КОМИССИЯ ПО ИСТОРИИ РКП (б) В КРЫМУ
РЕВОЛЮЦИЯ
В КРЫМУ
ДВУХМЕСЯЧНЫЙ СБОРНИК ИСТПАРТА ОК РКП (б)
№ 4
КРЫМГОСИЗДАТ
СИМФЕРОПОЛЬ 1921


Напечатано в 1-й Гостиполит. „Крымполиграфтреста" в  колич. 1000 экземпляров. Зак. № 352. Крымлит № 22.


Н. Бабахан
КРЫМСКАЯ ПОВСТАНЧЕСКАЯ (ЗЕЛЕНАЯ) АРМИЯ  1).
Когда говорят и пишут о движении „зеленых" в Крыму в период царствования белогвардейщины, то следует отличать это движение по времени: как оно выявлялось и что из себя представляло до начала февраля—марта 1920 годя и после этого,  —  и поставить между ними черту.
До начала 1920 г. „зеленые" представляли из себя мелкие разрозненные, между собою не связанные, отряды и группы (от 5 до 30—40 челек), которые можно было разделить на 1) зеленых—бандитов, занимавшихся грабежами, 2) зеленых— мирно настроенных или так называемых „вечно-зеленых", которые, главным образом, скрывались от мобилизации (таких было огромное большинство) и 3) зеленых—большевиков, стоявших за активную борьбу с добровольцами (таковых было меньшинство). Почти все они были скверно вооружены и скрывались в горах Крыма, но большею частью ютились близ деревень и особенно себя не проявляли.
Идейной подкладки все это первоначальное движение „зеленых" не имело, но справедливость требует указать, что огромное большинство даже из числа мирно настроенных „зеленых" (не говоря о большевистски - настроенных) были исполнены резко отрицательного отношения к власти белых; это особенно бросалось в глаза в среде „зеленых" из местных крестьян.
Начиная, приблизительно, с марта 1920 года, подпольные организации обратили серьезное внимание на движение „зеленых“, связались с ними, начали им помогать, инструктировать их, а затем были приняты меры к организации и руководству движения в целом.
Но еще в конце 1919 года Симферопольская организация РКП связалась с одним небольшим, но довольно сплоченным и активным отрядом, находившимся в районе Альмы и заявившем о своем подчинении ревкому. Этот первый Альминский отряд был зародышем Повстанческой армии и ячейкой для связи с лесом и зелеными вообще.
В начале марта боевой организацией нашей партии в Симферополе были освобождены до 150 человек политических
*) Настоящая статья взята из книги Н. Бабахана „Крымское подполье" Изд. Ялтин. ком. РКП 1921 г.". Редакция.


заключенных харьковской тюрьмы, которых добровольцы привезла при отступлении в Крым. Все освобожденные в полном вооружении и обмундировании были направлены в лес, в район расположения Альминского отряда, и присоединились к нему. Был намечен штаб об‘единенного отряда с начальником отряда Петром Шкуриным во главе.
Через некоторое время были посланы туда политком и несколько политработников; затем ходили в лес для ознакомления и инструктирования представители ОК и ревкома.
Этим об‘единенным отрядом был предпринят ряд боевых выступлений, из которых самым значительным было наступление на ст. Альма; отрядом, после боя, был подожжен Альминский мост, что приостановило движения поездов на несколько суток.
Однако, все, что было предпринято подпольными организациями для Зеленой армии в смысле помощи, организации и руководства, до мая месяца 1920 года носило характер случайный, имело местное значение, делалось без особого плана и широкого размаха.
Настоящая, широкая и планомерная работа началась с мая месяца после Коктебельского с‘езда и больших провалов, которые имели место в Симферополе и Феодосии.
Как известно, подпольный с‘езд крымских организаций РКП по вопросу о характере и методах партийной и военной работы постановил всю работу организаций перенести в лес и горы и поднять массовое повстанческое движение в тылу у белых.
Все уцелевшие от провалов работники были отправлены в лес, и в городах работа временно затихла.
Для об‘единения, организации и руководства, Зеленой армией был избран командующий армией (Николай Бабахан), а при нем создан главный штаб.
Как командарм, так и главный штаб действовали от имени подпольного Крымревкома, как революционного органа, ставившего себе целью восстановление Советской власти в Крыму.
После некоторого ознакомления с обстановкой работы в лесу главный штаб с разрешения ОК издал приказ о мобилизации всех членов РКП.
В городах предлагалось оставить самое минимальное количество работников, безусловно необходимых для поддержания городской работы, а все остальные обязывались явкой в лес для работы в рядах Зеленой армии.
Затем при главштабе был создай первый отряд Зеленой армии, которому было вручено красное знамя. Этот отряд являлся отрядом показательным, и по его образцу началось формирование и других отрядов. Как этот, так и остальные отряды, по первоначальному плану ґлавштаба, были органи-
4 рЕволюция в крыму № 4


№4 статьи  и  воспоминания 5
зованы на военный образец: во главе отряда стоял начальник; отряд делился на взводы, взвод на отделения. Начальника отряда выбирали все партизаны отряда, а взводные и отделеные командиры назначались начальником отряда по его усмотрению.
Главный штаб состоял из назначенных от ревкома товарищей и по одному представителю от каждого отряда, связанного с главным штабом и подчиняющегося его распоряжениям. Во главе штаба и всей армии стоял командарм, назначенный ревкомом и имевший неограниченные полномочия.
Одновременно с формированием первого отряда были посланы во все районы Крыма представители главштаба с мандатами, прокламациями и приказами к существовавшим отрядам с предложением связаться с главштабом и сообщить количество зеленоармейцев их отряда и  района, об их вооружении, обмундировании, настроении и т. п.
Для того, чтобы печатать приказы и воззвания, в Бе- шуйском лесничестве была забрана пишущая машинка и весь запас бумаги.
Как только был создан более или менее значительный, крепкий и дисциплинированный отряд, а также установлена связь с районами, был издан приказ-воззвание за № 3.
В этом приказе подпольного Крымревкома указывалось, что, невзирая на тяжелые потери, понесенные подпольными организациями, необходимо еще теснее сплотиться вокруг оставшихся организаций и удесятерить работу по борьбе за скорейшую ликвидацию затянувшейся врангелевской авантюры. Далее, в ответ на белый террор и все зверства, жестокости и расстрелы, применявшиеся добровольческой властью по отношению к нашим товарищам, рабочим и бедноте вообще, об‘являлся беспощадный красный террор и предписывалось всем ревкомам, сельским комитетам, а также всем партизанским отрядам уничтожать чинов добрармии, где бы их ни настигли. Крестьянам предлагалось не давать добровольческим властям ни одного солдата по мобилизации, ни одного фунта хлеба, ни скота; далее крестьяне предупреждались, чтобы они не увлекались ничего не стоившими „колокольчиками“ (добровольческие тысячерублевки) и за эти бумажки не продавали бы добровольцам своих продуктов, ибо эти деньги со дня прихода Советской власти будут аннулированы, о чем заранее доводится до их сведения во избежание возможных в будущем нареканий.
В конце помещен был призыв о помощи повстанческой армии людьми, доставкой продовольствия и всего необходимого.
Приказ этот был отпечатан на пишущей машинке в лесу и распространен в огромном количестве во всех отрядах


6
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
зеленых, во всех Селах и деревнях; был послан также и в города и там разбросан и расклеен.
В подтверждение действительности угроз тогда же по приказу главштаба повстанцами был расстрелян один из виднейших кадетов, секретарь Кубанского областного комитета кадетской партии Мякотин-Осипов и двое—трое других вредных типов.
Одновременно была сделана вылазка из лесу под личным руководством командарма. Было предпринято наступление на село Тавель, где в экономии был оцеплен добровольческий отряд. После двухчасового боя повстанцы, перебив до 30-ти белых, без всяких потерь вернулись обратно в лес в свои лагеря.
Полученные главштабом позднее сведения указывали на то, что об‘явленный красный террор был проведен со всей необходимой строгостью. Между прочим, феодосийским отрядом был расстрелян один из крупнейших представителей добровольцев  —  граф Капнист.
Приказ этот, вместе с активностью зеленых и расстрелами добровольцев в порядке красного террора, произвел впечатление разорвавшейся бомбы, ибо белые были уверены, что после провалов и казней большевиков подпольные организации совершенно разгромлены и обезврежены, и что оставшиеся одиночки настолько деморализованы, что продолжать работу не решатся. Все белые газеты затрубили о новой опасности, о „негодяях", разрушающих тыл героически борющейся на фронте „Русской армии". Все газеты курсивом печатали пункт приказа об об‘явлении красного террора и старались этим запугивать своих же защитников единой-неделимой.
Вслед за этим вся территория Крымских лесов специальным распоряжением Крымревкома была об'явлена на военном положении с предписанием в лес никого не пускать, а главное  —  не выпускать из леса ни одного полена дров. Эта последняя мера была вызвана не только желанием оставить города без топлива й тем создать нервность и панику, но, главным образом, необходимостью приостановить ж.-д. движение, которое держалось почти исключительно на дровах, вывозимых из Крымских лесов.
Остановка железных дорог, помимо общего расстройства тыла, продовольственных и иных затруднений, должна была помешать доставке на фронт как войсковых пополнений, так и обмундирования и вооружения, доставляемых белым Антантой через порты Севастополя и Феодосии.
Вскоре после этого недостаток дров вынудил добровольцев все подводы за дровами посылать с вооруженными отрядами, но они легко отгонялись нашими разведочными партиями. Эта „война за топливо" стоила добровольцам мно-


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 7
гих сил и средств и ни к чему не приводила: белые уходили из леса без дров.
Когда в городах наступил отчаянный топливный кризис, то в лес начали являться представители разных организаций с просьбами разрешения на вывоз дров. Представителю симферопольской городской думы в этом было отказано, но представителям отдельных профсоюзов Симферополя и Евпатории вывоз заготовленных дров был разрешен.
Наши приказы и воззвания имели огромное агитационное значение для деревни, так как вслед за приказами нами были разосланы по всем районам организаторы сельских комитетов и вербовщики в повстанческую армию.
Особенно повлиял на крестьян пункт приказа об аннулировании добровольческих денег.
Как известно, барон Врангель, воссев на „престол" Верховного правителя России и главнокомандующего Русской армией, не хотел идти по стопам своего неудачного предшественника ген., Деникина, и рядом мер хотел обеспечить за собой поддержку и помощь кулацкого крестьянства.
По его приказу правительство „Юга России", состоявшее наполовину из крупных спекулянтов, наполовину из бывших людей, в роде черносотенных профессоров экономики и даже „марксистов" (П. Б. Струве —  мин. иностр. дел, Вернадский  — мин. финансов), возглавляемое закоренелым царским бюрократом Кривошеиным, издало закон о мелкой земской единице, а затем и земельный закон.
Оба закона определенно были направлены к тому, чтобы укрепить положение деревенских кулаков-богатеев, передав им землю и поставив их во главе местной власти.
Главштаб выпустил по этому поводу специальную летучку, где разбирался, главным образом, земельный закон и раз‘яснялся его смысл и цели, коих хотел достигнуть Врангель, издавая его.
В конце было предписание, чтобы никто не смел идти на выборы в земства и не посмел бы через врангелевские посреднические комиссии покупать землю, и что те, кои сейчас за врангелевские бумажки приобретут землю, будут занесены в особый список и по приходе Советской власти лишены и приобретенной, и своей собственной земли.
Это воззвание, короткое, но сильно написанное, широко было распространено среди крестьянства и сыграло огромную роль.
Как известно, крестьянство на приманку Врангеля не пошло: оба закона потерпели неудачу и остались лишь „бумажными" законами.
Через некоторое время начали возвращаться представители главштаба, посланные по районам для связи. Вместе


8
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
' № 4
с ними прибывали представители от отдельных отрядов и от целых районов. Начали прибывать повстанцы и из крестьянской молодежи; особенно много повстанцев дали крестьяне Зуйской волости и Тавельского района.
Наладилась регулярная связь с городами.
Полученные данные рисовали следующую картину движения зеленых: кроме района Чатырдага и Альмы-Матры, отряды имелись в Евпаторийском уезде (в Саках); все они руководились нашей партийной организацией и были хорошо вооружены. Около Сартанов (Карасубазарский район) находился хорошо обмундированный вооруженнный и дисциплинированный кавалерийский отряд тов. Петра (до 40 всадников), который отдал себя в распоряжение главштаба. Под Старым-Крымом был отряд до 100 человек под командой быв. офицера; этот отряд был связан с феодосийской организацией. Были отряды зеленых в Салынском лесу, под  Судаком и у Байдарских ворот (под Балаклавой) и, наконец, в районе горы Ай-Петри, руководимый Ялтинским ревкомом.
На основании полученных сведений главштаб составил себе план действий и наметил ближайшие шаги как организационного характера, так и в смысле боевых выступлений.
После ряда стычек и столкновений с частями добрармии штаб ген. Носовича (штаб борьбы с зелеными) решил устроить общее наступление на лес и для этой цели послал в разведку небольшой передовой офицерский отряд, который легко был разогнан нами у Гапки.
Через два дня общее наступление белых началось с трех сторон крупными пехотными и конными частями Первая из наступавших колонн имела бой под Мангушем с Альминским отрядом. Вторую колонну было приказано пропустить без боя, и она, прогулявшись по большим лесным дорогам, донесла, что противник „нигде не обнаружен“. Третья колонна, до 600 штыков, была перехвачена по дороге на Тавель засадой, специально ее поджидавшей.
Когда их застава у Голого Шпиля была сбита нашим караулом, то вся колонна повернула назад и двинулась к выходу из леса. Здесь-то наша засада на нее и напала. Бой длился пять часов, при чем белые 11 раз с криком „ура“ ходили в атаку, стремясь вырваться из леса; но каждый раз дружный и выдержанный залп повстанцев отбрасывал их назад. Под конец, уже в темноте, когда у повстанцев патроны были на исходе,  —  маленькая группа белых прорвалась, а остальные частью были перебиты, а частью разрозненными группами и поодиночке разбрелись по кустам, и по лощинкам и тропочкам прокрались вон из леса.
После этой операции главштабом был дан приказ о наступлении об‘единенными отрядами на Алушту. Но в этот


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
9
день был перехвачен один из наших повстанцев, знавший о готовившемся наступлении, и операция была отложена. Вместо этого главштаб со всеми повстанцами двинулся в район Матры для дальнейших формирований и для подготовки удара на железнодорожную магистраль Севастополь— Джанкой.
Здесь, у Матры, к силам, находившимся непосредственно под руководством командарма, примкнули: отряд т. Петра из-под Сартанов, части отряда из-под Байдарских ворот и много повстанцев-крестьян почти со всех концов Крыма. Прибыли также и товарищи из городов.
Действия Тавельского и Альминского партизанских отрядов, полученная информация об отрядах, оперировавших в других районах Крыма, указывали на то, что, помимо связи, об‘единения и общего руководства, необходимо было произвести еще и внутреннюю реорганизацию этих отрядов.
Главштаб понимал свои задачи очень широко, и в связи с этими задачами необходимо было иметь несколько частей, организованных на началах строжайшей дисциплины (чего нельзя было, конечно, требовать от вольных партизанских отрядов с выборным началом), руководимых опытным командным составом по назначению командарма и строго ему подчиненных. Одним словом, нужны были полки, организованные на тех же принципах, как и красная армия.
В июне месяце были составлены инструкции по реорганизации повстанческой армии и на их основе проведена и самая реорганизация, правда, не без трений и шероховатостей. Бандитские и авантюристические элементы отошли вовсе. Часть повстанцев, не пожелавших перейти на новое положение, была оставлена под именем партизанских отрядов, в оперативном отношении подчиненных командарму.
В результате были созданы два повстанческих пехотных полка, и началось формирование кавалерийского полка.
Вся армия уже перестала называться „Зеленой", а приняла наименование „Крымской Повстанческой Советской армии".
Организованные на новых началах 2-ой повстанческий полк и особая конная сотня (при главштабе) предприняли ряд операций по вылазкам из леса. Эти вылазки имели целью добычу необходимого продовольствия, вооружения и коней для формируемого кавалерийского полка. Во время вылазок и рейдов по степи, а также в самом лесу, эти части имели ряд стычек и боев и расстреляли много офицеров и вообще добровольцев.
Эти рейды не на шутку переполошили добровольцев, и они бросили в лес огромные по сравнению с нашими силы, насчитывавшие до 4-х с половиной тысяч штыков.


10 революция в крыМУ №4
Нужно отметить, что за полтора—два месяца добровольцы предприняли два больших наступления на повстанцев, а в промежуток времени между этими наступлениями (как, впрочем, и все время) лес был кругом блокирован небольшими карательными отрядами, специально организованными для борьбы с зелеными и охраны тыла.
Как для первого наступления, так и в особенности для второго добровольцы снимали части с фронта в самые критические для себя моменты. В первый раз они сняли части с фронта в начале июня, когда Врангель предпринял наступление, а во второй раз части были сняты тогда, когда надо было сдержать наступательный порыв со стороны красных и, если прибавить к этому, что во второй раз они бросили против нас свои лучшие отборные части, как Марковская и Корниловская дивизии, то вполне ясно станет та нервность, которую проявляли добровольцы по отношению к своему беспокойному тылу, и та злоба и ненависть, с какою обливали грязью повстанцев все монархические „демократические“ газетки и листки, издававшиеся тогда в Крыму.
Но, если первое наступление на лес кончилось для них печально, то второе наступление кончилось позором.
Передовая их разведка была разбита и бежала без потерь с нашей стороны, за исключением ранения командарма.
Когда были получены сведения о сосредоточении их войск в разных пунктах, то малая часть повстанцев была оставлена в их тылу в районе Матры, а остальным было приказано выйти из окружающего кольца добровольческих войск без столкновений и стычек.
Части повстанческих войск ночью совершили огромный переход через горы, по густому и темному лесу, и к утру вышли из кольца; когда же началось наступление добровольцев, то оставшаяся часть пропустила их в долину, где была стоянка всех повстанческих отрядов (о чем, видимо, они были осведомлены), и напала на них сзади.
В результате боя на следующий день повезли в Симферополь до десяти подвод раненых и убитых.
После этого добровольцы довольно продолжительное время не тревожили повстанцев, а главштаб занялся внутренней организационной работой по укреплению связей с районами, по вооружению, обмундированию и продовольствованию частей повстанческой армии. Одновременно шла работа по поднятию боеспособности всех отрядов, и были во всех частях созданы ком’ячейки, назначены политкомы и велась работа по политическому перевоспитанию сырых масс зеленых-повстанцев.
В июне месяце был послан в Совроссию т. Ф. Курган для информации о положении и с просьбой об оказании помощи.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 11
В начале сентября т. Курган вернулся обратно вместе с т. Мокроусовым и группой работников с деньгами и пулеметами. Согласно Постановлению ОК, т. Н. Бабахан сдал командование повстанческой армией т. Мокроусову, который и командовал ею до прихода красных войск в Крым.


Мокроусов
90 ДНЕЙ В ГОРАХ КРЫМА 1).
I. ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПОЕЗДКЕ В КРЫМ
Будучи в июле месяце 1920 года в Харькове в резерве командующего юго-западным фронтом, я пошел однажды к т. Раковскому переговорить с ним относительно вступления в мирные переговоры с Махно.
Когда я записался в очередь и ожидал в приемной вызова, ко мне, услышав мою фамилию, подошел незнакомый мне товарищ и спросил меня, тот ли я Мокроусов, который вел революционную работу в Крыму в 1917—1918 гг. Я ответил утвердительно. Тогда товарищ попросил меня, чтобы я пришел к нему переговорить о важном деле. Я согласился.
Вечером я пришел к нему на квартиру. Из разговоров выяснилось, что он анархист, работал в Крыму, занятом в то время Врангелем, а теперь приехал с одним товарищем, бывшим эсером, флотским фельдшером Сергеем Муляренком в Харьков за тем, чтобы просить партию послать в Крым опытного в боевом деле человека для организации разбросанных в горах революционных сил. Узнав, что я в Харькове, они решили предложить мне это дело, и еще прежде, чем повидались со мной, просили т. Раковского, чтобы меня командировали в Крым. Последний согласился.
Им необходимо было доказать мне целесообразность этой поездки, поэтому они и хотели подробно со мной потолковать.
Зная, что поездка в Крым сопряжена с колоссальным риском, прежде, чем дать им свое согласие, я решил выяснить революционную ситуацию Крыма, и потому попросил приехавших товарищей рассказать, что из себя представляет революционное движение в Крыму.
Вероятно, не будучи хорошо осведомлены о движении, они рассказали мне следующее: рабочие и крестьяне, солдаты
1) Помещая статью т. Мокроусова „90 дней в горах Крыма", редакция не разделяет многих положений автора, а также и того освещения, которое он придает некоторым фактам. В настоящем сборнике помещена ст. т. Бабахана. где вопрос о деятельности зеленых в Крыму до приезда тов. Мокроусова изложен с большим знанием и более верно, нежели у последнего. Вместе с тем, редакция надеется в следующих сборниках снова вернуться к этому интересному вопросу и дать материал более об'ективного характера.
Редакция.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 13
и часть офицеров, придавленные господством белогвардейцев, все время пытаются освободиться от прелестей врангелевской власти; несмотря на то, что за эти попытки им приходится расплачиваться пытками в застенках контр-разведки и виселицами, они постольку, поскольку им позволяют условия, ведут организационную работу на местах и, как только условия меняются, уходят поодиночке и группами в лес. В лесу они организуются в отряды и ведут с врангелевцами открытую вооруженную борьбу. Таким образом, в лесах Крыма скопилась масса отрядов, насчитывающих в себе до 15.000 человек. Но эти отряды, не имея определенной политической платформы и не будучи об‘единены одним центром, для Врангеля не представляют большой опасности, ибо вся их борьба сводится к борьбе за добывание хлеба.
Я знал из опыта, что всякие сведения о количестве и силе тех или иных отрядов бывают во много раз преувеличены, и к рассказу товарищей отнесся недоверчиво. Однако, видя в них людей, твердо верующих в свои предположения, приехавших с желанием во что бы то ни стало найти человека, который бы согласился поехать в Крым и взял бы на себя работу по организации распыленных отрядов в Крымских лесах, я дал им свое согласие на поездку.
Я рассчитал так: почва для партизанских действий в Крыму, вне всякого сомнения, подходящая; в недовольстве рабочих, крестьян, солдат и части офицерства я не сомневался. Если из мнимых 15.000 человек, находящихся в лесах, мне удастся сорганизовать ядро в 3.000 человек,  —  этого будет достаточно для того, чтобы в предстоящую борьбу с белыми втянуть рабочих и крестьян, деморализовать армию и захватить Крым изнутри. В крайнем случае, если этого не удастся, то можно беспокоить противника, отвлекать на себя его силы с фронта и способствовать Красной армии в скорейшем занятии Крыма.
Мои предположения относительно количества людей в лесах, как будет видно ниже, тоже были ошибочны,  —  их было гораздо меньше.
На второй день после встречи с крымчаками, я, т. Раковский, член Реввоенсовета Югзапа т. Берзин, член ЦККПУ т. Кои и т. Немченко обсуждали план моей поездки и предстоящих действий в Крыму. Берзин, повидимому, скептически относившийся к моей поездке, не согласился с предложенным мной планом как самой поездки, так и предстоящих боевых действий.
Я верил в осуществление моих намерений и потому придавал этой поездке большое значение (как будет видно ниже, я в этом не ошибся) и потому настаивал на том, чтобы мне предоставили выбор переправы по Моему усмотрению.


14 революция в крыму №4
В то время в Одессе только что вышла из ремонта подводная лодка, и я предложил Берзину, чтобы на этой лодке меня перебросили в Крым. Это ускорило бы мою поездку, отчего зависел исход всей работы в тылу у Врангеля.
Тогда было лето, самое подходящее время для вербовки партизан и организации армии. Удача и неудача всей работы зависела от времени.
Прибудь я в Крым двумя месяцами раньше, может быть, не было бы Александровска, Синельникова, а, самое главное, разгрома конного корпуса Жлобы.
Если бы я приехал в Крым месяцем позже  —  не было бы самой Крымской повстанческой армии, записавшей красивую страницу в истории революционной борьбы и давшую много нового для военной науки.
Весной армия Врангеля находилась в стадии болезни. Разбитые остатки деникинцев, переброшенные в Крым, расстроенные, нравственно потрясенные, приводились в порядок. Вид такой армии вселял дух пессимизма и вышибал всякую веру в возможность победы почти у каждого белогвардейца. На этой почве создалось брожение. Появились капитаны Орловы, полковники Пономаревы, которые об‘единили вокруг себя недовольных и выступили с оружием в руках против Врангеля.
Разложение армии способствовало, между прочим, и усилению революционной деятельности рабочих.
По мере же того, как крепла армия Врангеля, пессимизм перебросился в лагерь революции. Этот пессимизм в особенности усилился с нашим поражением на польском фронте и успехом врангелевцев севернее Крымского перешейка.
Многочисленные отряды зеленых стали редеть, полковник Пономарев с отрядом казаков в 50 человек сдался, многие группы, разбитые усиленными войсковыми частями белых, распылились. Разрозненные остатки под давлением голода расходились из лесу. Некоторые являлись добровольно к властям с повинной после того, как Врангель об‘явил всем зеленым помилование.
Приближение зимы вселяло сильную тревогу и толкало зеленых на грабежи с целью обеспечить себе существование в холодное время.
Если бы я опоздал с приездом в Крым на один месяц, то вряд-ли мне бы удалось найти и десяток человек во всех лесах Крыма 1).
1) Мнение слишком суб'ективное. Штаб повстанческой армии и кадры трех полков сорганизовались до Мокроусова: борьба продолжалась бы и без него. Значение приезда Мокроусова состояло в том, что его опытность в деле руководства партизанскими отрядами и личный героизм способствовали увеличению активности и организованности зеленой крымской советской повстанческой армии. Редикция.


№4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 15
Желая сэкономить время, я и настаивал на подводной лодке.
Берзин с этим не согласился, ссылаясь на то, что подводная лодка в скором времени должна выполнить более важную задачу.
Мне до сих пор непонятно, какую более важную задачу могла выполнить одна подводная лодка без боевого флота.
Решив ехать в Крым, я от этого решения отказаться не мог.
После того, как Берзин категорически отказал мне в лодке, я предложил, чтобы в мое распоряжение дали быстроходный катер в Азовском или Черном море, в одном из портов Кавказского побережья.
Берзин с этим согласился.
Получив аршинный мандат, деньги и отношение в Реввоенсовет Кавфронта с предложением дать в мое распоряжение катер, я 7-го июля выехал в Ростов. Дня два мне пришлось сидеть в приемной члена Реввоенсовета Кавфронта Трифонова в ожидании приема.
Наконец, Трифонов принял меня.
Я ему передал отношение и личное письмо Берзина и изложил цель моего приезда и способ переправы в Крым.
Трифонов к этой поездке отнесся, как к мальчишеской выходке, и категорически заявил, что катера мне не даст, так как жалеет его, а главное  —  меня.
— „Если, тов. Савин (я тогда ехал под фамилией Савина), у вас явилась фантазия поехать в Крым, то пойдите к Начрегистрода, у него налажена переправа в Крым, и он вас устроит".
Мои доводы о том, что регистрод не имеет средств переправить меня с оружием, деньгами и с группой товарищей, а если даже и имеет, то через регистрод переправляться рисковано,—ни к чему не привели. Да Трифонов меня и слушать не хотел. Он категорически еще раз заявил, что катера не даст, и поднялся, чтобы уходить.
Видя такое отношение к делу, мне ничего не оставалось сделать, как откланяться; уже при выходе из кабинета я ему заявил:
— „Если вы не дадите катера, то извольте дать мне об этом письменный отказ, я с ним возвращусь в Харьков, а ехать через регистрод отказываюсь, ибо я хочу жить и не хочу, чтобы погибли товарищи, едущие со мной, и ценности, взятые на организацию повстанческого движения".
— „Ну, хорошо, придете завтра, я дам вам окончательный ответ"—сказал Трифонов и ушел.
Это завтра продолжалось дня три.
После нескольких дней обивания порогов в приемной Реввоенсовета мне удалось поймать Трифонова.
Он уже соглашался дать катер, только не знал, какой.


16
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Я указал ему на катер типа истребителя „Карл Маркс", находящийся в Азовском море. До этого мне пришлось идти на этом катере из Мариуполя в Ростов. Катер никакого боевого значения не имел, и его без ущерба для Азовско-Донской флотилии можно было передать мне.
Для меня он был подходящим: во-первых, на нем можно было бы переправить человек 20 взятых мной товарищей и оружие, а, во-вторых, он имел быстрый ход, около 18 узлов. Это давало больше шансов на успех переправы и на возможность возвратить катер в ближайший порт Республики.
На мое предложение дать мне „Карл Маркс" Трифонов не согласился под предлогом того, что он найдет в Новороссийске лучший.
Видя его безразличное отношение к моему делу, я, не доверяя ему, попросил у него разрешение осмотреть катера, стоящие в Ростовском, порту.
Он разрешение дал, обещав со своей стороны запросить Реввоенсовет 9 в Екатеринодаре, не имеет ли он быстроходного катера.
Я получил бумажку на осмотр катеров и пошел в порт. По дороге встретил знакомых матросов, которые мне порекомендовали моторный катер „Потемкин", кажется, с дредноута „Свободная Россия".
Катер недавно вышел из ремонта, был исправен, а, главное, был вместителен и имел хороший ход, около 12 узлов, и вполне удовлетворял моим требованиям.
На другой день я пошел в Реввоенсовет и указал Трифонову на этот катер.
— Подождемте, тов. Савин, что ответит Екатеринодар, а то, знаете, перевозка да перегрузка займет много времени; как только я получу ответ из Екатеринодара, вы без всяких хлопот поедете в Новороссийск и там получите катер.
Я знал, что значит это „получите", но, считая бесполезным настаивать на „Карл Маркс" или на катере, выбранном мной в Ростовскому порту, согласился.
Волокита с катером длилась около двух недель. За это время я подобрал хорошо знакомых мне по боевой деятельности товарищей, получил оружие, телефонные аппараты и провода и, вооружившись терпением,, ждал результатов из Екатеринодара.
В конце июля Трифонов сообщил мне, что в Екатеринодаре имеется быстроходный катер, довольно вместительный и, вероятно, желая убедить меня в правоте своих слов, даже назвал его окраску, сказав, что выкрашен он в белый цвет.
Чтобы ускорить получение катера, я выслал в Екатеридар двух товарищей, а сам остался ждать Муляренка. который должен был приехать из. Харькова с деньгами.


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
17
Дня через два он приехал, и мы отправились в Екатеринодар.
Когда мы приехали туда, там никакого, в особенности белого катера не было, катер был в Темрюке и за ним послали только тогда, когда на этом настояли посланные мной товарищи.
Ожидая прибытия катера из Темрюка, я зашел к члену Реввоенсовета 9 Онучину узнать, что представляет из себя этот катер. Он также, как Трифонов (видно они сговорились), расхвалил его. Он только не сказал, какой краской катер окрашен.
Через два дня после моего приезда в Екатеринодар прибыл катер. Это был „Гаджибей" с миноносца „Гаджибей", геройски погибшего в Новороссийске во время затопления эскадры в 1918 году.
К стыду Трифонова и Онучина, он был дыряв, ход имел вместо 18—8 узлов, и вместить в него с большим риском можно было 10—11 человек. На таком катере можно ходить по Кубани или в порту, но в море на нем было рисковано выехать даже таким молодцам, которые согласились ехать со мной, не зная, куда и зачем (с целью конспирации, подбирая товарищей, я не говорил им, куда и зачем набираю). Катер был дрянь, ехать на нем в Крым невозможно было, и потому я запросил Новороссийск, командира порта, нет ли там подходящего катера.
Там не оказалось.
Предо мною стала дилемма — бросить начатое дело и ехать обратно в Харьков, или же идти „ва-банк", т. е. ставить на карту свою жизнь и жизнь храбрых, любимых мной товарищей, согласившихся идти со мной хоть к чорту в зубы.
Разработанный мной план предстоящей работы в тылу у Врангеля толкал меня на последнее.
Мысль о том, что мы, высадившись в Крыму, организуем отряды, и ударим в тыл „Жоржам".  1), защищающим лорнеты баронесс, предназначенные для того, чтобы с презрением рассматривать прорехи бедняка,  —  не давала мне покоя.
Какой чорт я революционер, если из боязни умереть несколькими днями или годами раньше я брошу дело, несущее свободу мне и порабощенным мира, и смерть лощенным жирным свиньям, отряхающим рукав костюма от соприкосновения с рабочим или крестьянином!
Я выбрал последнее  —  ехать.
Потребовал грузовой автомобиль и мы, 9 человек, вытащили катер из воды, погрузили на дроги и отвезли на
1) Презрительное название белогвардейских офицеров.
Редакция.


18 революция в крыму №4
железнодорожную станцию. Там с помощью красноармейцев проходящего эшелона погрузили катер в вагон и поехали в Новороссийск.
В Новороссийске я посвятил в свой секрет уполномоченного командующего морскими силами юго-западного фронта тов. Гедеванова, который предложил мне для пользы дела паровой катер с дредноута „Свободная Россия"  —  „Витязь".
По рассказам, катер имел хороший ход. Грузопод‘емность его была для нас, 11 человек, достаточна, и потому я решил взять и его. Он был в ремонте.
Гедеванов принял все меры к тому, чтобы скорее закончить ремонт.
Через несколько дней „Витязь" с помощью моих товарищей был отремонтирован. Одновременно с ремонтом „Витязя" „Гаджибею" заделали пробоины в корме и перебрали мотор.
Проба дала: „Витязь“  —  8 узлов, „Гаджибей"  —  9. Ход был неудовлетворителен.
Я рассчитывал из Новороссийска идти в район Алушта — Судак, расстояние по карте 10 верст в дюйме было около 210 верст.
При ходе катеров без казусов 14 верст в час потребуется на переход линии Новороссийск—Судак 15 часов. Ночь имела 6 часов, из которых 3 часа нужно на выгрузку и отход в лес. Значит, мы должны были 9 часов дня торчать в море, рискуя каждую минуту нарваться на корабль противника, и только 3 часа темноты могли дать нам возможность быть  незамеченными противником.
Дело складывалось хуже, чем я предполагал, но не бросать же было из-за этого начатой работы.
Положение было аховое, усугубляющееся еще тем, что у нас не было штурмана. Брать спеца по известным соображениям мы не могли.
На наше счастье, потом ставшее несчастьем, я в Новороссийске встретил несколько знакомых товарищей, работавших от Закардота, которые порекомендовали мне „своего", как они его называли, „капитана Жоржа". За его частность они ручались. Единственным, по их словам, недостатком Жоржа была его слабость к выпивке. Это меня не смущало. Нам он нужен был только на одни сутки. В море он напиться при всем его желании не смог бы.
Переговорили с Жоржем. Он согласился.
Я взял печати, несколько штук погон, Жорж взял свой хорошенький английский компас, для которого пришлось потом выписывать спирт, английскую морскую карту,  —  и мы, бодрые, с верой в свое дело вышли в море.


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
19
II. В ПУТИ
День был ясный. Кавказские  горы, одетые зеленью лесов, освещенные золотыми лучами солнца, разряжали хмурые, мысли и вселяли в душу бодрость и желание жить.
Молчаливая красота лесов и гор напоминала собой Крым и манила к себе.
Спокойное море тихо разрезалось „Витязем“, хмуро понурившим нос, точно сердитым за что-то на него.
С запада стал подыматься свежий ветерок, увеличиваясь но мере нашего продвижения вперед.
Море забеспокоилось и, точно желая преградить дорогу ветру, стало подыматься на дыбы. Наконец, оно вз‘ерошилось, покрылось белой пеной, и катера стало подбрасывать.
Ветер увеличивался. Волны начали переливаться за борт „Гаджибея" и принудили нас вернуться к берегу и отстаиваться в маленькой бухточке у Утрижского маяка.
За ночь ветер улегся, но идти в море мы не могли  —  был плохой уголь, и „Витязь" не хотел давать больше 6 узлов. Нужно было идти в Анапу и там сменить уголь.
Когда мы подходили к Анапе, нас почему-то приняли за Эскадру белых. Некоторые из начальствующих, видимо, струсили и под разными предлогами выехали из города. Это дало нам мысль сделать маскировку „Витязя".
„Витязь", имея корпус военного судна, на горизонте породил на крейсер. Для того, чтобы в будущем ввести в заблуждение корабли противника, мы пристроили к „Витязю" фальшивую трубу.
Получив в Анапе макуху, вместо угля, мы 13-го августа, около обеда, вышли в море.
Со мной было 10 товарищей: В. Погребной, С. Муляренко, Н. Ефимов, И. Папанин, А. Григорьев, Ф. Олейников, А. Васильев, Д. Соколов, Г. Кулиш и Фоля Курган. Последний возвращался в ОК партии Крыма из командировки. Кроме того, на „Витязе" было 2 кочегара, машинист и старшина катера. На „Гаджибее"  —  моторист и рулевой. Штурманом был Жорж.
Настроение было бодрое, исключая команды, не знавшей, куда мы идем, и угрюмо, молчаливо смотревшей в бесконечную даль моря.
Когда мы перед вечером пересекали фарватер Батум-Феодосия, старшина „Витязя"  —  матрос-черноморец  —  все время стоявший на штурвале, нерешительно сказал мне:
— Тов. Савин, батумский фарватер прошли уже.
— Ну, и хорошо,  —  ответил я,  —  ближе к цели.
— А мы куда идем?  —  спросил он, глядя на меня удивленными глазами.


20
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
— В Крым.
— А разве там наши?
— Нет, белые.
Упершись взором в горизонт по носу, он проговорил:
— А я думал, мы идем на батумский фарватер ловить парусники.
Через несколько минут команда узнала о том, что мы идем в Крым, и еще более угрюмая стала с напряжением продолжать свою работу.
Потеряв на корме Анапу, справа по борту мы увидели желтые берега Крыма.
Жорж, с целью удалиться от Керчь-Феодосийского фарватера, взял на Зюйд-Вест. Этого курса он держался, пока не скрылись берега, после чего он сменил курс на Вест.
Справа, далеко от „Витязя", шел маленький, бойкий „Гаджибей“, наблюдая по носу и справа по борту за появлением судов противника.
Море было чистое. Нигде ни точки. Только изредка показывалась чайка и быстро, как клубок, проходил дельфин.
С заходом солнца „Витязь" поравнялся с „Гаджибеем".
Я напомнил Жоржу о том, не пора ли брать вправо. По моему определению, мы слишком далеко ушли в море и если теперь не повернем к берегам Крыма, темнота скроет от нас горы, и нам не по чем будет ориентироваться.
Дело в том, что мы ни в Новороссийске, ни в Анапе не могли найти морской карты с обозначением огней маяков, да к тому же мы не знали, горят ли они вообще, и единственным руководящим средством для нас являлись горы Крыма.
Катера взяли на Норд. Этим курсом прошли несколько времени. Берегов не было.
Стало вечереть. Мгла, постепенно сужавшая горизонт, своим черным покрывалом окутывала море. До наступления темноты берега не открылись.
Мы потеряли себя, не имея возможности по ходу катеров определить, сколько миль мы прошли. Мы не знали, где мы находимся.
На заданный мною Жоржу вопрос, где мы находимся,  — от ответил:
— Вероятно, против Судака. Но ни в коем случае не ближе Двуякорной бухты. Я думаю,  —  продолжал он,  —  скоро откроется Меганом.
— А если маяк не горит, тогда что?  —  спросил я.
— Упремся носом в берег где-либо около Меганома,  — угрюмо ответил он.
Это меня не устраивало, но делать было нечего, пришлось положиться на  авось.
№ 4


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 21
Ночь была темная, прямо по носу стояла черная стена, прорезаемая местами тонкими, как шелковые нити, лучами звезд.
Отдали распоряжение не курить. Люди с напряженным вниманием всматривались в темную стену ночи, стараясь уловить мерцание огонька или силуэт Крымских гор.
Прошло несколько часов. На воде, покачиваясь, точно фонарь рыбака, показалось маленькое пятно света. Его заметили все вдруг, но никто не крикнул: „огонь". Только Жорж, стоявший на штурвале, проговорил: „Наверное, огонек какой-либо дачи".
Огонек, качаясь на воде, то исчезал, то появлялся, каждый раз увеличиваясь. Наконец, Жорж заявил, что это маяк.
— Какой?  —  спросил я.
— Наверное, Меганом,  —  ответил Жорж.
— Какой огонь Меганома?
— Белый.
— Длинный или короткий?
— Мигающий белый.
— А ты хорошо знаешь?
— Ну, еще бы, мне тут каждый камень знаком.
Не доверяя ему, я переспросил старшину катера.
— Будто бы Меганом, а там не знаю,—ответил тот.
— Какие в этом районе, кроме Меганома, есть маяки?  — обратился я к Жоржу.
— Чаудский, но там огонь красный и белый,  —  ответил тот.
Мы приближались к маяку за тем, чтобы определить его название.
Точка огня, то скрываясь, то показываясь, тонкой полоской света указывала нам путь. Вдруг после белой точки огня, вместо наступления тьмы, показался красный огонь. Маяк имел красный и белый огни.
Полагая, что мы идем на Меганом, при виде красного огня все смутились, не зная, куда попали. Что это был за маяк,  —  ни Жорж, ни старшина катера не знали. Но Жорж все-таки набрался нахальства и соврал, что маяк Меганом.
Ночь постепенно уходила. Нам нужно было под ее прикрытием подойти к берегу и высадиться, а мы точно в заколдованном кругу, не знали, где находимся.
Маяк стал на траверз. Катера подходили к берегу.
Под влиянием сильной усталости и мандража один кочегар заболел; топки „Витязя" засорились, пар сел, оставшийся кочегар матрос-черноморец, черный, мокрый, выбиваясь из сил, старался удержать пар, но без вентиляционной машины удержать пар было нельзя. Пустить же вентилятор было невозможно, в трубу полетели бы огненными снопами


22
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
искры и сейчас же выдали бы нас. Мы все знали, что по носу у нас берег, но не знали, какой. Все было готово к высадке.
Мы, одиннадцать, навьючили на себя вещевые мешки с деньгами и патронами и ждали берега. „Витязь" медленно полз к нему.
По носу, кроме темной стены, ничего не было видно. На катерах воцарилась гробовая тишина.
Вдруг моментально, точно выросши из земли, показался силуэт извилистого низменного берега. Сомнения рассеялись. Берег не Судакский горный, а низменный. Мы не туда попали. Пришли мы почти к деревне Сарыголь.
Маяк, которого мы с таким нетерпением ждали, оказался не Меганом, а Чауда.
Приближался рассвет. Высаживаться в открытом поле мы не могли, идти к Судаку до рассвета, конечно бы, не успели.
Возвращаться обратно в Анапу?—До наступления утра мы не могли далеко уйти от берега, а противник, возможно, нас уже заметил.
„Витязь" стал и, мерно покачиваясь на тихой поверхности моря, как верный, но усталый конь, ждал зова своего хозяина.
Посоветовавшись, мы решили идти обратно в Анапу, но „Витязь" идти не мог, он был без паров.
— Пускай вентилятор,—сказал я кочегару.
Вентилятор зашумел и тысячи искр, как сигнальные ракеты, посыпались вверх, точно указывая противнику наше местонахождение.
Наконец, „Витязь" тронулся. Через несколько минут из машины выбежал Ефимов и попросил разрешения зажечь в машине огонь.
— Подшипники горят, — сказал он,  — если мы сейчас не смажем их,—подшипники могут сгореть, и мы отсюда не уйдем.
Я разрешил.
Машинные люки без глухих иллюминаторов осветились, как люстра, еще раз преступно выдавая нас.
Когда зажгли огонь и подошли смазывать подшипник,— последний уже расплавился. Машина стала, и „Витязь", как подстрелянная птица, валялся в водах противника, ожидая каждую минуту его появления.
Но дремать было некогда. На востоке небо начало бледнеть,  — предвестник приближения утра и, может быть, вместе с ним гибели моего плана и нас самих.
Я приказал „Гаджибею" взять „Витязя" на буксир. Приказание было моментально выполнено, и мы медленно, как черепахи, поползли назад в Анапу.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 23
Усталый, я лег спать. В голове была пустота, давшая мне возможность моментально заснуть.
Когда я проснулся, было часов 10 утра.
Катера шли в кильватер. На „Витязе“ исправили подшипник, и он шел под своей машиной.
Близко, прямо по носу, были берега. У руля стоял спокойный, молчаливый старшина. Жорж в бинокль смотрел на берег.
— Это какие берега?—спросил я Жоржа.
— Кавказские—ответил он.
Но, зная пословицу,  — кто вчера соврал, тому сегодня не поверят,  — я переспросил старшину. Тот ответил то же самое. Я посмотрел на компас. Курс был на Норд-Ост.
— Почему ты на Норд-Ост держишь?  —  спросил я старшину.
— Потому что мы далеко уклонились в море,  — ответил он.
Берега мне показались подозрительными. Я взял карту и, приказав старшине взять на Зюйд-Ост, перешел на „Гаджибей“ и пошел ближе к берегу с целью узнать, куда мы идем.
Вдали виднелся мыс с пологим скатом от моря, выступавший углом вперед. Мыс оказался Такил. Я догнал ,Витязь“, пересел на него, указал курс и начал думать об осуществлении намеченного плана.
Повторить сделанное нами турне на „Витязе“ и „Гаджибее" больше не удастся,  —  они чересчур истрепались за поездку. Других катеров на Черном море нет. Я не знал, что делать. Товарищи, определенно узнавшие, что мы идем к Кавказским берегам, повеселели. Неудача высадки их огорчила, но они, привыкшие к неудачам за время трехлетнего пребывания на революционных фронтах, реагировали на это подтруниванием над Жоржем и струсившим кочегаром.
Веселость моментально сменилась угрюмостью; лица всех вытянулись и стали походить на каменные изваяния  — по корме на горизонте показался дымок. Дымок все приближался и из воды вынырнула труба какого-то корабля. Все решили, что мы открыты. За нами погоня. Выход один  —  смерть.
Труба, проторчав с полчаса на горизонте, исчезла, оставляя за собой полосу черного дыма. Что это было за судно, мы не узнали. Все успокоились.
Катера медленно ползли, приближаясь к своим берегам. Шутки и смех появились вновь, но опять они были прерваны. Из кочегарки выскочил ошпаренный паром кочегар и испуганно заявил, что сгорел котел. Оказывается, он забыл напитать котел водой. Когда же увидел,  что котел пуст, он, чтобы сберечь его, быстро выгреб жар из топки и, в панике схватив ведро воды, вылил его на огонь. Образовавшимся паром ему


24
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ.
№ 4
обварило лицо и руку. Котел все-таки сгорел и бедному „Гаджибею" опять пришлось тащить „Витязя" на буксире.
Когда мы стали подходить к своим берегам, наши посчитали нас за белых и открыли по нас огонь из береговых батарей. Чтобы не быть расстрелянными, мы остановились, „Витязь" стал на якорь, а на „Гаджибее" я послал Григорьева к берегу, дав ему свой мандат.
У берега было мелко. Пристани не было. Для того, чтобы попасть на сушу, Григорьеву пришлось раздеться и по воде идти пред'являть мой мандат.
Мандат был просрочен, и Григорьева на берегу задержали.
К счастью, мандат Фоли Кургана не был просрочен, пришлось посылать его. На берегу, убедившись в том, что мы свои, отпустили Григорьева и передали в Анапу и по береговым батареям о нашем следовании.
Вся эта поездка была сплошной неудачей.
Когда мы пришли уже в Анапу, „Витязь" сел на мель и для того, чтобы его снять, нам пришлось ночью раздеваться и лезть в воду спихивать его с мели.
III. ВТОРАЯ ПОПЫТКА
Неудача высадки ни у кого из нас не отняла желания ехать в Крым снова. Перед нами стоял только вопрос, на чем ехать. „Витязь" пожег котлы. У „Гаджибея" растрепался мотор и образовалась течь у руля. Кроме них, других катеров не было.
Перед нашим уходом из Новороссийска распространился слух, что туда с севера идут истребители. Приняв этот слух за возможность, я вызвал к аппарату Гедеванова и спросил его об этих истребителях. Он ничего не знал. Слух оказался вздорным.
Команду катеров с Жоржем, исключая одного моториста с „Гаджибея", я отослал в Новороссийск. Карты и компас, правда, уже сухой (Жорж успел спирт из него выпить), оставил у себя, намереваясь привести „Гаджибея" в порядок и идти на нем выполнять намеченный план.
Когда я сказал об этом товарищам, они все согласились. Только Митя Соколов  —  простак, душа-товарищ, большой любитель острить, крякнув, заметил: „Как бы нам, Алексей Васильевич, не пришлось с „Гаджибеем" ловить на дне моря жемчужины".
Краном подняли корму „Гаджибея", и работа закипела. Нашли конопатчика; Ефимов и Папанин, оба машинисты, матросы черноморского флота, приступили к переборке мотора.
Через два дня „Гаджибей", законопаченный, с исправным мотором, пошел на пробу. Проба дала хороший результат.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 25
Утром 16-го августа мы снова вышли в море. Моториста, как труса, мы с собой не взяли. Его заменили Ефимов и Папанин. Вести катер взялся я, предварительно раздобыв морскую карту с обозначением огней и маяков Крыма. Каждому была дана задача. Я  —  на руле. Ефимов и Папанин  — по очереди на моторе. Григорьев и Васильев должны были отливать воду в случае шквала или свежей погоды. Остальным вменялось в обязанность наблюдать по носу и бортам.
Море было тихое. „Гаджибей“ шел геройски, ни разу не забастовав. Часам к пяти вечера мы увидели торчащую в пространстве трубку Чатырдага.
Наметив румб курса на седловину Чатырдаг-Демерджи, мы, спокойно грызя арбузы, стали подходить к берегам.
Стало темнеть. Горы постепенно покрывались мраком. Подул низовой ветер. Море забеспокоилось. Перегруженный „Гаджибей“ начал захлебываться. Настало время работы Григорьеву и Васильеву. Для того, чтобы мотор не залило водой, его закрыли палаткой. Налетел шквал, волны одна за другой накрывали катер, промачивая нас до костей. Григорьев и Васильев с трудом успевали отливать воду.
Устав сидеть за рулем и следить за компасом, я посадил на руль Папанина. Ефимов, мокрый, закрывшись палаткой, следил за мотором и, пригретый его теплотой, выдимо задремал.
Все, напряженно следя за каждой надвигающейся волной, делали свое дело. „Гаджибея" бросало, как скорлупу,  — создалась опасность быть затопленными.
Вдруг Папанин, почуяв запах гари, оставив руль, кинулся к мотору и остановил его. Оказалось, испортилась водяная помпа, и мотор стал гореть,
Дело выходило дрянь. Разговоры смолкли. Настал напряженный момент. Волны, воспользовавшись порчей мотора, с невероятной силой бросали катер. После часовой возни помпа была исправлена, но мотор, залитый водой, идти не хотел.
Недалеко был берег. Желанная цель почти была достигнута, и — на тебе!  —  маленький пустяк сделал нас беспомощными, подобно альбатросу, случайно севшему на землю.
Каждый поворот рукоятки мотора больно бил в сердце. Каждый взмах его рождал острую мысль: „пойдет или нет?“ Мысль о том, что мотор не пойдет, была невыносима.
Около часу возились с мотором. Это время показалось вечностью. Наконец, мотор чихнул, задрожал и плавно заработал, заставив „Гаджибея" перерезать волны.
Катер пошел. Через несколько минут в воде показался огонь. Мы приняли его за судно. По мере нашего приближения огонь удалялся. Наконец, мы поняли, что это был маяк с длинным, белым, мигающим огнем. Карта говорила, что это был Меганом.


26
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Мы воспрянули духом. Пройдя почти вплотную мимо маяка, мы заметили огни Судакской бухты и самого городка. От радости мы чуть не закричали „ура“. Компас стал не нужным. Перерезав бухту Судака, мы пошли над берегом к Капсихору.
Силуэт берега со сказочными причудливыми скалами ясно вырисовывался перед нами, давая возможность ориентироваться в местности.
Прошли Новый Свет, показались редкие огоньки Капсихора. Пройдя Капсихор, я резко повернул „Гаджибея" вправо. „Гаджибей" в нескольких шагах от берега ударился о камень.
К высадке все было готово. Первым высадились Васильев и Григорьев, которым была дана задача занять посты справа и слево от места высадки. Над берегом проходило шоссе. Это заставило нас поторопиться.
Разбившись * на две партии, мы начали разгружаться. Одна партия с катера носила вещи на шоссе, другая с шоссе в близлежащую лощину. Когда катер был разгружен, я приказал Ефимову его потопить.
Катер был оттащен от берега, Ефимов пробил в дне дыру, и наш любимый „Гаджибей“, точно не желая с нами расстаться, медленно стал крениться на правый борт, захлебываясь водой. Но дыра была мала, он не затонул и, тихо покачиваясь, словно прощаясь с нами, полузатопленный, подгоняемый прибоем, стал подходить к берегу.
Не желая оставить после себя следов, я приказал Муляренку и вылезшему из воды Ефимову раздеться, оттолкнуть катер от берега на глубокое место и затопить. Они это сделали. Утопавшему „Гаждибею“ мы все невольно послали прощальный поцелуй и удалились от берега.
IV. В КРЫМУ. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Мы смогли отойти от берега не более версты.
Наступил рассвет. Идти дальше нельзя было. Ноги от усталости подкашивались. Всех сильно клонило ко сну. Стоянка избрана была за скалой в лощине между Арпатской и Шелинской долинами.
Закопав пустые ящики от патронов в землю, мы легли спать.
Несмотря на то, что все были до нитки мокрыми, мы заснули, как убитые; не спали только часовые, бдительно охранявшие наш сон.
Проснулись рано утром и сейчас же принялись за обсуждение плана перехода в лес.
В это время к нам подошли два молодых татарина. Они были настолько напуганы белыми, что, столкнувшись


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 27
с нами, растерялись, а один, помоложе даже хотел бежать, но мы, не зная, с кем имеем дело, задержали его. Начались расспросы о зеленых и о белых отрядах.
Татары, считая, что их хотят на чем-нибудь поймать, отделывались незнанием. Они не знали, есть ли в лесу зеленые, стоят ли где-либо поблизости отряды белых; одним словом, на все вопросы они отвечали  —  „моя не знает".
Пока мы с ними разговаривали, к нам подошло еще два татарина старика. Один из них нес закопанный нами ящик от патронов. Старики при встрече с нами не смутились, а, наоборот, дружелюбно поздоровались с нами и поздравили с приездом (деревенские татары всех встречающихся поздравляют с приездом). Старики что-то сказали молодым по- татарски, те немного повеселели.
— Это ваш лодка утонул?—спросили нас старики.
— А вы почем узнали, что лодка потонула?  —  переспросили мы.
— А там один русский шла через наш деревня и сказал, что лодка утонул. Мы пришли посмотреть,  —  увидели след судна и пришли узнать, в чем дело.
Старики на наши вопросы отвечали охотнее, но все же с боязнью выдать себя. Они только догадывались, что мы из Советской России.
Мы знали из слов Фоли Кургана, что татары враждебно настроены к белым и ждут прихода красных. Это заставило нас быть откровенными со стариками. Мы им сказали, кто мы,—иначе мы и не могли поступить. Без помощи татар нам не удалось бы перетащить в лес пулеметов и патронов. Закопать же их было опасно с ними могло случиться то, что случилось с ящиком от патронов. Надо заметить, что горный татарин обладает чутьем дикаря. В лесу, напр., он может на траве заметить свежий след зайца или человека-
Позднее, когда мы уже хозяйничали в лесу, всегда было так: как бы мы тщательно ни скрывали и себя и продовольствие, татары редко когда не находили и нас и наши склады. Бывали случаи, когда мы сидели в самых диких, непроходимых чащах и смеясь говорили: „Ну, уж здесь-то с приездом нас не поздравят!" И что же?  —  В тот же день, а иногда и сейчас же, всегда появлялся какой-либо кардаш и поздравлял с приездом, давая разведывательную сводку.
Нам оставалось доказать татарам, что мы не белые. Это долго не удавалось нам. Мы им указывали на катер, показывали привезенные с собой звездочки, показывали печать, они на все смотрели, но верить не решались. Наконец, выступил Фоля:
— Вы видите меня? Я еврей,  — он снял шляпу и показал на свои вьющиеся волосы,  —  а евреев у белых нет.


28
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Молодой татарин, Абдурахман, капсихорский чабан, подумал, прищелкнул языком и сказал:
— Моя знает, где зеленый. Хорошо! Моя проводит вас в лес.
Мы обрадовались. Пошли оживленные расспросы, где такой-то товарищ, где такой-то отряд. Абдурахман многое нам рассказал.
Перед вечером мы уже ели брынзу, хлеб, молоко и яйца, принесенные стариками, а с заходом солнца с помощью татар перенесли в Капсихор оружие, погрузили на подводу и, сопровождаемые толпой жителей деревни, поехали в горы по направлению Чарманыка.
Когда мы проходили через село, все, от мала до велика, высыпали из хат и, выстроившись шпалерами по обеим сторонам улиц, с радостными улыбками на лицах приветствовали нас. Видно было, сильно насолили им белые.
Эта встреча вселила в нас бодрость и веру в осуществление нашего плана.
18 августа я и Григорьев в сопровождении Абдурахмана пошли к лесопильному заводу в Айленьминскую лесную дачу, что около деревни Сартаны. Там, по словам Абдурахмана, должен был находиться отряд зеленых человек в 13. У лесного завода была казарма об'ездчика Босякова.
Когда мы пришли на казарму, Босякова не было дома. Его сын Захар, 19-тилетний красавец, сын лесов и гор, сообщил нам, что из-под Улу-Узеня вчера проходил через казарму на Сартаны отряд Жеребцова.
— А не знаете, когда он будет здесь?
— Должно быть, завтра,  —  ответил Захар.
Я оставил для Жеребцова записку, в которой сообщил ему о моем приезде и просил его, чтобы он пришел ко мне.
Попив молока, мы ушли к своим.
Вечером мы сменили место. Абдурахман зажарил нам барашка. Сытно поужинав, мы выставили посты, разожгли большие костры и, пригретые теплотой огня, под приятный треск горящих дров, заснули сном праведников.
19-го к нам присоединился отряд Жеребцова. Жеребцов, кавалерист - ставрополец, мобилизованный белыми, потом бежал из армии в лес и попал в отряд Пети. Когда же отряд под Ени-Сала был разбит, а Петя, сорвавшись со скалы, переломил себе ногу, Жеребцов собрал остатки отряда, человек девятнадцать, и теперь голодный, беспомощный, рыскал с ним по лесу, ища пропитания.
Жеребцов слышал, что в Тавеле есть какой-то штаб, о котором он не имел ни малейшего понятия. Связи с ним он не держал и- не получал от него никаких распоряжений.


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
29
Что же касается отрядов зеленых, то Жеребцов знал только один ртряд—Галько, находившийся около Улу-Узеня.
Получив от Жеребцова эти сведения, я подчинил ему своих товарищей, назначив ему в помощники Васильева, и разрешил им действовать по своему усмотрению, но с расчетом не разбиваться и не терять людей и оружия. Сам с Погребным, Муляренком, Папаниным, Григорьевым и Курсаном в сопровождении одного товарища из отряда Жеребцова, знавшего лес, как свои пять пальцев, 20-го августа пошел разыскивать отряд Галько.
22-го с помощью чабана, пасшего барашек на Долгоруковской яйле, нам удалось найти Галько с семью донскими казаками,  — остатками сдавшегося казачьего отряда полковника Пономарева.
Галько был сотником какого-то донского казачьего полка. Во время разложения Деникинской армии его полк стоял в Саках; убедившись в бесплодности борьбы с красными, Галько, совместно с Пономаревым и с сотней казаков, ушел в лес искуплять свою вину перед революцией. Настроен он был скверно. Голодное существование затравленного волка не радовало его. Приближение зимы не сулило ничего хорошего. В успех движения зеленых он не верил и потому не знал, что делать.
Наш приезд приободрил его. Он встряхнулся, покрутил длинные русые усы и, крякнув, проговорил:
— Ну, теперь поживем!
Плотно пообедав, мы перед вечером, взяв с собой только одного казака, знающего дорогу в Тавельский лес, пошли разыскивать штаб зеленых. Ходьба по лесу, да еще занятому отрядами противника, с пулеметами и большой ношей патронов и денег  —  вещь нелегкая: кто не ходил, тот не знает этой прелести.
Представьте себе узкую тропинку, идущую через густую чащу терна, кизиля и шиповника, перерезанную глубокими, обрывистыми скатами и лощинами.
Ночь. Сильная роса или дождь сделали листья мокрыми и, когда идешь, тебя точно холодными и влажными вениками хлещет в лицо, по рукам, по одежде. Тропинка подходит к лощине и, извиваясь, как змея, тянется вниз в пропасть, а потом вверх, точно на колокольню. Ноги скользят, временами приходится падать и ползти вниз мягким местом, точно на салазках. Пока возьмешь змеистую тропинку вверх, от пота делаешься мокрым, как лягушка. Глаза вылезают из орбит, точно у рака. В груди бьет молоток торопливыми и сильными ударами.
Тяжёло ходить лесом, в особенности без привычки. Нам пришлось переходить Алуштинское шоссе между имениями


30 революция в крыму №4
Гроттена и Баранова, занятыми отрядами белых. Как на зло, тропинка, ведущая через шоссе, проходила через аллеи парка Гроттена.
Вечером мы, восемь человек, с пулеметом и винтовками после узких цепких тропинок шли по ровной, усаженной тополями, аллее Гроттенского парка, а стоявшие там белые, не знавшие, что так близко от них проходили заклятые враги, играли на гармонике и горланили песни.
Перед обедом 23-го августа мы пришли к казарме Кособродова, к явочной квартире, недалеко от которой был расположен штаб. Курган, знавший Кособродова в лицо, захватив с собой пулемет, пошел туда узнать, где лагерь штаба. Мы остались ждать его возвращения. Когда он вернулся, мы пошли с ним в лагерь.
На свеже-протоптанной тропинке, идущей в чащу, у небольшой речки стоял часовой с русской винтовкой, в хорошей английской шинели и ботинках. Это сразу бросилось в глаза. „Значит, они живут хорошо",  — подумали мы.
В глубокой лощине, поросшей кругом густой чащей леса, на ровной поляне было выстроено во фронт человек 50 зеленых.
При моем появлении кто-то, как видно, командир отряда, скомандывал: „Смирно". Люди замерли. Что заставило их замереть,  — дисциплина или чувство радости нашему приезду?
Я поздоровался с ними. Товарищи дружно, по военному, ответили мне.
Этот день бы праздником для всех. Мы радовались тому, что достигли своей цели, и концу мытарств, перенесенных нами, начиная от Ростова; они радовались, как дети радуются привезенному подарку,  — нашему приезду.
Усталые от борьбы, потерявшие надежду выйти победителями из этой борьбы, они ободрились с нашим приездом. Он влил в них новую струю веры в близкую победу над Врангелем и в избавление от всей этой гнусной, волчьей жизни с ее узкими длинными тропинками, обрывами, холодом и голодом.
Штаб сведений о количестве людей в лесу не имел, но, несмотря на это, сразу было видно, что больше 200 челов. во всех лесах Крыма не наскребешь. Это вместо 15.000. Для того, чтобы начинать заваривать кашу, людей было маловато, но это меня не обеспокоило. Симпатии трудящихся были на нашей стороне, а этого было достаточно для того, чтобы создать силу, способную повести усиленную борьбу с белогвардейцами.
Сведения, полученные мной в штабе о состоянии революционной работы, обескуражили меня. Работы никакой не велось  1). С городами почти не было связи, о деревне
1) Утверждение это страдает излишней категоричностью. Работа; конечно, велась. Однако, вполне естественно, что после больших провалов она была


№ 4 статьи И ВОСПОМИНАНИЯ 31
и говорить нечего. В штабе все это об‘ясняли сильными провалами и отсутствием средств.
В общем, картина была неутешительная. Но чесать затылок некогда было,  — надо было приниматься за работу.
Первым долгом я отдал приказ о формировании Крымской повстанческой армии. В этом приказе Крымские леса были разбиты на три района: Симферопольский, Карасубазарский и Феодосийский.
Галько было поручено приступить к формированию 1-го конного полка в районе деревни Улу-Узень; Ефимову—2-го Карасубазарского в  Карасубазарском районе; Макарову, командиру отряда, который встречал меня,—3-го Симферопольского в Симферопольском районе. Кулешу было приказано собрать отряды в Феодосийском районе, подчинить их себе и приступить к формированию 1-го Феодосийского полка, назначив по своему усмотрению командира полка. Начальнику штаба зеленых Александровичу с Ибрагимом поручалось подготовить восстание татарского населения по берегу моря Алушта— Судак. Бывшему в опале у Бабахана Михаилу Котлярову было поручено вести вербовку добровольцев в Подгородне-Петровской волости. Алексею Буланову приказано организовать три подрывные группы в районе железных дорог Севастополь— Симферополь, Симферополь —Джанкой, Джанкой—Феодосия и систематически подрывать ж.-д. пути; ему же поручалось организовать группы подрывников в городах Севастополе, Симферополе, Феодосии с целью жечь склады, фабрики, заводы, работавшие на армию.
Всем отрядам и отдельным лицам, скрывавшимся в лесах, приказано влиться в формируемые полки того района, где они находились. Неподчинившиеся приказу об’являлись бандитами, подлежавшими наказанию. Кроме этого приказа, было напечатано воззвание к солдатам, казакам и офицерам белой армии, послано письмо рабочим завода Анатра и т. д.
Товарищам, получившим задания, были розданы деньги, и работа закипела.
Необходимо отметить следующее: когда я разговаривал в штабе о том, подчинятся ли мне зеленые, то получил ответ:
— Да, исключая Альминского отряда.
Во главе этого отряда тогда стоял известный в Крыму Сергей Захарченко.
— Там все бандиты,  — говорили мне,  — грабят, пьют, о
подчинении лучше не заикайся.
парализована и связь между разгромленными городскими, по преимуществу комсомольскими, ячейками и отрядами Зеленой армии была слаба, в силу об'єктивних условий. Создавать новые кадры подпольников в таких условиях было задачей нелегкой. Редакция.


32 рЕволюция в крыму № 4
— И вы думаете, они не подчинятся?  —  спросил я.
— Ни в коем случае! Да, если и подчинятся, их не надо принимать в свои ряды, они только развратят товарищей наших отрядов,  — последовал ответ.
Чтобы убедиться в правоте штабистов, я послал в Аль- минский отряд официальное отношение. Отряд был расположен недалеко от штаба, под Черной горой.
На другой день ко мне явились два представителя отряда: Антон Кубанец, антипатичный тип, как я потом заметил, трусивший в бою, любитель пограбить и пожить в свое удовольствие. Он был одет в кубанку, хороший английский френч с погонами, в галифе и желтые крепкие английские ботинки. На груди у него было небрежно навешано несколько Владимирских крестов, снятых с убитых офицеров. Кресты были нацеплены, как видно, для красоты и как валюта и походили на брелоки часовой цепочки. Кубанку он носил, надвинув на лоб, из-под которой выглядывали два глупых, но хитрых серых глаза.
При разговоре со мной он избегал смотреть мне в глаза, а смотрел или в землю, или бегал взглядом по сторонам.
Другого пришедшего с ним я не помню.
Я им об‘яснил цель моего приезда и показал приказ.
Они с охотой согласились подчиниться приказу и выполнять все мои приказания. Относительно соединения с 3-м Симферопольским полком из тактических соображений я им не сказал.
Получив от меня кое-какие наставления, они ушли к себе в отряд.
V. БОИ С БЕЛЫМИ
При моем от‘езде из Харькова мне было поручено создать движение в Крыму. Ни относительно организации штаба, ни относительно взаимоотношений с Областкомом мне ничего не сказали, только Немченко заметил как-то в разговоре о взаимоотношении с партией:
— Я вас, товарищ Мокроусов, знаю,  — вы с ними там сговоритесь.
После того, как я из Харькова уехал, туда прибыл из Крыма представитель подпольного Областкома. Ему в закардоте ЦККПУ определенно сказали, что во главе всего движения должна стоять тройка:  —  Мокроусов, как командующий, Бабахан и Курган или Федорова  —  должны образовать нечто в роде Реввоенсовета.
Когда я прибыл в Крым, то Бабахан на совещании мне об этом сказал.
Я согласился с такой постановкой вопроса. Распоряжение Харькова мне было на руку, потому что всю революционную


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
33
работу одному вести мне было непосильно. Я думал на себя взять чисто военное дело, а остальным двум членам предоставить политическую часть.
На совещании мы к такому соглашению пришли, но это соглашение, как будет видно ниже, осталось только на бумаге.
Для того, чтобы себя показать и других посмотреть,— я решил произвести с отрядами, под личным своим руководством, несколько операций во всех районах Крымских лесов.
30-го августа с 3-м Симферопольским полком я выступил из лагеря и пошел к Альминскому отряду. Соединившись с последними, я собрал сведения о Бешуйских угольных копях и об их охране. Бешуйские шахты имели для Врангелевской армии огромное значение. Добываемый уголь шел на топливо для некоторых предприятий и ж. д., облегчая топливный кризис. Учитывая это значение копей, я решил их взорвать.
Часов в 11 ночи Симферопольскому полку и влившемуся в него, как баталион, Альминскому отряду было отдано распоряжение строиться. Бойцы, не знавшие, в чем дело, но чувствовавшие, что предстоит что-то очень важное, с серьезными лицами, озаряемые заревом больших костров, после команды: „в ружье стройся“, пробуя затворы, построились в две шеренги. Когда была подана команда „смирно", и я подошел к средине фронта, сотни глаз устремились в мои глаза, точно стараясь найти в них план предстоящего важного дела, сопряженного с риском потери нескольких жизней.
Я об'яснил бойцам, какое значение имеют шахты для Врангеля, указав на то, что приостановка добычи угля может заморозить железнодорожное движение, играющее колоссальную роль в военном деле.
— Каждый остановленный нашими руками паровоз,— может быть, кровью кого-нибудь из нас,  — приближает нас на несколько дней или месяцев к достижению нашей заветной цели  —  свободы. Поэтому,  — говорил я,  —  не желая больше оставаться рабами»  —  вести жизнь затравленных волков, мы должны сегодня во что бы то ни стало разрушить Бешуйские шахты.
Мы двинулись по-взводно, гуськом. Хрустели под ногами ветки. Тарахтели навьюченные на лошадей ведра,  — наша кухня,  —  и, постепенно удаляясь, исчезали приветливые теплые огни костров.
Впереди длинной живой лентой шла разведка с проводником-об‘ездчиком. По мере приближения к шахтам говор и шум стихали. Когда голова колонны вышла на проезжую дорогу, спереди по цепи передали: „тише, не курить". Все замерло.
Ни шороха.


34
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Люди, лезшие через густые кустарники, старались не шелохнуть ветки и шли точно по мягкому ковру, не производя шума- Так может идти только тигр, подкрадываясь к своей добыче.
Шахты уже были близко. Обозу отдали распоряжение остановиться.
Вокруг царила мертвая жуткая тишина, изредка нарушаемая криком ночной птицы.
Изгибаясь лентой, отряд бесшумно двигался вперед. Вдруг в нескольких шагах от передового разведчика Луки, храброго, спокойного человека, бывшего евангелиста, раздался окрик часового отряда белых: „Кто идет?"
Ни звука. Только эхо окрика часового ударилось о стволы деревьев и тоже умерло. Часовой выстрелил. В ответ ему громко вырвавшееся из десятка грудей раздалось дружное „ура“.
Лента отряда порвалась, и мимо меня побежали вперед, щелкая затворами, черные силуэты.
Затрещал пулемет,  — один, другой, перебивая их стройное та—та—та—та, захлопали ружья. Где-то недалеко ухнула ручная граната.
Я в темноте наткнулся на кучу серого угля. Осмотрелся,  — около меня стояли вагонетки с углем, а рядом пузатый барабан, похожий на жирного монаха из ордена капуцинов, перепоясанный стальным тросом. Стрельба смолкла.
— Сдавайся, белогвардейская сволочь!  —  послышалось слева.
— Пошел к черту, босяк!  —  грохнула в ответ площадная ругань.
— Семеновцы не сдаются!  —  крикнул кто-то через крутой обрыв, совсем недалеко.
Та—та—та—та,  — со злобой перебивая пикировку, снова застучал „Максим".
Отряды белых, расположенные в лесу, взять трудно. В особенности без артиллерии и ручных гранат. Они, по обыкновению, занимают какой-либо каменный дом, делают в нем бойницы, уязвимые места окапывают и затягивают проволокой. Во время наступления они запираются в такой миниатюрной крепости и, зная, что зеленые долго осаждать их не смогут, отстреливаются до прихода подкрепления, расположенного в какой-либо близлежащей деревне.
Я приказал прекратить стрельбу и залечь впредь до моего распоряжения.
Сам же с несколькими товарищами пошел в шахты. Рядом со штольной были какие-то кладовые. Взломали замки, засветили спичку: в кладовой оказалась лампа, которую мы и зажгли. На полу лежало пудов 25 динамиту. На стене


№4 стАтьи  и  воспоминания 35
висел бикфордов шнур и тут же лежал индуктор. Стели искать пистоны, но их не оказалось. Значит, взворвать, как следует, шахту не удастся.
Мы решили зажечь кладовую, зная, что от этого произойдет взрыв, могущий завалить шахту. Пока мы возились в кладовой, несколько товарищей зажгли костер под барабаном. Пламя костра уже лизало барабан. Зажгли кладовую. Отряду было отдано приказание отходить.
После того, как отряд прошел штольную, раздался оглушительный взрыв, и с неба на нас посыпался каменный дождь.
Недалеко от копей, утром 2-го сентября, мы сделали дневку. Сушились и жарили барашек на красивой, освещаемой со всех сторон теплыми лучами осеннего солнца, поляне с западной стороны подножья лысого Чатырдага.
После Бешуйской операции я намеревался занять Алушту. Покуда отдыхали бойцы, утомленные длинным ночным переходом, в Алушту была выслана разведка.
Когда мы сидели в ожидании возвращения разведки, к нам пришел тов. Бродский, посланный до этого в Ялтинский район для установления связи с татарским населением. Пришел он с татарином.
По словам Бродского, ему через местных знакомых татар удалось установить связь с одним белогвардейским отрядом, при чем, один офицер-татарин из‘явил согласие поработать среди отряда в нашу пользу. Пришедший с Бродским татарин являлся представителем организации, связанной с Кемаль- пашей. Насколько это была правда,  —  не знаю. Проверить это после не удалось, потому что Бродский с одним матросом, симпатичным парнягой, пропали без вести. Наводимые мной о них справки, уже после изгнания из Крыма Врангеля, никаких результатов не дали. Погибли ли они в застенке контр-разведки, или, может быть, в лесу были убиты каким- либо белым отрядом,  — это осталось тайной.
Татарин от имени организации обещал вести работу по подготовке восстания в Дерменкойском районе. Был разработан план работы, который было поручено проводить Бродскому. Бродский получил на это соответствующий мандат, инструкции, деньги. Вместе с матросом они ушли и больше не возвращались. В честности и в революционной преданности Бродского и, в особенности, матроса,—я не сомневался и не сомневаюсь. Их гибель отняла у нас очень много.
Вскоре по уходе Бродского разведчик возвратился из Алушты. Из полученных от него сведений о силе гарнизона и его расположении было ясно, что с малым, отрядом в 60—70 человек Алушту занять не удастся.


36 революция в крыму № 4
Оставив эту мысль, мы в тот же день вечером выступили из лагеря, намереваясь пройти через Шумы, Куру-Узень, Кучук-Узень и Искут к лесопильному заводу, у которого предполагалось соединиться с Жеребцовым, и идти затем в Кучук-Узень снять пристава с 30-ю стражниками. Предполагалось также узнать результаты работы Кулиша и потом, сообразуясь с количеством наших сил и боевой обстановкой, начать действовать в широком масштабе, или, выйдя в степь в районе деревни Сартаны, или же оставаясь в лесу, не теряя в то же время связи с товарищами, получившими поручение по приказу № 1.
Обогнув с вечера с южной стороны Чатырдаг, мы отправились выполнять этот план.
Деревню Шумы мы прошли ночью, разбудив собак, поднявших дикий лай. Мы рассчитывали к утру подойти к Куру-Узеньской долине, но в силу переутомления нам этого сделать не удалось.
К рассвету мы еле-еле пришли к 6-й версте от Алушты по Судакскому шоссе. Дальше идти никто не мог. Мокрые от пота, не спавшие, голодные, многие с растертыми до крови ногами, люди буквально падали от усталости. Во время коротких привалов садились и моментально засыпали. Сидеть до вечера в 6-ти верстах от Алушты на лишенных растительности горах было рисковано. Наш проход через Шумы незамеченным для белых быть не мог. Встревоженные взрывом шахт они, вне всякого сомнения, должны были принять к нашему изловлению экстренные меры.
В Шумах они должны были напасть на наш след,  —  что им стоило выслать один отряд наперерез нам по Судакскому шоссе, а другим через Демерджи занять Улу-Узень и, отрезав нас таким образом от леса, на чистом поле расщелкать, как куропаток?
Я этого боялся и потому торопился, но люди, как я говорил, дальше идти не могли; да и мое состояние было не лучшим. Мои щегольские ботинки, полученные в Ростове, от частой ходьбы по скалам растрепались, торчавшие из них грязные пальцы были дорезаны и причиняли чертовскую боль.
Расставив часовых, я сел и, не докончив мысли, заснул, как убитый.
Меня разбудил демерджинский татарин, заметивший нас. Он пришел узнать, кто .мы. В руках у него был янтарный виноград,  —  он протягивал его мне, улыбаясь и поздравляя с приездом.
Солнце уже было высоко над морем, освещая своими яркими лучами его рябь. Я приказал будить людей. Дав татарину две прокламации, напечатанные на машинке, мы пошли, спускаясь к Судакскому шоссе. На шоссе мы порубили


№ 4 СТАТЬИ  И  ВОСПОМИНАНИЯ 37
телеграфные провода и направились на Куру-Узень. По дороге захватили двух спекулянтов, едущих закупать табак для врангелевской армии. Спекулянты ехали в хорошем экипаже с зонтом, запряженном парой красивых лошадей. Мне повезло. Я их немного побеспокоил и уселся в экипаж.
К обеду наши молодцы уже оцепили имение Козлова, захватили его сына, гардемарина, приехавшего в отпуск, и ждали моего приезда.
Помещики, сколько их ни бей, останутся помещиками и будут ими до самой смерти. Как только мужик, сбросив помещика со своей шеи, немного ослаб,  —  помещик сейчас же опять карабкается ему на спину и обязательно с кнутом. Сколько их били в России и все-таки уму-разуму не научили. Таким же был и Козлов.
Под покровительством балбесов, составлявших армию Врангеля, он уселся как паук, в своем имении и, не довольствуясь обиранием крестьян, старался мордобитием в отношении пленных красноармейцев излить свою злобу на революцию. Как мне рассказывал потом один боец, бывший пленный красноармеец, Козлов, будучи в Джанкое, избивал пленных красноармейцев, отправляемых в концлагери.
Как должен был я с ним поступить? Кто из революционеров решился бы не тронуть такого паука?
Я думал его расстрелять, но татары, боясь репрессий, стали просить, чтобы я его не трогал. Я уступил им, но имущество, все без исключения, приказал забрать.
Когда из Куру-Узеня я приехал в Кучук-Узень, пристав Голяков, окруженный со всех сторон нашим отрядом, сдался.
Бойцы с помощью стражников выносили из помещения на двор винтовки и патроны.
Голяков был бледен, как полотно. Зеленые, защитные капитанские погоны были взброшены, с загнутыми углами,  —
они точно просили, чтобы их сорвали.
Я подошел к приставу,  —  он меня узнал,  —  оказывается, он знал меня по Александровску в 1917 году. При моем появлении он испугался еще больше; с трясущимися губами что-то начал мне говорить, называл то господин, то товарищ; вместо „да“ и „нет", говорил по военному  — „так точно", „никак нет".
Когда я, улыбаясь, сказал ему, что мы не тронем его, потому что он сдался, не отстреливаясь, — он немного успокоился.
— Снимите ваши погоны,  —  сказал я ему.
Ответив „слушаюсь", он стал трясущимися руками неумело срывать их.
Кучук-узеньские татары нас встретили с радостью. Все, как один, собрались к дому пристава, где был устроен


38 революция в крыму №4
митинг. После митинга татары пригласили бойцов к ужину к себе по домам.
После ужина мы выступили на Туак, а оттуда, утром, через Искут на лесопильный завод, где соединились с отрядом Жеребцова, которым теперь командовал Галько.
Кулишу удалось в Арзаматском лесу связаться с отрядом человек в 30. Он им пред‘явил мой мандат и прочел приказ. Отряд с большой радостью подчинился приказу и, желая слиться с нами, пришел к лесопильному заводу.
Во время моего отсутствия Жеребцов с приехавшими со мной товарищами произвели неудавшийся налет на отряд, расположенный в имении князя Кугушева в деревне Сартаны, и разбил один небольшой отряд по дороге Искут—Ени-Сала, захватив один пулемет, несколько винтовок и несколько лошадей с седлами.
Все отряды, находившиеся у лесопильного завода, включая пришедших из Арзаматского леса, я свел во второй Карасубазарский полк.
Отряды, измученные большим переходом, особенно 3-й Симферопольский, расположились на отдых. Застучали топоры, затрещали сучья и через несколько часов на скате большого бугра, поросшего густым лесом, вырос городок шалашей и землянок, освещаемый и обогреваемый сотнями гигантских костров.
Бойцы сушились, стирали, чинили белье и обувь. Было шумно и весело, а кругом этого „городка дикарей“ на скалах, высоко выступающих из леса и на тропинках, ведущих к проезжим дорогам, зорко, как орлы, смотрели по сторонам часовые, бдительно охраняя отдых товарищей.
Однако, долго отдыхать было некогда. Нужно было снять Сартанский отряд, мешавший нашему выходу в степь. На этом в особенности настаивал приехавший со мной Александр Васильев.
Как о дорогом для меня товарище, я должен сказать о нем пару слов.
Во время моего командования 3-й бригадой 58 дивизии Васильев был у меня комендантом штаба. В октябре 1919 г., во время знаменитого налета на Киев частей 58 и 44 дивизий, я с одним пехотным полком, не уведомленный об отступлении наших из Киева, был на Посту Волынском 1) окружен белыми. Храбрые замечаются только в критическую минуту: они тогда бывают поразительно спокойны, в большинстве случаев с улыбкой на устах. Васильев, здоровый, краснощекий, был рядом со мной; как всегда, он улыбался, показывая два ряда широких, крепких зубов.
— Ничего, тов. Мокроусов,  —  улыбаясь, говорил он мне,  — мы ему сейчас ножку подставим.
]) Ж.-д. полустанок под самым Киевом.
Редакция.


№4 СТАТЬ И И ВОСПОМИНАНИЯ 39
В это время бронепоезд белых, сбив нашу артиллерию, медленно подходил к стрелкам; остановить его мы были бессильны.
Васильев взял свою команду и под пулеметным и артиллерийским огнем отогнал за стрелки товарный вагон, разобрал путь и свалил его с рельс. Этим он дал полку возможность отойти от Поста Волынского.
Так же он улыбался, когда наш Жорж привел катер вместо Судака к Сарыголи, когда по корме у нас показалась труба, и когда остановился мотор „Гаджибея“. Он улыбался, когда мы шли наступать на Сартаны.
— Вы только мне Кольт дадите, тов. Мокроусов, когда я возьму его.
Этот Кольт, стоявший в имении Кугушева, не давал ему покоя, он все время рвался за ним.
Когда мы перед рассветом окружали засевший в имении отряд, я руководил боем и с бугра видел, как „кто-то“ в белой гимнастерке с криком „ура“ бежал к стене двора имения. Затрещал пулемет, „кто-то“ в белом упал и остался неподвижно лежать на поляне.
Бой длился около двух с половиной часов. Наши подошли вплотную к стенам дома, но белые не сдавались: стены были высокие, перелезть через них нельзя было и мы, погрызши стены, принуждены были отступить, оставив на месте трех убитых.
Я выше указывал, что у белых была тактика при наших налетах на именья делать из помещичьего дома маленькую крепость и держаться в ней как можно дольше, вплоть до подхода подкрепленья. Эта тактика была применена и в Сарганах. Отряд белых, засевший в доме имения, держался до тех пор, пока соседние отряды, занимавшие Чарманык и Султан-Сарай, услышав ружейную и пулеметную стрельбу, с двух сторон не подошли к нему на помощь.
Когда по отступлении мы собрались на горке, недалеко от Сартанов, мне доложили, что Васильев убит. Храбрец! Он был убит Кольтом, любимым его пулеметом, который он так хотел захватить.
Вечная память тебе, дорогой товарищ Шура, пусть славная смерть твоя послужит будущему поколенью примером, как надо умирать за свободу!
Белогвардейцы отлично знали, что у лесопильного завода бывают зеленые. Но в силу того, что последние себя ничем не проявляли, дело ограничилось занятием небольшими отрядами белых деревень Сартаны и Чарманык. Отряды, закрепив помещичьи дома, редко выходили в лес, что давало возможность зеленым свободно разгуливать по лесу и спокойно спать под носом противника.


40
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Однако, когда с моим прибытием зеленые начали себя проявлять, белые забеспокоились (в особенности после взрыва шахт, захвата Кучук-Узеньского приставства и наступления на Сартаны), и решили произвести окружение завода с целью ликвидировать нас.
Эта операция была поручена начальнику тыла Карасу-базарского района полковнику Дуднику. Ему подчинили несколько карательных отрядов гарнизонов Карасубазара и Судака и пулеметную школу Старого Крыма, но полковник эту операцию провел неумело. Вместо того, чтобы одновременно всеми отрядами занять Сартаны, Чарманык, Шелен, Арпат и Ени-Салы,—он почему то дал приказ всем отрядам стянуться в Сартаны; начальнику пулеметной школы полковнику Боржковскому было приказано выступить из Старого Крыма через Салы в Судак, там подчинить себе судакский гарнизон и следовать с некоторой его частью через Капсихор, Искут и Ени-Салы также и на Сартаны.
Этот маршрут погубил всю операцию. Когда отряд пришел в Искут, татары об этом сейчас же нам донесли. Мы установили за отрядом наблюдение, но, к сожалению, мы прозевали время выступления его из Искута и заметили отряд, когда он уже приближался к заводу.
Отряд имел отличительные белые повязки на левом рукаве. Во главе его, несколько выдвинувшись вперед, ехал верхом полковник Боржковский; он наскочил на наших разведчиков —  Николая Поцелуева и еще одного. Пока отряд белых успел дойти до разведчиков, Поцелуев снял полковника с лощади, обезоружил и доставил ко мне.
Боржковский, правда, неохотно, стараясь кое-где соврать, передал мне весь выработанный Дудником план. Боржковского, конечно, „пустили в расход". Полученный от него материал дал мне в руки хорошие козыри.
Мы решили преподнести противнику сюрприз: захватить внезапно Судак.
Отряды белых тянулись в Сартаны с целью повести на нас наступление, а мы вечером, числа 15 сентября, спокойно вышли от горы Сахарная головка на Судак.
Отряды наши пополнели. В полках насчитывалось уже по сотне человек. По пути к нам присоединялись деревенские жители. Ночью мы пришли в Айсерес.
Я рассчитывал захватить Судак рано вечером с расчетом, пробыв там ночь, перед утром выйти из него, чтобы к рассвету добраться до леса.
Надо заметить, что в лесу бойцы ориентировались и чувствовали себя гораздо лучше, чем в поле; как бы в лесу опасно ни было, боец в лесу чувствовал себя спокойнее, нежели в поле, даже в самое спокойное время.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 41
Утром в Айсересе мы устроили митинг, на котором сельский писарь прочел жителям мой приказ, запрещающий рубку леса и вывоз его в город.
Бойцы, после трудного перехода хорошо отдохнувшие, с нетерпением ожидали приказа о наступлении.
Идти пришлось голыми горами,  —  лишь изредка попадались лощины, поросшие небольшим редким лесом. Но бойцы, знавшие, что белые производят на нас облаву у завода, распустив знамена, спокойно, бодрым шагом шли к намеченной цели.
Сергея Захарченко, успевшего к этому времени сформировать конную разведку, я выслал порвать телеграфную связь Судака. К нашему приходу в Судак это уже было сделано.
Полки были разделены на три группы. Одной группе под командой Бондаренко было приказано охватить Судак с востока, группе Макарова — с запада и группе Галько — с севера по фронту. Обозы были отведены в Таракташ. По дорогам, ведущим в Судак, были высланы небольшие заслоны.
При вступлении на окраины Судака знамена свернули, и жители приняли нас за белых. Напр., пойманные нами два кадровых офицера при разговоре со мной все время тянулись, называя меня „господин полковник",  —  я тогда был в погонах полковника.
Нам без боя удалось захватить большую часть города. Захватили здание управления начальника гарнизона. Начальник гарнизона полковник Емельянов удрал на шлюпке в море. В управлении, между прочим, было брошено много обмундирования, винтовок и патронов. Если бы дурак, несший знамя 3-го Симферопольского полка, не развернул его в городе, нам удалось бы, вне всякого сомнения, занять Судак без боя, и выловить весь гарнизон и офицеров, находившихся на отдыхе, как куропаток.
Увидев знамя, белые, бывшие до этого в недоумении, стали группироваться и засели в домах в разных концах города, откуда выбить их не удалось. Собственно, Судак нам был нужен для того, чтобы одеться за счет гарнизона и богатых буржуа. И, самое главное, для нанесения сильного морального удара противнику для того, чтобы заставить его отвлечь на нас большие силы с фронта. Всех трех результатов мы достигли.
Штаб Врангеля зашевелился и бросил, не знаю зачем, на Судак вторую конную дивизию, прибывшую из-под Орехова, и все военные школы Крыма, в том числе севастопольскую школу гардемаринов.
Если план полковника Дудника был глуп с его наступлением на лесопильный завод, в то время, когда мы были в Судаке, то план, если не ошибаюсь, генерала Носовича (он, кажется, тогда был начальником тыла главнокомандующего)


42 революция в крыму №4
был во сто раз глупее. Он не сообразил того, что в Судаке мы долго Сидеть не могли.
Когда ночью того же дня мы отходили из Судака по Старо-крымскому шоссе в имение Мордвинова, около деревни Суук-Су, нам удалось захватить 8 солдат, охранявших лесные заготовки. Расположившись в 1 1/2 верстах от Суук-Су и предполагая, что на Судак потянутся войска из деревни Салы, мы решили сделать им засаду.
3-му Симферопольскому полку было приказано занять высоты, прилегающие к западной стороне шоссе.
Пока полк, притаившись за скалами, сидел в ожидании появления противника, остальные люди жгли заготовленный белыми лес, около 300 куб. саж. Лес был сырой, для того, чтобы его сжечь, потребовалась почти целая ночь.
Утром начхозы отрядов пошли в дер. Суук-Су, захватили там разведчика, солдата одного из полков коннОй дивизии. Разведчик выехал впереди полка и, чтобы скорей приехать в деревню, ехал не по шоссе, а кратчайшей лесной дорогой. Поэтому он незаметно миновал нашу засаду.
На допросе разведчик рассказал, что вслед за ним из Салы выступил полк, который должен скоро подойти к Суук-Су. Нужно было предупредить засаду. Я послал туда начальника подрывных групп Алексея Буланова. Через несколько минут после его ухода послышался треск пулеметов и стройный залп ружейных выстрелов.
После выяснилось, что голова колонны полка была засадой пропущена до середины и в нее в упор был открыт ружейный и пулеметный огонь. Солдаты и офицеры в панике разбежались, оставив подводы с убитыми и ранеными.
Когда происходила вся эта история, со всех городов Крыма в Судакский район тянулись войска. Шли юнкера и гардемарины из Севастополя, из Симферополя и Феодосии. Тавельский лес тоже был переполнен войсками. Почти все деревни, расположенные в лесу и прилегающие к нему, были заняты отрядами. Берег Феодосия—Алушта охранялся цепью сторожевых судов, освещающих по ночам прожекторами гористые берега. Врангель не на шутку забеспокоился. Это беспокойство еще увеличилось тем, что подрывные группы произвели несколько взрывов полотна ж. д., покушались на устройство крушения поездов на ст. Грамматиково.
Правильной разведки штаб Врангеля установить не мог. В лес никакой чорт не желал и не мог идти. От крестьян ничего нельзя было узнать, они давали с определенной целью неверные сведения о наших силах. Оставалось судить предположительно. Предположения же были не в пользу Врангеля. Ни в коем случае нельзя было допустить мысли, чтобы в течение каких-нибудь двух недель один отряд мог взо-


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
43
рвать шахты, взять приставство, произвести налет на Сартаны и потом на Судак. Расстояние от Бешуя до Судака и короткость времени, отделявшего нападение от нападения, говорили за то, что действует несколько многочисленных по составу отрядов, руководимых одним центром.
В скученном виде нам больше оставаться нельзя было. В тот же день был отдан оперативный приказ, в котором 2-й Карасубазарск. полк отводился в Арзаматский лес, в район Кизильташа. Ему поручалось снять береговые кордоны по берегу Судак—Феодосия, взорвать трубы Субашского водопровода и производить засады и налеты на отряды белых. 3-му Симферопольскому полку приказано перейти в  Тавельский лес и тоже засадами и налетами беспокоить противника. 1-му конному полку—сделать рейд Ортлан-Сабах-Эли-Малые Казанлы с целью захвата лошадей и седел. Штаб переходил на Бурульчу около Улу-Узеня.
Два товарища посылались в Севастополь для работы среди рабочих и гарнизона. Один товарищ  —  в Керчь, один  —  в Феодосию и один  —  в Карасубазар. Тов. Скрипниченко было поручено вести работу среди рабочих Анатры и симферопольского гарнизона.
Отряды выступили из лагеря по назначению. Штаб с 3-м Симферопольским полком пошел на Ортлан, где устроили митинг, а оттуда к дикой Бурульче.
Когда мы подходили к лесному заводу, отряды Дудника только что закончили производить на нас облаву и уходили по направлению Судака, вероятно, тоже ловить нас.
Штаб с комендантской командой в 15 человек расположился над деревней Улу-Узень у скалистого хребта Демерджинской яйлы.
Мы спокойно грелись под теплыми лучами осеннего солнца. Фруктов и мяса было вволю. Сидели босые, в одном белье, чтобы отдыхало усталое тело. Играли в шахматы, строчили на машинке приказы, прокламации, которые тут же рассылались по городам.
Что было с полками, мы не знали. Может быть, они уже были разбиты, а, может быть, разрослись, как снежный ком. Работников не было. Самому приходилось руководить боем и организовывать армию, печатать прокламации и вести политическую работу в городе и деревне.
Тройка под разными предлогами не пошла со мной еще из Тавеля и неизвестно было, где находилась она и что делала. Наконец, получил письмо от Бабахана, в котором он писал, что его избрал Областном для поездки в Москву и что скоро он уезжает с тремя товарищами.
„Зачем,  —  думал я,  —  в такое горячее время, когда каждый человек дорог, в особенности грамотный“.  —  „С докладом"...  —


44
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
прочел дальше. — „С каким?"  —  „С докладом я только что послал Папанина, который, может, больше сделает для нас, чем Бабахан с тремя товарищами".
— Им бы монеты не дать, пусть бы они и ехали  —  сказал Соколов.
Федорова тоже где-то отсиживалась, и нашему штабу пришлось попрежнему нести на своих плечах бремя всей революционной работы 1).
Через три дня мы решили переменить место. Это сделано было под вечер. Выбрали удобное и красивое место недалеко от дороги Улу-Узень—Гроттен, устроили постели, чабан принес нам два освежеванных барашка, из города принесли чай, сахар, кофе; настроение у всех было бодрое. Поужинав и напившись кофе, легли спать. У меня была хорошая, подбитая ватой, тигровая шкурка, подушка и одеяло. Я разделся по домашнему.
Успех дела радовал. Движение только началось, а уже приняло большие размеры. Через неделю — месяц оно увеличится, примет навероятные размеры и — Крым наш. С этой мыслью я и заснул.
Разбудил меня мальчик мангушский Ларька, которого мы называли Антон Иванович Деникин, возивший на муле штабную канцелярию и мои вещи.
— В чем дело?  —  спросил я.
— Солдаты около фонтана  —  ответил Ларька.
Я быстро вскочил. Все уже были на ногах.
— Кто одет  —  в ружье и залечь за камень,  —  скомандовал я.
Большой камень, пологим скатом выходивший на поляну, был опорным пунктом штаба.
Я быстро оделся, обмотки всунул в карман, скатал постель и хотел идти к камню, но этого мне сделать не удалось. Все товарищи уже бежали от камня,  —  этот поток захватил и меня.
Отстреливаясь, мы отошли к Малым Казанлам. Два мула, лошадь, пишущая машинка, бараны, хлеб и кофе достались белым.
Простояв дня три у Малых Казанлов, мы перешли в пещеру на Бурульче.
1) Мнение т. Мокроусова о деятельности т. Бабахана и др. руководителей крымской подпольной организации совершенно неправильно. Сомневаться в товаришах, которые в течение 8 месяцев стойко руководили подпольной работой в самых ужасных условиях Слащовско-Кутеповского белого террора, больше, чем неосновательно. Не надо забывать и того, что в течение первого полугодия этой работы крымское подполье не имело никакой связи с центром, что еще более усугубляло тяжесть положения. Что же касается от'езда т. Бабахана в Москву, то т. Бабахан ехал на Всероссийск. С'езд партии, с одной стороны, а с другой — имел выяснить в ЦК РКП ряд вопросов, связанных с дальнейшей работой крымской организации. Редакция.


№ 4 статьи  и  воспоминания 45
В октябре на Долгоруковскую яйлу прибыл конный полк. Он пополнился, приобрел лошадей и седла. Для того, чтобы конный полк не распустился и имел революционный лоск, я назначил в полк военкома Александра Григорьева. Скажу о нем несколько слов.
Когда перед от‘ездом в Крым мы были в Новороссийске, ко мне однажды подошел покойный Васильев и стал просить, чтобы я взял к себе Григорьева. Я его не знал. Васильев указал мне его. Наружность его мне не понравилась. В черной рубахе с растегнутым воротом, высокий, силач, с чуть-чуть красным кончиком большого широкого носа, он походил на громилу.
— Что ты ерундишь, Васильев? Ты думаешь, в лесу бандитов нет, там их хватит,  —  сказал я Васильеву.
Васильев стал за него ручаться.
— Даю вам честное слово,  —  говорил он,  —  что он честный, славный парень, а главное храбрый.
— Ну, хорошо, если он храбрый, .пусть идет, но в случае чего,  —  тебе попадет,  — погрозил я Васильеву.
По прибытии в Крым я его некоторое время щупал и относился к нему недоверчиво. В конце концов я убедился, что он действительно чесняга, душа-парень, на которого всегда можно было положиться и доверить любое дело.
Будучи военкомом конного полка до самого изгнания Врангеля из Крыма, он вел себя, как храбрый, честный революционер. Через его руки проходила масса ценностей, которые все без исключения он сдавал в кассу штаба. А через две недели после занятия нами Крыма у него не на что было хлеба купить.
Конному полку дано было задание выйти из леса в районе Альмы и совершить рейд до Сак. Полк это блестяще выполнил. Выйдя от Тырков на Малые Казанлы, он прошел к Альме, а оттуда к Ивановке и возвратился обратно в лес через Мангуш, Бешуй и Шумхай. У д. Коуш полк захватил продовольствие, обмундирование, седла и лошадей.
Этот рейд, совершенный на сравнительно небольшой территории Крыма, забитой войсками, своей дерзостью озлобил противника и серьезно заставил задуматься об упрочении тыла.
В средних числах октября штаб разработал план захвата Крыма. План этот заключался в следующем:
Татарское население к востоку от линии Ялта—Симферополь было подготовлено к выступлению. Остановка была за оружием, ожидаемым нами с десантом, который должен был высадиться по моему плану, повезенному Папаниным через Турцию в Харьков в Реввоенсовет Югзапа, в районе Алушта—Двуякорная бухта.


46 РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ №4
В Евпаторийском уезде во многих деревнях были сорганизованы ячейки, которые при начале восстания сгруппировали бы вокруг себя революционное крестьянство и присоединились бы к ударным группам, — отрядам, действовавшим в лесу, десантной группе и офицерскому резерву (около 800 человек), расположенному в Евпатории и Джанкое.
Установить связь и подготовить резерв к выступлению было поручено бывшему капитану одного из Донских полков Шевченко, работавшему в лесу. Связь эту он должен был установить через начальника Евпаторийского офицерского резерва полковника Сучилина, полкового сослуживца и личного друга Шевченко.
Предполагалось ко дню выступления стянуть все отряды в Симферопольский район. Прибывший десант должен был вооружить татар, создать из них внушительный отряд и перейти в Севастопольский район.
В день выступления отряды Симферопольского района и рабочих завода Анатра должны были занять Симферополь, десантный отряд  —  Севастополь. Сучилину с Евпаторийским резервом поручалось освободить концлагерь и переброситься форсированным маршем на Перекоп. Джанкойский резерв должен был, подчинив себе местный гарнизон и пленных красноармейцев, двигаться к Сивашским мостам. Гарнизоны других городов Крыма должны быть парализованы. Ко дню выступления предполагалось установить в лесу радио, присланное из Очакова, чтобы связаться с реввоенсоветом Южфронта для координации действий.
Между тем, получив деньги и инструкции, Шевченко отправился в Евпаторию. В Евпатории тогда работал Андрей Маркович Лысенко, с которым он должен был связаться и с его помощью повести работу среди офицеров резерва.
Через несколько дней Шевченко прислал мне записку, в которой говорил, что связь с Сучилиным установил, что он говорил с ним, как с честным офицером, о целях моего приезда, и что Сучилин дал согласие работать среди офицеров подчиненного ему резерва.
Шевченко предполагал с помощью резерва освободить из концлагеря красноармейцев-жлобинцев и получить за небольшую цену несколько пулеметов, патронов и около ста штук винтовок. Для этого он просил денег.
Через несколько дней он обещал придти в штаб с подробным докладом и за получением инструкций.
Активность отрядов с одной стороны способствовала их пополнению как живой силой, так и вооружением, а с другой  —  расшатывала дух армии противника, расстраивала его планы, вносила панику в среду, как выражался Слащев,


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 47
„тыловой сволочи", поднимала дух недовольных Врангельской властью и толкала их на активные действия.
Все это заставляло меня приказать отрядам и товарищам, работавшим в городах, проявить максимум энергии, производить усиленный выпуск печатанных прокламаций, устраивать взрывы и налеты на учреждения и отряды, стараться прерывать добычу угля на Бешуйских копях и заготовку и вывоз дров из леса.
К  этому времени Макаров прислал ко мне трех офицеров, геройски бежавших с Симферопольской гауптвахты,— есаула Сычева, некоего офицера, именовавшего себя полковником Шулькевичем, и капитана Осипова; этим людям возврата в ряды белых после бегства с гауптвахты не могло быть, и потому я, ощупав их, дал им назначение. Сычева, как казака- терца, бывшего командира Волжского полка корпуса Шкуро, назначил вместо Галько командиром первого конного полка.
Полку была дана задача свершить рейд в район Табулды-Чату с целью снять там приставство, пополниться людьми и захватить лошадей.
Сычев, перешерстив свой отряд, выступил в рейд. С Долгоруковской Яйлы он пошел на Малые Казанлы и сделал круг через Аргин—Чару—Кишлав и Ускут.
Наиболее крупные стычки имели место в Джанкое (северо-западнее Карасубазара), Чару, Семене и Османчике. В результате боев отрядом были захвачены пленные, оружие и продовольствие.
Дело не обошлось и без курьезного инцидента: около Барагана отряд встретил генерала Сахарова, спокойно ехавшего с женой в сопровождении пяти солдат из своего имения в город. Понятно, они были задержаны, при чем у жены генерала было взято много ценностей, которые доставил в штабную кассу военком Григорьев.
В это же время 3-й Симферопольский полк совершил рейд через Коуш на Коккозы, где был ранен пристав, взят в плен его помощник и еще два или три офицера и несколько стражников.
По пути полк разрушил лесопильный завод, кажется, около Мангуша, и посетил постройку узкоколейной железной дороги. Работа на постройке не была приостановлена в расчете, что ее закончат к занятию нами Крыма.
2-й Карасубазарский полк снял несколько кордонов по берегу моря Судак—Феодосия и произвел налет на отряд юнкеров, охранявших Субашский бассейн; в этом деле с нашей стороны был всего один убит и несколько ранено. Кроме этого, полк устроил удачную засаду на эскадрон белых и разбил его наголову. В бою были взяты пленные, лошади с седлами и оружие.


48
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ № 4
Начавший тогда формироваться 1-й Феодосийский полк, расположенный у Баксана, разрушил Баксанский лесопильный завод и произвел неудавшийся налет на отряд, расположенный в Шумах.
Вновь сформированный 5-ый татарский полк в районе Ускута устроил отряду белых засаду, при чем двое офицеров было убито и самый отряд рассеян. Татарский полк гастролировал, главным образом, по приберем<ным деревням района Алушта—Судак, призывая население в ряды повстанческой армии.
Каждый из полков жег, где только мог, заготовленные для армии дрова, разгонял рабочих, заготовлявших их, и не давал вывозить их из леса.
В городах наши тоже не дремали. В Симферополе произвели покушение на взрыв контр-разведки, сожгли паровую мельницу, обслуживавшую нужды интендантства, взрывали железнодорожные пути и т. д.
Врангель, убедившись в бесплодности борьбы с нами в лесу фронтовыми частями, увеличил гарнизоны городов; все военные школы, учебные команды и части тыла были брошены в лес. Они заняли все деревни, расположенные в лесу и прилегающие к лесу, вероятно, с целью парализовать наши действия. Берег Судак—Феодосия бдительно охранялся усиленным нарядом сторожевых судов.
После совершения вышеуказанных операций полки стали впредь до распоряжения на отдых. Я ждал результатов работы Шевченко и прибытия десанта и поэтому все отряды держал в определенных местах наготове, чтобы в нужный момент немедленно бросить их в бой.
Полки, постепенно вырастая, приводились в порядок: люди мылись, чинили белье, набирали силы хорошими порциями баранины.
5-му татарскому полку было приказано наблюдать за морем и в случае появления нашего десанта спешить к месту высадки, уведомив об этом штаб.
В Зуях в то время стоял ремонтный конный полк противника. Солдаты полка были неблагонадежны; часть из них были пленные красноармейцы разбитого конного корпуса Жлобы. Одним словом, публика была своя. Мы решили произвести налет на Зую силами первого конного полка. Сычев охотно взялся за это дело.
Налет на Зую был произведен в последних числах октября. Кроме ремонтного полка, в Зуе стоял сильный отряд стражников под командой пристава. Стражники и полк были расквартированы в разных частях села.
Первый конный полк, подойдя к Зуе с севера, спешился за полверсты до села и с проводником, местным крестьянином


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 49
пошел к сельской околице. Заставу, стоявшую за село м сняли без шума.
Сычев с несколькими бойцами подошел к воротам занимаемого стражниками дома и стал стучать. Ему открыли, думая, что это пристав. Как только ворота приотворились, один из наших бойцов в упор выстрелил в стражников и этим выстрелом все испортил.
Стражники моментально убежали в дом и там заперлись. Когда завязалась перестрелка, пристав, как потом передавали крестьяне, босой бежал в  Табулды. Длившаяся несколько часов осада дома ни к чему не привела.
Перед утром полк, захватив несколько жлобинцев, отступил из Зуи, оставив одного убитого.
Незадолго до этого рейда в штаб пришел из Севастополя Шевченко с представителем офицерского резерва полковником Поповым.
Попов был в поношенном, цвета хаки, кителе, таких же брюках, в старых, давно не видавших щетки и крема, ботинках. Вид он имел не офицера, а забитого чиновника из департамента полиции. Тип был, что называется, бесцветный.
Его небольшие серые мутные глаза ничего не говорили. При разговоре он смотрел на меня так же безразлично, как на каменный свод нашей пещеры или на свои ошарпанные ботинки. Когда  он говорил мне о плохом материальном положении офицеров в резерве и их недовольстве порядками, по глазам его нельзя было угадать, правду он говорит, или врет.
— Вы видите, я старый артиллерийский полковник,  —  медленно говорил Попов,  —  все здоровье отдал на службу в русской армии, и что же в результате? Общая столовая с мутной жижицей, вместо щей, и ошарпанный костюм. И мы, офицеры резерва, все такие. А ведь из нас есть храбрые, умные люди, как, напр., полковник Сучилин. И все они теперь в опале только лишь за то, что они, может быть, усомнились в правоте дела наших генералов.
— А как вы думаете, полковник, пошли бы офицеры с нами при условии с моей стороны полной гарантии их неприкосновенности по занятии нами Крыма?
— Видите ли, за всех сказать я не могу, а большинство да, пошли бы,  —  ответил он.
— А как вы думаете, вести работу по подготовке выступления среди резерва сопряжено будет с большим риском или нет?  —  спросил далее я.
— Мне кажется, это будет не так трудно, потому что у нас в столовке и на квартирах каждый день поговаривают открыто о беспорядках в нашей армии, о том, что не плохо было бы с красными помириться, т. е. не помириться,  —


50 революция в крыму №4
поправился он,  —  а сдаться. Да, кроме этого, у нас уже выработалась товарищеская солидарность и, если кто-либо из нас не будет согласен на ваше предложение, то он во всяком случае доносить не будет. А тех, которых мы знаем, как филеров, мы, конечно, не посвятим в наше дело 1)“.
Из разговора было видно, что Шевченко Попова посвятил в суть дела. В результате я поручил Попову (с его согласия) работать в Джанкойском резерве и установить связь с фронтовыми частями. Для этого полковник Сучилин должен был способствовать под разными предлогами его откомандированию в Джанкойский резерв.
Полковнику Сучилину было поручено работать среди Евпаторийского резерва. Связью со мной должна быть Евпаторийская организация во главе с Лысенко и Шевченко.
Шевченке, чтобы не попасть впросак, я посоветовал сейчас Попову и Сучилину денег много не давать; для того же, чтобы проверить правоту передаваемых Поповым сведений, чтобы, как говорится, опробовать золото огнем,  —  я поручил через Шевченко Сучилину назначить в подходящее время своих офицеров в караулы в концлагери и подготовить пулеметы, винтовки и патроны с целью вывода из лагерей в лес человек 50—100 пленных красноармейцев. Попову я об этом ничего не сказал.
Шевченко определенно заявил мне, что через неделю поручение будет выполнено. Вывод пленных красноармейцев из концлагеря не помешал бы осуществлению плана захвата Крыма, так как до этого были случаи группового ухода пленных в лес.
Шевченко с Поповым и тов. Адольфом, присланным ко мне из Харькова, ушли в Евпаторию. Дело ладилось.
Я рассуждал так: „Если я не наскочу на провокацию,  — успех нашего дела обеспечен, если же Попов и Сучилин провокаторы,  —  я от этого теряю только несколько тысяч рублей николаевками и двух-трех товарищей. Но когда лес рубят,  —  щепки летят".
В ожидании результатов работы в резерве штаб усиленно занялся подготовкой выступления в городах. Частям было приказано приобретать оружие и вербовать добровольцев. Евпаторийцам было приказано усилить работу среди крестьян уезда.
Работа закипела. Город тащил в лес оружие, переправлял людей. Лес снабжал город деньгами, прокламациями и приказами.
Мы с нетерпением ждали десанта. Но десанта не было,
1) Попов сам оказался провокатором и выдал впоследствии Евпаторийскую подпольную организацию. Редакция.


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
51
несмотря на то, что нам было известно, что Папанин, посланный мною с докладом, благополучно прибыл в Харьков.
Надежд на осуществление нашего плана было достаточно. Солдаты, перебегавшие к нам из всех частей Врангелевской армии, передавали радостные вести: настроение армии было скверное, солдаты фронтовых частей, несмотря на тщательное умалчивание начальства о зеленых, знали, что последние существуют и действуют, и были настроены в нашу пользу.
Наш мир с Польшей окончательно убил дух врангелевцев. Врангель, издававший до этого приказы, пропитанные бодрой верой в успех своего дела, теперь опубликовал приказ, полный, так сказать, вздохов.
В этом приказе он говорил своим верноподданным, что Польша им изменила, и они, сжатые стальным кольцом красных войск, остались одиноки; что доблестной армии, борющейся за собирание святой Руси, придется еще выпить горькую чашу испытания.
Плана захвата Крыма нам осуществить, однако, не удалось. Десант так и не прибыл. Евпаторийская организация была арестована. Все разлетелось, как мыльный пузырь.
В лесу было бесполезно сидеть. Вступать же в бой без артиллерии с сильными отрядами, хорошо закрепившимися по имениям и деревням, было бы опрометчиво.
Налет З-гo Симферопольского полка, граничащий с безумием, на отряд белых в Тавель вырвал из полка самых лучших, храбрых 5 товарищей, ворвавшихся в дом, где засели белые. Они там и были убиты. Это говорило само за себя.
Настали холода, в горах выпал глубокий снег; отряды приступили к постройкам землянок. Штаб тоже обеспокоился этим. Мы выбрали большую пещеру в непроходимых дебрях Бурульчи. Выход из пещеры заложили толстым слоем листьев и землей. Стены обвешали коврами, купили лампу и железную печь. Словом, нору обставили с комфортом. Внизу, на речке, комендантская команда выстроила небольшой городок шалашей.
Днем в пещере получались сводки, донесения, письма, газеты. Писались и рассылались приказы и прокламации, кипятили чай и играли в шахматы. Внизу в шалашах комендантской команды пели песни, рисовали каррикатуры и думали о том, скоро ли настанет время выхода из леса.
Когда мы в пещере работали, пили чай или играли в шахматы, к нам молча заходили бывший пристав Голяков или Шаров, подмечали что-либо смешное и уходили вниз, а через несколько времени там уже пели: „Хоть в штабе стоят две печки,  — там все гнутся, как овечки,  — журавель мой журавель, журавушка молодой". Когда однажды Голяков заметил, что в штабе чай грели в кружках, в шалашах уже


52
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
была составлена песня: „Если хочешь .чай пить, нужно в кружках кипятить,  —  журавель мой журавель, журавушка молодой“.
После провала нашего грандиозного плана и неудачного наступления на деревню Тавель в горы из далекой степи стали доноситься глухие раскаты артиллерийской канонады.
Газеты сбавили тон,  — о громких победах они перестали кричать. О Москве забыли и сменили направление на Константинополь. Правда, прямо этого не говорилось, но между строк это просвечивало. Наконец, Слащова, царя петли, погнали на фронт  —  „затыкать дыру“,  —  говорили наши.
Сидеть сложа руки больше нельзя было. Нужно было помочь Красной армии взять неприступную твердыню Крымских перешейков.
Я сгруппировал все отряды в Малых Казанлах с целью выхода на Евпаторию. Предполагалось перейти Карасубазарское шоссе, захватить у богатых немецких колонистов тачанки и двинуться в Епаторийский уезд, там пополниться- и, в зависимости от боевой обстановки, ударить на Перекоп или же действовать в тылу  —  производить налеты на тыловые учреждения.
Числа 10 ноября отряды стали стягиваться в Малые Казанлы.
В лесу оставался мой начальник штаба и отделу снабжения частей с небольшими группами красноармейцев. Делалось это с целью ввести в заблуждение противника, заставить его думать, что отряды остались в лесу, и для того, чтобы не терять связь с городом и деревнями, дававшими людей и оружие.
Вечером 11-го мы заняли Баксан. Прибывшие из города крестьяне передали нам, что из Феодосии на Симферополь движется много обозов. Я выслал на шоссе разведку, которая, вернувшись, донесла, что обозы двигаются из Симферополя на Каразубазар.
Сычеву было приказано достать язык. Он вышел с полком в Розенталь и через несколько времени сообщил, что взятые в плен офицеры передали о том, что белые из Перекопа отступили.
Быстро были собраны в Баксане и др. деревнях подводы, и утром отряды, разбившись на две группы, вышли на шоссе.
Слева, на Розенталь, шeл конный полк, справа, ниже Розенталя, шли остальные. Был сильный туман. Конному полку удалось в тумане незаметно подойти к самому шоссе и врезаться в колонну 1-го кубанского конного корпуса и 2-го донского.
По ним в упор была открыта ружейная и пулеметная стрельба. Части корпусов расстроились и рассыпались. Другие полки встретили ружейным и пулеметным огнем противника ближе к Карасубазару.


№4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 53
Полки вышли на шоссе, все время преследуя бегущего противника. Остатки конных корпусов группами и по одиночке выходили на шоссе, где их забирали в плен. Так было до самой Феодосии.
Уже по занятии Феодосии из остатков корпусов 2-го донского и 1-го кубанского около деревни Салы образовалась группа человек в 80, которая, сняв погоны, об'явила себя зелеными. Наши об этом узнали и быстро ее ликвидировали.
Скрипниченко, работавший среди рабочих завода Анатра, организовал отряд и занял Симферополь, после чего преследовал отступивших белых до самого Севастополя.
Татарский полк в это время оперировал на Ялтинском шоссе.
Когда я был с частями в Карасубазаре, ко мне прибыли из Капсхора татары и сообщили, что пришел из Новороссийска пароход с вооруженными матросами. Я понял, что это был десант, на который мы возлагали столько надежд.
Неделю спустя по занятии Крыма, я приехал из Феодосии в Симферополь, где стоял мой штаб. Там я встретил Папанина, прибывшего в Капсхор с 40 матросами на истребителе из Новороссийска.
Мне удалось выяснить, почему десант не был во время высажен.
Когда Папанин прибыл в Харьков с моим докладом, в котором я указывал на возможность переброски в Крым на истребителях небольших отрядов  с оружием, спецы с этим не согласились, вероятно, считая этот план безумным так же, как Трифонов считал мою поездку.
Мой проект, вероятно, был бы заложен под сукно, еслиб кто-то из членов партии не усумнился в правоте суждения спецов и не настоял на том, чтобы проект передали в Москву. Там согласились с ним и сейчас же дали приказание Реввоенсовету 9 (в Екатеринодар) организовать десантную группу. Десантный отряд в 900 человек был сформирован из самых лучших отборных бойцов Красной армии.
Когда отряд был готов, кому-то нужно было заявить в Реввоенсовете 9, что десант подчинить Мокроусову, как анархисту, нельзя. Говорят, что этот вопрос поднял Бабахан, посланный закардотом ЦККПУ в Екатеринодар для того, чтобы способствовать скорейшему формированию десанта. Я этого утверждать не буду.
Реввоенсовет решил назначить своего человека для командования десантным отрядом, но, как видно, перед ним встал вопрос о том, как быть с отрядами Мокроусова.
Реввоенсовет самостоятельно разрешить этого вопроса без центра не мог. Вероятно, запросил центр, и в результате


54
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
волокита, оттянувшая отправление десанта на две-три драгоценнейших недели.
Когда вопрос о командовании десантом был решен, кажется, в мою пользу, создались новые трения. Десантную операцию было поручено произвести Папанину. Спецы же во главе с Немитцем, бывшим тогда командующим всеми морскими силами Республики, не согласились с этим, ссылаясь на то, что Папанин, рядовой матрос, не имеющий специального военно-морского образования, этой операции произвести не сможет.
Назначили другого человека, спеца, а Папанину дали только один истребитель, лишь для того,  —  как мне потом говорил один товарищ, бывший в курсе этого дела,  —  чтобы замазать Папанину глаза  1).
Интересно отметить: Папанин, рядовой матрос, без специальной военно-морской подготовки, добрался до Крыма, а спец с военно-морской подготовкой, выйдя в море с двумя транспортами, один из них сумел утопить, а с другим вернулся обратно в Новороссийск.
Если бы кто-то в Реввоенсовете 9 не усумнился в моей революционной честности и если бы спецы были бы немного не спецами, то я не сомневаюсь в том, что десант высадился бы во время, вооружил бы татар, и за большое я не берусь,  — флоту белых с Врангелем во главе вряд ли удалось бы выйти из Севастопольской бухты.
1) Освещение факта задержки высадки и десанта у тов. Мокроусова не вполне совпадает с действительностью, что вполне понятно, в виду того, что он не присутствовал при подготовке операции. По получении в Харькове доклада Мокроусова закардот ЦККПУ, считавшийся Отделом РВС Южфронта, сейчас же согласился с планом Мокроусова о десанте и поставил вопрос в РВС Южфронта, где, по обсуждению и согласованию его с коморси, план был принят, а выполнение его было поручено закардоту совместно с РВС 9, в виду того, что самым удобным местом переправы было Кавказское побережье, т. е. район расположения частей 9 армии. Задержка об'ясняется тем, что РВС 9 считал необходимым назначить командиром всеми повстанческими войсками в Крыму вместо Мокроусова тов. Маринца. закардот же считал, что Мокроусов своей успешной работой в Крыму завоевал популярность в широких массах рабочих, крестьян и зеленоармейцев, настаивал на отмене этого приказа и на оставление командующим Мокроусова. Так как 9 армия не была подчинена Южфронту, то переговоры велись через Москву, что и заняло известное время. Точка зрения закардота в конце концов была принята. Что касается мнения т. Мокроусова о спецах, то оно об'ясняется не только ошибками последних, но также и тем, что  т. Мокроусов, как отважный партизан, естественно, относится к ним с известным предубеждением.
Редакция.


В. Камшицкий
КЕРЧЕНСКИЙ ПОГРОМ
(1905 г.)
I
Небольшой городок Керчь расположен на склоне горы „Митридат". Керченский залив глубоко врезается в сушу, благодаря чему берега приобретают вид подковы. С одной стороны возвышается мыс крепости, с другой  —  Брянского завода.
Летом обилие тепла и света. Каменные домики, освещенные ярким солнцем, резко выделяются своей белизной. Население  —  смешанное. Здесь жили: русские, татары, евреи, греки, армяне, турки, итальянцы и другие. Несмотря на эту смесь, жизнь издавна протекала тихо и мирно.
В городе находился большой металлургический Брянский завод, два небольших завода — Бухштаба и Золоторева, табачная фабрика Месаксуди, несколько паровых мукомольных мельниц и проч., что придавало ему, до некоторой степени, промышленную окраску.
1905 год всколыхнул керченский пролетариат. Началось заметное движение. В последнее время часто можно было встретить по вечерам группы рабочих, отправлявшихся за город на собрания, „массовки“ и митинги.
Полиция и жандармерия, конечно, не дремали. Устраивались облавы, рабочих арестовывали, избивали нагайками... Но митинги не прекращались.
В сравнительно небольшой промежуток времени в городской думе были устроены две демонстрации. Одна из них, в которой выступали представители сионистов, была направлена против еврейских гласных по назначению; вместо последних требовали введение института выборных гласных  1).
Вторая демонстрация была организована партией с.-д. В думе во время заседания появилась довольно большая группа рабочих. Они сгрудились в кучу и из их среды раздался женский голос:
— Прошу слова!
1) Как известно, по царским законам гласные от еврейского населения не избирались, а назначались администрацией.


56
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
Говорила приехавшая пропагандистка Галя. Среди гласных и публики произошло движение. Не дожидаясь ответа, женщина произнесла речь, в которой указала на процесс назревания революции, призывала к поддержке рабочего класса и закончила лозунгом о созыве учредительного собрания.
После нее говорил один рабочий на украинском языке.
Затем были разбросаны прокламации, и группа рабочих с красным флагом и с пением революционных песен направилась к бульвару. Демонстрация собрала большое количество публики.
Против бульвара находился дом градоначальника. Из под'езда выскочили солдаты и начали разгонять демонстрантов. Некоторые из солдат поснимали пояса с тяжелыми металлическими пряжками и принялись избивать толпу. Появились городовые. Они пустили в ход ножны шашек и что то кричали. Впрочем, вид у них был какой то нерешительный, пришибленый. Очевидно, они испугались.
Когда демонстранты уже рассеялись, улицы были оцеплены полицией. Прохожие задерживались. В эту ночь были произведены аресты.
После демонстрации в городе начали усиленно распространяться слухи о готовящемся погроме. Говорили о собраниях черной сотни на Митридате, в пещере, о собраниях в чайной „истинно-русских людей" под председательством генерала Трубникова (тестя жандармского ротмистра Шереметьева). Утверждали также, что руководителями готовящегося погрома являются сын местного табачного фабриканта  —  „Володька" Месаксуди и его жена.
По имевшимся сведениям, участники организуемого погрома получали по рублю в день, кроме водки, а в день погрома им было обещано по пяти рублей на брата.
Фотографическая мастерская, в которой я тогда работал, находилась на четвертом этаже. С черного хода сюда вела витая лестница с широкими площадками. На одной из них устраивался, обыкновенно, на ночь нищий, который был известен под кличкой „Иезуит Сало". Это был высокий толстый старик, который, несмотря на свои лохмотья, сохранил важную осанку.
Я и другой молодой рабочий нашей мастерской Саша Банкин старались что-либо выпытать у него о погроме. Но Иезуит Сало давал какие то неопределенные ответы. Вместо слов, он часто издавал нечленораздельные звуки. Казалось, что мозг его совершенно заплыл жиром, а потому ему трудно говорить.
Но однажды, получив двугривенный, он после долгих запирательств признался:
— Нельзя говорить,..
№ 4


№ 4 СТАТЬИ  И  ВОСПОМИНАНИЯ 57
Некоторые члены местного еврейского общества и особенно владелец типографии Я. Нутис начали принимать меры к предотвращению готовящегося погрома. Как представители буржуазии, они пошли по проторенной дорожке и вначале обратились к администрации, прося у нее защиты.
Бывший в то время в Керчи полицеймейстер Янов уверял, что погрома не будет.
Обратились также к чиновнику особых поручений при градоначальнике Мочульскому, которому указали на собрания черносотенцев, происхоящие в пещере на Митридате.
Мочульский обещал принять меры. Во время одной из попоек, устроенных для него, Мочульский сообщил, что он получил приказание накрыть хулиганов и арестовать их.
Несмотря на такое заверение, Нутис решил проникнуть в пещеру и узнать точно, что там происходит.
Около 9 час. вечера он еще с одним лицом спрятались в одной из извилин пещеры, а в 11 состоялось собрание черносотенцев.
Из их слов выяснилось, что на днях ожидается окончательное распоряжение из Петербурга, после чего будет разрешен 3-хдневный погром.
Через полчаса после роспуска собрания начали вылезать из засады разведчики и, выходя из пещеры, наткнулись на чиновника Мочульского, который совместно с городовыми производил облаву.
— Вы что тут делаете?  —  удивился Мочульский.
— Я здесь по одному делу,  —  ответил Нутис.
Облаву эту при свете последующих событий можно рассматривать лишь как инсценировку, при чем союз „истиннорусских" заранее получил уведомление, в котором часу облава начнется, а потому черносотенцы могли своевременно скрыться.
На ряду с этим председатель союза „истинно-русских" Безкровайный и член союза Александр Москаленко 1) за плату сообщали сведения о готовящемся погроме.
Одновременно начала вестись работа по организации самообороны. В значительном большинстве она состояла из еврейской рабочей молодежи, но были здесь и русские рабочие, так как местная организация с.-д. партии решила оказать ей всяческое содействие.
Принимали в ней также участие члены революционного кружка учащихся, главным образом, гимназисты старших классов.
Оружие в то время продавалось свободно. Его можно было достать в железных лавках, даже почему то в часовых магазинах. В витринах, рядом с часами, лежали револьверы
1) Недавно осужден за службу в охранке.


58 революция в крыму №4
разных систем. Торговля револьверами шла бойко. Кроме отдельных лиц, оружие закупали также партийные организации. В качестве эксперта по закупке оружия был приглашен кузнец Фиш.
При одной из покупок большой партии револьверов вышла неудача, и двое покупателей были арестованы; но так как револьверы не были обнаружены, то арестованные через несколько часов были освобождены.
Из Бердянска на имя одного студента или его отца была получена странная телеграмма: „Если нужен шпайер, телеграфируйте точка Майер“. Телеграмму эту признали провокационной и решили на нее не отвечать.
Участники самообороны, которых насчитывалось от 40 до 50 человек, собирались для обучения стрельбе в доме на Михайловской улице. Инструктором, как бывший солдат, был Арон Вееров, по профессии мясник.
Впрочем, обучение это было скорее театральное. Стрелять патронами, по вполне понятным причинам, нельзя было, а потому, когда раздавалась команда:
— Пли!  —  то слышно было только щелканье курков.
Кроме револьверов, преимущественно системы „Бульдог", самооборона располагала также несколькими охотничьими ружьями. Часть револьверов была получена из Бердянска. Патроны закупались также в Темрюке и Новороссийске.
Вначале как то не хотелось верить, чтобы в Керчи, где никогда не было национальной вражды, удалось бы организовать погром.
Однако, факты для сомневающихся становились все более убедительными.
Генерала Трубникова совместно с „Володькой" в загримированном виде видели в ночлежке. Из деревни сообщали, что тот же способный сын табачного фабриканта раз‘езжает и приглашает крестьян принять участие в погроме. Наконец, удалось войти в соглашение с одним почтово-телеграфным чиновником, который доставлял сведения о переписке генерала Трубникова с Петербургом.
Последня телеграмма оттуда гласила следующее:
„Керчь. Генералу Трубникову. Высылаю двадцать, что с Вашими составит нужное количество. Избегайте жертв. Трепов".
„Двадцать"  —  это главное ядро громил, которых, как гастролеров, департамент полиции высылал из центра во все те пункты, где, по его мнению, размах революционного движения требовал особых огнетушительных мер в виде погрома, чтобы грязными волнами его залить начавшийся пожар революции.
Что же касается выражения: „Избегайте жертв", — то слуги хорошо знают руку своего хозяина.


№4 СТАТЬИ  И  ВОСПОМИНАНИЯ 59
Практика показала, что жертвы были при всех погромах, и что поэтому и тот, кто давал, и те, кто получали такие директивы, заранее знали, что они ни к чему не обязывают, и что пишутся они просто ради высокого стиля.
Телеграмма эта была получена, приблизительно, за неделю до начала погрома.
Еврейская буржуазия не на шутку всполошилась. Начался сбор денег для того, чтоб подкупить, кого нужно, так как этим путем думали избежать погрома.
Пришли к полицеймейстеру Янову и предложили ему довольно крупную сумму.
Янов, который с одним из явившихся представителей местной еврейской буржуазии до этого сблизился на почве попоек и кутежей, где он разыгривал благородного джентльмена, испытывал теперь большое затруднение.
Получить взятку—это означало самым грубым образом: уронить себя в глазах своего недавнего собутыльника. Отказаться от такого значительного куша, — этого не позволяла полицейская душа, и все те традиции, на которых воспитывалась российская полиция. Впрочем, главным затруднением, очевидно, явилось сознание того, что вопрос о погроме уже предрешен свыше, и что не силами местного полицеймейстера его можно приостановить.
Янов взял поэтому самую мудрую линию.
— Нет,  — сказал он,  — взятку я взять не могу. Материальное мое положение в настоящее время... гм... не так затруднительно. Мда... Когда я буду нуждаться, я сам обращусь к вашей помощи... по-приятельски... Но могу обещать вам, господа, что больших безобразий не будет... может быть, там только, где я окажусь бессильным... Но, вообще, я ничего излишнего не допущу... Мда...
Все это делалось, конечно, без ведома самообороны.
Организация последней стала известна властям, так как чиновник Мочульский под пьяную руку проболтался.
Подражая сиплому, хриповатому голосу градоначальника, адмирала  Клокачева, Мочульский пробасил:
— Его превосходительство сказал: „Если жидовское войско выступит, мы будем стрелять".
II
Через несколько дней после этого 29-го июля произошла патриотическая манифестация. Впереди несли портрет царя, взятый в одной из аптек. Отслужили молебен в соборе, затем двинулись по улицам. Во главе манифестации шли Знакомые лица: жандармский ротмистр Шереметьев, генерал Трубников, Бескровайный и несколько других видных


60 революция в крыму №4
местных членов союза „истинно-русских". Всех манифестантов было человек 80. Среди них много женщин. Они пели гимн, „Спаси, господи" и кричали встречным:
— Шапки долой!
Мы знали по опыту других городов, что это есть прелюдия к погрому.
Город был нами разбит на участки, и в каждом из них до утра дежурили по два члена самообороны.
Мне досталась окраина города. Ночь была темная, улицы здесь были глухие, неосвещенные, прохожие встречались редко. В случае какой-либо тревоги, какого-либо сборища, мы должны были немедленно сообщить в квартиру самообороны.
Ночь прошла спокойно.
Утром наши дозорные заметили на базаре человек пять хулиганов, которые кричали, размахивали руками и. сзывали толпу. Один из них был одет в красную рубаху на выпуск, под мужичка. Все они были вдребезги пьяны и еле держались на ногах.
Впервые раздался крик:
— Бей жидов, бей крамолу!...
Поднялся переполох. Бабы, наспех связавши свои котомки, пустились бежать. Загрохотали телеги крестьян. Воздух наполнился ревом, пьяными голосами громил, свистом мальчишек, звоном разбиваемых стекол. Магазины начали быстро закрываться. За отдельными евреями началась погоня.
Грабеж магазинов тут же на базаре принял широкие размеры. Громилы на глазах полиции переодевались в новое платье. Искушение было слишком велико, и полиция не выдержала. Примеру громил последовали городовые и околоточные, быстро превратившиеся в штатских, и только предательские шашки выдавали их владельцев, значительно потолстевших.
Разделившись на группы, громилы перенесли свою работу на окраины города, где начался разгром еврейских мелочных лавочек.
Вначале несколько человек, вооруженных топорами и ломами, взламывали двери, затем туда врывалась толпа, начинавшая все расхищать и ломать. Некоторые крестьяне нагружали в телеги все, что можно было.
Царило чувство безнаказанности, так как передавали друг другу, что полиция разрешила погром на 3 дня. Были вызваны войска, которые оставались совершенно безучастными. Они выстраивались у здания, где происходил погром, и выстаивали здесь до конца.
Когда разгром в одном месте прекращался, и громилы переходили в другое,  — войска следовали за ними.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 61
Кроме группы приезжих и переодетых городовых и жандармов, настроение толпы на соответствующем уровне поддерживали: жена „Володьки" Месаксуди, Александр Москаленко, плотник Мешков, Перепелицын и другие.
Когда к громилам подошел на базаре секретарь городской управы Михаил Белый и начал увещевать их прекратить погром, то он получил удар доской по голове.
Самооборона решила выступить лишь в крайнем случае. Хотя нам и не сообщили слова градоначальника Клокачева о том, что он намеревается в нас стрелять, тем не менее мы прекрасно понимали, что главной целью властей является желание разгромить местные революционные организации, которые должны были, по их расчетам, влиться в боевую дружину самообороны. Была дана директива выступить лишь в том случае, если появится опасность для жизни граждан.
Мы расположились в доме на углу Садовой улицы. Время тянулось медленно. Изредка мы вновь начинали упражняться в стрельбе из незаряженных револьверов и проходить шереножное учение. Проголодавшись, решили позавтракать. За провизией отправили гимназиста Кириченко. Уходя, он обменялся со мной шапками: мне дал свою гимназическую, а себе из конспирации взял мою касторовую.
Наши разведчики приносили нам сведения о том, как развивается погром. Уже было разгромлено несколько лавок.
Вот одна из картинок начала погрома:
В квартире студента Гефтера ночевал приехавший из Одессы Г. Мельничанский. Ночью послышался рев толпы и звук разбиваемых стекол. Все насторожились и пытались по звуку определить место шума. Было ясно, что начался погром. Посоветовавшись, решили потушить огонь и ждать событий. Через час услыхали шум нескольких телег, пение и игру на гармонике. Поравнявшись с домом, телеги остановились, и кто-то пытался открыть ворота; еще через несколько минут начали разбивать в квартире стекла. Осаждаемые условились начать стрелять лишь тогда, когда хулиганы станут вламываться в квартиру.
Когда под напором толпы начали поддаваться ставни, была открыта стрельба в воздух. Это была своеобразная стрельба: бульдоги часто давали реечки... целились в закрытые ставни... В ответ из толпы также раздалась стрельба.
Положение становилось критическим; надо было выбраться из дома. Двинулись к соседнему забору, перебравшись через который, очутились во дворе смотрителя арестного дома. Тихо подобрались к его квартире и под угрозой направленных револьверов заставили его открыть ворота. После этого быстро пробежали несколько кварталов


62
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
и, притворяясь при встрече с хулиганами пьяными, благополучно пробрались на квартиру к знакомым.
На другой день Мельничанский по просьбе Гефтера решил вывезти из его квартиры библиотеку и некоторые вещи. Взяв с собой несколько человек, они увязали узлы, и один из них отправился за дрогами.
В это время один из молодых членов самообороны решил испробовать свой невенький „бульдог" и выстрелил в печку. Этот выстрел собрал толпу в несколько сот человек, которая быстро увеличивалась. Кричали, что в доме собрались вооруженные евреи, которые только что убили какую, то женщину и ранили ребенка.
Мельничанский обратился к толпе с предложением указать стрелявшего и раненого и обещал, если обвинение подтвердится, убить виновного на месте. В ответ полетели камни. В виду того, что настроение толпы становилось все более враждебным, необходимо было скрыться.
Направив на толпу дула револьверов, небольшая группа самообороны заставила ее отхлынуть на пол квартала. После этого, сопровождаемые гиком и камнями, они дружно вышли из ворот. Здесь, однако, были рассеяны встречной бандой хулиганов, которые погнались за Мельничанским.
Не будучи хорошо знаком с городом, он спасался на авось. Забежал в аптеку, оттуда во двор и спрятался в погребок, где и забарикадировался.
Через несколько минут толпа заполнила двор. Раздавались крики:
— Жиды убили женщину и ребенка...
Бросились к погребу, но дуло револьвера из окошечка остановило толпу.
Минут через 20—25 явилась полиция и солдаты. Впустив к себе полицейского чиновника, Мельничанский принужден был отдать ему свой револьвер. Когда полицейский чин предложил пойти с ним, то он вначале заколебался, но тот успокоил его.
Не успел он, однако, перешагнуть порог, как чьи то руки схватили его за волосы и какой то острый предмет рассек ему голову. Лицо залила кровь, и удары кулаков в грудь свалили его на землю.
Теряя сознание, он слышал крик:
— Наш и за жидов! Бей лучше!... (его приняли за русского).
Очнулся он у стены аптеки. Вокруг были жандармы и полицейское начальство. Двор был оцеплен солдатами, которые, обливали его водой из ведра.
Через несколько минут его допросили и он назвался по фальшивке, по которой жил: „Борух Вайнштейн".


4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАния 63
После этого его под конвоем отправили в участок, где без перевязок продержали 4 дня, а через неделю освободили под надзор полиции до окончания следствия.
Так предупредительно... к громилам держала себя в эти дни полиция...
Ночевали мы в первую ночь в том же помещении на Садовой улице. После предыдущей бессоной ночи, к вечеру вce чувствовали сильную усталость.
Расположились на ночлег во дворе на мешках с сахаром или солью, покрытых брезентом. Было жестко и неудобно; к тому же чем дальше, тем все становилось холодней. Укрылись краями брезента, который и сам был холодный и влажный.
Над нами простиралось черное южное небо с яркими звездами. Скоро мы уснули.
На другой день с утра погром возобновился.
По улицам видны были следы разрушения. Разбитые двери и окна еврейских домов. У лавок была рассыпана и смешана с грязью и пылью мука и разная крупа. Здесь валялись осколки битой посуды, поломанные ящики, бочки и остатки мебели. В воздухе летал пух.
На Воронцовской улице в большом магазине золотых вещей Букзиля железные шторы на окнах и дверях были в нескольких местах повреждены. Но отверстия были очень малы, и внутрь погромщикам проникнуть не удалось.
— Откупился, жидюга...  — раздавалось в толпе.
Всюду на углах стояли кучки людей... сновали подозрительные суб'екты.
На тротуаре женщина собрала вокруг себя большую толпу.
— Ой, убили!.. Ой, жиды убили! — кричала она.
— Кого, где?  —  спрашивали окружающие.
— Ой, окаянные! Там... возле собора... Я проходила, а жиды ка-ак выстрелят!.. Прямо в мене... Пуля промеж ног так и пролетела. Эх... бить их надо!.. Всех жидов перерезать...
Долго еще слышался ее взвизгивающий и охрипший голос:
— Ой, убили... Ой, жиды убили... Ой, окаянные... Там, возле собора...
Мимо дома, где находилась самооборона, прошла манифестация погромщиков. По их поведению мы поняли, что наше местопребывание открыто.
Вскоре мы поодиночке начали переходить на новую квартиру по Михайловской улице.
Здесь был длинный, узкий двор со множеством квартир. Ко времени нашего прихода он казался вымершим. Ни одного человека, кроме нас, не было. Все обитатели его из предосторожности куда-то скрылись. Мы чувствовали себя здесь гораздо лучше.


64 революция в крыму № 4
Часам к двум дня стало известно, что громилы перешли от грабежей к избиениям и чуть ли не даже к убийствам. Напали на рабочего Сережу Войцеховского  1) члена местной партийной организации и участника самообороны.
Как русский, он чувствовал себя в сравнительной безопасности и во время погрома свободно ходил по городу в качестве разведчика. Однако, его узнали.
— Ты за жидов стоишь!—крикнули ему.. Затем набросились, повалили на землю и начали избивать булыжниками и сапогами.
Ему смяли грудь и в трех местах раздробили череп. Кроме него, были и другие жертвы. Нам необходимо было выступить.
Командование принял на себя Абрам Дворецкий (Львов).
Зарядили револьверы.
— Без команды не стрелять,  — приказал Дворецкий.
У ворот самооборона сгрудилась в кучу. Затем мы построились в шеренгу и двинулись лентой. Передавали, что один из членов самообороны Свердлов, по профессии заготовщик, закрывая за нами ворота, так за ними и остался. В это время грабили лавку на углу Еврейской улицы, туда мы и направились.
На Михайловской стояла кучка зрителей из местной интеллигенции. Проходя мимо них, Дворецкий не без рисовки скомандовал:
— Левое плечо вперед, арш!..
Был слышен отчетный топот полсотни ног.
Благодаря ежеминутному ожиданию выступления, нервы у всех были так напряжены, что всем хотелось поскорей положить этому конец. Двигались почти совершенно машинально.
Повернув на улицу, где происходил погром, мы увидели толпу человек в 100—150. Среди них было много любопытных, и только небольшое ядро громил делали свое гнусное дело.
Тут же поперек улицы, фронтом к двигавшейся самообороне, были построены две роты солдат.
Мы заметили, что перед нами бросился на колени какой то человек, по внешности армянин. Раздумывать тогда над этим жестом мы не могли. Возможно, что это был один из пострадавших во время татаро-армянской резни на Кавказе, который на собственной шкуре испытал прелести погромной политики царизма, и теперь преклонялся перед нами за нашу революционную организацию противодействия.
При виде нас среди громил произошло движение, раздались крики, гиканье... доносились ругательства.
Они грозили нам кулаками. Женщины что-то визжали.
1) В настоящее время Войцеховский превратился в злобствующего обывателя.


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
65
Толпа отхлынула от лавки и спряталась за угол влево. Лишь отдельные фигуры остались на виду впереди нас.
Солдаты также перестроились. Они зашли за противоположный угол справа.
Улица перед нами была почти совершенно очищена. Самооборона остановилась на Николаевской и растянулась поперек улицы.
Дворецкий вышел вперед и громким голосом заявил:
— Мы требуем от полиции прекратить погром...
Дальнейшие его слова заглушил рев толпы.
Вдруг среди нас я заметил человека в высоких сапогах, без шапки, с коротко остриженными волосами. Он размахивал сжатыми в кулаки руками, делая ими кругообразное движение. Голова его была слегка наклонена, как у быка, собирающегося поднять на рога.
— Живот на живот... смерть на смерть!...  — кричал он. В руках его был нож.
Солдаты взяли ружья на прицел и по, команде градоначальника Клокачева:
— Пли!  —  раздался залп выстрелов.
Самооборона начала отвечать. Вскоре раздался второй залп, и я почувствовал, что в правом боку меня что-то рвануло. Схватившись за бок, я ощутил, что-то влажное, рука моя была в крови.
„Готово"  — подумал я.
Вокруг меня опустело. Тогда, отстреливаясь, я повернулся и бросился бежать.
Свернул за угол влево, куда бросились и другие товарищи.
Нас могли преследовать. Человек 30 бросилось в ворота одного из домов по Кривому переулку. Находившиеся дома две женщины требовали, чтобы мы ушли.
— Раз такое дело,  — говорили они  —  так за вами сюда прийдут, а мы будем отвечать. Уходите, уходите...
Но мы постарались их успокоить.
— Ой, моя рука!.. Ой, ой, ой моя рука-а-а...  — услышал я раздирающий крик раненого.
Его уложили в постель. Левой рукой он прижимал, гладил и обнимал, как мать больного ребенка, свою раненую правую руку, из которой струей лилась кровь. Рана была почти у самого плеча.
— Ой, ой... моя рука!.. Ой... доктора!..  — кричал он.
Это был рабочий — портной, Григорий Лисогурский. Кроме боли, я услышал в его голосе и другие нотки: он оплакивал свою испорченную правую рабочую руку. Бедняга боялся остаться, калекой. Поэтому столько страдания чувствовалось в его голосе. Ему перевязали руку полотенцем.


66 РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ №4
Принесли ведро воды. Я намочил свою рубашку и с помощью других перевязал рану в боку. От потери крови или от нервного напряжения чувствовал страшную слабость.
Меня уложили на полу рядом с кроватью раненого и продолжавшего стонать товарища.
— Сейчас доктор придет,  — успокаивали его.
Так как выходить через ворота было опасно, то кто-то влез на крышу и спустился во двор, где жил городской врач Крежечковский. Вскоре он явился вместе с сыном-студентом, который нес банки с корпией и бинтами.
Врач быстро наложил нам повязки и обещал прислать линейку для перевозки нас в больницу.
С ранеными остались только 3 человека, которые должны были нас свезти в больницу, а остальные через крышу спустились в соседний двор, откуда поодиночке рассеялись.
Прибыла линейка, и мы поехали. Меня вез Виктор Васильев.
По дороге мы увидели группу сидящих солдат. Ружья у них были составлены в козла. При нашем приближении они  почему-то встали и взялись за ружья.
У входа в больницу образовалась толпа, главным образом, женщин. Меня положили на носилки и понесли.
— Какой молодой!.. услышал я чей-то женский голос.
После расстрела самообороны власти очевидно пришли к заключению, что все задания выполнены. Полицеймейстер Янов с 8-ю городовыми в несколько минут разогнал громил и погром прекратился.
III
В перевязочной шла лихорадочная работа. Приносили убитых и раненых из различных мест. Убитыми оказались гимназист Кириченко и приказчик Экслер. Последний был ранен и добит громилами о камни мостовой.
Тяжело ранены: Александр Банкин, Григорий Лисогурский, Моисей Миньков, Сергей Войцеховский и Владимир Камшицкий.
Легко ранены: Соломон Долгов, Абрам Дворецкий и еще несколько человек, фамилии которых не помню. Кроме участников самообороны, было еще несколько раненых из обывателей города.
У Банкина пуля прострелила грудь на вылет, задев верхушку легкого. Истекая кровью, он вбежал в квартиру еврея, присяжного поверенного Минца. Увидев его в кухне, хозяева замахали руками, подняли крик и заставили его убраться Как зарезанную утку, его потащили к помойной яме, куда с него стекала кровь. После этого, раненого оттащили на сеновал, где служанка откусывала зубами кусочки льда и


№4 СТАТЬ  И ВОСПОМИНАНИЯ 67
давала ему глотать. Все время она успокаивала его и, как заботливая мать, приглаживала рукой его волосы.
Вскоре сюда прибыли солдаты. Они наставили иа Бан- кина винтовки, и в таком положении он пролежал до отправления в больницу.
Войцеховского избивали до потери сознания. Затем с него начали стаскивать сапоги; так как в это время он очнулся, то избиение началось снова; в результате,  — проломаный череп и измятая грудь...
К Минькову в больницу явилась его невеста молодая девушка, работавшая в шляпной мастерской. Сквозь слезы она просила оставить ее в больнице ухаживать за нами, но ей отказали.
Перевязку нам делал фельдшер. Белый передник, окровавленные руки и тупое выражение лица делали его похожим на мясника.
Ко мне подошел Долгов, у него был ожог спины.
— Сколько жертв... сколько жертв!..  — сказал он и разрыдался.
Его начали успокаивать.
У Дворецкого пуля слегка задела подбородок.
Сестра милосердия помогла мне встать и повела из приемного покоя в больничный барак.
Мы шли по дорожкам сада. Было лето. Солнце ярко светило. Кругом шелестели зеленые деревья, и моя обнаженная наполовину фигура, перевязанная белыми бинтами и опирающаяся на руку сестры, казалась мне самому чем-то странным, неестественным.
Поместили меня в терапевтическое отделение, так как в хирургическом не было места. Лежа на койке, я услышал сильное движение, шум и громкие голоса. Вначале, благодаря повышенной температуре, трудно было определить, что происходит. Но потом я сделал усилие и начал прислушиваться.
— ...Рази больница для них?  —  услышал я чей-то сиплый голос.  —  Это что такое?... Чего их сюды тащат? Ишь, положили его на койку!.. Скажите, пожалуйста!.. Жидовское благородие!.. На койке ему лежать... А, может, я хочу на этой койке лежать... Может, моя койка спорченная. А у мене спрашивали? Нет!..
Говорил больной и тыкал в меня пальцем.
— Опять же пища, — продолжал он.  —  Для них, что-ли, пищу тут готовят. Али мы им свою пищу отдадим. Они будут жрать, а мы голодать. Взять бы их за ноги да об стенку...
Окружающие поддакивали.
— Сказать сестре: нам их не надо. Пускай девают куды хочут. А то мы сами распорядимся. В полиции сказано: „Три


68 революция в крыму №4
дня разрешается грабить и убивать и никакого ответа... Потому,  — приказ от царя“. Еще сроку целый день и ночь осталось... Больше...
Дальше я потерял нить разговора.
Вечером Миньков прислал мне из хирургического отделения записку. Он перечислял всех раненых, лежавших с ним. Сообщил, что в их палате находится также один громила, раненый в ноги.
Отношение врачебного персонала, за исключением одной сестры и двух медичек, было к нам холодное, безучастное и чисто формальное.
Служители же относились к нам явно враждебно. Они все как бы удивлялись, почему собственно нас лечат в то время, как по закону справедливости нужно было бы добить. Особенно один из них смотрел на нас волком. Я часто ловил на себе и на Других раненых товарищах этот злобный враждебный взгляд. Когда нас переносили на носилках из барака в перевязочную, то делали это так, как будто на носилках лежал не больной с сочащейся кровью раной, а лежанка дров.
— Носилки стукались о деревья в саду, о стены, о двери и др. предметы. На землю их бросали.
Скоро меня перевели в хирургическую палату. Здесь я увидел раненого в ноги громилу и узнал в нем того, который размахивал руками и кричал:
— Живот на живот, смерть на смерть...
Разнесся слух, что нас должен посетить городской голова Кумпан.
Действительно, он явился. У нас в бараках об этом сразу стало известно. Я видел как бы недоумевающие лица служителей. Все они глядели на нас злыми колючими глазами.
— Не иначе, как наябедничали  —  угрюмо сказал один из них.
Городской голова, небольшого роста, с жиденькой бородкой, вошел в перевязочную как-то бочком, как будто стесняясь.
— Ну... как с вами тут... э... обращаются?  —  спросил он, обводя глазами всех больных и не зная, на ком остановиться.
— Вы, вот, у него спросите,  —  сказал старший врач и указал на раненого в руку Лисогурского, сидевшего в это время на перевязочном столе.
Предложение врача было не без ехидства, так как этот больной, недавно приехавший из Литвы, по-русски говорил очень плохо и, что редко среди евреев, был неграмотный.
Городской голова к нему подошел.
— Как вы, вообще, здесь... в смысле обращения?..  — спросил у него голова.


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 69
— Что значит?!., ничего... Ой, моя рука, — простонал больной.
— Как пища?
— Что значит?!., дают обедать...
— Вы жалуетесь на что-нибудь?
— Ой, моя рука?!.. стонал больной.
Голова простоял над ним еще несколько секунд, затем обратился к врачу. Они вышли из перевязочной и медленно направились по дорожкам сада. С этого дня отношение к нам резко изменилось. Особенно сильная перемена была заметна со стороны служителей.
До сих пор они знали, что в нас стреляли, и только случайно не убили до смерти. Им поэтому казалось, что, оказывая нам какую бы то ни было помощь, они тем самым совершают преступление против государства, которое в школе, казарме и всяким другим путем привило им понятие о „внутреннем враге“. Посещение городского головы рассеяло их сомнения и послужило как бы внутренним оправданием при оказании нам помощи.
В своей любезности один из служителей дошел до того, что однажды принес бритву, употреблявшуюся в перевязочной, и предложил нам побриться.
Между тем, время шло и раненые, лежавшие пластом, начали понемногу пошевеливаться, садиться в постели и становиться на ноги.
Но мне больно было смотреть на побледневшие бескровные лица своих товарищей.
Убитого Экслера похоронили ночью, так как боялись нападения на похоронную процессию.
Когда мы немного окрепли, то по вечерам собирались в больничном саду и пели хором революционные песни. Почти для всех из нас, привыкших к тесноте и спертому воздуху мастерских, пребывание в больничном саду было первым в жизни отдыхом „на лоне природы".
Пели вполголоса, чтобы не беспокоить больных. Черная ночь окутывала нас своим пологом. Приятный прохладный ветерок с моря шелестел в листьях деревьев и слегка развевал наши халаты. Все мы испытывали горечь пережитого, смешанную с приятным чувством выздоравливающих.
— Петь можно, но только не революционные песни,  — сказал нам однажды дежурный фельдшер.
Наконец, явился представитель власти, рыжеватый болезненного вида следователь. Он производил дознание и записывал наши показания.
Предстоял суд... Против нас создавался процесс о вооруженном нападении на войска.


70 революция и крыму № 4
Такие процессы после погромов обыкновенно организовывались царской юстицией в др. городах.
Постепенно мы начали выписываться из больницы, и хотя раны не зажили, по приходилось приступить к работе в мастерских. Это было мучительно, болезненность ран усиливалась, но делать было нечего.
Вскоре приехал следователь но особо важным делам, который всех нас снова вызвал для допроса. Однако, несмотря на все старания, привлечь пас к ответственности не удалось.
Организация погрома была произведена с таким откровенным цинизмом, что даже в то глухое и мрачное время такой процесс вызвал бы большой конфуз, и власти на него не решились.
Скрепя сердце, им пришлось привлечь к ответственности за организацию погрома „Володьку" Месаксуди и еще нескольких „союзников".
Несмотря на существовавшее в городе военное положение, на присутствие на суде генерал-губернатора Шредера, который все время что-то отмечал у себя в книжке, несмотря, наконец, на сословный суд, последний все же вынес „Володьке" обвинительный вердикт, приговорив его к 2  1/2 годам арестантских рот.
Вскоре, впрочем, он был по ходатайству союза „истинно-русских людей" помилован царем.
Представителями гражданских истцов в процессе были Гилерсон и Цитрон.
Защитниками громил: Бобрищев-Пушкин (кажется, сын), Волкланевский и еще кто-то третий.
Гилерсон хотел огласить на суде телеграмму Трепова для того, чтобы установить отношение к погромам центральной власти, однако, из боязни выдать телеграфного чиновника пришлось от этого отказаться.
IV
После погрома был об‘явлен бойкот изделий фабрики Месаксуди. Возбуждение среди рабочих в Керчи было настолько сильно, что, напр., грузчики вырывали из рук курящих папиросы фабрики Месаксуди и бросали в море. Однако же. это не помешало еврейской буржуазии сохранить чувство признательности к полиции. После погрома к полицеймейстеру Янову явился старик Обершмуклер (владелец мукомольной мельницы и экспортер хлеба) и вручил таки ему денежную сумму, собранную с еврейской буржуазии.
То обстоятельство, что разгромили еврейскую бедноту, что расстреляли самооборону рабочих, не могло поколебать


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 71
рабского чувства угодничества, которое всегда проявляла еврейская буржуазия к полиции.
Впрочем, здесь, кроме угодничества, было и нечто другое, худшее. Здесь была прямая сделка: еврейская буржуазия откупилась сама за счет еврейской бедноты и рабочих. Буржуазия от погрома не пострадала. Только этим можно об'яснить тот факт, что, несмотря на погром и расстрелы, полицеймейстер Янов не лишился денежного преподношения.
Это для многих может служить прекрасным примером того, как классовые интересы оказываются сильней, чем национальные и всякие иные...
Однако, расчеты самодержавия —  путем погромов задушить зарождавшееся революционное -движение — оказались построенными на песке.
Революционная работа в Керчи не прекращалась. Вскоре был убит один из организаторов погрома, жандармский ротмистр Шереметьев.
Подполье оформлялось и закалялось в борьбе, его не мог впоследствии убить ни Деникин, ни Врангель, против которых ощетинились штыками Керченские Красные каменоломни.
И теперь через 20 лет мы можем сказать нашим расстрелянным в бою с царизмом товарищам Кириченко и Экслеру:
— Вы погибли не даром:
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых  1).
1) В материалах по истории революции помещены 2 прокламации, касающиеся керченского погрома, изданные РСДРП.


Ясинский
ИЗ ИСТОРИИ ЯЛТИНСКОГО ПОДПОЛЬЯ
Первое открытое вооруженное выступление большевиков в Ялте произошло 9 января 1918 года.
Нас было мало, а белогвардейского офицерства и обманутого кулаками татарского населения против нас ополчилось много. Первый бой начался в городе; хотя нас и была всего горсточка, но с помощью контр-миноносца „Хаджи-бея“, пришедшего из Севастополя, мы разбили наголову банду белогвардейцев и перешли в наступление на холм Дарсан, куда отступили наши враги.
Здесь началась последняя схватка, приведшая белых к разгрому. Со стороны белых были большие потери. Немало товарищей было убито и ранено и у нас. Всех т.т. жертв, этого боя в числе 21, мы с почестями похоронили в городском саду. После этого начали борьбу в уезде и с успехом завершили ее.
Однако, с наступлением германской армии в Крым мы устоять против нее не смогли, и наши войска эвакуировались на Кубань.
В Ялте для подпольной работы оставили троих: Яковлева, Андреева и меня. Для нас наступили тяжелые дни — царствования белогвардейщины и татарских кулаков.
Начался белый террор под руководством известных татар-кулаков Кадыевых, за которыми шла темная масса эскадронцев. Террора этих эскадронцев (бывшего Крымского конного полка) во главе с офицерами кулаками Кадыевыми и другими помещиками ни один из рабочих Ялты не забудет никогда.
За малейшее подозрение в большевизме избивали до смерти нагайками и прикладами, казнили публично... Если кто хоть одним словом выражал протест по поводу зверств, то и он подвергался избиению. Этот кровавый террор белых не прекращался ни днем, ни ночью.
Как только начинало смеркаться, арестованных уводили казнить в Ай-Васильевскую балку. Очевидцы передавали об ужасных истязаниях, которым подвергали обреченных на казнь: им отрезывали уши, носы и пальцы с целью добиться признаний об оставшихся на свободе большевиках.
Мне самому пришлось быть очевидцем казни товарищей


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 73
Тененбойма, Вишневского и Иванова. Мы с тов. Яковлевым узнали о времени казни и, не имея сил их спасти, пошли в Ай-Васильевскую балку, где укрылись в кустах. Вскоре палачи привели осужденных; начался допрос с истязаниями; мы не удержались и дали по 2—3 выстрела.
В банде палачей поднялась паника, по нас открылась стрельба. Ничего не оставалось, как скрыться. Мы рассчитывали, что при наших выстрелах в панике товарищам удастся бежать, но предположения эти не оправдались.
Только на следующий день нам удалось после преследований попасть на свои квартиры.
Вскоре буржуазия натравила Кадыевых и темных эскадронцев на гнусное дело: их удалось уговорить, чтобы они вырыли трупы большевиков, похороненных в городском саду, отвезли за город и зарыли в канаве между Желтышевкой и Чукурларом.
Осуществить этот план им, однако, не удалось: ценой больших усилий мы уговорили рабочих воспрепятствовать этому. Тогдашнее упрофбюро вынесло протест перед городской управой и добилось того, что власти разрешили упрофбюро силами рабочих выкопать и перевезти трупы на общее кладбище и похоронить в братской могиле.
Вскорости после похорон арестовали тов. Андреева. Нам двоим оставшимся на свободё стоило больших усилий вырвать т. Андреева из рук палачей. Наши хлопоты перед германскими военными властями о высылке через одесскую тюрьму в Совроссию нескольких большевиков, сидевших в Ялтинской тюрьме, в том числе и Андреева, увенчались успехом.
Осталось нас для работы двое: я и т. Яковлев.
Еще до ухода германцев образовалось правительство генерала Сулькевича. Меньшевики и эсеры в тот период поддерживали союз „Возрождения России“ и. будировали рабочих, ожидая помощи и одобрения с их стороны.
Мы начали агитировать в среде рабочих против такой тактики c.-д., раз‘ясняя, что такое „Союз Возрождения России". Нас стало больше: кое-кого перетянули на свою сторону из надежных рабочих, приехали некоторые товарищи из Севастополя и Симферополя.
Спустя короткое время, правительство Сулькевича начало террор и травлю коммунистической партии: арестовали и казнили троих наших подпольников т.т. Раевского, Пачмана и Мировича; затем начались зверства в Севастополе, Керчи, Феодосии и Симферополе, так что провалившихся товарищей негде было укрывать.
В 1919 году пришла Советская власть, и мы смогли, наконец, свободно вздохнуть. Однако, этой свободой долго


74 революция в крыму № 4
пользоваться не пришлось. Белые при поддержке Антанты сделали натиск, и нашим войскам в июне того же года пришлось покинуть Крым.
Я в то время лежал тяжело больной и выехать на север не мог. Пришлось остаться в Ялте и снова очутиться лицом к лицу с террором добровольцев-деникинцев.
Опять началась остервенелая погоня за большевиками: тех товарищей, которые не успели отступить, деникинская контр-разведка начала арестовывать, издеваться над ними и казнить. Способами казни были не только расстрелы или петля, но и избиение шомполами, рубка шашками, подкалывание штыками и прочее, если арестованный не выдавал своих товарищей.
Работа в подполье стала совершенно невозможной, а между тем необходимо было многих коммунистов, не успевших уехать, отправить из Крыма. Приходилось придумывать для осуществления этого всевозможные меры. Товарищей перевозили до Евпатории и Феодосии на лодках, откуда они кое- как пробирались дальше. Был случай, когда переправа была совершена на лодке из Ялты прямо в Одессу.
Вскоре по занятии деникинцами Крыма в Ялте были арестованы и казнены без суда т.т. Федотченко, Гаврилович, Шпальский и Михальчук, а затем и схвачены неуспевшие выехать кр-цы: т.т. Артемов, Гуськов и еще трое, фамилии которых мною забыты.
В конце концов в подпольном комитете осталось всего два работника: я и т. Бешеев. Работа замерла, так как всем, кто не был арестован, пришлось выехать. Правда, некоторые сочувствующие предоставляли нам свои жилища для конспиративных надобностей, укрывали товарищей, бежавших из тюрьмы или преследуемых контр-разведкой, но этого было мало. Нам необходимо было привлечь для подпольной работы кого-либо из рабочих, нужна была связь с Симферополем, Севастополем и Керчью.
Рядом попыток удалось привлечь к работе кое-кого из рабочих. Я поехал налаживать связи в Керчь. Но когда, связавшись с подпольным керченским комитетом, я вернулся в Ялту, то застал там полный разгром.
Начальником ялтинского гарнизона был в то время полковник Зыков, организовавший так называемый „совет буржуа“ во главе с графом Щербатовым, княгинями Шаховской и Трубецкой, графом Голенищевым-Кутузовым и другими.
Этот „совет" помогал контр-разведке 1), при чем члены его лично присутствовали при казнях большевиков. Княжеская свора устроила себе из казней театр, щекотала свои нервы зрелищем гнуснейших пыток раскаленным железом,
1) Их было три: морская, полевая и уголовно-политическая.  —  А. Я.


№4 статьи  и  воспоминания 75
втыканием иголок под ногти, битьем шомполами и пр. Возвращаясь с казней домой, титулованные палачи сами ужасались своим преступленьям, как втихомолку говорила прислуга.
Само собой разумеется, вся буржуазия шла навстречу княжескому ,,совету", а буржуазная молодежь, гимназисты и коммерсанты - непосредственно работала в контр-разведке.
В течение месяца с моего возвращения в Ялту ряд товарищей пал жертвой „совета“: Вескревец и Давыдов, выказавшие при расстреле необыкновенное мужество и преданность коммунизму, муж и жена Амельченко, не захотевшие даться живыми в руки палачей и перерезавшие себе вены на руках за час до казни. Кроме того, 12 человек было осуждено на каторгу от 6 лет и до бессрочной.
К ноябрю 1919 года тюрьмы были полны: начались эпидемические заболевания, жестокость пыток дошла до высших пределов.
В начале декабря того же года арестованные об'явили голодовку протеста против пыток и невыносимого положения, но голодовка мало подействовала на князей-палачей. Надо было придумать иной более действительный выход. Мы его вскоре нашли.
Подпольный комитет решил устроить побег. Были подкуплены часовые, и 36 товарищей в январе 1920 года получили свободу. Некоторые товарищи из тюрьмы бежали в горы, думая пробраться затем за линию фронта, но, благодаря глубоким снегам, им не удалось перейти горы. Прятать 36 человек было трудно, тем более, что княжеская контр-разведка ходила по пятам; многие совершившие побег товарищи были схвачены и запороты до смерти шомполами. Уцелели очень немногие.
С большими затруднениями подпольный комитет проработал до весны. В этот период членами комитета состояли т.т.: Ольга Череватенко (прибывшая с Кубани), я, Катя, Ословский и Чумаков; нам помогали человек 7 молодых подпольников, только что вступивших в партию. Работа наладилась. Установили связь с Симферополем, Севастополем и др. городами Крыма, были взяты на учет все воинские части, сформированы свои отряды.
Видя разложение, царившее в войсках Врангеля, мы усиленно- готовились к внутреннему перевороту.
В это время развернул свою „деятельность" провокатор Аким. Начались провалы подпольных организаций, сперва в Симферополе, а затем и в др. городах. Рухнуло все, что было создано ценою упорного труда и многих жертв. Однако, Ялта пострадала меньше всех, т. к. Аким не имел с ней непосредственной  связи.


76 революция в крыму № 4
Как только в Симферополе произошел провал, мы переменили конспиративную квартиру, а часть товарищей отправили в горы.
В эти тяжелые дни начальником гарнизона был назначен генерал Колотинский, который набросился на большевиков, как хищный зверь.
Местом для казни он избрал „Крестовую гору", что на 9-й версте по дороге в Алупку. Вся она была залита кровью рабочих.
В это время разложение белогвардейской армии достигло своей высшей точки. Рыцари „единой и неделимой", забыв о позициях, занялись массовыми налетами. В городе стало тревожно. В числе налетчиков оказывались сыновья генералов и офицеров высших рангов. Однажды был задержан налетчик, оказавшийся сыном петроградского губернатора.
На фронте дела также пошатнулись, получился раздор в „княжеском совете" и началось бегство буржуазии по-одиночке за границу.
Белые стали заигрывать с местным населением и рабочими. На сцену выступили меньшевики и эс-эры, предлагая буржуазии свои услуги в организации „думского блока", с помощью которого надеялись спасти положение. Когда же прибыли английские пираты в составе нескольких крейсеров и миноносцев, белогвардейцы снова подняли носы, и „блок" меньшевиков и эс-эров полетел.
В этом хаосе нашему подпольному комитету было легче работать; мы успешно агитировали против власти буржуазии, раз‘ясняя сущность блока капиталистов и соглашателей.
В мае 1920 года наш комитет нарвался на провокаторшу Левину, благодаря которой некоторые члены комитета были арестованы, некоторым пришлось скрыться в горы. Однако, все следы удалось замести,  и ни один из более ответственных руководителей, несмотря на ретивость контр-разведки, не был схвачен.
Среди арестованных были слабые товарищи, которые во время пыток могли сдрейфить и выдать организацию. Поэтому совещание наших боевых пятерок вынесло постановление об освобождении арестованных. Мы сговорились с надзирателями и узнали, у кого хранятся ключи от камеры политических. Само освобождение должно было произойти примерно так: боевики должны были поздно вечером с фиктивной бумагой, под видом конвоя, проникнуть в тюрьму, связать стражу, и, взяв ключи, освободить арестованных.
Сначала все шло хорошо. Я, как начальник операции, поставил один отряд против тюрьмы, в кустах на горе, выслал разведку, а сам со вторым отрядом подошел к тюрьме.
На наш звонок вышел привратник и, взяв поданную ему


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
77
фиктивную бумагу, пошел в контору. Нас уже хотели было впустить, как один из надзирателей, не доверяя своим сослуживцам, подозревая неладное, поднял тревогу. Он начал стрелять и поднял на ноги бывший неподалеку белогвардейский отряд, который явился на помощь.
Видя невозможность ворваться в тюрьму обманом (силой взять ее мы были не в состоянии по нашей малочисленности), я скомандовал отступление и рассеял отряд, отобрав предварительно оружие, чтобы, в случае попадания в засаду, товарищам удалось бы отделаться, как случайным прохожим. Товарищи успешно ускользнули от лап контр-разведчиков, а мне пришлось до утра просидеть, с оружием в одной из конспиративных квартир близ тюрьмы.
Дело наше не выгорело. Из арестованных в этот провал товарищей один был казнен, двое приговорены к бессрочной каторге, а остальные — кто на 6 лет, кто на 4 года.
Для работы в подполье нас осталось немного: я, Долгов, Ирышков — мы работали в городе; Ословский, Ольга Черевасенко и Максим Любич принуждены были скрыться в горах. Они помогали нам, но им не легко было ходить на заседания в город. Я тоже не в состоянии был принимать участие в руководстве работой подполья, так как стал слишком хорошо известен контр-разведке: шпики ходили за мной по пятам.
Ежедневно мне приходилось менять квартиру,  —  ночевать в одном и том же месте нельзя было. Я ждал неизбежного ареста, но все же выехать, бросить работу не решался.
В Симферополе в то время работал т. Николаев, от которого мы получали брошюры, некоторые инструкции и указания. Руководство было далеко неполное, т. к. и сам подпольный ОК его не имел, так как Крым был совершенно оторван от Советской России. И Симферополю, центру Крыма, и нам на местах приходилось руководствоваться своими соображениями.
Спустя месяц после майского провала, размах деятельности контр-разведки несколько сократился. Мы воспрянули духом. Я уцелел и попрежнему руководил работой подполья.
„Совет князей" совместно с англичанами устраивал балы и кутежи. Начался невероятный разгул. Такого кошмарного разврата средь бела дня, а также ночью наверное ни один город не видел.
Мы чувствовали, что это пир во время чумы, начало конца, и готовились к скорому приходу наших войск.
Так проработали до июня 1920 г. С гор начали частенько приходить провалившиеся в мае товарищи, с которыми мы устраивали заседания. Однако, внезапно на нашем горизонте снова появились тучи. Мне сообщили, что контр-разведке


стала известна одна из наших конспиративных квартир, именно та, куда приходили „лесные“ товарищи. 3-ю июля я предупредил последних об опасности и категорически запретил им продолжать посещение города до тех пор, пока не будет намечена новая явка.
К великому несчастью, товарищи сочли, что я преувеличиваю, и на следующий день 4-го июля к вечеру снова спустились с гор и спокойно пошли на запрещенную квартиру. Но они были арестованы контр-разведкой, а утром начались аресты и в городе.
Из подпольной организации осталось человек 5, а из активных работников только Ословский и я. Однако, Ословский должен был скрыться и уехал в Симферополь; в Ялте же, таким образом, остался только я и трое молодых подпольников: Ирышков, Титов и Туваев. За мной опять началась усиленная слежка. Арестованных подпольников подвергали на допросе пытке и морили голодом. Нам оставшимся предстояла трудная задача  —  облегчить участь товарищей: добыть средства на подкуп и облегчить участь жертв на суде.
Из 15 арестованных только один тов. Болотов бежал из контр-разведки, а 14 остались, испытывая невероятные мучения в тюрьме, вплоть до дня суда.
„Процесс 14й,  —  его знает весь Крым; он продолжался 3 дня. Вокруг здания суда был весь город.
6 человек было приговорено к смертной казни, остальные  — от 6 до 15 лет каторги.
28-го августа в балке между Чукурларом и Ливадией казнили лучших работников Ялты: Ольгу Череватенко, Максима Любич, Бронштейна, Киселева, Трофимова и Задорожкина. Так трагически кончился второй провал нашего подполья в Ялте.
Мы потерпели поражение, но рук не опустили. Злоба кипела в груди и порождала энергию. Мы с рвением принимались за работу и вели агитацию среди врангелевских войск, а также среди рабочих, стараясь организовать последних.
В начале сентября началось бегство буржуазии за границу. „Совет князей“ стал упрекать в трусости бегущих, хвастливо заявляя, что большевики разбиты наголову. Мы, конечно, знали, что это вздор.
К этому времени в Ялту вернулись три старых работника, между ними и А. Долгова, освобожденная из тюрьмы, как медперсонал, и отправленная на фронт. Однако, она по дороге бежала. Вскоре мы сорганизовали подпольный ревком в составе 8 человек и распределили между собою работу.
Когда наши войска разбили у Перекопа белогвардейцев и вторглись в пределы Крыма, по всем городам, а в частности и в Ялте, началось паническое бегство буржуазии.
78 рЕволюция в крыму №4


№ 4 СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ 79
Члены пресловутого „Совета"  —  князья и графы и простые буржуа-капиталисты в беспорядке потянулись к порту со своим скарбом.
Начался шум, гам, ругань, послышались выстрелы, настоящий „Содом и Гоморра".
У разбитых магазинов шла бойкая торговля товарами — „дешевка".
В одном конце города горели магазины, в другом кипела драка казаков с офицерством из-за добычи.
Вот загудел переполненный военный транспорт, грузить больше некуда,  — утонет.
Вот примчались на мол три орудия, запряженные четверками лошадей. Всплеснулся крик: „грузить некуда,  — бросай в море". Ездовые торопливо соскочили с лошадей и скатили орудия в море, а те своею тяжестью повлекли за собой неотпряженных несчастных животных: с отчаянным ржанием они погрузились в морскую пучину.
За орудиями влетели на мол два грузовых автомобиля: и их грузить некуда,  — в море и их. За ними отправили туда же прилетевших откуда-то несколько легковиков.
Когда все транспорты и баржи были уже переполнены, в город вступила конница Барбовича. -Офицеры мигом повылетали с седел и как попало полезли на пароходы, а казаки занялись сначала продажей своих лошадей. Однако, узнав, что на пароходах нет места, они ринулись к ним, требуя, чтобы их посадили. На обман — из Севастополя де вышел за вами транспорт — они не поддались, и не отпускали пароходов от мола. Поднялась паника, затрещали выстрелы. Белая свора, видя, что обман не помогает, а большевики близко, кое-как потеснилась и приняла казаков.
Пароходы, через меру нагруженные, сели выше ватерлинии в воду.
Так прощалось с Ялтой белое офицерство и „сливки" общества, поставлявшие контр-разведке палачей и истязателей пролетариата.
А в стороне, равнодушно взирая на сутолоку бегства, стояли два английских крейсера — стационера. Они имели приказу по окончании посадки проводить в Константинополь русских буржуа с награбленным достоянием трудящихся России.
Наш подпольный ревком (я был его председателем) готовился к занятию города.
Когда, наконец, пароходы отплыли, было об'явлено, что вся полнота власти принадлежит ревкому.
Были сейчас же созваны профсоюзы, из членов которых сформировали охрану города. Город был об‘явлен на военном положении, ибо необходимо было прекратить грабежи,


80 революция в крыму №4
начатые белыми. Это нам удалось: не прошло и двух часов после занятия нами города, как воцарился полный порядок. За нами, восемью коммунистами, пошли все рабочие.
Мы своевременно известили Алушту, Алупку и др. местечки об организации в Ялте ревкома и потребовали полного ему подчинения, что и было ими исполнено.
Приблизительно часа через три после отплытия пароходов в город наскочила с гор отставшая часть конницы Барбовича, но, узнав, что власть в городе принадлежит ревкому, повернула обратно и помчалась по направлению к Феодосии. Однако, на Феодосию казаки не пробились: им пришлось расседлать лошадей, пустить их на волю, а самим скрыться в горах. На утро вблизи города оказалось около 3 тысяч расседланных лошадей, брошенных казаками.
Вскоре в Ялту вступили головные части 51-ой Московской дивизии, и наш подпольный ревком стал легальным.
Началось развертыванье надлежащих советских учреждений.
После 18 месяцев издевательства, пыток и казней блеснул для нас луч освобожденья. Представить себе радость, которая нас охватила, сможет лишь тот, кто когда-нибудь работал в подполье и переносил в белогвардейских тюрьмах физические и нравственные муки.


Ан. Герасимов
РАССТРЕЛ ДЕСЯТИ
Нельзя пройти безмолвно и оставить неотмеченным на страницах истории революции в Крыму этот жутко-трагический эпизод из жизни рабочих в дни Врангелевщины.
В нем, в этом „деле десяти", незначительном как будто по названию, вырисовывается на ряду с беззащитностью пролетариата беспредельный произвол, наглость и цинизм сатрапов приснопамятного барона Врангеля.
Дело происходило в Севастополе, в последних числах марта (по нов. стилю) 1920 года.
Тяжелым кошмаром казалась в то время жизнь трудящихся в Крыму.
„Невыносимой сделалась она“, говорит в своих воспоминаниях о царствовании Врангеля т. Лядов:
„Аресты, насилия и избиения рабочих контр-разведкой сделались обычным явлением. Ежедневные казни в Симферополе, Севастополе и в других городах наводили ужас на все население, особенно на рабочие организации.
„Не бывало дня, чтобы в Симферополе на электрических столбах против тюрьмы не висело несколько человек"  1).
В эти дни ищейки Врангеля с особым усердием разыскивали подпольную большевистскую организацию.
В „особом отделе морского управления" имелись сведения, что такая организация в Севастополе существует и одной из ближайших своих задач поставила будто-бы вооруженное восстание и захват власти в городе.
И вот вечером 19-го марта чинами „особого отдела морского управления" с помощью морского наряда устраивается на Корабельной стороне облава, арестуют в разных местах 36 человек, отправляют их в тюрьму и немедленно создают „дело о  подготовке к вооруженному восстанию".
Всех арестованных на Карабельной разделяют на несколько партий „по роду своей деятельности", и первую партию в 10 человек спешат предать военно-полевому суду.
„Состав суда обновлен"  —  гласит хроника тогдашнего „Крымского Вестника".
Легко понять, что значит это „обновление" наиболее верными слугами обер-насильника.
1) Жизнь и yсп. работы РКП в Крыму во время владычества Врангеля. «Пролет. Революция", № 4, 22 года.


82
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
При первом же известии об аресте товарищей рабочие севастопольского порта, озабоченные судьбой захваченных, созывают общее собрание и выносят решение: обратиться к властям с просьбой судить арестованных не во мраке застенка, а гласным судом.
Здесь-то и начинается мрачная трагедия десяти: низшие власти умывают руки, отсылая обращающихся к ним делегатов-рабочих к тем, „от кого зависит дальнейшее направление дела“, а высшее начальство в лице командующего 3-м корпусом генерала Слащева, остервеневшего опричника, действует „по военному", никому и ничему не внимая.
Делегация рабочих, совместно с членами правления профсоюзов, добивается аудиенции у коменданта Севастопольской крепости генерал-лейт. Турбина.
Представители рабочих заявляют коменданту, что, не входя в обсуждение дела по существу, они просят назначить суд гласный, с правом вызова свидетелей и защиты.
Тут же делегация доводит до сведения ген. Турбина, что администрация тюрьмы не принимает приносимых для арестованных домашними продуктов и вещей.
Генерал по-своему утешает рабочих, отвечая, что „все производство сосредоточено в руках опытных юристов", а насчет свидетелей и защиты он не компетентен и советует обратиться к председателю суда, в руках которого судьба 10-ти.
От коменданта крепости рабочие спешат к председателю военно-полевого суда, повторяют ему свою просьбу о свидетелях и защите и получают „разъяснение", что „на основании закона о военно-полевых судах" свидетели могут быть вызваны самими обвиняемыми; из родственников же в суд будут допущены лишь ближайшие, по одному от каждого обвиняемого.
22-го марта в 2 часа дня открывается заседание военно- полевого суда (в „обновленном" составе), и 23-го марта на рассвете выносится приговор.
Рабочие (делегация), с глубоким волнением следящие за судьбой вырванных из их среды товарищей, утром 23-го отправляются к коменданту ген. Турбину узнать приговор суда.
Генерал сообщает: трое (Шестаков, Наливайко, Гинзбург) приговорены к смертной казни, двое  —  к 10-ти годам каторги, 5 человек оправдано.
Кажется, достаточно?  —  3 смерти и 20 лет каторжных работ.
Но для врангелевщины этого было мало: приговор суда комендантом крепости не утверждается, и дело передается на новое рассмотрение военно-полевого суда.
Приходится ждать нового суда, но происходит нечто неожиданное: в ночь на 24-е марта, по приказанию всесиль-


№4 статьи и воспоминания 83
ного генерала Слащева, всех подсудимых, уже прошедших один суд, отправляют из тюрьмы под усиленным конвоем на вокзал, помещают их в вагон, прицепленный к поезду ген. Слащева, и увозят в Джанкой.
Там, вдали от беспокойных рабочих, будет их судить второй военно-полевой суд.
Увоз десяти в Джанкой глухою ночью был проделан с такою тайной, что Севастополь узнал об этом на другой день лишь около полудня.
В 11 часов председатель совета профсоюзов обратился к ген. Турбину с просьбой разрешить передачу пищи в тюрьму арестованным, в чем до того времени упорно отказывали, и получил ответ, что дело передано военно-полевому суду и потому надлежит обратиться по этому поводу в контрразведку.
Председатель совета профсоюзов решается позвонить в тюрьму и слышит сообщение начальника тюрьмы, что все арестованные увезены ночью в Джанкой.
Что-то роковое чувствуется в этом сообщении.
Сразу не верится ему, и делегаты рабочих бросаются к помощнику градоначальника Севастополя с просьбой проверить неожиданное известие. Но последнее подтверждается.
На запрос к коменданту крепости  —  что это значит  —  комендант, умывая руки, отвечает рабочим, что „о случившемся он не был осведомлен и ничего в настоящий момент предпринять не может“.
Весть о ночном увозе арестованных быстро разносится по всему городу и подымает на ноги единственных верных друзей „десяти“  —  рабочих.
Немедленно созывается экстренное заседание Крымпрофа и Исполнительного Комитета совета профсоюзов, на котором решают послать телеграммы ген. Слащеву (в Джанкой) и главноначальствующему ген. Шиллингу (в Феодосию) за подписью председателей Крымпрофа и Исполкома профсоюзов.
ТЕЛЕГРАММА ГЕН. ШИЛЛИНГУ
В ноеь на 11 (24) марта после приговора военно-полевого суда и неутверждения его комендантом Севастопольской крепости были увезены в Джанкой обвиняемые Шестаков, Губаренко, Гитин, Авдеев и другие. Рабочие полны тревоги за судьбу увезенных. Попытка заменить нормальный суд военно-полевым без судебного следствия, без свидетелей защиты и прочих необходимых условий правосудия, последовавшая сейчас же вслед за успокоившим общественное мнение заявлением ген. Турбина, что по этому делу требуется и будет допущена полнота следствия, рассматривается


84
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
рабочими, как желание недопустимой расправы, продиктованной боязнью гласности.
Во имя элементарного правосудия и во избежание возмущений рабочих Крымпроф и Исполнительный Комитет Севастопольского совета профсоюзов настаивают на вашем срочном распоряжении о возврате увезенных в Севастополь для разбора их дела гласным судом.
ТЕЛЕГРАММА ГЕН. СЛАЩЕВУ
В ночь на 11-е (24) сего марта после приговора военно- полевого суда и неутверждения его комендантом Севастопольской крепости были увезены вами в Джанкой обвиняемые Шестаков, Авдеев, Гитин и прочие.
Через посредство Крымпрофа и Исполкома Севастоп. совета профсоюзов рабочие заявляют вам, генерал, что они отказываются понять ваше вмешательство в отправление правосудием своих функций.
Ваше вмешательство имело место после заявления местной власти о гарантии правосудия. Рабочие верят только гласному суду, происходящему на месте, где могут быть допрошены свидетели. Всякий иной приговор, вынесенный негласным судом вдали от Севастополя, будет встречен с недоверием и притом с недоверием, направленным лично против вас. Совершенно непроизвольно в среде рабочих растет убеждение в негласной расправе над увезенными.
Среди увезенных вами есть 5 оправданных. Рабочие настаивают лично пред вами, генерал, на возвращение увезенных вами в Севастополь для производства над ними гласного- суда со всеми гарантиями правосудия.
Рабочие не сомневаются в том, что честные люди не боятся гласного суда над теми, кого обвиняют.
Из ряду вон выходящая гнусность ген. Слащева расшевелила даже „отцов города", до сих пор мудро молчавших, и поздно вечером в тот же день городская управа послала на имя Слащева телеграмму, по словам местной газеты, „аналогичную." вышеприведенным, но с характерным опасением „возможных осложнений" в случае невозвращения 10-ти для суда в Севастополь.
Не мог остаться равнодушным к судьбе десяти и совет южно-русского правительства, как-раз в  это время перенесший свою резиденцию из Новороссийска в Севастополь.
„Совет" посвятил этому вопросу экстренное заседание; в результате явилось постановление „о принятии необходимых мер".


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
85
Расшаркавшись в начале своего постановления, как и подобает, перед военной властью, действия которой „не входят в сферу компетенции власти гражданской", совет южно-русского правительства, озабочиваясь, как гласит постановление, „внесением законности во все области жизни юга России", поручает своему председателю г. Мельникову немедленно снестись по прямому проводу с генералами Слащевым и Шиллингом и „настоять на всех законных гарантиях в деле десяти,,.
По словам газеты „Юг", постановление это, расклеенное во всех мастерских завода Севастопольского порта, „произвело на рабочих прекрасное впечатление".
Не знаем, так ли это было в действительности, но, во всяком случае, надежды на „умягчение сердец" врангелевских сатрапов были недолговременны: ответ ген. Слащева рабочим и позже беседа его с председателем Совета маргаринового правительства Мельниковым должны были рассеять всякие иллюзии.
ОТВЕТ ГЕН. СЛАЩЕВА РАБОЧИМ
Рабочие союзы, кооперативы и председатель Исполкома получили из Армянска следующую телеграмму, копия которой, очевидно, по распоряжению Слащева, передана „во все газеты".
„Получил вашу телеграмму и поражаюсь... Не верю, чтобы честные рабочие сказали ваши слова. Вы или ваши ставленники занялись давлением на суд.
В ответ на ваше заявление о том, что вдали от Севастополя судить нельзя, отвечаю:  —  вдали от фронта судить нельзя. Я уже сказал, что не допущу красных в Крым, но и не позволю тылу диктовать свою волю фронту... Судить будут у меня, и приговоры будут утверждены мною. Сейчас прошу мне не мешать, так как наступаю с войсками против красных, которым вы, видимо, помогаете. Слащев".
РЕЗОЛЮЦИЯ РАБОЧИХ
Получив эту наглую, вызывающую телеграмму, не оставляющую никакого сомнения о намерениях ген. Слащева, рабочие вновь сошлись на общем собрании, на котором единогласно была принята ответная резолюция; существенную часть ее приводим ниже:
„Заслушав ответ ген. Слащева на телеграмму Крымпрофа и Исполкома севастопольского Совета профсоюзов, Мы заявляем, что наши руководящие органы всегда говорят от нашего имени, а не сами от себя.


86
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Мы, рабочие заводов и порта морского ведомства, на совести которых нет кровавых пятен, которые при всяких властях и при всяких условиях возвышали свой голос протеста против насилий и расправ, узнав об увозе ген. Слащевым в Джанкой арестованных Губаренко, Гитина, Шестакова,. Авдеева и других, видим в этом акте недопустимое вмешательство в дело суда и желание без всякого суда расправиться с арестованными, воскресив этим жуткие картины „застенков“.
Рабочие горячо протестуют далее против „подобных расправ“ и снова требуют немедленного возвращения арестованных в Севастополь для гласного суда.
Возвращаясь к увозу десяти в Джанкой, они заявляют:
„Рабочие понимают этот чудовищный акт, как вызов рабочему классу (курсив наш).
Принимая этот вызов, рабочие заявляют, что они никогда с подобными актами, как никогда с чрезвычайками, помириться не могут и будут вести с ними самую решительную борьбу“.
В заключение рабочие говорят, что если Крыму суждено переживать ужасы дикого произвола, то у них „будет выбита из рук действиями нынешних властей возможность спасти жизнь многих“.
„И пусть это будет на совести тех, кто творит сейчас произвол и, главным образом, на вашей совести, генерал“.
Резолюцию эту, являющуюся последней попыткой предотвратить „чудовищный акт“, рабочие поручают избранной ими делегации вручить ген. Слащеву и другим властям.
Но дни и часы „десяти" были уже сочтены.
Поздним вечером 25-го марта представители южно-руского правительства  —  премьер-министр Мельников и В. Ф. Зеелер связались по прямому проводу с ген. Слащевым, и между ними произошла заслуживающая быть увековеченной беседа.
РАССТРЕЛ ДЕСЯТИ  1)
Переговоры генерала Слащева с министром Мельниковым
(Передаю мой разговор с председателем совета министров г. Мельниковым):
ЗАЯВЛЕНИЕ ГЛАВЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА
У аппарата ген. Слащев. Я председатель совета министров южно-русского правительства Мельников. Здравствуйте,
]) „Крымский Вестник", № 60 от 14/27 марта 1920 г.


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
87
ваше превосходительство. Мне необходимо переговорить с вами по спешному делу.
Совет министров, прибывши вчера в Севастополь, был осведомлен о том тревожном положении, которое создалось в городе в связи с вывозом отсюда десяти заключенных, преданных военно-полевому суду.
Прекрасно понимая границы своей компетенции в отношении власти военной, правительство вместе с тем озобочено спокойствием в тылу, считая такое спокойствие необходимым прежде всего для фронта.
Правительство в этих видах и в целях установления везде и всюду законности, которую совет министров кладет в основу своей деятельности, считает крайне необходимым, чтобы дело о десяти заключенных было рассмотрено в условиях, обеспечивающих соблюдение законной гарантии. Прошу вас, в интересах общего дела, интереса успеха борьбы с большевизмом, в целях укрепления в населении доверия к власти, военной и гражданской, не допустить чего-либо неправомерного.
Мы сомневаемся в возможности передавать на разрешение военно-полевого суда дела, которое уже было таким судом рассмотрено, и считаем, что снова рассматривать дело мог только суд военно-морской или корпусный.
В городе распускаются слухи, очевидно, провокационные, очень волнующие рабочих, о том, что будто бы все увезенные уже расстреляны. Рабочие избрали делегацию в числе семи человек, которые желают приехать к вам.
Прошу ваше превосходительство сообщить о ваших предположениях по направлении этого дела, а также о судьбе арестованных и о том, нужно ли и можно ли делегации выехать к вам.
Я кончил и жду ответа.
ОТВЕТ ГЕН. СЛАЩЕВА
Ген. Слащев. Здравствуйте, ваше высокопревосходительство. Приветствую ваш приезд в Крым и сообщаю, что никогда ничего против совместной работы с комитетами и их союзами не имел, но предатели России живыми не останутся.
Фронт будет диктовать тылу, а не тыл фронту. Десять прохвостов расстреляны по приговору военно-полевого суда, и сегодня утром нами взята Чаплинка и Преображенка, масса пленных и трофеи.
Я только что вернулся оттуда и считаю, что только потому в России у нас остался один Крым, что я расстреливаю подлецов, о которых идет речь.


88
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
Если рабочие Савастополя не честные русские люди, за которых я их считал, то могут приехать и дать об‘яснения.
Все. Больше ничего сказать не могу. До свидания.
Мельников. Честь имею кланяться.
Слащев. И добавляю, что всегда буду считать своею обязанностью, покуда командую, от имени войск не разрешать тылу диктовать фронту и проведу свою мысль во что бы то ни стало.
Немногое остается прибавить к этой кошмарной „были".
Имена расстрелянных в Джанкое в ночь на 25 марта: Шестаков, Клепов, Наливайко, Гинзбург, Гевлиг, Кибур, Гитин, Петров, Фокин, Губаренко и Авдеев.
(Память Авдеева, бывшего в то время председателем союза печатников Крыма, почтена, как известно, впоследствии основанием клуба печатников его имени в гор. Симферополе).
Конечно, все члены врангелевской опричины из'явили полное согласие с гнусной расправой, содеянной Слащевым.
Об этом говорит, например, телеграмма главноначальствующего ген. Шиллинга коменданту Севастопольской крепости, служащая как бы ответом рабочим:
„Действия генерала Слащева в отношении десяти арестованных в Севастополе считаю правильными".
Сам же Слащев, упоенный кровавой ..победой" над десятью беззащитными рабочими, декларировал в нескольких еще телеграммах свою наглость и беззастенчивость.
Так, в телеграмме Исполкому Совета Союзов он заявляет, что его телеграмма о десяти запоздала, и прибавляет: „Требую от вас в будущем, если вы имеете какие-либо данные для заступничества, обращаться ко мне своевременно, а в данном случае вы совершили преступление"(!!).
Одновременно он дает окрик на газеты, при всем их скромном тогда поведении.
„В № 165 газеты „Юг",  — пишет он,  —  и помещена статья „Вторжение в судебную сферу". Составителям ее советую ее перечесть и подумать, не придется ли ее переименовать — „Вторжение большевиков в Крым".
По поводу же „дела десяти" заявлял, что оно разобрано „судом фронта", что „рабочие к нему не обращались" и в заключение: „Я беспокоился о судьбе Крыма с находящимися в нем семьями, за которых отвечаю перед родиной и своею честью, и потому одновременно разбил противника и утвердил приговор о расстреле предателей".
Много говорят короткие, сухие строчки газетной хроники тех дней:
„Вчера в течение дня жены уведенных из Севастополя и расстрелянных (в Джанкое) заходили в Исполнительный


.№ 4 СТАТЬИ Т ВОСПОМИНАНИЯ 89
комитет Совета профсоюзов, где просили оказать им содействие в получении тел мужей"...
ЗАБАСТОВКА ПРОТЕСТА
Все притаилось и безмолвствовало в терроризованном Слащевым и К°, наводненном сыщиками и шпионами, погромщиками и белыми офицерами Севастополе.
Не молчали лишь рабочие, в сердца которых острым ножом вонзился расстрел десяти.
Разразилась трехдневная забастовка протеста.
Невзирая на противодействие Крымпрофа и угрозы Слащева расстреливать забастовщиков.
Кстати сказать, печальную память по себе оставил тогдашний Крымпроф, во главе которого после ухода большевиков из Крыма стали социал-демократы соглашатели с Канторовичем во главе.
По свидетельству современников, главари Крымпрофа все свои усилия направляли к сохранению профорганизаций путем ограждения их от „политики".
Проповедуя „только легальную работу" профессиональных организаций, они ставили преграды рабочим организациям даже в протесте против террора контр-разведки, вырывавшей из рядов пролетариата лучших работников профсоюзов и, главным образом, коммунистов.
Не разрешили с.-д. и назревавшей забастовки — последнего ответа на расстрел десяти: в этом смысле состоялось постановление Крымпрофа.
Но рабочие, более чуткие к агитации товарищей-коммунистов, не послушались.
Агитацию в пользу забастовки пришлось в „белом Севастополе" вести подпольно, но это не помешало ее успеху: в один день, как передает очевидец (С. Лядов), забастовали все рабочие Крыма, остановилось всюду железно-дорожное движение, прекратили работу все предприятия, закрылись даже магазины.
Слащев грозил расстрелом бастующим, но уже два дня забастовка держалось твердо.
На 3-й день ген. Слащев решил принять „надлежащие меры", и во всех городах Крыма начались аресты, обыски и избиение членов стачечных комитетов, руководивших забастовкой.
Но даже всесильному сатрапу Слащеву не удалось задушить забастовку.
Лишь  на 3-й день вечером решено было рабочими приступить вновь к работам, при чем собрание вынесло резолюцию, гласившую, что они вынуждены уступить силе штыка,


90 революция в крыму № 4
но „что память дорогих расстрелянных товарищей больше не допустит бессудной расправы с их вождями".
Трехдневная забастовка-протеста прошла. Это все, чем могли рабочие Крыма, ответить на беспримерную Слащевскую расправу с 10-ю товарищами.
Но они, обвеянные пламенным дыханием Великой Революции, не верили в долговременное царствование Врангелей и Слащевых и, стиснув зубы и затаив в груди пламя отомщения, ждали грядущих красных дней.
И не забывали „десяти", без суда и защиты расстрелянных, но оживших в их памяти и точно завещавших им из мрака врангелевского застенка:
„Тесно смыкайтесь в незыблемый строй,
Гроб проводивши к могиле:
Умер не тот, кто погиб как герой, Умерли те, что сразили".
Пусть же пролетариат Крыма чтит память десяти замученных товарищей.


Вл. Камшицкий
Андрей Маркович Лысенко
28 сентября скончался Крымский подпольный работник, Андрей Маркович Лысенко, имя которого хорошо известно широким слоям трудящихся Крыма, особенно в Севастополе, Евпатории и Симферополе.
Родился он в 1886 г. в дер. Варваровке, Херсонской, губ., в бедной крестьянской семье. Учился вначале в церковноприходской школе, затем в городском училище. Семнадцати лет Лысенко поступает на службу подручным в депо Юго- Западных железных дорог и в течение ближайших 2-х лет добивается должности помощника машиниста.
В 1906 г. его, как члена боевой дружины, царское правительство высылает в ссылку в Акмолинскую область.
С мая 1913 г. по февраль 1917 г. он работает в Севастопольском порту. Крупную роль сыграл Лысенко в революционной работе Севастополя, начиная с 1917 г.
Прежде всего он принимается за организацию союза рабочих и служащих морского ведомства, которым руководит до 1918 года, когда этот союз слился с общегородским союзом металлистов. При избрании на заводе комитета из 80-ти человек (от 12.000 рабочих) он попадает в президиум комитета.
Даже строптивый адмирал Колчак должен, был впоследствии считаться с этим комитетом.
Лысенко в это время принадлежал к группе левых эсэров, но эта группа все время работала в контакте с большевиками.
Когда в Севастополе избирается Совет рабочих депутатов Лысенко назначается Исполкомом на должность комиссара порта и завода и комиссаром почт и телеграфов.
При возникновении в декабре мес. конфликта с группой контр-революционного офицерства, на Лысенко была возложена обязанность организовать вооруженные рабочие отряды.
Перед приходом немцев много сил пришлось потратить на борьбу за спасение нашего флота, который снялся и ушел в Новороссийск. Когда же немцы вступили в Севастополь и начали всячески теснить рабочих, Лысенко командируется за


получением инструкций и за помощью вначале па Украину, где он советуется с т. Раковским, а затем в Москву.
Возвратившись обратно в Севастополь, он делает на большом митинге в 5.000 человек доклад о своей поездке, при чем, несмотря на то, что митинг происходит под охраной немецких пулеметов, Лысенко заявил, что Раковский ругал севастопольских рабочих за то, что они плохо защищали Крым от немцев, и что, чем скорее немцы будут изгнаны, тем лучше. Эти слова значительно подняли настроение рабочих.
После митинга ему пришлось скрыться.
Затем во времена Крымского краевого правительства он проводит знаменитую „мертвую" стачку в Севастополе.
С прибытием антантовской  эскадры Лысенко связывается с французскими моряками, внося путем устной и письменной агитации разложение в их ряды.
Перед приходом Советской власти Ревком назначил Лысенко комиссаром порта и Черноморского флота, и зам. председателя Совнархоза, а затем, с приходом Соввласти,  — председателем СНХ и председателем Райкома металлистов.
При эвакуации нами Крыма Лысенко попадает в Херсон, откуда с большими трудностями и с риском для жизни вновь пробирается для подпольной работы обратно, при чем останавливается в Евпатории, где его знали меньше, чем в Севастополе.
Здесь он совершенно случайно попадает на квартиру подпольщика т. Магазиника, через которого ему удалось установить связь с организацией.
Так как оставаться в самой Евпатории было опасно, то Лысенко поселяется в Саках, где скрывается на табачной плантации, на хуторе Чаботарка.
Евпатория была тогда районом расположения концентрационных лагерей для военнопленных красноармейев. Кроме того, здесь находились донцы, у генерала которых Сидорова была ссора с Врангелем, вследствие чего настроение среди донцов было враждебное общему командованию, и вести среди них работу было сравнительно легко. Наконец, открывалась также возможность вести работу среди резервных офицерских частей, которые будировали против Врангеля.
Учтя все эти возможности, т. Мокроусов из лесу поручил Лысенко вести работу среди этих групп, при чем последний занялся переправкой людей в горы.
Так как эта работа была сопряжена с необходимостью иметь дело с офицерским составом, то она кончилась провалом организации и чуть ли не стоила жизни Лысенко и нескольким другим товарищам.
В организацию проник провокатор, подполковник Попов, который выдал всех контр-разведке, в результате чего в ночь
92 революция в крыму № 4


№ 4
СТАТЬИ И ВОСПОМИНАНИЯ
93
на 14 октября на квартиру, где происходило заседание, ворвались белые и всех арестовали.
Лысенко и ряд других товарищей были заключены в тюрьму и приговорены к смертной казни. Однако, белой своре не удалось выполнить своего злого дела. 30 октября он был освобожден в связи с приближением Красной армии и спешной эвакуацией врангелевцев.
В тот же день он был избран председателем военно-революционного комитета и затем предревкома Евпаторийского уезда.
После этого он перебрасывается в Симферополь, где работает на разных должностях, но, главным образом, по линии кооперации, занимая в последнее время должность председателя ЦРК.
Необходимо отметить некоторые характерные черты, свойственные Лысенко. Он был чрезвычайно про'ст в обращении, и между собой и окружающими, особенно подчиненными, совершенно не ставил рогаток какой либо холодной официальности. Отдавал он приказания всегда с шуткой, которая с улыбкой подхватывалась, благодаря чему работа спорилась как в руках неутомимого Лысенко, так и его подчиненных.
Рабочей кооперации он был предан до высших пределов. Все и вся он готов был использовать для любимого дела, так что у постороннего человека, особенно иностранца, воспитанного на принципах собственности могло, получиться впечатление, что он хлопочет не ради общественного интереса, а ради своего собственного дела.
Нужно было видеть, с какой энергией и настойчивостью он обегал в трудное время наши учреждения для того, чтобы заполучить для кооперации вагона 2 муки или сахара.
Как он радовался в случае удачи!
Лысенко пользовался огромной популярностью и любовью со стороны рабочих и крестьян, особенно в период вышеизложенных событий в Севастополе и Евпатории.
Его украинский говорок, ласка, здоровый смех, а главное преданность революционной борьбе трудящихся раскрывали перед ним сердца.
Наша рабоче-крестьянская стихия видела в нем своего человека с головы до ног. Он без всякого напряжения владел секретом подхода к крестьянину.
В РКП(б) Лысенко состоял с июля 1918 г. и был одним из тех крепких и здоровых стержней, существование которых обеспечило нам развитие Октябрьской революции.


КРЫМСКИЕ РАБОТНИКИ, ПАВШИЕ НА ПОСТУ
Александровский (Васильев) — член РКП. В царской армии служил офицером генштаба. В 1920 г. был нач. штаба Зеленой армии, куда ушел после провала в Севастополе, убит в бою с отрядами Врангеля.
Беляевы — два брата. Члены РКП. Молодые товарищи, члены Симф. орг. По провокации Акима были арестованы и казнены в Симферополе в авг. 1920 г.
Бендовальд — член РКП, работал подпольно в Евпатории. Расстрелян в авг. 1920 г.
Боровой —член РКП, 20 лет. Казнен по приговору полевого суда в Евпатории в 1920 г.
Бродский, Аркадий  —  студент, 24 лет. Член Алуштин. ком. РКП. Вербовщик в Зеленую Повстанч. армию, потом нач. одного из ее отрядов. У бит в окт. 1920 г. в сражении под Алуштой.
Геймон  — член Бунда с 1905 г. Работал в Польше. Лишился голоса после избиения в Николаевской охранке. Член РКП Феодос. орган. Арестован по провокации Акима и казнен в Симферополе в мае 1920 г.
Геймон —артиллерист. Казнен в Севастополе в янв. 1920 г. вместе с Ю. Дражинским и другими.
Гой, Лука — рабочий-анархист. Во время пребывания РКП в подполье стал членом партии. Принимал активное участие в борьбе Повстанческой армии. Был нач. разведки. Убит в сент. 1920 г. в бою с карательным отрядом.
Илья  —  член подпольной Керчен. орган. РКП. Казнен в Керчи вместе со Шмидтом в июне 1920 г.
Мишка — артиллерист. Казнен в Севастополе в янв. 1920 г. вместе с Дражинским и др.
Подсоломко-Ермолаев — член РКП. Работал в Евпатории в особом отделе в 1919 г. После эвакуации Крыма красными арестован и расстрелян в сент. 1919 г.
Пшеничный — член РКП. Участник восстания в каменоломнях под Евпаторией в 1918 г. После ликвидации восстания арестован и расстрелян в мае 1919 г.
Севостьянов (Ваня) — член РКП с 17 г. Поручик старой армии, 26 лет Казнен вместе с Ю. Дражинским на брон. „Корнилов" в янв. 1920 г.
Слуцкий — беспарт. студент. Участвовал в боях с офицерами и эскадронцами под Ялтой в янв. 1918 г. Потом работал в Ялтин. следств. комиссии. Погиб в Крыму в 1918 г.
Смоляницкий  — арестован и казнен в мае 1920 г. в Ялте по доносу провокатора Левиной.


№ 4
НАШИ ЖЕРТВЫ
95
Столяров, Григорий (Джордж) — портной. Примкнул к революц. движению, еще в 1905 г. В 1906 г. эмигрировал за границу, откуда возвратился лишь в 1917 г. В июльские дни Столяров принял активное участие в выступлении пулем. полка.
В 1918 г. во время немецк. оккупации Столяров в отряде Махно, как представитель анархист. группы „Набат”. В 1919 г. он переехал в Севастополь, где организовал группу „Набат”. Одно время был председателем ревкома. В начале 1920 г. был в Севастополе арестован, но бежал и переехал в Симферополь, где вошел членом в обл. ревком. В сент. 1920 г. был арестован и расстрелян.
Урманер — член Татарской секции подпольн. Крым. ОК РКП. Расстрелян в апреле 1920 г. вм. с Рефатовым.
ЧИСТЯКОВ — член РКП. Казнен вместе с Дражинским в Севастополе в янв. 1920 г.
Шкурин Петр — нач. 1 отряда Зеленой армии в Крыму. Он был солдатом русского экспедиционного корпуса во Франции в импер. войну. По прибытии солдат этого корпуса в Крым, Шкурин вместе с другими своими товарищами связался с подп. орг. РКП. и ушел в лес. Во время налета отряда на город Симферополь в завязавшейся с чинами контр-разведки перестрелке он был убит в апр. 1920 г.


БИБЛИОГРАФИЯ
Я. Слащев. Крым в 1920 г. Отрывки из воспоминаний. Предисловие Д. Фурманова. Госиздат. 146 стр. Без цены и года издания.
Слащев приступил к писанию мемуаров,  — такова участь всех отставных и престарелых. Мемуары Слащева не могут не быть интересными, тем более Слащева, пришедшего в Каноссу, отрекшегося от своего черного, кровавого прошлого.
Тем не менее, эта небольшая книжка в 146 страниц разочарует всякого, предполагавшего найти в ней сенсационные разоблачения закулисных махинаций белого командования или красочные описания «подвигов» добрармии.
Об интригах бесчисленных тыловых штабников и претендентов на звание главкома, о нефтяных бумагах ген. Шатилова и бриллиантах ген. Шиллинга, о развале и бесчисленных гнусностях, творившихся на белом фронте и в тылу, Слащев говорит крайне сдержанно, зачастую отделываясь общими фразами.
Здесь не место входить в рассмотренье причин, побудивших бывшего генерала держаться в своих воспоминаниях такого тона, но по прочтении книжки невольно надеешься, что причины эти не таковы, чтобы автор современем не досказал нам того, о чем он предпочел умолчать в настоящих «отрывках».
Точно так же тщетно стал бы читатель искать в этих отрывках зловещий образ Слащева-палача, неистового самодура-диктатора,  — в них рисуется фигура Слащева-стратега, военноначальника, «честью поручившегося за удержание Крыма..., спасавшего доверившихся ему людей».
Но Слащев и говорит во введении, что «на всем изложении ляжет от¬
печаток его личных воззрений и впечатлений» и что «освещение фактов будет носить следы его прежней идеологии».
Этот момент, между прочим, обменяет то обстоятельство, что Слащев очень поверхностно, вскользь, касается взаимоотношений белых с крестьянством и как легального, так и подпольного (большевистского) рабочих движений. явно не дооценивая революционизирующего значения последнего.
Чрезвычайно интересно узнать, в чем же заключались «личные воззрения» автора воспоминаний, какова была его «прежняя идеология»,  — его, а тем самым и всей руководящей генеральской верхушки добровольческой армии.
Содержание книги весьма ясно и недвусмысленно устанавливает, что никаких «воззрений» и никакой «идеологии» у ее автора не было вовсе. Почти на каждой странице сам автор твердит о «полной политической безграмотности» участников добрармии, о своем незнакомстве с «сущностью борьбы классов», про «отсутствие определенной, ясно выраженной идеи» у белого командования и офицерства. На стр. 91 своих воспоминаний Слащев, со свойственной ему лаконической выразительностью, дает меткую характеристику генералам Кутепову и Витковскому: «я их обоих называл хорошими фельдфебелями». Так вот, если уж говорить о «воззрениях» и «идеологии» Слащева и его присных, то в «воззрениях и идеологии» фельдфебелей им, пожалуй, нельзя отказать.
Очень подробно, с описанием мелких деталей, Слащев останавливается на двух моментах: на своих взаимоотношениях с Врангелем и на проведении операции по зашите Крыма от наступавших красных частей.
С Врангелем Слащев был на ножах, они были соперниками в военном от-


№ 4
БИБЛИОГРАФИЯ
97
ношении и конкурентами на пост главкома ВСЮР. Это необходимо помнить и на основании этого вносить коррективы в соответствующих местах.
Описания оборонительных и наступательных операций крымского корпуса очень интересны и поучительны, в особенности для военных. Во весь рост встает перед читателем фигура смелого, предусмотрительно-осторожного, находчивого и лично храброго полководца, который каждый момент видит весь театр военных действий и численность и расположенье как своих, так и вражеских армий. По прочтении книги становится ясным «секрет победы» иных счастливых вождей и вполне понятной та популярность Слащева, которой он пользовался в буржуазно-интеллигентских слоях белого Крыма.
В заключение пару слов о предисловии т. Фурманова. Предисловие это, занимающее 12 страниц, явно недостаточно. Книжка издана Госиздатом, и вовсе необязательно полагать, что читатель ее достаточно знаком с «фактическим состоянием рабочей массы и фактическим влиянием в ее среде большевиков», бывшими в то время в Крыму. На этом «фактическом состоянии и влиянии» необходимо было в предисловии остановиться хотя бы так же кратко, как это сделал т. Фурманов в отношении характеристики личности Врангеля. Точно так же необходимо было отметить роль меньшевистско- эсеровских элементов и роль англофранц. капитала в деле поддержки Врангелевской авантюристской борьбы с Красной армией Тов Фурманов не сделал этого, и его предисловие сбивается поэтому на тон рецензии. Неверно и утверждение т. Фурманова об «откровенности» автора воспоминаний. Повторяем, что он мог бы сказать значительно больше.
Вл. Елагин.
Истпарт. „Вперед" и „Пролетарий", выпуск первый (№№ 1 —9) Изд. „Красная Новь" Москва. 1924. Стр. 143+II.
Издание полного текста первых большевистских газет имеет огромное значение как для членов партии, серьезно изучающих историю большевизма
в России, так и для местной истпартовской работы. Последнее соображение вытекает из необходимости того, чтобы прошедшие события и факты местной жизни освещались под углом зрения общего фона и направления изучаемой эпохи и были бы проникнуты единым большевистским пониманием основных вопросов в свете исторической перспективы.
Первая часть этого в высшей степени ценного начинания Истпарта ЦК сразу подтверждает эту необходимость и в достаточной мере удовлетворяет ее запросы. Вступительная статья тов Ольминского начинается с причин, вызвавших к жизни „Вперед", с того, как оппортунизм отплевывался от твердой партийной дисциплины, которая по духу противоречит разброду и шатанию мелкобуржуазной стихии. „Теперь, при свете истории, стало ясно, что это было начало борьбы между коммунистами и соглашателями, или (но только в русском масштабе) борьбы между II и III Интернационалами". Нам думается даже больше: меньшевизм в том виде, каким он выявился на II с'езде, является уже законченной формой буржуазного похода на пролетарский социализм. Начало его лежит еще раньше  —  в буржуазных об‘ятиях струвизма, шедшего походом на  революционную марксистскую теорию рабочего класса, затем экономизма, посягавшего на классовую душу рабочей организации,. чтобы на II с'езде в лице мартовского оппортунизма обрушиться на рабочую партию. Это было началом уже прямого предательства рабочего класса либеральной мелкобуржуазной интелигенцией, кончившегося поражением в последующих решающих битвах.
Ольминский заботливо дает нам в своей статье интересные сведения о Владимире Ильиче. В период, предшествовавший созданию газеты, Ильич нервничал под влиянием меньшевистских выходок. Взбесившаяся мелкобуржуазная труха в „Новой Искре" доходила до того, что об'являла Ленина вне партии. Московский Комитет в своей резолюции 1904 г. дал блестящий отпор попыткам изолировать вождя от руководства партией. Испорченное состояние духа Ильича в тот момент об‘ясняется тем, что меньшевики, тща-


98 революция в крыму №4
тельно обходя в захваченной ими „Искре" обсуждение принципиальных вопросов, все силы отдавали травле лично Ильича и его ближайших сотрудников. Глубоко-принципиальный Ильич не мог, в интересах партии, вести с меньшевиками борьбу на такой почве. Поэтому он нервно выжидал, но это не было бездеятельное ожидание  —  это было зоркое выслеживание достаточно хитрого противника. Какова же была радость Ильича, когда он прочел письмо „Искры" по поводу земской кампании и плана меньшевиков об участии в ней! „Тов. Ленин высказал ту мысль, что „Искра" целый год увертывалась, а тут, наконец, попалась с поличным и что отныне есть возможность вести борьбу принципиальную, а не бороться со склочниками",  — пишет Ольминский в своей вступительной статье.
Окружавшие Ильича в редакции „Вперед" товарищи, равно как и щупальцы ее в гуще рабочих масс, представляют плеяду крупных и серьезных сил, имена которых широко известны пролетарским низам. Среди
них  —  Крупская, Ольминский, Бонч-Бруевич, Елизарова, Луначарский, Лепешинский, Воровский, Теодорович, Величкина и ряд др.
В настоящем выпуске помещено 9 №№ „Вперед". Текст снабжён не только справочными примечаниями технического характера, но и весьма ценными справками и указаниями по существу затрогиваемых в тексте вопросов. Таким образом, комментарии и дополнения приобретают большое самостоятельное значение. Сохранен шрифт только в 1-м номере газеты и об'явления об издании газеты „Вперед", которые переданы фотографиями. Остается еще сказать несколько слов о факсимиле Ленина, Воровского, Ольминского, Елизаровой и Вл. Бонч- Бруевича, отличающихся чрезвычайной трезвостью, четкостью мысли и стиля, чтобы закончить обзор этого ценного издания. Пожелаем дальнейшей успешной работы Истпарту в деле восстановления этих подлинных документов пролетарской революции.
Иосиф Гелис


МАТЕРИАЛЫ ПО ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИИ
Ультиматум Симферопольского Стачечного Комитета Совету Народных Представителей
В целях предотвращения гражданской войны необходимо принять следующие меры:
1) Немедленно расформировать офицерские роты и распустить офицеров по месту жительства.
2) Реорганизовать штаб крымских войск, укомплектовав его постоянными жителями Крыма.
3) Создать войска и рабочие дружины из всех национальностей по территориальному признаку. Национальные организации допускать только для обслуживания культурных и бытовых нужд войск. Национальные войска постепенно расформировываются. В войсках и дружинах ввести выборное начало.
4) Формировать войска и рабочие дружины под наблюдением комиссии, составленной из представителей профессиональных союзов и советов рабочих и солдатских депутатов.
5) Оружие расформированных частей поступает в распоряжение вышеозначенной комиссии.
6) До расформирования войск ни в какие карательные экспедиции их не посылать, а высланные для этой цели части немедленно отозвать.
7) Для ответа на это требование назначается трехдневный срок.
Председатель Стачечного Комитета И. Б. Либин.
10 января 1918 года.
Декларация Таврического Губ. Комитета РСДРП (большевиков).
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Авторитет и сила нашей власти зиждется на неусыпной защите интересов бедноты и, вообще, всех трудящихся масс против интересов буржуазии и капиталистов. Малейшее уклонение от этих принципов влечет за собой потерю авторитета и влияния нашего на массы. Исходя из этих соображений, наша партия может участвовать в создании высшей впасти на следующих основаниях:
1) Признание единственным, источником власти в Российской республике Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
2) Признание высшей исполнительной властью в государстве Совета Народных Комиссаров.
3) Признание всех изданных большевиками декретов.
4) Признание источником краевой власти губернского съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с участием пропорционального представительства от татар.
5) Выборность командного состава во всех войсковых частях.
6) Беспощадная борьба с контр-революцией, возглавляемой Калединым, Корниловым и др.


100
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ №4
7) Борьба с саботажем и анархией.
До созыва губернского с'езда советов р., с. и кр. депутатов, в виду развала всякой власти и полной анархии в крае, партия большевиков из'являет согласие на организацию высшей власти на началах, предложенных татарской парламентской комиссией, при условии принятия парламентом вышеизложенных принципов.
Губернский организатор партии Ж. Миллер. Председатель губ. комитета Тарвацкий.
Секретарь Фирдевс (Керинджанов).
11 января 1918 года.
ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Ко всем трудящимся гор. Симферополя и Таврической губ.
ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ
Товарищи! Великий переворот совершился. Город Симферополь, центр Таврической губернии, присоединился к рабоче-крестьянской власти Великой Российской Советской Республики.
Власть перешла в руки облеченного доверием трудящихся масс Военно-революционного комитета.
Товарищи! Победа трудового народа должна быть окончательно закреплена декретом вновь избранного Совета Раб. и Солдатских депутатов.
Много трудностей еще впереди, товарищи. Нужна самая строгая выдержка и железная дисциплина всех сознательных рабочих, крестьян и солдат.
Товарищи! Будьте бдительными и крепко-об'единенными. Оставайтесь на страже революционных завоеваний. Не допускайте никаких самосудов, погромов и беспорядков, а всех виновных в нарушении революционного порядка задерживайте и направляйте в распоряжение военно-революционного комитета.
Товарищи! Не должно быть места национальной вражде. Татарский рабочий, крестьянин и солдат так же наши родные братья, как русский, еврей, поляк, литовец, немец и др. Мы боремся против господства помещиков и капиталистов всех национальностей в союзе с трудящимися всех национальностей.
Призываем всех к полному спокойствию.
Нарушение революционного порядка ни в коем случае не будет допущено.
Да здравствует революция!
Да здравствует Совет Народных Комиссаров!
Да здравствует власть Советов Рабочих и Солдатских Депутатов!
Председатель Военно-революционного комитета Ж. Миллер. Секретарь Н. Лазарев.
14 января 1918 г.
Симферополь.


№ 4 МАТЕРИАЛЫ ПО ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИИ 101
Районный Совет РАБОЧИХ и БАТРАЦКИХ ДЕПУТАТОВ Таврической губер. Симферопольского уезда п. д. Базарчике марта 26 дня 1918 г. № 739.
Симферополь. Совет Народных Комиссаров.
ВОЛОСТНОЙ СОВЕТ РАБОЧИХ и КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ на своем заседании 25 с  марта, прочтя декрет обнародования Таврической Губернской республики,  постановил единогласно приветствовать Таврическую Советскую республику во
главе с народными комиссарами, идущими за международное дело пролетариата, за социализм и братство всех народов.
Да здравствует Совет народных комиссаров!
Да здравствует Советская федеративная республика!
Да здравствует социализм!
Да здравствует третий интернационал!
Да здравствует диктатура пролетариата!
Волостной Совет
С подлинным верно; секретарь (подпись).
Приказ Командующего Черноморским флотом
Рейд Севастопольский, марта 30. дня 1918 г.
№ 1.
Избранный на должность командующего Черноморским флотом, сего числа в командованье флотом вступил, о чем об‘являю.
Будучи коренным черноморцем и любя Черноморский флот, я считаю себя не вправе в такую трудную минуту отойти в сторону и нахожу своим долгом служить флоту, пока на это хватит моих сил.
Проведя почти всю жизнь на палубе корабля и отдавая все свое время военно-морскому делу, я был всегда далек от политики и теперь, в качестве командующего флотом, вместе со своими помощниками, буду ведать флотом впредь лишь в оперативно-техническом отношении.
Приказ этот прочесть на всех кораблях и во всех береговых частях.
Основание: приказ Центрального комитета Черноморского флота от 30 марта с. г. № 620.
Михаил Саблин.
Председатель Центрофлота Кноррус.
ТЕЛЕГРАММА
Принята 6/1V 1918 г. От Севаст. Штаба, № 7—8.
Срочно. Симф. Совнарком, копия Центральный Исполнительный комитет Мотузенко.
Служебные отметки: Джанкой. Пожарову и Богданову.
Сегодня 1 час получены сведения от штаба обороны что Приклонений из Алешек требует принять все зависящие от нас меры высылке


102
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
№ 4
батарей и реальной силы для подкрепления и задержать Перекопе отступающие с левого берега Днепра войска зпт подтверждается этой телеграммой занятие Херсона тчк Видно что на нити держатся Алешки тчк Штаб обороны отодвигается назад.
Областной военревштаб Сапронов.
Воззвание Евпаторийской „Девятки".
В виду циркулирующих в г. Евпатории провокационных слухов о готовящихся якобы арестах и насилиях над гражданами, о занятии гайдамацкими бандами Перекопа и т. п. Евпаторийский Революционный Совет Девяти доводит до сведения всех граждан, что все эти слухи являются явной провокацией, направленной врагами народа для подорвания престижа Советской власти, власти трудового народа.
Никакая опасность не грозит Социалистической Республике Тавриды, которая уже оффициально признана правительствами Германии, Австрии, Болгарии, Турции и Украинской Рады, никакая опасность не грозит, следовательно, и Перекопу, от которого неприятель отстоит на порядочном расстоянии.
Вполне понятны радужные мечты тех, у кого со вторжением контрреволюционных банд связаны надежды возврата к прошлому строю, когда помещик выезжал на спине крестьянина, а благодушные капиталисты строили свое благополучие на шее рабочего. Вы же, трудовое крестьянство и рабочие, кровью и жизнью добывшие право на свободное существование,  —  не поддавайтесь этим провокационным слухам, не верьте тем, кто страхом думает заставить вас отказаться от поддержки Советской власти, кто, приписывая Советской Власти террор и насилие, думает этим отшатнуть массы от истинных защитников его интересов.
Никакие аресты, обыски и насилия Революционный Совет Девяти не замышляет производить,  — им приняты все меры пресекать в корне все самочинные действия, направленные к нарушению спокойствия в городе и покушения на личную безопасность граждан и их имущества. Помните, что временно созданный Совет Девяти является бодрым стражем нашей революции и вместе с тем и охранителем всех завоеваний, которые приобретены трудовым народом, а потому призываем вас спокойно относиться к этим слухам, не верить провокаторам, распространяющим их, а оказывать свое содействие в задержании этих лиц, кои будут преданы строгому суду Рев. Трибунала.
Только при вашей поддержке, при вашем спокойствии вы дадите полную возможность укрепить завоевания революции и Советскую власть сделать той скалой, о которую разобьются все происки контрреволюции.
В состав Революционного Совета Девяти входят:
От партии коммунистов: тт. Познанский, Алешковский, Молоканов; от левых с.-р. Ермохин; от вооруженных сил инвалидов Борисенко; от красной гвардии Майборода; от вооруженных сил чернорабочих Коновалов, от вооруженных сил строительных рабочих Мацаков; от крайнего левого крыла для информации Кулешов.
Революционный Совет Девяти.
13 апреля 1918 г. Евпатория.


№ 4 МАТЕРИАЛЫ ПО ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИИ 103
Российская Социалдемократическая Рабочая Партия
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
ГРАЖДАНЕ!
В Керчи был погром. Опять насилие, опять кровь, опять ни в чем неповинные жертвы. Недавно еще Кишинев, потом Баку, вчера только Феодосия, сегодня уже Керчь...
Кому, на что нужны эти человеческие жизни, за что чуть не все население России вынуждено находиться в постоянном страхе за свое существование?
Кровь на Дальнем Востоке, кровь внутри России...
Ужас, один сплошной, душу ледянящий ужас!...
Кто же проклятый виновник всех этих бедствий?...
Граждане, мы все знаем этого виновника, да и сам он уже не прячется.
Самодержавное правительство, бьющееся в предсмертных судорогах, пытается продлить свое позорное существование тем, что разжигает низменные инстинкты темных масс и междунациональной распрей стремится отвлечь внимание восставшего народа от истинного автора всех его страданий, т. е. от самого правительства.
Не высохла еще кровь, пролитая самодержавием в Эриванской губ., куда оно призвало 5000 турецких курдов, чтобы вырезывать армян, как полиция, по приказу, данному свыше, организует избиение мирных граждан в Нижнем Новгороде, грандиозное избиение, оставившее позади себя подвиги черной сотни в десятках других русских городов. И полиция не скрывает уже своего участия в деле избиения русских обывателей, как когда то оно делало, скажем, в Кишиневе. Нет, теперь оно открыто, нагло выступает организатором погромов и их руководителем.
Керчь свидетельствует об этом с очевидностью....
Там погром подготовлялся 6 месяцев... По приказу, шедшему от трона, при благосклонном участии градоначальника Клокачова, рука об руку с полицией — холоп царского правительства, отставной жандармский генерал Трубников целые полгода занимался тем, что подыскивал себе по кабакам и трактирам единомышленников, организовал их, писал угрожающие письма лучшим гражданам города.
Работа эта увенчалась успехом...
Полиция и Трубников нашли темных людей, не успевших еще понять того, что представляет собой русское правительство, почему оно преследует социалдемократию —  этот передовой отряд борющегося пролетариата; не узнавших еще, что социалдемократы борятся за освобождение всех угнетенных, а значит и улучшение и их собственной жизни не узнавших еще, зачем самодержавие подготовляет еврейские погромы  — и вот эти то несчастные, темные люди откликнулись на подлый призыв полицейской сволочи и отправились избивать еврейскую бедноту. Полиция и войско охраняли погромщиков, следуя за ними от одной разбитой лавченки к другой.
Но вот предстала перед погромщиками самооборона. Член само обороны потребовал от градоначальника, чтоб тот прекратил погром. Градоначальник махнул рукой солдатам... залп, другой и остались лежать на месте 2 убитых и больше десятка раненых.
Возмущенные действиями полиции гласные думы созвали экстренное собрание, с которого отправили к Клокачеву депутацию, чтоб она потребовала от градоначальника прекращения грабежей и буйств. Градоначальник ответил представителям города грубой бранью. „Глупости это“  —сказал он...
Граждане, роль полиции в погромах ясна! Ясно и то, что она действовала по приказанию правительства, ибо ведь не могло же оно


104
РЕВОЛЮЦИЯ В КРЫМУ
не знать, что в Керчи 2 дня идет грабеж и бойня. О, оно знало все превосходно и, когда оно нашло, что крови пролито довольно, когда оно решило, что достаточно еврейских бедняков пущено по миру, тогда министр внутренних дел прислал телеграмму градоначальнику и в 5 минут были приостановлены дикие зверства.
Граждане, Вы, лишенные прав, Вы вечно насилуемые и унижаемые, неужели Вы и теперь будете оставаться пассивными зрителями совершаемых преступлений??!..
Неужели, Вы и теперь не присоедините своего голоса к мощному возгласу борющегося пролетариата: „долой самодержавие!?... Неужели, Вам еще не ясно, насколько позорно звание .подданного его величества"?... Не довольно ли политического бездействия?
Ведь
Не может сын смотреть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойный
К отчизне холоден душой.
Вы должны перестать молчать!
Открыто выступайте против самодержавия, вместе с социал-демократическим пролетариатом...
Его освободительная борьба снимет и с Вас цепи царизма!
К делу, граждане!
Помогайте социалдемократии, помогайте деньгами, помогайте оружием. помогайте всем, чем можете!
Бездействие позорно!
Проклятие самодержавию!
Долой его!
Да здравствует демократическая республика!
Да здравствует Российская социалдемократическая Рабочая Партия! Керченская организация Крымского Союза Российской Социалдемократической Рабочей Партии.
Август, 1905 г. Отп. 7.000 экз.
Российская Социалдемократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БОЙКОТИРУЙТЕ МЕСАКСУДИ!..
По сведениям, один из владельцев фабрики Месаксуди принимал участия в устройстве погрома в Керчи.
Грубые и тупые эксплуататоры!,. Им недоступны элементарные человеческие чувства! Что им бич общественного негодования, если их карман от этого не страдает!
Общественный суд свершился. Необходимо предать громил каре. Мы, предлагаем об'явить бойкот произведениям фабрики г. Месаксуди. Пусть ни один честный гражданин не покупает табаку и папирос Месаксуди и не входит с ним в коммерческие сделки.
Имя Месаксуди должно вызвать у всех воспоминание об ужасе смерти и нищеты. Печать Каина лежит на нем. Помните, граждане, что нарушение бойкота означает косвенную поддержку громил, пользующихся позорным покровительством преступнейшего из правительств.
БОЙКОТИРУЙТЕ МЕСАКСУДИ!..
ПРОЧИТАВ, ПЕРЕДАЙТЕ ТОВАРИЩАМ.
Крымский Союз Российской Социалдемократической Рабочей Партии.
Август, 1905 г. Отп. 20.000 экз.
№ 4


Письмо в редакцию.
В моей статье „нац. иллюзии Крымских татар", помещенной в № 3 „Революции в Крымуа в перечне лиц, оказавших мне содействие в моей работе, пропущена фамилия быв. пред. КрымЦИК`а т. Ю. Гавена. Настоящим письмом я восполняю этот пробел.
С ком. приветом.
Вл. Елагин.
Под редакцией: Вл. Камшицкого, Вл. Елагина.
Издатель: КРЫМГОСИЗДАТ.


ОГЛАВЛЕНИЕ
I. Статьи и воспоминания Стр.
Н. Бабахан. Крымская Повстанческая (Зеленая) армия. 3
Мокроусов. 90 дней в горах Крыма 12
В. Камиищкий. Керченский погром (1905 г.) 55
Ясинский. Из истории ялтинского подполья 72
Герасимов. Расстрел десяти 81
Вл. Кашицкий. Андрей Маркович Лысенко. (Некролог). 	91
II. Наши жертвы
Крымские работники, павшие на посту 94
III. Библиография
Елагин. Я. Слащев. Крым 1920 г. Отрывки из воспоминаний 	96
И. Гелис. Испарт. „Вперед" и „Пролетарий" 97
IV. Материалы по истории революции в Крыму 99


Симферополь, Советская ул., 8, тел. 31.
КНИЖНЫЕ и ПИСЧЕБУМАЖНЫЕ МАГАЗИНЫ во всех городах Крыма.
Представительство Госиздата РСФСР в Крыму.
Торговый отдел Крымгосиздата получает ежедневно из Москвы и Ленинграда книжные новинки по разнообразнейшим вопросам.
БОЛЬШОЙ ВЫБОР РУССКОЙ И ИНОСТРАННОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКИ.
Крымгосиздат имеет возможность выполнять самые крупные заказы на учебники, учебные пособия и различного рода литературу на русском и татарском языках.
Партийным, рабочим и советским организациям  —  значительная скидка и льготные условия платежа.


СИМФЕРОПОЛЬСКИЙ
Центральн. Рабочий Кооператив „Товарищ"
(Правление—Салгирная, 29)
Имеет в Симферополе магазины:
№ 1. Универсальный  —  Салгирная, городской корпус № I, лавки №8-9
№ 2. Универсальный  —  уг. Пушкинской и ул. К. Либкнехта, 5
№ 3. Бакалейно-мануфактурный  —  уг. Севастопольской и Базарной площади, городской корпус
№ 4. Бакалейный  —  Бахчи-Эли, Шаховская улица
№ 5. Бакалейный  —  Подгорная, № 8—10
№ 6. Бакал.-гастроном. — переведен из Пассажа на M-Базарную, 6
№ 7. Бакалейный  —  уг. Феодосийской и Архитекторской
№ 8. Бакалейный  —  Цыганская слободка (Кантарная, 98)
№  9. Универсальный—(6. Крымсоюза)—уг. Салгирной и Базарной площади, городской корпус
№ 10. Бакалейный —  Воронцовская ул., 17
№ 11. Бакалейный  —  Севастопольская ул., 30
2 мясные лавки  —  Базар
ЦЕНЫ НИЖЕ РЫНОЧНЫХ
Для членов кооператива, внесших полный пай 3 руб.  —  скидка 5 проц.
Покупаем у крестьян: живой скот на мясо, масло, яйца и др. продукты крестьянского хозяйства как за наличные, так и в обмен на товары по выгодным для крестьян ценам.
Для сельских кооперативов  —  оптовые отпуски через контору
Крымская Государственная Торговля Медицинским Имуществом „КРЫМГОСМЕДТОРГ" СНАБЖЕНИЕ ВОЛЬНИЦ, АМБУЛАТОРИЙ, АПТЕК и МАГАЗИНОВ САНИТАРИИ и ГИГИЕНЫ
Медикаментами, перевязочными, хирургическими, зубоврачебными, оптическими, косметическими, парфюмерными и ухода за больными предметами.
ИСКУССТВЕННЫЕ ГЛАЗА ОРГАНО-ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА СОБСТВЕННОЙ ЛАБОРАТОРИИ.
БОЛЬШОЙ ВЫБОР КОСМЕТИКИ и ПАРФЮМЕРИИ.
С ЗАКАЗАМИ ОБРАЩАТЬСЯ:
Правление и контора „Крымгосмедторга“—Симферополь, угол Пушкинской и Советской ул., 13. Телеф. 2—44 или: Клингородок, ул. Розы Люксембург, 27. Телеф 2—47.


КРЫМСКАЯ КОНТОРА
„КРЫМГОССТРАХ"
Симферополь, Совнаркомский пер., 2.
ИМЕЕТ НА ТЕРРИТОРИИ Кр. С.С.Р.: в Симферополе (Операционный отдел) и во всех г. Крыма СВОИ АГЕНТСТВА.
Представители „Крымгосстраха" — при всех учреждениях Госбанка, Сельхозбанка, Промбанка, Акц. О-ва „Транспорт", „Крымсельсоюза".
Кроме того, агентами „Крымгосстраха" являются: все эаведывающие Почтель предприятиями, начальники жел-дор станций, Акц. О-во „Хлебопродукт", Комм. A-во Южн. ж. д., Госторг, ветврачи, ветфельдшера, агрономы, Сельсоветы, Сельско-Хозяйственные кредитные Товарищества и т. д.
„Крымгосстрах", его Агентства и ОТ огня — строения, фабрики, заводы, то- субагенты принимают на страх -вары на складах и пр. имущества государств., кооператив , коммунальн. и др. учреждений, а также частных лиц.
ОТ СМЕРТИ и НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ  — крупный рогатый скот и  лошадей.
ОТ. ГРАДОБИТИЯ  —  полевые посевы, сады и др. растительные культуры
ОТ ПУТЕВЫХ ОПАСНОСТЕЙ  —  грузы разного рода, перевозимые по железным и грунтовым дорогам и морским путям, а также посыпками по почте; корпуса морских судов (каско).
ОТ КРАЖ и ПРОПАЖИ —  грузы всякого рода, застрахованные от путевых опасностей по ж. д., морским путям и в почт. посыл.
СТРАХОВАНИЕ ЖИЗНИ:
а) ОБЫКНОВЕННОЕ— на случай смерти и по смешанному (на случай смерти и на дожитие) плану с предв. медиц. осмотром и немедл. ответственностью.
б) НАРОДНОЕ — без медиц. осмотра с отсроченной на 2 года ответственностью и с немедленной отвествен. на случай смерти от остро-заразных болезней.
в) ГРУППОВОЕ (коллективное)—рабочих, служащих и крестьян с немедл. ответственностью во всех случ. смерти, без медосмотра и с ответств. за инвалидн.
Т.т. КОММУНАРЫ! помните, что Госстрах —  „Всесоюзная Копилка" куда всем обществом кладутся копейки, а отдельным пострадавш. хозяйствам вынимаются сотни и тысячи рублей. Страхов платежи составляют фонд, расходующ. на восстанов. разрушен. бедствием госпромышлен. и народного хозяйства. Ведите пропаганду этого социально и экономически полезного дела среди крестьянства и рабочих! СЕЛЬСКИЕ ЯЧЕЙКИ! —  принимайте на себя суб-агентуру Госстраха! Содействуйте расширению добровольных страхований крестьянского имущества.
Т.Т. КРЕСТЬЯНЕ!  —  падеж скота и лошадей—высок, а ветеринарная помощь еще слаба. Давайте наказы своим делегатам на Райс’езды Советов отстаивать дешевую обязательную страховку скота и лошадей! Вы уже убедились, что Госстрах выплачивает за убытки немедленно!
Т.Т. РАБОЧИЕ!  —  следите.  через фабзавкомы, чтобы арендаторы госпредприятий застраховали их в обязательном порядке, так как иначе, в случае пожара, предприятие может закрыться, а вы останетесь без работы. Будьте примером для других: страхуйте свое имущество и свою жизнь коллективно, чтобы обеспечить свою старость и семью в случае вашей смерти или инвалидности!
Т.т. ХОЗЯЙСТВЕННИКИ!  —  не забыли ли вы застраховать от пожарной опасности госпромыщленность, кооперацию и торговлю? В случае пожара Госстрах полностью выдает восстановительные средства.
Для членов профсоюзов, профоб'едииений, госучреждений, кооперативных организаций допускаются большие скидки и рассрочка платежей до 6 месяцев.
КРЫМГОССТРАХ.


в. т. с.
ВСЕРОССИЙСКИЙ
ТЕКСТИЛЬНЫЙ СИНДИКАТ
СИМФЕРОПОЛЬСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ Симферополь. Базарная площадь. Корпус № 4.
ОПТОВЫЙ СКЛАД СНАБЖЕН БОЛЬШИМ АССОРТИМЕНТОМ: хлопчато-бумажных, суконно-шерстяных, камвольных, трикотажных, льняных, шелковых и др. изделий текстильной промышленности.
Товары всех Текстильных Трестов МЕШКИ, НИТКИ, ШПАГАТ
Отпуск товаров по последним ПОНИЖЕННЫМ ЦЕНАМ.
Кооперации и госорганам льготные условия продажи.


ПРАВЛЕНИЕ В МОСКВЕ.
КРЫМСКАЯ КОНТОРА
Симферополь, ул. Троцкого, быв. Екатерининская ул., 14. Телеф. № 1—89.
ПОКУПАЕТ:
ЗЕРНОВЫЕ и другие сельскохозяйственные продукты.
ПРОДАЕТ:
МУКУ всех размолов, ОТРУБИ и др. продукты переработки по ценам— НИЖЕ РЫНОЧНЫХ.
Отделения „Хлебопродукта" имеются во всех городах Крыма и на станциях железных дорог.
Акц. О-во


КРЫМСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
Российского Торгово-Промышленного Банка
„ПРОМБАНК"
Телефоны: 58 и 83
Симферополь, ул. Розы Люксембург, № 2—А.
ПРОИЗВОДИТ ВСЕ РАЗРЕШЕННЫЕ УСТАВОМ БАНКА ОПЕРАЦИИ
ГОРОДСКИЕ КАССЫ: 1. Советская ул., 3. Прием и выдача денег по текущим счетам для всех граждан.
2. При „Дворце труда". Прием и выдача денег по текущим счетам от всех профорганизаций.
„КРЫМТАБАКТРЕСТ"
(фабрики бывш. СТАМБОЛИи МЕСАКСУДИ).
ПРАВЛЕНИЕ: Симферополь, Салгирная ул., 23.
ОТДЕЛЕНИЯ: Москва, Ленинград, Киев, Харьков, Екатеринбург.
МАГАЗИНЫ В КРЫМУ: Симферополь—Салгирная ул. 23 Телефон № 2. Севастополь, Евпатория, Феодосия, Ялта, Джанкой, Керчь.
ТАБАЧНЫЕ ИЗДЕЛИЯ из лучших выдержанных Сухумских и Крымских  табаков.
Качество табаков и папирос довоенного времени
ПРОДАЖА В РОЗНИЦУ ПО ОПТОВЫМ ЦЕНАМ.
КООПЕРАТИВНЫМ ОРГАНИЗАЦИЯМ  —  ЛЬГОТНЫЕ УСЛОВИЯ.
Ц. С. Н. X. Крыма
МЕТРИЧЕСКИЕ ГИРИ (торговые) для точных взвешиваний  —  разные.
—— ЛИТЬЕ  —  ЧУГУННОЕ, МЕДНОЕ и др. —— ПРОИЗВОДИТСЯ РЕМОНТ: МЕЛЬНИЦ, ФАБРИК и ЗАВОДОВ
ЦЕНЫ ПОНИЖЕНЫ
Симферополь, Временная ул., 11 Телефон № 1—60. ЗАВОДОУПРАВЛЕНИЕ.
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЗАВОД
„Крымское  Машиностроение"
ИМЕЮТСЯ В ПРОДАЖЕ и ИЗГОТОВЛЯЮТСЯ ПО ЗАKАЗАM;
ДВИГАТЕЛИ
Внутрен. сгорания от 8 до 25 сил.
ТАБАКО-КРОШИЛЬНЫЕ
НОЖИ всех размеров


Крымская Госфондовая Комиссия при СНК Крыма
Симферополь. Салгирная ул. 3, рядом с Наркомфином Имеются в продаже равные товары, инвентарь и имущество На все товары ЕЖЕНЕДЕЛЬНО на складах Комиссии по средам и воскресеньям
ТОРГИ и АУКЦИОНЫ
Продажа госорганам и коопераций на льготных условиях Справки—ежедневно в канцелярии Комиссии Председ. Госфонд. Комиссии ОЗЕНБАШЛЫ. Секретарь РУДНЕВ.
ПРИОБРЕТАЕТ и РАСПРЕДЕЛЯЕТ: бакалею, мануфактуру, галантерею, обувь, и прочие предметы первой необходимости.
ПРОДАЕТ: Предметы первой необходимости, а также продукты производства своего сельхоза: фрукты и свиней породистых и убойных собственного завода.
РАСПРЕД Ы
в Симферополе: № 1 —  против вокзала и № 6.  —  угол Тюремной и Эскадронной ул.
Севастополь  — № 2. Джанкой  — № 3. Сарыголь  —  № 4. Керчь—№ 5.
СЕЛЬХОЗ „ЧЕКУРЧИ“ 2 вагона-лавки.
КРЫМСЕЛЬСОЮЗ
Пушкинская ул. № 22, угол Кооперативной ул.
Телефоны: правление № 1—96, главн. контора №84.
Крымский Союз Сельско-Хозяйственных Кооперативов об‘единяет трудовое крестьянство, товарищества, артели и коммуны Крыма.
ВСЕ  —  для КРЕСТЬЯНСКОГО ХОЗЯЙСТВА
„Крымсельсоюз" снабжает кредитные и сельско-хозяйственные товарищества, артели и коммуны сел.-хоз. инвентарем, орудиями, машинами, средствами борьбы с вредителями, семенами, а также предметами хозяйственного обихода.
„Крымсельсоюз" сбывает произведения крестьянского хозяйства: зерно, шерсть, фрукты, вино, табак и т. д.
СЫРЬЕ  —  для ПРОМЫШЛЕННОСТИ
Агентуры „Крымсельсоюза" в Феодосии, Ялте и Евпатории.
Транспортное Потребительское Общество Крымских ж. д.
ПРАВЛЕНИЕ Симферополь, Гоголевская ул., 5 Телефон № 3—95
„Т П О“


КРЫМСКАЯ ОБЛАСТНАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ
СТРОИТЕЛЬНАЯ КОНТОРА
КРЫМГОССТРОЙ
Симферополь, Архивная ул. 2. Телефон № 1 10.
КОНСУЛЬТАЦИЯ ПО ВСЕЙ ВОПРОСАМ СТРОИТЕЛЬСТВА
Прием подрядов на всевозможные новые сооружения
во всех местностях Крыма
Выполнение всякого рода ремонтов строений, жилых зданий, мостов и т. д.
Исполнение всякого рода проектов, планов, чертежей, смет и т. д.
Ответственное выполнение работ
Управляющий М. В. Гаврилов.
КРЫМСКАЯ
АВТО-АРТЕЛЬ ИНВАЛИДОВ
при „Крыминвалиде" НКСО
Симферополь, Малобазарная ул., 6., при гостинице „Пассаж" СЦРК. Отделения: В Алуште, Ялте, Алупке, Севастополе и Евпатории.
ПЕРЕВОЗКА ПАССАЖИРОВ и ТРАНСПОРТИРОВАНИЕ ГРУЗОВ
МЕЖДУ ВСЕМИ ГОРОДАМИ КРЫМА
Автомобильное пассажирское сообщение по всем курортам. Автомобили отходят из Симферополя на Ялту и Алушту ЕЖЕДНЕВНО.
Доставка пассажирских билетов на дом и в учреждения
Прием со складов клиентов разных грузов. Получение и экспедиция разных грузов с доставкою на дом и на склады. Отправление грузов пассажирской и малой скоростью на все станции жел. дорог СССР. Сдача грузов по получениям третьим лицам и производство расчетов между клиентами. Торгово-комиссионные поручения. Ответственное сопровождение грузов и кладей проводниками-специалистами.


Симферопольское Коммерческое Агентство
Южных железн. дор. и Крымлинотдела
Улица Троцкого, № 5. Тел. № 374.
Производит следующие операции:
1) Прием к отправлению багажа и грузов пассажирской и малой скоростью.
2) Получение грузов, прибывающих в адрес Коммерческих Агентств Правлення Южных ж. д и Крымлинотдела.
3) Расчет с грузополучателями и грузоотправителями по всем транспортным операциям
4) Страхование в Госстрахе поступающих на склады Агентства и отправляемых по жел. лор. грузов.
5) Перевозка товаров с ближайших жел.-дор. станций или пристаней в склады-магазины получателей.
6) Кредитование платежей из средств Правления Южных ж. д. и Крымлинотдела.
7) Прием к отправлению и выкуп грузов на станциях ж. д. с получением причитающихся ж.-д. платежей по доставке груза.
8) Прием к экспедиции грузов, с ответственностью за целость и сохранность порученных грузов, от всех ведомств, кооперативов и частных лиц. ответственными проводниками от артелей.
9) Прием на долгосрочное хранение в склады Коммерческого Агентства всякого рода грузов.
10) Перевод платежей на все отправляемые скоропортящиеся грузы на станции назначения и другие операции
Агентство открыто с 9 ч. до 17 ч. в будни и в праздники с 10 до 12 ч.
На станциях ж. д имеются свои дежурные экспедиторы у всех поездов.
РЕКЛАМНО-ИЗДАТЕЛЬСКОЕ И КОММЕРЧЕСКОЕ АГЕНТСТВО „Связь"
при Народном Комиссариате Почт и Телеграфов
Агентство „Связь"  производит следующие операции:
1) Продажа произведений печати и канцелярских принадлежностей в своих киосках при Почтово-телеграфных учреждениях.
2) Прием для продажи в своих киосках, имеющихся при всех Почтовотелеграфных учреждениях, всевозможных товаров на комиссионных началах.
3) Выполнение всевозможных коммерческих поручений.
4) Государствен, упаковочно-посылочные конторы производят упаковку и отправку товаров почтой,, багажем, большой и малой скоростью, принимает для отправки и пакует товары не только в конторе, но и на складах и квартирах клиентов.
5) Рекламно-издательский аппарат принимает заказы на самую широкую рекламу на товарных марках, телеграфных бланках; плакатах и проч.
Сохраняет время и затраты отправителей
Агентство „Связь" есть государственное учреждение, находится при Народном Комиссариате Почт и Телеграфов и имеет своей целью:
1) Оказывать содействие промышленным предприятиям и широким слоям населения.
2) Установить крепкое звено, соединяющее город с деревней.
3) Устранить мешечников и частных посредников.
4) Превратить каждое Почтово-телеграфное учреждение в самых отдаленных пунктах в культурный очаг.
Крымское Отделение АГЕНТСТВА „СВЯЗЬ" при Н. К. П. и Т. помещается в гор. Симферополе, Почтовый пер., № 3. Телефон 440.


ВСЕРОССИЙСКИЙ КООПЕРАТИВНЫЙ БАНК „В С Е К О Б А Н К“ правление  — в Москве Основном капитал „Всекобанка“ 10.000.000 руб. зол.
СИМФЕРОПОЛЬСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ Пушкинская ул., 15. — Телефон 145 и 220. Крымские агентства—в Севастополе и Феодосии. „Всекобанк“ объединяет все виды кооперации. Кооперативы! держите все ваши средства на текущих счетах во „Всекобанке“. Совершайте все ваши расчеты через „Всекобанк".
Управление Крымской Государственной Кожевенной Промышленности
„КРЫМКОЖТРЕСТ"
Главное управление, центральный склад и оптово-розничный магазин: Симферополь, Салгирная ул., 19, телеф. 143 и 359.
„КРЫМКОЖТРЕСТ“ покупает кожевенное сырье, дубильные и химические материалы, кожапретуру.
„КРЫМКОЖТРЕСГ- продает подошву, хром, юфть, голенища, переда, шагрень, а также всевозможн. мужскую, дамскую и детскую ОБУВЬ, оптом и в розницу.
При оптовой продаже госучреждениям и кооперации СКИДКИ и ЛЬГОТНЫЕ УСЛОВИЯ ПЛАТЕЖИ.
Крымский Государственный Соляной Трест
„КРЫМСОЛЬТРЕСТ"
Симферополь, улица Розы Люксембург, 15.
Почтовый ящик № 249. ======= Телефон № 3-06.
= КРЫМСОЛЬТРЕСТ ОБЪЕДИНЯЕТ: ^- '
СОЛЯНЫЕ ПРОМЫСЛЫ, расположенные на территории Крыма в - Евпаторийском, Сакском, Керченском Феодосийском и Таганашском районах, и
САКСКИЙ ХИМИЧЕСКИЙ завод,
КРЫМСОЛЬТРЕСТ ПРОИЗВОДИТ:
соль поваренную, крупную и молотую-столовую.
соли ГЛАУБЕРОВУ и английскую хлористые калий и магний, белую магнезию.
КАЧЕСТВО  —  ДОВОЕННОГО ВРЕМЕНИ.
Государств, в кооперат. организациям  —  особые льготы и условия.


ЦЕНТРАЛЬНЫЙ
ДОМ КРЕСТЬЯНИНА
при Кр. ЦИК‘е
Симферополь. Салгирная ул., 22
К СВЕДЕНИЮ ДЕРЕВНИ!
Крестьяне-ходоки по общественным делам пользуются в „Доме Крестьянина" совершенно бесплатно общежитием, ваннами, парикмахерской, кипятком и т. Д.
Агрономическое и Юридическое Бюро „Дома Крестьянина" оказывает всем крестьянам всевозможную помощь совершен. бесплатно.
Библиотека-читальня снабжает крестьян русскими и татарскими газетами (для изб-читапен).
В заново оборудованном клубе крестьяне могут хорошо и полезно провести свободное от дел время: игры, световая газета, лекции, концерты и т. д.
КРЫМГОСИЗДАТА
Симферополь, Советская, 8
принимает подписку на все выходящие в СССР газеты, журналы и подписные издания.
Подписка принимается по ценам редакции.
Рабочим, партийным и советским организациям— льготные условия подписки и платежа.
Аккуратная доставка газет и журналов подписчикам.
Крымская Экспедиция Печати


УПРАВЛЕНИЕ
Крымской Государственной МЕЛЬНИЧНОЙ промышленности
"КРЫММЕЛЬПРОМ"
об'еднняет главные мельничные предприятия Крыма и одну макаронную фабрику в г. г Симферополе, Керчи, Феодосии и Сарабузе.
„КРЫММЕЛЬПРОМ“: Покупает зерновые продукты. ,,КРЫММЕЛЬПРОМ“: Продает муку всех сортов. Крупчатку высокосортную. Отруби и др. продукты по ценам ниже рыночных.
КАЧЕСТВО ВЫПУСКАЕМОЙ МУКИ  —  ДОВОЕННОЕ
Выполнение переработок вполне добросовестное
Помол по штандартам. Помол зерна по ценам самым низким.
Для кооперативных и государственных учреждений поставки на срок.
Управление „Крыммельпром”: Симферополь, Ул. Троцкого, 16. Тел. № 333.
Оптово-розничный магазин: Салгирная ул, 43. Тел. № 121.
Симферополь, улица Троцкого, 1.
РУССКИЕ и ЗАГРАНИЧНЫЕ
ВЕЛОСИПЕДЫ служащим и рабочим скидка
рассрочка 8 МЕСЯЦЕВ! и кредит до
ВСЕ  —  ДЛЯ
МЕЛЬНИЦ!
Принимаются заказы на полное оборудование мельниц. ПАССЫ. ПОЖАРНЫЕ РУКАВА.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИМПОРТНО-ЭКСПОРТНАЯ ТОРГОВАЯ КОНТОРА при Наркомвнешторге РСФСР
КРЫМСКОЕ „Г О С Т О Р Г“ ОТДЕЛЕНИЕ Симферополь. Советская ул., 10 (уг. Пушкинской ул.) Тел. № 30 „ГОСТОРГ“ приобретает конский волос, пушнину, пеньку, пух, перо и прочее экспортное сырье
„ГОСТОРГ" ввозит и реализует внутри Крыма импортные товары.
„ГОСТОРГ“ принимает комиссионные поручения госорганов и кооперации на реализацию экспортного сырье за границей и по приобретению импортных товаров для нужд местной промышленности, торговли и сельского хозяйства.
КРЫМСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
„ABTOПРОМТОРГ"


Содержание № 1 „Революция в Крыму"
Статьи: Стр.
Ю. Гавен. Октябрь в Крыму 5
Рахиль. Октябрьские дни в Симферополе 25
И. Фирдевс. Октябрьский переворот в Симферополе 33
А. Баркенгоф. История большевистского переворота в Ялте 37
Вл. Елагин. Евпаторийский Октябрь и начало Соввласти 41
И. Жуков. Восстание на „Потемкине" 59
Материалы по истории революции в Крыму 67
Содержание № 2 „Революция в Крыму"
Статьи: Стр.
Ю. Гавен. Возникновение Крымской организации РКП (б) 5
А. Лысенко. Крым до второго прихода Советской власти 15
Урановский. Переворот в Севастополе 20
Ю. Гавен. Первые шаги Советской власти в Крыму 59
И. Фардевс. Первый период Советской власти в Крыму 57
А. Находкин (Терпигорев). Революционная работа в Крыму 66
И. Косстаннов. Большевистский переворот и первые шаги Советской власти в Феодосии 78
Колосов. Севастополь с февраля до прихода немцев 91
Руман-Поляков. Работа в Севастополе с сентября 18 по май 19 г. . 96
Я. Мас. Расстрел манифестации французских моряков в Севастополе 101
С. Поплавский. Евпатория с февраля 1917 г. до оккупации немцев 107
Ивам Семенов. Расстрел Совнаркома и ЦИК Тавриды в 1918 г 114
Наши жертвы 125
Вл. Елагин. Пролетарская революция и В. А. Басенко 125
Рахиль. Слава павшим 128
Вл. Елагин. Иван Васильевич Назукин 131
В. Е. Як. Зедин 153
М. Эпштейн. Смерть тов. Познанского 134
Крымские работники, павшие на посту 135
Библиография 139
Вл. Елагин. Памятник борцам пролетарской революции, погибшим в 1917—21 г. Выпуск I. Госиздат, 1922 г. Москва, 290 стр.
С. Крылов. Красный Севастополь. Госиздат, Севастополь, 1921 г. 104 стр.
Вл. Елагин. Пролетарская революция. Исторический журнал Истпарта №№ 2 и 7. Госиздат, Москва, 1922 г.
Материалы по истории революции в Крыму 143
Содержание № 3 „Революция в Крыму"
Статьи и воспоминания. Стр.
И. Бабахан. Из истории Крымского подполья 3
Ri. Елагин. Националистические иллюзии Крымских татар 39
М. Москалев. РКСМ в Крымском подпольй 1919—20 г.г. 103
И. Гелис. Красные Кроты (восстание в Керченских аджимушкайскнх каменоломнях в 1919 г. 129
Наши  жертвы.
Долгова. В лапах белых 159
Вл. Елагин. Соломон Яковлевич Просмушкин (Исаак Спер) 165
Крымские работники, павшие на посту 169
Библиография
В. Е. Антанта и Врангель (сборник статей) 175
Израильсон. Лейтенант Шмидт (воспоминания и письма) 179
Материалы по истории революции в Крыму 181


Склад издания: Торгсектор Крымгосиздата. Симферополь, Советская, 8.