельные кеннинги из языка поэзии позднее проникли и в обиходный
язык. Сюда относятся нов.-в.-нем. Leichnam, др.-в.-нем. llh-hamo, *llhhin-hamo =
ср.-в.-нем. lichname; в своем первом элементе это слово содержит совр. Leiche
в значении „тело", а во втором — герм. *hama „форма", „оболочка" (родственно
нем. Hemd); сложное слово означает приблизительно „телесная оболочка".
3. Рифмованные формулы, т. е. пары родственных по значению
слов, которые относятся к одной части речи и соединяются друг с другом
с помощью частиц, а также очень часто и с помощью аллитерации. Реже они
объединяются конечной рифмой (а также простым созвучием) или вообще остаются
нерифмованными.
а) Др.-сакс. hugi endi herta (др.-англ. heorte and hyge) „душа (настроение)
и сердце"; gibenkeon endi gibeddeon „супруги"; wlitig endi wunsam „блестя-
щий и милый", т. е. „красивый"; thimm endi thiustri „темный"; driosan endi
döian „умирать" и т. д.
б) Др.-в.-нем enteo ni wenteo (Wessobrunn. Gebet 6). Др.-сакс. gröni endi
scöni „зеленый и красивый".
в) Др.-сакс. wTd endi bred — формула, которая стала рифмованной лишь
в нововерхненемецкий период: weit und breit „вдоль и поперек". Др.-сакс. sand
endi griot, совр. нем. Sand und Grieß „песок и галька"; sten endi berg »гора",
slapan endi restian „спать". Нововерхненемецкие формулы (см. § 31) типа Mann
und Maus, durch dick und dünn, weit und breit и т. д^_ образованы по тем же
принципам, хотя не все они восходят к германскому периоду.
§ 52. У одного из германских племен, у вестготов, в IV в.
возник христианско-арианский церковный язык, со-
зданный известной нам сильной личностью — переводчиком Библии
Вульфилой. Этот язык возвышался над обиходным языком и
диалектами и носил „ярко выраженный литературный характер с
эллинистической окраской" [52]. Представленные в нем многочис-
ленные заимствования из разных языков говорят об изменчивой
судьбе готов и об их переселениях, а также о том влиянии, ко-
Готский церковный язык
65
торое оказал на них эллинизм. К этому следует добавить еще
слова, образованные путем смещения чужих и своих лексем, а
также кальки. «Но вместо waflamereins — кальки, образованной
по типу evangelium, охотнее употребляют просто afwaggeli; вместо
tagl afmaitan „стричь волосыа—латинизированное kapillön (к са-
pillum „волосы"); далее, предпочитают spyreida (гр. oiropfc [spyrfs])
отечественному tainjo „корзина"; употребляют aurkeis из лат. ur-
ceus вместо родного kas „кувшин"; охотнее говорят militön (см.
§ 39, 3) вместо гот. drauhtinön „нести военную службу", byssus
(гр. $6оао<;), а не lein „полотно", „холст"». По мнению Наумана,
в пределах „языкового стиля эпохи переселения народов" эти
слова играли особую эстетическую роль; их иностранное звуча-
ние привлекало; они воспринимались как новое чужеземное укра-
шение обиходного языка. То же следует сказать и о строе
предложения и о стиле. Они также имели эллинистическую окраску.
„Повидимому, здесь речь может идти не о коллективных вкусах,
а о вкусах одной личности. Перевод исключительно пестрого би-
блейского оригинала носит единый гармонический характер; кроме
того, он выдержан в однородной торжественно-литургической
ритмике. Таким образом, весь перевод нельзя назвать естествен-
ным продуктом, это совершенно особое явление культуры" [53].
§ 53. Проанализировав (см. § 50 и ел.). эти факты, мы тем
самым осветили значение идейных течений той эпохи для
формирования языка. Воинственный дух германцев и жизнь кня-
жеских дворов в эпоху переселения народов влияли на формирование
языка, так же как влияли на него эллинизм и начинающаяся
христианизация. Богатырский дух германцев привел их к военно-
политическому конфликту с Римом [54]; последний был разбит,
но германцы попали в культурную зависимость от христианства
поздней античности. И то и другое было немыслимо без обрат-
ного воздействия на язык. Об этом еще неоднократно мы будем
говорить в дальнейшем.
5 История немецкого языка
И. ИСТОРИЯ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА
А. Развитие немецкого языка в дописьменный период
(примерно с V до середины VIII в.)
§ 54. После того как прекратились многообразные миграции
эпохи Великого переселения народов, т. е. примерно в конце V в.
и в VI в., в постепенно успокаивавшемся мире образовалась, нако-
нец, „область немецкого языка" — исходный пункт нашего
последующего исторического анализа. В этот период по сравне-
нию с предшествующим можно отметить значительное сокраще-
ние германской территории (уже завершившееся или еще только
начинающееся). Области по правому берегу Эльбы (остэльбские),
покинутые переселившимися германцами, были затем заняты сла-
вянами, которые проникли местами даже за лцнию Эльбы —За-
але. На юго-востоке, за пределами (еще не включавшей
Австрии) баварской территории, которая формируется как область
с немецким языком, продолжали жить остатки германцев. В боль-
шинстве своем они перемалывались народностями восточной
Европы и поглощались ими.
Напротив, так называемый „западногерманский" значительно
распространился на запад. С континента была заселена Англия,
однако рассмотрение ее истории не входит в наши задачи. Фран-
ция, начиная с конца V в., находилась вплоть до Луары в основ-
ном в руках западных франков. Однако последние подверглись
романизации, особенно интенсивно в рассматриваемую здесь
эпоху, а также и позднее.
На юге в VI в. лангобарды" завоевали северную Италию. Они
находились в довольно тесной связи с южнонемецкими племенами,
в языке которых отразилось верхненемецкое передвижение соглас-
ных (см. § 55). Лангобарды также были рано романизованы,
впрочем, процесс романизации завершился лишь после IX в.
В альпийской области немецкому языку пришлось выдержать
борьбу с ретороманским или ладинским языком. Последний был
распространен еще при Меровингах по верхнему Рейну вплоть
до Боденского озера. Только когда Карл Великий посадил там
франкских графов, началось решительное продвижение немецкого
языка вверх по Рейну,
Во Франции и северной Италии, а также на западе и юге
современной немецкой территории (здесь, правда, лишь местами)
германцы первоначально осели как господствующая группа среди
Языковая область. Образование языковой границы 67
жившего там со времен Римской империи романского населения.
Начавшаяся вскоре борьба языков протекала неодинаково в раз-
ных странах. Это было обусловлено не только различием в чис-
ленности обеих групп. Хотя во Франции и северной Италии борьба
окончилась в пользу романского языка, возникавшие романские
языки восприняли все же большое количество германских слов.
Примечательно, что в старофранцузский язык попало много гер-
манских слов из области военного дела и правовых отношений, а
также слов, относящихся к охоте и мореплаванию.
Франц.laguerre<;repM.*werra;франц.gonfanon<герм* gunj>fanan; ст.-франц*
guaite < герм. *wahta; франц. heaume < герм. *helm; 4>paHu;.haubert < герм.
*halsberg; ст.-франц. brant „ мечв < герм. *brand-; франц.ёрегоп < герм.
*sporo; франц. marechal< герм, marahskalk; франц. тагспе<герм. *marka;
франц. echevin < герм. *skapin; франц. gage < герм. *wadia; франц.
garcon<repM. *wrakjan (соотн. ссовр. Recke) через вульг. лат. waracionem;
франц. löge соотнесено с др.-в.-нем. laubia „беседка*; франц. flanc с
др.-в.-нем. hlanca „сторона"; франц. froc „ряса" соотносится с др.-сакс.
hroc „сюртук*, „одежда"; франц. robe принадлежит к общему корню с нов.-в.-
нем. Raub, означавшему также „захваченная одежда" в германских язы-
ках (ср. франц. derober); франц. jardin соотносится с нем. Garten; франц. ёси-
rie—-с нем. Scheuer; франц. gazon —с др.-в.-нем. waso „газон"; франц. laid —
с др.-в.-нем. leid „грустный", „неприятный"; франц. blafard — с др.-в.-нем. bleih-
faro „бледный"; франц. garder соотносится с нем. warten; франц. garnir < герм.
*warnjan „заботиться"; франц. epier соотносится с др.-в.-нем. spehon „высматри-
вать"; франц. rötir, ст.-франц. rostir < герм. *hraustjan „поджаривать" и т. д.
Французские названия стран света — германского происхождения.
Помимо этого, во французском языке сохранилось много германских имен
собственных (Henri = Heinrich, Louis = Ludwig, Gautier = Walther, Tierri = Diet-
rich), а также много географических названий. Французская топонимика на -ange,
-inge восходит к германским названиям на -ing (см. § 35).
У
Полное поглощение рето- и галло-романов в Германии и их
слияние с немецким населением закончилось лишь в последую-
щий период (см. § 65). Но языковое наследие этих народов про-
является в немецком языке и по сей день (ср. § 39, 3). Их ста-
рые поселения можно еще и теперь узнать по топонимике типа
Walchenberg, Wahlendorf, Walensee, Wahlenheim и т. п. (см. § 39,2);
эта топонимика, по крайней мере частично, содержит название
народности walh.
В областях, захваченных у римлян, по мере устранения пест-
роты в расселении тех групп населения, одна из которых говорила
по-романски, а другая на германских диалектах, постепенно уста-
навливается твердая языковая граница. Процесс заканчивается лишь
в последующий период, вероятно, в X в. Следовательно, установле-
ние границы между французским и немецким языками не является
результатом событий эпохи Великого переселения народов. Она
установилась вследствие процессов языковой унификации, при- •
ведших с течением времени к победе французского языка на
одной территории и немецкого языка — на другой. Причиной
романизации северной Франции следует считать то обстоятельство,
б*
68 Л. Развитие немецкого языка в дописъменный период
что в государстве западных франков продолжала существовать
городская средиземноморская культура; то же влияние оказало
присоединение Меровингов к римско-католической церкви и их
средиземноморская политика. £ Лишь упадок городской культуры
в связи с проникновением ислама в Средиземноморье, лишь поли-
тика Каролингов и миссионерская деятельность Бонифация в Гер-
мании привели к прекращению романизации. В результате этих
событий языковая граница выработалась только там, где сталки-
вались друг с другом пограничные зоны могущественных куль-
турных территорий (с одной стороны, Франции, а с другой —
Германии и Нидерландов). Примечательно, что сильнее всего коле-
балась языковая граница в Швейцарии.
§ 55. Самым важным новшеством в языке рассматриваемого
здесь периода следует считать второе или древневерхне-:
немецкое передвижение согласных. В южных немец-
ких диалектах, там, где второе передвижение прошло наиболее
последовательно, наблюдаются следующие явления:
I. Германские глухие смычные р, t, к перешли:
1. В глухие аффрикаты pf, (t)z, kch (пишется ch), если они стояли
а) в начале слова: гот. pund/др.-в.-нем.pfunt „фунт"; герм. *plegan >
др.-в.-нем. pflegan „ухаживать", „иметь обыкновение"; гот. tiuhan /др.-в.-нем. zio-
han .тянуть", „вести"; гот. kaum /др.-южн.-нем. chorn „зерно";
б) в середине или в конце слова после 1, г, т, п: гот. hilpan/
др.-в.-нем. helpfan „помогать"; гот. райгр /др.-в.-нем. dorpf „деревня" (после 1
и г аффриката pf еще в IX в. была передвинута дальше в f: helfan, dorf).
Др.-сакс. swart /др.-в.-нем. swarz „черный"; др.-сакс. holt /др.-в.-нем. holz
»дрова", „лес"; др.-сакс. werk /др.-южн.-нем. werch; др.-сакс. skalk /др.-южн.-нем.
scalch „раб", „батрак", „крепостной";
в) в удвоении (геминации): др.-англ. aeppel /др.-в.-нем. apfuli „яблоко".
Др.-сакс. settian /др.-в.-нем. setzan „сажать"; др.-сакс. wekkian /др.-южн.-нем.
wechan, wecchan „будить".
2. В глухие щелевые f (ff), z (zz), произносившееся подобно совр. s,
и hh (часто писалось ch). Они встречались:
а) в середине слова между гласными:др.-сакс.släpan/др.-в.-нем.
slaffan, slafan „спать"; др.-сакс. etan /др.-в.-нем. ezzan „есть"; др.-сакс. makon/
др.-в.-нем. mahhön, machön „делать";
б) в конце слова после гласной: др.-сакс. skip /др.-в.-нем.skif „ко-
рабль"; др.-сакс. föt/др.-в.-нем. fuoz „нога"; др.-сакс. ik /др.-в.-нем. ih „я".
И. Германские звонкие фрикативные Ь, 9, з (см. §28,1) в
южнонемецких диалектах переходили часто в неаспирированные смычные р, t, к
(например, бав. рёгап=франк. Ьёгап „нести"; бав. кёрап—франк. geban „давать"
и т. д.); в других диалектах Ь и з превращались в b и g или оставались фри-
кативными (например, в рейнск. Gans = Jans; Korb = Korf); 9 частично перешло
в d, а в ряде диалектов — в t (в.-нем. tief противостоит ср.-нем. dief). Однако мы
не будем здесь рассматривать в деталях всю сложную картину распределения
указанных процессов по диалектам.
Относительно новых явлений в словообразовании, в
словоизменении и строе предложения см. § 63,2.
§ 56. В древности передвижение согласных проходит наиболее
последовательно в баварском. В других диалектах указанные явле-
Диалектные группы
69
ния подвергаются разнообразным модификациям. Для письменного
периода древневерхненемецкого языка (рассматривая все явления
в целом) можно выделить указанные ниже и на карте № 1 диа-
лектные группы или языковые территории (Sprach-
räume), исходя из их отношения к передвижению согласных. Начав
складываться в рассматриваемую здесь дописьменную эпоху, ука-
занные диалекты, к которым позднее, несомненно, добавился
ряд новых (ср. § 65), выступали на сцену во все периоды ис-
тории немецкого языка. Правда, их отношение к отдельным про-
цессам передвижения согласных и к другим языковым явлениям
не было одинаковым в различные эпохи. То же следует сказать
и по поводу распространения каждого из диалектов в отдельности.
I. Группа нижненемецких диалектов (совершенно не участ-
вует в передвижении согласных или участвует в нем лишь
спорадически).
[1. Фризский (см. § 47)] [55]
2. Нижнефранкский 3. Нижнесаксонский
И. Группа средненемецких диалектов (принимает в передвижении
согласных лишь ограниченное участие):
1. Франкский в среднейГер- 2.Тюрингский
мании:
а) Среднефранкский;
а) Рипуарский
Р)Мозельско-франкский
б) Рейнско-франкский
III. Группа южнонемецких диалектов (наиболее активно уча-
ствует в передвижении согласных):
1. Франкский в южной Германии:
а) Южнофранкский б)Восточнофранкский
2. Алемане кий: 3. Баварский
а) Швабский
б) Нижне- и
в) Верхнеалеманский
Недавно к древневерхненемецкому вполне Справедливо отнесли ланго-
бардский язык в северной Италии (см. § 54; 61, 2); но у нас нет возмож-
ности рассматривать здесь ни лангобардский, ни западнофранкский (см. § 54) [56].
Не углубляясь в детали, раскрывающие отношения этих ди-
алектов к передвижению согласных и другим языковым явлениям,
подчеркнем только, что передвижение согласных проводится со
все меньшей последовательностью по мере того, как мы продви-
гаемся на север. В рейнско-франкском, а также в диалектах, рас-
положенных на север от него, -р- и -рр- (Pfund, Apfel) остаются
непередвинутыми.
70 Л. Развитие немецкого языка в дописъменный период
В мозельско-франкском и рипуарском t, как правило, перешло
ö z; однако в словах dat, wat, it „это", „что", „оно" господствуют
непередвинутые формы. Кроме того, в рипуарском не было пере-
двинуто р в позиции после 1 и г. Здесь вместо „helfen" говорят
helpe и вместо Dorf — Dorp. Севернее рипуарского, в области
нижненемецких диалектов, не наблюдается почти никаких пере-
движений: вместо machen здесь говорят make, вместо schlafen —
slape, Water вместо Wasser и т. д.
§ 57. Без сомнения, данную выше схему распространения
древневерхненемецкого передвижения согласных
можно объяснить, лишь предположив, что интересующие нас
звуковые изменения произошли на немецкой территории прежде
всего в южной Германии; отсюда они распространялись, посте-
пенно ослабевая, на север, до границы нижненемецких диалектов..
Этот процесс начался в дописьменную эпоху, но продолжался и
в последующие периоды истории языка.
Если ранее предполагалось, что древневерхненемецкое пере-
движение согласных началось в баварском диалекте, то недавно
Э. Шварц показал, что здесь в довольно поздний период еще
встречаются непередвинутые формы, а В. Мицка, изучая историю
колонизации, высказал мнение, что первоначальный очаг второго
передвижения следует искать в алеманской области.
При датировке передвижения согласных указывалось на то,
что имя Attila (заимствованное немцами еще до передвижения
tt>tz) подверглось передвижению согласных, о чем свидетель-
ствует его средневерхненемецкая форма Etzel. Аттила умер в 453 г.;
следовательно, переход tt>tz едва ли мог произойти ранее се-
редины V в. В имени Idorich или Dorich, засвидетельствованном в
рунической надписи на конце копья из Вурмлингена (около Тут-
лингена в Вюртемберге) — надпись относится к концу VI в. или
началу VII в., — ясно прослеживается передвижение согласного
(-rieh = гот. reiks). В южнорейнско-франкском диалекте это явле-
ние наблюдается в конце VII в. в грамотах Вейсенбургского мо-
настыря, хотя на рейнско-франкской территории в известных нам
границах оно могло появиться только в VIII в. Еще позднее (800 —
1200 гг.) передвижение проходит в мозельско-франкском диалекте.
В немецких рунических надписях это явление не обнаруживается.
Следовательно, мы вправе считать VI столетие той эпохой, когда
в южной Германии, возможно, под влиянием языка лангобардов
(ср. § 54, 61, 2), началось передвижение согласных [57].
Вполне возможно, что различные согласные, оказавшиеся передвинутыми,
подверглись передвижению не одновременно. В подтвержде-
ние этой точки зрения указывалось — возможно и неправильно (ср. упомяну-
тую ранее работу Т. Фрингса) — на различное отражение р, t, к в поздних
заимствованиях из латинского: лат. tunica > др.-в.-нем. tunihha (-к-> -hh-, но t-
не переходит в z-!); лат. porta > др.-в.-нем. pforta (р- > pf-, но -t- не переходит
Карта № 1. Немецкие диалекты около 1930 г.
72 Л. Развитие немецкого языка в дописъменный период
в -z!-); лат. imputare^> др.-в.-нем. impfitön «привить", „закупорить" (то же самое);
лат. picem > др.-в.-нем. peh „смола" (-k>-ch, но р- не переходит в pf-!).
Причиной древневерхненемецкого передвиже-
ния согласных предположительно считалось смешение „запад-
ных германцев• в альпийской области с кельтами или иллирий-
цами. Однако такое объяснение ставилось под сомнение с давних
пор, так же как и аналогичное объяснение первого передвижения
согласных.
§ 58. Древнесаксонский в том виде, в каком он пред-
стает перед нами в IX в. в „Гелианде", полностью относится — хотя
он и не испытал передвижения согласных—„к немецкому в со-
ответствии со своей исторической формой". При этом мы нахо-
дим в нем — точно так же как ив древненижнефранк-
ском — немало тех особенностей, которые Ф. Вреде (см. § 48)
считал ингвеонскими и которые нередко встречаются здесь наряду
с соответствующими южными явлениями. Следуя за Ф. Вреде,
мы можем объяснить этот факт, предположив, что древнесаксон-
ский был вначале ингвеонским диалектом, а свой характер, запе-
чатленный в „Гелианде", приобрел лишь в результате продолжи-
тельного влияния южнонемецких диалектов через более поздние
„излучения" с юга. Это глубокое преобразование языка отчасти
предшествовало по времени дошедшим до нас древнесаксонским
памятникам. ч
Недавно было высказано мнение, что язык „Гелианда" является
литературным языком, близким по своей орфографии к франкскому,
и что он тесно связан с Фульдой. С этой точки зрения попытка
составить себе более или менее полное представление о нижне-
саксонском разговорном языке по письменному языку „Гелианда ■
была бы ошибочной* [58].
Из числа пережитков ингвеонской группы в древнесаксонском
укажем ниже ряд явлений; они сохранялись частично на протяжении всего
средненижненемецкого периода, а некоторые удержались и до наших дней.
В то время как в „Гелианде" немецкая форма andar „другой" встречалась
гораздо реже, чем öf>ar (см. § 47,2а), в средненижненемецком существовала
лишь форма с п. До настоящего времени в нижненемецком сохранились неко-
торые слова, где п перед глухими щелевыми выпало (см. § 47,2а). Еще и те-
перь там говорят fTf „пять", gös „гусь" и кое-где üs „нам", хотя в некоторых
местностях эта форма уже вытеснена южным uns. Один раз в древнесаксонских
памятниках встречается вин. п. unsik „нас", где окончание -ik также свидетель-
ствует о влиянии южного unsih.
Ингвеонскими являются распространенные и в настоящее время нижнене-
мецкая форма he (в противоположность верхненемецкому er), форма определен-
ного артикля de (др.-сакс. the) в отличие от южн.-нем. der, а также формы
личных местоимений mi, di, wi и ji без г в отличие от в.-нем. mir, dir, wir, ihr. Если
в древневерхненемецких диалектах в именительном падеже единственного числа
встречаются сильные формы прилагательного (langer, langiu, langaz), образован -
* Последний абзац автор дает в добавлении к пятому изданию,— Прим.
перев.
Средненемецкий
73
ные по образцу форм определенного артикля der, diu, daz, то они отсутствуют в
древнесаксонском так же, как и в древнеанглийском. В древнесаксонском ука-
занным формам во всех трех родах соответствует lang (см. § 47, 1в). Единое
множественное число глагола в древнесаксонском wl, gl, sie helpaf>, в новониж-
ненемецком wi, ji, se helpt также ингвеонского происхождения (ср. § 47, 2г).
Влиянием юга объясняется проникновение в нижнесаксонский предлога in. Вместо
него в „Гелианде" находим an, в средненижненемецком преобладает уже in; „сле-
дует учитывать, что именно в западносаксонском диалекте древнеанглийского
языка форма in встречается редко". Гот., др.-в.-нем. niun „девять" противостоят
др.-сакс, др.-фриз. nigun, др.-англ. nigon, ср.-нидерл. neghen. С юга проникает
sus вместо др.-сакс, фриз., др.-англ. thus „так". В „Гелианде" встречаются и спе-
цифические средненемецкие формы, например wollen вместо др.-сакс. willian и
в.-нем. wellen.
Своеобразна лексика „Гелианда". В нем представлены слова вроде trocken,
Fels, finden и др., которые противоречат и древним и современным нижненемецким
лексическим нормам и являются поэтическими заимствованиями с юга. Ряд дру-
гих связей с древневерхненемецким в лексике „Гелианда" можно объяснить тем,
что некоторые слова представляют собой древние образования, некогда общие
и нижненемецким и верхненемецким диалектам. Однако на севере Германии
они уже вышли из употребления, отодвинувшись на юг. Следовательно, лексика
„Гелианда" отражала более древнее состояние языка, который еще не испытал
преобразований, характерных для позднего средненижненемецкого периода.
§ 59. Средненемецкие диал.екты, подобно древнесак-
сонскому и древненижнефранкскому, первоначально были связаны
с ингвеонской группой, так как франки распространили ингвеон-
ское наследие на запад и на юг, где граница его стала проходить
южнее Майнца (Фрингс, стр. 41). И в средненемецких диалектах
еще в исторически засвидетельствованный период, частью даже и
сейчас, употребляется: he вместо er, de вместо der, üs вместо uns
и т. д. Не последнее место занимают здесь и тесные лексические
связи с севером. Например, лексика древневерхненемецкого Тати-
ана, т. е. Евангельской гармонии, написанной прозой около 830 г.
в Фульде, во многих случаях примыкает не к верхненемецкому,
а к нижненемецкому и древнеанглийскому. Из „2030 слов, встре-
чающихся у Татиана, примерно 280 чужды другим древневерхне-
немецким источникам; 120 из них мы находим в древнеанглийских
и древнесаксонских, средненижненемецких и средненидерландских
памятникахtt. Это объясняется не более поздним северным и древ-
неанглийским влиянием (ср. § 77, 2), а древней общностью.
В Татиане на древнюю связь с севером указывает, например, слово widar-
kiosan=Äp.-H.-<j)paHK. withercos, др.-англ. widceosan в отличие от др.-в.-нем. farkio-
san. Слову arwizan из Татиана соответствует др.-сакс. gewltan и др.-англ. gewi-
tan; в древневерхненемецком это слово отсутствует. Вместо др.-в.-нем. zeigön
„показывать^ в Татиане находим zotigen в соответствии с др.-сакс. togian,
ср.-н.-нем. togen, ср.-нидерл., совр. нидерл. betoogen. В других случаях в Та-
тиане встречается ряд слов, которые употреблялись ранее и в южных диалек-
тах, но постепенно их употребление отодвигалось на север: sin freuwen, на-
пример, является верхненемецким неологизмом; в Татиане в этом значении
употреблено gifehan = др.-англ. gefeon. Вместо южн.-нем. irteilen в Татиане
находим tuomen „судить", которому соответствует др.-сакс. duomean, др.-н.-франк.
duomen, др.-англ. deman. Юж.-нем. trocken и до сегодняшнего дня не распрост-
74 Л. Развитие немецкого языка в дописъменный период
ранилось еще по всей средненемецкой области. Наоборот, средняя Германия с
ее формами drei, drüch и т. д. „сухой" еще тесно связана с др.-англ. dr^ge,
ср.-нидерл. druge, ср.-н.-нем. droge — англ. dry, нов.-нидерл. droog, нов.-н.-нем.
dröge. (Принимая во внимание сказанное в § 58, следует учесть, что уже в
„Гелианде" встречаются южные формы.)
Утрата средненемецкими диалектами древних связей с севером
и их сближение с южнонемецкими диалектами прошли гораздо
последовательнее, чем в древнесаксонском. Об этом, в частности,
свидетельствует и тот факт, что в средненемецком было широко про-
ведено передвижение согласных, чего не было в древнесаксонском.
§ 60. Выше (§ 49) мы ответили на вопрос о том, какие силы
в рассматриваемый период способствовали сохранению в Германии
языковых единств (§ 56), сложившихся в процессе общения, и
обособлению этих единств друг от друга. В процессе слияния и
территориальной перегруппировки германских племен в эпоху Ве-
ликого переселения народов сложились новые общности с новыми
условиями существования, новыми племенными связями и новыми
соседями. Крупные немецкие племена этого периода (см.
§ 49) следует рассматривать как те общности, на основе которых
складывались более или менее единые диалекты. Однако террито-
рия этих племен, а вместе с ней и их язык, были сильно рас-
членены изнутри; внутреннее членение возникало под влиянием
существующих географических условий и деления на администра-
тивные единицы, в том числе церковные (см. § 61). Возникнове-
нию такого членения способствовало также языковое наследие
древних, более мелких племенных единиц, из которых сложились
крупные племена. Так, например, на принадлежавшей франкам
территории (по Рейну) уже тогда определились как известные язы-
ковые единства районы мозельско-франкский — по Мозелю и' Лану,
и рипуарский — вокруг Кёльна (ср. § 115). Влияние такого обо-
собления можно проследить еще в провинциальной латыни римской
эпохи, а также в более поздние периоды развития немецкого языка.
В первоначальный период развития немецкого языка, непосред-
ственно после событий эпохи переселения народов, в современной
южной и западной Германии не существовало никаких „органи-
чески сложившихся языковых территорий". Другими
словами, здесь не наблюдалось распределения диалектных особен-
ностей по отдельным областям, которое постепенно складывается в
результате взаимного влияния отдельных групп при длительном со-
существовании на обособленных территориях, создаваемых как гео-
графическими условиями, так и политическим членением населения.
Первоначально возникало более или менее случайное перепле-
тение явлений, „выработавшихся" где-то в ином месте. Таким
образом, несмотря на преобладание в каждый отдельный период
в определенном племенном объединении, складывавшемся в про-
цессе общения, определенного немецкого диалекта, на будущей
Языковые области. Племена
75
немецкой территории происходило, повидимому, смешение различ-
ных западногерманских и других диалектов. (В еще более сильной
степени подобное состояние наблюдалось, видимо, в средние века
во вновь колонизованных областях, например на востоке средней
Германии, где южнонемецкие, средненемецкие и нижненемецкие
элементы языка сосуществовали в диалекте поселенцев, соединив-
шихся по воле случая.)
Лишь с течением времени хаос элементов, нередко довольно
далеких друг от друга, был устранен на территориях распростра-
нения баварского, алеманского и других диалектов, а также в
отдельных районах этих более крупных областей. Произошло это в
результате процессов интеграции, наблюдавшихся в пределах дан-
ных территориальных единств, а также в результате .взаимодействия
между ними.
По мере того как отдельные территориально связанные этни-
ческие единства (landschaftliches Volkstum), образовавшие немецкий
народ, сорванные в эпоху Великого переселения народов со своих
старых земель, укоренялись на немецкой территории, они вновь
приобретали свойственную каждому из этих образований специфику:
как высшее выражение этнического целого сложился язык, нетож-
дественный, однако, на'разных территориях. Например, баварская
народность и ее культура связаны с определенной областью и
эпохой и могли развиться лишь на немецкой территории между
Лехом и Лейтой при совершенно определенных географических и
исторических условиях как явления единственные в своем роде и
находящиеся в тесной зависимости друг от друга. Среди продук-
тов территориально ограниченной культуры, как высшее выраже-
ние связанного с определенной территорией народа, как создание
его духа и гарантия его существования, первое место занимает
местный диалект.
Теснейшая связь с новой родиной отразилась в языке при возникновении
топонимики, которая с древневерхненемецкого периода получает богатое
азвитие, например, в описании Хамельбургской и Вюрцбургской марок (около
000 г.). В последнем из описаний говорится, например: „... inRabanesbrun-
поп nidarün halba Uuirziburg östarün halba Mоines, danan in Anutseo,
datiän in Blidheresbrunnon, danän in Habuchotal ...e и т. д.
§ 61. 1. Языковое развитие данного периода представляет со-
бой (если отвлечься от частностей) борьбу между дунайско-аль-
пийской и северноморской областями (ср. § 39). При этом средне-
немецкие области (см. § 59), первоначально тяготевшие к северу,
вынуждены были с течением времени играть роль посредника между
указанными областями. Такая предпосылка дает возможность оха-
рактеризовать общее направление и результат языкового раз-
вития данного периода. Мы не оспариваем наличия языковых
излучений, распространявшихся с севера на юг (относительно i-
. умлаута см. § 66, 1), Подобное предположение напрашивается
76 А. Развитие немецкого языка в дописьменный период
хотя бы уже на основании того, что жившие на северо-западе
франки занимали господствующее положение и в интересующий нас
период оказывали, безусловно, влияние и на язык. Однако не под-
лежит сомнению, что основные излучения шли в направлении с
юга на север. Об этом свидетельствует распространение передви-
жения согласных (см. § 56), а также вытеснение ингвеонизмов
(см. § 58 и ел.) или развитие германского ае (обозначавшегося
как e)>ä (Suevi > Swäba; см. § 45). Этот переход произошел в
южной Германии в IV в. Во франкском диалекте он наблюдается
с VI в., явно продвигаясь с юга на север. Во франкском диалекте
в районе Эльзаса написание через ё исчезает в конце VII в., в
восточно- и среднефранкском — около середины VIII в., в нижне-
франкском и древнесаксонском — в IX в. Немецкий словарный
состав также складывался в результате излучений, направленных
с юга -на север (но также и в результате влияний, действовавших
в противоположном направлении; см. § 58). Слова типа dulden,
sich freuen, klagen, trauern, zweifeln, zeigen, erbarmen, barmherzig,
Gnade, Trost, Demut, начиная с рассматриваемого здесь периода,
постепенно, в течение столетий, из узко ограниченной южнонемец-
кой области распространились по всей континентальной Германии,
уничтожая древние северные параллели (например, ötmuotl вместо
Demut и т. д.) или оттесняя их в пограничные области.
Латино-романские заимствования в немецком языке распростра-
нились не только благодаря осевшим в Германии миссионерам, но
и в результате излучений, направленных с юга на север и с за-
пада на восток (ср. § 70).
2. Способность юга и запада Германии к языковым излучениям
основывалась на том, что южные и западные немецкие территории
были ведущими в культурном отношении. Последнее объяснялось
их соседством с государством лангобардов на юге и запад-
ных франков на территории Франции. Если в эпоху переселения
народов и вплоть до начала VI в. влияние на немецкую область
в направлении с юга на север оказывал район распространения
готской культуры (ср. § 63, 1), то в конце VI в. возникла про-
существовавшая до VIII в. область баварско-лангобардской куль-
туры. Эта область, с которой были связаны, повидимому, и але-
манны, во многом служила образцом для немецких племен. Своим
ведущим положением в культурном отношении она была обязана
в первую очередь лангобардам и в меньшей степени баварцам,
следовавшим за ними. Ведущее положение, занимаемое этой об-
ластью культуры, было, по мнению Безеке и Бринкмана,
той основой, которая объясняет языковые излучения VI—-VIII вв.,
идущие с юга на север, и особенно распространение на север пе-
редвижения согласных. Излучения, шедшие с запада на восток,
благодаря которым сюда проникала в первую очередь лексика
романского происхождения, объяснялись влиянием государства
Языковые излучения
77
Меровингов; исконные земли последнего находились во Франции,
за пределами современной области распространения немецкого
языка. Церковно-административные единицы — хотя
бы потому, что они распространяли церковную лексику — в
значительной мере определяли направление излучений. Фрингс
(см. § 48) подчеркивал, что римско-галльская церковная лексика
распространилась в Германии из Кёльна. Это можно показать на
примере слова Paschen „пасха44; область употребления этого слова
примыкает к кёльнской епархии, и оно явно связано с франц. Ра-
ques. Центром излучений с юга можно, по всей вероятности, счи-
тать Страсбург, откуда слова южнонемецкого церковного языка
(приведенные в § 61), а также южнонемецко-готская лексика, о
которой еще будет идти речь (§ 63, 1), распространяются, оче-
видно, в период после 500 г. вплоть до линии Регенсбург—Майнц—
Трир. При этом Трирская область представляет собой тот центр,
где пересекались излучения, распространявшиеся вдоль северно-
альпийского пути от Дуная по Рейну, с излучениями, направляв-
шимися в область немецкого языка извне, вдоль западноальпий-
ского пути по Роне и Мозелю. Для распространения южнонемец-
кой церковной лексики, главным образом в более поздний период,
особое значение имела Майнцская епархия. Она способствовала
продвижению на север проникавших на ее территорию слов, так
что они, смешиваясь с лексикой франкского (см. § 63, 2) и древне-
саксонского (см. § 78, 2) церковных языков, могли дополнять, а
отчасти и вытеснять ее. Южная лексика распространялась из
Майнца, с одной стороны, через Трир и Кёльн вниз по Рейну до
его устья, а с другой — вверх по Веттерау по направлению к устьям
Везера и Эльбы.
§ 62. Рассматривая отдельные территории древнего периода
истории (см. § 56) и существовавшее между ними языковое вза-
имодействие, подчеркнем, что различные немецкие области (племена)
принимали неодинаковое по своей активности участие в процессе
формирования немецкого языка; ведущими здесь были погранич-
ные, а не центральные районы. Бавария и Франкония из-
давна занимали господствующее положение в сфере политики и
культуры (к чему мы еще вернемся ниже). Франкония — это ос-
новное связующее звено между отдельными немецкими племенами.
С давних пор государство франков стремилось, вследствие своей
политической мощи и богатой культуры, распространить свое вли-
яние из Рейнской области не только в границах германского мира,
но и за его пределами, поэтому в то же самое время оно было
и очагом излучений для западных романских областей и сыграло
весьма важную роль в формировании там народов и их культуры.
К тому же на франкской территории происходило скрещивание
различных западных культурных течений, здесь сталкивались про-
тивоположные северные и южные явления. Государство франков
78 А. Развитие немецкого языка в дописъменный период
постоянно подвергалось разнообразным влияниям извне. История
позволяет нам проследить постепенное ослабление связей рейнско-
франкского района с древней северной ингвеонской общностью и
сближение его с верхненемецкими диалектами.
Активным в языковом отношении областям — баварской и франк-
ской — противостоят преимущественно пассивные — алеманская
и нижнесаксонская. Подобно нижненемецкому диалекту
и нидерландскому языку, алеманский диалект отличается устой-
чивостью, сохраняя более древний языковой материал. Как и
нижненемецкий, алеманский обладает большим своеобразием, он
точно так же играет лишь второстепенную роль в формировании
немецкого языка. Однако последнее утверждение теряет силу„
если считать алеманскую область родиной древневерхненемецкого
передвижения согласных (см. § 57). Видимо, большая внутренняя
расчлененность алеманской территории является причиной отме-
ченного выше факта, резко противопоставляющего Алеманию Ба-
варии, которая рано стала единым сплоченным государством.
С другой стороны, в нижней Саксонии, отличающейся устойчи-
востью древней культуры, характерные для древней Германии,
явления отступали перед элементами формирующегося немецкого
мира. Именно здесь древняя германская культура пыталась от-
разить наступление романско-христианской франкской культуры и.
верхненемецких языковых новообразований.
§ 63. Внешние силы, прямо или косвенно воздейство-
вавшие в этот период на будущий немецкий язык, были
весьма многообразны по своему характеру.
1. Предположение, что христианско-готский мир оказы-
вал определенное влияние на древнейшее западногерманское христи-
анство и оставил свои следы в немецком языке, сохраняет свою
силу до настоящего времени, несмотря на некоторые соображения, *
выдвигавшиеся против этой точки зрения. Правда, остается неясным*
насколько значительным было здесь участие готской миссии, дей-
ствовавшей в двух направлениях: вверх по Дунаю и вниз по Рейну.
Во всяком случае, следует помнить о том, что готское арианство
утвердилось благодаря бургундам около 400 г. в районе среднего
Рейна и что в эпоху Теодориха Великого готское влияние было
весьма интенсивным на баварской территории, повидимому, вслед-
ствие существовавших политических связей между Баварией и
империей Теодориха (ср. Маурер, стр. 56). По крайней мере древ-
нейшие христианские заимствования в немецком языке свидетель-
ствуют об их греческой основе; эта основа указывает на влия-
ние готского арианства.
Указанные связи обнаруживаются в следующих словах: Kirche, др.-в.-нем.
kiricha, др.-сакс. kirika, др.-фриз. kerke, др.-англ. cirice (отсюда др.-сев. kirkja).
В романской области для этого слова нет соответствия (лат. ecclesia > итал.
chiesa, франц. eglise). Правда, гот. *kyrikö не засвидетельствовано; оно основано
Иноязычные влияния
79
на гр. xoptxöv (kyrikön) „божий дом", просторечной форме слова xopiaxöv (kyria-
коп), относящейся к IV в. Совр. нем. Pfaffe, др.-в.-нем, pfaffo нельзя вывести
из лат. рара, к которому восходит совр. нем. Papst. Оно засвидетельствовано в
готских памятниках и происходит из греческого церковного языка,, в котором с
IV в. различались: яаяа«; (papäs) »clericus minor" („младший священник*) игсшзи;
(päpas) „папа". Отсюда же происходит русск. поп. И совр. нем. Bischof, др.-
в.-нем. biscof<rp. Ымокоъ (episcopos) указывает на готско-арианские связи. (По
мнению Т. Фрингса, слово Bischof было заимствовано через романские языки,
а именно через посредство Лионской церкви.) Так же и совр. нем. Engel < гр.
«ТТ6^ (äggelos) „посланец", совр. нем. Teufel < гр. 8idßoXo<; (diäbolos) „клевет-
ник*. Возможно, что некоторые германские слова приобрели свое христианское
значение лишь у готов (Heide, taufen, fasten).
Наконец, в Баварии еще и теперь распространены греческие по происхо-
ждению названия дней недели. Так, бав. Ertag „вторник", ср.-в.-нем. erintag, по-
видимому, восходят к реконструированному гот. *areinsdags, которое основы-
вается на гр. "Apetix; тдцера (Areös hemera). Бав. Pfinztag „четверг" восходит
через посредство гот. *painte к гр. nl^im) (pempte) „пятый день*. Совр. нем.
Samstag относится сюда же и отражает просторечное гр. adfißatov (sämbaton)
вместо гр. аоЭДатоу (säbbaton). Samstag и теперь употребляется лишь на юге и
западе Германии; это слово могло проникнуть в данные районы как с немец-
кого юго-востока, так и со стороны Роны (ср. Франц. samedi). Кроме того, совр.
нем. Woche ^др.-в.-нем. wehha, позднее wohha, англ. week и т. д.) — также
готского происхождения: гот. wiko связано, видимо, с лат. vices (мн. ч.) »пере-
мена*, „изменение", позднее — „меняющаяся (от субботы к субботе) служба
(в церкви) \
Гот. mota „пошлина" проникло из придунайской области на запад и продол-
жает существовать в ср.-в.-нем. mute = нов.-в.-нем. Maut. В др.-в.-нем. herizo-
go=HOB.-B.-HeM. Herzog можно первоначально обнаружить готскую кальку с гр.
<rup<roft6<; (strategös) „полководец". (Подобно др.-в.-нем. herizogo образовано также
др.-в.-нем. magazogo, которое соответствует гр. icai&rjcDfdc [paidagögös].) Южно-
немецкое Dult „ярмарка", Pfeit „рубашка", Obse „притвор*, „паперть" « гот.
ubizwa; ср. англ. eaves, др.-нидерл. ose „выступающая вперед крыша") приоб-
рели свое специфическое значение благодаря готскому или были заимствованы
из него.
2. Однако наиболее последовательно христианство вводилось
в Германии не приверженцами арианства и не ирландскими мис-
сионерами VII в. (которые принесли германцам слово Glocke [др.-
ирл. cloc, др.-в.-нем. gloka] и имена Gallus и КШап), а провод-
никами его явились Франция и Англия (ср. § 77,2). Франк-
ские и англо-саксонские миссионеры стали проводниками влияния
латинской лексики, характерной для языка 'римской католической
церкви, на немецкий язык. Франкская церковь в эпоху Меровин-
гов влияла на Германию в первую очередь через Лотарингию (ср.
§ 39,4; 97). Однако миссионеры распространяли не только цер-
ковную, но и светскую лексику. Посредническая деятельность
миссий, основавших вскоре многочисленные монастыри (Сан-Гал-
лен в 614 г.; Рейхенау в 724 г.; Мурбах в Верхнем Эльзасе
в 727 г.; Фульда в 744 г.; Лорш в 764 г.), сочеталась при этом
с теми веяниями, источником которых было политическое един-
ство франкского государства Меровингов, где германское и ро-
манское население жило вместе и где латынь служила официаль-
ным языком.
80 Л. Развитие немецкого языка в дописъменный период
а) В рассматриваемый здесь период с запада проникли в немец-
кий язык, например, приводимые ниже слова. Их латинские про-
тотипы мы находим в галльской вульгарной латыни того периода,"
однако они почти неизвестны латинскому языку первых столетий
эпохи империи. Указанные слова распространились лишь в одной
части германского мира: paraveredus> др.-в.-нем. pferit „лошадь";
biber (от формы инфинитива bibere)> др.-в.-нем. bior „пиво";
*bicärium> др.-в.-нем. behhäri „кубок"; spTcäriura> др.-в.-нем.
spihhäri „амбар"; cox!nus> др.-в.-нем. kussin „подушка". Тогда
же немецкий язык заимствовал терминологию, связанную с искус-
ством письма: лат. atramentum „чернила" > др.-в.-нем. atarminza;
encau(s)tum „чернила" продолжает существовать в нидерл. inket,
англ. ink (в немецком языке оба слова позднее были вытеснены
появившимся в IX в. Tinte < ср.-лат. tincta); повидимому, одно-
временно было заимствовано др.-в.-нем. scriban „писать" <лат.
scribere. Вначале оно распространилось в южной и средней Гер-
мании, тогда как в нижненемецком еще в „Гелианде" преобладает
древнее writan (ср. англ. to write). Из числа слов, появление ко-
торых приписывается влиянию меровингского государства и его
администрации, следует назвать Zins < лат. census и Pfalz < лат.
palätium или palantium (др.-в.-нем. pfalinza, ср.-в.-нем. pfalze).
Раннее ср.-лат. vllläre „двор", „хутор" проникло из Галлии через
Лотарингию в западную Германию, бесспорно, вследствие сущест-
вовавшей в меровингскую эпоху моды использовать это слово
в топонимике. Еще около 700 г. оно встречается в Вейсенбург-
ских грамотах в названиях, оканчивающихся ныне на -weiler, -wei-
er (Rappoldsweiler, Reichenweier). Этот тип менее древен, чем назва-
ния с элементом -heim (Rüdesheim, Geisenheim). Последние отно-
сятся к периоду, следующему непосредственно после заселения
германцами немецкого юга и юго-запада. Они еще тогда стали
вытеснять унаследованную от предков топонимику на -ing-
(Sigmaringen; см. § 20). Не без основания предполагают, что
-heim является калькой с лат. villa. Лат. vicus> нидерл. -wijk,
н.-нем. -wiek и т. д. получило в этот период распространение в
названиях типа Katwijk, BrunswiO Braunschweig (см. „РВВ", 65,
стр. 221 и ел.).
К этому же периоду относится также та галльско-латинская
по происхождению топонимика, которую на немецком юге и за-
паде восприняли селившиеся здесь германцы, например: Colonia >
Köln, Confluentes > Koblenz, Tolbiacum > Zülpich, Rigomagus > Re-
magen, Baudobfiga > Boppard, Salodurum > Solothurn и т. д.
Из христианско-церковной лексики VI—VII вв., попавшей в не»
мецкий язык из галльской вульгарной латыни, укажем claustrum >
др.-в.-нем. klöstar „монастырь", monasterium или monisterium >
др.-в.-нем. munistri „собор", „монастырская церковь", monachus
или monicus> др.-в.-нем. munich „монах".
Выдающиеся личности. Специальные языки
81
б) Не исключена возможность, что звуковые изменения
прошли в немецком языке под воздействием ро-
манского языка или параллельно с ним (ср. § 67, Зв). От них
надо отличать те новые звуковые явления, которые возникли под
влиянием галло-романского населения, обитавшего в области рас-
пространения немецкого языка и постепенно онемечивавшегося
(см. § 65). Таков, возможно, переход ü > ü, имевший место в эль-
засских диалектах (hüs>hüs „дом", guot>güet „хорошо*4).
в) Влияние вульгарной латыни или галло-романского языка на
грамматический строй немецкого языка в рассматривае-
мый, а также в последующий период (см. § 66, 3) в отдельных
случаях оспаривается. Известно, что определенный и неопределен-
ный артикль, местоимение man (ср. франц. оп < лат. homo), упо-
требление местоименного подлежащего (лат. amo/j'aime/ ich liebe),
аналитические формы пассива, перфекта, плюсквамперфекта и
футурума (см. § 33, 1) — ego habeo factum, ego sum venutus/ j'ai
fait, je suis venu / ich habe gemacht, ich bin gekommen и т. д.—
выработались и здесь и там более или менее одновременно. Бес-
спорно также, что развитие определенного артикля не вызвано
влиянием романских языков, а лишь стимулировалось ими. Меж-
ду прочим, в настоящее время—несмотря на противоположное
мнение Бехагеля—склонны считать, чтож названные явления в не-
мецком языке возникли под влиянием народной латыни цли
романского [59]. Даже если бы это оказалось справедливым, то
для рассматриваемого нами периода все же ни в коем случае
нельзя говорить о романизации немецкого языка; внутренняя струк-
тура немецкого языка в то время почти не была затронута ино-
язычными влияниями.
г) Важно отметить, что именно в эту эпоху в немецком языке
появляются также латинские словообразовательные эле-
менты, например суффикс -ärius в словах типа monetärius, mo-
linärius > др.-в.-нем. munizzäri, mulinäri. Этот суффикс появляется
в сочетаниях с германскими корнями еще в готской библии IV в.
(гот. bökareis „книжник"). Начиная с древневерхненемецкого пе-
риода, образования типа fiskäri „рыбак" становятся чрезвычайно
многочисленными (ср. § 66, 4). Суффикс -ster, служивший в нидер-
ландском и английском для образования Nomina agentis женского
рода (нидерл. bakster „булочница", naaister „швея", англ. song-
ster и т. д.), восходит к латинским образцам типа citharistria, tym-
panistria. Окончание -se в нижненемецких словах (XI в.) becker-
se „булочница", meesterse „мастерица" восходит к старофранцуз-
ским именам существительным женского рода типа enchanteresse,
а также к их народно-латинским прототипам.
§ 64. В рассматриваемый здесь период мы еще не сталкива-
емся с выдающимися личностями (Führerpersönlichkeiten),
которые существенно повлияли бы на формирование языка.
6 История немецкого языка
82 Б. Развитие немецкого языка в эпоху письменности
Не развился также и наддиалектный общий язык
(Gemeinsprache), отличающийся правильной унифицированной
структурой. В качестве такого языка в государстве Меровингов
выступала латынь. Однако, повидимому, еще тогда, благодаря
широко разветвленным связям внутри германского мира, высшие
классы общества имели особую, более или менее ярко выра-
женную речь, при этом они старались избегать резких диа-
лектных особенностей, тогда, как иноязычные влияния восприни-
мали довольно охотно. В этот период все увеличивалось число
специальных языков (Sondersprachen), связанных с опреде-
ленными социальными и профессиональными" группами [60]. В то
же самое время продолжается расцвет языка германской
поэзии (Kunstsprache der Dichtung); см. §51.
Б. Развитие немецкого языка в эпоху
существования письменности
1. С СЕРЕДИНЫ VIII ДО КОНЦА X! в.
§ 65. Область распространения немецкого языка
в VIII—XI вв. заметно сократилась в связи с окончательной ро-
манизацией ряда периферийных районов (см. § 54). Однако эти
потери восполнялись значительным увеличением территории не
только в результате онемечивания галло- и рето-романов, живших
на юге и западе немецкой области (см. § 54), но прежде всего
в результате роста колонизации в восточном направлении. Послед-
няя, правда, только начинается в этот период и продолжается
с переменным успехом в течение ряда столетий, открывая для
немецкого языка доступ на огромные восточные пространства.
На юге Германии еще в каролингскую эпоху на обширной герри
тории распространяется баварский диалект, что связано с оспорз-
нием восточной Австрийской марки.
Средненемецкие диалекты распространяются, правда, в основ-
ном лишь в последующую эпоху в новые области: Саксонию г.
Силезию, а позднее также и в район между Грауденцем, Эль-
бингом и Алленштейном. Вместе с тем нижненемецкие диалекты ,
продвигаясь на восток в период после XI в., захватывают область
за Тильзитом и Гумбиненом. Проводниками всех этих процессов,
связанных с распространением немецкого языка, являлись прежде
всего колонисту; в меньшей степени сказывалось культурн **
воздействие.
§ 66, 1. Из числа наиболее важных новых явлений в не-
мецком языке VIII—XI столетий в области вокализма укажем
на монофтонгизацию ai>e и au>ö, дифтонгизацию германских
ё и о, а также i-умлаут (подробности см. в § 67).
2. В области консонантизма следует упомянуть о пере-
ходе р (обозначался как th) в d, об изменении wr- в г-, hs в ss
Новые явления в языке
83
и о метатезе г (подробности см. в § 67); укажем также на даль-
нейшее распространение древневерхненемецкого передвижения со-
гласных.
2. В системе грамматических форм к Хв. почти исчез
творительный падеж имен существительных; у местоимений он
встречается только в соединении с предлогами или в застывших
оборотах (см. § 33,1); у глагола в X в. отмирают древние окон-
чания 1 л. мн. ч. индикатива (nema-mes, fara-mes „берем", „едем");
они заменяются соответствующими формами конъюнктива (пёт-ёп,
far-ёп). В системе форм нижненемецких диалектов тенденция
к унификации проявилась в целом раньше и была сильнее, чем
в южнонемецких диалектах. В нижненемецких диалектах рано про-
ходит также и ограничение грамматического чередования у гла-
гола (см. § 29). Об аналитических формах пассива, перфекта и т. д.
говорилось уже в § 63,2 г. В древневерхненемецком еще не су-
ществовало твердого обозначения футурума, и будущее действие
выражалось в большинстве случаев с помощью sollen, а не werden
(ср. английский язык): ich scal lesan.
4. В области словообразования древний суффикс -п,
с помощью которого образовывались nomina agentis (др.-в.-нем.
boto „гонец" <герм. 'ЬиЭап-, аналогично Schurke, Scherge и т. д.),
все больше и больше вытесняется суффиксом -er, др.-в.-нем. -äri
(<лат. -ärius; см. §63,2 г.). Например: ср.-в.-нем. ezzer „едок"/
др.-в.-нем. ezzo; <5р.-в.-нем. geber „дающий"/ др.-в.-нем. gebo;
ср.-в.-нем. Widersacher/ др.-в.-нем. widarsacho „соперник", „про-
тивник". Наряду с др.-в.-нем. einsidilo, которое существует в не-
мецком языке еще и в настоящее время в форме Einsiedel „от-
шельник", позднее появляется einsidelaere; наряду со ср.-в.-нем.
kempfe, ср.-нем., н.-нем. kempe (совр. нем. Kämpe) существует
более позднее Kämpfer и т. д.
В готском, древнеанглийском и древнесаксонском лишь из-
редка можно обнаружить существительные, имеющие уменьши-
тельное значение. В древневерхненемецком они часто попадаются
в глоссах. Ноткер переводит лишь немногие существительные
с уменьшительным значением из большого числа встречавшихся
в использованных им оригиналах. То же самое делают Отфрид,
Татиан и Виллирам. Имена существительные уменьшительные да
XI в. редко встречаются в немецком языке. Более присущи они
средневерхненемецкой переводной литературе (ср. § 89,3).
Неполносложные существительные, т. е. такие, первый эле-
мент которых стоит в форме родительного падежа (типа Amts-
haus),* в более древний период в количественном отношении значи-
тельно уступают полносложным, не имеющим никакой флексии
(типа Amimann). В готском встречаются почти исключительно
полносложные существительные. С древневерхненемецкого периода
неполносложные существительные получают все большее и боль-
6*
84
Л С середины VIII до конца XI в.
шее распространение. Однако еще Лютер говорил ratherr, blut-
freund, amtknecht и даже у Виланда мы находим: Befehlhaber, Aug-
iider (см. W. Henzen, Deutsche Wortbildung, 1947, стр. 55).
Полносложные существительные отнюдь не ограничиваются только
словами, сохранившимися с древности, они продолжают возникать
и теперь. Начиная с древненемецкого периода увеличивается число
сложных существительных с глагольным корнем в качестве пер-
вого элемента (типа Speisekarte), хотя действительно широко упо-
требительными они становятся только в нововерхненемецкую
эпоху (см. там же, стр. 70 и ел.).
Все словообразование в древневерхненемецких научных текстах
надо рассматривать с точки зрения его зависимости от латинских
образцов.
5.,В области синтаксиса вплоть до X в. весьма огра-
ничено было употребление форм множественного числа существи-
тельных," которые обозначали единичные абстрактные понятия.
Существительные, обозначавшие понятия, единственные в своем
роде и первоначально не имевшие никакого артикля, постепенно
стали приобретать его (например, erda „земля*4, evangelium, druh-
tin „господин14). Неопределенный артикль получает более широ-
кое применение. Местоименное подлежащее еще не обязательно
стоит перед каждой глагольной формой (ср. латинский): stuont
еще равноценно форме er stuont. Praesens historicum (ср. § 114,4)
еще не употребляется; переводчик Татиана превращает во всех
случаях praesens historicum оригинала в претерит. Характерным
является сильное влияние латинского синтаксиса на письменный
немецкий язык (см. § 75).
6. а) Значительная часть унаследованной древней лексики,
засвидетельствованной еще в VIII—IX вв., постепенно исчезает.
Глоссарий Керона („Abrogans44), относящийся к VIII в., содержит
целый ряд слов, которые больше не засвидетельствованы в древне-
верхненемецком. Повидимому, они исчезли в течение древневерхне-
немецкого периода, в первую очередь на юге Германии. С другой
стороны, надо учитывать, что большинство памятников духовного
содержания, относящихся к этому периоду, передает лишь неко-
торую часть древневерхненемецкого словарного состава: последний
был значительно обширнее того, что удается установить на осно-
ании источников. Это подтверждается теми, без сомнения, при-
надлежащими к германскому наследию словами, которые появля-
ются лишь в средневерхненемецком, например: Molke, Laich,
Strauch, Trotz, stolz. Сюда же относятся заимствованные слова:
pfeifen, pflücken, Pfirsich.
В древневерхненемецкую эпоху исчезли слова itis „ женщи-
на44 и mornen „печалиться44, „скорбеть44. Др.-в.-нем. bah, др.-сакс.
bak (ср. англ. back „спина44) отмирает в древневерхненемецком;
в нидерландском оно сохраняется дольше, так же как сохраняется
Новые явления в языке
85
и нидерл. eeuw „столетие", в то время как соответствующее
др.-в.-нем. ewa исчезло в древневерхненемецкий период, продол-
жая, однако, существовать в совр. ewig. Одно из германских
слов, представленное гот. pius „слуга", в древневерхненемецком
в самостоятельном употреблении больше не встречается, хотя
родственные ему слова dienen, Dienst, Dirne, Demut существуют
еще и ныне. Др.-в.-нем. frö = roT. frauja „господин" (мужская
форма к нов.-в.-нем. Frau) рано исчезает в немецком языке (од-
нако эта форма сохранилась в словах Frondienst, Fronleichnam).
Она была вытеснена словом herro (см. § 71). Др.-в.нем. aha „те-
кущая вода" постепенно заменяется, хотя и не во всех диалектах,
словом bah „ручей". Хотя древнее слово сохранилось до настоя-
щего времени в названиях многих потоков (Salzach, Steinach), од-
нако и в именах собственных оно было вытеснено в тот период
словом -bah (так что упомянутые названия могут иметь ферму
Salzbach, Steinbach). В словах Holunder, Wacholder, Maßholder,
Affolder „яблоня", повидимому, сохранилось древневерхненемецкое
слово со значением „дерево" (ср. англ. tree, гот. triu, др.-сакс. trio,
исконно родственные гр. Öp5;[drys]); оно исчезло, по всей вероят-
ности, в южных и средненемецких диалектах еще в древневерхне-
немецкий период.
Многие слова, связанные с языческими обычаями, исчезли
в течение древневерхненемецкого периода, став под влиянием
христианства либо одиозными, либо вообще излишними. К ним отно-
сятся alah „храм", wih „святыня", „священная роща", „храм", zebar
„жертвоприношение (животных)", sisisang „ритуальная погребаль-
ная песнь", bigalan—первоначально „воспевать", затем „загова-
ривать", „заклинать" (сохранилось в совр. Nachtigall), сюда же
относятся galdar, galstar „заговор" и др.
В некоторых случаях (также и за пределами церковной сферы)
появление иностранного слова обусловливало исчезновение древ-
него исконного наименования или оттесняло его. Так, Butter (< лат.
butyrum) в ряде местностей вытеснило др.-нем. Anke; Fieber
(<лат. febris) — др.-в.-нем. ritto; Gurgel (<лат. gurgulio) заменило
др.-в.-нем. querchala; Priester (<лат. presbyter)—др.-в.-нем. ewar-
to; Arzt (< лат. archiater) вытеснило др.-в.-нем. lähhi (которое, не-
сомненно, продолжало существовать в ср.-в.-нем. lächenaere „заго-
варивающий болезни". Ср. англ. leech в horse-leech).
Древневерхненемецкий словарный состав обогащался бла-
годаря заимствованиям, развитию значений и неологизмам, в
первую очередь, под влиянием христианства (ср. § 70 и ел.). При
этом заслуживает внимания тот факт, что в изучаемый период
появляются первые христианские (первоначально главным образом
ветхозаветные) имена. Наиболее продуктивным топонимическим
типом VIII—XII столетий было, без сомнения, название на -hau-
sen (Assmannshausen и т. д.).
86
Л С середины VIII до конца XI в.
б) Расширение значений. Brot все более и более приоб-
ретает также значение Laib. В связи с этим последнее слово со време-
нем приобретает новое значение (Laib Brot). Вначале Laib обозначало
пресный хлеб, а Brot кислый, изготовленный на пивных дрожжах.
Слово Ding первоначально значило „время народного собрания"
(оно было родственно лат. tempus); затем оно стало названием
самого „собрания" и, наконец, через „судебное производство",
„судебное дело" приобрело современное значение и т. д.
Сужение значений. Fahne означало вначале просто „пла-
ток", подобно др.-в.-нем. halsfano „шейный платок", ougafano —
„вуаль". Затем это слово благодаря использованию его в др.-в.-
нем. gundfano „боевое знамя" само, также и за пределами этого
сложного слова, приобрело его значение.
Расширение и сужение значений часто наблюдается
о д н о в р]е м е н н о, например, в др.-в.-нем. marah-scalk, нов.-в.-нем.
Marschall"; в древневерхненемецком это слово обозначало не только
„конюха", но также и „надсмотрщика за княжескими слугами во
время путешествий и походов"; второе значение стало позднее его
единственным значением. Слово Hagestolz (др.-в.-нем. hagustalt
„владелец земельного участка" в противоположность владельцу
двора, который наследовал старший сын) также не обозначало
больше владельца огороженного участка (Hag), который был
слишком мал для того, чтобы на нем можно было организовать
собственное хозяйство; оно приобрело значение лат. caelebs „не-
женатый", „холостой". Др.-в.-нем. bald вначале означало „смелый",
„мужественный" (ср. англ. bold); через значение „быстрый", вы-
ступавшее уже в древневерхненемецком наречии baldo (совр. нем.
bald), оно приобрело свой современный смысл. Schwören (др.-в.-
нем. sweren, swerian) еще в древневерхненемецкий период имело
уже значение „клясться", до этого означало „держать ответ",
„давать показания" (ср. др.-сакс. ant-swör, англ. answer) и т. д.
Народная этимология. В название Grasmücke (др.-в.-
нем. grasemucca) привнесено значение Mücke „комар". Фактически
это слово возникло из более древнего *grasa-smucka, что означает
„Grasschlüpfer", т. е. „крадущийся по траве"; вторая часть его
связана со ср.-в.-нем. srnucken (форма с усилительным значе-
нием от ср.-в.-нем. smiegen). Совр. нем. weissagen уже в
др.-в-.нем. wlssagön воспринимается как слово, связанное с wls
„мудрый" и sago „говорящий" (ср.др.-в.-нем. fora-sago „пророк");
на самом деле оно образовано от др.-в.-нем. wTz(z)ago (герм, "wltag
„знающий", „понятливый") „кудесник", „пророк", которое уже в
древневерхненемецком засвидетельствовано в форме wlssago, и т. д.
§ 67. В период от VIII до XI в. на первый план в качестве
сложившихся на основе общения новых единств, внутри которых
происходила более или менее интенсивная языковая интеграция,
выдвигаются племенные герцогства, а также отдельные районы,
Диалектные области. Излучения
87
органически входившие в их состав. Эти герцогства существуют
наряду с общностями, которые сохранились в результате опреде-
ленных географических условий, а также наряду с епископствами,
значение которых нельзя недооценивать (ср. § 37).
Языковое взаимодействие между отдельными
единствами, сложившимися в процессе общения, осуществля-
лось путем излучения. Поясним это приведенными ниже при-
мерами, которые позволяют нам утверждать, что языковые явления
распространялись в различных, взаимно противоположных направ-
лениях, причем это наблюдалось не только в разные исторические
периоды, но и одновременно.
1. Например, с юга на север проникли: древневерхненемец-
кое передвижение согласных, которое, правда, в этот период лишь
продолжает распространяться дальше (ср. § 55 и ел.).
Переход wr- в г- (гот. wrikan/ др.-в.-нем. rehhan /др.-сакс. wrecan). В ба-
варском диалекте это явление завершается уже в период самых ранних пись-
менных памятников, однако, распространяясь на север, оно не доходит ни до
средне- и нижнефранкского, ни до древнесаксонского диалектов.
Переход th(t>) в d (that > dat, daz „это"; thing>ding „вещь* и т. д.)
встречается в южнонемецких диалектах уже в VIII в.; в рейнско-франкский
это явление проникает около 900 г., а в средне-, нижнефранкский и древ-
несаксонский — в X—XI вв.
Сходное направление процесса изменений наблюдается у имен сущест-
вительных, обозначающих принадлежность и образованных при помощи
суффикса -ing- (-ung-). Вплоть до древневерхненемецкого периода этот слово-
образовательный тип распространен в южной Германии, о чем позволяет су-
дить многочисленная топонимика на -ing (бав.) и -ingen (алем.) (например, Sig-
maringen „у людей Зигмара"). Напротив, ко времени появления фамилий, т. е.
к XII—XIII вв., он уже утратил свое значение как в южной, так и в северной
Германии. Однако в северной Германии, особенно на Фризских островах, обра-
зования с -ing сохраняют продуктивность вплоть до XVII и XVIII вв. (напри-
мер, н.-нем. Vischering и т. д.). В этой связи см. А. Bach, Deutsche Namenkun-
de, т. 1, Die deutschen Personennamen, 1943 (Pauls Grundriß der germanischen
Philologie, т. XVIII), стр. 507 и ел.
- Относительно слов южнонемецкого церковного языка, про-
двигавшихся на север, ср. § 61.
Очаг излучения всех указанных здесь явлений находился в Баварии.
2. С севе'ра на юг распространялись следующие явления (ср. также
§ 89, 1).
Переход hs в ss (др.-сакс. ohso/ ср.-н.-нем., ср.-нидерл., ср.-нем. osse
„бык") осуществился в IX в. на северо-западе Германии; в X в. он захватил Нас-
сау, в X—XI вв. — Лотарингию. Затем это явление обнаруживается уже за
пределами рассматриваемой здесь эпохи, в XII в. в Нижнем Эльзасе, в Гессене,
Тюрингии и Франконии, а в XII—XIII вв. — в Верхнем Эльзасе и Швабии,
.тогда как в Баварии этот процесс замирает" и вскоре начинается противопо-
ложный процесс, распространявшийся в обратном направлении — с юга на
север (ср. § 67,3).
Метатеза г, например, в таком слове, как Born (ср. с Brunnen), распро-
странялась территориально точно так же, как и переход hs в ss.
i- у м л а у т (который является общим для немецкого, древнеанглийского и
северного) в древневерхненемецкий период не всюду отражен в графике. Здесь
идет речь о переходе а в е или в а, вызываемом влиянием последующего i
или j (tragen — trägt < tragit), а также переходе о в ö (Öl < oli), и в ü (Kuß —
küssen < kussjan), ä в ä (Schlaf — schläfrig), ö в ö (Bösheit — böse < bösi), ü в ü
88
L С середины VIII до конца XI е.
или в ей (др.-в.-нем. hlüt, нов.-в.-нем. laut—др.-в.-нем. lütten == др.-сакс. hlüdian,
нов.-в.-нем. läuten), au или ou в eu, öu (laufen — er läuft < loufit), uo > üe
(cp.-B.-HeM.^guot, совр. нем. gut — gtiete < др.-в.-нем. guoti, совр. нем. Güte).
i-умлаут возник на севере Германии еще в дописьменный период и оттуда
распространился на юг. В нидерландском в результате унификации ум-
лаут позднее был устранен. Этот процесс не захватил равномерно все области;
особенно часто исключения встречаются в баварском, например в отношении
умлаута от и. Об этом свидетельствуют баварские слова типа Innsbruck и
Rucksack в сравнении с нов.-в.-нем. Brücke и Röcken.
На северо-западе Германии древние дифтонги ai и au во всех случаях
перешли в ё, соотв. ö (др.-сакс. Ьёп, совр; нидерл. been/ др.-в.-нем. bein, совр.
нем. Bein; др.-сакс. bom, совр. нидерл. boom/ др.-в.-нем. boum, совр. нем. Baum
и т. д.). Повидимому, процесс этот распространялся с северо-запада, где он
проходил наиболее интенсивно, но ослабевал к югу (подобно тому, как пере-
движение согласных ослабевало в направлении с юга на север; см. § 56). Поэтому
на среднем Рейне ai уже не во всех случаях изменялось в ё, а только перед
h, г, w в исходе слова и в безударном слоге; там же au не всегда переходило
в о, а только перед зубными и h. Точно такое же положение наблюдается на
юге. (Герм. *gaizas > др.-в.-нем. ger, совр. нем. Ger; гот. laus/др.-в.-нем. los,
совр. нем los и т. д.) Переход а!в ё во франкском засвидетельствован еще
в VII в., а в южной Германии он наблюдается только в V11I в. Переход au в ö
в период после 750 г. протекал первоначально более или менее одновременно
во франкском и алеманском, но распространялся он, бесспорно, из франкского.
В южнофранкском оба дифтонга обычно переходили в ei, ou (гот. stains/ др.-в.-
нем. stein, нов.-в.-нем. Stein; гот. augo/ др.-в.-нем. ouga /нов.-в.-нем. Auge),
кроме указанных выше особых случаев, когда происходило стяжение. Такой
переход можно считать как бы компромиссом между сев. ё < ai и ö < au и
южными дифтонгами, не упрощавшимися в ё, о.
ei появляется в южнофранкском около 750 г., в алеманском после 750 г.,
в баварском около 800 г. и позднее; ou развивается во франкском в начале IX в.,
а в баварском — только во второй половине IX в. В распространении указанных
явлений определенную роль сыграл, повидимому, рейнско-франкскии диалект;
поэтому их, вероятно, следует отнести к случаям, указанным в п. 3.
О лексике англо-саксонских миссионеров, распространяв-
шейся на север и на юг, ср. § 77, 2.
3. Из франкского, особенно из рейнско-франкского,
в южном направлении продвигались следующие явления:
Переход ё Bie: герм, ё сохранилось в древнесаксонском, хотя в одной
рукописи (С) „Гелианда" вместо него, как и в древненижнефранкском, употреб-
лено ie. В древневерхненемецком в VIII в. наряду с ё вскоре появляются еа;
в IX в. оно изменяется в ia, а затем в ie (гот., др.-сакс. her „зДесь"/ др.-в.-нем.
her, hear, hiar, hier). Этот переход наблюдается также и в иностранных словах
(лат. brevis [libellusj > др.-в.-нем. briaf, нов.-в.-нем. Brief; лат. speculum > др.-
в.-нем. spiagal).
Переход 5 в uo: герм, о в большинстве случаев сохранилось в древне-
саксонских памятниках. В относительно более позднем древненижнефранкском
вместо него находим uo; в письменном древневерхненемецком в VIII в. происходит
дифтонгизация ö в uo (др.-сакс. föt = др.-в.-нем. fuoz „нога"; др.-сакс. brödar =
др.-в.-нем. bruodar „брат"), наблюдавшаяся в IX в. почти по всей древневерх-
ненемецкой области, правда, с характерными различиями:
а) Во франкском диалекте, в первую очередь в рейнско-франкском,
uo распространяется уже около 750 г.; однако в южнофранкском, как и
в алеманском, еще долго продолжали употреблять иа; в среднефранк-
ском сохранилось о, точно так же как и в нижненемецких диалектах,
б) В алеманском диалекте дифтонгизация начинается около 760 г.
В IX в. дифтонг выступает в варианте оа, затем, в большинстве слу-
чаев,—как иа, а к 900 г. начинает преобладать uo.
Диалектные области. Излучения
89
в) В баварском диалекте древнее 5 сохранялось примерно до 850 г.,
хотя наряду с ним — и чем позднее, тем чаще — встречается ио, которое
затем вытесняет это о. Формы с иа не играют здесь никакой роли.
По мнению Фрингса, дифтонгизация ö и ё „возникла в связи с двуязычием
в районе Луары, Шельды, Мааса, Рейна и Мозеля". „Дифтонгизация долгих
открытых звуков о, ё как на романской, так и на германской почве захватывает
всю империю Каролингов от Тура до Фульды и Гелианда, а также через Майнц
и Страсбург до Цюриха и Вены". Галло-романское cor „сердце" и mel „мед"
превращаются в ст.-франц. euer, совр. франц. coeur и miel, подобно германским
göd и bref, которые в немецком дают guet „хороший" и brief „письмо". Для
перехода hs в ss (wachsen > wass,en; sechs > ses; см. § 67, 2) существует также
„соответствие в романской области" (Th. Frings, Germanische ö und ё, »PBB%
63, 1939, стр. 1—116).
Переход io в ie (Höht > lieht „свет") наблюдается во франкском в IX в.,
а в южной Германии лишь в X и XI вв.; первоначально в алеманском, затем
в баварском.
Замена приставок za-, ga-, ar-, far- приставками zi-, gi-, ir-, fir- проис-
ходит в VIII в., но для южнонемецких диалектов этот процесс приобретает
значение лишь в IX в.
В X и XI вв. (ср. § 41) происходит ослабление гласных в конеч-
ных слогах; полные гласные переходят постепенно в редуцированное е. Про-
цесс этот протекает с известными диалектными различиями, причем раньше всего
в области распространения франкского диалекта. В древневерхненемецкий пе-
риод первоначально употреблялись еше формы tagä „дни", leben „жить", gesti
.гости", namo „имя", ich gibu „я даю", но позднее встречаем tage, leben»
geste, name, ich gibe. Ослабление происходит и в предударной позиции: др.-в.-
нем. giloubo, ср.-в.-нем. geloube, нов.-в.-нем. Glaube, др.-в.-нем. billban>
ср.-в.-нем. beliben.
Южнонемецкое к в X в. (в случаях, указанных в § 55, II) частично
заменяется франкским g, а южнонемецкое р (см. там же) в XI в.— франкским Ь.
Возможно, что в данном случае имела место лишь чисто графическая замена.
Замена -s ч е р е з -st во флексии 2 лица ед. ч. (du nimis/du nimist „ты
берешь"), совершившаяся, повидимому, раньше всего в рейнско-франкском
диалекте, проходит там в IX в., а в южной Германии — лишь в X.
4. Следует учитывать также и з л у ч е-н и е, направленное с запада на
восток. Несомненно, и в этом направлении распространялись рейнско-франк-
ские явления, а также заимствования из латыни и романских языков.
5. Излучения, направляющиеся с востока на запад, играют в древне-
верхненемецкий период лишь подчиненную роль. Все же благодаря им в от-
дельных случаях обогащался словарный состав, например, в результате заим-
ствования русск.' с о б о л ь > др.-в.-нем. zobel, нов.-в.-нем. Zobel (получившего
распространение в эпоху Каролингов, так как восток торговал с западом пуш-
ниной). Ограниченное локальное распространение получили чеш. sysel > др.-в.-
нем. zisi-, sisimus, ср.-в.-нем. zisel, zisemüs — нов.-в.-нем. Ziesel „суслик"; ст.-
слав. ллъхъ > др.-в.-нем. bilih = нов.-в.-нем. Bilchmaus „соня" (зоол.) (заимство-
ванное в восточных Альпах); ст.-слав. улънъ > позднее др.-в.-нем. zulla = нов.-
в.-нем. Zülle „баржа", „челн" (в районе Дуная, Эльбы и Одера).
Если рассматривать процесс развития в целом, то языковое
взаимодействие путем излучений и в интересующий нас период
(ср. § 61) в общем можно охарактеризовать как взаимное влияние
двух больших немецких областей — дунайско-альпийской на юге
и территории по нижнему Рейну и побережью Северного моря
на севере.
Сплочение районов с немецкой культурой в одно государствен-
ное образование, а также, повидимому, то обстоятельство, что
90
1. С середины VIII до конца XI в.
немецкое население противостояло романскому населению, объ-
единенному с ним внутри каролингского государства, способство-
вало сближению этих районов, сказывавшемуся и в характере
распространения отдельных языковых явлений.
Не следует переоценивать действия излучений, проходивших
одновременно в противоположных направлениях. Однако нет осно-
ваний относить излучения с юга на север в основном лишь к VII,
а излучения с севера на юг лишь к периоду после VIII столе-
тия. Одновременное продвижение различных явлений в разных
направлениях, по всей вероятности, связано с ведущим положе-
нием рейнско-франкской области. В период культурной гегемонии
южной Германии рейнско-франкский диалект воспринял многие
южные явления; теперь они распространялись из данной диалект-
ной области на север. В то же самое время северные явления,
проникшие в рейнско-франкскую область, а также местные франк-
ские формы продвигаются отсюда на юг, что способствует
„офранкониванию немцев" (Verfrankung der Deutschen).
Излучения, направлявшиеся с севера на юг, и в особенности
явления, распространявшиеся из рейнско-франкской области, сле-
дует, в первую очередь, рассматривать как результат господства
франков, главные опорные пункты которых находились на немец-
ком северо-западе и на среднем Рейне. Ведущее положение
рейнско-франкской области объясняется, повидимому, не только
тем, что среднерейнские районы (Ингельгейм и Вормс) были из-
любленными землями Каролингов, но и той огромной ролью,
которую в период после Бонифация играл город Майнц — аван-
пост рейнско-франкской области, торговый и церковный центр
Германии. £ В конце концов рейнско-франкский диалект приобрел
ведущее положение благодаря тому, что Каролинги пользовались
им как разговорным языком.
Конечные пункты, служившие источником излучения с севера
на юг, можно отодвинуть на запад франкского государства, в
район между Луарой и Шельдой (см. § 67,3), а центры излуче-
ний с юга на север — в государство лангобардов между Апенни-
нами и Альпами (см. § 61,2).
Несомненно, влияние немецкого языка древневерхненемец-
кого периода, как и прежде, проникало в иноязычные районы.
Т. Фрингс показал (Germania Romana, 173), что рейнско-франкская
область, Франция и Нидерланды были взаимосвязаны, вследствие
влияний, шедших с Рейна, а не только благодаря галло-романским
излучениям по направлению к Рейну. Нельзя сомневаться также
в эффективности влияний на славянский восток [61]. Кроме того, на-
блюдались, правда, не сильные, излучения на скандинавский север
и в Англию: др.-в.-нем. herro (для лат. senior; см. § 71), которое
было образовано в VII в., в форме hearra в IX в. проникло в
Англию, а позднее как herra — в Скандинавию. (Относительно
Слово „deutsch"
91
влияния англо-саксонских миссионеров на Англию см. § 77,2.)
Топонимические названия на -dorf и -rod проникли в эпоху викин-
гов и христианизации на скандинавский север; первый тип через
Скандинавию попал затем в Англию и Нормандию.
§ 68. Объединение немецких племен в пределах одного го-
сударства способствовало тому, что они все более стали ощущать
взаимную связь между собой. Вообще говоря, наиболее действен-
ным это объединение стало лишь в древневерхненемецкую эпоху,
получив тогда же свое языковое выражение в слове deutsch
(др.-в.-нем. diutisk, латинизированная форма theodiscus; ср. др.-
в.-нем. diot, герм. 'theudö- „народ одного племени, народ как по-
литическое объединение, основанное на общности происхождения"),
которое обозначает целостность народа и выражает осознание не-
мецким народом своего единства [62]. Это слово первоначально
относилось только к языку, а не к народу, стране или госу-
дарству. По мнению Л. Вейсгербера, оно появилось в западно-
франкской области (VII в.) в районе Турне, Камбре и Суассона в
период культурной и политической борьбы между романским на-
селением и франками. „Название немецкого языка в известном
смысле является призывом, с которым франки, жившие по ту
сторону будущей языковой границы и обреченные на романизацию,
обратились к родине, стремясь остановить свою почти неотврати-
мую судьбу и избежать ее".
Вигбод, духовник * Карла Великого, родом из окрестностей Трира, в 786 г.
пишет, папе римскому относительно собора, главой которого был король Оффа
мерсийский из Англии: там были провозглашены решения tarn latine, quam
theodisce, quo omnes intelligere, possent „как на латыни, так и на
народном языке, чтобы все могли понять". В имперских анналах от 788 г.,
сообщающих, что рейхстаг в Ингельгейме обвинил в преступлении герцога
Тассило Баварского, quod theodisca lingua herisliz dicitur „по-немецки назы-
вают herisliz", имеется в виду франкский правовой язык. В 801 г. Карл Великий
утверждает за собой право говорить на лангобардской территории по-немецки
(theodisce). Таким образом он отделяет свой язык от романского; он не мог
назвать его „франкским", так как часть франков подверглась романизации и
говорила по-французски (francisce = frangais). Язык нероманизованных франков
и в дальнейшем назывался theodisce, например в 871 г. у Отфрида из Вейсен-
бурга (1,1): Cur scriptor hunc librum theodisce dictaverit (т. е. „почему
писатель написал эту книгу по-немецки"). В „Песне об епископе Анно"
(до 1110 г.), т. е., наконец, и в литературе, diutisch употребляется для обозна-
чения страны и народа, что, несомненно, уже имело место в повседневной
жизни [63].
§ 69. Несмотря на патриотические чувства, проявившиеся
в создании слова deutsch (ср. также § 86), в древневерхненемец-
кую эпоху, вследствие интенсивного вовлечения немецкой
территории в сферу римско-католической куль-
туры, наблюдается значительный разрыв с родными традициями
немецкого народа. В результате культурных влияний с юга и с
запада происходит решительный поворот в сторону южноевропей-
92
7. С середины VIII до конца XI е.
ской культуры. Движущие силы этих влияний следует искать, в
первую очередь, в христианстве, а также во франкской империи
Каролингов, целеустремленно действовавших рука об руку с ним.
Как преобразователи немецкого мировоззрения и духа, они не
могли не оказать глубокого воздействия и на язык. Энергичная
миссионерская деятельность и распространявшаяся вместе с ней
клерикальная культура европейского юга внесли новые черты
в облик немецкого языка. Однако все это было лишь продолже-
нием языковых влияний предшествующей эпохи.
§70. Монастырская культура получила в Германии
более сильное развитие лишь в VIII в. С ней без колебаний можно
связать, учитывая известные трудности точной датировки заим-
ствования иноземной лексики, лишь те слова древневерхненемец-
кой эпохи, которые находятся в явной связи с жизнью
монастырей.
Сюда относятся такие обозначения, как Abt < лат. abbas —
abbätem, Nonne <позднелат. nonna, Propst „пробст", др.-в.-нем.
proböst < propösitus вместо praepösitus; затем слова, связанные со
школой и письменностью, например: Schule (др.-в.-нем.
Бсио1а<лат. scolß), Tinte (др.-в.-нем. tinkta < ср.-лат. tincta),
Tafel (др.-в.-нем. tavala • „дощечка для письма" < лат. tabula),
Pergament (др.-в.-нем. pergamln < ср.-лат. pergamenum), Brief (др.-
в.-нем. briaf; см. §67, 3). Благодаря садоводству и огород-
ничеству, развившимся при монастырях, были заимствованы:
Lilie (др.-в.-нем. НЦа<лат. lilium), Rose (др.-в.-нем. rosa < лат.
rosa), Petersilie (др.-в.-нем. petersilia < ср.-лат. petrosilium), Lattich
(др.-в.-нем. lattüh < ср.-лат. lactüca), Eibisch (др.-в.-нем. ibisca < rp.-
лат. ibiscum), Salbei (др.-в.-нем. salbeia < ср.-лат. salvegia) и т. д.
В области кулинарии и кондитерских изделий мона-
стыри дали такие слова, как Brezel (др.-в.-нем. brezitella < ср.-
лат. "brachiatellum, уменьшительное к лат. *brachitum „пирог
в форме скрещенных рук", „крендель*, от лат. brachium „рука*4),
др.-в.-нем. mortäri, совр. нем. Mörser < лат. mortärium. Кроме
того, с монастырями в какой-то степени связано заимствование
медицинских терминов: греко-лат. archiäter (засвидетель-
ствовано с 400 г.) дало др.-в.-нем. arzäter, arzät, совр. нем. Arzt;
греко-лат. buxis > др.-в.-нем. buhsa = HOB.-B.-HeM. Büchse; греко-
лат. liquiritia> др.-в.-нем. 1аспае = нов.-в.-нем. Lakritze.
Существительным в количественном отношении уступают при-
лагательные и глаголы: др.-в.-нем. sübar „иистый41 <лат.
söbrius; nüchtern < nocturnus? О слове keusch см. ниже. Лат. ordi-
näre превратилось в др.-в.-нем. ordinön; лат. tractäre > др.-в.-нем.
trahtön „обдумывать вопрос, на который следует ответить*
(заимствовано из школьного быта) = нов.-в.-нем. trachten; лат.
praedicäre > др.-в.-нем. bredigön, совр. нем. predigen; лат. laväre >
др.-в.-нем. labön „омывать", „освежать1*, совр. нем. laben; лат.
Латинские заимствования
93
(ex)pendere > др.-в.-нем. spenton „подавать", „жертвовать* (VII в.);
лат. scrlbere > др.-в.-нем. 8СпЬап = нов.-в.-нем. schreiben.
Заимствования этого периода характеризуются отсутствием
передвижения согласных: Abt, Propst — см. выше; др.-в.-
нем. piligrlm „пилигрим** < ср.-лат. pelegrlnus; др.-в.-нем. рта,
совр. нем. Pein „мука**, „страдание** < лат. роепа; др.-в.-нем.
tempal „храм** < лат. templum.
В этой группе слов всегда следует предполагать соответствую-
щие народно-латинские или романские формы. На-
пример,' долгие гласные народной латыни, развившиеся из более
древних кратких, отразились в др.-в.-нем. scuola, более древнее
scöla /лат. scöla; др.-в.-нем. krüzi „крест** / лат. crucem; др.-в.-
нем. briaf, более древнее *bref /brevem (ср. § 67, 3). Изменение
i в е, характерное для народной латыни, отражено в др.-в.-
нем. messa „месса** < нар.-лат. messa вместо missa; др.-в.-нем. se-
gan „благословение** < нар.-лат. segnura вместо Signum. Др.-в.-нем.
most „виноградное сусло** < нар.-лат. mostum вместо mustuifi пред-
полагает переход латинского и в нар.-лат. о. Заменой древних
глухих смычных звонкими в народной латыни объясняется др.-
в.-нем. predigön „проповедовать** по сравнению с лат. praedicare,
др.-в.-нем. fögat „фогт**, „наместник** по сравнению с лат. (ad)-
vocatus, др.-в.-нем. spiagal „зеркало** по сравнению с лат. specu-
lum, др.-в.-нем. slda „шелк** по сравнению с лат. seta. Только
характерный для периода поздней латыни переход лат. с (читай к!)
перед i, е в ts (относящийся к VI, VII вв.) делает понятными
такие формы, как др.-в.-нем. krüzi, совр. нем. Kreuz < лат.
crucem, др.-в.-нем. zella, совр. нем. Zelle < лат. cella. (До этого
перехода было заимствовано др.-в.-нем. kelläri, совр. нем. Keller
<лат. cellärium.) Др.-в.-нем. f- при передаче лат. v- предполагает
более поздний переход, характерный для нар.-лат. v- > f- в слрвах
типа др.-в.-нем. viola „фиалка** < лат. viola. (Ср. вместе с тем
др.-в.-нем. wTwäri „пруд**, „садок** < лат. vivärium.) В народной
латыни п перед s исчезало; в соответствии с этим развиваются
лат. expensa > нар.-лат. *spesa > др.-в.-нем. splsa, совр. нем. Speise;
лат. mansionarius > нар.-лат. mäsionarius > др.-в.-нем. mesinäri, ср.-
в.-нем. mesnaere, совр. нем. Mesner; лат. conscius „сознатель-
ный** > нар.-лат. *cöscius „добродетельный** > др.-в.-нем. küski,
совр. нем. keusch „целомудренный**. Гр. <f(ph) в народной латыни
во многих случаях соответствовало р. Подобный переход пред-
полагается в таких словах, как др.-в.-нем. elpfant „слон** < нар.-лат.
elepas, elepantis (вместо лат. elephas, elephantis) и др.-в.-нем.
grif(o)]< герм. *grlp- < лат. gryphus, совр. нем. Greif „гриф**(зоол.)
Древневерхненемецкие существительные типа imno, psalmo не
основаны непосредственно на лат. hymnus, psalmus, а восходят к
народно-латинским формам с -о вместо лат. -us. В словах Pflaume,
Kirsche, Birne, представляющих собой существительные женского
94
1. С середины VIII до конца XI в.
рода в немецком языке в противоположность лат. prunum, сега-
sum, pirura, изменение рода произошло, несомненно, еще на ро-
манской почве.
§ 71. Латинское влияние проявляется не только в заимство-
вании лексики, но и в многочисленных кальках: церковно-лат.
misericors отражается в древневерхненемецком как armaherz „ми-
лосердный" (ср. также гот. armahafrts), лат. compater — как др.-
в.-нем. gifatero „кум", conscientia — как др.-в.-нем. giwizzani „со-
весть", лат. communio — как др.-в.-нем. gimeinida „община",
„общность", лат. beneficium калькируется как др.-в.-нем. wolatäi,
лат. monachus—как др.-в.-нем. einsidilo (от др.-в.-нем. sedal „ме-
стопребывание", „жилище"), лат. senior — как др.-в.-нем. heriro
„более благородный", „господин" (основное значение этой сравни-
тельной степени прилагательного hehr „седовласый", а поэто-
му „почтенный"); лат. iunior дало др.-в.-нем. jungiro „ученик";
лат. argentum vivum — др.-в.-нем. quec-silbar; лат. spiritualis отра-
зилось в древневерхненемецком как geistlich, лат. simplex —
как др.-в.-нем. einfalt „простой" (которому соответствует еще
гот. ainfalpei).
Многие древневерхненемецкие кальки были недолговечны,
например: Jorasago (propheta), zehaning (decanus), dnnissa (trinitas),
armeinsamon (excommunicare), ebanwirkan (cooperari), ebandolen
(compati) и др.
Довольно часто прежнее значение исконных немецких слов все
более и более вытеснялось новым, возникавшим под
влиянием латыни: так, др.-в.-нем. Heilant, совр. нем. Heiland
подверглось влиянию лат. salvator; др.-в.-нем. hella, совр. нем.
Hölle подверглось влиянию лат. infernum и gehenna; др.-в.-нем.
riuwa „боль", „печаль"—лат. contritio; др.-в.-нем. buoza „исправ-
ление", „улучшение" = нов.-в.-нем. Busse „покаяние" испытало
влияние лат. satisfactio; др.-в.-нем. bijiht „признание" =нов.-в.-
нем. Beichte изменило значение под влиянием лат. confessio^p.-
в.-нем. suntea, первоначально „поведение, которого стыдятся",
совр. нем. Sünde — под влиянием лат. peccatum; др.-в.-нем.
tugund „пригодность" =нов.-в.-нем. Tugend „добродетель" под
влиянием лат. virtus в его значении, употребляемом в учении
о христианских добродетелях. Правда, некоторые из этих слов
приобрели свое новое значение лишь после древневерхненемецкого
периода. Для обозначения единого христианского бога в образе
человека (deus) миссионеры изменили средний род древнего Gott
на мужской род и подчеркивали новое значение, добавляя иногда
слова (al)waltant, (al)mahtlg.
§72. Асс^имилиция немецким языком латино-романских
слов (см. § 9а, II) происходила не только путем калькирования, но и другими
способами:
1. В результате фонетических преобразований.
Ассимиляция немецким языком латинской лексики 95
Путем использования начального ударения (см. § 30) в лат. moneta > др.-в.-
нем. munizza = нов.-в.-нем. Münze; лат. monasterium > др.-в.-нем. munistri = нов.-
в.-нем. Münster; лат. flagellum > др.-в.-нем. flegil = нов.-в.-нем. Flegel и т. д.
(Исключение: др.-в.-нем. latfn = нов.-в.-нем. Latein.) Ассимиляция осуществлялась
также и путем замены неупотребительных звуков; так как в древневерхнене-
мецком некоторое время не было ё и о (см. § 67, 2, 3), в латинских заимство-
ваниях их заменяли звуками т и ü, т. е. наиболее похожими звуками; так, например,
лат. seta > др.-в.-нем. slda = нов.-в.-нем. Seide; лат. creta > др.-в.-нем. krTda =
нов.-в.-нем. Kreide; лат. mörum > др.-в.-нем. mür(boum) = нов.-в.-нем. Maulbeer-
baum).
2. Путем унификации рода и флексий.
Путем уподобления рода существительных роду сходных по смыслу или
форме слов немецкого языка: др.-в.-нем. venstar < лат. fenestra получило сред-
ний род по равнозначному др.-в.-нем. ouga-tora; др.-в.-нем. müra < лат. mürus
становится существительным женского рода благодаря др.-в.-нем. want „стена";
др.-в.-нем. pfTläri „столб", „опора" < лат. pllärium приобретает мужской род,
несомненно, под влиянием др.-в.-нем. stuodil „столб". По образцу немецких на-
званий орудий действия с древневерхненемецким суффиксом -il типа Schlüssel,
Zügel, Hebel, Schlegel мужской род получило слово Flegel (др.-в.-нем. flegil
< лат. flagellum), а также Spiegel (др.-в.-нем. spiagal < лат. speculum). Под влия-
нием древневерхненемецких существительных женского рода на -ala (типа Achsel,
Amsel, Deichsel, Gabel) др.-в.-нем* kancella „кафедра (в церкви)" « лат. сап-
celli, мн. ч.) приобрело женский род. Лишь в отдельных случаях заимствованный
латинский глагол примыкает к сильному спряжению, например лат. scrlbere >
др.-в.-нем. scrlban.
3. Путем словообразования.
От лат. саиро и mango „торговец" образовались глаголы koufan „покупать" и
mangon „торговать". В результате слияния суффикса -ärius (см. § 63, 2) > др.-
в.-нем. -äri с отечественным суффиксом *-variös, встречающимся в германских
племенных названиях (суффикс этот латинизирован в Amsi-varii „живущие по
реке Эмс", Angri-varii „жители Энгерна"), суффикс -arius в значительной мере
утратил свой иноязычный характер. Кроме того, этот суффикс вытеснил другие
окончания в латинских заимствованиях, вследствие чего последние были еще
более ассимилированы немецким языком, например: лат. sütor > др.-в.-нем.
sütäri = ср.-в.-нем. schuoch-sütaere = нов.-в.-нем. Schuster. Часто встречаются
сложные слова с немецким словом-уточнителем: лат. саиро > др.-в.-нем. koufo,
koufman „купец", лат. tigris > др.-в.-нем. tigirtior; лат. mörum > др.-в.-нем.
mürberi = нов.-в.-нем. Maulbeere; лат. Roma > Rümaburg и т. д.
4. В результате изменения значения и народной этимо-
логии.
Лат. conscius „сознательный", нар.-лат. *cöscius (см. конец § 70) „добродетель-
ный" появляется в древневерхненемецком как küski „непорочный". Др.-в.-нем.
ambar основывается на лат. amphora „амфора", „кувшин с двумя ручками", нар.-
лат. ampora (см. конец § 70). Этой форме противостоит более поздняя др.-в.-нем.
einbar, eimbar = нов.-в.-нем. Eimer, получившаяся в результате сопоставления
с ein и beran „нести", что стало возможным после того, как кувшин с двумя
ручками превратился в бадью с одной дужкой. Др.-в.-нем. grif(o)< лат. gry-
phus „гриф (птица)" в результате народной этимологии сблизилось с др.-в.-нем.
grifan = нов.-в.-нем. greifen и т. д.
§ 73. Весьма значительным было влияние на немецкий язык
позднелатинской христианской культуры, которое проявилось
в том, что в немецкую поэзию была введена конечная
рифма. Это произошло благодаря влиянию монастырской куль-
туры, причем образцом были христианские гимны на латинском
языке. Конечная рифма беспрепятственно распространялась в не-
96
Л С середины VIII до конца XI в.
мецком языке, так как древняя аллитерационная техника стихо-
сложения во второй половине VIII в. стала приходить в упадок,
особенно в южной Германии: герм, wl-, wr-, hl-, hr-, hw- превра-
тились, например на юге Германии, в 1-, г-, h-, г-, w- (например,
др.-в.-нем. hraban>raban „ворон" и т. д.; ср. §67, 1). Вследствие
этого частично разрушилась аллитерация слов, начинающихся с w-
и h-. Более длительное сохранение аллитерации в древнесаксон-
ском связано с тем, что отмеченный звуковой процесс протекал
там позднее. В крупном произведении конечная рифма впервые
была употреблена в Германии около 870 г. Отфридом из Вейсен-
бурга. Германское аллитерационное стихосложение предполагает
патетическую декламацию, выразительно оттеняющую самое су-
щественное, так как аллитерирующие слоги должны выделяться
сильным ударением. Вспомним хотя бы только о знаменитом от-
рывке из „Гелианда", где описывается буря на море (2238 и ел.):
...segel upp dädun
uuederuutsa uueros, lietun uuind äfter
mänon öbar thena meristrom, unthät hie te middean quam,
tmäldand mid is uuerodu. Thuo bigän thes uuedares eräft,
ust äp stigan, tlöiun uuähsan;
suäng gisuerc an gimäng: thie seu uuärd an hrüoru,
uuän uuind endi uuäter; uueros sörogödun,
thiu meri^uuärö so muodag, ni uuända thero männo rügen.
lengron lfbes ...
Стих с конечной рифмой не передаст внутреннего напряжения
этих строк. Он легче воспринимается на слух. Для него совер-
шенно не требуется, чтобы рифмуемые слоги, как в аллитера-
ционном стихе, оказывались в выделяемых по смыслу словах.
Речь здесь течет более равномерно и спокойно, хотя ритмика
германского многостопного стиха первоначально еще ощущалась
и в стихах с конечной рифмой. Конечная рифма имела немалое
значение для создания нового немецкого поэтиче-
ского языка (Dichtersprache) еще и потому, что благодаря
ей этот язык все более и более отдалялся от лексики древней
отечественной поэзии. Эта лексика была еще употребительна
в древнесаксонской области около 830 г., когда там возник „Ге-
лианд44. За пределами древнесаксонской территории в IX в. (судя,
правда, по более поздним памятникам) ею пользовались уже зна-
чительно реже.
Отфрид, несмотря на усиленное подражание латино-романским
образцам, не освободился полностью от влияния форм древней
отечественной поэзии (см. § 51). Иногда, особенно в первых ча-
стях его произведения, еще встречается аллитерационный стих.
Часто попадаются отдельные аллитерирующие формы (mit fleisge
joh mit feile; houbit joh thie henti). Вариацию он использует не
Язык поэзии
97
только в соответствии с отечественными памятниками, но также
и в стиле христианской проповеди. Явно перекликается с местной
отечественной поэзией описание явления Марии (I, 5, 3—14.
Ср. Лука, I, 26 и ел.). Здесь встречаются три кеннинга (см. § 51,2)
для слова „воздух" или „небо": sunnün päd „солнечная тропа",
sterröno sträza „звездный путь", wega wolköno „дорога обла-
ков".
§ 74. Особенно важным для истории немецкого языка был
начавшийся с VIII в. переход к письменной фиксации
языка и связанное с ним появление книг (см. § 43). Послед-
нее, так же как в южной Европе, поощрялось в равной мере и цер-
ковью, и государством. Новая письменность не имеет непо-
средственной связи с более древним руническим письмом, упо-
треблявшимся только в надписях на утвари. Несомненно, что и
в древневерхненемецкий период образцом для письменного языка
был латинский язык. Если при этом не принимать во внимание
глоссы и вокабулярии (т. е. сборники переводов латинских слов,
составленные для учебных целей), то почти все связные тексты
того времени представляли собой переводы или обработки латин-
ских христианских оригиналов. Лишь немногое из древнего оте-
чественного материала попало на пергамент, например „Песнь о
Гильдебранте". Собрание героических песен, которые, по свиде-
тельству Эйнхарта, приказал создать Карл Великий, пропало. Это
невосполнимая национальная потеря. Вообще говоря, связные
тексты вплоть до XII в. попадаются довольно редко. Большие
поэтические произведения на немецком языке встречаются в еди-
ничных случаях впервые в IX в.: „Евангельская гармония" Отфрида,
саксонский „Гелианд" и отрывки из древнесаксонского „Генезиса".
Столь же редки и сколько-нибудь объемистые прозаические про-
изведения. К ним можно причислить сделанный, повидимому, в
Фульде перевод „Евангельской гармонии" сирийца Татиана (около
830 г.) и, в первую очередь, относящийся еще к эпохе Карла
Великого, вероятно, южнорейнско-франкский перевод на немецкий
язык сочинения Исидора из Севильи „De fide cathoiica contra
Judaeos". Своеобразны прозаические произведения (переводы и
комментарии) Ноткера из Сан-Галлена (ум. в 1022 г.). В них немецкий
язык и латынь сочетаются в одном и том же предложении. То
же самое наблюдается позднее (около 1065 г.) у Виллирама из
Эберсберга в парафразе „Песни песней", а в сфере поэзии —в
„De Heinrico"—произведении, относящемся к X в. Здесь в де-
вятом стихе (и ел.) говорится:
Типе surrexit Otdo, ther unsar keisar guodo,
perrexit Uli obviam inde vilo manig man
et excepit illum mid mihilon eron.
7 История немецкого языка
98
Л С середины VIII до конца XI е.
Наряду с литературными, научными и церковными текстами
единично встречаются записи вроде списка налогов монастырей
в Эссене и Фреккенхорсте (IX—X вв.), а также рейнско-гессен-
ская надгробная надпись (X в.).
Различные районы немецкой культуры весьма не-
одинаково представлены дошедшими до нас древневерхне-
немецкими письменными памятниками — богаче всего Бавария,
восточная Швейцария, Эльзас и Рейнско-франкская область. Им
значительно уступает северная Германия, несмотря на „Гелианд",
древнесаксонский „Генезис" и нижнефранкский перевод псалмов.
Следовательно, памятники возникли в основном в области по
Рейну от Констанцы до Мозеля и по верхнему Дунаю, т. е. там,
где раньше и прочнее всего пустила свои корни христианская
культура.
Различные эпохи древневерхненемецкого пери-
ода не были одинаково благоприятными для развития немецкой
письменности. Энергичные мероприятия Карла Великого имели
решающее значение при переходе к письменной фиксации. Глос-
сарий Керона („Abrogans"), возникший еще до 750 г., повиди-
мому во Фрейзинге, в связи со все еще сохранявшимися тради-
циями античной культуры и просвещением в государстве ланго-
бардов, не играл никакой роли по сравнению со множеством
произведений, которые, как можно предполагать, возникли при
содействии Карла. Эти произведения, распространяясь из Фран-
конии, были переложены на юге Германии на отдельные племен-
ные языки. Вспомним в связи с этим прежде всего о переводе
церковных текстов, сделанном по указанию Карла Великого.
Карл Великий, по свидетельству Эйнхарта, приказал также соста-
вить сборник отечественных песен (см. наст, парагр.) и обдумывал
план создания немецкой грамматики. Последующие представители
династии Каролингов, в свою очередь, влияли на развитие немецкой
письменности: Людовик Благочестивый содействовал созданию
„Гелианда"; произведение Отфрида посвящено Людовику Немецко-
му, в молитвеннике которого был обнаружен текст Муспилли.
В эпоху Оттонов, напротив, снова было отдано предпочтение ла-
тинскому языку (Waltharius, Ruodlieb, Hroswitha), хотя во многом
эта эпоха представляется нам более немецкой, чем эпоха Каро-
. лингов.
§ 75. Для письменного языка, который .употреблялся
в тот период на обширной территории в ученой переведенной с
латинского языка литературе, характерна сильная зависимость
от иноязычного оригинала, что сказывалось прежде всего
на строе предложения и стиле. Часто встречается здесь
не свойственное немецкому языку сочетание винительного падежа
с инфинитивом (ср. у Отфрида, III, 14, 36: ih irkanta thia kraft
hiar faran fona mir=novi virtutem de me exiisse) или абсолютный
Специфика письменного языка
99
отложительный (дательный) (там же, V, 25, 7: gote helphante = deo
adiuvante; ср. § 34); folgen часто соединяется с винительным паде-
жом. Все это было чуждо разговорному языку того периода. В раз-
говорном языке, повидимому, отсутствовали (по крайней мере вна-
чале) союзы, наречия и т. п., которые тогда только создавались для
перевода соответствующих латинских форм, например: wärllhho
вместо лат. vero, giwisso вместо лат. autem; ср. также переводы
латинских наречий, образованных в сочетании с modus (aliquomo-
do, nullomodo, tantumrnodo и т. д.), при помощи творительного
падежа от mez „мера", например einu mezzo = solum modo.
Влияние латинской стилистики коснулось почти всех европей-
ских языков, однако каждый народ воспринимал это влияние
по-своему. Немецкие переводчики весьма охотно подражали таким
стилистическим фигурам, как анафора, вариация, параллелизм,
многочленность и, в первую очередь, плеоназм. Они это делали
потому, что указанные фигуры были близки традиционному гер-
манскому стилю (ср. § 51).
Отдельные древневерхненемецкие переводчики в различной
степени зависели от латинских образцов. Лишь немногие пере-
водчики-прозаики того времени избежали латинского влияния.
С особым уважением следует упомянуть о неизвестном авторе древ-
неверхненемецкого Исидора (см. § 74), который отнесся к иноязыч-
ному образцу с большой самостоятельностью, обнаруживая при
этом чувство родного немецкого языка. В этом у него не на-
шлось последователей.
§ 76. Древневерхненемецкая орфография также находилась
в сильной зависимости от латыни и на нее никак не повлияло
созданное Вульфилой готское письмо, хотя некоторые отдельные
написания (например, gg вместо ng в глоссах к библии, состав-
ленных в Рейхенау в начале IX в.) мы можем возвести к гот-
скому и тем самым к греческому образцам (ср. гот. aggilus
„ангел", гр. аууело; [äggelos]). В связи с тем, что латинские бук-
вы имели совершенно определенную звуковую значимость, многие
писцы понимали, что эти буквы не могут передать некоторые не-
мецкие звуки. Поэтому Отфрид для передачи ряда звуков при-
менял букву у, игравшую незначительную роль в латинском
правописании. У него она получила новое использование (вместо
muat, gimuato, suazo он пишет myat, gimyato, syazo). Редко
употреблявшиеся буквы латинского алфавита к и z приобрели —
особенно в южной Германии — большое значение. Легче всего
было пользоваться латинским письмом в северной Германии;
однако и там имелись звуки, которым не соответствовал ни один
латинский графический знак. Отчасти выход был найден в при-
менении новых измененных знаков. Например, в древнесаксонском
для обозначения чуждых латыни щелевых звуков применялись
буквы ö и В (ср. öat „это", sibun „семь" и т. д.).
ш
/. С середины VIII до конца XI е.
Ни у'кого изчдревневерхненемецких писателей фонетический под-
ход к немецкому языку, тесно связанный с работой по созданию
немецкого правописания, не был столь основательным, как у Ноткера из Сан-
Галлена. В начале слова и слога после глухих согласных и в начале пред-
ложения Ноткер, как правило, пишет р, t, к вместо, b, d, g; он употребляет
b, d g только после гласных и звонких согласных 1, m, n, г: ter bruoder —
unde des pruoder; tes koldes — tmde demo golde (Ноткеровский закон началь-
ных слогов).
Возникновение древневерхненемецкой орфографической системы исследо-
вал F. К au ff mann, „Germania", 37, стр. 243 и ел. и „Z.f.d.Ph.", 32,
стр. 145.
§ 77. 1. В пределах того культурного мира, который находился
под влиянием римской церкви, наряду с международной
по своему характеру латынью на древневерхне-
немецкий воздействовали и отдельные националь-
ные языки (см. конец § 70). Проникновение 6 немецкий язык
латино-романской лексики — частично в старофранцуз-
ском оформлении — связано с тем, что в пределах Франк-
ского государства сложилось единство, включавшее немецкое и
романское население. Известную роль в языковых процессах
играли и интернациональные связи монастырей. Др.-в.-нем. priestar
»священник" (из более древнего *prestar) возникло не из греко-
лат. presbyter, а из старофранцузской формы prestre. Позднее
др.-в.-нем. bäbes „папа римский" было заимствовано через ст.-
франц. papes, которое, в свою очередь, восходит к лат. рара
„отец". Др.-в.-нем. alamuosan „милостыня" основано на ст.-франц.
almosne (<церк.-лат. eleemosyne). Заимствованиями из романских
языков являются и следующие слова, не относящиеся к церков-
ной лексике: совр. нем. Turm (в некоторых немецких диалектах
еще и теперь Turn) было заимствовано около 1000 г. из восточ-
ной Франции в форме torn, turn (лат. turris); -п обусловлено здесь
особенностями старофранцузского склонения (так же, как -s в
позднем др.-в.-нем. bäbes „папа римский"). Относительно дифтон-
гизации герм, ё, ö см. § 67, 3.
Иногда в немецких текстах можно обнаружить навыки ро-
манских (старофранцузских) писцов.,
2. Англо-саксонская миссия во главе с Бонифацием
сыграла известную роль и в языковом отношении. Ее влияние
простиралось главным образом на окрестности Утрехта, Кёльна
и Майнца, на Восточную Франконию, Гессен и Тюрингию. Мона-
стырь в Фульде (Гессен), основанный Бонифацием еще в IX в.,
был центром англо-саксонской культуры на европейском конти-
ненте. Если теперь говорят der heilige Geist (др.-в.-нем. der hei-
lago geist) вместо лат. Spiritus sanctus, то это отголосок англо-
саксонской формулы se hälga gast; она полностью вытеснила бо-
лее древнюю формулу южнонемецкого церковного языка der wlho
ätum (wlh „святой" еще и в настоящее время встречается в ба-
Влияние старофранцузского и древнеанглийского языков 101
варской топонимике, например: Weihenstephan). В точном пере-
воде на немецкий язык слово evangelium должно было бы зву-
чать как guotspel „добрая весть", в древнеанглийском — gödspel.
Здесь 5 по существовавшему у англо-саксов фонетическому за-
кону могло сокращаться, вследствие чего первая часть слова
совпадала в звуковом отношении с god „бог". При заимствовании
в немецкий язык это слово воспринималось как gotspel, так как,
повидимому, уже не ощущалась старая связь Первого элемента
с др.-в.-нем. guot. Совр. нем. Ostern, по мнению Брауне, обязано
своим появлением англо-саксонским миссионерам. Оно противо-
стоит кёльнскому Paschen (см. § 63), которое, в свою очередь,
является характерным признаком рейнско-франкского церковного
языка. Совр. нем. 5оппаЬепа=др.-в.-нем. sunnünäbant первоначально
было распространено только в средненемецких диалектах. Оно
основывается на др.-англ. sunnanaefen „канун воскресенья". Полу-
ченное на базе лат. delere, др.-англ. for?, a-dilgian проникло вместе с
англо-саксонскими миссионерами на континент и дало перво-
начально употреблявшееся в ученых кругах др.-сакс, fardiligön,
др.-в.-нем. tlligön, ср.-в.-нем. tilgen „стирать", „зачеркивать" =
нов.-в.-нем. tilgen, получившему более широкое распространение
лишь после 1300 г. в результате расширения значения слова
„разрушать".
Христианство на континенте, в свою очередь, оказывало'языковое влияние
на Англию. Из церковного языка, употреблявшегося на континенте, к •англо-
саксам черезрейнские области проникли слова типа kerstmisse = англ. Christmas —
древнее слово, характерное для франкской церкви, а также готские образова-
ния вроде др.-в.-нем. toufen = др.-сакс. döpian = др.-англ. dyppan „крестить",
др.-в.-нем. armen = др.-сакс. armon, др.-англ. of-earmian „смилостивиться".
Можно установить также англо-саксонское влияние на немец-
кое правописание той эпохи. Зат^м едва ли подлежит сомнению,
что существование в северной Германии еще в IX в. аллитерацион-
ной поэзии поддерживалось тесными связями с Англией, где
христианская аллитерационная поэзия была в расцвете.
§ 78. Отмеченные выше (§ 67) звуковые изменения в немец-,
ком языке древневерхненемецкого периода распространялись в
результате излучений, влиявших непосредственно не только на
широкие народные массы. Необходимо постоянно учитывать, что
они охватывали первоначально лишь духовную и светскую вер-
хушку общества, только в незначительной степени связанную
с ограгиченной территорией, и лишь благодаря этому входили в
общее употребление. В равной мере это относится и к заимство-
ваниям из латыни (см. § 70) [64].
§79. Язык ведущих слоев общества и в древне-
верхненемецкую эпоху был более подвержен иностранному влия-
нию, чем местные диалекты широких народных масс. Их нельзя
просто приравнивать друг к другу: язык ведущих слоев общества
102
1. С середины VIII до конца XI в.
был прогрессивнее, чем диалекты. Подобная точка зрения отнюдь не
предполагает, что существовал — прежде всего это относится к
устному языку — обязательный для всех единый языковый тип—
общий язык (Gemeinsprache). В лучшем случае, существовали
лишь территориально ограниченные зачатки такого языка, сло-
жившиеся в результате межтерриториального общения, которое
оттесняло формы, имеющие узко локальное значение. В отноше-
нии древневерхненемецкой эпохи, конечно, не приходится гово-
рить о каком-либо сознательном стремлении к такому языку.
Общим языком, в полном смысле этого слова, являлась тогда
латынь, которая использовалась на всем западе. Таким образом,
следует отвергнуть слишком безоговорочно высказанное К. Мюл-
ленгофом мнение, что в эпоху Каролингов существовал
придворный язык с рейнско-франкскими чертами,
поскольку эта точка зрения предполагает, что рейнско-франкский
диалект был обязателен для всех. Однако по своему значению
в каролингском государстве этот диалект, повидимому, прибли-
жался до известной степени к общему языку. Во всяком случае,
он в некоторой мере служил образцом, чем и объясняется его
продолжительное влияние на южную Германию (см. § 67, 3).
Весьма вероятно, что Каролинги говорили на рейнско-франкском
диалекте. Об этом, пожалуй, можно судить по Страсбургским
клятвам 842 г., записанным Нитгартом, в которых один из Каролин-
гов говорит на рейнско-франкском диалекте. Обращение Каролингов
к этому диалекту объясняется их тесными связями со средним
Рейном, областью, о превалирующем положении которой уже гово-
рилось выше (см. конец § 67).
По мнению К. Мюлленгофа, при Оттонах в рейнско-франкский придворный,
язык Каролингов проникли нижненемецкие элементы, при салических франках
в нем опять стали преобладать франкские черты, а в средневерхненемецкую
эпоху, при Штауфенах, — швабские. Прежде исследователи полагали, что каро-
лингский придворный язык продолжал таким образом продвигаться и проник
в богемскую канцелярию Люксембургов, а оттуда в имперскую канцелярию
Габсбургов в Вене и в канцелярию саксонских курфюрстов из династии Ветти-
нов, откуда его заимствовал Лютер. Мнение о том, что с эпохи Каролингов
линия развития общего немецкого языка (Hochsprache) не прерывается, нельзя
считать обоснованным [65].
§ 80. То, что здесь говорилось ранее об устном языке, в
равной мере приложимо и к языку письменному. Самое боль-
шее, что можно обнаружить в этом языке, во многих деталях
испытавшем влияние рейнско-франкского диалекта (см. § 67, 3), —
это письменные традиции, связанные с определенными районами,
или, точнее, канцеляриями, школами и личностями. Они могли
противоречить территориальному диалекту самого писца или его
монастыря. Употребление „франкского немецкого языка", напри-
мер в Рейхенау, было связано в первую очередь, повидимому, с
Общий язык. Письменные диалекты
ЮЗ
тем обстоятельством, что писцы из Рейхенау обучались своему
искусству во Франкской области и передавали его своим учени-
кам в Рейхенау. На формирование языка письменных памятников
повлиял также оживленный литературный обмен между
монастырями. (Мы знаем, например, что так называемый Глосса-
рий Керона „Abrogans" в Сан-Га л лене происходит из Фрейзинга,
а „Vocabularius Sancti Gallitt, — вероятно, из Фульды.)
Наконец, для формирования языка известную роль играла
также родина монахов. Фульда возникла как восточнофранкское
поселение в Рейнско-франкской области в пустынной местности
на склонах Рён. Из соседних южных районов монахи Фульдского
монастыря, по мнению Вреде, принесли сюда и свой диалект.
В монастырской школе на его основе был создан письменный
диалект, до известной степени единый, но не связанный с диа-
лектом данной области.
Своеобразное смешение различных диалектных
элементов, встречающееся иногда в древневерхненемецких
текстах, отнюдь не было связано с тенденцией к развитию об-
щего языка (Gemeinsprache). Оно объясняется тем, что на одного
и того же писца могла влиять письменность различных школ,
с которыми он раньше был связан или обучался письму. Однако
такое смешение вызывалось в не меньшей мере своеобразием
оказываемого излучениями влияния, в результате которого новые
формы первоначально существовали наряду со старыми. Такое
сосуществование продолжалось до тех пор, пока в затронутой излу-
чениями общности не закреплялась окончательно либо старая,
либо новая форма. Подобное смешение могло проникнуть из
диалекта на пергамент (из этого, конечно, нельзя делать вывод,
что в то время где-либо писали на чистом диалекте).
§81. Зависимость письменного языка от лите-
ратурной традиции можно доказать на основе того факта,
что настоящий разговорный немецкий язык, там, где он в редких слу-
чаях все же получал непосредственную письменную фиксацию, зна-
чительно отличается от языка большинства древневерхненемецких
текстов. В нашем распоряжении имеется небольшой древненемецкий
разговорник (см. Е h г i s rn а n n, Geschichte der deutschen Literatur
bis zum Ausgang des Mittelalters, т. I, 1918, стр. 254 и ел.), ко-
торый позволяет доказать это. Разговорник написан в X в. ка-
ким-то французом и содержит выражения, которые были необхо-
димы путешественнику. Но орфография разговорника ценна
для нас: ведь на нее едва ли повлияла письменность; автор за-
писывал, несомненно, лишь то, что он слышал; так, в одном
случае вместо gib mir он пишет gimer, вместо so willu ih — swile.
Эти формы свидетельствуют о значительном различии между
устной и письменной речью и позволяют ясно представить себе,
насколько сильной была зависимость языка других текстов от
104
/. С середины VUI до конца XI в.
письменной традиции и в какой мере этот язык противостоял
устному диалекту [66].
§ 82. Если в рассматриваемую нами эпоху нельзя говорить
о существовании общего письменного языка, а приходится отме-
чать лишь наличие нескольких локально ограниченных, подчи-
нявшихся силе традиции древневерхненемецких письменных диа-
лектов (язык которых, правда, невозможно подвести под абсолютно
твердые правила), то это отнюдь не исключает наличия опреде-
ленных тенденций к возникновению литературного языка. „Ли-
тературный язык всегда означает известное .торможение
тех явлений разложения (обнаруживающихся в диалекте), которые
кажутся некрасивыми, неблагородными, грубыми, отвратительными,
нарушающими нормы стиля. Подобные явления могут распростра-
няться только в разговорной речи низших классов общества, не
поддающейся контролю (а также вообще в устной речи)".
Кроме того, мы сталкиваемся с различного рода попытками соз-
дать обработанный язык (kunstsprachliche Bestrebungen) в
лучшем смысле этого слова: например, в превосходном древне-
верхненемецком переводе Исидора (см. § 75) или в произведениях
Ноткера немецкого (§ 74, 84), не говоря уже о поэзии, где язы-
ковое мастерство ученого монаха Отфрида предвосхищает бу-
дущее, а мастерство более тесно связанного со своим народом
автора „Гелианда" (§ 73) тяготеет к прошлому [67].
§ 83. Из числа постепенно складывавшихся специальных
языков, жаргонов (Sondersprachen) мы отметим здесь язык
церковных кругов. Несомненно, значительная часть латинской по
своему происхождению древневерхненемецкой лексики, включая
кальки (см. § 71), использовалась лишь в церковных кругах и
не проникала в язык остального населения, а тем более в диа-
лекты. В то время в церковно-монастырской среде под влиянием
южноевропейской культуры сложился немецкий научный язык.
Около 800 г. в древневерхненемецком Исидоре для научных
целей впервые используется письменный немецкий язык. Нотке-
ровский перевод „Consolationes philosophiae" Боэция — это первое
философское произведение на немецком языке. Новое для того
времени дело, предпринятое обоими авторами, было весьма сме-
лым шагом. Это подтверждает высказывание, обращенное Нотке-
ром при объяснении своих побуждений к епископу Гуго.II фон
Зиттен (998—1017 гг.):
»Так как я хотел, чтобы наши ученики имели доступ к ним (т. е. к цер-
ковным книгам и справочным материалам на латинском языке, подготовляющим
к чтению книг), я решился на нечто, до сих пор неслыханное, а именно: я по-
пытался перевести латинские произведения на немецкий язык ... Я знаю, что
сначала Вас это ужаснет как нечто непривычное. Но постепенно эти переводы,
вероятно, покажутся Вам вполне приемлемыми и Вы скоро будете в состоянии
их читать и поймете, что на родном языке обычно быстрее постигают то, что на
чужом либо не понимают совсем, либо понимают лишь частично".
Литературный язык
105
§ 84. В рассматриваемый период мы впервые в истории не-
мецкого языка реально сталкиваемся с индивидуальным язы-
ковым творчеством отдельных людей. И все же их
лишь до известной степени можно считать ведущими фигурами
в области формирования немецкого языка. Хотя Карл Великий,
по свидетельству Эйнхарта, установил немецкие названия меся-
цев и ветров, а Ноткер создал специальные научные термины по
латинским образцам (nötfolgunga для consequentia, unspaltlg для
.individuus, geskidotlih для disiunctivus и т. д.), но для будущего
языкового развития они имели не большее значение, чем Отфрид
с его „Евангельской гармонией", которая как индивидуальное
•языковое творчество, видимо, только в самой небольшой степени
повлияла на других поэтов и даже на общее развитие немецкого
языка. Переход к конечной рифме и книжному языку, имеющий
большое значение и для истории немецкого языка, лишь с ого-
ворками может рассматриваться как дело отдельных личностей.
Скорее речь идет здесь о явлениях, которые имели место в про-
цессе сближения немецкой культуры с культурой южных стран
и церкви, происходившего под сильным воздействием не завися-
щих от воли человека исторических сил [68].
§ 85. Период с VIII по XI в. как в плане истории мировоз-
зрения, так и в плане истории языка представляется нам в целом
эпохой глубочайших преобразований и очень важных по своему
значению процессов развития. Поэтому необходимо обстоятельнее
рассмотреть взаимосвязь истории мировоззрения с исто-
рией языка. Из сказанного выше (см. § 66, 6а; § 69 и ел.)
вытекает, что существенным признаком рассматриваемой эпохи
является упорное стремление приспособить систему понятий, от-
раженную немецкой лексикой, к системе понятий церковного мирз
и его культуре, уходящей глубокими корнями в античность.
Таким образом, выдвинув на первый план вопрос об идеоло-
гии, получающей свое выражение в письменном языке и форми-
рующей его, мы вправе утверждать, что книжный язык объеди-
няет элементы учености с чертами, идущими от христианства.
Нельзя себе представить тенденций, характерных для Ренессанса
эпохи Каролингов и Оттонов, а также направления гуманистиче-
ской культуры бенедиктинцев без тщательной работы над язы-
ком. Указанные тенденции были той духовной силой, которая
определила как форму, так и содержание древневерхненемецкого
языка во всем, что относилось к области культуры. При этом
немецкий словарный состав заметно развивался, приобретая все
большую способность обозначать явления духовной и умственной
жизни, выходящие даже за пределы книжной и церковной сфер.
Молодой, способный развиваться, пластичный, но еще бедный
средствами выражения абстрактных понятий немецкий язык учился
у латыни. „По мере того как бросающая вызов судьбе героика
106
/. С середины VIII до конца XI в.
германского периода постепенно сменялась — прежде всего в цер-
ковной и литературной сфере — мягкостью и смирением христиан-
ства, в языке появлялись новые, более сильные и необходимые
для той эпохи средства выражения". Вместе с суровой верой
германцев в судьбу постепенно исчезала и связанная с ней лек-
сика. Название неумолимой судьбы die wurt, wewurt „злая судьба",
„рок" встречается только в „Песне о Гильдебранте" и в „Ге-
лианде". В метрической форме „Гелианда" мы ясно ощущаем
разрыв между христианским мировоззрением и германским юс--
приятием жизни (§ 73). Переход от аллитерационного стиха к
конечной рифме можно расценить как отказ от героического па-
фоса германского мира и обращение к более кротким идеалам
христианства.
§ 86. Сопротивление усиленному проникновению
в немецкий язык иностранных слов в качестве из-
вестного идейного направления лишь в отдельных случаях ока-
зывало формирующее влияние на язык. Нет никаких оснований
использовать упомянутые в § 71 немецкие кальки как доказа-
тельство противоположной точки зрения. Они, подобно калькам
Ноткера (см. § 84), служат лишь для того, чтобы сделать до-
ступными для немцев чуждые им понятия. Их, например, не следует
сравнивать с пуристическими попытками - языковых обществ
XVII в., возникших в условиях обостренного национального са-
мосознания (см. § 166). Во всяком случае, в изучаемый период налицо
уже сознание народного единства, которое влияет на формиро-
вание языка (ср. § 68, относительно deutsch). С усилением осо-
знания этнического единства, без сомнения, можно связать то
обстоятельство, что Карл Великий во франкфуртском Капитулярии
от 794 г. недвусмысленно выступает против церковного пред-
рассудка, отвергающего местные языки, и высказывается в пользу
немецкого языка: Quod nonnisi in tribus Unguis [на трех „свя-
щенных" языках, на которых, согласно Иоанну, XIX/ 20, сделана
надпись на кресте Христа: еврейском, греческом и латыни]. Deus
orandus sit; quia in omni lingua Deus adoratur, si iusta petierit.
В том же духе высказывался Отфрид (I, 1, 33 и ел.):
Wänana sculun Fränkon einon thaz biwänkon,
Ni sie in frenkisgon biginnen, sie gotes 16b singen?
Nist si so gisungan, mit regulu bithuungan,
Si habet thoh thia rihti in scöneru slihti.
„Почему должны франки избегать этого, почему они не начинают по-
франкски петь хвалу господу? Хотя на нем так не поют и для него не су-
ществует правил, все же в его прекрасной простоте есть своя правильность".
Однако эта гордость за свой язык все же не помогла стрях-
нуть господство латыни. В этом отношении англо-саксы оказа-
лись более счастливыми. У них уже в VIII—X вв. была в рас-
цвете поэзия и существовала значительная прозаическая литера-
Языковая область в XI—XIV ее.
107
тура на родном языке. Не менее счастливой была и Исландия,
где христианство стало государственной религией лишь около
1000 г., но уже в XII в. развилась историческая и правовая
проза на родном языке. Немецкий язык побеждает латынь лишь
спустя несколько веков. В древневерхненемецкий период и почти
в такой же степени в эпоху правления Саксонской династии
латынь остается, несмотря на всё усиливающееся противодей-
ствие, господствующим литературным языком. Свойственное не-
мецкому языку последующих столетий преувеличенное уважение
ко всему иностранному, повидимому, еще в древневерхненемецкий
период помешало письменности на родном языке получить долж-
ное развитие в VIII—XI вв. наряду с латынью или вместо нее.
2. С КОНЦА XI ДО СЕРЕДИНЫ XIV В.
(средневерхненемецкий, средненижненемецкий)
§ 87. В течение XI—XIV вв. в процессе восточной колонизации
(см. § 65) значительно увеличилась область распространения не-
мецкого языка. Немалую роль сыграло и то обстоятельство, что
немецкая народность смогла постепенно ассимилировать славян-
ское население. Решающим периодом в процессе онемечивания
средненемецкого востока являются XII—XIII вв. В 1230 г. начи-
нается колонизаторская деятельность немецкого рыцарского
ордена в Пруссии. В эти столетия на территориях между Балтий-
ским морем и Судетской областью были заложены основы коло-
ниальных немецких языковых территорий, включившихся вскоре
в литературную творческую деятельность всей нации (Богемия,
Пруссия). На юго-востоке, за пределами области сплошной не-
мецкой колонизации, в XII в. нашли себе новую родину так на-
зываемые семиградские саксы; в большинстве своем они были
родом из областей, расположенных по среднему Рейну (см.
G. Kisch, Siebenbürger im Lichte der Sprache, 1929). Не оста-
навливаясь подробнее на деталях продвижения немецкого языка
далее на юг, подчеркнем, что немецкие колонисты в течение
Х1т— XIV вв. проникли до южных склонов Альп, где еще и те-
перь в романском окружении встречаются островки немецкого
языка, например около Монте-Роза. Указанные области заселялись
выходцами из южной Германии; их жители отнюдь не были
остатками кимвров, готов или лангрбардов, как это иногда ут-
верждают.
§88. Сфера использования немецкого языка в
письменности стала теперь гораздо шире, чем в предшествующий
период. Значительное развитие получают лирика и эпос, а также
стихотворная драма. Помимо этого, мы видим, как оригинальная
немецкая проза (наряду с культивируемой в этот период пере-
водной прозой, в большинстве случаев тесно связанной с ла-
108
2. С конца XI до середины XIV е.
тынью), все более распространяясь, ограничивает использование
латинского языка как в поэтических формах, так особенно при рас-
смотрении вопросов научного и практического характера. Пови-
димому, уже около 1200 г. существовало монументальное исто-
рическое сочинение в прозе, которое, возникнув в Зёсте как ярко
выраженное ганзейское произведение, было посвящено самому
выдающемуся герою германского мир# Дитриху Бернскому.
Оно получило отражение в северной „Саге о Тидреке44 (1260 г.).
Первая правовая книга на немецком языке „Саксонское зерцало44
ангальтского шеффена Эйке из Репгова, а также первый немец-
кий труд по истории—„Саксонская мировая хроника44 — этого же
автора и Сан-Галленская хроника Христиана Кухимейстера отно-
сятся к первой половине XIII в. В произведениях немецких ми-
стиков мир религиозных переживаний отражен в оригинальной
немецкой прсзе. С образцами ораторской прозы мы встречаемся
в увлекательных проповедях Бертольда Регенсбургского.'
Немецкий язык проникает теперь и в канцелярии (ср. § 112).
В княжеских и городских канцеляриях им начинают пользоваться
в разных местностях и в различное время. Причем в грамотах
он распространяется постепенно с запада на восток с конца
XIII в. Правда, в кёльнских „Schreinsurkunden44 немецкий язык
используется уже в XII в. На востоке и на севере Германии он
распространяется лишь в начале XIV в.
Из 2500 документов, написанных на немецком языке до 1300 г.,
по мнению Ф. Вильгельма, около 2200 возникло на верхненемец-
кой почве — основная масса была создана в области, некогда от-
носившейся к империи римлян. Остальные 300 происходят из
северной Германии, из них 200 — из нижнефранкской области,
т. е. также с древнеримской территории. Этот процесс был ускорен
тем, что Фридрих II в 1235 г. издал на немецком языке первый
имперский закон, так называемый „Mainzer Reichslandfrieden44.
Позднее Людвиг Баварский (1314—1347) закрепил употребление
немецкого языка в грамотах. Предпосылкой для этого, наряду с
ростом национального самосознания (см. § 112), была, в первую
очередь, социальная перегруппировка общества — усиление мел-
кого дворянства, не знавшего латыни; к Л 250 г. усилилась
заинтересованность дворянства в грамотах. Именно мелкое дво-
рянство содействовало переходу на немецкий язык и повело в
этом отношении за собой города, в которых оно играло немалую
роль (ср. в связи с этим также § 112) [69].
§ 89. Здесь следует остановиться на важных для интересую-
щего нас периода новых явлениях в языке, зародившихся
большей частью еще в предшествующую эпоху.
1. В области вокализма к середине XI в. в^болыпей
части Германии произошло ослабление полных гласных конечных
слабоударных слогов в единообразное „е44 (см. § 67,3). Правда,
Новые явления в языке
109
это изменение, продвигаясь с севера пс юг, не смогло полностью
охватить алеманского; там (ср. § 105) до настоящего момента в
конечных слогах сохранились полные гласные. (В произведениях
Цвингли мы находим, например, Mengy вместо совр. нем. Men-
ge, Lieby вместо совр. нем. Liebe, entledigot вместо entledigt
и т. д.)
Отпадение конечного -е, осуществлявшееся первоначально
в отдельных диалектах неравномерно, начинается точно так же в
этот период.
Теперь i-умлаут (см. § 67,2) отчасти проходит даже в таких
позициях, в каких он отсутствовал в древневерхненемецкую эпоху
(„вторичный умлаут"). Он появляется, например, перед hs, ht
(др.-в.-нем. mahtlg > ср.-в.-нем. mähtec, совр. нем. mächtig и т. д.).
Начиная с XI в. в средненемецких областях, особенно на востоке,
дифтонги ie, uo, üe упрощаются в I, ü, ü (южн.-нем. liep, guot,
gaete/cp.-нем. Hb, gut, gGte; cp. § 114,1).
В области консонантизма совпадает произношение
старого s и z, возникшего иа t (см. § 55, 1,2), о чем свидетельст-
вуют многочисленные случаи написания s вместо z и наоборот
(essen для ezzen < герм. *etan и т. д.). Территориальное распро-
странение этого явления, возникшего, повидимому, в алеманском
диалекте, в отдельных случаях остается неясным.
Переход sk>sch (др.-в.-нем. sköni > ср.-в.-нем. schoene „кра-
сивый", waskan > waschen) получает более широкое распростра-
нение уже в XI в. Это явление продвигается с юга на север, но
и сейчас оно не полностью охватило нижненемецкий. Не позднее
XIII в. с немецкого юго-запада распространяется изменение sl,
sn, sm, sw, sp, st>schl, sehn и т. д. (swimmen > schwimmen, ♦
slange > Schlange, smerz > schmerz, sne > schnee и т. д.). В слу-
чаях sprechen и stumpf современная немецкая орфография не от-
ражает указанного процесса. В северной Германии это явление
даже и в настоящее время наблюдается далеко не всюду. На
юго-западе st и sp перешло в seht, schp также в середине и в
конце слова-(Kasten >Kaschte, Kaspar > Kaschper, wüst > wuscht,
Wespe > Weschp).
2. В результате совпадения всех полных гласных конечных
слогов в звук е (§ 89,1) существенно упростился грамматиче-
ский строй языка. В средневерхненемецкий период все четыре
падежа единственного числа др.-в.-нем. существительного geba
„дар", т. е. geba, gebä, gebu, geba, а также именительный и винитель-
ный падежи множественного числа (gebä) звучат одинаково (gebe).
Вместо древневерхненемецкой описательной формы будущего вре-
мени с глаголом sollen (см. § 66,2) в конце средневерхненемецкого
периода появляется форма будущего, состоящая из глагола wer-
den и причастия настоящего времени: конструкция er wirt sehende
также употребительна, как, например, конструкция er wirt alt.
110
2. С конца XI до середины XIV е.
Вместо sehende здесь появлялось и sehen — форма, которую мы
воспринимаем как инфинитив.
3. О новых явлениях в области словообразования см.
§ 93, 103,2. В древневерхненемецкую эпоху слова с уменьшитель-
ным значением (Diminutiva) в большинстве случаев представляют
собой подражание латинским образцам. Едва ли они встречались
часто в диалектах. Напротив, в средневерхненемецких текстах
такие слова широко распространены; вероятно, только с этого
периода они стали чаще встречаться и в диалекте. Хотя появле-
ние таких слов вызвано, повидимому, иноземным влиянием, однако
уменьшительные суффиксы развились на базе местных языковых
средств. Согласно мнению Ф. Вреде, они возникли на основе
окончаний, характерных для ласкательных форм германских имен
собственных. (Германские суффиксы -1, например в готском Wulfi-
la, и -к, например в древнесаксонском Hun-iko, слились с умень-
шительным суффиксом -In, встречающимся, например, в Ruod-Tn,
и превратились затем в суффиксы -lin, -km —совр. нем. -lein,
-chen.) Суффикс -(i)lln преобладает вначале у жителей средней
Германии, писавших на средненемецком диалекте. Лишь с XIV в.
у средненемецких писателей начинают часто встречаться образо-
вания с -chen. Суффикс -(i)lln, повидимому, проник на север как
форма, характерная для литературного языка.
4. В области синтаксиса мы выделяем, в первую очередь,
употребление отрицания. Первоначально оно выражается лишь с
помощью ni, еп: др.-в.-нем. ich en weiz „я не знаю". Для того
чтобы подчеркнуть отрицание, к нему в качестве объекта при-
соединялось др.-в.-нем. niwiht, ср.-в.-нем. niht „ничто", и упомя-
нутый оборот принял форму ich en weiz niht. Начиная с XII в.
старое пе, еп стало иногда опускаться. Оно окончательно исче-
зает в XV столетии, так что в современном немецком языке,
во всяком случае в литературном, употребителен лишь оборот
ich weiß nicht.
До XVIII в. невозможно отделить dann от его варианта denn
(ср.-в.-нем. danne, denne), и то и другое в древневерхненемецком
стоит после сравнительной степени прилагательного(er ist grcezer,
danne ich sl). Кроме того, с помощью этих слов вводятся пред-
ложения, в которых действие следует за действием предыдущего
предложения или совершается одновременно с ним. Употребление
denn для введения предложений, содержащих обоснование пре-
дыдущего действия, чуждо древневерхненемецкому. В этой функ-
ции denn появляется лишь в позднюю средневерхненемецкую
эпоху. Последнее происходит потому, что в указанный период
ср.-в.-нем. wan (соотв. совр. нем. denn) и denn, употреблявшиеся
одинаково после сравнительной степени прилагательных, совпали
в своем значении и причинное значение wan перешло на denn
(Бехагель) и т. д.
Новые явления в языке
111
5. а. В данной главе мы не раз будем касаться сдвигов в сло-
варном составе, которые наблюдались в течение средневерх-'
ненемецкого периода (см. § 93 и ел. и § 108). Пока что остано-
вимся лишь на факте вытеснения древней лексики сло-
вами более позднего происхождения. В XII в. под
влиянием соколиной охоты, разделившей охотничьих птиц на бла-
городных и неблагородных, adelare „благородный орела употреб-
ляется наряду с др.-в.-нем. аго „орел". Древнее Aar исчезает
лишь в XVII в., сохранившись только в современных сложных
словах, таких, например, как Fischaar, Hühneraar. Заимствованное
около 1200 г. ст.-франц. throne, ср.-в.-нем. thron „трон" обрекло
на гибель др.-в.-нем. kuningstuol „королевский трон". Ср.-в.-нем.
vest (соответствующее латинскому прилагательному festus, т. е.
„посвященный религиозному празднику") нанесло ущерб не только
слову Feier (так, уже в древневерхненемецкий период встречается
fira < ср.-лат. feria), но и унаследованному от древневерхненемец-
кого периода слову tuld, ср.-в.-нем. tult „(церковный) праздник",
которое еще и сейчас продолжает существовать в баварском диа-
лекте в значении „ярмарка". Роль исчезнувшего др.-в.-нем. unz(i)
„до" стало играть в средневерхненемецкий период biz [70] = нов.-
в.-нем. bis, происхождение которого неясно, и т. д.
. Зарождение немецких фамилий относится к XIII — XIV вв.
(ср. § 114,5; § 134). Начиная с XIII в. старые древневерхнене-
мецкие имена стали вытесняться под влиянием культа святых
церковными именами иностранного происхождения, даваемыми при
крещении (ср. § 141; § 171). Для топонимики того периода ти-
пичны названия на -rod (-reut), -hagen (-hain), -grün и т. д. В изу-
чаемый период возникает также обычай давать названия город-
ским домам: zum Pelikan — в 1260 г. в Шпейере; zum Rebestocke —
в 1306 г. в Майнце; Tom Witten Per de — в 1378 г. в Магдебурге;
Zorne Slüssel — в 1414 г. в Кёльне. В связи со строительством
рыцарских крепостей для них появляются различные типы на-
званий: Balduinstein, Ehrenfels, Lahneck и т. д.
б. Расширение значений. Если в древневерхненемецкий
период совр. hell еще не обозначало „блестящий", „светлый", а
характеризовало только звучность, то в средневерхненемецком, не-
смотря на преобладание старого значения, новое значение уже проби-
вает себе дорогу. Ср.-в.-нем. edele „благородный" первоначально
обозначало дворянское происхождение и наряду с этим употребля-
лось по отношению к предметам обихода дворян, а также для обоз-
начения ценных предметов, которые «встречались в природе (edel
stein). Но оно никогда не употреблялось применительно к духов-
ным свойствам, например к складу характера или привычкам.
Впервые Готфрид Страсбургский говорит о благородных сердцах
(von edelen herzen). Такое изменение значения произошло, пови-
U2
2, С конца XI до середины XIV в.
димому, под влиянием мистиков: edeliu sele — это одно из их из-
'любленных выражений.
Сужение значений. Ср.-в.-нем. getregede „то, что носят:
одежда, поклажа; то, что приносит земля: цветы, трава, плоды"
в XIV в. приобретает в средненемецком значение совр. нем. Ge-
treide. Др.-в.-нем. llh(hh) „тело", „плоть" сохраняет это значение
и в средневерхненемецкий период, но наряду с ним оно приобре-
тает новое значение — совр. нем. Leichnam „труп"; последнее
вытесняет затем прежнее значение (ср. нов.-в.-нем. Leichdorn).
Ср.-в.-нем. höchgezit „великий (церковный или светский) праздник"
вытесняется в этом значении уже с XIII в. словом Fest, а затем
его значение сужается до нов.-в.-нем. Hochzeit „свадьба".*(В свою
очередь, Hochzeit вытесняет затем более древнее Brautlauf, кото-
рое вследствие того, что глагол briuten приобретает значение
„лишать девственности", становится неприличным.)
Если обычно можно наблюдать изменение значения от
чувственно-наглядного к лишенному наглядности,
отвлеченному (ср. begreifen, erfassen), то иногда развитие
идет и в противоположном направлении: ср.-в.-нем. gevancnisse
означает „плен", „взятие в плен". Только в более поздний период
оно начинает применяться для наименования здания тюрьмы и его
внутренних помещений. Ср.-в.-нем. gemach имело значение „по-
кой", „удовольствие", „уход". Только с эпохи классического
средневерхненемецкого это слово обозначает также „место, где
отдыхают", т. е. „комната". Такое значение первоначально было
возможно в предложениях типа an sin gemach gen.
Снижение значений. Др.-в.-нем. älawäri, имевшее зна-
чение „совершенно верно", „истинно", а затем—„добрый", „лас-
ковый", „благосклонный", приобрело в ср.-в.-нем. alwaere значение
„простодушный", „глупый". Ср.-в.-нем. dierne = нов.-в.-нем. Dirne,
которое встречается в совр. н.-нем. Deern и бав. Dierndl в зна-
чении „девушка" (< др.-в.-нем. diorna „служанка"), в письменном
языке приобрело со временем отрицательный смысл. Wlp перво-
начально обозначало пол, а vrouwe— социальную принадлежность.
К 1200 г.' ясно проявляется социальное и этическое снижение
значения слова wlp, хотя в рыцарском эпосе и миннезанге (ср.
Вальтер, 48, 38: wlp muoz iemer sfn der wibe höhste name...) на-
блюдалось и противоположное течение, противодействующее на
протяжении ряда столетий снижению значения этого слова. С дру-
гой стороны, когда появляется бюргерская поэзия, пол начинают
обозначать словом vrouwe, которое около 1300 г. уже соревнуется
-с wlp.
Примерно до 1200 г. juncvrouwe обозначало молодую женщину
благородного происхождения и в известной мере включало понятия
девственности (Jungfräulichkeit) и безбрачия (Ehelosigkeit), бла-
годаря чему это слово начинает соперничать с maget. Измененное
Новые явления в лексике
113
значение закрепляется к 1300 г., видимо, потому, что juncvrouwe
применялось к богородице (как и послужившее для него образцом
лат. virgo), а слово raaget приобрело со временем значение „слу-
жанка", тогда как vrouwe получило новое значение—„замужняя
женщина", „жена".
Народная этимология: др,-в.-нем. hevianna, причастие I
от глагола heben, т. е. die Hebende „поднимающая", уже в
средневерхненемецкий период было переосмыслено в hebamme =
нов.-в.-нем. Hebamme. Др.-в.-нем., ср.-в.-нем. sinvluot „большой,
все охватывающий потоп" (sin- представлено в нов.-в.-нем. Sin-
grün „барвинок", „вечнозеленый" и родственно лат. sem в sem-
рег „всегда"); со времен Ноткера это слово встречается в форме
sintfluot (со скользящим -t-). В XIII в. оно переосмысливается
в sündfluot, хотя старое Sindflut можно встретить еще у Лютера.
В разделах, посвященных изменению значений в немецкой лексике, мы во
всех случаях принуждены (см. предисловие) приводить лишь единичные при-
меры вне их связи с другими словами, среди которых они развивались. Однако
здесь, следуя за Я. Триром, необходимо попытаться сжато обрисовать развитие
групп слов, принадлежащих к одному „семантическому полю" („Wortfeld") и та-
ким образом показать развитие переплетающихся между собой значений у слов,
родственных по смыслу. Это следует сделать на примере, относящемся к об-
ласти научной терминологии того периода. В средневерхненемецкий период
встречаются существительные wisheit, kunst, list; в нововерхненемецком — это
уже Wissenschaft, Gelehrsamkeit, Bildung, Kunst. Хотя указанные средневерхне-
немецкие существительные продолжают жить в нововерхненемецком, их значение '
со средневерхненемецкого периода все же существенно изменилось. По мнению
Я. Трира, то, что в современном немецком языке называется Wissenschaft, Ge-
lehrsamkeit, Kunst, Bildung, „объединялось в ср.-в.-нем. kunst % „Однако по
законам расчленения, которые нам теперь уже не ясны, одна часть значений,
принадлежавших к этому кругу, относилась к list, другая — к wisheit". При
этом kunst и list соотносились следующим образом: слово kunst охватывало высшие
слои этой сферы, а слово list — низшие, если, конечно, рассматривать их с точки
зрения идеалов придворной жизни. „Знания и умения, манеры, навыки, досто-
инства, являвшиеся неотъемлемыми элементами придворной жизни — это Künste",
т. ё. прежде всего — это овладение рыцарскими обычаями, „включая обходитель-
ность в обращении, манерах, а также знания и умение придворного поэта— те
навыки, которые были необходимы придворным; далее, знание языков, музыки,
живописи — в общем, все те условия, которые определяют духовное, интеллек-
туальное и физическое совершенство человека". —С другой стороны, liste —
это все те знания, навыки и манеры, которые, „сколь бы полезными они ни
были, не имели отношения к рыцарям как людям придворным". Сюда относи-
лись астрономия, ботаника, все виды художественного ремесла, а также неры-
царские воинские доблести (nicht-ritterliche Kampferprobtheit). Над этими сферами
значений list и kunst, охватывая их, возвышается слово wisheit; однако его
значение выходит за пределы указанного, поскольку оно как бы вплетает эти
области знания в единый целостный образ идеального придворного и вместе с
тем возвышается до sapientia dei. Для того „чтобы понять, насколько должна
была измениться эта картина во всех ее деталях в связи с появлением иных
жизненных идеалов, отразившихся в словах типа wizzen (оно появляется еще у
мейстера Эккехарта), Wissenschaft, Gelehrsamkeit, Bildung", надо постичь зави-
симость прежнего членения от господствовавших в придворной жизни идей, от
мировоззрения той эпохи. В придворном языке отнесение отдельных явлений к
кругу значений kunst или list было связано с определенной сословной оценкой;
8 История немецкого языка
114
2. С конца XI до середины XIV в.
в языке мистиков ее уже не существовало; только в этот период появляется
возможность „говорить о человеке, что-то знающем и умеющем, так что это уже
не несет неизбежно той или иной сословно-этической оценки в самом слове.
Придворная лексика выражает обусловленное определенным коллективом и об-
служивающее его мышление. Язык Эккехарта отражает субъективистское (хотя
и религиозное) мировоззрение". В этих фактах проявляется перестройка отра-
женного в языке мироощущения, протекавшая на протяжении столетий.
§ 90. Отдельные внутренние языковые области это-
го периода остались, если рассматривать их в общих чертах*
такими же, как и в древневерхненемецкую эпоху (см. § 56).
Правда, они изменяются в своих размерах, поскольку в резуль-
тате интенсивной колонизации XII—XIV вв. к ним постепенно
присоединяются прежде пустынные горные и лесные районы:
Шварцвальд, Таунус, Фогельсберг, Эйфель и т. д. Кроме того, в
в этот период приобретают более или менее прочные границы
восточнонемецкие области (ср. § 87). Многообразные изменения
и новое внутреннее членение языковых районов вызывались об-
разованием феодальных территорий; последние, в большинстве
случаев, отражают границы общностей, сложившихся в процессе
общения, внутри которых диалекты достигают значительной сте-
пени единства. (Для иллюстрации этих фактов в § 115 приводится
карта № 3.) Отрывок из поэмы „Kenner" Гуго фон Тримберга
(строки 22 253 и ел.) — произведения, относящегося к концу XIII в.,
свидетельствует о том, что в этот период ощущалось языковое
своеобразие отдельных диалектных областей. Правда, многие на-
меки, остающиеся для нас неясными, не позволяют полностью
понять содержание этого отрывка.
Swäbe ir Wörter spaltent, Die Wetereiber si würgent,
Die Franken ein teil si valtent, Die Misner si wol schürgent,
Die Beire si zezerrent, Egerlant sie swenket,
Die Düringe si üf sperrent, Osterrlche si schrenket,
Die Sahsen si bezuckent, . Stlrlant si baz lenket,
Die Rinliute si verdruckent, Kernte ein teil si senket...
Особенности отдельных языковых районов проявляются отчет-
ливо и в письменном языке; весьма заметно диалектные элементы
выступают в письменном языке в начале и в конце рассматрива-
емого нами периода (см. § 107). Ниже мы отметим основные осо-
бенности литературных диалектов ряда крупных
внутренних немецких областей в конце XIII и в XIV в.
1. В баварском и австрийском диалектах сохранились старые ди-
фтонги ie, uo, tie (см. § 89, 1). Первоначально чисто диалектным явлением была
дифтонгизация старых долгих 1, ü, ü > ei, au, ей, которая лишь в последую-
щую эпоху получила распространение в других немецких языковых районах
(§ 114, 1). Средневерхненемецкое ei пишется как ai (bain, stain). b- в большин-
стве случаев выступает в начале слова как р- (§ 126). „Вы" и „ваш" в бавар-
ском диалекте имеет форму ös и enk (§ 33, 1). К. W е i n h о 1 d, Bayrische
Grammatik, 1867.
2. В алеманской области продолжают сохраняться старые долгие
т, ü, ü, а также старые дифтонги ie, uo, üe; ai не употребляется здесь вместо
Диалектные области
115
ei. Старые гласные конечных слогов отнюдь не редуцируются в_ е (см. § 89,1).
В Эльзасе (так же, правда, как и в других областях) ä > ö: war > wor, совр.
нем. wahr, spräche > sproch, совр. нем. Spr.ache.
3. В западно-средненемецких диалектах, которые обнаружи-
вают состояние согласных, охарактеризованное в § 56, рейнско-франкский диа-
лект существенно отличается от диалектов северных областей, особенно от ри-
пуарского. Область мозельско-франкского представляет собой переходный район,
находящийся под сильным влиянием рейнско-франкского. Для рипуарского
диалекта характерен переход hs в ss (ср.-в.-нем. wahsen > wassen „расти";
см. § 67, 2), а также переход сочетания ft в ht (luft > lucht „воздух"). Соче-
тание wr- в начале слова сохраняется (ср.-в.-нем. ringen/ рип. wringen; § 67, 2).
Благодаря этим явлениям рипуарский сближается с нижненемецкими диалектами.
Старые долгие ё и о сохранились в рипуарском, а не превратились, как в средне-
верхненемецком, в дифтонги ie, uo (см. § 67, 3) [71]. Для обозначения долюты
здесь чаще всего служит стоящее после гласных i, которое лишь пишется, но
не произносится (ср.-в.-нем. hüs/рип. huis; ср.-в.-нем. rot/рип. roit). В отдель-
ных случаях это i еще и сейчас встречается в названиях рейнских населенных
пунктов (Roisdorf, Troisdorf).
4. В восточно-средненемецких диалектах — в Тюрингии, Мей-
сене, Лужице и Силезии (на различиях между этими диалектами мы не можем
здесь останавливаться) ср.-в.-нем. ie, uo, üe переходят в Т, ü, ü (см. § 114, 1).
Безударное е конечных слогов частично выступает здесь как i (ср.-в.-нем.
tröstes — совр. нем. Trostes/вост.-ср.-нем. tröstis) [72].
§ 91. Наши замечания о новых явлениях в языке (§ 89) вместе
со сказанными выше (см. § 61, 67), а также теми фактами, на
которых мы остановимся дальше (см. § 134), достаточно наглядно
доказывают, что языковое взаимодействие между от-
дельными внутренними районами страны, как и
прежде, продолжает проходить в различных направлениях, при-
чем преобладают излучения, распространяющиеся с юга на се-
вер. Северная и средняя Германия попадают во все более силь-
ную зависимость от опередившего их в культурном отношении
юга. Особое значение имело то сбстоятельство, что рыцарские
круги северной Германии пользовались верхненемецким (средне*
немецким) как литературным языком (см. § 106). .(Слова с умень-
шительным значением (см. § 89, 3), почти не известные готскому,
северному, древнеанглийскому и фризскому языкам, и сейчас от-
носительно редко встречаются на немецком севере, но они чрез-
вычайно употребительны в средней и особенно в южной Герма-
нии. Согласно Ф. Вреде ([см. § 89, 3] стр. 73 и ел., 131), они про-
никают начиная с древневерхненемецкого периода с юга на север,
хотя средства, передающие значение уменьшительности, там и
здесь различны (южн.-нем. -lln, ср.-нем. -chln, н.-нем. -kln и их
варианты). Благодаря излучениям с запада на восток усилилось
значение немецкого языка как языка документов (см. § 88).
В том же направлении, но главным образом с севера-запада
на юго-восток из районов среднего и нижнего Рейна распростра-
нялись заимствованные слова французского происхождения, а
также нижнефранкские языковые особенности (см. § 92). На
нижненемецкий север часть французской лексики того периода
8*
116
2. С конца XI до середины XIV в.
проникала только с юга, в процессе уже упоминавшегося мощ-
ного излучения с юга на север (например, pris „цена", schapel
„венок").
Воздействие севера на немецкий юг поясним здесь на при-
мере нескольких слов.
Совр. нем. Held, др.-сакс. helif>, др.-англ. haelet»- (в склоняемой форме)э
др.-сев. holdr проникает, повидимому, с севера Германии на юг только в XII в.
Совр. HeMrKleid (др.-англ. clät>, др.-фриз. klät>, ср.-н.-нем. clet) встречалось пер-
воначально лишь на северо-западе; только в середине XII в. это слово прони-
кает в верхненемецкие диалекты. Ср.-в.-нем. wer „подпорная плотина" с конца
XIII в. распространяется с побережья на юг. Совр. нем. Ufer с древности су-
ществует в нижненемецких диалектах; в средиенемецких и южнонемецких диа-
лектах, например, у Татиана и у Отфрида вместо него встречается слово stad =
южн.-нем. Staden; в средневерхненемецкий период ср.-нидерл. över проникает на
юг; в форме uover это слово появляется у Вольфрама. Ср.-нидерл., ср.-нем.
йге < ст.-франц. оге < лат. höra в XIV в. продвигается вверх по Рейну. Слово
Ware „товар", вместо которого в древности на юге существовало слово kouf-
manschaz, появляется в верхненемецких текстах в XIII в. Более древним яв-
ляется ср.-нидерл. wäre, которое, повидимому, соответствует ср.-н.-нем. wäre
„хранение"; надо учитывать, что данное слово во времена ганзейской торговли
вместо старого значения „то, что хранят, хранимое" получило свое современное
значение и в этом значении распространилось на юг. Ср.-в.-нем. stlf = нов.-в. -
нем. steif в XIV в. продвигается вверх по Рейну; около 1500 г. оно уже часто
встречается в верхнеалеманском. Из северных районов пришли также ср.-в.-нем.
grls „старый" и hager „худой", „тощий". Совр. нем. hundert (др.-в.-нем. hunt
и zehanzug) проникает в южную Германию в XII в.; оно восходит к имеющему
тоже значение др.-сакс. hunderod. Ср.-н.-нем. hanteren „торговать" =нов.-в.-
нем. hantieren «ст.-франц. hanter „передвигаться с места на место", „часто
посещать") распространяется в XIV в. на юг; dauern „длиться" < ср.-н.-.нем.,
ср.-нидерл. duren « лат. dürare) проникает сюда начиная с XII в.; ср.-н.-нем.,
ср.-нидерл. van ... weg(h)en появляется в южной Германии после 1250 г„
В отдельных случаях можно наблюдать, как нижненемецкие слова, по мере
их продвижения на юг, подчиняются южнонемецкому произношению: ср.-нидерл.,
ср.-н.-нем. tldinge „послание", „известие" незадолго до 1300 г. в районе Кёльна
превращается в zTdung = совр. нем. Zeitung „известие", „послание". Совр. нем.
hoffen появляется в верхненемецких диалектах лишь во вторую половину XII в.
(прежде в этом значении здесь употреблялось_ gedingen); hoffen — нижненемец-
кого происхождения (ср.-н.-нем., ср.-нидерл. hopen, др.-англ. hopian, совр. англ.
to hope) и при переходе в южные диалекты оно, очевидно, подчинилось особен-
ностям их консонантизма.
Влияние Голландии на северную Германию осуществлялось как путем куль-
турных излучений, так и в результате колонизации.
§ 92. Прослеживая внешние влияния на немецкий язык
XI—XIV вв., мы должны, наряду с латынью, воздействие кото-
рой сказывалось на протяжении всей истории немецкого языка,
в первую очередь отметить влияние французского языка.
С ним были теснейшим образом связаны культура и жаргон
(Sondersprache) немецкого рыцарства. Особенно заметным фран-
цузское влияние становится после 1150 г., т. е. после того как не-
мецкое рыцарство (во время второго крестового похода [1147—
1149]) вошло в непосредственное соприкосновение с французским
рыцарством, а также после того как между Францией и Герма-
Французское влияние
117
нией еще в начале рассматриваемого периода установились мно-
гообразные культурные и литературные связи. Еще Виллирам из
Эберсберга (около 1065 г.) констатировал, что в его время
многие немецкие ученые стремились получить образование во
Франции. В этот, да и в последующий периоды, влияние фран-
цузских богословов и мистиков выходило далеко за пределы
Франции. Здесь можно назвать такие имена, как Беренгар из
Тура (ум. в 1088 г.), Ланфранк (ум. в 1089 г.), Абеляр (ум. в
1142 г.), Петр Ломбардец (ум. в 1164 г.), Бернгард из Клерво
(ум. в 1153 г.) и Гуго фон Сан Виктор (ум. в 1164 г.), послед-
ний, как полагают, был немецким графом из Бланкенбурга в
Гарце.
В немецкой литературе со второй четверти XII в. также про-
является сильное тяготение к французским авторам. После
„Песни об Александре" клирика Лампрехта (около 1130 г.) об-
разцы немецкой светской литературы неоднократно заимствуются
из Франции. Правда, создавшаяся таким образом зависимость
была в большинстве случаев только сюжетного характера, так как
по своему духу немецкая поэзия той эпохи заметно отличалась
от французской.
Но нигде французское влияние не было таким ощутимым,
как в сфере рыцарской культуры. С середины XII в. немецкое
рыцарство в своеобразных внешних и внутренних сторонах своей
жизни охотно подчинялось влиянию французского рыцарства.
В XII—XIII вв. воздействие французского языка на немецкий
осуществлялось не только через книгу. Большую роль здесь
играло также личное общение. Для этого имелись достаточные
возможности не только благодаря крестовым походам, во время
которых немецкое рыцарство непосредственно соприкасалось с
французским, но также .благодаря владычеству Барбароссы над
Бургундией и торжествам, подобным блестящему придворному
празднеству в 1184 г. в Майнце, на которые были приглашены и
французы. (Ср. Veldeke, Eneit, 13 222 и ел.). Многие немецкие
рыцари побывали во Франции. Вальтер фон дер Фогельвейде на-
мекает на свои путешествия, говоря (31, 13): Ich hän gemerket
von der Seine unz an die Muore [Мур в Штейермарке], von dem
Pfade [р. По] unz an die Trabe [р. Траве] erkenne ich al ir fuore
„Я изучил от Сены'до Мура, от По до Траве все их повадки".
Сыновья немецких князей стремились пополнить во Франции свое
образование. Так, тюрингский ландграф Герман I примерно в
1161 г., будучи еще юношей, находился при дворе Людовика VII.
С другой стороны, в старофранцузском романе „Berte as grans
pies" конца XIII в. говорится о том, что немецкое дворянство
приглашало французов, чтобы обучиться у них французскому
языку. Об активном владении французским языком и об употреб-
лении его в устной речи свидетельствует, несомненно, привычка
118
2. С конца XI до середины XIV е.
средневерхненемецких поэтов вплетать в свои произведения це-
лые французские* обороты (Tristan, 3138: juvente bele et riant,
diu schoene jugent, diu lachende; там же, 3354: gentil rois, edeler
kunic Kurnewalois). Непосредственное устное общение было воз-
можно, видимо, прежде всего в пограничных областях (см. § 97 и ел.).
§ 93. Заимствованиями из французского языка являются,
как правило, существительные, реже — глаголы и прилага-
тельные. Из множества заимствованных в XII и XIII вв. имен
существительных, относящихся ко всем областям рыцарской жизни,
рассмотрим лишь некоторые: ст.-франц. aventure > ср.-в.-нем.
äventiure „приключение"; ст.-франц. tornei > ср.-в.-нем. turnei
„турнир"; ст.-франц. bohourt > ср.-в.-нем. bühurt „натиск (на тур-
нире)"; ст.-франц. joste > ср.-в.-нем. tjoste „поединок на конях";
ст.-франц. lance > ср.-в.-нем. lanze „копье"; ст.-франц. gavelot>
ср.-в.-нем. gabilöt „небольшой дротик"; ст.-франц. pancier> ср.-
в.-нем. panzier „панцырь"; ст.-франц. baniere >ср.-в.-нем. banier „зна-
мя". Ст.-франц. amie > ср.-в.-нем. amle „возлюбленная"; ст.-франц.
maisnie > ср.-в.-нем. massenle „рыцарское общество"; ст.-франц.
palais> ср.-в.-нем. palas „здание с залами"; ст.-франц. castel>
ср.-в.-нем. kastei „замок"; ст.-франц. rime > ср.-в.-нем. rim „сти-
хотворная строчка"; ст.-франц. fleute > ср.-в.-нем. vloite „флейта";
ст.-франц. raie > ср.-в.-нем. rei(g)e „хоровод" =нов.-в.-нем. Reigen;
ст.-франц. estival > ср.-в.-нем. stival = HOB.-B.-HeM. Stiefel; ст.-
франц. pris „слава", „ценность", „приз" (<лат. pretium) > ср.-в.-
нем. рггз = нов.-в.-нем. Preis. Тогда же были заимствованы такие
слова, как ср.-в.-нем. merzi и granmerzi, (< ст.-франц. merci,
grand merci) и ade (<фр. adieu), употреблявшиеся при вежливом
обращении с окружающими.
Интересно, что часть заимствований из французского — это слова гер-
манского происхождения, которые некогда благодаря франкам или
норманнам проникли во Францию. Ср.-в.-нем. garzün „оруженосец" < ст.-франц.
garcon основывается на герм. *wrakkjo, которое продолжает жить в совр. нем.
Recke. Ст.-франц. dancer, давшее ср.-в.-нем. tanzen, связано, повидимому, со
старым германским прототипом современного немецкого слова Tenne. Ср.-в.-нем.
seneschalt = нов.-в.-нем. Seneschall восходит к ст.-франц. seneschal „обергоф-
мейстер", которое, в свою очередь, основывается на герм. *sina-skalka „старший
слуга". Ср.-в.-нем. harnasch „латы" через ст.-франц. harneis восходит к др.-сканд.
*hernest „военное снаряжение"; последнее попало во французский язык в X в.
через норманнов.
Заимствования из французского языка включают также сло-
вообразовательные средства. Так, например, из старо-
французского языка был заимствован суффикс инфинитива -ier,
который принял форму -ieren в немецком языке: ср.-в.-нем. fei-
tieren „украшать" < ст.-франц. (af)faitier; loschieren „приютиться
у кого-либо" < ст.-франц. logier; regnieren „господствовать" <
ст.-франц. reignier и т. д. Затем этот суффикс сделался продук-
тивным и в глаголах, образованных от немецких слов, например
Влияние французского языка
119
halbieren, buchstabieren, hausieren и т. д., что впервые встре-
чается у Фельдеке (Eneit, 5201): gewalkieret. Сюда же относится
использовавшееся в качестве суффикса ст.-франц. 1еу „вид" >
ср.-в.-нем. -lei в mancherlei, vielerlei, allerlei (ср.-в.-нем. maneger,
aller leie и т. д.). Вероятно, французского происхождения и ср.-
в.-нем. Те (ср. ср.-в.-нем. vilanle „неучтивое поведение", prophezie
и т. д.) — суффикс, который уже' в средневерхненемецкий период
соединялся с немецкими словами: zouberle „ волшебство", jegerle
„охота" и т. д.
Французский язык не оказал никакого воздействия на строй
немецкого предложения. Это является признаком того, что
французское влияние не затронуло глубин языка средневерхне-
немецкого периода.
§ 94. Ряд немецких по форме слов в действительности яв-
ляется кальками с французских: dörperle основывается на ст.-
франц. vilanle (см. § 93; 97, 3), ср.-в.-нем. hövescheit — на ст.-франц<
cortoisle, ср.-в.-нем. hövesch — на ст.-франц. corteis (см. § 99, 3).
Во многих случаях древненемецкое слозо приобретало новое зна-
чение под влиянием французского. Так, ст.-франц. Chevalier из-
менило значение ср.-в.-нем. ritter (см. § 97, 3). Совр. süß, обо-
значавшее в древневерхненемецкий период лишь чуЕСтвенное
восприятие, под влиянием франц. doux перестало употребляться
только в своем старом значении. Уже в старофранцузской „Песне
о Роланде" встречается выражение süßes Frankreich (la douce
France). Такое словоупотребление распространяется вскоре и в
немецком языке, где становится возможным сочетание süeze
vrouwe: применительно к деве Марии — süeze maget, а к богу—•
süezer vater (ср. Armknecht).
По образцу французского в рыцарском обществе наряду
с древним обращением на „ты" закрепляется обращение на „вы".
Правда, такое обращение было принято в латыни эпохи Римской
империи, а также в церковном языке. Так, в IX в. Отфрид
Вейсенбургский в предисловии к своему произведению, обра-
щаясь на немецком языке к констанцскому епископу Соломону,
использует, в подражание латинским образцам, местоимение ir.
Но даже еще в начале XII в. не наблюдалось последовательного
употребления ir. Для немецкого варианта „Песни о Роланде"
характерно лишь древнее обращение на „ты" в противополож-
ность французскому оригиналу, где уже встречается обращение
Vos. Чем сильнее развивается придворная культура, тем шире
распространяется под влиянием французского языка куртуазное
обращение на „вы". (Обращение Sie развилось лишь в XVII в.).
§95. Ассимиляция немецким языком слов, заимствованных в
средневерхненемецкий период (см. § 9 а), происходила не только путем калькиро-
вания (см. § 94), но также и другими способами:
1. Путем фонетических преобразований:
120
2. С конца XI до середины XIV в.
Употребление во французских словах немецкого начального ударения
(см. § 30): Harnisch, Panzer и т. д. Однако в некоторых случаях еще долго
наблюдались колебания; так, bänier употребляется наряду с banier, pälas наряду
с paläs, virnTs „грим", „краска" наряду с virnfs и т. д. У глаголов с суффиксом
-ieren и существительных на -те (см. § 93) иностранный характер ударения со-
хранился до настоящего времени.
Замена звуков: франц. v не имело полного соответствия в средневерхне-
немецкий период, так как нем. w произносилось еще как совр. англ. w; поэтому
франц. v заменялось звуком f, даже если писалось v, например в äventiure,
revier. Еще и теперь это явление наблюдается в слове prüfеп = ср.-в.-нем.
prüeven < ст.-франц. prover. Неаспирированное франц. с перед а и о выступает
иногда как g: франц. calendre > ср.-в.-нем. galander, франц. collier > goller
(наряду с koller) и т. д. Приведенные примеры свидетельствуют о заимствова-
нии иностранной лексики в процессе устного общения.
2. Путем изменения рода и флексии в соответствии с законо-
мерностями немецкого языка.
Уподобление рода существительных роду сходных по смыслу или форме
слов немецкого языка. Примеры: ст.-франц. boucle « лат. buccula) „полусфери-
ческая металлическая отделка посредине щита" дало средневерхненемецкое су-
ществительное женского рода buckel, которое под влиянием немецких названий
орудий с суффиксом -el приобрело мужской род (ср. § 72, 2). Уподобление
глагольных форм: ст.-франц. priser дало ср.-в.-нем. prTsen = нов.-в.-нем. preisen;
уже в XIII в. этот глагол относился к сильному спряжению. Ср.-в.-нем. prüeven
< ст.-франц. prover образовывал форму прошедшего времени pruofta по типу ср.-
в.-нем. rüemen — ruonxte, küelen — kuolte и др.
3. Путем словообразования.
От существительного virnTs „олифа", „лак" был образован глагол virnisen;
ст.-франц. francois, ср.-в.-нем. franzois было затем преобразовано во franzoisisch;
ст.-франц. amour — в amürschaft. Иностранные суффиксы -ieren, -Те (см. § 93),
соединяясь с немецкими словами для образования новых глаголов, частично
утратили свой иностранный характер (см. там же).
Уточнение значения путем образования сложного слова: ср.-в.-нем. kemel-
tier, совр. нем. Kamel и т.д.
4. В результате изменения значений и народной этимоло-
гии.
Вместе с шахматной игрой около 1200 г. в средневерхненемецкий проникло
выражение schäch unde mat, которое восходит к арабскому esch schäh mät „ко-
роль умер"; mat выделилось из этой формулы и еще в XIII в. приобрело зна-
чение „бессильный", „тусклый". Ст.-франц. estendard „штандарт" (от лат. ех-
tendere „развертывать") встречается в средневерхненемецком как stanthart
(форма повелительного наклонения stant! „стой" и hart „твердо"); ст.-франц.
arbaleste или лат. arcuballista дало ср.-в.-нем. armbrust = нов.-в.-нем. Armbrust и т.д.
§ 96. Наиболее сильным французское влияние было в период
после 1170 г. В „Песне об Александре" клирика Лампрехта
(1120—1130 гг.) оно еще не проявлялось. В „Эреке" Гартмана
фон Ауэ (1192?) уже богато представлена иностранная лексика.
Значительная часть заимствованных „модных" слов, связанных с
рыцарской культурой, была забыта после упадка рыцарства и его
поэзии. В XV в. большинство таких слов исчезло, однако немало
французских слов, заимствованных в эпоху рыцарства, продол-
жает существовать в немецком языке и проникает также в диа-
лекты: falsch, klar, fein, rund, hurtig (ср.-в.-нем. hurtec от hurte
< ст.-франц. hurt „сильный толчок", „удар" во время турнира), tan-
zen, prüfen, fehlen, kosten, Preis, Teller, Lampe и т. д.
Влияние французского языка
121
Отдельные немецкие территории средневерхненемец-
кой эпохи в различной степени заимствовали иностранную лек-
сику.
Различия в употреблении иностранных слов зависят также от
личности автора. В позднее написанном „Ивейне" Гартман
употребляет их более скупо, чем в „Эреке". Вольфрам — привер-
женец иностранных слов, тогда как Готфрид использует их более
умеренно, хотя и у него эти слова встречаются еще в избытке:
sine tiusche mit der welehischen strlfelt „(он) переплетает свой
немецкий язык с французским" (пишет о Готфриде Томазин фон
Цирклярия, стр. 41 и ел. [см. конец § 112]).
Добавим, наконец, что отдельные поэтические жанры
по-разному использовали в этот период слова французского про-
исхождения: наиболее скупо — лирика, наиболее щедро — при-
дворный эпос (см. конец § 108) [73].
Относительно мистики см. § 103, 1.
§ 97. Рассматривая связь немецкой и французской
территорий в эпоху рыцарской культуры, можно, правда только
в отдельных случаях, указать на те французские и немецкие об-
ласти, которые сыграли особую роль в процессе заимствования
французской лексики.
1. Швейцария, связь которой с Провансом мы можем об-
наружить в целом ряде моментов (например, в произведении мин-
незингера Фениса фон Нёйенбурга), явно не играет никакой роли
в деле проникновения французских языковых особенностей. Верх-
нерейнские области в языковом отношении находились главным
образом под влиянием Эльзаса (Страсбург), который, в свою оче-
редь, поддерживал — непосредственно или косвенно — тесные
связи с французской Лотарингией. Лотарингия, как ис-
ходный пункт французских заимствований, имела большое зна-
чение и для среднерейнских областей.
2. Влияние Лотарингии на среднерейнские области шло
в основном через район Т р и р а, который благодаря своей связи
с епископствами Меца, Туля и Вердена, подчинявшимися Трир-
скому архиепископу, долгое время поддерживал интенсивные
связи с восточной Францией. Каноники Трирского собора были
романского происхождения, время от времени им случалось так-
же носить сан епископа Трирского (Альберо Монтрей, 1131—1152).
Между Францией и Триром, к которому из романских областей
вели пути первостепенного значения, существовали интенсивные
связи. В трирской области клирик Лампрехт около ИЗО г. об-
работал французскую „Песнь об Александре".
Языковое влияние Лотарингии мы можем, пожалуй, обнару-
жить в некоторых диалектных особенностях заимствованной около
1250 г. лексики, свидетельствующих об ее восточно-французском
происхождении. Наряду с ср.-в.-нем. castelän употребляется
122
2. С конца XI до середины XIV в.
основанная, повидимому, на восточнофранцузском произношении
форма schahtelain, ср. ст.-франц. chastelain. В „Парцифале"
Вольфрама наряду с forest „лес" < ст.-франц. forest (совр. франц.
la foret) употребляется параллельная форма föreht, а также меж-
дометие ohteiz „эй!а < ст.-франц. ostez (ср. франц. öter). В „Вил-
легальме" Вольфрама встречается tehtier „султан (у лошадей)" <
ст.-франц. testiere (ср. франц. la tete). Можно полагать, что во
всех этих словах отражается восточнофранцузский переход st > ht.
Средневерхненемецкий суффикс -te(i)t = HOB.-B.-HeM. -tat, например
в moralite(i)t, trinite(i)t, повидимому, также лотарингского проис-
хождения.
3. Наряду с Лотарингией как источник заимствований опре-
деленную роль сыграла и Пикардия. Об этом свидетельствует,
например, начальное к- в castel, castelän „кастильская лошадь",
kolze (см. ниже) и т. д. Пикардийское влияние проникало в Гер-
манию, повидимому, через Фландрию и Брабант.
Близкие, существующие еще с древних времен отношения
этих нижнефранкских областей с северной Францией рано способ-
ствовали возникновению тесных связей между местными рыцар-
скими кругами и французским рыцарством с его культурой. Бла-
годаря этому нижнефранкским рыцарям вскоре стали подражать
рыцари внутренних районов Германии. Швейцарец Ульрих фон Ца-
циковен в конце XII в. (Lanzelet, 9176) называл Брабант страной кур-
туазных манер и обычаев: nie ze Bräbant ein ritter sich geschihte baz,
swenne er üffem rosse gesaz „Никогда рыцарь в Брабанте не был
более ловким, чем тогда, когда он сидел на конеа. Гартман фон
Ауэ в „Грегориусе" (1575 и ел.) воспевает Брабант, наряду с
Геннегау и Гаспенгау, как родину славного рыцарства.
Генрих фон Фельдеке из окрестностей Маастрихта ввел в
Германии куртуазный стихотворный роман, который был модным
во Франции. Благодаря этому имя его прочно вошло в немецкую
литературу.
Без сомнения, немало французских слов попало в средневерх-
ненемецкий из нижнефранкской области; некоторые из них пре-
терпели такие трансформации, которые можно объяснить лишь
влиянием средненидерландского (например, kolze „башмак" =об-
щефранц. chalce, chauce с нижнефранкским о вместо старофран-
цузского а). Помимо этого, в средневерхненемецкий проникли и
некоторые нижнефранкские кальки с французского. Ср.-в.-нем.
ritter впервые появляется около 1100 г. в средненидерландском
в форме riddere будучи калькой франц. Chevalier. Н.-франк.
dörpetre „деревенский житель", получившее здесь значение франц.
vilain, позднее стало употребляться в южной Германии и продол-
жает жить в совр. нем. Tölpel. Слово hövesch<ст.-франц. cour-
tois также проникло с северо-запада; впервые оно появляется в
„Песне о Роланде".
Влияние нижнефранкского
123
§ 98. Влияние нижнефранкской области на осталь-
ную Германию ни в коем случае не ограничивалось лишь посред-
ничеством при заимствовании французской лексики. Напротив, то
обстоятельство, что эта область слыла образцом рыцарской жизни,
способствовало распространению в Германий таких средненидер-
ландских слов, которые совершенно не были связаны с француз-
ской лексикой. В центральных районах страны в тот период счи-
талось модным „vlaemen mit der rede" (Neithart, 82, 2). Эта тенден-
ция проявляется уже в приведенных выше кальках (см. конец
§ 97), ее можно проследить также в употреблении ср.-нидерл. ors
вместо в.-нем.ros„коньа, ср.-нидерл. wäpen вместо в.-нем. wäfen „ору-
жие", ср.-нидерл. bilde „радостный", ср.-нидерл. baneken „дорожка".
В самый ранний период влияния придворного рыцарства в немецкий
язык с северо-запада, из нижнефранкского проникает совр. нем.
Glück. Это слово встречается уже около 1160 г. в районе среднего
течения Рейна и засвидетельствовано в страсбургской рукописи
„Песни об Александре" (6292). К указанной группе явлений относится
и употребление нидерландской формы уменьшительного суффикса,
часто встречающееся у южнонемецких поэтов. В „Парцифале" нахо-
дим, например, pardrisekin „небольшая куропатка" (131, 28), у Гот-
фрида (Тристан, 676, 4640,11 136) — schapelekin „веночек". Возвра-
щаясь домой, молодой фермер Гельмбрехт называет свою сестру vil
liebe soete kindekin „горячо любимое, милое дитя" (717) и обра-
щается к своему отцу: еу, waz snacket ir, geburekin..? „Ах, что
это вы говорите, батенька?" (764). В южнонемецких текстах встре-
чается также средненидерландский суффикс -se (см. § 63, 2 г),
соответствующий верхненемецкому суффиксу -inne: soldierse „сол-
датка". Конечно, мы не можем приписывать этой фламандской
моде глубокого влияния на процесс формирования средневерхне-
немецкого литературного языка. Приверженность придворных кругов
к этой моде в период около 1200 г. „носила столь же внешний
характер, как и богемское dobra ytra фермера Гельмбрехта" (728),
хотя и не была единичным явлением.
Иногда слова, проникавшие с северо-запада, приспосабливаются
к звуковому составу верхненемецкого. Сюда относится t в tanz,
tanzen < ст.-франц. danse, danser и в traben < ср.-нидерл. draven.
§ 99. Само собой разумеется, в качестве проводников фран-
цузского и нижнефранкского влияния особенно важное значение
имели Рейнские области. Находившаяся под французским влия-
нием куртуазная любовная лирика (Фридрих фон Гаузен, ум.
в 1190 г.; Рейнмар фон Гагенау, ум. около 1207 г.) распростра-
няется с Рейна; здесь еще до Фельдеке под французским влия-
нием зародилась куртуазная эпическая поэзия (страсбургский
Александр, трирский Флорис). Во всех вопросах рыцарской жизни
рейнское рыцарство пользовалось в XIII в. большим авторитетом:
„nie kein ritter umb den Rln gezimiert wart für'war nie baza „и
124
2. С конца XI до середины XIV в.
действительно, ни один рейнский рыцарь не был украшен лучше"—
говорится у Ульриха фон Лихтенштейна („ Frauendienstа, 208,
29). Аналогичная оценка содержится и в словах Марнера, ска-
занных, правда, не без иронии (76,20): Wie hövsche Hute habe
der Rln, daz ist mir wol mit schaden kunt ... ez mac wol curteis
povel sin „Каковы придворные на Рейне, это мне, к сожалению,
известно... это, повидимому, очень куртуазный народ". Однако
часто бывает нелегко установить в подробностях, какую роль
играла Рейнская область как посредник в заимствовании инозем-
ного языкового материала.
§ 100. По своему влиянию на немецкий язык XI — XIV в&.
другие языки значительно уступали французскому. Несмотря на
паломничества германских императоров в Рим и другие связи,
итальянское влияние сказывалось лишь на единичных яв-
лениях. В отдельных случаях наблюдаются заимствования
из восточных языков. Большинство этих заимствований по-
пало в немецкий через романский мир, главным образом через
Италию, а не через немецких крестоносцев.
Ср.-в.-нем. spunt < итал. (s)punto < лат. (ex)punctum проникло в Герма-
нию с XI в. вместе с южным виноделием. Итал. carroccio „колесница, на кото-
рой во время битвы находится боевое знамя" встречается у Вольфрама и др.
авторов в форме karrasche, karratsche. Итал. spaziari дало ср.-в.-нем. spacziren
„гулять". Нем. Joppe < итал. giuppa, заимствованное из арабского, встречается
в южной Германии около 1200 г. Schach < ст.-франц. eschac — иранского про-
исхождения. Ср.-в.-нем. spinat — иранское слово, проникшее через арабский
язык в романские языки; то же самое Borax, ср.-в.-нем. buras. Индийского про-
исхождения слово Kampfer; оно попало в старофранцузский через арабский,,
а затем около 1250 г.— в немецкий. Zucker также индийского происхождения.
Это слово пришло в романские языки от мавров, которые разводили в Испании
сахарный тростник. Итал. zucchero в XII в. было заимствовано немецким языком.
Арабского происхождения слово Syrup, появившееся в немецком около 1300 г.
Название Giraffe — абиссинского происхождения; в европейские языки проникло
через арабский. Около 1270 г. оно появляется в „Младшем Титуреле" (6010)
в форме schraffe и х д.
§ 101. Более тесное соприкосновение со славянскими
народами во время колонизации Востока в XI—XIV вв. (см.
§ 87) повлекло за собой проникновение в немецкий язык ряда
славянских слов.
Grenze < польск. granica, бесспорно, было заимствовано в XIII в. на землях
прусского ордена как ср.-в.-нем. grenize. В XV в. это слово распространяется
на нижненемецкий и верхненемецкий запад; общеупотребительным в немецком
языке оно становится лишь благодаря Лютеру. Quark, позднее ср.-в.-нем. twarc,
образовалось из русско-польск. творог, которое восходит к тат. turak. Слово
Jauche < польск. jucha проникло вначале на восток средней и северной Герма-
нии. Kummet в XII в. было заимствовано из польского. Еще в конце древне-
верхненемецкого периода появилось слово Kren „хрен", которое проникло из
славянских языков в Австрию, а также в некоторые районы Баварии и Силезии.
Schöps происходит из чешского, оно встречается лишь в пограничных районах
Славянские заимствования и т. д.
125
Баварии, Австрии и востока средней Германии. Trappe, ср.-в.-нем. trappe, trap-
gans было заимствовано около 1200 г. из польско-чешск. drop. Совр. нем. Stieg-
litz основано на словенск. Scegljec. Zeisig появляется в средневерхненемецкой
форме zlse у Готфрида Страсбургского и в форме zisic у Альберта Великого.
Они восходят к чешек, eiz и его уменьшительной форме eizek. Чешек, bruslina
дало ср.-в.-нем. *briuzelber = Preiselbeere. Нов.-в.-нем. Prahm „паром" возникло
«з ст.-слав. прамъ. Это слово было заимствовано в районе верхней Эльбы; в 1235 г.
оно появляется в Пирне, в 1368 г.— на Балтийском море; благодаря Ганзе оно
попадает в Голландию, Англию и Скандинавию. Нов.-в.-нем. Bude, Baude, ср.-в.-
нем. buode, появившееся около 1300 г. в верхней Саксонии, восходит к чешек,
bouda или польск. buda.
Связи с юго-востоком Европы, более ограниченные по своему
характеру, отражаются в слове Dolmetsch, ср.-в.-нем. tolmetsche, которое через
венгерск. tolmäcs восходит к турецкому. В результате восточной колонизации в
немецкий язык проникло много славянских географических названий (Leipzig,
Dresden, Berlin, Lübeck и т. д.).
Помимо лексики, влияние восточнославянских языков сказалось, как по-
лагают, и в некоторых диалектных особенностях, имеющих место в восточных
колонизованных областях. Существует предположение, что литовский язык по-
влиял на артикуляцию и интонацию восточнопрусского диалекта. В восточной
Силезии можно услышать польское веларное 1. В Австрии и Силезии под влия-
нием славянских языков говорят: der Mann, was ich ihm (=dem ich) hab Geld
geliehen.
Влияние немецкого языка на соседние восточные на-
роды связано с восточной колонизацией, о которой говорилось § 87, а также
с теми фактами, которые будут освещены в § 135. Это влияние было чрезвы-
чайно сильным.
§ 102. В течение всего Средневековья продолжалось заим-
ствование латинской лексики. Примеры, данные ниже,
покажут, какие сферы понятий обогатились благодаря этому
s первую очередь.
Ср.-в.-нем. majestaet, majestät < лат. majestas (как обращение к императору).
Ср.-в.-нем. zepter < лат. seeptrum (XII в.). Ср.-в.-нем. kardenäl < clericus cardi-
nalis. Ср.-в.-нем. orden „правило", „положение" и т. д. < лат. ordo. Ср.-в.-нем.
juriste „правовед" < ср.-лат. jurista (с 1300 г.) Ср.-в.-нем. poete (после 1210 г.) <
лат. poeta. Позднее ср.-в.-нем. рартг (XIV в.) < лат. papyrum. Ср.-в.-нем. pulpit
тпульт" < лат. pulpitum. Ср.-в.-нем. hospitäl < ср.-лат. hospitale. Ср.-в.-нем. pjls
„пульс" < лат. pulsus. Ср^в.-нем. klister, kliestier (XIV в.) < лат. clysterium
„клистир". Ср.-в.-нем. apoteke < лат. apotheca. Ср.-в.-нем. baldriän < лат. Vale-
riana. Ср.-в.-нем. korper, körper (XIII в.), совр. нем. Körper < лат. corpus,
corporis. Ср.-в.-нем. firmament < лат. firmamentum. Ср.-в.-нем. maledlen < лат.
tnaledicere и т. д. (ср. Möller [см. § 143]).
Во многих случаях появлялись кальки латинских слов: ср.-в.-нем. über-
vluz (XI в.) вместо лат. abundantia; ср.-в.-нем. slac, совр. нем. Schlag для
лат. apoplexia; ср.-в.-нем. jatnertal у Гуго фон Тримберга („Renner", 235) пред-
ставляет собой перевод лат. vallis lacrimarum (Псалм 83,7). Ср.-в.-нем. vegeviur
передает лат. ignis purgatorius, ср.-в.-нем. heimlichaere — лат. secretarius. Ср.
§ 103,1.
Исконные немецкие слова под влиянием латыни приобретали иногда новые
оттенки в значении. Когда немецкое рыцарство стало пользоваться системой
трех добродетелей, оно приспособило к этой чужой системе древние слова род-
ного языка, обозначавшие добродетели: ёге, gotes hulde, varndez guot, staete,
tugent, zuht, huote, hoher muot, höhe minne, saelde, mäze, erbärtnde, vroide,
truren, arebeit, werdekeit, wlstuom и т. д.
126 2. С конца XI до середины XIV в.
§ 103. Из числа специальных языков XI—XIV вв.,
кроме рыцарского жаргона, рассмотрим здесь еще жаргон мисти-
ков. Мы начинаем именно с него, так как это позволит перейти
затем к изложению других вопросов [74].
1. С XII в. и особенно интенсивно в XIV в. (Мейстер Экке-
харт, ум. в 1327 г. в Кёльне.; Г. Зузо, ум. в 1366 г. в Ульме;
Я. Таулер, ум. в 136 Гг. в Страсбурге) намечается сопротивление против
интеллектуализма и софистики, столь характерной для схоластики;
в религиозно настроенных кругах оно приняло форму мистики.
Мистики стремились познать божественное на основе переживания^
а не чисто рассудочным путем. Это порождало философствование,
представлявшее собой выражение глубокого, свойственного нем-
цам стремления к непосредственной связи с богом. Темой про-
изведений мистиков было изображение душевных переживаний.
Несмотря на это, мистики были убеждены, что познание боже-
ственной сущности, обнаруживающей себя в переживании, не-
возможно выразить словами. (Слово „unaussprechlich" появляется
впервые в мистической литературе.) Стремление описать эти пере-
живания заставило мистиков работать над языком, что и привело
к созданию новой своеобразной лексики. Такое стремление выну-
дило их также пользоваться для выражения чувств не латынью,
а родным языком, так как только он один и подходил для этого.
То, что было создано мистиками, продолжает существовать
вплоть до сегодняшнего дня в языке философии, а также и в
повседневной речи. К их образованиям относятся такие слова, как:
begreifen, Eigenschaft, Verständnis, Eindruck, Einfluß, Einkehr*
Zufall, einleuchten, einsehen, eigentlich, gelassen. Хотя некоторые
из этих слов возникли не в кругу мистиков, однако последние
вложили в них новое содержание. Язык мистики беден ино-
странными словами, но он зато богат удачными, часто довольна
смелыми кальками латинских выражений. Вместо Objekt мистики
употребляли vürwurf или gegenwurf, вместо Subjekt — underwurf,.
вместо emanatio — üzvluz. Unio mystica переводилась словами
einformicheit, gelicheit, vereinunge, gemeinsamkeit. Особое значе-
ние для словаря мистиков имело слово bilde: bildellch, unbildellch,
inbilden, inbildunge, bildelös и т. д. Ср. § 192.
2. Из всей мистической литературы лишь произведения, воз-
никшие на востоке средней Германии и в районах, находившихся
под влиянием этой области, сыграли определенную роль в обра-
зовании нововерхненемецкого письменного языка (см. § 124). В них
проявилась та „внутренняя форма языка", которая позднее сыг-
рала огромную роль при формировании нововерхненемецкого пись-
менного языка. Своеобразие языка мистиков наиболее отчетливо
выступает в словообразовании. Не умаляя значения слово-
творческих сил придворно-рыцарских кругов, можно все же ска-
зать, что их словарь представляется теперь весьма ограниченным,.
Язык мистиков
127
так как он „в значительной степени состоит из корневых слов,
образованных почти исключительно путем использования различ-
ных возможностей аблаута**; „желаемые же изменения в значении
слов достигались в пределах этого словаря лишь с помощью
новых сочетанийа. Напротив, в языке восточно-средненемецких
мистиков примерно с 1250 г. обнаруживаются большие языко-
творческие возможности; они выражаются главным образом в силь-
ном распространении производных слов. Весьма многочисленными
становятся образования с -heit, -nis, -unge (höchheit вместо altitudo,
wunderheit вместо miraculum, zitheit вместо temporalitas, anschou-
wunge, erweckunge, erinnerunge, inbildunge и т. д.). В одинако-
вых по объему текстах у Мехтильды из Магдебурга встречается
156 слов с -heit, -(lich)keit, а у Гартмана фон Ауэ — только 38;
у Мехтильды с суффиксом -unge — 74, а у Гартмана — только 4;
с суффиксом -nisse — у Мехтильды 19, у Гартмана ни одного [75].
Часто употребляется субстантивированный инфинитив для выра-
жения общего понятия о процессе: ein luter gebern; ein innigez
vernunftigez zuo keren; ein wol warnemen des menschen inwendi-
keit (Мейстер Эккехарт). Весьма распространены глагольные обра-
зования с приставками Ье-, ent-, er-, ver-, zer- и приставками,
имеющими противоположные значения, вроде abe- и ane-, hin- и
her-, üf- и umbe-, üz-, in-, „благодаря чему абстрактным симво-
лам внутренних переживаний как бы сообщается жизнь и движе-
ние, так как в этом языке все подвижно, понятийно-статическое
превращается в динамическое и магическое** (Е. Wi essner,
в Dt. Wg. I, стр. 166 и ел.).
3. Описанный здесь тип языка предстает впервые во вполне
развитой форме после 1250 г. в „Струящемся свете божества4*
сестры Мехтильды из Магдебурга. Она 40 лет прожила
в общине бегинок в Магдебурге, а в 1270 г. переселилась в гре-
горианский монастырь Гельфта около Эйслебена. В течение мно-
гих лет она была связана с доминиканцами Магдебурга и Галле.
С францисканским монастырем, основанным в Магдебурге
в 1225 г., поддерживали связь такие проповедники, как Давид
Аугсбургский (ум. в 1271 г.) и Бертольд Регенсбургский (ум.
в 1272 г.). Они владели уже новым стилем, который обнаружи-
вается и в парафразе „Песни песней" (1276) магдебуржца
Бруна фон Шёнебека. В прозаических произведениях Мейстера
Эккехарта, провинциала саксонских доминиканцев, родившегося
около 1260 г. в тюрингской дворянской семье, также широко
представлены новые словообразовательные и стилистические сред-
ства, характерные для восточно-средненемецкой языковой тради-
ции. Наконец, на той же тюрингско-верхнесаксонской территории
были основаны древнейшие поселения тевтонского ордена. Со вре^
мени завоевания Пруссии Германом фон Зальца (1230 г.) с этой
принадлежавшей тевтонскому ордену территорией установились
128
2. С конца XI до середины XIV е.
тесные литературные связи. Средненемецкий был административным
и деловым языком ордена, а также языком его богато развитой
религиозной литературы. Художественная проза ордена близка прозе,
культивировавшейся в тюрингско-саксонской области Веттинов.
Особое значение имеет тот факт, что во владениях ордена к
началу XIV в. на средненемецкий диалект были переведены в прозе
библейские книги. Они подготовили развитие языка, получившее
позднее свое классическое выражение в труде Лютера (см. § 124).
Новая, развившаяся в XIII в. на востоке средней Германии и
в соседних абластях форма языка и стиля черпала, таким обра-
зом, творческие импульсы из трех монастырских культурных
центров: францисканского, доминиканского и тевтонского [76].
Однако описанная форма языка распространилась не только
на востоке во владениях тевтонского ордена, но и на западе, где.
ею пользовался автор „Немецкой теологии", возникшей во владе-
ниях тевтонского ордена во Франкфурте-на-Майнё. Эта книга была
издана Лютером в 1516 г. С данной языковой традицией связаны
Таулер, Зузо и Генрих фон Нёрдлинген — переводчик „Открове-
ний" Мехтильды Магдебургской. (Ориентировавшиеся на Швей-
царию мистики юго-запада Германии, например Николай Базель-
ский и Рульман Мерсвин, не пользовались этим языком.)
Весьма важным для будущего был, очевидно, тот факт, что
новая немецкая проза стала проникать в немецкие переводы биб-
лии. Она представлена, например, в переложении на немецкий
язык Пророков, сделанном около 1350 г. кёнигсбергским монахом-
миноритом Николаем Крайком, а также в восточнонемецкой
„Истории апостолов"; близко им и евангелие, переведенное на
немецкий язык в 1343 г. Маттиасом фон Бегеймом. В противопо-
ложность выпущенному в Страсбурге в 1461 г. древнейшему
изданию полной немецкой библии (ее звуковой состав, лексика
и стиль имеют южнонемецкую окраску), эти произведения, хотя
они возникли более чем на столетие раньше, „уже обнаружи-
вают поразительное сходство с языком Лютера". Интересно отме-
тить, что самому Лютеру они не были известны [77].
§ 104. Появление особого языка рыцарства, зависи-
мость которого от французского языка уже отмечалась выше (§ 92),
имеет непосредственное отношение к вопросу существова-
ния в средневерхненемецкий период общего не-
мецкого языка (а также к вопросам своеобразия языка сред-
неверхненемецкой поэзии); этот язык сыграл огромную роль при
создании произведений рыцарской литературы.
В обществе XII—XIII вв., разделенном на сословия, бюргер-
ство играло первоначально весьма скромную роль. Духовное
сословие, как правило, писало ио-латыни, а в тех случаях, когда
оно пользовалось немецким языком, оно вступало лишь в случай-
ное соприкосновение с языковой культурой рыцарского обще-
Язык рыцарства. Средневерхнеиемецкий общий язык 129
ства. Во всяком случае, немецкое рыцарство, особенно в славные
времена Барбароссы, приобрело отличавшую его от других сосло-
вий культурную утонченность, которая отражалась и в языке.
В большей или меньшей степени эта утонченность стала достоя-
нием рыцарских кругов в самых различных областях Германии,
что оказалось возможным благодаря исключительно оживленным
сношениям, существовавшим между рыцарями отдельных немец-
ких областей. Они были связаны друг с другом родственными
отношениями, встречались на рейхстагах и в военных походах,
на придворных торжествах и турнирах. Владения состоятельных
семей часто находились не в одном каком-нибудь районе, а были
разбросаны по многим областям. Например, владения одной рыцар-
ской семьи из Нассау были расположены не только по р. Лан,
но и между Рейном и Майном, в районе Кёльна и даже в районе
Мааса. От средневерхненемецких поэтов мы знаем, что они часто
жили при княжеских дворах вдали от своей родины. При тюринг-
ском дворе мы встречаем Генриха фон Фельдеке из северной Фран-
конии, Вольфрама фон Эшенбаха и Вальтера фон дер Фогель-
вейде, австрийца. Эйльхарт фон Оберге, автор „Тристранта"
(Tristrant), родом из окрестностей Гильдесгейма, был связан с дво-
рянскими семьями в Рейнской области... Само собой разумеется,
что связи подобного рода должны были повлиять на язык тех,
кто их поддерживал. Это влияние было направлено против
местного диалекта, оно должно было способствовать воз-
никновению наддиалектного языкового типа.
Скоро в придворно-рыцарском языке выработалась специфиче-
ская лексика, отражавшая все особенности новой рыцарской
жизни — в боях и на турнирах, в сфере общественной культуры
и этики. Вместе с тем этот особый язык стремился преодолеть
все резкие диалектные черты в звуковом составе и в грам-
матических формах не только потому, что они находились в про-
тиворечии с практическими потребностями рыцарских кругов
в наддиалектном общении, но и потому, что эти диалектные осо-
бенности не соответствовали утонченному чувству формы в при-
дворном обществе. Придворные -круги и в области языка явно
весьма неблагосклонно относились ко всему, что считалось dör-
perheit. Поэтому их язык — и в звуковом составе, и в граммати-
ческих формах, и в лексике — по необходимости должен был раз-
виваться в направлении к единству, он должен был приобрести
(правда, весьма приближенно) характер сословно ограниченного
общего языка. Нет сомнений, что унификация в этом языке
пошла бы еще дальше, если бы наметившееся развитие не закон-
чилось очень рано, вскоре после кратковременного расцвета рыцар-
ства между 1180 и 1230 гг. Отсюда следует, что данный тип
языка употреблялся не только в сфере поэзии (в качестве „поэти-
ческого языка для пения и декламации44), как считают обычно.
9 История немецкого языка
130
2. С конца XI до середины XIV е.
Однако лишь в этой сфере мы в состоянии более или менее
отчетливо уловить его. Напротив, соображения общего порядка
не позволяют нам сомневаться в том, что тенденции к общему
языку в известной мере проявлялись и в повседневной жизни
(см. § 106, относительно нижненемецкой области). Однако даже
тогда, когда наддиалектный тип языка можно обнаружить в ры-
царской поэзии, у нас нет оснований полагать, что он представ-
лял собой нормализованный во всех деталях единый язык. Можно
лишь утверждать, что существовала тенденция к единству.
Наряду с этим диалектные особенности всегда играли значитель-
ную роль. Никому не приходило в голову предохранить от исчез-
новения унифицирующие тенденции рыцарского языка путем их
включения в свод грамматических правил. Здесь недопустимо никакое
сравнение с общим языком наших дней.
Несмотря на то, что в языке рыцарской поэзии диалектные явления дей-
ствительно отходили на задний план, у Я. Гримма было преувеличенное представ-
ление о степени единства средневерхненемецкого поэтического языка, когда он
писал: „В XII—XIII вв. на Рейне и на Дунае, от Тироля до Гессена господ-
ствует общий язык, которым пользуются все поэты". Не менее ошибочной
является и точка зрения Лахмана, полагавшего, что в тот период языком поэтов
„был некий неизменяющийся общий немецкий язык с отдельными элементами
диалекта".
§ 105. В соответствии с только что изложенными соображе-
ниями были сделаны попытки показать в средневерхненемецком
поэтическом языке две черты, которые позволили бы усмот-
реть в нем обработанный общий язык, выходящий за рамки
изменчивой жизни диалектов. С одной стороны, он в сильной сте-
пени зависит от литературной традиции (правда, в словарном
составе в меньшей мере), т. е. сопротивляется диалектным ново-
образованиям. С другой стороны,—и это имеет решающее зна-
чение— данный язык вообще избегает тех слов, звуков и грам-
матических форм, которые воспринимаются как ярко выраженные
диалектные и могут быть непонятны представителям других, Диа-
лектных областей. С самого начала средневерхненемецкого пери-
ода существовал письменный язык, неодинаковый на разных
территориях и в значительной мере находящийся в оковах тради-
ции. Этот язык возвышался над местными диалектами, но вместе
с тем он был связан с определенной территорией и в деталях
был не очень устойчив; по своим особенностям этот язык
был близок письменному языку древневерхненемецкого периода
(см. § 80 и ел.). В тех случаях, когда местные письменные
диалекты средневерхненемецкого периода употреблялись в рыцар-
ском мире или в литературном произведении, они в значительной
степени освобождались от особенностей, непонятных для других
областей. Писатели охотно присоединяются к тем возникающим
в других областях тенденциям в языке, которые — как им ка-
жется— имеют наддиалектную значимость.
Язык поэзии
13Г
Многие исследователи пытались показать изложенные выше процессы на
примере творчества Генриха фон Фельдеке. Известно, что Генрих фон
Фельдеке создавал свои песни, предназначенные лишь для слушателей и читателей
его нижнефранкской родины на нижнефранкском письменном диалекте. Однако
в „Серватиусе" и в „Энеиде", где он обращается к немецкому рыцарству, и за
пределами своей родины он избегает употребления тех рифм, которые были бы
нарушены при переводе его произведения на верхненемецкий язык. Первона-
чально он рифмовал, например, tit „время" с wit „белый* (ср.-в.-нем. wlz), liden
„страдать" с rlden „ехать верхом" (ср.-в.-нем. rlten) или с tlden „времена"
(ср.-в.-нем. ziten). Но позднее он избегал таких рифм и соединял tit только со
словами типа wit „далеко" (ср.-в.-нем. wit), liden — со sniden „резать" (ср.-в.-
нем. sniden) и т. д.
Кроме того, в „Энеиде" он отказался от слов родного диалекта — таких»
например, как bilde „веселый", „радостный" (см. § 98), которые вне пределов
северной Франконии в то время, повидимому, не были известны. Наконец, пред-
полагают, что он потому весьма редко употребляет французские слова, что в тот
период, когда он обрабатывал „Энеиду", эти слова были гораздо менее упо-
требительны в центральной части Германии, чем на его родине (см. § 97,3).
Таким образом, Фельдеке определенно считался с читателями и слушателями,
говорящими на верхненемецком. В этом отношении он приближался, очевидно,
к рейнскому литературному диалекту, на котором были написаны Страсбургский
вариант „Песни об Александре", а также „Ротер", „Герцог Эрнст" и трирский
„Флорис"; иногда он стремился выйти за рамки местного литературного языка,
приближаясь к более чистому верхненемецкому языку, по крайней мере в своих
рифмах [78].
И другие поэты, представители различных диалектных областей, избегали
употребления специфических диалектных форм, отдавая предпочтение формам,
распространенным повсеместно. Так, например, в баварском диалекте до
настоящего времени сохранились старые формы германского двойственного числа
ös и enk (см. § 33,1); однако в период расцвета средневерхненемецкой поэзии их
невозможно обнаружить в баварских литературных памятниках; только после упад-
ка средневековой поэзии они появляются снова. В Алемании только старые
краткие гласные конечных слогов редуцировались в е (см. § 89,1); старые
долгие, напротив, сохранили свое первоначальное качество (но не долготу). Они
представлены в алеманских грамотах, но не встречаются в поэтических памят-
никах. Несомненно, в этом случае поэты отходили от местных форм. В рифмах
куртуазного эпоса формы претерита от глагола kommen играют лишь самую-
незначительную роль, хотя они представляют весьма разнообразные возмож-
ности для рифмовки. Очевидно, от этих форм отказывались потому, что в
албанском диалекте формы прошедшего времени указанного глагола звучали
как kam, kämen, а в баварском диалекте, напротив,—кот, котеп. Алеманска»
рифма kam: пат в баварском нарушалась, приобретая форму кот: пат. Гартман
фон Ауэ вначале без всяких колебаний употреблял в своих произведениях рифмы
с kam; в более поздних произведениях он сознательно их избегает. В других
случаях имело место взаимодействие отдельных диалектных областей: алеманские
формы gän, stän, совр. нем. gehen, stehen в конце концов используются »
баварскими поэтами, и, наоборот,—бав. gen и sten встречаются и у поэтов-
алеманнов.
То обстоятельство, что только в мелочах Гартман фон Ауэ»
выдает свое алеманское, а Вальтер фон дер Фогельвейде — свое
австрийское происхождение (Walther, 34, 18: verwarren [вместо
verworren]: pfarren), бесспорно, может считаться доказательством
того, что они намеренно избегали диалектных черт, т. е. это»
обстоятельство можно истолковать как свидетельство существо^
вания общеязыковых тенденций.
9*
/
132
2. С конца XL до середины XIV в.
Многие поэты чувствуют недостатки своего языка и стремятся
оправдать их. Так, Альбрехт фон Гальберштадт, руко-
водитель монастырской школы в Иехабурге, в своем переводе
„Метаморфоз" Овидия пишет в 1210 г. (Prolog, стр. 48 и ел.):
Des lät ü sin zu danke, Valsch oder unrecht:
Ob ir fundet in den rimen, Wan ein Sachse, heizet Albrecht,
Die sich zeinander Urnen, Geboren von Halberstadt,
U ditze buch gemachet hat.
„Позвольте быть Вам благодарным, если Вы найдете, что стихи соединя-
ются друг с другом неправильно или неудачно: ведь эту книгу написал для
Вас саксонец по имени Альбрехт, родившийся в Гальберштадте".
Другие занимают по отношению к требованиям общего языка
более самостоятельную позицию. Эбернанд фон Эрфурт
(Kaiser u. Kaiserin, стр. 4467 и ел.) признается:
Ich bin ein Durenc von art geborn:
Het ich die spräche nü verkorn.
Unt hete mlne zungen
An ander wort getwungen,
Warzuo were mir daz guot?
Ich wene, er effenliche tuot,
Der sich der spräche zucket an,
Der er nicht gefuogen kan.
„Do рождению я тюрингенец: если бы я теперь* искажал свой язык, прину-
ждая себя произносить другие слова, разве это было бы хорошо?
Мне кажется, что похож на обезьяну тот, кто пытается говорить на языке,
которым он плохо владеет".
§ 106.—1. Веские доказательства в пользу существования
общего языка, верхненемецкого по своему характеру, дает, на-
конец, область распространения нижненемецкого диалекта.
Нижненемецкие поэты того времени: Вернер фон Эльмендорф, Аль-
брехт фон Гальберштадт, гильдесгеймский рыцарь Бертольд фон
Голле, Брун фон Шёнебек из Магдебурга, миннезингер Генрих
фон Морулген, автор стихотворных сентенций Герман дер Дамен
и, некоторые другие писали не на своем родном нижненемецком
языке, а —с большим или меньшим успехом — на верхненемец-
ком. Лишь в период упадка рыцарской языковой культуры в се-
верной Германии перестают пользоваться верхненемецким языком.
Конечно, мы не мо^ем умолчать о том, что в рассматривае-
мый здесь период верхненемецкое влияние сказывается в север-
ной Германии не только в куртуазной поэзии, но и в других
жанрах. Даже язык нижненемецких грамот носит временами верх-
ненемецкий (средненемецкий) характер. Так, например, в 1336 г.
города Гёттинген, Мюнден и Нортгейм заключили союз, который
был засвидетельствован документально на верхненемецком языке.
Верхненемецкое влияние чувствуется, кроме того, в большинстве
памятников, написанных на нижнецемецком. Об этом влиянии
Роль общего языка в нижненемецкой области 133
свидетельствуют верхненемецкие формы глаголов sagen, haben,
суффикс -schaft (н.-нем. seggen, hebben, -schap) и др.
Средненижненемецкий воспринял также немало верхненемецких слов, напри-
мер: kacheloven „кафельная печьа и глаголы wagen ,осмелиться", „отважиться*
(первоначально он употреблялся лишь в поэтическом языке; впервые встречается
в „Песне о Роланде" Конрада, 185,4) и weigern „сопротивляться", „возражать*
(др.-в.-нем. weigarön засвидетельствован у Ноткера, около 1000 г.; в нижненемец-
ком этот глагол не встречается до появления „Саксонского Зерцала", около 1220 г.).
При этом верхненемецкие заимствования в звуковом отношении часто приспоса-
бливались к нижненемецкому: ср.-в.-нем. kerze „свеча" < лат. Charta попадает
в средненижненемецкий и средненидерландский в форме kerse (ср. нов.-нидерл.
kaars), так как в нижненемецком звук z после г отсутствовал. Позднее в.-нем.
Zoll (мера длины) было онижненемечено и превратилось в toi, а еще раньше
ср.-в.-нем. zibel (< ср.-лат. cipolla) — др.-в.-нем. zwibola, ср.-в.-нем. zwibolle полу-
чило форму tipel — twibel „лук"; др.-в.-нем., ср.-в.-нем. zins « лат. census) было
ассимилировано нижненемецким путем замены звука z и дало др.-сакс, ср.-н.-
нем. tins.
Превосходство верхненемецкого над нижненемецким проявля-
лось не только в письменности, но и в устном языке. Бер-
тольд Регенсбургский (1, 251, 25) констатирует: Also stet ez umbe
die niderlender und umbe oberlender, daz manic niderlender ist, der
sich der oberlender spräche an nimet „В отношении жителей север-
ной и южной Германии дело обстоит так, что некоторые северяне
заимствуют язык южан". Эти слова относятся, без сомнения, не
только к представителям рыцарских кругов. Итак, еще в тот период
подготавливалась позднейшая решительная победа верхненемец-
кого над нижненемецким, т. е. сосуществование в одной и той
же местности верхненемецкого письменного языка и нижненемец-
кого диалекта. В городах это положение должно было позднее
стать весьма опасным для диалекта (ср. § 139). Однако в рас-
сматриваемый нами период об этом, без сомнения, еще не может
быть и речи.
2. В нидерландской области общий средневерхненемещшй язык (если
не рассматривать пограничных районов) не имел особого значения (см. § 105 о
Фельдеке). Здесь сформировался местный письменный диалект, возвышавшийся
над территориальными диалектами, так называемый „Dietsch" (см. § 133,3). Он
образовался на базе южно-нидерландских диалектов Фландрии и Брабанта,
в основном в фламандской области с ее цветущими городами Гентом и Брюгге, где
тогда расцветала литература. Поэт Мерлант, родом из западной Фландрии, своими
широко популярными произведениями, служившими образцом в языковом отно-
шении, раньше других способствовал формированию этого языка. Мелис Стоке,
Гейн ван Акен — переводчик „Романа о Розе" (Roman de 1а Rose), Дидерик
фон Ассенеде, поведавший на средненидерландском языке историю Флорис
и Блансефлора, были, как и Мерлант, носителями все более и более отдалявше-
гося от диалекта и при всех своих колебаниях все же относительно единого
средненидерландского письменного языка, который имел известное значение
также для делового общения (более подробно см. об этом § 133). Первым вкла-
дом Фландрии в мировую литературу является написанный около 1270 г. на том
же языке эпос о лисе Ренаре („Van den Vos Reinaerde").
134
2. С конца XI до середины XIV в.
§ 107. Хотя и нельзя утверждать, что какой-то один немец-
кий диалект или местный письменный язык послужил для пред-
ставителей других областей Германии авторитетным образцом
верхненемецкого общего языка, к которому они стремились,
все же можно присоединиться к мнению Бехагеля, что северная
Алемания и некоторые верхненемецкие районы Франконии (см.
§ 56) были теми областями, язык которых меньше всего изме-
нился под влиянием описанных выше общеязыковых тенденций;
другие области Германии стремились приблизиться в языковом
отношении # названным выше территориям.
С этой точки зрения мы снова теперь, пожалуй» можем „оце-
нить более положительно ранее усиленно подчеркивавшуюся, а
затем так сильно оспаривавшуюся" роль Гогенштауфенов
в образовании средневерхненемецкого общего язы-.
ка. Мы можем оценить их роль особенно с тех пор, как опять
стали считать императора Генриха VI „миннезингером, окружен-
ным целым рядом лиц, стремившихся к высоким достижениям
в области поэзии и языка; ни постоянная смена резиденций двора,
ни политические движения того времени не повлияли отрицательно
на их духовные достижения" (Naumann). Во всяком случае, именно
благодаря духу эпохи Штауфенов на основе немецкой рыцарской
культуры возникла почва для развития описанных выше обще-
языковых тенденций. С другой стороны, затухание общеязыковых
тенденций, в равной степени как и вообще упадок рыцарской
культуры, необходимо рассматривать в теснейшей связи с разло-
жением и окончательным падением власти Штауфенов.
Сформировавшийся позднее нововерхненемецкий язык не мог
продолжать только что рассмотренные тенденции средневерхне-
немецкой эпохи. Поэтому языковое развитие в Германии происхо-
дило иначе, чем во Франции, где с XII в. наблюдается ничем не
нарушаемое развитие общего языка. В Италии со времени
Данте, а в Англии — Чосера письменные языки могли развиваться
непрерывно. То же наблюдалось и в Нидерландах, где, несмотря
на перемещение языкового центра из Фландрии через Брабант
в Голландию (см. § 133 и 188а), исходным пунктом становления
общего нидерландского языка в XIII в. был язык фламандца
Якова ван Мерланта (см. § 106).
Несомненно, ряд особенностей нововерхненемецкого письмен-
ного языка основывается на языковой • культуре средневерхнене-
мецкого периода, а именно они идут от восточносредненемец-
кой религиозной литературы (см. § 103) [79]. Но в будущее ведет
отсюда лишь побочная, а не главная линия развития, как это на-
блюдалось в упомянутых выше странах. Достижения рыцарской
языковой культуры не получили в Германии дальнейшего развития.
§ 108. Хотя общеязыковые тенденции оказали известное влия-
ние на бытовой разговорный язык рыцарских кругов (см. § 104),
Поэтический язык
135
но в первую очередь они были элементом поэтического
языка куртуазной культуры. В раннесредневерхненемецкую
эпоху, до расцвета рыцарства, поэтический язык, представлен-
ный почти исключительно в поэзии, едва ли отличался сущест-
венно от языка прозы. И здесь и там структура предложения
была чрезвычайно проста. Это можно видеть, например, в „Песне
об Аннои, в wХронике императоров", в „Песне о Роланде" и в
том варианте „Песни об Александре", который представлен ру-
кописью из Форау. Здесь преобладают простые предложения.
Последовательность законченных однотипных предложений „при-
дает всему построению мысли строгий, непоколебимый мораль-
ный характер", как, например, в „Песне Эссо". Архаизмы
(см. ниже) и неологизмы почти совсем не употребляются. Впро-
чем, в ранненововерхненемецкии период риторика, свойственная
проповеди, оказала в некоторых случаях влияние и на язык поэзии.
Проза в большинстве случаев остается простой, и в даль-
нейшем ей чужда та изысканность, которая культивировалась
в языке поэзии. Так, например, для немецкого исторического по-
вествования в „Саксонской мировой хронике" характерна энергич-
ная, сжатая, простая, без всяких прикрас манера изложения,
близкая к живой речи. Здесь пользуются лишь простыми пред-
ложениями, соединяя их между собой — как в непритязательном
устном рассказе — с помощью союзов do и und.
Несомненно, в начале стоило немалых усилий освободиться от влияния сти-
хотворной традиции и латинских образцов и подняться до создания немецкой
прозы. Когда в конце XII в. по заказу герцога Генриха Брауншвейгского на
немецкий переводился латинский „Луцидариус", то переводчики уверяли, что
они охотно написали бы свое произведение стихами, однако их заказчик повелел
пренебречь какими бы то ни было поэтическими украшениями, ибо они должны
были писать только правду.
Около 1230 г. Эйке из Репгова, автор »Саксонского Зерцала", сообщает,
что первоначально он написал свое произведение по-латыни и ему было трудно
переводить его на немецкий язык; только желание его покровителя графа
Гойера фон Фалькенштейна придавало ему мужество.
Образна и близка к жизни захватывающая ораторская
проза проповедника Бертольда Регенсбургского с ее обращени-
ями к слушателям, с ее вопросами, упреками, восклицаниями,
поговорками.
Напротив, язык рыцарской поэзии, начавший развиваться
с последних десятилетий XII в., имеет ярко выраженный искус-
ственный характер. Это проявляется прежде всего в новой изы-
сканной метрике. Большим новатором в данной области был Ген-
рих фон Фельдеке, о котором Готфрид Страсбургский, имея
в виду его метрические нововведения, говорит: er imphete daz
erste rls in tiutscher zungen, da von sit este ersprungen, von den
die bluomen kämen „Он привил первый росток немецкому языку,
от этого ростка пошли ветви, на которых затем расцвели цветы".
136 2. С конца XI до середины XIV в.
Это подтверждает и Рудольф фон Эмс в своем „Александре":
von Veldiche der wlse man rehter rlme alrerste began, т. е. „Мудрый
фон Фельдеке первый начал писать правильные стихи". Ро-
ман „Энеида" Фельдеке был первым произведением, послужившим
образцом для многих. Здесь автор стремился к чистоте рифмы,
противопоставляя это стремление манере предыдущего столетия,
часто довольствовавшегося простым ассонансом. Со времени
Генриха фон Фельдеке в средневерхненемецкой эпической поэзии
исчезают как слишком короткие, так и слишком длинные строфы,
которые лишь с натяжкой могут быть приравнены к нормальным
четырем стопам. Они уступают место строившемуся согласно
строгим законам четырехстопному стиху, в котором проявляется
стремление, хотя и не всегда реализуемое полностью, к чередо-
ванию ударных и неударных слогов и к односложной анакрузе,
В качестве элемента средневерхненемецкого поэтического языка
следует упомянуть — останавливаясь лишь на отдельных момен-
тах— так называемую некуртуазную лексику. „Модным"
словам, почерпнутым прежде всего из французского языка (§ 93),
противостояла определенная группа устаревших слов. Используя
их, стремились всерьез или в шутку придать языку архаиче-
скую окраску. Чем ближе была к тому времени тематика
произведения, тем меньше встречалось таких слов; это заметнее
всего в романах Гартмана фон Ауэ; наибольшее число архаиз-
мов встречается в героическом эпосе, что вполне соответство-
вало его материалу. Модные слова рыцарской поэзии (например,
klär, kluoc, wert и т. д.; см. § 91) встречались вначале главным
образом в рифме и только со временем проникли в середину
строк. Точно так же преимущественно в рифме появлялись слова,
не употреблявшиеся в придворных кругах. „Если первые на-
столько новы, что вначале они не встречаются еще в языке
повседневной жизни, то последние настолько стары, что они
больше не употребляются в нем".
Речь идет о словах типа degen „молодой воин", „герой", recke, wlgant
„боец", „герой", wine „друг«, „возлюбленный", magedin „девушка", vriedel
„возлюбленная", bouc „кольцо", brünne „броня", ger „копье", Isengewant „коль-
чуга", hervart „военный поход", marc(h) „боевой конь", wie „бой", eilen „сила",
urliuge „война", schaft „копье", ecke „лезвие", „острие оружия", wal „поле бит-
вы", trehtin „господь", valant „чорт", künne „род" и т. д. Сюда относятся, кроме
того, такие прилагательные, как balt „смелый", gemeit „радостный", vrech „храб-
рый", „дерзкий", vrevel „мужественный", dürkel „пронзенный", ellensrlch „пол-
ный сил", küene „смелый", maere „известный", „знаменитый", milte „щедрый",
snel „храбрый", tougenllch „тайный", veige „обреченный на смерть", vruot
„умный". К этой же группе принадлежат такие глаголы, как (ge-, ver-) dagen
„замалчивать", „молчать", причастия типа verschroten „разрубленный". Сюда же
относятся синтаксические формы типа: Sifrit der snelle zuo dem künige trat (ко-
нечная позиция глагола); der herre min, ein ritter guot (постпозиция местоиме-
ния и прилагательного); üf huob Crist sines criuzes vanen {подчеркнутая препози-
ция наречия) и т. п.
Ведущие в языковом отношении личности
137
Модную для того времени окра с к у придавало язы-
ку использование не только слов французского происхождения, но
также фламандской лексики (см. § 98)/„Spaehen Wörter44—фран-
цузского происхождения (см. § 112) являлись, впрочем, в средне-
верхненемецком поэтическом языке признаком эпического стиля.
Они проникли и в героический эпос (в „Песне о Нибелунгах44
встречаются buhurt, tjöste, garzün и т. д.; см. § 93). Напротив,
их почти нет в лирике; прежде всего к ним отрицательно отно-
сился Вальтер»
§ 109. Образование средневерхненемецкого поэтического языка
в значительной степени связано с деятельностью самобытных и
сильных личностей, игравших в развитии языка ведущую
роль. Вне сферы поэзии подобное влияние отдельных лично-
стей на язык того периода не может быть установлено. Вальтер,
Морунген, Нейдгарт, Гартман, Вольфрам, Готфрид—каждый из
них придал поэтическому языку ярко выраженный индивидуальный
характер. У них нашлось много подражателей как среди совре-
менников, так и среди представителей более поздних поко-
лений.
Если мы попытаемся вкратце охарактеризовать лишь эпических
поэтов периода расцвета, то можно сказать, что язык Гартмана
фон Ауэ своей прозрачной ясностью и плавностью наиболее
ярко воплощает рыцарский идеал меры (der mäze) (см. § 111):
wi luter und wi reine/sin kristalliniu wortelln/beidiu sind und iemer
müezen sin! „Как чисты и прозрачны его кристальные слова.
И то и другое существует и должно остаться навсегда!" (Gott-
fried, Trist., строки 4619 и ел.).
Язык Вольфрама фонЭшенбаха находится в очень боль-
шой зависимости от устной речи: немалую роль играет здесь
Praesens historicum; часто встречается анаколуф и смешение кон-
струкций. Вольфрам разделяет пристрастие народной поэзии к по-
вторам определенных формул. Его лексика также свидетельствует
о близости к народной литературе. В своеобразном противоречии
с этими тенденциями находится свойственная его тяжеловесному
языку склонность к изысканным и туманным выражениям, к сме-
лым перифразам. Его индивидуальность проявляется в любви
к неологизмам (geherret noch gevrouwet, „Парцифаль44, 148, 24;
игра слов: uzgesinde и ingesinde и т. д.) и к гротеску: выражение
„без фальши" он передает словосочетанием „vor valsche blint44;
„бесчестный44 — „siech an werdekeit44. Ср. „Парцифаль44, 311, 16 и
ел.: So hat sich manec frouwe ersehn/ in trüeberm glase dan waer sin
munt, т. е. „Некоторые женщины видели себя в более мутном зер-
кале, чем его уста44; „Парцифаль44, 311,25: Sin glast was wTbes staete
ein bant, т. е. „Его блеск был оковами для женской верности44.—
Глаза (Гавана) не походили на цистерны, „так как они не могли
удержать воды44. „Вивианд был настолько сладостен, что лишь
138
2. С конца XI до середины XIV е.
один палец его ноги, брошенный в море, превратил бы всю соле-
ную воду в сладкую как сахар".
Язык Готфрида Страсбургского также богат неоло-
гизмами, хотя в „Тристане" (4636 и ел.) автор резко выступает
против вычурного словоупотребления, характерного для Вольф-
рама: swer ... üf der wortheide/höchsprünge und wltweide/ mit
bickelworten welle sin (здесь четыре иронических неологизма).
В противоположность Вольфраму Готфрид далек от всего народ-
ного, от устной речи, от неясного и архаичного. О» питает исклю-
чительное пристрастие к игре слов. Вольфрама он называет vin-
daere wilder maere /der maere wilderaere. Он любит соединять слова,
противоположные по смыслу (строка 60 и ел.): ir süeze sür, ir liebez
leit /... ir liebez leben, ir leiden tot,/ ir lieben tot, ir leidez leben; он
соединяет слова по принципу нарастания значений. Часто объединяет
их в двучленные формулы или даже ряды (строка 664: manege decke
snewize/gel, brun, rot, grüene unde blä; строка 11888 и ел.: daz
honegende gellet /daz süezende siuret/ daz touwende fiuret /daz
senftende smerzet...). Используя все эти, а также другие стили-
стические приемы, Готфрид явно сознательно приближается к прие-
мам латинской риторики в том виде, в каком ее в те времена
преподавали Аланус (Rhetorica), Марбодус (Libellus de ornamen-
tis verborum) и Гальфридус де Виносальво (Poetica nova).
В конце XIII в. одним из представителей того стиля, на кото-
рый в сущности оказал влияние Вольфрам, был Конрад Вюрц-
бургский, считающийся „отцом аллегорического языка*4. Для
этого стиля, в особенности у менее талантливых подражателей
Конрада, характерна неприятная склонность к нереальному,
к искусственным рифмам и нагромождению образов. В такой
форме в XIV в. традиции поэтического языка (kunstsprachliche
Überlieferung) сохраняются дольше всего.
§ ПО. Если употребление средневерхненемецкого общего
языка (Gemeinsprache) как „поэтического" языка (Kunstsprache)
куртуазного эпоса и лирики ограничивалось первоначально рыцар-
скими кругами, то вскоре он получил более широкое распро-
странение, поскольку им стали пользоваться бюргерские поэты.
В период упадка рыцарства языковые и литературные традиции
этого языка были подхвачены бюргерством; таким образом, они
были временно предохранены от исчезновения. Уже Готфрид
Страсбургский был бюргерским поэтом, который, однако, придер-
живался в искусстве и в языке куртуазных идеалов в том виде,
в каком они были выдвинуты представителями придворно-рыцар-
ских кругов вроде Фельдеке и Гартмана; даже более того, по
сравнению со своим современником, дворянином Вольфрамом, Гот-
фрид является настоящим знаменосце^ модной рыцарской поэзии
и ее языкового мастерства. Усиливающееся бюргерство впослед-
ствии стало постепенно вытеснять рыцарскую романтику своим
Обмен между социальными группами
139
грубым реализмом. По мере выдвижения бюргерства на передний
план все более и более теряли свое значение достижения языко-
вой культуры эпохи расцвета рыцарства.
В настоящее время трудно установить, насколько глубоко
захватывало взаимодействие отдельных срциальных групп
другие сферы употребления языка. Если большинство иностран-
ных слов французского происхождения, использовавшихся пре-
имущественно в рыцарских кругах, исчезло вместе с разложением
культуры рыцарского сословия, то множество соответствующих
слов с течением времени, частично еще в XIII—XIV вв., бес-
спорно, проникло в диалекты, т. е. стало достоянием тех глубин-
ных слоев языка (Mutterschichten), которые сохранили эти слова
до настоящего времени (см. § 96).
С другой стороны, те сферы рыцарской жизни, своеобразие
которых осознавалось рыцарством, были явно непроницаемы для
многих языковых явлений, возникших в диалектах (см. § 105).
Эти.явления пробивают себе дорогу и приобретают значение для
будущего развития языка лишь в результате разложения рыцар-
ской культуры после падения владычества Штауфенов. Точно так
же обстояло дело и с теми языковыми явлениями, которые все
больше и больше распространялись в диалектах древневерхнене-
мецкого периода: они смогли приобрести более общее значение
лишь после упадка культуры бенедиктинцев, которые тщательно
работали над своим языком. Распространению указанных явлений
способствовали также весьма нетребовательные в отношении язы-
ковой формы клюнийцы (особенно в XI и в начале XII вв.).
Все вышеуказанное рисует лишь идеальный путь развития
языка. Конечно, в бытовом языке новые диалектные явления, воз-
никавшие в отдельных районах, постоянно оказывали влияние на
язык рыцарства, жившего на соответствующей территории. В тот
период каждый был связан с диалектом, .на котором говорили
простые люди его родины, хотя отдельные рыцари иногда созна-
тельно им пренебрегали (ср. § 105).
§ 111. Обращаясь к вопросу о духовных силах, оказав-
ших влияние на формирование языка в средневерхненемец-
кий период, мы ограничимся рассмотрением тех тенденций, которые
проявились в общем [80] языке рыцарства, а также в поэтическом
языке. В этом плане следует, в первую очередь, отметить тяго-
тение к строгой форме, что было высшим законом для куртуаз-
ной культуры рыцарства. Примерно с 20-х гг. XI в. это тяготе-
ние все сильнее проявляется в языке, вступая в противоречие и
с языком отрешившихся от мира клюнийцев, и с выразительными
средствами эпических произведений клириков Лампрехта и Кон-
рада, а также шпильманов, которые делали основной упор на
сюжетную линию. Изысканные обычаи двора (hövescheit), уме-
ние владеть своими страстями (mäze), деликатность (zuht) и вы-
140
2. С конца XI до середины XIV в.
сокая образованность (tugent), являвшиеся идеалами рыцарской
жизни, находят теперь выражение в языке. „Кто хочет понять
язык рыцарей, его возможности и окружающее его спокойное
сияние, тот должен представить себе их мировоззрение" (Naumann).
Мы не отрицаем, что язык придворного общества имел свои
внутренние границы. Они ясно прослеживаются в драме и прозе
того периода. Рыцарская проза была столь же мало распростра-
нена, как и куртуазная драма (если не считать тех ее скудных
зачатков, которые представлены пасхальной драмой Мури). Драма
была прежде всего жанром религии: ее культивировало духовенство.
К тому же драма стремилась к „торжественности, напряженности,
потрясению" и поэтому она не соответствовала пристрастию к стро-
гой форме, основанному на придворно-аристократическом идеале
меры (mäze).
Вместе с упадком духовных сил рыцарства погибли и все его
достижения в области языка; остались лишь незначительные сле-
ды в языке канцелярий и в поэзии последующего периода. Хотя
позднее, в течение ряда столетий, вплоть до эпохи императора
Максимилиана, интерес к сюжетам куртуазного эпоса мог быть
весьма значительным, уже не существовало никакой связи с внут-
ренней и внешней формой языка этой поэзии. Диалектно-просто-
речное вытеснило старую благородную форму языка, которая
могла процветать лишь при живительном дыхании рыцарской
идеологии [81].
§ 112. Идейное направление иного характера сказалось в собы-
тии, которое если и не повлияло на формирование немецкого
языка, то чрезвычайно повысило его значение — это был реши-
тельный переход императорской канцелярии при Людвиге Баварском
(1313—1346) к использованию немецкого языка в документах.
Вскоре у нее появляются последователи в лице княжеских и го-
родских канцелярий. Как утверждают, в этом процессе прояви-
лось, видимо, национальное самосознание, которое Люд-
виг обнаружил таклсе в своем споре с папой римским. Впрочем,
в тот период употребление родного языка вообще получило
в Европе более широкое распространение. Права родного языка
энергично защищал Данте в своем, правда, оставшемся незакон-
ченным и мало известном сочинении „De vulgari eloquentia" (1305).
Переход к употреблению немецкого языка в документах, несомнен-
но, связан с использованием народного языка в грамотах прован-
сальских и французских областей. Родной язык употреблялся
в Провансе для этой цели еще в XII в., а во Франции — в первой
половине XIII в. По времени к вдм примыкает и аналогичный
процесс в Германии, бесспорно, ориентировавшейся на эти страны
еще до Людвига Баварского.
Национальное самосознание рыцарского общества в XII—XIII вв.
не было настолько сильным, чтобы приостановить поток француз-
Язык и дух эпохи
141
ских слов. Средневерхненемецкие кальки (§ 94) служили только
для уточнения смысла, но отнюдь не были связаны с пуристиче-
скими тенденциями. Лишь бюргерский поэт Гуго Тримбергский
(конец XIII в.) обладал, повидимому, патриотическим чувством,
направленным против чужеродного языкового материала, так
как он писал („Renner", 22 282): Nieman kan ouh wol bediuten krie-
chisch, jüdisch und heidenisch, syrisch, windisch, kaldeisch; swer
daz mischet in tiutsch getihte, diu meisterschaft ist gar ze nihte.
„Никто не может одинаково хорошо понимать греческий, еврей-
ский, сирийский, славянский, халдейский и восточные языки;
ничтожно мастерство того, кто включает их элементы в немецкую
поэзию". Примечательно, однако, что и здесь ничего не говорится
о французском языке.
Общепринятую точку зрения того периода на французские слова
отражают стихи из предисловия к „Французскому гостю" Тома-
зина фон Цирклярии (около 1215 г.).
Daz ensprich ich da von niht, Mit der welehischen, sam er sol:
Daz mir missevalle iht, Wan da lernt ein tiutsche man,
Swer strlfelt sine tiusche wol Der liht niht welehischen kan,
Der spaehen Wörter harte vil.
Переход мистиков (§ 103) к употреблению родного языка сле-
дует расценивать не как выражение патриотического самосознания,
а как протест против схоластики, теснейшим образом связанной
с латынью. Непосредственность их духовной жизни заставляла ми-
стиков воспринимать латынь как нечто чуждое, как помеху. Охва-
ченные стремлением благочестивых душ делиться своими мыслями
с другими, мистики немало способствовали использованию немец-
кого языка, в частности, в корреспонденции с ее весьма своеоб-
разными формами.
3. ОТ СЕРЕДИНЫ XIV ДО НАЧАЛА XVII ВЕКА
(Позднесредневерхненемецкий. Ранненововерхненемецкий)
Что касается оснований для выделения рассматриваемой здесь
э п о х и, то необходимо отметить следующее: старые принципы периодизации ни-
как не согласуются с тем фактом, что период от середины XIV в. до конца
XVII в. отличается единообразием в языке и литературе. Реформация, если рас-
сматривать ее в плане духовной истории человечества, представляет собой лишь
наиболее значительную попытку реформы в эпоху позднего средневековья. Она
не является принципиально важной вехой ни в историко-литературном, ни в язы-
ковом плане. Лишь создание гуманистической ученой поэзии и языка Опицом и
его последователями открывает новую эпоху [82]. Ср. F. Neumann, Die Gliede-
rung der Deutschen Literaturgeschichte, „Zwischen Philosophie und Kunst", 1926.
Относительно области распространения немецкого языка в XIV—XVI вв.
ср. § 87 и § 147.
§ 113. 6 XIV—XVI вв. немецкий язык получает боль-
шое распространение во многих сферах жизни. С конца
142 3, От середины XIV до начала XVII в.
XIV в. "появляется все больше хроник и исторических повество-
ваний на немецком языке (Лимбургская хроника и др.). В XV в.
в форме занимательной повести развивается немецкая проза: в
народных книгах и прозаических переложениях древних эпических
произведений. В этот период такие переводчики, как Генрих
Штейнгёвель, Николай фон Виле, Альбрехт фон Эйб, переводят в
прозе на немецкий язык самые разнообразные произведения миро-
вой литературы. Почти вся литература XVI в., связанная с Рефор-
мацией, выходила на немецком. То же следует сказать и о посла-
ниях, а также о произведениях полемического и сатирического
характера. Наряду с переводами библии—-до Лютера их было
напечатано больше двенадцати — появляются немецкие молитвен-
ники и книги дидактического содержания. Немецкий язык стано-
вится у протестантов языком богослужения. Немецкая церковная
песнь и немецкая проповедь под влиянием Реформации начинает
играть определенную роль и у немцев-католиков, чего не наблю-
далось до сих пор. Первые лекции на немецком языке были
прочитаны Парацельсом в Базеле во время зимнего семестра
1526—1527 гг.
Любовь к чтению в XV в., т. е. еще до Реформации, охватила ши-
рокие круги населения. После того как церковь в XIII в. передала народное
образование францисканскому ордену, этот последний старался распространять
среди народа литературу религиозного содержания. Более успешной была дея-
тельность грегорианцев (Brüder vom Gemeinsamen Leben). Благодаря их пись-
менным поучениям дешевая книга получает массовое распространение, особенно
с тех пор, как им удалось оборудовать собственные типографии. Уже около
1400 г. появляются свидетельства о чтении литературы дидактического содержа-
ния в частных домах.
В XV в. уменье читать было распространено столь широко, что приходилось
даже предостерегать от чрезмерного и поверхностного чтения. На вопрос,
должны ли миряне читать писание на своем родном языке, отвечали пока утвер-
дительно, ссылаясь при этом на Амброзия, Иеронима и Хризостома. Правда,
церковь стала выступать против чтения библии, как только почувствовала, что
ее авторитет может быть поколеблен еретическими стремлениями (например,
эдикт Бертольда Майнцского 1585—1586 гг.). Поэтому в кругах верных привер-
женцев церкви дидактическая литература приобретает большее значение, чем
библия.
Несмотря на то, что немецкий язык проник в указанные сферы,
в его употреблении наметились, к сожалению, и не-
которые ограничения. Если еще в средневерхненемецкий
период предпринимались попытки закрепить употребление немец-
кого языка в известной части научной прозы (см. § 88), то теперь
эти тенденции были значительно ослаблены. Впрочем, Парацельс
писал свои труды по-немецки, подобно Дюреру, книга которого
„Geometrie, Unterweysung der Messung mit dem Zirkel und Richt-
scheut in Linien, Ebenen und ganzen Körpern" появилась в 1525 г.
Под влиянием гуманизма прежнюю силу приобрела в науке ла-
тынь. Кроме того, латынь была языком некоторых жанров немец-
Использование немецкого в пределах его распространения 143-
кой поэзии, не говоря уже о написанных по латыни полемических
произведениях и письмах гуманистов. В Германии возникает также
латинская школьная комедия, которая подражает Теренцию. О зна-
чении латинского языка свидетельствует и тот факт, что „Ко-
рабль глупцова Бранта, как и многие другие произведения немец-
кой литературы, был переведен на латынь. В ученых кругах
латинский или греческий язык вытесняют немецкий язык даже в
фамилиях (см. § 141). Книгопечатание первоначально осуществля-
лось главным образом на латинском языке. Еще в 1518 г. в Гер-
мании появилось всего 150 немецких книг; 90% всех печатавшихся
в Германии произведений было написано на латинском. Однако
после выступления Лютера число немецких книг значительно воз-
растает: в 1519 г. их было уже 260, в середине 20-х годов — почти
1000. Но еще в 1570 г. 70% всех новых печатных книг — латин-
ские.
Таким образом, немцы израсходовали огромное количество
умственной энергии, пытаясь использовать чуждую языковую
форму. Эта энергия могла бы оказать исключительно благоприят-
ное воздействие на формирование и дальнейшее развитие немец-
кого языка. Правда, в известных пределах мы должны признать»
что немецкий язык, особенно язык немецкой поэзии, кое-что по-
черпнул из высокоразвитой латыни. Но какую роль для немецкого
языка могли бы сыграть Тритемиус и Цельтис, Рейхлин, Бебель»
Вимфелинг и Гуттен, если бы они писали только по-немецки!
§ 114. Из числа новых языковых явлений этого пе-
риода мы рассмотрим ниже только те, которые приобрели опре-
деленное значение для формирования немецкого письменного языка.
1. Что касается звукового состава, то древние краткие
гласные в открытом слоге, т. е. перед одним согласным и сле-
дующим слогом, становились долгими. Итак, говорили уже не
leben, а leben, не vrfde, а vrlde „Friede", не stübe, а stübe „Stube".
Напротив, перед двумя согласными старые долгие превратились
в краткие. Теперь стали говорить er brächte, а не так, как в средне-
верхненемецкий период —er brähte; произносили Hoffart, а не
höchvart и т. д. Долгие I,ü , ü превратились (ср. § 90, 1) в ди-
фтонги ei, au, ей (ср.-в.-нем. min nüwez hüs>mein neues Haus).
(В словах Poesey, Melodey, Paradeis и т. д. дифтонгизация — в
противоположность Sakristei, Litanei — в позднейший период была
устранена.) Напротив, на значительной территории средневерхне-
немецкие ie, uo, üe подвергались монофтонгизации (ср.-в.-нем.
lieben guoten brueder > нов.-в.-нем. liebe gute Brüder; ie в нов.-
в.-нем. lieb — это чисто орфографическое явление. Ср. § 126).
~~ Указанные новые явления обнаруживались в зародыше еще в предшествую-
щую эпоху. В рассматриваемый период они лишь продвигаются дальше, не
захватывая, однако, всей области распространения немецкого языка. Дифтонги-
зация и до настоящего времени отсутствует в северной Германии, в ряде север-
144
3. От середины XIV до начала XVII е.
ных районов средней Германии, а также кое-где в алеманском диалекте
{см. карту № 2). Монофтонгизация не имела, например, никакого значения для
Баварии — там до сих пор говорят Hab „lieb", Buam „Buben", Hüete „Hüte".
Удлинение гласного в открытом слоге не имеет места в верхнеалеманском
диалекте. Кроме того, указанные явления распространялись из различных терри-
ториальных очагов. Монофтонгизация — это явление средненемгцкое. Дифтон-
гизация еще в XII в. возникает на юге Германии, отсюда постепенно, в течение
столетий она распространяется по всей своей теперешней области (см. карту № 2).
В рифме новые дифтонги встречаются впервые около 1210 г. у каринтийца Ген-
риха фон дер Тюрлина (zit: geleit и т. д.). Удлинение гласного в открытом слоге
наблюдается с начала XIII в. в нижненемецкой области, отсюда оно продвигалось
в южном направлении.
К рассматриваемому нами периоду относится появление многих
правил немецкого правописания, имевших значение и
для будущего развития языка (см. § 127 и ел.). Различное упо-
требление das и daß основывается на разделении, введенном в
1561 • г. Иосуа Малером (см. § 128). С тех пор как ~h- между
гласными перестало произноситься (в случаях, подобных ср.-
в.-нем. stähel > нов.-в.-нем. Stähl, ср.-в.-нем. gemähel > нов.-в.-нем.
Gemahl"), его с конца XV в. все чаще стали употреблять в пись-
менности для обозначения долготы гласного, а иногда даже и
произносить (ср. § 148), как, например, в ср.-в.-нем. gen > нов.-
в.-нем. gehen, в ср.-в.-нем. sten > нов.-в.-нем. stehen, в ср.-в.-нем.
erin > нов.-в.-нем. ehern и т. д.
Начиная с XV в. все сильнее чувствуется необходимость в
введении пунктуации, хотя знаки препинания вплоть до XVI в.
применялись вообще довольно редко. Уже Николай фон Виле (1462)
и Штейнгёвель систематически пользовались вопросительным зна-
ком. Издания произведений Лютера были в этом отношении ша-
гом вперед. С XVII в. мы все чаще сталкиваемся с упорядочен-
ным употреблением пунктуации.
2. а) В грамматических формах имени существи-
тельного наблюдается значительное упрощение по сравнению
со средневерхненемецким. С XV в. почти во всех диалектах, но
не в письменном языке, исчезает —за исключением немногих
случаев — родительный падеж. В диалектах он был заменен да-
тельным притяжательным (вместо das Haus meines Vaters —
meinem Vater sein Haus). В письменном языке в словах муж-
ского рода в родительном падеже ед. ч. образовались смешанные
формы сильного и слабого склонения (ср.-в.-нем. der garte, des
garten.../нов.-в.-нем. der Garten, des Gartens...). У существитель-
ных женского рода с основами на -i старые дублетные формы
единственного числа исчезли, если не считать немногих застывших
форм (например, в род. п. ед. ч.: Gänseblümchen, Mägdesprung,
в дат. п. ед. ч.: behende) (в средневерхненемецком от Л до 4
падежа: kraft, krefte, krefte, kraft /в нововерхненемецком единая
форма Kraft). Выло устранено различие между формами 1-го и
4-го падежей у существительного и отчасти у прилагательного и
Новые явления в языке
145
местоимения. В средневерхненемецком в единственном числе про-
тивопоставлялись им. п. die zunge и вин. п. die zungen, им. п.
der grabe и вин. п. den graben. Теперь в обоих падежах употреб-
ляется единая форма Zunge и Graben. Только у тех существитель-
ных, которые обозначают одушевленных лиц и абстрактные по-
нятия, сохранилось старое различие: der Bote — den Boten; der Wil-
le—den Willen. Если в средневерхненемецком проводилось различие
между им. п. ein schceniu maget и вин. п. eine schcenen maget,
между им. п. disiu maget и вин. п. dise maget, им. п. diu maget
и вин. п. die maget, то в нововерхненемецком 1-й и 4-й падежи
звучат одинаково: eine schöne Magd, diese Magd, die Magd.
Во многих случаях умлаут (см. § 67,2), который первоначально
был свойственен только формам с основами на -i (ср.-в.-нем. им. п.
ед. ч. gast —им. п. мн. ч. geste), стал признаком множествен-
ного числа даже в словах, по своему происхождению относившихся
к другим классам склонения (der Hof — die Höfe; но еще без
умлаута в географических названиях типа Wörishofen [дат. п.
мн. ч.]). Сфера применения форм множественного числа на -er,
первоначально характерных лишь для имен существительных сред-
него рода (в словах типа Kälber, Lämmer, Hühner, Eier), значи-
10 История немецкого языка
146
3. От середины XIV до начала XVII е.
тельно расширилась. Указанные формы распространились не только
на имена существительные среднего рода, но и на существитель-
ные мужского рода. Это развитие началось еще в средневерхне-
немецкии период (ср.-в.-нем. diu kint/ нов.-в.-нем. die Kinder;
ср.-в.-нем. diu hüs /нов.-в.-нем. die Häuser; старая форма сохра-
нилась еще в географических названиях в дательном падеже
мн. ч. Assmannshausen, Rheinfelden. Нов.-в.-нем. Dörner, Wälder,
Ränder, Würmer, Leiber, Geister — существительные мужского рода).
В средневерхненемецкии период существовали еще различные
формы множественного числа для мужского и среднего рода,
позднее эта особенность была устранена (ср.-в.-нем. die ringe-—
schoene ringe/diu dinc — schoeniu dinc = нов.-в.-нем. die Dinge —
schöne Dinge). Все имена существительные женского рода (за
исключением тех, которым свойственен умлаут во множественном
числе, например Kraft — Kräfte) в настоящее время во всех падежах
имеют окончание -е в единственном числе и окончание -еп во мно-
жественном числе (die Zunge — die Zungen; die Gabe — die Gaben);
в средневерхненемецкии период окончание -е встречалось иногда
во множественном числе существительных женского рода сильного
склонения (diu gebe „дар"—die gebe „дары"). Напротив, в тот
период и в единственном числе у существительных женского
рода слабого склонения встречалось окончание -en (diu zunge,
род. п. der zungen. Ср. также нов.-в.-нем. Festgemauert in der
Erden и т. д.).
б) [Рассмотренное выше исчезновение родительного падежа
вызвано в конечном счете совпадением древнего звука s (напри-
мер, в sehen = др.-сакс. sehan) с новым z, возникшим из t (на-
пример, das = ср.-в.-нем. ааг=др.-сакс. dat. Ср. § 55, I, 2).
Так как вследствие этого у безличного местоимения древ-
ний родительный падеж es фонетически совпал с именительным
и винительным ez (=др.-сакс. it) в единой форме es, постепенно
исчезло и семантическое различие между обеими формами. В обо-
ротах типа es ist Zeit, es walte Gott, ich bin es zufrieden, где es
было вначале формой родительного падежа, его стали восприни-
мать как форму именительного или винительного падежа и в соот-
ветствии с этим говорили также das walte Gott и т. д. Из-за
этого стали ограничивать употребление родительного падежа и в
других случаях, в том числе у существительных. Родительный
падеж от er находим в др.-в.-нем. im, в ср.-в.-нем. ir. С XIV в.
он стал употребляться повсюду как притяжательное местоиме-
ние.
Дательный падеж возвратного местоимения первоначально сов-
падал с формой личного местоимения, затем он вытеснялся фор-
мой винительного sich; однако еще у Лютера (как и в современ-
ных диалектах) встречается: Unser keiner lebt ihm selber, unser
keiner stirbt ihm selber...—Из вопросительного местоимения welcher
Новые явления в языке
147
развивается возвратное местоимение welcher, которое, однако, ни-
когда не проникало из письменного языка в устную речь.
в) Древний состав форм глагола несколько сократился,,
так как с XV в. во многих районах южной и средней Германии,
стала исчезать древняя форма прошедшего времени, а вместо*
нее появилась описательная форма (вместо ich aß —ich habe ge-
gessen). Там же, где претерит сохранился, т. е. в письменном,
языке, в конце концов произошло выравнивание вокализма
в единственном и множественном числе. При этом обобщение
происходило либо по форме единственного, либо по форме мно-
жественного числа. Если в средневерхненемецком говорили: ich
sanc — wir sungen, то в нововерхненемецком эти формы звучат
уже: ich sang — wir sangen. (Аналогично ср.-в.-нем. ich steic —
wir stigen/нов.-в.-нем. ich stieg —wir stiegen; ср.-в.-нем. icfo
leh — wir lihen/ нов.-в.-нем. ich lieh — wir liehen и т. д. Но еще.
в нововерхненемецком: ich ward [наряду с wurde] — wir wurden.^
Обобщение гласного множественного числа происходило, повиди-
мому, на юге Германии (в Швабии) с середины XV в. Лютер-
употребляет еще в единственном числе формы типа blefb, reit»,
greif и т. д. (см. § 126). В их пользу высказывался в 1578 г.
также Иоганн Клайус (см. § 131) из Герцберга на Эльстере в сред-
ней Германии. Однако южнонемецкому грамматисту Елингеру
(см. § 127) в 1573 г. уже известна нововерхненемецкая норма-
Древнее грамматическое чередование (§ 29) также, хотя и не
полностью, исчезло. Это произошло главным образом в претерцтё
(ср.-в.-нем. ich zöch — wir zugen — причастие gezogen /нов.-в.-нем.,
ich zog - wir zogen — gezogen; ср.-в.-нем. ich kos — wir kurn —
причастие gekorn /нов.-в.-нем. ich erkor — wir erkoren — erkoren)-
В форме претерита слабых глаголов в большинстве случаев па
образцу инфинитива был устранен так называемый „обратный
умлаут" (ср.-в.-нем. er zalte /нов.-в.-нем. er zählte; ср.-в.-нем. er
stalte/нов.-в.-нем. er stellte). В течение нововерхненемецкого пе-
риода было уничтожено также древнее различие между един-
ственным и множественным числом настоящего времени некоторых,
глаголов (er kreucht —wir kriechen; er fleugt —wir fliegen). На-
против, „преломление", которое наблюдается еще и в настоящее*
время в ich esse, du ißt, было устранено лишь в отдельных слу-
чаях, например в' melken, pflegen, weben, bellen.
Добавим еще, что многие сильные глаголы спрягаются теперь
как слабые (keimen, niesen, hinken, bellen, falten, spannen, salzen-
и т. д.), а некоторые слабые перешли в сильное спряжение. Та-
ким образом, мы упомянули о ряде существенных изменений,
происшедших в составе; грамматических форм. Мы усиленно под-
черкиваем при этом, что зачатки многих из отмечен-
ных новых явлений уже существовали в пред-
шествующий период и что многие из этих явле-
10*
148 3. От середины XIV до начала XVII е.
ний развились окончательно лишь в последующий
период. При этом существуют территориальные различия. Лю-
тер во многих случаях придерживается еще старых форм.
3. Наиболее активным процессом в словообразовании
следует считать образование неполносложных сочетаний (uneigent-
liche oder unechte Zusammensetzungen). В противоположность более
древним полносложным сочетаниям (eigentliche oder echte Zusam-
mensetzungen) (см. § 13) первые элементы неполносложных слов
находятся в синтаксической зависимости от вторых. Так, напри-
мер, атрибутивный родительный срастается с существительным,
от которого он зависит (des Waldes Ruhe > Waldesruhe [см. § 13],
des Fleisches Lust > Fleischeslust, der Sonnen [см. § 114, 2]
Schein > Sonnenschein), или же первоначально самостоятельное
«прилагательное сливается в одно слово с тем существительным,
\к которому оно относится (das sauer Kraut > Sauerkraut, das wild
Schwein > Wildschwein). По аналогии с названным вначале типом
словосложения, где в качестве первого элемента выступает су-
ществительное мужского рода сильного склонения, -s- проникло
Е конце концов в сложные слова с существительными женского
рода (Andachtsbuch, Sommernachtstraum). С течением времени все
большее значение стали приобретать так называемые „сращения"
(Zusammenbildungen), в которых имеет место одновременно, и
словопроизводство и словосложение (der Neusprachler из die neuen
Sprachen; altjüngferlich из alte Jungfer; Grablegung из ins Grab
legen; bewerkstelligen [XVII b.]<zu Werke stellen „исполнять";
fahrlässig [XV в.] из varn län „пренебрегать" к т. д.). Еще в
XIII в. появляется liebekösen < ze liebe kosen уговорить приятное".
С XVI в. встречаются образования с -isieren, например propheti-
sieren (позднее у Гёте — sternbaldisieren или в настоящее время —
.amerikanisieren и т. д.).
4. Что касается строя предложения, то здесь подверг-
лась разрушению древненемецкая система согласования времен
{Consecutio temporum; см. § 34). При этом, — повидимому, с конца
[XV в.—в диалектах средней и северной, а также юго-восточной
^Германии в косвенной речи использовалось прошедшее время
•.конъюнктива, а в остальных диалектах — настоящее время (ich
ihabe geglaubt, er wäre —- er sei gekommen; относительно употреб-
ления в письменном языке см. § 188). Сфера употребления настоя-
щего времени глагола с XV в. расширяется в связи с использо-
ванием для оживления описания Praesens historicum. Не встречается
^уже употребление субъекта или объекта (apokoinu) между двумя
глаголами по типу следующих конструкций: da von wart im kunt
der wille sines kindes was im harte leit; er beslöz mit armen der
schoenen lip vil süezicllche er kuste. С XV в. для введения ус-
ловных предложений уже не применяется союз, ob (ср. англ. if),
он был заменен союзом wenn (ср. ср.-в.-нем. ich besttiende in
Новые явления в языке -
из
doch durch äventiur, ob [нов.-в.-нем. wenn!] sin ätem gaebe fiur).
Ob сохранилось только в зависимом вопросительном предложении
(косвенном вопросе). Постепенно исчезает характерная для средне-
верхненемецкого свобода выбора типа склонения прилагательного,
выступающего в функции определения: формы ein guter Mann,'
eine gute Frau в конечном счете вытесняют ein guot man, ein
guot vrouwe. Это происходит, видимо, под влиянием ритмики.
Ср. § 142.
- 5. Плеонастическое употребление синонимических выражений
имеет скорее стилистическое, чем синтаксическое значение.
С конца XV в. и особенно в XVI и XVII вв. такое употребление
появляется в литературе всех европейских стран. В этот период,
поэтика Ренессанса возродила искусство древней риторики. В кни-
гах Фишарта количество плеонастически употребляемых синонимов
возрастает с каждым новым изданием. (В его „Ehzuchtbüchlein"
читаем: Dan wie ein zu viel aufgeplasene, hochtragende Red unbur-
gerlich, unleutselig, unanmütig, fremd und unangenehm, also, ist
ein zuviel erseygerte, ausgedörrete und schlechtfüge Red verächt-
lich, machtlos und unwirklich... „Подобно тому как слишком на-
пыщенная, высокопарная речь непривычна, недоступна, чужда и*
неприятна, так и слишком истощенная, высушенная и плохо по-
строенная речь достойна презрения, бессильна и неспособна ока-
зывать воздействие".)
Если асиндетон, т. е. непосредственная, бессоюзная связь от-
дельных слов или членов предложения, характерная для народной
речи, избегалась в куртуазном искусстве средневерхненемецкого
периода, то с конца XV и в XVI в. ее употребление в письмен-
ной речи встречается уже довольно часто. Наряду с плеонасти-
ческим употреблением синонимов асиндетон является характерным
стилистическим приемом этого периода. В старшей книге о док-
торе Фаусте читаем, например: Nam an sich Adlers Flügel, wolte alle
Grund am Himmel und Erden erforschen. Особенно заметно разви-
вается асиндетическая связь прилагательных. Это единственный
случай, где асиндетон сохранился до настоящего времени, впро-
чем, по своему происхождению он представляет собой в, этом
случае одно из наиболее поздних явлений: до 1200 г. конструкции,
типа der küene starke man, die höhe edele vürstin встречаются
редко. Асиндетон исчезает в XVII в. под влиянием поэтики Ре-
нессанса и придворного романа. Он воспринимается в этот период
уже как нечто старомодное и грубое. В тех случаях, когда пи-
сатели стремились воспроизвести язык XV и XVI вв., они охот-
но использовали асиндетон, например Гергардт Гауптман во
„Флориане Гейереа, а также Гёте в „Геце* (Gegen Frankfurt
liegt ein Ding über, heißt Sachsenhausen).
6. а) В -процессе перестройки словарного со-
става наблюдается постепенное исчезновение значительной части
150
3. От середины XIV до начала XVII е.
специфической лексики, связанной с рыцарской культурой (см.
'§ 93, а также § 96), а, кроме того, замена многих древних ис-
; конных немецких слов более удачными новыми. Нередко можно
; отметить, что одиночные слова, не имеющие этимологически род-
ственных, обречены на гибель, их вытесняют те слова, которые
принадлежат к более обширному гнезду слов (Wortsippe). Так,
ср.-в.-нем. gome вытесняется словом Mann; diet — словами Volk,
Leute; вместо barn появляется Kind, Sohn; brldel заменяется сло-
евом Zügel; wuof(t) отступает перед Wehklage; lüppe „яд", „отрава-"
заменяется эвфемическим Gift. Braut (Bräutigam) сохраняло свое
.древнее значение „Neuvermählte(r)" до тех пор, пока под влиянием
-Лютера за этим словом не закрепилось значение „Verlobte(r)",
характерное для восточно-средненемецкого, причем оно вытеснило
в этом значении ср.-в.-нем. gemahele (мужской и женский род).
IГерманское слово Haupt, обозначавшее голову, с XVI в. все
больше вытесняется словом Kopf. Ср.-в.-нем. swanz, совр. нем.
^Schwanz, выступающее с XIII в. как производное от swankzen и,
следовательно, имеющее значение „колеблющийся", „подвижный",
.вытесняет древнее исконное zagel, так как последнее приобретает
шобочное значение „Penis". Древнее michel все больше отступает
перед groß; lützel — перед klein; tougen — перед heimlich; zese —
перед recht „dexter"; winster — перед link; scharf способствует
-исчезновению räss, wachs, zanger; lebendig вытесняет старое queck,
a schüchtern — ср.-в.-нем. bliuc. В значении „пестрый" перестают
употребляться ср.-в.-нем. missevar и vech (последнее сохранилось
jb совр. нем. Feh „мех сибирской белки"), они вытесняются сло-
вом bunt (<ср.-лат. punctus), которое в средневерхненемецкий
лериод означало „черно-белый" и употреблялось применительно
к меху. Ср.-в.-нем. sinewel совсем отступает перед rund (< ст.-
франц. rond < лат. rotundus). Ср.-в.-нем. ramen заменяется в пись-
менном языке словом streben; egesen, eisen вытесняется словом
schrecken, а smieren и smielen — глаголом lächeln; bagen уступает
место глаголу zanken; giuden, güften отступают перед prahlen
„хвастать"; wüefen — перед jammern; hügen — перед denken; men-
gen—перед sich freuen; touwen — перед sterben и т. д.
Среди терминов родства, начиная с ранненововерхненемецкого
периода, постепенно появляется все больше новых слов (Großva-
ter, Großmutter, Verwandter, Familie, Onkel, Tante), некоторые
слова исчезают или устаревают (mäc, Sippe, Schnur, Muhme,
Oheim, Base и др.), или изменяют свое значение (Vetter, Ahne).
В словах, относящихся к этому семантическому полю (Wortfeld),
отражается переход „от членения, характерного для патриархаль-
ного рода, к кругу родственных отношений современной моно-
гамной семьи".
Далеко не все из лексики Лютера смогло закрепиться, многие
да его слов позднее исчезли из письменного языка.
Новые явления в лексике
151
Ниже будет сделано несколько замечаний относительно обо-
гащения немецкого словаря (§ 136 и ел.). Здесь же мы
укажем лишь на тот факт, что образовалось много новых предлогов
и союзов, которые в большинстве своем были достоянием только
письменного или канцелярского языка. Так, например, kraft (ис-
ходный пункт приблизительно таков: uz kraft gedächter friheit);
maßen (сокращенная форма, возникшая из выражения in maßen;
последнее появляется в XV в. и основано, с одной стороны, на
In der mäze [вид] als .., с другой — на in dem mäze daz); mittelst
(раннее нов.-в.-нем. durch, über mittel[st]); we£en (уже в средне-
верхненемецком встречается von... wegen; wegen появляется
впервые в 1369 г.).
Наконец, можно предположить, что в XIV — XV вв. в Герма-
нии — на основе более древнего материала — устанавливаются
постепенно и фамилии (ср. § 134); иногда они возникают из имени
отца (Dietrichsen Dietrichs, Dietrich), а иногда из названий места
жительства ([am] Bach, [zum] Busch) или места рождения (van
Aldenhoven, Altenhofer, Altenhof; Meißner, Eifler и т. д.), из на-
званий профессий (Schröder, Maurer) и прозвищ (Behaghel < ср.-в.-
нем. behagel „приятный", „веселый", „смелый"; Wrede = cp.-H.-
нем.. wrede „дикий", „жестокий", „злой"; Unverzagt, Schwarzhaupt,
Langbehn).
б) Расширение значений. Вплоть до современного пе-
риода слово „Ursache" обозначало лишь „причину спора или жа-
лобы", йповод для враждебных действий"; оно связано с sache
„спор", „ссора". Ср.-в.-нем. sprengel обозначает „сосуд для кроп-
ления святой водой", но еще до 1530 г. это слово получило зна-
чение „епархия". Können (ср.-в.-нем. ktinnen) первоначально отно-
силось лишь к духовной жизни (в противоположность mögen =
ср.-в.-нем. mügen „können = vermögen"), т. е. значило „быть в
состоянии что-либо сделать в духовной области", „знать", „по-
нимать"; сейчас значение этого слова расширилось. Если ср.-в.-
нем. da имело лишь пространственное, а dö — лишь временное
значение, то позднее оба они совпали в нов.-в.-нем. da.
Сужение значений. Ср.-в.-нем. ё, совр. нем. Ehe еще
в ранненововерхненемецкий период сохраняло свое старое значе-
ние „закон". Waffen и Wappen были первоначально синонимами
во всем объеме обозначаемых ими в настоящее время понятий,
и лишь с XVI в. их значения разделились привычным для совре-
менных немцев образом. Нем. fromm восходит к др.-в.-нем. fruma
„польза", „выгода" (ср. zu Nutz und Frommen); соответственно
и средневерхненемецкое прилагательное vrum означает „полезный";
в применении к людям оно означает „дельный", „честный", „по-
рядочный" (ср. die frumben Landsknechte); теперь оно все чаще
характеризует благочестие, т. е. связывается с религиозными
представлениями.
152
5. От середины XIV до начала XVII в.
Одновременно расширение и сужение значений
мы наблюдаем на примере ср.-в.-нем. kriec, которое означало
вначале „напряжение", „стремление к чему-либо", затем—„со-
противление", „словесный поединок", „вражда", „борьба"; совре-
менное значение слова Krieg появляется впервые в XV в. и в
конце концов побеждает все остальные. Поздне-ср.-в.-нем.
geheim первоначально обозначало лишь „принадлежащий к дому",
ср.-в.-нем. hübesch = нов.-в.-нем. hübsch значило лишь „придвор-
ный"; reich в древности имело значение „могущественный"; те-
перь оно является антонимом к совр. нем. arm. Ср.-в.-нем. klei-
ne = нов.-в.-нем* klein в рассматриваемый период все больше
теряет свое старое значение „изящный", „грациозный" (которое
до настоящего времени сохранилось в слове Kleinod) и становится
антонимом к groß. Ср.-в.-нем. sere значило „болезненный", „тяже-
лый", „сильный" (это значение сохранилось в совр. нем. versehren);
теперь это слово приобрело более общий смысл, выступающий
в нов.-в.-нем. sehr; в этом своем значении оно еще в ранненово-
верхненемецкий период вытеснило fast (наречие к fest), которое ис-
пользовалось для усиления; современное значение последнего слова
передавалось раньше словом schier [Schier dreißig Jahre bist du alt...).
Снижение значений. Ср.-в.-нем.minne „(любовные)мысли,
переживания", „любовь" в период позднего средневековья снижается
в своем значении; в ранненововерхненемецкий период это слово
уже неупотребительно. Ср.-в.-нем. ruochelos означает вначале
„беззаботный" (ср. англ. reckless); нов.-в.-нем. ruchlos сузилось
до „беззаботный по отношению ко всему святому". Старое зна-
чение слова schlecht — „ровный", „сглаженный": оно выступает
еще в таких выражениях, как schlecht und recht, schlechthin, а
также в параллельной форме schlicht; начиная с XV в. появляется
значение „малоценный", „плохой" и т. д.
Народная этимология. В ранненововерхненемецкий пе-
риод встречалось слово selhund, первая часть которого в древ-
ности служила названием зверя (др.-в.-нем. selah, selho, ср.-в.-
нем. sele, ср.-н.-нем. sei); около 1500 г. это слово приобрело форму
Seehund, т. е. canis marinus. Франц. valise „чемодан", „портплед"
было источником позднего ср.-в.-нем. vells; около 1600 г. оно
было переосмыслено и приобрело форму Felleisen. Позднее ср.-в.-
нем. verwlz = нов.-в.-нем. Verweis сейчас возводится к weisen,
хотя в действительности оно восходит к verweisen = др.-в.-нем.
firwlzan „упрекать", др.-в.-нем. wlzan „наказывать". Совр. нем.
Frohlocken по своему происхождению связано со ср.-н.-нем. le-
cken „прыгать"; однако теперь оно связывается только с locken
и т. д.
Принимая во внимание обилие приведенных выше (в пп. 1—6)
явлений, можно охарактеризовать XIV — XVI вв. как период
бурного роста и развития языка. Эта эпоха дает нам
Диалектные области
153
пеструю, не обнаруживающую особого единства картину жизни
языка.
§ 115. В XIV — XVII вв. в Германии продолжают
существовать те языковые территории, которые
известны нам еще с древневерхненемецкого периода (см. § 56).
Эти районы принимали различное участие в возникновении • отме-
ченных выше новообразований (см., например, § 114, 1); они при-
несли с собой из более ранних периодов истории немецкого языка
разнообразный языковой материал. Позднее к ним прибавился
ряд новых областей на востоке Германии.
В изучаемый период, как и во все времена, наблюдались раз-
личные по своему характеру преобразования отдельных тер-
риторий, многочисленные изменения и сдвиги в их языке, не-
однократная перегруппировка их связей друг с другом. Таким
образом, внутреннее членение и внешние границы этих областей
на значительном пространстве формировались заново. Например,
в районе Трира (см. карту № 3) в этот период происходила ди-
фтонгизация, что, однако, отнюдь не изменило старых границ рай-
она (см. § 90, 1). Изменение границ языковых территорий мы
наблюдаем, например, на северной окраине средней Германии:
около 1300 г. граница между средне- и нижненемецкими диалек-
тами проходила по территории, расположенной между Везером и
Заале, значительно южнее, чем сейчас. Мансфельд, Эйслебен,
Мерзебург, Галле, Бернбург, Кётен, Дессау находились первона-
чально на территории нижненемецких диалектов и лишь в XIV—
XV вв. в этих городах перешли к употреблению средненемецкого
(см. § 106, 1, конец). Еще и после 1450 г. народный язык г. Галле
был по своему характеру нижненемецким, тогда как образован-
ные слои общества говорили на средненемецком. Если здесь
нижненемецкая область несколько сузилась, то, с другой стороны,
на северо-западе она расширилась за счет фризского.
Территориальное членение Германии стало наи-
более интенсивным после ослабления императорской власти. В рас-
сматриваемую эпоху, как и в конце предшествующего периода
(см. § 90), силы, сплачивавшие изнутри отдельные районы (или
живущих в них людей) и отграничивавшие их от соседних общ-
ностей, основывались в значительной мере на этом членении.
Схема сложившихся таким образом районов отражена в немец-
ких диалектах по сегодняшний день (см. § 149). Об этом свиде-
тельствуют, в первую очередь, работы по исследованию западных
и южных немецких диалектов. В указанных трудах удалось по-
казать, что в Рейнской области, например в районах Трира и
Кёльна, до сих пор ощущается воздействие сил, связанных
со старым территориальным членением. Более детально это
отражено на карте № 3 и в относящихся к ней поясне-
ниях.
Карта 3. Рейнские диалекты
(Из книги А. Bach, Dt. Mundartforschung, Heidelberg, 1934).
Рейнские диалекты ч
155
В восточной Германии отдельные территории не играли
такой большой роли в процессе образования диалектов, как на
западе или на юге (ср. А. Bach, Deutsche Mundartforschung,
изд. 2, 1950, § 153 и ел.).
Территориальное членение оказало влияние и на развитие
общего нововерхненемецкого языка. Так, наряду с княжескими
канцеляриями, которые в языковом отношении ориентировались
отчасти на имперскую и протестантскую церковь, которая там,
где она была господствующей, воспринимала язык Лютера, зна-
чительную роль в распространении общеязыковых тенденций сыг-
рали и территории. Установленное в § 133 постепенное выделе-
ние нижнефранкских территорий из круга их старых связей
протекает в рассматриваемую нами эпоху особенно интенсивно
потому, что здесь не произошло перехода к верхненемецкому
письменному языку, а продолжал вырабатываться собственный
общий язык, который поддерживался местными территориаль-
ными условиями.
Пояснение к карте № 3
Крупны» территории изображены пунктирными полями:
на севере: группа курфюршество Кёльн — Юлия — Берг (изображены
вместе);
Территория между Мозелем и Ланом: курфюршество Трир;
Территория между Майном и Ланом: гессенские области;
Территория между Наэ и Неккаром: курфюршество Пфальц.
Белые поля, насколько они здесь вообще интересны, представляют мелкие
территории, от изображения которых отказались по техническим причинам.
Косо заштрихованные полосы являются границами епископ ст в
Кёльна, Трира и Майнца.
Сплошные жирные линии (5, 6, 8, 10, 13) обычно обозначают границы
распространения явлений древневерхненемецкого пе-
редвижения согласных. Варианты этих главных iраииц изображены
менее жирными прерывистыми линиями, различными по характеру. Эти изо-
глоссы помечены цифрами; они обозначают:
1. Зап. -еп вместо вост. -et в окончании 3 л. мн. ч. наст.» вр. индикатива
(граница между „саксонскими" и „франкскими" нижненемецкими диалектами).
2. сев. Hüs/южн. Hus „Haus"
3. сев. ow/южн. öch „euch"
4. сев. Bruder/южи. Broder
„Bruder"
5. сев. ik/южн. ich „ich"
5a. сев. wi/южн. wir „wir"
6. сев. make/южн. mache „ma-
chen"
6a. сев. sess/южн. sechs „sechs"
7. сев. Kenk/южн. Kend „Kind"
8. сев. Dorp/южн. Dorf „Dorf"
9. сев. Hus/южн. Haus „Hausft
9a. сев. us/южн. aus „aus"
Эти линии являются частью „э р ф т-
ского барьера", который отде-
ляет на севере кёльнскую диа-
лектную область („рипуарский")
от „нижнефранкского".
Эти линии являются частью „э й-
фельского барьера", кото-
рый отдедяет на юге кёльнский ди-
алект от трирской области (<„мо~
зельско-франкский").
156 3. От середины XIV до начала XVII в. ч
10. сев. dat/южн. das „das" Эти линии являются частью
10а. сев. lef/южн. lTb „lieb** „хунсрюкского барьера", ко-
11. сев. Korf/южн. Korb „Korb" торый отделяет на юге трирскую-
12. сев. fest/южн. fescht „fest" диалектную область от майнцской
13. сев. Appel/южн. Apfel „Apfel" („рейнско-франкский").
14. сев. Bruder/южн. Brueder „Bruder"
15. сев. -en/южн. -et в окончании 3 л. мн. ч. наст. вр. индикатива
16. сев. Haus/южн. Hus „Haus"
Мы принуждены отказаться здесь от подробной характеристики внутренних
областей Германии, т. е. от характеристики наиболее существенных признаков-
территориальных диалектных групп. Языковые излучения, воздействовав-
шие на верхненемецкие области и вызывавшие обмен между, отдельными общно-
стями, целесообразнее рассмотреть несколько позднее (см. § 134).
§ 116. В эпоху XIV—XVII вв., с ее развитыми обществен-
ными отношениями, с ее растущими городами и усиливающимся
расслоением общества, более важную роль, чем прежде, играют
профессиональные языки и жаргоны различных
социальных групп, выходящие в большинстве случаев за
рамки отдельных территорий. Представители всех без исключе-
ния ремесел и цехов, подобно купечеству, развили в период
позднего средневековья свои социальные жаргоны и специальные
языки [83].
Так, например, язык печатников первоначально был очень близок
языку ученых и поэтому воспринял много латинских слов (см. § 141). Основы
книгопечатания были заложены Гуттенбергом в Майнце (около середины XV в.)
благодаря изобретению им литого подвижного шрифта. Затем (после изгнания
майнцских книгопечатников по политическим причинам из их родного города)
книгопечатание получило уже более широкое распространение сначала по пре-
имуществу на юге Германии. Отсюда в общенемецкую лексику проникло слово
drucken, южное происхождение которого можно определить и сейчас благодаря
отсутствию умлаута и (см. § 67,2). В отдельных случаях трудно установить, какова
древность специальной лексики языка печатников. В более поздний период сюда
относятся такие слова, как Hochzeit „слово, напечатанное дважды", Leiche „про-
пущенное слово", Speck „пустое место в предложении", Zwiebelfisch „непра-
вильная буква",'Fliegenkopf „перевернутая буква" и др.
На языке купечества во все периоды истории сильно сказывается
иностранное влияние. Языком купеческого сословия, хорошо организованного в
городах, была вначале латынь, имевшая международное значение. Вскоре, однако,
появляются две разновидности немецкого купеческого языка, что соответствует
двум большим районам Германии. В торговых городах южной Германии —
Нюрнберге, Аугсбурге, Ульме и Базеле — специальный купеческий язык воз-
никает на южной основе. В противоположность этому в районе Ганзы склады-
вается нижненемецкий по своему характеру профессиональный язык (ср. § 117).
Этот язык приобретает влияние далеко за пределами немецких языковых обла-
стей; вместе с тем он испытывает воздействие со стороны Голландии, северной
Франции и Англии. С упадком Ганзы исчез также и ганзейский купеческий
язык, хотя некоторые из его слов продолжают существовать (Stapel, Fracht,
ср.-н.-нем. köpfarer, нов.-нидерл. koopvaerder — скрыто в нем. Kauffahrteischiff).
Южнонемецкий купеческий язык мог развиваться, начиная с периода средневе-
ковья вплоть до настоящего времени. У южнонемецких купцов деловые связи
имелись главным образом с городами и портами южной Италии, с ее образ-
цово организованным купечеством. Поэтому именно здесь появилось
Специальные языки: печатников, купцов и т. д. 157
много итальянских слов, связанных с купечеством. Мы займемся ими позд-
нее (см. § 136,2).
Не связаны с городами и их развитием другие специальные
языки, которые ясно предстают перед нами: язык охотников,
горняков, моряков, солдат, воровской жаргон. Кроме того, мы
можем причислить сюда же язык ученых-гуманистов, а также
язык церкви.
В эпоху рыцарства язык ох от'н и"к о в был обильно насыщен француз-
скими элементами. С того периода" немецкий язык сохранил такие слова, как
birschen (ср.-в.-нем. birsen < ст.-франц. berser „охотиться со стрелой") и Koppel
<ср.-в.-нем. koppel „свора собак" < ст.-франц. co[u]ple; ср. Готфрид Страсбург-
ский, Тристан, строка 2821 и ел.). Вместе с тем в языке охотников встре-
чаются до настоящего времени и некоторые древневерхненемецкие слова:
Schweiß „кровь дичи", Fähe „лисица-самка", verbeilen в значении „verbellen"
и т. д. Совр. нем. Wildfang — слово из языка охотников. Прежде оно отно-
силось к диким зверям и птицам, пойманным живыми, например к соколам.
Naseweis относилось первоначально к собаке и имело значение „собака с хоро-
шим чутьем"; оно встречается начиная с XIII в. Уже в средневерхненемецкий
период появляется и совр. unbändig, т. е., собственно говоря, „не сдерживаемый
никакими оковами"—это слово применялось вначале по отношению к собакам,
находящимся в своре. Без уточнения времени появления можно назвать еще
bärbeißig, vorlaut (оба слова употреблялись первоначально по отношению к охот-
ничьей собаке), а также слова, обозначающие части тела у различных видов
дичи: Löffel, Schüssel, Lauscher, Lauf, Ständer, Fang, Tritt, Ruder, Pranke. Слово
Fallstrick, принадлежавшее сначала только лексике охотников, стало широко
известным благодаря Лютеру (Лука, 21, 35; Иов, 40, 19).
Язык немецких горняков, подобно языку охотников, получает
отражение в памятниках специального характера начиная с XVI в. Бросается
в глаза его незасоренность иностранными словами. Schicht (в районе Рудных
гор оно уже около 1300 г. означало „срок работы горняков"), Schlacke (встре-
чается в письменности с 1398 г. в значении „кусок металла, отскакивающий при
вырубке"), muten (в ранненововерхненемецкий период означало „добывать руду
на отдельном участке"), Ausbeute (с 1556 г. значило „чистая добыча от одной
шахты", в лютеровской библии это слово встречается также в значении „воен-
ная добыча"), Fundgrube (наблюдается в языке горняков с 1476 г.), reichhaltig
(первоначально „богатый ценной рудой"), Stichprobe „проба из плавильной
печи", fördern (первоначально „выно&ить из шахты"). Слово Kux „горнорудные
акции" известно в районе Рудных гор с 1327 г.; повидимому, оно славянского
происхождения.
Язык немецких моряков основан на общегерманском материале.
Рассматривая его состав со времени позднего средневековья, следует учитывать,
что Средиземноморье также играло известную роль в жизни немцев (пилигри-
мов, купцов). Благодаря этому в язык немецких моряков попало много слов
итальянского, испанского и арабского происхождения (см. § 136,2). Со временем
часть этих слов была вытеснена; когда открытие Америки обрекло на упадок
средиземноморскую торговлю и на первый план выдвинулось мореходство по
Атлантике, северная Европа приобрела в мореплавании большой вес. Местный
язык моряков, существовавший с древних времен на побережье Северного
моря, предстает теперь перед нами как профессиональный язык, состоящий из
нижненемецких, нидерландских, а также (чем позднее, тем больше) английских
элементов. Частично в этот язык проникли упоминавшиеся уже южноевропей-
ские и восточные по своему происхождению слова. Севернонемецкому морскому
языку принадлежит: Matrose (в ср.-в.-нем. mazgenöze, нидерл. maatgenoot —
собственно „сотрапезник"), Maat (ср.-н.-нем. mate „сотрапезник"), Büse „лодка
для ловли сельди" (ср.-нидерл. büse), Kombüse „пароходная кухня" (н.-нем.
158 3. От середины XIV до начала XVII е.
kabüse „дощатая перегородка, в особенности на корабле"; XV в.), Süden (ср.-
нидерл. süden, южнонемецкая форма этого слова имеет старое -п- [см. § 47,2а]г
которое встречается еще в названиях типа Sundheim, -gau), Boot « ср.-англ.
bot; в XIV в. было заимствовано средненидерландским), Flagge « англ. flag;
появилось в нижненемецком чморском языке, повидимому, с XVI в.), Lotse «
англ. loatsman „рулевой"; в XVII в. это слово проникает в верхненемецкий).—-
Ср. § 134.
Уже в германскую эпоху была богато представлена военная лексика (§ 35)-
В период расцвета средневековья, во времена рыцарства, она отчасти испытала
влияние французского языка (см. § 93). Говоря о языке солдат или
военном языке, следует отметить, что он теснейшим образом связан с по-
явлением в конце средневековья наемных войск. Вследствие оживленных свя-
зей наемников, а также всей организации военного дела с заграницей, этот
жаргон весьма сильно пронизан иностранными словами: французскими, итальян-
скими, испанскими (см. § 136), славянскими, а также заимствованиями из других
восточноевропейских языков (см. § 137). Мы остановимся здесь на некото-
рых Немецких словах, относящихся к ранненововерхненемецком^ периоду:
Feldwebel, Wacht-, Rittmeister, Feldscher, Oberst или Obrist, Gefreiter (калька
с лат. exemptus „освобожденный [от стояния на посту]"), Lunte, Zeughaus, Vor-
teil (первоначально имело значение „заранее установленная часть добычи или
наследства"; в XV и XVI вв. также „благоприятная позиция, занятая до
прибытия врага").
Воровской жаргон (ср.-в.-нем. rotwelsch; XIII в.) или блатной
я з ы к — это тайный язык антисоциальных элементов. В письменности он по-
является — очевидно, под влиянием неспокойного военного времени — в XVI в.,
однако в качестве жаргона он существует уже давно. Лютер переиздал словарь
блатногб языка под названием „Liber Vagatorum" („Книга бродяг"). Этот воровской
язык, обнаруживающий много общего с идиш (см. § 140), с течением времени
сыграл немалую роль для развития ряда других жаргонов, например для языка
солдат, студентов, купцов. В настоящее время блатные слова нередко можно
обнаружить и в общем языке, особенно в лексике жителей больших городов,
например берлинцев: foppen (XV в.), blechen (XV в.), schwänzen (первоначально
„ходить", „шататься"; XVI в.), Stromer (XIV в.). Для блатного языка характерно
употребление описательных выражений при передаче всем известных понятий,
что^ является показательным для данного жаргона, представляющего собой „тай-
ный язык". Пальто называется здесь Windfang, ботинок — Trittling, шляпа—
Obermann, гусь — Plattfuß, осел — Langohr (XVI в.), „играть в карты" — blättern
и т. д. Вопрос о том, в какой мере эти слова принадлежат изучаемому нами
периоду, остается невыясненным.
Наконец, остановимся еще и на языке права. В нем наряду с древне-
верхненемецкой лексикой в течение столетий, особенно со времени введения
римского права (около .1500 г.), появилось значительное количество латинских
слов. Необходимо, однако, отметить, что слова и выражения, связанные с при-
ведением в исполнение приговора, с древности являются немецкими: Steckbrief
(XVI в.), Henkersmahlzeit (XVI в.), brandmarken, den Stab über einen brechen,
Daumenschrauben ansetzen и т. д. К правовой терминологии относились перво-
начально и такие слова, как aufschieben „аппелировать к высшей инстанции",
überzeugen „быть уличенным свидетелями". Достоянием правового языка бы-
ли вначале также кальки: handhaben (по образцу лат. manu tenere), fähig
(по образцу лат. сарах — вначале „имеющий право на получение наследства"
и т. д.). Нижненемецкие правовые книги, например „Саксонское зерцало"
(см^. § 88), играли известную роль в верхненемецких областях, поэтому немец-
кий правовой язык содержит некоторые слова нижненемецкого происхожде-
ния (см. § 134).
§ 117. Упадок средневерхненемецкой рыцарской поэзии обрек
на гибель существовавшие в среде рыцарства тенденции к созда-
Средненижненемецкий письменный язык: 159
нию общего языка (§ 107). Местная письменность на диалек-
тах, а также языки, служившие для более широкого общения (Ver-
kehrssprachen), находились всегда в сильной зависимости от этих
диалектов; последние вскоре вновь приобрели значение, которое
едва ли можно оспаривать. У бюргерства, в отличие от рыцар-
ства, не было ни тяготения к строгой форме, ни надтерритори-
альных связей (см. § 104). Расцвет бюргерства и рост городов
уничтожили старые тенденции к созданию общего языка.
Однако со временем сложились новые тенденции, которые дей-
ствовали в том же направлении, что было обусловлено нуждами
повседневного общения.
В северной Германии оживленные торговые связи ган-
зейских городов привели до известной степени к преодолению диа-
лектных различий; и это было свойственно, повидимому, не только
письменности. Если вначале одновременно существовали разные
течения, то со второй половины XIV в. все яснее начинает выступать
средненижненемецкий деловой язык, связанный по преиму-
ществу с диалектом города Любека. В его появлении наряду
с широко разветвленной торговлей и другими связями ганзейских
городов друг с другом определенную роль сыграли те правовые
отношения, которые сложились в нижненемецкой области. Пере-
писка ганзейских городов друг с другом и со своими торговыми
филиалами в Англии, Скандинавии, прибалтийских странах и
в России неизбежно приводила к тому, что диалектные различия
должны были быть более или менее успешно преодолены. Средне-
нижненемецкий язык проник в конторы купцов Висби, Новгорода
и Риги и был одно время языком межтерриториального общения
европейского севера. Вновь основанные города, а иногда и ста-
рые, если они намеревались создать у себя новое право, обычно
перенимали его у других влиятельных городов. Например, на
северо-западе Германии значительное влияние приобрели Зёст,
Дортмунд, Падерборн, в Остфальской области — Брауншвейг и
Гослар, и *на северо-востоке Германии, восточнее рек Заале и
Эльбы — город Магдебург. Любекским правом пользовались на
всем побережье Балтийского моря, оно сохраняло силу и далеко
за пределами Германии. Языковое воздействие, оказываемое кан-
целяриями названных выше городов, усиливалось благодаря тому,
что в сомнительных правовых случаях, обычно обращались за
справками и советами в те города, у которых было заимствовано
право. Средненижненемецкие поэтические произведения также
писались на языке, все более отдалявшемся от диалектов. Не-
смотря на то, что средненижненемецкий письменный язык уже
с конца XV в. был оттеснен верхненемецким, вернее средненемец-
ким (см. § 132), и в конце концов исчез, он все же, в свою
очередь, оказал влияние на язык средней и южной Германии,
главным образом на язык торговли и права (см. § 116, 134).
160
3. От середины XIV до начала XVII в.
Хотя города Данциг* и Эльбинг**, подобно Кульму***,
Торну****, Кенигсбергу***** и Брауншвейгу, входили в Ган-
зейский союз, здесь писали на восточно-средненемецком диалекте,
что объяснялось (для Кульма и Торна) их географическим поло-
жением в период средневековья. Во владениях немецкого рыцар-
ского ордена средненижненемецкий письменный язык использо-
вался только в Лифляндии. В Пруссии немецкий орден пользо-
вался средненемецким как в письменности, так и в деловом
общении (см. § 103). Лифляндская группа переписывалась на
средненемецком языке только с высшей администрацией ордена,
главным образом с великим магистром в Мариенбурге.
Средненидерландский язык, D i е t s с h (см. § 106,2), в отличие от
средненижненемецкого, сумел сохранить свою самостоятельность.
Крупные исторические события, разыгравшиеся около 1500 г.,
весьма ослабили роль средненижненемецкого делового языка.
Открытие Нового Света на западе нанесло тяжелый удар тор-
говле на Балтийском море и привело к упадку Ганзейского союза.
Любек уступил свое ведущее место на нижненемецкой террито-
рии Гамбургу и Бремену. Последние вскоре установили важные
связи со средненемецкими торговыми городами Лейпцигом и Бре-
славлем ******, а также с южнонемецкими городами, например с
Аугсбургом. Распространение реформации, гуманизма и нового обра-
зования завершили упадок средненижненемецкого языка, так как
в сфере его употребления не нашлось творческих деятелей в об-
ласти литературы, которые могли бы оказать местному языку
подлинную поддержку. Со времени упадка Ганзы образованная
верхушка общества ориентируется на юг; с течением времени
она все более и более подпадает под влияние распространявшихся
оттуда общеязыковых тенденций. В XVI — XVII вв. в письменном
нижненемецком языке вновь сильнее проступают диалектные черты.
Дольше всего нижненемецкий письменный язык смог удержаться
в прибалтийской области.
Борьба средненижненемецкого письменного языка с верхненемецким нашла
отражение в распространившихся в тот период терминах hochdeutsch и nieder-
deutsch (DWB, IV, 2, 1609 и ел.). О том, что эти слова существовали и в более
древний период, свидетельствует тот факт, что в сделанном около 1350 г. в
г. Галле переводе Евангелия уже употребляется термин mittelstes dütsch для
обозначения языка северо-восточной части средней Германии; этот термин
встречается в 1343 г. также и в другом месте (см. W. Streitberg и др.,
Germanisch, стр. 15, прим.). Относительно plattdeutsch (первоначально — „ясный",
»понятный«) см. А. Lasch, „РВВ", 43, 134.
* Ныне Гданьск.— Прим. ред.
** Ныне Эльблонг.— Прим. ред.
*** Ныне Хелмно — Прим. ред.
**** Ныне Торунь — Прим. ред.
***** Ныне Калининград.— Прим. ред.
****** Ныне Вроцлав.— Прим. ред.
Язык канцелярий
161
§ 118. Однако и после упадка языка рыцарской поэзии в
средней и южной Германии существовали наддиалектные,
несомненно, лишь до известной степени единые местные языки,
обслуживающие различные сферы общения, в том числе и дело-
производство [84J. Из них наиболее хорошо изучен язык княжеских
и городских канцелярий. Как показали новейшие исследования,
значение канцелярии императора Карла IV в Праге
для общего хода развития немецкого языка было весьма пере-
оценено под влиянием взглядов Конрада Бурдаха и других.
Но еще и сегодня с Бурдахом можно согласиться в том, что
в Праге при Карле IV (1346—1378) существовал тип хорошо
обработанного канцелярского языка. Если же в нем действительно
смешивались южнонемецкие и средненемецкие элементы (ср. § 186),
то в этом следует видеть не сознательную нормализаторскую
деятельность канцелярии, но отражение состояния пражского
диалекта и употребительного в Праге варианта разговорного
языка [85]. Бурдах, безусловно, правильно предполагал, что язык
пражской канцелярии складывался под влиянием ее руководителя
Иоганна фон Неймаркта, ставшего позднее епископом
в Ольмюце*, а также под влиянием гуманизма; здесь была сделана
попытка применить на практике те риторические приемы, которые
распространились тогда в образованных кругах Европы в подра-
жание классическим образцам Италии. Ранний гуманизм, как под-
черкивал Бурдах, не только принимал участие в формировании
языка пражских грамот, но имел также определенное значение
для такого произведения, как „Землепашец из Чехии"
(„Ackermann aus Böhmen") Иоганна фон Тепля, который был „по-
tarius et rector scolarium" в Зааце. (Это произведение возникло
вскоре после 1400 г.) Правда, в нем ощущаются и несколько
иные, чем у гуманистов, языковые и стилистические тенденции
(см. § 144). Вместе с тем все более резкие возражения встречает
утверждение К. Бурдаха и его сторонников, что язык пражской
канцелярии стал образцом для канцелярских языков в курфюр-
шестве Саксонском, в Мейсене, Тюрингии, Лужице и Силезии
и что при этом данному языку стали подражать как в отражении
дифтонгов (ei, au, ей вместо ср.-в.-нем. Т, ü, ü; см. § 114, 1), так
и в самой технике и практике письма. Возражения по данному
вопросу направлены прежде всего против соображений последова-
теля К. Бурдаха А. Бернта (см. ниже); в своей аргументации
противники Бернта опирались в' значительной мере на те новые
убедительно обоснованные данные, * которые удалось получить при
исследовании восточно-средненемецких диалектов.
§ 119. Исследователи восточно-средненемецких диалектов точно
установили, что характерные черты канцелярских языков
Ныне Оломоуц.— Прим. ред.
11 История немецкого языка
162 3. От середины XIV до начала Х$Н е.
средне-восточной Германии, считавшиеся особенностями
пражской канцелярии, отнюдь не были обусловлены влиянием
Праги, а прочно коренились в особенностях самого восточно-
средненемецкого диалекта. Сфера действия пражского канцеляр-
ского "языка в действительности ограничивалась районом Праги
и несколькими городами в самой Богемии. Канцелярские языки
всех других областей, которые мы можем обнаружить на востоке
средней Германии в XIV—XV вв., находились прежде всего под
влиянием своей языковой области, а не пражской канцелярии.
Язык грамот развивался здесь в теснейшей зависимости от диа-
лектно-территориальных особенностей. Местные же языковые
особенности объяснялись происхождением поселенцев, осевших на
колонизованных восточно-среднёнемецких землях и переселив-
шихся сюда из внутренних районов Германии. Часть из них была
родом из средней, а часть из южной Германии (северная Герма-
ния отставала в этом отношении). Они принесли с собой на новые
земли' те языковые элементы, которые стали характерными в даль-
нейшем для восточно-среднёнемецких канцелярских языков и осо-
бенно для верхнесаксонского канцелярского языка. Последующие
культурные связи средне-восточной Германии с югом и западом
содействовали развитию языка в направлении, определявшемся
характером тамошних диалектов. При этом Бамберг и Нюрнберг
были важными переходными пунктами от старых немецких земель
ко вновь колонизованным районам на востоке. Из этих городских
центров на старой немецкой территории распространялись в во-
сточно-среднюю Германию существенные в языковом отношении
традиции. Направление путей восточной колонизации, а также
культурных влияний характеризуется, в частности, линиями Бам-
берг— Мейсен и Нюрнберг — Лейпциг.
Безусловно, на востоке средней Германии, так же как и в дру-
гих немецких территориях, довольно рано выработался язык,
избегавший грубых диалектных особенностей. Он постоянно всту-
пал во взаимодействие со сходными языковыми типами соседних
районов, но основой его был главным образом местный народ-
ный язык. На него опирались канцелярские языки восточно-сред-
ней Германии. Лексика и звуковой состав этих языков в Богемии,
Моравии, Силезии, Лужице и Мейсене настолько близки друг
другу, что указанная связь не может быть объяснена лишь общ-
ностью исторических судеб всей восточно-средненемецкой терри-
тории, т. е. колонизацией. „Решающим, однако, было то, что
общий язык (Durchschnittssprache) формировался вместе с новым
и мощным государством, государством Веттинов, самым боль-
шим и влиятельным княжеством после владений Габсбургов в им-
перии. Этот язык развивался одновременно с развитием мощного
торгового города Лейпцига, наследника Нюрнберга, при постоян-
ном расширении колонизованной территории на восток, в связи
Восточно-средненемецкий канцелярский язык
163
с чем указанное государство, город и язык заняли не погранич-
ное, а центральное положение в стране".
Лишь средненемецкая территория восточнее Заале и только
бытующий там мейсенский диалект объединили в себе множество
диалектных явлений, которые являются вместе с тем наиболее
характерными признаками нововерхненемецкого общего языка
(Hochsprache): южные формы местоимений на -г, -ch (mir, mich,
dir, dich, er, wir, ihr, euch); формы типа mein liebes Kind и
Stückchen, gebrannt и nur; ё в gehn, stehn; I и u в Bruder и lieb;
произношение ks в словах sechs, Ochs и wachsen; окончание e
в дательном падеже; нередуцированные префиксы или окончания
в bestellt, gestohlen, gebrochen, liebes, а также дифтонги в словах
Haus и Zeit. Все эти черты отнюдь не являются единственными
и наиболее важными признаками восточно-средненемецкого канце-
лярского языка, лежащего в основе нововерхненемецкого пись-
менного языка. На востоке средней Германии все эти особенности
проникли в народный язык отнюдь не из канцелярии, а, наоборот,—
из народного языка в кадцелярию. Бытовая лексика нововерхне-
немецкого языка по своему происхождению также восточно-средне-
немецкая. Слова Bettstelle, Eichhörnchen, Hefe, Heidelbeere,
Jauche, Johannisbeere, характерные для письменного языка, встре-
чаются на востоке средней Германии в диалектах. При этом
область их распространения как элементов местной диалектной
лексики весьма различна. Но лишь в одной области Германии
они встречаются и в том и в другом языке одновременно —
в восточной части средней Германии (см. В. М а г t i n, „Teuthonista",
I, стр. 68 и ел.).
Восточно-средненемецкий язык, в частности язык канцелярии
саксонского курфюрста, становится затем основой современного
общего языка. Не последнюю роль при этом сыграло то обстоя-
тельство, что данным языком пользовался Мартин Лютер
(см. § 121).
§ 120. Факт существования общего языка на немецком юго-
востоке подтверждается уже тем, что в 1464 г. для обозна-
чения языка, находившегося под влиянием имперской канцелярии
в Австрии, появляется термин „общий немецкий язык" (die ge-
maine theutsche). Основа этого языкового типа на придунайском
юго-востоке, выступающая ясно начиная с XII в., „коренится
в монастырской придунайской культуре, в объединении в составе
Зальцбургского епископства Придунайской области от Вены до
Регенсбурга, в растущей мощи Габсбургов, в продвижении ба-
варских Виттельсбахов в район рейнского Пфальца, в могущест-
венных городах, расположенных на границах и внутри данной
области: Вене, Регенсбурге, Аугсбурге, Нюрнберге41 (Т. Фрингс).
Из династии Габсбургов развитие южнонемецкого канцеляр-
ского языка особенно поощрял Максимилиан I. Егопридвор-
11*
164 5. От середины XIV до начала XVII в.
ный капеллан Л. Зунтхайм работал по распоряжению императора
над „Descriptio linguae vulgaris per superiorem Germaniam", в то
время как австрийский протонотариус Ганс Крахенберг (Gracchus
Pierius) подготовил „Opus grammaticale de lingua Germanica certis
adstricta legibus", правда, последний не был опубликован. Осо-
бенно выдающейся была деятельность канцлера императора
Николая Циглера. Именно Николай Циглер способствовал
унификации орфографии (путем устранения многочисленных удвое-
ний согласных: cz для z, dt, tt, ff, gk, gck и т. д., например,
в словах Hellffershellffer, Czeytten), а также вытеснению местных
южнонемецких черт. Со времени правления Максимилиана все
документы, исходившие непосредственно от императора, написаны
до известной степени на едином языке, независимо от того, где
они создавались,—в Вене, Инсбруке, Генте или Брюсселе.
Пример имперской канцелярии действовал не только на другие
канцелярии Придунайской области, но и на язык печатников этого
района. Они также все больше и больше отказывались от мест-
ных языковых особенностей. (Так, например, в XV в. в Аугсбурге
вместо а произносили au, т. е. Legaut вместо Legat, Strauff
вместо Strafe и у. д. Формы этого типа были около 1500 г.
устранены, несомненно, под влиянием канцелярии Максимилиана;
ср. § 187.) Наконец, развитию южнонемецкого общего языка зна-
чительно способствовали писатели Ганс Сакс, Себастиан Франк
и др., жившие в южнонемецких имперских городах. Они пользова-
лись языком, который выработался благодаря деятельности нюрн-
бергских и аугсбургских книгопечатников, примыкавших к импер-
ской канцелярии. Язык Максимилиана отражается также в католи-
ческой библии Иоганна Экка, изданной в 1537 г. (см. § 126). Однако
влияние австрийского языкового типа распространилось далеко
за пределы баварско-австрийской области. Австр. ai, ау (haissen,
kayserlich) в конце XVI в. распространяются до самого Кёльна.
Если язык канцелярии Максимилиана оказался в конце кон-
цов побежденным восточно-средненемецким языковым типом, то
это следует отнести за счет различных обстоятельств, а именно:
-одной из причин была смерть императора и задержка в выборе
его преемника (в этот период регентом был Фридрих Мудрый);
сам преемник императора — Карл V, которому был безразличен
немецкий язык, — ослабил влияние языка Максимилиана не меньше,
чем ослабила его влияние передача имперской канцелярии майнц-
скому курфюрсту; значительную роль сыграло при этом переме-
щение центра духовной жизни Германии на территорию, где гос-
подствовал восточно-средненемецкий язык.
§ 121. Для общего развития имело значение и то обстоятель-
ство, что саксонская канцелярия, по свидетельству
Лютера (см. ниже), стремилась приблизиться до известней сте-
пени к языку имперской канцелярии, хотя тип канцелярского
Лютер и язык саксонской канцелярии
165
языка, легший в основу языкового творчества Лютера, сложился
в самых существенных чертах еще до Фридриха Мудрого, кур-
фюрста Саксонского (1486—1525). Еще до Лютера им пользова-
лись в печатных книгах, например в 1490 г. в одном из изданий
„Саксонского зерцала", которое было „mit großem Vleiß zu Liptzk
[Лейпциг] gecorrigiret und auf die Meißnische Sprach gedruckt"
„с большим прилежанием исправлено в Лейпциге и напечатано на мей-
сенском языке". Вообще уже в XV в. мейсенский пользовался
величайшим уважением (ср. § 177). Это выражено совершенно
ясно в одном стихотворном афоризме того времени— In Meißen
Teutsche Sprach gar gut „В Мейсене очень хорош немецкий язык".
Вместе с тем верхнесаксонский канцелярский язык еще до Лютера
активно воздействовал на другие немецкие территории. Уроженец
Мейсена Альбрехт, ставший в 1480 г. архиепископом в Майнце,
вместе со своим канцлером доктором Шпигелем был проводни-
ком влияния, которое данный языковой тип оказывал на майнц-
скую канцелярию. Это обстоятельство следует считать весьма
существенным для дальнейшего объединения канцелярских языков,
ибо в Майнце — главным образом в типографии Петера Шеффера—
печатались постановления рейхстага. Изданные на языке канце-
лярии майнцского курфюрста, они в дальнейшем служили образ-
цами в языковом отношении (см. § 176). Благодаря распростра-
нявшейся с востока средней Германии дидактической, мистической
и правовой литературы наддиалектный язык восточно-средненемец-
кой прозы еще до Лютера оказывал влияние на лексику литера-
турных языков юга и запада Германии (см. Bah der, Zur Wort-
wahl in der frühneuhochdeutschen Schriftsprache, Heidelberg, 1925,
стр, 2).
Одно замечание Лютера, приведенное им в „Застольных речах"
(„Tischreden"), свидетельствует о его убежденности в том, что
канцелярские языки, развивавшиеся в различных
южнонемецких и средненемецких областях, пред-
ставляют собой единство (гл. 70): „Ich habe keine gewisse,
sonderliche, eigene spräche im deutschen, sondern brauche der ge-
meinen deutschen spräche, das mich beide, Ober- und Niederlender,
verstellen mögen. Ich rede nach der sechsischen cantzlei, welcher
nachfolgen alle fürsten und könige in Deutschland... Darumb ists
auch die gemeinste deutsche spräche. Kaiser Maximilian und chur-
fürst Friderich, hertzog von Sachsen, haben im römischen reiche die
deutschen sprachen also in eine gewisse sprach gezogen" „Я не
имею своего особого немецкого языка, я пользуюсь общим не-
мецким языком так, чтобы меня одинаково могли понять южане
и северяне. Я говорю на языке саксонской канцелярии, которому
следуют все князья и короли Германии... потому это и есть самый
общий немецкий язык. Таким образом, император Максимилиан
и курфюрст Фридрих, герцог Саксонский, объединили в Римской
166 . & От середины XIV до начала XVII е.
империи все немецкие языки в один определенный язык". Грам-
матик Фабиан Франк из Бунцлау также подчеркивает в своей
„-Орфографии", появившейся в Виттенберге в 1531 г., существо-
вание единого верхненемецкого языка. Наиболее чистое его вопло-
щение он видит в немецком языке Лютера, в языке аугсбургских
книг, напечатанных Иоганном Шёнсбергером, и в языке имперской
канцелярии. Он противопоставляет этот язык как „правильный
чистый немецкий язык" („das rechte reine Deutsch") „местным
языкам" („Landsprachen") и предостерегает от проникновения
местных диалектных особенностей в общий язык.
§ 122. Конечно, в противовес подобным утверждениям, не сле-
дует забывать, что с точки зрения условий и требований нашего
времени единство языка канцелярий в средней и южной Гер-
мании можно считать лишь весьма относительным.
3tq признает и сам Ф. Франк (см. § 121); в одном месте он пи-
шет: „wiewol diese sprach an jr selbs rechtfertig vnd klar, so ist
sie doch in vil puncten vnd stücken auch bey den hochdeutschen
nicht einhelich, Denn sie in keiner jegnit [Gegend] oder lande so gantz
lauter vnd rein gefurt, noch gehalden wird, das nicht weilands etwas
straffwirdigs oder misbreuchigs darin mitlieff vnd gespürt würde"
„Хотя этот язык сам по себе безупречен и ясен, однако во многих
отношениях даже у говорящих на верхненемецком он не обладает
единством, ибо ни в одной местности или земле язык этот не
используется и не выдерживается в таком чистом виде, чтобы
в нем порой не проскальзывало и не чувствовалось нечто недо-
пустимое и произвольное". Основным признаком единства счита-
ются дифтонги ei, au, ей вместо старых долгих гласных I,
ü, ü (см. § 114, 1). Во всяком случае, и в звуковом составе,
и в употреблении грамматических форм, и в лексике, и еще кое
в чем между различными языковыми территориями попрежнему
существовали значительные расхождения.
Однако не только в конце XV в.,— т. е. в период, когда уже
давно существовало понятие „общенемецкий язык" (см. § 120),—
но даже во второй половине XVI в. раздавались голоса, либо
направленные вообще против стремлений к созданию
общего языка, либо весьма невысоко оценивавшие резуль-
таты этих стремлений. Так, Николай фон Виле в 1478 г. в своих
„Переводах" упрекает швабских писцов за то, что они стремятся
подражать правописанию других канцелярий и в соответствии
с этим пишут wysheit вместо обычного wyshait, burgermeister, а не
burgermaister, fleisch вместо fleisch и т. д.: „Daz ain grosze unnütze
endrung ist unsers gezüng, darmit wir loblich gesündert waren von
den gezüngen aller umbgelegnen landen" „Это значительное и не-
нужное изменение нашего наречия, благодаря которому мы отли-
чались от наречий всех окружающих земель"; он полагает, что
немецкий стиль, „не имеющий ни определенных законов, ни пра-
Роль книгопечатания
167
вил, изменяется и преобразуется согласно обычаям разных земель
и по произволу отдельных лица („kain gewisz kunst noch regel
habende, sich endert und verkeret nach wyte und gewonheit der
landen und nach endrung der lüten...").
С другой стороны, Яков Шёппер из Дортмунда, автор кёльн-
ского „Письменного зерцала" (1527 г.), сочиненного „na franc-
kyscher und ander anstoszender lande gewonheit und spraich" „на
языке и согласно обычаям Франконии, а также прилегающих зе-
мель tt, не видит необходимости в создании общего языка для
противодействия диалектной расчлененности; более того, он тре-
бует, чтобы изучались диалекты в их многообразии: „Eyn schri-
ver, wilcher land art der in duytzscher nacioin geboren is, sal sich
zo vur vysz flyssigen, dat he ouch ander duitsch, dan als men in
synk [seinem] land synget, schriven, lesen und vurnemen moeg.
Als is he eynn Franck, Swob, Beyer, Rynlender etc., sali he ouch
sassenscher, merckysscher spraiche eyns deyls verstandt haven ...a
„Писец, в какой бы из немецких земель он ни родился, дол-
жен прежде всего приложить все старания к тому, чтобы пони-
мать, писать и читать также и на ином немецком языке, чем го-
ворят люди на его родине. Будь он франконец, шваб, баварец
или житель рейнских земель, он должен отчасти понимать сак-
сонский и бранденбургский языки". Правда, многие ощущали
сильную потребность в нормализации языка, они, повидимому, не
были ни в малейшей мере удовлетворены достигнутым. Иоганн
Агрикола в предисловии к своим „Dreyhundert gemeyner Sprich-
wörter* („Триста общеупотребительных пословиц", 1529) пишет:
„Alle Nationen haben ihre Zungen und Sprachen in Regeln gefasset,
allein wir Deutschen haben solchs vergessen, das unser gering
geachtet" „Все нации выработали правила для своих языков;
только мы, немцы, забыли об этом".
§ 123. Огромное значение для становления общего немецкого
языка, охватывающего все немецкие территории, имело изобре-
тение книгопечатания. До этого языковое сближение раз-
личных территорий могло протекать лишь путем устного и пись-
менного общения отдельных лиц. Теперь новые произведения
появляются не только в немногочисленных и дорогостоящих руко-
писях, доступных лишь ограниченному кругу читателей; напротив,
уже имеется возможность распространять дешевые книги в тыся-
чах экземпляров по всей территории, где говорили по-немецки.
Печатники были материально заинтересованы в том, чтобы в са-
мых различных областях Германии их книги были понятны, чи-
тались и тем самым находили сбыт. Но это становилось возмож-
ным лишь при отсутствии в книгах ярко выраженных диалектных
черт. Поэтому печатники порой прибегали к сглаживанию языко-
вых различий, к унификации языка и правописания в духе именно
того общего языка, который формировался в канцеляриях. Все
168 5. От середины XIV до начала XVII е.
более отдаляясь от местных канцелярий и пользуясь языком ве-
дущих школ писцов, они часто оказывались более прогрессивными,
чем мелкие местные учреждения. В первые годы XVI в. печат-
ники Аугсбурга (ср. § 120) и Нюрнберга обрабатывали произве-
дения, ориентируясь на императорскую канцелярию Габсбургов.
В Страсбурге и Базеле, особенно во втором десятилетии XVI в.,
печатники стали употреблять новые дифтонги, что противоречило
не только местному диалекту, но и тем рукописям, которые они
получали от авторов. К новому общему языку в начале XVI в.
постепенно примыкают и печатники запада средней Германии —
Майнца, Вормса и Франкфурта.
Канцелярский язык, служивший сначала лишь для официаль-
ного общения, и связанные с ним тенденции к образованию общего
языка приобретают значение и для литературы в собственном
смысле этого слова, поскольку именно этот язык используется
при печатании книг. Такие произведения, как сборник басен „Дра-
гоценный камень" („Edelstein", 1461) Ульриха Бонера, „Землепа-
шец из Чехии" („Ackermann aus Böhmen" — см. § 118) Иоганна
фон Тепля, „Эзоп" (1471) Штейнгёвеля, 14 долютеровских верх-
ненемецких переводов библии (первый из них относится к 1461 г.,
а последний — к 1518 г.), были напечатаны на общенемецком языке
и способствовали усилению его значения [86].
Как ни высоко оцениваем мы влияние „языков печатников" на
формирование нововерхненемецкого общего языка до и после
Лютера, мы не можем, однако, не отметить, что на протяжении
всего XVI в. эти языки не достигли полного единства и полной
унификаций, так что даже и в XVII в. в них можно обнаружить ярко
выраженные местные особенности. Даже там, где следо-
вали за Лютером, в XVI в. не могло быть и речи об обязатель-
ных твердых правилах в языке. Не считая нижненемецкого, нидер-
ландского и немецкого языка в Швейцарии, в общенемецком
языке средней и южной Германии во второй половине XVI в.
можно выделить пять различных основных вариантов языка печат-
ников. Например, в южной Германии можно выделить баварско-
швабский и верхнерейнский варианты. Первый был особенно ха-
рактерен для Аугсбурга, второй —для Страсбурга и Базеля (но
не для внутренних районов Швейцарии, § 128). В средней Гер-
мании язык печатников выступает также в двух вариантах: верх-
несаксонском, употребительном преимущественно в Лейпциге
и Виттенберге, и среднерейнском, которым пользовались печатники
Майнца, Вормса и Франкфурта. К последнему типу языка посте-
пенно все больше приближались и печатники Кёльна.
Посредником между языками печатников южной и средней
Германии является язык нюрнбергских и бамбергских печатников.
С момента выступления Лютера язык Виттенберга соревнуется
с языком Аугсбурга, а также с языком имперской канцелярии.
Лютер и дидактическая литература
169
Раскол в религии поддерживал между ними борьбу, на протяже-
нии двух столетий.
Если в общенемецкий язык XVI в. все интенсивнее проникают
средненемецкие элементы, то это связано с тем, что около 1550 г.
Франкфурт-на-Майне стал исключительно важным центром всей
немецкой книжной торговли (в 1560 г. издатель Фейерабенд вы-
пустил там свое роскошное издание библии); особую же роль
сыграло все усиливавшееся влияние Лютера.
Для сравнения укажем на аналогичное деление языка печатников в конце
XVI в. в книге Себастиана Гельбера „Teutsches Syllabierbüchlein" (Freiburg in
Uechtland, 1593, гл. 5, издано G. Roethe в 1882 г.). Гельберу известны четыре
немецких языка, на которых издаются книги: кёльнский, саксонский, фламанд-
ский и южно- или верхненемецкий. „Vnsere Gemeine Hoch Teutsche wird auf
drei weisen gedruckt: eine möchten wir nennen die Mitter Teutsche [среднене-
мецкий], die andere die Donawische, die dritte Höchst Rheinische" „Наш общий
верхненемецкий имеет три печатных варианта: один вариант мы можем назвать
средненемецким, второй — дунайским, третий — верхнерейнским". Под термином
„Donawischfc Гельбер понимает баварско-швабский язык, под термином „Höchst-
rheinisch" — швейцарский. Эти три разновидности верхненемецкого языка
определяются по их отношению к дифтонгам: „средненемецкому" (mitterteutsch)
ei соответствует в некоторых словах в „дунайском" (Donawisch) ai (=ср.-в.-
нем. ei), а в ряде других — ei (== ср.-в.-нем. т), а в „швейцарском" (Höchstrhei-
nisch) — отчасти ei, отчасти у; при этом у в швейцарском стоит там, где совпа-
дают дунайский и средненемецкий [87].
§ 124. Важные предпосылки деятельности Лютера и его дости- %
жений в области языка (см. § 119) были заложены не только
в звуковом составе, грамматических формах и лексике употреб-
лявшегося в саксонской канцелярии восточно-средненемецкого
языка, но и, во-первых, в дидактической литературе
последних столетий средневековья и, во-вторых, в восточно-
средненемецкой письменности того периода с ее сло-
вообразованием и стилем (ср. § 121).
1. Со времени издания Иоганном Ментелем в 1461 г. в Страс-
бурге первой полной немецкой библии до 1520 г. было напечатано
14 верхненемецких и 4 нижненемецких перевода библии. Наряду
с этим существовало много переводов на немецкий язык отдельных
библейских текстов и огромное количество преимущественно безы-
мянных евангельских гармоний (Perikopenbücher) (см. Р. Pietsch,
Evangely und Epistel Teutsch. Die gedruckten hochdeutschen
Perikopenbücher 1473—1523, 1927 г.), а также произведений дида-
ктического характера. Лютер частично использовал их, при этом
несравнимо больше он почерпнул для своего творчества из дида-
ктической литературы, чем из печатных изданий полной библии.
Дидактическая литература была связана по преимуществу с мис-
тикой; литература мистиков также была хорошо знакома Лютеру
(см. § 103, 3). На лютеровский „Новый завет" оказало влияние
и „Житие Христа" (конец XIII в.), которое в Западной Европе
того же периода было - произведением „единственным в своем
170
3. От середины XIV до начала XVII е.
роде по языковому мастерству" и возникло, повидимому, в лим-
бургском аббатстве Синт Труден (Sint Truiden). Оно повлияло на
Лютера через посредство литературы мистиков и грегорианцев.
Эти факты заставляют нас включить Лютера как переводчика
библии в общий, длившийся столетия процесс развития языка
и его традиций и рассматривать деятельность Лютера в связи
с теми произведениями, которые стали — сознавал он это сам или
не сознавал — основой его творчества. Однако это не дает нам
ни малейшего повода оспаривать утверждение, что Лютер пре-
восходил своих предшественников, „гениально сочетая основатель-
ную филологическую подготовку, самобытность религиозного чув-
ства, поэтическую смелость и свободное владение языком"
(А. Э. Бергер), в чем он не имел себе равных.
2. Особое значение для Лютера имела прозаическая литература
мистиков восточных районов средней Германии и находившейся
под их влиянием соседней нижненемецкой области. Об этих про-
изведениях и их языковом своеобразии уже говорилось выше (см.
§ 103). Лютер использует также новый распространенный в пись-
менности способ словообразования. Решающее влияние оказывает
на него и новое отношение к языку, благодаря которому „поня-
тийно-статическое превращается в динамическое". На тесные связи
языка Лютера с лексикой восточно-средненемецкой прозы XIV в.
(а также более позднего периода) еще с 1925 г. указывал К. фон
Бадер (см. К. v. Bah der, Zur Wortwahl in der frühnhd. Schrift-
sprache, Heidelberg, 1925). Близкий к устной речи и свободный
от влияния иностранных образцов строй предложения, характер-
ный для этой прозы, „сходен с лютеровским, т. е. нововерхне-
немецкима. Поэтому мы сможем правильно судить о языке Лютера
только в том случае, если будем рассматривать его во взаимо-
связях с более древней прозой того же самого восточно-средне-
немецкого культурного и языкового района. Звуковой состав и
грамматические формы этой прозы основывались на верхнесак-
сонском— мейсенском диалекте (см. § 118). В области слово-
образования, отбора лексики и строя предложения она подчиня-
лась иным законам, чем язык старых племен, живших на исконной
немецкой территории. Именно эти законы и-вошли в употребление
со времен Лютера [88].
3. Лютер может считаться „создателем немецкого письменного
языка", „отцом немецкого языка" (ср. Er. Albertus: „Lutherus lin-
guae Gerraanicae parens, sicut Cicero Latinaeu „Лютер — отец гер-
манского языка, так же как Цицерон — отец латинского") в первую
очередь в области стилистической и художественной его обра-
ботки, но отнюдь не создателем его звуковой и грамматичен
ской систем. В тех случаях, когда Лютер выступает против своих
издателей, протестуя против их манеры передачи его текста, он
никогда не касается фонетико-грамматической или орфографиче-
Лютер и его роль в развитии немецкого языка 171
ской стороны языка. Он всегда говорит лишь о слове, поскольку
оно является носителем верного смысла. Лютер — не филолог;
язык для него —ножны, „в которых находится лезвие духа
(евангелие)44 („darynn dis messer des geysts [евангелие] stickt44),
теология же всегда являлась „ядром ореха и мозгом кости44 '(„Kern
der Nuß und Mark der Knochen44) всей его деятельности (веймарское
изд., т. XV, стр. 38). Благоговение перед языком Лютера, высказы-
ваемое не раз в XVII—XVIII вв., всегда относилось лишь к изу-
мительному искусству его как переводчика, к гениальности, с какой
он использовал выразительные средства языка, но никогда не
относилось к фонетико-грамматическим элементам его языка,
„о которых имели все меньшее и меньшее представление по мере
того, как переставали пользоваться первоисточниками — виттен-
бергскими изданиями44. Большинство немцев должно было доволь-
ствоваться позднейшими изданиями лютеровской библии, хотя,
повидимому, одна лишь типография Ганса Луфта в Виттенберге
с 1534 по 1584 г. выпустила около 100000 экземпляров полной
библии. Таким образом, о фонетико-грамматической стороне языка
Лютера имели весьма смутное, неопределенное представление, на
основании которого нельзя было вывести никаких обязательных
для языка правил.
У современников Лютера потребность пользоваться при печа-
тании книг строго обязательными языковыми и орфографиче-
скими нормами была развита, повидимому, в самой незначитель-
ной степени. В полной мере эта потребность проявляется лишь
в XVII—XVIII вв., в эпоху рационализма, когда создается нор-
мативная грамматика (см. § 174 и ел.). Впрочем, первые попытки
в этом направлении были сделаны еще в 1531 г. в „Орфографии44
силезца Фабиана Франка (см. § 121, а также § 127 и ел.). Звуко-
вой состав и грамматический строй языка Лютера непосред-
ственно оказал сильное влияние лишь на ограниченный круг
восточно-средн^немецких писателей „и только через них, кос-
венно, эта сторона языка Лютера влияла на более широкие
круги. При этом современное состояние наших знаний не позво-
ляет нам точнее определить силу этого влияния44.
Издания библии, осуществлявшиеся с 1560 г. франкфуртским
печатником Фейерабендом, оказались сокрушительным конкурен-
том для изданий виттенбергских печатников. Поэтому восточно-
средненемецкий характер языка Лютера вследствие известного
распространения западно-средненемецких элементов был частично
ослаблен (см. § 123).
Сам Лютер — и это имеет решающее значение — считал себя
лишь переводчиком библии, а отнюдь не притязал на роль законо-
дателя в вопросах фонетики и грамматики немецкого языка.
Из этого, впрочем, не следует, что он недооценивал данную
сторону языка.
172 3. От середины XIV до начала XVII е.
§125. Образ Лютера находится — как мы только что
(см. § 118 и ел.) проследили — в центре движения, направленного
на создание общенемецкого языка. Все рассмотренные выше силы
сочетались с исключительным языковым талантом реформатора,
а также и с внутренними силами представляемого им религиоз-
ного движения; все это способствовало развитию того языкового
единства, которое всегда связывалось с его именем. Если
Лютер, по его собственному свидетельству (см. § 121), сознательно
присоединился к общему немецкому языку, употреблявшемуся
в канцелярии саксонского курфюрста, то все же он мог лишь
ориентироваться на этот язык, а не просто перенять его. Канце-
лярский язык не обладал всеобъемлющими средствами выражения,
необходимыми для такого труда, как перевод библии. Кроме того,
немецкие канцелярские языки рассматриваемого периода находи-
лись в сильной зависимости от латинского синтаксиса; они были
оторваны от жизни и лишены захватывающего душу вдохновения,
необходимого для того, чтобы влиять, как этого хотел Лютер, не
только на умы отдельных ученых и князей, но и на самые ши-
рокие слои народа и на самые сокровенные его чувства. Поэтому
Лютеру пришлось приложить все силы своей индивидуальности
и языкового мастерства для обогащения оказавшегося в его рас-
поряжении типа восточно-средненемецкого канцелярского языка [89].
Опираясь и в этом случае на местную традицию, он придал ему
в конце концов такую форму, которую только по чисто внешним
признакам можно было сравнить с исходным материалом. Слово-
образование и строй предложения, стиль и прежде всего лексика
языка Лютера выходят далеко за рамки саксонского канцеляр-
ского языкз, не отрываясь, однако, от фонетической и морфоло-
гической основы, на которой зиждилось относительное единство
этого языкового типа. Создание не только общего, но также
литературного и поэтического языка как результата деятельности
Лютера (см. § 144) объясняется присущим его личности и его
творчеству стремлением к народности [90]. Существовавшие обще-
языковые тенденции получили благодаря этим двум моментам
неслыханный по силе импульс. Избегая всех форм риторики гу-
манистов, Лютер сознательно придерживался простых, часто гру-
боватых, но всегда метких выражений. Со слов самого Лютера,
а также из протоколов конференций, посвященных библии, нам
известно, сколько труда положил он, самоотверженно, в течение
десятилетий работая над языком, чтобы развить в себе эту спо-
собность. В эпоху, когда все шире распространялось умение
читать, библия Лютера — произведение огромной языковой выра-
зительности, появившееся во многих тысячах экземпляров, во всех
частях Германии, даже в католических,—не только читалась, но
и заучивалась наизусть. Таким образом, библия вместе с посла-
ниями Лютера, речами и религиозными песнями, написанными
Значение- Лютера
173
столь же увлекательным языком, смогла заложить гораздо более
прочную основу общего для всей нации языка, чем это смогли бы
сделать языки канцелярий и печатников — ведь на них создава-
лись произведения, представлявшие лишь литературный интерес,
или дидактическая литература, которая находилась вне борьбы в
эпоху Реформации.
Сказанное выше нисколько не снижает роли печатников в успехе языковой
деятельности Лютера. До второй половины 20-х гг. XVI в. Лютер не читал
корректур своих произведений. Его виттенбергский издатель Ганс Луфт во мно-
гом опередил Лютера в отношении использования и более последовательного
применения в произведениях Лютера форм саксонской канцелярии. Рукописи
Ганса Сакса, писавшего на нюрнбергском письменном диалекте, по своему языку
также архаичнее печатных изданий. И здесь „язык создавался печатником, а не
писателем". Поэтому вполне понятна жалоба Гейлера на то, что невозможно
узнать собственную книгу после ее выхода из типографии. (Ср. Р. Р i е t s с h,
Luther und die neuhochdeutsche Schriftsprache, 1883, стр. 101.)
В других странах, например во Франции и Англии, именно
государственные и политические силы были теми факторами,
которые привели в конце концов к образованию общенациональ-
ного языка. Правда, при Максимилиане в Германии проявляются
весьма заметные зачатки аналогичного развития; однако слабая
связь между частями империи, а также окраинное положение
наиболее значительных владений габсбургской империи помешали
настойчивому и быстрому осуществлению осознанной цели, хотя
вначале язык Максимилиана имел, казалось, большое будущее.
Решающий удар нанесло этому языку внутреннее расчленение
Германии, возникшее в результате религиозных войн. Благодаря
им лютеровский язык вытеснил в протестантских землях форми-
ровавшийся общеимперский язык Максимилиана; вместе с тем
внутренние распри заставили католиков и часть лютеран на
длительный срок занять в языковом отношении оборонительные
позиции и тем самым помешали немцам выработать общий на-
циональный язык. В этом смысле не лишены известной справед-
ливости слова Я. Гримма, что немецкий письменный язык был
первоначально „протестантским диалектом". Только не связанный
с церковью и религиозными воззрениями культурный расцвет
протестантских земель в XVII — XVIII вв. (т. е. опять-таки не
политические и государственные силы), после того как религиоз-*
ные противоречия утратили свою силу, помог становлению еди-
ного, всеми признанного немецкого общего языка на основе
языка Лютера.
§ 126. Ниже мы попытаемся в нескольких словах охарактеризовать язык
Лютера (правда, лишь звуковой состав, грамматику и некоторые лексические
особенности), противопоставляя его общему языку южной
Германии (в отдельных случаях также немецкому языку в Швейцарии).
Образцом южнонемецкого языка нам при этом послужит язык католической биб-
лии доктора Экка (Ингольштадт, 1537 г.), которая основывается на лютеровском
174 3. От середины XIV до начала XVII е.
переводе или, во всяком случае, на переработке этого перевода, сделанной
в 1527 г. Эмзером. В отношении своего языка Экк прямо ссылается на автори-
тет Никласа Циглера, канцлера при императоре Максимилиане (см. § 120).
Здесь не имеет принципиального значения вопрос о том, насколько интен-
сивно сказалось влияние Лютера и его печатников.
Придерживаясь восточно-средненемецкой традиции, Лютер употребляет и
вместо ср.-в.-нем. ио там, где в южнонемецком встречается и (Buch, gut; ср.
§ 89, 1). Также в соответствии с традицией своей родины он пишет ü вместо
ср.-в.-нем. tie, которое во время Лютера в южной Германии изображалось как
ее е
üe, u (Bruder, ruren). Для ср.-в.-нем. ie Лютер употребляет,'как и в общенемец-
ком, буквосочетание ie (bieten), причем е служило у Лютера лишь знаком дол-
готы; он писал sieben и Wiese вместо ср.-в.-нем. siben и wise. В южной же
Германии это сочетание передавало дифтонг (ср. бав. Hab „милый"; см. § 114,1).
Старый средненемецкий дифтонг ei всегда так и пишется у Лютера; в южной
Германии он передается сочетанием ai (Bein, Stein/Bain, Stain). Вскоре Лютер
отказывается от употреблявшихся им вначале восточно-средненемецких форм:
gleuben, teufen, Heupt и пользуется южн.-нем. glauben, taufen и Haupt.
Подобно общему южнонемецкому языку (но в противоположность немец-
кому языку в Швейцарии, где сохранились старые монофтонги), в языке Лютера
старые ср.-в.-нем. долгие I, ü, ü отражены как ei, au, ей (см. § 89, 1). В соот-
ветствии с восточно-средненемецким у Лютера иногда вместо древних и и и,
сохранившихся в южной Германии (ср. название München), встречается о и о,
отсюда и фонетическое оформление слов типа der Sohn = ср.-в.-нем. sun, kom-
men = ср.-в.-нем. kumen, König = ср.-в.-нем. künic в современном письменном
языке. Восточно-средненемецкое диалектное изменение i в е (b'inden > benne
и т. д.), которое наблюдается в' языке саксонской канцелярии, у Лютера отсту-
пает на задний план, благодаря чему он больше приближается к немецкому югу.
В отличие от южнонемецкого в языке Лютера часто сохраняется -е: Name/
Nam, Speise/Speis, Rede/Red — die Wölfe/Wolf, die Winde/Wind. Лютер в конце
концов отказывается от восточно-средненемецкой канцелярской манеры писать -is
вместо -es (Gottis, Freundis; см. § 90, 4), в этом он сближается с южнонемец-
кой формой языка.
В противоположность южнонемецкому Лютер никогда не передает началь-
ное Ь- через р- (Bote/Pot; см. § 90, 1) [91]. Вместо к-, -к- он никогда не пишет
kh-, -kh-, как это было широко распространено в южной Германии. Начальные
sw-, sl-, sn-, sm- (см. § 89, 1), еще часто встречающиеся в орфографии южной
Германии, j него выступают как schw-, schl-, sehn-, schm- (Schwalbe/Swalb,
Schmerz/Sniertz и т. д.). Южнонемецкое оглушение звонких не играло у Лютера
никакой роли (gab/gap; Tag/Tack и т. д.). Лютер избегал излюбленного в южной
Германии удвоения согласных; h у него часто выступает как знак долготы.
В то время как в глаголах типа steigen и treiben (см. § 90, 2) у Лютера
еще попадаются формы старого претерита steig и treib, Экк употребляет уже
новые формы, ставшие впоследствии общими (stig „stieg", trib „trieb"). Лютер
пишет: ich war, ich hatte, Экк — ich was, ich het.
Часто наблюдаются расхождения в грамматическом роде суще-
ствительных. Лютер употребляет приводимые ниже слова в том роде, ко-
торый они имеют по образцу его языка и в нововерхненемецком, тогда как
в библии Экка и цюрихской библии 1530 г. эти слова пишутся: die Gedächtnus
das Gesang, das Gewalt, der Last, der Luft, die Reichtum, der Tauf, der Tenn,
der Wölk и т. д.
Как это имеет место и в современном языке, Лютер применяет средне-
немецкий суффикс -nis в отличие от южнонемецкого -nus: Verdammnus, Emp-
fangfius и т. д.
Средненемецкий уменьшительный суффикс -chen или верхнесаксонский
-ichen он употребляет только в фамильярной речи и в письмах (Liebchen, Söhni-
chen); в своих произведениях он пользуется в большинстве случаев суффиксом
-lein, широко распространенным в южнонемецком (Mägdlein). В соответствии
Влияние языка Лютера
175
с южнонемецкой традицией начиная с 1522 г. он все чаще пользуется пристав-
кой ver- вместо средненемецкой приставки vor-.
Лексика Лютера сильно отличается от лексики общенемецкого и языка
швейцарцев. Адам Петри, базельский печатник, переиздавая в 1523 г. „Новый
завет" Лютера, пояснил в словаре непонятные в южной Германии слова из библии
Лютера таким образом: beben = bidmen; flehen = bitten; fühlen = empfinden;
Gefäß = Geschirr; Gerücht = Geschrei; getüncht = geweißt и bekleibt; harren =
warten и beiten; Heuchler = Gleißner и Trüger; höhnen = spotten, schmähen и
schänden; Hügel = Gipfel и Bühel; Lippe = Lefze; Preis = Lob, Ruhm; Qual =
Pein, Krankheit; Splitter = Spreisz; täuschen = betrügen; Ufer = Gestad; Ziege =
Geisz и т. д.
Из вышеизложенного следует, что Лютер отнюдь не во всех
случаях придерживался форм и письменной традиции саксонской
канцелярии, а развивал этот язык, несколько приближаясь
к южнонемецкому (ср. § 121).
§ 127. Протестанты южной Германии, например Ганс
Сакс, долгое время были ближе к своему родному южному или
юго-западному языковому типу, нежели к языку Лютера. С дру-
гой стороны, язык реформатора стал вскоре оказывать сильное
влияние на юг Германии, даже в католических землях.
Лютеровский перевод библии благодаря Эмзеру (1527), Дитен-
бергеру (1534) и Экку (1537) послужил основой для католических
библий того времени, в связи с чем были восприняты не только
языковое мастерство Лютера и его языковые средства, но и дру-
гие элементы, которые способствовали сближению языка южной
и средней Германии. Лютер в „Послании о переводе" сам кон-
статировал свое влияние на католиков: „Das merkt man wol, daß
sie aus meinem Dolmetschen und Deutsch lernen deutsch reden und
schreiben und stehlen mir also meine Sprache davon sie zuvor wenig
gewußt... Es thut mir doch sanft, daß ich auch meine undankbare
Jünger dazu meine Feinde reden gelehret habe" „Ясно видно,
что они по моему переводу и по моему немецкому языку учатся
и говорить и писать по-немецки, т. е. крадут у меня мой язык,
о котором они до этого имели лишь слабое представление... И
все же мне приятно, что я научил говорить не только своих
неблагодарных учеников, но к тому же и своих врагов". Язык
Лютера приобретал все большее влияние и на язык южнонемецких
книгопечатников. В немецких книгах наблюдается, по крайней
мере в орфографии, приспособление к верхнесаксонским нормам,-
что способствует известному единству их облика, независимо от
того, что в остальном, и особенно в словарном составе, они могли
весьма отличаться друг от друга.
С конца XVI в., по утверждению некоторых лингвистов
(правда, вызывавшему возражения), языку Лютера была подго-
товлена почва и в южной Германии благодаря распространению
книги Иоганна Клайуса „Грамматика немецкого языка на
основе библии Лютера немецкого и всех его сочинений" (Grammatica
Germanicae linguae, ex bibliis Lutheri Germanicis et aliis eius libris
176 3. От середины XIV до начала XVII е.
collecta, Leipzig, 1578). При этом заслуживает внимания то об-
стоятельство, что со второго издания в ее заглавии нет больше,
ссылки на Лютера, а добавлено: ex optimis quibusque autoribus
collecta (т. е. на основе языка всех лучших авторов). Более того,
в некоторых случаях Клайус отходит от языка Лютера: у Лютера
в 1 и 3 лице единственного числа претерита сильных глаголов
часто встречается ~е: sähe, flöhe, läse, schlüge; по мнению Клайуса
претерит оканчивается либо на корневой согласный (in conso-
nantem verbi), либо на суффикс -te. Не следует забывать о том,
что и швабский грамматист Иероним Вольф, лютеранин,
получивший образование в Виттенберге, в 1578 г. выступает
против языка Лютера. Вольф уже имел представление об отлич-
ном от диалектов письменном языке, который он считал соеди-
нением всего лучшего, что имеется в диалектах; но авторитетом
в этом смысле для него был язык императорского двора, а не
Лютера: una tarnen quaedam communis lingua est Germanorum,
quae ex omnibus optima quaeque et minime aspera deligit: eaque
tarn in scribendo quam loquendo sequitur; idque fit potissimum in
aula Caesarea, cuius, multa politissima scripta extant „Однако
есть некий общий язык германцев, лучший из всех остальных:
он отбирает наименее грубое и следует ему в письме и разговоре;
это — наиболее приятный язык и во дворце императора и в быту;
написанное на нем является весьма художественным". Повидимому,
в то время даже в протестантской Швабии язык Лютера еще не
пользовался большим авторитетом, чем общенемецкий язык Мак-
симилиана.
Проникновению языка Лютера в южную Германию (а также
в Швейцарию; см. § 128) мешало наряду с религиозными проти-
воречиями существование старой местной поэтической и оратор-
ской традиции, которая прочно срослась с местным диалектом
в отборе лексики, в строе предложения, в использовании рифмы
и грамматических форм; препятствием было и то сопротивление,
которое здесь оказывалось, ввиду предпочтения собственной зна-
чительно более древней письменности, перемещению центра не-
мецкой духовной жизни в среднюю Германию.
Однако чисто внешняя трудность заключалась в том, что на
жюге страны язык Лютера не имел опоры в народном языке,
Попутно упомянем, что грамматика немецкого языка, по сути
дела, не была самостоятельно разработана в Германии. Напротив, ее категории
были заимствованы в готовом виде из грамматик других языков, отчасти же
она возникла на основе перевода парадигм латинской грамматики Доната. На-
ряду с латинской грамматикой образцами служили иногда также греческая,
еврейская и французская грамматики (ср. Jellinek, Geschichte der neuhoch-
deutschen Grammatik von den Anfängen bis auf Adelung, т. 1—2, 1913). Лишь
в наши дни немецкие грамматисты попытались пойти собственным путем;
ср. К. В о о s t, Arteigene Sprachlehre. Vom WirkungsZusammenhang der deutschen
Sprache, 1938).
Швейцарский письменный диалект
177
§ 128. Однако в XVI в. победе языка Лютера не только в
протестантской и католической Германии, но и в принявшей
реформацию Швейцарии мешали серьезные препятствия.
Здесь конфедераты отвергали общенемецкий язык имперской кан-
целярии по той же причине, по - какой они выступали против
высшего имперского суда и произведенного Максимилианом деле-
ния на округа. Язык Лютера сначала не мог найти последовате-
лей среди приверженцев реформированного вероисповедания. Таким
образом, политические и религиозные мотивы действовали одно-
временно с вполне понятным тяготением к унаследованному мест-
ному письменному диалекту. Если в конце XVI в. швейцарские
языковые особенности постепенно все же отступают на задний
план, то это объясняется прежде всего потребностями печатни-
ков. Впервые такая тенденция дала себя почувствовать в Базеле
(см. § 123), где еще до 1500 г. в печатных произведениях, на-
пример в „Эзопе" Штейнгёвеля (около 1490 г.), встречаются но-
вые дифтонги. Значительно дольше местная традиция сохраняется
в письменном общении. В канцелярии Шаффгаузена новые ди-
фтонги побеждают, например, только около 1600 г., а в Цюрихе
и того позднее; там лишь после 1650 г. в протоколах городского
совета переходят к употреблению новых дифтонгов. Правда,
в цюрихских изданиях библии и литературных произведений при-
мерно за 120 лет до указанного времени стали постепенно поль-
зоваться дифтонгами, не отказываясь все же ни в лексике, ни
в словоупотреблении от исконной местной традиции.
Переход цюрихской библии к употреблению дифтонгов не был
уступкой библии лютеровской; он должен был лишь способство-
вать распространению библии Цвингли за пределами Швейцарии.
Вообще в отношении Швейцарии не приходится говорить о том,
что там был принят „язык Лютера". Швейцария не воспользова-
лась непосредственно восточно-средненемецким образцом; скорее
всего развитие протекало здесь под влиянием книгопечатания
через общий южнонемецкий язык при одновременном воздействии
западносредненемецкого.
Для характеристики языкового положения в Швейцарии во
времена Лютера показателен ответ Цвингли на приглашение
на религиозный диспут в Марбурге, полученное им от ландграфа
гессенского Филиппа. В письме от 7 мая 1529 г., написанном
по-латыни, он выражает опасения, что Филиппу будет непонятен
его швейцарский диалект. Выехав в Марбург, он уже с
дороги просит цюрихский совет отправить вслед за ним послан-
ника городского совета, владеющего латынью, опасаясь, что в
Марбурге не поймут языка швейцарцев. Прибыв же в Марбург,
Цвингли предложил вести диспут на латинском языке; он созна-
вал, что находится в невыгодном положении, не владея языком
Лютера. Лютер же выступал и против языка Цвингли, говоря, что
12 История немецкого языка
178 3. От середины XIV до начала XVII в.
швейцарцу собственный непонятный диалект нравится больше, чем
аисту щелкание клювом,, и что „вспотеешь, прежде чем его
поймешь" (ср. § 184).
Из швейцарских грамматистов назовем: Joh. К о 1 г о s s, Enchiridion
das ist Handbüchlin tütscher Orthography, Basel, 1530 („Швейцарский немецкий
язык является для него единственной нормой"), вновь издана Я. Мюллером
(см. J. М ü 1 lee г, Quellenschriften zur Geschichte des deutschsprachlichen Unter-
richts bis zur Mitte des XVI. Jahrhunderts, Nr. X.); Ägid. Tschudi, Rhaetia,
Basel, 1538; K. Gesner, Mithridates, Zürich, 1555; Josua M aal er, Die teutsch
Spraach, Zürich, 1561 (сказывается влияние имперского языка. „Первый немецкий
словарь, заслуживающий такое название"); Seb. Helber, Teutsches Syllabier-
büchlein" Freiburg i. Uechtl and, 1593; LR. Sattler, Teutsche Orthographey,
Basel, 1607. (Выступает за общий письменный язык и против швейцарского
диалекта.)
§ 129. В тех районах средней Германии, где было при-
нято лютеранство, например в Гессене, язык Лютера, как правило,
быстро распространялся в письменном общении. Медленнее и со
значительными различиями он завоевывал себе место в север-
ной Германии. В протестантских местностях, на территории
нижнесаксонского или так называемого „саксонского немецкого
языка" („sassisches Deutsch") церковные уставы писались на верхне-
немецком частью уже в 20-х и 30-х гг. XVI в. Однако язык
канцелярий вплоть до 1600 г. оставался преимущественно нижне-
немецким. И произведения Лютера вначале переводились на нижне-
немецкий, например его „Новый завет" был переведен здесь еще
в 1522 г.; до 1532 г. этот нижненемецкий перевод переиздавался
в 15 местах. В общей сложности было выпущено 24 нижнене-
мецких издания полной библии Лютера; последнее вышло в 1621 г.
в Госларе. Следовательно, на первых порах северная Германия
сохраняла самостоятельную письменность, о чем свидетельствуют,
в частности, многочисленные, сделанные до 1550 г. нижненемец-
кие переводы других верхненемецких произведений, в том числе
светских, имевшие, однако, в результате заимствования многих
верхненемецких слов и форм лишь умеренный нижненемецкий
характер. Реформация отнюдь не нанесла смертельного удара
нижненемецкому письменному языку; по выражению А. Люббена
(Nd. Jb., 1875, 13), было слышно только, как точит червь, вгры-
заясь в спинной мозг нижненемецкой эпохи.
В канцеляриях северной Германии — несмотря на одновремен-
ный расцвет местной литературы, — например в Ангальте, Бер-
лине и Бранденбурге еще д о Лютера иногда употреблялся верхне-
немецкий (средненемецкий) (см. § 106, 1). Дольше всего нижне-
немецким языком пользовались канцелярии Шлезвиг-Гольштейна,
восточной Фрисландии и ганзейских городов. Еще в последней
четверти XVI в. нижненемецкий в известной мере употреблялся
в официальных грамотах, а в частных документах — даже до
1630 г. В Гамбурге указы совета, адресованные горожанам, изда-
Общий язык и нижненемецкие области 179
вались на нижненемецком языке почти до 1610 г. В любекской:
городской книге (Oberstadtbuch) записи на нижненемецком встре-
чаются даже щ 1809 г. Вообще говоря, в княжеских канцеляриях
переход к верхненемецкому языку произошел раньше, чем в город*
ских. В конце XVI в. нижненемецкий язык был побежден верх-
ненемецким и в литературных произведениях: на верхненемецком
писали такие писатели, как магдебуржец Георг Ролленгаген (Die
Froschmeuseler, 1595), бранденбуржец Бартоломей Крюгер (Hanns
Ciawerts werckliche Historien, 1587), им пользовался в своих драмах
герцог Иоганн Юлий Брауншвейгский (род. в 1564 г.). Правда, раз-
говорным языком образованных людей, во всяком случае до XVIII в.„
оставался нижненемецкий; так было, например, в Бремене. В
Штеттине даже в конце XIX в. употребление „платтдейч" в каче-
стве разговорного языка образованных кругов никого не поражало,,
как это видно из книги К. Л. Шлейха „Besonnte Vergangenheit".
Бесспорно, значительное влияние на описанный выше процесс
оказало распространение реформации в нижненемецкой области.
Без сомнения, национальное значение Лютера в большой мере
состояло в том, что благодаря влиянию его произведений, в пер-
вую очередь библии, к верхненемецкому присоединились те части,
нижненемецкой языковой области, которые искони не были с ним
связаны, а также те, которые были связаны с ним довольно по-
верхностно. Однако переход северной Германии к верхненемецкому
письменному языку нельзя объяснять лишь влиянием реформации.
Иные, не связанные с реформацией силы, прежде всего гумани-
тарное образование, возникшее первоначально в южной, а не
в северной Германии и оказавшее в равной мере влияние на кан-
целярии, школы и на печатников, также имели большое значение^
Люди, имеющие гуманитарное образование, приносили с собой:
с юга язык высокой образованности — верхненемецкий. Так было*
в Любеке и Мекленбурге (в этой связи можно указать на дея-
тельность канцлера доктора Ант. Грунвальда родом из Нюрнберга),,
а также в Ольденбурге, куда графский двор приглашал юристов-
и писцов из средней Германии. Для Бранденбурга вполне доказана
иммиграция многочисленных чиновников из южной Германии, ро-
дины Гогенцоллернов, а также их влияние на язык. Католическая
северная Германия подверглась той же участи. Следовательно,
победа верхненемецкого языка в северной Германии является
общим достижением реформации, гуманизма и династических сил..
Проникновение верхненемецкого письменного языка в устную речь жителеш
северной Германии имело впоследствии весьма важное значение для его окон-
чательного звукового оформления (см. § 148, 184).
На севере в процессе смешения нижненемецкого и верхненемецкого возник
так называемый „миссингский" (Missingsch). Это название появилось, вероятно,
в результате переосмысления н.-нем. mysensch „мейсенский". Так с 1450 г.
(ср. § 121) на севере называли восточно-средненемецкий канцелярский язык-
На „миссингском" говорит дядюшка Брэзиг (Unkel Bräsig) Фрица Рейтера.
12*
180 5. От середины XIV до начала XVII в.
§ 130. В тех местах, где немцы, живущие за преде-
лами Германии, приняли лютеранство, они вскоре также пере-
шли к употреблению языка Лютера или приблизились к 'нему.
Так было, например,— правда, только в письменном общении —
у немцев Семиградья*, где до этого пользовались австрийским
канцелярским языком, а также в Прибалтике.
§ 131. Одним из факторов, способствовавших распространению
языка Лютера среди немцев (наряду с языковым мастерством
реформатора и покоряющей силой его церковных нововведений,
наряду с языковым воспитанием в церкви под влиянием языка
проповеди, религиозной песни и богослужения), было школьное
преподавание на немецком языке, которое всегда с осо-
бой настойчивостью защищал Лютер. Именно оно существенно за-
крепило позиции языка Лютера в качестве образца, отчасти бла-
годаря уже упоминавшейся (§ 127) грамматике И. Клайуса, которая
•была выпущена вторым изданием в 1720 г. При этом мы не за-
бываем, что книгопечатание, в свою очередь, весьма содействовало
^развитию школ. Начавшееся в XVI в. воздействие грамматиков
на немецкий язык, а также их деятельность, направленная на
создание общего языка, не смогли бы стать столь эффективными,
если бы основой преподавания не стали печатные учебники. В се-
верной Германии, в соответствии с насущными потребностями,
предметом преподавания наряду с нижненемецким становится и
верхненемецкий; затем, в качестве языка, на котором преподают,
он проникает постепенно в преподавание различных школьных
дисциплин, прежде всего в хоровое пение и обучение письму.
Высшая школа шла в этом процессе впереди. Нижненемецкий
«сохранялся дольше всего там, где приходилось считаться с „на-
чинающими учениками" („anfangende Schölers") и с „простыми и
шростодушными людьми" („schlichte und eynfoldighe Lüde").
§ 132. Сначала верхненемецкий общий язык распростра-
нялся всегда только среди социальной верхушки
«общества, преимущественно в городах. Оттуда формы общего
.языка лишь постепенно могли проникать в язык средних слоев.
^Иногда они закреплялись и в диалектах. В 1470 г. сообщается, что
фазговорным и деловым языком высших слоев общества в Галле
'был средненемецкий язык, известный нам по городским грамотам
ггого периода; однако широкие слои населения говорили еще тогда
на нижненемецком. Реальные условия отражает, видимо, тот факт,
*что в верхненемецкой драме, расцвет которой в северной Германии
^относится к концу XVI в., местный диалект употреблялся только
*в грубых сценах. Лишь низшие слои общества, несомненно, не^
пользовались верхненемецким. Подобная картина наблюдалась я
•аз южной Германии. Авентин проводит различие между городским
Теперь Трансильвания.— Прим. ред.
Нидерландский язык
181
и сельским произношением в долине Дуная, а грамматисты Аль-
бертус, Вольф и Олингер (см. § 127) четко разделяют язык об-
разованных людей и сельский диалект. Так, Альбертус подчерки-
вает, что на юге Германии (в таких словах, как gut, Hut, Bube
и т. д.) simpliciores et incultiores, inculti et agrestes indigenae
nostri „более простые и менее культурные, некультурные и не-
образованные наши соотечественники" произносят иа или ие там>
где cultiores употребляют недифтонгизованный звук (ср. § 114,1).
Относительно Швейцарии сообщается — правда, первое свидетель-
ство относится только к XVII в.,— что высшие слои общества,
в противоположность низшим слоям и сельскому населению, уже
давно пользуются там верхненемецким общим языком. Это явствует
также из датированного 167J г. предписания бернского совета
духовенству „воздерживаться в проповедях от непривычного но-
вого немецкого языка, поскольку он только раздражает понимаю-
щего человека и не позволяет наставлять во христианской вере
простой народ". Следовательно, общий язык был сначала всего»
лишь специальным языком образованных людей и в описываемый
здесь период не приобрел еще большого значения для всех слоев
общества [92].
Обмен языковым материалом между различны-
ми социальными группами той эпохи можно показать
на примере иностранных слов (см. § 136). Иностранные слова
французского, итальянского и латинского происхождения, подобна
общему языку, как правило, были сначала достоянием лишь
образованных кругов общества. Нередко диалекты сохраняют
вплоть до настоящего времени более древнюю лексику, заимство-
ванную ими из языка образованных людей, хотя из этого языка
она уже исчезла под влиянием пуристических тенденций. Но,,
с другой стороны, народные массы, говорящие на диалекте, обо-
гащают общий язык, постоянно питая его лексическим мате-
риалом (ср. § 187). Обмен между отдельными специальными язы-
ками того периода можно показать на примере проникновения
в общий язык значительного числа слов из воровского жаргона
через студенческий и солдатский языки.
§ 133. 1. Если языку Лютера было суждено с течением времени победить
ранненововерхненемецкие письменные диалекты и нижненемецкий письменный
язык, то в отношении нидерландского языка его постигла неудача. В Нидер-
ландах выработался самостоятельный письменный язык, стоящий рядом
с употреблявшимся в империи языком Лютера. Таким образом, нидерландская
территория как в отношении диалекта и фамилий, так и в отношении своего-
общего языка является „остаточной" областью (Restgebiet) *. (Фамилии типа
* Под „остаточными" областями (Restgebieten) не следует понимать (подобно,
одному из критиков данной книги) нечто неполноценное. Скорее в устойчивости
„остаточных" областей проявляется их внутренняя сила, самостоятельность и не-
зависимость.
182
3. От середины XIV до начала XVII е.
van Santen, van der Meulen, de Gruyter, воспринимаемые ныне как чисто нидер-
ландские, в средние века были распространены по всей империи и лишь с XVI—
XVII вв. были оттеснены в основном на северо-запад, в Нидерланды.)
Если мы поинтересуемся причинами обособленного развития Нидерландов»
-то увидим, что проникновению туда победившего в империи лютеровского типа
•языка мешало окраинное положение нидерландской территории: ведь все нов-
шества в области культуры теряют свою силу по мере удаления от очага их
{возникновения. Нет сомнения, что известную роль в этом процессе сыграли
также религиозные моменты: нидерландские протестанты, не говоря уже о ка-
тголиках, с большим успехом противостояли языку Лютера, нежели их едино-
верцы внутри Германии. Но решающее влияние имели, бесспорно, те силы, ко-
торые привели к политическому отделению Нидерландов от империи, провоз-
глашенному, правда, только по Вестфальскому миру. Этими силами были: древ-
.няя самостоятельность языкового развития Нидерландов, независимость эконо-
мической и политической жизни, самобытность ее культуры.
2. Период расцвета Фландрии и ее литературы — с середины XIII в. и до
середины XV в.— сменился в связи с ослаблением фламандских и особенно за-
паднофламандских городов, периодом упадка и в области литературы. Руково-.
.дящая роль в торговых делах постепенно перешла к Антверпену, а затем к се-
рверным областям Нидерландов, которые вступили вскоре в эпоху культурного
^подъема. Мы видим, что к 1500 г. в Голландии развивается литература и появ-
ляются первые признаки будущего политического, экономического и культурного
превосходства севера над югом. В области литературы и языка не обошлось
*без влияния игравшего раньше ведущую роль юга (см. § 106,2), особенно после
того, как Парма в 1525 г. захватил Антверпен и южные Нидерланды вновь по-
шали под испанское владычество. Многие нидерландцы-южане, называемые бра-
*бантцами, участвовали в развивавшейся отныне на севере литературной жизни и
^оказывали унифицирующее влияние на северян, которые еще не обладали столь
утонченной культурой, как южане. Среди них находились Филипп Фон Марникс
►{De roomsche Bijenkorf, 1569), поэты Петер и Захария Гейн, Даниэль Гейнзиус
-{см. наст, параграф, п. 3), Карел ван Мандер, Симон Стевин, а также печатник План-
тийн, переселившийся из Антверпена в Лейден, геологи Тюзиус и Валеус и др.
Ставшее вскоре ощутимым воздействие Голландии на становление общего
нидерландского языка, а также длительное сохранение южных элементов в языке
«севера объясняются влиянием указанных личностей. В крупных голландских го-
родах открываются „брабантские* Rederijkers Kammern для занятий языком и
поэзией. Там пользовались рифмованным переводом псалмов, сделанным Петру-
^ом Датенусом из Гента и употреблявшимся до 1772 г. нижненемецкой рефор-
мированной церковью, а также переводом библии Николы Бисткена из Диета
*(Эмден, 1560) и словарем Плантийна и Килиэна, выходцев из южных Нидерлан-
дов. Языковое влияние южных Нидерландов на север в рассматриваемую эпоху
было столь велико, что и там прошла возникшая на юге дифтонгизация долгих
I и ü (ср. § 188а).
В этот период под влиянием растущего в голландских областях самосозна-
ния против широко распространенного подражания обычаям юга, которое явилось
предпосылкой указанного выше процесса, выступил в стихах поэт Рёмер Фисшер
*'1545—1620).
De Meyskens van de Courtoisye
Stellen op Brabants haer fantasie:
Op Brabants setten sy het cap:
Op Brabants is 'tjhuyfken met den oorlap:
Op Brabants zynhaer lubbekens gheset:
Op Brabants is haer fluweelen klet:
Op Brabants knoopen sy haer mouwen:
Op Brabants fronsen sy haer bouwen:
Op Brabants segghen sy „Ja voorwaer!":
Op Brabants spreken sy allegaer:
Нидерландский язык
183
Ор Brabants singense haeren sangh:
Op Brabants makense haeren gangh:
Op Brabants, op Brabants,—
Amsterdamsche Dochters, doet my bescheyt,
Schaemt ghy u van de Hollantsche botticheyt?
„Куртуазные девушки ориентируются на Брабант: по-брабантски они носят
свой плащ, по-брабантски они носят свои чепчики, по-брабантски сделаны жабо
на их платьях, по-брабантски сшито их бархатное платье, по-брабантски засте-
гнуты их рукава, по-брабантски собирают они в сборки свои буфы, по-брабант-
ски приветствуют они «Ja voorwaer», по-брабантски все они говорят, по-брабант-
ски они поют свои песни, в своей походке они подражают брабантцам, по-бра-
бантски, по-брабантски...—Дочь Амстердама, ответь мне, пожалуйста^ что ж ты
стыдишься своей голландской неотесанности?"
Вообще говоря, в Голландии как раз в XVI в.— в отличие от XVII в. (см.§ 188а)—
не боролись с брабантским влиянием на язык, а искали такой языковой тип, кото-
рый объединил бы в себе особенности различных диалектов. В 1524 г. Гинне
Роде пишет в „Nieuwe Testament in goeden platten duytsche" („Новый завет на
правильном нижненемецком"), изданном в Дельфте: „Onse meyning was niet heel
Hollants ofte Brabants, mer tusschen beyden, op 4 kortste en reynste, na onsen
vermögen een gemeyn spraeck te volgen, die men all Nederlant doer lichtelick
solde mögen lesen ende verstaen" „Мы имели в виду не специально голланд-
ское или брабантское наречие, но по нашим возможностям стремились следовать
общему языку, который могли бы читать и понимать повсюду в Нидерландах".
3. В средние века нидерландцы, как и предки немцев, называли свой язык
„deutsch", с той лишь разницей, что произносили они это слово — dietsch или du-
utsch (см. § 106,2). Да и позднее duytsch как название нидерландского часто
встречалось в литературе. В 1553 г. Ян ван де Верфе выпустил книгу „Schat
der Duytscher talen". Вондель употребляет это слово применительно к ни-
дерландскому переводу Дю Барта; Шпигель называет себя een duytsch
Poeet, а Ян Луйкен дает заглавие своему сборнику стихов „Duytse Her".
Параллельно появляется термин nederduitsch, который впервые употребляется
в 1457 г. в одном голландском молитвеннике и до 1815 г. является наиболее
распространенным названием нидерландского. Например, Плантийн опубликовал
свой Thesaurus Teutonicae Linguae с подзаголовком Senat der Nederduyt-
scher spraken. Еще и до сих пор это слово сохранилось в названии N е d е г -
d u i t s с h e Hervormde Kerk „нижненемецкая реформированная церковь".
Nederlandsch, которое противопоставлялось Overlandsch, обозначавшему перво-
начально язык немцев, живших вверх по Рейну, появляется впервые как название
языка в 1518 г. в напечатанной в ^Брюсселе религиозной книге, переведенной,
как в ней было сказано, „с испанского языка на наш общий нидерланд-
ский язык" (wt de spaensche tale in onse ghemeene nederlandsche tale).
После 1540 г. nederlandsch нередко встречается в литературе. Но только в XIX в.
это слово, вытеснив nederduitsch, стало названием языка Нидерландов; после
того как с 1815 г. оно приобрело официальный характер и в Нидерландском
королевстве, явно по политическим соображениям сочли целесообразным избе-
гать употребления nederduitsch. Еще и теперь ни в Голландии, ни в Бельгии в
народном языке почти не употребляется nederlandsch, на севере народ называет
свой язык Hollandsch, а на юге — Vlaamsch. В английском языке в слове Dutch
до сегодняшнего дня сохранилось старое название Deutsch для обозначения
нидерландского.
О том, что еще до 1650 г. нидерландский язык воспринимался как часть
немецкого, свидетельствуют приводимые ниже (см. § 167) стихи Науля Флеминга,
в которых нидерландские поэты Даниэль Гейнзиус (1560—1655) и Яков Кате
(1577—1660) превозносятся наряду с Опицем как немецкие поэты. Разделение
начинается лишь в XVIII в.; только в это время в Германии раздаются резкие
суждения о нидерландском языке. В противовес этому Яков Гримм справедливо
заявляет, что оба языка надо рассматривать не как противоположности, а „как
184
3. От середины XIV до начала XVII в.
две ветви, развившиеся из одного ствола, который благодаря этому становится
еще богаче, и если бы одной из этих ветвей не было, в конечном счете поте-
ряло бы от этого и все дерево".
§ 134. Опираясь на сказанное в § 114 и далее, рассмотрим
вкратце направление различных излучений, прони-
кавших в XIV—XVI вв. на территорию немецкого
языка. Мы должны указать сначала на распространение языко-
вых явлений в направлении с юга на север или юго-
востока на северо-запад, которое и для данного периода
имело большое значение. Именно так продвигалась возникшая
вначале на юге дифтонгизация I, u, ü (см. § 114,1). В том же
направлении распространялся по предопределенной для него тер-
ритории канцелярский язык Максимилиана (см. § 120). Язык Лю-
тера из своей восточно-средненемецкой родины все дальше про-
никал в нижненемецкую область на севере (см. § 129), при этом
через общий язык он стал воздействовать и на диалекты.
В XIV—XVI вв. юго-западная Германия в противо-
положность юго-восточной лишь изредка оказывала влияние на
север страны, причем только со стороны лексики: notwendig, воз-
никшее в XVI в. на юго-западе, распространилось затем повсюду.
Редко встречавшееся в средневерхненемецком слово Hexe в XVI в.
проникает из Швейцарии на север. Ehrenmann появляется в XV в.
первоначально в . швейцарских источниках, а оттуда проникает
прежде всего в южную Германию.
Излучения с востока на запад проявляются не только
в распространении языка Лютера, но и в протекавшем в том же
направлении продвижении слов венгерского и славянского проис-
хождения по территории Германии (см, § 137).
Излучения с запада на восток определили проникно-
вение французской лексики, а также появление немецких фами-
лий, которые возникли впервые (в XII—XIII вв.) в городах юга
и в особенности запада Германии; к концу XVI в. они, повиди-
мому, в основном захватили всю область распространения немец-
кого языка (ср. § 114,5).
Излучения, шедшие от языка Лютера, проникли также на
юг, отнюдь не распространяясь только в протестантском мире
(см. § 128). Нижненемецкая область, в свою очередь, влияла на
юг. Ее воздействие сказывалось, например, в том, что гласный
открытого слога становился долгим (см. § 114, 1). Распростране-
ние этого явления с севера на юг частично началось еще в пред-
шествующую эпоху. Нижненемецкий торговый и морской (см.
§ 116), а также правовой языки в этот период приобрели значе-
ние и на юге. Северонемецкие правовые книги, например „Сак-
сонское зерцало", пользовались авторитетом и в южной Германии
(„Немецкое и Швабское зерцало") и способствовали проникновению
на юг нижненемецких слов.
Языковые излучения
185
Из лексики моряков, распространившейся с севера, укажем: Ballast (встре-
чается около 1500 г. в верхненемецком), Steven, Sund, Wahrschauen (XV в.), Teer
(XVI в.) и первоначально фризск. Fracht (XVI в.). Сюда же относится слово
Deich, которое проникло на юг вместе с искусством запруживать реки, присущим
особенно фризам. Н.-нем., нидерл. wante „варежка" — древнее слово германских
мореходов, после XV в. продвигается вверх по Рейну вплоть до Майна.
Торговыми терминами являются: Unkosten (нидерл. oncost, ср.-н.-нем. unkost,
XIV в.), которое встречается в XV в. в одной майнцской хронике; Gilde было
заимствовано во времена Лютера; Stockfisch в XVI в. попадает в верхненемец-
кий как ганзейский торговый термин, что можно отнести и к слову Bücking.
Вестфальская торговля полотном способствует продвижению на юг слов Laken
(XV в.), Linnen, Inlett.
Переход ft > cht (§ 90,3) показывает, что родиной слов echt и Gerücht, из-
вестных также на юге, является, повидимому, северная Германия; echt возникло
из более древнего ehaft „законный"; Gerücht, ср.-в.-нем. gerüefte является про-
изводным от глагола rufen с первичным значением „обвинительный возглас".
В обоих случаях речь идет о правовых, по своему происхождению, терминах.
Staupe и Pranger первоначально также являлись юридическими терминами. Ср.-
н.-нем. stüpe попало в средненемецкую область в XIII в., в Трире оно известно
с XVI в., во Фрейбурге (Бр.) — в 1730 г. Pranger (от ср.-н.-нем. prangen=cp.-B.-
нем. pfrengen „жать", „давить") появилось в южной Германии позднее благодаря
тому обстоятельству, что в 1532 г. оно было включено в „Уложение о казнях"
Карла V. Вытеснение в.-нем. Hube н.-нем. Hufe также объясняется влиянием
„Саксонского зерцала*.
Кроме того, из нижненемецкого происходят Wehmut (XV в.; благодаря Лю-
теру слово попадает в письменный язык), Rätsel (XV в., из ср.-н.-нем. redeise,
ср.-нидерл. raetsel; в др.-в.-нем. употреблялось tunkal, rätissa), Qualm (XVI в.),
Kuckuck (вместо ср.-в.-нем. gouch, в ср.-нем. уже с XIII в., а в южн.-нем. только
с XV в.), Torf (XVI в.), Hahnrei (XVI в.), Mettwurst (до Фишарта — 1575 г.—от-
сутствовало в верхненемецком), prassen (около 1500 г.), munkeln (XVI в.), stottern
(v Лютера), schlau (XVI в.), fett (в ср.-нем. в XIV в. во Франкфурте-на-Майне с
1472 г.), düster (XVI в.).
Звуковой состав слов, проникавших с севера на юг, сплошь и рядом пол-
ностью или частично преобразовывался на верхненемецкий лад: ср.-н.-нем., ср.-
нидерл. twist „раздор" в конце XIV в. продвигается через Кёльн на юг и при-
обретает при этом форму zwist = нов.-в.-нем. Zwist. Ср.-нидерл., ср.-н.-нем. poote
преобразуется в Pfote (после Лютера). Сюда же относится Deich (см. выше).
Другие слова стойко сопротивляются подобному преобразованию, например на-
званные уже Linnen, Laken, Inlett, Wante, затем Fant (из н.-нем. vant), Tadel,
которое на востоке средней Германии было заимствовано еще в средневерхне-
немецкий период, но более широкое распространение получило лишь благодаря
Лютеру. (Для двух последних слов имелись старые верхненемецкие формы: ср.-
в.-нем. vanz „плут", которое продолжает существовать в совр. Alfanz и Firle-
fanz и др.-в.-нем. zadal, ср.-в.-нем. zadel „недостаток".)
§ 135. В этот период вся немецкая территория, яв-
ляясь частью большой области европейской куль-
туры, поддерживала с нею оживленный языковой обмен. В XIV —
XVI вв. немецкая территория, особенно нижненемецкие области,
была, повидимому, очагом языкового излучения для севера и
востока Европы, не испытывая, правда, сама заметного обрат-
ного воздействия; она излучала даже такой языковой материал,
который немецкий язык, в свою очередь, заимствовал из-за гра-
ницы. Указанный процесс тесно связан с положением, занимаемым
Ганзой в странах, расположенных по побережью Северного и Бал-
186 3. От середины XIV до начала XVII в.
гийского морей (см. § 117). Так, например, можно доказать вли-
яние нижненемецкого делового языка на финский, эстонский, ла-
тышский и литовский, даже на русский (ср. § 163), хотя излучения,
исходящие из нижненемецкой области, нигде не приобретали та-
кого значения, как в Скандинавии, и особенно в Дании. Влияние
средненижненемецкого на скандинавские языки было справедливо
охарактеризовано как „самое сильное влияние, которое немецкий
язык когда-либо оказывал на другие языки".
Благодаря тому что библия Лютера служила основой для пе-
реводов библии в других протестантских странах, влияние духа
немецкого языка за границей имело также и более утонченную
форму. (В 1524 г. в Лейпциге на датском языке был издан „Но-
вый завет", тесно связанный с лютеровским текстом. То же
можно сказать и о шведском издании 1526 г., об исландском
1540 г. и др.)
Влияние скандинавских языков на немецкий вXIII—XVIвв.
было незначительным. Совр. нем. Gerfalke появляется в XIV в. в форме ger-
valch и основано на др.-сканд. geirfalki. Слово Daune встречается в скандинав-
ском еще около 1350 г. (dune, повидимому, из др.-сканд. dünn), но более широ-
кое распространение оно получает лишь значительно позже. Сканд. fjeldfross
„россомаха" благодаря ганзейской торговле становится известным около 1500 г.
в нижненемецкой области как название пушного зверя (ср.-н.-нем. veelvratz,
villefras; это название в результате народной этимологии переосмыслилось в Viel-
fraß „обжора", зоол. „россомаха"). Renntier появляется в немецком в 1556 г.
как reen, rein и базируется на др.-сканд. hreinn, в свою очередь, финско-лап-
ландского происхождения. Hummer (из др.-сканд. hummar) с 1591 г. встречается
в верхненемецких текстах. Kiel заимствовано на севере, повидимому, в XVI в.
§ 135а. В XIV—XVI вв. значительная часть нидерланд-
ской территории освободилась от немецкого влияния
(см. § 133). Это произошло главным образом вследствие отказа от
верхненемецкого общего языка и дальнейшего развития собст-
венно нидерландского общего языка. Однако связи Нидерландов
с немецкой территорией, и особенно с соседними внутренними
немецкими районами, никогда, вплоть до настоящего времени, не
утрачивали известного значения. В рассматриваемый период не-
мецкий влиял как на нидерландский общий язык, так и на
диалекты, причем влияние не ограничивалось лексикой.
Из числа относящихся к этому времени заимствований из нидер-
ландского языка назовем: Süden (верхненемецкая форма слова представлена
в названиях типа Sundgau, Sontheim), Düne (XV в.), Schleuse (из нидерл. sluis <
ст.-франц. escluse), Kabliau (из ср.-нидерл. kabbeliau), Auster (XVI в., из ср.-ни-
дерл. oester), Vlies „руно" (из ср.-нидерл. vlies; это западногерманское слово
утрачено в верхненемецком. Оно попало на юг через Нидерланды вместе с на-
званием учрежденного в 1429 г. в Брюгге ордена Goldenen Vlies „Золотого
руна"), Quacksalber (XVI в., из нов.-нидерл. kwakzalver), Römer „Зеленый фу-
жер" (XV в., из нидерл. roetner от roemen „славить"; первоначально— „роскош-
ный бокал, который поднимают, провозглашая тост в честь кого-либо"). К тер-
минам фландрской торговли шерстью, а также к ткацкой промышленности отно-
Влияние французского языка 187
сятся Pack(en), Stoff (из ср.-нидерл. stoffe; XV в., из ст.-франц. estoffe). Это слово,
как и некоторые из названных выше, показывает, что, нередко через посред-
ство нидерландского в немецкий попадала романская лексика, подтверждением
чего могут служить также: Karotte (около 1600 г.< нидерл. karote; последнее,
в свою очередь, восходит к лат. caröta), Staket (в 1477 г. в Клеве — staeckette
из франц. диалект, estakete), Kante (XVI в.< ср.-нидерл. kant < ст.-франц. cant),
Plakat (XVI в.< нов.-нидерл. plakkaat, plackaert < франц. placard), nett (через ср.-
нидерл. net < франц. net, nette; до 1500 г.), Hast (из нидерл. haast < ст.-франц.
haste). Испанская лексика также распространялась через Нидерланды, например:
Trense „уздечка" < нидерл. trensse (1598 г.) < исп. trenza, которое попало в
Нидерланды вместе с испанскими оккупантами.
В некоторых случаях нидерландские слова, проникая в немецкий язык, не
придерживались направления с севера на юг, распространялись сначала на во-
сток, а затем уже из северной Германии, с большим или меньшим успехом,
проникали на юг. Так, слово Börse „дом, в котором собираются купцы для де-
ловых целей" попало в XVI в. вначале в Гамбург, Любек и Данциг. Makler, makein
(XVIII в.), Gardine (XVI в.), Fusel (XVII1 в.) проникли таким же образом. Часто
распространение с запада на восток происходит одновременно с проник-
новением нидерландских слов вверх по Рейну.
§ 136. Излучения из немецкой области на запад и юг в
XIV—XVI вв. не идут ни в какое сравнение с излучениями на
север и восток. По отношению к южным странам немецкий язык
был преимущественно воспринимающей стороной. При этом ро-
манские языки (английский не играл почти никакой роли), и ле-
жащие за их пределами языковые территории оказывали влияние
только на немецкую лексику. Однако культивировавшаяся цер-
ковью и гуманистами латынь, которой пользовались во всей за-
падной Европе, смогла воздействовать и на строй предложения
немецкого языка (см. § 142).
L Хотя влияние французского языка на немецкую
лексику в рассматриваемый период значительно уменьшается по
сравнению с эпохой расцвета рыцарства около 1200 г., все же
полностью оно никогда не прекращалось. Правда, во второй по-
ловине XVI в. оно вновь усиливается, на этот раз под воздействием
переводной литературы. (Основным произведением Фишарта яв-
ляется обработка „Гаргантюа" Раблэ; одной из наиболее популяр-'
ных книг был роман „Амадис", появившийся в немецком пере-
воде в 1561 г.). Как бы рьяно ни выступал Иоганн Агрикола
(1529 г.; см. § 122) против распространенных у его соотечест-
венников французских обычаев и костюмов, у него еще не было
никаких оснований высказываться против французских заимство-
ванных слов. Первое возражение против все усиливающегося вли-
яния французского языка появляется в 1580 г.
Furier < фр. fourier в XIV в. было заимствовано из французского в районе
Рейна, но укрепилось только в XVI в. Truppe (из франц. troupe), Garde (из
франц. garde) встречаются впервые в сообщении об осаде Нейса в 1474 г., при-
чем Garde употреблено по отношению к бургундским войскам Карла Смелого.
(Maurer-) Polier образовалось в XV в. из франц. parlier; франц. ingenieur за-
свидетельствовано в 1571 г. в форме Ingegnier. Еще в XIV в. было заимство-
вано слово Papagey (вместо старого papagän, около 1200 г.). К XVI в. относятся:
188 5. От середины XIV до начала XVII в.
Appetit, Audienz, Konversation, Trumpf (из франц. triomphe, которое первый pa3i
встречается как triumpf в 1541 г. у Себастиана Франк?). Уже около 1400 г. из-
вестно liefern (из франц. livrer).
Иногда слова, появившиеся в этот период, свидетельствуют об устном за-
имствовании. Французское палатальное а, которое приближается по произноше-
нию к е, отражено в нем. Degen (из франц. dague)HB Lärm (из франц. а Гагше),.
а также в более позднем (XVII в.) Schärpe (из франц. echarpe).
В этот период распространены также кальки с французского; так, напри-
мер, Фишарт в 1589 г. передает франц. desastre через Unstern.
2. Влияние других романских языков — итальянского-
(хотя во многих случаях оно было косвенным) и испанского — в
XIV—XVI вв. было более значительным, чем влияние француз-
ского. Причина заключалась в тесных торговых связях южной
Германии с южной Италией, а также в политических сношениях
Габсбургов с Испанией со времен Карла V (1515—1556). Кроме
того, следует учитывать, что в результате далеких военных по-
ходов, а также в связи с наличием в армиях наемников иностран-
ного происхождения, наемные армии того периода подготовили
почву для проникновения в Германию итальянской и испанской
лексики.
Немалое место в южнонемецком торговом языке (см. §116).
занимают итальянские элементы. Еще к XIV в. относятся: netto (из итал. netto),
Gant „аукцион" (из итал. incanto; заимствовано в XIV в. на верхнем Рейне)..
В XV в. появились Bank (из итал. banco; засвидетельствовано в 1409 г. в Швей-
царии), Konto „счет" (из итал. conto), dito (из итал. ditto), Тага (из итал. tara-—
слово арабского происхождения — „уменьшение веса"). С XVI в. в немецком
языке существуют: brutto (из итал. brutto), Kasse (из итал. cassa), Kredit (из.
итал. credito „кредитоспособность"), Risiko, Kapital (из итал. capitale или лом-
бард, cavedal), Bilanz (из итал. bilancio „весы", „равновесие"), Kontor (из итал.
contoro; в этой форме в XVI в. появляется в южнонемецком), Bankerott (в XVI в.
чаще всего Bancarotta из итал. banca rotta), Muster (из итал. mostra), ранне-
нов.-в.-нем. zornal (из итал. giornale или сев.-итал. zornal, вместо которого в
XVI в. появляется слово, основанное на франц. Journal). Названия товаров также
заимствуются у итальянцев, например Zitrone (из итал. citrone; проникло до
1550 г.), Zibebe (из араб, zibiba „изюм", через сицил. zibibbo „изюм", XVI в.)
и т. д.
Приводимые ниже слова появились в южнонемецком языке моря-
ков (см. § 116), видимо, в результате „средиземноморской торговли" и палом-
ничеств в святые земли: Golf „мыс" (из итал. golfo), Kompaß (из итал. сот-
passo „круг"), в XV в., Kargo „фрахт" (из итал. carico, исп. cargo), Havarie (из
итал. avaria, которое, в свою очередь, восходит к арабскому слову). К XVI в.
относятся: Galeere (из итал. galera), Galeasse (из итал. galeazza „крупное военное
судно"), Fregatte (из итал. fregata), Саро (из итал. саро, в такой форме это слова
встречается в Германии в XVI—XVII вв., совр. Кар образовалось в XV в. из
нидерл. kaap), Gapitan (из итал. capitano; совр. Kapitän было заимствовано позд-
нее из французского) и т. д.
Следует с осторожностью возводить те или иные слова к находившемуся
под влиянием Италии южнонемецкому морскому языку, ибо многие издавна от-
носимые к нему слова попали в немецкий язык явно из французского через
посредство нидерландского. К ним относятся: Bai (XV в.), entern (XV в.), Boje
{XVI в.), Harpune (около 1600 г.), Pinasse (около 1600 г.) и т. д.
В немецком языке солдат рассматриваемого периода имеется не-
мало романских элементов. Хотя только Тридцатилетняя война усилила приток
Романская лексика в немецком языке
189
иностранной лексики в немецкий солдатский язык, однако проникать в него она
начинает столетием раньше. Во многих случаях речь здесь идет о словах ро-
манского происхождения, которые нельзя с уверенностью отнести к определен-
ному языку этой семьи, так как они имеют одинаковое звучание в итальянском,
испанском и французском. Итальянскими по происхождению являются: Kanone
■{из итал. canone; XVI в.), Alarm (из итал. allarme; XV—XVI вв.), Arsenal (из
итал. arsenale, которое восходит к арабскому и проникло в немецкий около
1556 г. через Венецию), Granate (из итал. granata; около 1600 г.), Grenadier,
старая форма Granadier (из итал. granatiere; начало XVIII в.); итал. caserma,
нем. Kaserne „казарма" продолжает существовать в диалектах южной Германии
как Kaserm, Kasarm; современная форма, характерная для письменного языка,
основана на франц. caserne, которое, в свою очередь, восходит к исп. caserna.
Kavallerie (из итал. cavalleria; около 1600 г. вытесняет более старое Reuterei);
ранне-нов.-в.-нем. Kaporal (из итал. caporale; XVI в.; современная форма, пред-
ставленная в письменном языке, восходит к французскому языку). Из испанского
языка: Infanterie (из исп. infanteria, с 1616 г.; до этого употреблялось Fußvolk),
Armada (около 1600 г.).
Итальянскими или испанскими являются: Artillerie (в Германии употребляется
с 1516 г.; исп. arteglieria или итал. artiglieria; в XVII в. влияет франц. artillerie),
Kommando (из итал., исп. comando; после 1600 г.). Такое слово, как Brigade,
появляется во французском и испанском звучании (исп. brigada, франц.
brigade), а Garde — в итальянском и французском (итал. guardia, франц. garde).
Бесспорно французского происхождения слова: Offizier (XVI в.), Leutnant (XVI в.),
Kürass (франц. cuirasse), Kartusche (после 1600 г.), General (1600 г.), Bombe
(после 1600 г.), Garnison (около 1600 г.), Armee (XVII в.), Kasematte (XVI в.),
Bagage (XVI в.; заменило более древнее Plunder) и т. д.
Некоторые итальянские слова заимствовались (в большинстве случаев они
не сохранялись в немецком языке) из итальянской новеллистической
литературы, которая отражала социальную и общественную жизнь итальян-
ских городов-государств.
В отношении значительного числа романских заимствований было установ-
лено, что они сначала пришли из итальянского и лишь позднее в
связи с усилившимся влиянием французского языка были
преобразованы по его образцу. Отчасти это видно из вышеприведен-
ных примеров, но для наглядности приведем еще несколько слов: Maske: итал.
maschera, в XVI в. проникло в южную Германию, где оно и ныне встречается
в баварском в форме Maschkere „человек в маске". Нов.-в.-нем. Maske, через
франц. masque, которое было заимствовано в XVII в., восходит к ср.-лат. masca.
Bronze с XVI в. появляется в итальянской форме bronzo, а с XVIII в.— во фран-
цузской. Tasse: итал. tazza дало в раннем нов.-в.-нем. tatze; современная форма
слова основана на франц. tasse, которое было заимствовано в XVI в. Jasmin:
итал. gesmino появляется в немецком в форме Jesmin, XVII—XVIII вв.; в XVIII в.
оно было заменено французской формой. Orange: итал. arancia дало в XVI в.
нем. Arancie; совр. Orange в XVIII в. было заимствовано из французского. Pe-
rücke вплоть до XVIII в. встречается как Parucke, Parücke и лишь позднее при-
обретает современную форму под влиянием франц. perruque. Galopp до 1616 г.
известен только в итальянской форме galoppo; лишь позднее это слово сбли-
жается с франц. galop. Soldat встречается в 1522 г. в форме soldato, которая
основана на итальянской и вытесняет ср.-в.-нем. soldenaere; в конечном счете
победу одерживает франц. soldat. Появившаяся в Германии в XVI в. форма
Negro, по своему происхождению испано-португальская, а не итальянская, в
XVIII в. заменяется формой Neger < франц. negre. Итал. spasso > нем. Spasso
(около 1600 г.) развилось без постороннего влияния в XVII в. в нем. Spaß.
§ 137. Начиная с XIV в. растет число заимствований из
восточноевропейских языков, граничащих с не-
мецким (ср. § 101, 159).
190
3. От середины XIV до начала XVII е.
Совр. нем. Peitsche было заимствовано в XIV в. в Силезии из чешек. bicr
польск. bicz, но дальнейшее распространение оно получило благодаря библии
Лютера (1-я книга царей, 12, 11 и др). В XIV в. лексика восточноевропейских
языков проникала иногда через язык пражской канцелярии: совр. нем. Petschaft,,
которое восходит к чешек, pecet „печать", встречается там в форме petschat.
(В нововерхненемецкой форме ощущается ориентация на суффикс -schaft.) Кроме
того, проводниками восточного влияния были гуситские войны (1419—1436).
В этот период было заимствовано совр. Haubitze (из чешек, houfnice „орудие для
метания камней"), а также Trabant (из чешек, drabant „пеший воин") и Pistole
(из чешек. piätal). Чешскими по происхождению являются также Schöps, Rapuse,
Rapsch (в словосочетании in die Rapsch werfen); Popanz, Halunke. Чешек, или
польск. tulich дало совр. Dolch. Saemischleder произошло из польск. zamesz, чешек,
zanrü, которые, в свою очередь, являются словами турецкого происхождения.
Из венгерского проникли Husar (XVI в.), Kutsche (XVI в.). Для совр. Säbel
основой послужило не только польское слово szabla (XV в.), но и его перво-
источник — венгерск. szäblya (XVI в.).
Из русского заимствовано слово Knute (из русск. кнут, которое, в свою
очередь, восходит к германскому и родственно нем. Knoten. В XVI в. в немец-
ком языке встречается Knottpeitsche, а с XVIII в.—Knute).
Турецкие войны также способствовали проникновению в немецкий язык
восточной'лексики, в основном в результате венгерского посредничества. Сюда
относятся такие слова, как Horde (XVI в.), Dolman (около 1500 г.), Pallasch
(около 1600 г.), Tulpe (первоначально оно имело форму Tulipan и в XVII в., как
и в других европейских языках, сократилось в Tulpe; ср. итал. tulipa, франц,
tulipe и т. д.).
§ 138. На примере нескольких слов, заимствованных из араб-
ского, попробуем показать связи с неевропейским юго-востоком.
Некоторые из этих слов проникли в немецкий благодаря научным
связям, но многие через итальянский язык.
Kalif (XIV в.), Lack (индийское слово, которое через арабский попало в евро-
пейские языки; в немецком оно встречается с XIV в. и базируется, повидимому,
на итал. lacca). Mameluck (заимствовано в XV в. через итал. mammalucco),
Matratze (в XV в. из итал. rnaterazzo, последнее взято из арабского языка), Ka-
russell (персидское или арабское по происхождению, в немецкий язык проникло
в XV в. через франц. carrousel и южн.-итал. carocello), Kaffee (проникло в
Европу из арабского через турецкий. В немецком это слово встречается с XV в.
в форме chawe; современная форма была заимствована из французского только
в конце XVII в.). Alkohol (это арабское слово; известно в Германии с XVI в.
и распространилось благодаря алхимикам первоначально со значением „мельчай-
ший порошок"), Koran, Alkoran (XVI в.) и т. д.
§ 139. В связи с тем, что в конце XV в. начинается эпоха
географических открытий, и немцы (большей частью через по-
средничество других народов) знакомятся с новыми народами,
товарами, растениями и животными, в немецкий язык начинает
проникать множество слов из других языков, особенно из
языков Нового Света.
Mais (около 1500 г. проникло в Европу с острова Гаити), Какао (из мекси-
канского в XVI в. оно попало сначала в испанский, а через него и в другие
европейские языки), Ananas (в XVI в. пришло в Европу через португ. ananas,
которое восходит к одному из бразильских языков), Orkan (из караибск. huracan;
Влияние латыни и греческого
191
через испанский язык оно попало в нидерландский в форме orkan; на нем осно-
вывается немецкая форма). Hängematte (из караибск. hamäca, которое было
известно еще Колумбу и через исп. hamäca распространилось по Европе; в не-
мецком это слово получило новую форму под влиянием народной этимологии),
Kannibale (караибск. caribal; дало исп. canibal, которое в XVI в. стало известно
в Германии). Bambus (малайского происхождения; в немецком представлено
с XVI в.) и т. д.
§ 140. Многие выражения — отчасти через специальные языки,
например через воровской жаргон (см. § 116) — проникли в немецкий
язык из новоеврейского идиш. Следовательно, это
произошло не в результате излучения извне, а путем заимство-
вания из существующего в самой Германии наречия, (Идиш —
побочный язык [см. § 3J верхненемецкого, отделился от него
в ранненововерхненемецкий период и засвидетельствован с XIII в.
Ныне он является родным, а также разговорным языком примерно
10 миллионов евреев, проживающих в основном в Голландии,
Польше, России, на Балканах и в США.)
Еще в XV — XVI вв. в немецком языке употребляются не-
которые слова из идиш, древнееврейские по своему происхожде-
нию, например: acheln „кушать", schummeln, besebeln „обманы-
вать", ganfen „красть", Gauner „вор", Schaute „смешной шут"
(встречается в XVI в. в западно-средненемецком) и т. д. Ср. § 160.
Из древнееврейского языка благодаря библии,, отчасти еще до
рассматриваемого периода, проникли в немецкий Tohuwabohu (1. Моисея, 1, 2),
Moloch (3. Моисея, 18, 21), Schiboleth (Судьи, 12, 5), Menetekel (Даниил, 5, 25
и ел.), Mammon (Матфей, 6,24, Лука, 16,9) и др.
§ 141. Ввиду того, что латынь являлась языком римско-ка-
толической церкви, а в эпоху гуманизма ее влияние наряду с влия-
нием греческого стало проявляться особенно интенсивно, то вполне
понятно, что словарный состав немецкого языка в XIV — XVI вв.
был сильно пронизан элементами латинского и греческого про-
исхождения. Несмотря на весьма значительный поворот к немец-
кому языку в эпоху Реформации, последнему снова пришлось
склониться под ярмом латыни. Результатом этого была утрата
свежести и непосредственности, которые были ему присущи в
конце XV в. и в начале XVI в. Характерно, что в рассматриваемый
нами период появился первый немецкий словарь иностранных
слов: „Teutscher Dictionarius" Симона Рота (Аугсбург, 1571 г.),
в котором было приведено около 2000 иностранных слов, большей
частью латинского происхождения. И в настоящее время в не-
мецких иностранных словарях около двух третей слов составляет
лексика, заимствованная из латыни и греческого; появление этих
слов в значительной мере связано с XIV — XVI вв.
Из языка церкви были заимствованы: Reliquie, Prozession, Tonsur,
Brevier, Hostie, Monstranz, Requiem и т. д. В течение всего интересующего
нас периода латынь была языком религии и науки, она использовалась
в теологии и философии, в математике и естественных науках, в медицине и
192 3. От середины XIV до начала XVII е.
т. д. Упоминая такие слова, как Text, Traktat, Glosse, Disputation, Philosophie,
Logik, Metaphysik, Eloquenz, Materie, addieren, subtrahieren, dividieren, Astronomie,
Firmament, Komet, Orient, Elixier, Extrakt, Essenz, Mixtur, Medikament, Medizin,
Tinktur, Podagra, мы этими отдельными примерами лишь наметим те последст-
вия, которые имело для немецкого языка употребление латыни в науке. Особенно
роковым было влияние профессионального языка юристов (см. § 116) и римского
права, которое в форме имперского судебного кодекса (Reichskammergerichts-
ordnung) от 1495 г. определяло правовые отношения в Германии. Здесь можно
назвать такие слова, как Obligation, zitieren, 'attestieren, protestieren, appellieren,
Advokat, Amnestie, Delinquent, Dekret, Hypothek, Kaution, Prozeß, konfiszieren,
inquirieren, kondemnieren. Следует также напомнить, что Э. Чуди (см. § 128)
писал еще в 1538 г.: „Und so nun tütsche spraach zu eigner gschrifft gebracht,
ouch aller dingen Worten an iro selbs volkommen gnug ist, so wollend yetz die
tütschen Cantzler, ouch die Consistorischen schryber uns wider zu latin bringen,
könnend nit ein linie one latinische wort schryben, so sy doch der tütschen genug
hettend, machend, das menger gemeiner man, so kein latin kan, nit wissen mag,
was es bedüt, oder wie ers versten soll, wollend also unser tütsch, so ein erliche
spraach ist, verachten, bruchind ouch etwa wälsche wort, so doch all ander spraachen
die unser nit ansehend..." „И теперь, когда немецкий язык имеет свою письмен-
ность и в нем вполне достаточно своих собственных слов, деятели немецкой
канцелярии и консисторские писцы вновь хотят навязать нам латынь; они не
могут написать строки без латинского слова, хотя у них достаточно немецких;
они поступают так, что некоторые простые люди, не знающие латыни, не понимают,
что это должно значить или как это следует понимать; следовательно, они
хотят пренебречь нашим немецким языком, который является языком вполне
достойным, употребляют романские слова, а также слова из других языков, не
обращая внимания на немецкий...0
Канцелярский язык повинен в том, что немецкие названия месяцев
(Hornung, Heumond, Brachmond и т. д.) были вытеснены латинскими. В этом
языке известную роль играли также иностранные титулы, которые с времен
Карла V стали употребляться в придворном церемониале: Majestät, Exzellenz
и т. д.
В связи с тем, что наука была в руках церкви и гуманистов, языком пре-
подавания и публичных выступлений в высшей школе и университе-
та х до конца XVII в. почти во всех случаях была латынь. Там, где пользовались
не латынью, а немецким, последний был насыщен множеством латинских слов.
Наряду со словами другого происхождения, применяемыми в школе и универ-
ситетах, нам до сегодняшнего дня известны: Akademie, Aktus, Auditorium, Aula,
Examen, Fakultät, Ferien, Gymnasium, interpretieren, Katheder, Kolleg, Sexta,
Doktor, Rektor, Professor, Student и т. д.
Латинское происхождение музыкальных терминов указывает на то, что и
музыка также культивировалась церковью: Terz, Quarte, Quinte,
Harmonie, Dissonanz, Melodie, Note, Oktave, Takt, Kontrapunkt, Pause, Fuge
(из ср.-лат. fuga „фуга": quia vox vocem fugat), komponieren и т. д.
(ср. § 152).
Мир книгопечатников в' XV —- XVI вв. был тесно связан с миром
ученых. В их профессиональном языке немало терминов латинского происхож-
дения: Initiale, Kolumne, Pagina, Manuskript, Faksimile, Alinea „абзац" и т. д.
Лишь позднее под влиянием парижских мастерских для отливки шрифтов
в язык книгопечатников проникла французская терминология: Petit, Nonpareille,
Colonel и др. (ср. § 116).
Если у католиков, особенно со времени Триентского собора (Tridentinum;
1545—1563), распространился^обычай употреблять в качестве имен латинские
или переделанные по латинскому образцу имена святых, то у протестантов,
главным образом у кальвинистов, были популярны имена из Ветхого завета.
В кругах гуманистов немецкие фамилии довольно часто переделывались
на латинские или греческие (ср. § 145): Avenarius (вместо Hafermann), Mercator,
Piscator, Textor, Vietor, Venator, Faber, Agricola — Oecolampadius (вместо Haus-
Влияние латыни и греческого
193
schein), Melanchthon (вместо Schwarzert), Gracchus Fierius (вместо Krachenberger;
см. § 120) — Schuppius, Fresenius и т. д.
Как правило, иностранные существительные заимствовались с полным иност-
ранным окончанием и склонялись соответственно нормам латинского или
греческого языков. Подобное употребление, начавшее исчезать только с
конца XVIII в., известно еще и сегодня в таких словах, как Kommata, Examina,
Tempora и в словосочетаниях типа vor Christi Geburt, in Jesu Namen. Конечно,
это было возможно только в том случае, если иностранные слова сохраняли
свои иностранные окончания. У отдельных слов эти окончания в различные пе-
риоды исчезли. Oceanus еще до 1650 г. сокращается в Осеап. Слово Archiv
потеряло свое -um еще в XVII в. Однако и в XVIII в. Jubilarius, Chirurgus,
Arsenicum, Gestus считались нормальными формами. Narkose, существующее
в немецком языке с 1709 г. вместо Narkosis, появляется не ранее 1863 г.
Латинское влияние отразилось также в многочисленных кальках (см.
§ 9а), которые создавались между 1350—1600 гг.: Durchlaucht вместо illustris
в титуле членов княжеской семьи (XVI в.), а также Erlaucht (средненемецкая
звуковая форма), Machtvollkommenheit вместо plenipotentia (XV в.), Gegner
(XIV в.) вместо adversarius, Kegelschnitt (употреблено Кеплером в 1616 г.) вместо
Sectio conica, Nenner вместо denominator (с 1483 г.), Zähler вместо numerator
(с 1400 г.), viereckig вместо quadrangulus (около 1400 г.), Brennpunkt вместо
punktum ustionis или focus (XVII в.), Gesichtskreis вместо Horizont (1596 г.),
Fixstern вместо fixa stella (употреблено Кеплером в 1598 г.), Meerbusen вместо
sinus maritimus (XVII в.), Stachelschwein вместо porcus spinosus (1556 г.), Eierstock
вместо ovarium (XVI в.), Schwindsucht вместо phthisis (XV в.), Mitschüler вместо
condiscipulus (1521 г.), Handbuch вместо manuale (XV в.), Rechtschreibung вместо
orthographia (XVI в.), Rosenkranz вместо rosarium (XV в.), Menschenfeind вместо
misanthropus (1540 г.), Wundarzt вместо chirurgus (XVI в.), Gerstenkorn „ячмень
на глазу", повидимому, вместо hordeolum (1540 г.).
§ 142. Особенно роковым было возобновившееся в XV—
XVI вв. влияние латыни на структуру немецкого
предложения. Грамматисты того времени, например Вал.
Иккельзамер (см. § 127), настоятельно рекомендуют строить пред-
ложение по образцу латинского языка, и многие его современ-
ники сознательно придерживаются этого принципа. Последствия
этого мы ощущаем в немецком языке еще и сейчас, хотя кое-что
уже исчезло.
В соответствии с переводной литературой древневерхненемецкого периода
(см. § 75), а отчасти и со средневерхненемецкими религиозными произведениями,
но в разрез с использованием языковых средств у хороших средневерхненемец-
ких писателей в рассматриваемый период мы снова находим винительный с ин-
финитивом. (В „Theuerdank" говорится, например: Nym zu dir den gesellen dein,
den du weist verschwiegen zu sein.— Ich red on spott, mich gewesen sein in
großer not. Или в „Уленшпигеле": Do spürt yderCristum sein richter seyne.)
Подражание иноязычному употреблению абсолютного отложительного па-
дежа проявляется в использовании одного из видов абсолютного винительного,
который встречается еще у Шиллера: Dieses Geschäft berichtigt, eilen alle
Statthalter nach ihren Provinzen, либо описательной конструкции с предлогом
nach: Nach der vollbrachten Heerfahrt... находим мы у Штейнгёвеля, у Шиллера:
Nach genommenem Abschied von seinem Freunde... или у Гёте: Nach aufgeho-
benem Kloster... и даже у Г. Каросса (Führung und Geleit, 1943, стр. 118): Nach
gestillter Blutung... Результатом подражания латинскому являются также при-
частные конструкции: Die weiber muesten auch mitsambt den kindern, auch in
13 История немецкого языка
194
3. От середины XIV до начала XVII в.
der wiegen liegend, dran,— пишет Авентин, в языке которого, вообще говоря,
латинского влияния почти не ощущается.
Под воздействием латыни сложилось правило, согласно которому глагол в
придаточном предложении должен стоять на последнем месте; встречаются лишь
немногие ритмически обусловленные пережитки старого употребления (... daß
er das hat tun können). В XVI и XVII вв. нередко подражают латинскому
порядку слов и в главном предложении (der gut hungerig student an des gold-
schmids haus anklopfe t.— Dise nu der könig und die königin gutwillig a n n a m)
[93].
Употребление welcher со следующим за ним существительным (ein Son ist
uns gegeben, welchs Herrschaft ist auff seiner Schulder,— Luther, Jes., 9,6) является
подражанием латинскому, как и присоединение с помощью welcher таких пред-
ложений (по типу относительных придаточных), в которых содержится не до-
полнительное пояснение предшествующего высказывания, а новый факт. (Welches
er jn zusagt [Amadis]. Welches grave Eschinger nit allain güetlich bewilligt... [Zim-
mersche Chronik].)
Латинским влиянием объясняется и отсутствие артикля в официальном языке
(Angeklagter erwidert, Schreiber dieses), а также употребление родительного
усилительного (das Buch der Bücher, das Lied der Lieder), последний, правда,
восточного происхождения (еще в древнеперсидском Кира называли „царь царей",
др.-евр. шир хашишриМу переводившееся как canticum canticorum). Тенденция
употреблять пространные вводные предложения также вызвана влиянием латыни.
Влиянию латыни на строй немецкого предложения содейство-
вали Formular- oder Titulbüchlein—Artes dictandi, т. е. книги,
авторы которых стремились познакомить немецких писцов со
стилистическими формулами античной и средневековой риторики.
Эти книги, ставшие для писцов учебниками и образцами, в силь-
ной степени повлияли на стиль немецких грамот и писем, да и
вообще на немецкую прозу того периода. Иоганн фон Неймаркт,
начальник пражской канцелярии Карла IV, поддерживал связи
с Риенцо и Петраркой, стилю которых он подражал. В работе
„Summa cancellariae Caroli IV он собрал образцы писем и грамот
своей канцелярии. Самым выдающимся его учеником в области
немецкого и латинского канцелярских стилей был Иоганн фон
Гельнгаузен, нотариус и верховный регистратор имперской канце-
лярии при Карле IV, также составивший около 1400 г. сбор-
ник образцов эпистолярного искусства.
Во всяком случае, в немецком языке этого периода широко
использовались такие стилистические средства латин-
ской риторики, как риторический вопрос, параллелизм в
структуре различных частей предложения, выделение простого
понятия путем употребления двух или трех синонимов и т. д.
Правда, эти фигуры имели немало точек соприкосновения с не-
мецкой прозой предшествующего периода (см. § 75), но наряду
с ними использовались и чисто латинские синтаксические и сти-
листические формы. Николай фон Виле вовсе не одинок, утверждая,
что в „латинской риторике" можно найти лишь „небольшое число
средств, служащих для украшения поэтических произведений и
вносящих в них оттенок учтивости, которые не могли бы одина-
ково хорошо употребляться в немецком и использоваться для
Различия в эффективности латинского влияния 195
украшения немецких произведений, так же как это имело место
в латыни".
Вместе с тем начинают пользоваться правилами так называемого
Cursus, который в XIV в. культивировался в Италии, особенно
поэтами Данте и Риенци, т. е. стремятся к ритмическому упоря-
дочению конца предложения, подражая в этом отношении стилю
римской курии, имевшему уже длительную традицию. По опре-
деленной схеме здесь чередуется число ударных и безударных
слогов в каденции предложения.
Однако следует учитывать, что почти все писатели-прозаики
того периода были по сути дела двуязычными, они думали на
двух языках и к народному языку подходили с латинской меркой.
Во многих случаях сначала делались наброски произведения на
латинском языке, а затем уже сам автор или по его поручению
человек, чувствующий в себе призвание, более или менее вольно
.переводил это произведение на немецкий язык.
'§ 143. Употребление латинских слов и влияние латинского
синтаксиса имеют свои весьма заметные различия в разные
периоды. До Лютера число „латинских слов невелико"—'это
главным образом существительные. Напротив, около 1550 г.
наплыв латинских слов чрезвычайно усилился. Но апогея этот
процесс достигает лишь в конце XVI в.
Заимствования из латинского языка различались также
территориально. Например, немало заимствований было из-
вестно в одной лишь нижненемецкой области: еще в середине и
конце XIV в. там распространилось много таких иностранных слов,
которые и тогда и еще в конце XV в. не были известны южной
Германии. Заимствования в нижненемецком и средненемецком по
своей форме ближе к латыни, чем заимствования южнонемецкие
нижненемецким glorie, grazie, abstinentie, conscientie, absolutie,
confirmatie в южнонемецком противостоят glori, graci, abstinenz,
conscienz, absoluz, confirmaz.
Наконец, не все писатели этого периода находились в одина-
ковой мере под влиянием латыни; следовательно, существовали
также индивидуальные различия. Даже переводчики из
среды гуманистов конца XV в. по-разному относились к иност-
ранным словам латинского происхождения. Николай фон Виле, не
задумываясь, применяет латинские конструкции и слова (см. § 142);
Штейнгёвель в своем переводе „De claris mulieribustt Бокаччио,
а также Альбрехт фон Эйб в своем переводе Плавта, отличав-
шимся своеобразным строем предложения, близким к разговорной
речи, отрицательно относятся к иностранным словам. В язык
канцелярии императора Максимилиана иностранные слова проникли
лишь в незначительном количестве. Под сильным влиянием латыни
находился Ульрих фон Гуттен. Он любил вводные предложения
и часто опускал вспомогательный глагол. Правда, в своих немец-
13*
196 3. От середины XIV до начала XVII в.
ких произведениях он употребляет иностранные слова почти только
в ироническом плане, а также для того, чтобы смягчить выраже-
ния, сомнительные с точки зрения морали. Сложные периоды
в люте(ювском переводе посланий из „Нового завета" объясняются
тем, что Лютер стремился следовать оригиналу. В переводе биб-
лии и в других произведениях Лютер сознательно боролся с иност-
ранным влиянием на структуру предложения и лексику, он
старался приблизиться к живому языку. (К немногим словам
иностранного происхождения, приведенным в библии Лютера,
относятся: Pestilenz, Firmament, Majestät, Person.)
§ 144. Стремление к употреблению обработанного языка
(Kunstsprache) было не столь характерным для XIV — XVI вв., как
желание выработать общий язык (пусть существующий только на
бумаге); правда, в разные периоды и у различных слоев населения
это стремление проявлялось по-разному. Немецкой поэзии той
эпохи и ее языку недоставало истинно художественной силы,,
вследствие чего поэтический язык в собственном смысле этого
слова мог развиться только в исключительных случаях. Хотя
язый поэзии еще долгое время питался наследием средневерхне-
немецкой эпохи расцвета (что было особенно характерно для так
называемого „метафорического языка" [geblümte Rede; см. § 109],
продолжавшего существовать в поэзии мейстерзингеров и после
XIV в.), этот язык начиная с XIV в. все больше утрачивает
„благородство и Священный огонь поэтического провидения и
творческого воплощения". Рыцарские поэты того периода, на-
пример Гуго Монтфортский (ум. в 1423 г.) и Герман фон Заксен-
гейм (ум. в 1459 г.), говорят непоэтичным сухим языком.
Наряду с этим наблюдается все усиливающаяся тенденция к реа-
листически грубому использованию языковых средств. За „Коль-
цом" („Ring") Генриха фон Виттенвейлера в XV в. следует „Улен-
шпигель" („Eulenspiegel"), в XVI в.—как бы продолжающий эту
линию верхненемецкий „Гробианус" („Grobianus"; 1551 г.) Каспара
Шейда и, наконец, „Приключенческая и необыкновенная история"
Фишарта („Affentheurliche und ungeheurliche Geschichtsschrift",
1575 г.). В более благородной форме немецкий язык выступает в
народной песне, получающей теперь все большее распростра-
нение.
Писатели и писцы того периода старались использовать в
немецком языке художественные приемы латинской риторики;
подобное стремление приводило, как правило, к результатам,
которые нам кажутся ошибочными. В языке канцелярии Карла IV
гуманистическая изысканность проявляется в нагромождении
синонимов, в параллелизме предложений, в ритмических кон-
цовках предложения (см. § 142). Близок языку имперской кан-
целярии язык произведения Иоганна фон Тепля—„Землепашец
из Чехии" („Ackermann aus Böhmen"; около 1400 г.), хотя это
Обработанный язык
197
произведение и не находилось под столь значительным влиянием
гуманизма. Однако „Землепашец из Чехии" остается единственной
в своем роде достопримечательностью, образцом изысканного
языкового мастерства. Своим блестящим стилем — в духе антич-
ной риторики — и строем предложения, а также мастерским ис-
пользованием родного языка оно существенно отличается от
всего, что было создано в эпоху средневерхненемецкого языка
в рыцарской литературе и в более позднем поэтическом языке
гуманистов. Гуманисты XV и XVI вв. в ином плане, чем автор
„Землепашца", и большей частью слишком односторонне следо-
вали античным образцам в понимании стиля и формы. В живописи
указанной эпохи такие мастера, как Кранах, Дюрер и Гольбейн,
смогли воплотить дух Возрождения в немецкие формы. Однако
немецкая поэзия не добилась подобного обновления, „ибо словес-
ное мастерство как таковое еще не преодолело низкий уровень
языкового мышления и творчества. Желавшие писать стихи отка-
зывались от родного языка и пробовали свои силы, прибегая
к латыни гуманистов \
Следовательно, эпоха Реформации с ее тяготением к бытовому
языку и интересом к чисто сюжетным задачам не могла в боль-
шинстве случаев подняться до художественного использования
немецкого языка. Правда, можно назвать весьма значительное
и блестящее исключение — язык Лютера. При всем тяготении
к народности в нем, прежде всего в переводе библии, явно чувст-
вуется высокое стремление к художественной обработке языка.
Это — живой народный язык, образный, насыщенный пословицами, *
стоящий одинаково далеко и от канцелярского стиля с его хо-
дульной сухостью и от куртуазного языка. Лютер сам сообщил
нам, на что он ориентировался: „Man muß die Mutter im Hause,
die Kinder auf der Gassen, den gemeinen Mann auf dem Markt
drumb fragen und denselbigen auf das Maul sehen, wie die reden,
und darnach dolmetschen; so verstehen sie es denn und merken,
daß man deutsch mit ihnen redet" „Нужно спрашивать об этом
мать в доме, детей на улице, простого человека на базаре и
смотреть им в рот, прислушиваясь, как они говорят; именно так сле-
дует переводить, тогда они поймут и заметят, что с ними говорят
по-немецки" (Веймарское издание, 30,2, стр. 637). Сочетание в его
произведениях „гениального использования сокровищ народного
разговорного языка с творческими силами всемогущего и изобра-
зительного таланта" (А. Э. Бергер) порождает его ни с чем не
сравнимую языковую мощь. Лютер продемонстрировал такое
высокое искусство перевода на немецкий язык, какого до появле-
ния Гомера в переводе Фосса и произведений Шекспира в поэти-
ческом переложении Шлегеля и Тика никто не достигал. Благо-
даря своему художественному переводу библии Лютер стал
первым классиком немецкой художественной прозы.
198
3. От середины XIV до начала XVII е.
Чтобы оценить творческий подвиг Лютера в области языка, сравним в ка-
честве примера несколько мест из нюрнбергской библии 1483 г., написанной
канцелярским языком без каких-либо художественных приемов и „напечатанной
Антонием Кобургером", с лютеровским текстом и проследим его ритмико-мело-
дический рисунок.
Нюрнбергская библия 1483 г.
Matth. 6, 26: Seht an die vögel
des hymels, wann sy seen noch schney-
den nit noch samein in den kästen, vnd
ewer hymlischer vater füret sy.
Matth. 11, 28: Kumpt all zu mir,
ir arbeytet vnd seyt geladen, vnd ich
erkücke euch. Nemt auff euch mein ioch
vnd lernet von mir. Wann ich bin senfft
vnd diemütigs herzen vnd ir findet rue
ewern seien, wann mein ioch ist senft
vnd mein bürde ist leycht.
Joh. 3, 6: Wann also het got lieb
dy weit, das er geb seinen einge-
boren sun, das ein yeglicher, der in ihm
gelaubet, nicht verderbe, aber das er
hab das ewig leben.
1. Kor. 13: Ob ich red in der
zungen der engel vnd der menschen,
aber hab ich der lieb nit, ich bin ge-
macht als ein glockspeys lautend oder
als ein schell klingend (velut aes sonans
aut cymbalum tinniens).
P s. 139: Ob ich frü nim mein fe-
dern vnd wone in den äußersten enden
des meres...
Ps. 42: Als der hirsz begeret zu
dem brunnen der wasser, о gott, also
be^ert mein seel zu dir.
Лютеровская библия
Sehet an die vogel vnter dem hy-
mell, Sie seen nit, sie erndten nit, sie
samlen auch nitt ynn die schewren,
vnnd ewr hymlischer vatter neeret sie
doch.
Kompt her zu mir, alle die yhr
muheselig vnnd beladen seytt, ich will
euch erquicken, nempt auff euch mein
ioch, vnnd lernet von myr, denn ich.
byn senfftmutig vnnd von hertzen de-
mutig, so werdet yhr rüge finden für
ewere seele, denn meyn ioch ist senfft,
vnnd meyne last ist leycht.
Also hatt Gott die wellt geliebt,
das er seynen eynigen son gab, auff
das alle, die an jhn glewben, nicht ver-
loren werden, sondern das ewige leben
haben.
Wenn ich mit menschen vnd mit
engel zungen redete, vnd hette der
liebe nicht, so were ich eyn döhnend
ertz odder eyn klingende schelle.
Neme ich flügel der morgenrödte
vnd bliebe am eusersten mer...
Wie der hirs schreyet nach den
wasser bechen, So schreyet meyne seele,
gott, zu dyr...
Лютер вполне сознавал, что он владеет искусством перевода.
Так, в 1530 г. в „Послании о переводе" он писал: „Nu es verdeutscht
und bereit ist, kans ein yeder lesen und meistern. Läufft einer
ytzt mit den äugen durch drey, vier bletter und stost nicht ein mal
an, wird aber nicht gewar, welche wacken und klotze da gelegea
sind, da er ytzt über hin gehet wie über ein gehoffelt bret, da wir
haben müssen schwitzen und uns engsten, ehe den wir sol-
che wacken und klotze aus dem wege reümeten... Ah, es ist dol-
metzschen ja nicht eines iglichen kunst...; es gehöret dazu ein
recht frum, treu,*vleisig, forchtsam, Christlich, geleret, erfarn, geübet
hertz" „Теперь, когда это переведено и готово, каждый может
Язык и дух эпоха
199
прочесть и понять. Если кто-нибудь пробежит сейчас глазами
три-четыре страницы, то он не заметит, какая грязь и какие пре-
пятствия были там, где он идет теперь, как по гладко выструган-
ной доске, там, где нам пришлось беспокоиться и потеть, прежде
чем мы убрали с пути эту грязь и препятствия... Ах, не каждому
дано искусство перевода... Для этого необходимо подлинно бла-
гочестивое, верное, прилежное, богобоязненное, христианское,
мудрое, опытное и искушенное сердце..."
Лютер, по его собственному признанию, стремился преодолеть
тяжеловесность и грубость, за что в ту эпоху переводчики-
гуманисты, а иногда и сам Лютер упрекали существовавший
тогда немецкий язык. Оценивая свою деятельность переводчика,
Лютер в одном из мест сравнивает себя с кукушкой, пытаю-
щейся подражать пению соловья. Когда же он увидел, что ста-
рания его увенчались успехом, то не только у него, но и у других
появилась вера в немецкий художественный язык. С середины
XVI в. презрительное отношение гуманистов к немецкому языку
уступает место растущей гордости за „главный немецкий язык",
„язык героев*4 („teutsche Haupt- und Heldensprache44; ср. § 166
и ел.), способный дать благороднейшие творения.
§ 145. Среди духовных сил, которые имели весьма су-
щественное значение для формирования в XIV—XVI вв. немец-
кого языка, в первую очередь, следует указать на идеоло-
гию буржуазии. Поднимающаяся буржуазия, далекая от
идеалов отошедшего в прошлое рыцарства, выработала реали-
стический вкус, ее интересовала не форма, а только факты. Для
нее характерна тенденция к употреблению грубых выражений,
большое распространение получают элементы диалекта, строй
предложения становится более беспорядочным и примитивным.
Встречающиеся в языке лирики, например у Освальда фон Воль-
кенштейна (ум. 1445 г.), отдельные отголоски миннезанга сосу-
ществуют рядом с диалектнотпросторечными выражениями и вос-
принимаются как инородные тела.
В эпоху гуманизма и Реформации в тех областях, где немец-
кий язык не испытывал влияния церкви и гуманистов, он невольно
становился средством выражения того прискорбного огрубения,
которое было характерным признаком эпохи со времени расцвета
бюргерства и вплоть до барокко; причем лишь народный юмор де-
лал его в какой-то мере терпимым. Святой Гробианус (из-
вестный нам в настоящее время по „Кораблю глупцов44 С. Бранта),
покровитель грубости, бродил в немецких землях повсюду, он
наложил свой отпечаток не только на немецкую лексику того
времени. В результате его владычества бурно распространилась
грубая брань и отвратительные крепкие словечки (babylonische
Hure, Teufelsgeschmeiß и т. д.), особенно в разговорном языке,
с которым мы сталкиваемся, например, в карнавальных комедиях
200 3. От середины XIV до начала XVII в.
(Fastnachtsspiele). Слова, обозначающие такие предметы, действия
и личности, которые утонченное придворное воспитание не позво-
ляло называть, отныне звучат на устах у каждого. Например, слово
Hure, достаточно часто встречающееся в древневерхненемецком,
гораздо реже, если судить по письменным памятникам, употреб-
ляется в средневерхненемецком. Куртуазный поэт и следовав-
ший по его стопам буржуазный писатель избегали этого слова.
Но теперь его вновь употребляют, откровенно и без особых ко-
лебаний. Подобно почти всем своим современникам, Лютер, умев-
ший виртуозно ругаться, не был чужд духа „гробианства".
Наряду с идеологической позицией буржуазии на формирова-
ние языка повлиял также дух гуманизма, вдохновлявший
ученый мир. Именно он на долгое время загнал немецкий язык
в смирительную рубашку латинской грамматики (см. § 142). Гу-
манисты, отрекшиеся от немецкого языка, повинны, в конечном
счете, в том, что немцы в это время из гелертерского чванства
переводили свои имена на латынь или греческий (см. § 141). Эту
уродливую затею современники (например, Иоганн Турмайр из
Абенсберга; правда, и сам он латинизировал свое имя в Aven-
tinus) называли „kindisches schülerisches Possenreißen" („детским
школьническим скоморошеством"); против нее доктор Экк на-
правлял острие своей иронии: „So dein Vater Hosanderle ge-
haiszen, nennst dach Osiandrum — sieht kainer Hosen gleich!•
Во многом был повинен и язык канцелярий с характер-
ным для него консервативным, даже реакционным духом, с его
манерой архаизировать язык, что наблюдалось в ряде канцелярий
того времени. В XVI в. в тюрингско-гессенских географических
названиях Jena, Salza, Fulda старое окончание -е переходит в -а.
Та же тенденция породила в письменном языке формы вроде
desto, dero, ihro, jetzo, weiland и niemand, твердо установившееся
употребление nicht (вместо nit) и lassen (вместо lan), которые
давно вышли из употребления в живом языке или никогда не
были ему свойственны.
Однако отнюдь не все гуманисты относились враждебно к
немецкому народному языку; достаточно назвать таких людей,
как Рейхлин, Гуттен, Вимфелинг и Меланхтон. Из патриоти-
ческих чувств они выступают против начинающегося язы-
кового смешения: „Стыдно включать много латыни в немецкую
речь и проповедь",— пишет Рейхлин в примечаниях к своему пере-
воду „Тускулан" („Tusculanen") из Цицерона (I, 1 — 10). В том же
духе высказывается Авентин в предисловии к своей баварской
хронике 1526 г., которую первоначально он написал по-латыни:
„In dieser Verteutschung brauch ich mich des alten lautern gewon-
lichen iederman verstendigen teutsches; dan unser redner und
schreiber, voraus so auchflatein künnen, biegen, krümpen unser
sprach in reden und schreiben, vermengens, fälschens mit zerbro-
Ведущие личности
201
chen lateinischen Worten, machens mit großen umschwaifen unver-
stendig, ziehens gar von irer auf die lateinisch art mit schreiben
und reden, das doch nit sein sol, wan ein ietliche sprach hat ir
aigne breuch und besunder aigenschaft" „В этом переводе я поль-
зуюсь старым, чистым, обычным, каждому понятным немецким
языком, ибо наши ораторы и писцы, прежде всего те, которые
знают латынь, искажают, ломают наш язык в устной речи и на
письме, портят его, смешивая с отдельными латинскими словами,
делают его благодаря своим вычурным оборотам непонятным,
нарушают его особенности, подражая латинскому на письме и в
устной речи, чего, однако, не должно быть, так как каждый
язык имеет свои обычаи и особые свойства".
Лютер стал могущественным защитником своего родного языка
не столько из-за оппозиции гуманизму, сколько из-за враждеб-
ного отношения к схоластике, коренящейся в сред-
невековой латыни, и к распространявшемуся на этом языке
римско-католическому вероисповеданию, а главным образом по-
тому, что он понимал потребности и религию своего народа.
В этом отношении он продолжает линию, которая идет от мисти-
ков позднего средневековья. В языке Лютера отразилось нацио-
нальное самосознание немцев. Силы, действовавшие внутри оте-
чества и способствовавшие успеху его деятельности, были при-
званы сократить число выходящих в Германии латинских книг
в пользу немецких произведений и тем самым содействовать
созданию более благоприятных условий для развития немец-
кого языка (см. § 113). Отрадно, что вскоре, по примеру
Лютера, многие его современники обратились к немецкому языку.
Однако успех тех тенденций немецкого протестантизма, которые,
отвергая латинские имена святых, привели к созданию новых
этимологически осмысленных немецких имен типа Fürchtegott,
Ehregott, Lebrecht, Christfried и др., был весьма недолговечным.
Всеобщее распространение слова Muttersprache во времена
Лютера явилось выражением глубокого уважения к своему род-
ному языку.
Это слово является германским образованием; m65urmäl засвидетельствовано
еще в древнескандинавском. Ср.-лат. materna lingua, сменившее лат. patrius sermo и
прослеживаемое вплоть до XII в., создано на основе германского восприятия
языка. Около 1350 г. у Конрада фон Магенберга встречается выражение müe-
terliches deutsch, в XV в. появляется müeterliche zunge, а в 1521 г. у Эмзера —
mueter getzyng. С XV в. в нижненемецком существует слово möderspräke; в
1525 г. Лютер использует его в форме Muttersprache, а вскоре оно получает все-
общее распространение и в верхненемецком.
§ 146. В XIV—XVI вв. было поразительно мало выдаю-
щихся личностей, которые могли бы воздействовать на
общий немецкий язык. Весьма переоценивали, например, влия-
ние Иоганна фон Неймаркта (в начале этой эпохи). Правда, у
202 3. От середины XIV до начала XVII в.
Фишарта, замыкающего эпоху, нельзя отрицать языкотворческих
способностей и склонности к изобретательности. Однако он был
слишком склонен к произвольному и гротескному словотворче-
ству, что отнюдь не содействовало формированию общенародного
немецкого языка. Впрочем, некоторые из его сознательных искаже-
ний, которым он в духе народной этимологии подвергал модные
иностранные слова, сохранялись в языке в течение более или менее
длительного периода (maulhenkolisch вместо melancholisch, äffentheur-
lich вместо abenteuerlich, Pfotengram вместо Podagra и т. д.). Ро-
маны эльзасца Иёрга Викрама, относящиеся к середине XVI в., не
стали достоянием всей нации, в связи с чем не оказал никакого
влияния и его простой гибкий язык, который резко отличался
от тяжеловесного языка того времени.
Никто в рассматриваемый период не оказывал такого длитель-
ного и сильного влияния на язык немецкого народа, как Мар-
тин Лютер. Возможно, этому содействовал тот факт, что ни
одна книга не обладала такими данными для проникновения в
широкие народные массы, как его перевод библии. Однако не
подлежит сомнению, что только личное языковое мастерство ре-
форматора обеспечило ему действительный успех как в его соб-
ственном, так и во враждебном лагере. Использованный Лютером
тип языка был положен с XVI в. в основу общенемецкого языка,
главным образом из-за тех свойств, которые Лютер сумел при-
дать ему благодаря своей языкотворческой силе. Многие выра-*
жения из его "перевода библии перешли в виде пословиц в общую
сокровищницу' языка немецкого народа: Wer sich in Gefahr be-
gibt, kommt darin um (Сирах, 3, 27); Bleib im Land und nähr dich
redlich (Псалм 37, 3); Recht muß Recht bleiben (Псалм 95, 15); Wer
andern eine Grube gräbt, fällt selbst hinein (Притчи 26). Немецкий язык
обязан этому произведению также фразеологическими словосоче-
таниями: durch'die Finger sehen (3. Моисей, 20, 4); der Dorn im
Auge (4. Моисей, 34, 55); mit fremdem Kalbe pflügen (Судьи, 14, 18);
sein Licht unter den Scheffel stellen (Матфей, 5, 15); herrlich und
in Freuden leben (Лука, 16, 19). Укажем также ряд слов, создан-
ных Лютером: Lästermaul, Mördergrube, Erdenkloß, Schwarmgeist,
Lückenbüßer, Maulchrist, Denkzettel (Матфей, 23, 5), Splitterrichter
(там же, 7, 3 и ел.), Bubenstück (Псалм 41, 9: verbum iniquum
constituerunt adversum me/„sie haben ein Bubenstück über mich
beschlossen"), Fallstrick (Иов, 40, 19; quasi hämo cajpiet eum;
ср. Лука, 21, 35), Feuereifer (Hebr., 10, 27: ut ignis aemulatio),
gichtbrüchig (Матфей, 4, 24, и в других местах — paralyticus).
В некоторых случаях в давно существовавшие в немецком
языке слова Лютер вложил тот смысл, который они имеют и
теперь. Слово Beruf означало первоначально „зов", „призвание"
(vocatio); теперь оно употребляется в значении „профессия",
„должность", „звание". Изменение его значения произошло при
Область распространения немецкого языка
203
содействии Лютера, который, вложив в него новый смысл, пока-
зал, как высоко он ценит профессиональную деятельность всех
сословий, одновременно подчеркивая, что каждый человек при-
зван (berufen ist) к предопределенной ему работе самим богом.
Слово Grund приобрело привычное для нас значение „причина",
в известной мере благодаря стремлению Лютера находить в биб-
лии „основу44 (Grund) для всего, что он предпринимал или во что
он верил, т. е. первоначально— „основание44 (Grundlage).
4. ОТ НАЧАЛА XVII ДО НАЧАЛА XX СТОЛЕТИЯ
(нововерхненемецкий, новонижненемецкий)
§ 147. С XVII в. границы немецкой языковой обла-
сти несколько сдвинулись назад. То же относится и к нидер-
ландскому языку: в XIII в. еще за Булонью говорили по-фла-
мандски; в начале XIV в. языковая граница доходила до стен
Кале, в настоящее время она проходит восточнее Гравелина. В ре-
зультате продвижения французского языка по направлению к
Рейну немецкому языку пришлось несколько потесниться в Эль-
засе и в Лотарингии. После 1870 г. этот процесс удалось при-
остановить; однако со времени окончания первой мировой войны
немецкий в этих районах вновь оказался под угрозой. Уже давно
на отдельных участках стала отступать южная граница немецкого
языка; особенно она неустойчива на выдвинутых вперед языковых
островках. Еще до того как Южный Тироль отошел к Италии,
в общинах Зибен и Дрейцен (восточнее Гардазее) немецкий язык
был почти совсем забыт. Как на юге, так и на востоке — в Ру-
мынии, Венгрии, Чехословакии и "Польше, а также в Прибал-
тике — временами 'велась усиленная борьба с немецким языком.
Отчасти еще до первой мировой войны немецкий язык понес
здесь значительные потери. Если он в XIX в. распространялся
на север в Шлезвиг, то позднее и этот процесс приостановился.
Однако внутри империи начиная с XVII в. область немец-
кого языка все более расширялась. Процесс исчезновения в Гер-
мании венедского начался уже давно, сейчас сохранились лишь
реликты этого языка. Немецкий язык ограничил роль кашубского
на востоке Померании и в прилегающей к ней западной Пруссии,
а также роль мазурского в восточной Пруссии. С XVII в. немец-
кий язык стал распространяться на новые территории за преде-
лами немецкой языковой области и за пределами Европы, хотя
многие немецкие эмигранты и потомки последних позднее забыли
свой родной язык. Например, в южной России немцы были посе-
лены в XVIII в. при Екатерине И, они сохранили свой диалект до
сегодняшнего дня. В XIX—XX вв. число немцев, поселившихся
за границей и за океаном, значительно увеличилось благодаря
204
4. От начала XVII до начала XX е.
эмиграции в Северную и Южную Америку, а также в бывшие
немецкие колонии. На чужбине немцы живут це только среди
иноязычного населения, как, например, в городах США, но от-
части и в более или менее сплошных районах немецкой колони-
зации, как в Пенсильвании.
До второй мировой войны на всей земле жило около 100 млн.
немцев.
Об употреблении немецкого языка внутри немецкой язы-
ковой области и об ограничении его употребления латынью, французским
и итальянским см. § 151 «и ел.
■
Граница м]ежду верхненемецким и нидерланд-
ским письменными языками в XIX в. все больше за-
креплялась по линии государственной границы. До этого нидер-
ландский язык был общим языком в районе Клеве на нижнем
Рейне и. в восточной Фрисландии; наоборот, нововерхненемецкий
отчасти употреблялся в Нидерландах, в южном Лимбурге.
§ 148. 1. В книжном общем языке в период с XVII по XX вв.
можно установить лишь немногие звуковые новообразова-
ния. Правда, территориальное распределение отдельных звуко-
вых явлений, даже в сфере общего языка, подвергалось силь-
ным изменениям по мере распространения унифицирующих тен-
денций по всей области немецкого языка; они затрагивали теперь
не только печатный язык (см. § 184). С XVII в. печатное слово
приобретало все большее влияние на разговорный язык, особенно
в области нижненемецкого, где общий язык весьма расходился
с диалектом и где его приходилось изучать почти как иностран-
ный язык; последнее создавало сильную зависимость произноше-
ния от письменного изображения слов. Этим объясняется тот
факт, что в северной Германии часто говорят „лучше", чем на
юге, т. е. ближе к письменному языку (см. § 178). Однако в
рассматриваемый период такая сильная зависимость произ-
ношения от письменного изображения наблюдается не
только в отдельных диалектных районах. Такие иностранные
слова, как Meute, Leutnant (в отличие от Möbel < франц. meubles),
приобрели свою современную звуковую форму под влиянием
(иностранного) написания. Произношение в соответствии с напи-
санием (правда, отчасти под влиянием латыни) прослеживается в
словах типа General, Offizier, Zigarre, Energie, которые в форме,
приближающейся к французскому произношению Scheneral, Offi-
sier, Sigarre, Enerschie, встречаются вплоть до XX в. в разго-
ворном языке, причем не только в западной части средней Гер-
мании. Также объясняется произношение f в Epheu (ср.-в.-нем.
ebehöu). В иностранных словах часто писалось ph, а произноси-
лось f (Philosoph), поэтому стали читать Efeu; в южнонемецких
диалектах еще и сейчас говорят Ep-heu.
Нормализация орфографии
205
Хотя единства общего нововерхненемецкого языка в его
устной форме можно было добиться только на основе соответ-
ствия произношения с написанием („Говори так, как пишешь!"),
однако такой принцип никак нельзя было полностью провести
даже в сценическом немецком языке („Bühnendeutschа; см. § 184),
т. е. в такой его форме, которая менее всего связана с опреде-
ленной территорией. В словах Liebe, Wiese и др. (см. § 126)
пишется ie, а произносится лишь I. В словах Dach, ich, Dachs
одно и то же буквосочетание передает три различных звука.
В Schlange и singen произносится один звук, а пишутся две
буквы: п и g. Зубные смычные звуки в конце слов, например
Pfund и bunt, столь же мало различаются в современном произ-
ношении, как е и ä в essen и häßlich или ai и ei в Kaiser и heiser.
(Только прибалтийские немцы составляют здесь исключение.)
В слове richtig буквами g и ch обозначается один и тот же
звук. Суффикс -ig в конце слога и перед согласным произно-
сится как -ich (Könich, ewich и т. д.); однако этот же знак
артикулируется как смычной звук, если за ним следует второе
-ich (ewiglich, königlich) или гласный (Könige).
2. В XVII—XIX вв. большое значение имело стремление к
нормализации немецкой орфографии; однако полного
единства не добились и в XX в. Первые попытки провести обя-
зательную для всех нормализацию мы наблюдаем еще у книго-
печатников и грамматистов предшествующего периода (см. § 123).
В XVII в. 'над немецким правописанием более других работал
Ю. Г. Шотель (см. § 166). В начале XVII в. в этом направлении
много сделал Иероним Фрейер, опубликовавший „Anweisung zur
teutschen Orthographie" („Руководство по немецкой, орфографии"),
которое вышло впервые в 1722 г. в Галле. Только в конце
XVIII в. „Hallesche Rechtschreibung" (так называли книгу Фрейера)
была заменена книгой Аделунга „Anweisung zur Orthographie"
(„Руководство по орфографии", 1788; изд. 5, 1835), который
опирался на Готтшеда; грамматика Аделунга лишь незначительно
отличалась от фрейеровской. В начале XIX в. наряду с Аделун-
гом (см. § 183) за унификацию (см. § 169) языка боролся и Кампе.
Грамматисты старшего поколения старались разделить омонимичные слова с
помощью различного написания. Благодаря этому в языке параллельно употреб-
ляются Lärche и Lerche, Weise и Waise и т. д., а в XVIII в.— также sein „его"
и seyn „быть". Готтшед остановился на нижненемецком написании Roggen,
чтобы отличить его от Rocken „прялка", „кудель". При написании немецких
слов с е и ä старались через ä писать ср.-в.-нем. е, возникшее в результате
умлаута а, чтобы отразить таким образом этимологические связи слов. Итак,
теперь стали писать älter, fällen, tränken и т. д. вместо elter, vellen, trenken.
Лишь там, где этимологические связи были уже затемнены, осталось старое
написание е, например: Eltern (от alt), fertig (от fahren), behende (от Hand),
edel (от Adel). Против правил ä оказалось введенным в Bär, gebären, gären,
gähnen и т. д.; оно стоит здесь на месте герм, ё, а не е, возникшего в резуль-
тате умлаута а.
206 4. От начала XVII до начала XX в.
В то время как Яков Гримм высказывался за историко-эти-
мологическое правописание, Рудольф фон Раумер требовал боль-
шей ориентации на фонетику. С 50-х годов XIX в. наблюдаются
систематические нормализаторские попытки, инициаторами кото-
рых были сначала учителя, а затем государственные учреждения.
В 1875 г. фон Раумеру было официально поручено разработать
проект реформы. В 1876 г. прусское правительство созвало в
Берлине „конференцию для выработки большего единства в не-
мецком правописании"; ее разультаты послужили основой для
создания официальной баварской инструкции по правописанию от
1879 г., а также прусской книги правил, опубликованной в 1880 г.
при министре просвещения фон Путткаммере. Хотя Бисмарк был
противником этой книги и запретил пользоваться в официальных сно-
шениях „Путткаммеровским правописанием", оно все же распро-
странилось впоследствии в тех странах, где говорят на немецком
языке. „Орфографическая конференция", созванная в 1901 г.
правительствами Германии, Австрии и Швейцарии, добилась боль-
шего единства в орфографии (ph — только в иностранных словах).
Опубликованный в 1903 г. „Amtliches Wörterverzeichnis für die
deutsche Rechtschreibung zum Gebrauch an den preußischen Kanz-
leien" был принят имперскими учреждениями и большинством
союзных государств. С 1907 г. это издание стало руководством
для немецких школ. На его основе разработано „Rechtschreibung
der deutschen Sprache und der Fremdwörter" („Правописание немец-
кого языками иностранных слов") Конрада Дудена.
i
Основанный в 1876 г. »Allgemeiner ferein für fereinfachte rechtschreibung"
отстаивал правописание, весьма отличающееся от письменной традиции; в 1928 г.
он насчитывал 120 членов.
Строго нормированное правописание стало общим достоянием
немцев только в XIX в. Так, письма Лизелотты Пфальцской,
госпожи Гёте и матери барона фон Штейна показательны для того
полного произвола, который царил еще в XVIII в», в орфографии
даже образованных людей.
3. Что касается морфологии нововерхненемецкого языка
XVII в., то здесь в системе спряжения глагола окончательно за-
крепились явления, упоминавшиеся в § 114, 2. Нижненемецкий суф-
фикс -s проник в верхненемецкую область. Уже в XVII в. у Мо-
шероша встречаются формы Kerls, Jungens и т. д. Гёте пишет:
die Frauens und Mädgens (в письме госпоже фон Штейн от 25. 12.
1782 г.). Только в иностранных словах показатель множественного
числа -s французского происхождения; но и в этих словах оно
начинает произноситься лишь под влиянием нижненемецкого диа-
лекта. В XVIII в. в письменном языке различался еще грамма-
тический род числительных zwei и drei, что в настоящее время
Новые явления в языке
207
сохранилось только в диалектах. (Ср. у Hölty: Zween Knaben
liefen durch den Hain.)
4. О новых явлениях в области словообразования, по-
явившихся с XVII в., далее придется говорить неоднократно (см. § 156
и т. д.). Здесь подчеркнем лишь следующее: в нововерхненемецкий
период от имен собственных можно было образовывать глаголы
(müllern, röntgen, mensendiecken, einwecken), а также абстрактные
существительные (Luthertum, Eulenspiegelei). Имена собственные
могли становиться нарицательными: Volt (вместо Volta), Watt, Ohm,
Ampere. Лишь к. нововерхненемецкому периоду относятся те
сложные слова, первый элемент которых образован из атрибу-
тивного словосочетания (Sauregurkenzeit, Altweibersommer, Klein-
rentnerfürsorge). В особенности с XVIII в. длинные слова заме-
няются более короткими, например: Auslese вместо Auslesung, Be-
fremden вместо Befremdung, Beweggrund вместо Bewegungsgrund
(1719), Ausdruck (1716) вместо Ausdruckung (Лютер), Besuch
(XVIII в.) вместо Besuchung, Nachricht (XVII в.) вместо Nachrich-
tung и т. д. Schaubühne было сокращено в Bühne (XVIII в.),
Korkpfropfen — в Kork (XVIII в.), Garten-, Sommerlaube — в Laube,
Bleistift — в Blei, Sozialist —в Sozi. (Сокращения последнего типа
наблюдаются и в другие периоды, а также и в других языках:
др.-в.-нем. sarc „гроб" восходит к лат, *sarcus, сокращенному из
sarcophagus; из Landsknecht или Lanzknecht еще в начале XVI в.
образовалась форма Lanz и т. д.)
Древние сочетания прилагательного и существительного теперь
легко соединяются в одно слово: der edle Stein (еще у Лютера) —
в Edelstein, das feste Land — в Festland (у Кампе, 1813), fremde
Wörter — Fremdwörter (у Жана Поля, 1819), die jetzige Zeit — в
Jetztzeit, der schöne Geist (калька франц. bei esprit, еще у Тома-
зиуса, 1687) — в Schöngeist, die neue Zeit — в Neuzeit, die große
Macht — в Großmacht (1691), der falsche Münzer, Spieler — в Falsch-
münzer, Falschspieler. Несколько отличаются от приведенных
случаи типа das mittlere Zeitalter -—> Mittelalter, die nachgeborene
Welt —> Nachwelt (Цезен, 1648), der kaiserliche Schnitt —* Kaiser-
schnitt (XVIII в.).
Для новейшего периода характерны такие аббревиатуры, которые создаются
путем более или менее произвольного соединения букв или слогов длинного
слова или целого словосочетания с целью получить слово, удобное для употребле-
ния. В этом отношении немецкий язык воспринял, повидимому, в XIX в. тен-
денцию, возникшую в английском. Еще до первой мировой войны появились
аббревиатуры типа D-Zug (Durchgangs-Zug), BGB (Bürgerliches Gesetz-Buch), Ha-
pag (Hamburgisch-amerikanische Paketfahrt-Aktien-Gesellschaft), IIa (Internationale
Luftschiffahrts-Ausstellung, 1909). Войны чрезвычайно увеличили их число.
Такие же или сходные сокращения применяются в торговле в качестве
рекламы. Средство для чистки зубов Pebeko изготовляется фирмой Р. Beyers-
dorf und Со. Вообще говоря, весьма модным является образование рекламных
слов путем соединения немецких и иностранных элементов или путем прибав-
ления к аббревиатурам иностранных аффиксов: Antilausin—средство от вшей (Laus),
208
4. От начала XVII до начала XX в.
Niknitta —не мнущийся материал" (ein nicht knitternder Stoff), Hautana — бюст-
гальтер, т. е. одеваемый прямо на тело. Подобные слова в известной мере родст-
венны словам, издавна употреблявшимся в языке студентов (см. § 172).
Уменьшительный суффикс -ch- был знаком Лютеру из его род-
ного диалекта (Psälmichen, Söhnichen). Однако в своих произведе-
ниях, особенно в переводе библии, он пользуется суффиксом -1.,
Суффикс -lein, видимо, под его влиянием занял на долгое время
господствующее положение в письменности. По мнению Г. Гюрт-
лера, этот суффикс является преобладающим между 1500 и
1620 гг., однако с конца XVI в. чаще встречается -chen. К 1700 г.
его преобладание становится бесспорным. В форме -gen (Mädgen,
Müttergen) он по истечении XVIII в. просуществовал недолго.
В эпоху яБури и натиска" -chen отчасти отступает перед -lein,
очевидно, под влиянием библии Лютера, народных и церковных
песен, миннезанга, а также произведений Ганса Сакса. В наши
дни в письменном языке -chen преобладает над -lein. Суффикс
-lein считается более благородным и изысканным, а отчасти
также народным.
В ранний нововерхненемецкий период у прилагательных и наре-
чий с префиксом un- встречается форма ohn-, например ohnfehl-
bar наряду с unfehlbar. Формы с ohn- употребляются еще в XIX в.
Суффикс -icht почти совсем исчез, уступив место -ig и другим
суффиксам, например: felsig, lockig, närrisch (но не в töricht). Суф-
фикс -icht был особенно употребителен между 1725 и 1800 гг. Сок-
ращенные формы встречаются и у прилагательных: nutzbarlich,
sichtbarlich вытесняются формами nutzbar, sichtbar, а wahrhaftig-
lich — словом wahrhaftig и т. д.
5. С конца XVII в. строй немецкого предложения
постепенно освобождается от оков латыни (см. § 142). В пись-
менном языке под влиянием латинского образца было устранено
двойное отрицание (Das geht ja kein Kaiser, kein König nix an...),
свойственное языку предшествующего периода. Современный язык
характеризуется ' преобладанием субстантивных конструкций;
О. Бехагель считает („Literaturblatt für germanische und romanische
Philologie4*, 1932, стр. 214), что эта особенность современного
синтаксиса объясняется потребностью газет в заглавиях и лозун-
гах. Вообще, в письменном языке можно заметить решительное
приближение к строю предложения живой разговорной речи. Теперь
считается правильным следующее утверждение: „Wir loben uns
wohl den, der so schreibt, daß man ihn sprechen hört, nicht aber
den, der so spricht, daß man ihn schreiben siehttt(„Мы хвалим того,
кто пишет так, что кажется, будто он говорит, а не того, кто
говорит так, словно он пишет").—Ср. § 155, 157.
6а. Весьма значительным было обогащение словарного со-
става немецкого языка с XVII в. В данной главе нам пред-
стоит говорить об этом еще не один раз (см. § 151 и ел.). Мы
Новые явления в лексике
209
не станем рассматривать ни лексику, исчезнувшую в течение
XVII — XX вв., ни лексику, пришедшую ей на смену, но остано-
вимся лишь на ряде явлений, которые в дальнейшем останутся
за пределами нашего исследования.
В каждую эпоху существует цотребность в создании новых
понятий, а вместе с ними и новых слов, относящихся к области
культуры, политики, науки и экономики. Так, эпохе Просвещения
наряду с целым рядом других слов принадлежат: Freidenker (от
англ. freethinker), Freigeist (от франц. esprit libre), Weltbürger
(вместо Kosmopolit), Aufklärung, aufgeklärt, Toleranz, Humanität.
Сторонники анакреонтического направления любили употреблять
такие слова, как Elysium, Zephir, Grazien, Charitinnen. В эпоху
„Бури и натиска" были модными: Genie, genialisch, Kraftgenie,
originell, Originalgenie, Vollkraft. Слова типа Waldesnacht, Wal-
desdunkel, Waldesgrün, gespensterhaft, feenhaft, geisterhaft не были
засвидетельствованы словарями до возникновения романтической
школы. Молодая Германия пустила в оборот слова: der Zerrissene,
taufrisch (Винбарг, 1834), zeitgemäß, europamüde (1828), Hinterwäld-
ler (1883), Weltschmerz. Натуралистическое направление в искус-
стве в конце XIX в. сделало общеизвестными слова: Naturalismus
(в 1876 г. встречается у Золя, в немецком языке — с 1885 т.),
die Moderne, Dekadenz, Fin de siecle, Überbrettl и т. д.
В немецком политическом языке со времен французской ре-
волюции появились: Revolution, Anarchist, Reaktion, Royalist,
Monarchist, Jakobiner, Marseillaise, Guillotine, Bürokratie, Emigrant,
Konstitution. В этот период по французским образцам были также
образованы кальки: Tagesordnung (ordre du jour), auf der Höhe
sein (etre ä la hauteur [de la revolution]), Staatsbürger (citoyen),
öffentliche Meinung (opinion publique). В период растущего со-
противления революции появляются слова: Erbfeind (применитель-
но к французам; до этого оно служило для обозначения дьявола,
а в период турецких войн — турок), Landwehr, Landsturm (обнов-
лено Шарнгорстом), Alldeutschland (Арндт), Völkerschlacht, Zopf
»сухой педантизм", Gamaschendienst; 1848 г. (das tolle Jahr „бе-
зумный года) принес Kladderadatsch, gesinnungstüchtig, maßregeln.
Социалистическому движению XIX в. мы обязаны словами: So-
zialismus (с 30-х гг. XIX в., из французского), Sozialdemokrat
(около 1850 г.), Kommunismus (1841 г.), Proletariat, Bourgeoisie
(40-е гг. XIX в.), Klassenkampf (1848 г.; по К. Марксу), die ar-
beitenden Klassen, Klassenstaat, Streik (из английского, около 1854 г.),
Boykott (из английского, около 1880 г.). К эпохе Бисмарка отно-
сятся: Mußpreußen (1866 г.), Liebesgabe (1870 г.), Kulturkampf
(1873 г.), 'Gründer (1872 г.), Antisemit (1879 г.), Scharfmacher
(1895 г.). В первую мировую войну всеобщее распространение
получили: Abwehrschlacht, Trommelfeuer, Gasangriff, Tauchboot,
Kettenhandel, Kriegsgewinnler, hamstern, Schieber; с 1918 г.: Pazi-
14 История немецкого языка
210 4. От начала XVII до начала XX е.
fismus, Spartakist, Separatist, Volksbegehren, Preisabbau и многие
другие.
С 1900 г. спорт оказывал на немецкий словарный состав почти
такое же сильное влияние, как и техника. Злоупотребление спор-
тивными терминами можно обнаружить в самых лучших произве-
дениях. Слова и выражения вроде starten, das Rennen machen,
durchs Ziel gehen, Schrittmacher, Außenseiter, Endspurt, Absprung
и другие стали общеупотребительными.
Потребность отдельных периодов в новых словах с XVII по
XX в. была различной. За последние пятьдесят лет она настолько
возросла, что во много раз превысила потребность всех пред-
шествующих столетий.
В целом, в немецком письменном языке за последние столетия
наблюдается все более сильная тенденция к абстрактному. Это
проявляется, в первую очередь, в лексике. В нидерландском
письменном языке, в противоположность нововерхненемецкому,
все еще сохраняется то состояние, в котором находилась ранняя
немецкая письменность, но из которого она выходила по мере
обескровливания немецкого языка. Фрингс справедливо напоминает
„о богатом красками одеянии южнонидерландского языка, от' ко-
торого еще и сейчас веет ароматом пашни и крестьянского двора,
но особенно о северонидерландском, которому еще присущ запах
моря44.
Среди географических названий с XVIII в. начинают встре-
чаться такие, основным элементом которых является абстрактное
существительное, например: Karlsruhe, Ludwigslust, Friedrichssegen
и т. д. В начале XIX в. евреи и фризы под давлением закона
ввели у себя фамилии.
6 6. Расширение значений. Bildung первоначально имело
значение „внешний вид, особенно лица44; свой современный смысл,
связанный со сферой абстрактно-этического, это слово получает
с конца XVIII в. под влиянием Гёте, употреблявшего такие слова,
как Geistesbildung, Bildungsstufe и Bildungsgang. Geschichte раньше
значило только „рассказ о случившемся44; свое более глубокое
значение это слово получает в XVIII в. благодаря Канту и Гер-
деру; оно заменяет при этом иностранное слово Historie. Protz, как
и в современных диалектах, обозначало „жабу44; с XVIII в. оно
применялось также по адресу чванливого человека. В своем те-
перешнем значении aufgeräumt употребляется с XVII в.; вероятно, „
оно возникло на основге сочетания aufgeräumtes Frauenzimmer и вна-
чале употреблялось в отношении комнаты, а затем — ее обита-
тельниц.
Сужение значений. Wirt обозначает сейчас, пожалуй,
только „трактирщик44; раньше оно имело также значение „суп-
руг44, „хозяин дома4*, „властелин44. Reißen (ср.-в.-нем. rlzen) озна-
чало „царапать44, „писать44 (ср. англ. to write), „рисовать44; старое
Изменение значений
211
значение сохраняется еще в Reißbrett, Schattenriß, Grundriß
и т. д.
Как расширение, так и сужение значений наблю-
дается в слове Witz, которое еще в XVIII в. означало „знание14,
„разум", „ум", „мудрость", в слове Schimpf, вплоть до XVIII в.
означавшем также „шутка", „забава", „игра" (ср. Schimpf und Ernst).
Stutzer первоначально называли лишь того, кто „носил бородку
под Henriquatre". Überflüssig употребляется в значении „бесполез-
ный", „бесцельный" с XVIII в. Schnell означало в средневерхнене-
мецком „храбрый", „проворный", „сильный", а schmal—„неболь-
шой", „незначительный", „стройный", „тесный". Совр. romantisch,
заимствованное из английского, в XVIII в. значило „как в рома-
нах"; теперь оно утратило это значение, но зато приобрело много
новых. Слово Reim начиная со средневерхненемецкого периода
означало „стихотворная строка" (это значение сохранилось еще
и сейчас в Kehrreim, Reimbrechung, Reimpaar); ориентируясь на
„Краткий очерк поэтики" (Abrege de l'art poetique, 1565 г.) Ронсара,
Опиц в 1624 г. употребляет это слово в значении „рифма".
Переход значения из сферы чувственно-образ-
ного в сферу абстрактного, лишенного образно-
сти: Zweck, ср.-в.-нем. zwec вначале было названием гвоздя посре-
дине мишени. В XVI в. оно получило известное нам теперь зна-
чение. Ср.-в.-нем. umbestant обозначало „окружение", „совокуп-
ность всех окружающих", в ранненововерхненемецкий период —
уже „особые условия, в которых кто-либо находится, которые
что-либо окружают". Ср.-в.-нем. slimp, нов.-в.-нем. schlimm пер-
воначально употреблялось как совр. нем. schief „косо" и лишь
в ранненововерхненемецком получило значение этической оценки.
Ср.-в.-нем. tapfer заключало в себе значения „крепкий", „коренас-
тый", „полный", „значительный", „важный"; теперь все свелось к
значению совр. tapfer.
Снижение значений произошло у слов Frauenzimmer
Streber, Pöbel; последнее еще у Лютера встречается без презри-
тельного оттенка в значении „народ", „люди". Gelichter до XVII в.
включало значения „род", „вид", „цех", „сословие", „братья" и
„сестры"; niederträchtig еще в XVIII в. употреблялось в значении
„снисходительно", „презрительно" и т. д.
Противоположный характер имеет изменение значений:
Racker — нижненемецкое слово, первоначально „палач", „живо-
дер"; Schelm в древневерхненемецком—„труп", „падаль", „чело-
век, заслуживающий смерти", затем „живодер", „палач"; Schalk
в древневерхненемецкий период—„батрак", „крепостной"; Schwe-
renöter называли „того, на чью голову призывали «die Schwere
Not» (эпилепсию), или того, кто ее заслуживал" и т. д.
Изменение значений под влиянием народной
этимологии: Wetterleuchten<ср.-в.-нем. weterleichen, которое
14*
212
4. От начала XVII до начала XX в.
было связано с ср.-в.-нем. leichen „танцевать", „скакать". Hüfthorn
было переосмыслено из Hifthorn на основе сближения с Hüfte; первая
его часть восходит к древнему hift „Stoß ins Jagdhorn". Attentäter,
вначале шутливое производное от Attentat (1884 г.), сближается
с „Täter". Совр. нем. geruhen, которое еще в ранненововерхненемец-
ком звучит как geruchen и восходит к др.-в.-нем. ruohha „забота",
подверглось влиянию ruhen = ср.-в.-нем. ruowen. Совр. нем. schwie-
rig мы соотносим в настоящее время с schwer; в действительности
прежнее sweric, swiric „покрытый нарывами, язвами, нарывающий"
соотносится с нов.-в.-нем. Schwär, ср.-в.-нем. swer „физическая
боль", „болезнь", „опухоль". Совр, anheischig связывается с hei-
schen; в средневерхненемецком это слово имеет форму antheizec
и означает „обязанный"; оно образовано от др.-в.-нем. antheiz
„клятва", „обещание".
В немецком словарном составе за период с XVII по XX в. про-
изошел огромный семантический сдвиг. Даже при сопоставлении
современного немецкого с литературным языком XVIII в. наблю-
дается существенное различие в значении слов. В произведениях
романтиков лексика уже не производит впечатления чего-то не-
привычного, что характерно для лексики письменности XVIII в.
§ 149. В XVII-XVIII вв. немецкие языковые ландшафты
(диалектные области) развивались вначале в том же направлении,
которое наметилось еще в предшествующие эпохи (см. §ч90).
Наряду с географическим ландшафтом и надтерриториальными
сношениями, т. е. теми силами, которые действовали во все
периоды, для формирования языковых областей вплоть до XIX в.
большое значение имели административные территориальные
единицы. Реформация была важным фактором развития в тех
районах, где ее результатом было возникновение в пределах
старых светских или церковных владений новых границ, осно-
ванных на различии вероисповеданий.
В XIX в. старое территориальное членение постепенно утра-
чивало свое значение, хотя оно и сейчас еще проявляется в ди-
алектах. Теперь вокруг экономических центров, главным обра-
зом вокруг больших городов и промышленных центров, в про-
цессе общения сложились новые общности. Карта № 4 пока-
зывает, как за последнее время в районах, тяготеющих к саар-
ской промышленности, слово Fledermaus, принадлежащее немец-
кому письменному языку, вытеснило старые местные названия.
Следовательно, с XIX в. начинает постепенно распадаться схема
территориального членения, сложившаяся в эпоху феодальных
владений (XIII — XVIII вв.) в процессе языкового развития и зам-
кнувшая диалекты в более или менее целостные группы. Она
подвергается преобразованию под влиянием уже не политико-
территориальных, а иных сил. Мы не можем здесь детально рас-
сматривать этот еще только начинающийся процесс.
Излучения
213
§ 150. Языковое излучение с юга на север и
в XVII — XX вв. играет значительную роль (ср. § 134). Южные
формы и слова проникают, например, на север Рейнской области.
Воздействие южной лексики на нижненемецкий во многих слу-
чаях следует считать не столько излучением, сколько „ оседаниеми
из верхненемецкого общего языка. На севере Германии, в осо-
бенности в городах, верхненемецкий общий язык оказывает
гораздо большее воздействие на диалект, чем в средней или юж-
ной Германии, заметно оттесняя диалект на задний план. Немцы,'
говорящие не на диалекте, а только на общем языке, встре-
чаются преимущественно в северонемецких городах, но их число
становится значительным лишь в XIX в.
В последнее время более заметным стало излучение с се-
вера на юг, проникающее через общий язык даже в диалекты.
Оно усилилось вследствие перемещения политического центра
Германской империи к северу. Мы можем проследить эти про-:
цессы, в частности в отношении словарного состава (см. § 187).
Так, например, некоторые слова, характерные для Берлина, рас-
пространились почти по всей территории Германии и стали извест-
ными даже за ее пределами. Результатом излучения с севера
на юг следует считать и тот факт, что наиболее отработанный
тип немецкого языка, представленный современным сценическим
214
4. От начала XVII до начала XX в.
немецким языком (Bühnensprache; см. § 184), в произношении
звонких согласных (b, d, g, s) ориентируется на север Германии.
Правда, эта особенность произношения не имела никакого значения
для южных диалектов, а в большинстве случаев и для разговор-
ного языка образованных людей на юге Германии.
Благодаря привилегированному положению м е й-
сенского диалекта (см. § 177) восток средней Германии на
протяжении почти двух столетий (примерно до 1770 г.) прочно
занимал ведущие языковые позиции, которые постоянно подкреп-
лялись авторитетом лютеровского языка. Этот район являлся
очагом излучений, распространявшихся по всей немецкой терри-
тории и воздействовавших через общий язык на диалекты,
особенно на их словарный состав. Во многих случаях, в частности
в рассматриваемый период, слова восточно-средненемецкого про-
исхождения, употреблявшиеся Лютером (см. § 126), вытеснили
местную лексику других районов.
Что касается излучений, направленных как с запада
на восток, так и с востока на запад, то и в отношении данного
периода сохраняет силу сказанное в § 134.
§ 151. Весьма многообразным в XVII — XX вв. было воз-
действие иностранных языков на немецкий. И теперь
(ср. § 142) приходится говорить отчасти об излучениях, очаг ко-
торых располагается за пределами Германии, отчасти же о влиянии
тех языков, которые употреблялись в самой Германии, т. е., в
первую очередь, о влиянии латыни. Не касаясь латинских заимст-
вований этого периода," укажем — как на их предпосылку — на то
обстоятельство, что могущество латыни в качестве разговорного
и письменного языка немцев ни в коей мере не было сломлено,
несмотря на усиленное развитие со времени Реформации письмен-
ности на немецком языке (ср. § 141 и ел.). В 1570 г. 70°/0 всех
печатных изданий в Германии составляли книги, написанные на
латинском языке, причем указанный процент снижался крайне
медленно. Еще в начале XVIII в. 30°/0 всех появлявшихся в Гер-
мании книг печаталось на латинском. В конце XVIII в. доля таких
книг в печатных изданиях составляла еще 5°/0. В 1681 г. число
немецких книг впервые превысило число латинских. И в поэзии
до 1680 г. преобладает латынь, правда, она вскоре отходит здесь на
задний план. Большинство исторических работ уже в конце XVII в.
пишется на немецком языке. Число немецких книг по философии
и медицине становится преобладающим в начале XVIII в. Дольше
всего немецкому языку оказывала сопротивление юриспруденция.
Немецкие произведения начинают преобладать в этой области
с 1752 г. Наконец, в XIX в. за латынью закрепляется право на
существование только в работах по классической филологии. Кроме
того, она все же смогла удержаться в высших учебных заведе-
ниях в диссертациях, программах и докторских дипломах, но и
Влияние латыни
215
там ее употребление непрерывно сужалось. Надписи во многих
случаях (вплоть до XX в.) оставались латинскими. Так, на по-
строенном в 1905—1907 гг. санатории в Висбадене написано Aquis
Mattiacis.
Язык немецких ученых, даже после того как он стал немец-
ким, представлял собой малоутешительную картину, так как был
весьма насыщен иностранными и особенно латинскими словами и
оборотами.
Во многих кальках отражено скрытое влияние латыни на немецкий язык
(см. § 9а). Сюда относятся: Lehrling вместо discipulus (или франц. disciple; XVII в.),
Anfangsgründe вместо elementa (XVIII в.), Hörsaal вместо auditorium (XVIII в.),
Lehrstuhl вместо cathedra (XVII в.), Durchmesser вместо diametros (1667 г.),
Oberfläche вместо superficies (1648 г.), Selbstmord вместо suicidium (XVII в.),
Vorgebirge вместо Promontorium (XVII в.), Vielweiberei вместо polygamia (1691 г.),
Völkerwanderung вместо migratio gentium (XVIII в.), Herausgeber вместо editor
(1729 г.), Trugschluß вместо sophisma (1767 г.; у Виланда), Heldentum вместо
Heroismus (то же самое), Entsagung вместо Resignation (XVIII в.), Sinnbild вместо
symbolum (XVII в.), Urbild вместо archetypus (1676 г.), Bittschrift вместо suppli-
catio (Рист, 1642 г.), Lebenslauf вместо curriculum vitae (XVII в.), Nachschrift
вместо postscriptum (XVII в.), meine Wenigkeit вместо mea parvitas (Опиц, 1624 г.),
Dasein вместо Existenz (Готтшед, 1725 г.), Gewissensfreiheit вместо libertas con-
scientiae (XVII в.), Weltall вместо Universum (Виланд, 1751 г.), Wendekreis вместо
circulus tropicus (XVIII в.), Leberfleck вместо macula hepatica (XVII в.), Hühner-
auge вместо oculus pullinus (около 1600 г.), Mitesser вместо comeda (XVII в.)
и т. д. Ср. § 166.
§ 152. Наблюдавшееся еще в предшествующую эпоху
итальянское влияние (см. § 136, 2) усилилось к началу
XVII в. отчасти под воздействием проникших в Германию в пе-
риод Тридцатилетней войны итальянских войск и итальянских
авантюристов. Оно попрежнему было особенно сильным на юге,
где в язык купечества (см. § 136,2)вошло много итальянских
элементов; так, например, в XVII в. в нем появились слова:
Giro, Agio, Tratte (<итал. tratta „переводный вексель"), Strazze
(сокращение из итал. stracciafoglio), franko, Rabatt и т. д. Совр.
нем. Kartoffel восходит к итал. tartuffolo; оно распространилось
в Германии с XVIII в.
Огромное значение итальянский язык имел для развития про-
фессионального языка музыкантов. Около 1600 г. в
Италии начался расцвет музыки (опера и оратория), который
способствовал развитию музыки и в Германии. Первая итальян-
ская опера „ Дафнаа, либретто Ринуччини, музыка Пери, поста-
вленная в 1594 или в 1595 г., была переведена Опицем на немецкий
язык и заново положена на музыку Генрихом Шюцем, крупным
немецким музыкантом XVII в. В Германии опера была поставлена
в 1627 г. в Торгау при дворе курфюрста Иоганна Георга I по
случаю помолвки его дочери с ландграфом Георгом Гессен-Дарм-
штадтским. Эти культурные связи объясняют заимствование таких
216
4. От начала XVII до начала XX в.
слов, как Adagio, Allegro, Andante, Fortissimo, Solo, Arie, Violon-
cell и т. д., которые известны в немецком языке с XVII и XVIII вв.
Иногда итальянский язык оказывал влияние на немецкий через
французский язык: совр. Fagott в XVIII в. было заимствовано из
франц. fagot, которое восходит к итал. fagotto.
Временами итальянское влияние усиливалось благодаря особой
роли, которую итальянский язык играл при венском дворе
(см. § 182). Оттуда в немецкий язык в XVII в. попало слово Pedant
(<итал. pedante „дворецкий"), в XVI в. так назывался традицион-
ный персонаж итальянской комедии. Кальками с итальянского
являются Zwieback от biscotto и Blumenkohl от cavolfiore (южн.-
нем. Karfiol, с 1588 г.).
Через Вену в немецкий язык проникли также отдельные ис-
панские слова, например в XVII в.: Gala, Galan, Grandezza.
«J § 153« Французское влияние на немецкий язык, кото-
рое с конца XVI в. постепенно усиливалось (§ 136, 1), поддер-
живалось в XVII в., как и в средние века, в первую очередь,
политической и светской жизнью придворных кругов. С конца
XVI в. немецкие князья все больше старались подражать блеску
французского двора. Еще Карл V, употребляя французский язык,
подал им пример. Вскоре Франция стала казаться блестящим об-
разцом 6о всем, что касалось образованности и вкуса. В период
гугенотских войн толпы изгнанных протестантов нашли в Герма-
нии новую родину. Несомненно, они способствовали распростра-
нению знания французского языка среди самых широких слоев
общества. Молодые немцы ездили во Францию получать образо-
вание. Между обеими странами существовали широкие торговые
связи. Военные события того периода содействовали дальнейшему
языковому обмену. Французская литература все сильнее влияла
на немецкую. Таким образом, по сравнению с французским язы-
ком авторитет итальянского в Германии падал. Поражение послед-
него становится очевидным уже в первые десятилетия XVII в.
Влияние французского поддерживалось главным образом обычаями
так называемого A-la-mode-Wesen, светской жизнью и модами по
французскому образцу: в одежде и в формах общественного по-
ведения, а также прежде всего в так называемом „amoureuses
Treiben" („волокитство"), образцом которого была Франция того
периода. В это время в немецкий язык проникают такие обра-
щения, как Monsieur, Madame, Mademoiselle; старые немецкие тер-
мины родства заменяются французскими: Papa, Mama, Onkel,
Tante, Cousin, Cousine. Общеупотребительными становятся слова:
Mode (вначале в форме ä la mode), Kavalier, Dame, Maitresse, ga-
lant, karessieren. Все чаще употребляются французские имена
(Jean, Louis, George — Henriette, Louise, Jeannette), нередко не-
мецкое дворянство дает своим увеселительным дворцам француз-
ские названия (Sanssouci, Monrepos, Monbijou) и даже для собак
Влияние французского языка
.217
подбираются французские клички (Ami, Cherie, Joli, Souris, Rigolo
еще и сейчас встречаются на западе Германии).
§ 154. Многие слова, заимствованные из французского в пе-
риод с XVII в., не остались достоянием языка только образо-
ванных людей, а проникли оттуда в диалекты. (На среднем Рейне
наряду с другими встречаются: SäckertjeeK франц. sacre пот
de Dieu!, ällo!< франц. allons!, duttswitt < франц. tout de suite,
Bredüllje < франц. bredouille, и т. д.) В большинстве случаев
французские заимствования попали в западнонемецкие диалекты
через разговорный язык образованных людей, а не путем непо-
средственного общения с французами. Впрочем, и второй путь
проникновения французской лексики был вполне вероятен, в част-
ности такая возможность имелась в наполеоновскую эпоху и
постоянно существует в пограничном районе. Вследствие того,
что французские заимствования попали в немецкие диалекты
через язык образованных людей, они, как правило, восходят к
формам французского общего языка, а не к формам француз-
ских диалектов.
§ 155. Влияние французского языка на немецкий проявилось, v
в первую очередь, в словарном составе. Лишь в очень ред-
ких случаях французский воздействовал на звуковую сторону
немецкого языка. Современное заднеязычное -г, по французскому
образцу, первоначально, вероятно, еще в XVII в., было введено в
немецкое произношение образованными слоями общества. Затем оно
проникло в городские диалекты, а в дальнейшем под их влиянием
и при содействии образованных людей в сельских местностях оно
появилось и в деревенских диалектах,. так что теперь старое пе-"
реднеязычное -г встречается по преимуществу только в глухих
районах. Французский язык не влиял на морфологическую
систему немецкого языка (ср., однако, § 148, 3). На слово-
образовании его воздействие сказалось лишь в единичных
случаях, как мы это увидим ниже при рассмотрении языка не-
мецких студентов (см. § 172) и языка поэтов немецкого барокко
(см. § 191), неологизмы которых зависят отчасти от поэтов Пле-
яды. Незначительным было влияние французского языка и на
строй немецкого предложения. Со времени перевода
„Амадиса" (Amadis; см. § 136, 1) встречается иногда употребление
отрицания после сравнительной степени по образцу французского
(beschwerlicher vielleicht, dann du nicht vermeynest) или использо-
вание независимого причастия настоящего времени (die Fraw den
Ritter bäte, dasz er jhnen aufthun wolte, v er ho ff ende, jhr be-
gehr würde jhr nicht leichtlich abgeschlagen werden). Однако подоб-
ные конструкции давно исчезли и были уже неупотребительны
в немецком языке XIX в.
Французская лексика осваивалась немецким языком часто
путем калькирования (см. § 166). Кальки с француз-
218
4. От начала XVII до начала XX в.
ского, в свою очередь, являются доказательством французского
влияния.
Еще к XVII в. относятся: Vorhut — калька франц. avant-garde; см. также
Nebenbuhler — rival, Redensart — fagon de parier, Schöngeist — bei esprit, Waffen-
stillstand — armistice, Freigeist — esprit libre, Leidenschaft — passion, geistreich —
spirituel и т. д. В XVIII в. появились: Gefallsucht — калька франц. coquetterie,
Geschäftsmann — homme d'affaires, Selbstsucht — egoisme, Eilbote — Courier, Re-
genschirm — parapluie, Schäferstunde — Theure du berger, Schaumwein — vin
mousseux, Mißheirat — mesalliance, Königtum — royaute (Виланд, 1792 г.), Kehr-
reim — refrain (Бюргер, 1793), Hochverrat — haute trahison, Hellseher—clairvoyant,
Geschäftsträger — Charge d'affaires, Flugblatt — feuille volante, Fortschritt —
progres, Justizmord, образованное в 1782 г. Шлёцером по типу вольтеровского
meurtre juridique (1770 г.), Siebenmeilenstiefel — les bottes de sept lieues в сказке
„Мальчик с пальчик" Перро (1697 г.), Anziehend — interessant, folgerichtig — con-
sequent (Книгге, 1788 г.). К XIX в. относятся: Klapphut вместо chapeau claque,
Dreibund — triple-alliance, Handstreich — coup de main, Emporkömmling — parvenu
(появилось ! в период борьбы против Наполеона), Fräulein — Mamsell, Demoiselle
»девушка из буржуазной семьи* (в отношении „девушки-дворянки" это слово
применялось с XII в.), Rundreise — tournee, Ente „ложное сообщение", „утка" —
canard. Enttäuschen — detromper, abrüsten — desarmer, mehrfach — multiple
и т.д.
Вскоре против романизации немецкого языка выступили не-
мецкие языковые общества (см. § 166), однако у них еще не хва-
тало сил предотвратить нависшую опасность. В результате не-
удачного окончания Тридцатилетней войны французское влияние
еще более усилилось. Во главе расчлененного и обессиленного
германского государства стояла императорская династия. Члены
этой династии по своему происхождению, воспитанию. и привя-
занностям были гораздо теснее связаны с заграницей, нежели с
мелкими протестантскими государствами, служившими основной
опорой языковых обществ. Напротив, Франция Людовика XIV
достигла наибольшего расцвета в своей военной, придворной и
светской жизни, а также в области искусства и науки; после
1648 г. она стала недосягаемым образцом. В результате такого
распределения сил немецкому языку был нанесен огромный ущерб,
а временами для него возникала серьезная угроза. Теперь шла
речь уже не только — как это было раньше — о заимствовании
отдельных французских слов; теперь вообще стремились изгнать
немецкий язык из придворной жизни и из общения в кругу об-
разованных людей. Во времена Лейбница французский язык был
не только языком академий и дипломатов, придворной и светской
верхушки общества, но он проник уже давно и в среду образо-
ванной буржуазии, которая с раннего возраста воспитывала своих
детей на чужом языке. Этому противились патриотически на-
строенные элементы. Однако до второй половины XVIII в. их ста-
рания в большинстве случаев были безуспешными. Даже более
того: французское влияние достигло своего апогея отчасти лишь
после 1750 г., например, при дворе Фридриха Великого вопреки
Английское влияние
219
тому, что своими политическими и военными успехами, способство-
вавшими усилению национального самосознания, Фридрих Великий
нанес ощутимый удар по могуществу французского языка в Герма-
нии. „Я здесь во Франции (писал Вольтер во время своего пребыва-
ния в Пруссии), тут говорят только на нашем языке. Немецкий
предназначен для прислуги и лошадей; он необходим лишь во время
путешествий". Еще в 1783 г. Берлинская Академия, в которой
до 1812 г. все заседания велись на французском языке (при
Фридрихе II ее президентом был Мопертюи, не владевший не-
немецким языком), объявила конкурс на тему: „Qu'est-ce-qui а
rendu la langue frangaise universelle? Pourquoi merite-t-elle cette
prerogative? Est-il ä presumer qu'elle la conserve?" („Что способ-
ствовало тому, что французский язык стал общепринятым? По-
чему он пользуется таким преимуществом? Можно ли считать,
что он это преимущество сохранит?") В период с 1750 по 1780 г.
около 10°/0 всех появившихся в Германии книг было написано
по-французски. Слова, высказанные Томазиусом еще в конце
XVII в., сохраняли свою силу в течение многих десятилетий
XVIII в.:£„Веу uns Teutschen ist die französische Sprache so ge-
mein geworden, daß an vielen Orten bereits Schuster und Schnei-
der, Kinder und Gesinde dieselbige gut genung reden; solche einge-
rissene Gewohnheit auszutilgen, stehet bey keiner privat-Person,
kommet auch derselben im geringsten nicht zu" („У нас, немцев,
французский язык стал настолько употребительным, что во мно-
гих местах на нем достаточно хорошо могут говорить даже порт-
ные и сапожники, дети и прислуга; ни одно частное лицо не в
состоянии побороть эту укоренившуюся привычку, чего ему и не
следует делать"). Такое суждение человека, активно выступав-
шего за употребление немецкого языка (см. § 168), позволяет
понять всю сложность языковых отношений Германии в XVII—
XVIII вв.
Новым толчком для заимствований из французского были со-
бытия 1789 г. (см. § 148, 6а). Французское влияние продолжалось
и в XIX в., правда, теперь ему оказывали отпор более успешно,
чем раньше. В XIX в. долгое время французский язык был ди-
пломатическим языком Германии. Так, еще в 1862 г. Бисмарк
должен был посылать официальные письма из Петербурга на
французском языке (Gedanken u. Erinnerungen, IV).
§ 156. До XVIII в. английский язык мог оказывать лишь
весьма незначительное влияние на немецкий (см. § 116). До этого
периода почти все заимствования из английского языка относились
к области торговли и с доход* тва; кроме того, употреблялись они
большей частью только в прибрежных районах. Лишь в эпоху
просвещения, когда духовная жизнь Англии приобрела влияние
на континенте, появилось значительное число заимствований» в
частности в области поэзии, государственных и правовых отно-
220
4. От начала XVII до начала XX в.
шений, общественной жизни. Наконец, в XIX в. на первый план
выступают заимствования из области спорта и светской жизни.
С недавнего времени проявляется воздействие и английского
языка Америки. Бросается в глаза, что почти все позднейшие
заимствования из английского языка относятся к конкретным по-
нятиям.
Большую роль сыграло влияние таких поэтов, как Шекспир, Мильтон
Юнг, Ричардсон и др.; оно сказалось на языке швейцарцев Бодмера и Брейтин-
гера, а также Клопштока. Употребление слов Äther, Myriade, Schöpfung (в смысле
»всё созданное"), Heil Dir!, которые встречаются у Клопштока, обусловлено воз-
действием английского языка. У англичан были заимствованы слова Ballade
(около 1770 г., Перси!) и Elfe, ставшее известным в 1764 г. благодаря переве-
денной Клопштоком комедии Шекспира „Сон в летнюю ночь\ Совр. Steckenpferd
в значении „любимое занятие" калькирует англ. hobby-horse; впервые оно встреча-
ется в переводе „Тристрама Шенди" Стерна (1763 г.). Образования wahnsinn-
trunken, weisheitverlassen, которые употребляет Клопшток (см. § 194), возникли
под влиянием англ. earth-born, heaven-born, ivy-crowned, seasever'd realms, пред-
ставленных у Мильтона и Юнга. Volkslied создано Гердером по образцу англ.
populär song.
К XVIII в. относятся также следующие заимствования: Spleen (1771 г.; рас-
пространено Софи ля Рош), Klub (около 1750 г,; в противовес ему на юге
Германии держится итал. Kasino), Toast, Mob (1759 г.; у Цинцендорфа), Humor
(1730 г.; у Гагедорна), sentimental (около 1770 г.), одновременно оно кальки-
руется немецким empfindsam; ср. также следующие слова: selbstisch (от англ.
selfish; употреблено Аббтом, затем Гёте), Tatsache (matter of fact; 1756 г.),
Stilleben (still-life). Harm первоначально было немецким словом; оно исчезло в
ранненововерхненемецкий период, но теперь, под влиянием английской поэзии,
оно вновь ожило; это относится также и к harmlos (по образцу англ. harmless;
Клопшток), Halle и Heim.
Ввиду того что в Англии рано развился парламентаризм, его профессио-
нальный язык часто служил образцом для французского и немецкого языков.
Сюда относятся: Parlament, Bill, Adresse, Debatte и многочисленные кальки,
например: eine Gesetzesvorlage lesen (to read a bill), zur Ordnung rufen (to call
to order), Hört! Hört! (Hear! Hear!), Jungfernrede (maiden-speech), Thronrede
(speech from the throne) и т. д.
В язьще купцов и моряков весьма много слов (ср. § 116) английского про-
исхождения: Clearing, Konzern, Scheck, Banknote, Lombard — Steward, Pier, Kut-
ter, Messe, trimmen, Landratte (англ. land-rat). То же относится и к языку
спортсменов: boxen (1774 г.), Jockey (1787 г.), Sport, paddeln, Gig, Tattersall,
Trainer, Start, Outsider,. Tennis, Match, Champion, Hockey, Bobsleigh. Кальками
являются: Fußball (football), Buchmacher (bookmaker), Pfadfinder (path-finder—
так называется роман Ф. Купера, 1840 г.). Лексика цирка и варьете находится
в сильной зависимости от английской: Artist, Manager, Clown, Excentric и т. д.
Много заимствований было и в области мод, особенно мужских: Frack (1774 г.),
Havelock, Ulster, Raglan, Cape, Pullover, Sweater, Plaid. Во многих случаях
английский оказал значительное влияние на названия кушаний и напитков: Beef-
steak, Roastbeef, Rumpsteak, Flammeri (из англ. flummery „овсяная каша"),
Pudding (1768 г.), Keks (cakes), Punsch (1703 г.), Bowle (около 1770 г.), Portwein
(XVIII в.). К области техники относятся: Tunnel, Lokomotive, Tender, Lift, Koks
(cokes), Film, Dampfer, Dampfschiff (steamer, steamship), Expreßzug (express-train),
Klosett (сокращено из water-closet; с 1840 г.).
Кроме того, назовем: Gentleman, fashionable, Dandy, Groom, flirten (to flirt),
Detektiv, Trick, Mumps, Tip, Idiot в значении лупицаа, „слабоумный", а также
следующие к а л ь к и: Blaustrumpf „ученая женщина" (blue-stocking; впервые
встречается у Берне. У Шиллера — Blaustrumpf „дьявол" [„Разбойники", II, 3],
Влияние нидерландского языка и скандинавских языков 221
восходит к шваб. Blaustrumpf • „клеветник"), meine bessere Hälfte (англ. ту
better half, крылатое слово из „Аркадии" Сиднея, 1590 г.), Heißsporn (по про-'
звищу hotspur в „Короле Генрихе IV" Шекспира, создано в 1800 г. А. В. Шле-
гелем), Kanonenfutter (от food for powder у Шекспира), Leitartikel (leading
article), Vollblut (füll blood), Heilsarmee (Salvation Army), jemanden schneiden
„намеренно не замечать кого-либо", „игнорировать" (to cut one), buchen (to
book), überholen (to overhaul).
Из английского языка Америки заимствованы: Revolver, Humbug, Trust,
Rowdy, Jazz, Nigger, lynchen — Stimmvieh (voting cattle).
Во многих случаях через английский проникли слова из отдаленных языков.
Так, индийскими по происхождению являются: Rum (1703 г.), Punsch (1703 г.),
Tank, Polo, schampoonieren, Veranda, Pyjama, Dschungel (англ. jungle), Jute, Mull,
Gong. К персидскому восходят: Kakhi (из англ. khakee), Schal (из англ. shawl),
Dum-dum.
Из Англии и Америки заимствованы также названия гостиниц: Astoria, Atlantic,
Bristol, Continental и т. д., то же можно сказать и об именах: Alice, Mary, Maud,
Willy, Harry, Ralph и т. д. На основе литературных образцов употребляются:
Richard („Айвенго" В. Скотта), Edgar, Edmund („Король Лир" Шекспира) и т. д.
Зависимость немецкого словообразования от английского
проявляется в аббревиатурах, рассмотренных в § 148, 4.
Лишь в отдельных случаях английский язык повлиял на не-
мецкий синтаксис. На английских образцах основывается опу-
щение артикля в поэтическом языке в случаях типа Röslein wehrte
sich und stach. К английскому восходит распространенное в купе-
ческом языке in 1936.
§ 157. .1. В период с XVII в. немецкий словарный состав
пополнялся также заимствованиями из других германских
языков, однако значительного воздействия не оказал • ни один
из них. Заимствования из нидерландского языка охваты-
вают лишь термины, связанные с мореходством, жизнью на побе-
режье, торговлей, хотя попрежнему они играют особую роль
(см. § 116).
Еще в XVII в. были заимствованы Küste, Kai, bugsieren; kreuzen было обра-
зовано по образцу нидерл. kruisen „ездить туда и сюда"; Fernglas является
переводом нидерл. verrekijker; Brustbild (от нидерл. borstbeeld); Flinte, Dose;
Janhagel; Waffel; deftig. В некоторых случаях через нидерландский язык в не-
мецкий проникла французская лексика. Франц. lavoir попадает в немецкий
в нидерландской форме lavoor; франц. pique, встречающееся в нидерландском
в обороте eenen pick hebben teghen iemand, проникает вместе с этим оборотом
в немецкий язык в форме Piek.
К еврейскому восходит flöten gehen (flöten этимологически связано с pleite);
оно распространилось из амстердамского делового языка. Благодаря высокой
культуре садоводства в Нидерландах, в немецкий язык в XVII в. вошли слова
Krokus (из лат. crocus) и Aprikose (нидерл. abrikoos из франц. abricot), а в XVIII в.—
Rabatte „узкая клумба" (из нидерл. rabat).
Благодаря популярности лотерей в Нидерландах в XVI в. в немецкий про-
никло слово Lotterie (от loterij „игра на счастье"). После 1700 г. через Гамбург
в немецкий язык попало слово Niete „пустой номер", „номер, не выигравший
ничего" (от нидерл. niet); его антоним первоначально назывался wat „выигрышный
номер" (к нидерл. wat „кое-что"), затем его заменило Treffer.
В XVIII в. из нидерландского распространились: baggern, Börse „кошель
с деньгами", Makler, Aktie ( < нидерл. aktie, которое само восходит к англ. action;
222
4. От начала XVII до начала XX е.
вместо него в современном английском употребляется share), Matjeshering, Knaster
(последнее < исп. canastro), Apfelsine, „китайское яблоко" (Sina около 1700 г.=
China) является оверхненемеченной формой нидерл. appelsien; слово это проникло
в 1700 г. через Гамбург (немецкий центр торговли апельсинами) в немецкий
язык.
Влияние немецкого языка на нидерландский в области лексики
• было более сильным, нежели влияние нидерландского на немецкий
(noodwendig, spitsboef, ijverzucht, zinnebeeld и т. д.).
2. Заимствования из северных германских языков
в рассматриваемый период попрежнему немногочисленны (ср. § 135).
#
Jul и Julklapp впервые распространились, повидимому, в Померании в тот
период, когда она по Вестфальскому миру отошла к Швеции. Нем. Hai, заимст-
вованное через нидерландский,— исландского происхождения. Eider (ente) восходит
к исл. аерг, род. п. авраг (произносится aiöar) и около 1700 г. попадает благодаря
торговле пухом в Германию. Совр. Tang восходит к дат. tang. Сканд. (Appetit)
sild распространилось благодаря современной кулинарии, а норв. Ski — благодаря
спорту (после 1900 г.). В результате недоразумения дат. ellerkonge из elverkonge
»король эльфов" появилось в 1778 г. у Гердера в форме Erlkönig.
В связи с стремлением к возрождению древнегерманского духа в немец-
ком языке были восстановлены некоторые древнескандинавские слова (см. § 171).
Благодаря этим тенденциям, а также влиянию современной скандинавской лите-
ратуры (Бьёрнсен, Ибсен, Стриндберг, Гамсун и др.) с конца прошлого столетия
в Германии появились скандинавские имена: Ingrid, Ingeborg, Fritjof, Knut и т. д.
Gustav (Adolf) стало популярным еще в. 1832 г. после празднования столетия
битвы при Люцене.
§ 158. Связи Германии с восточноевропейскими
странами не имели с XVII в. почти никакого значения для обога-
щения немецкого словарного состава (ср. § 101, 137).
Укажем: Grippe (заимствовано во время эпидемии 1782 г. из. русск. хрип),
Juchten « из русск. юфть с нижненемецким переходом -ft- в -cht-; ср. южн.-нем.
after /н.-нем. achter), Steppe (XVIII в., из русского), Pekesche (в XVII в., из поль-
ского), Litewka (с 1839 г.; из польского), Ulan (турецкое слово, проникшее
в польский и введенное при Августе Сильном в язык саксонского войска, а при
Фридрихе Великом — в язык прусского войска), Wildschur „вильчура, грубая до-
рожная шубаа (изпольск. wilczura „волчья шкура"), Kalesche, Droschke, Weichsel-
zopf (калька с польск. wieszczyce), Dalli! (из польск. dalej! „вперед!"; распростра-
нилось из Берлина), Tornister (в XVII в.; из чешского), Polka (из чешского, около
1835 г.), Tolpatsch (из 'венгерск. talpas „с широко расставленными ногами* —
обидное прозвище венгерского пехотинца в XVII в.), Gulasch (из мадьярск.
gulyäs), Kandare (из мадьярского). После краха царской империи стал известен
ряд терминов, связанных с русским коммунизмом: Sowjet, Komintern, Bolschewik,
Bolschewismus. В немецких словах Räteregierung, Arbeiter- и Soldatenrat слово
Rat является переводом русск. совет.
В последнее время в немецком языке встречаются славянские имена: русск.
Ольга (из др.-сканд. Helga), слав. Ванда, Людмила, казимир и др.
§ 159. Связи немецкой лексики с восточными
языками, существовавшие еще со времен христианизации, про-
должали расширяться и в этот период, однако они не стали
особенно значительными. Как правило, эта лексика попадала в
немецкий язык через романские языки.
Заимствования из разных языков
223
Арабскими по происхождению являются: Kattun (заимствовано в XVII в.
через нидерландский), Alkoven (непосредственно из франц. alcove; в конце XVII в.),
Gamasche (то же самое), Rasse (то же самое; в качестве биологического понятия
Rasse впервые употребил Э. Кант в 1775 г.; в немецком это слово закрепилось
лишь в XIX в.), Sofa (заимствовано через французский в XVIII в.), Kaffer (араб,
kafir дало исп.-португ. cafre „варвар", которое в XVIII в. проникло в немецкий
воровской жаргон; арабское слово восходит к еврейскому). Razzia — также араб-
ского происхождения; в 1841 г. оно проникло через французский язык. Турецкими
по происхождению являются: Kaviar, Joghurt. Через мадьярский во время турецких
войн пришли турецкие слова Pallasch, Karbatsche, Schabrucke. Из персидско-ту-
рецкого происходит Saffian (около 1700 г.), Bazar; последнего еще в начале XIX в.
нет в немецких словарях, тогда как Karawane было известно в немецком уже
в XVI в.
§ 160. Благодаря идиш в рассматриваемый период в немецкий
разговорный язык проник ряд древнееврейских слов (см. § 140).
В памятниках XVII в. встречаются Mackes „удары", „ошибки", schäkern
(первоначально „лгать"), Schmus, schmusen, Stuß, kapores, Schmiere stehen и др.
Кроме того, в настоящее время известны: Geseires, Muschpoke, Pinke „деньги",
Schmu machen, Schlamassel, schofel, Dalles („из Франкфурта-на-Майне оно про-
никло в немецкие диалекты, в частности в гессенский и франкский"), Kassiber,
mies „безобразный" — отсюда Miesmacher, Dokus „Podex", besäbeln „обмануть",
beschummeln, duft „хорошо", Zores „сброд", Katzuff „мясник", Schicksei „еврей-
ская девушка", Schaute „дурень", Schlemihl „неудачник", Schadehen (евр.) „сват",
schachern, schachten, koscher, kochem „хитрый", „пройдоха" (на переосмыслении
этого слова основано ausgekocht с тем же значением), meschugge „сумасшедший",
schofel и т. д.
Во многих случаях еврейские слова проникали через воровской
жаргон (см. § 116); таким путем, повидимому, вошли в общее
употребление и некоторые слова цыганского языка, на-
пример Kaschemme и Zaster „деньги".
§ 161. Начавшееся в конце XV в. завоевание мира европейскими
народами, а также возникновение мировой торговли принесли
в словарный состав немецкого языка много слов из языков
вновь открытых стран. Начало этого процесса относится
к предшествующему периоду. Здесь мы проследим на некоторых
примерах, что происходило в дальнейшем. Причину того, что
рассматриваемые ниже слова попадали в немецкий лишь благодаря
посредничеству других языков, следует видеть в том, что немецкий
народ на протяжении ряда столетий не имел колоний.
Из языков Америки были заимствованы: Tabak (возможно, по названию
Малых Антильских о-вов Tabago; это слово проникло в Европу через Испанию
и зафиксировано в немецком еще около 1600 г.), Kautschuk (из караибейюго языка
попало в немецкий в 1772 г. через посредство французского), Kanu (караибского
происхождения, занесено в Европу испанцами. Немецкое слово основано на англ.
сапое, которое стало известно с 1720 г. благодаря роману „Робинзон Крузо"),
Tomate (из мексиканского языка; в немецкий проникло через французский;
с XIX в.), Schokolade (из мексиканского языка; в Европе известно примерно
с 1550 г. благодаря испанцам; в Германии появилось, пожалуй, только с сере-
дины XVII в.), Guano (из перуанского языка; в Европу пришло через испанский),
Mahagoni (из языков средней и южной Америки; в ботанической терминологии —
224
4. От начала XVII до начала XX в.
со времени Линнея; 1762 г.), Zigarre (слово из языка американских индейцев;
через Испанию проникло в Европу; в Германии стало употребляться со второй
половины XVIII в.), Wigwam (из языка индейцев это слово в 1682 г. попало в
английский. В немецком малоизвестно до Фрейлиграта и до 1857 г.). Из языка
индейцев происходят также: Mokassin, Skunks, Opossum.
Из африканских языков были заимствованы: Zebra (из языка банту
в Конго; в немецком с XVII в.), Gnu (из языка зулусов; в немецкий попало
через нидерландский в XIX в.), Schimpanse (из африканских языков Гвинеи).
Австралийского происхождения Känguruh.
Малайского происхождения tätowieren (XVIII в.), Rum (XVIII в.).
Из китайского языка через малайский вместе с самим обозначаемым
предметом в Германию XVIII в. пришло слово Tee.
Из японского было заимствовано слово Bonze (японск. bonso „буддий-
ский священник"; XVIII в.), кроме того, Batik, Kimono, Harakiri, Geisha и др.
§ 162. Привлекая примеры заимствований в предшествующий период, мы
сможем рассмотреть процесс ассимиляции немецким языком ино-
странной лексики (см. § 9а). Помимо калькирования (см., например, § 151,
153 и т. д.), этот процесс протекал теми же путями, что и раньше, как в письменном
языке, так и — в значительно больших масштабах — в диалектах.
1. Изменение звуковой формы. Введение начального ударения:
Billard, Tambur, в рейнских диалектах также: Tröttoir, Chaussee, на востоке
средней Германии: egal „постоянно, беспрерывно" и т. д. Замена звуков: на
севере Германии в Annonce, Bassin, Apartement произносится гуттуральный
носовой, а именно: Annongse и т. д.
2. Изменения рода и закономерностей словоизмене-
ния. Уподобление сходным по смыслу или форме немецким словам: франц.
le buste стало die Büste по образцу die Brust; франц. le sopha, 1е сапарё стали
das Sofa, das Kanapee по образцу das Faulbett (XVIII в.); итал. spalliera
(ж. р.) > das Spalier по образцу das Geländer. Французские слова на -age (le
bagage, le courage) в отношении грамматического рода были приравнены к не-
мецким существительным ж. р. на -е. Уподобление флексий наблюдается в
Koketterien, Generäle и т. д.
3. Ассимиляция путем словообразования. Иностранные слова
получают немецкие суффиксы: франц. princesse с XVI в. употребляется как Prin-
zessin; франц. гапсе в нидерландском приобрело форму ransig (XVI в.) и в форме
ranzig в XVIII в. проникло в немецкий язык. Лат. -icus последовательно заме-
няется суффиксом -isch: historisch, politisch, physisch. Суффикс -isch добавляется
также к уже имеющимся иностранным суффиксам: orientalisch, asiatisch, puri-
tanisch. Иностранные суффиксы используются для образования новых производ-
ных от немецких слов: так, франц. -age встречается в нидерландских словах
типа takelage, Stellage (засвидетельствовано в 1478 г.) >нем. Takelage, Stellage;
Staffage образовано в XVIII в. от (aus-)staffieren (во французском нет слова
staffage), диалектное Kleedage „одежда* (ср. § 172). Flirt образовано от глагола
flirten (англ. to flirt) и употребляется в значении англ. flirtation; аналогично
образование нем. Plombe из plombieren « франц. plomber) со значением франц.
plombage. Иностранные слова подвергаются сокращению: fashionable > fesch,
Gentleman > Gent, posteriora > Po или Роро (редуплицирующее слово, связан-
ное с детским языком). Иностранное существительное в некоторых случаях ста-
новится прилагательным: франц. la force дало н.-нем. forsch „сильный".
Для уточнения смысла слова образуются сложные слова:
лат. hyaena около 1500 г. выступает как hientier; лит. elnis соответствует раннее
нов.-в.-нем. Elentier; польск. zamesz, чешек, zämis* с 1420 г. употребляются как
semisch leder = нов.-в.-нем. Sämischleder и т. д.
4. Путем изменения значения и народной этимологии.
Франц. prince „князь" в XVII в. приобретает значение „сын князя". Франц. parterre
»партер в театре", „клумба" и par terre „на ровной земле" в немецком получает
Влияние немецкого языка на соседние языки
225
значение франц. rez-de-chaussee (XVIII в.); соирё — значение франц. compartiment
„купе железнодорожного вагона"; perron — значение франц. quai „перрон". Франц.
bagage „военная поклажа" стало означать в немецком языке „сброд". Норв.
fjeldfross „росомаха" появляется в немецком уже перестроенным в Vielfraß
„обжора", „россомаха". Чешек, piskof дало в немецком название рыбы Beißker,
Schlammbeißer (ассоциируемое с beißen); караиб, hamäca — нем. Hängematte и т. д.
5. Здесь с известными оговорками можно упомянуть и о том факте, что в
немецком языке с помощью иностранных суффиксов были обра-
зованы от ин.оязычных слов новые по форме иностранные
слова. Однако они существуют только в немецком, т. е. их нет в том языке,
достоянием которого они должны бы были быть. Сюда относятся студенческие
выражения Suitier „сорви-голова" (от франц. la suite „веселая шутка") и Blamage
(соответствует франц. bläme); Renommage также отсутствует во французском.
Нем. Haschee (среднего рода по образцу Hackfleisch, Gehacktes) во французском
соответствует le hachis. Итал. basso с 1517 г. в немецком заменяется словом
Bassist, которого нет в итальянском. От dressieren в XVIII в. было образовано
Dressur; во французском в* этом значении употребляют le dresser, le dressage.
§ 163. Воздействию иностранных языков на немецкий проти-
востоят излучения, распространявшие влияние
немецкого языка за границей. Их действие в южном и
западном направлениях было весьма незначительным.
Во Франции влияние немецкого языка стало в известной
мере проявляться с эпохи Реформации, т. е. еще в предшествующий
период. Не давая точной датировки, отметим, что за последнее
время во французский язык проникли слова kepi (нем. Käppi),
bivouac (из н.-нем. blwake „бивак4*, „полевая страуса"), vasistas
(из нем. Was ist das?), choucroute (из нем. Sauerkraut), bocambre
„молот", drille „дрель", bäbord „бакборт", havre-sac (из нем.
Habersack), nouilles (из нем. Nudel).
Влияние немецкого языка на английский также было незна-
чительным. Употребление в английском языке немецких названий
минералов объясняется зависимостью английской минералогии от
немецкой, например: bismuth, cobalt, gneis, greywacke, quartz,
feldspath, zinc, blende. Едва ли многочисленнее немецкие заимство-
вания в английском языке Америки. Они связаны преимущественно
с едой и напитками. Сюда относятся, например: frankfurter „франк-
фуртские сосиски", hamburger „немецкий бифштекс", noodle от
Nudel, Sauerkraut, Schnitzel, smear-case от Schmierkäse, schnapps,
katzenjammer, schoppen, seidel, dollar от нем. (Joachims-) Taler,
kindergarten и др., а также кальки вроде loanword „заимствован-
ное слово" и т. д.
Значительно больше заимствований из немецкого языка в язы-
ках северной группы. После того как влияние Ганзы прекра-
тилось (см. § 117), немецкая лексика стала просачиваться на север,
особенно после Тридцатилетней войны, не только благодаря возвра-
щавшимся * из Германии шведским солдатам, но и вследствие
многообразных культурных связей скандинавских стран с немецким
народом. Влияние немецкого языка на датский было значительным
в основном в середине XVIII в. В северном Шлезвиге, где разго-
15 История немецкого языка
226 4. От начала XVII до начала XX в.
ворным языком служил датский, а церковным — немецкий, при
министре Струензее (ум. в 1722 г.) школьным учителям было
дано указание вести преподавание на немецком» языке. Во времена
Струензее, Клопштока, Гёте влияние немецкого языка на датский
достигло своего апогея. Во многих случаях иностранные слова
романского происхождения проникали в северогерманские языки
через Германию.
Весьма богаты лексикой немецкого происхождения восточно-
европейские языки. Эта лексика распространялась немецкими
колонистами, но главным образом благодаря наличию связей
Германии с этими странами в области торговли, ремесла и воен-
ного дела. Упомянем русск. ярмарка (так официально назывались
торги в Нижнем Новгороде), вага „весы", крамарь „мелочной
торговец", бухгалтер, шахта, шихта, слесарь, лудить, дратва.
Сюда же относятся пушка (собственно говоря, „ружье"), лядунка
„патронташ" (собственно, „заряд"), солдат, ефрейтор, унтер-офи-
цер, фельдфебель и т. д. По свидетельству Г. Корбута, в словаре
более или менее, образованного поляка имеется до 16% немецких
слов. В связи с тем, что немецкие горняки иммигрировали в страны
восточной и юго-восточной Европы, там нередко встречаются
немецкие термины, например в венгерском: huta „металлургиче-
ский завод", perekmester „владелец или управляющий шахт", hever
„забойщик", istolly „штольня".
§ 164. Благодаря тесным связям европейских цивилизованных
стран друг с другом, а также с неевропейскими странами, бла-
годаря интенсивному торговому обмену, а также
обмену идеями в пределах всего цивилизованного
мира, между различными языками, особенно за последние сто-
летия, установились чрезвычайно тесные лексические связи. На
примере приводимых ниже общих для многих языков явлений,
основанных во всех случаях на калькировании, мы проиллюстри-
руем лексические связи, объединяющие эти языки (см. § 9а).
Англ. sky-scraper — франц. racleur de ciel — нем. Wolkenkratzer — дат. skyskra-
ber — русск. небоскреб*; order of the day—ordre du jour — Tagesordnung (после
1789 г.); mereperle — поздний ср.-в.-нем. perlmutter—mother of pearl — нов.-сканд.
perlemor; freethinker (1692 r.) — libre penseur — Freidenker (1715 г.) — итал. liberi
pensatori; locus communis (XVI в.) — Heu commun — commonplace—нидерл.
gemeenplaats — Gemeinplatz (1770 г., у Виланда); dies caniculares — jours canicu-
laires — dogdays — дат. hundedage — нидерл. hontdaghe—ср.-н.-нем. hundesdage —
поздний ср.-в.-нем. huntliche tage — Hundstage (c 1428 г.); Sectio caesarea (согласно
Плинию [wNat. Hist.a, VII, 47], Цезарь появился на свет в результате кесарева
сечения) — Operation cesarienne — caesarean section — der kaiserliche Schnitt,
Kaiserschnitt (XVIII в.); medium aevum — moyen-äge — middle-ages — нидерл.
middeleeuwen — дат. middelalder — Mittelalter (впервые у Жана Поля); Societe
* В оригинале автор ошибочно дает не существующее в русском языке
"скребница неба".
Языковые общества
227
des Nations — League of Nations — Völkerbund; papier-monnaie — paper-money —
Papiergeld; presence d'esprit— presence of mind — Geistesgegenwart и т. д.
Благодаря этим бросающимся в глаза и отнюдь не редким
общим чертам и соответствиям в словарном составе различных
языков сложились, говоря словами В. Беца, своеобразные
„внутренние языковые ландшафты'4, которые еще и теперь нахо-
дятся в движении. Среди стран, говорящих на германских языках,
Англия сильнее других поддалась латинскому влиянию, причем
не только в области лексики. Промежуточную позицию между
нею и Германией занимают Нидерланды. Нередко в нидерландском
языке точнее, чем в немецком, сохраняются германские элементы,
однако в ряде случаев нидерландский подвергся более сильной
романизации. Германия, в свою очередь, постоянно колеблется-
между германским и романским миром (Germania und Romania).
В большинстве случаев немецкий язык не заимствовал иностран-
ные прототипы непосредственно, они облекались в немецкую форму
путем калькирования и других трансформаций. Скандинавский север
первое время сохраняет реликтовый характер словаря и лишь
позднее главным образом благодаря Германии приближается к
современному западному словарному составу. Исландия дольше
других избегала подобной европеизации и только недавно приняла
ее, в основном в результате самостоятельного калькирований и
создания новых слов по типу иностранных.
§ 165. Приводимый ниже текст послужит иллюстрацией того, сколь далеко
зашло в XVII в. (в условиях, охарактеризованных в § 151 и ел.) засорение
немецкого языка иностранными элементами. Он поможет нам
понять патриотическое возмущение против проявляющегося здесь пренебрежения
к родному языку. Это возмущение вскоре дало себя почувствовать; ниже мы
остановимся на этом подробнее.
Письмо Ва л л ен ште йна фел ь дмарш ал у фон Арниму
Der Obriste Farensbach bericht mich, das der Künig aus Schweden mit 7
Regimenter ist zu schief gangen. Nun weis ich wol, das in allem der Schwedische
canaglia nicht über 3000 Mann seindt, hab aber dennoch den herrn avisiren wollen,
das er in hiender Pommern befühlt, alerta zu sein, denn der Schwed thuet nichts
aperto Marte, er möchte aber auf etwas ein interpresa machen undt nacher auch
mitt ettlichen practiciren. Bitt derowegen, der herr befehle dem Bindthof, das er
alerta ist, undt will der herzog von Pommern in sein landt nicht sedem belli
einführen, so müssen sie auch das ihrige thun. Ich bin resolvtrt, so baldt der
Feindt etwan an einen orth wird sbargiren, so will ich ihm auf die hauben ziehen.
Der herr halt die arme nur fertig zum marchiren, auf das wir uns können wenden,
wo hinn es uns gefallen wirdt. Ich will gleich zu der arme kommen, so baldt man
das geringste von des feindts sbarco wirdt hören. Der herr avisir mich nur, undt
schicke mir ein par comp, reitter entgegen, undt hiemit verbleibe ich
des hern dienstwilliger
Küstrau, den 7. Augusti А. H. z. F.
Ao. 1629.
§ 166. Бурно распространявшееся в начале XVII в. засорение
немецкого языка иностранной лексикой, в первую очередь фран-
16*
228
4. От начала XVII до начала XX е.
цузской, довольно рано, еще до Тридцатилетней войны, вызвало
активное сопротивление патриотически настроенных людей.
В 1617 г. молодой Опиц опубликовал свою работу „Aristarchus
sive de contemptu linguae Germanicae" („Аристарх или размышление
о немецком языке"); в том же году князь Людвиг Ангальтский по
примеру итальянцев организовал в Веймаре общество для развития
родного языка, первое немецкое языковое общество, ко-
торое не только было призвано остановить наплыв иностранной лек-
сики, но ставило перед собой и общекультурные задачи—поощрение
»добродетельного немецкого патриотизма" („teutsch gesinnten Tu-
gendmuts"). Это общество, называемое „Fruchtbringende Gesellschaft
oder der Palmenorden" („Плодоносное общество или орден Паль-
мы"), объединяя представителей всех сословий, охваченных общим
желанием тщательно оберегать родной язык от иностранщины,
вскоре смогло добиться заметных результатов. Опиц и Мошерош,
Логау и Грифиус, а также грамматисты Гвейнц(см. § 176), Шоттель
и др. были членами „Ордена Пальмы". Правда, заблуждения
отдельных его членов время от времени вызывали справедливые
насмешки общественности, зато деятельность Юстуса Г. Шот-
теля из Вольфенбюттеля приобрела огромное значение, выходя-
щее за рамки борьбы с иностранной лексикой (см. § 178). Его
„Искусство немецкого языка" („Teutsche Sprachkunst", 1641) и «Де-
тальное исследование „главного" немецкого языка» („Ausführ-
liche Arbeit von der Teutschen Haubt-Sprache", 1663), в кото-
рых уже учитывалась история немецкого языка, послужили осно-
вой дальнейшего научного исследования немецкого языка и имели
большое значение для потомства. Здесь мы ограничимся указа-
нием на заслуги Шоттеля в создании немецкой грамматической
терминологии: Sprachlehre вместо Grammatik, Wörterbuch вместо
Lexikon, Zeitwort вместо Verbum, Zahlwort вместо Numerale,
Fragezeichen вместо Signum interrogationis, Strichpunkt вместо
Semicolon и некоторые другие созданы» Шоттелем или введены
им в употребление.
С Fruchtbringende Gesellschaft вскоре стали соревноваться и
другие общества, созданные с той же целью в разных областях
Германии. В 1633 г. Ромплер фон Лёвенгальт и Шнеубер осно-
вали в Страсбурге общество „Aufrichtige Gesellschaft von der
Tannena („Честное, добродетельное общество Ели"). В 1643 г.
в Гамбурге по инициативе Филиппа фон Цезена возникло об-
щество „Teutschgesinnte Genossenschafttt („Товарищество патрио-
тически настроенных людей"). В 1644 г. Георг Филипп Гарс-
дёрфер и Йог. Клай создали в Нюрнберге общество под на-
званием „Hirten- und Blumenorden an der Pegnitztt („Орден па-
стухов и цветов на берегу Пегницаа), а Йог. фон Рист в 1658 г.—
„Elbschwanenorden" („Орден эльбских лебедей"). Названные лица
вместе со своими друзьями вели на протяжении XVII в. актив-
Борьба против иностранных слое
229
ную борьбу за немецкий язык, они выступали также с теорети-
ческими произведениями (см. ниже). Многие из них не только
как пуристы, но и как поэты могли служить образцом вдохно-
венного стремления придать родному языку достойную форму.
Гарсдёрферу мы обязаны такими словами, как Briefwechsel
вместо Correspondance, Irrgarten вместо Labyrinth, Lehrart вместо
Methode и т. д., которые созданы им либо введены им в употребле-
ние. Цезен создал: Gewissensfreiheit вместо liberte de conscience,
Mundart вместо Dialekt, Trauerspiel вместо Tragödie, Verfasser
вместо Autor, Nachruf вместо Nekrolog, Sinngedicht вместо Epi-
gramm, lustwandeln вместо spazieren и т. д. Конечно, он созда-
вал также и неудачные неологизмы, вызывавшие смех у его со-
временников, например: Zitterweh вместо Fieber, Lusthöhle вместо
Grotte, Zeugemutter вместо Natur, Entknötelung вместо enodatio
Цицерона в значении interpretatio, Jungfernzwinger вместо Non-
nenkloster, Leichentopf вместо Urne.
Едкая насмешка и ниспровергающая критика были в те годы
оружием« против романизации немецкого языка и культуры»
В произведении „Unartiger teutscher Sprach-Verderber" (1643) го-
ворится: „Теперь дошло до того, что немец, поглазевший с пол-
года на Францию или слышавший всего одного француза, теряет
вкус к своему родному языку и считает, что нет большего по-
рока, чем воздерживаться от включения в свой немецкий язык
обрывков французского. Ранее все совершалось согласно здра-
вому смыслу: „да" значило „да", „нет" значило „нет"; но с по-
явлением французской галантности (см. § 153) немецкая предан-
ность, вера и честность покинули Германию". Еще ранее страсбуржец
Йог. Михэль Мошерош (1601—1669) в „Gesichten Philanders
von Sittewald" (1640) („Видения Филандера Зиттевальда") выска-
зался в том же духе против людей, коверкающих язык, против
„welsche Cortisanen, Concipisten, Cancelisten, die die alte Mutter-
sprache mit allerlei fremden lat., welsphen, spanischen und franzö-
sischen Wörtern vielfältig vermischet, verkehret und zerstöret, sodaß
sie ihr selbst nicht mehr gleich siehet und kaum halb kann erkannt
werden" „...куртизан, писцов, канцеляристов, которые то и дело
смешивают старый родной язык .со всевозможными латинскими,
итальянскими, испанскими и французскими словами, искажают и
разрушают его, так что он становится непохожим на самого себя
и едва ли может быть узнан". Около 1650 г. Грифиус свой-
ственную той эпохе манеру смешивать языки высмеял в „Horribi-
licribrifax". В 1652 г. Йог. Лауремберг выступил в своих
нижненемецких „Scherzgedichten" („Шуточные стихи") против
„офранцуженного немецкого языка, появившегося всего несколько
лет назад". Из числа патриотически настроенных людей назовем
еще Фридриха фон Логау иГриммельсгаузена. Оба они
резко осуждали общественные пороки той эпохи, в том числе и
230 4. От начала XVII до начала XX в.
языковые, первый в своих „Deutsche Sinngedichten" („Немецкие
эпиграммы", 1654), второй —в „Simplizianischer Teutsch-Michel"
(„Простодушный немецкий Михель", 1673).
Положительной стороной указанных тенденций следует счи-
тать то обстоятельство, что язык немецкой художественной лите-
ратуры XVII в., в отличие от языка канцелярий, двора и свет-
ского общества, почти не был затронут языковым смешением и
засорен иностранными словами. Чистотой языка отличаются „Аг-
minius' und Thusnelda" („Арминий и Туснельда") Лоэнштейна,
„Herkuliskus und Herkuladisla" („Геркулискус и Геркуладисла")
Бухгольцена, „Asiatische Banise" („Азиатская Баниза") Циглера,
„Adriatische Rosemund" („Адриатическая Роземунда") Цезена и
многие другие романы того периода.
§ 167. Описанные выше тенденции отражают любовь и ува-
жение к немецкому языку в кругах, близких к языковым обще-
ствам. Эти чувства усиливались под влиянием Нидерландов, где
политические условия с середины XVI в. способствовали разви-
тию настоящего культа родного языка. Еще в 1576 г. нидерлан-
дец Скривериус называл свой родной язык „властелином всех
языков, преисполненным смысла, силы и блеска, обладающим не-
выразимой сладостью". Вскоре и в империи стали проявлять восхи-
щение немецким языком (Опиц, Цезен). В кругах, близких к „Hirten-
und Blumenorden an der Pegnitz", начинают постигать богатство
звукового воздействия и звуковых возможностей немецкого языка:
Логау восхваляет его силу и нежность, утверждая, что немецкий
язык может одинаково хорошо „храпеть, сопеть, громыхать, гре-
меть, грохотать", как и „играть, шутить, любезничать, ласкать,
заикаться, лепетать, смеяться"; он считает, что наши сокровен-
нейшие чувства можно выразить только по-немецки и ни одно
иностранное слово не в состоянии передать того, что выражает
немецкое Liebe.
В этот период высказываются также мнения — правда наив-
ные и антиисторические — о древности и происхождении люби-
мого родного языка. Еще Авентин в 1534 г. считал немецкий
„исконным, основным языком" [„Ur- und Hauptsprache"] (по срав-
нению с производными романскими языками) и причислял его
к „священным языкам" (см. § 86). До этого в 1501 г. Бебель
утверждал, что немецкий язык древнее греческого, а неизвестный
автор Кольмарской рукописи „с характерным для революционера
преувеличением" отстаивал даже такую точку зрения, что Адам
говорил в раю по-немецки и что в связи с этим немецкий яв-
ляется древнейшим из человеческих языков. Подобного же мне-
ния придерживался в „Origines Antwerpianae" (1569) Горпиус
Беканус. Для нас несущественно, что понимал он при этом под
„teutonica iingua"—-немецкий ли язык вообще или в большей
мере нидерландский. В 1586 г. нидерландец Симон Стевин о5на-
Высказывания о немецком языке
231
руживает 163 праслова в латыни, 265 —в греческом, а в нидер-
ландском и немецком — 2170. В этот период считали, что немец-
кий язык занимает равное место с греческим и латынью, но
превосходит романские языки. Их называют бастардами латыни,
в то время как немецкий причисляется к древнейшим „главным
языкам". Иезуит Бальде иронизирует в своих латинских стихах:
„Если бы Рим потребовал назад у Испании и Франции позаим-
ствованные ими перья, то они превратились бы в голых ворона.
Шилль, в свою очередь, предостерегает: „Мой дорогой соотече-
ственник, когда ты слушаешь говорящего на своем родном языке
испанца, француза или итальянца, всегда помни и знай, что ты
пробуешь уксус латинского языка... Напротив, если ты слышишь
свой родной немецкий язык, то перед тобой чистое вино, непо-
рочная девственница, целомудренная королева". Считалось, что
немецкий язык был когда-то занесен коленом Яфета в Германию,
где он постепенно приобретал все большую красоту. Цезену он
кажется более совершенным, нежели „первый/ Адамов или древне-
еврейский язык". Гарсдёрфер стремится доказать происхождение
немецкого от древнееврейского, древнейшего и самого близкого
богу языка; из его архетипа развились все другие языки. Тео-
рией праслов языка, которые представляют собой „звуковое обо-
значение каждой отдельной вещи" („jedes einzelnen Dinges ein-
lautende Anzeigung") и составляют ничем незаменимое богатство
языка, объяснялось увлечение родным языком, распространенное
в то время. Существовало убеждение, что именно немецкий
язык точнее других сохранил состав праслов. Если призаду-
маться над сущностью языка, то, по мнению Шоттеля, „только
в свободной древней Германии... не было смешения с чужими
языками". „Welches denn, nämlich das unvermengte Eigentum der
Sprache, annoch die gewisseste Oberzeugung dessen ist, was schon
Tacitus vor 1500 Jahren von den Deutschen also gesagt: Ipsos
Germanos indigenas crediderim..." „Именно этот несмешанный
язык и является непреложным доказательством того, что 1500 лет
назад было сказано Тацитом о немцах: я мог бы считать, что все
германцы — соплеменники".
В описанных выше тенденциях истоки некоторых наблюдаю-
щихся и сейчас ложных германофильских настроений.
Обращение к предшествующим периодам развития родного языка возбудило
интерес и к его древним памятникам. В это время пользуются известностью
„Песнь о Людвиге", Отфрид и „Гелианд", Исидор и Татиан, Вилл ирам из
Эберсберга и „Песнь об Анноа (опубликованная Опицем в 1639 г.). Страсбуржец
Йог. Шильтёр (1632—1705) издает большое собрание текстов — „Thesaurus anti-
quitatum Teutonicarum" („Тезавр германских древностей"). В 1665 г. на основе
„Серебряного кодекса" („Codex Argenteus") Франц Юниус публикует готские
памятники. Ю. Г. Шоттель берется за создание первой истории древненемец-
кой литературы, он перечисляет также тех писателей древности, которые писали
о Германии и ее языке. Наконец, Даниэль Г. Моргоф в „Unterricht von der
232
4. От начала XVII до начала XX в.
Teutschen Sprache-und Poesie" („Преподавание немецкого языка и поэзии"; 1682 г.)
обобщает знания своей эпохи о древнем языке и древней литературе немецкого
народа. „Немецкая поэзия,— говорит Йог. Клай, — не новое вчерашнее или поза-
вчерашнее изобретение; еще около четырех тысяч лет тому назад германцы
формулировали в стихах законы на своем родном языке и совершали в стихо-
творной форме свои богослужения". Убежденный в том, что его народ не
уступает другим, Пауль Флеминг пишет:
Unser wird, was andrer war,
Tass(o), Torquat, Petrarcha weichen.
Unsern Deutschen mag nicht gleichen
Bartas, Sidney, Sannazar.
Wenn Cats, Heins* und Opitz singen,
So will ganz nichts Fremdes klingen.
В этих стихах упоминается французский поэт Дю Барт (1544—1590),
англичанин Филипп Сидней (1554—1586), итальянец Джакопо Саннацаро (1456—
1530) и нидерландцы Яков Кате (1577—1660) и Даниэль Гейнзиус (1580—1655).
Ср. § 133,3. *
§ 168. В конце XVII в. и в XVIII в. возникает также стрем-
ление— о чем уже говорилось выше (см. § 151) — заменить
латынь и в области науки немецким языком. „Мудрость
не связана ни с каким языком (читаем мы в „Teutscher Lehrmei-
ster" [„Немецкий учитель", 1663 г.] Йог. Балт. Шу ппа).— Почему
я не могу учиться на немецком языке тому, как я должен по-
знавать, любить и чтить бога столь лее успешно, как и на ла-
тинском? Французы и итальянцы учат и учатся всем специальностям
и свободным искусствам на своем родном языке". Христ. Тома-
зиус читал в 1687 г. в Лейпцигском университете свой курс на
немецкОхМ языке; вскоре он издал также первый немецкий журнал
(„Monatsgespräche"; 1688—1690 гг.). Наряду с Томазиусом следует
отметить Христ. Вольфа (1679—1754), благодаря стараниям кото-
рого языком философии стал немецкий язык, вытеснивший ла-
тынь. Вольф создал многие немецкие философские термины, при-
чем он использовал отчасти и уже существовавшие слова, уточнив
их содержание и таким образом сделав их пригодными для научного
употребления. Многие из этих слов стали всеобщим достоянием,
например: Beweggrund, Bewußtsein, Begriff, Aufmerksamkeit, Ver-
ständnis, Umfang.
Однако внутреннюю противоречивость, характерную для мно-
гих ученых той эпохи, можно наглядно показать на примере
Лейбница (1646—1717), учителя Вольфа. В „Ermahnung an die
Teutsche, ihren Verstand und ihre Sprache besser zu üben* („Поу-
чение немцам, как лучше применять свой разум и свой язык";
около 1680 г.), а также в „Unvorgreifliehe Gedanken betreffend die
Ausübung und Verbesserung der deutschen Sprache" („Размышления
об употреблении и улучшении немецкого языка"; написано около
1697 г., опубликовано в 1717 г.) он настойчиво высказывается за
развитие родного языка; по-немецки он написал и „Generalinstruk-
Борьба против иностранных слов
23S
tion" („Генеральная инструкция*4), которую он разработал для
только что основанной Прусской Академии наук. Но его собствен-
ные философские произведения написаны частично по-латыни, а
частично по-французски. Это объясняется, очевидно, тем, что,
желая найти читателей и за пределами своей родины, он не захотел-
подчинить свою писательскую деятельность стремлению преодо-
леть характерное для той эпохи недостойное положение родного
немецкого языка.
§ 169. Начиная с XVII в. указанные тенденции и силы все
более и более способствовали отказу ученого мира от латыни; одна-
ко сломить господство французского языка в функции
разговорного языка образованных кругов, а также преодолеть одно*
сторонний интерес этих кругов к французской литературе оказалось
возможным лишь в XVIII в. Только создание немецкой национальной
классической литературы понизило интерес к французским произ-
ведениям и лишь под ее влиянием употребление французского
языка в Германии стало постепенно отходить на задний план.
Падению интереса в образованных кругах к французскому роману
способствовала прежде всего деятельность Виланда. Между про-
чим, немецкие писатели XVIII в., подобно многим писателям XVII в.,
как правило, отрицательно относились к употреблению иностран-
ных слов. Если Готтшед выступал против иностранных слов с пози-
ций критика языка, то отрицательное отношение к ним Галл ера
и Виланда, Гёте и Шиллера, Лессинга и Гердера, а также Жана
Поля проявлялось в том, что они удаляли из новых изданий своих
произведений многие иностранные слова, принятые в более ранних
изданиях. Правда, Гёте отнюдь не был непримиримым противником
иностранных слов. Он отвергал „негативистский пуризм", который
только исключает и запрещает; он признавал „утверждающий
пуризм", призванный не только очистить язык, но и обогатить его.
Иностранный языковой материал, просочившийся в Германию
в результате французской революции (см. § 148,6), был уже в на-
чале XIX в.— когда прошло увлечение событиями 1789 г. и все
усиливалось враждебное отношение к наполеоновской Франции —
либо искоренен, либо количественно ограничен. Такие люди, как
Ян и Арндт, стали заклятыми врагами иностранных слов, да и
Фихте почти не употреблял их. Главным выразителем пуристиче-
ских тенденций той эпохи следует считать Йог. Г. Кампе,.
который создал „Wörterbuch zur Erklärung und Verdeutschung der
unserer Sprache aufgedrungenen fremder Ausdrücke" („Словарь*
содержащий объяснения и перевод на немецкий язык иностран-
ных слов, проникших в наш язык", 1801, 1813). Хотя из случайных
насмешек классиков мы представляем себе Кампе педантичным
врагом иностранных слов, однако он являлся самым выдающимся
пуристом того времени, мастером образовывать новые слова. Им
созданы многие кальки иностранных слов, вполне употребительные
234
4. От начала XVII до начала XX е.
и в наше время: Fallbeil — калька франц. Guillotine, Stelldichein —
Rendevous, Tageblatt — Journal, Kreislauf — Zirkulation, Freistaat-—
Republik, Zartgefühl — Delikatesse, Zerrbild — Karikatur, Eßlust —
Appetit, Einzelwesen — Individuum, Bittsteller — Supplikant, Bann-
ware — Contrebande, Kerbtier — Insekt, Festland — Kontinent, Volks-
geist— Nationalgeist, betonen — akzentuieren и др.
§ 170. Так же как и в эпоху всеобщего подъема начала XIX в.,
отрицательное отношение к иностранным словам неминуемо должно
было проявиться и в период после 1870 г., а также в первую
мировую войну. В 1885 г. под руководством Германа Ригеля уда-
лось создать „Allgemeiner Deutscher Sprachverein" („В с е о б щ и й
немецкий языковый союз"), который развернул плодо-
творную деятельность; ему были чужды заблуждения пуристов.
В 1870 г. в немецких административных учреждениях велась
планомерная борьба с иностранными словами. По указаниям гене-
рал-почтмейстера фон Штефена с 1874 г. на немецкий язык
было переведено не менее- 760 терминов из почтовых правил
и почтовых служебных инструкций. Так, сегодня говорят:
einschreiben, а не rekommandieren, postlagernd, а не poste
restante, Fernsprecher, а не Telefon, Postkarte, а не Korrespon-
denzkarte и т. д. В языке железнодорожников Соирё было
заменено в последние десятилетия словом Abteil; вместо Billet
стали употреблять Fahrkarte, вместо Perron — Bahnsteig, вместо
Kondukteur — Zugführer и т. д. Подобные изменения были произ-
ведены и в военном языке: теперь вместо Terrain говорят Gelände,
вместо Premierleutnant — Oberleutnant, вместо Kapitän — Haupt-
mann (в прусской армии введено с 1842 г.), вместо Avancement —
Beförderung, вместо Anciennität — Dienstalter, вместо Garnison-—
Standort и т. д. В последнее время иностранные элементы все
•больше изгонялись из правового языка, притом не только из
юридических кодексов.
§ 171. Настроения, вызвавшие борьбу с иностранными словами,
взамен которых появились многочисленные немецкие кальки, одно-
временно заставили обратиться к более ранним перио-
дам истории немецкого языка и к возрождению давно
исчезнувших слов. Это было следствием стремления к возрожде-
нию всего немецкого, германского, которое стало весьма ощутимым
около 1750 г. Первоначально лишь тешились меткостью и красотой,
которые приписывались исчезнувшим словам. В этом плане еще
Лейбниц (см. § 168) рекомендовал „die Wiederbringung alter ver-
legener Worte, so von besonderer Güte", т. е. „восстановить в пра-
вах устаревшие слова, особенно те, которые наиболее ценны*,
Лессинг указывал на лексику- Логау (на такие слова, как Beson-
nenheit, Wegelagerer, Unzahl, herzlich), а Гёте и Шиллер черпали
лексический материал из библии Лютера. С середины XVIII в.
появляется, к тому же, увлечение отечественной и общегерман-
Увлечение архаизмами
235
ской стариной; именно оно стимулировало употребление древней
лексики. Это увлечение имеет место уже во времена Клопштока.
Оно явственно проявляется в языке поэтов Гайнбунда („Hainbund"),
например Бюргера, Фосса и Гёлти; оно непосредственно связано
с опубликованием именно в этот период средневерхненемецких эпи-
ческих и лирических памятников. И. И. Бодмер издал с 1740 г.
отдельные произведения миннезингеров, гномических поэтов, а также
опубликовал „Песнь о Нибелунгах". Со времен Гайнбунда и
рыцарской драмы XVIII в. и особенно с эпохи романтизма, когда
было модным увлечение немецким средневековьем и его куль-
турными ценностями, в немецком языке вновь стали употребляться
такие слова, как Minne, Hain, Hort, Kämpe, Fehde, Gau, Gadem,
Fehme, Recke, Brünne, Ger, Ferge, Wat „одежда", Mage „род-
ственник", Aar, Degen „молодой герой", Lindwurm, Tafelrunde,
Tarnkappe, weidlich, hehr, fromm (со значением „tüchtig"), freislich
„ужасный", küren, lugen. Чаще других романтиков пользовался
словами подобного рода Уланд. Позднее они встречаются у Ф. фон
Шеффеля, Г. Фрейтага, Рихарда Вагнера и др.
Стремление оживить древненемецкую лексику приводило иногда к тому,
что вновь начинали употреблять слова не немецкого-происхождения. Совр. tur-
nen (Ян, 1811) восходит к лат. tornare, которое встречается у Ноткера как ино-
странное слово. Еще в XVII в. на основе франц. barde появилось нем. Barde,
так как полагали, что оно обозначает „древних немецких поэтов" („die alten
Tichtere oder Poeten bey den Teutschen" — Шоттель). В действительности же
это слово засвидетельствовано у древних авторов как название певца у кельт-
ских племен. Основываясь на этом, Клопшток в 1769 г. заимствовал из „Герма-
нии" Тацита' (III) barditus, придав ему форму Bardiet и значение „отечествен-
ное стихотворение"; однако между этим словом и Barde нет никакой этимологи-
ческой связи.
С XVIII в. одновременно с оживлением отмерших или отмирав-
ших древненемецких слов снова обращаются к употреблению древ-
них немецких имен, которые должны были вытеснить церковные
имена, проникшие в немецкий из двух языков. С тех пор опять
появляются такие имена, как Günther, Walther, Werner, Irmgard,
Hildegard и др.
Упомянутые тенденции возбудили восторженный интерес и
к германскому северу, вследствие чего в немецкий язык попали
также скандинавские слова: Skalde (стало популярным с появле-
нием „Стихотворения скальдаа Герстенберга [„Gedicht eines Skal-
den", 1766 г.]), Edda, Norne, Berserker, Äsen, Walhall, Walküre, Wi-
king. Были созданы также кальки: Allvater для alföör, Walvater для
walföSr, Waberlohe для vafrlogi, Götterdämmerung восходит к др.-
сканд. ragna rök „судьба богов" и ragna rökkr „сумерки богов";
слово это стало известно после выхода в свет „Песен барда Синеда"
Дениса (1772); крылатым стало с 1876 г. благодаря Р. Вагнеру
(насмешливое „Götzendämmerung" создано Ницше; оно у потреб-
236
4. От начала XVII до начала XX е.
ляется с 1888 г.). Совр. Stabreim (вместо нов.-лат. alliteratio)
восходит (через поэтику Снорри Стурлусона, около 1220 г.) к др.-
сканд. stafr „буква", „звук". Р. Вагнер в „Кольце Нибелунгов"
(1853 и ел.) и В. Иордан („Нибелунги", 1867 и ел.) пытались
возродить древнегерманский аллитерационный стих.
§ 172. Усиленное разделение в последние столетия хозяйствен-
ной, научной, технической, политической и всех сфер духовной
и культурной жизни привело к тому, что с XVII в. чрезвычайно
возросло значение так называемых специальных языков.
Не вдаваясь в подробности, укажем лишь на их важность для
формирования словарного состава общего немецкого языка. На-
ряду с упоминавшимися уже в другой связи (см. § 148,6; 152,
157 и др.) специальными языками спорта, литературы, театра,
политики назовем также язык естественных наук и техники
(Elektrizität, Chemie/ Gas, Dampfmaschine, Kohlenstoff, Darwinismus,
Zuchtwahl, Auslese, Erbmasse, Schwungkraft, Hochdruck), транспорта
(Eisenbahn, Lokomotive, Flugzeug, Doppeldecker и т. д.), связи
(Briefmarke, Drahtantwort, Fernsprecher, Rundfunksendung, Ansager
и т. д.).
Мы рассмотрим вкратце лишь студенческий язык, „язык'
буршей", развившийся в XVII—XVIII вв. в университетах, особенно
в Галле, Иене и Гисене. Он сыграл определенную роль в деле
обогащения немецкого словарного состава, к тому же его разви-
тие проследить довольно легко. К студенческому языку восходят:
Pech „несчастье", Pechvogel, Kümmeltürke „фанфарон", „хва-
стун", Kater „похмелье" ( = Katarrh в лейпцигском диалектном
произношении), Affe „опьянение", Fuchs „студент-новичок", Back-
fisch „девушка-подросток", Philister, Schwager „почтальон", Ehren-
handel, Polyp „полицейский", Ulk (сокращение из ср.-в.-нем. un-
lucke „несчастье"; благодаря студентам оно распространилось
в другом значении), bemoost, abgebrannt „без денег", fidel „весе-
лый" (возникло, повидимому, под влиянием появившейся в 1747 г.
в Данциге песни Грамбамбули „Toujours fidele et sans souci..."),
aufwichsen, abmurksen, berappen, nassauern. В некоторых случаях
в студенческий язык просочились элементы из воровского жаргона
(см. § 116): Moos „деньги", Kohl „глупость", mogeln. Французские
элементы по своему числу и значению существенно уступают
латинским (Kommers, Moneten, Silentium, "Prosit, sich bene tun
и т. д.). Для студенческого языка характерны слова, образован-
ные от немецких основ с помощью иностранных словообразова-
тельных суффиксов; правда, они встречались и раньше (см. § 93,
148,4): Grobität „грубость" (еще у Шейдта, 1551 г.), Schwulität,
in Schwulibus sein, Luftikus, Pfiffikus, Schwachmatikus. Греческий
суффикс наречий -'.*&£ (-ikös) встречается в словах: burschikos,
studentikos. Французские словообразовательные суффиксы пред-
ставлены в Kleidage, Kneipier, Suitier (см. § 162,5).
Нововерхненемецкий общий язык 237
§ 173. Общий немецкий язык (см. § 118 и ел.) в на-
чальный период его существования можно считать специальным
языком определенной социальной группировки, а именно — образо-
ванных людей. Лишь с XVII в., став обязательным в более широ-
ких кругах, он начал оказывать сильное влияние за пределами
сферы своего первоначального употребления. За последние столе-
тия этот язык приобрел огромное значение для просторечия, что
виднр из примера звукового оформления словосочетания der heilige
Geist, которое и в диалекте встречается, как правило, с требуемым
литературной нормой дифтонгом ei и которое не знает диалектной
монофтонгизации ei>e или ä (Fleisch >Flesch, Fläsch и т. д.).
О проникновении заднеязычного г из языка образованных людей
в диалекты говорилось выше (см. § 155). Общий язык оказы-
вает сильное воздействие на словарный состав диалектов. Бытовая
диалектная лексика вытесняется своими литературными синони-
мами. Так, например, в округе Магдебурга старые местные слова
Schale, freien, knitten были заменены общенемецкими Tasse, heira-
ten, stricken. Многие иностранные слова, встречающиеся в немец-
ких диалектах, пришли туда через общий язык (ср. § 154).
С другой стороны, в общий язык постоянно проникали элементы
из языка коренных слоев населения. Слова типа Dirndl(kleid),
Janker, считающиеся ныне общеразговорными, попали в общий
язык из баварского диалекта лишь в последние десятилетия.
В различных немецких языковых областях — как следствие
взаимодействия верхнемецкого общего языка с местным диалек-
том— возникли языковые типы, в большей или меньшей степени
связанные с социальными группами; мы назовем их „пол у диа-
лект а ми" или „областными разговорными языками"
(„landschaftliche Umgangssprachen"). Далеко не однородными язы-
ками подобного типа являются Honoratioren-Schwäbisch, Großrats-
Deutsch в Швейцарии и Pfarrer-Deutsch в Эльзасе,
В последнее время стали выступать против той особенности письменного
языка, которая характеризуется все более интенсивной потерей выразительно-
сти, что особенно сказалось в лексике и синтаксисе. Сейчас отдают предпочте-
ние „народному литературному языку" („volkstümliche Hochspra-
che"), свободному от указанных недостатков; это по сути дела не что иное, как
языковой тип, давно уже называемый „разговорным языком образованных людей"
{„[gebildete] Umgangssprache").
В наши дни нельзя считать верхненемецкий общий язык
безраздельным достоянием „образованных людей". В про-
цессе своего развития, особенно под влиянием школы и церкви,
а в последнее время также радио, печати и других факторов,
верхненемецкий общий язык входит в употребление у всех
немцев, хотя и не в своей наиболее отшлифованной форме (см. § 7).
С XVII в. наблюдается процесс постепенного превращения его
в национальное достояние всего немецкого народа. Теперь познако-
238 4. От начала XVII до начала XX е.
мимся подробнее с этим процессом и в частности с тем, как он
протекал на отдельных территориях. Ср. § 150.
§ 174. Несмотря на усиление общеязыковых тенденций со
времени Максимилиана I и М. Лютера, к 1600 г. еще не было
достигнуто единства общенемецкого языка и ни
один из существовавших языковых типов (см. § 118 и ел.) не
был признан общеобязательным. В начале рассматриваемого нами
периода вновь стали раздаваться настойчивые требования такого
единства, при этом подчеркивалась огромная роль немецкой школы
для реализации идеи о повсеместно обязательном немецком языке.
Вольфганг Ратихий — а до него Иккельзамер и др.— высказы-
вал мнение, что преподавание на всех ступенях обучения должно
вестись на немецком языке и что грамматика этого языка должна
быть предметом начального обучения. Преподавание иностранных
языков следует строить лишь на тех грамматических понятиях,
которые можно получить на основе немецкого языка. Свои требо-
вания Ратихий представил рейхстагу во Франкфурте в виде „Ме-
мориала" в 1612 г.; он сумел заинтересовать своими планами ряд
влиятельных лиц. В его памятной записке ясно определена нацио-
нальная задача — создание общего немецкого языка — и указан
путь осуществления ее с помощью школы. Ратихий стремится
дать указание, „как удобнее ввести в государстве общий язык,
т. е. как саксам, франкам, швабам, тюрингам и т. д. привыкнуть
к общему немецкому языку, а затем единодушно пользоваться им"
(„wie ein eintrechtige Sprache im Reich bequemlich einzuführen, das
ist, wie Sachsen, Francken, Schwaben, Düringer etc. der Hoch-
teutschen Sprachen gewehnen vnd nachmals derselben sich einmütigk
gebrauchen mügen"). Само собой разумеется, что образцом для
Ратихия является язык Лютера.
§ 175. И Мартин Опиц, с 1617 г. высказывавшийся за
утонченную обработку немецкого поэтического языкач(см. § 190),
и языковые общества, ведшие борьбу за его чистоту (см. § 166),
также всегда стремились к обязательному для всех немцев об-
щему языку, выходящему за рамки поэтического, в узком смысле
этого слова, языкового типа. При этом определенно ориентирова-
лись на язык Лютера. Например, Опиц писал в 1628 г. своему
другу эльзасцу Б. Венатору: „Нос tarnen nunc habe, veluti ego
Silesiaca dialecto non utor, ita neque vestra Alsatica uti te posse.
Est quoddam, quasi Atticum apud Graecos, genus quod Lutheranum
vocitare per me potes: Hoc nisi sequaris, erres necesse esttt „Ho
теперь имей в виду, что как я не пользуюсь силезским диалек-
том, так и ты не можешь пользоваться своим эльзасским. Есть
язык типа аттического у греков, его ты можешь вслед за мной
назвать лютеровским. Если ты не будешь следовать ему, то не-
избежно ошибешься". Однако Опиц, который так и не освобо-
дился от влияния силезского диалекта, не придерживался рабски
Язык канцелярский и язык Лютера
239
языка Лютера. Так, например, Лютер нередко употреблял прича-
стие прошедшего времени без приставки ge-; Опиц является соз-
дателем действующего ныне правила. Опиц расходится с Лютером
и в образовании претерита сильных глаголов, ich treibe он спря-
гает как ich trieb, ich bleibe —ich blieb, тогда как Лютер упо-
требляет здесь старые формы (см. § 114,2). Правда, Опиц,
подобно Лютеру, все еще предпочитает -lein уменьшительному
суффиксу -chen (см. § 126); в последнем случае он расходится
с современной нормой. Стремление Опица нормализовать употре-
бление конечного -е имело значение не только для немецкой
метрики, но и для немецкого языка: -е может опускаться перед
словом, начинающимся с гласного. Таким образом были устранены
господствовавшие ранее путаница и неуверенность. Требуя элизии
в хиатусе, Опиц настаивает на запрещении апокопы в таких слу-
чаях, как Sprach, Klag, Nam, Prob и т. д., и стремится ограничить
синкопу. Такая норма ослабляла влияние южнонемецкого и запад--
нонемецкого диалектов и благоприятствовала воздействию восточно-
средненемецкого, которым пользовался Опиц, будучи силезцем.
О некотором расхождении с Лютером свидетельствует и одно,
место в книге Опица „Von der deutschen Poetereyu („О немецкой
поэзии"; 1624 г.), где он указывает на канцелярии, „которые
являются настоящими учителями немецкого языка", как на образец
языковой нормы.
§ 176. Наряду с языком Лютера канцелярский язык
служил, по общему признанию, чрезвычайно авторитетным образ-
цом на протяжении всего XVII в. Христ. Гвейнц, ректор универси-
тета в Галле (см. „Deutscher Sprachlehre Entwurf" [„Очерк немец-
кой грамматики"], 1641; „Deutsche Rechtschreibung" [„Немецкое
правописание"], 1645), признает языковой авторитет не только произ-
ведений Лютера, но и протоколов имперского рейхстага. В том же
духе высказывался Йог. Балт. Шуппиус (см. „Deutscher Lehrmeister"
[„Немецкий учитель"], 1663): „Лютер'был настоящим немецким Ци-
цероном. Тот, кто хочет по-настоящему хорошо овладеть немецким
языком, должен прилежно читать немецкую библию, тома произведе-
ний Лютера и протоколы имперского рейхстага..." Нюрнбержцу Фил.
Гарсдёрферу принадлежат следующие слова: „Also hat man bis
anhero in der meinung gelebet, das die Deutsche spräche von Luthera
rein geredet, fast wol geschrieben, und das sie in Reichs Abschieden
am besten in acht genommen worden... Lutherus ist billich der
Deutschen spräche in Kirchen Sachen Urheber, die Reichs Abschiede
in Ä/eltlichen dingen die Haubtbticher, Wie wol bey beyden, weil
sie von eintzelen Personen aufgesetzt, auch zu der Zeit, so wol als
iet^o, die Schreiber und Drucker oftmals gefehlet, noch viel erin-
nerungen, was die Rechtschreibung betrifft, zu thun seind" „До
наших дней продержалось мнение, что Лютер не только говорил,
но, пожалуй, и писал на чистом немецком языке и что последний
^240
4. От начала XVII до начала XX е.
лучше всего сохранился в имперских протоколах... Справедливо,
что Лютер — создатель немецкого церковного языка; в мирских же
делах основными книгами являются имперские протоколы. Однако
в обоих случаях, так как авторами были отдельные люди, а писцы
и печатники, как и теперь, довольно часто ошибались, еще много
предстоит сделать в отношении орфографии". В книге „Unvorgreif-
liche Gedanken" („Предварительные соображения") (см. § 168) Лей-
бниц высказывает мнение, что язык Лютера отчасти уже устарел;
поэтому в качестве языкового образца он рекомендует „государ-
ственные документы теперешних немцев из Регенсбурга", где,
как он считает, „проглядывает нечто особенное и глубокомыслен-
ное, которое, будучи очищено от ненужного, чуждого, придало
бы нашему языку великолепный блеск". Наряду с языком
Регенсбурга своим канцелярским языком имперского аппеля-
ционного суда славился также Шпейер. Около 1600 г. южно-
немецкие грамматисты Гельбер и Заттлер восхваляют немецкий
язык Шпейера; в 1673 г. Гриммельсгаузен в „Simplicianischer
Teutsch-Michel" констатирует: „Много лет тому назад в Майнце
будто бы говорили на лучшем немецком языке (ср. § 121), теперь
этим славится Шпейер". Грамматист Дорнблют, противник Готтшеда
*(см. § 182), даже после 1750 г. все еще рекомендует изучать
документы имперского аппеляционного суда в Шпейере, составлен-
ные между 1680 и 1690 гг. Правда, в начале XVIII в. раздаются
голоса, отвергающие канцелярский немецкий язык как недоста-
точно чистый; на этой позиции стоят И. Бёдикер и Л. Фриш, а
также Готтшед (см. § 178 и ел).
В свете подобных суждений вполне понятно мнение Бехагеля
(Geschichte der deutschen Sprache, стр. 193), считавшего, что
влияние Лютера на формировавшийся немецкий язык было от-
части преувеличено: „Для выяснения того, в какой мере писа-
тели XVII столетия ориентировались на Лютера и насколько силь-
ным было влияние продолжавших еще существовать канцеляр-
ских языков, требуется более детальное исследование".
§ 177. Важную роль (ср. § 121) в формирования развиваю-
щегося нововерхненемецкого общего языка наряду с канцеляр-
скими языками и языком произведений Лютера играла родина
последнего — Верхняя Саксония. В период с 1550 по 1770 гг. верх-
несаксонский и мейсенский диалекты повсеместно считаются типом
языка, на который ориентируются все; здесь имеется, конечно,
в виду язык образованных людей, а не диалект. Например, Це-
зен в „Роземунде" („Rosenmänd") противопоставляет звучание та-
ких слов, как stand, в устах „благородных людей в Мейсене"
(„höfliche Leute in Meißen") грубому крестьянскому произноше-
лию местного простонародья, „которое, шипя во все горло, про-
износит так, словно здесь написано schtand" („das es, gleichsam
.als wan schtand geschrieben stünde, mit vollem Halse heraus zi-
Общий надтерриториалъный язык
241
sehet"). Мейсенский диалект служил образцом для разговорного,
но в еще большей степени для письменного немецкого языка.
Каспар Штилер посвящает свой „Deutscher Sprachschatz" („Клад
немецкого языка", 1691) курфюрсту саксонскому как „властелину
резиденций и вотчин верхненемецкого имперского языка", пове-
лителю городов, „где верхненемецкий язык был благополучно
рожден, удачно взращен и счастливейшим образом убран и разу-
крашен и где с каждым днем он приобретает все более очарова-
тельный блеск: я имею в виду великолепный Дрезден, священ-
ный Виттенберг и сладчайший из всех городов Лейпциг, велико-
душно одаряющий сладостью своего языка солоноватый Галле, у
которого никогда не будет причин стыдиться своего ученичества.
В этих превосходных городах управляет и торжествует верхне-
немецкий язык, они — путеводная звезда верхненемецкого языка..."
В книге Шнабеля „Insel Felsenburg" („Остров Фельзенбург", 1731)
мы читаем: „Они говорили на таком изысканном немецком языке,
словно родились в Саксонии". Еще во времена молодого Гёте
Лейпциг, где преподавали Готтшед и Геллерт, был маленьким
Парижем, где люди учились и языку. Ведущее положение сак-
сонско-мейсенского, которое оспаривалось иногда еще и в XVII в.
вождями силезской поэтической школы (см. § 191), а также не-
которыми другими (см. § 178), основывалось не только на вос-
ходящей к Лютеру письменной традиции, но и на широком куль-
турном развитии- этих областей. С XVI в. Лейпциг прославился
как центр хорошего языка не только благодаря своему универ-
ситету, но и ярмарке, которая наряду с Франкфуртом была важ-
нейшим книжным рынком. В 1782 г. Виланд в статье „Was ist
hochdeutsch?" („Что такое верхненемецкий?"), написанной в „Teut-
scher Mercur", следующим образом обосновывает ведущую роль
верхнесаксонского: „Возросшее благодаря торговле и фабрикам
благосостояние, все увеличивающееся население, вновь восста-
новленная (Христ. Вольфом; см. § 168), очищенная и всеми почи-
таемая философия, роскошные дворы Августов, которые щедро
поддерживали изящные изобразительные искусства, являясь таким
образом создателями тонкого вкуса, язык, очищенный Готтшедом
и освобожденный от чуждых напластований,— все эти вместе
взятые обстоятельства действовали быстро и неотвратимо. Верх-
няя Саксония стала теперь Аттикой и Тосканой Германии..."
§ 178.-1. Довольно рано пришли к убеждению, правда, на пер-
вых" порах лишь отдельные лица, что общий немецкий
язык должен быть таким языковым типом, кото-
рый не был бы связан ни с какой территорией,
даже с Верхней Саксонией. Уже Шоттель (см. § 166)
не ставил безоговорочно знака равенства между немецким пись-
менным языком и мейсенским: „Верхненемецкий язык... — это,
собственно говоря, не диалект, а сам германский язык, каким его
16 История немецкого языка
242
4. От начала XVII до начала XX е.
употребляют люди ученые, мудрые и опытные... Верхненемецкий
язык это не диалект, и нижненемецкий язык — тоже не диалект,
у них есть свои диалекты..." „Мейсенцы не должны считать
весь германский язык вместе с его корнями чистым и состоящим из
одного диалекта..." „Вообще, это смешно, когда тот или иной
человек, особенно житель Мейсена, воображает, что благодаря
своему диалекту он может быть судьей и законодателем верхне-
немецкого языка, и к тому же осмеливается изменять его естест-
венную неоспоримую правильность, произвольно растягивая, раз-
балтывая, нагромождая, общипывая звуки в соответствии со своим
слухом, и публично превозносит это как большое достижение,
как нечто ценное и необходимое".
Для Шоттеля общим языком является в первую очередь пись-
менный язык: „Я здесь имею в виду верхненемецкий язык...,
которым, правда, до сих пор пользуются жители верхней Германии, а
также вся Германская империя в протоколах, в канцеляриях и ти-
пографиях". Он сознает, что этот язык надо тщательно изучать:
„Наш немецкий язык обширен, необъятен, глубок, чист и вели-
колепен, полон художественной силы и тайн, им нельзя овладеть
сразу, для его изучения требуется много прилежания и труда".
По мнению Шоттеля, задача грамматика покончить со всеми не-
ясностями в языковых вопросах, „rationem reddere" (см. § 166).
У Шоттеля проявляется уже совершенно новое, по сравнению с
Лютером, языковое сознание. Если раньше языком пользовались
лишь в устной речи, то теперь он все чаще воспринимается
глазами читателя, на основании чего стало возможным прийти
к тому мнению, будто язык — это нечто самостоятельное,
не зависящее от говорящего. Оторвавшись от личности говоря-
щего, язык стал „почти метафизической величиной". Ученой грам-
матике того периода для ее положений было важно в языке не
употребление, а только хорошо обдуманная правильность
языка. Шоттель был главным представителем такой точки зрения.
В выдвинутом им понятии „Grundrichtigkeit" выражается его
взгляд на язык как на объективную духовную реальность, „ко-
торую нельзя считать созданием человека из-за ее абсолютной
сущности и действующих в ней законов, либо непонимаемых
массой говорящих, либо незамечаемых ею". На этих законах
основывается то, что должно существовать; оно должно офор-
миться в языке, причем призван это осуществить лишь письмен-
ный язык, тогда как диалекты способны отражать это должное
только в искаженном виде.
Такое понимание значения письменного языка неизбежно привело к воз-
зрению, согласно которому —• с этим мы встречаемся в начале XVIII в. у Б. Бро-
кеса и Л. Фриша — единственным мерилом правильности произношения является
письменный образ: „Надо говорить так, как п и ш е ш ь",— утверждал
Брокес и указывал на то, что жители Нижней Саксонии допускают в произно-
Готтшед и немецкие грамматисты XVII—XVIII вв. 243
шении значительно меньше ошибок, ибо они, в отличие от жителей Верхней Саксо-
нии, строго различают звонкие и глухие согласные. Кроме того, он отвергает
манеру верхнесаксонского произношения s как seh после г (Herrscher/Perser).
Единство нововерхненемецкого общего разговорного
языка, в конечном счете, было достигнуто лишь благо-
даря принципу: „Говори так, как ты пишешь!" (Л. Фриш), а не
в результате присоединения к верхнесаксонскому.
2. Готтшед (см. § 179), уроженец Восточной Пруссии,
также при случае выступал против модного слова „мейсенский",
ибо он стремился к языковой форме, лишенной какой бы то ни
было диалектной окраски: „Нет ни одной местности, где бы гово-
рили на настоящем верхненемецком языке; необходимо учитывать
достижения, полученные в результате согласованных усилий уче-
ных лучших областей, а также наблюдения языковедов*4. Практи-
чески Готтшед едва ли поколебал привилегированное положение
мейсенского, так как именно эта область дала лучших немецких
писателей; современники считали Готтшеда поборником мейсен-
ского. Против него как представителя мейсенского диалекта
выступали швейцарцы Бодмер и Брейтингер (см. § 193)
и другие немцы-южане, которые также не могли убедить себя
в том, что „какая-то одна немецкая территория может быть выс-
шим языковым образцом". Однако до конца XVIII в. сохранилось
мнение, что таким образцом является Верхняя Саксония. Такого
мнения придерживался, например, Аделунг (см. § 183), хотя
звезда мейсенского в то время уже давно клонилась к закату.
Блеск мейсенского должен был постепенно померкнуть и не-
избежно угаснуть, после того как с окончанием Семилетней войны
ведущая роль в литературе перешла в Германии от Лейпцига
к Берлину, а крупные писатели появились в самых различных
немецких землях. Между тем закрепилось мнение, ясно выражен-
ное в 1782 г. Виландом (см. § 177), „что хорошими, писателями
являются те, кто формирует настоящий письменный язык своего
народа и укрепляет его (насколько это допускает природа живого,
а следовательно, неизбежно изменяющегося языка)". Таким образом,
лишь немецкая классическая литература XVIII в. окончательно
сокрушила веру в языковую непогрешимость Верхней Саксонии.
В начале следующего столетия Гёте в „Поэзии и правде" вы-
ступает против прежних притязаний мейсенского: „Много лет
мы страдали под его педантичным правлением и только в резуль-
тате многочисленных столкновений все провинции обрели свои
старые права". Еще в 1797 г. Шиллер с иронией высказывался
в „Ксениях" против устаревшего требования Аделунга. Эльба
говорит:
All Ihr andern, Ihr sprecht nur ein Kauderwelsch! Unter den Flüssen
Deutschlands rede nur ich, und auch in Meissen nur deutsch.
„Все «вы прочие говорите на какой-то тарабарщине! Среди немецких рек
только я да еще в Мейсене говорят чисто по-немецки«.
16*
244
4. От начала XVII до начала XX в»
§ 179. Общеязыковые тенденции, ведущие свое начало от
Лютера, получили благодаря Опицу новое направление. Зако-
нодателем в вопросах языка стал для будущего „не Лютер, че-
ловек из народа, а Опиц, представитель барокко". Опиц является
основоположником того научно-гуманистического направления не
только в языке поэзии, но и в общем немецком языке, кото-
рое было преодолено лишь немецкой классической поэзией. Со
времен Опица образованные люди стали писать на искусственном
и тяжеловесном языке, далеко отошедшем от языка Лютера, что
отделило их от большинства соотечественников. Влиятельные
грамматисты XVII в. и начала XVIII в. свое учение строили на
основе этого языка. Еще Готтшед в своем „Deutsche Sprachkunst"
(„Искусстве немецкого языка", 1748) прямо ссылается на Опица
как на основоположника того языкового типа, защитником кото-
рого является он сам. В том же духе в 1768 г. высказывается
Бодмер, противник Готтшеда.
Заслуга грамматистов XVII и XVIII вв. состоит в том,
что в результате их кропотливого труда была достигнута ясность
в отношении формы нововерхненемецкого общего языка и были
выдвинуты правила его употребления. В частности, после работ
Шоттеля (см. § 178) всячески стремились создать правила для
всех спорных случаев и сделать через школу полученные таким
образом результаты достоянием всей нации. Были пересмотрены
правописание, формообразование существительных и глаголов,
а-также значения слов. Большое влияние оказали „Grund-Sätze
der deutschen Sprachen im Reden und Schreiben" („Основы не-
мецкого языка в устной речи и на письме", 1690) Иоганна Бё-
дикера, ректора берлинского университета. Они потеряли свое
значение лишь с появлением работ Готтшеда. Бёдикеру мы обя-
заны многим из того, что сохранило силу вплоть до наших дней.
Он установил различие между vor и für, ввел и ныне действую-
щее правило употребления строчных и прописных букв, рекомен-
довал предпочесть уменьшительный суффикс -chen господство-
вавшему еще при Опице суффиксу -lein (см. § 175). Однако
самое большое значение имела теория Бёдикера о том, что пра-
вильность и чистота языка определяются исключительно языковым
употреблением, следовательно, образцовый язык не создается
учеными; они, по мнению Бёдикера, должны лишь устанавливать
правила, которые определяют употребление языковых единиц.
Наибольшее влияние на формирование немецкого языка в XVIII в.
оказывал Иоганн Христоф Готтшед (см. § 193); образцом для
себя он считал Буало, как некогда Опиц — Пьера Ронсара. Ко
времени Готтшеда работы Шоттеля устарели. Тогда еще не было
учебника, который пользовался бы всеобщим признанием. Готт-
шед намеревался стать Шоттелем XVIII столетия. Стремлением
создать общий язык проникнуто в первую очередь erb „Deut-
Готтшед и немецкие грамматисты XVII—XVIII вв. 245
sehe Sprachkunst, nach den Mustern der besten Schriftsteller des
vorigen und itzigen Jahrhunderts abgefasset" („Искусства немецкого
языка, сочиненное на основе примеров из произведений лучших
писателей прошлого и настоящего столетий", 1748; изд. 6, 1776);
об основных положениях этой книги отчасти уже говорилось выше;
в своем 65-м письме о литературе Лессинг крайне несправедливо
назвал эту книгу „смешной школярской работой ".Подобно Шоттелю,
Готтшед не допускает в языке никаких местных особенностей, т. е.
никаких диалектизмов; он враждебно относится к архаизмам и к не-
привычным и смелым неологизмам; он выступает также против
романизации немецкого словарного состава и тяжеловесных син-
таксических периодов, доставшихся в наследство от канцелярского
языка. Но все же Готтшед проявляет склонность и к старым, от-
мершим формам; так, он рекомендует формы с eu (du kreuchst, er
kreucht и др.) в глаголах типа kriechen, fliegen и т. д. Он на-
стаивает на необходимости различать род у числительного zwei
(zween Knaben и т. д.). Более удачными были его орфографиче-
ские правила. Следуя им, отказались от удвоенных согласных
ck, ff, tz в позиции после согласного; писали sz или ss по дейст-
вующему ныне правилу.
При всем этом Готтшед стремился не только познать законы
языкового употребления, но и доказать их рациональность. Как
истый просветитель, он был убежден в превосходстве языка своей
эпохи: „Многочисленные хорошие произведения, появившиеся в
нашем отечестве после Опица и обогатившие, особенно в XVIII сто-
летии, все искусства и науки, дают нашему времени неоспори-
мое право предпочитать свой способ словосочетания древнефранк-
скому..." „Весьма желательно, чтобы наш язык смог сохранить
теперешнюю манеру говорить и писать, ибо, судя по всему, он
уже достиг той степени совершенства, когда его легко и удобно,
применять во всех случаях и для любых целей как язык разработан-
ный и изящный". К писателям-классикам XVII—XVIII вв., язык
которых должен служить образцом, Готтшед причислял Каница
(Canitz), Бессера (Besser), Нейкирха (Neukirch), Пича (Pietsch),
Гюнтера (Günther), фон Бюнау (v. Bünau) и др. Тем самым был
сведен на нет авторитет канцелярского языка.
Готтшед „обобщил, в духе рационалистического классицизма,
попытки четырех столетий теоретически реформировать и упоря-
дочить немецкий общий язык, он воплотил их в здании, которое
в отношении немецкой прозы — по крайней мере его фундамент,
стены и крыша — выдержало позднейшие бури и превращения"
(Бурдах). Бесспорный успех его „Искусства языка" покоится в
первую очередь на той популярности, какой оно долгое время
пользовалось в кругах, далеких от литературных споров; не малую
роль сыграло и отсутствие произведений, которые могли бы с ним
конкурировать. Историческое значение этой работы для развития
246 4. От начала XVII до начала XX в.
немецкой грамматики и немецкого общего языка заключается
в ее влиянии на южную Германию, где между тем интенсивно
развертывается деятельность грамматистов, ориентирующихся на
Готтшеда (см. § 182).
§ 180. Выше мы проследили процесс формирования нововерх-
ненемецкого общего языка и ознакомились с целями, которые
ставили перед собой грамматисты; мы смогли сделать это в той
мере, в какой все это проявилось до конца XVIII в. в протестант-
ских землях, преимущественно в восточной части средней Гер-
мании и на севере. Остальные немецкие территории лишь посте-
пенно вовлекались в указанный процесс, хотя исчезновение раз-
вившихся там общеязыковых типов уже в начале XVII в. казалось
неизбежным, например, в протестантской средней и нижней
Германии (см. § 129), а также на лютеранском юге
империи (см. § 128), в меньшей степени это относится к Ба-
варии и Австрии, а также Швейцарии. Почти все известные пи-
сатели того времени были уроженцами протестантских областей
восточной части средней Германии и протестантского севера, пи-
савшего на верхненемецком языке: Опиц, Флеминг, Рист, Цезен,
Гофмансвальдау, Лоэнштейн, Грифиус, Пауль Гергард, Яков
Бёме. Южная Германия и запад едва ли могли противопоставить
им равных по значению писателей. Яков Айрер (ум. в 1605 г.) и
Абрагам-а-Санта-Клара (род. в 1644 г.) — это единственные круп-
ные авторы, которых дала в XVII в. южная Германия. Поэтому
общеязыковый тип, сложившийся на основе лютеровского языка,
в XVII—XVIII вв. мог распространяться все интенсивнее. В 1650 г.
к нему примкнули члены „пастушьего" ордена в Нюрнберге („Hir-
tenorden"; см. § 166). В свою очередь, и школы мейстерзингеров
протестантских городов южной Германии опирались на язык библии
Лютера. В Швейцарии новый язык также распространялся все
шире. Правда, в Берне пользовались не лютеровским переводом
библии, а появившимся в 1602 г. переводом кальвиниста Йог.
Пискатора, профессора Герборнского университета в Нассау. Мно-
гие бернцы были его учениками. Своим появлением библия
1665—1667 гг. ознаменовала решительный поворот в Цюрихе к
сложившемуся в империи общему языку (ср. § 128). В тот
период он „становился все более известным в славном городе
Цюрихе и его окрестностях, его легко понимали также люди,
никогда не путешествовавшие и не имевшие образования".
§ 181. В процессе распространения в XVI—XVII вв. общеязы-
кового типа, в основу которого был положен язык Лютера, по-
степенно сложился блок, под воздействием которого дотоле со-
противлявшиеся области в XVIII в. окончательно сложили свое
оружие. Во времена Готтшеда лишь протестантская Швейцария,
католическая южная Германия и смешанный в отношении веро-
исповеданий запад все еще сдержанно относились к новому языку.
Баварско-австрийская область и запад Германии 247
Но как раз тогда мы наблюдаем в Швейцарии решительное
сближение с отстаиваемой Готтшедом формой немецкого языка,
в частности у цюрихских филологов Бодмера и Брейтингера (см.
§ 193), отнюдь не сходившихся с ним в вопросе о средствах
художественного использования языка. Несмотря на некоторые
критические высказывания, сделанные в пылу борьбы с Готтшедом
они вместе со своими сторонниками приблизились к новому общему
языку более решительно, чем до того времени случалось у них на
родине; об этом свидетельствуют различные переработки „Discourse
der Mahlerntt („Рассуждение художников"), а также различные изда-
ния стихов Альбрехта фон Галлера, который старался приблизить
язык своих произведений к немецкому общему языку. В „Phy-
siognomische Fragmente" („Физиогномические фрагменты") Лафа-
тера едва ли еще можно обнаружить отзвуки швейцарского диа-
лекта. Если Швейцарии суждено было сыграть весьма значительную
роль в немецкой литературе XVIII и XIX вв., то одной из пред-
посылок этого явилась неуклонная языковая борьба упомянутых
выше людей.
Нововерхненемецкий язык и по сей день занимает лишь незна-
чительное в место в бытовом разговорном языке Швейцарии. При-
ближающийся к верхненемецкому письменному языку так назы-
ваемый „швейцарский верхненемецкий" употребляется в общении
с иностранцами, в школе, а так называемый Großrats-Deutsch —
в парламентах и канцеляриях, где, впрочем, преобладает письменный
немецкий язык. К тому же словарный состав верхненемецкого в
Швейцарии весьма насыщен местными элементами: Fahrhabe, Fix-
besoldete, Leidzirkular, Saaltochter и др.
§ 182. Сознательное сопротивление новой форме языка внутри
империи дольше других оказывал католический юг, т. е. ба-
варско-австрийская область, а также рейнский за-
пад, хотя нельзя не признать, что и здесь с течением времени
укрепились позиции языкового типа, опирающегося на Лютера. Во
Франкфурте во времена молодого Гёте авторитет этого языка от-
нюдь не был прочным, там еще существовали сильные связи с южно-
немецкой языковой традицией. Во всяком случае, окончательно
сломить сопротивление указанных областей удалось лишь в конце
XVIII в. Готтшед смог приобрести влияние на католические земли
только потому, что в своей нормализаторской деятельности он
выходил за рамки старого лютеровского языка. Однако и в его
время в католических землях наблюдалось отрицательное отно-
шение к общему языку, базирующемуся на языке Лютера:
ведь духовный мир написанных на нем произведений был миром
протестантов, а не католиков. На юге борьба за самостоятельный
язык велась без особой энергии. Прискорбнее всего, что при вен-
ском дворе мало пользовались немецким языком. Фридрих Вели-
кий в своей работе „De la litterature allemande" („О немецкой
248 ' 4. От начала XVII до начала XX е.
литературеи) констатировал следующее: „При императоре Иосифе I
в Вене говорили только по-итальянски; при. Карле VI предпочи-
тали испанский; при Франце I, уроженце Лотарингии, разговор-
ным языком был скорее французский, нежели немецкий". Южно-
немецкие католики в первой половине XVIII в. прочли горькие
истины в книге Мегалиссуса (Георга Лицеля) „Der undeutsche
Catholik oder historischer Bericht von der allzu großen Nachlässig-
keit der Römisch-Catholischen, in Sonderheit unter der Clerisei der
Jesuiten, in Verbesserung der deutschen Sprache und Poesie", Jena,
1731. Однако не следует переоценивать значение религиозных
разногласий для позиции южной Германии. Северонемецкие католи-
ки не нападали на средненемецкий литературный язык; вместе с тем
южнонемецкому протестанту Насту „саксонский" был ненавистен
почти в такой же степени, как католику Августину Дорнблюту (см.
ниже). „Когда южнонемецкиег католики стали мучительно
воспринимать свою литературную отсталость, они начали рассмат-
ривать чуждый им средненемецкий литературный язык с религи-
озной точки зрения; это вполне понятно, ибо Лютера все еще
превозносили как его создателя. У южнонемецких протестантов
этот момент отпадал, вследствие чего здесь в чистом виде высту-
пает истинная причина расхождения — различие диалектов". „Deut-
sche Sprachkunst" Готтшеда, несмотря на противоречие с севером
Германии, имела бесспорный успех даже в Вене, хотя по-
явившаяся там в 1747 г. „Kayserliche Deutsche Grammatick"
(„Императорская немецкая грамматика") И. Б. фон Антесперга уже
в 1749 г. вышла вторым изданием. Один из приверженцев Готтшеда
писал ему в 1749 г., что его книга продается в Вене большими
партиями вопреки иезуитам, которые стараются любыми способами
помешать этому; причем он выражал надежду, что теперь и в
Вене немецкий язык станет лучше. В 1749 г. там мечтали о
создании кафедры по немецкому языку, ее должен был полу-
чить „Hochdeutscher", т. е. саксонец; подумывали даже о том,
чтобы пригласить самого Готтшеда.
В 1755г. против Готтшеда выступил Августин Дорнблют,
бенедиктинец из Генгенбаха в Шварцвальде,- со своими „Obser-
vationes oder gründliche Anmerkungen über die Art und Weise, eine
gute Übersetzung, besonders in die teutsche Sprach, zu machen.
Nebst einer Kritik über Herrn Gottschedens sogenannte Redkunst und
teutsche Grammatik" (изд. 1755 г.). Языку Готтшеда Дорнблют
противопоставляет язык высшего имперского суда (см. § 176). Он
подробно распространяется относительно „лютеровского", т. е.
безударного -е в конечном слоге, которое в южнонемецком —
в отличие от языка Лютера — было устранено (см. § 126). Однако
полемическое произведение Дорнблюта не выдержало испытания
временем; многие католики относились к нему отрицательно.
В 1764 г. у Дорнблюта появился противник в лице иезуита Игнаца
Роль классиков немецкой литературы
249
Вайтенауера, профессора семитских языков в Инсбрукском
университете. Он отходит от нетерпимости Дорнблюта и проявляет
готовность к компромиссу с языком Лютера, особенно в отношении
конечного -е. „Откуда эта непримиримая борьба против несчаст-
ного el Какова причина его осуждения: неприятное ли звучание
бедной буквы или неумолимое старое предубеждение, или даже
религия? Если говорить в первую очередь о религии, то. трудно
понять, зачем ее вмешивать в правописание. Какое дело веро-
учению до el От какой статьи отрекается тот, кто иногда на один
слог удлиняет существительное?" В 1769 г. в том же духе, однако
более энергично, высказался мангеймский придворный капеллан
пфальцского курфюрста Яков Гемм ер в своем „Abhandlung über
die deutsche Sprache zum Nutzen der Pfalz« („Сочинение о немец-
ком языке на пользу Пфальцу"). Он потребовал, чтобы в таком
важном для отечества деле, каким является языковое единство, ве-
роисповедание не играло никакой роли; отвергая южноненемецкие
провинциализмы, он энергично защищал верхнесаксонский. язык
Готтшеда.
В Баварии дольше, чем на юго-западе империи, существовали
условия, мешавшие языковому единству. Когда в 1779 г. кано-
ник Генрих Браун издал школьные учебники, придерживаясь
современной орфографии, иезуиты стали порицать его за люте-
ровский язык, а епископ регенсбургский счел своим долгом при-
влечь его за это к ответственности. Во всяком случае, Браун
один из первых начал решительно применять и вводить в Баварии
новый письменный язык.
Таким образом, влияние Готтшеда в южной Германии усили-
вается как раз к тому времени, когда в средней и северной Гер-
мании его слава угасает, что было вызвано его литературными
дискуссиями. Правда, авторитет Готтшеда был поколеблен больше
в вопросах искусства, нежели языка.
§ 183. Конечно, грамматисты не были теми людьми, которые
могли, наконец, завершить языковое объединение нашего народа.
Несравненно более сильное влияние, чем их нормализаторская
деятельность, оказал пример наших великих поэтов
и писателей конца XVIII в. Лишь тогда, когда эпоха про-
свещения ослабила религиозные противоречия, а средняя и се-
верная Германия благодаря Клопштоку и Лессингу, Гердеру и
Виланду, Шиллеру и Гёте стала родиной отечественной лите-
ратуры, почитаемой всеми образованными людьми немецкой на-
ции, лишь тогда опирающийся на Лютера общенемецкий язык,
на котором писали эти поэты и писатели, приобрел всеобщую
значимость. Только благодаря национальной литературе удалось
в конце XVIII в. сломить сопротивление южной Германии и дать
всей стране единый общий язык. Известную роль в этом
процессе сыграли в первую очередь произведения Виланда.
250 4. От начала XVII до начала XX е.
18 января 1825 г. Гёте говорил Эккерману: „Вся южная Германия
обязана своим стилем Виланду. Она многому у него научилась,
а способность правильно выражать свои мысли — это немалое
дело". Особое значение при этом имел „Teutscher Mercur" Ви-
ланда, выходивший с 1772 г. (ср. конец § 195 и 196). Софи ля
Рош, прославленная и популярная сочинительница „Geschichte
de£ Fräuleins v. Sternheima („История фрейлин фон Штернгейм",
1771), подобно Виланду, оказала влияние на широкую публику.
Боннский профессор Эвлогий Шнейдер, написавший в 1790 г.
„Die ersten Grundsätze der schönen Künste überhaupt und der schö-
nen Schreibart insbesondere" („Первые основы искусств вообще
и красивого стиля в особенности44), именно ее стиль рекомендо-
вал как образец привлекательной лаконичности.
Правда, в конце XVIII в. одному из немецких грамматистов
суждено было также значительно ускорить процесс унифика-
ции языка. Это был Йог. Христоф Аделунг, сын священника
из Померании, автор „Versuch eines vollständigen kritisch-gram-
matischen Wörterbuchs der hochdeutschen Mundart" („Опыт пол-
ного грамматико-критического словаря верхненемецкого диалекта",
1774—1786), а также других трудов, оказавших влияние на разви-
тие языка. К ним за советом в вопросах языка часто обращались
лучшие люди того времени и далее немецкие классики. Идеалом
Аделунга все еще является Мейсен, ибо там говорят на диалекте,
который занимает промежуточное положение „между гордым, гру-
бым, обстоятельным, перегруженным сплошь надуманными уда-
рениями языком придыхающего и шипящего жителя южной
Германии и слишком мягким, скользящим и лаконичным языком
жителя северной Германии" (см. § 178, 2). Подобно Готтшеду,
Аделунг стремился к ясности и корректности выражения; по-
добно ему, он не чувствовал истории; по мнению Аделунга,
эпоха Готтшеда и Геллерта, т. е/ примерно 30—60 гг. XVIII в.—
это период образцового использования языка. На основе произве-
дений ведущих писателей того времени он определяет словоупо-
требление и в своем словаре, указывая для каждого слова пра-
вописание, произношение, словоизменение, значение и особую
эмоциональную окраску. У него ясно ощущается поворот от
„рассудочного" подхода к языку, которое ведет свое начало от
Шоттеля (см. § 166), к „психологическому". Высшим авторите-
том для него всегда служит словоупотребление. Влияние Аде-
лунга распространялось также через школу. В 1781 г. он опу-
бликовал „Deutsche Sprachlehre zum Gebrauch der Schulen in den
Kgl. Preuß. Landen" („Немецкая грамматика для употребления
в школах королевских прусских, земель"), а в 1788 г.— „Voll-
ständige Anweisung zur deutschen Orthographie" („Полное руко-
водство по немецкому правописанию"), которым широко поль-
зовались.
Общий язык как язык разговорный
251
Общеязыковые тенденции XVIII в. не могли бы привести
к указанным выше результатам, если бы в расцвете немецкой
письменности не приняло живейшего участия возродившееся
после Семилетней войны немецкое бюргерство, увлечен-
ное просветительскими стремлениями эпохи; таким образом, дея-
тельность немецких классиков получила у этой широкой и по-
нятливой публики необходимый отклик, что закрепило позиции
употреблявшегося классиками языкового типа.
§ 184. Хотя Шоттель еще в XVII, а Готтшед в начале XVIII в.
выдвинули требование, чтобы общий язык распространялся
не только как письменный, но и как разговорный (gespro-
chene Umgangssprache), в произношении немцев пока все же со-
хранялась сильная провинциальная окраска. Даже в конце XVIII в.
достигнутое единство существовало главным образом на бумаге
и в значительно меньшей степени в разговорной речи. В Гёте
всегда можно было узнать франкфуртца, а в Шиллере — шваба.
Гёте в соответствии со своим произношением рифмует: Philo-
sophie: Müh; zieht :blüht; Götter: Blätter; können'.verbrennen; Zwei-
fel: Teufel; genug:Geruch; steigen:reichen; Ach neige:du Schmer-
zensreiche. У Шиллера встречаются рифмы: Himmel:Getümmel;
Sträuche:Teiche; Beile:Keule; untertänig:König; schweigen:bezeu-
gen. Лафатеру, когда он в 1774 г. проповедовал в Эмсе, при-
шлось испытать на себе, сколь трудно было швейцарцу, созна-
тельно говорящему на общенемецком языке, добиться (в конце
XVIII в.), чтобы в средней Германии его хотя бы понимали.
(Правда, и в наши дни подобная участь постигла швейцарских
проповедников в Рейнской области.)
Идеал единого немецкого произношения более или менее ус-
пешно был выработан лишь в XIX в. Точно так же попытки
создать единое немецкое сценическое произношение
(Bühnenaussprache), которое некогда, в бытность Гёте директором
театра, доставляло ему столько забот, имели известное за-
вершение лишь в конце XIX в.; эти попытки получили отражение
в книге Теодора Зибса „Deutsche Bühnenaussprache" („Немецкое
сценическое произношение", 1898). Надо сказать, что во мно-
гих случаях предпочтение отдавалось артикуляции северных не-
мецких областей, севера средней Германии. Указанную артику-
ляцию, в особенности в отношении звонких согласных (b, d, g, s),
в свое время одобряли Фрейер (см. § 148, 2), Клопшток и Гёте
(в разговоре с Эккерманом 5 мая 1824 г.). В виду того что
в нижненемецкой области разрыв между диалектом и письменным
языком был более сильным, чем в средней и южной Германии,
там издавна старались произносить более тщательно „по книге",
т. е. согласно письменному образу (см. § 148, 1; § 178). Это
усиливало авторитет северонемецкого независимо от того, что
последний в результате перемещения политического центра
252 4, От начала XVII до начала XX е.
империи на север, уже по одной этой причине, должен был стать
образцом и в языковых вопросах (см. § 150).
Нельзя забывать, что и сейчас язык образованных людей,
несмотря на их сознательную ориентацию на общий язык, как
правило, связан с диалектом. Образованный житель Кёльна го-
ворит иначе, чем венец, образованный франкфуртец — не так, как
кёнигсбержец. Различия при этом касаются не только чисто зву-
ковой стороны, скажем, интонации и долготы или краткости
гласных (Tag — Tag, Wuchs — Wuchs и т. д.), но и грамматиче-
ских форм, синтаксиса и лексики. На юге говорят: er fragte,
wob, buk, на севере, наоборот: er frug,' webte, backte. На юге:.
ist einer gestanden — gesessen, на севере: er hat gestanden — ge-
sessen. Слова klingeln — läuten — schellen, Sonnabend — Samstag,
Fleischer — Metzger — Schlächter — Fleischhauer и т. д. употреб-
ляются образованными людьми, как правило, в зависимости от
распространения этих слов у них на родине. Это относится и.
к лучшим произведениям немецкой литературы« Австрийских и
швейцарских, средненемецких и нижненемецких писателей (Ebner —
Eschenbach — Keller — Frenssen) еще и сегодня узнают по их
языку, правда, всегда только по частным моментам, а в боль-
шинстве случаев — по лексике.
§ 185. Вследствие распространения нововерхненемецкого письменного языка
с XVII в. значительно сужается сфера употребления диалектов, однако вскоре
этот процесс начал встречать противодействие: расцветает литература на
диалекте, которую сознательно противопоставляли „общему" языку, не
стремясь, впрочем, вытеснить его. Еще в XVII в. диалекты используются в ли-
тературе. Грифиус написал „Geliebte Dornrose" („Любимый шиповник") на силез-
ском диалекте. Нижненемецкие „Scherzgedichte" („Шуточные стихи") Лаурем-
берга следует рассматривать скорее как последнее проявление отмирающего
литературного диалекта, нежели как начало нового развития, в процессе кото-
рого И. Г. Фосс писал свои нижненемецкие идиллии, а Фриц Рейтер, Клаус
Грот и Ион Бринкман сочиняли в прозе и в стихах на нижненемецком языке.
Ныне поэзия на диалекте особенно сильно развита в северной Германии, но
уже давно нет ни одной немецкой области, в которой не существовало бы по-
эзии на диалекте. Укажем, например, „Алеманские стихотворения" Йог. Петера
Гебеля (их высоко оценил Гёте) и „Ткачей" Гергарта Гауптмана, который
ввел диалект в серьезную драму.
§ 186. Еще и сейчас ясно видно, что немецкий общий
язык покоится на тех звуковых и грамматических
основах, которые утвердились в языке канцеля-
рии саксонского курфюрста (см. § 126) и на которые
опирался Лютер. В соответствии с основой этого языка в нем
до сегодняшнего дня можно наблюдать своеобразное сосущест-
вование верхненемецких и средненемецких явлений, которое сло-
жилось в результате органического развития в восточной части
средней Германии еще до Лютера (см. § 118).
В нововерхненемецком общем языке, как и в южнонемец-
ком (за исключением алеманской области), а также в боль-
Вклад различных диалектных обл. в нововерхненемецкий общий язык 253
шинстве средненемецких диалектов, наблюдается дифтонгизация
старых долгих Т, ü, ü > ei, au, ей (см. § 114, 1), которой нет
в нижненемецком. В отличие от южнонемецкого, но в созвучии
с обширной средненемецкой территорией в нем прошла моно-
фтонгизация дифтонгов ie, uo, üe > I, ü, ü (см. § 114, 1). Подобно
средненемецким диалектам письменный язык сохраняет безудар-
ное -е (см.- § 126). Количественные соотношения регулируются
в соответствии со средненемецкой, точнее восточно-средненемец-
кой основой.
Система согласных немецкого общего языка соответствует
в основных чертах состоянию, наблюдаемому в южнонемецких
диалектах, например передвижение старого p>pf (Pfund, Apfel,
stumpf; см. § 55, I, 1), написание старого d- через t- (Tier, Tür;
см. § 55, II). Однако в отличие от южнонемецкого в нем ста-
рое Ь- не превратилось в (неаспирированное) р- (Bote, Berg;
ем. § 55, II). Система грамматических форм и род имен суще-
ствительных носят в общем языке отпечаток средненемецкого
(см. § 126).
В конечном счете немецкий общий язык представляет собой
непосредственное продолжение употреблявшегося Лютером типа
языка. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что в тех
случаях (см. § 126), когда южнонемецкие издатели Лютера счи-
тали необходимым пояснять его лексику соответствующими
южнонемецкими словами, в словарный состав немецкого об-
щего языка в основном входили слова, употреблявшиеся Лютером.
Южнонемецкий имперский язык смог оказать лишь незначи-
тельное влияние на правописание немецкого общего языка
(Bayern, Kaiser и т. д.; см. § 126).
§ 187. Став основой для общенемецкого языка, язык Лютера
по необходимости впитал в себя множество слов из са-
мых различных немецких диалектов. Лишь в исклю-
чительных случаях они приспосабливались к звуковым условиям
(частично рассмотренным в § 186), продолжавшим действовать
и в общем языке. В начальной стадии этот процесс наблю-
дался еща у самого Лютера.
I. Во многих диалектах ср.-в.-нем. долгое а перешло в о, из них целый
ряд слов проник в немецкий письменный язык. Поэтому здесь ср.-в.-нем. а
соответствует не только а (например, в Aas из ср.-в.-нем. äs, Blatter из ср.-в.-
нем. blätere), но также ö (например, в ср.-в.-нем. mäne > нов.-в.-нем. Mond;
mänöt > Monat; amaht > Ohnmacht; äne, äniu > ohne; slät > нов.-в.-нем. Schlot
и т. д.). В канцелярском слове anberaumen из ср.-в.-нем. räтеп „ставить целью"
(ср. § 120) ср.-в.-нем. а превратилось в au в соответствии с процессом, харак-
терным для швабского диалекта; еще Аделунг требовал формы anberamen.
Средненемецкий переход и > о перед п наблюдается в нововерхненемец-
ких словах: Sohn, Nonne, Sonne, Sommer, sonst (вместо ср.-в.-нем. sun, nunne
и т. д.).
"Звуковое оформление таких нововерхненемецких слов, как Kissen, Kitt,
kitzeln, Pilz, spritzen (из ср.-в.-нем. küssen и т. д.), Mieder вместо ср.-в.-нем.
254
4, От начала XVII до начала XX в.
müeder, Steiß вместо ран.-нов.-в.-нем. Steuss < ср.-в.-нем. stiuz, Schleife вместо
ср.-в.-нем. slöufe, (ab-)streifen вместо ср.-в.-нем. ströufen, ereignen вместо ср.-
в.-нем. eröugen, eröugnen (собственно: „предстать перед глазами") связано
с теми диалектами, в которых старые лабиализованные гласные и согласные
произносились без лабиализации.
Наоборот, те диалекты, где, в отличие от более древнего состояния языка,
прошла лабиализация, дали формы erlöschen, ergötzen, Hölle, Löffel, schwören,
Schöffe, zwölf—Würde, Würze, flüstern и т.д. вместо ср.-в.-нем. erleschen, wirze и т.д.
Характерное для южнонемецкого отсутствие умлаута от и перед ск (см.
§ 67, 2) мы наблюдаем в drucken, Rucksack.
Из средненемецких диалектов происходят такие слова, как kauen (ср.-в.-
нем. kiuwen, ср. совр. нем. wiederkäuen с закономерным развитием) и brauen
(из ср.-в.-нем. briuwen), в которых отражен средненемецкий переход iu > au>
засвидетельствованный также в именах собственных: Nauheim = Neuheimr
Fauerbach = Feuerbach, Naumann = Neumann.
Диалекты, где ср.-в.-нем. ei переходит в е, дали Feldwebel (раннее нов.-
в.-нем. -weibel), Lehm (ср.-в.-нем. leime), Feme (ср.-в.-нем. veime. Нововерхне-
немецкое слово имеет, повидимому, вестфальскую форму).
2. В отношении консонантизма отметим, что слова с написанием bb, dd и
gg нижненемецкого происхождения, т. е. Krabbe, Ebbe, Robbe (фризского про-
исхождения), Schrubber, Kladde, Egge, flügge, schmuggeln, Roggen (cp. § 148,2).
Начальное герм, p-, а также интервокальное герм, -р-, -рр- и герм, звукосоче-
тание -тр-, в отличие от письменного языка, встречаются в словах нижнене-
мецко-средненемецкого происхождения: Pacht, Pegel, Stapel (=в.-нем. Staffel),
Sternschnuppe, Schuppen, Wimpel, Stempel (у Лютера Stempffel).
Восточно-средненемецкий переход pf- в f- наблюдается в Flaum (в про-
тивоположность др.-в.-нем. pflüma „пух") и fauchen.
Нижненемецкое состояние передвижения герм, t мы обнаруживаем в Torf,
Sprotte (ср. нов.-в.-нем. Spross), flott, а герм, к —- в Laken (ср.-в.-нем. lachen;
ср. Leilach), blaken, Takel, Spuk, Pocke (раннее нов.-в.-нем. pfoche).
Кроме того, нижненемецко-средненемецкого происхождения d в dunkel,
(ср.-в.-нем. tunkel), dumm (ср.-в.-нем. tump), Dotter (ср.-в.-нем. toter), f в Hafer
Hafen, Hälfte, Hufe (ср. южн.-нем. Haber, Hube), cht на месте ft в sacht (ср.
англ. soft = нов.-в.-нем. sanft), beschwichtigen (от ср.-в.-нем. swiften „утолять"),
echt, Gerücht (см. § 134, 67, 2), j в jäh (это то же слово, что и gäh), wr-
в Wrack, wringen (см. § 67, 1).
3. Нижненемецкого происхождения -s во множественном числе существи-
тельных Jungens, Mädels, Kerls и т. д. (см. § 148, 3).
Южнонемецким является -1 в Schnaderhüpfl, Marterl.
4. Если же мы обратимся теперь не к легко обнаруживаемым диалектным
звукам и грамматическим формам, а к словам как таковым, то оказывается,
что отдельные языковые области усиленно вносили в немецкий общий язык
диалектный материал.
Приморские области дали те слова, которые связаны с морем и судоход-
ством (см. § 116.) Много слов пришло из альпийских земель; они стали прони-
кать в общий язык после появления „Альп* (1729) Галлера и в период увлече-
ния Швейцарией во времена Гёте, а затем благодаря „Теллю" Шиллера и
развитию туризма последнего столетия: Föhn, Gletscher, Lawine, Fluh, Almrausch
(тирольское название альпийской розы), Wildheuer, Kuhreigen, Schnaderhüpfl,
Marterl, Senn, Gemse, Bergfex, Sommerfrische, Rucksack, kraxeln, rodeln, jodeln.
Швабско-алеманского происхождения слова Eigenbrötler, Diener „поклон";
из Швейцарии проникли Töchterschule (Tochter в значении франц. fille означает
„дочь" и "девочка"; ср. швейцарск. Saaltochter, Ladentochter), Unbill, Putsch
(после цюрихского путча 1839 г.), aufwiegeln, anstellig, entsprechen в значении
„соответствовать" (калька с франц. repondre, заимствовано Виландом).
Нижненемецкий дал: Schuft (собственно говоря, это название филина), Nü-
stern, die Ahnen „предки", Bedarf, die Bauten (это слово около 1750 г. появи-
Специфика развития нововерхненемецкого общего языка 255
лось в административном языке Бранденбургской марки), Drohne ( = в.-нем.
Тгепе, др.-в.-нем. treno), Imker, Eiland (из др.-фризск. eiland, ei = южн.-нем. Au),
Fliese „небольшая тонкая каменная плита" (ср.-н.-нем. vlise, нидерл. vlijs „камен-
ная плита" = др.-в.-нем.,_ ср.-в.-нем. vlins „осколки камня"), Knote „неотесанный
парень" (= н.-нем. genote = в.-нем. Genosse; народная этимология связывает
с Knoten), Schrulle, Schnurrbart, Tran, Talg (= в.-нем. Unschlitt), Schildpatt
(н.-нем. päd „жаба"), Schmöker, Schleppe (последнее в XVII в. вытеснило более
древнее Schweif, Schwanz), Schnaps, Mops, die Marsch, Lunte, Buxe (из buck-
hose „штаны из козлиной шкуры"), Raps, Potasche, Pottharst, schwül (н.-нем.
swül под влиянием антонима kühl в XVIII в. получило* форму schwül), barsch,
drall, drollig, flink, niedlich (вплоть до XIX в.—„аппетитный"), flau, rank, klipp
und klar, pusten, prickeln, quasseln, aufpassen, gröhlen, stauen, belämmern, sputen
(в верхненемецком отмирает в средневерхненемецкий период, в нововерхне-
немецком возрождается вновь под воздействием, нижненемецкого), entlang,
neb(en)st, binnen. Северонемецкие поэты XVIII в. Фосс и Бюргер оказали нема-
лое содействие в деле проникновения нижненемецкой лексики в письменный
язык.
В некоторых случаях нижненемецкая лексика, попадая в общенемецкий,
подвергалась звуковым изменениям, например: ütverschämt > ausverschämt,
н.-нем. getide > Gezeiten, utknipen > auskneifen (студенческое), Proppen > Pfrop-
fen; морская лексика: utkik > Ausguck (XIX в.), afsteker > Abstecher (XVIII в.),
öltüg „одежда моряков из промасленного холста" > Ölzeug.
Довольно часто в письменном языке встречаются рядом нижненемецкие
и верхненемецкие слова, имеющие иногда одинаковое, а иногда неодинаковое
значение; примером могут служить н.-нем. Schicksal и в.-нем. Geschick,
н.-нем. ekel и в.-нем. heikel, н.-нем. fett и в.-нем. feist, н.-нем. sacht и
в.-нем. sanft.
Восток нижненемецкой языковой области (включая средненемецкую терри-
торию в Восточной Пруссии) лишь изредка выступает в качестве источника
заимствований. Как некогда в XIV в. отсюда распространилось blaß, перво-
начально встречающееся у Ник. фон Ерошина, так и теперь с северо-
востока проникают: Backpfeife, Роро, Spickaal, Spickgans (ср.-н.-нем. spik „коп-
чёный"), Rotspohn (мекленбургское слово, распространившееся благодаря Фрицу
Рейтеру), Klops (с 1795 г. распространилось из Кенигсберга).
В некоторых других случаях мы можем также указать те города, откуда
распространились определенные слова. Из Мюнхена, города пива и художни-
ков, нововерхненемецкий позаимствовал Воск „мартовское пиво" и Kitsch (из
англ. sketch). Из Вены распространились: Gigerl (собственно „петух"), fesch
(сокращено из англ. fashionable), Schlager, Gefrorenes „мороженое", Trottel,
Techtelmechtel, Tusch, Spitzel, Angströhre „цилиндр" (1848 г.), Elefant „лицо,
которое, подобно слону на выставке животных, привлекает к себе внимание"
(отвлекая от влюбленной пары), anbandeln, beseitigen (общеупотребительным
стало, повидимому, благодаря Гёте, взято из языка венской канцелярии). Ни
один из городов не сыграл такой роли в формировании лексического состава
общего немецкого языка, как Берлин после основания империи. Оттуда в об-
щее употребление проникла лексика отнюдь не благородного характера: Bau-
ernfänger, Fatzke, Tingeltangel, Trockenwohner, Rollmops, Müll, Klamauk „шум",
Radau, Quatsch, Schieber, Range, Göre, schnieke „нарядный", „красивый",
schnuppe „безразлично", schnodderig, mau, knorke, keß, verknusen и т. д. Во
многих случаях речь здесь идет о словах, которые первоначально принадлежали
воровскому жаргону (см. § 116).
§ 188. Во многих явлениях немецкого общего языка
сказываются специфические процессы развития,
противопоставляющие его всем диалектам; эти явления вырабо-
тались в общем языке самостоятельно, не будучи вызваны
256 4. От начала XVII до начала XX е.
влиянием диалектов. В нем не различается, например, произно-
шение нов.-в.-нем. ei и ai, независимо от того, произошли ли
эти дифтонги из ср.-в.-нем. долгих I и ü или дифтонгов ei и ои.
Слова Wein и Bein, Schaum и Baum (= ср.-в.-нем. wln — bein;
schäm —boum) хорошо рифмуются в письменном языке, но не
в диалектах. Такие слова, как относительное местоимение wel-
cher и отчасти derselbe употребительны в письменном языке, но
не в диалектах. Опущение вспомогательного глагола в придаточ-.
ном предложении, временами весьма распространенное в письмен-
ном языке (nachdem ich angekommen, begann ich sofort mit der
Arbeit), совершенно неизвестно диалектам. Лишь в письменном
языке установилось такое употребление конъюнктива в косвен-
ной речи, при котором во множественном числе используются
только претеритальные формы конъюнктива (er sagte, er habe
gegessen — er sagte, sie hätten gegessen). В письменном языке по-
явилось множество слов с абстрактным значением, которые, не-
известны в диалектах. Находясь во многих случаях в стороне
от продолжающихся в диалектах процессов, письменный язык
приобретал по сравнению с ними все более архаический харак-
тер; это видно, например, из того, что письменный язык сохра-
нил родительный падеж (ср. § 114, 2).
§ 188а. При кратком рассмотрении развития второго возникшего на „не-
мецкой" основе нового общего языка, т. е. нидерландского письменного языка,
необходимо подчеркнуть следующее:
1. Лишь после 1650 г. влияние, оказываемое южнонидерландским на се-
вер (см. § 133), постепенно утрачивает свое значение, так как из Амстердама
стало распространяться контрвлияние, которое исходило также из Гааги, Гар-
лема и Лейдена. Жившие и творившие там поэты Самуэль Костер (Samuel
Coster), Гербранд Адриэнсен Бре.деро (Gerbrand Adriaensen Bredero) и Питер
Корнелиссон Хофт (Pieter Corneliszoon Hooft) пользовались в своих произведе-
ниях языком Амстердама. Однако особые заслуги в деле фиксации, развития
и распространения общего письменного нидерландского языка с голландскими
чертами имел виднейший нидерландский писатель той эпохи Иостван ден
В о н д е л ь. (Jost van den Vondel). Его родители были родом из Антверпена,
поэтому в его языке известную роль играли сначала южнонидерландские эле-
менты. Однако после 1625 г. рн сознательно примкнул к языку амстердамских
поэтов, заменив, например, в последующих изданиях своих произведений южно-
нидерландские слова северонидерландскими. Он четко представлял себе идеал
нидерландского общего языка, свободного от „заимствованных слов", такого
языка, на каком „в настоящее время говорят в Гааге и Амстердаме хорошо
воспитанные люди". Это было сказано им в 1650 г.
Библия в нидерландском переводе, сделанном в 1626—
1637 гг. по указанию „штатов", оказала такое же воздействие на язык, как и
произведения уже упоминавшихся выше писателей. Написанная на языке гол-
ландского типа, она, естественно, в большей мере, чем произведения поэтов,
была призвана повлиять в языковом отношении' на широкие круги населения.
Благодаря библии голландский вариант стал употребляться также в восточных
областях Нидерландов, которые меньше, чем Голландия, Зеландия и Утрехт,
участвовали в литературной жизни страны.
Наконец, на формирование единого нидерландского общего языка гол-
ландского типа в значительной мере повлияла позиция голландской кан-
Нидерландский письменный язык. Бурский язык 257
целярии. Письменные высказывания правительства и его учреждений пред-
назначались для всех областей республики „Соединенных провинций" („Ge-
unieerde Provincien"), но составлялись теперь только на языке голландской провин-
ции. Это не могло* не сказаться на языке других провинций.
Около 1700 г. единый письменный язык приобрел голландские черты
и в северных Нидерландах. Теперь здесь все сильнее, по крайней мере в пись-
менном общении, вытесняются диалектные элементы других нидерландских
областей. Язык Вонделя стал общепризнанной нормой. Безусловно, языковое
единство на первых порах существовало лишь на бумаге, а не в устной
речи. Но и для нее образцом стал язык голландской провинции, хотя до сих
пор в устном языке все еще значительны местные различия.
Несмотря на связи, о которых только что говорилось, новонидерландский
язык сохранил франкские черты в соответствии со своим происхождением из
Фландрии и Брабанта. Если бы не было влияния юга, в нем преобладали бы
англо-фризские черты, которые сохраняются в диалектах нидерландского побе-
режья. (Ср. Th. Frings, Die Stellung der Niederlande im Aufbau des Germa-
nischen, 1944.)
2. Языковое развитие в южных Нидерландах (Фландрия,
Брабант) в некоторых отношениях проходило иначе, чем на севере. Здесь долго
сохранялся фламандский письменный диалект, не оказывавший никакого влияния
на север. После падения Антверпена (1585 г.), когда многие жители южных
Нидерландов бежали на север от фанатизма испанцев, между свободным про-
тестантским севером и подчиненным Испании католическим югом поддержива-
лись лишь слабые сношения. Нет ничего удивительного, что и в языке юг
пошел собственными путями. В этот период здесь не возникло какой-либо
значительной литературы на родном языке, как на севере. И хотя сам язык
не был затронут, на юге все же установились более тесные связи с фран-
цузским, тогда как связь с одноязычным населением на севере все более
ослабевала. Нидерландский язык севера долгое время воспринимался здесь как
„чужой язык" („vreemde taal"), и северному голландскому („Hollandsch«) проти-
вопоставлялся фламандский („Vlaamsch"). Чтобы устранить такое ненормальное
положение, Ян дес Рохес (Jan des Roches, 1740—1787 гг.) попытался
в 1771 г. поднять язык Антверпена до общего южнонидерландского пись-
менного языка, но его старания остались безуспешными. А когда южные
Нидерланды были присоединены к Франции и началось притеснение фла-
мандского, то положение тем более не могло измениться. Кое-какой сдвиг
наметился лишь после 1815 г. во время воссоединения южных Нидерландов
с Голландией; однако достигнутые тогда результаты вновь оказались под
угрозой ввиду событий 1830 г., приведших к политическому разделению севера
и юга.
Только с возникновением фламандского движения (flämische Be-
wegung) в 40-х гг. XVIII в. и в результате борьбы фламандцев за родной язык
совершился поворот в сторону севера. Ян Франс Виллемс (Jan Frans Wil-
lems; 1793—1843 гг.), инициатор этого движения, энергично выступил за языковое
присоединение к северным областям. Проходившие с 1849 г. „Taal-en Letter-
kundige Congressen" также поддерживали теоретический интерес к языковым
вопросам. С тех пор „общий разговорный язык" („algemeen beschaafde omgang-
staal") стал проникать постепенно в более широкие круги населения, чему в
немалой степени способствовали фламандские университеты в Генте и Лёвене.
Еще сейчас ни словарный состав, ни произношение севера и юга отнюдь не
являются едиными.
У буров в южной Африке, а также в колониях Голландии нидерландский
язык развивался в последнее время своеобразным путем, причем не только
в отношении словарного состава. В южной Африке на основе северонидерланд-
ских приморских диалектов возник дочерний язык — бурский (das А f г i к а а n s),
постепенно возвысившийся до значения нового письменного языка. Г. С. Ние-
набер в своей книге о бурском языке „Oor Afrikaans" (Johannesburg, 1949),
17 Истопия немецкого языка
258
4. От начала XVII до начала XX е.
писал на стр. 54 относительно различий между нидерландским языком и бур-
ским следующее (его слова приводятся здесь как пример бурского языка); „In
die hoofstuk oor die verwantskap tussen Afrikaans en Nederlands was daar in die
eerste plaas sprake van ooreenstemminge — is gesoek na trek*ke van familieskap.
Die proef op die som is dat 'n. Afrikaner met 'n bietjie goeie wil Nederlands gou
met gemak kan lees — en 'n Nederlander Afrikaans. Die twee vorme staan inderdaad
nader aan mekaar as enige ander twee Germaanse tale. (Vlaams is nog nie as 'n aparte
taal te beskou nie.) Ons kan met ander woorde die gemeenskaplikheid van die
twee kultuurtale nouliks genoeg beklemtoon ter Wille van die helaas al te dikwels
verwaarloosde wedersydse geestesverryking wat daar vir altwee nasies van me-
kaar te hale is. Die goeie gesindheid ontbreek veelal omdat die aksent nie op die
eendersheid val nie, maar op die andersheid. Nogtans hoef die benadrukking van
die verskille geen gevoel van onwil te wek nie, want dit bring juis die bekoor-
likheid van *n eie karakter na vore. Ten opsigte van Afrikaans toon dit hoekom
hierdie taal naas Nederlands 'n eie piek inneem. Dit is nie net 'n voortsetting van
die dialekte waaruit dit spruit nie, want Afrikaans het nie net geerf nie, diet het
eweseer veel seif verwerf. Dit is 'n kind van 'n ander omgewing en van nuwe
omstandighede..." «В главе „О родстве бурского и нидерландского языков"
речь шла прежде всего об их сходстве; в ней была сделана попытка установить
признаки родства. Вывод таков, что при наличии малейшего желания бур
может быстро научиться читать по-нидерландски, а нидерландец — по-бурски.
Оба эти языка стоят действительно гораздо ближе друг к другу, чем какие-либо
другие германские языки (фламандский язык никогда не считался самостоятель-
ным языком). Другими словами, следует особенно подчеркнуть общность между
этими двумя литературными языками, хотя бы ради взаимного духовного обо-
гащения, чем, увы, слишком часто пренебрегают, ибо оба народа всегда могут
поучиться друг у друга. В этом отношении как раз часто отсутствует добро-
желательность; всегда обращают внимание не на то, что обе нации объединяет,
а на то, какие у них существуют различия. Однако указания на различия
в языках не должны вызывать недоброжелательные чувства, наоборот, это помо-
гает раскрыть своеобразную прелесть каждого из них. По отношению к бурскому
языку это покажет, каким образом он занял свое самостоятельное место наряду
с нидерландским. Он не является только продуктом диалектов, от которых
произошел, так как бурский язык не только унаследовал старое, но и сам внес
немало нового. Он — порождение другой среды и новых обстоятельств».
§ 189. В этой главе нет необходимости говорить специально
о ведущих личностях в области языка. Мы встреча-
лись с ними, когда рассматривали процесс формирования ново-
верхненемецкого общего языка (см. § 174 и ел.), и вновь встре-
тим их, отчасти в окружении других лиц, когда будем подробно
говорить о своеобразии немецкого доэтического языка XVII—XX вв.
(см. § 190 и ел.). Однако здесь следует назвать хотя бы только
двух людей — Шиллера и Шопен га у ера. Как историк
Шиллер создал нечто новое, несущее в себе зародыш будущего,
нечто отличное от полулатинского хроникального стиля барона фон
Бюнау, от ненемецкого канцелярского языка ранних произведений
Пюттера или сухих приукрашенных цитатной мудростью сообще-
ний других историков. Шопенгауер более других философов по-
влиял на общенародный немецкий язык. Его произведения спра-
ведливо превозносятся за то, что они весьма содействовали „осво-
бождению выразительных средств науки от цепей варварского
геллертерского немецкого языка" (nBefreiung der Wissenschaft-
Поэтический язык. Опиц
259
liehen Ausdrucksmittel aus den Ketten eines barbarischen Gelehrten-
deutsch"). Нет также необходимости особо останавливаться на
рассмотрении тех духовных сил, которые формировали
нововерхненемецкий язык. В достаточной мере мы по-
знакомились с ними выше. Здесь можно констатировать лишь
следующее: подобно тому как бурное распространение аббревиа-
тур (BGB и т. д.; см. § 148,4) —это некрасиво преувеличенное
стремление к лаконичности высказывания — является отражением
в языке спешки и беспокойной натуры современного человека,
так и сближение письменного языка с разговорным, которое
наблюдается в последнее время (см. § 148, 5), коренится в трез-
вом образе мыслей и недостатке торжественности, но.такжевтой
естественной свежести, которые свойственны нашему времени,
хотя и не современности непосредственно. Тот факт, что наше
время — это век индивидуализма, отражается и на языке: в нем
необычайно сильно распространилась мания образовывать в быту
и в поэзии неслыханные ранее слова.
Из неологизмов, которые, как известно, были образованы отдельными
людьми и стали затем общеупотребительными, укажем следующие: Лессингом
созданы Bücherwurm, Blitzmädel, Клингером — Sturm und Drang, Гёте — Wahl-
verwandtschaft, Weltkind, Weltliteratur, Шиллером — Gedankenfreiheit, verhäng-
nisvoll, Жаном Полем — Doppelgänger, Fallschirm, Gänsefüßchen, Виландом —
Eigensinn, Finsterling, Schwabenalter, Тиком — Waldeinsamkeit, Яном — Kleinstaa-
terei, Volkstum, Рихардом Вагнером — Leitmotiv, Zukunftsmusik, Musikdrama,
Ницше — Umwertung aller Werten, blonde Bestie, Herrenmensch, Густавом
Фрейтагом — Caesarenwahnsinn, Генрихом Лео — Bildungsphilister, ставшее бла-
годаря Ницше модным словом, Ф. Гундольфом — Urerlebnis.
§ 190. В XVI в. между будничной и поэтической речью су-
ществовала небольшая разница. Об обработанном, поэти-
ческом языке для этого периода можно говорить лишь
с оговорками. Причиной было то, что вопросы искусства не
стояли в центре интересов эпохи. Хотя некоторые поэты (Ганс
Сакс или автор wTheuerdanku,a) сохраняли в своих стихах архаи-
ческие черты, например в отношении порядка слов, обнаруживая
таким образом расхождения с прозаической речью, это едва ли имело
какое-либо значение. В действительности, в отношении порядка
слов немецкий поэтический язык всегда сохранял некоторую сво-
боду, характерную для средневерхненемецкого периода. Здесь,
правда, преимущественно в рифме, допускается, например, пост-
позиция прилагательного или притяжательного местоимения по
отношению к существительному (Röslein rot, Geselle mein) или
конечное положение глагола в главном предложении (Der
Jüngling sprichts, ihn Kraft durchdringt, das Schwert er hoch in
Lüften schwingt). Вообще говоря, в XVI в. язык поэзии отли-
чается от языка прозы, пожалуй, лишь метрической формой и
рифмой.
17*
260
4. От начала XVII до начала XX е.
Поэтический язык в собственном смысле слова появляется
в Германии только в начале XVII в., после М. Опица, который
в „Aristarchus" („Аристархус", 1617) (см. § 175) и в „Buch
von der deutschen Poeterey" („Книга о немецкой поэзии", 1624)
дал долгое время сохранившие свое значение указания по исполь-
зованию языка немецкой поэзии, которые он сам успешно при-
менял в своих произведениях. Утверждая это, мы отнюдь не
принижаем языкового мастерства Лютера (см. § 144)» Опицу уда-
лось прочно увязать язык Лютера с „чисто латинским школьным
образованием и настроенным на французский лад тоном в обще-
стве" того времени. В языке поэзии он требовал избегать
диалектизмов и иностранных слов, исключать все неприятные
звучания, например хиатус, или скопления односложных слов;
поэт должен воздерживаться от употребления лишних, ничего не
говорящих словесных пустышек, его отличительной чертой должны
быть точность лексики, отработанный строй предложения и чистая
рифма. От поэтического языка он требует нежности, но в то же
самое время — достоинства и энергии. Из тех словосочетаний,
которые отличают у Опица язык поэзии от прозаической речи,
назовем, например, словосочетания, заменяющие простое сущест-
вительное описательной конструкцией с родительным падежом;
впоследствии они стали необычайно популярными: des Himmels
Saal, der Weisheit Zier (Опиц), der Jugend Glut, des Alters Eiß,
der Wollust Durst, der Tugend Preiß (Грифиус), der Erde schöner
Ball, der Keuschheit reiner Schnee (Лоэнштейн), der Brüste theure
Ware (Гофмансвальдау). Правда, в немецком языке подобные
конструкции были известны и раньше, однако у Опица они по-
явились, повидимому, под влиянием средневековой латыни либо
французского языка' поэтов Плеяды (de mon soleil la clarte га-
dieuse [Du BellayJ) и т. д. Пристрастие к украшающему эпитету
начинает свое победное шествие в немецкой поэзии лишь с Опица.
Вообще говоря, для Опица обработка поэтического языка —
это дело, требующее разума и щепетильной точности. Его напы-
щенному языку недостает вдохновения. Он придал немецкому
поэтическому языку неподвижность и „недостижимое величие44, со-
хранявшиеся в нем еще в# начале второй половины XVIII в. Лишь
Клопшток в лирике, а Гёте благодаря „Вертеруа в романе
окончательно сломили тяжеловесность этого языка. Однако нельзя
оспаривать заслуги Опица в том, что он весьма способствовал
(также своими реформами в метрике) закреплению в немецкой
поэзии изысканного поэтического языка, который возвысился над
бытовым языком. Между прочим, теория Опица, как и его поэзия,
отнюдь не самостоятельна: он подражает чужим теориям, которые
были провозглашены, либо использованы в поэтических произве-
дениях итальянцем Скалигером, французом Ронсаром, нидерланд-
цем Даниэлем Гейнзиусом и др.
Вторая силезская поэтическая школа 261
§ 191. В творчестве младших современников Мартина Опица,
а именно: Векерлина, Гарсдёрфера и др., формировалось язы-
ковое мастерство так называемой П-ой силезской
поэтической школы. Она отрешилась от педантичного умни-
чания, однако язык ее*отличался также и от меткого народного
языка Гриммельсгаузена и Абрагама-а-Санта Клара. Гофман фон
Гофмансвальдау, Лознштейн и др. сознательно, с большой вир-
туозностью возносят свое языковое мастерство над прозой жизни,
прежде всего они стремятся угодить Екусам небольшого слоя
далеко отстоящих от народа аристократов. Поэтический стиль
барокко „переносит пышность княжеских дворов в сферу язы-
ка и (Г. Шпербер). В эпоху расцвета барокко поэзия, подобно
живописи, скульптуре и архитектуре, испытала неизвестное дотоле
стремление к великолепию: она проявляла склонность к пафосу
и сильным акцентам. Ни одна из прихотей роскоши, развивав-
шейся при дворах той эпохи, не проходит бесследно и для сло-
варного состава; такие слова, как Ambra и Alabaster, Nektar,
Purpur, Granat, Rubin, постоянно используются для создания но-
вых выспренних образов. Преобладает запутанная структура пред-
ложения, используются все фигуры античной риторики, особенно
антитеза и непривычные метафоры (Nektarlippen, Wollustgluten,
goldgeflammtes Haar). Пристрастие к крайне напыщенным -опи-
сательным конструкциям, наблюдавшееся в известных пределах
еще у Опица, теперь поистине переживает свой триумф. Это
была эпоха „напыщенности", немецкая разновидность явления,
известного во Франции как прециозность, в Англии как эвфуизм,
в Испании как гонгоризм, в Италиич как маринизм. Назовем
несколько метафор этого типа: das Schneckenkind (т. е. пурпур —-
у Лоэнштейна), das Muschelkind (т. е. жемчуг — у Гальмана),
der Sonne Kammermagd (луна), das Zeughaus süßer Lust (грудь),
das strenge Kind der grauen Ewigkeiten (рок — у Гофмансвальдау).
Весьма сильно пристрастие к образованию неологизмов, осо-
бенно сложных слов с существительным абстрактного значения
на первом месте и конкретного — на втором: Wollustwein, Stinden-
koth, Lebenstau (Грифиус), Andachtszucker, Sündenwespen, Sünden-
molch, Unzuchtsschlange, Lasterwurm, Lastermolch, Gunstmagnet
(Лоэнштейн), Kummerschnee, Freudenrosen (Гофмансвальдау).
Часто в сложных словах части тела ставятся в связь с особенно
ценными предметами: Perlenbrüste (Лоэнштейн), Alabasterbrust,
Lilienbrüste, Zinnobermund (Гофмансвальдау). „Эти слова позднее
высмеивал Рабенер, утверждая, что с них надо взимать опреде-
ленный налог*4.
Излюбленным средством были украшающие эпитеты, в част-
ности вновь образованные причастия прошедшего времени, осо-
бенно ложные причастия типа beschaumt, bepalmt, benelkt (Гоф-
мансвальдау), bepurpurt (Лоэнштейн). Охотно пользовались при-
262
4. От начала XVII до начала XX е.
частием прошедшего времени в соединении с существительным
инструментального или аблативного значения: ihr schneegefrorenes
Reich (Лоэнштейн), gotterhitzter Geist (Грифиус). Такие неологизмы
возникали, повидимому, под влиянием аналогичных слов у поэтов
Плеяды (chevre-nourri, cuisse-ne [Bai'f]); позднее они играют изве-
стную роль у Клопштока, но образованы явно по образцу англий-
ского языка (см. § 194). Часто употребляют прилагательные, пред-
ставляющие собой сдвоенные слова: heiligheiß, schimmerndlicht,
grimmgraus, rasendtoll, loderndhell (Грифиус). Иногда путем сло-
вопроизводства от простых существительных образуют глаголы:
sternt, bisamt (Гофмансвальдау). Клопшток продолжает эту тен-
денцию (см. § 194).
В языке немецкого барокко отразилось пристрастие нововерх-
ненемецкой эпохи к неологизмам, отличающим нововерхненемецкий
поэтический язык от средневерхненемецкого, в котором новые
слова появлялись весьма редко (ср. § 198).
Хотя сейчас нас не приводит в восхищение вычурный стиль
барокко, однако он отражал стремление к созданию обработанного
языка, который отличался бы от бытового; тем самым он пред-
ставлял собой необходимую промежуточную стадию языкового
развития в направлении к поэтическому языку XVIII в., знако-
мому нам, особенно со времени Клопштока, свободному от пре-
увеличений и односторонности силезцев.
§ 192. Подобно тому как во Франции прециозность вскоре
погибла от насмешек Мольера, а Буало сделал поэтический язык
ясным и четким и здравый рассудок восторжествовал тем самым
над напыщенностью, так и в Германии не заставила себя долго
ждать реакция против вычурности силезцев. Христ. Вейзе,
ректор университета в Циттау (ум. в 1708 г.), и так называемые
„Wasserpoeten" (Каниц, Нейкирх и др.) отвергали всякое
языковое явление, неуместное в повседневной жизни. Вейзе на-
стаивал на необходимости „изображать вещи в их естественном
и безыскусственном состоянии; описанные искусственным языком,
они утратили бы всю свою gräce". Сознательно выступая против
„усеянных звездами, набальзамированных и позолоченных речей"
силезцев, он заявляет: „Ив поэзии следует отказаться от такой
конструкции, которая нетерпима в прозе", ибо она противоречила
бы „простоте устной речи" (Simplizität im Reden). Правда, Барт.
Генрих Б рок ее (ум. в 1747 г.) не разделял полностью этих
взглядов, но прозаичностью и пошлостью своих выразительных
средств он превзошел Вейзе и „водяных" поэтов.
Следует отметить, что результатом указанных тенденций, спо-
собствовавших постепенному преодолению употреблявшегося со
времени Опица напыщенного и тяжеловесного языка, было созда-
ние более удобных, но в первую очередь более ясных и легко
обозримых языковых конструкций. Вейзе и разделявшие его
Готтшед, Бодмер и Брейтингер
263
взгляды современники были предвестниками обработанного языка,
сложившегося в XVIII в. в эпоху просвещения.
Немецкие пиэтисты, исходившие из совсем иных, не-
жели Вейзе, предпосылок, повлияли, однако, в том же духе на
формирование немецкого обработанного языка. Распространившиеся
в пиэтизме конца XVII в. религиозные настроения и экзальтиро-
ванность породили стремление к простой правде и привержен-
ность к ценностям потустороннего мира, неизбежно вступив в
резкое противоречие с мирскими и чувственными идеалами ба-
рокко, хотя и здесь религиозные моменты отнюдь не были ли-
шены своего значения. Напыщенной вычурности языка пиэтисты
противопоставляли в своих книгах (Bekenntnisbücher) и песнях
простоту выразительных средств, идущую из глубины души.
При этом пиэтисты неоднократно прибегали к лексике немецких средневе-
ковых мистиков (см. § 103), сделав ее общеупотребительной, например gelassen,
einleuchten „подобно свету проникать во что-либо" (в дальнейшем оно благо-
даря Виланду и Лессингу [Предисловие к Лаокоону, 1766 г.] получило свой
мирской смысл); einsehen „смотреть внутрь чего-либо", „понимать", „познавать".
Таулер употребляет это слово в значении религиозного познания. Вновь ожи-
вили его Цинцендорф и Терстеген; Кант и Гёте закрепляют его окончательно.
Также религиозное значение имеет у Зейзе zerstreut (wann ir herz hin und her mit
der zit zerströwet ist), это значение оно утрачивает лишь в конце XVIII в.,
в результате чего стало возможным заменить указанным словом франц. distrait.
Eindruck, обозначавшее в XIV в. unio mystica, было возрождено пиэтистами и
получило затем светское значение. *
§ 193. Йог. Христоф Готтшед (см. § 179) своими работами
„Ausführliche Redekunst" („Подробное ораторское искусство",
1728 г.) и „Versuch einer kritischen Dichtkunst der Deutschen"
(„Опыт критической немецкой поэтики", 1730 г.) успешнее других
подготовил почву для просветительской идеологии. Стремясь
к рациональному началу, он^ борется также против вычурности
отмирающей эпохи в лексике и строе предложения, охарактеризо-
вав ее в 1730 г. словом Bombast (из англ. bombast „напыщенность").
Деловитость, простота, ясность в словоупотреблении и строе пред-
ложения являются для него идеалом языка. У Готтшеда и других
просветителей мы часто наблюдаем, как формы предложения явно
приспосабливаются к формам логического умозаключения. Склон-
ность к обоснованиям яснее всего проявляется в том, что и лири-
ческая поэзия разделяет любовь прозы к причинным предложениям.
Поэтому границы между прозаическим и поэтическим стилем сильно
сдвигаются в пользу первого, что можно сказать и о бытовой и
возвышенной прозе. Просветители отказываются не только от
языковой вычурности барокко, но, в значительной мере, и от об-
разных выразительных средств. Хотя Готтшед и отдавал должное
языковой форме, однако самым важным он считал смысловое со-
держание речи. „Вообще, для того чтобы хорошо писать, следует
придерживаться одного правила: сначала правильно уразуметь дело,
264
4. От начала XVII до начала XX е.
а затем мысли о нем изложить так, как они приходят в голову,
не думая при этом, совершается ли это в простых или сложных
периодах". Полагая, что язык является слугой разума, Готтшед
и его сторонники не могли по достоинству и справедливо оценить
эмоциональную сторону слова.
Поскольку его требования нашли воплощение в немецком поэ-
тическом языке, Готтшед способствовал в известных пределах
созданию предпосылок для языкового мастерства немецких клас-
сиков. Однако их язык, отвечая, в сущности, стремлениям его
противников, противоречит идеалам Готтшеда. По мере того как
у рационализма эпохи просвещения стали появляться противники,
стремившиеся обеспечить чувству его права в жизни, искусстве и
языке, стали неизбежно возникать и возражения против плоско
рационалистских требований Готтшеда. Отпор „диктаторской дер-
зости" („diktatorische Dreistigkeit") Готтшеда и его сторонников
последовал главным образом со стороны Швейцарии; восторгав-
шиеся Мильтоном профессора Цюрихского университета Б о д м е р
и Брейтингер стали все резче выступать в защиту прав чув-
ства, приверженности возвышенному, чудесному и патетическому
и, наконец, в защиту фантазии. Они пытались освободить свой
язык и поэтическое искусство от оков просветительской идеоло-
гии. И хотя сами они не сумели представить в своих произведе-
ниях прочных свидетельств <гого, к чему стремились, их требова-
ния все же восторжествовали, когда в 1748 г. появились три
первые песни „Мессии". „На стороне швейцарцев были поэты,
на стороне Готтшеда — педанты". Его защитой и одобрением поль-
зовался Шёнейх, выступивший в 1754 г. в своей книге „Aesthetik
in einer Nuss oder Neologisches Wörterbuch" („Эстетика в орехе
или неологический словарь") против языка Галлера, Клопштока и
Виланда.
Вскоре Готтшед получил отпор и в самом Лейпциге. Хотя
в кругу „Bremer Beiträger" (Геллерт, Рабенер и т. д.),
близкому Клопштоку, и не отказывались от тех целей, к ко-
торым стремился Готтшед, здесь благодаря более, тонкому
вкусу и большей теплоте чувства выработали более приемлемые
изобразительные средства, являвшиеся золотой серединой между
напыщенностью и плоскостью. Письма Геллерта отражают
идеал стиля эпохи рококо. Длинные периоды здесь расчленены
и сокращены, непрерывный поток предложений оживляется паран-
тезой, элипсисом, паузой, вопросом, повторением или другими
средствами. В эмоционально насыщенном стиле Геллерта писали
Рабенер и Гермес, Миллер и Софи ля Рош и др.
§ 194. Стремления и надежды швейцарцев оказались мастерски
осуществленными в языке „Мессии" Клопштока, возвышавшем-
ся над наигранной грациозностью рококо, вытеснившей у Геллерта
и поэтов-анакреонтиков былую напыщенность барокко. В „Мессии"
Клопшток, „Гайнбунд*. Лессинг. Геллерт
265
поэт говорит эмоционально насыщенным, окрыленным фантазией,
возвышенным языком; здесь были преодолены геллертерское
почтение к жестким правилам, косная привязанность к традиционным
и затасканным средствам, рационалистическая сухость. От стихов,
в языке которых одновременно воплотились вся полнота души и
нежность чувств, веет дыханием страстного волнения. Слово ста-
новится здесь символом невыразимого. Благодаря Клопштоку
многие своеобразные языковые явления прочно вошли в язык не-
мецкой поэзии. Он указал направление, надолго определившее
прежде всего словотворчество немецких поэтов. Гердер, восхваляя
„языкотворческую" силу Клопштока, подчеркивал, что с него,
„по необходимости считавшего язык своего времени слишком
тесным для себя,., начинается новая эпоха и в языке4*. Клопшток
закрепил в немецкой поэзии „сильные" слова, „ Machtwörter а,
а также благородные, содержательные, эмоционально насыщенные
конструкции в духе швейцарцев, которые он черпал из языковой
сокровищницы минувших веков или создавал сам.
Для языка Клопштока характерно употребление простых гла-
голов; он предпочитает их составным, так как находит их более
действенными: schatten вместо umschatten, fertigen вместо verfer-
tigen, schrecken вместо erschrecken. Иногда он образует спрягае-
мые глаголы от простых существительных (см. § 191): äugelt и т. д.
Клопшток охотно употребляет имена существительные жен-
ского рода на -е: die Weiße, Bläue, Frische, Frühe, Süße, Schöne,
а также имена существительные мужского рода на -er, обозна-
чающие производителя действия: der Allvollender, Donnerer, Zu-
kunftswisser. У него часто встречаются во множественном числе
существительные абстрактного значения: Erbarmungen, Kühlungen,
Vergeltungen, der Sterblichen Bürden.
Нередко он создает довольно длинные сложные слова, которые,
однако, не теряют своей доходчивости: Sphärengesangeston, Bar-
denliedertanz.
Он охотно пользуется сложными словами, состоящими из су-
ществительного с инструментальным или отложительным значением
и причастия: blütenumduftet, flammenverkündend, wahnsinntrunken,
weisheitverlassen, liebeverwundet, glanzbesät, fußbeflügelt. Для его
языка характерно употребление сравнительной степени, не содер-
жащей сравнения: Gleich dem beseelteren schnellen Jauchzen des
Jünglings. Ihr Edleren, ach, es bewächst eure Male schon ernstes
Moos! Wer nannte Dir den kühneren Mann, der zuerst am Mäste
Segel erhob? К особенностям его поэтического языка относятся
также сложные слова, образованные из наречия и причастия:
schnellherschmetternd, sanftleuchtend, stillanbetend, bangzerrungen
и обороты тина Anbetung flammen, Rache funkeln, Durst lechzen •
. Сложные глаголы с entgegen до 1740 г. встречаются только
в группе глаголов движения (entgegengehen, -laufen). В тот период
266 4. От начала XVII до начала XX е.
пиэтисты первые употребили их для обозначения готовности
к психическим восприятиям. У Клопштока мы часто встречаемся
с аналогичным употреблением: entgegenjauchzen, entgegenlächeln,
sich entgegensehnen.
Излюбленными словами Клопштока были empfindungsvoll, brün-
stig, zärtlich, eisern (эпитет ко всему, связанному с войной), se-
raphisch, ätherisch, hingegossen, seelenvoll, entzückungsvoll, in einen
Anblick verloren, Wehmut, donnern, jauchzen, jubilieren и т. д.
Слово heilig благодаря Клопштоку стало любимым словом совре-
менного ему поэтического языка.
Со времени Клопштока „архаический самобытный и вырази-
тельный язык Лютера" вновь начинает оказывать влияние на
немецкий поэтический язык; он становится „тем источником моло-
дости, из которого черпали самые блестящие умы нашей нации; тем
самым они освежали свое представление о сущности языка и
стиля и вливали в свою речь новую жизнь. Бодмер, Клопшток,
Виланд, Лессинг, Гаман, Гердер, Гёте — все вкусили от трапезы,
обретенной ими в немецких произведениях Лютера" (К. Бурдах).
Хотя Клопшток и оказывал сильное влияние на поэтов Гайн-
бунда, на молодого Гёте и молодого Шиллера, однако известное
значение имело и то противодействие, которое должен был вызвать
его язык.
Лессинг в своем кристально чистом энергичном языке не по-
шел по стопам Клопштока; его язык продолжил лучшие достижения
эпохи просветительства. Язык Лессинга был воплощением языко-
вого мастерства этой эпохи, хотя из-за своих крайне индивидуаль-
ных особенностей („höchst persönliche Eigenart") он в дальнейшем
не мог служить образцом. Для Лессинга характерны ясно выра-
женная объективность, остроумная антитеза, оживленный диа-
лог с вопросами и восклицаниями. Вместе с тем Виланд, от-
вергая пафос Клопштока, которому он вначале следовал, создал
языковую форму, отличавшуюся небывалыми дотоле в Германии
живостью, изяществом и свежестью. Истории немецкого языка
следует отдать должное языку Виланда за его покоряющую силу
и антифранцузское влияние.
§ 195. Ни благородная, ясная, однако слишком рассудочная
проза Лессинга, ни изящный язык Виланда, ни мягкая, при всей
его страстности, языковая манера Клопштока не могли вдохновить
молодое поколение, которое выросло в бурные годы Семилетней
войны. С бурей в душе оно жадно воспринимало все стремления,
которые в новую эпоху должны были порвать со старыми тради-
циями и привести к новому жизненному устройству. Благодаря
течению „Бури и натиска" 70-х и 80-х гг. XVIII в., этому „мощ-
ному, но благотворному потрясению традиций искусства и языка",
молодое поколение создало в борьбе с прошлым и его традициями
язык страсти, горячо отвергавший в своем революционном бун-
Шиллер и Гёте
267
тарстве все грамматические нормы, а также изысканные формы
литературы предшествующей эпохи. Здесь допускались незакон-
ченные предложения, могущие быть продолженными лишь позднее.
Служебные слова вроде артикля опускались или употреблялись
в сокращенной форме, как в диалекте или в аффектированной
возбужденной речи. Возгласы и проклятия, часто нагромождаемые
друг на друга, прерывали обрывки фраз. Ясности изложения не
придавалось никакого значения. Всюду преобладала аффектирован-
ная лексика. В поисках слов, эквивалентных сильным чувствам, при-
бегали к выразительным народным словам. В иных случаях про-
бивал себе дорогу диалект, довершая контраст к унаследованному
поэтическому языку. В первой редакции „Геца" Гёте пользовался
настоящим франкфуртским диалектом: Bett er вместо Betten; gessen *
вместо gegessen; gangen вместо gegangen; nit вместо nicht; Schnup-
pen вместо Schnupfen; wo stickst du? вместо wo steckst du? и т. д.
Отдельные слова и члены предложения соединялись друг с дру-
гом самым неожиданным образом: Gegen Frankfurt liegt ein Ding
über, heißt Sachsenhausen (см. § 114, 5). Язык поэтов „Бури и
натискаtt был, конечно, явлением преходящим, обусловленным
своей эпохой; он имел лишь косвенное значение для дальнейшего
развития немецкого поэтического языка.
§ 196. Двум представителям „Бури и натиска" удалось пре-
одолеть „Gewaltsamkeiten" в языке своих юношеских произведений
и выработать речь, небывалую еще в Германии по благозвучности
и плавности. Ориентируясь на лучшие памятники немецкого поэти-
ческого языка, они творили новое в духе идеалов, навеяцных
классическим искусством древней Греции. Мы чтим Гёте и
Шиллера как великих классиков немецкой национальной ли-
тературы; языковая самобытность их творений служит нам образ-
дом. Благородная умеренность и ясность, глубина и теплота чувств,
смелость мысли сливаются в их зрелых произведениях. воедино
благодаря совершенству выразительных языковых средств. Здесь
устранено все насильственное и неупорядоченное в отборе лек-
сики, словообразовании и строе предложения; они как части од-
ного целого закономерно сливаются воедино.
Постараемся выделить некоторые явления в языке Шиллера и
Гёте; они, конечно, не характеризуют в целом величественную
картину языка немецких классиков, но впоследствии, однако,
оказывают сильное влияние: сошлемся, например, на использование
причастия настоящего времени в сложных словах и сращениях,
стимулированное, в частности, фоссовским переводом Одиссеи
(1781). И раньше, например у Клопштока, это явление отнюдь
не было чем-то неслыханным, однако у Шиллера в „Дон Карлосе"
«его еще нет: fernabdonnernd, tieferschütternd („Ифигения"), allbe-
zwingend, schönheitliebend („Фауст"), die himmelumwandelnde Sonne,
die hoch wallenden Gassen, die dunkelnachtenden Schwingen („Mec-
268
4. От начала XVII до начала XX в.
синская невеста"), wellenatmend, silberprangend, schlangenwandelnd,
armausbreitend, händereichend; аналогично: nachtbedeckt, neidge-
troffen. Классики вообще охотно использовали в своем языке
сложные слова. По утверждению Бехагеля, на 2200 простых слов
в „Oaycte" приходится около 1200 сложных.
Под влиянием Фосса, подражавшего античному словоупотре-
блению, Гёте охотно ставит после существительного прилагатель-
ное с дублирующим артиклем: die Tränen, die unendlichen; des
Glücks, des langerflehten („Ифигения").
Часто у Гёте встречается своеобразное употребление лже-
наречия, в действительности равноценного прилагательному, ко-
торое оно определяет: ein fröhlich selbstbewußtes Leben („Ифиге-
*ния"), kein geistig unbestimmtes Bild (Tacco). У Шиллера и Гёте
наречие и прилагательное часто сливаются воедино; с подобным
явлением мы сталкиваемся также у Клопштока; „Дон Карлосу"
Шиллера оно еще чуждо; на 1000 первых стихов из „Орлеанской
девы" и „Мессинской невесты" попадается по десятку примеров.
С тех пор это явление прочно закрепляется в поэзии: des grau-
samstummen Grams (Сид), ein verderblich niegehemmter Streit (Пла-.
тен), von einer schweigsam holden Maid (Г. Келлер), ein phantastisch
wahrheitsloses Schauspiel, unzeitig giftigen Schnees (Стефан Георге).
Кроме того, у Гёте — иногда и до него — встречаются сложные
слова, в которых первый глагольный элемент указывает, что де-
лает второй: Glitzertand, Lächelmund, Flatterhaare („Фауст").
§ 197. В пониманий искусства поэты-романтики расходились
с классиками, поскольку истинно поэтическим им представлялось
не ясное и гармоническое, а таинственно-колеблющееся, не „соз-
данное для вечности, а возникающее и преходящее". Эта пози-
ция романтиков получила свое отражение и в их языке, резко
отличавшемся от языка классиков.
„В эмоционально насыщенном языке романтиков рождаются
новые гармонические звуки, похожие на пение далекой пастушьей
свирели или тихой скрипки; подобно тому как в напоенной аро-
матами летней ночи вспыхивают блуждающие огоньки, так и
в звуках, словах и рифмах что-то скользит и мерцает".
Если для языка классиков характерен уравновешенный и гар-
монический строй предложения, помогающий создать в художест-
венном и логическом плане нечто законченное, то своеобразие
стиля романтиков отчасти состоит в предпочтении коротких пред-
ложений, „по которым содержание описываемого распределяется
так, что точка в конце предложения не означает завершения —
это лишь искусственный перерыв, навязанная читателю пауза, не
ослабляющая, а усиливающая напряжение".
Романтики проявили исключительное пристрастие к таинствен-
ным, мрачным, возбуждающим тоску словам^Особую роль играют
у них слова типа Geheimnis, Wunder, Räfsel, Verhängnis, unbe-
Языковые тенденции XIX в.
269
schreiblich wunderbar, geisterhaft, Waldeinsamkeit, часть которых
создана ими самими (см. § 148, 6). Девизом романтиков является
„голубой цветок" Новалиса (1802). В этих словах их привлекает
не ясное смысловое содержание (так же как и в построении
предложения они стремятся не к ясности), а неопределенность и
неуловимое значение музыкального благозвучия.
„Как? Разве нельзя думать тонами, а музицировать словами и
мыслями?"—читаем мы в „Verkehrte Welt" („Перевернутом мире")
Тика. Поэтому романтики неизбежно должны были выступить
против языковой правильности в защиту Sprachfülle, против твердо
установленного словоупотребления, за фактор неопределенности,
за аномалию, двойственность и неологизмы.
§ 198. В последующие десятилетия XIX в. представители
Молодой Германии (мы не говорим о таких мастерах языка,
какими были Платен и Рюккерт) и в языковом отношении проти-
вопоставляли себя литературной традиции классиков и романтиков,
стараясь в значительной мере приблизиться к бытовому языку.
Отход от призрачно-расплывчатого, присущего романтике, и пово-
рот к живой действительности, а также к идеологическим и поли-
тическим требованиям, обусловленным этой действительностью, при-
дали их языку легкость, плавность, живость, реалистичность. Часто
перед нами бьющий на минутный успех стиль остроумничающего
журналиста. Вообще говоря, XIX в. был мало благоприятен для изы-
сканной языковой формы. Ей в равной мере противоречили быстрый
темп'жизни, растущее значение газет, а также массовое производ-
ство. Однако в поэтическом реализме Шторма, Готфрида
Келлера, К. Ф. Мейера и др. немецкий обработанный язык возвы-
шается до благородных творений, примыкающих к лучшим образ-
цам прошлого. Бесцветности и пошлости, а также будничности,
которые были присущи языку 70-х гг. XIX в,, например языку
Гейбеля или так называемого „профессорского романа", импрес-
сионизм и экспрессионизм, а также другие литературные
течения и отдельные поэты — среди них Ф. Ницше и Стефан
Георге — в конце 80-х гг. XIX в. противопоставили новые,
в каждом отдельном случае совсем не похожие одно на другое
стремления к художественным, полным значения и совершенно
необычным языковым выразительным средствам. В настоящее
время уже не только у одиночек письменный язык своей образ-
ностью и реалистичностью отличается от хотя и ясного, но бесцвет-
ного и избегающего поэтических приемов „Papierdeutsch", который
до этого был весьма популярен в Германии.
§ 199. К рассмотренному здесь периоду в истории немецкого языка отно-
сится развитие науки о немецком языке; выйдя за рамки наставнической
и нормализаторской деятельности грамматистов XVI—XVIII вв. (значение кото-
рой для укрепления общего немецкого языка, однако, нельзя недооценивать),
она занимается изучением его становления и развития. Своим предшественником
эта наука может считать К). Г. Шоттеля (см. § 166). Но только на заре XIX в.,
270
4. От начала XVII до начала XX в.
когда в эпоху романтизма под влиянием Гердера проявилось все усиливавшееся
стремление к историческому изучению всех культурных ценностей, оказалось
возможным создать ,германистику" как науку в полном смысле этого слова.
В лице братьев Якова и Вильгельма Гримм она чтит своих создате-
лей. „Немецкая грамматика" („Deutsche Grammatik") Якова Гримма (т. 1—4Г
1819—1837 гг.) является тем грандиозным трудом, на основе которого смогло
подняться все здание науки о немецком языке; этот труд наряду с „Немецким
словарем" („Deutsches Wörterbuch", 1852 и ел.) обоих братьев, правда и теперь
еще незаконченным, по сей день является незаменимым оружием германистики.
БИБЛИОГРАФИ Я
Часть I
Введение
Общие работы
Deutsche Philologie im Aufriß, изд. W. Stammler, т. I, 1952; т. II, 1954.
E. Schwarz, Deutsche und germanische Philologie (Studienführer), 1951.
F. Stroh, Handbuch der germanischen Philologie, 1952.
Немецкий язык и его история
О. Ве haghel, Die deutsche Sprache, изд. 11, 1954.
J. van Dam, Handbuch der deutschen Sprache, изд. 3, 1950.
I
J. Grimm, Deutsche Grammatik, т. I—IV, 1870—1898. ,
H. Paul, Deutsche Grammatik, т. I—V, 1916—1920.
H. Paul, Kurze deutsche Grammatik (составлена H. S t о 11 e на основе пяти-
томной грамматики Г. Пауля), 1949.
W. Wilmanns, Deutsche Grammatik, т. I—III, 1899—1911.
О. Behaghel, Deutsche Syntax, т. I—IV, 1923—1932.
G. Karstien, Historische deutsche Grammatik, т. I, 1939.
H. Wunderlich u. H. Reis, Der deutsche Satzbau, изд.3,т. I—II, 1924—1925.
II
A. Schirmer, Deutsche Wortkunde, изд. 2, 1946.
К. О. Erdmann, Die Bedeutung des Wortes, изд. 3, 1922.
A. Waag, Bedeutungsentwicklung unseres Wortschatzes, изд. 5, 1925.
E. W e 11 a n d e r, Studien zum Bedeutungswandel im Deutschen, т. I—III, Uppsala,
1917 и ел.
F. Seiler, Die Entwicklung der deutschen Kultur im Spiegel des deutschen
Lehnworts, изд. 3, 1913 и ел.
A. Bach, Deutsche Namenkunde, т. I—II, 1943—1953.
E. Schwarz, Deutsche Namenforschung, 1949.
W. Henzen, Deutsche Wortbildung, 1947.
F. Kluge, Abriß der deutschen Wortbildungslehre, изд. 2, 1925.
F. Dornseiff, Der deutsche Wortschatz nach Sachgruppen, изд. 3, 1943.
F. Stroh u. F. Maurer, Deutsche Wortgeschichte, т. I—II, 1943.
F. T. Wood, Word Formation in German, Charlottesville, University of Virgi-
nia, 1948.
J. und W. Grimm, Deutsches Wörterbuch, т. I и ел.
M. Heyne, Deutsches Wörterbuch, т. I—III, изд. 2, 1905—1906.
H. Paul, Deutsches Wörterbuch, изд. 4 (подготовлено К. Euling), 1935.
Trübners Deutsches Wörterbuch, hrsg. v. G. Götze, 1939 и ел.
272
Библиография
F. L. Weigand, Deutsches Wörterbuch, изд. 5, ред.Н. Hirt,т. I—II, 1909и ел.
F. Kluge, Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache, изд. 16, 1953.
H. Hirt, Etymologie der neuhochdeutschen Sprache, изд. 2, 1921.
III
A. Bach, Deutsche Mundartforschung, изд. 2, 1952.
Deutscher Sprachatlas, обработан F. Wrede, вып. 1и ел., 1926 и ел.
W. Mitzka, Deutsche Mundarten, 1942.
W. Mitzka, Handbuch zum deutschen Sprachatlas, 1952.
E. Schwarz, Die deutschen Mundarten, 1950.
K. Wagner, Deutsche Sprachlandschaften, 1927.
O. Weise, Unsere Mundarten, изд. 2, 1919.
Немецкая диалектография. Сб. статей, русск. перев., 1955.
B. М. Жирмунский, Немецкая диалектология, 1956.
IV
О. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928.
S. Feist, Die deutsche Sprache, изд. 2, 1933.
Th. Frings, Grundlegung einer Geschichte der deutschen Sprache, изд. 2, 1948.
H. Hirt, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 2, 1925.
H. Moser, Deutsche Sprachgeschichte, 1950.
E. R о о t h, Huvuddragen av det tyska sprakets historia, Lund, 1938.
H. Tonnelat, Histoire de la langue allemande, 1927.
R. Priebsch and W. E. С о 11 e n s о n, The German Language, 1939.
В. M. Жирмунский, История немецкого языка, 1956.
М. М. Г у х м а н, От языка немецкой народности к немецкому национальному
языку, ч. I, 1955.
W. Henzen, Schriftsprache und Mundarten, изд. 2, 1954.
A. So ein, Schriftsprache und Dialekte im Deutschen, 1888.
Индоевропейские языки
К. Brugmann u. В. Delbrück, Grundriß der vergleichenden Grammatik der
indogermanischen Sprachen, т. I—V, 1893—1916.
К. В rugmann, Kurze vergleichende Grammatik der indogermanischen Spra-
chen, 1933.
K. Brugmann, Die Syntax des einfachen Satzes im Indogermanischen, 1925.
M. Ebert, Reallexikon der Vorgeschichte, т. 1—15, 1924—1932.
H. Hirt, Indogermanische Grammatik, т. I—V, 1921—1929.
H. Krähe, Indogermanische Sprachwissenschaft, 1943 (Sammlung Göschen).
—„— Sprachverwandtschaft im alten Europa, 1951.
—„— Sprache und Vorzeit, 1954.
J. KuryJowicz, Les etudes indo-europeennes, 1938.
W. P. Lehmann, Proto-indo-european Phonology, 1952.
А. Мейе, Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков,
русск. перев., 1938.
W. Рог zig, Die Gliederung des Indogermanischen Sprachgebiets, 1954.
O. Schrade r—A. N e h r i n g, Reallexikon der indogermanischen Altertumskunde,
изд. 2, 1917 и ел.
J. S с h r i j n e n, Einführung in das Studium der indogermanischen Sprachwissen-
schaft, 1921.
J. Schmidt, Die Verwandtschaftsverhältnisse der indogermanischen Sprachen, 1872.
F. Specht, Die „indogermanische" Sprachwissenschaft von Junggrammatikern bis
zum I. Weltkrieg, „Lexis", т. I, 1948, стр. 229 и ел.
А. Walde, Vergleichendes Wörterbuch der indogermanischen Sprachen, изд.
J. Pokorny, т. I—III, 1927—1932.
Библиография
273
Германские языки среди других индоевропейских языков
Н. Krähe, Germanisch und Illyrisch, „Germanen und Indogermanen", т. II,
1935, стр. 565 и ел.
G. Neckel, Germanen und Kelten, 1929.
J. Pokorny, „Zeitschrift für celtische Philologie", т. 20, 1936, стр. 505 и ел.
G. Devot о, Germanisch-Lateinisch und Germanisch-Oskisch-Umbrisch, »Germa-
nen und Indogermanen", т. II, 1935, стр. 533 и ел.
Н. Hirt, Handbuch des Urgermanischen, ч. 1—3, 1931 и ел., т. I, стр. 13, т. II,,
стр. 171 и ел.
С. К а г s t i е n, Italo-Germanisches, „Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung",
т. 65, 1938, стр. 145 и ел.
Германцы и общегерманские языковые
особенности
R. Bethge и др., Laut- und Formenlehre der altgermanischen Dialekte.., ред,
F. Dieter, т. I, II, 1898—1900.
R. С. Во er, Oorgermaansch Handboek, изд. 2, 1924.
В. Delbrück, Germanische Syntax, т. 1—5, 1910—1919.
H. Güntert, Ursprung der Germanen, 1934.
H. Hirt} Handbuch des Urgermanischen, ч. 1—3, 1931 и ел.
J. Hoops, Reallexikon der germanischen Altertumskunde, т. 1—4, 1911—1919.
Т. E. Karsten, Die Germanen, 1928 (Pauls Grundriß der germanischen Philo-
logie, IX).
F. Kauffmann, Deutsche Altertumskunde, т. 1—2, 1913, 1923.
F. Kluge, Urgermanisch, изд. 1913.
H. Krähe, Germanische Sprachwissenschaft, т. I—II, 1943.
Р. Kretschmer, „Glotta", 30, 1930, стр. 186 и ел.
Р. Kretschmer, „Zs. f. v. Sp. F.«, 69, 1948, стр. 1 и ел.
А. Мейе, Характерные особенности германской группы языков; русск. пе-
рев., 1952.
А. Noreen, Abriß der urgermanischen Lautlehre, 1894.
Э. Прокош, Сравнительная грамматика германских языков, русск. перев., 1954,
Е. Sprockhoff, Zur Entstehung der Germanen, Germanen und Indogermanen,
т. I, стр. 255 и ел.
W. S t r e i t b e r g, V. Michels, M. H. J e 11 i n e k, Die Erforschung der indoger-
manischen Sprachen, II, 2. Germanisch, 1936.
W. Streitberg, Urgermanische Grammatik, 1896, нов. изд. 1943.
A. Torp, H. Falk, Wortschatz der germanischen Spracheinheit* изд. 4, 1909.
M. Schönfeld, Wörterbuch der altgermanischen Personen- und Völkernamen.
Nach der Überlieferung des klassischen Altertums bearbeitet, 1911.
Связи древних германских языков сдругими
языками
V. Brendel, Substrater og Laan i Romansk og Germansk, Kebenhavn, 1917.
J. Bruch, Der Einfluß der germanischen Sprachen auf das Vulgärlatein, 1913.
E. Gamillscheg, Romania Germanica, 1934 и ел.
Th. Frings, Germania Romana, 1932.
E. Ulrex, De Germ. Elementen in de Romaan Talen, 1907.
V. Kiparsky, Die gemeinslavischen Lehnwörter aus dem Germanischen, Hel-
sinki, 1934.
A. Stender-Petersen, Slawisch-germanische Lehnwörter künde, 1927.
B. Col linder, Die urgermanischen Lehnwörter im Finnischen, 1941.
Т. E. Karsten, Finnar och Germaner, Helsingfors, 1943,
18 История немецкого языка
274
Библиография
Отдельные вопросы сравнительной грамматики
германских языков
Н. Abrahams, Etudes phonetique sur les tendances evolutives des occlusives
germaniques, 1949.
R. С. Во er, Over den samenhang der klankverschuwingen in de germaansche
dialecten, 1915.
R. С. Во er, Die germanische und die hochdeutsche Lautverschiebung, 1917.
H. Brinkmann, Der lautliche Vorgang der germanischen und der deutschen
Lautverschiebung, „Aren, f. v. Ph.", 5, 1941, стр. 10 и ел., 77 и ел.
J. Fourquet, Les mutations consonantiques du Germanique. Essai de position
des problemes, Paris, 1948.
N. Heine rtz, Eine Lautverschiebungstheorie, 1925 (Lunds Universitets arsskrifts,
Ny Följd. Avd. 1, Vol. XX).
Т. E. Karsten, Zur Erklärung der Germanischen Lautverschiebung („Mem. de
la Soc. neophil. de Helsingfors", VII, 1924).
P. Kretschmer, Die Urgeschichte der Germanen und die germanische Laut-
verschiebung, „Wiener prähistorische Zeitschrift", XIX, 1932.
J. К ur у io wiez, Le sens des mutations consonantiques, „Lingua", I, 1.
P. L e s s i a k, Beiträge zur Geschichte des deutschen Konsonantismus, 1933.
W. S. Russer, De germaansche Klankverschuiving, 1930.
A. Schmitt, Media, Tenuis und Aspirata, „Teuthonista", VII, 1930—1931.
A. Schmitt, Zur germanischen und hochdeutschen Lautverschiebung, „Zeit-
schrift für Phonetik und allgemeine Sprachwissenschaft", 1949, тетр. 1, 2.
V. Pisani, Zur Chronologie der germanischen Lautverschiebung, „Sprache", I,
1936-1942.
W. T w a d e 11, The inner Chronology of Germanic Consonant Shift, Д E. G.
Ph.", XXXVIII, 1939, стр. 337—359.
L. Zabrocki, Usilnienie i lenieja w jfzykach indoeuropejskich i w ugrofinskim, 1951.
Обширную библиографию исследований, посвященных передвижению согласных,
доведенную до 1947 г., содержит названная выше работа Абрагамса.
См. также обзор литературы в книге Э. П р о к о ш а, Сравнительная грам-
матика германских языков, русск. перевод, Москва, 1954 (особенно при-
мечания).
R. Не ntг ich, Das Vernersche Gesetz in den heutigen Mundarten, „PBB", 43,
стр. 185 и ел.; 45, стр. 300.
R. Hentrich, Das Vernersche Gesetz in der hochdeutschen Umgangssprache,
„GRM", IX, 1921, № 7—8.
H. Schröder, Das Vernersche Gesetz im heutigen Deutsch, „PBBa, 43, стр.
352 и ел. #
К. Verner, Eine Ausnahme der ersten Lautverschiebung, „Zs. f. v. Sp.F.% 23,
1876, стр. 97—130.
W. Bennet, The Earliest Germanic Umlauts and the Gothic Migrations, „Lan-
guage", т. 28, № 3, 1952.
J. KuryJowicz, Problems of Germanic Quantity and Metre, ВРТУ, 10, 1950.
J. Kuryiöwicz, The Germanic Vowel System, ВРТУ, 11, 1952.
J. KuryJowicz, Germanski system samogloskovy Spraw, PAU, 52, 1951.
A. Schmitt, Untersuchungen zur allgemeinen Akzentlehre, 1924.
E. S i e v e r s, Altgermanische Metrik, 1893.
H. Collitz, Das schwache Präteritum und seine Vorgeschichte, 1912.
O. v. Friesen, Om det svaga preteritum i Germanska sprak, Uppsala und
Leipzig, 1925.
Fr. van G о e t s e m, Das System der starken Verba und die Periodisierung im
älteren Germanischen, 1956.
L. L. Ha mm er ich, Die Grundlage der Erklärung des germanischen schwa-
chen Präteritums, „Bulletin du cercle linguistique de Copenhague", VI,
1941, стр. 24—40.
Библиография
275
Chr. R о g g е, Die Entstehung des schwachen Präteritums im Germanischen...,
„PBB", 50, 1927, стр. 221 и ел.
E. Wessen, Zur Geschichte der germanischen n-Deklination (Диссертация),
Uppsala, 1914.
Группировка германских племен и классификация
германских языков
Н. Arntz, Urgermanisch, Gotisch und Nordisch, „Germanische Philologie", 1934.
O. Bremer, Ethnographie der germanischen Stämme, изд. 2, 1900.
H. Brinkmann, Zur Erforschung des Frühgermanischen, „ZfMaf.", 1952.
R. Drögereit, Sachsen und Angelsachsen, „Niederdeutsche Jahrbücher",
т. 21, 1949, стр. 1—62.
Th. Frings, Germania Romana, 1932.
Th. Frings, Grundlegung einer Geschichte der deutschen Sprache, 1948.
—-»— Die Stellung der Niederlande im Aufbau des Germanischen, 1944.
R. Löwe, Die ethnische und sprachliche Gliederung der Germanen, 1899.
F. Maurer, Nordgermanen und Alemannen, изд. 3, Bern u. München, 1951.
F. Maurer, Die „Westgermanischen" Spracheinheiten und das Merovingerreich,
„Lexis", I, 1948.
R. Much, Deutsche Stammeskunde, изд. 3, 1920.
H. Neckel, Die Verwandtschaft der germanischen Völker untereinander „PBB%
1927.
L. Schmidt, Geschichte der deutschen Stämme bis zum Ausgang der Völker-
wanderung т. 1—2, 1904—1918.
E. Schwarz, Goten, Nordgermanen, Angelsachsen, Bern u. München, 1951.
E. Schwarz, Probleme und Aufgaben der germanischen Stammeskunde. „GRM*,
1955, тетр. 2.
F. Wrede, Ingwäonisch und Westgermanisch, „ZfdMaa.", 1924.
Отдельные древнегерма некие языки (кроме немецкого)
Н. Andersen, Oldnordisk Gramm., изд. 2, Kopenhagen, 1946.
G. Bergman, A Short History of the Swedish Language, translated... by
F. P. Magoun, jr. and H. Kökeritz, Stockholm, 1947.
C. В о г с h 1 i n g, Die nordischen Sprachen in ihrer germanischen Eigenart, »Zur
Kenntnis des Nordens", Nansische Universität, Hamburg, 1940, стр. 5 и ел.
J. Br0ndum-Nielsen, Gammeldansk Gramm., Kopenhagen, 1928,
E. V. Gordon, An Introduction to Old North, Oxford, 1927.
S. Gutenbrunne r, Historische Laut- und Formenlehre des Altisländischen, 195L
E. H e 11 q u i s t, Svensk etymologisk Ordbok, изд. 2, т. I—II, 1939.
А. H e u s 1 e r, Ausländisches Elementarbuch, изд. 3, 1933.
F. Holthausen, Vergleichendes und etymologisches Wörterbuch des Altwest-
nordischen, 1948.
A. Johannesson, Grammatik der urnordischen Runeninschriften, 1933.
A.Johannesson, Isländisches etymologisches Wörterbuch, вып. I, Bern, 195L
R. I versen, Normn Gramm., изд. 2, Oslo, 1928.
A. Noreen, Altnordische Grammatik, I, Altisländische und altnorwegische
Grammatik, изд. 4, 1923.
II, Altschwedische und altgutnische Grammatik, 1904.
A. Noreen, Geschichte der nordischen Sprachen, besonders in altnordischer Zeit,
изд. 3, 1913.
Ordbog over det Danske Sprog, Kopenhagen, 1918 и ел.
F. Ranke, Altnordisches Elementarbuch, 1937 (Sammlung Göschen),
D. A. Seip, En Uten Norsk Spräkhistorie, изд. 10—11, Oslo, 1946. .
P. Skautrup, Det Danske Sprogs Historie, Kopenhagen, 1944.
M. И. Стеблин-Каменский, История скандинавских языков, 1952.
18*
276
Библиография
М. И. Стеблин-Каменский, Древнеисландский язык, 1955.
Svenska Akademiens Ordbok, Lund, 1898 и ел.
Э. Вессен, Скандинавские языки, русск. перевод, 1949.
Е. Wessen, Svensk Spräkhistoria, изд. 3, Stockholm, 1945.
W. Braune, Gotische Grammatik, изд. 11, 1941.
S. Feist, Etymologisches Wörterbuch der gotischen Sprache, изд. 3, 1939,
M. H. Jellinek, Geschichte der gotischen Sprache, 1926.
E. Kieckers, Handbuch der vergleichenden gotischen Grammatik, 1928.
H. Krähe, Historische Laut- und Formenlehre des Gotischen, 1948.
W. Krause, Handbuch des Gotischen, 1953.
F. Mosse, Manuel de la langue gothique, 1942.
O. Priese, Deutsch-gotisches Wörterbuch, изд. 3, 1933.
F. L. Stamm und M. Heyne, Ulfilas, изд. 13—14, 1920.
W. Streitberg, Diegotische Bibel, изд. 3, 1950.
W. Streitberg, Gotisches Elementarbuch, изд. 5—6, 1920.
J. В о s w о r t h — Т. N. T о 11 e r, An Anglo-Saxon Dictionary, Oxford, 1882—1922*
W. L. van Helten, Altostfriesische Grammatik, 1890.
W. H e u s 1 e r, Altfriesisches Elementarbuch, 1903.
F. Holthausen, Altfriesisches Wörterbuch, 1925.
F. Holthausen, Altenglisches etymologisches Wörterbuch, 1934.
F. Holthausen, Altsächsisches Elementarbuch, изд. 2, 1921.
E. v. Riehthofen, Altfriesisches Wörterbuch, 1840.
E. Sievers, Angelsächsische Grammatik, изд. Brunner, 1942.
Th. Siebsr Geschichte der friesischen Sprache, PGr., изд. 2, I, 1901, стр. 1152
и ел«
W. W. Skeat, Etymological Dictionary of the English Language, изд. IV, 1910.
А. И. Смирницкий, Древнеанглийский язык, 1955.
А. И. Смирницкий, Хрестоматия по истории английского языка, 1953.
W. Stell er, Abriß der altfriesischen Grammatik, 1928.
G. Walter, Der Wortschatz des Altfriesischen, 1911.
Th. Frings, Germania Romana, 1932, стр. 32 и ел.
Соотношение „западногерманских" диалектов
Th. Frings, Die Stellung der Niederlande im Aufbau des Germanischen, 1944,
Приложение.
Th. Frings, Y. Niessen, Zur Geographie und Geschichte von Ostern.
С Karstien, Germanische Sprachen, в Hofstaetter und Peters Sachwörterbuch
der Deutschkunde, II, 1930, стр. 1128.
G. G. Kloeke, в Niederdeutsche Studien. Festschrift für Borchling, 1932, стр.
338—366.
A. Lasch, „N.M.", 40, 1939, стр. 241, 387.
F. Maurer, Zur Geschichte der Nasalierung vor Reibelaut, в Volkskundliche
Ernte, H. Hepding dargebr., 1938, стр. 164 и ел.
H. Naumann, Die neue Perspektive, в „Dt. Viertelj.-Sehr.% III, 1925, стр. 642.
A. Pfalz, Grundsätzliches zur Mundartforschung, 1925.
A. Pfalz, „Teuthonista", III, стр. 170 и ел.
E. Rooth, Saxonica, Lund, 1949, стр. 28 и ел.
Samstag, Mittwoch im Westgermanischen, Л. F.", 45, 1927.
O. Springer, German and West-Germanic, „Germanic Review", 16, 1941,
стр. 3—20.
J. de Vries, »Tijdschrift voor Ndl. Taal- en Letterkunde", 56, 1937, стр. 297 и ел.
F. Wrede, Ingwäonisch und Westgermanisch, „ZfdMaa.", 1924, стр. 270 и ел.
F. Wrede, „Teuthonista", III, стр. 19.
Библиография
277
Древнегерманская литература
G. Baesecke, Vor- und Frühgeschichte des deutschen Schrifttums, 194Q.
S. Co 1 Hand er, Der Parallelismus im Heliand (Диссертация), Lund, 1912.
G. Ehrismann, Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mit-
telalters. I. Die althochdeutsche Literatur, 1918.
K. Heinzel, Über den Stil der altgermanischen Poesie, 1875.
A. Heusler, Altgermanische Dichtung, изд. 2, 1943.
О. Hoffmann, Reimformeln im Westgermanischen (Диссертация), Freiburg
(Br.), 1955.
F. Kluge, Deutsche Sprachgeschichte, изд. 2, § 26, 1925.
W. Krause, Die Kenning als typische Stilfigur der germanischen und keltischen
Dichtersprache, 1930.
H. Marquardt, Die altenglischen Kenningar, 1938.
R. Meissner, Die Kenningar der Skalden, 1921.
R. M. Meyer, Die altgermanische Poesie.., 1889.
W. Mohr, Kenningstudien (Диссертация)ДиЬи^еп, 1934.
W. Paetzel, Die Variation in der altgermanischen Alliterationspoesie, 1913.
J. W e i s w e i 1 e г, в Dt. Wg., I, стр. 76 и ел.
См. также А. J. Р о г t е n g е n, De Oudgerm. Dichtertaal in haar ethno-
logisch verband (Диссертация), Leiden, 1915.
Часть II
История немецкого языка
к § 54
W. Brückner, Die Sprache der Langobarden, 1895.
W. Brückner, Von den Schicksalen der germanischen Sprachen auf dem Bo-
den des alten römischen Reichs, „GRMa, 12, 1924, стр. 4 и ел., 68 и ел.
Th. Frings, Germania romana, 1932.
Th. Frings u. W. v. Wartburg, Französisch und Fränkisch, „Zs. f. r. Ph.a,
57, 1937, стр. 193; 58, 1938, стр. 542 и ел.; 59, 1937, стр. 257 и ел,;
62, 1942, стр. 68 и ел.; 63, 1943, стр. 174 и ел.
E. Gamillscheg, Romania germanica, т. I и ел., 1934 и ел.
d'Abois de J u b а i n v i 11 е, Etudes sur la langue des Francs а * l'epoque
merovingienne, Paris, 1900.
G. Kisch, Siebenbürgen im Lichte der Sprache, 1929.
F. Petri, Germanisches Volkserbe in Wallonien und Nordfrankreich; Die fränki-
sche Landnahme... und die Bildung der westlichen Sprachgrenze, 1936.
F. Petri, Zur Erforschung der deutsch-französischen Sprachgrenze, „Rhein. Vier-
telj.-Bl.a, 1, 1931, стр. 2 и ел.
W. Reinhart, El elemento germanico en la lengua espanola, „Revista de Filo-
logia espanola", 30, 1946, стр. 295 и ел.
F. Steinbach, Studien zur westdeutschen Stammes- und Volksgeschichte, 1926.
Sartorius v. Waltershausen, Die Germanisierung der Rhaeto-Romanen in
der Schweiz, 1900.
J. War 1 and, Bild und Bildung der germanisch-romanischen Sprachgrenze in
Belgien, в Album Verdeyen, стр. 387—398.
W. v. Wartburg, Umfang und Bedeutung der germanischen Siedlung in Nord-
gallien, 1950.
W. v. Wartburg, Der Einfluß der germanischen Sprache auf den französischen
Wortschatz, „Arch. f. Kg.", XX, 1930.
W. v. Wartburg, Die Ausgliederüng der romanischen Sprachräume, „Zs. f. r.
Ph.% 56, 1936, стр. 1 и ел.
W. v. Wartburg, Die Entstehung der romanischen Völker, 1939.
278
Библиография
Остальное см. Dahlmann-Waitz, Quellenkunde zur deutschen Geschichte,
изд. 9, 1931.
к § 55—57
H. Brinkmann, Der lautliche Vorgang der germanischen und hochdeutschen
Lautverschiebung, „Arch. f. v. Ph.tt, 5, 1941, стр. 10 и ел., 77 и ел.
R. Bruch, Die Lautverschiebung beiden Westfranken, „ZfMaf.«, 1955, тетр. 3.
J. Fourquet, Les mutations consonantiques du Germanique. Essai de position
des problemes, Paris, Л 948.
Th. Frings, Rheinische Sprachgeschichte, 1922.
Th. Frings, Grundlegung einer Geschichte der deutschen Sprache, 1948.
W. Mitzka, Die althochdeutsche Lautverschiebung und der ungleiche fränkische
Anteil, „ZfdA«, 83, 1951, стр. 107 и ел.
W. Mitzka, Das Langobardische und die althochdeutsche Dialektgeographie,
„ZfMaa.«, 20, 1952, стр. 1 и ел.
W. Mitzka, Alter der hochdeutschen Lautverschiebung, в Erbe der Vergan-
genheit. Festschr. f. K. Helm, 1951, стр. 63 и ел.
W. Mitzka, в „Dt. Ph.e, вып. 4, стр. 655.
W. Mitzka, в „Wirkendes Wort", II, 1951, стр. 65.
E. О e h m a n n, Die' innere Chronologie der althochdeutschen Tenuis-Verschiebung,
„Academiae Scient. Fennicae«, 30, 1934, № 15.
Th. Steche, Zeit und Ursprung der hochdeutschen Lautverschiebung, „ZfdPh.«,
62, 1937, тетр. 1.
Более старую литературу см. О. В е h а g h е 1, Geschichte der deutschen Sprache,
изд. 5, 1928.
к § 58
G. Baeseke, Fulda und die altsächsischen Bibelepen, „Nd. Mitteil.e, 4, 1948,
стр. 5 и ел.
A. Bretschneider, Die Heliandheimat und ihre sprachgeschichtliche Ent-
wicklung, 1934.
E. Drögereit, Werden und der Heliand. Studien zur Kulturgeschichte der
Abtei Werden.., 1951.
Th. Frings, Germania Romana, 1932, стр. 3 и ел., 214 и ел.
W. Forste, Otfrids literarisches Verhältnis zum Heliand, „Nd. Jb.«, 71, стр. 40—67.
П. Geffcken, Der Wortschatz des Heliand und seine Bedeutung für die Hei-
matfrage (Диссертация), Marburg, 1912.
Gennrich, Die Entstehung des sächsischen Stammes, »Forschung und
Fortschritt«, 25, 1949, стр. 49 и ел.
F. Holthausen, Altsächsisches Elementarbuch, изд. 2, 1921, стр. 18 и ел.
W. Krogmann, Die Heimatfrage des Heliand im Lichte des Wortschatzes, 1937.
W. Mitzka, Die Sprache des Heliand und die altsächsische Stammesverfassung,
„Nd. Jb.«, 71, стр. 32—39.
E. Rooth, Saxonica, Beiträge zur niedersächsischen Sprachgeschichte, Lund, 1949,
стр. 23 и ел. и стр. 42.
Е. Rooth, Zum Heliandproblem, Studia Germanica tillägnade E. A. Kock,
Lund, 1934, стр. 289—304.
Edw. Schröder, (jber das •Altsächsische, „Niedersächs. Jb.«, 10, 1933, стр. 5.
H. Sparnaay, Zum Wortschatz des Heliand, „PBB«, 60, 1936, стр. 383.
W. Steinger, Die Sprache des Heliand, „Nd. Jb.«, 51, 1926, стр. 1—54.
L. Wolf, Die Stellung des Altsächsischen, „ZfdA«, 71, 1934, стр. 129.
к § 59
W. Braune, Althochdeutsch und Angelsächsisch, „PBB«, 43, 1918, стр. 361 и ел.
Th. Frings, Grundlegung einer Geschichte der deutschen Sprache, 1948, стр.
1 и ел.
Библиография
279
Е. Gutmacher, Der Wortschatz des althochdeutschen Tatian in seinem Ver-
hältnis zum Altsächsischen, Angelsächsischen und Altfriesischen, „PBB", 39,
1914, стр. 1 и ел., 229 и ел., 571 и ел.
Е. Steiner, Gleichheit und Abweichungen im Wortschatz der althochdeutschen
Bibelglossen und der zusammenhängenden Bibeltexte (Диссертация), Mün-
chen, 1939.
О 60
A. Bach, Flurnamenforschung, 1931.
A. Bach, Die alten Namen der Gemarkungen von Bad Ems und Kemmenau,
„Nass. Annalen", 1924.
A. Bach, Die Siedlungsnamen des Taunusgebiets.., 1927.
H. Beschorner, Handbuch der deutschen Flurnamenliteratur, 1928, продолж.
в „Nachrichtenbl. für Flurnamenkunde", т. I и ел., 1932 и ел.
Th. Frings, Germania Romana, 1932.
H. Höhn, Wege und Ziele der Flurnamenforschung, 1935.
R. Voll mann, Flurnamensammlung, изд. 4, 1926.
L. Weisgerber, Sprachwissenschaftliche Beiträge zur frührheinischen Siedlungs-
und Kulturgeschichte, „Rheinisches Museum", 84, 1935, стр. 289 и ел
к § 61
G. Baesecke, Die deutschen Worte der germanischen Gesetzer„PBB*,59,1935,
стр. 1 и ел.
M. Beck, Die Schweiz im politischen Kräftespiel des merowingischen, karolingi-
schen und ottonischen Reichs, ,Zs. f. d. Geschichte des Oberrheins", 50,
1937, стр. 249—300.
H. Büttner, Christentum und fränkischer Staat in Allemanien und Raetien wäh-
rend des VIII. Jhs., „Zs. f. schweizerische Kirchengeschichte", 43, 1949,
стр. 1 и ел.
к § 63
E. Aufderhaar, Gotische Lehnwörter im Althochdeutschen (Диссертация),
Marburg, 1933.
O. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928, стр.9, 11, 14.
H. Brinkmann, Sprachwandel und Sprachbewegungen in althochdeutscher Zeit,
1931, стр. 6 и ел.
A. Dauzat, L'Article existait-il au 5^e siecle? в Melanges H. F. Müller, 1949.
F. Dornseif f, Die griechischen Wörter im Deutschen, 1950.
Th. Frings, Germania romana, 1932, стр. 207.
J. van Ginneken, „Onze Taaltuin", II, 1934, стр. 289—302. Ср. „Zs. f. r. Ph.",
56, 1936, стр. 483.
E. J а с о b у, Zur Geschichte des Wandels von lat. u>ü im Gallo-Romanischen, 1916.
F. Kluge, Gotische Lehnwörter im Althochdeutschen, „PBB", 35, 1909, стр.
124 и ел.
H. Koppelmann, Romanischer Einfluß auf das Westgermanische, „J. E. G. Ph.%
22, стр. 558.
E. Kranzmayer, Die Namen der Wochentage in den Mundarten von Bayern
und Österreich, 1929.
H. Siegert, Griechisches in der Kirchensprache, 1950.
H. Sneyders de Vogel, jr., Het probleem der germaans-romaanse syntaxis
beinvloeding, „Neophilologus", 32, стр. 145—151.
L. W e i s g e r b e r, Die Spuren der irischen Mission in der Entwicklung der deut-
schen Sprache, „Rhein. Viertelj.-Bll.", 17, 1952, стр. 8 и ел.
280
Библиография
к § 65—86
G. Baesecke, Einführung in das Althochdeutsche, 1918.
G. Baesecke, Das heutige Bild des Althochdeutschen, „ZfdB", XI, 1935,
стр. 78 и ел.
G. Baesecke, Das Althochdeutsche, „Jb. d. dt. Spr.e, 2, 1944, стр. 26 и ел.
G. Baesecke, Vor- und Frühgeschichte des deutschen Schrifttums, I, 1940.
O. Behaghel, Die Syntax des Heliand, 1907.
H. de Boor, Die deutsche Literatur von Karl dem Großen bis zum Beginn der
höfischen Dichtung (770— 1170)=Geschichte der deutschen Literatur von den
Anfängen bis zur Gegenwart von H. de Boor und R. Newald, т. I, 1949.
,W. Braune, Althochdeutsche Grammatik, изд. 6, 1944.
W. Braune, Abriß der althochdeutschen Grammatik, изд. 7, 1943.
H. Brinkmann, Sprachwandel und Sprachbewegungen in althochdeutscher
Zeit, 1931.
G. Ehrismann, Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mit-
telalters. I. Die althochdeutsche Literatur, 1918.
К. O. Erdmann, Untersuchungen über Syntax der Sprache Otfrids, 1874—1876.
E. Förstemann, Altdeutsches Namenbuch, т. 1—2, изд. 2—3, 1900—1916.
J. Franck, Altfränkische Grammatik, 1909.
J. H. Gallee, Altsächsische Grammatik, ч. 1, изд. 2, 1910.
E. G. Graff, Althochdeutscher Sprachschatz.., т. I —VI, 1834—1846.
F. Holthausen, Altsächsisches Elementarbuch, изд. 2, 1921.
M. Hucko, Bildung der Substantiva durch Ableitung und Zusammensetzung im
Altsächsischen (Диссертация), Straßburg, 1904.
E. Karg-Gasierstädt, Th. Frings, Althochdeutsches Wörterbuch, вып.
1—6, 1952—1955.
О. Schade, Altdeutsches Wörterbuch, изд. 2, 1872—1882.
J. Schatz, Althochdeutsche Grammatik, 1927.
J. Schatz, Altbayrische Grammatik, 1907.
W. Schlüter, Untersuchungen zur Geschichte der altsächsischen Sprache,
I, 1892.
H. Schneider, Heldendichtung, Geistlichendichtung, Ritterdichtung, изд. 2,1943.
H. Schneider, Geschichte der deutschen Dichtung nach ihren Epochen dar-
gestellt, т. 1, 1949.
J. Schwietering, Die deutsche Dichtung des Mittelalters, 1940. •
E. H. Sehrt, Vollständiges Wörterbuch zum Heliand und zur altsächsischer
Genesis 1925
J. W. T о m p s о n, The Mediaeval Library, Chicago, 1939.
L. Wolf, Das deutsche Schrifttum bis zum Ausgang des Mittelalters, 1941.
к § 65
R. Kötzschke u. W. Ebert, Geschichte der ostdeutschen Kolonisation, 1937.
к § 66, 3
О. Behaghel, Deutsche Syntax, т. И, стр. 256 и ел.
Е. С. Н i n s d а 1 е, Über die Wiedergabe des lateinischen Futurums bei den alt-
hochdeutschen Obersetzern (Диссертация), Göttingen, 1897.
к § 66, 5
Р. Jäger, Der Artikel gebrauch im althochdeutschen Isidor, „ZfdPh.", 47, 1918,
стр. 305.
к § 66, 6a
С. Biener, Untergegangene althochdeutsche Wörter, „PBB", 63, 1939, стр. 119
и ел., 67, 1943, стр. 56 и ел.
Библиография
281
Н. de В о о г, Zum althochdeutschen Wortschatz auf dem Gebiet der Weissagung,
„PBB% 67, 1943, стр. 65—109.
О. Schenk, Zum Wortschatz des Keronischen Glossars (Диссертация), Heidel-
berg, 1912.
J. Weis weil er, в Dt. Wg., I, стр. 100, 105 и ел.
H. Wesche, Das Heidentum in der althochdeutschen Sprache. I. Die Kultstätte
(Диссертация), Göttingen, 1932.
H. Wesche, Beitrag zur Geschichte des deutschen Heidentums (Priesterschaft
und Gottesdienst), „PBB", 61, 1937, стр. 1 и ел.
H. Wesche, Der althochdeutsche Wortschatz im Gebiet des Zaubers und der
Weissagung, 1940.
к § 66, 66
Ackeren, Die althochdeutschen Bezeichnungen der Septem peccata criminalia...
(Диссертация), Greifsw., 1904.
E. Alanne, Die deutsche Weinbauterminologie in althochdeutscher und mittel-
hochdeutscher Zeit, Helsinki, 1950.
E. Au mann, Tugend und Laster im Althochdeutschen, »PBBa, 63, 1939,
стр. 143 и ел.
W. Вор p, Die Geschichte des Wortes Tugend (Диссертация), Heidelberg, 1932.
G. Ehrismann, Die Wörter für Herr im Althochdeutschen, „ZfdW", VII,
1905—1906, стр. 173—202.
К. F. Freudenthal, Arnulfingisch-karolingische Rechtswörter. Eine Studie in
der juristischen Terminologie der ältesten germanischen Dialekte, Göte-
borg, 1949.
K. G u n t e r m a n n, ... Termini für Gott, Christus und den Teufel und ihre Um-
gebung in der geistlichen Epik der Westgermanen (Диссертация), Kiel, 1910.
H. Hess, Ausdrücke des Wirtschaftslebens im Althochdeutschen (Диссертация),
Jena, 1940.
E. К a r g-G asters frä dt, Ehre und Ruhm im Althochdeutschen, „PBB", 70, 1948,
стр. 308 и ел.
R. v. Kienle, Zum Begriffsbezirk Strafe (Buße, Brüche, Wette), „WuS", XVI,
1934, стр. 67—80.
H. Kusch, Minna im Althochdeutschen, „PBB", 72, 1950, стр. 265—267.
A. L i n d q v i s t, Studien über Wortbildung und Wortwahl im Althochdeutschen,
«PBB«, 60, 1936, стр. 24 и ел.
E. L u t z e, Die germanischen Übersetzungen von pneuma und Spiritus (Диссерта-
ция), Bonn, 1950.
E. Maschke, Studien zu Waffennamen der althochdeutschen Glossen, „ZfdPh.",
51, 1926, стр. 137 и ел.
J. Rohr, Die Gefäße in den althochdeutschen Glossen (Диссертация), Greif sw., 1909.
H. R u p p, Leid und Sünde im Heliand und in Otfrieds Evangelienbuch (Диссер-
тация), Freiburg (Br.), 1949.
M. P. Steiner, Gleichheit und Abweichungen im Wortschatz der althochdeut-
schen Bibelglossen und der zusammenhängenden Bibeltexte (Диссертаций).
München, 1939.
J. Trier, Der deutsche Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes, 1, Heidelberg,
1931.
J. Trier, Die Idee der Klugheit in ihrer sprachlicher Entfaltung, „ZfDe, 46,
1932, стр. 625 и ел.
A. W а а g, Die Bezeichnungen des Geistlichen im Althochdeutschen und Altnor-
dischen, „Teuthonista", VIII, 1931, стр. 1—54.
Р. W a h m a n n, Gnade. Der althochdeutsche Wortschatz im Bereich der Gnade,
Gunst und Liebe, 1937.
E. F. Warfelmann, Die althochdeutschen Bezeichnungen für die Gefühle der
Lust und Unlust (Диссертация), Greifsw., 1906.
282
Библиография
К. Weissgräber, Der Bedeutungswandel des Praet. pres. kann vom Urger-
manisch-Gotischen bis zum Althochdeutschen (Диссертация), Königsberg,
1929.
J. W e i s w e i 1 e r, Bedeutungsgeschichte, Linguistik und Philologie. Geschichte
des althochdeutschen Wortes euua, в Stand, u. Aufg. d. Sprachwissenschaft.
Festschr. W. Streitberg, 1924.
J. W e i s w e i 1 e r, Beitrag zur Bedeutungsentwicklung der germanischen Wörter
für sittliche Begriffe, J. F.", 41, 1923, стр. 13 и ел., 304 и ел.
J. We i s w e i 1 e r, Buße. Bedeutungsgeschichtliche Beiträge zur Kultur- und Geistes-
geschichte, 1930.
к §67
С. В о г с h 1 i n g, Die Friesen und der skandinavische Norden, „Utjeften fen d3
Fryske Akademy", № 1, Assen, 1939, стр. 56 и ел.
J. Löfstedt, Zum Sekundärumlaut von germanischen a im Bayrischen (Диссер-
тация), Lund, 1944.
H. Penzel, Umlaut und Secondary Umlaut in OHG, „Language", 25, 1949,
стр. 223—240.
E. W a d s t e i n, Friesische Lehnwörter im Nordischen, в Skrifter utgifna af K. Hu-
manistiska Vetenskaps-Samfundet i Uppsala, 21, Uppsala — Leipzig, 1921.
E. W a d s t e i n, On the Relations between Scandinavians and Frisians in Early Times.
University of London, University College, 1933.
к § 68
H. Ammann, „ZfMaf.", 18, 1942, стр. 171 и ел.
A. Dove, Studien zur Vorgeschichte des deutschen Volksnamens, 1916.
A. Götze, „Geistige Arbeit«, X, № 6.
A. Götze, Ist das Wort deutsch in Frankreich entstanden? „Roman. Forsch.",
56, 1942, стр. 144.
W. H e s s 1 e r, Die Anfänge des deutschen Nationalgefühls in der ostfränkischen
Geschichtschreibung des 9. Jahrhunderts (Диссертация), Halle, 1943.
W. Krogmann, Deutsch, eine wortgeschichtliche Untersuchung, 1936.
E. Lerch, Das Wort deutsch, 1942.
F. Neu mann, Wie entstand das Wort deutsch?, „ZfdB", 16, 1940, стр. 201 и ел.
F. Specht, „ZfdA«, 78, № 3—4.
F. Vi gen er, Bezeichnungen für Volk und Land der Deutschen vom 10. bis
zum 13. Jahrhundert, 1901.
K. Vogt her r, Die Geschichte des Wortes deutsch von Luther bis zur Auf-
klärung (Диссертация), Berlin, 1937.
L. Weisgerber, Theudisk, der deutsche Volksname und die westliche Sprach-
grenze, 1940.
L. Weis gerb er, Die geschichtliche Stellung des Wortes deutsch, »Rhein.
Viertelj.-Bl.a, 12, 1942, стр. 1 и ел.
L. Weisgerber, Deutsch und Welsch, 1944.
L. Weisgerber, Der Sinn des Wortes deutsch, 1949.
L. Weisgerber, Amiens und die Thoediska lingua, „Rhein. Viertelj.-Bl.u,
14, 1949, стр. 233.
к §70
Относительно слова keusch см. Th. Frings und G. Müller в Erbe der
Vergangenheit. Festschrift für K. Helm, 1951.
W. Kaspers, „PBB", 67, 1945, стр. 151—154.
W. M e у e r-L ü b k e, Einführung in das Studium der romanischen Sprachwissen-
schaft, изд. 3, 1920.
H. Schuchardt, Der Vokalismus des Vulgärlateins, т. 1—3, 1866 и ел.
Библиография
283
к §71
W. Betz, Der Einfluß des Lateins auf den althochdeutschen Sprachschatz.
I. Der Abrogans, 1936.
W. Betz, Latein-Althochdeutsch. Die Lehnbildungen der althochdeutschen Bene-
dektinerregel, 1949.
W. Franz, Die lateinisch-romanische Elemente in der althochdeutschen Sprache,
1884.
Th. Frings, Antike und Christentum an der Wiege der deutschen Sprache, 1949.
Ph. Heck, Obersetzungsprobleme im frühen Mittelalter, 1931.
A. L i n d q v i s t, Studien über Wortbildung und Wortwahl im Althochdeutschen,
„PBB", 60, 1936, стр. 1 и ел.
к §73
Н. Brinkmann, Verwandlung und Dauer. Otfrids Endreimdichtung und ihr
geschichtlicher Zusammenhang, „Wirkendes Wort", 2, 1951, стр. 1—15.
К. О. Erdmann, Untersuchungen über die Syntax der Sprache Otfrids, 1876.
M. H. J e 11 i n e k, Otfrids grammatische und metrische Bemerkungen, в
К. Zwierzina zum 29. 3. 1924, 1924.
P. R. Kolbe, Die Variation bei Otfrid, „PBB", 38, 1912, стр. 1 и ел.
H. Müller, Die Variation in der altgermanischen, althochdeutschen und mittel-
hochdeutschen Dichtung (Диссертация), Leipzig, 1938.
U. Pretzel, Frühgeschichte des deutschen Reims, 1941.
С Soeteman, Untersuchungen zur Übersetzungstechnik Otfrids von Weißen-
burg (Диссертация), Groningen, 1939.
O. Springer, Otfrid von Weißenburg: Barbarismus et Soloecismus. Studies in
the Mediaevel Theory and Practice of Translation, „Symposion", 1947 (Mai).
W. S t a m m 1 e r, Die Anfänge weltlicher Dichtung in der deutschen Sprache,
„ZfdPh.", 70, 1948—1949, стр. 10 и ел.
E. Steinmeyer und E. Sievers, Die althochdeutschen Glossen, т. 1—5,
1879—1922.
к §74
H. Arntz, Handbuch der Runenkunde, 1935.
H. Arntz und H. Z e i s s, Die einheimischen Runendenkmäler des Festlandes,
1939.
H. Arntz, Die Runenschrift, ihre Geschichte und ihre Denkmäler, 1938.
H. Arntz, Bibliographie der Runenkunde, 1937.
G. Baesecke, Der deutsche Abrogans und die Herkunft des deutschen
Schrifttums, 1930.
G. Baesecke, Althochdeutsche Literatur, „Reallex. d. dt. Lit.e, I, 1925 и ел.,
стр. 25 и ел.
G. Ehrismann, Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mit-
telalters. I. Die althochdeutsche Literatur, 1918.
E. Henrici, Sprachmischung in älterer Dichtung Deutschlands, 1913.
P. Hoffmann, Die Mischprosa Notkers des Deutschen, 1910.
G. Jaffe, Geschichte der Runenforschung, J937.
E. Steinmeyer und E. Sievers, Die althochdeutschen Glossen, т. 1—5,
1879—1922.
к §75
Gertr. Müller, Die althochdeutschen Partikelkomposita, „PBB", 70, 1948,
стр. 332 и ел.
H. Rosen, OHG Prepositional Compounds in Relation to Their Latin Originals
(Диссертация), Philadelphia, 1934.
к§77
G. Baesecke, Der Vocabularius Sancti Galli in der angelsächsischen Mission,
1933.
284
Библиография
W. Braune, Althochdeutsch und Angelsächsisch, „PBB", 43, 1918, стр. 361.
J. Hashagen, Der Einfluß der angelsächsischen Kultur auf das deutsche Mit-
telalter, „GRM", 20, № 1/2.
G. H ü b e n e r, England und die Gesittungsgrundlage der europäischen Früh-
geschichte, 1930.
W. Levison, England and the Continent in the 8th Century, Oxford,- 1946.
E. Lüginbühl, Die altdeutsche Kirchensprache. Programm St. Gallen, 1936.
R. P e t s с h, Die Aufnahme des Christentums in Deutschland in Spiegel der alt-
deutschen Sprache, „Dt. Volkstum", 17, 1935, стр. 460 и ел.
к §79
G. Baesecke, Die karlische Renaissance und das deutsche Schrifttum, „D.VJr.S.",
23, 1949, стр. 143—216.
К. Mtillenhoff und W. Seh er er, Denkmäler deutscher Poesie und Prosa
aus dem 8—12 Jahrhundert, изд. 3, 1892, стр. XIV и ел.
к § 80
G. Baesecke, Das Hildebrandslied. Eine geschichtliche Einleitung für Laien mit
Bildern der Hs., althochdeutschen und neuhochdeutschen Texten, 1945.
B. Bischoff, Die südostdeutschen Schreibstuben und Bibliotheken in der Karo-
lingerzeit, 1940.
E. Rooth, Saxonica, Lund, 1949, стр. 11 (относительно языка песни о Гильде-
бранте).
F. Wrede, Fuldisch und Hochfränkisch, „ZfdA", 1892, стр.* 135 и ел.
к §83
R. Eucken, Geschichte der philosophischen Terminologie, 1879.
J. Kelle, Die philosophischen Kunstausdrücke in Notkers Werken, „ Abh. d. Bayer.
Akad. d. Wiss. Philos.-Philol. Kl.", 18, 1886, стр. 1 и ел.
J. Kelle, Die rhetorischen Kunstausdrücke.., там же, 21, 1899, стр. 447 и ел.
к §85
М. v. Kienle. Der Schicksalsbegriff im Althochdeutschen, „WuS", 15, 1933,
стр. 81 и ел.
к §87—112
G. F. Benecke, W. Müller und F. Z а r n с k e, Mittelhochdeutsches Wörterbuch,
т. 1—3, 1854—1866.
S. Beyschlag, Die Metrik der mittelhochdeutschen Blütezeit in Grundzügen,
1950.
G. Ehrismann, Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mit-
telalters, II и ел., 1922 и ел.
G. Eis, Laut- und Formenlehre des Mittelhochdeutschen, 1950.
G. Frank, Fränkische Grammatik, 1878.
R. Heinz el, Geschichte der niederfränkischen Geschäftssprache, 1874.
A. Jolivet et F. Mosse, Manuel de l'Allemand du Moyen-Age des origines
au 14-e siecle, Paris, 1942.
M. Lexer, Mittelhochdeutsches Handwörterbuch, т. 1—3, 1872—1878 (нов.
изд. 1913).
M. Lexer, Mittelhochdeutsches Taschenwörterbuch, изд. 23, 1943.
О. Mausser, Mittelhochdeutsche Grammatik, ч. 1—2, 1932.
V. Michels, Mittelhochdeutsches Elementarbuch, изд. 3—4, 1921.
W. Mitzka, Die Ostbewegung der deutschen Sprache, „ZfMaf.tt, 19, 1944,
стр. 81 и ел.
Библиография
285
Н. Paul, Mittelhochdeutsche Grammatik, изд. 13, Mit Syntax von O. Behaghel,
1939.
H. Paul, Mittelhochdeutsche Grammatik, изд. 16, ред. L. E. Schmitt, 1953.
A. Senn, An Introduction to Middle High German, New York, 1937,
J. Schwietering, Die deutsche Dichtung des Mittelalters, 1940.
K. W e i n h о 1 d, Mittelhochdeutsche Grammatik, изд. 2,1883.
К. W e i n h о 1 d, Alemannische Grammatik, 1863.
K. Wein hold, Bayerische Grammatik, 1867.
G. К о r 1 ё n, Die mittelniederdeutschen Texte des XIII. Jahrhunderts. Beiträge
zur Quellenkunde und Grammatik des Frühmittelniederdeutschen, Lund, 1945.
A. Lasch, Mittelniederdeutsche Grammatik, 1914.
A. Lasch, Vom Werden und Wesen des Mittelniederdeutschen, „Nd. Jb.e, 51,
1925, стр. 55—76.
A. Lasch und C. Borchling, Mittelniederdeutsches Handwörterbuch, вып. 1
и ел., 1928 и ел.
А. Lübben, Mittelniederdeutsches Handwörterbuch, 1888.
К. Schiller und A. Lübben, Mittelniederdeutsches Wörterbuch, т. 1—6,
1875-1881.
J. Franck, Mittelniederländische Grammatik, изд. 2, 1910.
A. van Loey, Mndl. Spraakkunst, I. Vormleer, Antwerpen, 1948.
G. S. Overdiep, Vormleer van het Mndl. der 13. eeuw, Antwerpen, 1946.
L. D. Petit, Bibliographie der mndl. Tall- en Letterkunde, ч. 1—3, 1888—1925.
F. A. Stoett, Mndl. Spraakkunst, Syntaxis, изд. 3, 's-Gravenhage, 1923.
J. V e r d a m, Mittelniederländisches Handwörterbuch, 's-Gravenhage, 1911.
E. Verwijs en J. V er dam, Mndl. Wb., т. 1—9, 's-Gravenhage, 1885 и ел.
к §87
Th. Frings, Sprache und Siedlung im mitteldeutschen Osten, 1932.
W. Mitzka, Grundzüge der nordostdeutschen Sprachgeschichte, 1937.
W. Jungandreas, Zur Geschichte der schlesischen Mundart im Mittelalter,
1937.
к§88
K. Bischoff, Zur Sprache des Sachsenspiegels von Eike von Repgow, „ZfMaf.",
19, 1943—1944, стр. 1—80.
К. Bischoff, Elbostfälische Studien, 1954.
B. Вое seh, Untersuchungen zur alemannischen Urkundensprache des 13. Jahr-
hunderts, Bern, 1946.
G. Eis, Studien zur althochdeutschen Fachprosa, 1951.
G. Eis, Die mittelhochdeutsche Prosa als Gegenstand der germanistischen For-
schung, „F. u. F.", 24, 1948, стр. 82 и ел.
К. Gleiszner undTh. Frings, Zur Urkundensprache des 13. Jahrhunderts.
Auf Grund des Corpus der altdeutschen Originalurkunden von Fr. Wil-
helm, „ZfMaf.% 17, 1941, стр. 1—157. Продолжение см. R. Klappen-
bach, „PBB", 67, 1944, стр. 155—216, 326—356.
H. Grundmann, Die Frauen und die Literatur im Mittelalter. Ein Beitrag zur
Frage nach der Entstehung des Schrifttums in der Volkssprache, „Arch.
f.Kg.a, 26, 1935, стр. 129 и ел.
Sven Lide, Das Lautsystem der niederdeutschen Kirchensprache Hamburgs im
14. Jahrhundert (Диссертация), Uppsala, 1922.
F. Merkel, Das Aufkommen der deutschen Sprache in den städtischen Kanzleien
des ausgehenden Mittelalters, 1930.
L. E. Schmitt, Die sprachschöpferische Leistung der deutschen Stadt im Mit-
telalter, „PBB", 66, 1942, стр. 196 и ел.
286
' Библиография
W. Stammler, Von mittelalterlicher deutscher Prosa. Rechenschaft und Auf-
gabe, „Journal of English and Germanic Philology", 48, 1949, стр. 15—44.
M. Vancsa, Das erste Auftreten der deutschen Sprache in den Urkunden, 1895.
F. Wilhelm, Zur Geschichte des Schrifttums in Deutschland bis zum Ausgang
des 13. Jahrhunderts. 4. I. Von der Ausbreitung der deutschen Sprache im
Schriftverkehr und ihren Gründen, 1920.
F. Wilhelm, Corpus der altdeutschen Originalurkunden bis zum Jahre 1300,
вып. 1 и ел., 1929 и ел.
К. Zeumer, „Neues Archiv...", 28, 1903, стр. 48 и ел.-
к § 89, 1
А. Mayer, Zum Alter des Überganges von sk > seh, „PBB", 53, стр. 286.
к § 89, 2
A. W. А г о n, Die „progressiven" Formen im Mittelhochdeutschen und Frühneu-
hochdeutschen (Диссертация), New York University, 1913.
O. Behaghel, Deutsche Syntax, т. 2, стр. 250 и ел.
G. О. С u г m е, Development of the Progressive Form in Germanic, „Publ. of the
Modern Language Association of America", 28, 1913, стр. 159 и ел.
J. H о 1 m b e r g, Zur Geschichte der periphrastischen Verbindung des Verbum
substantivum mit dem Partizipium praesenti im Kontinentalgermanischen
(Диссертация), Uppsala, 1916.
M. Kleiner, Zur Entwicklung der Futurumschreibung werden mit dem Infinitiv
Berkeley, California, 1925.
H. Kurrelmeyer, The historical development of the forms of the future
tense in Middle High German (Диссертация), Hopkins University, 1902.
к § 89, 3
W. Henzen, Deutsche Wortbildung, 1947, стр. 141 и ел.
E. Öhmann, Die Diminutiva im Mittelhochdeutschen, „N. M.", 1946, стр. 115 и ел.
A. Polzin, Studien zur Geschichte des Diminutivums im Deutschen, 1901.
F. Wrede, Die Diminutive im Deutschen, „Dt. Dialektgeographie", I, стр. 73
и ел. Ср. замечания Е. Nörrenberg, „Nd.Jb.a, 49, 1923, стр. 35 и ел.
к § 89, 5а
М. Brandt, Beiträge zur neuhochdeutschen Wortforschung (Диссертация), Köln,
1928.
E. Grohne, Die Hausnamen und Hauszeichen, 1912.
Edw. Schröder, Die deutschen Burgennamen, в Deutsche Namenkunde, 1938,
стр. 155 и ел.
к § 89, 56
Н. Adolf, Wortgeschichtliche Studien zum Leib-Seele-Problem. Mittelhochdeut-
sches llp „Leib" und die Bezeichnungen für corpus = Sonderheft V zur
„Zeitschrift für Religionspsychologie", Wien.
G. A h n e r t, Räumliche und zeitliche Verbreitung einiger mittelhochdeutscher
Wörter (Диссертация), Leipzig, 1942.
H. А11 w e у e r, Der Begriff von leit und liden bei Eckhart und Seuse (Диссер-
тация), Freiburg in Br., 1951.
W. Armknecht, Geschichte des Wortes süß. I. (Диссертация), Berlin, 1936.
A. Arnold, Studien über den hohen Mut (Диссертация), Leipzig, 1930.
R. Brodführer, Untersuchungen über die Entwicklung des Begriffes guot in
Verbindung mit Personenbezeichnungen im Minnesang (Диссертация), Leip-
zig, 1917. *
Erna Du ring, Zwlvel (Диссертация), Tübingen, 1944.
Библиография
287
Н. Е m m е 1, Das Verhältnis von ere und triuwe im Nibelungenlied und bei Hart-
mann und Wolfram (Диссертация), Frankfurt, 1936.
O. Gaupp, Zur Geschichte des Wortes rein, 1920.
Elis. H e b e r 1 i n g, Etymologische und philologische Untersuchungen im Anschluß
an einige Tanzwörter Neidharts und seiner Schule (Диссертация), Münster,
1946.
H. H e с к e 1, Das ethische Wortfeld in Wolframs Parzival (Диссертация), Erlangen,
1939.
Maria Hollands, Zur Etymologie und Bedeutungsgeschichte einiger alter
Tanz Wörter (Диссертация), Münster, 1948.
M. Isbasescu, Minne und Liebe. Ein Beitrag zur Begriffsdeutung und Termino-
logie des Minnesangs, 1940.
M. Jacobson, Die Farben in der mittelhochdeutschen Dichtung der Blütezeit,
1915.
K. Kienzl, Kiusche, „ZfdPh.*, XVIII, стр. 447 и ел.
К. Korn, Studien über vröude und trüren bei mittelhochdeutschen Dichtern
(Диссертация), Leipzig, 1932.
W. Kotzenberg, Man, vrouwe, junevrouwe, 1908.
H. Kuhn, Minne oder reht, „St. z.dt. Ph.a, стр. 29—37.
H. Kunisch, в Dt. Wg., I, стр. 211 и ел.
A. Leitzmann, Lexikalische Probleme in der frühmittelhochdeutschen geistli-
chen Dichtung, Berlin, 1942 = „ Abhdl. d. Preuß. Akad. Wiss.% 1941, Ph.-Hist.
Kl., № 18.
E. Ludwig, Wip und vrouwe... in der Lyrik des 12. und 13. Jahrhunderts (Дис-
сертация), Tübingen, 1938.
F. Maurer, Leid. Studien zur Bedeutungs- und Problemgeschichte, besonders in
den großen Epen der staufischen Zeit, Bern und München, 1951.
F. Maurer, Rechte Minne bei Heinrich von Veldeke, „Herrigs Archiv Jg.a, 102,
т. 187, 1950, стр. 1-9.
H. Messer, Wort und Begriff edeliu sele bei Meister Eckehart (Диссертация),
Greif sw., 1923.
А. M о r e t, Qu'est-ce que la Minne? Contribution a l'etude de la terminologie et
de la mentalite courtoises, „Etudes Germaniques", 4, 1949.
Th. S с h а r m a n n, Studien über die scelde... (Диссертация), Würzburg, Г935.
Irma Schauber, Zur Entwicklung des Minnebegriffs vor Walther (Диссертация),
Freiburg in Br., 1945.
F. Scheideweiler, Kunst und list, „ZfdA", 78,1941. тетр. 1/2—Шос, „ZfdA\
78, 1941, стр. 184—234.
Р. Schmidt, Die Entwicklung der Begriffe Minne und Liebe im deutschen
Minnesang bis Walther, „ZfdPh.", 46, 1941, стр. 137 и ел.
G. Schwarz, Arebeit bei mittelhochdeutschen Dichtern, 1938.
L. Seibold, Studien über die huote, 1932.
W. Stammler, Ideenwandel in der Sprache und Dichtung des Mittelalters
(tugent, wisheit, tumpheit, kluocheit), „D.V.Jr.S.", II, 1924, стр. 765 и ел.
R. Strümpell, Gebrauch und Bedeutung von scelde, s&lic... (Диссертация), Leipzig,
1917.
J. Trier, Der deutsche Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes, I, Heidelberg, 1931.
J. Trier, Die Idee der Klugheit in ihrer sprachlicher Entfaltung, „ZfdB", 46, 1932.
стр. 625 и ел.
J. Trier, Sprachliche Felder, „ZfdB", VII, 1932, стр. 41 и ел.
J. Trier, Ober die Herkunft einiger Wörter des sittlichen Bereichs, »Studium
Generale", I, 1948, стр. 103 и ел.
F. Vogt, Der Bedeutungswandel des Wortes edel, 1909.
V. Vollmer, Die Begriffe der triuwe und steete in der höfischen Minnedichtung
(Диссертация), Tübingen, 1914.
H. W а 11 r a b e, Bedeutungsgeschichte der Worte liebe, trut, friedel, wine, min-
ncere, senedeere, 1925.
288
Библиография
Р. W е i п а с h t, Zur Geschichte des Begriffs schön im Altdeutschen (Диссертация),
Heidelberg, 1929.
E. Wiessner, в Dt. Wg., I, стр. 106 и ел.
к § 90,1
К. Weinhold, Bayerische Grammatik, 1867.
к § 90,2
К. Bohnenberge г, Die Alemannische Mundart, 1954.
F. Kauffmann, Geschichte der schwäbischen Mundart, 1890.
F. Maurer, Oberrheiner, Schwaben, Südalemannen, 1942.
K. Weinhold, Alemannische Grammatik, 1874.
к § 90,3
A. Bach, Die Werke des Verfassers der Schlacht bei Göllheim, 1930.
R. Heinzel, Geschichte der niederfränkischen Geschäftssprache, 1874.
к § 90,4
W. E b e r t, Th. Frings, Kulturräume und Kulturströmungen im mitteldeutschen
Osten, 1936, т. 1—2.
Th. Frings, Sprache und Siedlung im mitteldeutschen Osten, 1932.
W. Jungandreas, Zur Geschichte der schlesischen Mundart im Mittelalter, 1937.
О. Mausser, Mittelhochdeutsche Grammatik, т. II, 1932.
H. Paul, Mittelhochdeutsche Grammatik, изд. 16, ред. L. В. Schmitt, 1953,
§ 80 и ел.
к§ 91
Th. Frings, Aufbau und Gliederung des Niederdeutschen, „Nd. Mitteil.", 6, 1950,
стр. 28 и ел.
W. Mitzka, Das Niederländisch in Deutschland, Nd. Studien. Festschr. f. С
Borchling, 1932, стр. 207—305.
E. Schwarz, Flämische und mittelfränkische Kolonisation im Osten, в Nd.
Studien, стр. 112—120.
E. Steinmeyer, Über einige Epitheta der mittelhochdeutschen Poesie (klar,
gehiure, kluoc, wert), 1899.
H. Teuchert, Reste der niederländischen Siedelsprache in der Mark Brandenburg,
„PBB", 70, 1948, стр. 435—453.
H. Teuchert, Niederländische Siedlung in Nord- und Mitteldeutschland während
des 12. Jahrhunderts, „F.u.F.", 18, 1942, стр. 305 и ел.
H. Teuchert, Die Sprachreste der niederländischen Siedlungen des 12. Jahrhun-
derts 1944.
E. Wiessner, в Dt. Wg., I, стр. 160.
к § 92
Th. Frings, Das Fremdwort bei H. v. Veldeke, в Miscellanea Academica Bero-
linensia, 1950, стр. 48—88.
L. L. Hammer rieh, Altfranzösische jost, „N. M.% 50, 1949, стр. 49—56.
Р. К a t а r a, Das französische Lehngut in den mittelniederdeutschen Denkmälern
des 13. Jahrhunderts, Melanges Langfors., Helsinki, 1942.
H. Naumann, Deutsche Kultur im Zeitalter des Rittertums в Handb. d. Kul-
turgesch., 1938, Abt. 1, вып. 57 и ел.
H. Naumann, Die ritterliche Kultur der Stauferzeit und der französische Westen,
Von dt. Art in Sprache u. Dichtung, hrsg. v. G. Fricke, т. 2, 1941.
Библиография
289
Е. Öhmann, De Romanska elementen i den medelhögtyska ordskatten в Veten-
skaps-Societeten i Lund Arsbok, 1948, стр. 21—38.
E. Öhmann, Der Modusgebrauch im mittelhochdeutschen und altfranzösischen
Komparativsatz, „N. M.", 51, 1950, стр. 113—116.
E. Öhmann, Die mittelhochdeutsche Lehnprägung nach altfranzösischem Vorbild,
Helsinki, 1951.
E. Öhmann, Romanische Randwörter der mittelhochdeutschen Zeit im Kontinen-
talgermanisch, „ZfMaf.", 20, 1952, ctjx 93—101.
E. Öhmann, Studien über die französischen Worte im Deutschen im 12. und 13.
Jahrhundert (Диссертация), Helsinki, 1918.
E. Öhmann, Der französische Einfluß auf die deutsche Sprache im Mittelalter,
»N.M.-, 32, 1931, стр. 195 и ел.
E. Öhmann, Zur Geschiente des französischen Einflußes auf die deutsche Sprache,
.N.M.«, 38, № 1/2.
H. Pal ander, Der französische Einfluß auf die deutsche Sprache im 12. Jahr-
hundert, „Memoires de la Soc. neo-philol. de Helsingfors", III, 1901,
стр. 77—204.
A. Rosenqvist, Der französische Einfluß auf die mittelhochdeutsche Sprache
in der 1. Hälfte des 14. Jahrhunderts, „Memoires de la Soc. neo-philol. de
Helsingfors", 11, 1932.
A. Rosenqvist, Über Wanderungen romanischer Fremdwörter im Deutschen,
в „Annales Acad. Scient. Fennicae", сер. В: L, Helsinki, 1942, стр. 249.
H. Suolahti, Der französische Einfluß auf die deutsche Sprache im 13. Jahrhun-
dert, „Memoires de la Societe neo-philol. de Helsingfors", VIII, 1929,
стр. 3—310.
к § 93
E. Öhmann, .N.M.*, 34, 1933, стр. 125 и ел.
A. Rosenqvist, Das Verbalsuffix -(i)erer?, в „Annales Acad. Scient. Fennicae",
т. 30, стр. 587 и ел.
Edw. Schröder, Die mittelhochdeutschen Kollektivabstrakta auf-ie, „ZfdA",
75, 1938, стр. 193 и ел.
к § 94
G. Ehrismann, Duzen und Ihrzen im Mittelalter, .ZfdWa, I, стр. 117 и ел.; II,
стр. 118 и ел.; IV, стр. 210 и ел.; V, стр. 127 и ел.
А. Keller, Die Formen der Anrede im Frühneuhochdeutschen „ZfdW", VI, стр. 129.
Krüger, Die Anrede im Mittelniederdeutschen (Диссертация), Greifsw., 1924.
G. I. Metcalf, Forms of Address in German (1500—1800), Washington, Univ.-
Studies, 1938.
к § 97, 2
Holmberg, „PBBa, 61, стр. 116 и ел.
A. Rosenqvist, „PBB", 61, стр. 397 и ел.
А. Rosenqvist, Über Wanderungen romanischer Fremdwörter im Deutscher,
Melanges Längfors., Helsinki, 1942, стр. 251 и ел.
к § 97, 3
J. J. Sa lv er da de Grave, De Franse Woorden in het Nederlands, 1906.
W. Schrader, Studien über das Wort höfisch in der mittelhochdeutschen Dich-
tung (Диссертация), Bonn, 1935.
E. Wiessner, в Dt. Wg., I, стр. 154 и ел.
к § 99
А. Bach, Das Rheinland und die deutsche Literatur des Mittelalters, „ZfdB", 1931,
стр. 473 и ел.
19 История немецкого языка
290
Библиография
к § 100
Е. L i 11 m a n n, Morgenländische Wörter im Deutschen, изд. 2 с приложением отно-
сительно американских слов, 1924.
К. Lokotsch, Etymologie der europäischen Wörter orientalischen Ursprungs, 1927.
VE. Öhmann, Zum sprachlichen Einfluß Italiens auf Deutschland, „N.M.", 40—44.
E. Öhmann, Über den italienischen Einfluß auf die deutsche Sprache, в „Annales.
Acad. Scient. Fennicae", Helsinki, сер. В, стр. 47 и ел.
А. Schaube, Handelgeschichte der romanischen Völker des Mittelmeergebiets
bis zum Ende der Kreuz züge, 1906.
к § 103, 2
J. Bernhart, Die philosophische Mystik des Mittelalters, 1923.
K. Brethauer, Die Sprache Meister Eckharts im Buch der göttlichen Tröstung
(Диссертация), Göttingen, 1931.
E. Dehnhardt, Die Metaphorik der Mystiker M. Eckehart und Tauler in den
Schriften des Rulman Merswin (Диссертация), Marburg, 1940.
R. Fahrner, Wortsinn und Wortschöpfung bei M. Eckehart, 1929.
H. Grundmann, Die geschichtlichen Grundlagen der deutschen Mystik.
„D.V.Jr.S.", XII, 1934, стр. 400.
H. Grundmann, Religiöse Bewegungen im Mittelalter, 1935.
P. Heitz, Zur mystischen Stilkunst H. Seuses (Диссертация), Jena, 1914.
С Hey er, Stilgeschichtliche Studien über H. Seuses Büchlein der ewigen Weis-
heit, „ZfdPh.", 46, 1915, стр. 175 и ел.
С, Kirmsse, Die Terminologie des Mystikers Tauler (Диссертация), Leipzig, 1930.
H. К u n i s с h, Die mittelalterliche Mystik und die deutsche Sprache, в Deutsche
Kultur im Leben der Völker (Mitteilungen der deutschen Akademie der
Wissenschaften), XV, 1940, стр. 25—33.
H. Kunisch, в Dt. Wg., I, стр. 245 и ел.
G. Lüers, Die Sprache der deutschen Mystik des Mittelalters im Werke der
Mechthild von Magdeburg, 1926.
A. Nicklas, Die Terminologie Seuses (Диссертация), Königsberg, 1914.
J. Q u i n t, Die Sprache M. Eckeharts als Ausdruck seiner mystischen Geisteswelt,
„D.V.Jr.S.", VI, 1928, стр. 671—701.
R. Rattke, Die Abstraktbildungen auf -heit bei M. Eckehart (Диссертация),
Jena, 1906.
Th. Schneider, Der intellektuelle'Wortschatz M. Eckeharts, 1935.
R. S t i e r 1 i n g, Studien zu Mechthild von Magdeburg (Диссертация), Göttingen, 1907.
A. Vogt-Ternhorst, Der bildliche Ausdruck in den Predigten J. Taulers, 1920.
E. Z int er, Zur mystischen Stilkunst Mechthilds von Magdeburg (Диссертация),
Jena, 1932.
O. Z i r k e r, Die Bereicherung des deutschen Wortschatzes durch die Mystik, 1923.
к § 103, 3
Matthias von Beheim, изд. R. Bechstein, 1867.
А. E. Berg er, Luther und die neuhochdeutsche Schriftsprache, в Dt. Wg., II,
стр. 37 и ел.
G. С. Boy се, Erfurt Schools and Scholars in the 13th Century, „Speculum", 24,
стр. 1—19.
J.-A. Bizet, La querelle de l'Anonyme de Francfort, „Etudes Germaniques", 3,
1948, тетр. 2/3.
H. Grundmann, Übersetzungsprobleme im Spätmittelalter, „ZfdPh.a, 70,
1947—1948, стр. 113—145.
К. Helm und W. Ziesemer, Die Literatur des deutschen Ritterordens,
Gießen, 1951.
F. Karg, Das literarische Erwachen des deutschen Ostens, 1932.
F. Karg, Syntaktische Studien, 1929, стр. 114 и ел.
Библиография
291
А. Korn, Das rhetorische Element in den Predigten Taulers (Диссертация).
Münster, 1927.
M. A. Lücker, Meister Eckhart und die Devotio moderna, 1951.
H. Neu mann, Problemata Mechthildiana, „ZfdAa, 82, 1948, стр. 143—172.
Edw. Schröder, Die Überlieferung des „Frankfurter" (der Teologia deutsch), 1937..
F. Valli, Zur Verfasserfrage der Königsberger Apostelgeschichte, „Annales Acad«.
Scient. Fennicae", 61, 1947, стр. 1.
E. Valli, Die Übersetzungstechnik des Claus Cranc, Helsinki, 1946.
E. Valli, Beiträge zu Claus Cranc Überseizungstechnik und zu seiner Sprache.,
Helsinki, 1950.
F. W. Wentzlaff —Eggebert, Deutsche Mystik zwischen Mittelalter und'
Neuzeit, Einheit und Wandlung ihrer Erscheinungsformen, изд. 2,1947 (с биб-
лиографией).
W. Zie semer, „AnzfdA", 65, 1951, стр. 94.
W. Zie semer, Die Literatur des Deutschen Ordens in Preußen, 1928.
W. Zie semer, „Reallex. d. dt. Lit.-Gesch. von Merker-Stammler % I, 1927,,
стр. 184 и ел.
W. Zie semer, Studien zur mittelalterlichen Bibelübersetzung, в „Schriften d_
Königsberger Gelehrten Gesellsch.", Geisteswiss. Kl., тетр. 5, 1928„
стр. 367—384.
W. Zie semer, Die Prophetenübersetzung des Claus Cranc, 1930.
W. Zie semer, Eine ostdeutsche Apostelgeschichte des 14. Jahrhunderts, 1927.
к § 104
О. Behaghel, „PBB", 57, 1933, стр. 240.
A.Götze, Die mittelhochdeutsche Schriftsprache, „ZfD'\ 1929, стр. 13 и ел.
(см. библиографию).
J. Grimm, Deutsche Grammatik, изд. 2, I, стр. XII.
W. Henzen, Deutsche Wortbildung, 1947, стр. 48 и ел.
К. Lachmann, Auswahl aus den hochdeutschen Dichtern des 13. Jahrhunderts,
1820, стр. VIII.
к § 105
J. van Dam, Zur Vorgeschichte des höfischen Epos. Lamprecht, Eilhard, Veldeke„
1923.
Th. Frings und G. S с h i e b, H., v. Veldeke. Die Servatius-Bruchstücke und
die Lieder. Grundlegung einer Veldeke-Kritik, 1947.
Th. Frings und G. Schieb, Drei Veldeke-Studien, „Abhdl. d. Dt. Akad. d..
Wiss.«, 1947, № 6.
Th. Frings und G. Schieb, H.,v. Veldeke zwischen Scheide, und Rhein, „PBB%
71, 1949, стр. 1—224.
С. v. К г а u s, Н. v. Veldeke und die mittelhochdeutsche Dichtersprache, 1889 (см_
также J. Franck, „ZfdAa, 26, стр. 104).
C.v.Kraus, Die ursprüngliche Sprachform von Veldekes Eneide, 1908.
K. Zwierzina, „ZfdA", т. 44—45.
к § 106
О. Behaghel, Schriftsprache und Mundart, 1896.
K. Bischoff, Zur Sprache des Sachsenspiegels von Eike von Repgow, „ZfMaf.%
19, 1944, стр. 1 и ел.
G. Cordes, Zur Sprache Eilhards von Oberg. Habilit-Schr., Hamburg, 1939.
E. Popp, Die Sprache Ulrichs von dem Türlin, Reichenberg, 1937.
H. P sil and er, Die niederdeutsche Apokalypse, Uppsala, 1901.
G. Roethe, Die Reimvorreden des Sachsenspiegels, „Abh.d.Kgl.G.% II, 1899„
стр. 8.
E. Roth, „Nd.Jb.", 67—68, 1942, стр. 10 и ел.
E. Roth, Studien zur niederdeutschen Apokalypse, „ZfMaf.", 1955, L
19*
292
Библиография
к § 106, 2
G. Kai ff, Geschiedenis der ndl. Letterkunde, т. 1—7, 1906—1912.
J. Prinsen, Handboek tot de ndl. Letterkundige geschiedenis, 1920.
Van den Vos Reinaerde, hrsg. von J. W. Mull er, изд. 3, Leiden, 1944.
Th. W e e v e r s, The Use of dietsch and deutsch in Middle-Dutch Historical Works
between 1280 and 1450, London, Mediaeval Studies, 3, 1949.
к § 108
Р. Abel, Veraltende Bestandteile des mittelhochdeutschen Wortschatzes (Диссер-
тация), Erlangen, 1903.
H. Mertens, Die Form der deutschen Predigt bei Berthold von Regensburg
(Диссертация), ßonn, 1937.
A. V о r k a m p f f - L a u e, Vom Leben und Vergehen einiger mittelhochdeutscher
Wörter, 1906.
E. W i e s s n e г, в Dt. Wg., I, стр. 178 и ел.
к § 109
Н. Arens, Ulrichs von Lichtenstein „Frauendienst". Untersuchungen über den
höfischen Sprachstil, 1939.
O. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928, стр. 30 и ел.
С. Borctoling, Der Jüngere Titurel und sein Verhältnis zu Wolfram von Eschen-
badb, 1897.
H. Butzmann, Studien zum Sprachstil Konrads von Würzburg (Диссертация),
Göttingen, 1931.
E. R. Curtius, Eine neue Geschichte der mittellateinischen Literatur, „Ro-
manische Forschungen", 60, стр. 617—630.
E. R. Curtius, Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter, Bern, 1948.
G. Ehrismann, Studien über Rudolf von Ems. Beiträge zur Geschichte der
Rhetorik, „SB. d. Heidelberger Akad. d. Wiss. Phil.-Hist. KL", 1919, VIII,
стр. 73.
О. Ehrismann, Untersuchungen über das mittelhochdeutsche Gedicht von der
Minneburg, „PBB", 22, стр. 313 и ел.
E. Faral, Les artes poetiques du 12ieme et du 13ieme siecle, Paris, 1925.
J. de Ghellinck, Litterature latine au moyen-äge, 1939.
J. de Ghellinck, L'essor de la litterature latine au 12e siecle, 1946.
H. Hempel, Der Eingang von Wolfram Parzival, „ZfdА \ 83, 1952, стр. 162—180.
Jt Kunisch, в Dt.Wg., I, стр. 237 и ел.
М. Manitius, Geschichte der lateinischen Literatur des Mittelalters, т. 1—3,
1911—1931.
О. Mordhorst, Egen von Bamberg und die geblümte Rede, 1911.
G. Reissmann, Tilos von Culm Gedicht von sieben Ingesigeln, 1910.
St. Sawicki, Gottfried von Straßburg und die Poetik des Mittelalters, 1932.
D. J. С Z e e m a n, Stilistische Untersuchungen über Rudolf von Ems' Weltchronik..,
Amsterdam, 1927.
к § 111
E. R. Curtius, Das ritterliche Tugendsystem, „D.V.Jr.S.", 21, 1943, №4.
G. Ehrismann, Die Grundlagen des ritterlichen Tugendsystems, „ZfdA", 56,
1919, стр. 137 и ел.
G. Ehrismann, Die Sprache der Kirche und des Rittertums im Mittelalter,
„ZfDa, 1929, стр. 97 и ел.
H Naumann, Der Staufische Ritter, 1936.
H. Naumann und G. Müller, Höfische Kultur, 1929.
H.Naumann, Hartmann von der Aue und Cicero? „D.V.Jr.S.", 23, 1949,
стр. 285—287.
Библиография
29?
Е. Neumann, Der Streit um das ritterliche Tugendsystem, в Erbe der
Vergangenheit. Festschrift f. K. Helm, 1951, стр. 137 и ел. (Относительно
критики Эрисмана Курциусом.)
E. Maurer, Das ritterliche Tugendsystem, „D.V.Jr.S.", 23, 1949, стр. 274—285.
F. M a u г e r, Zum ritterlichen Tuffendsystem, „D.V.Jr.S.", 24, 1950, стр. 526—529.
F. W. Wentzlaff-Eggebert, Ritterliche Lebenslehre und antike Ethik,
„D.V.Jr.S.", 23, 1949, стр. 252—273.
к § 112
Dante Alighieri, Über das Dichten in der Muttersprache. Übers, v. F. Dornseiff
und J. Balogh., 1925.
O. Behaghel, „D.V.Jr.S.", III, 1925, стр. 334.
A. Marigo, Dante Alighieri, De vulgari eloquentia, Florenz, 1938.
F. Pfeiffer, Die Kanzleisprache... Ludwigs von Bayern, „Germania", IX, стр. 159.
E. Wtilcker, „PBB", IV, стр. 4.
к § 113—146
К. v. В ah de r, Grundlagen des neuhochdeutschen Lautsystems. Beiträge zur
Geschichte der deutschen Schriftsprache im 15. und 16. Jahrhundert, 1890.
A. Götze, Frtihneuhochdeutsches Glossar, изд. 2, 1920.
A. Götze, Frühneuhochdeutsches Lesebuch, изд. 3, 1942.
M. H. J e 11 i n e k, Geschichte der neuhochdeutschen Grammatik von den Anfang
gen bis auf Adelung, т. 1—2, 1913 и ел.
J. К ehr ein, Grammatik der deutschen Sprache des 15.—17. Jahrhunderts,-
ч. 1—2, 1863 (пользоваться с осторожностью!)
F. Kluge, Von Luther bis Lessing, изд. 5, 1918.
V. Moser, Grundfragen der frühneuhochdeutschen Forschung, „GRM", XIV, 1926,
стр. 25.
V. Moser, Frühneuhochdeutsche Grammatik, т. I, вып. 1, 2, 3, 1929 и ел.
R. Newald, Probleme der neuhochdeutschen Schriftsprache, „ZfdB\ VIII, 1932,
стр. 177 и ел.
W. Stammler, Sprachgeschichte des 15. und 16. Jahrhunderts, в Vom
Werden d. deutschen Geistes. Festgabe f. Gust. Ehrismann, 1925, стр. 171.
к § 113
G. Ellinger, Geschichte der neulateinischen Literatur Deutschlands im 16. Jahr-
hundert, 1929 и ел.
H. Hadju, Lesen und Schreiben im Spätmittelalter. Pecs-Fünfkirchen, 1931.
J. Luther, Die Reformationsbibliographie und die Geschichte der deutschen
Sprache, 1898.
к § 114, 1
О. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928, стр. 221 (см.
приведенную там библиографию).
А. В i е 1 i n g, Das Prinzip der Interpunktion nebst einer übersichtlichen Darstellung
ihrer Geschichte, 1880.
H. G u m b e 1, Deutsche Sonderrenaissance in deutscher Prosa, 1930, стр. 197 и ел.
(с библиографией).
G. Michaelis, Zur Geschichte der Interpunktion, „Centralorgan f. d. Interessen
d. Realschulwesens", XI, стр. 657.
J. Müller, Quellenschriften zur Geschichte des deutschsprachlichen Unterrichts
bis zur Mitte des 16. Jahrhunderts, 1882, стр. 7, 14, 277.
к § 114, 2
Kl. В о j u n g a, Die Entwicklung der neuhochdeutschen Substantivflexion (Диссер-
тация), Leipzig, 1890.
294
Библиография
-Ц. Gürtler, Zur Geschichte der deutschen -£r-Plurale, bes. im Frühneuhoch-
deutschen, „PBB", 37, стр. 492—543; 38, стр. 67—224.
Tj. *R a u s с h, Zur Geschichte des deutschen Genitivs (Диссертация), Gießen, 1897.
к § 114, 2в
E. Alm, Der Ausgleich des Ablauts im starken Praeteritum der ostmitteldeutschen
Dialekte, I, Uppsala, 1936.
O. S. Granmark, Der Ausgleich des Ablauts im starken Praeteritum- des
rheinfränkischen Schriftdialekts, Lund, 1933.
V. Moser, „Lit.-Bl.u, 1935, стр. 151 и ел.
A v. Sobbe, Die Ausgleichung des Rückumlauts (Диссертация), Heidelberg, 1911.
J. Starck, Studien zur Geschichte des Rückumlauts (Диссертация),Uppsala, 1912.
-E. S t r ö m b e r g, Die Ausgleichung des Ablauts im starken Praeteritum. Mit beson-
derer Rücksicht auf oberdeutsche Sprachdenkmäler des XV./XVI. Jahrhun-
derts (Диссертация), Göteborg, 1907.
!K § 114, 3
JE. E i с h h о 1 z, Die Zusammenbildungen im Mittel- und Neuhochdeutschen (Дис-
сертация), Gießen, 1926.
ж § 114, 4
О. Behaghel, Deutsche Syntax, т. II, стр. 266.
Ю. Behaghel, Von deutscher Wortstellung, „ZfD", 44, 1930, стр. 82.
*C1. Biener, Wie ist die neuhochdeutsche Regel über die Stellung des Verbums
verstanden? „ZfdA", N. F., 47, 1922, стр. 165 и ел.
.В. В о е z i n g е г, Das historische Praesens in der älteren deutschen Sprache, Stan-
ford University, California, 1911.
H. Herchenbach, Das Praesens historicum im Mittelhochdeutschen, 1911.
W. Preuszler, Zur Stellung des Verbs im deutschen Nebensatz, „ZfdPh/, 65,
1940, стр. 18 и ел.
E. Schneider, Die Stellungstypen des finiten Verbs im urgermanischen Haupt-
und Nebensatz (Диссертация), Gießen, 1938.
к § 114, 5
F. W e n z 1 a u, Zwei- und Dreigliedrigkeit in der deutschen Prosa des XIV. und XV.
Jahrhunderts, 1906.
к § 114, 6a
K. v. Bahder, Zur Wortwahl in der frühneuhochdeutschen Schriftsprache, Hei-
delberg, 192o.
к § 114, 66
Пособия для изучения ранненововерхненемецкой
лексики
Erasmus Alberus, Novum dictionarii genus, Frankfurt а. M., 1540.
P. Dasypodius, Dictionarium Latino-germanicum vice versa Germanico-latinum,
Straßburg, 1535.
N. F r i s с h 1 i n, Nomenciator trilinguis graeco-latino-germanicus, Frankfurt а. M.,
1586.
G. Henisch, Teutsche Sprach und Weiszheit, Augsburg, 1616.
J. Melber, Vocabularius praedicantium sive variloquus, Straßburg, 1486.
J. R. Sattler, Teutsche Orthographey und Phraseologey, Basel, 1607.
W. Schönsleder, Promptuarium Germanico-Latinum, Augsburg, 1618.
G. van der Schueren, Teuthonista of Duytschlender, Cleve, 1477, herausg.
v. J. Verdam, 1896.
Библиография
295
к § 115
Н. Au bin, Th. Frings, J. Müller, Kulturströmungen und Kulturprovinzen
in den Rheinlanden, 1926.
A. Bach, Die Nassauische Sprachlandschaft, 1930.
A. Bach, (Wand-) Karte der rheinischen Mundarten, Eschwege, 1931.
K. Bischof f, Zur Sprache des Sachsenspiegels von Eike von Repgow, „ZfMaf.\
19, 1943—1944, стр. 1—80.
E. Christmann, Sprachbewegungen in der Pfalz, 1931.
К. Ноу er, Das Werden des Anhältischen. Von der niedersächsischen Mischspra-
che zur mitteldeutschen Ausgleichssprache, „ZfMaf.", 20, стр. 52.
F. Maurer, Sprachschranken, Sprachräume und SprachbeAvegungen im Hessischen,
„Hessische Blätter für Volkskunde", 28, 1930, стр. 43 и ел.
W. Will, Saarländische Sprachgeschichte, 1932.
к § 116
F. Dornseiff, Der deutsche Wortschatz nach Sachgruppen, изд. 3, 1943, стр. 72
(см. литературу).
DeMtsches Rechtswörterbuch, изд. Прусской Акад. наук, т. I, тетр. 1 и ел.,
1914 и ел.
Р. Drechsler, Handwerkssprache und -brauch, в Germanistische Abhandlungen.
Festschrift für K. Weinhold, 12, 1896, стр. И и ел.
H. Е г d m а n n, Studien zur Geschiente der Sprache des deutschen Bauwesens
(Диссертация), Danzig, 1940.
R. Eucken, Geschichte der philosophischen Terminologie, 1879.
K. Glaser, Die astronomische Fachsprache Keplers (Диссертация), Gießen, 1935.
E. Göpf ert, Die Bergmannsprache in der Sarepta des Joh. Mathesius, 1902.
A. Götze, Akademische Fachsprache, 1929. *
A. Götze, Die Anfänge einer mathematischen Fachsprache in Keplers Deutsch,
Berlin, 1919.
L. Günther, Die deutsche Gaunersprache.., 1919.
O. Hauschild, Sprache und Stil des Kaufmanns, 1927.
H. Hirt, Etymologie der neuhochdeutschen Sprache, изд. 2, 1921, стр. 285—342.
Р. Hörn, Die deutsche Soldatensprache, 1899.
Th. Imme, Die deutsche Soldatensprache der Gegenwart, 1917.
Th. Imme, Die deutsche Waidmannssprache.., 1906.
H. Kautzsch, Die Jägersprache, изд. 2, 1940.
H. К lenz, Die deutsche Druckersprache, 1900.
.F. Kluge, Seemannssprache, 1911.
F. Kluge, Rotwelsch, т. I, 1901.
G. Korlen, Kieler Bruchstücke (lat.) kaufmännischer Buchführung aus dem Ende
des XIII. Jahrhunderts; „Nd. Mitteil.", 5, 1949, стр. 102.
H. Krause, Geschichte der neueren zoologischen Nomenklatur, 1918.
Т. К r e j с i, Einfluß des Handels auf die Entwicklung und Gestaltung der deut-
schen Sprache, Prag, 1932.
K. Krieger, Die Sprache der Ravensburger Kaufleute um die Wende des XV.
und XVI. Jahrhunderts, 1933.
E. Frhr. v. Künssberg, Die deutsche Rechtssprache, „ZfD«, 44, 1930,
стр. 379—389.
J. van Lennep, Zeemanswoordenboek, Amsterdam, 1856.
O. Mausser, Die Soldatensprache, 1917.
W. Merk, Werdegang und Wandlungen der deutschen Rechtssprache, 1933.
A. Schirmer, Die Erforschung der deutschen Sondersprachen, „GRMft, V,
1913, стр. 1—22.
A. S с h i r m e r, Wörterbuch der deutschen Kaufmannssprache auf geschichtlicher
Grundlage, 1911.
A. S с h i r m e r, Vom Werden der deutschen Kaufmannssprache, 1925.
296
Библиография
А. Schirmer, Wortschatz der Mathematik.., 1912.
H. Sperber, Aus dem Gebiet der Belagerungstechnik stammende Ausdrücke,
„ZfdA", N. F., 1922, стр. 61 и ел.
W. Stammler, Populär Jurisprudenz und Sprachgeschichte im XV. Jahrhundert.
Festschrift für Kluge, 1926, стр. 133—139.
О студенческом языке см. § 172.
к §117
Н. Anders, Das Posener Deutsch im Mittelalter. I, Wilna, 1938.
H. A u b i n, Die Stadtrechtslandschaften des Ostens, „Veröffentlihungen der Schle-
sischen Gesellschaft für Erdkunde", 21, 1934, стр. 27—52.
H. Barth, Zur Danziger mitteldeutschen Kanzleisprache (Диссертация), Dan-
zig, 1938.
O. Brattegard, Die mittelniederdeutsche Geschäftssprache des hansischen
Kaufmanns in Bergen, I, Bergen, 1945; II, Bergen, 1946.
J. С а r 1 i e, Studien über mittelniederdeutsche Urkundensprache der dänischen
Königskanzlei von 1330—1430 (Диссертация), Lund, 1925.
E. Dösseier, Der Niederrhein und der deutsche Ostseeraum zur Hansezeit, 1940.
W. Ebel, Forschungen zur Geschichte des lübischen Rechts, I, 1950.
W. Eggers, „Nd. Jb.", 62, 1936, стр. 70 и ел.
F. J ti 1 i с h e r, Die mittelniederdeutsche Schriftsprache im südlichen elbostfälischen
Gebiet (Диссертация), Hamburg, 1925.
P. Katara, Der Ausklang des Mittelniederdeutschen in Finnland, в „Nd. Kor-
resp.-Bl.a, 1950, стр. 39.
F. v. К 1 о с k e, Westfalen und der deutsche Osten vom XII. zum XX. Jahrhun-
dert, 1940.
W. Mitzka, Grundzüge der nordostdeutschen Sprachgeschichte, 1937, стр. 29.
G. Rosenthal, Die Kulturbedeutung Lübecks, „ZfdB.", II, № 6.
G. Schmidt, Das Eindringen der hochdeutschen Schriftsprache in die Rigasche
Ratskanzlei (Диссертация), Hamburg, 1938.
W. Stephan, Hochdeutsch und Niederdeutsch als Amts- und Schriftsprache in
Ordens- und Danziger Urkunden, „Mitteilungen des Westpreußischen Ge-
schichtsvereins", XIV, 1915, стр. 22.
H. Teske, „Nd. Jb.-, 63—64, 1938.
A. W e 11 e r, Die Sprache in den ältesten deutschen Urkunden des Deutschen Or-
dens, 1911.
W. Z i e s e m e r, Zum Wortschatz der Amtssprache des Deutschen Ordens, „PBB",
47, стр. 335 и ел.
к § 118
Der Ackermann aus Böhmen, herausg. v. A. Bernt und K. Burdach, 1917,
„Vom Mittelalter zur Reformation", т. III, 1.
Der Ackermann aus Böhmen, herausg. von L. L. Hammerich und G. Jung-
blut h, Kopenhagen, 1951.
Der Ackermann aus Böhmen, hrsg. v. Hübner, 1937.
A. Bernt, Die Entstehung unserer Schriftsprache, „Vom Mittelalter zur Reforma-
tion", т. XI, 1934.
R. Brand, Zur Interpretation des Ackermann aus Böhmen, 1944.
K. Burdach, Die Einigung der neuhochdeutschen Schriftsprache, 1884.
K. Burdach, Der Dichter des Ackermanns aus Böhmen und seine Zeit, „Vom
Mittelalter zur Reformation", т. III, 2, ч. 1—2, 1926—1932.
A. Hübner, Das Deutsche im Ackermann aus Böhmen, „SB d. Preuß. Akad.
d. Wiss." Phil.-Hist. Kl., 1935, тетр. 18.
A. H ü b n e r, Deutsches Mittelalter und italienische Renaissance im Ackermann
aus Böhmen, „ZfD", 51, 1937, стр. 225.
M. Keienburg, Studien zur Wortstellung bei Predigern des XIII. und XIV.
Jahrhunderts sowie bei Johs. v. Saaz (Диссертация), Köln, 1934.
Библиография
297
W. Krogmann, Zur Textkritik des „Ackermann", „ZfdPh.", 69, 1944—1945,
стр. 35—96.
E. Schafferus, Der Ackermann aus Böhmen und die Weltanschauung des Mittel-
alters, „ZfdA", 57, 1935, стр. 209 и ел.
Schriften Johanns von Neumarkt. Unter Mitwirkung K. Burdachs herausg. von
J. Klapper, ч. 1—2, „Vom Mittelalter zur Reformation", т. VI, 1930—1932.
E. Trunz, Der ... Stand der Ackermann-Forschung в „Sudetendeutsche Landes-
und Volksforschunga, 1942.
к § 119
Гп. Frings, Sprache und Siedlung im mitteldeutschen Osten, 1932.
Th. Frings, Die Grundlagen des Meißnischen Deutsch, 1936.
Th. Frings und L. E. Schmitt, Der Weg zur deutschen Hochsprache,
„Jb. d. dt. Spr.", II, 1944, стр. 67 и ел.
W. Henzen, Schriftsprache und Mundarten. Ein Überblick über ihr Verhältnis
im Deutschen, 1938, стр. 68 и ел.
L. E. S с h m i 11, Zur Entstehung... der neuhochdeutschen Schriftsprache, „ZfMaf.\
XII, 1936, стр. 194 и ел.
L. E. Schmitt, Die deutsche Urkundensprache der Kanzlei Kaiser Karla
IV, 1936.
E. Schwarz, Die Grundlage der neuhochdeutschen Schriftsprache, „ZfMaf.",
XII, 1936, стр. 1 и ел.
к § 120
С1. В i е n е г, Die Schreibgewohnheiten der Kanzlisten Kaiser Maximilians !.„
„Teuth.% т. IV, 1927—1928, стр. 32 и ел.
О. G. N о о г d i j k, Untersuchungen auf dem Gebiete der Kaiserlichen Kanzlei-
sprache im XV. Jahrhundert (Диссертация), Amsterdam, 1925 (Рецензия
Dt. Lit. Zeitg., 1926, стр. 279.)
Edw. Schröder, „Götting gel. Anz.e, 1888, стр. 264 и ел. (против влияния
языка канцелярии Максимилиана)
•
к § 121
К. А г е n s, Die Sprache in den deutschen Drucken Joh. Schöffers (Диссертация),
Marburg, 1918.
K. Demeter, Studien zu Mainzer Kanzleisprache (Диссертация), Berlin, 1916„
стр. 67 и ел.
F г а n с k, Neudruck bei J. Müller, Quellenschriften zur Geschichte des deutsch-
sprachlichen Unterrichts bis zur Mitte des XVI. Jahrhunderts, 1882.
M. Luther, Tischreden, см. Веймарское изд., т. I, стр. 524 и ел.; т. II, стр. 639 и ел.
к § 122
Edw. Schröder, J. Schöpper v. D. Univ.-Progr., Marburg, 1889.
K. Schulte-Kemminghausen, Studien zur Sprachgeschichte Dortmunds. L
Die Synonyma J. Schöppers, 1927.
к § 123
A. Götze, Die hochdeutschen Drucker der Reformationszeit, 1905.
Кapp-Goldfriedrieh, Geschichte des deutschen Buchhandels, 1886—1913.
R. Krause, Rechtschreibung und Lautstand in den Augsburger deutschen Dru-
cken von 1470—1520, в Jb. der Philos. Fak, d. Univers., Marburg, 1923—1924..
V. Moser, Die Straßburger Druckersprache zur Zeit Fischarts, 1921.
V. Moser, „ZfdPh.", 51, 1926, стр. 522 и ел.
V. Moser, Grundfragen der frühneuhochdeutschen Forschung, „GRM", XIV, 1926„
стр. 25 и ел.
298
Библиография
V. Moser, Frühneuhochdeutsche Grammatik, т. I, 1, 1929.
W. Scheel, Jaspar v. Gennep und die Entwicklung der neuhochdeutschen
Schriftsprache in Köln „Westdeutsche Zeitschrift", т. 8 (дополнительный), 1893.
A. Wrede, Zur* Geschichte des Sprachenkampfes in Köln um die Wende des XV.
Jahrhunderts в Festschr. F. Kluge, 1926, стр. 155 и ел.
к § 124, 1
С. С. de Bruin, De'Statenbijbel en zijn voorgangers, 1937, стр. 24 и ел.
R. Newald, „ZfdB", VIII, 1932, стр. 177 и ел. (относительно позднесредневеко-
вой дидактической литературы).
R. R. Post, Die moderne Devotie, Geert Groote en zijn stichtingen, 1940.
A. Schirokauer, Der Anteil des Buchdrucks an der Bildung des Gemeindeut-
schen, „D.V.Jr.S.", 25, стр. 317—350.
к § 124, 3
А. E. В e r g e r, Luther und die neuhochdeutsche Schriftsprache, в Dt.,Wg., II, стр. 37
и ел.
А. Е. Berger, Drei Schriften von M. Luther, 1948. („О протестантском диа-
лекте").
к § 125
О протестантском диалекте см. J. Grimm, Deutsche Grammatik, 1822, стр. XI,
а также Allgemeine Zeitung, 1796. IV, стр. 686; ср. еще F. Kluge,
Deutsche Sprachgeschichte, 1925.
G. Baeseke, Die Sprache der Lutherbibel und wir, 1932.
А. E. В e r g e r, Luther und die deutsche Sprache в Von dt. Sprache und Art,
изд. v. M. Preitz, 1925, стр. 8 и ел.
E. Giese, Verhältnis von Luthers Sprache zur Wittenberger Druckersprache
(Диссертация), Halle, 1915.
J. Grimm, Deutsche Grammatik, т. I, изд. 2, 1882, стр. XI.
H. Hagen, Die Sprache des jungen Luther und ihr Verhältnis zur Kanzleispra-
chen seiner Zeit (Диссертация), Greifsw., 1922.
F. H a u b о 1 d, Untersuchungen über das Verhältnis der Originaldrucke der Witten-
berger Hauptdrucker... zu Luthers Druckmanuskripten (Диссертация),
Jena, 1914.
W. Henzen, Schriftsprache und Mundarten. Ein Überblick über ihr Verhältnis
im Deutschen, 1938, стр. 86 и ел.
F. Kluge, Deutsche Sprachgeschichte, изд. 2, 1925.
Р. Pietsch, Luther-und die neuhochdeutsche Schriftsprache, 1883.
к § 126
H. Bach, Laut- und Formenlehre der Sprache Luthers, Kopenhagen, 1934.
K. v. В ander, Zur Wortwahl in der frühneuhochdeutschen Schriftsprache, Hei-
delberg, 1925.
H. Byland, Der Wortschatz des Züricher Alten Testaments von 1525 und
1531 verglichen mit dem Wortschatz Luthers, 1903.
F. D а u n e r, Die oberdeutschen Bibelglossen des XVI. Jahrhunderts, Freiburg
(Br.), 1898.
Ph. Dietz, Wörterbuch zu Dr. M. Luthers Deutschen Schriften, 1870.
С Franke, Grundzüge der Schriftsprache Luthers, изд. 2, ч. 1—-3, 1913—1922.
G. Keferstein, Der Lautstand in den Bibelübersetzungen von Emser und Eck
(Диссертация), Jena, 1892.
F. Kluge, Von Luther bis Lessing, изд. 5, 1918.
К. В. Lindgren, Die Apokope des mittelhochdeutschen -e in seinen verschie-
denen Funktionen, Helsinki, 1953.
Библиография
299
Б. Lindmeyer, Der Wortschatz in Luthers, Emsers und Ecks Übersetzung des
Neuen Testaments, 1899.
G. Schade, Luther und der neue deutsche Wortschatz, „Muttersprache", 1950,
тетр. 1.
A. Schutt, Adam Petris Bibelglossar (Диссертация), Freiburg (Br.), 1908.
W. A. Teller, Vollständige Darstellung... der deutschen Sprache in Luthers Bibel-
übersetzung, ч. 1-—2, 1794 и ел.
к § 127
J. С1 a j u s, новое издание, подготовлено к печати F. Weidling, 1894.
А. Daube, Die Anfänge einer deutschen Sprachlehre im Zusammenhang deut-
scher Geistesgeschichte, „ZfdB", 18, тетр. 1—2.
E. Hartmann, Beiträge zur Sprache A. Dürers (Диссертация), Halle, 1922.
R. Joche m, Beiträge zur Sprache Aventins (Диссертация), Gießen, 1927.
Val. I с k e 1 s a m e r, Ein Teütsche Grammatica, изд. 3, Nürnberg, 1537.
Neudruck bei Müller, Quellenschriften zur Geschichte des deutschsprach-
lichen Unterrichts bis zur Mitte des XVI. Jahrhunderts, 1882, № XIII.
С Koch, Die Sprache der Magdalena und des Balthasar Paumgartner... Zur Ge-
schichte der Nürnberger Mundart und der neuhochdeutschen Schriftsprache
im XVI. Jahrhundert в Mitteilungen aus dem Germanischen National-Mu-
seum, 1917.
Joh. Elias Meichsner, Handbüchlein gruntlichs berichts recht vnd wolschry-
bens der Orthographie vnd Grammatic.., Tübingen, 1538. Neudruck bei
J. M ü 11 e r, № XIV.
H. N о 11, Der Typus des religiösen Grammatikers im XVI. Jahrhundert dargestellt
an V. Ickelsamer (Диссертация), Marburg, 1935.
Alb. О e 1 i n g e r, Underricht der Hoch Teutschen Spraach, Straßburg, 1574. Новое
изд. подготовлено к печати W. Scheel, 1897.
Laurentius Albertus Ostrofrancus, Teutsch -Grammatick oder Sprach-Kunst,
Augsburg, 1573. Новое изд. подготовлено к печати С. М ü 11 е г -F г а и-
reuth, 1895.
М. Р о h 1 е n z, Die Begründung der abendländischen. Sprachlehre durch die Stoa,
в „Nachrichten von der Gesellschaft der Wissenschaften zu Göttingen".
Phil.-Hist. Kl. Fachgr. I., N. F., 3, № 6.
Joh. Rivius, Institutiones grammaticae. Herausg. von Hieron. Wolf., 1578.
Вольфу принадлежит приложение: De orthographia Germanica, ac potius
Suevica nostrate.
J. L. W e i s g e r b e r, Die volkhaften Kräfte der Muttersprache, 1939, стр. 36 и ел.
F. Wilhelm, Bayerisches Deutsch in der bayerischen Verwaltung zur Reforma-
tionszeit в Münchner Museum, IV, 1922, № 1.
к § 128
Из числа швейцарских грамматистов назовем:
Konr. Gesner, Mithridates, Zürich, 1555.
Joh. Kolross, Enchiridion das ist Handbtichlin tütscher Orthography, Basel,
1530 (Швейцарский нем. язык является для него единственной нормой.)
Нов. изд. bei J. Müller, № X.
Josua Мaal er, Die teutsch Spraach, Zürich, 1561 (Испытал влияние имперского
немецкого языка.)
I. R. Sattler, Teütsche Orthographey, Basel, 1607 (за общий письменный язык,
против швейцарского немецкого языка).
Ägid. Tschudi, Rhaetia, Basel, 1538.
К. Bachmann, Der Einfluß von Luthers Wortschatz auf die schweizerische
Literatur des XVI. und XVII. Jahrhunderts (Диссертация), Freiburg (Br.), 1910.
R. В r a n d s t e 11 e r, Die Rezeption der neuhochdeutschen Schriftsprache in Lu-
zern, 1891.
300
Библиография
О. F а г n е г, Н. Zwingli und seine Sprache в „Volksbücherei des deutschschweizeri-
schen Sprachvereins", тетр. V, стр. 19.
A. G e s s 1 e r, Beitrag zur Entstehung der neuhochdeutschen Schriftsprache in
Basel (Диссертация), Basel, 1888.
H. W а n n e r, Die Aufnahme der neuhochdeutschen Schriftsprache in Schaffhausen
(Диссертация), Zürich, 1931.
J. Z о 11 i n g e r, Der Obergang Zürichs zur neuhochdeutschen Schriftsprache (Дис-
сертация), Zürich, 1920.
O. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928.
к § 129
Т. R. А1 d ё n, Die Kölner Bibel-Frühdrucke. Entstehungsgeschichte, Stellung im
niederdeutschen Schrifttum, Lund, 1937.
€. Borchling und В. С1 aussen, Niederdeutsche Bibliographie. Gesamtver-
zeichnis der niederdeutschen Drucke bis zum Jahre 1800, вып. 1 и ел.,
1931 и ел.
С. В о г с h 1 i n g und H. Q u i s t о r f, 1000 Jahre Plattdeutsch, т. 1—2, 1927—1929.
К. Böttcher, Das Vordringen der hochdeutschen Sprache in den Urkunden des
niederdeutschen Gebiets vom XIII—XVI. Jahrhunderts,, „ZfdMaa.", 1921,
стр. 62 и ел.
G. Cordes, Schriftwesen und Schriftsprache in Goslar bis zur Aufnahme der
neuhochdeutschen Schriftsprache, 1934.
Относительно Dr. Grunwald см. Mecklenburgisches Jahrbuch 100, 1936, стр.
220 и ел., 242 и ел.
W. Не in söhn, Das Eindringen der neuhochdeutschen Schriftsprache in Lübeck
während des XVI. und XVII. Jahrhunderts, 1933.
H. Jellinghaus, Geschichte der mittelniederdeutschen Literatur, изд. 3, 1925.
W. Kahle, Die mittelniederdeutsche Urkunden- und Kanzleisprache Anhalts
im XIV. Jahrhundert (Диссертация), Leipzig, 1908.
A. Lasch, Geschichte der Schriftsprache in Berlin bis гиг Mitte des XVI. Jahr-
hunderts, 1910.
A. Lasch, Berlinisch, eine berlinische Sprachgeschichte, 1927.
M. L i n d о w, Niederdeutsch als evangelische Kirchensprache im XVI. und XVII.
Jahrhundert (Диссертация), Greifsw., 1926.
K. R a s t e d e, Das Eindringen der hochdeutschen Schriftsprache in Oldenburg
(Диссертация), Hamburg, 1934.
K. E. S с h a u b, Über die niederdeutschen Übertragungen der Lutherischen Über-
setzung des Neuen Testaments (Диссертация), Greifsw., 1889.
K. Schu lte-K emmingh ausen, Humanismus und Volkssprache, „Westfa-
len", 17, 1932, стр. 82 и ел.
К. Schult е-К emminghausen, Mundart und Hochsprache in Norddeutschen d,
1939.
W. Stammler, Geschichte der niederdeutschen Literatur.., 1920.
W. Stammler, Die Bedeutung der mittelniederdeutschen Literatur in der deut-
schen Geistesgeschichte, „GRM", 13, №11/12.
H. Teske, Das Eindringen der neuhochdeutschen Schriftsprache in Lüneburg, 1927.
И. feuchert, Niederdeutsche Literatur, „Reallex. d. dt... Lit.-Gesch.a v. Merker-
Stammler, II, стр. 500—509.
R. W о 1 f f, Zur Einführung der hochdeutschen Schriftsprache in der Herzoglichen
Pommerschen Kanzlei, „Monatsblätt",herausg. von der Gesellschaft für Pom-
mersche Geschichte.., 1913, стр. 33 и ел.
Осн. лит. см. О. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928.
<3. Borchling, Sprachcharakter und literarische Verwendung des sog. Missingsch
„Beih. z. Zs. d. Allg. Dt. Sprachver. Reihe Vй, 37, 1916, стр. 203.
Библиография
301
F. Kluge, Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache, изд. 16, 1953,
к § 130
G. Schmidt, Das Eindringen der hochdeutschen Schriftsprache in der Rigaischen
Ratskanzlei, 1938.
A. Schullerus, Prolegomena zu einer Geschichte der deutschen Schriftsprache
in Siebenbürgen, „Arch. d. Ver. f. Siebenb. Landesk.a, 34, стр. 408.
A. Schullerus, Luthers Sprache in Siebenbürgen, 1923.
к § 131
H. Gabrielsson, Das Eindringen der hochdeutschen Sprache in den Schulen
Niederdeutschlands, „Nd. Jb.", 58—59, 1932—1933, стр. 4 и ел.
A. Matthias, Geschichte des deutschen Unterrichts, 1907.
K. Schult e-K emminghausen, Das Hochdeutsche in den Schulen der Hu-
manisten, „Euphorion", 31, № 4.
K. Schult e-Ke mminghausen, Humanismus und Volkssprache, „Westfalen",
17, 1932.
к § 132
A. Lowack, Die Mundart im hochdeutschen Drama, 1905.
к § 133, 1
J. Mansion, Het Oudnederlandsch en de naburige talen in de vroege middeU
eeuwen, Vlaamsche Congress, XIII, 1936, стр. 82 и ел.
W. Reese, Die Niederlande und das Deutsche Reich, Berlin, 1941.
F. Steinbach, Holland, Belgien, Luxemburg. Ein kurzer geschichtlicher Über-
blick, в Deutschlands Erneuerung, 1940, стр. 473—483.
M. Valkhoff, De Expansie van het Ndl., Den Haag, 1941, стр. 6.
L. W e i s g e r b e r, Die Entdeckung der Muttersprache im europäischen Denken,
1948, стр. 94.
к § 133, 2
G. Kiliani Dufflaei, Dictionarium Teutonico-Latinum, Antwerpen, 1574.
P. van Duyse, De Rederijkerskamers.., Gent, 1900.
J. van G i n n e k e n, De Studie der Ndl. Streektalen, Amsterdam, 1943, стр. 8 и ел.
А. А. van Schelven, Omvang en invloed der Zuid-Nederlandsche immigratie
van het laatste kwart der 16e eeuw, 's-Gravenhage, 1919.
О Христофоре Плантийне см. п. 3.
к § 133, 3
О. Behaghel, „РВВ", 42, №3.
J. van Dam, Deutsch und Niederländisch, „ZfdB", VIII, № 6.
H о о g e w e r f f, Uit de geschiedenis van het nederlandsche national besef в „Tijd-
schrift voor geschiedenis*, 1929, стр. 113—134.
К. Meisen, Niederland und Oberland, „Rhein. Viertel j.-Bll.", 15, 16, 1950—1951,
стр. 417.
J. W. Muller, Het ontstaan van het begrip en de naam „Nederland", в „Groot-
Nederland«, 2, 1930, стр. 411—432.
F. Prims, De naam onzer taal in de jaren 1480—1540, »Kon. VlaamscheAkad.
voor Taalen Letterkunde", 1939, стр. 275 и ел.
H. Schreiber, Die niederländische Sprache im deutsche Urteil, 1929.
A. So ein, Schriftsprache und Dialekte im Deutschen, 1888, стр. 111 и ел. (Отно-
сительно Niederländer и Oberländer.)
Е. Trunz, Dichtung und Volkstum in den Niederlanden 'im XVII. Jahrhundert,
1937.
302
Библиография
Ver wijs, Dietsc, duutsc, „Taalkundige Bijdragen", I, Haarlem, 1877, стр. 217..
Verwijs en Verdam, Mittelniederländisches Wörterbuch, т. 1—9, 's-Gra-
venhage, 1885 и ел., в частности т. V, 2198.
W. de V r e e s e, Over de benamingen onzer taal, inzonderheit over „Nederlandsch",.
„Kon. Vlaamsche Akad. voor Taal- en Letterkunde\ Verslagen en Medede-
lingen, 1909.
M. de Vriesen L. A. te Winkel, Wb. der nederlandsche Taal, 's-Gravenhage-
en Leiden, 1864 и ел.
N. van Wijk, „ZfdW, XII, 1910, стр. 239.
к § 135
W. Betz, Das Deutsche im Dänischen, в Geistige Arbeit от 20.VI, 1940.
С. В о г с h 1 i n g, Die Friesen und der skandina wische Norden, в „De Jepening fem
de Fryske Academy", Leeuwarden, 1938, стр. 56 и ел.
G. Borchling, „F. u. F.«, 15, № 9.
Brattegard, ...Lehnwörter des Tischlerhandwerks.., „Nd. Mitteil.", 1947 (Нор-
вежские займете, из немецкого.)
М. Gerhardt und W. Hubatsch, Deutschland und Skandinavien im Wandel
der Jahrhunderte, 1950.
O. Höfler, Altnordische Lehnwortstudien I—III, „Arkiv för nordisk Filol.% 47r
1931, стр. 248 и ел.; 48, 1932, стр. 1 и ел. (Шведские заимствования из
немецкого.)
C. Holst, Studier over Middelnedertyske Laaneord i Dansk i det 14de og 15de
Aaarhundrede, Kristiania, 1906.
Hommerich, Kulturbeziehungen zwischen Deutschland und Skandinavien bis
1750, „F. u. F.-, 13, №23/24.
M. Kristensen, Fremmedordene i det aeldste Danske Skriftsprog (Диссертация),
Kopenhagen, 1906.
J. Marquardsen, Der Einfluß des Mittelniederdeutschen auf das Dänische,
„PBB", 33, 1908, стр. 405 и ел.
E. Öhmann, Wortgeographische Beobachtungen über deutsches Wortgut am
Schwedischen, „N. M.tt, 1946, стр. 171 и ел.
U. Peters, Deutsche-Nordische Kulturbeziehungen, „ZfdB% 8, №6.
E. Rooth, „Nd. Jb.", 67/68, 1942, стр. 2 и ел.
Edw. Schröder, Nordische Lehn- und Wanderwörter in der deutschen Sprache,
„Nachr. v. d. Akad. d. Wiss. zu Götting.«, Phil.-Hist. Kl., 1941, № 3, erp,
291—301.
Edw. Schröder, Deutsch-schwedische und schwedisch-deutsche Kulturbeziehun-
gen in alter und neuer Zeit в Univ.-Bund Götting. Mitteil., III, № 2.
D. A. Seip, Läneordstudier, т. 1—2, Kristiania, 1915, 1919.
N. Tornqvist, в Dt-Schwed. Jb., 1939.
N. Tornqvist, Deutsches Sprachgut im Schwedischen, „Nd. Korresp.-Bl.%
55, № 1.
F. Wadstein, Friesische Lehnwörter im Nordischen, Uppsala, 1922.
E. Wessen, в „Nord. Tidskr.", 1929.
К § 135a
O. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928. См. библио-
графию, стр. 160 и ел.
Th. Frings, Zur Geschichte des Niederfränkischen in Limburg., „ZfdMaa.% 1919,
стр. 97 и ел.
к § 136,1
D. М а 1 h е г b е, Das Fremdwort des Reformationszeitalters (Диссертация), Frei-
burg in Br., 1906.
Библиография
303
А. Rosenqvist, Der französische Einfluß auf die mittelhochdeutsche Sprache
in der 2. Hälfte d. XIV. Jahrhunderts, „Memoires de la Soc. neophil. de
Helsinki", XIV.
H. Russland, Das Fremdwort bei H.Sachs (Диссертация), Greifsw., 1933.
K. Weidmann, Der Einfluß des Französischen auf Fischarts Wortschatz im
Gargantua (Диссертация), Gießen, 1913.
к § 136,2
F. Helbling, Das militärische Fremdwort des XVI. Jahrhunderts, „ZfdW",
XIV, 1912, стр. 20 и ел.
E. Öhmann, Zum sprachlichen Einfluß Italiens auf Deutschland, „N. M.", 40—44.
E. öhmann, Ober den italienischen Einfluß auf die deutsche Sprache, „Annal.
Acad. Scient, Fennicae", Helsinki, сер. В, № 47 и ел.
Е. Öhmann, Der italienische Einfluß auf das Neuhochdeutsche, „N. M.% 52,
1951, стр. 15—30.
E. Öhmann, Zum spanischen Einfluß auf die deutsche Sprache, „N. M.a, 1940,
№ 1—2.
P. Scheid, Studien zum spanischen Sprachgut im Deutschen (Диссертация),
Greifswald, 1934.
к § 139
Becher, Der Einfluß der Entdeckung. Amerikas auf die deutsche Sprache,
„Muttersprache", 57, № 10.
K. König, Überseeische Wörter im Französischen (XVI/X VIII. Jahrhundert), 1939.
E. L i 11 m a n n, Morgenländische Wörter im Deutschen, изд. 2. С приложением
исследования американских слов, 1924.
К. Lokotsch, Etymologisches Wörterbuch der amerikanischer Wörter im Deut-
schen, 1926.
Ph. M. Palmer, Der Einfluß der Neuen Welt auf den deutschen Wortschatz
1492-1800, 1933.
к § 140
F. J. Beranek, Sprachgeographie des Jiddischen in der Slowakei, „ZfdPh.% 3,
1949, стр. 38 и ел.
F. J. Beranek, Die Erforschung der jiddischen Sprache, „ZfdPh.", 70,1947—1948,
стр. 163 и ел.
S. Birnbaum, Die jiddische Sprache, „GRM", XI, 1923, стр. 149 и ел.
S. Birnbaum, Die Stellung der jiddischen Sprache, „Mitteilungen d. Akad,
z. wiss. Erforsch, d. Deutschtums", № 6, 1930.
S. Birnbaum, Das älteste datierte Schriftstück in jiddischer Sprache, „PBB",
56, № 1.
S. Birnbaum, Umschrift des ältesten datierten jiddischen Schriftstücks, „Teuth.",
VIII, № 3-4.
J. Fischer, Das Jiddische und sein Verhältnis zu den deutschen Mundarten
(Диссертация), Heidelberg, 1936.
M. Grünbaum, Jüdisch-deutsche Chrestomathie, 1882.
G. К i s с h, The Jews in medieval Germany. A Study of their legal and social
status, Chicago, 1949.
N. Leibowitz, Die Übersetzungstechnik der jüdisch-deutschen Bibelübersetzun-
gen des XV. und XVI. Jahrhunderts, dargestellt an den Psalmen, „PBB",
55, 1931, стр. 377—463.
F. Perl es, Zur Erforschung des Jüdisch-deutschen, „PBBtf, 43, 1918, стр. 296.
H. L. Strack, Jüdisch-deutsche Texte, 1917.
H, L. Strack, Jüdisch-deutsches Wörterbuch, 1916.
304
Библиография
к § 141
Н. В i n d е w а 1 d, Humanistische Strömungen 1350—1600, в Dt. Wg., II, стр. 3 и ел.
О. Immisch, Academia, 1924.
S. N у ström, Die deutsche Schulterminologie... von 1300—1740 (Диссертация),
Helsingfors, 1915.
Simon Roths Fremdwörterbuch, изд. E. Öh mann= „Mem. de la Societe
Neophilologique de Helsingfors", XI, 1936.
К. H. Schumacher, Die deutschen Monatsnamen, 1937.
E. Stemplinger, Von der Aeolsharfe bis zur Xantippe. Handbuch antiker
Redensarten, 1933.
F. Stürmer, Das Griechische in der deutschen Sprache und Bildung, 1933.
к § 142
H. А n n e m a, Die sog. absolute Partizipialkonstruktion im Neuhochdeutschen
(Диссертация), Groningen, 1926.
O. Behaghel, Deutsche Syntax, т. II, стр. 430.
G. Biener, Die Stellung des Verbs im Deutschen, „ZfdA", 63, 1926, стр.
225-256.
W. Borvitz, Die Übersetzungstechnik Heinrich Steinhöwels... Eine stilistische
Untersuchung, 1914.
K. Burdach, Vorspiel, 1, 2: Der Notar J. von Gelnhausen, 1925.
K. Burdach, Vom Mittelalter zur Reformation, II, 1: Rienzo und die geistige
Wandlung seiner Zeit, 1913 и 1928. II, 3: Kritische Ausgabe des lateinischen
Briefwechsels Rienzos, 1920 и ел. IV: Aus Petrarcas ältestem deutschen
Schülerkreis, 1929, V: Schlesisch-Böhmische Briefmuster aus der Wende des
XIV. Jahrhunderts. Издание при участии G. Bebermeyer, 1926. VI:
Schriften Johanns von Neumarkt, изд. J. Klapper, 1930 и 1932.
Р. Joachimsen, Aus der Vorgeschichte der „Formulare und teutschen Rheto-
rica«, „ZfdA", XXXVII, 1893, стр. 24-121.
F. Maurer, Untersuchungen über die deutsche Verbstellung... 1926.
R. N e w а 1 d, Der südostdeutsche Humanismus und die deutsche Prosaliteratur
des XV. Jahrhunderts, „Lit.-wiss. Jb. d. Görres-Ges.% III.
E. Norden, Die antike Kunstprosa vom VI. Jahrhundert vor Chr. bis in die Zeit
der Renaissance, т. II, 1923.
К. Pol heim, Die lateinische Reimprosa, 1925, стр. 70 и ел., 444 и ел.
W. Preussler, Zur Stellung des Verbes im deutschen Nebensatz, „ZfdPh.",
65, 1940, стр. 18 и ел.
B. Strauss, Der Übersetzer Nicolaus von Wyle, 1912.
H. Teske, Der Ausklang der Lübecker Rechtssprache im XVI. Jahrhundert,
Festschrift zum Deutschen Juristentage in Lübeck, 1931. Dargebracht vom
Verein für Lübecksche Geschichte... 55—101.
F. Wenzlau, Zwei- und Dreigliedrigkeit in der deutschen Prosa des XIV. und
XV. Jahrhunderts, 1906.
к § 143
C. Franke, Grundzüge der Schriftsprache Luthers, изд. 2,-II, стр. 77 и ел.
Относительно иностранных слов у Лютера.
Р. Möller, Fremdwörter aus dem Latein im späten Mittelhochdeutschen und
Mittelniederdeutschen (Диссертация), Gießen, 1915.
S. Szamatolski, Ulrich von Huttens Deutsche Schriften, 1891, стр. 12, 17.
к § 144
G. Baesecke, Die Sprache der Lutherbibel und wir, 1931.
A. Bergler, Das deutsche Bibelwerk Heinrichs von Mügeln (Диссертация).
Berlin, 1937.
Библиография
305
A. Ё. Berger, Luther und die deutsche Kultur, 1919.
Bibel und deutsche Kultur. Veröffentlichung des Deutschen Bibel-Archivs in Ham-
burg. Herausg. von H. Vollmer, т. 1—11, 1931 и ел.
E. Brodführer, Untersuchungen zur vorlutherischen Bibelübersetzungen. Eine
syntaktische Studie, 1922.
Die erste deutsche Bibel, 1461 von J. Mentel in Straßburg gedruckt, herausg. von
W. Kurrelmeyer „die Bibliothek des Literarischen Vereins in- Stuttgart",
т. 234, 238, 1904 и ел.
G. Eis, Frühneuhochdeutsche Bibelübersetzungen (1400—1600), 1949.
E. Gössel, Der Wortschatz der 1. deutschen Bibel., 1933.
K. Hob er, Beitrag zur Kenntnis des Sprachgebrauchs im Volksliede des XIV.
und XV. Jahrhunderts, 1908.
H. Kürschner, Beitrag zum deutschen Volksliedstil um 1500, 1935.
F. Maurer, Studien zur mitteldeutschen Bibelübersetzungen vor Luther, 1929.
B. Nagel, Der Bildausdruck der Meistersinger, „ZfdPh.", 65, 1940, стр. 34 и ел.
R. Реtseh, Luther als Meister der Sprache, „Luther-Jb.a, 1935, стр. 89 и ел.
Р. Pietsch, Evangely und Epistel Teutsch. Die gedruckten hochdeutschen Pe-
rikopenbücher (1473—1523), 1927.
H. Preuss, Luther, der Künstler, 1931.
F. Teudeloff, Beitrag zur Obersetzungstechnik der 1. gedruckten deutschen
Bibel auf Grund der Psalmen, 1922.
E. R. V e s s e 1 s, Studien zur deutschen Reimsprache des XVI. Jahrhunderts
(Диссертация), Göttingen, 1932.
H. Vollmer, Materialien zur Bibelgeschichte und religiösen Volkskunde des Mit-
telalters, т. 1—4, 1912—1^29.
W. W а 11 h e r, Die deutschen Bibelübersetzungen des Mittelalters, т. 1—3,
1889—1892.
— „ — Luthers deutsche Bibel, 1917.
A. Zimmermann, Die deutsche Bibel im religiösen Leben des Spätmittelalters
(Диссертация), Hamburg, 1938.
к § 1'45
O. Behaghel, „D.V.Jr. S.e, III, стр. 333.
G. Bebermeyer, Vom Wesen der Frühneuhochdeutschen Sprache (1350—1600),
„ZfD", 1929, стр. 697 и ел.
К. Burda eh, Reformation, Renaissance, Humanismus. Zwei Abhandlungen über
die Grundlage moderner Bildung und Sprachkunst, изд. 2, 1926.
A. D a u b e, Der Aufstieg der Muttersprache im deutschen Denken des XV. und
XVI. Jahrhunderts, 1940.
H. Gumbel, Deutsche Sonderrenaissance in deutscher Prosa. Strukturanalyse
deutscher Prosa im XVI. Jahrhundert, 1930.
F. Kluge, Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache, изд. 16, 1953,
1934, стр. 406 (литература).
F. L e p p, Schlagwörter des Reformationszeitalters (Диссертация), Freiburg (Br.),
1908.
l<. Spitzer, „Monatschefte für deutschen Unterricht", 36 (Madispn, 1944), стр. 113
и ел.
W. Stammler, Ideenwandel in Sprache und Literatur des deutschen Mittelalters,
»D.V.Jr. S.e, И, стр. 753 и ел.
W. Stammler, Zur Sprachgeschichte des XV. und XVI. Jahrhunderts, в Vom
Werden des deutschen Geistes. Festschrift für G. Ehrismann, 1925,
стр. 171—189.
L. W e i s g e r b e r, Ist Muttersprache eine germanische oder eine romanische
Wortprägung? „PBB", 62, 1938, cip. 428 и ел.
L. Weisgerber, Die Entdeckung der Muttersprache im europäischen Denken,
1948.
20 История немецкого языка
306
Библиография
к § 146
Н. Geist, Arbeit Die Entscheidung eines Wortwertes durch Luther (Диссерта-
ция), Göttingen, 1932, „Luther-Jb.«, 1931, № 83 и ел.
H. К u n i s с h, Das Wort Grund in der Sprache der deutschen Mystik des XIV.
und XV. Jahrhunderts (Диссертация), Münster i. W., 1929.
N. Paulus, Zur Geschichte des Worts Beruf, „Histor. Jb.", 45, № 2/3.
к § 147—199
О. Behaghel,*Die deutsche Sprache, изд. 5, 1911.
F. Blatz, Neuhochdeutsche Grammatik, изд. 3, т. 1—2, 1895 и ел.
G. О. Cur те, А Grammar of the German Language, изд. 2, New York, 1922.
B. Delbrück, Grundlagen der neuhochdeutschen Satzlehre. Ein Schulbuch für
Lehrer, 1920.
F. Dornseiff, Der deutsche Wortschatz nach Sachgruppen, изд. 3, 1943.
W. Fischer, Die deutsche Sprache von heute, изд. 2, 1919 („Aus Natur und
Geisteswelt").
A. Götze, Das Schicksal der deutschen Sprache in der Gegenwart, в „Neue
Job.«.., 50, 1922, стр. 113—128.
F. Hermann, Modische Erscheinungen im heutigen Deutschen (Диссертация),
Heidelberg, 1931.
P. F. L. H о f f m a n n, Wörterbuch der deutschen Sprache in ihrer heutigen Aus-
bildung, изд. 11, 1943.
К. Kruisinga, Het Nederlands van nu, Amsterdam, 1938.
B. Lieb ich, Die Wortfamilien der... neuhochdeutschen Sprache als Grundlage
für ein System der Bedeutungslehre, изд. 2, 1905.
L. Mackensen, Neues deutsches Wörterbuch, 1952.
J. van der Meer, Gramm, d. nndl. Gemeinspr., 1923.
G. S. Overdiep, Zeventiende-eeuwsche Syntaxis, 1935.
G. S. Overdiep, Stilist. Grammatica van het modern Nederlandsch, Zwolle,
1937.
R. P e k r u n, Das deutsche Wort. Rechtschreibung, Sprachlehre, Erklärung des
deutschen Wortschatzes und der Fremdwörter, изд. 2, 1953.
F. J. Schneider, Die deutsche Dichtung der Aufklärungszeit 1700—1775, 1949.
F. J. Schneider, Die deutsche Dichtung der Geniezeit 1750—1800, 1950.
F. Schultz, Klassik und Romantik der Deutschen 1780—1830, 1951.
Der Sprach-Brockhaus, Deutsches Bildwörterbuch für Jedermann, 1935.
G.Stucke, Deutsche Wortsippen, изд. 2, 1925.
L. S ü 11 e r 1 i n, Neuhochdeutsche Grammatik mit bes. Berücksichtigung der neu-
hochdeutschen Mundarten, 1-я половина 1924.
L. Sütterlin, Die deutsche Sprache der Gegenwart. Ein Handbuch für Lehrer
und Studierende, изд. 5, 1923.
C. G. N. de V о о у s-M. Schönfeld, Nederlandsche Spraakkunst, Groningen,
1947.
H. W e h r 1 e, Deutscher Wortschatz. Ein Wegweiser zum treffenden Ausdruck,
изд. 10, 1946.
E. Wilke, Deutsche Wortkunde, изд. 6, 1925.
L. Wirth, Synonyme, Homonyme, Redensarten der deutsch-niederländischen
Sprache, изд. 2, 1917.
H. Wunderlich, Unsere Umgangssprache in der Eigenart ihrer Satzfügung, 1894.
См. также литературу, данную в начале библиографии.
к § 147
Н. Bischof f, Die deutsche Sprache in Belgien, 1931.
L. Hahn, Die Ausbreitung der niederländischen Schriftsprache in Ostfriesland, 1912.
К1 ä b e r, Die deutsche Sprache in den Vereinigten Staaten von Nord-Amerika,
„Neuphilol. Monatsschr.", H, № 6.
Библиография
307
Р. L ё v у, Histoire linguistique d'Alsace et de Lorraine, т. 1—2, Paris, 1929.
P. Levy, La Langue Allemande en France. 1. Des origines ä 1830, Lyon-Paris,
1950.
J. W. M u 11 e r, De uitbreiding van het ndl. Taalgebiet, vooral in de 17 de eeuw.
's-Gravenhage, 1939.
E. О e h 1 m a n n, Die niederländische Sprache in Ostfriesland und in den westfäli-
schen Grafschaften, в Deutsche Erde, 1909, стр. 23 и ел.
G. S с h e r d i n, Die Verbreitung der hochdeutschen Schriftsprache in Süd-Limburg,
1937.
O. Springer, The Study of the Pennsylvania German Dialect, „J/E. G. Ph.«,
42, 1943.
M. Valkhoff, De Expansie van het Ndl., Den Hagg, 1941.
Ср. также литературу к § 157.
к § 148,2
О. Brenner, Die lautlichen und fgeschichtlichen Grundlagen unserer Recht-
schreibung, изд. 2, 1914.
Duden, Rechtschreibung der deutschen Sprache und der Fremdwörter. Herausg.
von H. Klein, изд. 13, 1947.
Der Große Duden, bearb. von O. Basler, изд. 12, 1942.
Jhs. Loh mann, Zur Orthographiereform, „Lexis\ 1, 1948, стр. 264—279.
V. Moser, Deutsche Orthographiereform des XVII. Jahrhunderts, „PBB", 60,
1936, стр. 193—258; 70, 1948, стр. 467 и ел.; 71, 1949, стр. 386 и ел.
Е. Öhmann, „N. М.в, 1948, стр. 143 (Относительно -s во мн. ч.)
К. Е. Rotz ler, Dudens Schreib- und Sprachdummheiten. Der „Große Duden*
unter der Schweizer Lupe, Bern, 1947.
Th. Steche, Die deutsche Rechtschreibung. Stillstand oder Verbesserung?, 1932.
G. Winter, Änderung der deutschen Rechtschreibung, „Muttersprache", 1949,
стр. 74—84.
к § 148,3
E. Öhmann, Der -s-Plural im Deutschen, Helsinki, 1924.
к § 148,4
A. Götze, Kess und die Abkürzungssprache, „Muttersprache", 51, № 1.
H. Gürtler, Das Diminutivsuffix -chen im Frtihneuhochdeutschen (Диссертация),
Freiburg (Br.), 1909.
H. Gürtler, „ZfdW", XI, стр. 181.
J. Haltenhoff, Zur Geschichte des neuhochdeutschen Adjektivsuffixes Acht
und seiner Verwandten (Диссертация), Heidelberg, 1904.
W. Henzen, Deutsche Wortbildung, 1947.
Krause, Die sprachlichen Äbkürzungsverfahren, „Sprachkunde", 1940, № 1.
R. M. Meyer, „ZfdW", И, стр. 288 и ел.
H. Pfennig, Das Deminutivum bei Schiller und seinen Zeitgenossen, „ZfdW",
VI, стр. 1 и ел.
H. Schwarz, Das Suffix ~lich(t) beim Adjektiv im Neuhochdeutschen (Диссерта-
ция), Freiburg (Br.), 1905.
к § 148,5
К. G. Andresen, Sprachgebrauch und Sprachrichtigkeit, изд. 11, 1923.
N. Р. Becker, Die Schäden der deutschen Zeitungssprache, 1929.
E. Engel, Deutsche Stilkunst, изд. 25—29, 1919.
Th. Matthias, Sprachleben und Sprachschäden, изд. 6, 1930.
W. Schneider, Ausdrucks werte der deutschen Sprache, 1931.
O. Schröder, Vom papierenen Stil. Zuerst 1889.
H. Sommer, Von Sprachwandel und Sprachpflege. Beitrag zur Kultur- und
Sprachgeschichte, Bern, 1945.
20*
308
Библиография
G. Storz, Umgang mit deutscher Sprache, 1948.
W. E. Süskind, Vom ABC zum Sprachkunstwerke. Eine deutsche Sprachlehre
für Erwachsene, 634—638 тысячи, 1946.
G. Wustmann, Allerhand Sprachdummheiten, Zuerst, 1893.
к § 148,6a
W. Flemming, Barock, в Dt. Wg., II, стр. 133 и ел.
F. Kainz, Klassik und Romantik, в Dt. Wg., II, стр. 191 и ел.
W. Linden, Aufstieg des Volkes (1885—1941), в Dt. Wg., II, стр. 378 и ел.
К. Wagner, Das XIX. Jahrhundert, Dt. Wg., И, стр. 319 и ел.
G. Arends, Volkstümliche' Namen der Arzneimittel, Drogen, Heilkräuter, und
Chemikalien, изд. 13, 1948.
H. Baumgartner, Das Werden einer Sondersprache (des Skisports), „Schweiz.
Arch. f. Volkskunde", 32, № 3.
G. Btichmann, Geflügelte Worte, переработано V. Tornius, 1935.
E. С1 a d d e r, Der Wortschatz des Abraham a Santa Clara im Bereich des Ver-
standes (Диссертация), Münster, 1940.
R. Deinhardt, Ausdruck und Gedanke in deutschen Amtsstuben, изд. 4, 1927.
H. Dölle, Vom Stil der Rechtssprache, 1949.
W. Feldmann, Modewörter des XVIII. Jahrhunderts, „ZfdW", VI, стр. 101 и ел.
W. Feld mann, Die Große Revolution in unserer Sprache, „ZfdW", XIII,
стр. 245 и ел. *
H. Fischer, Der Intellektualwortschatz des XVII. Jahrhunderts im Deutschen
und Französischen, untersucht an Gerzans und Zesens Sophonisbe (Диссерта-
ция), Münster, 1938.
M. Hamecher, Der nominale Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes bei
Hans Vintler (Диссертация), Marburg, 1934.
H. H ü s g e n, Das Intellektualfeld in der deutschen Arcadia und ihrem englischen
Vorbild (Диссертация), Münster, 1935.
A. Juillerat, Fachwörterbuch der Brauindustrie (deutsch-französisch, franzö-
sisch-deutsch), Zürich, 1949.
V. Klemperer, L(ingua), T(ertii), I(mperii). Notizbuch eines Philologen, 1947.
O. Ladendorf, Historisches Schlagwörterbuch, 1906.
A. Schöningh, Der intellektuelle Wortschatz Luthers in den Paulinischen Brie-
fen des September-Testaments (Диссертация), Münster, 1938.
H. Schrader, Bilderschmuck der deutschen Sprache, изд. 6, 1901.
к § 148,66
W. В r a u n e, Reim und]Verst „SB. d. Heidelb. Akad. d. Wiss.« PhiL-Hist. Kl., 1916,
№ 11.
R. Thomas, Wandlungen der deutschen Sprache seit Goethe und Schiller, 1922.
N. Tornqvist, Zur Geschichte des Wortes Reim, Lund, 1935.
R. U11 mann und G. Gotthard, Geschichte des Begriffs romantisch in
Deutschland, 1927.
L. Wolf f, Zur Bedeutungsgeschichte des Wortes Feim, „ZfdA\ 61, № 4.
к § 152
E. Öhmann, Der italienische Einfluß auf das Neuhochdeutsche, „N. МЛ 52f
1951, стр. 15—29.
к § 153
Kl. Hechtenberg, Das Fremdwort bei Grimmeishausen (Диссертация), Hei-
delberg, 1901.
Библиография
309
Kl. Hechtenberg, Der Briefstil im XVII. Jahrhundert, 1903.
Kl. Hechtenberg, Fremdwörterbuch des XVII. Jahrhunderts, 1904.
Р. A. Lange, Über den Einfluß des Französischen auf die deutsche Sprache im
XVII. und XVIII. Jahrhundert, в Uppsatser i Romansk Filologi., Uppsala,
1901, стр. 225 и ел.
F. Schramm, Schlagwörter der A-la-mode-Zeit, 1914.
к § 154
В. A. Bach, Die lateinisch-romanischen Elemente im Wortschatz der nassauischen
Mundarten, в „Nassauische Annalen", 1912.
E. Jäschke, Lateinisch-romanische Fremdwörter der schlesischen Mundart, 1903.
K. Roos, Die Fremdwörter in den elsässischen Mundarten, 1903.
к § 155
F. В r u n о t, Histoire de la langue frangaise VIII: Le Fransais hors de France au
18ieme siecle. I: Le Fransais dans les divers pays de l'Europe, Paris, 1939.
к § 156
H« Dunger, Engländerei in der deutschen Sprache, 1909.
A g n[e s Bain Stiven, Englands Einfluß auf den deutschen Wortschatz (Дис-
" сертация), Marburg, 1936.
к § 157,1
К. Franke, Fremdwörter und Wörter deutschen Stammes in der niederländischen
Sprache=Wissenschaftliche Beihefte zur „Zs. d. Allg. Dt. Spr.-Ver.a, тетр. 3/4.
J. Legest, Duitsche invloed op het Nederlandsch der protestantsche theologen
sedert het begin der 19e eeuwen, Groningen, Den Haag, 1929.
A. Moortgat, Germanismen in het Ndl., Gent, 1927.
С G. N. de V о о у s, Nedersaks. en Hoogduitse invloeden op de Ndl. woord-
voorraad.=„Mededelingen d. Kon. Acad. van Wetensch.", Afd. Letterkunde,
Deel 81, Ser. A, № 1, 1936.
к § 158
Ph. Wick, Die slawischen Lehnwörter in der neuhochdeutschen Schriftsprache
(Диссертация), Marburg, 1939.
к § 162,2
J. В1 u m e r, Zum Geschlechtswandel der Lehn- und Fremdwerter im Hochdeut-
schen, 1890.
B. May dorn,... Wechsel des Geschlechts bei den Eindeutschungen fremder
Wörter, „Beiheft zur Zs. d. Allg. Dt. Spr.-Ver.a, сер. 5, тетр. 55.
A. Pol zin, Geschlechtswandel der Substantive im Deutschen, 1903.
к § 162,5
J. Moers, Die Form- und Begriffsveränderungen französischer Fremdwörter im
Deutschen. Programm, Bonn, 1884.
к § 163
D. Behrens, Über deutsches Sprachgut im Französischen, 1923.
J. F. Bense, Dictionary of the Low-Dutch elements in the English vocabulary.
Ten Hague, 1939.
K. Bergmann, Die gegenseitigen Beziehungen der deutschen, englischen und
französischen Sprachen auf lexikologischem Gebiet, 1912.
Chr. T. Carr, The German Influence on the English Voxabulary, Oxford, 1934.
S10
Библиография
M. Gerhardt und W. Hubatsch, Deutschland und Skandinavien im Wandel
der Jahrhunderte, 1950.
L. L. Hammerich, De Invloed van het Ndl. op het Deens, в „Kon. Vlaamse
Acad. v. Taal-en Letterkunde", Verslagen en Mededelingen, 1948, стр. 105-118.
Р. Koopmann, Deutsch und Dänisch um die Wende des XVIII. Jahrhunderts.
1939= Quellen und Forschungen zur Geschichte Schleswig-Holsteins, XXIII.
L. Magon, Ein Jahrhundert geistiger und literarischer Beziehungen zwischen
Deutschland und Skandinavien (1750—1850). I. Die Klopstockzeit in Däne-
mark, 1920.
E. öhmann, Wortgeographische Betrachtungen über deutsches Lehngut im
Schwedischen, „N. M.e, 47, 1946, тетр. 7—8.
JA. V а 1 к h о f f, Etüde sur les mots frangais d'origine neerlandaise, Amersfoort,
1931.
B. H. Wind, Les Contributions neerlandaises au vocabulaire du Frangais beige,
„Neophilologue", 22, 1936—1937, стр. 81—98.
к § 166
C. v. Brockdorff, Gelehrte Gesellschaften im XVII. Jahrhundert, 1940.
K. Dissel, Die sprachreinigenden Bestrebungen im XVII. Jahrhundert, 1885.
H. Graf, Der Sprachverderber von 1643 und die aus ihm hervorgegangenen
Schriften (Диссертация), Jena, 1892.
F. Gundolf, J. G. Schotte 1, в Deutschkundliches. Festschrift für F. Panzer
zum 60. Geburtstag, 1930.
H. Harbrecht, Zesen als Sprachreiniger (Диссертация), Freiburg (Br.), 1912.
— , — Verzeichnis der von Zesen verdeutschen Lehn- und Fremdwör-
ter, „ZfdW", 14.
Ph. Harsdörfer, Fravenzimmer Gesprechspiele, 1644.
Ph. Harsdörfer, Specimen philologiae Germanicae, 1646.
Ph. Harsdörfer, Poetischer Trichter, 1647, ч. 2—3, 1648.
R. Köhler, J. M. Moscherosch und sein „Sprachverderber"... в Köhlers Kl.
Schriften, III, стр. 75.
J. Lefftz, Die gelehrten und literarischen Gesellschaften im Elsaß vor 1870,
1931.
E. Leser, Geschichte der grammatischen Termini im XVII. Jahrhundert (Дис-
сертация), Freiburg (Br.), 1912.
E. Leser, Fachwörter zur deutschen Grammatik von Schottel bis Gottsched,
„ZfdW", 15, 1914, стр. 1—98.
Neue ausgeputzte Sprachposaun.., 1648.
J. v. Rist, Rettung der edlen deutschen Hauptsprache, 1642.
1. v. Rist, Der Teutschen Sprache Ehren-Kranz, 1644.
J. H. Schölte, Reallex. d. dt. Lit.-Gesch., III, 1928 и ел., стр. 270 и ел., лите-
ратура.
К. Vietor, Probleme der deutschen Barockliteratur., 1928.
Vn artig Teutscher Sprach-Verderber (1643), изд. H. R i e g e 1, в Beiheft zur
„Zs. d. Allg. Dt. Spr.-Ver.«, сер. 1, № 1, 1891.
R. Vor tisch, Grammatische Termini im Frühneuhochdeutschen (Диссертация),
Freiburg (Br.), 1911.
H. W о 1 f f, Der Purismus in der Literatur des XVII. Jahrhunderts (Диссертация),
Straßburg, 1888.
Ph. Zesen, Dt. Helicon, 1640.
Ph. Zesen, Hochdeutscher Heliconische Hechel, 1668.
Ph. Zesen, Hooch-Deutsche Spraachübung, 1643.
Ph. Zesen, Rosen-mänd, 1651.
к § 167
E. Benz, Die metaphysische Begründung der Sprache bei Böhme, „Dichtung u.
Volkstum", 37, 1936, стр. 340 и ел.
Библиография
311
Е. Benz, Zur Sprachalchimie der deutschen Barockmystik, „Dichtungu. Volkstum",
37, 1936, стр. 284 и ел.
C. Воumann, Phil. Zesens Beziehungen zu Holland (Диссертация),Bonn, 1916.
W. Flemming, в Dt. Wg., II, стр. 145 и ел. См. также лит-ру к § 178, 1.
W. Kayser, Die Klangmalerei bei Harsdörfer, 1932.
H. Noll, Der Typus des religiösen Grammatikers im XVI. Jahrhundert, darge-
stellt an V. lckelsamer (Диссертация), Marburg, 1935.
Reuchlin, De verbo mirifico, 1494.
L. Weisgerber, Die Entdeckung der Muttersprache im europäischen Denken,
1948, стр. 94 и ел.
к § 168
Y. В е 1 а v а 1, Leibniz et la langue allemande, в „Etudes Germaniques", 1947, № 2.
R. Eucken, Geschichte der philosophischen Terminologie, 1879.
M. Fleischmann, Chr. Thomasius, 1931. = Beiträge zur Geschichte der Uni-
versität Halle-Wittenberg, т. 2.
G. W. Leibniz, Deutsche Schriften [изд. W. Schmied-Kowarzik], т. I, Mutter-
sprache und deutsche Gesinnung, 1916.
P. Pietsch, Leibniz und die deutsche Sprache = Beiheft zur „Zs. d. Allg. Dt.
Spr.-Ver.e, 4 сер., тетр. 29—30, стр. 313—371.
Р. Piur, Studien zur sprachlichen Würdigung Chr. Wolffs, 1903.
A. Schmarsow, Leibniz und Schottelius, 1877.
S. v. d. S с h u 1 e n b u r g, Leibnizens Gedanken und Vorschläge zur Erforschung
der deutschen Mundarten, 1937.
к § 169
W. В a r t z, Fremdwort und Sprachreinigung bei F. L. Jahn (Диссертация), Greifs-
wald, 1936.
H. Diewerge, Jacob Grimm und das Fremdwort, 1935.
W. Feldmann und P. Pietsch, Wieland als Sprachreiniger, Beih. z. „Zs.
d. Allg. Dt. Spr.-Ver.a, 4 сер., тетр. 22.
M. Joris, Goethes Stellung zu Fremdwort und Sprachreinigung, „Preuß. Jbb.%
145, 422.
Th. Matthias, Lessing auf den Bahnen des Sprachvereins,^ Beih. z. „Zs. d.
Allg. Dt. Spr.-Ver.a, 4 сер., тетр. 11.
D. Meyer, Schiller und das Fremdwort (Диссертация), Göttingen, 1911.
St. P r z у k 1 i n k, Das Fremdwort beim jungen Schiller (Диссертация), Greifswald,
1935.
W. Schultheis, Radlofs Verdienste um den deutschen Wortschatz (Диссерта-
ция), Gießen, 1935.
H. L. Stoltenberg, Vernunftsprachtum, в Dt. Wg., II, стр. 157 и ел.
С. G. N. de V о о у s, Duitse invloed op nederlandsche purisme omstreeks 1800,
„De Nieuwe Taalgids", 21, № 1.
к § 170
Cl. В 0 j u n g a, Vorschläge für die einheitliche Verdeutschung der Fachwörter
der deutschen Sprachlehre.
M. Fi ekel und A. Renner, Unsere Gesetzessprache, 1913.
O. Sarrazin, Verdeutschungs-Wörterbuch, изд. 5, 1918.
О. Steuernagel, Die Einwirkung des Deutschen Sprachvereins auf die deutsche,
Sprache, 1926.
к § 171
К. Burda eh, Die Entdeckung des Minnesangs und die deutsche Sprache, „Vor-
spiel % II, 1926, стр. 1 и ел.
312
Библиография
М. Franke, Der Stabreim in der neudeutschen Literatur (Диссертация), Ros-
tock, 1932.
W. К u h b e r g, Verschollenes Sprachgut und seine Wiederbelebung in mittelhoch-
deutscher Zeit, 1933.
F. Mühlenpfordt, Einfluß der Minnesinger auf die Dichter des... Hains (Дис-
сертация), Leipzig, 1899.
F. Ott, R. Wagners poetischer Wortschatz (Диссертация), Gießen, 1917.
к § 172
R. Eilenberger, Pennälersprache, 1910.
A. Götze, Deutsche Studentensprache, 1928.
Chr. W. Kindleben, Studenten-Lexikon, 1781.
F. Kluge, Deutsche Studentensprache, 1895.
к § 173
F. J. Beranek, Die Umgangssprache und ihre Erforschung, „Muttersprache"
1950, стр. 65.
G. Ferchland, Volkstümliche Hochsprache, 1935.
W. Schinke, Hochsprache, „ZfD", 1940, стр. 22.
к § 174
Allgemeine Sprachlehr nach der Lehrart Ratichii zu Göthen im Fürstenthumb An-
halt, lol9. Neudruck, в Ratichianische Schriften II. herausg. von P. Stötz-
ner, 1892—1893., стр. 126 и ел.
A. Matthias, Geschichte des deutschen Unterrichts, 1907.
K§ 175
G. Baesecke, Die Sprache der Opitzschen Gedichtsammlungen von 1624 und
1625 (Диссертация), Göttingen, 1899.
F* N e u m a n n, Geschiente des neuhochdeutschen Reims von Opitz bis Wieland.
Studien zur Lautgeschichte der neuhochdeutschen Gemeinsprache, 1920.
M. Opitz, Buch von der deutschen Poeterey, 1624, изд. 6 (с комментариями),
в сер. Neudrucke deutscher Literaturwerke des XVI. und XVII. Jahrhunderts,
№ 1, Halle, 1955.
M. Opitzens Aristarchus... und Buch von der deutschen Poeterey, herausg.
von G. Witkowski, 1888.
к § 178,1
А. E. Berger, Drei Schriften von M. Luther, 1948.
A. E. Berger, Luther und die neuhochdeutsche Schriftsprache, в Di, Wg., II,
стр. 37.
B. H. В rocke s, Beurtheilung einiger Reim-Endungen, welche von etlichen
Mund-Ahrten in Teutschland, absonderlich in Ober- und Niedersachsen ver-
schiedentlich gebraucht werden, в С F. W e i с h m a n n, Poesie der Nieder-
Sachsen, I, 1721, стр. 1 и ел.
G. Fr icke, Die Sprachauffassung in der grammatischen Theorie des XVI. und
XVII/ Jahrhunderts, „ZfdB", IX, 1933, стр. 113 и ел.
G. Fr icke, Vollendung und Aufbruch, 1943, стр. 72 и ел.
J. В ö d i k e r, Grundsätze der deutschen Sprache. Neuausgabe von L. Frisch, 1723.
P. H a n k a m e r, Die Sprache, ihr Begriff und ihre Deutung im XVI. und XVIL
Jahrhundert, 1927.
M. H. J e 11 i n e k, Geschichte der neuhochdeutschen Grammatik von den Anfän-
gen bis auf Adelung., т. 1—2, 1913 и ел.
К. Kaiser, Mundart und Schriftsprache. Versuch einer Wesensbestimmung. Zwi-
schen Leibniz und Gottsched, 1930.
Библиография
313
U. W е n d 1 а n d, Die Theoretiker der sog. galanten Stilepoche und der deutschen
Sprache. Ein Beitrag zur Erkenntnis der Sprachreformbestrebungen vor Gott-
sched, 1930. Ср. также § 167.
к § 178,2
Joh. Chr. Adelung, Was ist hochdeutsch?, „Magazin d. dt. Spr.*, 1782.
Bodmer, „Mahler der Sitten", II, 1746, стр. 619, 628.
Gottsched, Deutsche Sprachkunst, изд. 5, 1762, стр. 69.
R. Hildebrand, Sachsens Anteil an der Ausbildung der neuhochdeutschen
Sprache, в Ges. Aufsätze u. Vortr. z. dt. Philol., 1890.
W i e 1 a n d, в „Teutscher Mercur", 1782 (против Аделунга; ср. также Werke, 1826,
44, стр. 187 и ел.).
к § 179
К. В u г d а с h, Universelle, nationale und landschaftliche Triebe der deutschen
Schriftsprache im Zeitalter Gottscheds, Festschr. Aug. Sauer, 1925,
стр. 12 и ел.
L. Geismar, Vor und für im Neuhochdeutschen, 1928.
H. Lachmann, Gottscheds Bedeutung für die Geschichte der deutschen
Philologie (Диссертация), Greifswald, 1931.
G. Schimansky, Gottscheds deutsche Bildungsziele, 1938.
J. Weithase, Anschauungen über das Wesen der Sprachkunst von 1775—1825
(Диссертация), Berlin, 1930.
E. W о 1 f f, Über Gottscheds Stellung in der Geschichte der deutschen Sprache,
в „ZfdUa, дополн. тетр. 8, стр. 208 и ел.
к§ 180
С. Blankenburg, Studien über die Sprache Abrahams a Santa Clara (Дис-
сертация), Halle, 1897.
W. Hadorn, Die deutsche Bibel in der Schweiz, 1925.
Aloysia R e 111 e r, Niederdeutsche Literatur im Zeitalter d. Barock (Диссерта-
ция), Münster i. W., 1949.
H. Schlosser, Die Piscator-Bibel, 1908.
к § 181
Chr. Erni, Der Übergang des Schrifttums der Stadt Bern zur neuhochdeutschen
Schriftsprache (Диссертация), Bern, 1949.
E. Frühe, Untersuchungen über den Wortschatz schweizerischer Schriftsteller
des 'XVIII. und XIX. Jahrhunderts (Диссертация), Freiburg (Br.), 1915.
A. Götze, Aus dem Wortschatz schweizerischer Zeitungen, „Ilbergs Jbb.% 21,
1918, стр. 409 и ел.
A. Guggenbühl, Warum nicht Schweizerdi? Gegen die Mißachtung unserer
Muttersprache, Zürich, 1937.
J. Hildebrand, Die „Discourse der Mahlern" und die „Mahler der Sitten"
sprachlich verglichen (Диссертация), Uppsala, 1909.
H. К ä s 1 i n, A. v. Hallers Sprache in ihrer Entwicklung (Диссертация), Freiburg
(Br.), 1892.
С L. Lang, Die Zeitschriften der deutschen Schweiz bis zum Untergang der
alten Eidgenossenschaft (1798) (Диссертация), Leipzig, 1939.
CA. L о о s 1 i, Schweizerdeutsche Glossen zur schweizerischen Sprachbewegung,
Basel, 1938.
E. Sager, Die Aufnahme der neuhochdeutschen Schriftsprache in der Kanzlei
von St. Gallen (Диссертация), Zürich, 1949.
Schweizerdeutsch und Hochsprache, jedes an seinem Ort! Eine Sammlung von
Stimmen, изд. немецко-швейцарским языковым об-вом, Zürich, 1938.
314
Библиография
S. Singer, Schweizerdeutsch, 1928.
К. Zadajewski, A. v. Hallers Dichtersprache, 1909.
F. Zopfi, Über das Eindringen der neuhochdeutschen Schriftsprache in die alt-
glarnerische Kanzleisprache, „Jahrbuch des Historischen Vereins Kantons
Clartts", 52, 1946, стр. 163—169.
к § 182
H. Birlo, Die Sprache des Parnassus Boicus (Диссертация), München, 1909.
E. В о u с к e, Р. Aug. Dornblüths Observationen (Диссертация), Freiburg (Br.),
1895.
H. Braun, Anleitung zur deutschen Sprachkunst. Zum Gebrauch der Schulen
in den Churlanden zu Bayern, 1765.
К. В u r d а с h, Universelle, nationale und landschaftliche Triebe .der deutschen
Schriftsprache im Zeitalter Gottscheds, Festschr. Aug. Sauer., 1925,
стр. 12 и ел.
Баварское направление в языке защищает до 1750 г. журнал „Parnassus Boicus
oder Neu-eröffneter Musenberg", 1722—1740.
Th. W. D a n z e 1, Gottsched und seine Zeit, 1848, стр. 293 и ел.
M. Glückel, Н. Braun und die bayerischen Schulen von 1770—1781 (Диссер-
тация), Erlangen, 1891.
H. Hainebach, Studien zum literarischen Leben der Aufklärungszeit in Mainz
(Диссертация), Gießen, 1934, стр. 37 и ел.
J. Hemmer, Abhandlungen über die deutsche Sprache zum Nutzen der Pfalz,
1769.
J. Hemmer, Vertheidigung seiner Abhandlungen.., 1771.
J. Hemmer, Deutsche Sprachlehre zum Gebrauch der Kuhrpfälzischen Lande,
1775.
J. Hemmer, Kern der deutschen Sprachkunst und Rechtschreibug, 1780.
Der Teutsche Sprachforscher., т. 1—2, 1777 и ел.
E. Paulus, Zur Geschichte der Schriftsprache in Schwaben im XVIII. Jahrhun-
dert (Диссертация), Leipzig, 1906.
R. P et seh, Zur Pflege der Muttersprache in der „Kurfürstlichen Deutschen
Gesellschaft" zu Mannheim zu Schillers Zeit, Beih. z. „Zs. d. Allg. Dt.
Spr.-Ver.", 5 сер., тетр. 38—40, стр 290 и ел.
Е. Steiger, Mundart und Schriftsprache in der 2. Hälfte des XVIII. Jahrhun-
derts nach gleichzeitigen Zeitschriften (Диссертация), Freiburg (Br.), 1919.
J. Weitenauer, Zweifel an der deutschen Sprache, 1764.
L. Wolfram, H. Braun, 1892.
E. Ch. Zeim, Die rheinische Literatur der Aufklärung (Köln und Bonn), 1932,
стр. 33, 37, 41, 44.
к § 183
A. Bach, Sophie La Roche und ihre Stellung im deutschen Geistesleben des XVIII.
Jahrhunderts, „ZfD", 40, 1926, стр. 177.
H. Hainebach, Studien zum literarischen Leben der Aufklärungszeit in Mainz
(Диссертация), Gießen, 1934, стр. 37 и ел.
M. Müller, Wortkritik und Sprachbereicherung in Adelungs Wörterbuch, 1903.
К. E. Sickel, Joh. Chr. Adelung, seine Persönlichkeit und seine Geschichte-
auffassung (Диссертация), Leipzig, 1934.
к § 184
A. Bach, Goethes Rheinreise... im Sommer 1774, 1923, стр. 195.
W. Braune, Ober die Einigung der deutschen Aussprache, 1904.
A. L. Cor in, Comment faut-il prononcer TAllemand? Lüttich, 1931.
L. Franke 1, Mundartliches bei Goethe, „ZfdU", 17, стр. 363 и ел.
Библиография
315
E. G е i s z 1 е г, Erziehung zur Hochsprache, 1925.
F. M. E. К a s с h, Mundartliches in der Sprache des jungen Schiller (Диссерта-
ция), Greifswald, 1900.
P. Kretschmer, Wortgeographie der hochdeutschen Umgangssprache, 1918.
A. Schirmer, Die deutsche Umgangssprache, „GRMU, 9, 1921, стр. 42.
Th. Siebs, Deutsche Bühnenaussprache, изд. 13, 1927.
Stricker, Goethes Frankfurter und Thüringer Idiotismen, „Mitteil. d. Ver. f.
Gesch... v. Frankfurt0, 6, 1881, стр. 247 и ел.
J. Suter, Die Mundart bei Gottfried Keller (Диссертация), Zürich, 1930.
W. Vietor, Die Aussprache der Schriftdialekte, изд. 12, 1934.
W. Vietor, Deutsches Aussprache-Wörterbuch, изд. 4—5, 1932.
О. Weise, Mundartliches bei Goethe, „Zs. d. Allg. Dt. Spr.-Veru„ 1913, стр. 161 и ел.
H. Wunderlich, Unsere Umgangssprache und die Eigenart ihrer Satzfügung, 1894.
Irmgard W e i t h a s e, Goethe als Sprecher und Sprecherzieher, 1949.
Z i 11 g e n z, Rheinische Eigentümlichkeiten in Heines Schriften. Programm v. Wa-
ren, 1893.
к § 185
О. v. Greyerz, Die Mundartdichtung der deutschen Schweiz, 1925.
A. H a u f f e n, Die deutsche mundartliche Dichtung in Böhmen, в Deutsche Arbeit,
Prag, 1903.
A. Holder, Geschichte der schwäbischen Dialektdichtung, 1896.
F. Schön, Geschichte der deutschen Mundartdichtung, I и ел., 1920 и ел.
Н. Schönhoff, Geschichte der westfälischen Dialektliteratur, 1914.
H. F. Wagner, Die mundartliche Dichtung in Salzburg, 1908.
K. Wagner, Schlesiens mundartliche Dichtung von Holtei bis auf die Gegen-
wart, 1917.
N. Welter, Die Dichter der luxemburgischen Mundart, 1906.
A. Zirkler, Das Hausbuch sächs. Mundartdichtung, т. 1—3, 1927, 1938.
к § 187,4
J. Hubschmid, Alpen Wörter romanischen und vordeutschen Ursprungs, Bern, 1951.
M. S. Kirch, Der Einfluß des Niederdeutschen auf die hochdeutsche Schrift-
sprache, 1952.
к § 188
О. Behaghel, Gebrauch der "Zeitformen im konjunktivischen Nebensatz des
Deutschen, 1899.
к § 188a
С. С de Bruin, De Statenbijbel en zijn voorgangers, 1937.
J. H u i z i n g a, Die holländische Kultur des XVII. Jahrhunderts, 1933.
G. G. Kloeke, De Hollandsche Expansie in de 16de en 17de eeuw., 1927.
G. С N. de Vooys, De Resolutien betr. de Taal van de Staatebijbel, Gronin-
gen, 1919.
к § 188a,2
R. С Anthonisz, The Dutch in Ceylon, Colombo, 1929.
G. Baeselaer, Der Ursprung der Burensprache.., „GRMa, 19, 1931, № 7/8.
E. Blancquaert, Practische Uitspraakleer van de Ndl. Taal, Antwerpen, 1934.
С Borchling, Zur Sprachgeschichte und Literatur des Afrikaans, „Nd. Kor-
resp.-Bla., 29, № 1—4.
S. Р. E. Вoshoff, Volk en Taal van Zuid-Afrika, Amsterdam, 1921.
M. R. Breyne, Afrikaans, 1937.
316
Библиография
К. Не er от а, Hollandse Dialektstudies. Bijdr. tot de ontwikkelingsgeschiedenis
van het Algemeen Beschaafd Ndl., Groningen, 1935.
W. G. H e 11 i n g a, De Opbouw van de algemeen beschaafde uitspraak van het
Ndl., Amsterdam, 1938.
G. D. H e s s e 1 i n g, Het Afrikaans. Bijdr. tot de geschiedenis der ndl. taal in
Zuid-Afrika, изд. 2, Leiden, 1923.
J. Р. B. Josselin de Jong, Het huidige Neger-Hollandsch, в „Verh. d. Kon.
Akad. van Wetensch. te Amsterdam.«, Afd. Letterkunde, N. R. 26, № 1.
G. G. Kloeke, Herkomst en groei van het Afrikaans, 1950.
W. Pee, Standaard-Uitspraak van het Ndl. in Belgie, в Persoon en Gemeen-
schap, III, Antwerpen, 1948, № 3.
H. Zwaardemaker en L. P. L. Eijkman, Leerboek der Phonetiek inzon-
derheit met betrekking tot het Standaard-Ndl., Haarlem, 1923.
к § 189J
E. Fischer, Kants Stil in der Kritik der reinen Vernunft.= Kant-Studien Erg.-
H. 5.
H. Hasse, Schopenhauers Bedeutung für die deutsche Sprache, Von dt. Spr,
u. Art, 1925, стр. 83 и ел.
H. Henel, Die Entwicklung des geschichtlichen deutschen Prosästils bei Joh.
von Müller, 1928.
S. Hochfeld, Das Künstlerische in der Sprache Schopenhauers, 1912.
к § 190
К. Воrinski, Die Antike in Poetik und Kunsttheorie vom Ausgang des^klassi-
schen Altertums bis auf Goethe und W. v. Humboldt, т. 1—2, 1924.
F. Gundolf, M. Opitz, „D.V.Jr.S.", III, N 1.
B. Markwardt, Geschichte der deutschen Phonetik, т. 1, Barock und Früh-
Aufklärung, 1937 = Grundriß der germanischen Philologie, 13, стр. 1.
H. Rademann, Versuch eines Gesamtbildes über das Verhältnis von M. Opitz
zur Antike (Диссертация), Jena, 1926.
к § 191
К. Broszmann, H. v. Hofmannswaldau, eine Studie über die^schwülstige
Schreibart, 1900.
K. Fleischmann, Theod. Hock und das sprachliche Frühbarock, 1937.
G. Fr icke, Die Bildlichkeit... des A. GryphiuS, 1933.
E. Goldemann, Barockstil bei Fischart (Диссертация), Tübingen, 1934.
F. H e i 1 b о r n, Der Wortschatz der sogenannten I. Schlesischen Dichterschule
(Диссертация), Berlin, 1890.
R. Ibel, Studien zur Formkunst H. v. Hofmannswaldau, „ZfdPh.*, 51, 1926,
стр. 432 и ел.
G. L a z а r u s, Die künstlerische Behandlung der Sprache bei A. Gryphius (Дис-
сертация), Hamburg, 1933.
E. H. Mueller, Die Sprache Paul Flemings (Диссертация), Minnesota, 1938.
O. Muris, Dramatische Technik und Sprache in den Trauerspielen D. Kaspars
v. Lohenstein (Диссертация), Greifswald, 1911.
H. Pliester, Die Worthäufung im Barock, 1931.
W. Schuchardt, Studien zu Grimmeishausen, insbes. sein Sprachstil, 1928.
A. Sperber, Die Sprache der Barockzeit, „ZfD", 43, 1929, стр. 670—684.
F. W. Wentzlaff-Eggebert, Dichtung und Sprache des jungen Gryphius.
Die Oberwindung der lateinischen Tradition und die Entwicklung zum deut-
schen Stil, 1937.
J. Z i e m e n d о r f f, Die [Metapher bei den weltlichen Lyrikern des deutschen
Barock, 1933.
Примеры в тексте даиы в большинстве случаев по О. Бехагелю.
Библиография
317
к § 192
W. Bettermann, Theologie und Sprache bei Zinzendorf, 1935.
H. Sperber, Der Einfluß des Pietismus auf die deutsche Sprache, „D.V.Jr.S.e,8,
1930, стр. 140 и ел.
к § 193
J. J. Bödmer, Von dem Einfluß und dem Gebrauch der Einbildungskraft, 1727.
J. J. Bödmer, Von dem Wunderbaren in der Poesie, 1740.
J. J. Breitinger, Kritische Dichtkunst, т. 1—2, 1740.
W. Eiermann, Gellerts Briefstil (Диссертация), Greifswald, 1911.
Chr. F. Geliert, Briefe nebst einer praktischen Abhandlung von dem guten
Geschmacke in Briefen, 1751.
K. Müller, Gottschedliche Wortverbote, „ZfdU", 19, стр. 745 и ел.
E. R e i с h e 1, Gottsched-Wörterbuch, 1906.
W. S а 1 о w, Die deutsche Sprachwissenschaft in der „Allgemeinen Deutschen Bib-
liothek" (Диссертация), Greifswald, 1926.
A. Schach, Nicolais Bemühungen um die deutsche Sprache (Диссертация),
Gießen, 1913.
Chr. v. Schönaich, Die ganze Ästhetik in einer Nuß., изд. A. Köster, 1900.
H. Sperber, Die Sprache der Aufklärung, „ZfD", 43, 1929, стр. 777—794.
— n — Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache im XVIII. Jahr-
hundert, „ZfdPh.", 52, № 3/4.
— „ — Zur Sprachgeschichte des XVIII. Jahrhunderts, там же, 54, 1929,
стр. 80—97.
G. Steinhausen, Geschichte des deutschen Briefes, т. 1—2, 1889—1891.
к § 194
J. Bacon, Pietistische und rationalistische Elemente in Klopstocks Sprache, .
„J.E.G.Ph.", 49, стр. 49—59.
G. Beck, Die Sprache des jungen Wieland (Диссертация), Heidelberg, 1913.
J. Bielmann, Barocke Sprachspuren bei Herder, ,Dicht, u. Volkstum", 37, 1936,
стр. 449 и ел.
H. Fl uck, Beiträge zu G. A. 'Bürgers Sprache und Stil (Диссертация), Mün-
ster, 1914. k ^ L
M. H. J e 11 i n e k, Bemerkungen über Klopstocks Dichtersprache, в Vom Geiste
neuer Lit.-Forsch. Festschr. f. O. Walzel, 1924.
R. Ideler, Zur Sprache Wielands. Untersuchungen im Anschluß an Wielands
Übersetzung der Briefe Ciceros, 1908.
Klopstock, Werke, X, 1855, стр. 202 и ел.: „Von der Sprache der Poesie".
Papmehl-Rüttenauer, Das Wort heilig in der Dichtersprache von Pyra
bis zum jungen Herder (Диссертация), Berlin, 1937.
F. P e t r i, Kritische Beiträge zur Qeschichte der Dichtersprache Klopstocks (Дис-
сертация), Greifswald, 1894.
E. Schmidt, Lessing, изд. 3, И, стр. 530—586.
О. W а 1 z e 1, Barockstil bei Klopstock, в Festschrift für M. H. Jellinek, 1928.
Chr. Wurf 1, Über Klopstocks poetische Sprache, „Herrigs Archiv", 64, стр. 271
и ел.; 65, стр. 250 и ел.
к § 195
F Beiszner, Studien zur Sprache des Sturms und Drangs, „GRM", 22, 1934,
стр. 417—429.
F. Bieger, Der Wortschatz in F. M. Klingers Jugenddramen (Диссертация),
Greifswald, 1925. % /тт ч _ .,
Bruchmann, Satzbau des Sturm- und Drangsdramas (Диссертация), Greifs-
wald, 1920.
318
Библиография
К. Burdach, Die Sprache des jungen Goethe, в „Vorspiel" II, 1926, стр. 38 и ел.
F. Butz, Schillers Beredsamkeit in seinen Jugenddramen (Диссертация), Freiburg
(Br.), 1926.
J. Haussmann, Untersuchungen über Sprache und Stil des jungen Herder
(Диссертация), Leipzig, 1907.
H. G. H e u n, Der Satzbau in der Prosa des jungen Goethe, 1930.
F. Kluge, Bunte Blätter, 1909, стр. 194: „Die sprachgeschichtliche Stellung
Schillers«.
A. Lange, Maler Müllers Jugendsprache (Диссертация), Michigan, 1909.
Th. Längin, Die Sprache des jungen Herder in ihrem Verhältnis zur Schrift-
sprache (Диссертация), Freiburg (Br.), 1891.
R. Müller, Schillers lyrische Jugenddichtung... (Диссертация), Marburg, 1916.
W. Pf leiderer, Die Sprache des jungen Schiller in ihrem Verhältnis zur
neuhochdeutschen Schriftsprache, „PBB", 28, 1903, стр. 273.
G. Pfütze, Die Sprache in J. M. R. Lenzens Dramen (Диссертация), Leipzig, 1890.
R. Philipp, Beitrag zur Kenntnis von Klingers Sprache und Stil in seinen
Jugenddramen (Диссертация), Freiburg (Br.), 1909.
к § 196
О. Behaghel, Geschichte der deutschen Sprache, изд. 5, 1928, стр. 209.
К. Burdach, Vorspiel II: Goethe und sein Zeitalter, 1926.
P. Fischer, Goethe-Wortschatz, 1929.
К. H. Halb ach, W. v. Eschenbach und Goethe als Sprachschöpfer, „Von dt.
Art in Spr. u. Dichtung", hrsg. v. G. Fricke u. а., т. 1, 1941.
A. Hübner, Goethe und die deutsche Sprache, 1932.
E. Matthes, Der Gebrauch des Partizips bei Goethe (Диссертация), Gießen, 1926.
F. Maurer, Die Sprache Goethes im Rahmen seiner menschlicher und künstle-
rischer Entwicklung, 1932.
С. 01 b r i с h, Goethes Sprache und die Antike. Studien zum Einfluß der klassi-
schen Sprachen auf Goethes Stil, 1891.
O. H. Olzien, Der Satzbau in W. Meisters Lehrjahren, 1933.
J. Petersen, Goethe und die deutsche Sprache, „Jb. d. Goethe-Ges.",
17, 1931, стр. 1 и ел.
О. Pniower, Goethe als Wortschöpfer, „Euphorion", 31, № 3.
G. Rausch, Goethe und die deutsche Sprache, 1909.
W. R u о f f, Goethe und die Ausdruckskraft des Wortes (Диссертация), Leip-
zig, 1934.
T r e n k 1 e r, Studien über den Gebrauch des Partizips in Goethes Dichtersprache,
Warschau, 1927.
к § 197
J. Dustmann, Eichendorffs Prosastil (Диссертация), Bonn, 1939.
E. Günzburger, Stileigenheiten der Romantik (Диссертация), Bonn, 1932.
J. Heck er, Das Symbol der Blauen Blume.., 1931.
A. Henrich, J. v. Görres, seine Sprache und sein Stil (Диссертация), 1907.
F. Kainz, A. W. Schlegel und die deutsche Sprache, „Dichtung u. Volkstum«,
39, № 3.
— „ — в Dt. Wg., II, стр. 249 и ел.
— „ — Die Sprachästhetik der jungen Romantik, „D.V.Jr.S.e, 16, 1938, стр. 219.
F. Kanter, Der biblische Ausdruck in Kleists Penthesilea (Диссертация), Jena,
1913.
J. Mahl, Der Prosastil in den Märchen Gl. Brentanos, 1931.
G. Minde-Pouet, H. v. Kleist, seine Sprache und sein Stil, 1897.
J. Müller, Jean Paul als Wortschöpfer und Stilist, „ZfdW", X, стр. 20 и ел.;
XI, стр. 235 и ел. „ v „ , тут
J. Pradel, Studien zum Prosastil Cl. Brentanos (Диссертация), Breslau, 1940.
Библиография
319
W. Preitz, Deutsche Romantik und deutsche Sprache, Von dt Spr. u. Art.,
1925, стр. 40 и ел.
H. Schmerbach, Stilstudien zu E. Th. A. Hoffmann, 1929.
H. Stickelberger, Die Sprache J. P. Hebels, „ Jahresber. d. dt.-schweiz.
Spr.-Ver.", 1918.
E. Tiegel, Das Musikalische in der romantischen Prosa (Диссертация), Erlan-
gen, 1934.
L. Wagner, J. Görres' Sprache und Stil (Диссертация), Straßburg, 1915.
G. Zeissig, H. v. Kleists Dramensprache, „ZfD", 43, стр. 118 и ел.
к § 198
F. Baldensberge/, G. Keller, Paris, 1899, стр. 463 и ел.: „Le style et la
langue".
E. Brauweiler, Studien zu Heines Prosa (Диссертация), Bonn, 1916.
S. Bytkowski, G. Hauptmanns Naturalismus, 1908, стр. 119: ,G. Hauptmanns
Sprache".
H. T. Collin^s, The^Language of Freytags Ahnen, Д E. G. Ph.% XIII, 1914,
стр. 186.
А. В. Dickma7nn, Zur ^Sprache Tder Frühlyrik F. Rückerts, I (Диссертация),
München/1921.v*' \
O. Doli, Die ^Entwicklung-der'naturalistischen Form.., 1910, стр. 146: „Die
Sprache".
E. Ev!erth, C. F. Meyers epischer Sprachstil, „Zs. f. Ästhetik u. Kunstwiss.",
XX, 1926, стр. 129.
О. Haggenmacner, Wahrnehmungen am Sprachgebrauch der jüngsten litera-
rischen Richtungen, в Mitt. d. Ges. f. dt. Spr. i. Zürich, I, стр. 19.
F. H a h n e, D. v. Liliencron als Sprachbildner, „Beih. z. Zs. d. Allg. Dt.
Sprachver", 4 сер., 146 (1904).
О. Heilig, Ober Sprache und Stil in Scheffels Ekkehard, „Alemannia-, 29,
стр. 56.
О. Heilig, Zur Sprache Scheffels, в Jb. des Scheffelbundes, 1904.
M. Hochgesang, Wandlungen des Dichtstils. Dargestellt unter Zugrundelegung
deutscher Macbeth-Übertragungen, 1926.
H. Kappenberg, Der bildliche Ausdruck in der Prosa E. Mörikes (Диссерта-
ция), Greif swald, 1914.
Emmy К e г к h о f, Ausdrucksmöglichkeiten neuhochdeutschen Prosastils. Ein kriti-
scher Versuch an Frdr. Grieses Roman „Die Weißköpfe", Amsterdam, 1950.
J. Kleiber, F. Vischers Sprache und Stil, „ZfdU", XVII, стр. 697.
Р. К nutzen, Studien zur Wortwahl Hebbels (Диссертация), Kiel, 1912.
P. Kobielski, Jean Pauls Spätstil (Диссертация), Köln, 1939.
H. К ü с h 1 i n g, Studien zur Sprache des jungen Grillparzer (Диссертация), Leip-
zig, 1900.
F. v. d. Leyen, F. Nietzsche und die deutsche Sprache, „Jb. d. dt. Spr.*, II,
1944, стр. 143—155.
К. Linnartz, Studien zur Sprache von Annette v. Droste-Hülshoff (Диссерта-
ция), Tübingen, 1903.
E. Maekel, F. Reuters Sprache, в F. Reuter-Gedenkbuch, 1910, стр. 38.
С. F. Müller, Zur Sprache und Poetik F. Reuters. Programm von Kiel, 1902.
H. Müller, Studien zur Wortwahl und Wortschöpfung bei Dehmel, Liliencron,
Nietzsche (Диссертация), Greifswald, 1926.
O. Nieten, Ch. D. Grabbe, 1908, стр. 405: „Grabbes Sprache und Metrik«.
O. Olzien, Nietzsche und das Problem der dichterischen Sprache, 1941.
F. Ott, R. Wagners poetischer Wortschatz (Диссертация), Gießen, 1914.
А. P о s e r n, Der altertümelnde Stil in den drei ersten Bänden von G. Freytags
Ahnen (Диссертация), Greifswald, 1913.
A. Proksch, Der Wortschatz Th. Storms, „GRMa, VI, стр. 532.
320
Библиография
К. О. Schmidt, Die Sprache Kurt Kluges, „Muttersprache0, 1951, стр. 19—28.
Относительно Шопенгауера и Канта см. § 172.
Н. S с h w е t z, Studien über die dramatische Sprache der Ahnfrau Grillparzers.
Programm von Hörn (Nieder-Österreich), 1878.
M. S e e 1 i g, Die dichterische Sprache in Heines Buch der Lieder (Диссертация),
Halle, 1891.
H. Stickelberger, Ober die Sprache J. Gotthelfs, „Mitt. d. Ges. f. dt. Spr.
in Zürich", И, стр. 17.
H. L. Stoltenberg, Arno Holz und die deutsche Sprachkunst, в „Zs. f.
Ästhetik u. Kunstwiss.a, XX, стр. 156.
J. Sütterlin, Sprache und Stil in Roseggers „Waldschulmeister", в „ZfdMaa.",
1906, стр. 35 и ел.
L. T h о n, Die Sprache des deutschen Impressionismus, 1928.
— „ — Grundzüge impressionistischer Sprachgestaltung, в „ZfD", 1929, стр. 385
и ел.
Р. W i s s m а n n, Th. Fontane, seine episch-lyrischen Dichtungen (Диссертация),
Heidelberg, 1916, стр. 56: „Sprachlicher Stil".
H. v. Wol zogen, Die Sprache in R. Wagners Dichtungen, изд. 3, 1889.
J. E. Wülfing, Sprachliche Eigentümlichkeiten bei С F. Meyer, „ZfdU", XIV,
стр. 308—331; 780.
H. Wunderlich, Zur Sprache des neuesten deutschen Schauspiels, „Neue
Heidelberger Jbb.", III 1893, стр. 251; IV, стр. 115.
к § 199
F. В ehrend, Geschichte der deutschen Philologie in Bildern, 1927.
E. Blancquaert, Huidige stand en toekomst van de ndl. Taalkunde, „Levende
Taalen", XIII, 1947, стр. 209—218.
К. В u r d а с h, Die Wissenschaft von der deutschen Sprache, ihr Werden, ihr Weg,
ihre Führer, 1924.
A. Hübner, J. Grimm, 1935.
V. Michels, Deutsch, в Stand, u. Aufgaben der Sprachwissenschaft, стр. 463 и ел.
H. Paul, Geschichte der germanischen Philologie, в Pauls Grundriß der germa-
nischen Philologie, изд. 2, т. I, 1901, стр. 9—158.
R ei Chart, Die Germanistik in Amerika, „GRM", 26, № 9/10.
G. R о e t h e, Wege der deutschen Philologie, 1923.
W. S с h e r e r, J. Grimm, изд. 2, 1885.
Edw. Schröder, Deutsche Philologie. Aus 50 Jahren deutscher Geisteswissen-
schaft. Festschrift für F. Schmidt-Ott, 1930, стр. 198—215.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Языки и диалекты
авест. — авестийский
алем.— алеманский
англ.— английский
араб.— арабский
бав.— баварский
вавил.— вавилонский
венгерск.— венгерский
вост.-ср.-нем.— восточиосредненемец-
кий
галл.-— галльский
герм.— германский
гот.— готский
гр.— греческий
дат.— датский
др.-англ.— древнеанглийский
др.-в.-нем.—древневерхненемецкий
др.-евр.—древнееврейский
др.-инд.— древнеиндийский
др.-ирл.— древнеирландский
др.-исл.— древнеисландский
др.-нидерл.— древненидерландский
др.-н.-франк. — древненижнефранкский
др.-перс— древнеперсидский
др.-сакс— древнесаксонский
др.-сев.— древнесеверный
др.-сканд.— древнескандинавский
др.-фриз.— древнефризский
др.-зол.— древнезолийский
др.-южн.-нем.— древнеюжнонемецкий
зап.-ср.-нем.— западносредненемецкий
илл.— иллирийский
инд.— индийский
и.-е.— индоевропейский
исл.— исландский
исп.— испанский
итал.— итальянский
караиб.— караибский
кельт.— кельтский
кимр.— кимрский
лат.— латинский
латыш.— латышский
лит.— литовский
мадьяр.— мадьярский
нар.-лат. — народно-латинский
нем.— немецкий
нидерл.— нидерландский
н.-нем.— нижненемецкий
н.-рейнск.— нижнерейнский
н.-франк.— нижнефранкский
нов.-в.-нем.— нововерхненемецкий
нов.-нидерл.— новонидерландский
нов.-сканд.— новоскандинавский
норв.— норвежский
общефранц.— общефранцузский
польск.— польский
португ.— португальский
прагерм.— прагерманский
прусск.— прусский
р.-нов.-в.-нем.— ранненововерхнене-
мецкий
р.-ср.-лат.— раннесреднелатинский
рейнск.— рейнский
рип,— рипуарский
роман.— романский
рум.— румынский
русск.— русский
сакс— саксонский
сев.-итал.— североитальянский
сканд.— скандинавский
Скиф.— скифский
слав.— славянский
слов.— словенский
совр. англ. — современный англий-
ский
совр. нем.— современный немецкий
ср.-англ.— среднеанглийский
ср.-рейнск.— среднерейнский
совр. франц.— современный француз-
ский
ср.-в.-нем.— средневерхненемецкий
ср.-лат.— среднелатинский
ср.-нем.— средненемецкий
ср.-нидерл.— средненидерландский
ср.-н.-нем.— средненижненемецкий
ср.-франк.— среднефранкский
ст.-слав.— старославянский
ст.-франц.— старофранцузский
тох.— тохарский
франк.— франкский
франц.— французский
фин.— финский
фриз.— фризский
чешек.— чешский
шваб.— швабский
швед.— шведский
южн.-нем.— южнонемецкий
япон.— японский
21 История немецкого языка
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ НАЗВАНИЙ РАБОТ И ЖУРНАЛОВ,
УПОМЯНУТЫХ В КНИГЕ
Abhdl.d. Dt.Akad.d.Wiss.= Abhandlungen der deutschen Akademie der Wissenschaf-
ten
Abh. d. Kgl. G.
AnzfdA
Arch. f. Kg.
Arch. f. v. Ph.
Dt. Ph.
D. V. Jr. S.
Dt. Wg.
F. u. F.
GRM
LP.
J. E. G. Ph.
Jb. d. dt. Spr.
M. d. Dt. A.
Nd. Jb.
Nd. Mitteil.
N. M.
PBB
P. Gr.
R. F.
St. z. dt. Ph.
WuS
ZfdA
ZfdB
ZfD
ZfdMaa.
ZfdPh.
ZfdU
ZfdW
ZfMaf.
Zs. f. r. Ph.
Zs. f. v. Sp. F.
= Abhandlung der Königlichen Gesellschaft
= Anzeiger für deutsches Altertum
= Archiv für Kulturgeschichte
= Archiv für vergleichende Philologie
5= Deutsche Philologie im Aufriß
= Deutsche Viertel Jahrsschrift für Literaturwissenschaft
und Geistesgeschichte
= Deutsche Wortgeschichte. Festschrift für A. Götze, hrsg.
v. F. Maurer und F. Stroh, 3 Bde., 1943
= Forschungen und Fortschritt
= Germanisch Romanische Monatsschrift
= Indogermanische Forschungen
= Journal of English and German Philology
= Jahrbuch der deutschen Sprache
= Mitteilungen der Deutschen Akademie
= Jahrbuch d. Vereins f. niederdt. Sprachforschung
= Niederdeutsche Mitteilungen
= Neilphilologische Mitteilungen
= Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Li-
teratur
= Pauls Grundriß der germanischen Philologie
= Rheinische Forschungen
= Studien zur deutschen Philologie
= Wörter und Sachen
= Zeitschrift für deutsches Altertum
= Zeitschrift für deutsche Bildung
= Zeitschrift für Deutschkunde
= Zeitschrift für deutschen Mundarten
= Zeitschrift für deutsche Philologie
= Zeitschrift für deutschen Unterricht
= Zeitschrift für deutsche Wortforschung
= Zeitschrift für Mundartforschung
= Zeitschrift für romanische Philologie
= Zetschrift für vergleichende Sprachforschung
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Термин Gemein- oder Hochsprache до известной степени может быть
сопоставлен с нашими терминами „единый литературный язык", „единая ли-#
тературная норма", однако автор употребляет его в применении к тем эпохам,"
когда эта категория отсутствует.
Понятие Gemein- oder Hochsprache у А. Баха, так же как и у многих
других историков языка и диалектологов, недостаточно конкретизировано. Автор
не связывает Gemeinsprache с определенным историческим периодом в развитии
языка. Не вполне ясно, в каком соотношении находится Gemeinsprache с устной
и письменной разновидностями языка. Не уточнено соотношение Gemeinsprache
и Kunstsprache — языка художественной литературы. Эта расплывчатость сказы-
вается и при трактовке языковых процессов различных периодов. По вопросу
о соотношении литературного языка и диалектов см. Р. А ва не сов, Тезисы
доклада на открытом заседании Ученого Совета Института языкознания, 1955;
статьи В. В. Виноградова и статью М. М. Г у х м а н, Соотношение немец-
кого литературного языка и диалектов, „Вопросы языкознания", 1956, № 1.
Вместе с тем А. Бах справедливо указывает, что закономерности развития
„общего" языка иные, чем формы развития диалектов. Различие обусловлено
не только тем, что возникновение диалектов связано по преимуществу с терри-
ториальным экономическим и политическим дроблением, тогда как предпосылкой
образования „общего" языка является развитие территориального, экономического
и культурного единства. Существенным является то обстоятельство, что фоне-
тические и морфологические процессы осуществляются в диалектах спонтанно.
„Общий" же язык таких форм развития не знает. Так, например, дифтонгизация
старых долгих i, Ü и монофтонгизация старых дифтонгов uo, ie спонтанно раз-
вивались в определенной группе немецких диалектов, постепенно распростра-
няясь из первоначального очага своего возникновения. Оказавшись включенными
в литературную произносительную норму современного немецкого языка, они
стали элементами „общего" языка. Сопоставляя фонетические особенности сов-
ременной литературной произносительной нормы с закономерностями языка
рыцарской литературы, мы обнаруживаем строго определенные различия: ср.-в.-
нем. min > mein в современной литературной произносительной норме, ср.-в.-
нем. hüs > Haus и т. д.; однако как спонтанный процесс переход 1 > ei, ü > au
осуществлялся только в устно-разговорной разновидности народного языка,
в диалектах и лишь затем получил отражение в произносительной норме еди-
ного литературного языка. Сходные закономерности могут быть выявлены и
в реализации морфологических изменений. Однако здесь возможны явления,
развившиеся вне диалектов. Особенно независимо развитие литературного языка
от диалектов в области лексики и синтаксиса; формы и пути этого развития
еще недостаточно изучены. Важнейшим признаком и отличием литературного
языка, а также и „общего" языка, по терминологии Баха, является отбор
определенных языковых фактов из всего синонимического богатства народного
языка. С этим связан и столь характерный для „общего" языка процесс нор-
мализации. Только в этом смысле можно согласиться с замечанием А. Баха
относительно искусственного характера „общего* языка.
21*
324
Примечания
[2] Kunstsprache — язык поэзии или, шире, художественной литературы -—
частично противопоставляется Бахом „общему" языку. Примером Kunstsprache
служит в дальнейшем изложении язык рыцарской поэзии XIII века.
[3] Термин „побочный язык" — Nebensprache — отнюдь нельзя считать удач-
ным, поскольку фактически здесь речь идет о поздних процессах языковой диф-
ференциации.
[4] Как известно, кроме местных или территориальных диалектов, сущест-
вуют так называемые социальные диалекты. Последние характеризуются по
преимуществу лишь лексическими особенностями. Фактически у средневекового
немецкого рыцарства не существовало никакого „особого" языка, — тем более
не существует в настоящее время особых языков у летчиков, врачей, техников.
В первом случае специфика заключалась в широком использовании французских
слов, не бытовавших в то время в других сферах употребления немецкого
языка, в стремлении избежать просторечных оборотов и народной лексики
и в некоторых других проявлениях стилистического отбора. Можно считать, что
в языке рыцарской литературы выступали черты своеобразного сословного жар-
гона. Иной характер имеет употребление профессиональной лексики у летчиков,
врачей и техников. Однако и здесь отличие выражается лишь в ограниченном
числе лексических единиц.
[5] Конечно, как элементы сословных (классовых) жаргонов, так и лексиче-
ские особенности языка техников, врачей и т. д. территориально не ограничены.
Но отнюдь не следует преувеличивать, как это делает автор, роль этой жар-
гонной или профессиональной лексики в процессе выработки единой языковой
нормы, или, по терминологии Баха, „общего языка". Необходимо вместе с тем
отметить, что сама основа „общего языка" рассматривается Бахом как разновид-
ность такого сословного диалекта (см. предисловие), т. е. воспринимается как
„классовый язык".
[6] Несомненно, в Голландии и Германии существуют разные литературные
языки, поскольку ни нидерландский язык не является диалектом немецкого, ни,
наоборот, немецкий язык не является диалектом нидерландского. Даже условно
вряд ли можно говорить о том, что Голландия является этнически и в языковом
отношении „немецкой". Известно, что исторически население Голландии связано
с тремя германскими племенами — фризами, саксами и франками. Основой совре-
менного литературного нидерландского языка является нижнефранкское наречие,
сочетающееся с элементами фризского и саксонского. В формировании немецкой
народности ведущую роль играли баварцы, франки, алеманыы. При большой
этнической близости племенная основа немецкой и нидерландской народностей
разная. Разными путями шло и языковое развитие: хотя нижиефранкское наре-
чие и было исторически лишь частью франкского диалекта, его обособление
от других более южных франкских наречий, подвергавшихся интенсивному
процессу „оверхненемечивания", стимулировалось сравнительно ранним экономи-
ческим и политическим обособлением северо-запада Германской Империи от
развития других немецких земель. Основа современного немецкого литератур-
ного языка складывалась на востоке средней Германии в результате интенсив-
ного взаимодействия разных диалектов. Все эти факты в дальнейшем излагает
и сам А. Бах.
[7] Как отмечалось в предисловии, освещение этого вопроса у А. Баха
весьма субъективно.
[8] См. предисловие.
[9] Состав лексики, система лексико-фразеологических форм слова отражает
экономические и политические условия, в которых живет тот или иной народ.
Примечания
325
Давно известны факты, свидетельствующие о многообразии названий домашних
животных у скотоводческих племен. Именно в лексике прежде всего отражаются
изменения, происходящие в жизни народа: словарный состав языка непрерывно
обогащается в связи с развитием экономической, политической и культурной
жизни народа. Частично об этом пишет Бах в предыдущем параграфе. Однако
миропонимание не зависит непосредственно от языка. Миропонимание прогрес-
сивных людей разных стран является близким, несмотря на то, что эти люди
говорят на разных языках. Тем более ошибочны попытки установить непосред-
ственную связь между синтаксическими формами и способностью того или иного
народа к логическому членению.
[10] Подобное утверждение А. Баха не подтверждается языковыми фак-
тами. Венгерский язык в своей грамматической структуре и основном словарном
фонде обнаруживает типичные черты финно-угорской семьи, несмотря на зна-
чительное число заимствований из разных индоевропейских языков. Проблема,
затрагиваемая здесь автором, связана с вопросом о соотношении так называемых
»языковых союзов" и генетического родства.
[11] В освещении вопросов сравнительного изучения индоевропейской семьи
языков А. Бах отражает взгляды компаративистов конца XIX — начала XX вв.
Существование индоевропейского языка-основы должно быть отнесено к более
ранней эпохе. Так, появление хеттов в Малой Азии большинство ученых отно-
сит к III тысячелетию. Примерно к III тысячелетию относит В. Георгиев и
появление племен, говоривших на индоевропейских языках, в районе Эгейского
моря. Указанные процессы протекают уже вне территории первоначального рас-
селения индоевропейцев. Они являются результатом различных и, повидимому,
охватывавших значительный период миграций. Следовательно, эпоха первона-
чальной индоевропейской общности должна быть отодвинута в более отдаленное
прошлое. См. W. Рог zig, Die Gliederung des indogermanischen Sprachgebiets,
Heidelberg, 1954; H. Krane, Sprache und Vorzeit. Europäische Vorzeit nach dem
Zeugnis der Sprache, Heidelberg, 1954.
[12] Представляется крайне сомнительным высказывание А. Баха относи-
тельно того, что единство индоевропейского языка явилось результатом сближе-
ния более древних диалектов. Напротив, существование диалектного членения,
раскрывающееся в многочисленных изоглоссах, возможно лишь в условиях дро-
бления внутри языкового единства.
[13] Все попытки уточнить территорию первоначального расселения индоев-
ропейцев пока не дали желательных результатов. Очевидно, вопрос этот должен
решаться совместно языковедами, археологами и историками. Однако до сих
пор попытки отождествить индоевропейские племена с носителями той или иной
древней материальной культуры не дали положительных результатов. Точно
так же не удалось уточнить и район расселения индоевропейцев путем сравни-
тельно-исторического анализа словаря индоевропейских языков в той его части,
которая относится к названиям флоры и фауны. Во всяком случае, наименее
правдоподобной представляется теория, которая пытается найти „прародину"
индоевропейских языков на севере Европы. Мы не останавливаемся здесь на
критике тех шовинистических расистских выводов, которые делались некоторыми
сторонниками этой „нордической" теории.' Нельзя считать убедительными и
попытки так называемой „венской школы", пытавшейся воскресить старую
теорию, согласно которой прародину индоевропейцев надо искать в Азии.
В последние годы некоторыми языковедами и археологами (В. Георгиев в
Болгарии, П. Н. Третьяков в СССР) высказывалось предположение, что родину
индоевропейцев следует искать в Балкано-Дунайской области.
[14] Свои соображения относительно древнейшего строя индоевропейского
языка-основы А. Бах излагает преимущественно по работам Г. Хирта (см. биб-
326
Примечания
лиографию). За последние десятилетия частично в связи с изучением хеттского
языка, а частично в связи с совершенствованием самой методики исследования
был сделан ряд существенных уточнений относительно закономерностей развития
индоевропейского языка-основы — его фонологической системы, структуры
корня, некоторых морфологических особенностей; см. исследования Бенвениста,
Куриловича, Вайана, Сафаревича и др.
[15] Изложение вокализма индоевропейского языка-основы дается Бахом
согласно традиционной схеме, принятой еще в сравнительной грамматике
К. Бругмана и Б. Дельбрюка и повторенной Хиртом. Не учитываются не только
современная ларингальная теория (см. J. Kurylowicz, Etudesindoeuropeennes,
1935; Messing, Harvard Studies in classical Philology, т. 56, 57, 1947; W. Leh-
mann, Proto-indo-european phonology, 1952), но и ранняя монография Ф. д е-С о с-
сюра, Memoire sur le Systeme primitif des voyelles dans les langues indo-euro-
peennes, 1879. Между тем уже в статье Куриловича 1927 года отмечался консо-
нантный характер индоевропейского шва (эх, э2). В традиционном плане изла-
гается и наличие двух типов долгот — с одновершинным и двувершинным уда-
рением; за последние годы в литературе высказывались сомнения относительно
общеиндоевропейского характера подобных различий; см. J. Kurylowicz,
L'accentuation des langues indo-europeennes, 1952.
[16] Вопрос о реконструкции системы консонантизма индоевропейского
языка-основы весьма сложен и многое здесь остается неясным. Так, например,
много споров вызывало уточнение качества индоевропейских согласных,
соответствующих древнеиндийским bh, dh, gh. Некоторые языковеды по-
лагали, что характер этих звуков в древнеиндийском явился результатом
своеобразной субституции, обусловленной спецификой произношения местного
субстрата. Исконным же для этого ряда согласных считали систему звонких
спирантов Ь 5, з« Э. Прокош в работе „Сравнительная грамматика германских
языков" (русск. перев., Москва, 1954 г.) высказывает предположение, что древ-
неиндийским bh, dh, gh соответствовали индоевропейские глухие спиранты ср, #, у.
Обе гипотезы, следовательно, идут вразрез с утверждением Баха относительно
бедности спирантов в индоевропейском языке-основе. Недавно Бенвенист (Bulletin
de la Societe linguistique de Paris, 1954, № 1) высказал даже предположение
о существовании в эпоху индоевропейской языковой общности аффикаты ts.
[17] Характеристика морфологической системы индоевропейского языка-
основы дается А. Бахом точно так же без учета исследований последних де-
сятилетий. Это относится как к системе имени, так и к системе глагола. Так,
например, на основе хеттского материала некоторые языковеды считали, что
первоначально в индоевропейском языке существовали два рода — мужской и
немужской, выделение же женского рбда — явление более позднее (см. А. М е i 1-
let, Essai de cronologie des langues indo-e4uropeennes, „Bulletin de la Societe lin-
guistique de Paris", 32, 1931, а также А. В. Десницкая, статья „Вопросы
изучения древних языков Малой Азии и сравнительная грамматика индоевро-
пейских языков", „Вопросы языкознания", 1952, № 2); иная точка зрения была
высказана X. Педерсеном (Hititisch und die anderen indoeuropäischen Sprachen, 1938),
И. Фридрихом (Hethitisches Elementarbuch, Heidelberg, 1940; см. русск. перев.
И. Фридрих, Краткая грамматика- хеттского языка, Москва, 1952) и Ф. Зом-
мером (Hethiter und Hethitisch, 1937). Отнюдь не бесспорно и традиционное
положение о наличии в индоевропейском языке-основе восьми падежей. См.,
в частности, обзор литературы в книге В. П о р ц и г а, Die Gliederung des indo-
germanischen Sprachgebiets, 1954.
Очень элементарно и изложение первоначальной природы родовой дифферен-
циации в индоевропейских языках. Этому вопросу посвящены многочисленные
исследования, материал которых не позволяет столь прямолинейно связывать
категорию грамматического рода с анимизмом.
Примечать 327
[18] Краткая справка относительно системы глагольных форм индоевропей-
ского языка-основы устарела. Достаточно отметить, что в настоящее время
большинство компаративистов считает, что та система глагольных форм, которая
засвидетельствована древнегреческим и древнеиндийским материалами, отнюдь
не может быть просто перенесена в эпоху индоевропейской общности, так
как многое в этой системе является результатом индивидуального развития.
Отнюдь не ясным представляется вопрос о характере залоговых противопостав-
лений индоевропейского языка-основы. В многочисленных исследованиях Мейе,
Куриловича, Вайана, Сафаревича было показано, что то соотношение ме-
диальной парадигмы и парадигмы действительного залога, которое дает гре-
ческий материал, является результатом относительно позднего развития. Даже
древнегреческие и древнеиндийские личные медиальные окончания в ряде слу-
чаев не сводимы к единому архетипу. Сложной проблемой является соотноше-
ние форм на -г и медиальных форм в индоевропейском языке-основе. По этому
вопросу имеется большая литература, лишь отчасти приведенная в книге
В. Порцига, Die Gliederung des indogermanischen Sprachgebiets. Неясен и
вопрос о том, существовала ли в языке-основе специальная категория страда-
тельного залога.
Вместе с тем, вряд ли индоевропейский язык-основа знал такие формы,
как плюсквамперфект и футурум.
[19] При изложении процесса выделения отдельных групп и языков из ин-
доевропейского языка-основы А. Бах недостаточно учитывает достижения
последних десятилетий (см. обзор литературы в первой главе книги В. Пор-
цига, Die Gliederung des indogermanischen Sprachgebiets). По-иному ставится
в настоящее время и вопрос о соотношении языков centum и satötn (см. на-
званную выше работу Порцига, а также прим. 6 и 7 к книге Прокоша,
Сравнительная грамматика германских языков, русск. перев., Москва, 1954).
A. Бах допускает и неточности, относя хеттский язык без оговорок к группе
языков centum: к этой группе относится только клинописный хеттский, тогда
как хеттский иероглифический обнаруживает черты, свойственные группе язы-
ков satam.
[20] Наиболее подробное освещение различных связей отдельных индоевро-
пейских языков друг с другом дает обзорная работа В. Порцига. При этом
B. Порциг широко использует исследования тех компаративистов, которые при-
меняли в этих целях методику современных диалектологических работ (В. Пизани,
Г. Скелд, Г. Бонфанте, М. Бартоли и др.).
[21] Объяснения наличия общих элементов в балтийских и славянских
языках, с одной стороны, и в германских — с другой, приводимые А. Бахом,
мало убедительны и не находят подтверждения в конкретных фактах.
Очевидно, что ни схождение в структуре числительных, ни совпадение
в падежных формативах не могут быть объяснены по самому характеру этих
явлений как поздние заимствования из одного языка другим. Но А. Бах прибе-
гает к данному объяснению, которое он даже ошибочно характеризует как об-
щепринятое, на основании того, что германские языки являются языками группы
centum, а балтийские и славянские относятся к группе языков satem и, следо-
вательно, ни о каких древних связях между этими языками, по его мнению,
не может быть и речи. Между тем, как показывают исследования последних
десятилетий, деление индоевропейских языков на указанные выше две группы
явление вторичное и относительно позднее, отнюдь не связанное с первоначаль-
ным диалектным членением в пределах индоевропейского языка-основы (см., в
частности, V. Pisani, Stttdi sulla preistoria delle lingue indoeuropee, Roma, 1933,
A. M e i 11 e t, Les gutturales et le tokharien, сб. „Germanen und Indogermanen",
1936, а также статьи Э. Бенвениста, К. Карстиена, напечатанные в том же
сборнике; см. также W. Р о г z i g, стр. 72 и дальше). Вместе с тем в работах
Пизани выдвигалось положение о весьма древнем характере изоглосс, объеди-
328
Примечания
няющих германские языки с группой балтийских и славянских языков, которое
исключает какие бы то ни было рассуждения о „заимствованиях". В. Порциг в
специальном разделе, посвященном анализу общих изоглосс у названных языков
(см. указ. соч., стр. 140—143), подчеркивает, что общие для германских, бал-
тийских и славянских языков новообразования, в том числе и падежный фор-
матив с элементом -т-, свидетельствуют в пользу того, что эти языки были
соседями в течение длительного периода (начиная еще с периода диалектного
членения в пределах индоевропейской языковой общности и кончая эпохой же-
леза). В другом месте той же работы Порциг указывает, что древнейшие из
этих изоглосс относятся к эпохе, когда аблаут был живой категорией и еще
не обозначалось деление языков на группы centum и satarn; он датирует эти
связи началом II тысячелетия до н. э.
[22] В отношении общности немецкого Lachs и русского лосось необходимо
уточнить следующее: данный корень встречается в пределах германских языков:
в др.-исл. lax, др.-англ. leax, др.-в.-нем. lahs; в пределах балтийских языков
в лит. lä§is, laSisä, латышек, lasis, др.-прусск. lassasso; из славянских языков,
помимо русск. лосось, имеется еще польск. losos\ Кроме того, в тохарском
В тот же корень в форме laks имеет более общее значение рыбы вообще.
Широкий охват языков, включая тохарский, делает невозможным предположе-
ние о позднем заимствовании этого слова балтийскими и славянскими языками
из германских. Перед нами, повидимому, одна из частных индоевропейских
изоглосс.
[23] Вопрос о кельтско-германских связях был подробно освещен в работе
G. S. Е1 ston, The earliest relations between Celts and Germans, 1934; см. также
J. Vendryes, „Proc. Brit. Acad.a, 23. Помимо явных кельтских заимствований,
в германских языках существует ограниченное число лексических единиц, обна-
руживающих древнюю общность с кельтскими языками: ср. др.-ирл. fen, кимр.
gwain из *ue§hno, др.-иол. vagn, др.-англ. waegn, др.-в.-нем. wagan из *uoc}hno;
ср. также ирл. riadaim „еду", др.-исл. г!9а „колебаться", „ехать", др.-англ. rldan
„ехать", „скакать верхом", др.-в.-нем. ritan; от этого глагольного корня образо-
ваны производные существительные: галльск. reda „четырехколесная повозка*—
др.-исл. reid „повозка", „отряд всадников", др.-англ. räd „поездка", „дорога",
»путешествие", др.-в.-нем. reita „повозка", „военный поход".
[24] Подробный обзор общих итало-германских явлений дает В. Порциг
в специальных разделах „Italisch und germanisch* (стр. 106—117) и „Italisch,
keltisch und germanisch" (стр. 123—127). Там же приводится и основная лите-
ратура вопроса. Кроме того, в связи с постановкой вопроса об особой близости
в пределах индоевропейской общности так называемых западных диалектов,
рассматривается вопрос о соотношении германской группы и исчезнувших язы-
ков — венетского и иллирийского. См. также Н. Krähe, Sprache und Vorzeit,
1954, разделы „Das Italische und das Germanische", „Italisch, Germanisch und
Keltisch", »Das Illyrische und das Germanische*.
[25] Данная точка зрения отнюдь не может считаться доказанной. Ее попу-.
лярность среди некоторых языковедов и археологов связана с увлечением
наиболее реакционной части ученых пресловутой „нордической" теорией (см.
прим. 13). Исторические и археологические данные указывают на ограниченную
территорию по нижнему течению Эльбы севернее гор Герцинский лес, на Ют-
ландию и на юг Скандинавии как на район наиболее древнего поселения гер-
манцев.
[26] Это положение А. Баха отнюдь не отражает реального соотношения
индоевропейских языков между собой. В действительности германские языки
обнаруживают как в фонетической системе, так и в грамматическом строе, а
Примечания
329
особенно в лексике, не менее новообразований, т. е. явлений, не связанных*
с эпохой индоевропейской общности, чем любой другой язык: достаточно со-
слаться здесь на первое передвижение согласных, на характер германского уда-
рения, на морфологическую категорию слабого прошедшего и т. д. Более того,
германские языки настолько отличались своими особенностями от других индо-
европейских языков, что многие языковеды прибегали к так называемой теории
субстрата для объяснения происхождения этих особенностей. См. по данному
вопросу прим. 5 к книге Э. Прокоша „Сравнительная грамматика герман-
ских языков",русек.перев., Москва, 1954, ср. также А. Мейе, Основные осо-
бенности германской группы языков, русск. перев., Москва, 1953. А. Бах в своих
высказываниях примыкает к некоторым ученикам Г. Хирта (ср., например,
ссылку на Арнтца), у которых точка зрения на „исключительность" германских
языков была связана все с той же „нордической" теорией.
[27] О первом передвижении согласных имеется большая литература, кото-
рая, к сожалению, совершенно не учтена А. Бахом. Ср. А. Мейе, Основные
особенности германской группы языков, русск. перев., Москва, 1952 (первое
французское издание вышло еще в 1917 г.); Э. Прокош, Сравнительная грам-
матика германских языков, русск. перев., Москва, 1954 (на английском языке
эта книга вышла еще в 1939 г.), а также прим. 35—42 к названной книге, где
дается подробная библиография. Ср. также высказывание по этому вопросу у
В. Порцига.
А. Бах поэтому не учитывает соотношения явлений, получивших наиме-
нование первого передвижения согласных, со сходными тенденциями развития
других индоевропейских языков. На это обращали внимание в ряде работ Фуркэ,
Абрагамс, Заброцкий (см. литературу). Особо следует выделить стремление
некоторых языковедов вывести переход bh, dh, gh в b, d, g или Ь, 9, з за пре-
делы развития германских языков. В. Пизани (Studi sulla Preistoria delle Lingue
indoeuropee, 1933) высказал предположение, что переход звонких смычных с при-
дыханием сначала в звонкие спиранты, а затем в звонкие смычные без приды-
хания произошел еще до отделения германцев от кельтов и охватил постепенно
также балтийские, славянские языки и фракийский, достигнув Эгейского моря
к 1000 г. до н. э. Таким образом, это явление не характеризует специфику
германского консонантизма.
Существование глухих смычных с придыханием в индоевропейском языке-
основе многими лингвистами оспаривается. Фуркэ, например, полагал, что глу-
хие с придыханием существовали в ограниченном ареале, с которым связано
лишь развитие греческого и италийского языков. Все эти вопросы до настоя-
щего времени остаются дискуссионными.
Что касается датировки самого процесса, то, если включить и переход bh,
dh, gh > Ь, d, з в первое передвижение, начало этого процесса следует дей-
ствительно отнести ко II тысячелетию до н. э. Основные же изменения, пови-
димому, завершились в IV—V вв. до н. э.
Серьезные возражения вызывает утверждение А. Баха, что отдельные
звенья передвижения согласных не связаны между собой. За последние деся-
тилетия преобладающее большинство языковедов связывало оглушение звонких
смычных, т. е. переход b, d, g > р, t, к, и развитие глухих смычных в глухие
спиранты, т. е. р, t, k > f, I>, h. А. Мейе считал, что оба явления связаны
с особым типом артикуляций, привнесенным неиндоевропейским субстратом,
Г. Хирт и Р. Бур считали решающим фактором для обоих переходов изменение
характера ударения, т. е. замену индоевропейского тонического ударения уда-
рением динамическим. К этой же точке зрения примыкали и некоторые другие
языковеды; из советских лингвистов эту позицию защищает В. М. Жирмунский.
Имелись попытки объединить оба перехода, объясняя их вялостью артикуляции
органов, образующих надставную трубу, при усилении работы гортани (А. Шмитт,
В. Рюссер).
Особо следует выделить попытки фонологического анализа передвижения
согласных^ основанные на раскрытии системных связей изучаемых процессов
22 История немецкого языка
330
Примечания
(см. J. KuryJowicz, Le sens des mutations consonantiques, „Lingua",
tvI, 1; Trnka, Fonologick^ v^voj ie. explosiv v starych jazycich germanskych,
„Casopis pro moderni filologii", XXXI, 1, 1934, Fourquet, Les mutations
consonantiques du germaniques).
[28] Как известно, в современных средненемецких и нижненемецких диалек-
тах интервокальный b имеет спирантное произношение; в нижненемецких диа-
лектах это наблюдается и в конечном положении. В тех же диалектах произно-
сятся как спиранты интервокальное и конечное g; в нижненемецких диалектах
это наблюдается частично и в начале слова. Однако вопрос о том, представляют
ли данные явления результат вторичного развития, осуществившегося уже
после второго передвижения согласных (примерно с XI—&II вв.), или, напротив,
они характеризовали указанные диалекты уже в древний период истории языка,
остается до настоящего времени спорным (см. Bremer, Deutsche Lautlehre,
1918, и Р. Lessiak, Beiträge zur Geschichte des deutschen Konsonantis-
mus, 1933).
[29] Особо следует отметить, что, повидимому, в эпоху закрепления ударе-
ния на первом слоге сочетание существительного с префиксом типа современ-
ного Urteil, Urlaub уже представляло собой цельнооформленную единицу, почему
ударение и оказалось фиксированным на приставке; напротив, сочетания глаго-
лов с теми же приставками были лишены цельнооформленности (это подтверж-
дается и готским материалом), так что ударение оказалось закрепленным за гла-
гольной корневой морфемой, приставка же сохранила предударное положение':
ср. современные глаголы erteilen, erlauben.
[30] Закон конца слов излагается автором крайне сжато; вследствие этого
процесс приобретает весьма упрощенную форму. Не отмечаются различия в
судьбе кратких гласных конечных открытых и закрытых слогов, объясняющие
бесследное исчезновение а и е в личных окончаниях перфекта 1 и 3 лица, и
сохранение конечного -а в рунических надписях в форме staina<*stainam. Не
учитывается различие в судьбе конечных гласных в абсолютном конце двух-
сложных и трехсложных слов: ср. готскую форму дат. п. gumin из *gumini,
где конечное i отпало, и древнеанглийскую форму дательного падежа склоне-
ния на согласный hnyte, где i сохранилось в виде редуцированного гласного.
Еще более общо излагается судьба долгих гласных безударных слогов. Ср.
соответствующие разделы в работах Н. Krähe, Germanische Sprachwissenschaft,
1948 и Э. Прокоша, Сравнительная грамматика германских языков, русск.
перев., Москва, 1954.
[31] Наличие в готских памятниках IV—V вв. н. э. форм двойственного
числа явно противоречит утверждению автора о распаде двойственного числа
в общегерманскую эпоху.
[32] Вряд ли можно говорить о распаде пассива (вернее, медиума) в эпоху
общегерманского языкового единства. В готском языке презенс медиопассива
имеет как индикативные, так и оптативные формы. В рунических надписях и
древнеисландском, так же как и в древнеанглийском, сохранились единичные
случаи употребления этих форм, явно подтверждающие наличие медиопассива
в эпоху общегерманского единства. Оформление личных форм оптатива медио-
пассива в готском, повидимому, является новообразованием, указывающим на
известную продуктивность данной категории. Вопрос о соотношении отдель-
ных форм германского медиопассива с элементами медиальной парадигмы
других индоевропейских языков осложняется спорностью состава залоговых
форм индоевропейского языка-основы. См. в этой связи статьи А. Vaillant,
Origines du medio-passif, „Bulletin de la Societe linguistique de Paris", 1946,
т. 42, F. 1; W. Petersen, Personal Endings of middle Voice, „Language", 1936,
№ 3; J. К u г у \ о w i с z, Les desinnences moyennes de Tindoeuropeen et du hittite
Примечания
331
Bulletin de la Societe linguistique de Paris, 1932, т. 33, F. l,a также M. M. Гух-
ман, Развитие залоговых противопоставлений в германских языках и стано-
вление системы форм страдательного залога. Автореферат докторской диссер-
тации, 1955.
[33] Повидимому, в германском языке-основе первоначально сохранялись
формы индоевропейского перфекта и аориста, по-разному включенные впослед-
ствии в парадигмы претерита отдельных германских языков. Однако импер-
фект и футурум вряд ли существовали когда бы то ни было в германском
языке-основе, поскольку и вопрос о наличии этих форм в индоевропейском
языке-основе в настоящее время является по меньшей мере спорным.
[34] Не вполне ясно, в какой степени закончилось оформление претерита
на базе слияния парадигмы аориста и перфекта в эпоху германского языко-
вого единства.
[35] Вопрос о происхождении слабого прошедшего имеет обширную ли-
тературу. См. отчасти Э. Прокош, Сравнительная грамматика германских
языков, русск. перев., Москва, 1954, где дается краткий обзор разных точек
зрения. См. также библиографию в работах Коллитца: Das schwache Präteritum
und seine Vorgeschichte, „Hesperia", 1, 1912 и Das schwache Präteritum als
Mischbildung, „P. M. L. A.", 43, 1928; ср. также статьи Г. Маета в журнале
„Language", т. 27, № 2, 1951 и В. П. Лемана в том же журнале, т. 19, № 1,
1943.
Не останавливаясь здесь на изложении различных гипотез, отметим лишь,
что утверждение А. Баха об общепринятости точки зрения на происхождение
дентального суффикса из форматива причастия *to лишено достаточного осно-
вания.
[36] Как справедливо указывает Прокош в „Сравнительной грамматике
германских языков", подобные утверждения базируются по преимуществу на
таблице, помещенной в исследовании Б. Л и б и х а, Wortfamilien der deutschen
Sprache, изд. 1, 1899; изд. 2, 1905. Таблица эта в свете более поздних этимо-
логических исследований явно устарела, да и сама методика составления таб-
лицы является спорной. Лишь новое исследование германской лексики может
уточнить вопрос об удельном весе неиндоевропейских элементов в общегер-
манском словаре.
[37] Проблема обособления той или иной языковой группы из индоевро-
пейского единства — вопрос весьма сложный. До известной степени он связан
и с установлением диалектного членения в пределах индоевропейского языка-
основы. В какой степени выделение определенной группы индоевропейских
языков зависело от неиндоевропейского субстрата, остается до настоящего
времени неясным. Несомненно, одним из признаков выделения германских
языков явилось так называемое передвижение согласных. Порциг даже считает,
что до него вообще нельзя было говорить о германском языке.
[38] Повидимому, все же руническое R явилось звеном в процессе пере-
хода древнегерманского *z в скандинавское г, следовательно, и формы Hlewa*
gastiR, holtijar в языке-основе должны были звучать *Hlewagastiz, *holtijaz,
[39] Тем самым А. Бах склоняется к предположению, что язык надписи
лишен специфических особенностей северогерманской группы.
[40] Германская и славянская лексика обнаруживают некоторые общие
элементы, которые относятся к более древнему периоду и не могут быть
• объяснены заимствованиями (см. W. Р о г z i g, Die Gliederung des indogerma-
nischen Sprachgebiets, 1954).
22*
332
Примечания
[41] Понятие Sondersprachen „специальные языки" у А. Баха включает
самые различные категории: помимо социальных жаргонов и профессиональной
лексики, к специальным языкам он относит, как уже указывалось выше, „общий
язык" и, наконец, те элементы, которые он называет детским языком. В неко-
торых лингвистических работах высказывалось предположение, что многие
термины родства, представляющие собой простейшие комплексы типа гот. atta
„отец" или широко распространенного в немецких диалектах ата, ате „мать",
др.-исл. edda „бабушка", гр. хата, русск. „тятя" и т. д., восходят к детскому
языку. По этимологическому словарю Фика первые элементы и.-е. *po-tär,
*ma-tar, в свою очередь, восходят к детскому языку. Представляется, однако,
гораздо более вероятным, что эти простейшие комплексы связаны с весьма
древними элементами человеческого языка, выходящими даже за пределы
индоевропейской семьи языков. Ср. atta „отец" в тюркских языках, гот. atta и
русск. от-ец.
[42] Этимология Bube и Muhme представляется весьма сомнительной.
[43] Удивляет сама постановка вопроса об „общем" языке в период суще-
ствования германского языкового единства. Следует иметь в виду, что А.' Бах
под „общим" языком понимает наддиалектный нормированный тип языка, кото-
рый, естественно, не мог существовать в ту эпоху,
[44] Здесь А. Бах отдает дань шовинистическим идеям, имевшим хождение
среди наиболее реакционных немецких языковедов. Что касается лексики, на-
пример эпической поэзии, которая действительно содержит значительную
группу слов, связанных с военными столкновениями, то эта черта характе-
ризует эпическую поэзию самых различных народов и племен; таким образом,
указанная особенность эпической поэзии отражает быт и нравы эпохи военной
демократии и отнюдь не связана с духом того или иного народа.
[45] Вопрос о членении германских языков и племен до настоящего вре-
мени остается спорным, как, в частности, и проблема существования западно-
германской общности. См. в этой связи работы Т. Ф р и н г с а, Grundlegung
einer Geschichte der deutschen Sprache, 1948 и Die Stellung der Niederlande im
Aufbau des germanischen, 1944; частично весьма спорную работу Э. Шварца,
Goten, Nordgermanen, Angelsachsen и соответствующие разделы его популяр-
ной книги Deutsche und germanische Philologie, 1951; далее, спорную моногра-
фию Ф. Маурера, Nordgermanen und Alemannen, 1950, соответствующие
разделы в коллективном труде Die deutsche Philologie im Aufris, 1954, а также
обзор истории вопроса в прим. 9 к книге Э. П р о к о ш а, Сравнительная грам-
матика германских языков, русск. перев., Москва, 1954.
[46] Как известно, готские "рукописи относятся к V—VI вв. Они связы-
ваются с такими центрами готско-ломбардской культуры, как Брешия; неко-
торые происходят из монастыря Боббио. В то время, повидимому, в Италии
уже существовала целая школа готских переводчиков, вырабатывавших свои
нринципы перевода, причем некоторые переводчики состояли в переписке
с Иеронимом. Возможно, что дошедшие до нас памятники и являются резуль-
татом творческих усилий этой школы, а не были созданы одним епископом
Вульфилой. Этойлточки зрения придерживались Беценбергер, Крамер, отчасти
Кауфман.
[47] Неясно, что А. Бах понимает под „западногерманскими" памятниками,
поскольку к ним относятся как некоторые рунические памятники, так и произ-
ведения второй половины VIII в. Между тем в VIII в., несомненно, выступает
четко обособленное развитие отдельных диалектов, условно объединяемых на-
званием »западногерманские".
Примечания
333
[48] А. Бах приводит лишь одно объяснение оформлению в западногерман-
ских языках 2 лица претерита сильных глаголов. Между тем многие языковеды
склонны отождествлять эту форму с индоевропейской формой 2 лица сильного
аориста (ср., например, Э. Про кош, Сравнительная грамматика германских
языков, русск. перев., Москва, 1954, стр. 169; А. Мей е, Основные особенности
германской группы языков, русск. перев., Москва, 1952, стр. 103).
49] Такое суммарное отнесение западногерманского удвоения и лексиче-
ских особенностей к короткому периоду IV—V вв. представляется маловероят-
ным; лексические особенности могли оформиться еще в период существования
диалектов в пределах общегерманского языка-основы, то есть значительно
раньше.
[50] Несомненно, после переселения англов и саксов в Великобританию в
языке континентальных западных племен могли происходить какие-то общие
процессы, не захватывавшие территориально обособившиеся островные племена.
Однако о каком-то особом культурном единстве континентального „западногер-
манского" мира можно говорить только в связи с проникновением римского
влияния и происходившим сложным взаимодействием между романским и гер-
манским населением. В дальнейшем выделение немецкого государства из импе-
рии Каролингов способствовало процессу образования немецкой народности и
ее языка на основе объединения прежних племенных группировок.
[51] Эта характеристика политических и культурных условий эпохи, пред-
шествующей оформлению феодальных государств, крайне антиисторична. В рас-
сматриваемый период не существовало столь резкой социальной дифференциации,
которая могла бы привести к созданию особой придворной поэзии, не доступной
широким массам. Сила родовых институтов еще не была подорвана настолько,
чтобы среди сочленов одного племени могли выделиться резко обособленные
социальные группировки. Говорить о „придворной" поэзии эпохи великого пе-
реселения народов примерно в тех же формах, как и о куртуазной поэзии XIII в.,
это значит совершенно пренебрегать специфическими особенностями эпохи воен-
ной демократии. Героические песни исполнялись не для „ограниченного круга из-
бранных", которого тогда не существовало, а были достоянием народа, хотя
язык этих песен отражал древние традиции устной поэзии и поэтому не сов-
падал с обиходным языком
[52] Несомненно, язык готских памятников не совпадал с обиходным язы-
ком. Специфика этого письменного языка заключалась в том, что в лексике
и синтаксисе он сохранил следы значительного влияния греческих литературных
образцов. В какой-то степени это был первый образец письменного литератур-
ного германского языка.
[53] Нам представляется, что относительно единый характер готских памят-
ников нуждается в ином объяснении. Прежде всего следует отметить, что не-
сомненно готские памятники не знают диалектных расхождений, но это объ-
ясняется, повидимому, тем, что в готском языке вообще не существовало рез-
ких диалектных различий. С другой стороны, разные готские памятники весьма
отличаются по стилю: достаточно сопоставить язык евангелий, с одной сто-
роны, и язык посланий —с другой; стилистически язык посланий ближе к языку
непереводного трактата Skeierins. Вполне возможно предположение, что перед
нами не первая попытка создания письменности на языке готов (это обычно
приписывается епископу Вульфиле), а продукт известной письменной традиции,
целой школы переводчиков, связанной в своей деятельности с эпохой господства
остготов в Италии.
334
Примечания
[54] Как известно, Рим пал под ударами варваров (в числе которых были
отнюдь не только германские племена) вследствие того, что завоеватели нашли
поддержку среди рабов.
[55] Отнесение фризского к нижненемецким диалектам является ошибочным,
поскольку фризский был в свое время языком особого племени, а впоследствии
не принимал участия в формировании языка немецкой народности и не стал
одним из диалектов этого языка в отличие, например, от саксонского.
[56] Обычно все диалекты, в которых наблюдалось второе передвижение
(от среднефранкского до баварского), объединяют под рубрикой „верхненемец-
кие диалекты" (hochdeutsche Mundarten), в пределах же верхненемецких диа-
лектов выделяют, в свою очередь, две группы: средненемецкие диалекты (mit-
teldeutsche Mundarten) и южные диалекты (oberdeutsche Mundarten). Это тем
более целесообразно, что понятие древневерхненемецкий, средневерхненемецкий
включает обе группы диалектов.
Существует также расхождение в распределении диалектов в пределах
двух названных подгрупп: некоторые языковеды относят к средненемецким
диалектам все франкские наречия, осуществившие второе передвижение со-
гласных, т. е. также южнофранкский и восточнофранкский, сохраняя наимено-
вание южнонемецких диалектов только за алеманским и баварским, в которых
в древневерхненемецкий период осуществился переход k > kh и b, g > р, к.
[57] Ф. Энгельс в своей работе »Франкский диалект", написанной около
1881—1882 гг., но опубликованной впервые только в 1932 г. у нас в Советском
Союзе и остававшейся малоизвестной зарубежным языковедам, гениально пред-
восхитил результаты многолетних исследований немецких диалектологов: он
показал ступенчатый характер распространения второго передвижения с юга
на север и высказал предположение об относительно позднем проникновении
этого явления во франкский диалект. В настоящее время преобладающее боль-
шинство немецких диалектологов, в первую очередь Т. Фрингс и В. Митцка,
считают, что второе передвижение возникло на юге, а затем проникало посте-
пенно в средненемецкие диалекты, причем современной диалектной границы
это явление достигло лишь к 1500 г. Это продвижение передвинутых форм
включается в общий поток продвижения разных южных языковых явлений на
север.
Совсем недавно, однако, было высказано предположение, пока мало обо-
снованное, что предпосылки второго передвижения относятся еще к эпохе един-
ства диалектов в районе Рейна — Везера — Эльбы (так называемое истевонско-
герминонское единство) в противоположность ингвеонским диалектам. См.
R. Bruch, Die Lautverschiebung bei den Franken, „Z.I.M.F.", 1955, тетр. 3.
Р. Брух считает, что нет основания полагать, будто бы франки пассивно восприняли
второе передвижение с юга. Он считает, что очень рано, частично уже в VI в.,
у западных франков наметилось явное передвижение р, t, к в положении после
гласного, а также передвижение t в начале слова. В этой связи выделяются
две зоны, различающиеся по характеру осуществления второго передвижения.
К северу от границы pfund. apfel передвижение ограничено названными выше
условиями, на юге, прежде всего у алеманнов, передвижение охватывает р, t, к
не только после гласного, но и в начале слога.
[58] Вопрос о месте саксонского в системе „западногерманских" континен-
тальных диалектов до настоящего времени остается не вполне ясным. Число
памятников весьма ограниченно, вместе с тем самый значительный из них —
Гелианд — обнаруживает явное влияние франкского. Имеем ли мы здесь дело
с явлением, характерным только для письменного языка, связанным с ведущей
ролью в эту эпоху франкской письменной традиции (см. Э. Рут), или же в
памятниках отражалось более разностороннее взаимодействие франкского и
Примечания
335
саксонского диалектов, обусловленное господствующим положением франков и
происходившим в тот период заселением саксонской территории франкскими
переселенцами (Э. Бреттшнейдер), — остается до настоящего времени спорным.
[59] Представляется маловероятным, чтобы эти структурные явления офор-
мились в немецком языке под романским влиянием. Сочетания служебных гла-
голов с причастием существовали уже в готских памятниках как эквиваленты
греческих медиопассивных форм. Характер их развития в разных германских
языках указывает на независимость этого процесса от иноязычных влияний. Ла-
тынь могла явиться лишь катализатором внутренних тенденций развития. Еще
в большей степени это относится к активным аналитическим формам. В немец-
ком языке древнейшего периода выступают разные типы сочетаний служебных
глаголов с именными глагольными формами; становление системы аналитиче-
ских форм происходит, в частности, путем отбора ограниченного числа сочета-
ний, причем определяющим являлись специфические особенности структуры
немецкого глагола (см. М. М. Г ухман, Аналитические глагольные конструк-
ции как особый тип'сочетания частичного и полного слова, сб. „Вопросы грам-
матического строя", 1955 г.). Характерно, что в разных индоевропейских языках,
в различные периоды их истории наблюдается параллельное и совершенно не-
зависимое развитие (см. материалы греческого, древнеиндийского, хеттского
и др. языков).
[60] Вряд ли можно говорить в эту эпоху о значительном числе специаль-
ных языков, связанных с определенными социальными и профессиональными
группами.
[61] Какие излучения на славянский восток имеет здесь в виду А. Бах,
остается неясным.
[62] Осознание единства обусловлено процессом формирования немецкой
народности.
[63] Как показывают материалы, термин theodisca lingua применялся доста-
точно широко, обозначая даже разные германские языки в противовес латыни
и формирующимся на ее базе романским языкам. Но употребление этого тер-
мина в письменности первоначально ограничено латинскими памятниками. Пока-
зательно, что тот же Отфрид в немецком тексте для обозначения языка фран-
ков употребляет сочетание frenkiska zunga.
[64] Можно предположить, что многие заимствования из латыни существо-
вали вообще только в письменности; это относится и к неологизмам, которыми
так богат, например, язык Ноткера. Однако в возникновении и распространении
тех фонетических процессов, которые излагаются в § 70, ни социальная диф-
ференциация, ни особенности письменного языка никакой роли играть не
могли.
[65] Языковые отношения этой эпохи по имеющимся материалам не могут
быть представлены достаточно четко. Однако в этот период не только не су-
ществовало единого литературного языка, но ни один из диалектов в своей
письменной фиксации и литературной обработке не занимал доминирующего
положения. Тем самым нет следов какой бы то ни было тенденции к языковой
унификации.
[66] Повидимому, здесь сказалось стремление передать подлинное звучание.
Насколько эта „фонетическая" запись X в. отражала объективную картину, ска-
зать трудно.
336
Примечания
[67] Не ясно в понимании А. Баха соотношение между литературным язы-
ком и »поэтическим языком в лучшем смысле этого слова": с нашей точки
зрения, язык перевода Исидора, в равной степени как и язык произведений
Ноткера, является образцом литературного языка той эпохи.
[68] Весь этот параграф дает весьма туманное изложение вопроса о соот-
ношении роли личности и закономерностей исторического развития. Повидимому,
А. Бах считает, что есть такие „ведущие личности", деятельность которых абсо-
лютно свободна от каких бы то ни было внешних факторов.
[69] Обращает на себя внимание раннее проникновение немецкого языка в
городские канцелярии западных городов и в переписку епископов с городами.
Поэтому приходится сомневаться в справедливости утверждения автора, повто-
ряющего здесь выводы Меркеля (см. библиографию).
[70] В южных документах XIII в. широко распространено употребление
unz, тогда как biz характерно в основном для языка средненемецких доку-
ментов.
[71] По этому вопросу в существующей литературе нет единства.
[72] Безударный редуцированный гласный конечных слогов в ряде памят-
ников XII—XIII вв. обозначается при помощи i. Довольно последовательно это
обозначение проводится в кёльнских документах XIII в. (см. собрание докумен-
тов до 1300 г., составленное Ф. Вильгельмом), в документах из Франкфурта-на-
Майне начала XIV в. и т д.; часто встречается данное написание и в поэтиче-
ских памятниках Рейнской области, например в шпильманском эпосе »König
Rother" и т. д. В XII в. оно проводится и в таком южном памятнике, как
„Speculum Ecclesiae", хотя для юга это обозначение редуцированного гласного
нетипично. Таким образом, написание trostls встречалось отнюдь не только в
восточно-средней Германии. Напротив, можно предположить, что в канцелярии
восточно-средней Германии оно проникла из канцелярий рейнских областей. «
Вопрос о том, отражало ли это написание какие-либо диалектные особен-
ности в произношении редуцированного гласного, не является решенным в на-
стоящее время.
[73] Широкое распространение французских заимствований характеризует
в основном лишь рыцарскую литературу. Мы не находим их в языке докумен-
тов и в религиозно-философской прозе.
[74] Язык рыцарской литературы характеризуется особым стилевым отбором,
в первую очередь лексики. Употребление большого числа заимствованных фран-
цузских слов и оборотов, не имевших широкого распространения за пределами
рыцарской литературы, сопровождалось стремлением избегать просторечные
формы языка. Особо следует отметить и весьма ограниченное употребление та-
ких слов, как urliuge »война", »беспорядки*, balt »смелый" и др. Все эти
факты могут указывать на существование своеобразного рыцарского жаргона.
Что касается особенностей языка прозы мистиков, то здесь имелось большое
число неологизмов, обусловленных религиозно-философским содержанием этих
произведений. Язык мистиков по сути дела в той же степени является »специ-
альным языком" (Sondersprache), в какой им является язык философских
произведений Канта, Фихте, Гегеля. Особенности языка рыцарской литера-
туры и языка прозы мистиков — явления принципиально разных планов.
[75] А. Бах повторяет здесь положения известной работы Ф. Карга,
Das literarische Erwachen des deutschen Ostens, 1932. Между тем положения
эти отнюдь не являются бесспорными. Так, например, продуктивность образо-
Примечания
337
ваний на -heit, -nisse, -unge характеризует язык документов различных областей
Германии и отнюдь не связана специально с прозой мистиков. См. М. М. Г у х-
ман, Соотношение немецкого литературного языка и диалектов, „ Вопросы
языкознания", 1956, № 1.
[76] В XIII и XIV вв. в различных областях Германии появляются плена-
рии и перикопы, содержащие евангельские тексты. Значительное число их
связано и с восточно-средней Германией. В восточно-средней Германии выраба-
тывается, таким образом, свой диалектный вариант литературного языка, пред-
ставленный по преимуществу религиозной и религиозно-философской литера-
турой.
[77] Представляется маловероятным, что М. Лютер не был знаком с огром-
ной религиозной литературой восточно-средней Германии. Напротив, работы
Цимера, Широкауэра и др. указывают скорее на обратное, а ^именно на связь
М. Лютера с его предшественниками.
[78] Исследования Т. Фрингса, посвященные Фельдеке, раскрывают все же
диалектную основу языка поэта. Близость языка „Энеиды* и языка страсбург-
ского »Александра" и „Ротера* объясняется, очевидно, в значительной степени
близостью тех диалектных областей, к которым относятся эти произведения —
„Энеида* связана с Лимбургской областью, „Ротер* — с районом Трира, страс-
бургский »Александр* — с районом Кёльна.
[79] Перенос центра развития литературного языка в районы восточно-
средней Германии обусловлен усилением роли этой области в экономическом,
политическом и культурном развитии страны. По этой причине восточно-средне-
немецкий вариант литературного языка и занял впоследствии доминирующее
положение при выработке единой литературной нормы.
[80] Фактически никакопГобщего языка рыцарства, помимо языка {рыцар-
ской поэзии, не существовало.
[81] Языковый стиль рыцарской поэзии был столь специфичен и столь обус-
ловлен идеалами и интересами рыцарства, что с упадком данного сословия не-
избежно должен был исчезнуть и данный стиль. Но преемственность развития
немецкого языка сохранялась, несмотря на то, что центры развития литератур-
ного языка переместились, а вследствие этого ведущая роль перешла к другому
диалектному варианту литературного языка. У Баха наблюдается известное сме-
шение понятий „языковый стиль« и »язык*.
[82] А. Бах неверно оценивает роль Реформации в развитии немецкого языка.
Именно в эпоху Реформации и Великой крестьянской войны вопросы языкового
единства приобретают особое значение. В ходе борьбы немецкого народа против
засилья римской церкви эти вопросы оказались выдвинутыми на передний
план. Впервые немецкий язык стал языком пропаганды и агитации среди широ-
ких народных масс. Его роль в развертывающейся идеологической борьбе была
столь велика, что задача языковой унификации на народной основе привлекает
внимание таких деятелей Реформации, как Лютер, Меланхтон и Агрикола.
Роль этой эпохи в становлении единства немецкого литературного языка
гораздо более значительна, чем роль Опица и его последователей.
[83] А. Бах имеет здесь в виду особенности лексики различных профессий
и социальных кругов.
[84] Язык княжеских и городских канцелярий лишь весьма условно может
быть назван наддиалектным. В различных типах документов диалектные осо-
бенности той или иной области отражались неодинаково, но обычно в эту эпоху
338
Примечания
язык документа не отрывался полностью от диалектных особенностей. Эле-
менты диалекта в языке документа могли определяться диалектом той местности,
где был составлен документ, или диалектом писца, составившего его, а также
диалектом адресата. Отсутствие единства языка документа усугублялось отсут-
ствием единой орфографической, грамматической и лексической нормы.
[85] Язык пражской канцелярии, вопреки утверждению Бурдаха, отнюдь не
обнаруживает единства и последовательной нормы. Пестрый характер языка
пражских документов был показан достаточно убедительно в работе Л. Шмитта
„Die Kanzleisprache Karls IVе, 1936.
[86] Это утверждение А. Баха весьма неточно. Сопоставление языка 1-й пе-
чатной библии, изданной Ментелином, и 4-й библии, изданной Цайнером, обнару-
живает значительные расхождения в орфографии, лексике и синтаксических за-
кономерностях. Библии, изданные после 4-й библии в Страсбурге, Аугсбурге,
Нюрнберге и т. д., представляли собой перепечатку Цайнеровской библии, поэтому
язык их не дает представления о характере языковых отношений в конце XV —
начале XVI в. Другие же печатные издания этого периода отнюдь не подтвер-
ждают предположения о существовании „общего" немецкого языка как единой
нормированной наддиалектной формы общенародного языка.
[87| Утверждение о существовании пяти типов языка печатников может
быть принято лишь с оговорками, в качестве несколько упрощенной схемы.
Язык печатных изданий представляет собой своеобразное переплетение устояв-
шихся традиций письменного языка определенных центров и диалектных особен-
ностей, характеризующих язык города или самого печатника, а также новых
тенденций, характерных для немецкого литературного языка конца XV — начала
XVI в. Вместе с тем очень часто язык того или иного печатного издания опре-
делялся характером языка рукописи, оказавшейся в руках издателя. При пере-
печатке же книги, уже изданной другим печатником, возможно было влияние
языка первого издания.
[88] Лютер до известной степени продолжал традиции восточно-средненемец-
кого варианта литературного языка, примыкая в этом отношении не столько к
прозе мистиков, сколько к другим жанрам религиозной литературы (ср. перикопы,
пленарии и т. п.).
[89] А. Бах переоценивает все время роль канцелярского языка, продолжая
в этом отношении традиции, сложившиеся в лингвистической литературе. См. в
этой связи предыдущее примечание.
[90] А. Бах противопоставляет здесь „общий" язык литературному языку,
между тем выработка единства языковой нормы, а следовательно, и „общего"
языка происходит в пределах литературного языка и неразрывно связана с его
развитием.
[91] Передача b через р довольно часто встречается и в восточно-среднене-
мецких изданиях и рукописях.
[92] А. Бах прав здесь лишь постольку, поскольку „общий" язык первона-
чально был по преимуществу связан с письменной разновидностью общенарод-
ного языка. В устном общении в XVI в. еще преобладал диалект.
[93] Выработка так называемого „дистантного" порядка слов как в главном,
так и в придаточном предложении отнюдь не обусловлена только латинским
влиянием. Характерно, что уже в первых прозаических памятниках на немецком
языке наблюдается эта тенденция, усиливающаяся в процессе развития языка.
Латинское влияние, повидимому, лишь способствовало закреплению этой тен-
денции.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 5
Введение 15
§ 1. Задачи истории немецкого языка. § 2. Территориальная
общность. „Выравнивание". „Излучения". §, 3. Общий язык.
Поэтический язык. Побочные языки. § 4. Сословные языки.
§ 5. Развитие общего языка. § 6. Национальный характер
языка. § 7. Диалект, местный разговорный язык, общий
язык. § 8, 9. Язык и история. Язык и дух народа. § 9а. Генеа-
логическое и культурное родство языков. § 10. Личность и народ
как языкотворцы. § 11. Принципы изложения материала.
ИСТОРИЯ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА
1. Предистория немецкого языка 23
1. Индоевропейский язык , 23
§ 12. Родина и эпоха индоевропейского языка. § 13. Индоевро-
пейский — флективный язык. Следы более древнего строя
в индоевропейском языке. § 14. Индоевропейские звуки.
§ 15. Индоевропейские грамматические формы. § 16. Словообра-
зование в индоевропейском языке. § 17. Строй предложения
в индоевропейском языке. § 18. Словарный состав индоевропей-
ского языка. § 19. Общий язык. Поэтический язык.
2. Отдельные индоевропейские языки 27
§ 20. Языки групп satom и centum. Разграничение их на основе
словарного состава. §n 21. Распадение индоевропейского един-
ства. § 22. Теория родословного древа и теория волн. § 23. Род-
ство германского языка с другими индоевропейскими языками.
§ 24. Иноязычные влияния.
3. Общегерманский язык 31
§ 25. Родина и расселение германцев. § 26. Эпоха существова-
ния общегерманского (прагерманского) языка. § 27. Письменные
памятники общегерманского языка. § 28. Германское передви-
жение согласных. § 29? Закон Вернера. § 30. Индоевропейское
и германское ударение. § 31. Аллитерация. § 32. Законы конца
слов. § 33. Грамматические формы. § 34. Строй предложения.
340
Содержание
§ 35. Словарный состав. § 36. Причины возникновения герман-
ского языка. § 37. Языковые излучения внутри германского
языка. Племена. § 38. Диалектное членение германского языка.
§ 39. Внешнее влияние на германский язык. § 40. Влияние гер-
манского языка на кельтский, латинский, финский, саамский,
балтийские языки и на славянские языки. § 41. Специальные
языки. Общий язык. Поэтический язык. Духовные силы как
творцы германского языка.
4. Отдельные германские языки 53
§ 42. Членение германских языков. § 43. Памятники на герман-
ских языках. § 44. Скандинавско-восточногерманская или гот-
ско-скандинавская языковая общность. § 45. „Западногерман-
ские"— северогерманские новообразования. § 46. „Западногер-
манские" новообразования. § 47. Дунайско-альпийская и нижне-
рейнско-северноморская группы германцев на континенте.
§ 48. Образование немецкого языка. § 49. Значение немецких
племен для развития языка. § 50. Иноязычные влияния на „за-
падногерманский". Названия дней недели^ .§ 51. Специальные
языки в „западногерманском" языке. Германский поэтический
язык. § 52. Вульфила. Арианский церковный язык. § 53. Герман-
ский язык-как явление духовной жизни.
II. История немецкого языка • 66
А. Развитие немецкого языка в дописьменный период (примерно с V в.
до середины VIII в.) !* 66
§ 54. Область распространения немецкого языка. § 55. Древне-
верхненемецкое передвижение согласных. § 56. Его территори-
альное распространение. Внутренние немецкие районы. § 57. Раз-
витие, датировка 2-го передвижения согласных. § 58. Древне-
саксонский язык. § 59. Средненемецкие диалекты. § 60. Языко-
вые области. Племена. § 61, 62. Языковые излучения.
§ 63. Иноязычные влияния: языка христианизованных готов, на-
родной латыни, древнеанглийского языка. § 64. Выдающиеся
личности. Специальные языки. Поэтический язык.
Б. Развитие немецкого языка в эпоху существования письменности.
1. С середины VIII до конца XI в 82
§ 65. Территориальное распространение немецкого языка.
§ 66. Новые явления в языке. § 67. Диалектные области. Излу-
чения. § 68. Слово „deutsch". § 69. Включение немецкой терри-
тории в сферу римской католической культуры § 70. Латинские
заимствования. § 71. Кальки. § 72. Ассимиляция немецким язы-
ком латинской лексики. § 73. Введение конечной рифмы. -
§ 74. Переход к письменной фиксации немецкого языка и появ-
ление книг. Вклад отдельных территорий и эпох в письменность.
§ 75. Специфика письменного языка. § 76. Борьба за немецкое
Содержание
341
правописание. § 77. Влияние старофранцузского и древнеанглий-
ского языков. § 78. Языковой обмен между социальными сло-
ями. § 79. Общий язык в древневерхненемецкую эпоху?
Каролингский придворный язык. § 80, 81. Общий язык как
язык письменный. § 82. Обработанный язык. § 83. Специальные
языки. § 84. Языкотворчество отдельных личностей. § 85. Язык
как духовное явление § 86. Борьба против иноязычного засилия.
2. С конца XI до середины XIV в 107
§ 87. Область распространения немецкого языка.' § 88. Сферы
применения немецкого языка. § 89. Новые явления в языке.
§ 90. Диалектные области. Специфика литературных диалектов
XIII—XIV вв. § 91. Взаимодействие между внутренними немец-
кими районами. § 92. Специфика заимствований из французского
языка. § 93. Влияние французского языка. § 94. Кальки. § 95. Асси-.
миляция французской лексики. § 96. Период французского влия-
ния. § 97. Территориальные связи немецкой и французской
областей. § 98. Влияние нижнефранкского. § 99. Рейнская об-
ласть— проводник иностранных влияний. § 100. Заимствования
из восточных языков, главным образом через посредство италь-
янского. § 101. Славянские заимствования и т. я. § 102. Заимство-
вание латинской лексики. § 103. Язык мистиков. § 104. Язык
рыцарства. Средневерхненемецкий общий язык. § 105. Поэти-
ческий язык как доказательство его существования. § 106. Роль
общего языка в нижненемецкой области. § 107. Роль Гоген-
штауфенов в формировании общего языка и языковой
культуры рыцарства. § 108. Поэтический язык. Метрические
новшества Фельдеке. Некуртуазная лексика. § 109. ведущие
в языковом отношении личности. §110. Языковой обмен между
социальными группами. § 111. Созидательные духовные силы.
§ 112. Патриотическое самосознание как творец средневерхне-
немецкого языка.
3. От середины XIV до начала XVII в 141
§113. Использование немецкого языка в пределах области его
распространения. § 114. Новые явления в языке. § 115. Диалект-
ные области. Значение территорий. § 116. Специальные языки:
печатников, купцов, охотников, моряков, солдат, воров. Немец-
кий правовой язык. § 117. Средненижненемецкий письменный
язык. § 118. Средневерхненемецкий язык канцелярии Карла IV.
§ 119. Восточно-средненемецкий литературный диалект. Значение
канцелярии Карла IV. § 120. Общий немецкий язык Макси-
милиана I. § 121. Лютер и язык саксонской канцелярии.
§ 122. Свидетельства недостаточного языкового единства Гер-
мании. § 123. Значение книгопечатания для унификации письмен-
ного языка. Территориальные языки печатников. § 124. Лютер
и восточносредненемецкая письменность. § 125. Лютер и его
342
Содержание
роль в развитии немецкого языка. § 126. Язык Лютера в
сравнении с верхненемецким общим языком. § 127. Влияние
языка Лютера на южную Германию. § 128. Позиция Швейца-
рии. § 129. Влияние Лютера на среднюю и северную Германию.
§ 130. Влияние языка Лютера на немецкий язык за грани-
цей. § 131. Значение школьного преподавания для распростра-
нения языка Лютера. § 132. Общий язык и жаргон социаль-
ной верхушки. Языковой обмен между социальными группами.
§ 133. Нидерландский язык. § 134. Языковые излучения.
§ 135. Влияние немецкого языка на соседние языки. § 135а. За-
имствования из нидерландского. § 136. Влияние романских
языков на немецкий язык. § 137. Восточноевропейская
лексика в немецком языке. § 138. Заимствования из восточ-
ных языков. § 139. Заимствования из языков Нового
Света. § 140. Заимствования из идиш. § 141. Влияние латыни
и греческого. § 142. Влияние латыни на строй немецкого пред-
ложения и на немецкий стиль. § 143. Исторические, территори-
альные и индивидуальные различия в эффективности латинского
влияния. § 144. Обработанный язык. § 145. Язык и дух эпохи.,
§ 146. Ведущие в языковом отношении личности.
4. От начала XVII до начала XX в 203
§ 147. Область распространения немецкого языка. Использова-
ние немецкого языка внутри этой области. § 148. Новые явления
в языке. § 149. Диалектные районы. § 150. Излучения.
§ 151. Влияние других языков. § 152. Влияние итальянского
языка. § 153. Влияние французского языка. § 154. Француз-
ская лексика в немецких диалектах. § 155. Французское
влияние вне сферы лексикц. § 156. Влияние английского
языка. § 157. Влияние нидерландского языка и скандинавских
языков. § 158. Влияние восточноевропейских языков. § 159. Вли-
яние восточных языков» § 160. Влияние идиш. § 161. Влияние
языков заокеанскчх народов. § 162. Ассимиляция иноязычной
лексики. § 163. Влияние немецкого языка на соседние языки.
§ 164. Значение многообразного обмена между отдельными
языками. § 165. Иллюстрация иноязычного засилия в немецком
языке XVII в. § 166, 167. Борьба против иностранных
слов. Языковые общества. § 168. Вытеснение латыни из
сферы науки. § 169. Борьба против господства французского
языка, § 170. Борьба против иноязычных слов в XIX в. Обще-
немецкий языковой союз. § 171. Оживление древневерхненемец-
кой лексики. § 172. Социальные жаргоны. § 173. Письменный
язык и диалект. § 174. Значение школы для выработки общего
немецкого языка. В. Ратихий. § 175. Опиц и нововерхненемец-
кий общий язык. § 176. Язык канцелярий и язык Лютера.
§ 177. Выдвижение мейсенского диалекта. § 178. Общий
чадтерриториальный язык. § 179.. Опиц и немецкие грамматисты
Содержание
343
XVII—XVIII вв. Готтшед. § 180. Отношение южной и северной
Германии к языку лютеровского типа. § 181. Швейцария.
§ 182. Баварско-австрийская область и запад Германии.
§ 183. Значение немецких классиков для формирования общего
языка. Аделунг.- § 184. Общий] язык как язык разговорный.
§ 185. Возникновение литературы на диалектах. § 186. Харак-
теристика нововерхненемецкого языка со стороны его формы.
§ 187. Вклад различных диалектных областей в нововерхнене-
мецкий общий язык. § 188. Специфика развития нововерхне-
немецкого общего языка. § 188а. Нидерландский письмен-s
ный язык. § 189. Ведущие личности. Язык как явление духов-
ной жизни. § 190. Поэтический язык. Опиц. § 19L Вторая
силезская поэтическая школа. § 192. Христ. Вейзе и немецкие
„водяные" поэты. Немецкий пиэтизм. § 193. Готтшед, Бодмер*
и Брейтингер. § 194. Клопшток, „Гайнбунд", Лессинг, Геллерт. ,
§ 195. „Буря и натиск". § 196. Шиллер и Гёте. § 197. Романтизм.
§ 198. Языковые тенденции XIX в. § 199. Создание Я. Гримом^
науки о немецком языке.
Библиография 271
Список сокращений (языки и диалекты) 321
Список сокращений названий работ и журналов, упомянутых в книге 322
Примечания 323
ИСТОРИЯ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА
Редактор М. Л. ОБОРИНА
Технический редактор М. П. Грибова
Корректор Н. Р. Пиковская
Сдано в производство 9/1 1956 г.
Подписано к печати 6/VII — 1956 г.
Бумага60х92»/1в=Ю,8бум. л.21,5 печ.л.
Уч.-изд. л. 25,2. Изд. №13/2475.
Цена 17 р. 10 к. Заказ № 1335.
Издательство
иностранной литературы
Москва, Ново-Алексеевская, 52.
Набрано в Первой Образцовой типо-
графии имени А. А. Жданова.
Москва, Ж-54, Валовая, 28.
Отпечатано во 2-й типографии
Издательства Академии наук СССР
Москва, Шубинский пер., д. 10