Автор: Никсон Р.
Теги: внутреннее положение внутренняя политика история история сша
ISBN: 5-7020-0348-9
Год: 1992
Текст
На арене
Воспоминания о победах, поражениях и возрождении!
Ilhpuijn
икеон
(Новосп?)
На арене
Воспоминания о победах, поражениях и возрождении
IN THE
ARENA
A MEMOIR OF \'I( TORY.
DEFEAT, AND RENEW AL
RICHARD
NIXON
SIMON AND SCHCSTER
NEW YORK LONDON TORONTO
SYDNEY TOKYO SINGAPORE
На арене
Воспоминания о победах,
поражениях и возрождении
НРпчащ
Г..-----О)
Новости
МОСКВА, 1992
ББК 66.3(08)
Н64
Никсон Ричард
Н64 На арене. — Воспоминания о победах, поражениях и
возрождении. — Пер. с англ. — М.: Издательство „Ново-
сти", 1992. — 440 с., ил.
Эта книга — воспоминания бывшего президента США о лично пере-
житом почти за восемьдесят лет его богатой событиями жизни. Автор
дает свою оценку политическим процессам, происходящим на его глазах
как внутри США, так и в мире, делится своим опытом политическо-
го руководителя, высказывает мнение относительно будущего разви-
тия мира и отношений между странами.
Книга рассчитана на массового читателя.
ISBN 5-7020-0348-9
0800000000
067(02)-92
Беа объявл.
ББК 66. 3(08)
© 1990 by East-West Research Inc.
All rights reserved including the right of reproduction in whole
or in part in any form.
This edition published by arrangement with the original
publisher, Simon & Schuster, New York.
© С.Музалевский, перевод, 1992
© В.Анохин, художественное оформление, 1992
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие к русскому изданию 9
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 11
„Горы и долины" 13
В „глухомани" 29
Возрождение 52
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 87
Семья 89
Религия 99
Учителя 106
Борьба 116
Богатство 122
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 129
Цель 131
Время 135
Трезвость 142
Чтение 153
Беседы 159
Память 165
5
Мышление 172
Отдых 178
Болезнь 187
Напряжение 194
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 205
Риск 207
Политика 223
Власть 231
Выступления 238
Телевидение 247
Личная жизнь 255
Пэт 262
Друзья 271
Враги 279
Средства массовой информации 287
Предвыборная борьба 300
Аппарат 308
Правление 317
Прагматизм 325
Молчание 332
ЧАСТЬ ПЯТАЯ 337
Философия 339
Идеалы 350
Геополитика 358
Решения 383
Война 391
Мир 402
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 415
Сумерки 417
Указатель имен 431
6
Достоин уважения не тот, кто просто фиксирует
события, и не тот, кто их критикует. Достоин уважения
тот, кто выходит на арену, чье лицо в поту и крови, кто
старается изо всех сил, ошибается, промахивается, да не
раз, потому что в любом деле бывают ошибки и промахи.
Достоин уважения тот, кто действует, совершает поступки,
знает, что такое истинный энтузиазм, отдает себя целиком
достойному делу, кто познает, если повезет, прекрасное
ощущение победы, а если проиграет, то в отчаянной борьбе.
И душа его никогда не встанет в ряд с холодными,
безразличными душами тех, кому не ведомы ни победы, ни
поражения.
Теодор Рузвельт
Предисловие к русскому
изданию
Возможность написать это предисловие предоставилась
мне в весьма подходящий момент — я только что вернулся
из поездки по Советскому Союзу, седьмой по счету и самой
насыщенной. За две с небольшим недели мне удалось встре-
титься с тридцатью пятью советскими политическими и об-
щественными деятелями как из правительства СССР, так и
из четырех союзных республик, начиная со встреч в Кремле
с президентом Горбачевым и председателем Ельциным и кон-
чая беседой в Союзе писателей в Киеве с группой оппози-
ционеров из украинского Руха.
Никогда раньше — ни во время своего первого визита
в СССР в качестве вице-президента, ни двух последующих
приездов, когда я был частным лицом, ни двух визитов на
высшем уровне в качестве президента США, ни визита, уже
будучи экс-президентом, — не доводилось мне встречаться
сразу с обоими лидерами, находящимися у власти, и с ли-
дерами оппозиции. Такие встречи с самыми разными деяте-
лями советского общества, „ведущими и будоражащими" его,
свидетельствуют о том, что это общество становится все бо-
лее открытым. Другим свидетельством может послужить пу-
бликация данных мемуаров „На арене" — первой из восьми
моих книг, общедоступное издание которых намечено осу-
ществить в вашей стране.
9
Как узнают читатели книги из главы „Геополитика", во
время завершения работы над рукописью в начале 1990 года
я был настроен пессимистически в отношении успеха пере-
стройки. С той поры развитие событий только подтвердило
мой пессимизм. Но, когда я уезжал из Москвы весной этого
года, у меня появились и определенные основания для оп-
тимизма. Я всегда был уверен, что Советский Союз распо-
лагает огромными ресурсами и в нем живут талантливые
люди. Теперь я знаю, что у него к тому же имеется еще
один богатейший задел: внушительный ряд действующих и
потенциальных руководителей.
Перед Советским Союзом стоят огромные задачи. Пожа-
луй, самая грандиозная из них заключается в том, сможет
ли он найти пути к дальнейшим реформам и к реоргани-
зации своей политической системы, с тем чтобы все, кто хо-
чет послужить „на арене" на благо своей страны, получили
бы возможность сделать это.
Ричард Никсон
Парк-Ридж, штат Нью-Джерси, 10 апреля
1991 года
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
„Горы и долины"
От Пекинского аэропорта до правительственной резиден-
ции для гостей в городе идет ужасная дорога. В бытность мою
президентом я был в Ватикане, Кремле, Императорском дворце
в Токио, Версале, Вестминстере, но о подобном все равно не
подозревал. Это был первый визит президента Соединенных
Штатов в Китайскую Народную Республику. Идею поехать
туда подал мне президент Пакистана Айюб Хан еще во время
нашей встречи в Карачи в 1964 году. Он тогда только что
вернулся из Пекина и на мой вопрос о том, что больше всего
поразило его, ответил: „Люди, миллионы людей на улицах
хлопали в ладоши, смеялись, размахивали пакистанскими и
китайскими флажками".
Шторки на окнах правительственной машины были опуще-
ны, но в щелку было видно, что на улицах нет ни души, если
не считать одиночных постовых из охраны, расставленных че-
рез каждые несколько сотен метров.
В аэропорту были соблюдены все формальности протоко-
ла, церемония встречи прошла четко, но довольно холодно.
Чжоу Эньлай в теплом пальто и без шапки, несмотря на холод,
захлопал в ладоши, когда я с супругой направился к встречав-
шим. Мы тоже стали хлопать в ладоши, поскольку еще со
времен своей поездки в Москву в 1959 году знали, что такова
*3
Ричард Никсон
традиция в коммунистических странах. Я протянул руку, что-
бы поздороваться. Только позже я понял, насколько это было
для него важно. Почетный караул был великолепен. Потом я
узнал, что Чжоу лично отбирал людей. Высокие, стройные,
безукоризненно одетые и ухоженные. Оркестр Китайской На-
родной Армии исполнил Государственный гимн США. Во вре-
мя поездок за границу я понял, что его мелодия — старая
английская застольная песня — очень трудна для исполнения,
местами ее здорово искажали, но китайцы сыграли без фальши.
Я не знал, чего ожидать от нашего хозяина. Генри Киссинд-
жер, пользовавшийся высокой репутацией знатока иностран-
ных руководителей, считал, что из известных ему зарубежных
государственных деятелей Чжоу Эньлай и генерал де Голль
производили наиболее сильное впечатление. В то же время он
сравнивал Чжоу с притаившейся коброй, которая готова нане-
сти удар в подходящий момент. Помощник госсекретаря в
администрации Эйзенхауэра Уолтер Робинсон рассказывал,
что этот очаровательный Чжоу собственными руками убивал
людей, а потом уходил, спокойно покуривая. Один высокопо-
ставленный иностранный дипломат сказал однажды: „В нем ни
грана правды... все игра. Он величайший актер. Он может
смеяться, потом заплакать, и слушатели будут смеяться и пла-
кать вместе с ним. Но все это игра".
Чжоу, опытный дипломат, быстро снял напряжение. Как
только мы выехали из аэропорта, он сказал: „Вы протяну-
ли руку для рукопожатия через самый протяженный океан
в мире — чтобы пересечь его, понадобилось двадцать пять лет
при полном отсутствии связи". Я немало удивился, когда он
сказал, что знаком со мной по моей книге „Шесть кризисов",
которую сам перевел на китайский. Он заметил, и не раз
возвращался к этому во время визита, что моя карьера отмече-
на великими поражениями и великими победами, но что я
обнаружил способность к возрождению. Так, однажды, когда
мы летели в самолете, он сказал, что превратности судьбы —
хороший учитель, а тот, кто не встречал трудностей на жиз-
ненном пути, не обретает силы для их преодоления. В устах
человека, совершившего „Великий поход”, это звучало как нео-
бычайно высокая похвала.
Осмотры Великой Китайской стены, Запретного города,
других мест помогли нам понять, сколь много осталось инте-
ресного в этой стране с населением в миллиард человек и с
ц
На арене
историей, насчитывающей четыре тысячелетия. Перефразируя
лорда Керзона, можно сказать, что Китай — это университет,
в котором учатся всю жизнь и никогда не оканчивают его.
Незабываемое впечатление оставили государственные обе-
ды в Большом зале Народного собрания под исполняемые во-
енным оркестром мелодии „Прекрасная Америка" и других
популярных песен. Чжоу был великолепным хозяином. Своими
палочками он неустанно подкладывал нам еду на тарелки, не
забывая при этом поднимать тосты за каждого из пятидесяти
человек, сидевших за главным столом. Мы пили „маотай" —
огненную 60-градусную китайскую водку — из крошечных
рюмочек, вмещавших не более унции. Чжоу уверял меня, что
„маотай" — лучшее средство от всех болезней.
Больше всего мне запомнились совместные встречи с Чжоу
и Мао. Позже мы узнали, что к тому времени Мао уже перенес
удар, хотя в стране об этом и не знали. Его помощники и
сотрудники все еще относились к нему с величайшим уваже-
нием, он сохранял ясность и остроту мысли. Андре Мальро
немного подготовил меня, когда я пригласил его на обед в
Белый дом незадолго до поездки. Мальро предупреждал меня:
’’Вам предстоит встреча с колоссом, но с колоссом, стоящим
одной ногой в могиле. Знаете, о чем подумает Мао, когда
увидит вас? Он подумает: „Вот человек намного моложе меня".
Вы встретитесь с человеком фантастической судьбы, которому
кажется, что это последнее событие в его жизни. Вы будете
считать, что он говорит с вами, на самом же деле он будет
беседовать со смертью". Мальро обернулся ко мне и с чувством
произнес: „Господин президент, вы действуете в пределах ра-
ционального, а Мао — нет. В нем есть что-то колдовское. Его
снедают видения, они поглощают его".
Мао, как и Сталин, очень много читал. Его кабинет был
буквально забит книгами, не в угоду моде или престижу — для
чтения. Он, как и Чжоу, сказал, что читал „Шесть кризисов", и
отметил, что это „неплохая книга". Так же, как и Чжоу, он
дипломатично подчеркнул, что мысленно голосовал за меня во
время последних выборов. Когда я ответил, что, голосуя за
меня, председатель выбирал меньшее из двух зол, он тут же
отреагировал: „Я люблю правых... Я радуюсь, когда к власти
приходят люди справа". „Мне кажется, — парировал я, — что
самое примечательное в Америке, по крайней мере сейчас, это
15
Ричард Никсон
то, что правые могут делать все, о чем левые только ведут
разговоры".
Единственное неприятное воспоминание связано с заявле-
нием жены Мао, которая пригласила нас на экстравагантный
спектакль „Красный женский батальон". На лбу ее выступила
испарина, и я даже подумал, что ей нездоровится. Но это было
просто от напряжения. Она явно не одобряла визит и резко
спросила меня: „Почему вы не приезжали в Китай раньше?"
Самыми содержательными и увлекательными остались в
моей памяти встречи и длительные беседы с Чжоу Эньлаем. Он
последовал моему примеру и говорил без бумажки, не обраща-
ясь к своим помощникам и консультантам за помощью. Он
великолепно разбирался во всех тонкостях не только китай-
ско-американских отношений, но и в международных делах.
Мы подолгу обсуждали глубокие различия между нашими
странами. Мы поддерживали Южный Вьетнам, они — Север-
ный, мы поддерживали Южную Корею, они — Северную, мы
заключили военный союз с Японией, они выступали против
него. Мы поддерживали некоммунистические правительства в
странах „третьего мира", они выступали против них. Они тре-
бовали, чтобы мы прекратили поставки оружия на Тайвань, мы
отказывались.
Что же сблизило нас при таких непримиримых противоре-
чиях? В США один специалист по Китаю предсказывал мне,
что первым вопросом Мао будет: „Как самая богатая страна в
мире может помочь самой населенной стране мира?" Специа-
лист ошибся. Ни разу за многие часы бесед экономические
вопросы не поднимались. Сейчас наши общие экономические
интересы являются важным фактором сближения. Однако в
1972 году они никак не влияли на наше сближение.
В основе наших общих стратегических интересов лежало
противодействие советскому влиянию в Азии. Китай, как и
Советский Союз, был коммунистической страной, США —
капиталистической, но мы Китаю не угрожали, а Советский
Союз угрожал. Это был классический пример того, как инте-
ресы безопасности страны приобретают более важное значе-
ние, чем идеология.
Киссинджер и Чжоу разработали великолепную формулу
для коммюнике, которое было подписано в Шанхае по завер-
шении визита. Вместо того чтобы замаскировать наши разно-
гласия дипломатической абракадаброй, каждая из сторон изло-
16
На арене
жила свой взгляд на проблемы, по которым у нас были разли-
чия. Относительно болезненного вопроса о Тайване мы конста-
тировали очевидный факт, что китайцы, проживающие на кон-
тиненте, и тайваньцы согласны с тем, что существует один
Китай. Мы выразили свою позицию о необходимости мирного
урегулирования разногласий между двумя странами. По важ-
нейшему вопросу, благодаря которому и стало возможным
сближение, в коммюнике говорилось, что ни одна из сторон
„не будет стремиться к гегемонии в азиатско-тихоокеанском
регионе и будет противодействовать попыткам любой другой
страны или группы стран добиться такой гегемонии". Этот
документ выдержал испытание временем. Обе стороны и сегод-
ня соблюдают его принципы.
Когда изнурительная работа по выработке текста коммюни-
ке была завершена, Чжоу очень трогательно подвел итоги до-
стигнутого. Он процитировал один из стихов Мао „Красота —
на вершине горы" и китайское стихотворение „Извечная красо-
та обитает на недоступных горных вершинах". В ответ я заме-
тил, что в тот момент мы были как раз на вершине.
Затем Чжоу процитировал еще один стих — „Оду цвету-
щей вишне". Его смысл, сказал Чжоу, состоит в том, что „цветы
исчезают после того, как полностью распустятся". „Именно вы
проявили инициативу, — продолжал он. — Быть может, вам не
придется быть свидетелем ее успеха, но мы всегда рады видеть
вас снова".
В своем тосте на заключительном банкете 27 февраля я
сказал, что наше коммюнике было „не таким важным, как то,
что мы совершим в ближайшие годы, перекинув мост через
16.000 миль и через 22 года вражды, которые разделяли нас в
прошлом". Подняв бокал, я произнес: „Мы провели здесь неде-
лю. Это была неделя, которая изменила весь мир".
Кто-то, возможно, посчитает это как чрезмерную оценку,
но Чжоу Эньлай и я оценили важность момента, поскольку оба
побывали в самой низине долины, а теперь знали, что подня-
лись на вершину. Чего мы не могли предвидеть, так это того,
что через четыре года, когда я снова приеду в Китай, я уже
уйду с поста президента, а он будет умирать от рака. Как
сказал однажды де Голль, „победа сложила крылья, не успев
развернуть их для полета".
17
Ричард Никсон
Белый дом, 9 августа 1974 год<
Я плохо спал в свою последнюю ночь в Белом доме. Этс
не было чем-то необычным — после больших выступление
или пресс-конференций я, как правило, засыпал плохо. В тот
вечер в своем обращении к народу страны я заявил о решение
оставить пост президента. Только в два часа утра я смог нако
нец заснуть.
Неожиданно я проснулся, посмотрел на часы, стрелки по
казывали четыре утра. Я прошел через Белый зал на кухнк
попить молока и с удивлением увидел Джонни Джонсона, од
ного из официантов, — он готовил кофе.
— Что ты здесь делаешь в такую рань, Джонни? — спро
сил я.
— Почему рань? Уже почти шесть, господин президент.
Мои электронные часы стояли. Батарейки хватило на тре
года.
Я попросил Джонни приготовить суп с яйцом вместо обьгч
ного спартанского завтрака, который состоял из пророщенное
пшеницы, апельсинового сока и стакана молока. Приняв душ е
побрившись, я спустился в Линкольнскую гостиную. Это сама;
маленькая и самая моя любимая комната в Белом доме. Нахо
дится она рядом с Линкольнской спальней, которая служила
Линкольну кабинетом. Какое-то время в ней работали два
молодых секретаря Линкольна — Джон Николэй и Джон Хэй
Я сел в свое любимое кресло и положил ноги на оттоманку
Это кресло мне подарила моя жена Пэт на день рождения i
1962 году, когда мы еще жили в Калифорнии. Мы привезли егс
с собой вначале в нашу квартиру в Нью-Йорке, а потом при
хватили и в Белый дом. В этом же кресле я сижу и сейчас
диктуя эти воспоминания.
Я попытался набросать тезисы своего последнего выступле
ния на посту президента. Прошлой ночью я обращался с экра
на телевизора к десяткам миллионов слушателей. А теперь ;
думал о том, что скажу нескольким десяткам сотрудников
Белого дома — мужчинам и женщинам, которые самозабвение
и преданно трудились и в трудные годы войны во Вьетнаме, г
в не менее трудные дни „уотергейта". Мне хотелось сказать и*
что-то личное, теплое.
Я никак не мог собраться с мыслями. Откинув голову нг
спинку кресла и закрыв глаза, я вспоминал те значительные
события, которые происходили в этой комнате.
1Я
На арене
Именно здесь 2 июня 1971 года мне вручили документ,
который Генри Киссинджер назвал наиболее важным докумен-
том из всех переданных американским президентам после вто-
рой мировой войны. В тот вечер, после государственного при-
ема, я сидел в этом же кресле, просматривая какие-то матери-
алы. Было почти 11 часов. В комнату ворвался Генри. Он
задыхался, будто бежал всю дорогу из Западного крыла. Он
подал мне листок бумаги. Это было приглашение от Чжоу
Эньлая посетить Китай, переданное через президента Пакиста-
на Яхья Хана. Позже Чжоу охарактеризовал этот документ как
послание главы одного государства главе другого государства
через главу третьего государства. Мы с Генри обычно не пили
спиртного по вечерам, но на этот раз решили отметить исто-
рическое событие и выпили очень старого коньяку, подаренно-
го Пэт еще на Рождество.
Я снова попытался сосредоточиться на тексте своей про-
щальной речи, но мысли мои вертелись вокруг единственного
вопроса: как получилось, что, взлетев столь высоко, я упал так
низко?
Раздался тихий стук в дверь. Вошел Эл Хейг, держа в руке
единственный листок. Я считал, что днем завизировал все, что
было нужно, включая вето на законопроект о финансовой
поддержке сельского хозяйства, на которую в бюджете не
хватало денег. С растерянным видом Хейг подал мне по-
следний документ, который я должен был подписать как
президент. Это было заявление государственному секретарю
Генри Киссинджеру, состоящее всего из одной фразы: „Насто-
ящим прошу отставки с поста президента Соединенных Шта-
тов".
Когда в 1953 году я впервые увидел президента Эйзенхау-
эра в Овальном кабинете, тот тоже подписывал какие-то пись-
ма и визировал документы. Он вскинул на меня глаза и, под-
мигнув, сказал: „Черт возьми, Дик, у меня такая длинная фа-
милия". Моя фамилия, к счастью, много короче. Я подписал
заявление.
После ухода Хейга у меня оставался всего час, чтобы со-
браться с мыслями перед прощальной речью. Накануне во вре-
мя встречи в рабочем кабинете со своими ближайшими друзья-
ми и сторонниками в конгрессе мне было трудно сдерживать
чувства. Свое выступление я закончил, сказав то, что считал
правдой: „Надеюсь, что никого из вас не подвел". Сегодня мне
19
Ричард Никсон
предстояло найти способ взбодрить своих наиболее преданных
сотрудников. Я понимал, что говорить о Пэт, Трисии, Джулии,
Эде Коксе и Дэвиде Эйзенхауэре (ближайшие родственники:
жена, дочери и зятья. — Прим, пер.) нельзя — ведь они встанут
рядом со мной и им и мне это будет слишком больно. Они
стойко выстояли под беспощадными нападками прессы, кото-
рые начались с выборов 1972 года и продолжались непрерывно
свыше 20 месяцев, если не считать короткого перерыва во
время моей инаугурации и заключения мирного договора во
Вьетнаме в январе 1973 года. Каждый день газеты посвящали
этому свои передовицы. Телевидение начинало вечерние пере-
дачи с „уотергейта". Моя родня единодушно возражала против
отставки. Трисия, чья спокойная сила напоминала мне ее мать,
без устали убеждала меня отказаться от самой мысли об от-
ставке. Позавчера я до двух часов ночи готовился в Линкольн-
ской гостиной к речи в связи с отставкой, а когда пришел в
спальню, чтобы хоть пару часов поспать, увидел на подушке
записку от Джулии: .Дорогой папочка, я тебя люблю. Я буду
поддерживать все, что бы ты ни сделал. Я очень тобой гор-
жусь. Пожалуйста, подожди недельку или даже дней десять,
прежде чем примешь решение. Продержись под этим огнем
еще немного. Ты ведь такой сильный!
Я тебя люблю.
Джулия.
За тебя — миллионы".
Если бы мое решение могло измениться, то записка Джу-
лии способствовала бы этому, но я так устал, что не было сил
менять что-либо. Не потому, что я сдался, а потому, что при-
нятое решение казалось мне наилучшим для страны. Двух лет
„уотергейта" было предостаточно. Страна не могла более пере-
носить тянущегося месяцами суда сената над президентом.
Международное положение требовало прочных и постоянных
позиций президента.
Когда семья узнала, что решение мое окончательное, все
поддержали его. Пэт взяла на себя нечеловеческую задачу
упаковки всего, что мы приобрели за пять с половиной лет
жизни в Белом доме. Она не спала двое суток. Просто не
представляю, как она смогла все это выдержать. Она гордо
стояла на сцене рядом со мной, хотя сердце ее разрывалось, и
я снова подумал, что по праву считаю ее самым сильным
членом своей семьи.
20
На арене
Наконец я решил рассказать своим сотрудникам о себе, о
своем происхождении. Я вспомнил, как однажды в Белый дом
пригласили группу великолепных чернокожих музыкантов для
выступления на государственном приеме. Когда прием закон-
чился, руководитель оркестра поблагодарил за приглашение и
сказал в конце: „Нелегок путь от Уатса до Белого дома, госпо-
дин президент". Я, в свою очередь, поблагодарил его и ответил:
„От Уиттиера до Белого дома тоже путь нелегкий".
Я говорил о своих родителях и прочел трогательное по-
слание, которое написал Теодор Рузвельт, когда умерла его
первая жена: „Она была прекрасна телом и лицом и еще пре-
краснее душой. Когда она стала матерью, и казалось, что
жизнь ее только началась и перед ней лежит блестящее буду-
щее, странная, ужасная судьба прислала к ней смерть. Смерть
моей любимой навсегда унесла свет из моей жизни". Рузвельт
написал эти слова, когда ему еще не было и тридцати. Он
думал, что свет ушел из его жизни навсегда, но продолжал
жить и даже стал президентом Соединенных Штатов.
Далее я сказал о том, что когда что-то не получается,
когда мы терпим поражение, то порой думаем, что все кончено,
а это не так. Это только начало. Хорошее время — это не
тогда, когда все хорошо. Хорошее время наступает, когда вы
прошли через настоящие испытания, когда вы перенесли не-
сколько ударов, разочарований, когда подкатывает горечь. По-
тому что, только побывав в самых глубоких ущельях и прова-
лах, можно оценить прелесть восхождения на самую высокую
вершину.
Всегда отдавай лучшее, продолжал я, не поддавайся уны-
нию, не мелочись. Помни, кто-то может тебя ненавидеть, но
те, кто тебя ненавидит, победят, если ты станешь ненавидеть
их, но тогда и ты растопчешь самого себя.
Мою речь, естественно, много критиковали за излишнюю
эмоциональность. Но критики упустили из виду тот факт, что
и момент-то был эмоциональный.
Наконец все кончилось. Мы попрощались с Фордами и
направились домой в Калифорнию, где, как мы ошибочно по-
лагали, обретем наконец мир и покой.
Остров Сан-Клементе, 9 августа 1974 года
Днем 9 августа наш самолет уже делал разворот над базой
морской пехоты Эль-Торо. В иллюминатор я увидел сотни
21
Ричард Никсон
машин, забивших стоянки. Мне казалось, что сил еще на одно
выступление у меня уже нет, но все же сумел обратиться к
встречавшим со словами благодарности и поклялся продол-
жать борьбу за великие идеалы мира, свободы и открытых
возможностей, за идеалы, которым я посвятил свою политиче-
скую деятельность с самого начала — с тех пор как я впервые
баллотировался в конгресс в 1946 году.
Когда мы шли к вертолету, я услышал из толпы: „Уиттиер
все еще за тебя, Дик!" Этот возглас вернул меня к сентябрьско-
му дню 1952 года, который я провел в гостинице Портленда.
Это был пик биржевого кризиса — казалось, все, в том числе
и многие республиканцы, требовали моей отставки. Том Бьюли
и Джонни Рейли прилетели в Портленд, чтобы поддержать
меня. Джонни прямо с порога объявил: „Жители Уиттиера на
100 процентов за тебя". Двумя днями позже я сумел буквально
одним выступлением по телевизору изменить общественное
мнение. На этот раз я понимал, что изменить уже ничего не
удастся.
Благодаря Кэвину Герберту и группе добровольцев из
Южно-Калифорнийского университета обстановка в Ла Каса
Пасифика была просто замечательной, и я сказал Кэвину:
„Как хорошо возвращаться в приют мира". (Ла Каса Пасифика
по-испански — „приют мира". — Прим, пер.)
Но это было затишьем перед бурей. На следующий день
снова посыпались удары. Прокурор по особо важным делам
Леон Яворски с огромным удовольствием узнал от Эла Хейга
о моем решении уйти в отставку, считая, что это только пойдет
на пользу стране. Хейг сказал мне, что, если судить по состо-
явшемуся разговору, мы не будем больше подвергаться пресле-
дованиям прокурора. Но он упустил из виду молодых сотруд-
ников Яворски, которые, будучи глубоко не удовлетворенными
отставкой, жаждали крови и хотели прикончить жертву. Уго-
варивая меня не подавать в отставку, Эд Кокс упоминал о
такой возможности. Он знал кое-кого из команды Яворски по
Гарвардской школе права и по совместной работе у прокурора
Нью-Йорка. Кокс говорил тогда: „Я знаю этих людей — они
хитры и безжалостны и они ненавидят вас. Они будут вас
преследовать и гоняться за вами по всей стране, возбуждая
гражданские и уголовные дела". Он оказался прав. Сотрудни-
ки Яворски следовали принципу русского революционера XIX
века Сергея Нечаева: „Недостаточно убить противника, его
следует вначале обесчестить".
22
На арене
Удары сыпались один за другим.
Я ушел из Верховного суда, из Калифорнийской и Нью-
Йоркской коллегии адвокатов. В Верховном суде и в Калифор-
нии отставку приняли, а в Нью-Йоркской коллегии сделать
это отказались и затеяли дело об исключении.
Против меня было возбуждено множество дел по искам
людей, которые считали себя пострадавшими в результате
различных действий правительственных органов. Лишь малая
часть их касалась решений президента, большинство были от-
вергнуты, но во всех случаях приходилось всерьез защищаться.
Адвокатам приходилось платить огромные гонорары. За
15 лет, прошедших после отставки, я потратил 1 800 000 дол-
ларов на наем адвокатов, чтобы защитить себя в предъявлен-
ных исках и сберечь свои права, которым угрожали правитель-
ственные действия.
Верховный суд не удовлетворил мой иск на право владения
документами и магнитными записями, в том числе и личного
порядка.
Бульварный журнальчик опубликовал письма, которые я
якобы писал испанской графине, которую никогда в жизни не
видел. Это была явная фальшивка, но опровержение так и не
появилось.
Безжалостные нападки прессы и телевидения не прекраща-
лись, я стал постоянным объектом насмешек и шуточек теле-
ведущих и комментаторов, меня критиковали в сотнях газет-
ных статей, было опубликовано несколько антиниксоновских
книжек. Я понимаю моих противников, которые написали эти
книжки, но не могу понять друзей, сделавших то же.
Многие месяцы, куда бы мы ни поехали, пресса преследо-
вала нас. Маноло Санчес, с гордостью называвший себя моим
вассалом, был горячим испанцем, и его бесило поведение жур-
налистов. Он называл их „шакалами и стервятниками" и считал,
что женщины-журналисты даже хуже мужчин.
Больше всего удручало, что преследовали и моих друзей.
Бебе Ребозо обвинили в связях с мафией, игорным и наркобиз-
несом. Сотрудники прокуратуры и комиссия Эрвина допраши-
вали его 85 раз. Все обвинения оказались дутыми, вся его вина
заключалась в том, что он был просто моим другом. В конце
концов от него отстали, но гонорары адвокатам он заплатил
огромные.
Морис Стэне, человек исключительной честности, был вы-
23
Ричард Никсон
нужден уплатить штрафы за пять непреднамеренных мелких
нарушений законодательства о предвыборных кампаниях —
это примерно то же, что нарушение правил парковки машины.
Такие же нарушения, допущенные демократами, остались без
внимания.
В 1975 году телетрансляция матча за Розовый кубок была
прервана ради того, чтобы сообщить о признании виновны-
ми Джона Митчелла и других моих ближайших помощни-
ков. Меня лишали любимого развлечения — смотреть спортив-
ные передачи по телевизору.
И все же самым тяжелым ударом оказалась процедура про-
щения. Я подал в отставку прежде всего для того, чтобы не
создавать прецедента, когда президент Соединенных Штатов
оказывается на скамье подсудимых по обвинению в противоза-
конных действиях. Но нападки не прекратились. Как прези-
дент, даже после уотергейтского удара, я мог еще влиять на
события. Мои поездки тем летом в Советский Союз и на Ближ-
ний Восток стали значительными событиями в области дипло-
матии. Теперь же, без власти, я оказался совершенно беззащи-
тен. Мой авторитет у общественности упал настолько низко,
что, думаю, народ поверил бы любой, даже самой беспардон-
ной лжи обо мне. Кстати, обо мне, моей семье и друзьях было
опубликовано множество измышлений и лживых заявлений.
Моим противникам было мало заявить, что я совершил ужас-
ные ошибки, они, похоже, стремились доказать, что я являл
собой олицетворение зла.
Никогда не забуду, как Джек Миллер, мой адвокат из Ва-
шингтона, пришел 4 сентября ко мне в кабинет на Сан-Кле-
менте, чтобы сообщить, что президент Форд принял решение
прекратить „кровопускание", издав президентское прощение.
Теперь я должен был решать, принять его или нет.
Мы долго обсуждали этот вопрос, и я сказал Миллеру, что
прощение может нанести Форду политический урон. Миллер
согласился, что так и будет, но лишь на короткое время, одна-
ко в перспективе, если стране будут продолжать напоминать
об „уотергейте", президент Форд и правительство пострадают
еще больше из-за невозможности уделять достаточно времени
острым внутренним и международным проблемам.
Миллер знал о моем отчаянном финансовом положении и
сказал, что гонорары адвокатам и другие судебные расходы
разорят меня. Если вспомнить, что произошло вскоре после
24
На арене
этой встречи, можно только удивиться точности его предвиде-
ния, когда он заметил, что я настолько вымотан физически,
умственно и эмоционально, что для меня и моей семьи будет
лучше, если я приму прощение. Самым серьезным его аргумен-
том было то, что, учитывая масштабы прошлогодней кампании
против меня, рассчитывать на справедливый суд в Вашингтоне
мне не приходится.
Принятие прощения было самым неприятным решением за
всю мою политическую карьеру, если не считать решения об
отставке. В заявлении очень точно выражены владевшие мною
тогда и теперь чувства:
„Моя ошибка в том, что я действовал в отношении уотер-
гейтского дела недостаточно решительно и целенаправленно, в
особенности на этапе судебного разбирательства, чем позволил
политическому скандалу перерасти в трагедию нации.
Нет слов, чтобы выразить глубину моего сожаления отно-
сительно того, какие тяжкие последствия имели мои ошибки
для страны и президентства, страны, столь сильно мною люби-
мой, и института, столь глубоко мною уважаемого".
Прощение было даровано 8 сентября. Сбылись предсказа-
ния. Популярность Форда упала, а я подвергся новым нападкам
со стороны средств массовой информации.
Я всегда верил в непосредственную связь между моральным
состоянием и физическим здоровьем. События, последовавшие
за прощением, подтвердили это, по крайней мере в отношении
меня. Двадцать лет прошло с тех пор, как я последний раз
страдал тромбофлебитом, закупоркой сосудов, особенно в но-
гах. За несколько дней до июньской поездки на Ближний Вос-
ток левая нога стала пухнуть. Я легко переношу боль и не
сразу обратился к врачу, а когда все же обратился, он вовсе не
настаивал, как позже писали в прессе, чтобы я отменил поезд-
ку. Горячие и холодные компрессы рассасывали опухоль, но
она снова появлялась, и очень быстро, если мне приходилось
подолгу стоять на различных церемониях. Положение стало
еще серьезнее в июле, когда во время визита в Советский Союз
я посещал военный мемориал в Минске. Мне пришлось пройти
пешком почти полторы мили по булыжным дорожкам, и боль
была нестерпимой.
Когда я вернулся в Вашингтон, боль немного утихла, а я
был так занят в эти последние дни перед отставкой, что забыл
25
Ричард Никсон
и думать о ней. Через несколько дней после прощения нога
вновь стала опухать, и я обратился к своему семейному врачу
Джону Лангрену. Он настаивал на госпитализации и лечении
гепарином и коумадином, предупреждая, что, если тромб обо-
рвется и попадет в легкие, все может кончиться очень печаль-
но. Этим он меня убедил, и я отправился в больницу.
Там я провел почти две недели, причем спал очень плохо,
потому что каждый час приходила сестра, чтобы наполнить
капельницу гепарином. Очень неприятные воспоминания. По
возвращении домой я сказал Пэт, что больше в больницу ни-
когда не лягу, но через три недели опять там оказался. Лангрен
предупредил меня, что острые боли в брюшной полости —
симптом крайне опасный. Сделав рентген, врачи решили немед-
ленно провести операцию. Помню только, как анестезиолог
сделал укол и меня повезли на каталке в операционную, а
потом еще шесть дней я постоянно терял сознание.
Помню, как медсестра хлопала меня по щекам, приговари-
вая: „Ричард, проснитесь! Ричард, проснитесь!" Я сознавал, что
это не Пэт и не Лангрен, только мать звала меня по имени.
Когда я снова проснулся, рядом сидел Лангрен и считал мой
пульс. Ко мне тянулись трубочки от нескольких капельниц
и провода от приборов. Я сказал Лангрену, что очень хочу
уехать домой, но он возразил: „Прошлой ночью мы чуть не
потеряли вас, придется вам побыть здесь некоторое время".
Лангрен пояснил, что после операции у меня был шок,
давление упало и только в результате четырех переливаний
крови в течение трех часов врачам удалось привести его в
норму. Позже я узнал, что Пэт, Трисия и Джулия почти всю
ночь провели около меня. Проснувшись в очередной раз, я
попросил позвать Пэт. Я знал, что положение мое довольно
тяжелое. За все время нашей совместной жизни мы очень редко
рассказывали друг другу о болезнях, но в этот раз я не мог
удержаться и сказал, что, похоже, мне не выбраться.
Она схватила меня за руку и ответила почти зло: „Прекра-
ти так говорить. Ты должен, ты не можешь сдаться". Ее слова
вернули меня к биржевому кризису 1952 года. Тогда я должен
был выступать по телевидению, и перед выходом в студию,
когда пытался собраться с мыслями перед самой важной своей
речью, я сказал ей: „Боюсь, мне не справиться с этим". В ответ
Пэт сжала мою руку и произнесла: „Ты обязательно справишь-
ся". Те же слова, но какие разные ситуации. В тс время я
26
На арене
боролся не только за себя, теперь же мне казалось, что, кроме
собственной жизни, бороться не за что.
Ко мне не пускали никого, кроме семьи, Бебе и Боба Аб-
плэнэлпа, прилетевших из Майами и Нью-Йорка. Первым по-
сторонним был Джерри Форд, который вел в Калифорнии кам-
панию перед выборами в конгресс. Вид у меня, наверное, был
ужасный, потому что, войдя, он воскликнул: „О, господин пре-
зидент!", несмотря на то что после моей отставки мы перешли
на „ты". Он делал все, чтобы ободрить меня, но я видел, что
прощение нанесло ему удар и кампания шла совсем не гладко.
Вскоре пришла сестра и перевезла меня к окну в другую
палату. Она показала мне на маленький самолет в небе, кото-
рый инверсионным следом написал: „Господь любит вас и мы
тоже!" Позже я узнал, что все это устроили Рут Грэм и ее
друзья. Уверен, что, если бы не поддержка семьи, если бы не
мысли и молитвы множества людей, которых я никогда не
встречал и никогда не встречу, чтобы поблагодарить, я не
выкарабкался бы из этой болезни.
Плохое, однако, на этом не кончалось. Несколько дней
спустя кто-то принес в палату результаты выборов 1974 года,
откуда я узнал, что Республиканская партия очутилась в еще
худшем положении, чем я. Некоторые комментаторы объясня-
ли это отчасти энергетическим кризисом и последовавшим рез-
ким спадом, но большинство ученых и политиков считали, что
виной всему „уотергейт". Было ясно, что демократов, которые
победят на этих выборах, назовут уотергейтскими демократа-
ми, а проигравших республиканцев — уотергейтскими респу-
бликанцами. За свою жизнь я проехал и пролетел миллионы
миль, произнес тысячи речей в поддержку республиканских
кандидатов и вот теперь оставляю им такое тяжкое наследие.
Этот груз будет давить на меня до конца дней.
Выйдя из больницы и вернувшись домой в Ла Каса Паси-
фика, я надеялся, что хоть сейчас-то противники дадут мне
передохнуть. Ничего подобного. Судья Сирика вызывал меня в
суд для дачи показаний против Джона Митчелла и других
обвиняемых. Он направил на Сан-Клементе трех врачей для
освидетельствования и проверки правильности заявлений о
серьезности моей болезни. Сейчас я понимаю, что у него были
основания так поступить — врачи и так называемые медицин-
ские эксперты со всей страны, которые никогда меня не видели
и не осматривали, выступали в прессе и в эфире с высказыва-
27
Ричард Никсон
ниями о состоянии моего здоровья. Некоторые говорили, что
нужды в операции не было, другие утверждали, что операцию
провели небрежно, большинство заявляли, что все не так се-
рьезно. Лангрен был возмущен тем, что его коллеги позволяют
себе такие политизированные диагнозы. К счастью, был врач,
который не присоединился к своим политизированным колле-
гам и точно и беспристрастно сообщал о состоянии моего
здоровья. Это был медицинский обозреватель газеты „Нью-
Йорк тайме" доктор Лоуренс Альтман.
Но даже и сейчас некоторые так называемые биографы и
журналисты ничтоже сумняшеся пишут, будто я цинично ис-
пользовал свою чуть не окончившуюся трагически болезнь,
чтобы склонить общественное мнение к прощению.
Так вот, три вызванных Сирикой врача прибыли на Сан-
Клементе. Они по очереди мяли, простукивали, тискали меня
и делали со мной все, что обычно проделывают врачи во время
осмотра больного. Один из них был явно смущен отведенной
ему ролью, а двое других совершенно явно делали это с удо-
вольствием. По крайней мере им достало профессионализма,
чтобы засвидетельствовать судье Сирике, что мое состояние
совершенно исключает поездку в Вашингтон и дачу показаний.
Должен сказать, что сообщение об отмене поездки в Ва-
шингтон настроения мне не подняло. Впервые в жизни я был
совершенно разбит физически, опустошен эмоционально и ис-
тощен умственно. На этот раз, в отличие от предыдущих кри-
зисов и трудных ситуаций, я совершенно не видел ни смысла
в жизни, ни цели для борьбы. Если человеку не для кого жить,
кроме как для самого себя, он непременно умрет — вначале
умственно, затем эмоционально и, наконец, физически.
Раньше, когда мне бывало худо, я вспоминал записку, кото-
рую написала мне Клэр Бут Люс сразу после того, как разра-
зился уотергейтский скандал, когда мы сидели рядом на засе-
дании Консультативного совета при президенте по вопросам
разведывательной деятельности. Это было несколько строк из
оды Сент-Бартона:
„Я ранен, но не убит!
Я полежу, пусть кровь течет,
И снова брошусь в бой".
На этот раз стихи не помогали — мне не за что было
биться.
28
На арене
В „глухомани"
Арнольд Тойнби в своем „Курсе истории" пишет о так
называемом феномене ухода и возвращения следующим обра-
зом: „Временный уход творческой личности из соответствую-
щей социальной среды и последующее возвращение этой лич-
ности в ту же среду, но в новом качестве и с новыми силами".
Предлагаемый им список исторических личностей, испытавших
этот феномен, поражает разнообразием. Здесь можно найти
имена Фукидида, Мухаммеда, Конфуция, Петра Первого, Гари-
бальди, Ленина. Если бы Тойнби писал в наши дни, он навер-
няка включил бы в свой список Уинстона Черчилля и Шарля
де Голля. В меньших масштабах, конечно, но я считаю, что
каждый, потерпевший в жизни серьезное поражение, испыты-
вает „синдром глухомани", как я его называю.
В 1932 году большинство современников отказали в дове-
рии 57-летнему Черчиллю, как неудачнику, после его вынуж-
денной отставки с поста канцлера казначейства в правитель-
стве консерваторов Стэнли Болдуина. Некоторые, например
лорд Бивербрук, ставший впоследствии одним из самых верных
его сторонников, выступали против Черчилля как нарушителя
общественного спокойствия, потому что его кассандровские
предсказания подъема Гитлера совершенно противоречили жи-
тейской мудрости, не допускавшей возможности войны, и
страстному желанию соотечественников жить в мире, неважно
какой ценой. Хотя Черчилль уже побывал в отверженных —
после военной катастрофы при Дарданеллах во время первой
мировой войны, казалось, что на этот раз ему не удастся вер-
нуться к власти. Черчилль, как и Линкольн, страдал от недуга,
который он называл „черная собака" — длящейся неделями
депрессии, когда его умственные способности оказывались пол-
ностью парализованными. Он писал: ,Д4 вот я уволен, изгнан,
отвержен и нелюбим всеми". Но у него было дело: он писал
книги, произносил речи, и все это имело смысл. Проведя в
„глухомани" восемь лет, в шестидесятипятилетнем возрасте,
когда большинство уже подумывают об отставке, он вновь был
призван на службу, чтобы руководить Великобританией в ее
трудный час. Он настолько блестяще руководил страной в
годы второй мировой войны, что Исайя Берлин назвал его
29
Ричард Никсон
„мифическим героем, живущим в наши дни, величайшим чело-
веком современности".
В 1946 году Шарль де Голль, сыгравший исключительную
роль для возвращения Франции ее законного места в семье
свободных стран, полностью разочаровался во французской
правительственной системе, которая способствовала усилению
парламента и ослаблению президента. Он пришел к убежде-
нию, что лучше уйти из правительства и „отойти от событий,
пока они сами не освободились от меня". Он созвал заседание
кабинета, объявил о своем решении и, внезапно покинув ком-
нату, ушел в отставку. Де Голль чувствовал пульс судьбы и не
хотел быть президентом Франции просто ради того, чтобы
быть президентом. Он хотел быть президентом, только когда
считал себя единственным человеком, способным обеспечить
такое руководство страной, в котором она нуждалась. Он был
убежден, что придет время и его позовут обратно, но уже на
его условиях. Несмотря на его попытки ускорить бег времени,
приглашение так и не пришло. Тринадцать лет провел он в
„глухомани", проживая на своей ферме в Коломбэ. Порой его
глубоко расстраивали нерешительность и шатания слабого пар-
ламентского правительства. Но он никогда не отказывался от
своего убеждения, что только в его лице может найти Франция
сильное руководство, необходимое для восстановления ее ве-
личия.
В 1958 году из-за неспособности урегулировать кризис в
Алжире правительство столкнулось с анархией. Де Голль был
единственным человеком, способным решить проблему. Он вер-
нулся к власти на своих условиях и оставил Франции свое
величайшее наследство — новую конституцию, обеспечиваю-
щую сильную президентскую власть. Это привнесло в страну
стабильность, которая сохранилась и после второй отставки де
Голля в 1969 году.
Я прекрасно знал об этих примерах „синдрома глухомани",
когда в 1974 году вернулся на Сан-Клементе. Был у меня и
собственный опыт. В 1960 году я потерпел сокрушительное
поражение на выборах президента. Меня мало успокаивало то,
что разрыв был самым незначительным за всю историю и что
всего 11 085 голосов в Иллинойсе, Миссури, Делавэре и на
Гавайях из 69 миллионов по всей стране так повлияли на
результаты выборов. Из тысяч писем, которые я получил после
поражения, одно произвело на меня неизгладимое впечатление.
30
На арене
Боб Рейнольдс, игрок сборной по футболу, который возглав-
лял спортивный комитет во время избирательной кампании,
давал мне совет, полученный им в свое время от какого-то
профессионала после того, как Стэнфордский университет с
треском проиграл Алабамскому в матче за Розовый кубок. „Для
некоторых поражения яд, — писал он. — Великие люди стано-
вятся обычными, потому что не могут перенести поражение.
Многие стали великими, потому что сумели подняться над
поражением. Если кому-то удалось достичь успеха, развить в
себе высокие человеческие качества, то это произошло в зна-
чительной степени оттого, как он относился к поражениям,
которые рано или поздно переживают все люди".
Через два года меня постигло еще одно, более тяжелое,
поражение, поскольку выборы проводились на более низкий
пост — губернатора Калифорнии. После подведения результа-
тов я накинулся на прессу, и нет ничего удивительного, что
пресса накинулась на меня. Эй-би-си откопала где-то Элдже-
ра Хисса, чтобы прочесть мой политический некролог. Даже
лучшие друзья считали, что моя политическая карьера заверше-
на. Я соглашался с этим, полагая, что мое активное участие в
политике закончилось, и решил полностью порвать с прошлым
физически и политически. Я переехал из Калифорнии в Нью-
Йорк, где находилась штаб-квартира моего основного конку-
рента Нельсона Рокфеллера. Фактически я уходил из полити-
ки, как мне казалось, навсегда.
Однако уход принес мне некоторые преимущества. Юри-
дическая практика обеспечивала финансовую независимость.
Если Вашингтон — это политическая столица США, то Нью-
Йорк — столица финансовая. Таким образом, у меня появилась
возможность значительно обогатить свои познания мира бизне-
са и финансов. Заниматься юридической практикой в Нью-
Йорке — это все равно, что соревноваться с чемпионами мира.
Дважды мне пришлось выступать по крупным делам в Верхов-
ном суде США.
Но даже важнее этого оказалось то, что, покончив с поли-
тикой, я смог больше времени уделять размышлениям, чтению,
подзаряжая свои умственные и духовные аккумуляторы. Я по-
лучил возможность часто выезжать за границу, в особенности
в Европу и Азию. Несколько раз побывал во Вьетнаме, благо-
даря чему был в курсе складывающейся там опасной ситуации.
Я писал статьи для газет и журналов, выступал с большими
3*
Ричард Никсон
докладами о внешней политике перед высокопоставленными
чиновниками.
Приближались выборы 1964 года, и некоторые из моих
друзей стали уговаривать меня выставить свою кандидатуру.
Но мне казалось, что этот год не будет удачным для республи-
канцев, и точно знал, что он не будет удачным для меня. Тем
не менее я два месяца разъезжал по всей стране, агитируя за
республиканских кандидатов, в особенности в конгресс, сенат
и в административные органы штатов. Наши кандидаты опаса-
лись, что демократы их задавят. Большинство из них потерпели
поражение. Но я выиграл. В политике существует железное
правило: выигравший кандидат считает, что он выиграл сам по
себе, а проигравший всегда испытывает чувство благодарности
к тем, кто пытается помочь ему, когда уже почти ясно, что он
проигрывает.
В 1966 году я был ведущим агитатором за республиканцев
и по счастливой случайности почти точно предсказал их боль-
шую победу — 47 мест в конгрессе, 3 в сенате и 8 губернато-
ров штатов. Впервые киты пропаганды начали всерьез пого-
варивать о том, что у меня есть шансы выиграть выборы
1968 года. Но была и другая сторона медали. Те, за кого я
агитировал и кто выиграл, были бы моими самыми серьезными
соперниками, если бы я решился выставить свою кандидатуру.
Именно тогда я принял решение, которое, как позже выяс-
нилось, было наилучшим политическим решением за всю мою
жизнь. Во время интервью национальному телевидению веду-
щий спросил, когда я собираюсь начать предвыборную кампа-
нию 1968 года. Я ответил, что решил полностью приостановить
политическую деятельность на полгода и не буду принимать
никаких решений в течение этого времени. Мои друзья встре-
вожились, противники возрадовались, а большинство политоло-
гов пришли в замешательство. Они не понимали, почему я
решил дать фору своим соперникам. Но это было рассчитанное
решение. Пока они тратят время на предвыборную кампанию,
я буду готовиться к тому, как лучше послужить стране, если
стану президентом.
В течение следующего полугодия я посетил большинство
ведущих стран Европы и Азии. Снова побывал во Вьетнаме, в
нескольких странах Латинской Америки и Африки. Через пол-
года я был лучше подготовлен, чтобы выставить свою кандида-
туру на пост президента в 1968 году, нежели в 1960-м, хотя
32
На арене
перед этим и пробыл восемь лет на посту вице-президента.
Полное прекращение политической деятельности было де-
лом рискованным, но результат оказался неплохим. Следует
отметить, что я не пошел бы на этот риск, если бы не проиграл
выборы в 1960 и 1962 годах и не был вынужден провести шесть
лет в „глухомани". За это время я также пересмотрел свои
взгляды в отношении Китайской Народной Республики. В
1967 году я написал статью „Азия после Вьетнама" для журна-
ла „Форин афферс". Опытные обозреватели могли понять из
этой статьи, что я открыл двери инициативам Китая, и это
стало главным пунктом внешней политики моей администра-
ции.
За эти годы — с 1963 по 1968, — проведенные в „глухома-
ни", я многое уяснил. Особенно важно, как я понял, придержи-
ваться трех жизненных принципов:
— поражение не окончательно, если ты не сдался;
— потерпев поражение, имеешь возможность обдумать
свои слабые стороны и выработать иммунную систему, чтобы
бороться с поражениями в будущем;
— мы не сознаем, насколько сильны, пока все идет нор-
мально. При столкновениях с трудностями мы черпаем в себе
силы, о наличии которых даже не подозревали.
Шесть лет в „глухомани" в 60-х годах помогли мне пере-
жить трудности, с которыми я столкнулся в 1974 году. Но
пребывание в самой низине — совсем не то, что выкарабкивать-
ся из „глухомани". В истории уже случались ситуации, подоб-
ные той, которую я пережил в 60-х годах. Другие терпели
поражение на главных выборах, но возвращались и побеждали.
Однако в истории не было ничего подобного тому, что прои-
зошло со мной в 70-е годы. Никто еще не возносился так
высоко и не падал так низко. Никто до этого не уходил добро-
вольно с поста президента.
Более того, мне было некуда податься. Даже если бы я
захотел, все равно не мог баллотироваться на пост президента
из-за 22-й поправки, за которую я голосовал, будучи начина-
ющим конгрессменом, и которая запрещает избираться на пост
президента более двух раз. Быть может, кто-то скажет, что
мне следовало баллотироваться в сенат или в губернаторы или
стать послом в крупной стране. Но тот, кто занимал высший
пост в свободном мире, не сможет уйти и корпеть над проек-
тами мелиорации или заниматься попечительскими программа-
33
Ричард Никсон
ми, или посылать из-за границы телеграммы какому-то служа-
щему госдепартамента.
Я упал, но из игры не вышел. Врагам моим, которые помни-
ли мои прошлые возвращения, хотелось быть уверенными, что
я не поднимусь. Они пытались дискредитировать все, что я
сделал, обвинить меня в ошибках моей администрации и отне-
сти все успехи на счет других. Стало немодным, даже среди
моих друзей, говорить что-либо положительное об эре Никсо-
на. Находясь в „глухомани" де Голль однажды сардонически
заметил: „Оскорбления было бы легче переносить, чем безраз-
личие". Передо мной такой проблемы не стояло, оскорблений
всегда хватало, а многие мои друзья сохраняли со мной извест-
ную дистанцию.
Я, однако, не мог позволить себе слишком много задумы-
ваться над этими вопросами. Моей главной задачей стало под-
править здоровье. Мне это было нужно для того, чтобы нако-
пить энергию для возврата вновь к творческой деятельности. К
моему величайшему удивлению, жизнь мне спас гольф. За пять
с половиной лет, проведенных в Белом доме, я играл в гольф
всего два-три раза в год. В дни вьетнамской войны нельзя было
позволить себе проводить полдня на площадке для гольфа.
Мне повезло, что моим помощником по административным
вопросам на Сан-Клементе был полковник Джек Бреннан, ко-
торый являлся моим старшим адъютантом в последние два
года в Белом доме. Полковник прекрасно играл в гольф, но что
еще важнее для меня, учитывая мое физическое состояние, он
был терпеливым и понимающим партнером.
Через четыре месяца после операции у меня уже доставало
сил, чтобы хорошо ударить клюшкой. Вскоре мы играли в
гольф почти ежедневно. Для меня это было пыткой, а для него,
пожалуй, тем более. В 1958 году, до того как я, решив балло-
тироваться на пост президента, перестал играть, гандикап у
меня был 12. Из-за отсутствия тренировок и физической сла-
бости начал играть я плохо — в первый раз мне потребовалось
125 ударов. Через несколько месяцев, когда я справлялся за
100 ударов, а потом и за 90, я начал вести учет игр. Купание
в холодной тихоокеанской воде, энергичное плавание в бассей-
не с подогретой водой, игра в гольф сделали свое дело. Через
год даже после нескольких партий в гольф я себя прекрасно
чувствовал.
У моего возобновившегося пристрастия к гольфу однажды
34
На арене
проявилась и неприятная сторона. Мы часто играли на велико-
лепном поле гольф-клуба моряков торгового флота в Кэмп-
Пендлтоне. В мае 1975 года по пути на это поле я увидел из
окна машины лагерь вьетнамских беженцев, эвакуированных в
Соединенные Штаты после падения Сайгона. Их были тысячи.
Каждый раз, проезжая мимо этого лагеря, я думал о том, что,
останься я президентом, судьба их не была бы столь трагичной.
Я должен был взяться за поправку и своего финансового
положения. Все мои капиталы были вложены в недвижимость.
Президентской пенсии и пенсии конгресса хватало на текущие
расходы, но мне ведь требовались деньги на адвокатов. Кроме
того, служащих, выделенных правительством, оказалось недо-
статочно для обработки всей поступающей корреспонденции,
поэтому приходилось нанимать людей за свой счет. Требова-
лось найти дополнительные источники доходов. От одного из
таких источников — гонорара за выступления — я сразу отка-
зался. Мне еще рано было выступать. Была и другая, более
важная причина — я принципиально перестал брать гонорары
за выступления еще в 1952 году, когда стал вице-президентом.
Что меня больше всего беспокоило, так это понимание того,
что большинство организаций, которые предлагали гонорар за
выступления, интересует вовсе не то, что я скажу, а то, что
моя персона, как занимавшая в прошлом высокий пост, привле-
чет на их мероприятия множество народа. Более того, имея в
виду, что президенты Гувер, Трумэн, Эйзенхауэр и Джонсон
гонораров за свои выступления не брали, я не хотел становить-
ся первым бывшим президентом, который нарушил бы эту тра-
дицию. Поэтому я решил найти другой источник дохода.
Физического выздоровления, как это ни важно, оказалось
недостаточно. Здоровый овощ — все же остается овощем. Вы-
здоровев физически, я сумел приступить к решению более
важной, но и более сложной задачи — выздоровления духов-
ного. В одиночку мне этого не удалось бы. Физическое выздо-
ровление — это просто обретение вновь способности вставать
по утрам, а выздоровление духовное подразумевает восстанов-
ление силы воли и желания сделать это.
Никто не может добиться духовного выздоровления после
тяжелого поражения без посторонней помощи. Политика — не
командный спорт. Хотя политический деятель во многом зави-
сит от других людей, его взлеты и падения всегда являются
35
Ричард Никсон
результатом его собственных решений и действий. Поэтому
личное поражение он переживает в одиночку. Если кампания
закончилась неудачно, все ее участники разделяют неуспех, но
только кандидат переживает личное поражение. Духовное воз-
рождение происходит быстрее, если удастся преодолеть чув-
ство изолированности, сознавая, что твоя семья, друзья, спод-
вижники рядом с тобой. Помогает этому и переосмысление
поражения.
Самую большую поддержку мне оказывала семья. Ни у
кого не было такой прочной и сильной семьи, как у меня. Ее
члены были рядом со мной во время болезни и когда я лежал
в больнице. Неделями, месяцами, годами тянулось мое выздо-
ровление, но не проходило дня, чтобы кто-нибудь из них не
говорил приветливого, ободряющего слова. Никто ни разу не
пожаловался на то, что мое поражение нанесло сокрушитель-
ный удар по их судьбам. Во многих отношениях они пострада-
ли больше, чем я. Они вынуждены были страдать молча. Они
не могли сражаться. Когда они читали или видели статью,
книгу, телепередачу или фильм с нападками на меня, им ин-
стинктивно хотелось развенчать вымыслы и ложь, но условия
заставляли их стоически молчать.
Помогала мне и поддержка друзей. В политике, когда ты
выиграл, рядом оказываются все, а когда проиграл — только
друзья. Просто чудо, что после „уотергейта" у меня сохрани-
лось так много друзей. Они приходили ко мне, звонили, писали
ободряющие письма. Они были хорошими друзьями и поэтому
не вспоминали о происшедшей трагедии. К счастью, они и не
выражали соболезнований, потому что нет ничего хуже, когда
тебе самому тошно, а тебя вдобавок жалеют и окружающие.
Они говорили только о том хорошем, что было у нас в про-
шлом, и о еще лучших временах, которые ждут нас в будущем.
И, наконец, письма. Их писали десятки тысяч людей со всех
концов страны и мира. Большинство из них я никогда не знал
и не видел. Эти письма сыграли незаменимую роль в восста-
новлении моего душевного равновесия в трудное время. Я,
конечно, не мог прочесть их все и ответить на каждое. Но мне
было приятно сознавать, что, хотя и не было молчаливого
большинства, по крайней мере меньшинство не оставалось мол-
чаливым.
Залечив раны физические и душевные, я был готов присту-
пить к самой трудной задаче — восстановлению умственных
36
На арене
способностей. Во многом ради этого я начал писать мемуары.
Написав в 1960 году „Шесть кризисов", я понял, что писание
книг — это мой седьмой кризис, и поклялся не браться больше
за это дело. Но мемуары решали несколько проблем: служили
источником средств, в которых я нуждался для найма адвока-
тов и других непредвиденных расходов; представляли собой
огромную умственную задачу, решение которой требовало
всех моих творческих способностей. Написание книги — это
самое интенсивное упражнение для ума. Но что самое главное,
писание мемуаров оказалось прекрасным средством для полно-
го душевного возрождения, которое позволило бы мне забыть
„уотергейт".
Пережить те времена еще раз с бесстрастным пером в руке
было трудно. Но, взявшись за это, я хотел побыстрее закончить
описание болезненных событий. За три года, что ушли на
подготовку книги, я со всех сторон рассмотрел все эпизоды
своего кризиса, которые мои прекрасные редакторы — Фрэнк
Гэннон, Кен Хачигян и Дайана Сойер — сумели откопать. Я
узнал некоторые вещи, о которых не подозревал во время
уотергейтских событий. У меня появилась возможность внима-
тельно приглядеться к тем событиям, понять не только, что
произошло, но почему это произошло, выработать рекоменда-
ции для других, как избежать* подобных проблем.
Занимаясь мемуарами, я сумел вновь взглянуть на уотер-
гейтское дело, отделить правду от вымысла. В основе скандала
лежало то, что несколько человек, связанных с кампанией по
моим перевыборам, попались при установке подслушивающих
телефонных устройств в штаб-квартире национального коми-
тета Демократической партии, которая располагалась в гости-
нице „Уотергейт". После их ареста другие участники моей
команды в этой кампании и сотрудники администрации попы-
тались замять дело, чтобы свести к минимуму политический
ущерб. Мне не удалось взять все в свои руки, разобраться во
всем и выгнать всех, кто был причастен к этому делу. Меня
также обвиняли в попытках воспрепятствовать проводимому
ФБР расследованию.
Одного этого было бы, пожалуй, недостаточно, чтобы сва-
лить мою администрацию, но термин „уотергейт" стали приме-
нять при других обвинениях, которые выдвигали мои против-
ники, чтобы показать, как они говорили, что она „самая кор-
румпированная в американской истории". Вместе взятые, эти
37
Ричард Никсон
обвинения и стали мифом об „уотергейте", дымовой завесой из
вымыслов, которая лишила мою администрацию возможности
эффективно работать.
Самым беспардонным вымыслом было то, что якобы имен-
но я приказал проникнуть в штаб-квартиру демократов. Испол-
нительная власть, конгресс, служба прокурора по особым де-
лам израсходовали миллионы долларов на расследование „уо-
тергейта", но не было получено ни одного доказательства того,
что это я приказал проникнуть в штаб-квартиру, что я знал о
прослушивании или что я получал какую-либо информацию
таким путем.
Наибольший политический вред нанес миф о том, будто я
лично распорядился заплатить за молчание Говарду Ханту и
другим замешанным в уотергейтское дело. Я действительно
обсуждал такую возможность с Джоном Дином и Бобом Хал-
деманом 21 марта 1973 года. Из магнитной записи беседы ясно,
что я обдумывал вопрос о выплате им денег. Мне не следовало
даже думать об этом, но ведь факты свидетельствуют, что я
отказался проявить милосердие к обвиняемым, как „неправиль-
ное", а в конце беседы вообще отверг идею выплаты им денег
Белым домом. Более того, те, кто выступил с этим обвинением,
упустили из виду еще более важный факт — что в результате
того разговора никаких выплат сделано не было.
Наиболее серьезным был другой миф, из-за него-то в кон-
це концов я и подал в отставку. Это вымысел о том, что я
якобы отдал особые распоряжения ЦРУ всячески препятство-
вать проводимому ФБР расследованию уотергейтского дела. Я
обсуждал такую возможность с Бобом Халдеманом, что и
записано на ленте под названием „дымящийся пистолет" от
23 июня 1972 года. В то время я предполагал, что в связи с
участием некоторых бывших оперативных сотрудников ЦРУ в
проникновении в штаб-квартиру в „Уотергейте", ЦРУ может
быть обеспокоено, как бы вслед за этим не раскрылись его
другие, законные действия и действующие агенты, и найдет
возможность избежать этого. Я думал также, что такое реше-
ние послужит нашим политическим интересам, поскольку ли-
шит возможности ФБР проникать в области, болезненные для
нас с политической точки зрения. В своем разговоре с Халде-
маном я совершил непростительную ошибку, когда последовал
советам некоторых своих сотрудников, часть из которых, как
я позже выяснил, была лично заинтересована в сокрытии фак-
38
На арене
тов, и попросил ЦРУ вмешаться. Но эта ошибка была нейтра-
лизована двумя действиями. Во-первых, благодаря рассудитель-
ности директора Центрального разведывательного управления
Ричарда Хелмса и его заместителя Вернона Уолтерса ЦРУ
проигнорировало требование Белого дома и отказалось вмеши-
ваться в дела ФБР, несмотря на давление со стороны моих
сотрудников. Во-вторых, когда через три недели, 12 июля,
директор ФБР Пэт Грэй пожаловался мне по телефону на
попытки помешать его расследованию, я недвусмысленно зая-
вил, чтобы он продолжал расследование, а также поручил
Халдеману и Джону Эрлихману проследить, чтобы и участни-
ки предвыборной кампании, и сотрудники администрации ока-
зывали помощь следователям без всяких ограничений. В резуль-
тате беседы, состоявшейся 23 июня, никакого попрания спра-
ведливости не произошло.
Самым несуразным вымыслом был тот, в котором утверж-
далось, будто я или сотрудники Белого дома стерли с пленки
восемнадцать с половиной минут записи изобличающей бесе-
ды. Мои противники пошли на многое, чтобы это обвинение
сработало. Они проигнорировали вполне убедительное объяс-
нение, что на магнитофоне, которым пользовалась моя секре-
тарша Роуз Мэри Вудс, можно было стереть пленку случайно.
Они не обратили внимания и на тот факт, что в полной записи
беседы, которую представил Халдеман, не было ничего нео-
бычного. Более того, эта версия заставляла усомниться в том,
что я и мои сотрудники стерли лишь этот единственный фраг-
мент беседы и не тронули десятки часов записей других откро-
венных и обычных разговоров, которые я явно предпочел бы
скрыть от широкой общественности.
Самым необъективным был миф о том, будто я незаконно
привлек правительственные организации, когда попросил мини-
стра финансов Джорджа Шульца приказать управлению вну-
тренних доходов провести ревизию банковских счетов своего
политического противника Лэрри О’Брайена. Я ничуть не со-
жалею об этой акции. В 60-е годы, когда в Белом доме были
демократы, я постоянно подвергался ревизиям по политиче-
ским мотивам со стороны этого управления. Более того, его
сотрудники — а там уже многие годы работали ставленни-
ки демократов — проводили ревизии финансового положе-
ния многих моих близких друзей и политических союзников,
включая Билли Грэма. Я просто попытался поставить всех в
39
Ричард Никсон
равные условия и действовал совершенно законно. В любом
случае я не вижу ничего дурного в том, чтобы заставить бога-
тых платить причитающиеся с них налоги.
Самым лицемерным был вымысел о том, будто администра-
ция Никсона „продавала" посты послов тем, кто больше всех
поддерживал ее материально. Это обычная практика, и поныне
в ряде стран послами назначаются те, кто оказал наибольшую
поддержку пришедшей к власти партии. А при финансовых
потребностях высших слоев общества в Париже или Лондо-
не только очень обеспеченный человек может позволить себе
быть там послом. Это одна из причин, почему Франклин Дела-
но Рузвельт назначил Джозефа Кеннеди послом в Великобри-
тании. В моей администрации некоторые сторонники тоже по-
лучили такие назначения, другие — нет. Строго говоря, хотя
законы о предвыборных кампаниях 1972 года и не ограничива-
ли размеров личных пожертвований, мы все же благоразумно
ограничивали пожертвования и даже воздерживались брать
деньги у богатых спонсоров, которых хотели назначить посла-
ми, просто чтобы избежать неприятных ситуаций. Например,
Уолтер Анненберг, который не сделал ни одного взноса в
кампанию, был назначен послом в Лондон, в то же время ни
один из тех, кто внес более миллиона долларов, не был назна-
чен послом вообще.
Больше всего меня волновали бредни о том, будто я на
протяжении всего расследования „уотергейта" намеренно лгал
на пресс-конференциях и в своих выступлениях. Хотя в те дни
я и допустил несколько глупостей, все же не был круглым
идиотом. Если учесть, что расследованием скандала занималось
множество следователей как от правительства, так и от прессы,
было совершенно ясно, что все факты выплывут наружу. Так
что ложь в таких условиях равнялась самоубийству. Проблема
заключалась в том, что, по мере того как разворачивались
события, мне никак не удавалось выяснить всю картину. Один
сотрудник давал мне свой набор информации, от других я
слышал совсем иное, отчасти потому, что многие из них знали
только какие-то отдельные факты и не улавливали всего, а
отчасти потому, что люди просто думали о себе. Все свои
заявления я считал правдой в тот момент, когда делал их. Что
же касается беседы 23 июня, то это не была преднамеренная
ложь, просто меня подвела память. Я помню, что 12 июля дал
Грэю указание продолжать расследование. Этот факт зафикси-
4°
На арене
рован и в дневниковых записях, которые я продиктовал сразу
после звонка. Роковую роль, однако, сыграло то обстоятель-
ство, что я не запомнил и не упомянул в этих записях все
подробности беседы 23 июня.
Охотнее всего поверили вымыслу о том, будто я распоря-
дился о массированном незаконном подслушивании моих поли-
тических противников, как членов конгресса и сената, так и
журналистов. Среди самых странных обвинений, которые поя-
вились в газетах, на радио и телевидении, фигурировали обви-
нения в том, что Белый дом:
— установил слежку за сенаторами Маски, Перси, Прокс-
майером и Джавитсом;
— прослушивал телефоны кандидатов в президенты от Де-
мократической партии;
— тайно договорился с министерством юстиции о подслу-
шивании телефонных переговоров сенатора Макговерна, с тем
чтобы собрать информацию к моей перевыборной кампании;
— прослушивал телефоны друзей Мэри Джо Копечне, ко-
торая утонула в машине сенатора Тэда Кеннеди, когда тот
упал в реку с моста Чаппаквиддик в местечке Марта Вайнярд;
— установил электронные подслушивающие устройства в
кабинетах сенаторов Мэнсфилда и Фулбрайта;
— заполучил копии медицинской карты сенатора Иглтона
до их появления в прессе;
— направлял скрытую политическую деятельность, осу-
ществляемую так называемыми отрядами самоубийств ФБР в
отношении противников администрации;
— содержал специальную секретную полицию, которая
занималась незаконным подслушиванием и грабежами левых
радикалов.
Все эти обвинения были надуманными и не подкреплялись
доказательствами. И тем не менее ни одно из них не было
снято их авторами.
Моя администрация проводила очень ограниченное и совер-
шенно законное прослушивание телефонных разговоров по со-
ображениям государственной безопасности. И я совершенно не
жалею о том, что мы так поступали. Мы находились в состоя-
нии войны с Вьетнамом, проводили ряд секретных инициатив с
Советским Союзом и Китаем, вели тайные переговоры с целью
достижения почетного мира в Индокитае. В то же время у нас
произошло несколько случаев утечки в прессу совершенно се-
V
Ричард Никсон
кретной информации, что имело самые пагубные последствия.
В одном случае это привело к раскрытию нашей окончатель-
ной позиции на переговорах с Советским Союзом о сокраще-
нии стратегических вооружений. Мы опасались, что такая утеч-
ка помешает осуществлению наших секретных инициатив в
отношениях с Китаем и переговорам с Вьетнамом о заключе-
нии мира. Я считал тогда и считаю сейчас, что в некоторых
случаях прослушивание было необходимо, правильно и оправ-
дано, для того чтобы раскрыть источники утечки и таким об-
разом предотвратить нанесение дальнейшего ущерба безопас-
ности страны. Более того, эти прослушивания без санкции суда
не были незаконными в то время, когда я отдавал распоряже-
ние производить их. Только постановление Верховного суда в
июне 1972 года стало требовать ордера на прослушивание.
После принятия этого постановления моя администрация пре-
кратила эти акции.
Особенно меня возмущал двойной стандарт, с которым
подходили мои противники, обвиняя меня в проведении масси-
рованной кампании прослушивания. Строго говоря, наиболь-
шее число прослушиваний без ордера осуществлялось в период
пребывания на посту министра юстиции Роберта Кеннеди. Кро-
ме того, оно велось не только ради выявления источников
утечки информации, имеющей отношение к государственной
безопасности. Однажды по распоряжению администрации Кен-
неди было вмонтировано подслушивающее устройство в теле-
фон одного журналиста, который писал книгу о Мэрилин Мон-
ро. Прослушивались также телефоны и были установлены
подслушивающие устройства в доме преподобного Мартина
Лютера Кинга. И все же, когда разразился „уотергейт", вполне
оправданное и законное прослушивание телефонов в интересах
государственной безопасности было названо беспрецедентным
нарушением закона.
С этим было связано и обвинение в том, что в сентябре
1971 года я приказал сотрудникам Белого дома проникнуть в
кабинет психиатра, который наблюдал Даниэля Эллсберга. На
самом деле я не знал ничего об этом замысле и не санкциони-
ровал его. Я не получал никакой информации о результатах
этой акции. С другой стороны, не было представлено и ника-
ких доказательств, что я знал о ней. Более того, из магнитных
записей Белого дома ясно, что я был потрясен и осудил акцию,
42
На арене
когда мои помощники в конце концов сообщили мне об этом
в марте 1973 года.
Самым нелепым стал вымысел о том, будто я был пер-
вым президентом, который записывал на магнитофон некото-
рые свои беседы. Вообще-то первым был Франклин Делано
Рузвельт. Множество записей хранятся также в личной библи-
отеке Эйзенхауэра. Записи на многие тысячи часов находятся
и в библиотеке Джонсона, но ни одну из них нельзя прослу-
шать до 2023 года, то есть только спустя пятьдесят лет после
его смерти. Из нескольких сотен часов записей Кеннеди на
сегодня обнародовано только 12 процентов. Остальные, по сви-
детельству сотрудников его библиотеки, будут храниться в
тайне вечно.
Самый нечестный миф, который больше всего обозлил
меня, это вымысел, будто я получал доходы от своего прези-
дентства. После выборов 1968 года я сам отказался от 176 ты-
сяч долларов, которые моя юридическая фирма должна была
выплатить мне в качестве выходного пособия. Можно было со
спокойной душой взять эти деньги, как сделали это другие
юристы, занявшие государственные посты, поскольку это была
плата за услуги, оказанные до перехода на государственную
службу. Но, учитывая тот факт, что юрисдикция президента
распространяется на все виды государственной службы, я пред-
почел не давать повода для возможных столкновений интере-
сов, пусть даже и самых отдаленных сторон. По той же при-
чине, находясь на посту президента, я не владел никакими
облигациями и акциями. Все мое состояние заключалось в не-
движимом имуществе и государственных сертификатах на сбе-
режения. Я сейчас единственный из живущих бывших прези-
дентов, кто не брал гонораров за выступления. Я также
единственный, кто отказался от услуг телохранителей, и это
решение, принятое в 1985 году, уже сэкономило более 12 мил-
лионов долларов нашим налогоплательщикам.
Наибольший урон нанесло мне обвинение в том, что прави-
тельство будто бы израсходовало 17 миллионов на мои дома
на Сан-Клементе и в Кий Бискайне. На самом деле все эти
деньги истрачены на службу безопасности и обслуживающий
персонал. Когда президент имеет собственный дом за предела-
ми Вашингтона, а это стало обычным делом в нашем веке,
секретная служба безопасности, по вполне понятным причи-
нам, должна создать соответствующие условия для своих со-
43
Ричард Никсон
трудников, установить устройства для наблюдения и другое
оборудование, чтобы обеспечить безопасность территории и
помещений. Правительство должно также обеспечить надеж-
ную линию связи с Вашингтоном. Я не требовал и не следил
за этими переделками в моих домах. Все оборудование было
снято после моей отставки. Как оказалось, работы, проведен-
ные в моем доме на Сан-Клементе, даже снизили его продаж-
ную стоимость, поскольку землю, искореженную во время про-
кладки кабеля телефонной связи, уже невозможно привести в
ее первоначальное прекрасное состояние. Более того, пресса
обвинила меня в том, будто я использовал миллион долларов
из фонда выборной кампании на покупку дома на Сан-Клемен-
те, будто я перевел миллион из пожертвований на кампанию в
секретные фонды и поместил большие суммы в швейцарские
банки. Все эти обвинения были лживыми, и ни одно из них не
подкреплялось доказательствами. И все же те, кто их выдви-
нул, не сняли ни одного из них.
Наиболее злобным был вымысел о том, что я якобы утаи-
вал налоги. После возвращения на Сан-Клементе в 1974 году
я впервые лично просмотрел свои налоговые документы. Я был
потрясен, обнаружив, что уплатил на 300 тысяч больше нало-
гов, чем полагалось по закону. Когда во время моего пребыва-
ния на посту президента возник вопрос о налогах, я сказал, что
подчинюсь решению комитета конгресса, который будет зани-
маться этим вопросом. Учитывая, что в этом комитете тон
задавали демократы, моя наивная вера в их готовность рассмо-
треть вопрос беспристрастно на деле дорого мне обошлась.
Суть проблемы заключалась в том, что я подарил нацио-
нальному архиву некоторые документы тех лет, когда был
вице-президентом. Линдон Джонсон убеждал меня отдать бес-
платно эти бумаги и воспользоваться скидкой с налога, как это
раньше сделал он сам, Губерт Хэмфри и другие демократы,
занимавшие этот пост. 27 марта 1969 года мои бумаги —
600 000 документов, оцененных в 576 000 долларов, — были
доставлены в архив. Позже конгресс принял, а я подписал
закон, по которому скидка с налога за подобные дары отменя-
лась с 25 июля 1969 года. После вступления закона в силу
один из моих сотрудников подписал документ на передачу
бумаг в дар и датировал его числом, предшествующим вступле-
нию закона в силу. В 1974 году комитет конгресса высказался
против скидки. После моей отставки Дин Батлер, эксперт из
44
На арене
службы главного инспектора по налогам штата Калифорния,
убедил меня возобновить это дело. Самое главное, пылко уго-
варивал он, это то, что бумаги были доставлены в архив за
четыре месяца до вступления закона в силу, а посему этот дар
должен быть учтен при налогообложении. Я ответил Батлеру,
что не могу возобновить дело, будучи связанным обещанием
комитету конгресса. По иронии судьбы, в то время как совмест-
ный комитет настаивал, что по закону я дара не делал, архив
утверждал, что этот дар сделан, и отказался вернуть докумен-
ты, а я в результате потерял и документы, и право на скидку
с налога.
Управление внутренних доходов продолжило проверку
уплаты мною налогов с прошлых доходов, начатую совмест-
ным комитетом конгресса. В одном случае я снизил сумму,
облагаемую налогом на стоимость 650 букетиков, которые ку-
пил на собственные деньги для жен и матерей наших солдат,
возвращавшихся из вьетнамского плена, когда мы устраивали
для них официальный обед в мае 1973 года. Мой бухгалтер по
налогам поступил совершенно правильно и вычел стоимость
этих букетиков из облагаемой суммы, поскольку деньги были
затрачены в связи с выполнением моих официальных обязанно-
стей. Но управление отменило налоговую льготу, мотивируя
решение смехотворным утверждением, что за букетики могло
заплатить и правительство. Самое забавное, что если бы мы
действительно так поступили и за букетики заплатило бы пра-
вительство, то оно потеряло бы вдвое больше, чем при недопо-
лучении налога.
Иногда такая ловля блох была просто смешной. Когда я
узнал, что некоторые мои противники требовали, чтобы при
перелетах на Сан-Клементе или в Кий Бискайн я оплачивал
провоз собаки, я вспомнил о случае, происшедшем во вре-
мя поездки в Техас к президенту Джонсону после выборов
1968 года. Он сопровождал меня к вертолету, на котором я
прилетел, впереди нас бежала его собака, которая не раздумы-
вая прыгнула в вертолет. Джонсон, вытаскивая ее оттуда, по-
шутил: „Ну, ты хорош! Получил мою работу, занял мой дом, у
тебя мой вертолет, а теперь хочешь присвоить и мою собаку!"
Рассказывали, что собака Рузвельта по кличке Фала плавала на
крейсере, и все при этом смеялись. Когда собака Джонсона
летала на самолете, все, в том числе и собака, считали, что так
и должно быть. Когда же в самолете летала собака Никсона,
45
Ричард Никсон
это сочли преступлением в виде неуплаты стоимости билета
на нее и, следовательно, сокрытием части дохода, хотя собака
в кресле и не сидела.
Что же такое „уотергейт"? Когда стало известно о проник-
новении в номер гостиницы, мой пресс-секретарь Рон Зиглер
назвал это дешевым грабежом. Сравнение „уотергейта" с дру-
гими скандальными эпизодами, например с историей „чайный
купол", со скандалом, связанным с именем Трумэна по поводу
пяти процентов, или со скандалами вокруг виски „Грант" со-
вершенно не подходит. В администрации Никсона никто от
„уотергейта" никаких выгод не получил. Никто, как в упомя-
нутых историях, не обкрадывал правительство. Неправильные
действия — да, имели место, но не корыстные. Любая админи-
страция старается защитить себя от политических последствий
скандалов. Я очень подробно рассмотрел эти ошибки в своих
мемуарах, треть которых посвящена „уотергейту". Теперь, ог-
лядываясь на „уотергейт", можно сказать, что на треть это
были неправильные действия, на треть — грубые ошибки и на
треть — политическая месть.
Уотергейтское дело, попытки скрыть его нанесли огромный
ущерб политической жизни в Америке. Хотя эти действия и
были вполне обычными для политических кампаний, тем не
менее они носили совершенно незаконный характер. За многие
годы я не раз оказывался жертвой грязных политических трю-
ков и других тактических уловок в политической борьбе. Уо-
тергейтское дело — имеются в виду действительные события,
а не вымыслы — это грязное дело. Сейчас я понимаю, хотя сам
и не принимал участия в принятии решения о проникновении
в гостиничный номер, что должен был более строго отбирать
людей для предвыборной кампании и в администрацию. Мне
следовало создать такую моральную атмосферу, которая ис-
ключала бы подобное. Я этого не сделал, потому что играл по
правилам, установленным еще до меня. Основной ошибкой
было то, что я не изменил критериям и принципам, которым
следовали мои предшественники и противники. Именно поэто-
му я давно уже признал свою полную ответственность за
уотергейтское дело, за которое я дорого заплатил и все еще
продолжаю платить.
Помимо того что „уотергейт" — это нарушение законов,
это еще и трагедия ошибок. Тот, кто приказал проникнуть в
штаб-квартиру, в политике был несведущ. Если целью ставил-
46
На арене
ся сбор политической информации, то в национальный коми-
тет Демократической партии соваться было незачем. Страте-
гию и тактику определяют кандидат в президенты и его бли-
жайшие помощники, а не аппарат. Кроме того, если учесть, что
я набрал, согласно опросам, на 30 процентов больше голосов,
не стоило идти на такой риск, поскольку кандидат от демокра-
тов Джордж Макговерн практически не имел шансов победить.
Я тоже допустил несколько ошибок. Как историк я должен
был знать, что руководители, которым удаются серьезные
вещи, должны быть крайне осторожны, чтобы не споткнуться
на мелочах. Перефразируя Талейрана, можно сказать, что „уо-
тергейт" хуже преступления — это грубейшая ошибка.
Когда я узнал о случившемся, то не придал этому доста-
точно внимания. Отчасти потому, что был слишком занят во-
просами Китая и Советского Союза и попытками закончить
войну во Вьетнаме, а отчасти потому, что опасался, как бы в
этом не оказались замешаны мои ближайшие политические
коллеги. Некоторые считали, что самая большая моя ошибка в
том, что я встал на защиту подчиненных. Быть может, они
отчасти правы. Я всегда считал, что в любой организации
преданность ей распространяется не только на нижестоящих,
но и на занимающих руководящие посты. Я знаю, что участни-
ки „уотергейта" не преследовали своекорыстных целей, а дей-
ствовали в интересах нашего дела. Осознанием этого, наверное,
объясняются мои колебания в решении проблемы. Сейчас ясно,
что мне следовало немедленно заняться этим вопросом, прежде
всего докопаться до истины, выгнать всех замешанных и снять
накал политических страстей.
Но то, что мы называем словом „уотергейт", — это еще и
хорошо срежиссированная месть моих политических противни-
ков. Все знакомые с жесткой политикой знают, что дымовая
завеса фальшивых обвинений — вымыслов „уотергейта" — по-
явилась неслучайно. В этом отношении „уотергейт" не был
нравоучительной пьесой — о борьбе хороших мальчиков в
белом с плохими мальчиками в черном, он был политической
борьбой. Безосновательные и сенсационные обвинения, откро-
венно двойные стандарты, проявление партийных интересов в
комитетах по расследованию, нежелание моих противников и
прессы замечать аналогичные неправильные действия демокра-
тов — из всего этого любой человек мог сделать вывод, что
47
Ричард Никсон
оппозиция стремилась добиться не только справедливости, но
и политического преимущества.
Только в 1982 году стало известно, как небольшая группа
либеральных демократов пыталась использовать это преимуще-
ство во времена „уотергейта". В 1973 году, после того как
вице-президент Агню подал в отставку по причинам, не свя-
занным с „уотергейтом", и перед тем как сенат утвердил Дже-
ральда Форда, ближайшим кандидатом на пост президента стал
демократ Карл Альберт, в то время спикер палаты представи-
телей. Жесткий партийный критик моей политики Тэд Сорен-
сен, который писал речи президенту Кеннеди, попросил у Аль-
берта разрешения написать секретный „всесторонний чрезвы-
чайный план" быстрого захвата Белого дома демократами на
тот случай, если я буду вынужден уйти в отставку. Альберт
согласился. Планом предусматривались даже направленность
торжественной речи президента при вступлении в должность
и расписание мероприятий в первую неделю пребывания у
власти. Альберт — честный американец, который не станет
участвовать в чем-то предосудительном. Но для демократов
возможность победить с помощью „уотергейта", если они про-
играют на выборах, оказалась слишком соблазнительной. Аль-
берт сам привел слова Беллы Абзуг из Нью-Йорка, в то время
представительницы левого крыла в конгрессе: „Слезь со своего
дурацкого осла — и мы получим это президентство". Так что
нет никакой иронии в том, что в своих мемуарах я пишу о
заключительной борьбе вокруг „уотергейта" как о своей пос-
ледней политической кампании.
В исследовании объективного историка будет ясно видна
партийная направленность расследования и суда. Уважаемые
люди, вроде Мори Стэнса, пострадали бы гораздо меньше, будь
суд справедливым. Туман фальшивых обвинений в десятки раз
усилил возмущение общественности неправильными действия-
ми, которые на самом деле имели место. Когда я писал мемуа-
ры, то стал относиться к „уотергейту" и к отставке просто как
к одной большой неудаче в карьере, в которой были победы и
поражения, вершины и глубокие низины.
Что меня больше всего раздражало и злило в этой мести —
так это жестокое преследование моих друзей. Главное налого-
вое управление, комиссия сената по „уотергейту", управление
внутренних доходов и прокурор по особо важным делам в
48
На. арене
течение полутора лет вели суровое расследование в отношении
Бебе Ребозо. Среди обвинений, которые просочились в ходе
следствия и распространялись ведущими газетами и телекомпа-
ниями, были обвинения в том, что в своем банке в Кий Бискай-
не он незаконно „отмыл" миллионы долларов, полученные на
игорном бизнесе; бесконтрольно распоряжался миллионным
фондом, созданным из незарегистрированных взносов и, воз-
можно, использованным в моих личных интересах; направил
на свои нужды часть стотысячного взноса Говарда Хьюза, не-
смотря на то что этот взнос был возвращен Хьюзу сразу по
получении. На расследование правительство затратило более
двух миллионов долларов. В конце концов в январе 1975 года
прокурор по особо важным делам Леон Яворски вынужден
был признать отсутствие улик в обвинениях, предъявляемых
Ребозо. Однако ни „Нью-Йорк тайме", ни три ведущие теле-
компании, которые широко информировали о надуманных об-
винениях, ни слова не сообщили о признании Леона Яворски.
После завершения работы над мемуарами я вновь довольно
подробно говорил об „уотергейте" только однажды — во время
телевизионного интервью, которое брал Дэвид Фрост. Я согла-
сился на интервью только по необходимости, столкнувшись с
серьезными финансовыми затруднениями в связи с гонорарами
адвокатам, которым я заплатил все 540 000 долларов, получен-
ные от телевизионной компании. Все эти недели подготовки,
26 часов видеозаписи оказались самым трудным испытанием
для меня за все время пребывания на Сан-Клементе. Работа
над мемуарами требовала глубокого анализа и огромного на-
пряжения. Интервью Фроста вынудило меня вступить в интел-
лектуальную схватку. Я, конечно, не ожидал, что передача
будет положительной или хотя бы нейтральной, и меня не
удивило, что она была совершенно негативной. Это была ком-
мерческая программа, где оплата производится не за раскрытие
темы, а за инсценировки стычек между известными людьми.
Очень живо вспоминаю свою встречу с английским газетным
магнатом сэром Джеймсом Голдсмитом, с которым беседовал
во время записи одной из программ. Он был моим убежденным
сторонником и его буквально потрясла антиниксоновская на-
строенность ведущих репортеров Фроста — Джеймса Рестона-
младшего и Боба Зельника, которые сейчас работают коррес-
пондентами редакции новостей Эй-би-си в Пентагоне. Я пони-
мал, что он был прав. Выбор тем, характер вопросов, монтаж
49
Ричард Никсон
передачи — все кричало о предвзятости. К сожалению, в то
время у меня не было выбора.
Эти первые четыре года на Сан-Клементе были очень труд-
ными и болезненными. Мне удалось оправиться физически,
духовно и умственно от сокрушительного поражения, которое
я потерпел в 1974 году. Мне кажется, что я выстоял только
благодаря тому, что следовал трем жизненным принципам:
— оставь прошлое в прошлом. Проанализируй и пойми
причины своего поражения, но не позволяй мысли о потерях
захватить тебя. Лучше задумайся о будущих делах;
— не позволяй своим противникам помешать тебе. Помни,
что они побеждают только в тех случаях, когда втягивают
тебя в борьбу с ними, отвлекая от достижения твоих целей;
— ставь перед собой труднодостижимые цели. Избегай
искушения жить ради удовольствия или для того, чтобы оста-
вить побольше материального наследства.
Немногие, естественно, испытывают такую значительную
потерю, как уход с поста президента, но принципы эти верны
и для других поражений, будь то в бизнесе, спорте или личной
жизни. Самое главное здесь — это жить ради чего-то больше-
го, чем твоя собственная жизнь. Как сказал Эйнштейн: „Только
жизнь, прожитая для других, чего-то стоит".
В день своего шестидесятипятилетия, 9 января 1978 года, я
принял очень важное решение. Я завершил свои мемуары, и, к
счастью, книга оказалась бестселлером. Я был в прекрасной
форме и чувствовал, что могу приступить к осуществлению
других планов. Нужно было решить, как жить дальше. В ка-
ком-то смысле это было решение о жизни и смерти. Если
человек уходит в тень после поражения, он погибает духовно,
а потом и физически.
Я был глубоко убежден в правоте этой мысли и мучитель-
но искал достойную цель. Я не мог вновь претендовать на пост
президента да, честно говоря, не считал президентское кресло
само по себе достойной целью. Разница между мальчиками в
политике и политическими мужами состоит в том, что мальчи-
ки стремятся стать чем-то, а мужи стремятся занять пост,
чтобы делать что-то. И все же так много предстояло сделать
для достижения целей, которые привели меня в Белый дом. Я
еще раз перечитал письмо Уиттейкера Чемберса, которое он
прислал после моего поражения в 1960 году: „Ни на секунду
не могу поверить, что отказ от работы, которая вам больше
5°
На арене
всего подходит, которая создана для вас, это окончательный
отказ. Этого быть не может". Далее он писал о том, что испол-
нительная власть надолго перешла в руки моих политических
противников. И все же, несмотря на это, он подчеркивал: „Из-
менились ваше положение и цель, но не изменился характер
вашего жизненного пути. Впереди у вас многие годы работы. В
работе ваша жизнь. Вы должны работать".
После отставки мое положение вновь изменилось, но цель
осталась прежней. Всю свою политическую жизнь я посвятил
укреплению мира, свободы, открытых возможностей, справед-
ливости не только для народа Соединенных Штатов, но для
всех людей на земле. Это очень высокие цели, но их нельзя
достичь ни в одиночку, ни даже целому народу. Мне сильно
повезло, что я обрел шансы бороться за достижение этих
целей, будучи во главе крупнейшей страны свободного мира, и
имел поэтому возможность достичь большего, чем если бы я
этот пост не занимал. Однако смысл жизни не связан непос-
редственно с положением, которое вы заняли в обществе, а
глубина вашего личного удовлетворения не зависит от высот,
до которых вы добрались. Удовлетворение сделанным связано
с тем, насколько вы посвятили себя достижению достойной
цели, неважно, в роли рядового или главнокомандующего.
В 1978 году я вновь повернулся к целям, которые всегда
были мне близки. Анализируя международное положение, я
все больше беспокоился по поводу растущих геополитических
экспансионистских настроений Москвы и в связи с параличом
политической воли Запада. Поэтому я решил отстаивать более
энергичную и решительную роль Америки в руководстве сво-
бодным миром, более активную и профессиональную страте-
гию в продолжавшемся конфликте между Востоком и Западом
и более дальновидный геополитический подход в контроле за
международной обстановкой в свете возникновения новых си-
ловых центров в Европе и Восточной Азии.
Поэтому я начал писать свою первую книгу по внешней
политике, которая вышла в свет весной 1980 года под названи-
ем „Настоящая война". Я понимал, что лишь немногие читают
книги и слушают речи бывших президентов, но мне хотелось
донести свои мысли до тех, кому это было интересно. „Насто-
ящая война" оказалась нужной книгой в нужное время. Она
стала не просто всемирно известным бестселлером, но и оказа-
ла влияние на обсуждение внешней политики на поворотном
51
Ричард Никсон
этапе не только в американской политике, но и в борьбе между
Востоком и Западом. Когда в январе 1980 года рукопись была
закончена, я понял, что настало время покинуть Сан-Клементе
и вернуться на арену, где можно с большей отдачей служить
делу, которому посвятил всю свою жизнь.
Возрождение
30 ноября 1978 года, когда я должен был выступить перед
членами союза Оксфордского университета, в зале меня при-
ветствовали стоя. Совершенно другой прием я встретил на
улице. Несколько сот демонстрантов, в том числе много сту-
дентов из Америки, окружили мою машину еще на подходе к
университету. Неистовая толпа. Люди стучали в дверцы маши-
ны, прыгали на капот, и местной полиции пришлось силой
снимать их оттуда. Я вдруг вспомнил, как 20 лет назад напали
на мой кортеж антиамериканские демонстранты в столице Ве-
несуэлы — Каракасе.
Когда президент союза представлял меня, было слышно,
как толпа за дверьми зала скандировала: „Никсон, убирайся
домой!" Я видел, что он чувствовал себя неловко, но постарал-
ся снять эту неловкость, сказав, что все это живо напоминает
мне родной дом.
Это было моим первым выступлением перед студентами
университета со времени отставки. Я выбрал Оксфорд, потому
что еще во время посещения этого университета в 1958 году
меня поразил высокий уровень образованности студентов. Тон
тогда задал первый же вопрос после моей лекции. Явно имея
в виду биржевой кризис 1952 года, меня спросили: .Зачем вы
приехали? За займом?" Вопросы были сложными, некоторые
даже грубыми. Однако в отличие от сегодняшних студентов из
многих университетов США, студенты 1952 года не старались
заглушить оратора. Они хотели услышать, что он скажет.
Через двадцать лет я встретился в Оксфорде с точно такой
же аудиторией. Американские корреспонденты, прибывшие ос-
вещать это событие, были немало удивлены приемом, который
мне оказали там. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне
52
На арене
кажется, что было три причины такого в целом теплого прие-
ма. Студентам нравилось, что я говорил без бумажки, они
верили, что я говорю то, что думаю, а не читаю заготовленную
заранее речь. Особенно им нравилась та часть моего выступле-
ния, когда они задавали вопросы. Они любили задавать нели-
цеприятные вопросы, но и получали на них откровенные отве-
ты. Кроме того, эти люди всерьез занимались международными
отношениями. Не всегда соглашаясь со мной, они хотели уз-
нать мое мнение о движущих силах мирового развития, кото-
рые могут оказать влияние на их жизнь и на будущее всего
мира.
Эти выступления требовали значительного напряжения.
Аудитория проявляла ко мне уважение, но удары наносила
мощные. Кульминацией встречи стал вопрос о том, не сожалею
ли я о приказе „вторгнуться" в Камбоджу в 1970 году. Я
ответил, что сожалею лишь о том, что не сделал этого раньше.
Уверен, что большинству ответ пришелся не по душе, но нео-
жиданная резкость ответа вызвала взрыв аплодисментов. Я до-
бавил, что обвинение Соединенных Штатов во „вторжении" в
оккупированную Северным Вьетнамом Камбоджу равносильно
обвинению союзников во „вторжении" в 1944 году во Фран-
цию, оккупированную немцами.
Самый интригующий вопрос задали в конце встречи. Кто-
то спросил о моих планах относительно будущего участия в
американской политике и в международных делах. Я ответил,
что, хотя моя политическая карьера окончена и я отошел от
политических дел, в мир иной пока не отошел. Свой ответ я
закончил так: „Пока дышу, буду говорить о серьезных пробле-
мах всемирного значения. Я не собираюсь молчать и намерен
выступать за мир и свободу". Я не ожидал такого вопроса, но
ответ экспромтом точно определял будущее направление моей
деятельности в Соединенных Штатах и за рубежом.
После выступления в Оксфорде и необыкновенно положи-
тельной реакции на трехчасовую беседу в виде вопросов и
ответов, показанную вечером по французскому телевидению,
некоторые ученые мужи в США стали поговаривать о том, что
я готовлюсь к возвращению. Они были правы с одной стороны,
но не правы с другой. Я действительно вел кампанию, но не за
личное возвращение, которое было нереальным и, что важнее,
не соответствовало моим намерениям. Я тридцать лет занимал-
ся изучением внешней политики и деятельностью в этой обла-
53
Ричард Никсон
сти. Я обрел уникальный опыт и выработал твердые взгляды
на совершенные в прошлом ошибки и на необходимость в
будущем новой политики. Мне хотелось поделиться своим
опытом и взглядами с теми, кто принимал или воздействовал
на решения, которые могли привести к переменам на мировой
арене.
Десятилетие, с 1978 по 1988 год, было наиболее творческим
в моей жизни. Будучи конгрессменом, сенатором, вице-прези-
дентом и президентом, я был настолько сильно занят текущей
деятельностью, что времени на анализ и тщательное обдумыва-
ние будущих действий почти не оставалось. Мне приходилось
полагаться на своих помощников в части концептуальных раз-
работок более, чем этого хотелось. Хотя они, быть может,
делали это и лучше меня, но я чувствовал себя не совсем
уютно — ведь народ голосовал за меня, а не за тех людей,
которых я выбрал себе в советники. Я ощущал это неудобство
несмотря на то, что сам определял основное направление дея-
тельности, отвечал за принятие окончательного решения и на-
стаивал на своем участии в разработке различных вариантов, а
не только в их проведении в жизнь.
За несколько лет до того, как стать президентом, Вудро
Вильсон исключительно доходчиво определил, чем отличается
человек мысли от человека дела. И то и другое, говорил он,
необходимо. Размышления, не связанные с реальной жизнью,
ведут к созданию теоретических изысканий, которые пылятся
потом на полках. Действие без мысли опасно. После отставки
в 1960 году я, как историк, проявляющий особый интерес к
политическим биографиям, получил прекрасную возможность
поразмышлять и разработал собственную систему взглядов на
внешнюю политику. Позднее мне удалось реально поучаство-
вать в осуществлении этой политики, причем на командных
постах. Теперь я решил сосредоточиться на изучении уроков
истории и собственного практического опыта, который я вы-
нес, сам творя историю.
Прежде всего необходимо быть в курсе событий. Помогали
официальные устные и письменные обзоры, кроме того, чтение
множества книг, статей и комментариев о международных со-
бытиях. На мое счастье я мог пользоваться услугами бывших
сотрудников своей администрации, среди которых были Фрэнк
Карлуччи, Боб Эллсуорт, Эл Хейг, Уильям Хайленд, Генри
Киссинджер, Джон Леман, Бад Макфарлейн, Джеймс Шлезин-
54
На арене
гер, Брент Скаукрофт и Уильям Ван Клив. Особенно интерес-
ными и ценными были беседы по вопросам международных
отношений и экономики, которые я вел со специалистами как
состоящими на государственной службе, так и независимыми:
Говардом Бейкером, Лео Черни, Брайаном Крозье, Олтоном
Фрайем, Морисом Гринбергом, Майком Оксенбергом, Фелик-
сом Рогатиным, Димитри Саймсом, Джо Сиско, Строубом Тел-
ботом, Робертом Такером, Стивеном Янгом. В поисках новых
идей я не ограничивался лишь общением с теми, кто стоял по
мою сторону политических баррикад. Я обсуждал междуна-
родные проблемы также со Збигневом Бжезинским, Эдом Ма-
ски, Джорджем Макговерном, Кристофером Доддом, Тони Ко-
элхо, Сэмом Нанном и Лесом Эспином. Некоторые из них
разделяли мои взгляды, в то время как другие были совершен-
но со мной не согласны. Но прошлый опыт подсказывал, что
политика, не имеющая широкой двухпартийной поддержки,
будет недолговечной.
И все же личных впечатлений заменить ничто не может,
мир нужно повидать собственными глазами. С тех пор как я
вышел в отставку, мир сильно изменился, и казалось, что исто-
рические процессы стали развиваться быстрее. В эти десять лет
я очень много путешествовал. Я посетил Китай, Советский
Союз, Англию, Францию, Германию, Испанию, Австрию,
Швейцарию, Турцию, Египет, Саудовскую Аравию, Иорданию,
Берег Слоновой Кости, Марокко, Тунис, Японию, Корею, Син-
гапур, Малайзию, Таиланд, Пакистан, Бирму, Болгарию, Венг-
рию, Румынию и Чехословакию. В большинстве этих стран я
встречался с главами правительств.
С точки зрения интеллектуальной, это — лучшие поездки
в моей жизни. Поскольку я был в отставке, то мог до миниму-
ма сократить официальные встречи и избежать экскурсий. Я
также по возможности избегал выступлений и пресс-конфе-
ренций. При встречах со мной высшие руководители не замы-
кались лишь на двусторонних отношениях между их страной
и Соединенными Штатами. Они с удовольствием пользовались
возможностью поделиться взглядами на события в своем реги-
оне, причем многие из них оказались прекрасными стратегами.
Нам следует помнить, что военное превосходство Соединен-
ных Штатов в свободном мире вовсе не означает права на
монополию в интеллектуальной области.
На встречах я не представлял ни правительство США, ни
55
Ричард Никсон
каких-либо клиентов. Путешествия я оплачивал из собственно-
го кармана. При возможности старался беседовать с глазу на
глаз. На встречи не брал с собой помощников, а поскольку не
был более президентом, то и посол не обязан был присутство-
вать. Я понял, что чем больше народу на встрече, тем менее
откровенной она бывает, особенно если присутствует сотруд-
ник американского посольства. В таких случаях хозяин пичка-
ет вас теми же набившими оскомину заученными мыслями,
которыми уже закормил приезжавших с официальными делега-
циями американцев.
В результате мои беседы с иностранными руководителями
были намного интереснее и содержательнее тех, что я имел с
ними, будучи на государственной службе. Мои собеседники
оказались сейчас более откровенны, нежели в 1962 и 1968 го-
дах, очевидно, потому, что тогда я считался потенциальным
кандидатом в президенты, что в какой-то степени определяло
характер бесед.
Во всех этих странах я уже бывал раньше и теперь имел
возможность собственными глазами увидеть происшедшие из-
менения и побеседовать как с новыми лидерами, так и со
старыми знакомыми. Мои поездки во многом выиграли и от
принятого еще ранее решения отказаться от охраны. Помимо
того что на этом правительство ежегодно экономило более
трех миллионов долларов, я получил свободу ехать куда угод-
но без эффективного, но тем не менее весьма раздражающего
присутствия агентов секретной службы. С тех пор я проехал
и пролетел тысячи миль по Америке и за границей и ни разу
со мной не произошло ни одного неприятного события, ни
разу я не волновался о личной безопасности. Вообще-то гово-
ря, когда путешествуешь по коммунистическим странам, проис-
ходит как раз обратное — чувствуешь себя в полнейшей безо-
пасности.
Выступая в Канзас-Сити еще в 1971 году, я говорил, что
предвижу образование в ближайшие десятилетия нового меж-
дународного порядка, в котором пять мировых центров —
Соединенные Штаты, Западная Европа, Япония, Советский
Союз и Китай — станут стержнем всемирной истории. Во
время своих путешествий после ухода в отставку я понял, что
эта концепция сохранила свою силу для оценки положения в
мире. В 1971 году я говорил о „мировых центрах", определяя
их с точки зрения экономики, теперь же я включил бы сюда и
56
На арене
политические характеристики глобального характера. Хотя
экономическая мощь и является ключевым элементом такого
центра, вооруженные силы, идеологическая направленность,
внутреннее политическое единство, профессионализм руково-
дителей, общность интересов с другими ведущими державами
также имеют немаловажное значение, и их следует включать
в уравнение.
Многие аналитики считают, что страны Западной Европы
утратили свое геополитическое значение, но мы совершили бы
очень серьезную ошибку, если бы приняли это утвержде-
ние. Да, действительно, западноевропейские страны — члены
НАТО, истощенные двумя мировыми войнами, переключили
внимание на внутренние проблемы, и их интересы в междуна-
родных делах несколько сузились. Да, действительно, ни одна
из европейских стран не обладает признаками сверхдержавы.
Но правда и то, что и для Соединенных Штатов, и для Совет-
ского Союза страны Западной Европы, вместе взятые, остаются
наиболее важным со стратегической точки зрения регионом
мира. Их экономический потенциал превышает четверть миро-
вого, и они являются первой линией нашей Обороны от Совет-
ского Союза.
Более того, Западная Европа прошла после 1945 года длин-
ный путь. Великобритания и Франция больше не соперники, а
Франция и Германия больше не враги. Наши союзники достиг-
ли многого в деле унификации экономики и сделали первые
важные шаги к политическому объединению. Во время двух
своих поездок в Турцию я понял, что страна, которую называ-
ли „больным человеком Европы", прочно стоит на пути к эко-
номическому прогрессу. А некогда столь изолированная Испа-
ния стала теперь всеми уважаемым экономическим и военным
членом Европейского сообщества.
После отставки большое впечатление на меня произвело
психологическое и духовное возрождение народов Западной
Европы и широта ума многих лидеров европейских стран. Я не
ожидал, что Западная Европа так скоро примет план экономи-
ческого объединения в 1992 году и приступит к его осуществ-
лению. Сейчас я думаю, что в ближайшее десятилетие мы
станем свидетелями начала координирования внешней полити-
ки европейских стран, что позволит расчлененному европей-
скому гиганту начать превращаться в могучего участника по-
литических процессов мирового масштаба.
57
Ричард Никсон
В июне 1982 года я встретился с президентом Миттераном.
Он вспомнил нашу встречу в 1957 году, когда он представлял
Францию, а я — Соединенные Штаты на большом междуна-
родном форуме в Тунисе. Я был поражен глубиной его пони-
мания международных проблем и присущим только французам
логическим анализом этих проблем. Он начал нашу встречу с
хорошо подготовленной речи, которая звучала, как вступитель-
ное слово адвоката. По мере обсуждения международного по-
ложения Миттеран неоднократно подчеркивал свою твердую
антисоветскую позицию. Он сказал, что полностью разделяет
взгляды, высказанные мной в книге „Настоящая война", и что
считает политику жесткого сдерживания важным условием ус-
пешных переговоров с Москвой. В то же время он возражал
против экономических санкций, потому что они не давали
эффекта „со времен Наполеона".
Миттеран коснулся моей позиции относительно конфлик-
тов в „третьем мире". О них он честно сказал: ,Здесь мы
расходимся". Он утверждал, что левые движения в „третьем
мире" не обязательно коммунистические и не обязательно инс-
пирированы Советским Союзом. Напротив, они приняли марк-
систскую философию и связали себя с Кремлем только пото-
му, что Запад выступал против них. ,3 знаю левых лидеров
Сальвадора! — восклицал он. — Они не коммунисты!" Для себя
я не мог не отметить, что, какой бы ни была философия
партизан в Сальвадоре, их ни в коем случае нельзя причислять
к демократам. Коммунистические страны поставляли им ору-
жие, а их руководители отказывались участвовать в выборах и
угрожали продолжать борьбу против любого правительства,
избранного демократическим путем.
Миттеран сказал также, что, просмотрев свои записи, уз-
нал, что де Голль неизменно встречался со мной, когда я, не
будучи президентом, ездил во Францию в 60-е годы, и что он
хотел бы продолжить эту традицию. Я ответил, что самым
важным наследием де Голля является конституция Пятой рес-
публики, обеспечившая прочное президентство. Миттеран на
это заявил: „Она нам не нравилась, когда он был президентом,
но теперь, когда мы у власти, она нам очень даже по душе".
Большое впечатление на меня произвела английский пре-
мьер-министр Маргарет Тэтчер. Она руководитель, добивший-
ся значительного изменения к лучшему в жизни своей страны.
Впервые я встретил ее в 1978 году, когда она была лидером
5*
На арене
оппозиции, а Великобритания все еще пребывала в состоянии
экономической депрессии. Во время нашей следующей встречи
она уже была премьер-министром и благодаря своему твердо-
му руководству совершила то, что некоторые сейчас называют
британским экономическим чудом. В ходе наших бесед госпо-
жа Тэтчер придерживалась разумно жесткой позиции в вопро-
сах отношений между Востоком и Западом и усиленно защи-
щала британскую точку зрения по проблемам Ближнего Вос-
тока. В отличие от некоторых других женщин-руководителей,
которые действовали по-мужски, но ожидали, что к ним будут
относиться как к женщинам, она поблажек не просила и не
рассчитывала на них.
Госпожа Кадзуко Асо, дочь легендарного японского после-
военного премьер-министра Сигэру Иосиды, так описала мне
Тэтчер: „Улыбаются ее губы, а не глаза. Она твердый, сильный
и в высшей степени интеллигентный руководитель. Я уважаю
ее, но я не хотела бы выйти за нее замуж. Тем не менее мне
нравится, как она обращается со своим мужем".
Эйзенхауэр любил повторять, что с Великобританией труд-
но иметь дело в мирное время, но никого другого он не хотел
бы иметь на своей стороне во время войны. Согласен с ним, но
добавлю, что в драке я предпочел бы иметь союзником как раз
Маргарет Тэтчер.
Именно ей принадлежит основная заслуга в экономическом
возрождении Великобритании. Легко забывается, как далеко
ушла страна по пути социализма и как много вреда принес ей
этот путь до того, как Маргарет Тэтчер стала премьер-ми-
нистром. Национализированная промышленность, обоб-
ществленные медицина и жилье, тяжкий гнет правительствен-
ных ограничений, слишком сильные профсоюзы, бе-
зответственная денежная политика и убогое благосостояние
привели экономическое развитие практически к застою. Ряд за
рядом, несмотря на мощное сопротивление, в том числе и в
собственной партии, она снимала препятствия на пути эко-
номического развития. Если президенту Рейгану совершенно
справедливо отдают должное за замедление роста правитель-
ственного вмешательства в экономику, то следует признать,
что отпор, который дала социализму в Великобритании Мар-
гарет Тэтчер, стал настоящей революцией. Остается только
надеяться, что в 1992 году Европа будет создана по британской
59
Ричард Никсон
модели, а не по образцу заевшихся преуспевающих континен-
тальных государств.
Само по себе экономическое единство, даже такое глубо-
кое, каким оно будет после 1992 года, не сделает Западную
Европу активным участником геополитических процессов. Ей
еще необходимо обеспечить долговременную безопасность и
наметить некоторые совместные политические инициативы.
Для достижения первого Западная Европа должна осознать
необходимость поддержания американских сил ядерного сдер-
живания и ориентации переговоров по разоружению при сни-
жении советского превосходства в обычных вооружениях. Для
достижения последнего Западная Европа должна сыграть веду-
щую роль в содействии странам Восточной Европы в их стрем-
лении перейти к капиталистической системе экономики и де-
мократическим политическим системам.
После подписания в 1987 году Договора по ракетам сред-
ней и меньшей дальности, который предусматривает ликвида-
цию в Европе всех ядерных ракет наземного базирования, глав-
ной целью Москвы стала ликвидация всех тактических ядер-
ных вооружений, а это привело бы к тому, что Европа стала
бы уязвимой в случае агрессии с применением обычных воору-
жений и политического давления. Бывший канцлер ФРГ Гель-
мут Шмидт очень точно отметил, что целью Михаила Горбаче-
ва была нейтрализация Германии путем ликвидации ядерного
оружия в Европе, прежде чем Запад достигнет равновесия в
обычных вооружениях.
К сожалению, Договор по РСМД усилил давление на ли-
деров западноевропейских стран, особенно на руководство
ФРГ, чтобы они уступили требованиям Советского Союза. Это,
в свою очередь, привело к обострению обстановки в НАТО.
Министр иностранных дел Турции так прокомментировал под-
писание договора: „Горбачев убил сразу трех зайцев. Он отде-
лил Европу от Соединенных Штатов, разделил Европу внутри
и разделил германскую коалицию".
Во время встреч со мной руководители Великобритании и
Франции выражали свое понимание опасностей, заключенных
в формуле Договора по РСМД. В 1987 году Миттеран в разго-
воре со мной очень критически отзывался о готовящемся дого-
воре, хотя и считал, что не смог бы открыто выступить против
сути договора, имея в виду позиции ФРГ и США по этому
вопросу. Несмотря на то что многие политические деятели
6о
На арене
Франции утверждают, что Франция применит свое ядерное
оружие для защиты Западной Германии, трудно поверить, что
Москва воспримет такую угрозу всерьез не только потому, что
Франция во время и первой и второй мировых войн избегала
предпринимать действия, которые грозили бы разрушением Па-
рижа, но и потому, что, по расчетам самих французов, после
первого советского ядерного удара у Франции останется ракет
большей дальности лишь для того, чтобы поразить всего пять
процентов населения и промышленных объектов Советского
Союза. Таким образом, совершенно необходимо сохранять в
Европе надежные американские силы ядерного сдерживания,
прочно связывающие наше стратегическое сдерживание с обо-
ронительной функцией НАТО, и направить переговоры о кон-
троле над вооружениями на действительную угрозу миру и
стабильности в Европе — на советское превосходство в обыч-
ных вооружениях.
Поездки по миру, встречи с политическими деятелями при-
вели меня к выводу, что первая крупная политическая инициа-
тива объединенной Западной Европы должна быть направлена
на Восточную Европу. В 1982 году я посетил почти все восточ-
ноевропейские страны за исключением Польши, где побывал в
1959 и в 1972 годах, и ГДР. В Венгрии, где правительсто допу-
стило некоторую свободу рынка в экономике, я увидел, что
даже весьма умеренные отклонения от доктринерской полити-
ки марксизма ведут к экономическому прогрессу. Несмотря на
давящую сверху железную руку, во всех этих странах ощуща-
лось скрытое недовольство и разочарование навязанной Сове-
тами политико-экономической системой. На столичных ули-
цах этих коммунистических стран просто физически ощуща-
ешь охватившую всех скуку и подавленность. Хотя в нашем
сознании коммунизм ассоциируется с красным цветом, настоя-
щий цвет коммунизма серый.
Как это ни смешно, но бывший президент Румынии Нико-
лае Чаушеску, режим которого даже по тем временам был
наиболее репрессивным в Восточной Европе, чувствовал необ-
ходимость перемен в социалистическом мире. Он говорил, что
после Брежнева к власти в Москве придет новое поколение
руководителей и что Советскому Союзу остро необходимы
свежие идеи. Он с одобрением отзывался о попытках Хрущева
что-то изменить, начать сначала. Он говорил также, что Бреж-
нев совершенно напрасно вторгся в 1968 году в Чехословакию,
61
Ричард Никсон
потому что Александр Дубчек, возглавлявший в то время Ком-
партию Чехословакии, хотел просто пойти иным путем социа-
листического развития, и что введение военного положения в
Польше было трагедией, к которой привели чрезмерные требо-
вания „Солидарности". Он настаивал на том, что Советский
Союз должен дать своим союзникам возможность развиваться
по их собственным законам. К великой беде румынского наро-
да, Чаушеску не понял, что его собственный народ нуждается
в реформах больше, чем любой другой из соседних стран.
Благодаря глубоким переменам, происшедшим в Польше,
Венгрии, Восточной Германии, Чехо-Словакии, Болгарии и Ру-
мынии, Запад получил уникальный исторический шанс для пре-
одоления раздела Европы. Мы не должны допустить, чтобы эти
огромные усилия, направленные на фундаментальную экономи-
ческую и политическую перестройку, пропали даром.
Во время поездки в Японию меня поразили те огромные
изменения, которые произошли в жизни этой страны с тех пор,
как я побывал там в 1953 году, будучи вице-президентом.
Побежденная, повергнутая в прах страна превратилась в мощ-
ную экономическую державу. Основа японского экономиче-
ского чуда была заложена Сигару Иосидой, а также генералом
Дугласом Макартуром. Иосида не только принял дальновид-
ную экономическую и политическую программу, но и подго-
товил молодых руководителей, способных прийти ему на сме-
ну и продолжить его дело. Феноменальные успехи Японии
объясняются не только необыкновенными способностями япон-
ского народа, но и тем, что на смену одному ответственному
и умеренному правительству приходило другое, столь же уме-
ренное и ответственное, а это обеспечило постоянство и ста-
бильность, без которых невозможен прогресс.
И все же Япония остается робким гигантом, неуверенным
в своей роли в мире и сомневающимся, брать ли на себя
выполнение задач, соответствующих его огромной экономиче-
ской мощи. Сейчас эта позиция меняется. Как очень точно
высказался премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю двадцать
лет назад, „японцы великий народ. Они не могут быть и не
будут удовлетворены, если их роль в мире ограничится лишь
производством лучших транзисторных приемников и швейных
машин и обучением других азиатских народов, как выращивать
рис".
В 80-х годах мне довелось несколько раз побывать в
62
На арене
Японии и я заметил там незначительные, хотя и видимые пере-
мены в позиции ее политических лидеров. В начале десятиле-
тия они занимали „приниженную позицию" во внешней поли-
тике, всегда подчеркивая ограничения, которые устанавливает
конституция развитию военной мощи Японии, а следовательно,
и политическому значению страны. С течением времени, одна-
ко, их позиция изменилась. Когда Япония стала ведущей эко-
номической державой в регионе и державой мирового масшта-
ба, ее лидеры почувствовали себя намного увереннее не только
в двусторонних отношениях с Соединенными Штатами, но и в
выражении своей точки зрения по поводу конфликтов в отда-
ленных регионах, таких, например, как Персидский залив.
Ярким представителем этого направления является пре-
мьер-министр Ясухиро Накасонэ. В 1985 году мы с ним об-
суждали необходимость пересмотра отношения к протекцио-
низму в Соединенных Штатах и вопросы снижения нетариф-
ных барьеров на пути иностранных товаров в Японию. В отли-
чие от большинства предыдущих японских лидеров Накасонэ
при оценке роли Японии на мировой арене не ограничивался
двусторонними отношениями. Он настаивал на необходимости
увеличения расходов Японии на оборону, хотя и подчеркивал,
что это следует делать таким образом, чтобы не вызвать тре-
воги в соседних странах. Мы оба придерживались мнения, что
Япония должна использовать невоенные методы упрочения бе-
зопасности Запада — увеличение внешней помощи ведущим
странам Центральной и Южной Америки, участие в решении
проблемы задолженности латиноамериканских стран. Я доба-
вил, что все эти вопросы взаимосвязаны, и отметил, что, в то
время как Япония с ее экономической мощью может пережить
усиление американского протекционизма, оно будет разруши-
тельным для других стран, таких, как, например, Бразилия, для
которых проблема долга станет неразрешимой.
Весьма болезненным вопросом для всех стран Восточной
Азии остается перевооружение Японии. На встрече в 1985 году
Ли Куан Ю отмечал, что подталкивание Японии к полномасш-
табному перевооружению было бы ошибочно, поскольку нена-
висть, доставшаяся в наследство от второй мировой войны, еще
живет в сердцах народов региона. Он добавил также, что, если
бы Соединенные Штаты ушли из азиатско-тихоокеанского ре-
гиона, малым странам пришлось бы выбирать противовес Со-
ветскому Союзу между Японией и Китаем. Мы пришли к со-
63
Ричард Никсон
гласию, что стабильность в АТР требует от США активных
действий в решении вопросов безопасности с Японией и Кита-
ем и в противодействии амбициям Советского Союза.
Япония стала играть все более важную роль в мировой
политике, но окончательный характер этой роли до сих пор
точно не определен. Хотя интересам Японии и Соединенных
Штатов отвечает развитие сотрудничества, антияпонские на-
строения в США и антиамериканские в Японии продолжают
омрачать наши отношения. С выходом на политическую арену
нового поколения японских руководителей, знающих об аме-
риканском участии в послевоенном восстановлении Японии
лишь понаслышке, появилась опасность, что наши тихо-
океанские связи истончатся, а то и вовсе оборвутся. Нам
поэтому необходимо повысить уровень этих отношений от
бесконечного улаживания отдельных конфликтов в торговле,
многие из которых, хотя и имеют политическое значение, но
не так уж весомы экономически, до уровня формирования
международного порядка в тихоокеанском регионе, до уровня
принятия совместных мер в сложных и серьезных вопросах,
таких, как урегулирование задолженности Мексики и других
стран Латинской Америки или содействие Японии в выходе на
мировую арену путем привязки наших интересов к глобальным
экономическим и политическим проблемам. Активная конку-
ренция между Соединенными Штатами и Японией в области
экономики — это одно, но нельзя дать этой конкуренции
перерасти в экономическую войну. Расширение взаимной от-
ветственности двух этих стран в защите мира, свободы и про-
цветания в азиатских и других развивающихся странах послу-
жит дальнейшему сокращению взаимных обвинений в нацио-
нализме, которые политические деятели как в Соединенных
Штатах, так и в Японии время от времени выдвигают друг
против друга.
В Китайскую Народную Республику в период с 1976 по
1985 год я совершил четыре визита и лично видел, как страна
превратилась из одной из самых реакционно-коммунистиче-
ских в одну из самых прогрессивных, ослабив мертвую хватку
марксистской идеологии. Сто шестьдесят лет назад Наполеон
назвал Китай „спящим гигантом". Сегодняшний Китай — это
гигант проснувшийся. Он навсегда отказался от политики са-
моизоляции 60-х годов и в обозримом будущем станет одним
из главных центров международной политики.
64
На арене
Весной 1989 года одновременно произошли два события —
советско-китайская встреча на высшем уровне и демонстрация
в защиту демократии на площади Тяньаньмэнь, которые чрез-
вычайно ярко высветили ключевые направления будущих ре-
форм во внешней и внутренней политике Китая. От того, в
какую сторону эти события поведут Китай, будет в значитель-
ной степени зависеть развитие американо-китайских отноше-
ний в ближайшие десять лет.
Хотя Москва и Пекин нормализовали в 1989 году свои
отношения, я не думаю, что у Запада есть основания опасаться
воссоздания основанного на идеологии советско-китайского
блока 50-х годов. Чаушеску еще в 1982 году говорил мне, что,
по его мнению, две ведущие державы Евразии уладят свои
разногласия, поскольку придерживаются „единой идеологии".
Я не согласен с этим. На самом деле они полностью восстано-
вили отношения не из-за общности в идеологии, а потому, что
имеют общую границу протяженностью несколько тысяч миль,
потому, что Горбачев предпринял шаги, удовлетворяющие
трем китайским условиям нормализации: вывод советских
войск из Афганистана, сокращение войск на советско-китай-
ской границе и вывод вьетнамских войск из Камбоджи.
Дело в том, что Москве в общем-то нечего предложить
Пекину. Как сказал мне Ли Куан Ю, „больше всего Китай
нуждается в экономическом прогрессе, но именно здесь Совет-
ский Союз может предложить много меньше, нежели Запад".
Горбачев не может предложить иностранные инвестиции, про-
грессивную технологию и опыт, не говоря уж о работающей
экономической модели. Между Востоком и Западом и выбирать
нечего. Но это не решает проблемы. Как отмечал в разгово-
ре со мной премьер-министр Накасонэ, „Горбачев обольщает
Китай, но преуспеет он, только если китайцы склонятся на
сторону Запада. Соединенные Штаты, Япония и Европа, что-
бы установить с Китаем хорошие отношения, должны сделать
ставку на предоставление ему экономических выгод".
Многие ошибочно полагают, будто ночь жестоких репрес-
сий на площади Тяньаньмэнь перечеркнула все достижения
прогрессивных реформ последнего десятилетия. Экономиче-
ские реформы Дэн Сяопина и его политика поворота лицом к
Западу необратимо изменили страну. Реакционные сторонники
твердой линии не смогут повернуть историю вспять. Когда
китайские руководители взглянули на остальной мир, особен-
65
Ричард Никсон
но на Азию, они изумились его успехам и устыдились от-
сталости собственной страны. Особенно неприятным оказал-
ся контраст между нищетой китайцев, живущих в социалисти-
ческом континентальном Китае, и их собратьями, которые жи-
вут и работают на капиталистическом Тайване, в Сингапуре и
Гонконге. Когда китайцы следили по телевидению за визитом
Дэн Сяопина в Соединенные Штаты в 1979 году, они увидели
современные города, предприятия, технические новинки, что
глубоко изменило их представление об окружающем мире.
Китайцы, привыкшие думать о Китае, как о Срединном цар-
стве, как о центре цивилизации, пережили шок пробуждения.
Одно это, конечно, не могло что-то изменить в одночасье, но
после этого они уже не захотели возвращаться на свой преж-
ний путь, в их сознании пробудилась жажда перемен.
Я откровенно обсуждал с китайскими лидерами ход ре-
форм, необходимость перемен и проблемы, ими порождаемые.
В 1982 году Ху Яобань поднял эти вопросы, спросив меня,
верит ли Америка, что Китай стабильная страна. Я ответил, что
некоторые опасения по этому поводу связаны с серьезными
переменами в китайской политике, имевшими место в прошлом,
и с присутствием консерваторов в партийной и военной бюро-
кратии. Он согласился с тем, что противники реформ суще-
ствуют, но их не более 200 тысяч и они разбросаны по всей
стране. Говоря об армии, он улыбнулся и отметил, что армия
всегда привязана к политическому руководству и не представ-
ляет собой „независимой силы". Хотя Дэн Сяопин уже очень
стар, сотни, даже тысячи его сторонников готовы продолжать
его прогрессивную политику, говорил Ху.
Три года спустя, когда я вновь встретился с Ху в том же
особняке, где беседовал с Мао в 1972 и 1976 годах, мы говори-
ли в основном о китайско-советских отношениях. Ху относил-
ся к Москве с опаской и говорил: „Слова Горбачева другие, но
политика осталась прежней". Я отметил, что в 1972 году совет-
ская угроза сблизила Соединенные Штаты и Китай, и многие
верили, что проведение Кремлем менее угрожающей политики
может привести к улучшению китайско-советских отношений.
Ху горячо отвечал мне, размахивал руками и, как Брежнев,
часто вскакивал, когда хотел особо подчеркнуть мысль. „Для
Китая сближение с Советским Союзом означало бы отречение
от всей независимой политики, которую он проводил в течение
последних тридцати лет, — говорил Ху. — Честь Китая ока-
66
На арене
жется под угрозой. Никогда больше Китай не будет марионет-
кой! Если мы уступим Москве, мы утратим все, что завоевали
за последние тридцать лет".
Встреча наша проходила в какой-то странной, унылой ат-
мосфере. Я записал тогда в дневнике: „Мне показалось, он
чувствует, что это его последний взлет". Неважно, что заста-
вило меня так подумать, но прошло немного времени и Ху
оказался в очень сложном положении. В начале 1987 года его
обвинили в недостаточной решительности при подавлении де-
монстрации демократически настроенных студентов и смести-
ли с высокого руководящего поста.
В 1985 году я встретился с премьер-министром Чжао Цзы-
яном в том же кабинете, где в 1972 году проходили мои
официальные встречи с Чжоу Эньлаем. Чжао Цзыян сказал,
что экономические реформы в Китае необратимы, возврата к
прошлому быть не может и никакой реальной оппозиции по-
литике реформ не существует. Он настаивал, что вызванные
реформой экономические трудности сильно преувеличены и
они будут разрешены с помощью регулирования чрезмерного
роста. Он неустанно повторял, что Китай должен обратить
особое внимание на „интеллект" народа и что правительству
необходимо выделять больше средств на образование и про-
фессиональную подготовку.
Кстати, нынешний премьер-министр Китая Ли Пэн, став-
ший, что ни говори, самым серьезным конкурентом Чжао в
борьбе за власть после событий на площади Тяньаньмэнь, так-
же присутствовал на нашей встрече. Когда мы выходили из
кабинета, я упомянул о том, что Ли Пэн учился в Москве. Он
рассмеялся и попросил меня запомнить, что он никогда не был
агентом Москвы. Вступивший в разговор Чжао сказал, что,
хотя многие китайские руководители обучались в Москве,
Китай никогда больше не будет тесно связан с Советским
Союзом. С улыбкой он добавил: „Какие реальные выгоды мо-
жет принести нам такой союз?"
Во время своих встреч с Дэн Сяопином в 1985 году я
заметил, что он выглядел спокойнее и увереннее, чем в 1979 и
1982 годах. Министр иностранных дел сказал мне, что в свои
восемьдесят два года Дэн ежедневно по часу плавает и про-
ходит пешком две мили. Мне это напомнило знаменитую в
1971 году фотографию, изображавшую Мао Цзэдуна, якобы
переплывавшего Янцзы.
67
Ричард Никсон
Мы с Дэном беседовали на самые разные темы, и он касал-
ся как международного положения Китая, так и реформ, про-
исходящих внутри страны. Он начал нашу встречу с дежурной
фразы о том, что Советский Союз и Соединенные Штаты
представляют для Китая равно серьезную угрозу, хотя все
сказанное им потом противоречило его словам. Не могу изба-
виться от впечатления, насколько странно все это звучало.
Если замечания Дэна отражали действительность, то это зна-
чит, что Китай не сумел выполнить „три условия", необходи-
мые для нормальных отношений с Соединенными Штатами. В
любом случае Дэн продолжал относиться скептически к Гор-
бачеву, чью политику он пренебрежительно называл „сильным
громом, но слабым дождем". Он также подчеркивал, что Сое-
диненные Штаты могут не опасаться, если новейшие научно-
технические достижения, переданные Китаю, попадут в руки
Советов. „У нас с Советским Союзом больше разногласий, чем
у Соединенных Штатов, — говорил он, — но мы не хотим
привязывать себя к одной упряжке".
Что касается экономических реформ Китая, то Дэн был не
столь категоричен, как Ху или Чжао. Он сказал, что Китай
попробует их провести и, если они сработают, будет продол-
жать проводить их. „Но, если реформы провалятся, — продол-
жал он, — мы откажемся от них. Мы сможем принять решение
о нашей будущей политике года через три-четыре. Направле-
ние реформ неизменно, но тактика может меняться". Он отме-
тил, что противники реформ существуют, заявив: „В конце
концов, Китай — большая страна". Но эти оппозиционные
группы не имеют значения, пока реформы работают. Учитывая
тот факт, что первые реформы в сельском хозяйстве улучшили
жизнь 90 процентов китайских крестьян, Дэн вывел заключе-
ние, что реформы завоевали поддержку большинства народа.
В конце встречи я отметил, что в случае успеха китайские
реформы могут стать образцом для многих других развиваю-
щихся стран, в частности потому, что советская модель дискре-
дитирована, а американская может оказаться слишком слож-
ной для развивающихся стран. Дэн отвечал очень горячо. Он
сказал, что не верит в возможность экспорта экономических
моделей и что Советы никогда не согласятся с преимущества-
ми китайского варианта. „Они, — подчеркнул Дэн, — хотят,
чтобы все следовали их модели".
После кровавых событий на площади Тяньаньмэнь кое-кто
68
На арене
призывал Соединенные Штаты наказать китайских руководите-
лей, прервать с ними всяческие отношения, ввести разнообраз-
ные санкции и изолировать Китай до тех пор, пока он не
откажется от политики репрессий. Никто не спорил, что при-
менение силы для подавления демонстрантов было чрезвычай-
но жестокой и бездумной мерой. Разумнее было бы удовлетво-
рить законные требования студентов, что и предлагали многие
китайские руководители, или, по крайней мере, освободить
площадь Тяньаньмэнь не с помощью смертоносного оружия, а
каким-либо иным способом подавления. Но разрушение амери-
кано-китайских отношений было бы трагической ошибкой и не
послужило бы ни нашим интересам, ни интересам китайского
народа.
Мой шестой визит в Китай в октябре 1989 года был потен-
циально самым сложным и противоречивым за 17 лет, прошед-
ших после первой поездки в эту страну. На этот раз почти все
друзья уговаривали меня не ездить. Мне предсказывали, что
противники безжалостно растопчут меня за попытку спасти
китайскую инициативу, сидя за одним столом с теми, кто
меньше пяти месяцев назад отдал приказ о расправе на площа-
ди Тяньаньмэнь. Я соглашался, но верил, что попытка восста-
новить развитие самых, пожалуй, важных для нас отношений
стоит риска поставить на карту собственную репутацию.
В то время я не подозревал, что в начале июля президент
Буш тайно направил в Пекин свою делегацию. Но даже если
бы и знал, от своих планов не отказался бы. Трагедия на
площади Тяньаньмэнь нанесла сокрушительный удар по амери-
кано-китайским отношениям в значительной степени потому,
что события транслировались по телевидению в прямом эфире.
Личных выражений сожаления, пусть они и имеют важное
значение, было недостаточно. Я знаю, что американцы были
достаточно реалистичны, чтобы понимать, что нам придется
продолжать конструктивные отношения со страной, имеющей
самое большое население на земле. Но американцы заслужили
возможность выразить свое сочувствие демонстрантам и пу-
блично, и непосредственно китайским руководителям. Со
своей стороны я также был достаточно реалистичен, чтобы
понимать, что мое участие в восстановлении отношений между
двумя странами стало возможно благодаря моему положению
„старого друга" Китая. Я знал, что, даже если скажу что-то,
что не понравится китайским руководителям, они все равно
69
Ричард Никсон
будут слушать. Стремясь придать в их глазах большее значе-
ние своему визиту, подчеркнуть его двухпартийный характер,
я попросил доктора Майкла Оксенберга, ведущего китаиста, а
в прошлом главного эксперта по вопросам Китая в администра-
ции Картера, сопровождать меня. Кроме того, перед поездкой
я консультировался с группой сенаторов и конгрессменов от
обеих партий.
Этот четырехдневный визит в Пекин был самым напряжен-
ным из всех моих зарубежных поездок, с тех пор как я ушел
с поста президента. Больше двадцати часов я провел в беседах
один на один с высшими китайскими руководителями, в том
числе с Дэном, Ли Пэном, преемником Дэна — генеральным
секретарем Цзян Цзэминем, с несколькими молодыми лидера-
ми, а также с Дэн Инчао, вдовой Чжоу Эньлая, — по праву
являющейся одним из высших руководителей Коммунистиче-
ской партии. На этих встречах я преследовал триединую цель:
показать руководителям, что даже друзья Китая в Соединен-
ных Штатах глубоко возмущены событиями 2-4 июня и что
Китаю придется в этой связи предпринять определенные шаги;
вернуться к обсуждению мировых проблем после того, как они
многие месяцы были заняты исключительно своими внутренни-
ми делами; начать диалог о будущем китайско-американских
отношений.
31 октября у меня состоялась, по-видимому, последняя
встреча с Дэн Сяопином. Это была и его последняя встреча с
западным деятелем перед уходом в отставку. В американской
прессе он из-за своей причастности к событиям на площади
Тяньаньмэнь буквально в одну ночь превратился из признанно-
го пророка (он был „человеком года" журнала „Тайм" в 1978 и
1985 годах) в кровожадного злодея. Я ожидал увидеть расстро-
енного, отбивающегося от нападок человека. За четыре года,
прошедших после нашей последней встречи, его физическое
состояние значительно ухудшилось. Ему было трудно ходить,
а слух его настолько ослаб, что ему пришлось пользоваться
услугами двух переводчиков — один записывал наш разговор,
а другой переводил, крича ему в левое ухо. Но ум его оставал-
ся таким же острым, а энергия просто поражала.
„Я уже семнадцать лет глубоко интересуюсь американо-
китайскими отношениями, — начал я, — за все это время в
наших отношениях не было более тяжкого кризиса, чем сейчас,
потому что беспокойство проявляют теперь не противники
70
На арене
Китая, а его друзья. Во время наших переговоров мы должны
изучить возникшие разногласия и восстановить уважение аме-
риканских друзей Китая к некоторым китайским руководите-
лям".
До этой встречи с Дэн Сяопином некоторые его коллеги по
руководству неоднократно становились на позиции, которые
явно были новым направлением в политике партии. Памятуя
китайскую пословицу „Кто завязал узел, тому его и развязы-
вать", они заявляли, что охлаждение в наших отношениях про-
изошло по вине Соединенных Штатов, которые неадекватно
отреагировали на сугубо внутреннее событие, связанное с не-
сколькими „контрреволюционными" студентами. Дэн высказы-
вался значительно тоньше. „Соединенные Штаты должны про-
явить инициативу в урегулировании этого эпизода, — говорил
он. — Китай слабая, маленькая страна, а Соединенные Шта-
ты — большая и сильная. Я не думаю сейчас о том, чтобы
сохранить свое лицо. Напротив, если мне и моим коллегам не
удастся сохранить уважение к Китаю, мы должны уйти. Это
всеобщий принцип". Дэн пел старую революционную песню,
взывая к сочувствию к руководителю страны, пострадавшей от
векового иностранного владычества и эксплуатации. Действи-
тельно, у Китая есть веские основания для возмущения ино-
странным вмешательством в его внутренние дела, но, с другой
стороны, страна, которая стремится наладить выгодные для
себя отношения с другими государствами, должна научиться
реагировать на беспокойство партнеров относительно прав че-
ловека и других проблем.
И все же к концу нашей трехчасовой совершенно откровен-
ной беседы с первым руководителем Китая я укрепился в
своем убеждении, что, несмотря на разногласия по поводу
трагедии, омрачившей последние месяцы пребывания Дэн Сяо-
пина у власти, он, который первым из крупных коммунистиче-
ских лидеров осознал провал коммунизма как экономической
доктрины и осуществил глубокие реформы, остается одним из
наиболее значимых лидеров нашего времени.
Для разъяснения своей позиции по поводу трагедии на
площади Тяньаньмэнь я воспользовался тостами на двух бан-
кетах, устроенных в мою честь китайскими руководителями.
Премьеру Ли Пэну — стороннику жесткой линии — я
сказал, что наши разногласия относительно массового убий-
ства „колоссальны и непреодолимы". Я спросил его: „Вернется
71
Ричард Никсон
ли Китай от величия в стоячую воду подавления и застоя или
будет продолжать движение вперед по чистому фарватеру, где
море временами бывает бурным, но по которому можно плыть
к прогрессу, миру, справедливости для китайского народа?"
Отвечая на тост президента Китая Ян Шанкуня, также
сильно замешанного в подавлении демонстрации, я предупре-
дил его, что „многие в Соединенных Штатах, в том числе и
многие друзья Китая, считают принятые меры излишне жесто-
кими и неоправданными", что „нанесло ущерб уважению и
доверию, которые большинство американцев питали к руково-
дителям Китая". Я задал ему ряд острых вопросов, которые,
как подозревал, ни он, ни его коллеги услышать не рассчиты-
вали, в особенности от человека, считавшегося старым другом.
Станут ли военное положение и политические репрессии по-
стоянными чертами жизни Китая? Будут ли смелые и глубокие
реформы, предложенные Дэном десять лет назад, преданы за-
бвению и не вернется ли страна к застою, который чуть не
погубил ее до этого? Искореняя коррупцию и инфляцию, не
искоренит ли Китай заодно и нежную молодую поросль инди-
видуального предпринимательства, которое уже удвоило дохо-
ды на душу населения?
Мне, как гостю, было не очень удобно задавать эти вопро-
сы, и мой резко критический настрой, уверен, удивил хозяев.
Но мне казалось очень важным, чтобы они осознали всю силу
возмущения, которое вызвали в Соединенных Штатах события
2-4 июня. Я знал, что они лучше воспримут критические заме-
чания друга, чем противника. Они могли также увидеть мое
стремление показать им, что разгон демонстрантов перекрыл
путь к цели, к которой обе наши страны стремились, — к
возврату к добрым отношениям. Свой тост я закончил замеча-
нием, что, хотя смерть невинных людей на площади является
большой трагедией, .другой трагедией может стать конец от-
ношений и политики, которые были так полезны". Идея моя
была ясна: хотя то, что произошло в июне, трагично и непро-
стительно, в интересах Соединенных Штатов и Китая продол-
жать отношения несмотря ни на что.
Я покидал Китай с чувством сдержанного оптимизма.
Перед самым моим отъездом его руководители предприняли
два небольших, но показательных шага. Они смягчили характер
военного положения в столице, заменив солдат Народно-осво-
бодительной армии менее грозными пекинскими полицейскими.
72
На арене
Кроме того, Ли Пэн удовлетворил мое категорическое требо-
вание снять с вооружения охраны посольства США автоматы
АК-47, которыми солдаты грозили американским дипломатам.
Я, конечно, не был настолько наивным, чтобы предполо-
жить, будто два этих маленьких шага что-либо значат по
большому счету. Истинным источником моего оптимизма было
возрожденное чувство, что после необходимого отступления
экономические реформы Дэна будут продолжаться, а за ними
придет и требование реформ политических. Все руководители,
с которыми я встречался, выражали решительную поддержку
принципов реформ Дэна. Особенно яркое впечатление в этом
отношении оставляли молодые лидеры, такие, как министр об-
разования Ли Теин, блестящий министр пропаганды Ли Жуй-
хуань и чрезвычайно квалифицированный мэр Шанхая Чжу
Жунцзи. Они понимают, что путь обратно, к схоластическому
марксизму-ленинизму, ведет в тупик. Единственное, что могло
бы заставить Китай вернуться на этот путь, — это новая по-
пытка Запада изолировать Китай в наказание за июньские со-
бытия.
По возвращении в США я встретился с президентом Бушем
и высказал ему предположение о возможности того, что вслед
за отставкой Дэна разгорится борьба за власть между рефор-
маторами и реакционерами, которые хотят вернуть Китай к
политике, проводившейся им до 1972 года. Осуществляя поли-
тику изоляции Китая, США будут лить воду на мельницу
реакционеров. Контакты и сотрудничество со всеми ведущими
странами Запада жизненно необходимы сторонникам реформ
Дэна, чтобы одержать верх в борьбе за власть.
Определяя свой путь, Америка должна смотреть далеко
вперед. Китай — ядерная держава. Он продолжает играть клю-
чевую роль в затяжных региональных конфликтах в Афгани-
стане, Камбодже, Корее, а также на Ближнем Востоке и в
районе Персидского залива. Кроме того, тесные связи с друзья-
ми и с Пекином как нельзя лучше отвечают интересам безопас-
ности Тайваня и Гонконга. У Соединенных Штатов и Китая
также имеются общие интересы в таких областях, как сотруд-
ничество в области обмена информацией, торговли, культуры.
Защита окружающей среды становится сейчас одной из глав-
ных забот ведущих промышленно развитых стран, поэтому
разве можно решать эту глобальную проблему, не сотрудничая
со страной, население которой составляет пятую часть всего
населения Земли?
73
Ричард Никсон
Нравится нам это или нет, но мы должны признать, что
наши отношения с другими странами должны определяться
прежде всего их внешней, а не внутренней политикой. Но даже
если отвлечься от наших стратегических интересов, политика
санкций и изоляции противоречила бы интересам китайского
народа. Пытаясь наказать лидеров Китая, мы еще сильнее на-
казали бы народ этой страны. Такая политика усилила бы
позиции части руководства Китая, склонной повернуться к
Москве. Это также нанесло бы удар по тем китайским руково-
дителям, которые стремятся вновь вывести страну на путь про-
грессивных реформ. Контакты с Западом — вот главный им-
пульс мирных перемен в Китае. По сути дела, без нашего
сближения в 1972 году и без проводимой Дэн Сяопином поли-
тики открытости Западу идеи неотъемлемых прав и демокра-
тического правительства остались бы совершенно неизвестны в
Китае. Если мы хотим, чтобы политические и экономические
реформы продолжались, мы не должны идти по пути изоляции
Китая, подавляя тем самым одну из важнейших движущих сил
мирных преобразований. Великая Китайская стена очень тол-
стая. Трудно докричаться, даже когда ты внутри стены, и вовсе
невозможно, находясь за нею.
Восстановление тесных рабочих отношений между нашими
двумя странами не произойдет до тех пор, пока китайское
руководство не откликнется на примирительные меры прези-
дента Буша и не вернет Китай на путь экономических и поли-
тических реформ. Описанный мною Дэн Сяопину кризис в
наших отношениях существует несмотря на то, что в январе
1990 года конгресс не сумел преодолеть сопротивление прези-
дента Буша, наложившего вето на закон о защите обучающих-
ся в США китайских студентов. Закон не был нужен, посколь-
ку администрация уже дала обещание, что ни один студент не
будет отправлен в Китай против его воли. Если бы конгресс
победил, дверь, открытая нами в 1972 году, могла бы вновь
захлопнуться.
Это был бы типично символический, совершенно излишний
жест в сторону 40 тысяч студентов в Соединенных Штатах,
который лишил бы всякой возможности обучаться в США
многих других китайских студентов. Но, как я предупредил
посла Китая через несколько дней после голосования, провал
попытки конгресса не означает, что некоторые конгрессмены
откажутся от принятия дальнейших санкций.
74
На арене
На встрече с генеральным секретарем Цзян Цзэминем —
преемником Дэна — я передал ему список 16 мероприятий,
которые Китай должен осуществить, чтобы продемонстриро-
вать миру, что он не остается глухим к призывам предпринять
что-либо в отношении прав человека. Он уже предпринял
некоторые шаги, например отмену военного положения, осво-
бождение части студентов, участвовавших в демонстрациях,
возобновление осуществления в Китае программ Корпуса мира
и отмену санкций против „Голоса Америки". Другие вопросы,
которые я обсуждал во время поездки в Китай — освобожде-
ние диссидента Фан Личжи и его жены, приостановка репрес-
сий в отношении диссидентов, — не были разрешены и к
началу февраля. Китайские руководители должны понять, что
эти вопросы являются препятствием на пути улучшения китай-
ско-американских отношений.
После свержения в Восточной Европе режимов, придержи-
вавшихся жесткой линии, пекинским руководителям не так-то
просто полагаться на силы, которые, по их мнению, могут
привести к тем же результатам. Но политические реальности,
с которыми столкнулся президент Буш и другие сторонники
доброжелательных отношений с Китаем, заставили китайских
руководителей заняться этими вопросами. Оказавшись перед
сложным выбором — сохранить стабильность внутри страны
или установить конструктивные отношения с Западом, — ком-
мунистическое правительство Пекина проходит сейчас самое
сложное испытание со времен революции, которая сорок один
год назад привела его к власти.
В 1985 году я поинтересовался у Ху Яобаня, считает ли он,
что новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев
последует за Китаем в проведении политики реформ и откры-
тости экономики своей страны. Ху Яобан ответил с улыбкой:
„Если он этого не сделает, Советский Союз как великая дер-
жава исчезнет к середине двадцать первого века". Во время
первой моей встречи с Горбачевым в 1986 году в Кремле на
меня произвели сильное впечатление его обаяние, интеллект,
решительность. Но больше всего мне запомнилась его самоуве-
ренность. В отличие от других советских руководителей, с
которыми мне довелось познакомиться, Горбачев настолько
был уверен в себе и в своем предназначении, что мог открыто
принять обоснованность безрадостного предсказания Ху.
75
Ричард Никсон
Стоя в его прекрасно обставленном кабинете, я вспоминал
встречи с Хрущевым и Брежневым во время своих визитов в
Советский Союз и их •— в Соединенные Штаты. Хрущев, пре-
красно зная о том, что советское стратегическое оружие сла-
бее нашего, пытался преодолеть это отставание, бесстыдно
преувеличивая советские возможности. К 1972 году Брежнев,
зная, что по стратегическим вооружениям Советский Союз еще
не сравнялся с Соединенными Штатами, считал необходимым
всякий раз утверждать, что Советский Союз уже сравнялся и
более не отстает от Соединенных Штатов. Горбачев знал, что
Советский Союз превосходит Соединенные Штаты в самом
мощном и точном стратегическом оружии — межконтинен-
тальных ракетах наземного базирования. В отличие от Хруще-
ва и Брежнева он был настолько уверен в своих силах, что не
боялся говорить и о своих слабостях.
Мне он показался таким же твердым, как Брежнев, но
более образованным, более подготовленным, более умелым и
не настолько откровенно проталкивающим какую-то идею.
Брежнев в переговорах пользовался топором мясника, Горбачев
предпочитает стилет, но под бархатной перчаткой, которую он
не снимает, скрыт железный кулак.
Он отметил, что Соединенные Штаты и Советский Союз
имеют общую черту — они очень большие континентальные
страны. Следовательно, обе смотрят на мир глобально, а не
узко. Затем он сделал вывод, что, будучи двумя сильнейшими
державами мира, они — „острова в океане других стран".
У Горбачева прекрасная реакция. Я упомянул об одной из
его недавних речей, в которой он сказал, что безопасность
одной страны нельзя строить за счет ущерба безопасности
другой. Я сказал, что опыт показывает, что ни Советский Союз,
ни Соединенные Штаты не могут позволить друг другу полу-
чить преимущества и что концепция, подразумевающая попыт-
ки обеспечить безопасность за счет достижения и поддержания
ядерного превосходства, — это ложная концепция. Высказав
свое мнение, я отметил, что это выглядело как выступление
проповедника хору слушателей. Он моментально схватил суть
и, расхохотавшись, сказал, что в таком случае нам нужно,
чтобы в этом мире проповедников было больше, а хоры много-
люднее.
Наиболее активные беседы мы вели о стратегической
оборонной инициативе. Горбачев подчеркнул, что Советский
76
На арене
Союз — мощная страна с колоссальными ресурсами и готов
сделать все возможное для защиты своих интересов. Он сказал
также, что разговоры о том, что Советский Союз выступает
против СОИ из-за огромных расходов или из опасения, что его
техника недостаточно развита, — не более чем вымысел, и
добавил, что Советы имеют собственную СОИ и их разработки
ведутся в ином направлении, чем наши. Он, в частности, отме-
тил, что Советский Союз будет способен обойти и превзойти
любую систему СОИ, которую разместят Соединенные
Штаты.
Горбачев пояснил, что выступает против СОИ не по эконо-
мическим или военным соображениям, а главным образом по-
тому, что если СОИ будет развиваться, гонка вооружений вый-
дет на новый, более мощный виток, а это приведет к усилению
напряженности между Советским Союзом и Соединенными
Штатами и лишит их шанса установить новые, менее обострен-
ные отношения. Он заявил также, что мы сможем ожидать
значительного прогресса в улаживании региональных конфлик-
тов, в развитии торговли и других вопросах, представляющих
взаимный интерес, только если сумеем достичь договоренности
об ограничении гонки вооружений. Он говорил об этом очень
убедительно и горячо, но мне было совершенно ясно, что боль-
ше всего его волновало и волнует то, что огромные расходы,
которые требуются, чтобы не отстать от США в развитии
СОИ, приведут и без того разваливающуюся советскую эконо-
мику на грань банкротства.
Горбачев занял в нашей беседе твердую, спокойную пози-
цию. Как только я высказывал что-то, с чем он был несогла-
сен, он неизбежно отвечал уверенно и твердо. Порой казалось,
что ему трудно сдержаться, и я пытался понять, был ли это
гнев или хорошая игра. Возможно, и то и другое. Всем его
поведением руководил холодный расчет. В заключение беседы
я спросил, могу ли поговорить с ним на личные темы. Он
согласно кивнул. „Вы счастливый человек, — сказал я, — вам
сейчас столько же лет, сколько было мне, когда я стал прези-
дентом. Я несколько изменил свой подход к Советскому Сою-
зу и Китаю. Вам еще много лет предстоит занимать этот пост,
и вы можете добиться значительно больших изменений в уста-
новлении лучших отношений между Советским Союзом и Со-
единенными Штатами не только с президентом Рейганом, но и
с его преемниками". И хотя я просто пытался закончить встре-
77
Ричард Никсон
чу на мажорной ноте и заронить в его сознание добрую мысль,
его реакция была совершенно безразличной. Такие идеалисти-
ческие разговоры его не занимали. В важных, содержательных
беседах Горбачев, как и его предшественники, всегда оставался
холодно расчетлив.
Гуляя по Москве 1986 года, я не заметил существенных
перемен в повседневной жизни по сравнению с 1959 годом,
когда приехал сюда впервые. Люди вполне прилично одеты,
машин немного больше, дороги так же ужасны, а очереди за
водкой приводят в уныние. Несмотря на все это, уезжал я с
теми же приятными впечатлениями от русских, как и всегда.
Это сильный и гордый народ, патриотически настроенный к
своей родине, но не к партийно-государственному аппарату,
страстно желающий дружеских отношений с Америкой. Я еще
больше укрепился в своем мнении, что не советский народ, а
Советское государство является нашим противником в амери-
кано-советском конфликте. Мы всегда должны помнить, что
русские и американцы могут быть друзьями. Из-за наших не-
примиримых разногласий правительство Советского Союза и
администрация Соединенных Штатов не могут быть друзьями,
но в то же время они не могут позволить себе быть врагами.
В 1985 году в Лондоне я встретился с Кристофером Сом-
сом, зятем Черчилля, и он рассказал об одном очень характер-
ном эпизоде во время его поездки в Советский Союз. Он
путешествовал по сельскохозяйственным районам Украины с
тогдашним премьер-министром Алексеем Косыгиным. В те вре-
мена советское сельское хозяйство было в обычном своем со-
стоянии сползания от плохого к худшему. В миг откровенно-
сти Косыгин сказал: „Обе наши страны изменятся, но мы про-
делаем больший путь к вам, чем вы к нам". Реформы Горбачева,
которые, хотя бы на словах, подразумевают введение рынка,
соответствуют предсказаниям Косыгина.
Пока неясно, будут ли реформы Горбачева проводиться
достаточно далеко или достаточно быстро, чтобы спасти совет-
скую экономику от почти смертельной болезни, но у него есть
одно преимущество перед предшественниками — он знает свои
слабости, пытается их преодолеть и обладает волей обдумы-
вать крутые реформы и даже, вероятно, проводить их в жизнь.
В 1987 и 1989 годах, когда я встречался с генералом Абде-
лем Рахимом Вардаком, одним из высших военачальников и
руководителем полевых командиров афганского сопротивле-
7«
На арене
ния, мне довелось познакомиться и с другой стороной характе-
ра Горбачева. Вардак резко отличается от популярного в Аме-
рике образа афганского борца за свободу — примитивного,
необразованного исламского воина. Бывший офицер афганской
армии до коммунистического переворота в 1978 году Вардак
был лучшим среди своих коллег выпускником американской
программы военных обменов. В беседе со мной он продемон-
стрировал не только глубокое знание военной науки, объясняя
свою тактику в наступательной операции „Эваланш”, в ходе
которой были убиты сотни советских солдат, но и тонкое
понимание вопросов международной политики.
Благоприятное мнение о Горбачеве, сложившееся на За-
паде, подорвано его действиями в Афганистане. Придя в
1985 году к власти, он резко активизировал боевые действия
против отрядов моджахедов и проводимую под руководством
и покровительством КГБ террористическую деятельность в Па-
кистане. При встрече в 1987 году я спросил Вардака, означает
ли явно возникший интерес Горбачева к предложению ООН
начать переговоры по Афганистану, что он пытается „избавить-
ся от побежденного". Вардак ответил, что стратегия Горбачева
намного тоньше. При давнем стремлении России заполучить
Афганистан под свой контроль и при явном нежелании Совет-
ского Союза допустить свержение там прокоммунистического
режима очевидным намерением Горбачева было создать у За-
пада представление о мнимой безопасности и выиграть войну
дипломатическими средствами. Я согласился, и это его предпо-
ложение оказалось верным.
К сожалению, те, кто делает политику в США, наивно
предположили, что Горбачев после Женевского соглашения
1988 года просто преобразится и затихнет. Когда в 1989 году
я вновь встретился с Вардаком, советские войска уже ушли из
Афганистана. Он только что вернулся из боя за восточный
город Джелалабад. Его усилия захватить город оказались тщет-
ными из-за неспособности Соединенных Штатов оснастить от-
ряды сопротивления вооружением в соответствии с требовани-
ями нового этапа войны. В то время как отряды моджахедов
были вынуждены из-за острой нехватки снаряжения отказать-
ся от наступательных операций, Горбачев направлял каждый
месяц кабульскому режиму оружия на миллионы долларов.
Вардак, хотя и был разочарован, отмечал, что его силы все еще
способны одержать победу в войне, но дальнейший прогресс
79
Ричард Никсон
без дополнительных поставок будет невозможен. Он знал, а
Запад должен был понять из афганского опыта, что, хотя
Горбачев и меняет тактику, геополитические цели Кремля
остаются неизменными.
Выйдя в отставку, я посетил не только ведущие мировые
державы, но и многие развивающиеся страны. В 1985 году я
вновь побывал в тех странах, в которые ездил в 1953 году,
будучи вице-президентом. Все изменилось в них до неузнавае-
мости, особенно в Корее, Гонконге, Сингапуре, Малайзии и
Таиланде. Просто удивительно, как они преобразились благо-
даря рыночной экономике.
Однако наиболее значительные перемены произошли в сфе-
ре идеологии. В 1953 году в каждой развивающейся стране я
всегда встречался с деятелями образования, профсоюзными ли-
дерами и даже политическими руководителями, которые, не
будучи коммунистами, обсуждали между собой вероятность
того, что коммунистическая модель, несмотря на ее недостат-
ки, является, быть может, лучшим путем к ускоренному эконо-
мическому развитию. Некоторые мыслящие люди все еще на-
ходились под чарами американского газетного репортера Лин-
кольна Стеффенса, который, совершив поездку в Советский
Союз вскоре после большевистской революции, писал: „Я по-
бывал в будущем. Там все в порядке". Сегодня руководители
развивающихся стран сами познакомились с этим „будущим" и
увидели, что из этого ничего не вышло. Но в то же время они
увидели, что рыночная экономика работает, и не только на
Западе, но и в Восточной Азии.
Самые мои грустные воспоминания от заграничных поездок
связаны с похоронами шаха Ирана в Каире в июле 1980 года.
На похороны лидера, который был одним из самых преданных
наших друзей, официальный Вашингтон не направил никого. В
голову мне пришла запоминающаяся фраза Айюб Хана, сказан-
ная в 1964 году. Рассуждая о причастности США к убийству
президента Южного Вьетнама Зьема, он сказал, что „быть дру-
гом Соединенных Штатов — это опасно; быть с ними ней-
тральным — выгодно, а быть их врагом — иногда полезно", и
убийство Зьема это доказывает. Это его высказывание пришло
мне в голову, когда я узнал о странной гибели в авиационной
катастрофе, происшедшей в результате явного саботажа, дру-
8о
На арене
того верного друга Соединенных Штатов — президента Паки-
стана Зия уль-Хака.
С тех пор как в 1971 году я впервые говорил о пяти
основных мировых центрах, на нашей планете произошли зна-
чительные перемены и геополитическая карта уже не та. Запад-
ная Европа быстро становится экономической сверхдержавой,
хотя и остается политически раздробленной и вполне может
потерять сплоченность, в основе которой лежит членство в
НАТО, если наступление Горбачева на дипломатическом фрон-
те по-прежнему не будет встречать сопротивления. Япония
обрела статус экономической супердержавы, но в достижении
соответствующего экономического статуса продвинулась не-
значительно. Китай превзошел все ожидания, увеличив вдвое
ВНП и доходы на душу населения за десять лет — с 1979 по
1989 год и заняв третье место на политической арене, несмотря
на осложнения, вызванные трагическими событиями на площа-
ди Тяньаньмэнь. Больше всего пострадал Советский Союз. Его
геополитическое наступление в 70-х годах привело к появле-
нию целой группы экономических калек, а колоссальная воен-
ная машина тяжким грузом навалилась на разваливающуюся
экономику.
В научных кругах стало модным рассуждать о том, что в
конце XX века мощь Америки пойдет на спад. Такая точка
зрения глубоко ошибочна. У нас действительно есть сложные
проблемы, такие, как дефицит госбюджета, разгул наркомании,
высокий уровень преступности, слишком большое количество
серых, слабых школ. Но мы должны всегда помнить, что эко-
номика США занимает первое место в мире по производитель-
ности, что нашим союзникам и друзьям обеспечен доступ на
американский рынок, что доллар остается основной междуна-
родной валютой и что благодаря усилиям нашего народа США
лидируют в области научно-технических достижений.
На мировой арене Соединенные Штаты остаются един-
ственной военной, экономической, политической и идеоло-
гической супердержавой. Москва сохраняет военную мощь, За-
падная Европа и Япония имеют развитую экономику, Китай
благодаря своим размерам обладает политическим весом, а Со-
единенные Штаты — единственная страна, играющая ведущую
роль во всех сферах международной жизни. Это налагает на
нас особую ответственность за развитие событий в мире.
81
Ричард Никсон
Благодаря многочисленным поездкам я имел возможность
своими глазами наблюдать происходящие в мире изменения.
Эти наблюдения помогали мне в поиске путей, по которым
Соединенные Штаты могли бы распространять по миру свои
интересы и духовные ценности.
Для продвижения своих идей к тем, кто определяет поли-
тику, я избрал пять различных каналов: книги, выступления,
публикации в прессе, телевидение и подборки справочного
материала.
В книгах нашло отражение изменение моей точки зрения
на внешнюю политику вообще и на отношения между Соеди-
ненными Штатами и Советским Союзом в частности. В основе
моей точки зрения лежала мысль о том, что американская
политика должна строиться на балансе трех элементов: сдер-
живание, конкуренция и переговоры. В своей книге „Настоящая
война" я особо подчеркнул необходимость наращивания нашей
силы сдерживания как на уровне стратегии, так и в геополити-
ческой конкуренции в общемировых масштабах. Эта книга,
вышедшая в 1980 году, была настоящим криком души. В ней
содержится призыв противодействовать агрессивным устремле-
ниям Москвы. Я считаю, что президент Картер, несмотря на
его несомненно благие намерения, не сумел правильно оценить
экспансионистскую подоплеку внешней политики Москвы и,
пытаясь сохранить разрядку практически любой ценой, пода-
вал неверные сигналы. Я полагал, что в первую очередь нужно
было восстанавливать былую мощь Америки и ее лидирующую
роль.
В книге „Реальный мир: стратегия для Запада", которую я
издал на собственные средства в 1983 году, большое внимание
уделено необходимости создания новых дипломатических от-
ношений с Москвой. Я считал, что администрация Рейгана
сознавала необходимость сдерживания и конкуренции, но от-
ставала в развитии соответствующей дипломатии, присущей
сверхдержаве.
В 1988 году вышла в свет еще одна моя книга „1999. Победа
без войны", в которой рассматривается новая ситуация, сло-
жившаяся с приходом к власти Горбачева и с изменением ста-
рой двухполярной системы распределения власти в связи с
появлением в Европе, Японии и Китае новых силовых центров.
Я писал, что Соединенным Штатам недостает четкой долговре-
менной стратегии сдерживания, противостояния и переговоров.
82
На арене
В связи с этим я пытался наметить такой курс, который не
только соответствовал бы вызову, брошенному новым москов-
ским руководством, но и помог бы в выработке общей полити-
ки с тремя новыми центрами силы.
В это же время помимо книг по внешней политике мною
написаны и две другие работы: „Лидеры" (1982 год) и „Не надо
больше Вьетнамов" (1985 год). „Лидеры" представляла собой
сборник научных статей о руководителях, с которыми я встре-
чался и которые оставили значительный след в истории, —
Черчилле, де Голле, Аденауэре, Иосиде, Чжоу Эньлае, Хруще-
ве. В книге „Не надо больше Вьетнамов" я подчеркивал, что
трагедии вьетнамских беженцев и массового истребления
людей в Камбодже можно было бы избежать, если бы мы
выполнили Парижское соглашение о прекращении войны и
восстановлении мира во Вьетнаме и оказали бы Пномпеню и
Сайгону такую же помощь, какую Советы оказали Ханою. Во
Вьетнаме мы предприняли попытку борьбы за правое дело и
проиграли. Мой лозунг: „Не надо больше Вьетнамов" — может
означать, что мы не станем больше предпринимать подобных
попыток, но должен означать, что мы не должны больше про-
игрывать.
Написание книг оказалось для меня делом весьма нелег-
ким. К счастью, у меня оказались прекрасные помощники: Рэй
Прайс в работе с „Настоящей войной" и „Лидерами", Марин
Стрмецки и Джон Тейлор при подготовке „Не надо больше
Вьетнамов", „Настоящего мира" и „1999". Месяцы ушли на то,
чтобы сделать первые наброски и продиктовать черновые вари-
анты. Порой я целыми днями раздумывал над одной фразой,
добиваясь, чтобы она точно передавала мою мысль. После каж-
дой книги я клялся себе, что это последняя. Однако помимо
того, что книги давали мне возможность поделиться своими
мыслями, написание их имело и другой, бесценный эффект.
Работая над книгой, я вынужден был очень тщательно и все-
сторонне обдумывать проблему. Новые мысли приходят в го-
лову, только если всецело концентрируешься на проблеме.
Сейчас, оглядываясь назад, я иногда задумываюсь, а стоило
ли отдавать столько времени и сил написанию книг. „Шесть
кризисов", „Мемуары Ричарда Никсона", „Настоящая война",
„Не надо больше Вьетнамов" и „1999“ стали мировыми бестсел-
лерами, но ведь известно, что серьезный публицистический
бестселлер читают в лучшем случае сто тысяч человек. Поэто-
83
Ричард Никсон
му нельзя ограничиваться только книгами, их следует допол-
нять и другими формами публицистической деятельности.
Прежде всего я решил выступать с лекциями. Проблема
заключалась в выборе аудитории. За восемь лет после возвра-
щения в Нью-Йорк в 1980 году я получил со всех концов
Соединенных Штатов свыше 6400 приглашений выступить и
1200 — из-за рубежа. Поскольку я неизменно отказывался от
гонораров, то имел возможность выбрать лучшие предложения
для бесед на внешнеполитические темы, не задумываясь о фи-
нансовой стороне дела. Я принимал предложения о выступле-
нии перед аудиториями, где, по моим данным, должны присут-
ствовать люди, реально влияющие на политику. К таким я
относил Американское общество редакторов газет, Американ-
скую ассоциацию издателей газет, экономические клубы в
Нью-Йорке, Детройте и Чикаго, советы по внешней политике
в Техасе и Калифорнии. Хотя выступления принимали хорошо,
а вопросы доставляли много интересных и напряженных ми-
нут, все же продолжительность воздействия устного выступле-
ния меньше, чем книги. То же касается и колонок коммента-
тора, которые я писал для „Тайм", „Ньюсуик", „Нью-Йорк
тайме", „Уолл-стрит джорнэл", лондонской „Санди тайме", „Ва-
шингтон тайме" и для газетной группы „Лос-Анджелес тайме".
Мне очень нравилось готовить в неофициальном порядке
бэкграунды для редакций „Нью-Йорк тайме", „Уолл-стрит
джорнэл", „Вашингтон тайме", „Лос-Анджелес тайме", корпора-
ции Херста, различных журналов и телекомпаний. Некоторые
из моих друзей удивлялись, зачем я трачу столько времени на
эти бэкграунды, которые совершенно не прибавляют мне попу-
лярности. Они не уловили главного. Я стремился не завоевать
популярность, а помочь редакциям в подготовке редакционных
передовиц, комментариев и репортерских сообщений.
Я отказался от множества предложений давать телевизион-
ные интервью. Они прибавили бы известности, но большинство
из тех, кто предлагал их, интересовались не мыслями человека,
а его популярностью. К счастью, мне повезло, и я нашел
несколько комментаторов, которых интересовали мои мысли.
Они задавали глубокие, серьезные вопросы и давали мне воз-
можность полно на них ответить. Среди них Патрик Бьюкенен,
Джерри Данфи, Брайант Гамбел, Питер Дженнингс, Мортон
Кондрейк, Тэд Коппел, Бернард Шоу, Барбара Уолтерс, Теодор
Уайт, группа Тома Брокау, Джона Ченслера и Криса Уоллеса,
84
На арене
которая вела на Эн-би-си специальную часовую передачу
„Встреча с прессой". Но все же я и сейчас не уверен, что мне
стоило участвовать в этих передачах, потому что телевиде-
ние — это средство развлечения, а не образования.
Мне не известно, какое положительное воздействие имела
эта моя деятельность, если она вообще была полезна, но знаю,
что у нее была и отрицательная сторона. Несмотря на мое
заявление в Оксфорде, мои противники сочли, что своими те-
левизионными выступлениями я преследовал неблаговидную
цель — „писал сценарий очередного возвращения". Что ж,
даже если это и так, то писалась пьеса для одного актера,
потому что я не могу писать тексты для других людей.
Кроме того, как я сказал в одной из передач „Встреча с
прессой" в 1988 году, если я и пытался вернуться, то вернуться
к чему? У нас уже был очень хороший мэр в Сэддл-Ривер и
очень хороший губернатор в Нью-Джерси. Это не возвраще-
ние, тут и говорить не о чем. Задача в том, чтобы высказаться
принародно, а история пусть рассудит. Когда Чэнселлор спро-
сил меня, каким я останусь в истории, я предсказал: „История
отнесется ко мне честно, историки, видимо, нет, потому что
большинство из них придерживаются левых взглядов".
Чем успешнее проходит выступление, тем большую волну
протестов оно вызывает. Прием, который мне оказали на кон-
ференции книгоиздателей в Сан-Франциско, произвел такое
впечатление на владелицу „Вашингтон пост" Кей Грэм, что она
распорядилась напечатать на обложке „Ньюсуик" фотографию,
где я был изображен широко улыбающимся с подписью: „Он
вернулся". Друзья мои были довольны, а враги — вне себя.
„Коламбия джорналист ревью" дошла до того, что призывала
американскую прессу не освещать мою дальнейшую деятель-
ность и не публиковать ничего, что имело бы ко мне какое-то
отношение, за исключением, естественно, некролога. Уверен,
что большинство читателей этой газеты придерживались того
же мнения. Вся моя политическая жизнь прошла под знаком
неизменного принципа, из-за которого я немало претерпел, но
и много раз оказывался в выигрыше; хотя они любили меня
меньше, чем прежде, мое появление сулило интересную инфор-
мацию. Как мотыльки на огонь, так и репортеры стремятся к
источнику интересной новости.
В любом случае их взгляды не имели значения для меня.
Как я уже говорил в Оксфорде, до конца дней своих я буду
«5
Ричард Никсон
выступать за политику, которая приведет к миру и свободе.
Если людям интересно, что я скажу, они могут послушать,
если нет — никто их не неволит. Я намерен продолжать вы-
ступления по важным вопросам перед теми, кто хочет узнать
мое мнение.
Но, чтобы мои выступления давали хоть какую-то пользу,
я вынужден был принимать лишь небольшую часть приглаше-
ний. Более быстрое продвижение по пути „реабилитации" оз-
начало бы грубое использование естественной симпатии, кото-
рую люди проявляют к пусть даже наиболее противоречиво-
му политическому деятелю, преимуществом которого являет-
ся его возраст. Очень просто было бы играть роль доброго,
вездесущего пожилого государственного деятеля, участвовать
в собраниях Ротари-клубов и сборах бойскаутов, выступать
перед любой аудиторией с одинаково теплыми речами, появ-
ляться перед телекамерами по первому приглашению, давать
бесплатные, безответственные советы президенту относитель-
но очередного затруднения во внешней или внутренней поли-
тике.
Короче говоря, если бы я хотел, чтобы кое-кто перестал
смотреть на меня как на злодея, то должен был стать невыно-
симо скучным в глазах всех. Я мог быть менее задиристым, но
утратить актуальность или сохранить задиристость, а с ней и
известную долю влияния. Я выбрал последний, более трудный
путь. Я не хочу сказать, что всегда прав, а остальные всегда
ошибаются. Но человек, привыкший думать, прежде чем ска-
зать, и говорить только тогда, когда ему есть что сказать, имеет
больше шансов внести действительно ценный вклад в решение
множества стоящих перед нашей страной проблем, чем тот,
кто готов с ходу выложить свое мнение по любому вопросу.
Оглядываясь на черные дни после отставки, я особенно
живо вспоминаю беседу с послом Уолтером Анненбергом в
1974 году, когда я вернулся на Сан-Клементе. Он знал, что я
был удручен, и старался поднять мне настроение. Он сказал
тогда: „Попал ли ты в нокдаун, оказался ли ты на канатах,
помни, что в жизни девяносто девять раундов". Бой, который я
начал сорок три года назад, когда впервые баллотировался в
конгресс, не окончен. У меня впереди еще несколько раундов.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Семья
Меня всегда забавляет, когда психологи от истории, кото-
рых я ни разу в жизни не видел, находят во мне так называ-
емую деформированную личность. Как правило, они объясня-
ют это моим происхождением из бедной семьи. Собственно,
эти псевдобиографы больше говорят о себе, чем обо мне, по-
тому что очевидно, что в их трудах низший класс приравни-
вается к бесклассовое™.
Когда Лу Джерига чествовали на стадионе ,^Янки“ и все
знали, что он смертельно болен, он ответил на бурные апло-
дисменты болельщиков следующими словами: „Сегодня я счи-
таю себя счастливейшим человеком на Земле". Уверен, что
мой младший брат Эд и трое других братьев, уже покойных,
Гарольд, Дон и Артур согласились бы со мной, что пятеро
братьев Никсонов были самыми счастливыми мальчишками на
свете именно благодаря нашему происхождению.
Коснувшись своих детских и юношеских лет в первом
своем выступлении в ходе президентской кампании 1952 года,
генерал Эйзенхауэр сказал: „Мы были очень бедны, но вели-
чие Америки в том и заключается, что тогда нам это было
неведомо". По-моему, можно говорить, что и мы были бедны.
Но наши родители завещали нам наследие, которого не ку-
пишь ни за какие деньги.
Я бы не узнал своего отца на нелепых карикатурах, кото-
89
Ричард Никсон
рые появлялись в средствах массовой информации. На них он
изображен грубым и неотесанным болваном, который не пи-
тал никакого уважения к своим сыновьям и которого боль-
шинство его знакомых недолюбливали. Но если бы авторы
этих пасквилей имели возможность знать его так же хорошо,
как я, они бы думали о нем совсем иначе.
Я не знаю человека, который трудился бы усерднее и
дольше, чем он. Его мать скончалась от туберкулеза, когда
ему было всего восемь лет от роду. Ему пришлось бросить
школу и пойти работать после шестого класса. Он был трам-
вайным механиком, потом трудился на ферме в Огайо, стриг
овец в Колорадо, работал на нефтяных промыслах в Кали-
форнии, знал ремесло плотника. Когда я родился, он постро-
ил свой дом в Егорбалинде, штат Калифорния, и построил
его очень неплохо, потому что он до сих пор стоит. Он был
самоучкой, но хорошим самоучкой. Школа была для него не
концом, а началом образования.
Отец был прирожденным оратором. Моя двоюродная се-
стра, Джессамин Уэст, говорила мне, что он был самым тол-
ковым учителем воскресной школы, которого она знала, так
же как и ее отец, Элдо Уэст, был самым лучшим учителем
воскресной школы, которого когда-либо довелось видеть мне.
У отца были честолюбивые замыслы, но касались они не его,
а его сыновей. Прежде всего он хотел, чтобы они получили
образование, которое сам не сумел получить.
Он был бойцом, но всегда на словах и никогда на кула-
ках. Он часто спорил с людьми, потому что имел твердые
убеждения. Но человек, с которым он, пожалуй, спорил боль-
ше всего — Билл Росс, либерально настроенный демократ,
торговавший беконом и ветчиной на нашем рынке, одновре-
менно был одним из самых близких его друзей; когда отец
умер, Билл Росс нес гроб с его телом. Кроме того, отец бо-
ролся за свои права. Припоминаю, как его однажды оштрафо-
вали за превышение скорости, когда он торопился послушать
великого проповедника Пола Рейдера, выступавшего в Лос-
Анджелесе. Вместо того чтобы уплатить штраф в пятнадцать
долларов, он подал протест в суд. Когда судья, разбирающий
нарушение дорожных правил, признал его правоту, отец вы-
писал чек на пятнадцать долларов и послал его почтой Полу
Рейдеру. Кстати, я всегда полагал, что Рейдер нравился судье
не меньше, чем моему отцу.
Отцу хотелось, чтобы я стал самым искусным оратором и
9°
На арене
спорщиком в стране. Мне отчетливо помнится моя первая
дискуссия. Тогда я учился в шестом классе, и наш учитель
предложил девочкам потягаться в споре с мальчиками. Тема
диспута была сформулирована так: „Что предпочтительнее:
иметь собственный дом или снимать его?" Девочкам было
предложено защищать первый тезис, мальчики должны были
утверждать обратное, что мне казалось совершенно невоз-
можной задачей. Отец посоветовал мне сосредоточить вни-
мание на финансовых аспектах владения и аренды. Он заме-
тил, что, хотя иметь собственный дом и приятнее, снимать
его дешевле, так как бремя ремонтов и коммунального обслу-
живания можно переложить на владельца. Он помог мне со-
ставить конспект выступления. Используя мои аргументы, ко-
манда мальчиков выиграла диспут.
В следующем году проходил диспут на тему „Насекомые:
полезные они или вредные?". Мальчикам было предложено
опровергать господствующую точку зрения, и снова, на мой
взгляд, мы были поставлены в безвыходное положение. Воз-
можно ли брать под свою защиту мух, москитов, комаров и
прочих надоедливых насекомых, из-за которых нам приходи-
лось каждый год опрыскивать свои лимонные деревья мерзко-
пахнущими химикатами? И снова отец взял дело в свои руки.
Посоветовав обратиться за помощью к специалисту, он сво-
зил меня в Риверсайд, где я побеседовал со своим дядюшкой
Филипом Тимберлейком, который был женат на старшей се-
стре моей матери, тетушке Эдите. Он работал энтомологом
в государственной инспекционной службе и гордился своей
коллекцией бабочек, одной из лучших в штате. Это был
единственный член нашей большой семьи, который курил та-
бак. Хотя отец и не одобрял курение, каждый год, когда се-
мья собиралась на Рождество, он вручал дяде Тиму короб-
ку табака „Принц Альберт" — самую популярную марку в
нашей лавке. Представляю себе сейчас дядю Тима после на-
шего позднего рождественского обеда, как он раскуривает
трубочку и отправляется в лес с сачком для ловли бабочек.
Иные считали его немного странным, но отец знал, что он
просто очень умный. Когда я изложил ему суть проблемы, он
заметил, что, если бы не пчелы и другие насекомые, перено-
сящие пыльцу от дерева к дереву и от куста к кусту, все
зеленые растения погибли бы. Этим аргументом мы сразили
девчонок наповал и победили в диспуте.
Благодаря отцу я извлек бесценный урок из этих двух
91
Ричард Никсон
первых диспутов: наилучшая тактика в диспуте — это со-
средоточить внимание на каком-нибудь одном принципиаль-
но сильном доводе, а не разбрасываться по пустякам.
Когда я учился в колледже, отец всегда сопровождал
меня на диспуты, если предоставлялась такая возможность.
По пути домой он, бывало, анализировал доводы наших оппо-
нентов и критиковал судейство, которое выносило решения
не в нашу пользу. Его поддержка и совет были главными
факторами, которые позволили мне развить свои дискуссион-
ные способности в будущем.
В те дни, когда еще не было радио и телевидения, беседа
была гораздо более распространенным занятием, нежели се-
годня, а одним из излюбленных предметов являлась полити-
ка. Один из немногих случаев, когда мать и отец разошлись в
политических вопросах, произошел в 1916 году, когда он от-
дал свои симпатии Чарльзу Эвансу Хьюзу, а она голосовала
за Вудро Вильсона, потому что он обещал не ввязываться в
войну. Спустя много лет отец нет-нет да и напоминал мате-
ри, что именно Вильсон ввязался в войну. Как бы там ни
было, его нельзя было назвать ярым республиканцем.
В 1924 году он поддерживал Боба Лафоллетта, потому
что, по его мнению, Лафоллетт больше заботился о малень-
ком человеке, чем Калвин Кулидж. Он всегда становился на
сторону слабого. Поскольку мы сами были владельцами мел-
кой продуктовой лавки, он всеми силами противился распрос-
транению крупных гастрономов и одобрял законы, подобные
акту Робинсона — Пэтмена, которые контролировали их дея-
тельность. Спустя много лет, когда мне довелось заседать в
конгрессе вместе с Райтом Пэтменом, он редко соглашался
со мной в чем бы то ни было, но, как мне помнится, ему
было приятно узнать, что его деятельность в качестве моло-
дого конгрессмена от штата Техас возымела свой эффект в
Калифорнии на владельца мелкой сельской продуктовой лав-
ки. Отец даже поддерживал план Таунсенда, по которому
всем американцам в возрасте свыше шестидесяти лет полага-
лось пособие в двести долларов ежемесячно, так как во вре-
мя Великой депрессии он был необыкновенно озабочен пос-
ледствиями безработицы и полагал, что нужно принимать
какие-то радикальные меры. Он думал, что если пожилые
люди смогут позволить себе уйти на пенсию, то молодым
безработным будет легче найти работу.
Хотя временами отец и казался грубым, на самом деле,
92
На арене
когда кто-нибудь нуждался в помощи, он был очень мягок.
Бродяги, облюбовавшие шоссе номер 101, часто заглядывали
в нашу лавку в надежде на подачку. Он никогда их не прого-
нял, но всегда требовал, чтобы они выполнили для него ка-
кую-нибудь работу, прежде чем что-нибудь им дать. Эта ра-
бота не была тяжелой, но он говорил, что никто не должен
получать что-нибудь за так.
Отец обладал множеством талантов. В годы, когда мать
жила в Аризоне и нянчила моего брата Гарольда, он взял на
себя ответственность за выпечку пирогов и пирожных для
магазина, чем раньше занималась она. Поначалу его выпечка
была не столь отменна, как ее, но за считанные месяцы он
научился и стал великолепным пирожником. А к воскресному
обеду он всегда готовил вкусное жаркое с гарниром из кар-
тошки, моркови и лука.
Больше всего мне запомнилась его страстная вера в само-
стоятельность. Гарольд в течение десяти лет периодически
болел туберкулезом. Плата за лечение лежала тяжким бреме-
нем на семейном бюджете. Когда его состояние настолько
ухудшилось, что ему потребовалось лечение в санатории,
отец продал полдома, в котором находилась наша лавка, что-
бы отправить его в частный санаторий, а не в государствен-
ную больницу.
Он верил в благотворительность для других, но никогда
для себя. Когда я победил в конкурсе ораторского искусства
по конституционным проблемам в школе Уиттиера, у меня
имелся всего один-единственный костюм, да и тот коричне-
вый. Заботливые женщины из родительского комитета счита-
ли, что на региональном конкурсе мне лучше выступать в
синем костюме. Они предложили купить мне синий костюм в
подарок. Отец был вне себя от гнева. „Не хватало нам еще
принимать подаяние, — сказал он, — мы сами можем позво-
лить себе новый костюм". И он купил его! Между прочим,
никогда в жизни не носил я больше синих костюмов!
Один из недостатков в жизни богатого общества заключа-
ется в том, что подчас мы придаем слишком большое значе-
ние внешней стороне моды и культуры. Это проявляется
буквально во всем: читаем ли мы или, по крайней мере, при-
творяемся, что читаем нужные книги, ходим ли на самые мод-
ные спектакли, посещаем ли престижные вечеринки и носим
ли исключительно белые сорочки после пяти часов вечера.
Беспокоиться о таких вещах — это роскошь, которую чело-
93
Ричард Никсон
век может себе позволить только тогда, когда он уже не бес-
покоится о том, где найти деньги на насущные нужды —
кров, хлеб, приличную одежду, хорошее образование. Одна
из трагедий нашего процветания заключается в том, что
люди, ушедшие вперед благодаря жертвам со стороны других
людей, либо забывают о тех, которые сделали их успех воз-
можным, либо, что еще хуже, осуждают их за то, что те не
соответствуют вновь обретенному уровню изощренности
жизни.
Один из моих лучших друзей, владелец греческого ресто-
рана в Майами, очень гордился своим племянником, которому
помогал учиться в колледже, на что у самого племянника
денег недоставало. Однажды, когда я занимал пост вице-пре-
зидента, мы вместе завтракали. Большую часть своего време-
ни племянник тратил на исправление неправильной речи
своего дядюшки. По его напряженному взгляду я видел, что
дядюшка смущает его. Очевидно, он думал, что его дядя сто-
ит на более низкой социальной ступеньке. Но он ошибался.
Пожелай он увидеть человека низкого происхождения, он
легко нашел бы его в своем отражении в зеркале.
Этот эпизод напомнил мне о тех временах, когда дядюш-
ка Лайл, приходившийся дядей моему отцу, приехал из свое-
го родного штата Огайо к нам в гости на автобусе. Отец был
чрезвычайно привязан к дядюшке, потому что тот был осо-
бенно добр к нему после смерти его матери. Дядя Лайл ни-
когда раньше не видел океанских просторов, и больше всего
на свете ему хотелось искупаться в Тихом океане. Он не
привез с собой купального костюма, и мы взяли костюм на-
прокат прямо на пляже. Единственный костюм, который при-
шелся ему впору, оказался старомодного покроя и доходил
до самых колен. Дядя выглядел в нем очень комично — он
напоминал одного из персонажей комедии Мака Сеннетта.
Мне стало неловко, когда люди на пляже посмеивались над
ним. Но видя, как он купается в волнах, я понял, что это
один из самых счастливых дней в его жизни. Впоследствии я
устыдился того чувства неловкости и поклялся, что никогда
больше не буду думать в подобной ситуации о себе, если
мне и неловко от того, что другим приятно.
Что касается тех, кто утверждает, что мой отец невысоко-
го происхождения, я отвечу, что не было такого дня в моей
жизни, когда бы я им не гордился.
Я всегда буду помнить нашу последнюю с ним встречу
94
На арене
вскоре после того, как в 1956 году на съезде Республикан-
ской партии меня избрали кандидатом на пост вице-прези-
дента. Он был очень болен и попросил меня помочь ему по-
бриться, потому что сам был слишком слаб для этого. Когда
я закончил бритье, он заметил, что чувствует себя лучше.
Я сказал:
— Увидимся утром.
— Не знаю, буду ли я здесь утром, — ответил он.
— Отец, ты должен бороться, — настаивал я.
Его последние слова, обращенные ко мне, были:
— Дик, это ты должен бороться.
На следующий день он умер в возрасте семидесяти пяти
лет.
Моя мать происходит из старинного рода ирландских ква-
керов. Моя прапрабабка, Элизабет Прайс Милхаус, сконча-
лась в 1923 году в возрасте девяноста шести лет, когда мне
было всего десять лет от роду. Я живо помню, какой энер-
гичной она оставалась до самой своей кончины. Ее праправ-
нучка, моя двоюродная сестра Джессамин Уэст, использовала
ее и одну из ее предшественниц в качестве прототипов для
Элизы Копи Бирдуэлл в своем романе .Дружеское убежде-
ние", который впоследствии был экранизирован и стал люби-
мой кинокартиной Мейми Эйзенхауэр. Нэнси Рейган отобра-
ла этот фильм для показа Горбачевым, когда они находились
с визитом в Вашингтоне в 1988 году. Элизабет знали как бле-
стящего, умеющего убеждать оратора в нашем приходе ква-
керской церкви, где существовали проповедники и хоры, как
и в прочих протестантских общинах. Одним из наших люби-
мых рассказов на семейных встречах был рассказ о том, как
она ехала в Айове из своего дома в другой конец штата,
чтобы выступить там на квакерском собрании. Поскольку в
поезде не было вагона-ресторана, она приготовила бутербро-
ды с сардинами и положила их в карман квакерского плаща,
который всегда носила. Бабушка настолько увлеклась подго-
товкой к выступлению, что забыла вынуть бутерброды перед
выступлением. Своей темой она избрала одну из самых из-
вестных библейских притч. Когда она вынула руки из карма-
нов, чтобы подкрепить свои слова жестом, бутерброды с сар-
динами посыпались на сидящих в первом ряду. Без сомнения,
это была самая что ни на есть наглядная проповедь о хлебах
и рыбах.
Моя бабка Альмира Милхаус вырастила девятерых детей,
95
Ричард Никсон
у нее остались десятки внуков и правнуков. Она любила нас
всех в равной степени, но, кажется, я интересовал ее больше
всех. Она посвящала мне стихи в день моего рождения и по
другим особым случаям. Однажды она подарила мне портрет
Линкольна, под которым ее собственной рукой были начерта-
ны строки из „Псалма жизни" Лонгфелло. Этот портрет ви-
сел над моей кроватью до тех пор, пока я не покинул отчий
дом и не отправился в университет в 1934 году. Когда я
окончил среднюю школу, она подарила мне биографию Ган-
ди, чьи концепции мирных перемен и пассивного сопротивле-
ния пришлись по душе и ей, и мне. В возрасте восьмидесяти
восьми лет она поехала через всю Америку вместе с моими
родителями, чтобы поприсутствовать на церемонии оконча-
ния мною юридического факультета; в качестве памятного
подарка она привезла великолепное издание книги Фарара
„Жизнь Христа". Помнится, она любила употреблять просто-
речные выражения. Моя мать тоже пользовалась просторечи-
ем в разговорах с сестрами и со своей матерью, но не с деть-
ми. Я очень хорошо помню, как сильная любовь к миру лишь
усиливала бабушкино беспокойство за жертвы войны. Регу-
лярно кто-нибудь из детей или внуков возил ее в госпиталь
ветеранов в Сотелле, где она весь воскресный день посещала
больных, читала им книги и писала за них письма домой.
В своей заключительной речи 9 августа 1974 года, обра-
щенной к сотрудникам Белого дома, я назвал свою мать свя-
той. Джессамин, которая любила ее не меньше моего, писала
мне впоследствии: „Я не считаю Ханну святой. Мне кажется,
что у святых есть особая связь с Богом, по которой им пере-
дается сила, неведомая простым смертным. Ханна была не-
обыкновенным человеком, но она делала то, что делала, и
была тем, кем была, благодаря силе и любви, которые рожда-
лись в ее добром сердце и благодаря ее отзывчивому характе-
ру". Она проучилась два года в колледже Уиттиера, прежде
чем вышла замуж. Особенно хорошо ей давались языки —
греческий, немецкий и латинский. Пожалуй, благодаря ее
участию и напутствию латинский был моим любимым пред-
метом за четыре года обучения в средней школе. Она научи-
ла меня читать еще до того, как я пошел в начальную школу,
и исполнять на пианино рождественские песенки прежде, чем
мне был преподан первый урок. Еще школьником я привык
читать газеты. Однажды я сказал матери, что, на мой взгляд,
газете не следует занимать ту или иную сторону в спорных
96
На арене
вопросах. Она указала на разницу между двумя видами ста-
тей, пояснив что редакционная статья должна держать чью-
то сторону, а информационные сообщения должны быть объ-
ективны и непредвзяты. Однако сегодня об этом слишком ча-
сто забывают.
Обычно мать вставала в четыре часа утра печь пироги и
пирожные, которыми мы торговали в лавке, чтобы оплатить
лечение Гарольда. Она многому нас научила, не в последнюю
очередь благодаря сильному чувству равенства и неприятию
расовых предрассудков. Все поденные работники в лавке —
будь то индейская девушка, черный мужчина, мексиканский
мальчик — всегда обедали и ужинали вместе со всей нашей
семьей. Никогда в нашем доме не накрывали для них отдель-
ный стол. Она редко говорила о религии, но религия всегда
присутствовала в ее жизни. Помню, однажды мы узнали, что
одна из наших самых лучших покупательниц, прихожанка
нашей же церкви, обокрала лавку. Представитель шерифа
распорядился об ее аресте и привлечении к суду. Мать воз-
ражала. Она не желала вреда этой женщине. Она сказала:
„Позвольте мне поговорить с ней". Воспользовавшись случаем,
она пригласила ее к себе в машину и спросила, не желает ли
та заплатить за две вещи, которые украдкой сунула себе в
хозяйственную сумку. Женщина расплакалась. Она сказала,
что ее муж подаст на развод, если узнает. Мать попросила ее
подсчитать, сколько всего она украла в течение нескольких
месяцев. Та ответила, что приблизительно на сто долларов —
большие деньги по тем временам. Она согласилась погашать
эту сумму по пять долларов в месяц. Больше она не приходи-
ла к нам в лавку, но слово свое сдержала, и благодаря моей
матери никто из соседей так и не узнал о том, что та натво-
рила.
Мать всем жертвовала ради детей. В этом отношении она
была, как мать Бебе Ребозо. Бебе, самый младший из девяти
детей, часто рассказывает, как его мать готовила цыпленка
для семейного обеда и себе оставляла шейку. Она уверяла,
что предпочитает шейку, но Бебе знал, что она поступала
так потому, что хотела оставить детям самые лакомые кусоч-
ки. Он со смехом вспоминает, как до четырнадцати лет пре-
бывал в полной уверенности, что шейка — самая вкусная
часть цыпленка.
Никогда не забуду тех трех лет, которые моя мать прове-
ла в Прескотте, штат Аризона, куда отвезла Гарольда в на-
97
Ричард Никсон
дежде, что сухой климат поможет ему излечиться от тубер-
кулеза. Чтобы как-то свести концы с концами, она арендова-
ла большой дом и поселила там еще троих больных: Лэрри,
Лесли и еще одного человека, которого мы называли майо-
ром, — канадца, пострадавшего от газов во время первой ми-
ровой войны. Она готовила и убирала, делала им ванны и
спиртовые растирания — все, что медицинская сестра делает
с пациентами. Все они умерли; она переживала их смерть так
же глубоко, как если бы они были ее собственными детьми.
Когда я гостил у Эйзенхауэра на слете в Уилинге, в шта-
те Западная Виргиния, после моего радиообращения о созда-
нии „Фонда" в 1952 году, из тысяч телеграмм, пришедших на
его имя, он зачитал одну, которую моя мать отправила ему
без моего ведома. В телеграмме говорилось: „Уважаемый гене-
рал, я верю, что правда восторжествует в том, что касается
нападок на Ричарда, и, когда это произойдет, убеждена, Вы
примете верное решение и доверитесь его честности и бла-
городству. Наилучшие пожелания от той, кто знает Ричарда
дольше всех на свете. Его мать".
В последний раз, когда я разговаривал с ней, она лежала
в больнице после очень болезненной операции. Она не была
таким искусным политиком, как отец, но всегда отдавала
себе отчет в том, что происходит. Она прочла колонку в
„Лос-Анджелес тайме", где говорилось, что ввиду моего пора-
жения в 1962 году и моих нападок на прессу вслед за этим у
меня не стало никакого политического будущего. Я чувство-
вал, что она чем-то подавлена, и, уже собираясь уходить,
сказал:
— Мама, не сдавайся.
Она приподнялась и ответила с некоторой суровостью:
— Ричард, это ты не сдавайся. Не позволяй никому гово-
рить тебе, что твоя песенка спета.
Для моей матери религия и любовь были святы, и она
никогда не упоминала их всуе. Всякий раз, когда мне пред-
стояло важное выступление, она писала мне напутствия, но
никогда не упоминала: „Я буду за тебя молиться". Она писа-
ла: „Я буду о тебе думать". За всю свою жизнь я ни разу не
слышал, чтобы она сказала мне или кому-нибудь еще: „Я лю-
блю тебя". Ей это было не нужно. Ее глаза излучали любовь
и тепло, которые не передать словами.
9S
На арене
Религия
Накануне предвыборной кампании 1960 года президент
Эйзенхауэр сказал, что было бы весьма полезно, если бы я
чаще поминал Бога в своих выступлениях. В конце концов,
заметил он, Америка — это христианская страна, поэтому
избиратели проникнутся симпатией к человеку, который ци-
тирует Библию и другими способами показывает, что разде-
ляет их веру.
Кому-кому, а мне нелегко было последовать его совету.
Трудно найти человека, который воспитывался бы в такой
глубоко религиозной среде, как я. Моя мать была активным
членом квакерской общины, а отец — истовым протестан-
том-методистом. Поженившись, они пришли к компромиссу,
и он тоже стал квакером. Мы регулярно ходили в церковь,
четырежды по воскресеньям — на уроки воскресной школы и
на утреннюю молитву, на собрание для молодежи, именовав-
шееся христианским почином, и на вечернюю молитву. В вос-
кресной школе я играл на фортепиано и учил уроки. Садясь
за стол, мы всегда возносили молитву Богу. Обычно мы мо-
лились про себя, но иногда кто-нибудь из нас наизусть зачи-
тывал отрывок из Священного Писания. В особых случаях
мать или отец могли прочесть отдельные молитвы наизусть.
Я регулярно читал Библию и до сих пор это делаю.
В бытность мою студентом в колледже Уиттиера, имев-
шем давние религиозные традиции, моя вера в литератур-
ную точность Священного Писания поколебалась, хотя вера
в Бога осталась тверда, как прежде.
В сочинении, которое я написал в семинаре доктора Гер-
шеля Коффина, преподавателя философии периода Возрожде-
ния христианства, изложены мои взгляды на веру спустя три
года после поступления в колледж. „Необъятные размеры
Вселенной слишком велики для человеческого объясне-
ния", — писал я тогда.
Я по-прежнему считаю, что Бог — это создатель и перво-
причина всего сущего... Как я примеряю эту мысль со своим
научным методом?.. На данный момент я принимаю решение,
предложенное Кантом: человек может следовать настолько
далеко, насколько позволяют его научные исследования и
объяснения; дальше мы должны принимать Бога. Что неведо-
99
Ричард Никсон
мо человеку — ведомо Богу. Воскрешение — это великий
символический урок того, что люди, достигшие высочайших
ценностей в своей жизни, могут обрести бессмертие. Орто-
доксальные учителя всегда настаивали на том, что физиче-
ское воскрешение Иисуса Христа — краеугольный камень в
христианской религии. Я верю, что современный мир обретет
истинное воскрешение в жизни и в учении Иисуса Христа.
Эта вера не покидает меня и по сей день.
В университете Дьюка я каждое воскресенье присутство-
вал на религиозной службе в великолепной университетской
часовне, где два выдающихся проповедника — доктор Аль-
берт Расселл, квакер, и доктор Фрэнк Хикмен, методист, по
очереди читали проповеди. Очевидно, они сумели лучше рас-
пределить свои роли на духовном поприще, чем мои роди-
тели.
С учетом всего вышесказанного спрашивается, почему же
тогда мне было так трудно последовать совету Эйзенхауэра?
Дело в том, что моя религиозная вера была совсем иной, име-
ла очень личный и уединенный характер. Моя мать молилась
регулярно, но всегда в одиночестве, строго следуя библей-
скому предписанию уходить с глаз долой, если при молитве
присутствуют посторонние. Для нее религия была святой, и
она не верила в досужие разговоры о святости. Не помню,
чтобы она произнесла: „Да благословит тебя Бог“. В то же
время она ничего не имела против привычки других к более
открытому исповеданию своей веры. Но она не отступалась
от своих принципов, и я следовал ее примеру.
Моя сдержанность в том, что касается публичных прояв-
лений религиозной веры, объясняется как стилем религиоз-
ной жизни моей семьи, так и убеждениями, что Божья воля
выражается людьми посредством их поступков по отноше-
нию к ближним или от их имени. Чтобы жить христианской
жизнью, вера — первый шаг. Отдавать отчет в своей вере —
второй шаг. Но самый важный шаг — это использовать энер-
гию и творческий потенциал, которые дает тебе вера, чтобы
сделать мир лучше.
С моей стороны было бы нехарактерным, даже демагогич-
ным, вставлять мои личные религиозные убеждения в свои
выступления. В нескольких случаях я попытался было это
сделать и почувствовал себя очень неловко и неестественно.
Но я понимаю, что другим это дается проще. Один из моих
1ОО
На арене
самых близких друзей — бывший конгрессмен от штата Луи-
зиана Джо Ваггоннер. Мы часто переговариваемся по теле-
фону. Он всегда завершает беседу словами: „Да благословит
тебя Бог“. В его устах они кажутся естественными. Но в
моих показались бы неестественными. Я без труда могу про-
изнести: „Да благословит Бог Америку", но сказать: „Да бла-
гословит тебя Бог" — это что-то слишком личное и противо-
речит моему воспитанию.
Моя просьба к Генри Киссинджеру вместе со мной стать
на колени в молчаливой молитве в спальне Линкольна за
день до моего ухода с поста президента вызвала такое боль-
шое внимание именно потому, что была нехарактерной. Тем
не менее это был очень трудный момент, и в такие минуты
люди иногда поступают спонтанно. Это невероятное открове-
ние не было единственным, привлекшим внимание в те чер-
ные дни. Одним из самых неудачных откровений было откры-
тие, будто я грешу богохульством. Собственно, многие нет-
нет да и ругнутся, особенно в Вашингтоне. Но поскольку ни
я, ни большинство других президентов никогда не ругались
принародно, это открытие шокировало миллионы американ-
цев. Я слышал, как другие президенты вворачивали в свою
речь очень крепкое словцо в Овальном кабинете, но никому
из них не приходило в голову записать это на пленку. Даже
если это и происходило, пленку предусмотрительно прятали,
как и полагается в подобных случаях.
Я стал мишенью для изрядной критики, когда ввел в Бе-
лом доме обычай воскресных религиозных служб, несмотря
на то что присутствовавшим предоставлялась возможность
услышать замечательные выступления проповедников проте-
стантов, католических священников и раввинов. Иные полага-
ли, что мне следовало отправиться в церковь самому, вместо
того чтобы присутствовать на богослужении в Белом доме. Я
уважаю право каждого президента самому решать, где ему
молиться по воскресеньям. Но в моем случае я с гораздо
большим удовольствием помолился бы в уединении, нежели
идти в церковь в окружении многочисленных сотрудников
охраны, вооруженных пистолетами, и репортеров, вооружен-
ных авторучками, которым приходится вставать рано поутру
в воскресенье, а затем становиться на колени лишь потому,
что так делает президент. Мне также были неприятны докла-
ды о том, как священники, жаждущие известности, читали
Линдону Джонсону нотации по поводу ведения им войны во
1О1
Ричард Никсон
Вьетнаме. И наконец, я не потерпел бы зрелища дезертиров
с военной службы, оскверняющих Божий храм и устраиваю-
щих демонстрации на улицах лишь только потому, что на
богослужении присутствует президент.
Хотя я и имел несколько встреч в Белом доме с религиоз-
ными руководителями, тем не менее не приемлю смешение
религии и государственных дел. Я высоко ценю дружбу и
мудрые советы Билли Грэма, которые он давал мне в течение
долгих лет. Несколько раз, однако, я оказывался в роли его
советчика. В 1960, 1968 и 1971 годах я рекомендовал ему не
оказывать мне публичной поддержки и, если уж на то пош-
ло, не оказывать поддержки никому из кандидатов на пост
президента. Я также призывал его не присоединяться к дви-
жению „Моральное большинство", не потому, что я против
большинства их кандидатов, а потому, что, на мой взгляд,
священник не может успешно осуществлять главное предназ-
начение своей жизни, если занимается политикой.
Обязанность священника — изменять жизнь людей, а не
состав правительства. Соединенные Штаты превыше всего
нуждаются не просто в смене правительств, а в смене людей,
которые правят и которые подчиняются этим правительствам.
При всех разговорах о возможностях президента использо-
вать свою власть для хлестких проповедей мы должны пом-
нить о том, что правительство не в состоянии проникнуть в
людское сердце и сделать человека лучше. Такое по силам
только религии. Как я сказал Билли Грэму, он ослабит свою
способность изменять людей, если перейдет запретную черту
и начнет участвовать в деятельности, направленной на смену
правительства.
Примечательно, что уход 35 процентов членов из круп-
нейших протестантских общин, входящих в Национальный
Совет Церквей, произошел именно в тот период, когда соци-
альные и политические „крестовые походы" во все большей
степени стали подменять собой религиозные послания с цер-
ковных кафедр. Как заметил один критик, слишком многие
церкви, похоже, руководствуются „политической повесткой
дня, замаскированной под духовность". В конечном счете не-
зависимо от того, движется ли церковь вправо или влево, чем
более политизированной она становится, тем менее привлека-
тельна она в религиозном отношении. В смехотворной попыт-
ке „соответствовать" злободневным политическим вопросам
102
На арене
многие церкви перестали соответствовать своему главному
предназначению: вдохновлять людей и наставлять их в веч-
ных вопросах морали и духовной жизни.
Несомненно, папа Иоанн Павел II поддерживает одни
правительства и не поддерживает другие. Но одна из главных
причин его огромного влияния в мире заключается в том, что
он адресует свое мощное послание веры непосредственно лю-
дям. Не прав тот, кто критикует его и других, подобных Бил-
ли Грэму, за попытки донести свою веру до людей, управля-
емых коммунистами-атеистами. Напротив, нет более великой
миссии, чем нести образ веры в Бога людям, чьи руководите-
ли верят разве только в самих себя.
Полагаю, что детям следует разрешить минуту молчания
в школах, но не думаю, что поправка, разрешающая школь-
ную молитву, должна стать частью нашей конституции. Аме-
рика стала великой державой во многом потому, что нас
зачинали и взращивали в сильной религиозной вере. Но под-
линная проверка веры заключается в том, насколько она
сильна, чтобы мириться с другими вероисповеданиями.
В то время как большинству не следует навязывать своих
религиозных взглядов меньшинству, меньшинство должно ува-
жать взгляды большинства. Обратный фанатизм меньшинства
столь же омерзителен, сколь фанатизм большинства. Напри-
мер, выступать против символов христианской религии в об-
щественных местах на Рождество, прикрываясь лозунгом от-
деления церкви от государства, одновременно и мелко, и
глупо. Рождество — это не просто еще один повод для роз-
ничных торговцев извлекать прибыли. Это празднование рож-
дения Иисуса Христа. Портрет Мартина Лютера Кинга вы-
ставляется в общественных местах в день, как и положено,
его рождения. По моему мнению, он согласился бы, что вы-
вешивание в общественных местах символов по случаю дня
рождения Иисуса Христа столь же уместно.
Еще одна не менее бурная дискуссия разгорается время
от времени по вопросу о том, можно ли преподавать в госу-
дарственных школах вероучения. На мой взгляд, можно, осо-
бенно с учетом того, что наши школы уже дают ученикам
знания по псевдорелигии марксизма-ленинизма. Я не разде-
ляю взглядов иных чистосердечных антикоммунистов, кото-
рые считают, что учеников не следует учить марксизму. Про-
паганда марксизма — это одно дело. Знать о философии,
которая фактически продолжает господствовать над четвер-
ку
Ричард Никсон
тью населения Земли, — совсем другое дело. Каждый образо-
ванный человек должен иметь такую возможность. С этой
точки зрения марксизм — тоже религия, хотя марксисты на-
зывают себя атеистами. Следует поощрять учеников в свобод-
ном обществе к изучению собственного религиозного насле-
дия, а не мешать им делать это, ссылаясь на постулат об
отделении церкви от государства. Нелепо преподавать моло-
дежи атеистическую философию, которой придерживаются
наши главные противники в мире, и в то же время лишать их
возможности больше узнать о духовных основах, на которых
держится наша страна.
Многие европейцы, прибывавшие в Новый Свет, спасались
от репрессий властей по религиозным мотивам; неудивитель-
но поэтому, что основатели Соединенных Штатов Америки
высказывались в пользу строгого разделения церкви и госу-
дарства. Это не означало, что им были чужды религиозные
чувства, скорее, воспоминания о церковной тирании помог-
ли им увидеть целесообразность раздельного существования
церкви и государства. Сотни лет спустя многие из предста-
вителей нашей интеллектуальной элиты ошибочно толкуют
конституцию как требующую полного освобождения амери-
канского общества от влияния религии. Из какой бы религи-
озной среды эти толкователи ни происходили, им инстинк-
тивно неприятны такие глубоко мирные и безобидные сим-
волы, как рождественские ясли на лужайке у здания пожар-
ной команды или ангелочек на почтовой марке. По их мне-
нию, если человек не придерживается христианской веры, не
следует навязывать ему подобные атрибуты религии. Другие
открыто высмеивают религиозных руководителей или крити-
куют их за то, что они открыто высказывают свое искреннее
мнение по таким вопросам, как аборты или супружеская не-
верность.
Эти критики забывают о том, что те самые духовные ос-
новы, которые они отвергают, помогли нашему обществу пу-
стить корни и расцвести. Это не значит, что каждый америка-
нец должен быть христианином, но это значит, что каждому
американцу следует признавать, что общество, в котором он
живет, твердо и неукоснительно придерживается иудейско-
христианской веры.
Говорят, что основные религиозные учения, особенно те,
что касаются человеческих взаимоотношений, могут быть с
легкостью переведены на светский язык. Совсем необязатель-
104
На. арене
но верить в Бога, чтобы чтить своих родителей или быть
честным в делах, или поступать с другими так, как ты хотел
бы, чтобы они поступали с тобой. Но отделять учения любой
религии от ее таинств, требовать соблюдения ее правил без
веры в высший авторитет, которым они установлены, — зна-
чит отрезать человека от источника духовной силы, которая
столетиями вдохновляет, укрепляет и утешает миллионы. За-
чем лишать себя этой силы во времена, когда жизнь ставит
небывало сложные задачи? Почему столь многие интеллекту-
алы утверждают, будто человек в одиночку, без божественно-
го предначертания, способен привести мир в порядок, когда
стало так модным говорить о том, в какое ужасное состояние
он вверг наш мир? Американское чудо заключается в том,
что „един народ под Богом". Если убрать Бога из этой фор-
мулировки, что особенного нам останется? Многие из наших
властителей дум согласны считать Соединенные Штаты всего
лишь „единым народом" среди ста шестидесяти равных ему
народов, в моральном плане абстрагируясь от военного и эко-
номического уровня. Мне же этого недостаточно. Возможно,
я старомоден, но мне все же хочется, чтобы Америка отлича-
лась от остальных чем-нибудь еще.
Я разделяю мнение Уиттейкера Чемберса о том, что скеп-
тики по природе своей несчастливые люди, потому что, как
пишет он, „ни во что не верить подразумевает неспособность
верить в самих себя. Каждая цивилизация является вопло-
щением определенной истины, которой она сообщает реаль-
ность. И эта истина, в свою очередь, воплощается в вере,
которая все же требует религиозного к себе отношения неза-
висимо от того, насколько она религиозна. Когда же эта вера
теряет свою способность вдохновлять людей, наступает упа-
док. Успех коммунизма... не более велик, чем неудача всех
прочих верований". Если приходится выбирать между безбож-
ным капитализмом, поощряющим наживу, и безбожным ком-
мунизмом, утверждающим строгий эгалитаризм, это значит,
что мы в большой беде.
В конце концов все сводится к тому, верит ли человек во
что-нибудь более великое, чем он сам. Как заметил Степан
Трофимович в романе „Бесы" Достоевского: „Весь закон бы-
тия человеческого лишь в том, чтобы человек всегда мог
преклониться пред безмерно великим. Если лишить людей
безмерно великого, то не станут они жить и умрут в отчая-
нии".
105
Ричард Никсон
Учителя
Как и многие пятилетние дети, моя самая младшая внучка
Мелани Эйзенхауэр иногда предпочитает не ходить в под-
готовительную школу, а оставаться дома. Однажды, когда я
спросил ее, почему она не хочет идти в школу, та ответила:
„Терпеть не могу школу". Я сказал, что, как мне кажется, ей
нравится ее учитель, с которым я недавно познакомился. Она
подумала секунду и проговорила: „Терпеть не могу школу,
но люблю своего учителя".
Это теплое отношение к учителям родилось в ней не слу-
чайно — ее бабушка Пэт была одной из самых популярных
учительниц в средней школе в Уиттиере, когда мы впервые
встретились в 1938 году. За все восемнадцать лет, в течение
которых я учился в разных школах, в колледже Уиттиера и
на юридическом факультете университета Дьюка, я не припо-
минаю, чтобы у меня были плохие учителя. Зато хороших
я помню немало. Мне повезло, что я получил образование
прежде, чем волна „прогрессивных" реформ 60-х годов корен-
ным образом поменяла программу и серьезно ухудшила каче-
ство преподавания.
Моим первым учителем была мать. Часами она наставляла
меня, помогала делать домашние задания и прививала любовь
к знаниям. В первом классе мне попался выдающийся учи-
тель. В табеле у меня было „отлично" по всем предметам,
кроме чистописания, по которому стояло „неудовлетворитель-
но". Это был первый и последний раз, когда я завалил пред-
мет. Чистописание и рисование никогда мне не нравились.
Иногда мне кажется, что хорошие отметки, которые я по-
лучал впоследствии, объяснялись тем, что учителя никак не
могли разобрать мой ужасный почерк. В пятом классе мисс
Барум помогла мне на всю жизнь полюбить географию, под-
сунув мне журнал „Нэшнл джиогрэфик", который стал моим
любимым журналом. В седьмом классе учитель Льюис Кокс,
который одновременно был тренером нашей команды, пробу-
дил во мне интерес к истории, по которой я впоследствии
стал специализироваться, занимаясь в колледже.
Мне трудно давалась математика. Но мистер Миано и
мисс Эрнсбергер помогли мне добиться успехов в алгебре и
геометрии. Хорошо помню, как во время обучения в средней
школе Фуллертона мисс Эрнсбергер задала нам на дом труд-
Юб
На. арене
ную задачу по геометрии и сказала: кто ее решит — тот
получит „пять" в году. Я приступил к работе вечером в де-
вять часов за кухонным столом. Ночь была очень холодной, и
я грелся, оставив зажженной газовую плиту и открыв дверцу
духовки. Потом в четыре утра на кухню пришла мать печь
пирожки для магазина, а вскоре я нашел решение. С тех пор
я почувствовал в себе уверенность, что нет такой проблемы,
которую не мог бы решить, если потружусь над ней доста-
точно усердно и долго.
Мистер Суортлинг привил любовь к химии и физике
даже тем из нас, кто больше интересовался, как сейчас выра-
жаются, „лингвистическими дисциплинами" и „общественны-
ми науками". Лин Шеллер, учитель устной английской речи,
говорил нам, что оратор добьется больших успехов, если ис-
пользует разговорный язык вместо напыщенной риторики. За-
долго до того как телевидение сделало такой подход обяза-
тельным, он заставил накрепко это усвоить, и я следовал
его рекомендациям на всем протяжении своей карьеры. Мисс
Финк любила английский язык, и ее требование строго со-
блюдать правила грамматики накрепко засело во мне. Самым
требовательным преподавателем за всю мою жизнь была учи-
тельница американской истории в средней школе в Уиттиере.
Не один я такого мнения. Спустя много лет после школы я
узнал, что число родителей, недовольных низкими оценками,
поставленными их детям, было столь велико, что учительни-
цу отстранили от преподавательской деятельности и переве-
ли работать в группы продленного дня. Как много потеряла
от этого ее профессия. Хотя она преподавала науку, кото-
рая давалась мне легко, но заставляла меня подниматься на
самый высокий уровень совершенства, на какой я только был
способен, вместо того чтобы довольствоваться положением
чуть выше среднего. Я всегда считал, что самые лучшие учи-
теля — это те, что ставят плохие отметки, так же как самые
лучшие стоматологи — это те, кто не боится причинить вам
боль, чтобы очистить дупло.
В колледже Уиттиера, когда я был первокурсником, моя
преподавательница французского языка только приехала пос-
ле двухлетней аспирантуры в Париже. Так же как профессор
Хиггинс из „Пигмалиона", она требовала от нас не только
учиться писать на языке, но и правильно на нем говорить.
Доктор Пол Смит был великолепным лектором по американ-
ской истории и конституции. Больше всего он мне запомнил-
107
Ричард Никсон
ся за его пристрастие к книгам. У него буквально слюнки
текли, когда он читал на занятии вслух отрывки из какой-
нибудь только что вышедшей в свет книги. Студенты шутили,
что при всем их великом уважении к профессору, лучше не
садиться на переднюю парту, если боишься брызг его энтузи-
азма.
Доктор Альберт Аптон преподавал совершенно новый
курс, именовавшийся „базовый английский". От него я узнал,
что наибольший эффект достигается, когда читаешь и гово-
ришь не длинными фразами, а сжатыми, скупыми абзацами.
По его предложению — собственно, не терпящему возраже-
ний, — за лето я прочел все, что написал Лев Толстой.
Читая нам курс философии периода Возрождения христи-
анства, доктор Гершель Коффин учил нас не просто читать
Библию, а извлекать из нее глубокие уроки в повседневной
жизни.
Скажу еще немного о преподавателях из колледжа Уит-
тиера, что продолжает удивлять меня до сих пор. В годы
Великой депрессии, с 1930 по 1934 год, четверо штатных пре-
подавателей с учеными степенями добровольно согласились
урезать на четверть свое ежегодное жалованье в размере
2500 долларов, чтобы помочь колледжу удержаться на плаву.
То, что колледж устоял и поныне числится среди добротных
малых колледжей страны, — своеобразный результат самопо-
жертвования и преданности профессии его преподавателей.
На юридическом факультете университета Дьюка подоб-
ных финансовых проблем не случалось. Декану Джастину
Миллеру удалось заполучить в штат блестящих молодых пре-
подавателей со всей страны. Дуглас Маггс преподавал кон-
ституционное право, Чарльз Лоундес — налоговое законода-
тельство, Малкольм Макдермотт — уголовное право, Брайан
Болич — законы о собственности и Клод Хорак — заемное
право. Все они были выдающиеся специалисты в своей обла-
сти.
Дэвид Кейверс, который в свое время учился лучше всех
на юридическом факультете Гарвардского университета, пре-
подавал курс правовых коллизий и помогал нам в составле-
нии юридических обзоров, что тогда называлось „Право и со-
временные проблемы". Есть люди, которые умеют делать оба
дела сразу. Он единственный человек в моей жизни, который
умел делать сразу три дела. Он мог одновременно проверять
работы студентов, помогать мне редактировать юридический
1о8
На арене
обзор, над которым я трудился, и пускать безупречные коль-
ца табачного дыма. Поскольку курить на территории коллед-
жа Уиттиера запрещалось, меня удивило, что в университете
Дьюка преподаватели и студенты курили даже в аудиториях.
Кейверс сказал мне однажды, что и в университете Дьюка
действует запрет на курение за исключением тех случаев,
когда курят сигареты компании „Американ тобако", которая в
то время была главным спонсором разбухшего бюджета это-
го университета.
Кейверс дал мне несколько полезных советов, как выра-
жать свои мысли на бумаге. Когда я поведал ему о том, как
трудно мне подбирать нужные слова, чтобы выразить свои
мысли, он сказал: „У вас обычная для большинства писателей
беда — интеллектуальный запор". По его словам, чтобы пи-
сать на уровне требований юридического обзора, иногда луч-
ше писать более свободно на черновике, нежели пытаться
сразу писать набело. Наверное, его совет пошел мне на поль-
зу, так как он направил мою работу Роберту Джексону, чле-
ну Верховного суда, который благосклонно отозвался о ней и
написал ответное похвальное письмо. Я также признателен
Кейверсу за то, что он рекомендовал меня штатным юристом
в государственное управление по ценам — моя первая долж-
ность в Вашингтоне. Впоследствии на посту вице-президента
я с превеликим удовольствием разоблачил нелепые попытки
обвинить Кейверса в симпатиях коммунистам.
Один незабываемый урок во время моего обучения на
юридическом факультете мне преподал не профессор, а сту-
дент. Больше половины моих сокурсников вступили уже на
первом курсе в научное студенческое общество „Фи-Бета-
Каппас", куда принимали наиболее одаренных студентов. Я
забеспокоился, смогу ли сохранить стипендию перед лицом
такой грозной конкуренции. Когда я поделился своими тре-
вогами с Биллом Адельсоном, блестящим студентом-третье-
курсником, он обнадежил меня. „Тебе беспокоиться нече-
го, — сказал он. — Я обратил внимание, как долго ты си-
дишь в библиотеке. У тебя есть все, что нужно для изучения
права, — железная задница". Различная деятельность во вре-
мя обучения в университете тоже многому меня научила. Я
работал помощником библиотекаря мисс Ковингтон, вел на-
учные исследования для декана Клода Хорака, целое лето
тиражировал на ротаторе новую книгу по конституционному
праву для Дугласа Маггса. Иногда работа мне надоедала, но
юд
Ричард Никсон
я никогда не жалел о том, что мне приходилось ее делать.
Наибольшее влияние из всех профессоров в университете
Дьюка оказал на меня доктор Лон Л. Фуллер, в прошлом
преподаватель Гарвардского университета. Он блестяще чи-
тал основной курс договорного права. Но мне особенно по-
везло, когда вместе еще с двумя студентами третьего курса
меня отобрали прослушать его обзорные лекции по юриспру-
денции. Это было своеобразное восхождение на горную вер-
шину — один из самых знаменитых теоретиков права Амери-
ки делился своими мудрыми мыслями о нашем юридическом
наследии, доставшемся от греков, римлян, французов и анг-
личан. Его книгу „Нравственность закона", в основу которой
легли лекции Сторрса, прочитанные в Йельском университете
в 1965 году, следует прочесть всякому, кто интересуется пра-
вом или философией. К тому же это был человек великого
мужества. Для профессора юридического факультета Гар-
вардского университета возглавлять в 1960 году Националь-
ный комитет ученых в поддержку Никсона было большой
смелостью.
Иных может удивить, что я не упомянул профессора по-
литических наук. Причина в том, что я не прослушал ни од-
ного курса политических наук и, собственно, не советую
этого никому, кто хотел бы сделать политическую карьеру.
Почему? Потому что политика — это искусство, а не наука.
Это искусство общения с людьми, а о людях можно узнать
гораздо больше, работая продавцом в магазине, нежели слу-
шая лекцию по политическим наукам.
Можно, конечно, утверждать, будто четыре года изучения
латыни в средней школе — пустая трата времени, а четыре
года французского в колледже можно спрессовать в шести-
недельный курс по методике Берлица. Сразу соглашусь, что
изучать латынь, хоть это и полезное дело, совсем не обяза-
тельно, если человек готовит себя к изучению современных
романских языков. И все же я рекомендовал бы латынь по
двум причинам. Во-первых, это самый дисциплинированный и
упорядоченный из всех языков. Часы, потраченные мною на
изучение латыни, научили меня мыслить более логически и
дисциплинированно. Второе преимущество заключается в том,
что английские переводы не совсем точно передают произве-
дения классиков римской литературы, таких, как Цезарь, Ци-
церон и Вергилий. Еще в большей степени это относится к
французскому языку. Это очень тонкий язык. Подчас литера-
11о
На арене
турные переводы не передают подлинного смысла француз-
ского текста. Лишь читая Руссо, Вольтера, Монтескье и дру-
гих классиков на их родном языке, можно почувствовать ис-
тинный дух этих произведений.
Критики полученного мною образования могут заметить,
что, помимо знаний права, оно не снабдило меня полезными
сведениями по практическим проблемам, с которыми каждый
человек сталкивается повседневно. Но как раз это и не явля-
ется целью образования. Школа должна дисциплинировать и
укреплять ум, учить молодого человека думать и решать про-
блемы, чтобы он осознал, что мир начался не с момента его
рождения.
В 60-е годы школы пришли в состояние социального и
культурного запустения.
В колледжах решения, касавшиеся учебного процесса,
были отданы на откуп студентам-демонстрантам, которые по-
лагали, что знают лучше преподавателей и администраторов,
что и как им следует изучать. В средней школе преподавате-
ли и ученики, похоже, больше времени тратили на споры о
том, в каком месте можно курить, а в каком нельзя, какой
длины волосы можно носить, а какой нельзя, и на прочие
пустяки, нежели на собственно преподавание и обучение. В
начальной школе ученики стали подопытными кроликами для
новейших теоретических сумасбродств, предписываемых чи-
новниками из Вашингтона.
Во всей этой неразберихе теряется основное предназначе-
ние образования. До 60-х годов задача образования заключа-
лась в том, чтобы помочь ученикам стать полезными членами
общества. Хорошая школьная подготовка помогала им брать
на себя ответственность на работе и по содержанию семьи.
Но затем, в 60-е годы, сама мысль о „работе и семье" была
признана безнадежно банальной, даже порочной. Задачей об-
разования стало превращение учеников в полноценных в
культурном и политическом отношении граждан какого-то
нереального мира, который существовал лишь в мозгу идео-
лога или теоретика.
Было объявлено „расизмом" преподавание Шекспира де-
тям испаноязычных семей, преподавание классического анг-
лийского языка черным детям городских кварталов, равно как
было признано „расизмом" запрещение белым детям изучать
латиноамериканскую литературу или детям, не знающим анг-
лийского языка, изучать их родной язык. Соревнование было
111
Ричард Никсон
признано опасным, поэтому во многих колледжах изменили
систему оценок, теперь их стало всего две — „удовлетвори-
тельно" и „неудовлетворительно". Появилось скептическое от-
ношение к соревновательным видам спорта. Обычные типовые
экзамены были объявлены расистскими, дискриминационными
по половому признаку или и тем и другим. Не далее как в
прошлом году какая-то женская организация жаловалась, что
экзамен, на котором студенткам задают вопросы о дивиден-
дах по акциям, является по природе своей антиженским. На
самом же деле антиженской была сама мысль, которую эта
организация вынашивала, что женщины, дескать, не могут
столь же хорошо разбираться в дивидендах, сколь и муж-
чины.
Некоторые из реформ в области образования проводи-
лись, видимо, с благими намерениями. Многие из них, к
счастью, подверглись изменениям или были полностью отме-
нены. Но их авторы, хотя и были наивны либо невежествен-
ны, тем не менее держали в своих руках всю систему обра-
зования, тем самым угрожая искалечить целое поколение аме-
риканской молодежи.
Объявляя классический английский язык „расистским",
они в то же время забыли указать предпринимателям, чтобы
те отменили практику найма на работу в зависимости от сте-
пени знания письменного или устного языка.
Навязывая ученикам несоревновательные виды спорта и
занятий, они лишали их нужной подготовки для дальнейшей
учебы в колледжах или университетах, для поисков работы в
будущем и для самой жизни, смысл которой и состоит в бес-
пощадном соревновании. Отводя школьникам места для куре-
ния, они теряли моральный авторитет, когда говорили тем же
детям, что курить сигареты, употреблять алкоголь или нарко-
тики вредно и опасно для здоровья.
Когда школы и колледжи превратились из кузницы моло-
дежи в храмы молодежи, руководители американской систе-
мы образования сложили с себя ответственность за мудрость,
которая присуща лишь тому, кто больше прочел, больше изу-
чил, больше претерпел и больше преуспел, чем молодежь. В
60-е и 70-е годы учителя не желали оскорблять молодых
людей, читая им нравоучения, заставляя молиться, наказы-
вая их или проявляя свою власть другими способами. Вместо
того они изо всех сил старались понять своих учеников, под-
ружиться с ними. Но ученикам не нужны друзья. Им нужны
112
На арене
учителя. Устыдившись американского общества и будучи неу-
веренными в том, способно ли это общество предложить мо-
лодежи какие-нибудь ценности, многие просветители из си-
стемы образования предали американскую молодежь. Они
бросили их на произвол судьбы, предоставив самим изучать
мир по пластинкам тяжелого рока и фильмам ужасов.
И что же им предложили изучать взамен? Возможно,
большинство со мной не согласится, но, поскольку мне са-
мому посчастливилось получить хорошее образование, хочу
поделиться своими мыслями с остальными.
Каждый выпускник должен по окончании средней шко-
лы уметь читать по-английски на уровне двенадцатого клас-
са или даже лучше. К этому времени он должен уже про-
честь произведения великих английских писателей, таких, как
Шекспир, Диккенс, Бронте, а в переводе — великих русских
писателей, таких, как Толстой, испанских — таких, как Сер-
вантес, латиноамериканских — таких, как Борхес. Черным
ученикам следует знать что-нибудь о Гоббсе, Локке и Руссо,
а белые ученики обязаны знать о Ганди и Мартине Лютере
Кинге. Одним словом, каждый ученик должен знать немного
обо всем и быть в состоянии принять разумное решение, что
он хотел бы изучать в дальнейшем в колледже более углу-
бленно.
Он должен знать алгебру, геометрию, логарифмическое
исчисление, основы биологии, химии и физики. Слабые зна-
ния наших учеников по этим предметам — результат вели-
чайшей недоработки нашей системы образования. С тех са-
мых пор, как русские запустили искусственный спутник в
1957 году, просветители из системы американского образова-
ния поставлены перед необходимостью уделять больше вни-
мания естественным наукам и математике. Сегодня Соединен-
ные Штаты тратят на каждого ученика больше средств, чем
Япония, Франция, Италия или Канада, и тем не менее учени-
ки в этих странах показывают лучшие результаты на экзаме-
нах в любой из естественно-научных дисциплин или в ма-
тематике, нежели ученики Соединенных Штатов. Группы,
отстаивающие особые интересы и настаивающие на под-
креплении призывов улучшить систему американского об-
разования увеличением государственных расходов на образо-
вание, попали пальцем в небо. Одними только долларами
утраченное качество американского образования не вернуть.
Для этого нужно, чтобы чиновники из системы образования
113
Ричард Никсон
опять взяли на вооружение традиционные методы и принци-
пы обучения, которые помогли Соединенным Штатам выйти
на передовые позиции в индустриальном мире.
Ученик должен худо-бедно владеть каким-нибудь ино-
странным языком, узнать на слух, по меньшей мере, не-
сколько великих произведений западных композиторов, разби-
раться в догматах христианства, иудаизма, ислама, буддизма
и еще одной великой религии мира — марксизма-ленинизма.
Некоторое время он должен уделять занятиям состязательны-
ми видами спорта.
Он должен знать историю своей страны и кое-что из все-
мирной истории, в том числе о роли женщин и движениях
национальных и социальных меньшинств, о чем в прежние
времена учебные программы умалчивали. Однако эти новые
дисциплины можно изучать дополнительно, не отказываясь
от классических предметов прошлых лет. Ученику должно
быть известно, что черные солдаты добровольцами шли на
фронт и сражались как свободные люди во время граждан-
ской войны и что женщинами сделаны великие научные от-
крытия, сочинены симфонии, написаны шедевры живописи и
величайшие произведения литературы.
Во время церемонии окончания школы и получения атте-
стата зрелости ученик должен окинуть взором собравшихся,
а ум и сердце его должны переполниться не смятением, чув-
ством вины и неуверенности, а законной гордостью достигну-
тым и предчувствием будущих свершений. Он должен чув-
ствовать, что для него открыты все дороги и что ему любое
дело по плечу. Каждый учитель начальной и средней школы
должен задаться целью сделать так, чтобы у каждого выпуск-
ника рождались в душе подобные чувства.
Кстати говоря, позвольте мне заметить, что, когда мои
внуки Дженни, Алекс и Кристофер вместе со своими друзья-
ми навещают нас в Седдл-Ривер, я всегда поражаюсь их зна-
ниям мира и тому, насколько хорошо они ориентируются в
науках, о которых мы в наше время и не слыхивали. Они
знают все о пульсарах, черных дырах и компьютерах. Ког-
да я встречаюсь с юными выпускниками колледжей, я все-
гда удивляюсь, сколь много они знают. Тревогу у меня вызы-
вает не широта их образования, а глубина. Им нужно быть
начеку и не дать превратить себя в „образованных людей",
которых высмеял Чемберс в своей „Холодной пятнице": „Об-
разованному человеку все известно о теории времени и про-
странства, но он не знает, который сейчас час".
На арене
У нас великолепное наследие, и чем обстоятельнее мы его
знаем, тем лучше сможем защитить его и передать своим де-
тям. В наши дни не принято прививать идеалы. Говорят, что
мы должны быть достаточно гибкими, чтобы решать задачи в
этом изменяющемся мире. Но гораздо важнее то, что в этом
изменяющемся мире нам нужно крепко держаться за опреде-
ленные неизменные ценности.
В конце концов все сводится к учителю.
В слишком многих местах профессия учителя относится
сегодня к числу наименее оплачиваемых и престижных. Мате-
риальная база школ, в которых я учился, по сегодняшним
меркам безнадежно устарела. Но шестьдесят лет назад ни
одна профессия не пользовалась такой любовью и уважени-
ем, как профессия учителя. Когда мы жили в Йорба-Лин-
да, наши учителя имели обыкновение по завершении учеб-
ного года приходить к нам в гости на семейные обеды. На-
верное, для них это было частью работы, но для меня и моих
братьев их визиты были большим событием. Хорошо помню,
как однажды мать приготовила на десерт домашнее мороже-
ное с черешней. Никогда раньше мне не доводилось отведать
таких ягод. Моя учительница (я учился тогда в третьем клас-
се) съела мороженое, но оставила ягоды на тарелке. В те дни
никто не считал калорий, полагаю, что она оставила эти виш-
ни для меня, потому что не могла не заметить, с каким во-
жделением уплетал я этот деликатес.
Всякая программа реформ в области образования должна
делать главный акцент на качество преподавания. Хотя мы не
можем рассчитывать на то, что наши дети будут любить всех
своих учителей, очень важно, чтобы они их уважали и чтобы
учителя были достойны этого уважения.
Учителя будут пользоваться большим уважением, если
больше внимания будут уделять преподаванию и меньше —
теории и политике. Профсоюзы учителей принимают резолю-
ции против финансирования „контрас", исследуют политиче-
ское и культурное содержание книг и телевизионных пере-
дач, неутомимо борются за повышение зарплаты и расшире-
ние льгот. Недавно Национальная ассоциация образования
израсходовала профсоюзные деньги на издание иллюстриро-
ванных „Обменных карточек конгресса" с портретами всех
членов конгресса. Это побудило конгрессменов тратить день-
ги налогоплательщиков на письма друг другу с просьбой вы-
слать экземпляры карточек своих коллег с личными автогра-
115
Ричард Никсон
фами для пополнения своих картотек. Студентам педагоги-
ческих факультетов до сих пор читают мучительно нудные
курсы дисциплин, в которых главное внимание уделено не
предмету, а методике его преподавания. Так было и шестьде-
сят лет назад, когда я поступал в колледж Уиттиера. Многих
учителей по-прежнему больше беспокоит, что чувствуют их
ученики и какова их осведомленность, нежели умеют ли они
как следует читать, писать, считать, думать наконец.
Может быть, и придет время, когда изучение всех этих
предметов станет факультативным, но сейчас преподавателям
нужно вернуться к основам: установить более жесткую учеб-
ную программу, более продолжительное время, проводимое
каждым учеником в аудитории, и ввести надбавки для препо-
давателей в зависимости от квалификации и стажа. Без этих
и других мер, таких, как влияние родителей, наша молодежь
отстанет настолько, что мы рискуем вступить в следующий
век страной полуграмотных, когда повсюду будут нужны
доктора философии.
Борьба
Выступая в 1952 году на съезде Республиканской партии
с проникновенной речью, конгрессмен Уолтер Джадд расска-
зал незатейливую историю о том, как он помогает своей до-
чери делать домашние задания. „Моя дочь хотела бы, чтобы
все уроки за нее выполнял я, потому что у меня все получа-
ется, — сказал он. — Но я этого не делаю, я просто сове-
тую, обсуждаю, подталкиваю ее и даже молюсь. Я поступаю
так, потому что люблю ее и хочу, чтобы она преуспела в
жизни. Только так она сможет научиться решать проблемы".
Родителям бывает очень нелегко устоять перед искушением
облегчить своим детям жизнь. Это противоречит человече-
ской натуре. Но, как ни парадоксально, отказать детям в
чем-то таком, чего они хотят, отнюдь не значит, что родите-
ли их разлюбили, а, наоборот, любят, и даже очень.
Всю свою жизнь мой отец мечтал дать своим пяти сыно-
вьям высшее образование, потому что сам не смог его полу-
чить. В 11 лет он был вынужден бросить школу и пойти
116
На арене
работать, чтобы помочь семье сводить концы с концами. Он
никогда не читал нам занудных нотаций по поводу того, что
мы живем гораздо лучше, нежели он в наши годы. Вместо
этого он приводил нам в пример своего младшего брата Эр-
неста, который сам зарабатывал себе на учебу в коллед-
же, получил степень бакалавра и преподавал в университете.
Отец, не подозревая об этом, учил нас тому, о чем мы никог-
да бы не узнали в колледже, что жизнь — нелегкая штука и
что готовиться к борьбе с трудностями следует в молодые
годы. Я не хочу сказать, что для детей надо создавать пре-
пятствия. Но, если слишком облегчать их жизнь, они выра-
стут совершенно неподготовленными к ней.
В частных беседах в Пекине Чжоу Эньлай не раз говорил
мне о том, что люди, которые легко шагают по жизни, не
развивают в себе сильных качеств. Конечно, человек, совер-
шивший Великий поход, мог говорить об этом со знанием
дела. Но Мао Цзэдун развил эту тему слишком далеко. Для
него борьба — это конец цели, а не средство ее достижения.
Он мог руководить борьбой народа, но построить государ-
ство не сумел. Мао Цзэдун считал, что в 60-е годы молодым
людям стало очень легко жить, поэтому он вверг страну в
кошмар культурной революции. Учителей заставляли вкалы-
вать на заводах, ученых — на рисовых полях. В результате
развитие Китая было отброшено по крайней мере на одно
поколение назад.
В Соединенных Штатах в 60-е годы возникла другая
крайность. Это было время вседозволенности, когда гуляла
нелепая идея о том, что „дети всегда правы", дети знают
больше своих родителей, а ученики — больше своих учите-
лей. Это привело к уродливым последствиям как для самих
детей, так и для страны в целом. Мы и сегодня от них не
избавились. Джордж Буш прав, обращая наше внимание на
детей, живущих в гетто без надежды и любви, о них не забо-
тятся даже родители. Если мы ничего не сделаем для них
сегодня, души их будут искалечены, а жизни разбиты. Но
при этом не надо шарахаться в другую крайность, полагая,
что тяжелая работа и борьба в раннем возрасте мешают раз-
витию человека, а те, кто проходит через горнило испытаний,
не могут соперничать с теми, у кого жизнь оказалась легкой.
Большое влияние на меня, кроме отца, оказал мой тренер.
Я был плохим спортсменом, и хотя играл в футбол, баскет-
бол, бейсбол и бегал, но меня так и не приняли ни в одну
117
Ричард Никсон
спортивную команду. Однако я узнал о жизни больше, сидя
на скамье рядом с тренером Ньюманом, нежели вызубривая
на отлично философию в колледже.
Он научил нас, как надо бороться. Мы ни в коем случае
не должны мириться с поражением. Независимо от количе-
ства поражений, нужно снова и снова бороться за победу.
Он учил нас побеждать. Нельзя победить, если борешься
лишь в свою силу. Если же будешь бороться изо всех сил и
даже сверх сил, то победишь обязательно.
Он учил нас проигрывать, никогда не повторяя избитую
фразу: „Не важно, кто победит, а кто проиграет, важно уча-
ствовать в соревновании". Мы всегда играли на выигрыш, но
случалось — и проигрывали. Когда же терпели поражение,
то злились, но не на победителей, а на самих себя за то, что
сыграли не лучшим образом.
Тренер учил нас оправляться от поражений. Никогда
нельзя мириться с проигрышем. Неважно, сколько раз вас со-
бьют с ног, каждый раз вставайте и не позволяйте побеждать
себя.
Он заставлял нас добиваться большего, чем мы могли. Я
не помню, чтобы шеф хоть раз похвалил хорошего игрока за
хорошую игру, если тот играл лишь на уровне своих возмож-
ностей. И он был всегда суров с теми, кто играл ниже своих
возможностей.
В каком-то смысле я многое узнал от него об унижении.
В колледже я много занимался, поэтому учился очень хоро-
шо. Но в спорте я был ниже среднего, и я понял, что чело-
век, достигнув чего-то в одной области, не должен задавать-
ся, потому что всегда есть люди, которые гораздо выше его в
других областях.
В начале своей тренерской карьеры шеф заработал дур-
ную репутацию из-за своей несдержанности. Я помню слу-
чай, когда еще на первом курсе меня взяли на игру против
колледжа Сан-Диего. Прошло три четверти времени с начала
игры, и мы проигрывали, но в конце неожиданно воспрянули
духом. В последнюю четверть матча игроки Сан-Диего явно
вели игру к победе. Так же как Том Лэндри, тренер всегда
носил шляпу. И когда защитник Сан-Диего первый раз про-
рвался сквозь нашу линию, тренер вскочил со скамьи и швыр-
нул шляпу на землю. Болельщики Сан-Диего завопили.
Тренер подозвал Байрона Нетцли, бокового защитника, и
подсказал ему, как изменить оборону. Пока шеф инструкти-
118
На арене
ровал его, Нетцли прыгал на месте, чтобы согреться. Затем
он вернулся на поле, и игра пошла совсем по-другому. Шеф
сиял, но когда он глянул на землю, то увидел, что защитник
согревался на его новой шляпе. Хотя тренер и был довольно
серьезным человеком, но в тот момент громко расхохотался.
С тех пор он никогда не выходил из себя во время игры.
Ньюман также научил нас многому в области граждан-
ских прав, хотя в то время я не осознавал этого. Он учил
нас за сорок лет до того, как движение за гражданские права
распространилось в студенческой среде. Он никогда не вы-
прашивал уважения к себе, потому что был американским ин-
дейцем. Мы же уважали его за то, что он был одним из
лучших игроков своего времени на национальных чемпиона-
тах. Ньюман относился к двум прекрасным черным игрокам в
нашей команде точно так же, как к белым. Если они, по его
мнению, не играли в полную силу, он им говорил об этом
так же, как бы он сказал белому члену команды. У него ни-
кто не пользовался привилегированным положением только
потому, что имел черный цвет кожи. В той команде не было
даже намека на расизм. Отчасти потому, возможно, что кол-
ледж Уиттиера формировался не из сектантов, а из квакеров.
А отчасти еще потому, что мы знали: если кто-нибудь сыгра-
ет не в полную силу или будет плохо обращаться с черноко-
жими, его выкинут из команды.
Ньюман не только говорил о гражданских правах, но и
следовал им. В 1921 году он был звездой национальных чем-
пионатов, играя нападающим в защите и защитником в напа-
дении. Как-то он зашел с Брюсом Тейлором, одним из пер-
вых черных игроков, выступавших за команду „Троянцев", в
свой любимый ресторан. Метрдотель сказал, что Брюса об-
служивать не будут. Ньюман взорвался: „Или вы его обслу-
жите, или ноги моей здесь больше не будет". Билль о
гражданских правах, запрещающий дискриминацию в обще-
ственных местах, был принят только спустя сорок три года
после отмены дискриминации в том ресторане.
На последнем курсе колледжа я не мог разъезжать с ко-
мандой, но однажды отправился в Таксон посмотреть послед-
нюю игру сезона с университетом Аризоны. Когда я появил-
ся, тренер отвел меня в сторону и сказал, что, как ему ста-
ло известно, в столовой гостиницы не обслуживают черных.
Ньюман был чертовски зол, но перед игрой не хотел затевать
скандала. Он дал мне три доллара и попросил под благовид-
Ричард Никсон
ным предлогом пригласить Билла Брока, нашего черного за-
щитника, составить мне компанию пообедать в одном из луч-
ших ресторанов города. Очевидно, мы удачно разыграли при-
глашение, потому что, когда Билл навестил меня на Сан-Кле-
менте в 1976 году, он сказал, что очень хорошо помнит тот
обед, но почему я его пригласил, он так и не понимает.
Благодаря существовавшей в колледже Уиттиера атмосфе-
ре расовой терпимости я был совершенно не подготовлен к
тому, с чем мне пришлось столкнуться на юридическом фа-
культете университета Дьюка. В то время в нем не было чер-
ных, но не было и явных признаков расизма. В сущности, я
не помню, чтобы расовые вопросы когда-либо обсуждались
на занятиях или вне стен университета. Масштабы проблемы
открылись мне, лишь когда мы с Фредом Элбринком как-то
днем поехали в Дарем. Мы прибыли туда как раз в то время,
когда на табачных фабриках проходила пересменка. Из две-
рей одной из фабрик, словно дым из печи, вываливали тыся-
чи негров. Они шли по одной стороне тротуара, мы — по
другой. Казалось, что никто не воспринимает их как людей.
Они были просто массой людей, которая работала, получала
деньги и жила своей жизнью как совершенно изолированная
от нас раса. Бенджамин Дизраэли разделял людей в Англии
XIX века на две нации — бедных и богатых. В тот день в
Дареме, штат Северная Каролина, я впервые увидел две на-
ции в Америке XX века — черных и белых.
Некоторые из игроков жаловались, что тренер с ними
слишком суров. Они считали, что их нужно больше хвалить,
когда они хорошо играют, и не сильно ругать, когда играют
плохо. Но, как и Вуди Хейс, каждый, кому посчастливи-
лось играть под руководством Ньюмана, может вспоминать
те годы с благодарностью за те уроки жизни, которые он
нам так хорошо преподал. Один из его уроков — нельзя го-
няться за славой ради самой славы. Он не хотел, чтобы мы
играли хорошо ради того, чтобы доставить ему удовольствие.
Он хотел, чтобы мы хорошо играли ради собственного удов-
летворения.
Именно поэтому я считаю, что все молодые люди долж-
ны уделять часть своего времени спорту. Те уроки, которые
вы получаете в соревнованиях — как выигрывать и как про-
игрывать, как оправляться от поражения, — в жизни просто
необходимы. Радость победы и горечь поражений подготовят
вас к любой профессии, какую бы вы ни выбрали.
120
На арене
В 1956 году президент Эйзенхауэр поручил мне сформи-
ровать президентский совет по физической подготовке моло-
дежи. Он высказал озабоченность тем, что, согласно ис-
следованиям, американская молодежь по своей физической
подготовке уступает европейской. Я не думаю, что он хотел
добиться, чтобы американцы делали больше приседаний или
чаще играли в футбол. Он знал, что от физического состоя-
ния человека зависит его умственное здоровье и душевный
настрой. Эйзенхауэр сам чрезвычайно любил состязаться. Он
всегда был настроен на победу, будь то война, политика,
гольф или бридж. Я уверен, если бы его футбольная карьера
в училище Вест-Пойнт не оборвалась из-за поврежденного
колена, он стал бы величайшим игроком, подобным Доку
Блэнчарду и Глену Дэвису.
Со всеми этими рассуждениями о борьбе не лишаем ли
мы свою жизнь удовольствия? Тут не следует переходить
определенную грань и делать жизнь мрачной и тяжелой, ли-
шенной всякой радости. Но надо признать, что стремление
лишь к удовольствию в известном смысле не делает нашу
жизнь полноценной. В давние времена люди тратили всю
свою энергию только на то, чтобы выжить. Сегодня удо-
вольствия и развлечения превратились в процветающую инду-
стрию. Газеты заполнены информацией о путешествиях, раз-
влечениях и приспособлениях, облегчающих ведение домаш-
него хозяйства. Во многих газетах отводятся разделы под
названием „Жизнь" и „Образ жизни", что заставляет меня
интересоваться, а о чем же еще пишется в других разделах
газет? Некоторые социологи решили даже, что мы скоро ста-
нем „обществом досуга" и что в будущем самой важной про-
блемой современного человека будет проблема, как „распре-
делить" свое свободное время.
Но жизнь не ограничивается кухней, играми на компьюте-
рах или времяпрепровождением в клубах. Жизнь — это про-
цесс осознания и преодоления вызовов, которые она нам
бросает, жизнь — это то успех, то неудача. Ничто, пред-
ставляющее хоть какую-нибудь ценность, будь то в бизнесе,
культуре, политике, спорте или в любой другой области, не
достается без борьбы. Борьба — это то, что отличает нас от
животных. Эйнштейн как-то заметил: „Благополучие и сча-
стье никогда не были для меня абсолютной целью. Я даже
склонен сравнивать эти моральные ценности с тщеславными
ценностями свиньи".
121
Ричард Никсон
Борьба — это неотъемлемая часть жизни, которая может
быть и приятной. Порой мы получаем гораздо больше удов-
летворения, борясь за доброе дело не в своих интересах, не-
жели только ради своего удовольствия. Борьба — это не
развлечение, но она лучше, чем развлечение. Те, кто не отка-
зывается от борьбы и кто любит бороться, получают от жиз-
ни гораздо больше, чем те, кто уходит от схваток. Думая о
наших приоритетах в образовании, мы не должны забывать
эту простую истину. Без конкуренции и состязаний наши
дети вырастут незакаленными в борьбе и слабохарактерными.
Они будут плохо подготовлены к неизбежным и зачастую
пугающим жизненным испытаниям.
Богатство
В 1965 году меня пригласил на ленч Пол Гетти в свой
роскошный особняк в Саттон-Плейс под Лондоном. Гостям
подавали деликатесы на золотых тарелках и восхитительное
бордо, а перед Гетти поставили пшеничные крекеры и стакан
молока. Пол мог позволить себе все, что угодно. Но то ли по
своей прихоти, то ли по медицинским соображениям богатей-
ший человек в мире ел самую простую и дешевую еду, ка-
кую только можно было вообразить.
Большинство людей добиваются богатства, чтобы упро-
чить свои финансы. Некоторые делают это ради положения,
которое обеспечивает богатство. Другие хотят иметь богат-
ство, потому что оно позволяет им многое сделать. Гетти
оставил бесценную художественную коллекцию. Некоторые,
подобно Уолтеру Анненбергу, одаривают университеты и
вносят пожертвования в фонды. Другие используют свое бо-
гатство, чтобы добиться влияния и власти путем контроля
над средствами массовой информации или крупными финан-
совыми и коммерческими предприятиями.
В 60-х годах среди молодежи было модным высмеивать
богатство как зло само по себе. В 80-х возникла тенденция
перекинуться в другую крайность — появился лозунг „Обога-
щайтесь!", который вдохновлял наших молодых людей. Пере-
фразируя Винса Ломбарди, некоторые люди теперь говорят:
.Деньги — это не все, это — единственное, что есть".
122
На арене
На третьем году учебы в университете Дьюка Билл Пар-
дью, Лаймэн Браунфилд, Фрэд Албринк и я делили две дву-
спальные кровати в одной комнате в фермерском доме пос-
реди университетского леса. Мы называли место Поместьем
Жалобного Козодоя. В доме не было никаких удобств: ни
туалета, ни водопровода, ни парового отопления. Но зато это
стоило всего пять долларов в месяц, и мы могли учиться на
юридическом факультете. Нам было тяжело, но мы все окон-
чили школу с отличием и никогда не жаловались на трудно-
сти в жизни. Мы не считали себя бедными, но и не завидова-
ли тем, кто имел больше нас. Все мы глядим на то время, как
на одно из лучших в нашей жизни.
Я счастлив оттого, что сегодня студентам-юристам не
надо проходить через трудности, которые выпали на нашу
долю. Я люблю хорошую жизнь и рад, что могу себе ее
позволить. Но мне хотелось бы сказать молодым людям, что
богатство может облегчить жизнь, но не обязательно ее улуч-
шить. Когда материальные блага жизни достаются с трудом,
они больше ценятся. Жизненные трудности, с которыми нам
пришлось столкнуться в годы учебы, заставили нас больше
ценить наше образование. Мы очень много узнали о праве в
университете Дьюка, в дни Великой депрессии, но еще боль-
ше узнали о жизни. Мы все стремились к богатству, но не
как к конечной цели. Мы знали, что богатство имеет боль-
шое значение, но никогда не считали его единственной цен-
ностью в жизни.
Богатство — это средство, с помощью которого человек
приобретает себе еду, жилье, одежду и разнообразит досуг.
Все это необходимо для нормальной жизни. Это средство,
двигающее экономический прогресс, обеспечивающее возмож-
ности и работу для людей. Богатство — это средство, при
помощи которого человек может получить власть, чтобы вы-
брать путь развития для страны, лучший — с его точки зре-
ния. Это средство, при помощи которого можно помогать
тем, кто не так удачлив.
Хотя я никогда не думал о накоплении богатства, но все-
гда с большим уважением отношусь к тем, кто к этому стре-
мится, потому что вижу, сколько полезного делают мно-
гие богатые люди, распоряжаясь своими деньгами. Когда в
1961 году я покинул Вашингтон после четырнадцати лет ра-
боты конгрессменом, сенатором и вице-президентом, у нас с
миссис Никсон было 48 тысяч долларов — это все, что мы
12J
Ричард Никсон
смогли накопить. Этих денег оказалось немного не только
потому, что я считал, что политики не должны наживаться
на государственной службе, главное — я никогда не хотел
иметь больше, чем мне требовалось на комфортабельную
жизнь для себя и моей семьи.
Уже будучи экс-вице-президентом и экс-президентом, я
отклонял множество предложений заработать большие деньги
за легкий труд, например, за консультации или за выступле-
ния, которые очень неплохо оплачивались. Даже сегодня не-
которые из моих друзей не могут понять, почему я отказался
от гонорара в 700 тысяч долларов в год. Во-первых, я счи-
таю, что мне не пристало принимать такие предложения. А
во-вторых, мне не нужны деньги. За последние 20 лет, за
исключением серии телевизионных интервью, которые я со-
гласился дать, чтобы оплатить расходы юриста, я зарабаты-
вал деньги только своими литературными трудами и доходом
от продажи наших многочисленных домов. Этого оказалось
больше чем достаточно. Самое близкое мое общение с фон-
довой биржей состоит в том, что я слушал экспертов, по-
добных Биллу Саймону, которые рассказывали мне об их
собственных рискованных, но весьма выгодных подвигах на
Уолл-стрите.
К счастью, другие думают иначе, чем я. Сколачивание ог-
ромных состояний способствует развитию наиболее произво-
дительной экономики в мире. И все же многие американцы
инстинктивно относятся с предубеждением к корпоративному
богатству. Отчасти это результат нашей политической систе-
мы, которая не позволяет концентрировать слишком большую
власть в отдельных руках. Этот принцип действует и в отно-
шении идеологии и партий. Республиканец Теодор Рузвельт
был величайшим в истории борцом против трестов, в то вре-
мя как Джимми Картер положил начало устранению монопо-
лии на телефонную связь, а министерство юстиции при Ро-
нальде Рейгане довело это дело до конца.
Но другая причина антикорпоративных настроений заклю-
чается в том, что существует сильный, хотя и не всегда
явный соблазн потерпевших неудачу идей марксистско-ле-
нинского социализма. Маркс верил, что те, у кого есть ка-
питал, эксплуатируют тех, у кого его нет, и что решение
проблемы состоит в том, чтобы передать весь капитал госу-
дарству. Демократы в капиталистических странах предпочли
установить контроль над излишками капиталов грабителей-
124
На арене
магнатов путем регулирования экономики и таким образом
защитить основные права и интересы рабочих. Почти во всех
странах, где была принята коммунистическая модель разви-
тия, их лидеры теперь отчаянно ищут пути возрождения
принципов капитализма, чтобы придать своим странам дина-
мизм развития.
Коммунистическая модель полностью провалилась на
деле, но ее идеи все еще имеют большую привлекательность.
Зло в образе корпоративного босса по-прежнему любимый
объект для авторов нравоучительных историй в Голливуде и
в отделах новостей национальных газет. Они не являются
коммунистами. Просто вольно или невольно они подписались
под главной доктриной коммунизма, провозгласившей, что
все зло и несправедливость проистекают от богатства.
Нет сомнений в том, что та сверх всякой нормы зарплата
и премии, которые получают некоторые официальные лица,
лишены всякого приличия. Это происходит не столько из-за
алчности, сколько оттого, что добренькие правления директо-
ров думают, будто их озабоченные популярностью управляю-
щие суперкласса могут ходить по воде. Но если руково-
дитель с годовым окладом миллион долларов выдает в год
всего одну идею стоимостью в два миллиона, то его отдача
вдвое превышает заработок. Прибыльная корпорация, зараба-
тывая большие дивиденды для своих держателей акций, уве-
личивая количество рабочих мест каждый год, выплачивая на-
логи федеральному правительству и своему штату, создавая и
испытывая новые технологии, является очень важным инсти-
тутом современной демократии.
Когда у людей нет работы, руководители корпораций, по-
лучающие в год суммы с шестью или семью нулями, легко
становятся объектом критики. Но, когда настают лучшие вре-
мена, они принимают решения, которые дают вновь этим лю-
дям работу. До тех пор пока политики и авторы передовиц
прибегают к политически популярным нападкам на интересы
богатых, Соединенные Штаты продолжают рисковать тем,
что однажды корпорации будут обложены сверхналогами,
над ними установят сверхконтроль и в конце концов их мо-
жет поглотить государство. Такое произошло в Великобрита-
нии после второй мировой войны, а потом Маргарет Тэтчер
потребовалось десять лет, чтобы осуществить политику при-
ватизации и возродить страну.
Жадность — это плохо. Но богатство, если оно использу-
125
Ричард Никсон
ется в добрых целях, — это неплохо. Может, капитализм и
развивается за счет алчности, но он производит богатство, а
демократические институты помогают обществу решать, как
это богатство использовать. Коммунизм наказывает жадность,
отбирая богатство, а затем появляется нужда в тоталитарных
институтах, чтобы управлять единообразной и равномерной
нищетой, производимой вместо богатства.
В последние годы, когда коммунистические общества со-
гнулись под гнетом своих тоталитарных систем, руководите-
ли Китая, Советского Союза и даже Вьетнама заговорили,
подобно студентам экономических факультетов, издавая
мрачные манифесты о спросе, предложении и гибкости цен.
Во время одного из моих визитов в крупную коммунистиче-
скую страну я набрался терпения выслушать получасовую
лекцию высокопоставленного руководителя сельского хозяй-
ства, в которой он поведал мне новую идею о том, что при-
быль может явиться хорошим стимулом для поднятия произ-
водительности фермера.
Как экономическая система капитализм победил комму-
низм. Но философская притягательность коммунизма все еще
достаточно сильна и может повергнуть капитализм. Капита-
лизм, в отличие от коммунизма, не является религией, он
представляет собой морально нейтральный набор экономиче-
ских принципов. Это — орудие, а не что-то законченное, и
это орудие может быть использовано как в хороших, так и
в плохих целях. Поэтому деловые люди должны постоянно
помнить о своей ответственности в хорошие времена, чтобы,
когда настанут плохие времена, их оппортунистические кри-
тики не делали бы из них козлов отпущения, виновных в
проблемах общества, и не обвиняли бы их в том, что они
заботятся только о содержимом своих кошельков.
Лозунг 80-х годов „Обогащайтесь!" сменил лозунг 60-х
годов „Живите проще и беднее!". Но самое лучшее обще-
ство — это такое, в котором люди, стоящие у власти, будь
то высокий государственный пост или контроль за огромны-
ми экономическими ресурсами, понимают, что большая власть
должна быть направлена на еще более полезные дела.
Величие нации никогда не должно измеряться одним
лишь ее материальным богатством. Америка уже стала вели-
кой нацией два столетия назад, когда материально она была
бедна, но богата духовно. Идеи, которые помогли становле-
нию новой нации и которые она отстаивала, вдохновляли
126
На арене
свободных людей и тех, кто хотел стать свободным, во всем
мире.
Какую Америку мы предпочли бы, когда о ней будут
вспоминать через двести лет? Как нацию, которая построила
самые высокие дома, ездила на самых быстрых машинах и
носила самую красивую одежду? Как общество, чьи звезды
рока вызывали больше восхищения, чем великие учителя,
красивые люди больше, чем интересные личности, скандалы
больше, чем хорошие поступки? Или мы хотим, чтобы нас
помнили как людей, создавших великую музыку, искусство,
литературу, философию и действовавших на благо всего
мира?
Полтора столетия назад Алексис де Токвиль написал о
двух противоположных тенденциях в Америке: с одной сто-
роны — безжалостной, эгоистичной погоне за материальным
богатством, а с другой — щедрости, с которой люди отдава-
ли свое время и деньги на общественные мероприятия, прес-
ледующие бескорыстные цели. Когда призыв „делай для
себя" привлекает молодых людей больше, чем „делай для
других", то есть опасность, что Америка предстанет перед
остальным миром скорее страной материалистов, нежели иде-
алистов.
Мы не должны довольствоваться очевидным на сегодня
фактом, что наша система далеко превзошла коммунизм в
производстве богатства и материального прогресса, или, как
сказал Чемберс: „Это задыхающийся материализм больше,
чем желание или голод, способствует появлению сил револю-
ции на Западе". Для коммунистов материальный прогресс —
это все. Они стремятся к нему как к конечной цели. Для нас
же это только начало хорошей жизни, но не ее конец. Мы
добиваемся богатства и материального прогресса как средства
для достижения конечной цели — более богатой и наполнен-
ной содержанием жизни, что не может быть измерено день-
гами и что Эдмунд Берк назвал „некупленной привлекатель-
ностью жизни".
Некоторые ученые мужи высмеивали высказывание
Джорджа Буша о „тысяче пунктах света". Понятно, что одни
добровольные усилия не решат трудных проблем бездомных
и других несчастных людей. Но критики не видят того оче-
видного факта, что цель, которая вдохновляет нас на то, что-
бы направить собственные усилия на помощь другим, делает
нас лучшими людьми, чем если бы нами двигало только то,
что Рассел Керк назвал космическим эгоизмом.
127
Ричард Никсон
Впервые моя фотография появилась в газете в 1916 году,
когда мне было три года. Моя мать взяла меня и моего брата
Дона в Лос-Анджелес, чтобы купить одежду для школы. В
это время там проводился сбор пожертвований в пользу си-
рот войны в Европе. Мать дала каждому из нас по пять цен-
тов, чтобы мы положили их в корзину для пожертвований, и
в этот момент фотограф снял нас. Фотография появилась на
первой странице ежедневной лос-анджелесской газеты. Мо-
жет быть, фотограф выбрал нас потому, что мы показались
ему типичной американской семьей. Мы не были богаты, но
мы щедро делились тем, что имели, если это могло помочь
людям, которые имели еще меньше, чем мы.
Те десять центов, которые наша мать нашла в своем ко-
шельке, было немного, особенно если сравнить с тысячами
жизней, которые потеряли американцы в Европе во время
первой мировой войны. Но как личности и как нация в целом
американцы всегда были готовы бескорыстно отдавать себя,
даже приносить максимальную жертву во имя великого дела.
И это главная черта, которая делает нас достойными благ
нашего великого богатства.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Когда молодые люди спрашивают моего совета, следует
ли им делать ставку на политическую карьеру, я всегда отве-
чаю на вопрос вопросом: „Чего вы хотите этим добиться?".
Человек выбирает профессию адвоката или врача, потому что
хочет заниматься правом или медициной. Однако, если он
идет в политику только ради занятий политикой, если он не
ставит перед собой более крупную цель, которую хотел бы
осуществить в общественной жизни, тогда он ошибся в выбо-
ре профессии.
Слишком много людей делают именно такой неправиль-
ный выбор. Некоторые идут в политику, потому что хотят
получать высокие доходы, другие — потому что желают вы-
сокого социального положения. Третьих привлекают острые
ощущения от личного участия в величайшей игре в мире.
Не следует выбирать политику своей профессией, если
первейшая цель — высокие доходы. Средний адвокат может
заработать вдвое больше конгрессмена, прилагая при этом
вдвое меньше усилий. Если речь заходит об острых ощущени-
ях, то любой конгрессмен скажет, что, хотя предвыборная
кампания, возможно, и волнительна, однако, работа в самом
конгрессе, особенно для новичка, может показаться чрезвы-
чайно нудным делом.
Если вы хотите добиться определенного социального по-
1?1
Ричард Никсон
ложения, то вновь следует крепко подумать. Удачливый адво-
кат или служащий средней руки, работающий даже в неболь-
шой компании, имеет, как правило, отличный офис. Впервые
избранному конгрессмену повезет, если ему выделят две ком-
натки с затхлым воздухом на шестом этаже здания Кэннон-
хаус, и это для всего штата его сотрудников, насчитывающе-
го без малого с десяток человек. После одного или двух сро-
ков пребывания в конгрессе ему могут чуть ли не ежедневно
присылать приглашения на приемы или обеды, но не потому,
что приглашающим приятно общение с ним, а потому лишь,
что им лестно, когда их видят в компании с конгрессменом, а
с каким — безразлично. Во время каникул лоббисты устроят
ему сказочный отдых, но не для того, чтобы он хорошо от-
дохнул, а ради заполучения его голоса в поддержку нуж-
ных им проектов. Короче говоря, социальное положение в
Вашингтоне ценится дешево, оно иллюзорно и унизительно.
Что касается популярности, то, согласно опросам обще-
ственного мнения, людей многих других профессий, напри-
мер подрядчиков в строительстве и управляющих похорон-
ных бюро, уважают намного больше, нежели политиков. Ког-
да конгрессмен возвращается в свой округ, успешно отбыв
срок в конгрессе, ему не следует ожидать, будто благодар-
ные избиратели увенчают его голову лавровым венком. Ско-
рее его подвергнут критике за местную свалку токсичных от-
ходов или за высокие темпы инфляции.
Политика — это самая рискованная профессия. Когда вы
баллотируетесь в первый раз, уже возникает риск. Даже если
вы и одержите победу, у вас никогда не будет уверенности,
что выиграете в следующий раз. Когда кто-то говорит мне,
что выставит свою кандидатуру на выборах только в том
случае, если будет уверен в победе, я советую этому челове-
ку не включаться в предвыборную борьбу. При таком подхо-
де — это слабый кандидат.
Все великие лидеры, которых я знал, ставили перед собой
более значительные цели, чем собственное „я“. Они добива-
лись высоких постов не для того, чтобы быть великими, а
чтобы вершить великие дела. Великобритания обязана своим
существованием Черчиллю, Франция — де Голлю, Западная
Германия — Аденауэру, Италия — де Гаспери, Япония —
Иосиде, Израиль — Бен-Гуриону и Индия — Неру. Некото-
рые из них ушли в результате поражения от менее крупных
личностей, однако за все свои дела они войдут в историю
132
На арене
титанами. Любой из них мог бы сказочно обогатиться, если
бы обратил свой талант только на это. Но они заботились не
о сколачивании своих состояний, а о создании великих стран
и поддержании их величия. Воздействие, которое оказали эти
лидеры на мир, непомерно велико. Все они достигли своих
целей через прозаические элементы демократической полити-
ки. Однако никто из них не ошибся, считая политику целью,
а не средством.
Принцип „занимай пост для дела, а не ради положения"
лучше всего можно проиллюстрировать на примере Дуайта
Эйзенхауэра. К моменту окончания второй мировой войны
этим человеком восхищался весь мир. Он никогда не знал
поражений. По некоторым меркам он не был богатым, однако
был вполне материально обеспечен. Эйзенхауэр прежде ни-
когда не занимался политикой. Он знал, что если выставит
свою кандидатуру на пост президента, то у него равные шан-
сы: быть выдвинутым в качестве кандидата или нет, а если
его выдвинут, то он вполне может как выиграть, так и проиг-
рать выборы. Он оказался удачливым политиком, однако
ему никогда не нравилась межпартийная пикировка во время
предвыборных кампаний.
Так почему же он добивался поста президента? Он не
был эгоистом, однако, оставаясь реалистом, знал, что победа
во второй мировой войне, добытая такой огромной ценой, мо-
жет быть сведена на нет, если Соединенные Штаты не бу-
дут осуществлять сильное и просвещенное руководство сво-
бодным миром. Эйзенхауэр считал, что был подготовлен для
этой роли лучше всех. Тот факт, что он положил конец
войне в Корее, последовательно выступал против советской
агрессии и обеспечил мирное существование Соединенным
Штатам в течение своего восьмилетнего пребывания у власти,
свидетельствует о его правоте.
Цена борьбы за право занять политический пост велика.
Нужно идти не только на финансовые затраты, но и жертво-
вать свободным временем, выслушивать оскорбления со сто-
роны политических противников и средств массовой инфор-
мации и решиться на долгие часы тяжелой изнурительной
работы. Если вы не готовы заплатить такую цену, вам не
следует идти в политику. Парадокс заключается в том, что
нельзя представить себе, сколь она высока, пока не окажешь-
ся в водовороте событий.
Не имея перед собой цели, лидер не только в буквальном
Ричард Никсон
смысле, но и в переносном не знает, куда идти. Все целена-
правленные действия должны начинаться с определения за-
дач. Без установленных базисных точек и конечных целей
жизнь, даже если она наполнена движением, не приведет к
успеху и будет бессмысленной. Ни один человек не должен
жить, не имея перед собой высоких целей.
Красноречиво выразил эту мысль генерал де Голль в кни-
ге „Лезвие меча":
„Все руководители людей, будь то политические деятели,
проповедники или военные, все те, кто может превзойти дру-
гих, отождествили себя с высокими идеалами, а это расшири-
ло масштаб и добавило силы их влиянию. Если при жизни
их преследовали за то, что величие разума значило для них
больше, чем эгоистические интересы, то позднее их чтят не
за полезность содеянного ими, а за сами их старания".
Сегодня многие деятели, занимающиеся политикой, стал-
киваются с неприязнью политиков, считающих, что те чрез-
мерно увлекаются целью. Ученые мужи превозносят канди-
датов за их сдержанность, реализм, готовность пойти на
компромисс. Допустим, ожидают, что кандидат должен вы-
двинуть какую-то цель, а после того как он это сделал,
аналитики из средств массовой информации тщательно ее
разбирают и, если цель окажется, в частности, консерватив-
ной, самоуверенно предсказывают, что после вступления в
должность он либо научится быть более реалистичным, либо
ощутит на себе давление реальности. Мы стали так сильно
беспокоиться, как бы лидер не злоупотребил своей властью,
что начали ограничивать его свободу на законную и широ-
кую власть. Активных политиков, бросающих вызов устано-
вившемуся порядку, считают „обструкционистами" и людьми,
„лишенными принципов". И все же наша страна остановилась
бы в своем движении, если она лишится лидеров, готовых
рисковать своим положением в Вашингтоне и отношениями
со средствами массовой информации, делая и высказывая то,
что они считают правильным, независимо от того, популярно
это или нет.
Оглядываясь назад во времена, когда я решил заняться по-
литикой, припоминаю, что я руководствовался тремя целями:
установление мира за рубежом, улучшение жизни народа в
США и победа свободы над тиранией во всем мире. Я очень
сильно рисковал и дрался во многих стычках за осуществле-
ние этих целей. Разоблачив Элджера Хисса, я заработал неу-
*34
На. арене
кротимую враждебность со стороны многих могущественных
людей, которые, не сделай я этого, в худшем случае заняли
бы нейтральную позицию по отношению ко мне. Я не жа-
лею, что утратил поддержку этих людей. Однако в результа-
те своей поездки в Китай я лишился поддержки многих
своих коллег-консерваторов, которые считали, что нам не
следует иметь нормальных отношений с какой-либо коммуни-
стической державой, даже если она проводила недружествен-
ную политику по отношению к Советскому Союзу. Отказав-
шись согласиться на любой мир во Вьетнаме, кроме почет-
ного и справедливого, я потерял поддержку многих либера-
лов, консерваторов и умеренных, которые понимали, что
оказание мне поддержки сопряжено со слишком большим по-
литическим риском. Таковы несколько примеров опасностей,
подстерегающих на пути к достижению поставленной цели.
Если вы следуете трудным или опасным курсом, то даже са-
мые преданные ваши друзья могут отвернуться от вас, так
как они либо не разделяют вашей цели, либо не хотят идти
на риск, которому подвергаетесь вы, пытаясь реализовать
свою цель.
Таким образом, обращаясь к прошлому, могу сказать:
хотя это было и трудное время, я ни о чем не жалею. Воз-
можно, я не стал бы повторять все сначала, но и не жалею о
содеянном. Это объясняется тем, что я жил ради поставлен-
ной цели и, по крайней мере, отчасти достиг ее. Нужно жить
ради чего-то более значительного, а не для того, чтобы толь-
ко жить. Человек, который ни разу не отдавался целиком
делу более значимому, нежели его личная персона, не обрел
самого ценного жизненного опыта. Только через такую безза-
ветную самоотдачу можно действительно обрести себя.
Время
Самое главное богатство человека — это время. От того,
как оно используется, зависит, будет ли он иметь успех в
своих действиях или нет. Особенно это верно в политиче-
ской жизни, где одно неверно употребленное слово или не-
правильно проведенный день может означать крах. Вот четы-
135
Ричард Никсон
ре драматических примера того, как неправильное использова-
ние времени может повлиять на исход истории. Во всех четы-
рех примерах приводятся случаи с кандидатами, которые не
спланировали свое время надлежащим образом, чтобы ока-
заться на высоте положения в момент решающих собраний и
дебатов с соперниками.
В 1912 году сенатор от штата Висконсин, член Прогрес-
сивной партии Роберт Лафоллетт был одним из главных пре-
тендентов на пост президента. По плану предвыборной кам-
пании он должен был выступать на большом собрании пред-
ставителей прессы в Филадельфии вместе с вероятным кан-
дидатом от Демократической партии Вудро Вильсоном. Ла-
фоллетт был блестящим оратором, но заработал репутацию
человека, который выступает слишком часто и слишком дол-
го. На этот раз после тягучего дня избирательной кампании
он совсем выбился из сил, да еще сильно волновался, потому
что его дочери делали серьезную операцию.
Вильсон выступил кратко, но блестяще. После него на
трибуну поднялся Лафоллетт и говорил, перескакивая с темы
на тему, более двух с половиной часов. Тогда некоторые из
присутствовавших начали покидать собрание, его это злило,
он стал повторяться и говорить совсем бессвязно. Когда нако-
нец он сел на место, как кандидат в 1912 году он кончился
и, несмотря на свои большие способности, никогда снова не
стал серьезным претендентом на пост президента.
Уэнделл Уилки был одним из наиболее обаятельных кан-
дидатов, когда-либо выдвинутых какой-либо партией. Он ве-
ликолепно вел избирательную кампанию, был остроумный и
упорный человек. Когда во время выборов в 1940 году его
соперником оказался Франклин Делано Рузвельт, Уилки, по
мнению многих, имел верное преимущество — существовала
традиция не переизбирать президента на третий срок. Его
единственным роковым слабым местом было то, что он не
мог сказать „нет" и не позволял другим говорить за него
„нет", когда дело касалось распределения его времени.
Целые дни напролет Уилки приводил в восторг многоты-
сячные толпы в ходе разъездной агитационной предвыборной
кампании. На каждом митинге он очаровывал сотни избирате-
лей, которые подходили к нему, чтобы пожать руку. К концу
дня он изнемогал. А к концу предвыборной кампании и вовсе
потерял голос. Когда в последние дни кампании он выступал
перед многомиллионной аудиторией по радио, то смог про-
хрипеть только несколько слов.
цб
На арене
Рузвельт был президентом и страдал физическим недо-
статком, поэтому он ограничивал свои публичные появления
и вызывал всеобщий восторг, лишь когда выступал по радио.
Уилки проиграл бы ему, вероятно, в любом случае. Но, если
бы он спланировал свое время так, чтобы хорошенько отдох-
нуть к моменту выступления перед миллионами, а не ты-
сячами или сотнями избирателей, возможно, все пошло бы
по-другому.
Во время выборов в 1960 году я допустил подобную
ошибку. Я повредил колено и две недели находился в боль-
нице во время предвыборной кампании. Поэтому я решил на-
верстать упущенное время. В день решающих первых дебатов
с Джоном Кеннеди я поехал выступать на съезд профсоюза
плотников. Встреча прошла в целом хорошо, но аудитория
была трудной. Такие встречи всегда отнимают много сил. Во
время дебатов тем вечером я, очевидно, выступил в самом
деле неплохо, поскольку опросы радиослушателей показали
мое преимущество. Однако в пять-шесть раз больше избира-
телей следили за дебатами по телевидению, и опрошенные
телезрители отдали предпочтение Кеннеди. Я не чувствовал
себя усталым, но выглядел таким и по глупости не восполь-
зовался гримом, чтобы скрыть мешки под глазами и следы
недосыпания. Кеннеди, вероятно, победил бы на выборах в
любом случае. Но мое неумение правильно использовать вре-
мя, возможно, прибавило ему шансов.
В 1988 году Майкл Дукакис проиграл выборы во время
вторичных вечерних дебатов. Одна из основных причин за-
ключалась в том, что ему нездоровилось, а он имел слишком
напряженный график в то утро. Контраст с Джорджем Бу-
шем, который пришел на дебаты энергичным и отдохнувшим,
был убийственным. Дукакис „перегорел", и это было видно
всем. Буш, вероятно, все равно победил бы на выборах, даже
если Дукакис был бы в своей лучшей форме. Но его неуме-
ние правильно распределить свое время, возможно, усилило
контраст не в его пользу.
Плюсы и минусы, которые дает телевидение, влияют на
то, как кандидаты на пост президента используют свое время
в ходе избирательной кампании. Сегодня они могут сильнее
воздействовать на аудиторию, освещая какое-то одно собы-
тие во время вечерней программы новостей, чем на десят-
ках многолюдных митингов. Теоретически любой кандидат
на пост президента должен серьезно подумать о том, чтобы
137
Ричард Никсон
иметь только одно мероприятие в день, которое должно быть
спланировано так, чтобы сочетать воздействие в масштабах
всей страны с местным воздействием в штатах, имеющих ре-
шающее значение для стратегии кандидата. Он также имеет
все основания ограничить встречи с представителями прессы,
как это делали Дукакис и Буш в 1988 году, поскольку хлест-
кие выдержки из ответов на вопросы журналистов будут не-
редко заменять его основные выступления.
Стратегия проведения одного мероприятия в день и огра-
ничения встреч с журналистами все же сомнительна в каче-
стве способа распределения времени в ходе избирательной
кампании, а кандидат, принявший ее на вооружение, был бы
наверняка осужден как циник и оппортунист. Кроме того,
его помощники всегда могут выдумать способы, как запол-
нить пробелы в графике. „Зачем сидеть на месте, читать
и размышлять, когда можно слетать в Сидар-Рапидс и бы-
стренько провести там митинг? — предложили бы они. —
Это не повредит, и будет лучше, если мы будем выглядеть
все время занятыми". А что касается прессы, то лишь немно-
гие кандидаты и функционеры избирательной кампании смо-
гут достаточно долго устоять перед кислыми жалобами жур-
налистов, сетующих, что с ними не встречаются.
Но факт остается фактом: телевидение предоставило кан-
дидатам новые возможности общения с массами избирателей,
затрачивая при этом гораздо меньше физических усилий, чем
раньше. Организаторы избирательных кампаний все еще ве-
дут предвыборную разъездную агитационную работу в сель-
ской местности главным образом потому, что кампании пре-
дусматривают такой вид агитации. Если человек не бодр-
ствует по девятнадцать часов в сутки, считается, что он не
выполняет свою работу. Однако телевидение сделало такой
метод ведения избирательной кампании анахронизмом.
В известном смысле еще более цинично постоянно встре-
чаться с избирателями, расходуя силы на иллюзию проведе-
ния политики в старомодном стиле. Вместо этого более бла-
горазумно обратиться к методам еще более раннего периода.
Сто лет назад не считалось зазорным забираться на импрови-
зированную трибуну и просить отдать за себя голоса. Мно-
гие агитировали прямо с парадного крыльца своего дома. Се-
годня они могли бы вести избирательную кампанию из своих
домашних телестудий.
Лично я с сожалением встретил бы отмирание традицион-
на
На. арене
ных политических кампаний. Надеюсь, что кандидаты бу-
дут продолжать нокаутировать друг друга и выскажутся на
ПО процентов за ведение агитационной предвыборной кампа-
нии, потому что именно это мероприятие делает политиче-
скую жизнь интересной и помогает разглядеть, что представ-
ляют из себя кандидаты. И все же, цепляясь за старомодные
методы и подходы, мы упускаем большие потенциальные пре-
имущества, которые дает нам технологическая революция.
Часто можно услышать, что в современном мире люди
находятся в постоянном движении и никогда не приостанав-
ливаются, чтобы поразмышлять над тем, что они вытворяют
со своей жизнью. Телевидение этому способствовало, уничто-
жив искусство ведения беседы и заменив моменты самоанали-
за и социального взаимодействия психическими расстройства-
ми от длительного смотрения видеопередач. Однако если в
политике использовался бы весь потенциал телевидения, то
оно могло бы и в самом деле насытить политическую жизнь
и сделать ее более яркой и разумной. Кандидаты затрачивали
бы меньше времени на разъезды и уделяли больше времени
для размышлений. Они могли бы тогда поменьше выступать
на митингах с бессмысленными пятнадцатиминутными реча-
ми, а побольше участвовать в телевизионных дебатах. Сокра-
тилась бы бесцельная деятельность, уменьшилось бы число
мимолетных малозначимых „новостей", и не было бы времени
на пустую болтовню. И наоборот, у избирателей появилось
бы больше возможностей распознать, на что в самом деле
способен кандидат, если его изберут президентом Соединен-
ных Штатов.
Если кандидаты в президенты предпочтут такие действия,
они смогут более эффективно использовать свое время. Но у
президента выбора нет. Его время — самое ценное в мире, и,
если его не распределить должным образом, может постра-
дать вся страна и даже весь мир.
Для президента важно все. Он должен тщательно распре-
делять свое время для ответов на письма и записки, телефон-
ные переговоры, отдачу распоряжений, председательства на
заседаниях кабинета, Совета национальной безопасности, дру-
гих органов и для отдыха. Еще более важно предусматривать
в своем графике время на соответствующую подготовку к пу-
бличным выступлениям. Наконец, архиважно иметь в запа-
се время на обдумывание основных направлений политики и
принятие решений. В политике, как и в спорте, самая боль-
139
Ричард Никсон
шая ошибка, которую вполне возможно сделать, это измотать
себя и в результате выйти из игры.
Однажды я спросил Эйзенхауэра, что было труднее все-
го научиться делать, когда он стал президентом. Он ответил:
„Подписывать небрежно написанные письма". Эйзенхауэр был
прекрасным писателем, особенно ему нравилось самому дик-
товать письма к своим друзьям. Однако, став президентом, он
обнаружил, что число его друзей увеличилось в тысячу раз, и
он просто не мог отвечать каждому. Он не обвинял сотруд-
ников секретариата в том, что они готовили для него плохие
тексты. Письма были и впрямь негожими, и он был вынужден
переписывать их каждый раз по-своему.
Принцип плохого письма может применяться гораздо
шире. Нередко утверждается, что хороший руководитель тот,
кто поручает другим такую работу, которую они могут сде-
лать лучше, чем он сам. Эйзенхауэр учил, что хороший руко-
водитель, особенно президент, должен уметь давать поруче-
ния другим, даже если считает, что они не могут выполнить
их с таким же успехом, как он сам.
Распределяя время на телефонные переговоры и распоря-
жения, руководитель должен научиться тратить на это как
можно меньше времени и по возможности требовать того же
от тех, с кем разговаривает. Сенатор Эд Маски, поклонник
Калвина Кулиджа, рассказывал весьма показательный эпизод
об этом недооцененном президенте. Как-то вскоре после из-
брания Кулиджа вице-президентом его преемник на посту гу-
бернатора штата Массачусетс спросил: „Как вам удавалось
принимать за день столько посетителей и уходить с работы в
пять часов? Мне приходится оставаться до девяти часов. В
чем разница?" Кулидж мгновение подумал и ответил: „Вы
возражаете". Президенту всегда нужно казаться отзывчивым
тому, с кем он встречается или разговаривает по телефону.
Однако всякий раз, когда беседа затягивается, президенту
следует помнить, что он, возможно, тратит время, необходи-
мое для гораздо более важного дела.
Самой непродуктивной тратой времени могут стать засе-
дания кабинета, Совета национальной безопасности, совеща-
ния с руководителями законодательных органов и другими
лицами, во время которых президент должен председатель-
ствовать, если он сам и созванные на совещание лица не-
достаточно хорошо подготовлены, а повестка дня четко не
определена и включает в себя слишком много вопросов.
140
Именно поэтому обычно я предлагал участникам таких меро-
приятий представлять свои соображения в письменном виде
до начала заседания. Это позволяло мне лучше подготовиться
и гарантировало, что и другие будут также готовы. Пре-
зидент никогда не должен рассматривать скоропалительные
идеи. Пищу для размышлений „разжевывать" необязательно,
но она должна быть, по крайней мере, готовой к усвоению.
Иногда президенту кажется, что он может пренебречь
всеми заседаниями и принимать решения, зачитав документ, а
не выслушав по нему доклады, что в конце концов отнимает
меньше времени. Однако так поступать он не может. Во-пер-
вых, многие руководители лучше воспринимают информацию,
если она преподносится им устно. Во-вторых, говоря откро-
венно, думающим чиновникам проще показать и рассказать,
что от них требуется. Вот почему предложение, чтобы вице-
президент заменял бы президента в качестве председатель-
ствующего на текущих заседаниях кабинета, не будет одо-
брено, за исключением чрезвычайных обстоятельств, когда,
например, президент физически не может вести заседание.
Члены кабинета министров считают себя важными персона-
ми, и, если президент не председательствует на заседании,
они склонны отрядить на него своих заместителей.
Другой аргумент в пользу проведения заседаний заключа-
ется в том, что обмен мнениями во время свободных дискус-
сий иногда полезен. Бывает, что только при столкновении
двух хороших идей рождается лучшая. Кроме того, необходи-
мо, чтобы каждый сотрудник аппарата президента и каждый
член кабинета отдавали себе отчет, что они входят в одну
команду. Бесполезно требовать от защитника хорошей игры,
если другие игроки из его команды при схватке за мяч не
знают, какой край блокировать.
Исключительно важную роль в подготовке заседаний иг-
рает руководитель аппарата президента, который следит за
тем, чтобы на них не тратилось попусту время. Он должен
настаивать на четкой повестке дня и не позволять затягивать
выступления, чтобы обеспечить президенту максимум време-
ни. Никому непозволительно тратить час на разъяснение во-
проса, который может быть рассмотрен всего за какие-то
пять минут, даже если докладчик не подготовился заранее.
Президенты по-разному заставляют себя готовиться к за-
седаниям. Одни просто читают, изучают и размышляют. Дру-
гие предпочитают обсуждать вопросы с сотрудниками своего
Ричард Никсон
аппарата. Хотя мне и по душе заседания, на которых сталки-
ваются разные точки зрения, я очень редко находил их про-
дуктивными и почти никогда не считал лучшим использо-
ванием времени. В итоге такие дискуссионные заседания пре-
вращаются в пустопорожние разговоры. Даже у напряженно
работающего президента всего около 360 рабочих часов в ме-
сяц. С учетом тех проблем и кризисов, с которыми он стал-
кивается в стране и за рубежом, потеря даже одного часа из
этого времени представляет собой слишком расточительное
пожертвование самых скудных в мире запасов.
Трезвость
Впервые я увидел Уинстона Черчилля в 1954 году, во вре-
мя его визита в Вашингтон, когда мне поручили встретить его
в аэропорту. Ему минуло в ту пору семьдесят девять лет, и
он вновь был премьер-министром, несмотря на сокрушитель-
ное поражение в 1945 году. Я слышал, что возраст и послед-
ствия перенесенного апоплексического удара серьезно сказа-
лись на нем, и он уже не тот, каким был во время войны.
Возможно, так это и было, но он все еще оставался настоя-
щим мужчиной. Он ослабел физически и, как поговаривали,
стал не так напорист, каким был когда-то. Однако самые
стремительные мысли почти любого человека не поспевали
за наполовину замедлившимся мыслительным процессом Чер-
чилля. На протяжении пяти дней у всех, кто с ним встречал-
ся, он вызывал восхищенное внимание своим ни с чем несрав-
нимым остроумием.
Последний раз я видел его в ноябре 1958 года. Восьмиде-
сятитрехлетний Черчилль, оставивший пост премьера, пере-
несший еще один апоплексический удар, сидел, ссутулив-
шись, в шезлонге, на его ноги был наброшен шерстяной плед.
Он встретил меня слабой улыбкой и вялым рукопожатием.
Он напоминал живой труп.
Затем Черчилль велел принести коньяк. Я медленно потя-
гивал коньяк из рюмки, а он осушил свою одним глотком. И
сразу же как будто зажегся сухой хворост. Беседа оживи-
лась. Казалось, что его юмор согревал обстановку. Поскольку
142
На арене
я побывал в Гане за год до провозглашения ее независимости
от Великобритании, то, естественно, поинтересовался, что он
думает о сообщениях в утренних газетах по поводу того, что
ведутся переговоры, в результате которых Гана может погло-
тить Гвинею. Он проворчал: „Я полагаю, что у Ганы и без
Гвинеи есть достаточного того, что надо переваривать". Поч-
ти целый час он оставался столь же оживленным, как и четы-
ре года назад в Вашингтоне.
Докторов и моралистов, возможно, шокирует моя мысль,
но алкоголь был именно тем средством, в котором нуждался
Черчилль. Он стимулировал обмен веществ организма, ослаб-
ленного возрастом и болезнью, и дал ему возможность полу-
чить удовольствие от нашей беседы, а мне оставил незабыва-
емые впечатления о величайшем лидере нашего времени, о
его легендарной кипучей энергии и проницательности. Разве
стал бы я побуждать кого-то другого выпить, чтобы прийти
в состояние, необходимое для серьезного разговора? Да ни-
когда! Но ни за что на свете я не отказал бы в рюмке конья-
ка Черчиллю.
Репутация Черчилля как пьяницы успешно соперничала с
его талантом политика и писателя. Некоторые полагают, что
во многом это была всего лишь поза. Ведь говорили же, в
конце концов, что, хотя его постоянно видели с сигарой в
зубах, он редко выкуривал до конца хотя бы одну. Но даже
если предположить, что алкоголь был для него все равно что
материнское молоко для младенца, то для других это, вне
всякого сомнения — яд. Каждый из нас должен знать пре-
дел своих возможностей. Даже Черчилль знал, что он у него
есть. Доказательством является сомнительная, по-видимому,
история, которую рассказал мне во время пребывания в Буда-
пеште в 1982 году мой переводчик Дьердь Банлаки, нынеш-
ний генеральный консул Венгрии в Нью-Йорке.
Как-то во время одной из конференций периода второй
мировой войны Сталин пригласил на ужин Черчилля. Кроме
них там присутствовал еще один человек — переводчик Ста-
лина. Оба лидера принадлежали к типу людей „сов" и поэто-
му пили и ели до трех часов ночи. Наконец Черчилль вер-
нулся к себе в резиденцию. В одиннадцать часов утра он
проснулся в холодном поту: „Боже мой, что я наговорил это-
му типу сегодня ночью?" Он вызвал секретаря и, расхажи-
вая по комнате, продиктовал письмо на трех страницах через
один интервал. Оно начиналось словами: „Уважаемый маршал
цз
Ричард Никсон
Сталин! Я получил большое удовольствие от нашего вчераш-
него ужина. Полагаю, то же самое можно сказать и о тех
вопросах, которые мы обсуждали и по которым достигли до-
говоренностей".
Он отправил послание Сталину с курьером. Через час
прибыл ответ Сталина. Тот писал: „Уважаемый господин пре-
мьер-министр! Не беспокойтесь о том, что Вы говорили вчера
вечером. Я тоже был пьян". В конце приписка: „Переводчик
расстрелян".
Каждый согласится, что Черчилль был необычным челове-
ком. Создав его, Господь Бог, должно быть, разбил форму, в
которой его отливал. Исходя из собственного опыта, я бы
посоветовал, чтобы люди, находясь в обществе, всегда помни-
ли, что алкоголь может действовать на них в разных услови-
ях по-разному. Выпивка на отдыхе или в семейном кругу и с
друзьями, возможно, окажет незначительный эффект. Но, ког-
да вы устали или находитесь в стрессовом состоянии, выпив-
ка может иметь эффект разорвавшейся бомбы. Когда вы слы-
шите, как кто-то говорит: „Мне требуется выпить", то как
раз в данный момент этого ему делать и не следует.
Большинство людей с годами становятся менее устойчи-
выми к алкоголю. Чжоу Эньлаю было семьдесят три года,
когда мы поднимали бокалы друг за друга и за других его
гостей на первом официальном обеде в Пекине в 1972 году.
Чтобы продемонстрировать крепость „маотая", 60-градусной
китайской водки, он налил ее в блюдце и поднес спичку.
Водка вспыхнула как церковная свечка. Представляете, что
случится, если этот напиток попадет в желудок. Чжоу сказал
мне, что когда участвовал в Великом походе, то мог выпивать
ежедневно до двадцати пяти чашек, а это почти литр. Он
добавил, что теперь ограничивается только двумя чашечками
в день. За обедом никто из нас не допил и чашки. Подобной
же практики я придерживался во время многочисленных то-
стов с „маотаем" на банкетах, которые я устраивал или на
которые меня приглашали, во время моих пяти визитов в
Китай начиная с 1972 года. Многие китайцы гордятся своей
способностью выпивать большое количество „маотая" и все-
гда готовы потягаться с любым гостем, который отважится
соперничать с ними. Но они также относятся с уважением к
человеку, который решил, что свою норму выпил.
Хотя во время каждого завтрака или обеда в Китае пода-
вались крепкое пиво и китайское вино, далеко не все прикла-
144
На арене
дываются к рюмке. Когда во время моего визита в 1985 году
Дэн Сяопин пригласил меня на завтрак в Большой зал Народ-
ного собрания, то сотрудники его аппарата в качестве хозяев
принимали двух моих сопровождающих в соседней комнате.
Майк Эндикотт, бывший телохранитель, который в настоящее
время работает руководителем моей личной охраны, заметил,
что, хотя официанты держали наготове для каждого до краев
наполненные „маотаем" чашечки, два охранника Дэна и моло-
дая женщина, его личный врач, пили только воду.
Общеизвестно, что алкоголь помогает участникам дипло-
матических переговоров расслабиться. Не знаю, так это или
нет, но крайне важно при этом тщательно следить за тем,
что делает противоположная сторона. Например, про Хруще-
ва шла дурная слава, будто он слишком много пьет. Действи-
тельно, на завтраке в Кремле в 1959 году, во время которого
не велись какие-то серьезные переговоры, он позволил себе
расслабиться и потребовал, чтобы мы все кинули хрусталь-
ные бокалы в камин после того, как провозгласим здравицу в
честь друг друга. Однако при встрече на его даче, где на
завтраке, тянувшемся четыре с половиной часа, в напряжен-
ной обстановке обсуждались вопросы куда более сложные,
чем накануне во время знаменитой дискуссии на кухне амери-
канской выставки в Москве, я заметил, что Хрущев едва при-
трагивался к водке и вину, которые лились рекой, и последо-
вал его примеру.
Брежнев поступал в подобной ситуации иначе, но с тем
же результатом. В 1972 году он пригласил меня с Киссинд-
жером на деловой обед с Николаем Подгорным и Алексеем
Косыгиным. Мы все собрались в маленькой комнате и пошли
на обед. В течение трех часов они наседали на меня по во-
просу Вьетнама. Никто не уступал ни пяди. Не было подано
ни грамма алкоголя. А в одиннадцать вечера мы отправились
на роскошный ужин с водкой, русскими винами и шампан-
ским. Здесь не велось уже никаких серьезных разговоров.
Очень сдержанным в вопросах питания и напитков был
Эйзенхауэр. Перед обедом он всегда выпивал два стаканчика
разбавленного виски, даже если ему предстояло произнести
важную речь, но по нему этого никогда не было видно. Ког-
да врачи заявили ему, что после сердечного приступа он мо-
жет пить не более двух стаканчиков некрепких напитков,
пара стаканчиков виски, возможно, доставляла ему больше
45
Ричард Никсон
удовольствия. Я заметил, что многие его друзья были боль-
шими любителями „мартини", а он никогда не просил этого
вина. Я как-то спросил его об этом. „О, это действительно
проблема. Мне слишком нравится „мартини". Именно поэтому
я и не пью его", — был ответ.
Герберт Гувер справлялся с данной проблемой иначе.
Многие годы перед обедом он выпивал пару стаканчиков
„мартини" (сухого или полусухого). Когда ему исполнилось
восемьдесят лет, его доктор ограничил дозу только одним.
Гувер с легкостью следовал предписаниям доктора — просто
он стал брать стакан в два раза больше.
Впервые я столкнулся с излишним потреблением алкого-
ля, когда учился в университете. Северная Каролина была
„непьющим" штатом. Немногие студенты могли позволить
себе контрабандное спиртное, которое все же можно было
достать. Исключение иногда составляли футбольные матчи,
на которых некоторые напивались домашним пивом, называв-
шимся „Каролина корн". Большинство из нас были слишком
озабочены своей учебой и оценками, чтобы отвлекаться на
это.
Но дважды в год, после экзаменов, у нас на факуль-
тете устраивались танцевальные вечеринки, причем неруши-
мой традицией на них было наличие прохладительных на-
питков. И мы вполне законно приспосабливались к ситуа-
ции, собирая в общий котел деньги из своих скромных
источников, и вручали все это одному из студентов, кото-
рый имел автомобиль. Он ехал в ближайший городок в штате
Виргиния, по иронии называвшийся Южный Бостон, где на
вполне законных основаниях можно было приобрести креп-
кие напитки.
Эти вечеринки превращались в настоящие попойки. Боль-
шинство из нас напивались убийственными смесями из сливо-
вой настойки и грейпфрутового сока. На следующий день мы
просыпались в жутком похмелье, торжественно обещая, что
никогда больше в рот не возьмем ни капли, по крайней мере
до следующего танцевального вечера. Однажды утром, после
одной из таких вечеринок, Билл Пардью заявил, что чувству-
ет себя так, словно „его таскали черт знает где и лупили по
голове мешком с дерьмом". Между прочим, Билл был лучшим
в нашем выпуске.
Более приятное познание алкоголя состоялось у меня в
1936 году в Балтиморе. Мой одноклассник Дик Кейффер при-
146
На арене
вел меня в пивную, славившуюся пятицентовым пивом и пи-
рогами с крабами по десять центов. Стаканы там были ма-
ленькими, но пиво, должно быть, отменное. С тех пор я мно-
го раз ел пироги с крабами в Вашингтоне, Нью-Йорке и в
роскошном ресторане Миллера в Балтиморе, где среди про-
чих морских продуктов тоже подавались крабы. Я платил це-
лых двенадцать долларов за порцию, но таких вкусных пиро-
гов с крабами, какие мы покупали в то лето 1936 года за
десять центов, мне не попадалось никогда, хотя должен при-
знать, что, возможно, пятицентовое пиво возбудило наш аппе-
тит и вызвало нужные химические процессы, чтобы мы смог-
ли в полной мере оценить этот деликатес.
Самым великим оратором из всех, каких я только слышал
в палате представителей или сенате, был конгрессмен Дьюи
Шорт из штата Миссури. В трезвом состоянии он был тишай-
шим человеком. Он никогда не выступал с речью, не сделав
сперва нескольких глотков. Он получил превосходное образо-
вание в Оксфорде. Свободно цитируя Библию, Шекспира и
классиков, он завораживал палату всякий раз, когда высту-
пал, независимо от темы. Чрезмерное потребление алкоголя,
вероятно, не укоротило его жизнь — он умер в возрасте
восьмидесяти одного года — и дало ему редчайшую возмож-
ность тронуть сердца самой практичной и циничной аудито-
рии в стране — конгресса США. Уверен, он умер с улыбкой
на устах.
Самым лучшим рассказчиком, какого я только знаю, был
его коллега и близкий друг Фрэнк Феллоуз из штата Мэн.
Без выпивки он был совершенно спокойным жителем штата.
Но в конце дня он открывал крышку бара в своем офисе и
развлекал всех, кто имел честь находиться там, своими рас-
сказами. Приводя примеры с Шортом и Феллоузом, хочется
задать вопрос: а были ли бы они такими красноречивыми без
стимулирующего воздействия алкоголя?
Конечно, алкоголь не делал Шорта красноречивым и не
поднимал настроение у Феллоуза, но он раскрепощал их. В
силу некоторых причин ни один из них не чувствовал себя в
ударе, по крайней мере, как артист, если не был „под пара-
ми". Это помогало им. Однако никак нельзя узнать, не стано-
вились ли они от этого неспособными к чему-либо в других,
не наблюдавшихся прежде обстоятельствах, или не могло ли
какое-нибудь другое средство — может быть, простое повы-
шение уверенности в себе естественным способом — произве-
47
Ричард Никсон
сти такой же эффект без неизбежных побочных воздействий
алкоголя. Многие пьют, чтобы притупить чувства. Это другая
проблема. Люди, о которых я говорю, пьют, чтобы усилить
чувства — стать остроумнее, забавнее и красноречивее. Про-
исходит лишь то, что способности и качества, которые при-
сутствовали всегда, всплывают на поверхность по мере осла-
бления сдерживающих факторов.
Слишком просто быть моралистом и утверждать, что та-
ким людям следует находить какие-то другие пути для до-
стижения той же цели. Действительно, многие и в самом
деле становятся алкоголиками, а пьянство в конечном счете
не усиливает их способности, а подавляет. Но не у всех. Фо-
кус в том, чтобы самому использовать алкоголь, а алкоголю
не позволять использовать вас. Редкое марочное вино к обеду
может вызвать аппетит, а также стать интересной темой для
беседы. Алкоголь, если его разумно использовать для успоко-
ения нервов, чтобы в вас пробудился оратор или рассказчик,
или просто ради наслаждения, может вносить оживление в
жизнь. Но если употреблять его неразумно, он неизбежно
разрушит жизнь.
Что касается меня, то я всегда следую практике никогда
не есть и не пить перед выступлением, пресс-конференцией
или каким-либо серьезным обсуждением важных вопросов.
Выступать без всяких записок, как это делаю я, можно в со-
стоянии крайнего сосредоточения. Я не уверен, что говорю
лучше благодаря тому, что не ем и не пью перед выступлени-
ем. Но знаю точно, что если бы наелся и выпил, то говорил
бы хуже.
Государственный деятель всегда как будто на параде. Он
должен знать, что даже его друзья отвернутся от него, если
он будет чрезмерно пить. Я знал сенатора Джона Тауэра
тридцать лет. Никогда не видел его пьяным. Однако, когда
даже несколько его друзей сказали, что видели его пьяным,
это обстоятельство оказалось роковым при рассмотрении его
кандидатуры на пост министра обороны. Особенно несправед-
ливо то, что для многих выступавших против него, в том
числе и таких, которые сами были горькими пьяницами, ут-
верждения о пьянстве Тауэра стали предлогом, а не действи-
тельной причиной выступлений против него. Одним не нра-
вилась его манера держаться, другим — его „ястребиные"
внешнеполитические взгляды. Однако гораздо легче сказать,
что вы выступаете против человека по причине его недостой-
148
На арене
ного поведения, чем из-за того, что не согласны с его поли-
тикой, которую могут поддерживать миллионы американцев.
Никто не жалует пьяниц, даже тех, про которых только гу-
ляет молва, что они якобы выпивохи.
Однако никто не любит и лицемеров. Если бы противни-
ки Тауэра применили такие же строгие критерии к самим
себе и позволили голосовать при его выдвижении лишь трез-
венникам, непорочным конгрессменам, то вполне могли бы
возникнуть трудности с кворумом. Возможно, общественность
осознала это. Дело Тауэра было первым в ряду кризисов, ко-
торые потрясли конгресс в 1989 году и привели к новому
падению его авторитета у народа.
К сожалению, эти кризисы показали также, что подрыв
политической репутации еще срабатывает. Самое безопасное
для государственного деятеля, особенно сейчас, — быть трез-
венником. Если он считает, что случайные выпивки в компа-
нии расслабляют или стимулируют его, то ему следует
помнить, что граница между забавным и глупым очень при-
зрачная. Если вы не знаете, перешли ее или нет, то пришло
время вступать в общество анонимного лечения от алкого-
лизма.
Трезвостью называется умеренное потребление спиртных
напитков или полное воздержание от них. Многие предпочли
бы расширить это определение, чтобы оно включало потре-
бление наркотиков, намекая на то, что умеренное их потре-
бление приемлемо. Несмотря на страдания и смерть, которые
принесли наркотики в наши дома, округи и школы, некото-
рые все еще благосклонно относятся к такому дозволяющему
подходу. Одни убеждают правительство устремиться вперед,
разбомбить колумбийские плантации наркотиков и прочи-
стить в гетто дома, где делают „крэк", в то время как те, кто
потребляет кокаин и марихуану по выходным дням, спокой-
но расслабляются, как им вздумается. Такой подход доказал
свою порочность уже двадцать лет назад. Он усугубит траге-
дию, снова позволив случайному потребителю наркотиков из
элитарного слоя протягивать ноги.
Правящему классу Америки будут долго припоминать
ту роль, которую он сыграл, помогая проиграть две войны:
войну во Вьетнаме и, по крайней мере пока, войну с наркоти-
ками. Правящий класс состоит из высокообразованных и вли-
ятельных людей в сфере искусства, в средствах массовой
информации, в сообществе ученых, в государственной бюро-
49
Ричард Никсон
кратии и даже в бизнесе. Они характеризуются интеллекту-
альным высокомерием, одержимостью в стиле, моде и шиком,
а также терпимым отношением к наркотикам. Когда шла
война во Вьетнаме, они считали более удобным критиковать
Соединенные Штаты за попытки спасти Южный Вьетнам, чем
коммунистов за то, что они пытались захватить его. В войне
с наркотиками они просто перешли на другую сторону. В
течение ряда лет врагом были как раз они.
Теперь опросы общественного мнения показывают, что
большинство американцев опасаются наркотиков больше, чем
войны, бедности, преступности или ухудшения окружающей
среды. Выступать против наркотиков так же модно, как было
модно употреблять их двадцать лет назад. Каждый молодой
политик, который допускал затяжку „травкой" в 60-е годы,
резко отзывается о наркотиках в 80-х годах. И все же на
протяжении многих лет элитарный класс признавал и даже
воспевал употребление наркотиков в целях „освежения". Не-
которые по-прежнему утверждают, что случайный потреби-
тель не является проблемой. Однако когда случайным потре-
бителем становится могущественный кинорежиссер, владею-
щая миллионами рок-звезда или влиятельный журналист, то
он опаснее сотни бруклинских розничных торговцев наркоти-
ками. Потребители наркотиков в правящем классе помогли
создать атмосферу социальной, культурной и политической
терпимости, которая позволила наркотической чуме пустить
корни. Когда она начала распространяться в наших коллед-
жах и школах, усилия по ее сдерживанию осуждались в ру-
ководящих кругах как патерналистские попытки старшего по-
коления подавить творческие побуждения своих детей. А те,
кто открыто не осуждал употребление наркотиков, стыдливо
отводили глаза.
Когда я отклонил рекомендацию президентской комиссии,
которая в 1972 году призывала декриминализировать мариху-
ану, один либеральный обозреватель осмеял нашу жесткую
линию. „Реальных причин для паники по поводу злоупотре-
блений наркотиками и их влияния на преступность не суще-
ствует, — писал он в „Нью-Йорк тайме". — Нет оснований
полагать, будто крутые меры решат проблему, скорее наобо-
рот". Под руководством доктора Джерома Джэффа мы стали
проводить жесткую, скоординированную политику, от дипло-
матического давления на Турцию, чтобы заставить ее прекра-
тить экспорт героина, до программы начального лечения нар-
150
На арене
команов из гетто. Но даже более энергичная борьба с нар-
котиками тогда и в последующие годы могла сократить их
потребление сейчас.
Даже в наши дни, когда большинство престижных
средств массовой информации активно включились в движе-
ние против наркотиков, они не могли не быть снисходитель-
ными в буйной ностальгической оргии во время празднова-
ния в прошлом году двадцатой годовщины Вудстока. Елей-
ные взгляды в прошлое приукрашивали факт, что знамена-
тельное наследие Вудстока было лишь прославлением опас-
ных запрещенных наркотиков. По крайней мере семеро участ-
ников Вудстока, которые в конечном счете погибли от нар-
котиков, удостоились некрологов в газетах. Тысячи зрителей,
которые также стали жертвами злоупотребления наркотиков,
не оказались столь же удачливыми.
Чтобы уничтожить зловещее наследие Вудстока, мы долж-
ны объявить всеобщую войну наркотикам. Всеобщая война
означает войну по всем фронтам с многоликим врагом. Не-
которые из врагов, например, наркобароны Южной Америки,
представляют собой легкие и вполне достижимые цели. Но
превращение войны против наркотиков в вопрос внешней по-
литики является простым и удобным путем для того, чтобы
возложить на других тяготы своих внутренних проблем. Мно-
гие не хотят признавать, что врага можно увидеть в своем
отражении в зеркале, — он может оказаться отцом в самом
городе или в пригороде, который бросил своих маленьких
детей, нуждающихся в его влиянии, чтобы они не пристра-
стились к наркотикам; он может оказаться и маклером с
Уолл-стрита, покупающим пару граммов кокаина на станции
метро, или журналистом, который курит марихуану и потяги-
вает кока-колу по субботним вечерам, а затем в понедельник
идет в редакцию и пишет, что наркотики — это в действи-
тельности проблема для несчастных чернокожих. Все это зве-
нья единой стальной цепи жадности, бедности, пренебреже-
ния и потворства, которая все сильнее и сильнее затягивается
на нашей шее. Всему этому должен быть дан отпор и все это
должно быть приостановлено, прежде чем цепь разорвется
и наша страна освободится от химической, экономической и
культурной привычки к преступной наркомании. Но ничего
не получится, никакой инициативе против наркотиков не бу-
дет сопутствовать успех, если наше общество не осознает,
что всякая терпимость к любому употреблению каких бы то
ни было запрещенных наркотиков порочна.
Ричард Никсон
По этой причине призывы к легализации наркотиков абсо-
лютно неверны. Полиция, родители и учителя в городах —
воины на передовых позициях борьбы против наркотиков —
знают, что если легализовать наркотики, их станет намного
легче доставать. В результате резко возрастет число людей
их употребляющих. Чтобы выиграть войну, не надо переда-
вать боеприпасы противоборствующей стороне.
Но войну не выиграть и дешевой ценой. Если бы Авраам
Линкольн проявлял беспокойство по поводу бюджета страны
в 1861 году, то Джорджу Бушу мог бы понадобиться паспорт
для поездки в Атланту. Вместо этого Линкольн бросил на
чашу весов все, что было нужно для победы в гражданской
войне, хотя и довел дефицит до полумиллиарда долларов.
Война против наркотиков — это наша вторая граждан-
ская война. Если победа в ней требует увеличения налогов,
то пусть так и будет. В этом свете администрация Буша
должна серьезно рассмотреть предложение о новых налогах
на сигареты и алкоголь для создания специальных фондов на
искоренение наркотиков, судебное преследование, лечение и
просветительскую деятельность. Не правы те осторожные со-
ветчики, которые предупреждают президента о том, что в
связи с введением такого налога политический накал слиш-
ком усилится. Люди Америки ждут от него всех необходи-
мых действий для победы в войне, чего бы это ни стоило,
только при условии, что его меры будут достаточно смелы-
ми, чтобы обрести шансы на успех. Эта война не может быть
выиграна без сильного руководства сверху. Ответственность
за борьбу против наркотиков сегодня разделяют 58 прави-
тельственных организаций. Слишком часто они тратят время
на межведомственные стычки между собой за сферы влияния,
а не на борьбу с врагом. Царь наркомании, власть которого
чуточку побольше символической власти британской короны,
не заставит положить конец распрям в бюрократическом ап-
парате и не станет помогать нам одерживать победу в граж-
данской войне против наркотиков.
Жесткая политика также может быть сострадательной. В
1988 году я побывал в реабилитационном центре для нарко-
манов „Дейтоп-Виллидж" в городе Свон-Лейк, штат Нью-
Йорк, и нашел там десятки молодых людей, попавших в нар-
котическую ловушку. Под контролем монсеньора О’Брайена
и его преданных коллег они сейчас находятся на пути к пло-
дотворной, свободной от наркотиков жизни. В этом центре
152
На арене
осуществляется повседневный двадцатичетырехчасовой над-
зор, введены суровые наказания для заблуждающихся паци-
ентов и регулярно проводятся контрольные тесты после их
поездок домой. Но так как многие подобные программы су-
ществуют только на частные пожертвования, то всего лишь
небольшое число тех, кому нужно лечиться, могут попасть
туда. Независимо от того, чем еще занимается президент
Буш, он должен сделать проблему борьбы с наркоманией об-
щенациональной задачей, чтобы гарантировать лечение каж-
дому человеку, действительно желающему одолеть наркоти-
ки. Любой американец, видевший выражающие надежду лица
молодых людей в „Дейтоп-Виллидж", с радостью откроет
свое сердце и свою чековую книжку, даже если это и вырвет
всего лишь одного ребенка из небытия.
Чтение
Некоторые мои публичные выступления толкуются таким
образом, что из них вытекает, будто я считаю телевидение
сущим бедствием. На самом же деле, по моему суждению,
оно может служить источником недорогого, захватывающего,
а иногда даже и достойного развлечения. Любому, кому до-
водилось бывать в больницах или домах для престарелых, из-
вестно, как много оно значит для больных и стариков. Для
пап и мам, бабушек и дедушек это — бесплатная нянька,
которая может научить их детей цифрам и алфавиту к четы-
рем годам. В политике оно спасло мою карьеру в 1952 году,
препятствовало ей в 1960-м и помогло мне вновь вернуться в
1968 году.
С другой стороны, в телевидении упор делается на фор-
му, образ, а не на внутреннее содержание. Оно пагубно для
устарелого искусства ведения беседы. Но самым пагубным
влиянием телевидения стало резкое снижение интереса к чте-
нию как для собственного удовольствия, так и для самообра-
зования. Самое сильное влияние оно оказало на прессу. Неко-
торые города, которые раньше могли издавать две или три
газеты, теперь едва могут издавать одну. С чего бы посто-
янным критикам прессы вдруг оплакивать смерть газет? А с
того, что разнообразие журналистских взглядов в обществе
^53
Ричард Никсон
позволяет сохранять прессу честной. В средствах массовой
информации монополизм, как и в другом большом бизнесе,
порождает высокомерие.
Я должен признать, что на протяжении всей жизни имел
пристрастие к чтению. Моя мать научила меня читать еще до
того, как я пошел в школу. Мне повезло, что у меня были
прекрасные учителя, которые научили меня любить книги. За
исключением передач, когда играли мои любимые команды, я
всегда предпочитал чтение телевидению.
Чтение доставляет больше удовольствия, нежели телеви-
дение, к тому же оно более эффективно, чем устная речь.
Хотя хорошая беседа и оказывает стимулирющее воздей-
ствие, но я лучше усваиваю, анализирую и воспринимаю
идеи, глядя на написанный на бумаге текст. Особенно это
чувствовалось во время моего пребывания в Белом доме. Че-
ловек, принимающий решения, должен усваивать огромное
количество информации, и чтение — самый быстрый и луч-
ший способ для этого. Когда от советника требуют предста-
вить соображения в письменном виде, это заставляет его про-
думывать предложения более тщательно. Негодные идеи и
поверхностное мышление практически всегда проявляются в
строгих буквах напечатанного слова. Чтение также сводит
на нет почти гипнотическое воздействие красноречия. Чарльз
Перси Сноу отмечал, что Троцкий порой подпадал под оча-
рование собственного красноречия. Ораторы, обладающие
этим талантом, очень легко могут воздействовать на других
людей.
На краткое письменное изложение какого-либо вопроса
также затрачивается меньше времени по сравнению с устным
объяснением. Человек в состоянии воспринимать прочитанное
в четыре-пять раз быстрее, чем при прослушивании. Особен-
но важна дисциплина мышления, к которой чтение принужда-
ет как читателя, так и писателя. Тот, кто утверждает, что он
„размышляет вслух", четко думать не в состоянии. Большин-
ство людей размышляют гораздо лучше, когда выражают
свои мысли на бумаге.
Столкнувшись с грудой политических и деловых бумаг, я
разложил бы их в порядке от менее важных к более важным.
Сначала я быстро просмотрел бы менее важные бумаги, что-
бы затем можно было бы больше времени уделить более важ-
ным: оценить их значение, рассмотреть каждый документ в
отдельности, проанализировать его сильные и слабые сторо-
154
На арене
ны. Я не владею скорочтением, поэтому не смог просматри-
вать большое количество материалов, но в то же время это
обстоятельство заставляло меня внимательно рассматривать
все аспекты важного вопроса, прежде чем принимать по нему
решение.
Когда Линдон Джонсон пригласил меня после выборов в
1968 году в Белый дом, я заметил, что у него установлено
три телевизора в Овальном кабинете, три — в небольшом
личном кабинете, три — в ванной комнате и три — в его
спальне. У него стоял также и телекс, непрерывно выдающий
сообщения. Я отчетливо помню, как во время беседы он пе-
риодически вставал и отрывал с аппарата ленту с последни-
ми новостями, чтобы посмотреть, что и как сообщают об его
появлении или выступлениях.
Когда меня избрали президентом, я распорядился, что-
бы все это оборудование вынесли — и не из-за недостатка
интереса, а из-за нехватки времени. За годы работы в Белом
доме я с трудом выкраивал время посмотреть хотя бы вечер-
ние новости и никогда не проходил через тяжкое испыта-
ние — смотреть программу „Воскресная беседа". Вместо этого
я читал названия передач в программах. Таким образом вы
экономите время и подавляете в себе желание поинтересо-
ваться, как средства массовой информации преподносят вашу
личность. Я всегда стремился узнать, что критики пишут или
говорят. Но предпочитал читать их статьи, а не выслушивать
их заявления у себя в апартаментах.
Одним из лучших мероприятий, которые я ввел в Белом
доме, было проведение ежедневного обзора новостей. Заня-
той чиновник, имеющий привычку просматривать множество
газет, может потратить огромное количество времени на чте-
ние фактически одной и той же информации, но написанной
разными журналистами. Ошибочно также ограничиваться чте-
нием только вашингтонских или нью-йоркских газет, кото-
рые отражают лишь их единство с мышлением федеральных
ведомств, либо журналов с их смесью сенсационных, но неу-
местных новостей культуры и все в большей степени поверх-
ностного и однородного обзора политики и внутренних
новостей. Президенту следует назначать компетентного со-
трудника своего аппарата с той целью, чтобы тот обобщал
статьи, комментарии и телевизионные сообщения по какому-
либо вопросу с разных сторон как на основе сообщений со
всех концов нашей страны, так и со всех стран мира. Некото-
J55
Ричард Никсон
рые из самых лучших статей на тему американской политиче-
ской жизни появляются, к примеру, в лондонском „Экономи-
сте". Наиболее важным я считал, чтобы обзоры новостей
отражали все точки зрения — от „Нэшнл ревью" до „Нью
рипаблик". Мне могло не нравиться, что писали мои критики,
но я должен был знать, что читает народ.
Более важным считался обзор новостей, передаваемых по
сетям информационных агентств. Иногда один из самых со-
образительных моих помощников заходил ко мне по поне-
дельникам и, с трудом сдерживая эмоции, рассказывал о
крайне положительной статье, которая, к примеру, была по-
мещена на четвертой странице газеты „Вашингтон пост" в
разделе „Воскресное мнение". Проблема заключалась в том,
что лишь несколько тысяч человек прочтут эту статью. Го-
раздо более важно, что в программах телевизионных ново-
стей эта же информация будет доведена до 23 миллионов
зрителей. Президент может полагать, как, например, я, что
телевизионные новости в массе своей освещают пустяки, в
них сквозит сенсационность и просматривается тенденциоз-
ность, но вместе с тем они представляют собой основной ис-
точник новостей для Америки. Чтобы знать, что люди дума-
ют, президент обязан знать, что они смотрят.
Динамизм передачи национальных новостей еще больше
усложняется для понимания, если принять во внимание, в
какой степени телевизионные журналисты пользуются ин-
формацией от журналистов-газетчиков. Так, корреспондент
журнала „Нью рипаблик" Фрэд Барнс, аккредитованный при
Белом доме, имеет всего 95 тысяч подписчиков. Но так как
он широко известен среди своих коллег за точность и каче-
ство информации из своих секретных источников в Белом
доме, то количество его сообщений может быть увеличено в
триста раз телевизионными репортерами, если они отразят их
в собственных репортажах. Хорошо подготовленный обзор
новостей помогает президенту учитывать этот фактор.
Я всегда сопротивлялся соблазну прочитать все статьи о
себе, за исключением статей по тем вопросам, к которым
имел прямое отношение. При этом неважно, какую направ-
ленность — позитивную или негативную — они имели. Чте-
ние лишь негативной статьи может отвлечь вас от дей-
ствительно важных вопросов. Чтение же позитивной — все-
гда вызывает чрезмерную самоуверенность.
При чтении новостей, комментариев или политических до-
156
На арене
кументов, подготовленных сотрудниками аппарата, нужно
всегда принимать во внимание источник. Каждый автор, за-
служивающий прочтения, имеет какую-то точку зрения. Пы-
тается ли он искренне быть объективным или нет, его ма-
териал непременно отражает его предубеждения. Именно
поэтому полезно знать противоположные точки зрения, пред-
ставляемые на рассмотрение наряду с точкой зрения боль-
шинства, и таким образом вы можете принять решение са-
мостоятельно, а не оставлять это на усмотрение чиновнику
аппарата, независимо от того, насколько вы ему доверяете.
Аналогичным образом, когда старший сотрудник аппарата
предлагал на рассмотрение политический документ, я всегда
допытывался, чтобы он назвал тех, кто работал над этим до-
кументом. Нет ничего более значимого для поднятия мораль-
ного духа мелких чиновников, чем получить записку или ус-
лышать телефонный звонок от президента с благодарностью
за проделанную работу.
Президент должен тратить многие часы на деловое чте-
ние. Но он не должен забывать при этом и о чтении ради
собственного удовольствия. Теодор Рузвельт, самый читаю-
щий среди всех американских президентов, заметил как-то,
что никуда не поехал бы, „даже в джунгли Африки", не за-
хватив с собой книги для чтения. Выезжая поохотиться, он
непременно брал с собой одну-две книги и при случае всегда
читал их. Я делал то же самое в джунглях Вашингтона.
Когда я был в Австралии в 1965 году, премьер-министр
этой страны Роберт Мензис говорил мне, что он каждый день
уединяется на полчаса и на час в субботу или воскресенье,
чтобы только почитать в свое удовольствие, и настоятельно
советовал мне делать то же самое. Никогда в жизни не дава-
ли мне лучшего совета. Президент не должен быть всегда
столь загружен чтением деловых бумаг, чтобы у него не
оставалось времени на чтение понравившихся книг.
Можно утверждать, что чтение ради удовольствия — чи-
сто развлекательное занятие и что высокопоставленные руко-
водители не могут позволить себе напрасную трату времени
на это занятие. Но никто не будет возражать против утверж-
дения, что руководителям нужен некоторый отдых от тяжких
забот и обязанностей и что чтение является одним из луч-
ших способов такого отдыха. Кинофильмы и телевидение
также могут служить этим целям, но это все пассивные фор-
мы развлечений. Чтение же — активная. Оно включает в ра-
боту мышление, тренирует и развивает его.
157
Ричард Никсон
Особенно полезным может оказаться чтение в периоды
кризисов. Именно в это время руководителю нужно обдумать
перспективу. Если он намерен концентрировать свое внима-
ние на стратегических целях, то должен отойти от каждо-
дневных проблем. И в этом поможет ему чтение. Вполне воз-
можно, что в книге ему не отыскать ответа на волнующие
проблемы, но новые мысли освежат его ум и позволят взять-
ся за эти проблемы с новыми силами.
Целью солидного высшего образования является развитие
ума, расширение кругозора и обучение человека перспектив-
но мыслить. Программа чтения должна служить этим же за-
дачам. Большинство людей прекращают чтение ради этих
целей, как только заканчивают колледж. Они продолжают
читать лишь то, что им необходимо по работе. Но в этом
случае их дальнейшее образование приостанавливается. Их
горизонты суживаются, и они теряют свою перспективу. Они
кончают тем, что знают все кое о чем и ничего обо всем.
Очень трудно ответить на вопрос: что посоветовать чело-
веку для чтения. Так случилось, что я предпочитаю истори-
ческие, мемуарные и философские жанры. Но я согласен с
журналистом Мюрреем Кемптоном, заядлым читателем, кото-
рый недавно говорил мне, что каждый должен прочитать ве-
ликие произведения. Можно узнать больше о революционных
силах, потрясавших Россию в XIX веке, из произведений Тол-
стого и Достоевского, нежели из заумных исторических трак-
татов по этому периоду. А некоторые из лучших современ-
ных романов гораздо точнее отображают реальную жизнь,
чем большинство специализированных узконаправленных дис-
сертаций, написанных в академических „башнях из слоновой
кости".
Оливер Уэнделл Холмс и Луис Брандейс, два легендар-
ных судьи Верховного суда, были близкими друзьями. В су-
дейских кругах ходит одна любопытная история о лите-
ратуре, которой они отдавали предпочтение. Холмс любил
детективы. Брандейс считал, что его друг должен развивать
свои умственные возможности чтением более серьезных книг.
И однажды, когда Холмс уходил в отпуск, Брандейс дал ему
с собой несколько таких книг. Через день Холмс вернул кни-
ги Брандейсу и опять взялся за детективы. Они действитель-
но помогали ему. В большей степени, чем другие судьи, он
обладал способностью раскрывать тайны, окружающие слож-
ные дела, выносимые на рассмотрение Верховного суда.
158
На арене
Беседы
Прежде чем отправиться в Москву в 1959 году, я попро-
сил у нескольких людей совета, как держать себя с Хруще-
вым. Особенно запомнились мне три таких разговора.
В больнице я встретился с Джоном Фостером Даллесом,
он умирал там от рака. Я сказал ему, что большинство уче-
ных мужей писали в газетах и журналах, что главная моя
задача — убедить Хрущева в том, что Соединенные Штаты
выступают за мир. Даллес не согласился с этим. Он сказал:
„Вам не нужно убеждать его, что мы за мир. Ему это извест-
но. Вам нужно убедить его в том, что он не сможет выиграть
войну".
Премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан не-
задолго до этого встречался с Хрущевым в Москве. Он за-
метил, что Хрущев весьма гордый человек, и прежде всего
очень важно обращаться с ним как с равным. Он желает
быть „принятым в клуб", сказал Макмиллан.
Вероятно, самый важный совет я получил из неожиданно-
го источника — от Уолтера Липмана, одного из самых спра-
ведливых моих критиков в прессе. Он сказал, что самое важ-
ное — это чтобы я был готов к встрече. В противном случае
Хрущев подомнет меня с помощью обычной коммунистиче-
ской риторики. Он убеждал меня в том, что я должен вести
разговор конкретно, должен заранее наметить вопросы, кото-
рые желал бы обсудить, и должен отвлечь внимание от тех
вопросов, по которым желал бы вести беседу он. Его совет
стал решающим фактором, оказавшим мне помощь при под-
готовке контраргументов для беседы с Хрущевым, которая
впоследствии была названа „кухонной дискуссией в Москве".
Такой же совет я дал бы любому, кто должен встретиться с
крупным руководителем, будь то с политиком или лидером в
иной области.
Эти три разговора иллюстрируют, какую роль может сыг-
рать беседа не только в частной жизни, но и в исторических
ситуациях. Как и политика, беседа — это искусство, а не
наука. Однако она не столь бесформенна, как современное
искусство. Существует правило, которое я предложил бы,
чтобы не допустить низведения разговора до потакания соб-
ственным желаниям и бесполезных упражнений в словотвор-
честве.
J59
Ричард Никсон
Правило Липмана незаменимо. Без подготовки разговор
будет перескакивать с предмета на предмет, беседа получится
расплывчатой, и от нее мало что можно получить, кроме чув-
ства, что вы встретились с важным лицом.
Второе правило — беседа должна быть краткой. Когда
кто-нибудь хвастает передо мной, что имел трехчасовую
беседу с крупным должностным лицом, я знаю, что эта бесе-
да была беспорядочной. В 60-е годы, когда я уже был не у
дел, президент де Голль встречался со мной в каждый мой
приезд в Париж. За исключением двухчасового завтрака, ко-
торый он и мадам де Голль устроили для меня и моей жены
в 1963 году в Елисейском дворце, продолжительность всех
встреч устанавливалась в тридцать минут. Даже если разго-
вор был в самом разгаре, де Голль вежливо, но твердо преры-
вал его. Даже если он этого не делал, я поднимался со стула
и удалялся. Поскольку мы оба знали, что в нашем распоряже-
нии ограниченное время для беседы, мы не тратили времени
на обычные любезности. Он касался вопросов по собственно-
му выбору, а я — по собственному. Беседы с ним, как бы
они ни были кратки, оказались самыми ценными в бытность
мою государственным деятелем.
Однако слишком краткие беседы могут ввести вас в край-
ность. Бывший сенатор Эд Маски рассказывал историю, при-
ключившуюся с одной видной вашингтонской деятельницей,
которая во время официального обеда оказалась по соседству
с Калвином Кулиджем. Она знала, что Кулидж был немно-
гословен. Когда подавали суп, она решилась на откровен-
ность: „Не поможите ли вы мне, г-н президент, выиграть
пари? Моя приятельница поспорила, что мне не удастся выу-
дить у вас больше двух слов за весь обед“. Кулидж ответил:
„Вы проиграли", — и продолжал есть свой суп.
Третье правило, позволяющее извлечь из разговора наи-
большую пользу, состоит в том, что беседу по мере возмож-
ности необходимо проводить с глазу на глаз. С каждым
лишним человеком, которого вы берете с собой на встречу,
понижается качество беседы.
Еще одно хорошее правило — не делать письменных за-
меток во время беседы. От этого пропадает непосредствен-
ность разговора. Только когда обсуждаются детали на пере-
говорах, руководителю можно делать заметки. Одной из
причин, почему мои беседы с иностранными официальными
лицами в период моего президентства были не столь полез-
16о
На арене
ними, как беседы, когда я не был президентом, — это необ-
ходимость присутствия лиц, ведущих точную запись беседы.
Когда я не занимал официальной должности, всегда следовал
общему правилу: никогда не брать с собой помощника или
даже переводчика на встречу с иностранным руководителем.
Таким способом я умудряюсь избегать жевать то же куша-
ние, каким руководитель потчует американского посла.
Другое правило — если вы хотите получить ответное
приглашение, никогда не нарушайте конфиденциальности раз-
говора. Если человек, с которым вы ведете беседу, считает,
что она записывается, он станет говорить специально для за-
писи. Если он будет считать, что говорит для истории, то
действительно станет говорить для истории. От него вы хоти-
те лишь откровенного разговора, но для него нужна уверен-
ность, что вы не собираетесь злоупотреблять доверием, ко-
торое он вам оказал. Этим же правилом можно руководство-
ваться, когда президент или другое официальное лицо поже-
лает получить честный совет от своих помощников или
штатных сотрудников аппарата. Одним из моих лучших со-
ветников был Артур Бернс, который был советником прези-
дента до того, как его назначили председателем Федеральной
резервной системы. Ранее, в период администрации Эйзенхау-
эра, он занимал пост председателя Совета экономических со-
ветников. В одной из наших первых бесед он сказал, что
большинство людей говорят президенту то, что он желает
услышать. Сам же он полагал, что как советник должен гово-
рить то, что мне необходимо слышать. Такие советники столь
же ценны, сколь и редки.
Кто будет вести большую часть беседы — зависит от
того, кто будет в ней участвовать. Одна из самых полезных и
обстоятельных встреч состоялась у меня с генералом Макар-
туром в Нью-Йорке. Макартур, беседуя, всегда вел разговор,
а собеседник слушал. Каждый раз это было великолепное
зрелище. Он расхаживал по своей роскошной квартире в
„Уолдорф тауэре" и вдохновенно произносил речь о внешней
политике, экономических проблемах и политической жизни с
невероятным знанием дела и почти гипнотической убежден-
ностью. Его мысли всегда были строго организованы, а рито-
рика блестяща. Если бы стенографистка записала его речь, а
потом расшифровала ее, то вовсе не потребовалось бы ника-
кого редактирования. Единственный лидер, которого я знал и
который сравним с Макартуром, — это Ли Куан Ю из Синга-
161
Ричард Никсон
пура. Если бы эти двое встретились с глазу на глаз, я отдал
бы все, чтобы присутствовать там хотя бы „мухой на стене".
У Уинстона Черчилля, несомненно, самого обаятельного
лидера нашего столетия, также наблюдалась аналогичная тен-
денция доминировать в диалоге. Чарльз Сноу своеобразно
разъясняет разницу между Черчиллем и Ллойд-Джорджем.
Если речь зайдет о воздушных шарах, то Черчилль будет
целый час держать вас в завороженном состоянии и расска-
жет вам все о воздушных шарах. Ллойд-Джордж, с другой
стороны, спросит вас, что вы знаете о воздушных шарах, и
потом будет целый час слушать вас. Черчилль, однако, об-
ладал глубоким пониманием искусства беседы. Давая яркую
оценку Бальфура в книге „Великие современники", он писал:
„Все, кто встречался с ним, уходя чувствовали, что он пока-
зал себя с лучшей стороны". Лучший способ заставить кого-
либо почувствовать, что он на высоте, — это спросить его
мнение, а затем выслушать его. С другой стороны, если вы
желаете внушить собеседнику, что проявили себя наилучшим
образом, то должны обязательно сказать нечто стоящее. Но
если вас пригласили в гости, вам следует позволить хозяину
вести беседу. Впервые я встретился с Вуди Хайесом на вечере
в честь победы футболистов штата Огайо над командой из
Айовы в 1957 году, что принесло им общую победу в чемпи-
онате „Большой десятки". Я хотел поговорить о футболе, а
он предпочитал проблемы внешней политики. Мы разговари-
вали о внешней политике.
Один из самых интригующих вопросов, которые мне ког-
да-либо задавали, — это кто был самым интересным собесед-
ником из всех, с кем мне доводилось беседовать. На протяже-
нии сорока лет мне приходилось встречаться с некоторыми
самыми выдающимися мужчинами и женщинами нашего века,
поэтому очень трудно выбрать кого-то одного. Несомненно,
интереснейшей собеседницей была Элис Рузвельт Лонгуорт.
Она обладала невероятной способностью вызывать на разго-
вор своих гостей, однако и сама не забывала вести беседу.
Она могла одинаково авторитетно говорить на исторические
темы, на темы политической жизни, о внешней политике и
социальных проблемах. Но прежде всего она прекрасно знала
людей. На обедах в ее вашингтонском доме бывало много
важных персон. Но она всегда оставалась звездой. Никому,
как бы он ни был знаменит, не удавалось затмить ее. Она
никогда не боялась высказывать свое мнение по спорным во-
162
На арене
просам, не брезговала она и сплетнями. Однажды она мне
призналась: „Мне нравится озорничать". Она не всегда бывала
права, однако с ней никогда не было скучно. Если бы карди-
нал Ришелье был знаком с Элис Лонгуорт, то никогда не
сказал бы Людовику XIII: „Женщине интеллект не к лицу".
Единственный человек, который мог сравниться с ней, — это
Роберт Мензис из Австралии. Если бы он родился не в Ав-
стралии, а в Англии, то, несомненно, стал бы великим пре-
мьер-министром, вроде Уинстона Черчилля.
Превосходным собеседником был и Эйзенхауэр. Впервые
я понял это, когда встретил его в Париже в 1951 году. Я был
в ту пору мелким неизвестным сенатором от Калифорнии и
еще не включился в предвыборную борьбу 1952 года за пост
вице-президента. Кандидатуру Эйзенхауэра в качестве прези-
дента тогда тоже еще не выдвигали, но все полагали, что
выдвинут. Хотя на протяжении всей своей жизни он всегда
утверждал, что не является политическим деятелем, но никто
не мог быть главнокомандующим союзными войсками в Евро-
пе во время второй мировой войны, не будучи при этом не
просто политическим деятелем, а крупным политиком. Во
время нашей встречи он моментально создал для меня непри-
нужденную обстановку. Он не садился за свой письменный
стол, как это делал де Голль, а пригласил меня сесть на ди-
ван рядом с ним. Он изучил мою биографию и тепло отзы-
вался о моей работе по делу Хисса, заметив при этом, что
особое впечатление на него произвело то, что я проводил
расследование честно. Многие ожидали бы от одного из ве-
ликих мировых военачальников, что он станет обращаться к
военным проблемам, однако он, не сосредоточиваясь на во-
просе обладания адекватной военной силой в Европе для от-
ражения коммунистической угрозы, сделал основной акцент
на необходимости экономического восстановления Европы.
Ни разу во время часовой беседы Эйзенхауэр не упомянул о
предстоящих выборах. Он знал, что лучший способ получить
должность, это не показать, что ты ее добиваешься. В нашей
беседе он превосходно сыграл свою роль.
Среди буквально тысяч бесед, которые у меня были до и
после моего президентства, неизгладимое впечатление оста-
вили лишь немногие. Я до сих пор удивляюсь совпадению
взглядов, высказанных независимо друг от друга де Голлем,
Аденауэром и выдающимся филиппинским министром ино-
странных дел Карлосом Ромуло в период между 1963 и
16?
Ричард Никсон
1964 годами. Не советуясь друг с другом, все трое настоя-
тельно рекомендовали мне прозондировать возможности для
развития новых отношений между Соединенными Штатами и
Китаем. Тремя годами позже я отразил их взгляды в статье в
журнале „Форин афферс", ставшей первым шагом к примире-
нию с Китайской Народной Республикой, что и осуществи-
лось, когда я посетил Пекин в 1972 году.
Другой лидер, который произвел на меня неизгладимое
впечатление при встрече один на один, — это Манлио Бро-
зио. Он был послом Италии в Москве и в Вашингтоне, а
затем его прочили в генеральные секретари НАТО. В середи-
не 60-х годов, когда большинство европейцев настаивали на
ослаблении напряженности в отношениях с Советским Сою-
зом, он высказывался за сдержанность. Он говорил: „Я знаю
русских. Они величайшие в мире актеры. Они большие лже-
цы. Они не считают, что обманывать — плохо. Они полага-
ют, что их долг врать, если это служит их делу".
Каждый британский политический деятель, с которым я
встречался, был превосходным собеседником, полагаю, отча-
сти потому, что мы говорим на одном языке. Кроме Черчилля
и Макмиллана на меня оказывали благотворное воздействие
беседы с Джонатаном Эйткеном, Джулианом Эмери, Тэдом
Хитом, Алеком Хьюмом, Кристофером Сомсом, Маргарет
Тэтчер и Гарольдом Вильсоном.
Вне всякого сомнения, первоклассный собеседник и Горба-
чев. Будучи наслышанным о его легендарном обаянии, я не
удивился, когда он затронул все нужные струны, принимая
меня в Кремле в 1986 году. Но еще большее впечатление
произвело на меня то, что в течение полутора часов, даже не
обращаясь к записям или к помощникам, он обсуждал совет-
ско-американские отношения, в частности сложности контро-
ля за вооружениями, проявляя при этом уникальное сочета-
ние проницательности, эрудиции и решительности. Он тоже
заранее основательно подготовился. Когда я упомянул речь
Черчилля „Железный занавес", он прервал меня, сказав: ,Да, в
Фултоне, штат Миссури. Это была речь, положившая начало
„холодной войне", — ловко отбрасывая в сторону тот факт,
что „холодную войну" развязал Сталин, бесцеремонно окку-
пировав Восточную Европу. Любой, кто беседует с Горбаче-
вым, должен всегда к этому подготовиться. Никто лучше его
не выкручивается из трудных положений.
Беседа может быть одним из самых мощных орудий в ди-
164
На арене
пломатическом арсенале государственного деятеля в том слу-
чае, если он придерживается следующих установок:
— дай почувствовать другой стороне, что она действует
правильно;
— попытайся создать у собеседника впечатление, что ты
поступаешь правильно;
— веди беседу кратко;
— веди ее конфиденциально.
Что можно сказать о традиции приглашать другую сторо-
ну на коктейль, чтобы сделать течение беседы более свобод-
ным? Знаю, что это распространенная практика среди ди-
пломатов, но не рекомендую ее. Если вы хотите получить
удовольствие от беседы — это одно дело. Если же вы хотите
узнать что-нибудь — это совсем другое дело. Я обнаружил,
что самые продуктивные беседы имеют место чаще в деловое
время, а не на общественных мероприятиях. Следует всегда
помнить мудрый совет Самюэля Джонсона: „Алкоголь не де-
лает беседу интересней. Он лишь приводит разум в такое
состояние, что вам доставляет удовольствие любая беседа".
Память
О памяти ходит, пожалуй, больше мифов, чем о любой
другой человеческой способности. Среди наиболее стойких
следующий: те, у кого память плохая, никогда не смогут
улучшить ее. У большинства крупных политиков феноменаль-
ная память на имена. Если у вас хорошая память в одной
области, она также будет хорошей в других областях. В ста-
рости всегда прежде всего ослабляется память.
Память — это тайна. Даже специалисты не понимают ее
по-настоящему. Но на основе личного опыта я подверг бы
сомнению некоторые общепринятые положения. У небольшо-
го числа людей может быть фотографическая память, но для
большинства хорошая память является скорее приобретен-
ным, а не врожденным свойством. У моего хорошего друга
Элмера Бобста оставалась отличная память, когда ему стук-
нуло уже девяносто. Однажды на мой вопрос, как это полу-
чилось, он ответил: „Я истязаю свою память. Я не помогаю
165
Ричард Никсон
ей, а заставляю себя запоминать". Он никогда не делал запи-
сей во время бесед, но на следующий день мог восстановить
беседу почти дословно. Мало кто обладает такой феноме-
нальной способностью, но каждому следует помнить, что,
если вы не напрягаете свою память, вы утратите ее. Делать
записи во время беседы иногда необходимо, чтобы закрепить
правильный смысл слов. Но там, где это возможно, полезно
заставлять себя запоминать услышанное независимо от сде-
ланных записей.
Видеть, как легендарный Джим Фарлей вел себя в зале во
время большого приема или обеда, было всегда потрясаю-
щим впечатлением. Он запоминал не только имена и лица,
но обычно — и это было даже более впечатляющим — так-
же биографические данные людей, членов их семей, где они
живут и работают. Как он делал это? Ответ очень прост. Он
работал над этим. Почему? Он любил людей. Они были его
профессией.
Хотя я не иду ни в какое сравнение с Фарлейем, считает-
ся, что у меня довольно хорошая память на имена. Действи-
тельно, когда я был в палате представителей и даже в сенате,
то мог почти безошибочно вспомнить имена сотен председа-
телей законодательных собраний округов, мэров городов, на-
чальников полиции, добровольных общественников, газетных
репортеров, издателей и известных деловых людей. Будучи
президентом, я не действовал столь эффективно, но не пото-
му, что постарел, а потому, что еще много чего нужно было
запоминать. Но всегда, когда я готовился к встрече с людьми
на приеме, обеде или другой церемонии, я старался по мень-
шей мере запомнить фамилии гостей, их занятия, семейное
положение и адреса. Я взял себе за правило, когда это позво-
ляло время, знакомиться со списком гостей не менее получа-
са перед каждым мероприятием. Мой секрет, если это можно
назвать так, заключался в том, что после такого непродолжи-
тельного ознакомления всегда, когда я слышал фамилию или
название места, немедленно включался процесс моего мышле-
ния и я мог соединить услышанное. Когда кто-либо прибли-
жался ко мне на приемах, распорядитель вечера называл мне
имя, а я говорил: „Рад снова видеть вас. Я гпомню нашу встре-
чу на митинге в Сидар-Рапидсе в 1952 году". В своем боль-
шинстве люди, как и следовало ожидать, были рады, удивле-
ны и, без сомнения, задавались вопросом, как мне удается это
помнить? Но я помнил не благодаря какому-то природному
166
На арене
дарованию. Как и Фарлей, я работал над этим. Люди были
моей профессией.
Обычно мы запоминаем то, что хочется запомнить. Мой
десятилетний внук Кристофер Кокс — страстный бейсболь-
ный болельщик. У него невероятная память на статистиче-
скую информацию. Он может рассказать все не только о ко-
мандах „Метс“ и „Янки", но и об их соперниках. Он также
отлично учится в школе. Но, по его мнению, значительно
труднее запомнить дату образования Тройственного союза,
нежели количество тройных проходов, которые сделал Дэйв
Уинфилд в свой последний сезон в команде „Падрес".
Так как я люблю музыку, то, еще будучи маленьким
мальчиком, развил в себе отличную способность исполнять
по памяти классические произведения на фортепьяно. Я часто
изумлялся тем, как некоторые великие дирижеры могут дири-
жировать оркестром в течение двух часов подряд, даже не
взглянув на ноты на пюпитре. А когда тот же дирижер при-
нимает награду на банкете, он вынужден читать каждое сло-
во своего двухминутного ответного выступления. Даже акте-
ры, которые могут запоминать большие отрывки текста, часто
считают трудным выступить с речью без записей и набро-
сков. Почему? Конечно же не из-за плохих умственных спо-
собностей. Чтобы стать великим актером, нужно обладать
отличным умом. Но играть в театре — профессия актера. Вы-
ступать же с речами — нет. Когда запоминать не обязатель-
но, вам трудно запомнить.
В жизни же выступать, не прибегая к записям, вовсе не
так трудно. Но коль скоро вы положились на конспект, пись-
менный текст или заметки, то обнаружите, что возможности
вашей памяти и способность говорить „без бумажки" резко
сократились. Когда я впервые баллотировался в конгресс со-
рок три года назад, я экспериментировал. Иногда я записывал
речь целиком и читал ее. Иногда использовал подробные за-
писи и даже вызубривал речь наизусть. Однако аудитория в
большинстве случаев не хлопала в ладоши. Однажды вече-
ром, на чрезвычайно важной встрече, я отбросил текст и стал
говорить „без бумажки". Аудитория отреагировала на это с
энтузиазмом. Это не значит, что вы должны говорить просто
что придет на ум или что вы должны запоминать текст дос-
ловно. Если это сделать, то выступать будете неестественно
и рискуете потерять ход мыслей. Вместо этого тренируйтесь
запоминать мысли. Продумайте речь, предпочтительно изло-
167
Ричард Никсон
жите тезисы в письменной форме. Когда будете произносить
речь, то, так как все мысли уже тщательно разложены в го-
лове, слова будут вылетать сами по себе.
Как и в любой другой деятельности, здесь необходима
прежде всего практика. Лишь обретя опыт, можно быть уве-
ренным, что, когда встанешь для произнесения речи, не забу-
дешь, что должен сказать. Но выступление без записей невоз-
можно, если не продумать тщательно мысли и не записать их
своими словами. Запомнить то, что вы написали сами, гораздо
проще, чем запомнить написанное для вас кем-то другим.
14 теперь, не занимая никакого поста, я по-прежнему го-
ворю „без бумажки". Так как моя литературная работа отни-
мает много времени, я делаю лишь два или три крупных
выступления в год и поэтому пользуюсь большим преимуще-
ством — у меня много времени на подготовку. Все-таки меня
поражает, насколько удивляются люди тому, что политиче-
ский деятель может стоять перед ними тридцать или сорок
минут и говорить, не пользуясь записями. После они подхо-
дят и поздравляют меня, как будто я только что объявил о
новом лекарстве для лечения какой-нибудь тяжелой болезни.
14 с каждой моей речью, видимо, это все больше интригует
слушателей. Возможно, из-за того, что мне семьдесят семь
лет, они удивляются, как это я до сих пор способен передви-
гаться самостоятельно. Но, возможно также, что в нашу эру
едких подковырок и быстрых острот политики стали более
ленивыми, но не из-за того, что не хотят складно говорить, а
потому, что от их выступлений так мало ждут и так мало
внимания уделяется средствами массовой информации каким-
либо серьезным и глубокомысленным замечаниям, которые
они изрекают.
Сегодня президент может произнести речь по внешней
политике, охватывающую широкий круг проблем, а в телеви-
зионные вечерние новости может попасть лишь в том случае,
если ошибется в датах или поковыряет в носу. Поэтому не
следует удивляться, когда вы берете газету, чтобы прочесть
об эволюции важного президентского обращения, вместо это-
го зачастую видите краткий очерк составителя речей, да еще
и с его фотографией. Зачем руководителю обдумывать во-
прос, готовить речь, затем запоминать ее или ее тезисы, если
никто не собирается обращать на нее внимания? Так что он
передает эту задачу в руки своих энергичных молодых пишу-
щих помощников, и вскоре возникает порочный круг. Если
168
На арене
политические выступления не носят важного характера, руко-
водитель тратит на их подготовку, естественно, меньше вре-
мени. Но обдумывание речи помогает руководителю обдумы-
вать свою политику, так что, когда речь пишут за него, то
же самое происходит с политикой. В конечном счете страда-
ет и народ, и сам руководитель, потому что у него нет моти-
вов заставлять себя запустить в дело свое воображение и па-
мять на всю катушку.
Если вы не практикуете ведение записей во время беседы,
то после нее как можно раньше и, конечно, до конца дня
следует продиктовать или записать содержание беседы. На-
чав, вам будет относительно несложно делать это. Так как я
никогда не делал записей в ходе встреч с иностранными ру-
ководителями, мне пришлось развивать эту способность. Я
мог вспоминать беседы почти дословно, и опять-таки не по-
тому, что родился с хорошей памятью, но потому, что обсто-
ятельства вынуждали меня использовать способность, которая
есть у всех, — дар запоминать то, что слышите и что гово-
рите.
В течение ряда лет, с 1947 по 1961 год, я работал в Ва-
шингтоне в качестве члена палаты представителей, сенатора
и вице-президента и всегда очень удивлялся, когда ведущие
политические репортеры брали у меня интервью. Лучшие из
них не пользовались магнитофонами и никогда не делали за-
писей. Но, когда я читал их статьи или обозрения новостей
на следующий день, обнаруживал, что за малым исключением
они отражали почти абсолютно точно, что я им говорил. Это
классические примеры работы хорошей памяти.
В наше время магнитофоны — необходимая аппаратура
для большинства репортеров. С их помощью проще всего
брать интервью. Однако это также самый ленивый способ, но
не лучший. Преимущество магнитофона заключается в том,
что репортер способен воспроизвести интервью правильно,
слово в слово, и может защитить себя от любых юридиче-
ских последствий. Но, когда журналисты пишут статьи и
комментарии, в своем стремлении зафиксировать каждый обо-
собленный причастный оборот они иногда теряют более важ-
ную, основную мысль. Кроме того, когда репортер исполь-
зует магнитофон или делает записи, официальное лицо чув-
ствует себя в беседе гораздо более скованно, нежели при
свободном разговоре.
169
Ричард Никсон
Статье, основанной на записи текста с магнитофонной
ленты, не хватает синтеза знаний высококвалифицированного
репортера и мышления официального лица по трудным, про-
тиворечивым вопросам. Статья может быть точной, но она,
как правило, скучная. Ухудшение добротных политических
статей напоминает то, что произошло со спортивными статья-
ми, которые были неизмеримо лучше в пору, когда не суще-
ствовало телевидения. В те времена репортер должен был
дать читателям возможность увидеть игру их глазами. Я до
сих пор помню классические описания футбольных матчей,
сделанные такими великими спортивными обозревателями,
как Брейвен Дайер, Билл Генри и Пол Циммерман. Читать
сегодняшние серые, перегруженные статистикой спортивные
репортажи после просмотра хорошей игры по телевизору —
то же самое, что есть подогретые остатки обеда.
Когда меня просят назвать лучшего оратора, лучшего те-
левизионного ведущего или лучшего собеседника, которого
мне приходилось встречать, это всегда трудный вопрос. Что
касается человека с лучшей памятью, то здесь нет конкурен-
тов. Я впервые встретил Вернона Уолтерса в 1958 году. Я
тогда выступил с тридцатиминутной речью на английском
языке в уругвайском конгрессе. Так как я знал, что многие из
присутствующих были двуязычные, то говорил в своем обыч-
ном темпе, без пауз. Уолтерс, который не сделал ни одной
записи пока я говорил, стал переводить всю мою речь на
испанский язык. Один из уругвайцев, знавший оба языка и
слышавший перевод, сказал мне, что Уолтерс перевел иде-
ально.
Уолтерс был известен в мире тем, что бегло говорил на
семи языках. Он обладал также стратегическим мышлением
высшего уровня, в отличие от другого нашего дипломата при
ООН, о котором Пол Джонсон сказал, что он был единствен-
ным живым человеком, „который мог совершенно непонятно
и вполне бегло изъясняться на четырех различных языках". Я
встречал других людей с большими способностями к языкам,
но ни один не мог сравниться с Уолтерсом в возможностях
памяти. Он заслуженно получил много похвал за свое уни-
кальное мастерство. Наиболее значительная исходила от гене-
рала де Голля. Де Голль не говорил по-английски, но пони-
мал хорошо. Он доказал это во время официального визита в
Вашингтон в 1960 году, когда снял с работы генерального
170
На арене
консула, неумело переведшего тост, провозглашенный им на
обеде, устроенном мною в его честь. Когда я беседовал с де
Голлем один на один в Версале во время официального визи-
та во Францию в 1969 году, он попросил, чтобы Уолтерс
переводил для нас обоих. И снова Уолтерс не делал записей,
вне зависимости от того, насколько длинны были наши заяв-
ления. Я спросил Уолтерса, как он запоминал все это. Как и
мой старый друг Элмер Бобст, он ответил довольно остроум-
но: „Я истязал свою память". Его отказ пользоваться записями
в сочетании с высоким интеллектом помогал ему выработать
исключительную память.
Общепризнано, что в старости память ухудшается, так
как старые люди обычно повторяются и забывают имена и
даты. Но последние исследования показывают, что так быть
не должно. Многие молодые люди тоже утрачивают возмож-
ности памяти в раннем возрасте просто из-за того, что не
напрягают свои мозги. Когда пожилые люди больше не име-
ют никаких интересов или других причин запоминать что-
либо, возможности их памяти, естественно, снижаются. Но
если они сохраняют интерес к окружающему миру, то могут
быть такими же памятливыми, как и люди вдвое их моложе.
В последний раз я говорил с Чжоу Эньлаем и Шарлем де
Голлем, когда им было за семьдесят, а с Гербертом Гувером
и Уинстоном Черчиллем, когда им было уже за восемьдесят,
и с Аденауэром, когда ему исполнился девяносто один год.
Все они физически были уже не те, что раньше. Но они все
еще живо интересовались окружающим миром и предпочита-
ли говорить о настоящем и будущем, а не о прошлом. Их
память, возможно, была не такая цепкая, как в молодые годы,
но они были гораздо сообразительнее большинства людей
любого возраста, которых я встречал. Некоторое ослабление
памяти в старости происходит из-за особых физиологических
причин. Но становится все более ясно, что если мы даем по-
блажки старикам, то и они допускают поблажки сами себе.
Своими неясными разговорами о наступающей старости они
списываются в человеческие отходы, когда еще имеют воз-
можность радоваться жизни и вносить реальный вклад в свои
общины.
171
Ричард Никсон
Мышление
В 1965 году я летел из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Со
мной рядом сидел известный бродвейский режиссер Алан
Джей Лернер, и мы проговорили с ним все время полета.
Самым памятным остался его образный ответ на вопрос, чем
он объясняет большой успех своих постановок. Он сказал,
что мозг подобен мышцам: если его не тренировать, то он
слабеет, если же использовать должным образом, то стано-
вится крепким и сильным. Но, если мозг перенапрягать, он
становится скованным. Тогда надо расслабиться, чтобы потом
снова продуктивно работать. И я понял, почему человек с
таким организованным и чувствительным умом мог только
что поставить имевший шумный успех спектакль под названи-
ем „В ясный день можно увидеть вечность".
Мышление — наиболее важная способность человека, ко-
торой он меньше всего пользуется. Человек старается во что
бы то ни стало избежать умственной деятельности, потому
что она требует очень больших усилий.
Наш язык изобилует выражениями о мышлении: думать
на ходу, продумывать что-то, говорить не думая, думать
вслух, слишком занят, чтобы думать, что-то серьезно обдумы-
вать. Мы говорим о мышлении, как о погоде, но очень немно-
гие что-то делают в этой сфере, особенно в наши дни.
Отчасти в этом повинно телевидение. С одной стороны,
оно обогатило жизнь миллионов, особенно домоседов, чей
мир ограничен телевизионными передачами. Но телевидение
не развивает ум. Кардиолог скажет, что спуск с лестницы
является пассивным упражнением, в то время как подъем на-
верх дает сердцу необходимую нагрузку. Для мозга чтение и
беседа подобны подъему по лестнице, потому что они зани-
мают и тренируют его. А телевизор для мозга то же, что
лифт для сердца.
Но, критикуя телевидение за его пассивное воздействие
на мозг, мы не говорим о том активном вреде, который оно
наносит нашему обществу. Компьютерные программисты при-
меняют выражение „макулатура туда, макулатура обратно",
когда хотят сказать, что компьютер — это всего лишь маши-
на для обработки информации, а не для ее создания. То же
самое можно сказать и о телевидении. Молодые люди учи-
лись на книгах Макгафи. Поколение, родившееся во время
172
послевоенного всплеска рождаемости, извлекало свои уроки
из книги „Бобр и Гиллиган". Повзрослев, послевоенное поко-
ление дало жизнь новому поколению — в частности, работ-
никам телевидения, заполнившим экран пошлостью, сексом,
насилием и плохими манерами, что раньше казалось невоз-
можным. Низкопробное телевидение могло быть создано
только людьми, воспитанными на его передачах. Макулатура
туда, макулатура обратно.
Я ощущаю себя одиноким даже в собственной семье, ког-
да говорю, что и сами компьютеры тоже виноваты в том,
что умственная деятельность людей снижается. Может быть,
я слишком стар, чтобы понять, почему мои внуки и дня не
могут прожить без компьютера. Когда я проходил в школе
математику, мы пользовались логарифмической линейкой для
расчетов, а в наши дни учащиеся производят их при помощи
калькуляторов. Пользуясь логарифмической линейкой, мы уз-
навали что-то о взаимодействии чисел, чему калькулятор на-
учить не может. Если дело пойдет и дальше так, то мыш-
ление будет требоваться только тем, кто создает и програм-
мирует компьютеры. Я знаю стандартный ответ, что, мол,
компьютеры делают за нас только черную работу, высвобож-
дая мозг для творчества. Разумеется, секретарю гораздо удоб-
нее и быстрее исправить два слова на странице на процес-
соре, чем перепечатывать всю страницу на машинке. Нужно
всегда помнить, что компьютер следует использовать только
как помощника нашего мышления, но никак не вместо него.
Мыслительная деятельность особенно важна для полити-
ков, чьи заявления, продуманные или нет, могут иметь колос-
сальные последствия как для них самих, так и для их наро-
дов. Де Голль как-то заметил: „Люди, совершавшие великие
дела, всегда отличались способностью размышлять. Все они,
без исключения, обладали способностью уходить в себя". В
политике нередко бывает, что думающий человек не может
быть человеком дела, и наоборот. Идеалом в этом смысле
был Вудро Вильсон, который мог творчески мыслить и ре-
шительно действовать. Политики должны следовать совету
Анри Бергсона: .Действуйте как думающие люди и думайте
как люди дела".
Поскольку мышление является индивидуальной способ-
ностью человека, общих правил относительно того, как, где,
когда и что должен думать человек, не существует. Черчилль
явно был в расцвете своих умственных способностей, когда
Ричард Никсон
диктовал свои знаменитые речи. Во время его приезда в Ва-
шингтон в 1954 году я спросил его, думал ли он когда-ни-
будь об использовании диктофона. Он ответил, что один из
его американских друзей подарил ему одну такую „машин-
ку", но он предпочитает диктовать хорошенькой секретарше.
Тот же вопрос я чада л Брежневу, когда встречался с ним в
Кремле в 1974 году, и получил такой же ответ, только с
небольшой жизненной поправкой: „Когда ночью мне что-то
приходит в голову, очень удобно иметь кого-то под рукой,
чтобы это записать".
Когда я был у Пола Гетти под Лондоном, его секретарь
сказала мне, что у Пола есть привычка удаляться после обе-
да к себе в библиотеку на час. Там он ничего не делает —
не читает, не звонит, не пишет, а только размышляет. Затем
он выдает один-два телефонных звонка, которые могут уве-
личить его состояние на несколько миллионов. Я не знаю,
насколько это верный путь разбогатеть, но попробовать его
стоит.
Одним людям для размышлений требуется уединение,
другие, кажется, хорошо работают даже в хаосе. Я удивля-
юсь, как репортеры могут думать, держа пальцы на машинке
или клавиатуре компьютера в переполненном служебном ав-
тобусе или в шумной репортерской комнате. Мне говорили,
что профессия журналиста, который с телефонной трубкой у
уха печатает конечный вариант горячих новостей из того сы-
рого материала, который ему диктует по телефону репортер
с места события, вымирает. Это — узкоспециализированные
журналисты высокого профессионального уровня с невысо-
кой зарплатой.
Крупные лидеры, которых я знал, всегда использовали
любую возможность, чтобы подумать перед тем, как ответить
на вопрос. Хотя ни де Голль, ни Чжоу Эньлай не говорили
по-английски на встречах со мной, мне известно, что они
многое понимали. Но ни один из них ни разу не останавли-
вал переводчика, когда тот переводил мои слова на француз-
ский или китайский язык. И хотя они понимали или, по край-
ней мере, имели четкое представление, о чем я говорил, они
позволяли переводчику повторить мои слова на их родном
языке и тем самым выиграть время для обдумывания моих
слов.
Одним думается лучше ночью, другим — рано утром,
одни предпочитают большую комнату, другие — маленькую.
174
На арене
Одни работают за машинкой или на клавиатуре компьютера,
другие любят ручку или карандаш. Но самое главное — это
не как, а когда. Люди, занимающие руководящие посты в
бизнесе, политике или любой другой сфере, где ситуация ме-
няется очень быстро, это выдающиеся могущественные люди.
Более всего они преуспели бы, если бы размышляли творче-
ски, но по иронии судьбы на это у них меньше всего вре-
мени.
Соглашаясь с фактом, что подходит одному — не годит-
ся для другого, скажу, что лучше всего для меня. Я предпо-
читаю небольшой кабинет, особенно если в нем ничто не от-
влекает от работы. Если из окна открывается хороший вид,
сажусь к нему спиной.
Даже в годы, проведенные в Белом доме, я настаивал, что-
бы мой аппарат выкраивал мне время на размышление. Для
важных речей или для подготовки к пресс-конференции я
требовал два-три дня. Даже после того как речь была уже
готова, я оставлял час свободного времени перед выступлени-
ем, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к ее произне-
сению. Особенно трудно было выкроить время в Белом доме
в период предвыборных кампаний, когда каждое „окно" в
моем расписании мои помощники старались заполнить встре-
чей с партийным лидером штата или телевизионным интер-
вью.
Даже когда не надо было готовиться к речи или какому-
нибудь другому мероприятию, я все равно старался уделить
час-другой на размышления. Самые удачные мысли приходят,
когда не концентрируешь все свое внимание на чем-то опре-
деленном. Я люблю в свободное время читать. Читаю я мед-
ленно. Этот процесс могу сравнить с приемом пищи: чтобы
переварить, ее надо хорошенько прожевать. Возможно, мое
чтение не способствует рождению мыслей в связи с тем, чем
я занят в данный момент. В сущности, иногда даже полезно
читать что-нибудь совершенно отвлеченное от своих насущ-
ных проблем. Зато позднее, когда вы будете работать над
чем-то конкретным, это чтение может стать генератором не-
обходимых идей. Кроме того, чтение вообще незаменимо для
перспективного мышления, поэтому при решении какой-то
конкретной проблемы оно позволяет думать более широко
и глубоко, а не узко и поверхностно. Большинство великих
людей, с которыми я встречался — Черчилль, де Голль, де
Гаспери, Мензис, Иосида, Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, — чи-
-175
Ричард Никсон
тали запоем. Каждый из них был дальновидным стратегом, и
не потому что наследовали это качество, а потому что при-
выкли много читать и размышлять.
Политик использует различные пути для получения ин-
формации. Среди них — книги, статьи, информационные
бюллетени и беседы, выбор зависит от темы и вкуса. Некото-
рые любят перекидываться мыслями за обедом со своими по-
мощниками. Я обычно черпаю идеи из работ других авторов.
И не потому что я не люблю компанию, а просто стараюсь
не смешивать ее с работой. Кроме того, многие остроумные
люди лучше выражают себя в письменной, чем в устной фор-
ме. Более точно и менее многословно выражаются мысли,
когда нужно подавать их в письменной форме.
Что касается беседы, то, по моему мнению, для стимули-
рования творческого мышления более полезны диалоги, неже-
ли обсуждения сразу с группой людей. Но и диалог полезен
только на начальной стадии процесса принятия решения. А
когда приходит время для принятия решения, лучше всего
следует уединиться и самому обдумать проблему. Я предпо-
читаю собрать все имеющиеся соображения по данной теме,
а затем привести весь материал в порядок. Если не привести
свои мысли в порядок, вы не сумеете убедить других людей.
Я выделяю, по крайней мере, четыре основных момента в
каждой важной речи или в интервью. Одно критическое заме-
чание может потребовать два-три часа напряженной работы
ума.
Если вы заходите в тупик, пытаясь навести порядок в сво-
их мыслях, следует обдумать ситуацию. Можно также ис-
пользовать это время для перерыва — чашки кофе, короткой
прогулки, посмотреть в окно, почитать что-нибудь из стоя-
щей книги. Но при этом надо быть осторожным. Такие пере-
рывы должны быть использованы для активизации мыслитель-
ной деятельности, а не как предлог для уклонения от нее.
Очень важно, чтобы мозг не уставал или, как сказал Лер-
нер, не перенапрягался. Однако, как ни странно, иногда луч-
ше работается, когда очень устанешь. Я провел свою первую
и единственную пресс-конференцию в Белом доме в качестве
вице-президента после того, как у Эйзенхауэра случился ин-
сульт. Это было трудное время, и я так измотался, что боял-
ся не приду в нормальное состояние. Позже, в тот же день,
мне позвонил Фрэнк Стэнтон, президент Си-би-эс, и сказал,
что посылает мне запись пресс-конференции потому что, на
176
На арене
его взгляд, это была самая лучшая пресс-конференция из
всех проведенных мною.
Когда я рассказал Стэнтону о своих опасениях, он отве-
тил, что человек, выступающий по радио или на телевидении,
находится в своей лучшей форме, когда чувствует себя физи-
чески уставшим. Это происходит потому, что мы, осознавая
свою усталость, стараемся максимально собраться, чтобы ком-
пенсировать ее. Нечто подобное происходит с подающим мяч
в бейсболе. Если он полон свежих сил, то может очень резко
подкинуть мяч и по нему нельзя будет попасть битой.
При волнении человек не рассуждает. Это не значит, что
ему нельзя впадать в радостный оптимизм или не осознать
серьезность стоящей перед ним проблемы. Но волноваться,
когда вы ничем не можете помочь, — пустая трата времени.
После того как в 1970 году я отдал приказ развернуть насту-
пление на удерживаемые коммунистами военные базы в Кам-
бодже, по всей стране прошли бурные демонстрации про-
теста. Некоторые сотрудники моего аппарата вслух высказы-
вали сомнение по поводу правильности принятого решения. Я
всегда отвечал на их сомнения: „Вспомните жену Лота. Не
оглядывайтесь назад"*. В том случае я был уверен, что сделал
правильный шаг. Но правы вы или нет, когда беспокоитесь о
прошлом, нельзя нормально думать о проблемах, которые
стоят перед вами сегодня или появятся завтра.
Ничто так не изнуряет, как мыслительный процесс. Я чув-
ствовал себя более уставшим физически после двух часов на-
пряженной работы, чем после того, как в течение двух часов
пожимал руки тысячам людей, или после 15 речей, прерывае-
мых свистом, в один из дней избирательной кампании. И по-
тому что умственный процесс столь изнурителен, мы вос-
стаем против него и ищем любой предлог, чтобы только не
думать. Но умственное напряжение вознаграждается стори-
цей.
Нет большей радости, чем ощущение завершенного дела,
которое вы испытываете после принятия тщательно проду-
манного решения. В конечном счете мышление вносит вну-
треннее успокоение и ясность, которые столь необходимы
для решительных и эффективных действий.
‘Согласно библейской легенде, жена Лота, оглянувшись на покидаемый
Содом, нарушила наказ Божий и превратилась в соляной столб. — Прим,
ред.
177
Ричард Никсон
Отдых
В 1977 году президент Картер, пытаясь подать пример
скромности и экономии членам своей администрации, затеял
сокращение президентских привилегий. Картер решил, что
яхту президенту иметь не обязательно. Он расстался с ши-
карными картонными пакетиками с бумажными спичками на
борту президентского самолета, сократил численность пре-
зидентских самолетов и резко урезал количество лимузинов
для сотрудников его аппарата. Позже Картер кое в чем был
вынужден пойти на попятную, но в целом общественность
страны его поддержала. Когда мне стало известно, что он
собирается отказаться также и от резиденции в Кэмп-Дэвиде,
я направил ему письмо, в котором убеждал сначала посетить
это место, а уж потом принимать решение — я был уверен,
что и он, и его жена, жившие до этого в сельской местности,
в Плейнсе, штат Джорджия, будут очарованы Кэмп-Дэвидом.
Так оно и случилось. Президент не отказался от Кэмп-Дэви-
да. А в 1979 году там было заключено соглашение между
Израилем и Египтом — самое значительное достижение Кар-
тера на посту президента. А может быть важнее другое?
Именно там, в Кэмп-Дэвиде, на протяжении всего своего пре-
бывания на посту президента Картер и его семья находили
уют и покой.
Как объяснить, что человек, имевший репутацию строго-
го, несговорчивого политика, вдруг так заботлив по отноше-
нию к президенту от другой партии? А дело в том, что если
отдых полезен для обыкновенных рядовых людей, то, по мо-
ему мнению, он совершенно незаменим для человека, занима-
ющегося самой тяжелой в мире работой.
Во время моего визита в Москву в 1972 году Брежнев
сказал мне, что от высших партийных руководителей требу-
ют, чтобы они отдыхали один месяц в течение каждого года.
14 не потому, что делом партии было проследить, чтобы
Брежнев поохотился на дикого кабана, а потому, что месяч-
ный отдых позволит партийному руководству работать еще
продуктивнее.
Мы не можем требовать от президентов, чтобы они отды-
хали, но мы можем и должны понимать их, а не критиковать,
когда они это делают. Только тот, кто был президентом, зна-
ет, сколько душевных и физических сил требует эта работа.
178
На арене
Вудро Вильсон, человек с огромным умственным потенци-
алом и гигантской работоспособностью, страдал от жутких
головных болей. Только поездка на Бермуды или на какой-то
другой курорт приносила ему облегчение.
Герберт Гувер обычно ездил во Флориду или на рыболов-
ную базу в горах неподалеку от Вашингтона. Франклин Руз-
вельт отдыхал в Уорм-Спрингсе, штат Джорджия. Гарри Тру-
мэн — в Кей-Весте. Линдон Джонсон — на своем ранчо в
Техасе, а Кеннеди проводил свой отпуск в Янниспорте или в
Палм-Бич. Время от времени объявляется какой-нибудь рети-
вый репортер, который подсчитывает количество дней, прове-
денных президентом на отдыхе, и сравнивает их со временем,
которое президент проводит в Вашингтоне. Но дело-то не в
этом — президент остается президентом и вне Белого дома.
Критерием работы президента должно быть не время, прове-
денное за письменным столом или около него, а его карди-
нальные решения. И если президенту необходимо покинуть
Овальный кабинет, чтобы найти лучшее решение, пусть он
уезжает.
Президент не должен объяснять кому-то, что он нужда-
ется в отдыхе. Его должно беспокоить другое — чтобы не
создавалось впечатление, будто он уделяет недостаточно вре-
мени своей работе. Теодор Рузвельт, как утверждают даже
самые строгие его критики, никогда не избегавший и при-
ветствующий рекламу, ограничивал публикации, рассказываю-
щие о его отдыхе. В своем письме Уильяму Говарду Тафту,
который намеревался в 1909 году участвовать в президент-
ских выборах, Рузвельт предупреждает Тафта, чтобы тот не
упоминал в прессе о своем увлечении рыбной ловлей и игрой
в гольф. Рузвельт пишет, что американцы относятся к поли-
тике „как к очень серьезному делу, и нельзя давать возмож-
ности Вашим противникам неправильно представлять Вас как
человека, недостаточно серьезно относящегося к делу".
Доктор Роберт Хатчинс, высокоуважаемый ректор Чикаг-
ского университета в конце 40-х годов, сказал: „Когда у меня
возникает желание побегать или сделать зарядку, я ложусь и
лежу до тех пор, пока это желание не пройдет". Не знаю,
пригодно ли это правило для президентов учебных заведе-
ний, но для президентов страны — ни в коем случае.
Я сам видел, как нуждался в физических упражнениях
Эйзенхауэр, чтобы расслабиться после напряженной работы.
Без упражнений, он, бывало, метался взад и вперед по Оваль-
179
Ричард Никсон
ному кабинету, как загнанный в клетку лев. А когда все-таки
представлялась возможность наконец выбраться, его темпе-
рамент изменялся на глазах. Однажды Эйзенхауэр председа-
тельствовал на заседании Совета национальной безопасности,
на котором очень горячо обсуждались некоторые противоре-
чивые вопросы международной политики. По окончании засе-
дания он пригласил меня в клуб „Бернинг три" поиграть в
гольф. В первые пять-десять минут Эйзенхауэр продолжал
говорить о заседании. Потом резко сменил тему и переклю-
чил разговор на предстоящую партию в гольф.
Одним из самых тяжелых решений для Эйзенхауэра было
решение об отставке руководителя аппарата сотрудников Бе-
лого дома Шермана Адамса. Эйзенхауэр попросил Мида Ал-
корна, национального председателя Республиканской партии,
и меня попробовать убедить Адамса уйти в отставку. Когда я
сказал об этом Адамсу, он не поверил мне, что Эйзенхауэр
действительно этого хочет, и ответил, что пойдет и сам пого-
ворит с „боссом". Разговор в Овальном кабинете, куда напра-
вился Адамс, длился недолго. Но он, можно догадываться,
был в высшей степени неприятным для обоих. А немногим
позже, возвращаясь из Белого дома в свой кабинет в здании
конгресса, я увидел Эйзенхауэра, играющим в гольф на пло-
щадке перед Белым домом. Именно таким образом он разря-
жал напряжение, которое другого человека просто слома-
ло бы.
Когда в 1969 году я стал президентом, то обнаружил, что
деревянный пол около двери, ведущей в Розовый сад, был
испещрен небольшими выбоинками, оставшимися, как я сразу
догадался, от эйзенхауэровских бутсов. Я распорядился, что-
бы этот участок пола заменили и разослал кусочки старого
паркета в качестве сувенира близким друзьям Эйзенхауэра.
Несмотря на то что я твердо уверен в необходимости от-
дыха и физических упражнений для любого политического
деятеля, должен признаться, что сам лично не подавал хоро-
шего примера во время пребывания в Вашингтоне. Я не зани-
мался спортом с тех самых пор, как в 1934 году окончил
колледж, и до 1950 года, когда был избран в сенат. До трид-
цати восьми лет ни разу не сыграл в гольф. До тех пор, пока
Эйзенхауэр не пристыдил меня и не заставил отнестись к
этой игре серьезно. Весной 1953 года он пригласил меня со-
ставить ему пару в гольф-клубе „Бернинг три". К его разоча-
рованию, он переоценил меня как партнера. Эйзенхауэр все-
18о
На арене
гда стремился к победе и не скрывал своего неудовольствия
в случае проигрыша и огорчения, когда его партнер ходил не
с той карты в бридже или не попадал в лунку при игре в
гольф. Мы проиграли и матч, и пари.
— Послушай, — сказал он сурово, — ты молодой, здоро-
вый и можешь достичь гораздо большего.
Во время службы в военно-морском флоте меня научили,
что если старший офицер что-то предлагает, то относиться к
этому надо как к приказанию. Для начала я стал брать уроки
и регулярно играть в гольф, а через четыре года уже стал
играть значительно лучше. Но в 1959 году мне пришлось бро-
сить занятия гольфом, так как должен был уделять все свое
время предстоящей предвыборной кампании. Когда я был пре-
зидентом, мне удавалось играть в гольф не более двух-трех
раз в год, чрезвычайная занятость в ту военную пору не поз-
воляла играть чаще ни практически, ни символически. Бэд
Уилкинсон, следивший за состоянием моего здоровья, настаи-
вал, чтобы я регулярно занимался физическими упражнения-
ми. Я каждый раз обещал ему, что буду, но дальше этого
дело не двигалось. Я при случае играл в кегли и плавал вся-
кий раз, когда приезжал в Кэмп-Дэвид, на Сен-Клементе или
в Ки-Бискейн. Я мог бы плавать и в Белом доме, но вскоре
после вступления в должность в 1969 году решил, что жур-
налистов пора переместить из переполненных комнат запад-
ного крыла, находящихся рядом с канцелярией президента, в
более подходящее для их работы место — закрытый бассейн,
из которого мы спустили воду и .заполнили" вновь репорте-
рами и телевизионщиками. Правда, некоторым старожилам не
понравилось, что их .загнали в бассейн", но я думаю, что
многие из тех, кто был тогда недоволен, сейчас согласятся со
мной, что лучше было использовать бассейн для работы жур-
налистов, чем для купания в нем президента и сотрудников
его аппарата.
Некоторые медики считают, что, поскольку я так мало
занимался физическими упражнениями, это стало в опреде-
ленной степени причиной воспаления вен, значительно ос-
ложнившей мне жизнь в 1974 году, когда я покинул Белый
дом. Но гораздо важнее физического здоровья — здоровье
умственное, напрямую зависящее от общего состояния орга-
низма. Когда чувствуешь себя хорошо, то и думается легко.
Главная цель любого отдыха и физических упражнений —
дать возможность одной группе мышц отдохнуть, а другой,
181
Ричард Никсон
наоборот, — поработать. Отдых лучше, чем что-либо иное,
восстанавливает эмоциональный потенциал человека и обнов-
ляет его восприятие окружающего мира. И как бы я ни был
умственно или физически вымотан, после одного-двух дней,
проведенных в Кэмп-Дэвиде, всегда возвращался с совершен-
но новыми идеями в голове и энергией в теле, готовый, по
словам Ньюмана, „идти на медведя с прутиком".
Какой именно вид отдыха лучше всего предпочесть, зави-
сит от конкретного человека. К примеру, я терпеть не могу
аэробику и гимнастику. Мне надоело смотреть, как Джейн
Фонда крутит свои спортивные передачи по телевизору, хотя
не отрицаю, что они эффективны. Президент Рейган выгля-
дит лет на десять моложе отчасти потому, что каждое утро
с удовольствием занимается гимнастикой.
Отдых не обязательно должен состоять лишь из одних
физических упражнений. Во время второй мировой войны
Рузвельт, играя в покер с близкими друзьями или рассматри-
вая свою коллекцию марок, тем самым отвлекался от напря-
женной деятельности. Гувер так же, как и Картер, был за-
ядлым рыбаком. Оба, кстати, писали книги о рыболовстве.
Иногда я, как и Гарри Трумэн, отдыхал, играя на пианино.
Одно из самых моих приятных воспоминаний связано с по-
ездкой в Индепенденс, штат Миссури, в 1969 году, куда я
отправился, чтобы вернуть семье Трумэна пианино, на кото-
ром он с дочерью Маргарет играл в Белом доме. Если бы я
последовал совету своей дочери Трисии, то мог бы стать про-
фессиональным музыкантом. В 1956 году, когда Трисии ис-
полнилось десять лет и она обучалась игре на пианино, я
пробовал, правда, без особого успеха, убедить ее, как важно
заниматься регулярно. В конце концов она повернулась ко
мне и сказала: „Папочка, это тебе следовало заниматься музы-
кой регулярно, когда ты был маленьким мальчиком. Тогда бы
ты стал знаменитостью, поехал бы в Голливуд и тебя похоро-
нили бы в особом месте".
В блестящей статье „Живопись как вид отдыха" Уинстон
Черчилль заключает, что волнение — это эмоциональный
спазм, который происходит тогда, когда умом зацепишься за
что-нибудь и уже не можешь об этом не думать. Единствен-
ный выход из такого положения — это постепенно начать
думать еще о чем-то другом, отвлекая самого себя от той
мысли, на которой зациклился. И если это что-то другое вы-
брано верно — начинается процесс выздоровления и обновле-
182
На арене
ния. Поэтому расширение сферы своих интересов и нахож-
дение хобби первостепенны для общественного деятеля. Для
Черчилля во многом, а для Эйзенхауэра отчасти таким при-
зрачным „чем-то другим", позволявшим им отвлечься и отдох-
нуть, была живопись.
В 1957 году у Эйзенхауэра случился инсульт. С точки
зрения ущерба здоровью инсульт не представлял такую уг-
розу, как инфаркт, от которого он пострадал двумя годами
раньше. Однако в эмоциональном плане болезнь была куда
мучительнее. Помню, я пришел к нему в Белый дом, где
он только начал принимать первых посетителей. Эйзенхауэр
принял меня в небольшой комнате, переделанной под худо-
жественную студию. Он поведал немного о том, что ему при-
шлось пережить. С мыслительным процессом все было в
порядке, только он не мог подобрать точные слова для вы-
ражения своих мыслей. Меня поразило, что он во время бесе-
ды ни на минуту не оторвался от работы над портретом
принца Чарльза, который был позже подарен королеве Ели-
завете. Живопись, как и гольф, была спасением для Эйзенха-
уэра.
Иногда меня спрашивают, а что делает для своего здоро-
вья и как отдыхает семидесятисемилетний бывший президент.
Я опять-таки не могу служить хорошим примером. Никогда
не бывал я на охоте и на рыбалке — не мое это хобби. Как-
то раз, еще будучи подростком, мне довелось выходить дале-
ко в море на рыбалку, но и это занятие пришлось оставить,
так как меня укачивало. Когда я пожаловался на это Черчил-
лю в 1954 году, он ответил: „Не волнуйтесь, молодой чело-
век, — повзрослеете и все пройдет". Мне тогда уже стукнул
41 год. Между прочим, Черчилль оказался прав, меня дей-
ствительно перестало укачивать, но слишком поздно, чтобы
стать хорошим рыбаком. После съезда Республиканской пар-
тии в 1952 году Эйзенхауэр пробовал научить меня ловить
форель. Это было что-то ужасное. Сначала я трижды заце-
пил крючком за сук, потом попытался забросить удочку в
четвертый раз и поймал Эйзенхауэра за рубашку. Урок сразу
же окончился, и мне стало понятно, что он разочарован, так
как очень любил ловить рыбу и никак не мог понять, почему
другим это занятие нравится меньше, чем ему.
Я не катаюсь на лыжах и не играю в теннис. Меня часто
спрашивают, умею ли я играть в шахматы. Спрашивают, воз-
можно, потому, что шахматную терминологию нередко ис-
18?
Ричард Никсон
пользуют в разговорах о международных отношениях. Нет, я
не играю в шахматы, хотя мой внук, Кристофер, играет уже
достаточно хорошо, чтобы задать своему папаше хорошего
жару. Не играю я и в бридж, но это совсем не значит, что
не люблю эту игру. Во время летних каникул после первого
курса в университете Дьюка я очень много играл в бридж, и
мне так понравилась эта игра, что я испугался, как бы к ней
не пристраститься, поэтому с той поры больше в бридж не
играю. В 1944 году, во время 12-часового перелета из Гвадал-
канала на Гавайские острова на транспортном самолете С-54,
я в первый и последний раз в жизни играл в „пьяницу". Про-
цесс обучения этой игре обошелся мне слишком дорого, и в
конце концов я решил, что лучше играть в покер, что и де-
лаю по сей день один раз в году с Уолтером Анненбергом и
другими членами клуба „Беневолент Марчинг" и философско-
го общества Филадельфии.
Иногда я хожу на бейсбольные, футбольные или баскет-
больные матчи. Из всех спортивных мероприятий больше все-
го мне запомнилась игра бейсбольных команд высшей лиги
4 июля 1936 года. Нью-йоркские „Янки" разгромили тогда
„Сенаторов". Джо Димаджио, новый защитник нью-йоркцев,
зашвырнул в той игре мяч прямо на трибуны, как раз туда,
где сидел я. Второй раз в своей жизни я увидел, как играют
„Янки", спустя сорок семь лет, тоже 4 июля, в понедель-
ник, — был полдень, и стояла жуткая жара. Дэйв Ригетти из
команды „Янки" смазал тогда мяч в сторону „Ред Соке" из
Бостона — это был его первый промах, и я видел подобное
впервые. Никогда не забуду разыгравшуюся на поле драму,
когда он с помощью высокой боковой подачи выбил из игры
Уэйда Боггса, лучшего игрока в бейсбол.
Десять лет назад я перестал играть в гольф. Решиться на
это было очень трудно, потому что эта игра приносила мне
немало удовольствия. Гольф сочетает в себе физические
упражнения, соревновательный момент и теплоту общения с
партнерами. У этой игры есть еще одно преимущество, кото-
рое трудно оценить тому, кто не играет в гольф. Джордж
Смазерс, с которым я работал и в Белом доме и в сенате,
однажды сказал мне, что площадки для игры в гольф устраи-
ваются в самых живописных местах. Раньше я никогда не
задумывался об этом, но Смазерс оказался прав. Разве можно
оставаться равнодушным, играя на таких великолепных пло-
щадках для гольфа, как Сайприс-Поинт, Огаста, Оук-Хилл,
184
На арене
Балтюсраль, Бель-Эйр и, конечно, Валлей-Клаб неподалеку
от Санта-Барбары.
Интересно играть и за границей. Площадки для гольфа
в Японии безукоризненно ухожены. Японские девушки, ко-
торые там подносят клюшки вместо мальчиков, не очень по-
нимают по-английски, но зато все они великие дипломаты.
Как бы ты ни ударил, попадет ли шар в лунку или улетит за
пределы поля, они всегда скажут: „Хороший удар, хороший
удар". Это лучший бальзам для задетого самолюбия.
Так почему же я все-таки отказался от гольфа? На то
было две причины. С тех самых пор, как Эйзенхауэр препо-
дал мне урок, как научиться играть лучше, я по мере сил
придерживался его совета. Однажды в конце 1978 года я вы-
бил 80 очков. Должен признаться, что этого результата я до-
стиг на относительно простой площадке на Сан-Клементе,
но для меня это было равносильно восхождению на Эверест.
Я понял, что лучше мне уже никогда не сыграть, и от этой
мысли желание соревноваться с самим собой прошло. Выбить
80 очков — это куда больше, чем попасть в лунку с первого
удара. Кстати говоря, как-то раз мне удалось попасть с одно-
го удара, не помню толком как, помню только — было это в
1961 году на площадке в Бель-Эйр, в День труда. И что это
была третья лунка. Я играл клюшкой „Макгрегора", шаром
„Сполдинг дот", а моим партнером был Рандольф Скотт, мы
играли с ним на равных.
Вторая причина, по которой я перестал играть в гольф,
имела решающее значение. Я должен был закончить свою
третью книгу „Настоящая война" и поэтому просто не мог
писать книгу и выкраивать на гольф ежедневно четыре часа.
Однако на этот раз я вышел из положения, заменив гольф
простыми прогулками. Это был совет президента де Голля,
которого еще в 1969 году спросил как-то, какие упражнения
он проделывает ради здоровья. Де Голль ответил, что лучше
всего, по его мнению, для главы государства — это совер-
шать прогулки, вещь полезная и в умственном, и в физиче-
ском, и в эмоциональном плане. Проходя каждый день по
четыре мили, я двигаюсь в три раза больше, чем во время
игры в гольф. Правда, когда ходишь пешком, не хватает духа
соревновательности и общения.
Я пришел к выводу, что, когда готовишься к какому-ни-
будь выступлению, работаешь над статьей или книгой и в
результате заходишь в своего рода умственный тупик, лучше
185
Ричард Никсон
всего отложить работу в сторону. Необходимая мысль или
фраза может прийти в голову на следующее утро или во
время уединенной тихой прогулки. Опыт показал, что пеше-
ходные прогулки и плавание, когда позволяет погода, для
меня лучший отдых.
Поспешу добавить: что устраивает меня, может не устра-
ивать другого. Важно совсем не это, важно, чтобы каждый,
как бы он ни был занят, должен выкраивать время для отды-
ха и физических упражнений. Все руководители, чем бы они
ни руководили, должны следить за тем, чтобы их служащие
не забывали о физических нагрузках и об отдыхе, и, конечно,
должны отдыхать и заниматься спортом сами. Особенно это
важно для таких чрезвычайно выматывающих профессий, как
политики, бизнесмены, юристы, где эффективность труда за-
частую подменяют количеством времени, проведенным на ра-
боте.
Иногда, чтобы произвести впечатление на своих партне-
ров, молодые, честолюбивые компаньоны лучших юридиче-
ских контор следят за тем, чтобы свет в их кабинетах горел
даже по ночам, устраивают так, чтобы числиться на дежур-
стве по субботам, когда на самом деле их даже и поблизости
нет. Молодые руководящие работники или помощники поли-
тических деятелей делают все, чтобы вечером уйти из конто-
ры последними, а утром быть на рабочем месте раньше всех.
Но лично я предпочел бы иметь подчиненного с парочкой
свежих идей в голове, чем того, который пришел на работу к
половине седьмого, а в семь уже спит за своим столом, оку-
нув галстук в кофе.
И не надо чувствовать себя виноватым, если отвлекся от
работы, чтобы немного передохнуть или развлечься. Виновен
тот, кто не делает лишнего шага и уже не столько работает,
сколько отдыхает и развлекается.
Иногда меня спрашивают: „А интересно быть президен-
том?" Такая постановка вопроса очень обедняет его. Любой
лидер рад возложенной на него ответственности и возмож-
ности осуществлять власть, иначе он не стал бы добиваться
власти и удерживать ее. Находясь у власти, руководитель
имеет возможность внести вклад в улучшение жизни своего
народа и всего мира. Быть президентом очень нелегко. Прези-
дент может радоваться крупным победам и переживать тяже-
лые поражения. Удачливыми можно назвать тех президентов,
которые понимают, что и успех и поражение — естественны
и неизбежны в их работе.
186
На арене
Отдых — это средство достижения цели, а не цель сама
по себе. Президентом становятся не ради собственного раз-
влечения. Но развлекаться все же нужно, чтобы лучше справ-
ляться со своими обязанностями. То же самое можно сказать
и о многих других видах деятельности. Писать — тоже не
Бог весть какое развлечение. Однако, когда пишешь книгу,
статью или тезисы речи, то удовольствия это приносит куда
больше, чем мяч в гольфе, загнанный в лунку с первого
удара.
Болезнь
Делают ли историю великие люди, как считал Томас Кар-
лейль, или история создает великих людей, о чем свидетель-
ствуют романы Льва Толстого и многотомный труд „Ис-
следование истории" Арнольда Тойнби? Хотя и не с полной
уверенностью, но все же считаю, что есть серьезные осно-
вания полагать, что болезнь по крайней мере трех великих
людей изменила ход истории.
Во время битвы при Ватерлоо Наполеон страдал от гемор-
роя и камней в желчном пузыре. Военные историки сходятся
в том, что во время сражения он совершил несколько неха-
рактерных для него ошибок. Веллингтон, выигравший битву,
отметил, что он „едва не проиграл сражение". Если бы Напо-
леон был в своей лучшей форме, то ход истории мог оказать-
ся совсем другим.
Обширный инсульт у Вудро Вильсона не позволил ему
развернуть широкомасштабную кампанию в поддержку рати-
фикации Версальского договора. Если бы он смог завершить
свою агитационную поездку и сплотить нацию вокруг своего
видения более спокойного мира, то был бы шанс, что Соеди-
ненные Штаты вступили бы в Лигу наций, а ход событий,
приведших ко второй мировой войне, изменился бы радикаль-
ным образом.
Даже самые лояльные биографы Рузвельта отмечают, что
в конце войны он очень плохо себя чувствовал. Физически
он очень ослабел и ощущал острый недостаток той умствен-
ной энергии, которая всегда так хорошо ему служила. Если
187
Ричард Никсон
бы он был здоров во время встречи в Ялте, то, возможно,
поддержал бы Черчилля в противостоянии Сталину, кото-
рый при помощи грубого дипломатического нажима захватил
Польшу и другие страны Восточной Европы.
Серьезная болезнь решительным образом дважды повлия-
ла на мою собственную карьеру. В 1960 году, перед началом
предвыборной кампании, я пообещал проехаться по всем
50 штатам и выступить с речами. Но в сентябре, сразу после
начала кампании, я попал на две недели в госпиталь по пово-
ду лечения колена. К несчастью, я совершил еще одну ошиб-
ку, не послушав совета помощников сократить программу и
сосредоточить усилия только в трех главных штатах. И нако-
нец, третья ошибка заключалась в том, что хотя к началу
дебатов с соперником я морально подготовился, но внешне
все еще выглядел больным в отличие от Джона Кеннеди, за-
горевшего, отдохнувшего и пышущего здоровьем. И тем не
менее я пошел на телевидение дискутировать с ним. В резуль-
тате я потерпел поражение на выборах, заполучив на 119 ты-
сяч голосов меньше Кеннеди из 69 миллионов поданных.
Трудно не согласиться, что одним из факторов, повлиявших
на результаты выборов, было мое разболевшееся колено.
В 1973 году болезнь впервые выбила меня из колеи, когда
я был президентом. Пока я поправлялся от ослабившей меня
вирусной пневмонии, стало известно об установленной в Бе-
лом доме записывающей аппаратуре. Я оказался в трудном
положении. Некоторые из моих советников убеждали меня
стереть записи, другие, наоборот, советовали их сохранить,
так как суд поддержит наши доводы и вынесет решение не
оглашать конфиденциальные разговоры. Большинство моих
друзей и даже некоторые из оппонентов считают, что я при-
нял неправильное решение. Если бы я был здоров, то скорее
всего отдал бы распоряжение стереть записи.
Никто не может со стопроцентной уверенностью сказать,
как повернулись бы все эти случаи, если бы не болезнь. Но я
уверен, что болезнь решающим образом повлияла на мою ка-
рьеру в самом начале моей политической деятельности.
В 1947 году несколько политиков и ученых высказали
удивление по поводу того, что консервативный республика-
нец из Калифорнии поддержал Джекоба Джавитса и других
либеральных республиканцев в борьбе за повышение роли
федеративного правительства в системе здравоохранения.
Программа, которую мы предлагали, была смелой, хотя по
188
На арене
нынешним стандартам она выглядит скромной. Но тогда счи-
тали, что она даже является безрассудным отходом от кон-
сервативных принципов. Я против обязательного для всех ме-
дицинского страхования, но я всегда поддерживал оказание
государственной помощи в катастрофических случаях. Моя
твердая позиция по этому вопросу является прямым результа-
том смерти двух братьев от туберкулеза. Мой младший брат
Артур заразился туберкулезным менингитом. Слава Богу, его
болезнь была скоротечной. Но мой старший брат Гарольд
вел самоотверженную битву с туберкулезом легких в тече-
ние 10 лет. Он скончался в 1933 году, когда я еще учился в
колледже. Его болезнь была ужасным испытанием для него
и всей нашей семьи. Мы все должны были работать, чтобы
оплачивать астрономические счета больниц, врачей и меди-
цинских сестер. Мой отец был вынужден за полцены продать
значительную часть недвижимости, чтобы оплатить счет за
лечение.
Если бы в то время были чудеса медицины сегодняшнего
дня, мои братья поправились бы. Но испытания тех лет оста-
лись в моей памяти неизгладимыми. С самых первых дней
избрания в конгресс в 1947 году я настроился поддерживать
любое предложение, направленное на помощь американцам
справиться с экстраординарными расходами без ущерба для
семейного бюджета.
В 1971 году некоторые наблюдатели были удивлены тем,
что я включил в свое послание „О положении в стране"
просьбу к конгрессу выделить сто миллионов долларов на
борьбу с раком. Почему рак, а не какая-нибудь другая стоя-
щая программа? И снова причину можно найти в моем про-
шлом.
Моя будущая теща Кейт Райан умерла от рака, когда ее
дочери Пэт было всего 13 лет. На ее плечи легли немалые
заботы о доме, двух старших братьях и отце.
Я с большой любовью относился к своим пяти теткам —
сестрам матери, но ближе всех мне была тетя Берта, которая
любила повеселиться. Она любила танцевать, что было нети-
пично для женщин нашей довольно консервативной квакер-
ской семьи. Но больше всего мне нравилось, когда она брала
меня, тогда еще школьника, на футбольные матчи в коллед-
же Уиттиера. Никогда не забуду, через какие тяжкие испыта-
ния пришлось ей пройти, когда у нее начался рак груди. Ее
муж, дядя Рассел, занял деньги, чтобы отвезти ее к какому-
189
Ричард Никсон
то шарлатану на Средний Запад, который хвастал, что мо-
жет излечить любой рак. Они испробовали все, пока нако-
нец честные врачи не сказали им, что рак у нее неоперабе-
лен. Когда она умерла в 33 года, я переживал, как будто
умерла моя родная мать. Очень немногие открыто говорили о
причине ее смерти. В то время о раке еще мало знали и еще
меньше обсуждали эту болезнь, особенно когда она поража-
ла человека в таком молодом возрасте.
Общепризнано, что Дуглас Макартур был одним из краси-
вейших мужчин, когда-либо носивших военную форму. Со-
перничать с ним по части рыцарства мог разве только Хайт
Ванденберг, начальник главного штаба военно-воздушных
сил. Мне отчетливо помнится заседание Совета национальной
безопасности в 1953 году, на котором я присутствовал. Ван-
денберг сидел справа от президента Эйзенхауэра. Голова его
работала хорошо, но, судя по его болезненному виду, чув-
ствовал он себя отвратительно. В июне того же года он был
вынужден уйти в отставку из-за рака простаты, а спустя де-
сять месяцев умер. Его смерть поразила всех нас, но больше
всего она подействовала на генерала Джерри Персонса, адъю-
танта Эйзенхауэра. Он постоянно твердил, что Ванденберг
мог избежать смерти, если бы проходил ежегодные медицин-
ские осмотры, которые по его настоянию проходят подчинен-
ные ему офицеры. Врачи обнаружили бы рак; проопериро-
вали и спасли бы ему жизнь. Но даже совершенствования
методов лечения рака не могли развеять мифы о раке и страх
перед ним. Люди отказывались проходить регулярные врачеб-
ные обследования, что могло бы спасти им жизнь.
Весной 1953 года я выступал на ежегодном собрании Кон-
сультативного совета деловых людей в отеле „Хоумстед" в
Хот-Спрингсе, штат Виргиния. Передо мной по программе
выступал сенатор Роберт Тафт. Руководители делового мира,
присутствовавшие на том собрании, сплошь и рядом были его
друзьями. Многие из них поддерживали кандидатуру Тафта
на президентских выборах в 1952 году. Но его выступление
было воспринято как несправедливый и раздраженный выпад
против предложений Эйзенхауэра по бюджету. Присутствую-
щие были шокированы. В зале раздались жидкие аплодисмен-
ты. Затем перед моим выступлением Тафт покинул зал, нане-
ся тем самым мне и Эйзенхауэру публичное оскорбление. Я
и сейчас вижу его, болезненно прихрамывающего и толкаю-
щего инвалидную коляску, в которой сидела его жена Марта,
1^0
На арене
перенесшая инсульт. Когда после этого некоторые члены со-
вета в частных разговорах со мной критиковали Тафта, я от-
вечал им, что с Тафтом, очевидно, происходит что-то не-
ладное и поэтому надо воздержаться от критики. Через три
месяца Тафт умер от рака. Как это часто бывало с раковыми
больными в то время, он скрывал свою болезнь даже от близ-
ких друзей, которые могли оказать ему огромную моральную
поддержку.
Летом 1957 года, когда я председательствовал в сенате,
ко мне подошел некий молодой священник и попросил под-
писать автограф для его девятилетней дочери, которая стра-
дала лейкемией и лежала в Национальном институте здо-
ровья. За несколько дней до этого ко мне приходила Софи
Лорен и принесла для Трисии и Джулии две очаровательные
итальянские куклы. Я узнал, что дочь священника лежит в
одной палате с другой девятилетней девочкой, также боль-
ной лейкемией. Трисия и Джулия с радостью согласились от-
дать куклы этим двум девочкам. Мой получасовой визит к
ним был самым памятным событием за восемь лет моего
вице-президентства. Никогда не забуду радостные глаза дево-
чек, когда они играли с куклами. Если бы они посмотрели на
мои глаза, то увидели бы в них слезы. Я думал о том, что
этим двум очаровательным крохам осталось очень мало жить.
Эти и другие подобные случаи сыграли главную роль в
моем решении начать войну против рака, которую возглавил
Бенно Шмидт. Я считаю эту кампанию своей важнейшей ини-
циативой во внутренней политике.
Для финансирования исследовательских работ требова-
лись огромные средства. Кроме того, начиная эту кампанию,
мы хотели, чтобы о болезни, которая ежегодно поражала
миллионы людей, стали говорить открыто. Сегодня мы не
только многое говорим о раке, но и делаем многое. Профи-
лактическое лечение, а также меры по раннему обнаружению
рака, которые сейчас являются обычным делом, могли бы спа-
сти или, по крайней мере, продлить жизнь таким больным,
как Кейт Райан, тетя Берта, Хайт Ванденберг и Боб Тафт. В
лечении лейкемии у детей — болезни, которая прежде счита-
лась неизлечимой, — достигнут, пожалуй, еще больший про-
гресс. Если бы тридцать лет назад мы знали то, что знаем
сейчас, то маленькие девочки, которых я видел в Националь-
ном институте здоровья, возможно, жили бы и по сей день.
Хотя война с раком еще не выиграна, однако каждый день
191
Ричард Никсон
сотни тысяч отдельных баталий выигрываются как пациента-
ми, так и учеными медиками, которые неустанно ищут сред-
ство против этой болезни.
Я твердо считаю, что главную финансовую помощь боль-
ным людям, а также научным сотрудникам, разрабатывающим
средства против болезней, должно оказывать государство. Но
все же я не раз убеждался, что в конечном счете главную
роль в борьбе с болезнью играет сам пациент. Даже у полко-
водцев, командовавших великими армиями, самыми главными
врагами были боль, слабость и упадок духа, которые прихо-
дят с болезнью.
После первого инфаркта Эйзенхауэр находился в долгой
и глубокой депрессии. Он напоминал человека, который счи-
тает, что его политическая карьера закончена. Он даже и
слышать не хотел, когда предлагали выдвинуть снова его кан-
дидатуру на следующие выборы президента. Председатель
республиканцев Лен Холл был в ужасе. Когда журналисты
спросили его о выборах, он ответил, что баллотироваться бу-
дет то ли Айк, то ли Дик. (Эйзенхауэр или Никсон. — Прим,
пер.). В конце концов один репортер задал самый страшный
вопрос: „А что случится, если Эйзенхауэр решит не баллоти-
роваться?' Холл выпалил: „Мы спрыгнем вон с того моста,
когда пойдем по нему". К счастью, до этого не дошло. Эйзен-
хауэр в конце концов поправился, к нему вернулось желание
жить и побеждать. Он был вновь избран президентом на вы-
борах в 1956 году.
В 1957 году мне позвонил Шерман Адамс, который, не-
сомненно, был самым невозмутимым руководителем аппарата
Белого дома. Но когда он, даже не поздоровавшись со мной,
коротко спросил: „Дик, ты можешь сейчас же приехать в
Белый дом?' — я понял по его голосу, что случилось что-то
серьезное. Не успел я войти к нему в кабинет, он тут же
сообщил, что у Эйзенхауэра инсульт.
Я спросил, насколько серьезно состояние президента. Он
ответил: „Мы узнаем подробнее утром. Создалась ужасно
трудная, непредсказуемая ситуация. Ты можешь стать прези-
дентом в ближайшие двадцать четыре часа". Уверен, он ска-
зал это потому, что помнил, какая депрессия наблюдалась у
Эйзенхауэра после инфаркта.
Но инсульт подействовал на него совершенно иначе. Он
стал бороться. И когда в редакционных статьях некоторых
газет появились сомнения в его способности руководить стра-
192
На арене
ной, он пришел так же, как и я, в ярость. Его ум и сила
разума не пострадали. Но слова часто не соответствовали его
мыслям. Когда он хотел сказать „завтра", мог сказать „вче-
ра". Вместо слова „окно" мог сказать „зеркало", вместо „пото-
лок" — „пол". Обычно он говорил быстро, теперь же про-
износил слова размеренно. Для него это было ужасным
испытанием. Но он был полон решимости поправиться и от-
работать президентский срок до конца. И он осуществлял
это при помощи железной дисциплины. Эйзенхауэр выиграл
много битв во время войны и в мирное время. Но победа над
инсультом стала самой большой его победой.
Большую битву против рака вел и Фостер Даллес. Он
принимал участие в важнейшем совещании НАТО в Европе,
когда уже не мог есть твердую пищу и вынужден был пи-
таться сырыми яйцами. Другие участники совещания отмеча-
ли, что никогда не видели его столь остроумным и в такой
активной интеллектуальной форме, в какой он был на том
совещании. В последние недели его жизни я несколько раз
навещал его в госпитале имени Уолтера Рида. Я видел, как
он страдал от мучительной боли. Во время разговора он со-
сал лед, чтобы утихомирить боль в горле. Но я находил, что
в период болезни его ум был гораздо острее, чем во все пре-
дыдущие годы. Очевидно, когда некоторые люди серьезно
больны, они становятся активнее и работоспособнее, стараясь
как бы компенсировать потери от болезни.
В 1983 году я умудрился подцепить опоясывающий
лишай. На этот раз моя высокая переносимость боли не по-
могала. Лечащий врач Харви Клейн сказал, что у меня самая
худшая форма болезни, которую он когда-либо встречал. По-
ложение усугублялось еще тем, что я принимал препарат,
разжижающий кровь, чтобы избежать повторного воспаления
вен. Язвы кровоточили так сильно, что приходилось менять
простыни и пижаму по нескольку раз на день. Во время бо-
лезни я получал много писем со словами сочувствия. Но
одно письмо, от моего друга Норриса Коттона, действительно
вернуло меня к жизни. Он писал, что у него тоже когда-то
был лишай и что только тот, кто перенес эту болезнь, знает,
как она мучительна. „Слава Богу, от нее никто не умирал,
тебе только кажется, что ты отдашь концы". Однако, несмо-
тря на физические страдания, именно в этот период моей
жизни я наиболее интенсивно работал над рукописью книги
„Не надо больше Вьетнамов". Очевидно, как и Фостер Даллес,
193
Ричард Никсон
я старался работать больше, чтобы компенсировать свою фи-
зическую немощь. Я, разумеется, не говорю, что люди долж-
ны радоваться болезни, ибо она стимулирует работу. Но
даже люди, страдающие затяжными, хроническими болезня-
ми, должны знать, что период физической слабости, при же-
лании и воле, может стать периодом усиления умственной
работоспособности и творческой активности.
Больные люди всегда глубоко ценят внимание к себе. Во
время болезни я, благодаря занимаемому положению, полу-
чал множество писем, открыток и цветов, многие просто зво-
нили по телефону. Но если вам придется навестить больного
друга или родственника, не выражайте свое сочувствие, а го-
ворите о чем угодно, только не о врачах, больницах и болез-
ни. Мы с Даллесом никогда не говорили о симптомах его
болезни, о боли или прогнозе. Мы говорили о том, что про-
исходит в Соединенных Штатах и в мире и как нам наилуч-
шим образом справиться с возникающими проблемами. Эти
беседы являются для меня самыми памятными из всех, что я
имел за время своей политической деятельности. Они были
полезными для меня. Но что более важно, уверен, они были
нужны и ему.
Напряжение
Я посетил центр монсеньора О’Брайена „Дейтоп-Вил-
лидж" для реабилитации наркоманов. Симпатичная черноко-
жая девушка-подросток, вылечившаяся от тяги к наркотикам,
которую она приобрела в нью-йоркском гетто, обращаясь ко
мне перед переполненной аудиторией в главном конференц-
зале, запнулась на одном-двух словах. Закончив приветствие,
она выпалила: „Я такая нервная!" Я вышел на трибуну и ска-
зал ей, что смущаться не следует, я тоже всегда испытываю
нервозность перед важным выступлением, хотя и произнес за
свою жизнь тысячи речей.
Даже те, у кого относительно небогатая событиями
жизнь, временами испытывают напряженность. Трудное
интервью, вступительные экзамены в колледже, судебное раз-
бирательство, крупная победа, ради которой пришлось мно-
194
На арене
гим рисковать, премьера пьесы, важное выступление, критиче-
ская презентация или совещание правления — все это может
привести к напряжению. Нужно всегда быть готовым встре-
чать такие события без тревоги. Таким образом, напряжение
станет созидательной, а не разрушительной силой.
В нашей быстротечной жизни некоторые специалисты за-
являют о том, что установлена прямая зависимость между
никудышными нервами и слабым здоровьем. Доктора обычно
советуют своим пациентам сократить вызывающую напряже-
ние деятельность, а также поменьше курить и потреблять хо-
лестерина и джина. Некоторые корпорации настоятельно со-
ветуют своим сотрудникам глубже думать вместо перерывов
на чашку кофе. Списки бестселлеров пополняются книгами с
советами о том, как научиться „чувствовать себя хорошо".
По-видимому, верна мысль, что жизнь, полная напряже-
ния просто ради напряжения, не может быть плодотворной
и здоровой. Однако неверно, что всякое напряжение — это
плохо по своей сути. Посмотрим, как изменялось значение
слова „нервный". В XVIII столетии оно означало „сильный
или энергичный". Сегодня оно означает „обеспокоенный или
нервозный". Нередко говорят, что тот-то и тот-то проявляет
слишком много беспокойства. Однако в некоторых областях,
в том числе и в политике, просто нельзя не беспокоиться
слишком много, если беспокойство проявляется в связи с тем,
что дела идут не так, как задумано, и намечаются меры по
выходу из неизбежных тупиков. Те блаженные души, кото-
рые так самоуверенно мчатся по прямой и ровной дороге
жизни, часто оказываются в канаве, когда дорога внезапно
делает крутой поворот.
Определенная здравая степень напряжения может помочь
человеку предвосхитить кризис. Она может также помочь
ему справиться с этим кризисом, когда он наступит. В
1962 году я опубликовал свою первую книгу „Шесть кризи-
сов". С тех пор я написал семь книг и перестал считать кри-
зисы. Я обнаружил, что в каждом из них напряжение играет
решающую роль в следующих трех направлениях:
— напряжение необходимо для любой творческой дея-
тельности;
— напряжение — это естественная реакция, когда вы
сталкиваетесь с кризисом;
— напряжение пагубно только тогда, когда вы им озабо-
чены больше, чем кризисом, из которого нужно выходить.
-*95
Ричард Никсон
Эти положения можно проиллюстрировать двумя приме-
рами. Один связан с политическим выживанием, другой — с
физическим.
После того как генерал Эйзенхауэр выбрал меня в
1952 году своим кандидатом на пост вице-президента, пред-
седательствовавший на съезде Джо Мартин попросил Пэт и
меня выйти на сцену, чтобы представить нас делегатам. Я
подумал, что аплодисменты и проявления чувств несколько
затянулись, и предложил ему призвать делегатов к порядку.
Он улыбнулся и ответил: .Дайте им поаплодировать подоль-
ше. Суши сено, пока греет солнце".
„Солнце пригревало" до тех пор, пока наш агитационный
поезд не покинул Помону, штат Калифорния, отправившись в
нашу первую поездку по Западному побережью. А вскоре
наступила темень. Газета либеральной оппозиции в Нью-
Йорке сообщила, что фонд в размере 16 тысяч долларов,
учрежденный некоторыми моими сторонниками на покры-
тие канцелярских расходов, не оплаченных правительством,
в действительности предназначался для моих личных нужд.
Обвинение было ложным, однако оно оказалось для нашего
поезда подобным бомбе, а для поезда Эйзенхауэра — ядер-
ным взрывом. Он вел кампанию, разоблачая скандалы Трумэ-
на, а теперь его кандидат в вице-президенты вляпался в соб-
ственную скандальную историю.
Все забили тревогу. „Нью-Йорк геральд трибюн", главная
сторонница Эйзенхауэра, потребовала, чтобы либо я отказал-
ся от выдвижения, либо Эйзенхауэр выкинул меня. Эйзенхау-
эр сказал сопровождавшим его в поездке репортерам, кото-
рые все без исключения хотели вычеркнуть меня из списка
кандидатов, что мне придется „пройти чистилище". Я дер-
жал связь с командой, проводившей предвыборную кампанию
Эйзенхауэра, через губернатора Тома Дьюи. Он посоветовал
мне выступить по национальному телевидению и защитить
себя. Эйзенхауэр дал „добро". Мы покинули агитационный
поезд в Портленде и вылетели обратно в Лос-Анджелес. В
моем распоряжении было всего сорок восемь часов на подго-
товку речи, которая либо завершит, либо спасет мою полити-
ческую карьеру.
Те два дня я работал как проклятый, без отдыха и почти
совсем без сна. Самые лучшие мысли приходили ко мне тог-
да, когда я думал, что не смогу больше выдержать ни мину-
ты, но я насильно заставлял себя довести подготовку речи до
196
На арене
конца и вовремя. Напряжение я позволил себе ослабить толь-
ко раз, когда долго гулял с Биллом Роджерсом в ночь на-
кануне выступления и проверял на нем некоторые из своих
мыслей. Иногда такая перемена ритма может перезарядить
ум, потому что из-за чрезмерной работы становится трудно
соображать. Однако, хотя необходимо и даже полезно время
от времени заставлять машину поработать на холостом ходу,
неразумно вовсе выключать двигатель и давать мотору пол-
ностью остыть.
За два часа до выхода в эфир казалось, что все в порядке.
Нерешен был лишь один вопрос. Дьюи порекомендовал, что-
бы в конце выступления я попросил телезрителей сообщить
по телефону, по почте или по телеграфу свое мнение о том,
следует ли мне оставаться в списке кандидатов. Я еще не
решил, куда им присылать сообщения — Эйзенхауэру или
мне, и все еще раздумывал над этим, когда в срочном поряд-
ке позвонил Дьюи. Он сказал, что хотя и не согласен с этим,
но большинство советников Эйзенхауэра только что провели
совещание и решили, чтобы я в конце телепередачи заявил
Эйзенхауэру о своей отставке. По его мнению, мне следовало
заявить, что хотя я и считаю, что не сделал ничего предосу-
дительного, но не хочу, чтобы мое присутствие в списке кан-
дидатов служило бы помехой для предвыборной кампании
Эйзенхауэра. Когда он спросил меня, что сообщить советни-
кам о моих намерениях, я взорвался и ответил, что не имею
ни малейшего понятия и что им следует смотреть телепереда-
чу. „И скажите им, что я тоже понимаю кое-что в полити-
ке!" — добавил я.
Я решил отвергнуть их совет и вручить свою судьбу теле-
визионным зрителям. Вместо того чтобы просить телезрите-
лей писать или телеграфировать мне или Эйзенхауэру, я
решил, что будет лучше попросить их связаться с националь-
ным комитетом Республиканской партии. Если телепередача
не убедит зрителей, то ответственность за отвод моей канди-
датуры ляжет на политиков, а не на Эйзенхауэра. Если же
телепередача окажется успешной, то Эйзенхауэру понадобит-
ся поддержка национального комитета для сохранения меня
в списке, и он будет рад этому.
Я закончил конспект своего выступления и вместе с Пэт
поехал в телестудию. Я сидел на переднем сиденье автомаши-
ны и просматривал свои записи. Мы прибыли в студию „Эль-
капитан театр" за двадцать пять минут до начала телепереда-
197
Ричард Никсон
чи. Никакой репетиции не было. Не было никакого заранее
заготовленного текста. Не было телевизионного суфлера. Для
установки камеры в качестве дублера позвали какого-то по-
хожего на меня продавца. За десять минут до выхода в эфир
мы появились на съемочной площадке, чтобы проверить —
все ли в порядке и поставить свет. Режиссер спросил, какие
движения я буду делать, а я ответил: „Не имею ни малейше-
го понятия. Просто держите меня в камере".
Затем мы вернулись в гардеробную. За три минуты до
выхода в эфир мой телевизионный продюсер Тэд Роджерс
постучал в дверь. Я повернулся к Пэт и сказал: „Кажется, я
не смогу дотянуть до конца". Я был очень возбужден. „Без
сомнения, ты сможешь", — ответила она с твердостью и уве-
ренностью в голосе, что мне было так нужно.
Мы снова пришли на съемочную площадку. Я сидел и
смотрел, как движется секундная стрелка, затем режиссер
махнул рукой и указал на меня. Вот оно! В тот момент, когда
я начал говорить, огромное напряжение, накопившееся за не-
делю и казавшееся почти невыносимым, внезапно улетучи-
лось. Я почувствовал, что полностью владею собой и своим
материалом. Я был спокоен и уверен и знал, что хочу ска-
зать, и говорил это от всего сердца. Я вынес тогда урок,
который хорошо послужил мне всю последующую политиче-
скую карьеру. В момент серьезного кризиса человек мобили-
зует все запасы своих физических, умственных и эмоцио-
нальных сил, о существовании которых он никогда и не
подозревает.
Выступление прошло с огромным успехом. Сотни тысяч
телеграмм, писем и телефонных звонков обрушились на наци-
ональный комитет. Фактически все высказались за то, что-
бы я остался в списке кандидатов, и Эйзенхауэр последовал
этим рекомендациям. Реакция прессы, однако, не была одно-
значной. Корреспонденты, находившиеся в поезде вместе со
мной, были за меня. А корреспонденты в поезде Эйзенхауэра
выступали против меня. Мой помощник по вопросам печати
Джим Бассетт иносказательно выразил это так: „Они здесь
как будто для того, чтобы занять стулья в первом ряду на
казни через повешение".
Особое раздражение вызвала у них идея, которая пришла
мне в голову во время перелета из Портленда в Лос-Андже-
лес и которую я записал на открытке авиакомпании. Я вспом-
нил, что Рузвельт подвергся критике в 1944 году из-за того,
198
На арене
что, как поговаривали, послал эсминец за своей собакой по
кличке Фейла, которую забыли на Алеутских островах. Руз-
вельт прекратил критику одной фразой, сказав: „Меня не раз-
дражают нападки на мою семью и на меня, но они раздража-
ют Фейлу“. Я в своем выступлении, опровергнув все лож-
ные обвинения в получении незаконных подарков, подтвер-
дил, что был один подарок, который я и вправду получил.
Некто из Техаса прислал нам маленького черно-белого щен-
ка коккер-спаниеля. Мои дочери назвали его Чекерсом. Соба-
ка им понравилась, и я сказал, что оставлю ее у себя, что бы
об этом ни говорили. Благодаря этому упоминанию моя речь
и получила свое название.
Репортеры считали историю с Фейлой остроумной. Рас-
сказ о Чекерсе они сочли банальным. Однако телезрителям
он понравился, а это имело решающее значение. Кризис ми-
новал, однако впереди подстерегали новые опасности. В не-
точном информационном сообщении из Кливленда, где
Эйзенхауэр выступал в тот вечер, говорилось, что он не был
удовлетворен моей речью и что ему понадобится дополни-
тельная информация от меня, прежде чем принять оконча-
тельное решение. Я рассвирепел, сел и написал заявление о
снятии своей кандидатуры. Мюррей Чотинер, возглавлявший
мою предвыборную кампанию, порвал его. По иронии судьбы
телефонный звонок Берта Эндрюса из „Нью-Йорк геральд
трибюн" заставил меня взглянуть на события в перспективе.
Он сказал, что нет никаких сомнений в том, что Эйзенхауэр
намерен оставить меня в списке кандидатов. Хотя мое высту-
пление и решило эту проблему, тем не менее этот человек
был в свое время главнокомандующим союзническими армия-
ми в Европе, и я должен был дать ему самому принять окон-
чательное решение. Буря миновала. Кампания завершилась
победой Эйзенхауэра с огромным перевесом голосов, и рес-
публиканцы завоевали большинство как в палате представите-
лей, так и в сенате, чего не бывало с 1928 года и чему не
суждено было произойти снова даже при блестящих победах
на президентских выборах в 1972, 1980, 1984 и 1988 годах.
Кризис, связанный с избирательным фондом, стал для
меня уроком, который может оказаться полезным и для дру-
гих. Большое напряжение перед жизненно важным высту-
плением или каким-нибудь другим решающим событием не
должно вас беспокоить, если вы хорошо подготовились. Если
окончательное решение принято после тщательного обдумы-
199
Ричард Никсон
вания всех вариантов, вы обретете спокойствие, уверенность
и силу, чтобы действовать, значительно превосходя свои ожи-
дания. Если не почувствовать напряжения, то вы, по всей ви-
димости, будете действовать не лучшим образом.
События, кульминацией которых стали возглавляемые
коммунистами бурные демонстрации против Пэт и меня в Ка-
ракасе в 1958 году, начались несколькими днями раньше в
Монтевидео. По прибытии в уругвайскую столицу нам был
оказан восторженный прием. Однако, когда мы проезжали
мимо местного университета, я заметил, что несколько сту-
дентов — по их внешнему виду можно было догадаться, что
они из разряда „вечных" студентов, — держали плакаты с
надписью: „Никсон, убирайся домой!". После консультации с
нашим послом Бобом Вудвордом я решил сделать незаплани-
рованное выступление в университете. Случилось так, что я
попал прямо на выборы студенческого руководства, которые
проводились на юридическом факультете. Я отвечал на во-
просы — среди них были и недружелюбные — более часа.
Плакаты исчезли, и студенты начали аплодировать. Левые
агитаторы потерпели унизительное поражение.
В Лиме, столице Перу, собрались огромные толпы демон-
странтов. По плану я должен был выступать в университете
Сан-Маркос, старейшем в Западном полушарии. Накануне ве-
чером, во время приема, ректор университета отвел меня в
сторонку и посоветовал отменить выступление из-за угрозы
студенческих демонстраций. Я ответил, что был бы рад отме-
нить, если бы он забрал обратно приглашение, но он не захо-
тел взять на себя такую ответственность. Начальник полиции
тоже убеждал меня не ходить туда, но отказался заявить о
своей рекомендации открыто, потому что не желал оставлять
впечатление, будто полиция не способна защитить меня. Ре-
шение оставалось за мной. Никто не хотел брать на себя
ответственность. Большинство моих советников, опасаясь за
мою жизнь, рекомендовали отменить посещение универси-
тета.
По счастью, нашим послом в Перу был опытный и умный
кадровый дипломат Тэд Ачилле. Внешне он казался челове-
ком с мягкими манерами, но внутри — тверд, как сталь. Он
сказал, что, с личной точки зрения, безопаснее было бы не
ходить. Но в то же время отметил, что, прими я такое реше-
200
На арене
ние, коммунисты будут хвастать по всей Латинской Америке,
что студенты одного из самых старых и крупных университе-
тов Западного полушария напугали и прогнали вице-прези-
дента Соединенных Штатов.
Лишь в третьем часу ночи я отправился спать. У меня
оставалось всего восемь часов на раздумье, что делать — сра-
жаться или бежать. За моим окном толпа все время сканди-
ровала: .Долой Никсона!" Я почти не спал в ту ночь из-за
шума и почти невыносимого напряжения.
Именно в трудный период колебаний наблюдается самое
большое напряжение. Я вспомнил, как Эйзенхауэр рассказы-
вал мне в 1953 году по дороге из Куантико в Вашингтон, что
он часами и целыми днями испытывал умственное и физиче-
ское напряжение перед тем, как принять окончательное реше-
ние о высадке в Нормандии. Как только решение было приня-
то, его ум и тело расслабились, он стал спокойно спать и
оказался в превосходной форме для принятия последующих
решений, необходимых для успеха дня ,Д“. Поэтому я знал,
что, хотя мне предстояло принять решение гораздо менее
важное, нежели Эйзенхауэру, то же самое произойдет и со
мной. Как только решение будет принято, напряжение исчез-
нет.
Наутро я принял окончательное решение пойти на встре-
чу и дал указание, чтобы меня сопровождали только телохра-
нитель Джек Шервуд и официальный переводчик полковник
Уолтерс. Мы подъехали к университету Сан-Маркос и напра-
вились прямо в толпу из двух тысяч скандирующих студен-
тов. Это застало их врасплох. Большинство из них хотели
обменяться рукопожатиями, но лидеры в тылу не желали до-
пустить еще одного пропагандистского поражения, подобно-
го поражению в Монтевидео. Я почувствовал, как что-то за-
дело мое плечо, и Уолтерс шепнул мне на ухо: „Они кидают
камни". Мы двинулись назад к машине, продолжая смотреть
на толпу и разговаривая с ближайшими к нам студентами,
будто мы прощались, а не отступали. Когда мы уезжали, я
стоял сзади в машине и кричал: „Вы трусы! Вы боитесь прав-
ды! Вы самые худшие из трусов!" Уолтерс переводил мои сло-
ва на „скорострельный" испанский язык.
Мы поехали в Католический университет и встретили там
эмоциональный, „рукоплескающий, топающий" прием от дру-
жески настроенных студентов, которые уже слышали, что
случилось в Сан-Маркосе. Нас изволтузили и оплевали дру-
201
Ричард Никсон
гие демонстранты, которые ждали нашего возвращения в
отель. Но все равно мы победили. С того дня, где бы мы ни
появлялись в Перу, толпы людей кричали: „Да здравствуют
Соединенные Штаты! Да здравствует Никсон!"
Последнюю попытку, и очень удачную, коммунистические
агитаторы предприняли в Каракасе. В аэропорту они больше
не кричали: .Долой Никсона!", теперь они кричали: „Смерть
Никсону!" Мы продолжили визит, так как венесуэльское пра-
вительство заверило нас, что сможет контролировать обста-
новку. Но хунта только что свергла диктатора и вместе с
ним упразднила его полицейские силы. Вновь набранные по-
лицейские не справлялись с ситуацией. Как только наша ма-
шина въехала на главную магистраль города, на нас посыпал-
ся град камней. Было такое чувство, будто сидишь внутри
барабана, а в это время кто-то стучит по нему.
В центре города наш автомобильный кортеж был вынуж-
ден остановиться из-за заграждения на дороге, составленного
из автобусов и автомобилей, которые сзади подпирал огром-
ный самосвал, нарочно оставленный посередине улицы. Мас-
са демонстрантов толпились вокруг нас, они рвали венесуэль-
ские и американские флаги перед нашей машиной. Шестеро
агентов секретной службы, которые специально прилетели из
Вашингтона в Каракас, выскочили из следовавшей за нами ма-
шины и попытались отогнать демонстрантов, пинавших кры-
лья и двери автомобиля. Офицеры венесуэльской полиции от-
казывались слезть со своих мотоциклов. Некоторые из них
разбежались, как напуганные кролики. В конце концов мы
прорвались сквозь это заграждение, прошли через второе и
попали в третье, где завалы из автобусов, грузовиков и авто-
мобилей были расположены как раз на пути следования кор-
тежа.
Из переулков и боковых улиц повалила кричащая толпа,
которая швыряла камни, угрожающе размахивала палками и
стальными трубами. Двадцать минут мы сидели там, в беспо-
рядочно движущейся толпе народа, кричащей и нападающей.
Наши охранники из секретных служб были на высоте. Но
как только кто-нибудь из них отталкивал одного студента,
другой мог проскользнуть за спину и напасть снова. Один из
„студенческих" вожаков — я бы дал ему лет сорок — стал
колотить в окно рядом со мной большой железной трубой.
Стекло „брызнуло" внутрь машины. Уолтерсу осколок попал
в рот, и у меня на мгновение мелькнула мысль: „Вот вышел
202
На арене
из строя мой переводчик". Мелкие осколки порезали мне
лицо.
Затем мы услышали, как вожак прокричал команду, и
нашу машину стали раскачивать. Я знал, что это означало.
Это обычная тактика толпы — раскачать машину, перевер-
нуть ее и поджечь. Шервуд достал револьвер и сказал: .Давай
прикончим парочку этих сукиных сынов". Позже он признал-
ся: „Я подумал, что с нами уже все кончено, и решил достать
нескольких этих ублюдков, пока они не достали нас". В этой
ситуации нужно было принимать быстрое решение. Я подал-
ся вперед, положил руку на оружие и приказал ему не стре-
лять. Я не знал, почему так сделал, но интуитивно чув-
ствовал, что стрельба будет оправданной для толпы, чтобы
полностью распоясаться. Они раскачивали машину все боль-
ше и больше, а затем мы вдруг вырвались. Водитель грузови-
ка с фотокорреспондентами, ехавшего перед нами, проскольз-
нул в ближайший проулок, расчищая путь для нас, подобно
блокирующему игроку, который расчищает путь подбегающе-
му защитнику. Через несколько минут мы были в безопасно-
сти в американском посольстве.
Это было близкое столкновение со смертью. Но все это
время я был абсолютно спокоен. Тот, кто раньше испытал
напряжение кризиса, сможет лучше преодолеть следующий.
Кто-то сказал, что я вел себя храбро. Но это глупости.
Любой, кто говорит, что никогда не испытывал страха, лжет.
Здесь был вопрос не столько смелости, сколько опыта.
Напряжение в подобных ситуациях является нормальным
явлением и на самом деле может оказаться полезным, так как
подготавливает к тому, чтобы быть на высоте, когда столк-
нешься с другой проблемой.
Как только принимается решение и начинается действие,
напряжение снимается.
Самым легким этапом в кризисной ситуации является
само сражение. Самым трудным — этап колебаний перед
битвой: сражаться или отступать. Самый опасный этап — это
последствия. Именно тогда, когда израсходованы все ресурсы
и притупилась бдительность, следует остерегаться вялой ре-
акции и неверных оценок.
Чем крупнее проблема, тем шире ее последствия, тем
меньше приходится думать о себе. „Самоотверженность" —
это великое качество, которое появляется у человека во вре-
мя кризиса. Очень необходим также „эгоизм", но в букваль-
2OJ
Ричард Никсон
ном, а не в обывательском смысле. Сам факт, что кризис —
это нечто большее, чем отдельный индивид, занимает его со-
знание и отвлекает от его же собственных проблем.
Не верю, что некоторые люди по своей природе более
спокойны, смелы и решительны, нежели другие, при решении
кризисных ситуаций. Некоторые могут быть сильнее, менее
эмоциональны, быстрее, умнее или храбрее, чем другие. Но
эти черты характера для большинства являются приобретен-
ными, а не унаследованными, причем приобретенными зача-
стую неожиданно в напряженном состоянии. Иметь дело с
такими интенсивными уровнями напряженности — это все
равно что забираться на гору: если покоришь вершину хоть
раз, то можешь быть уверен, что снова совладаешь с подоб-
ной преградой.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Риск
Гарри Уильямс в своей биографии Хью Лонга, которая
получила Пулитцеровскую премию, воспроизводит классиче-
ский анекдот о первой избирательной кампании Лонга в шта-
те Луизиана. Когда Лонг начал первый тур в Южной Луизи-
ане, местный политический лидер напомнил ему, что среди
избирателей штата много католиков. Лонг, который был про-
тестантом, ответил: „Знаю". В своей речи он затронул рели-
гиозные вопросы следующим образом: „Когда я был мальчи-
ком, по воскресеньям я вставал в шесть часов утра, запрягал
старую лошадь в тележку и отвозил бабушку и дедушку ка-
толиков к мессе. Затем, в одиннадцать утра, я снова запрягал
лошадь и отвозил бабушку и дедушку баптистов на про-
поведь". Его предки удивительным образом переходили из
одной веры в другую.
В тот же вечер местный лидер сказал: „Хью, я не знал,
что твои бабушка и дедушка были католиками. Ты не гово-
рил нам об этом". „Не будь дураком, — ответил Хью, — у
нас и лошади-то никогда не было".
Оглядываясь назад, могу сказать, что если бы знал, чем
рискую, то никогда не стал бы баллотироваться в конгресс в
1946 году. У Лонга не было лошади, а у нас с Пэт не было
своего дома. Не было у нас и машины. У меня не было даже
гражданской одежды. Весь наш капитал в десять тысяч дол-
207
Ричард Никсон
ларов сложился из сбережений от моего жалованья в ВМС,
из моих выигрышей в покер в южной части Тихого океана и
из того, что заработала Пэт в Сан-Франциско, пока я служил
за границей. Никогда раньше я никуда не баллотировался.
Никогда не встречался с конгрессменами, и, кроме пары речей
перед маленькой аудиторией в поддержку республиканского
кандидата Уэнделла Уилки в 1940 году, у меня не было ни-
какого опыта в партийной политике. В добавление ко всему
в феврале 1946 года мы ожидали первого ребенка.
Политика — это самая плодовитая матерь мифов. Однаж-
ды на спортивном банкете Гарри Уизмер, диктор передачи
„Вашингтон редскинс", представил меня как великого фут-
больного игрока, которого взяли в малую сборную США по
футболу. Он очень удивился, когда я сказал, что никогда не
писал писем, учась в колледже Уиттиера. Миф о том, как я
стал кандидатом в конгресс, основывался на моем ответе на
объявление в газете. Если и было такое объявление, то я его
никогда не видел. На самом деле в сентябре 1945 года, когда
я жил в Миддл Ривере, штат Мэриленд, и мой военный кон-
тракт с компанией „Мартин корпорейшн" заканчивался, я по-
лучил письмо от старого друга семьи Германа Перри, управ-
ляющего филиалом Банка Америки в Уиттиере. Письмо было
кратким и касалось только сути: не собираюсь ли я выдвигать
в конгресс свою кандидатуру по двенадцатому округу на вы-
борах в конгресс? Перри был членом „Комитета ста“, учреж-
денного для поиска кого-либо, кто мог бы противостоять
казавшемуся непобедимым Джерри Вурхису, конгрессмену-ве-
терану с десятилетним стажем. Перри писал: „Республиканцы
побеждают". Это не произвело на меня большого впечатле-
ния, так как я помнил, что еще в 1936 году он предсказывал
Альфреду Лондону победу над Франклином Делано Рузвель-
том. Лондон неплохо провел кампанию. Опрос, проведенный
журналом „Литерари дайджест", также предсказывал ему по-
беду. С тех пор я никогда в полной мере не полагаюсь на
результаты опросов.
Мы проговорили с Пэт до глубокой ночи и решили ис-
пользовать этот шанс. Это означало, что мы поставим на кар-
ту все свои сбережения. Мы должны были потратить на по-
крытие расходов на текущую жизнь и на ведение кампании
все свои десять тысяч долларов. Это не было поспешным,
импульсивным решением. Мы оба спланировали наш жизнен-
ный путь после окончания учебы в университете и надеялись,
208
Семья Никсонов: Фрэнк Никсон, Ханна Милхаус Никсон и их сыновья (справа
налево) Ричард, Дональд и Гарольд. 1917 год
Впервые фотография Ричарда Никсона (второй справа) появилась в
газете в связи со сбором средств в фонд помощи сиротам. 1916 год
Студент Никсон (третий справа в последнем ряду) среди однокурсников
юридического факультета университета Дьюка. 1937 год
Во время войны с Японией на Тихом океане. Лейтенант Никсон — крайний
слева в первом ряду, в шлеме
Молодой конгрессмен Ричард Никсон с женой Пэт и дочерью Трисией
в Вашингтоне. Весна 1947 года
Семья Ричарда Никсона в 1950 году
Никсон — член
комиссии конгресса
по расследованию
антиамериканской
деятельности. 1947 год
Вице-президент США
Ричард Никсон
С супругой на приеме в
Лос-Анджелесе.
1955 год
Дома с женой и дочерью
Вице-президент США Никсон в Перу. Встреча с жителями Лимы. 1958 год
Встреча с Уинстоном Черчиллем в Вашингтоне. 1954 год
Беседа с Председателем Совета Министров СССР Н.С. Хрущевым в Вашингтоне.
1959 год
Беседа с генералом де Голлем. Париж, 1969 год
Встреча с М.С. Горбачевым в Москве. Присутствует бывший советский посол
в США А.Ф.Добрынин. 1986 год.
Избирательная кампания 1960 года. Генерал Дуайт Эйзенхауэр агитирует
голосовать за Никсона
С Джоном Кеннеди перед телевизионными дебатами на президентских
выборах 1960 года. Тогда победил Кеннеди
Никсон избран президентом США на выборах 1968 года. Вместе с ним
жена и дочери
Избирательная кампания 1960 года. Никсон с женой
В поездке по стране во
время выборов в
конгресс. 1962 год
Встреча с избирателями на выборах в 1972 году
Наброски тезисов для
выступления
Избирательная кампания 1972 года
Пресс-конференция в Белом доме. Октябрь 1973 года
Пребывание президента США Никсона в Советском Союзе. Встреча с жителями
Минска 1 июля 1974 года
Чжоу Эньлай встречает Никсона в Пекинском аэропорту 21 февраля 1972 года
Второй приезд в Пекин. Встреча с жителями столицы. 1989 год
Первое публичное выступление Никсона после отставки состоялось 30 ноября
1978 года перед выпускниками и студентами Оксфордского университета
На цирковом
представлении с внуками
и внучками. Слева
направо: Алекс Ричард,
Дженни и Мелани
Эйзенхауэры, Кристофер
Кокс.
На арене
что жизнь будет достаточно обеспеченной в финансовом пла-
не. Нам нравился Уиттиер, но мы любили и приключения. В
1941 году, через год после нашей свадьбы, у нас накопилось
достаточно денег и мы побывали в Центральной Америке с
последним рейсом парохода „Улуа", принадлежавшего „Юнай-
тед фрут компани". Наши места были самые дешевые, но
воспоминания о том путешествии ценны нам не меньше, а,
пожалуй, даже больше, чем воспоминания о больших турах в
годы, когда я был вице-президентом и президентом. „Улуа",
между прочим, потопили немецкие подводные лодки через
несколько месяцев после нашего круиза.
Но в первую очередь меня побуждало то, что я принад-
лежал к поколению, прошедшему вторую мировую войну.
Мы остро чувствовали вопросы войны и мира и гордились
своим народом, за свободу которого воевали. Мы уважали
руководителей, приведших нас к победе, но понимали, что в
мирных условиях нужны новые, более молодые лидеры. Ло-
зунгом моей избирательной кампании станут слова: „Америке
сейчас нужны новые лидеры". В своем ответе Перри я под-
черкнул, что буду вести кампанию как прогрессивный респу-
бликанец, выступающий за решение послевоенных проблем.
Нам пришлось нелегко. Мы арендовали дом у моего па-
рикмахера. Дом отвечал нашим требованиям, но обстановка
была убогая. Особенно невыносимым было то, что приходи-
лось терпеть норок, которых разводили соседи, зарабатывая
таким образом на жизнь. Из норок получаются отличные
шубы, но это омерзительные зверьки, так как они пожирают
своих детенышей. До сих пор у меня в ушах стоит писк
молодых норок за дверью, когда я поздно вечером строчил
свою речь.
Я начал кампанию с явно аполитичного выступления
перед членами Ротари-клуба в Уиттиере 14 января 1946 года,
пять дней спустя после того, как мне стукнуло тридцать три
года. Я рассказал историю о том, как девять совсем обыкно-
венных парней однажды выполнили в Бугенвилле сверхчело-
веческую работу, разгрузив тяжелое оборудование из транс-
портных самолетов и оказав помощь армейским сестрам ми-
лосердия в уходе за ранеными после японского воздушного
налета накануне ночью. Эти рядовые солдаты представляли
собой срез американского общества. Среди них были амери-
канский индеец и итальянец, поляк и рыжеволосый ирланд-
ский юноша из Нью-Джерси, который позже летел со мной
209
Ричард Никсон
на Грин Айленд на патрульном бомбардировщике-амфибии.
Они не получили медали за храбрость, но все они заслужили
медаль за то, что, не жалуясь, выполняли нудную и тяжелую
работу.
Типичным представителем этой группы был мой мастер-
сержант Текс Мэссенгейл. Однажды утром у него здорово
распухла левая рука, так как ночью его укусила одна из
огромных бугенвилльских сороконожек. Я спросил его, не
отправиться ли ему в лазарет, на что он ответил: „Черт возь-
ми, лейтенант, не беспокойтесь обо мне. Эти твари у нас в
Техасе в два раза крупнее".
В своем выступлении я вспоминал также с восхищением
другую группу безвестных героев войны на Тихом океане —
морских строителей. Я знавал их хорошо, так как у них была
самая лучшая столовая на островах, где я служил. Я мог бы
питаться с моряками, но выбрал инженеров-строителей, пото-
му что хотя моряки и умеют сражаться, но никогда не умели
вкусно готовить. Никогда не забуду одну ночь, когда строи-
тели, не обращая внимания на воздушную тревогу, продолжа-
ли гонять свои бульдозеры на максимальной скорости, чтобы
закончить в срок взлетную полосу на Грин Айленде. Я выра-
зил вечное уважение этим труженикам войны. Они носили
твердые каски, но у них были думающие головы и горячие
сердца. Они были самыми близкими моими друзьями, когда я
служил на флоте.
В конце своего выступления я рассказал о том, как был
потрясен храбростью армейских сестер милосердия, которые,
не обращая внимания на воздушную тревогу, оставались на
борту транспортного самолета рядом с эвакуируемыми тяже-
лоранеными.
Слушатели внимательно следили за моим рассказом о
встречах во время войны. Я вынес из этого урок, о котором
должен помнить каждый политический деятель. Лучший спо-
соб выступить с политической речью — это совершенно не
говорить о политике.
Больше всего в ходе кампании я рисковал, когда участво-
вал в дебатах с гораздо более подготовленными соперниками.
Я хорошо справился с первым туром дебатов, но большинство
согласилось, что это была ничья. Мюррей Чотинер, руково-
дивший кампанией Билла Ноуленда на выборах в сенат и
дававший мне отдельные советы, настаивал, чтобы я еще раз
вызвал Вурхиса на дискуссию. Он был грубоват и сказал на-
210
На арене
прямую: „Дик, ты позади, а когда ты позади — нельзя осто-
рожничать. Ты должен идти ва-банк. Может, ты и проиграешь
в ходе дебатов, но если не будешь в них участвовать, не
победишь на выборах". Это был один из самых дельных со-
ветов, данных мне когда-либо.
В дебатах не затрагивались проблемы коммунизма, как это
пытались представить отдельные „историки", а лишь экономи-
ки. Я мог убедительно рассуждать об этом предмете, так как
исходил из собственного опыта. Людям опротивели заработ-
ки военного времени и регулирование цен, а я догадывался
почему. Когда летом 1945 года мы жили в западной части
Нью-Йорка в арендованной квартире на 93-й улице, Пэт ска-
зала, что на наши продовольственные карточки не отпускают
мяса. В отчаянии я пошел в магазин и сказал мяснику, что
понимаю, как это печально, когда нельзя отпустить покупате-
лям нужный им товар. Из-за моего остроумия или из-за во-
енной формы, но он сжалился надо мной и продал мне пару
бараньих отбивных по умеренной цене. Помню, как захлопо-
тала Пэт, когда я принес их домой. У нас не было свежего
мяса неделями. Я не смог признаться, что не терплю барани-
ны, так как наелся вдосталь старой, с отвратительным привку-
сом, когда воевал в южной части Тихого океана.
Для нашей местной избирательной кампании мы взяли на
вооружение общенациональный лозунг Республиканской пар-
тии „Не хватит ли?" Вурхис был либералом из социалистов,
он защищал карточную систему, ограничение зарплаты и ре-
гулирование цен. Я выступил против его платформы и стал
одним из победителей республиканцев на выборах в
1946 году. Победили немало и других республиканцев, но так
как я осмелился выступить против казавшегося непобедимым
либерала из Нью-Дила, меня называли сокрушителем исполи-
нов. Поставив на карту все, я завоевал общенациональную
известность еще до того, как за меня был подан первый голос
в конгресс.
Летом 1948 года мы с Пэт находились на седьмом небе.
Вслед за Трисией, которой исполнилось два года и чья дет-
ская фотография была помещена на первом агитационном
проспекте к нашей выборной кампании, 5 июля родилась
Джулия. 14 предшествующий 1947 год был для нас примеча-
тельным годом. Мне вместе с новоиспеченным либеральным
конгрессменом из штата Массачусетс Джоном Кеннеди и ря-
211
Ричард Никсон
дом других новых конгрессменов выпал жребий заседать в
комитете по труду палаты представителей. Кеннеди вошел
туда от демократов, а я — от республиканцев. Оба мы были
упорными тружениками и прославились своим умением зада-
вать вопросы при разборах дел в комитете. Первые дебаты
между ним и мной состоялись в Маккизпорте, штат Пенсиль-
вания, вокруг закона Тафта—Хартли. Я был за этот закон.
Он, будучи из рабочего округа в штате Массачусетс, — про-
тив. Возвращаясь в спальном вагоне в Вашингтон, мы бросили
жребий, кому достанется нижняя полка. Выиграл я. Мы про-
говорили почти всю ночь, но не о работе и других домашних
проблемах, а о внешней политике. Мы нашли, что в общем
сходимся во взглядах. Мы оба голосовали за программу пре-
зидента Трумэна по оказанию помощи Греции и Турции. Кен-
неди было относительно легко голосовать за программу, так
как он был демократом. В отличие от Кеннеди для меня,
республиканца, представляющего округ, где большинство из-
бирателей тяготело к изоляционизму, голосование „за“ пред-
ставляло существенный политический риск.
В сентябре 1947 года я ездил по всей Европе в качестве
члена представительной комиссии Гертера. Перед нами стоя-
ла задача подготовить рекомендации конгрессу по поводу
выделения средств для реализации плана Маршалла. Европа
была разорена войной. Ее народы страдали от голода и были
доведены до отчаяния, а лидеры, по сути дела, оказались
бессильными начать восстановление разрушенного хозяйства.
Тем временем коммунистические партии и движения залаты-
вали прорехи своими пустыми, но коварно привлекательными
обещаниями лучшего будущего.
Я вернулся в США убежденный в том, что только влива-
ние американской помощи может удержать Западную Европу
от следования по пути Восточной Европы под господством
Советов. Но когда я ознакомился с анализом почты избирате-
лей от своего округа, то обнаружил, что семьдесят пять про-
центов выступали против предоставления помощи зарубеж-
ным странам. Конгрессмену, избранному на первый срок,
было бы безрассудно рисковать своим местом, выступая про-
тив такого массового противостояния. С подобной дилеммой
рано или поздно сталкивается почитай каждый выборный
представитель. Выразительно изложил такую ситуацию Эд-
мунд Берк в своей речи перед избирателями в Бристоле в
1774 году. „Ваш представитель обязан вам не только своим
212
На арене
усердием, но и убеждениями, — сказал он. — И если он
поступается ими в угоду вашему мнению, то предает вас вме-
сто того, чтобы служить вам“.
Я вернулся в Калифорнию и совершил ряд напряженных
поездок по округу с выступлениями, в которых доказывал,
что только великодушие американского народа может спасти
наших союзников от голодной смерти и коммунизма. Избира-
тели 12-го округа в конце концов согласились со мной, и
весной следующего года я голосовал за план Маршалла без
риска, что мой голос может быть использован против меня,
когда я буду выдвигать свою кандидатуру на переизбрание в
следующем году. Вместе со мной за план Маршалла голосо-
вали 318 конгрессменов, против — 75.
Этот урок всегда должен помнить каждый выборный
представитель. Он стоит перед искусом осторожной полити-
ки — пойти по пути наименьшего сопротивления, ориентиру-
ясь на средние показатели результатов опросов общественно-
го мнения и выбирая свою позицию на основе наименьшего
общего знаменателя желаний его избирателей. Однако суть
руководства в том, чтобы пойти против желаний несведущих
людей и в конечном счете даже переубедить их. Руководство
требует как риска, так и более точного учета здравых сужде-
ний информированных избирателей, чем это принято сейчас.
От лидера не требуется приносить себя в жертву перед ли-
цом неизбежной политической оппозиции. Но он также не
должен приносить в жертву свои принципы, когда немного
творчества и упорной работы позволяют ему перевербовать
эту оппозицию себе в поддержку.
Меня также избрали в комиссию палаты представителей
по расследованию антиамериканской деятельности, в которой
прежде служил Джерри Вурхис. Это давало мне возможность
понять коварную угрозу американским интересам, которую
представлял доморощенный коммунизм. Из-за того что много
времени требовалось для работы в комитете по труду, кото-
рый занимался историческим законом Тафта—Хартли, я
не играл ведущей роли в самых знаменитых слушаниях в
1947 году, когда комиссия расследовала заявления о проник-
новении коммунистов в киноиндустрию. Помнится, на одном
из заседаний я впервые увидел живого Рональда Рейгана, ког-
да тот давал показания перед комиссией в качестве президен-
та гильдии киноактеров. Ранее мы с Пэт видели его в филь-
мах, и он нам нравился, так как мы любили картины, где
21J
Ричард Никсон
побеждают хорошие парни, а он всегда играл хороших пар-
ней. Я не задал ему ни одного вопроса, но его показания
оставили хорошее впечатление.
В тот первый год моего пребывания в конгрессе пресса
писала обо мне просто замечательно. Вместе с Кеннеди я, по
общему мнению политических экспертов в Вашингтоне, по-
давал надежды на большое будущее. Но вот пришло 7 авгу-
ста 1948 года, и все, по сути дела, резко изменилось. В тот
день перед комиссией предстал Элджер Хисс, глубокоуважа-
емый бывший дипломат, и категорически отверг обвинения
Уиттейкера Чемберса, выдвинутые двумя днями раньше, в том,
будто он был коммунистом, когда занимал высокие посты в
государственном департаменте. Он не только отверг обвине-
ния, но и пошел дальше. Он отрицал, и это стало его роковой
ошибкой, что вообще когда-либо был знаком с человеком,
которого звали Уиттейкер Чемберс.
Его заявление было подобно землетрясению. Большинство
журналистов, несмотря ни на что, сурово критиковали нашу
комиссию за небрежно подготовленные процессы и бездока-
зательные обвинения, выдвигавшиеся свидетелями по делу в
ходе процесса. И вот все, кто освещал в прессе слушания по
этому делу, выступили практически единодушно за Хисса и
осуждали комиссию за то, что она привлекла Чемберса сви-
детелем по этому делу, не проверив предварительно его био-
графию.
После слушаний надо было принимать решение. Почти
все считали, что нас ввели в заблуждение с этим Чемберсом
и лучше всего будет передать дело в министерство юстиции
для расследования и предъявления обвинения. Лишь Боб
Стриплинг, председатель нашей комиссии, вместе со мной тя-
нул это дело. Мы знали, что практически невозможно опре-
делить, коммунист Хисс или нет. С другой стороны, мы ду-
мали, что с помощью расследования сможем выяснить, знали
ли Хисс и Чемберс друг друга. Меня назначили членом под-
комиссии для разбора этого дела. С нашей крошечной подко-
миссией из шести человек противостоять объединенным си-
лам Белого дома и министерства юстиции, олицетворявших
администрацию демократов, да еще группе защитников Хис-
са, казалось безнадежным делом. Но мы оказались правы.
Чемберс сказал правду, а Хисс лгал. Два года спустя он был
обвинен в даче ложных показаний.
Если участие в очень непопулярном деле — уже само по
214
На арене
себе самый большой риск в политике, то продолжение рас-
следования было не то что рискованным, а даже безрассуд-
ным поступком. Хисс был популярен, комиссия — нет, и
средства массовой информации совместно с администрацией
выступали единым фронтом против нас. Последовав примеру
остальных членов комиссии и прекратив расследование, я бы
не рисковал ничем. Продолжая же расследование, я рисковал
всем. Неудача сразу же явилась бы серьезнейшей помехой в
моей дальнейшей политической карьере. В деле же Хисса мой
риск оправдался. Но, с другой стороны, с того инцидента
журналисты, за исключением нескольких объективных репор-
теров, ополчились на меня. Берт Эндрюс, освещавший дело
Хисса в газете „Нью-Йорк геральд трибюн", предупреждал
меня: „Худшее, что можно подложить члену журналистского
корпуса, — это доказать, что в главном он ошибается". А как
раз это я и сделал в деле Хисса, и такое произошло не в
последний раз.
После моего поражения на выборах 1960 года один мой
хороший знакомый сетовал, что победа была близка. Он за-
метил, что газетчики писали про меня не столь объективно,
как про Кеннеди, и выразил мнение, что, если бы в моей
жизни не было дела Хисса, я бы победил на выборах. Но с
другой стороны, если бы не дело Хисса, то у меня вообще
не было бы шансов участвовать в выборах на президентский
пост в том, 1960 году. Рисковать столь многим нужно лишь
в том случае, если поставлены великие цели, достойные тако-
го риска. Во время расследования дела Хисса меня поддержи-
вала твердая уверенность в том, что Чемберс говорит правду
и что разоблачить Хисса нужно ради жизненных интересов
всего народа.
В 1948 году меня вновь избрали в палату представителей
на второй срок. На выборах я обошел кандидатов как от
республиканской, так и от демократической партии по пере-
крестной системе, установленной в штате Калифорния. Дело
Хисса принесло мне известность в стране и надежно гаранти-
ровало место в конгрессе до тех пор, пока у меня будет
желание оставаться там. Многие считали, что я смогу достичь
больших руководящих постов, может, даже буду выбран спи-
кером палаты.
Шеридан Дауни, не имеющий склонности к полемике из-
вестный демократ, уже давно пребывал в сенате от штата
Калифорния. Все предполагали, что он будет опять участво-
21?
Ричард Никсон
вать в выборах в 1950 году и его вновь изберут. Рисковать
надежным местом в палате представителей из-за призрачных
шансов на место в сенате казалось делом необдуманным и
даже глупым. И все же я решил пойти на этот риск по
нескольким причинам. Дальнейшая работа в палате предста-
вителей не открывала передо мной захватывающую перспек-
тиву, так как там мало было такого, что по своим масштабам
могло бы сравниться с делом Хисса. Другая причина — это
интуиция, полезная, но временами опасная способность, кото-
рую политики склонны использовать в большей степени, не-
жели люди других профессий. Когда Трумэн в 1948 году
неожиданно победил Дьюи, он все еще был непопулярным, и
я чувствовал, что 1950 год может стать неплохим годом для
республиканцев. Казалось, что Дауни пользовался довольно
широкой поддержкой, но на деле у него было не столь много
приверженцев. Мне стало известно, что левое крыло Демокра-
тической партии в Калифорнии сильно разочаровалось в нем
после его отказа поддержать некоторые экстремистские пред-
ложения. Короче, если по результатам опросов общественно-
го мнения мне не следовало лезть в борьбу на выборах, то
интуиция подсказывала, что я должен принять во внимание
слабую сторону Дауни. Это не было холодным расчетом, а
просто какое-то внутреннее чувство, что я смогу победить.
В конце 1949 года я начал анализировать мнения своих
близких друзей и политических сторонников. Те, кто поддер-
живал меня в выборах в конгресс в 1946 году, единодушно
настроились против моего участия. Зачем рисковать надеж-
ным местом в палате представителей конгресса ради малой
вероятности победы на выборах в сенат? Их доводы звучали
убедительно, и я склонялся к тому, чтобы не участвовать в
выборах, пока не состоялся серьезный разговор, в корне из-
менивший мою позицию.
В ту пору тремя ведущими газетами Республиканской пар-
тии в Калифорнии были „Лос-Анджелес тайме", „Сан-Фран-
циско кроникл" и „Окленд трибюн". Они всегда выступали
вместе в поддержку своих кандидатов. Так как Билл Ноу-
ленд, недавно избранный сенатор, был с севера Калифорнии,
то, по заведенному порядку, другой сенатор должен быть с
юга. Таким образом, я знал, что две газеты с севера штата
последуют за „Лос-Анджелес тайме". Мой близкий друг
Кайл Пальмер, политический редактор этой газеты, пригласил
меня как-то на ленч в отель „Билтмор". Он заказал фрукто-
216
На арене
вый салат, а я взял одно из самых любимых блюд — горячее
гамали (мексиканское блюдо из толченой кукурузы с мясом
и красным перцем. — Прим, пер.) с фасолью. Он перешел к
целу в свойственной ему грубоватой манере. .Думаю, ты бу-
дешь трижды дурак, если осмелишься тягаться на выборах с
Дауни, — сказал он. — Но если ты все же решил участвовать
в них, я уполномочен сообщить тебе, что моя газета поддер-
жит тебя, а „Кроникл" и „Трибюн", очень может быть, после-
дуют за нами". Когда я вернулся в Вашингтон, Билл Ноуленд
заглянул ко мне в офис и передал, что „Трибюн" меня точно
поддержит. На следующий день мне позвонил издатель „Кро-
никл" и твердо пообещал свою поддержку. Я знал, что под-
держка такого рода означает гарантированное выдвижение
моей кандидатуры, потому что в то время поддержка газеты
имела гораздо большее влияние, чем в наши дни. Смешно, но
сегодня некоторые большие газеты полностью перестали под-
держивать кандидатов на президентских выборах. Они все
еще могут призывать читателей голосовать за того или иного
кандидата в члены окружной комиссии по водным ресурсам,
но не за кандидата в руководители самого могущественного
кабинета в мире.
Пэт не с большим восторгом восприняла мою идею вклю-
читься в еще одну бескомпромиссную гонку. Она, как и я,
была озабочена неопределенностью результата. Больше всего
ей по душе был тот факт, что в случае моей победы на
выборах в сенат нам не придется участвовать в перевыборах
в конгресс каждые два года.
Когда я объявил в ноябре 1949 года о своем намерении
баллотироваться в сенат, на первом этапе подавляющее боль-
шинство избирателей настроились против меня. Я был хоро-
шо известен на юге Калифорнии, но нужно было, чтобы меня
лучше узнали в Калифорнийской долине и на севере штата.
Мой знакомый торговец автомобилями, Генри Кирнс, дал мне
на время подержанный „Меркурий" с деревянным кузовом. Мы
укрепили на крыше фургона динамики и написали на боках
„Никсона — в сенат!" В первую же агитационную поездку со
мной отправился лишь Эйс Андерсон — пятидесятилетний
ветеран избирательных баталий, основным достоинством ко-
торого было то, что он неплохо водил машину. Он сидел за
рулем и управлялся с громкоговорителями.
План нашей кампании хорошо выглядел лишь на бумаге.
Мы должны были въезжать на центральные площади малень-
217
ких городков, останавливаться на самых оживленных пере-
крестках и включать какую-нибудь популярную песню, что-
бы привлечь прохожих. Затем предполагалось, что я встану в
открытой части фургона и произнесу речь. Первая остановка
была в городке Тафт, неподалеку от Бейкерсфилда. Это была
катастрофа. Вокруг фургона собралось всего с полдюжины
зевак, но, может, это было и к лучшему, так как я мало что
мог сказать. Мюррей Чотинер разведал, что Дауни не выпол-
нил некоторые пункты федерального проекта в этой местно-
сти, и я начал обвинять его в том, что он „не принес домой
свининки". Может быть, за это его и стоило критиковать, но
речь моя провалилась с треском. Избирателей, похоже, ни-
чуть не волновал этот вопрос. Не в пример мне, они даже не
проявляли ни капельки беспокойства по этому поводу.
Я выбивался из сил, как пересыхающий ручей, пока нако-
нец не получил передышку. Дауни решил выйти из этой гон-
ки по состоянию здоровья, но сначала нанести серьезное
поражение Хелин Дуглас, любимице левого крыла калифор-
нийцев от Демократической партии, с которой соперничал в
борьбе за место кандидата от своей партии. Манчестер Бодди,
владелец газеты в Лос-Анджелесе, принадлежавший к более
консервативному крылу этой же партии, немедленно объявил,
что будет выступать против ее выдвижения в качестве канди-
дата от демократов. Теперь у меня появилась тема, вокруг
которой я мог выступать долго, — внешняя политика. Хелин
Дуглас присоединилась к прочим демократам левого крыла,
выступавшим против программы помощи Греции и Турции,
которую поддерживали Кеннеди и я. Бодди, Дауни и другие
ведущие консервативные демократы звали ее „розовая леди"
и критиковали за поддержку ряда прокоммунистических ор-
ганизаций и членство в них. Я принял их сторону. Не ставя
под сомнение лояльность соперницы, я, так же, как и демо-
краты, подверг критике ее взгляды.
Бодди не смог помешать выдвинуть кандидатуру Хелин,
но его попытка невольно помогла мне одержать победу на
самих выборах. Я бы никогда не смог победить голосами
лишь одних республиканцев. Но к нам присоединились кон-
сервативные демократы, обеспечив дополнительно 680 тысяч
голосов на выборах в ноябре 1950 года. И я одержал самую
внушительную победу из всех округов страны на тех выборах
в сенат.
Но кампания имела и побочные последствия. В ходе боль-
218
шинства моих публичных выступлений активисты левого кры-
ла засыпали меня вопросами. Это, конечно, играло на меня,
поскольку число слушателей резко возрастало. Когда я вы-
ступал в переполненном зале на заключительном собрании в
Лонг-Биче, за стенами его собрались несколько сот человек.
Эйс Андерсон подогнал фургон к толпе слушателей и врубил
на полную громкость одну из своих любимых песен „Если бы
я знала, что ты придешь, испекла бы пирог". Народ сразу же
разбежался.
В ходе кампании состоялась всего лишь одна дискуссия,
перед клубом печати в Сан-Франциско. Я и Хелин Дуглас
выступали под „черным котом" — символом, означающим,
что все, о чем говорится, — сведения не для печати, так
сказать, неофициальные. В своих репликах она выражала
сильное недовольство группе финансовых тузов, которые, по
ее словам, противодействовали ей и поддерживали меня. В
своем выступлении я сказал, что, хотя нам действительно
трудно привлечь пополнения в наши фонды для ведения кам-
пании на соответствующем уровне, тем не менее только что
пришла значительная поддержка. Я вынул из кармана пись-
мо и зачитал его собравшимся. „Уважаемый конгрессмен Ни-
ксон, — говорилось в нем, — я счастлива, что Вы ведете
кампанию против госпожи Дуглас, и мне очень хотелось бы
усилить эту кампанию денежной поддержкой". К письму при-
лагался чек на пятьсот долларов. Затем я объявил, что письмо
подписано Элеонорой Рузвельт. Госпожа Дуглас чуть не вы-
прыгнула из своего кресла. И уже потом я зачитал адрес:
Ойстер Бэй, Нью-Йорк. Это была не вдова Франклина Руз-
вельта. Это была жена сына Теодора Рузвельта, которую
Алиса Лонгуорс предпочитала называть „благочестивая Элео-
нора". Аудитория, которая уже начала было склоняться на
сторону госпожи Дуглас, взорвалась от смеха. Хелин Дуглас
отказалась от дальнейших дискуссий.
Либеральные историки утверждают, что Хелин Дуглас
проиграла из-за того, что я копался в ее биографии. Но она
сама творила свою судьбу. Все, что я сделал, — это рассказал
своим избирателям всю ее подноготную. Она проиграла лишь
потому, что не представляла большинство демократов. Среди
особенно довольных моей победой был и Джек Кеннеди, при-
славший в мой офис чек на 1000 долларов в начальной стадии
выборов. Он пояснил, что это подарок от его отца для про-
ведения кампании.
219
Ричард Никсон
Таким образом, еще одно рискованное мероприятие оправ-
далось. Если бы я придерживался результатов опросов и со-
ветов друзей, то не принял бы участия в выборах. Должен
признаться, что мне в общем-то повезло. Но лишь когда силь-
но рискуешь, можешь схватить удачу за хвост.
Классическим примером неудачного риска и непродуман-
ных решений можно привести мою кампанию по выборам на
пост губернатора Калифорнии в 1962 году. Но как бы по
иронии судьбы, и эта кампания привела в итоге к благопри-
ятному результату.
В 1960 году я потерпел поражение на очередных прези-
дентских выборах. Том Дьюи, который испытал на таких вы-
борах два поражения кряду, убеждал меня подольше пере-
ждать, прежде чем принять решение о будущем. Это был
отличный совет. Сегодня я сам даю его, когда звоню или
пишу потерпевшим поражение кандидатам. К сожалению, в
1961 году я не последовал ему. Это был один из самых на-
пряженных периодов в моей жизни. Я работал тогда консуль-
тантом в одной первоклассной адвокатской конторе в Лос-
Анджелесе и готовил речи для республиканских организаций
по всей стране. Я согласился написать книгу „Шесть кризи-
сов", что обернулось для меня десятью месяцами тяжелейшей
работы, которую я когда-либо делал. К первому октября,
когда нервные клетки моего мозга полностью истощились от
всей этой работы, мне предстояло принять решение, участво-
вать ли в новых выборах на губернаторский пост.
Как обычно, посыпались противоречивые советы. Бывший
президент Гувер и генерал Макартур настойчиво убеждали
меня не участвовать в выборах и вместо этого рекомендовали
баллотироваться в конгресс, как это сделал Джон Куинси
Адамс после ухода с поста президента. Макартур аргументи-
ровал свой совет напрямик: „Имея такой опыт в области вне-
шней политики Вам следует быть в Вашингтоне, а не в
Сакраменто". Джеймс Бирнс, успешно проработавший и в Ва-
шингтоне госсекретарем и в Южной Каролине губернатором,
говорил, что мне понравится работать губернатором. Предсе-
датель калифорнийской организации Республиканской партии
Кэп Уайнбергер хотел, чтобы я участвовал в этих выборах,
так как считал, что никто, кроме меня, не сможет на них
победить. Президент Эйзенхауэр убеждал меня принять уча-
стие в выборах по весьма весомым соображениям: человек,
который не откликнулся на призыв своей партии в момент,
220
Иа арене
когда он был ей больше всего необходим, может в нужное
для него время потерять поддержку этой партии.
Но самый убедительный аргумент в пользу того, чтобы
выставить мою кандидатуру, был высказан Уиттейкером Чем-
берсом в его последнем письме ко мне перед смертью 9 июля
1961 года. „Одни говорят мне, что существуют веские причи-
ны, почему Вам не следует в настоящее время баллотировать-
ся на пост губернатора штата Калифорния, — писал он. —
Другие говорят, что Вы почти наверняка завоюете штат. Мне
просто неизвестны все обстоятельства. Но как бы то ни было,
если это вообще возможно, я настоятельно советую Вам рас-
смотреть и такой вариант. Не возникает ли у Вас ощущения
заката политической карьеры? Сильный характер всегда пре-
дотвращает чувство политического заката, делая большие
уступки, чтобы соответствовать изменившимся обстоятель-
ствам".
Самые убедительные аргументы против моего выдвижения
выдвинула Пэт. Она полагала, что это не та должность, не
то время и не то место для выдвижения. Не та должность,
потому что она считала, что мне самому претит быть губер-
натором. Не то время, потому что слишком рано после изну-
рительной общенациональной кампании. Не то место, потому
что мы не жили в Калифорнии уже четырнадцать лет, а она
знала, как трудно подобрать и сплотить вокруг себя полити-
ческих сторонников, особенно на уровне штата, города или
избирательного округа. И она оказалась права во всех трех
своих предостережениях.
Не прислушавшись к ее совету, я проигнорировал две ак-
сиомы, которые должен знать каждый политический деятель.
Во-первых, не следует принимать важного политического ре-
шения в состоянии эйфории после победы или в состоянии
подавленности после поражения. И, во-вторых, никогда не
следует соглашаться быть кандидатом против своей воли, по-
скольку подневольный кандидат ни на что не годен.
Мое поражение в 1962 году произошло не от недостатка
желания бороться. Пэт и я отдали все свои силы борьбе. Пэт
участвовала со мной в кампании по всему штату, так же как
в 1952 году. Отставая в начале 1962 года в предвыборной
борьбе от соперника — действующего губернатора Пэта Бра-
уна, — осенью нам удалось сократить разрыв. А за три неде-
ли до выборов мы вообще думали, что у нас неплохие шансы
на победу. Но вдруг разразился кубинский ракетный кризис.
221
Ричард Никсон
Эта волнующая драма свела на нет набранный нами темп.
Калифорнийских избирателей гораздо больше волновало, что
происходит в Вашингтоне, нежели вопрос о том, следует ли
заменить губернатора. Некоторые считали, что мое пораже-
ние — просто невезение. Но в конце концов обычно выясня-
ется, что не везет тогда, когда принимается неправильное ре-
шение.
Я отомстил прессе впоследствии, набросившись на нее за,
как я считал, предвзятый подход. Ученые мужи единодушно
предрекали, что мои нападки на прессу в конечном счете
погубят мою политическую карьеру. Я тоже полагал, что,
проиграв двое выборов кряду, политически я кончился. Все
списали меня, и я сам себя списал.
Мы все склонны давать рациональные объяснения своим
поражениям, но я думаю, что в том „посмертном" состоянии,
в котором я оказался в 1962 году, имеются и свои положи-
тельные стороны. Если бы меня избрали, то, несомненно, вы-
двинули бы кандидатом в 1964 году, а я бы не победил на
выборах Линдона Джонсона, ибо ни у кого не было шансов
одолеть его после убийства Кеннеди. Если бы я не вступил
в борьбу за пост губернатора вообще, то, вероятнее всего,
баллотировался бы на пост президента в 1964 году. Случись
это, я, скорее всего, проиграл бы борьбу за выдвижение меня
кандидатом от Республиканской партии Барри Голдуотеру и
наверняка проиграл бы Джонсону на всеобщих выборах. Тог-
да меня постигла бы участь Тома Дьюи, который, несмотря
на свои немалые способности, потерпел полный политиче-
ский крах после двух сокрушительных поражений на выбо-
рах за место в Белом доме.
Нет речи о том, что борьба за губернаторский пост — это
пустой риск. На пути к победе нередки и поражения. Борясь
и терпя неудачи, я остался в 1964 году в запасе и сумел
перегруппировать силы и вновь выставить свою кандидатуру
на пост президента в 1968 году.
Поскольку в 1968 году я одержал на выборах победу, то
можно предположить, что это был год наименьшего риска. В
действительности же он мог стать годом наибольшего риска.
После побед республиканцев на выборах в конгресс и сенат
в 1966 году круг потенциальных кандидатов на пост прези-
дента взрывоподобно расширился почти за одну ночь. Если
бы меня не осенило пойти наперекор советам моих сторонни-
ков отключиться от политической деятельности в 1967 году
222
Иа арене
сроком на полгода, то вполне вероятно, что меня „проглоти-
ли“ бы еще на ранней стадии предвыборной схватки за вы-
движение кандидатов. В этом случае кандидатом выдвинули
бы либо Нельсона Рокфеллера, либо Рональда Рейгана. Одна-
ко все стало на свои места, и в этот раз и везение, и количе-
ство голосов — все оказалось на моей стороне.
В политике, более чем в какой-либо иной сфере, на риск
стоит пойти там, где имеется больше всего шансов на выиг-
рыш. Чем больше рискуешь потерять в случае поражения, тем
больше выигрываешь в случае победы. Нельзя получить круп-
ный выигрыш без большого риска. У юриста можно консуль-
тироваться только в том случае, если нужно знать, на что не
следует идти. Юристы хорошо знают, чего не следует делать.
В этом на них можно положиться. Но они редко посоветуют
пуститься в опасное предприятие. Определяя, на какой риск
можно пойти, всегда отгоняйте от себя мысль о поражении.
Нужно быть постоянно нацеленным только на выигрыш.
Те же, кто выбирает политику лишь для карьеры, вступа-
ют на шаткий путь. Им всегда следует помнить слова святого
Фомы Аквинского, сказанные семь веков назад: „Если бы выс-
шей целью морского капитана было сохранить судно, то он
держал бы его у причала вечно".
Политика
За сорок три года, прошедших с тех пор, как я впервые
баллотировался в конгресс, в политике произошла револю-
ция. Последняя президентская кампания без телевидения про-
ходила сорок один год назад. Поскольку в июне 1948 года
меня выдвигали для переизбрания в конгресс и республикан-
цы, и демократы, на следующий год я вел избирательную
кампанию по стране в пользу демократа Тома Дьюи. В ходе
ее я убедился, что большое значение имеет содержание речей,
что поддержка прессы — это влиятельный фактор, а пишу-
щие журналисты оказывают большое воздействие на избира-
телей, что проблемы важнее личностей, а содержание важнее
стиля и что политические партии обладают большой силой.
Но теперь ни одно из этих положений уже не действует. В
22J
Ричард Никсон
наши дни политика стала примитивнее, грубее и поверхност-
нее. Причина этого — телевидение.
По иронии судьбы, предвестником наступающей эпохи
господства электронных средств массовой информации стали
радиодебаты между Дьюи и Гарольдом Стассеном. Они при-
вели к выдвижению Дьюи кандидатом в президенты и озна-
чали конец политической карьеры Стассена. Передававшиеся
по радио на всю страну из Портленда, штат Орегон, дебаты
развернулись вокруг законопроекта, инициатором которого
были я и Карл Мундт. Согласно этому законопроекту, от
коммунистических организаций требовалась регистрация у
правительства. Стассен приветствовал законопроект, однако
неправомерно утверждал, что он поставит коммунистическую
партию вне закона — именно за это нас критиковали слева.
Дьюи правильно утверждал, что наша цель не в том, чтобы
поставить вне закона членство в коммунистических организа-
циях, а только позволить правительству установить и предать
гласности поддержку советским блоком таких групп.
Умеренные, убедительные аргументы Дьюи принесли ему
победу, он уловил суть момента, и в конечном счете на съез-
де партии в Филадельфии его выдвинули кандидатом. Хотя
это была первая имевшая решающее значение электронная
конфронтация в американской политической истории, для со-
временной политической жизни она не характерна, ибо ди-
скуссия велась вокруг относительно сложного актуального
вопроса. В 80-е годы результаты теледебатов определяются
уже не политическими обозревателями, а моментальным под-
счетом промахов. Кандидат, который осмелился бы обсуж-
дать все „за” и „против" важного законопроекта вместо того,
чтобы без поправок зачитывать выступления, подготовленные
его консультантами по средствам массовой информации, об-
речен на забвение.
В наш телевизионный век стиль не только главенствует
над существом дела, но просто-таки грозит полностью за-
тмить его. Тридцать две секунды метких уколов и острот
стоят больше, чем тщательно продуманная тридцатиминутная
речь; участвующие в кампании авторы острот часто пользу-
ются большей благосклонностью, чем составители речей в
Белом доме, а гримеры более важны, нежели научные работ-
ники. По великой иронии судьбы, комментаторы в средствах
массовой информации обвиняют кандидатов на выборные
должности во всех этих новшествах, в то время как в дей-
224
На арене
ствительности они лишь приспосабливаются к рамкам того
или иного средства массовой информации, которое взяло их
судьбу в свои руки. Можно во многом обвинять политиков,
но изобретение телевидения не их рук дело.
Помимо телевидения на бесповоротное изменение полити-
ки повлиял и астрономический рост затрат на финансирова-
ние избирательных кампаний. В 1946 году общие затраты на
ведение моей кампании против соперника в периферийном
округе составили тридцать семь с половиной тысяч долларов.
В 1950 году кампания по выборам в сенат в условиях острой
конкуренции обошлась моим приверженцам в семьсот пятьде-
сят тысяч долларов. Сегодня средняя стоимость кампании за
место в конгрессе составляет двести двадцать три тысячи дол-
ларов, а некоторые расходовали более миллиона долларов. В
1988 году затраты на кампанию в Калифорнии за место в
сенате достигли уже пятнадцати миллионов долларов. Даже
если принять в расчет инфляцию, то все равно в наши дни
расходы на выборную кампанию за место в сенате или в
палате представителей в среднем более чем в пять раз выше,
чем сорок лет назад.
Еще одна серьезная перемена — это все большее ослабле-
ние и даже неуместность политических партий. Поддержка
Национального комитета сторонников права на жизнь или
Национальной стрелковой ассоциации может сыграть более
важную роль в острой конкурентной борьбе, чем поддержка
политической партии. Никто не должен удивляться тому, что
узкие интересы определяют повестку дня заседаний конгрес-
сменов, поскольку именно узкие интересы обеспечили им ме-
ста в конгрессе.
Другой новый фактор — это одержимая погоня за голо-
сами. Каждая хорошо финансируемая во время кампании пар-
тия имеет в своем распоряжении частного специалиста по
голосованию. Он выдает кандидату советы, не какую пози-
цию тому следует занять после изучения проблемы, а какая
позиция придется по нраву большинству избирателей, хотя
те могут и не подозревать о существовании этой проблемы.
Раньше кандидаты на выборные посты обычно пытались про-
свещать избирателей. Теперь они считают более безопасным
умиротворять их.
Я твердо верю, что кандидатам не нужно прислушиваться
к рекомендациям, раболепно следовать за результатами голо-
сования. Повести неинформированных избирателей по пути,
225
Ричард Никсон
куда они хотят идти, совсем нетрудно. Повести их туда, куда
им следует идти, — вот истинное предназначение лидера.
Превратить непопулярное в популярное — вот высшее испы-
тание на лидерство.
Одна из самых сильных сторон американской полити-
ки — это свобода газетчиков всегда задавать каверзные во-
просы по важнейшим событиям дня. Одним из негативных
последствий уотергейтского дела стало то, что новое поколе-
ние репортеров в поисках денег, славы и пулитцеровских
премий подняло чрезмерно любопытствующую и клеветниче-
скую журналистику на более высокий уровень респектабель-
ности. В редакционных статьях ведущих газет страны про-
возглашается, что ни одна общественная организация или
компания не в состоянии сама себя проверить. Однако когда
представители средств массовой информации занимаются со-
мнительной практикой, то те же авторы редакционных статей
благочестиво настаивают на том, что эти представители впол-
не способны исправлять собственные недостатки и расследо-
вать всяческие внутренние злоупотребления. Интересно пред-
ставить, как бы отцы-основатели, которые были озабочены
тем, чтобы ни одна из трех властей не сосредоточивала у
себя слишком много властных функций, реагировали на появ-
ление четвертого центра власти.
Еще одно в высшей степени негативное явление современ-
ной политики — это тенденция противодействия сменяемо-
сти со стороны уже избранных конгрессменов. Конгресс прев-
ратился, по сути дела, в ассоциацию, защищающую интересы
несменяемости тех, кто уже заседает в нем. В 1988 году,
несмотря на решительную победу республиканцев на прези-
дентских выборах, девяносто восемь процентов конгрессме-
нов, которые баллотировались в палату представителей, и так
переполненную демократами, были переизбраны на новый
срок. Сорок два года назад в конгресс восьмидесятого созыва,
о котором столь часто злословят, избрали сто пять новых
конгрессменов. Пятьдесят два из них победили в борьбе с
конгрессменами, уже занимавшими до этого места в палате
представителей. Два из них потом боролись за президентский
пост. Десять стали сенаторами. Пять — губернаторами. Се-
годня большинство из тех, кто нанес поражение конгрессме-
нам, не имели бы шансов быть избранными. Если подобного
рода явление не будет устранено путем ликвидации предвы-
борных махинаций и предоставления кандидатам возможно-
226
На арене
сти конкурировать на более равных условиях, то мы совер-
шенно исказим намерение отцов-основателей иметь такой
конгресс, который отражал бы изменяющиеся взгляды изби-
рателей.
После восьми лет пребывания в Белом доме популярно-
го президента Рональда Рейгана и трех внушительных по-
бед республиканцев на президентских выборах конгрессме-
нов-республиканцев все же на семнадцать человек меньше по
сравнению с демократами, чем во время первого вступления
Рейгана в должность президента в 1981 году. Эта тенден-
ция чревата серьезными последствиями для будущего. Что-
бы уравновесить такую ситуацию, у нас, вероятно, респу-
бликанцы будут заседать в Белом доме, а демократы — удер-
живать большинство в палате представителей, а заодно и в
сенате. Вследствие несменяемости конгрессменов кандидаты
на президентский пост от республиканцев, как бы велики ни
были их победы, не смогут добиться большинства в палате
представителей и сенате одновременно.
Интеллектуальное бесплодие политической науки прояв-
ляется в том, что среди некоторых ученых получила хожде-
ние теория, согласно которой американский народ, в своей
бесконечной мудрости, намеренно избирает республиканцев в
Белый дом, а демократов — в конгресс, чтобы поддерживать
„равновесие". Это все равно что сказать, будто американцам
нравится наблюдать за политическими хитросплетениями. По
всей видимости, эта теория больше говорит нам о наклонно-
стях самих ученых, чем о политике. Когда президент был
демократом, а конгресс республиканским, как, например, в
1948 году, большинству ученых мужей конгресс представлял-
ся реакционным органом, ограничивающим просвещенное
президентское правление. Если президент — республиканец,
а в конгрессе — большинство демократов, как это было в
период моего президентства и президентства Рейгана, в этом
случае ученые мужи говорят, что конгресс стоит на страже
безопасности народа от чрезмерной власти президента. Исто-
рически, однако, сложилось так, что конгресс и Белый дом
делают больше, когда они работают вместе, чем когда они в
разладе. Несменяемость членов конгресса приводит к тому,
что в обозримом будущем такое партнерство больше не-
осуществимо.
Что посоветовать тем, кто баллотируется в конгресс впер-
вые? Прежде всего быть готовым потратить нелимитирован-
227
Ричард Никсон
ное время на сбор денег, а не на привлечение голосов изби-
рателей. В 1980 году молодой консервативный республиканец
Джон Хайлер впервые прошел в конгресс после острой кон-
курентной борьбы в штате Индиана. С тех пор он четырежды
побеждал на перевыборах с относительно небольшим переве-
сом голосов. Он прибыл в Вашингтон преисполненный высо-
кими идеалами в надежде внести изменения в некоторые се-
рьезные вопросы. К своему ужасу, он обнаружил, что из-за
необходимости посещать различные мероприятия по сбору
денежных средств у него не хватает времени на реализацию
задуманного.
Если не считать первые шесть месяцев пребывания в кон-
грессе, то из оставшихся полутора лет конгрессмен от изби-
рательного округа, отличающийся острым партийным сопер-
ничеством, половину своего времени должен уделять сбору
средств на переизбрание. Плачевные результаты безостано-
вочной суетливой гонки в период избирательной кампании
неизбежны. Идеалистически настроенные молодые конгресс-
мены разочарованы тяжелой и однообразной работой. Неко-
торые из тех, кто ранее стремился претендовать на более
высокие посты, отказываются от намерений, ибо для этого им
пришлось бы собрать в десять раз больше средств. Неизбеж-
ными становятся скандалы, вроде того, что „поглотил" Джима
Райта, поскольку конгрессмены разрабатывают проблемы, а
не работают на народ. Возможности для высококвалифициро-
ванной экспертной оценки политики утрачены. Даже появись
такая возможность, способный молодой конгрессмен, напри-
мер тот же Джон Хайлер, все равно не сможет позволить
себе пойти на риск, отказаться от утомительного труда по
сбору средств на перевыборы и уделить достаточно времени
для политики, как я уделял его делу Хисса. В результате
возможности разоблачений на национальном уровне теряют-
ся, поскольку члены конгресса отказываются работать в ко-
митетах и даже выступать в палатах, предпочитая почаще
общаться со своими местными комитетами по общественным
делам и с „жирными котами", субсидирующими выборы, на
частных приемах.
Короче говоря, я вряд ли посоветовал бы талантливому
молодому человеку выставлять свою кандидатуру на выборы
в палату представителей. Но хотя я и могу давать такие со-
веты другим, должен, впрочем, признать, что если бы сам был
потенциальным кандидатом, то, как знать, может, ему и не
последовал бы.
228
На арене
Упадок палаты представителей не является необратимым.
Не стоит начинать с таких широко обсуждаемых и предлага-
емых поправок к конституции, как запрещение абортов, вве-
дение постатейного вето, установление шестилетнего срока
пребывания у власти президента. Однако одно изменение все
же должны поддержать все, кто заинтересован в улучшении
управления. Речь идет о сроке полномочий членов палаты
представителей, который должен быть увеличен до четырех
лет, причем одна половина конгрессменов должна избираться
в год президентских выборов, а вторая — в год выборов в
конгресс. Это будет означать, что по крайней мере в течение
двух лет из своего четырехлетнего срока конгрессмен сможет
быть конгрессменом, а не вечным кандидатом в таковые, тра-
тящим три четверти своего времени на сбор денег для про-
ведения очередной избирательной кампании и на борьбу за
переизбрание.
Независимо от продолжительности своего срока полномо-
чий любой кандидат, если он не выходец из сельского округа,
должен научиться использовать телевидение. Он с ужасом
узнает, что о нем судят не по тому, что у него в голове, а
по тому, как уложены волосы на ней. Он может возразить,
что хочет быть законодателем, а не актером. Но если он не
научится быть актером, у него никогда не появится возмож-
ность стать законодателем. Я часто задаюсь вопросом: были
бы избраны два признанных гиганта сената послевоенного
времени — Боб Тафт и Дик Расселл, если бы они пришли в
политику в век телевидения, а не в то время, когда домини-
ровали пишущая пресса и радио. Мне вспоминается поучи-
тельный эпизод во время предвыборного собрания избира-
телей в Нью-Гемпшире в 1952 году, когда необыкновенно
искренний Тафт пытался объяснить маленькой девочке, поче-
му он не мог раздавать автографы: на это уходило больше
времени, чем на рукопожатия. Он был прав, но на телевизи-
онном экране это выглядело бы просто удручающе.
Никому сегодня не стоит идти в политику, если он не
готов к грубому столкновению со средствами массовой ин-
формации!. В какой-то мере так было всегда. Однако влияние
телевидения: и восхваление репортеров, проводящих расследо-
вания, привели к тому, что пустяковым, мрачным и даже не-
уместным вещам теперь уделяется повышенное внимание в
ущерб обсуждению действительно важных вопросов.
Кандидат в конгрессмены или в сенаторы должен быть
229
Ричард Никсон
готовым вручить свою судьбу в руки профессиональных ру-
ководителей избирательной кампании, лиц, проводящих опро-
сы общественного мнения, и советчиков по телевизионным
мероприятиям. По желанию кандидата, они будут писать ему
речи, готовить для выступлений по телевидению, подбирать
ему галстуки, давать советы, где и как себя вести во время
предвыборной борьбы и что говорить. Именно здесь кандидат
и должен провести границу. Он может принимать советы экс-
пертов по ведению кампании, но должен оставить за собой
право решать, что говорить. Даже в наши дни, когда столь
пристальное внимание уделяется форме, самое главное — все
же содержание. Ни один человек не должен стремиться за-
нять государственный пост, если ему нечего сказать. И толь-
ко он сам может решить, что следует говорить.
Ни один человек не должен даже думать о выдвижении
своей кандидатуры, если с самого начала не признает, что
политик — это самая опасная профессия. Бизнесмен, не су-
мевший заключить сделку, получит в итоге меньше прибы-
ли. Спортсмен, проигравший соревнование, вновь выходит на
старт. А политик, потерпевший поражение на выборах, обыч-
но должен подыскивать себе другую работу. Он должен быть
нацелен на победу, однако не надо бояться и поражения. Те,
кто не вступает в борьбу, пока не обретут уверенность, что
будут должным образом обеспечены финансовыми средства-
ми и что у них есть неплохие шансы на победу, — слабые
кандидаты. Самые сильные кандидаты — это те, кто готов
рисковать всем ради победы.
Принимая во внимание подстерегающие на пути опасно-
сти, потенциальный кандидат в конгрессмены должен выбро-
сить из головы всякий вздор о том, что политика, дескать, не
почетная профессия. Я знавал лидеров делового мира, кото-
рые более безжалостны, чем любой политик. Был знаком я и
с руководителями церкви и научных кругов, которые ради
своей карьеры плели такие же интриги, как и любой политик.
В политике аспекты соперничества просто привлекают боль-
ше внимания, чем в бизнесе, образовании или средствах мас-
совой информации. В этих сферах соперничество не менее
острое, но оно лучше скрыто. И когда на карту ставятся
крупные вопросы государственной политики или даже вопро-
сы выживания страны, соперничество протекает более благо-
родно по сравнению с тем, когда оно связано с распределе-
нием рынков сбыта конкретной марки дезодоранта или одним
или двумя пунктами рейтинга Нильсена.
230
На арене
Основа политики — это цель. Первоочередная цель кан-
дидата в конгрессмены в начале политической деятельности
не должна сводиться к удовлетворению своих эгоистических
интересов. Он может нажить гораздо больше денег, выслу-
шать намного меньше оскорблений и приложить неизмеримо
меньше усилий, если изберет другую сферу реализации своих
способностей. Но если он поставил перед собой более круп-
ную цель, чем он сам, или осуществление своих личных ам-
биций, то не должен колебаться. Независимо от того, вы-
играет он или проиграет, в конечном счете он получит удов-
летворение от осознания того, что не остался за бортом, ког-
да другие принимали решения, влияющие на его личную
судьбу и судьбу его страны.
Власть
На встрече с Мао Цзэдуном в Пекине в 1972 году Генри
Киссинджер заметил, что он порекомендовал изучать труды
Мао на занятиях в Гарварде. С типичным самоуничижением
Мао сказал:
— Эти мои работы не представляют собой ничего особен-
ного. В них нет ничего поучительного.
— Труды председателя всколыхнули всю страну и изме-
нили мир, — сказал Киссинджер.
— Я не смог изменить его. Мне удалось лишь изменить
всего несколько мест в окрестностях Пекина, — ответил Мао.
Я мог бы сказать, что это гораздо больше, нежели мне
удалось сделать вокруг Белого дома.
В одном из моих первых президентских указов 1969 года
предписывалось снести временные здания, построенные для
военного ведомства еще в период первой мировой войны на
плацу Молл, которые были как бельмо на глазу в самом
центре столицы. Хотя сегодня наши военные располагают са-
мым большим зданием в мире — Пентагоном — для размеще-
ния всех своих служб и департаментов, чиновники из мини-
стерства ВМС тянули время. Ни один бюрократ добровольно
не отдаст свой офис, невзирая на его уродливый внешний
вид. Тем не менее я давал и давал устные и письменные
231
Ричард Никсон
распоряжения аппарату сотрудников Белого дома и другим
учреждениям. По сути дела, всякий раз, когда я прилетал в
Белый дом на вертолете и видел, что здания все еще на месте,
я выказывал свою заинтересованность в их сносе, но каждый
раз безрезультатно.
Вскоре выяснилось, что даже приказ главнокомандующего
не будет исполнен, если военные бюрократы сумеют найти
способ обойти его. Прошло несколько лет, прежде чем эти
здания были наконец-то снесены, а Молл обрел свою перво-
зданную красу, какой блистал еще до первой мировой войны.
Насколько я могу судить, боеготовность наших военных от
этого ничуть не пострадала.
И даже помощники президента грешат своекорыстными
интересами и иногда не торопятся выполнять указания своего
шефа. Я сам не играю в теннис, кроме того, ощущал, что
теннисный корт на территории Белого дома портил ориги-
нальную простоту и элегантность Южной лужайки. Поэтому
я отдал распоряжение убрать его, чем вызвал недовольство
среди моих помощников, многие из которых играли в теннис
и с удовольствием пользовались кортом Белого дома. Каждый
раз, когда я заводил речь о ликвидации корта, они начинали
изучать вопрос по нескольку месяцев, а затем ждали, вспом-
ню ли я о нем еще раз. Когда я все же вспоминал, они снова
принимались за изучение. В конце концов до меня дошло, что
единственный способ избавиться от теннисного корта в Бе-
лом доме — в один прекрасный день нанять бульдозер и
сделать это самому. Президент Буш, который сам с удоволь-
ствием играет в теннис, может поблагодарить моих бывших
сотрудников за невыполнение президентского указания!
Эти примеры могут показаться пустяком по сравнению с
важными вопросами, которыми занимается президент. Однако
они иллюстрируют проблему, которая выпадает из поля зре-
ния многих самозваных экспертов по вопросам президентства.
Утверждают, будто президент Соединенных Штатов Америки
обладает самой большой властью в мире. Это утверждение
справедливо лишь в том смысле, что он возглавляет самую
могущественную страну в мире. На деле же его власть огра-
ничена гораздо больше, нежели власть большинства глав дру-
гих стран мира. Частенько говорят, что поскольку Совет на-
циональной безопасности работает намного эффективнее, чем
неповоротливая советская бюрократическая машина, то прези-
дент Буш может прореагировать на кризисную ситуацию бы-
2J2
На арене
стрее президента Горбачева. При таком анализе упускается из
виду один момент. Обладая диктаторской властью, Горбачев
всегда может в конечном счете добиться своего, если проявит
настойчивость. Буш может поступать так, только если ему
удастся убедить других в правильности его решения. Люди,
выступающие против Горбачева, больше не опасаются за
свою голову, однако они рискуют потерять работу. Люди,
которые противостоят Бушу, могут спокойно жить, чтобы
дать ему бой в следующий раз. Если они оглашают свои
взгляды, то могут стать даже героями в газетах и в телевизи-
онных передачах.
Президентская власть мудро ограничена отцами-основате-
лями согласно конституции. Конгресс решает, на что можно
тратить деньги, а суд решает, законно ли это решение. Пре-
зидентская власть стала еще больше ограничиваться конгрес-
сом способом, который отцы-основатели не одобрили бы.
Одним из самых неблагоприятных последствий войны во
Вьетнаме был закон о военных полномочиях, который был
принят, несмотря на мое вето, наложенное в 1973 году. Как
и большинство президентов, пришедших после меня, я счи-
таю, что этот закон явно противоречит конституции и замыс-
лам отцов-основателей. Но пока Верховный суд не решит,
что это именно так, он будет непреклонно ограничивать пол-
номочия президента оперативно действовать в кризисной си-
туации, если конгресс все же наберется смелости настаивать
на строгом соблюдении его прерогатив.
Отцы-основатели также не одобрили бы закона о контро-
ле за изъятиями из бюджета. Из года в год конгресс одобряет
бюджеты, которые свидетельствуют о его неспособности ска-
зать „нет" особым интересам. Начиная с Джефферсона пре-
зиденты изымали выделяемые конгрессом ассигнования, если
они подрывали бюджет. Я использовал подобные изъятия для
ограничения расходов на огромные и в настоящее время в
большей степени дискредитировавшие себя программы „вели-
кого общества", доставшиеся мне по наследству. Это букваль-
но выводило из себя демократическое большинство в конгрес-
се, однако они ничего не могли с этим поделать до тех пор,
пока после начала войны во Вьетнаме и вслед за уотергейт-
ским делом конгресс не ограничил президентскую власть. А
в 1974 году конгресс вообще лишил президента полномочий
изымать средства и тем самым оставил за собой право расхо-
233
Ричард Никсон
довать деньги налогоплательщиков без отчета и без ограниче-
ний.
Ответственность за огромный рост дефицита бюджета не-
сут многие, но один из виновников — это безусловно приня-
тый в 1974 году вышеуказанный закон. Некоторые предлага-
ют решить эту проблему путем предоставления президенту
права постатейного вето, чтобы он мог хирургическим путем
изымать из бюджета чрезмерные расходы. Это, конечно, вер-
ный способ сорвать аплодисменты в консервативной аудито-
рии, однако политически неосуществимо. Конгресс не упу-
стит случая ограничить исполнительную власть, но он ни-
когда не урежет собственную власть. Единственное, что мо-
жет сделать президент, чтобы умерить аппетит расточи-
тельного конгресса, — это дать указание провести судебное
расследование законодательного положения, запрещающего
изъятие средств, и надеяться, что Верховный суд поддержит
его.
Отцы-основатели не смогли бы также и вообразить себе,
до какого уровня власть бюрократии и власть средств массо-
вой информации ограничат президента. При президенте Мэ-
дисоне на гражданской государственной службе насчиты-
валось чуть менее пяти тысяч чиновников. С учетом роста
населения сегодня это соответствовало бы полумиллиону че-
ловек. А в действительности их три с лишним миллиона. Из
этого сонма чиновников президент назначает на важнейшие
ответственные посты менее двенадцати тысяч человек, многие
из которых превращаются в политических кастратов из-за
трудной процедуры утверждения на должности, принятой в
сенате. Хотя средства массовой информации прямо и не ог-
раничивают власть президента, они тем не менее оказывают
огромное влияние на избирателей, без поддержки которых он
не может эффективно править страной.
Если принять во внимание все эти ограничения, то пери-
одические разговоры об „имперских замашках президента"
окажутся нелепыми. По существу, большинство подобных
инсинуаций следует отметать, что называется, с порога, по-
скольку многие из этих болтунов всегда лирически говорят о
необходимости сильной президентской власти, когда в Белый
дом приходит хозяин, разделяющий их политические взгляды.
Как только к власти приходит консервативный президент, не-
согласный с их политическими убеждениями, так они начина-
234
На арене
ют беспокоиться и поговаривать о чрезмерной президентской
власти.
Да, нам нужен сильный президент, чтобы разговаривать
на равных с сильными главами других могущественных госу-
дарств. Альтернативой сильному президентскому правлению
должно было бы быть правление конгресса, а он вовсе не
правит.
Когда Соединенные Штаты не были мировой державой,
мы могли позволить себе роскошь слабого президентства. Од-
нако великие начинания как за рубежом, так и внутри нашей
страны всегда предпринимались, когда в Белом доме находи-
лись сильные президенты. Некоторые считают, что чем мень-
ше Белый дом проявляет свою власть в периоды мира и про-
цветания, тем лучше. Я с этим не согласен. Периоды мира и
процветания — это самое подходящее время для того, чтобы
великая держава приложила все усилия, чтобы сделать весь
мир еще более безопасным и свободным. Великие начинания,
задуманные и осуществленные в спокойные периоды мира и
процветания, более долговечны и прочны, нежели почины,
наспех состряпанные в периоды кризисов.
Мир и процветание не вечны, и, когда неизбежно насту-
пает кризис, президент должен обладать волей, достоинством,
видением перспективы и властью, чтобы вывести страну из
него. Однако если он уклоняется от лидерства в хорошие
времена, то в трудный период народ может и не позвать его.
В такие моменты идея правления конгресса — не более чем
плохая шутка. Как однажды заметил де Голль, „члены парла-
мента могут парализовать акцию, но они не в состоянии на-
чать ее“.
Когда я увидел раздраженного Линдона Джонсона после
его ухода из Белого дома, он сказал мне: „Люди не поддер-
жат Вас, если Вы им только нравитесь. Рассчитывать на под-
держку человека приходится только в том случае, когда
можно что-то сделать для него или ради него". Даже он,
вероятно, согласился бы, что это было преувеличением, по-
скольку у всех президентов есть друзья, которые будут их
поддерживать, несмотря ни на какие политические издержки.
Однако он был прав в том, что в общем и целом шарм и
хорошие личные отношения не действуют на людей, когда на
карту поставлены их интересы. Это в равной мере относится
и к иностранным лидерам, конгрессменам, журналистам и чи-
новникам-бюрократам.
235
Ричард Никсон
Это не означает, однако, что президент не должен пред-
принимать усилий для налаживания хороших личных отноше-
ний с членами конгресса. Приглашение посетить Белый дом
или телефонный звонок от президента — это все же мощные
побудительные стимулы. Когда результаты голосования не за-
трагивают вопроса политической жизни или смерти, жест со
стороны президента может все изменить. Однако в политике,
как и в других сферах жизни, когда на карту поставлены
важные личные интересы, срабатывает лишь призыв к разуму,
а не к сердцу.
Когда речь заходит о возможностях президента что-то
сделать для члена конгресса, мы обычно думаем о циничной
торговле по принципу „ты мне — я тебе": там — о покупке
голосов в обмен на плотину, здесь — выгодный проект или
место в администрации в обмен на поддержку в том или
ином избирательном округе. Сделать что-то члену конгресса
может быть отказом поддержать его во время предвыборной
кампании в ходе очередных промежуточных выборов или лич-
ная предвыборная борьба против него, если он не член вашей
партии. Все это может оказаться неплохой разменной моне-
той, имеющейся в распоряжении каждого президента, и он,
не колеблясь, может в любой нужный момент пустить ее в
ход. И все же в его арсенале имеется и гораздо более мощное
оружие. Он может обратиться непосредственно к народу че-
рез голову конгресса и средств массовой информации. Эф-
фективное обращение к нации по телевидению может изме-
нить политическое мнение. Поскольку общественное мнение
прямо затрагивает политические интересы конгрессменов,
президент может добиться от конгресса всего, чего хочет,
продемонстрировав поддержку народа. Но это оружие следу-
ет применять только в тех случаях, когда на карту поставле-
ны серьезные вопросы, иначе оно притупится от чрезмерного
использования. Если важное телевизионное обращение к на-
ции окажется пустой затеей или все телезрители кинутся
смотреть бейсбол или захватывающий фильм по кабельному
каналу, то положение президента станет еще хуже, чем до
выступления. Журналисты могут даже прийти к выводу, что
президент теряет свою власть.
В итоге власть президента зависит от власти его идей. Его
популярность может идти вверх и падать вниз, однако, если
члены конгресса видят, что он решительно настроен прово-
дить свой курс, они не осмелятся покинуть его, когда его
236
На арене
позиции слабы, из-за опасений, как бы избиратели не призва-
ли их к ответу, когда его положение упрочится. Большинство
членов конгресса — реалисты. Независимо от своих насущ-
ных проблем они не пожелают закончить свою карьеру, ли-
шившись популярности среди избирателей.
По мере приближения дня, когда президент больше ниче-
го не сможет сделать ни для кого-то, ни кому-то, его власть
начнет ослабевать. Именно поэтому вторые сроки пребывания
президентов менее продуктивны, чем первые. Даже если рей-
тинг президента, согласно опросам общественного мнения,
низок, конгресс и средства массовой информации не решатся
дать ему бой, опасаясь, что его могут переизбрать. Поэтому
идея ограничить срок пребывания президента у власти ше-
стью годами — в настоящее время весьма популярная среди
политологов реформа — не является здравой идеей. Зарубеж-
ные главы государств будут в конечном счете ощущать свое
превосходство над ним. Внутри страны он станет „паршивой
овцой" с того момента, когда его рейтинг, по опросам обще-
ственного мнения, опустится ниже 50 процентов.
Вскоре после своего первого избрания в конгресс я голо-
совал в 1947 году за двадцать вторую поправку, ограничива-
ющую время пребывания президента у власти двумя срока-
ми. Президент Эйзенхауэр, который ни при каких обстоятель-
ствах не стал бы добиваться своего переизбрания на третий
срок, считал, что эта поправка ошибочна. После ухода в от-
ставку президент Рейган, который, вероятно, мог бы быть
переизбран на третий срок, развернул кампанию за ее отмену.
Я ошибался, а они были правы.
Горбачев, возможно, продержится достаточно долго и бу-
дет иметь дело по крайней мере еще с тремя президентами,
что дает ему огромное преимущество над каждым новым из-
бранным президентом, будь то мужчина или женщина, кото-
рым обычно требуется самое меньшее два года, чтобы войти
в курс дела и узнать, как функционируют Вашингтон и ре-
альный мир. В равной мере сильным доводом в пользу отмены
этой поправки является то, что проблемы как внутреннего
порядка, так и международные в наши дни столь серьезны,
что мы просто не можем допустить слабое правление со сто-
роны конгресса. Нам нужна сильная президентская власть.
Произвольное ограничение срока пребывания президента у
власти либо путем введения шестилетнего срока, либо путем
сохранения двадцать второй поправки значительно ослабляет
237
Ричард Никсон
власть президента, так как его оппоненты поймут, что вскоре
настанет тот день, когда он больше ничего не сможет сделать
ни им, ни для них.
Выступления
За восемь лет пребывания на посту вице-президента я
писал все свои речи сам. У меня не было иного выбора. Бюд-
жет вице-президента в то время не позволял держать на пол-
ной штатной ставке составителя речей. Мне было известно,
что Джон Фостер Даллес тоже писал все свои речи сам. По-
скольку у него насчитывалось несколько сотрудников в штате
государственного департамента, которые могли бы писать для
него речи, я однажды спросил его, почему он упорно делает
эту работу сам. Он ответил: „Мне нравится писать речи. Это
заставляет меня хорошо продумывать проблему".
Практика Даллеса заслуживает подражания, однако боль-
шинство членов нынешнего правительства вряд ли могут пос-
ледовать его примеру. Фактически все лица, занимающие выс-
шие государственные посты — члены кабинета, сенаторы,
конгрессмены и губернаторы, — имеют в своем штате соста-
вителей речей. Они могут оказать большую помощь выступа-
ющему, но только когда тот правильно их использует.
Как правило, составитель речей лучше владеет словом,
чем выступающий. Но поскольку он, по всей вероятности,
является интеллектуалом, то применяет чаще литературные
обороты, а не разговорную речь. Выступление в таком случае
будет звучать безжизненно, неискренне и тяжело.
Выступающий может избежать этого, только засев сам за
написание собственной речи. Он должен выделить основную
мысль, главные пункты плана и написать ключевые тезисы и
отдельные фразы. Подготовку первого проекта можно пору-
чить составителям речей. Затем я предложил бы записать на
магнитофоне собственный вариант выступления. Письменная
речь, какой бы изящной она ни была, отличается от разговор-
ной. Она зачастую бывает слишком приглаженной, ей не хва
тает ритмичности и напористости, которые столь необходимы
для устного выступления. В определенной степени эти недо-
238
На арене
статки можно исправить, если выступающий поработает над
текстом вслух.
Поскольку президенту в наши дни приходится произно-
сить очень много речей, а у него еще немало других обязан-
ностей, он вынужден в значительной мере полагаться на весь
штат составителей речей. Но многие ошибочно думают, буд-
то составитель речей президента — самое последнее новше-
ство. Должен напомнить, что, хотя первым президентом, ко-
торый официально нанял составителя речей, был Кулидж,
президенты и до него всегда обращались к вдохновенному
мастерству редакторов. Любопытно сравнить первое обраще-
ние к народу Линкольна по случаю вступления в должность
президента с проектом обращения, подготовленным для него
будущим государственным секретарем Уильямом Сивордом.
Линкольн опустил все помпезные выражения Сиворда, но
оставил некоторые из его наиболее броских фраз, в том чис-
ле выражение о „таинственных струнах памяти". Этот пример
иллюстрирует идеальные взаимоотношения между выступаю-
щим и составителем речи. Вдохновение то приходит, то ухо-
дит; но для того чтобы речь была эффективной, она в ко-
нечном счете должна быть речью выступающего, и только
его.
Если есть время для подготовки речи самому, без посто-
ронней помощи, то жестких правил на этот счет не существу-
ет, поскольку то, что годится для одного оратора, может не
подойти другому. Для тех, кто все еще экспериментирует в
поисках правильных формулировок, я рекомендовал бы не
забывать о методах, которые я нашел полезными при написа-
нии и произнесении речей за последние сорок два года.
Прежде чем что-либо писать, познакомьтесь в общих чер-
тах с той областью, о который вы намерены говорить, а так-
же с предложениями ваших сотрудников и друзей и с крити-
ческими комментариями вашей точки зрения. На этот этап
подготовки должны уделяться одна-две недели. Затем не-
сколько дней нужно выделить на то, чтобы собраться с
мыслями и изложить их в общих чертах. Эффективного вы-
ступления не получится, если оно посвящено чему-нибудь и
излагается как-нибудь. Оно должно быть целенаправленным,
чтобы довести до слушателей главную мысль. Я всегда со-
ставляю по меньшей мере три плана, а нередко и больше,
прежде чем сочту, что мои мысли достаточно прочно увязаны
и они дойдут до слушателей.
Когда окончательный план подготовлен, напишите или
239
Ричард Никсон
надиктуйте первый вариант выступления. При редактирова-
нии напечатанного варианта слишком не усердствуйте, пото-
му что можете лишить текст колорита и ритмичности разго-
ворного языка. Если вы намерены говорить без написанного
текста, прочтите план несколько раз и выпишите ключевые
предложения. Если не знать твердо плана, возникает риск
потерять ход мысли, а в процессе выступления — и внимание
слушателей.
Для достижения максимального воздействия на аудито-
рию сконцентрируйте свое внимание на вступительной части
выступления, одном или нескольких забавных анекдотах и на
заключительной части.
В начале выступления пожмите руки присутствующим. В
процессе приветствия можно также выдать несколько прият-
ных замечаний в адрес предыдущих ораторов или исполните-
лей, сделать комплименты принимающей организации и ска-
зать несколько слов о своих личных интересах, которые, воз-
можно, разделяет и аудитория. Если вы не очень хороший
актер и плохой рассказчик, не начинайте с заранее приготов-
ленной шутки — спонтанный юмор куда как действенней.
Если вы окажетесь скованным с самого начала конкретным
сценарием, то не сможете реагировать на какую-то неожи-
данность.
Могу рассказать два случая, когда при официальном пред-
ставлении у меня появилась благоприятная возможность для
импровизированного юмора.
Когда мы садились на агитационный поезд в Помоне,
штат Калифорния, отправляясь в первую поездку для ведения
избирательной кампании 1952 года, губернатор штата Эрл
Уоррен представлял меня огромной толпе на станции. Это
было одно из лучших официальных представлений за всю
мою политическую деятельность. Уоррен закончил церемо-
нию словами: „А теперь я представляю вам будущего прези-
дента Соединенных Штатов". В своем выступлении я, есте-
ственно, согласился с этим продвижением из кандидата в
вице-президенты, занимавшим второе место в избирательном
бюллетене, в кандидаты на пост президента, стоявшего в
бюллетене первым. Никто из нас не мог в то время и вообра-
зить, что шестнадцать лет спустя председатель Верховного
суда Уоррен и впрямь будет приводить меня к присяге как
президента США.
Перед моим выступлением в Солт-Лейк-Сити в ходе той
240
На арене
же избирательной кампании Айви Бейкер Прист, ставшая
впоследствии главным казначеем Соединенных Штатов, пред-
ставляла сидящих за главным столом. Подойдя к Пэт, она
сказала: „А теперь я представляю вам будущую супругу
вице-президента Соединенных Штатов". Я подумал, что ее
слова могли бы стать большим сюрпризом для тогдашнего
вице-президента Олбена Баркли.
Тому, кто сомневается в действенности анекдотов, следу-
ет почитать притчи в Новом Завете или послушать таких
блистательных проповедников, как Билли Грэм, Норман Вин-
сент Пили, Роберт Шуллер и Стивен Браун. Хороший анек-
дот может обеспечить успех всего выступления. Но должен
предупредить будущих ораторов, что такой анекдот найти
очень нелегко. Штатные сотрудники особенно наловчились
подбирать тяжеловесные исторические примеры или афориз-
мы, высказанные Генрихом VIII своей третьей жене. К месту
рассказанный анекдот дает возможность слушателям рассла-
биться после риторики, требующей напряженного внимания,
он не должен содержать трудных для восприятия выражений.
Анекдот может также оживить аудиторию, когда она теряет
интерес к вашим серьезным темам. А главное, если анекдот
прямо поддерживает или иллюстрирует основную мысль, то
именно его слушатели и запомнят, а не тщательно отшлифо-
ванную фразу, служащую подтверждением этой же мысли.
Самая важная часть публичной речи — ее заключение.
Иногда я пишу его первым. Но, как правило, лучше дойти до
него в процессе работы, а затем не спеша писать. К примеру,
когда я готовился выступить 3 ноября 1969 года перед аме-
риканским народом по вьетнамской проблеме, фраза „молча-
ливое большинство" пришла ко мне только после того, как я
написал основу речи.
Выступающий и составители его речей должны также
помнить о некоторых других факторах: продолжительности
речи, форме ее изложения, фразах, вызывающих аплодисмен-
ты, юморе, эффекте неожиданности и повторах.
Как весьма ярко показывает речь Линкольна, произнесен-
ная в Геттисберге и состоящая всего из 271 слова, выступле-
ние ценится не продолжительностью, а глубиной. Иногда по-
мощники политического деятеля считают, что сделали для
него благо, составив „краткие выдержки" вместо основатель-
ной речи. Но слово „краткий" не обязательно означает .лег-
кий". Вудро Вильсон, еще один наш великий президент, кото-
241
Ричард Никсон
рый был к тому же и одаренным оратором, славился тем, что
сам писал все свои речи. Поучителен и широко известен анек-
дот о его технике составления речей. Однажды, когда Виль-
сона спросили, сколько ему нужно времени для написания
пятиминутной речи, он ответил, что приблизительно неделя.
Тогда его спросили, а сколько потребуется времени для со-
ставления получасовой речи. Он сказал: „Около двух дней".
„А на часовую речь?" Он ответил: „Я могу произнести ее
прямо сейчас".
В наши дни, когда перед телевизорами собирается огром-
ное число зрителей, не отличающихся усидчивостью при про-
смотре подобных передач, продолжительность выступлений
президента не должна превышать двадцати минут, за исклю-
чением доклада о положении страны, который зачастую за-
канчивается перетряхиванием излюбленных министрами идей.
Сверхактивные политики, которым мало и целого часа, чтобы
выразить то, что можно изложить за пять минут, напоминают
мне о грубой характеристике, данной Уинстоном Черчиллем
своему сыну Рандольфу: „У него есть большие пушки, но
слишком мало боеприпасов к ним". Я выслушал тысячи речей.
Слышал, как многих критиковали за затягивание выступле-
ний. Но не помню, чтобы кого-нибудь ругали за краткость.
Лидеру никогда не следует произносить речи „с потолка".
Его слова имеют важное значение, и он обязан обдумать их,
прежде чем выступать перед слушателями. Общепризнано,
что даже немногие речи Линкольна, которые он произносил
без подготовки, заведомо слабые. Впервые я повстречался с
Рандольфом Черчиллем на национальном съезде Республикан-
ской партии в Чикаго в 1952 году. Эйзенхауэр тогда еще не
выдвинул меня кандидатом на пост вице-президента, однако
до Черчилля, в ту пору политического корреспондента, дош-
ли слухи, что меня могут выдвинуть, и он решил взять у меня
интервью для одной лондонской газеты. В штаб-квартире из-
бирательной команды было столь шумно, что мы ушли отту-
да и сели на лестнице, которая вела в холл отеля, где со-
брался съезд. Я сказал, что на меня большое впечатление
произвела способность его отца произносить блестящие, им-
провизированные речи. Он улыбнулся и ответил: „Мой отец
потратил лучшие годы своей жизни на написание своих им-
провизированных речей".
Как готовиться выступающему — зависит от него самого
и его аудитории. Моя практика не является каноном, и я бы
242
На арене
не хотел навязывать ее другим. Из-за моего твердого убеж-
дения, что оратор должен держаться непринужденно, я ни-
когда не смотрел сам себя по телевидению и не слушал по
радио. Считаю, что если бы это сделал, то смутился бы и
утратил бы естественность в манере вести речь, что мне пока
свойственно. Никогда я не пользовался и телевизионным су-
флером при выступлении. Билли Грэм и другие мои друзья
убеждали меня воспользоваться этим устройством, но, по-
скольку я выработал привычку произносить речи без бу-
мажек, за исключением важных политических заявлений, ко-
торые я обычно зачитывал с листа, я так и не стал тратить
время на изучение инструкции по работе с этим суфлером.
Обращаясь в прошлое, признаю, что, возможно, это было
ошибкой. Произнесение речей без памяток требует большой
концентрации внимания. Если бы я пользовался телевизион-
ным суфлером в годы своего пребывания в Белом доме, то,
по всей видимости, произнес бы намного больше речей с го-
раздо меньшими усилиями. И все же оратору следует избе-
гать искушения зачитать речь, если он ознакомился с текстом
наспех, чтобы не создавалось впечатление, что он видит текст
впервые. Речь никого не увлечет, если выступающий сам про-
являет преходящий интерес к ней.
Когда публичная речь произносится по телевидению, вы-
ступающий должен помнить, что он выступает перед мил-
лионами телезрителей, а не перед аудиторией из сотен или
даже тысяч человек. Ему следует всегда помнить, что телеви-
дение — это средство для ведения разговора. Вы же не кри-
чите, когда разговариваете с кем-нибудь в его доме, и вы не
произведете впечатление на телезрителей, если будете кри-
чать на них с телеэкрана.
Репортеры-верхогляды судят об успехе выступления ора-
тора перед живой аудиторией по числу аплодисментов во
время его речи. Однако фразы, срывающие аплодисменты, —
это все лишь трюки составителей речей. Они играют полез-
ную роль на политических митингах, куда люди приходят,
чтобы аплодировать, а не просвещаться. Но мой собствен-
ный опыт показывает, что наиболее эффективные выступле-
ния, влияющие на общественное мнение, вообще не содержат
в себе фраз, рассчитанных на аплодисменты.
Юмор может быть убийственным оружим, направленным
как на объект высмеивания, так и на того, кто им пользуется
неудачно. Начав речь с плоской, избитой шутки, которая всем
243
Ричард Никсон
уже набила оскомину, можно испортить всю речь. Президент
Рейган мастерски владеет юмором. Сегодня на американском
политическом горизонте никто не может с ним сравниться.
Те, кто попытается подражать ему, сделают большую
ошибку.
Одним из наиболее эффективных приемов выступающего,
особенно если он президент, является элемент неожиданно-
сти. Пресс-секретарю президента никогда не сидится на ме-
сте, он всегда повторяет, что речь его шефа не будет долж-
ным образом освещена в прессе, если репортеры не получат
текст заранее. Многие помощники в Белом доме заходят еще
дальше и инспирируют утечку информации, сообщая журна-
листам-любимчикам о сути речи и тем самым вызывая бла-
госклонное отношение прессы. Они всегда утверждают, что
таким путем можно, дескать, сформировать аудиторию. На
самом же деле все наоборот. Если оратор выступает с важ-
ным заявлением, то он должен первым сделать это заявление.
Это подразумевает, что никакого написанного заранее текста
и никаких утечек не будет. Элемент неожиданности увеличит
аудиторию и неизмеримо усилит воздействие его речи.
Такую точку зрения можно подтвердить двумя наиболее
эффективными выступлениями во время моей политической
карьеры. 23 сентября 1952 года я собирался выступить по
телевидению, чтобы опровергнуть ложное обвинение в том,
будто политический фонд, выделенный для служебных расхо-
дов, был израсходован мной на личные нужды. По всей стра-
не ураганом прокатилась волна возмущений с требованием
вычеркнуть меня из списка кандидатов. Пресса охотилась за
моими помощниками, пытаясь получить ответ на ключевой
вопрос: останусь ли я в списке кандидатов или же сниму
свою кандидатуру? Я наказал своим сотрудникам, чтобы они
говорили правду: я еще не решил и объявлю о своем решении
во время выступления. Его ожидали с огромным нетерпением.
Аудитория была самой большой за все время телевизионных
политических выступлений, поток телеграмм, писем и теле-
фонных звонков также был самым внушительным за всю ис-
торию. Перед выступлением большинство общенациональных
газет, в том числе основные газеты республиканцев, высказа-
лись за исключение меня из списка кандидатов. После высту-
пления, благодаря одобрительной реакции подавляющей ча-
сти общественности, ситуация резко изменилась. Без элемен-
та неожиданности столь многочисленную аудиторию собрать
не удалось бы и воздействие моего выступления на массы
244
На арене
было бы значительно слабее, а меня, вполне возможно, вы-
черкнули бы из списка кандидатов.
Другой пример. В октябре 1969 года сотни тысяч демон-
странтов пришли в Вашингтон с маршем протеста против
войны во Вьетнаме. Они протестовали, порою прибегая к на-
силию, вблизи от Белого дома и Капитолия, в самом центре
города. Сенаторы и конгрессмены, выступавшие за мир любой
ценой, требовали, чтобы я вывел американские войска из
Вьетнама в обмен на возвращение наших пленных. Даже не-
которые из моих друзей-политиков поддерживали их. Они
утверждали, что поскольку американские боевые части во
Вьетнам послали Кеннеди и Джонсон, то я выиграю полити-
чески, вернув их домой, независимо от того, как это скажется
на американской внешней политике. Меня засыпали противо-
речивыми советами члены кабинета, сотрудники аппарата Бе-
лого дома и члены конгресса.
Я запланировал выступление по телевидению на 3 ноября.
Я понимал, что это будет, пожалуй, самая важная речь за
весь срок моего президентства. Я также понимал, что только
заключительная часть речи определит, будет она успешной
или нет. В два часа ночи, накануне выступления, когда я
сидел в одиночестве в своем кабинете в Кэмп-Дэвиде, меня,
наконец, осенило. Я вписал от руки в текст следующее:
„Я выбрал план достижения мира. Полагаю, что он увен-
чается успехом. Если он окажется успешным, то все нынеш-
ние нападки критиков не будут иметь значения. Если он про-
валится, все, что я говорю сегодня, не будет иметь значения.
И поэтому сегодня, обращаясь к вам, великому молчаливому
большинству моих соотечественников американцев, я прошу
вашей поддержки. Давайте объединимся ради мира. Давайте
также объединимся против поражения. Так давайте поймем:
Северный Вьетнам не может нанести поражение Соединен-
ным Штатам или унизить их. Это могут сделать только сами
американцы".
Пресс-центр в Белом доме осаждали журналисты и тре-
бовали распечатанный текст выступления. Я отдал распоря-
жение, чтобы текста не только не выдавали, но и не допуска-
ли никакой утечки информации и даже не намекали, о чем я
собираюсь говорить. Я не хотел, чтобы после моего выступле-
ния на экране появился телевизионный комментатор и изрек:
„Как и ожидалось, президент Никсон объявил..." — главным
образом потому, что, как мне было известно, большинство
245
Ричард Никсон
комментаторов настроились выступить против моей позиции.
И снова возникло великое множество всяких предположе-
ний. Собираюсь ли я объявить, что мы уходим или же что
мы остаемся? В тот вечер перед телевизорами уселась самая
многочисленная аудитория, которая когда-либо собиралась,
чтобы послушать президента. Поток телеграмм, писем и те-
лефонных звонков не иссякал. Мой положительный рейтинг
подпрыгнул сразу на целых одиннадцать пунктов — это был
самый большой скачок за всю историю опросов общественно-
го мнения институтом Гэллапа, вызванный выступлением пре-
зидента.
Подобные крупные игры должны быть достойны событий,
по случаю которых они затеваются. Вызвать интерес, а затем
произнести никуда не годную речь — худший из всех воз-
можных вариантов. Речь о „молчаливом большинстве" оправ-
дала все мои ожидания. Все мои вероятные сомнения рас-
сеялись, когда сенаторы-„голуби“ и конгрессмены-„голуби"
нацепили на лацканы своих пиджаков значки с американским
национальным флагом. Молчаливое большинство в стране, на-
конец-то заговорило, создало новое большинство в конгрессе
и дало шансы на успех нашей вьетнамской политике.
До моего избрания в конгресс в 1946 году я имел честь
сидеть на официальном обеде в Лос-Анджелесе рядом с док-
тором Робертом Милликеном, лауреатом Нобелевской пре-
мии, председателем исполнительного совета компании „Кал-
тек". На обед собралась престижная публика, я собирался
выступить с краткой речью и сказал соседу, что обеспокоен
тем, что некоторые из присутствующих могли слышать вы-
держки из моего предыдущего выступления. Я знал, что он
был широко известен как мастер застольных тостов, поэтому
успокоился, когда он мне сказал: „Не волнуйся. Примерно
десять процентов присутствующих, которые слышали вас ра-
нее, по всей видимости, ваши друзья. Только друзья утружда-
ют себя и приходят послушать оратора во второй раз. По-
этому адресуйте свое выступление девяноста процентам
остальных, не слышавшим вас ранее. Ваши друзья не будут
возражать, а остальным слушателям, видимо, понравятся ваши
слова".
Уильям Дженнингс Брайан несколько раз вставлял свое
знаменитое заключение .Золотой крест" в различных речах,
пока не использовал его в основном докладе на националь-
ном съезде Демократической партии в 1896 году. И в резуль-
246
На арене
тате заслужил, что его выдвинули кандидатом в президенты.
Линкольн несколько раз выступал со своей речью „Разделен-
ный дом" перед тем, как она стала сенсацией для всей стра-
ны, когда он произнес ее в союзе бочаров в Нью-Йорке. Так
как президенты и многие другие официальные лица очень
часто появляются на экранах телевизоров, в наши дни им
трудно повторять свои речи дословно, иначе репортеры, ком-
ментирующие речь, не пустят ее в эфир. Но основная мысль
должна все-таки в них повторяться. Вам может казаться, что
речь неплоха, но это вовсе не значит, что репортеры запишут
ее. Лишь с помощью повторения идея наконец может дойти
до массовой аудитории, за одним исключением. Если вы от-
пустили шутку по общенациональному телевидению, не пов-
торяйте ее снова. Но если шутка действительно хороша, при-
берегите ее для еще большей аудитории.
Прежде всего, будьте суровым критиком самому себе. За
последние сорок три года я произнес тысячи речей. Незави-
симо от того, насколько некоторые из них были стоящие, я
никогда не был полностью удовлетворен ни одной речью.
Лишь пытаясь улучшить выступление по сравнению с преды-
дущими, можно сделать его достойным подходящему случаю.
И последнее предостережение: все эти предложения относи-
тельно подготовки речей и выступлений бесполезны, если у
выступающего нет основной идеи. Если вам нечего сказать,
лучше совсем не говорить.
Телевидение
Во время моей кампании 1950 года по выборам в сенат,
когда две трети калифорнийцев даже не имели телевизоров,
мы смогли купить за умеренную плату пять минут основного
времени для телевизионной коммерческой рекламы. Мы реши-
ли завершить свою передачу песенкой, которая, как нам каза-
лось, привлечет внимание зрителей. Ее исполняли Пэт, я, че-
тырехлетняя дочь Трисия и младшая дочь Джулия, которой
было всего два года. Несколько дней мы репетировали эту
песенку, в ней на мотив „Мы весело едем" пелось: „Мы едем
в Вашингтон, Вашингтон, Вашингтон. Мы едем в Вашингтон.
Голосуйте за Никсона!"
247
Ричард Никсон
На репетициях все шло прекрасно. Но, когда мы оказа-
лись перед камерой в прямом эфире, произошло нечто нео-
жиданное. Джулия принесла с собой игрушечного кролика, с
которым она никогда не расставалась. Когда мы допели до
главной строки, она отчетливо и громко пропела „Голосуйте
за кролика!" Режиссеры в отчаянии схватились за голову, но,
видимо, ошибка нисколько не повредила. Мы победили с ог-
ромным преимуществом, как ни один другой кандидат в сенат
во всех округах в том году.
Спустя сорок лет после этого эпизода телевидение стало
доминирующим фактором в американских политических кам-
паниях. Оно оказывает гораздо больше влияния, чем обзор
новостей, очерки или редакционные статьи в газетах и жур-
налах. В результате одного из опросов общественного мнения
в 1972 году выяснилось, что 78 процентов всех опрошенных
приняли решение, за кого голосовать, на основании того, что
видели по телевизору, а не того, что слышали на предвыбор-
ных митингах или читали в газетах.
Тем не менее прессу нельзя совсем списывать со счета.
Мыслящий телекомментатор, когда он не занят гримировани-
ем или приведением в порядок своих идиотских устройств
для слежения за текстом во время передачи, почитывает иног-
да газеты и журналы для уяснения ситуации. Публикации,
помещенные на первой странице или на странице редактора
„Нью-Йорк таймса" или „Уолл-стрит джорнэл", даже если не
будут цитироваться прямо, тем не менее могут незаметно ока-
зать влияние на тон и содержание телевизионного сообще-
ния, например, в вечерних новостях. Но суть не в этом, а в
том, что когда степень конкуренции чрезвычайно высока, ког-
да рейтинги гораздо важнее доходов и статусов репортеров,
мерилом популярности неизбежно является то, что привлечет
внимание телевизионной аудитории, а не то, что может пон-
равиться хотя и более думающей читающей публике, но по
численности гораздо меньшей.
У меня мало сомнений в том, что доминирующее положе-
ние телевидения негативно влияет на отбор наилучших кан-
дидатов. Во-первых, взаимосвязь между качествами, требую-
щимися хорошему руководителю, и качествами, необходимы-
ми хорошему телевизионному комментатору, незначительна
или отсутствует вовсе. Во-вторых, телевидение, несомненно,
принижает тех, кто обладает качествами руководителя и не
имеет качеств .звезды". Хорошим примером может послужить
248
На арене
Авраам Линкольн. Этот, несомненно, наиболее почитаемый из
всех американских президентов, в эпоху телевидения вряд ли
преуспел бы. Со своим скрипучим голосом и невзрачным ви-
дом он выглядел бы непрезентабельно на телевизионном экра-
не. Его длинные, бессвязные анекдоты были весьма эффек-
тивными среди живой аудитории, но они не прошли бы
на встречах с избирателями, где кандидат может выиграть,
пользуясь остротами, подготовленными составителями речей.
В наш век пустозвонства трехминутная речь, произнесенная
им в Геттисберге, показалась бы на две с половиной минуты
длиннее. Кто-нибудь из сегодняшних амбициозных молодых
корреспондентов подвел бы его выступлению следующий
итог: „Президент сам признался толпе народа в Пенсильва-
нии, что его доверенные люди говорили ему в частном поряд-
ке: никто не будет долго помнить, что он наговорил здесь".
Недавно я обсуждал ход одной кампании с компетентным
политическим деятелем, который поделился со мной своей
оценкой двух кандидатов. Один был умным и сильным, хоро-
шо рассуждал, верил фактам, но „просто плохо выглядел по
телевизору". Другой „не слишком умен, но ведет себя во вре-
мя телепередачи, как на пирушке, и этим покоряет зрителей".
Неудивительно, что серость ярко сверкала на экране телеви-
зора и одержала победу на выборах.
Но телевидение существует в нашей действительности, и
кандидаты, которые не учатся правильно использовать его,
теряют шансы быть избранными. Полагаю, что я кое-что
знаю о телевидении, поскольку участвовал в слушаниях ко-
миссии конгресса, впервые транслировавшихся по общенаци-
ональному каналу (речь идет о стычке между Элджером Хис-
сом и Уиттейкером Чемберсом 25 августа 1948 года), а также
в первых теледебатах с Джоном Кеннеди во время президент-
ских выборов в 1960 году. Моя речь „Фонд", когда я балло-
тировался на пост вице-президента в 1952 году, и речь
„молчаливое большинство", с которой я выступил будучи пре-
зидентом в 1969 году, слушало и смотрело огромное число
телевизионных зрителей, они настолько изменили обществен-
ное мнение, что стали своеобразными рекордами, не побиты-
ми до сих пор. Но, несмотря на приобретенный опыт, я не
решаюсь советовать потенциальным кандидатам, как правиль-
но использовать телевидение. Могу лишь сказать, что я ни-
когда не репетировал речи перед камерой, чтобы изучить за-
тем пленку, как футболист изучает записи игр, и научиться
249
Ричард Никсон
удлинять гласные и оттачивать жесты. Откровенно говоря,
если бы я это проделывал, то почувствовал бы себя глупо.
Но повторяю еще раз, все эксперты советуют своим клиентам
применять эту процедуру, чтобы устранить недостатки при
телевизионном выступлении.
Тем не менее могу дать некоторые практические советы,
которые, как знать, может и окажутся полезными. Важнее
всего, чтобы каждый, кто собирается давать интервью по те-
левидению, настаивал либо на выступлении в прямом эфире,
либо в записи, сделанной непосредственно перед выходом в
эфир. Режиссерам такие выступления не нравятся. Ваш совет-
ник по телевидению скажет вам, что это слишком рискован-
но, так как нет времени устранять глупости. Однако преиму-
щества перевешивают недостатки. Когда вы появляетесь на
экранах в прямом эфире или в только что сделанной записи,
вам приходится собраться, чтобы быть готовым к выступле-
нию. Вы также не попадаете в руки монтажера, который мо-
жет оставить ваши лучшие слова на полу монтажной ком-
наты.
Одним из лучших решений, принятых Джорджем Бушем
в предвыборной кампании 1988 года, был выход в прямой
эфир вместе с Дэном Ратером. Если бы передачу записали на
пленку заранее, монтажеры непременно вырезали бы большой
кусок, где Буш накинулся на режиссера, когда тот отвернул
камеру во время небольшой перепалки Ратера со спортив-
ными руководителями. „Живое" интервью, если оно ведется
должным образом, неизбежно более драматично, чем „консер-
вированное". Люди открывают газету, чтобы просветиться, а
включают телевизор, чтобы развлечься. Но ничего нет более
занимательного, чем настоящая, „живая" словесная перепалка,
транслирующаяся по телевидению.
Кандидат должен помнить, что его выступление по теле-
видению — самое важное событие данного дня. Он должен
настаивать на том, чтобы в его графике предвыборных высту-
плений предусматривалось бы достаточно времени на подго-
товку и отдых перед телевизионным выступлением, на кото-
ром он должен появиться в своей лучшей форме.
Кандидат ни в коем случае не должен разрешать передачу
по телевидению мероприятия по сбору денег в избирательный
фонд и должен сделать все возможное, чтобы воспрепятство-
вать передачам своих предвыборных митингов. Появление на
экране закормленных денежных тузов, сидящих на обеде,
250
Ричард Никсон
удлинять гласные и оттачивать жесты. Откровенно говоря,
если бы я это проделывал, то почувствовал бы себя глупо.
Но повторяю еще раз, все эксперты советуют своим клиентам
применять эту процедуру, чтобы устранить недостатки при
телевизионном выступлении.
Тем не менее могу дать некоторые практические советы,
которые, как знать, может и окажутся полезными. Важнее
всего, чтобы каждый, кто собирается давать интервью по те-
левидению, настаивал либо на выступлении в прямом эфире,
либо в записи, сделанной непосредственно перед выходом в
эфир. Режиссерам такие выступления не нравятся. Ваш совет-
ник по телевидению скажет вам, что это слишком рискован-
но, так как нет времени устранять глупости. Однако преиму-
щества перевешивают недостатки. Когда вы появляетесь на
экранах в прямом эфире или в только что сделанной записи,
вам приходится собраться, чтобы быть готовым к выступле-
нию. Вы также не попадаете в руки монтажера, который мо-
жет оставить ваши лучшие слова на полу монтажной ком-
наты.
Одним из лучших решений, принятых Джорджем Бушем
в предвыборной кампании 1988 года, был выход в прямой
эфир вместе с Дэном Ратером. Если бы передачу записали на
пленку заранее, монтажеры непременно вырезали бы большой
кусок, где Буш накинулся на режиссера, когда тот отвернул
камеру во время небольшой перепалки Ратера со спортив-
ными руководителями. „Живое" интервью, если оно ведется
должным образом, неизбежно более драматично, чем „консер-
вированное". Люди открывают газету, чтобы просветиться, а
включают телевизор, чтобы развлечься. Но ничего нет более
занимательного, чем настоящая, „живая" словесная перепалка,
транслирующаяся по телевидению.
Кандидат должен помнить, что его выступление по теле-
видению — самое важное событие данного дня. Он должен
настаивать на том, чтобы в его графике предвыборных высту-
плений предусматривалось бы достаточно времени на подго-
товку и отдых перед телевизионным выступлением, на кото-
ром он должен появиться в своей лучшей форме.
Кандидат ни в коем случае не должен разрешать передачу
по телевидению мероприятия по сбору денег в избирательный
фонд и должен сделать все возможное, чтобы воспрепятство-
вать передачам своих предвыборных митингов. Появление на
экране закормленных денежных тузов, сидящих на обеде,
250
На арене
устроенном для сбора средств на выборную кампанию, или
толпы неиствующих приверженцев на митинге, оставляет со-
всем иное впечатление, чем от картины пары собеседников,
мирно сидящих перед телевизором в гостиной и решающих,
за кого голосовать. Речи истеричных сторонников оказывают
на зрителей, сидящих дома, гораздо чаще негативное воздей-
ствие, нежели положительное.
Некоторые телевизионные эксперты скажут, что можно
вести кампанию и не выходя из телевизионной студии. Как
знать, может, вскоре так и будет, но не думаю, что это хо-
рошо. Наша страна слишком велика для проведения широ-
кой кампании кандидата в президенты, основанной на лич-
ных встречах, и наверняка использование зрительного воз-
действия телевидения может и в самом деле улучшить по-
литический курс будущего президента. Но баллотируясь в
конгресс или в сенат в небольших по размерам штатах, кан-
дидат должен все-таки делать упор на встречи с как можно
большим количеством людей. Целью при этом является не
столько оказание влияния на них, хотя это и создает канди-
дату хорошую репутацию, сколько выяснение и учет настро-
ений избирателей. Кандидат, чересчур полагающийся на те-
левидение, рискует выглядеть на экране слишком неестествен-
ным, слишком наигранным, слишком безликим. Лишь встреча-
ясь и разговаривая непосредственно с людьми, сможет он по-
чувствовать, в чем на самом деле заинтересованы избиратели
и за что в действительности должны выступать их представи-
тели.
Будучи одним из тех, кто считает телевидение чрезвычай-
но полезным для получения доступа непосредственно к наро-
ду через голову репортеров и конгресса, я полагаю, что мне
следует быть более терпимым к его недостаткам. Но я усма-
триваю некоторые глубокие проблемы двух порядков.
Во-первых, телевидение изменило способ осуществления
руководства. И что еще более тревожит, оно изменило нор-
мативы, с помощью которых оцениваются возможности кан-
дидата быть избранным. В результате мы, по-видимому, не
только теряем своих Линкольнов, но будем по-прежнему вы-
бирать тех, чьими основными „достоинствами" являются хоро-
ший голос, телегеничность и готовность исполнять указания
консультантов. И если такой кандидат в силах запомнить ум-
ную остроту, написанную голливудским автором острот и
шуток, он всегда одержит победу над соперником, который
251
Ричард Никсон
делает глубокомысленное выступление по какому-нибудь
сложному вопросу.
Когда кандидат пройдет в конгресс, он для себя выяснит,
что телевидение изменило также способы и правила инфор-
мации, образования и завоевания поддержки народа. Как я
часто говорю, телевидение втискивает события в форму рек-
ламы, придавая им иногда искусственную, но всегда взрывча-
тую эмоциональную силу и все такое прочее, заслоняя при
этом здравые дебаты. Подобно наркотикам, влияющим на ра-
зум, телевидение искажает восприятие реальности зрителем.
Оно также в огромной мере сократило усидчивость избирате-
лей. Информация о решениях по сложным вопросам, на при-
нятие которых у кандидата ушли, возможно, недели или даже
месяцы, подается на телевидении в виде двадцатисекундного
краткого сообщения в программе вечерних новостей. Если в
телевизионных новостях их не удается увязать все так же
аккуратно, как в телефильме „Команда А“, они считаются
никудышными.
Учитывая поразительный успех президента Рейгана в ис-
пользовании телевидения для обеспечения поддержки своего
политического курса, можно говорить, что теперь нам надо
лишь побольше политиков, являющихся хорошими актерами.
В этом утверждении не принимается во внимание тот факт,
что, хотя Рейган был и в самом деле неплохим актером, у
него также были очень твердые убеждения. Это породило
мощное, положительное сочетание. Мы попадем в настоящую
беду, если когда-нибудь изберем президентом актера без ка-
ких-либо прочных убеждений. Тогда реальная власть окажет-
ся в руках у доизбираемых штатных чиновников, которые
будут решать насущные для страны вопросы, вкладывая пре-
зиденту в рот разжеванные выступления.
Телевизионные новости принимают характер развлечений,
так как все на телевидении живет и умирает не в соответ-
ствии с истинными ценностями, а в силу рейтинга. Как я уже
писал, крупные телевизионные компании стали привлекать ак-
теров для разыгрывания сценок событий в программах ново-
стей. Эта жалкая практика, появившаяся в информационных
программах, не отличается особой щепетильностью. Такая
уловка не имеет ничего общего с правдивым информировани-
ем людей и просто облапошивает их, когда они включают
информационный канал. Газетная статья о перестрелке или
изнасиловании содержит всю информацию, необходимую чи-
252
На арене
тателю, с описанием подробностей. Руководители же про-
грамм новостей хвастают, что их жуткие воспроизведения
событий якобы „более полно передают ужас этих происше-
ствий". На самом же деле в этих передачах отражено лишь
стремление этих руководителей повысить свой рейтинг и при-
обрести более просторные загородные дома. Вскоре никто не
сможет различить, когда по телевидению показывают реаль-
ность, а когда создают только ее видимость, и вина за это
будет лежать на тех людях, которые ставят личную выгоду
выше общечеловеческих норм и здравого смысла. Когда-то
телевидение было и выгодным и порядочным. Если сегодня
оно непорядочно, то только из-за того, что его работники
применили допустимые нормы шестидесятых и семидесятых
годов, чтобы воспользоваться плодами чужого труда и из-
влечь еще больше прибыли от непорядочности.
Кое-кто полагает, будто противостоять низкому качеству
коммерческого телевидения можно путем расширенного фи-
нансирования общественного телевидения. Но это приведет
лишь к тому, что владельцы телевизионных сетей, после
засорения программ коммерческими передачами в течение
целой рабочей недели, позволят зрителям смотреть по выход-
ным дням, когда они отправятся в гости, например, к Хэмп-
тонам или к другим знакомым, балетные постановки, опла-
ченные из кармана налогоплательщиков, или английские
кинокомедии. У общественного телевидения есть довольно не-
плохие политические программы. И консерваторы, упрекаю-
щие сетевое телевидение в либерализме, обращаются не по
адресу. Общественное телевидение и радио и в Соединенных
Штатах, и в Европе смещаются гораздо дальше влево, чем
коммерческое телевидение. По меньшей мере оттого, что ком-
мерческие программы не могут просто так, ни за что ни про
что, пренебречь мнением зрителей, взгляды которых неизмен-
но правее взглядов тех, кто составляет, выпускает, ставит
программы и участвует в них.
Согласно обследованиям, средний американец смотрит те-
левизор по семь часов в день. Для людей старшего возраста
такое времяпрепровождение, возможно, еще не представляет
слишком большую проблему. Для молодых же людей — это
все усиливающаяся катастрофа. Часы, проведенные перед
экранами телевизоров, — это часы, отнятые у чтения, бесед
и отдыха. Мы справедливо обеспокоены чрезвычайно высоки-
ми темпами распространения наркотиков и алкоголя среди
253
Ричард Никсон
молодежи. Телевидение — это тоже наркотик. К нему можно
привыкнуть так же, как и к наркотикам или алкоголю. Роди-
тели и учителя должны заставлять молодежь проводить мень-
ше времени перед телевизором и тратить больше времени на
развитие разума и тела. С другой стороны, нужно, безуслов-
но, повышать качество телевизионных передач.
Частичным решением проблемы было бы широкое распро-
странение кабельного телевидения. Но опять-таки, все это
возвращается к тем, кто производит продукцию. Меня все-
гда передергивает, когда телевизионные продюсеры ханжески
провозглашают, что они лишь дают людям то, что те хотят.
Те, кто делает передачи, полагают, что зрители хотят то же
самое, что и они. Однако тот факт, что столь много фильмов
и телевизионных развлекательных передач просто психологи-
чески неполноценны, не означает, что большинство людей
сошли с ума. Это может означать лишь одно: что проживаю-
щие и работающие в развлекательных центрах Голливуда и
Нью-Йорка считают, что сумасшествие, охватившее многих
из них, нашло также и на всех остальных.
Как и многие американцы, я испытываю озабоченность в
связи с разгулом насилия, секса и просто откровенной ерун-
ды, которые любой подросток может посмотреть в наши дни
по кабельному телевидению, если и сотрудники телевизион-
ных компаний считают, что эти передачи слишком грубы
даже на их вкус. Но я выступаю против любых попыток
правительства установить контроль за содержанием телевизи-
онных программ. Обладая правом лицензирования, правитель-
ство имеет возможность осуществлять контроль за телевиде-
нием и радио, которого оно не имеет за газетами и жур-
налами. Эта власть должна применяться только в самых
крайних случаях. Как общественное телевидение не в состо-
янии решить вопрос с политическими программами, точно так
же и правительственный контроль за содержанием развлека-
тельных программ потенциально окажется гораздо хуже и
опаснее, чем если оставить все это в условиях рыночной сти-
хии. Но лица, занимающиеся телевизионным бизнесом, долж-
ны взглянуть по-новому на свой подход по двум причинам.
Первая: будучи профессионалами, они не могут удовлетво-
ряться производством лишь того, что нравится зрителям с
самыми неприхотливыми вкусами. Вторая причина имеет бо-
лее эгоистичную подоплеку. Если они не обуздают себя, то
в конце концов нарвутся на отрицательную реакцию обще-
254
На арене
ственности, после чего последуют запретительные меры со
стороны правительства. Первое же „воспроизведение" актера-
ми сцены убийства или изнасилования с убийством, показан-
ное в основное время в передаче новостей, приведет, вполне
вероятно, именно к такому развитию событий.
Личная жизнь
Хотя я всегда живо интересовался общественной жизнью,
лишь после смерти Франклина Делано Рузвельта узнал, что
он болел полиомиелитом. Я хорошо помню документальные
фильмы, которые показывали его пребывание в Вашингтоне и
за границей. Но в фильмах никогда нельзя было увидеть Руз-
вельта в инвалидной коляске, а в газетах недуг также не
упоминался. Средства массовой информации тщательно хра-
нили его тайну. Возможно, кое-кто не согласится с моим
мнением, но я считаю, что пресса заслуживает высокой пох-
валы за то, что не сообщала о состоянии его здоровья. Сегод-
ня такое уже невозможно, поскольку телевизионные камеры
повсюду следят за каждым шагом президента.
Кроме того, работники средств массовой информации и
не захотят что-либо скрывать. К разоблачению Гэри Харта
мало что можно добавить, поскольку дотошные репортеры
докопались до мельчайших подробностей личной жизни этого
общественного деятеля, членов его семьи и друзей. Все боль-
шее число высококвалифицированных специалистов отказыва-
ются от предложений занять правительственные посты в Ва-
шингтоне, потому что они не хотят, чтобы их семьи стали
объектом столь бесцеремонного внимания. Мы не можем вер-
нуться к нормам дотелевизионной эпохи Франклина Рузвель-
та, но все же средства массовой информации ради справед-
ливости и ответственности вполне могли бы подумать о
переоценке некоторых методов работы и отказаться от зло-
употреблений.
Яростно защищая право общественности на информацию,
журналисты нередко нарушают первоочередное право каждо-
го — право на личную жизнь. Лишится ли человек, добро-
вольно выбирающий жизнь политического деятеля, права на
255
Ричард Никсон
личную жизнь? А как быть с членами его семьи и друзьями,
которые не являются политическими деятелями?
Все это не просто правовые вопросы. Средства массовой
информации должны руководствоваться более высокими нор-
мами, нежели просто сообщать обо всем, что позволяет за-
кон, невзирая на то, что чьи-то права при этом нарушаются.
С правовой точки зрения, средства массовой информации сей-
час фактически располагают таким правом. При разборе су-
дебного дела, в котором газета „Нью-Йорк тайме" выступала
против Салливана в 1964 году, Верховный суд постановил,
что публикация даже заведомо ложных сведений о политиче-
ском деятеле может стать основанием для судебного пресле-
дования лишь при условии, если истец сможет доказать, что
репортер руководствовался преступным намерением или знал,
или должен был знать, что эти сведения являются ложными.
В результате этого политическому деятелю теперь почти не-
возможно собрать доказательства, опровергающие клевету в
его адрес. Зачастую газетчики лицемерно утверждают, что
если человек считает, что на него возводится поклеп, то он
всегда может подать в суд за клевету. Подобные утверждения
сами по себе сильно преувеличивают возможности оклеветан-
ного. Правда состоит в том, что вышеупомянутое судебное
разбирательство предоставило средствам массовой информа-
ции право возвести поклеп практически на любого человека,
чье имя упоминается в сводках новостей.
Чтобы быть постоянно в форме, президенты должны быть
готовы к злоупотреблениям со стороны средств массовой ин-
формации. Но по вполне понятным причинам они вправе за-
щищать свои семьи. Вудро Вильсон подверг критике прессу за
публикации о самых невинных занятиях своих дочерей. Гарри
Трумэн всыпал по первое число конгрессу 80-го созыва и
задал взбучку музыкальному критику за критические оценки
пения его дочери. Хотя брат Линдона Джонсона проводил
много времени в Белом доме, президент пришел в ярость,
когда печать сообщила о личных пристрастиях и манерах его
брата Сэма.
Я могу понять раздражение Вильсона, Трумэна и Джонсо-
на. Но и в этих трех случаях средства массовой информации
действовали правильно, поскольку их сообщения были точны-
ми, а комментарии поданы в сдержанном тоне. Любой член
семьи президента, особенно если он или она живут в Белом
доме, оказывается в некотором роде общественным деятелем
256
На арене
и привлекает внимание журналистов. Это особенно справед-
ливо в наши дни, когда члены семьи президента принимают,
как правило, участие в разного рода кампаниях. Однако по-
зиции средств массовой информации становятся шаткими,
когда они следят за родственниками или друзьями, которые
не занимаются политической деятельностью, не хотят ею за-
ниматься и готовы пойти на все, лишь бы их оставили в
покое. Эти люди имеют право на личную жизнь. И все же
бывали случаи, когда частные лица, оказавшиеся против своей
воли героями газетных репортажей, подавали на средства мас-
совой информации в суд за клевету и проигрывали дела, по-
скольку ничего не могли доказать на суде.
Если пресса не умерит свой аппетит в нападках на лич-
ную жизнь, то президентам и другим должностным лицам
будет трудно иметь близких друзей. По иронии судьбы, имен-
но тогда, когда президент пользуется большой популярно-
стью, его подчиненные, члены его семьи и друзья оказывают-
ся наиболее уязвимыми. Когда у журналистов есть выбор, они
предпочитают писать о слабых, а не сильных. Дэн Куэйл
с энтузиазмом приветствует рост популярности Джорджа
Буша, но он при этом должен быть особо осторожным, по-
скольку чем популярней становится Буш, тем больше вероят-
ность, что пресса начнет охоту на Куэйла. Те, кто подвер-
гается подобным нападкам, должны испытать некоторое удов-
летворение от мысли, что действительной целью для журна-
листов является лидер, большая популярность которого не
позволяет им перемывать его косточки.
Официальная позиция журналистов, работающих в сред-
ствах массовой информации, заключается в том, что относи-
тельно спокойный тон сообщений о Белом доме, характерный
для эпохи пребывания в нем администрации Кеннеди, когда
как правило, игнорировалось сомнительное поведение прези-
дента, его семьи и друзей, совершенно изменился в период
вьетнамской войны и „уотергейта". В соответствии с такой
позицией, на средства массовой информации сейчас возложе-
на большая ответственность: вести постоянно поиск истины,
независимо от последствий. Как склонны считать аналитики
в средствах массовой информации, приверженцы такой пози-
ции отрицают наличие эгоистических интересов. Как одна из
отраслей индустрии, средства массовой информации из-за
господствующего в них положения телевидения испытывают
гораздо более ожесточенную конкуренцию, чем два-три де-
257
Ричард Никсон
сятка лет назад. Играя на чувствах людей, репортеры делают
себе карьеру не при помощи красочных описаний или репор-
тажей, а благодаря „драматическим разоблачениям", которые
зачастую касаются личной жизни. В отличие от должностных
лиц, которых сдерживает система контроля и проверок, жур-
налиста сдерживает только собственное благоразумие и здра-
вый смысл, если они у него еще остались. Если он ими не
обладает, то последствия для тех, о ком он информирует,
могут быть катастрофическими.
Средства массовой информации нередко заявляют, что
они находятся под контролем народа, который может высту-
пить против них, если они в своих репортажах зайдут слиш-
ком далеко. Но это чистый вздор. Люди в своем большинстве
справедливы, но им нравится, когда их развлекают и будора-
жат сплетнями о нарушениях общепринятых норм в политике
и в личной жизни. В результате этого граница между инфор-
мационными и развлекательными программами становится с
каждым днем все более призрачной. Однажды вечером после
просмотра программы новостей я ознакомился с содержанием
других телевизионных каналов и выбрал наиболее развлека-
тельные. Ими стали пять следующих передач: демонстрация
купальников, информация о кровосмешении, сообщение о се-
стре рок-певца, которая позировала обнаженной, спортивный
репортаж и „час новостей" Макнейла — Лерера. Лучше бы я
почитал книгу. Надо отдать должное передаче Макнейла —
Лерера, хотя ее рейтинг развлекательности, на мой взгляд,
был самый низкий.
Средства массовой информации не должны стыдиться, что
они дают людям то, что те хотят, и гребут взамен огромные
деньги. Но они должны стыдиться выдавать это за служение
высшим интересам нации. И лгут те, кто фанатично утверж-
дает, будто между хорошим точным репортажем и халтур-
ным репортажем существует различие. Единственное пре-
ступление Мортона Дауни-младшего состояло в том, что он
усовершенствовал те же приемы третьесортной журналисти-
ки, которые обеспечили высокий рейтинг передаче „60 минут"
и принесли огромную прибыль компании Си-би-эс.
Средства массовой информации утверждают, что право
общественности знать о деятельности политических фигур
важнее, чем их право на частную жизнь. В некоторых случаях
это, возможно, и так. Но этот аргумент звучит неубедитель-
но, когда речь заходит об уголовных и гражданских делах,
258
На арене
при рассмотрении которых все шире распространяется сомни-
тельная практика допускать телекамеры в залы суда. И без
них ход судебного разбирательства освещается довольно под-
робно, поскольку и так разрешено присутствовать телевизи-
онным репортерам, журналистам и рисовальщикам. Допуск
телекамер и юпитеров придает новое значение термину „тре-
тьесортная журналистика", поскольку как истцы, так и свиде-
тели вынуждены против своей воли давать показания под без-
жалостным пристальным объективом телевизионной камеры.
Высокий суд зачастую превращается в цирк, поскольку про-
куроры, адвокаты и даже судьи пытаются угодить телезрите-
лям вместо того, чтобы со всей своей энергией вершить
правосудие. Руководители телекомпаний и их прихлебатели
лицемерно утверждают, что те, кто выступает против допу-
ска телекамер в залы суда, якобы выступают против права
общественности на информацию. На самом же деле речь идет
о праве телевидения загребать огромные прибыли и доби-
ваться популярности, транслируя волнующие сцены судеб-
ных процессов.
Для достижения успеха телерепортеры должны стремить-
ся, чтобы их репортажи попадали в вечернюю программу но-
востей, а журналисты — чтобы их статьи почаще помещались
на первых страницах газет и журналов. Даже в прессе ста-
тьям о негативных событиях призы и премии присуждаются
чаще, нежели материалам о позитивных явлениях. Клиенты
парикмахерских и косметических кабинетов предпочитают
читать такие сенсационные издания, как ,ДЛипл“, „Нэшнл ин-
куайрер" и „Стар", а не степенные и солидные „Тайм", „Нью-
суик" и „Ю.С. ньюс энд уорлд рипорт". Пикантные подробно-
сти о недавнем разводе суперзвезды куда более интересны,
нежели последние показатели положения бездомных. Во вре-
мя президентской избирательной кампании 1988 года средства
массовой информации много жаловались на недостаток в ней
поднятых серьезных проблем. Но, когда у средств массовой
информации есть выбор, они сами предпочитают сообщать о
колоритных эпизодах чьей-то личной жизни, а не о сухих
дебатах по правам на прибрежное бурение.
Из-за стремления средств массовой информации к разо-
блачениям взаимоотношений политических деятелей и журна-
листов сейчас резко охладели. Мы, конечно, можем скорбеть
по поводу утраты корректности между ними, которая вызы-
вает у всех нас сожаление, но мало чем можем помочь. Но
259
Ричард Никсон
если каждая сторона хотя бы на время поставит себя в поло-
жение другой, то, как знать, может это и научит их терпимо-
сти.
Политические деятели должны понять, что средства мас-
совой информации имеют право делать свою работу. В нашей
сегодняшней жизни это означает, что если у вас, к примеру,
есть дядюшка Нэд, который .закладывает за воротник" или
был в свое время уличен в нарушении экзаменационных пра-
вил в университете, то, возможно, вы прочитаете об этом в
газете в самый решающий момент своей политической карье-
ры. Лишь совсем немногих репортеров больше заинтересует
ваша позиция по важным проблемам, чем дядюшка Нэд. И
прежде чем заняться политикой, вы должны решить, стоит ли
ставить на карту свою личную жизнь, счастье и даже жизнь
своих домочадцев ради собственного вклада в решение этих
важных проблем или участия в переделке мира. Чем раньше
вы и ваши домочадцы осознаете эту опасность теоретически,
тем вам будет легче с ней справиться, когда столкнетесь с
ней в реальности.
Работники средств массовой информации понимают, что
они могут выполнять свою работу, зарабатывать деньги, соби-
рать у экранов большую аудиторию и повышать тиражи сво-
их изданий, даже не прибегая к непростительным вторжениям
в личную жизнь, что делает их гораздо менее популярными,
чем политиков. Они могут повысить свою репутацию в обще-
стве, если будут придерживаться следующих правил:
— любую сторону жизни политического деятеля осве-
щать в репортаже нужно честно, поскольку репортаж может
влиять на выполнение им своих обязанностей. Когда политик
выдвигает свою кандидатуру, он тем самым отказывается от
права на личную жизнь;
— должно соблюдаться право членов его семьи на лич-
ную жизнь, за исключением тех, кто также выходит на поли-
тическую арену, или тех, чья личная жизнь может повлиять
на выполнение официальных обязанностей дожностным ли-
цом;
— Друг политического деятеля, если он сам добровольно
не становится политическим деятелем, также имеет право на
личную жизнь.
Печать весьма неохотно признает наличие неточностей в
репортажах. Когда эти неточности влекут за собой вторже-
ние в личную жизнь, то такое нежелание признавать свои
2бо
На арене
ошибки нельзя ничем оправдать. Политический лидер может
публично защитить себя. Членам его семьи и друзьям прихо-
дится страдать в одиночку. Во всех случаях неверного инфор-
мирования, но особенно в тех, которые задевают людей, не-
способных защитить себя, средства массовой информации
должны сделать все необходимое, чтобы принести извинения
и восстановить ущерб, нанесенный ложным обвинением.
Призыв Джорджа Буша к воспитанию более доброй и мяг-
кой нации нашел широкий отклик. Но я никогда бы не вы-
сказал предположения, что стране нужна более добрая и
мягкая пресса. Печать должна контролировать политических
деятелей и неустанно, а если необходимо, то и безжалостно,
следить за состоянием дел, затрагивающих интересы обще-
ства. Но если дело касается рядовых граждан, то средства
массовой информации должны придерживаться самых высо-
ких норм приводимого ниже золотого правила. Они должны
поступать с другими так, как они хотели бы, чтобы поступа-
ли с ними. Они должны также следовать афоризму Винса
Ломбарди: играть жестко, но чисто.
Шарль де Голль известен как человек, слишком жестко
обращавшийся со средствами массовой информации. Как бы
ни была справедлива критика его политической деятельности,
но существует другой, менее известный аспект его жизни, где
подобное отношение де Голля к прессе вполне оправданно.
Его жену Ивонну сбила автомашина незадолго до рождения
третьего ребенка. После рождения дочери врачи сказали, что
девочка отстает в развитии и что, возможно, она никогда не
сможет говорить. Де Голли были в отчаянии. Мадам де Голль
написала подруге: „Шарль и я отдали бы все, что у нас
есть — здоровье, деньги, успех и карьеру, если бы Анна стала
нормальной девочкой, как все дети". Когда кто-то предложил
поместить ее в приют, де Голль отказался. „Она не просила
о своем появлении на свет, — сказал он. — Мы должны
сделать все, чтобы она была счастлива". В течение ее корот-
кой жизни только де Голль мог ее рассмешить. Когда они
были вместе, он отбрасывал прочь все свое суровое достоин-
ство. Он танцевал с ней, разыгрывал пантомимы и пел народ-
ные песни.
Супруги де Голль решительно охраняли ее от любопыт-
ных и журналистов. Генерал запретил фотографам делать
снимки других детей, когда они жили в его загородной усадь-
бе в годы войны, поскольку знал, что присутствие или отсут-
261
Ричард Никсон
ствие Анны станет поводом для комментариев. Другие дети
дразнили ее, потому что она отличалась от них, и ее страда-
ния усиливались, так как она не знала, чем она от них отли-
чается.
Девочке исполнилось двенадцать лет и вскоре она умерла
от воспаления легких. Когда закончились ее скромные похо-
роны, де Голль взял жену за руку и сказал: „Пошли, сейчас
она стала, как все".
Политический деятель никогда не может рассчитывать,
что к нему будут относиться, как ко всем. Но если члены его
семьи и друзья не выходят сами на политическую арену, они
имеют право на такое же отношение, как все обычные люди.
Пэт
Я встретился с первой леди страны, а затем видел еще
одну леди задолго до того, как впервые познакомился с жи-
вым президентом.
В 1938 году я окончил учебу на юридическом факультете
и возвратился домой в Уиттиер на практику. Там меня избра-
ли в совет попечителей Уиттиерского колледжа. Вспоминаю,
как я был поражен, встретив среди членов совета Лу Генри
Гувер. Она была полной противоположностью впечатлению,
сложившемуся у меня о ее муже, которого пресса почему-то
всегда изображала угрюмым, замкнутым и холодным челове-
ком. Она же, напротив, была очень жизнерадостной, внима-
тельной, приятной собеседницей. Когда же спустя десять лет
я познакомился с Гербертом Гувером, то понял, что для тех,
кто его знает, он может быть не менее обаятельным челове-
ком, чем его жена. Единственная разница между ними была
в том, что он открывал эту сторону своей души лишь близ-
ким друзьям. По складу характера он был интроверт. Долж-
ность же, которую он занимал, была скорее для экстраверта*.
С этой точки зрения характер его жены лучше подходил для
политики, чем его собственный, поэтому она его прекрасно
^Интроверт — психологическая характеристика личности, сосредото-
ченной на собственных мыслях. Экстраверт — личность, интересующаяся
больше внешним миром. — Прим. ред.
2б2
На арене
дополняла. Те, кому довелось побывать в Белом доме в дни
великой депрессии, поражались любезности и достоинству, с
которым держались президент и его жена.
Как-то в конце лета 1943 года я ехал из Нумеа в Новой
Каледонии на военно-воздушную базу в Тонтоуто. Услышав
сирену, я остановил свой джип у тротуара. Два джипа, пол-
ные военных полицейских, освобождали дорогу для кортежа
машин. Я решил, что едет какой-то высокопоставленный ге-
нерал. Однако, когда военная машина поравнялась со мной, я
очень удивился. Спасаясь от лучей безжалостного солнца под
широкими полями огромной шляпы, в машине ехала Элеонора
Рузвельт. Учитывая, что буквально в нескольких милях к се-
веру от этого места еще шло сражение за Соломоновы остро-
ва, можете себе представить, какое огромное впечатление
произвел на нас ее приезд. Так же как и миссис Гувер, Эле-
онора Рузвельт прекрасно дополняла своего мужа. Так как
неотложные дела настоятельно требовали его постоянного
присутствия в Вашингтоне, она использовала каждую возмож-
ность для поездок по стране и за рубеж, чтобы приободрить
фронтовиков.
Наконец в 1947 году я впервые увидел президента, когда
меня вместе с Пэт пригласили на прием, устроенный для
членов конгресса. Специально для такого случая моя жена
приобрела новое платье, чем нанесла весьма ощутимый урон
нашему скромному бюджету, заявив, однако, в свое оправда-
ние, что, возможно, другого такого случая у нас в жизни
больше не будет. На приеме было настоящее столпотворение,
но я очень хорошо помню, что за то короткое время, пока
президент и его супруга пожимали конгрессменам руки, мы
быстро освоились. Они оба умели сохранять достоинство,
при этом ничуть не важничая. Пресса обычно изображала
миссис Трумэн несколько простоватой. Нас же с женой в ней
больше поразила неподдельная искренность.
Супругу Эйзенхауэра я лучше всего запомнил во время
того единственного обеда в Белом доме, где я выступал в
роли хозяина, хотя и занимал пост вице-президента. Так слу-
чилось, что утром того же дня, после торжественной встречи
в аэропорту короля Марокко, у президента случился удар.
Госпожа Эйзенхауэр настояла, чтобы торжественный обед в
честь нашего гостя все же состоялся, как и было запланиро-
вано, и попросила меня ее сопровождать. Мейми Эйзенхауэр
была настоящим бойцом и на этот раз призвала все свое
263
Ричард Никсон
мужество. За два года до этого, когда президент перенес свой
первый инфаркт, она не хотела, чтобы он выдвигал свою кан-
дидатуру на второй срок, опасаясь за его жизнь. И вот теперь
оправдывались ее самые мрачные опасения. Она была не из
тех, кто держит все в себе. И перед началом обеда, когда она
поверяла мне свои страхи, ее голос дрожал. Но, когда мы
вошли в Восточную гостиную, ни один из гостей не мог бы
догадаться по ее лицу, что что-то случилось. Она была как
всегда очаровательна и общительна, хотя сердце ее разрыва-
лось. Держалась она просто блестяще.
Она столь же сильно переживала за здоровье своего мужа
и в 1960 году. Тогда в ходе предвыборной кампании руково-
дители нашей избирательной команды советовали Эйзенхауэ-
ру почаще выступать перед избирателями, считая, что это
увеличит количество поданных голосов. Однако у него в то
время было очень высокое давление, и Мейми опасалась, как
бы более плотный график не поставил его жизнь под угрозу.
Она весьма эмоционально убеждала в этом Пэт и лечащего
врача президента доктора Говарда Шнайдера, а по дороге к
президенту обработала и меня, убедив просить президента
отказаться от дополнительных выступлений. Сам же Эйзенха-
уэр как раз очень хотел выступить еще один раз в Иллиной-
се, так как было весьма важно, в чью сторону склонятся
избиратели штата. И он очень удивился, когда я стал его
отговаривать. В чем тут было дело, он узнал уже после вы-
боров.
С тех пор как я оставил президентское кресло в
1974 году, моя собственная первая леди — Пэт ни разу не
выступила с речью, не приняла ни одной награды и не дала
ни одного интервью. Мы принимаем у себя дома близких
друзей и родственников, но отклоняем все многочисленные
приглашения принять участие в широко разрекламированных
мероприятиях. Но несмотря на то, что вот уже почти пятнад-
цать лет мы не на глазах у публики, журнал „Гуд хауски-
пинг" ежегодно называет госпожу Никсон в числе десяти са-
мых обаятельных женщин. Многие недоумевают, как такое
могло случиться в нашем „огазеченном", „с глаз долой, из
сердца вон" обществе. Мне же это хорошо понятно. Многим
людям, даже если они в целом счастливы, в жизни приходит-
ся нелегко. Одни перенесли разочарования, а другие потерпе-
ли поражение. Третьи пережили трагедии. Пэт нравится этим
людям, а они, в свою очередь, ей.
264
На арене
У слова „характер" есть несколько значений. Вот так ха-
рактер ! — говорим мы о человеке, склонном выкидывать раз-
ные штучки. А если человек устраивается на работу, нас
интересует его характеристика, у этого слова тот же корень.
Однако применительно к Пэт слово „характер" несет уже
совсем другой смысл. Когда спортсмен после неудачи снова
выходит на старт, чтобы на этот раз победить, мы говорим,
что у него характер. Это же относится и к Пэт. У нее по-на-
стоящему сильный характер, и раскрывается он в полной
мере именно тогда, когда на пути встречаются трудности.
Миллионы людей, которые внимательно следили за нашей
сорокатрехлетней карьерой на политической арене, хорошо
знают и ценят в Пэт эти качества, поэтому они никогда ее
не забудут.
Ее жизнь — классический пример победы над превратно-
стями судьбы. Ее мать умерла от рака, когда Пэт было всего
тринадцать лет. Через пять лет от силикоза, именуемого в
народе болезнью шахтеров, скончался и ее отец. А до этого
два года, пока он болел, она ухаживала за ним. Чтобы со-
брать деньги на учебу в колледже, ей пришлось поработать
кассиром в банке, помощником продавца в универсальном ма-
газине, сняться в массовках в кино, поработать лаборантом у
одного профессора Калифорнийского университета и даже
рентгенотехником в одной из клиник Нью-Йорка. При этом
она еще умудрялась вести хозяйство двух своих старших бра-
тьев. И все же несмотря на изнурительную работу, она закон-
чила с отличием Калифорнийский университет в 1937 году.
Уже после нашей свадьбы она продолжала работать учи-
телем в средней школе, чтобы хоть что-то добавить к моему
скромному жалованию юриста в тяжелые годы предвоенной
депрессии. Пока я служил в войну на флоте, она работала
аналитиком цен на государственной службе в Сан-Франци-
ско.
Наши первые четырнадцать лет в Вашингтоне, когда я был
конгрессменом, сенатором, а затем вице-президентом, были
счастливейшими годами нашей жизни. Это, однако, не означа-
ет, что у нас все шло гладко. После дела Хисса я стал весьма
известной, но в то же время противоречивой фигурой. Репор-
теров к себе я не допускал, но иногда им удавалось добрать-
ся до Пэт. Она всегда читала все подряд. И не проходило
дня, чтобы не натыкалась на ехидную карикатуру, бранную
статью или предвзятый репортаж. Но она никогда мне не
жаловалась. Она испытывала огромное уважение и привязан-
265
Ричард Никсон
ность к Уиттейкеру Чемберсу и его жене Эстер. Она знала,
что правда на моей стороне. Это придавало ей силы, но, од-
нако, не делало все эти колкости менее болезненными.
Во время моих зарубежных поездок, когда я был вице-
президентом, а затем и президентом, она старалась изменить
традиционную бессмысленную программу, предусмотренную
для жен высоких гостей. И если хозяева не очень настаивали,
то вместо походов по магазинам и осмотров достопримеча-
тельностей предпочитала увидеть школы, больницы, дома для
сирот или престарелых. Она побывала в лепрозории в Пана-
ме, в лагерях беженцев во Вьетнаме. И пока я был занят на
различных встречах, она не сидела на месте, а пропагандиро-
вала американский образ жизни. Поэтому, естественно, очень
скоро пресса стала уделять ей больше внимания, чем мне.
И хотя Пэт — человек довольно замкнутый, она оказа-
лась для меня прекрасным помощником, потому что любит
людей и они платят ей тем же. Пэт постоянно была рядом
со мной в ходе двух избирательных кампаний в конгресс,
одной в сенат, одной на пост губернатора штата, двух на
пост вице-президента и трех на пост президента, не говоря
уже об изматывающих и неблагодарных поездках туда-сюда
во время промежуточных выборов. Она не сделала ни одного
неверного шага, не дала в руки прессы ни одного повода,
которым та могла бы воспользоваться, чтобы нанести мне
чувствительный удар. После избирательной кампании
1952 года в Канзасе сенатор Фрэнк Карлсон выразил мне свое
безграничное восхищение способностями Пэт вести агитаци-
онную предвыборную кампанию. Он сказал мне: „Дик, ты
человек противоречивый, но Пэт любят все“.
Она не жаловалась, когда на меня набросились с полити-
ческими нападками, понимая, что таковы условия игры. Но,
когда в 1952 году под сомнение поставили мою честность в
связи с историей с фондом, эти обвинения не прошли бес-
следно, оставив в ее душе глубокий шрам. И не только пото-
му, что они оказались необоснованными, но еще и потому,
что для их опровержения мне пришлось принародно огласить
наши весьма скромные сбережения. Пэт так прямо и заявила:
„Почему мы обязаны всем выкладывать, сколько у нас денег?
Это наше личное дело и оно никого больше не касается". Мы
жестоко обманулись в своих надеждах, потерпев поражение
в избирательной кампании 1960 года. Для Пэт же это было
двойным ударом, так как она и по сей день уверена, что мы
266
На арене
проиграли из-за подтасовки результатов голосования в Теха-
се и Иллинойсе.
Она обладает безошибочным политическим чутьем. Это
она убедила меня не выдвигать свою кандидатуру на пост
губернатора Калифорнии. И оказалась права. У нее какая-то
сверхъестественная способность верно оценивать людей. Ее
высказывания о том или ином человеке, как правило, оказы-
вались более верны, чем мои. Было несколько случаев, когда
я очень сожалел, что не послушался ее советов. У нее были
достаточно твердые убеждения по многим вопросам, но она
никогда не высказывала их публично.
Секретная служба охраны закодировала ее имя как „Звез-
дочка", и, надо сказать, она точь-в-точь соответствовала это-
му псевдониму, когда мы жили в Белом доме. Ей не нужно
было прибегать к услугам модельеров, чтобы подчеркнуть
свою природную красоту и грацию. Но что ее очень огорча-
ло, так это антивоенные демонстрации рядом с Белым домом.
Демонстранты тогда уже не кричали: „Эй, эй, Эл Би Джей!
Сколько ты убил сегодня детей?"* Теперь они скандировали:
„Третий, четвертый, первый, второй, сыты по горло вашей
б-.ской войной!" Она ни в чем не обвиняла молодых людей.
Сама будучи учительницей, она прекрасно знала, что если
учителя и профессора настроены предвзято, то вполне могут
отравить умы впечатлительной молодежи. Больше всего ее
огорчало, что, когда мы решили прийти на выпускной вечер
в колледже Смита, где училась наша дочь Джулия, угроза
насилия со стороны демонстрантов вынудила секретную
службу принять такие строгие меры по охране нашей безо-
пасности, что нам пришлось в конце концов отказаться от
нашего намерения.
Пэт тяжелее меня переживала мою отставку, потому что
считала, что нам не следует сдаваться. Так же как Джулия и
Трисия, она говорила, что надо бороться до конца. Я до сих
пор удивляюсь, как она могла двое суток без сна руководить
упаковкой всех наших вещей для переезда на Сан-Клементе.
Моя чуть ли не фатальная болезнь в Калифорнии тоже стала
для нее тяжким испытанием. Я был измотан физически, ум-
ственно и морально. А ей приходилось не только самой со-
хранять бодрость духа, но и поддерживать ее во мне. Наши
тихие ужины в одиночестве были для меня в те черные дни
единственной отдушиной.
*Эл Би Джей — инициалы президента Линдона Бейнса Джонсона. При
нем началась война во Вьетнаме. — Прим. ред.
2бу
Ричард Никсон
Моя характеристика Пэт точнее всего нашла свое отраже-
ние в дневниковой записи, которую я сделал в Калифорнии
незадолго до ухода в отставку:
„Я помню, что, когда мы вернулись с пляжа, Трисия ска-
зала, что ее мать действительно замечательная женщина. Да,
ответил я, она через многое прошла за те двадцать пять лет,
что мы были как в гуще, так и вне политики. И дома, и за
рубежом она держалась с удивительным самообладанием и
достоинством. Но, Господи, как ей удавалось пережить все
это, я просто не знаю".
После моей отставки мне казалось, что она больше не
выдержит. Я следовал своей привычке и не читал все те по-
токи критики, которые буквально обрушились на меня. Но
она хотела знать и была в курсе всего. Она прочла почти все
статьи и многие книги, где писалось про меня. Как-то раз
один ,„доброжелательный" сотрудник моего аппарата напра-
вил ей уж слишком злобную книгу, написанную двумя репор-
терами из „Вашингтон пост". Это было последнее, что она
прочла, а потом произошла трагедия.
Утром 8 июля 1976 года я пошел на кухню, на своей
вилле „Каса Пасифика", чтобы выпить чашечку кофе. Я заме-
тил, что с Пэт что-то не так: чашка с блюдцем прямо-таки
тряслась в ее руке. Левая сторона ее рта как-то странно
перекосилась. Сначала я подумал, что это от укуса насекомо-
го, но уже тогда подсознательно знал, что это удар. Пока
скорая помощь везла нас в больницу, у нее парализовало всю
левую сторону. Ее речь стала бессвязной, рот перекосился.
Со всех концов земного шара стали поступать сотни бу-
кетов и тысячи открыток с пожеланием скорейшего выздоров-
ления. Но только она сама могла справиться с кризисом. Ког-
да ее выписывали, речь полностью восстановилась, форма рта
вновь стала нормальной, однако левая рука безжизненно по-
висла вдоль тела.
В нашем доме на Сан-Клементе есть прелестный испан-
ский дворик, стены дома окружают его со всех сторон. На
одной из этих стен был установлен тренажер для Пэт. Каж-
дый день, уходя на работу, я видел Пэт, вновь и вновь кру-
тившую колесо тренажера. Иногда она впадала в отчаяние,
потому что ей казалось, что никаких видимых изменений не
происходит. Но она никогда не сдавалась. Не прошло и года,
как она уже была полностью здорова. И в этом заслуга не
врачей, не друзей и не родственников, этим она обязана толь-
268
На арене
ко себе самой. Это, пожалуй, и есть самая характерная ее
черта. Критики называли ее „пластичная Пэт". Они не знали,
что этот человек тверже самой закаленной стали.
Библия — надежный источник многих истин, но есть в
ней одна неверная, на мой взгляд, мысль — что женщины,
дескать, слабый пол. Данные статистики свидетельствуют о
том, что женщины живут дольше, чем мужчины. Мой жизнен-
ный опыт говорит, что женщины сильнее мужчин и физиче-
ски, и духовно, и эмоционально. Что ни возьми, будь то фи-
нансовый кризис или столкновение с разъяренной толпой в
Каракасе, противодействие антивоенным демонстрациям или
мой уход в отставку, Пэт всегда оказывалась сильнее меня.
Без ее поддержки я никогда не смог бы сделать того, что
сделал.
Если мне сегодня приходится выступать, то чаще всего
слышу вопрос: „А как поживает Пэт?" Принимая во внимание
то, что выпало на ее долю, она держится просто молодцом.
Глядя на нее, ни за что не поверишь, что она перенесла удар.
Правда, она больше не принимает участия в общественной
жизни и отдает все свое время и энергию нашим детям и
внукам.
Какое наследие она оставит после себя? Ее будут помнить
как одну из самых замечательных первых леди в стране в
силу следующих четырех причин.
Во-первых, она была настоящим послом доброй воли. Ни
одна первая леди не объездила столько стран мира, сколько
Пэт. Она участвовала вместе со мной в предвыборных кампа-
ниях во всех пятидесяти штатах и побывала в семидесяти
пяти странах мира. К тому времени, как Пэт стала хозяйкой
Белого дома, мы с ней уже посетили пятьдесят три страны,
в том числе самые отдаленные в Азии, Африке и Латинской
Америке. Она глубоко верила в необходимость личной дипло-
матии. Она сопровождала меня во время первых визитов пре-
зидента США в СССР и Китай, ставших потом исторически-
ми. Она одна отправилась в Перу после разрушительного зем-
летрясения 1970 года, не только доставив туда необходимые
грузы, но и организовав кампанию помощи пострадавшим. В
1972 году она присутствовала на церемонии инаугурации пре-
зидента Либерии, став, таким образом, первой среди жен пре-
зидентов, которая официально представляла США за рубе-
жом.
Ее будут помнить как женщину, выступавшую за добро-
269
Ричард Никсон
вольное участие в общественных делах — особенно в про-
грамме „Права читателей". Она была убеждена, что в нашем
сложном, обезличенном мире как никогда важно именно лич-
ное участие. Она посетила сотни таких добровольных цен-
тров по всей стране, а для самых заслуженных добровольцев
устраивала приемы в Белом доме.
Еще когда мы жили в Нью-Йорке в 60-е годы, лифтер
нашего дома как-то сказал нам, что ни разу не побывал в
национальном парке, так как поездка туда ему просто не по
карману. Пэт запомнила это и, уже будучи женой президен-
та, возглавила кампанию „Парки — людям". В соответствии с
этой программой рядом с крупными городами стали созда-
ваться национальные парки, так что теперь и малообеспечен-
ные люди вполне могут посетить такой парк.
И наконец, Пэт будут помнить потому, что ей удалось
наполнить смыслом следующие слова: „Белый дом принад-
лежит американскому народу". Она считала, что Белый дом
должен быть освещен по ночам, так же как и монументы
Джеферсону, Линкольну и Вашингтону. Это ее начинание
было выполнено ко Дню благодарения в 1970 году. Я очень
хорошо помню, как вся эта иллюминация поразила меня впер-
вые, когда мы ночью подлетали к Белому дому на вертолете.
На собранные ею лично пожертвования в миллионы долларов
была проведена реставрация внутренних помещений Белого
дома, благодаря ей значительно пополнилась и коллекция
антиквариата и произведений искусства, хранящаяся там. Все
собранные средства были израсходованы на реставрацию и
ремонт служебных кабинетов в Белом доме, а не жилых ком-
нат. Пэт расширила прием посетителей в Белом доме, сделав
его доступным в дневное время для калек, организовав специ-
альные экскурсии для слепых, осмотр при свечах на Рожде-
ство и экскурсии по саду в весенний период. Она также от-
крыла для наших многочисленных гостей жилые комнаты на
втором этаже.
Даже каждого из этих поступков в отдельности было бы
вполне достаточно для одного человека. Но мне кажется, что
Пэт хотелось, чтобы ее помнили за другое. Молодым людям,
чья юность пришлась на бурные 60-е и 70-е годы, было очень
непросто строить свою жизнь в тогдашнем мире, особенно
трудно приходилось детям известных людей, так как они все
время находились на виду. Это поколение до сих пор распла-
чивается за неумеренное потребление наркотиков и утрату
270
На арене
идеалов. Просто чудо, что Джулия и Трисия стали такими,
какие есть, в то время как их отец подвергался ожесточенным
нападкам как политического, так и личного порядка. Им по-
могала в этом сила духа и чистота их матери.
Они стали такими только благодаря ей. И как сказал ког-
да-то Черчилль о бывшем премьер-министре Великобритании
Герберте Асквите, .лучший памятник ему — его собственные
дети". Думаю, что и Пэт хотела бы, чтобы ее помнили имен-
но за это. Ее дети — вот лучший ей памятник.
Друзья
Гарри Трумэн как-то сказал: „Если вы хотите иметь друга
в этом городе, заведите себе собаку". Мне порой хотелось
последовать его совету, пока я жил в Вашингтоне. Но мне
кажется, что и сам Трумэн согласился бы с более точным
определением, что у политика есть близкие друзья, которые
разделяют его мысли, и политические друзья, которые разде-
ляют его интересы. Вот последние-то и будут вашими дру-
зьями лишь до тех пор, пока ваши интересы совпадают.
Я заметил еще в 1955 году, когда занимал пост вице-
президента, насколько гибкой может быть дружба, основан-
ная на политике. В ту пору президент Эйзенхауэр только
недавно перенес инфаркт, и я был очень удивлен, когда на
встречу со мной пришел Гарольд Стассен, который не был
нашим политическим соратником. Он был очень любезен и
обещал свою помощь на выборах в 1956 году в случае, если
Эйзенхауэр откажется выставлять свою кандидатуру. 14 Стас-
сен не был исключением. Я получил массу писем и теле-
фонных звонков с предложением дружеской поддержки от
людей, которые не давали о себе знать после избирательной
кампании 1952 года. Но как только из больницы стали посту-
пать обнадеживающие сообщения о поправке здоровья прези-
дента, все звонки разом прекратились. А десять месяцев спу-
стя Стассен предпринял неудачную попытку исключить меня
из списка кандидатов от Республиканской партии.
Многие сделали бы из этого вывод, что политика — гряз-
271
Ричард Никсон
ная профессия, раз ею занимаются подобные люди. К сожа-
лению, такое непостоянство характерно и для людей других
профессий. Я вспоминаю свою встречу с генералом Макарту-
ром в его кабинете в „Уолдорфе". В тот день он отмечал свое
восьмидесятилетие. Каждый год он устраивал ужин, когда со-
бирались его друзья, с которыми он работал бок о бок и в
годы войны, и в мирное время. Он говорил о том, как был
тронут, что эти люди оставались рядом с ним, вне зависимо-
сти от того, улыбалась ему фортуна или нет. Он сравнивал
их с теми, с кем столкнулся, работая в корпорации „Реминг-
тон рэнд корпорейшн". Макартур тогда говорил: „Бизнесмены
с Уолл-стрит не обладают характером. Они не могут по-
стоять за принципы. Они лишь поддерживают победителей".
Было совершенно ясно, что он хотел этим сказать: вы нужны
бизнесмену лишь до тех пор, пока он может использовать
вас в своих целях.
И это утверждение в самом деле верно по отношению ко
многим, но не ко всем, кто занят большим бизнесом. Когда в
1980 году мы переехали с Сан-Клементе в Нью-Йорк, я об-
наружил, что многие крупные бизнесмены остаются моими
друзьями, несмотря на то что я уже больше ничего не мог
для них сделать. Среди них были Хью Баллок, Джордж
Чэмпион, Джек Дрейфус, Джо Джимма, Эл Гордон, Айзек
Грейнджер, Леймар Хант, Дон Кендалл, Банни Ласкер, Джон
Олин, Лоуренс и Дэвид Рокфеллеры и Мэри Реблинг. Прези-
дент и любой другой политический деятель, занимающий вы-
борную должность, должен всегда помнить, что политика мо-
жет оказаться очень жестокой игрой. То же можно сказать и
о других профессиях. В природе человека — поддерживать
победителей и не замечать побежденных. Однако положи-
тельной стороной в политике, как ни в какой другой сфе-
ре, является уникальная возможность приобретать бесконеч-
ное количество новых друзей. Некоторые из них отвернутся
от вас сразу же, как только вы потерпите поражение. Но и
политическое поражение, как ничто другое, поможет вам от-
личить настоящих друзей от мнимых.
Мне особенно запомнился следующий эпизод. Это было в
1962 году, я тогда потерпел поражение на выборах губерна-
тора Калифорнии и, казалось, уже навсегда распрощался с
прессой. Все считали, что никакого политического будущего
у меня нет, да и я сам был с этим согласен. Политические
друзья меня забыли. И я чувствовал себя очень одиноко. По-
272
На арене
этому я был весьма удивлен, когда мне вдруг позвонил Текс
Торнтон, председатель совета директоров компании „Литтон
индастриз". Хотя он чем-то и способствовал моей кампании,
мы не были с ним хорошо знакомы и я не считал его своим
близким другом. Он сказал мне, что у него есть ранчо в вос-
хитительной Скрытой долине в Калифорнии. И он подумал,
не соглашусь ли я с Пэт, Джулией и Трисией съездить туда
на пару дней, чтобы покататься на лошадях, отдохнуть и от-
ключиться от всех забот и волнений большой политики. Он
добавил, что ни он сам, ни его жена не смогут туда прие-
хать, так что ранчо будет в полном нашем распоряжении.
Это был весьма благородный поступок, ведь я никогда рань-
ше не оказывал ему никаких услуг, да и потом уже не смог
его ничем отблагодарить за его щедрость. И я бы никогда не
узнал, что он мой друг, если бы не занимался политикой.
За те шесть лет, что я провел на Сан-Клементе после
своей отставки, я не перестаю восхищаться своими друзьями,
которые меня не забыли. Джек Дрон, Клинт Харрис, Губерт
Перри и Джимми Рузвельт, тоже жители Калифорнии, часто
навещали меня. Им от меня ничего не было нужно, да и я
ничего не мог им дать. Когда я был безнадежно болен и
лежал в больнице, я получал сотни букетов цветов от дру-
зей, с которыми не виделся многие годы.
Все эти многочисленные проявления дружбы дали мне
столь нужный для выздоровления после операции стимул.
Доктор Майкл Дебейки, неизвестный мне ранее друг, чье имя
непонятно по каким причинам попало в „черный список" Бе-
лого дома, сам предложил свои услуги вылететь с группой
специалистов из Хьюстона, чтобы, если понадобится, ассисти-
ровать при операции.
Джон Вейн уже вел свою последнюю битву с раком и все
же решил непременно присутствовать на одном из обедов.
Возникла лишь одна проблема. Когда я направился на кухню,
чтобы смешать ему „мартини", то не мог найти вермут, поэто-
му налил ему в стакан джина со льдом, добавил сока лимона
и лично поднес ему стакан. Я помню удовольствие, которое
было в его глазах, когда он отпил глоток и произнес своим
хриплым голосом: „Вот это по мне, просто отлично".
Пол Кейс и Джимми Кэгни потратили два часа на дорогу
из Голливуда до Сан-Клементе, чтобы только показать мне
„парочку хохм", как выразился Пол, создатель программы
„Смейтесь с нами".
273
Ричард Никсон
Эдгар Берген предложил привезти Чарли Маккарти и
Мортаймера Снерда, чтобы как-то подбодрить меня.
Джимми Стюарт позвонил мне по телефону и с прису-
щей ему нарочитой медлительностью сказал: „Мне хотелось,
чтобы вы знали, что мы с Глорией молимся за вас".
Долорес Хоуп позвонила, чтобы подбодрить нас. „Не ду-
майте о тех, кто вас ненавидит. Если вас любит пусть только
один человек, он стоит десяти, которые вас ненавидят, ведь
любовь гораздо сильнее ненависти", — сказала она по теле-
фону.
Уиллард Кейт как-то на одном из обедов отвел меня в
сторонку и сказал: „Не стоит смотреть назад или вниз, смо-
три только вперед". Пожалуй, ни одни слова не отражают
так удачно самой сути той философии, которой я руковод-
ствовался за всю свою политическую карьеру.
Когда летом 1975 года я не смог приехать в Бохемиан
Гроув, то Джек Говард и с ним с десяток моих друзей прие-
хали ко мне на Сан-Клементе. Они вылетели из Санта-Розы
специально зафрахтованным рейсом. Джордж Мардикян при-
готовил ленч для настоящих гурманов, а красноречивые то-
сты Лоуэлла Томаса здорово подняли всем нам настроение.
В свое время я отклонил предложение принять участие в
соревнованиях „Роуз боул". Впоследствии оргкомитет турнира
дважды преподносил мне значок в память о моем участии
в параде „Роз" в качестве главного церемониймейстера: в
1953 году, когда меня избрали вице-президентом, и в
1969 году после моего избрания уже на пост президента.
Вуди Хейс позвонил мне перед началом игры и пообещал
принести мяч, которым будут играть. Однако, когда команда
штата Огайо потерпела поражение, он настолько расстроил-
ся, что отменил поездку, боясь и меня повергнуть в уныние
своим убитым видом. Вместо этого мы с ним выразили друг
другу сочувствие по телефону в понедельник утром.
Аталия Кларк, респектабельная дама из округа Ориндж в
Калифорнии, предложила мне свой прелестный дом в Кауай
на все время моего выздоровления, как бы долго оно ни про-
должалось. Из Уиттиера приехали тренер Ньюман и Билл
Брок, а с ними и лучший спортсмен Уиттиера Нэйт Джордж.
Именно ему удалось опередить Чарли Пэддока, самого бы-
строго человека в мире, и Чарли Бораха в соревнованиях на
короткие дистанции на стадионе „Колизей" в Лос-Андже-
лесе.
Среди тех, кто прислал мне письма с выражением одобре-
274
На арене
ния и поддержки, были Эрл Адамс, Джордж Аллен, Дуэйн
Андреас, Джордж Аргирос, Джин Отри, Джордж Бейкер, Ар-
нольд Бекман, Дон Бендетти, Рэд Блэйк, Хелин Бем, Ван
Клайберн, Эл Коул, Хелин Копли, Генри Дорман, Ричард Да-
чосорс, Бадди Эбсен, Билл Фетридж, Макс Фишер, Малкольм
Форбс, Питер Грейс, Арманд Хаммер, Джанет Хукер, Ллойд
Джонсон, Джек Кан, Карл Карчер, Дон Колл, раввин Ба-
рух Корфф, Линда Лабарр, Хобарт Льюис, Карл Линднер,
Д. К. Людвиг, А. Лайлс, Билы Марриоты (старший и младший),
Монти Монкрайф, Джек Малкэхи, Руперт Мэрдок, Дэвид
Мэрдок, Кен Норрис, Отто Пассмен, Гей Пендлтон, Мил-
тон и Керрол Петри, Джон Роллинс, Цезарь Ромеро, Бен-
но Шмидт, Джордж и Фрэнк Смазерсы, Билл Смит, Сусан
Сприн, Клем Стоун, Роджер Стоун, Бонни и Джон Сверинге-
ны, Уоллер Тейлор, Лоуэлл Уэдмонд, Роджер Уильямс, Боб
Уилсон и многие другие.
Я не раз слышал, что настоящие друзья там, где они все-
го нужнее. После 1974 года я смог лично в этом убедиться.
К счастью, те люди, которые посетили меня уже после моей
отставки, не стали опять обсуждать со мной происшедшее,
сосредоточившись вместо этого на стоявших тогда пробле-
мах, на возможностях лучших времен в будущем.
Нет ничего удивительного в том, что многие политики
старались меня избегать. Удивительно другое: многие не
придерживались этого правила. Бывший конгрессмен от шта-
та Луизиана Джо Ваггоннер ежедневно звонил мне, чтобы
подбодрить меня. Рон и Нэнси Рейганы специально приехали
со своей виллы в Пасифик Пэлисадс, чтобы напомнить мне и
Пэт, что они по-прежнему наши друзья.
Непрофессиональные дипломаты-послы почему-то счита-
ют, что они оказывают большую услугу президенту, соглаша-
ясь представлять страну за границей. Из тех, кого я назначил
на эти посты за рубежом, мало кто относится к подобным
людям. С нами не теряли связи многие наши друзья, такие,
как Уолтер Анненберг, Ширли Темпл Блэк, Леонард Файр-
стоун, Боб Хилл, Джеймс Хадсон, Джон Лодж, Кен Раш,
Уильям Сиболд, Уолтер Стессел, Джон Уолп. То же можно
сказать и о бывших членах моего кабинета министров и со-
трудниках аппарата Белого дома, таких, как Мартин Андер-
сон, Рой Эш, Боб Браун, Пэт Бьюкенен, Эрл Батц, Фил Кэмп-
белл, Дуайт Чэпин, Чак Колсон, Джон Коннэлли, Фред Дент,
Сэм Дивайн, Боб Финч, Пит Флэниган, Лен Гармент, Рой Гу
275
Ричард Никсон
дирл, Боб Халдеман, Клифф Хардин, Брайс Харлоу, Брюс
Гершензон, Уолли Хикел, Пэт Хит, Дон Хьюз, Кен Хачигян,
Херб Клайн, Мел Лэйрд, Фред Малек, Пол Маккрэкен, Джон
Митчелл, Роджерс Мортон, Бас Мосбахер, Дейв Пакард, Пит
Петерсон, Билл Роджерс, Джордж Ромни, Дон Рамсфельд,
Ник Рув, Фрэнк Шекспир, Билл Саймон, Мори Стэне, Херб
Штейн, Рон Уолкер, Брюс Уилихэн, Джон Уитейкер, Рон Зиг-
лер.
Мне было очень приятно видеть, как много людей приез-
жают ко мне из многих стран мира. Среди моих гостей были
премьер-министр Италии Андреотти, Джонатан Эйткен из
Лондона, сэр Джон Голдсмит из Парижа и Ардашир Захеди
и многие другие послы и зарубежные политические деятели,
с которыми я сталкивался за годы работы в Вашингтоне.
Считается, что коммунисты весьма скупы на личные при-
вязанности. Вне зависимости от того, что вы сделали для них
в прошлом, никогда нельзя рассчитывать получить от них
впоследствии какие-то известия, если только они не намере-
ны использовать вас в будущем. Этого нельзя сказать о ки-
тайцах. Так, посол Китая специально прилетел ко мне из Ва-
шингтона, чтобы лично передать приглашение еще раз посе-
тить его страну. Я принял это приглашение и посетил Китай
в 1976 году. Он все время возвращался к одной и той же
теме. „В Китае, — повторял он, — мы всегда помним старых
друзей". В этом отношении они были больше китайцами, не-
жели коммунистами.
Особенно трогательными были письма, сотни тысяч писем
не только из разных уголков Соединенных Штатов, но и со
всех концов земного шара. Наш маленький штат, несмотря на
помощь от добровольцев, найденных Луи Гонтом, не успевал
отвечать на все эти письма. Мне даже трудно объяснить, как
много для меня значили все эти весточки. Среди них были
письма от бывших военнопленных и ветеранов войны во Вьет-
наме, которые благодарили меня за то, что я вернул их
домой. Другие с одобрением отзывались о проводимой мною
политике открытых дверей по отношению к Китаю. Третьи
выражали восхищение тем, как вели себя миссис Никсон и
мои дочери, когда мы все жили в Белом доме.
Конечно, случались и недоразумения. Многие из тех, кого
мы считали своими друзьями, на поверку таковыми не оказа-
лись. Некоторые даже воспользовались нашей прежней друж-
бой, чтобы присоединиться к нападкам на меня. Но я никогда
276
На арене
не ожесточался, так как понимал, насколько трудно проти-
востоять мощному потоку негативного мнения о президенте,
который был вынужден уйти в отставку.
Быть другом президента, даже когда он „на коне", прино-
сит и благо и хлопоты одновременно. Некоторым нравится
внимание прессы. Те же, кто предпочитает покой, жалуются
на настойчивость и бесцеремонность назойливых репортеров.
Широко распространилось мнение, будто близость к прези-
денту дает право на особое отношение со стороны правитель-
ственных учреждений. Скорее как раз наоборот. Чиновники
всех государственных учреждений, опасаясь, что их обвинят
в поблажках друзьям президента, из кожи лезут вон, чтобы
нагромоздить перед ними лишние препятствия.
Одна из наиболее злобных и грязных кампаний велась
против Боба Абплэнэлпа. Неутомимая комиссия Брукса в па-
лате представителей утверждала, что он якобы получил зна-
чительную сумму государственных средств, когда я, будучи
президентом, несколько раз приезжал к нему домой в Гранд-
Багамс. На самом же деле мои приезды обошлись ему в копе-
ечку. В связи с моими визитами секретной службе понадоби-
лось установить в его доме охранную сигнализацию, проти-
вопожарную сигнализацию и специальные датчики. Бобу при-
шлось за все это заплатить из своего кармана. На свои же
средства он соорудил и площадку для вертолета, и специаль-
ные помещения для охраны из секретной службы. На все это
в самом законном порядке можно было требовать государ-
ственные средства. Но Боб за все заплатил сам и сэкономил,
таким образом, государству почти миллион долларов. А спе-
циальная комиссия конгресса вместо того, чтобы отдать
должное его поступку, представила дело так, будто Боб обо-
крал правительство. Так же как и Бебе Ребозо, он был вино-
вен лишь в одном преступлении — он был моим другом.
Согласен, что друзья порой могут приносить президенту
много хлопот. И самый трудный выбор, стоящий перед прези-
дентом, — это выбор между другом, который ему предан, но
не отвечает определенным требованиям, и человеком, кото-
рый этим требованиям отвечает, но не обязательно является
другом. Нет ничего труднее, чем отказать другу, который хо-
тел бы занять ту или иную должность, но для нее явно не
годится. Иногда приходится идти на компромисс. В наши
дни, когда процесс обмена сообщениями между Вашингтоном
и другими странами идет непрерывно, не так уж важно, кто
277
Ричард Никсон
будет послом в какой-нибудь маленькой стране, при условии,
конечно, что он не будет дураком. Поэтому иногда приходит-
ся назначать на эту должность человека, который, мягко го-
воря, не совсем отвечает нужным требованиям. Это даже не
способ как-то вознаградить человека за ту поддержку, кото-
рую он вам оказывал на выборах, это скорее попытка изба-
вить себя от мук отказа. Однако и здесь надо знать меру.
Послом в маленькую страну? Это можно. Послом в крупную
страну или помощником госсекретаря или министра оборо-
ны? Никогда! Порой друзья президента хотят работать на го-
сударственной службе, но слишком набивают себе цену. В
таких случаях назначение наверняка не состоится. Даже с чи-
сто практической точки зрения не в ваших интересах разда-
вать ответственные должности своим сторонникам как награ-
ды. Это может неблагоприятно сказаться на ваших шансах
быть переизбранным на второй срок, если среди членов
вашей администрации окажется много бестолковых людей.
Президенту бывает также трудно сказать „нет“ своим
близким друзьям, которые хотели бы, чтобы он уделял им
больше времени, чем позволяют его обязанности. Многие глу-
боко убеждены, что президент просто обязан поболтать с
ними „пару минут" по телефону, а если они не могут до него
дозвониться, то это самодеятельность его помощников-интри-
ганов. Некоторые из них действительно таковы, большинство
же просто выполняет свои обязанности. Президент вынуж-
ден иметь помощников, которые ограждали бы его от доб-
рожелательных друзей и при этом вовсе не оскорбляли бы
их чувства.
Уже один только контроль за тем, чтобы отказы давались
в соответствующей вежливой форме, отнимает у президента
уйму времени. Толковый помощник может порой избавить
президента от хлопот, включив набивающегося на прием дру-
га президента в список лиц, приглашенных на ближайший
официальный обед, или организовав экскурсию в Белый дом
школьникам из класса, где учатся дети приятеля президента,
или же устроив выступление президента в местном клубе,
членом которого состоит этот приятель. Умение говорить лю-
дям „нет", не оскорбляя при этом их чувств, равно как и
умение находить способы компенсировать разочарование, —
качества крайне редкие, и те помощники, которые ими обла-
дают, ценятся на вес золота.
278
На арене
Враги
Как-то в 1971 году, когда Белый дом осаждали демон-
странты, протестовавшие против войны, ко мне заглянул
Джон Коннэлли. Он хотя и согласился с тем, что неприятно,
когда тебе не дают покоя эти толпы неопрятных, шумных,
часто отчаянных людей, но заметил, что в политике совсем
неплохо иметь врагов — особенно когда они представляют'
собой несносное, но незначительное меньшинство.
Он вспомнил встречу в Белом доме, состоявшуюся мно-
го лет назад, на которой Франклин Рузвельт дал несколько
практических политических советов группе молодых демокра-
тов. Рузвельт сказал тогда, что если у лидера нет врагов, то
ему лучше создать их. Политика — это сражение, и луч-
ший способ воодушевить своих солдат — сосредоточить их
на поле боя напротив видимого противника, стоящего на про-
тивоположном конце поля. Если ваш лояльный сторонник
яростно сражается за вас, то он вдвойне яростнее будет сра-
жаться против ваших видимых врагов.
Мы порою забываем, что Франклин Рузвельт мастерски
бранился. Все его самые способные враги, как и он сам, отно-
сились к высшим слоям общества. Он нападал на этих „при-
вилегированных принцев" и „экономических роялистов" с
наслаждением. Некоторые критиковали его за циничное раз-
жигание классовой войны. Но во время великой депрессии
произошел глубокий раскол нации на имущих и неимущих.
Поскольку неимущих было больше, он встал на их сторону и
политически выиграл от этого. Это дало ему возможность
взять власть в свои руки и прочно держать ее. То, что он
сделал с этой властью, — предмет совершенно отдельной
дискуссии.
Его дальний родственник и предшественник в Белом доме
Теодор Рузвельт также проводил классовую политику, обли-
чая тресты и преступные „денежные мешки". Поскольку оба
Рузвельта вообще-то относятся к числу наших великих и
наиболее результативных президентов, удивительно, что боль-
шинство нынешних теоретиков политики охаивают политику
конфронтации и превозносят политику всеобщего согласия.
Они недооценивают тот факт, что в свободном обществе
иметь друзей и врагов — реальность жизни. Возможно, мень-
ше возмущения вызывало бы употребление слова „противни-
279
Ричард Никсон
ки“ или, как принято в палате представителей и в сенате,
выражения типа „мой добрый друг и уважаемый оппонент,
джентльмен из штата Висконсин". Но в конечном итоге обыч-
но дело доходит до конфронтации между союзниками и вра-
гами, „хорошими нашими" и „плохими вашими". Наша фрак-
ционная политическая жизнь, где сталкиваются противореча-
щие друг другу интересы, амбиции и идеологии, — это наша
плата за недопущение диктатуры, при которой враги безжа-
лостно устраняются. В конце концов Советский Союз имеет
правительство полного единодушия, в котором наиболее ча-
сто высказываемое мнение после того, как Горбачев высказал
свое, вероятно, сводится к словам „О, я согласен, товарищ...".
В ходе избирательной кампании 1988 года мы увидели
яркий пример пользы от присутствия врага. Ничто не могло
разрушить образ Джорджа Буша как якобы безвольной лич-
ности лучше, чем его телевизионная стычка с Дэном Ратером.
Средствам массовой информации тоже неплохо бы извлечь
уроки из этого эпизода. Когда комментатор хочет задеть кан-
дидата, ему не следует нападать на него открыто. Сражение
привлекает аудиторию, она обычно занимает сторону канди-
дата или официального лица, подвергающегося нападкам, а
не задающего вопросы. Больше всего навредить кандидату —
это сделать передачу как можно скучнее.
Враги бывают личные, профессиональные, политические и
идеологические. Два человека могут быть личными друзьями
и все же врагами по одной или двум из других трех катего-
рий. Классический пример — два адвоката, которые изверга-
ют друг на друга потоки брани в суде, а после этого идут
вместе пропустить пару стаканчиков и от души посмеяться
над представлением, которое они устроили своим клиентам.
Это также верно и для политической жизни. Мы все пом-
ним информационные сообщения о том, что Тип О’Нил пос-
ле того, как публично поносил президента Рейгана, при-
глашался в апартаменты семьи Рейгана в Белом доме на кок-
тейль и обменивался с хозяевами любимыми ирландскими
рассказами. Во время моего правления Майк Мэнсфилд, Карл
Альберт и Джон Маккормик возглавляли оппозицию в кон-
грессе, но, несмотря на вьетнамскую войну и другие спорные
вопросы, мы всегда лично относились друг к другу по-дру-
жески и регулярно вместе завтракали в Белом доме.
Сильные идеологические разногласия не всегда можно
сгладить за счет личной дружбы. Когда человек имеет твер-
280
На арене
дое мнение по какой-либо важной проблеме, он просто так
не бросится в объятия того, кто по этой же проблеме имеет
совершенно иное, но тоже твердое мнение. Например, в Вели-
кобритании дебаты по Суэцкому кризису в 1956 году были
настолько острыми, что некоторые члены парламента после
этого не разговаривали друг с другом несколько лет. То же
произошло и в Соединенных Штатах среди тех, кто резко
расходился во мнениях по вопросу Вьетнама. Сегодня модно
убеждать людей подняться выше таких разногласий ради спо-
койствия и будущего прогресса. Я считаю, что такая точка
зрения в корне неправильная. Да, некоторые разногласия в
самом деле пустяшные и о них следует забыть. Но такие
вопросы, как Суэц, который затрагивал судьбу великой на-
ции, и Вьетнам, который касался судьбы миллионов молодых
людей, проходивших службу в армии, и миллионов индоки-
тайцев, погибших из-за нашей неспособности остановить ком-
мунистическую агрессию, имели непреходящее значение. Тот,
кто предлагает замазать проблему, пока народ не поймет
суть и последствия разногласий, отказывается от одной из
основных обязанностей руководства и усиливает вероятность
повторения таких же ошибок в будущем.
Когда такие разногласия ведут к личным оскорблениям,
становится стыдно, но это также всегда и забавляет. К сожа-
лению, только историков будущего. Согласно правилам, уста-
новленным в палате представителей и в сенате, выражения,
задевающие честь и происхождение оппонентов, должны
„изыматься" или вычеркиваться из протокола. Несмотря на
эту предосторожность, повсюду считают, что дебаты в амери-
канском конгрессе более резки, нежели в более уравновешен-
ном и зрелом английском парламенте. Однако такое мнение в
корне неверно. Уинстон Черчилль, например, пропустил не-
сколько сильных ударов со стороны своих оппонентов, но и
он сам умел всыпать как следует. Его классический выпад
против Рамсея Макдональда с обвинением в том, что тот не
имеет политического мужества, вероятно, был бы вычеркнут
из протокола нашей палаты представителей. Вот его слова:
„Помню, когда я был маленьким, меня повели в знамени-
тый цирк Барнума с выставкой чудищ и уродов, но больше
всего я хотел увидеть экспонат, который называли „чудо-юдо
без костей". Мои родители посчитали, что это зрелище слиш-
ком отталкивающее и развращающее для моих детских глаз,
и мне пришлось ждать пятьдесят лет, чтобы увидеть „чудо-
281
Ричард Никсон
юдо без костей", сидящее здесь, на правительственной ска-
мье".
Хотя труднее всего устранять идеологические разногла-
сия, бывают случаи, когда личная неприязнь просто непрео-
долима. Некоторые, даже если они политические союзники,
просто не терпят друг друга. Их совместное пребывание мо-
жет создать взрывоопасную обстановку. Примером тому явля-
ется неприязнь, которую испытывал Клинтон Андерсон к
адмиралу Льюису Страуссу, что привело к отказу сената ут-
вердить Страусса на посту министра торговли при Эйзенха-
уэре. В подобных случаях противники будут всегда искать
повод поссориться по идеологическим или политическим мо-
тивам, в то время как в обыденной обстановке у них не было
бы существенных разногласий. Когда это происходит или
когда политические или идеологические разногласия приобре-
тают слишком личный характер, возникает нетерпимая ситуа-
ция и никакие уговоры благонамеренных посредников не мо-
гут примирить врагов.
Когда имеешь дела с врагами — или, если вы предпочита-
ете, с оппонентами или противниками — следует запомнить
несколько правил.
Во время вышеупомянутого дела с избирательным фондом
в 1952 году я дал выход чувствам по поводу порочности и
несправедливости тех, кто пытался выкинуть меня из списка
республиканских кандидатов. Пэт Хиллинге, который сменил
меня в конгрессе после того, как я был избран в сенат, оста-
новил меня, дав совет, который все, у кого есть политические
враги, должны помнить: „Не сходи с ума и не сердись на
них, просто бей их". Чем хладнокровнее ты будешь, когда
твои враги заводятся, тем больше у тебя шансов на победу. В
жизни же обычно приходят к выводу, что лучший способ
реагировать на критиков — просто не замечать их.
Я подвергаю сомнению изречение, которое, как говорят,
воплощало в себе политическую философию Роберта Кенне-
ди: „Не сходите с ума, сводите счеты". Пытаться нанести по-
ражение своим политическим противникам — это одно. Пы-
таться рассчитаться с ними в личном плане — это уже нечто
совсем иное. Если вас постоянно преследует мысль о мести,
вы наносите себе вред больший, нежели своим врагам. По
этой причине надо пытаться не допускать, чтобы политиче-
ские разногласия перерастали в личные. Можно усомниться в
282
На арене
верности суждений человека, но никогда в их мотивах. В ка-
честве примера здесь очень подойдет набивший всем оскомй-
ну вопрос об американском флаге в ходе избирательной
кампании 1988 года. Некоторые не в меру ретивые республи-
канские стратеги по ведению избирательной кампании увяза-
ли критику Майкла Дукакиса с тем, что он голосовал за вето
на законопроект, требующий от учителей подавать пример
учащимся во время отдания чести флагу, с двусмысленными
намеками, что он не совсем патриот. Опрос общественного
мнения показал, что американцы не одобрили такую тактику.
С другой стороны, сильные идеологические разногласия
не могут быть существенно ослаблены установлением хоро-
ших личных отношений. В качестве примера можно привести
ту же вьетнамскую войну. Двумя моими личными друзьями в
сенате были Джон Шерман Купер и Марк Хэтфилд. Тем не
менее оба неизменно оставались в оппозиции той политике,
которая, как я считал, была необходима для окончания
войны. Все-таки мы не позволяли этим разногласиям касаться
наших личных отношений и находили другие сферы, где при-
ходили к согласию и могли работать вместе.
Два кандидата, энергично проводящие свои предвыборные
кампании, обычно после выборов устраивают хороший спек-
такль, отмечая победу или принимая поражение со словами
примирения. Это не означает, что они стали друзьями на всю
жизнь, а просто понимают, что после завершения выборов
избиратели хотят, чтобы кандидаты закопали томагавки в
землю, а не вонзали их друг в друга. Но если разногласия
наверху могут, по-видимому, сглаживаться, то на более низ-
ком уровне труднее простить камни и стрелы, нанесшие тя-
желые раны во время кампании. В 1952 году Боб Тафт
потерпел поражение при выдвижении кандидатов от Респу-
бликанской партии, благородно оказав всестороннюю под-
держку Эйзенхауэру на всеобщих выборах. Некоторые твер-
дые сторонники Тафта, однако, так и не простили Херба Бра-
унелла и других участников команды Эйзенхауэра, обвиняя
их в недозволенной тактике, когда те отняли у Тафта делега-
тов из южных штатов, которые, как он рассчитывал до съез-
да, должны были голосовать за него. Иногда высокопо-
ставленный деятель может контролировать своих бывших
сторонников, но обычно он не способен на это.
Когда заходят все эти разговоры о необходимости всеоб-
283
Ричард Никсон
щего согласия и желательности проведения кампаний
по-джентльменски, важно помнить, что в интересах самой об-
щественности кандидаты должны давать четкие ответы на во-
просы, и тогда избиратели будут иметь ясное представление,
за кого им голосовать. Должны четко определяться и даже
особо выделяться, но никак не сглаживаться их разные точки
зрения. Кандидату может помочь устоять на ногах даже аг-
рессивная тактика ведения кампании. Гарри Трумэн в
1948 году добился многого, когда намекнул, что Дьюи под-
держивают нацисты. И в конечном счете его тактика — идти
напролом — помогла ему победить: он смог равномерно рас-
пределить свои силы, чего не смог сделать Дьюи, провозгла-
шая достойные похвалы, но вялые призывы к единству и
ответственности правительства. В идеале кандидаты должны
наносить удары друг другу, но не уничтожать своих конку-
рентов полностью. Они не должны допускать возможности
обострения политических и идеологических разногласий в ре-
зультате личных нападок. С другой стороны, они должны
быть реалистами, чтобы понимать, что некоторые разногласия
примирить все же невозможно.
В уотергейтском деле много внимания было уделено „спи-
ску врагов", подготовленному аппаратом Белого дома. Я ни-
когда не видел этого списка. К сожалению, некоторые лица в
том списке на деле были моими личными друзьями. Но дру-
гие гордились тем, что вступили в стан моих врагов с того
момента, как я стал политиком. Их оппозиция была скорей
идеологической, чем политической или личной. По сути дела,
такие оппозиционеры у меня были на протяжении почти всей
моей политической карьеры. Многие наблюдатели отмечали,
что гораздо раньше „уотергейта" у меня было намного боль-
ше непримиримых врагов, чем у какого-либо другого прези-
дента в послевоенный период. Я считаю, что причиной тому
была моя значительная роль по меньшей мере в двух из мно-
жества наиболее острых ситуаций в послевоенный период.
Подоплека дела Хисса заключалась в том, что оно содер-
жало в себе взрывоопасную возможность коммунистического
влияния в правительстве, особенно в государственном депар-
таменте. Даже многие антикоммунисты решительно выступа-
ли против меня в деле разоблачения Элджера Хисса, так как
рассматривали наше расследование как наступление на либе-
ральные круги во внешней политике, даже на целое поколе-
284
На арене
ние идеалистически настроенных государственных служащих.
Живо помню один из сильных аргументов во время званого
обеда в Вашингтоне, когда известный либеральный вашинг-
тонский юрист Пол Портер, стуча по столу, говорил: „Мне
наплевать, виновен Хисс или нет. Расследование комиссии
вредит стране, потому что нападки на Хисса — это нападки
на внешнюю политику Рузвельта". Когда вину Хисса удалось
доказать, это не только не помогло ослабить оппозицию, но
лишь осложнило дело. Оно лишь означало, что впредь такие
расследования не могут автоматически прекращаться, как, на-
пример, расследования комиссии Маккарти. Как ни смешно,
но я получил оплеухи с обеих сторон. Билл Роджерс расска-
зывает, как он беседовал во время нашей предвыборной кам-
пании 1952 года с одной пожилой маленькой леди в тен-
нисных туфлях. Она сказала ему: „Мне нравится Айк, но не
нравится Никсон". Роджерс спросил, почему. „Он замешан в
деле Хисса", — ответила она.
Маниакальное противодействие президента Трумэна наше-
му расследованию дела Хисса было трудно понять. Никто не
мог поставить под сомнение антикоммунистические убежде-
ния президента, просившего конгресс одобрить программу по-
мощи Греции и Турции, чтобы приостановить коммунистиче-
скую агрессию в Европе. Даже после того, как документы
„Пампкин пейпарс" столь ярко высветили виновность Хисса,
он продолжал считать слушания комиссии по этому делу „от-
влекающим маневром", созданным, чтобы отвести внимание
от того, что он называл „ужасным рекордом" конгресса 80-го
созыва, в котором большинство принадлежало Республикан-
ской партии. Что касается личного отношения президента к
этому делу, то он был страшно сердит на Хисса. Когда Тру-
мэну показали копии документов, которые Хисс вернул Чем-
берсу, то он, просмотрев их, все повторял и повторял: „Су-
кин сын, он изменил стране. Сукин сын, он предал свою
страну". Даже после того, как Хисса отдали под суд, Трумэн
продолжал проводить свою линию „отвлекающего маневра".
Когда один из его помощников позже спросил его об этом,
Трумэн ответил: „Конечно, Хисс виновен. Но эту чертову ко-
миссию интересовал не он. Единственное, о чем они беспоко-
ились, это о политике. И до тех пор, пока они пытаются
проводить свою политику вне связи с этим коммунистиче-
ским вопросом, я буду называть их действия тем, чем они
являются на самом деле, — отвлекающим маневром".
285
Ричард Никсон
Война во Вьетнаме разделила Соединенные Штаты даже
глубже, чем суэцкий кризис разделил Англию. В 1971 году я
выступал в Уильямсберге. Когда я входил в зал, ко мне под-
бежала молоденькая девушка, ей было около семнадцати, и с
криком „Убийца!" плюнула мне в лицо. Никогда не забуду
выражение неподдельной ненависти на ее лице. Ее поступок
был проявлением типичных настроений, буквально разрываю-
щих страну на части во время войны во Вьетнаме. Особенно
сильны они были среди тех, кто избежал призыва или укло-
нился от него, потому что где-то в глубине души они испы-
тывали чувство вины. Это было особенно непростительно для
тех, кто способствовал вовлечению нашей страны в ту войну,
а после этого делал все возможное и невозможное, чтобы
только вынудить меня свернуть с политического курса, кото-
рый в конце концов вывел США из этой войны. Тот факт,
что мы добились успеха и заключили мирное соглашение в
1973 году на условиях, как говорили тогда эти критики, со-
вершенно неприемлемых, лишь подлил масла в огонь их нена-
висти.
Ирония заключается в том, что моя правота в деле Хисса
и завершение войны во Вьетнаме скорее усилили, а не осла-
били непримиримую ненависть со стороны моих противни-
ков. Генри Киссинджер часто жаловался, что одобрение
нашей китайской инициативы странным образом замалчива-
лось некоторыми из его бывших коллег, но они наверняка с
воодушевлением восхваляли бы ее, если бы я был либераль-
ным демократом, а не консервативным республиканцем. Я
объяснил ему причину ситуации в двух словах: Хисс, Вьет-
нам.
Мы все хотели бы, чтобы у нас не было врагов. Но, как
говорил мне президент Садат во время встречи в Александ-
рии после похорон шаха Ирана в 1980 году, „мы должны
помнить, что по наиболее спорным вопросам половина
людей — за вас, а вторая половина — против вас". В свобод-
ном обществе резкие политические и идеологические разног-
ласия неминуемы, и их следует приветствовать. Мы не долж-
ны усугублять их, привнося личные мотивы. Но мы никогда
не должны находиться во власти наивных иллюзий, будто
хорошие отношения полностью устранят эти разногласия.
Мне хотелось бы верить, что враг — это друг, с которым ты
еще не встречался. К сожалению, в жизни такое редко случа-
ется.
286
На арене
Средства массовой информации
Так как мои стычки со средствами массовой информации
уже освещались довольно основательно, то кое-кто, возмож-
но, удивится, узнав, что в прошлом у меня установились до-
вольно неплохие отношения со многими журналистами. Ког-
да я недавно писал письма с выражением соболезнований
семьям Джима Шепли из „Таймс" и Джона Линдсея из „Нью-
суик", я думал о многих других репортерах и обозревателях,
которые освещали мою деятельность прямо и объективно на
протяжении многих лет.
В список этих журналистов вошли бы: Боб Олбрайт, Дуг
Аллен, Джо и Стюарт Олсопы, Билл Андерсон, Берт Эндрюс,
Марвин Эрроусмит, Эрни Барчелл, Генри Брэндон, Бен Коул,
Боб Консидайн, Дуг Корнелл, Майк и Джон Каулсы, Грант
Дилмен, Роскоу Драммонд, Уоррен Даффи, Уиллард Эдвардс,
Андре Фонтен, Карл Гринберг, Чик Хансен, Мартин Хеден
(старший и младший), Джордж Хили, Билл Херст, Джек Хор-
нер, Рой и Джек Говарды, Эп Хойт, Билл Хатчинсон, Дон
Ирвин, Барни Килгор, Кэррол Килпатрик, Джек Найт, Артур
Крок, Фрэнк Кест, Вик Ласки, Дэвид Лоуренс, Фрэнсис Ле-
вайн, Гоулд Линкольн, Фрэнк ван дер Линден, Генри Лав,
Джек Макдауэл, Ральф Макгилл, Эрл Масо, Пол Миллер,
Клинт Мошер, Барни Ноувел, Ньюболд и Кросби Нойесы,
Эдгар По, Боб Ричардс, Эрл Рихерт, Рой Робертс, Вермонт
Ройстер, Тэд Скриппс, Сэм Шафер, Луис Зельцер, Джозеф
Кингсбери-Смит, Мерриман Смит, Билл Шпрингер, Ричард
Старнс, Билл Тейс, Ральф де Толедано, Уолтер Троэн, Пэк
Трессел, Том Вейл, Люсиус Уоррен, Боб Уайт, Уильям Уайт,
Дик Уилсон, Лайла Уилсон и Перигрин Уорсторн.
Я не включил в этот список еще многих выдающихся
журналистов лишь из-за нехватки места. Ряд журналистов, и
сегодня работающих в прессе, в равной степени правдивы и
объективны, но я не упоминаю их имена, так как считаю, что
правда о Никсоне, названная так самим Никсоном, почти на-
верняка поставит их в неловкое положение перед коллегами.
Достаточно будет сказать, что я, возможно, не смог бы до-
стичь таких высот в политической карьере, каких достиг, без
полезного воздействия как положительных, так и негативных
статей и очерков, освещавших мою деятельность.
И все же ко мне можно с полным основанием обращаться
287
Ричард Никсон
за советами, как работать с прессой и снабжать ее информа-
цией. Во время избирательной кампании 1988 года я все-
гда говорил, что самое лучшее, чем можно помочь Джорджу
Бушу, — это стать пресс-секретарем Майкла Дукакиса. Я
первый признал бы, что не могу выступать в роли объектив-
ного критика Буша. Однако некоторые беспристрастные на-
блюдения, касающиеся средств массовой информации, могли
принести пользу тем, кто, по крайней мере, желал бы избе-
жать моих ошибок.
Кто же работает в средствах массовой информации? На
основе своего сорокатрехлетнего опыта общения с предста-
вителями этого клана хотелось бы поделиться следующими
наблюдениями. Их уровень интеллекта выше среднего. Боль-
шинство из них придерживаются либеральных политических
взглядов. По сути дела, все они честолюбивы, но не столько
из-за денег, сколько из-за желания обрести статус. Пулитце-
ровская премия или место в еженедельном воскресном прило-
жении значат для них гораздо больше, нежели шестизнач-
ная цифра дохода. Они горды своей профессией и иногда
не скрывают своего пренебрежения к менее образованным по-
литикам и бизнесменам, с которыми им приходится иметь
дело. Многие из них полагают, и, я считаю, вполне справед-
ливо, что им недоплачивают по сравнению с лоббистами и
представителями для связи с прессой, которые бесстыдно „об-
дирают" своих работодателей.
В конце концов, большинство из них интересные люди.
Неофициальная встреча с ведущими репортерами может ока-
зать более сильное влияние и дать больше информации, не-
жели беседа с группой конгрессменов или сенаторов.
Хотя, как я полагаю, большинство согласится с этими вы-
водами, тем не менее у меня имеются и другие, основанные
на личном опыте наблюдения, которые, по всей видимости,
будут более спорными.
Репортеры прессы в целом, хотя и не всегда, умнее и глу-
бокомысленнее, чем их коллеги на телевидении. Фотографы
более склонны сочувствовать консерваторам, чем репортеры,
поскольку, как мне кажется, между этими двумя группами
журналистов сложились натянутые отношения. Политику до-
стается от репортеров -больше вне Вашингтона, нежели в Ва-
шингтоне. Владельцы газет стали настоящими политическими
евнухами; они все так же подписывают чеки, однако уже дав-
но миновали те времена, когда могли эффективно контроли-
288
На арене
ровать репортеров. Нередко наблюдается ситуация, когда
кандидата хвалят в редакционной статье, а в разделе ново-
стей его вовсю хулят, что придает многим газетам шизофре-
нический характер. Даже газета, которую я читаю наиболее
регулярно — „Уолл-стрит джорнэл", не лишена этого синд-
рома. Любой объективный наблюдатель видит, что, в то вре-
мя как редакционная статья явно склоняется вправо, репорте-
ры из вашингтонского бюро в целом склоняются влево. Я не
думаю, что это непременно плохо, но считаю, что тем, кто
имеет дело с прессой, необходимо знать, против чего и кого
она настроена.
Другое наблюдение, которое вытекает из моего собствен-
ного опыта, состоит в том, что представителям прессы очень
не нравится, когда их уличают в неправоте. Берт Эндрюс
первым предупредил меня об этом после дела Хисса. Подав-
ляющее большинство репортеров, освещавших это дело, пола-
гали, что Чемберс лжет, а Хисс говорит правду, и им очень
не понравилось, когда им на фактах доказали, что не правы
они. Среди некоторых репортеров наблюдалась понятная тен-
денция в последующие месяцы и годы попытаться перело-
жить вину за первоначальную ошибочную позицию на меня
самого.
То же самое можно сказать и об эпизоде с избиратель-
ным фондом во время кампании 1952 года. Зайдя слишком
далеко в своих предсказаниях, что я буду вынужден уйти из
числа кандидатов, они, естественно, нашли невозможным при-
знать, что, обратившись к избирателям через их голову по
телевидению, я доказал их неправоту. Это не означает, что
мотивы репортеров в этих двух случаях были корыстными
или необычными. Любому человеку, особенно если он интел-
лектуал, присуще таить обиду на любого, кто доказал, что в
главном он был не прав.
С другой стороны, я обнаружил, что, когда президент или
вице-президент едет за границу, сопровождающие его ре-
портеры обычно правдивы и оказывают ему поддержку. Так
было, когда я отправился в Россию и Польшу в 1959 году,
когда посетил Китай и Россию в 1972 году и даже когда
путешествую за границу сегодня в качестве экс-президента.
Критики средств массовой информации заходят слишком да-
леко, поднимая вопросы о патриотизме средств массовой ин-
формации. Если президент сможет убедить их, что его вне-
шняя политика служит интересам страны, то его деятель-
289
Ричард Никсон
ность получит верное и нужное освещение в печати, даже
если репортеры не разделяют его внутриполитических взгля-
дов. В действительности же я заметил, что общепринятое
клише о политике, что она, дескать, останавливается у крас-
ной черты, но не переходит ее, гораздо лучше подходит к
средствам массовой информации, чем к политике.
Обозреватели-верхогляды не правы, когда связывают все
мои проблемы с „уотергейтом". Они упускают из виду ко-
ренной вопрос Вьетнама. Война изменила освещение в прессе
Линдона Джонсона от в высшей степени положительного до
в подавляющем большинстве отрицательного образа и отрав-
ляла мои отношения с прессой на протяжении всего времени,
пока я был в Белом доме. Я уважал право журналистов и
политиков не соглашаться со мной относительно нравствен-
ной оценки нашей политики во Вьетнаме, ведения войны и
усилий добиться достойного мира. Но опять-таки события,
которые последовали после ухода наших войск из Вьетнама,
показали, что критики в печати и на телевидении, которые
заявляли, что мы не правы, ошибались. Точно так же многие
обозреватели ведущих газет и журналов продолжают упорно
твердить, что Элджер Хисс не виноват или что фонд Никсо-
на — это обман. В то же время противники мира во Вьетнаме
до сих пор пытаются не замечать вьетнамскую трагедию или
поверхностно объяснить такие трагедии, как камбоджийская
резня и гибель сотен тысяч вьетнамцев при бегстве из комму-
нистического Вьетнама. Считается, что девиз работающего ре-
портера — это „просто факты". Однако к делу Хисса, фонду
и вьетнамской войне, когда многим журналистам было столь
трудно проглотить правду, следует применить изречение Ле-
нина: „Факты — упрямая вещь".
Пресса и политики, деятельность которых она освещает,
часто не в ладах друг с другом, однако есть у них и об-
щее: весьма низкий рейтинг в опросах общественного мне-
ния. Большинство людей убеждено, что пресса весьма склон-
на к либеральным целям, и я согласился бы с этим. Однако
обвинения, что пресса обычно неточна в своих сообщени-
ях, часто несправедливы. Как правило, на меня производило
большое впечатление, как точно репортеры, приобретшие об-
щенациональную известность, излагали события в своих ста-
тьях. Утверждение, будто у репортеров дурные манеры, так-
же не соответствует действительности. Я обнаружил, что,
хотя репортеры всегда настойчивы, они в то же время обыч-
290
На арене
но не теряют обходительности. Ужимки некоторых странных
парней, которые топочут ногами и вопят, как малые дети,
чтобы привлечь к себе внимание, не следует считать прису-
щими всему клану журналистов.
Большинство средств массовой информации идут не в
ногу в политическом плане с остальной страной. Причины
уходят корнями в далекую историю. В 1952 году, когда
Эйзенхауэр одержал внушительную победу на выборах,
опрос мнения среди первых пятидесяти крупнейших полити-
ческих обозревателей, проведенный журналом „Ньюсуик", по-
казал огромный перевес в пользу Эдлая Стивенсона. Это не-
избежно наложило отпечаток на их публикации. В 1972 году,
когда за меня голосовали 61 процент избирателей, опрос ва-
шингтонских репортеров показал, что 82 процента из них вы-
ступали за Джорджа Макговерна.
Многие в средствах массовой информации с большим удо-
вольствием культивируют свою непопулярность, что оказыва-
ет влияние на положение идеалистических диссидентов, ко-
торые сами себя избрали защищать любой ценой обществен-
ность от бесцеремонных официальных лиц. Некоторые мо-
гут сказать, что если сами журналисты не возражают про-
тив того, что их презирают, то это их личное дело. Я с этим
никак не согласен. Пресса обычно считает себя частью обще-
ства, разделяя общую заинтересованность в процветании Аме-
рики, в прочности ее институтов и успехе ее начинаний
повсюду в мире. Когда им приходится критиковать, то они
делают это как часть единой команды. Но сегодня средства
массовой информации считают себя вне и выше общества в
целом, взирая надменно сверху и меча свои молнии во всех
остальных. Часто оказывается, что такая невоздержанность
средств массовой информации ослабляет наш общественный
строй, а не укрепляет его.
Несколько относительно простых мер сыграли бы важ-
ную роль в деле восстановления доверия между американ-
цами и американской прессой.
Прежде всего, если кто-нибудь передает или публикует
ложную информацию, то должен откровенно признаться в
этом и с неменьшим напором, с каким он отстаивал первона-
чально свое ложное сообщение. Признание ошибки никогда
не повредит доверию к репортеру. Наоборот — оно резко
возрастет. Проблема в том, что признание ошибки ранит гор-
дость репортера, поэтому слишком часто ошибки остаются
2^1
Ричард Никсон
неисправленными, если у жертвы оговора не хватает духу
дать клеветнику вескую затрещину. В этом смысле телевиде-
ние несет гораздо меньшую ответственность, чем печать. В
„Нью-Йорк тайме", например, рубрика „Поправки" на третьей
странице газеты стала публиковаться, по сути дела, чуть ли
не ежедневно. Но я не припоминаю, чтобы услышал какую-
то поправку в передаче любой из крупнейших программ.
Либо тележурналисты стали намного искуснее журналистов
печати, либо журналисты-газетчики гораздо честнее подхо-
дят к своим неизбежным грубым ошибкам.
Журналистам следует избавиться от лицемерной позиции,
будто, выступая с нападками на общественного деятеля, они
только лишь руководствуются чувством справедливости, а за
деятелем всегда остается право возбудить дело о клевете.
Любой разумный человек знает, что дело „Таймс" против
Сулливана — эта основа законодательства о клевете — тол-
куется таким образом, что ни один общественный деятель ни-
когда не выиграет иск о клевете, если не располагает пои-
стине неограниченными финансовыми возможностями. Вместо
этого журналистам следует самим позаботиться о защите об-
щественных деятелей от клеветы путем самодисциплины, не
позволяющей постоянно и автоматически применять „сильно-
действующие средства". Слишком часто они сперва стреляют,
а вопросы задают потом.
Репортерам нужно также перестать надувать ничего не
подозревающие жертвы. Каждый общественный деятель де-
сятки раз слышал эти слова: „Я действительно хочу написать
положительный очерк.". Они обычно служат сигналом к тому,
чтобы поберечь свою спину, потому что кто-то готов всадить
в нее нож.
„Если вы не поговорите со мной, то ваша версия этой исто-
рии не получит отражения". Слишком многие репортеры зара-
нее знают, под каким углом они намерены освещать в своем
очерке события, даже еще до того, как начать свое расследо-
вание. Когда вы услышите эти слова от репортера, доверяйте
только своей интуиции. В самом ли деле он желает выслу-
шать ваше мнение или просто придать достоверность своей
статье вашим рассказом? В некотором роде этот обман —
форма шантажа: побеседуйте со мной или... Посмотрим же, у
кого в Вашингтоне наилучшая репутация. У тех, кто больше
общается с репортерами. Высшие должностные лица, которые
не ладят с прессой, обычно удостаиваются весомой кучи
292
На арене
„камней" каждый раз, когда открывают утреннюю газету.
„Послушайте, что говорит о вас этот парень". Эта журна-
листская ловушка — излюбленная тактика репортеров, кото-
рые хотят заставить вас сказать об „этом парне" что-нибудь
непотребное. Не удивляйтесь, если ваш сердитый выпад поя-
вится в печати, а „этого парня" — нет.
„Поговорите вы со мной или нет, а я все равно напишу
очерк". Когда вы услышите это, то задумайтесь, станет ли
репортер беспокоиться из-за того, что у него не будет вооб-
ще никакой статьи, если вы не поговорите с ним.
„Ну, и еще один вопрос". Забудьте о заданных им десяти
первых вопросах. Вот то, зачем он пришел на самом деле.
Репортеры — не единственные мастера обмана. Государ-
ственные деятели прилагают огромные силы, пытаясь по-сво-
ему подтасовать сообщаемые ими известия. Когда на ринге
сходятся двое толковых, знающих людей — репортер и офи-
циальное лицо — и каждый из них пытается одурачить дру-
гого, никто не должен жаловаться. Однако непростительно,
когда журналисты обращают свой грозный словесный арсе-
нал против менее опытных жертв, таких, как семья или дру-
зья официального лица.
Большинство американцев — доверчивые люди. Если ре-
портер скажет им, что хочет быть честным, то они склон-
ны — ив этом их ошибка — верить ему. Поэтому при обще-
нии с простодушными людьми репортеру следует быть более
искренним. Ему следует объяснить, что он собирается сде-
лать, чего ожидает от статьи или книги и какую роль в ней
будет играть предполагаемый источник информации. Некото-
рые журналисты посетуют: „Но так с нами никто не будет
разговаривать". Пусть не будут. Обманывать ничего не подоз-
ревающих людей грешно. Выражение „цель оправдывает сред-
ства" неприменимо для репортеров, впрочем, как и для госу-
дарственных деятелей.
Я первый признался, что политики могли бы лучше рабо-
тать, если бы уладили свои отношения с прессой. Прежде
всего им следует относиться к средствам массовой инфор-
мации с уважением. Средства массовой информации делают
свою работу. И следует помогать им делать эту работу, если
только они не перекладывают ее на вас.
Не создавайте себе любимчиков в прессе. Это дает крат-
ковременное преимущество, однако в долгосрочной перспек-
тиве приносит больше вреда, чем пользы. Я часто просил Ген-
293
Ричард Никсон
ри Киссинджера давать интервью не только избранной элите
из вашингтонского пресс-корпуса, но и некоторым неплохим
репортерам из менее известных в стране газет. Он отвечал,
что эти репортеры не имеют влияния. Я на это говорил, что
репортер становится влиятельным благодаря связям с источ-
никами информации, независимо от того, работает ли он в
„Вашингтон пост" или в „Коламбус диспэтч". Если по каким-
то причинам вас выкинут из узкого круга важных персон в
столице, то вам, возможно, захочется возобновить старое зна-
комство с друзьями из глубинки.
Не отменяйте своих распоряжений и намеченных встреч,
но не бойтесь отменить встречу с недружелюбным репорте-
ром во время важной президентской поездки. Нет такого за-
кона, по которому вы должны отдавать предпочтение ка-
кому-то репортеру, если он имеет привычку наносить вам бо-
лезненные уколы.
Обычно не следует потакать представителям прессы, если
только вы не держите их на почтительн.ом расстоянии от
себя. Лучшие репортеры терпеть не могут, когда их так не-
прикрыто обхаживают, и никакой корреспондент не будет за-
жимать негативную статью из-за того, что вы угостили его
завтраком на прошлой неделе.
Некоторые политические фигуры прилагают значительные
усилия, чтобы иметь в прессе своих фаворитов, постоянно
снабжая их закрытой информацией, которую те используют
для придания остроты своим статьям. Сближаться в такой
степени с репортерами всегда опасно, особенно если забыть,
что это брак по расчету, и вообразить его настоящей любо-
вью. Как только струйка информации, исходящая от офици-
ального лица, иссякнет, сразу же высохнут чернила доброже-
лательного журналиста.
Поскольку большинство журналистов левые, можно поду-
мать, будто республиканцы будут критиковать их больше, не-
жели демократы. Однако стремление к хорошей статье мо-
жет иметь более решающее значение, чем идеология. Я не
имел почти ничего общего в политическом плане с бывшим
либеральным спикером палаты представителей Типом О’Ни-
лом. Несколько лет назад его бывший административный по-
мощник Крис Мэтьюз написал книгу о политике, озаглав-
ленную „Несговорчивый". Несмотря на свой относительно мо-
лодой возраст, Мэтьюз был уже закаленным вашингтонским
чиновником. Поэтому я не удивился, когда он выбрал для
294
На арене
заголовка особенно острой главы о средствах массовой ин-
формации часто приписываемые мне слова: „Пресса — вот
враг".
Политику не следует считать, что чем больше он прово-
дит пресс-конференций, тем лучше. Важно не продешевить,
став слишком доступным. Пресс-конференцию политическо-
му деятелю следует проводить только тогда, когда он хоро-
шо подготовлен и когда имеются темы, достойные обсуж-
дения. Я не проводил столько пресс-конференций, сколько
следовало бы. Однако, с другой стороны, сомневаюсь, что их
большее количество помогло бы моим отношениям с прессой,
особенно когда главными вопросами были Вьетнам и „уотер-
гейт", где четко очерчены границы и нет никаких уступок ни
с одной из сторон.
Опыт Джонсона должен послужить примером для всех,
кто пытается разработать стратегию отношений с прессой.
Когда Джонсон находился на вершине своей популярности в
дни „Великого общества", то был доступен для прессы боль-
ше, чем любой другой президент за всю историю страны.
Он встречался с репортерами, когда прогуливался верхом по
Южной лужайке. Встречался с ними в Овальном кабинете, в
своем личном кабинете, в своей спальне и даже в ванной ком-
нате. И поплатился за это. В первые два года пребывания
Джонсона на посту президента пресса относилась к нему по-
разительно хорошо. Но, когда диалог оказался подпорченным
Вьетнамом, пресс-конференции стали наносить ему вред, а не
помогать.
Один из тактических приемов государственного деятеля,
подвергшегося нападкам со стороны прессы, — это контрна-
ступление, которое нужно вести очень расчетливо. Государ-
ственный деятель может даже на короткий срок одержать
победу. Однако в отдаленной перспективе последнее слово
всегда остается за прессой, и она никогда не простит ему то,
что он решил помериться с ней силами. Это не значит, что
он должен безропотно сносить колкости прессы или пресмы-
каться перед ней, чтобы заручиться ее поддержкой. Фактиче-
ски это означает, что он не должен оставаться в долгу, но
делать это нужно, не подвергая себя обвинениям в том, что
он сражается с прессой в целях отвлечения внимания от сво-
их насущных проблем.
Самое главное оружие президента — это обращение к
стране через голову прессы. Я наиболее эффективно приме-
295
Ричард Никсон
нил этот тактический прием в выступлении „Фонд" по теле-
видению в 1952 году и в речи „Молчаливое большинство" в
1969 году. 14 оба эти выступления мобилизовали в мою под-
держку общественное мнение. Но такие обращения должны
быть редкими. Президент должен обращаться к народу напря-
мую, чтобы пресса не профильтровала его взгляды, только
по важнейшим вопросам, затрагивающим общенациональные
интересы.
Главное беспокойство у отцов-основателей вызывала чрез-
мерная концентрация власти, будь то у исполнительных, за-
конодательных или судебных органов. Блестяще разрешил
эту проблему принцип взаимозависимости и взаимоограниче-
ния законодательной, исполнительной и судебной власти, так
что ни одна из них не обладает неограниченным господством
над народом. Отцы-основатели не могли предвидеть роста
большого бизнеса в конце XIX столетия и усиления профсо-
юзов в середине XX века. Тем не менее конгресс принял на
себя главный удар, применив законодательство, ограничиваю-
щее власть и большого бизнеса и профсоюзов.
Отцы-основатели не могли также и подумать о современ-
ных сверхгигантских информационных монополиях. Эти мо-
нополии представляют собой новую концентрацию власти,
которую конгресс не может и не должен пытаться ограничи-
вать. Наша приверженность первой поправке всегда должна
иметь приоритет над любыми оговорками, какими мы попыта-
емся оправдать безответственное поведение средств массовой
информации. Это означает, что средства массовой информа-
ции должны быть уверенными в том, что их власть использу-
ется ответственно и таким образом, чтобы не наносить ущер-
ба основным интересам нации.
Вероятно, самый лучший из всех советов, какие я только
получал относительно прессы, дал мне мой приятель Дик
Мур, ныне посол в Ирландии, как и его брат Джон, находив-
шийся там на этом посту во времена моей администрации.
Он часто повторял: „Ищите маленькую ложь". Если кто-то
допустит промах или сделает несправедливый выпад, дайте
ему понять, что вы заметили это. Если вы выразите недоволь-
ство репортерам или их редакторам, когда те ошибутся, они
будут более внимательны в следующий раз. Если же этого
не сделать, они будут позволять себе еще большие вольно-
сти, нередко повторяя и усугубляя ошибки до тех пор, пока
их будет уже невозможно исправить.
296
На арене
Совет, данный мне Муром, является действенным противо-
ядием от тех советников, которые призывают лидера не „удо-
стаивать подобный нелепый выпад ответом". К сожалению,
некоторые читатели и телезрители придают большое значе-
ние таким выпадам, искренне веря каждому слову в них.
Многие американцы все еще инстинктивно верят газетной
„утке" и считают, что „такого не напечатали бы, если бы это
было неправдой". Но если даже и попытаться потребовать
поправку к напечатанному, что само по себе разумно, все же
легче сказать об этом, чем сделать. Ложь в средствах массо-
вой информации легко рождается и трудно умирает.
Во время уотергейтского скандала наш небольшой коллек-
тив из юристов и сотрудников, осуществлявших связь с печа-
тью, обошли с флангов и превзошли по количеству бесчис-
ленные, крайне фанатичные члены аппарата конгресса. Они
неофициально давали сведения — более подходящим выраже-
нием было бы „изливали потоки" — неисчислимым, крайне
амбициозным репортерам, которые вместе со своими издате-
лями из кожи лезли, чтобы заработать очки, представляя все
новые и новые разоблачения, касающиеся Белого дома при
Никсоне. В конечном счете выяснилось, что десятки их ре-
портажей оказались ложью, но это не восполнило причинен-
ного ими в результате публикаций ущерба.
Даже по сей день в печати нередко мелькает маленькая
ложь о моей администрации, а на ее опровержение уходит
столь много времени и сил, что не стоит и пытаться это-
го делать. Страшно подумать, сколько ошибок и искажений
журналистам сходит с рук безнаказанно, потому что объекты
их ложных нападок попросту воздевают в отчаянии руки.
Поскольку на протяжении многих лет объектом многих злоб-
ных нападок прессы была моя персона, то теперь я разрабо-
тал новую тактику — обязательно огрызаться на боль-
шинство неточных статей. Недавний пример показывает, что
подобная политика может даже иногда заставить журналиста
платить сполна по счету.
В 1987 году левый журналист Раймонд Боннэр написал в
книге о Филиппинах, что я будто бы заявил президенту Мар-
косу об одобрении его планов, перед тем как он объявил о
введении военного положения в 1972 году. Боннэр основывал
свое утверждение на заявлениях обычно анонимных „источни-
ков". Если бы я в самом деле говорил такие слова, то без
всяких колебаний признался бы. Большинство комментаторов
297
Ричард Никсон
сообщали во время переворота Маркоса, что это был оправ-
данный ответ на организованные коммунистами беспорядки,
угрожавшие разорвать страну на части.
Но материал Боннэра был чистой фантазией. Я не разго-
варивал с Маркосом. Регистрационные журналы приема посе-
тителей Белого дома, легко доступные общественности, ясно
и неопровержимо показывают, что у меня не было с ним
беседы. Кроме того, я не направлял ему никаких посланий. В
книге Боннэра регистрационные журналы даже не упомина-
ются, и это доказывает, что он либо не знал о них и не
потрудился их изучить, либо не хотел, чтобы читатели узна-
ли о существовании веских фактов, опровергающих его ут-
верждения. В массовом издании своей книги в мягкой об-
ложке Боннэр в примечаниях обращает внимание на опровер-
жения моих сотрудников этой и других ошибок и выска-
зывает предположение, что журналы были подделаны. Это
типичная беспринципная тактика, рассчитанная на то, что
пресс-корпус, привыкнув к нечестным и недоказанным ут-
верждениям, поверит всему. На самом деле ни один репортер
или исследователь никогда не доказывал и даже не утверж-
дал, что имеются какие-то подчистки в регистрационных
журналах Белого дома, в которых отмечались все встречи и
телефонные разговоры, какие только были у меня на протя-
жении пяти с половиной лет. И друзья, и недруги широко
использовали их как весьма надежные справочники, чтобы вы-
яснить, что делал президент в тот или иной день и когда
точно он это делал. Утверждения Боннэра о прямо противо-
положном циничны и сделаны в его личных интересах.
Накануне публикации книги Боннэра один из его бывших
коллег по „Нью-Йорк тайме" написал статью по поводу его
абсурдных утверждений. Перед тем как отдать ее в набор,
этот журналист позвонил ко мне в офис, чтобы выслушать
мои замечания, но поскольку в тот день была страстная пят-
ница, то после полудня я отпустил всех своих сотрудников,
и на его телефонный звонок никто не ответил. Журналист
предпочел не ждать до понедельника, чтобы выяснить мои
замечания по поводу этой статьи, а опубликовал ее. Статья
разошлась по всему свету, а в результате миллионы беспри-
страстных читателей теперь, вероятно, полагают, будто я дал
„добро" Маркосу на введение военного положения. И вновь я
бы не возражал, будь это действительно так. Считаю, что в
298
На арене
сложившихся условиях Маркос, по всей видимости, действо-
вал верно. Но раздражение вызывает тот факт, что это
опять-таки была маленькая ложь, неприятный намек на то,
против чего мы сотни раз выступали во время уотергейтского
потока вопросов.
Небольшому персоналу моих сотрудников понадобились
десятки часов напряженной работы в течение нескольких не-
дель подряд, чтобы доказать на фактах правду. Им удалось
протолкнуть в „Нью-Йорк тайме" кратенькую заметку с до-
полнительной информацией относительно нашей позиции, но,
что было еще важней, они смогли породить у одного из
корреспондентов состояние неуверенности, достаточное для
того, чтобы он вычеркнул большой кусок в материале, кото-
рый намеревался опубликовать по поводу утверждений Бон-
нэра. Самым приятным из всего было то, что журналист
Стэнли Карноу в конце концов разоблачил все ложные обви-
нения Боннэра, опубликовав в 1989 году свою книгу о Фи-
липпинах под названием „Наш взгляд: американская империя
на Филиппинах". Он писал: „Наоборот, ничто в документах
Белого дома того периода не говорит о том, что Никсон дал
Маркосу по телефону „добро". По прошествии ряда лет Мар-
кос сказал мне, что в то время он с Никсоном не разговари-
вал".
Появление книги Карноу стало всего-навсего единствен-
ной моральной победой в заведомо проигрышной борьбе с
подобной маленькой ложью. Но если книга Боннэра по ка-
ким-то причинам действительно должна была нанести мне
урон, подобно многим таким же работам, появлявшимся во
время „уотергейта", то урон уже был нанесен. Данный случай
свидетельствует о том, насколько огромное влияние может
иметь автор, движимый идеологическими мотивами, побужда-
емый к действию непроверенными сведениями, публикуемыми
даже в обычно очень щепетильной насчет новостей газете.
Он свидетельствует также о том, что автор может прибег-
нуть к инсинуациям и уловкам с анонимными „источниками"
информации не для того, чтобы обнаружить истину, а, напро-
тив, для того, чтобы скрыть ее. Свидетельствует он и о том,
насколько трудно политическому деятелю восстановить свою
репутацию, которая однажды была подорвана либо по не-
брежности, либо по злому умыслу средствами массовой ин-
формации.
299
Ричард Никсон
Предвыборная борьба
В своем эссе, посвященном лорду Роузбери, Черчилль пи-
сал: „Какие бы мысли ни возникали о демократическом прав-
лении, надо просто на практике познакомиться с его грубыми
и неряшливыми основами. Ничто не имеет такого большого
значения для формирования политика, как борьба на выбо-
рах".
Каждому известно, что основная цель любой кампании —
победа на выборах. Но многие забывают, а это не менее важ-
но, что любая кампания позволяет кандидату узнать, чего хо-
тят от него избиратели и как наилучшим образом представ-
лять их интересы при избрании. В свою очередь, избиратели,
изучая, как их кандидат ведет предвыборную кампанию, узна-
ют, каким руководителем он будет.
В нынешних кампаниях по выборам президента оба эти
процесса взаимного изучения оторваны друг от друга. Канди-
даты пролетают над страной в своих защитных „коконах",
почти изолированные от американского народа. Телохраните-
ли из секретной службы защищают их от маньяков, а специ-
алисты, занимающиеся опросами общественного мнения, —
от избирателей. Они утверждают, что на городском митинге
или при знакомстве с цепочкой встречающих лиц нельзя по-
лучить более детальную информацию, чем из сегодняшних
тщательно разработанных компьютеризированных опросов об-
щественного мнения. В то же время платные консультанты
по ведению предвыборных кампаний предоставляют кандида-
там полностью готовый пакет всего необходимого: основную
идею, стратегию, тактику и аппарат для ведения борьбы. Та-
ким образом, избиратель делает выбор не между кандидата-
ми, а между пакетами.
Итак, в наши дни кандидатам нет нужды встречаться с
людьми, а люди обычно не видят кандидатов, разве что толь-
ко по телевизору. В некоторых крупных, напичканных сред-
ствами массовой информации штатах, например в Калифор-
нии, кандидаты в сенаторы или на другие выборные долж-
ности в масштабе штата могут больше времени проводить в
телевизионной студии, зачитывая тексты в коммерческих и
рекламных передачах, а не выступать лично в ходе своей аги-
тационной поездки.
Последняя предвыборная борьба по избранию президента,
300
На арене
в которой еще не участвовало телевидение, велась в
1948 году между Гарри Трумэном и Томом Дьюи. Если бы
оба эти очень способные, обладающие богатым опытом веде-
ния предвыборной кампании человека захотели принять уча-
стие в борьбе за президентский пост в 1992 году, то им при-
шлось бы учиться этому заново.
Они бы обнаружили, что затраты на ведение предвыбор-
ной борьбы за пост президента увеличились в пятьдесят раз:
с десяти миллионов долларов до полумиллиарда. Несмотря
на выделение значительных сумм из федерального бюджета,
им пришлось бы потратить гораздо больше времени, чем в
1948 году, собирая деньги для ведения предварительных вы-
боров и на заключительную часть кампании.
Им пришлось бы вчетверо увеличить штат своей команды
по проведению кампании и нанять опытных специалистов по
созданию имиджа в глазах общественности, которые давали
бы им рекомендации по любому вопросу их поведения и
внешнего вида.
Трумэну пришлось бы умерить свой грубый, резкий стиль
ведения кампании, чтобы лучше вписаться в невозмутимую
обстановку телевидения. Дьюи пришлось бы делать вид, что в
действительности он не такой уж недоступный человек, ка-
ким казался, иначе сегодняшние назойливые репортеры, осве-
щающие предвыборные кампании, подняли бы на смех его
аристократические, импозантные манеры.
И Трумэн, и Дьюи должны были бы учиться иметь дело
с более агрессивным и менее ответственным журналистским
корпусом, который изучал бы буквально каждый шаг в их
личной жизни.
Им пришлось бы нанять гораздо больше специалистов по
опросам общественного мнения, которые сообщали бы им не
только, как высоко стоят их имена в пробных опросах, как
это было в 1948 году, но и что им следует говорить по каж-
дому вопросу, чтобы удовлетворить сотни соперничающих
лоббистских группировок. Они с удивлением обнаружили бы,
что эти лоббистские группировки обладают гораздо большим
влиянием и властью, чем политические партии.
Не знаю, как они реагировали бы на все эти перемены.
Но начиная с 1952 года, одновременно с первыми шагами
массового телевидения, я принимал участие в пяти кампаниях
по избранию президента и знаю, что рекомендовать будущим
кандидатам на этот пост.
J01
Ричард Никсон
Сбор средств, разумеется, необходим, но когда сами кан-
дидаты занимаются этим, то это приводит лишь к потере го-
лосов избирателей. Нужно иметь как можно меньше людей,
занимающихся сбором средств, причем эти люди никогда не
должны появляться на экранах телевизоров.
Во время проведения кампаний следует проводить помень-
ше опросов общественного мнения и не обращать внимания
на тех, кто их проводит. Все крупные газеты, журналы и те-
левизионные компании проводят собственные опросы, резуль-
татами которых можно воспользоваться почти задаром. Кро-
ме того, опросы общественного мнения, проводимые сред-
ствами массовой информации, более точны, чем собственные,
которые слишком часто ведутся таким образом, чтобы сооб-
щать кандидату именно то, что он хочет услышать. И еще
один совет: при окончательном анализе самым точным резуль-
татом опроса является „чутье" самого кандидата на ход кам-
пании. Боб Доул — великолепный, тонко чувствующий ход
кампании политик — промахнулся во время предварительных
выборов в 1988 году в Нью-Гэмпшире, доверившись своим
специалистам по опросам общественного мнения, а не своей
интуиции. Посчитав, что он намного опережает Джорджа
Буша, Боб сделал несколько резких выпадов по телевидению
и в результате проиграл.
Кандидат должен следовать совету, который дал мне мой
приятель судья Джордж Маккиннон, когда я баллотировался
в сенат в 1950 году: „Всегда веди избирательную кампанию
так, как будто за тобой стоит миллион избирателей, и тогда
ты сможешь выиграть с преимуществом в один голос". Опрос
общественного мнения может показать кандидату, что дума-
ют люди, но он не покажет ему, что должен думать он сам.
Кандидат, который бездумно руководствуется результатами
опроса общественного мнения, может быть выбран, но он не
станет выдающимся или даже просто хорошим руководите-
лем. Задача лидера состоит в том, чтобы не самому следовать
опросу общественного мнения, а сделать так, чтобы опрос и
люди следовали за ним.
Кандидаты должны также не слишком верить своим со-
ветникам по работе со средствами массовой информации.
Хотя они и могут являться специалистами в области рекламы
политических программ, но не должны залезать в область со-
бственно политики. Когда я был председателем собрания уча-
щихся в колледже Уиттиера, меня сильно взволновало изве-
JO2
На арене
стие, что кинозвезда Фрэнсис Ледерер, возможно, примет
приглашение и выступит перед школьниками по вопросам
внешней политики. Наш советник доктор Герберт Харрис,
шекспировский стипендиат, отверг эту идею. Он сказал, что,
хотя ему очень нравится слушать Ледерера, когда тот играет
на сцене, он не видит причин приглашать его выступать по
проблемам внешней политики — области, где он не является
специалистом. Сегодняшняя публика с готовностью платит,
чтобы послушать, как знаменитости обсуждают от корки до
корки различные проблемы, но это не значит, что знаток в
одной сфере может быть специалистом в других. Рональд
Рейган был хорошим актером, а стал и хорошим политиком.
Но факт остается фактом: если кто-то хорошо играет на
сцене, это не дает ему автоматически права квалифицирован-
но выступать по политическим проблемам.
Легенда о моей собственной предвыборной кампании в
1968 году гласит, что это была первая кампания, в которой
безраздельно господствовали выступления в средствах массо-
вой информации, сплошь состоящие из телевизионной рекла-
мы и инсценированных вечеров вопросов и ответов. Источни-
ком искаженных фактов послужила книга, опубликованная в
1969 году автором, который не занимался делами всей изби-
рательной кампании, а лишь работал в ее рекламном агент-
стве. Почти все из того, что он видел, — были приготовле-
ния и съемки телевизионных выступлений, поэтому только
лишь об этом он и смог написать. Его книгу профессора по-
литических наук до сих пор считают авторитетным описани-
ем свидетеля избирательной кампании, в которой он, по сути
дела, и не участвовал.
Действительно, за два месяца перед президентскими выбо-
рами 1968 года я выступил по радио и телевидению сто семь-
десят восемь раз. Особенно смешно, что профессора считают
кампанию 1968 года первой, в которой зрелищность преобла-
дала над содержанием. Только во время передачи „Человек
на арене" — это вариант телемарафона, проводимого мною в
кампаниях 1960 и 1962 годов, — я сделал подробные заявле-
ния или внес предложения по сельскому хозяйству, образо-
ванию, НАТО, Верховному суду, преступности, иностранной
помощи, восстановлению городов, налогам, бюджету, Вьетна-
му и по другим вопросам.
Мы хотели приспособить эту передачу под требования
журналистики, в практике которой требуется поставить в
3°3
Ричард Никсон
вводную часть статьи или передачи самую суть истории.
Каждый день мы делали все от нас зависящее, чтобы только
попасть в главные новости вечерних передач. Журналисты,
аккредитованные при Белом доме, сильно критиковали прези-
дента Рейгана за то, что он использовал этот же прием, так
как они чувствовали, что ими манипулируют. Затем президен-
том был выбран Буш, и за первые месяцы своего правления
он делал в день иногда по нескольку выступлений на различ-
ные темы. Это смущало журналистов при Белом доме, они не
знали, о чем писать, и поэтому нападали на Буша за „отсут-
ствие унифицированных выступлений". Так как каждый пре-
зидент и кандидат выступает в своей, присущей ему манере,
то прессе очень трудно угодить.
О многом говорит тот факт, что Рональд Рейган был пер-
вым актером, который стал президентом. Но удивляться тут
нечему, ибо многие руководители — актеры, тем не менее
только де Голль вполне искренне признал это. Людям нра-
вится придавать своим лидерам романтический ореол, но и
лидеры склонны создавать романтический ореол себе. Макар-
тур со своей ездовой плетью и курительной трубкой из по-
чатка кукурузы, Паттон со своими револьверами с перламу-
тровыми рукоятками, Черчилль со своей важной походкой,
Франклин Рузвельт со своей элегантной зажигалкой — все
играли на публику в какой-то мере. Если честно, то обще-
ственное положение каждого человека лишь продолжает его
индивидуальность. Может быть, они делали это неосознанно,
но в результате порождали таинственные особенности разли-
чия и величия.
Большинство кандидатов, вероятно, могут сократить свою
избирательную команду наполовину. А еще лучше иметь не-
скольких увлеченных работой, первоклассных сотрудников,
нежели сонм высокооплачиваемых, слабеньких работников,
которые проводят время, сражаясь друг с другом, а не с оп-
позицией.
Кандидат должен обращаться ко всем избирателям, но в
погоне за голосами не следует заходить слишком далеко и
терять голоса, которые уже „в кармане". Боб Кенни, выдаю-
щийся политический деятель Демократической партии и быв-
ший главный прокурор штата Калифорния, дал мне в
1950 году на этот счет неплохой совет. Эрл Уоррен, губерна-
тор Калифорнии, республиканец, в ту пору только что побе-
дил его, кандидата от Демократической партии на первичных
304
На арене
выборах на пост губернатора Калифорнии. Поражение никак
не повлияло на Кенни, так как Уоррен регулярно побеждал
своих конкурентов от Демократической партии на первичных
выборах. Кенни отмечал, что каждый кандидат имеет в пред-
выборной кампании твердых сторонников — республиканцев
справа, демократов слева. Их число недостаточно для побе-
ды, но активная поддержка с их стороны имеет решающее
значение, если вам нужно остаться в списке кандидатов.
Такой трюк проделывается каждым, кто намерен заполучить
голоса и в центральных округах для окончательной победы.
Уоррен был мастером таких трюков. Но кандидат не должен
заходить слишком далеко, чтобы не оборвать пуповину, по
которой поступает „питание" от его твердых сторонников. А
если он оборвет ее, то окажется без поддержки. Опасность
подстерегает тех кандидатов, которые обещают избирателям
слишком много на первичных выборах. Ублажая и „правых"
и „левых", такие кандидаты непременно потеряют голоса на
всеобщих выборах и потерпят поражение.
Кандидату следует находить способы казаться интерес-
ным и не глупым. Если кандидат поступает неправедно —
это, конечно, плохо, но в сто крат хуже выглядеть нудным
и хмурым. В книге „Холодная пятница" Уиттейкер Чемберс
очень точно заметил: „Трудно подвести логику под музыку.
Но логика, которая не поет, это всего лишь тот же самый
обглоданный мышами, обветренный сыр". Я всегда говорил,
что политика в ее лучшем понимании, — это поэзия, а не
проза. Можно привести довод, что два поражения Эдлая Сти-
венсона при баллотировании на пост президента, несмотря на
его поэтическую риторику, опровергают этот вывод. Но это
вовсе не так. Не говоря уже о его неудачной политической
программе, ему пришлось дважды бороться с Эйзенхауэром: в
1952 году, когда тот находился в зените своей славы героя
второй мировой войны, и в 1956 году, когда он выступал в
ореоле поборника мира и процветания. На тех выборах никто
не одолел бы генерала Эйзенхауэра.
Кандидат должен быть терпимым к любым необычным
выходкам и рутинным скучным делам в политике. Дьюи был
прекрасным губернатором и мог бы стать великим президен-
том. В 1952 году я был главным распорядителем на ежегод-
ном обеде по созданию фонда для Республиканской партии
штата Нью-Йорк, состоявшемся в отеле „Уолдорф-Астория".
Мое место находилось рядом с Дьюи, на помосте. Между
3°5
Ричард Никсон
переменами блюд один из спонсоров, явно выпивший лишне-
го, подошел ко мне, похлопал по спине и сказал, что восхи-
щен работой по делу Хисса. Затем он похлопал по плечу
Дьюи, сказав, что он величайший губернатор в истории шта-
та Нью-Йорк, и выразил надежду, что Дьюи снова выставит
свою кандидатуру на выборы. Как только этот мужчина ото-
шел, Дьюи неторопливо стряхнул пепел с сигареты, которую
он, как Франклин Рузвельт, вставлял в мундштук, повернулся
ко мне и спросил: „Кто этот надутый дурак?" А это был
издатель ряда еженедельных газет в штате Нью-Йорк. Как
многие выдающиеся люди, Дьюи считал, что дураков нельзя
терпеть. В политике же такое отношение ошибочно по трем
причинам. Во-первых, человек может оказаться и не дураком
вовсе. Во-вторых, даже дураки голосуют. В-третьих, и дурак
может ляпнуть что-то стоящее для вас.
Хотя общественный деятель должен научиться терпеть
дураков, он не должен впадать в другую крайность. Многие
американцы аплодировали, когда Джимми Картер после своей
инаугурации шел из Капитолия в Белый дом, держа за руку
свою жену Розалин. Но их интерес угас, как только он вы-
ступил по телевидению с первой важной речью в качестве
президента, надев шерстяной джемпер. Он больше не надевал
его, по крайней мере, выступая по телевидению. Руководи-
тель должен проявлять уважение к тем, от чьей поддержки
он зависит, но в то же время должен сохранять достоинство,
чтобы и они уважали его как своего лидера.
Ни один президент не был таким отзывчивым и добрым,
как Эйзенхауэр, но и он не терпел, когда даже самые близ-
кие коллеги относились к нему слишком фамильярно. За все
годы нашего знакомства я никогда не называл его Айк. И
никто из членов его кабинета или аппарата сотрудников Бе-
лого дома не называл его так, кроме министра финансов
Джорджа Хэмфри, его старого личного друга. Эйзенхауэр
строго придерживался протокола. Поздравляя меня с избра-
нием перед моей инаугурацией, он закончил беседу словами,
что в этом событии есть и грустный мотив. „Это последний
раз, когда я могу называть тебя Диком", — сказал он.
Ему также не нравились люди, которые подталкивали его
и хватали руками, чтобы обратить на себя внимание. Джерри
Персонс рассказал мне случай, когда Линдон Джонсон решил
прийти в Овальный кабинет и протолкнуть через президента
свой личный проект. Эйзенхауэр согласился на встречу, но
306
На арене
при условии, что во время беседы Персонс будет стоять меж-
ду ним и Джонсоном. Он пояснил: „У меня ломит суставы, и
я не хочу, чтобы он хватал меня и толкал".
Брежнев напомнил мне в этом Джонсона. Он тоже хло-
пал собеседника по коленке, толкал локтем в ребра или об-
нимал, чтобы придать особое значение моменту. Хотя я не
знаю хорошо Горбачева, но думаю, что он ведет себя как
Эйзенхауэр. Внешне он сердечный и отзывчивый и не похло-
пывает других по плечу. Думаю, что у него всегда есть что-
то про запас. Конечно, у него должны быть свои достоин-
ства. Когда я смотрел „Лебединое озеро" в Большом театре в
1974 году, Брежнев отвел меня за кулисы, чтобы познакомить
с прима-балериной. Я был разочарован. Она была приятной
особой, но я бы не сказал, что привлекательной. Я лучше
запомнил ее прекрасное исполнение роли на сцене. Также и
лидеры должны постоянно помнить, что они всегда на сцене,
за исключением разве случаев, когда общаются с близкими
людьми.
Критически анализируя действия одного генерала во вре-
мя первой мировой войны, Уинстон Черчилль заметил: „Осто-
рожность и смелость могут сменяться, но не смешиваться".
Что верно на войне, то верно и в политике. Кандидат, кото-
рый применяет две различные стратегии в одно и то же
время, непременно потерпит поражение. Это было роковой
ошибкой Майкла Дукакиса во время вторых дебатов с Бушем
в 1988 году. Он пытался быть и мистером „хороший парень",
и мистером „сильный парень", но кончил никем. Он также
допустил промах, когда давал согласие баллотироваться в
президенты, заявив при этом, что на выборах первостепенное
значение имеют „способности, а не идеология". Способность
проводить плохую политику еще хуже, чем неспособность
проводить хорошую политику. Это возвращает нас к основ-
ной теме. Слишком много внимания уделяется сегодня тому,
как вести кампанию, а не содержанию самой кампании. Кам-
пания без идеи — это все равно что ибсеновские слова о
луке в „Пер Гюнте": „Очищаешь его, очищаешь от шелухи, а
внутри он оказывается пустой".
В наше циничное время наблюдается тенденция высме-
ивать то, что Джордж Буш назвал проницательностью. Де
Голль писал в книге „Острие меча", что руководитель ,„дол-
жен иметь высокую цель, у него должна быть развита прони-
цательность и он должен действовать масштабно... Удовлетво-
307
Ричард Никсон
ряя тайные желания людских сердец, компенсируя их стес-
ненные жизненные условия, он овладевает их воображением
и даже при своем случайном падении сохраняет в их глазах
престиж тех вершин, к которым он так старался их приве-
сти".
Аппарат
В целях успешной работы руководителю нужно сплотить
коллектив из преданных сотрудников аппарата, которые раз-
деляют его цели, подают ему сигналы предварительного опо-
вещения, обладают проницательным политическим чутьем и
умеют удерживать лидера от совершения ошибок.
Как-то я спросил президента Эйзенхауэра, какие черты
он ценит больше всего в своих сотрудниках. Он ответил: „Са-
моотверженность". Нет никакого сомнения в том, что сотруд-
ники, ставящие свои служебные обязанности превыше со-
бственных интересов, — это идеальные сотрудники. Но
найти таких очень трудно.
Иногда говорят, что все федеральные служащие „работа-
ют на президента". На самом деле на него работает далеко
не каждый, а некоторые даже действуют в ущерб ему. В ус-
ловиях гигантской бюрократической машины лишь немногими
движет преданность президенту или тому делу, которым он
занимается. Большинство же всю свою жизнь действует, в
первую очередь, исходя из собственных интересов. Это вовсе
не обязательно плохо, если лидер сможет убедить их в том,
что их собственные интересы будут лучше удовлетворяться,
если они будут содействовать интересам администрации.
Кто-то из них вынашивает амбициозные замыслы. Кто-то
враждебно настроен против президента по политическим
соображениям. Но большинство в первую очередь хочет уве-
ренности.
Вот почему президенту или любому другому лидеру нуж-
но держать на ключевых постах в аппарате людей, которые
преданы ему лично и его делу. При оценке претендентов на
такие должности необходимо принимать во внимание три ка-
чества — ум, душу и выдержку. Многие обладают одним из
308
На арене
этих качеств, немногие — двумя, и совсем мало тех, кто все-
ми тремя. Нередко случается, что лидеры учитывают только
одно из этих качеств и не учитывают другие.
Решающим фактором, как правило, бывают умственные
способности. Поскольку у работящего президента в чести со-
трудники, предлагающие полезные идеи или имеющие выда-
ющиеся научные заслуги и репутацию „башковитого парня",
эти качества помогают им значительно продвигаться по служ-
бе. Отсутствие блестящих умственных способностей у со-
трудника иногда может компенсироваться его душевными
достоинствами: честностью, добропорядочностью и внима-
тельностью к коллегам.
Но при прочих равных условиях самое важное каче-
ство — это выдержка. Оценивая претендента на ту или иную
должность, следует всегда задаться вопросом: а выдержит ли
он до конца, когда возникнут затруднения или когда возник-
нет необходимость принимать непопулярные решения? Или
он окажется одним из тех, о ком сенатор Джин Милликен
из Колорадо однажды сказал: „Пометьте этих дураков белой
краской и пусть они бегают в стаде вместе с антилопами".
Отдельные сотрудники преданны, но некомпетентны. Дру-
гие компетентны, но не преданны. Лидеру из консерваторов
значительно сложнее, чем лидеру из либералов, подобрать со-
трудников, которые обладали бы обоими этими качествами.
Присущее мне на протяжении всей жизни инстинктивное по-
нимание этого феномена нашло подтверждение в докладе,
опубликованном в журнале „Американ политикэл сайенс ре-
вью". В нем отмечается, что в 1970 году в органах исполни-
тельной власти только 17 процентов высокопоставленных чи-
новников были республиканцами, в то время как демократов
насчитывалось 47 процентов и 36 процентов независимых, ко-
торые „чаще примыкали к демократам, чем к республикан-
цам". В заключение в докладе говорится: „Полученные нами
данные подтверждают, что среди высокопоставленных чинов-
ников очень мало представителей республиканцев, но еще
более четко эти данные характеризуют чиновников в обще-
ственных учреждениях, находящихся под контролем долж-
ностных лиц. В идеологическом плане они враждебно от-
носятся ко многим директивам, которые претворяет в жизнь
администрация Никсона в сфере социальной политики". В ре-
зультате другого исследования, проведенного среди сотрудни-
ков внешнеполитической службы, обнаружилось, что только
309
Ричард Никсон
пять процентов из них считают себя республиканцами. Это
явление можно наблюдать даже в Верховном суде. Семь из
девяти судей были назначены президентами-республиканца-
ми. Но только шесть из тридцати трех клерков, состоявших
на службе в 1985 году, голосовали на выборах 1984 года за
Рональда Рейгана.
Эти данные ничуть не удивительны. Либералы хотят силь-
ной государственной власти, консерваторы выступают за ос-
лабление правительственного вмешательства. Самые лучшие
выпускники университетов, настроенные консервативно, ухо-
дят в бизнес. Самые лучшие выпускники-либералы выбирают
средства массовой информации, научные учреждения и госу-
дарственные органы. В результате у консервативного лидера
меньше возможностей для подбора своего личного аппарата,
а на государственной службе на него неизбежно навалится
большинство, противостоящее ему.
Тем не менее руководителю следует избегать ошибки и
не подбирать сотрудников по признакам их компетентности,
не обращая внимания на лояльность. Генри Киссинджер су-
мел в 1969 году подобрать самый блестящий за всю историю
аппарат для Совета национальной безопасности. Все были
компетентными — Киссинджер не выносил дураков. Боль-
шинство было предано политике администрации. Но кое-кто
нет. Однажды я спросил у Киссинджера о крайне либераль-
ных воззрениях некоторых сотрудников, которые, как я знал,
не разделяли моих и его взглядов на внешнюю политику. Он
ответил, что это его не беспокоит, ибо они компетентные
профессионалы, а свое несогласие выражают про себя. Но
вот в 1970 году я отдал приказ атаковать партизанские базы
коммунистов в Камбодже, что было политически трудным, но
тактически необходимым решением, спасшим жизни многим
американцам. И сразу же трое из этих „профессионалов"
ушли в отставку, а несколько других публично обрушились с
нападками на мою администрацию в выступлениях и книгах.
Тогда Киссинджер признался, что он совершил величайшую
ошибку, приняв этих людей на службу.
Президент должен также назначать в свой кабинет и ап-
парат людей, которые чем-то компенсируют его собственные
недостатки. Например, де Голль, Аденауэр и Иосида неплохо
разбирались во внешней политике, но слабо в экономике. По-
ручив проводить экономическую политику людям, знающим
эту область — Помпиду во Франции, Эрхарду в Западной
На арене
Германии и Икэде в Японии, — они заполучили блестя-
щих экономических руководителей для своих правительств и
стран. Иосиде и Аденауэру ставится в заслугу создание эко-
номического фундамента, с которого наши бывшие побежден-
ные противники сегодня бросают вызов экономическому гос-
подству Америки.
Настоящий лидер должен уметь делегировать свои полно-
мочия как в сферах, которые ему хорошо знакомы, так и в
областях, где он не специалист. Самое ценное богатство у
него — это время, и если он растрачивает его на задачи,
которые могут быть выполнены другими, то потерпит неуда-
чу. Довольно часто он будет убеждаться, что то или иное
задание было бы выполнено лучше, если бы он взялся за
него сам. Но президент не в состоянии делать все сам и не
может переделывать все за других. Он назначается для при-
нятия важнейших решений, и его долг перед страной — пере-
поручать другим второстепенные дела.
Самое главное при делегировании полномочий — это
вера в тех, кому вы их передаете. Умный президент, окружа-
ющий себя посредственностями, закончит тем, что будет ду-
мать за них и доделывать их работу. Президент, у которого
блестящие помощники, вполне может найти, что часто их
идеи лучше, чем его. Неуверенные в себе президенты могут
даже и не переносить этого. Но здесь именно тот путь, кото-
рому нужно следовать при подборе сотрудников аппарата Бе-
лого дома. Сильного руководителя отличает его готовность
подбирать людей, которые могут оказаться умнее его. Они
будут стимулировать и воодушевлять его своими идеями и
глубоким интеллектом. В свою очередь, он будет переосмыс-
ливать их идеи, чтобы они соответствовали его собственным
стратегическим замыслам, политическому чутью. Результат
может быть значительно большим, нежели просто сумма двух
слагаемых.
Руководитель не должен также колебаться, останавливая
свой выбор на способных людях, которые когда-либо находи-
лись в оппозиции к нему. Некоторые из моих самых предан-
ных сторонников выражали неодобрение в связи с приглаше-
нием Генри Киссинджера на пост советника по национальной
безопасности, поскольку он поддерживал Нельсона Рокфел-
лера и резко критиковал меня еще до моей победы на выбо-
рах в 1968 году. Мой ответ был простой. Я сказал, что сде-
лал это потому, что Киссинджер лучше всех подходит для
зи
Ричард Никсон
этой работы, и потому, что мы пришли к соглашению по
главным вопросам. Его чрезвычайно полезная деятельность на
этом посту доказала, что я был прав.
У выдающихся людей нередко трудный и сварливый ха-
рактер. Но не включать их в правительство ради мира и по-
коя было бы ошибочно. Альтернативой людям такого склада
может быть подчиненный, которого Тьер описал следующим
образом: „Он предпочитает угодить, а не перечить, может
угодничать и поддакивать, а своего мнения у него нет, нет у
него и твердых убеждений и подлинных страстей". Де Голль
охарактеризовал сильную личность в своей книге „Острие
меча" следующим образом: „Увольнение со службы людей с
сильным характером лишь потому, что с ними трудно рабо-
тать, — это наихудшая политика.
Легкость в отношениях хороша лишь тогда, когда дела
идут гладко, но во времена кризисов она вполне может при-
вести к катастрофе... Сильные личности... способные выдер-
жать испытание великими событиями, часто не имеют того
внешнего очарования, которое приносит популярность в обы-
денной жизни. Сильные характеры, как правило, грубоваты,
непримиримы и напористы".
Сильный руководитель должен приветствовать, а не заглу-
шать горячие споры. Не нужно быть гегельянцем, чтобы по-
нимать, что в столкновении двух конфликтующих идей рож-
дается лучшая идея. Артур Бернс и Пэт Мойнихен, напри-
мер, выдвигали мощнейшие аргументы, когда мы обсуждали
реформу благосостояния. И их компромиссная концепция
„благосостояние приносит труд" теперь принята несколькими
штатами и отчасти федеральным правительством. Одним из
очень немногих членов администрации, столь же блестящих
умом, как и Генри Киссинджер, был Джеймс Шлезингер.
Подобно Киссинджеру иногда он мог быть несговорчивым.
Обычно они приходили к согласию, но когда не приходи-
ли — вспыхивал острый конфликт. Однако их конфликты
способствовали улучшению политики, и, откровенно говоря,
управлять становилось интереснее. При этом неукоснительно
соблюдалось одно правило: если старший принял решение,
всякие дебаты прекращаются и все должны поддерживать его
решение.
Президент должен также приучить своих сотрудников
докладывать и плохие новости. Утверждения о том, что по-
мощники могущественного человека якобы боятся доклады-
312
На арене
вать плохие вести, неправильны. Наоборот, это их излюблен-
ное занятие. Большинству из них, видимо, доставляет глубо-
чайшее наслаждение видеть, как отвисает челюсть босса при
сообщении о какой-нибудь политической катастрофе. Руково-
дителю следует находить способы направлять такую негатив-
ную энергию на достижение позитивных целей, иначе ему
придется все время одергивать своих сотрудников. Президент
Эйзенхауэр как-то сказал мне, что на военной службе он
всегда требовал, чтобы ему докладывали о всех возникающих
важных проблемах. Но он также требовал, чтобы подчинен-
ные не только докладывали о проблеме, но и давали бы свои
предложения по ее решению. Любой руководитель быстро
обнаружит, что соблюдение этого правила сберегает ему и
его сотрудникам огромное количество времени и энергии.
Уильям Гладстон сказал как-то, что премьер-министр
должен быть прежде всего хорошим палачом. Основываясь
на собственном опыте, я добавил бы, что это самое трудное
дело. Президент вынужден иногда увольнять людей — за не-
компетентность, лень или неподчинение. Эта мера всегда не-
приятная, но иногда она действует подобно тонику, который
нужен организации для того, чтобы пробудить ее от летарги-
ческого сна. Если президент не может или не желает лично
решать эти неприятные вопросы, он должен иметь руководи-
теля аппарата, который делал бы это вместо него.
Конечно, такая обязанность не из приятных и желанных.
Даже критики генерала Уолтера Смита согласны, что он был
самым компетентным начальником штаба во время второй ми-
ровой войны. Он жил со мной по соседству в Вашингтоне,
когда я был вице-президентом, и мы часто встречались по
вечерам и обсуждали за коктейлем актуальные вопросы. Од-
нажды, когда он только начал поправляться после гриппа, он
немного опьянел от пары бокалов коктейля. Генерал принял-
ся выражать сочувствие в связи с тем, что пресса нападала на
меня, не решаясь наброситься на Эйзенхауэра из-за его слиш-
ком большой популярности. Он знал, что тяжелую неблаго-
дарную работу за Эйзенхауэра выполнял я, и заметил, что
ему тоже приходилось терпеть подобное обращение. Слезы
навернулись у него на глаза, когда он промолвил: „Я был для
Айка всего лишь мальчиком для битья. Он всегда держал та-
ких мальчиков".
За лучезарной, теплой внешностью Эйзенхауэра скрывал-
ся холодный и, по необходимости, даже безжалостный руко-
водитель, часто поручавший другим неприятные задания. Ру-
3*3
Ричард Никсон
ководителем аппарата сотрудников Белого дома при нем был
Шерман Адамс. Он прослыл как первый и самый известный
„противный человек, который всем отказывает". Адамс бди-
тельно стоял на страже времени президента и беспрекослов-
но выполнял его бесчисленные жестокие задания. Хороший
руководитель аппарата сотрудников редко пользуется попу-
лярностью. Он должен выполнять суровые распоряжения, ка-
сающиеся личного состава и других вопросов, которые при-
нимает его шеф, но не хочет выполнять их сам. Он пони-
мает, что заслуги за успешное управление страной будут
приписываться его шефу, а вина за провалы — возлагаться на
него, даже если он ни при чем. Такая работа — одна из
самых неблагодарных в Вашингтоне, и, когда толковый руко-
водитель аппарата сотрудников попадает в трудное положе-
ние, как, например, Адамс или Боб Халдеман в моей адми-
нистрации, он иногда обнаруживает, что у него не так уж
много друзей и сторонников. Поэтому его верно называют
мальчиком для битья. Пусть будет и так, но без него прези-
дент не может эффективно работать.
Обычно руководители аппарата и другие сотрудники Бе-
лого дома засыпаны просьбами об интервью и приглашения-
ми выступить на телевидении. Но если президент специально
не попросит их выступить, им наверняка посоветуют откло-
нять любые приглашения. Иногда президент пожелает, чтобы
кто-нибудь выступил с публичным заявлением в более рез-
ких тонах, нежели он выступал бы лично. Обычно для этого
лучше всех подходит вице-президент или какой-то министр.
По моим наблюдениям, руководителям аппарата сотрудников
и советникам по национальной безопасности лучше поменьше
выступать прилюдно. Когда они часто появляются на теле-
визионных экранах в воскресных передачах, а их портреты
мелькают на обложках журналов, это нередко чревато непри-
ятностями. Особенно это опасно, когда президент пользует-
ся популярностью, в средствах массовой информации нет и
тени критики, а конгресс воздерживается от нападок на за-
метную фигуру из числа сотрудников Белого дома. Поэтому
не следует наводить критиков на потенциально готовые цели
в лице все время мелькающих в телевизионных новостях бли-
жайших помощников президента. Неизбежно им начинают
перемывать косточки, и они становятся бесполезными для
президента.
Как-то один экономист, метеором пронесшийся по небос-
воду, изрек: „Прекрасно — когда мало". Применительно к
Р4
На арене
экономике он был явно не прав, но что касается аппарата
сотрудников, то прав был полностью. Малочисленный аппа-
рат, возглавляемый несколькими высокопоставленными чинов-
никами, где перед каждым поставлена важная и конкретная
задача, работает гораздо эффективнее, чем раздутый аппарат
сотрудников, где слишком много людей, которым нечего де-
лать и остается лишь шуршать бумагой и подсиживать друг
друга, чтобы оказаться замеченными и получить повышение.
Самая скандальная история в Вашингтоне — это астрономи-
ческий рост чиновничьего аппарата и не только гражданских
ведомств, но и министерства обороны, Белого дома и особен-
но конгресса. В Пентагоне, отчасти из-за его огромных раз-
меров, отчасти из-за большого числа подчиненных служб и
ведомств, чрезмерно раздуты штаты сотрудников, что наносит
гораздо больший ущерб по сравнению, скажем, с госдепарта-
ментом. Малочисленные штабы сухопутных войск, ВМС, ВВС
и морской пехоты оказались бы намного сильнее всего штата
Пентагона.
Раздутые штаты не только обходятся дороже, но, что еще
хуже, они душат инициативу, парализуют процесс принятия
решений и неизбежно ведут к тому, что высших официаль-
ных лиц начинают использовать в своих интересах толпы
конкурирующих подчиненных. Слишком часто эти лишние
надменные руководители среднего звена напоминают „наби-
тых кукол на иерархической лестнице", описанных де Гол-
лем: „Паразиты, которые забирают все и ничего не дают
взамен, — трусливые создания, постоянно трясущиеся, пры-
гающие тупицы, готовые без колебаний предать при первой
возможности".
Однако по части имперских замашек и раздувания штатов
Белый дом и Пентагон выглядят на фоне дел конгресса су-
щими дилетантами. Некоторые конгрессмены сделали себе
настоящую карьеру, критикуя размеры аппарата сотрудников
Белого дома. Но если бы они действительно хотели увидеть
раздутые штаты, им следовало бы посмотреть на собственный
двор. Тридцать лет назад, в конце правления администрации
Эйзенхауэра, в аппарате конгресса насчитывалось 6800 чело-
век. С тех пор численность федерального правительства вы-
росла на 33 процента. А аппарат конгресса увеличился за это
же время почти на 300 процентов, достигнув 19 500 чело-
век, то есть в среднем на каждого конгрессмена приходится
36 чиновников-бюрократов. Теперь, когда мы испытываем чу-
довищный дефицит в государственном бюджете, конгрессме-
Р5
Ричард Никсон
ны, ратующие за его урезание, должны посмотреть на цифры
расходов конгресса: в 1962 году они составили 129 миллио-
нов долларов, а теперь — 1,9 миллиарда, то есть увеличились
на 1450 процентов — это в четыре раза превышает рост ин-
фляции.
У конгрессмена-новичка сегодня больший аппарат, чем у
меня, когда я был вице-президентом. Опросы общественного
мнения показывают, что, невзирая на такой рост численности
аппарата, мнение избирателей о конгрессе никогда в послево-
енное время не падало столь низко. Одна из причин этого
заключается в том, что чем больше аппарат сотрудников, тем
больше конгрессменов и сенаторов стремятся переложить на
них умственную работу. Члены конгресса любят появляться
на публичных слушаниях, транслируемых по общенациональ-
ному телевидению. И все же разве мы не видели довольно
часто, как член конгресса, зачитав вопрос свидетелю, затем
молча сидит, будучи неспособным среагировать на его ответ,
так как никто не пишет ему подсказки?
Когда конгрессмену выдается 415 000 долларов на содер-
жание его аппарата, появляется соблазн поручить сотрудни-
кам писать речи, готовить вопросы для слушаний и сочинять
ответы для пресс-конференций. Но опасность заключается в
том, что аппарат в конце концов закрепляет за собой функ-
цию принятия решения, не ограничиваясь своим предназначе-
нием лишь выполнять решения члена конгресса. Чем больше
аппарат что-то делает для руководителя, тем меньше тот де-
лает для себя, и этот процесс неизбежно его ослабляет.
Белому дому следует показать пример, сократив свой
чрезмерный аппарат. Замораживание численности штата явно
недостаточно. Это как прием таблетки для похудания, когда
требуется серьезная операция для удаления лишнего жира.
Пятидесятипроцентное сокращение аппарата чиновников в
конгрессе, Белом доме и в высших эшелонах правительствен-
ных учреждений, включая Пентагон, приведет к созданию бо-
лее эффективного правительства. Одним из самых нелепых
обычаев бюрократии является продвижение по службе чинов-
ника на основании того, сколько у него в подчинении сотруд-
ников. А узаконено должно быть правило, что тот, кто
выполняет ту же работу с меньшим числом подчиненных,
удостаивается повышения по службе.
Поразительный пример чрезмерного увеличения числен-
ности аппарата и дублирования усилий показателен в деле
„Ирангейт". Это дело расследовали сотни адвокатов и сотруд-
316
На арене
ников из восьми федеральных ведомств, а общие затраты со-
ставили 50,6 миллиона долларов. Парадокс в том, что с мень-
шим количеством людей можно было бы проделать более эф-
фективную работу. Когда комиссия палаты представителей
по антиамериканской деятельности приступила к расследова-
нию дела Хисса, мы столкнулись с объединенной оппозицией
со стороны Белого дома, министерства юстиции и блестяще-
го корпуса адвокатов Хисса. Я был единственным юристом
среди членов комиссии, а чиновников в нее включили ровно
шесть, причем никто из них не был юристом: наш выдающий-
ся старший следователь Боб Стриплинг и сотрудники Бен
Мэнделл, Дуглас Аппель, Лью Расселл, Билл Уилер, Чарльз
Маккиллипс и две стенографистки. Мы победили по двум
причинам. Так как нас было очень немного, мы старались изо
всех сил. А что еще более важно — правда была на нашей
стороне.
Когда Билл Сафайр работал у меня одним из главных
составителей речей, он выражал озабоченность, не слишком
ли хвалят Генри Киссинджера за наши внешнеполитические
инициативы в ущерб мне. Моя реакция была двойственной.
Во-первых, Киссинджер заслуживал большую часть похвал.
Во-вторых, если инициатива удавалась, похвал выдавалось
столько, что ими можно было разбрасываться. У всех хоро-
ших аппаратчиков большое самолюбие. Руководитель должен
хвалить чиновника за хорошо сделанную работу не только
лично, но и, по возможности, принародно. Вот золотое прави-
ло руководителя: не скупись при раздаче похвал и наград
подчиненным, когда почин удался, и будь готов взять на себя
вину, если он не увенчался успехом.
Правление
Между борьбой на выборах за президентское место и са-
мим президентством разница огромная. Целью предвыборной
кампании является обрести популярность. В президентстве же
популярность — средство достижения цели. Ее нельзя копить
про запас, ее следует использовать для достижения дальней-
ших целей. Успехи президента измеряются не показателями
Р7
Ричард Никсон
опросов общественного мнения, а его успехами на междуна-
родной арене и во внутренней политике. Гарри Трумэн, к
примеру, ушел с поста президента с самым низким за всю
послевоенную историю рейтингом популярности. Но он же
считается наиболее сильным и результативным руководите-
лем за то, что наметил внешнеполитический курс страны,
утвердив программу помощи Греции и Турции и план Мар-
шалла. В его активе также решения многих других слож-
ных и важных задач. Ему была неведома проблема, стоявшая
перед английским премьер-министром XIX века лордом Роуз-
бери, о котором Черчилль сказал, что тот жил „во времена
великих людей и незначительных событий".
Управлять страной, конечно же, значительно сложнее и
труднее, нежели бороться за пост президента. Президент дол-
жен осмысливать и сглаживать соперничество, а порой и про-
тивостояние между сотрудниками аппарата Белого дома,
кабинетом, ведомствами, конгрессом, средствами массовой ин-
формации и общественностью таким образом, чтобы достичь
важных для страны целей.
Одной из наиболее важных задач президента является
распределение обязанностей между сотрудниками Белого
дома и кабинетом министров. Никаких общих правил здесь
вводить нельзя, ибо никакой план игры не сработает, если
нет исполнителей, чтобы осуществить его. Каждый сотруд-
ник Белого дома или чиновник оказывается президенту полез-
ным не в силу занимаемого им поста, а в силу того, что и
как он делает на этом посту. И все же следует всегда пом-
нить об одном основополагающем принципе: чем ближе со-
трудник находится к президенту на служебной лестнице, тем
больше президент может на него рассчитывать. Особенно
важно это в тех случаях, когда президент не принадлежит к
партии, имеющей большинство в конгрессе, и нуждается поэ-
тому в надежных, преданных ему сотрудниках аппарата Бело-
го дома, способных противостоять амбициям и напору кон-
гресса и бюрократам, которые в наше время действуют зна-
чительно нахальнее, чем двадцать-тридцать лет назад. Поэто-
му подбирать кандидатов на высшие посты в Белом доме на-
много труднее и важнее, чем министров.
Противники сильного Белого дома утверждают, что в
этом таится опасность превращения его в „имперское прези-
дентство". Я же считаю, что как раз наоборот: президенту,
чтобы не превратиться в послушного слугу конгресса и бю-
рократии, нужен сильный Белый дом.
На арене
После скандала „Ирангейт" вошло в моду говорить, что
внешней политикой должен заниматься только государствен-
ный департамент. Да, верно, госдепартамент должен играть
свою роль в общем оркестре министерств, но право заказы-
вать музыку остается за президентом.
Сотрудникам Белого дома рекомендовано не вмешиваться
во внешнеполитические дела, но здесь незаменим Совет наци-
ональной безопасности, который следит за тем, чтобы все де-
лалось в соответствии с политикой президента, и координи-
рует ее. Внешняя политика — понятие более широкое, чем
просто дипломатия, которой надлежит заниматься государ-
ственному департаменту. Она включает в себя также и де-
ятельность министерств финансов, обороны, торговли, юсти-
ции и, наконец, ЦРУ.
Большинство противников „имперского президентства" как
по мановению волшебной палочки превращаются в ярых за-
щитников сильного Белого дома, если они согласны с поли-
тикой президента. В то же время доброжелатели-теорети-
ки ошибочно полагают, будто лучшая политика рождается
в глубинах министерств и пробивается наверх, где кабинет во
главе с президентом принимает окончательные решения. „Ка-
бинетное правительство" противоречит самой сути американ-
ской системы и представлению американцев о президенте как
о лидере ведущем, а не ведомом. Кабинет может проводить
политику, но не может и не должен формировать ее. Для
министра, входящего в состав кабинета, присутствие духа и
личная преданность президенту важны не менее чем светлая
голова. Министры, назначаемые президентом, должны созна-
вать, что в их обязанности входит представлять президента
перед бюрократическим аппаратом, а не наоборот. За послед-
ние сорок лет я повидал немало сильных министров, чья пре-
данность президенту не подлежала сомнению, но которые не-
вольно становились заложниками своих аппаратов. Особенно
подвержены этому бизнесмены. Они приезжают в Вашингтон,
наивно полагая, что в правительстве все делается так же, как
и в бизнесе. Действительно, политические игры существуют
как в бизнесе, так и в правительстве. Но политика в бизне-
се — это наука, а в правительстве — искусство. Даже силь-
нейшие из бизнесменов становятся мягче воска в руках бю-
рократов, мастеров умасливать шефа и насмерть биться с дру-
гими ведомствами и с аппаратом Белого дома за „место под
солнцем". В такой игре любой бизнесмен выглядит просто
Р9
Ричард Никсон
любителем. Пройдет немного времени, и его убедят, что луч-
ший способ служить президенту — это бороться с реальны-
ми и вымышленными врагами в аппарате Белого дома и в
кабинете, чтобы именно его министерству отпускались надле-
жащие ассигнования, а нужды удовлетворялись. Как только
это случится, этот бизнесмен становится для президента со-
вершенно бесполезен. Точно так же бизнесмен, направленный
послом за границу, отправляется туда горя желанием защи-
щать интересы и политику президента, но пройдет немного
времени, и чиновники внешнеполитического ведомства будут
вертеть им, как захотят, во имя собственных интересов.
Я не подвергаю сомнению компетентность или лояль-
ность американских карьерных чиновников. Они не хуже и
не лучше таких же бюрократов в любой другой стране. Но
эти умные, энергичные мужчины и женщины имеют собствен-
ное представление о том, какая политика нужна стране. Если
их не ведет твердая рука Белого дома и их прямых начальни-
ков, они заполняют создавшийся вакуум собственными идея-
ми. Эти люди представляют собой огромное потенциальное
богатство любой администрации. Президент и его ближайшее
окружение должны уметь сотрудничать с ними, а не противо-
действовать им, использовать их, а не позволять им исполь-
зовать себя. В том, что нам, например, удалось осуществить
идею сближения с Китаем, заслуга не только тех, кто был на
приеме с китайскими руководителями в Большом зале Народ-
ного собрания в Пекине. Ее было бы невозможно провести
в жизнь без самоотверженных усилий множества профессио-
нальных чиновников, большинству из которых, быть может,
никогда и не доведется побывать в Китае.
Если кто-то усомнится в ценности высокопоставленных
чиновников внешнеполитических ведомств, пусть заглянет в
послужные списки тех, с кем мне посчастливилось работать
за последние сорок лет. Приведу имена лишь некоторых из
них: Джейк Бем, Чип Болен, Эллис Бриггс, Генри Байроуд,
Фрэнк Карлуччи, Джимми Данн, Элеонора Лансинг Даллес,
Маршалл Грин, Лой Хендерсон, Алекс Джонсон, Фой Ко-
лер, Билл Марш, Эрмин Мейер, Роберт Мэрфи, Марк Палмер,
Джеф Парсон, Уильям Сиболд, Джо Сиско, Уолтер Стессел,
Генри Таска, Льюэлин Томпсон, Боб Вудворд. Другие мини-
стры могут найти в своих ведомствах таких же высококвали-
фицированных чиновников, способных проводить в жизнь по-
литический курс президента, если только им разъяснят его
суть.
320
На арене
Единственная функция, выполнение которой президент не
может поручить никому другому, — это примирять мини-
стров и руководителей ведомств, занятых популярной в Ва-
шингтоне борьбой за „место под солнцем". Это утомитель-
ное, раздражающее, но совершенно необходимое занятие. Ве-
сти войну во Вьетнаме было непросто, но вести войну дома
против наркотиков, рака, за собственные источники энергии
было еще труднее. Главы министерств клянутся в готовно-
сти тесно сотрудничать, но, покинув кабинет президента, ка-
тастрофически быстро утрачивают свою решимость. Такие
глубокие и серьезные проблемы часто требуют, чтобы прези-
дент назначал „царя". Но чтобы этот „царь" эффективно
работал, его власть над министерствами и департаментами
должна быть неограниченной в пределах данного ему пору-
чения. Вот поэтому-то министры не терпят таких правящих
„царей". Им уже и без того нехорошо, когда приходится вы-
полнять приказы президента.
Президенту труднее всего иметь дела не с сотрудниками
аппарата Белого дома, не с министрами и не с прессой, а с
конгрессом. Порой он оказывается перед труднейшей дилем-
мой: не может продолжать работать с конгрессом и в то же
время не может обойтись без него. В итоге наступает пара-
лич правления.
Такое положение еще более усугубляется, когда затраги-
ваются партийные интересы. Некоторые ученые мужи вопро-
шают, почему президент Буш в первые сто дней своего
правления не добился того, чего смог добиться Франклин
Рузвельт в 1933 году или Линдон Джонсон в 1965 году. Тог-
да конгресс утверждал практически все предложения этих
президентов. Ученые-теоретики не хотят при этом замечать,
что и Рузвельт, и Джонсон имели в ту пору подавляющее
большинство своих сторонников и в палате представителей,
и в сенате. При Эйзенхауэре республиканцы преобладали в
конгрессе лишь первые два года его правления, а в течение
последующих шести лет он обычно получал поддержку
от демократического большинства. Но нужно помнить, что
Эйзенхауэр был у власти в те времена, когда ему достаточно
было уговорить лидера большинства сената Линдона Джонсо-
на и спикера палаты представителей Сэма Рэйберна, а они
уже обеспечивали голоса демократов в поддержку президент-
ских программ. В наши дни спикер палаты представителей
Фоли и лидер большинства в сенате Митчелл — люди, не-
?21
Ричард Никсон
сомнению, достойные, но совершенно непонятно, как они мо-
гут обеспечить поддержку Джорджу Бушу, даже если и захо-
тят этого. Сегодня сотрудничество демократов и республи-
канцев немыслимо, лояльность к партии подменена лояль-
ностью к конкретным делам, пусть даже и бредовым. И еще:
в наш период всеобщего дефицита количество одобренных
конгрессом бесчисленных указов президента никак не мо-
жет служить показателем его способностей как руководите-
ля. Порой приостановление или отклонение даже плохого
законопроекта более реально отражает эффективность пре-
зидентского правления.
Вот два последних примера, показывающих, насколько
сложно президенту-республиканцу добиться поддержки от
демократического большинства в конгрессе.
Когда в 1988 году конгресс наконец-то принял закон о
реформе социальной помощи малоимущим, его автор, сенатор
Пэт Мойнихен, написал мне, что это была наиболее сдержан-
ная версия нашей инициативы, которую мы пытались осуще-
ствить еще двадцать лет назад, когда он работал у меня в
Белом доме. Наш план мог произвести революцию в системе
социальной помощи. Он предусматривал пособия не только
безработным, но и бедным рабочим, чтобы они не бросали
свою низкооплачиваемую работу, получая больше по про-
граммам социального страхования. По нашему плану, все
трудоспособные должны были найти работу, прежде чем по-
лучить помощь. Большинство средств массовой информации
план одобрили, но затем республиканцы и демократы в кон-
грессе искромсали его на куски. Я ошибочно ожидал наи-
большей опасности справа. Как в то время отмечал Мойни-
хен, либералы не могли позволить консервативному респу-
бликанскому президенту сделать то, на что у его либе-
ральных демократических предшественников не хватило духу.
Работники служб социального обеспечения, опасаясь ликвида-
ции их учреждений, так как средства на социальную помощь
пошли бы непосредственно малоимущим, минуя их службы,
вступили в недостойный сговор с консерваторами. В значи-
тельной степени благодаря Джерри Форду план прошел че-
рез палату представителей, но в сенате либеральные демокра-
ты и консервативные республиканцы .зарезали" его.
Политические интриги вынудили меня принять и одно из
моих самых неудачных решений на посту президента. В
1971 году, когда инфляция составляла всего четыре процен-
J22
На арене
та — уровень вполне приемлемый сегодня, но очень высокий
по тем временам, — конгресс настаивал на введении контро-
ля за зарплатой и ценами. Имея опыт работы с комитетом по
ценам в 1942 году, я категорически возражал против таких
мер. Джон Коннэлли утверждал, что, если я не поддержу
инициативу, конгресс примет постоянную программу, кото-
рую сможет провести даже через мое вето. Тогда я ввел
временное, всего на девяносто дней, замораживание цен и
уровня зарплаты. Вначале это решение было чрезвычайно по-
пулярным, но я не удивился, когда через некоторое время
стало ясно, что в конечном счете оно оказалось ошибочным.
Одним из мастеров работы с конгрессом в прошлом был
Брайс Харлоу, который советовал обращаться с конгрессмена-
ми и сенаторами с „нежностью и заботой". Но Харлоу был
непробиваемым реалистом. Он понимал, что, когда шансы не-
велики, мало кто рискнет своей карьерой из-за горячей люб-
ви к президенту. Для заполучения голосов совершенно необ-
ходимо — что, как правило, считается барышничеством —
дать конгрессмену за его голос что-то конкретное, а не толь-
ко благодарственное письмо и пару запонок. Еще больше к
сотрудничеству их побуждает страх, как бы популярный пре-
зидент не выступил против них на следующих выборах. Вот
почему популярность президента следует рассматривать как
ценное приобретение, которым нужно сразу же пользоваться,
а не копить про запас. Неиспользуемая популярность не сто-
ит ничего. Единственное ее предназначение — быть использо-
ванной в каких-то целях, пусть даже при реализации ее не-
много и убудет.
Хорошие личные связи редко улучшают политические от-
ношения как с противниками за рубежом, так и с внутренни-
ми оппонентами. Но бывают и исключения. Во время государ-
ственного визита президента Помпиду в Вашингтон весной
1970 года мы вели с ним сложные переговоры относительно
проблем международного валютного фонда. Из Вашингтона
он должен был полететь в Нью-Йорк на обед, устроенный
в его честь организациями франко-американской дружбы во
главе с послом Биллом Бурденом в отеле „Уолдорф-Асто-
рия". Противники, считавшие ближневосточную политику
Франции проарабской, призвали бойкотировать обед. Высту-
пления против визита приняли настолько неприятный ха
рактер, что мадам Помпиду заявила о намерении вернуться
домой, а мэр Нью-Йорка Линдсей и губернатор Рокфеллер
отказались от приглашений.
323
Ричард Никсон
Правительство США должен был представить вице-прези-
дент Спиро Агню. Шеф нашего протокольного отдела Бас
Мосбахер позвонил мне и предупредил, что, если не пред-
принять решительных мер, франко-американским отношени-
ям будет нанесен непоправимый урон. Не раздумывая ни
секунды, я решил лететь в Нью-Йорк вместо Агню. Мое по-
явление в зале отеля произвело эффект разорвавшейся бом-
бы. Даже обычно сдержанный Помпиду не смог скрыть сво-
его волнения, у мадам Помпиду в глазах стояли слезы. Осо-
бенно их тронуло, когда в тосте я сказал, что, по традиции
вице-президент заменяет президента, но сейчас, впервые в
истории, президент заменяет своего вице-президента в знак
глубочайшего уважения к чете Помпиду и к их стране. Вско-
ре мы решили все оставшиеся проблемы и, что более важ-
но, установили теплые личные отношения, которые продол-
жались вплоть до смерти Помпиду в 1974 году. Даже сейчас,
когда бы я ни приехал во Францию, там вспоминают мой
„красивый жест".
Но такие поступки, однако, не правило, а исключение как
во внутренних, так и международных делах. Ошибочно, на-
пример, предполагать, что, если президент и министры его
кабинета будут обхаживать конгресс и потакать ему, им
удастся снять все проблемы. У президента с конгрессом мо-
гут быть такие непримиримые противоречия, которые не
удастся разрешить ни телефонным звонком, ни личным пись-
мом, ни приглашениями на обед, ни даже билетами на пред-
ставление в Центре имени Кеннеди.
Но разве сотрудничество республиканцев и демократов
хотя бы во внешней политике не одерживает верх над свое-
корыстными интересами? Дело в том, что прославления со-
трудничества двух партий в президентских речах и в га-
зетных передовицах приносят ему бесценные голоса, если,
конечно, не скажутся иные факторы. Такое единение сраба-
тывает, только если оно служит интересам обеих партий.
Если популярно быть сторонником обеих партий, то сенато-
ры и конгрессмены будут таковыми. Но они не рассматрива-
ют единение как конечную цель.
В редких случаях, когда речь идет о крупных проблемах,
затрагивающих само существование нации, общие интересы
обеих партий возобладают над однопартийными соображени-
ями. Мы наблюдали это на примере столь сильно критикуе-
мого конгресса 80-го созыва. У республиканцев было тогда
подавляющее большинство в палате представителей и в сена-
324
На арене
те. Популярность Трумэна в то же время была низкой. И все
же республиканцы отдали свои голоса, необходимые для при-
нятия программы помощи Греции и Турции и плана Маршал-
ла — фундамента широко и справедливо одобряемой вне-
шней политики Трумэна. Этот дух сотрудничества двух пар-
тий сохранялся и в годы президентства Эйзенхауэра и Кен-
неди и почти все время при Джонсоне. Вьетнам уничтожил
его, особенно когда вопросы ведения войны перешли в руки
республиканцев. Демократические сенаторы и конгрессмены,
которые поддерживали Кеннеди и Джонсона, когда те посы-
лали войска во Вьетнам, выступали против меня за то, что я
их вернул.
Президент может получить поддержку конгресса, боль-
шинство в котором принадлежит другой партии, только в
двух случаях: во-первых, если отказ в поддержке уронит пре-
стиж конгрессменов; и во-вторых, если президенту, несмотря
на падение его популярности, удастся убедить конгресс, прес-
су и избирателей, что спасение нации зависит от их решения.
А как же смелость? Почему члены палаты представителей и
сенаторы не могут проголосовать за то, что считают правиль-
ным, даже рискуя потерять свое место? Ответ прост — кон-
грессмены всего-навсего смертные люди. Каждый согласится,
что для физического самоубийства особой смелости не нуж-
но, так же как и для самоубийства политического. Управляя
страной, президент не должен требовать жертв от сенаторов
и конгрессменов. Он сам должен использовать свою высокую
трибуну, чтобы сделать непопулярное популярным. Только в
этом случае обе партии поддержат его политику.
Прагматизм
Когда я встретился с премьер-министром Японии Накасо-
нэ в Токио в 1985 году, он сказал мне, что у руководителя
должно быть два лица — одно улыбающееся, другое грозное.
Иные могут сказать, что это еще один пример дешевой дву-
личности в поведении большинства политиков. Но даже его
противники согласны, что в послевоенное время Накасонэ
был одним из самых мужественных и принципиальных япон-
Ричард Никсон
ских руководителей. Его простая четкая формула — не что
иное, как ключ к эффективному и прагматическому руковод-
ству.
Ни одно из слов в политическом лексиконе не имеет
столь диаметрально противоположных значений, как „прагма-
тизм". Для умеренных политиков в вашингтонских коридорах
власти это подходящее слово. Для своенравных „членов кон-
сервативного движения" это бранное слово. Либералы и уме-
ренные расхваливают прагматиков и осуждают идеалистов.
Когда они говорят, что консервативный президент, конгресс-
мен или министр „дозрел", это означает, что он сдался и от-
казался от своих идей, которые они считали экстремист-
скими. По их мнению, президенту следует просить конгресс
одобрять лишь те меры, которые, как свидетельствуют опро-
сы общественного мнения, пользуются поддержкой большин-
ства. Они не задаются вопросом „правильно ли это?", их
интересует лишь вопрос „сработает ли это?". Во внешней по-
литике они в общем и целом полагают, что успех измеряется
достижением любого согласия, и находят затруднительным
противиться даже негодным соглашениям.
Наихудший вид прагматизма — это тот, которого придер-
живаются колеблющиеся и умеренные. Они не верят ни во
что, кроме как в то, что, по их мнению, сработает, и поэтому
в конце концов попадают в плен к власть имущим вашинг-
тонским либералам. Подобно обитателям первобытных пе-
щер, они наивно верят, что по-настоящему живут лишь в
пределах кольцевой автодороги Вашингтона, в то время как
на самом деле их жизнь — лишь жалкая тень подлинного
мира. Их излюбленные словечки — это „примирение", „рефе-
рендум", „компромисс". Они убеждают вновь избранных кон-
грессменов или сенаторов, которые приходят в Вашингтон
полные энергии и твердых консервативных убеждений, что
наилучший способ двигаться вперед — это идти вместе. Ката-
строфически большое число политических деятелей внимают
пению этих центристских сирен. Вашингтонский истеблиш-
мент имеет огромное влияние, поскольку, даже когда он не
господствует на политической сцене, все равно держит под
контролем общественную жизнь. Лишь сильные характеры
могут не опьянеть от такого упоения властью. Слишком мно-
гие превращаются в пустые сосуды, дрейфующие вместе с
приливами и отливами моды, вместо того чтобы проклады-
вать себе путь по бегущим волнам. Но перед выгодами усто-
326
На арене
ять нелегко: здесь и благосклонное отношение прессы, и до-
пуск их вместе с супругами в ближайшее окружение исте-
блишмента.
На другом полюсе находятся те, кто хотел бы быть пра-
вее самого президента. Это члены консервативного движения
со своими высокими принципами и не идущие ни на какой
компромисс. Собственно говоря, они не любят прагматиков
еще больше, чем их идеологические противники слева. По их
мнению, лучше спалить пекарню, отстаивая принципы, чем
заполучить половину булки путем здравого компромисса.
Они в достаточной мере реалисты и понимают, что, по всей
вероятности, всегда будут оставаться в меньшинстве. Но они
считают, что, будь консерваторы в Белом доме и конгрессе
поожесточеннее в борьбе за принципы и несговорчивее на
компромиссы, тогда и их принципы восторжествовали бы, а
они сами в скором времени оказались бы в большинстве. Для
них прагматик хуже либерала, потому что он затушевывает
различия между консерватизмом и либерализмом и даже при-
дает либерализму респектабельность.
Левые экстремисты склонны столь же критически отно-
ситься к прагматизму, как и экстремисты справа. Хотя Тео-
дор Рузвельт пользуется репутацией сильного и прогрес-
сивного президента в американской истории, он частенько
прибегал к прагматическим методам, чтобы добиться своих
идеалистических целей. Великий прогрессивный сенатор от
штата Висконсин Роберт Лафоллетт яростно нападал на него
за то, что тот поступался принципами, чтобы только добить-
ся одобрения своей программы в конгрессе. Он обвинял Руз-
вельта в том, что тот согласен заполучить хотя бы полови-
ну булки, чем вообще лишиться хлеба. Лафоллетт же счи-
тал эту половину булки роковой ошибкой, потому что она
„притупляет аппетит и притупляет интерес к заполучению
всей булки". Подобно экстремистам справа, Лафоллетт счи-
тал, что лучше проиграть схватку, но не поступиться принци-
пом, чем выиграть благодаря компромиссу. Теодор Рузвельт,
считавший себя человеком принципов, отвечал на неумерен-
ные нападки Лафоллетта тем же. Он охарактеризовал Ла-
фоллетта как „наполовину фанатика и наполовину эгои-
стического демагога — мстительного и неразборчивого фаль-
сификатора".
Совершают ошибку и те, для кого прагматизм — конеч-
ная цель, и те, кто считает его недопустимым злом. Прагма-
327
Ричард Никсон
тизм можно оправдать, но только как метод достижения ве-
ликих идеалов. Принято говорить, что политика — это искус-
ство делать возможное. Но руководство — это искусство
делать невозможное возможным. Если президент назначит ми-
нистрами лиц только потому, что они прагматики — их еще
именуют „мастерами решать проблемы" и „безыдейными", —
они станут легкой добычей бюрократов из аппарата управле-
ния. Знать, как заставить систему заработать, конечно же,
важно. Но знать, на что нацелить систему, иногда даже во-
преки ее желаниям, еще важнее.
Большинство политических деятелей, даже члены консер-
вативного движения и их противники слева, — прагматики в
глубине души. В общественной жизни, как, между прочим, и
в частной, у всех людей есть свои принципы и свои интере-
сы. Чтобы успешно руководить, лидер должен отдавать себе
отчет в том, что эти две категории часто неразрывно связаны
друг с другом. Здесь требуется большая деликатность. Кон-
грессмен, вероятно, возмутится, если узнает, что какой-то
лоббист агитирует за его предложение исключительно по по-
литическим соображениям, так как подумает, что лоббист
считает его беспринципным. Тот же самый конгрессмен вы-
смеет президента, который попросит его голосовать „за" ис-
ключительно по принципиальным соображениям, потому что
он сочтет президента глупцом, который полагает, будто кон-
грессмен готов проголосовать вопреки своим интересам толь-
ко потому, что об этом попросил его сам президент.
Политические деятели по природе своей люди гордые.
Никогда не задавайте им вопросов по поводу их общих
взглядов или политической интуиции. Но следует также учи-
тывать, что им постоянно приходится балансировать между
принципами и интересом и что наилучший способ заручить-
ся их поддержкой — это убедить их в том, что, поддержав
вашу позицию, они смогут соблюсти и принципы, и интересы
одновременно.
Короче говоря, чтобы достичь великих целей, руководи-
тель должен находить способы убеждать остальных по-ино-
му понимать свои интересы и принципы, а подчас даже дей-
ствовать им вопреки. Но время от времени он тоже дол-
жен действовать вопреки собственным интересам и принци-
пам, чтобы добиться тех же самых целей.
Особенно это относится к внешней политике. Когда Гит-
лер напал на Россию, Уинстону Черчиллю пришлось прогло-
328
На арене
тить свои слова с многолетними нападками на зло, чинимое
большевиками-безбожниками. Выступая за военный союз про-
тив нацистов, пусть вместе со Сталиным, он говорил: „Если
бы Гитлер вторгся в ад, думаю, я бы нашел добрые слова о
дьяволе и сказал бы их в палате общин".
Даже мои противники согласятся, что наиболее драмати-
ческим событием во время моего пребывания на посту прези-
дента был мой визит в Пекин в 1972 году. Миллионы амери-
канцев с волнением впервые бросили тогда беглый взгляд в
сердце огромной живописной и загадочной страны. И тем не
менее мой визит был актом холодного и бесстрастного праг-
матизма. Когда я объявил о нем в 1971 году, меня похвалили
левые и принялись ругать правые. И те и другие по непони-
манию. Левые хвалили меня за отказ от моих твердых анти-
коммунистических принципов; правые — напротив, нападали
на меня из-за этого. И те и другие ошибались. Моя инициа-
тива поехать в Китай не имела ничего общего с моим отно-
шением к коммунизму. В основе моего решения была уверен-
ность в том, что безопасность Соединенных Штатов выиграет
от улучшения отношений с одной из коммунистических дер-
жав, которая плохо ладила с другой державой, Советским
Союзом — гораздо более грозным противником.
В обоих этих случаях прагматизм был необходимым мето-
дом достижения великой цели. Черчилль понимал, что Запад
не сможет сохранить свою свободу без военного союза с
коммунистическим режимом, все основные доктрины которо-
го в корне противоречили западным принципам. Я понимал,
что установление новых отношений с одним из таких режи-
мов может помочь Соединенным Штатам сохранить мир, ко-
торому угрожали экспансия и враждебность со стороны дру-
гого коммунистического режима.
Для успеха во внутренней политике тоже может потребо-
ваться прагматический подход при решении вопроса о том,
какие сражения следует вести, чтобы одержать победу. Веде-
ние активных боевых действий на всех фронтах одновремен-
но может закончиться поражением атакующих. Вовсе не нуж-
но быть коммунистом для понимания того, что ленинская
доктрина двух шагов вперед и одного шага назад (хотя в дан-
ном случае примененная в дурных целях) прекрасно подой-
дет нам в достижении благих намерений.
За последние сорок лет я побывал во время избиратель-
ных кампаний в конгресс, пожалуй, в каждом штате, призы-
329
Ричард Никсон
вая голосовать за либеральных и за консервативных респу-
бликанцев. Мои озадаченные однопартийцы-консерваторы ча-
стенько спрашивали меня, почему я агитирую за либералов.
Ответ прост: республиканское большинство в палате предста-
вителей и сенате устроило бы меня больше, чем демократиче-
ское.
В 1980 году республиканский кандидат в сенаторы от
штата Колорадо Мэри Эстилл Бьюкенен потерпела пораже-
ние почти на финише. Я удивился, когда мой приятель из
республиканцев сказал мне, что он за нее не голосовал. На
вопрос почему, он ответил: „У нее была неверная позиция по
проблеме абортов". В результате еще на шесть лет избрали
Гэри Харта, у которого была неправильная позиция по всем
вопросам. Я могу понять, что отдельные люди близко к серд-
цу принимают частные вопросы, как, например, аборты, кон-
троль над стрелковым оружием и т.д. Но в таком случае им
следует всегда отступить на шаг и приглядеться к альтерна-
тиве. Подчас нужно принять трудное решение, чтобы поддер-
жать кандидата, который может ошибаться по частному, хотя
и затрагивающему ваши интересы вопросу и в то же время
занимать правильную позицию по большинству других про-
блем. Я всегда считал, что верность принципам — лучшее
качество не только государственного мужа, но и политиче-
ского деятеля. Однако моя позиция бесконечно далека от
позиции иных политиков, которые не в состоянии отличить
принцип от предрассудка.
Президенту труднее всего принимать решение, когда
какой-нибудь сенатор или конгрессмен просят его поддер-
жать проект в округе этого сенатора или кого-то назначить
на должность в обмен за поддержку в важном вопросе. Вас
так и подмывает вышвырнуть такого просителя из кабинета.
Но если ставки достаточно высоки, вам нужно закрыть глаза
и пойти на сделку, при условии, конечно, что в ней есть
хоть чуточку здравого смысла. Лидеры обеих партий в пала-
те представителей и сенате сталкиваются с аналогичной си-
туацией то и дело. Когда какой-нибудь конгрессмен или
сенатор говорит, что поддержка партийной позиции по ка-
кому-нибудь законопроекту будет стоить ему поражения на
следующих выборах, лидер партии должен решить, что в дан-
ном случае важнее — заполучить его голос сейчас или риск-
нуть и не досчитаться его, когда потребуется голосовать в
конгрессе следующего созыва.
330
На арене
Бисмарк говорил, что людям, которые любят законы и
колбасу, не следует видеть, как их делают. И все-таки про-
цедура принятия закона путем свободного демократического
волеизъявления более привлекательна и эффективна, нежели
порядок, при котором законы принимаются на самом верху
политическими бюро и трибуналами и спускаются вниз. Все
мы предпочли бы жить в идеальном мире, где слова „прагма-
тизм" даже нет в словаре, но в реальности мы живем в сво-
бодном обществе, призванном примирять многочисленные и
противоречивые идеалы, мнения и амбиции. Без руководства,
порожденного прагматическим идеализмом, эти многочислен-
ные силы не могут быть объединены ради достижения более
высокой цели.
Это отнюдь не означает, что нам следует впадать в дру-
гую крайность и создавать на основе процесса какую-то ре-
лигию. Многие политологи утверждают, что процесс ничуть
не менее важен, чем сама цель. Такая точка зрения, представ-
ляющая собой наихудшее проявление антиидеализма, особен-
но популярна среди тех, кому выгоден продолжительный
противоречивый процесс, в том числе и средствам массовой
информации, и лоббистам, и политологам, которые все время
получают субсидии на исследование данного процесса.
Можно, однако, и злоупотребить концепцией „цель оправ-
дывает средства", о чем свидетельствует мой опыт службы в
ВМС. По возвращении с фронта в 1944 году я получил назна-
чение в 8-ю авиабригаду военно-морской авиации, базирую-
щуюся в Аламеде, штат Калифорния. Мне обещали присво-
ить звание старшего лейтенанта. Звание это звучит довольно-
таки звонко, но, знакомясь со своими должностными обязан-
ностями, я вскоре понял, что мне предлагали стать по сути
дела старшим уборщиком. Моя первейшая обязанность заклю-
чалась в том, чтобы в случае инспекции в бригаде все сверка-
ло и блестело.
Офицер, производивший инспекцию, был придирчив до
невозможности. Неудивительно, что он был далеко не самым
популярным офицером на базе. Несколько раз он устраивал
нам разнос из-за недостаточно чистых унитазов в туалете.
Мы использовали всевозможные моющие и чистящие сред-
ства, чтобы как-то исправить положение, но тщетно. Нако-
нец в отчаянии я обратился к главному боцману за советом.
В военно-морских силах считается, что боцманы знают, почи-
тай, все. И я не промахнулся. Главный боцман был старым
Ричард Никсон
морским волком. Он двадцать лет прослужил на флоте и по-
стоянно жаловался, что его держат на берегу из-за плоско-
стопия. Боцман сказал мне, чтобы я не беспокоился, он возь-
мет эту проблему на себя. В ходе следующей инспекции все
пятна на унитазах исчезли и мы выдержали проверку на от-
лично.
Я спросил боцмана, как ему удалось это сделать. Он от-
ветил: „Очень легко, лейтенант. Просто я плеснул хорошень-
ко щелока в унитазы. Все пятна сошли, но мне не терпится
взглянуть на этого сукиного сына, когда он узнает, что ще-
лок проел всю канализацию".
Временами неприятные средства оправданно применяются
во имя великой цели. Но, несмотря на протесты любителей
процесса, хорошее средство никогда не оправдывает неблаго-
видную цель. Сколь демократичной и безупречной политиче-
ски ни была бы эта цель, политический процесс, который не
может обеспечить прогресс стране, на деле сбивает народ с
истинного пути.
Никакого чуда в демократии нет. Конституция, хотя она
и необыкновенный в своем роде документ, не в состоянии
сама по себе обеспечить даже мгновения мира или секунды
процветания. Только воля и дальновидность руководителей,
осуществляемые посредством демократической системы, а
подчас и ею сдерживаемые, но иногда даже не считающиеся
с системой, могут помочь в достижении этих целей.
Идеализм без прагматизма бессилен. Прагматизм без идеа-
лизма лишен всякого смысла. Ключ к эффективному руковод-
ству — прагматический идеализм.
Молчание
В наше время, когда так много ведут всяких разговоров,
ничто в арсенале государственного деятеля не может срав-
ниться по эффективности с оружием, о существовании кото-
рого он может и не подозревать, — с молчанием. „Ничто
так не подчеркивает власть, как молчание, — заметил де
Голль. — Великие дела никогда не свершались многослови-
ем".
332
На арене
Раньше в конгрессе у вновь избранных членов хватало
ума первые несколько месяцев больше слушать и учиться,
чем говорить. Теперь все изменились. Я видел, как вновь из-
бранных членов палаты представителей и сената списывали
со счетов как пустобрехов только потому, что они страдали
тяжелой формой словесного недержания. Лучше бы им брать
пример с одного из наших величайших сенаторов Ричарда
Расселла. Он не был большим оратором и редко брал слово в
сенате. Но когда он говорил, слушали все, потому что все
знали, что у него есть что сказать. Никто не мог сравняться
с ним в способности оказывать влияние на своих коллег и на
развитие событий.
Из-за поражения в борьбе с Гарри Трумэном в 1948 году
Тома Дьюи часто недооценивают как политического тактика.
Но на заре моей карьеры он дал мне несколько полезнейших
советов. Он сказал, что люди устают слушать, как политик
говорит, и что время от времени ему полезно уходить с аре-
ны общественной жизни. Но зато, когда он возвращается,
каждое его слово приобретает больший вес.
Джимми Бирнс сказал мне как-то, что бесплатный совет
стоит ровно столько, сколько за него заплатят. В данном слу-
чае бесплатный совет Дьюи был бесценным. После впечатля-
ющих побед республиканцев на выборах в конгресс и в гу-
бернаторы в 1966 году несколько потенциальных кандида-
тов от Республиканской партии включились в предвыборную
борьбу за пост президента. Поскольку я уже проводил пред-
выборные кампании в ряде штатов страны в 1966 году и не-
сколько моих протеже одержали победы, бытовало мнение,
что и на этот раз я четко сформулирую свои намерения. А я
поступил совсем наоборот. В 1967 году я на полгода отклю-
чился от политики. В то время как я разъезжал по свету,
переосмысливая свой внешнеполитический опыт, некоторые
из моих потенциальных соперников рыли сами себе могилу.
Когда я включился в предвыборную кампанию, к моим высту-
плениям начали прислушиваться с гораздо большим внимани-
ем, чем прежде. Молчание сослужило мне добрую службу.
Слишком много политиков живут по принципу „с глаз
долой, из сердца вон". В конечном счете суть политики со-
стоит в том, чтобы донести свою позицию до людей. Если
говорить слишком много, тебя перестают слушать. Если не
говорить вовсе, естественно, людей одолевает любопытство.
Используя молчание, можно расширить свою аудиторию и
333
Ричард Никсон
усилить воздействие своих слов. Мои выступления „Фонд" в
1952 году и „Молчаливое большинство" в 1969 году не вызва-
ли бы большего резонанса и не произвели бы такого глубоко-
го впечатления, если бы я или сотрудники моего аппарата
нарушили молчание под мощным давлением прессы и таким
образом ослабили бы интерес и любопытство, которые заста-
вили людей прислушаться к моим словам. Сюрприз всегда
остается вернейшей политической тактикой. Сюрприз без
молчания невозможен.
Молчание особенно эффективно проявляет себя в дипло-
матии. Если поступки громче слов, то иногда молчание зву-
чит еще громче. Дипломатические переговоры часто сравнива-
ют с покером. В покере игрок, который говорит громче всех,
почти неизменно имеет самые слабые карты.
Генри Киссинджер как-то заметил, что во время перегово-
ров с Северным Вьетнамом, которые в конце концов приве-
ли к заключению мирного договора в Париже, одним из его
главных козырей было то, что я пользовался репутацией не-
предсказуемого политика. Он не пытался разубедить вьетнам-
цев в этом. Наоборот, он предупреждал, что нельзя судить
обо мне по моим речам, потому что я часто делаю больше,
чем обещаю. В тех случаях, когда имеешь репутацию непред-
сказуемого, молчание — эффективный способ ее усилить.
Эффективность такой тактики и можно проиллюстрировать
тремя примерами.
Первый: в апреле 1969 года северные корейцы сбили без-
оружный американский разведывательный самолет. Мы знали,
что военное возмездие поставило бы под угрозу запланиро-
ванные переговоры с китайцами и русскими, которые были
союзниками Северной Кореи. Никто из нас не был доволен
решением отказаться от военных действий вообще, но я, по
меньшей мере, хотел убедиться в том, что северные корейцы
не осмелеют и не нанесут повторный удар, видя наше бездей-
ствие. Спустя четыре дня после инцидента с американским
самолетом я выразил на пресс-конференции сожаление по
этому поводу и заметил, что после этого разведывательные
полеты американской авиации сразу же прекратились. Потом
я добавил: „Сегодня я отдал распоряжение возобновить эти
полеты. Самолеты будут прикрываться. В этом нет никакой
угрозы, это просто констатация фактов". Несколько дней
средства массовой информации засыпали нас вопросами, как,
где и когда мы будем действовать. Следуя провозглашенному
334
На арене
мною принципу, мы не отвечали. Предостережение, усилен-
ное молчанием, возымело свое действие. Больше подобное не
повторялось.
Второй: в 1970 году Киссинджер проводил секретные
переговоры с советским послом Анатолием Добрыниным по
контролю над вооружениями и другим вопросам, представ-
лявшим большой интерес для обеих сторон. Всякий раз, когда
русские предпринимали какие-нибудь шаги, противоречащие
нашим интересам, такие, например, как коварная попытка по-
строить базу ядерных подводных лодок на Кубе, мы никаких
дипломатических протестов не заявляли. Мы просто прерыва-
ли эти секретные переговоры. Поскольку им хотелось про-
должать переговоры, наше молчание не осталось незамечен-
ным, и все подобные проблемы были в конце концов решены
так, как того требовали наши интересы.
Третий, самый драматичный пример относится к декабрю
1972 года, когда северные вьетнамцы устроили обструкцию
мирным переговорам в Париже. Они отошли от договоренно-
стей, которые заключили до ноябрьских выборов президента,
и начали чинить нам препятствия по каждому пункту. Скре-
пя сердце я решил, что единственный способ выйти из тупи-
ка — это распорядиться о бомбовых ударах по военным объ-
ектам в районах Ханоя и Хайфона. Я не делал никаких за-
явлений заранее и отказывался отвечать на вопросы прессы
относительно этой операции. Средства массовой информации
оказывали на меня сильнейший нажим, чтобы я все-таки сде-
лал публичное заявление по поводу того, почему мы возобно-
вили бомбардировки и на каких условиях я был бы согласен
их прекратить. Напор журналистов, комментаторов и прочих
политических оппонентов был ожесточенным. Моя популяр-
ность, судя по результатам общественного мнения, упала сра-
зу на 11 пунктов всего за четыре недели. Это было нелегкое
время. Но тактика сработала. Сильный поступок в сочета-
нии с абсолютным молчанием вернул коммунистов обратно
за стол переговоров, и они приняли наши условия мирного
соглашения. Послушай я советов критиков и прекрати бом-
бардировки, выступи публично с каким-нибудь мирным пред-
ложением, и мы не достигли бы того результата, а война тя-
нулась бы еще долго.
При всей полезности молчания как тактики в политике и
дипломатии самое ценное его качество заключается в том,
что оно способствует и помогает творческой мысли. Англий-
335
Ричард Никсон
ский историк и публицист Томас Карлейль сказал как-то,
что молчание создает условия, в которых великое формирует-
ся само собой. Возможно, это и преувеличение в некотором
смысле, но большинству наших руководителей к его словам
нужно прислушаться. Президент Эйзенхауэр никогда не при-
нимал важного решения во время заседаний кабинета, Совета
национальной безопасности или совещаний с лидерами кон-
гресса. Прежде чем вынести решение, он всегда удалялся в
свои покои подумать.
Я следовал такой же практике и никогда не готовился к
важной речи или к пресс-конференции и не принимал важ-
ных решений в Овальном кабинете. Вместо этого я исполь-
зовал более укромные места: свой личный кабинет в Белом
доме, Линкольновскую гостиную или кабинеты в Кэмп-Дэви-
де, Ки-Бискейне и на Сан-Клементе. Хорошие мысли редко
приходили мне в голову в суматохе заседаний. Я знаю, что
это, наверное, относится не ко всем. Но тем, кто еще не
пробовал немного помолчать, я бы это порекомендовал. Ког-
да толковый помощник составляет расписание на день для
занятого государственного деятеля, он всегда предусматрива-
ет время для принятия пищи, встреч, заседаний, даже развле-
чений. Ему следует не забывать и о времени для молчания.
Время, когда человек может спокойно подумать, поразмыс-
лить, — пожалуй, самое важное время дня.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Философия
Развернувшаяся в стране острая дискуссия по поводу
клятвы верности во время выборов 1988 года, а также дискус-
сия относительно предложенной в прошлом году поправки к
конституции США об уголовной ответственности за сожже-
ние флага представляли собой всего лишь поверхностную
полемику на тему того, как мы должны уважать вообще
флаг. Спорящие упустили из виду реальную проблему. В
дни, когда мы отмечаем двухсотлетие принятия конституции,
нам следовало бы не спорить, а напомнить себе, почему мы
должны уважать именно американский флаг, а не флаг
вообще.
Выступая в Зале независимости 4 июля 1911 года, Вуд-
ро Вильсон сказал: „Патриотически настроенный америка-
нец только тогда воистину гордится своим флагом, под
сенью которого он живет, когда этот флаг становится не
только для него, но и для других символом надежды и
свободы".
Мы всегда должны защищать и уважать флаг, но не как
предмет для слепого поклонения, а как идею, заключающую
в себе наше богатое философское наследие. Только понима-
ние этого наследия воспитает у людей настоящее уважение
к флагу. Если наступит день, когда их удержит от оскверне-
339
Ричард Никсон
ния флага лишь закон или смутно припоминаемый обычай,
то этот флаг действительно станет пустым символом.
В последние годы деятели американского просвещения в
этом отношении многое упустили. Большинство старшеклас-
сников не могут сказать, когда проходила гражданская
война, тем более не могут сказать они, как это событие
помогло сохранить союз, который отражают пятьдесят звезд
и тринадцать полос на американском флаге. Еще важнее то,
что, постоянно пускаясь на различные уловки, удовлетворя-
ющие их либеральные притязания, и желая обучать школьни-
ков чему-то „подходящему", педагоги все меньше внимания
уделяли изучению философских корней американской систе-
мы правления. Для того чтобы стать полноценными гражда-
нами и с готовностью оказывать флагу уважение, которого
он достоин, молодые люди должны знать больше, нежели
только дату открытия Америки и откуда родом были первые
поселенцы. Они должны также знать, что европейские коло-
нисты и отцы-основатели принесли с собой в своих головах
и сердцах, а не только на своих кораблях.
В 1776 году авторы Декларации независимости приняли
участие в грандиозном историческом нововведении: они со-
здали страну на основе философских идей. История нашей
страны и нашего правительства доказывает, что идеи что-то
значат в истории. Принципы социального равенства, неотъем-
лемых прав, ограничения в своих полномочиях правительства
и полного суверенитета народа лежат в основе нашей респу-
блики, и наша страна олицетворяет собой как сильные сто-
роны, так и недостатки ее основополагающих идей. В ши-
роком смысле философия обладает ключом к пониманию
самих себя и будущего нашей страны в мире.
Выдающиеся американцы, написавшие конституцию, на-
зывали ее создание „новым порядком на века". Но они
первыми и признали, что воспользовались великими идеями
прошлого. Им было известно, что древние греки, хотя и
славились своей демократией, на деле верили в правитель-
ство и вверили управление не самим массам, а наиболее
образованным, богатым и подготовленным гражданам. Отцы-
основатели прочитали работы Гоббса, который полагал, что
в сердце человека поселилась алчность, и сомневались в
способности людей управлять самими собой, они выступали
за авторитарное правительство и с презрением называли
34°
На арене
демократию „ничем иным, как аристократией ораторов". Мно-
гие из них восхищались Руссо, считавшим, что человек,
чистый по своей природе, сбит с пути истинного упадочной
цивилизацией и подчеркивал необходимость достижения пол-
ной демократии, чтобы восстановить основополагающую до-
бродетель человечества.
И тем не менее сердцевину мировоззрения отцов-основа-
телей составили идеи английского философа Локка и фран-
цузского философа Монтескье. Эти идеи легли в основание,
на котором вожди американской революции и авторы кон-
ституции создали уникальную американскую философию,
определившую отношения между личностью, обществом и
государством.
Локк утверждал, что в природных условиях, до формиро-
вания общества или института управления, личность жила
самодостаточной, уединенной и счастливой жизнью. Она
обладала правом на жизнь, свободу и собственность. Она
обладала правом на самосохранение, на отказ подчиняться
какому-либо правителю без ее согласия и на владение теми
предметами в природе, к которым она приложила свой труд.
Локк утверждал, что потребность в обществе и правитель-
стве возникла вследствие „неудобств", причиняемых отсут-
ствием среди людей какой-либо организации, могущей обес-
печить эти права. В то же время, однако, ни одно общество
или созданное человеком правительство не могут на закон-
ном основании отнять эти естественные права.
Отцы-основатели говорили языком Локка. Они образно
изложили локкианскую философию правления в замечатель-
ных положениях преамбулы Декларации независимости:
„Мы считаем самоочевидными истины: что все люди со-
зданы равными и наделены Творцом определенными неотъем-
лемыми правами, к числу которых относится право на жизнь,
на свободу и на стремление к счастью; что для обеспечения
этих прав люди создают правительства, справедливая власть
которых основывается на согласии управляемых; что если
какой-либо государственный строй нарушает эти права, то
народ вправе изменить его или упразднить и установить
новый строй, основанный на таких принципах и организую-
щий управление в таких формах, которые должны наилуч-
шим образом обеспечить безопасность и благоденствие наро-
да".
Ричард Никсон
Отцы-основатели верили в необходимость правительства
и в то же время в необходимость ограничения правительства
собственно присущей ему сферой деятельности. Цель прави-
тельства — не создание совершенного общества, а гаранти-
рование естественных прав личности, которыми она обладала
до вступления в общество.
Эта философия стимулировала демократические револю-
ции во всем мире. Ее идеи приобрели почти всеобщее уни-
версальное политическое звучание, однако не имели всеоб-
щего политического успеха. В странах с политическими
традициями и институтами, способными поддерживать пред-
ставительную демократию, наблюдалась беспрецедентная
стабильность и процветание. Однако те страны, которые
были неподготовлены к такому типу правления или же
соблазнились локкианской формулой ограниченного прави-
тельства, оказались в плену коррупции, демагогии и массо-
вых репрессий, неизбежных в условиях зверских режимов,
именующих себя демократическими.
Самым циничным искажением духа демократии были
страны так называемой народной демократии. Созданные по
формулировкам Маркса и Ленина, правительства этих стран
не имели ничего общего с подлинной демократией Запада.
Коммунисты, а также правые диктаторы вроде панамского
генерала Норьеги отвергают главную идею демократической
философии: народ должен обладать правом менять прави-
тельство посредством перевыборов. Как однажды объяснил
сталинский министр иностранных дел Вячеслав Молотов од-
ному западному дипломату: „Мне нравится идея выборов, и
я не возражаю против закрепления их в конституции. Прав-
да, с ними связана одна неприятность. Я не знаю заранее,
каков будет исход". Проверка на демократию заключается в
том, можно ли в результате выборов сменить тех, кто стоит
у власти. Согласно такому подходу, введенные при Горбаче-
ве выборы с участием нескольких кандидатов не лучше
выборов с одним кандидатом во времена его предшественни-
ков. Хотя ему можно поставить в заслугу то, что он разре-
шил своим критикам „выпускать пар" во время выборов, он
всегда твердо знал, что нет никакой возможности отстранить
его от власти. Подлинно свободные выборы возможны в
Советском Союзе только в случае, если Горбачев будет
проводить дальнейшие политические реформы под давлением
народа, хотя и вопреки своему желанию.
342
На арене
Пороки коммунистических режимов коренятся в их фи-
лософии. Согласно марксистско-ленинской теории, только
коммунистическая партия обладает монополией на понима-
ние неизбежных исторических процессов и правом управлять
обществом без согласия народа, чтобы привести народ в
светлое будущее коммунизма. Подобно множеству других
философских воззрений — это утопическое представление.
Однако в отличие от благостных рассуждений либеральных
теоретиков, затворившихся в „башне из слоновой кости", эта
философия основана на предпосылках. При доскональном
изучении работ Маркса и Ленина в них не проглядываются
две идеи, жизненно важные для подлинного и демократиче-
ского порядка: уважение прав и достоинства всех людей как
основы общества и правительства и вытекающей отсюда
необходимости ограничения власти большинства и государ-
ства. Более того, коммунистическая доктрина недвусмыслен-
но поддерживает и даже прославляет использование при-
нуждения и насилия со стороны партии для выполнения
самочинно возложенной на себя миссии. В результате, соче-
тая недостижимую утопическую цель, отвергая идею прав
личности и ограничения власти правительства и признавая
использование силы как инструмента государственной поли-
тики, коммунистическая философия создала неизбежную ло-
гическую цепь, ведущую к преступлениям коммунизма про-
тив человечности.
Отцы-основатели американской республики не были меч-
тателями-утопистами или пустоголовыми прагматиками. Они
были практическими идеалистами. Они понимали мир, в
котором жили, как несовершенный мир, населенный несовер-
шенными людьми, и стремились создать форму правления,
которая обеспечивала бы безопасность и стабильность, а
также способствовала бы процветанию. Путеводной звездой
их идеализма была концепция свободы. Они хотели создать
прочную структуру, жизненную даже после их смерти. Ред-
ко кому в истории удавалось проделать это столь хорошо.
Спустя два столетия их идеи еще живы в американском
обществе.
Истории неведомо столь длительное существование кон-
ституционных порядков, как американское. Основные поли-
тические предпосылки, заложенные отцами-основателями,
весьма просты: индивиды действуют исходя из своих инте-
343
Ричард Никсон
ресов, а устойчивое правление основывается на регулирова-
нии конкурирующих между собой интересов. На базе идеи
Монтескье авторы конституции разработали систему проти-
вовесов и балансов между исполнительной, законодательной
и судебной властями, которая гарантировала, что никакая из
них не монополизирует власть и тем самым не будет угне-
тать народ. Они создали систему, в которой правительство
достаточно сильно, чтобы защищать права народа, но не
настолько сильно, чтобы представлять собой угрозу этим
правам.
Однако отцы-основатели не думали, что все страны мо-
гут сразу перейти к демократической форме правления. По
сути дела они полагали, что пошли на грандиозный экспери-
мент, проверяющий способность людей управлять самими
собой, — эксперимент, который, по их мнению, мог закон-
читься и неудачей. Наша страна выдержала это испытание по
другим причинам, не только благодаря блистательному ин-
теллекту отцов-основателей. Их система была построена на
демократическом опыте и социальном равенстве, которые
уже существовали в тринадцати колониях и обеспечивали
хотя и ограниченную, но неизбежно растущую возможность
отделять осведомленных и умных избирателей от толпы.
Обладая потенциальной силой, но не подкрепленные ничем
идеи могут быть сметены ветрами истории. По-настоящему
прочные идеи, подобные идеям отцов-основателей, всегда
базировались на культурных традициях и институтах, обре-
тая тем самым силу, чтобы удержаться в истории.
Никакой экономический строй не обеспечивал за всю
историю такого процветания, как в Америке. Отцы-основате-
ли понимали, что благосостояние создается частной соб-
ственностью и свободной торговлей. Их взгляды остаются
верными и сегодня. Капитализм, если позволить ему действо-
вать, представляет собой колоссальную естественную силу,
порождающую экономический рост. Его мощь основывается
на тех основных истинах, что люди работают для улучшения
качества своей жизни и что железные законы спроса и
предложения распределяют ресурсы с максимально возмож-
ной эффективностью. Никакая другая система не порождала
самоподдерживающегося экономического роста.
Некоторые осуждают капитализм за отсутствие морали.
Однако, по правде говоря, он попросту аморален. Он создает
344
На арене
богатство с безжалостной эффективностью, вознаграждая
лучших производителей и устраняя остальных, и не предъяв-
ляет слишком больших моральных требований. Однако это
не основание для того, чтобы бросать капитализму обвине-
ние. Цель экономической системы — создавать богатство. А
чувство морали у нации должно побуждать ее выделять
часть этого богатства на социальные нужды и для регулиро-
вания неприятных последствий капиталистической конкурен-
ции.
Сама природа капитализма порождает две его главные
философские проблемы. Первая — это противоречие между
равенством и свободой. Обе идеи решительно апеллируют к
нашему чувству справедливости. Демократия подразумевает
существование как свободы, включая индивидуальное стрем-
ление к экономическому совершенствованию, так и равенства
между гражданами. Однако секрет заключается в понимании
того, какое равенство способствует процветанию, а какое
подрывает его.
Для оптимального функционирования капитализма необ-
ходимо, чтобы все были равны перед законом и имели
равные возможности. Неровное игровое поле или неодинако-
вый старт в экономической гонке снижают эффективность
капитализма. Такое неравенство вознаграждает менее способ-
ных производителей и приводит к напрасному расходованию
людских ресурсов. Ни одному обществу, в том числе и
нашему, не удавалось в полной мере обеспечить полное
равенство во всех смыслах. Индивид, который может потра-
тить миллионы долларов на судебные расходы, имеет в суде
преимущество перед тем, кто этого сделать не может. Ребе-
нок, родившийся в трущобах Южного Бронкса, не имеет
таких же возможностей, как тот, кто родился на виллах
Скарсдейла. Помимо того, что такое неравенство нежелатель-
но в моральном плане, это еще и неприемлемое растрачива-
ние людских ресурсов. В мире конкуренции мы не можем
позволить себе оставлять потенциал нашего народа нетрону-
тым. Таким образом, те, кто защищает капитализм, должны
с энтузиазмом поддерживать правительственные программы
по обеспечению равенства перед законом и равенства воз-
можностей, особенно в предоставлении равного доступа к
высшему образованию, исходя из успехов в учебе.
Однако капитализм не гарантирует — и правительству не
345
Ричард Никсон
следует гарантировать этого — равенства в конечных эконо-
мических результатах. Люди рождаются равными в своих
неотъемлемых естественных правах, но не равными по своим
природным способностям. При капитализме это приводит к
различиям в благосостоянии. Выравнивание доходов с помо-
щью налогообложения означает их выравнивание в сторону
понижения доходов. Главная движущая сила капитализма —
вознаграждение за работу и за продуктивность. Если мы,
чтобы достичь равенства в доходах, уменьшим это вознаграж-
дение за счет перераспределения части богатства, то этим
подорвем также стимулы к созданию богатства.
Нам следует помнить, что перераспределение богатства
предполагает прежде всего наличие такого богатства для
перераспределения. Во всем мире социалистические лидеры-
идеалисты, такие, как Миттеран во Франции и Гонсалес в
Испании, по традиции настаивали на том, что главной зада-
чей правительства должно быть содействие установлению
равенства в благосостоянии. Теперь же они признают, что,
вместо того чтобы удовлетворяться предоставлением каждо-
му равной доли в бедности, следует обеспечить для всех
равные возможности собственным трудом избавиться от бед-
ности.
Второй дилеммой капитализма является противоречие
между экономической безопасностью и свободой. Одни счи-
тают, что задачей правительства должно быть обеспечение
полной экономической безопасности для каждого. Другие же
полагают, что ради строгой регламентации, необходимой для
такой безопасности, ни в коем случае нельзя жертвовать
экономической свободой. Чрезвычайно важный вопрос заклю-
чается в том, какую меру безопасности должно гарантиро-
вать правительство. Социалистические страны обещают все-
общую безопасность и тем самым подрывают стимулы к
производству. Вместо того чтобы создавать равенство среди
богатых, социалистические правительства создают равенство
среди бедных. На Западе несоциалистическое государство
всеобщего благосостояния обязуется гарантировать, что бед-
ный или безработный не останется в нужде. Мы ограничива-
ем свою экономическую свободу, облагая себя налогами,
чтобы оплачивать такие программы помощи бедным и в то
же время застраховываемся от личных неудач или экономи-
ческих спадов. Трудность возникает при определении уровня
3&
На арене
помощи менее удачливым. Если установить такой уровень
слишком низким, то он создаст ненужные трудности. А если
установить его слишком высоким, то он будет подавлять
стимулы к достижению самообеспеченности и поощрять иж-
дивенчество. Таким образом, нашей целью должна быть
такая система благосостояния, которая не заманивает бедных
в сети иждивенчества, а создает им возможность выбраться
из бедности.
Философия отцов-основателей оставила глубокий след
даже в духовной жизни Америки, хотя они открыто стреми-
лись исключить духовные аспекты жизни из политики. В
Декларации независимости они говорили о праве человека на
„стремление к счастью", однако задачу определения счастья
они предоставили решать каждой отдельной личности. В
конституции они запретили конгрессу принимать какие-либо
законы „относительно утверждения религии". Они понимали
огромную силу религиозных и. идеологических убеждений и
сознавали, что эти убеждения способны разорвать узы, объ-
единяющие общество. Будучи свидетелями ужасов религиоз-
ных войн в Старом Свете, они благоразумно стремились
удержать религию за пределами политики в Новом Свете.
Следовательно, отцы-основатели стремились создать та-
кую организованную форму управления, основанную на со-
гласии, которая позволяла бы людям определять и проявлять
свои способности без вмешательства общества или государ-
ства. С их точки зрения, общественную пользу лучше всего
определять лишь исходя из минимальной цели обеспечения
естественных прав человека. Она не содержала позитивной
идеи о высшем благе или представления о том, к чему
общество должно стремиться или каким оно должно стать.
Отцы-основатели не забывали о необходимости моральных
ценностей. По сути дела, они считали, что задуманная ими
система не сможет функционировать без граждан с религи-
озными убеждениями. Думается, что они одобрили бы зако-
нодательный акт конгресса 1954 года, который добавил в
нашу клятву верности слова „перед Богом". Однако в их
системе, базировавшейся на прочной основе выгоды, достиже-
ние высшего общественного блага зависело от людей, пре-
следующих просвещенные личные интересы.
Это оградило американскую политическую жизнь от ре-
лигиозных и идеологических бурь, однако создало опасность
347
Ричард Никсон
одержимости материализмом. Отцы-основатели представля-
ли себе „коммерческую республику", которая будет разде-
ляться только по конкурирующим экономическим интересам.
Однако в результате появилась опасность, что единственны-
ми интересами людей станут экономические.
Как и предупреждал сто пятьдесят лет назад Алексис
Токвиль, навязчивая идея материализма заразила нашу стра-
ну. Стремление к большему дому, более быстрому автомоби-
лю и к более дорогой одежде поглотило многих людей,
особенно среди молодежи. Ницше писал, что предвидит тот
день, когда восторжествуют мирские, рационалистические
ценности, и предостерегал против того, что он называл
„последним человеком" — существа, целиком одержимого
обеспеченностью и комфортом и не способного полностью
посвятить себя более высокой цели. Ницше справедливо
считал последнего человека отвратительным созданием. Не
нужно воспринимать его нигилизм, чтобы согласиться с
такой оценкой. Не следует впадать в состояние, против
которого предостерегал Уиттейкер Чемберс, когда писал:
„Запад считает, что судьба человека — это процветание и
изобилие благ. Так же считает и политбюро компартии".
Америка должна развивать институты, которые способ-
ствуют правильному пониманию духовных аспектов жизни,
благоразумно вынесенных отцами-основателями за рамки по-
литики. К сожалению, нашим университетам и церквам в
значительной степени не удалось этого сделать. Академиче-
ские круги, вместо того чтобы увековечивать наши ценности,
стали авангардом в наступлении на них. Эти круги подда-
лись волне морального релятивизма, захлестнувшей нашу
культуру. Философию не преподают больше как поиск исти-
ны. Вместо этого она превратилась в погоню за лучшим
товаром. В то же самое время наши церкви стали интересо-
ваться больше появляющимися сообщениями о кризисе в
Центральной Америке и проблемами ядерного разоружения,
чем развитием духовной силы человека.
Хотя поиски истины должны оставаться вне сферы поли-
тики, нам необходимо заново посвятить себя жизни в соот-
ветствии с нашими политическими принципами. Когда ав-
торы конституции писали ее, они знали, что страна не
соответствует своим провозглашенным идеалам, особенно
из-за существования рабства на Юге. За двести лет мы
34S
На арене
значительно продвинулись вперед, однако проблема неравен-
ства сохраняется. Существование низших слоев общества в
городах — это пятно на нашей репутации и вызов нашим
убеждениям. Вопрос заключается не в том, чтобы попытаться
достичь равенства в доходах, а в том, чтобы обеспечить
равенство в возможностях. Неудавшиеся программы постро-
ения „великого общества" помогли разрушить семейную
структуру и привели к возникновению зависимости, которая,
в свою очередь, породила безнадежность. Даже непрерывный
экономический рост не решит проблемы, и мы морально не
можем игнорировать этого. Но и правительственные програм-
мы не могут полностью решить ее. Правительство должно
обеспечить равенство в образовании и гарантировать эконо-
мические возможности. Кроме того, общественные и религи-
озные лидеры, а также родители должны внушать молодежи
моральные ценности и восстанавливать центральное положе-
ние семьи как ячейки общества, без чего никакой прогресс
не будет возможен.
Во внешней политике мы стоим перед выбором — либо
способствовать утверждению демократического правления во
всем мире, либо примириться с существованием недемократи-
ческих режимов, которые возникли в культурах, отличных от
нашей. Нам следует поддерживать на философском уровне
концепцию естественных прав Локка. Однако на практике
мы должны признать, что часто у народа не хватает тради-
ций и институтов, чтобы демократия заработала. Демократи-
ческое правительство не означает автоматически хорошее
правительство. Оно не гарантирует справедливости, надлежа-
щего управления и экономического развития. К сожалению,
принадлежащая Гоббсу характеристика демократии как „ари-
стократии ораторов" вполне подходит ко многим республи-
кам „третьего мира", а иногда даже и к нам самим.
Поскольку наша страна создавала свои демократические по-
литические институты на протяжении столетий, нам не сле-
дует ожидать, что другие скопируют их сразу же.
Нам следует всегда активно выступать за свободу и права
человека во всем мире. Однако мы должны делать это только
в пределах американских интересов и ресурсов и в рамках
международных реальностей. Мы не должны вводить себя в
заблуждение, что легко можно изменить мир в соответствии
со своими идеалами и надеждами. Мы должны глубоко
349
Ричард Никсон
верить в истинность своих ценностей. Однако одна из наших
основополагающих ценностей заключается в том, что мы не
должны пытаться навязывать свои убеждения другим.
Америка была основана личностями, которые стремились
к религиозной свободе, желали получить право поклоняться
Богу по-своему и искать смысл жизни на своих условиях.
Мы должны оставить после себя большее историческое на-
следство, а не просто самый высокий валовой национальный
продукт на душу населения. Поиски более высокого смысла
в жизни продолжаются со времен зарождения цивилизации.
И хотя окончательные ответы всегда будут ускользать от
нас, все же нужно продолжать участвовать в этих благород-
ных поисках. Сам поиск истины, с помощью философии или
религии, остается ключом к построению более полной, более
глубокой жизни для нас и для наших потомков.
Идеалы
Незадолго до моего отъезда в Китай, в 1972 году, в
разговоре со мной Андре Мальро с удивительной проница-
тельностью заметил, что Соединенные Штаты стали первой
в истории мировой державой, не пытаясь стать таковой.
США — великая держава вопреки собственному желанию.
По своей природе мы — изоляционисты и поэтому принима-
ем участие в какой-нибудь международной политической
стычке только тогда, когда под угрозой оказывается какой-
нибудь значимый идеал. И хоть у Америки достаточно сил,
чтобы влиять на ход истории, делаем мы это без особого
энтузиазма.
В период первой мировой войны мы в течение четырех
лет наблюдали со стороны, как воевали европейские держа-
вы, стремясь обессилить и обескровить друг друга. Опасения,
что Европа подпадет под влияние имперской Германии, не
казались достаточными, чтобы начать военное вмешательство.
Мы вступили в войну только после того, как Берлин зашел
слишком далеко в применении своего подводного флота в
военных целях и вступил в тайный сговор с Мексикой,
350
На арене
стремясь создать антиамериканский альянс. Но даже и тогда
президент Вильсон не оправдывал свое решение начать воен-
ные действия суровой необходимостью защиты националь-
ных интересов. Он заявил, что Америка вступает в войну,
чтобы покончить с войнами навсегда, и что нашей целью
является установление в мире безопасных условий для раз-
вития демократии.
Во второй мировой войне интересы Соединенных Штатов
были поставлены под угрозу с самого начала. Еще в конце
30-х годов президент Рузвельт неоднократно пытался убе-
дить Америку в необходимости приостановить усиление гос-
подства милитаристской Японии на Дальнем Востоке и фа-
шистской Германии в Европе. Но к его предостережениям о
том, что интересы Америки находятся под угрозой, не при-
слушались. Только неожиданное нападение Японии на Перл-
Харбор выбило страну из самодовольного изоляционизма. И
даже после этого Рузвельт счел необходимым попытаться
объединить страну с помощью идеалистического призыва.
Он добился нужного эффекта, когда стал говорить о мораль-
ных ценностях, таких, как „четыре свободы", и призывать к
созданию новой международной организации, целью которой
будет поддержание мира в будущем.
Все великие державы поставили себя на службу великой
идее, играя важную роль в развитии человечества и осу-
ществляя возложенную на них историческую миссию. А
лидеры этих держав говорили об идее, высоком смысле, о
том, каким они хотят видеть мир для будущих поколений.
Им всегда было ясно, что любое действие должно начинать-
ся с идеи. В мировой истории великие преобразования начи-
нались с великих идей.
После второй мировой войны Соединенные Штаты ото-
шли от своего традиционного изоляционизма, чтобы проти-
востоять наступлению коммунистической тирании в Европе
и Азии. Целых сорок лет две сверхдержавы, одна — защи-
щающая свободу, другая — навязывающая миру коммунизм,
вступали в противоборство во всех уголках нашей планеты.
Через пятьдесят лет, когда историки начнут говорить о
послевоенном периоде, они расскажут и о критической борь-
бе между двумя великими идеями. Более того, это противо-
борство будет тогда рассматриваться как идеологический
конфликт с глубокими нравственными последствиями.
Ричард Никсон
Антикоммунизм — глубоко нравственное дело. И те
левые, которые порицают антикоммунизм, просто не учиты-
вают, как страдают от коммунистических режимов ни в чем
не повинные люди. Коммунизм не добился никакого прогрес-
са, не оставил после себя ничего, кроме нищеты. На терри-
тории, равной третьей части планеты, он уничтожил все
основные человеческие свободы, которые на Западе уже
давно воспринимаются как само собой разумеющееся. На его
совести сорок миллионов человеческих жизней в СССР,
пятьдесят — в Китае, сотни тысяч — в Восточной Европе,
три миллиона — в Юго-Восточной Азии, миллион — в
Афганистане и неизвестно еще сколько — в многочисленных
так называемых национально-освободительных коммунисти-
ческих войнах. Коммунизм обещал всему миру более высо-
кий уровень жизни, более полнокровную жизнь, а на деле —
застойная экономика, тоталитарные государства, искусствен-
ный голод, массовый террор, концентрационные лагеря, ду-
ховная пустота и беженцы, спасающиеся на лодках.
Соперничество между США и СССР представляет собой
битву между противоположными полюсами человеческого
опыта, между светом и тьмой, надеждой и страхом. Свое
влияние мы пытались расширить силой примера, Советы
расширяли свою сферу влияния путем захватов. Наша систе-
ма основана на свободе, независимости и самостоятельности;
их — на тирании, насилии и репрессиях. Мы верим в
представительное правительство с ограниченной властью,
они — в тоталитарную систему, где вся власть сконцентри-
рована в руках партии и государства. Наша система органи-
зована таким образом, чтобы дать личности максимум сво-
боды действий, сообразуясь с общественным порядком и
уважением прав других граждан; их система создана для
принуждения личности подчиняться диктату правящей эли-
ты. Благодаря нашим идеям возникла динамичная система,
которой восхищаются не столько за ее плоды, сколько за
свободу. На основе же коммунистических идей построено
застойное общество, задыхающееся под гнетом бюрократиче-
ского аппарата.
Противоборство между Соединенными Штатами и Сове-
тами не похоже на соперничество других великих держав.
Советско-американский конфликт — это не просто спор по
поводу национальных интересов и мощи двух стран, это в
352
На арене
большей степени спор о судьбе человечества. В первые
послевоенные годы мир оказался на распутье двух дорог.
Одна вела к будущему, каким его видели Маркс, Ленин,
Сталин; другая — к будущему Локка, Монтескье, Джеффер-
сона и Гамильтона. Судьба опустошенного войной мира во
многом зависела от США и СССР. Мы выбрали путь к
свободе. И, посвятив себя этому идеалу, окрепли духовно
сами и помогли окрепнуть в экономическом и военном отно-
шении тем странам, которые не успела взять под свой диктат
Москва.
Американцы могут по праву гордиться достигнутым.
Наши действия были просто необходимы, чтобы сдержать
продвижение коммунизма в Западную Европу, Японию,
Иран, Грецию, Турцию, Южную Корею, Филиппины и Ма-
лайзию. И хотя у нас не всегда все получалось, в целом мы
добились многого. Ни одна страна в мире не сыграла боль-
шей роли в защите свободы и гуманистических ценностей от
угрозы тирании, чем это сделали США в послевоенный
период.
Многие обозреватели сегодня заявляют, что „холодная
война" закончилась. Они говорят, что проведенные Михаилом
Горбачевым внутренние реформы положили конец советской
угрозе и вследствие этого у Соединенных Штатов отпала
необходимость в проведении той активной внешней полити-
ки, которой они придерживались в течение сорока лет. Все
верно — реформы, проводимые в Советском Союзе, могут
принести значительные результаты и поэтому требуют к
себе пристального внимания. Но многие из нынешних обозре-
вателей явно преувеличивают ту степень, в которой эти
реформы изменили фундаментальную структуру советского
строя и саму природу советской внешней политики.
Мы должны понять, почему Горбачев идет на эти шаги.
Конечно, он лидер совершенно нового типа для Советского
Союза. Да, он хочет поднять жизненный уровень советских
людей. Но это только половина правды. Главное же — он
просто вынужден так поступать. Горбачев хорошо понимает,
что если он не сумеет оживить советскую экономику, то в
следующем столетии Советский Союз перестанет быть вели-
кой державой. Его цель — не заменить коммунистическую
систему какой-нибудь другой, а упрочить ее. По его же
собственному признанию, он хочет провести перемены, кото-
рые дадут коммунизму второе дыхание.
353
Ричард Никсон
Напряжение в отношениях между двумя сверхдержавами
ослабло, но это не значит, что „холодная война" кончилась.
Улучшения взаимоотношений между Западом и Востоком
случались и прежде, но носили временный характер. До тех
пор, пока Москва не откажется от политики, которая приве-
ла к конфликту между Западом и Востоком, — от попыток
установить свое влияние в центре Европы, от создания ги-
гантской наступательной военной машины, от подрывной
деятельности в некоммунистических странах „третьего мира",
от поддержки незаконных коммунистических марионеточных
режимов, участвующих в главных региональных конфлик-
тах, — до тех пор различия между нами будут иметь
принципиальный характер. Если Горбачев сумеет усилить
советскую экономику, не изменив агрессивной сущности
внешней политики, то наши интересы окажутся под еще
большей угрозой. Нет, я не сомневаюсь в искренности Гор-
бачева. Он действительно хочет спасти советскую систему
от смертельной болезни и, добиваясь этой цели, ведет себя
смело и уверенно. Нам следует помочь Горбачеву, но только
в том случае, если его реформы будут иметь шансы на успех
и если в результате успеха Советский Союз станет менее
репрессивным во внутренней политике и менее агрессивным
в политике внешней.
Когда мы вместе с Джоном Кеннеди поддержали прези-
дента Трумэна, запросившего у конгресса помощи для Гре-
ции и Турции сорок два года назад, то тогда нам казалось,
что это было трудное решение. Оценивая события с позиций
сегодняшнего дня, становится ясно, что ничего сложного в
том решении не было, мы стояли перед простым выбором —
мир коммунистический или мир свободный. И именно пото-
му, что идея коммунизма смертельно больна, оснований на-
деяться на мир и свободу у нас сегодня гораздо больше, чем
в 1947 году. Теперь принимать решение будет куда труднее
и сложнее, так как мы больше не живем в биполярном мире.
В продолжающейся борьбе между идеями свободы и
идеями коммунизма мы должны руководствоваться историче-
ским оптимизмом. Коммунизм дискредитировал себя и как
идеология, и как политико-экономическая модель. В идеоло-
гической битве представления Запада о политической и эко-
номической свободе взяли верх. Но в геополитическом смыс-
ле стать окончательной этой победе еще только предстоит.
354
На арене
Да, коммунизм потерпел поражение в „холодной войне", но
Запад еще не выиграл ее.
На данном этапе борьбы мы должны расширить диапазон
наших усилий. Нельзя сидеть сложа руки под защитой
наших союзов с Западной Европой и Японией. Нельзя огра-
ничиться одним лишь предостережением странам „третьего
мира" об опасности коммунистических идей. Мы должны не
просто разработать стратегию утверждения свободы в Вос-
точной Европе, но и стремиться облегчить страдания людей
в развивающихся странах, потому что бедность и нищета
играют на руку коммунистам и другим демагогам.
Мы можем оживить западный альянс, все вместе поддер-
жав позитивные мирные перемены в Восточной Европе. Наши
европейские союзники страдают чем-то вроде исторической
усталости. В течение целых сорока лет они находились на
передовых позициях истории, сдерживая продвижение соци-
ализма на Запад. Усталость пройдет, если теперь направить
всю свою внешнеполитическую энергию на конструктивную
цель — утверждение дела свободы по ту сторону „железного
занавеса". Чтобы охранять восточные рубежи свободного
мира, рисковать и жертвовать собой и в то же время разви-
вать плюрализм мнений под самым носом у Красной Армии,
необходимы изобретательность и вдохновение. Хорошее на-
чало уже положено мужественными действиями народов
Восточной Европы, бросивших вызов своим коммунистиче-
ским вождям. Их демократические соседи из Европейского
сообщества, да и Соединенные Штаты должны оказать им
техническую и экономическую помощь, чтобы гарантировать
успех революционных усилий по созданию свободной ры-
ночной экономики и демократических правительств. Это не
только обеспечит большую безопасность Западной Европе,
но и поможет вернуть ей изначальное предназначение.
Особенно это касается Германии. Активная роль в прео-
долении разобщенности Европы может не только помочь
немцам искупить вину за развязывание второй мировой
войны, но и объединить свою страну. В конечном итоге,
объединение неизбежно, несмотря на то, что этому противит-
ся Советский Союз, многие западноевропейские страны и
даже некоторые лидеры в обеих Германиях. Мы не можем
игнорировать устремление германского народа к объедине-
нию, если это объединение будет идти под флагом демокра-
355
Ричард Никсон
тии. Но нужно позаботиться и о том, чтобы объединение
Германии проходило на фоне объединения Запада и Востока
Европы, иначе геополитическая ситуация потеряет стабиль-
ность.
Ажиотаж по поводу событий, происходящих в Восточной
Европе, вполне понятен. Понятно и то, что в результате
такого внимания к Востоку мы можем забыть на какое-то
время о серьезных проблемах „третьего мира". И если так
случится, то это будет трагической ошибкой. Напротив, мы
должны снова постараться помочь экономическому развитию
„третьего мира", в частности ради дела свободы. Именно там,
в трущобах „третьего мира", идеи коммунизма находят са-
мую плодородную для себя почву. Сейчас все чаще говорят,
что коммунизм утратил свою притягательную силу. По-ви-
димому, эта истина еще не дошла до коммунистов, которые
продолжают свою подрывную деятельность, направленную
против правительств в Сальвадоре, Перу, на Филиппинах и в
других странах. Четыре миллиарда людей в странах „третье-
го мира" испытывают огромные экономические трудности.
Коммунисты по крайней мере говорят об этих трудностях.
Для нас недостаточно просто разоблачать коммунистов. Мы
должны помочь предложить народам развивающихся стран
альтернативу попривлекательнее. Лучший ответ на коммуни-
стическую революцию, сулящую прогресс ценой свободы, —
это мирная революция, ведущая к прогрессу через свободу.
Сейчас, когда даже самые убежденные сторонники ком-
мунизма понимают, что их идея потерпела поражение, ярый
антикоммунизм может быть достоен похвалы как инстинкт,
но как политика он неприменим для сегодняшнего дня.
Антикоммунизм — не политика. Это вера — вера в свободу.
И большинство американцев придерживаются этой веры.
Они лишь никак не могут решить, каким образом следует
защищать и пропагандировать эту веру. Мы должны обсуж-
дать способ защиты, не подвергая сомнению веру тех людей,
которые с нами спорят. Это вопрос не лояльности, а разных
суждений. Чтобы разработать действенную политику, необ-
ходимо знать не только против чего мы боремся, но и за что
мы боремся. •
Наша помощь „третьему миру" должна быть направлена
не только на то, чтобы он мог противостоять коммунизму,
356
На арене
но и на то, чтобы способствовать там делу свободы и
справедливости. В 1988 году средний ежегодный доход аме-
риканского гражданина составлял 15 тысяч долларов, в то
время как половина населения планеты существовала всего
лишь из расчета менее шестисот долларов в год на одного
человека. Они с этим мириться не станут, да и мы, с точки
зрения морали, не можем примириться с таким вопиющим
неравенством. Нам следует отказаться от провалившейся по-
литики „иностранной помощи" прошлых лет, от упрощенче-
ских проектов, цель которых заключалась в том, чтобы
оказывать помощь бедным нациям за счет перекачивания в
них денег и ресурсов из богатых стран. Равным образом
нельзя посредством программ помощи субсидировать социа-
листическую политику, коррупцию и тиранию, имеющих
место во многих странах „третьего мира". Но это не означа-
ет, что мы должны все бросить и сдаться. Наоборот, необхо-
димо научиться помогать этим странам обучать и готовить
кадры, способствовать росту рыночной экономики, облегчать
тяжесть гнета внешней задолженности и помогать им, в
конечном счете, присоединиться к нам на пути к экономиче-
скому прогрессу.
Обращение к нашим высшим идеалам вдохновляло амери-
канцев в борьбе за великие идеи. В течение пятидесяти лет
наши усилия и энергия были посвящены тому, чтобы постро-
ить более безопасный и свободный мир — не только для
себя, но также и для всех остальных. Но мы не должны
останавливаться на достигнутом. Коммунистическая угроза
теперь значительно ослабла, но из этого не следует, что мы
можем снова с удовлетворением стать изоляционистами. Мы
должны посвятить все свои силы тому, чтобы помочь милли-
ардам людей в отсталых странах воспользоваться шансом
стать свободными и достичь прогресса. Если мы примем этот
вызов истории, то не придется просить молодых американцев
идти умирать за свободу. Но придется просить их жить ради
нее.
Некоторые утверждают, что мы достаточно сделали, что
мы слишком долго несли свой крест, что пора и другим
самим нести бремя защиты дела свободы и прогресса. Мно-
гие обращают особое внимание на то, что наши союзники в
Европе и Японии тратят на оборону меньше средств в
357
Ричард Никсон
расчете на душу населения, и поэтому, дескать, имеют воз-
можность больше направлять ресурсов, чтобы одержать верх
в экономическом соперничестве. Может, нам и следует тре-
бовать от наших союзников, чтобы они более справедливо
делили с нами бремя борьбы за свободу и прогресс, но надо
признать, что никто из них не может сделать того, что
можем мы. Ни у одного из них нет такой военной промыш-
ленности, такой экономики и таких политических возможно-
стей, чтобы играть роль сверхдержавы. Только Соединенные
Штаты могут гарантировать безопасность свободного мира.
Мы должны всем этим заниматься не только ради других,
но и ради самих себя. Де Голль сказал однажды: „Франция
только тогда становилась Францией, когда посвящала себя
настоящему делу". И мне всегда казалось, что то же самое
можно сказать и об Америке. Отстаивать и провозглашать
мир и свободу на Земле и есть настоящее дело. Только вновь
и вновь посвящая себя этому делу, мы остаемся верны себе.
Геополитика
Как-то в 1959 году, во время обеда в Кремле, Хрущев,
пребывая в хорошем расположении духа, пытался продемон-
стрировать собственное благоразумие по сравнению со свои-
ми твердолобыми коллегами. Указывая на сидевшего за тем
же столом заместителя Председателя Совета Министров
Фрола Козлова, он сказал почти с презрением: „Он —
безнадежный коммунист".
В международной политике американцы, можно сказать,
представляют собой безнадежных идеалистов — и это дела-
ет Америке честь. Они не стремятся к могуществу ради
самого могущества, не ставят себе целью обеспечить Соеди-
ненным Штатам роль имперского владыки. Американцы не
воспринимают европейские концепции о дипломатии, осно-
ванные на балансе сил. Они никогда не начнут военных
действий ради достижения узких эгоистических интересов и
станут воевать лишь в том случае, если под угрозой окажет-
ся какой-либо весомый идеал.
35*
На арене
Американцам претит сама мысль о функциях мировой
державы. Они считают, что правда и справедливость не
нуждаются в поддержке. Но, к сожалению, мир устроен
по-другому. Народ может добиться осуществления идеалов
только посредством силы, каким бы праведным ни было
задуманное дело. А государственный деятель только тогда
сможет добиться своей цели, когда научится постоянно со-
относить свои намерения с имеющимися возможностями.
На базе американского идеализма сформировалась вне-
шняя политика, маневрирующая между этими двумя крайно-
стями. С одной стороны, американцы — принципиальные
изоляционисты. Не по своей воле мы оказались у руля
мировой политики, когда вторая мировая война повергла в
прах великие европейские державы и Японию. Мы не выдви-
гали территориальных притязаний и не посягали на полити-
ческую независимость других стран. У нас никогда не было
желания играть навязываемую нам роль. Если бы у нас была
тогда возможность выбора, то все, чего бы мы попросили, —
это оставить нас в покое.
С другой стороны, стоит нам оказаться втянутыми в
какие-нибудь международные споры, как мы сразу же стано-
вимся идеалистическими крестоносцами. И в первой, и во
второй мировых войнах мы принимали участие главным
образом, чтобы отстоять абстрактные моральные принципы,
а совсем не ради защиты конкретных, четко определенных
интересов. В послевоенный период мы стали менее категорич-
ны в неоднозначных с точки зрения нравственности конфлик-
тах. Тогда, во время первой и второй мировых войн, нам
пришлось выбирать между черным и белым, добром и злом,
и мы шли в бой, ни в чем не сомневаясь, полностью
отдаваясь делу победы.
Однако позже, попадая в неопределенные ситуации (на-
пример, помогая дружественной державе, гарантирующей со-
блюдение лишь некоторых прав человека, но подвергшейся
агрессии со стороны государства, которое подавляет все
права человека), мы все время колебались, вязли в собствен-
ной нерешительности и иногда даже подводили тех, кто
рассчитывал на нашу помощь.
Такая непоследовательность отрицательно сказалась на
наших возможностях отстаивать свои интересы в мире. Мы
никогда не достигнем геополитических целей, не отказав-
359
Ричард Никсон
шись от такого идеалистического максимализма. Мы сегодня
оказываемся перед куда более сложной задачей, чем в первые
годы „холодной войны", когда налицо был четкий выбор
между свободой и коммунизмом. Сегодня же нам приходится
иметь дело с более искусным руководством СССР во главе
с Горбачевым. Отказ от максимализма поможет нам более
реалистично оценивать происходящее в мире и разработать
стратегию, позволяющую отвечать на хитроумные тактиче-
ские ходы нового руководителя Кремля.
Прежде всего мы должны воспринимать мир таким, какой
он есть на самом деле, а не таким, каким нам хотелось бы
его видеть. И это особенно важно сейчас, когда у власти в
СССР находится Горбачев. Он привлек к себе внимание
Запада своим умением найти общий язык с людьми, способ-
ностью выступать с привлекательными и смелыми починами.
Стиль и содержание руководства Горбачева резко отличают-
ся от некоторых советских традиций. Судя по результатам
опросов общественного мнения, Горбачев очень популярен
на Западе и его оценивают выше, чем собственных полити-
ков. Похвалы в его адрес отчасти справедливы. Но мы не
можем определять свой геополитический курс в зависимости
от смены политических веяний. Вместо этого нам следует
проанализировать, что и зачем изменил Горбачев и как Запад
должен на это реагировать.
Горбачев выступил с несколькими крупными инициатива-
ми, направленными на реформу в политической и экономиче-
ской системах Советского Союза. В политическом плане он
добился некоторой гласности в средствах массовой информа-
ции, узаконил образование независимых от КПСС обще-
ственных организаций, отчасти разрешил выдвижение не-
скольких кандидатур на выборах, устранил часть ограни-
чений на свободу вероисповедания. По мере того как дав-
ление народа, требовавшего истинной демократии, усилива-
лось, Горбачев даже пообещал создание многопартийной
государственной системы. Но до тех пор пока не пройдут
по-настоящему свободные выборы, реформы Горбачева бу-
дут напоминать крохи с банкетного стола. Но и от этих
перемен может захватить дух, если сравнить их с истреби-
тельными массовыми репрессиями предшественников Горба-
чева.
Политические реформы, проведенные на сегодняшний
день Горбачевым, строго ограничены. Так, на первых выборах
?6о
На арене
на Съезд народных депутатов Горбачевым была разрешена
некоторая конкуренция среди кандидатов, однако две трети
делегатов, в том числе и сам Горбачев, были выбраны преж-
ним недемократическим путем. В начале 1990 года Горбачев
сделал важный шаг, заявив о том, что не согласен с монопо-
лией КПСС на власть в стране и поддерживает идею много-
партийной политической системы. Отказавшись от монополь-
ного права партии на власть в стране, Горбачев оказался на
скользкой дорожке. Эта уступка вдохновит народные силы
на дальнейшую борьбу за подлинную демократию. И тогда
у него не будет пути назад, второй линии обороны, которая
сможет сдержать нарастающий вал борьбы за свободу.
Те, кто задается вопросом, не свергнут ли Горбачева его
внутрипартийные враги, упускают из виду, как безжалостно
этот проницательный и жесткий политик укреплял свое
положение. Он взошел на Олимп советской иерархии не с
помощью мягких мер. Он устранил всех членов Политбюро,
назначенных Брежневым, и заменил практически целиком
весь состав Центрального Комитета КПСС и всех руководи-
телей союзных республик. Мало того, Горбачев, можно ска-
зать, перехитрил всю партию целиком, создав себе отдель-
ную базу власти в виде должности президента страны.
Выступая за выборы на многопартийной основе, он стремится
по-прежнему возглавлять движение народа, требующего под-
линной демократии.
Горбачев играет по-крупному. Если в стране пройдут
свободные выборы, его дальнейшая политическая деятель-
ность окажется под вопросом. В последний раз такое случи-
лось в 1917 году, когда на выборах в Учредительное собра-
ние большевики получили всего 25 процентов голосов. И
тогда, после выборов, Ленин сделал Советский Союз од-
нопартийным государством. Горбачеву тоже, должно быть,
небезразлично, что в других восточноевропейских странах
народы лишили власти даже реформистски настроенных ру-
ководителей компартий.
Но Горбачев чувствует себя очень уверенно, возможно,
полагая, что одержит победу на выборах. Он знает, что
Советский Союз, как сверхдержава, долго не протянет без
радикальных реформ. Он чувствует и то, что если КПСС не
перестанет быть консервативной партией и не встанет на
путь перемен, то ей не найдется места в завтрашнем дне
Ричард Никсон
страны. Именно поэтому Горбачев рискнет своей властью, но
будет спасать реформы и не откажется от них ради сохра-
нения власти.
В экономической области Горбачев достаточно смело
выступает за внедрение рыночных отношений в командную
систему экономики Советского Союза. Он провел законы,
позволяющие сдавать землю крестьянам в долгосрочную
аренду, легализовал небольшие частные кооперативы, усилил
самостоятельность промышленных предприятий и облегчил
создание совместных предприятий с западными компаниями.
Однако на деле от реформ оказалось проку куда меньше, чем
намечалось. Горбачеву даже пришлось кое в чем пойти на
попятную, так как на некоторых предприятиях возник хаос
в руководстве производственными процессами, а кооперати-
вы стали душить высокими налогами. Центральные плановые
органы одернули руководителей промышленных предприя-
тий, и плановые задания были продлены или установлены
новые государственные заказы. По-прежнему, по идеологиче-
ским мотивам, Горбачев отказывается от создания крупно-
масштабного частного сектора. Он уступил коллективист-
ским привычкам советской элиты и населения, усилив
центральную власть и пресекая частную инициативу. В до-
вершение всего, реформа цен, по сути дела, самое главное в
экономическом переустройстве — отложена на неопределен-
ное время.
В результате всего этого, перестройка с ее экономически-
ми реформами, которой аплодировал Запад, оказалась не в
состоянии приостановить все более ускоряющееся сползание
советской экономики к кризисному состоянию. В то время
как в Китае, благодаря экономическим реформам, доход на
душу населения за десять лет удвоился, в Советском Союзе
через три года после того, как Горбачев затеял перестройку,
уровень жизни практически упал.
Горбачев существенно преобразил международную поли-
тическую ситуацию. Он вывел советские войска из Афгани-
стана и заставил Кубу и Вьетнам прекратить военное вмеша-
тельство в дела Анголы и Камбоджи. В одностороннем
порядке Горбачев сократил численность Советских Воору-
женных Сил на полмиллиона человек, 10 тысяч танков,
8,5 тысяч артиллерийских орудий и 800 самолетов и умень-
362
На арене
шил расходы на оборону на 14 процентов. А когда народные
массы восточноевропейских стран выступили против своих
коммунистических правительств, Горбачев, прекрасно пони-
мая, что эти выступления неизбежно приведут к свержению
режимов, послушных Москве, позволил событиям идти своим
чередом. На практике такое бездействие означает отказ от
брежневской доктрины, суть которой заключалась в том, что
советское военное присутствие в восточноевропейских стра-
нах гарантирует неотвратимое распространение коммунизма.
Поэтому многие на Западе считают, что советская угроза
теперь фактически перестала существовать.
Поскольку советская внешняя политика долгие годы
была негибкой и легко предсказуемой, с момента наступле-
ния эры Горбачева обозреватели сконцентрировали свое вни-
мание на том, что подверглось изменениям. Не менее важно,
однако, определить, что за этот период фактически не изме-
нилось. Москва по-прежнему оказывает экономическую и
военную помощь Кубе в размере шести миллиардов долларов
в год, Афганистану — четырех милиардов долларов, два с
половиной миллиарда идут во Вьетнам, а один миллиард —
Никарагуа. Советский Союз продолжает продавать оружие
Северной Корее и Ливии, которые, наряду с Ираном, являют-
ся крупнейшими в мире экспортерами международного тер-
роризма. Даже несмотря на сокращение расходов на обо-
рону, Советский Союз тратит на военные нужды целых
двадцать процентов своего ВНП, в то время как США
расходуют всего шесть процентов.
Горбачев модернизировал советские стратегические вой-
ска, вооружив их двумя новыми мобильными межконтинен-
тальными баллистическими ракетами, модернизированными
ракетами наземного базирования СС-18 повышенной точно-
сти попадания, новыми бомбардировщиками дальнего дей-
ствия, усовершенствованными подводными лодками с ракета-
ми на борту, и создал систему противоракетной обороны
повышенной эффективности. Критикуя во весь голос амери-
канскую стратегическую оборонную инициативу, Горбачев
потратил миллиарды на создание своей стратегической про-
тивоядерной оборонной системы.
В общем и целом многое из того, что мы воспринимаем
как жесты доброй воли, на самом деле может оказаться
частью программы обновления, что лишь в незначительной
363
Ричард Никсон
степени сокращает военный потенциал Советского Союза. В
результате этой программы Советские Вооруженные Силы,
несколько потеряв в „весе", стали фактически еще сильнее за
те пять лет, что Горбачев находится у власти. Для Соединен-
ных Штатов же сокращение их оборонных расходов все
равно что сыграть в „русскую рулетку". Такие сокращения
должны осуществляться на взаимной основе, чтобы обеспе-
чить стабильность и сгладить гигантское советское превос-
ходство в вооружениях обычного типа.
Приветствуя стремления Горбачева создать более откры-
тое общество с менее репрессивной политической системой
и сократить имперские амбиции Советского Союза, мы долж-
ны быть осторожны и реалистичны в оценке его мотивов.
Когда Горбачев пришел к власти, Советский Союз переживал
глубокий кризис, который угрожал будущему коммунизму
как политической мировой силе.
Развивающиеся страны „третьего мира" из числа проком-
мунистических марионеток Москвы надавали Советскому Со-
юзу политических обещаний, а за это были допущены к
экономической кормушке. К моменту прихода Горбачева к
власти Восточная Европа уже успела превратиться в полити-
ческую пороховую бочку. Националистические настроения
там усугубились экономическими неурядицами. Более того,
репутация Кремля как центра крупной мировой державы
оказалась под угрозой в результате развала советской эконо-
мики, подошедшей к самому краю пропасти. Понимая, что
мелкие реформы обречены на провал, Горбачев пошел ва-
банк.
Все его действия направлены на достижение двух геопо-
литических целей. Первая — оживить умирающую совет-
скую экономику, для чего Горбачев стремится получить
доступ к западному капиталу и технологиям. Горбачев пре-
красно понимает, что его экономические реформы без такой
помощи потерпят крах. Поэтому, чтобы достичь этой глав-
ной цели, он готов заплатить геополитическую цену. Второе,
чего хочет Горбачев, это разъединить своих противников и
положить конец политической изоляции Советского Союза.
Предшественники Горбачева только преуспели в объедине-
нии против Советского Союза всех мировых держав: США,
Западной Европы, Японии и Китая. Внешняя политика ны-
нешнего лидера направлена на то, чтобы ослабить внутрен-
ние связи этого антисоветского блока.
364
На арене
Горбачев пытается помочь не нам, а себе. Каждый его
шаг продиктован не великой доброжелательностью к Западу,
а какими-то своими интересами. Своей политикой он добил-
ся того, что страх перед советской угрозой на Западе стал
пропадать, и, таким образом, ему удалось расшатать внутрен-
ние устои антисоветского альянса. Во внутренних делах
Горбачев мастерски использовал гласность, чтобы изолиро-
вать своих политических противников и ослабить силу их
власти. Он воспользовался своими конструктивными полити-
ческими реформами, чтобы добиться независимости от пар-
тийного бюрократического аппарата, усилив власть президен-
та. Для этого он создал многоступенчатую систему выборов,
которая гарантировала ему президентский пост. По оценке
Андрея Сахарова, основная политическая реформа Горбачева
состояла в том, чтобы сконцентрировать в своих руках
власти побольше, чем ее было у любого из его предшествен-
ников со времен Сталина.
Отличительным признаком нового мышления во внешней
политике является более продуманная тактика, но отнюдь не
более благие намерения. Горбачев действительно вывел из
Афганистана, Анголы и Камбоджи советские войска и войска
своих марионеток, втянутые там в региональные конфликты,
но продолжал оказывать массированную военную и экономи-
ческую помощь просоветским режимам этих стран. Горбачев
по-прежнему помогает режимам, которые находятся в осаде
антикоммунистической освободительной борьбы. Частично
сократив участие Советского Союза в конфликтах в Афгани-
стане, Анголе и Камбодже, он рассчитывал, что в ответ на
это Запад полностью откажется от поддержки партизанско-
го движения в этих странах. Горбачев может предложить
разумные варианты политического урегулирования этих кон-
фликтов, он может, в конечном счете, смириться и с оконча-
тельным поражением этих режимов, но не сделает ни того
ни другого до тех пор, пока мы не скажем, что перепадет
Советскому Союзу за проведение его нынешней политики.
Тот факт, что Горбачев воздержался принимать меры
против народных восстаний в Восточной Европе, значительно
ослабил неверие Запада в искренность его политики. Ему
даже приписывают, что это якобы он вдохновил и поддер-
жал народы восточноевропейских стран в их борьбе за
упразднение окостеневших коммунистических режимов. Та-
365
Ричард Никсон
кое объяснение не соответствует действительности. На са-
мом же деле миллионы демонстрантов, вышедших на улицы
крупнейших городов Восточной Европы, вдохновлялись за-
падными идеалами, их принудили выйти на улицу развал
коммунистической экономики и ненависть к марионеточным
режимам, которые в течение четырех десятилетий руководи-
ли Восточной Европой по указке Москвы. Пафос восточноев-
ропейских реформ созвучен идеям, закрепленным в Деклара-
ции независимости и в преамбуле к конституции США, а
отнюдь не дискредитированным теориям Маркса и Ленина,
преданность которым Горбачев не устает выражать.
И все-таки Горбачев внес двойной вклад в то, что собы-
тия в Восточной Европе переросли в народные восстания.
Во-первых, мирные революции там стали неизбежным,
хотя и непреднамеренным последствием реформ Горбачева.
Выступая в защиту демократии и утверждая право каждой
страны самой решать каким должен быть социализм, Горба-
чев, таким образом, сам того не желая, ослабил позиции
своих же ставленников в восточноевропейских странах.
Три года назад в своей книге „1999 год. Победа без
войны" я отмечал: „Возможно, он не стремился к тому, чтобы
его высказывания были поняты буквально, но именно так их
и поймут в Восточной Европе". Прошло всего два года, и
народы Польши, Венгрии, Восточной Германии, Болгарии,
Чехо-Словакии и Румынии, как говорится, поймали Горбачева
на слове и сломали хребет коммунистическому владычеству
в Восточной Европе.
Да, идеи Горбачева зажгли огонь свободы в Европе, но
почему огонь этот распространился так быстро? Причина
кроется в том, что параллельно шла революция в развитии
всемирных средств связи — самое значительное достижение
техники за послевоенный период. Государственные границы
перестали быть препятствием для распространения идей, и
никакая идеологическая СОИ не способна сбить их, как
сбивают летающие объекты. Благодаря западному телевиде-
нию и радиовещанию у миллионов людей возникло страст-
ное желание жить в свободном мире. В Китае они выходили
на площадь Тяньаньмэнь, а в Восточной Европе своими
действиями резко ускоряли происходящие события. Народы
восточноевропейских стран умом всегда понимали, что все
больше и больше отстают в своем развитии от Запада, но,
366
На арене
видя чудеса свободного мира на экране собственного телеви-
зора, они почувствовали это экономическое отставание, что
называется, нутром. В 1917 году большевики в России побе-
дили, когда захватили резиденцию правительства в Петрогра-
де. В румынской революции 1989 года против больше-
вистских наследников решающая битва развернулась за теле-
визионный центр в Бухаресте.
Второе, в чем проявляется вклад Горбачева в процессы,
происходящие в Восточной Европе, это то, что, когда в
результате народных восстаний над коммунистическими ре-
жимами нависла серьезная угроза, Горбачев не стал действо-
вать согласно брежневской доктрине. Поступив таким обра-
зом, он, конечно, преследовал свои интересы. Надо сказать,
что Горбачев оказался в незавидном положении: если бы он
начал военную интервенцию, то во всем восточноевропей-
ском регионе вспыхнуло бы бурное революционное движе-
ние. Оно, в свою очередь, свело бы на нет все попытки
Горбачева наладить отношения с Западом и лишило бы
Москву шансов заполучить доступ к западному капиталу и
технологиям, столь нужным для оживления советской эконо-
мики.
На протяжении 70 лет после большевистской революции
экономическая политика в стране определялась в первую
очередь настоятельными требованиями внешнеполитической
и оборонной политики. Огромные материальные и денежные
ресурсы уходили на усиление советской военной мощи и на
сохранение советской империи. При Горбачеве требования
экономического развития оттеснили на второй план внешне-
политические и военные нужды. Пришлось мириться с утра-
той советского влияния в Восточной Европе ради гораздо
более важной цели — психологического разоружения в
Западной Европе. В создавшейся ситуации, когда в стране
разразился экономический кризис и остро возник вопрос
торговли с Западом и его помощи, выбирать Горбачеву было
не из чего. Тогда он решил дать событиям в Восточной
Европе возможность развиваться своим ходом, не препят-
ствуя народам сворачивать коммунистическое строительство.
Принято считать, что Запад заинтересован в успехе гор-
бачевских реформ. Наша реакция на политические шаги
Горбачева должна, однако, исходить в первую очередь не из
3&7
Ричард Никсон
того, как его реформы отразятся на внутренней жизни Со-
ветского Союза, а из того, как они скажутся на наших
интересах. Если эти перемены приведут лишь к улучшению
жизни советских людей, то нам следует помогать Горбачеву.
Но если в результате этих реформ жизнь станет тяжелее для
нас, то помогать не следует.
Хотя Горбачев прочно держит власть в своих руках,
имеются четыре серьезных препятствия, которые могут об-
речь его реформы на провал.
Первая и самая главная его проблема заключается в том,
что Горбачев по-прежнему верит в окончательно дискреди-
тировавшие себя догмы марксизма-ленинизма. В учение, по
которому смертельный удар уже нанесен. Быстрый, самосто-
ятельный экономический рост наблюдается лишь в тех стра-
нах, где уважают право каждого человека на частную соб-
ственность и где экономические ресурсы распределяются
посредством свободных цен и закона спроса и предложения.
Компромисс между командной и рыночной системами эконо-
мики невозможен, и таких прецедентов история не знает, так
что Горбачеву еще предстоит порвать со своей архаической
идеологией.
Второе препятствие заключается в том, что он столкнул-
ся с мощным сопротивлением со стороны девятнадцатимил-
лионного партийного и государственного аппарата. Вся эта
многомиллионная армия аппаратчиков живет тем, что соблю-
дает определенное статус-кво, закрепляющее за ними приви-
легированное положение в обществе. Эти люди не могут
созидать, но они вполне могут саботировать строительство.
Третье препятствие. Семьдесят лет коммунизма привели
к тому, что у советских людей сформировалась уравнитель-
ная психология неприятия нового. Средний советский чело-
век убежден, что каждый должен получать поровну незави-
симо от того, сколько он произвел продукции. Как выразился
один из ведущих экономических советников Горбачева, „иде-
ология стала психологией".
Препятствие четвертое: внутри советского общества на-
зревает серьезный политический кризис. До сих пор Горбачев
удерживал свою империю от развала тем, что крепко держал
в руках вожжи центральной власти, допуская при этом ее
критику в большей степени, чем кто-либо из его предше-
368
На арене
ственников. Однако, как заметил один политический обозре-
ватель, позволить нерусским нациям свободно протестовать
и при этом ничего не делать для удовлетворения их основ-
ных требований равносильно тому, чтобы подталкивать их к
революции. Если этим националистическим силам суждено
вырваться на поверхность, то они будут тем опаснее, чем
дольше их сдерживают. По мере того как требования свобо-
ды и автономии среди нерусских народов СССР будут ста-
новиться все сильнее, со стороны русского национализма
можно ожидать ответного удара, и тогда Советский Союз
надолго завязнет в страшной цепи жестоких восстаний и
репрессий.
В конце концов, Горбачев как политическая величина,
возможно, сумеет остаться у власти — не потому, что его
реформы окажутся успешными, а потому, что он от них
отречется. Это не означает, что он противник реформ. Про-
сто если он окажется перед выбором — реформы или власть,
то выберет власть.
В 1987 году в разговоре с президентом Франции Митте-
раном я услышал от него, что Запад заинтересован в Горба-
чеве и что Горбачев останется у власти только при условии,
что его реформы окажутся успешными. Отсюда следовало,
что мы должны помочь Горбачеву. Я не согласен с точкой
зрения Миттерана. На мой взгляд, успех реформ Горбачева
зависит прежде всего от того, введет или нет Горбачев
рыночную экономику. Помощь со стороны мало чем может
повлиять на исход дела.
Для того чтобы Советский Союз получал помощь от
западных стран, необходимо потребовать от него соблюде-
ния следующих шести условий.
Во-первых, ввести свободную рыночную экономику.
Во-вторых, страны Восточной Европы должны завершить
переход к полной независимости. В-третьих, между НАТО и
Организацией Варшавского Договора должен быть установ-
лен паритет в вооружениях обычного типа. В-четвертых.
США и СССР должны заключить действенное соглашение
по стратегическим наступательным вооружениям, которое
гарантировало бы надежное сдерживание ядерной угрозы.
В-пятых, Горбачев должен покончить со своей агрессивной
политикой в странах „третьего мира". В-шестых, Советский
Союз должен установить такой политический порядок, при
369
Ричард Никсон
котором в стране уважались бы права человека и народ имел
возможность проявлять свою волю на свободных выборах.
До тех пор пока Горбачев не изменит свою внешнюю
политику в соответствии с вышеперечисленными требования-
ми и не перестроит советскую экономику, помощь со сторо-
ны Запада будет преждевременной и бесполезной. Давая
деньги взаймы на невыгодных условиях, банкир оказывает
получателю медвежью услугу. Помощь такого рода может
привести к тому, что необходимость проведения в Советском
Союзе реформ станет менее острой, а в результате останется
нетронутым огромный военный бюджет.
Незадолго до своей смерти Андрей Сахаров сказал, что
„при отсутствии радикальных реформ в СССР кредиты и
технологическая помощь с Запада только укрепят на время
больную систему и отсрочат приход демократии". Более
того, оздоровление советской экономики устроит нас лишь в
том случае, если во внешней политике СССР будут происхо-
дить изменения в сторону ослабления конфронтации с Запа-
дом. До тех пор пока Горбачев угрожает нашим интересам,
в частности, участвуя в региональных конфликтах, не в
наших интересах усиливать его экономический потенциал. И
последнее. Мы должны всегда помнить, что каждый дол-
лар, потраченный на помощь Советскому Союзу, который
по-прежнему остается коммунистической державой, это те
деньги, которые мы отнимаем у новых, уже некоммунистиче-
ских правительств в Восточной Европе.
Сейчас на Западе стало модно говорить о так называемом
„конце истории". Речь идет о том, что победа западных
идеалов в споре с коммунистическими идеалами положила
конец геополитическому соперничеству. Нечасто бывает, что-
бы люди так далеко уходили от реальности. Действительно,
наши идеалы доказали свое превосходство, но говорить о
геополитическом триумфе еще очень рано. А в обозримом
будущем наша задача — вести за собой весь свободный мир.
В прежние времена, чтобы получить поддержку конгресса
для проведения твердого внешнеполитического курса, прези-
дентам приходилось немало потрудиться. После того как
„Нью-Йорк тайме" заявила о конце „холодной войны", труд-
ностей у президента только прибавилось. Опросы населения
обычно показывали, что если страна не вела войну или не
370
На арене
была втянута в кризисную ситуацию за рубежом, то амери-
канцев гораздо больше интересовали проблемы внутренней,
а не внешней политики. Даже когда в конце 70-х годов
Советский Союз достиг пика в своей экспансионистской
политике, вопросами внешней политики интересовались лишь
немногие американцы. Сегодня налицо оздоровление между-
народной политической ситуации. Горбачев пользуется в
Европе большей популярностью, чем американский прези-
дент. Даже серьезным политическим деятелям в США трудно
противостоять весьма популярной среди американских интел-
лектуалов с учеными степенями „горбимании". И дело тут
вовсе не в том, что американские политики считают, будто
СССР более не угрожает интересам Америки. Истинная
причина в том, что они понимают, как трудно, а может, и
невозможно убедить американцев в обратном, а попытки
такого рода могут стоить им политической карьеры.
Тенденция американцев принимать Горбачева „на ура“ —
результат свойственного им оптимизма. А также последствия
влияния комментаторов, авторов газетных колонок и других
людей, формирующих общественное мнение, которые посто-
янно твердили о том, что советская угроза — это преувели-
чение. Сейчас все они радуются, что наконец-то в СССР у
власти оказался такой лидер, который своими поступками
подтверждает их правоту. В значительной мере все это
происходит оттого, что, конечно же, гораздо приятнее воо-
бразить мир вокруг себя спокойным и безмятежным, нежели
осознавать все реальные тревоги и опасности реальной дей-
ствительности.
Верно, что многое изменилось. Но также верно и дру-
гое — многое осталось неизменным. Советский Союз все еще
является мировой сверхдержавой, обладающей решающим
превосходством в ядерных вооружениях наземного базирова-
ния и в вооружениях обычного типа. По-прежнему руковод-
ство этой страны придерживается идеологии, диаметрально
противоположной нашей. СССР оказывает повсюду в мире
поддержку режимам, которые выступают против наших
интересов. Если реформы Горбачева будут успешными и
если перестройка и гласность приведут к политическому
плюрализму, то, взглянув в XXI веке на противоположный
берег Берингова пролива, мы, возможно, увидим сверхдержа-
ву, в которой больше схожести с США, чем отличий. Однако
371
Ричард Никсон
если эти реформы помогут спотыкающейся коммунистиче-
ской системе встать на обе ноги и снова броситься в погоню
за Западом, то в следующем столетии мы можем оказаться
лицом к лицу с более сильным, уверенным в себе и еще
более опасным противником. Так что не за что критиковать
того президента, который, оказавшись перед возможностью
двух таких различных исходов, надеется на лучшее, а гото-
вится к худшему.
Объективно рассуждающие обозреватели всегда согласны
в одном: что бы Горбачев ни делал, в конечном итоге все его
начинания ориентированы на интересы СССР и его собствен-
ные интересы. Горбачев — не святой и не добренький
благодетель. И нам тоже не следует быть добренькими. И
поэтому неважно, если с позиций сегодняшнего дня наша
политика, может статься, не согласуется с общественным
мнением, не стоит также принимать близко к сердцу вопли
ученых мужей, когда они начнут кричать о заскорузлом
мышлении времен „холодной войны". Соединенным Штатам
следует не обращать на все это внимания и продолжать
отстаивать свои национальные интересы с такой же твердс •-
тью, с какой отстаивает советские интересы Горбачев. Мы
должны разработать всеобъемлющую политическую страте-
гию, покоящуюся на трех главных принципах: ядерном про-
тивостоянии, экономическом соперничестве и переговорах.
Для успешного сдерживания Москвы необходимо прово-
дить такую политику, чтобы советским лидерам стало ясно,
что если они попытаются достичь своих целей с помощью
агрессии, то у них ничего не выйдет. Мы должны сделать
все, чтобы у наших врагов затраты, связанные с ущемлением
наших интересов, всегда превышали бы возможные от этого
выгоды.
Для этого нужно поддерживать надежную систему ядер-
ного сдерживания. Поэтому соглашение о полном ядерном
разоружении невозможно и нежелательно. Мы никогда не
обретем уверенности, что Москва полностью выполняет ус-
ловия такого соглашения, и мы не в состоянии стереть из
человеческой памяти знания, как делать ядерное оружие. Мы
не можем подписать соглашение о ликвидации на Земле
ядерного оружия, так как если кремлевские руководители
пойдут на обман, то судьба всей нашей планеты окажется в
их руках. Равным образом невозможно создать совершенную
372
На арене
систему противоракетной обороны, способной надежно защи-
тить население США от массированного ядерного нападения.
Хотя в стратегических целях прикрытие наших ядерных сил
должно по-прежнему развертываться, нам не следует усы-
плять свою бдительность, считая, что ядерное оружие можно
нейтрализовать и выбросить на свалку.
Безопасность одной ядерной державы не может дости-
гаться за счет отсутствия безопасности для другой державы.
И наша оборонная политика должна убедить Советское
правительство в том, что Соединенные Штаты никогда не
позволят Советскому Союзу достичь значительного превос-
ходства в наиболее точных и мощных системах ядерного
оружия. Если мы будем придерживаться такой позиции, то
Москва поймет, что ни Советскому Союзу, ни Соединенным
Штатам не имеет смысла тратить миллиарды долларов на
создание новых поколений ядерных вооружений. Если мы
четко проявим свою волю добиваться безопасности путем
создания надежных оборонительных систем, тогда можно
начать переговоры по сокращению ядерных вооружений,
которые приведут к достижению взаимной безопасности и
усилят стратегическую стабильность.
Помимо проведения политики ядерного сдерживания, нам
следует разработать методы соревнования с Советским Сою-
зом на равных условиях. Однако мы не можем позволить
себе отстаивать каждую пядь свободного мира. Такая поли-
тика быстро истощила бы наши ограниченные возможности.
Вместо этого нам следует научиться проводить различия
между нашими важными и первоочередными геополитически-
ми интересами. Западная Европа, Япония, Персидский залив,
Мексика и Канада — вот те страны, которые находятся в
сфере первостепенных интересов Америки. Другие регионы,
такие, как Центральная Америка и Южная Корея, тоже
важны для Америки, ибо от их безопасности зависит безо-
пасность стран и регионов, имеющих первостепенное значе-
ние. Большинство остальных стран, находящихся в других
регионах мира, лишь в незначительной степени влияют на
безопасность стран, входящих в круг наших первостепенных
и второстепенных интересов, и, соответственно, интересуют
нас меньше. В противоборстве с Москвой наша главная
задача состоит в том, чтобы правильно определить степень
нашего участия в том или ином конфликте в зависимости от
373
Ричард Никсон
того, какие американские интересы поставлены на карту.
Вместе с тем мы ни при каких обстоятельствах не долж-
ны раскрывать свои карты и давать знать соперникам, как
далеко мы можем пойти, отстаивая свои периферийные инте-
ресы. Непредсказуемость наших решений — одно из наших
главных достоинств. Необходимо всегда помнить, что если
одна сторона отказывается от применения силы, то другая
испытывает соблазн прибегнуть к ней. Если противникам
неизвестны наши намерения, они всегда вынуждены учиты-
вать, что мы можем побить их карты своими козырями.
Потенциального агрессора сдерживает не только сам факт
существования ядерного оружия, но и постоянный страх, что
оно может быть использовано. Мало кто хочет участвовать
в такого рода игре, что усиливает наш потенциал сдержива-
ния и дает более действенные способы достижения целей.
При разработке внешней политики следует учитывать
обстоятельства, которые могут повлиять на политику наших
противников. То, что влияет на нас, совсем необязательно
повлияет на них. Если противник играет в шахматы, то и нам
надо играть с ним в шахматы, а не в покер. Противоборство
с Москвой требует от нас временных союзов со странами,
которые по своему демократическому развитию отстают от
наших стандартов и норм. Конечно, в более совершенном
мире мы никогда не прибегли бы к применению военной
силы и не стали бы сотрудничать со странами, нарушающи-
ми права человека. Однако мир, в котором мы живем, пока
далек от совершенства. В свое время Пол Джонсон заметил:
„Весь смысл геополитики заключается в умении отличать
разные степени зла". Если бы Британия и Франция выбрали
из двух зол меньшее и не позволили Гитлеру оккупировать
рейнские земли, пригрозив ему войной, то, как знать, может,
вторая мировая война и не началась бы. Другой пример. Если
бы Соединенные Штаты оказали пусть не идеальным прави-
тельствам Камбоджи и Южного Вьетнама нужную им воен-
ную помощь, то удалось бы избежать ужасов кровавой
бойни в Камбодже и трагической участи вьетнамских бежен-
цев, спасавшихся на утлых джонках из Сайгона.
Являясь мировой державой, США должны быть достаточ-
но зрелыми, чтобы отдавать себе отчет в том, что невозмож-
но всегда и во всем выходить победителем. Наше поражение
во Вьетнаме парализовало нашу политическую волю, а в
374
На арене
результате мы утратили свои позиции в Анголе, на Африкан-
ском Роге и в Никарагуа. Как нация мы должны понять, что
точка в геополитической борьбе никогда не ставится. Не
бывает такого, чтобы все стороны одновременно проиграли
и все выиграли. Ни одна победа и ни одно поражение
не бывают окончательными, это лишь вехи, обозначающие
новый этап в постоянном международном соперничестве.
Чтобы успешно противостоять Москве, необходимо развить в
себе способность быстро восстанавливаться после неудачи, а
они время от времени для великих держав неизбежны.
Только сдерживая кремлевских руководителей, мы смо-
жем вести с ними переговоры. Если наше противоборство с
ними будет успешным, советская сторона сама сделает шаг
навстречу переговорам. Хотя наша стратегия должна вклю-
чать все три основных элемента: сдерживание, соперничество
и переговоры, между ними есть и различия. Мы можем с
успехом сдерживать и с успехом соперничать с Москвой, не
вступая при этом в переговоры. Но сделать наоборот —
вести с Москвой переговоры без сильной политики сдержи-
вания и без надежд на успехи в противоборстве, — этого мы
не можем позволить.
Прежде чем сесть за стол переговоров с советской сторо-
ной, мы должны для самих себя прояснить позицию по трем
принципиальным вопросам. Во-первых, чего мы хотим до-
биться от Советского Союза. Переговоры ради переговоров
нас не интересуют. Они только тогда служат нашим инте-
ресам, когда в результате достигаются конкретные стратеги-
ческие цели. Во-вторых, мы должны решить, чем можем
пожертвовать ради достижения установленных целей. Ведь
кремлевские лидеры не дураки и не филантропы. Они будут
каждый раз требовать от нас за свои уступки что-то взамен.
И в-третьих, какие методы политического давления на СССР
могут быть использованы, чтобы сделка состоялась по устра-
ивающей нас цене. Результаты переговоров зависят в опреде-
ленной мере от того, что происходит вне зала заседания.
Если, к примеру, мы сумеем укрепить свои позиции в каком-
нибудь региональном конфликте или добьемся в вопросах
вооружения перевеса в свою пользу, то автоматически укре-
пятся наши позиции за столом переговоров.
Успех переговоров с Москвой во многом будет зависеть
от нашего к ним подхода и от того, как мы их построим.
375
Ричард Никсон
Если не прибегать к тактике увязок, то Горбачев оставит нас
без гроша за душой. Степень заинтересованности обеих сто-
рон в достижении прогресса по всем вопросам переговоров
неодинакова. Москву, например, больше волнуют вопросы,
связанные с торговлей. А для США первостепенное значение
имеет контроль за обычными вооружениями. Если Горбачеву
дать волю, то он с превеликим удовольствием займется
обсуждением только интересующих его вопросов. Согласись
мы с таким подходом, и — не сумеем увязать в единое целое
вопросы, интересующие Горбачева и интересующие нас. В
таком случае советский руководитель будет добиваться толь-
ко своего — заключать выгодные советской стороне согла-
шения, а решение интересующих нас проблем откладывать
на потом, на неопределенное время.
В переговорах с Кремлем необходимо придерживаться
трех тактических принципов. Первый принцип: лучше ника-
кого соглашения, чем плохое соглашение. Задача президента
США — никогда не идти на поводу у бюрократических и
политических сил, которые оказывают давление на главу
государства, чтобы соглашение было заключено любой
ценой. Для этого президент должен быть готов в любой
момент отказаться от соглашения, если его условия не соот-
ветствуют требованиям ранее выработанной платформы. Вто-
рой принцип заключается в том, что никогда не следует
идти на уступки, если ничего не получаешь взамен. А идти
на уступки лишь ради того, чтобы продемонстрировать до-
брую волю, неразумно, так как от Москвы не скоро дож-
дешься ответного великодушия. Московские политики с
удовольствием кладут в карман такие подачки и тут же
протягивают руку за следующей. И третий принцип: нельзя
вести переговоры с каким-то конкретным сроком, к которо-
му должны быть достигнуты результаты. Ни один президент
не в состоянии решить всех вопросов, касающихся отноше-
ний между Западом и Востоком, и в то же время ни один
конкретный вопрос не может быть решен раз и навсегда
одним президентом. Нетерпение всегда приводит к ошибкам.
К тому же надо помнить, что в Америке президент выбира-
ется на четыре года, а советский глава государства, такой,
например, как Горбачев, может оставаться у власти четверть
века.
376
На арене
Великая держава никогда не сможет эффективно проти-
востоять противнику или вести с ним успешные переговоры,
если не будет хранить тайну. Американцы традиционно
неоднозначно относятся к секретным операциям и тайным
переговорам. Пока мы не поймем, что секретность — это
один из инструментов власти, мы будем изначально в невы-
годном положении в геополитическом соперничестве с Мо-
сквой.
Сами по себе секретные операции ни плохи, ни хороши.
Секретная операция — не самоцель, это средство для дости-
жения цели. Секретность заслуживает порицания только
тогда, когда сама цель непорядочна. Часто случается так, что
секретная операция является единственным средством для
достижения какой-нибудь важной цели. Например, когда
Советский Союз вывел свои войска из Афганистана, мир
рукоплескал ему. Но ведь этого вывода не случилось бы,
если бы в свое время не проводилась тайная поддержка и
финансирование антикоммунистического движения сопротив-
ления в этой стране.
Все дело в том, что провалившиеся секретные операции,
как правило, становятся достоянием общественности, а об
успешной операции не знает никто. Успех секретных опера-
ций зависит от их секретности. Как только общественность
узнает об операции, то ее провал обеспечен. Противники
тайных операций утверждают, будто при современных сред-
ствах передачи информации невозможно что-либо скрыть от
людей. Это не так. Много операций удалось провести без
утечки информации, и все они внесли серьезный вклад в
достижения американской внешней политики. Когда секрет-
ная операция проваливается в результате плохой подготовки
и неумелого проведения, необходимо позаботиться о каче-
стве исполнения, а не отказываться от метода как такового.
Мне одно время нравился идеалистический афоризм Вуд-
ро Вильсона: „К открытым соглашениям приходят в откры-
тую". Однако потом понял, что это не так. Без тайных
переговоров удалось бы заключить очень немногие соглаше-
ния. Вообще, в некоторых случаях успешная международная
политика невозможна без проведения секретных операций и
тайных переговоров. Без секретных переговоров мы не доби-
лись бы сближения с Китаем, не достигли бы в 1972 году
соглашений по контролю над ядерными вооружениями с
377
Ричард Никсон
Советским Союзом, не смогли бы заключить договора о мире
с Северным Вьетнамом в 1973 году.
Если бы в свое время общественность узнала о моей
подготовительной дипломатической переписке с Чжоу Эньла-
ем или о поездке Генри Киссинджера в Пекин в 1971 году,
то наши деликатные переговоры с Китаем обязательно бы
сорвались, так как американские и китайские противники
задуманного сближения сделали бы все, чтобы его не допу-
стить.
Переговоры действительно чуть было не сорвались из-за
статьи одного американского журналиста о совершенно се-
кретном заседании Совета национальной безопасности по
вопросу индо-пакистанского инцидента в 1971 году. Чжоу
обратился к нам с однозначным вопросом: может ли он
говорить с нами откровенно, учитывая вероятность утечки
информации. К счастью, он принял наши заверения.
Другой пример. Переговоры, которые впоследствии при-
вели к подписанию Договора по баллистическим ракетам в
1972 году, проходили на двух уровнях. Официально они
велись в Хельсинки под бдительным оком мировой прессы.
Однако настоящий обмен мнениями, проверка возможных
компромиссных решений и преодоление решающих трудно-
стей осуществлялись в ходе секретных встреч между Кис-
синджером и советским послом Добрыниным. Неудиви-
тельно, что лед тронулся именно на тех переговорах, прохо-
дивших по иронии судьбы в Картографической комнате
Белого дома, где в период войны администрация Рузвельта
занималась военными вопросами. Теперь, во время моей ад-
министрации, это помещение стало „комнатой мира“.
Когда я стал президентом, мне пришлось продолжить
начатые при моем предшественнике Джонсоне мирные пере-
говоры по Вьетнаму в Париже. В течение двух последующих
лет на них не было достигнуто никакого прогресса. Север-
ный Вьетнам использовал эти переговоры как трибуну для
своих циничных пропагандистских нападок. И лишь после
того как по моей инициативе были начаты тайные перегово-
ры с Ханоем, подкрепленные серьезными военными действи-
ями в регионе, в переговорах наметился существенный сдвиг
в положительную сторону. В результате военного давления
на Ханой в мае и декабре 1972 года и официальных встреч,
основа для которых была заложена нашими тайными перего-
?7«
На арене
ворами, и были достигнуты в 1973 году Парижские мирные
соглашения по Вьетнаму.
Конечно, нам необходимо в совершенстве овладеть выше-
перечисленными геополитическими инструментами. Но необ-
ходимо признать, что в предстоящие годы нам придется
действовать в условиях, коренным образом отличающихся от
вчерашнего и сегодняшнего дня. Мы живем в революционное
время — это время по скоротечности перемен можно срав-
нить с первыми десятилетиями после Французской револю-
ции. Кризис коммунизма сулит крупные изменения в ге-
ополитической обстановке. В ближайшие двадцать лет,
благодаря народным силам, требующим политических и эко-
номических реформ, все коммунистические режимы будут
поколеблены до самого основания.
В китайском языке понятие „кризис" складывается из
двух иероглифов, обозначающих слова „опасность" и „воз-
можность". Для свободного мира кризис коммунистической
системы предоставляет схожие парадоксальные возможности.
Бурные перемены в коммунистических странах, например,
события в Китае в середине 1989 года, ставят нас перед
сложным выбором в плане реорганизации наших экономиче-
ских и политических связей. Будучи идеалистами, американ-
цы испытывают постоянный соблазн ввести экономические
санкции против всех коммунистических режимов, особенно
когда они обрушивают репрессии на демократические силы.
Чтобы использовать возможности и избежать опасностей,
заключающихся в кризисе коммунизма, следует проводить
различия между коммунистическими режимами, угрожающи-
ми нашим интересам, например, СССР, Куба и Никарагуа, и
режимами, не создающими такой опасности, — Китай и
Югославия.
При конфронтации с враждебно настроенной коммуни-
стической державой достичь полезных, хотя и ограниченных
геополитических целей можно с помощью санкций. Само по
себе введение санкций вряд ли изменит природу агрессивной
внешней политики той страны, против которой эти санкции
направлены, но они затруднят и удорожат осуществление
такой внешней политики. Но, с другой стороны, введение
экономических и политических санкций почти никогда не
приводит к изменению внутренней политики враждебного
379
Ричард Никсон
коммунистического государства. Десятки лет Запад применял
торговые санкции против Советского Союза, Кубы и Ника-
рагуа, но при этом внутренняя политика коммунистических
режимов этих стран оставалась неизменно репрессивной.
Надо признать, что мы редко можем помочь демократиче-
ским силам, если на них обрушится аппарат насилия комму-
нистического режима. Коммунисты не научились по-хороше-
му завоевывать поддержку со стороны своего народа, но зато
умеют безжалостно подавлять сопротивление всех, кто вы-
ступает против их господства. Любое такое нарушение прав
человека должно быть публично осуждено, но в каждом
конкретном случае следует хорошенько подумать, стоит ли
вводить экономические или политические санкции. Необхо-
димо определить, послужит ли введение санкций нашим
геополитическим интересам и есть ли шансы, что эти санк-
ции изменят курс данного коммунистического режима.
С точки зрения геополитики, при разработке своей поли-
тики по отношению к какому-либо государству мы должны
в первую очередь учитывать его действия на международной
арене, а не внутри страны. Во второй мировой войне нашим
союзником был Сталин — пожалуй, самый жестокий тиран
нашего века. Но это было необходимо, чтобы разгромить
гитлеровских агрессоров. Другой пример. Чтобы воспрепят-
ствовать расширению советской гегемонии в Азии, США
пришлось вступить в отношения с Китаем. Это было в
1972 году, когда у власти находился Мао, глава куда более
репрессивного тоталитарного правительства, чем правитель-
ство Брежнева.
На сегодняшний день права человека в той или иной мере
нарушаются в большинстве стран мира. И если мы будем
ограничиваться отношениями только с теми странами, кото-
рые отвечают нашим демократическим стандартам, то очень
скоро подорвем свои позиции и скомпрометируем способ-
ность бороться за дело свободы в долгосрочной перспективе.
Приняв экономические санкции против Польши после
того, как в 1981 году в ней было введено военное положение,
мы вынудили коммунистическое правительство этой страны
пойти на уступки. В результате принятых реформ, в том
числе относительно свободных выборов, у власти оказалась
„Солидарность". Санкции лишили Польшу возможности ис-
кать внешней экономической поддержки или кредитов, с
380
На арене
помощью которых можно было вывести страну из глубокого
экономического кризиса. В этой связи коммунисты оказались
перед дилеммой: либо народное восстание, либо политиче-
ский компромисс с польским обществом.
С Китаем дело обстоит по-другому. Сам контакт с Запа-
дом уже является в условиях этой страны серьезным стиму-
лом для проведения реформ. Если бы в 1972 году Китай не
открыл свои двери Западу, не было бы никакой демонстра-
ции на площади Тяньаньмэнь. Изоляция Китая с помощью
экономических санкций приведет к тому, что в стране замед-
лятся процессы экономического обновления, которые уже
успели повысить жизненный уровень китайского народа, и
затруднят долгосрочные политические реформы, которые
уже в ближайшем будущем могут значительно ослабить
репрессивный характер правящего режима.
Бесполезно пробовать что-то предпринимать по поводу
наших разногласий с Китаем относительно событий на пло-
щади Тяньаньмэнь. Разногласия останутся. Но важно не дать
им усугубить трагедию. Важно не позволить, чтобы они
отрицательно сказались на взаимоотношениях, которые при-
несли так много пользы китайскому народу, американскому
народу, сделали так много для дела мира и прогресса в Азии.
Мы должны все это иметь в виду. Когда в 1972 году, после
днядцатитрехлетнего перерыва, США возобновили отноше-
ния с Китаем, недоразумения между нашими двумя странами
значительно превосходили разногласия, возникшие после со-
бытий на площади Тяньаньмэнь. Наши мнения расходились
по Вьетнаму, Корее, Японии, Тайваню. Были расхождения и
философского плана. Культурная революция в Китае уже
была на исходе. В ходе идеологического террора погибли
миллионы людей, и потери эти были куда больше, чем в
1989 году. Но несмотря на непримиримые разногласия, сто-
роны признали, что у них есть общий главенствующий
интерес — выработать совместную политику для сдержива-
ния агрессивного, экспансионистски настроенного Советско-
го Союза, угрожавшего и той и другой стороне.
Даже если предположить, что „холодная война" закончи-
лась и что Советский Союз больше не представляет собой
серьезной угрозы ни для нас, ни для Китая — кстати говоря,
ни один из китайских лидеров, с которыми я встречался, не
поддержал такую позицию — даже в таком случае мы
381
Ричард Никсон
должны поддерживать добрые отношения с Китаем во имя
стратегических интересов. Китай — это ядерная держава. Без
сотрудничества с ним невозможна эффективная политика
нераспространения ядерного оружия. Без сотрудничества с
ним будут бесполезны все наши попытки помешать продаже
ядерного и обычного оружия в горячие точки планеты, такие,
как Ближний Восток. Учитывая, что Япония уже сегодня с
экономической точки зрения является по сути дела сверхдер-
жавой, а завтра может стать ею и в военно-политическом
плане, прочные и длительные отношения с Китаем важны
для США потому, что помогут уравновесить влияние Японии
и Советского Союза в азиатско-тихоокеанском регионе. Без
Китая также невозможно поддержание в этом регионе мира
и стабильности, в частности, на Корейском полуострове.
Перемены в революционной эпохе всегда влекут за собой
нарушение спокойствия. Легких путей к свободе и миру не
бывает. Ни один коммунистический режим не уступит без
борьбы свое место более демократической системе управле-
ния. Одним махом свободу не завоевать, и без временных, а
иногда и кровавых поражений не обойтись. А успешный
переход к более демократическому общественному устрой-
ству автоматически не решит глубоких социальных и эконо-
мических проблем, поразивших общество при коммунизме.
Например, мы должны согласиться с тем, что когда лидеры
польских коммунистов позволили некоммунистам сформиро-
вать свое правительство, они это сделали не из-за того, что
проиграли на выборах, а потому, что, по всей видимости,
сочли польскую экономическую ситуацию безвыходной.
Если коммунисты окажутся правы, то антикоммунистическая
оппозиция будет дискредитирована. Мы и наши западные
союзники должны сделать все возможное, чтобы неправы
оказались коммунисты. И как бы ни манил романтический
ореол революций, необходимо признать, что постоянное пре-
образование общества по возрастающей линии дает наиболь-
шие шансы на фундаментальные и длительные перемены.
Американцам следует поддерживать и упрочивать геопо-
литическую традицию. Мы должны выполнить свою роль
великой державы и употребить свою мощь не только при
отстаивании собственных интересов, но и ради достижения
свободы во всем мире. Если мы будем уклоняться от решения
международных проблем, если поддадимся своему желанию
382
На арене
изолироваться, то откроем путь тем, чьи благожелательные
намерения куда менее великодушны, нежели наши. Если мы
перестанем быть реалистами и будем смотреть на мир через
розовые очки или призовем к идеалистическому крестовому
походу, то быстро скомпрометируем те самые идеалы, кото-
рые так высоко ценим. И уже тогда не миновать нам
разочарований.
Решения
Президент принимает сотни сложных решений. Только
важнейшие проблемы и должны ему докладываться. Очень
небольшая часть их касается отдельных людей или внутрен-
них вопросов, большинство же относится к внешней полити-
ке. Я всегда говорил, что американская экономика настолько
сильна, что только гений способен ее погубить. Но что
касается внешней политики, то тут даже незначительная
ошибка может привести к гибели США и даже всего мира.
Именно поэтому президент должен уделять внешнеполитиче-
ским вопросам первостепенное внимание, да и подход к
каждому из них требуется особый.
Во внутренней политике правительство может решить
какой-либо вопрос путем референдума. Во внешней полити-
ке такой подход непригоден. Президента выбирают для того,
чтобы он руководил. Управлять страной при помощи рефе-
рендумов не означает руководить ею. Решать вопросы путем
референдума — значит находить не единственно верное
решение, а такое решение, которое устраивает большинство.
В этом-то и заключается главная сложность, так как иногда
верное решение приходится по нраву считанным единицам.
Важнейшие внешнеполитические вопросы никогда не
должны решаться путем голосования в правительстве или
даже в Совете национальной безопасности. Конечно, я не
имею в виду, что от совещаний нет никакого толку. Напро-
тив, на таких совещаниях президент советуется со своими
близкими помощниками, выслушивает их предложения, а
самое главное, заручается их поддержкой — ведь многие из
3%3
Ричард Никсон
помощников после принятия решения окажутся на линии
огня. Наиболее сложные ситуации возникают, когда прези-
дент вынужден решить что-то в одиночку, не обсудив пред-
варительно тот или иной вопрос с кабинетом или с Советом
национальной безопасности. К сожалению, однако, именно
так ему время от времени и приходится поступать.
Вот шесть характерных примеров из моего президентско-
го опыта, когда мне пришлось принимать важные решения по
внешнеполитическим проблемам.
Первый. Считаю своим самым важным внешнеполитиче-
ским шагом — курс на сближение с Китаем. Я решился на
этот шаг еще до того, как стал президентом, а когда стал,
то моей первой директивой помощнику по вопросам нацио-
нальной безопасности было указание приступить к разработ-
ке этой инициативы. Вопреки обычной логике мной руко-
водило не желание заручиться поддержкой Китая, чтобы
разыграть „китайскую карту" против Советского Союза.
Меня беспокоило другое — что целый миллиард самых
работоспособных людей на планете видит в Америке своего
врага. И именно поэтому я пошел на сближение с Китаем.
И сделал бы это в любом случае, даже если бы не было
войны во Вьетнаме или если бы США имели дружественные
отношения с Советским Союзом. Перспектива вражды с
миллиардом наиболее трудоспособных людей на земном
шаре была просто • неприемлема.
В течение двух лет мы с Генри Киссинджером занимались
этим вопросом, соблюдая полную секретность. Билл Род-
жерс, тогдашний государственный секретарь, был проинфор-
мирован о предстоящих переговорах лишь накануне поездки
Киссинджера в Пекин в 1971 году. Речь о Китае ни разу не
заходила ни на заседаниях кабинета, ни в СНБ. Ничего не
знали и в конгрессе о „китайской инициативе", в полном
неведении находились и наши союзники.
Зачем понадобилась такая параноидальная секретность,
если, как выяснилось позднее, наш почин получил такую
массовую поддержку? Без секретности, чувствовали мы, нам
ничего бы не удалось сделать. Если бы об инициативе узнали
противники улучшения американо-китайских отношений, —
а они были в обеих странах — то они сделали бы все, чтобы
сорвать переговоры. На карту было поставлено многое. В
случае провала на нас обрушилась бы мощная волна критики
584
На арене
за то, что мы ни с кем не посоветовались. То есть случилось
бы то же самое, что и с Рональдом Рейганом, когда провали-
лась операция по освобождению бейрутских заложников.
Мы продолжали вести закулисные переговоры, так как лишь
таким образом можно было рассчитывать на успех. После
„Ирангейта" секретные операции, как внешнеполитические
инструменты, стали непопулярны как никогда прежде. Осо-
бенно настроен против них конгресс, стремящийся устано-
вить как можно больший контроль над внешнеполитическими
акциями. Секретные операции вовсю критикуются и в прес-
се, не терпящей, если от нее что-то скрывают. Да, действи-
тельно, следует признать, что скрытые шаги президента,
когда речь идет о важном внешнеполитическом вопросе,
оправданы лишь в том случае, если он оказался перед лицом
чрезвычайных обстоятельств. А те, кто утверждает, что пре-
зидент вообще не должен предпринимать секретных шагов,
тем самым, по сути дела, говорят, что лучше двадцать два
года терпеть полное отсутствие американо-советских отно-
шений, чем два года вести тайные перегЬворы об их восста-
новлении.
Второй пример. 3 ноября 1969 года я произнес свою
самую значительную речь по внешнеполитическим вопросам.
Поводом для выступления было принятое мной решение,
касающееся войны во Вьетнаме. В январе 1969 года, когда я
стал президентом, во Вьетнаме насчитывалось 550 тысяч
американских солдат и офицеров. Во время выборов я обе
щал своим избирателям прекратить военное вмешательство
во Вьетнаме способом, сообразным с нашими интересами. Но
несмотря на то, что я начал именно с вывода американских
войск из Вьетнама, в Вашингтоне и в других крупных горо-
дах состоялись массовые антивоенные демонстрации за не-
медленный и полный вывод американских войск. Судя по
сообщениям прессы, большинство американских граждан
придерживались того же мнения, что и демонстранты. Мы
оказались перед очень трудным выбором. Мнения в прави-
тельстве и среди республиканских лидеров в конгрессе раз-
делились. Один из моих единомышленников выразился без
обиняков: „Можно сразу же вывести войска из Вьетнама и
возложить всю ответственность за последствия на Кеннеди и
Джонсона. А если продолжать войну по-прежнему, то она
станет войной Никсона".
3«5
Ричард Никсон
С политической точки зрения привлекательнее всего
было обвинить во всем демократов. Вернуть всех до единого
солдата и отдать Сайгон Северному Вьетнаму, пользовавше-
муся поддержкой Советского Союза, было бы мне на руку,
так как в газетах тотчас же появились бы хвалебные редак-
ционные статьи в мой адрес, что, мол, я „вырос из своих
штанишек" ярого антикоммуниста, каким был в 50-х годах.
Может быть, я даже получил бы Нобелевскую премию мира
за то, что добился „мира", на самом же деле отдав Индоки-
тай в руки коммунистов. И что самое важное — в результате
всего этого у меня значительно повысились бы шансы на то,
что и остальные мои почины во внутренней и внешней
политике получат всенародную поддержку. Если, конечно,
Москва и Пекин стали бы доверять президенту, который
позволил своим союзникам вылететь в трубу.
Поступаясь своими политическими интересами, я считал,
что для Америки важно спасти Южный Вьетнам от коммуни-
стической агрессии. Если бы мне даже и захотелось превра-
тить войну во Вьетнаме в „войну Никсона", у меня не
нашлось бы достаточно единомышленников, которые поддер-
жали бы мой курс на вывод американских войск и „вьетна-
мизацию" войны. Я же должен был превратить войну во
Вьетнаме в войну Америки — такого еще не пытался сделать
ни один президент. Руководитель не может продолжать свою
политику без поддержки большинства нации. Ему остается
либо подстраиваться под общественное мнение, либо пытать-
ся изменить его. В этом-то и заключалась суть моего высту-
пления 3 ноября: изложить свои доводы в пользу прекраще-
ния войны во Вьетнаме непосредственно народу, который нес
жертвы в этой войне. И я добился успеха: молчаливое
большинство заговорило, и я получил возможность про-
водить свою политику, в результате которой 27 января
1973 года были подписаны Парижские мирные соглашения
по Вьетнаму.
Третий пример. Самым Противоречивым внешнеполитиче-
ским решением, принятым мною на посту президента, был
приказ разгромить находившиеся в Камбодже военные под-
разделения Северного Вьетнама. Это было в апреле
1970 года. Оттуда, из Камбоджи, северовьетнамские отряды
совершали рейды во Вьетнам, наносили по нашим войскам
короткие удары и сразу отходили обратно. Таким образом,
386
На арене
создавались препятствия для вывода американских войск.
Комитет начальников штабов единодушно настаивал на унич-
тожении северовьетнамских баз в Камбодже, чтобы обезопа-
сить еще не выведенные американские войска и войска на-
ших южновьетнамских союзников.
Первая же атака на две самые крупные вражеские базы
закончилась успешно, и поставленная задача была выполне-
на. На брифинге в Пентагоне я обратил внимание на то, что
на карте, помимо тех двух, указаны еще четыре района, где
находились военные формирования вьетнамских коммуни-
стов. В связи с этим я задал военным вопрос, можем ли мы
уничтожить оставшиеся четыре базы. Военные специалисты
ответили, что с военной точки зрения сделать это возможно,
но останавливает бурный протест общественности, вызван-
ный сообщениями о нашей первой операции. Поскольку все-
таки это был вопрос политического, а не военного характера,
я взял на себя всю ответственность за решение разгромить
все оставшиеся северовьетнамские базы в Камбодже. При
этом я обратил особое внимание военных на то, что нет
никакой разницы, сколько объектов — шесть или два — мы
уничтожим, так как винить нас будут одинаково в любом
случае. Операция имела полный успех. Коммунисты отказа-
лись от наступления, запланированного на тот же год, были
спасены от гибели тысячи американских и южновьетнамских
солдат, а выводу войск по графику уже ничто не мешало.
Однако некоторые пацифистски настроенные критики до сих
пор считают те несколько внезапных нападений на Камбод-
жу американской военной „экспансией". И это несмотря на
то, что в результате были спасены человеческие жизни и
удалось ликвидировать угрозу новых налетов коммунистов
на наши войска.
Четвертый пример. Труднее всего мне пришлось при-
нимать решение по внешнеполитической проблеме 8 мая
1972 года. Ровно через три недели я намеревался улететь в
Москву, где должен был принять участие в своей первой
встрече в верхах с Брежневым. В это время северовьетнам-
ские войска, оснащенные советскими танками и пушками,
развернули массированное наступление на Южный Вьетнам.
Комитет начальников штабов докладывал, что единственным
выходом из создавшейся ситуации могли стать бомбардиров-
ки военных объектов в Ханое и заминирование бухты Хай-
3«7
Ричард Никсон
фона. Другого способа остановить начавшееся наступление
не было. Большинство дипломатов из госдепартамента и
специалистов из ЦРУ были убеждены, что бомбардировка
сорвет встречу в верхах — русские ее обязательно отменят.
А если не начать бомбардировку, то мы рискуем тем, что
коммунисты сокрушат наших союзников на юге Вьетнама.
Мы стояли перед дилеммой: либо сорвется встреча в верхах,
либо проиграем войну.
Мнения министров разошлись. Большинство считало, что
новые, более мирные отношения с СССР гораздо важнее, чем
любое развитие событий во Вьетнаме. Резко противополож-
ной точки зрения придерживался, как ни странно, министр
финансов Джон Коннэлли. Когда-то он был военно-морским
министром, и в данном случае ему пригодился прежний
опыт. Его выступление было прямолинейно, а позиция бес-
компромиссна: „Президент может поступиться встречей в
верхах и при этом устоять. Но проиграть войну он себе
позволить не может. Он должен отдать приказ атаковать
противника и заткнуть ему пасть. Не думаю, что русские
откажутся от встречи".
В отличие от Коннэлли, я был не уверен, что Советы
пойдут на встречу в верхах. Но в одном не сомневался: что
не смогу произносить тосты за мир вместе с Брежневым в
Москве в то время как северные вьетнамцы будут въезжать
на советских танках в Сайгон. Я сообщил о своем решении
членам кабинета. Заседание получилось бурным. Большин-
ство высказывали сомнения, но в конце концов решение
поддержали все.
Операция прошла в высшей степени успешно. Армия
Южного Вьетнама при нашей поддержке с моря и воздуха
остановила наступление северовьетнамских войск. В Москву
я тоже полетел — там впервые в истории обсуждалось
крупное соглашение по контролю за ядерными вооружения-
ми. Таким образом, наши смелые действия вызвали лишь
уважение советской стороны.
Пятый пример касается решения, которое я принял совер-
шенно самостоятельно 13 декабря 1972 года.
Еще в период нашей предвыборной борьбы Северный
Вьетнам согласился на парижских мирных переговорах вы-
полнять условия соглашения, которые мы и южные вьетнам-
388
На арене
цы считали приемлемыми. Однако в самую последнюю ми-
нуту северовьетнамцы неожиданно пошли на попятную и
тем самым завели переговоры в тупик. Решение, которое мне
предстояло принять, было далеко не из легких. Мы только
что одержали на выборах крупную победу, и люди поверили,
что война вот-вот закончится. Все наши боевые части были
эвакуированы из Вьетнама, и американские солдаты больше
не погибали там. Срыв переговоров означал бы возобновле-
ние войны, необходимо было предупредить противника о
том, что мы решительно не намерены сдавать свои позиции,
и успокоить союзников. Я с неохотой заключил, что в
сложившейся обстановке был единственный выход — отдать
приказ о возобновлении бомбардировок военных объектов в
Ханое. Повсюду раздались возмущенные вопли общественно-
сти. Нас совершенно напрасно обвинили в гибели тысяч
гражданских лиц и в том, что бомбить было приказано
больницы и другие гражданские объекты. Только немногие
оказались на моей стороне. Среди них был и губернатор
Рональд Рейган, чье письмо принесло мне наибольшее удов-
летворение. Он назвал самые злобные и искаженные сообще-
ния прессы преднамеренно предательскими.
Операция увенчалась успехом. Северный Вьетнам вернул-
ся за стол переговоров, и нам удалось подписать Парижские
мирные соглашения на приемлемых для нас условиях.
Средства массовой информации своими истерическими
возмущениями и преувеличениями помешали многим несведу-
щим гражданам оценить ограниченные масштабы бомбарди-
ровки и тот эффект, который они возымели на позицию
Северного Вьетнама. А вот рассказы, услышанные мною от
возвращавшихся военнопленных, убедили меня в том, что
там, где надо, все было понято совершенно верно. В течение
нескольких лет наших ребят мучили, морили голодом, всяче-
ски измывались над ними в лагерях для военнопленных,
размещенных вокруг Ханоя. Но после того, как наши тяже-
лые бомбардировщики „Б—52" начали бомбить военные объ-
екты в окрестностях столицы в декабре 1972 года, охранники
в лагерях для военнопленных стали вдруг куда приветливее,
да и в тарелках стало погуще. Как сказал мне один из
бывших военнопленных, „теперь мы почувствовали, что в
конце концов вернемся домой".
Наконец, шестой пример. Свое последнее крупное вне-
3&9
Ричард Никсон
шнеполитическое решение я принял 12 октября 1973 года. В
день самого большого еврейского праздника, Йом Киппур,
египетские и сирийские войска напали на Израиль. Сначала
арабы одержали несколько побед, но затем стали терпеть
поражения. После первых неудач арабы стали получать от
Советского Союза оружие по воздуху. Голда Меир в отчая-
нии обратилась за помощью к США. Она просила меня
перебросить Израилю оружие самолетами. Ее просьба вызва-
ла бурю протеста со стороны бюрократических чиновников
нашей администрации. Арабы уже установили эмбарго на
поставку нефти в США, и многим казалось, что если мы
дадим Израилю оружие, то нашим отношениям с богатыми
нефтью арабскими странами будет нанесен непоправимый
урон. Министерство обороны все-таки согласилось на от-
правку в Израиль трех грузовых самолетов „С—5А“ с оружи-
ем на борту. Когда Киссинджер представил это предложение
на рассмотрение, я спросил его: „Сколько у нас всего само-
летов „С—5А“? — „Около тридцати", — ответил он. „Почему
же тогда мы посылаем всего три?" Потому, ответил он, что
Пентагон считает это максимумом того, что мы можем себе
позволить в данной политической ситуации.
Я сказал Киссинджеру, что возьму на себя всю ответ-
ственность за политику. Мне было понятно, что нет разницы,
сколько самолетов мы пошлем — три или тридцать. „Пошли-
те все самолеты, которые есть у нас. Пошлите все, что
может летать", — приказал я. В итоге наши самолеты совер-
шили в Израиль 550 вылетов, куда больше, чем в Берлин во
время воздушного моста в 1948—1949 годах. Благодаря на-
шим поставкам оружия Израиль одержал победу, и, таким
образом, были созданы условия для успеха челночной дипло-
матии Генри Киссинджера, добившегося взаимного согласия
всех сторон на прекращение военных действий на обоих
фронтах.
Ни одной ученой голове не под силу разработать процесс
принятия президентских решений, который оказался бы при-
годен для любых экстренных ситуаций. Все, что они могли
бы посоветовать президенту, это записывать всевозможные
варианты, чтобы сразу же отбросить недостаточно продуман-
ные. Чтобы принять правильное решение, президент должен
посоветоваться со своими помощниками, Советом по нацио-
нальной безопасности, министрами и лидерами конгресса.
39°
На арене
Единственное исключение при этом — экстраординарные
случаи, когда для решения вопроса необходим подход иного
рода. Но в любом случае президенту нужно выкроить время
на обдумывание окончательного решения. И когда оно при-
нято, президент должен не оглядываться назад, а проследить
за тем, чтобы это решение было доведено до конца.
Ответственность за конечный результат, будь то триумф
или трагедия, ложится на плечи президента. Только он
способен вынести всю тяжесть поражения, если в глубине
души верит, что его решение было верным и продуманным.
Эйзенхауэр никогда публично не выступал с критикой в
адрес Кеннеди, который во время катастрофы в районе
Плая-Хирон на Кубе принял решение отменить второй воз-
душный удар. Но, когда некоторые обозреватели попытались
снять с Кеннеди ответственность за случившееся, так как, по
их мнению, он всего лишь проводил разработанный Эйзенха-
уэром план, последний не выдержал и вспылил. В личной
беседе он сказал мне: „Я никогда не одобрил бы плана,
который не предусматривает надежного прикрытия с возду-
ха". Любому президенту неплохо всегда держать в голове
совет Уинстона Черчилля, который он приводит в своей
книге „Мировой кризис": „Ввязавшись в войну, бесполезно
съеживаться, когда встречаешься с присущими ей опасностя-
ми".
Война
За годы моего пребывания в Белом доме не проходило и
дня, чтобы я не испытывал отвращения к войне во Вьетнаме.
Я чувствовал себя препогано, когда читал по утрам сводки о
наших потерях, когда в письмах выражал соболезнование
родственникам погибших и когда пытался выразить им свое
сочувствие в рождественских телефонных звонках. Я чув-
ствовал себя неловко, когда мне приходилось принимать
решения об отправке смелых молодых людей на фронт, где,
как я знал, многим из них суждено было погибнуть. Я
ненавидел войну, когда встречался с мужественными род-
391
Ричард Никсон
ственниками попавших в плен или пропавших без вести,
пытаясь убедить их в том, что мы делаем все возможное,
чтобы с честью выйти из войны.
Я ненавидел войну во Вьетнаме, потому что война прино-
сит человеку неисчислимые страдания. Цели, которые мы
преследовали в Индокитае, а именно: сорвать попытки тота-
литарного коммунистического режима в Ханое захватить
свободные страны Индокитая и защитить интересы США в
этом регионе, были сами по себе достойными и благородны-
ми. И я сделал бы все, что было в моих силах, чтобы
добиться их осуществления мирными средствами. Но такой
возможности у меня не было. Тайная и открытая агрессия
Северного Вьетнама против его некоммунистических соседей
поставила Соединенные Штаты перед единственным выбо-
ром: либо оказать сопротивление воинственному коммунисти-
ческому режиму, либо бросить наших друзей под его
властью. Я считал, что наш настоятельный моральный и
стратегический долг заключается в том, чтобы выполнить
свои обязательства и оказать помощь свободным странам
Индокитая. Однако это не сделало мою ношу легче как
президента страны, продолжающей войну.
Все президенты военного времени испытали на себе это
бремя. Было бы совершенно неправильно считать, будто
американские президенты так же легко и хладнокровно по-
сылают на смерть людей, как шахматисты жертвуют пешка-
ми, разыгрывая гамбит. Первая и вторая мировые войны
буквально высосали жизнь из Вудро Вильсона и Франклина
Рузвельта, бывших тогда президентами. А президенты Гарри
Трумэн и Линдон Джонсон сгинули политически, а Джонсон
еще и морально, именно из-за своей неспособности добиться
победы в Корее и во Вьетнаме. Ни один американский
главнокомандующий не отдавал с легким сердцем приказы о
вводе войск в бой. Только исчерпав все другие средства,
подвергнув свои поступки самому строгому анализу, прези-
дент принимает решение о вступлении его страны в войну.
Поддерживают же в войне нацию и ее руководителей
благородство целей, ради которых она ведется. Как однажды
заметил Лидделл Гарт: „Цель любой войны —г установление
лучшего мира". Во Вьетнаме США стремились помешать
Северному Вьетнаму создать прецедент успешной агрессии
против соседних государств, защитить народы Индокитая от
392
На арене
чумы коммунизма, который уже искалечил жизнь сотен мил-
лионов людей от Восточной Европы и до Китая.
Вполне понятно то нежелание применять силу для защи-
ты наших друзей и союзников, которое появилось у амери-
канцев после начала войны во Вьетнаме. Но чтобы выполнять
роль великой державы и служить делу свободы во всем мире,
мы должны четко уяснить себе те условия, при которых
США обязаны применять свою огромную военную мощь.
Кое-кто считает, что мы должны отказаться от примене-
ния силы потому-де, что если так поступим, то нашему
примеру последуют и другие. Но мы уже испытали подобное
на своей шкуре в Корее. Тогда администрация Трумэна
официально заявила, что никакая часть Корейского полуо-
строва не входит в сферу интересов безопасности США на
Дальнем Востоке. А Советский Союз, Китай и Северная
Корея расценили это заявление как зеленую улицу для
агрессии. Пятьдесят четыре тысячи американцев поплатились
жизнью за тот наивный шаг. Отказ США от применения
силы будет только поощрять агрессивные режимы. В нашем
несовершенном мире, в котором мы живем, где все еще
существуют агрессоры, было бы наивно и опасно отказаться
от войн, чтобы сохранить мир.
Принимая решение о применении силы в каждом конкрет-
ном случае, мы должны исходить из трех основных критери-
ев: осторожность, осуществимость, мораль.
Осторожность предполагает применение военной силы
лишь в тех случаях, когда на карту поставлены жизненно
важные интересы США. Глубоко укоренившаяся у нас тради-
ция идеализма приводит к тому, что многие американцы
придерживаются весьма крайних взглядов в вопросе, в какой
мере нам следует пропагандировать по всему миру свои
убеждения. Так, в своей речи по случаю вступления на пост
президента в 1961 году Джон Кеннеди заявил, что США
должны использовать военную силу „для поддержки всех
друзей и борьбы с любым врагом, чтобы обеспечить победу
свободы". Красивая риторика и плохая политика. Как мудро
предупреждал Фридрих Великий, „тот, кто пытается защи-
тить все, не защищает ничего". Ни одна страна не обладает
достаточной силой, чтобы претворять в жизнь неограничен-
ные обязательства по утверждению своих идеалов во всем
мире, используя для этого любые средства. В своих военных
393
Ричард Никсон
обязательствах перед союзниками мы должны руководство-
ваться правильным пониманием геополитической стратегии.
Она требует выбора, а правильный выбор требует, в свою
очередь, определение ясных приоритетов. В определении же
верных приоритетов мы должны руководствоваться не эмо-
циями, а учетом своих интересов.
Те же, кто не согласен с положением, что в качестве
крайнего средства можно применять силу, впадают в проти-
воположную ошибку. Да, мы не должны прибегать к силе,
если в этом нет необходимости. Однако порой применение
силы против агрессора уже на раннем этапе может в долго-
срочном плане сослужить нам добрую службу. И если уже
на первом этапе продемонстрировать свою решимость приме-
нить военную силу ради защиты наших интересов, это зна-
чительно ослабит вероятность ее применения как крайнего
средства впоследствии, когда потери могут быть намного
больше. Как заметил Уинстон Черчилль, даже вторая миро-
вая война была в некотором смысле „ненужной войной", так
как ее можно было предотвратить, предприняв своевремен-
ные действия против гитлеровской Германии, когда та еще
только начала поглощать мелкие соседние страны.
Нужно весьма осторожно подходить ко всем ситуациям
в каждом конкретном случае. При рассмотрении того или
иного конфликта следует реалистически оценивать важность
интересов, поставленных на карту в данный момент, харак-
тер угрозы для этих интересов и наилучший способ их
защиты. Когда речь идет о второстепенных интересах, толь-
ко в редких случаях нужно прибегать непосредственно к
вооруженным силам США. Когда же затронуты наши жиз-
ненно важные интересы, мы должны быть готовы принять на
себя самые серьезные обязательства. И даже поиски путей
несилового решения конфликта следует подкреплять нашей
решимостью прибегнуть к силе в случае необходимости.
Во Вьетнаме мы стремились защитить важнейшие интере-
сы США в Юго-Восточной Азии. И в первую очередь мы
пытались помешать Москве захватить опорный пункт на
главном морском пути, соединяющем Персидский залив и
Индийский океан с Тихим океаном, по которому Япония
получает всю импортируемую ею нефть. После победы Ха-
ноя в 1975 году Москва не теряла даром времени и создала
свои военно-морские базы в заливе Камрань и в Дананге. Мы
394
На арене
также стремились приостановить экспансию Северного Вьет-
нама, который угрожал не только Южному Вьетнаму, но и
другим странам Индокитая, а также выполнить свои между-
народные обязательства. Наши опасения полностью подтвер-
дились. Сразу после победы вьетнамские коммунисты быстро
захватили Камбоджу и Лаос и создали прямую угрозу Таи-
ланду.
И все же часть поставленных задач нам удалось выпол-
нить. Мы смогли продлить свободу наших друзей и союз-
ников более чем на десять лет. Более того, сдерживая до
середины 70-х годов Северный Вьетнам, мы дали возмож-
ность развивающимся странам региона — многие из них
теперь добились заметного успеха в экономике — выиграть
время, чтобы укрепить собственные некоммунистические ре-
жимы. В своей новой книге „Путь к горам" сэр Роберт
Томпсон приводит слова, сказанные ему руководителем Син-
гапура Ли Куан Ю: „Участие США в войне во Вьетнаме дало
странам Юго-Восточной Азии десять лет передышки, чтобы
объединить свои действия".
Осуществимость означает, что перед вооруженными сила-
ми ставятся цели, сформулированные в виде четких боевых
задач, при этом их возможности должны отвечать поставлен-
ным целям. Как знать, может это звучит избито, но полити-
ческие лидеры часто применяли войска для решения просто
непосильных для них задач.
Примером может послужить вторжение США в Ливан в
1982 году. Как первоначально предполагал президент Рейган,
американские войска должны были стать лишь частью мно-
гонациональных сил по поддержанию мира в этом регионе
после того, как произошла резня в двух лагерях палестин-
ских беженцев. Американские силы вполне могли справиться
с поставленной задачей. Но, когда они втянулись в борьбу
различных фракций и группировок, правительство США зая-
вило, что вывести войска из региона невозможно, так как они
являются якобы средством для достижения политического
урегулирования проблемы — задача явно непосильная для
контингента наших войск. Только после гибели 239 морских
пехотинцев в бессмысленном наступлении администрация
наконец осознала, что допустила серьезную ошибку. Прези-
дент Эйзенхауэр избежал подобной ошибки, когда столкнул-
ся с аналогичной ситуацией в Ливане в 1958 году. Он
395
Ричард Никсон
направил туда сразу 14,3 тысячи солдат и офицеров и, таким
образом, обеспечил мирное урегулирование конфликта. В
ходе операции погибло всего четыре человека. Эйзенхауэр
так описывал мне как-то свою военную стратегию: „Если
противник удерживает какую-то высоту силами одного бата-
льона, дайте мне два батальона, и я ее займу, но с большими
потерями, дайте мне дивизию, и я займу ее вообще без боя".
Когда мы оглядываемся на войну во Вьетнаме с позиций
сегодняшнего дня, со всей очевидностью становится ясно,
что можно было бы придерживаться гораздо более безопас-
ной и реальной военной стратегии. Однако ни администра-
ция Кеннеди, ни Джонсона не смогли четко сформулировать
стоявшие перед армией задачи. Они рассматривали ситуцию
как гражданскую войну в Южном Вьетнаме, которой можно
положить конец, подавив сопротивление партизан и оказав
помощь экономическому развитию Южного Вьетнама, тогда
как на деле боевые действия партизан были лишь одним из
тактических приемов, который применял Северный Вьетнам,
стремясь захватить Сайгон. В результате США развернули
свои силы для борьбы с повстанцами на Юге, тем самым
отдав бесконтрольно в руки Северного Вьетнама источники
людских и материальных ресурсов. Подобный политический
курс привел нас к безнадежному топтанию на месте. При
таких условиях Северный Вьетнам мог бы сражаться десяти-
летиями, тогда как терпения американского народа едва
хватило бы на несколько лет.
Нам следовало бы преградить путь притоку войск и
оружия из Северного Вьетнама в Южный, да еще подгото-
вить и обеспечить силы Сайгона для ведения наземной войны
и на этом ограничиться. Вместо этого попытка администра-
ции Кеннеди осуществить военный переворот с целью свер-
жения правительства Южного Вьетнама, приведшая к убий-
ству президента Нго Динь Зьема, только дестабилизировала
ситуацию. Возникший в результате этого политический и
военный хаос вынудил президента Джонсона принять реше-
ние о вводе большого контингента наших войск, чтобы
предотвратить поражение.
Заняв в 1969 году пост президента США, я решил не-
сколько изменить американскую тактику: направить главный
удар против военных баз и складов коммунистов в Камбодже
и Лаосе, бомбить и заминировать гавань, через которую шли
396
На арене
военные поставки из Советского Союза, бомбить железнодо-
рожные пути, связывающие Северный Вьетнам с Китаем,
плюс к этому осуществить программу подготовки и перево-
оружения армии Южного Вьетнама, чтобы она смогла заме-
нить американские войска. Эти меры помогли сократить
наше участие в войне.
Никто не будет оспаривать, что, принимая решение о
вступлении в войну в каждом конкретном случае, мы долж-
ны руководствоваться и моральными критериями. Это значит,
что политическая цель и военные средства должны быть
справедливыми, а конфликт принципиально разрешимым.
Наше дело должно быть высоко нравственным. Применяемые
стратегия и тактика должны оградить от страданий мирное
население. А наши усилия должны иметь шансы на успех.
Центром политической дискуссии американской обще-
ственности по поводу войны во Вьетнаме стал именно мо-
ральный аспект нашего вмешательства. Активисты борьбы за
мир считали, что наше присутствие лишь поддерживает про-
дажные и репрессивные режимы в Южном Вьетнаме и Кам-
бодже и что для народов этих стран было бы лучше, если
бы мы безоговорочно вывели свои войска и полностью устра-
нились от решения конфликта. И если некоторые открыто
выступали на стороне коммунистов — взять хотя бы разма-
хивание флагами Вьетконга на антивоенных митингах, —
большинство просто считали, что наши союзники не стоят
того, чтобы их защищать.
Но хотя порядки в странах наших друзей и союзников и
не отвечали полностью американским нормам демократии,
всякие сомнения в справедливости действий США должны
были бы отпасть, учитывая то, что случилось после нашего
ухода. Когда к власти в Камбодже пришла коммунистическая
группировка „красных кхмеров", были убиты и умерли с
голоду два миллиона человек. В самом Вьетнаме коммунисты
уничтожили десятки тысяч людей, а еще шестьсот тысяч
южных вьетнамцев погибло в Южно-Китайском море, пыта-
ясь убежать из страны на любом плавучем средстве. Массо-
вые убийства в Камбодже, гибель южных вьетнамцев, лагеря
„перевоспитания" во Вьетнаме — как раз это мы и пытались
предотвратить. Не будет преувеличением сказать, что за годы
антикоммунистической войны погибло меньше людей, чем за
годы коммунистического мира.
397
Ричард Никсон
Многие из прежних антивоенных активистов теперь ут-
верждают, что они не подозревали, какое варварство после-
дует за победой коммунистов. Если это и так, то их незнание
было сознательным. Ни для кого не было секретом, что
после своего прихода к власти в 1954 году коммунисты
уничтожили в Северном Вьетнаме 50 тысяч мирных жителей,
вьетконговцы убили в Южном Вьетнаме 35 тысяч чиновников
некоммунистов, а к гражданскому населению применялась
тактика террора. Всего за месяц оккупации города Хюэ в
1968 году коммунисты перебили три тысячи мирных жите-
лей, многих закопали живьем в землю, других заставляли
перед расстрелом рыть себе могилы.
Противники нашего участия в конфликте обвиняли нас
также в том, что мы якобы без разбора убивали и мирных
жителей. Здесь надо сказать, что наши войска неукоснитель-
но действовали в четком соответствии со специально разра-
ботанными инструкциями, чтобы максимально избежать по-
терь среди гражданского населения. Многие из американских
летчиков были сбиты и погибли или попали в плен только
потому, что маршрут полета над территорией Северного
Вьетнама прокладывался с учетом минимальной опасности
для гражданского населения. За две недели массированных
бомбардировок в декабре 1972 года, по подсчетам Ханоя,
было убито всего тысяча пятьсот человек — сравните эту
цифру с 35 тысячами убитых лишь за одну ночь бомбежки
Дрездена в годы второй мировой войны. Надо сказать, что
потери среди гражданского населения за время войны во
Вьетнаме были в процентном отношении несравненно меньше
потерь военнослужащих, нежели во время второй мировой
войны или войны в Корее.
В Индокитае мы противостояли агрессии жестокого тота-
литарного режима, и мы стремились свести до минимума
потери среди гражданского населения. Теперь, когда мы
знаем об ужасах Камбоджи и Вьетнама, уже можно дать
окончательную моральную оценку нашему присутствию во
Вьетнаме. Так, Рональд Рейган в своей предвыборной кампа-
нии 1980 года смело назвал наше участие в войне во Вьетна-
ме делом чести американского народа.
После нашего поражения в Индокитае те, кто ранее
ставил под сомнение моральный аспект нашего военного
присутствия в этом регионе, отказались от этого аргумента,
398
На арене
заменив его на более ранний, что нам не суждено было
выиграть ту войну. Они утверждали, что армия Южного
Вьетнама оказалась небоеспособной и крах ее перед воору-
женной интервенцией Северного Вьетнама в 1975 году был
неминуем. Мы же, ввязавшись в заведомо проигранную
войну, только продлевали ее агонию, тем самым увеличивая
страдания и усиливая ее аморальность.
Данная точка зрения, однако, противоречит историческим
фактам. Это лишь поверхностные рассуждения по поводу
исторической неизбежности. И если события повернулись
так, это еще не означает, что они только так и могли
повернуться. К моменту окончательного вывода наших войск
союзники, чтобы выжить, могли рассчитывать уже на собс-
твенные силы, не полагаясь на нашу военную помощь. Наши
программы вьетнамизации помогли укрепить армию Южного
Вьетнама и сделать ее достаточно сильной и боеспособной.
Это она успешно продемонстрировала в 1972 году, остановив
массированное наступление армии Северного Вьетнама. Наши
войска обеспечили тогда лишь поддержку силами морской
артиллерии и авиации.
Помимо этого Парижские соглашения 1973 года о пре-
кращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме и обя-
зательства США и впредь оказывать Южному Вьетнаму эко-
номическую и военную помощь были теми политическими
гарантиями, которые могли бы в конечном счете обеспечить
безопасность нашего союзника. Будучи далекими от совер-
шенства, Парижские соглашения 1973 года тем не менее
гарантировали защиту жизненно важных интересов Южного
Вьетнама. Главным же их недостатком было то, что положе-
ния, предусматривающие прекращение огня, на деле позволи-
ли войскам Северного Вьетнама остаться в районах Южного
Вьетнама, которые были незаконно захвачены ими еще в
1972 году. Эти положения несколько смягчались тем, что,
согласно договору, запрещалась переброска оружия и войск
через территорию Лаоса и демилитаризованную зону, отде-
ляющую Северный и Южный Вьетнам. Таким образом, если
бы Ханой придерживался буквы договора, оставшиеся в
Южном Вьетнаме отряды армии Северного Вьетнама не полу-
чали бы никакой поддержки.
Более серьезными были, однако, гарантии безопасности,
предложенные Соединенными Штатами. Мы отнюдь не были
399
Ричард Никсон
настолько наивны, чтобы поверить, будто один лишь договор
сможет оградить Южный Вьетнам от агрессивных происков
Ханоя. Никакой клочок бумаги сам по себе не смог бы
сдержать агрессию коммунистов из Северного Вьетнама. Бу-
мага должна быть подкреплена силой. Чтобы Парижские
соглашения смогли действительно обеспечить защиту как
наших интересов, так и интересов наших друзей в Индоки-
тае, США должны были быть постоянно готовы подкрепить
силой положения соглашений. А для этого нужно было на
случай агрессии Северного Вьетнама оказать нашим союзни-
кам поддержку силами авиации и предоставить им необходи-
мую экономическую и военную помощь.
К великому сожалению, конгресс США не поддержал ни
одно из этих настоятельных требований. Летом 1973 года
демократы, имевшие большинство в обеих палатах, наложили
запрет на использование в Индокитае наших вооруженных
сил, включая авиацию, устранив таким образом сдерживаю-
щий фактор на пути агрессора. В 1974 и 1975 годах конгресс
на восемьдесят процентов сократил объем нашей помощи
Южному Вьетнаму, тогда как Москва и Пекин поставляли
Северному Вьетнаму невиданное ранее количество оружия и
боевой техники. Поэтому, когда в 1975 году Северный Вьет-
нам предпринял широкое наступление на Южный Вьетнам, у
того не оказалось даже достаточного количества боеприпа-
сов и очень скоро его войска были разбиты. Как писал в
своих мемуарах командующий армиями Северного Вьетнама
генерал Ван Тьен Зунг, главной причиной поражения Южно-
го Вьетнама было то, что „Нгуен Ван Тхиеу призывал свои
войска сражаться против бедных людей".
Войну можно было выиграть. Мы выиграли войну, но
затем проиграли мир. К 1973 году нам удалось добиться
главной цели, которую преследовало американское военное
присутствие, а именно — независимость Южного Вьетнама
была обеспечена. Но к 1975 году конгресс США отказался
подкрепить силой Парижские соглашения, а это сделало
наших союзников беззащитными перед агрессией со стороны
Северного Вьетнама.
И хотя порой мы и допускали ошибки в тактике и
стратегии, в целом наше участие в войне во Вьетнаме отве-
чало принципам осторожности, осуществимости и морали. И
если нам следует извлечь какой-то урок из войны во Вьетна-
400
На арене
ме, то суть его в том, что мы должны делать для наших
друзей не меньше, чем делают для своих друзей наши
противники из Москвы.
Заглянем теперь в будущее. Мне лично третья мировая
война представляется вообще невозможной. До тех пор пока
существует надежный сдерживающий фактор, каким являет-
ся ядерное оружие, глобальные войны между сверхдержава-
ми не могут быть инструментом политики. Столь же
невозможной представляется мне и обычная война меж-
ду великими державами. На примере Кореи в 50-е годы и
Афганистана в 80-е мы видим, что открытая агрессия только
сплачивает весь мир против агрессора и обрекает его в
конечном счете на поражение.
Главную угрозу представляет агрессор, который перепол-
зает под границей, а не идет через нее. Наши противники в
Кремле в совершенстве освоили тактику свержения наших
друзей и союзников, оказывая помощь революционным си-
лам. Но если мы извлечем урок из нашего опыта во Вьетнаме,
то сможем противопоставить им собственную тактику, не
прибегая при этом к войне. Как я заявил, излагая свою
доктрину на Гуаме в 1969 году, мы должны предоставить
нашим друзьям оружие и оказать им необходимую экономи-
ческую помощь, чтобы они смогли противостоять агрессору,
но сражаться они должны сами. Если же хорошо обученная
и вооруженная армия союзников не обладает достаточной
волей и способностью бороться и побеждать, то и ввод
американских войск сможет обеспечить лишь временный ус-
пех. И как только мы уйдем, противник тут же добьется
победы.
Генерал де Голль как-то сказал: „Война поднимает в
человеке грязь его самых низменных инстинктов, награждает
жестокость, вскармливает ненависть, вручает бразды правле-
ния в руки алчности. Она ломает слабых, возносит ничтож-
ных, содействует тирании... и если бы бесчисленные солдаты
не проливали кровь на полях сражений, не было бы ни
Эллады, ни Рима, ни христианства, ни прав человека...
Война — самое страшное бедствие, но она сделала мир
таким, каким мы его знаем".
Такое наблюдение касается одной глубокой истины. Мы
должны посвятить себя делу мира и свободы, сохраняя
возможность и решимость, если надо, применить силу. Наша
401
Ричард Никсон
готовность применить силу для защиты нашей безопасности
и интересов будет служить сдерживающим фактором для
тех, кто готов применить ее с целью агрессии. А поражен-
цам, которые только и знают что повторять „лучше быть
красным, чем мертвым", следует сказать, что если Соединен-
ным Штатам удастся выполнить свою миссию, то мы будем
не только живыми, но и останемся свободными.
Не стоит бояться, что руководители страны смогут бес-
печно втянуть Америку в войну. Ни одному президенту
подобное решение просто не приходило в голову, эту ношу
не так-то легко нести. Две недели спустя после подписания
Парижских соглашений 1973 года я встретился с ближайши-
ми родственниками подполковника Уильяма Нолда, последне-
го американского военнослужащего, убитого на этой войне,
с его вдовой, девятнадцатилетним рыжеволосым сыном и
семнадцатилетней дочерью. Мне хотелось убедить их, что
наш народ глубоко чтит его память, а также выразить им
свое самое искреннее соболезнование в дни их печали. Мне
редко когда приходилось видеть таких сильных и мужествен-
ных людей.
Уже прощаясь, я пожал им руки и решил проводить до
дверей. И вдруг девушка остановилась и спросила: „Можно
я вас поцелую?" Меня как-будто обухом ударило — так
велико было мое потрясение. Я подумал о тех пятидесяти
пяти тысячах американских парней, которые погибли на этой
войне. Я подумал об их родителях, женах и детях, я подумал
и об этой девушке и ее брате, у которых больше нет отца,
к которому можно обратиться в трудную минуту или поде-
литься радостью. И я никогда не испытывал большего отвра-
щения к войне во Вьетнаме, чем в тот миг.
Мир
В годы войны во Вьетнаме тремя наиболее популярными
лозунгами были .Занимайтесь любовью, а не воюйте", .Дайте
миру шанс", „Трубите, если хотите мира". Подобные бес-
смысленные призывы превращают борьбу за мир в баналь-
402
На арене
ность и играют на руку скорее делу войны, а не мира, так
как только отвлекают внимание людей от действительно
серьезных проблем. Вопрос не в том, что кто-то хочет мира,
а кто-то нет, вопрос скорее в том, как нам добиться мира и
какие серьезные задачи он поможет решить. Нужно хорошо
помнить, что в истории человечества почти все агрессоры
утверждают, что их конечной целью является установление
мира, разумеется, на их условиях.
Выступая за мир, мы должны четко представлять свои
цели. Существуют два типа мира: реальный мир и совершен-
ный мир. Реальный мир означает прекращение войн, совер-
шенный мир означает прекращение конфликтов. Мы можем
надеяться добиться первого типа. Но нам никогда не достичь
второго. Наличие конфликтов — явление закономерное. Су-
ществуют нации, которые всегда будут недовольны тем, что
имеют. И всегда будут стремиться заполучить побольше.
Другие нации, стараясь удержать, что имеют, будут противо-
стоять им. И если им не удастся разрешить этот вопрос
мирными средствами, то они могут прибегнуть и к силе.
Однако народы до тех пор будут прибегать к войне, пока
это будет выгодно. И если только нам не удастся изменить
человеческую природу, то единственное, что мы можем сде-
лать для достижения мира во всеобщей атмосфере конфлик-
тов, это сделать войну невыгодным занятием.
Мы должны избавиться от четырех весьма распространен-
ных заблуждений о путях достижения мира. Первое из них
гласит, что уничтожение ядерного оружия якобы позволит
создать совершенный мир. Это не только нереально, но и
нежелательно. Ядерное оружие просто в изготовлении. Зна-
ние законов физики в объеме, необходимом для производства
этого оружия, известно даже университетским студентам, а
материалы для его производства имеются под рукой практи-
чески у любой современной нации. Мы должны направить
свою энергию на то, чтобы научиться жить в мире с ядерным
оружием, а не тратить время попусту, пытаясь стереть зна-
ния о том, как его создавать, из памяти человечества. Мы не
можем уничтожить ядерное оружие, наша задача сделать так,
чтобы ни одна страна никогда не применила его.
Изобретение ядерного оружия положило конец второй
мировой войне, оно является главным сдерживающим факто-
ром на пути к третьей. Наличие ядерного оружия делает
403
Ричард Никсон
даже обычную войну слишком рискованной для тех, кто
хотел бы к ней прибегнуть. Уничтожение ядерного оружия
сделает мир беззащитным перед угрозой обычной войны.
Сорок миллионов было убито во второй мировой войне с
помощью обычного оружия. С тех пор техника сделала
большой шаг вперед, и случись подобная война сегодня, в
ней погибнет уже сто миллионов. Поэтому мы должны не
только стремиться обуздать распространение ядерного ору-
жия и вести переговоры о контроле над вооружениями,
которые способствуют стратегической стабильности, но и
помнить о том, что роль главного сдерживающего фактора
для сохранения мира играют именно ядерные вооружения.
Второе заблуждение состоит в том, будто совершенный
мир можно обеспечить путем создания всемирного прави-
тельства. Создание Лиги наций после первой мировой войны
и Организации Объединенных Наций после второй мировой
войны было благородной, но неэффективной попыткой уста-
новить мир путем создания организации, которая гарантиро-
вала бы коллективную безопасность. Ни та, ни другая орга-
низация эту задачу не выполнили. И хотя ООН сыграла
немалую роль, способствуя процессу вывода советских войск
из Афганистана, достижению соглашения о прекращении
огня между Ираном и Ираком, выводу кубинских войск из
Анголы и обретению независимости Намибией, ей все же не
удалось устранить лежащие в основе всего этого конфликты.
Более того, само участие ООН в частичном разрешении этих
конфликтов стало возможным лишь тогда, когда стороны
уже сами пришли к пониманию необходимости поиска выхо-
да из сложившейся ситуации.
Как сказал мне Уинстон Черчилль во время нашей пос-
ледней встречи в 1958 году, „ни одна нация не позволит
никакой международной организации принимать решения,
которые будут ущемлять ее жизненно важные интересы".
Именно поэтому решение о том, что ООН может выступить
третейским судьей в конфликте между Израилем и арабски-
ми странами, заранее обречено на неудачу. Учитывая все те
резолюции, в которых гневно осуждается политика Израиля
и ничего не говорится об агрессивных действиях самих
арабских государств, вряд ли можно рассчитывать на то, что
израильтяне вверят свою судьбу в руки столь предвзятого
судьи. И лишь после того, как стороны путем переговоров
404
На арене
придут к соглашению, СЮН сможет осуществить свою мис-
сию по поддержанию мира.
Третье заблуждение заключается в том, будто внешняя
торговля автоматически обеспечит мир. В двух мировых
войнах участвовали страны, которые раньше торговали друг
с другом, затем воевали друг против друга. Полагая, что
война может принести им гораздо больше, чем мир, агрессив-
ные государства развязали войну. Но хотя внешняя торговля
сама по себе и не может обеспечить мира, тем не менее она
может послужить стимулом, побуждающим народы выбирать
мир, а не войну.
Сторонники мифа, гласящего, что торговля может авто-
матически обеспечить мир, не раз предлагали применить эту
формулу для решения конфликта между Востоком и Запа-
дом. Спустя пять лет после победы большевистской рево-
люции тогдашний премьер-министр Великобритании Ллойд
Джордж заявил, что торговля с Советским Союзом „как
ничто иное сможет положить конец жестокости, грубости и
грабительской сущности большевизма". И все же торговое и
экономическое сотрудничество с большевиками в 20-е годы
не только не способствовало достижению соглашения между
Западом и Востоком, но и не смогло предотвратить варвар-
ской сталинской коллективизации, политических чисток и
массовых репрессий 30-х годов. Наоборот, внешняя торговля
только способствовала превращению СССР в гораздо более
сильного противника.
Сегодня многие бизнесмены требуют отменить ограниче-
ния на торговлю с Москвой. Однако политики должны
проявить в этом вопросе осторожность. Как заметил однаж-
ды Уиттейкер Чемберс, „крупные предприниматели почти все
без исключения восхищаются крупными коммунистами, ког-
да история (или торговля) сводят их вместе, лицом к лицу.
Им кажется, что они говорят на одном языке, на языке силы
и действия, не отягощенном интеллектуальным багажом. Но
судьба лишь мрачно усмехается при таких событиях. Хотя
крупные коммунисты обманывают и вводят в заблуждение
крупных предпринимателей, последние не представляют для
них никакой загадки, они не только видят их насквозь, они
видят гораздо дальше". И прежде чем расширять внешнетор-
говые контакты между Востоком и Западом, мы должны быть
405
Ричард Никсон
уверены, что за свои товары получим не только экономиче-
скую, но и политическую выгоду.
Наконец, четвертое заблуждение относительно путей к
миру состоит в том, что, по мнению некоторых, в основе
конфликтов между народами лежит непонимание, и если мы
узнаем и поймем друг друга лучше, то окажется, что у нас
нет никаких существенных разногласий. На самом же деле
народы столь же различны, сколь различны и их интересы.
И дружественным договорам, скрепленным рукопожатиями и
тостами, не устранить этих различий. Лучшее, что мы можем
сделать, — это научиться жить в мире с этими различиями,
а не погибать из-за них. И если мы проанализируем свои
различия в ярком свете реального, а не в туманной атмосфе-
ре какого-то идеального общества, то увидим возможности
для создания реального мира — с конфликтами, но без войн.
Мы должны с оптимизмом смотреть на возможность
создания реального мира в силу двух весьма существенных
причин. Первая: разрушительная сила ядерного оружия сде-
лала войну между сверхдержавами исключительно дорогим
удовольствием. В XIX веке Карл фон Клаузевиц писал:
„Война — это продолжение политики другими средствами".
Теперь же, на пороге XXI века, вряд ли кто станет оспари-
вать утверждение, что никакая политическая цель не может
оправдать войну между ядерными сверхдержавами.
Вторая причина: все растущее благосостояние народов
всего мира становится надежным фундаментом мира. Раньше
государства рассматривали благосостояние как игру, где каж-
дый начинал с нуля. Единственным способом поднятия соб-
ственного благосостояния служили захваты новых тер-
риторий и ресурсов. Сегодня прямая зависимость между
ресурсами и благосостоянием нарушена. С ростом произво-
дительных сил, как считает футуролог Герман Кан, доход на
душу населения в мире увеличится с тысячи долларов в
настоящее время до двадцати тысяч в XXI веке. Это значит,
что мы сможем достигнуть подлинного мира, где будет
всеобщее изобилие, а не нормированная скудость.
Чтобы создать подлинный мир, мы должны понять его
природу. Это не статический, а динамический Mifp. Страны
будут продолжать конкурировать друг с другом, повышая
требования, отказываясь идти на уступки, а порой и вступая
в открытую схватку, пытаясь разрешить тот или иной кон-
406
На арене
фликт. И хотя в мире конфликтов всегда будет существовать
возможность войны, главная сложность реального мира бу-
дет заключаться в том, чтобы наладить всемирную систему
„отдай — получи", которая поможет избежать войны. Мы не
можем добиться стабильности, защищая статус-кво. Вместо
этого мы должны понять, что происходящие в мире переме-
ны требуют от нас признания динамичной стабильности,
которая удовлетворяет законные устремления людей к улуч-
шению условий своей жизни.
В современном мире, когда угроза вооруженного кон-
фликта между сверхдержавами становится все менее вероят-
ной, мы должны взглянуть на ситуацию новыми глазами,
стремясь не только предотвратить глобальную войну. И если
уж мы не можем считать мир чем-то само собой разумею-
щимся, то должны признать, что сегодня стоим перед новым
глобальным вопросом. Необходимо определить те важнейшие
задачи, решение которых станет возможным по достижении
мира. Следует спросить себя, как мы собираемся воспользо-
ваться миром, чтобы творить историю.
Двадцатый век был самым кровавым за всю историю
человечества. В войнах нашего столетия погибло больше
людей, чем во всех предшествующих войнах. В то же время
нам удалось добиться небывалых в истории человечества
успехов в области медицины, связи, транспорта, строитель-
ства и многих других. Вслед за Диккенсом мы можем повто-
рять: этот век был самым лучшим, этот век был самым
худшим. Мы — самое сильное государство мира, и на нас
лежит главная ответственность за то, чтобы XXI век стал не
самым кровавым, а самым лучшим веком в истории человече-
ства.
Однако историей не так просто управлять. Ее скрытые
силы не поддаются контролю со стороны отдельных госу-
дарств и их руководителей. Кажется, истории доставляет
огромное удовольствие разрушать самые высокие и светлые
надежды человека. История — как река с сильным течением.
Если плывешь против течения, тебя смывает, если плывешь
по течению — засасывает. Мы не в силах остановить этот
поток, но можем направить его по нужному руслу. Един-
ственным средством для решения этой задачи служат разум
и способности руководителей государств.
Сейчас сложилась идеальная ситуация, чтобы взять под
407
Ричард Никсон
контроль ход истории. При моей встрече с генералом Эйзен-
хауэром в штаб-квартире НАТО в 1951 году он высказал
опасение, что коммунистические идеи становятся весьма при-
влекательными для Запада. В 1953 году во время моей
поездки по странам мира в качестве вице-президента я
заметил, что то же самое происходит и в Азии. В странах,
недавно обретших независимость, коммунистические идеи
были даже популярны среди лидеров некоммунистов, так как
в них они видели верное средство для быстрого экономиче-
ского прогресса. В 1959 году во время „кухонного диспута"
Хрущев хвастался передо мной превосходством коммунисти-
ческих идей и предсказывал, что через семь лет Советский
Союз догонит Америку по экономическим показателям. Но
вот сегодня идеи коммунизма себя полностью дискредитиро-
вали.
Джон Фостер Даллес как-то заметил: „Люди, которые
видят всю сложность атома, неизбежно увидят и пагубные
изъяны коммунизма". Его пророчество сбылось во всех ком-
мунистических странах. И хотя Горбачев остается убежден-
ным коммунистом, печальное положение дел в Советском
Союзе сделало его реалистом, который больше не может
обманывать себя и других и вынужден признать слабость
коммунизма. Он знает, что коммунизму не удалось обеспе-
чить реальный прогресс советских людей. Знает он и то, что
без осуществления радикальных реформ Советский Союз
безнадежно отстанет от Соединенных Штатов, Западной
Европы, Японии и даже Китая.
Крах коммунистической идеологии — самое важное со-
бытие со времен окончания второй мировой войны. Пораже-
ние Москвы во всемирной схватке идей окажется в конечном
счете куда более значимым событием, нежели утрата ее
военного превосходства. И руководство Кремля это прекрас-
но понимает. Все их успехи 70-х годов — Вьетнам, Камбод-
жа, Эфиопия, Ангола и Никарагуа — еще могут оказаться
ликвидированными и не только благодаря действию враждеб-
ных коммунизму сил, но и из-за несостоятельности самого
коммунизма на практике. В каждом из этих случаев комму-
нистам удалось захватить власть, но незаконным путем. За
семьдесят два года, с тех пор как большевики захватили
власть в России в 1917 году, ни одному коммунистическому
режиму ни в одной стране еще не удавалось получить
408
На арене
большинство голосов на подлинно свободных демократиче-
ских выборах. Таким образом, каждая победа Москвы обора-
чивается для нее поражением.
Коммунизм несет в себе семена самоуничтожения. Этот
строй не только моральный и духовный банкрот, но и
экономически несостоятелен. Москва остается сверхдержа-
вой только в военной области. Ей не удалось добиться ни
политической поддержки народа, ни обеспечить экономиче-
ский рост, ни гарантировать своим гражданам удовлетворе-
ние их потребностей. Если противопоставить СССР такую
же военную мощь, то лидеры в Кремле лишатся своего
главного козыря.
История предоставила нам возможность сыграть на на-
ших сильных сторонах — идеалах, экономических достиже-
ниях, моральных ценностях. Почти полвека мы были в обо-
роне, парируя удары другой стороны и принимая контрмеры.
Пора свободному миру перейти в наступление — не военное,
разумеется, а политическое, и пусть теперь Москва отражает
наши удары.
Выиграв битву с коммунистическими идеями, Запад столк-
нулся с новой задачей — выиграть битву за утверждение
идей свободы: свободного рынка как основы экономического
процветания, уважения человеческого достоинства каждого
как главной предпосылки любого правления, свободы жить
теми или иными духовными идеалами как краеугольного
камня общественной жизни. В то время как коммунистиче-
ские идеи разоблачены как обман, идеи свободы получают
признание во всем мире. В США, Западной Европе, Японии
и других некоммунистических странах Азии идеи свободы
привели к невиданному экономическому подъему и удовлет-
ворению потребностей человека. Вместо того чтобы только
отмечать вредные последствия коммунизма, мы должны сде-
лать главный упор на пропаганду достоинств общества сво-
боды.
Здесь я имею в виду скорее свободу, а не демократию.
Демократия — это такая политическая система, созданная
здравым смыслом человека, при которой каждому предостав-
лена возможность выбрать свое правительство. Свобода —
это такое состояние, при котором каждый человек может
выразить себя, выбрать собственный жизненный курс, проя-
вить свою индивидуальность. Демократия — это конкретная
409
Ричард Никсон
форма правления. Свобода — это такое состояние души
человека, которое может присутствовать и в недемократиче-
ских обществах. Нам, в Соединенных Штатах, повезло — мы
обладаем и свободой и демократией. Однако мы не должны
впадать в ошибку, пытаясь навязать нашу систему странам и
народам, у которых нет ни традиций, ни институтов, кото-
рые могли бы обеспечить успешное функционирование демо-
кратии.
Более века коммунистическая идеология утверждала, что
знает ответ на вопрос, как покончить с бедностью и неравен-
ством. Сегодня этим утверждениям уже никто не верит.
Идеи свободы и демократии не содержат готовых рецептов.
Успех демократии зависит от особенностей избирателей и
мудрости избираемых. Демократическое правление (я имею в
виду процесс, а не результат) может принести как хорошие,
так и дурные плоды. В жизни неудачи наблюдаются гораздо
чаще, чем успехи. В 125 странах Латинской Америки, Азии
и Африки народы, возлагавшие при освобождении от коло-
ниализма большие надежды на демократию, воочию убеди-
лись, как их надежды вскоре оказались растоптанными, а они
подпали под власть новых, тоталитарных режимов.
Мы видим свою задачу в том, чтобы сделать мир безопас-
ным для свободы. Это не означает, однако, повсеместного
установления демократии. Это означает всего лишь обеспече-
ние безопасности свободы там, где она уже существует. Если
нам это удастся, то сила примера породит цепную реакцию.
Чтобы добиться свободы процветания, мы прежде всего
должны добиться подлинного мира, а затем уже использо-
вать предоставленные этим миром возможности для распро-
странения свободы.
Мы не должны успокаиваться на достигнутом. Пол
Джонсон писал: „Один из уроков истории состоит в том, что
ни одну цивилизацию нельзя рассматривать как нечто нис-
посланное свыше. Нельзя рассчитывать, что она просуществу-
ет вечно, всегда могут наступить черные дни, если вы невер-
но разыграли свои карты и допустили серьезный промах". И
еще один урок: цивилизация умирает, когда люди теряют
веру в то, что наполняет смыслом их мир и их жизнь. Эта
вера и есть тот огонь, который зажигает энергию творче-
ства — способность к обновлению, умение приспосабливать-
ся к изменяющимся условиям, не изменяя в то же время
410
На арене
своим главным ценностям, — и мы должны позаботиться о
поддержании этой энергии.
Это трагично, но война, самая разрушительная деятель-
ность человека, в то же время требует от него раскрытия
лучших его свойств и качеств. Готовность солдата пожертво-
вать жизнью ради своей родины или своих товарищей по
оружию свидетельствует о благородстве природы человека.
Альтернативой разрушительной войне должен стать не за-
стывший мир; наша цель — не просто предотвратить войну,
но создать такой мир, при котором каждый человек и каж-
дый народ смогли бы проявить свои лучшие качества, реали-
зовать самые прекрасные свойства своей природы.
Не стоит сражаться с ветряными мельницами, пытаясь
уничтожить все конфликты между отдельными людьми и
целыми странами. Вместо этого нужно использовать конку-
ренцию и творчество народов, чтобы решить проблемы бед-
ности и голода, улучшить охрану окружающей среды,
способствовать развитию образования и здравоохранения, ис-
следовать космос. Доктрины ядерного сдерживания и балан-
са сил помогут нам предотвратить новую мировую войну в
XXI веке, которая, разразись, превратит нашу землю в насто-
ящий ад. Но это не значит, что мы можем создать рай на
земле. Мир, где живут такие несовершенные существа, како-
выми являются люди, никогда не сможет стать совершенным.
Главное искать, стремиться к тому, чтобы создать более
совершенный мир, содействовать материальному, культурно-
му, философскому, духовному прогрессу человечества.
Сегодня, как никогда со времен второй мировой войны,
наши надежды имеют под собой прочные основы. Успешные
действия афганского сопротивления против сил Красной
Армии до основания потрясли советскую империю, развеяв
миф о непобедимости Советов. Пришел конец господству
Москвы и в Восточной Европе; когда-то именно это господ-
ство стало главной причиной начала „холодной войны" и
отправной точкой угрозы для Западной Европы. Власть в
Польше перешла в руки лидеров „Солидарности".
На предстоящих выборах в Венгрии власть скорее всего
также останется в руках некоммунистических сил. Массовые
народные демонстрации смели коммунистические режимы в
Восточной Германии, Чехословакии, Болгарии и Румынии.
Коммунистические партии этих стран фактически подписали
411
Ричард Никсон
себе смертные приговоры, согласившись на проведение сво-
бодных и демократических выборов. И за исключением Ру-
мынии, все революционные перемены произошли мирным
путем.
По сути дела, объективный наблюдатель не может не
признать, что 1989 год стал годом водораздела. Мно-
гие сравнивают этот год с революционным подъемом в
1848 году, однако следует иметь в виду, что произошедшие
тогда революции были в большинстве своем кровавыми и в
конечном счете были подавлены. К власти вернулись авто-
краты, и, хотя они и сделали кое-какие уступки и провели
частичные парламентские реформы, это никак не ограничива-
ло их полновластие.
Революции 1989 года тоже несли с собой не только
обещания, но и опасность. Это были народные революции,
революции снизу, а не сверху, поддержанные скорее силой
идеи, а не силой оружия. Освободившись от своих коммуни-
стических правителей и, что еще важнее, от мертвого груза
коммунистических идей, народы Восточной Европы вписали
одну из самых ярких страниц в историю послевоенного
мира. Была достигнута победа в нелегком сражении, но
война еще не окончена. Во много крат проще поднять народ
на революцию, которая сметет старое общество, чем возгла-
вить правительство, которое сможет построить новое обще-
ство. У руководителей восточноевропейских государств бла-
городные намерения, но нет практически никакого опыта по
созданию демократической политической системы и экономи-
ки, основанной на рыночных отношениях. Задачей, более
сложной, нежели разрушение Берлинской стены, стала для
Запада необходимость оказания помощи в строительстве
нового общества, которое не обмануло бы надежды и чаяния
тех, кто рисковал так многим, поддерживая революцию.
Поток мирных перемен не может быть автоматически
остановлен у границ Советского Союза. До сих пор Горбачев
пытался выдать меры, проводимые по необходимости, за свои
заслуги, соглашаясь на перемены в Восточной Европе крайне
неохотно и лишь для того, чтобы предотвратить советское
вмешательство, что привело бы к катастрофическим внутрен-
ним и международным последствиям. И хотя предпринятые
в самом Советском Союзе реформы во многом уступают
реформам Восточной Европы, но и там начался динамичный
412
На арене
процесс, который вышел из-под контроля советского руко-
водства. Рано или поздно советские люди потребуют от
Горбачева выполнения обещаний создать демократию на мно-
гопартийной основе. Тогда они вполне резонно могут спро-
сить: а почему Кремль до сих пор отказывает нам в праве на
свободные выборы, когда народы Восточной Европы уже
получили это право?
Такие динамично развивающиеся перемены создают небы-
валые условия для достижения мира. Горбачев, самый умный
и творческий из всех советских руководителей, не спешит
создавать подлинную демократию в своей собственной стра-
не. Но он обладает достаточной верой в себя и гибкостью,
чтобы своевременно реагировать на происходящие вокруг
перемены. По всему Советскому Союзу проходят митинги
под лозунгами, провозглашающими идеалы Запада: политиче-
скую демократию и рыночную экономику. И, хотя Горбачев
настороженно относится к этим идеям как к конечным
целям, он вынужден использовать их в ходе реформ. Благо-
даря его усилиям, эти идеи и стремления сейчас в арсенале
прогрессивных сил советского общества. Процесс обновле-
ния набирает силу. Горбачев разбудил силы, которые он сам
в конечном счете не сможет контролировать. Если он пойдет
до конца и примет эти идеи как свои собственные, то
намного продвинет вперед дело мира. Он может стать не
просто человеком десятилетия, но и человеком века.
После первой и второй мировых войн мы мечтали о мире
в каком-то идеальном свете. Однако мир в узком смысле
слова, то есть лишь как отсутствие войн, это еще не все. И
в мирное время, как и в годы войны, люди стоят перед очень
непростым выбором. По мере освобождения от угрозы разру-
шительной войны мы сможем сконцентрировать свою энер-
гию на решение колоссальных задач по созиданию мира
между народами.
15 августа 1945 года я вместе с женой находился в
огромной толпе на площади Таймс-сквер, праздновавшей
окончание второй мировой войны. И, хотя у меня есть на то
особые причины, чтобы хорошо помнить этот день (именно
тогда обчистили мой карман), все же самое яркое, что
сохранилось в памяти, — это удивительная атмосфера при-
поднятости, вызванная окончанием войны. Все были преис-
полнены самыми высокими светлыми надеждами на будущий
41?
Ричард Никсон
мир и свободу на всей планете. Наши мечты, однако, быстро
рассеялись. В тот самый момент, когда вор уводил мой
кошелек, Сталин „уводил" Восточную Европу и уже затевал
„холодную войну".
Коммунистический мир переживает внутренний кризис, и
у нас вновь появилась надежда — не просто головокружи-
тельная уверенность, что впереди у нас легкие времена, а
обоснованный оптимизм, — что нам удалось пройти важней-
ший отрезок пути в нашей истории. Теперь мы знаем то, в
чем еще не были уверены тогда, — свобода, а не комму-
низм — вот знамя будущего. Будучи нацией, рожденной в
свободе и освященной свободой, мы держим будущее в своих
руках.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Сумерки
Одним из наиболее способных и приятных людей, с
которыми мне довелось работать в Белом доме и сенате, был
умерший в прошлом году Норрис Коттон из Нью-Гемпшира.
Мы были близкими друзьями еще с 1947 года, когда вместе
пришли в конгресс. Я уже знал, что он сильно болен, когда
звонил, чтобы поздравить его с восьмидесятишестилетием. Я
почувствовал, что он рад моему звонку, ему представилась
возможность поговорить не столько о своих болезнях, сколь-
ко о проблемах, стоящих перед Америкой и другими страна-
ми. И только когда наш разговор подходил к концу, в его
словах прозвучали грустные нотки. Он сказал: „Господи,
Дик, как же тяжело быть старым".
Среди прочего Рональд Рейган оставил нам в наследство
замечательный пример того, что жизнь не поздно начать и в
70 лет. Когда в 1961 году президент Эйзенхауэр завершил
свой второй срок на посту президента, ему было шестьдесят
девять лет. Ровно столько же было и Рональду Рейгану,
когда он впервые занял пост президента в 1981 году. Можно
вспомнить еще много государственных деятелей, которые
принесли большую пользу своей стране уже после того, как
миновали обычный пенсионный возраст в шестьдесят пять
лет. Черчиллю было шестьдесят пять лет, когда он стал
417
Ричард Никсон
премьер-министром в годы второй мировой войны. Де Голлю
стукнуло шестьдесят семь, когда он создал Пятую республи-
ку. Аденауэру исполнилось семьдесят три года, когда он
стал канцлером.
Впервые я встретился с Черчиллем, когда он приезжал в
Вашингтон с официальным визитом уже после того, как
вновь был избран премьер-министром. Он и в семьдесят
девять лет сохранял острый ум. Я позвонил и поздравил
Герберта Гувера с восьмидесятивосьмилетием. Он был уже
очень слаб физически, но сохранил свои великолепные ум-
ственные способности. То же можно отнести и к Аденауэру,
которому был уже девяносто один год во время нашей с ним
встречи в Бонне в 1967 году. Де Голлю исполнилось семьде-
сят восемь лет, когда мы встретились с ним в Версале в
1969 году. Чжоу Эньлаю было семьдесят три года во время
наших переговоров в Пекине в 1972 году, которые велись по
многу часов в течение нескольких дней. Я не переставал
удивляться ясности его ума и жизненной стойкости, в чем он
превосходил даже своих гораздо более молодых помощни-
ков. Еще будучи в Пекине, я записал в дневнике:
„Я выразил Чжоу Эньлаю свое восхищение его энергией
и заметил, что возраст человека определяется, скорее, не
числом прожитых лет, а объемом пережитого за эти годы.
Мне показалось, он чувствует, что сопричастность к великим
событиям помогает человеку оставаться молодым и энергич-
ным, но сквозь весь его оптимизм проглядывало опасение —
так много предстоит сделать, и так мало осталось времени".
Достижения всех этих людей должны послужить уроком
обществу, которое буквально охвачено навязчивой идеей
сохранить молодость. Физическая слабость совсем не обяза-
тельно ведет к слабости ума. Многое из того, что раньше
считалось признаком одряхления, на самом деле является
симптомами различных заболеваний, которые, как и другие
заболевания, когда-нибудь удастся предотвращать. Пока же
в наших силах изменить положение, что с уходом на пенсию
необходимо уменьшать нагрузку на мозг. Доктора советуют
пожилым людям принимать витамины и делать физические
упражнения. Я бы к этому добавил еще следующие рекомен-
дации: почитайте книгу, напишите статью для местной газе-
ты, войдите в школьный совет. Я знаю очень много физиче-
ски крепких, но умственно вялых людей, которые тренируют
418
На арене
каждый мускул за исключением того, что находится выше
шеи. Только думая по-молодому, можно сохранить моло-
дость.
И, хотя в старости каждый должен применять свои
собственные рецепты, есть основные положения, которые
годятся для всех: оставайтесь в форме, оставайтесь активны,
оставайтесь в курсе всего, что происходит в мире. Главное
слово здесь „оставайтесь", то есть поддерживайте до старо-
сти полезные привычки, заложенные еще в юности. Тут
возникает проблема у тех, кто в юности не сформировал
никаких полезных привычек. Огромное количество людей,
которых обвиняют в старческом маразме, вероятно, и в
тридцать пять лет не блистали ни острым умом, ни особыми
способностями. Иное дело болезнь Алзеймера, которая дей-
ствительно ведет к ухудшению работы мозга у части пожи-
лых людей. Но человек, который отрабатывает свои восемь
часов, приходит домой, перекидывается парой фраз с женой
и детьми, а все остальное время, перед тем как лечь спать,
смотрит телевизор, может поглупеть в считанные недели
после ухода на пенсию и вовсе не потому, что стал старым,
а потому, что его работа была единственным местом в его
жизни, где ему приходилось напрягать собственные мозги.
Уход на пенсию таит в себе определенные проблемы для
людей, занимавших до этого высокие посты. Шесть лет
спустя после ухода с поста президента Теодор Рузвельт
писал своему другу, который, как он считал, слишком много
времени предавался воспоминаниям о днях, когда „мы оба
были молоды и имели силы смотреть вперед, то есть то
самое качество, которое делает юность непобедимой". Тео-
дор Рузвельт писал, что, оглядываясь на прожитые годы,
надо радоваться удачно прожитой жизни. Однако и он
добавил: „Мы сталкиваемся с трудностями, а порой и с
трагедиями, и нам не избежать чувства некоторой мрачности,
когда наступает полдень нашей жизни — ведь не всегда
жизнь заканчивается в сиянии заходящего солнца".
Одна из причин, почему многие руководители так долго
цепляются за власть, как раз в том, что они видят в ней
источник своей жизненной силы и энергии. Во время офици-
ального визита Тито в Вашингтон в 1971 году его жена
рассказала мне о его последней встрече с Черчиллем. Тому
было уже за восемьдесят, он удалился от дел и был вынуж-
419
Ричард Никсон
ден строго ограничивать себя в куреве и спиртном. Тито
выкурил большую сигару Черчилля и выпил свою порцию
виски, а затем и порцию Черчилля. Тот с завистью поглядел
на Тито и спросил: „Как вам удалось сохранить молодость?"
И не дожидаясь ответа, сказал: „Я знаю в чем здесь секрет.
Это власть. Власть помогает человеку оставаться молодым".
Руководители не должны слишком долго цепляться за
власть. Но старость сама по себе не должна служить прег-
радой человеку, который может справиться с этой работой
лучше, чем кто-либо другой. Когда в 1971 году я предложил
Льюису Пауэллу возглавить Верховный суд США, он посо-
ветовал мне поискать более молодого человека. Самому
Пауэллу в то время было уже шестьдесят четыре года. Тогда
я сказал ему, что десять лет, которые он проработает в
Верховном суде, будут стоить двадцати лет, которые прора-
ботает там кто-нибудь другой.
Главный недостаток сохранения власти за старыми лиде-
рами в том, что не у дел остаются молодые люди, а вместе
с ними энергия и свежие мысли, которые молодежь могла бы
применять для решения проблем, стоящих перед нами в
меняющемся мире. Черчилль очень неохотно пришел к этому
выводу и лишь в 1955 году уступил кресло премьер-мини-
стра Антони Идену. „Мне пора в отставку, — сказал Чер-
чилль. — Да и Антони тоже не вечен".
Эйзенхауэр был буквально помешан на том, чтобы вво-
дить в правительство молодых руководителей. Один только
факт, что он выбрал меня, тридцатидевятилетнего новоиспе-
ченного сенатора, на пост вице-президента в ходе предвы-
борной кампании 1952 года, служит тому ярким примером.
Все его близкие друзья были одного с ним возраста, а его
протеже все как один были молоды. Когда мы беседовали в
1967 году, он сказал мне, что среди его протеже появился
„новенький" — молодой конгрессмен из Техаса по имени
Джордж Буш.
И хотя старость сама по себе не должна служить препят-
ствием к продолжению службы, старики порой бывают не
только физически слабыми, но и упрямыми, забывчивыми,
жестокими и неблагоразумными. Мало у кого и после шести-
десяти пяти столько же сил и энергии, как в молодости,
чтобы решать непростые проблемы. Некоторые это понима-
420
На арене
ют и стараются чем-то компенсировать. Так, Рэй Моли еще
долго продолжал писать для своей газеты после того, как
достиг пенсионного возраста. Он рассказывал мне, что четы-
ре часа в сутки его ум был остр как никогда, а благодаря
своим более зрелым суждениям он стал, вероятно, и лучшим
писателем. Он считал, что старики компенсируют физиче-
скую слабость верностью суждений. Им уже не приходится
главенствовать, поэтому они могут сделать больше за мень-
ший отрезок времени, чем это было в юности. Моли выделял
лучшее время дня, как правило, утренние часы, чтобы сосре-
доточиться за статьей. Я поступаю точно так же, выделяя
для самых важных дел, требующих умственного напряжения,
утренние часы с шести до десяти, и откладываю встречи,
телефонные разговоры, ответы на письма, чтение газет и
журналов и другую менее напряженную деятельность на
более поздние часы.
Пожилой человек должен быть предельно откровенен с
самим собой в оценке своих возможностей. Большинство из
нас не может есть, пить, двигаться так же много, как в
молодости, что, однако, не означает, что мы живем менее
активной жизнью и делаем меньше дел, если, конечно, пра-
вильно распределим нашу энергию. Но неизбежно время
любого лидера проходит, и очень часто он последним отдает
себе в этом отчет. Перефразируя слова, произнесенные гене-
ралом Макартуром в его знаменитой прощальной речи в
конгрессе в 1951 году, я бы сказал: „Старые политики иногда
умирают, но они редко исчезают". Я сам был свидетелем
двух грустных тому примеров.
Когда я встретился с Мао Цзэдуном в 1972 году, он уже
перенес первый удар, но сохранил ясность ума и способно-
сти руководителя. Когда я вновь, через четыре года, встре-
тился с ним, он пережил второй, более серьезный удар, а
болезнь Паркинсона сковывала его движения. Он передвигал-
ся заплетающейся, шаркающей походкой восьмидесятидвух-
летнего старика. Его ум все еще сохранял ясность, но речь
превратилась в неразборчивое кряхтение и бормотанье. Выра-
жение его лица свидетельствовало о том, что он понял мою
речь, но когда он попытался ответить, то не смог произнести
ни слова. Если ему казалось, что переводчик его не понял,
он в нетерпении хватался за листок бумаги и писал иерогли-
фами свои слова. Было очевидно, что он больше не мог
421
Ричард Никсон
управлять самой многочисленной нацией мира. Но ни у кого
не хватило силы или духу, чтобы убедить его уйти в
отставку, пока сама смерть не призвала его на встречу с
Карлом Марксом несколько месяцев спустя.
В пору своего расцвета президент Туниса Хабиб Бургиба
был одним из самых умных, творческих и способных руко-
водителей, с которыми мне когда-либо приходилось сталки-
ваться. Я хорошо помню нашу с ним поездку в автоколонне,
когда я впервые посетил Тунис в 1957 году. Так же как и
шах Ирана, он стремился освободить женщин Туниса от
жестокого гнета мусульманских обычаев. Если, проезжая по
улице, он видел женщину в парандже, то приказывал оста-
новить машину, выходил из нее и играючи и вместе с тем
решительно срывал с женщины паранджу. Ему уже было за
восемьдесят, когда я видел его в последний раз во время его
визита в Вашингтон в 1987 году. Он был по-прежнему
любезен и внимателен, но было абсолютно ясно, что у него
уже нет ни физических, ни умственных возможностей, чтобы
руководить страной. К счастью, в отличие от Мао, его
близкие друзья и родственники это понимали и с максималь-
ной тактичностью и в то же время твердостью проводили его
с почетом в отставку.
Человек, чья старость наступает на виду у людей, должен
думать не только о том, каким она видится ему самому, но
и о том, как он выглядит в глазах других людей. Любой
политик, утверждающий, что его не волнует производимое
им впечатление, либо лжец, либо глупец. К последней кате-
гории я бы отнес политиков, которых мне время от времени
приходится встречать в телевизионных центрах Си-спэн или
Си-эн-эн. Они с трудом поднимаются, чтобы обратиться с
речью к какому-нибудь собранию государственного учрежде-
ния или к иной аудитории, не могут найти дорогу к трибуне,
теряют нужное место в тексте, словом, ведут себя точь-
в-точь, как старые солдаты, которым следовало бы исчезнуть
еще лет десять назад. Им следовало бы последовать примеру
Тэда Уильямса, который ушел в отставку, еще будучи полон
сил, хотя уже и миновал пору своего расцвета. Выдающихся
руководителей, которые остаются на политической арене
дольше, чем следовало бы, еще можно как-то извинить, ведь
для них власть необходима, чтобы жить. Однако к этой
категории можно отнести немногих. Большинство же остает-
422
На арене
ся потому, что ни у кого не хватает духу сказать им, что их
время прошло.
С появлением телевидения эта проблема еще более обо-
стрилась. Раньше какой-нибудь старикан, который уже ни на
что не годился, мог еще как-то держаться за счет поддержки
дружественных газетчиков, которые в память о своих преста-
релых родителях где-нибудь в Оттуме или Айове приводили
в порядок все цитаты в его речи, придавая ей таким образом
более презентабельный вид. Теперь же телевидение безжа-
лостно подчеркивает любую неуверенность или пустопорож-
нюю болтовню. Одна такая секунда на экране может пока-
заться часом. Сегодня у политика в летах должен быть
целый сонм близких друзей и родственников, о мнении
которых он может справиться после каждого своего телеви-
зионного выступления. И как только он увидит покровитель-
ственную улыбку и услышит в ответ: „Неплохо, сенатор,
учитывая ваш возраст", ему следует снять из банка остатки
своих вкладов и купить маленький домик где-нибудь во
Флориде. Это значит, что и ему пришло время наслаждаться
своими золотыми годами, передав управление страной в
более молодые и сильные руки. Конечно, было бы намного
проще, если бы все политики помнили три категории возра-
ста по Дину Раску: молодость, зрелые годы и „о, неплохо
выглядишь".
Я не сторонник установления предельного возраста для
ухода в отставку президентов, конгрессменов и сенаторов.
Так, президент Рейган, как мне казалось, год от года чувство-
вал себя все лучше и лучше. Однако по достижении опреде-
ленного возраста я бы посоветовал каждому политику,
подумывающему о переизбрании, реально прикинуть, как он
будет выглядеть к концу своего второго срока. Конгрессме-
ны, срок полномочий которых рассчитан на два года, долж-
ны впервые задать себе этот вопрос в семьдесят лет, пре-
зиденты, чей срок четыре года, в шестьдесят восемь, а
сенаторы, чей срок шесть лет, соответственно в шестьдесят
пять лет.
Не менее, а может быть и более важно, чтобы судьи
Верховного суда, которые согласно конституции занимают
свои должности пожизненно, относились бы к этому не
столь уж буквально. Начиная с семидесяти лет, им стоит
задаваться вопросом, а также спрашивать своих коллег, так
42?
Ричард Никсон
ли ясно они мыслят, так ли успешно справляются с работой,
как делали это год назад. Когда количество дел растет с
пугающей скоростью и многие молодые юристы не только
готовы, но и достаточно компетентны для работы в Верхов-
ном суде, никому не следует заседать в суде, когда годы его
расцвета уже позади.
Приятным исключением из общего правила, по которому
судьи не уходят до тех пор, пока смерть не приберет их к
рукам, стал пример верховного судьи Уоррена Верджера,
который был назначен мной на этот пост в 1969 году, а в
1986 году в возрасте семидесяти восьми лет ушел в отставку,
находясь в расцвете своих способностей. Озадаченным репор-
терам, которым виделась какая-то скрытая причина для его
добровольного ухода, он дал такой ответ: „Я еще никогда в
жизни не чувствовал себя лучше". Прошедшие с того време-
ни годы он посвятил работе в комиссии по подготовке к
празднованию двухсотлетия конституции — неплохой конец
для карьеры, посвященной защите национального основного
закона от активности ультралиберальных политиков.
Иногда приходится слышать от судей, политиков, бизнес-
менов, что они не могут дождаться дня ухода в отставку.
Они жалуются, что их может хватить не более чем на
несколько месяцев. Иногда кажется, что ничегонеделанье, а
просто игра в гольф, бридж или посещение приемов и
театров — что может быть лучше! Такое времяпрепровожде-
ние действительно неплохо ради разнообразия, но постоян-
ная диета, даже из самых распрекрасных продуктов, бы-
стро приедается. Пожилым людям также необходимо чем-
то интересоваться, чтобы развивать свои творческие способ-
ности и удовлетворять свои желания.
Одно из самых приятных занятий в старости — путеше-
ствия. Можно так много увидеть, и не только в других
странах, но и в самих Соединенных Штатах. Я никогда не
забуду свое первое путешествие на Юг. Нас было пятеро, мы
ехали из Уиттиера и Калифорнии в Дарем и Северную
Каролину на „шевроле-седан" выпуска 1934 года. Во время
поездки мне удалось попробовать самые изысканные и разно-
образные кулинарные деликатесы. Я до сих пор слышу, как
нам вслед неслись веселые выкрики официанток замечатель-
ных придорожных ресторанчиков: „Скорее возвращайтесь об-
ратно!"
Люди, одержимые страстью к путешествиям, должны
424
На арене
ездить пока молоды. Мне всегда грустно видеть стариков в
каталках, осматривающих достопримечательности, которые
они мечтали увидеть всю свою жизнь. Если у вас нет
времени, найдите, если нет денег, займите. Когда моя жена,
чей отец был ирландец, в 1956 году повезла наших двух
дочерей на каникулы в Ирландию, они отправились посмо-
треть национальную реликвию — Блэрни-Стоун. В экскурси-
онном автобусе они познакомились со старичком из Нью-
Йорка, который всю свою жизнь работал дворником и копил
деньги на поездку в любимую страну, где когда-то родился.
Но, когда они наконец добрались до места, старик уже
слишком ослабел и не мог подняться по ступеням. Он
обернулся к моей жене и сказал: „Мне уже не подняться. Не
поцелуете ли вы за меня Блэрни-Стоун?' Она выполнила его
просьбу, доставив старику счастливую минуту, но грустно,
что он не смог совершить это путешествие, когда был
моложе.
Путешествие — это не только щелканье фотоаппаратом
и покупки сувениров. Я убеждаю молодых людей путеше-
ствовать не потому, что это доставляет удовольствие, а
потому, что дает перспективу. Знакомство с миром помогает
лучше оценить сильные и слабые стороны своей собственной
страны.
Как-то ранним утром вскоре после расстрела демонстра-
ции студентов Кентского университета в мае 1970 года я
потихоньку отправился к мемориалу Линкольна, где столк-
нулся с группой активистов борьбы за мир, которые весьма
удивились, неожиданно встретившись со мной. Большинство
из них были детьми из обеспеченных семейств, школьника-
ми-старшеклассниками, а ведь они жили в мире, где сотни
миллионов не получают никакого даже обязательного обра-
зования. Но как и у большинства людей, чьи знания почерп-
нуты в школьных классах, их знания были широки, но не
глубоки. Они действительно не понимали, зачем нам следует
помогать Южному Вьетнаму в его борьбе против коммуни-
стической агрессии. Их учителя им этого не объяснили, а
сами они до этого не дошли. Им не пришлось видеть, как
когда-то мне, выражение скорби на лицах венгерских бежен-
цев из разгромленной Советами Венгрии в 1956 году, или
лагеря вьетнамских беженцев, спасавшихся от коммунистиче-
ского режима в Южном Вьетнаме, где я побывал с женой в
42^
Ричард Никсон
том же 1956 году. Они не слышали, как толпы поляков
кричали: „Да здравствует Америка!", когда мы ехали в маши-
нах по улицам Варшавы в 1959 году. Им не довелось испы-
тать на себе, какой теплый прием оказали нам сотни тысяч
румын в 1969 году.
Эти школьники, которых я повстречал у мемориала Лин-
кольна, не знали смысла американских идеалов и призывов и
что эти идеалы и призывы означали для людей, живших при
коммунизме или под пятой других тиранических режимов.
Они не понимали, что весь остальной мир готов пожертво-
вать всем, лишь бы только американцы поделились с ними
своим материальным и духовным богатством.
Я посоветовал этим молодым людям поездить и посмо-
треть мир, неотъемлемой частью которого является и наша
страна. Мне не хотелось говорить им прямо, что, страстно
заявляя о том, какой должна быть роль США в мире, они в
то же время проявляли вопиющее незнание действительного
положения вещей, но именно таков был подтекст моих слов.
Сегодня, двадцать лет спустя, я даю молодым людям тот же
самый совет. Чтобы понять Америку, посмотрите мир. Один
из школьников тогда сказал: „Нам не интересно, как выгля-
дит Прага, нам интересно, какую жизнь мы строим у себя в
Соединенных Штатах". Я ответил ему, что, бывая в крупней-
ших городах Европы, я интересовался не их архитектурой, а
людьми, которые в них живут.
Если спросить человека, только что вернувшегося из
путешествия, что его больше всего поразило в другой стране,
то очень часто можно услышать в ответ, что в одном городе
он жил в шикарной гостинице, а в другом обедал в лучшем
ресторане. Но для того, чтобы пожить в роскошной гостини-
це или поесть в первоклассном ресторане, совсем не обяза-
тельно уезжать из Соединенных Штатов. Что же касается
осмотра местных достопримечательностей, скажем, Великой
Китайской стены или египетских пирамид, то их с таким же
успехом могут заменить фотографии и видеофильмы. Един-
ственное достоинство путешествий, которое ничто не может
заменить, — это возможность встреч с новыми людьми.
Говоря о людях, я имею в виду не обходительных чиновни-
ков или официальных лиц, с которыми приходилось сталки-
ваться на дипломатических приемах, а обычных людей, кото-
рые и придают своей стране особый колорит.
426
На арене
Одно из преимуществ моего положения теперь в том,
что, освободившись от постоянного контроля охраны из
службы безопасности, я могу наконец делать то, что делал
в 60-е годы и еще раньше, до того как стал вице-президен-
том. Рано утром потолкуйте с людьми на рынке; помолитесь
вместе с прихожанами маленькой церкви, как сделал я во
время приезда в Москву в 1986 году; зайдите в школу, где
не запланирована встреча, или смешайтесь с толпой любите-
лей театра или спортивных болельщиков — все это даст вам
ощущение страны, останется в вашей памяти на всю жизнь.
Меня мало что объединяло в области политики с бывшим
коммунистическим диктатором Болгарии Тодором Живко-
вым, однако в одном мы с ним полностью соглашались. Во
время завтрака в честь моего приезда в 1982 году он спросил,
сколько у меня внуков. И когда я ответил, что трое, назвал
меня очень богатым человеком: „Иметь внуков — вот самое
большое богатство, которым может обладать человек". Когда
подрастали Трисия и Джулия, я проводил с ними столько
времени, сколько мог, но отнюдь не столько, сколько мне
хотелось бы. Постоянно были какие-то деловые встречи,
предвыборные речи или зарубежные поездки, которым при-
ходилось отдавать предпочтение, жертвуя возможностью на-
блюдать, как растут собственные дети.
Моя жена также была крайне занята, но, к ее чести, ей
удавалось выкраивать время, чтобы хоть как-то компенсиро-
вать недостаток внимания с моей стороны. Теперь же мы
вместе получаем огромное удовольствие, постоянно общаясь
со своими внуками. Наша одиннадцатилетняя внучка Дженни
уже написала оперу для детей, а по случаю дней рождений,
Рождества и других знаменательных дней даже устраивает
специальные представления. Десятилетний Кристофер, как и
я в свое время, ярый спортивный болельщик. Когда я вожу
его на матчи команд „Мете" и „Янки", он лучше моего знает
всех игроков и даже нанесенные им травмы. И мне не надо
объяснять ему бейсбольные правила. Я как-то спросил девя-
тилетнего Алекса, какой у него самый любимый предмет, и
получил довольно неожиданный ответ — искусство. Когда я
учился в школе, я просто ненавидел этот предмет. Это был
единственный предмет, за исключением чистогисания, по
которому я имел плохую отметку. Что касается Алекса, то
он идет по стопам своего прадедушки, генерала Эйзенхауэра,
427
Ричард Никсон
проявляя явные способности к рисованию. Пятилетняя Мела-
ни — одна из тех, о ком, вероятно, думали Лернер и Леве,
когда писали свою знаменитую песенку „Спасибо небесам за
маленьких девочек".
Я посетил несколько прекрасных домов для престарелых,
расположенных недалеко от нашего дома в Сэддл-Ривер.
Условия там просто замечательные, лучше и не придумаешь.
Когда до них дошел слух, что я собираюсь их посетить,
многие дамы сделали прически. Обслуживающий персонал с
пониманием и теплотой относится к нуждам своих подопеч-
ных. Абсолютно точно, что старики в подобных домах
гораздо более обеспечены, чем многие их ровесники, живу-
щие у себя дома. У них есть все: хорошая еда, прекрасное
медицинское обслуживание, телевизоры и добрые люди, го-
товые удовлетворить любое их желание. Словом, все, за
исключением, пожалуй, одной только вещи, которая нужна
больше всего, — любви. Ничто не может заменить человеку
любовь семьи и друзей. И только пожилые люди начинают
по-настоящему ценить это. У молодых есть сотни способов
сделать свою жизнь интересной: можно ходить в гости,
звонить друзьям, наконец, переписываться с каким-нибудь
стариком из подобного дома, хотя они раньше, может быть,
и не были знакомы. Почти всегда можно найти человека, у
которого нет родственников и друзей, которые бы его наве-
щали.
Это как раз такая проблема, с которой не под силу
справиться правительству. Увеличение ассигнований на соци-
альное страхование и медицинское обслуживание поможет
улучшить лишь материальное положение престарелых, но не
поможет удовлетворить ту жажду, которую испытывает каж-
дый человек, — жажду знать, что кто-то о нем заботится. В
таком богатом обществе, как наше, в обществе, у членов
которого так много свободного времени, просто нет оправда-
ния тому, что пожилые люди чувствуют себя одинокими и
заброшенными в домах престарелых.
На встрече с группой конгрессменов в Белом доме, где
обсуждалась программа нашей администрации по борьбе с
наркотиками, я был поражен красноречием Чарльза Рэндже-
ла, который представлял один из районов Нью-Йорка, где
преобладает чернокожее население. Позднее, в тот же день,
я позвонил ему и поблагодарил за поддержку, оказанную
42S
На арене
нашей инициативе. Он ответил, что его дед никогда бы не
поверил, расскажи он, что ему звонил сам президент Соеди-
ненных Штатов. Тогда я сказал, что мой дед никогда бы не
поверил, что я когда-нибудь займу такой пост.
Две тысячи лет назад поэт-драматург Софокл написал:
„Надо дождаться вечера, чтобы понять, каким прекрасным
был день". До захода солнца еще осталось немного времени,
но уже и сейчас я могу сказать, что день был действительно
великолепным.
Памятуя о тех нелегких испытаниях, которые выпали на
мою долю, кому-то это заявление может показаться неправ-
доподобным. Я, однако, убежден, что богатство жизни изме-
ряется не ее продолжительностью, а широтой, высотой и
глубиной. Мне повезло прожить долгую и наполненную
жизнь, жизнь, в которой были и свои взлеты, и свои падения.
Я навсегда запомнил свое первое посещение Большого
Каньона шестьдесят пять лет назад. Я думал, что нет ничего
красивее вида, который открывается с высот Южного склона,
пока не прошагал еще семь миль вниз по реке и не оглянул-
ся назад. Только тогда я по-настоящему понял волшебство
одного из семи нерукотворных чудес света. Только побывав
на дне, можно верно оценить вершину.
Я не считаю, как считала когда-то моя тетушка Мейми,
что „жизнь — это банкет, а большинство дурачков просто
умирают с голоду". Риск и приключения часто придают
жизни пикантность и смысл, но могут наполнить ее и
глубокой грустью, неудачами и даже крушениями. Жизнь —
это как катание на „русских горках" они взбадривают, когда
летишь вверх, и дух захватывает, когда скатываешься вниз.
Если не рисковать, то можно наслаждаться жизнью, спокой-
ной, удобной, безопасной и... нудной. Кто не рискует, тот не
терпит поражений, но не одерживает и побед. Не следует
почивать на лаврах удачи и разочаровываться, терпя пораже-
ние. Неудачи приводят в уныние. Но во много крат грустнее,
если не предпринимать новых попыток. А прежде всего
нужно всегда помнить, что поражение, если оно вас не
раздавило, только укрепит ваши силы.
В конце концов важно жить полнокровной жизнью. Я
взлетал на высокие горы и падал в глубокие ущелья, но
всегда видел свет в конце туннеля — землю, где мир и
429
Ричард Никсон
свобода сосуществуют бок о бок. Я одерживал крупные
победы и терпел сокрушительные поражения, но, проигрывая
и побеждая, я счастлив, что дожил до тех дней своей жизни,
когда наконец могу наслаждаться тем, что моя бабушка-
квакерша называла „умиротворенность в глубине души".
Указатель имен
Ричард Никсон
.Абзут Белла 48
Абплэнэлп Роберт (Боб) 27, 277
Агню Спиро 48, 324
Адамс Джон Куинси 220
Адамс Шерман 180, 192, 314
Адельсон Билл 109
Аденауэр Конрад 83, 132, 163, 171,
310-311
Айюб Хан 13, 80
Албринк Фрэд 123
Алкорн Мид 180
Альберт Карл 48, 280
Альтман Лоуренс 28
Андерсон Клинтон 282
Андерсон Эйс 217, 219
Андреотти Джулио 276
Аиненберг Уолтер 40, 86, 122,
184, 275
Аппель Дуглас 317
Аптон Альберт 108
Асквит Герберт Генри 271
Асо Кадэуко 59
Ачилле Тэд 200
Бальфур Артур Джеймс 162
Банлаки Дьердь 143
Баркли Олбен 241
Барнс Фрэд 156
Барум 106
Бассетт Джим 198
Батлер Дин 44-45
Бен-Гурион Давид 132
Берген Эдгар 274
Бергсон Анри 173
Берджер Уоррен 424
Берк Эдмунд 127, 212
Берлин Исайя 29
Бернс Артур 161, 312
Бивербрук Уильям Максуэлл
Эйткен 29
Бирнс Джеймс (Джимми) 220, 333
Бисмарк Отто фон 331
Блэк Ширли Темпл 275
Блэнчард Док 121
Бобст Элмер 165
Боггс Уэйд 184
Бодди Манчестер 218
Болдуин Стэнли 29
Болич Брайан 108
Боннэр Раймонд 297-299
Борхес 113
Брайан Уильям Дженнингс 246
Брандейс Луис 158
Браун Пэт 221
Браун Стивен 241
Браунелл Херб 283
Браунфилд Лаймэн 123
Брежнев Леонид Ильич 61, 66, 76,
145, 174, 178, 307, 361, 363, 367,
380, 388
Бреннан Джек 34
Брозио Манлио 164
Брок Билл 274
Брокау Том 84
Бронте Шарлотта 113
Бургиба Хабиб 422
Бурден Билл 323
Буш Джордж 69, 73, 75, 117,
137-138, 152-153, 232-233, 257
Бьюкенен Патрик (Пэт) 84, 275
Бьюкенен Мэри Эстилл 330
Бьюли Том 22
Ваггоннер Джо 101, 275
Ван Тьен Эунг 400
Ванденберг Хайт 190-191
Вардак Абдель Рахим 78-80
Вейн Джон 273
Веллингтон Артур Уэлсли 187
Вильсон Вудро 54, 92, 136, 173, 179,
187, 241-242, 256, 339, 351, 377, 392
Вильсон Гарольд 164
Вудворд Боб 200, 320
Вудс Роуз Мэри 39
Вурхис Джерри 208, 210-211, 213
Гамбел Брайант 84
Гамильтон Александер 353
Ганди Мохандас 96, 113
Гарибальди Джузеппе 29
Гарт Лидделл 392
Гаспери Алсид де 132, 175
Генри Билл 170
Генрих VIII 241
Герберт Кэвин 22
Гетти Пол 122, 174
Гитлер Адольф 29, 328, 374,
380, 394
Гладстон Уильям Юарт 313
Гоббс Томас 340, 349
433
На арене
Говард Джек 274
Голдсмит Джеймс (Джон) 49, 276
Голдуотер Барри 222
Голль Анна де 261-262
Голль Ивонна де 160, 261-262
Голль Шарль де 14, 17, 29-30, 34,
58, 83, 132, 134, 160, 163, 171,
173-175, 185, 235, 261-262, 304, 307,
310, 312, 315, 358, 401
Гонсалес Маркес Фелипе 346
Гонт Луи 276
Горбачев Михаил Сергеевич 9, 60,
65-66, 75-82, 164, 233, 237, 280, 307,
342, 353-354, 360, 372, 376, 408, 413
Грант Улисс 46
Грэй Патрик (Пэт) 39-40
Грэм Билли 39, 102, 241, 243
Грэм Кей 85
Грэм Рут 27
Гувер Герберт 35, 146, 171, 179, 182,
220, 262, 418
Гувер Лу Генри 262
Гэннон Фрэнк 37
^^айер Брейвен 170
Даллес Джон Фостер 159, 193-194,
238, 408
Данфи Джерри 84
Дауни-младший Мортон,
216-217, 258
Дауни Шеридан 215, 218
Дебейки Майкл 273
Джавите Джакоб 41
Джадд Уолтер 116
Джексон Роберт 109
Дженнингс Питер 84
Джериг Лу 89
Джефферсон Томас 233, 353
Джонсон Джонни 18
Джонсон Линдон Бейнс 35, 43—45,
101, 155, 179, 222, 235, 256, 267, 290,
295, 307, 321, 325, 378, 392, 396
Джонсон Пол 170, 374, 410
Джонсон Самюэль 165
Джонсон Сэм 256
Джордж Нэйт 274
Джэфф Джером 150
Дизраэли Бенджамин 120
Диккенс Чарлз ИЗ, 407
Димаджио Джо 184
Дин Джон 38
Добрынин Анатолий Федорович
335, 378
Достоевский Федор Михайлович
105, 158
Доул Роберт (Боб) 302
Дубчек Александр 62
Дуглас Хелин 218-219
Дукакис Майкл 137-138, 283,
288, 307
Дэвис Глен 121
Дэн Сяопин 65-68, 70-75, 145
Дьюи Томас (Том) 196-197, 216,
220, 222-224, 284, 301, 305-306, 333
Елизавета II 183
Ельцин Борис Николаевич 9
^Кивков Тодор 427
Захеди Ардашир 276
Зельник Боб 49
Зиглер Рон 46, 276
Зия уль-Хак 81
1^бсен Генрик 307
Иглтон Томас 41
Иден Антони 420
Иисус Христос 100, 103
Икэда Хаято 311
Инчао Дэн 70
Иоанн Павел II 103
Иосида Сигару 59, 62, 83, 132, 175,
310-311
Кан Герман 406
Кант Иммануил 99
Карлейль Томас 187, 336
Карлсон Фрэнк 266
Карлуччи Фрэнк 54, 320
Карноу Стэнли 299
Картер Джеймс (Джимми) 82, 124,
178, 182, 306
Картер Розалин 178, 306
Кейверс Дэвид 108-109
Кэйс Пол 273
Кейт Уиллард 274
Кейффер Дик 146
434
Ричард Никсон
Кемптон Мюррей 158
Кеннеди Джозеф 40
Кеннеди Джон (Джек) 42, 48, 137,
179, 188, 211, 214-215, 218-219, 222,
249, 257, 324-325, 354, 391, 393, 396
Кеннеди Роберт 42, 282
Кеннеди Эдвард (Тэд) 41
Кенни Боб 304-305
Керзон Джордж Натаниэл 15
Керк Рассел 127
Кинг Мартин Лютер 42, 103, ИЗ
Кирнс Генри 217
Киссинджер Генри 14, 16, 19, 54,
145, 231, 286, 294, 310-312, 317,
334-335, 378, 384, 390
Кларк Аталия 274
Клаузевиц Карл фон 406
Клейн Харви 193
Ковингтон 109
Козлов Фрол Романович 358
Кокс Кристофер 114, 167, 184, 427
Кокс Льюис 106
Кокс Эд 20, 22
Кондрейк Мортон 84
Конналли Джон 275, 279, 323, 388
Конфуций 29
Копечне Мэри Джо 41
Коппел Тэд 84
Косыгин Алексей Николаевич
78, 145
Коттон Норрис 193, 417
Коффин Гершель 99, 108
Кулидж Калвин 92, 140, 160, 239
Купер Джон Шерман 283
Куэйл Джеймс Дэнфорт (Дэн) 257
Кэгни Джеймс (Джимми) 273
Лангрен Джон 26
Лаффолетт Роберт (Боб) 92, 136,
327
Леве Фредерик 428
Ледерер Фрэнсис 303
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич
29, 290, 342-343, 353, 361
Лерер 258
Лернер Алан Джей 172, 176, 428
Ли Жуйхуань 73
Ли Куан Ю 62-65, 161, 395
Ли Пэн 67, 70-71, 73
Ли Теин 73
Линдсей Джон 287
Линдсей Джон Влайет 323
Линкольн Авраам 18, 29, 96, 152,
239, 241-242, 247, 249, 270, 425
Липман Уолтер 159-160
Ллойд-Джордж Дэвид 162
Локк Джон 113, 341, 349, 353
Ломбарди Винс 122
Лонг Хью 207
Лонгуорт Элис Рузвельт 162-163
Лонгфелло Генри Уодсуорт 96
Лондон Альфред (Элф) 208
Лорен Софи 191
Лоундес Чарльз 108
Лэндри Том 118
Людовик XIII 163
Люс Клэр Бут 28
М(аггс Дуглас 108-109
Макартур Дуглас 62, 161, 190, 220,
272, 304, 421
Макгафи 172
Макговерн Джордж 41, 47, 55, 291
Макдермотт Малкольм 108
Макдональд Рамсей 281
Маккиллипс Чарльз 317
Маккиннон Джордж 302
Маккормик Джон 280
Макмиллан Гарольд 159, 164
Макнейл 258
Мальро Андре 15, 350
Мао Цзэдун 15-17, 117, 175, 231,
380, 421
Мардикян Джордж 274
Маркос Фердинанд 297-299
Маркс Карл 124, 342-343, 353, 422
Мартин Джо 196
Маски Эдмунд (Эд) 41, 55, 140, 160
Меир Голда 390
Мензис Роберт 157, 163, 175
Миано 106
Миллер Джастин 108
Миллер Джек 24
Милликен Джин 309
Милликен Роберт 246
Милхаус Альмира 95-96
Милхаус Элизабет Прайс 95
Миттеран Франсуа 58, 60, 346, 369
Митчелл Джон 24, 27, 276
Митчелл Джордж 321
435
На арене
Мойнихен Даниэль Патрик (Пэт)
312, 322
Моли Рэй 421
Молотов (Скрябин) Вячеслав
Михайлович 342
Монро Мэрилин 42
Монтескье Шарль Луи 111, 341,
344, 353
Мосбахер Бас 276, 324
Мундт Карл 224
Мур Джон 296-297
Мур Дик 296
Мухаммед (Магомет) 29
Мэдисон Джеймс 234
Мэнделл Боб (Бен) 317
Мэнсфилд Майк 41, 280
Мэссенгейл Текс 210
Мэтьюз Крис 294
Накасонэ Ясухиро 63, 65, 325
Наполеон I Бонапарт 58, 64, 187
Нго Динь Зьем 80, 396
Нгуен Ван Тхиеу 400
Неру Джавахарлал 132
Нецли Байрон 118-—119
Нечаев Сергей Геннадиевич 22
Николай Джон 18
Никсон Артур 89, 189
Никсон Гарольд 89, 93, 97, 189
Никсон Дон 89, 128
Никсон Патриция (Пэт) 18-20, 26,
106, 123, 160, 189, 197-198, 200,
207-209, 211, 213, 217, 221, 241, 247,
263-271, 273, 276, 425, 427
Никсон (Кокс) Трисия 20, 26, 182,
191, 211, 247, 267, 271, 273, 427
Никсон Эд 89
Никсон Эрнст 117
Никсон Фрэнк 89-95, 99,
116-117, 189
Никсон Ханна Милхаус 95-100,
106, 154
Ницше Фридрих 348
Нолд Уильям 402
Норьега Мануэль 342
Ноу ленд Билл 210, 216-217
Ньюман Уэйллес 118-120, 182, 274
О Брайен 152, 194
О’Брайен Лоуренс (Лэрри) 39
Оксенберг Майкл (Майк) 55, 70
О’Нил-младший Томас (Тип)
280, 294
Пальмер Кайл 216
Пардью Билл 123, 146
Паттон-младший Джордж Смит
304
Пауэлл Льюис 420
Перри Герман 208-209
Перси Чарльз 41
Петр I Великий 29
Пили Норман Винсент 241
Персонс Джерри 190, 306-307
Подгорный Николай Викторович 145
Помпиду Жорж Жан Раймон 310,
323-324
Портер Пол 285
Прайс Рэй 83
Прист Айви Бейкер 241
Проксмайер Уильям 41
Пэтмен Райт 92
Райан Кейт 189, 191, 265
Райт Джим 228
Раск Дин 423
Расселл Альберт 100
Расселл Лью 317
Расселл Ричард (Дик) 229, 333
Ратер Дэн 250, 280
Ребозо Бебе 23, 27, 49, 97, 277
Реза-Шах Мухаммед Пехлеви 80,
286, 422
Рейган Нэнси 95, 275
Рейган Рональд (Рон) 59, 77, 82, 124,
182, 213, 223, 227, 237, 244, 252, 275,
280, 303-304, 310, 385, 389, 395, 398,
417, 423
Рейдер Пол 90
Рейли Джонни 22
Рейнольдс Боб 31
Рестон-младший Джеймс 49
Ригетти Дэйв 184
Ришелье Арман Жан дю Плесси 163
Робинсон Уолтер 14
Роджерс Билл 197, 276, 285, 384
Роджерс Тэд 198
Рокфеллер Нельсон 31, 223, 311, 323
Ромуло Карлос 163
Росс Билл 90
Ричард Никсон
Роузбери Арчибальд Филип
Праймроуз 300, 318
Рузвельт Теодор 7, 21, 124, 157, 179,
219, 279, 327, 419
Рузвельт Франклин Делано 40, 43, 45,
136, 179, 182, 187, 198, 208, 255, 279,
304, 321, 351, 378, 392
Рузвельт Элеонора 219
Рузвельт Элеонора Франклин
Делано 263
Руссо Жан-Жак 111, ИЗ, 341
Рэйберн Сэм 321
Рэнджел Чарльз 428
Садат Анвар 286
Саймон Билл 124, 276
Санчес Маноло 23
Сафайр Уильям (Билл) 317
Сахаров Андрей Дмитриевич 365, 370
Сервантес Сааведра 113
Сиворд Уильям 239
Сирика Джон 27-28
Скотт Рандольф 185
Смазерс Джордж 184, 275
Смит Пол 107
Смит Уолтер Беделл 313
Сиоу Чарльз Перси 154, 162
Сойер Дайана 37
Соме Кристофер 78, 164
Соренсен Теодор (Тэд) 48
Суортлинг 107
Софокл 429
Сталин (Джугашвили) Иосиф
Виссарионович 15, 143-144,164, 188,
329, 353, 380, 414
Стассен Гарольд 224, 271
Стеффенс Линкольн 80
Стивенсон Эдлай 291, 305
Страусс Льюис 282
Стриплинг Боб 214, 317
Стрмецки Марин 83
Стэне Морис (Мори) 23, 48, 276
Стэнтон Фрэнк 176
Стюарт Глория 274
Стюарт Джеймс (Джимми) 274
Талейран Шарль Морис 47
Тауэр Джон 148
Тафт Марта 191
Тафт Роберт (Боб) 190-191, 229, 283
Тафт Уильям Говард 179
Тейлор Брюс 119
Тейлор Джон 83
Тимберлейк Эдит Милхаус 91
Тимберлейк Филип 91
Тито Иосип Броз 419-420
Тойнби Арнольд 29, 187
Токвиль Алексис де 127, 348
Толстой Лев Николаевич 108, 113,
158, 187
Томас Лоуэлл 274
Томпсон Роберт 395
Торнтон Текс 273
Троцкий (Бронштейн) Лев
Давидович 154
Трумэн Бесс 263
Трумэн Гарри 35, 46, 179, 182, 196,
212, 216, 256, 263, 271, 284-285, 301,
318, 325, 333, 354, 392
Трумэн Маргарет 182
Тэтчер Маргарет 58-59, 125, 164
Уайнбергер Каспар (Кэп) 220
Уайт Теодор 84
Уилер Билл 317
Уилки Уэнделл 136, 208
Уилкинсон Бэд 181
Уильямс Гарри 207
Уильямс Тэд 422
Уизмер Гарри 208
Уинфилд Дэйв 167
Уоллес Крис 84
Уолтерс 201
Уолтерс Барбара 84
Уолтерс Вернон 39, 170-171
Уоррен Эрл 240, 304-305
Уэст Джессамин 90
Уэст Элдо 90
^Ран Личжи 75
Фарар Фредерик 96
Фарлей Джеймс (Джим) 166
Феллоуз Фрэнк 147
Финк 107
Фоли Томас 321
Фома Аквинский 223
Фонда Джейн 182
Форд Бетти 21
Форд Джеральд (Джерри) 21, 24-25,
27, 48, 322
437
На арене
Фридрих II Великий 393
Фрост Дэвид 49
Фукидид 29
Фулбрайт Уильям 41
Фуллер Лои 110
Хайлер Джон 228
Халдеман X. Р. (Боб) 38-39, 276, 314
Хант Говард 38
Харлоу Брайс 276, 323
Харрис Герберт 303
Харт Гэри 255
Хатчинс Роберт 179
Хачигян Кен 37
Хейг Александр (Эл) 19, 22, 54
Хейс Вуди 120
Хелмс Ричард 39
Хикмен Фрэнк 100
Хиллинге Пэт 282
Хит Эдуард (Тэд) 164
Холл Лен 192
Холмс Оливер Уэнделл 158
Хисс Элджер 31, 134, 163, 214-216,
249, 284-286, 289-290, 306, 317
Хорак Клод 108-109
Хоуп Долорес 274
Хрущев Никита Сергеевич 61, 76,
83, 145, 159, 358, 408
Хэй Джон 18
Ху Яобань 66-68, 75
Хэмфри Губерт 44
Хэмфри Джордж 306
Хэтфилд Марк 283
Хьюм (Дуглас-Хьюм) Алек 164
Хьюз Говард 49
Хьюз Чарльз Эванс 92
Г^иммерман Пол 170
Цзяи Цзэминь 70, 75
Цзян Цзин (мадам Мао) 16
^Тарльз принц Уэльский 183
Чаушеску Николае 61, 65
Чемберс Уиттейкер 50, 105, 114, 127,
214-215, 221, 249, 266, 285, 305,
348, 405
Чемберс Эстер 266
Черчилль Рандольф 242
Черчилль Уинстон 29, 83, 132, 142,
144, 162-164, 171, 173, 175, 182-183,
188, 242, 271, 281, 300, 304, 307, 318,
328, 391, 394, 404, 417—418
Чжао Цзыян 67-68
Чжоу Эньлай 13-17, 67, 70, 83, 117,
144, 171, 174-175, 378, 418
Чжу Жунцзи 73
Чотинер Мюррей 199, 210, 218
Ченслер Джон 84
Шекспир Уильям 111, 113, 147
Шеллер Лин 107
Шепли Джим 287
Шервуд Джек 201
Шлезингер Джеймс 54, 312
Шмидт Бенно 191
Шмидт Гельмут 60
Шнайдер Говард 264
Шорт Дьюи 147
Шоу Бернард 84
Шуллер Роберт 241
Шульц Джордж 39
Эйзенхауэр Алекс 114, 427
Эйзенхауэр Дженни 114, 427
Эйзенхауэр (Никсон) Джулия 20, 26,
191, 211, 247-248, 271, 273, 427
Эйзенхауэр Дуайт (Айк) 14, 19, 35,
43, 59, 89, 98, 121, 133, 140, 145, 161,
163, 176, 179-180, 183, 190, 192,
196-199, 201, 220, 237, 242, 263-264,
271, 282-283, 291, 305, 308, 313, 325,
336, 391, 395, 408, 420
Эйзенхауэр Дэвид 20
Эйзенхауэр Мейми 95, 263-264
Эйзенхауэр Мелани 106, 428
Эйнштейн Альберт 50, 121
Эйткен Джонатан 164, 276
Эллсберг Даниэль 42
Эмери Джулиан 164
Эндикотт Майк 145
Эндрюс Берт 199, 215, 287, 289
Эрвин 23
Эрлихман Джон 39
Эрнсбергер 106
Эрхард Людвиг 310
Яворски Леон 22, 49
Ян Шанкунь 72
Яхья Хан ага Мухаммад 19
Ричард Никсон
НА АРЕНЕ. ВОСПОМИНАНИЯ О ПОБЕДАХ, ПОРАЖЕНИЯХ И
ВОЗРОЖДЕНИИ
Заведующий редакцией Л Д Соболев
Отв. за выпуск Н. Б. Мордвинова
Редактор А В. Карпов
Художественный редактор И. А. Кирсанова
Фоторедактор И. В. Картушина
‘Младший редактор М. В. Писарева
Корректор С. А Кардашева
Технический редактор Н.М. Блохина
Технолог С. Г. Володина
ИБ 10430
Подписано в печать 21.11.91 г. Формат издания 70Х100/16.
Бумага офсетная ТОг/и2. Гарнитура Банниковская. Уса. печ. л.37,05.
Уч.-иэд. л. 25,56. Тираж 30000 экз. Заказ № 45.
Изд. №8856.
Набор, верстка, изготовление макета и готовых полос выполнены
на редакционно-издательской системе HTS.
Зав. редакцией С-В.Струков, системный администратор М.В.Сидоренкова
Издательство .Новости*
107082, Москва, Б. Почтовая ул,, 7.
Ордена Трудового Красного Знамени
Тверской полиграфический комбинат
Министерства печати и массовой информации РСФСР
170024, г. Тверь, проспект Ленина, 5.
„Жизнь — это как катание на „русских
горках": это взбадривает, когда летишь
вверх, и дух захватывает, когда
скатываешься вниз. Если не рисковать, то
можно наслаждаться жизнью спокойной,
удобной, безопасной и... нудной. Кто не
рискует, тот не терпит поражений, но не
одерживает и побед. Не следует почивать
на лаврах удачи и разочаровываться, терпя
поражение. Неудачи приводят в уныние. Но
во много крат грустнее, если не
предпринимать новых попыток. А прежде
всего нужно всегда помнить, что
поражение, если оно вас не раздавило,
только укрепит ваши силы".
„Все мы предпочли бы жить в идеальном
мире, где слова „прагматизм" даже нет в
словаре, но в реальности мы живем в
свободном обществе, призванном
примирять многочисленные и
противоречивые идеалы, мнения и
амбиции. Без руководства, порожденного
прагматическим идеализмом, эти
многочисленные силы не могут быть
объединены ради достижения более
высокой цели".
о
(О
га
ф
ф
о.
си
си
[ Новости I
(HOGOCnfj