НОВАЯ ИГРУШЕЧКА
Русский
журнал
для детей

Константин Дмитриевич Ушинский
ИГРАЮЩИЕ СОБАКИ
Володя стоял у окна и смотрел на улицу,
где грелась на солнышке большая дворовая
собака Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и
стал на него кидаться и лаять, хватал его
зубами за огромные лапы, за морду и,
казалось, очень надоедал большой и угрюмой
собаке. "Погоди-ка, вот она тебе задаст, —
сказал Володя, — проучит она тебя". Но
Мопс не переставал играть, а Полкан
смотрел на него очень благосклонно.
— Видишь ли, — сказал Володе отец, —
Полкан добрее тебя. Когда с тобой начнут
играть твои маленькие братья и сёстры, то
непременно дело кончается тем, что ты их
приколотишь. Полкан же знает, что
большому и сильному стыдно обижать
маленьких и слабых.
Иван Иванович Феоктистов
СЛАБЫЙ СИЛАЧ
Один силач пришёл как-то в такое
бешенство, когда кто-то обозвал его бранным
словом, что грозился убить своего обидчика.
Собрался вокруг них народ, поднялся шум.
Услышал этот шум некий мудрец и
спросил, что там такое происходит?
Ему объяснили, в чём дело.
— Как! — с грустью сказал тогда
мудрец. — Этот силач может поднять могучего
быка и не может снести одно бранное слово?
Какой же он после этого слабый человек.
НОВАЯ
ИГРУШЕЧКА
№ 9
1996 год
Главный редактор
МИТЯЕВ АНАТОЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Главный художник
ПАНОВ ВЛАДИМИР ПЕТРОВИЧ
Члены редакционной коллегии:
ГОНЧАРОВА ТАТЬЯНА ВСЕВОЛОДОВНА
ЕРЁМИН ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ
КОНДАКОВА НИНЕЛЬ ИВАНОВНА
(заместитель главного редактора)
ЛАЗУТОВА МАРИЯ НИКОЛАЕВНА
ЛОСИН ВЕНИАМИН НИКОЛАЕВИЧ
НАЙДЁНОВА ИННА ГЕОРГИЕВНА
(художественно-технический редактор)
РОМАНОВСКИЙ СТАНИСЛАВ ТИМОФЕЕВИЧ
СТАРОСТИН АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ
УСТИМЕНКО АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ

Русский
ежемесячный
журнал для детей
Основан в 1880 году
СОДЕРЖАНИЕ
К. Д. Ушинский
Играющие собаки
И. И. Феоктистов
Слабый силач
Имена россиян на картах Земли,
Луны и Звёздного неба 2
С. А. Есенин
"Нивы сжаты, рощи голы..." 3
Столетие поэта 4
Александр Старостин
Бахи 10
Александр Старостин
"Захарка" 26
Виктор Ерёмин
Кто мы и откуда 28
Александр Колчин
Из дневника Вовика Башмакова 37
Петухан Куриханыч 42
Прибаутки 44
Герман Огородников
Угадай сказку 45
Приходите, гости! 46
С. А. Есенин
Коньки, петухи, голуби 48
Сдано в набор 1.12.1995. Подписано в печать 15.12.1995.
Формат 84 х 108/ 16. Бумага офсетная № 1. Печать
офсетная. Усл.-печ. л. 3. Усл.-изд. л. 3,5. Тираж 11500 экз.
Заказ 1332. Отпечатано в типографии АО "Внешторгиздат".
Адрес: 127576 Москва, ул. Илимская, 7.
© "Новая Игрушечка", 1996, № 9, 1—48
Журнал "Новая Игрушечка" рекомендован
Министерством образования Российской Федерации для
внеклассного чтения в начальной школе и включён в
ведомственную подписку.
Нумерация журнала ведётся последовательно, а не
календарно. Каждый подписчик получит столько
номеров, на сколько подписался.

ИМЕНА РОССИЯН НА КАРТАХ ЗЕМЛИ, ЛУНЫ И ЗВЁЗДНОГО НЕБА
Гора Перова,
нунатаки Перова (Антарктида)
11 декабря (в Антарктиде это летний
месяц) 1958 года радист нашей
обсерватории Мирный принял радиограмму с
австралийской станции Моусон. 5 декабря,
сообщали австралийские полярники,
самолёт и четыре человека с бельгийской
станции Король Бодуэн исчезли в районе
Скалистых гор. Можно ли рассчитывать на
помощь русских? Мы можем обеспечить
вас бензином. Исчезли принц Антуан де
Линь, барон де Жерлаш, геодезист Жак
Лоодтс, механик Шарль Юльсхаген.
Полёты в Арктике дело трудное, а в
Антарктиде ещё труднее. Компасы
отчаянно врут из-за близости магнитного полюса,
карты неточные, и на них много белых
пятен; постоянно дуют ветры и несут тучи
снежной пыли, воздух разрежён. Ведь
Антарктида это горная страна, вроде нашего
Кавказа, но только вся подо льдом в
несколько километров толщиной. На
высоте плохо работают моторы и трудно
дышать.
Командир лётного отряда Виктор
Михайлович Перов и его товарищи вылетели,
пользуясь временным затишьем. Они
приняли на себя риск полёта, прекрасно
понимая, что в случае неприятности их ничто не
спасёт. Труднее всего, наверное, было
штурману — карта приблизительная.
Гостеприимные австралийцы подарили свою
карту, но и она была не намного лучше
нашей. Штурман боялся не заметить
занесённых снегом домиков станции. И в самом
деле, домиков видно не было, но бельгийцы
запалили сигнальные шашки — от снега
поднимался красный дым.
Заместитель начальника экспедиции
барон де Маре рассказал нашим лётчикам, что
он организовал спасателей на вездеходе, но
машина провалилась в глубокую трещину.
Перов отказался от отдыха и вылетел. Но
попал в туман — внизу ничего не видно и
можно врезаться в гору. Пришлось
возвращаться. На другой день увидели в тучах
голубой просвет и вылетели. Внизу тянулись
ледники, кое-где из них торчали вершины
гор — нунатаки. Увидели самолётик,
осевший на одно крыло. Рискуя разбиться, сели
рядом. Но людей не нашли. Скорее всего,
бельгийцы решили добираться до базы своим
ходом, не ведая, что на пути их ждут ужасные
трещины, где уже покоятся останки
вездехода. Началась работа галсами, как на ледовой
разведке в Арктике: несколько десятков
километров в одну сторону, потом в другую.
Две минуты — поворот, две минуты —
поворот. Бортмеханик, радист и два бельгийца
во все глаза глядели вниз на ледяную
пустыню. И ничего не видели. Так и летали
несколько дней, предпочитая ночь, когда
солнце стоит низко над горизонтом, и даже
маленькие предметы отбрасывают длинные
тени. Работали, прекрасно понимая, что у
четвёрки бельгийских полярников положение
непростое: у них уже вышли все продукты. А в
мороз голодный человек быстро теряет силы.
16 декабря вылетели и увидели красную
палатку, тотчас же исчезнувшую в низовой
метели.
На этот раз повезло и спасаемым, и
спасателям: буквально через минуту всё
исчезло в крутящемся вихре. Только на
обратном пути к станции спасённые бельгийцы
поняли весь ужас своего положения, не
приди к ним на помощь русские лётчики.
Говорят, что этот пример сотрудничества
полярников разных стран помог
подписанию международного договора об
исключительно мирном использовании
Антарктиды.
Кстати, имя Перова нанесли на карту
бельгийцы и австралийцы.
Александр СТАРОСТИН

Рисунок Евгения Мешкова
Сергей Александрович
Есенин
* * *
Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.
Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.
Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребёнком
Запрягался в наши сани.

ЕСЕНИН
Множество разных народов живёт на Земле. И у каждого свои
любимые поэты.
В прошлом году исполнилось сто лет со дня рождения великого
русского поэта Сергея Александровича Есенина. Кто-то может
спросить: "А что отличает русского поэта от поэтов других
народов?" Ответ прост: любовь к России и русскому народу. Если
любовь эта искренна и глубока, родная земля дарит поэту вдохновение.
Спросите бабушку или дедушку, папу или маму — и все они
обязательно вспомнят строчки из стихотворения или песни,
написанной на стихи этого удивительного поэта.
Родился Сергей Александрович 3 октября 1895 года в селе
Константинове Рязанской губернии, что расположилось на высоком
холмистом берегу Оки. Место это необыкновенно красиво. Внизу
заливные луга, заросшая камышами Старица. Разбросанные тут и
там луговые озёра тянутся до самого горизонта, до спрятанных в
дымке лесов Мещёры.
Рос Серёжа мальчишкой озорным и бойким. Летом с друзьями
ловил рыбу и купался в реке, ездил в ночное и помогал на сенокосе.
Зимой же, накатавшись с высоких горок на санках, любил слушать
долгими вечерами сказки и песни своей бабушки Натальи Евтеевны.
В девять лет мальчик пошёл учиться и, несмотря на
непоседливый характер, учился очень хорошо. Его двоюродная сестра
вспоминает: "Учителями у нас тогда были Иван Матвеевич и Лидия
Ивановна Власовы. Любознательного, озорного весельчака Есенина они
любили, хотя и держали "в строгости". Пожалуй, в школе мало
кто больше стоял в углу, чем Есенин. Дома он занимался меньше
нас, но отвечал в школе много лучше остальных ребят. Большой
интерес был у него к чтению..." В эти годы Серёжей были написаны
первые стихотворения.
Потом была взрослая жизнь, трудная и интересная. Довелось
Сергею Александровичу много поездить по своей стране, побывать в
Европе и Америке, поглядеть, как там живут люди. Но где бы он ни
был, какие бы распрекрасные места ни посещал, отовсюду его
тянуло в Россию.
Прожил Сергей Есенин всего тридцать лет. Но и за свой
краткий век сделал для народа так много, что Россия зовёт его своим
любимым сыном.
Андрей УСТИМЕНКО

Рисунки Евгения Мешкова
БЕРЕЗА
Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.
На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.
И стоит берёза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.
А заря, лениво
Обходя кругом,
Обсыпает ветки
Новым серебром.
НОЯБРЬ
На белом снеге оттиск лапок
Медлительных гусиных стад,
И звонче голос нежных маток,
И смех косматых жеребят.
За сетью снежной паутины
Зимующий темнеет стог.
И, как старухи, горбят спины
Деревья вдоль больших дорог.

ПЕСНЬ
О СОБАКЕ
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать.
И так долго, долго дрожала
Воды незамёрзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.
ПОЁТ ЗИМА...
Поёт зима — аукает,
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далёкую
Седые облака.
А по двору метелица
Ковром шелковым стелется,
Но больно холодна.
Воробышки игривые,
Как детки сиротливые,
Прижались у окна.
Озябли пташки малые,
Голодные, усталые,
И жмутся поплотней.
А вьюга с рёвом бешеным
Стучит по ставням свешенным
И злится всё сильней.
И дремлют пташки нежные
Под эти вихри снежные
У мёрзлого окна.
И снится им прекрасная,
В улыбках солнца ясная
Красавица весна.

БАБУШКИНЫ СКАЗКИ
В зимний вечер по задворкам
Разухабистой гурьбой
По сугробам, по пригоркам
Мы идём, бредём домой.
Опостылеют салазки,
И садимся в два рядка
Слушать бабушкины сказки
Про Ивана-дурака.
И сидим мы, еле дышим.
Время к полночи идёт.
Притворимся, что не слышим,
Если мама спать зовёт.
Сказки все. Пора в постели...
Ну, а как теперь уж спать?
И опять мы загалдели,
Начинаем приставать.
Скажет бабушка несмело:
"Что ж сидеть-то до зари?"
Ну, а нам какое дело, —
Говори да говори.

* * *
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.
Милые берёзовые чащи!
Ты, земля! Й вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящих
Я не в силах скрыть моей тоски.
Слишком я любил на этом свете
Всё, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь!
Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверьё, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.
Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле...
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.

Александр Старостин
БАХИ
Рисунки Николая Устинова
БАНГ-БАРБА
Над ночным городом Норильском
висит зеленоватое, светящееся облако, сквозь
него глядят звёзды; облако наливается
светом, будто его ветер раздувает, но
никакого ветра нет. Облако всё растет, пухнет и
вдруг, словно не удержав накопленного
света, рушится на землю, покрытую снегом.
Облако исчезает, на его месте остаётся
радужная бахрома, позванивающая при своём
движении. И всё на земле как-то отзывается
на игру небесных огней: они окрашивают
сопки, дымы, вспыхивают огненными
точками в глазах людей и собак.
Северное сияние — костры Верхних
людей, куда после смерти уносятся души
всех детей Моу-нямы — Земли-матери.
Если долго глядеть на них, можно
рассмотреть небесных танцовщиц в развевающихся
радужных одеждах, людей, сидящих на
корточках у огня, и остроухих собак. Там
старики превращаются в молодых.
Женщины танцуют, а мужчины состязаются в

борьбе и устраивают оленьи гонки. Из-под
полозьев нарт летят искры, дыхание оленей
застывает в виде млечных путей.
Но не всякому дано попасть к Верхним
людям. На пути человеческой души встаёт
первая созданная Богом собака — Банг-
барба с другими собачьими душами и
спрашивает:
— Ответь-ка мне, человек, обижал ли
ты при жизни собак?
— Нет, не обижал, — ответит
человеческая душа, напуганная видом Банг-барбы,
его красными глазами и огромной пастью,
полной светящихся зубов.
Другие собаки тотчас обнюхают вновь
прибывшего. (Ведь человек может или
соврать, или забыть, как кого-то обижал, а от
собачьих душ ничто не укроется).
— Не обижал, — подтвердят собачьи
души.
И Банг-барба пропускает человека в
Верхнюю Землю.
Если же человек при жизни на Средней
Земле обижал собак, то ему придётся вечно
носиться в ледяном небе, не находя себе
места.
БЕЗДОМНАЯ СОБАКА
Рыжего кобелька с ясными, будто
подведёнными тушью глазами, и хвостом,
уложенным твёрдым колечком на спину, я
заметил у столовой. Он глядел на прохожих
и, время от времени, глотал слюни —
содержимое проплываемых мимо пакетов и
сумок не было для него тайной. В одной из
сумок оказалось что-то особенно для него
привлекательное, и пёсик застонал и не
успел сглотнуть слюну — с его брылей
закапало, на губах повисла как бы паутина.
Он не походил на обычных бездомных
собак, потерявших надежду найти хозяина
и сбившихся в стаи. Валяются такие
бедолаги с серой, будто запылившейся, шерстью
где-нибудь у теплоцентрали и даже не
глядят на прохожих — у них своя жизнь, им
надеяться не на кого и не на что.
Я старался не показать кобельку своего к
нему интереса, но он что-то почувствовал, и
его хвост вопросительно шевельнулся.
Можно было бы зайти в столовую и
что-нибудь вынести, но я боялся печальных
последствий: грех обращать внимание на
собаку, если не собираешься взять её себе.
Однажды я сдуру приручил собачку,
приставшую к нашей экспедиции. Весь сезон
она ходила со мной в маршруты, охраняла
палатку. Но вот я стал собираться домой, и
собаку будто подменили: шерсть
потускнела и свалялась клочьями, хвост повис, глаза
утратили живость. Собака, понурив голову,
повсюду следовала за мной, обхватывала
лапами мой сапог — не хотела отпускать,
глядела снизу вверх виноватыми глазами и
вздыхала. Когда я сел в лодку и поплыл,
доверчиво побежала по берегу, надеясь, что
я причалю и позову её. Но вот лодка
выскочила из протоки на простор, собака
прыгнула в воду с высокого берега,
разбила ледяной припай и поплыла. Её сносило
течением, а лодка всё уходила и уходила. И
тут сквозь стук лодочного мотора я
услышал такой горестный вой, что до сих пор
чувствую себя последним негодяем. Но не
мог, не мог я взять собаку в город.
"С чего ты решил, что пёсик —
бездомная скотина?" — задал я теперь себе вопрос
для самоуспокоения.
И ещё я спросил кобелька (мысленно,
разумеется):
"Не пойму, как ты вообще сюда
попал?"
ОЛЕНЕГОНКА
Почему я обратил внимание на этого
рыжего пёсика с чёрными ушами? Он был
оленегонкой.
Как могла уважающая себя пастушеская
собака очутиться в городе металлургов?
Оленегонка "окучивает" стадо: не даёт
оленям разбегаться. В конце лета без неё
пастуху никак не обойтись. В это время
идут грибы, и олень теряет голову, увидев в
траве поблескивающие шляпки
подберёзовиков и подосиновиков. Нюх у оленя не

хуже, чем у собаки, и он может найти гриб
за сотню шагов в темноте. На грибах он
набирает вес и силу перед долгой полярной
ночью. Это время для оленегонок самое
трудное.
Едет такая собачка рядом с хозяином на
нарте, запряжённой оленями, глаза её
закрыты — дремлет. Вот олени откололись в
сторону за грибами, и хозяин-пастух
попросту спихивает с нарты четвероногого
подпаска. Тот несётся наперерез оленям и
тявкает с такой злостью, словно готов всех
растерзать в клочья. Его злость понятна: он
не выспался, он не всегда успевает даже
поесть. Люди, конечно, тоже выматываются
осенью, но они сменяют друг друга и
отдыхают, а собака всегда при стаде.
Оленегонка — самое уважаемое в стаде
существо. Разумеется, после бригадира
оленеводческой бригады.
ВЕСНА, ПОРА КОЧЕВИЙ
Весной стада диких оленей вытекают из
лесов Северной Эвенкии и с гор Путоран и
устремляются на Север. За ними по
взрытому снегу следуют волки, песцы, зайцы,
куропатки и другие дети Моу-нямы. И
людей охватывает беспокойство: скорее,
скорее в поле, на простор!
Вот и мы собирались в экспедицию на
весенне-летний период.
Никакому описанию не поддаётся моё
удивление, когда в наш отдел экологии
животных, заставленный до потолка ящиками,
мешками, ружьями, лодочными моторами,
киноаппаратурой, биноклями, явился,
постукивая коготками по линолеуму,
знакомый рыжий пёсик с чёрными ушами и
ясным, зеркальным взглядом продолговатых
глаз. Он сопровождал моего знакомого,
считавшего себя большим знатоком собак.
— Где взял? — поинтересовался я,
думая узнать тайну оленегонки в Норильске.
— Да так, подобрал, — нехотя ответил
знакомый и смущённо отвёл взгляд. — А
пришёл я вот зачем. Возьми Бахи в поле.
Заскучал бедный пёсик в городе. Тоскует
по седому небу тундры, по чистому воздуху.
— Бахи? — переспросил я. — Что за имя?
— Нганасанское. Так, для экзотики.
По слабохарактерности я согласился
взять Бахи с собой, хотя программа наших
работ была орнитологической. Мы
занимались птицами, и любая собака, даже
самая послушная, могла бы нам мешать.
На другой день мы были на ледовом
аэродроме, нас ждал маленький самолёт
Ан-2.
КУРОРТ
В самолёте Бахи рванулся к
захлопнувшейся дверце и поглядел на меня:
открой, мол.
Загудели стартёры, мотор выстрелил
дымом, лопасти завертелись. Кажется,
поехали.
Лаборант Вова — маленький крепыш в
необмятом ещё энцефалитном костюме, с
охотничьим ножом на поясе, казалось, не
одобрял моей слабохарактерности: собака
и в самом деле была нам ни к чему.
Взлетели. Город стал погружаться в
грязно-серый туман медеплавильного
комбината, а впереди уже угадывалась
ослепительно-белая тундра, усыпанная
лиственницами, как острыми железными опилками.
Пёс скулил и, мелко перебирая
передними лапами, глядел на запертую дверь.
— Бахи, высота больше километра, —
сказал я. — Не пытайся уверить, что ты
умеешь летать...
— Гляди, олени! — обрадовался Вова и
показал в иллюминатор.
Дикие олени с воздуха походили на
белые камешки, пущенные по заснеженному
склону, и угадывались лишь по
длинноногим теням.
Бахи вспрыгнул на скамейку и
замолотил лапами по стеклу.
— Что это он? — удивился Вова.
— Заскучал по хозяину, готов лететь к
нему в Норильск по воздуху, — сострил
я. — Ты, Бахи, поаккуратнее — стекло
разобьёшь.

Пошли сопки, покрытые всё теми же
лиственницами; иногда лес разбегался в
стороны, освобождая место голубым, будто
в них синьки напустили, озёрам.
Лётчики бросили машину между сопок
и пошли на посадку. Плюхнулись на озеро,
по стёклам ударили брызги натаявшей
поверх голубого льда воды.
Мы спрыгнули на лёд и едва не ослепли:
солнце, теплынь, сопки будто из молочно-
белого стекла. Мы не торопились
разгружаться и обалдело озирались по сторонам.
И лётчики не торопили нас — щурились,
рассматривая застывшие, синие водопады
и скалы.
Бахи выскочил на лёд, стал носиться
взад-вперёд, разбрызгивая лужи. Он,
казалось, с ума сошёл от радости.
Командир поглядел на восторженный
галоп собаки, окружённой сверкающими
брызгами, и сказал:
— Хорошо. Курорт.
Мы разгрузились.
— Что ж, — вздохнул командир, —
отдыхайте. А мы поехали.
Захлопнули дверцу, запустились,
взлетели.
Самолёт растворился в желтоватом
небе, и это было последнее, что нас
связывало с миром людей. За весь сезон мы
никого не увидим.
Мы перетащили груз на берег. Потом
занялись расчисткой места под балок, где
можно жить и работать.
Из жердей и досок, привезённых с
собой и ненужных уже ящиков соорудили
каркас и обтянули его брезентом. Снизу
присыпали стенки землёй — для тепла.
Сделали нары, стол, полки, расставили
весы, пробирки, колбы, микроскоп,
определители. Внесли под крышу всё, что может
пострадать от влаги, мышей, чаек и песцов.

Вова щёлкнул приёмником, хотел
послушать последние известия — тишина, в
приёмнике не оказалось батареек.
— Ничего, воротимся — узнаем много
интересного, — сказал я.
— Не одичаем? — поинтересовался
Вова.
— Некогда будет дичать.
ГЛУПАЯ СОБАКА
Проснулись оттого, что снизу кто-то
тряс брезентовую стенку. Вова схватил
ружьё.
— Почему собака молчит? — подумал я
вслух.
И тут брезентовая стенка откачнулась.
Снизу, в просвет, из которого потянуло
резким холодом, просунулся собачий нос.
Понюхал, что творится в балке, чихнул, и
лапы собаки снова трудолюбиво
замелькали, откидывая землю и снег, которыми мы
утеплили жилище.
— Нельзя! Фу! Пошёл прочь! —
ругались мы в два голоса.
Бахи просунул морду к нам и как бы
спросил:
— Собственно, что вы раскричались?
И продолжал своё чёрное дело.
Пришлось вылезать на холод и,
подкрепив слова хворостиной, заниматься
восстановлением земляного валика.
Потом, лёжа в спальных мешках, мы
рассуждали, что побудило Бахи разрывать
утепление. Как понять ход его мыслей?
Ведь он был уверен, что делает полезное и
нужное дело. Почему не понимал нашего
крика "нельзя"?
— Хулиганство номер один, —
произнёс Вова сердитым голосом и поглядел на
меня с упрёком. — Эта глупая собака нам
ещё покажет!
ВЕСНА БЫЛА РАННЕЙ
Весна была ранней. Снег сошёл с
южных склонов сопок, и в рыжий цвет тундры
стала вплетаться зелень свежей травы.
Запестрели на прогретых местах цветы:
лиловый мышиный горошек, жёлтая калужница,
разноцветные полярные маки.
Спать нам почти не приходилось:
птицы пробуждались до восхода солнца, и мы
вынуждены были подниматься вместе с
ними, чтобы вести наблюдения и съёмки.
Прогретый воздух наполнился комариным
звоном и разнообразными, как краски
тундры, голосами птиц. В горах грохотало:
ослабленные льды не удерживали впаянные
в них камни и осыпи, и эхо гулко повторяло
этот грохот на разные голоса.
Заливались каменки, подорожники,
подавали голоса трясогузки, белые и жёлтые.
Я чуть не наступил на гнездо овсянки-
малютки. Бедняжка и не подумала
сниматься с места, только глядела снизу вверх
испуганными бусинками. До чего крошка! В три
раза меньше воробья. В чём только душа
держится?
— Сиди, матушка, спокойно, — сказал
я. — Никто тебя не тронет.
Кулички расхаживали по гладкой
прибрежной полосе и лужам с независимым
видом, тыкали в воду своими долгими
носами. Я нечаянно спугнул тундряную
куропатку — она сварливо закудахтала и,
развернув веером свой белый, с чёрной каймой
хвост, полетела навстречу низкому солнцу.
За ней устремились куропатки, которых я
не заметил на островках снега. Солнце
просвечивало их крылья насквозь. Крики
напугали куличка-песочника. Он полетел над
разводьем живот в живот с собственным
отражением, то удаляясь от него, то
приближаясь. И кричал тонким голосом:
— Витя! Ви-итя!
Стайка краснозобых казарок
показалась с юга и, сделав полукруг, пошла на
снижение. Все птицы выставили, как по
команде, свои чёрные лапы для торможения,
вспенили воду и закачались, как поплавки.
Пёстрые утки-морянки неуклюже
подошли к воде, вопросительно поглядели на
меня и, плюхнувшись на розоватые волны,
медленно поплыли, показывая на
поверхности свои локотки и покрякивая.

Огромная серебристая чайка-разбойница
попыталась снизиться над островом, но тут
на неё напали сразу шесть крачек — все
небольшие, изящные, с необыкновенно
длинными, слегка изогнутыми крыльями. Даже в
драке они не утратили элегантности. Побитая
в воздухе чайка кинулась наутёк и
заскользила на фоне озарённой солнцем тучи.
Жёлтая трясогузка с отчаянным писком
напала на меня и едва не сбила шапку.
— Извини, матушка, что забрёл на
твою территорию! Ухожу, ухожу. Всем нам,
детям Земли, места хватит под солнцем.
ОКОПНАЯ ЕДА
Бахи словно понимал, что нам не до
него и не лез со своими, как выражался
Вова,"хулиганствами". Он жил своей жизнью
и только по вечерам, сидя у костра,
прислушивался к нашим разговорам.
Мы не высыпались, как
собаки-оленегонки в сезон грибов. Нам не хватало
времени даже приготовить сносную еду, и мы
сидели на консервных супах и тушёнках.
Однако успели много сделать, заснять,
записать, провести наблюдений.
— Окопная еда! — ворчал Вова, глядя
на меня заплывшими от укусов мошки
злыми глазами. — Надо хлопнуть оленя.
При слове "олень" Бахи, до того
дремавший в струе дыма, отгоняющей комаров,
подхватился с места и, озираясь, зарычал.
— Хорошо бы, — согласился я. — Но
нельзя пугать птицу. Только приручили к
себе окружающую живность, и тут — на
тебе — открываем пальбу!
— Какая пальба? — возразил Вова. —
Снимем оленя одним выстрелом! Наши
любимые птицы даже не поймут, что
произошло.
Бахи выскочил на бугор, его нос
задвигался.
Над бескрайней тундрой, за сопками
шли облака, такие же вытянутые и
разноцветные, как горизонт; извилистые ленты
рек повторяли краски неба; нагретый
воздух начинал дрожать и струиться; кое-где
горизонт, подрезанный небом,
приподнялся, и казалось, что там море. Не хватало
лишь парусников и китов. Вместе с теплом
приходили и миражи.
И тут я заметил необычное движение
тундры, будто полоса земли стала смещаться
в сторону. Нет, это не мираж. Поднял к
глазам бинокль — олени. Они трусили, выгнув
шеи и выбрасывая вперёд передние ноги, —
десятка два голов. Почему-то было приятно
видеть, что молодые в точности повторяют
движения матёрых. А за ними скользили, как
голубоватые тени, четыре волка.
— Вижу оленей, — сказал я. — Ветер на
нас. Движутся на Север. Можем встретить у
той гряды... Олень-самец...
Я не успел договорить — Бахи нёсся к
оленям.
— Что за чушь! — выругался Вова. —
Слово "нельзя" не понимает, а слово
"олень" понимает слишком хорошо.
Мы ещё надеялись, что Бахи вернётся:
ведь он не мог видеть оленей.
Маленькое стадо, незаметное на фоне
тундры, медленно вышло на белый лёд.
Теперь все были видны, как тёмные силуэты
на белой бумаге.
— Легли отдохнуть, — сказал я, глядя в
бинокль.
Волки деликатно устроились на
каменистой гряде, вспоровшей тундру.
Мы побежали трусцой к заранее
облюбованным камням, придерживая приклады
ружей, чтоб не хлопали по бёдрам. Мы
надеялись, что стадо не испугается одинокой
шавки, а сама шавка не сообразит, где
олени. Какое там! Бахи словно чувствовал их.
Первым заметил собаку крупный бык. И,
казалось, задумался: удирать или не
удирать? Волки, до того лежавшие на высокой
гряде, — на светлом небе чётко рисовались
их остроконечные уши — первыми увидели
непорядок в окружающем мире и исчезли,
растворились в дрожащем мареве. Я знал это
свойство волков — исчезать, как призраки.
Бык стал глядеть в нашу сторону.
Конечно, если бы ветер дул на него, он бы сразу

почуял приближение опасности. Теперь же
некоторое время рассуждал, что делать. Уж
очень хорошее место для отдыха: ни с какой
стороны враг не подберётся незамеченным.
Так не хотелось его покидать! Оглянулся на
берег, где только что сидели волки, и нехотя
поднялся: их исчезновение подсказало, что
медлить не следует.
Бахи далеко обогнал нас и устремился к
двум молодым бычкам, которые отдыхали
в стороне от стариков.
Большой бык затрусил по льду, за ним
стали подниматься остальные: он на ходу
словно цеплял каждого невидимой нитью и
тянул за собой.
— Подлец! — выругал Вова собаку. —
Навар убежал! Хулиганство номер два! Он
дождётся у меня...
— Эх, Вова, не любишь ты
животных! — сказал я. — Не пустит тебя
Бангбарба к Верхним людям.
— Сказки нганасанских бабушек! —
отмахнулся Вова.
Бахи каждый раз оставлял нас (и себя)
без свежатины. Оленей он всегда замечал
первым. Вова всё считал и считал его
"хулиганства".
— Я не выдержу, — сказал он после
очередной неудачи. — Пристрелю его.
Хулиганство номер семь!
Вова затаил на Бахи злость. И когда
пёсик, желая поиграться, прыгал на него,
угрожающе говорил:
— Пшёл вон, подлец!
Бахи понял, что Вова его не любит. Он
обладал редким достоинством и не лез к
тому, кто гнушается его обществом.
Иногда мне казалось, что он видит нас
насквозь и только не говорит. Однако
сбивало с толку то обстоятельство, что он не
признавал никаких команд, никаких
запретов.
ХУЛИГАНСТВА НОМЕР ВОСЕМЬ,
ДЕВЯТЬ...
Проходя мимо своего приятеля куличка
по имени Витя, я не враз сообразил, почему
он крутится на месте. Оказывается, он
раскручивал воду, как чай в стакане ложкой, и
когда личинки комара собирались в центре
воронки, втягивал их в себя.
Витя не обращал на меня ни малейшего
внимания и даже привык к треску
кинокамеры. И вдруг что-то его насторожило: он
прервал трапезу, отплыл подальше и,
наклонив голову, поглядел в мою сторону
подозрительно. И я услышал за собой частое
дыхание — это был Бахи.
— Иди домой, — сказал я. — Птицу
пугаешь.
Пёс радостно размахивал хвостом,
вертел задом, притворно чихал и глядел снизу
вверх ясными глазами, не понимая, зачем
злиться, — ведь кругом так хорошо.
Вокруг и в самом деле было хорошо.
— Иди домой! — махнул я рукой.
От моего резкого движения снялись с
места чирки-свистунки и полетели,
посвистывая крыльями, над разводьем. Все
остальные птицы отошли от берега, даже
Витя отплыл к острову.
Бахи полез к гнезду краснозобой
казарки, за которым я давно вёл наблюдения.
— Нельзя! — крикнул я и пихнул
хулигана штативом камеры.
Он поглядел на меня с недоумением, как
на существо ничего не понимающее в
жизни. Пришлось стукнуть его штативом более
основательно. Бахи побежал домой, не
понимая моих действий.
Я вёл наблюдения по программе,
занимался съёмкой и, устав, нечаянно заснул с
биноклем в руке и дневником под щекой.
Проснувшись, по пути к балку
почувствовал непорядок. И точно: гнездо морянок
было разорено, яйца частью подавлены,
частью выпиты. Серебристая чайка тут ни при
чём, она грабит аккуратно и никогда не
устраивает в разорённом гнезде безобразия.
Сунулся к гнезду казарки — та же
картина. А на пригорке, где ветерком отдувает
комаров, возлежал бездельник Бахи пузом
кверху.

— Хулиганство номер восемь! —
прорычал я, подражая Вове.
Я подошёл к бездельнику. Пёс
доверчиво и добродушно поглядел на меня, его
хвост, пропущенный между задних лап,
мелко задрожал.
Я схватил Бахи за шиворот — он униженно
и зло заскулил. Подтянул к разорённому гнезду
казарки и стал тыкать носом в безобразие,
которое он учинил. И только повторял:
— Нельзя! Нельзя! Или не понимаешь
русского языка?
Я, кажется, спятил: обращался с
собакой, как с нашкодившим котёнком.
"А собственно, чем он лучше котёнка?
Он — ничего не понимающая собака,
которая только работе мешает!" — думал я,
оправдывая собственную несдержанность.
Бахи убежал.
Воротившись к балку, я стащил сапоги,
хотел найти туфли — на месте их не оказалось.
— Не брал туфли? — спросил я Вову.
И тут заметил собственные туфли, но
разъятые на части: отдельно стельки,
отдельно подошвы.
— Бахи отомстил, — сказал я.
— За что?
— Отлупил. Разорял гнёзда.
— Я тоже маленько побил — скинул с
кастрюли крышку и лакал компот.
— Это девять, — пояснил я. — А сапоги
придётся вешать на лиственницу: как бы не
пришлось гулять босиком.
И тут я — нет, не увидел, — а ощутил
боковым зрением движение тундры. И,
глядя в сторону, сказал тихим голосом:
— Рангифер тарандус.
Назвав оленя по латыни, перешёл на
самодельный английский:
— Хватай собаку, удерживай любым
способом. Пойду. Сделай так, чтобы он не
видел ружья.

Вова прихватил хулигана первым, что
подвернулось под руку, — ремешком
бинокля — и повёл его в балок, произнося при
этом ласковые слова.
Я схватил ружьё и пошёл наперерез
стаду: в самом деле, окопная еда у нас уже
стояла в горле колом.
ОРЛАН-БЕЛОХВОСТ
Мы подграбили птичьи гнёзда — взяли
из каждого по яйцу для коллекции. Я
аккуратно сложил награбленное в большую
миску, накрыл сверху фанеркой.
Прежде чем пойти к гнезду орлана-
белохвоста, мы, во избежание сюрпризов,
привязали Бахи к лиственнице. Он тявкал,
скулил, просился с нами. Потом смирился.
Во всяком случае, умолк.
Мы давно вели наблюдения за орланом,
знали его рацион и образ жизни. Оставалось
лишь снять птенца в гнезде. Тут-то и
заключалась главная трудность. Орлан — самая
крупная хищная птица, размах её крыльев
больше двух метров. Ясное дело, как мамка
отнесётся к нашей затее. За своего
единственного сынка — а у неё был один птенец — она
глаза выклюет неразумному зоологу.
Утешало одно: орлан может унести телёнка,
пудового осетра, но не взрослого человека.
Вова, великий мастер лазать по
деревьям, полез наверх. Его лицо и руки тотчас
же облепили комары, — казалось, что он
надел серую маску и серые перчатки.
Диметилфтолат нисколько не мог отпугнуть
накинувшихся на него кровососов, так как
сошёл вместе с потом. В накомарнике лезть
было нельзя — не увидишь происходящего,
схватишься не за тот сук. А тут ещё
безумная мамка, распластав крылья,
закрывающие небо, кричала дурным голосом и
вытягивала свои лапы в пушистых брючках
со страшными когтями. Птенец также
вопил во всё горло. Я ничем не мог помочь
доблестному лаборанту, который
отбивался кинокамерой и говорил:
— Да не нужен мне твой парень! Пшла
вон! Я его только сниму!
Сердитая мамка не понимала русского
языка, как и Бахи.
Я снимал Вовину работу с соседнего
дерева. Мне было много проще: я мог
позволить себе давить комаров. И на меня не
нападала мамка.
Папка-орлан сидел на почтительном
расстоянии от места, как ему казалось, боя
и позволял себе лишь кричать.
Разумеется, я не мог в полной мере
пережить тех удовольствий, которые выпали на
долю Вовы. Самое страшное началось, когда
он, закончив работу, стал спускаться. Мамка
решила, что победа за ней, и взялась добить
отступающего противника. Вову спасли
только ветки и собственная ловкость.
Наконец работа закончилась, мы
пошли к себе. Вова был рад, что вышел
победителем в этой войне. Мамка также была
счастлива, что победила — прогнала с
позором своего врага. Я радовался тому, что
Вова не упал с дерева и исполнил работу.
Воротившись, мы обнаружили цепь и
ошейник. Бахи вылез из него и убежал.
— Ты куда переложил яйца? — спросил
я, обнаружив пустую миску. Фанерка
между тем была на месте.
— Когда я мог это сделать? — ответил
Вова.
— Но погляди сам...
— Если это Бахи, — предположил
Вова, — то была бы скорлупа.
— После взбучки он не должен трогать
яйца.
Вова обратил внимание на мокрый
песок, разрыл его, и мы увидели нетронутое
зеленовато-оливковое яйцо краснозобой
казарки.
— Тема для неправдоподобного
рассказа, — сказал я.
Мы отыскали все остальные яйца. Бахи
их зачем-то закопал.
— Хулиганство номер... номер
одиннадцать! — сказал Вова. — Что будем
делать?
— Будем иметь в виду, что один из
членов экспедиции большой шутник.

ССОРА
Не успел я отойти от балка и сотни
шагов, как услышал выстрел.
"Зачем стрелял?" — подумал я, не
придавая, впрочем, особого значения этому
событию.
Когда вечером воротился, Вова сказал:
— На двенадцатом хулиганстве я его убил.
— Ты с ума сошёл!
— Он лакал компот. Только научился
ставить крышку на место.
— Ты спятил, — повторил я.
У меня было такое чувство, словно
убили близкого человека. Я не знал, что
думать, что делать.
— Где он? — спросил я.
— За грядой.
Двинулся в указанном направлении,
искал кровь — крови нигде не было. Но нигде
не было и убитой собаки.
— Где? — крикнул я, раздражаясь на
Вову.
— Где-то там, — вяло отозвался он.
Бахи совершил "двенадцать хулиганств",
но ведь он вносил в нашу жизнь и
разнообразие, и развлекал нас непонятностью своего
поведения; мы не ссорились между собой,
перенося недовольство друг другом на него. Да
и что его "хулиганства"? Неужели нельзя
было простить? И тут до меня дошла разгадка
"хулиганства номер один" — он просто хотел
быть с нами в балке и понимал, что
проникнуть в помещение ему по силам. Вот и разрыл
валик.
Я глядел по сторонам и вдруг испытал
то странное беспокойство, какое бывает,
когда тебя рассматривает полярная сова,
волк или дикий олень. Обернулся — из-за
камней глядел Бахи.
— Жив? — крикнул я. — Иди сюда! Не
ранен?
Пёсик сперва пополз, потом побежал
прочь. Скорее всего, Вова, прекрасный
стрелок, выстрелил не целясь. А не целясь
попадают лишь герои ковбойских фильмов.
С этого дня Бахи подходил к балку,
только когда нас не было поблизости. Приходил,
ел оставленное ему (если раньше в миске не
побывали вороватые кукши) и исчезал.
С Вовой я не ссорился, но стал его
избегать — за мнимое убийство третьего члена
экспедиции. Впрочем, работы было так
много, что в общении не было особой
необходимости.
Экспедиция обещала превратиться в
неудачную, о которой неприятно вспоминать.
ДОРОГА ПОД ПАРУСОМ
На душе было мерзко. Я чувствовал
себя полным идиотом: не нашёл общего
языка с собакой и Вовой. Почему?
Если в экспедиции непорядок, виноват
старший. Он же виноват, если участники
экспедиции не понимают друг друга и ссорятся.
Одно утешало: мы успели много сделать и
даже кое-что открыть. Обнаружили на
Таймыре овсянку садовую, внесли поправки в
определители птиц, наблюдали таймырскую
разновидность снежного барана, а последним
мало кто из жителей земли может
похвастаться, У нас не было недовольства друг
другом, кроме случая с убийством Бахи. Одно
то, что Вова стрелял в собаку, означало, что
он устал и у него сдали нервы. В экспедициях
иногда случаются ссоры оттого, что люди
устают физически, устают видеть одну и ту
же физиономию изо дня в день, начинают
мечтать о чём-нибудь несбыточном: о свежем
хлебе, о доме, о хорошей музыке. А у нас не
было даже приёмника, и мы не знали, что
творится в мире: жив ли президент? выиграл
ли "Спартак" первенство? не началась ли
война из-за очередной глупости дипломатов
и спецслужб? Мы не могли послушать не то
что Моцарта или Рахманинова, но даже
эстрадной недомузыки. Впрочем, от отсутствия
последней страдал только Вова.
Наступила осень, птицы стали
сбиваться в стаи. Пора было и нам сниматься.
Загрузили в лодку оборудование,
коллекции, образцы, фотоаппаратуру, оружие,
установили мотор. И тут случилось самое
дикое, что может произойти в экспедиции: на

моторе не оказалось карбюратора. Мотор
превращался в такой же бессмысленный
предмет, как приёмник без батареек, примус
без иголки, ружьё без патронов. Кто снял
карбюратор? Зачем? Почему не проверили,
когда собирались? Как будто проверяли.
Триста вёрст на вёслах — немалый крюк. А
лодка тяжёлая, для вёсельного хода не
приспособленная. Течение извилистых
тундровых рек слабое, но на пути могут возникнуть
пороги, не всегда обозначенные на карте, где
можно и разбиться, и утопить научный груз.
Было самое время разругаться, выясняя, кто
виноват и что делать. Но Бахи своей обидой
на нас как бы показывал, к чему приводят
непонимание и ссоры.
— Испытаем удовольствие пройтись
под парусом, — сказал я.
— Об этом мечтал с детства, —
поддержал меня Вова и пояснил: — Со второго
класса.
И мы принялись делать мачту и шить
парус из брезента, которым обтягивали балок.
И поплыли потихоньку к бухте
Самоедской, откуда можно дать телеграммы в
институт и домой и сообщить, что живы и
здоровы.
Погода стояла безветренная, жаркая.
Парус едва наполнялся. Большую часть
пути мы шли на вёслах. Средство для
отпугивания комаров кончилось, и мы утешали
себя лишь тем, что от него толку мало, если
обливаешься потом. Сухари кончились,
оставался чай и чеснок. Но чесноком сыт не
будешь.
Время от времени мы приставали к
берегу и ловили хариуза на мушку — собачью
шерсть, привязанную к крючку. Но рыба,
испечённая на костре, без хлеба — еда
непрочная, водянистая.
Бахи следовал вдоль берега, всем своим
видом показывая, что не желает иметь с
нами ничего общего. Однако ел рыбу,
которую мы оставляли для него у кострищ.
Но главным образом мышковал — ловил
мышей. Никогда я не встречал такой
обидчивой собаки.
Несколько дней мы плыли, как
недотёпы туристы. И договорились никому не
рассказывать о своём позорном
путешествии под парусом. Вообще, приключения в
экспедициях — результат забывчивости,
плохой подготовки, разгильдяйства.
Кто виноват в разгильдяйстве?
Конечно, старший.
Измученные, голодные, покусанные
комарами, мы являли собой назидательный
пример того, как выглядят разгильдяи, не
проверившие перед экспедицией мотор.
Вдруг в воздухе, наполненном лишь
плеском волн и криками отлетающих птиц,
послышался дробный стук. Мы
насторожились. Может, послышалось?
Но нет, стук мотора — не сон. Из-за
загиба реки выходила чёрная лодка. Это была
деревянная, хорошо просмолённая лодка с
автомобильным мотором. На румпеле сидел
пожилой нганасан. За несколько метров до
нас он заглушил мотор — лодка заскользила
по инерции. Мы ухватились за её борт.
Рыбак, глядя на наши темнокоричневые
лица с облезшими по нескольку раз носами,
всё понял и, усмехнувшись, протянул нам
кисет с махоркой и газету. Мы свернули
самокрутки и задымили, а я скользнул
взглядом по заголовкам газеты. И узнал о
победе левых сил в Боливии.
— Как там? — спросил я. — Войны нету?
— Маленько есть... Маленько убивают.
Зачем? Ты исипидиси?
— Экспедиция, — ответили мы, радуясь
встрече с живым человеком.
— Чо делал?
— Птиц снимали, — я поднял над
головой фотоаппарат.
Этим я показывал, что мы не геологи,
не нефтяники, в Земле дырок не делаем, что, с
точки зрения нганасан, большой грех.
Рыбак отвернулся, чтобы скрыть
усмешку. Наше занятие он посчитал хотя и
безвредным, но наверняка бессмысленным.
Помню, один оленевод говорил:
— Землю меряете, как купцы сукно.
Зачем? Земля не принадлежит людям — люди

принадлежат земле. Оленей считаете.
Зачем? Стада должны быть бессчётны. Зачем
ловите маленьких птичек и бабочек? Ведь
вы их не едите. Зачем рвёте и засушиваете
цветы? Пусть живут — все хотят жить.
— Что будем делать? — спросил рыбак
и насмешливо посмотрел на наш
бесполезный парус — Меня думает посмотреть
твой мотор. Чо с ним? Меня маленько
понимай мотор.
— Нет, нет! — замахали мы руками —
стыдно было за собственное
разгильдяйство. — Если возьмёте на буксир, было бы
хорошо.
— Ладно. Сеть проверю, подойду.
Здесь ждите, чай пейте.
Рыбак подумал, полез в мешок и протянул
нам буханку хлеба. Какое это счастье — хлеб!
Мы съели его, не дождавшись чаю.
Рыбак вернулся довольно скоро. Не
успела его лодка заползти носом на прибрежный
песок, как откуда-то выскочил Бахи, прыгнул
в лодку и забился под скамейку.
Рыбак хлопнул себя ладонями по
коленям, что у нганасан означает высшую
степень удивления.
— Меня думал, откуда пришёл такой
хороший собака? — сказал рыбак. — Меня
думает, этот собака маленько знакомый.
Этот собака мой брат Хенделю. Откуда
этот собака тут?
— Не знаем, — соврал Вова. — Не наша.
— Это Бахасгай-и-Чо имя его будет.
Мы переглянулись.
— Ишь ты, какое интересное имя! —
сказал я. — Звучит благородно.
— Так, так, — согласился наш новый
знакомец.
— Что означает это имя?
— По русской мере не знаю, как
сказать... Наверное, будет "С короткой шеей".
Только тут мы заметили, что у Бахи, а
точнее, у Бахасгая-и-Чо шея в самом деле
коротковата.
— Меня думал, толстый русский мужик
украл собака. Однако, даром так думал.
Куда, однако, убегал?
Бахи обхватил сапог рыбака лапами и
бил хвостом.
— Хорошо, что нашли, — заметил я.
— Четома-няга! (Четырежды
хорошо!) — воскликнул рыбак. — Меня брат
так плакал!
На глазах рыбака блеснули слёзы. Он
их смахнул и виновато улыбнулся.
— Четома-няга, — согласился я, думая о
поразительных совпадениях. Неужели кто-то
толстый украл собаку, повёз в Норильск,
потом выгнал? Мой знакомый, большой знаток
собак, подобрал его? Даже имя собаки
совпадало. И тут до нас дошло, кто был этот
толстый вор. И мы излили на его голову потоки
самых страшных ругательств (мысленно,
разумеется). Ведь мы едва не попали в
дурацкую историю. По всему Таймыру мог бы
распространиться слух, что норильские
зоологи — собачьи воры.
Рыбак спрыгнул на берег. Бахи не
пожелал покидать лодки. Мы попили чаю, узнали,
какой замечательный пастух Бахасгай-и-Чо и
как вовремя он вернулся из своего
загадочного путешествия — подходило время грибов,
которые сводят с ума оленей.
— Очень умный собака! — сказал
рыбак. — Всё понимает!
— Вы думаете, всё? — засомневался
Вова, исходя из собственного опыта.
— По-русски ничего не понимает. По-
нашему — всё.
Теперь мне становилось понятно,
почему толстый собачий вор сплавил нам пса:
он не мог с ним найти общего языка. И я
вспомнил его смущение, неопределённые
ответы.
СКАЗКА ПРО СОБАКУ
Вечером в Самоедской бухте после
сытного ужина, мы ударились в умственный
разговор. Припомнили строительство
Вавилонской башни, о чём известно из
Священного Писания.
Давным-давно люди решили, что
доберутся до Неба, то есть, до Самого Бога при
помощи строительства. И принялись возво-

дить высоченную башню. Строили, строили,
все силы бросили на строительство: недоедали,
недосыпали, со стен падали и разбивались до
смерти. Богу не понравилась людская затея, и
Он сделал так, что строители перестали
понимать друг друга. И в конце концов рассорились
и, возможно, передрались. До сих пор люди
ругаются, дерутся, что-то строят и хотят Бога
узреть. А между тем Путь к Богу так прост (и
об этом сказано в Святом Писании) — через
Любовь и чистоту сердца: "Блаженны чистые
сердцем, ибо они Бога узрят".
Вот и у нас случились неприятности
оттого, что мы не поняли друг друга. Люди
не понимают собак, собаки — людей;
птицы не понимают зоологов, зоологи — птиц;
взрослые не понимают ребят, ребята —
взрослых; русские не понимают нганасан,
нганасаны — русских. Но это полбеды.
Порой мы вообще не хотим понимать
ближнего. Отсюда умный пёс-пастух
пережил множество приключений.
Вот какую сказку рассказал нам рыбак.
Передам её, как запомнил.
— Давным-давно собака умела не
только говорить с людьми, но понимала язык
зверей, птиц и рыб. Она умела добывать
огонь и делать съестные припасы. Правда,
тут же всё съедала.
Бог сказал:
— Если не поймёшь, что жить следует
расчётливо, с голоду умрёшь.
Собака поняла, так как была самым
умным зверем на Моу-нямы, на Матери-земле.
Но как-то нечаянно съела всё, припасённое
на чёрный день.
И тогда Бог сказал:
— Не умеешь жить самостоятельно —
иди к человеку. Он не так умён, как ты, он
не способен видеть духов, наполняющих
Землю и Небо, но умеет делать припасы.
Без него с голоду умрёшь. Добывать тебе
огонь тоже не для чего — будешь греться у
человеческого огня.
С тех пор собака разучилась добывать
огонь, в чём нетрудно убедиться при
встрече с любой собакой.
Стала собака жить с человеком. И жили
они душа в душу: вместе гоняли диких
оленей, вместе охраняли домашних от волков,
ели из одной миски, спали на одной шкуре
и вечерами, сидя у костра, рассказывали
друг другу о всяких интересных вещах.
Долго так жили в мире и дружбе. Но
случилось человеку заболеть. Чем заболел?
Сказать трудно. Этого и старики не знают.
Лежал человек на шкуре в своём чуме и
охал. Рядом сидела собака, его верный друг.
— Сходи к шаману, — попросил
человек слабым голосом. — Может, прогонит
дух моей болезни.
Привела собака шамана. Тот надел на
себя шаманскую парку, украшенную
медными птичками, надел шаманскую шапку с
железными рогами и стал бить в бубен.
Долго шаманил. Его прыжки делались всё
выше, всё воздушнее, и вдруг он вылетел
через дымовое отверстие вместе с дымом и
вертлявыми искрами. Полетел шаман к
Богу между звёзд и сияний.
Воротился.
— Был на небе, — сказал он. — Видел
Бога. Он сказал, что ты, собака, сама
шаман. Ты видишь духов, а я их не вижу без
бубна. Ты своим лаем можешь их
отпугнуть, а я не умею лаять. Сама иди на небо,
Бог скажет, что делать.
И побежала собака к Богу. Трудный был
путь! Через горы, через леса, через моря. Но
она умела говорить со всеми зверьми и
птицами, и её переносили через горы,
переправляли через реки. Чего не сделать ради друга!
Добралась до Божьего престола.
— Что делать, Боже? — спросила собака.
— Ты должна поставить человека на
ноги — это главное, — ответил Бог. — Слушай
и хорошенько запоминай. Клади человеку под
голову сухую гнилушку, чтоб было мягко, а
под ноги большой камень, чтоб было твёрдо.
Осторожно поднимай. Главное, на ноги
поставить. Дальше сам пойдёт. Запомнила?
— Запомнила.
— Возвращайся, делай, как Я сказал.
Обрадовалась собака, что человека

можно исцелить, и весело побежала назад.
Бежала, летела, плыла, случалось, падала и
даже тонула, а в голове вертелись слова
Бога.
— Гнилушку под голову, чтоб было
твёрдо, камень под ноги, чтоб не
перепутать; гнилушку, значит, под голову, а
камень на голову; камень под голову
гнилушки, главное, чтоб камень поставить на ноги
и чтоб гнилушке было твёрдо. Камень
поднимать осторожно и, главное, не
перепутать. Тогда сам пойдёт.
Прибежала собака к больному другу,
никак не отдышится.
— Скорее, скорее! Главное, на ноги
поставить! Помогайте все! Так сказал Бог.
Камень под голову, гнилушку на ноги.
Найдите хорошую мягкую, сухую
гнилушку! Чтоб было мягко! Поднимаем! Главное,
чтоб камень поставить на ноги, тогда он
сам пойдёт и будет слушать и хорошенько
запоминать.
Очень суетилась собака, объясняя, что
делать. Наконец, человека кое-как
поставили на ноги. Вдруг гнилушка под ним
раскрошилась, а камень по голове ударил —
дух и вышибло.
И полетела душа человека в Верхнюю
Землю.
Бог очень рассердился на собаку и
сказал так:
— Отныне говорить не будешь —
только лаять. Зачем тебе язык, если ты всё
путаешь? Однако всё-всё будешь видеть и
понимать.
С той поры собаки не говорят, но всё
видят и понимают.
Человек и собака остались друзьями, но
теперь не едят из одной миски, не спят на
одной шкуре. Собака теперь не сидит у
очага и не говорит о разных интересных
вещах, а охраняет чум от злых духов на
морозе. Впрочем, ей не холодно: Бог дал ей
тёплую шкуру.
Эта собака, говорят старики, была как
бы первой собакой на Земле. Зовут её
Бангбарба. Теперь она на Небе, охраняет
Верхнюю Землю от злых людей.

"ЗАХАРКА"
Иду по селу (Тверская область,
недалеко от Калязина), вижу — ребята учатся
хлопать длинными и тяжёлыми
пастушескими кнутами. Нелёгкое это искусство —
так хлопнуть, чтоб сбить головку
одуванчика и самого себя не хлестнуть. У двух
мальчиков ничего не выходит, а один
управляется кнутом, как заправский пастух:
будто из пистолета стреляет.
Присмотрелся — знакомое лицо. Где видел? Губастый,
курносый, смышлёный и складный паренёк.
И вспомнил портрет Венецианова
"Захарка". И вот о чём подумал. Венецианов
жил и работал в Тверской губернии, и
своих героев брал из окружающих его
крестьян. Нынешние крестьяне — потомки тех,
кто когда-то позировал художнику.
Потом узнал, что ловкого пастушка
зовут Сашей, он сын механизатора, учится во
втором классе, у него братишка и сестрёнка
трёх лет.
Вот названия картин Венецианова:
"Параня из Сливнева" (девочка с грибом в
руке), "Очищение свёклы", "Девочка с
котёнком", "Спящий пастушок", "Васютка с
Максихи", "Мальчики со змеем".
Алексей Гаврилович Венецианов (годы
жизни 1780 — 1847) работал в то время,
когда художники брали темы для своих
работ из древней и священной истории,
вдохновлялись античными мастерами, писали
парадные портреты царей, вельмож и
знатных дам. Он и сам прошёл суровую
академическую школу и был замечательным
мастером, но, наверное, одним из первых у
нас обратился не к античности, не к
парадному портрету, а к живой русской жизни.
Потом Алексей Гаврилович и своим
ученикам (их у него было множество) не
советовал "копировать ни с чего, только прямо с
натуры". И "за красивым штрихом не
гоняться".
Почему Венецианов не пошёл по пути
своих знаменитых предшественников и
современников, а обратился к живой русской
жизни?
Наверное, потому что любил всё
естественное, природное. Кроме того, Россия
переживала в то время высокий духовный
подъём. Закончилась Отечественная война,
непобедимый полководец Наполеон,
завоевавший всю Европу, бежал, как заяц,
бросив остатки своей непобедимой армии
погибать в русских снегах. Слово "русский"
тогда произносилось с уважением во всём
мире. И многие передовые люди России
обратились к собственной истории,
культуре, жизни, и так называемому простому
народу, который в основном и освободил
страну от нашествия чужеземцев. Тогда-то
и началось движение за освобождение
крестьян от помещичьей зависимости.
Работы Венецианова "из простой
жизни" погружены как бы в рассеянный
солнечный свет, их фоном служит неброская
природа средней полосы России. И
проникнуты они любовью к человеку и всему,
что его окружает. А ведь главное, как
сказал Святой Апостол Павел, — Любовь.
"Если... я не имею любви, — то я ничто".
Венецианов не только любит, скажем,
своего героя Захарку, но и уважает его. Он
видит в нём будущего работника,
земледельца, отца семейства, кормильца. А если
надо, то и защитника Отечества.
Ещё я думал, что жизнь Захарки и
нынешних деревенских ребят интереснее,
здоровее и богаче событиями, чем у их
сверстников из больших городов. Городские
ребятки-бедняжки совсем посинели от
голубых экранов, где им морочат головы
несуществующими динозаврами и
американскими полицейскими; у иных головки
совсем одурели от компьютерных игрушек. А
Захарки окружены настоящей жизнью.
Цветут цветы, порхают бабочки, трубят
коровы, блеют овцы; ребята помогают
взрослым сгребать сено, полоть огород.
Они хлопают кнутами, ходят на рыбалку и
купаются в реке.
Александр СТАРОСТИН

"ЗАХАРКА". 1825
Художник Алексей Гаврилович Венецианов

РОЖДЕСТВО. 1644
Художник Жорж де Латур
Виктор Ерёмин
КТО МЫ И ОТКУДА
Беседа вторая. СКОЛОТЫ
В прошлый раз мы остановились на
том, что арийские племена были
вынуждены покинуть родные места и отправились
на освоение новых земель. Шли они не год
и не два, а многие и многие столетия.
Почти четыре тысячи лет тому назад арии
окончательно расселились на землях нашей
Родины. Они заняли огромное
пространство от реки Дона до Карпатских гор и от
моря Чёрного до моря Балтийского.
На таком большом расстоянии трудно
поддерживать друг с другом связи и совсем

невозможно жить одной общей жизнью. И
хотя сегодня учёные называют
расселившихся на наших землях потомков ариев
одним общим именем праславяне (то есть
уже не арии, но ещё и не славяне), на самом
деле речь идёт о нескольких народах,
каждый из которых жил своей, особой жизнью
и имел свою историю.
Именно поэтому нам ещё не раз
придётся перемещаться то на север, то на юг, то на
запад, то на восток — во все концы нашей
Родины, чтобы узнать об удивительных и
поучительных событиях, происходивших с
теми или иными предками русского народа.
НЕМНОГО О ВРЕМЕНИ
Но прежде чем продолжить наш
рассказ, давайте поговорим о времени.
Великое, бесконечное время... Сколько помнит
себя человек, столько он безуспешно
пытается постичь неразрешимую загадку — что
такое время, откуда оно берётся, куда
уходит? Люди лишь научились делить время на
равные промежутки: годы, месяцы, недели,
дни, часы, минуты, секунды.
Главной единицей измерения жизни
человека стал год. Счёт вашим годам ведётся
со дня вашего рождения. А как быть с
возрастом народов? Как пометить, когда
именно произошло что-либо в их жизни?
Ведь точный год рождения народа
установить невозможно! И тогда древние мудрецы
предложили выбрать самое выдающееся
событие в истории человечества, назвать
его словом "эра" и именно с него начать
счёт всем годам. Правда, разные народы
выбрали себе разные эры, поэтому их
летосчисление не всегда совпадает.
Христианские народы — а мы, русские,
народ христианский — своей эрой избрали
год рождения Иисуса Христа. Когда мы
говорим, что сейчас 1996 год, это означает, что
одну тысячу девятьсот девяносто шесть лет
назад в городе Вифлееме Иудейском родился
младенец Иисус и наступила наша эра. Если
вы родились, скажем, в 1986 году, значит, вы
родились в 1986 году от Рождества Христова,
или иначе в 1986 году нашей эры.
Но ведь люди жили и творили задолго
до рождения Иисуса Христа. Чтобы
пометить, когда произошло то или иное
событие в столь далёкие времена, мы говорим,
за сколько лет до Рождества Христова и
наступления нашей эры оно случилось.
Древние народы, такие, как арии,
ассирийцы, египтяне, евреи, китайцы, греки,
уже жили задолго до нашей эры. Об их
жизни и деяниях мы узнаём из преданий и
написанных ими книг. Эти же книги
донесли до нас известия о народах, история
которых оказалась не записанной
собственными летописцами.
ЗОЛОТОЕ ЦАРСТВО СКОЛОТОВ
Большинство праславян жили
небольшими посёлками вдоль рек и озёр, поближе
к пресной воде. Жилищами им служили
полуземлянки, потому что строить их можно
было и быстро, и относительно легко.
Занимались праславяне преимущественно
охотой, рыболовством и земледелием.
Чтобы вырастить богатый урожай, нужны
были поля с плодородной землёй, много
солнца и влаги. Чтобы удачной была охота,
нужны были леса, полные дичи. А чтобы
была обильная рыбная ловля, нужны были
реки и озёра. Вот и получилось так, что
праславяне особенно густо заселили
плодородные, богатые лесом земли между
великими славянскими реками Днепром и
Бугом, особенно там, где сегодня находятся
города Киев и Чернигов. Здесь-то три
тысячи лет тому назад и стало постепенно
складываться первое государство нашего
народа.
Легенда рассказывает об этом так.
Была у реки Днепра прекрасная дочь,
имя её не сохранилось в народной памяти.
Полюбил девушку могучий греческий бог
Зевс. И родила она от Зевса сына по имени
Таргитай — в переводе на современный
русский язык оно означает Долгомощный.
Великим героем был Таргитай, ведь это он
дал людям железо и научил ковать из него
разные предметы. А до этого наши предки
делали себе все орудия из камня и дерева.

Трудно было работать с такими ножами и
мотыгами, тяжёлыми были они,
неуклюжими, часто ломались, крошились.
Благодарны были люди Таргитаю за его бесценный
дар. Стал он первым праславянским царём.
От многих врагов защитил Таргитай
праславянские земли, много побед одержал.
Учёные считают его исторической
личностью, то есть действительно жившим на
земле человеком. Герой погиб во время
тяжёлой битвы со степными кочевниками у
небольшого селения Пиковцы, что в
Белогрудовском лесу у Днепра.
У Таргитая родились три сына.
Старшего звали Липоксай — Гора-царь.
Среднего звали Арпоксай — Владыка глубин. А
младшего, самого прекрасного, звали
Колаксай — царь-Солнце. Могучими воинами
стали сыновья Таргитая. Была у Липоксая
палица весом в 160 пудов, у Арпоксая — в
200 пудов, а вот Колаксай легко носил с
собой палицу в целых 300 пудов. Огромными
дубинами были вооружены старшие
братья, а Колаксай воевал целым дубом, с
корнями вырванным из земли. Вот какими
были сыновья Таргитая.
Стали братья спорить, кому из них
быть царём. И случилось тогда невиданное
чудо: упали с неба три золотых предмета.
Люди назвали их реликвиями — заветными
для человека предметами. Это были плуг с
ярмом, обоюдоострая секира и чаша.
Подошёл к диву Липоксай. Ярким
пламенем вспыхнуло золото, обдало старшего
брата нестерпимым жаром. Не посмел он
прикоснуться к реликвиям.
Тогда попытался взять их средний брат,
Арпоксай, но и ему не дались в руки
священные дары.
Решил Колаксай испытать своё счастье.
Лишь приблизился он к небесному золоту,
как тут же погасло оно и отдалось в руки
младшему брату. Взял он реликвии и стал
царём. Три сверкающие молнии — как
символ трёх падающих с неба даров — избрал
он себе гербом.
Двадцать лет благополучно
процарствовал Колаксай. А на двадцать первый
год решил он разделить страну между
своими сыновьями. Любимому сыну досталось
царство, в котором должны были
храниться золотые реликвии, а потому назвали это
царство Золотым. Двум другим братьям
тоже досталось по царству, в легенде их
называют Серебряным и Медным. Послушны
были золотому царю цари медный и
серебряный. Вместе они хранили священные
небесные дары и каждый год приносили им
богатые жертвы. А народ их с тех пор стал
прозываться сколотами — детьми царя
Колаксая.
Эти события дошли до наших дней и в
народных сказках: три царства, три брата,
борющиеся за власть, отец их Таргитай.
Только имена у некоторых героев
изменились. Таргитая в сказках обычно зовут
Тарх Тараховичем, это могучий богатырь-
слепец, мужественно воюющий со злобной
бабой-Ягой. А вот Колаксая обычно зовут
Светозаром или Зоревиком. Он совершает
в сказках много богатырских подвигов.
Однако сказки сказками, а что же
происходило на самом деле?
Об этом нам рассказала археология. В
переводе на русский язык это слово
означает "наука о древностях". Учёные-археологи
ищут сохранившиеся в земле предметы,
которые могут свидетельствовать о
различных сторонах жизни наших далёких
предков. Это очень большой и сложный труд.
Ведь учёным приходится перекапывать
вручную огромные участки земли, причём
не просто копать лопатами, а очень
осторожно, тщательно просматривая каждый
штык, чтобы не пропустить и не повредить
ни одного черепка от древнего сосуда, ни
одной бусинки от тысячелетнего
украшения. Все эти предметы старательно
описываются и изучаются. Вот таким тяжёлым
трудом сотен людей мы получаем
вещественные доказательства о жизни людей в
далёком прошлом.
Много лет изучали наши археологи
сколотские поселения и могильники и,
наконец, собрав множество доказательств,
смогли с уверенностью сказать: "Да!
Легенда о сколотских царствах говорит правду!
Данные археологии подтверждают, что три

ПРИАМ, ИСПРАШИВАЮЩИЙ ТЕЛО ГЕКТОРА У АХИЛЛА. 1824
Художник Александр Александрович Иванов
тысячи лет тому назад на землях России
существовали три родственные
объединения людей, вероятнее всего, это были
знаменитые легендарные царства". Правда, мы
до сих пор не знаем, как они назывались на
самом деле, каковы были имена их первых
царей, но если легенда подтверждается в
главном, то можно согласиться и со
многими частностями. Поэтому учёные так и
называют главное сколотское царство
Золотым, а подчинённые — Серебряным и
Медным.
АХИЛЛ
Сколотские царства были не
единственными. Много царств было на островах и
берегах Средиземного моря. Особенно
славились Крит, Микены и Троя. Сколоты
торговали с ними и покупали у них
бронзовое оружие.
Во времена Колаксая, около 1260 года до
Рождества Христова, между
средиземноморскими царствами началась большая война. В
неё были вовлечены многие народы.

КЕНТАВРЫ
Скульптор Эрнст Хентель
Сын троянского царя Приама Парис
похитил жену царя Спарты Менелая
Прекрасную Елену. Менелай обратился за
помощью к своему брату царю Микен
Агамемнону и другим ахейским, то есть
греческим, царям, и грозное войско двинулось
войной на Трою.
Среди участвовавших в походе героев
самым великим был Ахилл, вождь
мирмидонян. Согласно легенде, мать Ахилла
богиня Фетида, чтобы сделать сына
бессмертным, взяла младенца за пятку и окунула в
воды реки мёртвых Стикса. После этого
Ахилла не могло поразить оружие
смертных. Только пятка, за которую держала его
мать во время волшебного купания,
осталась уязвимой. Отсюда и появилось
выражение "ахиллесова пята", то есть слабое
место у человека.
Древние греки говорили, что Ахилл был
родом из Золотого царства. А доказывали
они это утверждение тем, что описание
внешности и характера героя в поэме
великого поэта древности Гомера "Илиаде"
полностью совпадает с внешностью и
народным характером сколотов. У героя
были голубые глаза и светло-русые волосы.
Носил он плащ с пряжкой, какой вы видите
на картине художника Александра
Иванова. Сражаться Ахилл предпочитал пешим.
В гневе был он необычайно отважен и
жесток, но быстро остывал и приходил в
доброе расположение духа. Воспитание
получил он прекрасное, а воспитателем его был
мудрый кентавр Хирон.
Ахилл победил самого великого героя
Трои царевича Гектора, незадолго до того
убившего друга Ахилла Патрокла. Ахилл

бросил тело побеждённого Гектора на
растерзание диким зверям. Но ночью в
ахейский лагерь пробрался тайком старый царь
Приам. Стал он молить героя отдать ему
тело сына. Сжалился Ахилл над стариком,
прошёл его гнев. Велел он с честью
похоронить Гектора.
Царевич Парис отомстил Ахиллу за
гибель брата. Отравленной стрелой поразил
он уязвимую пяту героя, и Ахилл умер в
страшных муках.
Согласно древним поверьям, Фетида
отнесла душу сына на Змеиный остров в
устье реки Дунай, где он и живёт с тех пор в
обществе друзей-воинов. Долгое время
другие народы называли страну сколотов
Ахиллесовой землёй.
КАК СКОЛОТЫ С КИММЕРИЙЦАМИ
ВОЕВАЛИ
Сколотам самим тоже приходилось
много воевать.
Дело в том, что как раз во времена
Золотого царства появились у наших предков
очень опасные соседи. Пришёл из
закаспийских степей в степи причерноморские
народ по прозванию киммерийцы. Библия
говорит о них как о потомках того самого
Ноя, который спасся во время потопа.
Киммерийцы были суровыми, могучими
воинами. Беда ожидала всякого, кто
попадался им на пути. Киммерийцы навсегда
разгромили знаменитую страну Колхиду,
где греческий герой Язон добывал золотое
руно.
Говорят, что они были первыми в
истории пиратами, а столица пиратов
находилась на берегах Балаклавской бухты близ
нынешнего города Севастополя. Древние
считали, что где-то возле Балаклавской
бухты находился вход в царство мёртвых
Аид. Великий древнегреческий поэт Гомер
рассказал о встрече героя Одиссея с
киммерийскими пиратами, прозванными
лестригонами.
Одиссей и его спутники были наказаны
богами и обречены на долгие скитания в
чужих краях. На двенадцати судах
блуждали несчастные по морям. И вот попали они
к берегам земли лестригонов. Стали
могучие великаны лестригоны выламывать
целые скалы и бросать ими в
путешественников. Одиннадцать кораблей погибли в этой
ужасной битве, лишь Одиссею с великим
трудом удалось избежать жестокой смерти.
Убили лестригоны всех моряков, нанизали
тела их на колья и унесли в свой город —
ведь киммерийцы умилостивляли своих
богов только человеческими жертвами. А
скалы, которыми лестригоны бросали в
несчастных греков, так до сих пор и
выступают из воды вдоль всего побережья
Крыма.
Конечно, в этом рассказе есть
множество красочных преувеличений, но именно
так, представляя киммерийцев могучими
великанами, показал поэт страх древних
греков перед непобедимым врагом. Вот
какой ужасный сосед поселился рядом с
Золотым царством.
Но не только пиратами-моряками были
киммерийцы. Славились они и как
замечательные наездники. Когда они на полном
скаку неслись по степи на своих быстрых
лошадях, казалось, что человек и животное
слились воедино. Возможно отсюда и
появились легенды о кентаврах — людях-
лошадях. Для сколотов, привыкших
воевать пешими, киммерийские
воины-всадники были почти неуязвимы.
Воспользовались этим киммерийцы и
начали воевать со сколотами. Что ни год,
то новое нападение, новые грабежи. Плач и
стон стояли по всей сколотской земле.
Никак не удавалось сколотскому войску
поймать киммерийских разбойников на их
быстроногих скакунах. И тогда собрались
сколотские цари и порешили: "Будем
строить вдоль всей границы с киммерийцами
крепости. Посадим туда сильных, скорых
на ногу воинов. Не сможет тогда враг
захватить нас врасплох. Будут мирные
земледельцы скрываться за крепостными
стенами, а воины — сражаться с разбойниками".
Как решили, так и сделали. До наших дней
сохранились на украинской земле остатки
некогда неприступных сколотских крепо-

ВОСХОД ЛУНЫ НАД КИММЕРИЕЙ. 1926
Художник Максимилиан Александрович Волошин
стей. Для своего времени они были
огромны. Каждая из них достигала в поперечнике
полутора километров, крепости были
окружены толстыми, крепкими стенами. Здесь
благополучно скрывалось от разбойников
мирное население, отсюда шли в бой
неустрашимые воины.
Целые триста лет воевали сколоты с
киммерийцами. За это время они не только
отстояли свою независимость, но и сделали
Золотое царство богатым и
могущественным.
КОЗЬМА И ДЕМЬЯН
А величественным памятником богатства
и могущества Золотого царства остались на
нашей земле грандиозные оборонительные
валы сколотских времён, протянувшиеся
поперёк степи почти от самого Киева до
Чёрного моря. Такое великое строительство не
могли осуществить маленькие
разрозненные группки людей. Здесь нужны были
усилия тысяч и тысяч умельцев, сплочённых
единой и очень богатой государственной
властью. Ведь надо было собрать всех этих
людей вместе, показать им, что надо делать,
всё это время кормить и обслуживать
строителей, да ещё и следить за правильностью
проделываемой работы. А надо сказать, что
справились с ней сколоты просто
замечательно. По сю пору потрясают нас валы
своим величием.
В народе они зовутся "змеевыми". Вы

помните, как упал с неба Колаксаю золотой
плуг? Но у наших предков была ещё одна,
совсем иная легенда о создании первого
плуга.
Жили на земле кузнецы-умельцы
Козьма и Демьян. С малых лет видели они, как
трудно их соплеменникам обрабатывать
жёсткую землю вручную тяжёлыми
мотыгами. Решили умельцы помочь своему
народу. Сорок лет дни и ночи ковали кузнецы
Козьма и Демьян плуг. Так они были
заняты своим великим делом, что не знали
даже, что творится за стенами их кузни.
Наконец, готов был плуг. Да ещё какой! В
триста пудов был его вес! Вышли тогда
Козьма и Демьян на волю и узнали
страшную новость: оказывается, уже долгие годы
страдают люди от черноморского
киммерийского змея. Пожирает поганое чудовище
несчастных, отбирает у них дома и добро.
Тогда открыли кузнецы двери своей
неприступной кузни-крепости, впустили туда
всех несчастных и обиженных. А как
сунулся следом злобный змей, захлопнули двери
под самым его носом. Взвыло поганое
чудовище, стало в стены биться, ругаться-
грозиться. Сказали ему Козьма и Демьян:
— Ты прости нас, поганый змей.
Заржавели петельки у наших дверей. Никак не
можем с ними совладать. А ты просунь
язык в щель, мы посадим на него молодца,
вот и будет тебе славный пир.
Змей их послушался и сунул язык в
щель. Тут схватили кузнецы змеев язык
раскалёнными до красна клещами,
запрягли чудище в огромный плуг да и пропахали
на нём борозду от Днепра до самого
Чёрного моря. Под конец так изнемог змей от
тяжкого труда, что одним махом выпил
полморя и лопнул на месте.
Так победили поганое чудище кузнецы
Козьма и Демьян, первые сколотские
пахари-оратаи. А "змеевы валы" —
пропаханная Козьмой и Демьяном борозда — до сих
пор тянутся по русской земле в память о
могуществе и величии первых царств наших
предков.
Будете под Киевом, спросите у местных
жителей. Вам их обязательно покажут и
расскажут удивительную легенду о Козьме
и Демьяне.
КОНЕЦ ЗОЛОТОГО ЦАРСТВА
В самый разгар борьбы сколотов с
киммерийцами в VII веке до Р. X. пришли в
причерноморские степи скифы, иранский
народ. До этого скифы жили у Азовского
моря. Были они кочевниками и самым
большим богатством считали табуны
лошадей. Поэтому они прежде всего искали
обширных пастбищ с большой сочной
травой. Но причерноморскими пастбищами
владели киммерийцы.
Скифы были многочисленней
киммерийцев, и ещё они тоже были отличными
наездниками. Вскоре скифы стали
одолевать киммерийцев.
Заспорили между собой киммерийцы:
как быть?
Одни говорили: "Бежим отсюда! Скифы
сильнее, они убьют нас. Спасём свою
жизнь, ибо нет у человека ничего дороже
жизни".
Другие им отвечали: "Что нам делать
на чужбине? Ужасна судьба изгнанных из
отечества. Лучше погибнуть в бою за
родину и покоиться в своей земле".
И обе стороны упорствовали на своём,
и были они равны числом.
А потом случилось самое печальное. В
жестоком споре забыли киммерийцы о
скифах. Куда важнее показалось спорщикам
доказать свою правоту. Схватились они за
мечи, и началась постыдная междоусобная
сеча. Много вождей и могучих воинов —
защитников Отечества — погибло в тот
день, само истребило себя киммерийское
войско.
Оставшиеся в живых похоронили
несчастных в одном большом кургане на
берегу Днестра. И многие ещё годы был тот
курган памятником человеческого
безрассудства, когда из-за разногласий и
никчёмных ссор брат губит родного брата и
покорно отдаёт их общий дом злому врагу.
Уцелевшие киммерийцы во главе с царём
Лигдамисом вынуждены были бежать на

другую сторону Чёрного моря, туда, где
находится сейчас турецкий город Синоп. Там
они создали новое воинственное
государство Гамирра. Только одно киммерийское
племя — тавры — скрылось в горах Крыма.
От их имени и стал называться Крымский
полуостров Таврией или Тавридой.
А в причерноморских степях
поселились с тех пор скифы.
Некоторые учёные говорят, что история
о скифско-киммерийской войне — выдумка
древних греков. Совершенно точно
установлено, что за восемьсот лет до Р. X. в
Причерноморье началась почти столетняя
засуха. Именно по этой причине киммерийцы
ещё задолго до прихода скифов
перебрались жить в благодатные места. Скифы же
пришли на свободные земли, когда
кончилась засуха.
Возможно, по причине засухи погибло и
Золотое царство сколотов.
Да, да! К приходу скифов исчезло
Золотое царство. Успели ли победить его
киммерийцы, разгромили ли скифы или
погибло оно от засухи — неизвестно. Частью
сколоты ушли в леса, в верховья Днепра. А
другая часть была покорена скифами.
Отныне сколоты работали на земле и платили
скифам дань. Вскоре победители и
побеждённые так сблизились друг с другом, что
чужеземцы стали их путать и называть
одним именем: скифы.
В дальнейшем это создало великие
сложности для учёных-историков. В какой
бы древней книге ни упоминалось о наших
землях, везде говорилось только о скифах,
но почему-то в описаниях скифы на скифов
похожи не были! Лишь в наше время
большой русский учёный Борис Александрович
Рыбаков сумел убедительно показать и
объяснить, как сколотов-праславян со
скифами-иранцами спутали.
К нашим подписчикам
Уважаемые родители, учителя, библиотекари! Вы видите, что "Новая
Игрушечка" публикует лучшие литературные произведения, когда-либо написанные в
России для детей, прекрасные высокохудожественные иллюстрации, выходит на
хорошей бумаге. Но нас беспокоит дорогая подписка на журнал.
Между тем именно вы, наши подписчики, можете повлиять на стоимость
журнала. Журнал станет дешевле, доступнее, если обретёт больший тираж. При
большом тираже заметно уменьшается стоимость печати и многого другого,
связанного с выпуском издания.
Но о "Новой Игрушечке" мало кто знает. В розничную продажу журнал не
поступает, так как существует на подписные деньги и выходит только для
подписчиков. На рекламу нужны миллионы, которых нет. Поэтому мы обращаемся с
просьбой к вам, кто знает журнал и считает его помощником в воспитании детей.
Рассказывайте о журнале, показывайте родственникам, друзьям, соседям,
знакомым, в школе, где учится ваш ребёнок. Учителя могут воспользоваться опытом
своих коллег — выписывать журнал на класс вскладчину... Если каждый нынешний
подписчик приведёт с собой трёх новых, журнал станет выходить своевременно и
цена на подписку снизится.
Мы же в "Новой Игрушечке" будем стараться не обмануть ожиданий старых
и новых подписчиков.
Редколлегия

Александр Колчин
ИЗ ДНЕВНИКА ВОВИКА БАШМАКОВА
Продолжение
Рисунки Арнольда Тамбовкина
Понедельник
Вчера не успел записать все впечатления
воскресного дня. Продолжу запись теперь.
Когда Клёцка предложил кавказцам каску
и шлем, мы с Петькой Шнурковым поняли,
как дороги нам подарки генерала. Я чуть
не заплакал. Я был уверен, что кавказцы
непременно купят у Клёцки такие ценные
вещи, отобрать же их у новых владельцев
будет невозможно.
Второй раз слёзы готовы были политься
из моих глаз, когда каску и шлем
милиционеры понесли в отделение. Невероятным
усилием воли я сдержался. Не предполагал,
что у меня такая крепкая воля. У Петьки
Шнуркова тоже крепкая, он тоже не
заплакал.
Кавказцы покупателям помидоров
рассказывали, как русский бандит хотел
продать им военное снаряжение, а они, мирные
люди, помогли ОМОНу схватить опасного

преступника. "Бандит обезврежен, —
говорили торговцы, — город может спать
спокойно. По этому случаю участникам
Отечественной войны на каждый купленный
килограмм помидоров добавляем по одной
штуке бесплатно".
"Пойдём, — сказал Петька Шнурков, —
чего их слушать". По дороге домой
размышлял о происшествии и о том, что будет
дальше. Клёцка скажет, у кого взял каску и
шлем. Милиция нагрянет ко мне. Не забыл
ли генерал, что сам приказал выдать мне
шлем и каску? Если не забыл и скажет об
этом милиции, будет хорошо. А если
забыл? Будет он помнить о Вовике
Башмакове, когда в горячих точках война!
Забыл или не забыл, шум дома всё
равно будет. Мама скажет, что я её в могилу
вгоняю. Папа скажет, зачем оболтусу
велосипед купили. И, конечно, никакой
байдарки не будет.
Но Клёцка может и не сказать, что
каску и шлем взял у меня. Побоится обо мне
говорить. Он понял, Вовик Башмаков и
Петька Шнурков люди с совестью, вора
жалеть не станут. Расскажут, как
велосипеды у детей крадёт... Что-нибудь насчёт
каски и шлема Клёцка придумает. Будет, к
примеру, твердить, что нашёл. В конце
концов его отпустят. По радио слышал,
тюрьмы переполнены, в камерах даже
стоять тесно, а Клёцка толстый. В милиции
люди умные, они сообразят, что вместо
одного толстого выгоднее посадить двух
тощих. И, конечно, милиция шлем и каску
оставит себе. В шлеме будут гонять на
мотоцикле, а в каске брать террористов.
В таких размышлениях в ночь с
воскресенья на понедельник и лёг спать.
Теперь понедельник. Из милиции не
приходили и в милицию не вызывали. Уж
лучше бы пришли или вызвали. А то всё
думаю, что и как будет.
Снял с калитки дурацкое объявление
Клёцки о сингапурских деталях.
Вторник
Бабушка позвала есть пенки с варенья.
Пошёл к ней на кухню, хотя настроение —
не до пенок. "Чего сидишь, как бедный
родственник? — спросила бабушка. —
Пенки любишь, а еле притронулся. Или зуб
болит?" Пришлось пенки съесть. Если бы
согласился, что зуб болит, стали бы гнать к
зубному врачу.
Для успокоения нервов размышлял о
родственниках. Бедный родственник
скромный. Пенки с варенья любит, а только
слизнул с чайной ложечки и уверяет, что наелся.
Богатый и пенки все поел и ещё варенье
потребовал. Варенье не остыло, а он уж
столовой ложкой черпает.
Бедный родственник сидит в уголке.
Богатый у серёдки стола сидит. Локти на
стол поставил. Вот-вот ноги задерёт на
стол. Видел в американском фильме.
Американец в одной руке держит рюмку, в
другой сигарету, а ноги в ботинках на столе.
Курит. Виски пьёт. Как закусывает, не
показали. Было бы интересно посмотреть.
Если сидишь в кресле, а ноги на столе, до
тарелки с едой разве дотянешься?
Возможно, у американцев специальные
вилки. Ручка удлиняется и укорачивается,
как штатив фотоаппарата. Раздвинул
ручку, наколол курицу, сдвинул ручку — и в
рот. А может быть, ручки у тех вилок
подобны складному метру?
Американцы не знают поговорки
"Посади свинью за стол, она и ноги на стол". Не
послать ли в американский конгресс эту
поговорку? Богатые нахальные, но и нахальным
не понравится сравнение со свиньёй.
Среда
Целый день ждал милицию. Не пришли.
Четверг
Опять ждал. Опять не пришли.
Советовался с Петькой Шнурковым — снять ли
вывеску о ремонте велосипедов? Кто
пойдёт ко мне после случая с Клёцкой? Петька
сказал, что теперь-то как раз и пойдут,
теперь у меня реклама, репутация честного
мастера.

Я за то, чтобы снять, — не то
настроение. Но если сниму, мама пристанет с
расспросами — почему снял? Скажет, я лентяй,
не хочу честным трудом зарабатывать
тысячи.
Размышлял, как быть? Придумал такое,
что лучше не придумаешь. Приписал на
вывеске: "Мастерская временно закрыта.
Мастер в отпуске".
Пятница
Родители увидели приписку. Папа
сказал: "Рановато в отпуск-то. Ну, ну..." Мама
сказала, что хороший предприниматель
работает без отпусков и выходных. Если дело
дальше так пойдёт, миллионера из меня не
получится.
Бабушка, когда мы были одни,
посадила меня на диван и сказала:
"Рассказывай, что у тебя? Я слышала на улице, что
ты изобличил вора".
Пришлось всё рассказать. "Каску и
шлем жалко. И байдарку не купят", —
закончил я свой рассказ.
"Ладно, — сказала бабушка. —
Поживём — увидим". Она приколола на кофту
медаль "Партизану Великой Отечественной
войны" и ушла из дома.
Вернулась сердитая. "Ходила в
милицию, — сказала бабушка. — Эти умники
передали каску и шлем военному
прокурору — как улики хищения имущества в
воинской части. Не было печали, да черти
накачали. Теперь каких-нибудь солдатиков
допросами мучают". Бабушка прибавила к
партизанской медали ещё множество
медалей да три ордена и снова ушла.
"Объяснялась с твоим генералом, —
сказала бабушка, вернувшись. — Просил
передать тебе привет. Ждёт тебя и Петьку в
десантные войска".
"А шлем с каской?" — спросил я.
"Попадёте к генералу, он вам с Петькой
по рюкзаку в сорок килограммов выдаст.
Сдалась тебе эта каска, — рассердилась
бабушка. — Век бы её не видеть".

Суббота
Что за жизнь у меня! Кошмар какой-то.
Ужас. Легче помереть! Каждый день
приходится думать о невесёлом. Думаю нынче:
пропали шлем и каска или вернутся? О
байдарке — тоже. Байдарку всё же должны
купить. Обещали купить, если буду вести
дневник. А я что делаю? Веду. Вон сколько
листов исписал.
Подумаю лучше о чертях. Иначе голова
лопнет... Жил человек хорошо. Но вот
черти начали качать печаль. Чем? Эти
велосипедными насосами, эти автомобильными, а
эти помпой. Стараются. Копытами стучат,
хвостами машут. Для чёрта большое
удовольствие накачать печаль на человека.
Чего это они выбрали меня, Петьку
Шнуркова и бабушку?
На каком расстоянии черти
воздействуют печалью? Наверное, на большом.
Если бы на маленьком, мы бы их увидели.
Хотя как их узнаешь? Кепки надели —
рогов не видно. Кроссовки надели — копыт
не видно. Хвосты в брючину прячут...
По цвету лица можно узнать. Кожа у
чертей чёрная.
У негров тоже чёрная, но они люди.
Стоит поблизости негр, а ты, как дурак,
думаешь, это чёрт на тебя печаль качает.
Напрасным подозрением легко обидеть
хорошего человека.
В Африке всё наоборот. Африканские
черти белокожие. Негры тоже, не подумав,
могут немца, француза или русского
принять за нечистую силу. К примеру, стою я
под баобабом с велосипедным насосом, а
негры боком, боком от меня и — бежать.
Мне, конечно, обидно. "Остановитесь!" —
дружелюбно кричу, а они ещё шибче
поднарезали.
Бабушка, когда родители включат
телевизор, говорит, что в телевизоре вся
чертовщина из Америки. Теперь-то мне
понятно, почему оттуда. Там живут белые люди и
чёрные. И черти там двух сортов. И
разобраться, где человек, где чёрт, что сделал
человек, а что — чёрт, невозможно.
Продолжение следует

ПЕТУХАН
КУРИХАНЫЧ
Народная сказка
Рисунок Владимира Винокура
Жила-была старуха, а у неё сын Иван.
Раз Иван уехал в город, а старуха осталась
дома одна. Зашли к ней два солдата и просят
чего-нибудь поесть горяченького. А старуха
скупа была и говорит:
— Ничего у меня нет горяченького,
печка не топлена и щёчки не варены.
А у самой в печке петух варился.
Проведали это солдаты и говорят между собой:
— Погоди, старая! Мы тебя научим, как
служилых людей обманывать.
Вышли во вдор, выпустили скотину,
пришли и говорят:
— Бабушка! Скотина-то на улицу
вышла.
Старуха заохала и выбежала скотину
загонять. Солдаты между тем достали из
печки горшок с похлёбкой, петуха вынули и
положили в ранец, а вместо него в горшок
сунули лапоть. Старуха загнала скотину,
пришла в избу и говорит:
— Загадаю я вам, служивые, загадку.
Слушайте: в Печинске-Горшечинске, под
Сковородинском сидит Петухан
Куриханыч.
Улыбнулись солдаты, каждый подумал:
"Эх, старая! Поздно хватилась..."
— Отгадай-ка, бабушка, нашу загадку:
в Печинске-Горшечинске был Петухан
Куриханыч, да переведён в Суму Заплеченску,
а на его месте теперь Заплетай Расплетаич.
Старуха не поняла солдатской загадки.
Солдаты посидели, поели чёрствой корочки
с кислым квасом, простились и ушли.
Приехал из города сын и просит у матери
обедать. Старуха собрала на стол, достала из
печки горшок, ткнула в лапоть вилкой и не
может вытащить. "Ай да петушок! — думает
про себя. — Вишь, как разварился — достать
не могу". Достала, ан... лапоть!

Рисунок Виктории Гусевой
* * *
Сова, совинька, сова,
Большая голова,
На колу сидела,
В стороны глядела,
Головой вертела.
* * *
Мышь пищит,
Каравай тащит!
А ещё попищит,
И другой утащит!
Прибаутки в обработке
Владимира Бояринова

Угадай сказку и расскажи её по картинке
Рисунок Германа Огородникова

ПРИХОДИТЕ, ГОСТИ!
Игры и развлечения для гостей
КРОССВОРД "УЛЫБКА"
1. На нём в школе сидят.
2. Вечная и неистребимая причина школьных двоек.
3. Счастливая пора, когда школа отдыхает от
учеников.
4. В руки не возьмёшь, но чем меньше принесёшь из
школы, тем больше достанется дома.
5. Распорядитель школьной жизни, которому
подчиняется сам директор.
6. На взгляд ученика, она всегда маленькая, даже
когда большая.
Рисунок Германа Мазурина
ВАЖНЫЙ СЕКРЕТ
Задали Никите в школе наизусть стихотворение
Пушкина. Глядь, уже вечер, пора ложиться спать, а
стихотворение не выучено. Лёг Никита в предчувствии
завтрашней двойки. Приснился ему Пушкин. Будто бы
Александр Сергеевич говорит Никите: "Специально для
тебя, мой юный друг, в моих произведениях зашифрован
один важный секрет". А какой секрет, сказать не успел,
потому что прозвенел будильник и сон оборвался.
Помогите Никите. Вставьте в стихотворные отрывки
пропущенные слова и сложите из них фразу.
"Сказка о попе и его
работнике Балде"
[...] далее палку бросит,
Тот пускай оброк и уносит
"Сказка о золотой
рыбке"
Уж не [ ] быть она
крестьянкой,
Хочет быть столбовою
дворянкой
"Евгений Онегин"
Промчалось [ ], много
дней
"Сказка о мёртвой
царевне и семи
богатырях"
Напоено
Было ядом, [ ], оно
"Сказка о царе
Салтане"
В [...] же день стал
княжить он
И нарёкся: царь Гвидон
"Сказка о золотом
петушке"
[ ] был он содержать
Многочисленную рать
"Руслан и Людмила"
Слыхал я истину, бывало:
Хоть лоб широк, да
мозгу [....]!
"Сказка о царе
Салтане"
А теперь ты воротись,
Не горюй и [ ] ложись

СДЕЛАЙ РАДУГУ
Расставь кубики по порядку, в котором
располагаются цвета радуги, и тебе откроется древний смысл этого
слова.
Продолжаем сочинять рассказы, где все слова
начинаются с одной буквы. На этот раз — с буквы "К".
КРУТОЙ КОТ
Каникулы. Красота! Качели — книзу, кверху!
Качается Катя. Коля красит конёк крыши. Кудлатка
крушит кость. Куры клюют кашу. Колыхнулась крапива.
Котофей...
Сочините продолжение рассказа и пришлите нам в
редакцию.
ОТВЕТЫ
Кроссворд "Улыбка":
1. Урок. 2. Лень. 3. Каникулы. 4. Балл. 5. Звонок.
6. Перемена.
Важный секрет:
Кто хочет много знать, тот должен мало спать.
Сделай радугу:
Радость.

Сергей Александрович Есенин
КОНЬКИ, ПЕТУХИ, ГОЛУБИ
ИЗ СТАТЬИ "КЛЮЧИ МАРИИ"
Орнамент — это музыка. Ряды его
линий и чудеснейших и весьма тонких
распределений похожи на мелодию какой-то
одной вечной песни перед мирозданьем. Его
образцы и фигуры живущих во всякий час и
на всяком месте. Но никто так прекрасно не
слился с ним, вкладывая в него всю жизнь,
всё сердце и весь разум, как наша древняя
Русь,... что почти каждая вещь через
каждый свой звук говорит нам знаками о том,
что здесь мы только в пути, что здесь мы
только "избяной обоз", что где-то вдали...
поёт нам райская сирена и что за шквалом
наших земных событий недалёк уже берег.
... Самою первою и главною отраслью
нашего искусства с тех пор, как мы начали
себя помнить, был и есть орнамент.
...Все наши коньки на крышах, петушки
на ставнях, голуби на князьке крыльца,
цветы на постельном и тельном белье
вместе с полотенцами носят не простой
характер узорочья. Это великая значная эпопея
исходу мира и назначению человечества.
Конь как в греческой, египетской, римской,
так и в русской мифологии есть знак
устремления. Но только один русский
мужик догадался посадить его к себе на
крышу, уподобляя свою хату под ним
колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятые вместе с
Египтом, выдумать этого не могли... Это
чистая черта скифии с мистерией вечного
кочевья. "Я еду к тебе, в твои лона и
пастбища", — говорит наш мужик,
запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение
к вечности как к родительскому очагу
проглядывает и в символе нашего петуха на
ставнях. Петух встаёт вместе с солнцем, он
вечный вестник его восхода, и крестьянин
не напрасно посадил его на ставню. Здесь
скрыт глубокий смысл... восприятия солн-

ца. Он говорит всем проходящим мимо
избы через этот символ: "Здесь живёт
человек, исполняющий свой долг жизни по
солнцу. Как солнце рано встаёт и лучами-
щупальцами влагает в поры земли тепло,
так и я, пахарь, встаю вместе с ним
опускать в эти отеплённые поры зёрна труда
моего. В этом благословение моей жизни,
от этих зёрен сыт я. И этот на ставне петух,
который стоит стражем у окна моего и
каждое утро, плеском крыл и пением
встречая выкатившееся из-за горы лицо солнца,
будит своего хозяина".
Голубь на князьке крыльца есть знак
осенения кротостью. Это — слово пахаря
входящему: "Кротость веет над домом
моим, кто бы ты ни был, войди. Я рад тебе".
Изображается голубь с распростёртыми
крыльями. Размахивая крыльями, он как бы
хочет влететь в душу того, кто опустил
свою стопу на ступень храма-избы,
совершающего литургию миру и человеку, и как
бы хочет сказать: "Преисполнись мною, ты
постигнешь тайну дома сего". И,
действительно, только преисполнясь, можно
постичь мудрость этих избяных заповедей,
скрытых в искусах орнамента.
... Мы заставили жить и молиться
вокруг себя почти все предметы. Вглядитесь в
цветочное узорочье наших крестьянских
простынь и наволочек. Здесь с
торжественностью музыки переплетаются кресты,
цветы и ветви.
Древо на полотенце — оно ни на чём не
вышивается, кроме полотенца... — древо-
жизнь. Каждое утро, встав ото сна, мы
омываем лицо водою. Вода есть символ
очищения и крещения во имя нового дня.
Вытирая лицо о холст с изображением
древа, наш народ немо говорит о том, что он
не забыл тайну древних отцов вытираться
листвою. Он помнит себя семенем
надмирного древа и, прибегая под покров ветвей
его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы
хочет отпечатать на щеках хоть малую
ветвь его, чтоб, подобно древу, мог
осыпать с себя шишки слов и душ и струить от
ветвей-рук тень-добродетель.
Цветы на постельном белье относятся к
кругу восприятия красоты. Означают они
царство сада или отдых отдавшего день
труду... Они являются как бы апофеозом
как трудового дня, так и вообще
жизненного смысла крестьянина.

Подписной индекс 73570