РД. Мессер
Идущие
вослед
РД. Мессер
Идущие
вослед
Литературные портреты
Лениздат • 1979
М 53
В сборник входят критические очерки,
дающие анализ творчества ленинградских пи-
сателей среднего поколения — В. Лебедева,
В. Ляленкова, Э. Ставского, В. Конецкого,
Г. Горышина, В. Курочкина, М. Рольникайте
и 3. Журавлевой.
70202 3603020420-254
м МИКОЗ)-79— 162'79
© Лениздат, 1979
От автора
В 1969 году вышла в свет книга критических очерков
«Знакомые имена, новые встречи». Она представляла собой
литературные портреты ленинградских писателей преимуще-
ственно старшего поколения.
За прошедшие годы вырос и творчески окреп новый от-
ряд писателей Ленинграда, ставших их преемниками и про-
должателями. Разнообразные по жизненному материалу, те-
матике и стилистике, книги эти в целом характеризуют
среднее поколение литераторов нашего города. Ныне оно за-
няло основные позиции.
Предлагаемая вниманию читателей книга литературных
портретов является как бы продолжением названных крити-
ческих очерков. Она не претендует на полный охват произ-
ведений писателей рассматриваемого поколения. Ее цель —
характеристика прозы, наиболее значительной для его творче-
ских устремлений. Как и в предшествующей книге, автор
стремился показать, что произведения ленинградских прозаи-
ков — не ограниченное местное явление, а органическая часть
современной литературы, ее поисков и завоеваний.
С какими же процессами советской литературы нашего
времени связаны эти книги? За десятилетие, прошедшее по-
сле выхода названной первой книги, получили новое разви-
тие те стороны литературной жизни, которые всегда были
для нее коренными.
3
Прежде всего продолжала углубляться тематика, связан-
ная с Великой Отечественной войной, ее свершениями и ге-
роями. Она вызвала к жизни новые произведения, а часто и
новые имена, расширение масштабов боевых событий. Значи-
тельнее стало и ее философское осмысление. Появились та-
кие романы, как «Они сражались за родину» М. Шолохова,
«Берег» Ю. Бондарева, «Блокада» А. Чаковского, военные по-
вести В. Быкова и многие другие.
Война предстала как океан народной жизни, всколыхнув-
ший все физические и душевные силы советских людей. Но-
вые книги о войне не просто продолжали цепь событий воен-
ных лет, но и раскрывали глубины сознания народа, встав-
шего на защиту своей родины и революционных завоеваний.
С этой, одной из важных сторон советской литературной жиз-
ни и связаны анализируемые здесь книги ленинградских ав-
торов, написанные в 70-х годах. Большая часть этих писате-
лей прошла через горнило войны, возмужала и окрепла в ней.
Весь их последующий опыт несет на себе отпечаток перене-
сенных военных испытаний. Опыт этот по-разному отра-
зился в книгах, о которых идет речь в предлагаемых внима-
нию читателей очерках.
Существенной стороной современного литературного про-
цесса является характерный для него интернационализм, осо-
знание нашим народом неразрывной связи как со всеми на-
циями нашей страны, так и с зарубежными. Наиболее круп-
ными среди книг последних лет, примечательных для разви-
тия этой черты нашей литературы, оказались романы С. Дан-
гулова о советских дипломатах разных эпох, особенно совре-
менной. В ряде произведений, о которых здесь идет речь, ин-
тернационализм также является важной чертой. Мы обнару-
живаем его проявления и в книгах Марии Рольникайте, и
в некоторых книгах В. Конецкого, Э. Ставского и других.
В советской литературе всегда огромную роль играла исто-
рическая тема и историзм, как черта художественного созна-
ния наших писателей. Новое поколение прозаиков, в том чис-
ле и ленинградских, продолжило достижения исторических
романистов предшествовавших десятилетий. Среди историче-
ских романов 70-х годов выделяются книги В. Лебедева «Об-
реченная воля» и «Утро Московии». Опираясь на, казалось бы,
4
уже исчерпанные сюжеты, автор заново разрабатывает их,
освещая исконное свободолюбие русского народа, его борьбу
за лучшую долю. Размышлениями о соотношении истории и
современности полны книги В. Конецкого: трилогия «За доб-
рой надеждой» и «Начало конца комедии».
Мировое общественное мнение наших дней встревожено
экологическими проблемами, оскудением природных богатств
планеты. Об этом ныне существует огромная литература, пуб-
лицистическая и художественная. Разрабатывается эта про-
блема и в современной советской литературе. Выразительны
в этом смысле и повесть В. Распутина «Прощание с Матё-
рой», некоторые повести Г. Горышина. Но, быть может, самой
заметной из книг, посвященных этой проблеме, оказался ро-
ман Э. Ставского «Камыши» и его деятельность публициста-
очеркиста, страстно воюющего против разрушения природы.
Последнее десятилетие принесло нашей литературе рас-
цвет деревенской темы — показ современного состояния кол-
хозной жизни, ее разнообразных коллизий, психологии ее
людей. Существует уже целая плеяда писателей, посвятивших
свой труд именно этой теме: Василий Шукшин, Василий Бе-
лов, Валентин Распутин, Ф. Абрамов, В. Астафьев. Много
внимания уделили ей и ленинградские прозаики наших дней:
Василий Лебедев, Виктор Курочкин, Владимир Ляленков. Их
деревенские герои освещаются каждый раз со своих позиций,
в соответствии с делами и думами избранных персонажей.
Это также роднит названных писателей с общим состоянием
данной темы во всей советской литературе.
Известно, какую роль играет в ней тема современного
советского рабочего класса. Романы В. Кожевникова, В. Ли-
патова, М. Соколова и многих других прозаиков заняли вид-
ное место. Ленинградские прозаики нового поколения также
немало внимания отдали этой теме.
Важнейшей особенностью советских писателей всегда было
тяготение к путешествиям, к разъездам по стране. По боль-
шей части материал черпался из жизненных наблюдений, на-
копленных в странствиях, в прямом общении с людьми раз-
ных профессий и состояний. Еще с начала 30-х годов писа-
тельские бригады во главе с Н. Тихоновым и В. Луговским,
колесившие по Средней Азии, опирались на свои впечатле-
5
ния в созданных потом книгах. Эта стойкая традиция всегда
продолжалась в нашей литературе. Нашла она свое отраже-
ние и в произведениях авторов, чьи литературные портреты
здесь представлены. Долголетние путешествия В. Конецкого
по морям и океанам составили содержание его вышеназван-
ных книг. Странствия по Сибири и советскому Северу стали
основным материалом книг Г. Горышина. Роман «Камыши» и
публицистика Э. Ставского не могли бы быть созданы без
длительного пребывания их автора в описываемых им местах.
Книги одной из младших представителей плеяды ленинград-
ских прозаиков этого поколения — Зои Журавлевой — родились
из ее частых и длительных поездок в Среднюю Азию.
Отбор имен и произведений при составлении второй кни-
ги литературных портретов определился главным образом
именно названными чертами. Но, разумеется, этими именами
и книгами не исчерпывается общая картина современного со-
стояния литературной жизни Ленинграда, если говорить
о прозе. Здесь не названы многие достойные имена: Б. Сер-
гуненкова, С. Тхоржевского, М. Данини, И. Виноградова и
некоторых других. Произошло это лишь в силу вынужден-
ного самоограничения. И тем не менее автору представляется,
что рассмотрение произведений восьми прозаиков, составив-
шее содержание этой книги портретов, отражает реальное
положение вещей в исследуемом процессе.
С чего начинается...
*
1
Василий Алексеевич Лебедев ходит, по критической
инерции, в звании молодого писателя. По возрастным
данным это, быть может, и верно. Ведь нынче нередко
первое появление в печати бывает в сорок лет. Лебе-
дев недавно достиг этой своей поры. Но у него уже
издано восемь книг: четыре большие повести на темы
современности, две детские книжки сказок. В журнале
«Наш современник» (1974, № 8) напечатан большой
цикл рассказов. Изданы два исторических романа:
«Обреченная воля» (о восстании Булавина) и «Утро
Московии» (о 1620 годе). Закончена современная по-
весть «За перекрестком». Для издательства «Совре-
менник» написан роман «Рябиновый год». Сейчас пи-
шется повесть «Стройбат» — о послевоенной Советской
Армии. В 1975 году появились новые рассказы в «На-
шем современнике». А в близком будущем читателя
ждут романы о князе Андрее Курбском — политиче-
ском и идеологическом противнике Ивана Грозного.
Много сделано, обширны, многообразны планы писа-
теля.
Перед нами писатель среднего возраста, но уже
зрелый по творческому опыту. И этот главный при-
знак — сделанное, творимое сейчас и задуманное —
дает право отнести Лебедева к поколению наиболее
заметных ленинградских прозаиков 70-х годов.
К сверстникам: Конецкому, Горышину, Курочкину,
7
Рольникайте, Ставскому, Ляленкову, Журавлевой, ко-
торые при небольших возрастных различиях состав-
ляют вместе именно целое литературное поколение,
его ленинградскую ветвь. Детство таких авторов, за
малым исключением, протекало в годы войны. Писа-
тельское становление — в 50-х годах. Все это очень
разные писатели: по литературным биографиям, вы-
бору героев, тематике, стилю. Но все они вместе — до-
стойные преемники здравствующих и действующих
Д. Гранина, Э. Грина, В. Шефнера-прозаика, Г. Холо-
пова и смена ушедшим Ю. Герману, Вс. Воеводину,
Дм. Острову...
Именно в таких связях и воспринимаешь то, что
написал и пишет, издал и издает Василий Лебедев.
Нельзя сказать, чтобы на его книги не откликалась
критика. Будь место, можно было бы привести не ме-
нее десятка серьезных разборов в газетах и журна-
лах, в том числе и в ЦО «Правда», «Литературной
России», «Новом мире», «Авроре», «В мире книг».
В «Ленинградской правде» о книгах Лебедева писали
Д. Хренков и Е. Холшевникова — содержательно и
интересно. Думается все же, что всем сделанным и
находящимся в работе Лебедев заслужил не только
отклики на отдельные книги, но и развернутый лите-
ратурный портрет.
Лебедев принадлежит к тому типу писателей, ко-
торые по преимуществу творчески воссоздают собст-
венный жизненный опыт, пишут о том, что пережили
сами. А биография его непростая. Он не из тех, кто
пересел со школьной скамьи на студенческую. Родил-
ся Лебедев в 1934 году в деревне Еваново Калинин-
ской области. Окончил там шесть классов школы.
Мать умерла в 1940 году, а отец в 1943-м погиб под
Смоленском. Один из братьев и сестра воевали, сестра
окончила войну в Кенигсберге, В двадцать два года
8
она стала опекуном двенадцатилетнего будущего пи-
сателя. После войны брат уехал на Север, сестра —
в Ленинград в 1949-м. Лебедев окончил семь классов
и отправился в Ленинград. Поступил на работу уче-
ником повара.
Кем только он потом не был! Кондитером, да еще
таким, что летом 1952 года в числе других поваров
был послан на обслуживание Олимпийских игр в Фин-
ляндию. Был и инструктором физкультуры в спор-
тивном обществе «Буревестник». Гвоздильщиком на
заводе «Сатурн». Грузчиком. Отслужил в армии.
И лишь потом учился, окончил вечернее отделение
филфака Ленинградского университета. Одновременно
работал. Учительствовал в сельской школе, куда еже-
дневно ходил за девять километров от жилья. Все это
примечательно не только само по себе, а прежде всего
тем, что прочно вошло в его книги. Вошло судьбами,
характерами, отчетливым ощущением изображаемого
времени, предельно конкретными реалиями различных
профессий.
Сначала Лебедев писал стихи, целый цикл «Первая
любовь». Потом познакомился с прозаиком Виктором
Курочкиным, рассказал ему свою жизнь. Тот посове-
товал: «Пиши!» Первый рассказ был написан в 1963 го-
ду. Курочкин сам перепечатал его на машинке, отнес
в редакцию «Звезды», но сделал при этом массу грам-
матических ошибок. Замечательный редактор отдела
прозы этого журнала покойный А. А. Хршановский
подивился тому, что автор — учитель литературы
с университетским образованием. Лебедев, придя за
ответом в редакцию, не мог, конечно, рассказать о том,
кто представил машинописную редакцию рассказа.
Ведь Курочкин, сам талантливый писатель, помог ему.
И все-таки цепкий глаз Хршановского увидел сквозь
хромающую орфографию текста и знание жизни и
9
подлинное дарование. Рассказ был опубликован. На-
зывался он «Ильин и Ганька». Через шесть лет он
вошел в первый сборник повестей и рассказов Лебе-
дева «Маков цвет». Что же это был за рассказ?
В нем вроде бы ничего не случается. Нет ни фабу-
лы, лежащей на поверхности, ни прямого действия,
поступков. На первый взгляд — эскизная зарисовка.
Ведут неспешную беседу у ночного костра два взрос-
лых человека, обсуждают свои семейные неудачи, и
их молча слушает пятнадцатилетний паренек. Один
из собеседников — бывший кумир подростка, когда-то
моряк, перед кортиком которого померкла кобура
участкового. Незадачливый искатель «светлой стра-
нички» в своей жизни. Другой — родной дядя Ганьки:
«...со всеми груб, что ни скажет, словно плюнет». Сам
Ганька ленив, никого не боится, махнул рукой на осен-
ние переэкзаменовки.
Событий в рассказе кет, но нечто важное все же
происходит: толчок в душе юного героя к мечте,
к действию. Оказывается, не только он один — неудач-
ник. Возникает потребность найти свою светлую стра-
ничку. На глазах у читателя протекает процесс нрав-
ственного пробуждения, поиска осмысленной жизни.
А что, если пойти сдавать? Подготовиться? Разве так
трудно? Ведь он способный, даже учителя говорят.
Приходит решение начать жить по-другому. Истории
неудач, услышанные им, рождают чувство протеста:
у него все будет иначе. И все впечатления ночи, все
мысли, перемешавшись, преображаются. Во сне Гань-
ка не второгодник, а начальник поезда, где работает
Ильин электриком, где на товарном вагоне надпись:
«На Марс!» Просыпается Ганька с чувством счастья:
все будет хорошо.
Для молодого писателя рассказ этот был началом
разработки темы, ставшей для него сокровенной: с че-
10
го начинается человек. Авторский почерк здесь пси-
хологически тонкий. Это и разглядел талантливый ре-
дактор, как и самую тему рассказа.
Проза Лебедева, как упоминалось выше, автобио-
графична, жизненно достоверна. Но автобиографич-
ность здесь особого свойства. Лебедев не пишет от
первого лица. И это не случайно. Писателя привле-
кает не самоанализ, а жизнь, мысли, чувства многих
людей, встречавшихся на его жизненных перекрест-
ках. Его влечет собирательный образ нашего народа,
сложившийся из мозаики встреч, судеб, характеров.
В его героях всегда отчетливо узнается время, исто-
рия советского народа: эпохи гражданской войны, кол-
лективизации, войны Великой Отечественной, первого
послевоенного периода, современности. Перед его чи-
тателем возникает образ человека, мыслящего истори-
чески. Это сказывается и в самих сюжетах повестей
и рассказов Лебедева, и во множестве точных деталей
именно данного времени, в мыслях и чувствах героев,
присущих только изображаемому отрезку истории на-
шего общества.
Иногда же, как увидим дальше, жизнь героев ле-
бедевских повестей вмещает все названные этапы со-
ветской социальной истории после революции. А герой
этот обычно самый что ни на есть рядовой человек,
часто внешне неприметный. И это внутреннее слияние
историчности с обычностью, с повседневными судь-
бами составляет, быть может, самое главное идейно-
художественное свойство прозы Лебедева. Субъектив-
ная по личному опыту, она объективна по своему су-
ществу.
Какие же устойчивые убеждения, темы, образы
проходят через нее? Они ясно различимы. Ответы на
главный для себя как для писателя вопрос, с чего на-
чинается человек, Лебедев ищет в человеческой рабо-
11
те, в трудовой психологии. Она то проявляется орга-
нически, то обретается, внезапно или медленно и тяж-
ко. Трудом герои Лебедева успокаиваются при бедах и
незадачах. Труд приносит духовное выздоровление.
Проявляет в человеке его достоинство, его подлинную
ценность, доставляет наслаждение и радость. При этом
он далеко не легок. И всегда эти чувства рождаются
в непростых коллизиях, в конфликтных ситуациях.
Через прозу Лебедева часто проходят судьбы лю-
дей советской деревни, ее образы, события, пейзажи.
Ведь в ней писатель родился и вырос. Но было бы
неверным причислять его к так называемым «дере-
венщикам». Герои и конфликты его произведений
в равной мере появляются и в городе, и на поле боя,
и в сфере овладения техникой, и среди современного
многоликого мещанства. Социальная многоплано-
вость— также одна из существенных черт в писатель-
ских исканиях Лебедева.
Уже его первый сборник повестей и рассказов «Ма-
ков цвет» обнаружил ее. Открывающую книгу одно-
именную повесть можно было бы назвать сказанием
о надежных людях. События ее происходят в деревне
военного времени. Она посвящена тем, кто кормит и
поит народ в самые тяжкие дни испытаний родины.
Такие люди не только исполняют свой трудовой и
гражданский долг. Они еще и мыслят. Притом без
дидактизма и нравоучений. Патриотизм их органичен
и выражается просто, если уж доведется высказаться.
Вот председатель Ермолай Хромой деловито обсуж-
дает с одинокой вдовой Анисьей судьбу осиротевшего
Проньки: как доставить мальчика с метрикой в го-
род, в детский дом. Попутно сообщается об очередной
вчерашней «похоронке». Анисья: «Господи! Весь на-
род побьют!..» — « Да-а, — протянул Ермолай, — всех
не перебьют. Мы с тобой останемся — и то народ,
12
а ты — весь... Ну вот, это значит метрика». Другой
эпизод — Анисья с Пронькой на непролазном от грязи
пути в город. «Эка грязища,—думает она, — а немцы-
то чего думают, куды лезут? Да разве им тут пройти,
дуракам?» И даже десятилетний Пронька спрашивает:
«Когда немцы все замерзнут, винтовки останутся?» —
«Так, наверно, останутся... тебе винтовку охота?» —
отвечает Анисья. Весь народ от мала до велика ни на
секунду не сомневается в будущей победе. Только вы-
ражается эта убежденность не риторически, а как не-
что само собой разумеющееся. Надо — выдюжим,—
читается в подтексте этого рассказа. Лишь в заключи-
тельном авторском монологе открыто звучат слова
о земле, вскормившей писателя, о вечно живых на
ней этих людях, «лучшие из которых я хочу чтобы
повторились в нас и после. Я знаю: в любую невзгоду
только на них я могу положиться и, может быть, они
на меня».
Автор пленен добротой, скромностью и бескоры-
стием деревенского человека, не оставляющими его и
в лихую годину. Анисья, увидев в городе детдомовцев,
возвращается с Пронькой домой, делает его своим
приемышем. Бесхитростно и терпеливо завоевывает
она доверие одичавшего сироты. Доброта ее деятель-
ная. С какой любовью «строит» она валенки Проньке!
Как истово работает она в колхозе! С какой врожден-
ной честностью возвращает она, голодная, найденные
полмешка зерна хозяину, обронившему его. Как
скромна и жалостлива, не помнит зла! Когда она тос-
кует о погибшем муже, ей вторит скрип завалившейся
подворотни на ржавом крюке. Когда радуется душев-
ному оттаиванию Проньки, то этому ее состоянию со-
ответствует описание теплой печки, чистоты и при-
бранности в избе. А Пронька, «зашибленная душонка,
приник к горячим кирпичам всем своим неухоженным
13
существом». Так даже бытовые детали несут в пове-
сти отсветы характера и настроений ее героев.
В ней есть и лодыри, и ловкачи, и мастера нажить-
ся на чужой беде, и завистники, которым душевная
ясность Анисьи — непереносимый укор. Отражено
много противоречий времени, народной жизни той по-
ры. Но главенствует высокий настрой. Картины ее
лепятся не из рассуждений, а из зримых деталей. Тут
и стародавние крестьянские нравы, косные рядом
с неумирающе прекрасными. И сцены проводов новых
призывников, когда никто не смеет «притронуться
к этой священной и, быть может, последней еде род-
ного человека». Новобранцы идут с гулянья тихо, без
песен, без гармоники, «тоскливо посвечивая самокрут-
ками, словно шли с похорон».
Отлично разработаны в повести смысловые ва-
рианты темы макового цвета. Это и «когда пройдешь
с парнем посередь деревни, так вся горишь, как маков
цвет». И житник Анисьи, густо посыпанный маком.
И мак, который Анисья сыплет Проньке в карман,
уговаривая: «Он пользительный». И ее мечты: посеют
они с мальчиком мак, густой, пышный, с алым буто-
ном. И в финале, через четверть века: весело але-
ющий одичавший мак — символ пережитого.
Тональности заглавной повести вторят и несколько-
других рассказов книги о деревне военных лет. Вот
«Память», где видны тонкие и трепетные чувства про-
стой женщины Катерины, которой нужно и искать
плотника, и посмотреть кино про незамужних. И го-
речь от обращения к ней, еще молодой и сильной:
«Мамаша!» И короткое воспоминание о канувшей
в небытие самозабвенной солдатской любви. И проща-
ние с полком, уходящим на фронт. И мелькнувший
образ беленького солдата, чьим именем назван выры-
тый тогда «Захаров колодец».
14
Один из лучших рассказов в книге — «Горькая
правда». Мальчишка подменяет адрес «похоронки» на
отца, пытаясь спасти мать от неотвратимого горя. Воз-
никают детали страшной реальности. В финале рас-
сказа Прасковья узнает об этом («Стала тихо, словно
в чужом дому, шевелиться на кухне»).
А рядом — «В дороге», рассказ о деревне начала
60-х годов. Героиня его — одна из тех, чью жизнь пе-
ресекли разные эпохи. В гражданскую войну муж ее,
красный командир-кавалерист, погиб в результате мя-
тежа в учебном отряде. Потом была жизнь «еще до
колхозов». Старая, больная и одинокая бабка Нюша
мечтает о пенсии. Но на пути к этой радости — пре-
пятствия. Собственная темнота, заверения попа в бес-
плодности ее затеи: бумажка о гибели мужа якобы
устарела. И кроткая старуха решает постоять за
себя сама, отправляется пешком в город. Наматы-
ваются звенья цепи: поп, боязнь греха, пустой сель-
совет, смешки в собесе. Казалось бы, цепь замкнулась.
Но в том же собесе обнаруживается внимательная и
сердечная женщина, разъяснившая бабке ее давние
права. И счастливая бабка Нюша пускается в обрат-
ный путь. Обессиленная, она замерзает в дороге. По-
следнее ее видение — молодой статный Сеня, с крас-
ным бантом на груди и с длинной шашкой у пояса. Но
на самом деле над ней стоит поп и, посмотрев на уми-
рающую, крестясь, торопливо уходит, никому не ска-
зав о встрече. Внешне негромкая, но трагическая
история.
Бабка Нюша — человек маленький, но в то же
время — человек исторический. В ее судьбе отрази-
лись бури века, молодость революции, тяжкий труд
беднячки 20-х годов, эксплуатация ее невежества,
бюрократизм, одинокая нищая старость от людского
бездушия. А, казалось бы, как все просто: бабка от-
15
правилась хлопотать о пенсии. За спокойным тоном
автора клокочет гнев. Его скрытый голос и есть глав-
ный положительный герой рассказа. Добрая женщи-
на, служащая в собесе, дана не для равновесия. В ее
образе — противостояние социального добра социаль-
ному же злу. И хотя добро здесь не победило, но оно
есть, существует — вот мысль и чувство, двигающие
рассказ.
Образы в рассказах «Макового цвета» не только
несут отсветы социально-исторической жизни. Они
индивидуально неповторимы. Терпеливая и упрямая
в человеколюбии Анисья. Неукротимая в жажде сча-
стья Катерина. Скорбные, отталкивающие горе маль-
чик и его мать — военная вдова. Кроткая, но восстав-
шая бабка Нюша. Счастливый от решения стать че-
ловеком подросток Ганька...
2
Вторую и основную часть этой книги занимает по-
весть совсем иного плана. В ней проблема «с чего на-
чинается человек» решается в открыто патриотиче-
ском ключе — с темы родины. Повесть, можно пред-
положить, навеяна пребыванием писателя в Финлян-
дии в качестве кондитера. Называется она «Жизнь
прожить».
Мысль о родине и честном служении ей выстрадал,
а не логически сконструировал человек трудной судь-
бы. В 1914 году тамбовский крестьянин Иван Обручев
служил матросом на броненосце «Петропавловск».
В 1917 году стал рваться домой в родную деревню.
Считал баловством советы пойти работать на завод.
Митинги казались ему пустой, ненужной болтовней.
Думал лишь: «И что бы комитетчикам не помирить-
ся с Лениным?» Обещанием проложить дорогу домой
16
заманивает его бежать боцман Шалин. Но побег не
удался. На глазах у Ивана Шалин убивает часового
и запугивает матроса расправой при попытке вер-
нуться и сдаться. Именно в этот час начинается штурм
Кронштадта. Как теперь докажешь, что ты не участ-
ник белогвардейско-эсеровского мятежа? В Финлян-
дии по крайней мере его не ждет «стенка». И он ста-
новится невольным эмигрантом. Началась жизнь на
чужбине: поиски угла для жилья, недолгая работа
бондарем на пивоваренном заводе, визиты пьяного
вымогателя Шалина, звуки родного языка лишь в рус-
ской церкви. С завода Иван уволен за вырвавшееся
слово «буржуи». Случайные шабашки в порту. А Ша-
лин не возвращает долг нищему безработному. И Иван
пошел по финским хуторам. Здесь он, мастер на все
руки, прижился. И здесь-то по-крестьянски опреде-
лилась мысль: каждый сначала обязан заработать,
потом — есть. Но мечта хоть перед смертью пожить
дома в нем неугасима: «Неужели никогда больше не
увижу? Как там сейчас в России? Неужели худо? Не-
ужели зря лилась кровища столько лет? Взглянуть бы
вот через такое оконце...» Заведя свое хозяйство в глу-
хом заповедном месте, разработав участок, Иван стал
центром притяжения всей округи: он отлично вязал
корзины, делал бочки. Но снова разыскивает его Ша-
лин, который грабит и Ивана, и заодно и его друзей-
финнов. Шалин избивает невесту младшего хозяина
дома. Теперь слово «русский» превратилось здесь
в синоним вора и насильника. Разобравшись, финская
семья стала лечить и кормить Ивана. Но заповедный
уголок уже не казался Ивану раем. Снова овладела
им тоска. С прежней силой вспыхнула надежда уви-
деть родную землю. С помощью друга Эйно он обра-
тился к властям. Ответа не было. И тогда с риском
для самого себя сын Эйно, коммунист, предлагает
17
Ивану доставить его на русскую границу. Никакие
запугивания вновь явившегося Шалина предстоящим
наказанием на родине ему не страшны. Ведь даже
Эйно рассказывал ему, что там — большая жизнь:
школы бесплатно, лекари тоже. Только зверь уходит
с родной земли, когда там трудно.
Встречи и впечатления героя на пути к границе,
описание этого перехода — лучшие страницы повести.
Два мотива образуют ее смысловой и эмоциональный
центр — родина и труд. Родина снится герою в долгом
и сладком сне: родная деревня, детство, семья, талый
снег, качели... Воспоминаниями о мальчишеских дере-
венских играх делится он даже с вернувшимся Шали-
ным, ведь они — земляки и сверстники. О будущей
своей судьбе, если доберется на родину, Иван думает
спокойно: «Что же делать? Если виноват в чем — на-
кажут, но ведь стенку не припишут: я иду без камня
за пазухой... Опять же там свои люди, русские, с ними
и поговорить — рубль дашь...»
«Жизнь прожить» — серьезная социально-психоло-
гическая драма. Написана она неброско, лаконично,
иному писателю хватило бы здесь событий на большой
роман. Герои немногословны, но деловиты, мастеро-
виты. Картины труда — косьбы, сколачивания бочек,
вязки корзин — профессионально конкретны и притом
поэтичны. Видно, что все эти орудия и инструменты
побывали в руках автора, он знает в них толк.
Прекрасна в повести природа: и русская в памяти
героя, и финская. А происходящая в нем трудная ду-
шевная работа написана точно. Мысли Ивана воро-
чаются медленно, но закрепляются прочно. «Нельзя,
нельзя, — говорит он себе, — в лесу человек лесеет,
в людях людеет. Человек должен виться около чело-
века— вот жизнь». Простая вроде бы мысль. Но герой
приходит к ней мучительным опытом нечаянного из-
18
гнанника, и это делает ее значительной, глубокой.
История, рассказанная в повести «Жизнь прожить»,
рождена авторским воображением. Но она историче-
ски правдива. Она расширила художнический гори-
зонт автора. То был первый опыт Лебедева в сравни-
тельно крупной повествовательной форме. Он безу-
словно удался, ибо в этой книге сказалась главная
мысль автора о нерасторжимости родины и труда.
И выразилась она в большой человеческой драме,
полной волнующих событий и переживаний. За пове-
сти «Маков цвет» и «Жизнь прожить» Василий Лебе-
дев был удостоен премии имени Ленинского комсо-
мола 1970 года.
Черты исторического человека, свидетеля и участ-
ника развития советского общества, проступают и
в следующей по времени повести Лебедева «Наслед-
ник». В судьбах ее героев мы узнаем эпоху, когда
деревенская молодежь двинулась в город. Когда за-
колачивались и распродавались по дешевке дома — ста-
рые гнезда многих крестьянских поколений. В разных
местах повести в различных обстоятельствах то и
дело слышишь такие суждения: «Там хоть и свой дом,
и деревня вольная, а уж так глухо да дико — не ска-
зать как. Душа-то просится туда... а голова — против.
Ведь мы не хуже других, что нам в глухомани про-
падать? Взяли написали старикам, не ждите... так что
нынче дураки вывелись: жить в хлеву никто не хо-
чет, за палочки работать тем более. Теперь всем по-
давай газ, водопровод и все такое... Молодежь? Той
дела ни до чего нет, одна забота: скорее бы? в армию
да на сторону, или замуж». Старые дома идут на дро-
ва, или хозяин сам подожжет, чтобы получить стра-
ховку.
19
Жизненную драму героя, полную социального зна-
чения, составляет в этой повести конфликт между по-
исками лучшей жизни и привязанностью, именно при-
вязанностью, а не только материальным интересом,
к родным стенам, хранящим память о детстве, о бес-
покойном деде, о незабываемых былых радостях и
страданиях. Старого больного архитектора, напротив,
одолевает ностальгия. Он, уроженец здешних мест, хо-
чет сюда вернуться на недолгий остаток жизни. Если
в мечтах Генки счастливый исход — в городском бу-
дущем, где обретутся образованность и благородство,
то для «дачника», как зовут здесь архитектора, этот
исход — в возвращении к своим истокам, к родине.
Здесь все ему мило.
Генка хоть и молод, но позади у него нелегкие го-
ды: пять лет труда на стройках после суда за неле-
пое, случайное хулиганство. И возвращение наносит
ему новый удар: любимая не дождалась его, вышла
замуж. Не тешат его ни электричество в деревне, ни
мотоциклы, ни телевизионные антенны, ни выросшая
аллея берез, посаженная умершим дедом, ни то, что
недавняя ребятня трактора водит. Не задумывается
он и над тем, что один его однокашник стал предсе-
дателем колхоза, а другого ждут с каких-то курсов.
У него свое горе, а запертый нежилой дом, одичав-
ший огород только обостряют жажду бежать отсюда.
Все эти обстоятельства подчеркивают размах ана-
литической мысли автора. Новое в жизни деревни, ее
невылившиеся силы, видимые писателю, проходят
мимо сознания героя. Ему бы только продать дом и
уехать отсюда. Лишь на домашнем празднике по по-
воду его возвращения выливаются боль и сомнения
Генки в пропетой им частушке: «Я на тракторе про-
еду. И оставлю в поле след. Ты, родимая сторонушка.
Я нужен или нет?» Он чувствует себя здесь лишним,
20
А между тем люди здесь вылезли из послевоенных
бед. Презираемая Генкой Тонька, прозванная им «Ки-
ло с ботинками», — лучшая доярка колхоза, дом ее по-
хорошел, полная чаша. Кругом — сигнальные знаки
жизни (выражение автора), которые видит предкол-
хоза, проходя по деревне в сумерках.
Сложный клубок противоречий сплетается в душе
Генки Архипова. Личные неудачи отталкивают его от
деревни: встреча с Гутькой, теперь чужой женой; со-
знание, что жизнь уходит (ему под тридцать); провал
затеи поджечь собственный дом. Тем значительнее и
художественно достовернее происходящий в душе ге-
роя перелом. Это не так называемая «перестройка» (хо-
довой термин в критике 30-х годов). Это постепенная,
но стремительно развивающаяся переплавка души.
И решающим в ней началом оказывается знакомый,
любимый с детства труд. Ведь Генка — отличный
тракторист. И в колхозе ему предлагают новый трак-
тор. Шаг за шагом, неназойливо, в соответствии с хо-
дом событий и трудным духовным процессом в герое
воссоздаются все его трудовые навыки. Генка рубит
в лесу дрова для матери, критически разглядывает
топор, натачивает его в кузнице, ночью проводит
в доме электричество, чинит сломавшийся трактор,
пашет землю. Все это описано с любовью.
Сама природа в этой повести под стать трудовому
настрою, она предстает во внутренних связях с делом
человека, как символ жизни. Березы, некогда наса-
женные дедом, — знак стремлений юности. А часу
приступа горя от обманутой любви отвечает и воспри-
ятие героем природы: «Запах отмякшей земли... пре-
лого листа, травы и чего-то еще входит в Генку, на-
конец он глубоко передохнул, будто всхлипнул и не-
ожиданно понял, что в эту теплую ночь пошла трава».
Но и трава для него зеленела обманно, хотя при этом
21
видно не только настроение героя, но и простое явле-
ние природы, знакомое еще по дедовским приметам:
«...пока березовый лист не развернется в пятак». Ис-
пытания на пути к решению остаться в деревне раз-
носторонни. Трудно приходит способность различать
наносное и главное в человеке.
Без подчеркиваний характеризуется новый мате-
риальный уровень жизни в хорошем колхозе. Соци-
ально-экономическая мысль выступает предметно, де-
тально, через человеческие реакции, без указующего
перста. Вывод читателя от таких картин должен воз-
никать самостоятельно. «У вас тут как город и дерев-
ня»,— говорит городской приятель герою. В этих сло-
вах— сама суть времени, лаконично сформулирован-
ная. Постепенно иные силы завоевывают Генку. В род-
ной деревне председатель предлагает ему новый трак-
тор. Тонька, «Кило с ботинками», любит его давней
преданной любовью. И мать, готовая всегда быть ря-
дом, худо ей у черствого, корыстного зятя. И все, не-
давно еще постылое, обретает новую ценность. Нет, не
оторваться ему от родной почвы. Он — здешний. Кар-
тиной работы на новом тракторе кончается повесть.
В ней все органично: и томления, и душевная смута,
и просветление. Решающим в этом сложном процессе
оказываются корни человека: земля, мать, любовь и
самое главное — доверие к заложенным в нем возмож-
ностям. Для такого человека все впереди. Он начи-
нается снова.
4
О разносторонности материала и проблематики
в прозе Лебедева красноречиво говорит повесть «Вто-
рое воскресенье». Сокровенный поиск писателя — как
22
начинается человек — повернут здесь новой стороной:
как начинается человек рабочей профессии. А избран-
ная автором этой повести профессия — его собствен-
ная, лично хорошо освоенная. Герой «Второго воскре-
сенья»— повар, кондитер. Непросто протекает его
утверждение в жизни. Вечно голодного подростка
Пашку обворованный им в трамвае пожилой человек
ведет в милицию, но приводит... к себе домой. Здесь
все голо и бедно, единственная радость — цветы. Двое
детей. Пахнет стиркой и керосином. Вот кого он обво-
ровал! И уже выгнав Пашку, старый кондитер возвра-
щает его обратно, дает адрес своей работы, обещает
научить настоящему делу. Пашка приходит в конди-
терский цех из мальчишеского любопытства, не соби-
рается там оставаться, ему бы перебиться до получе-
ния паспорта. И он не просто втягивается в интерес-
ное дело. Ему приходится разрываться между при-
вычной воровской компанией и честным трудом. Кол-
лизия эта достигает истинного драматизма. Так, на
один и тот же день и час назначены выезд на повар-
скую «гастроль» в Пушкин и организованное ограб-
ление квартиры. Недавние дружки обвиняют его в тру-
сости, насмехаются, угрожают расправой. Медленно и
трудно происходит переоценка ценностей. Пашка на-
чинает видеть мир новыми глазами: «Народ шел с ра-
боты густо, величественно, даже солнце — кажется
ему — как будто тоже возвращалось с работы». Сама
же работа изображена не только с большим знанием
дела, а любовно, вдохновенно. Перед читателем — ода
поварскому искусству. Она кончается торжественны-
ми словами старого мастера Евсеича: «Ты запомни:
мы — рабочий класс. Мы больше всех — рабочий класс.
Смотри, все гуляют, а мы работали, да еще как рабо-
тали». Евсеич преподносит Пашке множество откры-
тий и излагает свою иерархию трудящихся: «Сначала
23
повара, потом идут строители, а уж затем портные и
сапожники, земледельцы, каменщики, краснодеревцы».
Специальность же повара — самая древняя и почет-
ная. Концепция, быть может, и наивная. Но сколько
в ней рабочей гордости делом своих рук, какая высо-
та понимания: «Человек нынче только с виду груб,
а сделай ему хорошее — ну и нет его добрее. А поче-
му, я тебя спрашиваю? Потому что настрадался ны-
нешний человек».
Евсеич — и поэт, и историк своего дела. Для него
важно, что и Горький был поваром, «как и все при-
личные люди». Прекрасна рассказанная им история
царского повара Мартышкина, мастера по тортам
с вылетающими живыми голубями. Это лукавая фан-
тазия о тяжбе трудового человека с царем, о нравст-
венной его победе.
Для увековечения мастерства Мартышкина стан-
ция под Ленинградом на Балтийской дороге названа
его именем. И в глазах Пашки Евсеич был похож на
Мартышкина. В сущности же, все байки старика о по-
варах и их искусстве — своеобразная глава из истории
труда. Труд способен духовно изменить даже сбивше-
гося с пути человека — вот благородная мысль повести.
Особенно важно, что герой ее — подросток, только на-
чинает жить. Звучит эта повесть не как назидатель-
ная притча.
Сама поэзия поварского искусства, его истинно ху-
дожественные доскональные подробности не предста-
вали в нашей литературе так заманчиво со времен
«Наших знакомых» Ю. Германа, где шел нравствен-
ный поединок двух поваров: злого стяжателя и откры-
того, душевного человека, который трудится с упое-
нием, «чтобы людям вкусно было».
Интонации повести Лебедева многоцветны: драма-
тические, иронические, веселые, патетические, дело-
24
вые. Видно, что написал ее человек, влюбленный
в профессию, о которой хочет поведать. Центр же
ее — в пафосе осмысленного труда. Евсеич — человек
для людей, и именно таким хочет он сделать Пашку.
Совершенно прав был Г. Холопов, редактор жур-
нала «Звезда», когда, представляя на съезде писате-
лей СССР новых молодых ленинградских прозаиков
в апреле 1971 года, сказал:
«Первым среди молодых звездинцев хочу назвать
Василия Лебедева. Проза у него поэтичная, добрая и
почти всегда проблемная. Чиста и глубоко лирична
повесть «Маков цвет». Его перу принадлежит повесть
«Второе воскресенье» — успешное обращение автора
к теме рабочего класса».
Высокое звание человека труда — обладателя глав-
ных духовных ценностей — и утверждает эта по-
весть.
5
Особый интерес представляет творчество Лебеде-
ва— детского писателя. В этой сфере он на протяже-
нии нескольких лет выступал и как историк, и как со-
временник, и как сказочник. Первой его книгой для
детей была повесть «Высокое поле» (Детгиз, 1971).
Ее открывает одноименная большая повесть. Место
действия — деревня наших дней. Герои — люди и кони.
Крестьянский подросток Леха единственный из своих
сверстников имеет доступ к конюшне за безотказную
помощь конюху. Лошадь, безвинно избитая пьяницей,
тянется к своему юному покровителю. А он делится
с ней своей бедой: не попал в техникум. Все в этой
повести овеяно атмосферой и психологией труда, даже
лошадь «думает» о работе. Она — существо мыслящее.
«Орлик послушно стоял около Лехи, уставясь в зем-
лю, будто думал бесконечную лошадиную думу о пище,
25
о работе, о хозяине». Даже поросенок, процесс роста
которого описан обстоятельно и деловито, закатывает
Лехе истерику за опоздание с кормлением. А с Орли-
ком Леха беседует, как с человеком. Все здесь несут
трудовую вахту. Бабка Дарья — заядлая грибница.
Мать трудится на ферме. Дядька Аркадий чистит ба-
раньи кишки для тонких струн. Описаны и сенокос, и
уборочная, и рыбалка, и катанье валенок. И первые
шаги Лехи в шоферской среде.
Работает и сама природа: неслышно растут травы
и деревья, нерестится рыба, встает и садится солнце —
все это написано с поэтической зоркостью. И подчерк-
нуто, что все умения человека здесь наследственные,
стародавние. А рядом — насмешка над современной
городской модой охотиться за иконами и прялками.
Семнадцатилетний Леха задумывается над тем, ко-
гда началась жизнь на земле, что не всегда тут горел
свет и гудели провода, не всегда были у людей хлеб
и хорошая одежда. «И ему захотелось узнать, кто же
были его деды и прадеды, как они жили и умерли и
были ли среди них те, о которых помнили люди».
А плотники, перебиравшие полы в школе и ставив-
шие сарай для учительницы, вспоминают о стройках
первых послевоенных лет и о старине, когда они с то-
пором по белу свету хаживали.
Такие страницы насыщены не только точными де-
талями крестьянских дел, но и всегда присущим Ле-
бедеву чувством времени, преемственности, историче-
ских перемен. Наряду с этим живет в повести и чув-
ство будущего. Леха, например, вспоминает, что бли-
зится время, когда огромные механические хозяйства
будут давать народу все необходимое, и тогда отпа-
дет надобность в подсобных хозяйствах.
Размышления героя о прошлом и будущем возни-
кают в повести не в виде сентенций и авторских от-
26
отуплений, а на ходу, естественно, за самой работой.
Размышляют и юнец, и старый плотник, который всю
жизнь с топором прошел... А Леха прямо-таки оду-
шевляет свою работу: «Стой, стой! — говорит он впер-
вые полученному трактору. — Но, милый, н-но! — по-
чти так же, как когда-то лошадям».
Кроме повести в книгу вошли три рассказа: «Кор-
мильцы», «Старый боксер» и «Чудо». Рассказ «Кор-
мильцы» интересен не только уже встречавшимся
у Лебедева проникновенным описанием красоты кре-
стьянского труда. Он еще и драматичен. Драматизм
здесь взрывается неожиданно, в финале: идилличе-
ская, казалось бы, картина сенокоса оказывается сце-
ной прощания отца с сыном, уходящим на войну. Пе-
речитывая рассказ, обнаруживаешь искусное его ком-
позиционное построение. Нотки грусти и тревоги зву-
чат в спокойных на первый взгляд репликах отца,
обучающего сына, впервые взявшего в руки косу. Это
обучение одновременно и прощание, и трудовое напут-
ствие.
В «Старом боксере» возникает отсвет авторской
биографии: он побывал и инструктором физкультуры.
В судьбе героя завязан внутренне целостный узел,
в котором сплетены неистребимая память о любимом
деле и былой славе, тема родины и большое личное
горе — утрата жены, с которой прожито двадцать лет.
Погиб на войне и сын, наследник отцовской про-
фессии.
Разговор молодой боксерской команды, едущей
в трамвае на соревнование, всколыхнул в старике
угасшие чувства. О них можно было бы сказать: «Пе-
чаль моя светла». Он неудержимо следует за ребята-
ми и, узнанный на стадионе, внезапно включенный
в судейскую коллегию, вновь ощущает прилив душев-
ных сил.
27
А в «Чуде» звучит поэзия физического и духовного
возрождения сил у ребенка от соприкосновения с тру-
дом, с трудом-игрой. Девочка, вернувшись домой из
больницы, никак не поправляется, апатична. Но вот
ее взяли взрослые на посадку картошки и дали ей
самостоятельно посадить одну «матрешку с косой».
Все разговоры об урожае стали ее теперь касаться.
Появился аппетит, испачканное землей лицо было
счастливым. Конечно, перед читателем — игра. Рабо-
тая на огороде, девочка рассаживала кукол и разго-
варивала с ними. Но игра эта — именно в труд плодо-
носящий. Ведь картофелина-матрешка родила потом-
ство. Так веселый и увлекательный рассказ для дет-
ского читателя демонстрирует приверженность автора
к неизменным для него идеям.
Новый пласт жизненного материала, обращенного
к детям, предстал в повести Лебедева «Его позвал
Гиппократ» (1973).
Это тоже история становления человека. Но на этот
раз не путем перелома и нравственных превращений,
а как история призвания. Герой повести — медик. Кор-
ни его — крестьянские. Отец его — плотогон, погибший
в первые дни войны, перевозя беженцев, а по сути
дела — на поле боя. Повесть о судьбе деревенского
мальчика, ставшего ученым, начинается с приобщения
к природе-лекарю. Наставник его, дед Корней, лечит
всю округу травами. Если доведется, он и повиваль-
ная бабка, и хирург. В дни оккупации он лечит двух
летчиков, нашего и немца, иглоукалыванием — шилом
и спицей. Он познал и эту тайну, которую «народ
в себе держит». Перед ним прежде всего страждущий
человек, которого нужно лечить, а о том, что один
из его «пациентов» — советский летчик, за укрытие
которого ему грозит расправа оккупантов, он не ду-
мает.
28
Врачевательскую мудрость мальчишка постигает
сначала среди мирной деревенской жизни, потом в су-
ровые военные годы. Деревня его сожжена, дед Кор-
ней убит, и мальчик попадает к партизанам, где за-
воевывает доверие бойцов всем, чему научился у сво-
его наставника. Через все бурные события жизни
мальчика, потом подростка проходит тема преемст-
венности профессии, наследования благородного дела.
Андрейка все сильнее начинает ощущать себя долж-
ником погибшего деда, его продолжателем. Все яснее
приходит он к убеждению, что есть в мире такая сила,
которая может противостоять самой смерти. Она —
в познании, в спасении жизни человека. И ничто уже
не в силах оторвать его от решения стать врачом.
Множество увлекательных перипетий встретится
читателю этой книги, следующему за героем на его
пути к фельдшерской школе. Читателя прежде всего
юного — ведь книга для него именно и предназначена.
С таким взыскательным читателем автор беседует
доверительно, серьезно, с уважением к его жажде по-
знания мира. Не пригибаясь, не сюсюкая, полагаясь
на его любознательность, на интерес к историческим
обстоятельствам, в которых герой сформировался.
Вот почему с такой естественностью в книге и для
такого читателя проявляется неизменное тяготение
Лебедева к историзму.
Как и в иных его книгах на разные темы, здесь
снова обступают читателя реальное время, история и
ее национальные традиции. Так, например, живя и
воюя вместе с партизанами, Андрейка вспоминает рас-
сказ учителя истории о том, как в далеком XII веке
Древняя Русь отсиживалась в дремучих лесах от на-
шествия врагов. Вспоминает не случайно. Он прихо-
дит к таким думам от сознания, что лес — это парти-
занский дом и «как в доме помогают стены, так и
29
здесь каждое дерево, каждый куст этого русского
леса надежно прикрывает от врага». Родословная деда
Корнея начинается от русских солдат в кавказской
войне прошлого века, продолжается на войне 1812 го-
да, на Крымской войне, на первой мировой, потом на
гражданской.
Книга эта не только полна событий, не только
исторична. Она и высокопоэтична. Краски авторской
палитры разнообразны. Они с удивительной точностью
отвечают возрастным запросам пытливого читателя.
Война выглядит суровой, но и овеянной романтикой
партизанских подвигов. В повести не только взрывают
поезда, но и думают, страдают, радуются, мечтают.
Герой ее познал и горечь утрат, и военные тяготы, и
тягостное неустройство при первых шагах в мирные
дни. Но над всем этим властвует его одержимость де-
лом, полюбившимся на всю жизнь.
Прекрасен образ старого крестьянского врачева-
теля, стихийного гуманиста, мудреца и добряка под
личиной страшного колдуна. И особенной прелестью
веет от самих лечебных поисков и находок деда Кор-
нея, его догадок и озарений, его волхвований над ле-
карственными травами. Его ведет по жизни сама при-
рода, ее мудрые тайны. Она не однажды зачаровывает
читателя этой книги: то таинственным густым лесом,
то бурной рекой, с которой сражаются плотогоны, то
благоуханным весенним днем в мирной деревне.
Как прозаик, пишущий для детей не случайно, Ле-
бедев проявил себя и в книжках, обращенных к млад-
шему возрасту, — в сказках: «Воробей-ленивец» и
«Бобриная правда» (Детгиз, 1973), а также «На заставе
богатырской» (1974). Чрезвычайно любопытно, что
сказки, сюжетно незатейливые, по-своему отразили
сокровенную лебедевскую тему: с чего начинается...
В двух сказках 1973 года начинаются не люди,
зо
а птицы и животные, начинается их жизненный
опыт — воробья работящего и воробья-лодыря, моло-
дых бобров после весенней бури. В этих сказках по-
рок наказан, а справедливость торжествует. Но перед
нами не притчи, не назидание, а живые отношения,
картины. Воробей-бездельник погиб через лень. И рас-
сказано об этом с психологическими подробностями,
свойственными людским отношениям. Даже с призна-
ками современности, ее быта. Еда ленивца, чистоплюя
и чревоугодника — объедки со стола дачников: крош-
ки хлеба, мясо с костей, апельсиновые корки — «це-
лый гастроном». Больше других полюбилась ему дача
генеральская. Он даже подражает осанке генерала.
Все это написано занимательно, с юмором.
А сказка о бобрах вся проникнута мыслью о доб-
ром труде. Как пострадавшим от бури молодым боб-
рам на свете жить? Делать нечего, надо как-то. И по-
жинаются плоды отцовской выучки: бревнышки заго-
товлять, дом строить. Даже неразговорчивый рак их
похвалил. Возвели бобрята плотину. Но водяная кры-
са-захватчица разорила ее. Рак-советчик направляет
бобрят к сому-судье. На суде выясняется, что крыса —
взяткодатель, а ее подруга — хищная щука. Кругом
«народ» — налим, улитка, ракушка. И у всех есть свое
мнение. Суд праведный. Все, как и у людей, проник-
нуто мыслью о правде тех, кто трудится.
Сказка 1974 года «На заставе богатырской» удив-
ляет оригинальностью трактовки известного былин-
ного сюжета. Своеобразие ее в том, что Добрыня Ни-
китич, Алеша Попович и Илья Муромец выступают
как труженики и защитники родной земли, похожие
на наших современников. Добрыня не едет в дозор,
ибо ему коня жалко: «Запалю». «Весна придет, на чем
пахать буду?.. Другие кони не кованы». Алеша во
дворе с одром возится, оглобли прилаживает... В Киев
.31
собрался пшеницу торговать... скоро свадьба — деньги
нужны. У Добрыни меч в избе за ухватами стоит.
У Алеши в руках обломки оглобли. Один Илья по-
ехал в дозор, один рубился с ворогами — половцами.
А Добрыня вернулся ограбленный, без коня. Алеша —
тоже: без коня, пшеницы и золотой казны. Карачаров-
ские кузнецы сковали Алеше кольчугу, латы и стре-
лы. Приметы крестьянского труда даже в том, как
рубятся богатыри с врагами. Добрыня рубит их, как
капусту. Илья на ходу советует ему: «Точнее секи,
а то меч затупишь, чем хозяйка лучину щипать бу-
дет?» Никакой модернизации в таких трудовых при-
метах нет: какая сейчас лучина? Сохранены строй и
ритм былинной речи. И оружие тоже былинное. И лу-
чина древняя. Современно и вместе с тем исторично
самое авторское осознание знакомой фабулы: труд и
защита родной земли. Сами же богатыри — герои не
от роду, а становятся ими. Так что и как детский пи-
сатель Лебедев остался верен своим сокровенным
идейным мотивам.
6
В номере восьмом журнала «Наш современник» за
1974 год был опубликован цикл рассказов Лебедева.
Они говорят о его способности сказать мало, но психо-
логически выразить много. Вот рассказ «Федосья Ива-
новна»— о военной вдове мирного времени. Три сына
и четверо девчонок. Младший болен. Нужно вызвать
врача. Но к кому из соседей удобно в такой ранний
час пойти? Лучше всего пойти к старушке: дочь на
почте, внук не в счет, а хозяйка веселая, приветливая.
Отсюда и вызван врач.
Бюллетеня Федосье Ивановне не надо, конец ме-
сяца, запарка. И вот в четверть седьмого сборы на ра-
боту. По тому, кто как встает, что говорит, по хозяц-
32
ственным наказам матери, даже по вороху обуви у по-
рога все видно: кто опора, у кого из детей какой
характер, в ком и что матери не нравится. На выходе
сердце ее екнуло: дворничиха вручает повестку из
милиции.
И вот со всеми этими заботами она идет на работу.
Из нескольких реплик и мыслей узнаем, что она член
фабкома, ее любят. И всё вместе: звонок соседям
о больном сыне, мысли — пришли ли вагоны под раз-
грузку, повестка из милиции (что же Петька натво-
рил?), школьное собрание — это не «поток сознания»,
а опыт быстротекущей жизни, и социальный анализ,
и характер, и философия. Насыщена и сцена в мили-
ции. Она не описательна, а аналитична. Так же, как
и следующая за ней сцена дома. Вечер, сварила ужин.
Петька не ест. Старший, Мишка, разбил ему нос и
губу. Но Федосья Ивановна накормила Петьку после
всех, даже лучше. И сказала: «Сегодня же пойдешь
к Евгении Васильевне и попросишься носить теле-
граммы по вечерам, заработаешь, и сам, паразит, от-
несешь деньги в магазин! Ясно?» — «Все ясно». — «Нет,
не все. А потом пойдешь в милицию, к этой самой ка-
питанше чернявой, скажешь ей». — Федосья не знала,
что он ей скажет, ц рассердилась на свою несообрази-
тельность.— «Скажешь ей, что ты паразит непуте-
вый! Ясно?»
Нет, такая мать паразита не воспитает. И никакого
авторского морализирования. Все — картины, изобра-
жение. Душевная работа здесь должна происходить
в читателе. Итак, все, кажется, сделано. Петьку при-
струнила. Левке лучше. Ольга сказала, что у Ирины
будут только три тройки, а Мишка скоро окончит
ПТУ, будет самостоятельно работать на станке. Без
десяти минут восемь, как раз успеет дойти до товар-
ной. По телефону ответили, что цемент пришел не
зз
в мешках, а россыпью. Не торопясь переоделась в ком-
бинезон, выколотила из резиновых сапог мусор, на-
дела их с портянками, по-солдатски взяла лопату и
вышла. Вот ее разговор с новенькой напарницей. Она
учит не только технике, но и: «Не лижи губы-то...
Будешь лизать — потрескаются, напухнут, чем мужи-
ков целовать будешь?» Все это написано отличным,
далеким от псевдонародности языком. Просто и вы-
разительно говорит героиня о трудностях работы:
«Начинают все с первого раза, никто со второго не
начинает». И вот конец дня: «Осыпанная цементной
пылью, она была похожа на кариатиду, только поко-
ился на ее плечах сиреневый купол ночного весеннего
неба». Образ Федосьи Ивановны, ее трудовой жизни
высоко опоэтизирован писателем. Конец ее рабочего
дня — гимн труду, апофеоз. Но кончается рассказ
опять просто: «В раздевалке ей сжало сердце. Она
присела, попросила у Елены воды, ополоснула лицо...
Домой шла медленно, сердце уже полегчало, просто
хотелось побыть в покое и тишине». Напарница сове-
тует отдохнуть, хорошего мужика поискать, трудно
ведь одной. И неторопливый ответ: «Кто пойдет ко
вдовой? Был тут один, небалованный вроде, степен-
ный человек. Ну, пригласила. А он как глянул на мой
муравейник, так в ту же ночь и сбежал. Думала, за
пиджаком вернется — нет, не вернулся...» Помолчала
и тем же ровным тоном добавила: «Крепкий еще пид-
жак, Мишка носит». Напарница советует: а путевку
взять недельки на три? «Нет, нельзя мне отойти».—
«Почему нельзя?» — «А так, нельзя. Рухнет все». И по-
следняя фраза рассказа: «Ее шаги потонули в визгли-
вом лае — кто-то поздно гулял во дворе с собакой».
Вот как все обыкновенно. Но ведь перед нами на
семи с половиной страницах прошла великая жизнь.
Такая женщина, как у Некрасова, «коня на ходу оста-
34
новит, в горящую избу войдет». Это она в войну была:
«Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Она вос-
станавливала села и города. Рассказ социально много-
слойный, но главенствует в нем работница, на которой
свет стоит.
Гибель Шукшина — невосполнимая потеря в куль-
турной жизни нашего народа. Но жива идущая от него
эстафета: Василий Белов, Проскурин, Распутин, Вик-
тор Астафьев... К ним можно безоговорочно присоеди-
нить имя Василия Лебедева. Таков уровень его сего-
дняшней художественной прозы.
Другой рассказ этого цикла — «Артист». На первый
взгляд он вторичен, отсвечивает мотивами «Смерти
Ивана Ильича» Льва Толстого. Что и говорить — обра-
зец высокий. Есть в рассказе и неудачи: аффектация
не только в поведении героя, но и авторская. Старый
артист несколько кокетничает, игриво смакуя свое
«быть или не быть» двадцатипятилетней давности.
Герой позирует. Диалоги слишком «красивы». Напри-
мер: «Не кажется ли вам, не бывает ли такого чув-
ства, что вы напрасно жили?» — «Нет, никогда, я живу
для человека». Правда, ответ этот с оговоркой: «...про-
стите за громкую фразу». И далее: «Мой труд контро-
лирует самый строгий судья — совесть. Над моими
мыслями... нет начальства, да и работа моя — это чаще
всего импровизация, а не заранее написанный текст».
Не верится, что в таком разговоре герой вспоминает
всю прожитую жизнь: детство, родной город, первую
любовь, вторую жену. Обычно в тяжелые минуты
в голову приходят самые простые мысли. Так бывало
на войне, в блокаду. Нет ощущения, несмотря на все
высокие фразы (а может быть, именно из-за них), что
жизнь актера была большая. Но хороши в рассказе
многие детали: «очень известный и очень полный
режиссер», «безжизненная деловитость». Хороши пси-
35
хологические характеристики: «Актер ушел в купе
с чувством не то обмана, не то стыда». Напыщенность
заглавного героя видна уже из одной его короткой
фразы на станции в Липатове: «Ах, Липатов, Липатов,
ты все такой же!» Все его мысли — понарошку, кроме
одной, накануне смерти героя: «Зачем было согла-
шаться на эту банальную роль лубочного современ-
ника? Этой роли суждена короткая мотыльковая
жизнь, как ее ни сыграй, какие она ни получи рецен-
зии». Окончательные мысли всегда конкретны, как,
например, крик Пелагеи в «Деревянных конях» Ф. Аб-
рамова: «Зачем же я жила?» А ведь исходная точка
этого страшного итога — никому не нужная «плюшов-
ка». Но самый финал рассказа снова слишком «кра-
сив». «Сыгра...»—последний возглас актера. Какая же
тут игра? Речь идет о смерти. В «Актере» соседствуют
отличные смысловые и словесные находки с позой,
где автор не отделил себя от своего героя.
Зато лишен таких авторских противоречий рассказ
«Старый дом» — о рабочей чести. «Прогрессивка поле-
тит— черт с ней, лишь бы прозвище „дальнобойщик"
не пристало». Так думает шофер Степан Дмитриевич,
попавший в «молнию»: его засекли в «левом» рейсе,
в ста километрах от города. Этому противостоит дру-
гая сторона жизненной позиции другого шофера —
Федьки: «Не работа... а находка... сделал десять за-
правок за пять часов, а уже полный рабочий день...
По крайней мере мне Марьяна поставит день. Дело
с ней немудреное: кило конфет с получки или хоро-
шего леща с рыбалки». Она усугубляется его расска-
зом о своей военной службе. «Меня в ракетных хо-
тели пристроить «головастиком»... боеголовки возить.
Немного поездил, и меня с машины — фюйть! Так всю
службу в охране и простоял». Однако и такой лов-
чила боится позора, осуждения товарищей. Здесь нет
36
уже сползания автора на интонацию героя, как в «Ак-
тере», а подлинный анализ сложного характера, хоро-
шего и плохого в нем. История постройки дома — це-
лая жизнь нескольких поколений со всеми их радо-
стями и горестями. И рядом рабочая гордость хоро-
шего мастера-плотника: «Такие парни только в моей
бане получаются» (о родившемся ребенке). А еще ря-
дом— эпизод мелкого стяжательства. Федька при раз-
борке дома взял охапку чужих выключателей и па-
тронов, а хозяин робко оставил свои два ржавых вы-
ключателя на подоконнике, смахнув с него пыль. Это
рассказ ностальгический. Грусть доносится через де-
тали и краткие, но психологически насыщенные диа-
логи, наблюдения: «Прошел по дому бульдозер... об-
наружился первый слой обоев». Или слова Марковны
(у плотника с нею давние тяжкие счеты): «Взял бы
да перевез куда, дачу бы сделал, сдавать стал». Много
жизненного материала вмещает этот двусмысленный
совет. Лепка образов емкая, слова отобранные и ве-
сомые.
Последний рассказ цикла — «После белых ночей».
В основе его — непримиримое столкновение строгих и
чистых основ крестьянского уклада с внешне блестя-
щим, но вероломным поведением иных городских
«любителей старины». Это не противопоставление де-
ревни городу, а противостояние честности и прямоты
обману и притворству, возможное в любой социальной
среде. Деревенская девушка с озера Онего учится
в последнем классе десятилетки и тянется к иной
жизни, пленяется ее внешними признаками. Туристы
с бакенбардами, гитарами и песнями, оранжевое пят-
но палатки, красивые заплывы в реке — во всем этом
она наивно видит воплощение своих мечтаний об уче-
бе в вузе, о нарядной городской жизни. Такому эф-
фектному миру противостоит Сашка Морозов. Он дав-
37
но любит Лену, глушит грохотом своего мотоцикла
ненавистные гитары. Семья Лены неблагополучная:
мать ушла, отец живет лишь интересами дочери.
С каким тонким подтекстом написаны тревоги отца и
упрямого самообмана дочери. Поистине по чеховскому
принципу: «Пьют чай, говорят о погоде, а в это время
разбиваются сердца». В рассказе «После белых ночей»
глубокие ситуации разработаны именно так. Любовь
отца к дочери, назревающая драма переданы косвен-
ными намеками. Вот сцена: отец, его реплика: «Чего-
то вчера вокруг церкви ходили». Лена: «Надо, вот и
ходили». Отец, насторожась оттого, что она сразу по-
няла, о ком идет речь, виновато поскреб ложкой и
сразу нашелся: «Налей-ка еще, вкусно готовишь».
Экономно, но плотно и содержательно упомянуто
в этой застольной беседе об отношениях с уехавшей
матерью. Лена: «Как мать пришлет деньги за первого
нетеля, справлю брючный костюм, темные очки, по-
еду учиться на хирурга».
Сашка Морозов у нее вроде бы про запас, в сто-
роне.
У приезжего «химика» Вадима иконы — хобби. Он
любит вспоминать легенды о художниках, ослепших
от лика Христа. Но перед ларем с иконами вдруг про-
глядывает хищник: «Здесь кое-что для музея». Сует
икону прямо за пазуху. Вызывается помочь Лене по
химии. Уговаривает ее завтра же ехать, он поговорит
в городе с одним человеком. Меняет икону — послед-
нюю память Лены о бабушке — на книжку поплоше.
Доверчивость отца: «Вадим-то хороший!» Авторское
искусство воспроизвести в кратком диалоге один из
сложных современных социально-экономических и
психологических процессов выражается, например, так.
При посадке в грузовик идет проходной, но внутренне
содержательный диалог. Вадим: «Все лесок сводим?»
38
Инженер леспромхоза: «Понемножку». Вадим:
«,,Сколько срезаете?"— „Семнадцать миллионов ку-
биков". — „А прирост?" — „Десять вроде". — „Надолго
ли хватит?" — „Как раз мне до пенсии". — Инженер
поплевал на окурок, и тщательно, с лесной осторож-
ностью, затоптал его». И далее: «Казалось, что из леса
вынули душу» (о сосенках, выстоявших при лесопо-
вале и о безмолвных урочищах бывшего леса). Сколь-
ко здесь сплелось мотивов: хищническое убийство
природы, стяжательство, цинизм. А ведь всего не-
сколько строк. А как выразительна в рассказе при-
рода, например, описание перехода цвета неба в цвет
воды озера Онего: «Небо ширилось, уже не умещается
в стекле (автомобиля.—Р. М.); его голубое марево
разделилось на два тона: верхний — светлый и ниж-
ний, внизу более густой». И развязка: крушение ил-
люзий. У магазина — вытянутый в линию иконостас,
около кишащей мухами помойки с разбитой крышкой
Вадим считал деньги. Вадим: «Мы вот тут обмени-
ваемся». И внезапное решение прозревшей Лены:
«„...Ни за что, ни за что... паразиты, вот паразиты-
то..." Она кинулась в гору. Однако никто не шел. Ни-
кто не позвал». Ни уроки химии, ни отъезд не состоя-
лись. Домой! К отцу, к «запасному» Сашке Морозову.
Перед читателем в этом цикле Лебедева — проза зре-
лая, продуманная, прочувствованная. Выразительная
картина современных жизненных противоречий.
Чувство историзма присуще В. Лебедеву не только
при изображении людей советской современности. Он
обращается и к непосредственным картинам отечест-
венной истории, ее событиям и людям. Такими про-
изведениями стали два его романа, изданные в 1976 го-
ду: «Обреченная воля» (Госполитиздат) и «Утро Мо-
сковии» («Детская литература»).
Первый из них посвящен смутному казацкому без-*
39
временью петровской эпохи. Второй — судьбам наро-
да, его угнетению и горестям в период царствования
Михаила Романова.
Герой «Обреченной воли» — Кондратий Булавин,
возглавивший сопротивление донского казачества по-
пыткам петровских стольников выселять беглых,
строить укрепления, учинять свое солеварение. Була-
вин и его сподвижники убеждены: «Пусть царь хоть
пишет, хоть не пишет свои указы, а на воле этой сто-
яла и будет стоять казацкая земля». При сравнитель-
но небольшом объеме роман вместил обширные экс-
курсы в историю донского казачества, воспоминания
о Степане Разине и Ермаке, поэтические легенды об
этих временах. Много страниц отдано истории Петра,
его психологии исторического деятеля. Петр стремится
доказать Европе жизнеспособность и силу русского
государства. Многосторонне даны его военная деятель-
ность, строительство кораблей, ожесточение против
неустроенности российской жизни, финансовые меры.
Известны крупные советские исторические романы
о Петре Первом, ставшие уже классикой. Обращалась
наша литература и к теме восстания Булавина (на-
пример, в романе Д. Петрова-Бирюка «Дикое поле»).
Но В. Лебедев решает ее по-своему. «Обреченная во-
ля» отличается отсутствием стилизации, речевой пе-
строты. Книга не перегружена бытовыми деталями,
присущими роману Д. Петрова-Бирюка.
При всей своей компактности роман В. Лебедева
вместил немало выразительных батальных сцен, в ко-
торых виден размах исторической мысли героя. Изо-
бражение булавинского восстания не фаталистическое.
Оно полно ощущением закономерности происходящего,
неизбежности нарастания народного движения. Глав-
ное же в романе — неукротимость духа героя, его ре-
шимость: «Воля или смерть». Неизбывна его вера в нд-
40
род. «Каков народ! Его ломают, калечат, он сам себя
жжет, а он все жив-живехонек!» Искусно переплете-
ны в книге обе сюжетные линии: жизнь восстав-
ших казаков, запорожцев, башкир и царские усилия
задавить народное движение к свободе. Роман траги-
чен. Булавин разгромлен не только благодаря воен-
ному превосходству царских войск, но из-за преда-
тельства в собственных рядах. Ему изменяют самые,
казалось бы, верные соратники: Максимов, Соколов,
Зернщиков, наносящие ему удар в спину. Но ни оче-
видный провал, ни предстоящая казнь не в силах при-
нудить его к отказу от веры в свое дело, в будущее
народа. Ритм романа чрезвычайно напряженный. Со-
бытия нарастают стремительно. Насыщена поэтиче-
скими интонациями сама распевная булавинская речь.
В романе много веками сложившихся народных песен.
Авторский анализ многосторонних социальных сил
эпохи, населенность глубоко разработанными характе-
рами, сложное переплетение исторических событий
с полными драматизма семейными связями героев,
высокий патриотический дух — все это делает роман
В. Лебедева примечательным произведением истори-
ческого жанра в советской литературе наших дней.
Написанный вслед за «Обреченной волей» роман
«Утро Московии» посвящен более ранней эпохе. В нем
главенствует тема одержимости талантливых русских
людей волшебным делом часомерья — изобретением и
конструированием первых бойных часов для Спасской
башни Кремля. В центре романа — реальные истори-
ческие лица: семья Виричевых из древнего Устюга
Великого — дед, сын и внук... Рядом с ними — другие
умельцы: мастера колокольных дел, изразцовых плит.
Автор как бы перебрасывает мост в прошлое. Герои
его — предшественники русских изобретателей позд-
нейших времен. Разнообразны и детальны сцены вдох-
41
новенного труда. Самозабвенно трудится над отлив-
кой колокола литейщик Степан Мачехин. Энергично,
с лихорадочной поспешностью работает мозг Ждана
Ивановича Виричева над механизмом: ему уже ви-
дится огромный циферблат. Труд этот бескорыстен,
никакая награда его не ждет. Напротив, волны горя
народного разлиты по страницам романа. Подробно
рассказана история поколений мастеров. Андрей и
Анна Ломовы вынуждены бежать из родного Вели-
кого Устюга после пожара. Горестны судьбы Степана
Мачехина с дочерью: ему отрубили левую руку,
а дочь Липка утопилась, спасаясь от домогательств
князя Трубецкого. Погибает в созданной им Царь-
пушке мастер Чохов, нищий и бездомный. Картины
унижений, пыток, преследований нарастают в романе
непрерывно до самого его конца. Виричевы не ждут
наград, а работают под вечным страхом казни в слу-
чае неудачи. Зато в почете иноземцы, прибывшие
в Москву с той же целью сооружения часов. Англий-
скому мастеру заранее приготовлено огромное жало-
ванье, а своим великим мастерам «пожаловано» всего
четыре рубля в год. Иноземных гостей встречают тор-
жественно. Контраст этот проходит через весь роман.
И все же, вопреки всем жестокостям, несправедливо-
сти и спесивой тупости дворцовых интриганов, в «Ут-
ре Московии» побеждают разум и талант народа. С ка-
кой любовью и поэтической фантазией рассказывает
Шумила Виричев Анне об устройстве часомерья! Это
небольшое описание — подлинное художество: «...ла-
зурь со звездами и месяцем... солнышко с золотым
лучом. Небесный свод повернется — ударит большой
колокол, глянут люди, а тут луч солнечный, золотой
на час, на какую цифирь укажет, столько раз и коло-
кол бухнет». Достоверны бытовой колорит романа, его
массовые сцены, говор толпы в кабаках, на базарах,
42
площадях. Все это выглядит не описательно, все
проникнуто мыслью о противоречиях времени. Но,
пожалуй, главное в романе — чувство связи истории
С будущим. Так, в одной из сцен фантазия боярина
Морозова, размышляющего о недавнем кровавом про-
шлом— Смутном времени, — рисует и «картины буду-
щего во всей его непостижимости. Что там? Куда пой-
дет Русь? На кого можно положиться в том неведо-
мом движении и днесь и вовеки веков?». Он не может
ответить на такие вопросы, но сомнения, догадки и
предчувствия такого рода звучат в романе непрестан-
но. Ощущение утра родины возникает и при упоми-
наниях о мечтах, тогда еще юных, будущих великих
первооткрывателей новых земель — Семена Дежнева
и Ерофея Хабарова.
Оба исторических романа В. Лебедева изобилуют
картинами русской природы. В «Обреченной воле» вы-
разителен контраст между тишиной и благодатью
степного края с разыгравшимися в нем кровавыми
событиями. Донская степь в разное время года опи-
сана не однажды. Ее запахи, освещение, звуки, звезд-
ные просторы, обманчивость покоя, клокочущее пла-
мя горящих солеварен. Костры, факелы, конское
ржанье. С любовью обрисован городок Бахмут с его
куренями, вербами и дубами, вечерним небом, с его
стремительными южными сумерками. Степь навевает
Булавину воспоминания о бегстве в детские годы из
татарского плена. Глаз писателя зорок, он видит, как
«остро порубленным серебром рассыпались уже начи-
нающие бледнеть звезды. Колючий, дрожащий свет их
наметал к утру мороз и снег, покрывший землю пер-
вопольной пеленой, взвизгивал под подошвами». Зим-
ний лес на Дону. Блеск весенней Волги среди суме-
рек. Необычайной красоты журавлиная песнь над
степным восходом. Луна названа казачьим солныш-
43
ком. Настороженные перелески под огромным, всегда
низким степным небом. Рост пахучих новых трав по-
сле урагана. Все такие картины даны в романе не са-
мостоятельно, а как фон, соответствующий разверты-
ванию событий и психологического состояния героев.
Накануне битвы степь настороженна, люди замерли
в напряженном ожидании. И какой родной кажется
эта земля, всосавшая столько крови! Неподвижны
в своей дремучей немоте сторожевые курганы. Още-
рившаяся степь в часы ночной битвы. Мертвое беле-
сое небо безнадежно давило на душу в жаркий день,
когда в Черкасске казнили Булавина. Природа как бы
отражает духовный мир героев.
Не менее выразительны такие соответствия в «Утре
Московии». Расквашенные дороги на тоскливом трех-
недельном пути к Великому Устюгу. Праздничная ве-
сенняя заря в душе Ждана Виричева, победившего
неподатливый металл. Своеобразно восприятие суро-
вого северного пейзажа англичанином Ричардом Джек-
соном. Тревожен звон колоколов во время разграбле-
ния Великого Устюга. Веселые ранние московские рас-
светы. Ощущение радости жизни при виде этой кар-
тины боярином Морозовым. Прощание Виричевых
с уплывающим лесом в час отъезда из Великого
Устюга. Пугающая тяжелыми предчувствиями дорога
на Москву. Утомительное предзимье в столице, ожи-
дающей новых напастей. Угрожающе темная вода пе-
ред самоубийством затравленной Липки. Последние
перелетные птицы на Козьем болоте накануне пред-
стоящих казней. А с возвращением старика Виричева
к жизни, к надежде на успех снова радует пронзи-
тельная глубина неба и звон капели.
Все пейзажи в двух исторических романах В. Ле-
бедева внутренне неотрывны от развивающихся в них
драматических событий. И это придает им органич-
44
ность. Писатель продолжает свою работу над истори-
ческим материалом. Готовится к изданию роман «Не-
бренное поле», посвященный Куликовской битве. Не
прекращается и его труд над проблемами современ-
ной деревни — готовится для Лениздата книга «Хле-
бозоры».
В этих двух направлениях — социальный анализ
современности и исследование разных этапов отечест-
венной истории — и заключена перспектива дальней-
шего творческого роста писателя.
Все темы и мотивы прозы Лебедева внутренне со-
относятся с исканиями и достижениями всей современ-
ной советской литературы. Ее деревенские герои и
сюжеты близки многим писателям наших дней. Обла-
дая самостоятельностью творческого почерка, они об-
ращены к жизненным явлениям, которые вдохновляют
В. Белова и В. Астафьева, В. Распутина и Ф. Абра-
мова. Иные лишь масштабы и индивидуальные осо-
бенности его героев. Возникающие в лебедевских по-
вестях и рассказах картины становления рабочего че-
ловека художественно самобытны, в них своеобразно
отражена разработка рабочей темы писателями наших
дней. Вошедшие в его книги воспоминания и непо-
средственный показ военных событий также являются
отсветами больших батальных полотен в современной
советской литературе.
Конечно, в своих произведениях о современности
Лебедев еще не реализовал все свои творческие по-
тенции. От него ждешь сюжетов, характеров и кон-
фликтов, укрупненных в сравнении с уже созданными.
Рассмотренные здесь произведения, на наш взгляд,—
преддверие к книгам, в больших масштабах воссозда-
ющих нашу действительность. Ожидание таких книг
оправдано всем, что сумел увидеть и художественно
воплотить этот многообещающий прозаик.
Судьба поколения
*
1
В 1953 году студент-третьекурсник Ленинградского
политехнического института Владимир Ляленков впер-
вые пришел в литературную группу молодых писате-
лей при издательстве «Советский писатель», руково-
дил которой тогда Л. Рахманов. Он принес и в даль-
нейшем, начиная с 1958 года, публиковал свои первые
рассказы в альманахе «Молодой Ленинград»: «Точка»,
«Тайна в Подлесах», «Маруся» и другие. Они были
посвящены первым послевоенным годам советской де-
ревни. Все они начинались воспоминаниями о довоен-
ной жизни героев, в которую ворвалась война, осиро-
тив и обездолив людей. Чаще всего в центре таких
рассказов — разбитые женские судьбы, метания ге-
роинь в поисках лучшей доли, их стремление утвер-
диться в жизни, найти самостоятельную профессию,
личное счастье. Обычно это либо военные вдовы, либо
история разлада с вернувшимся после войны мужем.
Среди рассказов такого типа сильнее всего звучит
«Маруся» (1955). Муж героини после первых месяцев
работы в колхозе уезжает в Донбасс и там заводит
новую семью. Потеряв надежду на его возвращение,
Маруся нанимается на лесоразработки в незнакомом
ей северном краю. Тяготы пути, жизнь в партии лесо-
46
рубов, неотвязные воспоминания о родной курской
земле, отсутствие вестей из дому — все это томит ее,
хотя работает она хорошо. И безрадостно, равнодушно
выходит она замуж за своего напарника по работе.
Скоро и эта семейная жизнь разладилась. Новый муж
настаивает на ее отъезде с ним еще дальше на север,
его родину, где у него родители, старшие братья, на-
лаженное хозяйство. Марусю же тянет на теплую ро-
дину. Она остается одна с грудным ребенком. И снова
она на работе, теперь уже более легкой. Опять не-
ожиданная связь — с женатым человеком, ревность
его жены, тяжелые отношения. И Маруся находит
в себе силы расстаться с любимым человеком, уехать
с ребенком домой.
Рассказы подобного типа могли бы показаться раз-
розненными зарисовками, «случаями из жизни», если
бы не все время звучащая в них мысль: «Война во
всем виновата, разогнала людей по свету». Перед чи-
тателем не пассивный, а сильный характер, уверен-
ность, что жизнь все равно получится, внутренняя чи-
стота, моральная поддержка со стороны подруг и ста-
рой хозяйки Марты Тимофеевны: «Времени-то у тебя
впереди сколько? Все еще, милая, будет!» Рассказ за-
вершается мыслью героини: «Все еще будет».
Еще ранее, в 1953 году, появился рассказ «Тайна
в Подлесах» — снова о деревне, на этот раз недалеко
от Ленинграда, оставшейся после войны без мужиков.
Молодые ребята — в городе, на работе и учебе. Лишь
весной и осенью приезжали люди с заводов и студен-
ты. Они быстро уезжали. Зинка, героиня рассказа,
работает в колхозе на скотном дворе. В доме у тетки,
где она живет, — частые постояльцы. Зинка родила
ребенка неизвестно от кого, но отмалчивается от пе-
ресудов и расспросов, отвергая все догадки. Вот и весь
рассказ. Но он полон ощущением собственного досто-
47
инства героини, чувством радости материнства, зата-
енной надежды на будущее.
Рассказы и повести такого плана публиковались
Ляленковым на протяжении многих лет. Они появля-
лись и в 60-х, и в 70-х годах, неоднократно переизда-
ваясь. Причина их частой публикации в том, что при
общности их настроения они вобрали в себя много
человеческих судеб. В «Рассказе моего знакомого», на-
пример, история разлада в семье, где необразованный
парень тянется за женой-учительницей и нехотя, из
упрямства, добивается диплома инженера, не зная по-
том, куда приложить свои знания, ибо не любит своего
дела. Он мог быть хорошим плотником, о чем тоскует.
Другой сын, шофер, прозябает в большом городе, сой-
дясь в погоне за легкой жизнью с актрисой много
старше себя. И жизнь его хоть и в достатке, но внут-
ренне пуста. Дочь Зоя тоже получила образование, но
ей предстоит вернуться к родителям в пригород, и
мечты ее лишь об одном — выйти замуж. «И выходит
за кого зря, без всяких чувств, скрепя сердце, как-
нибудь проживу. Многие так живут!» Мысль рассказа:
«Загоришься страстью к делу — будешь счастлив.
Страсти нет к какой-либо науке — не мучь себя, не
истязай». Лишь старший сын приносит старику ра-
дость: он с женой-инженером — автомобилестроители,
живут согласно, имеют детей, любимую работу.
В «Последней просьбе» одинокий старик, прорабо-
тавший целую жизнь, тоже недоволен детьми, разъ-
ехавшимися по всей стране. Один сын — трубач в теа-
тральном оркестре. Дочь в Москве с мужем, который
«все об луне хлопочет». Из попытки жениться на ста-
рости лет, спасаясь от одиночества, ничего не вышло.
У старика достаток, припасены деньги, большое, ни-
кому не нужное хозяйство. И старик пишет старшему
сыну слезную просьбу: оставить ему на воспитание
48
восьмилетнего внука, он из него сделает человека, бу-
дущего садовода.
Здесь встает сложный образ человека скупого, не-
счастного, со своими понятиями о жизни и труде.
И в рассказе от первого лица перед нами — неудовле-
творенность своей жизнью, детьми, непонятными ему,
и надежда на младшего наследника.
Притягательная сила таких рассказов, небольших,
но населенных множеством разных судеб, — в насы-
щенности мыслью о поисках путей к жизнеутвержде-
нию. Хотя они были написаны давно, но по сути со-
временны. Интерес к ним не угасает. Извлеченные из
запасников писателя, они печатаются до сих пор. Так,
в № 12 «Авроры» за 1973 год был напечатан ранее не
публиковавшийся рассказ «Крещенские морозы». Он
тоже написан от первого лица. Героиня его выросла
под влиянием отца-стяжателя, внушившего ей лишь
одну мысль — хорошо с деньгами жить людям. Она
выходит замуж за местного милиционера, честного,
преданного своему делу человека. Вместе с отцом она
пытается заставить мужа жить на свой лад. Он погиб
в первые же дни войны, так и не поняв натуру моло-
дой жены. Заботливый отец прячет Любу у тетки
в деревне. История жизни героини — последовательная
цепь душевного опустошения. И лишь потрясение от
пережитого насилия, учиненного фашистами, жизнь
в лесу среди небольшого отряда, оказавшегося в окру-
жении, доброта этих людей производят в ней нравст-
венный сдвиг. Когда город отбит нашими войсками, она,
вернувшись домой, уже не хочет жить по законам
своего отца. Городскую квартиру сдала государству.
Долго живет одна, с ребенком. Устраивается на работу.
Принимает к себе одинокую деревенскую тетку. Сын
подрос, скоро кончит учебу в техникуме, сюда при-
едет жить и работать. Этой надеждой и держится.
49
Название рассказа «Крещенские морозы» — символ
очищения воздуха не только от нечисти, пришедшей
в годы войны на родную землю, но и от житейской
грязи, долго терзавшей героиню.
И снова перед читателем в небольшом рассказе —
многолюдие, разнообразие человеческих типов, дур-
ных и добрых, снова незадачливая жизнь, снова неис-
требимая потребность найти счастье.
Названные рассказы неоднократно переиздавались.
Последнее их издание — в сборнике 1972 года (Лениз-
дат). Книгу возглавляет повесть «Сложный объект».
Это первое произведение Ляленкова, посвященное
большой стройке. Здесь впервые возникает в его твор-
честве образ рабочего человека первых послевоенных
лет, упорным трудом достигшего положения прораба.
Строится больничный комплекс на окраине будущего
города. Прораб Федорыч бьется над трудностями: от-
сутствием материалов, нехваткой квалифицированных
рабочих, плохой дисциплиной, простоями. На работе
он чувствует себя как на войне. Но главная помеха —
строптивые характеры многих рабочих, рвачество, пе-
строта и текучесть кадров. Главная его опора — моло-
дой мастер Петр Мазин, недавно закончивший техни-
кум. Надежна и бригада плотников во главе с Жуко-
вым, способная выполнить любую работу на стройке.
Федорычу и Мазину предстоит еще и воспитание от-
стающих, воспитание в них чувства ответственности.
Не сразу стал Мазин понимать, что отношения строи-
телей на работе и в быту гораздо сложнее, чем это
кажется со стороны. Нередко за беспечной болтовней
кроются трудные и запутанные семейные истории.
Оказывается, при всех технических и организацион-
ных сложностях стройки самое трудное — налаживать
отношения с людьми. С бездельником — подростком
Ванькой. Со строптивой Катей по прозвищу Молдаван-
50
ка, в которую Мазин влюблен. Он понимает, что все
это лишь начало, что определение трудностей дела и
людских противоречий впереди. Мучительно постигает
тактику исчисления расценок при составлении нарядов
как за проделанную работу, так и за простои. Вместе
с Федорычем сражается с куратором Кролюсом за
сохранение расценок при незаконченной работе. Тер-
зается, когда стройку лихорадит: снимают с объекта
каменщиков и штукатуров на строительство завода.
Он завидует людям, уверенным в себе, чувствующим
удовлетворение сделанным.
Повесть примечательна достоверными картинами
постепенного выхода стройки из всех неурядиц, когда
все дела увязываются в одно целое, когда такие люди,
как Федорыч и Мазин, чувствуют свою нужность,
значимость. Личные заботы Мазина, связанные с его
любовью, отступают перед необходимостью поработать
здесь, набраться опыта. В этом процессе возникают
сцены, полные драматизма. Одна из них — сцена,
в которой обнаружены неизвестно кем сорванные до-
ски у последней перегородки, и всю работу нужно на-
чинать сначала. Одновременно происходит затор с сей-
час уже ненужным раствором, с невозможностью его
использовать. Неприятности стягиваются в тугой узел.
И лишь новый аврал, новый штурм, внезапный при-
ток материалов разрешают конфликт: нужно срочно
кончать затянувшуюся стройку городка, до зарезу
нужна больница. Трудно пережит Мазиным несчаст-
ный случай с его любимой: уязвлен он ее внезапным
исчезновением, больше он никогда ее не увидит, а ведь
он строил планы совместной жизни.
А жизнь стройки наладилась, штурмовщина сбита.
Правда, и на этом этапе повторился аврал: на этот раз
были расколоты листы шифера, раствор сцарапан.
Авария была ликвидирована: шифер добыт, разбитые
51
листы заменены, злоумышленник обнаружен. Это был
Ванька, виновник первого сходного происшествия. Но
все ухабы были в конце концов преодолены. Осенью
городок сдали с хорошей оценкой.
Достоинство повести состоит не только в авторском
доскональном знании изображаемой работы, хотя это
очень важно. Не менее существен духовный мир ге-
роев, их думы и чувства, связанные и с работой и
с личными перипетиями. Заглавие «Сложный объект»
в равной степени включает в себя все стороны их жиз-
ни. Прораб Федорыч хоть и самоучка, но этика его
поведения сложна и многостороння. Он хорошо знает
всех своих людей, их внутреннее состояние. Учит это-
му и Мазина. Учит его срабатываться с ними. Для
него важно не только обучить рабочего профессио-
нально, но и воспитать в нем чувство человеческого
достоинства, уважения к своему делу. Находит под-
ход к каждому, внушает мысли о будущем, ищет пер-
спективу развития. Высокое нравственное содержание
его повседневных хлопот нарастает непрерывно. Чрез-
вычайные происшествия на стройке приносят ему глу-
бокие страдания.
Не следует при этом думать, что кругозор героев
ограничен сферой их непосредственной работы. Они
часто размышляют над общими проблемами современ-
ности. Интересы их в этом плане довольно широкие.
Так, в одном эпизоде плотники толкуют о междуна-
родных делах: «Нет, Америка больно жирная... На
Россию она не полезет. Россия, брат, жесткая, костля-
вая. Народ у нас стал злым от этих войн. Полезет кто
к нам — расшибет! И ракеты же, говорят, теперь — тут
уж за океаны и моря не спрячутся от них!», — гово-
рит плотник Куприянов. И его мысль поддерживает
товарищ по бригаде: «Куда! Ясное дело — ракету с лю-
бой стороны запускай — и угодит по назначению. Оке-
52
аны не спасут». В другой сцене Федорыч и куратор
Тихомиров беседуют о спутнике, о Луне, о важных
мировых событиях. Философствования Егорыча кон-
кретны, им присуще чувство будущего. «Какие вре-
мена надвигаются: изобретают машины, которым и
дорог не надо: подъехал, скажем, на такой машине
к болоту — раз — и перелет через него! Дожить бы до
такого времени!» Для возникновения таких суждений
нужны не только практические знания, но и вообра-
жение. Оно проявляется в разных формах. Так, Ма-
зину стройка представляется маленьким пятачком
в бескрайнем лесном пространстве, ее окружающем.
Воображение, чувство будущего — одна из важней-
ших черт этой повести. Она цементирует ее сюжет,
формирует характеры героев. От этой повести на-
чался путь В. Ляленкова к произведениям более круп-
ного масштаба.
2
«Сын полка», «юный партизан», «мальчишка-раз-
ведчик»— кому не знакомы такие образы по много-
численным произведениям о Великой Отечественной
войне? Сколько раз глядел он на нас с экрана? Каза-
лось бы, все эти фигуры настолько примелькались,
что ничего нового здесь уж не скажешь, что возмож-
ны лишь эпигонские повторения.
Но оказывается, пути к воссозданию такой лично-
сти в военные годы неисчерпаемы, если только подой-
ти к этой теме шире, увидеть ее в исторической пер-
спективе. Если не просто описать ту или иную форму
участия ребенка и подростка в военных событиях,
а разглядеть время в целом, жизнь нашего народа
в те годы, его борьбу, его веру в будущую победу.
53
Такими новыми произведениями стали книги Ля-
ленкова: «Борис Картавин» (1962), «В ожидании лета»
(1968) и «Просека» (1973). Как видим, выход в свет
отдельных частей трилогии длился одиннадцать лет.
«Борис Картавин» был первой большой книгой моло-
дого ленинградского писателя. Сначала была задумана
повесть о студенческих годах героя. Но довольно скоро
автор почувствовал необходимость рассказать о его
предшествующем пути, представил себе будущую три-
логию. Он решил написать историю становления ха-
рактера, начиная с детства военного времени.
В трилогии много автобиографического материала.
Она написана от первого лица. Но этим жанровым
признаком художественное значение ее далеко не ис-
черпывается. Известно, сколько автобиографий, вобрав
в себя личный жизненный опыт автора, оказалось
только воспроизведением событий, после чего литера-
турный путь его замедлялся, иногда на этом и кон-
чался. Лишь только после выхода второй, третьей
книги определялось, действительно ли перед нами пи-
сатель, прозаик по призванию. Думаю, что именно так
произошло с Ляленковым. И следы этого профессио-
нального становления видны в «Борисе Картавине».
Ведь это книга не только о самом себе, но и о мно-
гих других детях и взрослых. Множество трагедий
обездоленных войной людей предстает в ней. Пере-
ход от мальчишеских игр в войну к сражениям под-
линным стремителен. Мир открывается заново вне-
запно. Впервые сознается истинная ценность людей.
И на скорбном пути беженства под фашистским ог-
нем. И на переправе через Дон вместе с бойцами.
И в дни вынужденного возвращения в Петровск, когда
мост разбомблен, а отец пропал без вести. И наблюде-
ния над откуда-то возникшим бывшим помещиком,
появлением прежних владельцев городских домов. Кар-
54
тины облав, расстрелов, виселиц, угона молодежи
в Германию, шрамы от полицейских плеток. Расправа
предателей с местным населением всюду, куда забра-
сывали героя события тех лет: с Хомутком, Кучерен-
ко, Васюрой, Яшкой Жареные Гвозди... Так на тяж-
ком опыте возникают первые детские обобщения о че-
ловечности и бесчеловечности. Возникают и первые
попытки мести. Они и сугубо детские, и деловые.
В них серьезное постоянно переплетается с юмором,
с ребячьей тарабарщиной, с горькими шутками. Жаж-
да деятельности особенно выразительно обрисована
в дни жизни героя и его четырех друзей в пещере,
откуда совершаются вылазки для сбора оружия и до-
кументов наших погибших бойцов. Она не покидает
их и в дни бегства из фашистского концлагеря. И над
всем этим господствует мысль о контрасте военного
детства с радостями минувших мирных дней.
Авторский подзаголовок книги — «детский роман».
Непривычный как жанровое обозначение, он удиви-
тельно точно доносит внутреннюю тему книги: массо-
вую трагедию детских жизней, через которые прошла
война. Перед нами — процесс воспитания детского ха-
рактера жестокой пробой этой эпохи.
Противостояние войны и мира — один из ведущих
лейтмотивов книги. Тяготы военных дней и утрачен-
ное детское счастье все время рядом. Контрасты эти
не описательны, не эмпиричны. В них без каких бы то
ни было деклараций от лица героя, обычного маль-
чишки, передано ощущение того, чем он владел в на-
шем обществе, которое так рано довелось ему защи-
щать в меру своих неокрепших сил. Экспозиция до-
военной жизни мальчика — это обычные сцены в
скромной семье в среднем русском городе: детские
проказы и наказания за них, жизнь двора и населения
целого дома, первые дружбы и конфликты, первые
55
огорчения. И это ощущение великой ценности безмя-
тежного детства ребенка, которому все было доступно,
пока не пришел враг, все время живет в книге. Оно
звучит не только в дни скитаний и тяжелого сущест-
вования рядом с захватчиками. Оно и в чувстве непо-
правимых перемен в собственной семье: «Мама это
или не мама? Это лицо принадлежит не маме, а ка-
кой-то испуганной худой женщине... Но я знаю — это
она».
Воспоминания об утраченном счастье мирной жиз-
ни здесь ни в какой степени не пассивны. Они под-
чинены непрерывному процессу воспитания характе-
ров юных героев романа, питают их непрестанно рас-
тущее чувство достоинства, рождают героические по-
ступки. В истории военного детства героев романа, до
предела насыщенного острейшими ситуациями и пере-
живаниями, все же главное — тема духовного мужа-
ния, трагически преждевременного, но в конце кон-
цов плодотворного. В детях неудержимо растет чув-
ство нравственного превосходства над захватчиками,
души их закаляются, укрепляется неприятие жесто-
кости, трусости, предательства.
Военное детство героев этой книги встает перед
читателем не только как цепь бедствий и несчастий,
но и как школа гражданского воспитания и патрио-
тизма. Она продолжается и в новых условиях, при
переходе к первым послевоенным дням. Этому посвя-
щена вторая книга романа — «В ожидании лета».
Труден такой переход для наших героев. После
скитаний, партизанского отряда и ранений — полуго-
лодный быт, ожидание пропавшего отца, бесчислен-
ные утраты... Но все в этой жизни со всеми ее неуря-
дицами полно ощущения завоеванного права на сча-
стье. И превращение юных героев в подростков про-
является в мысли: «Теперь нет войны, смерть никому
56
ниоткуда не грозит. Кажется, это было давным-давно:
бомбежки, немцы, расстрелы. Я хочу вспомнить что-
то из того времени, что-то очень важное. Но что имен-
но?» И рядом — уверенность в будущем: «Шагаешь
дальше сильный и здоровый, уверенный, что скоро
начнется какая-то новая, интересная и серьезная
жизнь».
3
Переход ко второй книге, а затем и к третьей, на
мой взгляд, порожден постепенно выкристаллизовы-
вавшейся перед автором задачей: рассказать о пути
своего поколения. Перед нами шаг за шагом рождав-
шийся замысел своеобразного «Детства, отрочества и
юности» от последних предвоенных дней до начала
50-х годов. Такой книги до трилогии Ляленкова у нас
еще не было.
К числу ее особенностей принадлежит и такая не-
маловажная черта, как отсутствие эффектов, ложной
романтики. В ней нет восклицательных знаков. Ее
главенствующая интонация — естественность, внешнее
спокойствие. Ничего риторического. Для автора при
всей исключительности положений, в которые по-
падают его герои, поступки их «обыкновенны». И цели
их представляются тоже «обыкновенными», то есть
органическими. В естественности проявления личных
характеров героев встает реальный жизненный
опыт — страницы истории. Реализация скрытых дотоле
возможностей таких ребят — подлинная жизнь тех лет.
Все рассказано просто, даже простодушно. В этом про-
стодушии— достоинство всей трилогии.
И здесь встает вопрос об отличии поколения, чье
детство пришлось на военные годы, от последующего,
выросшего и воспитавшегося уже после войны. Отли-
чие это породило и иные литературные веяния, из ко-
57
торых прежде всего бросается в глаза так называемая
исповедальная проза 60-х годов. Нет никакой необхо-
димости противопоставлять ее прозе, какая предстала
в трилогии Ляленкова. Это различия самого истори-
ческого бытия. Дети и подростки, знавшие о войне
лишь по рассказам старших и по литературе, пред-
ставляли ее себе как романтическую эпоху, где могла
развернуться личность. Свое время, конец 50-х и на-
чало 60-х годов, многие из них ощущали как время
прозаическое, скучное. И какая-то часть нашей моло-
дой литературы этой поры в поисках самоутверждения
для своих героев устремилась к самоуглублению.
В дискуссиях, развернувшихся вокруг таких книг,
звучало немало обвинений по адресу их авторов в про-
поведи эгоизма, в мелкотемье. Сейчас, более двух де-
сятилетий спустя, очевидна неосновательность таких
нападок. Суть дела была в том, что с середины 50-х
годов возник новый нравственно-психологический кли-
мат, другое время, когда новая молодежь напряженно
искала пути личной проверки общественных идеалов.
Не всегда она эти пути находила. Не следует забы-
вать, что пришла иная пора, изменился ряд понятий,
дотоле казавшихся незыблемыми, которые пришлось
пересмотреть всему нашему обществу. А для молоде-
жи новой поры такой пересмотр нередко оказывался
болезненным. Ее моральная ранимость была знаком
времени, а не собственной неполноценности. И посте-
пенно наступало другое время, когда такие настрое-
ния изживались, когда собственный опыт, прежде
всего трудовой, привел в движение новые молодые ли-
тературные силы, обратившиеся к темам столкновения
старого и нового, к победам созидательных начал
в нашей жизни.
Герой трилогии Ляленкова по обстоятельствам сво-
его времени не знал и не мог испытывать сомнений,
58
пришедших в литературу с возникновением испове-
дальной прозы. Но ведь и он кое-что замечал, несмо-
тря на ранний возраст. В «Ожидании лета» — это толь-
ко наблюдения и неразрешимые вопросы. Они возни-
кают как отзвуки событий из жизни взрослых той
поры: «В Петровске объявились шпионы... Говорят,
на той неделе ночью забрали четырех человек. Прямо
из постелей. Одного я знал в лицо, он работал началь-
ником станции. ...В школе заговорили о предателях,
шпионах. Перед нами, старшеклассниками, выступал
лектор из области. Говорил, чтобы мы были бдитель-
ны. ...Я ничего не понял...»
Не задев в книге об отрочестве своих героев таких
противоречий описываемого им времени, автор напи-
сал бы неправду. Они были неразрешимы тогда не
только для такого возраста. И они все же были отме-
чены в повести «В ожидании лета». Однако главные
его наблюдения касаются иных сторон жизни первого
послевоенного года. Они родились на стыке военного,
особенно партизанского, жизненного опыта героя и не-
имоверного по своей тяжести начального периода вос-
становления. Он запомнил и воспроизвел многие их
черты. Он остро видит злые последствия войны, кото-
рая в целом еще не кончилась, но его городок уже
отбит советскими войсками. Для него это уже жизнь
после войны. Длинные очереди за хлебом. Продоволь-
ственные карточки. Нищета. Воровство. Спекулянты.
Соблазны легкой жизни — стезя, на которую вступил
один из его друзей, ставший помощником мясника.
Людские страсти на убогом городском базаре. Само-
гонщики. Множество нелепых слухов и воскресших
старых поверий. Жизнь в госпитале после ранения от
взрыва найденной гранаты. Портреты инвалидов вой-
ны, с их тяжкими судьбами. Среди них особенно
рельефно выписана фигура Тани — взрослой девушки,
59
первой детской любви героя, потом встретившейся ему
в партизанском отряде, а вскоре надолго исчезнувшей.
Позднее она случайно обнаружена Борисом в доме для
инвалидов, намеренно скрывающаяся от своих прежних
друзей: лишившись обеих ног, она не хочет стать обу-
зой, стыдится своего страшно изменившегося облика.
Образ израненного войной народа, измученного, но
выстоявшего, лишен благостности в этой книге. На
пути героя — народ многоликий. Он и добрый, и оже-
сточившийся. Встречаются люди самоотверженные
вроде городского милиционера Водолеева, а рядом ха-
пуги. Жалостливые (вспомним, как встретили и при-
ютили в семье Бориса несчастную Таню) и своеко-
рыстные. Прекрасен образ матери героя: ее выносли-
вость и терпимость, ее стремление всегда оправдать
оступившегося человека и помочь ему — сложное со-
единение покорности судьбе и непрерывной деятель-
ности.
Вторая книга трилогии Ляленкова густо заселена.
Зарисовки эти лаконичны и по тону вроде бы спо-
койны. Но именно благодаря этой внешне спокойной
интонации так сильно звучит щемящая боль от кар-
тин народных бедствий. И самые мучительные собы-
тия в жизни героя написаны чрезвычайно сжато:
встреча с матерью в госпитале после опасного ране-
ния. Возвращение отца, страдания Тани в доме инва-
лидов. Множество сцен, эпизодов, лиц, но все это дано
не описательно. Постепенно вызревают мысли и об-
общения, вопросы к жизни, поиски ответов.
Герой все острее видит зло, все непримиримее ощу-
щает враждебность к фальши. Меняется его отноше-
ние ко многому в мире взрослых. Он яснее начинает
понимать сложный характер своего отца, дважды им
потерянного и вновь найденного. Его прямоту, дело-
вую требовательность, непреклонность в принятых ре-
60
шениях, а рядом — его необразованность, ложные уси-
лия скрыть ее, наигранные попытки спрятаться за
презрение к «бездельникам», недоверие к некоторым
категориям интеллигентных профессий, например
к соседу-адвокату.
Значительную весомость повествованию придают
монологи — раздумья героя о своем будущем. В пер-
вой книге трилогии это сначала размышления о пред-
стоящей профессии, когда кончится война. Но в книге
«В ожидании лета» думы усложняются: почему после
недавней боевой жизни все как-то потускнело, все
стало «среднее»? Почему он сам стал такой разный?..
«Во мне образовалось два человека. Один добрый,
другой дерзкий, совершенно непослушный. Он вечно
настороже. И когда эти два человека начинают бо-
роться друг с другом, хоть ложись да помирай. При
немцах я меньше боялся, чем теперь. Вернее, я бо-
ялся тогда, но никаких мучений не чувствовал. Как
же быть?» Теперь направление его мыслей о будущем
иное: не столько кем быть, как каким быть.
Жестокий опыт войны, опыт активный, выработал
в герое шкалу ценностей, открывшуюся именно этому
поколению. Привычка уважать реально полезный
труд. Благодарность за помощь в тяжкие минуты
(крестьянскую сердечность и отзывчивость к семье
героя на ее многострадальном пути беженцев). Нена-
висть к фразерству и фанфаронству. Способность со-
хранить не только оптимизм и жизнестойкость, но и
нежную любовь ко всему чистому, душевно ясному:
к матери, к сестре Дине, к обездоленной Тане. Выра-
зительна и его немногословно выраженная привязан-
ность к окружающему его миру животных. При всем
этом перед читателем не «идеальный герой», а обык-
новенный мальчишка, потом подросток со всеми при-
сущими этим возрастам приметами: ребячьим гонором,
61
драками, нелепыми обидами, потом тайной влюблен-
ностью... Все в нем и просто, и сложно. Все время
идет непрерывный процесс духовного роста. И разные
грани этого процесса все время ощутимы в ходе рас-
сказа. Именно в реальности самого развития нравст-
венного возмужания героя — главная правда этих книг.
Поэтому автобиографичность здесь — не главное дока-
зательство их достоверности, хотя она и существенна.
Центральный смысл книги — в теме сохранения цель-
ности исканий души, которые тем примечательнее,
чем противоречивее и страшнее, чем ожесточеннее
мир военной действительности, через который прошел
герой. Внутренняя цельность — самое главное его бо-
гатство. Она выработана особой судьбой поколения,
детские годы которого прошли в военных и первых
послевоенных испытаниях. Вне темы военной закалки
были бы непонятны новые сложные перипетии, кото-
рые пали на долю героя, ставшего уже юношей. Жаж-
да найти свое место в жизни привела его к новому ру-
бежу— студенческим годам в Ленинграде.
4
Последняя часть трилогии вышла в свет в 1973 го-
ду. Перед нами черты поколения советских студентов
начала 50-х годов: без инфантилизма и пресловутой
акселерации, без представления, что все на свете
дается легко, что все трудное преодолеют старшие.
Отец героя прошел гражданскую и Великую Отечест-
венную войны, в мирные годы всегда был прорабом.
Непримирим к плохой работе и бесчестью. И посте-
пенно поняв также и слабые стороны в характере
отца: ложное самолюбие, упрямство, стремление по-
учать, сын все же принял главное в отцовской духов-
ной эстафете — его органическую потребность в
осмысленном труде. Он решил стать строителем.
62
Однако студенческая жизнь оказывается трудной
и сложной. И не только из-за тягот самого учения.
Герой приезжает в Ленинград с повадками наивного
провинциала. Многие его готовые представления ру-
шатся. Оказывается, не все женщины с маникюром —
бездельницы. Оказывается, надо поступать в нефтя-
ной институт, так как там конкурса не будет. Не так
просто попасть на прием к директору избранного ин-
ститута. Да и внешне герой смешон и неловок: доку-
менты его зашиты в боковом кармане пиджака и,
чтобы достать их, нужно на глазах у начальства от-
рывать с треском лопнувшие нитки. В привокзальной
столовой, куда герой впервые в жизни попадает, он
простосердечно затевает разговор с соседями по столу
о своих свежих ленинградских впечатлениях и принят
за нахала, приставшего к малознакомым людям. Скан-
дал возникает из-за его общительности. Тут же,
у вокзала, его избивают грабители. Его восприятие
самого Ленинграда полно противоречий. Пленяет кра-
сота города, о которой он начитался. Но вызывает на-
стороженность старинная петербургская квартира,
куда он приглашен студенткой-старостой на вечерин-
ку (портреты предков, дед девушки хорошо знал на-
родовольцев). Ведь родословная героя совсем иная,
он — потомок мещанина города Петровска, выписав-
шегося из мужиков пригородной деревни. Далеко не
сразу постигает герой контраст между показным и
подлинным в своей студенческой жизни, между
«быть» и «казаться». Ему открывается понятие «чи-
новника с дипломом инженера». Среди студентов он
начинает различать тех, кто работает и учится, и тех,
кто учится, собираясь жить настоящей жизнью лишь
потом, после института. И в институте, и в общежитии
он проникается уважением к тем, кто самостоятельно
63
пробивается в жизни, и презрением к тем, кто хочет
проскользнуть в нее. Постоянно испытывает он сту-
денческую нужду тех лет и тяжкие уколы самолюбия
из-за помощи своего друга Болконцева — юноши из
обеспеченной семьи сибирского инженера. Герой не-
удовлетворен своей сумбурной жизнью. Его мучают
воспоминания о войне. Затаенную боль причиняют
ему неотправленные письма к любимой девушке-зем-
лячке, студентке медвуза в другом городе. Учась,
приходится выгружать тюки на Кушелевке, работать
в лесу на каникулах. В общежитии тоже непросто.
Ребята честные и серьезные соседствуют с подлецами
и любителями поиздеваться над слабыми. Скучные
зубрилы рядом с выпивохами. Герой часто ищет вы-
хода в книгах, особенно о войне. Но почти всюду ви-
дит он штампы. Ведь он сам пережил войну.
И все же неоднажды сквозь все тяготы и неустрой-
ства пробивается к нему доброта многих людей: тети
Маши в общежитии с ее рассказами о помощи друг
другу в дни блокады, Нивелирыча — старого геоде-
зиста— руководителя на студенческой практике с его
присказкой: «Вы — одна семья». Старые учителя дома
на каникулах. Большую внутреннюю опору видит ге-
рой в студенте Болконцеве — человеке, сначала казав-
шемся ему высокомерным и элегантным технократом,
не знавшим нужды и войны, а на самом деле чело-
веке твердых убеждений и целей. Но из-за болезни
отца Болконцев оставляет институт, возвращается до-
мой, в Томск.
И жизнь от всех неурядиц показалась герою ру-
тинной, бессмысленной. После долгих колебаний, усу-
губленных нравоучительными посланиями отца, том-
лениями любви, затяжной ссорой в общежитии, он ло-
мает свою судьбу. Тайно от родных на втором курсе,
после долгих исканий, он оставляет институт и от-
64
правляется в Тихвинский леспромхоз, разочаровав-
шись в неосуществившихся планах уехать по объяв-
лению о наборе в Магадан. Родителям он врет в пись-
мах об академическом отпуске по болезни. Может
быть, уход из института — очередная глупость в его
жизни? Но так уж он устроен, что должен сам прове-
рить истинность или ошибочность своих поступков.
На работе в Тихвине трудностей еще больше. Тя-
желая погрузка леса в вагоны. Жить негде. Работа
плохо организована. Заработок мал. Случайный при-
ют в комнатушке с семилинейной лампой. И снова
чередой проходят судьбы обездоленных войной людей.
Исковерканный несчастьями бывший фронтовик Гри-
горий Бубнов. Квартирная хозяйка героя Вера с двумя
сыновьями, потерявшая на войне мужа и мечущаяся
между новыми противоречивыми семейными планами.
Как и в рассмотренных выше рассказах Ляленкова,
такие судьбы разнообразны, обрисованы неторопливо,
сжато, емко. Общая тема всей этой истории первого
трудового испытания героя: война не закончилась, она
живет в людях. Центральная же драма самого Карта-
вина: жажда труда осмысленного. Его мучает сущест-
вование в «проходной бригаде». «Я не рабочий»,—
сколько раз с горечью признается он сам себе. Он
завидует уверенности, спокойствию и внутренней
прочности пильщика Захарыча, главе целой рабочей
семьи. Приходит в ярость от неразберихи и равноду-
шия к делу. Кочевая жизнь причиняет ему грусть и
тревогу. Он совершает свои новые духовные открытия
не умозрительно, а выстрадав их. Ему нужен труд,
которым он мог бы гордиться. В этом смысле само
название последней части трилогии символично. Герой
находит свою просеку. О возвращении в Ленинград,
в институт, он сообщает просто как о факте. Никаких
саморазоблачающих монологов и восклицаний. Это не
65
возвращение блудного сына — это плод жизненного
опыта, многих встреч, столкновений со сложными био-
графиями разных людей. Возвращение в институт не
просто, его приходится добиваться, как и места в об-
щежитии. И снова герой поступает на второй курс.
Последние главы «Просеки» посвящены практике
на Енисее. Новым встречам, новым судьбам. Здесь он
находит свою просеку. «Каждый должен в жизни про-
рубить свою просеку, хоть одну свою какую-то».
И здесь, после многих испытаний, в финале книги и
единственный раз прорывается бурный монолог героя,
а в сущности — кредо автора: «Ты просто не знал, что
вершина на горизонте — не конец пути, где можно на-
сладиться совершенством, а перевал, за которым опять
дорога. Черт побери, говорю я себе, когда-то я инсти-
тут принял за вершину! Достигнув своего Олимпа, я
мечтал сразу строить что-то огромное и важное для
страны, не подозревая, что никакого Олимпа нет,
а есть очередная школа со специальными дисципли-
нами. А работа начинается с узкой просеки».
Все три части этого романа, в 1974 году вышедшие
в одном томе, примечательны полифоничностью при
всей своей компактности и сравнительно небольшом
объеме, способностью автора не просто фиксировать
события и, что особенно важно, рисовать их как этапы
созревания собственной души. Перед нами отнюдь не
то, что принято называть лирической прозой, хотя из-
ложение всех событий идет от первого лица. Акценты
расставлены именно на объективном смысле происхо-
дящих перемен во всех судьбах, и прежде всего —
самого героя. Жизнь потрепала его, провела через ис-
пытания на предел выносливости. Истинное дело пре-
одолело бумаги и фразы, выиграла жизнь, а не экзо-
тика. Не только герой нашел свою просеку, но и про-
сека нашла его.
66
На этом кончается трилогия, написанная спокойно,
часто даже деловым тоном. Но именно в такой инто-
нации— особое обаяние этого произведения. Оно обры-
вается как бы незаконченным. Герою еще предстоят
годы учения. С ощущением этой перспективы и за-
крываешь последнюю страницу трилогии.
5
Ляленков сам испытал много сходных с жизнью
своего героя трудностей. Закончив в 1957 году Поли-
технический институт, он уехал по распределению
в Пикалево (Ленинградская область) на стройку гли-
ноземного завода. Города тогда еще не было. Все начи-
налось сначала. После такого опыта книги о строите-
лях для этого писателя — дело органическое. И он ра-
ботает сейчас над такой книгой. Одновременно с исто-
рической повестью о первом рабочем революционере
Петре Моисеенко.
В. Ляленков в 1978 году опубликовал несколько не-
больших произведений, составивших книгу повестей и
рассказов «Крещенские морозы» («Советский писа-
тель»). Ряд из них является переизданиями. Но есть
в этой книге и новинки: рассказ «Странный пациент»
и повесть «Жизнь покажет». Фабула их различна, но
они объединены сходными авторскими исканиями. Ге-
рои их — люди, жаждущие интересной, осмысленной
жизни. Мастера своего дела в разных областях, они
чувствуют неудовлетворенность однообразием повсе-
дневного существования. Сложны и запутанны их се-
мейные дела. И выход из создавшейся обстановки
они пытаются найти в мечтах, рожденных воображе-
нием, фантазией.
Герой рассказа «Странный пациент», молодой стро-
итель, плотник, томим желанием найти работу по
67
душе. Григорию Седых невмоготу роль ловчилы. Он
сопротивляется попыткам матери женить его по рас-
чету, корыстным посягательствам разных женщин. Он
хочет узнать жизнь глубже, стать самостоятельным.
Персонажи повести «Жизнь покажет» обуреваемы
стремлением найти старинный клад, который был по-
хищен преступником. Милиционер Степан Мильков-
ский горит желанием поймать преступника. Под влия-
нием приятеля, столяра Сеньки Милькова, он погру-
жается в детективную литературу. Оба видят в ней
головокружительный поэтический мир прекрасных
тайн. Книжные интриги поглотили все помыслы Сте-
пана. В сущности, перед читателем повесть о поисках
призвания. Финал ее почти анекдотичен: подлинным
преступником оказывается не кто иной, как Мильков,
заразивший Степана страстью к детективам. Однако
следует сказать, что сюжет подобного рода разрабо-
тан автором далеко не без потерь. Его исходная мысль
заслонена сугубо бытовыми деталями, многочислен-
ными семейными перипетиями. Этот бытописатель-
ский тон снижает звучание повести, обесценивает вы-
полнение авторского замысла. Повесть в итоге напи-
сана явно ниже возможностей автора.
Что же касается книги о строителях наших дней,
то примечательны уже самые пути изучения Ляленко-
вым необходимого ему материала. Насколько извест-
но автору настоящей статьи, Ляленков не собирается
создавать книгу о каком-либо из современных круп-
ных предприятий страны. Он, как всегда, вознаме-
рился писать об обыкновенном. Но именно с этой
целью он считает для себя необходимым изучить все
самое передовое. Вот для чего он предпринял летом
1973 года длительную поездку на строительство
КамАЗа. Он захотел увидеть современную крупную
стройку самостоятельно, захотел проверить свой
68
сравнительно скромный, но самобытный путь живым
и пристальным взглядом на нынешнюю грандиозную
стройку, на которой уместился бы десяток обычных
заводов с единой территорией в десять квадратных
километров. Этот деловой подход порожден собствен-
ным жизненным путем Ляленкова. Ведь почти всегда,
с редкими перерывами, писательство шло у него одно-
временно с работой по инженерной специальности.
Лишь со второй книги трилогии, в 1964 году, он ушел
с работы и стал окончательно профессиональным пи-
сателем.
Хочется думать, что он сохранит и усовершенст-
вует свой почерк спокойной, наблюдательной, полной
внутреннего психологического подтекста прозы, что
отразившаяся в его книгах судьба поколения, зака-
ленного войной, достигнет в предстоящих ему книгах
новой ступени художественной зрелости.
Книги Ляленкова нельзя рассматривать вне общего
современного литературного процесса. Тема военного
детства, его испытаний, тема первых послевоенных
трудностей приобрела видное место в немалом числе
книг наших писателей, начиная, например, с повести
Ю. Трифонова «Студенты». Но, быть может, впервые
именно в трилогии Ляленкова она развернута так по-
следовательно и детально, так органично, так прочно
связана с меняющимися обстоятельствами социально-
исторической жизни нашего общества. Авторская ин-
тонация Ляленкова своеобразна: спокойствие, сдер-
жанность, отсутствие внешних эффектов. Но она воз-
никла не на пустом месте. Трилогии предшествовало
немало книг, где то эпизодически, то крупными сце-
нами тема эта звучала. Трилогию Ляленкова следует
рассматривать на этом фоне. От автора ее ждешь рас-
ширения творческих горизонтов, большего размаха со-
бытий и образов в новых произведениях.
С тревогой и надеждой
*
1
Элигий Ставский принадлежит к тем литераторам,
в чьих творческих интересах личный жизненный опыт
отразился двупланово: и в журналистике и в прозе.
Он прошел серьезную трудовую школу, сказав-
шуюся во всем, что писал. Родился в 1929 году в Жи-
томире. В 1937 году восьмилетним ребенком был пе-
ревезен родителями в Ленинград, где пережил блока-
ду. После войны учился в школе рабочей молодежи.
Потом был токарем. Поступил в Ленинградский уни-
верситет, где учился на экономическом факультете.
В 1953 году, окончив курс, был направлен в Великие
Луки, на работу в Госбанк. Одновременно стал сотруд-
ничать в газете «Великолукская правда», писал статьи
на экономические темы. Был референтом местного об-
щества «Знание», читал лекции о международном по-
ложении. Был и корреспондентом великолукского ра-
дио, автором очерков о жизни области.
В 1956 году переехал в Ленинград, стал учителем
в школе рабочей молодежи, преподавал историю и
географию. Тогда же работал репортером детской ре-
дакции на радио.
Его первое произведение — повесть «Все только на-
чинается» была опубликована в 1961 году издательст-
70
вом «Советский писатель». Она была воспринята кри-
тикой лишь как история испытаний юношеской любви.
На первый взгляд в этом любовном сюжете — центр
повести. Но, вчитываясь внимательно, видишь время,
тему поисков места в жизни молодым рабочим па-
реньком, становление его моральных принципов. Из-за
своей тяги к справедливости Саша Кочин попадает
нередко в двусмысленное положение. Выручает его
цеховой мастер Алексей Иванович. Фигура эта прохо-
дит через всю повесть. Он для ее героя — непререкае-
мый нравственный авторитет. «Мне тоже хотелось
сделать что-то полезное, и настоящее, и достойное».
Но Сашу преследуют неудачи. Ему хотелось прогреметь
на весь Советский Союз, а вокруг небольшой запу-
щенный цех с неисправными станками. Он любит
свою работу токаря, и его радуют постепенное расши-
рение цеха, его ремонт, новые станки. Но когда на
комсомольском собрании критикуют неполадки, все,
что он собирался выразить, успел сказать его друг
Лешка. Саша готовится кончить десятый класс экс-
терном, много занимается. По признанию начальника
цеха, в нем есть изобретательская жилка. Например,
он сделал приспособления для обработки мелких де-
талей. Выпускает стенгазету. Но при этом в поведении
его много противоречивого. Отказ от поездки в под-
шефный колхоз из-за подготовки к экзаменам приво-
дит его к исключению из комсомола, и лишь Алексею
Ивановичу удалось отстоять его.
Сложны и его взаимоотношения в любовных делах.
Саша Кочин постоянно мечется. Здесь и попытка
устроиться на новый завод, и чувство вины перед ма-
терью, которой он редко пишет, и сложные отношения
с ребятами. Но шаг за шагом проясняется его истин-
ный моральный кодекс. Он максималист во всем —
и в личных отношениях, и в своих идеалах. Сквозь
71
многие его нелепые поступки проступают мысли о том,
что все должно быть по правде, что необходимо найти
свое место в жизни, приносить пользу людям. В по-
вести вырисовывается его кругозор. Вместе с люби-
мой девушкой читает он современных поэтов. «Все
только начинается» — не только название повести, но
и знак внутренней чистоты ее двух основных героев,
как и всей господствующей в ней атмосферы. Моло-
дая пара много мечтает, пусть иногда наивно и отвле-
ченно, но искренне: «Взлететь высоко в небо, где ле-
тают спутники. И еще выше есть неизвестные звезды
и даже миры». Хотели бы вместе оказаться в джунг-
лях.
Повесть написана от первого лица. Ее интонация,
мятущийся облик героя дали повод критике тех лет
причислить книжку к исповедальной прозе по образ-
цу произведений о «звездных мальчиках». Вспоми-
нался даже роман «Над пропастью во ржи» Сэлин-
джера. Кстати, первая повесть Э. Ставского вышла
в свет значительно раньше названного романа и уже
по одной этой причине не могла быть подражанием
ему. По сути же «Все только начинается» — авторские
воспоминания о его годах работы токарем. И хотя
зрелым художественным произведением повесть не
назовешь, все же в ней узнаются черты времени, про-
фессии, среды и самого поколения, к которому при-
надлежит герой. Он, по идее автора, не винтик, а мыс-
лящий человек, отвергающий всяческую мишуру, хотя
и сам проходит через ее искушения. Он должен рабо-
тать, думать самостоятельно, преодолевать шаблоны,
быть личностью. Упреков в мелкотемье, какими по-
весть была встречена в критике, она не заслужи-
вала.
72
2
В следующем, 19G2 году вышла в свет вторая по-
весть Э. Ставского «Дорога вся белая» («Советский
писатель»). Это произведение совсем иного плана. Его
тема — драма взаимонепонимания. Герой его — изобре-
татель новых станков, человек, поглощенный своим
делом, подолгу разъезжающий по стране. За два с по-
ловиной года отсутствия усилился его разлад с же-
ной. Ее жизненные устремления давно чужды ему:
ходить по магазинам, покупать серванты и старин-
ные кресла. Она убеждена: «Тысячи людей живут
вместе и ничего не требуют друг от друга сверхъесте-
ственного. Зарабатывают на хлеб, одеваются, растят
детей». Но он не принимает такого «счастья» мнимой
жизни. Он хочет быть настоящим. Центр психологи-
ческой ситуации — взаимоотношения с маленьким сы-
ном, росшим в годы отсутствия героя. Жена согласна
отдать ребенка отцу на месяц его отпуска, но при
условии молчания: сын не должен знать, кем ему при-
ходится этот человек, мальчик должен быть для него
чужой. И Леонид принимает это условие. Для него
ребенок должен стать другом, преданным и надеж-
ным. Он видит в нем возможность самоутверждения.
Леонид с сыном уезжает в Закарпатье. Детское недо-
верие рассеивается через совместное общение с при-
родой. Уже за первую неделю мальчик явно привя-
зался к нему. Взрослый увлек его, ребенок хочет, что-
бы эта жизнь продолжалась. И в то же время в нем
постоянно возникают какие-то, казалось бы, мелкие
разногласия, дух противоречия, внезапная замкну-
тость, различия во вкусах. За всем этим стоит ощу-
щение детского одиночества, непонимания' чего-то са-
мого важного. В счастливые минуты мальчик всегда
говорит о будущей жизни втроем с мамой, но в ответ
73
встречает молчание. Он как бы подвергает испытанию
отношение этого человека к себе: «А если я утону,
тебе будет жалко?» Ребенок чувствует, что ему будет
жалко отвыкать от него. А отец полон тревоги: ведь
все это скоро кончится. Все это время он не пытается
воспитывать мальчика, а лишь мечтает о жизни
вдвоем, хотя ему иногда и кажется, что не надо было
затевать этот приезд сюда, за тысячу километров.
Из четырех глав повести одна посвящена встрече
героя с женщиной, поселившейся на время отпуска
в этой же деревне. Знакомство это случайное, ни к че-
му не обязывающее. Но в женщине этой обнаружи-
вается та легкость, которой так не хватало его жене
Зине. Женщина почувствовала, что о мальчике не
должна спрашивать. Зато ей хочется рассказать о себе,
о своей профессии врача, «таком человеческом деле»,
о своей трудной жизни. Она способна наполнить душу
покоем, с ней можно оставаться самим собой. Она есте-
ственна, лишена надрывов. Ее полюбили местные гу-
цулы. После ее отъезда, узнав, что больше она с ними
в горы не отправится, мальчик снова доверчив и сча-
стлив. Спрашивает: «А потом мы поедем на Волгу?
Ты меня возьмешь?» И отцу уже теперь без него ни-
куда. «Только,—убеждает он мальчика, — мы с тобой
кое-что должны объяснить маме, что ты и я все рав-
но должны быть вместе и навсегда». И мальчик в от-
вет уверяет: «Это она поймет».
Повесть не имеет фабульного финала. Ее пафос
в утверждении чувств отцовства, в теме трудностей
обретения контакта, в огромной обоюдной душевной
работе. Она написана импрессионистично, на полуто-
нах. Все в ней зыбко, поступки и слова порождены
скорее интуицией, нежели логикой. Неизвестно, как
поступит Зина, все еще любящая и ждущая своего
бывшего мужа. Неясно, согласится ли Леонид на жизнь
74
с ней без взаимопонимания. Но в одном он уверен:
сын сейчас — неотъемлемая часть его самого. И как бы
ни сложились обстоятельства, они будут вместе.
Для восприятия атмосферы этой повести крайне
важны и краски закарпатской природы, обильно на-
сыщающие повесть, создающие ее колорит. Зыбкие,
разных тональностей, они как бы отражают много-
кратные сдвиги в отношениях героев, их неустойчи-
вые оттенки, переливы и переходы. Пафос повести —
в нравственной проблеме. Только выражена она не
дидактически, а как духовный поиск ищущей себя
личности. В отличие от первой повести Э. Ставского
здесь речь идет о взрослом человеке, уже много ис-
пытавшем. Но «Дорога вся белая» — тоже о том, что
все только начинается. В этом плане само название
повести символично. Белая дорога — будущее этих
героев.
3
В 1965 году в журнале «Юность», а потом в изда-
тельстве «Советский писатель» (1969) была опублико-
вана третья повесть Э. Ставского «Домой». Это книж-
ка о ребятах, переживших блокадное детство. Она
тоже написана от первого лица. Но героев в ней
двое — это ленинградские мальчишки. Повесть начи-
нается с первых месяцев мира, в 1945 году. Вилька и
Геннадий — школьные товарищи. Во время каникул
они решили посмотреть мир. Их путешествие по го-
родам Украины и составляет внешний сюжет повести.
Они побывали в истерзанном войной Киеве, в Вин-
нице. Всюду работали: в Фастове мостили дороги,
в Коростыне пасли скот, в Коростышеве копали кар-
тошку. Ездили на крышах вагонов. Во Львове их по-
75
тряс подробно описанный автором водоворот барахол-
ки. И всюду в резком контрасте с сияющей южной
природой — разрушения, толпы перемещающихся лю-
дей и множество разбитых войной судеб, рассказы
о которых мальчики постоянно слышат в переполнен-
ных поездах, на грязных вокзалах. Но передвижение
их не бесцельно. Геннадий, от лица которого ведется
повествование, в Ленинграде живет у родителей Виль-
ки, бухгалтера и санитарки, приютивших парнишку
после гибели его отца на фронте, а матери — от голода
в блокаду. И вот теперь поездка затеяна с твердой
целью: привезти в Ленинград на скопленные деньги
мешок белой муки. Цель эта для героя повести — сим-
вол самостоятельности, моральной компенсации за все
потери. Привезти муку родителям Вильки — значит
самоутвердиться, показать, что он не сломлен, спосо-
бен быть взрослым мужчиной, заботиться о своем
доме.
Тема блокады звучит не как последовательное из-
ложение событий жизни юного героя в те дни, а ком-
позиционно своеобразно, в виде реминисценций, воспо-
минаний. Они возникают чаще всего по случайным
поводам. Головокружение при виде пирожков на
львовском базаре вызывает в памяти ночи трехлетней
давности, когда снились такие пирожки. Промерзшие
стены, грохот бомб и снарядов. Мать, отдавшая сыну
свой хлеб, чтобы он дожил до победы. Ночуя в ку-
стах сквера близ львовского театра, слушая донося-
щуюся музыку, он вспоминает, как мама в лучшем
своем белом платье играла на стареньком пианино.
И сразу же следуют картины зимы 1942 года. Мать,
упавшая в коридоре от голодного обморока. Ее на-
каз не хоронить ее, не тратить сил: «Завернешь в про-
стыню, вытащищь во двор и там оставишь». При виде
женщины, идущей по тропинке в украинском селе
76
с корзинкой сала, он мысленно видит мать с крохот-
ным кульком сухофруктов, предназначенных для но-
вогоднего супа. Но за оставшиеся десять дней маль-
чик, не удержавшись, перетаскал их по ягодке. И до
сих пор его мучает стыд: «Неужели у меня нет вы-
держки, нет воли?» Даже в критическую минуту, ко-
гда ребят допрашивает милиционер у границы, куда
они незаметно для себя добрались в поисках дешевой
муки, перед его глазами встает картина смерти ма-
тери: как он складывал на ее подушку крохотные
квадратные кусочки хлеба, как умолял не умирать,
как она сказала ему: «Проживешь. Ничего. Кругом
люди». Как вез ее на кладбище, целый день тянул
санки.
Ребята эти повзрослели. У каждого медали «За
оборону Ленинграда» и «За трудовую доблесть». Вто-
рая была получена за работу в совхозе под Ленингра-
дом летом 1943 года.
Вилька и Геннадий являют собой контрастные ха-
рактеры. Первый — воплощение практицизма, вто-
рой — мечтательности. Вилька яростно ругает това-
рища за потерянный серебряный портсигар — солдат-
ский подарок в поезде. Он постоянно критикует его за
нелепость поступков, называет раззявой.
Ребятам не повезло в поисках дешевой муки. Они
добираются до Перемышля, не подозревая о близле-
жащей границе. Заподозрив мальчишек в намерении
перейти ее, их на обратном пути задерживают и до-
прашивают. Пограничник, мысленно названный героем
Маковкой, не верит им, запирает в камеру. Но побег
все-таки состоялся. Ребята оказываются в лесу, где
идет перестрелка между пограничниками и бендеров-
цами. Мальчишек спасают от беды и снова приводят
в комендатуру. И тут снова появляется Маковка с за-
бинтованной после боя рукой. Суровый и недоверчи-
77
вый пограничник помог мальчикам в их бедах, обна-
ружив понимание их судеб и характеров, подлинную
человечность. Он без сентенций внушил им веру, что
«в новой жизни с ними ничего не случится». Хлебу,
который будет из этого мешка муки, нет цены. Так из
всех приключений героев вырастают обретенные ими
нравственные завоевания. Личная их история — как
бы сколок времени, его трудностей и борений. Маль-
чики едут домой, им через пять дней пора в школу.
Они остались верными друзьями. Жизненный опыт
заставил их повзрослеть. Полученная в испытаниях
закалка — залог будущей серьезной жизни. Они станут
настоящими людьми.
4
Таковы первые шаги Ставского-прозаика, охваты-
вающие разносторонний жизненный материал. В нем
чувствуются следы автобиографичности, хотя, по сути,
предстает объективный опыт, различный по возраст-
ным и социальным признакам. Неустойчива их стили-
стика. Отчетливые бытовые описания постоянно пере-
биваются взволнованными внутренними лирическими
монологами, словесно размытыми размышлениями
о цели человеческого существования. Временами ощу-
тима и некоторая манерность, надуманная «краси-
вость».
Начинаются поиски новых тем и даже жанров.
Ставский пробует себя в драматургии. В театре имени
Станиславского, где была инсценирована его первая
повесть, была принята, хотя и не поставлена, пьеса
«Волны тяготения», опубликованная в журнале «Те-
атр» (1963, № 10). Это пьеса о расслоении интеллиген-
ции. Ее поставили в Польше и в Болгарии, а на фести-
78
вале советских пьес в 1964 году в Польше ей прису-
дили второй приз. В 1965 году ее поставили в Тби-
лиси. Были у Ставского в последующие годы и другие
драматургические опыты, сценически не осуществлен-
ные, хотя и заинтересовавшие таких режиссеров, как
О. Ефремов, П. Любимов (пьесы «А вы просо сеяли?»,
«Возвращение», «Пустыня»),— пьесы о коллизиях в со-
временных семьях. Писатель на какое-то время решил
даже отойти от литературной работы. Стать препода-
вателем, защитить кандидатскую диссертацию по своей
экономической специальности.
Но литераторская профессия стала уже для него
органичной. В 1965 году Ставский стал членом Союза
писателей. Происходит крутой перелом в самом на-
правлении и материале его литературной деятельно-
сти. В том же 1965 году он впервые по поручению
журнала «Вокруг света» отправляется на Азовское мо-
ре, потом на Каспий. Началась публикация его первых
литературных очерков.
Что же они собой представляли? Его три очерка,
напечатанные в течение двух месяцев в «Литератур-
ной газете»: «На палубе науки» (25 сентября), «Рыба-
ки» (5 октября) и «Берег» (14 октября) — проникнуты
тревогой, обоснованной серьезным экономическим изу-
чением проблемы. «На палубе науки» — очерк о раз-
умном управлении морем, о восстановлении в нем об-
мена веществ. Журналист встречался с учеными-ры-
боводами на судне научно-исследовательского инсти-
тута в Ейске, Темрюке, Ростове. И оказался в состоя-
нии растерянности. Его поразила несогласованность
действий организаций, практически занимающихся ло-
вом рыбы, и отвлеченность профессорских рассужде-
ний об истории рыбного промысла. Разрыв между дея-
тельностью Главрыбзавода, выпускающего в море ис-
кусственно выращенного малька, и неосведомленность
79
института: приживаются ли мальки. Они даже не
знают, сколько их производят рыбхозы. Научная ра-
бота идет вхолостую.
Второй очерк «Рыбаки» посвящен проблемам бра-
коньерства. В нем рассказывается о неуловимости
хищников, о малых возможностях рыбаков-колхозни-
ков в борьбе с ними, неизмеримо лучше оснащенными
технически. О противоречиях ихтиологического метода
«меток», не учитывающего «левых» уловов. О пере-
купщиках-спекулянтах. О том, что через два-три года
придется ходить в Индийский океан. О необходимости
доверить охрану моря общественности. О кустарщине,
отсутствии научной координации сил химиков, мате-
матиков, ихтиологов, физиков в работе по охране и
восстановлению моря. Нужен центр, напоминающий
точный механизм.
В третьем очерке «Берег» рассказано о неустроен-
ности южного берега Азовского моря. О богатейших
по природным данным и неиспользованному богатству
городках: Тамани, Темрюке, Ачуеве, Приморско-Ах-
тырске. О проблемах строительства, транспорта, спе-
циалистов. О старомодной унылости этих городов.
О захламленных берегах, о пустой земле, на которой
можно и нужно возвести всесоюзный курорт.
Цикл этих статей Ставского об опасности, навис-
шей над Азовским морем, вызвал бурную дискуссию,
множество откликов. У него были и приверженцы, и
оппоненты. Но главное: проблемы эти были поставле-
ны в своем общественно действенном звучании. В свя-
зи с этой дискуссией Ставский написал документаль-
ную повесть «Кама» объемом 14 листов. Закончил он
ее в 1967 году. Но нигде не публиковал, ибо, пока он
ее писал, тема двигалась быстрее автора. Повесть ока-
залась устаревшей в его собственных глазах. И все же
заслуга писателя в том, что он одним из первых в на-
80
шей публицистике с большой остротой поднял эти жи-
вотрепещущие вопросы.
Он продолжал свои поездки по стране в разных на-
правлениях, изучая крупные водоемы, углубляя свои
наблюдения. Результатами этих новых путешествий
были очерки в «Литературной газете»: «Повернувшись
к берегам своим» (25 сентября 1968 г.) и «Размышле-
ния у горящей сосны» (11 декабря 1968 г.). Первый из
них навеян размышлениями о выставке зарубежной
рыболовецкой техники «Интеррыбпром-68» на Василь-
евском острове. Богатство и благополучие этой демон-
страции заставляют автора вспомнить Амур, Волгу,
Каспий, Арал, Дон, Азовские лиманы, Ладогу — места,
где побывал, и задуматься над тем, как и почему опу-
стели многие моря наши и озера. Он излагает после-
военную историю наших внутренних водоемов, захи-
ревших благодаря океаническому направлению, куда
потекли основные капиталовложения. И задает вопрос:
не пора ли разделиться, дать отечественным морям и
озерам деньги, план, хозяев, чтобы не оказаться у раз-
битого корыта? По словам районного рыбинспектора
на Ладоге: «Мы — постылые дети». Проблемы добычи
рыбы заострены в этом очерке и поставлены на фоне
больших масштабов мирового значения. Продолжением
его стал очерк «Размышления у горящей сосны». Он
посвящен тому, как плохо организована, расплывчата
и неубедительна наука, занимающаяся нашими река-
ми и морями. Ставский написал о том, что в ней боль-
ше эмоций, чем точных знаний. Писатель отвечает
здесь многим своим оппонентам по первым очеркам
1965 года, доказывая цифрами, что работа эта ведется
в потемках. Пишет об опасности экспериментирования
с целым морем, когда предпочитается искусственное
рыборазведение в противовес процессам, находящимся
во власти природы. И снова о том, что дело очистных
81
сооружений поставлено несерьезно, устарело. И опять
о том, что время еще не ушло, что наши моря, реки,
озера еще живы, что их еще можно спасти, если не
прозевать. Чтобы прийти к своим выводам, Ставский
исколесил за несколько лет всю нашу страну. Его
«Размышления», построенные на множестве фактов,
выстраданы. Проблемы, которые здесь поставлены, ав-
тор сам называет грозными. Среди них и такие: ры-
баков много, а рыбы мало. Между тем рыбак привя-
зан к своему делу и не расстанется с ним, ни на ка-
кую иную работу не уйдет.
Много раз говорит Ставский о моральной стороне
проблемы, о том, что воздух над нашими теплыми мо-
рями и реками иногда бывает пропитан преступления-
ми. Очерк этот полон фактами и цифрами, деловой.
И в то же время страстный, эмоциональный.
5
Изучая проблемы отечественного рыбоводства, со-
хранения рек и морей, Ставский начиная с 1966 года
стал писать роман, посвященный этим же проблемам.
Он написал шесть вариантов, четыре из которых за-
браковал сам. В своих долгих раздумьях он стал при-
ходить к философскому пониманию поднятых проблем,
создал многосторонние характеры и ситуации. Часто
в них узнаются наблюдения и человеческие черты не-
которых героев рассмотренных выше очерков. Без
этих очерков роман «Камыши» не существовал бы.
Что же такое «Камыши»?
Внешний сюжетный каркас романа — поиски неиз-
вестного браконьера, убийцы рыбинспектора Коли На-
зарова. Но в эту детективную историю вплетается
множество иных линий, составляющих суть произве-
дения. Повествование, как всегда у Ставского, ведется
82
от первого лица. Но в данном случае не от автора, а от
вымышленного героя, писателя Сергея Галузо. Он по-
падает на Азовское море, в лермонтовские места Тем-
рюк и Тамань, для свидания со старым фронтовым
другом Костей Рагулиным. Тема войны и блокады
неоднажды всплывает в романе. Она звучит и в образе
бывшего командира полка Петра Скворцова, прово-
жающего Галузо на аэродроме в Ленинграде. Встают
боевые эпизоды, в которых участвовал Рагулин. И, как
выясняется, нынешний рыбинспектор Дмитрий Степа-
нович Степанов, которого герой не успевает застать
в живых, был спасителем Галузо в военные дни. Га-
лузо— опытный писатель, автор уже вышедшей книги
о войне, и теперь пишет вторую, «Бессмертие Миу-
са» — о тех местах, где воевал и рядом с которыми
сейчас находится. Так по разным каналам романа про-
ходит тема военного прошлого ряда его героев.
Но начинается роман в Ленинграде, с семейных об-
стоятельств жизни Галузо. Сущность их — в неприя-
тии психологии потребительства, которой одержима его
жена Оля. Истоки ее образа видны были в повести
«Дорога вся белая». У Оли есть своя профессия, она
работает в театре. Но смысл ее жизни — в приобрета-
тельстве, здесь главные затраты ее души. Воспомина-
ния о тяжких сценах взаимонепонимания, о постоян-
ных ссорах, звонки и телеграммы Оли в Темрюк —
все это много раз всплывает в романе. Оля даже на-
пускает на мужа психиатра, скрыв свою цель. Чело-
век этот поразил Галузо своей напыщенной болтливо-
стью и развязностью. А больше всего ударила его
осведомленность психиатра во всех их семейных де-
лах, тайное предательство жены. Правда, в образе Оли
ощутима некая нарочитая, даже назойливая надлом-
ленность. Но общая тема, поставленная здесь автором,
оправдана ее жизненными истоками.
83
Женских образов в романе несколько, и в некото-
рых из них наряду с правдой чувств есть и искус-
ственность. Наиболее удавшимся из них представ-
ляется Кама Мысливцева, дочь рыбака Прохора из
села Ордынки, главного места действия романа. Это
самобытный, оригинальный характер. Рядом с резко-
стью в нем есть некая певучесть. Одна из поэтичней-
ших сцен книги: Кама поет в лодке среди камышей —
мужественная, сильная и скрытная дева лиманов.
К сожалению, автору этого показалось мало. Оказы-
вается, Кама — стюардесса. Ей это решительно не
к лицу. Ее первая встреча с Галузо в самолете, на-
правляющемся в Ростов, напоминает сцены из некото-
рых модных в 60-х годах салонных пьес. Зато мы ве-
рим ее возвращению в родные камыши: ей нужно спа-
сти любимого человека от незаслуженного обвинения
в убийстве.
Прекрасен в романе образ Веры Царевой — архео-
лога, временно служащей сейчас на почте в Тамани,
откуда она родом и куда снова привел ее крах в лич-
ной жизни. Ее растущее духовное сближение с Сер-
геем Галузо написано психологически достоверно, тон-
ко, поэтично и сдержанно. А история семейной жизни
стариков Дмитрия и Марии Степановых — история
вечной преданности, взаимной заботы, истинно чело-
вечной любви.
В чем же пафос этой книги при всей кажущейся
запутанности ее сюжетных линий? В глубокой и жи-
вотрепещущей проблемности. В ней подняты важней-
шие современные вопросы экологии, защиты природы,
судеб человечества в этом плане. То, что происходит
в небольшом приазовском рыболовецком колхозе, вну-
тренне соотносится с одной из генеральных тем по-
вестки XXIX сессии Генеральной Ассамблеи Органи-
зации Объединенных Наций 1974 года, поставленной
84
советской делегацией и принятой единогласно. Читая
«Камыши», вспоминаешь и выставку в американском
городе Спокане в том же году, где советский павильон,
посвященный теме охраны природы, вызвал особен-
ный интерес публики. О глобальном значении этой
борьбы, о ее гуманистическом смысле и тогда и ныне
говорили и продолжают говорить с высоких трибун
крупнейшие международные политические деятели.
Вот с этой-то проблематикой, конечно отраженно, и
связаны «Камыши». События романа ставят эту про-
блему в отечественном разрезе. В нем раскрыта борь-
ба между «океанической» тенденцией и спасением род-
ных русских судаков, осетров, стерлядей и белуг.
К борьбе этой причастны почти все действующие лица
книги. Идет «тюлечная война». Видное место занимает
в ней Костя Рагулин, крупный рыбовод-теоретик, де-
путат ростовского Совета, ярый противник сплошного
лова тюльки, ибо с ней вылавливается молодь ценных
рыб. Об этом ущербе морю, государству и делает он
доклад на областном совещании — о грозящей ката-
строфе, о вредоносности «тюлечной» позиции. Об этом
же в масштабе своего личного опыта думает и говорит
отец Камы, старый рыбак Прохор. С этими мыслями
умирает в своей лодке старый больной рыбинспектор
Дмитрий Степанов. Об этом же размышляет следова-
тель Бугровский, ведущий дело об убийстве инспек-
тора Назарова: о необходимости равновесия в природе.
О том, что «море вытрусили», «вроде бы незаметно
съели». Вера Царева, рассказывающая Галузо о своем
понимании жизни, тоже говорит о «работящем море».
В ее словах что-то выстраданное, личное, «оскудев-
шее море было чуть ли не оселком ее философских
раздумий о человечестве».
Центральным персонажем, позиция которого стал-
кивается с позицией остальных героев, является Глеб
85
Степанов, сын старого азовского инспектора, дела-
ющий карьеру в министерстве. Его доводы на первый
взгляд верны. Зачем строить гигантский холодильник,
если на Азовском море осталась одна тюлька? Если
промысел исчезает, а рыбакам скоро не будет работы?
Он считает, что «надо быть не фантазером, а реали-
стом». Иронизирует над заботами о дальнем и близ-
ком будущем. Его позиция — хищническая: после нас
хоть потоп, сдавай план тюлькой, пока ее еще хва-
тает, а осетров нам добудут браконьеры. Для выпол-
нения же государственного плана есть рыба в Атлан-
тике, в Индийском океане. Глеб Степанов — хитрый и
изощренно изворотливый дипломат. Он отлично пони-
мает, что идет открытый грабеж моря. Он уверен во
всеобщем равнодушии, способен оглушить эффектны-
ми словами. Исповедует веру: живем раз в жизни. Ве-
дет тонкую игру, чтобы с помощью Галузо заставить
убедить Рагулина снять свой доклад.
Но все эти события развертываются к концу ро-
мана. Поначалу же писатель знакомится с главным
местом действия, селом Ордынкой, с рыбаками, их за-
ботами. Здесь его сначала приняли плохо, заподозрив
в нем одного из перекупщиков, не доверяют ему. Ведь
здесь настораживает каждый посторонний. Чувст-
вуется ранимость рыбаков от появления любого, кто
пытается вторгнуться в их жизнь. Особенно вырази-
тельна в этом плане фигура Прохора, отца Камы.
Среди людей в Ордынке. Темрюке, Тамани весьма
приметна фигура Роберта Ивановича Симохина, на-
чальника приемного пункта. Он один из подозревае-
мых в убийстве. Человек дела, практики, способный
стукнуть кулаком по столу, он, однако, тоже склонен
к обобщениям. «Мне соображать приятно. Игра мыс-
ли— вот что мне нравится. Чтобы я сопоставлять мог
логично, выводы делать, умным вещам удивляться...
86
Вот, говорят, что заводь, плотины, индустрия, химия
там. Так чего же мы сами-то рыбу в тузлук макаем,
а не в нефть? Нельзя, значит? Против жизни, значит».
Эта мысль руководит в «Камышах» всеми, кто
честно и искренне трудится на море и борется против
его оскудения. И выражается всякий раз по-своему.
У умирающего на своем посту старика Степанова —
в формуле: «А должен, а надо!» Его последние мысли
об убитом Коле Назарове: «Если бы и другие так за
природу: и рыбак, и гражданин каждый в учрежде-
ниях... Если бы так каждый с малолетства, как Наза-
ров, тогда и расти природа».
И втягиваясь в эту сложную, полную страстей и
размышлений жизнь, писатель уже не в силах ото-
рваться от этого обреченного моря. Ему необходимо
рассказать об этих людях. Постепенно зарождается и
пишется повесть «Лиманы», композиционно по главам
вкрапленная в основное повествование. Ему нужно
разобраться в дебрях этих взаимоотношений и челове-
ческих характеров. Его дух захватывает навязчивая
мысль: написать о Дмитрии Степанове, оживить его
портрет, мысли, личность. Он задумал описать послед-
ний день его жизни, защитить его имя (ведь и Степа-
нов был в числе подозреваемых в убийстве). Понять
его правду, смысл его предсмертного наказа, духовной
эстафеты своему молодому преемнику Григорию Пет-
ренко: «Я почти физически ощущал, что занят здесь
чем-то стоящим и что-то незримо уже связывает меня
с этим морем и с людьми, которые жили вокруг». Во-
прос «А с морем-то, с морем что?» звучит то яростно
в устах Камы, то аналитически у Симохина и Бугров-
ского, горестно у старика Степанова, равнодушно-из-
девательски у его сына Глеба. Три главы повести «Ли-
маны», составляя половину второй части романа, и
содержат в себе все такие вопросы и попытки дать на
87
них ответы. В поисках правды автор использует ма-
териалы своих предшествовавших очерков об Азов-
ском море. Вспоминает известные ему ранее цифры и
факты. Приводит газетные данные с 1955 года о войне
за море, называя статьи и авторов. Неистощимую
жилу явила перед ним подшивка редакционной почты
темрюкской газеты за последние годы, письма людей
разных профессий со всех концов страны. Докумен-
тальная основа романа видна и в совпадении ряда ха-
рактеристик его героев с лицами, фигурировавшими
в ранних очерках Ставского на эти темы. Так, напри-
мер, Симохин — самодеятельный художник. Подроб-
ное описание его портретов полностью соответствует
зарисовкам в очерках Ставского об Азовском море
1965 года. Изуродованная половина лица рыбака точно
такая же, как у Прохора. Открытый, ясный, умный
взгляд молодого инспектора воспроизведен в описании
портрета Назарова даже самим текстом из старого
очерка.
Особенную роль играют представленные автору
«Лиманов» следователем Бугровским бесконечные тре-
вожные докладные старого инспектора в различные
организации о положении на Азовском море. Перед
читателем предстают специфика рыболовецкой про-
фессии, история промысла, много освоенных автором
специальных знаний, «литература вопроса».
Сквозь сеть распутываемой детективной интриги,
все версии ее разгадки и все ошибки героев возникает
философия этого романа. «Похоже на то, что лишь зло
человек может вершить, не боясь опоздать с этим,
а с добрым делом надо вставать пораньше и поторап-
ливаться». «Нельзя относиться к жизни как к океану,
где все можно хапать». «Судьба Дмитрия Степанова
сфокусировала в себе новую ступень в отношениях че-
ловека с природой».
88
Все это не сентенции, а раздумья, вытекающие из
реального анализа человеческих взаимоотношений, из
картин кипения душ, непрерывной душевной работы
в героях.
Настроение тревоги, господствующее в романе,
оставляет, однако, место и надеждам. Они формули-
руются по-разному разными людьми. Вера Царева —
сама естественность во всем облике и поведении, — де-
лясь с Галузо впечатлениями о его рукописи, говорит
о том, что старый инспектор, умирая, выполнил свое
предназначение. И это понятие предназначения озна-
чает веру, что человек может жить душой — чисто, це-
леустремленно. И что, выполнив свою жизненную цель,
старик оставил свое дело для продолжения: «Если
море будет живое, всегда будет жить Степанов». И со-
всем по-иному, на языке социально-экономического
анализа, но, в сущности, о том же — размышления се-
кретаря крайкома, с которым встретился Галузо. Это
человек высокой образованности, доктор философии.
Он подробно излагает особенности соотношения почти
пресного Азовского моря с соленым Черным, условия
орошения Азовской водой Дона и Кубани, специфику
экономики края. И отсюда возникает органический пе-
реход к связи местных задач с общей грандиозной
проблемой взаимоотношения человека с природой.
«Экология, технология, биосфера, загрязнение.... забо-
та ведь общечеловеческая. И в высшей степени соци-
альная. Но только нельзя нагонять на человека стра-
ху». Он сам задает вопрос: «В состоянии ли мы как
социальный строй беречь, улучшать и возобновлять
природу или спокойно только проедать земные богат-
ства, оставляя после себя пустыню?» И отвечая:
«И хотим, и можем», объясняет, почему: потому что
в нашей стране общественный характер производства.
Потому что велика любовь народа к природе — гигант-
89
ской материальной силе. «Любовь к природе — вопрос
экономический. С каждым годом все больше машин и
денег пойдет на восстановление природы. Так что па-
никовать не надо». Говорит о познании природы, о не-
обходимости людей высокого профессионализма. И от-
сюда в его разговоре — естественный переход к мест-
ным делам, к плотине через Керченский пролив, что-
бы регулировать соленость воды. Заверяет, что будут
чистыми и Байкал, и Волга, и Днепр, и Нева. Дела
азовские — часть общего вопроса о состоянии природы,
который входит в нравственное «я» общества.
Все это не общие слова, а убежденность, подкреп-
ленная фактами, анализом, вдумчивым широким про-
гнозом. Оптимизм собеседника Галузо не наигранный.
Сам подробно изложив драматичность сложившейся
ситуации, он ищет деловой выход из нее, все время
подчеркивая, что загрязнение природы имеет прямое
отношение к душе человеческой. «Грязним море — ко-
робим душу, разводим цинизм». Перед нами не на-
чальственное назидание, а человек, болеющий за дело,
ищущий реальных выходов для восстановления моря,
для оживления края, превращения его в широкую са-
наторную базу.
Весь большой философский и социально-экономи-
ческий план романа завершается интонацией надежды.
Как и его личный план. Хотя ничего еще не решено
во взаимоотношениях Галузо и Веры, они расстаются,
чтобы когда-нибудь встретиться в Ленинграде.
Композиция этого романа многоплоскостная. Он од-
новременно и проблемно-философский, и детективный,
и политический, и деловой. Роман споров, любовной
лирики и одновременно прослоенный вставными гла-
вами повести о жизни и смерти Дмитрия Степанова.
Несомненно, это композиция самобытная.
Любопытен и язык романа. В нем больше всего
90
впечатляют речевые стыки. Мягкий южный говор при-
азовских рыбаков соседствует с изощренной софисти-
кой интеллигентного циника Глеба Степанова. Язык
юридических догадок следователя Бугровского и ря-
дом звонкая и надрывная речь Камы. Задумчиво-ана-
литическая — Веры Царевой. Недоверчивая, полная
внутреннего скрытого страдания — Прохора Мыслив-
цева. И многослойная — самого автора: то патетиче*
ская, то исследовательская, то лирическая.
Конечно, есть в романе и немало «переборов».
И (о чем уже говорилось) необязательность и затяну-
тость некоторых черт в его женских образах. И по-
вторы вариаций в развитии детективной линии сю-
жета, и иногда мнимая многозначительность авторских
интонаций. Но в целом роман сочетает в себе острую
современную проблемность с реальными человечески-
ми характерами, с живой людской болью.
Поэтому автору настоящей статьи представляются
недоказательными некоторые попытки отрицания его
художественной ценности, прозвучавшие в нашей пе-
чати. Самой категоричной из них представляется
статья Ф. Кузнецова «Движение прозы и проблема
Галузо» («Литературное обозрение», 1975, № 11). С од-
ной стороны, автор ее признает присутствие в романе
широты замысла, постановку важных общественных
проблем, наличие трудовых народных характеров.
Признает и стремление Ставского подняться до фило-
софских обобщений о человеке и природе в условиях
НТР, а также сложность архитектоники романа.
Ф. Кузнецов считает, что коллизии гражданские и рат-
ные, сражения рыбинспекторов с браконьерами с до-
статочной убедительностью и резкостью изображены
в романе. И все же автор статьи, противореча сам себе,
считает, что Ставский не решается постигнуть изобра-
жаемые явления народного бытия в формах самой
91
жизни и входит в нее не непосредственно, а через
«подставное лицо»—писателя Галузо. Во-вторых, са-
мую эту фигуру он считает социально и граждански
малограмотной, незрелой, инфантильной и утверждает,
что проблема разоблачения инфантильности должна
была стать основной задачей автора. Ее якобы и надо
было исследовать в романе.
Прежде всего — о «формах самой жизни». Эти фор-
мы, то есть лица, события, проблемы, реально присут-
ствующие в романе, перечислены самим автором
статьи. Принципиально же говоря, давно уже установ-
лено нашим литературоведением, что выражение
«в формах самой жизни» односторонне своей непрере-
каемостью. Реализм включает в себя и условность, и
метафоричность. Фотографически зеркальное отраже-
ние жизни не есть исключительно возможный путь
художественного изображения, тем более что Ф. Куз-
нецов в начале статьи сам говорит о насыщенности
романа реальным жизненным материалом. Так что
концы с концами здесь не связаны.
Далее — о проблеме инфантилизма. Зачем припи-
сывать автору романа замысел, не входивший в его
намерения? Проблема инфантилизма существует и
в жизни, и в литературе. Но разоблачение его вовсе
не входило в авторские планы, как не главным было
и желание Ставского сделать Галузо Шерлоком Холм-
сом и написать детектив в детективе, как утверждает
Ф. Кузнецов. Ведение дела о разоблачении убийцы
втягивает писателя случайно. Главная его цель — по-
нять открывшуюся перед ним сложную жизнь, не-
ожиданные судьбы, духовное богатство многих людей,
с которыми он здесь соприкоснулся. Именно посте-
пенное обретение четкой гражданской позиции в новом
для него жизненном материале, внутренняя связь это-
го постигаемого опыта с собственным военным про-
92
шлым составляет суть его образа в романе. Недаром
так взаимосвязаны этим прошлым в прямом сюжет-
ном смысле Рагулин, Дмитрий Степанов, Галузо. Свя-
зи эти не вольные реминисценции, а воплощение темы
продолжения таких судеб и характеров в настоящем,
их преемственности.
Ф. Кузнецов не приводит ни одного реального до-
казательства в пользу своей оценки личности Галузо
как инфантильного героя. Навязывание художествен-
ному произведению проблематики, не имеющей к нему
касательства, да еще столь категоричное по тону, вряд
ли представляет собой оправданную критическую ме-
тодологию.
Реальные недостатки романа, о которых говори-
лось выше («переборы» в любовной и криминальной
линиях) никакого отношения к проблеме инфантиль-
ности не имеют. Роман о другом.
Позволю себе два небольших воспоминания. Пер-
вое. Четыре десятилетия назад в ленинградском Доме
писателя имени Маяковского шло первое обсуждение
романа В. Каверина «Исполнение желаний». Высту-
пали виднейшие литературоведы и критики тех лет.
Когда все высказались, молчавший дотоле Ю. Н. Ты-
нянов сказал задумчиво: «А все-таки, друзья мои, са-
мое главное, чтобы книгу было читать интересно».
И еще две-три фразы об этом.
Второе воспоминание более раннее. 1930-й год. Дни
незабываемого ЛОКАФа. Журнал «Залп». Л. С. Собо-
лев — его секретарь (не ответственный, а просто секре-
тарь). Я веду отдел критики. И как-то на пути домой
он сказал: «А знаешь, я делю книги попросту: если
поумнел на копейку — книга хорошая, а если не поум-
нел хоть на ту же копейку — значит плохая».
Роман «Камыши» основным своим материалом от-
вечает этим двум критериям. Книгу читать крайне
93
интересно (по Тынянову). От нее умнеешь (по Собо-
леву). И притом не на копейку, а на неизмеримо бо-
лее высокую цену. Перед нами большой современный
русский роман. Он полон тревоги и надежды.
6
Не следует думать, что создание романа приоста-
новило деятельность Ставского как журналиста-очер-
киста в области органической для него тематики. На-
против, диапазон ее расширился. С 1969 года начи-
наются его поездки на Балхаш. Раздвинулись и ее
проблемы. Уже не только судьбы отечественного ры-
боводства волнуют его. Он стремится понять общие
закономерности природы, чтобы определить меру не-
обходимости и характер стройки крупной ГЭС на Бал-
хаше. От чего зависят спады глубины этого гигант-
ского озера на 5—7 метров каждые 10—15 лет? Какие
при этом происходят солевые процессы? Куда де-
ваются 990 тонн соли из 1000, приносимой рекой Или?
Природа озера по-настоящему не изучена. Вокруг этих
вопросов многие годы велась полемика. Трижды ме-
нялся проект водохранилища. Пришлось отказаться
от посевов риса. Позиция Ставского в его очерках
«Судьба Балхаша» (в соавторстве с А. Левиковым),
высказанная им в трех номерах «Литературной газе-
ты» осенью 1975 года, оказалась действенной. Совет
Министров Казахской ССР решил изменить проект
стройки ГЭС. Думается, что не последнюю роль в этом
сыграл и роман Ставского, и его очерки, вышедшие
в том же году. В 1976 году Ставский снова вер-
нулся к рыбоводческим проблемам, но уже обратив-
шись не к морям, а к рекам. Таков очерк «Самый
обыкновенный карп» («Литературная газета», 21 ян-
варя 1976 года).
94
Снова выставка, на этот раз «Инрыбпром-75». Сно-
ва демонстрация мировой океанической техники. И ав-
тор вспоминает небольшое горное озеро Аракуль Че-
лябинской области; прибыльность разведения рыбы
даже при примитивной технике, необходимость аккли-
матизации мальков в сети озер. Выращивать, откарм-
ливать и полностью отлавливать их. Пишет он и о по-
движничестве местных рыбоводов, своими силами по-
строивших цех. Ставский рассказал и о своих челя-
бинских впечатлениях в Москве министру рыбного
хозяйства РСФСР. О работе рыбоводов часто на одном
энтузиазме. О том, что океаническое рыбоводство про-
шло свой этап, что оно с каждым годом будет обхо-
диться все дороже. Пафос этого очерка в том, что
мы — страна великих рек и озер. И, оперируя цифра-
ми доходов небольших рыбных предприятий Челябин-
ской области, опытом трестов, автор взывает к руко-
водителям этой сферы хозяйства: «Не пора ли вернуть
причитающееся обездоленным речным и озерным ры-
бам? Немножко бы им электроники тоже. И ведь ре-
зультат будет сказочно быстро».
Ставский кончает очерк ожиданием совсем другой
выставки: нашей озерной и речной.
Так продолжается опыт публициста в больших и
малых масштабах избранной им и непрерывно изучае-
мой проблемы.
Продолжается и его деятельность романиста. В на-
стоящее время он пишет два романа, уже на ином ма-
териале, но все на ту же тему сохранения природы.
Первый из них «Землетрясение» — о молодом чело-
веке, перепробовавшем разные профессии, отправив-
шемся в Дагестан. Там он попадает в страшное сти-
хийное бедствие. Начав по приезде скромно работать
В банке, он становится участником восстановления ма-
95
термальных ценностей. Пережитое приводит его к осо-
знанию своего места в жизни.
Второй роман, который пишет сейчас Ставский,—
«Ценности». Он посвящен материалу внешне грубо
прозаическому: свалке, ленинградскому заводу по пе-
реработке бытового мусора, строительству очистных
сооружений. Внутренняя тема этого романа: как люди
обесценивают наряду с материальными ценностями
ценности духовные.
Сейчас возможна лишь информация об этих созда-
ющихся произведениях писателя. Но, судя по его пла-
нам, книги эти задуманы как философски насыщен-
ные размышления о трудных проблемах современно-
сти, о путях их разрешения.
Художественная проза и публицистика Ставского —
не обособленное в нашей литературе явление. Тревоги
людей всего мира, озабоченных сохранением природы,
многогранно запечатлены нашей литературой. Произ-
ведения на эти темы появляются в ней непрестанно.
Но в своих романах и статьях Ставский — едва ли не
зачинатель ее крупномасштабной разработки. В этом —
главное их значение. Думается, что новые замыслы,
если они осуществятся, продолжат развитие темати-
ки столь общественно значимой, столь выношенной
им самим.
Дороги близкие и дальние
*
У Виктора Викторовича Конецкого — устойчивая
репутация писателя-мариниста, мастера очерков о мор-
ских путешествиях. Уже с первой книжки — «Сквоз-
няк» (1957)—преобладающий материал их, события и
герои связаны с профессией моряка. Отчетливо про-
слеживается в них автобиографическое начало.
Родился писатель 6 июня 1929 года. После блокад-
ного детства с 1945 по 1952 год учился в школе юнг,
потом — в Высшем военно-морском училище. Потом
проходил флотскую службу на Севере, плавал в Арк-
тике. В последние годы он, штурман дальнего плава-
ния, прошел много рейсов в обоих полушариях.
Но менее всего его прозу можно считать этногра-
фически-описательной. С самого же начала писатель-
ского пути Конецкого волновали проблемы, как про-
кладывать по жизни свой путь, как складывается вну-
тренний мир человека. И все шире становились его
размышления о судьбах человечества, о его истории
и будущем. Кстати, не только моряки были героями
книг Конецкого, особенно первых. В сборнике «Сквоз-
няк» получает свои первые жизненные уроки госпи-
тальная медсестра Маша («В утренних ‘ сумерках»).
При встрече на магаданской дороге рассказывает
о гибели своего друга и о свидании с его женой после
97
войны ихтиолог Федор Антонович («Без конца»). Тоск-
лива одинокая старость библиографа Леонида Ивано-
вича («Сквозняк»).
Во второй книге — «Камни под водой» (1959) — ге-
рой рассказа «По сибирской дороге» — водитель ма-
шин на дальних рейсах, бывший танкист. Его шофер-
ский опыт на Колыме, его разговоры с машинами, на
которых он давно шел по свету, воспоминания о войне
составляют содержание рассказа.
В этом ряду «неморских» героев Конецкого осо-
бенно интересен инженер-радист Федор Иванович Ка-
мушкин («Повесть о радисте Камушкине»). После ране-
ния в голову он лишился возможности работать. Но им
владеет одна страсть — установление дальних связей
на коротких волнах маломощных любительских пере-
датчиков. Он знает, что может умереть в любой миг.
Но все его житейские неурядицы, воспоминания
о неудачах, одиночество отступают перед бескорыст-
ной одержимостью благородным любимым делом.
Через все книги Конецкого то прямо, то ассоциа-
тивно проходят воспоминания героев о войне и бло-
каде. В первой книжке, в рассказе «Капитаны, улыб-
нитесь!», встает зима 1942 года, которую вспоминает
Игорь Русанов, — год своего голодного детства, когда
его спасают в санбате морской пехоты, откуда и на-
чался его путь моряка. Следы войны резко ощутимы
в неустроенных судьбах подростков («Наш кок Вася»).
Война позади и у двух друзей из рассказа «Если по-
зовет товарищ». Непрестанно думает о своих потерях
военных дней Петька в рассказе «Петька, Джек и
мальчишки». Боевое прошлое и у боцмана Росомахи,
героя рассказа «Путь к причалу».
Но тема войны встает у Конецкого и в более ши-
роком философско-историческом плане. В повести
«Завтрашние заботы» (1959—1960) штурман Глеб Водь-
98
нов связывает свои воспоминания о воине с предше-
ствующим опытом нашей страны, со счастливыми со-
бытиями 30-х годов: спасением челюскинцев, с име-
нами героев тех лет, а ранее — с судьбами испанских
детей, спасенных советскими людьми. В рассказе
«Лоцман» (из сборника «Луна днем», 1963) герой раз-
мышляет об общности судьбы города на Неве и порта:
«И каждый раз, когда враги шли на Россию, они на-
чинали с того, что хотели закрыть ворота города в мир.
Трофимов уже дважды за свою жизнь видел это».
Цепкая память о войне, о ее значении владеет капи-
таном Павлом Басаргиным в повести «Кто смотрит на
облака» (1962—1966). А в книге «Соленый лед» (1969)
плавание океанического научного судна в Южном по-
лушарии вызывает такую авторскую мысль: «Опять
война подталкивает вперед науку. От всего на свете —
от атома до космоса, от облаков до морских глубин —
несет войной». О войнах, прошлых и идущих ныне,
лапидарно, но глубоко написано в книге «Среди мифов
и рифов» (1972), где рядом с воспоминаниями о бло-
кадном детстве, первых днях на военном флоте,
о страшном для Родины дне начала Великой Отечест-
венной— 22 июня 1941 года — встают мысли о проти-
востоянии космодромов на разных сторонах планеты.
Звучат эти мотивы и в книге «Морские сны», начиная
с ее первой главки: со встречи в Париже с Натали
Саррот, вспоминающей о себе и своем муже в дни Со-
противления.
Книги Конецкого переполнены прозаическими по-
дробностями флотской службы: вахтами, авариями,
встречами кораблей, описаниями рыболовецкого про-
мысла. И все же главное в них — иное. Интерес к их
героям определяется авторским анализом их душев-
ных состояний. Ничего традиционно морского, показ-
ного в этих героях нет. Напротив, они всегда спорят
99
сами с собой, часто ощущают тоску, одиночество, не-
удовлетворенность. Это характеры угловатые, по-
ступки их бывают противоречивы, смутны. Люди
скрытные и упрямые. Они — мечтатели. Мечта о море
заставила сироту солгать, что он якобы повар, чтобы
попасть на судно («Наш кок Вася»). Мечты простые и
сложные владеют рулевым Бадуковым и боцманом
Росомахой в рассказе «Путь к причалу». И вместе
с тем все книги Конецкого полны иронии по адресу
так называемой морской романтики, традиционных
описаний морских красот. С насмешкой пишется о по-
хожести друг на друга картин ревущих валов, крова-
вых закатов, бурунов, чаек, о «волосатой груди моря-
ка, героически встречающей шторм».
В ранних книгах Конецкого преобладающим пси-
хологическим типом была личность внутренне не-
устроенная, недовольная собой. В боцмане Росомахе
рядом с трудовой морской закалкой, с мятежным
озорством живут тоскливая неприкаянность, колеба-
ния: простит ли ему неведомый сын его малодушие,
завоюет ли он, отец, его. Герой рассказа «Если позовет
товарищ» — неудачник. Демобилизованный за провин-
ность гидрограф Шаталов ищет достойную жизнен-
ную позицию. В нем ощутим разрыв между пустотой,
равнодушием ко всему на свете после увольнения и
гордостью профессионального опыта моряка. Без уто-
мительного обыденного преодоления будней морской
службы жизнь для него пуста и неинтересна. Но глав-
ное моральное удовлетворение испытывает он при
встрече с товарищем, некогда робким и неловким Ма-
ней, по зову которого он летит в неведомый Курамой
на Дальнем Востоке. Летит лишь для того, чтобы вы-
слушать рассказ друга о перенесенной опасности. Вы-
ручить из неизвестной беды товарища — это как буд-
то возвращение к самой юности.
100
Неспособность поначалу самому решать свою судь-
бу присуща и Глебу Вольнову из повести «Завтрашние
заботы». Для него главный критерий — совесть. Тоска
по истине гложет его. Самое трудное в жизни — уметь
что-нибудь по-настоящему хотеть. Он страдает от не-
умения' наладить собственную жизнь, найти себя, не
половинить решений. Томление духа, зыбкость на-
строений и одновременно жажда поступков — таков
этот характер. Мать его считает, что у него «нет
в жизни сюжета», что он «человек без позвоночника».
Душевная ранимость, контрастирующая с одержи-
мостью и безукоризненным владением своим делом,
характерна и для героя повести «Кто смотрит на обла-
ка». Это сближает ее с предыдущими книгами начала
60-х годов. Но здесь перед нами произведение более
сложное. Прежде всего жанрово. Оно представляет со-
бой десять новелл с перемежающимися героями. Каж-
дая из них названа их именами. Действие повести про-
исходит в разных концах страны. Но самое сущест-
венное— восприятие исторического времени, пройден-
ного страной за полтора десятилетия и отраженного
в этих судьбах. В образах братьев Басаргиных есть
черты, свойственные героям ранних повестей и рас-
сказов Конецкого. Это и недовольство Павла Басаргина
собой из-за несправедливого решения им судьбы кур-
санта Петра Ниточкина. И ощущение безнадежного
положения своего судна, собственной старости. Но
главное для него — быть порядочным человеком. Так
и строятся его взаимоотношения с людьми: с буфетчи-
цей Женей, которую он заставил учиться и на которой
потом женится. С тем же Ниточкиным, ставшим его
зятем.
Ниточкин — герой Конецкого, переходящий из од-
ного произведения в другое. В повести «Кто смотрит
на облака» прослеживается вся его судьба от беспри-
101
зорного детства в Ташкенте военных времен. Изгна-
ние сначала из обычной школы, а потом из военно-
морской. И не только из-за озорства, но и из-за про-
теста против любой несправедливости. С капитаном
Павлом Басаргиным у него сложные отношения. В свое
время тот лишил его, курсанта, двух недель отпуска
на берег, хотя понимал свою неправоту. Впоследствии,
уже будучи вторым штурманом у того же Басаргина,
Ниточкин вспоминает об этом благодушно. Ниточкин —
человек неистощимой выдумки, с огромным запасом
жизнелюбия и юмора. Позднее, в книге «Среди мифов
и рифов», ему будет посвящено несколько новелл,
главная из которых «К вопросу о психологической не-
совместимости». Полная неожиданных комических си-
туаций, она, однако, касается многих сторон человече-
ских взаимоотношений, когда самые благие намерения
кончаются плачевно благодаря различию характеров.
В повести «Кто смотрит на облака» среди судеб не-
путевых персонажей, приверженных к бродячей жиз-
ни, примечательна судьба взрывника Василия Ала-
феева и подсобника Степана Синюшкина. Каждый из
них по-своему неудовлетворен собой. Их связывает
своеобразная дружба-вражда. Алафеев постоянно за-
ступается за Синюшкина, покрывая его промахи. Но
тот, при всей преданности другу, восхищаясь им, смут-
но завидует ему. Он верит в удачливость и таланты
Василия, «но чего-то иного просила душа». Тоска при-
водит его к бессмысленному и жестокому поступку:
в пьяном состоянии он наносит Василию удар ножом
в сердце. И сам в отчаянии долго бежит по ночной
снежной дороге в больницу за помощью. Но Василий
понимает его: «Человека долго дразнить нельзя». Так
думает он после операции. Совершает благородный
поступок: диктует документ, что пострадал «в состоя-
нии самообороны», а выздоровев, доказывал на суде,
102
что Степан не виноват. Весь срок пребывания Синюш-
кина в тюрьме он заботится о нем. Потом, разбив-
шись на мотоциклетных гонках, погибает. Но перед
смертью в больнице его озаряют заветные мысли: не-
состоявшаяся мечта построить жизнь интересно, как
Гагарин, признание, что «всю жизнь красивую работу
искал». Драма взаимоотношений этих двух героев —
драма самоутверждения, драма поисков внутренней
свободы. Ее противоречия развернуты в большом пси-
хологическом масштабе.
Однако центр повести — в личности Павла Басар-
гина. Сложный контрапункт встреч и расставаний
с разными людьми на его жизненном пути рождает
в нем много важных мыслей. О том, что дело его при
всех неудачах — чудо, бросить его — значит помереть.
О необходимости самостоятельного постижения жиз-
ни — против хрестоматийного усвоения исторических
событий, святых для науки и государства. Внутренний
бунт против ханжества. А главное — «почаще смотреть
на облака», то есть быть нужным другим, ощущать
врожденное стремление народа к справедливости.
В этой книге возникают развившиеся в дальнейшем
мысли автора об искусстве, вложенные им в уста ге-
роев. О том, что душа любого народа — в его искус-
стве и литературе, и о том, что лишь через искусство
можно как следует понять людей, народ, самого себя.
О мифологической сущности искусства. Против разло-
жения старых мифов искусством. Создание новых сю-
жетов — создание новых мифов. Нравственная про-
грамма автора — в его мыслях об искусстве.
С 1969 года начали выходить книги Конецкого, со-
ставившие трилогию, — «Соленый лед», «Среди мифов
и рифов» и «Морские сны». Объединивший их одно-
томник называется «За доброй надеждой». Книги эти
написаны в жанре путевого дневника, где наряду со
юз
вставными новеллами обильно представлены историче-
ские, философские и эстетические воззрения автора.
Конечно, если извлечь из книги «Соленый лед» все
дорожные встречи, все отдельные происшествия, то
она может показаться построенной по принципу:
«А был еще такой случай». Но сделать этого нельзя,
ибо все новеллы книги сплетены с авторскими раз-
мышлениями над многими сторонами истории и совре-
менности. Прежде всего автор восстает против трюиз-
мов в жизни и искусстве. Против туристского умиле-
ния экзотикой. Против натужного псевдоюмора в со-
временной кинокомедии. Против моды на старину,
влюбленности некоторых писателей в идиотизм старой
крестьянской жизни: «Горюют, что в селе жизнь ме-
няется, что ворот колодца не скрипит и лучины не
горят... Но скорбят такие почему-то на Аэропортов-
ских улицах в Москве. И окают напропалую».
Выступает он и против дилетантизма писателя-
«философа», и против искусственности и театрально-
сти. В книге возникают имена и оценки любимых пи-
сателей— тенденция, усиленная потом во второй ча-
сти трилогии. Описано ощущение от чтения книги Хе-
мингуэя «Праздник, который всегда с тобой»: погру-
жение в томительное ожидание красоты, вера в то, что
она обязательно войдет в твою жизнь. Рассказано
о своеобразном слиянии в этом произведении духов-
ности и материальности. О письмах Пушкина и его
самочувствии после окончания «Бориса Годунова».
О Герцене, как великой личности. О гражданском по-
двиге Белинского, Добролюбова, Чернышевского. О том,
что хорошая книга забывается, ежели ее автор дли-
тельными годами своей чистой и смелой жизни, сво-
ими поступками, обаянием помыслов и мечты не вой-
дет вместе с книгой в читательское сознание. Сопо-
ставляет сибаритскую жизнь Гонкуров с каторгой До-
104
стоевского. Пишет о длинной трудной деятельности
многих безвестных литераторов.
Конецкий любит литературу бескорыстно, не ожи-
дая от своей писательской принадлежности скидок при
работе моряка в рейсе. Творческую командировку он
называет понятием омерзительным. Он признается, что
в своей жизни всегда хотел соединить реализм с ро-
мантикой. Но только не с картинной и пустой, не
с «Девятым валом» Айвазовского. Море он любит по-
своему. Его любовь — ожидание «зеленого луча сча-
стья», который вырвется сейчас из небес. Любит как
ощущение свободы. Неоднажды высказывается он
о своей любви к первооткрывателям, не только про-
щает, но даже любуется их чудачествами в поступ-
ках, парадоксальностью высказываний. Есть в книге
«Соленый лед» фантазии на исторические и историко-
литературные темы: воображаемая история колониза-
ции Ньюфаундленда, встреча теней Герцена и Огарева,
Бунина и Чехова в гостиничном номере в Ницце. Мно-
го и с особой любовью пишет Конецкий о Германе
Мелвилле и его книге о Моби Дике. Для него она —
выражение ненависти к мещанству. Общностью сра-
жений с роком и стихией, а не с природой Мелвилл
кажется ему старшим братом Экзюпери.
Главный враг для Конецкого — бездуховность. Он
видит ее в различных проявлениях. И в особенности
в стандартах. Так, подробно описывает он американ-
скую телевизионную торговую рекламу иронично, с от-
вращением. От подобного, казалось бы частного, опи-
сания возникают широкие исторические выводы: «Кто
больше накопил народного духовного общественного
опыта? Ответ будет в нашу пользу. Страдания нашего
народа, неповторимость пережитых исторических пе-
риодов, бесконечное разнообразие общественных кол-
лизий, больших и малых, — все это не пройдет бес-
105
сЛедно для нации. Все это, пусть дорогой ценой, но
укрепит нашу будущую историю, напитает ее способ-
ностью преодолевать неожиданные и крутые поворо-
ты». Чувство родины возникает в авторе этой книги
от любых ассоциаций. И по контрасту с зарубежными
впечатлениями. И от воспоминаний детства. И от «ста-
ромодных» русских художников: Саврасова, Левитана,
Серова, Кустодиева, Коровина: «Я не знаю, есть ли
у других наций такая нерасторжимая связь между
эстетическим ощущением и ощущением родины». Но
автор «Соленого льда» не ограничивается такими раз-
мышлениями. Перед ним открыт океан мировой куль-
туры. Одним из его выражений он считает музей Ива
Кусто в Ницце, оценивая его как штаб гуманистов
в борьбе с технократами. Для него он противостоит
атомной бомбе, падение которой на Хиросиму описы-
вается в этой книге. Исторический кругозор, сопря-
жение своей личной биографии с процессами, проис-
ходящими в современности, публицистическая опреде-
ленность в суждениях, отказ от зыбких, томящихся
неудовлетворенностью своей жизнью героев — таков
новый масштаб мышления писателя в сравнении с пре-
дыдущими его книгами.
Второй частью трилогии путевых заметок, написан-
ной также в жанре эссе, является книга «Среди мифов
и рифов». Она охватила множество событий, человече-
ских характеристик, размышлений об истории и о бу-
дущем. На первый взгляд перед читателем очень сход-
ные книги, отличающиеся лишь материалом. Но это
впечатление внешнее. «Соленый лед» и «Среди мифов
и рифов» построены по-разному, сосредоточены на
разных проблемах. Прежде всего, различны масштабы
задач, стоявших перед экспедициями. «Соленый лед»
рассказывает о морских проводках речных судов. Во
второй книге речь идет главным образом о судне «Не-
106
вель», ведущем работы по наблюдению за космиче-
скими объектами в Южном полушарии. Казалось бы,
несоизмеримость задач должна была породить в «Ми-
фах и рифах» преобладание торжественного, возвы-
шенного тона, «глобальность» проблем и автор-
ских дум. Но произошло обратное. Если вчитаться
в эту книгу внимательно, то нельзя не обратить
внимания на обилие информации и одновременно на
ее лаконизм. О каких только странах и островах мы
не узнаем здесь по ходу следования судна: Англия,
Сардиния, Сирия, Индонезия, Уругвай, Сингапур, Вьет-
нам, Маврикий. Но автор выписывает места и явле-
ния, как правило до него не фиксировавшиеся нашей
литературой. Как и в первой книге путешествий, он
против стереотипов, против туристских стандартов,
против пошлых описаний расхожих красот.
Что же больше всего волнует автора в его инфор-
мации? Прежде всего, социально-философские мотивы.
И чем захолустнее мелкий порт, чем заброшеннее глу-
бинка, глуше провинция, тем пристальнее авторский
взгляд и значительнее его выводы. Например, в сар-
динском городке Тортали рядом с жалкими домишка-
ми, кучами консервных банок у крыльца, мусором и
овцами вдруг на витрине магазинчика дорогое издание
Пушкина, Анри Бейль, Грэм Грин, Джозеф Конрад.
И все это угодило в компанию вооруженного всеми
видами современного оружия Джеймса Бонда, супер-
мена из американских боевиков. Оборотная сторона
медали, не видная наивному туристу, больше всего
привлекает внимание автора. Двадцатилетний опыт
блужданий по морям приучил его к этому. К острой
способности отличать иллюзии от сути. Видеть рядом
уродливое и прекрасное, трагическое и смешное, высо-
кое и низкое. Камертон такому видению мира задает
открывающий книгу очерк «Разгрузка в Сорри-доке».
107
Дело происходит еще до экспедиции «Невеля». Разгру-
жается советское судно, груженное лесом. И дается де-
тальное описание порта — поразительной смеси нераз-
берихи и точности. «Кажется, и не работали, а пора-
ботали много». Темза — рабочая река, река-лошадь. Но
традиционный английский здравый смысл ежеминутно
сталкивается с традиционными нелепостями, скрупу-
лезная честность — с мелким воровством, доброду-
шие — с непонятным упрямством, передовая техника —
со старозаветными приемами портовой работы. В крат-
ком вводном очерке о разгрузке леса в английском
порту Конецкий рассказал о противоречивости англий-
ского национального характера. Рассказал с достовер-
ными фактическими подробностями, создав обобщен-
ный современный тип. И как это, казалось бы, ни
странно, сходные черты обнаруживает автор в сирий-
ском порту Латакии, в стране, неизмеримо менее ци-
вилизованной. Нужно было выгружать русские «Вол-
ги». При этом расхищаются детали, из которых потом
делаются сувениры для туристов. И все же арабы,
организованные советскими инженерами и моряками,
работали очень хорошо. Подобные парадоксы подме-
чены автором в разных странах.
Как известно, некоторые ранние произведения про-
зы Конецкого были экранизированы благодаря своим
броским сюжетам («Путь к причалу», «Если позовет
товарищ», «Завтрашние заботы»). Книги «Соленый
лед» и в особенности «Среди мифов и рифов» перене-
сти на экран невозможно, хотя в них тоже сущест-
вуют законченные новеллы. Ибо это истории особого
рода. То это демонстрация характера, то философская
притча, то фантазия на темы истории. Новелла о че-
ловеке, заболевшем хандрой («В море среди земли»).
Трагическая история гибели судна «Аргус», в которой
так и не нашлись виновные. Экскурсы в историю рус-
108
ского флота («Самодеятельность»), И вставные новел-
лы, и общий ход повествования полны человечности,
сострадания к обездоленным на разных концах земли.
Обессиленный старый лоцман-турок в Стамбуле. На-
поровшийся на острую проволоку сириец в Латакии.
Избитый американцем шофер-маврикиец, которому
тот не дал денег. Таких историй в книге множество.
И все они написаны не в жалостной, а в гневной ин-
тонации. Именно сквозь будничные наблюдения выра-
жает автор свое ощущение: современная Британская
империя превратилась в маленькое островное государ-
ство. В работе портовых сирийцев видит он признаки
недавней угнетенности их страны. А неожиданный
«приятель» в Салониках оказался греческим самоду-
ром-миллионером. Во всех таких политических раз-
мышлениях неизменно сплетены горечь и юмор.
Столь же лапидарно, но неизменно звучат в книге
мысли о войнах: Великой Отечественной и идущих
в мире ныне. Тут и краткие воспоминания о блокад-
ном отрочестве в Ленинграде. И песни военных лет.
Центральная же мысль, давшая книге название,—
проверка реальности наших дней легендами, создан-
ными человечеством. Рифы — это и трезвые подроб-
ности вахтенной службы в разных точках мира, и на-
циональные особенности многих увиденных народов,
и современный научно-технический прогресс, и слож-
ная политическая жизнь, проблемы мира и войны. Все
это — реальности. Мифы же — все легенды, созданные
человечеством, начиная с Библии, с «истории» об Ионе
во чреве кита. Автор стремится распознать зерна ре-
альности, трансформированные в мифах, как истори-
ческих, так и современных. Даже географическое на-
звание мыса Европы у Гибралтара напоминает ему Ев-
ропу, дочь сидонского царя, похищенную Зевсом. Даже
традиционное празднование дня Нептуна находит у ав-
109
тора сугубо мифологическое объяснение. Поток ассо-
циаций подобного рода соединяет в себе одновременно
и серьезный тон, и юмор. И в этом — особая плени-
тельность и оригинальность книги. Все гиперболизи-
ровано, и все при этом просто, — рифы и мифы рядом.
Книге в целом свойствен особый поэтический на-
строй. Казалось бы, сколько раз описаны были мор-
ские пейзажи. В. Конецкий находит каждый раз свои
краски при описании бурь, штилей, закатов, восходов.
Происходит это, во-первых, потому, что каждый раз
они выступают в сопряжении со множеством жизнен-
ных ассоциаций, воспоминаний, встреч и расставаний.
Во-вторых, описания эти всегда неотрывны от волну-
ющих автора больших проблем. Полемически написан-
ный веселый гимн поющей канарейке и цветочному
горшку с геранью сочетается с горечью и обидой от
неумения людей жить на прекрасной земле, которую
так любишь в каждом дереве, цветке, лошади. Ноты
щемящие и юмористические переплетаются на каждом
шагу. Свои раздумья над космическими проблемами
автор'самокритически называет дилетантскими. И вме-
сте с тем он занят ими всерьез, полон ощущения поэ-
зии сумасшедших скоростей вращения мира. При этом
и здесь он не обходится без мифологии. «Млечный
Путь появился на свет божий, когда сын Зевса Гер-
мес укусил грудь богини Геры. И мама оторвала от
груди злого ребенка. А молоко, брызнув на небо, со-
здало эту бесчисленную россыпь звезд».
Огромную роль играют в этой книге литературные
ассоциации автора. Сколько имен возникает на ее
страницах! Пушкин, Толстой, Томас Манн, Сервантес,
Экзюпери, Мопассан, Голсуорси, Пристли. И все это
не праздно, все «идет в дело». Все внутренне соответ-
ствует нравственной гражданской позиции автора.
Споря с одними, опираясь на других, он утверждается
но
во взглядах, выработанных в нем жизнью. В своих
определениях различий национальных характеров он
ссылается на статью Голсуорси «Русский и англича-
нин», отмечая в ней одновременно и наблюдатель-
ность и иллюзии. В личности Сервантеса его больше
всего волнуют связи между творениями великого ге-
ния и его биографией (до создания «Дон-Кихота») ал-
жирского пленника, солдата и моряка, трижды ранен-
ного в боях. Мопассан для него — беглец от пошлости
в мифы, сказания, легенды, притчи и одиночество. Ан-
туан Экзюпери написал небо, как никто, ибо оно было
для него местом работы, он знал цену движения и
всех слагаемых пейзажей. Но далеко не все принимает
Конецкий в современной западной литературе. И это
касается не только явно реакционных ее течений. Он,
например, язвительно спорит с Пристли, считающим
главными ценностями юмор, терпимость и либераль-
ную гуманность. Конецкий доказывает, что все это
ведет прямым курсом к отказу от борьбы с тупостью
и злом. Зато как уважительно и проникновенно пишет
о статье Томаса Манна «Анна Каренина». Статья при-
влекла его прежде всего философским содержанием:
темами близости Льва Толстого к природе, сути его
эпоса, величия его телесного и предметного непрехо-
дящего реализма. Но чаще всего на страницах этой
книги звучат стихи классических русских поэтов: Дер-
жавина, Ломоносова и в особенности Пушкина. Обиль-
ное их цитирование дается всегда в связях с судьбами
авторов стихов. И особенно поражает Конецкого не-
многословно, лаконизм и густая наполненность ста-
ринной русской речи: стихотворной, деловой, прозаи-
ческой. «Когда читаешь письма Петра Первого, ви-
дишь человека поступков, которому противно писать
лишнее слово». В книге звучит гимн русскому языку.
Полная картин разнообразной природы, множества
ill
веселых историй животных, часто забавных (кот
Жмуркин и пес Пижон), книга эта проникнута чувст-
вом ностальгии, возникающей по любому поводу.
В Лондоне автору представляется, будто наша под-
лодка вернулась из похода прямо к набережной Лей-
тенанта Шмидта. На Маврикии радиола поет «Катю-
шу», и остро вспоминаются Ленинград, места детства.
Неожиданная встреча на том же острове с бригадой
Москонцерта вызывает вместе с забавными бытовыми
подробностями сочувствие к ее нелегкому хлебу и
ощущение близости родных мест.
Пройдя морями и океанами множество экзотиче-
ских краев, автор постоянно пишет о прозе морского
труда, о ежеминутном риске. Он протестует против
приписываемой ему собеседником романтической био-
графии. Спасительным оружием является для него
юмор, ирония, шутка, умение смеяться над самим со-
бой. Сколько комизма, например, в сцене выводки
корабля на якорь в сардинском городке Арбатаксе.
Никто не знает толком ни английского, ни даже италь-
янского, ибо в Сардинии много диалектов. И объясне-
ние происходит на языке музыкальных терминов, зна-
комых капитану с детства при обучении музыке. Под
«аллегро» и «ритенуто» автору показалось, что он
вплывает в Ла Скала.
Конецкий снова выступил в «Мифах и рифах» как
моряк на трудовой вахте. Но круг его наблюдений и
ассоциаций значительно расширился, хотя и стал дроб-
нее, мозаичнее. Книгу отличает предельно искренний
тон. Если уж автор не осилил «Фрегат „Палладу"»
Гончарова, то он не стесняется в этом признаться.
Если сквозь мелкую нарядную мишуру он видит низ-
кий бизнес, обман, воровство, то пишет об этом не
стесняясь, где бы они ни происходили. Он в этой кни-
ге и публицист, и документалист, и философ, и при-
112
стальный знаток литературы: художественной, науч-
ной— отечественной и зарубежной. Он умеет выра-
зить и грусть, и радость. Быть может, техническая
специально морская терминология временами кажется
чрезмерной и тормозит восприятие событий. Но в це-
лом книга подкупает богатством наблюдений и мыс-
лей, переливами интонаций, своеобразием построения.
Заключительной частью трилогии является книга
путевых очерков «Морские сны» (1975). Она также
принадлежит к документальному жанру. Так же на-
сыщена формулировками литературных позиций ав-
тора. Он пишет о вторичности модернизма, о его не-
способности исповедаться перед людьми, о надуманно-
сти новых форм самопоказа. О задаче художника изо-
бразить на бумаге истинный кусок жизни. О своем
сопротивлении начетничеству. О потребности в соци-
ально-аналитическом искусстве. В «Морских снах» ав-
тор иронизирует по поводу исповедальной лирической
прозы, которой сам отдал ранее немало страниц.
В книге декларирована и последовательно развернута
самоирония: «По мировому книжному рынку катится
волна автобиографий, украшенная пеной дневников и
мемуаров. Ветер века тянет в дымоход исповедально-
сти, в субъективизм и самообнажение». Конецкий вы-
сказывается и против музейного отношения к искус-
ству. Ему сейчас важнее всего самоутверждение, во-
просы смысла собственной жизни. Он ищет реальные
возможности достойного существования, способного
выразить естественную гармонию мира. Образцом та-
кой жизни он считает подвиг и саму личность Чиче-
стера, видит в его пути с небес к парусу, от самолета
к одинокому путешествию на «Джипси мот» философ-
ский смысл.
Внешне книга, как и две предыдущие, полна встав-
ными новеллами о встречах с разными людьми в от-
113
даленных портах мира. Возникают и фигуры прежних
героев. Такова, например, старая морячка Мария Ефи-
мовна, ее неожиданная встреча в Дакаре с автором, их
общие воспоминания о службе на Диксоне. Разнооб-
разны профессии Марии Ефимовны, ее эпические рас-
сказы о судьбах тех, с кем приходилось плавать. Сно-
ва возникает Петр Ниточкин. Много в этой книге и
морского фольклора. Автор воспроизводит биографии
некоторых персонажей, характерных в этом плане.
Такова новелла «Невезучий Альфонс», герой которой —
хронический неудачник в любых жизненных ситуа-
циях. О нем написано с юмором, но и с сочувствием
к его неприспособленности, к доброте и чистоте: «Дай
бог, чтобы такие неудачники жили на этой планете
всегда». В пестроте сюжетов «Морских снов» есть и
новый материал, жанрово своеобразный. Это пласт
фантасмагорический, эксцентрический, одновременно
и серьезный, и иронический по авторской интонации.
Самый заметный из таких эпизодов — ночная встреча
в чужой московской квартире с женщиной-танатоло-
гом, специалистом по науке о смерти. Она пришла
сюда, чтобы снова увидеть хранящуюся здесь по-
смертную маску своего мужа, мученика этой же нау-
ки. Ее раздумья о способности смерти восстанавливать
у живых утраченное ощущение совести, об уничтоже-
нии страха смерти, о связи этой проблемы с совре-
менными средствами истребления людей излагаются
автором одновременно и юмористически, и серьезно.
Эскиз этот называется «Чертовщина». И хотя автор
вроде бы посмеивается над таинственностью обстанов-
ки этой встречи и над самим обликом Натальи Ильи-
нишны, для него ирония здесь — лишь прикрытие, са-
мозащита от собственных тревожных мыслей.
Конецкий вообще в этой книге нередко прибегает
к пародийной интонации, скрывая за ней свои опасе-
114
ния о будущем мира. Такова новелла «Профессор Сейс
и судьба Альфы Орионы». Это название рассказа Ада-
ма Незуапхьюма. Автор выступает якобы как его пе-
реводчик. Новелла — явная пародия на некоторые
излишества современной научной фантастики. Вымыш-
ленная терминология, парадоксальные ситуации (при-
живление хвоста к человеку, перемещение возраста
героя в различные планетарные эпохи), звездолеты,
лазеры, реактивные эффекты — все это написано явно
насмешливо. И вместе с тем подтекст здесь серьезен.
Проблема грядущего в веках теплового голода связана
для автора с мыслями о дилетантизме в науке, о мни-
мом интеллектуализме, о перенасыщенности мира ин-
формацией, о трагедии «омута современной науки», со-
ставляющей противоречие между знанием фактов и
Разумом. «На ваших глазах я буду отдаваться науке
в расчете на то, что она оттолкнет меня, выпустит
обратно на свободу, в беспечность и цельность образ-
ного познания мира»—так заключается авторский на-
бросок «Начало нового пути, или шаг от экологии».
Эта же двойственная интонация продолжается в
следующем эпизоде на научные темы: «Держась за
воздух, или шок от энтропии». На ленинградском
аэродроме автор встречается с другом военной юно-
сти, преуспевающим ученым-физиком Желтинским.
Разговор заходит о взаимоотношениях науки и искус-
ства, о различиях между «научными сотрудниками и
учеными», о роли науки в жизни общества. И о про-
тиворечии между узкой специализацией и широтой
интересов к самой жизни. Фигурируют названия науч-
ных трудов о физической природе жизни, сложная
терминология. Автор декларирует свое разочарование
в рационализме, отстаивает мысль, что даже самая
точная наука развивается не только благодаря новым
теориям и фактам, но и благодаря домыслам, мечта-
115
ниям, надеждам ученых. В этом споре звучат автор-
ские издевательские интонации над наукообразием.
Для него высшая ценность — совесть, которую нельзя
заложить в машину и перевести на язык математики.
Моделирование совести с помощью любых псевдона-
учных ухищрений — чисто немецкая идея машиниза-
ции человека. И бороться против подобных вообра-
жаемых экспериментов может только юмор. А в Ака-
демгородке после бесед с учеными многих специаль-
ностей автор приходит к выводу о различии умной
души и умной головы, о чести и совести, которые ни-
когда не смоделируешь. «Чем выше организовано об-
щество, тем более выражена в нем индивидуальность
и тем неповторимее его совесть».
Конечно, в размышлениях писателя о смысле и це-
лях современной науки, часто парадоксальных, само-
ироничных, отрывочных, есть и элементы некоей са-
модеятельности, кустарщины. Они слишком разбро-
санны, дробны, временами противоречивы. Но основное
их свойство — напряженная работа мысли. Путешест-
вия писателя в науку, стремление найти границы ме-
жду рациональным и иррациональным, его протесты
против трюизмов в науке — все это в основе серьезно.
И направление таких раздумий делает «Морские сны»
более свободными от эссеистской прихотливости пер-
вых частей трилогии. Тревожные размышления здесь
более органически соседствуют с сугубо прозаически-
ми историями, с эпизодами бытовыми, с борьбой пи-
сателя против мещанства, против душевной грубости
и хамства. Соседствуют они и с непрестанными нос-
тальгическими мотивами: «Ностальгия — таинственное
и сильное душевное страдание», «А я на чужбине, сре-
ди массы городского люда, с особенной глухой тоской
испытываю одиночество». Таких признаний в книге
немало.
116
Публицистическая аналитичность путевой прозы
Конецкого выступает в окружении плотных слоев
жизненных конфликтов людей разных биографий,
различного духовного склада. Его философские экс-
курсы заземлены. Они существуют рядом с мечтания-
ми, с нравственной программой, с сомнениями в пра-
вомерности своих поисков. Проза его стала более взы-
скательной и в выборе материала, и в идейных иска-
ниях.
В этой книге Конецкий не раз намекает, что наме-
рен проститься с жанром путевых заметок. Но, по-ви-
димому, это для него непростая задача. Свидетельст-
вом тому являются опубликованные в № 3 журнала
«Звезда» (1976) «Путевые портреты с морским пейза-
жем». В них в сжатой форме воскресают все элемен-
ты путевой прозы Конецкого. И ироническое отноше-
ние к описанию морских пейзажей: «Иной морской
пейзаж — оперный конфуз!» С описания «сотворения
волн» в «Аиде» повесть и начинается. И короткие сю-
жеты: бегство и поимка графского пса Мобилу с теп-
лохода «Фоминск». История женитьбы капитана на
вдове погибшего друга, воспитание его сына, рождение
внука. Плачевные последствия ложного сигнала «SOS»
рядом с истинной человеческой бедой, с гибелью лю-
дей. И сопоставление людей простых, но цельных, как
матрос Саша Кудрявцев, с людьми, созданными из со-
временных деталей-штампов: магнитофонов, модных
певцов, вымышленного романа с испанской певицей.
Таков Варгин.
Как всегда у Конецкого, в этой повести немало
иронии и по поводу литературных штампов. «„Старику
снились скворцы", — сказал бы Хемингуэй», — заме-
чает он в одном месте, насмехаясь над торжествен-
ным глубокомыслием по мелкому поводу. Особенно
саркастически выписан в этом плане социолог и «фи-
117
лософ» Павел Иванович Шалапин с его бесконечными
тестами, анкетами и экспериментами, банальность и
бесцельность его рассуждений о рационализме и «экс-
тремальных обстоятельствах», его наигранный геро-
изм. Постоянны авторские выпады против пошлости
и показухи, пижонства, нарочитой супербодрости, ли-
цемерия, тупости и отсутствия самостоятельного мыш-
ления. И неизменно авторское стремление раскрыть
духовную суть внутреннего состояния людей. Ему до-
рога в них правда, не зависящая от образованности и
университетов. Размышляя над собственной жизнью,
автор патетически пишет о своей тоске по красоте:
«Ведь высшее чудо как раз в том и заключается, что
мы способны чувствовать хоть в чем-то красоту, то-
сковать по ней». Морская стихия дана писателем
в разных ракурсах, зримо, но без искусственных «кра-
сок», самостоятельно. А литературные ассоциации
здесь скупы и отобраны.
Во всех книгах Конецкого звучат отголоски войны.
Среди статики обыкновенной матросской жизни и ее
реальных интересов все время всплывает тема тре-
воги совести: «Правильно ли живешь, нужен ли ты
людям со всеми своими сомнениями и поисками?» По-
весть как бы конспективно воспроизводит структуру
«Морских снов», но скупо, без калейдоскопичности.
Все тот же вопрос задает себе автор: где его главная
дорога, в прошлом или в будущем?
Так что расставание писателя с привычным мате-
риалом и жанром пока еще не произошло. Да и нуж-
но ли оно? Стоит ли гадать?
Подтверждением этого постоянства служит новая
книга В. Конецкого, вышедшая в 1978 году: «Начало
конца комедии». Книга эта вобрала в себя мысли и
стремления, накопленные писателем на предшеству-
ющем жизненном пути и выразившиеся с новой силой,
118
Она свидетельствует о его верности жизненным прин-
ципам, философским воззрениям и образному миру.
В ней наряду с повестями и рассказами, публиковав-
шимися ранее, появились и новые. В предисловии ав-
тор излагает свои этические и философские позиции.
Главная из них — стремление к правде поступков и
помыслов. Измерения этих поисков многосторонни: от
самочувствия космоплавателей до простейших житей-
ских историй. Значительное место занимают события,
написанные от имени знакомого уже нам Петра Ива-
новича Ниточкина. Это человек неожиданных ассо-
циаций. Для него, как и для самого автора книги, важ-
но преодолеть психические барьеры между людьми,
проникнуть в духовную суть тех, с кем сталкивала
судьба. В образе Ниточкина соединились прямота суж-
дений, юмор, ирония, непримиримость к фальши. Не-
смотря на кажущуюся простоватость, он способен
к широкому мышлению в политических вопросах. Для
него технократы — не его души люди. Ему ненавист-
ны всяческие ловкачи, особенно если они орудуют
в его любимом деле. Ему близки те, чья философия
находится в тесном единстве с поведением. Он и гор-
дится, и тревожится, открыв тип «квазидурака». Его
тяга к философствованию приобретает иногда парадок-
сальные формы.
Для автора Ниточкин — герой любимый, средоточие
храбрости, честности, мастерства в его морской про-
фессии, требовательности к людям. Его собственные
размышления часто совпадают с ходом рассуждений
Ниточкина, хотя интеллектуальный уровень здесь,
разумеется, различный. Фантазия его богаче и научно
обоснованнее. Особенно это сказалось в повести «На
околонаучной параболе». Его привлекает параллель-
ность путей познания наукой и художественностью.
Занимает связь между поведением, психикой и взаи-
119
моотношениями у животных с зачатками элементов,
определяющих творческую деятельность человека.
Мышление его ассоциативно. Он часто иронизирует
над беллетристической стряпней, сфабрикованной ба-
нальными приемами, над зубоскальством. Для него
важно сохранить вкус к жизни как основе творчества.
Он отвергает идею моделирования и машинизации
человеческой совести, настаивает на различии «умной
души и умной головы». Утверждает преимущество
русской литературной классики как литературы чести
и совести. Верит в счастье вдохновенья и душевной
цельности. И при этом самокритически пишет о про-
валах в собственной литературной работе. Убежден,
что жизнь писателя бессмысленна без размышлений
о судьбе личности в современном мире. Мечтает о пре-
вращении сказочной выдумки в живую реальность.
Ратует за философию природы, близкую нравствен-
ным позициям Мелвилла и Арсеньева. За «неотвра-
тимость и ценность каждого листа на дереве». За осо-
знанность проживаемой жизни. Он жаждет заслужить
уважение к самому себе. Книга «Начало конца коме-
дии» с новой силой углубляется в образы советских
моряков, чья строгая мужская жизнь подчинена зако-
ну верности на жизнь и на смерть. Они счастливы, что
способны чувствовать красоту. Кодекс морского пове-
дения предполагает запас терпимости, внешней сдер-
жанности, неприязнь к показной романтике, способ-
ность прятать тоску и ностальгию. Рассказ «Послесло-
вие», следующий в книге за «Путевыми портретами»,
сосредоточен на мысли о жизнедеятельной совести, до-
бивающейся справедливости.
Как видим, творчество В. Конецкого, расширяясь
в диапазоне охватываемых событий и образов, обла-
дает устойчивостью тематики и идейных исканий.
Он — всегда в пути.
Верность собственной природе
*
1
Глеб Александрович Горышин — писатель, навсегда
влюбившийся в свой жизненный материал. Он верен
ему на протяжении почти тридцатилетней литератур-
ной жизни. Его работа над темой покорения природы,
темой красоты и философского смысла человеческого
труда неизменна.
Творчество Горышина никогда нельзя было опре-
делить как жанрово однотипное. Законченная сюжет-
ная повесть или рассказ — редкое у него явление.
Элементы фабулы всегда в его прозе сплавлены с до-
кументальным очерком, с лирически выписанным пей-
зажем, с историческими реминисценциями, со слож-
ными психологическими раздумьями. Его герои: лесо-
рубы и лесосплавщики, трактористы, комбайнеры, ры-
баки... Излюбленная среда — Север дальний и близкий,
Сибирь, Дальний Восток, Камчатка, Сахалин. Горы-
шин путешествует по этим краям столько лет, сколь-
ко пишет. После трех лет пребывания на целине
(1955—1957) он участвовал в экспедиции 1958 года
в Восточные Саяны. В 1959 году был на Ангаре, при
начале строительства Братской ГЭС. Был рабочим во
время затопления котлована. Потом — в Забайкалье
на проектировании лесовозной дороги. Потом сезон
121
в геологической партии, искавшей никель. Затем на-
чались путешествия по Дальнему Востоку. Первый
раз, по командировке на Сахалин от газеты «Правда»,
провел там шесть месяцев. С 1961 года по сей день он
побывал в Приморье и на Камчатке семь раз.
Коренной ленинградец, родившийся в 1931 году,
учившийся в университете в 1949—1954 годах, он был
по распределению направлен на три года в Сибирь:
в Барнаул, потом в Бийск. Здесь он начал писать, ра-
ботая журналистом в газете «Молодежь Алтая». Здесь
им был написан первый рассказ «Лучший лоцман»,
напечатанный в журнале «Нева» (1957) и не раз пуб-
ликовавшийся в его последующих сборниках. Герой
его, молодой лоцман Иван Чендеков, после двух суток
работы на лесосплаве идет по селу в воскресный день,
ощущая себя хозяином жизни. Но спокойствие его на-
рушено. Он видит, как плот с пришлыми людьми,
взятыми с собой неопытным, жадным до денег и тру-
соватым лоцманом Иваном Нечунаевым, терпит бед-
ствие. Чендеков поплыл навстречу плоту, пытаясь
спасти его. Но это ему не удается. Плот выручает по-
явившаяся команда старика Степана Гавриловича Ка-
шина, первого лоцмана на Бии. Оба молодых Ивана
посрамлены.
Первая книжка Горышина «Хлеб и соль» вышла
в 1958 году. Рассказы, составившие ее, были коротки-
ми, но существенными по замыслу. Они вобрали в себя
жизненный опыт увиденных людей, проникнуты стре-
млением осмыслить его. В рассказе, давшем книжке
название, — о совхозных шоферах — не просто описы-
вается их труд. Он символичен. Соль одновременно и
та, в которую макают хлеб, и та, с помощью которой
протирают заиндевевшее окно в машине ночью на до-
роге, и символ дружбы.
В этой книжке впервые появляется образ журна-
122
листа-ленинградца на целине. Как правило, рассказ
пишется от первого лица. Свою корреспондентскую ра-
боту такой герой всегда считает преддверием к под-
линной жизни, вмешательством в чужие судьбы. Рас-
сказ, открывающий сборник, так и называется: «Пре-
дисловие к жизни». Но нередко такое вторжение ока-
зывается неудачным. Добрые намерения героя приво-
дят людей, которым он хотел помочь, к непредвиден-
ным жизненным осложнениям. Для него самого его
работа — вопрос профессионального самоутверждения.
Именно таких, каков он сам, недавний студент-энерге-
тик Верешин считает подлинными ленинградцами.
Окончив институт, он едет в Сибирь. Его товарищ
остается в университете на научной работе. Он упре-
кает Верешина в «провинциальном апломбе». В го-
роде Алейске Верешин работает на заводе, рассчиты-
вая деталь будущей циклонной топки. Он чувствует
себя хозяином города. И хотя за три года этой работы
было множество трудностей и препятствий, он побе-
дитель, истинный ленинградец.
Доказать себе, что он прислан сюда, чтобы стать
ответчиком за все, чем живы люди там, где он рабо-
тает, считает своей жизненной целью и молодой ди-
ректор зерносовхоза Ордынцев, местный уроженец,
два года проучившийся в сельскохозяйственной ака-
демии. Преодолев все личные трудности и противоре-
чия, он достигает своей цели (рассказ «Уборочка»).
Немало места занимают в этой первой книжке Горы-
шина девушки и взрослые женщины на уборке целин-
ного хлеба. Их самоотдаче делу, их нравственному
влиянию посвящен ряд рассказов (например, «Мень-
ший брат», «Чистая вода»).
Но есть в этой первой книжке рассказы, где жиз-
ненные позиции героев неустойчивы. Таким персона-
жам присущи сомнения, неуверенность. Вот рассказ
123
«Дамба». Герой его, журналист, то работает самозаб-
венно, то вдруг впадает в тоску. «А зачем мне все
это?» Столь же переменчив он и в своих любовных
отношениях; не сумел завоевать доверие женщины,
которую полюбил. Образы такого плана еще встретят-
ся нам в книгах Горышина. Но они отчетливо противо-
стоят иным. И старику Костромину, наблюдателю по-
ста гидрометеослужбы, тридцать лет упорно выращива-
ющему сибирский сорт яблок («Бельфлеркитайка»).
И девушке из редакции, которую спасают шоферы
(«Кто ее выдумал»). И лесорубам, для которых при
всех трудностях «слишком велико было обаяние на-
стоящей работы» («Чистая вода»). Но все же в целом
книжка «Хлеб и соль» была однотипной. Слишком на-
стойчиво утверждался в ней тезис о «настоящих муж-
чинах», о духовных преимуществах жизни и работы
на периферии. Во всем этом присутствовала некая
мысль о «натуральном человеке», о том, что только
таким людям присуща цельность, монолитность.
Она свойственна и изыскателям-геологам из многих
рассказов Горышина, написанных позднее (например,
«Сто километров»). Коллектор Григорий из рассказа
«Три связки оленей» убежден, что село Алиджер, сто-
лица страны Тофоларии, ничуть не меньше других
столиц. «Мужчине нужно мужское дело», «нужно сде-
лать все, что в наших силах сделать», самому спра-
виться с болью и неудачами. Такие герои убеждены,
что тайна обновляет душу человека, делает его жизнь
осмысленной. В повести «И здесь и там», посвящен-
ной поездке писателя в грузинский чаесовхоз, над
описанием всех производственных процессов и нацио-
нальных бытовых особенностей, а также над автобио-
графическими и историческими экскурсами господст-
вует мысль: «Госпожа этих мест Тишина простирала
свою власть со всех четырех сторон, она проливалась
124
с небес, ей принадлежали горы и долины, село Руста-
ви, весь этот полуденный мир». В «Дальневосточных
записях» в интонации торжественной оды край этот
воспет как «прародина высокого тонуса жизни, кото-
рого взыскуют не только люди, но и звери».
Идейно-художественный кругозор писателя стал
расширяться в его следующих книгах: «В тридцать
лет» (1961 г.), «Синее око» (1963 г.). Прежде всего
усилилось понимание общественной значимости изо-
бражаемого труда. Так, в рассказе «Кто сидит со мной
у костра» (Из дневника изыскателя) даны биографии
пятерых мужчин, приехавших в Забайкалье из Ленин-
града. Начальник партии Павел Григорьевич говорит:
«С различными людьми сталкивался. Одни получше,
другие похуже... А вот худой партии не было ни од-
ной. Все вместе — что это такое? Прекрасный сплочен-
ный коллектив, способный выполнить любую работу
в самых тяжелых условиях». Ощущение общности ра-
боты дает коллектору Григорию Тихонцеву силы пре-
одолеть усталость, слабость и злость («Ребята ждут»).
Слово «надо» становится главным жизненным стиму-
лом. Понятия: «мужское дело», «мужской разговор»
теряют свое тезисное и декларативное звучание. Вос-
станавливается первоначальный важный смысл стер-
тых слов. Трудности работы на целине даны в их под-
линном значении, не просто описаны, а проанализиро-
ваны. Кинооператор Малиевский, например, пожив
среди лесорубов, уже не может снимать их улыбаю-
щимися и наигрывающими на гармошках в придуман-
ном эпизоде («Снег тает»). Корреспондент Сережин не
может заполнять пустой блокнот готовыми штампо-
ванными фразами. Он жаждет настоящего дела, сам
учится водить трактор («Степная наука»). Школьника-
восьмиклассника родители-геологи взяли на Ангару
в экспедицию. Отец показывает ему место, которое
125
будет затоплено Братским морем. И наступает первое
рабочее утро парня. Без романтики: звучное название
Фьорд Одьба оказывается ручьем, текущим в месиве
кустов, мха и гнуса. Работа — прозаической и трудной:
таскать тяжелые рейки, рубить просеки. Но он пере-
силивает себя, начинает чувствовать себя рабочим.
В этой книге люди все больше задумываются: какое
дать направление своей жизни? В книге «Синее око»
господствует настроение: «Я знал, что мое счастье со-
стоит в непрерывном действовании». Оно не голослов-
но, а подкреплено многосторонне. Масштабнее стали
картины работ: на Ангаре, в тайге. Люди ощущают
«запах большого дела». Задумываются: «Преобразим-
ся ли, построим ли новый мир в себе?» Герои гордятся
работой в Сибири. Жизнь в тайге приносит им умуд-
ренность, полноту чувств. И вместе с тем в «Синем
оке» возникают мысли о связях здешней простой
жизни с заботами и тревогами всего мира. Совсем не
по-газетному воспринимаются за обычной беседой
с хозяином таежной избы звуки из радиорупора: о со-
бытиях на Кубе тех лет, о Гагарине, о Китае, о ча-
стичке смерти, пущенной людьми в атмосфере где-ни-
будь над пустыней Сахарой.
В «Синем оке» в отличие от делового, часто наро-
читого лаконизма рассказов сборника «Хлеб и соль»
естественно зазвучало авторское поэтическое восприя-
тие природы. Синим оком поглядывает озеро. У ста-
рика Костромина глаза синели прохладно. Краски пей-
зажей тонки, нежны, автор не устает вглядываться
в них, соотносить их с моральными понятиями своих
любимых героев, с открытостью их чувств.
2
В 1967 году вышла в свет повесть Горышина
«День-деньской». В более позднем издании, в книге
126
«До полудня», она опубликована под названием «Ти-
хие воды». Это одно из произведений писателя, обла-
дающих сквозным сюжетом, обрамленным размышле-
ниями, картинами природы, исследованием человече-
ских характеров. Само выражение «день-деньской» —
частое у Горышина. Оно означает повседневность про-
цессов, происходящих в жизни природы, их мудрость.
События повести развертываются на северных озерах
недалеко от Ленинграда. Приезжий писатель — на ры-
балке с Володей Ладьиным, веселым, легким и про-
стодушным человеком. У парня — боевая биография:
фронт, немецкий концлагерь, госпиталь, участие в сра-
жениях до самого Берлина. Сейчас он старпом на сей-
нере. В повести органически сочетаются описания де-
ловых трудностей промысла с поэтическим очарова-
нием озерной жизни. Но центр ее — в истории, назван-
ной автором «Разрушение тишины». Егерь Евгений
Сарычев, бывший тракторист, работник совхоза, окон-
чивший потом юридический институт, — человек строп-
тивый. Он не в силах расстаться со здешними места-
ми. В городе у него жена, больная туберкулезом, и
юноша сын. Встречаются они редко. В совхозе и
в окрестных селах его уважают за самоотверженность
в работе, непримиримость к браконьерам, но упрекают
в пренебрежении к своей семье. Этого человека долго
преследуют неудачи. Он нередко идет против течения,
спорит с начальством, действует по-своему. «Согляда-
тай у природы», он в свое время восстал против на-
саждения кукурузы на севере и оказался прав. Имен-
но этого человека, пафос жизни которого — справед-
ливость, настигает нестерпимая для него беда. Сосед
Сарычева, охотовед Людвиг Блынский, постоянно при-
дирающийся к егерю за отлучки в город к семье, из
зависти коварно убивает его любимого друга, собаку
Шмеля. Вынужденный признаться, он оговаривается,
127
что сделал это «в состоянии аффекта». Начинается
долгая судебная тяжба, в которой Сарычеву нужна
лишь правда. Перипетии этого дела, в котором егеря
долго признают виноватым, а не пострадавшим, даны
детально, сочувственно к герою, иронично к юридиче-
ской неразберихе. Но после неоднократных перемен
в решении судьбы своей жалобы Сарычев оказывается
победителем: ему возвращаются егерские права. Глав-
ное же для него — моральное удовлетворение, полу-
ченное от множества писем, идущих к нему со всех
концов страны после статьи писателя в газете об этом
деле. Сарычеву пишут даже с Ангары, приглашают
туда жить и работатр. Полученные двадцать восемь
писем от незнакомых людей, выражающих ему сочув-
ствие, побеждают пессимизм, восстанавливают чув-
ство связи с людьми. И снова по вечерам после рабо-
чего дня он пишет свой егерский дневник. Надеется
на приезд жены. «Будем жить» — такова заключи-
тельная фраза повести.
Особое место занимает в ней блокадная биография
жены Сарычева, Ирины Федоровны. Родители ее по-
гибли. Ирина, профессорская дочь, поступила зимой
1943 года на завод, укладывала снаряды в ящики. По-
том работала на токарном станке, машинисткой, чер-
тежницей. А после войны, закончив юридический ин-
ститут, вернулась на завод и там встретилась с буду-
щим мужем — юрисконсультом на том же заводе.
Опыт блокады навсегда отложился в ее сознании. Су-
щественна эта тема и для самого писателя. Вставные
эпизоды блокады нередко возникают в его книгах.
А есть у Горышина и одна повесть, где тема пер-
вой военной зимы 1941 года составила целиком ее со-
держание. Это — «Запонь».
Начальник сплавной конторы Степан Гаврилович
Даргиничев после тридцати лет труда удостоен зва-
128
ния Героя Социалистического Труда, единственный по
району. Но отдыхать он не может, по-прежнему уча-
ствует во всех делах конторы. К нему продолжают
идти люди со всеми своими делами и бедами. «Все
станет здесь без меня» — вот его самочувствие. Он по-
лучает поздравительную телеграмму за подписью:
Нина Нечаева. И возникают воспоминания более чем
тридцатилетней давности. Бывший сплавщик в пер-
вую блокадную зиму должен был принять 600 деву-
шек из Ленинграда, чтобы разгрузить лес до весен-
него ледохода. Лес этот надо спасти и отправить в Ле-
нинград. Восстановить здоровье обессиленных деву-
шек, разместить, подготовить их к работе — такова
была задача. Много судеб проходит перед глазами
Даргиничева, сердце которого обливается кровью. Но
одна из них особенно запала в его душу. Это судьба
бывшей медсестры Нины Нечаевой, которая в памяти
героя осталась как самая светлая страница. И вот
сейчас, когда его сыну Георгию под тридцать, когда
тот стал начальником отдела в сплавконторе, женился,
обзавелся детьми, показал себя храбрым и трудолю-
бивым человеком, — Даргиничев получил весть от
Нины. Борясь с самим собой, он пишет ей письмо и
получает ответ. Она стала врачом, у нее дочь. И Дар-
гиничев начинает подозревать, что дочь эта — его.
Происходит встреча. Нина — вдова полковника авиа-
ции. Дочь — стюардесса. В доме достаток, покой. Дочь
недавно узнала, кто ее настоящий отец. Все, казалось
бы, ясно и просто. Но воспоминания о совместно
пережитом на Запони не могут быть забыты. Они —
самое трудное и самое поэтичное время его жизни.
С этим невысказанным ощущением они расстаются
навсегда.
129
3
Горышину вообще присущи ностальгические на-
строения. В 1970 году он написал повесть «Водопад»
с подзаголовком: «Дневник путешествия». В ней мно-
го автобиографического материала. И о стройке ГЭС
в Михалеве на речке Тихвинке. И о работе литсотруд-
ником в газете на Алтае. А через год — в геологиче-
ской партии в Восточных Саянах. И о поездках на
Дальний Восток: Камчатку, во Владивосток, Петропав-
ловск. Все это обладает богатым документальным со-
держанием. Но звучит всегда элегически, воспомина-
ния о прошлом всегда сопоставляются с современно-
стью. «Когда встречаешь во второй половине жизни
приятеля из первой половины, то сверяешь храня-
щийся в памяти снимок с тем, что оставило время от
старого друга, что прибавило в нем». Таких встреч
с прошлым в повести немало. А одна из них — о не-
возвратимом — о друге, студенте Вите Головинском,
авторе единственной книги «Лесная песня». Витя по-
гиб в горах, не выдержало его сердце, которое он бес-
плодно старался закалить. Образ его занимает значи-
тельное место в «Водопаде». Рассказывается о том, как
Витя «вырабатывал» в себе писателя, взрослея. При-
водятся его стихи из зеленой тетрадки-дневника: жиз-
ненная программа. Семь лет жил автор повести с этим
своим другом рядом, вместе строили две электростан-
ции, вместе учились, работали в одной газете. Навсе-
гда пленила его Витина мужественная откровенность,
снежная чистота души, запечатленная в оставшихся
дневниках.
Ностальгически освещена и фигура другого друга
юности, Кости Тихонцева, в годы написания повести
жившего на Камчатке. Он полюбился автору за сме-
лость, за отсутствие мечтательной неуравновешенно-
го
ста, за «комплекс полноценности». Автора пленил и
Костя-охотник: его толковость и азарт, его находчи-
вость в подробно описанных опасных положениях. Его
верность товариществу, стойкость, мгновенная способ-
ность к действию, к благородной и безоглядной за-
щите слабого. И вот теперь, спустя шестнадцать лет
после разлуки, автор собирается к своему другу на
Камчатку. Прежде чем встретиться с ним, автор вспо-
минает о своих неоднократных путешествиях по Даль-
нему Востоку, размышляет о том, как вступить в эту
жизнь.
Много страниц посвящает Горышин истории освое-
ния края: движению Семена Дежнева, Ерофея Хаба-
рова, Степана Крашенинникова. Рассказывает о том,
как последний энциклопедически полно и поэтически
описал эти места. И об Арсеньеве. О том, как этот
человек дважды прожил свою жизнь: однажды —
пройдя по восточной тайге, другой раз — на бумаге,
пером. И эта вторая жизнь беспредельна, не подвер-
жена смерти. Мы еще неоднажды увидим в путевых
очерках Горышина обращение к истории и к раз-
думьям над ней.
Костя оказался в командировке. И жена его направ-
ляет нагрянувшего друга своего мужа в рыбацкий кол-
хоз поплавать на хорошем судне. Сейнер бежал по
Авачинской губе. Шла работа, деловые подробности
которой описаны с обычной горышинской тщательно-
стью. Писатель волнуется не меньше самих ловцов.
Через десять дней произошла встреча с Костей. На-
стоящего разговора между ними не получилось. Были
лишь отрывочные сообщения о собственных успехах.
А Костя оказался здесь всесильным. Он мгновенно
организует старому другу поездку на Командоры.
И рассказчик снова предается наслаждению любимы-
ми картинами Камчатки, потом острова Беринга. И хо-
131
тя и грибного сезона он уже не застал, и котики ушли
в море, это не мешает ему подробно описать дела зве-
рокомбината, котиковый промысел, его историю и пер-
спективы.
Он обладает способностью всюду находить интерес-
ных людей, владеющих секретом побед в борьбе за
охрану природы. Вот он знакомится с двумя девуш-
ками-орнитологами, рассказывающими о птицах как
о друзьях, и проникается поэзией их дела. На сейнере
пристально вглядывается в жизнь океана: полет мор-
ских голубей, бакланов, чаек, нерп и сивучей. На Мед-
ном острове приглядывается к традициям коренных
островитян — алеутов, хранителей самобытного нацио-
нального уклада. Он непрестанно всматривается в кра-
ски гор, бухт: «Природа давала урок геометрии, но это
был также урок высокого искусства: живописи, зодче-
ства, графики, ваяния. Нет высшей радости в челове-
ческой жизни, чем общение с красотой». Деловое, про-
изводственное и историческое повествование не про-
сто чередуется с мотивами красоты природы. Они как
бы проникают друг в друга, сосуществуют органически.
Автор одновременно думает о прозаических трудно-
стях местной зимовки: о метеорологе, завклубом, зав-
маге, библиотекаре, фельдшере, о почте, дважды
в зиму сбрасываемой с самолета. И рядом смотрит и
слушает водопад, рождение манящей радуги в его
пыли. Водопад представляется ему символом вечно-
сти, избавления от тягости прожитых лет. С Костей
он больше не встретился: тот опять в командировке.
Но благодарность за увиденное на Командорских
сопках наполнила его таким душевным богатством,
что он не сердится. Лишь надеется на новый
приезд.
132
4
Если читать книги Горышина подряд, то они могут
показаться вариациями одной и той же темы. На пер-
вый взгляд это, быть может, и так. Но вариации эти
всегда полны не только новыми наблюдениями, но и
новыми поворотами мысли. Вот книга «До полудня*
(1968 г.). Снова перед нами студенты-выпускники, зав-
трашние журналисты, их великие планы, споры, жа-
жда истинного призвания. Они пойдут на Восток,
в тайгу и построят там «новую вселенную». Они чув-
ствуют себя перед главной дорогой взрослой жизни,
стремятся к утверждению собственных личностей.
Самая выразительная фигура из пяти друзей —
Коля Рублевский. Ему все нужно проверить самому.
И действие музыки на человека — поспорить с Львом
Толстым о «Крейцеровой сонате». И стихи Блока
о России. И прежде всего — уехать, окунуться в на-
стоящую жизнь, завоевать себе право судить о поступ-
ках людей. Он строг к себе. Деля людей на натуры
цельные и душевно вялые, он недоволен собой, хотя и
предельно активен. Вместе с Васей Гонцовым он по-
падает на работу в одну газету, и тут же возникает
их духовное состязание. Очерк Гонцова первым напе-
чатан в газете, хотя Рублевский — журналист более
глубокий и творчески плодотворный. Он писал о на-
сущных целинных проблемах. Часто шел своими пред-
ложениями против течения, предсказывал недолговеч-
ность дутой славы, насмехался над обманом. Происхо-
дит непрестанная смена неудач и побед. Его жизнен-
ный тезис: «Надо сделать выбор». Много пишет и Гон-
цов. Но нередко его статьи и фельетоны приводят
к неожиданным результатам. Заступившись в печати
за девушку, несправедливо обвиненную в антимораль-
ном поведении, он вызывает недовольство редактора
133
газеты. И после многих испытаний и незаслуженных
обид Гонцов прощается с Бийском, посчитав свою ра-
боту здесь перекрестком, распутьем, этапом. Он уехал
к маме и жене в обеспеченный тыл, «на переформи-
рование». А Рублевский, не желая мельчиться и хит-
рить с редактором, уезжает по зову товарища Феди
Селянина в геологическую партию в Восточные Сая-
ны. Но здесь в походе он заболевает и умирает в тя-
желых мучениях.
А Гонцов снова поступает в газету, работает стара-
тельно. Но его угнетают конвейер, стереотипная газет-
ная жвачка. Как выразительны его мучения над под-
бором названия для очерка о капитане морского паро-
ходства, — каждое стандартнее другого. Пришлось вер-
нуться к первоначальному: «На трудовой вахте».
А тут еще письмо от Перловина, старого товарища,
который сообщает о блистательной карьере одного из
пятерки выпускников, Володи Круглова, ныне редак-
тора отдела информации центральной газеты, объез-
дившего всю Европу. А сам Перловин — международ-
ный спортивный репортер. И затосковавший Гонцов
добывает командировку на Сахалин. Пестрота впечат-
лений захватывает его: ледовая разведка, нефть, рыба.
Много раз на жизненных перекрестках встречаются
эти люди. В конце книги, десять лет спустя, происхо-
дит нечто вроде традиционного сбора этих разных лю-
дей: преуспевающих и мечущихся в поисках своего
подлинного жизненного назначения, непрерывные
столкновения позиций.
Книга построена как калейдоскоп множества люд-
ских судеб, из которых каждая оказывается главной —
вот центральная авторская мысль. И случайный спут-
ник Гонцова по сахалинскому самолету — солдат, слу-
жащий в Сибири три года. И директор турбазы Ар-
дальон Костромин, незадачливый сын знаменитого си-
134
бирского садовода. Ему неуютно «на гражданке», он
человек военный. Он обижен отцом, считает его обман-
щиком. Дело не в профессии, не в количестве накоп-
ленных впечатлений. Нужно не мельтешиться, а утвер-
диться в основном отношении к жизни. Именно эта
мысль лежит в основе всех контрастных ситуаций
книги, всех авторских рассуждений об истории, искус-
стве, человеческих связях.
В этой книге Горышина, как и во многих предшест-
вующих, много иронии. И герои, и автор иронизируют
над газетными штампами, над расхожими мещански-
ми понятиями, над нарочитой высокопарностью, над
фальшью в жизненных взаимоотношениях, над ба-
нальностями в искусстве.
Нельзя, однако, не заметить, что и сам Горы-
шин временами не чужд искусственного глубокомыс-
лия, мнимой философичности. Так, по поводу столь
простого события, как ночной вывод челна на чи-
стую воду, звучит такая тирада: «Сейчас мы разру-
шим мирное время огнем и громом» («До полудня»).
«Позывные дают тон всему дню, словно это звуки
огромного камертона в руках мудрого, вдохновенного
побудчика» («Просека»). «И овладело Гонцовым легкое
беспричинное счастье солнцепоклонника» («До полу-
дня»). «Узнать человека в его пионерском и планетар-
ном труде» (там же). «Ее глаза были как будто две
колбы синего газа неона, два фонаря дневного света»,
«Природа открывала для нас вернисаж», «акт сотво-
рения красоты» и т. д.
В стилистическом строе таких пассажей ощущается
заторможенность и медлительность в самой конструк-
ции фраз. Авторская интонация однообразна. Несмот-
ря на обилие событий, создается впечатление вялости
общего ритма, повторения одной и той же психологи-
ческой ситуации, топтания на одном месте. Образы и
135
картины звучат в одном и том же ключе, монотонно.
Авторские размышления замедленны. Не хватает сло-
весной упругости. Повествование часто размыто, сбив-
чиво. Явное отсутствие внутренней последовательно-
сти в смене событий и хода авторских комментариев
к ним. Все это ослабляет эффект такой прозы, затруд-
няет ее восприятие читателем.
В книгах Горышина много высказываний о лите-
ратуре и искусстве. Он часто прямо говорит о своих
пристрастиях и антипатиях. Уже в «Синем оке» есть
главы: «Паустовский», «Томас Манн», «Пришвин».
В первой из них вместе с обрисовкой личного облика
писателя прямое признание: «Паустовский, его Черное
море, его золотые ливни и дождливые рассветы были
с детства вместе со мной... Без них я, наверное, жил
бы не так хорошо, как я прожил свои двадцать восемь
лет». Его книги становились ему все ближе. Он выпи-
сывает цитаты из своего любимого Пришвина, из книг
«Корень жизни» и «Дорога к другу». Без них жизнь
его обеднеет. В дальнейшем любимые писатели Горы-
шина в его новой книге «Этим летом» будут названы
и охарактеризованы подробнее и имена их прозвучат
как программа. К этому мы еще вернемся при ее рас-
смотрении. Здесь же, говоря о склонности Горышина
к мнимой философичности, нельзя не вспомнить и об
известной литературщине, выраженной в многократ-
ном цитировании одних и тех же источников: Уолта
Уитмена, воспевающего «естественного человека», кни-
ги Генри Торо «Уолден, или Жизнь в лесу». Слишком
настойчиво повторяет писатель свое неприятие твор-
чества Хемингуэя. В более поздних своих книгах от-
бор любимого в искусстве совершается Горышиным
строже и продуманнее.
136
5
В 1974 году вышла в свет книга избранных пове-
стей и рассказов Горышина «Други мои» в издатель-
стве «Современник». В нее вошли повести, где яснее
всего встают черты русского национального характера
у людей разных профессий.
Темы произведений те же. Но выявляются измене-
ния: «Гостеприимство, открытость, патриархальная
простота жителей уединенных избушек на берегах ти-
хих вод стали ныне преданием. Нынешние природные
люди — лесовики разборчивы, приметливы, они не то-
ропятся привечать забредших на огонь путников.
Впрочем, и сами путники изменились». Так пишет ав-
тор в повести «Излука», открывающей сборник. Здесь
понимают, что большие люди — простые, а вокруг них
разная мелкая сошка увивается. Здесь презирают лю-
дей неумелой жизни, не хотят притворяться, играть
роль. По-прежнему и автор, и его герои убеждены, что
злому человеку с темной душой здесь не ужиться.
Здесь борются за настоящую любовь, хранят ее. И вме-
сте с тем не замыкаются: жаждут культурной жизни,
рассуждают о книгах и кино, ищут общения с образо-
ванными людьми. Так, шофер Коля Савельев из рас-
сказа «Островенский вермут» рассказывает о своем
впечатлении от «Жана Кристофа» Ромена Роллана:
«Про себя забываешь, будто и нету тебя». Автор неод-
нократно рассказывает о встречах со здешними людь-
ми через долгие годы, об их житейских достижениях.
Так, бывший рабочий на катере Венька Авдюшкин
долго учился, стал капитаном речного флота. Он ве-
зет старого знакомца в грибной рейс, и чувство едине-
ния воскресает в них.
Сопоставление старого и нового особенно вырази-
тельно звучит в повести «Тридцать лет спустя», поме-
137
щенной в книге «Други мои». Художник Евгений Ива-
нович Шухов, как и в былые годы, едет к погранич-
никам. Его удивляют солдаты — современные юноши
со средним образованием. И их технические навыки.
И планы по окончании службы получить строитель-
ную специальность, уехать строить на Дальний Восток
или в Сибирь. Шухов — художник многоопытный. По-
ездил по белу свету. Рисовал во Флоренции, Венеции
и Риме, фьорды в Норвегии, Париж ранним утром. Но
больше всего любил он пейзажи родных лесов, рек,
казахстанских степей. На дорогах войны писал пехо-
ту, танки и пушки. В здешних лесах он впервые был
в 30-х годах. Приохотил его к границе друг Юрка Ли-
скевич — художник, поэт, репортер. В погранокруге,
в отряде Шухов был не гостем. Он служил здесь пре-
жде и теперь по-новому стал писать виденное ранее.
Июньская ночь 1941 года застала его с Лискевичем
здесь, на границе. В первом же бою Лискевич погиб
от фашистской пули. И вот сейчас Шухов снова в зна-
комых местах. Но все здесь ново. Вчерашних школь-
ников сажают на машины, учат технике, делают из
ребят шоферов, бульдозеристов, трактористов, сапе-
ров. На одной из застав ему предстоит провести бе-
седу с молодыми бойцами. И он рассказывает. О своей
работе в блокаду — в редакции сатирического листка
«Штыком и пером». О Ленинграде, каким он тогда вы-
глядел. Посылает по рядам свой альбом «Фронтовые
тетради». И стесняющиеся сначала пограничники от-
таивают, начинают делиться с ним своими делами. На
многих заставах побывал и беседовал Шухов. Но чем
дольше он жил на границе, тем сильнее возникало
в нем чувство неудовлетворенности. Ведь он ехал
сюда, чтобы к старому прикоснуться, припомнить и
довершить. Хотелось в молодости своей побывать. И он
находит человека своего военного поколения, полков-
138
ника Белова. Находит и место, где погиб его друг.
А когда он рассказывает об этом на заставе, все при-
тихли, задумались. И Шухов почувствовал обновле-
ние: снова стал писать пейзажи и портреты погранич-
ников, ощутил прилив творческих сил. Новизна соеди-
нилась с тем, что хранила его память.
В повести виден процесс становления художника-
реалиста. Излагаются его размышления о сюрреализ-
ме, о том, как двадцать лет спустя после войны, побы-
вав на выставке таких художников, он внутренне от-
верг фантасмагорию картин разъятого, обезумевшего
человечества. Ультрасовременность такого искусства
показалась ему старомодной. Здесь, на границе, он
окончательно понял бесплодность формулы: «Красота
спасет мир». «Для спасения мира пока что нужны
были вот эти стриженые ребята-воины».
6
В 1975 году вышла в свет новая книга Горышина
«Этим летом». Она включила в себя одноименную по-
весть, ряд рассказов и лирических заметок. В повести
прослежены судьбы людей, работающих на фабрике
музыкальных инструментов и одновременно выращи-
вающих коллективный плодовый сад. В саду при-
учают детей к труду. Здесь фабричные люди обнару-
жили в себе агрономов, селекционеров-мичуринцев.
Мастера и конструкторы проявили себя строителями,
все создали сами. Здесь вся жизнь на виду. Сад по
ночам берегут от набегов воскресных туристов, а по
утрам ликвидируют их последствия. Повесть строится
как перемежающаяся история предприятия и история
сада. Она вобрала много биографий.
Тема сотворения музыки (выражение самого авто-
ра) звучит в повести без лакировки, без искусственной
139
приподнятости. Она возникает по-деловому, с изуче-
ния автором технической литературы по производству
музыкальных инструментов, с брошюры 80-х годов
прошлого века. Далее следуют воспоминания о собст-
венных трудных попытках в юные годы учиться игре
на аккордеоне, о том, как война прекратила это. После
войны учение возобновилось уже у серьезного учи-
теля, но все время в герое росло внутреннее сопротив-
ление серьезной музыке. И все же память об испол-
нении им когда-то вальса из оперы Гуно «Фауст» со-
хранилась через долгие годы, вызывая волнение. А за-
тем идет долгий разговор с директором о технике это-
го производства, о международных связях фабрики,
о культурных запросах ее рабочих, не уступающих
запросам интеллигенции.
Но дети их привержены иным профессиям. И рас-
сказчик ставит перед собой проблему: «Что такое фор-
тепианный мастер?» Он рисует работу и интересы сто-
ляра-краснодеревщика Валерия Пинчука (к тому же
тот еще и рабкор, пишущий о фабричных умельцах).
Но певцом своего ремесла как искусства он стать не
сумел. Гораздо больше дают герою-рассказчику бе-
седы со стариком Безуховым. Тот делит людей фаб-
рики на практиков и фантазеров. Целые поколения
рабочих каждого из этих двух типов прошли на его
глазах: ведь он целых двадцать пять лет был главным
инженером. И считает, что ему выпало счастье узнать
прекрасных, кристально чистых и бескорыстных лю-
дей. Судьбы, рассказанные им, предстают как частица
истории нашего общества. Они рождают мысли о не-
коем «тайном запаснике жизненного вещества», кото-
рым держались и держатся такие люди. Он и давал
силы работать в самую тяжкую пору. Дает и сейчас —
возделывать сад в семьдесят лет. Эта мысль о внут-
ренней связи между рождением музыкальных инстру-
140
ментов, «коллективным производством музыки» и вы-
ращиванием общего плодового сада является централь-
ной в повести, ее организующим началом. Она и стала
в ней источником всех отдельных рассказов о масте-
рах и садоводах, работающих на человечество, на со-
здание радости бытия. Здесь и кроется взаимосвязь
обеих профессий, ее философия.
Среди рассказов, дополняющих эту книгу, есть и
портреты пустых людей. Таков ветврач Рафик Мовсе-
сян, пытающийся спрятаться от обследовательской ко-
миссии с помощью пышных фраз, фальшивых тостов
и фанфаронства («Вдали за горой»). Есть, напротив,
люди самоотверженные. Таковы хозяин маяка Васи-
лий и его жена Анна на островном дальневосточном
Каменном мысу. Они простодушны, их героизм небро-
сок. Они трудятся, часто оторванные от внешнего
мира, растят здесь своих «маячных детей» («Накат»).
Есть и энтузиасты одной созидательной идеи. Такой
образ запечатлен в рассказе «Внимание, мыши!» Это
старый лесничий Павел Андреевич, заразивший целый
коллектив намерением насадить на большом дальне-
восточном острове сосну, выращивать ее на пустошах.
Уехав на материк, получив там хорошую работу, он
снова возвращается на остров продолжать свое завет-
ное дело. Рассказ об этом одержимом человеке, как
всегда у Горышина, сопровождается картинами мест-
ной флоры, ссылками на научные источники. Безгра-
нична его любовь к описываемой природе. Специаль-
ный рассказ посвящает он дальневосточным целеб-
ным растениям — жизненным эликсирам («Тонус»). Он
благодарит Дальний Восток за память и за мечту:
«Приехать и начать все сначала и стать- молодым».
Это гимн Дальнему Востоку.
Особым очарованием обладает рассказ «С наилуч-
шими пожеланиями» — о книге канадского биолога
141
Фарли Могэта «Не кричи, волки!» и о знакомстве с ее
автором, приехавшим в Советский Союз. Около года
прожил Фарли вместе с волками, поставив экспери-
мент для доказательства идеи «подвижного равнове-
сия в живой природе», о праве жить или быть уби-
тым, о гармонии и диссонансе в мире. Автор рассказа
восхищается этим добровольным отшельничеством, ле-
гендарным героем одиссеи в волчьем краю. Жанрово
рассказ представляет соединение научного очерка
с философским размышлением о сохранении природы.
Рассказ «Калория» связан с мотивом резонансной
ели, звучавшим в заглавной повести книги. По при-
глашению своего друга Василия Ивановича Белова ав-
тор едет к нему в гости на Вологодчину. В этой встре-
че резонансная ель, из которой не только делают пи-
анино, но и строят бани (в ней и моются друзья),—
лишь повод для разговора об органической естествен-
ности любимого писателя. Горышин цитирует книгу
Белова «Холмы», его слова о радости возвращения
к родным местам: «Жить без этой малой родины не-
возможно. Ведь человек счастлив, когда у него есть
родина».
В повести, заключающей книгу, — «Реки большие,
речки маленькие» — снова встают проблемы лесной
науки. Цитируется книга профессора Б. Ф. Морозова
«Учение о лесе», излагается его биография. Писателя
пленяет историзм ее автора в трактовке понятия «ма-
стерская природы», его бунт против потребительства
по отношению к ней, его суть неутомимого искателя
истины. Удивительно тепло пишет Горышин о после-
дователе Морозова, учетчике леса Степане Лукиче Бе-
локрылове, своем добром знакомом. Степан Лукич
утверждает, что нужно писать об этом по-новому.
Одного «Русского леса» Л. Леонова мало. Нужно по-
вернуть эту тему согласно потребностям дня. И по-
142
дробно излагает их с биологической, экономической й
нравственной точек зрения. Это подвижник своей
идеи. И хотя проект Степана Лукича не поддержали
на техсовете института, признали его несвоевремен-
ным, он убежден, что правота его победит.
Заключительные разделы этой книги Горышина
представляют небольшие, но выразительные литера-
турные портреты близких ему художников слова.
В них сконцентрировалось его понимание задач лите-
ратуры и родной для него художественной школы.
Речь в ней идет о современных русских прозаиках
разного масштаба, возраста и опыта. Но в них он ви-
дит некое единство целей, творческую общность. Это
портреты не литературоведческие, а писательские. Но
есть в тексте горышинских характеристик и общие его
мысли. Они прежде всего о том, что лучшие наши
книги сегодня «и хороши-то прежде всего своим язы-
ком — русским, народным, национальным, живым,
рожденным в тесном общении с родной природой».
И называет имена Юрия Казакова, Василия Белова,
Федора Абрамова, Василия Шукшина, Валентина Рас-
путина, Евгения Носова, Алексея Леонова. Для него
их книги — свидетели не утраты языковой культуры,
а, наоборот, возрождения языка, пристального внима-
ния к искусству слова и языковой традиции русской
классической литературы.
Что же касается до самих портретов, то Горышин
начинает со сравнительно скромного в выстроенном
им ряду. С Бориса Сергуненкова и его книги «Лесные
сторожа». Рассказывается о том, что, прежде чем на-
писать свою книгу, Сергуненков несколько лет рабо-
тал лесником на кордоне. Его книга написана челове-
ком, который счастлив поделиться своими познания-
ми. Главным в ней Горышин считает ее естествен-
ность, подлинность, глубину духовных борений авто-
143
ра. Книга подкупила его своим жизнелюбием, своим
чистым поэтическим тоном. В составляющих ее но-
веллах нет законченных сюжетов. Есть лишь завязка
конфликтов, разрешающихся не событийно, а поэти-
чески. Ее сквозной сюжет — круговращение времен
года. Настроения героя все время меняются. От тоски
и томлений — к зрелому спокойствию. По душе Горы-
шину и малая населенность книги людьми и диалога-
ми, ее немногословность, образность, возвышенность
душевного состояния автора. При этом она написана
просто, без украшающих слов. Ее внутренняя тема:
приобретение мужества, которому научила природа.
Только подлинное, неброское воображение способно
породить такую книгу.
Следующий портрет назван «Глоток свежего воз-
духа». Он посвящен Михаилу Пришвину. Писатель
этот дорог автору прежде всего «живительным кисло-
родом чистопробного русского языка». Приводятся
оценки пришвинской художественной речи, данные
Блоком, Паустовским. Рассказывается о том, как в кни-
гах «Глаза земли» и «Дорога к другу» Пришвин от-
крыто делился секретами своего ремесла. Прельщает
Горышина и то, что книги Пришвина — это книги-пу-
тешествия. Он перечисляет места странствий писа-
теля, столь близкие опыту и вкусам самого Горышина.
Главным художественным значением искусства При-
швина он считает сплав «музы журналистики с му-
зой высокой поэтической прозы». Он обращает внима-
ние на автохарактеристики Пришвина и поражается
глубиной и сложностью его чувствований, мыслей, со-
вершенством его стиля. Говоря о пришвинской про-
стоте, подчеркивает отсутствие в ней областничества,
подражания народному языку. Для понимания при-
швинского художественного своеобразия Горышин при-
влекает богатую событиями и накопленной культурой
144
биографию писателя: политическую, профессиональ-
ную; годы учения в Германии; работу агрономом в
уездной России; отмечает географический, этнографи-
ческий и фольклорный интерес его книги первых се-
верных очерков «В краю непуганых птиц». Он просле-
живает главные вехи его творческого пути, становле-
ние как певца русской природы, которая для Пришви-
на — ценность духовная, философская, художествен-
ная. Слова его не тускнеют от времени.
Если творческий портрет Пришвина — развернутое
размышление, с обильным цитированием и биографи-
ческими материалами, то другие портреты этого раз-
дела— скорее сжатые эмоциональные характеристики,
обладающие, однако, внутренней содержательностью.
Они даны как составные элементы общей литератур-
ной позиции Горышина, его программы. Таков пор-
трет-очерк, посвященный Федору Абрамову. Вспоми-
ная трудные перипетии творческой судьбы этого пи-
сателя, он прежде всего подчеркивает цельность, един-
ство его художественной задачи. Горышин решитель-
но отрицает определение «деревенская проза» и в осо-
бенности причисление к ней Федора Абрамова. Напо-
минает о его долголетней научной и педагогической
работе в литературоведении, о высотах культуры, ко-
торыми он овладел, прежде чем стать романистом.
Приводит высказывания самого Абрамова, отрица-
ющие провинциализм, идеализацию патриархальной
деревни. И рядом — такие, где утверждается, что пи-
сатель вырастает только на собственной почве. Для
Абрамова северная деревня и стала такой почвой,
к которой он подходит аналитически, как исследова-
тель. Поэтому он в равной мере отвергает и тенден-
цию отмахнуться от деревни, как литературной темы,
видит в ней «величайшие сокровища национального
характера, народной нравственности, поэтического
145
языка». Утверждает, что любое искусство, при всей
конкретности материала, всегда имеет общечеловече-
ский смысл. Горышин назвал этот свой портрет-эскиз
«Быть самим собой». В этом названии — суть его по-
нимания и абрамовских книг, и самой личности писа-
теля.
Примером следования традициям русских класси-
ков, современного продолжения раздумий об орлов-
ской, тургеневской земле Горышин считает книгу
Алексея Леонова «Яблоки падают», и в особенности
рассказы «Ночь в Подвязье», «Темная вода», «Ухан»,
повесть «И остались жить». Здесь воссоздаются чер-
ты времени: следы войны, нынешний крестьянский
труд, нравственные начала героев. Все это роднит
прозу А. Леонова с книгами Василия Белова.
Особенная любовь Горышина отдана Ивану Сер-
геевичу Соколову-Микитову, о котором он неоднажды
вспоминает в своих книгах. Здесь его портрет на-
зван «Зеленеет веточка». Для него творчество этого
писателя — постоянные открытия, сопутствующие са-
мому Горышину с детства до зрелых лет. Автор вос-
производит этапы сложной и пестрой биографии Со-
колова-Микитова, вспоминает свои встречи с ним и
в Ленинграде, и в селе Карачарове на берегу Волги.
Но главное в этом эскизе — общий облик писателя, его
постоянное стремление рассказать о земной красоте,
о человеческой силе, стойкости и любви. Он чувство-
вал себя частицей этого мира. И самым ценным для
Горышина является сопереживание драмам в жизни
природы, похожим на человеческие, воссозданным
в полных любви к жизни книгах Соколова-Микитова.
Книга «Этим летом» завершается воспоминаниями
о Василии Шукшине. Они названы «Где-нибудь на Ру-
си» — последними словами Шукшина при их последней
встрече. Трудно определить жанр этих заметок. Здесь
146
и попытка охватить все сделанное Шукшиным в про-
зе, драматургии и кинематографе. И стремление понять
шукшинскую творческую неудовлетворенность сделан-
ным им в искусстве, и жажда понять истоки и истин-
ный масштаб этого русского национального таланта.
Главным в нем Горышин считает цельность его твор-
ческой совести. И рядом со стремлением охватить зна-
чение этого таланта в целом в заметках Горышина
описан эпизод встречи на родине Шукшина, в деревне
Сростки, в Горно-Алтайске, где снимался фильм «Жи-
вет такой парень». Горышину случайно довелось
сняться в этом фильме в эпизодической роли «здоро-
вого мужика», в сцене без слов. С этого началось их
знакомство. Потом были встречи в разных городах,
переписка. Последняя встреча — на съемках «Калины
красной» в Белозерске на Вологодчине. Горышина по-
разила одержимость Шукшина своей работой, его жа-
жда сделать фильм, способный дойти до миллионов
людей, его слова о том, что в искусстве надо говорить
о жизни и смерти и говорить только правду. Его по-
трясли озарение, осознание художником своих сил. Он
выражает уверенность, что Шукшин был счастлив со
всеми своими сомнениями, нерешенными задачами,
недовольством собой, счастлив по-своему — решимо-
стью делать самое трудное и честное в искусстве.
Шукшин для Горышина — художник, который «помог
нам еще раз вглядеться в таинство жизни, в самого
себя и увидеть, понять нечто такое, без чего мы бы
стали беднее».
Путь Горышина в литературе — не ровный путь,
не восхождение от одной вершины к другой. Он сбив-
чив, в нем есть и повторы, и переходы от утвержде-
ния идеи «естественного человека» к пониманию слож-
ности личности в современном обществе. Нередко на-
блюдается в его книгах и перенасыщение необяза-
147
тельными литературными ассоциациями. Не всегда
безупречны они с точки зрения вкуса в отборе слов.
Встречаются речения нарочитые, рассуждения искус-
ственно многозначительные.
Но главное направление его исканий с каждой
книгой вырисовывается все отчетливее. Его многолет-
ний опыт путешественника, встречи со множеством раз-
ных людей, размышления над историей родины посте-
пенно меняли его первоначальную «натурфилосо-
фию», освобождали его позицию от умозрительности.
Образы его героев усложнялись. Все предпочтительнее
для него оказывались истории преодоления не только
житейских препятствий, но прежде всего — духовных
противоречий. Нравственные коллизии, столкновения
стойкости и честности с зыбкостью, половинчатостью,
неуверенностью в правильности избранного жизнен-
ного пути становились преобладающими. Центром
идейно-художественных убеждений писателя всегда
оставалась мысль о красоте и мудрости родной приро-
ды, о сложных связях человека с ней, о его месте на
земле. Отсюда все сильнее кристаллизовалось у него
осознание своей работы в ряду литературных сорат-
ников, их отбор. Все яснее ощущает он свое призва-
ние— быть хранителем природы, непреходящих цен-
ностей культуры. Все глубже становится его понима-
ние русского национального характера, многогранно-
сти его проявлений, исторических и современных. Он
не перестает и, видно, никогда не перестанет размыш-
лять о нем, углубляться в него. Здесь природа его та-
ланта, которой он всегда остается верен.
Подтверждением постоянства общего направления
прозы Горышина служит его новая книга «Стар и
млад», вышедшая в 1978 году (изд-во «Современник»).
В ней с новой силой зазвучали коренные мотивы его
произведений. Наряду с воспроизведением старых
148
рассказов в книге появились и новые. В авторском
предисловии утверждается мысль о непрестанной обя-
занности пишущего человека всегда смотреть вперед,
о природе таланта в любой деятельности, а не только
в искусстве. Книга обогатилась такими новыми рас-
сказами, как «Три связки оленей», «Лавина», «Нина
Ковалева», «Холмы да озера», «И здесь, и там», «Даль-
невосточные записи», «Все об одном», «Весна за ок-
ном», «Музыка», «Вблизи, в отдаленье», «Первый ре-
дактор», «Длинная дорога с футбола», «После празд-
ника».
В разных сюжетных ситуациях, в различной соци-
альной среде углубилась разработка сокровенных для
писателя идей. Едва ли не главная из них — мысль
о неразрывности творчества и природы. Для постиже-
ния этой связи необходимо отрешиться от суеты в ис-
кусстве. Профессиональность — сумма всей прожитой
жизни, умение все делать хорошо. Во всех впечатле-
ниях художнику открываются борения, страсти, тра-
гизм и поэзия. Они изначально художественны. Без
искусства человечеству было бы скучно и безнадежно:
«Фантазия должна идти от автора впереди действи-
тельности... необходимо мысленно строить, затем ис-
пытать» («Лавина»); «Жизнь теряет цену, если только
потреблять, а не создавать» («Волчьи деньги»); «Как
же, если красоту на земле изведут?» (там же). Убеж-
денность в торжестве жизни звучит даже при посеще-
нии кладбища: «Непонятная в своей тишине и сосре-
доточенной благостной радости совершалась тут не-
пременная жизнь» («Холмы да озера»). «Для худож-
ника главное — производство духовных ценностей,
редкостное дело» («После праздника»).
Немало места уделяет Горышин анализу жанра
путевых заметок. Он углубляется в его историю (пу-
тешествия Карамзина, Пушкина, Гончарова). Говорит
149
о том, что, описывая свои странствия, писатель осво-
бождается от лености мысли, от неспособности удив-
ляться, от усталости духа. («И здесь, и там»). В пути
особенно ясным становится, что «мир — единое обита-
лище человечества».
Сохранять душевную молодость и азарт в рабо-
те— таково главное стремление писателя в его новой
книге. Шире вовлечены в нее люди разных профессий,
разностороннее оказались перемещения во времени.
Глубже историзм писателя. Думается, что на этом пути
его ожидает немало открытий еще не изведанного жиз-
ненного материала.
В созданных им портретах любимых писателей
Горышин сам как бы определил свое место в совре-
менной литературной жизни. Он — в числе тех, кто
ищет в своих героях национальные корни, стремится
увидеть течение народной жизни. Гармонию или, на-
против, противоречия в разных судьбах он неизменно
связывает со степенью их проникновения в жизнь при-
роды. И хотя, как неоднократно указывалось в этом
очерке, стилистике горышинской прозы присущ ряд
недостатков, в целом книги его самобытны, идейно
прогрессивны, полны неизбывной поглощенностью
важными процессами нашей современности. Важно
лишь, чтобы писатель не повторял самого себя, чтобы
искал больше энергии в своем словесном арсенале,
чтобы его жизненные наблюдения становились разно-
стороннее, прикоснулись бы к новым сторонам нашей
действительности.
Свой голос
*
1
Среди поколения ленинградских писателей, чьи
детство и отрочество протекали в дни войны, Виктору
Курочкину принадлежит особое место. Он писал все-
гда о городе и о деревне. О войне и послевоенных
днях. Для детей и для взрослых. Все, о чем он напи-
сал, плод его личного жизненного опыта, реальных
наблюдений и размышлений.
Родился он в 1925 году в крестьянской семье, в де-
ревне Кушниково Калининской области. В местах, где
бывал Пушкин (Малинники и Перново — имение
Вульфов). В десятилетнем возрасте Курочкина пере-
везли в Павловск, где он учился в средней школе.
А в 1941 году семья переехала в Ленинград.
Здесь шестнадцатилетний подросток работал на за-
воде, где делал снаряды. Отец умер в блокаду.
В 1942 году Виктора эвакуировали в Ярославскую об-
ласть. Уже через несколько месяцев он поступил
в танковое училище в Ульяновске. Из училища вы-
шел младшим лейтенантом. Первое боевое крещение
получил на Курской дуге в июле 1943 года. Воевал на
1-м Украинском фронте, в третьей танковой армии —
у генерала Рыбалко. До 1945 года получил два ране-
ния. Дошел до Венгрии. После госпиталя участвовал
151
в освобождении Праги. Войну кончил старшим лейте-
нантом. Награжден орденами «Красная Звезда», «Оте-
чественной войны» I и II степеней, медалями.
Разумеется, тогда он и не помышлял о литератур-
ной работе. В школьные годы директор Анна Иванов-
на Зеленова (потом — директор Павловского дворца и
парка) ввела его в художественную самодеятельность,
пророчила ему актерскую будущность. Но хотя до ли-
тераторства было еще далеко, первые свои записи
о военных впечатлениях Курочкин начал вести уже
в конце 40-х годов. Тогда же — о деревенских стари-
ках и детях, об их неустроенных судьбах. Но публи-
ковать их он начал позднее, в 50-х годах. Этому пред-
шествовало окончание юридической школы в Ленин-
граде и трехлетняя работа народным судьей в Утор-
гошском районе Новгородской области. Его судейский
опыт впоследствии, в начале 60-х годов, отразился
в повести «Судья Семен Бузыкин», главы из которой
были опубликованы в журнале «Аврора» (1974, № 6).
Что же представляли собой первые деревенские
рассказы Курочкина («Пастух», 1952; «Дарья», 1953;
«Мачеха», 1955; «Лесоруб», 1956; «После концерта»,
1956, и другие)? В «Пастухе» старый дед Фаддей, отец
председателя колхоза, озабочен всеми местными дела-
ми. По его предложению колхозное собрание решило
освоить новый вид производства — рыборазведение. Но
пруд все не чистится. Забота об этом, доброта, любовь
к животным — первый авторский набросок характера
такого героя. Слитность его личности с тонко и де-
тально обрисованной деревенской природой видна уже
в первом опыте.
В рассказе «После концерта» возникает близкая
Курочкину тема таинственной русской народной сказ-
ки. Ее завороженно слушают завсегдатаи колхозного
клуба, упросив мастера-рассказчика, старого деда Фе-
152
дора в который уже раз поведать старинные страш-
ные истории. Особенно дорожат ими деревенские дети.
Для них такие сказки расцвечены собственными по-
дробностями, снятся им по ночам, скрашивают тяж-
кие послевоенные будни.
Но детское воображение направлено в ранних рас-
сказах Курочкина и на житейские ситуации, простые
и сложные, и часто носит критический характер.
В рассказе «Лесоруб» приблудный сын доярки Вась-
ка на уроке арифметики про себя критикует задачу
учительницы — сложить яблоки в разных карма-
нах: «Зачем чепуху городить: у самой и карманов
нет». Или задачу — сложить удои от коровы за два
дня, тридцать и сорок литров: «Это зимой-то сорок
литров! С ума сошла!» Истинная реальность для
него — мир природы. Отсюда и прозвище его: Лесоруб.
Он наделяет таинственными свойствами рыб, птиц,
разговаривает с ними. Внезапно мир его нарушен:
мать вышла замуж. Васька заранее возненавидел от-
чима. Тихон Веньяминыч для него — «Вынь-мин». Но
постепенно выясняется, что отчим заботится о нем:
объясняет задачи, привозит из города школьную фор-
му и портфель, спасает любимую Васькину яблоню от
посягательств хищной соседки, понимает его мечты.
Этот процесс нарастающей духовной взаимосвязи,
вопреки традиционным представлениям о новом чело-
веке в семье, продолжен и в рассказе «Мачеха». После
смерти матери бабушка увезла Лену в деревню. Здесь
девочка нашла друзей, привязалась к детям и живот-
ным. И вдруг приезжает папа с какой-то красивой
тетей. Неприязнь к ней разделяет с Леной и бабушка.
Но Вера Сергеевна вскоре приезжает снова, притом
одна. И целое лето после долгой вражды мачеха за-
воевывает детское сердце терпением и любовью. Про-
исходит победа добра над предубеждением. Лена уез-
153
жает вместе с Верой Сергеевной в город. В этом рас-
сказе, как часто у Курочкина, с людьми сопережи-
вают животные. Пес Узнай, которого мы встречали
уже в «Пастухе» и встретим еще неоднажды в дру-
гих рассказах Курочкина, чутко реагирует на все пе-
ремены в настроениях своих хозяев. Он то утешает
Лену игрой в прятки, то начинает дружить с мачехой,
слушается ее, видит в ней заступницу. И когда Лену
увозят, охрипшим злым голосом лает вслед поезду.
Он очеловечен автором: размышляет, оценивает, раз-
говаривает сам с собой.
И все же, наряду с такой светлой интонацией, в де-
ревенских рассказах Курочкина этой поры преобла-
дают другие мысли и чувства. Неустроенная деревня
начала 50-х годов изображается часто и детально. Вот
рассказ «Яба». Название это — прозвище председателя
райисполкома, который имел манеру всегда заявлять:
«Я бы так поступил», «я бы вот так». Филимон Пет-
рович— «большой политик» и важный начальник.
Любит «разоблачать нездоровые настроения». Он сни-
мает с работы бригадира Ремнева за то, что тот не
ставит новые опалубки на парники. Но нельзя сажать
в мерзлую землю. Весной парники расползутся. Воз-
ражения колхозников не помогают. И Яба назначает
бригадиром доверчивого пастуха Филиппа Егорова.
Тот пугается, но с рвением берется за дело. Сам таскал
бревна, рубил лес, добыл всех колхозных плотников.
Но мороз погубил все. Истинного трагизма полна кар-
тина бесплодно догорающих дровяных куч на парни-
ках, чернеющей под дровами звенящей от мороза зем-
ли. Филипп заболевает от горя. В бреду он выкрики-
вает: «За что вы меня возвысили... мороз дело испор-
тил...» Народ не сердится на Филиппа. Напротив, его
любят, навещают. Навещает и ни в чем не упрека-
ющий себя Филимон Петрович. Его визит ограничи-
154
вается покровительственным вниманием к веренице
почетных грамот пастуха под образами. А Филипп,
тяжело дыша, твердит мучающую его мысль: «А зем-
лю-то отогреть можно было. Мороз попортил. А вооб-
ще-то я пастух. Чего вам взбрело тогда?» И вслед рас-
терянному Филимону Петровичу раздался лишь сдав-
ленный старческий смешок: «Яба, эх, яба».
Рассказ этот сродни выходившим в те же годы
книге В. Овечкина «Районные будни», первым сати-
рическим рассказам Г. Троепольского. Но интонация
его вполне самостоятельная. Она не очерково-деловая
и не разоблачительно-насмешливая, а трагическая. Это
характерный для тех лет рассказ о добром, не щадя-
щем сил трудовом народе, о начальственном верхо-
глядстве и безответственности.
Примером занимавших тогда Курочкина сиротли-
вых и одиноких деревенских судеб может служить
его повесть «Последняя весна». Герой ее, дед Анастас,
в первый раз потерял память, когда нечаянно сжег
колхозную ригу со льном. Окончательно — после смер-
ти жены. Брошенный городским женатым сыном, он
поселяется у соседей Луковых, строителя и доярки.
Люди они неплохие, взяли его из жалости, но не близ-
кие ему. Единственный его друг — их маленькая доч-
ка Лидочка. Ей поверяет он свою тоску об умершей
Степаниде. Анастас — деревенский философ и изобре-
татель. Его мечта — очистить низинные котловины и
разводить карпа. Это устойчивый мотив у деревен-
ских стариков Курочкина. Мы встречали его еще
в первом рассказе «Пастух», встретим и еще. Анастас
мечтает приносить пользу. Он пытается лихорадочно
работать: в доме соседей чинит крыльцо, ограду, ма-
стерит хозяйке столик, делает Лидочке ступку. Но
тоска съедает его. Начинаются сборы к смерти: до-
стает ненадеванную сатиновую косоворотку из сун-
155
дучка, надевает старый жилет, шляпу, натягивает са-
поги. И совершает последнюю поездку в районное
село. Он поехал сделать завещание — подарить свой
дом соседям. Село ему не понравилось. Высокие длин-
ные дома вызывают в нем размышления: «Зачем все
это? Зачем человеку в небо лазать, когда еще на зем-
ле так пусто?» Вернувшись, он заболел, надолго по-
теряв сознание. С большой психологической силой на-
писаны все этапы медленного расставанья старика
с жизнью. Обрывки счастливых картин детства, свой
дом и сад, Степанида, больница... Его последняя весна
символически совпадает с гибелью березы. А завеща-
ние соседям Анастас унес с собой в могилу, в кар-
мане праздничного пиджака. Картиной его оконча-
тельно осиротевшего дома и кончается повесть. Она
полна человеческого сочувствия одинокой деревен-
ской старости, презрения к равнодушию оторвавшихся
от родных корней людей. И вместе с тем по ней точ-
но узнается время, его социально-экономические вза-
имоотношения, признаки поисков нового, так и не до-
шедшие в своем значении до героя.
Самой значительной повестью этого цикла у Ку-
рочкина представляется «Заколоченный дом» (1954—
1955). Здесь писатель впервые задумывается над про-
блемой ухода людей из деревни в город. Здесь он
сумел в ясно очерченных характерах противопоста-
вить разные жизненные позиции. Труженики, отстаи-
вающие деятельный интерес к земле, и рядом — люди
затхлые, неудовлетворенные жизнью, всегда сущест-
вующие на тропинке, мечущиеся между городом и де-
ревней. Таков Василий Ильич Овсов. Давно оторвав-
шийся от своих корней, удобно живущий в городе
с 30-х годов, он вдруг затосковал по родным местам,
где у него стоит заколоченный дом, мечтает возделы-
вать свой участок земли. Несмотря на протесты жены,
156
этот вахтер артели «Разнопром» переезжает на ро-
дину. Но и здесь он быстро ко всему охладевает и те-
ряет интерес. Это вечный дачник. Даже деревенский
пожар не встряхнул его равнодушия, хотя именно его
дом отстояли от огня односельчане. Он терзается своей
неприкаянностью: «Я себя продал, свой род овсов-
ский». Для жены же он — комедиант. Она презирает
колхоз, самовольно продает дом соседу. В городе ко-
гда-то Овсов работал на кирпичном заводе. Перед чи-
тателем подробно разработанный образ Обломова опи-
санной эпохи.
Яркий контраст ему — бывший фронтовик, новый
председатель колхоза Петр Трофимов. Отец его, зна-
комый нам пастух Фаддей, недоволен: «Опять в де-
ревню, не получился человек». Но этот «неполучив-
шийся» сменяет прежнего нерадивого председателя.
Справляется с трудностями: нехваткой людей, аресто-
ванным финансовым счетом колхоза. Сам работает за
трудодень, выращивает лен, восстает против куку-
рузы. Он уверен, что «вылезем». И уверенность эта
оправдывается. Трофимов не только мечтает, но и бо-
рется за строительство кирпичного завода в деревне.
Особенно впечатляет картина выемки первого пласта
кирпича. Для Трофимова это исходный порог к цели,
испытание собственных сил. Его волнения и страх за
качество обжига, лихорадочная проба на прочность —
сложная психологическая картина. И когда после пер-
вых четырех слоев недожога пошел кирпич настоя-
щий, для Петра это начало новой жизни. Будут дома!
Овсову же вся здешняя жизнь, хлопотная и беспокой-
ная, как и в городе, ни к чему. Он уезжает так же
бесцельно, как и приехал сюда. Счастливый своей
победой Петр грозит шершавым кирпичом* заколочен-
ному дому. Эта заключительная сцена символична,
знаменует прямой вызов живых сил деревни перелом-
157
ного периода 50-х годов разгильдяйству, межеумоч-
ному бесплодному метанию, духовному обнищанию.
По повести «Заколоченный дом» в 1959 году на
«Ленфильме» была поставлена картина «Ссора в Лу-
кашах» (режиссер М. Руф), где снимались Леонид Бы-
ков и Кирилл Лавров.
Курочкин в своих деревенских рассказах обращал-
ся и к трагическим сюжетам. Таково одно из его пер-
вых произведений — рассказ «Дарья» (1953). Приез-
жего журналиста привела к Дарье Козыревой ее слава
лучшей свинарки района. Приезд сопровождается слу-
хами о Дарье, как о человеке нелюдимом, «ведьме
болотной», с несчастливой семейной жизнью. Она разо-
шлась с мужем из-за лесника Антона. И свинаркой
стала сначала, чтобы заткнуть за пояс его невесту и
свою однофамилицу Таньку Козыреву. Но Антон вер-
нулся к Таньке. Хозяйственное соревнование перепле-
тено здесь с человеческими страстями. Две централь-
ные сцены рассказа — два чаепития корреспондента
с Дарьей. В первой беседе свинарка охотно рассказы-
вает о том, как начались ее трудовые успехи. О том,
как переплюнула она Таньку. Знакомится рассказчик
и со счастливой Танькой, вышедшей замуж за Антона,
присутствует и при сцене расставания Антона
с Дарьей. Вторая встреча — уже с одинокой Дарьей.
Она — правая рука директора, все животноводство ле-
жит на ней. Рядом малыш, сын Антона. Ее горькое
разочарование в надеждах на семью видно в посерев-
шем лице, в запавших глазах. Но она не жалуется.
Ее душевное состояние выражено экономными ху-
дожественными средствами: «Она так кусала сахар,
что казалось, сейчас брызнут синие искры... Стакан
громко звякнул, как будто ему стало больно».
В 1956 году на основе этого рассказа Курочкин на-
писал трехактную драму «Козыриха». Она была по-
158
ставлена в Москве режиссером Б. Равенских в 1969 го-
ду в театре имени Пушкина. То была комедия, назы-
вавшаяся «Сердце девичье затуманилось». Постановка
вызвала полемику. Б. Равенских упрекали в том, что
он поставил пасторальную пьесу. Но были у нее и
горячие защитники, утверждавшие, что такая трак-
товка пьесы вызвана ее жизнеутверждающим харак-
тером. В частности, именно с этой точки зрения от-
стаивал пьесу в такой постановке Е. Д. Сурков в своей
книге «Статьи о театре».
С 1954 по 1959 год Курочкин заочно учился в Ли-
тературном институте имени Горького. Его дипломной
работой была повесть «Заколоченный дом». В Ленин-
граде же он был членом литературной группы при
издательстве «Советский писатель», руководимой
М. Слонимским и Л. Рахмановым. Его товарищами по
группе были тогда молодые прозаики В. Конецкий,
С. Сергуненков, В. Ляленков и другие, хорошо ныне
известные писатели того же поколения. Сначала его
деревенские рассказы публиковались в альманахе
«Молодой Ленинград» и в «Ленинградском альманахе».
А первая книга рассказов вышла в издательстве «Со-
ветский писатель» в 1956 году. Издавались они неод-
нажды. Последнее издание —1969 года в книге «Оси-
новый край» («Советская Россия»).
Об устойчивом интересе Курочкина к светлым ха-
рактерам в деревенской жизни говорит и более позд-
няя его повесть «Наденька из Апалева» (1961). На-
денька — воплощение бескорыстия, доброжелательства.
Она — механик в кино. Но до всего ей есть дело. То
она вызывается проводить заезжего охотника в лес на
глухаря. То не дает ему стрелять, чтобы он мог по-
слушать глухариную песню любви. Наденька излучает
счастье, несмотря на неказистую внешность. И это
влечет к ней людей, заставляет их помогать в ее бе-
159
дах. Когда она нечаянно утопила коробки с фильмом
при переходе по бревнам через реку, вылавливать их
бросаются все жители Апалева. Наденька — всеобщая
заступница. Пишет статейки о жизни колхоза в район-
ную газету, стараясь сказать о людях доброе слово.
На танцах в клубе про нее пустили сплетню, будто бы
она была в сарае с шофером Околошеевым по про-
звищу Около. На самом же деле тот был с женой
Леонтия Рябова, местного «оратора». Но Наденька
огорчается лишь одним: помирятся ли муж с женой.
Это характер легкий и вдохновенный, образ счастья.
Во второй свой приезд автор застает ее женой ра-
нее хмурого и неразговорчивого Около. Жизнь их без-
алаберная, но веселая, смешная и трогательная. Но
Наденька не замкнулась в своих семейных радостях.
Она по-прежнему как угорелая носится по чужим де-
лам. «Она сияла, освещая все вокруг себя мягким теп-
лым светом». Образ этот для автора символичен. Он —
знак жизнестойкости, негасимой молодости, поэтиче-
ской прелести незатейливых, но полных внутреннего
самоутверждения людей деревни. Созданный свыше
полутора десятилетия назад, он и ныне не потерял
своей привлекательности. 2 января 1976 года в эфире
прозвучал музыкальный радиоспектакль «Наденька
из Апалева». Будет он звучать и еще.
Жизненный и трудовой опыт Курочкина нашел
свое отражение и в повести «Судья Семен Бузыкин».
Повесть представляет собой главы из дневника моло-
дого, только что избранного судьи. При встрече с из-
бирателями единственный голос против избрания был
его собственный. Здание суда — на краю поселка.
Жил Бузыкин одиноко у местной вдовы и ее дочери
Симочки. О своих первых делах Бузыкин вспоминает
160
с юмором и грустью. Место своей работы он называет
«моя резиденция». При разборе первого дела в деревне
Узор, где он живет, — об уведенной охотничьей со-
баке— его поражает наивность поведения и истца, и
ответчика, и свидетелей. Вся эта нелепица описана
с забавными подробностями. По сути, охотничья
собака не нужна никому из тяжущихся. И чтобы
избавиться от одного из них, сутяги, молодой судья
забирает собаку себе на хранение, скармливает ей свой
ужин. Но наутро собака сбежала, и отвечать теперь
судье. Он доверчиво слушает поучительные наставле-
ния председателя райисполкома. Но разобраться в ло-
гике поведения многих тяжущихся ему еще нелегко.
Вот он познакомился на охоте с председателем кол-
хоза Головой. Тот командует колхозом, как жогда-то
партизанским отрядом. На праздничном гулянье Го-
лова организует торжественный пир так пышно, что
попадает под суд за самогоноварение. На суд он
приходит в парадном виде. Судить приятеля трудно.
Отчаяние молодого судьи тем сильнее, что прокурор
требует для подсудимого год тюрьмы, а перестарав-
шиеся заседатели дают два года. Судья составляет осо-
бое мнение. И после кассации Голова получает услов-
ное наказание. Лихой партизан переведен в бригадиры
и вскоре, уволившись, уезжает в неизвестном направ-
лении.
Изучает Семен Бузыкин и характеры своих заседа-
телей. Это спорщики, «философы», приверженные ло-
гике «соломонова суда». Таково, например, дело о раз-
деле волчьей шкуры и ружья, из которого убит волк.
Таков и разбор драки двух вдов, не поделивших вооб-
ражаемого жениха. Процедура разбора вызывает хо-
хот всего зала. С помощью судьи происходит примире-
ние подруг.
Добивается он и того, что отменяется развод юной
161
пары: судья сумел доказать ей нелепость взаимных
обвинений. Во всех таких зарисовках виден не только
колорит провинциальной жизни со всеми ее на вид
нелепыми мелочами, пустяками и пошлостью. Судья
стремится в простом и обычном увидеть смысл жизни.
Это не наигранное глубокомыслие, а постепенное по-
стижение действительности. Комическая ссора двух
вдов — для него неотвратимый результат войны. По-
пытки развода молодых — свидетельство нелепой не-
контактности. Молодого судью возмущает мещанская
страсть находить в человеке только плохое и разду-
вать его до громадных размеров. «Почему мы не ищем
с таким же усердием хорошие, добрые начала и не
развиваем их? Уверен, что если бы мы так поступали,
и жизнь бы наша была намного светлее и отраднее».
Постепенная разгадка сложных человеческих вза-
имоотношений и их закономерностей постигается им.
Убеждает его в этом и личная жизненная практика.
Он, судья, оказывается в поезде на одной подножке
с осужденным им преступником, ныне свободным че-
ловеком. Но Пуханов не только не мстит судье, а спа-
сает от прыжка под откос, видя его страх. Он даже
с презрением сплюнул. «Этот случай заставил меня
по-другому смотреть на человека. И в самом плохом,
отвратительном я пытаюсь открыть хоть крупицу
доброго, хорошего. И когда мне преподносят человека
как идеальный пример, я этому так же не верю, как
когда мне говорят о человеке как о кладезе зла и по-
роков». Жизненная школа судьи Бузыкина, воспроиз-
веденная молодым писателем, — свидетельство его дара
к прозе психологической, аналитической.
2
Как мы уже видели, к деревенским детям всегда
обращались творческие интересы Курочкина. Но есть
162
у него книга, рассказывающая о детях военного вре-
мени. Это — «Короткое детство», издававшееся в Дет-
гизе два раза, в 1965 и 1970 годах. Она написана для
детского читателя. Но в ней встают и серьезные про-
блемы, способные привлечь интерес взрослых людей.
Детские шалости и забавы юных героев повести не-
отрывны от их серьезного знания жизни. Переползая
по неустойчивому льду озера в поисках рыбы, Митька
и Степка проваливаются в воду. Но они знают: «Осен-
ний лед трещит, да держит. А вот весенний, тот мол-
чит, молчит, да и проваливается». Оказавшись в по-
лынье, они деловито достают жердь, уверенно коман-
дуя ребятами на берегу. Школьные проделки соче-
таются с выполнением серьезных поручений взрослых.
Ребятам доверяют отвезти деревенские продукты на
станцию, чтобы выменять их на бумагу, галоши, пе-
ленки. Страшные картины открываются ребятам. Ста-
рый скрипач отдает им свою единственную драгоцен-
ность, скрипку, за картошку. Но Степка, совершив об-
мен, «надувает» голодного человека — нарочно остав-
ляет скрипку в вагоне. Ира и Гена достают из чемо-
дана и отдают ребятам бумагу и тетради. Ленинград-
ские дети поражают Митьку и Степку. Генка, оказы-
вается, занимался во Дворце пионеров в боксерской
секции и пользуется в драке неизвестными деревен-
ским ребятам приемами. Выражение «боксерская эти-
ка» вызывает их почтительное изумление. Завязы-
вается дружба, завершающаяся перепиской деревен-
ских ребят с ленинградцами, попавшими в детский
дом. Тяжкие впечатления все время перемежаются
детскими играми, в которых, однако, также отра-
жается война. Через всю книгу проходит тема пушки,
которую собирают ребята.
О детском тяготении к необыкновенному и волшеб-
ному, о причудливой смене серьезных дел, в которых
163
эти же ребята принимают участие, фантазиями, Ку-
рочкин пишет уважительно. Дети работают в колхозе,
сортируют семена в амбаре, и они же принимают уча-
стие в приключениях кота Михи. Кот этот — полно-
правный персонаж повести. Хитрый и вороватый, он
изобретает способы выжить, избежать наказаний.
Вступает в сложные взаимоотношения со взрослыми
и в особенности с детьми. Автор часто употребляет
такие выражения: «У Михи от тоски сжалось сердце».
Кот размышляет, разговаривает с птицами, с псом Пу-
гаем и с самим собой. Особой поэтической достовер-
ностью обладает большой разговор с Михой, приснив-
шийся Митьке. Они беседуют на равных.
Повесть привлекает художнически свободным со-
седством детского воображения, сказочной выдумки,
наивных игр — с картинами тяжкой трудовой жизни
колхоза военных лет. Фронт далек от здешних мест.
Но дыхание его чувствуется не только взрослыми, но
и детьми. Война — сквозной подтекст повести. У Мить-
ки отец в госпитале. Степкин отец давно не пишет
с фронта. А у эвакуированного Витьки отец погиб от
ран, и теперь подросток работает в колхозе счетово-
дом. Слово «фашист» стало обиходно бранным по лю-
бому поводу. А советский боец-фронтовик в глазах
ребят главный человек на земле. Он определяет для
них истинные моральные ценности. Особенно вырази-
тельна в этом плане сцена на станции, где ребята, раз-
дарив всю картошку, остались без соли, которую им
дома наказали выменять на продукты. И дети с на-
деждой отправляются к воинским эшелонам, которы-
ми заставлены станционные пути. В тупике у одного
из вагонов-теплушек умывался снегом солдат. Проис-
ходит разговор о деревенской жизни, о нуждах. Сол-
дат поверил ребятам. В соседнем воинском вагоне он
добыл им целый мешок соли, ничего не потребовав за
164
нее. Но зато тетке Груне, ринувшейся на станцию
вслед за ребятами, солдат соли не дал даже за сало,
легко распознав в ней спекулянтку. Детская вера
в солдата-защитника восторжествовала.
В повести много трагикомических интонаций. Кар-
тины незатейливых детских радостей военной поры
светятся юмором, ясным душевным светом: зимняя
поездка в санях, сооружение крепости, новые забавные
злосчастные приключения кота Михи. Даже после тра-
гических событий — известия о гибели на фронте
Степкиного отца — следуют сцены пробуждения дере-
венской весны, новых происшествий в жизни кота
Михи... А в день Первого мая, отпразднованный скром-
но, Митька видит радостный сон о последнем пред-
военном Первомае, о ярких знаменах и флагах, о сво-
ем отце на трибуне. Но и весенний праздник 1942 года
рядом с бедностью несет черты торжественности. Люди
ходят друг к другу из дома в дом, угощаются одной
и той же едой. А дети затевают игры, борьбу, ку-
паются в холодной воде. Именно на таком фоне гото-
вится важнейшее событие в жизни двух юных друзей:
планы бегства.на фронт. Готовились долго, еще зимой
сушили сухари, собирали одежду. Но сбежал один
Степка. У Митьки мать отняла валенки. История по-
бега написана тоже двупланово. Реально Степку пре-
следовали неудачи. Никакого фронта он не видел, его
сразу же ссадили с поезда и велели возвращаться до-
мой. Дома он вдохновенно врет, что солдаты угово-
рили командира взять его в теплушку, что ужинал из
полевой кухни, потом спрятался под танк. Когда «по-
езд подошел к самому фронту», Степка якобы разы-
скал «главного начальника», но тот отправил его до-
мой лечить отмороженные уши. А был Степка, по его
словам, уже на самом фронте, слышал стрельбу пу-
шек, пулеметов, танков. Фрицев было столько, что ему
165
и смотреть на них надоело. В доказательство вынул
из мешка горсть патронных гильз, сломанный немец-
кий пистолет и даже черный фашистский крест,—по
его словам, гитлеровский орден. Все это были случай-
ные обломки, невесть откуда доставшиеся Степке. Но
на Митьку рассказ произвел сильное впечатление.
И новые сборы к побегу на фронт вроде бы продол-
жались. Но только летом Степка рассказал другу прав-
ду: доехал лишь до Вологды. А танки в эшелоне были
горелые немецкие, и везли их в тыл на переплавку.
«Трофеи» тоже оттуда. Пришло и письмо из детдома
от ленинградских ребят: Генка тоже бегал на фронт и
с тем же самым результатом. Теперь он работает
в рыболовецкой бригаде, а Ирка шьет рукавицы для
фронта.
Так кончаются романтические порывы героев «Ко-
роткого детства». Оно было трудовым, бедным. Но оно
полно было своими радостями и надеждами. Русская
дальняя деревня военных лет, трагическая и прекрас-
ная своей неугасимой верой в будущее, встает перед
нами, преломленная в детском сознании.
3
И все же главное в творческом облике Курочки-
на — его военная проза. Наша литература, театр, кине-
матограф знают множество произведений о войне раз-
ного плана и масштаба. Это и рассказы, и повести, и
огромные романы-эпопеи. Казалось бы, среди них две
скромные на вид повести Курочкина — «На войне как
на войне» (1965 г.) и «Железный дождь» (1968 г.) —
могли остаться незамеченными. Этого не случилось.
Ибо герои его повестей — люди особого склада, хотя
военная их судьба обычная. Отчетливее всего своеоб-
166
разие их личностей выразилось в повести «На войне
как на войне» в образе младшего лейтенанта Сани Ма-
лешкина — командира самоходки СУ-85.
События развертываются в декабре 1943 года, в на-
чале наступления 1-го Украинского фронта. На войне
Саня всего полгода, но с самого начала мечтает о по-
двигах. Внешний вид его неказист. И с первых же
дней на фронте ему не везет. Во время переправы, ко-
гда Санина самоходка уже вскарабкалась на паром,
немец пустил всего один снаряд. Но пострадал лишь
один Малешкин: осколком снаряда обрубило у его
пушки конец ствола. И пока ребята воевали, Саня все
время сидел у пустого корпуса своей самоходки. За
это в экипаже называли его «корпусным генералом».
Ни орденов, ни медалей у него не было. Командир
батареи Сергачев постоянно ругает его за неправильно
надетую шапку, за отсутствие карты. Когда в полк
привезли романовские полушубки, Сане достался лишь
тяжелый монгольский тулуп. Сергачев считает Саню
шутом гороховым, грозится убрать его с батареи, от-
править в резерв. Но на самом деле Малешкин отва-
жен. Шаг за шагом нарастает его боевой опыт. Сквозь
комический облик проступают совсем иные черты.
Когда наводчик сержант Домешек обнаружил в сумке
гранату без чеки и нависла угроза взрыва, именно
Саня, хотя и немея от страха, спустил ноги в люк и
разыскал гранату. Но при этом боится вставить в нее
чеку. А взрыватель оказался бракованным. И его храб-
рость в глазах экипажа выглядит зряшной, над ним
хохочут.
Многие его беды происходят оттого, что он не знал
мотора: ведь в училище он всего два раза, сидел за
рычагами на танкодроме. Остальное время упраж-
нялся на учебных и на макетах. Но он полон рвения
изучить машину. Все время у него что-то портится и
167
лопается, но он, хоть и со слезами на глазах, радуется
каждому исправлению. Саня — любитель музыки. В ча-
сы затишья он подолгу слушает радио. Но от этого са-
дятся аккумуляторы. Малешкину опять достается.
Однако за глаза экипаж хвалит Саню за смелость.
Сквозь комический облик проступают такие черты ге-
роя, как бесконечное терпение, выносливость, стрем-
ление научиться воевать по-настоящему. Понимают
его и замполит Овсянников и командир полка Басов.
И новый комбат Беззубцев оценил, например, как
Саня, узнав, что самоходка идущей впереди батареи
свалилась с моста, сел на крышку люка своей машины
и в тяжелую стужу просидел два часа, высматривая
дорогу.
Саня находчив. Вместе с наводчиком Домешеком он
выкуривает из теплой избы ночующего здесь снаб-
женца майора Дядечку. С товарищами по самоходке
у него происходят то ссоры, то примирения: то на него
обижаются за вылитую им в лохань оставленную ему
порцию самогонки, то радуются, когда Саня отдает за-
прятанную на черный день пачку легкого табаку.
Саня — характер импульсивный. Он влюбчив. По-
чти в каждом селе робко и не показывая этого влюб-
ляется в хозяйку дома, где экипаж останавливается.
По примеру друга Пашки Теленкова он завел перепи-
ску с незнакомой девушкой из Москвы, влюбился
в присланную фотографию, по просьбе девушки, не
задумываясь, послал ей свой денежный аттестат. На
этом «любовная связь» и оборвалась. Знали об этом
лишь друг и начфин.
Меняются и его представления о ходе боя, об ата-
ке. Все представлялось ему стремительным, захваты-
вающим. В его воображении возникали романтиче-
ские эпизоды. А на самом деле все прозаично: «Пол-
зем как черепахи и ничего не видим». Однако посте-
168
пенно он постигает смысл будничности войны. Он на-
учился приказывать, вести экипаж вперед. Наступил
момент, когда Саня «выиграл самое важное сраже-
ние: он завоевал экипаж». А ведь в нем на вид ничего
геройского нет. Он добр, застенчив, восторжен, весел,
мягок, горяч, но отходчив, ему стыдно и жалко себя
за получаемые разносы. Он полон стремления дока-
зать, что является строгим командиром, критичен
к себе. Происходит процесс взросления, преодоления
страха, обретения уверенности. Но все это написано
без громких фраз, без ложного пафоса. Авторская ин-
тонация при этом полна юмора. Эта-то особенность
становления героя как военного человека и вызвала
в дни, когда повесть впервые была опубликована в жур-
нале «Молодая гвардия» (1965, № 8), споры в печати.
В «Литературной газете» А. Елкин и В. Щербина воз-
ражали против такого героя, не соглашались именно
с комическими элементами в его характере, опреде-
ляли его как инфантильного, даже усматривали в по-
вести Курочкина полемический выпад против военной
прозы К. Симонова, эстетизацию духовной бедности.
Им решительно противопоставили свою оценку Сер-
гей Орлов, опиравшийся на свой опыт танкиста, Сер-
гей Воронов и Александр Яшин. Они видели в герое
повести и в самом ее названии правду войны, в кото-
рой перемешаны великое и малое, трагическое и смеш-
ное. И действительно, в повести множество картин
военных бедствий: мины, бесконечные трупы своих и
вражеских солдат, сожженные и разграбленные са-
харные заводы. А рядом с безмерной усталостью — ее
преодоление, фронтовые байки, на которые так горазд
наводчик Домешек (например, о том, как он, будучи
в окружении, представился немецкому унтеру как
кавказец по имени Абрек Заур). Здесь в часы отдыха
поют трогательные фронтовые песни о судьбах танки-
169
стов. Поют с отчаянностью и злобой. Или, напротив,
«ломают комедию», разыгрывая друг друга. И именно
в этой атмосфере Саня совершит свой последний по-
двиг: подобьет два фашистских «тигра», о чем он про-
стодушно доложит полковнику Дею: «Побежал впе-
реди машины, чтобы согреться, очень замерз». И ком-
бат Беззубцев получает приказ полковника доложить
в штаб, чтобы Малешкина представили к званию Ге-
роя, а экипаж к орденам. Малешкину казалось, что
это — необычайно удивительный и легкий сон. Он не
думал о героизме, когда бежал впереди самоходки и
бил по фашистским танкам. Именно в самую свою
счастливую минуту, ужиная в машине со своим эки-
пажем, Малешкин погибает от осколка мины, влетев-
шего в люк механика-водителя. Его схоронили там, где
стояла его самоходка. А танкисты продолжают сра-
жаться. С криком: «За смерть товарища! По фашист-
ской сволочи! Батарея, огонь!» Словами о сумасшед-
шем огне в бою за деревню Кодню кончается повесть.
В ней меньше ста страниц. Но она вместила мно-
гое. И характеры четырех танкистов: Малешкина,
Бянкина, Домешека и Щербака, и процесс их воинской
и нравственной притирки друг к другу. Сквозь ошиб-
ки, промахи, грубоватость, взаимные насмешки видно,
как складывается боевой коллектив.
В повести короткими, но выразительными мазками
отражена жизнь гражданского населения военных
дней — не только в местах, прилегающих к фронту, но
и в глубоком тылу видна повседневная жизнь страны.
По письму помполита Овсянникова в райвоенкомат
матери Пашки Теленкова, эвакуированной из Ленин-
града, дали в колхозе корову. Саня получает письмо
от матери с подробным изложением всех деревенских
новостей, где предстают все беды народные. Ослепше-
му на войне товарищу сына мать подарила Санину
170
гармошку. А бывшего старосту, стоявшего горой за
своих при немцах, снова в председатели определили.
Потом следуют перечисления погибших односельчан.
Тон письма бесхитростный, горестный и обнадежива-
ющий одновременно.
Немало в повести картин природы военных дней.
Расстрелянный лес, жадный до жизни уцелевший мо-
лодой дубок, тоненькая ножка березки и серенький
ствол осины среди хаоса разрушений. Все это запе-
чатлевается сознанием героя, входит в его духовный
мир. И над всем этим — предощущение далекой еще,
но обязательной победы.
Повесть «На войне как на войне» правдива не толь-
ко потому, что доносит до нас личный военный опыт
автора. В ней найдена своя тональность — неповтори-
мое органическое соединение жестокого и грубого по-
вседневного быта войны с комедийными ситуациями и
чертами в характерах и взаимоотношениях ее героев.
Это повесть, написанная своим голосом. Ее героико-
комическая стилистика была понята и воссоздана на
экране в фильме того же названия, поставленном в
1968 году-на «Ленфильме» режиссером В. Трегубови-
чем. Процесс превращения маленького, смешного и по
началу неумелого Малешкина в истинного героя пред-
стал в нем зримо, художественно доказательно. Свое-
образие этой личности запомнилось. Малешкину пове-
рили, его полюбили.
В 1968 году была опубликована вторая военная по-
весть Курочкина «Железный дождь» (журнал «Моло-
дая гвардия», № 2). Герой ее — человек совсем иного
плана. Автор повести познакомился с ним в малень-
ком северном городе. Богдан Аврамович Сократилин
ныне скромный директор кинотеатра, молчаливый че-
171
ловек, недолюбливающий журналистов. О его ордене
и одиннадцати медалях автору, соседу героя, довелось
узнать лишь от жены Сократилина. Общение с ним
завязалось на почве взаимного интереса к военной ли-
тературе, исторической и мемуарной. Оказывается,
Сократилин — военная косточка, с 1935 года в армии.
Здесь он, деревенский парень, почувствовал себя че-
ловеком, армия стала для него университетом. Млад-
ший командир, он потом был направлен в танковые
войска сверхсрочной службы. Неспешно, смакуя по-
дробности, рассказывает он о довоенном лете в лаге-
рях, об учебных стрельбах на полигоне. Столь же не-
торопливо— о первой боевой тревоге 1939 года, о дви-
жении на запад.
Для него воинская служба — естественное состоя-
ние. О том, как это получилось, и поведал он в своих
рассказах о происхождении некоторых своих медалей.
Начало войны 1941 года застало Сократилина ночью
в казарме. Налет первого бомбардировщика, первые
пожары и потери, разные реакции товарищей на уда-
ры фашистской техники — все это описано детально,
шаг за шагом. Среди хаоса разрушений герой ведет
себя деловито, он совершает необходимую работу, го-
лос его негромок, лишен нарочитой приподнятости ин-
тонаций. Во время авианалетов он только бормочет
про себя: «Железный дождь». Когда он уцелевает во
время очередного жестокого налета, в нем «что-то сло-
малось». Но он быстро справляется с собой. Когда же
позднее он попадает в плен, то и здесь сохраняет спо-
койствие. В подвале, где немцы заперли Сократилина
с товарищами, он первым делом начинает организовы-
вать побег. Он умело гасит раздоры между танкиста-
ми, угадывает смену настроений. Подбадривает при-
унывших, восхищается дерзостью других. А ночью,
оттащив уголь, пробив дыру, проталкивает в окно ко-
172
тельной маленького танкиста Могилкина. Танкисты
бегут из плена. На пустынной площади Сократилин
узнал танк БТ-7 и почувствовал, что именно в нем
спасение. Именно с этой минуты начинается немысли-
мый рейд экипажа по вражеским тылам, на прорыв
к своим. Дневные маскировки в лесах, ночные пере-
ходы, многократные перестрелки. Неоднократно спут-
ники Сократилина — Левцов и Могилкин — оставляют
его в танке, отправляются пешком, чтобы потом снова
возвратиться, раздобыв на хуторе хлеб, сало, курево.
На долгих стоянках Сократилин хладнокровно учит
своих спутников деталям танкового технического
устройства, держась как преподаватель полковой шко-
лы. На пути в общении выясняются их характеры,
биографии. Сумасшедшая гонка танка, фантастические
своей случайностью способы добычи горючего, ссоры
и примирения, поиски дорог, починка оборванной гусе-
ницы танка. Так в конце концов привел Сократилин
свой танк из окружения на советскую землю, на огне-
вую позицию. В штабе армии он был представлен
к награде, и немедленно отправлен в распоряжение
командира 3-й танковой дивизии. Это уже второй его
рассказ. Шло отступление, и Сократилин оказался
у Пскова. Машина его была потеряна в бою, и Богдан
со своим «экипажем» попал в саперы. Он взрывал мо-
сты. Так же спокойно рассказывает он обо всех своих
операциях, хотя бои, в которых он принимал участие,
крайне тяжелые. Гибнут Могилкин и Левцов. Гибнет
и женщина, накормившая Сократилина и полюбив-
шаяся ему. Отсветами пожара в горящем Пскове, сме-
ной страха и надежды Сократилина кончается рассказ.
Он не просто батальный, хотя все сражения описаны
с дотошными подробностями. В нем много разных лю-
дей. Воюют колхозники, недавние учителя, подростки.
В каждом из них раскрывается своеобразие личности,
173
свой образ чувств и мыслей. Они и боятся смерти, и
бесстрашны. Многие из них балагуры и ругатели. Но
они же и заботятся друг о друге в трудные минуты.
Сократилин и простодушен и мудр. Нередко мы стал-
киваемся с его размышлениями. Например, во время
рейда при виде купающегося немца он думает: «Что,
если сейчас немцу на все наплевать — и на Гитлера,
и на войну. Если бы сейчас его отпустили домой, он
побежал бы и ни разу не оглянулся».
Много раз всплывает в его рассказе мотив родины.
И не только в сознании Сократилина, но и других его
спутников. Вот как объясняет Могилкин баптисту
Добрянскому его обязанность защищать родину: «Я не
знаю, как это по-ученому выразиться, потому что че-
тыре класса и пятый коридор в школе прошел. Я тебе
по-своему, по-простецкому скажу. Родина — это моя
деревня Петушки. Мой дом в три окна под соломен-
ной крышей, овин, около овина береза, из которой я
гнал соковку...»
Органический патриотизм присущ всем героям рас-
сказов Сократилина, хотя слово это ни разу не произ-
носится. Выразительно и то, что «Железный дождь»,
полный бедствий войны, полон и юмора, вообще свой-
ственного почерку Курочкина. В плену избитый Со-
кратилин умудряется крикнуть чихнувшему немцу:
«Будьте здоровы!» В подвале он говорит: «Ну вот, те-
перь, кажется, можно и отдохнуть». Тщедушный Мо-
гилкин своими планами бегства вызывает смех Бог-
дана. Способность шутить в трудной, иногда безвыход-
ной обстановке выявляется в самых немыслимых
условиях. Железный дождь страшен, но заглушить
жизнестойкость русского советского солдата он не в си-
лах. Эта мысль звучит в повести Курочкина постоян-
но, хотя нигде впрямую не формулируется.
Большую роль играют в рассказах Сократилина
174
мотивы русской природы военных дней. Леса, реки,
огороды — все это стонет, плачет, говорит человече-
скими голосами. И все надеется на возрождение.
В «Железном дожде», написанном живым солдат-
ским говорком, не стилизация, а правда войны, уви-
денная рядовым ее участником. Комедийное начало
живет в нем рядом с трагическим, хотя речь здесь
идет о самом первом периоде войны. Таков почерк Ку-
рочкина — военного прозаика.
4
При своей приверженности к военной теме и к об-
разам деревенских людей Курочкин интересовался и
людьми иного склада. Это сказалось в одном из его
интереснейших рассказов «Урод» (1963).
Урод — имя пса, принадлежащего несостоявшемуся
актеру кино. Опыт постановки двух фильмов принес
Курочкину общение с кинематографической средой.
Трагикомическая природа таланта писателя сосредото-
чила его внимание на том, что составляет накипь
в жизни киномира. Его герой Иван Алексеевич Отел-
ков — доморощенный философ, мнящий себя «совре-
менным человеком, врагом частной собственности и
мещанства». Живет он по принципу: «Все само собой
утрясется». Ему достаются случайные мелкие роли
в короткометражных фильмах. Единственная его цен-
ность— представительная внешность, «фактура содер-
жательной натуры». Живет он равнодушно. От одино-
чества бездумно позволяет прибиться к себе столь же
одинокой машинистке Серафиме Анисимовне. На сту-
дии Отелков предстает в окружении, напоминающем
сатирическое изображение кинофабрики Ильфом и
Петровым: гвалт, беготня по коридорам, хлопанье две-
175
рями, лестничная площадка, называющаяся «Аглиц-
кий клуб». Кругом — обаятельные бездельники, сло-
весная трескотня, эфемерность успехов и провалов,
множество случайных околокиношных людей, свисто-
пляска пустяков. Пародийны и названия картин, и са-
мый процесс репетиций. Режиссер — самодур Герман
Гостилицын, глубокомысленно играющий в высокие
понятия при общении со сценаристами. То и дело вы-
черкивает он с трудом снятые сцены и целые роли.
На гребень волны Отелкова вынес его изуродованный
рыжий пес — боксер Урод, благодаря которому неза-
дачливому актеру достается главная роль профессора
Дубасова в фильме о космонавтах «Земные боги».
В сущности, Отелкова терпели лишь из-за собаки, при
которой он фактически стал поводырем. Фильм имел
успех, хотя из рецензий нельзя было понять, хороший
он или плохой. В них было написано обо всех актерах
кроме Отелкова. И его мучает сознание собственной
бездарности, бессмысленности своего существования.
Главным же героем картины и рассказа в целом ока-
зывается Урод, случайно подобранный Отелковым
в парке. Ему присущ философский склад ума. Он по-
своему ощущает временность своего успеха, предчув-
ствует горестные перемены. Должность артиста ему
скоро наскучила. Хвала и честь опротивели. Он разо-
чарован, впал в пессимизм. Он разговаривает с самим
собой, как человек. Любопытны и его беседы с сосед-
ской собакой Катоном: о еде, о хозяевах и их взаимо-
отношениях. В этих разговорах — а животные у Ку-
рочкина всегда беседуют, как люди, — все символично:
и страх перед будущим, и превратности жизни бездар-
ного человека. В них отражены метания творческой
совести, поиски своего места, бесплодность неосущест-
вленных благих намерений.
Предчувствия Урода сбываются. Хозяин, давший
176
себе слово расстаться со своей профессией, изменяет
Уроду, сбегает от него в другой город на новые
съемки.
Рассказ этот и бытовой, и гротесково-фарсовый.
В нем много тонких деталей и скрытых обобщений.
Он на новом для этого писателя жизненном материале
раскрыл особенности его дарования, трагикомического
по своей природе.
Виктор Курочкин умер, не успев развить именно
эту главную сторону своего таланта. Но то, что он
сделал в литературе, обеспечило ему заметное место
в поколении ленинградских прозаиков, которое он
представлял. И не только ленинградских. В своей
прозе, посвященной деревне 50-х годов, он, как уже
указывалось, близок к Овечкину и Троепольскому.
А в военных повестях он по-своему развил тенденции
советской литературы о войне, внеся свою индивиду-
альную ноту в ее разработку. Он не будет забыт.
Несломленные души
♦
1
Документальные исследования истории борьбы с фа-
шизмом продолжаются уже многие годы во всех ви-
дах науки и искусства. Литература, театр, кинемато-
графия, живопись внесли и продолжают пополнять
свой вклад в это политически и нравственно необхо-
димое благородное дело. Насущно важное, ибо фашизм
не умер, он пытается возродиться. В международном
аспекте наших дней он, конечно, далек от своего зна-
чения в 30-е и 40-е годы. Но он огрызается, и небез-
успешно, иногда добиваясь перевеса над демократиче-
скими силами. «Вспомним уже несколько лет продол-
жающийся кровавый режим в Чили. Всмотримся в со-
бытия, происходившие не столь давно в Аргентине,
Португалии, Анголе, на Ближнем Востоке, в Греции,
на Кипре, в Перу, в Боливии. А в Западной Европе —
террор в Испании, вылазки в ФРГ, заговоры в Ита-
лии. Нет, фашизм — это не только история. Он имеет
и современное значение. Чтобы понять и почувство-
вать его опасность, его бешеные попытки возродиться,
нельзя забывать его прошлое господство, его зловещие
деяния, его каннибальскую программу, претензии на
мировую гегемонию. Зловещее зарево фашизма про-
должает полыхать над миром.
178
Поэтому неостанавливающийся поток произведений
всех форм и жанров искусства, посвященных этой
теме, предельно актуален именно в наши дни. Огром-
ную роль среди них играют мемуары участников дви-
жения сопротивления фашизму в военные годы. Но,
может быть, особенно доходчивы автобиографические
книги, пьесы, фильмы, доверительная, интимная инто-
нация которых органически сплавлена не только с ис-
торическим, но и с грандиозным современным аспек-
том этой темы. Вспомним, какой резонанс во всем
мире вызвал «Дневник Анны Франк», опубликованный
более двадцати лет назад. Идут годы, а книги такого
плана все выходят и выходят в свет: личные свиде-
тельства бывших узников фашистских лагерей, пред-
смертные письма погибших, военнопленных второй
мировой войны, партизан, подпольщиков и... детей,
жертв гитлеровской оккупации.
Среди них есть и книги нашей советской Анны
Франк. Речь идет о трилогии Марии Рольникайте:
«Я должна рассказать», «Три встречи» и «Привыкни
к свету». Опубликованные сначала в журнале «Звез-
да», они последовательно выходили отдельными изда-
ниями в 1965, 1970 и 1974 годах.
Уже первая книга Рольникайте «Я должна расска-
зать» поразила размахом мышления ее автора. Это
отмечено и в предисловии к ней, написанном Э. Ме-
желайтисом. Хотя сопоставление с «Дневником Анны
Франк» и возникает при чтении книги «Я должна рас-
сказать», но непосредственное сравнение говорит об
ином, более глубоком значении исповеди четырнадца-
тилетней литовской девочки.
Анна Франк была изолирована от внешнего мира
в своем непрочном укрытии. Естественно, что ее
дневник сосредоточен на собственных душевных
сдвигах.
179
Отсветы событий, бушевавших за пределами ее убе-
жища, лишь едва проникали в ее замкнутый мир.
Маша Рольникайте оказалась в вильнюсском гетто.
Ее дневник насыщен фактами, массовыми сценами,
человеческими портретами — реальными и в то же
время фантасмагорическими с точки зрения нормаль-
ной, мирной жизни.
Жанр дневника, привычный для довоенной школь-
ницы, был для Маши естественным. Такие дневники,
полные мечтаний, мыслей о близких, о подругах, вели
почти все девочки ее возраста. Но в годы фашистской
оккупации ее дневник заполнился совсем иным содер-
жанием. Когда же бумаги не стало, а девочку вывезли
из разрушенного гетто на каторгу в концлагерь, она
продолжала «писать в уме», составляла фразы по па-
мяти. Ее вела жажда правды, стремление понять, за
что страдают и гибнут вокруг нее люди. И лишь по-
сле освобождения она нашла в себе силы написать
свою книгу по свежим и никогда не заживающим вос-
поминаниям. Она поведала то, чего не могла, ибо не
знала, рассказать Анна Франк. В лагере четырнадца-
тилетняя Мария Рольникайте навсегда потеряла мать,
сестру и брата, памяти которых она посвятила свою
первую книгу. Во Франции во времена Сопротивле-
ния погиб как заложник брат ее отца. Он был похоро-
нен в братской могиле на кладбище Пер-Лашез. В дни
послевоенной поездки Рольникайте в Париж был про-
веден митинг в близкой коммунистам газете «La pres-
se nouvelle». Первая ее книга переведена в Австрии,
Голландии, Финляндии, Дании, Швеции. Два издания
вышли в Японии.
Литературное дарование Марии Рольникайте про-
будилось рано. С семи-восьми лет она сочиняла сказ-
ки (например, о зарытом кладе под деревом). В деся-
тилетнем возрасте сразу начисто написала роман
180
«Судьба», начинающийся с похорон графини, разу-
меется, детски наивный. В тринадцать лет, будучи се-
миклассницей, увлекалась музыкой, особенно Шестой
симфонией Бетховена. Значение этого произведения
великого немецкого композитора объяснил ей ее учи-
тель. От музыки пошли первые ее стихи. Стихотво-
рение «О музыке» было ее подарком учителю, а пись-
мо, сопровождавшее стихи, — первым опытом в прозе.
Интересна судьба этой тетради о музыке. За неделю
до войны учитель уехал работать в Сибирь. Это спас-
ло ему жизнь. Встреча с ним произошла в 1946 году.
Тетрадь сохранилась, хранится автором и ныне. Фран-
цузскому изданию книги «Я должна рассказать» пред-
послано предисловие И. Эренбурга. А послесловие
к ней написал парижский ученый Мейер — философ-
ский трактат о нацизме, где приведено стихотворение
Рольникайте, написанное в гетто: «Смейся, дьявол,
смейся!» Оно сочинено было девочкой в первые дни
пребывания в гетто, в поисках мамы. Все это: детские
дневники, сказки, стихи — писалось на литовском язы-
ке. После войны несколько стихотворений было напи-
сано по-русски (стихи не опубликованы).
Рольникайте — писательница многоязычная, пишет
на трех языках: русском, литовском, еврейском. В по-
слевоенные годы (1950—1955) она училась в Москве,
в Литературном институте имени Горького. В институт
пришла с пьесой «Живой поток». Пьеса была посвя-
щена теме общественной работы интеллигенции, идее
борьбы с равнодушием. Кроме того, при поступлении
в институт Рольникайте предъявила перевод на литов-
ский язык романа В. Саянова «Небо и земля», а также
пьес «Далекий фронт» В. Собко и «Палата» С. Алеши-
на. В годы институтской учебы Рольникайте писала
пьесы, ее дипломная работа тоже была пьесой, полу-
181
чившей премию на республиканском литературном
конкурсе в Литве.
В Ленинграде писательница живет уже двадцать
лет. В 1971 году в журнале «Звезда» был напечатан
рассказ «Сын» — из «черно-белой серии», как назы-
вает сама Рольникайте свою литературную работу
о разных людях в фашистском концлагере.
Публиковала она и свои впечатления о зарубеж-
ных поездках. Так, в «Звезде» (1967, № 7) был напе-
чатан «Трудный праздник» — о поездке во Францию.
В том же журнале (1969, № 11) — «С гидом и без
гида» — о путешествии по странам Балтийского бас-
сейна по поручению Комитета защиты мира. О посе-
щении ГДР — в журнале «Новое время» (1968, № 12).
В немецкой газете «Das Folk» (Эрфурт) книга «Я дол-
жна рассказать» печаталась подвалами ежедневно.
В ГДР писательницу принимали очень радушно. На
встрече исполнялся отрывок из Девятой симфонии
Бетховена. В дар гостье были преподнесены бетховен-
ские симфонии. Выход Рольникайте на сцену был
сюрпризом публике, только что выслушавшей рассказ
о книге. И все же... ночные немецкие голоса за окном
отеля в мирном Эрфурте в первую минуту пробужде-
ния вызывали неизменную реакцию: гетто, лагерь,
«акция». На всю жизнь, видимо, остался в памяти и
подсознании пережитый в отрочестве тяжкий опыт.
Первая книга Марии Рольникайте была написана
сразу после войны — в 1947 году. Но в свет она вышла
через шестнадцать лет, в 1963 году (на литовском язы-
ке). В 1976 году в издательстве «Советский писатель»
трехтомное переиздание названных книг Рольникайте
вышло уже как четко воспринимаемая трилогия ши-
рокого антифашистского звучания.
182
2
Что же самое важное в этой трилогии? Гуманизм —
воинствующий и непреклонный, Любовь к людям и
неостывающая ненависть к их угнетателям. Перед чи-
тателем— не просто летопись страданий порабощен-
ных людей, не стремление вызвать жалость к жерт-
вам. Книга эта прежде всего — набатный колокол.
Звук его возникает не сразу, а нарастает. Казалось
бы, какие обобщения могли появиться среди немысли-
мых испытаний тех дней в сознании школьницы-под-
ростка из трудовой интеллигентной семьи, внезапно
ввергнутой в ад гитлеровского застенка? А они все же
рождаются, развиваются, достигают высоты зрелой
выношенной мысли, корни которой — в пережитом
трагическом опыте. Трилогия, и особенно первая ее
книга, как раз и подкупает слитностью конкретных
наблюдений и впечатлений — ужасающих, подробных,
но лишенных натуралистичности, — с картиной вну-
треннего духовного роста личности рассказчика.
Написанная от первого лица, она на первый взгляд
может показаться лишь страшным рассказом о собы-
тиях и судьбах. Даже если бы она была ограничена
таким материалом, ее документально-историческая
функция свидетельского показания сама по себе была
бы значительной. Но все дело в том, что непосредст-
венность изображения ужасов гетто и концлагеря не-
отрывна в этом произведении от процесса нравствен-
ного созревания героини. Стремительный поток «ак-
ций» и издевательств над бесчисленным множеством
беззащитных людей не растаптывает ее дух, а, напро-
тив, закаляет его. И это происходит не только в ее
собственном сознании.
Субъективная по тону, основанная на лично пере-
житом, книга эта воссоздает картину неотвратимо рас-
183
тущего сопротивления фашизму. Множество событий,
взаимоотношений, портретов входит в нее. Из мозаики
сцен протеста, часто стоящего людям жизни, посте-
пенно складывается процесс нарастающей солидарно-
сти в сопротивлении угнетателям. Иногда это акт лич-
ного отчаяния. Но чаще всего на страницах книги от-
печатывается процесс возникновения и роста общности
людей, продуманной организации отпора.
Дух непокорности звучит уже с начальных стра-
ниц книги. Сначала как всплеск эмоций. Так, унижа-
ющий людей запрет посещать кафе и рестораны вызы-
вает реакцию: «Надо бы подойти, выбить стекло и
окровавленной рукой разорвать ничтожную бумажон-
ку!» Клеймящие повязки на одежде будят мысль:
«С этим ни в коем случае нельзя согласиться! Неуже-
ли никто не осмелится сопротивляться?» Пионерский
галстук тайно вшивается в подкладку папиного пид-
жака. Это уже не только выражение эмоции и мысли,
но и пусть маленький, но реальный поступок. Разу-
меется, наиболее весомыми оказываются деяния, со-
вершаемые взрослыми. Учитель Ионайтис не сдал
свой приемник, он слушает и передает новости мо-
сковского радио. И все время наряду со страхом и чув-
ством обреченности ширится содружество в отпоре
фашистам. Литовский учитель отдает всю свою зар-
плату для выкупа заложников. В душе он надеется:
может быть, его деньги спасут хоть одну человече-
скую жизнь. В поведении же героини книги перепле-
таются большое и малое. Она демонстративно в день
своего рождения надевает нарядное платье без позор-
ных знаков и, рискуя жизнью, идет в парикмахер-
скую. Неуловимая грань отделяет такие демонстрации
перед самой собой от существенных актов борьбы
с захватчиками. Перед нами поток неоднозначных со-
бытий. Но направление их общее: сохранить связи
184
с другими людьми. Сцены бесчисленных изощренных
пыток, гибели и угроз жизни на каждом шагу непре-
станно соседствуют с проявлениями неиссякаемой ду-
ховной жизни. В ней соседствуют, казалось бы, несов-
местимые явления. Нескончаемые смерти, ежедневная
угроза конца и рядом — попытки продолжать учиться,
певцы, самодеятельные хоры и оркестр. Солистка
Люба Левицкая (прежде выступавшая на радио) пела
даже на всем пути к месту своей казни. Были даже
подпольные вечера ритмической пластики. Тема их:
паук-свастика и девочка с желтой звездой. Все такие
порывы жить духовной жизнью прячут в тайниках —
так же, как и самих людей и запасы пищи.
Героиня книги все время продолжает вести записи
и писать стихи, выучивая их наизусть, чтобы не за-
быть, если их придется уничтожить. И постепенно по-
требность писать приводит ее к людям. В принуди-
тельном «концерте», затеянном начальником лагеря,
она читает свою устную газету «Женский экспресс» —
сатирический перечень лишений. Концерт превра-
щается в вызов. И вот уже весь лагерь поет написан-
ный ею «Штрасденгофский гимн». Все эти творческие
порывы не умозрительны, не носят изолированный ха-
рактер. Они оказываются толчком к практической дея-
тельности— саботажу рабской работы, тайному празд-
нованию 1 Мая, связанным с открытой борьбой про-
тив оккупантов.
Уже в гетто действует нелегальная партизанская
организация. Члены ее подготовили мину и подложили
ее под железнодорожный путь. Люди бегут через ли-
нию фронта и в леса к партизанам. Поддерживают
связи с городскими подпольщиками, пишут и распро-
страняют листовки с сообщениями Совинформбюро,
с призывами вредить немцам. Партизаны нападают на
полицейских, приносят в гетто оружие. Такие эпизоды
185
и сообщения прочерчиваются через весь дневник, че-
редуясь с картинами массовых казней и смещений
в человеческой психике, с изнурительным трудом, го-
лодным изнеможением. Дух сопротивления звучит все
время сквозь настроение подавленности, отчаяния, не-
верия в спасение. Эта тема непрестанной борьбы при-
дает книге внутреннюю динамику, освобождает ее от
самодовлеющей описательное™, хотя подробных кар-
тин человеческих мук здесь множество. Сами же тра-
гедии униженных и уничтожаемых рассказаны просто,
без восклицаний, и это сообщает им особенную доку-
ментальную достоверность.
С поразительной органичностью встает на страни-
цах книги сила обобщений, социальный анализ проис-
ходящего— с подлинным размахом, хотя изложен он
в понятиях и словах, доступных возрасту повествова-
теля. Он звучит и в описании «государственного
устройства» гетто. И в, казалось бы, мимолетном за-
мечании об осужденных детях, от которых «надо очи-
стить Европу», как от врагов фюрера. И в постоянных
вставных сообщениях о положении на фронтах, о Ста-
линграде, снятии ленинградской блокады, и об изгна-
нии оккупантов из множащегося числа областей и го-
родов. И в иронии: «Как жаль, что гитлеровцы не
знают текста четвертой части Девятой бетховенской
симфонии — оды Шиллера „К радости!"». А над всем
этим господствует чувство будущего, перед которым
автор записей на клочках бумаги и цементных меш-
ков (а потом «в уме») сознает свою ответственность.
Мотив «я должна рассказать», вынесенный в заглавие
книги, и делает эту исповедь социально-политически
окрыленной.
Особенную ценность ее целеустремленности при-
дает психологическая точность интонации. Видно, что
все это — не просто воспоминания, возникшие через
186
годы, написанные с позиции зрелого человека после-
военных лет. Нет! Здесь воссозданы думы и чувства,
возникавшие именно тогда. Сохранены и ход мыслей
и сам речевой строй подростка, прошедшего ад гетто и
концлагеря.
Читатель не может не почувствовать, что перед
ним не реминисценции, а подлинные записи описывае-
мой поры, не препарированные позднейшим авторским
осмыслением, а подлинное восстановление. В этом их
не только историческая, но и художественная досто-
верность, своеобразие. В них отпечатались не только
факты, но и сама авторская личность. Главная эсте-
тическая особенность книги — в естественном сплаве
документальности со способом рассказа в эмоциональ-
ном ключе. И авторские чувства тем доказательнее,
чем меньше в их выражении внешней патетики. Ки-
пение страстей скрыто под информационным тоном, но
ощутимо непрестанно. Да! Всем своим строем перед
нами произведение не мемуарного жанра, а художест-
венной прозы, построенной оригинально. Будучи кни-
гой— обвинительным актом точного исторического и
политического звучания, «Я должна рассказать» одно-
временно и книга о душевном мире человека, всту-
павшего в жизнь трагически и все время внутренне
сражавшегося с угнетением личности. Книга антифа-
шистская не только по материалу, но прежде всего по
своему духовному лейтмотиву: защите прав человече-
ской личности против ее подавления. В этой книге
предстала крайняя форма подавления человека — фа-
шизм. Восстание против фашизма и делает книгу
идеологически полноценной именно в современном
значении. Поэтому и понятен интерес к ней во многих
странах, бесчисленные переводы на языки разных на-
родов.
187
3
Антифашистская тема стала с тех пор главной до-
минантой творчества Марии Рольникайте. Обществен-
ное признание писательницы не только как мемуари-
ста, но и как художника сказалось, между прочим, и
в том, что если «Я должна рассказать» опубликована
была в Госполитиздате (Москва), то через пять лет
вторая ее книга «Три встречи»—в издательстве «Со-
ветский писатель» (Ленинград).
«Три встречи» — сюжетная повесть. Она рассказы-
вает тоже о годах гитлеровской оккупации Литвы. Но
художественное решение этого замысла здесь иное,
чем в первой книге. Повесть сосредоточена, казалось
бы, на более узком круге лиц и событий. Но задача
ее — движение вглубь. Резкие контрасты моральной
стойкости советских людей в дни войны и растления
нестойких душ фашизмом — ее движущая пружина.
Перед читателем уже не широкая панорама, а повест-
вование, сконцентрированное в последовательно про-
слеживаемых судьбах отдельных личностей. Она за-
ключает в себе значительные выводы серьезного со-
циально-политического значения.
Одно из главнейших идейных свойств повести —
глубокий интернационализм. Время и место действия
в повести те же, что и в первой книге Рольникайте, —
Литва, годы гитлеровского порабощения. Казалось, где
бы в этих условиях проявиться на поверхности этой
идее? Ведь представители всех угнетенных оккупан-
тами наций менее всего могли тогда почувствовать на
своем жизненном опыте дыхание интернациональной
солидарности. Однако именно эта мысль по мере раз-
вертывания событий повести образует ее ядро, осве-
щает различные судьбы. Литовская гимназистка Ире-
188
на во время облавы попадает в публичный дом для
«обслуживания» немецких офицеров. И спасает ее от
гибели, укрыв в своем доме, немецкий врач фрау Гер-
труда. Совершает она этот поступок не из каких-либо
отвлеченных соображений, а из чувства сострадания,
продиктованного собственным тяжелым положением.
Она — немка из Мюнхена, порвавшая с родными из-за
мужа-еврея, арестованного оккупантами. И все же
сквозь эти личные мотивы и побуждения прогляды-
вает общий духовный облик такой женщины. Гитле-
ровцы догнали ее в Вильнюсе. Здесь ее мужа пове-
сили. Но она сохранила душевные силы. Предупреж-
денная дворничихой о предстоящей в доме облаве, она
укрывает Ирену... в гетто. У фрау Гертруды теперь
новые связи — дядя Яков из гетто, один из организа-
торов спасения людей от гибели и вместе с ним ли-
товская девочка.
Так уже в самом начале повести сплетаются судь-
бы людей разных наций. Спасаясь в гетто, Ирена дол-
жна и как-то сжиться здесь с людьми, и в то же вре-
мя доказать, что она литовка. Она узнает и цену пре-
дательства, и цену прозрения. Ее ошеломляет рассказ
девочки из гетто о том, как, предложив группе евреев
креститься, чтобы спасти свою жизнь, фашисты рас-
стреляли их у другой ямы, отделив от «нечистых».
Ксендз окропил их святой водицей и нарек одним об-
щим именем мужчин, другим — женщин. Мысль
о ксендзе-палаче вызывает потрясение в сознании ре-
лигиозной Ирены. Тяжким открытием оказывается для
нее и то, что среди эсэсовских прислужников есть и
литовцы. Живя среди обреченных обитателей гетто,
Ирена сближается с ними. Она жарко молится за них.
Выйдя из гетто и попав в прислуги, она пытается по-
мочь им. Она уже успела привязаться и к Еве, и к ма-
тери заколотого гитлеровцами маленького Додика, и
189
к Майе, и к Лизочке. Постепенно ей открываются не-
ожиданные связи между людьми. Фрау Гертруда, не-
мецкий доктор, тайно действует вместе с узником гет-
то дядей Яковом. А Ирена становится связной между
ними. Случайно узнав о готовящейся «акции», она те-
перь уже по собственной воле проникает в гетто и пре-
дупреждает дядю Якова.
Прозрение и духовное воскрешение Ирены проис-
ходят трудно. Постижение невиданных ранее новых
отношений между людьми перед лицом фашизма —
сложный и мучительный процесс, поражающий своей
стремительностью. Пытаясь принести пользу отогрев-
шим ее душу людям, она усваивает правила конспи-
рации: тайной переписки, двойной жизни, маскировки.
Новые друзья растят в ней чувство ненависти и сопро-
тивления захватчикам. И оно побеждает религиозное
сознание, мысли о «греховности» ее поступков. Иллю-
зии рушатся. Исчезает и покорность судьбе. В ней
возникает жажда самостоятельных поступков, появ-
ляется бесстрашие. Чувство сплоченности с людьми
разных наций растет в ней, когда она, после провала
убежища, попадает в гестаповскую тюрьму. Здесь и
литовцы, и цыганка, и жена русского офицера, и люди
с желтыми звездами на спинах. Здесь — новый этап
ее жизненной школы. Ирена, преодолевая страх, на-
ходит в себе силы для дерзких ответов на допросах.
Пройдя через ужасы Освенцима, Ирена все же вы-
жила. Но все, что было с ней в дни фашистской окку-
пации, она не забудет и не простит никогда. Даже
сына своего она назвала именем погибшего дяди
Якова.
Параллельно судьбе Ирены в повести развивается
история ее школьного товарища Альгиса. Это он пер-
вый толкнул ее на путь бедствий: публичный дом,
гетто, тюрьма, концлагерь. Его путь предателя психо-
190
логически тщательно поэтапно прослежен автором.
Переводчик из гестапо становится пособником пала-
чей и скоро уже сам превращается в карателя. Три-
жды видим мы его с Иреной. Влюбленным гимнази-
стом, пригласившим девушку в ресторан. На допросе
в гестапо, где, боясь разоблачений, он отправляет ее
не на расстрел, а в лагерь. И после войны — на празд-
ничном концерте в день рождения Ирены. Эта встре-
ча — окончательный моральный приговор Альгису.
И знак не забытой героиней повести ненависти к фа-
шизму. Она ничего не простила. И всегда готова к бою.
Ее не оставляет мысль о том, что «теперь мы сильнее,
но нельзя, чтобы опять...» Этой интонацией, в которой
сплелись и сознание непобедимости новой жизни, и на-
стороженность, отсутствие самоуспокоенности, и за-
канчивается повесть. Не фанфарными звуками, а стре-
млением держать руку на пульсе, готовностью дать
отпор всем проявлениям национализма, который ведь
и есть одна из существенных сторон фашизма.
Идея интернационализма звучит и в заключитель-
ной части трилогии — в книге «Привыкни к свету».
Построенная, как и первые две книги, также на ин-
дивидуальной судьбе человека при фашистской окку-
пации, она не повторяет их. Книга начинается описа-
нием расцвета личности героини после освобождения
Литвы советскими войсками. Она написана, в отличие
от «Я должна рассказать», не синхронно с самими со-
бытиями, а значительно позднее, в наши дни. Но это
не умалило ее достоверности. Различие в том, что де-
сятилетия, прошедшие после описанной истории, при-
несли большую широту обобщений. Лейтмотив кни-
ги — всенародный характер сопротивления гитлеров-
цам в годы оккупации. Эта тема нарастает от главы
к главе. И центральная мысль изложена не умозри-
тельно, а, как и в первых двух книгах, возникает из
191
живой конкретности, из пристальных и детальных на-
блюдений.
События развертываются в дни отступления гитле-
ровцев, ожесточенно сопротивляющихся. Три года пря-
тали Нору простые люди в литовских деревнях. Кор-
мили, лечили, утешали. То была жизнь в укрытиях,
на чердаках и в подвалах, под постоянным страхом
поимки. Жизнь, опасная не только для Норы, но и для
ее спасителей. За помощь партизанам, за то, что пря-
тали еврейскую девочку, была убита бандитами целая
крестьянская семья Стролисов. Прятали ее и мельник,
и девушка Петронеле, и Стасе, и Альдона со старым
дедом, и мальчишка Винцукас. Она подружилась
с ними. Нора — горожанка. Отец ее — военврач, май-
ор— ушел на фронт. Мать и бабушку убили немцы.
Она находит моральную опору у деревенских людей.
«Зачем думать, что будет плохо?» — этот простой мо-
тив, полный значения, часто повторяют ее меняю-
щиеся хозяева. Он звучит негромко, лапидарно, но на-
стойчиво.
Жизнь при оккупации предстает на страницах кни-
ги в виде цепи свежих воспоминаний, вставных эпизо-
дов, прослаивающих основное повествование. Но они
неизгладимы в сознании Норы Марскелите. Они осве-
щают весь дальнейший процесс ее врастания в новую
жизнь, сложный и часто мучительный. Возвращение
в родной город и дом — это прежде всего неотступный
ужас при мысли о гибели мамы и бабушки. Звуки му-
зыки— тягостное воспоминание об игре на рояле, ко-
торой учила мама. Духовное воскрешение дается труд-
но. Нора нашла отца, стала работать, ее окружают
участливые люди. Но долго еще длится душевное
оцепенение, долго еще по любому поводу на нее неот-
ступно набрасывается недавнее прошлое. Она не пони-
мает, как это можно пойти в кино. Движущийся поезд
192
вызывает ассоциации с рассказом подруги об отправке
в лагерь. Картины психологического преодоления пе-
режитых бед подробны, внутренне мотивированы. Они
сложны еще и потому, что жизнь на свободе оказа-
лась по-своему трудной. От дома, где она жила, оста-
лись развалины. Тягостны и безнадежны поиски сле-
дов погибших матери и бабушки. Отец нашелся, но
создал новую семью. Школа закрыта. Подруги ис-
чезли.
Сложным оказывается и вживание в коллектив
незнакомых людей. Оттаивание происходит медленно.
Норе странно, что здесь не надо «толкать время», как
в дни крысиной жизни в тайных укрытиях. Подни-
маясь по лестнице, Нора привычно старается ступать
неслышно. Отсветы прежней, довоенной жизни болез-
ненно напоминают о себе в новом существовании, где
на каждом шагу видны следы невозвратимых утрат.
Вывезенные и уничтоженные немцами школьные
сверстники. Обезумевшая мать подруги. Бывший со-
ученик стал гитлеровцем — убийцей. И угнетающие
душу походы к городской доске объявлений о разы-
скиваемых пропавших родственниках.
И все же перелом происходит. Его результат —
преодоление привычного страха, рождение воли к ак-
тивной жизни, к решениям и поступкам. Вызывавшие
сначала ожесточение, приметы былого счастья посте-
пенно начинают неотступно привлекать к себе. Осо-
бенно выразительна в этом плане сцена ночного де-
журства Норы на службе, когда девушка то тянется
к пианино, «играет в уме», то с ужасом убеждается,
что руки ее обморожены и не гнутся. А ведь мама
мечтала, что Нора станет пианисткой. Никогда этого
не будет! Но как же без музыки? Возвращение после
таких мук в реальность достигается постепенно бла-
годаря людям вокруг нее. Под их влиянием она ожи-
193
вает. И хотя долго еще Нора не в силах радоваться,
что спаслась, долго не проходит чувство вины перед
погибшими за то, что не разделила их участь, она уже
дает повести себя в кино, без привычного раздраже-
ния начинает вслушиваться в советы продолжать
учиться, приобрести профессию.
Но не только собственные житейские дела завла-
девают ею. Она стала шире мыслить. Не один лишь
личный тягостный опыт оккупационных дней, но и
судьбы иных людей, прошедших через гитлеровский
ад, открываются ей. Встречи эти глубоко отпечаты-
ваются в ее сознании. Кассирша из кинотеатра, тетя
Аня, в прошлом акушерка, не в силах вернуться
к своей профессии: слишком много младенческих
смертей видела она в концлагере. Поток людского горя
оглушает Нору в лесу, на месте, где десятками тысяч
расстреливали людей, а потом сжигали их трупы.
А вокруг этих бесчисленных ям бродят родные погиб-
ших в поисках следов своих близких.
И все же, хотя недавние страдания все время на-
поминают о себе, ее представления о плохом и хоро-
шем в жизни постепенно теряют свою категоричность,
усложняются. Не все выжившие оказываются винова-
тыми. Не виноват отец, обретший новую семью. Есть
своя правда у тети Любы с детьми, занявшими место
Норы и ее погибшей матери. Она постепенно привы-
кает вспоминать своих мертвых друзей только живы-
ми. Радости довоенной жизни в семье и школе шаг за
шагом вызывают уже не ожесточение и боль, а душев-
ное умиротворение: ведь все это было, было... Трудно,
но неотвратимо обретается мысль: она спаслась, чтобы
жить настоящей жизнью. И незаметно героиня пове-
сти начинает уже не прозябать, растравляя в себе
тяжкое прошлое, а привыкать жить. Даже в письмах
своей деревенской подруге Альдоне, когда-то прятав-
194
шей ее от гитлеровцев, Нора старается сообщать толь-
ко о хорошем. Но переписка эта оказывается не столь
безмятежной. Из ответного письма Нора узнает, что
другая ее спасительница, Петронеле, арестована за
связь с бандитами. Будет показательный суд. И в Норе
пробуждается лихорадочная жажда действия. Ведь она
знает, что Петронеле не виновата: лишь не посмела
ослушаться ксендза, помогавшего бандитам и застав-
лявшего ее кормить и обстирывать их. С невероятной
энергией пробивается Нора в суд, чтобы заступиться
за свою спасительницу. С необычайной для себя сме-
лостью она впервые выступает перед множеством лю-
дей— на суде. И ее показания смягчили судьбу Петро-
неле.
Тяга к действованию проявляется разносторонне.
Нора спешит обнадежить школьную подругу Иоанну:
может быть, ее пропавший брат находится среди осво-
божденных концлагерников, ведь только что квартир-
ная хозяйка получила письмо от сына. В девушке
вспыхивает угасшее желание учиться, она поступает
в вечернюю школу. Учеба дается ей трудно. Она все
забыла, знания не возвращаются. Много раз она па-
дает духом: «Нас из жизни выбросило!» Но снова ее
спасают люди — на этот раз духовно. Сослуживцы
приготовили для нее стопки учебников. Марите убеж-
дает ее, что она догонит класс, что отступать нельзя.
Нора уже больше думает не о том, что было, а о том,
что будет, какая настанет жизнь после войны. Этими
словами заглавия сочинения, заданного Норе в вечер-
ней школе, кончается повесть «Привыкни к свету». Ее
главный идейно-нравственный итог — обретаемое ге-
роиней чувство сопричастности людям. Не только их
страданиям, но и их способности переносить беды.
Нора не просто выживает, но и находит силы жить и
бороться. Не за одну себя, но и за других. В этой рас-
195
тущей жизнестойкости сложно переплетены личные
эмоции и жизнь общая — людей близких и далеких.
Нравственное обогащение, питаемое собственным труд-
ным опытом, ощутимо переходит в рост идейного кру-
гозора, выражающийся многогранно. Нора слушает
сводки Совинформбюро, собирает газетные вырезки
с приказами главнокомандующего, считает освобож-
денные города. Любит перечитывать сводки. И делает
все это из внутренней потребности разобраться в окру-
жающем ее мире. Как ни богата трагическими собы-
тиями ее собственная жизнь, она чувствует необходи-
мость перешагнуть за пределы своего опыта, проник-
нуть в более широкие закономерности. Притом все ее
размышления связаны и с сугубо конкретными целями
и практическими делами. Только уже не исключи-
тельно своими, но и окружающих ее людей. Если вы-
ступление свидетелем на суде было импульсивным по-
рывом защитить невиновную Петронеле — всплеском
чувства вины и жажды справедливости, то постоянное
вглядывание в жизнь общую не простое удовлетворе-
ние ее любознательности. В больнице Нора читала
письма больной матери подруги, стремясь вернуть ее
в действительность. Даже в момент катастрофы — по-
тери своей продовольственной карточки — побеждает
привычная психологическая реакция: чтение газеты
с текстом приказа о новых освобожденных городах.
Не одна Нора живет этой надеждой, которая и есть
подтекст приведенной сцены.
Старая Яновна, жена дворника, бережет бутылочку
красных чернил, чтобы перекрасить старый полиняв-
ший флаг и в самый последний день войны вывесить
его. Потерявший на фронте ногу отец Норы надеется
снова стать хирургом. Альдона пишет из деревни, что
старый дед ее опять стал председателем колхоза, хотя
кругом еще не вывелись бандиты, гитлеровские после-
196
дыши. Трудно, но неодолимо затягиваются раны, хотя
память о пережитом неистребима. Но она рождает уже
не привычный страх, а надежды на иную жизнь.
Особое место занимает в сознании героини тема
фашизма. Для Норы понятия «фашизм» и «немцы» —
однозначны. Это насилия, смерти, мировое зло. К та-
кому восприятию этого понятия приучили Нору ее
трагическое отрочество, невозвратимые потери. Но
уже в повести «Три встречи» эта сложившаяся догма
дала трещину: немецкий врач фрау Гертруда, избави-
тельница литовской девочки Ирены от гитлеровского
публичного дома, — немка. В «Привыкни к свету» эта
трещина расширяется. Уже в первые дни свободы ле-
жащий ничком на дороге полураздетый мертвый не-
мецкий солдат потрясает Нору своим видом обыкно-
венного человека. Позднее это чувство растет еще
сильнее при виде пленных немцев, совсем не страш-
ных, назойливо предлагающих ей купить у них само-
дельную алюминиевую расческу. Нора даже не хотела
смотреть на этих людей. Но смятение вновь растет,
когда хозяйка квартиры, отказавшись от расчесок, ве-
лит отнести пленным два полных черпака вкусного
супа. Сейчас Нора не может сопоставить тогда и
теперь. Тогда они своими бомбами превратили дома
в руины, теперь эти руины они сами убирают. Неуже-
ли же эти немцы — те самые, которые заставили бы
ее вырыть себе могилу? Те самые, что увели на смерть
ее маму и бабушку? Противоречие в представлениях
Норы о немцах растет по мере ее духовного воскре-
шения. Но дается это не без труда. В вечерней школе
ей разрешили сдать немецкий язык, который она из-
учала до войны. И она старается не помнить, что на
этом языке кричал солдат, выгонявший её маму и ба-
бушку на смерть.
Самой сильной сценой этого плана оказался в книге
197
концерт фортепианной музыки в филармонии, которым
героиня отпраздновала день своего рождения. Зал, ко-
лонны, лепные амуры с арфами — со всем этим она
здоровалась заново. Солистка играла мамины люби-
мые произведения. Но... балкон стали заполнять плен-
ные немцы, «те самые, которых часто ведут по улице
на работу... Зал сразу перестал казаться прежним...
Здесь были они. Наверху над нею были их голоса, зе-
леная форма. Конечно, безвредная уже, без погон, без
оружия...» И реплики двух неизвестных мужчин, тоже
смотрящих на балкон: «Даже на концерты водят.
А они с нашими ребятами что делали...» И в ответ на
это также безымянно звучит: «То они, а то мы». Мож-
но ли лаконичнёе сформулировать программу взаимо-
отношений между народом-победителем в Великой
Отечественной войне и народом побежденным? Нора
запоминает эту формулу. Она еще не раз вспомнит ее.
Но сейчас музыка исполняемой Второй сонаты Шопена
кажется ей полной борьбы, тревоги и надежды. Тре-
вога— это ее страх, тогдашний, когда она пряталась и
боялась, что найдут, расстреляют. «А вторая, спокой-
ная тема — ее надежда, что не убьют. Она будет жить.
Долго. Станет совсем взрослой. И будет учить детей
играть на рояле... И она напряженно вслушивалась —
какая тема победит. Очень хотелось бы, чтобы та,
светлая...» Похоронный марш в третьей части — это
перезвон колоколов — шествие целого народа... «Тех,
кого вели на расстрел... И маму тоже... По той самой
дороге... А ветер воет в том лесу, над огромными мо-
гилами, теперь совсем пустыми....» Для Норы этот
марш — плач по ее маме. По всем, кого узнала. По
всем погибшим за то, что прятали ее, Нору, от нем-
цев. И она сейчас не хочет, чтобы при них — там, на-
верху,— играли этот траурный марш: «Только не это».
Так через эмоции, через музыку — главную духовно-
198
эстетическую ценность героини — доносится мысль
о контрасте жестокой действительности и прекрасного
мира звуков. Он для нее осмыслен собственной судь-
бой. Растущее противоречивое отношение к народу,
сыны которого создавали великую музыку и который
дал вовлечь себя в исторически небывалую истреби-
тельную войну, возникает в душе героини органично.
Оно лишено рационалистических рассуждений. Бо-
рются ее собственная судьба, все пережитое и пере-
чувствованное с обступающей ее новой реальностью —
миролюбивым, хотя и ничего не прощающим отноше-
нием советских людей к побежденным врагам. Фи-
нальный эпизод повести — мечты Норы о том, как она,
закончив консерваторию, спешит на урок в музыкаль-
ную школу, где играют ее ученики. О школьном кон-
церте.
Итоговая мысль повести: «Только бы не погас за-
жегшийся свет!» Свет в буквальном значении, элек-
трический, только что осветивший зал. И свет как
символ, как большое историческое обобщение. Оно
у Марии Рольникайте всегда возникает из простых,
иногда мелких бытовых реалий. Таков, например, эпи-
зод, в котором гитлеровский офицер, грабя квартиры
жителей Вильнюса, требует доставить ему запрещен-
ные в Германии стихи Гейне. В таком, казалось бы,
мимолетном наблюдении проявляется одно из крича-
щих противоречий народа, накопившего великие цен-
ности мировой культуры, в годы фашизма истребляв-
шиеся людьми этой же страны. Или: из описания «го-
сударственного устройства» гетто рождается мысль
о бюрократическом механизме в организации массо-
вого истребления людей — точный сколок с департа-
ментов фашистского «правопорядка».
Все три разные, но единые по своему внутреннему
миру героини трилогии не строят сложных умозаклю-
199
чений. Они лишь свидетельствуют со всей непосредст-
венностью прямых участниц описываемых событий.
Именно слитность документальных наблюдений (от
первого лица или сообщаемых автором) с фиксацией
огромной душевной работы, происходящей в героинях
повестей, составляющих трилогию, и создает особый
поэтический тон ее, неповторимый и всегда узнавае-
мый. Он правдив, неизменно несет серьезную мысль,
заставляет читателя думать. И не только о прошед-
шем, но и о наших днях.
Трилогия М. Рольникайте — произведение мобили-
зующее и причастное к современным битвам сил мира
и демократии против угрозы фашизма, где бы и в ка-
ких формах она ни проявлялась. Это книги о внут-
реннем сопротивлении силам гнета, о раненых, но не
сломленных душах.
Трудно сказать, будет ли М. Рольникайте продол-
жать разработку темы, с которой она сроднилась как
прозаик, с темой, вырастившей ее как писателя. Ино-
гда, по ее собственному признанию, ей хочется рас-
статься с этим материалом — слишком уж он для нее
неостывающе мучителен. Но так или иначе, трилогия
ее существует, читается во всем мире и является
ярким вкладом в антифашистскую художественную
литературу нашего времени.
Как жить дальше?
*
1
Зоя Журавлева принадлежит к числу тех лите-
раторов, кто никогда не сидит на месте. Родилась
она в Ленинграде в 1935 году в семье ученых-
биологов. С юных лет больше всего интересовали ее
биология, география, этнография. Это нашло разносто-
роннее отражение в ее творчестве. В 1959 году она
окончила Ленинградский университет по факультету
журналистики. И еще в студенческие годы пристра-
стилась к путешествиям. Сначала отправилась в город
Никель на Кольском полуострове, где работала в га-
зете «Советская Печенга». Потом — в Петрозаводск, от-
куда поехала в геологическую экспедицию. Затем —
в Мурманск, выполняя журналистские задания газеты
«Комсомолец Заполярья». А дальше — странствия по
Средней Азии: Туркмении, Киргизии, Узбекистану.
Побывала на Дальнем Востоке, на Таймыре, на Урале.
Здесь определились ее писательские интересы, здесь
находила она своих героев. Если очертить их круг, то
можно было бы определить: ученые-исследователи
в излюбленных ею областях и дети.
Первым опубликованным произведением Зои Жу-
равлевой (совместно со Станиславом Панкратовым)
201
была книжка «Не споткнись о Полярный круг», издан-
ная в 1965 году в Петрозаводске. Герой ее, работник
исполкома Лашин, направлен в Кемский леспромхоз
наладить работу с кадрами. В повести немало наблю-
дательно подмеченных деталей местного быта, расска-
зано о судьбах многих людей, их радостях и горестях.
Есть люди, которые «в работу уходят, как в песню».
Есть и корыстные калымщики. Лашин не только ори-
ентируется в обстановке, но и сам пытается освоить
профессию лесоруба. Обнаруживает способность разо-
браться в сложных конфликтах отдельных рабочих
с руководством леспромхоза, в разных характерах и
темпераментах. Видит он и мытарства молодых спе-
циалистов, вчерашних городских девчонок, и многое
другое. Но в целом книжка не сложилась в повесть.
Слишком очевидно в ней ее журналистское, очерковое
происхождение. Преобладают описательность и бег-
лость как в зарисовках техники дела, так и в по-
пытках изображения человеческих взаимоотношений.
Основной тип изложения — перечислительность. Герой
проявляет себя преимущественно как наблюдатель,
делающий моментальные снимки увиденного. Лишь
однажды обнаруживает он душевный всплеск, читая
личное дело инженера Льва Когрина, начальника лесо-
пункта, сумевшего противостоять заводиле « гоп-капе л-
лы» Карату. В книжке преобладают дробные эпизоды
и авторские заверения о том, кто из встреченных лю-
дей чего стоит. Самое название книжки недостаточно
оправдано из-за ее информационного построения и
тона.
Первым самостоятельным произведением Зои Жу-
равлевой была повесть о школьниках «У меня есть
голова» (журнал «Звезда», 1966, № 7). Прежде всего,
это книжка многолинейная. Здесь показаны сложные
детские характеры. Дети одаренные существуют ря-
202
дом с отстающими. Детская жажда справедливости —
рядом с жестокостью. И дети-индивидуалисты, такие,
как Женя Рулло: «Учусь для себя». Однако тот же
Женя проявляет упорство в борьбе с родителями за
право носить пионерский галстук. Детская утилитар-
ная прямолинейность рядом с фантазией: класс стой-
ко, круговой порукой, не выдает стрелявшего из ро-
гатки (чтобы не вызывали родителей), но при этом
Люся Тарнаева вспоминает о попугае, убитом в
ее дворе мальчишкой: «Попугай красный, зеленый,
синий, даже умел говорить... может, убежал из зоо-
парка».
Много страниц повести уделено трудным семьям.
Сашу Покровского отец избивает до полусмерти.
Школьник Палька Волков ревниво набрасывается на
человека, сидящего поздно вечером под акацией с его
мамой — молодой вдовой. Роза в классном сочинении
пишет: «Я не увожаю свою маму» — и в ответ на вы-
говор учительницы озлобленно думает: «В другой раз
я черта с два скажу правду, такого наплету, закача-
ешься... Что за папу шестьдесят два рубля получаем,
и лучше бы она совсем ушла, а за шестьдесят два
рубля мы, трое девчонок, еще бы как прожили! Что
папу Гришку мы все равно выгоним, выгоним».
Но кроме сложностей внутреннего мира детей, их
семейных неурядиц, отраженных в школьных взаимо-
отношениях, в повести фигурирует и тема ранимости
самих учителей. Их сочувствие детскому горю часто
беспомощно. Их беседы с родителями иногда напоми-
нают разговоры глухих. Непорядки в классе обост-
ряют чувство неудовлетворенности: «Когда-то гово-
рили: «будет толк»... сама отказалась от аспирантуры...
теперь не догнать. Себе-то чего врать — не получи-
лась, так, штатная единица». С поразительной точно-
стью переданы бурления учительской на переменах.
203
Автор намеренно перемешивает бытовые интересы
учителей с деловыми, личные незадачи с воспитатель-
ными и учебными муками. Так изображается конфуз
Клавдии Васильевны, приведший в класс собственного
маленького ребенка, и ее же заботы о переоборудо-
вании биологического кабинета. Школьный лексикон
(«записатор», «клопиноля») незаметно проникает и
в речь учителей. И тут же теоретические споры на
педагогические темы, размышления о будущем своих
учеников: «Остается ли что-нибудь в людях, которых
ты учишь, не всех умея понять и не всех принимая
сердцем? Не умея всех сделать друзьями. Будут ли
они, взрослые, драться или мимо пройдут? Как пра-
вильно завоевать у учеников честный авторитет? Как
сражаться с тупыми родителями, поддерживающими
детей-ябедников? »
Десятки вопросов личной и профессиональной учи-
тельской жизни захлестывают эту повесть. Они прав-
диво, достоверно доносят нервный трепетный ритм
педагогической повседневности. Но автор не только
фиксирует эту жизнь. Он поднимает принципиальные
вопросы существа и методики преподавания. Восстает
против жвачки в учебниках и на уроках, против учеб-
ного словоблудия. Против педагогического ханжества,
временами смыкающегося с высокомерным самомне-
нием «интеллигентных родителей». Прямее всего гово-
рит об этом учительница Ирина Витальевна: «Мы от-
стаем от ребят. Школа не всегда права». Лучше всего
чувствует она себя в редакции газеты у Адлера, отца
своей ученицы Алевтины. Здесь обо всех этих вопро-
сах говорят прямо и откровенно. И Ирина Витальевна,
не подбирая обтекаемых слов, признается в пока не
разрешимых для нее противоречиях школьной жизни:
детской и учительской. Она предельно честна перед
собой и своей профессией. Вмешательство в судьбы де-
204
тей, школьные и семейные, для нее потребность, му-
чительная, но неодолимая. Противостояние стереоти-
пам внутренне обязательно. «У меня есть голова» —
это о ней, о самостоятельности педагогического мыш-
ления, за которую борется автор, во имя чего он на-
писал свою повесть. О чувстве личной гражданской
ответственности за школу.
Интересно и построение повести. Композиционно
она представляет собой не последовательное изложе-
ние событий, а поток реакций на них, сопоставления
реплик, разногласий, сталкивающихся мнений. Раз-
говоры в учительской то и дело резко перебиваются
стычками в классе. Внутренние монологи героини рез-
ко стыкуются со встречами в семьях, с уличными сце-
нами, зарисовками городской жизни. Неоднажды при-
водятся отрывки из школьных дневников, где не толь-
ко рассказывается о событиях, но и раскрываются ин-
тересы старшей школьницы 60-х годов: афоризмы, пес-
ни, язвительные карикатуры на школьную рутину,
меткие жизненные наблюдения, формулы складыва-
ющегося нравственного мира. В таких отрывках из
дневников противоречиво сменяют друг друга мыс-
ли серьезные и поверхностные, чистые и иногда
пошлые.
Монтажная структура повести, мгновенная смена
лиц, отрывки метких наблюдений, разговоров, встреч,
настроений — все это не только не ослабляет ее реаль-
ную достоверность, а, напротив, усиливает животре-
пещущий характер поставленных в ней проблем. Она
начисто лишена нравоучительной назидательности. Ее
главная интонация вопросительная, требовательная.
Таков был дебют Зои Журавлевой как самостоятель-
ного прозаика.
205
2
Свой интерес к миру детского воображения Зоя
Журавлева вскоре подтвердила небольшой книжкой,
на этот раз обращенной не к сложной школьной жиз-
ни, а к материалу, увлекающему самого маленького
читателя. В 1967 году была издана в Петрозаводске,
а потом в Детгизе повесть «Путька». Она написана от
имени девочки-дошкольницы. Бесхитростная на вид
история воспитания щенка Путьки и дружбы с ним
полна поэзии и вместе с тем отзвуков серьезного опы-
та взрослых людей. Детская фантазия насыщает эту
книжку на каждом шагу. «Глаза у него сейчас жел-
тые. В каждом глазу как будто пляж. Я даже песок
разглядела. И солнце». В чайном блюдечке героине
видятся волны и шторм, как на озере. Шапка с уша-
ми— как будто зайчик. На полене — веселый глаз.
Лампы в окнах института, где работает мама, — мох-
натые цветы. Тата, маленькая героиня повести, вооб-
ражает себя волшебницей: подставляет варежку сне-
жинкам, в нее посыпались звезды, одну из которых
она дарит маме. В книжке явственно звучит мотив
бескорыстия, выраженного в детской наивной форме.
Подруга Таты, Марина, любит фантики. «Она за но-
вый фантик даже шоколадную конфету отдает. Но я
ей фантик просто так подарю». Шофер автобуса узнаёт
заблудившегося Путьку и приносит его маме домой.
И рядом с детской непосредственностью в «Путьке»
по-своему отражен мир взрослых людей, серьезной
жизни. Старичок на веранде, на которого Тата с Дим-
кой набрели вслед за Путькой, беседует с ними как со
взрослыми. О витаминах, о директоре маминого ин-
ститута, который «своих сотрудников просто замучил».
Слова «ему лишь бы план», «не создает условий», «со-
временное оборудование» дети произносят всерьез. Но
206
если в их устах они могут вызвать лишь улыбку, то
уж совсем по-другому звучит сообщение старичка, что
детей у директора нет, что никого у него не осталось:
два сына на фронте погибли, а жена от голода умерла
во время войны. Потом оказывается, что старичок этот
и есть ругаемый директор.
Мир добрых людей окружает Тату и Димку. Мама
потеряла сумочку с зарплатой, а сумочку унес Путька.
И тетя Клава, мамина сотрудница, беспечно говорит:
«Проживем. Беру вас на свое иждивение». Сумка на-
ходится в доме Димки, ее туда занес Путька. Для всех
этих эпизодов важна не столько сюжетная сторона,
сколько атмосфера доброты, легкого и даже веселого
отношения к житейским передрягам. Но совсем дру-
гую реакцию вызывают у мамы неприятности на ра-
боте. К тому же Тата как раз и оказалась виновницей
одной из них. Маме приходится брать ее с собой в ла-
бораторию: детского сада пока нет. И Тата, играя, вы-
пустила подопытных белых крыс из клеток. Весь опыт
был сорван. Мама чуть не заплакала. Ей дали вы-
говор. Зато Тату устроили в детский сад. А иногда
звучат в этой веселой, ясной повести отзвуки непонят-
ной девочке драмы — в словах матери, сказанных, ка-
залось бы, по поводу Путьки: «Иногда нужно отойти
от дома, чтобы понять, что такое дом». У девочки от
ее тона вдруг в горле так защипало... Глаза у мамы
часто грустные. Она молчит, не отвечая на вопрос до-
чери: чей у нее, Таты, характер? Зато отвечает, что
младшего брата у нее не будет. Мама всегда усталая,
некогда книжку почитать. У нее есть друг на Севере,
строит химкомбинат и город на речке Луне. Он при-
сылает маме письма. По ее мнению, он должен Тате
понравиться. Но Тата, рассматривая фотографию, не-
довольно спрашивает: «А почему он на меня щу-
рится?» И ей стало грустно: почему мама его защи-
207
щает, считая, что у него открытое лицо? Пускай он
свой город строит. «Убери, пожалуйста, карточку!»
Так ребенок инстинктивно отталкивает от себя непо-
нятные, сложные отношения взрослых. В конце книж-
ки этот дядя Митя появляется. И его горячая встреча
с мамой, их общие воспоминания тоже вызывают
смутный протест ребенка. Этот сплав звучания важ-
ных жизненных событий с детским восприятием мира,
распахнутым, доверчивым, полным веселой выдумки,
составляет особенное очарование «Путьки». Это вос-
приятие— как бы напутствие в будущее маленькой
героини. Повесть о детских приключениях, о дружбе
с собачкой оказалась насыщенной мыслью, чувством
сопричастности нехитрых игр миру серьезных жиз-
ненных процессов.
3
1967 год стал для Зои Журавлевой временем, ко-
гда началась художественная реализация накоплен-
ных ею материалов многочисленных путешествий.
Главной и излюбленной географической средой стала
для нее Средняя Азия, в особенности Туркмения. Сюда
она возвращалась много раз, писала о ней и для взрос-
лых, и для детей.
Первой такой повестью была повесть «Все мы»
(1967). Как и при создании всех своих книг, родив-
шихся в результате поездок по стране, Журавлева
никогда не объявляла себя литератором. Она находила
себе рядовую работу в той или иной экспедиции и на-
блюдала людей изнутри их профессиональной жизни,
внутренних взаимосвязей.
В повести «Все мы» обнаруживается прежде всего
широта авторского исторического взгляда на изобра-
208
жаемые события. Уже во вводной главе высказана
мысль: «Иногда обернуться на тридцать лет назад
труднее, чем забежать на тридцать лет вперед. Ле-
нимся мы оглядываться. Позади нас стоят крепкие,
упрямые, настоящие люди. Спасибо им, которых боль-
ше нет». Воспоминания местных людей о тех, кто
в 30-х годах дрался здесь с басмачами, впервые добы-
вал газ, участвовал в первом каракумском автопро-
беге, проходят через всю книгу. Обрамляет ее образ
забытого писателя тех лет Михаила Лоскутова, автора
«Следов на песке». Его памяти и посвящена повесть.
Это был бродяга, путешественник, первооткрыватель,
исколесивший Туркмению и Узбекистан. Он погиб
слишком рано. Но имя его для многих свидетелей
прошлого — как пароль. К «Следам на песке» обра-
щаются многие молодые герои повести Журавлевой,
размышляют над ней. Повесть «Все мы» и написана
о связях прошлого с настоящим. Тогда люди нежданно
для самих себя, начиная одно порученное дело, оста-
вались работать в пустыне. Таков, например, старый
ленинградский инженер, помогший пустить серный
завод. Таков практикант-гидролог. Он безвыездно си-
дит в Каракумах, пробует прорыть новый колодец. Но
и люди следующих поколений замешаны на той же
закваске. Мать Генки, рулевого на буксире, — лесовод
Галя Клавдиевна Киреева приехала в Хиву в сорок
шестом заведовать опытной станцией, первой в Хо-
резме. И потянулись за городом пустынно-защитные
станции, разрастался дендрарий. Она успешно добы-
вала все необходимое, создавала научные кадры. Но
«упустила» сына, который ушел в матросы, плавал на
Аму-Дарье. Это самостоятельно мыслящий парень.
На экзамене в вечерней школе в сочинении «Чем нам
дорог Чехов?» он пишет, что живет среди писателей.
Для него это названия пароходов: «Шолохов», «Грибо-
209
едов», «Достоевский», «Тургенев» и лучше всех — бук-
сир «Чехов». О нем он пишет вдохновенно. Но за свой
поворот темы получил отрицательную оценку. Уйдя
из школы, он тоже встречается с книгой «Следы на
песке». Она укрепляет его в умении смотреть на мир
своими глазами, иронически-спокойно, независимо.
В повести все время перемежаются судьбы людей
разных поколений, пришедших сюда своими путями.
Фанатик-энтомолог Шер защитил докторскую диссер-
тацию. Он всегда создает вокруг себя обстановку за-
разительной увлеченности, умеет внушить неприязнь
к перепетому в науке. А рядом Тамара — единствен-
ная пестуемая дочь инженера и матери-врача. Она
разрушает планы родителей, мечтающих о надежной
музыкальной карьере для нее. Отправляется из Пензы
в Небит-Даг к нефтянику дяде Володе, который сам
попал в Азию из Ленинграда сложными путями: лесо-
техническая академия, университет — сначала матема-
тика, потом филфак. Лишь после случайной встречи на
диспуте со среднеазиатским парнем уезжает он с зем-
леустроителями в Казахстан. К работе на нефти при-
шел позднее. Для него имя Лоскутова и его книга то-
же заветные. Здесь, на газопроводе, и начинает Та-
мара работать.
В этом краю происходит непрерывное обтесывание
людей. Здесь преобладают такие, кто любит начинать
все сначала. Всех, кто пожил здесь, тянет сюда обрат-
но. Возвращаются с завидных институтских мест в Мо-
скве. Здесь вообще подбираются «поперечные лично-
сти». Директор заповедника, ботаник Джума Байра-
мович, его сотрудник Ибрагим Карачаров — экспери-
ментаторы, ненавидящие наукоподобие. Здесь умеют
устоять перед бедой, даже посмеиваться над ней. Пре-
обладает «твердая людская сердцевина». Угловатые
и хмурые, молчаливые и весело-речистые, открытые
210
и недоверчивые — целый калейдоскоп характеров про-
ходит в этой книге. Они и образуют ее центральную
тему «мы все» — тему непрерывной коллективности,
которую автор сам формулирует так: «Нужно посто-
янное, воинствующее дружелюбие, чтобы поддержи-
вать в таких оторванных от мира поселках общий ве-
селый тонус».
Излюбленный Журавлевой композиционный прин-
цип построения повести — не последовательная разра-
ботка событий и характеров, а письмо крупными маз-
ками: скрещивание судеб, неожиданных встреч, рез-
ких поворотов, постоянная переброска мест действия,
их параллельное существование. Вот пример. Лесовод
Галя Клавдиевна в сорок втором взяла из детдома
блокадного мальчика Витю. Известие о найденных его
родителях было для нее несчастьем. И она вернула
ребенка тайно: сдала в Ташкенте в детскую комнату,
не оставив следов. И через всю повесть проходят их
судьбы в той же Средней Азии, где взрослый ар-
хитектор Виталий ищет эту женщину, зная лишь
ее имя.
Такая структура не заслуживает упрека в очерко-
вости. Из мозаики судеб, описаний, размышлений со-
здается цельный образ огромного края, слышен пульс
его кипучей жизни. С большой силой воображения
описана природа, как живой человек. У реки Аму-
Дарьи есть характер. Она воспитывает. О ней говорят:
«Если она позволит». Она разметывает в пустыне не-
любимые города, пестует приглянувшиеся. В одном ме-
сте оставила на голом берегу башню, «черную как
перст судьбы». У станции Барыш «узкий разрез глаз».
Бунтующий столб газа на буровой сравнивается с раз-
верзшейся преисподней. Пустыня рассуждает, гне-
вается, добреет, наслаждается победой. С 'животными
пустыни связано много легенд и поверий. Черепаха
211
была когда-то человеком, наказанным за неотданный
долг, муку. Хозяин и превратил его в черепаху. Во
всем видит авторский глаз гармонию движений. Мина-
реты— головастые, купола хороводят. Аисты мечутся
над дворами: «Куда бы еще подкинуть младенца?»
Карагач здесь любят как лес. С нежностью описана
свежая и бархатистая ночь в пустыне. Вечернее чае-
питие на кошме. Молодого архитектора Вита пора-
жает огромный весенний базар: цветным колыханием
халатов, яркостью плодов. Все это представляется ему
чем-то похожим на ритуальный танец вокруг убитого
мамонта, вызывает «пещерную дрожь». Сцены трудо-
вые— в заповеднике, на буровой — все время обрам-
ляются местными сказаниями. И автор убежден в их
необходимости. «Старая мудрость только крепит новое
мировоззрение». Краски природы в этой книге — не
изолированный элемент общей картины, они гармони-
руют с яркостью человека и самой азиатской толпы,
завораживающей «артистичной экспрессией». И при
этом интонации деловые все время сменяются иронич-
ными. Так, сцена в вагоне-лавке сочетает прозаиче-
ские подробности обмана покупателей продавцом Пи-
липом и комическое копирование его наивных молитв.
Сцены серьезные все время соседствуют с юмористи-
ческими. И тут же — умение героев повести стойко
переносить личные потрясения. Джума, узнав, что лю-
бимая девушка выходит замуж за друга, сам себе
удивляется: «Как это просто — сердце отрывается и
летит вдребезги. А потом все по-прежнему». И по-
здравляет молодого ученого Рая Карачарова.
Возникают и истории трагические, рожденные ста-
родавними обычаями. Европеизированный почвовед
Арча на пятом курсе университета получает из дому
письмо от сестры-восьмиклассницы Таушан о том, что
отец продает ее замуж и что вскоре поэтому она
212
встретится с сестрой Айшей, которую постигла злая
судьба. Выданная замуж за старика, она по обычаю
после его смерти перешла к младшему брату мужа.
Не выдержав, она добровольно предала себя жуткой
казни — облилась керосином и подожгла себя. И тяже-
лые слезы Арчи потрясают их свидетеля Джуму, как
и вся несовместимость этой истории с жизнью в со-
временном совхозе, где она произошла, с научной ра-
ботой, со всей нашей жизнью. Потом друзья выкрады-
вают Таушан из дома.
Контрасты университетского Ашхабада и каракум-
ской глубинки, жизненные понятия людей разных
профессий, сражения показного и подлинного перепол-
няют эту книгу. Прошлое и настоящее все время сме-
няют друг друга. И состязаются Азия музейная, хоть
и любовно охраняемая, с современной, трудовой. Древ-
ние обычаи и поверья выступают то как помехи дви-
жению вперед, то как поэтический орнамент, помога-
ющий проникнуть в своеобразие среднеазиатской дей-
ствительности. Книга эта — художественный анализ
увиденной жизни. Она воспринимается как монтаж
романтических акварелей с компактно написанными
многообразными деловыми биографиями. Автор влюб-
лен в эту природу, в здешних людей. Но он зорко ви-
дит трусость, нерешительность, шатания, подлость, за-
стойное рядом с целеустремленным. Ритм повести —
взволнованный, напряженный. Краски ее многоцветны.
Авторская речь то драматически сжатая, то ирониче-
ская, то раздумчивая, замедленная. Поэтические опи-
сания и размышления лишены декларативности. Мно-
гие конфликты предстают мнимыми, разрешаются
юмористически. Но движущей ее силой и пружиной
стала вера в неисчерпаемые возможности этого уди-
вительного края, в труд и мечтания его людей, в их
будущее.
213
4
Органичность этой веры выступает и в повести
«Ключ от Вселенной», вышедшей в том же году, пре-
мированной на конкурсе имени Николая Островского.
Она создана по следам участия автора в ботанической
экспедиции на Севере. Повесть написана от первого
лица, как лирический монолог. Она начинается с по-
сещения героиней Института леса, с требования отпра-
вить ее в лес на работу. Конструкция книги — соеди-
нение лирических миниатюр с деловой прозой. Труд
и поэзия все время рядом. Меч в руках Шошина «рас-
считан на Добрыню Никитича в расцвете творческих
сил». Сеянцев в руках героини «хватит на фрегат и
на ботик Петра Первого». Бревна «как голодные кро-
кодилы». Глину «уговаривают» лопатой. Бензопила
«поет», лес «дышит в спину».
Люди приходят сюда часто случайными путями. Но
влюбляются в здешние места, работают самозабвенно
на участках, в лаборатории. Сохраняя свои индивиду-
альности, они становятся коллективом. Талантливый
Гришка учится «локтями», быстро защищает диссер-
тацию, смел и напорист. Малахов одержим проблемой
сосновой желтухи, до ночи сидит в лаборатории. Эле-
гантный, небрежно-самоуверенный Шошин углублен
в расчеты по вырубкам. Шофер Боря, объездивший
весь Север, работает для души. Галина Ильинишна
расстраивается от каждой неудачной вырубки, но при
успехе расцветает. Пересыпая золотистый песок в ла-
донях, приговаривает: «Это по нему, это он любит».
Таня, четыре года бывшая болотоведом, увлечена се-
меномерами. Беляев — страстный изобретатель, недав-
но сконструировал сеялку, пробовал заинтересовать ею
лесников, работающих на ручной посадке. А житей-
ски, в быту, он рассеян, неловок, мечтателен. Студент-
214
ки-практикантки Верка и Света пытливо вгляды-
ваются в незнакомый лесной мир, «чудеса выдумы-
вают». Света разговаривает с муравьями, с божьими
коровками. А на Веру Галина Ильинишна жалуется:
«В голове у нее цветочные боги». «Мотылек — это ба-
бочкин муж, а моль — старая рыхлая тетка», — фанта-
зирует Верка.
У каждого из героев повести свои сложные личные
дела. От Беляева ушла жена, и он оказался один
с сыном. Шошина вызвали срочной телеграммой к тя-
жело заболевшему отцу. Малахов болен язвой и рев-
матизмом. Каждый нередко про себя уходит в свое
домашнее. Но каждый же неотделим от своего дела,
в котором прозаическое неотрывно от вдохновенной
выдумки. Верка по годовым кольцам на пне исчис-
ляет время давнего пожара и тут же красочно пред-
ставляет себе разлетающийся огонь: «Как у астроно-
мов— только на звезду не сядешь, а тут я на пне,
а он Наполеону ровесник». Шошин же убежден: «Ле-
соводы— народ бессмертный».
За три месяца все становится героине близким, все
злаки и травы. С ними она разговаривает, как с людь-
ми. И вернувшись в город, она вспоминает работу
в лесу как прекрасную пору своей жизни. Там для нее
все «струилось». Там растения обладали настроения-
ми, голосами. Ольха ойкала, метелки травы сочувст-
венно кивали: «Всё понимаем, всё». Полевица волнова-
лась: «Как же так, как же так?» Луговик дрожал: «Не
может быть, не может быть!» Грубоватая щучка сере-
бристо щурилась: «Что же ты?» «Ольховая ветка по-
думала и сломалась». Так воспринимается студентами-
практикантами природа во время их работы в лесу.
Птицы обладают характерами, заняты важными де-
лами. Сложные отношения у кукушки-отца с кукуш-
кой-матерью. Участлива к их семейным делам и дят-
215
лица. Без перекуров работает хозяин-дятел. Воссо-
здается картина товарищеского птичьего суда. Здесь и
председатель — ворон. Свидетели прочищают клювы.
Обвиняемый на суку подсудимых несчастен и желто-
рот. Мама-ворона простоволоса, она защищает сына,
уверяет, что это ошибка. А свидетели утверждают, что
мама его проворонила. Все это написано и всерьез, и
с изящным юмором.
Атмосфера нерасторжимости труда и поэзии господ-
ствует в повести естественно, без каких-либо автор-
ских заверений. Она разлита во всех описаниях, диа-
логах, встречах и расставаниях. Она составляет фило-
софию повести. Само ее название программно. Ключ
от Вселенной — это способность находить высокое, бу-
дить фантазию в самом будничном труде. Видеть доб-
рое и значительное в людях вопреки их внешней обы-
денности и жизненным незадачам. Ощущать связи
природы и человека, познающего ее. Воспринимать их
опыт как напутствие в будущее. Все еще впереди —
как бы говорит читателю эта книга.
5
К мотиву ощущения счастья познания жизни и ак-
тивного участия в ней Зоя Журавлева обращалась,
сталкиваясь с людьми разных профессий, с которыми
ее сводила писательская судьба. Одна из ее книг та-
кого плана — «В двенадцать, где всегда» (изд-во «Мо-
лодая гвардия», 1969).
Герои ее — работницы, обрабатывающие слюду на
фабрике. Поиски полноты повседневного существова-
ния тревожат героиню повести Женьку. Пристрастен
ее интерес к прошлым отношениям родителей, к слож-
ностям их жизни. Поражает ее деятельное участие
сотрудников в случившейся беде — гибели отца. Они
добились приема вдовы к ним на работу. Женька
216
в свои восемнадцать лет — человек бескомпромиссных
требований к людям, и прежде всего к самой себе.
В цеху, штампуя прессом слюду, она наметанным гла-
зом отмечает брак в материале. Характер ее порыви-
стый, импульсивный. Сочувствие ее жизненным тяго-
там подруг по цеху всегда деятельно. Она нетерпима
к фальши. Коллективные чтения книжек про шпио-
нов вызывают ее протест своей бессмысленностью. Она
обладает пылким воображением. Еще в пионерском
лагере она, лежа на скале, представляла себе, что она
с друзьями — первобытные пещерные люди, а рядом
с ними пасутся мамонты. Вообще ей свойственно стре-
мление сделать свою жизнь мобильнее и активнее.
В Валентине ее и подкупает и одновременно раздра-
жает его непробиваемая естественность. Ей смутно
хочется каких-то неведомых, необычных поступков.
Она ощетинивается, когда ей дают советы, как жить,
вмешиваются в ее дела. Но она умеет ценить настоя-
щую сердечность. Так, взволновалась она, когда ей
в цехе уступили по розыгрышу очередь на коопера-
тивную квартиру. Ей сказали об этом грубовато, но
слова: «Следующий год будешь даром на кассу иша-
чить» ласкали ей уши, были благоуханны и прекрас-
ны. В ней смешаны и недовольство обыденностью, и
ощущение счастья. Она возмущается, казалось бы,
естественными поступками Валентина: он продает все
свои вещи, чтобы накопить на кооперативную квар-
тиру. И в то же время внутренне неудовлетворенна
банальностью, практицизмом. Ее представление о сча-
стье выражается в ощущении, что она никогда не ум-
рет: «Всесильна была этим счастьем и всемогуща. За-
просто могла подумать о двухтысячном годе, о новом
тысячелетии и вообще сколько угодно вперед». В от-
ношениях с Валентином для нее главное — поэтиче-
ская радость от самого его существования. Самые бла-
217
женные минуты — не общие практические планы бу-
дущей совместной жизни, а вихревая езда на велоси-
педах, ночное бдение в кочегарке, где он прирабаты-
вает. Ей кажется, что именно такие мгновения — самое
ценное, что они неповторимы. И она переносит это
ощущение на работу, на людей, окружающих ее
в цехе: «Все свои, родные почти». Особенную сроднен-
ность чувствует она при выходе после фабричной сме-
ны, когда Валентин ждет ее в условленном месте, под
совиным глазом уличных часов.
Проблемы бытовые и морально-этические, звуча-
щие во многих судьбах, проходящих по этой повести,
окрашены этим самочувствием героини — причастно-
стью ее радости бытия ко всему, что вокруг ее совер-
шается. Ее светлое жизнеутверждающее мироощуще-
ние разлито по всей повести. Оно усиливается чувст-
вом юмора: и в ситуациях, и в самой речи героев. Ко-
гда Женька с Валентином на безномерных велосипе-
дах влетают прямо в объятия милиционера, то им
удается веселым розыгрышем обдурить его. И героиня
делает вывод: «Всегда можно найти общий язык. Об-
щий язык человечества — юмор, без которого и в ми-
лиции не проживешь». Юмористически описаны Жень-
кина примерка платья в комиссионном магазине и «ко-
миссионные мужчины — особая народность». Забавен
вид Валентина с продуктовой сумкой и круглым хле-
бом под мышкой. Со смехом называет сотрудница ма-
тери Фаина Матвеевна своих детей паразитами. «Гнус-
ный патриархат», — говорит себе Женька о необходи-
мости для девчонок ждать знакомств и ухаживаний.
Юмор светится и в сцене первого знакомства Женьки
с Валентином, с его кривым «ужасно симпатичным»
носом. «Замаливаешь грехи?» — с веселой проница-
тельностью спрашивает он ее после их первого сбли-
жения. «Ценная мысль», — добродушно-насмешливо
218
говорит Женька плохо работающей подруге. «Выгонят
с фабрики, сразу поступишь на очное». «Убьет», — спо-
койно объясняет Женьке парень на улице, когда она,
чуть не наступив на провод, спросила: «А что будет?»
Валентин даже во сне смеется, и Женька подумала:
«Плохие люди не могут, наверное, смеяться во сне».
«Изыщем резервы. Магазин ограбим. Или вообще
украдем», — с веселой беспечностью говорит Валентин
об их безденежье. И Женька в тон ему отвечает: «На-
до знать где». Смешливыми интонациями и кончается
повесть. Валентин, сорвав метелку-траву, спрашивает:
«Петушок или курочка?» — «Петушок,— сказала Жень-
ка, — человечеству нужны солдаты». — «Курочка, —
сказал Валентин, — человекам нужна нежность».
Эта вроде бы камерная повесть, вместившая нема-
ло противоречивых тревожных судеб, подкупает сво-
им основным тоном — верой в жизнь, в счастье.
6
Особым жизненным материалом оказалась для Зои
Журавлевой работа людей театра. В авторском после-
словии к повести «Требуется героиня» (изд-во «Моло-
дая гвардия», 1969) она признается: «Наслаждение, ко-
торое я испытывала, забравшись в театр со служеб-
ного хода, пожалуй, острее всех впечатлений послед-
них лет. О театре написано немало, но мы все равно
почти ничего не знаем о повседневном героизме актер-
ского труда, мучительного и благородного». О людях
драматического театра в небольшом городе и расска-
зывает эта повесть.
Перед читателем встает проза актерских будней.
Труппа направляется на выездной спектакль в посе-
лок Сямозеро. В гостинице актеров встречает заболев-
шая администратор, ничего не успевшая подготовить.
219
Зал будет пустым, распространено только тридцать
два билета. Оказывается, ждали оперетту. Печи в зале
топятся, но в трех шагах руки мерзнут. Начинается
затяжной конфликт: нужно отменить спектакль. Неко-
торые актеры считают, что все-таки придется отыг-
рать, раз приехали, перетерпят. Но Юрий Мазнин, ге-
рой повести, настаивает: «Это профанация, нужно
уехать». За это он поплатился выговором.
Жажда общения со зрителем при всех мучитель-
ных мелочах и неполадках всегда остается главным
для героев повести. В городе во время встречи на
местной швейной фабрике казалось, что их репертуар
просто не поймут. Но перед началом спектакля, в бе-
седе со зрителем выясняется, что здесь знают даже
Брехта. Юрий Мазнин уверен, что главное: «Взять на
себя этот зал... Вызвать в себе и в них высшую чело-
веческую сродненность, когда вдруг отступают все
мелочи и весь мир чувствуешь голубым. Большим до-
мом, где ты за каждого готов отдать жизнь, и за
тебя — каждый». Всеми силами люди этого театра со-
противляются мелочной и неинтересной жизни, чрез-
мерному и нездоровому вниманию зрителей к личной
жизни актеров. Они против превращения прекрасных
слов в штампы. Пугаешься, ожидая услышать от соб-
ственной матери крылатую фразу: «Театр начинается
с вешалки». Среди бытовой и профессиональной те-
кучки постоянно живет жажда настоящей драматур-
гии. Даже выполняя домашние дела, все время ду-
маешь о том, что были же «Оптимистическая», «Дни
Турбиных», «Шторм», «Любовь Яровая». «А иначе
зачем. До зарезу нужна настоящая пьеса про сей-
час». Мазнин чувствует раздражение от повторения
собственных азов. «Я этих театральных физиков ско-
ро возненавижу. Особенно облученных. Как облучен,
значит носитель высокой морали и общий судия».
220
«Характеры мелкие выбираем, будто нарочно, кон-
фликты как иллюстрации к детской книжке. Да и то
ленимся в них копаться, как бы случайно не углу-
бить». «Зато уж современно, ничего не скажешь, в
каждой пьесе ширмочки, модные имена». С тоской жа-
луются друг другу на театральную рутину, на невоз-
можность посмотреть столичные премьеры, съездить
в Паневежис. Саркастическим тоном цитируются мест-
ные театральные рецензии, в одной из которых был
поименно похвален второй состав спектакля, даже ни
разу не работавший на зрителе. В поведении людей
театра резко различаются героизм на деле и наигран-
ный, нарочитый. Упорная работа на репетициях до
возникновения правдивого результата и рядом само-
довольное позерство, как у заслуженного Витимского.
Люди, всегда не удовлетворенные собой, и тут же акте-
ры, обретшие самое губительное для них — привыка-
ние в искусстве. Все здесь разные, и взаимоотношения
сложны как в быту, так и в позициях в искусстве.
Юрия Павловича Мазнина, несмотря на внешние успе-
хи, грызет творческое недовольство собой. Но и се-
мейные дела его запутаны. Он расстался с Леной, с ко-
торой учился еще в школе, именно из-за ее постоян-
ной верной уступчивости, сговорчивости. Его раздра-
жали ее утешения и похвалы, когда он чувствовал,
что играл плохо, ее слепота и кроткая восторженность.
Но и нынешняя его жена, актриса и партнерша, с ко-
торой он, казалось бы, связан неразрывно, обрисована
автором как человек ограниченный, хотя и по-иному.
Со своими почитателями Наташа разговаривает с ла-
сковой снисходительностью. Иронизирует над настро-
ениями мужа: «Взвалил на себя все тяготы мира».
Бестактна: в самые трудные для него минуты попре-
кает его неудачами. О пустяках говорит как о глав-
ном. Любит щеголять именами и цитатами. Ее преоб-
221
ладающая интонация — уверенная, победительная. Она
эгоистична: из-за полученной роли Джульетты отказа-
лась от ребенка, которого так ждал Юрий. И даже
прощаясь с мужем, узнав о его внезапном решении
уехать, щеголяет цитатой из «Трехгрошовой оперы»
Брехта. Эта драма взаимонепонимания при внешнем
благополучии разработана в повести психологически
детально, достоверно.
Но самая главная жизненная потеря Юрия — сын
Борька. Воспоминания о его детской привязанности,
когда они жили вместе, возникают рядом с зарисовка-
ми растущей разобщенности. Трещина между ними
растет. Встречаясь, они больше молчат. А Борька да-
же назначает отцу «впускные дни» — раз в неделю.
На гневную запись учителя в школьном дневнике, ко-
торую рассматривает «брошенный папа», Борька не
дает внятных объяснений — разговора не получается.
Борька откровенно смотрит на часы и, сославшись на
необходимость сбегать в аптеку для больного това-
рища, уходит и не возвращается. Он давно уже не
ходит к отцу в театр, как прежде. Демонстративно
сломал подаренные отцом лыжи. Зато он принял в
семью нового человека, журналиста Гуляева. Его он
имел в виду, сказав отцу непонятную фразу: «Найдутся
другие родители» — о предстоящем летнем походе.
Дела семейные, важные и мимолетные, выступают
в повести как органический элемент основной темы —
творческой и будничной жизни театра. Здесь много
линий и портретов. Главный режиссер Виктор Ивано-
вич Хуттер — энтузиаст. Он разыскивает таланты
в драмкружках, ловит дарования. Организатор смотров
самодеятельности. Его ученики приходят в театраль-
ный институт. Мастер превращения бесславного про-
винциального театра в интересный коллектив. Не уны-
вает при неудачах, продолжает искать даровитых лю-
222
дей по всему Союзу. Умеет лавировать «среди сорока
самолюбий труппы, ладить с рабочими сцены и с ди-
ректором, выкручиваться наверху и отвечать на за-
просы снизу». Его фигура, написанная одновременно
и сочувственно, и с легкой иронией, проходит через
всю повесть. Насмешлив портрет самодовольного Ви-
тимского— велеречивая манера речи, позерство, афо-
ризмы вроде «настоящие актеры даже умирают по-
среди спектакля». А рядом — бескорыстие и доброже-
лательность старого актера дяди Миши, бессменного
председателя месткома. Искренняя радость, с какой
он говорит о чужом успехе. Предложение Юрию вме-
сте платить неустойку за провал спектакля на Сям-
озере. Умение заступиться за оскорбленное женское
достоинство актрисы.
И как противовес таким людям выступают актеры
другого склада. Приглашенный на разовую постановку
режиссер Лорд (псевдоним), краснобай, хам и очко-
втиратель, ставит спектакль по пьесе, которую сам
оценивает: «Птичий помет».
И основные, и эпизодические фигуры не просто
плод мимолетных авторских наблюдений. Они так же
характеризуют жизнь актерского организма. Мелкое
соседствует с крупным. Вот директор театра, хороший
хозяйственник, любимая иллюзия которого: театр
только на нем и держится. Хотя он и далек от всякого
искусства, но обожает выражение: «Творческие во-
просы».
Детально воспроизведена лихорадка производст-
венной жизни. Техническая разболтанность реквизита,
нервотрепка от неожиданного ввода актера в готовый
спектакль. Тонко переданы перемены в психологии
зрительного зала: переход от равнодушной возни перед
подъемом занавеса к нарастанию интереса. И волне-
ние актеров: будут флюиды или нет сегодня флюи-
223
дов? Среди эпизодических актерских портретов есть
немало и таких, где видна лишь профессиональная
привычка, а мысли заняты лишь своими личными
трудностями. Такова, например, Дарья Степановна Во-
робьева, суровая, озабоченная своим возрастом, мор-
щинами. А в жизни главный ее интерес — больная
старшая сестра в доме инвалидов. Былая горячность и
нетерпимость исчезли. Но и для нее существование
вне театра невозможно.
Театральный коллектив изображен в многослойном
разрезе.
Не только актеры, но и технические работники на-
ходят здесь свои характеристики. Богомольная дежур-
ная баба Софа, считающая театр проклятым местом,
но смотрящая каждую премьеру с пристрастием, вме-
шивающаяся во все актерские взаимоотношения. Теа-
тральный шофер Василий Антонович, клянущий каж-
дый выезд: «Последний сезон ишачу... хватит с меня
вашего искусства». Но это пустой всплеск. Шофер уже
пережил трех директоров, дочь его училась на теа-
тральном в культпросветшколе. Домом его был театр.
«И никогда не уходят люди из такого дома». И даже
уборщица Аня Бутырова тяжело переживает внешний
беспорядок в театре: пыльную люстру, разорванную
портьеру, разбитый унитаз. Она — тоже коренной здесь
человек.
Через все такие зарисовки острее прочерчивается
главная тема повести, сосредоточенная в образе Юрия
Мазнина: борьба с неполноценной актерской работой,
с нехваткой полета, с атмосферой посредственности,
самодовольством. Он жаждет цельности и в творче-
стве, и в личной жизни. Не переносит компромиссов.
Ищет в театре ощущение непреходящих человеческих
ценностей, ради которых стоит жить. Ему нужны вер-
ность, дружба, порядочность. Отвратительны парази-
224
тирование в искусстве, притворство. Ему необходима
внутренняя прочность. И его на вид внезапный отъезд
органичен, вызван потребностью быть там, где «поза-
рез нужен». Пока жив, все впереди — вот самочувст-
вие героя, проходящее через всю повесть, сосредото-
ченное в ее финале. Смутно обозначено, куда Мазнин
направляется. Зыбки его встречи и расставания.
Смысл всех таких перемен, личных и профессиональ-
ных,— в томлении духа, в творческой требовательно-
сти прежде всего к самому себе. И то, что автор по-
ставил эти проблемы на материале жизни именно про-
винциального театра, делает их решение особенно
принципиальным и типическим. Видно, что они для
него не случайны, а составляют важную сторону куль-
турной жизни народа, существенную для писателя.
Они — тоже одна из попыток ответить на главный для
всех его героев вопрос: как жить дальше?
7
И все же центральным творческим материалом для
Зои Журавлевой всегда оставался тот, которым овла-
девала она в своих путешествиях. В начале 70-х годов
ею были написаны повести «Чистое дело», и «Остро-
витяне», вышедшие вместе в одной книге («Советский
писатель», 1974). «Чистое дело» — повесть о каракум-
ской ботанической экспедиции. Снова, как и в повести
«Все мы», — резкие различия между университетским
Ашхабадом и глубинкой в пустыне. Но это не повто-
рение уже однажды найденного. Глубже, ближе к со-
временности выражено чувство историзма. Оно уже
не только ностальгическое, относится не только к 30-м
годам, хотя этот мотив также возникает на страницах
повести, а касается более близких событий — земле-
трясения 1948 года. У сотрудника Института пустынь
225
Алика Ходжаева тогда погибли родители, а самого его
откопали соседи. И воспоминания об этой трагедии не-
редко возникают в повести. Профессор Анна Гаври-
ловна Назарова провела здесь всю свою юность. У нее
в 1948 году погиб сын Олег, ровесник и друг Алика
Ходжаева. «Если у пожилого ашхабадца вторая жена,
то значит, первая погибла в землетрясение. И если
ашхабадцы восторгаются своим городом и требуют
восхищения от приезжих, то надо помнить, что они
сами сделали этот город, подняли заново».
Поведение людей во время катастроф является ме-
рилом их порядочности. Эта мысль развивается и по
поводу давних событий, и в связи с гибелью студента
Мухаммеда под колесами автомобиля, когда нынеш-
ний ашхабадский директор педучилища, тогда студент,
Петр Германович бежал с места происшествия. Этим
он навсегда вызвал презрение их третьего товарища,
ныне кандидата географических наук Владислава Шу-
бина, переселившегося в Туркмению и посвятившего
свою диссертацию памяти Мухаммеда.
Основное место действия в повести — стационар
в Ак-Билеке. Здесь собрались энтузиасты, осваива-
ющие каракумскую пустыню: ботаники, гидрологи,
биологи. Коренной ашхабадец всегда ощущает брат-
ство с теми, кто работает в песках. «Человек много
помнит», — говорит шофер, везущий профессора На-
зарову Анну Гавриловну в пустыню, и они вспоми-
нают каждый свое. Шофер — битву с басмачами в
31-м, туркменскую бурю в 32-м (шестнадцать часов
под машиной), первую пробу каракумского газа в 35-м.
Профессор Назарова — своего первого проводника в
Каракумах. В Ак-Билеке все — единомышленники.
Шубин, строящий опытный бассейн. Аспирантка Люба
Носик, ее бывшие ученики Эдуард и Женька Хряко-
вы. Свою нелегкую жизнь люди здесь выбрали сами.
226
И она становится преемственной. Шофер дядя Котя
вывез из Псковской области осиротевшую трехлетнюю
дочку умершего товарища, и теперь Катя начальст-
вует в Ак-Билеке на метеостанции. Такие люди отвер-
гают тех, кому не интересно покорение пустыни, кто,
попав сюда случайно, говорит об этом иронически. Они
протестуют: «Ведь это же наша история, наше живое
прошлое». Деловая обыденность: вода, бензин, прибо-
ры, ежедневные измерения — сочетаются у работни-
ков пустыни с умением сосредоточиться в самом себе.
«Пустыня была для них домом, работой, экзотикой,
повседневностью — всем сразу». Живут в спартанских
условиях, ведут исследования, бесконечно спорят
о них. А личные чувства прячут от людей. Таится от
людей безнадежная и безответная любовь работающей
на метеостанции Тани Петренко к Шубину, а у Воло-
ди Каменского — к Тане. Но причастность к общему
делу тут равноправна.
Люди здесь умеют весело потешаться над незатей-
ливыми происшествиями в работе. Учатся опыту друг
друга. Наблюдают поведение животных пустыни и
восторгаются им. Слово «змея» Володя Каменский
произносит проникновенно и нежно. Здесь умеют лю-
бить все живое. Анна Гавриловна разговаривает с рас-
тениями быстро и весело, как с детьми: «Ты же так
не выживешь, дурачок!» Отлов гюрзы — дело не про-
сто трудное и искусное. Оно описано как бы с ее соб-
ственной точки зрения. Ей противна суетливость, свой
бросок она рассчитывает. Эфа слабонервна, а гюрза
терпелива: не будет горячиться, а удалится с досто-
инством. У нее есть вкус, она любит красивое фисташ-
ковое дерево. Бывает «шокирована» свалкой во время
поимки.
Как о людях, рассказывается о жизни черепахи.
Она задумчиво ожидает встречи с другом, обусловлен-
227
ной еще осенью. С разными «настроениями» смотрят
на черепашье счастье ящерица, жук, еж, удав, сойка:
притворно-безразлично, завистливо, с любопытством,
деловито. Наблюдательно, с большим поэтическим во-
ображением обрисованы лежащие рядом верблюды:
«Прильнув к уху соседа, верблюд шептал ему что-то
доброе, ночное, не предназначенное больше ни для
кого. Влажные глаза его светились такой печалью... он
тоже может страдать, искать понимания, быть несча-
стным от верблюжьей своей судьбы». То они напоми-
нают стадо расшалившихся динозавров. Морда вер-
блюда иногда кажется доисторической. Все такие ас-
социации героев и самого автора — вовсе не традици-
онный анимизм, не очеловечивание природы. Они —
знак собственной слитности с нею. А она естественно
внутренне сопряжена с их научными изысканиями.
Для них природа всегда прекрасна по-новому. Поэти-
ческое постижение ее мудрости неотрывно от их ис-
следовательской логики. И вместе с тем они нетерпи-
мы к наукообразию, к инсценированным опытам и по-
верхностным заключениям. «Надо следить прямо в
природе, не нарушая ее, тогда поведение наблюдае-
мого существа — действительно типовое». Целые стра-
ницы повести посвящены таким наблюдениям: живым,
раздумчивым, насыщенным юмористическими дета-
лями. Перед читателем — психологические картины
рождения натуралиста, у которого, даже если почему-
либо Каракумы станут лишь эпизодом его жизни,
«что-то от этого мира незаметно навсегда застрянет
в его душе, сделав ее полнее». В финале повести, как
в панораме, проходят ее действующие лица с их раз-
ными путями врастания в мир пустыни, вхождения во
вкус здешнего бытия, рождения профессиональной ин-
туиции.
«Чистое дело»—не просто возвращение к полю-
228
бившемуся материалу по новому кругу, не повторение
пройденного. Это произведение более проникновенное
по силе вхождения в наблюдаемый мир, по его фило-
софскому осмыслению в сравнении с повестью «Все
мы». Оно менее дробно, не перегружено биографиями.
Сосредоточенность его на главной мысли — люди пу-
стыни творят благородное дело — значительно более
глубокая. Верность теме Средней Азии, теме труда
ученых в этом краю, вызывает уважение к постоян-
ству интересов Зои Журавлевой. Еще более значи-
тельна психологическая и поэтическая детализация
этих интересов. Пустыня и работающие в ней люди
предстают в новых взаимосвязях. Бескорыстная само-
забвенность в работе в гораздо большей степени свя-
зана с восприятием жизни самой природы, ее мудро-
сти и нескончаемости. Повесть завершается песенной
интонацией: «Подними глаза... Ну что тебе стоит? И ты
увидишь, как прекрасен мир, твоя и моя земля». Эта
интонация и окрашивает книгу, составляет новый эле-
мент в разработке полюбившейся автору темы.
8
Представляет интерес и новое обращение Зои Жу-
равлевой к этому материалу, на этот раз повернутому
к детскому читателю. В 1975 году в Детгизе вышла ее
книга «Сними панцирь». Тот же мир, те же впечатле-
ния воссозданы с точки зрения детей, живущих вме-
сте со взрослыми в туркменском заповеднике. Пусты-
ня для них — домашняя. Все, чем заняты ученые, вос-
принимается как обычное дело. Дети любят пески,
в которых живут. Гордятся тем, что у них.есть канал.
В мир детских игр все время врываются наивно, но
трогательно звучащие научные термины, истории спа-
сения людей во время песчаной бури. Забавная дет-
229
екая логика по-своему отражает местные серьезные
дела и заботы. Дети усвоили, что в заповеднике ни-
кого не убивают, что ядовитые змеи полезны, что в
песках добывают газ. Знают и о том, как по ночам
охотятся на джейранов браконьеры. И о том, что ко-
гда-то в папу Ледика стреляли. И игры их также вос-
производят окружающий их мир. Они деловито обсуж-
дают, как утверждались диссертации сотрудников за-
поведника, для чего нужны вычислительные машины.
ВАК для них — это умный живой человек, которому
нужно разобраться в научных трудах людей заповед-
ника. Ледику даже кажется, что он к ним приезжал.
Крылатое и животное население пустыни для этих де-
тей— свое, привычное. И вместе с тем — волшебное.
Мир в их глазах расцвечен. У черепахи панцирь, на-
верное, на молнии, который она, перевернувшись, мо-
жет снять, чтобы набрать воду во время дождя. По-
ползень любит красивое, ему нужно подарить блестя-
щий белый камень из кармана. Полны красоты для
них деревья и цветы в пустыне: акация, саксаул, кан-
дым. Барханы — верблюжьи горбы. Жизнь вокруг пол-
на кипения: муравьи бегут, жук тащит овечий каты-
шек, оса песок роет, жужелица дерется с жуком. Яще-
рица все время меняет цвет. Петух — предсказатель
песчаных бурь. Фаланга в коробочке щелкает крас-
ным клювом. Наблюдательные ко всему, что их окру-
жает, они при этом не всегда знают о городской ци-
вилизации. Туркменский мальчик Байрамчик не по-
едет в Москву потому, что там нет ни пустыни, ни
юрты, ни колодца.
Но и для взрослых здешний мир поэтичен. Букаш-
ку — муравьиного льва папа называет Львом Владими-
ровичем. Тишина для него звенит. Как и маленькому
сыну, ему кажется, что горному ветру в ущелье скуч-
но. Здесь все одновременно и просто, и необыкновен-
230
но. Родник, который предстоит чистить и взрослым и
детям, вытекает просто из горы. Но ребята представ-
ляют себе, как толстые капли превратятся в фонтан,
как прилетят кулики на тонких ногах. Даже блестя-
щая грязь кажется им красивой. Видно, как склады-
вается их нравственный мир. Здесь верят в хороших
людей. «Плохие к нам не ездят», — говорит Ледин
папа. Детям доверяют добраться до машины, чтобы
прикрыть брезентом приборы в кузове, приучают
к любым неожиданностям в пустыне, прививают
мысль, что в природе все друг другу нужны. Взрос-
лые развивают детскую наблюдательность. Ледя «про-
гнозирует» погоду по поведению петуха. Он присмат-
ривается к работе шофера Бори, понимает, что тот,
проклиная свою машину, любит ее и любил бы еще
больше, если бы были запчасти.
Для повести характерно слияние серьезных дел
с юмором. Папа-зоолог выскакивает из машины, встре-
тив ящерицу-варана. Пойманный варан сердится, хо-
чет папу языком испугать. Но папа, объясняя его по-
вадки и значение, смеется, разговаривает с ним, убеж-
дает попить воды, спрашивает: «Что ты сегодня ел?»
Деловые будни окрашены для детей празднично. Осо-
бенное событие — дождь. Подробное его описание вы-
зывает счастливый смех. Гроза — добрая. Веселые
барашки ходят на колодцах, вылезают грибы, растут
цветы. Дождь, густой, теплый, вселяет чувство сча-
стья. Оно незабываемо для обитателей пустыни. Де-
тали ее оживания от дождя написаны с особенной поэ-
тичностью. И никто никуда отсюда не уедет, всем здесь
найдется работа.
Повесть не идиллична. Хотя и в детском воспри-
ятии, но отчетливо звучат отголоски жизненных тя-
гот, выпавших на долю работающих в заповеднике
людей. Ледина мама умерла. Дядя Володя никогда не
231
женится, потому что любит тетю Наташу, жену Му-
рада. Где-то далеко у него тоскующие старики. Все
такие сложные обстоятельства даны скупо, но запо-
минаются. Звуча почти в подтексте повести, они обра-
зуют ее сложное жизненное основание. Самое же на-
звание ее одновременно и локально, и символично.
«Сними панцирь» — детское наивное обращение к че-
репахе. Но оно же — знак взаимосвязи человека с при-
родой, распахнутости его чувства к ней, доверия к лю-
дям, готовности к осмысленному труду, к счастливому
воображению.
9
Одним из самых значительных произведений Зои
Журавлевой стала ее повесть «Островитяне», вышед-
шая в издательстве «Советский писатель» в 1974 году.
Она посвящена людям, работающим на Курильских
островах: на цунами-станции, на рыборазводном заво-
де, на маяке. Вместив в себя много событий и ориги-
нальных характеров, она вместе с тем написана в спо-
койной интонации. Лишь временами возникают резкие
толчки в человеческих взаимоотношениях.
Начинается она с личной драмы. Начальник мест-
ного узла связи Клара Михайловна, доверчивая, без-
отказная в работе, почти три года прожила с приехав-
шим на цунами-станцию учителем Агеевым. Но сча-
стье ее оказалось хрупким. Психологически емко на-
писано ее потрясение изменой любимого человека.
Трудным и долгим был ее отрыв от него. Особенно
после его возвращения на станцию старшим инжене-
ром с новой женой и двумя детьми. Через всю книгу
проходит эта замкнувшаяся в себе душевная боль, от-
вергая и сердечность, и глухоту, и бестактность раз-
ных людей поселка. Утонул в озере молодой началь-
ник цунами-станции Олег Миронов. И жена его Ольга
232
внутренне спасается, продолжая его работу, чтобы не
застыть в своем горе. Бесстрашен легендарный рыб-
инспектор Тобольский, избитый на Сахалине браконье-
рами до полусмерти. Но они изумлены его неистов-
ством, смиряются, хотя и с озлоблением, перед его
непримиримостью. Терзается Агеев, имевший возмож-
ность спасти Олега и из-за минутного отчаянного стра-
ха не сделавший этого.
Трагическое и будничное перемешаны здесь друг
с другом. Для начальника стройучастка Берниковско-
го, который здесь двадцать лет живет, остров — его
место на земле. Он умеет приворожить и тех, кто при-
ехал сюда временно, подзаработать. Яростно работает
директор местного рыборазводного завода Иргушин.
Все производственные неурядицы составляют смысл
его собственной жизни. Зато инспектор рыбнадзора
Сидоров в аварийной ситуации не знает, что он дол-
жен делать, и сбегает на цунами-станцию.
Трудно здесь и с людьми. Нелегко и медленно бес-
толковщина вытесняется порядком. Меняются дирек-
тора станции. Поярков, Клюев — люди разных харак-
теров и темпераментов. Поярков — суматошливый.
Придирчивый, во все вникающий Клюев, ставший по-
том директором института. Затем — его выученик Олег
Миронов. Он прибыл после полугода работы в Ленин-
граде, запросился «хоть в дворники». И, наконец, Ген-
надий Павлов, который, оказывается, тоже связан
с местными людьми. Его спас во время цунами 1952 го-
да сосед дядя Григорий. Спас он и его сестер Лидию и
Марию. Тогда же Григорий утонул, а Геннадий пропал
без вести. И вот через много лет встреча со взрослы-
ми сестрами, которых приютила и вырастила семья
Царапкиных. Тетя Катя и старая прабабка—для него
родные. Счастливо улыбаясь, он засыпает в их доме.
Так кончается повесть.
233
Автор не пытается искусственно приподнять эту
жизнь. События значительные выступают в окруже-
нии житейских мелочей, героика рядом с бюрократиз-
мом. Серьезные чувства соседствуют с обыденщиной.
В поселке все знают друг о друге. И от умения по-
нять скрытое горе и бурную радость до пустяковых
реакций — один шаг. Подробно обсуждаются местные
свадьбы, описываются разговоры в очереди у мага-
зина. Но наряду с воспроизведением обыденщины ав-
тор по контрасту обращается к чувствам и поступкам
глубоким и сильным. Иногда даже видит их в людях,
ранее оцененных им противоположно. Здесь человек
может сорваться по пустякам, а все же станция — ро-
димая. Ею гордятся. Ее ревниво оберегают от турист-
ских набегов и хищничества. Существенную роль иг-
рает в повести и авторская юмористическая интона-
ция, то и дело пробивающаяся среди самых сложных
ситуаций. Забавны перевранные тексты телеграмм,
передаваемые с местного узла, обмен мнениями на ки-
носеансе. Смешны реплики по поводу свадебных по-
дарков школьной подружке. Насмешливо говорят
о своих неприятностях. «Мелкий мужик пошел», — ко-
мически жалуется Зинаида Шмитько. И даже цен-
тральная тема — жизнь под вечным ожиданием земле-
трясений и цунами — при деловом и часто трагиче-
ском звучании не обходится без сопровождения коми-
чески-ироническими деталями. Непонятые кот Сера-
фим и хитрый конь Пакля стали предвестниками пер-
вого небольшого землетрясения во время демонстра-
ции Первого мая. Шуточное доверие женщины «ми-
стического склада ума» к тому, что петух со страху
снес яйцо. Ответ Ольги на вопрос о причинах: «С чего
тряхнуло?» — «Иргушина спрашивайте, махнул руч-
кой с трибуны». Самый вопрос приехавшей с мужем
234
Ольги: «А там сильно трясет?» — встречает весело-
насмешливое ответное обобщение: «Все великие люди
жили в сейсмоопасных районах». В землетрясение
играют дети. Такие юмористические детали еще силь-
нее подчеркивают привычность постоянной тревоги
людей, для которых ожидание взрывов стихии — ра-
бота. Очень тонко переданы внутренние соответствия
состояния людей и самой природы. Клара Михайлов-
на ощутила нарастающий гул, как всхрапывание
яростного сказочного коня, «первозданную д©челове-
ческую какую-то красоту зверя». Мужу Лидии Юлию
в такие минуты становится тревожно и зыбко, «слов-
но ты — лодка-плоскодонка в морской толчее, на сты-
ке ветров и течений».
Подробно описаны враждебные скалы, вздрючен-
ная земля, тревога чаек. Сама тишина кажется людям
трудной. Воспоминания же о землетрясении 1952 года,
выраженное и сюжетно, и эмоционально, составляет
как бы основание повести. О нем говорится то спокой-
но-информационно, когда описывается рабочая тиши-
на во время вычислений; то в напряженно-драматиче-
ском тоне рисуются истории гибели и спасения людей.
Смена настроений определяется то прямо, то в под-
тексте либо ожиданием, либо лихорадочными дейст-
виями во время землетрясений. И лишь однажды зву-
чит взволнованный авторский монолог о самочувствии
людей на острове: «Вот твоя земля под ногами вокруг,
знакомая до травинки, любимая без слов — пусть
лишь маленькая точка на огромной карте. Твой ост-
ров. И все здесь на острове оставалось неповторимым
так же, как и в других наших местах, на том же ды-
хании и по тем же законам сердца. Так же утром бе-
гут в школу дети, взмахивая портфелями, боясь опоз-
дать, сильно надеясь, что на первом уроке не спросят.
Так же усталые мужчины после работы утыкают но-
235
сы в газету, жаждут новостей мира, шорохов его и
теплоты. Так же единственны их женщины, празднич-
ны праздники и будничны будни...» «Мы всех обеспе-
чим счастьем», — говорит Иргушин на празднике вру-
чения школьных аттестатов, и доверчивый смех от-
вечает ему. Эта мысль об одержимости своим делом
в обстановке изоляции от материка, постоянной опас-
ности, преодоления будничности существования и при-
дает повести скрытую романтику. Атмосфера эта ли-
шена экзотики. Все необычное дается как неотрывная
часть общенародного труда советских людей. Ее вну-
тренняя тема —преодоление. По сути, она и состав-
ляет пафос творчества писательницы, к какому мате-
риалу она бы ни обращалась.
Об этом свидетельствует и ее новая повесть «Вы-
ход из случая» — о работниках ленинградского метро.
Она по-своему также посвящена теме: как жить даль-
ше, как обрести ощущение радости существования,
преодолевая все житейские препятствия.
Зоя Журавлева сосредоточила свои интересы не на
процессе строительства метро, а на образах людей,
работающих уже на метро действующем, на их повсе-
дневной работе. Все подробности ее сложной техники
изложены досконально. Видно, что материал изучен
автором основательно. Но он дан не в самостоятель-
ных описаниях, а умело вкраплен в анализ человече-
ских взаимоотношений. Непрерывное течение работы
на всех формах связи (радио, селектор, магнитофон),
на разборе дел у начальника депо, на посту машини-
ста у контроллера — всюду ощутимы чувство коллек-
тива, близость людей, чувство родства, объединенность
общим делом. Жизнь на станции, по словам одного из
героев, представляется как «большая деревня в огром-
ном городе». И в этой «деревне» главное — людские
судьбы. Они тесно связаны между собой. Здесь рабо-
236
тают целыми семьями в нескольких поколениях. Деды,
отцы, матери, дети. С работы этой, когда наступает
время, уходить трудно. Машинисту Черемшеву во
время болезни снится паровоз. Любой машинист чув-
ствует чуткую силу машины. Ему кажется, что шеро-
ховатость контроллера обладает ласковостью. Главное
авторское искусство состоит в том, что, прослеживая
течение рабочего дня на метро, писательница воссо-
здает внутренние личные связи героев, разветвленные
семейные взаимоотношения, рисует сложные психоло-
гические состояния. Заместитель начальника депо по
эксплуатации Гурий Степанович Матвеев разошелся
с женой Софией Ивановной. Но все они, новая жена
Ирина, дочь Шура, работают тут же, в метро. Жизнен-
ный девиз Матвеева: «Должен — по должности и по
справедливости». Машинист-инструктор Силаньев счи-
тает, что здесь «как на войне». Главные же выразите-
ли морального климата на станции — семья Комаро-
вых: Павел, Федор, Ксения — отец, сын, жена. У каж-
дого из них своя личная предыстория, свои встречи и
расставания. Здесь и трудная любовь Федора Комарова
к дежурной Людке Брянчик. Жаждущая счастья кон-
тролер станции метро Аня Дмитренко, живущая с сы-
ном Антоном. Ночные терзания начальника депо Ша-
лая, клянящего себя за недостаток внимания к умер-
шей жене Майе. С особенной психологической остро-
той и множеством деталей написана история несчаст-
ной любви Женьки, бросившейся под поезд после по-
трясения от измены любимого человека и спасенной
машинистом Павлом Комаровым. Особенной силы до-
стигает динамизм в большой сцене этого спасения:
лихорадочное состояние Комарова, когда машина ле-
тела в ширящиеся глаза Женьки на рельсах, судорож-
ная остановка в тридцати сантиметрах от нее. Его
осторожность в обращении со спасенной девушкой пси-
237
хологически точна, ибо ему нужно вывести Женьку из
шока, «привести в разум». Но история эта стоила ему
жизни, он умирает на ходу поезда от сердечного при-
ступа. Острота читательской реакции продолжает рас-
ти дальше: попытка остановить поезд с молчащим ма-
шинистом, внутренняя собранность диспетчера Ксении
Комаровой в ожидании известия о судьбе мужа.
Такая трагическая коллизия в повести не единст-
венная. Не менее впечатляюще даны и другие ава-
рийные происшествия.
Главное в повести — общая ее атмосфера, а не тра-
гические происшествия. Основное ее содержание — об-
рисовка людских характеров. Павел Комаров умеет
защитить случайно оступившегося человека, внушить
уважение к самому себе, загородить собой другого.
Здесь господствует искусство общения с людьми. Здесь
постоянная работа на людях развивает наблюдатель-
ность, умение определять общественное положение,
даже биографию пассажиров по мгновенным впечатле-
ниям. Вот рабочий. Вот служащий с портфелем. Вот
старушка, продающая на перроне букетики,—навер-
ное, бедная пенсионерка.
В потоке разговоров нередко звучит юмор. Так,
разыгрывают девушку-контролера вымышленным име-
нем писателя Ремонт Обуви, намеренно подчеркнув
его отличие от Ремарка. Так, посмеиваются над маши-
нистом Тулыгиным, убежавшим из депо, когда его
Марья рожала. Так, юмористически изображены реак-
ции на разных людей у домашних животных: кошки
и собаки.
Вся эта переливающаяся различными красками ат-
мосфера рождена навыками жизни среди людей. Об
этом свидетельствуют люди разных положений на
станции. «Люди — самый любопытный народ», — гово-
рит начальник службы тяги Долгополов. «Люблю
238
с людьми» — слова уборщицы. Главный довод Ани
Дмитренко в споре с контролером Зубковой о грубо-
сти: «Люди же!»
Особо следует остановиться на авторском освеще-
нии самих понятий «случай», «сбой». Они всегда пи-
шутся с большой буквы. Первое из них стало загла-
вием повести. Случай — мерило работы, нравственно-
сти, ответственности, умения видеть правду в мелкой
суете буден. Случай — испытание воли, профессио-
нального таланта. Именно эта атмосфера готовности и
пленила нового литсотрудника многотиражки Вадима
Андреевича Хижняка. Его поражает быстрота, с какой
оказываются на месте нужные люди: инженеры, ма-
шинисты, инструкторы, ревизоры, механики, их при-
дирчивый педантизм, когда назревает Случай. А внеш-
не все спокойно — рабочего пота не видно. Тут, по
мысли Хижняка, метро как раз и смыкается с искус-
ством. Его воображению видится, как ночью в метро
ставится шекспировский «Гамлет». Хижняк мечтает
попасть в настоящий Случай. Интересна, как всегда
у Журавлевой, композиция повести, ее ритм. Повесть
начинается прямо «с места», без обстоятельного опи-
сания обстановки. С движения бегущей Женьки. Изло-
жение строится в форме как бы дневника, события
идут параллельно друг другу. И разделяют их не гла-
вы, а даты обозначения часов и минут. Такое построе-
ние создает особый нервный ритм, чувство напряжен-
ного ожидания, полноты жизни. Новой повестью Зоя
Журавлева подтвердила непрестанность своих творче-
ских исканий нового жизненного материала в нашей
современности.
Самая молодая представительница рассматривае-
мого поколения ленинградских прозаиков, Зоя Журав-
лева много обещает читателю на пути своего дальней-
шего развития.
СОДЕРЖАНИЕ
3 ОТ АВТОРА
7 С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ...
46 СУДЬБА ПОКОЛЕНИЯ
70 С ТРЕВОГОЙ И НАДЕЖДОЙ
97 ДОРОГИ БЛИЗКИЕ И ДАЛЬНИЕ
121 ВЕРНОСТЬ СОБСТВЕННОЙ ПРИРОДЕ
151 СВОЙ ГОЛОС
178 НЕСЛОМЛЕННЫЕ ДУШИ
201 КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?
Раиса Давыдовна
Мессер
Идущие
вослед
Редактор Л. А. Плотникова. Художник Б. Н. Осенчаков
Художественный редактор О. И. Маслаков. Технический редактор
С. Б. Матвеева. Корректор Л. М. В а н - 3 а а м.
ИБ № 1025.
Сдано в набор 11.06.79. Подписано к печати 02.10.79. М-08680. Формат
70Х108’/з2. Бумага тип. № 1. Гарн. журнальная. Печать высокая. Усл.
печ. л. 10,50. Уч.-изд. л. 10,32. Тираж 10 000 экз. Заказ № 174. Цена 40 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени Лениздат, 191023, Ленинград, Фон-
танка, 59. Ордена Трудового Красного Знамени типография им. Володар-
ского Лениздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57.
40 кои
Идущие в