iHlff
lirillllJIIIIIIIIW
придет
желанная
пора
ПОВЕСТИ
Пермское
книжное
издательство
1987

P2
К-78
Революционная история родного
края. В ней —наше прошлое, корни
нашего сегодняшнего дня и нашего
будущего.
Через всю обширную Пермскую
губернию, гремя кандалами, идут
по этапу в Сибирь каторжане и
ссыльные. Строятся баррикады на
Большой улице в Мотовилихе. Соби¬
раются рабочие сходки в лесах Верх¬
ней Курьи... Узнаваемы не только
места, где разворачиваются события,
описанные в новых повестях Авени¬
ра Крашенинникова, но и сами герои
этих событий. Они знакомы молодо¬
му поколению по названиям улиц и
мемориальным доскам, по музейным
документам и фотографиям, по вос¬
поминаниям ветеранов. Это один
из руководителей мотовилихинского
революционного подполья А. Борча- .
нинов, легендарный создатель боевых
дружин А. Лбов, известный своими
связями с социал-демократами паро-
ходовладелец Н. Мешков, молодой
рабочий-пропагандист М. Туркин и
многие другие.
4802010000—6
К М152(03)—87 47“87
© Пермское книжное
издательство, 1987

ПОГРАНИЧНЫЙ КАМЕНЬ
«Черт побери, не нравятся мне оба. У сту¬
дента этого, Вершанина, назревает какой-то пе¬
релом. Не просмотреть бы. А бедного Косухина
я незамедлительно положил бы в больницу. То¬
го и гляди, совсем свихнется... Надо еще посмо¬
треть старика. Шутка в деле: тридцать два раза
прошел Восточную Сибирь. Туда и обратно.
Это же... это же дважды вокруг земного шара
по экватору! Поразительно! Но на сей раз ему
не уйти. Однако, значит, и там, за пресловутой
границей, люди выживают. Только бы ты, Гру¬
шенька, продержалась. Мне-то проще: у меня
больные. И все-таки, голубчик, обидно, что о
твоих делах я узнал только после твоего ареста.
Положим, я был увлечен своею практикой, вра¬
3

чебной карьерой, но ведь мог я быть чем-то по¬
лезным и тебе...»
Доктор постепенно готовился к самому тя¬
желому: встрече с границей. Бывалые каторжа¬
не и те чуть не плакали, когда рассказывали о
границе России и Сибири, о пограничном камне,
на ней поставленном. Ни с одним пунктом от
Санкт-Петербурга до Тихого океана не связано
столько печальных воспоминаний^ ни один по¬
граничный столб в мире не был свидетелем та¬
кого горя, таких невзгод и отчаяния, как этот.
Сотни тысяч мужчин, женщин и детей, дворян,
разночинцев и крестьян сказали здесь отечеству,
родным, друзьям последние безутешные слова.
Доктор, слушая глухие, как в бочке, голоса в
темноте трюма, только стягивал пальцы в кулак.
Чем он поможет этим лишенным всяких прав
людям, судьба которых все ближе, все больнее
ему? Разве что ролью добровольного священни¬
ка-утешителя. Но каков, черт побери, обычай:
делать привал у пограничного камня!.. Пытка
для сотен людей!..
Он прислушивался к плеску воды за бортом
баржи. Там, наверное, свежак над гребешками
волн, там до сладости пахнет берегом, смолою,
волей. А здесь тусклая плошка мотается на крю¬
ке за черным от копоти стеклом, и не человече¬
ские тела на досках трюма, а какая-то серая
масса огромных, едва шевелящихся улиток. Но¬
чью зловоние от них еще гуще, воздух кажется
маслянистым, забивает гортань. Можно бы док¬
тору наружу, можно бы сбросить этот серый
холщовый балахон с двумя черными бубновыми
тузами на спине, этот картуз блином без козырь¬
ка, эти скользкие кожаные коты, которые то и
дело сваливаются с ног. Но надо терпеть. Он
даже благодарен судьбе, что в нынешнем кара¬
ване мужчины отделены от женщин, и старается
думать, будто баржа с женщинами просторнее
и чище.
В темноте все время лязгает, словно кто-то
встряхивает и перекатывает в огромных ладо¬
нях связку ключей. Обритые наполовину, напо¬
ловину же всклокоченные головы кажутся раз¬
4

рубленными. Политических не куют в железы,
не обезображивают бритвою, но под арестант¬
скими одеждами их трудно отличить от коно¬
крадов, убийц и аферистов. И однако в барже
сразу же после погрузки произошло перемеще¬
ние. Всякое жулье заползло в укромные щели,
за брусья и крепежные бревна, а мужики пока-
зистее расположились вокруг доктора. Полити¬
ческие тоже держались друг дружки, лишь чер¬
ный, мохнатый, как шмель, грабитель, некогда
пополнявший кассу какой-то террористической
группки, стоял в стороне, свирепо свистя отби¬
тыми легкими.
На баржи их погрузили в Нижнем Новгоро¬
де. Вагоны со стукотней и взвизгами затормози¬
ли в тупике, отъехала тяжелая дверь. Придер¬
живая цепи, ринулись вниз осужденные, от дру¬
гих вагонов бежали к ним женщины с ребятиш¬
ками. Крики, плач, смех, ругань столкнулись,
прянули в светлое утреннее небо. Казаки в си¬
них мундирах расторопно завернули и расчле¬
нили толпу, как опытные пастухи отару, и вот
уже определилась серая колонна, и косоглазый
унтер, дыша уксусом, погонял каждого в спину
коротким умелым толчком.
— Первый, второй, третий... пятнадцатый...
тридцатый... Стойте, — воскликнул он, когда по¬
следний в колонне, маленький татарин с голым
глинистым лицом, был отмечен его подзатыль¬
ником.— Стойте! Лишку выходит.
Офицер, сопровождавший вагон до Нижнего,
подошел к унтеру и что-то негромко сказал. Ко¬
лонна со звоном и чирканьем кандалов о камни
медленно потекла к городу.
За нею застучали жесткие телеги. Тонкие
подстилки из жухлого сена не смягчали толч¬
ков, и женщины прижимали к себе ребятишек,
головы которых мотались на тонких шеях при
каждом вспрыге колес.
«Некрасов прославил декабристок...» — по¬
думал доктор, и тут же внимание его отвлекли
больные. Они сидели на двух телегах, старались
прижаться друг к дружке спинами, глаза их
запеклись от боли.
5

Рядом с доктором брел студент Вершинин,
глядел себе под ноги, шевелил губами, мысленно
обращаясь к далекому: «Мама, помолись за ме¬
ня, мама! Вижу пальцы твои, исколотые вечным
шитьем, твое пожелтевшее лицо, на котором
живут тихой и кроткой заботой впалые осенние
глаза. Слышишь ли ты меня?
Отец, ты с первых мне памятных дней гово¬
рил о честной бедности, о благородстве души.
Но не сам ли ты разуверился в своих словах,
не сам ли все чаще и чаще стал повторять:
«В тебе надежда моей старости, будь осмотри¬
тельнее, сын, беги этих крикунов и нигилистов».
А разве мог я сторониться своих друзей, разве
мог отказаться от самого себя? Знаю, чего стоил
тебе мой университет, но мог ли я ползать слиз¬
няком у профессорского башмака и полицейско¬
го сапога! Я считаюсь преступником, отец, но
мы только поддержали казанских студентов,
которых солдаты секли нагайками и таскали за
волосы. Прости меня, мой добрый отец, но звон
юной крови сильнее всяких угроз и увещеваний,
пока нет того страха перед небытием, что назы¬
вают опытом.
Прощай, Санька, братец мой. Этой весною
задумали мы с тобой построить фрегат с пару¬
сами и снарядить его в дальнее плаванье. Когда
подрастешь, снаряди его и назови «Надежда»...
Полгода измерял я шагами камеру-одиночку,
вспоминая короткую свою жизнь. Нет, я ни в
чем не раскаивался. Я ждал: вот, вот сейчас
они войдут, судьи в мантиях!.. Господи, как же
я был наивен! Камеры перестукивались, камеры
говорили, камеры прощались, и кто-то послед¬
нюю студенческую сходку со страшным значе¬
нием заключил словами Данте: «Покиньте все
ваши надежды, переступив этот порог». Горько,
невыразимо горько подумать, что никогда не уз¬
наете вы о моей участи, что весь свой век буде¬
те оплакивать меня, не ведая, когда и где за¬
рыты мои бренные останки. Но стократ горше
сознавать, что скоро всех нас, как мусор, как
дохлых кошек, выбросят из России прочь — во
тьму, на свалку. Говорят, на границе ее стоит
6

страшный камень, на котором выскребают из¬
гнанники последнее «прости» самому дорогому,
что было у них при жизни. Не знаю, вынесу ли
я это прощанье, не знаю, долетит ли до вас мой
последний вздох...»
Журналист Косухин странно подгибал руки
и бормотал свое:
— Я плачу, господа, вы видите, я плачу...
О нет, вам этого не видно... Какие слезы у ма¬
ленького пуделя, господа? У маленького пуделя
на хвостике, на шее и на каждой лапке по голу¬
бому бантику. Сейчас я иду на задних лапках,
господа. Мои лапки очень болят, господа, но что
же делать?.. Вы знаете, прежде я был человеком.
Я этого уже не помню. Боже мой, боже мой!
Пудель? Кто-то здесь говорил о пуделе? Почему
на мне серая попонка? В ней очень жарко... Да,
я сравнивал господина Каткова с пуделем, я не
отрекся от своего фельетона. Да, я помогал рас¬
пространять нелегальную литературу. Но поче¬
му я стал пуделем? Что-то шепчет рядом со
мной этот длинноногий, похожий на аиста, сту¬
дент. У него зеленое лицо в гагачьем пуху первой
бородки. Тип молодого нигилиста, и весьма ха¬
рактерный. Но тс-с, а вдруг это тоже пудель?
Пу-удель, пудил, удил, дил, ил. Забавно! Послу¬
шайте, доктор, когда анатомируешь слово, что
получается? Ил!..
За спинами доктора, студента и журналиста
лязгало, перекатывалось железо.
Солнце уже держалось высоко и сочно выде¬
ляло белые стены, голубые, малахитовые, золо¬
тые купола церквей, ступени зубчатых стен
кремля, сверкало в зеркальных окнах магазинов,
банков и контор, высвечивало крашеные доски
балаганов и лавчонок. Купцы-толстосумы, пот¬
ные разносчики, мужики в пестряди, скуфейные
богомольцы, нищеброды — вся эта многообраз¬
ная толпа торговой стороны, доселе занятая
своими промыслами, вдруг притихла, прижалась,
закрестилась участливо, напуганно. Старик ка¬
торжанин, позвякивая крышкою подвязанного
к поясу чайника, бойко побежал на своих ревма¬
тических, на коряги похожих, ногах к офицеру.
7

Тот кивнул головой, и тотчас от колонны отде¬
лились артельные, сняли картузы, просунулись
поближе к окнам, к толпе. Поблескивая голым
черепом, старик уставил козью бородку в небо,
заплакал резким горловым плачем такое жалоб¬
ное, саднящее душу, что доктор содрогнулся.
Артельные старосты вразнобой подхватили:
«Смилуйтесь над нами, бедными! Не забудьте
нас, бедных путников!..» Колонна продолжала
сползать к реке.	•
Острый лес всяческих мачтовых судов, длин¬
ные трубы пароходов, мостки, по которым бега¬
ли голые по пояс грузчики-татары, — весь шум¬
ный и жаркий порт остался слева. Колонна
свернула на пустынный, в галечнике и хрустких
ракушках берег. И без того нестройные ряды
смешались, в окружении стражников осели куч¬
ками. Татарин сложил послушные ноги калачи¬
ком и качался, будто ванька-встанька, порою
дико озираясь. Старик и его помощнички прита¬
щили мешки, набитые всякой снедью, принялись
за дележ. Иногда раздавались крепкий шлепок и
хохот: это старик наказывал не в меру ретивого.
Вершанин повертел в грязных пальцах гривен¬
ник, что выдали ссыльным вчера вечером,
вздохнул. Доктору есть не хотелось.’Он тщился
разглядеть колонну женщин, почему-то отстав¬
шую. Каштановая, почти коричневая бородка
его растрепалась, наморщился крупный, чуть при¬
плюснутый нос, плечи приподнялись, и он стал
похож на обиженную птицу. А старик тем време¬
нем бежал к нему, бережно держа на вытянутой
ладони половину каравая:
— Это тебе, лекарь, за врачевание души и
тела.
Доктор признательно, одними глазами, улыб¬
нулся. Еще в вагоне ощупал он у старика рас¬
пухшие суставы, сказал:
— Уж не вернешься, дедушка.
— Не вернусь, — весело согласился тот, —
карачун пришел.
И все вдруг подобрели, закивали, словно ус¬
лышали что-то хорошее. «Да и то, — подумал
тогда доктор, ощупывая у другого разъязвленные
8

кандалами щиколотки и обматывая их куском
своей нижней рубашки, — в России говорят о по¬
койниках с тихой усмешкой: отмучился».
Теперь он просто принял от старика хлеб,
разломил, протянул Вершанину, Косухину, тер¬
рористу. Студент зажевал по-молодому жадно,
давясь, острые желваки забугрились на челю¬
стях, журналист только отщипнул крошку и
закашлялся до слез. Террорист же отвернулся и
мрачно уставился куда-то.
Между тем с барж, черными горбами стояв¬
ших вдоль берега, спустились двое: армейский
капитан, по-видимому начальник каравана, кир¬
пично-красный, с желтыми глазами, и тюрем¬
ный врач в пенсне на утином носу и трубкою
стетоскопа в нагрудном кармане. Унтер-офицер
надулся, устрашающе гаркнул:
— В ряды стройся-а!
Залязгали цепи, захрустел ракушечник. Ун¬
тер-офицер принял от писаря стопу бумаг, раз¬
вернул одну:
— Дрон Сидоркин!
— Туточки я, ваше благородие, — послушно
отозвался из рядов плюгавенький мужичонка,
пропихиваясь вперед, сбросил котомочку под
ноги унтеру. Тот осмотрел вещи, и мужичонка,
трясясь под сотнями взглядов, закинул котомоч¬
ку за плечо, метнулся к баржам. Там во главе
с капитаном тоже стояли казаки и врач поблес¬
кивал стеклышками пенсне.
Перекличка и осмотр довольно-таки спори¬
лись, пока не вызвали Абдуллу Гассанова. Та¬
г тарина вытолкали из рядов, он закланялся, за¬
лопотал: только можно было разобрать, что
надо ему чаю.
— Иван Непомнящий, — возгласил унтер-
офицер и руганулся: — Сколь вас по этапам
шляется!
— А что поделать, милок, — откликнулся
старик, подхватив свою котомку, — ежели преж¬
ние имена-то наши давно сгинули.
Унтер-офицер громко прочитал его приметы,
вплоть до шрама на голове, все сличил, и ста¬
рик легко, словно пушинка по ветру, полетел к
9

баржам. Надрывно кашляли, стонали, жалова¬
лись, обнажая впалые и вздутые животы, натер¬
тые щиколотки, но врач наставлял свой стето¬
скоп, и каторжане в ужасе бежали к сходням.
Доктор не стал дожидаться конца долгой
церемонии, пошел вместе с Косухиным к тюрем¬
ному эскулапу, стараясь не горячиться, сказал:
— Я требую, чтобы господина Косухина не¬
замедлительно отправили в лазарет.
— А т-ты что за птица? — широко раскрыл
желтые глаза капитан.
— Я врач, господин капитан, и могу присяг¬
нуть, что большинство этих несчастных серьезно
больны. А господин Косухин на грани помеша¬
тельства.
Заметив у барж заминку, унтер-офицер под¬
скочил к ним, пояснил, задыхаясь:
— Энтот... доктор следует за своей женой-
рестанткой, вашбродь.
— То есть как это — добровольно?
— Точно так, вашбродь!
— Да что ж ты с нами-то, лекарь? — старик
каторжанин от удивления даже на корточки
присел.
Каторжане, слушавшие разговор, разгляды¬
вали доктора, как диковину.
— Так ближе к ней, — тихо ответил он ста¬
рику и отошел в сторону.
Тюремный врач спрятал глаза и без интереса
спросил Косухина:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать шесть, — ответил тот, не заду¬
мываясь и не сводя сузившихся зрачков с офи¬
цера.
— Имя?
— Косухин Пудель Викентьевич.
— Практически здоров, — коротко заключил
врач и уставил стеклышки очков на очередного.
...Плескала за бортами вода, остановилось
время. Вершанина мучили во сне голые бугрис¬
тые жабы с желтыми глазами. Террористу сни¬
лась погоня: лошади в красной пене с ощерен¬
ными мордами, выстрелы; пули кусали тело. Без¬
зубым проваленным ртом по-детски улыбался
10
•старик, опять очутившись под солнышком. Док¬
тору не спалось. По телу сползал липкий пот,
кончики пальцев покалывало. Тревога за жену
была такой нестерпимой, что казалось, вот-вот
сорвутся с души все оболочки, сотканные веками
цивилизации, и звериным воем понесется эхо
по лесам, леденя окрест все живое.
— Вы не спите, доктор? — неожиданно за¬
шептал Косухин, приподнявшись на локтях.—
Я все спрашиваю себя: что я такое? — Он под¬
полз ближе, удивленно вскинул брови. — Пре¬
ступник? Но тогда по существующим в государ¬
стве законам меня должны судить и вину мою
доказать. Военнопленный? Однако в этом случае
к какой нации я принадлежу, где моя родина?
Если законы Российской империи не распростра¬
няются на меня, если нет никакой войны, то,
значит, я иностранец и меня надлежит выслать
за пределы страны. Что произошло в России?
Я — мелкая сошка. Но лучшие умы отечества
лишаются права служить ему, целое поколение
изводится в корне... Кому это выгодно? — вопро¬
шали когда-то римские юристы. Кому выгодно,
что у меня отняли свободу, семью, мне запре¬
щено посвятить себя тому призванию, к кото¬
рому я наилучшим образом подготовлен... Жур¬
налистика превратилась в ничтожную потаскуху.
Литература? В древнем Риме литератора почи¬
тали вторым человеком в государстве после це¬
заря. У нас же дар поэта — страшнее проказы.
Что происходит?
— Я всего лишь врач, — сказал доктор, по¬
ложив ладонь на холодную руку Косухина, — и
знаю только, что светлые умы все равно наро¬
дятся, сколько бы людей ни истребляли. Нам
нужно выжить, Игорь Викентьевич, выжить и
сохранить ясность мысли для других...
Они не заметили, что Вершанин тоже про¬
снулся. Студент не двинулся, не переменил не¬
удобного положения, хотя нога у него одереве¬
нела. «Либеральные рассусоливания», — думал
он, в то же время соглашаясь с Косухиным. Это
были не его слова, своих он не находил и пото¬
му смолчал.
11

Зычные голоса загремели сверху, баржа за¬
шевелилась, залязгала. В открывшийся люк со
свистом ворвался речной воздух.
— Подходим к Перми! — крикнул кто-то.
Впервые за много дней доктор вдыхал све¬
жесть утра. Небо и широкая река были алыми;
словно бы плавился, отекал шпиль собора над
берегом. Соляные амбары у самой воды, смоле¬
ные баржи, пассажирский теплоход «Эстафет»,
дремавший у причала, — горели не сгорая. Дру¬
гой берег, весь в сосняке, виделся сквозь сизо¬
ватую дымку. На баржах крестились, хохотали,
говорили взбодренно и громко.
На суше ждала каторжан и ссыльных коман¬
да казаков. Только вместо тюремного эскулапа
высился у сходней кузнец в кожаном запоне, с
лошадиным лицом и непомерно длинными ру¬
ками, осматривал оковы. Иные под охраной двух
казаков, зевающих с мычаньем и матом, входили
в закопченный сарайчик, в котором постукивали
молотки. По косогору стояли бабы, жалостли¬
вые ко всякому человеческому несчастью, сле¬
дили, как арестантики становились по два ряда,
как нехотя снимали картузы: показывали на¬
чальству опозоренные головы. Побрякивали ко¬
телки и чайники на поясах.
— Ребята, — молодцевато гаркнул капитан,
отступая назад и приподнимаясь на носки, —
есть ли жалобы?
— Премного всем довольны, ваше благоро¬
дие,— с неожиданным для доктора весельем от¬
ветили каторжане.
— Ну, тогда с богом. — Капитан помахал
щепеткой над грудью, и в рядах замелькали
руки; колонна двинулась.
Казаки гнали ее по немощеным, с утра уже
пыльным улицам, оставляя в стороне людные
кварталы. Доктора удивило обилие деревянных
домиков за глухими заборами; ставни их были
свинчены болтами, по двору катали цепь и гроз¬
но рычали волкодавы. У Косухина начался па*
роксизм, журналист норовил стать на четверень¬
ки, пришлось держать его под руки. В колонне
громко разговаривали, даже перешучивались,
12
кто-то отбивал такт деревянной ложкой по ко¬
телку. Мохнатая пыль, напоенная запахами че¬
ловеческого стада, висела над каторжанами.
Наконец голова колонны свернула на прямую
улицу и вклинилась меж двух беленых камен¬
ных столбов с орлами на макушках. Миновали
ухоженный, в темных молодых липах сад. По¬
казались кирпичные стены тюремного замка с
башенками по углам. Из маленькой двери, про¬
резанной в тяжелых полукруглых воротах, вы¬
бежал молодой офицер, схватился за голову:
— Они с ума сошли! Замок забит до крыши.
Да вы что, всю Россию в железы?.. Куда я их
дену?
Капитан пожал плечами — хрустнули погоны.
— По мне, хоть на крышу.
Доктор радостно выпрямился: даст бог, уви¬
дит Грушеньку. Но молодой офицер словно под¬
слушал его мысли, сказал устало:
— Женскую команду отправьте на Заимку.
«Лицо у доктора нервически дрогнуло, но он
тут же справился с собой. Вершанин легонько
пожал ему локоть. Близость этого оригиналь¬
ного и симпатичного человека как-то благотвор¬
но действовала на студента. Он старался не
поддаваться отчаянию, которое подкрадывалось
все чаще и могло сразить наповал, ему хотелось
понять, как можно доброй волей уравнять себя
с отверженными ради любви к женщине: Вер¬
шанин не знал еще настоящего чувства. Порой
мнилось ему, что этого доктора он выдумал
сам, ради своего спасения, а бок о бок с ним
идет такой же ссыльный с двумя бубновыми ту¬
зами на спине.
Их загнали в тесный двор, мощенный выпук¬
лым булыжником. Из окошек, забранных решет¬
ками, орали невразумительное. Артельные ста¬
росты тащили из тюремного дома закопченные
казаны с варевом. Началась толкотня, пока кое-
как не установились очереди. Вершанин достал
из котомки свой котелок, пристроился в очередь
за доктором. Еще в Петербурге им объявили,
что после Екатеринбурга пропитание они будут
покупать сами, у крестьян; в месяц надлежит
13
проходить по пятисот верст, через каждые сорок-
шестьдесят верст этапный дом и смена конвой¬
ных команд... Он подсчитал: ему до Иркутска
еще три месяца пути, иные доберутся до мест
заключения только зимой...
За южной стеной тюремного замка табором
расположились бабы и ребятишки, сопро¬
вождающие каторжан. Степенный мужик, поло¬
вина головы у которого была сивою от седины,
натужно переговаривался через стену со своей
женой, пока его не отогнали конвойные. Арестан¬
ты расстилали на булыжниках халаты, клали в
головах котомки — готовились ко сну. Небо над
двором густело, меркло. Близко, наверное в за¬
городном саду, играла музыка; там чистая пуб¬
лика гуляла: дамочки в обливающих фигуру
платьях, франты в шляпах из рисовой соломки,
при галстуках, с тростями в холеных руках.
Вершанин натянул картуз на уши.
Во двор вывели десяток закованных мужиков.
Один из них был весьма примечателен: высо¬
ченный, с курчавой смоляной бородой и остры¬
ми, белыми от ярости глазами.
— Все одно сбегу! — скрипнув зубами, ска¬
зал он конвоирам.
Те равнодушно посморкались на камни.
— Сбежит ведь Ондрюха-то, — радостно под¬
твердил курносый большеротый парень, когда
каторжане зашевелились, освобождая им место;
— Кто такие?
— Тутошные мы, — бойко ответил парень.—
Мастеровые. Я-то при заводе подручным робил,
а Ондрюха — кузнец на паровом молоте. Ну и
хва-ат, каких мало. Молотом в полтыщи тонн
орехи колол — ядрышки целехоньки.
— В чем виновны?
— Бунт учинили, мастера порешили по слу¬
чайности! А ты, дед, видать, бывалый. Ондрюха-
то все твердит: сбегу, мол, да сбегу. Вот ты и
скажи...
— Даже с того свету утечь можно, — вразу¬
мительно ответил старик. — Только с умом
ежели.
14

Заключенные сдвинулись теснее, ожидая рас*
сказа.
— Я вот бегал так. Осудят, стало быть, ме¬
ня в рудники — на чепь сажать. А по дороге
туда куплю я у какого ни на есть дурня мужи¬
ка, к поселению назначенного, имя и мелкое его
прегрешенье. Он в рудник, на чепь, с моим гор¬
бом, стало быть, а я поближе к солнышку. По¬
ка он расчухается, за мной ветерок свистит. Ну,
опять же одному бежать неможно — помрешь.
Дружков двоих надо. На случай, если голодно
станет...
У Вешанина зашевелились волосы, да и
многие каторжники отпрянули от старика, за¬
крестились поспешно. А старик, будто и не заме¬
тив этого, посучил бородку корявыми пальцами,
продолжал:
— Как прибудем в этапный дом, враз на
стенки глядите. Там наш брат-колодник знаки
пишет: какое начальство по норову, где харч
добыть, куда тикать при оказии... А тикать, го¬
луби, беспременно пробуйте, пока силенка есть.
Вон Ондрюха, совсем как я в прошлодавние
года...
Долго еще говорил старик, а мастеровой все
стоял посередине двора, глядел в небо, на ко¬
тором игольчатыми огонечками высветились
звезды.
«Светолюбив человек», — подумал доктор и
опять поймал себя на том, что ничуть не испы¬
тывает отвращения ко всем этим так называе¬
мым отбросам общества.
Наутро колонну заперли в вагоны и повезли
в Екатеринбург. Вершанин, устроившись на на¬
рах, смотрел в щель, для чего-то пропиленную в-
стенке. Мелькали поверстные столбы, холмы, за¬
росшие густой тайгою, проплыло коричневое
строение станции с надписью «Нижний Тагил»,
парк с клумбами и фонтаном, длинный кре¬
стьянский обоз, груженный сибирским товаром.
И такое там, снаружи, было солнце, такая весе-
15
лая зелень плескалась на ветру, что Вершанин
отвернулся от щели, закусил губу.
— Люди, люди, что же вы делаете, — лежа
на спине и уставя в потолок неподвижные гла¬
за, бормотал Косухин в своем сдвинутом и пе¬
ревернутом мире. — Русские ли вы, стражники,
русские ли вы, судьи? Звон колоколов не тро¬
гает ваши души. Вы снимете колокола и пере¬
льете их на топоры палачей. Вы радуетесь, со¬
зерцая, как спиваются студенты и мастеровые.
Запой — вопль природы, не терпящей пустоты,
физический протест личности, которая убивает
себя за неприспособленность к современности.
Групповой запой — символ упадка, разрушения,
общественного бессилия и ненадобности... Кто
это сказал, я или не я?
— Да замолчите же вы наконец! — Верша¬
нин встряхнул журналиста. — Замолчите!
— Отходит, черный отходит! — пронеслось по
вагону.
Доктор, ушедший было в свои раздумья,
кинулся к противоположным нарам. Террорист
лежал на боку, неестественно выгнувшись, ноги
его, босые, обросшие шерстью, вытянулись.
«Искусственное дыхание», — заторопился док¬
тор, но понял — уже все поздно.
— Удавился, — рассказывал курносый масте¬
ровой.— Гляжу, кулем повалился с наров. А тут
все гремит, хрипу не слыхать...
Каторжане закрестились, а потом забараба¬
нили в стенки вагона цепями, кулаками, чем
попадя.
«Первая смерть. А что будет потом? Истоще¬
ние, бронхиты, ревматизм, чахотка», — ужасал¬
ся доктор, не сводя глаз с больших растоптан¬
ных подошв самоубийцы. А поезд мчал сквозь
тайгу, в клочья разрывая пар о цепкие ветви
елей и зубья скал.
Ехать бы доктору на телеге с бабами-бедола¬
гами да ребятишками, не видеть бы, не слышать
каторжан, душою маяться только за свою жену,
жившую совсем недавно рядом с ним двойною
жизнью. И, пожалуй, только теперь начинал по¬
стигать он ту, другую Грушеньку и готовился к
16
встрече с ней как равный. Лишь эта надежда
прибавляла сил, когда «чугунка» кончилась и
впереди на сотни верст лег пеший путь. После
Екатеринбурга дождь сеялся не переставая. Си¬
бирский тракт становился вязким болотом. Ста¬
рик повесил онучи и коты на шею, даже Вер-
шанин брел босиком и доказывал доктору,
что земля совсем не холодная. Косухин стучал
зубами, норовил спрятаться себе под мышку.
Они шли, шли и шли, и не было конца этой до¬
роге, этому нудному дождю.
Но вот казаки оживились, запокрикивали,
колонна прибавила шагу. Впереди показался
высокий деревянный тын, за которым угадыва¬
лись крыши бараков. Каторжан построили по
двое, началась привычная перекличка.
— Григорий Гудима! — дважды вызвал офи¬
цер, топорща из-под башлыка мокрые кончики
усов. — Пересчитать всех! — приказал с беспо¬
койством.
В рядах зароптали: стоять в мокрети перед
близкою крышей становилось невмоготу.
*— Погодите, — вмешался доктор. — Ведь это
же тот самый Гудима... Он покончил с собой.
Офицер откинул башлык, спрятал в карман
бумагу, которую прикрывал от дождя полою,
улыбнулся:
— Так это вы и есть доктор Трофимов!.. От¬
крыть ворота!
Вершанина сбили с ног, он потерял коты, а
когда отыскал их и поднял голову —с воем и
звоном человек триста штурмовали ворота пали¬
сада. Мелькнула и пропала лысина старика, ог¬
ромный, с перешибленным носом человек рабо¬
тал кулаками, как цепами. Казаки с ружьями
наперевес стояли по сторонам, не вмешиваясь в
побоище. Лишь татарин раскачивался на коле¬
нях, обмазывая лицо грязными ладонями, док¬
тор да Косухин остались рядом с Вершаниным
на дороге. И, жадно дрожа зрачками, мастеро¬
вой Андрей глядел на подернутый дымкой из¬
мороси дикий лес.
Казаки загнали их в ворота. В бараках шла
отчаянная торговля. Те, кому удалось раньше
2 А. Крашенинников
17

захватить место на нарах, продавали его и вы¬
ходили под дождь, пряча деньги за онучи. Боль¬
ные и слабые заползали под нижние нары, ло¬
жились на затоптанный пол рядом с ушатами-
парашами. Расторопные казаки уже бегали с
огромными медными чайниками, за полторы ко¬
пейки предлагая богатеям кипяточку. Андрея
хотели впихнуть в барак, он ощерился, вошел
сам. А к доктору приблизился офицер и предло¬
жил всем политическим следовать за собою.
Они с трудом миновали раскисший двор, по
углам которого маячили бесформенные фигуры
часовых, и очутились у домика, сложенного из
крупных бревен. Треща топилась печка, на скоб¬
леном столе стояли котелки с пахучей кашей и
кружки с кипятком.
— За что такая честь? — ахнул Вершанин.
Офицер остался на пороге, кивнул доктору:
— Признаться, я сначала не поверил роман¬
тической вашей истории... Очень вам сочувствую.
Извините, но сноситься с вами нельзя.
Дверь закрылась. Доктор устроил дрожаще¬
го Косухина к печке на лавку и удивленно раз¬
вел руками...
Трудно было наутро покидать теплый домик.
Даже Косухин пришел в себя, потирал руки.
Небо было ясным, светлым. Трава, бревна, за¬
платки коры на палисаде — все поблескивало
разноцветными капельками. Воздух щекотал
горло, словно ключевая вода. У ворот палисада
толпились крестьяне в распущенных долгополых
рубахах, торговали харчами.
Появился офицер, щеку у него разнесло флю¬
сом, он, болезненно морщась, приказал строить
колонну. Снова пересчет, перекличка. Доктор
стоял с краю, прислушивался к тоненьким
птичьим посвистам, которые заносил из лесу све¬
жий ветерок.
— Павел Трофимов, — вдруг услышал он, не
поверил, снова услышал.
— Здесь, — машинально, почти шепотом от¬
ветил.
Вершанин смотрел на него остекленело, сре¬
ди каторжан нарастал глухой гул.
18

, Офицер резко повернулся, взмахнул рукой:
— Шагом марш!
Колонна залязгала из ворот. В голове ее шел
мастеровой Андрей, руки у него были скованы.
Казаки глядели на мастерового люто, у одного
под глазом набух желвак. Было их человек
шестьдесят — сытых, сильных, звероватых. И, по¬
жалуй, впервые за год неволи Вершанину захо¬
телось кинуться на стражников. Он смотрел на
доктора, осунувшегося, постаревшего, сливше¬
гося с серой массою, и чуть не плакал от жа¬
лости к нему и к себе.
Пограничный камень с каждым медленным
шагом приближался. Пробрели небольшую де¬
ревеньку Марково по ее единственной улице-до¬
роге. Косматый старик-сторож, открывший перед;
ними скрипучие ворота околицы, долго крестил¬
ся вслед. А деревня никак не отозвалась на
дробный звон цепей. Лишь несколько лиц про-
белело в окошках. Позади остались резные во¬
рота и коньки, пестро расписанные ставни, ог¬
ромная лужа посреди улицы, взбаламученная
ногами колонны. А потом — редколесье в фио¬
летовом подшерстке иван-чая, открылась поля¬
на, рябая от мелкого разнотравья, и, обочь до¬
роги,— четырехугольный кирпичный столб в се¬
ром облезшем цементе. По одну сторону его бы¬
ла Россия, выпукло выделялся герб Пермской
губернии, а с противоположной стороны — герб
Тобольской губернии: Сибирь.
— Привал! — ломким голосом велел офицер.
Казаки обходили поляну полукругом, хотя с
этого места никто никогда не убегал.
Колонна замерла и вдруг попятилась, рас¬
сыпалась, перемешалась. Мужики бросились к
обозу, обросли детишками, жены припали к ним.
Мастеровой Андрей скованными руками сры¬
вал дерн, набирал в пригоршни черную сыпучую
землю.
— Прощай, матушка, прощай, страдалица! —
кланялись России сирые мужики, обнимали хо¬
лодный камень.
Косухин, тряся головою, собирал ромашки,,
перевязывал травинками. Доктор, стоявший до
19
2*
сих пор с опущенными руками и потупленной
головой, внезапно выпрямился, побелел — их
нагнала колонна женщин. Вершанин задыхался,
ладони кровоточили, пораненные ногтями. Еще
минута, и он грянулся бы о землю, и никакая
сила не оторвала бы его. Но к доктору бежала
маленькая, похожая на девочку женщина в се¬
ром арестантском халате и платке, бежала, вы¬
тянув руки, чуть не падая, и студент позабыл о
себе. Доктор подхватил женщину, они стояли
вдвоем посреди ругани, слез и молитв, посреди
срама, дряни и горя человеческого, и благосло¬
вение божие было над ними. Вершанин поду¬
мал об этом, перекрестился впервые за многие
годы, вытер ладонью мокрое лицо.
А из обоза все слышнее доносился пронзи¬
тельный, на одной ноте, нелюдской вопль, и к
доктору торопились простоволосые бабы, маячи¬
ли, звали его. Доктор помотал головой, бережно
отстранил жену и пошел к обозу. Перед ним
расступались, за ним затихали. Все тише, тише
становилось у пограничного равнодушного кам¬
ня. Вершанин видел, как поклонился жене док¬
тора Косухин, протянул ей белый с желтыми
пятнами букетик. Она не заметила, она подалась
вся туда, к телегам, и над толпой вдруг запла-
кал-запел ребенок.
— Стройся! — хлестнула команда.
«Господи, Аллах, Будда, кто бы ты ни был,
■взгляни на страдания наши, — молился Верша¬
нин. — Неужто тебе мало их, чтобы дети наши,
внуки наши не изведали неволи за любовь к
земле своей»...

ПРИДЕТ ЖЕЛАННАЯ ПОРА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Низко, почти по самой земле, расплывались
дымы завода, спутывались с дождем, обволаки¬
вали улицы рабочей слободы Мотовилихи, маза¬
ли жирной сажею и без того прокопченные сте¬
ны домишек и оконные стекла. Воскресный
вечер был не такой уж поздний, однако темень
наплывала черным варом. Керосиновые фонари:
на главной — Большой улице только чадили, еле
отсвечивали в мутных лужах. Электрические
фонари у заводоуправления и реденькие лам¬
почки на площадке перед ним тоже мигали без
толку. Видно, и заводская электростанция вовсе
расклеилась от ненастья.
В такую погоду хороший хозяин из дому со¬
баку не выгонит. И все же в домике Борчанино-
вых поджидали гостей. Домик пристроился на
21
склоне длинного увала среди других домов сло¬
боды, небольшой, чистенький, окошками глядел¬
ся в тихую травянистую улицу. При нем содер¬
жался крытый тесом двор, огород и маленький
флигелек в конце грядок, у соседской ограды —
для хозяйственных нужд. Глава семейства, Лука
Иваныч Борчанинов, своими руками срубил до¬
мик, флигелек, сам стругал тесины на крышу
двора; и в доме и во флигельке сам сложил
печки.
— На что амбар-от тебе? — закуривал, лю¬
бопытствовали соседи. — Али добро некуда де¬
вать?
Лука Иваныч не отвечал — держал в зубах
гвозди. И вообще-то на разговоры он горазд был
не слишком. Зато жена его, Мавра Калинична,
которая не хуже иного мужика помогала на
подхвате да еще успевала и с бабьими хозяйст¬
венными хлопотами, живо находилась:
— Богат Тимошка — кила с лукошко!..
С тех пор уж годков пять утекло, а в доме
все смолкой сосновой попахивает, особенно ко¬
гда Мавра Калинична протрет полы дресвою.
В этот вечер пахло стряпней: капустным пиро¬
гом, пельменями, толченой картошкой, уксусом
и луком. Ради приезда старшего сына Алек¬
сандра затеяли Борчаниновы угощение. Наголо¬
дался парень на чужих-то харчах да и после
болезни — пендициту каку-то у него отрезали —
вовсе спал с лица. Ну и соседей обидишь, коли
стол не накрыт.
Лука Иваныч ради праздника надел голу¬
бую косоворотку, коричневый пиджак с проре¬
хой до поясницы, хранимый в сундуке с засу¬
шенным багульником — от моли, нацепил на
грудь Георгиевский крест, расчесал пегие воло¬
сы и бороду пожелтевшим костяным гребнем,
^приободрился.
В последнее время начал он шибко сдавать:
сгорбился, веки оголились, покраснели, глаза ста¬
ли худо видеть, кашель сухой ночами бил. Элек¬
трическая сварка, на которой он робил, ухайда-
живала Луку Иваныча, сквозняки пронзали...
Мавра Калинична радовалась, что приезд Алек-
22
сандра так отца-то оживил, и сама будто помо¬
лодела, легко носила по дому свое усыхающее
костистое тело.
— Эк ты, — крякнул Лука Иваныч, — ровно
под венец собралась!
— А и под венец, — откликнулась она, снова
примеряя пуховый татарский платок, мягкий и
теплый, подарок сына.
— Вот за Мишку Лбова сосватаю, — мигнул
Лука Иваныч и который раз полюбовался шля¬
пой из мягкого серого фетра с бархатной опояс¬
кою по наголовнику. Шляпа висела на стенке,
на свету сильной керосиновой лампы с абажу¬
ром, крюком прицепленной к матице. «Угодил
Сашка, угодил... Да неужто им в ученичестве
этак плотят?» И горделиво поглядывал на сына,
коренастого, широкого в груди, на форменную
куртку уфимского землемерного училища, ладно
облегающую плечи Александра, на черные по¬
гончики с зеленым кантом, на твердые черты
большелобого крепкоскулого лица, на усики,
жестко пробивающиеся под носом. «Волосья-то
какие долгие отпустил, вроде как семинарист», —
думал Лука Иваныч, и тепло подкатывало под
старое сердце, и обмокали глаза.
Легко ли было шесть годов в здешней школе
парня учить, просто в Уфу-то справить? А ведь,
гляди, поставили его, Ляксандра-то, почти что
на ноги. Еще зиму проучится, пойдет в земство,
и в любой деревне будут его по имени-отчеству.
А как же? Голова-то у Ляксандра умом одарен¬
ная, книжками просветленная — чего ему в заво¬
де хребтину ломать!
И вспомнилась Луке Иванычу своя житуха.
До того, как забрили его в солдаты, всякого
страху натерпелся. Родное село Кулямы Охан-
ского уезда; скособоченная церквушка, облезлая,
будто в лишаях; корова встала на дыбы, стер¬
тыми зубами выхватывала солому из крыши;
разговоры в семье: мол, зовут в Пермь какой-то
завод строить, усадьбу сулят, заработки. А ПО’
том рев бунтующей толпы, дободробь барабан
нов, хлопки — ровно бабы на пруду вальками по
белью, и страшные лица мужиков, оцепленных
23
солдатами. Лука был парнем тихим, смиренным,
хоть усы на губе и пух по щекам вгусть пошли,
отсиживался с мамкой и меньшими в погребе, а
как выскочили — уж поздно было, так и не уви¬
дели больше тятьку. Увели тятьку в Пермь, и
как в воду канул. Мамка из половика сшила пе¬
реметную суму, котомочку за спину, взяла од¬
ной рукой братишку, другой — сестренку, за
подол ухватились еще двое и побрели... И по¬
терялся их след, и не отзывались они, сколь ни
кликал Лука Иваныч. А может, бой барабанов,
гоняющих некрута Борчанинова по плацу, заглу¬
шил их отзывные голоса.
Да и велика, ох велика, матушка Россия! Уж
Лука-то Иваныч насмотрелся. Держава! Насмо¬
трелся, когда они походом на турку двинулись —
болгарских братушек вызволять, насмотрелся,
когда с начальником завода Николай Гаврилы-
чем Славяновым — царство ему небесное! — на
электрическую выставку плыл да ехал в Петер¬
бург.
«В меня Ляксандр-то, в меня», — радовался
Лука Иваныч, поглядывая на сына, который си¬
дел на лавке у окна и выспрашивал у Петьки,
как тот в школе учится и дерет ли их заведую¬
щий школой священник Пьянков. Петька бормо¬
чет невпопад, уставился на братнины погончики.
Маленький Павлушка, мусоля розовый пряник-
гостинец, выпятив живот, диковато глядит на
старшего брата: все еще не узнает.
В сенях загремело ведро, тонкий резкий го¬
лос помянул сатану, и в дверь косолапо впрыг¬
нул Михаил Ильич Лбов.
— Хлеб да соль! — выкрикнул он, стряхнул
с приплюснутого картуза капли дождя, потянул
хрящеватым искривленным носом запахи
стряпни.
— Ем, да свой,—отозвалась Мавра Кали-
нична с охотою: хуже нет, когда все готово, а
гости не идут. Она вообще-то Михаила Ильича
недолюбливала: хвастлив, горласт и выпить го¬
разд, бывало, за шиворот его через порог выдво¬
ряла, хоть и жилист был Михаил Ильич, и геор¬
гиевский кавалер. Но опять же вместе с Лукой
24

Иванычем воевал, вместе в одной лямке через
перевал пушку тащили, и почет оказывать надо.
Милости просим, раздевайся. -
Лбов мигом выскочил из пальто, набросил
его на крюк, протер платком жесткую, в белых
проволочках бороду, перекрестился на божницу
и кинулся к Александру. Александр почтительно
встал, обнял костистые плечи старика, тот коло¬
тился в грудь ему редеющей макушкой, всхли¬
пывал, задавленно восклицал:
—• Ишь ты, маткин берег, батькин край,
ишь ты!
Отпрянул, будто ожегся, подергал свой Геор¬
гиевский крест: мол, обрати, Александр, внима¬
ние, кто тебя обнимает; побежал к хозяину
трижды поцеловаться.
Лука Иваныч не любил шуму и суеты, однако
Лбова приветил сердечно. После Плевена по¬
ползли войска на перевал через Балканы по тай¬
ной узкой тропе, которую указали болгарские
братушки. Как на грех, накануне этот козлобо¬
родый турецкий Аллах нагнал снег с дождем, а
потом мороз и метель, выедавшую глаза, мясо
на костях. Все обледенело, упряжные лошади
падали, вышибали бабки, со стоном скользили,
сминая на пути людей, повозки, орудия. Что де¬
лать— пушкари сами впряглись в постромки.
Чего натерпелся тогда Лука Иваныч — вспоми¬
нать жутко. Пушка одна, своя, мотовилихинская,
сорвалась, давя прислугу, покатила к пропасти.
Лука Иваныч и сам не ведает, как очутился пе¬
ред нею, сунул в колесные спицы слегу, напряг¬
ся— спина затрещала, откуда только силы взя¬
лись. Да не хватило бы сил, кувырнулся бы
вместе с пушкою в тартарары, если бы не Лбов:
весь белый, ровно нежить, подскочил с бревном.
А потом телами согревали друг дружку, послед¬
ний сухарь разделили — огня разводить не доз¬
волялось, чтобы не выдать турке колонну, обозы
застряли где-то далеко внизу...
— А мой Алексаха из лесу-то ушел, — заго¬
ворил Михаил Ильич, лаская глазами бутыль,
поставленную посередине стола. — В завод на¬
просился... токарить.
25

— Наскучило одному-то в тайге? — спросила
Мавра Калинична, переодевавшаяся за перего¬
родкою.
— Не пойму я его, — признался Михаил
Ильич, внезапно посерьезнев, — уж без малого
тридцать годов, жена, ребятенки, дом я ему по¬
строил, а все мотается — то на формовке опоки
бил, то пчел в ульи имал, то по лесничеству...
Теперь обратно в завод, маткин берег, батькин
край.
— В тебя он, поди, — усмехнулась за перего¬
родкою Мавра Калинична, — ты-то ведь ни к ка¬
кому делу не пристрастился.
— У меня ишо дочь да поддочка, хозяйство,
коровенка!.. Да ежели б в меня-а, — протянул
Михаил Ильич. — В мать покойницу...
Александр хорошо помнил своего тезку, кото¬
рого все звали Алексахой, высокого, под матицу,
богатыря. Пил Алексаха больше всех, однако
никогда не терял головы, в кулачных боях на
зимнем пруду был страшен, коридоры в стенке
пролагал кулаком, никого не бил по лицу — сши¬
бал под вздох, либо в плечо. Что же еще? Знал,
что служил Лбов в Петербурге, в лейб-гвардии,
поднялся до унтер-офицера, что его отпустили,
когда скончалась мать, подчистую, принимая во
внимание бедственное положение отца, георги¬
евского кавалера, с большим семейством. Вот,
кажется, и все. Но упоминание о Лбове породи¬
ло другие воспоминания, и Александр с волнени¬
ем ждал дружка своего Яшку Кузнецова, гармо¬
ниста, драчуна, забияку, который ничуть, пожа¬
луй, даже по молодости лет, не уступал Лбову
в кулачных баталиях. И прежде серьезный Алек¬
сандр не особенно-то одобрял эту дикость, и те¬
перь думал: не туда силы и ярость уходят, не
туда...
Мавра Калинична выступила из-за перего¬
родки в муслиновом платье, в высоких шнуро¬
ванных ботинках. То ли от жары в натопленном
доме, то ли от радости румянец омолодил по¬
блекшее лицо ее. Александр восхищенно ахнул,
бросился к ней:
— Какая же ты у меня красавица!
26

А Михаил Ильич петушком крикнул хозяину,
чтобы перешибить разбуженную боль по жене:
— Отобью Маврушку, маткин берег!..
— А ну, где он, кажите? — звонким тенором
сказал через порог Яшка Кузнецов, шагнул в
двери; картуз набекрень сдвинут пшеничным
чубом, серые, стального оттенка, глаза потепле¬
ли, смеются; драповое пальто нараспашку, ро¬
зовая косоворотка на груди колесом. Все такой
же ухарь.
Через его плечо выглядывает милый Вася
Гомзиков, застенчиво, точно извиняясь за втор¬
жение, улыбается. В Уфу Александр и Вася уез¬
жали вместе, но не везло Гомзикову с законом
божиим — святой батюшка три дня после его
ответов страдал икотою... Столько с тех пор не
виделись... «Чем они жили, изменились ли? —
думал он. — Если судить по Васиным письмам,
которые кое на что намекали, по известиям из
Перми, то должны были измениться. Однако
внешне, кажется, ничуть». Александр обнимал
их, тормошил, а сам тоже ловил на себе вопро¬
сительные жестковатые Яшкины взгляды.
— Ну, как ты там? Ну, как вы здесь? — заго¬
ворили разом, рассмеялись. Яшка церемонно
поклонился хозяйке, тряхнул протянутую руку
Луки Иваныча и подступил к Лбову; тот приоса¬
нился, выпятил грудь петушиным килем.
— Харрош, варнак, женить тебя надо!
Яшка легонько пожал плечами, повернулся
к Александру, подмигнул.
Мавре Калиничне приятельство сына с этим
Кузнецовым не шибко нравилось. Ну, подума¬
ешь— в школу вместе бегали, в бабки игрывали.
Не-ет, Яшенька, ныне тропки-дорожки у тебя и
у моего Ляксандра наврозь. Тебе за девками
скакать, заробленные целковые в праздники про-
швыривать, Ляксандру — уважительными де¬
лами заниматься... Вася Гомзиков опять уж
слишком тихим ей казался, и на рабочего-то не
похож: то рисунки рисует, то над книжками чах¬
нет. И все же в глубине души никого из них
она шибко-то не осуждала: свои парни, мотови¬
лихинские...
27

Тут в дверь раздался стук, и два брата Мур-
калиных степенно вошли на приглашение. Ого¬
род их стыковался с борчаниновским, и флиге¬
лек Луки Иваныча прижимался к общей ограде.
К Муркалиным Александр относился с на¬
стороженностью. Нет, ничего зазорного он ска¬
зать бы о них не смог: старший работал с Лукой
Иванычем на сварке, другой токарил в снаряд¬
ном цехе, жили они в двухэтажном деревянном
доме своим хозяйством, копили деньгу про чер¬
ный день, хотя по праздникам в угощенье себе
не отказывали и кто заглянет — привечали. Од¬
нако никогда, ни полусловом не выражали оба
недовольства заводскими порядками, словно все
было как надо.
Муркалин-старший вытер платком безбровое
круглое лицо, изрубленное мелкими морщина¬
ми, разгладил красноватые с подпалиною усы,
тщательно перекрестился. Младший повторил
все его движения: таким же платком промокнул
круглое, выщербленное оспою лицо, большим
пальцем с черным ушибленным ногтем провел
по бурым усам, сказал вслед за братом Алек¬
сандру:
— С прибытием, значится.
В домике сделалось тесно. Гости щупали но¬
вую шляпу Луки Иваныча, хвалили пуховый пла¬
ток Мавры Калиничны, одобряли заботливого
сына. Петька и Павлушка спрятались за пере¬
городку, в щелку следили, как гости рассажива¬
лись за столом, посапывали: мамка сердилась,
когда они путались под ногами, могла и шлеп¬
нуть. Петька считал себя взрослым: худо-плохо,
а тринадцатый год, обижался, что не пускают за
стол с братаном.
— Маруся-то, видать, не придет, — посетова¬
ла Мавра Калинична. — А ведь обещалась.—
Она поставила на стол фаянсовое блюдо смор¬
щенных, душисто парящих пельменей, угощала.
Муркалины были без жен, чтобы, значит,
больно-то не засиживаться, и все ж таки усе¬
лись поглубже, к стене, пиджаки расстегнули:
Борчаниновы умели потчевать. Михаил Ильич,
обеими руками приподняв четвертную бутыль.
28
метко разливал монопольку по стакашкам, екал
кадыком, будто сглатывал. Вася все погляды¬
вал на Александра, иногда касался его плеча
своим; мягкий, картофелиной, нос Гомзикова
покрылся капельками. Яшка нагребал в тарелку
пельмени, шутливо говорил: что это, ни одной
девки в застолье, будто Александр постригся в
монахи?
— Что с Марусей? — спросил Александр, уло¬
вив в голосе матери тревогу.
Маруся Заозерских была племянницей Луки
Иваныча. В невестах была она так хороша, что
у Александра сердце обмирало: голубоглазая,
белолицая, с алым румянцем, с маленьким улыб¬
чивым ротиком, статная, точно королевна. Она
вышла замуж, родила трех ребятишек, а ничуть
не менялась, и все мужики завидовали Мокею
Заозерских, спокойному, работящему, непьюще¬
му человеку, и старались придумать ему изъ¬
яны...
Мать как бы не расслышала вопрос Алек¬
сандра, подкладывала сыну куски пирога с ры¬
бой, с груздями, тушеной картошки, словно все
это враз мог он осилить.
— Что же с Марусей? — повторил Александр
настойчивей.
— Овдовела она, сынок, — сказала Мавра
Калинична.
— Заозерскому-то голову коническими шес¬
тернями размолотило, — пояснил Муркалин-стар-
ший, уже свекольный от первой выпивки.
— Под ноги не глядел, запнулся, — сказал
младший, осуждая, — вот и угодил!
— Да ведь защитного кожуха на шестернях
не было, — с неожиданной горячностью вмешал¬
ся Яшка Кузнецов, — и освещения тоже! Сколь¬
ко мы этому князю Назарову толмили: беда бу¬
дет!
— После все тебе расскажем, — шепнул с
другого боку Гомзиков.
Неловко было Александру сознавать, что тя¬
готило его это застолье, скорее хотелось уйти
с дружками, узнать, какие события и мысли
таились за осторожными намеками в письмах
29

Гомзикова. Сквозь спертый воздух, насыщенный
испарениями, страшным оскалом проглядывало
чье-то мертвое лицо, какое-то скрытое покамест
от Александра движение чудилось в рабочем
поселке, на заводе, и он должен включиться в
это движение, разобраться в его сплетениях, вме¬
шаться, если понадобится...
— Ну, дак опять же с приездом! — кричал
Михаил Ильич, навалившись на стол грудью;
серебряный Георгиевский крестик окунулся в
тарелку с пельменями.
— Извините, но давайте выпьем за здоровье
моего отца и матушки моей, — сказал Александр
и встал.
Братья Муркалины поддержали, Лука Ива¬
ныч утер веки рукавом, Мавра Калинична при¬
губила из стопочки, отвела глаза на лампадку,
освещавшую узким бобышком огня пухлого
младенца и острый подбородок Богородицы.
— Хорошие у тебя старики, а это не всегда
ладно, — загадочно говорил Яшка, привалившись
к Александру плечом.
Муркалин-младший тыкал пальцем в сторо¬
ну Яшки, дергал усами:
— Это все оне мутят воду, оне...
Старший гудел в ухо Луки Иваныча:
— Помнишь, как мы перед иностранцами ма¬
стерство свое в столице казали, двадцать разных
металлов в один стакан сварили?.. Ох, золотое
времечко было. А как хоронили Славянова-то,
помнишь? «Дорогому нашему начальнику и дру¬
гу рабочих Николаю Гавриловичу Славянову,
изобретателю электросварки, от благодарного
русского народа», помнишь, електродом писали
по чугунной плите. — Он скосоротился.
— А ноне кому, кому ноне знак-то нетленно
напишешь! — подскакивал по другую сторону
стола подгулявший Лбов.
Его никто не слушал, никто никого не слу¬
шал. Друзья переглянулись, Александр вопроси¬
тельно посмотрел на мать, та понимающе кив¬
нула. Быстрехонько они оделись, в сенках услы¬
шали, как пронзительно начал Михаил Ильич:
30

Хаз-Булат удало-ой,
Бедна сакля тво-оя„.
Они выбежали на крыльцо. Дождь утихоми¬
рился, лишь мелкая морось еще держалась в
воздухе. Пахло прелой ботвою, палыми листья¬
ми, соленой капустой, все эти запахи сливались
в один, и Александр вдруг почувствовал такую
радостную легкость во всем существе своем, что
расхохотался, ткнул Яшку под ребра. Яшка уда¬
рил ладонью его по спине, они спрыгнули с
крыльца на мокрые доски, настланные по земле
перед ступеньками.
— Флигелек у вас что надо, — намекнул Куз¬
нецов.
Александр взбежал по крыльцу обратно в
сенки, нашарил на приступочке шведские спич¬
ки, вспышка осветила два ларя с припасами,
старую одежду на крюках и лампу, висевшую на
двери. Он снял лампу, поболтал — керосина
вроде бы достаточно.
А тем временем Яшка и Вася перебросились
словами.
— Сразу все думаешь ему выкладывать? —
спросил Кузнецов.
— Он должен все знать, как мы с тобой.
— Для чего? Все равно на побывку только.
— Да ты что, не доверяешь Сашке? Тогда
и мне не доверяй, — обиженно проговорил Вася.
— Может, он с нами до первого подзатыль¬
ника... Мы в феврале проверку прошли, а он? —
Яшка достал папиросу, но в это время появился
Александр с лампою, и они двинулись в огород.
Тропинку-межу размыло, сапоги разъезжа¬
лись, мокрая откинутая ботва их оплетала. Тем¬
нота— хоть глаз коли, только по памяти Алек¬
сандр выбирал, куда шагнуть. И все ж таки
флигелек выделялся перед заплотом. Александр
нашарил дверь, толкнул в тесные сенки, запахло
сырой пылью, старое коромысло и рогожки суну¬
лись под ноги. Он опять чиркнул спичкой, под¬
нес ее к обожженному фитилю лампы, Яшка
поставил на трезубец огня стекло, подвернул ко¬
лесико, чтобы не было чаду. Вдоль стенки были
сложены березовые полешки, Александр поду-
31
мал: это и совсем прекрасно. Печурка с чугун¬
ной заслонкою, лавка под единственным окон¬
цем, несколько гнилых картошек в уголке —
вот и все. Пыльно, холодно, даже руки зябнут.
— Вычищу, протоплю, койку поставлю, — пе¬
речислял Александр, будто отвечая на давешние
сомнения Кузнецова,	•
— В Уфу-то не собираешься, что ли? — вски¬
нул голову Яшка.
— A-а, какой из меня землемер! — махнул
рукою Александр. — Прошлым летом практико¬
вался в Башкирии, насмотрелся всякого... Вид и
пространство земельных участков, это одно...
Он замолчал, вспомнив, как пали на колени
старики башкирцы в лысых круглых шапках и
драных халатах, как молили: «Ругатка твой ту¬
да-сюда тыкат, бачка, а ты давай по совести,
а!» Ну что было делать? Еще до отмены крепост¬
ного права потеряли они, если судить по бума¬
гам, самые добрые земли. Не согласиться с бу¬
магами, с документами, помогать этим заеден¬
ным трахомою бедолагам было бессмысленно,
когда надо всю систему свергать!..
От лампы воздух во флигельке немножко по¬
теплел, приятели расстегнулись, положили кар¬
тузы. Яшка прикурил с горлышка лампового
стекла, спросил душевно:
—• Что тогда думаешь делать, Саня?
Борчанинов никогда не предполагал, что Куз¬
нецов может быть вот таким сосредоточенным,
даже печаль какая-то в глазах.
— Весь Пермский комитет заарестовали,—
сказал Вася. — Почти в одну ночь. И технику
всю забрали. И парней наших, которые ходили
за литературой, с поличным взяли. У самого
тайника.
— Провокатор сработал, — перестав осто¬
рожничать с Александром, убежденно определил
Яшка. — Узнать бы кто, я бы вот — своими ру¬
ками, только кадык бы хрястнул. — Он распа¬
лился, однако сдержал себя, яростно пыхнув не¬
сколько раз папиросой. —Ты понимаешь, из все¬
го комитета в Перми только Селиванов не за
решеткой!..
32

— Да нет уж, на это не думай, — мягко воз¬
разил Гомзиков. — Уж провокатора-то за реше¬
точку тоже. А Селиванов в это время лежал в
тифу.
— Теперь за нами за всеми глаз. — Яшка за¬
шагал по полу, огромная бесформенная тень
крутилась через потолок, ломаясь на углах.—
Куда ни сморкни, в филера попадешь. Дворни¬
ков натравили здоровущих, кулаком в зубы тебе
так и целят, свистульки из пастей не выпускают.
Ну да поглядим, погляди-им!..	'
Александр помрачнел. Не в отпуск по болез¬
ни, как значится в училищном документе, совсем
не в отпуск приехал он. Он не раздумывал еще,
каким образом произойдет его включение в под¬
польную работу, просто не успел в усталости от
длинной дороги к дому, от волнения и суеты
вчерашнего, первого после долгого отсутствия,
вечера в родимой своей семье, в хлопотах сегод¬
няшних как-то собраться с мыслями. Однако
многое теперь оказалось не таким, как представ¬
лялось в Уфе, когда получал от товарищей перм¬
скую явку.
— Ничего, поглядим, — повторил Яшка, по¬
плевал на папиросу, затолкал ее в паз печной
заслонки, сел на скамейку. — С февраля мы кой-
чему научились. — Он не стал вдаваться в под¬
робности, хлопнул ладонью по коленке. — Лад¬
но, нечего с пьяной дурью о серьезном толко¬
вать. Завтра все узнаешь: вечером с5 Василием
отправитесь к Никандрычу. Ежели, конечно, не
раздумаешь.
Вроде бы вызов послышался в последних Яш¬
киных словах. Александр не обиделся: он сдер¬
жанным был по натуре, да и вообще Кузнецов
мало его знает, никогда не дружил Борчацинов
с ним так крепко, как с Василием.
— Пора бы и по домам, — предложил Вася.
Кузнецов тут же согласился, подхватил лам¬
пу, отказался от приглашения на «посошок».
С лампой еще хуже видно тропинку, будто сту¬
паешь по желтому пятну, а впереди провал, и
Александр попросил огонь потушить. Они выбра¬
лись на доски крыльца, приятели тиснули Алек-
3 А. Крашенинников
33

сандру руку, Яшка повторил: «Завтра вечерком»,
и чавкающие шаги затихли в черноте.
«Как изменился все-таки Яшка,—-думал
Александр, вдыхая сырой пахучий воздух и при¬
слушиваясь к странной тишине в доме. — Что-то
сильно повлияло на него. Но все же прежняя
горячность нет-нет да и прорывается, а в нашем
деле она не союзник». Вася же ничуть не стал
другим, как показалось Александру, но ведь чем-
то жил эти полтора года: лето, зиму, еще лето...
В насыщенное событиями, опасностями, раздумь¬
ями время каждый день, каждый час порою
может переместить, переставить все межи, рас¬
пахать пустоши либо сорными травами густо за¬
полонить добрые всходы... От непривычки к водке
да и от усталости мысли стали путаться, веки
отяжелели, и уже не было сил стоять у крыльца.
Пусть не хочется снова слушать ни Муркалиных,
ни Лбова, но ведь пришли-то они ради него, ил
надо хотя бы поблагодарить их за это. Нет, ра¬
ди него пришли только Вася и Яшка, осталь¬
ные— либо на дармовое угощение, либо по лож¬
ному соседскому долгу...
34

Александр одернул себя, не понимая, что это
такое с ним творится. Он никогда столь скоро¬
палительно не думал о людях, по крайней мере,
старался так не думать... Он медленно поднялся
ю ступенькам, в темноте нащупал крюк, пове¬
сил лампу на место, нашарил ручку дверей и с
юрога увидел Марусю. Ни Муркалиных, ни Лбо-
ва не было, отец, почти не выпивавший, ныне
отяжелел, всхрапывал за перегородкою.
— Здравствуй, Маруся, — сказал Александр
в волнении.
Она посмотрела на него огромными завалив¬
шимися глазами, силилась улыбнуться, не смог¬
ла, только губы маленького рта нехорошо растя¬
нулись. Она была в черном платке, в плюшевой
жакетке, подол черной юбки спускался до бо¬
тинок. Ссутулилась Маруся, поблекла, а кого
горе красит!..
Не знал Александр, что сегодня, когда еще не
дождило, забрав на руки грудного младенца,
пошла Маруся на поклон к управителю снаряд¬
ного, орудийного и лафетного цехов Назарову.
Наслышана она была о нем, да что поделать:
ребятишки хлеба не видят, у нее молоко в гру¬
дях присохло — хоть какую-то пенсишку бы ис¬
хлопотать. Говорят, по своей оплошке помер
Мокеюшко, да не так, не так это вовсе!.. Уж не
совсем же зверюга управитель Назаров, право¬
славный крест, поди, носит...
Обшитый тесом особняк Назарова окружал
крепкий забор, за ним катала в мохнатом горле
ревучий гром свирепая кавказская овчарка.
Дворник Ионка, живущий на жалованье масте¬
рового-токаря — его номерок всегда висел на
контрольной доске в цехе, — всю ночь держал под
мышкою ружье с зарядом и свинцовой жеребеей
на медведя: с крытой веранды охранял покой
хозяина да и себя тоже. Когда-то морда Нонки
сыто багровела в окладистой бороде, а нынче
будто ошпарена кипятком, волосья торчат на
ней в разные стороны. Прошлым летом кто-то
швырнул через забор бомбочку. До открытого
окошка бомбочка не долетела, рванула на ве¬
ранде, вышибла стекла, два точеных столбика,
35
3*
деревянные кружевные украшения по краю кры¬
ши, а Нонке морду опалила и вынула передние
зубы...
Все это Марусе, как и всей Мотовилихе, бы¬
ло известно, она, завидя особняк, оробела, од¬
нако же побрякала кольцом калитки. Овчарка
засвистела порыском цепи, закашлялась от яро¬
сти, Ионка с веранды окликнул:
— Кого щерти нощат?
Подковылял к калитке, поглядел в прорезан¬
ную щель, отворил, осклабился щербатым ртом:
— Обожди, докладу.
Окна особняка ничего не отражали, Маруся
смотрела на них в каком-то оцепенении, крепко
прижимая к себе тихого от голода Ванятку. Бо¬
ковая дверь соскрипела, паскудный голос Нонки
прошепелявил:
— Их шиятельштво разрешило.
Назаров отдыхал в бархатном кресле, рас¬
кладывая на лакированном столике веером кар¬
ты. Был он сухопар, высок, ворсистый халат, пе^
режатый широким поясом, красиво сидел на его
породистой фигуре. Маруся видела его горбатый
нос и черные, будто две дегтярные капли, усики,
выпуклый, как бабье колено, лоб; говорили, что
волосы он красит в парикмахерской Бахарева.
Еще Маруся слыхала, будто мастер Крапивин
чуть не каждый день новых поломоек для него
нанимает, будто мучает их Назаров всяко, а
после деньгами все покрывает. И теперь, впер¬
вые увидев его землистое в провисях лицо, попя¬
тилась.
Управитель улыбнулся — зубы у него были
ровные, чистые, свои, улыбка сделала его доб¬
рее, красивше, и у Маруси от сердца отлегло:
может, болтают лишнее.
— Пожалуйте, — поднялся Назаров, поводя
рукою. — Чем могу служить?
Она осталась у входа, боясь ступить на пли¬
ты розового паркета, уводящего к другой двери,
на которой висели шторы с кисточками.
— Так чем же могу? — повторил Назаров.
«Будь что будет, все выложу!* —решилась
Маруся.
36

— Тэ-экс, — раздельно произнес Назаров,
выслушав ее сбивчивую просьбу и покачиваясь
на носках домашних туфель. — Предположим, я
исхлопочу тебе пенсию. Это значит, что вину за
гибель твоего мужа я целиком возьму на себя и
добровольно отправлюсь под суд. А ты знаешь,
сколько несчастных случаев происходит у нас на
заводе? Я должен ходатайствовать за всех раз¬
гильдяев .и пьяниц, которые сами ищут своей ги¬
бели!— воскликнул он, отмахнувшись обеими
руками.
— Мой мужик не пьяница! — чуть не закри¬
чала Маруся; она поняла, что никакого толку и
тут не добьется, как не добилась недавно в заво¬
доуправлении.
Однако Назаров не отослал ее, придвинулся
поближе, тонкими'духами повеяло от него.
— Нет, нет, твой муж как раз не пьяница.
Но доказать сие руководству трудно, почти не¬
возможно. Придется ходатайствовать перед са¬
мим начальником завода господином Строльма-
ном. Все зависит от того, какое я получу от тебя
вознаграждение. — Выпуклые глаза его забле¬
стели, фиолетовые губы задвигались.
— Ничего же у меня нету, — удивилась Ма¬
руся и вдруг поняла, вспыхнула, уткнула лицо в
сверток с ребенком.
Назаров забормотал что-то утешительное,
протянул к нему руку.
— Не трожь!—Маруся рванулась к двери,
не помня себя, выбежала на волю.
Ионка загородил дорогу, но заметил страш¬
ные глаза Маруси, сказал: «Дура ты, дура» —
и выпустил ее вон со двора...
Обо всем рассказала она Мавре Калиничне.
Га даже руками всплеснула: и куда вздумалось
девчонке лезти! Неужто не знала?. Вот даже
младший Муркалин говорил: мол, Назаров-то
последыш каких-то кавказских князьков Назарь-
янцев, то и велит рабочим величать его сия¬
тельством. Неужто не знала, что в цехах Наза¬
ров творит что захочет, а до женского лют, как
кобелище, тьфу ты, господи.
— Да ты чего, — в сердцах набросилась она
37
на Марусю, — чужая, что ли? Картошки ионе на¬
копали, капусты нарубили, проживем! Переби-
райся-ко к нам от -своей лягухи.
Хозяйка, у которой Заозерских снимали квар¬
тиру, и вправду смахивала на лягушу. Уж сколь¬
ко раз из-под своих платков и шалей, которые
всегда навертывала на сплюснутую башку, по-
квакивала: «За фатеру-то забыла заплатить?
Мотри, выгоню».
— Поговори-ко, Ляксандр, с Марусей-то,—
призвала Мавра Калинична сына, когда тот во¬
шел и сдержанно поздоровался, едва скрывши
волнение. — Вишь, барыня выискалась, места ей
у нас мало. Тоже мне новости: убежал козел из
волости...
Но ведь в самом деле негде Марусе с тремя
детьми в доме Борчаниновых, негде. Александр
ценил доброту матери, но все ж таки это не ре¬
шение. Может быть, с отчаяния Маруся и согла¬
сится, да каково ей будет видеть, что стесняет
она всех донельзя, и кусок не пойдет ей в горло.
Маруся была старше Александра года на четы¬
ре, к тому же горе исказило ее, и всяк бы дал ей
теперь куда больше двадцати трех лет, однако
Александр чувствовал себя взрослее Заозерских
и посчитал, что отвечает за нее и ребятишек без
всякой скидки.
— Давай-ка, мама, по-другому. Денег на
квартиру я заработаю, а если ты, — обернулся
он к Марусе, — куда-нибудь устроишься, то ре¬
бят— к нам.
— Да ты ведь уедешь, — привстала Мару¬
ся, — или ученье из-за меня забросишь?.. Не на¬
до, не надо мне ничего! — Она присунула ко рту
уголок платка.
— Из-за тебя не заброшу, — улыбнулся
Александр примиряюще. — Все наладим.
Мавра Калинична вздохнула, однако ничего
не сказала: знала сына—-уж если решит что-
нибудь, то неспроста, доверяла его уму и само¬
стоятельности.
Маруся засобиралась домой. Надежда вы¬
светлила ее глаза, плечи маленько порасправи¬
ла. Заозерских не собиралась сидеть на шее
38

Борчаниновых, не думала подсовывать дяде Лу¬
ке лишних ртов — она возьмет коромысло, вед¬
ра, попросится во .вдовий цех, в водоноски, ста¬
нет о утра до ночи таскать и лить камскую воду,
таскать и лить в ненасытные утробы заводских
паровозов. Но как важно человеку в беде найти
надежную опору! Для Маруси Александр всегда
был парнишкою, теперь же она почувствовала
в нем сильного защитника и благословляла бо¬
га, что послал ей брата в пору, когда хоть пет¬
лей себя захлестывай.
А Мавра Калинична рассказывала сыну про
Назарова, про порядки на заводе. Хмель у Алек¬
сандра давно повыветрился, лишь угнетало тя¬
гостное ощущение какой-то вины—1собственной
вины за все происходящее. Он сидел, смежив
глаза, живо себе представляя и гибель Маруси¬
ного мужа Мокея, и этого щербатого прихлеба¬
теля Нонку, и самого «удельного князька». Не¬
когда отлеживаться на подушках, завтра же на¬
до отправиться к Никандрычу, поскольку явка
Пермского комитета наверняка провалена, посо¬
ветоваться насчет работы.
— Да когда же управа-то на них будет? —
спросила Мавра Калинична, глядя на икону.
Сын ответил с убеждением:
— Будет, мама, скоро.
Она в испуге на него посмотрела. Вспомнила,
что в феврале творилось на заводе, как тысячи
людей поднялись, а казаки конями их топтали,
как полиция и солдаты вламывались в дома,
волокли людей, и сжалось ее сердце в малень¬
кий болящий комок. И взмолилась она про себя,
чтобы поскорее уехал Александр обратно в Уфу,
и решила, что нынче пойдет поперек ему, заста¬
вит уехать, из дому взашей вытолкает, и зна¬
ла— не сможет этого, не сможет!..
2
— A-а, Луки Иваныча сынище! —• Никандрыч
пытливо и приветливо смотрел на Александра
сквозь очки; в стеклышках подрагивали две кро¬
шечные керосиновые лампы. — Слыхал, слыхал...
У нас в Мотовилихе слухи впереди человека скачут.
39

Он приобнял Александра за плечи, проводя
в самую большую комнату. Вася Гомзиков, по¬
весив свое пальто рядом с форменной шинелью
друга, приглаживая ладонью ежик волос, шел
следом.
Никандрычу было уже тридцать четыре, он
казался Александру пожилым, многоопытным;
да и в рыжеватом клинышке бородки пробрыз-
нула седина, и очки, которые, близоруко щурясь,.
Никандрыч протирал, вовсе его не молодили.
Из другой комнаты доносились хохотки,
шлепки, где-то заплакал младенец, хрипловатый
женский голос его утетешкивал.
От Гомзикова Борчанинов узнал, что Никанд¬
рыч пробовал учиться в гимназии, окончить ее
не удалось; когда ушел от пьяницы отца, дом
этот поставил сам, живет в нем с женой, тремя
детишками и тестем; в доме собираются надеж¬
ные товарищи, старшая дочка, Глаша, тогда ка¬
раулит на улице; улица прямушкой западает в
пихтарник. Вечером понедельника небо вызвез¬
дило осенними крестиками, и Борчанинов, при¬
ближаясь за Гомзиковым к воротам Никандрыча,
различил в отдалении темную груду леса, поду¬
мал: «Вот и хорошо!..» И встретив такой душев¬
ный прием, те же слова повторил...
В дверь просунулась женщина —лицо топо¬
риком, прозрачные впалые глаза, Никандрыч
кивнул ей: мол, все в порядке, попросил, чтобы
Глаша спроворила самовар, за чаем и разговор.
Александр, стараясь не выдать любопытства,
приметил черный комод, зеленый сундук, окован¬
ный полосками железа в косую сетку, застек¬
ленный буфет с чайной посудой, несколько вен¬
ских стульев с круглыми в дырочках сиденьями,
вдоль глухой переборки кровать с шишечками, в
которых искаженно отражались они трое у не¬
большого раздвижного стола.	.
На столе уже посвистывал и бурлил ведер¬
ный медногрудый самовар, готовый, по-видпмо-
му, раньше и только подбодренный. Втащила
его, прогнувшись назад, голенастая тоненькая
девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Алек¬
сандр подхватил самовар за деревянные ручки,
40
водрузил на стол, девочка стрельнула смелыми
и лукавыми глазенками, осенней паутинкою уле¬
тела...
— Значит, решил в Уфу не возвращаться? —
Никандрыч кивком указал Александру на сахар¬
ницу, из которой высовывались желтоватые при
лампе острые куски рафинаду и рогулька щип¬
чиков, медлительно подул в свою чашку, как бы
намекая, что разговор предполагается неторопли¬
вый, обстоятельный. — Провал?..
— Да нет, Федор Никандрыч, я же только
начинаю. — Александр открыто посмотрел на со¬
беседника.—Самообразованием политическим в
училище занимался, встречался с петербургски¬
ми и казанскими студентами, когда они на кани¬
кулы наезжали, они с уфимскими эсдеками осто¬
рожно меня свели. Слушал. Книги глотал. Но¬
чами, конечно. Вот голод, который не утолить.
Чем больше читаешь, тем жаднее еще хочется. —
Александр помолчал, заметил, с каким интере¬
сом, вперед подавшись, слушает Никандрыч,
признался: — Владимира Ильича «Развитие ка¬
питализма в России» читал, «Искру», конечно,
уфимские товарищи доверяли...
— Ну, а в последнее время что осилил? —
Никандрыч перебросил очки на лоб, сгрудил
морщинки.
Зрительная память у Александра была фото¬
графическая, он мысленно увидел мятую захва¬
танную бумажную обложку с надписью «Что де¬
лать? Наболевшие вопросы нашего движения.
Н. Ленин. Цена 1 руб.». Улыбнулся, назвал
книжку, Никандрыч уважительно гмыкнул. Вася
Гомзиков сиял. А когда Борчанинов добавил, что
слушал возвратившегося со второго съезда пар¬
тии делегата от уфимских социал-демократов
учителя Муравьева, — Гомзиков даже привстал,
пораженный.
— Да я только слушатель, Федор Никанд¬
рыч,— развел руками Борчанинов.—-В таких де¬
лах, как вы, еще не бывал... Мотовилиха — мое,
кровное, здесь многие меня с голопузика знают,
я многих знаю. Я, конечно, понимаю: падение
самодержавия не может произойти без предва-
41
рительной и долгой борьбы умов и психологий.
Но так хочется крах его приблизить... Думаю,
здесь, в Мотовилихе, буду полезнее, чем в Уфе.
Чай в чашках больше не парил, самовар за¬
молчал обиженно. Никандрыч спохватился, от¬
вернул резной флажок краника, добавил всем
кипяточку, с хрустом раскусил осколышек саха¬
ру, отхлебнул глоток, покосился на Гомзикова:
— Так что, Вася, с этим башкирцем будем
делать?
— Сперва на работу его надо устроить.
— А я вот думаю, с этим успеется. Ступай-
ка, Александр, завтра в Пермь, в земский книж¬
ный склад к Селиванову. Селиванов там кладов¬
щик и торговец книгами. Скажи: от Никандры-
ча. Задача наша такая: восстановить комитет
наискорейше, налаживать деятельность его! Так
мы от товарищей, в тюрьме томящихся, обвине¬
ния кой-какие в сторону отведем. И главного
провокатора пока нет, он там сидит, та-ам. Ина¬
че им тоже нельзя! Внедрился—■ шапка не горит,
как на воре.
— Мы уж всех поименно перебрали, все чи¬
сты, ■— подтвердил Вася.
«Вот как они жили, вот что меняло Яшку и
Василия», — думал Борчанинов.
— Верно, все верно, — встряхнул головою
Никандрыч; очки со лба упали на переносицу. —
Кого подозревать? Подозрение, недоверие ржой
любую организацию разъест в труху. Не рабо¬
тать—-только следить друг за дружкою станем
и усматривать даже то, чего нет. А как-то надо
изобличить, на живца, что ли, взять? Словом,
Александр, опасно, крайне опасно. Конечно, и за
Селивановым они попятно следят, и оставили
его на воле тоже как живца. Наверняка прово¬
катор действовал не один, навербовал осведоми¬
телей и у нас, в Мотовилихе. Генерал Широков
и ротмистр Самойленко опытные ловцы. Не зна¬
ешь таких? Лучше и не знать. Это начальник
губернского охранного управления и начальник
Пермского отделения. Всесильные жандармы.
Даже пароходчика Мешкова, у которого в мош¬
не двадцать миллионов или около того, под след-
42
ствие подвели... Мы пока рабочий комитет рас¬
пустили, сократили занятия в кружках. Да ведь
нельзя же, чтобы охранка торжествовала!.. Сло¬
вом, ступай, ступай, Александр, к Селиванову.
3
От Мотовилихи до Перми можно было доб¬
раться «чугункою»: паровоз Горнозаводской же¬
лезной дороги тащил по ней три вагона вместе
с грузовыми несколько раз в день; либо пешком
по прямому пути вдоль рельсов; а то — на из¬
возчике по накатанному тракту через увалы.
Борчанинов четыре версты, отделяющие ра¬
бочую слободу от города, надумал пройти по
этому тракту пешком. Когда учился на землеме¬
ра, ходить удавалось лишь в практику, а так
все больше корпел над книгами. После операции
и подавно валялся — аппендицит был запущен¬
ный... Шов до сих пор иногда прибаливает...
Погода с утра неожиданно расщедрилась, лу¬
чами заиграла на куполах церквей, в лужицах,
оставленных инеем, в каплях на кудельных тра¬
вах, небо поднялось и разголубелось — как было
не прогуляться?
Разбудил Александра заводской гудок, от
которого мелко задребезжали оконные стекла.
Братишки даже не шевельнулись. Потом все за¬
тихло, лишь отчетливо, с подхрипом, стучали
маятником часы. Отец, должно быть, в электро¬
сварочном, мать стирает белье в приемном покое
заводской больницы... Да-а, как же им объяс¬
нить, что напрасно они справляли ему, Алек¬
сандру, форменную одежду, напрасно надеялись
вывести его, по ихним понятиям, в люди.
Тягло землемера его не прельщало. Конечно,
он мог как-то помочь крестьянам, которые лап¬
тями делянку измеряли, но, главным делом, при¬
шлось бы состоять при крупных землевладель¬
цах, при земстве —в лучшем случае, служить
магнатам, тупым чиновникам или вынужденно
враждовать с ними, сознавая, что их непрерывно
порождает сама система. Учился Александр лег¬
ко, но холодно, преподаватели его не нахвали-
43
вали: чувствовали .в нем упрямое глухое сопро¬
тивление верноподданническим призывам. Так
землемер из него и не получился...
Теперь надо где-то работать, чтобы мать не
горбилась над мыльным корытом или затоптан¬
ными полами, Марусе помочь обещал!.. Неужели
все зависит от того, как посмотрит этот неведо¬
мый Селиванов?.. Ведь не дурака же валял Ни-
кандрыч, так настойчиво подталкивая Александ¬
ра к Селиванову!
Конечно, хотелось бы очутиться перед этим
человеком поскорее, но Александр упорно воспи-.
тывал в себе выдержку, считая, что выдержка —
одно из самых необходимых качеств революцио¬
нера...
Погода в самом деле разыгралась, даже ши¬
нель пришлось распахнуть. Бсрчанинов мино¬
вал Большую улицу с магазинами, кабаками,
круглыми тумбами для объявлений и рекламы,
с деревянным мостом над мутной речушкой
Ивою, пересек неширокую площадь, от которой
одна улица уводила мимо завода к берегу Камы,
другая—-к проходной завода, свернул влево,
стал подниматься в пологую гору. Если б он
смог предвидеть, какие кровавые, трагические
события развернутся в этих местах, которые он
сейчас, узнавая, мельком оглядывал!
Справа затеснилось крестами заводское клад¬
бище, могучие сытые тополя, даже оголенные,
ничуть не пугали, и кучка людей в отдалении,
откуда отрывочно доносились возгласы заупо¬
койной молитвы, под сияющим небом не пред¬
ставлялась скорбной. Из всех ближних родствен¬
ников Борчаниновы схоронили только несчаст¬
ного Мокея Заозерских, так что вид кладбища
Александра не задевал, он быстро и с удовольст¬
вием вышагивал дальше.
По тракту, вскидывая ноги в белых чулках,
выгибая шею, топотали иногда рысаки, но боль¬
ше попадались тяжеловесные мохнорылые ломо¬
вики, даже слоноподобные першероны,, влачащие
телеги с холмами мешков, пластами железа, те¬
су. По сторонам топорщились кособокие калеки-
елочки, которых, из-за уродства их, должно
44
быть, пощадил топор, поля рыжели щетками
стерни, на увале толпились домишки деревни
Горки, а слева, над извивистой Егошихою, за¬
росло вековыми деревьями городское кладбище;
сквозь ветви с трудом показывала крест старин¬
ная церковь. А там, где Егошиха вныривала в
Каму, возвышал свои осенней позолотою горя¬
щие купола древний Петропавловский собор. Там
начиналась Пермь.
Теперь до земского склада было рукой по¬
дать, однако Александр все оттягивал встречу.
По всей вероятности инстинктивно, ему хотелось
еще понаслаждаться свободою движения, празд¬
ностью, он от питейных заведений и коновязей
Разгуляя наискось пересек несколько улиц, вы¬
шел к Сибирской, на Каму.
Он стоял над высоким обрывом, хлесткий ве¬
тер с реки принудил поглубже нахлобучить фу¬
ражку, трепал и вскидывал полы шинели. Под
обрывом бежали рельсы железной дороги, гла-
голью торчал семафор на деревянном подножии,
правее, ликом на реку, весь в колоннах, лепнине,
узорчатых балкончиках, выступал дворец паро¬
ходчика Мешкова, дальше топырились островер¬
хие башенки вокзала, хмурились прокопченные
корпуса железнодорожных мастерских. У самого
берега напирали друг на друга сараи, склады, о
дощатые мостки терлись боками просмоленные
баржи, там копошились, взад-вперед сновали с
грузами оборванные люди, и доносилось оттуда
гудение пчелиного улья.
Кама широко и сине катила свои воды, и,
сливаясь с ними, покачиваясь, достигали гори¬
зонта необозримые сосновые и еловые леса, на¬
верное, до самой студеной тундры. Агидель под
Уфою даже в водополье не была столь широкой
и властной, Александр всегда на крутояре над
нею тосковал по Каме. И вот он видел Каму.
Он с трудом оторвал свой взгляд от ее вольных,
султанами белыми вскипающих волн, вздохнул
и застегнулся на все пуговицы...
Земский книжный склад размещался в полу¬
подвале подковообразного корпуса, надежно сло¬
женного из красного кирпича. В полузамкнутом
45
дворе его двое рабочих сгружали с телеги бу¬
мажные пакеты весом с полпуда и на согнутых
руках тащили перед собою по ступенькам вниз,,
в открытую дверь. У передка телеги помечал
что-то карандашом в конторской книге человек
в накинутом на плечи пальто, с обнаженной го¬
ловою, по-видимому не так давно обритой, пото¬
му что русые волосы торчали коротко.
— Не скажете ли, сударь, как найти госпо¬
дина Селиванова? — обратился к нему Алек¬
сандр.
— Я и есть Селиванов, — равнодушно ото¬
звался человек. — Что вам угодно?
Александр воображал его пожилым, обсыпан¬
ным складскою пылью, но Селиванов оказался
всего лет на пяток постарше Борчанинова. Пра¬
вильное, чистое и открытое лицо Селиванова с
пшеничными усиками и такими же бровями бы¬
ло болезненно изнуренным, серые глаза смотре¬
ли как-то отрешенно, без интереса.
— Наверное, за книгами. Сейчас закончим, и
я покажу новые: могут вас заинтересовать. — Се¬
ливанов, по всей вероятности, заметил погончи¬
ки Борчанинова.
— Да, это мне как раз и нужно, — согласил¬
ся Борчанинов и подумал: удобно для конспира¬
тивной работы Селиванов устроился.
Он убедился в этом окончательно, когда сле¬
дом за Селивановым очутился в темноватом, но
сухом и теплом помещении, которое разделяли
стеллажи со сплошными корешками переплетов
и инвентарными картонками; чуть-чуть пахло
мятой — так пахнет книжная пыль. Селиванов
отворил еще одну дверь, пригласил Борчанино¬
ва в сводчатую комнату с довольно большим
полуовальным окном, роняющим на конторский
стол, узенький прилавок и ряд полированных по¬
лок желтоватый уличный свет. Селиванов пове¬
сил пальто, одернул полы довольно поношенно¬
го пиджака.
— Ну-с, пожалуйста, — гибкими сильными
пальцами снял с полок и раскинул на прилавке
одну за другой несколько книг. — Вот извольте:
Ионсон «Правила оценки сельскохозяйственных
46
земель», третье издание Ермолова «Организация
полевого хозяйства», Скворцов — «Влияние па¬
рового транспорта на сельское хозяйство».—
И опять ничего, кроме вежливости, не проявил.
Но с какой стати должен Селиванов раскры¬
вать объятья незнакомому человеку, да еще по¬
сле всего, что произошло? Александр провел ру¬
кою по гриве своих волос — фуражку он держал
в другой руке — и коротко сказал:
— Я — от Никандрыча.
— А к нему... из Уфы, — подметил Селива¬
нов и подал узкую жесткую ладонь.
Александр не удивился этой догадке Селива¬
нова: где же еще-то на Урале было замлемер-
ное училище? Удовлетворенно отметил, что во
взгляде Селиванова появилась теплинка, под¬
твердил:
— Из Уфы. Нужна работа.
— Вы садитесь, садитесь, — указал Селива¬
нов на мягкий стул, прижатый к прилавку, —
рассказывайте.
Все же веяло от Селиванова холодком. И хо¬
тя Александр отчетливо понимал причину такой
сдержанности, разумом оценил ее необходи¬
мость, однако после сердечной откровенности
Никандрыча эта встреча удручала. Да ведь Ва¬
силий, Яков, Никандрыч знали Александра всю
его жизнь! А по Селиванову, Александр мог быть
провокатором? Мог! И Борчанинов ни в чем
разубеждать нового знакомца своего не стал, в
двух-трех словах сообщил причины возвращения
из Уфы, даже не заикнулся о том, что имел от
Муравьева явку по улице Большой Ямской, в до¬
ме госпожи Пухначевой, к Матвею Абрамовичу
Беспалову.
Селиванов тем временем постучал пальцами
по прилавку, потрогал нижней губою усики, ре¬
шил:
— Вот что, Александр. Давайте так — вы на¬
пишете реферат: «Убийство Александра Второго
с марксистской точки зрения» и через недельку
пожалуйте ко мне.
«Еще писанины не хватало» — вовсе опе¬
чалился Борчанинов, сомневаться начал, к тому
47
ли человеку послал его Никандрыч, не ошибся
ли. Или болезнь так Селиванова подпортила?
Нет, надо успокоиться, посмотреть, что будет
дальше. Если Селиванов заставит переписывать
вот этот фолиант Ионсона, самому пойти на
явку.
— Книги все-таки возьмите, — напомнил Се¬
ливанов, связал их бечевкою и подал Борчани-
нову.	'
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Откуда появились они на улице, эти два ни¬
щеброда,— никто не заметил. Даже собаки
опомнились только тогда, когда убогие постуча¬
ли в окошко Паздериных. Один из нищих, то¬
щий старик с реденькими пегими волосенками,
высоко закинул голову и, быстро моргая веками
незрячих глаз, прислушивался к собачьему пе-
ребреху. А другой — мальчишка, наверное, Мить¬
кин погодок, озорно постукивал в оконный на¬
личник.
Митька глядел в щель забора, переступая
босыми ногами, которые больно пожегивала кра¬
пива. Он знал, что висимские хозяйки не шибко
привечают нищих: обругают да еще собак наусь¬
кают. Вот уж заскрипели калитки в соседних
домах, появились бабы, из-под ладони погляды¬
вая на лохмотников. И, колыхая жабьими ще¬
ками над плюшевой кофтой, проплыла мимо
Митьки хозяйка. От ее черного в красных розах
платка, от ее длиной юбки, как всегда, пахло
нафталином и кошками.
— Опять лодыря гоняешь, — проквакала она,
открывая калитку.
— Гусей пасу! — огрызнулся Митька.
Взять бы да палкой огреть ее по широкой
пояснице! У Митьки даже руки зачесались. Но
мамка все уговаривает: «Уж ты не перечь хозяй¬
ке-то. Погонит, куда я с вами, сиротами, к зиме-
то денусь?..»
48

Митька выставился в калитку. К нищим шел
Аверкий Паздерин. По улицам Мотовилихи с
давних пор был насыпан коричневый шлак, оп<
лавленный, стеклянно-гладкий. И под сизые бро¬
ви Аверкия словно вставили в заводе две такие
шлаковины, и они жутко, мертво блестели. По¬
сле удара концом болванки по голове медленно,
годов пять или шесть, угасал взгляд Аверкия,
покуда вовсе не потух. Тогда списали Аверкия
без всякого пособия, потому что проработал он
в заводе двадцать лет вместо тридцати пяти по¬
ложенных. Редко появлялся Паздерин на улице,
а теперь вот решил. Старик нищий сразу как-то
его почуял, поклонился, переломясь в пояснице.
— Откуда и куда? — строго спросил Аверкий.
— Откуда — неведомо, куда — незнаемо, —
жиденьким блеянием откликнулся старик. —
Ищем хлебушка да солнышка.
За спиной Аверкия брякнула щеколда, и Мить¬
ка даже зажмурился: к нищим вылетела Паз-
дериха, жена Аверкиева сына, махонькая, чер¬
ная от злости женщина. Ну, сейчас будет! Въед¬
ливый голос Паздерихи слышался в слободке с
утра до ночи. К нему уже все привыкли и только
жалели ее мужика, большерукого безропотного
Константина, которого точила она без пере¬
дышки.
— Подайте Христа ра-ади, — в два слажен¬
ных голоса затянули нищие. И вдруг Паздериха
сунула мальчишке в руки большущий кусок пи¬
рога, такой поджаристый, что Митька проглотил
слюну. А Паздериха уже орала на всю улицу:
— Не скупитесь, бабоньки, подайте убогим
на пропитание, грехи наши замолятся! — А сама
толкала, толкала Аверкия в спину колышками-
кулаками.
Мальчишка зорко и понятливо оглядел за¬
стывших у калиток женщин, взял старикову ру¬
ку, положил себе на плечо. И, не озираясь на
лютующих собак, ходко, привычно зашагали оба
вверх по Висиму.
Вот они скрылись, успокоились собаки, и сно¬
ва послышался визг Паздерихи:
4 А. Крашенинников	49

— Навязался дармоед на мою шею. И смер¬
ти-то на тебя нетука-а. Шел бы с сумой Христа
ради, ослобонил бы на-ас...
— Рабочий я человек, — донесся тихий голос
Аверкия.
— Рабочий?! — заметалась Паздериха.—
Был да сплыл. А мы-то небось не виноватые!..
У Митьки даже губы затряслись. Вспомнил,,
как сидели на лавочке соседки — Мария Заозер-
ских и мамка. Паздериху жалели: мол, от нуж¬
ды она такая сделалась. А небось ни мамка, ни
Маруся не такие! Не долго думая, подтянулся
Митька на руках до верху забора, спрыгнул во
двор Паздериных.
— Перестань лаять дядю Аверкия, — стиснув
кулаки, подступил он к Паздерихе.
— Цыц, волчонок, — задохнулась она, пя¬
тясь по щепью к бревнам, сложенным у стены.—
Вот скажу матери, она тебе шары на лоб вы¬
гонит!
— Пошто сорванцов своих бросил, — вторила
за забором хозяйка, — опять в огород полезли
ироды, все огурцы сомнут!
Аверкий обнял Митьку за плечи:
— Не связывайся с ними, не мужское это де¬
ло. Погляди-ко лучше, что я тебе мастерю.
Он потянул Митьку под навес. Там стояла
деревянная клетка, собранная па шипах без еди¬
ного гвоздя; даже прутики в ней деревянные,,
отглаженные так, будто сделаны из желтоватой
кости. Зимой, в лютые морозы, запоют в этой
клетке серенькие чечетки или богатые щеглы.
А сам Аверкий заслушается, уронив на колени
узловатые руки, добрым и жалостливым станет
его лицо.
Пальцы Аверкия чутко ощупали какую-то
палочку, замерли на щербинке. Аверкий покачал
головою, взял кусочек шлака, чтобы погладить,
и вдруг насторожился:
— Константин идет.
И верно, вскоре появился во дворе Констан¬
тин, не глядя на отца, сел па бревнышко.
— У самого Назарова был. Крапивин посо¬
бил. Берут они тебя...
50

Аверкий обронил палочку, выпрямился, посве¬
тлел.
— Дорого влазины-то стоили? — проговорил
осторожно, хрипло.
— Даром, что ли, я у Крапивина на паро¬
ходе прислуживал?.. Только вот мальчишку по¬
водыря придется где-то нанять.
— Сколь платить-то станут? — выскочила
Паздериха.
Митька не расслышал, что ответил Констан¬
тин, Паздериха застонала, как подрезанная:
— Ой, измаял, ой, убил. На хлеб не хватит!
— Много ли мне надобно, Секлетинья, — ска¬
зал Аверкий. — А без работы помру.
— А ты чего здесь крутишься, охламон? —
перебросилась Паздериха на Митьку. — Мать-то,
поди, вернулась!
И вправду, мамка уже сидела за столом,
низко опустив плечи. Младшие братишки Мить¬
кины притихли на скамейке, уставились на стол,
ждали. В комнате было полутемно: непрогляд¬
ные листья хозяйкиной черемухи застили окош¬
ко. От мамки, как всегда, пахло карболкой.
— Жаловалась на тебя хозяйка, — сказала
мамка. — Зубатишь, а по воду не сходил, сенцы
не подмел... И огород весь вытоптали.
— Не топтали мы, не топтали, вре-ет она,—
захныкали братишки.
— Да ладно, — мамка поднялась, с трудом
распрямляясь, — ты все ж таки большой уж,
Митя, сам должен понимать.
Она положила на стол горбушку хлеба, рас¬
топила печку, поставила на огонь бархатный от
копоти чугунок. Сладко запахло щами; ребя¬
тишки устроились за столом, щелкали друг
дружку по рукам, щипались. ,
Едва мамка сняла чугунок, за дверьми что-
то упало и покатилось; низко нагибаясь, через
порог шагнул Аверкий.
— С нами, Аверкий Иваныч, — пригласила
мамка, доставая еще одну чашку. — Чем бог
послал.
— Поел я, Степанида, — неуверенно отозвал¬
ся Аверкий. — Потолковать бы нам с тобой.
51
4*

— На пустое брюхо какой разговор. Садись,
не обижай.
Она вложила в пальцы Аверкия кусок хлеба
и деревянную ложку, быстро, словно нехотя, пе¬
рекрестилась. Паздерин креститься не стал, то¬
ропливо, жадно принялся хлебать, чавкая, ро¬
няя в чашку крошки. Братишки затихли, с опас¬
кой поглядывая на его темные неживые глаза.
— Когда все это кончится, — вздохнула мам¬
ка, отодвигая свою чашку, — когда-а...
Аверкий оглянулся, кончиком языка облизы¬
вая усы.
— Как в сиделках-то, Степанида, робится?
— Много хворых в покой поступает. Увечные
тоже. Эти все при начальстве себя виноватят.
Один попробовал господина Сеппайна обви¬
нить— куда-а! Турнули, вот как тебя же. На¬
медни был у нас сам начальник завода господин
Строльман. Палкой своей постукивает, глаза
буравчиками: жалобы, мол, имеете? Все, понят¬
но, помалкивают... Так об чем у тебя ко мне
разговор-то? — спохватилась мамка.
— Берет меня Крапивин в цех. Да только с
поводырем. Не пустишь ли, мекаю, Димитрия?
— Ой, нет! — мамка заслонила лицо рука¬
ми. — Не-ет, не пущу!
Митька замер, еще ничего не понимая. Толь¬
ко под ложечкой затосковало, в ноздри ударил
серный заводской запах.
Завода он страшился. Там, под горой, за до¬
миками Висима, за Большой улицей Мотовили¬
хи, что-то грохотало и сипло дышало, отравляя
воздух тяжелым дымом. Ранними утрами сон¬
ные, понурые люди гуськом брели туда, а вече¬
ром, волоча ноги, опустив закопченные лица,
возвращались изжеванные, постаревшие. Иногда
завод тяжко калечил людей, и горестный плач
нарождался в улицах Висима. И Митька ежился,
вспоминая отца, что лежал когда-то на столе со
связанными накрест руками, восковой, чужой в
дрожащем свете тоненьких свечей. Отца тоже
угробил завод. Митька помнил, как тогда спу¬
стилась сверху хозяйка, сунула руки в бока:
52

— За фатеру-то платить не забывай, Степа¬
нида.
Мамка помотала головой, упала лицом на
застывшие руки отца. А сосед, Мокей Заозер-
ских, легонько пробовал поднять ее за плечи,
утешал:
— Не пропадем, Степушка, даст бог, не про¬
падем...
Не пускала мамка на завод Митьку. Авер-
кий сгорбился, бросил руки по коленям, долго
молчал.
— Понимаю я, Степанида, — наконец сказал
он. — Придется другого искать. Не серчай.—
Поднялся, неуверенно ступая. — Спасибо за
хлеб-соль.
— Отпусти, мамка, отпусти, не бойся, — за¬
торопился Митька, чуть не ревя от жалости к
Аверкию и от страху перед заводом. — Отпусти,
не то хозяйку прибью!
Аверкий выжидательно и с надеждой остано¬
вился, опершись рукою о косяк. Мамка глотнула
воздуху, поглядела на ребятишек, трудно ска¬
зала:
— Видно... не миновать...
Ночью снился Митьке дикий сон: жарко го¬
рело вокруг, скакали косматые горбоносые лю¬
ди, что-то подкрадывалось к нему сзади, скре¬
жетало железными зубами, а он был цепью при¬
вязан за ногу, дергался, кричал неслышным
рыбьим криком... Однако утром, когда вместе с
мамкою и Аверкием спускался по улице, страхи
как-то поулеглись. На плече его лежала теплая
добрая рука; впереди и позади неторопко шли
рабочие, вовсе не напуганные, а скорее привыч¬
ные и равнодушные к тому, что поджидало их
внизу; и Митька тоже чувствовал себя совсем
большим, рабочим человеком.
Многие, минуя церковь Троицы, широко сто¬
явшую на предгорье, крестились, подняв глаза
к репчатым куполам. День был невзрачным, не¬
бо мутно серело, размазывая крест, но Митька
53
все ж таки нашел его взглядом и перекрестился.
Мамка провела пальцами по лицу, будто снимая
паутину, Аверкий покрепче сжал Митькино
плечо.
По Большой улице Мотовилихи, спустившись
из Висима, Пихтовки, Запруда и других слобо¬
док, рабочие продвигались уже сплошным по¬
током. Каменные присадистые дома, на втором,
верхнем этаже которых жило заводское началь¬
ство, конторы, питейные заведения, лавки были
в этот час еще отгорожены от мира железными
ставнями на болтах. Только у моста мелкие тор¬
говки уже сидели на своих местах, со всякой
сухомятью. Под мостом, деревянным, ребристым,
несла мутно-желтую воду речка Ива. Мост глу¬
хо ахал и содрогался под ногами.
Вскоре мамка остановилась, сказала что-то —
Митька не разобрал, и свернула к деревянному
дому с дощечкою над крыльцом, на которой на¬
малеван был тупоносый со всех четырех концов
красный крест. А Митьку, точно щепку в овраг,
потоком засосало в проходную. И завод опять
напугал, только теперь взаправдашно: рычало,
визжало, шлепало вокруг, жарко чадило. Густой
запах спирал горло, выбивал слезу. Бухнуло,
гром прошел по земле, свист. Низенькие обо¬
дранные лошаденки, поводя выпирающими реб¬
рами, надсадно тащили телеги, заваленные во¬
роным и бурым железом, и глаза лошаденок
блестели стеклянными шлаковинами.
Аверкий чему-то радовался, поторапливал:
— Давай, Димитрий, иди. По краешку пло¬
щадки, мимо цеха, потом налево.
Он подталкивал Митьку в плечо. Рабочие
оглядывались на них, расходились по своим це¬
хам. К Аверкию подбежали несколько человек
в замасленных косоворотках и пиджаках, в рас-
шлепнутых картузах и драных шляпах. Один из
них, лихой, чубатый, сероглазый, дружелюбно
подмигнул Митьке, обнял Аверкия за спину, под¬
вел к деревянной конторке; там торчал чистёнь-
кий, зачесавший жиденькие волосенки на розо¬
вую лысину, помощник надзирателя. Поддернул
нарукавнички, выдал Аверкию рабочий номерок,
54
записал в книгу, снова отнял номерок, нацепил
на гвоздок рядышком с другими, предупредил:
— Расходитеся, а то Крапивин страсть не
любит, когда разговоры.
Митька тем временем будто в тумане видел
каких-то плоских бегущих и шлепающих змей,
колеса с длинными кривыми железными зубами,
большие трубы. Закопченные пыльные окна в
стенах цеха, будто сквозь войлок, процеживали
мало света.
— Эй, огарыш! — услыхал Митька.
Перед ним высился мордастенький, с наглой
улыбочкой парень, поигрывая ногой, подавая
пустое ведро:
— А ну, марш в кладовую, попроси доверху
кронштейну!
— Не трожь мальца, — внушительно сказал
чубатый, отвел Митьку к Аверкию, шепнул: —
Поостерегитесь этого.
Аверкию дали какую-то полукруглую дере¬
вяшку, велели Митьке доставить Паздерина к
длинной, медленно сходящей на конус трубе и
следить, чтобы все было в порядке. Аверкий
запустил в трубу руку по локоть и принялся
ощупывать, покачал головой, протянул к Митьке
ладонь — за деревяшкой. И принялся тереть
этой деревяшкою внутри трубы так, что лопат¬
ки ходуном заходили. Митька тряпкой на палке
выбирал из трубы древесную пыль, Аверкий
снова тер. Под мышками у Паздерина потемне¬
ло, по спине поползло мокрое пятно.
Приходил Константин, робко моргая, кланял¬
ся помощнику надзирателя, зевавшему за кон¬
торкой, просил Аверкия:
— Ты уж, тятя, того, старайся, уж старайся.
Не то господин Крапивин в два счета...
— И так стараюсь, ай не видишь? — усме¬
хался Аверкий, натужно распрямляясь.
Крапивин бывал в цеху постоянно. Коряжи¬
стый, в окладистой с проседью бороде, коршу¬
ном зыркал по сторонам, все замечая, и Мить¬
ка поневоле вжимал голову в плечи, старался
55
быть незаметнее. Лязги, завыванье станков, кри¬
ки лебедчиков — все вроде бы замирало. Лишь
Аверкий, не обращая ни на что внимания, де¬
лал свое дело: шлифовал канал орудийного
ствола, кончиками пальцев определял оспинки
в металле, которые никакому глазу было не раз¬
глядеть...
В обед рабочие сидели на чурбачках, жева¬
ли хлеб с огурцами, с луком, гороховые и ливер¬
ные пироги, пили из помятых кружек кипяток
морковного цвета с керосинным запахом, тихонь¬
ко меж собою толковали. Митька тоже развер¬
тывал узелок, в который мамка собрала ему не¬
мудрящий обед, помогал есть Аверкию, а сам
прислушивался. Чаще всего говорили про Кра¬
пивиных, дескать, старик и его два сына не ток¬
мо мастерами зовутся — разъелись, забогатели
за наш счет; старик уже три парохода нажил; и
старший из сыновей — Прокопий — тоже соби¬
рается пароход покупать. Да и что им? Рабочие-
то свои. В праздники, когда пароходы битком
набиты, Крапивин посылает двух-трех мастеро¬
вых из своего цеха в пароходную команду.
И ведь идут бедняги, целый день бегают не ев¬
ши не пивши. А то пошлет к себе домой нужни¬
ки чистить, канавы рыть, крыши огребать... И —
ни копеечки не даст. Попробуй, попроси!.. Весь
по Назарову, каков поп, таков и приход.
Как-то один из рабочих сказал:
— А ну, поглядите, чтобы мордастого ие бы¬
ло и всяких прочих. — И пальцем всех поманил
поближе. — Слышь-ко, что про Назарова-то при¬
думали: «Управитель наш Назаров одним сло¬
вом молодец: сколько он влепил ударов — счет
теряешь наконец. Бьет он в рыло, бьет и в шею,
бьет в затылок, по спине, так удары сыплет
щедро, что мутится в голове»...
— Не надо бы, Федор, не стоит, — попросил
Аверкий.
— У-ух, как еще надо, как надо! — жарко
проговорил, зубами скрежетнул губастый, с ос¬
пинами по лицу, мастеровой.	'
— Верно, Африкан, дайте доскажу, братцы,
больно уж складно!.. Вот дальше-то: «Все шпио-
56
нов посылает за рабочими следить, а рабочих
прижимает, хочет голодом морить!..» Ну, тут
еще много того, что все знают. А вот главное:
«Братцы, крепко нам на шею сели эти подлецы!
Их пора встряхнуть, рассеять, тогда будем мо¬
лодцы!..»
Назарова Митька тоже успел поглядеть. Этот
проходил по цеху в бегучем окружении мастеров
и надзирателей, поверх голов глядя, в пальто с
широким хлястиком, в перчатках, с тростью под
мышкою. На тупоносых штиблетах играли зай¬
чики. Иногда останавливался за спиною какого-
нибудь токаря, пальцем подзывал Крапивина,
тот, угодливо и по-медвежьи приседая, записы¬
вал что-то в пухлую книжечку, а голову и заты¬
лок рабочего, не смевшего обернуться, будто из
ведра обливали. Верилось, ой как верилось:
трость у Назарова вот-вот взовьется!
— Кончай ночевать, — заорал из-за конторки
помощник надзирателя; он только что объявил¬
ся, дожевывал что-то, напяливал нарукавники. —
Опять гуртуетесь, охламоны, мало вам в февра¬
ле откололось.
Рабочие стряхивали с колен крошки, ворча
расходились. Цеховой свисток резанул воздух,
приковывая всех к станкам. А перед Митькой
очутился Яшка Кузнецов — так все чубатого пар¬
ня звали, взял Митьку за уши, развернул к
свету, посмотрел в глаза.
— Дело есть к тебе, Дмитрий. Аверкий пока
без тебя пошабрит. А ты стригани-ка, парнище,
в снарядный цех, найдешь Василия Гомзикова,
токаря, передашь на словах: «Вечером к Маши¬
нисту». Затвердил? Давай, одна нога здесь, дру¬
гая там! И не зевай по сторонам, оголец!
Митька опрометью кинулся к выходу. На во¬
ле снова, после двух ведреных дней, дождило —
мелкой пылью сеяло, серный дым от мартена
привязывался к оголенной земле. Митька чих¬
нул, поставил воротник залатанной куртяйки,
сунул руки в рукава, мелким шажком перебежал
узкую колею рельсов, обогнул железную колон¬
ну, впрыгнул в цех. Его не единожды посылали
с разными разностями надзиратели, мастера, да-
57
же сам старший Крапивин, дорогу он знал и по¬
тому не глядя скакал по прогалу между наруб¬
ленными рыжими заготовками проката к реву
и звяку станков. В снарядном, точь-в-точь как в
орудийном, крутился от машины общий вал,
гоня широкие и узкие ремни, которые, рождая
ветерки и шлепая в провиси, вертели у станков
шестерни. Митька шмыгнул носом, прибавил
себе скорости и со всего маху боднул чей-то
мягкий живот.
Страшный удар в ухо!.. Митька закружился
волчком, кувырнулся на железные плиты пола,
дернулся и затих...
Кто-то поднимал его, ставил на ноги, встря¬
хивал. Близко от себя он увидел загорелое до
черноты лицо с выпирающими скулами, черные
глубоко посаженные глаза, усы скобкой, по-та¬
тарски. Потом различил крепкую, как ствол,
шею, широченные плечи. От мастерового пахло
табаком и селитрой, голос мастерового рокотал
басовито, успокоительно:
— Ничего, малый, нонче за одного битого
двух небитых дают.
— Ты кто таков, я т-тебя спрашиваю? — За
спиною мастерового, гневно вытирая платком
руки, таращил мелкие глаза тучный господин в
форме горного инженера. — Как т-ты смел хва¬
тать меня, каналья! Меня — за грудки?
— Я— Лбов, Александр Михайлов Лбов, за¬
помните это, господин Сеппайн, — с силою ска¬
зал мастеровой и опять с высоты своего роста
наклонился к Митьке. — Ты кого искал? Гомзи-
кова? Ну, пошли, покажу тебе Гомзикова. Да не
хнычь, не стоит этот боров слезинки твоей...
— Билев, — возмущенно призывал Сеппайн
мастера, — запиши этому мерзавцу штраф!
2
Инженер Сеппайн славился в заводе своими
художествами не меньше, чем Назаров. Идет,
бывало, по цеху в обед, видит — перед рабочими
на полу стоят кружки с кипятком, наберет ско¬
рость и давай их распинывать. Глянет кто-то на
58
него искоса — тычка в подбородок получит, сло¬
во поперек скажет — мелькнет в воздухе кулак
с кровавой капелькой супира, и кому хошь по¬
том жалуйся. Хоть до женского полу не был ла¬
ком, и то слава богу.
Петр Петрович Сатин, тоже инженер, чело¬
век восково мягкий и тихий, насаждавший при
заводе «Общество трезвости», не раз пытался
урезонить Сеппайна. Перебирая каштановую
кудрявую бородку тонкими белыми перстами,
осторожно напоминал Петр Петрович о гуман¬
ности, о том, что все люди братья, что озлоблять
рабочих, дающих нам блага жизни, по меньшей
мере неразумно.
— Перестаньте, Петруша, перестаньте, — ед¬
ко кривил Сеппайн налитые губы. — Распустили
мы их. Будь моя воля, я бы вернул крепостное
право, ввел, черт меня побери, поголовную пор¬
ку: и в наказание, и упреждения ради. — Он
вплотную приближался к Сатину, смрадно ды¬
шал ему в лицо. — При вашем либеральном по¬
пустительстве боевики бомбами убивают госу¬
дарей, точно рыбу глушат. Дождетесь, черт меня
забодай, — полезут на баррикады и в упор ва¬
ши ангельские лики из «Смита и Вессона» раз¬
несут... Не-ет, нам нужны покорные, безропот¬
ные, исполнительные мастеровые. Тогда мы бу¬
дем их поощрять...
Вот кого схватил за руку Александр Лбов,
недавно принятый в снарядный цех. Вася Гомзи-
ков только ахнул да пониже наклонился, следя
за резцом: стружка мелкими барашками завива¬
лась, отламывалась, мигом синела, падала на
станину, ссыпалась в коробок. Весь пол, набран¬
ный из деревянных торцов, был черен, жирен
от масел, поблескивал впившейся стружкою. Ре¬
зец добежал до намеченного места, Вася закру¬
тил грушу рукоятки, отводя его, взял шаблон и
тут услышал голос Лбова:
— Посыльной к тебе, Василий.
Вася быстро обвел пролет глазами — юркой
фигуры Билева поблизости не было. Митьку, он
прежде видал — на Висиме: тот частенько летом
игрывал в бабки да в «чижика» с Павлушкой
59

Борчаниновым и другими мотовилихинскими уг-
ланами; знал, что нанял Аверкий Паздерин его
в поводыри. Конечно, не от Аверкия прибежал
Митька — потирая вспухшее ухо и щеку, пере¬
дал: «Вечером к Машинисту!» Всхлипнул, дер¬
нул носом, помчался обратно, а встревоженный
Василий посмотрел в сторону Лбова еще. Чер¬
ная высокая фигура почти неподвижно маячила
у строгального станка, тусклая лампочка в же¬
стяной воронке освещала лишь кусок железа, по
которому челноком сновал резец да жилистые
мощные руки, смахивающие порою лапшу струж¬
ки. Смах был резким, быстрым — в сердцах.
Уж сколько раз Лбов вскипал, завидев Сеп-
пайна или Билева, но — терпел, гасил в зрачках
черный яростный блеск, смирял на челюстях
желваки. Пробовал Вася после работы, за про¬
ходной, заговорить с ним: мол, вскидки эти ни
к чему — все равно что пинать придорожный
валун, умные люди, мол, совместно думают, как
его сковырнуть. Лбов слушать не хотел, соха¬
тым ломился сквозь толпу куда-то...
Но зачем в будний день собирает Маши¬
нист? Машинист — партийная кличка Матвея
Абрамыча Беспалова, пропагандиста, посланно¬
го в Мотовилиху Пермским комитетом еще в ав¬
густе, до повальных арестов. В Мотовилихе ра¬
ботало несколько нелегальных кружков — к Бес¬
палову сходились особенно охотно, конечно, лю¬
ди достаточно проверенные и подготовленные.
Был он в движеньях быстр, но не суетлив, за
стеклами очков в невесомой позолоченной опра¬
ве искрились зоркие и цепкие глаза — каждому
казалось, будто обращены они именно на него.
Служил Беспалов в конторе железной дороги,
на контроле, одевался чисто, даже щегольски,
пристегивал к сорочке жесткий от крахмала во¬
ротничок, повязывал ленточный галстук. Интел¬
лигент. А говорил доверительно, доступно...
Появился Машинист в Перми из Швейцарии,
из Цюриха, с проектом Программы РСДРП,
помятыми тонкими листочками «Искры» и про¬
граммой занятий, составленной для рабочих
кружков Петербурга. Вот, пожалуй, и все, что
60
знал Вася Гомзиков о Машинисте. Расспраши¬
вать, любопытствовать, что да как, с кем да
где, — недопустимо.
Собирались по воскресеньям, по праздникам;
граммофон держал наготове свой большеротый
раструб, гитара с пышным бантом висела под
рукою, гармошка цвела ситцевым боком, закус¬
ки и выпивка на столе початые — все на случай,
если пикетчик запоет благим матом «Бывали дни
веселые», либо засвистит, или подаст еще ка¬
кой-нибудь условленный сигнал.
Сперва толковали о том, что у кого накипе¬
ло, а потом, незаметно, Матвей Абрамыч пере¬
водил разговор на общее: читали «Искру», в ко¬
торой встречали и пермские материалы, всегда
вызывавшие оживление, размышляли о книгах
Самуила Смайлса*, английского писателя-мора¬
листа, проповедовавшего «взаимную симпатию
между хозяевами и рабочими», «умение сберечь
себе очень скромный капиталец». Смайле поль¬
зовался успехом среди мещан и определенной
категории рабочих, а ведь все учение его, гово¬
рил Матвей Абрамыч, сводится к тому, что, если
тебе плохо живется, ты в этом сам виноват. Не
Смайле ли натолкнул генерала Богдановича на¬
писать брошюру «Душевное слово русским ра¬
бочим»— о рабочих больше всего, дескать, забо¬
тится русский царь. Но вот, вот его забота!
— Читаю, товарищи, статью Уфимского ко¬
митета РСДРП «Как правительство учит рабо¬
чих политической борьбе» — вывод из златоус¬
товских событий. Слушайте: «Злодеяние свер¬
шилось. В результате — масса кровавых жертв и
чуть не целая сотня могил. Убитые горем стари¬
ки оплакивают своих детей, жены — мужей, де¬
ти — отцов и матерей. Десятки семейств остались
без куска хлеба, без всякой надежды на лучшее
будущее, и вереницы невинных детей обречены
на голодную жизнь, на пороки, на преступле¬
ния... Ужасная картина!..»
Вася помнил, как замокревшими и злыми
глазами обвел Матвей Абрамыч лица, освещен¬
ные то сбоку, то спереди лампой, как дрогнул в
руках его измятый по краям листок. Откашляв-
G1

шись, Матвей Абрамыч продолжал: «По одному
движению руки кровожадного представителя без¬
законного и алчного самодержавия раздаются
выстрелы в мирную, только что нагло обману¬
тую толпу, осмелившуюся требовать освобожде¬
ния своих коварно арестованных товарищей, и к
десяткам и сотням жертв правительственного про¬
извола и насилия в Вильне, Ростове, на станции
Тихорецкой, в Батуме, на Обуховском заводе, в
Полтавской и Харьковской губерниях и так да¬
лее— прибавились сотни новых и—увы! — еще
не последних жертв. Мы знаем уже, как относит¬
ся к главным виновникам этих злодейств «отец,
народа, царь-батюшка». Виленский губернатор
фон Валь за разгон демонстрантов назначен ца¬
рем в товарищи министра внутренних дел, Обо¬
ленский — харьковский губернатор — получил
царскую благодарность «за распорядительность»^,
то есть за высеченных и разоренных войсками...
и за изнасилованных казаками и солдатами му¬
жицких жен и четырнадцати-пятнадцатилетних.
девочек, из которых иные не вынесли позора и
сошли с ума. И отвратительный изверг и палач
златоустовских жертв Богданович не посажен В’
клетку, как опасный зверь, нет, он спокойно гу¬
ляет среди нас, улыбается, разговаривает, как
будто на его совести нет ни пятнышка. Да и чтог
какая польза нам от наказания таких злодеев?
Разве это возвратит невинность опозоренной де¬
вушке или воскресит кормильца сиротам? И раз¬
ве на место одного палача не придет сотня дру¬
гих, еще худших, как, например, главный рус¬
ский палач Ф. Плеве, занявший место убитого
Балмашевым Сипягина?
Но что же делать? Неужели не будет конца
действиям самодержавного правительства? Неу¬
жели жертвы чиновников-убийц будут преда¬
ваться еще и суду как тяжкие преступники и
томиться в тюрьмах, как томятся сейчас в уфим¬
ской тюрьме десятки арестованных после бойни
златоустовских рабочих? Да, из них, ни в чем не
повинных, хотят сделать «зачинщиков», их, пре¬
терпевших ужасное насилие, будут «судить» чи¬
новники русского правительства, этого всерос-
62
сийского насильника, их пошлют в тюрьмы, в
ссылку на поселение, может быть, на каторгу....
Товарищи! Нельзя дольше сносить молча все
это и ничего не делать! Правда, мы еще слабы,
нас еще немного здесь. И все-таки мы можем и
должны бороться!..»
Весь этот листок, конечно, Вася подробно не
запомнил, а все равно что крик человеческий
прозвенел. Не одна Мотовилиха, не одна перм¬
ская тюрьма, в камнях которой томились вер¬
ные товарищи, — вся Россия страдала в муках,
в исканиях, кипела буревалом.
А Матвей Абрамыч распахнул зачитанную
страничку журнала «Жизнь», запрещенного два
года назад, в апреле, после публикации «Песни
о Буревестнике» Максима Горького. Об этом пи¬
сателе, говорят, восшедшем из самых низов, из
отребья человеческого, много спорили, судили так
и сяк. В кружке Матвея Абрамыча не спорили,
а, кто вслух, кто про себя, повторяли: «Пусть
сильнее грянет буря!..» Не в Мотовилихе, не
в Перми — над седой равниной моря всей России.
Грифелем на клочках бумаги, прутиком на
песке рисовал Василий гордую большекрылую
птицу. Миша Туркин, по кличке Живчик, шуст¬
рый, похожий на дрозда-сеголетка, шестнадцати¬
летний паренек, вырезал птицу из картонки, но¬
сил в кармане.
Мишу Матвей Абрамыч пристрастно из круж¬
ковцев выделял, может быть, потому, что Жив¬
чик был самым молодым, или потому, что
любознателен был до бесконечности этот ма¬
ленький слесарь. И когда, под конец занятий,
вполголоса разучивали революционные песни,
Матвей Абрамыч с особой радостью следил, как
разгорается Мишино лицо, острыми угольками
вспыхивают глаза...
Теперь Туркин в тюрьме: полицейские схва¬
тили у тайника с поличным. А ведь не впервой
в сумерках от железнодорожной станции, при¬
кидываясь вдрызг пьяными, брели три парня к
семафору. Миша уцепился за деревянный столб
семафора, обронил картуз, начал оседать, хва¬
таясь за что попало, и тем разом сдвинул доску
63
с ящика, в котором заключался тайник. Прия¬
тель силился Мишу приподнять, тоже падал, и
оба запихивали за рубахи шуршащие пачки ли¬
стовок. За час до этого техники комитета Юлия
Хлынова и Палаша Некрасова спрятали в тай¬
ник литературу; обходчик был своим человеком,
ничего не видел и не слышал. Никто на них не
напал. А тут со свистками, с матюками навали¬
лись полицейские, заломили руки назад. Один
из приятелей, которому через день надо было
отправляться в солдаты, все же успел унырнуть
в канаву и отлежаться там, пока не затихли ру¬
гательства, угрозы и топот. Он-то и рассказал
Яшке Кузнецову об этой беде, всхлипывая от
переживаний. Ясно, сработали осведомители,
кто-то со спокойной уверенностью вытаскивал
цепочку по звенышку...
Обо всем этом Васе думалось, пока заучен¬
ными движениями подводил он к заготовке ре¬
зец, включал охлаждение, сметал голичком ма¬
слянистую стружку, пока собирался домой по
ревучему гудку, в толпе, пропахшей потом, же¬
лезом, селитрой, выбирался из проходной, шел
по Большанке, то и дело попадая в лужи, сколь¬
зя по раскисшей тропе вдоль заборов и домов,
поднимался в гору. Дома он переоделся, наско¬
ро пожевал, коротко сказал матери, что прогуля¬
ется, и выскочил под дождь. Было заранее ого¬
ворено: если при вызове не указана явка, стало
быть — к Никандрычу, и промокший Вася в за¬
ляпанных вязкой глиною сапогах минут через
двадцать условно постучал в двери.
Спиной к занавешенным окошкам сидели Ни-
кандрыч и Яшка Кузнецов, за столом, освещен¬
ный сверху висящей под матицею лампой, упер¬
шись локтями в потертую клеенку, устроился
Борчанинов, большими пальцами подбивал кон¬
чики усов. Никандрыч и Кузнецов сменили гряз¬
ные сапоги на валяные опорки, Борчанинов — на
татарские шерстяные носки. Лишь Матвей Абра-
мыч, гревший спину у печки, был в штиблетах.
Вася, когда стягивал под вешалкою сапоги и
всовывал ноги в теплые валенки, которые быст¬
ренько подала востроглазая Глаша, заметил под
64
порогом багровые изнутри калоши Матвея Абра-
мыча.
— Мы должны срочно наладить с тюрьмою
связь, — говорил Матвей Абрамыч, — через «не¬
вест», через матерей, через кого хотите, но нала¬
дить. Затем сузим каналы, определив самые на¬
дежные. — Он кивком указал Васе присаживать¬
ся.— Теперь не менее важное: Селиванов кооп¬
тировал Александра Борчанинова и меня в ко¬
митет. Кружок остается, мы сольем его, вероятно,
с кружком Ивана Витте, привлечем новых лю¬
дей.
— Как-то бы Лбова Александра, — подсказал
Вася.
— Хорошо. Подробнее о нем поговорим по¬
сле. А сейчас важно вот что... Нельзя нам снова
скатываться только на кружковую пропаганду.
Нужно возродить технику, показать рабочим, что
забастовки, стачки с политическими требования¬
ми не канули бесследно, а нуждаются в закреп¬
лении и развитии. Очевидно, печатание листовок,
прокламаций, «Рабочего бюллетеня» наладим в
самой Мотовилихе, ибо на Мотовилиху да еще
на железнодорожные мастерские вся надежда.
Знать о технике будем только мы с вами, инфор¬
мация к гектографу будет поступать только че¬
рез вас. Значит, кто-то из нас должен добыть и
освоить технику. Мы с Селивановым предлагаем
Борчанинова — у него и флигелек подходящий, и
желание есть, и грамотен прекрасно. А в помощ¬
ники — Гомзикова. Как полагаете?
Вася смутился, по ежику волос привычно ла¬
донью провел. Чего спрашивать: готов он с Алек¬
сандром на что угодно! И Борчанинов кивнул,
локтей со стола не снимая; по широкому лбу его
от лампы проскользнули светлые полосы.
Он радовался такому исходу, сразу можно
практически вмешаться в события, да и коопти¬
рование в комитет, что греха таить, — лестно.
Должно быть, реферат все же помог.
...Сперва ни одна строчка не давалась, трудно
было выразить на бумаге одновременность раз¬
нообразных мыслей и чувств, которые внезапно
прихлынули. Вспомнилось, как спорили с петер¬
5 А. Крашенинников
65

бургскими студентами и по поводу цареубийства.
В марте на правительственных зданиях траурно
приспущены были флаги, заунывно позванивали
колокола, в церквах правый и левый клиросы, а
за ними народ со слезою пели вечную память
Александру II, двадцать лет назад убиенному
народовольцами-бомбистами. Да в этом году, в
четыре часа вечера шестого мая, на глазах у
гуляющей публики девятью пулями был убит
губернатор Богданович, осел на дорожку, хва¬
тая воздух руками... Безумство храбрых пора¬
жало, однако практический ум Борчанинова, под¬
талкиваемый прочитанными номерами «Искры»,
точно выводил, что террор, доказывая смертность
помазанников божиих и их ярых сатрапов, уже¬
сточает репрессии и отпугивает от революционе¬
ров народные массы, обрекая храбрецов на бес¬
плодное одиночество... Вот в таком духе и соби¬
рался Борчанинов писать раздражающий его ре¬
ферат.
Братишки затеяли возню, Мавра Калинична,
колдуя у печки, сдержанно вздыхала и вопроси¬
тельно на Александра поглядывала. Он сказал,
что переберется во флигелек, там спокойнее за¬
ниматься, у матери лицо прояснело. Во флигель¬
ке оказалось промозгло, холодно, Александр
сидел в наброшенной на плечи шинели, дул на
руки. Но от лампы все же воздух нагрелся, да
и сам Александр как-то разогрелся постепенно^
перо стал обмакивать в чернильницу почаще, и
буквы по бумаге заспешили, наклоняясь вправо,
точно стремясь страницу покинуть.
И уже появилось авторское нетерпение, и ут¬
ром на паровике доехал он до Перми, и в том
же самом полуподвале сидел, едва сдерживаясь,
пока Селиванов читал про себя реферат, первую
его теоретическую работу.
Перевернув третий, последний, листок, Сели¬
ванов открыто посмотрел на Борчанинова и рас¬
смеялся неожиданно:
— Разозлился на меня за реферат? А как мне
было быстро проверить, как мыслит, дисципли¬
нирован ли, грамотен ли по-русски?.. Нам такой
человек, как ты, позарез сейчас нужен. Беспалов,
66

Яков Кузнецов, Никандрыч, ты, я... Еще кое-ко¬
го из -прошедших проверку товарищей примем и
дадим новый бой! —Он пристукнул кулаком по
прилавку— совсем иной человек, чем при пер¬
вой встрече. Помолчал, улыбнулся глазами. На
мелкие клочочки разорвал реферат, горсть ссы¬
пал в ведро под жестяным крашеным умываль¬
ником, горсть в плетеную корзинку для бумаг и
продолжал:
— Просьба у меня к тебе. Восемнадцатого,
в воскресенье, к трем часам дня зайди по Боль¬
шой Ямской в дом госпожи Пухначевой, к Мат¬
вею Абрамычу Беспалову. Он легален. Звони
вверх. Скажи, как мне: от Никандрыча.
Знакомый адрес, знакомая фамилия... Да это
же явка, которую дал в Уфе Муравьев!..
— Тем лучше, — подхватил Селиванов, наде¬
вая фуражку и просовывая руку в рукав паль¬
то.— Люди они с женой чудесные, сам убедишь¬
ся. И знакомство их друг с другом произошло
довольно романтично...
Он погрустнел, худоба его и болезненная
изможденность снова проявились отчетливее.
Дружеских чувств Александр к нему пока что не
испытывал, пока что не понял, что его, Борчани-
нова, не только считают членом Российской
социал-демократической рабочей партии, но и с
доверием ввели в состав Пермского комитета.
Борчанинова беспокоило: ничего не сказал Се¬
ливанов о работе его на заводе. Ну, допустим,
еще неделя-другая, а дальше как? И не в кон¬
тору какую-то— именно в Мотовилихинский за¬
вод ему надо!.. Быть в гуще событий... Помочь
Марусе и своей семье... И если пойдет в цех,
объясниться с отцом и матерью будет, наверное,
куда проще.
Однако работа ему предстояла иная: куда
трудней и опасней, чем он предполагал, и от не¬
го ждали, что он, лично он сможет влиять на ход
событий, изменять их...
В воскресенье по небу низко волоклись тучи,
ветер порывами трепал тополя и липы в саду
купца Грибушина, вдоль Сибирской улицы, Бор-
чанинов поставил воротник, оглянулся нечаянно
67
5*
и увидел Селиванова. Алексей стоял между ко¬
лоннами особняка Благородного собрания, серы¬
ми от потеков, и с горестным и осуждающим вы¬
ражением смотрел на девицу в шляпе и клетча¬
том осеннем пальто. Девица была рослой жгучей
брюнеткой, пушок темнел над ярким крепким
ртом. Рукой в темной перчатке она держала рас¬
крытый зонт, хотя и была под крышей, и Борча-
нинов заключил, что ей с Селивановым говорить
недолго. Совсем не похоже было, будто они
случайные знакомые. Борчанинов как-то почув¬
ствовал это, потупился, поспешно перебрался на
противоположную сторону улицы, зашагал вверх
ее, оставив слева увенчанный куполом угол жен¬
ской гимназии и скучающего на перекрестке по¬
лицейского в башлыке.
Раза два справившись у прохожих, отыскал
он на Большой Ямской двухэтажный с кирпич¬
ным низом и колоннадою дом госпожи Пухначе-
вой. На крыльце лежал половик; Борчанинов как
следует протер сапоги; вроде бы немножко ро¬
бел. По косяку двери болтались две кисточки,
он потянул, подергал верхнюю, отпустил, шнур
улизнул в отверстие, а за дверью хрустко заскри¬
пели ступени, она отворилась внутрь, и невысо¬
кий молодой господин в пенсне с позолоченной
дужкою, в золотисто-коричневой со шнурками
венгерке, вопросительно вскинул брови.
— Могу я видеть Матвея Абрамыча Беспало¬
ва?— вовсе не предполагая, что этот Беспалов
может быть таким вот золотистым и легким, ска¬
зал Борчанинов.
Однако теперь он тоже ошибся, как и ожидая
встречи с Селивановым, ему отворил сам Беспа¬
лов, на пароль «от Никандрыча» кивнул, а когда
услышал уфимский: «Поклон вам от Озерова»,
то отзываться не стал, пропустил Борчанинова
вперед, запер дверь и в волнении заторопил:
— Прошу, прошу наверх... Катя, Екатерина
Максимовна, — позвал он в маленькой прихожей,
принимая в то же время от Борчанинова шинель
и фуражку. — Нам привет от Озерова! — В голо¬
се его было детское ликование.
68

«Что же это я смущаюсь и краснею, ведь не
гимназистка», — упрекнул себя Борчанинов и
ступил за отведенные Беспаловым шнуровые
шторы в довольно просторную залу с круглым
столом и креслами посередине. Дальний угол
занимало пианино с бронзовыми подсвечниками
на кронштейнах, две незакрытые двери вели в
другие комнаты. На стене между ними висела
цветная картинка: холодное синее озеро с чугун¬
ной кружевной оградою на переднем плане и го¬
лубая горная цепь, замыкающая горизонт.
А навстречу Борчанинову шла юная женщина
лет двадцати с небольшим, протягивала малень¬
кую руку с удлиненной белой кистью. Борчани¬
нов неуклюже принял ее в свою ладонь и мигом
отпустил, потому что дружеское пожатие жен¬
щины докатилось до самого сердца. Женщина
была хороша нежным овалом лица, пепельными
волосами, собранными на затылке, над белой
гибкой шеей, в крупный тугой узел, синими, точ¬
но озеро, изображенное на картине, и, в отли¬
чие от него, теплыми глазами — неброской, но
такой милой славянской красотою, что проника¬
ет в самую душу.
У революционера, пока не свергнут царизм,
не построено общество справедливости, не долж¬
но быть никакой любви к девушке, к женщи¬
не,— категорично считал Борчанинов и сурово
осуждал своих сверстников, переступающих пре¬
делы дружеских, товарищеских отношений со
«слабым» полом. Вот почему еще много потерял
в его глазах Селиванов, явно неравнодушный к
жгучей брюнетке, нетерпеливо игравшей зонти¬
ком между колоннами Благородного собрания.
А Беспалов женат, да еще на такой красавице,
до революционной ли ему работы, до бесстрашия
ли ему в борьбе! Однако и осуждать Матвея
Абрамыча у Борчанинова не получалось, он опа¬
сался поднять глаза, кивком головы согласился
выпить чаю и оживился лишь после того, как
Беспалов принялся расспрашивать о Муравьеве.
Оказывается, познакомился он с Муравьевым
в Цюрихе, на берегу вот этого на картинке изо¬
браженного озера.
69

— И со мной тоже — на самом берегу этого
юзера, — сказала Екатерина, позвякивая ложеч¬
ками, которые опускала в чайные чашки.
— Потом я отправился в Пермь, а Мура¬
вьев — в Женеву. — Беспалов откинулся в кресле,
вспоминал с удовольствием, а Борчанинов думал,
что видит в своей жизни второго человека, побы¬
вавшего там, откуда неисповедимыми путями
разлетались по всей России огненные посевы ре¬
волюции.
Сам он о Муравьеве ничего толком расска¬
зать не мог? трижды видел, дважды слушал. Но
Беспалову важно было, что Муравьев на свобо¬
де, жив и здоров.
— Это Надежда Константиновна, — улыбаясь
глазами Екатерине, как бы ища у нее подтверж¬
дения, продолжал Беспалов, — очень хлопотала,
чтобы от Урала были на съезде делегаты. По
уставу оргкомитета их могли представить только
организации, которые до первого мая существо¬
вали не менее года. Вот почему ни Пермь, ни
Екатеринбург на съезд не попали, — предвидя
вопрос Борчанинова, объяснил Матвей Абра-
мыч.— А теперь скажите, как вы попали в Уфу?
Первое смущение прошло, Борчанинов не¬
множко освоился, да и о себе рассказывать было
почти нечего. Беспалов кивал заинтересованно,
будто пережил Борчанинов невесть какие захва¬
тывающие приключения, — умел слушать, и Ека¬
терина тоже смотрела с доброй вниматель¬
ностью. Борчанинов узнал, что служит она би¬
блиотекарем в железнодорожной библиотеке,
хранит нелегальную литературу, к ней собира¬
ются сознательные рабочие, по рекомендации на¬
дежных товарищей берут запрещенные книжки,
и вдруг, еще раз приглядевшись к Екатерине —
ее ясному лбу, широко распахнутым глазам, к
лиловому платью, ладно облегающему фигуру,
со страхом подумал: а ведь к ней в любой час
могут ворваться полицейские, втолкнуть ее в
арестантскую карету! Неужели она этого не по¬
нимает? Неужели Матвей Абрамыч не понимает?
Чай был душист и крепок, Екатерина пред¬
ложила еще, но Борчанинов перевернул свою
70
чашку кверху донышком, огрызочек сахару на
него опустил; хозяева рассмеялись. Екатерина
убирала со стола вазочки со сладкими пирож¬
ками, пирожными и печеньем — все из кондитер¬
ской, как сама предупредила. И обстановка вся,
кроме картинки с озером, была от госпожи Пух-)
начевой, владевшей еще несколькими домами.
Беспалов курил, стряхивая пепел в перламутро¬
вую раковину, Борчанинов тоже, стараясь не рас¬
палять папиросу, пускал в молодые свои усы
пахучий дым.
— Теперь о деле, которое, как любит говорить
один наш замечательный знакомый, «архиваж¬
но».—Беспалов нарочито произнес «р» с легкой
картавинкой, потом сбросил с лица улыбку, гла¬
за сделались за стеклами пенсне холоднее и
строже. — С Селивановым мы встречаемся ред¬
ко—лишь Екатерина в библиотеке, да и то рис¬
куем: ясно, что за Алексеем приклеена слежка.
Вы покамест не расшифрованы, чисты, хорошо
законспирировался Яков Кузнецов, поддержива¬
ет о себе былую славу ёры и гуляки, да еще в
хоре Городцова «Боже, царя храни» поет... Ни-
кандрыч пока что вне подозрений... Значит, ес¬
ли после провалов начнем выпускать листовки
с подписью «Пермский комитет РСДРП» — мы
ударим внезапно и сильно, да и провокатору но¬
мер один и иже с ним щелкнем по носу. — Мат¬
вей Абрамыч пальцами изобразил этот щелчок...
...Гордость за то, что ему, Александру, дове¬
ряли, сознание опасности, которой теперь приба¬
вится, озабоченность — на какие шиши он будет
жить, — все это перемешалось, и Борчанинов,
слушая Беспалова у него дома и здесь, на кон¬
спиративной квартире у Никандрыча, начинал
ясно осознавать, на какую дорогу вышел. Как
это — сложновато, конечно, по-ученому, — сказал
Беспалов? «Каждому из нас необходимо от ис¬
поведания мелких истин подняться до уровня
идеологии»... Что это за вершина? Уж, конечно,
не из той цепочки гор, что изображены на цвет¬
ной заграничной картинке!
71

3
Если зажмурить глаза и прислушаться: гу¬
дит луговина дальним малиновым благовестом,
в который сливаются, раскачиваясь, множество
певучих колоколов. Но не благовест это — пчелы
работают, пчелы, поблескивая бронзой, седея от
пыльцы, грузнея от взятка. Они перелистывают
венчики цветов, медленно ползают по игрушечной
глинистой косе у шустрого ручеишки, что зеле¬
ной змейкою пробивается в осоке и смородинни¬
ке, они взмывают в прогретый воздух и по ду¬
шистым своим путям плывут к берестяной крыше
улья, к прилетной доске, к родимому летку. Над
пасекой утренний воздух пахнет, будто медовый
разломленный пряник. В диких зарослях чере¬
мушника, в синих сумерках елей насвистывают
разными коленцами пичуги.
Майский мед уже выкачивали: Алексаха Лбов
вставлял в держалки деревянные рамки с сота¬
ми, облитые слезинками, выбирал заскорузлы¬
ми своими пальцами прилипших пчел, крутил
ручку «спиратора», отмахиваясь от наскакиваю¬
щих шмелей и паутов. Отец бегал кругами, суе¬
тился, подкатывая под кран медотока двухведер¬
ные бочонки, покрикивал матерками — ему надо
было командовать. В мокрой от пота распоясан¬
ной рубахе Алексаха садился на сквознячок от¬
дохнуть, набивая пенковую трубочку, к которой
пристрастился в солдатах, следил за пчелами —
они очухивались после дымного угару, вертелись
над разоренным ульем...
Отец на телеге отвозил мед на базар в Пермь,
воск продавал свечному заводу, был довольне-
хонек:
— Да чего ты бирюком-то глядишь? Чем
тебе не сладкая жизнь, маткин берег, батькин
край? Дом я тебе поставил, на хорошей девке
женил, по сердцу женил, кругом благодать ка¬
кая! Чего мало-то? — Он задирал бороду, усыха¬
ющим кулаком бил по выпуклой богатырской
груди сына, который совсем недавно марширо¬
вал на правом фланге лейб-гвардии Семеновско¬
го полка.
72

А неуемного Алексаху жгла тоска, будто жа¬
лом палючим впиявился в душу мохнатый шер¬
шень. Не по нему была скитная жизнь отшель¬
ника. А что по нему — он не знал, не мог понять.
Прибегала Лизавета с корзинкой еды под бе¬
лой холстинкою. Они лежали на сене, тоже пах¬
нувшем медом, в дощатом домике, Лизавета пе¬
ребирала спутанные жесткие волосы мужа»
гладила заросли на его могучей груди.
Вышло у них так: до рекрутчины еще он при^
метил ее, рослую тоже, наливающуюся первой
девической спелостью, коса у нее была толщи¬
ной в руку, темно-русая, шелком на солнышке
отливала, походка такая, что пройдет с коромыс¬
лом— вода в ведрах не шелохнется. Парни гла¬
зами в нее влипали, да мелковаты были и ста¬
тью и нутром. Родня Лизаветы вообще-то проти¬
вилась, чтобы гуляла девка с Сашкой Лбовым:
о нем не примолкала дурная слава. И когда уво¬
зили Сашку на солдатскую службу, Лизаветины
отец с матерью готовы были чуть ли не метлу к
задку рекрутской телеги привязать, чтобы следы
замела. А Лизавета зачахла, говорила бормот-
но, невпопад, ровно придурочная, из рук у нее
все валилось, волосы, костяной гребень прежде
щербатившие, посеклись и потускнели. И когда
нечаянно, через годочек, Сашка вернулся — в бе¬
лой рубахе с красными погонами, золотыми вен¬
зелями и унтер-офицерскими нашивками, как
поклонился могиле матери да посидел недолго
с родней в поминальном застолье — Лизавету
словно из заветного ключа умыли: работа в ру¬
ках кипит, песня с губ улетает, коса опять за-
шелковилась. Тут уж ничего не поделать. Да и
семья у Штенниковых — со счету собьешься, и
все девки, хозяйство у Лбовых все ж таки доб¬
рое, ну и Сашка, небось, остепенился.
Дядя Сашкин с материной стороны, Михаил
Сергеич Стольников, молодой еще, но рассуди¬
тельный, с такими же, как у Сашки, глубоко
усаженными глазами, когда миновали печальные
сороковины и другие положенные сроки, пришел
среди сватов к Штенниковым и на то же напи¬
рал:
73

— Перебродил мой племяш. Да и солдат¬
ская лямка успела холку ему натереть. А пой¬
дем поперек, терпит, терпит и дров наломает.
Он такой, хоть и перебродил...
Нет, видать, не перебродил. В тесовом до¬
мике, после солнечного сверкания на воле, было
прохладно и полутемно. Лбов повернулся на бок,
взял в жменю тяжелые волосы Лизаветы, отвел
ее голову, уставился во влажно мерцающие ее
глаза. Взгляд у Александра был как у гипноти¬
зера, мало кто его в упор выдерживал, а Лиза¬
вета никогда не потуплялась.
— Ежели казна пасеку не отберет, сам все
брошу, — сказал Алексаха твердо. — Мохом за¬
растаю.
— Как знаешь, — согласно вздохнула Лиза¬
вета.— По мне, дак тоже дома бы лучше.
Михаил Ильич кричал, что дом для сына по¬
ставил,— так, ради звону: сам Алексаха все ла¬
дил, старик только суетился да лез под руку,
обвинял сына, дескать, ничего-то он не умеет.
И еще обвинял, что Алексаха, унтер-офицер гвар¬
дейский, как-никак, а с казной не воюет, не вле¬
зает в земельную тяжбу, которую ведет Михаил
Ильич уже несколько лет себе в разор. Наобо¬
рот, желает варнак, чтобы пасеку да покос за
Пихтовой у Лбовых отобрали. Обленился в сол¬
датах-™! И отберут, все к тому идет, отберут,
маткин берег, батькин край!
— Дома бы лучше, — повторил за Лизаветой
Алексаха.— Бес его знает. Вот жжет что-то вну-
трях, Лизавета, жжет, хоть по земле катайся.
А Лизавета, как выпустил он ее волосы,
прильнула к нему большим жарким телом своим
и шепнула в ухо:
— Понесла я, Сашенька.
Он зашелся в радостном смехе, хрипло про¬
говорил, гладя и лаская жену:
— Ах ты, да чего же тогда-а, чего же? До-
мо-ой!..
Дядя Михаил Стольников тоже возвращению
племяша обрадовался. Похож-то он похож был
на Лбова, да как кошка на тигра, и ростом по¬
мельче и волосом пожиже, голова со лба к за-
74
тылку оголялась яйцом. Покручивая жидкие пе¬
рышки усов, покашливая для солидности, чтобы
племяш первенство его все ж таки признал, уго¬
варивал Стольников:
— Устраивайся в завод. С нами будешь, с
рабочими, тыщи людей с тобой рядом, плечо в
плечо. Это надо понима-ать. — Михаил Сергеич
посещал Смышляевскую библиотеку, был чело¬
веком начитанным. — Мы тебе на многое глаза
откроем, в кружок запишем. — Подсовывал
книжки, даже про какого-то «Овода».
По гудку вставать, по гудку топать, прико¬
ваться к станку, ровно быку на столбину, башку
поворачивать по дерганью мастера, будто коль¬
цо железное тебе ноздри рвет, — будет! На сол¬
датской службе навертелся. Да и в последние
месяцы, как в унтера вышел, повольготнее ста¬
ло... Нет уж, спасибо, Михаил Сергеич, книжки
про оводов да комаров читай сам, они и без
книжек надоедают. И в завод не зови: у меня
дорожка своя!..
Шел он бездорожьем на широких таежных
лыжах, подбитых камусом. След за ним оставал¬
ся кривулистый, петлял между огрузших от сне¬
га елей, кустарников, проваливался в пади. Мы¬
шиные побежки, заячьи малики, лисьи нарыски,
волчьи сакмы * лыжный след пересекали, а то и
впереди, по рыхлой целине, попадались. За пле¬
чами полушубка свободно висела тульская дву¬
стволка, легкая, как перышко, по сравнению с
одиннадцатифунтовой трехлинейной винтовкой,
которой приходилось когда-то выписывать вся¬
кие артикулы. Поиграл Алексаха винтовочкой:
садил на штык тяжеленный мешок, перекидывал
через себя, словно лыковый лапоть-отопок, стре¬
лял в мишень — пуля в пулю весь магазин уса¬
живал, сам полковник Мин благодарность объя¬
вил перед строем.
Лесничий господин Гакен тоже службой Лбо-
ва по охране лесных дач был весьма доволен.
*' Охотничьи термины, определяющие характер следов.
75

Сухой, как еловая щепа, говорящий в день с об¬
слугой, может, два-три слова, никогда не улы¬
бающийся, наезжал он из Перми на дрожках,
зимой — в кошевке, колюче оглядывал выстроив¬
шихся охранников, входил в дом. Дом был по¬
строен над речкой из лиственницы, ничем не
украшен. Во дворе стоял еще и флигелек, как у
Борчаниновых, только поболее, с чугунной печ¬
кой, со столом и лавками, неизвестно для какой
надобности, содержался в чистоте. Однажды
Алексаха видел, мог побожиться, что видел: из
флигелька вышли мотовилихинские — Васька
Гомзиков, Яшка Кузнецов и еще кто-то. Ребята
свои, воровством никогда не промышляли, и
Лбов гадал, докладывать Гакену или скрыть.
Служба взяла верх, а Гакен скупо усмехнулся,
сказал:
— За службу благодарю. Но — охраняйте
лес.
Это Алексаху покоробило. Он привык верхо¬
водить ватагою парней на пруду, во взводе —
отделением, а тут в сторонку его: знай, мол, свой
шесток, какие-то мальчишки у самого господина
лесничего больше в чести...
Летом по берегу вдоль широкого и чистого
пруда, в котором опрокинуто отражались шатры
елового бора и цветные, в крестах и птицах, ок¬
на архиерейской дачи — это лесное место в Пер¬
ми так и называлось Архиерейкой, — прохажи¬
вались жандармские офицеры в белых с золоты¬
ми пуговицами и золотыми погонами кителях,
без сабель и портупей. Зоркие глаза Алексахи
определили даже звания: один, рослый, с лоша¬
диным лицом, был генералом, второй, невысокий,
подтянутый, с лучистыми и умными карими гла¬
зами и ухоженными усами, носил погоны рот¬
мистра. С ними прохаживался и молодой чело¬
век, годов около тридцати, в пиджаке, наброшен¬
ном на плечи поверх белой косоворотки, опоя¬
санной узким наборным кавказским ремешком.
Высоколобый, с большим приветливым лицом,
голубоглазый, белокурый, он как-то странно не
вязался видом своим с жандармами. Однако же
они беседовали мирно, вполне дружелюбно, и
76
под конец до слуха Алексахи отчетливо донес¬
лось напутствие генерала:
— Прощайте, Спиридон Акимыч, всяких вам
удач.
Ротмистр укоризненно поглядел на генерала,
а Спиридон Акимыч — тот ушел один через бор
куда-то в сторону города. Лбов бесшумно вы¬
простался из кустов, стараясь не задеть ветку, не
хрупнуть сучком, подался прочь. Ни Гакену, ни
кому другому об архиерейских гостях он не до¬
кладывал. Его дело — охранять лес.
Вечерами и днем после обходов он возвра¬
щался домой, потный, искусанный мошкой и ко¬
марами, а зимою — калеными морозами. Лиза¬
вета родила еще одного сына, хлопот по хозяй¬
ству прибавилось. А жизнь Мотовилихи его как
будто вовсе не касалась. Даже в феврале, во
время забастовки мотовилихинских рабочих,
когда летели двери с петель, сыпались под уда¬
рами прикладов стекла, визжали и выли собаки,
обожженные нагайкой, скрипели подрезами са¬
ни с арестованными, — он пропадал в лесу, си¬
дел на поваленном стволе у шипящего костерка,
смотрел на угли, и два уголька разгорались у
него под бровями.
Лизавета про себя радовалась, что Алексаха
оказался в стороне. Терпел бы, терпел, да и в
первые зачинщики разом угодил, не одному по¬
лицейскому или солдату шею свернул, а там —
тюрьма, каторжная цепь, господи помилуй. Не
шибко-то она была верующей, как и большин¬
ство мотовилихинских женок, но все ж таки бла¬
годарно теперь молилась, не пропускала ни все-
ношной, ни обедни. Бабы, вдоволь хлебнувшие бе¬
ды, на нее косились, куркулихой навеличивали,
она их понимала, и, ежели открыться, совестно
даже ей как-то было перед ними за свою семей¬
ную урядицу. Да сглазил кто-то, недаром гово¬
рится: «Чудилось, что праздник, — ан это поп
дразнит». Махнул ручищей, пошел в мастеровые.
77

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Вечерами Сибирская, Покровская и прочие
улицы центральной части города постепенно
оживляются. В своих рессорных экипажах ка¬
тят пермские богатеи: купцы, домовладельцы,
заводчики. Держатели биржевых акций, солид¬
ные чиновники берут легкового извозчика.
По Сибирской улице катят мимо женской
гимназии, мимо особняка Благородного собра¬
ния, губернаторского дома с гербом Перми, ми¬
мо модных лавок Башкирцева, Гаврилова, брать¬
ев Агадуровых, мимо книжного магазина гос¬
пожи Петровской, жены ссыльного поляка, ми¬
нуют каменные торговые лабазы на площади.
А затем, перед чугунной оградою, спешивают¬
ся, раскрывают зонтики, кутаясь в плащи. Над
воротами надпись: «Солдатам и собакам вход
воспрещен» — плод остроумия самого господина
губернатора. Мощенной белыми каменными пли¬
тами дорожкою, среди тополей и лип, спешат к
театру. Здание театра выложено из красного кир¬
пича и в этот ненастный вечер кажется теплым.
Фронтон сияет огнями, у входа два старых бла¬
гообразных швейцара с галунами и позументами,
сивые бороды под генерала Скобелева: надвое —
к левому и правому плечу. Одних швейцары про¬
пускают, замечая только билет, другим резиново
кланяются и — «милости просим», к третьим бе¬
жит сам господин директор, весь округлый, будто
шар крокета, надушенный, розовый. И раздеваль¬
ни внизу розные, и изогнутые коридоры по эта¬
жам, и буфеты соответствуют третьему, второму
ярусам, амфитеатру, партеру... Театр пермяки
любят: одни со страстью, другие по моде,
третьи — блудливо. Третьих меньшинство, но во
главе их сам губернатор.
Он еще не занял центральную ложу, и по
трубам коридоров течет говор, плывут ароматы
78
духов, кремов, помад, вызвякивают шпоры, по*
сверкивают драгоценности.
Здесь никакая не столица, а все же пермские
промышленники ворочают большими миллиона¬
ми. Лысьвенский, Чермозский и Добрянский
железоделательные заводы объединились в син¬
дикат «Кровля». Чусовской завод вложил свои ка¬
питалы в южнороссийский синдикат «Продамет».
Пароходчик и предприниматель Любимов купил
в Березниках соляные промыслы, построил со¬
довый завод, стал компаньоном ухватистого бель¬
гийца Сольве. Он же подписал соглашение с
пароходчиками Каменскими и госпожой Каши¬
ной о судоходстве по линии Пермь — Нижний
Новгород, а судовладельцы Ржевин и Беклеми¬
шев концессировали северную линию до Черды-
ни. Однако ж всем им было трудно тягаться с
Николаем Васильевичем Мешковым, который
возвышался над ними громадою своих капита¬
лов, дворцом над самою рекою, палубами паро¬
ходов, поражающих скоростью и комфортом.
И все же, при всей зависимости от него, про¬
мышленники раскланивались с ним весьма сухо.
Он был связан с «сицилистами», он, не скры¬
ваясь, помогал ниспровергателям и смутьянам,
позволяя им бесчинствовать в своем дворце, де¬
нег на них не жалел. Видно, тронулся умом —
не иначе. Да ведь подумать только — социали¬
сты намереваются стереть с лика земли частных
владельцев, блюстителей закона, самого госу¬
даря, а господин Мешков, миллионщик Мешков
заодно с ними! Вот уж поистине рубит сук, на
котором сидит!
Ловя на себе разноречивые взгляды, Мешков
вполоборота стоял у окна, задрапированного
бархатной с кистями гардиною; по стеклу — ино¬
гда слышно было — горстями гороха ударялся
дождь. Мешкову перевалило за пятьдесят. В чер¬
ной строгой тройке, украшенной лишь золотой
цепочкой к часам Бурэ по жилету, крупный; на
несколько одутловатом лице борода и волнистые
волосы точно в чеканке серебра по черни; глаза
искрятся умом и юмором, они обращены к собе¬
седнице и собеседнику, которые с ним возле ок-
79
на. Собеседница — молодая женщина, очень на
Мешкова похожая энергическим выражением
умного лица, разлетом бровей, только излишне
худощавая. На высокой гибкой шее, окруженной
лепестками вологодских кружев, нет никаких
украшений, на пальцах посверкивают два пер¬
стенька. Это младшая сестра Николая Василье¬
вича Таисья, тоже, по слухам, связанная с со¬
циал-демократами.
Собеседник, известный в Перми адвокат Па¬
далка, толстенький, будто плюшевый, говорил
убедительным красивым голосом с рокочущими
низами. Его мать славилась в шестидесятые го¬
ды в городе своим колоратурным сопрано, вы¬
ступая в любительских концертах, адвокат про¬
славился двумя шумными процессами над со¬
циал-демократами, которые выиграл.
— Тяга к театральному искусству сделалась
прямо-таки поразительной, — говорил Падалка
Мешковым, — все слои общества ищут в театре
ответов на наболевшее, пытаются даже в Раси¬
не, в Шекспире, в опере Гуно «Фауст» услышать
откровение. А когда такие прямые плакаты, как
пьесы господина Горького «Мещане» и «На
дне»! — Тут Падалка блеснул своей замечатель¬
ной осведомленностью. — В феврале прошлого
года, во время, когда в Виленском театре шли
«Мещане», с галерки раздались крики: «Долой
самодержавие!», «Да здравствует свобода!»
В начале этого года в театре Белостока произо¬
шло то же самое, в Витебском театре, во время
монолога Сатина о человеке, с галерок в партер
было сброшено большое количество листков с
надписями: «Долой самодержавие!», «Да здрав¬
ствует поднадзорный Максим Горький!»
— А вы слышали о реакции на пьесу Крыло¬
ва и Эфрона «Контрабандисты»? — заинтересо¬
ванно спросила Таисья, опершись на руку брата.
— Да-а, это целая история! Сначала, Таисья
Васильевна, эта с позволенья сказать пьеса на¬
зывалась «Сыны Израиля». Актеры Малого теат¬
ра отказались играть в ней и возвратили роли.
Под угрозой увольнения их принудили все же
подчиниться. Однако артистка Яворская, кото-
80
рой надлежало исполнять главную роль, катего¬
рически запротестовала по мотивам принципи¬
альным. Она заявила, что пьеса возбуждает
национальную ненависть и дурные инстинкты
толпы. Актеры частных театров в провинции то¬
же заявляли протесты. А сама публика! В том
же Малом театре во время премьеры спектак¬
ля— его все-таки под давлением властей с дру¬
гим названием поставили... — из зала раздавал¬
ся неимоверный шум, на сцену летели огурцы,
лук, чеснок... В Саратовском театре при поста¬
новке этой пьесы раздавались возмущенные кри¬
ки, на сцену бросали бутылки со зловонной жид¬
костью, коробки с хлорной известью, хлопушки.
В Саратове, Барнауле, Севастополе, Кутаиси,
Смоленске, Тамбове, Москве, да уж и не упомню
еще-то где, у театров прошли демонстрации про¬
теста. И что интересно — возглавили эти органи¬
зованные демонстрации социал-демократы. Ра¬
зумно использовали настроение... Театр и поли¬
тика слились воедино, — заключил адвокат и кив¬
нул в сторону жандармского ротмистра, который
в медленном потоке посередине коридора к ним
приближался. — Охранное отделение это пре¬
красно понимает.
— Они слишком много прекрасно понима¬
ют, — глухо сказал Мешков и скупо ответил на
многозначительный поклон ротмистра; Таисья
слегка пожала руку Николая Васильевича, ус¬
покаивая его.	.
— Провокации и аресты, бесспорно, произве¬
дение драматурга Самойленко, —грустно сказал
Падалка. — Я, как вы знаете, не социал-демо¬
крат, не социал-революционер и прочая, но счи¬
таю, что методы охранки отвратительны...
Мешков согласно и печально усмехнулся.
В театре так и сяк судачили о недавнем аресте
всего подпольного комитета социал-демократов.
Большинство в публике чрезвычайно этому ра¬
довалось, дамы благословляли жандармского ге¬
нерала Широкова и ротмистра Самойленку, из¬
бавивших пермское общество от опасности.
Ротмистр, в парадном мундире с аксельбантами,
позванивая маленькими английскими шпорами,
6 А. Крашенинников
81

непринужденно раскланиваясь, принимал позд¬
равления. Он был невысок ростом, но сложен
пропорционально, недурен собою и считался ум¬
ницей.
Летом он допрашивал Мешкова. Внешне все
было обставлено благопристойно. Мешкова
препроводили в жандармское управление в част¬
ном экипаже под охраною двух переодетых «фа¬
раонов». Николай Васильевич не сопротивлялся,
не грозил скандалом, отнесся к происходящему
с любопытством и юмором.
Самойленко извинился, что пришлось посту¬
пить таким образом:
— Иначе все равно бы вас, Николай Василь¬
евич, не оказалось дома.
— Чем могу быть полезен? — поудобнее уст¬
раиваясь в мягком кресле, поинтересовался Меш¬
ков.
— Возможно, мы сможем быть полезными
взаимно, — улыбнулся ротмистр белыми семеч¬
ками зубов. — Мы высоко ценим вашу деятель¬
ность промышленника, ваши передовые методы
наращивания прибылей, ваши вклады в целях
благотворительности. Строящийся вами ночлеж¬
ный дом, например, настоящий дворец, опровер¬
гающий сочиненную господином Горьким кло¬
аку...
— Я видел этот спектакль, — отхватив гиль¬
отинными ножницами кончик сигары, предложен¬
ной во время монолога ротмистром, и прикурив
вслед за Самойленко, медленно проговорил Меш¬
ков, заранее зная, что ротмистр пользуется
только официальными мнениями. — Благородные
разбойники по Карлу Моору, интеллигенты, на¬
ряженные в романтические лохмотья. И я строю
ночлежный дом вовсе не ради того, чтобы спо¬
рить с господином Горьким и его идеей правды
большей, чем правда обыденная. Его «Фома Гор¬
деев» мне куда по душе.
— Оставим босяков... Мы восхищаемся, что
вы один из первых ввели на своих заводах си¬
стему Тейлора. Простите, я не специалист,—
развел руками Самойленко, отводя душисто ды¬
мящую сигару, — однако наслышан, что она, эта
82
система, исключает излишки, неловкие приемы,
помогает вырабатывать четкость, ритм, наилуч¬
шую практику учета и контроля.
— Все это бесспорно, — кивнул Мешков, ди¬
вясь технической осведомленности жандарма.—
И я применяю Тейлора для себя не без пользы.
Самойленко обрадованно взмахнул рукою,
точно поймал в воздухе драгоценную крупинку:
— А вот наши с вами общие знакомые ут¬
верждают... даже убеждены, что это система
эксплуатации высшей степени. Рабочий превра¬
щается в придаток машины, конвейера. Они
убеждены, что российский мастеровой терпит,
терпит да и долбанет по Тейлору кулаком!
— Возможно, — засмеялся Мешков, помещая
сигару в ложбинку черепаховой пепельницы.
— Но мы уже предупреждали вас, мы уже
объясняли вам, что настораживает нас и прямо-
таки изумляет!
— Я не белая ворона, — пожал плечами Меш¬
ков, — в истории тьма примеров. Вспомните хотя
бы Энгельса! Ну, еще, если угодно, Морозов, Ма¬
монтов...
— Но мы не понимаем вашей цели! — Самой¬
ленко нарочито подчеркнул это «мы», словно на¬
мекая, что он-то, если расстегнуть мундир, пре¬
красно все осознает. Чтобы доказать это, он от¬
крыл резную дверцу настенного шкапчика, под
электричеством заблестели хрустальные рюмки,
огненно всплеснулся коньяк. — Не откажетесь?1
— Благодарю, но увольте — не принимаю,—
решительно отверг Мешков. — Так вы говорите —
цель? Просто я люблю свежий воздух.
— Сейчас вы добавите, что если жизнь граж¬
дан стеснена самой мелочной регламентацией,,
то это уже полицейское государство! — В бари¬
тоне ротмистра прозвучал вызов.
— Для нас таких стеснений быть не может.
Но для миллионов людей воздух отравлен, как в
мертвецкой. Да вы сами принюхайтесь, господин
ротмистр.
— И вы, эксплуататор, вы, на которого рабо¬
тают тысячи мастеровых, готовы с покаянными
рыданьями отказаться от своих миллионов! —
83
G

Самойленко рассмеялся весело, непринужден¬
но.— Да полноте, Николай Васильевич, полноте,
давайте говорить серьезно. Ведь мы охраняем, в
конечном итоге, ваши капиталы!
— Я ценю вашу заботу, — насмешливо покло¬
нился Мешков в кресле, ничуть этим выпадом
не задетый. — Но я не нанимал жандармов в
ночные сторожа. — Он вытянул за цепочку из
кармана часы надежной швейцарской работы;
отбросила багровые блики золотая крышка.—
Словом, очередное предостережение ваше я по¬
нял. Я не надеюсь, что вы поймете меня, и все
же скажу вот что. Как промышленник, как ка¬
питалист я вижу, что ежели Россия и впредь бу¬
дет оставаться полицейским государством, как
вы верно изволили заметить, в котором, как в
омуте, гаснут все передовые идеи, производитель¬
ные силы поэтому обречены на застой, мы выле¬
тим в трубу, нас затопчут иностранные конку¬
ренты.
Самойленко провел ладонью по волнистым,
каштанового окраса волосам своим, тоже под¬
нялся с кресла из-за стола, чуть наклонив голо¬
ву, взглянул на пароходчика и, задержав его
внезапно повелительным жестом руки, возразил:
— А если эти производительные силы разне¬
сут нас с вами вдребезги и начнут на развалинах
вашего дворца, на обломках этого дома строить
свою систему?
— Без нас, грамотных промышленников, им
все равно не обойтись, — сказал Мешков и пе¬
ревел конец фразы в шутку: — И я заранее хочу
обеспечить себе тепленькое местечко в конторе
социал-демократического пароходства...
— Ну что ж, Николай Васильевич, я услышал
от вас много полезного и чрезвычайно вам за
это признателен, — разулыбался Самойленко. —
Я не стал спрашивать вас, с кем из социалистов
вы связаны, не стал применять систему очных
ставок. Но вы обмолвились, что для вас стесне¬
ний быть не может. Это, в определенном роде,
так: деньги — великая сила. Однако мы были бы
вам еще более признательны, если бы вы дали
нам честное слово не покидать' Перми до особого
84
разрешения. Кроме того, мы задержания ваши
предадим широкой огласке, чтобы господа со¬
циал-демократы задумались: если власти в си¬
лах воздействовать на миллионеров, то что же
сделают с мелкой сошкой!
Мешков от оскорбления стиснул кулаки;
встретился с взглядом Самойленки, холодным,
беспощадным, ответил ровно, точно диктуя:
— Мягонько сперва постелили: мол, с медом-
то и лапоть съест. Насчет огласки — валяйте. —
Он иногда подчеркнуто переходил на говор сво¬
ей юности, тех далеких дней, когда начинал е
копейки, когда сплавлял с верховьев Камы в
Нижний баржи с солью, скопил сто рублей и
затевал собственное дело. — Обыватель вытара¬
щится, а дальновидный социалист поймет: бед¬
лам в государстве, коли охранители его приня¬
лись выкручивать руки у миллионеров. Нет уж,,
лаком гость к меду, да пить ему воду, — слова
никакого я вам не дам. Дела требуют моего пос¬
тоянного присутствия, и потому я буду выез¬
жать, куда мне заблагорассудится и когда за¬
благорассудится. За сим откланиваюсь...
Через несколько дней Мешков уехал в Са¬
мару, а когда возвратился, дав об этом объяв¬
ление в газете, жандармы ничем не напомнили:
ему о своем интересе.
Сейчас, сухо кивнув ротмистру, Николай Ва¬
сильевич вспомнил допрос до мелких подробно¬
стей и благодарно пожал локтем руку Таисьи,
сестра все знала и чувства его теперешние поня¬
ла. А по коридору бежал с развевающимися во¬
лосами театральный служитель, тряся колоколь¬
чиком, нервно звоня и выкрикивая:
— Начинаем, господа, начинаем!
2
Самойленко, отведя в сторону бархатную дра¬
пировку, вошел в ложу, поклонился жене генера¬
ла Широкова, стройной молодой даме, она дру¬
жественно подала руку в белой митенке-перчат¬
ке. Сам генерал, в парадном мундире, при?
орденах, с благородной осанкою, в зеленоватой
85
седине, приветливо наклонил лошадиную свою
голову, а затем, презрительно, брезгливо отпятив
твердую нижнюю губу, покосился на соседнюю
ложу, губернаторскую.
— Как не повезло Перми, — шепнула Самой-
ленке госпожа Широкова, поднося к глазам
крошечный перламутровый бинокль и делая вид,
что разглядывает что-то мимо губернатора.
— Если бы только Перми, — негромко отве¬
тил Самойленко, — В России немало таких неле¬
пых насаждений.
Губернатор важничал, рисовался, принимая
разнообразные величественные позы, — знал, что
на него смотрели. Мундир был весьма ему к ли¬
цу, и если б не слишком покатый лоб, сжатый
в висках, не безвольное и в то же время каприз¬
ное выражение рта, он бы казался весьма пред¬
ставительным.
Кто в обширной Пермской губернии не наслы¬
шан был о губернаторе? Наумов любил прекло¬
нение и снятые шапки, а более всего — кутеж и
женщин. В последнее время его и подавно по¬
несло. Страдало уязвленное самолюбие: он в
сущности-то назывался исполняющим должность
губернатора, всячески старался на посту этом
утвердиться. Но в верхах либо забыли о нем, ли¬
бо имели свои соображения и так и оставили
перед его званием «И. Д. ...» В конце концов он
махнул на все рукой и начал опускаться. Иногда
у него случались спазмы служебного рвения, он
распекал полицию, уездное начальство, в нача¬
ле этого года во все десять уездных тюрем разо¬
слал депешу: «Немедленно телеграфируйте,
сколько может быть свободных камер для поли¬
тических арестантов», но долго на этой стезе
удержаться не сумел. Сегодня после «Вальпур¬
гиевой ночи» он пошлет за кулисы вертлявого
человечка Левизона, которого сам называет чи¬
новником по «особо особым поручениям». Пока
Левизон крутится в ложе губернатора. Он и на
человека-то не похож — мартышка цирковая, да
и только. За кулисами Левизон проскочит в убор¬
ную Зиночки Тай, косоглазенькой хорошенькой
кошечки, ножки и прочие прелести которой по-
86
буждают ценителей покупать первые ряды пар¬
тера. Говорят, из-за этой кошечки два офицера
гарнизона стрелялись через платок и ушли в
инвалиды, хромая один на левую, другой на
правую ногу. И еще говорят, что старик купец
хорошей фамилии полз за нею по Сибирской
улице при большом стечении народа и помер от
неразделенных чувств и унижения к полному
удовольствию наследников.
Жандармское управление анекдотами и
сплетнями тоже не пренебрегало: за ними, как
за искаженной маскою, всегда скрывались под¬
линные черты. Возьмем, допустим, начальника
Мотовилихинского завода господина Строльма-
на — вот он, окруженный носатым семейством, в
строгом черном сюртуке, с орденом под морщи¬
нистым кадыком; он без своей знаменитой суко¬
ватой палки и потому явно не придумает, куда
приспособить руки. По сведениям, он выдающий¬
ся инженер, умелый распорядитель, но рабочих
боится, и его отношения к ним диктуют такие
волевые личности, как Назаров и Сеппайн. Это
Назаров сообщил Самойленке анекдот о причинах
напуганности Строльмана. Будучи управителем
групп цехов на одном из уральских заводов, гос¬
подин Строльман праздновал день своего рожде¬
ния. Внезапно открывается дверь, и служители
похоронной команды вносят на плечах черный
гроб: «Счет оплачен, просим принять и распи¬
саться в получении». Выяснилось, что это про¬
делка рабочих...
Вот бывшая «дама полусвета», нынешняя вла¬
делица гимназии, насаждающая в своем заведе¬
нии порядки монастырские... Бывшие всегда ста¬
новятся первостатейными моралистами... Дирек¬
тор мужской гимназии, либерал с больной пе¬
ченью... Адвокатишка Падалка, опасный бол¬
тун... Земские чиновники, среди них видна поро¬
дистая с бобровой в морозной пыли бородой фи¬
зиономия господина Калиновского — в Москве
примыкал к социал-демократам, был на подо¬
зрении у полиции, приехал в Пермь с красави¬
цей дочерью, имея чистые рекомендации, ныне
тяготеет к меньшевистским лозунгам.
87

А вот лесничий Гакен, по виду переодетый в
платье с чужого плеча монах-схимник, однако на
самом деле коварный человек. Самойленко по¬
камест не располагает достаточными уликами,
чтобы привлечь его к ответу, но кое-что о нем
знает...
Ротмистр определенное наслаждение испыты¬
вал от того, что эти расслабленно сидящие в за¬
ле промышленники, купцы, чиновники и прочие
и не подозревают даже, сколько ему о них из¬
вестно. А Мешков, Николай Васильевич Мешков:
к нему Самойленко относится с истинным ува¬
жением. С каким вызовом, под которым таится
опаска, посмотрел пароходчик на ротмистра, как
подчеркнуто сухо кивнул — значит, все помнит!
Да-с, господин Мешков, ваша сестрица Таисья
Васильевна принимала эсдековских агентов по
сентиментальному паролю: «Я от сказки», и в
отзыве должен был содержаться намек на лан¬
дыш. Сейчас Мешковы Самойленку не интересу¬
ют. Умница Мюрат — даже про себя Самойлен¬
ко вспоминал агента по кличке, — умница Мю¬
рат настолько глубоко вкоренился в комитет, что
вне всяких подозрений, а у Самойленки в досье
почти все подробности разлагающей и подстре¬
кательской деятельности социал-демократов, а
весь комитет — за решеткой. Они еще упорству¬
ют, еще держатся, изображая невинность. Но
время и умелая обработка каждого принесут
свои плоды.
Мотовилиха беспокоит. О ней Мюрат осведом¬
лен значительно слабее —в рабочей слободе
местные социал-демократы действуют практиче¬
ски самостоятельно. Однако там господин Косец-
кий со своей сетью агентуры, однако у Мотови¬
лихи нет техники, а без листовок, прокламаций
и бюллетеней подпольщики обречены на молча¬
ние.
Еще немного терпения, усилий, и Самойленко
будет принимать поздравления с наградами и
повышением в чине...
А этот Мюрат человек странный. Он молод,
образован, прекрасный лицедей, но ни на мизи¬
нец не честолюбив, никакой в нем корысти. Все
88
это весьма сомнительно... Но тому уже два года,
как приехал Мюрат из Петербурга и начал вне¬
дряться в социал-демократическую головку, са¬
мую, по его мнению, опасную из всех многочис¬
ленных революционных и полуреволюционных
группировок. Безукоризненно прошел искус про¬
пагандиста кружков низшего типа, не оставлял
следов ни для своих, ни для «своих», уходил от
провалов и сейчас собирается объявить голодов¬
ку вместе со всеми арестованными. Поразитель¬
ная личность! Утверждает, будто им руководят
убеждения. Самойленко тоже человек убежде¬
ний, а карьера и награды — вторичны, как след¬
ствие честной работы. Но... И почему потребовал
Мюрат оставить на свободе госпожу Беспалову,
служащую библиотекарем управления железной
дороги, ее мужа, явно неблагонадежного, и кла¬
довщика земского склада Селиванова? Разуме¬
ется, Мюрат не рассчитывает, что арестованные
и еще ожидающие ареста «товарищи» подумают
о Селиванове как о провокаторе. Ниспроверга¬
тели— народ в большинстве своем очень моло¬
дой, но не такой уж наивный. Кстати, правитель¬
ству стоит подумать, крепко подумать, отчего
именно молодежь рвется в революцию, несмотря
на то, что отлично осознает последствия... Все
же вернемся к последствиям. Очевидно, Селива¬
нов и Беспалов выманят на себя наиболее энер¬
гичных работников, до времени никак не проя¬
вившихся. Очевидно, когда Мюрат даст сигнал
о новых арестах, сам будучи в заключении, он
убьет двух зайцев: искоренит крамолу и дока¬
жет свое алиби, если хоть у кого-нибудь возник¬
нет капелька недоверия. Очевидно, лишь тогда
настанет его день, и Мюрат потребует возна¬
граждения— на полную стоимость и с процен¬
тами!..
Однако какими глазами смотрит на ротмист¬
ра жена генерала!
— О чем вы задумались, Вадим Львович?
— Все о службе, — виновато развел руками
Самойленко, — все о ней. Уж простите велико¬
душно...
Недавно в Благородном собрании Самойлен-
89
ко пел с нею дуэты. У ротмистра порядочный
баритон, упругий, полетный в верхнем регистре,
ротмистр умеет и в минуты отдыха любит петь.
О великий бог любви,
Ты внемли мольбе моей,
Я за сестру тебя молю:
Сжалься, сжалься ты над ней...
— пропел про себя Самойленко; настроение его
совсем разгорелось. Сейчас начнется «Фауст»,
множество раз освистанный газетами и не схо¬
дящий со сцен шедевр Шарля Гуно, опера о
вечных соблазнах, совращающих смертного.
И еще — ночь на первое мая, которую так любят
социал-демократы, даже не подозревая, что это
щабаш прекрасных ведьм на горе Брокен, Валь¬
пургиева ночь...
Зал театра, душный ,от запахов бархатной
обивки, мехов и человеческих испарений, поту¬
хал: из люстр и бра истекал электрический свет.
Однако на сцене, когда занавес раздался на две
стороны, оказалась не алхимическая лаборато¬
рия престарелого доктора Фауста с черепами,
ретортами и кабалистическими книгами, а тремя
ступенчатыми рядами выстроившийся хор — в
русских атласных рубахах с поясами, в шарова¬
рах и мягких сапогах. Хоры сделались модой.
Пермский губернский попечительский комитет
всячески поощрял устроителя этих хоров, дири¬
жера и оперного певца Александра Дмитриевича
Городцова, приобщать к пению рабочих, мелких
чиновников, отвлекая их от пьянства и крамоль¬
ных мыслей.
Вот сам Городцов под аплодисменты стреми¬
тельно вышел на авансцену, привычно поклонил¬
ся, повернулся, показывая раздвоенные, как
стрижиный хвост, фалды тесного фрака, с кли¬
нышком сорочки между ними. В оркестровой яме
тоненько прозвучала тональная клавиша рояля,
Городцов вздернул бороду, крылато взмахнул
руками, хор мощно грянул а капелла гимн Борт¬
нянского «Коль славен». Этот гимн обычно ис¬
полняется при богослужении перед войсками;
губернатор распорядился предварить им оперу,
побуждающую к сомнению и вольномыслию.
90

3
Матвея Абрамыча будоражила вся атмосфе¬
ра театра, празднично приподнятая, с таинствен¬
ными отсветами, гудками, посвистами и слад¬
кими трелями оркестровой ямы. Редко, так ред¬
ко у них с Екатериной выдаются праздники!
Приехал знаменитый тенор из Петербурга.
Тенор капризен, носит пышные усы, и на службе
в конторе Матвей Абрамыч слышал, как весели¬
лись знатоки, представляя доктора Фауста и
мечтательного поэта Ленского с усами француз¬
ского пшюта... Матвея Абрамыча усы не пугали:
можно и без усов не быть ни Фаустом, ни Лен¬
ским, а испускающим громкие звуки аппаратом.
Как гласит старинная латинская пословица:
«Платье не делает монаха». Матвей Абрамыч
хотел слушать музыку; и еще надеялся при ее
помощи отвлечься как-нибудь от беспокойства.
Такого тягостного беспокойства прежде, даже
под пристальным оком жандармского досмотра
на границе, он, кажется, не испытывал.
Сегодня Борчанинов и Гомзиков начали пе¬
чатать на гектографе листовку. Пробный шар.
Текст сочинил Матвей Абрамыч, согласовав его
через Александра с Селивановым, на оригинал
специальными анилиновыми чернилами перенес
Василий Гомзиков. Листовка — тоже праздник,
подлинный праздник. Как перекосится надмен¬
ное лицо генерала Широкова, монументально за¬
стывшего в ложе! Как вытаращатся бархатные
глаза ротмистра Самойленки! «Комитет не умер,
да здравствует комитет!» — услышат в застенках
товарищи, у станков рабочие. Свора ищеек сно¬
ва взъяренно кинется вынюхивать следы, и в
осеннем воздухе возникнет запах опасности. Мат¬
вей Абрамыч всегда ощущал его, когда на гра¬
нице жандармы рылись в саквояже: вот-вот об¬
наружат под первым картонным и шелковым
дном тайник!.. Да минует их с Катериной горь¬
кая чаша. Лишь бы Катерину миновала!..
Он поглядел на жену сбоку, она о чем-то за¬
думалась, перебирала пальцами афишку. Юная,
прекрасная, милая, милая. Ему захотелось кос-
91
нуться ее руки, плотно облитой рукавом, задеть
пепельный завиток, упавший на розовое ушко;
на мочке золотой коготок удерживал светящуюся
голубую капельку сережки.
Екатерина никогда еще не слышала «Фауста»,
«Это не Гете, — объяснял Матвей Абрамыч,—
это Гуно, и все же, и все же — о вечном поиске
истины»...
Тогда, на берегу озера, он тоже заговорил об
истине.
— Истина, — повторила она задумчиво, буд¬
то вслушиваясь в звучание слова. — Из-за нее,
да, пожалуй, из-за нее я уехала из России. Ах,
как я испугалась, когда поезд выскочил из горы
Итлиберга, из тоннеля, и по наклонной дороге
понес меня к Цюриху. Было не до истин. Вы уви¬
дели меня на вокзале, растерянную, одинокую,
едва умеющую по-французски. После вы сказа¬
ли, что у меня на лице было истинно русское
выражение растерянности — я открыла рот.
— Да, я увидел вас совершенно случайно. Но
вы бы все равно нашли нашу русскую колонию.
Швейцарцы уважают нас — мы живем дружно,
очень порядочно, многие учатся. Здесь человек
с книгой не вызывает такого опасения, как в
доброй нашей России.
— За три месяца — июль, август, сентябрь —
три пальца всего-то загнуть! — я прозрела, я
столько узнала!.. Я так вам благодарна... Я по¬
няла, к чему стремиться, за что сражаться... но
истина ли это? Ведь столько их, истин, на земле!
— Смотря по тому, что считать истиной. На¬
до сперва уточнить терминологию. Для меня ис¬
тина— это борьба за осознанную свободу лично¬
сти, за высокую радость раскрепощенного труда
не ради куска хлеба, а ради процветания об¬
щества, провозгласившего конец физического и
духовного порабощения. Но это только этап,
установить дальнюю границу его было бы наив¬
но, глупо...
— Вы сразу так ясно все понимали?..
— Сразу ли я так ясно все понимал?.. Я и
теперь далеко не все ясно понимаю. А что же я
мог понимать, покинув родительский дом совсем
92
мальчиком? Чтение, раздумья, окружающая
жизнь со всеми ее сложнейшими сочетаньями и
обусловленностями. Или в другом порядке —
жизнь, раздумья, чтение. Ну и еще, если пышно
выразиться, обостренное чувство несправедливо¬
сти. Это не то чувство, когда, допустим, у поме¬
щика незаконным путем оттягал сосед фамиль¬
ный лес или пахотные земли, и помещик ропщет
и пишет жалобы. Это чувство — не за себя. Оно
выше своего уязвленного «я», оно побуждает не
к мгновенному ответному удару,.а к борьбе на¬
верняка...
Им не хотелось расставаться.
Матвей Абрамыч, которого Екатерина упор¬
но называла по имени-отчеству, показал себя хо¬
рошим проводником не только в революционной
теории: Цюрих и окрестности он знал как старо¬
жил. Они шли от пансионата к сентябрьскому
светлому озеру с бегущими вдали белыми паро¬
ходиками, они бродили по правому берегу, где
лепится старый город, по горам за осыпавшими¬
ся земляными валами, взбирались на бастионы
полуразрушенной, увитой романтическим плю¬
щом городской стены, разглядывали тесно приль¬
нувшие друг к другу или же как бы случайно
разбросанные домики предместья в черепичных
крышах. Озеро, стеснившись, становилось рекою
Лиммат, за которой толпились дома «малого»
Цюриха и начинались плодоносные долины Зиль-
фельда. Слышалась искаженная французская и
сильно акцентированная немецкая речь. Матвей
Абрамыч немецким языком занимался давно и
бегло переводил Екатерине разговоры обывате¬
лей. В них были: подсчеты франков, сыр, цены
на базельский и цюрихский шелка, последние
новости в «Женевской трибуне», выходившей
трижды в день. Екатерина молчала, придержи¬
вая шляпку, — по долине веяло северным ветром;
девушке, наверное, холодно было в манто.
Матвей Абрамыч все-таки проводил ее в пан¬
сион: ей необходимо было укладываться. Ма¬
ленькая русская колония жалела, что Екатерина
уезжает, — уралочка всем пришлась по душе.
Даже суровая Роза, нагрянувшая в Цюрих от-
93

куда-то с Украины, кажется, из Полтавы,—
большой друг Владимира Ульянова и Надежды
Крупской, и та немало времени проводила с Ека¬
териною. Муж у Розы умер в ссылке. Сама она
под мужскими псевдонимами Демон и Осипов,
под фамилией Землячка, много работала по под¬
готовке Второго съезда. В восемнадцать-двад¬
цать лет она перенесла тюремную камеру, ссыл¬
ку к мужу в Восточную Сибирь, скитания из го¬
рода в город. Екатерина смотрела на нее с
обожанием и как-то призналась Матвею Абра-
мычу, что хотела бы носить такое же черное пла¬
тье и строгое пенсне. Но гладкие волосы, чи¬
стый, будто из белого мрамора, лоб, тонкий нос
с горбинкою — все со стороны похоже было на
холодное изваяние, даже карие с проталинкою
глаза никогда, казалось, не разжигались внутрен¬
ним чувством. При всем своем преклонении пе¬
ред Землячкою Матвей Абрамыч все же считал:
пусть Екатерина остается сама собой.
Он помог Екатерине устроиться в вагоне, чи¬
стом, с запахами диванной кожи и зеленоваты¬
ми зеркалами; забросил наверх, за низенькую
оградку, чемодан, корзинку и зонтик, пожал ей
руку, повторил то же, что сказал намедни: «Я не¬
пременно приеду, ждите письма». Горло вдруг
опоясало спазмой, он бросился на перрон, к сво¬
им товарищам, тесно стоявшим у края площадки.
За стеклом вагона мелькнуло бледное лицо
Екатерины, рука в перчатке, поднятая прощаль¬
но; паровоз вытолкнул из воронки-трубы искры
и дым, ухнул, у Матвея Абрамыча затуманились
очки...
Неужели это минуло?.. Он опять не поверил,
что Екатерина рядом с ним, рука, оставив афиш¬
ку, лежит на подлокотнике кресла, и даже тепло
ее чувствуется; на запястье с выпуклой косточ¬
кою— витой шнурок театральной сумочки, си¬
реневой, под цвет платья...
Господи, что с ним было три месяца назад,
всего три месяца назад, когда он открывал перед
таможенниками и дотошными жандармами свои
вещи. За окнами, в отдалении, виднелись солда¬
ты, простоволосые, в расстегнутых рубахах, ко-
94
лющие дрова, нечесаная баба тащила на верев¬
ке строптивую козу, еще дальше кособочилось
несколько домиков с соломенными крышами —
Россия. Бумаги у Матвея Абрамыча были чис¬
тые, он держался спокойно, хотя упрятанные под
первым дном саквояжа номера «Искры» и Про¬
грамма, казалось ему, звенели, точно жестяные.
Но спокойствие его было напускное, он всей ду¬
шой рвался туда, в дрожащее над насыпью ма¬
рево перед разводящим пары локомотивом...
Когда почтово-пассажирский простучал по
мосту над Камой, Матвей Абрамыч даже не вос¬
хитился размахом этой огромной реки, видом
города, поднявшего соборы над крутым побере¬
жьем. Жаркий полдень блистал за вагонами, а
Матвею Абрамычу сделалось холодно. Получи¬
ла ли Екатерина его последнее письмо, ждет
ли!? Как она работала, не провалена ли? У него
была пермская явка, у него было задание редак
ции «Искры» по подготовке к съезду. Здесь жи¬
ла Екатерина.
Все случайности в жизни обусловлены. От де¬
ревенского пятистенного богатого дома, окружен¬
ного конюшнями, хлевами и амбарами, вез его
своенравный, умный отец, сам накручивал вож¬
жами, погоняя доброго орловца. Был Абрам
Беспалов бережлив, все эти амбары, лошади,
коровы да телки своими руками заведены и оби¬
хожены, а когда найдет особый стих, говаривал:
«Вот и в потолок башкой... Все бы за грамоту
отдал в разор! Да поздно-о, ох поздно-о! Всему
свое времечко, Мотька!» Матушка плакала тай¬
ком, когда отец отвозил Матвейку в пыльный и
сонный Нолинск: мол, слаб здоровьем старшень¬
кий, погубит его город-то, погубит. И работники,
которых отец в последнее время нанял и держал
по-хорошему, два молодца вятских-хватских, по-
своему Матвейку любившие, тоже его жалели.
А парнишку и Саратовское реальное училище
не погубило, и он от Камы помчался к Шпрее, в
Берлинский университет, в котором, как любил
выражаться один из лохматых и шумных прия¬
телей Матвея, «вольнее и ярче горел факел
95
познания», чем в Петербургском либо в Казан¬
ском, и погибать не собирался.
Как оттуда, из отдаления, крупнее виделось
все, что творится в России, как хотелось оправ¬
дать собственную жизнь в своих глазах, найти
смысл ее во тьме лжи и условностей, когда мно¬
гих русских людей охватывал мистический ужас
перед потоками зла и неправды... Университет в
Цюрихе, в этих швейцарских Афинах, был бли¬
же к тем, учение которых еще в Берлине Матвей
Абрамыч принял с любопытством, интересом, ве¬
рою. Да, в Цюрихе он окончательно обрел ис¬
тину. Нет, не ту, что определяется безысходной
формулой: «Всякое государство, в котором ца¬
рит несогласие, должно погибнуть». Царская
Россия прогнила насквозь, в ней сложились та¬
кие векторы сил, под воздействием которых про¬
изойдет разрыв. Революция неизбежна. Нужно
подготовить ее и направить в такую сторону,
чтобы вместо безысходной формулы прочесть об¬
новительную...
И если бы не этот путь, разве бы встретил
он Екатерину! Как воды Лиммата и Зиль слива¬
ются в озеро, в Цюрихе слились судьбы Матвея
Беспалова и Екатерины Савиной. И он мчался
к ней, позабыв на время о конспиративной явке,
полиции, жандармах.
На перроне похаживали, придерживая тол¬
стые сабли, два «фараона», словно поджидали
кого-то. Матвей Абрамыч очнулся, потер лоб,
подтянул к себе чемодан и саквояж. За окном
роем бабочек подлетели шелковые зонтики,
шляпки с цветками и вуалетками, вытянутые,
плоские и круглые лица замелькали, густела и
приливала толпа встречающих-провожающих, и
Матвей Абрамыч напрасно тщился разглядеть
среди них Екатерину. Он перекрестился мыслен¬
но и сшагнул со ступенек, будто в воду, в пахнув¬
шую духами и потом тесноту. Его затолкали,
отодвинули, «фараоны» проплыли близко, обдав
вонью сапог, табака, лошади, Матвей Абрамыч
повернулся к ним спиною и бесчувственно сле¬
дил, как снова, лязгнув сцепами, сшевельнулись,
заспешили, понеслись вагоны, длинные, слепые —
96
почтовые, вагоны с бархатными в кистях штора¬
ми и кожаными углами спальных Ливанов, с
мордатыми кондукторами в тамбурах; третьего
класса у почтово-пассажирского не полагалось...
— Матвей Абрамыч... Матвей! — услышал он
в лязге и грохоте, в гомоне расходившейся по
сторонам толпы тихий призыв, сердцем услышал,
и оно дрогнуло, оно оборвалось, застучало во все
свои возможные силы.
Екатерина устремилась к нему, протягивала
ему обе руки. Он воспринимал все расплывчато,
как сквозь мутную воду, но внезапно отчетливо
лицо ее приблизилось, сияющие слезами и не¬
имоверным светом глаза, даже несколько еле
приметных конопушек возле носа он впервые у
нее заметил.
— Матвей Абрамыч, слава тебе, господи,
приехал!..
— «Коль славен наш господь в Сионе», —
слаженно грянул на сцене городцовский хор,
Матвей Абрамыч удивленно, будто спросонья,
заморгал, обернулся к Екатерине. Она беззвуч¬
но смеялась, показывала ему на левое крыло
хористов:
— Смотри — Яков Кузнецов. И как истово
старается.
— По-моему, он просто открывает рот,—
шепнул Матвей Абрамыч.
Яшка выпятил грудь в оранжевой пылающей
рубахе, высоко вскинул чубатую голову, глядел
орлом.
4
На самом деле Яшка пел. В хоре набрались
люди разные: и голосом, и волосом, и оглядкой.
В дискантах, тенорах, баритонах, басах и окта¬
вах стояли разносчики, приказчики, чиновники,
свой брат-рабочий. Яшка любил, когда пели «Эй,
ухнем», «Ты взойди, взойди, солнце красное»,
«Вниз по матушке по Волге», как-то забывался
он, Волгу эту самую, а может, Каму перед гла¬
зами видел, чайку, над ее ширью косо летящую,
7 А. Крашенинников
97

людей, упирающихся в сыпучий песок опорка¬
ми, и серебристый тенор его полетно стремился
вверх.
— Эх, Кузнецов, учиться бы тебе, братец,
такой голос бы выработался, что там Фигнер! —
сокрушался Городцов, а потом пенял Яшке: мол,
не вырывайся, ансамблем пой, суть хора в слит¬
ности разных голосов, когда подголосок надо,
лучше дишканты подкудрявят.
Ну, ладно, не вырываться, так не вырывать¬
ся, это можно. А как-то в «Боже, царя храни»
Яшка попробовал только разевать рот. Приказ¬
чик из мелочной лавки Фистульев, прозрачно¬
бледный, с жиденькими, в три дорожки, воло¬
сенками, после выступления щепочкой пальца
погрозил:
— Мотри, за неуважение к монарху, за кову
твою наказание примешь.
Щелчком бы пришибить эту нежить! Но Яш¬
ка решил не рисковать, не навлекать на себя
всякую мошкару и гимны пел старательно. При¬
учился раздваиваться: голос давал как надо,
слова не заглатывал, дирижера видел, а сам
думал о другом.
Черт его ведает, зачем забрал с собой не¬
сколько листовок! Перед тем как поехать в те¬
атр, завернул во флигелек Борчаниновых. В за¬
боре на верхнем гвозде маятниками отнимались
две доски. Яшка в огород попал прямушкою,
подобрав полы длинного пальто. Окошко во фли¬
гельке было занавешено без щелочки, в тишине
мышино шелестел дождик. Яшка притерпелся,
осмотрелся, трижды стукнул в косяк.
Дверь отпер Вася, тут же плотно ее притво¬
рил, задвинул щеколду. Внутри флигелька было
яро накурено. У стены стояла узкая кровать, за¬
стланная суконным одеялом. На скамье у стола
приготовлены были пачки канцелярской бумаги,
порезанной на полулисты, на столе — грифель¬
ная доска с растертой краской, флакончики ге¬
ктографических чернил, банка со штемпельной
краскою, каток с ручкой и жестяной ящичек с
невысокими бортами, в котором темнела какая-
то масса, и на ней, как Яшка пригляделся, при
98
пятилинейной лампе поблескивали строчки, на¬
писанные вроде бы навыворот, будто в зеркале.
Яшка никогда гектографа не видал, подивил¬
ся: быстро же друзья-приятели освоились! И где
только все это добыли, ведь нельзя в откры¬
тую-™?
Александр Борчанинов, любивший во всем
порядок, устроил широкую кисточку на краю
грифельной доски, вытер ладони тряпкою. Рука¬
ва Александр закатал, обнажив сильные руки,
волосы обвязал ремешком, грудь и колени при¬
крыл запоном — ни дать ни взять пекарь какой-
то. Он хотел казаться спокойным, но радость би¬
лась в глазах, дрожала в уголках губ. Рука вро¬
де бы сама по себе потянулась к чистому листку
бумаги, расстелила его в ящичке, другая кат¬
ком придавила-провела сверху. Вася подковыр¬
нул листок, за уголочек подал Кузнецову. Текст
Яшка знал, но все же пробежал его глазами и
сказал вслух окончание:
— Пермский комитет Российской социал-де¬
мократической рабочей партии. Да ведь это же...
это же здорово!
— Еще как! — Вася улыбнулся перемазан¬
ным лицом.
— Медленно выходит, — пожаловался Алек¬
сандр.— Черепаха по сравнению с нами — вело¬
сипедист. Всю ночь будем печатать. Завтра — по
цехам, часть в Пермь, к рынку, к дому губер¬
натора.
— Через кого?
— Никандрыч обещал. — Александр начал
поглядывать на Яшку нетерпеливо: отнимает
Кузнецов дорогое время!
— Ну, а ежели нагрянут?
— Придумали, — возликовал Гомзиков: ему-
то хотелось все приятелю показать. — Вот, по¬
любуйся!— Он очутился у печки, выпростал из
пода пару кирпичей, под ними оказался пустой
ящик с железными стенками. — Сюда прячем,
кирпичи — на место, сверху золой присыплем,
ни одна ищейка не вынюхает.
— А печку топить? — не унимался Яшка.
99
7*

— Бумаги вынем, под полом спрячем да и
протопим.
Яшка крякнул удовлетворительно, взял три
отпечатанные листовки, сложил, сунул в кар¬
ман. Он не знал еще, для чего их берет, это бы¬
ло мальчишеством, неоправданным риском, но
он не мог теперь уйти без листовок.
Александр смолчал, однако видно было —
недоволен. Кузнецов достал из кармашка деше¬
венькие часы, содрал ногтем крышку:
— Ух, да мне пора!
— Зачем тебе листовки? — все-таки не утер¬
пел Александр.
— Не боись, не подведу! — Яшка тоже был
недоволен: Борчанинов в комитете без году не¬
деля, а уже осуждает. Когда Вася запирал за
Яшкою, Александр скомандовал:
— Давай быстрее!..
— Погоняла какой, — проворчал Яшка.
«Что же все ж таки я буду с листовками-то
делать, так и протаскаю в кармане?» — думал
Яшка, рассматривая хлопавший в ладони зал.
Там, в губернаторской ложе и в ложах для вы¬
сокопоставленных особ, мелькали руки, что-то
посвечивало, поблескивало, и Яшка представил:
вот бы губернатору да генералу Широкову сей¬
час по листовке в рыло, всякого покою бы ли¬
шились, забегали бы, как тараканы под кипят¬
ком, из театра поскакали бы вытаращенно. Да
ведь не заявишься в ложу: «Примите, ваше вы¬
сокопревосходительство». Листовки лежали во
внутреннем кармане пиджака, хористов никто
никогда не обыскивал, но Яшка вдруг почему-то
вообразил, что сегодня, коли здесь губернатор
и генерал Широков, могли бы и обшарить, уко¬
рял себя за легкомыслие. Да теперь уж ничего
не поделаешь: не удирать же в этом театральном
наряде! Занавес колыхнулся, отделил пыльным
бархатом своим зал от сцены, Городцов повре¬
менил немножко, как всегда, прочувственно, в
пос сказал:
— Благодарю вас, господа, вы свободны!
100

Стараясь не греметь, но все же с топотом по
гулкому полу, хористы полезли со сцены. Яшке
хотелось послушать знаменитого тенора, однако
двое пожарных ростом с каланчу, в сверкающих
орленых касках и какой-то патлатый господин
настойчиво теснили хористов к раздевальне. Яш¬
ка сбросил казенную рубаху, портки, сапожки,
натянул свое; листовки прошуршали.
— Эх ты, опять кончилась красивая жизнь,—
встряхивая переливающуюся атласом рубаху,
вздохнул какой-то парень из баритонов. — А у
кого-то она сплошь в шелках да бархатах.
— Всяк сверчок знай свой шесток, — стоя в
исподнем, как выходец из гроба, изрек Фисту-
льев.
Яшку так и подмывало его осадить, как вдруг
он заметил: встрепанный господин чересчур вни¬
мательно к нему присматривается, что-то шеп¬
чет одному из пожарных, тот кивает медной
башкой, движется из раздевальни. Обыскивали,
сунули обратно, теперь сцапают на выходе. До
чего же глупо! С несколькими басами, коряжи¬
стыми, багровыми, задастыми, Яшка Выбрался в
коридор, едва освещенный. Басы гудели между
собою о том, что недурно бы промочить горло,
Яшку не признавали, ибо вообще теноров и за
людей-то они не считали. Яшка метнулся от них
в боковой коридор, свернул еще куда-то, цепля¬
ясь полами пальто за фанерные тумбы, в полу¬
мраке пробирался вперед, вскарабкался по не¬
высокой крутенькой деревянной лесенке и окон¬
чательно запутался.
Перед ним, в хорошо освещенном электриче¬
скими лампочками коридоре, было несколько
дверей с медными витыми ручками. Откуда-то
издалека раздавались голоса, женский смех, по¬
том послышалась приглушенная расстоянием
музыка оркестра. «Этак-то и на сцену вылечу
заместо Фигнера, — сокрушался Яшка. — И чего
забегал? Давай-ка назад!..» Но сзади затопали
крепкие шаги. «Пропал, за воришку примут!» —
ахнул Яшка, ринулся дальше, ткнул первую по¬
павшуюся дверь и захлопнул ее за собою.
101

— Руки вверх!—услышал он повелительный
голос, не то детский, не то женский, подчинился
и повернулся на него, уже ничего не соображая.
Перед ним с револьвером в руке стояла де¬
вушка. После уж, очухавшись, Яшка приметил,
что она в японском зеленом с черными дракона¬
ми халатике, у нее белокурая стройная головка с
чуть раскосыми глазками и тонкогубым краси¬
вым ртом; и такая фигурка, и такие певучие дви¬
жения— не наглядишься. А пока он вытаращил¬
ся, потащил руку до картуза.
— Не двигаться, — повелела девушка и
вздрагивающим от скрытого смеха голосом спро¬
сила:— Откуда ты, прекрасное дитя? — А была
этому дитю до подбородка.
— Я?.. Из хора я... «Коль славен» пел.
— До того опупел, что дверь перепутал? Ах,
бедный мальчик. — Она потихоньку опускала
оружие.
Никогда в жизни Яшка еще не терялся, в
драку шел напрямую, а тут вовсе раскис; да н
102
разговаривает с ним какая-то барынька ровно
с недоумком; он рассердился:
— Чего допрашиваешь? Не в полиции!
Он различил наконец лакированный прила¬
вок со стоячими трехстворчатыми зеркалами в
кружевном алюминиевом обрамлении, отражаю¬
щими флакончики, коробочки, баночки; толстые
шторы, тяжело свисающие со стен, дубовый
шкап с приоткрытой дверцей, с диковинными
платьями внутри, странный наряд, наброшенный
на спинку кресла, будто из паутины и пены
сотканный, матерчатые туфли с длинными тесем¬
ками под креслом. Эге, да это же артистка. Ар¬
тистку-то испугался!
— Убери пушку. Я пошел.
— Пушка деревянная. — Артистка рассмея¬
лась тихонько. — Ну что ж, добрый молодец, я
тебя освобождаю. Скоро подружки мои нагря¬
нут, они поопаснее этой игрушечки. — Она швыр¬
нула револьвер на кресло.
И тут же в дверь раздался стук и ласкатель¬
ный голос:
— Зиночка, девочка, можно ли припасть?
— Левизон ползет, — поморщилась Зиночка
и черными озорными глазенками глянула на Яш¬
ку.— Спрячься сюда... за штору! Ну-ну, не ере¬
пенься. — Она затолкала его за драпировку, у не¬
го защекотало в носу от пыли и возмущения.
— Ручку-с, ручку-с позвольте, — шаркая,
сладко подвывал Левизон.
Зачмокало, будто свинья сунулась в корыто.
«Вот выскочу!» — кипятился Яшка.
— Ну, с чем пришел? — нетерпеливо спроси¬
ла Зиночка.
— Господин губернатор выражает вам свое
почтение, справляется о вашем здоровьице и про¬
сит— хе-хе-хе — не забыть его после «Вальпур¬
гиевой ночки». Я еще раз к вам наведаюсь,
божественная... «Мой совет: до обрученья двэ-эрь
не атва-аряй», — по-козлиному мерзко запел Ле¬
визон, и сделалось тихо.
«Стало быть, она с самим Наумовым,—
взревновал Яшка. — Или Наумов только домо¬
гается?»
103

— Выходи, Альмавива, — по-обидному обоз¬
вала его Зиночка. — Не хочется мне тебя отпус¬
кать, да ничего не поделаешь. Эти мерзавцы все
на свой аршин меряют. Сейчас по коридору свер¬
нешь направо, еще направо, и будет ход на ули¬
цу, под дождичек.
— А ну-ка! — Яшка выхватил из-за пазухи
свернутые листовки. — Передай-ка это господину
губернатору! — Он почему-то верил, что Зиночка
передаст.
Она с недоумением развертывала бумагу, Яш¬
ка мотнул чубом, нахлобучил картуз, выглянул
в коридор. Там было пусто: видно, все убежали
на знаменитого тенора.
5
Еще в Москве у Алексея поламывало голо¬
ву, слабли ноги, манило привалиться к углу или
к тумбе какой-нибудь, закрыть глаза. Его толка¬
ли локтями, больно били ребрами лотков улич¬
ные разносчики, он едва не угодил под извозчи¬
ка; даже в тихом Замоскворечье, около фабрики
Цинделя, в спину чуть не ударил дышлом ломо¬
вик. Полицейские с заспанными лицами и огруз¬
лыми усами, мнилось, следили за Алексеем с
подозрительным прищуром. Августовское солнце
томило, от булыжных мостовых и каменных стен
отдавало банным жаром. Да-а, за два года от¬
вык от московской сутолоки, и голову, должно
быть, накалило.
В вагоне он завалился на полку, сунув под
локоть баульчик. В духоте и тесноте кто-то ру¬
гался, ребенок закатывался до сипения, запахи
чеснока, гнилого мяса, тухлого яйца удушали.
Злые и липучие мухи налетали, отбиться от них
было невозможно, да и шевельнешь рукой — об¬
мирает все тело... А мухи с сине-зеленым отливом
ползают по изможденному чахоткой восковому
лицу Анания, сосут хоботками в уголках сире¬
невых губ; тошнота подступает к горлу жгучим
комком...
Жалостливый женский голос вьется над го¬
ловой:
104

— Второй день парень-то не емши не пимши.
Бормочет все, зовет. Захворал, поди.
Подступает из тумана вдова Анания, будто
черная елка, окруженная подростом — ребятиш¬
ками у подола.
— Не успел ты, Алешенька, не успел. Усе
тебя звал Ананий, усе тебя кликау.
Старший брат... Водил толстым пальцем с
пришибленным ногтем-бобом по азбуке, застав¬
лял вторить себе шестилетнего Алешку. Шурша¬
ли тараканы, еле-еле посвечивала закопченная
лампочка. А за окошком насупились леса, глу¬
хие смоленские леса, и только одна дорога вела
из Щетинского урочища, от старика отца, вете¬
рана Севастопольской обороны, от маманьки —
за Ананием, в город, в Москву. Там осиливший
сельскую школу грамотей Ананий устроился куз¬
нецом. Отец нацепил медали, бескозырку солдат¬
скую, распушил валом желтые усы, напутство¬
вал:
— Помни, Алешка, мое слово: гнись, да не
сгибайся, шатнулся — не падай, пошел — не бой¬
ся, что ветер унесет...
...— Пятнадцать мне едва исполнилось, когда
собрался в Москву.
— У брата и поселился?
— Нет. Жил Ананий с семейством тесно и
голодно. Я только его навещал да постирать что
приносил. А сам — в казарме текстильной фаб¬
рики Ивана Пухова. Краску варил, до сих пор
в глазах синее пузырится. Спал на нарах, в ар¬
тельной столовой хлебал червивые щи... А празд¬
ники были — по воскресеньям бегал на Смолен¬
ский рынок, в читальню. Вот так и пристрастил¬
ся к чтенью. Понял, иначе у костра с красками
пропаду! Тут как просеки солнечные по лесу
пролегли, дальше видно стало. Хозяин грозился:
«Будешь по школам таскаться — изгоню». Ушел
сам. При фабрике Цинделя занимался в вечер¬
них классах. Первый человек открыл мне глаза
на истоки классового неравенства — преподава¬
тель Калиновский Никита Аркадьевич.
— Это который в нашем земстве? Так ведь
он меньшевик!
105

— Никита Аркадьевич не родился меньшеви¬
ком! И я ему обязан тем, что теперь лучше, чем
он, кое в чем разбираюсь.
— И ты за ним поехал в Пермь?
— Тогда бы хоть в Полинезию поехал!
Юлия Хлынова, девушка с мягким лицом и
тяжеловатым мужским подбородком, вдруг спра¬
шивает:
— В бога веришь?
— В детстве молился.
Белокурый, с открытыми приветливыми чер¬
тами лица, Спиридон Акимыч Зарубин понима¬
юще улыбается:
— Что считаешь своими недостатками?
— Слишком доверчив, слишком привязчив...
Серые мосластые деревья за окном кипят от
грачиной новосельной суеты, в открытую фор¬
точку волнами врываются острые запахи весны,
оглушительный грай. За столом у самовара —
товарищи из пермской организации социал-де¬
мократов. Имена откроются после... Был, был с
меньшевиками и эсерами — у дверей, на присту¬
почке только... Линию социал-демократов принял
вполне сознательно... Вечерами и днем, в складе,
читал «Искру», брошюры, книги... Спорил с
Калиновским, со свирепым, жаждущим крови
Гурием Петряшиным, с Ипполитом Еловым, про¬
ливающим слезы по забытой нами деревне и вос¬
певающим здесь, в губернском центре, чистую
жизнь и светлую душу оратая... В том-то и дело,
что все они — искренние люди!.. Екатерина Са¬
вина вернулась из Цюриха. Покуда он здесь
маялся, нашла волшебный цветок папоротника,
открывающий клады. Почему он в Цюрих не
поехал?.. Бесплатно пока не возят!.. И — Лидия!..
Ах, Лида, Лида!..
Кажется, имя ее он выкрикнул вслух и вздрог¬
нул, очнулся. Ночь ревела за окном, свалкой
вонял, стонал, охал, качался вагон, проваливался
в черную бездну. Рубаха промокла насквозь, го¬
лову точно в воду окунул. Язык во рту — как
терка. Заболел! Этого только не хватало. И вы¬
крикиваешь имена! Нельзя, слышишь, нельзя!..
106

В последний раз он видел их всех вместе ле¬
том, на личной яхте пароходчика Мешкова. Пре¬
жде все они были союзниками. Алексею расска¬
зывали: два года назад в Пермь нелегально
приезжали крупные деятели эсеровского движе¬
ния— Гершуни и Брешко-Брешковская. Мешков
открыл им помещение в своем дворце, слушал
напористого и зажигательного Гершуни с задне¬
го ряда, из-за колонны, морщился, покачивал
головой и тихонько ушел, не дождавшись конца.
Потом Гершуни он назвал трясогузкой, а про
Брешко-Брешковскую сказал Падалке: «Экая
пылкая бульдожка»; прозвища покатились по го¬
роду. Однако многие пермские социалисты всту¬
пили в «Уральский союз» эсдеков и эсеров. Союз
разламывали противоречия, был он настолько
разнороден, настолько плохо законспирирован,
что обреченность его существования была пред¬
определена. Алексей угодил на «приступочку»
пермской организации «Союза» вслед за Ники¬
той Аркадьевичем Калиновским, через полгода
сблизился с социал-демократами, не признавши¬
ми «Союз», Включился в работу по распростра¬
нению нелегальной литературы... Как он радо¬
вался, когда из Цюриха вернулась Екатерина
Савина и подтвердила его правоту, как радовал¬
ся, когда пермские социал-демократы написали
в «Искру» о своем полном разрыве с эсерами!
И тут же Мешков придумал прогулку на ях¬
те, пригласил по своему выбору бывших врагов-
союзников. Что это: причуда миллионщика, инте¬
рес к происходящему, попытка в чем-то самому
утвердиться?
Так или иначе, но воскресным утром паровая
яхта ожидала гостей у причала мешковской при¬
стани. Солнце уже вызрело над городом, тонкая
труба яхты казалась раскаленной изнутри, стек¬
ла салона пылали узкими кострами, по белому
стремительных линий борту и голубому кожуху
краснолапого колеса шнурочками канители про¬
бегали отражения воды. Над тайгою противопо¬
ложного берега колыхалась розоватая кисея.
Бойкий ветерок трепал синий с красным вымпел
на кормовом штоке, доносил запахи смолы, мо-
107
крой древесины, мазута. Грузовые пристани ше¬
велились, несмотря на воскресный день, цепоч¬
ками людей, лошадьми-тяжеловесами, грохотали
железом, сильными свежими голосами.
Утро взбодрило Алексея. В расшитой крести¬
ком по вороту рубашке, в соломенной широко¬
полой шляпе шагал он к мосткам, щурясь от
ярко отраженного света, наступая на собствен¬
ную длинную тень. А ведь отказывался от этой
прогулки, тем паче что не Мешков — что для
миллионщика какой-то кладовщик! — а Калинов¬
ский пригласил: Николай Васильевич дал ему в
этом карт-бланш.
— Когда-нибудь вы поймете свою ошибку,
дорогой Алеша, —огорченно говорил Никита Ар¬
кадьевич, расстилая по груди свою роскошную
бороду.
Давно ли ему приятно было сознавать, что
любимый и самый способный из рабочих ученик
поехал за ним в добровольную ссылку, брал без
пробы, на веру, каждое его слово, рассуждал ли
Никита Аркадьевич об истории крестьянских
волнений за рубежами и в России, размышлял
ли, какие силы могут противостоять царизму те¬
перь, в начале двадцатого столетия. Неблагодар¬
ный мальчишка в Перми скоро оперился и этак,
с вызовом, заявил: «Я больше верю «Искре»!»
Собственно, и Никита Аркадьевич во многом с
«Искрою» до некоторого времени был согласен,
только окончательная цель борьбы «искровцев»
ему не импонировала, он считал, что путь про¬
гресса России не в политическом перевороте, а
в постепенном моральном обновлении страны.
Что ж, минует у Алеши возраст проб и ошибок,
набьет юноша болезненных шишек, образумит¬
ся. Куда опаснее увлечение Лидии Гурием Пет-
ряшиным!.. Никита Аркадьевич не знал, что
Алексей горько переживает это, да и отказыва¬
ется от прогулки на яхте потому, что там будет
Гурий Петряшин.
— Тебе все же неплохо послушать, Алексей,
что думают сегодня люди передовой мысли...
А разве не интересно послушать Савину? Прав¬
да, в головке ее все еще ералаш после путешест-
108

вия в Цюрих. Возможно, Спиридон Зарубин
скажет, наконец, как они без нас, трезвомысля¬
щих, обходятся. И еще — приглашены адвокат
Падалка и лесничий Гакен, люди весьма достой¬
ные... И конспирация обеспечена, не будет даже
прислуги...
Екатерина Савина, милая, славная девушка,
Спиридон Акимыч, член комитета, столь заинте¬
ресованно отнесшийся к Алексею, — они-то не
отказались. Значит, это нужно, это важно! И как
бы ни сторонился он Лидии, все равно радова¬
лась душа: ее увидит! Догадывается ли она, по¬
чему он поехал с ними в Пермь, чувствует ли,
что говорят его глаза, когда смотрят на нее по¬
таенно? Ну, а если б он осмелился, сказал ей,
что из-за нее все так получилось? Если б она
захотела слушать его, а не Гурия Петряшина?
Не захотела бы. Из бойкой девочки она так быст¬
ро превратилась в резкую и самостоятельную
девицу. Никите Аркадьевичу, отцу своему, выло¬
жила: все социал-демократы народ нудный и
скучный, как проповедники райской жизни, где
ходят, взявшись за руки, бесплотные тени и бес¬
полыми голосами распевают псалмы.
Столкновения на яхте неизбежны. Но зачем
они Мешкову? Патриций и бой гладиаторов?
«Ликует буйный Рим, торжественно гремит ру¬
коплесканьями широкая арена»!.. А все-таки
интересно!
Алексей проснулся бодро. На стенах в вы¬
цветших обоях — кленовый листок, дубовый лис¬
ток, кленовый, дубовый — носами друг к другу,
сидели теплые солнечные зайчата. Из рамки
красного дерева лихо глядел бравый усатый па¬
рень, грудь колесом под белой солдатской руба¬
хой— сын хозяйки Наркис Петров, служит в
Маньчжурии унтер-офицером. Это его комната.
Никита Аркадьевич рекомендовал Селиванова
хозяйке: «тих и благонравен», она пустила Алек¬
сея сюда...
Подмигнув портрету унтер-офицера, Алексей
вскочил, гладко выбрился, умылся, докрасна рас¬
терся полотенцем, причесал густые, цвета спелой
пшеницы, волосы, выпил крепкого чаю — хозяй-
109
ка вставала чуть свет, прищипывала широкую
переносицу зажимами пенсне и сразу ставила са¬
мовар.
До пристани было недалеко, Алексей доша¬
гал, не заметив дороги, и, завидев яхту, вдруг
понял, что пришел слишком рано. Однако он был
не один, на причале прозвучал чей-то металли¬
ческий властный голос:
— Не хотят работать, гоните их к чертовой
матери. Мне нужны мастеровые, а не крикуны.
Рабочий должен работать. Пусть зарубят это на
носу!
У сходней в чесучовом костюме и белом кар¬
тузе стоял сам Николай Васильевич Мешков, а
пред ним, вроде бы прямо, но все же внутренне
согнувшись, съежившись, затих человек в инже¬
нерском сюртуке с латунными пуговицами, дер¬
жал в руках у живота фуражку в белом чехле.
За спиною Алексея захрустел гравий, послы¬
шалось тпруканье, с подножки коляски спрыг¬
нула стройная худощавая девушка. Инженер ки¬
нулся было помочь, но она опередила, подала
ему руку, а Мешков разгладил гневные складки
на своем лице, сказал:
— Значит, надумала, Таисья!
Инженер попросил разрешения воспользо¬
ваться коляской, попрощался, Мешков и Таисья
поднялись на яхту; там засуетились два матроса
и капитан. Алексея никто не замечал, настроение
его помрачнело, он подумывал уйти восвояси.
Но тут его окликнул весело Спиридон Акимыч:
— A-а, в Полинезию собрался? — Он напом¬
нил Алексею давнишние его слова. — Ну, это
превосходно. Идем же на корабль!
Мешков встретил их у трапа приветливо:
— Люблю людей, приходящих вовремя. Спа¬
сибо, что доверились.
Спиридон Акимыч загадочно взглянул на
Алексея, подтолкнул его в плечо. Алексей устро¬
ился у поручней, ждал. Немножко саднило серд¬
це. Он давно уже не видел Лидию, не бывал у
них запросто на квартире. Правда, и тогда она
скоро убегала к новым знакомцам, к своим де¬
лам, и Алексею казалось, что он для нее все рав¬
но
но что вот этот фарфоровый китайский болван¬
чик, привезенный из Москвы для какой-то забы¬
той теперь надобности. Никита Аркадьевич назы¬
вал дочь свою «дикаркой», сокрушался, что дур¬
но воспитал ее без матери, гимназическое на¬
чальство на нее жаловалось...
Теперь «дикарка», в матроске и шляпе с
низкою тульей, вольно шла впереди отца, впере¬
ди Гурия Петряшина. Никита Аркадьевич в бе¬
лом полотняном костюме, скрадывающем неко¬
торую тучность, шел немного косолапя и опира¬
ясь на трость, неприязненно косился на Гурия
Петряшина, который сильно и ловко подхватил
Лидию под локоть при переходе на мостик. Алек¬
сей скрытно рассматривал Гурия и снова убеж¬
дался— впечатляет: похож на грузина, резок в
движениях, сухощав и мускулист, глаза в тесных
ресницах зеленые, то брызжут энергией, то
грустнеют. Одевается просто, небрежно, редко
чистит обувь, на щеках вечно синева щетины;
женщины на него оглядываются...
Они прошли в пролет, там заговорили, за¬
смеялись. У Алексея нехорошо сделалось на ду¬
ше, но отступление было отрезано. А по мосткам,
в сопровождении Ипполита Елова, курносого,
конопатого, рыжебородого, в русской посконной
рубахе, и подтянутого инженера Сатина — он
был в форменном летнем сюртуке, шла Екатери¬
на. Петр Петрович Сатин мягко и застенчиво
улыбался, осматривая галерейку яхты. И тут
Алексей заметил: Спиридон Акимыч мучительно
передернулся, глаза его повлажнели, неотступно
следили за Екатериной, пока она не вошла в
пролет. Он оставил Алексея па галерейке, бро¬
сился по трапу вниз, и Селиванов, как все безот¬
ветно влюбленные, обостренно воспринимавший
вот такие душевные движения, сразу все понял
и позавидовал Спиридону Акимычу: разве у За¬
рубина могут быть соперники? Он бы так, по¬
жалуй, подумал, если бы даже знал о цюрихском
Беспалове.
— Здравствуйте, Алеша, что же вы сторони¬
тесь?— сказала Екатерина приветливо.
111

Алексей обрадовался: она стала рядышком с
ним, оперлась на перила галерейки, с другой
стороны устроился Спиридон Акимыч: солнце под¬
красило льняные волосы его и небольшую бород¬
ку, обрызгало глаза. Из салона доносился круг¬
лый говор Падалки, Таисья Мешкова перебила
адвоката каким-то вопросом, что-то неразбор¬
чиво проскрежетал лесничий Гакен. На скаме¬
ечке, на баке, расположились Никита Аркадье¬
вич и Лидия, ветерок всплескивал воротником
ее матроски; Гурий стоял к Алексею лохматым
затылком, изредка взмахивал рукой.
Белая струйка вырвалась из большой трубы,
оглушительно гукнуло — Екатерина зажала
уши, — раздались слова команды, колеса взбу-
рунили воду вперед, подали назад, сливая влаж¬
ные лопасти в красный круг. Яхта разворачива¬
лась, пенными струями отталкиваясь от прича¬
лов, от берега, загроможденного грузами и уста¬
лого.
К пристаням солидно подваливал двухпалуб¬
ный почтово-пассажирский пароход, черно ды¬
мил, загибая шлейф к побережью. На высоком
носу и по колесному кожуху выгибалась длин¬
ная надпись «Анна Степановна». Пароход и ях¬
та приветливо загудели; с галерей парохода
махали платочками и руками пассажиры, играла
духовая музыка вальс «Над волнами». Мешков
из рулевой рубки проворно спустился в салон...
Алексей снял шляпу — упруго напирал по
борту ветер. Екатерина, двумя пальцами спасая
свою шляпку, сказала:
— Господи, как хорошо!
— Это не Цюрих... вероятно, — предположил
Спиридон Акимыч, спохватился: — Вы простуди¬
тесь, давайте в салон. И Николай Васильевич
приглашает!
Калиновские и Петряшин по другому борту
уже прошли туда, но Екатерина медлила. По бе¬
регу подымались увалы с домиками, с реденькой
щеточкой леса по гребням; внизу, вдоль увалов
и реки, по рельсам бежал паровик. Затем увалы
отступили немного, к реке сдвинулись железные
и кирпичные корпуса цехов, склады. Чадно ды-
112
мили трубы, обволакивая варом вершину горы,
солнце путалось в нем, точно слепое, что-то гре¬
мело, ухало, лязгало, звуки эти не заглушались
мерным ропотом пароходных лопастей. Подня¬
лась высокая гора с голыми, морщинистыми, как
старческая кожа, склонами, на макушке флакон¬
чиком стояла часовенка.
— Мотовилиха, —задумчиво сказал Спири¬
дон Акимыч. — Сфинкс.
— В салоне сейчас начнутся разговоры. Мне
ужасно надоели такие разговоры, — неожиданно
призналась Екатерина и наморщила нос.
— Что же мы поехали? — удивился Алексей,
да и себя об этом спрашивал.
— Нам нельзя уклоняться от разговора, от
споров, даже если они нарочно затеяны на яхте
миллионера.
— Все бы миллионеры были такими, — заме¬
тил Спиридон Акимыч.
— И ничего бы от этого в России не измени¬
лось, — серьезно сказала Екатерина.
— Вы уже начали спор, — кивнул Спиридон
Акимыч.
Екатерина рассмеялась, настойчиво взяла
Алексея под руку, он едва успел подхватить шля¬
пу, которую чуть не упустил.
Часть окон была задернута кремовыми зана¬
весками, однако салон пропитывало солнце; стол
с винами и холодными закусками играл краска¬
ми, синими и опаловыми огоньками хрусталя;
кожаные диваны и кресла, в которых располо¬
жились гости, были уютны. Полоская занавеска¬
ми, проскальзывал ветерок, освежал воздух. Та¬
исья хлопотала у стола, Падалка разливал вино
в бокалы, шутил над Гакеном:
— Вы нас всех терроризируете своими про¬
рочествами.
— Будет гроза, —трескуче повторял Гакен.—
Вот помянете меня, будет гроза.
— Заждались, заждались, — набросился Па¬
далка на вошедших. — Чем залюбовались?
— Мотовилихой, — сказал Спиридон Аки¬
мыч. — «Молох» господина Куприна читали?
С одной стороны — похоже...
8 А. Крашенинников	ИЗ

— Я предпочитаю Чехова. От его смеха и
жалоб хочется повеситься на подтяжках. — Па¬
далка намазывал хлеб маслом и сверху икрой.
—• Да, будет гроза, непременно будет, — за¬
говорил Гурий, взъерошившись. — Грянет мол¬
ния Перуна!
— Подождите, Гурий, мы и вам предоставим
возможность пророчествовать, — остановил его
Никита Аркадьевич, как бы определяя себе роль
председательствующего; Лидия сердито выстре¬
лила в отца глазами.
Мешков по привычке своей устроился в сто¬
ронке, покручивал в пальцах граненую ножку
бокала, в котором весело прыгали пузырьки.
Кроме инженера Сатина, все подходили к
столу, выпивали, закусывали, разговор был пу¬
стой и мелкий.
— Я пью за вас, за ваше здоровье,— тихонь¬
ко говорил Екатерине Спиридон Акимыч.
— Спасибо... А над озером, должно быть,
только-только светает, — подумала Екатерина
вслух.
— Вы редко у нас появляетесь, — сказала
Таисья адвокату, с удовольствием следя за его
хозяйственными движеньями.
— Диоген должен сидеть в бочке, иначе это
не Диоген. А если серьезно, то занялся я, Таисья
Васильевна, странной жизнью: собираю мате¬
риалы о силе воздействия театра на зрителя.
Между прочим, — отнесся адвокат ко всем,—
натолкнулся на любопытнейшую историю. По¬
слушайте, господа. Двадцать лет назад слави¬
лась своим голосом несравненная Альма Фост-
рем, «финляндский соловей». Сезон восемьдесят
второго — восемьдесят третьего годов она пела в
Америке. И вот, когда она возвращалась на
итальянском пароходике в Европу, Нептун на¬
гнал на экваторе страшную бурю. Певицу и еще
нескольких несчастных на обломках прибило к
западному берегу Африки. Вообразите Альму
Фострем среди голых дикарей! Она пела им опер¬
ные арии под аккомпанемент прибоя. Дикари
поклонялись ей как божеству, особенно поражал
их белокурый цвет ее волос. Людоеды записа-
114
лись в общество трезвости, — Падалка с улыб¬
кой кивнул сосущему конфету Сатину, — вождь
стал щипать траву на лужайке. Когда за потер¬
певшими крушение пришел английский корабль,
все экс-людоеды рыдали. Вот какова сила воз¬
действия искусства!
Мешков расхохотался внезапно и коротко,
Таисья вытерла кружевным платочком глаза, а
Лидия воскликнула:
— Вот бы мне очутиться среди людоедов!
— Лидоедов, — поправил адвокат.
— Шутейность ваша — токмо делу помеха,—
сильно высморкавшись в платок и нажимая на
«о», вступил Ипполит Елов. — Вы бы о простом
народе подумали.
— Дикари — самый простой народ, — не уни¬
мался Падалка.
— Вот ты, Селиванов, — пренебрег адвокатом
Елов, — ты ведь из самого что ни на есть просто¬
го народа. Ты хотел, чтобы об тебе думали?
— Нет простого народа. Все давно расслои¬
лось, перемешалось, — сказал Алексей.
— Вот те и на! А крестьянство? Оно с кем
перемешалось? Оно испокон веков па земле, оно
Россию кормит. Рабочие-то от кого появились,
али сами, как воши, завелись? То-то и оно. Баба
не может родить без мужика...
— Ипполит, выбирайте все-такн выражения,
здесь девушки, — возмутился Падалка, а Никита
Аркадьевич застучал вилкою по графинчику.
— Крестьянин не выбирает выражений, у не¬
го слово враз выходит, да такое — как орех. Кре¬
стьянство спасет Россию. Ежели оно двинет свои
ополчения супротив царской армии, кто устоит?
А без этого пролетарии ваши... пролетят. — Ко¬
нопатое лицо Елова порозовело, сделалось кра¬
сивым.— Только дайте мужику землю, простор.
Хозяин — мужик, он прокормит Россию, и тогда
не станет голодных, и ваш рабочий освободится
от борьбы за кусок хлеба, и не надо ему станет
бунтовать. Изобилие придет, и чиновнику воро¬
вать не надо будет...
— И генералу — командовать, и царю — цар¬
ствовать, — рассерженно подхватил Гурий. —
115
8*

Идиотизм деревенской жизни, даже сытой, с жир¬
ными мухами во щах, никогда не приведет к об¬
новлению. Просто вылезет пузом кулак и за¬
жмет тех, кто послабее. Молния из ствола
«Смита и Вессона», грохот бомбы — вот что
очистит площадку для иной власти, справедли¬
вой и честной!
— А эта власть еще кому-то не понравится,
ее еще кто-нибудь взорвет, — сказал Спиридон
Акимыч, и Алексей согласился с ним.
— Царь — что? — обвел всех горячими гла¬
зами Петряшин. — На его место, конечно, пома¬
жут другого. Вот мы и говорим: теперь не Ни¬
колай Второй, вообще не коронованное лицо
должно служить объектом террористических на¬
падений, а именно... именно наиболее деятельные
и вредные члены правительства, не тот, кто цар¬
ствует, а те, кто управляет, не символы само¬
властия и насилия, а те, которые являются твор¬
цами и опорой самодержавного строя... Нужно
довести правительство до сознания невозможно¬
сти сохранить долее самодержавный строй! —
зеленые глаза Гурия сузились, ноздри трепетали,
он бы сейчас, сию минуту, шагнул навстречу
героической смерти. Лидия смотрела на него с
обожанием.
— Я где-то „слышал подобные слова, — подал
медленный , голос Мешков. — Кажется — Гер-
шуни?
— Это наши убеждения, наша программа.
Мы воспитываем героев. Каждый поединок ге¬
роя будит во всех нас дух борьбы и отваги. Ис¬
тория запомнит имена отважных: Халтурина,
Желвакова, Засулич, Степняка, всех, которые
убивали палачей и сатрапов. Подвиг героя будет
довершен, если его могучий образ сохранится в
памяти потомков! Иного выхода нет. Поймите,
что мятеж, загнанный внутрь, приводит к само¬
убийству.
— Загнанный мятеж уже не мятеж. Это вы
чересчур хватили, — отозвался Спиридон Аки¬
мыч.
Алексею захотелось курить, он, оставив шля¬
пу на деревянном выступе-подоконнике, вышел
116
из салона, прикрыл бесшумную дверь. Слышнее
работали колеса, содрогался корпус, проплыва¬
ли сосновые боры, каменистые сланцы обнажа¬
лись у кромки воды. Солнце припекало сильно,
и в то же время на востоке скапливалась недоб¬
рая синева, туда подбирались облака, вдвигаясь
друг в друга. Яхта загудела — навстречу шлепал
буксир, низкий, с раздутыми, как у лягушки, бо¬
ками. Затем Алексей услышал — уже говорил
Сатин:
— Я полагаю, рабочие еще не готовы к вос¬
приятию политических идей. Да, у нас на заводе
обучают грамоте: производство сложное, требует
хотя бы первоначальной грамотности. Однако
большинство рабочих — во мраке невежествен¬
ности. Вот стачка против хозяев за более корот¬
кое рабочее время, удаление самодура мастера
и тому подобное для них куда понятнее и бли¬
же, нежели отвлеченные идеи. Они отстаивают
свои интересы. Начальство им пообещает уступ¬
ки, а социал-демократы свергнут это начальство.
И все обещания окажутся сказками. Или дру¬
гое: рабочие ополчаются на руководство, руко¬
водство вынуждено прибегать к репрессиям, ши¬
ре-дале, а в результате все в проигрыше. Но я
убежден, что правительство всегда пойдет на¬
встречу справедливым требованиям рабочих.
— Ах, какой же у вас в голове ералаш, ми¬
лый Петр Петрович! — воскликнула Екатери¬
на.— Права и свободы народа, каждого человека
невозможны при самодержавии. Его нужно
свергнуть, это историческая необходимость, а не
каприз...
— Кровожадная женщина, — сказал Гурий.
— Не сбивайте Екатерину, — возмутился Спи¬
ридон Акимыч, — она же ваши речи слушала!
— А вы во что верите, Спиридон Акимыч? —
это сильный резковатый голос Лидии.
Зарубин ответил как-то косвенно:
	 — Сейчас самая главная политическая сила
против всей государственной системы в Рос¬
сии — социал-демократическая рабочая партия.
Послышалось сопение — это у Никиты Ар-
117
кадьевича была такая привычка начинать,
если что-то волновало.
— Возможно, так, — сказал он,— однако со¬
циал-демократы обречены: своими коллегиальны¬
ми установками они подавляют личность, пора¬
бощают человека, превращают его в винтик. Во¬
обще, человек смог бы стать гигантом, когда б
не вырабатывал догм, которые его же самого об¬
ращают в карлика. А вы своими догмами и кар¬
лика сводите в ничто. Лишить человека права
быть личностью!?
— Откуда это вы, Никита Аркадьевич, взя¬
ли?—вдруг подала голос Таисья. — Напротив,
мне посчастливилось встречать среди социал-де¬
мократов яркие и оригинальные личности. А Ека¬
терина, а Спиридон Акимыч разве похожи на
винтики?
Екатерина опять заговорила:
— Спасибо, Таисья. Я не знаю, стоит ли про¬
должать, но мы за то, чтобы увеличить сопро¬
тивляемость человека общественному злу, что¬
бы во всех обстоятельствах он боролся против
жестокости, насилия, сохранял человечность,
доброту, красоту для последующих поколений.
— Вы помышляете о последующих поколе¬
ниях! — всплеснул руками Никита Аркадьевич.—
Откуда вы знаете, что им понадобится? Время...
не столб. Жизнь постоянно движется, человече¬
ские взаимоотношения меняются через каждые
пятьдесят лет...
«Как это он высчитал?» — усмехнулся про се¬
бя Алексей.
— ./все, что сейчас кажется передовым, че¬
рез полвека может обернуться пагубным. Я тоже
диалектик.
— Странно, как это человечество до сих пор
себя не истребило! — воскликнул Падалка.
— Человек от рождения жаден и ненасы¬
тен, — желчно проскрипел Гакен. — От нужды
еще пуще. — И добавил с вызовом: — Уважаю
тех, кто не звереет от нужды, а думает о других.
Они... редки.
— А где же широкая русская натура? — Па¬
далка все время подливал масла в огонь, и, мо-
118
жет быть, благодаря ему Алексею стало инте¬
реснее слушать салонную болтовню, он уже
досадовал на шум колес и взбаламученной реки,
но в салон возвращаться было почему-то нелов¬
ко, да и наверняка перебилась бы выстраиваю¬
щаяся линия разговора. К шумам прибавился
еще один, странный, тревожащий: вдали, на вос¬
токе, что-то лениво и зловеще заворочалось.
— Широкая русская натура — в крестьян¬
стве...
— У вас, Ипполит, к этому вашему крестьян¬
ству любовь до первого испуга, — что-то жуя,
сказал Падалка.	,
— А вы, Николай Васильевич, ничего не ска¬
жете?— спросила Екатерина, которой, видимо,
хотелось еще союзника, да такого весомого.
Алексей досадовал на себя, что не может
сделать над собою усилия, отделиться от Лидии,
свободно высказываться. Алексей, конечно, мог
бы взять слово, но не повторит ли он Екатерину;
да там и Гурий, при котором внутри что-то воз¬
мущалось, там Мешков — пароходчика Алексей
вообще стеснялся.
— Пожалуй, скажу, — глубоким голосом на¬
чал Мешков. — А то вы тут все по своим сусе¬
кам растащили. Все в России нынче спорят, спо¬
рят, а дело ведь надо делать, господа! И в этом-
то я верю в русский народ. Да, у нас много
недостатков, хлама, мерзости. Но мы, русские,
сами видим свои язвы, свои изъяны и не выстав¬
ляем их как достоинства. Наш народ не терпит ,
застоя, он одиночками, группами, массами дви¬
жется вперед. Русский человек — паровой котел
невероятного беспокойства. Самодовольство, во¬
сторженное обмирание на какой-то насиженной
кочке, как немецкому бюргеру в ночном колпа¬
ке, ему не по нутру. Едва запахнет тиной, он
бросает все, уходит в Киев, на Соловки... искать
нечто, к черту на рога или к кикиморе в гости,
а то сотрясает устои кровавыми бунтами. Широ¬
кая натура? Это определение от купчишек-сотен-
щиков. Русского человека определить нельзя, в
нем — неимоверные возможности!
119

В салоне все охотно зааплодировали. Алексей
готов был сказать: вообще пароходчик прав, да
слишком безысходно.
— Погодите, — остановил Мешков. — Сейчас,
с началом двадцатого столетия, надвинулось
время практических дел, крупных практических
дел, требующих ума, энергии, выносливости и
верности чувства. В этом столетии русский чело¬
век проявит себя необычайно...
Издалека точно пустил кто-то чугунный по¬
лый шар, и этот шар, нарастая, покатил по шат¬
ким бревнам, порождая раскатистый гром.
В вагонном бреду Алексей Селиванов все вре¬
мя ловил этот гром, видел почерневшее небо,
взбешенные, кидающиеся друг на друга волны,
радостно-отчаянное лицо Лидии... Побледневше¬
го, прячущегося в каюте Гурия, который, оказы¬
вается, плохо переносил качку... Не обращая
внимания на толчки и перевалку яхты, преспо¬
койно в салоне закусывали Падалка, Гакен,
Мешков... Он видел все вперемешку и, одновре¬
менно, темный хаос вагона, черное окно.
Зато не помнил, как очутился на вокзале.
Как-то добрался до квартиры: кажется, на пло¬
щади нанял извозчика. Точно... нанял. Извозчик
еще осудил: «Крепко заложил, вьюнош»...
Объявляется комната в выцветших обоях:
кленовый листок, дубовый листок, кленовый, ду¬
бовый— носами друг к другу. Сколько кленовых
на стене?.. Один, два... десять... семнадцать...
В дверь вдвигается нечто большое, бородатое, с
саквояжем, затем озабоченное круглое лицо в
пенсне — хозяйка.
— Вы больны, Алеша. Я доктора пригласила.
Мягкие настойчивые пальцы щупают под
мышками, в паху, мнут живот, как тесто; на жи¬
вот опускается тяжелая, будто утюг, ладонь, по
ней точно молотком постукивают.
— Прекрасно, прекрасно, молодой человек.
Покажем-ка язык. Ну-ну, подальше, пода-аль-
ше-е. Тэ-экс. Бурый налетик. Животик у нас
вздут. Печенка, селезенка... Все понятненько.
120
Придется нам с вами, молодой человек, прогу¬
ляться в больницу. Посылаю за вами карету...
В желтых долгополых халатах, шлепая туф¬
лями, бродили вдоль стен унылые желтые боль¬
ные. Три недели видел все это Селиванов, воро¬
чаясь на жестком тюфячке. Белым сгустком
проходили врачи, кто-то вслух гнусДво читал по
табличке, прикрученной к железной спинке кро¬
вати, все данные о больном брюшным тифом
Алексее. Христофорове Селиванове, двадцати
четырех лет от роду. На столике появлялись
яблоки, бутылочки с клюквенным соком, записки
с почти одними и теми же словами: «Крепись,
ждем. Твои друзья». Он ждал записочку с круп¬
ным угловатым почерком, наклоненным влево.
А еще страшно хотелось черного хлеба, квасу,
гороху, а пожилая женщина с красным паучком-
крестиком на косынке отрезала: «Категориче¬
ски нельзя. — И смягчилась. — Что запрещено,
того всегда и охота».
С четвертой недели Селиванову стало полег¬
че, вскоре ему тоже выписали желтый халат и
растоптанные войлочные туфли, и, придержива¬
ясь за стенки, он выбрался в коридор. К разго¬
ворам он не прислушивался, как мошкара у лам¬
пы, вертелись они вокруг болезней, хозяйства,
денег. Прежде и такие разговоры казались ему
любопытными, но сейчас вкус к жизни приту¬
пился, утратился.
Жгла досада: ничего не сделал, ничем не оп¬
равдал доверие товарищей, болтаюсь по этим
желтым коридорам. Перед самым отъездом в
Москву он был кооптирован в комитет. Спиридон
Акимыч дал ему правила, которым должен не¬
уклонно следовать член комитета. Алексей за¬
твердил их наизусть. И теперь, с отвращением
ложась на койку, повторял их про себя:
«От члена комитета требуется общее разви¬
тие, хорошая подготовка теоретическая и прак¬
тическая. Непременная способность к самостоя¬
тельной революционной работе (хотя бы одной
специальности). Лица, хотя бы и прекрасно зна¬
ющие теорию, но неспособные вести самостоя-
121
тельно никакой работы, ни в коем случае в ко¬
митет допущены быть не могут...»
Оказалось, что Спиридон Акимыч — секре¬
тарь комитета, в его ведении — обеспечение тех¬
ники, правильное, своевременное распростране¬
ние печати, финансы, паспортные дела нелегаль¬
ных работников, составление отчетов для выше¬
стоящих организаций, шифровка и хранение
протоколов заседаний... Алексей видел, сколько
предупредительности, чуткости в отношениях
членов комитета друг к другу, никакого давле¬
ния, страдающего самолюбия, никакого самовы-
ставления, которые он замечал прежде в поведе¬
нии наезжавших в Пермь эсеров и среди своих,
доморощенных. Он сказал об этом Спиридону
Акимычу. «Совершенно верно, — подтвердил Спи¬
ридон Акимыч, — наши отношения в высшей
степени теплые, искренние, чуткие. Помогаем
друг другу, не ожидая просьб. Не только карье¬
ризм, шкурничество, трусость, но даже неискрен¬
ность считаются величайшей подлостью, и това¬
рищ, замеченный в этом, механически выбывает
из среды подпольщиков. И это не чья-нибудь
прихоть, ибо ставка — жизнь»...
Если бы знал Алексей, какие ставки делает
Спиридон Акимыч! А он считал себя теперь ме¬
ханически выбывшим. Ведь он скрыл от комите¬
та свои отношения с Лидией, он за столько ме¬
сяцев ничего не сделал — пусть не по своей вине,
но мог же взять поручение к московским това¬
рищам! Ага, ему такого и не доверили... Не одно
же сочувствие его горю остановило товарищей.
Он неспособен вести самостоятельно никакой
работы. А такие лица «ни в коем случае в ко¬
митет допущены быть не могут»... Вот почему
никто не идет к нему, его обрекли на одино¬
чество!..
Алексей чуть не плакал. Прежде он и не по¬
дозревал в себе такого — что умеет плакать.
Его вызвали. Шлепая туфлями, он спустился
по лестнице за горбатым кривобоким служите¬
лем, проник в какую-то дверку, очутился в белой
аптечной комнате; в шкапчиках вдоль стен цвет¬
ными рядами стояли колбы и склянки; от запаха
122
карболки щипало веки. С табурета стремительно
поднялась Лидия. Неожиданно для Алексея про¬
тянула ему руку. Он припал щекою к ее смуглой
крупной руке. Пальцы Лидии пробежали по его
игольчатым волосам.
— Скоро тебя выпишут, — сказала Лидия,
быстро отбирая руку, будто вдруг испугавшись
заразиться, напустила на себя строгость, поджа¬
ла яркие губы. — Соблюдай осторожность. Это
отец просил передать.
— А кто присылал мне передачи?
— Не знаю, кто-то из ваших. — Она вопро¬
сительно и как бы сверху, пусть они ростом были
вровень, посмотрела: — Мужайся, Алексей. Весь
ваш комитет арестован. Гурий, Ипполит, отец,
все мы очень вам сочувствуем. Но вот результат
ваших сговоров, газеток, листочков...
Никаких сил спорить с Лидией не было.
Алексей смотрел на ее румяное свежее лицо,
блестящие глаза, смоляные волосы, чуть влаж¬
ные впереди от дождя, выбившиеся из-под шляп¬
ки, и снова готов был за Лидией хоть на край
света. Он больше ни о чем не спрашивал, ду¬
мал: так вот почему никто его не навещал и
передачи прекратились, думал: за воротами
больницы подхватят его под мышки дюжие «фа¬
раоны».
Он ждал ареста и на службе, в полуподвале
книжного склада, и в своей комнате. Хозяйка, в
старомодном салопе, прикрываясь черным зон¬
том, ходила к обедне, ко всенощной, молилась за
сына-воина, за дочь, живущую замужем за чи¬
новником в Петербурге, по доброте своей благо¬
дарила небо за исцеление Алексея. Нет, она не
корила жильца за то, что он и лба не перекре¬
стит, лишь сердилась, удивлялась, как можно
после такой болезни бродить ночами по комна¬
те и курить до невозможности. А он ждал ареста,
внутренне ощущая обреченность, его даже оби¬
жало, что за ним до сих пор не идут: полиция,
жандармы не считают его «общественно опас¬
ным».
Но кто же, кто всех выдал? Ведь не могла
123
полиция разом взять всех, если ее не осведоми¬
ли! Он мысленно вглядывался в лица своих
товарищей по комитету, и ему стыдно станови¬
лось кого-то подозревать. Но почему его-то оста¬
вили, чего полицейские тянут?
Вместо полиции на склад нагрянул однажды
Яшка Кузнецов. Алексей знал, что Яшка введен
в комитет незадолго до него и работает в Мото¬
вилихе, что поет в хоре Городцова. Вот, пожа¬
луй, и все... Яшка был краток, как выстрел:
— Я — от Никандрыча!
Никандрыч, кажется, руководил мотовилихин¬
скими социал-демократами. Алексей слышал о
нем много хорошего от Беспалова, от Савиной,
которым душевно доверял.
— Ты в Перми налаживай комитет. Люди
придут. С этим же паролем...
Вспомнилось напутное слово отца. Алексей
встрепенулся, с ясностью человека, вышедшего
из лесной чащобы на луговой простор, увидел
дорогу. А появление Борчанинова он считал на¬
чалом возрождения. Приглянулся ему Борчани-
нов, сдержанный, серьезный не по летам. Нови¬
чок вполне способен справиться с техникой, ко¬
торую на первых порах, пусть примитивную,
требовалось наладить. Екатерине поручаются
обязанности секретаря и казначея комитета,
Беспалову — вся пропаганда... Еще нескольким
человекам, которых посулили Екатерина и Мат¬
вей Абрамыч, он тоже собирался предложить
работу по прежнему распределению комитетских
групп. Себе надумал оставить сношения с ино¬
городними организациями и пермскими социал-
демократами, волею судеб и властей оказавши¬
мися в других местах, и прием нелегальной лите¬
ратуры. Посоветовался с Матвеем Абрамычем.
Тот наметки одобрил, особо подчеркнул:
— Сейчас главная опора — Мотовилиха.
Мотовилихинцы от арестов в начале октября
уцелели, и никто из них не обижался на жан¬
дармов за это. Как же он, Алексей Селиванов,
готов был чуть ли не на коленях умолять само¬
го Самойленку засадить его за решетку! На¬
важдение — от болезни. Он полезнее, куда полез-
124
нее своим товарищам, если будет на воле. И вся¬
ким этим Гуриям, Ипполитам и тебе, Лидия
Калиновская, он докажет, чей выбор вернее!..
Завтра в цехах Мотовилихи, в железнодорож¬
ных мастерских появятся листовки, кинутся в
разные стороны полицейские, топорща от ярости
усы, задергает сигнальные веревочки жандарм¬
ское управление, полетят выговоры и приказы.
Вот, Николай Васильевич Мешков, мы делаем
дело! Хорошо!..
Алексей знал, что Лидия с отцом в театре.
Сам он оперу не любил. Однажды случайно по¬
пал на «Евгения Онегина», не понял ни слова,
решил, что это развлечение для богатеньких, да
ему, возможно, и медведь на ухо наступил, —
так сказала обидевшаяся Лидия... Он сидел в
этот ненастный вечер, прижавшись спиною к
теплой кафельной глади «голландки», смотрел
на плачущие стекла. Перед ним на столе, в кру¬
ге желтоватого, как кусок больничной стены,
света плавала раскрытая книга. Ее тоже подска¬
зал Беспалов. Первые строчки сочинения этого
Гегеля были еще так-сяк, а дальше Алексей пе¬
рестал соображать. Вот потому-то он в двад¬
цать четыре года все Алешка, а Беспалов — уже
Матвей Абрамыч...
Самолюбие колет? Никакого самолюбия.
Алексею Селиванову припомнилась мысль Меш¬
кова: «Надвинулось время крупных практиче¬
ских дел». Миллионщик, конечно, мерил по свое¬
му аршину. Но Алексей — практик революции,
Борчанинов —тоже практик, сейчас это куда
нужнее, чем немецкая заумь Гегеля.
6
Губернатор злорадно усмехнулся, показав
нижние гнилые зубы: «Поспешили, поспешили,
господа, с рапортом в Петербург. Мелкоту зало¬
вили, крупная рыба ушла». Он не сомневался,
что жандармы его презирают, и теперь предвку¬
шал удовольствие от предстоящего зрелища, ко¬
торое затмит танцы длинноногих ведьмочек. Был
после «Вальпургиевой ночи» антракт, Наумов
125

сидел в «предбаннике», как называл вестибюль-
чик перед ложею, ждал, когда выйдут из со¬
седней генерал и ротмистр. Левизон прибежал е
листовками. Он передал, будто Зиночка Тай об¬
наружила их на гримерном столике, расстрои¬
лась, у нее разболелась голова. Сейчас здоровье-
Зиночки губернатора не заботило, он забыл о-
том, с какой грацией только что перебирала она
точеными ножками, исполняла арабески, как
развевался на ее бедрах паутинный хитон, он
подал измятые фиолетовые листки появившемуся
из ложи ротмистру. Генерал Широков глянул че¬
рез плечо ротмистра, выдвинул вперед челюсть,,
выпрямил руку ладонью навстречу своей жене,
которая пыталась что-то ему сказать. Самойлен¬
ко, заложив одну руку за спину, читал спокойно,
однако листовка в его пальцах мелконько по¬
драгивала.
— Эпиграф вполне в их духе — жертвенно¬
бодрый: «Если ж погибнуть придется в тюрьмах
и шахтах сырых, дело всегда отзовется на поко¬
леньях живых». Далекий прицел! А речь идет
о недавних арестах в комитете. И какой призыв:
«Долой самодержавие, да здравствует политиче¬
ская свобода!» — Он прочел со вкусом, очень
выразительно.
— Что думаете, господин ротмистр? — офи¬
циально прервал его генерал Широков, не глядя
на сияющее удовольствием лицо губернатора.
— Я сейчас же в управление, — подобрался
Самойленко. — Отдам необходимые распоряже¬
ния. Затем — допросить дрыгоножек. Кто мог
обронить три листовки разом на туалетный сто¬
лик в сем женском монастыре? Здесь что-то тем¬
ное... Значит, спектакль продолжается. Дирижер,
вероятно, в Мотовилихе...
— Я протестую против допроса Тай! Она не
передала бы листовки мне, если виновна, — ис¬
пуганно побагровел губернатор.
— Прости, я должен тебя оставить, — сказал
генерал Широков жене и проверил до горла
крючки своего мундира.
На губернатора жандармы внимания не об¬
ращали.
126

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
Обоих разбудил первый гудок. Воющими
волнами бил он по флигельку, точно стараясь-
свалить его с места, уволочь в холодную морось.
Первым шевельнулся Вася, зашарил по столу
спички. Во флигельке настудилось, прогоркла
пахло, и руки вытянутой не разглядишь в тем¬
ноте. Александр долго ничего не мог сообразить,
пока Вася не зашуршал коробком, не шваркнул
спичкою по столешнице. Затрещала оплывшая
свечка, раскачивая тени: ящичек гектографа, пу¬
зырьки с чернилами.
Александр вспомнил, как оба, коченея от ус¬
талости и холода, допечатали последние листки,
замертво попадали на кровать; на нем все еще
клеенчатый запон, спутанные волосы держит
ремешок. Он до слез позевнул, встряхнулся и,
окинув одним взглядом «технику», скомандовал:
— Вася, давай быстро!
Друзья укрыли ящичек, валик и прочие при¬
надлежности гектографа.в тайнике, приподняли
за печкой половицу и в ледяную, пахнувшую
погребом щель спрятали пузырьки. Листовки
оставили: за ними должны были с минуту на ми¬
нуту прийти. В полночь половину оттисков, еще
влажных, забрал скуластый мастеровой по име¬
ни Федор, войдя с условным стуком и паролем.
Только тогда распрямили поясницы, переброси¬
лись двумя-тремя словами — и опять за работу.
Худо, что собаки во дворе братьев Муркалиных
надсадили глотки, возбудили всех шавок в ок¬
руге. На гудок собаки не лаяли,
Хотелось курить, обогреться, Васе пора было
бежать на работу. Как он будет там, у станка,
после бессонной ночи? Александр, совестясь, не
глядя на друга, сказал:
— Пошли в дом. Если за листками придут,,
догадаются в раму постукать...
Лука Иваныч схлебывал чай, даже не поше¬
велился, когда парни вбежали и кинулись к теп¬
лой печке. Зато Мавра Калинична мигом отвер-
127

нула флажок самоварного краника, подставила
под него две глубокие фаянсовые чашки; зер¬
кальный бок самовара запотел. На столе, в пле¬
тенке, лежали шаньги и румяные сушки, Мавра
Калинична пододвинула еду поближе к ребятам,
по привычке приговаривая:
— Кушайте, гости, жри, Матрена... Просты¬
ли, полуночники?
Она скрывала тревогу, скрывала какие-то
вопросы, Александр догадывался об этом. И еще
думал: как отдать ей деньги, которыми ссудила
его из партийной кассы Екатерина Беспалова?
Деньги были немалые: сколько надо — истратить
на «технику», столько-то на свои нужды. А он
их не заработал, на свои-то нужды, он не пони¬
мал, как можно за убеждения получать деньги!
Возмущаться при Екатерине он не мог: эта жен¬
щина синевой из-под ресниц, движением нежной
руки утихомирила бы, наверное, даже тигра, а
Борчанинов и сам умел сдерживаться.
— Ты, Саша, стал профессионалом. Необхо¬
димость заставила. Но ведь жить-то нужно.
128
И потом, разве ученым, философам, теоретикам
платят за риск сдельно, за раздумья оптом? Пой¬
ми, забота о куске хлеба мигом сбросит нас в
трясину. Скажу тебе еще, дорогой мой, в каж¬
дой израсходованной копейке мы отчитываемся
перед комитетом. И перед партией — в нашей га¬
зете... И в конце концов, — она чуть притопну¬
ла,— подчиняйтесь партийной дисциплине, това¬
рищ Борчанннов! — И улыбчиво посмотрела, про¬
тянула руку.
Он готов был слушать этот голос без конца,
не выпускать ее руку — да по какому праву!..
И в двух словах «партийная дисциплина» содер¬
жалась более властная сила, чем в приказе. Как
беззаботно, как просто, оказывается, жилось в
Уфе!
Там он видел плакат «Социальная пирамида»,
изданный Союзом русских социал-демократов в
Женеве. На макушке пирамиды хищно раскинул
свои крыла самодержавный орел, под сенью их,
на пышном облаке, устроились царь и царица.
Надпись оповещала: «Мы царствуем над вами».
Ниже, уширяя макушку, в мундирах с золотым
и серебряным шитьем, расположились министры:
«Мы правим вами». Еще ближе к основанию, в
тяжелых ризах, с кадилами и кропилами, с вы¬
ражением благочестия и угрозы на физиономи¬
ях, — духовенство: «Мы морочим вас». Весь этот
сановный пик поддерживала и окружала серая
солдатская масса, ощетиненная штыками: «Мы
стреляем в вас». Чуть ниже, как бы на пароход¬
ной галерее, за столами орали, жрали, пили, об¬
нимали женщин с развратными ртами: «Мы
едим за вас». И эта гора с заоблачным пиком
попирала основание — рабочие и крестьянские
толпы, из которых неслось вверх: «Мы работаем
за вас», «Мы кормим вас». В руках рабочих раз¬
вевалось знамя с девизом «Жить в свободе, уме¬
реть в борьбе». Плакат заключался словами:
«Но настанет пора — возмутится народ, разогнет
он согбенную спину и дружным, могучим напо¬
ром плеча опрокинет он эту махину».
В какой же части социальной пирамиды хо¬
тел бы видеть себя Борчанннов? Не на пароход¬
9 А. Крашенинников
129

ной галерее, конечно! Вот он здесь, с теми, кто
написал на знамени девиз, он уже не сторонний
наблюдатель, он работает ради приближения
великого времени, когда ненавистная пирамида
будет разрушена.
Главное было — удовлетворение, глубокое,
ровное. Оно сменило праздник, который наступил,
когда получили первый оттиск. Оно было бы и
вовсе полным, но никто больше за листовками
не шел, и напрасно Александр напрягал слух,
ловя звуки за окном.
Лука Иваныч, покряхтывая, натянул пальто,
фетровую шляпу со смятыми полями, захватил
сверток с обедом. Вася протирал глаза, конфу¬
зился: «Вот ведь, за чаем задремал», сказал,
что купит что-нибудь на обед у торговок, но
Мавра Калинична и ему приготовила сверток.
Гомзиков ласково и сонно глянул на Александра,
зябко передернул плечами. Лука Иваныч перед
выходом перекрестился. А Мавра Калинична
влезла в шерстяных носках на скамью, приня¬
лась тормошить,* растрясать Петьку и Пав¬
лушку:
— Эка, пригрелись воробьи. Долго спать — с
долгом встать. Слышь, Петро, маленький ты,
чо ли?
Петька бурчал, дескать, то шпыняют, как
мальца, то говорят — большой, Павлушка за¬
нудливо хныкал. Да ведь их матери с отцом еще
кормить, ростить надо! Права Екатерина, нечего
нюни распускать, как худосочному гимназисту!
Он вынул из кармана куртки бумажник, за¬
шелестел кредитками, положил все на краешек
стола, где почище.
— Вот, бери, мать, на хозяйство.
— Все еще уфимские? — прикинула она глаз¬
ком. — Купца, должно, на большой дороге кисте¬
нем по темечку погладил?
— Уфимские были за практику. Эти — за ноч¬
ное бдение. И Марусе передай, сколько можешь.
— Ладно, сынок, сгодятся. Спасибо. — Мав¬
ра Калинична прибрала деньги в верхний ящик
комода.
130

Как благодарен ей был Александр, что ника¬
ких лишних слов для объяснений не понадоби¬
лось.
Грозно, неумолимо проревел второй гудок.
Потом, топая сапожонками, с книжками под
ремнем, в пальтеце нараспашку, убежал в шко¬
лу Петька. Мавра Калинична ушла в теплом
платке и плюшевом жакете. Павлушка заиграл¬
ся в уголке.
А Борчанинова долил сон. Перед ним, во
флигельке к стене прижалась Екатерина в голу¬
бом, как летнее погожее небо, платье. А из уг¬
лов, в щель из-под пола, из печки выползала
серая масса, топорщилась штыками. Все тесней
сжималось пространство перед Екатериной,
Александр метался, рвался ей на выручку, на¬
талкивался на преграду, невидимую, но точно
стальную.
Соступала дверь, он очнулся, с радостью соз¬
навая, что видел всего лишь дрем.ную дурнину;
горел рубец на щеке — отлежал на локте. Ока¬
зывается, мать вернулась. Она, не раздевшись,
сидела у входа на стуле и сквозящими, налиты¬
ми тревогою глазами смотрела на сына.
— Что-то стряслось? — встрепенулся Алек¬
сандр.
— В заводе-то что творится, господи. По це¬
хам надзиратели да полицейские шнырят, в за¬
водоуправлении жандармские чины сычами си¬
дят.
'	— Чего ищут-то, мама?
— В лесу деревьев!.. В снарядном и орудий¬
ном, слышь, да на дверях заводоуправления лист¬
ки какие-то налипли. А ведь перед этим в про¬
ходной всех подчистую обшаривали, бабам-водо¬
носкам тайные места лапами щекотили, да и
пронесли как-то, варнаки! — У матери губы угол¬
ками дрогнули.
«Пронесли! Вот славно, — обрадовался про
себя Александр, но тут же и обмер: — Но отку¬
да жандармы заране узнали? Кто предупредил,
если сразу в проходной обшаривали? Неужто*
Яшку в театре сцапали!» — Он опять посмотрел
на встревоженную мать.
131
9*

Она как будто ждала от него объяснений
всему, что творится сейчас в заводе, и вроде бы
не хотела услышать подтверждения своим догад¬
кам. Александр закрыл глаза, начал про себя
считать по привычке до ста, чтобы успокоиться,
но внезапно шагнул к Мавре Калиничне, поло¬
жил руки на костистые ее плечи, всматривался в
лицо, силился найти такие слова, чтобы она ско¬
рее и вернее поняла, и не находил.
— Мама, знаешь... Ты не осуждай меня, ма¬
маня, но иначе я не могу, не имею права...
— Ну-ко, не реви, козел, что в лес забрел, —
осадила Мавра Калинична, от рук его освобож¬
даясь. — Беги во флигелек да прибери почище!
2
С неба сыпала снежная крупа, накапливалась
в ковшиках выбоин, расползалась кашей по до¬
рогам. На зябкую дегтярную воду пруда натя¬
гивались забереги. Гора Вышка посинела от хо¬
лода, бока ее совсем сморщились, и мелко вздра¬
гивали на них черные будылья.
У самого подножья Вышки, по Соликамскому
тракту, мещанин Абрашев в свое время построил
двухэтажный бревенчатый дом, десятью окнами
глядящий на дорогу. Хозяин был человеком бла¬
гочестивым, религиозным, как удалось Никанд-
рычу столковаться с ним, бог весть, но в первое
воскресенье ноября в одной из нижних комнат
дома — большой зале, собрались четверо. Ни-
кандрыч и Селиванов играли в шашки. Алексей
хмурился, трогал нижней губою усы, Никандрыч,
вскинув очки на лоб, двигал ими, то и дело по¬
вторял знаменитое выражение: «Знаем, как вы
не брали в руки шашек». Поближе к окошку, за¬
ложив ногу на ногу, мирно сидел Матвей Абра-
мыч, листая какую-то пухлую книжку. На этот
раз он тоже был, как Никандрыч, в очках, а не
в обычном своем пенсне, пришел в потрепанном
пальто й мятой, точно корова ее жевала, шляпе.
Очки сползали, он то и дело их поправлял, сно¬
ва упирался взглядом в страницу, но Борчани-
нов видел: содержание мало его занимает.
132

Мать освободила Александра от изнуритель¬
ной тяжести, которая пластами накапливалась
в душе с самого отъезда из Уфы; отец, когда
сын погончики землемерного училища с куртки
спорол, только поморгал да покашлял, сгорбив¬
шись. Будто благословение от стариков своих
Ворчанинов получил и готов был к самому труд¬
ному— ведь понятно, Никандрыч созвал товари¬
щей не для того, чтобы они полюбовались его
хитроумию в шашках, — Борчанинов готов был
поспорить с Яшкой Кузнецовым, вспомнив его
слова: «Хорошие у тебя старики, а это не всегда
ладно». Наоборот, как ладно-то еще, и что мож¬
но сделать, когда у тебя надежный тыл!
— За «фук» возьму, — улыбнулся Алексей
Селиванов; он выглядел куда свежее, чем в тот
день, когда Борчанинов впервые подошел к нему
во дворе земского склада.	-
— Зазевался. — Никандрыч сконфузился, до¬
был из кармана носовой платок.
В это время из соседней комнаты появился
Михаил Стольников с посеченными ветром ще¬
ками, покрутил лысеющей головой:
— Холодина-а. Дружки из лесной охраны
племяшу моему гуднули: дескать, на тридцатое
число волки в трущобах стаями сбивались, а
это, по приметам, к мору, голоду либо войне.
— А жандармы да полиция в стаи сбивают¬
ся, это к чему? — с прищуркою поинтересовался
Никандрыч.
— К беде, — решил Стольников.
Александр был с ним через Лбовых шапочно
знаком, но ни за что бы не подумал, что Михаил
Стольников — подпольщик. И Алексей Селива¬
нов, составляя шашки башенкою, тоже к Столь-
никову незаметно присматривался. Никандрыч
их познакомил, Алексея назвал по подпольной
кличке товарищем Романом.
— Яшка и Деветьяров через рынок прошли,
скоро прибудут, — сообщил Стольников, обми¬
ная пальцами свое лицо.
В дом Абрашева попадали по черному ходу.
Отпирала Глаша: славная девчушка и здесь по¬
могала отцу. Когда Александра увидела, смути-
133
лась почему-то, запунцовела, даже отвернулась,
а он и слова не нашел для нее дружелюбного,
точно табуретку миновал.
По соседству затопали, дверь пропустила бод¬
рого Яшку Кузнецова и еще одного человека,
Александру не известного, крупного, прочно сби¬
того, с мощным подбородком и прямым взором
жестяных глаз, чересчур прямым, словно какую-
то вину он в человеке высматривал.
— Деветьяров, — напористо назвался он,
слишком крепко и больно пожимая руку Алек¬
сандра за пальцы, и передвинулся к Селиванову,
по-хозяйски шумно ворочая стулья.
По взгляду Селиванова Борчанинов угадал:
и Алексею Деветьяров не по душе. Да можно
ли доверять первому впечатлению? И когда Ни-
кандрыч объявил, что теперь все в сборе и надоб¬
но выбрать председателя и протоколиста, Алек¬
сандр охотно поднял руку за Деветьярова, кото¬
рого предложил Кузнецов, и за Никандрыча.
— Протокол я сам поведу, — сказал Никан-
дрыч, перебирая на столе бумаги, пододвигая
чернильницу с торчащей из нее ручкой с погры¬
зенным кончиком.
Деветьяров навис над ним, опытно обратился
к собравшимся:
— Продолжим, товарищи. — Пошевелил бу¬
магу, которую подсунул Никандрыч. — Повестка
у нас такая: «Письма из Екатеринбурга и Уфы»,
«Известия из тюрьмы», — расскажет товарищ
Машинист... «О типографии» и тут еще «Об аван¬
тюризме». Кто за повестку?
Он спросил так, что воспротивиться все равно
бы не захотелось. Александру весь этот ритуал
был внове, по сердцу пришелся порядок. Он по¬
удобнее устроился, опустив локти на колени, слу¬
шал Матвея Абрамыча, который сказал, что бу¬
дет краток, и докладывал о письме екатерин¬
бургских и уфимских товарищей:
— Назрела необходимость объединения всей
партийной работы на Урале. Пермский коми¬
тет— за это. Вместе мы сильнее, как вы сами
понимаете... Как смотрит на объединение Мото¬
вилиха?
134

Матвей Абрамыч напомнил о материалах Вто¬
рого съезда партии и поставил вопрос на голо¬
сование. Споров не было.
— Теперь второе. Нам удалось получить из¬
вестие от товарищей из неволи, — построжал
Матвей Абрамыч. — В тюрьме возобновились по¬
вальные допросы. Заключенным угрожают кар¬
цером и побоями. Пытаются вырвать сведения о
том, где и когда возобновлена «техника». Това¬
рищи держатся стойко. Меня удивляет и насто¬
раживает, почему никому из арестованных в на¬
чале октября... не ломают ребра, не выбивают
зубы. Жандармы подобрели, начальник тюрьмы
господин Гумберт в ангелы записался!
— Своего щадят, — мигнул за очками Ни-
кандрыч. — Свой сидит.
— Вероятнее всего! Мы предупредили това¬
рищей, что провокатор среди них.
Селиванов неожиданно с шумом вздохнул,
хотел что-то сказать, но не стал перебивать Мат¬
вея Абрамыча, а тот поправил очки и повел
рукою:
— Разрешите вас поздравить, товарищи,—
возобновление выпуска листовок нанесло вла¬
стям ощутимый удар. У заключенных один к
жандармам вопрос: «Комитет действует, так за
что же вы нас держите?»
Матвей Абрамыч не назвал по имени тех, кто
печатал листовки, и Александр постарался себя
не выдать, но приятно, приятно было поздравле¬
ние. Матвей Абрамыч говорит, что выпуск листо¬
вок необходимо продолжать, в ближайшее вре¬
мя возобновить «Рабочий бюллетень» с полити¬
ческими обобщениями и призывами, Александр
хоть сейчас готов вернуться в свой флигелек, не
есть, не спать!..
— Но откуда жандармы, полиция проведали
вечером, что листовки появятся утром? — Ни-
кандрыч, похоже, позабыл о протоколе, поверх
очков смотрел на Кузнецова.— Ладно, Аверкия
Паздерина и поводыря его Митьку в проходной
не обшарили, а то бы до сих пор сидеть нам в
нетях. Но это бы полбеды. Двух ни в чем не по¬
винных токарей по указке Назарова забрали.
135

Провокация, как в феврале... Только мы на жив¬
ца не бросились, мы-то помудрели. А кое-кто из
нас так и остался в озорном младенчестве. Кому
понадобилось дергать жандармов за бакенбар¬
ды?— Никандрыч возмущенно замолчал, оста¬
вив вопрос в прокуренном воздухе.
— Признавайтесь, запишем выводы, и делу
конец, — выждав, навалился Деветьяров.
«Ну и характер. Прет, как утюг!» — удивился
про себя Борчанинов. У него и сомнения не бы¬
ло, чей ус в тесте, но как-то неловко пальцем
указывать на товарища. А Яшка Кузнецов заер¬
зал, галстух бордовый, выходного дня ради повя¬
занный, теребил:
— Все равно бы в завод полицию нагнали.
— Тут, понимаешь, лучше позже, чем впе¬
ред. Листовки были бы все на местах, унесли бы
их многие до обыска, — пробовал увещевать Ни¬
кандрыч.
Пожалуй, Деветьяров прав, нечего нитку тя¬
нуть. Борчанинов повернулся к Кузнецову вме¬
сте со стулом:
— Кому ты листовки передал?
— Кому? — Яшка вызывающе усмехнулся. —
Губернатору!	.
Никандрыч не донес до бумаги перо, Столь¬
ников растерянно всхохотнул, Селиванов покачал
головою, принялся разминать папиросу. Матвей
Абрамыч занялся очками, а Борчанинов недо¬
уменно оглядел всех и опять спросил:
— Так прямо и передал?
— Через надежного товарища.
Матвей Абрамыч предупреждающе похлопал
ладонью по корочке книжки:
— Пойми, Яков, это архисерьезно. Револю¬
ция— не игра, а вопрос жизни и смерти. Ты мог
провалиться сам и потянуть за собой живую
цепь: для нас этот провал был бы последним.
Но уж если так получилось, скажи, что за на¬
дежный товарищ. Нам неплохо бы иметь возле
персоны губернатора такого человека.
Деветьяров надавил руками на стол, точно
месил тесто:
— Говори лучше, Кузнецов!
136

Яшкино лицо делалось багровым, он зашны¬
рял глазами по ботинкам и сапогам сидящих,
будто отыскивая пятна грязи.
— Наврал, — обрадованно определил Деве¬
тьяров.— Гнать его из комитету! Ставлю на го¬
лосование.
Никандрыч его остановил:
— Да погоди ты. Тебе бы топор да рощу со¬
сенок! Говори, Яков, как было дело.
— Ну-у, в оперном было дело, перед «Фа¬
устом». Развалились в ложах жандармы, губер¬
натор, исправник — довольнехоньки... Как-то бы
им, думаю, соли насыпать. — Яшка и себе бы
ни за что не признался, что испугался обыска.
— Листовки-то не для них, — возмутился
Стольников. — Анархист ты, Кузнецов, совсем
как мой племяш — лесной житель.
— Продолжай, — заинтересованно попросил
Матвей Абрамыч.
Яшка воодушевился:
— Вот, думаю, листки-то наши да им бы в
морду. Кончили мы петь, и тут за кулисами под¬
вернулась мне одна танцорочка. Сам губернатор
к ней, значит, лепится, а она — ни в какую. Ну,
я ей листовки и отдал: «Сунь в морду господину
губернатору, он и отскочит — не до тебя ему
будет!»
— Свистишь, — ударил кулаком Деветья¬
ров. — Не могет такого быть.
— А спросите. Ее Зиночкой зовут.
— Давай-ко, Яков, садись, а мы покумекаем
и выскажемся по порядку, — сказал Никандрыч.
Борчанинов сперва не хотел говорить, но
слишком уж не вязался поступок Кузнецова с
серьезной работой, со званием члена комитета,
и Стольников заметил верно: листовки печатали
вовсе не для того, чтобы портить настроение гу¬
бернатору. Сколько дней пролежала в тайнике
пачка листовок, сколько дней пришлось прятать
«технику»! И двух многодетных мастеровых схва¬
тили только за то, что они взяли на своих рабо¬
чих местах подброшенные туда листовки: за ни¬
ми уже следили! Безграмотно поступил Яков,
во вред...
137

— Ишь какой грамотей объявился, — още¬
рился Яшка, но Деветьяров гвозданул кулаком
по столу.
Матвей Абрамыч, точно прислушиваясь к са¬
мому себе, медленно и тихо начал свое слово.
Конечно, у Кузнецова были самые чистые наме¬
рения. Но и мальчишество! Мы не можем ско¬
вывать душевные порывы каждого из нас, однако
умение предвидеть последствия своих действий
должны вырабатывать. Важно, чтобы Яков сам
понял всю опрометчивость своего шага. Это важ¬
нее всяких порицаний.
— Какие уж там порицания, когда предви¬
дится каждому из нас тюрьма, — печально
вздохнул Селиванов.
— Не надобно слишком могильно глядеть в
будущее, — возразил Никандрыч. — А Якова я
все-таки предлагаю строго осудить. Пускай все
поступки свои, общего дела нашего касаемые,
продумывает и с товарищами согласовывает.
— Было два предложения: гнать из комите¬
та или строго предупредить. Голосую за пер¬
вое. — Деветьяров выгнул чугунную свою руку.
Никто его не поддержал: мнение Никандры-
ча показалось вернее.
— Ты бы, Яков, глотку-то в хоре драть по¬
остерегся. А ну как танцорка на тебя махнет,—
подошел к Кузнецову озабоченный Стольников.
Яшка дергал ноздрями, как норовистый ска¬
кун:
— Сколько раз уже был на спевках — не
указала.
Он попрощался со всеми за руку, Александру
пожал ладонь еле-еле, глаза прятал — обиделся.
Стольников пошел за ним, они о чем-то спорили,
потом заглянула Глаша:
— Мне еще, папаня, покараулить? Хозяин
вернулся, тебя ругает из-за меня: мол, чадо свое,
отроковицу, куда ввергает. — Она засмеялась.
— Покарауль, Глашенька, мы теперь ско¬
ро,— сказал Никандрыч и принялся собирать
бумаги.
— Разве у нас революционное дело? Слюн¬
тяйство одно, пансионат для благородных де-
138
виц! — кипел Деветьяров. — Железом надобно
быть! Зашатался, плохо на ногах стоишь — в сто¬
рону.
— Вы, случайно, с Гурием Петряшиным не
знакомы? — спросил Селиванов.
— Гурий — человек-ек!.. Жалею, что он в
бомбистах, не с нами... Ты записал, Никандрыч,
мое особое мнение?
— А я по последнему вопросу никакого мне¬
ния не записывал.
— Правила члена комитета нарушаешь?.. Ну,
пожалеем потом, да поздно!—Деветьяров по¬
багровел, но все-таки сдержался. — Будьте здо¬
ровы.
— Император какой, — оценил Селиванов.—
Голоса Гершуни, Гурия Петряшина через него
услышал. Кто он?
— Свой. В мартене сталь варит. Да, прямо-
лом! Однако ж честен. И слово с делом у не¬
го— не вилка. Возможно, придет время его пра¬
воты, а пока нам надобно воспитывать друг
друга. — Никандрыч вопросительно поверх очков
посмотрел на Матвея Абрамыча. — Расходимся
по одному? Тогда — кто через главный ход, кто
через черный. А я еще с Абрашевым доспорю.
Тоже мужик заковыристый: «Что вы, дескать,
взамен леригии поставите? Нечего вам поста¬
вить, и пойдет разброд и шатание, и сын плюнет
в глаза отца своего. Хамы, каины, иуды воз¬
двигнут храмы свои».
— Спорить, спорить, спорить, — устало пов¬
торил Матвей Абрамыч. — Всякому кажется, что
только он и прав... Но к делу. Сведенья из тюрь¬
мы получены от жены Володина по счастливой
случайности. За Володиным как за газетчиком
особый догляд. Нужен другой канал. Мы с Ека¬
териной уже обдумывали. Лучше всего... через
Мишу Туркина. — Матвей Абрамыч подхватил
Александра под руку и водил по комнате мимо
фортки, в которую выкатывалась сизая пелена
табачного дыма. — За Туркиным, как за недо¬
рослем, смотрят меньше. К сожалению, мать у
него больна, да и за сына слишком страшится.
139
Не нашел бы ты, Александр, в Мотовилихе на¬
дежную для Миши сестрицу, пусть двоюродную?
— Я подумаю, — сказал Борчанинов, и этот
ответ Матвею Абрамычу понравился.
3
Как всегда, в субботу давали жалованье в
конторке депо. Рабочие получали по расчетным
книжкам, водоноски — все одинаково. Маруся
гроши не пересчитывала, не плакала, не причи¬
тала, как иные бабы: чего без толку-то слезы
глотать, все одно концы с концами не сведешь.
Коромысло с ведрами наломало плечи, поясни¬
цу, ноги подгибались, промерзла, видно, навсе¬
гда— потаскай-ка воду с Камы к паровозам;
подол на ветру закоробел, звенел железом. За¬
бежала к Мавре Калиничне дать Ванятке грудь.
Мавра Калинична и Павлушка с Ваняткою во¬
дились, уж прикармливали размятыми сушками,
толокном в коровьем молоке, а все ж таки ма¬
теринское чем заменишь? Как дохнул Ванятка из
пуговки своей прямо в сосок, вобрал его, будто
земляничину, губешками, все внутри у Маруси
заслабло, и вроде ее не стало. А надо на Висим,
носы утереть старшеньким, накормить, уторкать,
чтобы хозяйку-лягуху не шибко сердили. Так
по всем дням и сегодня было, да перед тем как
Марусе перепеленать Ванятку, Александр отку¬
да-то воротился и сказал, мол, просьба у него к
ней имеется. Маруся для Борчаниновых — кровь
бы до капельки, не то что передачу Туркину в
тюрьму принести, сестрой назваться.
— Мать квашонку затеяла, — еще сказал
Александр, приглаживая встопорщенные шапкой
долгие волосы свои, — постряпушки Мише отне¬
сешь, две книжки он вернуть должен — дождешь¬
ся... Ну и старушке его, Дарье Петровне, ска¬
жись: ей полегче будет.
Туркиных Маруся едва знала, слыхала, что
старший сын Дарьи Петровны в феврале угодил
за решетку, сослан в Сибирь, теперь вот второго
посадили, и старушка вовсе одинешенька...
Уж ко всенощной в церкви отблаговестили,.
140
когда Маруся пришла к Туркиной. В доме без
мужской руки запущено, запаршивело: расша¬
тался заплот, покосились ворота, плаха на кры¬
лечке норовила вздыбиться.
Дарья Петровна отпереть поднялась с лежан¬
ки, из-под пестроцветного лоскутного одеяла,
держалась за впалую грудь.
«Господи, — подумала Маруся, — господи, у
всех горе да бедствие. И Мавру Калиничну с «Лу¬
кой Иванычем, поди, не минует».
Туркина подозрительно из-под шалашиком
повязанного платочка незваную гостью взгляда¬
ми допрашивала. Марусе пришлось сказать свою
фамилию, старушка посветлела, над Мокеюш-
кой поохала, а узнавши, с чем Заозерских при¬
слали, закрестилась из последних сил, заплака¬
ла: передать-то Мишке нечего — ни еды, ни ло-
потины.
— Малец ведь он вовсе, за что же держат
его, детишков-то за что держат? Мало им моего
одного старшого?.. Ох, озоруй Мишка, материна
слова не слушал... Может, ноне присмирнеет.
Маруся не ответила, старушка утерла глаза
изнанкою ладони,сказала:
— А ты-то с моими парнями в знакомстве,
ли чо?
— Нет, Дарья Петровна, просто добрые люди
попросили. И ты не беспокойся, все, что надо,
Михаилу передадут. От вас-то что сыну пере¬
дать?
— Господи, постряпать бы, да мучицы нету.
И силов нету. — Дарья Петровна сникла, села на
лежанку. — Да уж передай, касаточка, жива,
мол, здорова. Пущай бережется там, варнак.—
Она снова заплакала, сквозь слезы добавила.—
Коли можно...
Маруся прежде слова «тюрьма» боялась: там
одни разбойники, дремучим волосом заросшие,
конокрады сидели. Оказалось, тюрьма тюрьме
рознь, сколько хороших мужиков туда затолка¬
ли, старика немца обрусевшего Витте Ферди¬
нанда Васильевича с сыном Иваном, людей
смирных, в феврале туда упекли, Иван голодов¬
ку, начал, так по суду их оправдали. Мишку вот
141
да еще скольких под замком морят... Да какие
они разбойники, ни в жизнь ничего не украли!
Невдомек Марусе, что в двойной корке од¬
ного из капустных пирожков, маленько подго¬
релого, затаена записка от Михаила Абрамыча
шифром, условленным, когда еще все были на
свободе. А в книжке Жюля Верна «Пять недель
на аэростате», которую от Туркина получить воз¬
вратом надобно, буквы заглавные через страни¬
цу ногтем задеты, в лупу видно. В корзинке у
Маруси одна записка, открытая: какие книжки
дозволенные принести, как здоровье, мать жива-
здорова, и в конце — «твоя сестра Маруся».
Пока на паровике ехала, пока вверх по Си¬
бирской улице бежала, все было ясно-понятно.
А у тюрьмы заробела. Серая стена, окошки в ре¬
шетках, в дощатых коробах, башня о четырех
углах, и народу — как на кладбище в родитель¬
ский день.
Очередь на свидание к желтым дверям ужом
под снежной порошей замерла. Туркину свида¬
ние не разрешали, Маруся встала в другую оче¬
редь — на передачу. Эта двигалась поскорее и
со временем пригнала Марусю к столу, за кото¬
рым шевелились два надзирателя с жетонами на
груди. Один толстыми рыжими пальцами сдер¬
нул с корзинки салфетку, швырнул второму Ма¬
русину записку, растерзал наудачу несколько
пирожков, рассыпая капусту и яичный желток,
вывалил из корзинки остальное в казенный ко¬
робок. Пока он крошил пироги, Маруся стояла
ни жива ни мертва: как можно стряпню-то, хлеб-
то поганить! А другой надзиратель поглядел за¬
писку от Маруси на свет, провел по ней крест-
накрест кисточкой: наискосок потек по строчкам
грязно-желтый след. Потом уж Маруся узнала,
что так проверяют тайнопись.
А теперь мысленно частила: «Господи, поми¬
луй, господи, помилуй», ждала с другими труд¬
но молчавшими женщинами у обшорканной спи¬
нами желтой стены, устроив пустую корзинку на
коленях. От Туркина принесли клочок бумаги,
две потрепанные книжки, опять все перекрести-
142
ли —даже в книжках несколько страниц наугад,
и велели:
— Туркина, получай!
Маруся сперва не поняла, позабыла, что на¬
звалась для записи в толстую конторскую книгу
Марией Туркиной, сестрой подследственного.
Женщина в потрепанной шляпе столкнула ее
с лавки.
Читать Маруся умела по слогам, разобрала
карандашные буквы:
«Спасибо, сестренка. У меня порядок. При¬
шлите еще книжек, лучше про божественное.
Михаил».
4
Зиночку Тай Самойленко допросил в театре.
После экзерсисов она была разгорячена, как ло¬
шадка, от нее кисло пахло потом, духами, пуд¬
рой, она перебирала ножками, утыкалась носи¬
ком в беличий воротник пухового халатика.
Ротмистр искристыми глазами окинул сплошь
оклеенные афишами стены кабинета балетмей¬
стера, спросил рокочущим баритоном:
— Скажите честно, только честно, как попа¬
ли к вам листовки.
— Знаете, знаете, я сама удивляюсь! Я вошла
в уборную, чтобы одеться к «Вальпургиевой
ночи»...
«Вернее — раздеться», — усмехнулся про себя
Самойленко.
—...и вдруг на гримерном столике смотрю —
бумажки. Думала, от очередного вздыхателя
записка, прочитала — батюшки! Так я испуга¬
лась, даже позабыла, об чем написано. Тут —
господин Левизон. Я ему передала. — Зиночка
смотрела на ротмистра чистым взглядом ангела,
не хватало лишь сияния вокруг ее головки.
«Экая дура», — поморщился ротмистр, доса¬
дуя, что впустую потратил время.
Все же первая догадка, что «дирижер» в Мо¬
товилихе, была поспешной, никак не подтвержда¬
лась. В Мотовилихе — исполнители. Листовки пе¬
чатались там. В хоре Городцова пел мотовили-
143
хинский мастеровой Яков Кузнецов. Этот Кузне¬
цов почувствовал какую-то угрозу и в первой же
попавшейся пустой комнате избавился от опас¬
ных бумажек. Не думал же Кузнецов агитиро¬
вать в революцию полупроституток кордебалета!
Городцов показал, что мастеровой перестал по¬
сещать спевки, это большая для хора утрата,
у юноши выдающийся тенор. Певчий Фистульев
доносил, что во время исполнения «Боже, царя
храни» Кузнецов разевал рот, как рыба, а зву¬
ков не испускал. Никаких сомнений не было, что
мастеровой имеет прямой доступ к подпольной
типографии. Надлежало установить за ним на¬
блюдение.
В привычной обстановке своего кабинета Са¬
мойленко расслабился, на лоб набежали мор¬
щины. Перед ротмистром на столе распирали
сафьяновую папку агентурные донесения. Среди
них, конечно, о «дирижере».
Ротмистр двумя пальцами за уголок брал ис¬
писанные с помарками и ошибками листки, сор¬
тировал по значимости: это он всегда делал сам.
Вспомнил — агент Мюрат после завершения каж¬
дой операции, крупной или малой, всегда тща¬
тельно моет руки, самому захотелось вымыть
пальцы.
Самойленко понимал, что без пестрого племе¬
ни филеров, шпиков, осведомителей, провокато¬
ров — по терминологии подпольщиков, — одним
словом, агентуры, глаз и ушей охранного отде¬
ления, влиять на политическую жизнь государст¬
ва невозможно. Однако племя это весьма раз¬
ношерстно, низы его составляют бывшие уго¬
ловники, растратчики, растлители и прочие по¬
донки общества, готовые к самой черной работе,
трусливые, блудливые, подлые, жадные. И от
прикосновения к ним чистоплотного, как он сам
себя видел, Самойленку поташнивало. Но су¬
ществовала в этом племени и своя элита: напри¬
мер, знаменитый еврей старый боевик Эвно Азеф
или Мюрат. Правда, Азефа и Мюрата тоже нель¬
зя ставить на одну доску. Мюрат светлее, чище,
он Самойленке симпатичен... И теперь с ним
предстоит столкновение, поскольку Мюрат реши-
144
тельно против задержания Беспаловых и Сели¬
ванова. Но Матвей Абрамыч Беспалов и есть
«дирижер». Агентурные данные и личные ощу¬
щения ротмистра совпадают.
Самойленко вздохнул, принялся за бумаги.
«Наружным наблюдением 8 ноября в три ча¬
са дня установлено: Селиванов Алексей Христо¬
форович проследовал до железнодорожной стан¬
ции и сел в вагон в сторону Мотовилихи. Однако
в вагонах указанного Селиванова не обнару¬
жено. След утерян»*
Донесение устарело на десять дней. Даром
жрут хлеб, мерзавцы! Селиванов живет подозри¬
тельно тихо, словно провал комитета подейство¬
вал на него отрезвляюще. Следует отрезвить мо¬
лодого человека окончательно.
Вот это — сведения из тюрьмы:
«Крестьянка Палашка Некрасова, арестован¬
ная в подпольной типографии и проходящая по
одному делу с Юлией Хлыновой, препровожде¬
на в тюремный госпиталь в виду скоротечной
чахотки».
Хлынова держалась на допросах самоуверен¬
но, деятельности своей в подпольной типографии
и распространении запрещенной литературы не
отрицала — еще бы, схвачена у типографского
станка! Отец ее, священник приходской церкви
села Большая Елова, через архиерея, через ге¬
нерала Широкова просит отпустить «блудную
дщерь» на поруки, под денежный залог в триста
рублей. Где этому попишке взять такие деньги?..
И плохо же служитель божий воспитывал свое
родное чадо... А Палашка на допросах тряслась
и воняла. Здоровенная, на грудях можно графин
с водой уставить, и вдруг — болезнь худосочной
барышни. Проверить.
Ну вот и до «дирижера» добрались! Это до¬
несение Самойленко расправил по уголкам, про¬
читал вслух, выделяя голосом самые важные
места:
«Довожу до вашего сведения, что 15 ноября
в 6 часов вечера на квартиру Беспалова Матвея
Абрамовича, переданного мне для наружного
наблюдения (собственный дом г-жи Пухначе-
Ю А. Крашенинников
145

вой), снова приходил молодой человек, о кото¬
ром я уже подавал данные. Повторяю приметы:
длинные черные волосы, лоб и лицо широкие,
черные молодые усы. Лет 18—20. Одет в зимний
заячий треух, драповое пальто, сапоги. Вышел в
6 часов 35 минут вечера. Преследование показа¬
ло, что молодой человек запрыгнул на ходу в
вагон железной дороги в сторону Мотовилихи.
Не имея указаний наблюдать за этим объектом
и возможности передать его другому наблюдате¬
лю, я возвратился в пределы дома г-жи Пухна-
чевой».
«В пределы», — усмехнулся ротмистр и столь,
же любовно разгладил следующее донесение:
«В железнодорожной библиотеке находящей¬
ся под внешним и внутренним наблюдением Бес¬
паловой Екатериной Максимовной собран пол¬
ный комплект «Искры» и экземпляры (десять}
книжки Н. Ленина «Что делать?» в синей облож¬
ке с обрезанными краями. Приходящим рабочим
Беспалова скрытно передает запрещенную пра¬
вительством литературу политического содержа¬
ния».
— Генерал Широков обвиняет меня в медли¬
тельности. — Самойленко привстал, подтягивая
к себе телефонный аппарат; призывно звякнули
звонковые чашечки; отразились в них переплеты
окна. — Из Петербурга сыплются гневные депе¬
ши. И в самом деле пора, господин Мюрат, вы¬
бить у «дирижера» палочку. Показания выжать
мы сумеем. Тогда и мотовилихинским «первопе¬
чатникам» конец. И можно передавать дело в
суд, а мелочь, вроде крестьянской девки Палаш¬
ки, выпустить на покаяние.
Ротмистр поднес к уху слуховой рожок, кру¬
танул ручку аппарата, сказал в разговорный
рожок:
— Алло, здесь Самойленко. Какие новости?
В рожке затрещало, металлический голос
проблеял:
— Пристав Косецкий из Мотовилихи доло¬
жил, господин ротмистр, что в обнаружении пу¬
тей проникновения листовок никакой ясности не
достигнуто, даже путем женской агентуры.
146

— Очень плохо!— сказал Самойленко.
— Двое рабочих, арестованных по подозре¬
нию господина Назарова, отпущены после соот¬
ветствующего внушения. Беспорядков, которых
ожидали, не замечено.
— Очень плохо. Надлежит арестовать Беспа¬
ловых и Селиванова. Сначала Беспаловых. На
службе. Обыск в библиотеке и на квартире са¬
мый внимательный. Документы о задержании и
обыске должны соответствовать всем статьям
закона. У меня все! — Он крутанул ручку на от¬
бой, откинулся в кресле, посидел минуту, закрыв
глаза.
Сообразят первой взять Беспалову? Ее Мат¬
вей Абрамыч воспитан на рыцарстве немецких
университетов и никуда не уйдет, даже если бы
смог. Впрочем, почему она Беспалова? Екатери¬
на осталась Савиной, гражданский брак не дает
права на фамилию мужа. На допросах можно об
этом побеседовать.
Ну а все же, если допустить, что партийный
долг выше у Беспаловых, чем рыцарский дух.
Куда Беспалов побежит, если прошляпят? Ко¬
нечно, в Мотовилиху. Там Косецкий. Черт его
дери, связался с какой-то Рожновой, гулящей ба¬
бенкой, говорит — агентура. От такой агентуры
даже мотовилихинские бабы шарахаются и вслед
ей плюют. Есть у Косецкого, конечно, осведоми¬
тели и среди рабочих, вот на них серьезная на¬
дежда, на них Беспалов и выйдет рано или
поздно.
Но будем уповать на лучшее. Самойленке
страшно захотелось увидеть эту Екатерину Са¬
вину вблизи, понять, что нашел в ней, в своем
враге, этот странный человек Мюрат...
5
Замурзанные Марусины ребятишки вцепились
Борчанинову в ноги. Старшая, трехлетняя дев¬
чушка, в копейках золотухи, терлась об его ко¬
лено, беззубо шепелявила:
— Дядя Шаша, шего принешш?
Двухлетний бутуз колотил Александра кула¬
чишком по другому колену, пытался выговорить
147
10*

что-то, заливался смехом. На кровати произно¬
сил свои голубиные речи Ванятка, мусолил ба¬
ранку, давил деснами. На столе, потрескивая,
горела трехлинейная лампа, жирный запах ке¬
росиновой копоти обмазывал глотку, к нему не¬
возможно было притерпеться. За столом, напро¬
тив Александра, кутала плечи в платок соседка
Маруси по дому Степанида, посматривала на
двух своих угланов, катавших у печки друг на
дружку деревянный волчок. Они были постарше
Марусиных, девчушку иногда трепали, а все же
скопом мамок с работы дожидались веселее.
Степанида иногда ночью в приемном покое де¬
журила, день у нее выдавался домашний, иногда
в обед могла к ребятишкам забежать —к своим
и к Марусиным. Да и Маруся тоже ведра свои в
сарае оставляла и — домой: паровозным утро¬
бам больше всего воды надобилось утром да ве¬
чером.
— Вот так и управляемся, — зябко передер¬
нула плечами Степанида.
Александру понравилась эта женщина, некра¬
сивая, с большой обвислой грудью, с добрыми
коровьими глазами в белесых ресницах. Что она
сделает, как поведет себя, если узнает, что сы¬
нишка ее вместе со слепым Аверкием проносит
на завод листовки, что служит Митька связным
между заводскими подпольщиками? И почему-то
Александр сам себе внушительно подсказывал:
все поймет Степанида, сердцем поймет.
Он ждал Марусю, она должна вот-вот вер¬
нуться из лавки купца Рассолкина. Матвей Аб-
рамыч, Селиванов, Никандрыч были довольны:
Маруся с заданием справлялась хорошо. В лупу
Матвей Абрамыч находил на тринадцатой и на
двадцать первой страницах книжки подчеркну¬
тые ногтем Михаила Туркина заглавные буквы,
складывал. Это был адов труд, но зато надеж¬
нее всяких тайнописей. Получалось, что все
арестованные держатся дружно, требуют суда
либо освобождения, просят товарищей обратить¬
ся к адвокатам. Матвей Абрамыч согласился с
Селивановым: нужно начать переговоры с адво¬
катом Падалкой.
148

Завтра Маруся должна выкроить время, пе¬
редать Туркину в посылке шифрованную запис¬
ку: «Родня хочет свидеться. Блины пекут». И на¬
счет этих «блинов» хотелось бы Александру по¬
говорить с Марусей. Не согласится ли она спря¬
тать под жакеткой, под одеждой и пронести в
завод листовки...
В сенях заскрипела дверь, шустрый паренек
в растрепанном треухе просунулся, Александр
узнал Митьку.
— Ты здеся, мамка, а я тебя потерял! Ух,
дядя Саня, айда, я тебе щегленка открою. За¬
нятный щегленок, цельный день бубенчик в
горлышке катает. Давай пойдем!
В быстрых глазах Митьки было столько на¬
дежды, до того ему хотелось похвастаться своим
певуном, что он даже притопывал подшитыми
пимами. Александр мигнул Степаниде, подал
Митьке руку.
Паренек провел его через выстуженные сени,
открыл двери в квартиру, в кухню, разбитую
присадистой печью на два рукава. Клетка со
щеглом висела на переборке в «зале». Митька
стащил с клетки тряпицу. Внутри укрепился на
жердочке пушистый круглый комок, точно раз¬
дутая бомбошка вербы. Свет висящей на матице
лампы сшевельнул комок, он вытянулся, при¬
прыгнул, мелькнул бисеринкой глаза, показал
рыжеватое подхвостье.
Когда-то они с Васей Гомзиковым тоже дер¬
жали птиц.
Александр провел ногтем по звучным дере¬
вянным пруточкам искусно слаженной клетки,
щегол сонно перескочил в угол.
— Молчит, — огорчился Митька, — они боль¬
ше по утрам распевают... Я в благовещенье его
отпущу!
— Ну, до марта еще ой-ей-ей.
— Маруся воротилась, — позвала из кухни
Степанида.
Александр с нею и Митькой распрощался за
руку, потрепал льняные головенки меньших, ко¬
торых она из Марусиной половины понятливо
увела, и вернулся к Марусе.
149

Маруся было затревожилась: Саня редко к
ним наведывался. Он успокоил ее, в двух сло¬
вах объяснил цель своего прихода, разговор о
листовках покуда отложил. Маруся покивала
согласно: для чего, мол, лишние-то слова, и
вдругорядь к «братцу» Мише отправлюсь, коли
нужно. Синие глазищи ее казались почти чер¬
ными, влажно мерцали. Она, видно, постаралась
бы оставить Александра поужинать с ними, но
постеснялась картошкой да кашей его угощать.
Да и он торопился.
Шел обратно по настывшей кочками дороге,
присоленной снегом, сапоги свертывались, сколь¬
зили по наслуду. Однако это не прерывало мыс¬
лей. Конечно, Маруся понимает, что не просто
постряпушки да книжки в тюрьму передает.
И все же как втягивать вдовую, с грудным мла¬
денцем, с двумя малолетками в сознательную
революционную работу? Повременить. Но что
ожидает ее ребятишек, Степанидиных огольцов,
если и впереди такая жизнь? Золотуха и рахит,
черная работа в заводе, потому что даже на¬
чальной грамоте им, сиротам, не выучиться,
пьянь, увечья, как у Аверкия Паздерина либо
Мокея Заозерских! И бормотание святого ба¬
тюшки с кадилом над щербатым от выпавших
сучков гробом...
— Гость тебя дожидается, — встретила Алек¬
сандра Мавра Калинична в сенках.
В кухне с лавки навстречу поднялся незна¬
комец, рыжеватый, в роговых очках; мягкие гу¬
бы его задрожали —то ли на улыбку, то ли на
плач. Он сдержался, сказал сипло:
— Екатерину... — Прокашлялся. — Екатерину
арестовали.
— Как... арестовали? — Александр с трудом
признал Матвея Абрамыча: без усов, без пенсне,
с обсекшимся лицом.
— Нагрянули в библиотеку. — Матвей Абра-
мыч подтвердел, двумя пальцами толкнул дуж¬
ку очков повыше. — За мной тоже явились, в кон¬
тору. Рабочие упредили, спрятали. Я побрился у
одного товарища, вот — пальто его старое, шап-
150
ка с проломом. — Он указал на вешалку возле
двери.
Александр тоже старался сохранить хладно¬
кровие. Не было проку в том, чтобы метаться,
выкрикивать пустые, ненужные слова. Он не
представлял, что больше никогда не увидит жен¬
щину, которая, оказывается, была не только то¬
варищем по партии, по работе. Практический
ум его включился в прямое дело:
— Что это, общий провал, Матвей Абрамыч?
О Селиванове неизвестно?.. Бежать ли к Никан-
дрычу, Стольникову, Деветьярову?
— Информировать их, разумеется, нужно.
Однако не будем горячиться. Верится, Мотови¬
лиху сеть не заденет... Продумаем все как сле¬
дует. А теперь, Александр, нужно мне на не¬
сколько дней у кого-нибудь спрятаться.
— Да хоть у меня! — воскликнул Алек¬
сандр.— Старики мои надежны... Флигелек про¬
топлен.
— Спасибо, но у «техники» — ни в коем слу¬
чае! Сейчас еще важнее, архиважно, — Матвей
Абрамыч горестно вздохнул, — печатать новую
серию листовок. Ленин вышел из редакции «Ис¬
кры», ее захватили меньшевики, организовали
травлю большевистской программы, лично Ле¬
нина... Подробностей еще не знаю, но — скан¬
дал. Все получается в одно. Вы кооптируйте в
комитет других товарищей. Посоветуемся, кого.
Связь с тюрьмой еще более необходима... Борь¬
ба осложняется и усложняется...
Неслышно вошел отец, отряхнул кроличью
шапку — на воле крупчатый снег посыпался.
Приветливо поздоровался, сказал:
— Мать сейчас от Муркалиных воротится.
Ужинать станем. — Пошкарябал за перегородку,
подволакивая ноги.
— Давайте поужинаем? — Александр задел
плечом своим плечо Матвея Абрамыча, как бы
преодолев расстояние, которое между ними было.
— Разве... смогу? — Беспалов протер очки.
— Хоть чашку чаю?
— Да, пожалуй... Однако и вы будьте осто¬
рожны. Ведь бывали у нас.
151

Матвей Абрамыч думал в первую очередь не
о себе. Александр чувствовал, каких усилий это^
Беспалову стоило, выдержка у него завидная.
Совсем недавно Беспалов доверил Борчанинову
«технику» — главное оружие подполья. Сегод¬
ня— свою свободу, а, может быть, и жизнь.
И, ненароком примечая, как с отсутствующим
взглядом, мелкими глоточками пьет Матвей Аб¬
рамыч из фаянсовой чашки, Александр переби¬
рал про себя всех, у кого было бы Беспалову
безопасно. У любого из членов комитета нельзя,,
у Маруси негде, да и хозяйка враз нафискалит...
А что если у Александра Лбова? Стольников
говорил — дикий, но положиться можно. И не на
прицеле у полиции, это уж достоверно. Места
хватит: домина пятистенный. Через Стольникова
и договориться!
Подмывало сейчас же бежать из-за стола, но
он допил все же чай, попросил Матвея Абрамы-
ча подождать немного — знал, что старики до¬
кучать гостю разговорами и расспросами не бу¬
дут, напялил треух.
С неба густо валил снег, ветер подшибал его,
швырял в лицо, в глаза. Но все это можно было-
перетерпеть. А каково человеку, который в одно¬
часье остался без крова, без любимой женщины
и слышит за спиной псиное дыхание погони?
Сам себя Александр таким человеком вообра¬
зить не мог. У него не развился еще особый ин¬
стинкт подпольщика, необъяснимое какое-то чу¬
тье, предсказывающее опасность там, где ее по
внешним признакам и не различишь. Инстинкт
этот не парализует воли, не разжижает разума,
напротив, помогает находить самое верное реше¬
ние. Наклонясь вперед, Александр Борчанинов
шагал мимо темных домов, повинуясь порыву,,
побуждению, желанию уберечь Матвея Абрамы-
ча во что бы то ни стало.
6
По всем неписаным законам конспирации из
Перми следовало исчезнуть. Может быть, даже
пробраться в Женеву. Туда из Лондона возвра-
152
тился Ленин. Только там, на месте, можно ра¬
зобраться, сколь глубокая трещина пролегла
между бывшими единомышленниками, соратни¬
ками, друзьями. Решилась же когда-то Екатери¬
на и отправилась в Цюрих. Но что в России ее
удерживало? И деньги... где взять денег?
Матвей Абрамыч мучительно отгонял от себя?
думы об Екатерине. Как-то Георгий Валентино¬
вич Плеханов в сильную минуту, когда велико¬
лепный мозг его заискрился вдохновением, ска¬
зал: «Высший закон для нас — благо револю¬
ции». Ему самому так понравился этот афоризм,,
что он затем в разных вариантах его повторял.
Ленину такая формулировка тоже пришлась по*
душе, в ней слышался звон романтики и, одно¬
временно, обнажались черты сурового аскетиз¬
ма, самоотрешенности. Во имя блага революции
Матвею Абрамычу нельзя появляться в переул¬
ках Мотовилихи, ставить под удар Александра
Борчанинова, Никандрыча, рабочего Лбова, его
жену, замечательную женщину Елизавету, кото¬
рая с таким тактом незнаемого квартиранта
приняла.
Рослая, налитая спелой красотою, ничем не
напоминала Елизавета Екатерину, и все же"
Матвей Абрамыч избегал смотреть на нее — чу¬
дилось ему легкое дыхание жены, душистый ше¬
лест ее платья...
Бедная девочка! Жизнь и так скупилась ей
на подарки. Еще в Цюрихе, когда оставались
вдвоем, Екатерина, теребя пальцами рюшки на
платье, стеснительно рассказывала о себе. Ма¬
тери она не помнила, шесть месяцев ей было,,
когда мать умерла в горячке. Отец запил.
И прежде он любил, как и многие екатеринбург¬
ские купцы, широко гульнуть. А тут совсем со¬
шел с круга, разорился. Больно прижимал к се¬
бе, к часовой цепочке, головенку маленькой Ка¬
теньки, рыдал страшно. С пятого класса гимна¬
зии Катюша осталась сиротой, без средств к су¬
ществованию.
Матвей Абрамыч печально слушал, и вполне-
детские мысли являлись к нему: почему он тогда
не был рядом с ней, почему не мог помочь, когд&
153
юна в четырнадцать лет зарабатывала на жизнь
уроками. Он мысленно следовал сейчас за нею,
когда после гимназии уехала она в Нижний Та¬
гил, преподавала в училище при заводе, вела ра¬
бочий кружок. Он был мысленно рядом, когда,
по указке полиции, она лишилась места, и по¬
советовал ей ехать в Москву на Высшие женские
курсы. Но как же учиться без гроша? Она уе¬
хала в Пермь.
Даже будь он в самом деле рядом с нею
тогда, все равно ничем, конечно, не мог бы по¬
мочь. Да ведь и сейчас не может, когда случи¬
лось самое страшное!
Впрочем, самое страшное — это смерть, по
молодости лет думал Беспалов. Пока есть кро¬
хотная надежда, надо бороться за любимого че¬
ловека. Способ? Способ найдется, если его ис¬
кать. И благо революции вовсе не в том, чтобы
бросать в беде своих близких, своих любимых.
— Эй, опять задумался, Николай? — оклик¬
нул его Лбов. — Повредишься ведь!
Матвей Абрамыч с усилием сообразил, что
юн и есть Николай. Слесарь Николай Павлович
Антипин. Другого документа пока раздобыть не
могли. Лбов, разумеется, по ладоням Матвея Аб-
рамыча, по тому, что постоялец не точит напиль¬
ником железо, не паяет, вообще ни к какому
рукомеслу не приспосабливается, зато книжка¬
ми обложился, смекнул: Антипин такой же сле¬
сарь, как он — архиерей. Но дяде, Михаилу Сер¬
геичу Стольникову, надо, чтобы этот обходитель¬
ный и добрый человек с близорукими глазами
слыл слесарем, так пускай его и слывет.
Поселился слесарь Антипин на стариковском
месте — в закутке за печкой, терпел натоплен¬
ную жару, ни в какую не соглашался ночевать в
горнице. Елизавета уж старалась поменьше дров
закладывать, да опять же ребятишки мерзли.
Иногда гость возвращался поздно, старался
неслышно приспособиться на кухне с лампочкой,
писал что-то, рвал написанное, либо книжку
юрошил. Елизавета поднималась, выходила к не¬
му, шепотом пеняла, почему Николай не поест:
молоко топленое в печке томится, хлебушко
154
свежий рушником да тряпочками укутан. Заста¬
вит слесаря пожевать, а то бы тот вовсе бес¬
плотным духом сделался — и так штаны свали¬
ваются...
Все Матвей Абрамыч ясно понимал и оцени¬
вал: он стеснял этого угрюмоватого человека с
неподвижным сильным лицом, у которого только
по глазам можно судить, что и на гнев и на сме¬
шинку он способен, стеснял милую Лизавету.
Нельзя было Матвею Абрамычу на одном месте
подолгу выжидать. Не знал он, что Лизавета
нарадоваться не могла: Алексаха от пьянки от¬
стал, перед жильцом совестясь.
Алексаха Лбов отложил дратву со свиной
тцетинкою на конце, встал с лавки, потянулся,
захрустел суставами. Матвей Абрамыч залюбо¬
вался его атлетической фигурой: мускулы сами
по себе рельефно играли под ситцевой рубахой.
Пробовали привлечь Лбова к занятиям круж¬
ка— такие смелые и сильные люди революции
всегда нужны.
— Языком вы там только треплете, — отве¬
тил он своему дяде Стольникову, — а мне бы
начальство за шкирку трепать.
Мастера к Лбову в цехе все время придира¬
лись после случая с Сеппайном. Напрямую боя¬
лись, а детали подсовывали с самыми низкими
расценками, инструмент самый изношенный.
Лбов видел это в прямой связи, а шире посмо¬
треть— шоры на глазах мешают. И расстаться с
шорами потребности у него нет.
Сколько же их, таких Лбовых! Каждого на¬
до пронять доходчивым и острым словом. И не
для автоматического соглашения, а для реши¬
тельных и опасных действий.
Матвей Абрамыч преподал в кружке несколь¬
ко уроков ораторского искусства. Борчанинов,
Стольников, Никандрыч даже удивились, что та¬
кое искусство существует.
— Конечно, умение говорить сразу с боль¬
шим количеством людей приходит с практи¬
кой... — рассуждал Матвей Абрамыч.
Он то и дело задевал пальцами верхнюю губу,
отдергивал руку от непривычной гладкости, это
155
ему мешало сосредоточиться. Тогда он стал
смотреть только на Александра Борчанинова:
юноша еще ни разу ни перед кем не выступал.
— В современных условиях умело сказанное
слово как горящий фитиль в порох... Ну вот, как
начинать? Нужен крючок! Зацепляющих крюч¬
ков для вступлений может быть очень много: что-
нибудь остренькое из жизни, что-нибудь неожи¬
данное, какой-нибудь парадокс, какую-нибудь
странность, словно не идущую ни к месту, ни к
делу, но изнутри связанную со всей последую¬
щей речью!.. Характерная черточка в иных слу¬
чаях важнее тусклого факта... При этом, конеч¬
но, зрительный контакт — чутко и внимательно
следите за реакцией на вашу речь». С чем вы,
Михаил Сергеич, не согласны?
— Пробовал я, да слова какие-то корявые
выходят. Косноязычие...
— Косноязычие? — подхватил Матвей Абра-
мыч. — Не стоит так уж его бояться. Я вам
сейчас слова великого критика Белинского при¬
веду: «Говорить правильно и говорить хорошо —
совсем не одно и то же. Случается даже так, что
говорить, писать слишком правильно — значит
говорить и писать дурно»...
Да, Матвей Абрамыч понимал: его политиче¬
ская деятельность в Перми становится невозмож¬
ной. Кто останется здесь, обретет влияние на
других? Не то влияние, которое насаждается
сверху, а завоеванное собственными умствен¬
ными и душевными качествами. На Борчанинова
была большая надежда. Крайняя молодость
Александра окупалась цельностью натуры, хват¬
костью ума, ранней, однако неколебимой прочно¬
стью убеждений...
Отчего же не появляются ни Стольников, ни
Борчанинов? Сведения из тюрьмы давно не по¬
ступали, Матвей Абрамыч ждал их теперь с жад¬
ностью человека, пересекающего пустыню к про¬
хладным камням колодца.
В сенях раздался топот, ругань, полетело
ведро, которое непременно попадало под ноги
только Михаилу Ильичу Лбову. Матвей Абрамыч
опасался крикливого и вьедливого старика, ушел
156
за печку, лег, скрестив руки под затылком. Прон¬
зительный голос Михаила Ильича мешал ду¬
мать. Конечно, родителей не выбирают, но все
же хорошо, что Александр характером удался,
-очевидно, в матушку.
— Маткин берег, батькин край, — ругался
Михаил Ильич. — Кто энти листки возмутитель¬
но рассовывает? Вон куды метят: царя с трону
спинывать! Уж не Луки слепошарого сынок да
не твой ли тихий постоялец народ-то подбивают?
— А тебе-то что за докука: с царем ли, без
царя ли? У трона, что ли, греешься? В министрах
с лентой через пузо ходишь? — урезонивал отца
Алексаха. — Чего, батя, кипятишься?
— У трона... с лентой! Как бы не так! Не с
моей задницей на золотых ступеньках егозиться,
не на моих мослах лентам висеть. Торговлишку
я затеваю. Слышь, войну нонче обещают, дак
мне как георгиевскому, значит, кавалеру реше¬
ние выйдет. Стану я по Мотовилихе у женок
холстину скупать да купцу Гаврилову перепро¬
давать. По рукам уж с ним били.
— Погоди, отец, какую войну, кто обещал?
Чего ты путляешь?
Матвей Абрамыч тоже приподнялся у себя в
закутке на локте, хотя и подумал: чудит стари¬
чок.
— Да, слышь, с микадами да макаками япон¬
скими на ножи пойдем.
— Откуда это, отец, тебе нанесло? Никто не
знает, а ты слыхал!
— Болгарские-то братушки только бочки с
порохом из земли выкопали, а народ у нас уже
звон поднял. И по тому звону вышло, как по
писанию. И теперича выйдет, вон сколь грибов
нонча в лесу торчмя торчало, и волки стаями
перед Козьмой и Дамианом сбивались. Воевать
с япошками!.. А как воевать, коли царя опроки¬
нуть, как без царя-то во главе воевать, маткин
берег, батькин край?
«Ловко закруглил Михаил Ильич на свое», —
восхитился Матвей Абрамыч.
— Ия пошто к тебе-то, Сашка? — шумел
старикан. — А чтобы ты бросал к чертовой мате-
157

ре завод и шел со мной в пай. Счас, покедова
не поздно, скупать надо, за гроши ведь скупим.
Вот помяни меня, все в цене как... подскочит!
— Не шемутись, батя, слушай мой сказ. Ни¬
куда я с завода не сорвусь. Поболтался — бу¬
дет.— Лбов-младший замолк, и разговорить era
никто бы не сумел — отрезал,
Михаил Ильич заругался, вдарил дверью.
Матвей Абрамыч с удовольствием подумал, чта
Александр на верной дорожке.
— Я на боковую, — немного времени спустя
сказал Александр: как всегда, ему надо была
рано вставать.
В горнице зажужжало веретено — Лизавета
работала. Матвей Абрамыч вообразил ее удли¬
ненные с блестящими миндалинами ногтей паль¬
цы. Аристократки бы позавидовали. Ни покосы,,
ни скоблежка пола с дресвою, ни стирки, ни ко¬
ровий хлев пока не испортили эту прекрасную-
кожу. Под успокаивающие шепотки веретена
Матвей Абрамыч забылся.
Ему привиделось тихое озеро, в ситцево-го¬
лубенькую гладь смотрелись спокойные горы.
На крыльцо маленького пансионата вышел вла¬
делец Отто Мюллер. Он только что снял ночной
колпак и надел шерстяную шапочку, вместо
длинной спальной рубахи — вязанный из козьего
пуха набрюшник и свободный свитер, он заку¬
рил трубочку и мирно созерцал сверкающий
снежный покров. Матвей Абрамыч себя не ви¬
дел, но осознавал и силился спросить Мюллера
об Екатерине. Язык не повиновался.
Матвей Абрамыч уставился в темноту, осто¬
рожно выбрался из закутка. Странное сияние
растекалось за шторками. Он присунул к стеклу
лицо: на улице, на крышах, на столбиках забо¬
ров поселился богатый снег. До рассвета еще
долго, даже до первой побудки долго, но снег
сам по себе испускал ровное свечение.
Наставал Екатеринин день. Матвей Абрамыч
рукавом вытер глаза...
Утром по свету пришел Александр Борчани-
нов.
158

— Снежок-то какой залег. Нога не топчетГ
Вынул из кармана бутылку. Беспалов водку
употреблял в редчайших случаях, а с утраг
считал, к рюмке ползут только горькие запиво¬
хи. Но теперь благодарен был Александру за
памятливость. Да и знал, что днем и, вероятно,
до полуночи, трудиться Борчанинову за гекто¬
графом.
Лизавета расторопно принесла соленых гриб¬
ков, капустки; охотно угощала: эти люди не та¬
кие, чтобы с утра считать половицы под столом.
— Ты, Лизавета, пригубь с нами, — как-то по
особому тепло сказал Борчанинов. — За здо¬
ровье Екатерины Максимовны.
Она не знала, кто такая эта Екатерина Мак¬
симовна, но по виду постояльца догадалась, что
любимая, должно быть, женщина или девушка,
не жеманясь, приняла стопку. Пожевали. Матвей
Абрамыч к чему-то подумал: стопка — стоп-ка, а
вот мало кого останавливает. Удивился: какие
нелепости в голову приходят.
За переборкой зашумели малята, Лизавета
побежала туда, потом, румяная, с заблестевши¬
ми глазами, повязала полушалок, набросила
старенькую шубейку, сказалась, что корове сен¬
ца подтрусит. Умница.
Борчанинов все-таки пригасил голос:
— Я вот к тебе, Абрамыч, зачем. Екатерину
Максимовну уже водили на допрос. Сам Самой¬
ленко допрашивал... Екатерина с Хлыновой в об¬
щей камере. Держится молодцом.
— Спасибо, Саша. Но почему она, а не я?..
— Или не я? Но это надо к богу обращать¬
ся, а так никогда вместо одного другого не бу¬
дет. Станем, Матвей Абрамыч, замки тюремные
на прочность пробовать. Селиванов идет к Меш¬
кову. Уговаривать миллионщика, чтобы запла¬
тил залог. Что миллионщику триста рублей?
— Триста рублей... Свобода Катюши стоит
триста рублей, — печально повторил Матвей Аб¬
рамыч.— А что, таков тариф залога?
— Узнавали. Такой установлен властями. Ес¬
ли у них нет улик для суда.
159

— Но с какой стати этому Мешкову раско¬
шеливаться?— опустив последнюю фразу Бор-
чанинова, спросил Беспалов, и голос его поте¬
плел от надежды.
— Алексей говорит: пароходчик через свою
■сестру помог нескольким нашим и меньшеви¬
кам надежно скрыться, ссужал деньгами... И по¬
том... Мешков лично знает Екатерину Макси¬
мовну.
— Да, да, она мне что-то такое рассказыва¬
ла! И Алексея он знает!
Они. выпили по последней — за удачу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Скоро сочельник, святки, рождество, Новый
год. Праздники, вереница праздников, словно ди¬
кие кони, запряженные цугом, понесут Россию
в четвертый год нового столетия. Помнится, вся
Европа в канун тысяча девятисотого словно обе¬
зумела. Небо вращалось и взрывалось от фей¬
ерверков, гейзерами било шампанское, стада сви¬
ней, коров, кроликов превращались в окорока,
ветчину, отбивные, колбасы, рагу... Деловые
люди, конкуренты плакали друг у друга на пле¬
че теплыми обильными слезами. Ораторы сотря¬
сали воздух и расшатывали трибуны, газеты вы¬
летали из-под цилиндра ротора с частоколом
восклицательных знаков. Скончается кризис, пре¬
кратятся войны, революции! Цари, короли, им¬
ператоры, министры будут спокойно держать в
руках бразды правления, фабриканты мирно бо¬
гатеть, купцы выгодно торговать, рабочие по-
муравьиному трудиться, земледельцы с песнями
пахать на своих нивах. Навевали человечеству
сон золотой! Вспомнили бы: каждое столетие на¬
чинается страшными потрясениями, войнами. За¬
тем они мельчают, разваливаются на отдельные
вспышки. Люди принимаются чесать в затылке,
думать: а для чего истребляли друг друга тыся-
160
чами, для чего восставали? И опять надвигалось
новое столетие.
И этот нарождающийся год ничего хорошего
не сулит. Еще хуже: появилась партия больше¬
виков, которой в мировом политическом движе¬
нии аналогов нет. Очевидно, истребить ее воз¬
можно, только резко изменив социальные усло¬
вия. А генерал Широков и иже с ним признают
один метод: хватать, бить, ссылать, стрелять.
Чем этот метод отличается от средневековых?
Однако этак можно договориться до черт его
знает каких импрессионистских выводов. И что
вы, господин ротмистр, можете предложить вза¬
мен?
От неудач Самойленко всегда впадал в дур¬
ное расположение духа. А неудачи — вот они:
подпольная типография шлепает листовки. Бес¬
палов исчез, позабыв университетское рыцарст¬
во, провалился, как оперный черт в люк, даже
серного дыма за собой не оставил, и пришлось
этаким противным тонким голосом напоминать
головотяпам, что они даром жрут хлеб. Екате¬
рина Савина таким презрением обливает Самой-
ленку, точно она не дама, а он никогда не знал
восхищения и обожания со стороны слабого пола.
Было пренеприятнейшее объяснение с генера¬
лом Широковым. Сегодня предстоит, вероятно,
объяснение с Мюратом.
Долго не вызывать на допрос, истомить неиз¬
вестностью, ослабить тем самым волю — один из
методов воздействия на политических преступни¬
ков. Однако и здесь нужна мера. Не беспокоить
Мюрата и далее — значит, провалить. Мюрат воз¬
мутится, что его рекомендациями пренебрегли.
Но теперь, увидев Екатерину Беспалову-Савину,
Самойленко понял, чем были обусловлены эти
рекомендации, у ротмистра есть против Мюрата
крупные козыри.
И, чтобы все неприятности, по возможности,
к праздникам от себя отвести, ротмистр решил,
не откладывая, направиться в тюремный госпи¬
таль. Все-таки нужно самому удостовериться, в
самом деле деревенская девка Палашка готова
испустить последний вздох и требуется от нее
11 А. Крашенинников
161

незамедлительно избавиться во избежание скан¬
дала, или все это — плод болезненного вообра¬
жения тюремных эскулапов, а возможно, и
умышленная акция.
Он велел подавать лошадь, вышел на утрен¬
ний морозец, не поднимая воротник, ловко вско¬
чил в санки, чувствуя послушную пружинность
мускулов, натянул на колени медвежью полость,
ткнул в спину унтера-возницу.
На упряжи не было бубенчиков-колокольчи¬
ков, копыта лошади по снегу били глухо, но все
же в тюрьме как-то услышали приближение Са-
мойленки, и, когда, вывернув из проулка, санки
ротмистра подкатили к тюрьме, ее начальник
Гумберт, добродушный на вид толстячок с круг¬
лым, цвета оплывшего воска лицом, стоял на
крыльце служебного входа.
Самойленко сразу потребовал госпиталь. Впе¬
реди Гумберта и ротмистра грузно продвигался
старший врач, тоже с какой-то остзейской фами¬
лией, в белом халате и круглой шапочке, мятой
от долгого лежания. Шли гулкими коридорами и
переходами, надзиратели и охранники вытягива¬
лись во фрунт. По нарастающему запаху гнилой
капусты и карболки можно было заключить, что
госпитальные палаты уже близко.
Какие-то изможденные тени мелькали и исче¬
зали. «Палач!» — прошелестел и пропал чей-то
голос. Ни Гумберт, ни врач не оглянулись, а на
свой счет принять такой комплимент Самойлен¬
ко не подумал.
В его задачу не входил осмотр обеих палат
госпиталя. Из мужской доносились стоны, кто-то
настойчиво просил воды. Гумберт деловито рас¬
пахнул дверь женской палаты. Сиделка, женщи¬
на с мордовским обличием, в косынке с красным
крестиком на лбу, равнодушными маленькими
глазками встретила начальство и покачала голо¬
вой. На койках было пусто, лишь у стены сидела
похожая на ворох тряпья старуха со слезящими¬
ся глазами и жевала впалым ртом. Такие ста¬
рухи всегда откуда-то заводятся в тюремных
больницах. А перед Самойленко — он с усилием
сдерживал тошноту от резких запахов — лежало
1G2
изможденное существо с висящей складками ко¬
жей, прикрытое пятнистою простыней.
«Вот что делает с ними страх», — подумал Са¬
мойленко. И подосадовал: к чему настаивал,
чтобы девку Палашку держали?
Она открыла глаза, завалившиеся, огромные,
в зеленых искрах лихорадки, стала трудно ло¬
вить воздух — он не входил, наталкиваясь на ка¬
кую-то преграду в отчаянно распахнутом рту.
Приподнялась, силясь произнести что-то. И вдруг
алая струя крови хлестнула из ее губ, девушка
срубленно рухнула на подушку.
— Священника! — крикнул врач. — Священ¬
ника!
— Поздно, — сказала сиделка. — Раба божья
Пелагея ушла от людского суда на божий суд.
Отмаялась...
Самойленко вскинул подбородок и зашагал
по коридору. Ему чудилось, что весь он испач¬
кан кровью.
Он долго мылся у Гумберта, опрыснулся оде¬
колоном. Одеколон был хороший, французский,
но все равно запаха тюрьмы не перебивал.
«Наверное, у меня заболели почки», — помор¬
щился ротмистр.
В кабинете стояло два стола: для следовате¬
ля и для писаря. Ширма в каких-то подозри¬
тельных пятнах отгораживала столик с кувши¬
ном воды, стаканом и тазом. Напротив стола сле¬
дователя помещалась табуретка с вытертой
доской. На столе перед Самойленко, как и на
писарском, установлен был чернильный прибор
и еще — электрическая лампа с отражателем и
яркой, слепящей вольтовой дугой. Сейчас лампа
ротмистру была не нужна, как не нужны писарь
и охранники, которые обычно оставались у две¬
ри. Не думал он воспользоваться и комнатой-
«исповедальной», как называл ее поборник за¬
душевных бесед с подследственными Гумберт.
«Нарочно ждала, чтобы издохнуть при
мне», — уже несколько раз мысленно повторил
Самойленко.
Как уверенно он чувствовал себя в собствен¬
ном кабинете, за своим письменным столом. Од-
163
11*

нако надобно собраться: день неприятностей
только начался. И, в конце концов, скоро празд¬
ники, отдых от всех этих допросов, доносов, ба¬
лы, красивые женщины, музыка. А для вас, гос¬
подин Мюрат, ничего этого не будет: вы сами
избрали себе стезю... К Самойленке возвраща¬
лось бодрое настроение, тот душевный подъем,
который помогал ему быть ироничным, остроум¬
ным, быть в нападении...
Мюрат опустился на табуретку, печально
смотрел на ротмистра одним глазом. Второй за¬
тек багровым и свинцовым наплывом, губы рас¬
пухли, нижняя была в струпе.
«Влюбленный антропос», — вспомнил Самой¬
ленко подпись под карикатурой в чеховском рас¬
сказе «Человек в футляре». Однако ирония эта
неуместна, она — от ожидания неприятностей.
— Костоломы Гумберта порезвились, — по¬
чти невнятно и устало сказал Мюрат. — Я гром¬
че всех протестовал, требовал суда, адвокатов...
Что вас интересует?
— Все то же — подпольная типография. Это
минимум. Максимум — каналы связей с Екате¬
ринбургом, с Уфой, с заграничными адресами.
— Нужно всех перевести в общую камеру.
Володин, Иванов, Иванченко, — Мюрат попытал¬
ся улыбнуться совпадению фамилий, — мальчиш¬
ка Туркин и два меньшевика, с которыми я имею
честь беспрерывно общаться, знают куда мень¬
ше меня. Наносить визиты в одиночки я не упол¬
номочен.	•
— «Я знаю, что ничего не знаю, но другие не
знают и этого», — процитировал Самойленко из¬
вестное изречение и опять подумал: неуместно.
Он никак не мог обрести правильный тон.—
В общую камеру переведем. Как только закон¬
чим следствие. Почему не спрашиваете об Екате¬
рине Савиной?
— Екатерина — Беспалова, — поправил Мю¬
рат.
— Это гражданский брак, для закона он не¬
действителен. Так любая...
— Давайте без пошлостей, господин ротмистр.
А не спрашиваю я потому, что все знаю. Тюрем-
164
ный беспроволочный телеграф работает безот¬
казно. Беспалова вы упустили, прошлепали, а от
такой женщины, как Екатерина, вряд ли чего-
нибудь добьетесь. Нужно было, как говорят в
народе, помешкать.
— На меня давят, господин Мюрат, давят за
бездействие. — Самойленко все же оправдывал¬
ся, и это его раздражало.
— Почему-то у вас действие выражается
только одним словом — «хватать». Вам недоступ¬
но наслаждение плести интригу, выдвигать по¬
строения, предусматривать и высчитывать, как
в шахматной партии, ходы умного противника.
У вас нет воображения, у вас, как у щуки, хва¬
тательный рефлекс.
Струп на губе у Мюрата лопнул, проступила
капелька крови, он ее слизнул, говорить ему
стало легче. Видимо, он просто стосковался по
возможности быть самим собой.
— Вы приготовились к тому, чтобы сказать,
будто я в личных интересах щадил Екатерину
Беспалову. Да, и это, и это... Это мое несчастье
и мое счастье. И я сейчас прошу вас, ради того
чтобы не попадать мне между двумя жернова¬
ми, придумать выход, ну хотя бы административ¬
но выслать... Савину в отдаленные места!..
Что такое — в голосе Мюрата умоляющие нот¬
ки? Он не обвиняет, он просит! Он даже фами¬
лию ее назвал угодно ротмистру. Самойленко
встал, ладонь прижал к сердцу, — несколько те¬
атрально получилось.
— Обещаю, как только арестуем Беспалова,
он примет все на себя, Савину отдадим на по¬
руки. Полагаю, что найдутся доброхоты, кото¬
рые внесут за нее залог.
— Я все же доверяю вам, Вадим Львович.
Это «все же» Самойленке очень не понрави¬
лось. Давно ли встречались на Архиерейских да¬
чах ради новых инструкций, Самойленко имел
возможность называть агента по имени-отчеству
и снова убедиться в полной его благонадежно¬
сти. Мюрат, растирая в белых сильных пальцах
метелочку пихты, объяснял генералу Широкову
свои позиции... Ненавидеть противника? Нет, не-
165
нависть— плохой помощник в борьбе. Надежнее
спокойная убежденность: они против государст¬
ва, значит — враги. И его, Мюрата, личные враги.
Дед и отец Мюрата служили государству Рос¬
сийскому и царю самым честным образом: на
военном поприще — это Самойленко знал по се¬
кретному собранию документов в особом «Деле».
Дед погиб от выстрела в спину в местечке Лип¬
цы, когда разгонял польских повстанцев, отец
сложил голову в Самарканде, его обнаружили
утром на Абрамовском бульваре зарезанным, с
сорванными эполетами. Мюрат не забывал, от
чьих рук они пали. Партия, в ряды которой он
внедрился, вела кропотливую черновую работу.
Он пошел на черновую работу, чтобы помешать
торжеству тех, кто готовит восстание, свержение
многовековых устоев России.
— Ваши заслуги будут оценены по достоин¬
ству,— сказал тогда, у прудовой беседки Архи¬
ерейских дач, генерал Широков.
— Мои заслуги никогда не должны преобла¬
дать над мыслью о принесенной пользе, — отве¬
тил Мюрат с достоинством.
И вот он в чем-то поколеблен. Или влияние
большевистской пропаганды оказалось для него
настолько тлетворным, или первая в жизни
тюрьма отрезвила Мюрата: вот на что он обре¬
кает людей, которые считают его своим товари¬
щем! Всё может статься, но скорее всего — жен¬
щина. Ищите женщину!
Самойленко приближался к истине, но оста¬
вался верен самому себе. Он смотрел на молча¬
щего Мюрата и рассуждал. Что же Мюрат на¬
шел в этой женщине? Ну, хороша собой, по-
видимому не глупа, с характером. Но ведь Мю¬
рат таким образом поставил себя на грань вы¬
бора. Как он справится с этим? Самойленко ни¬
когда никого не любил так, чтобы ставились
под удар его карьера, его личные убеждения.
Во всяком случае, думал он теперь, безукориз¬
ненного агента мы теряем. Вот если бы наобо¬
рот, если бы Савина любила Мюрата, готова
была за ним в огонь и в воду, в охранном отде¬
лении появилась бы ценнейшая сотрудница...
166

И все же он чувствовал к Мюрату какую-то за¬
висть.
Он вызвал охрану и, стоя, смотрел в прямую
спину Мюрата. Затем посмотрел на часы, тикав¬
шие возле чернильного прибора, помычал в нос,
попробовал голос. В двери вошел протоколист,
занял свое место за столом, расторопно приго¬
товил бумаги. Его действия Самойленку не инте¬
ресовали. Два охранника встали у двери, рот¬
мистр глазами их выпроводил, пригласил Савину
садиться.
Скромная коричневая жакетка, расклешен¬
ная юбка, шнурованные ботинки на шерстяных
чулках — так Савину взяли в библиотеке, — всё
успело измяться и протереться в камере. Пе¬
пельные волосы свои Екатерина Савина спря¬
тала под зеленый платок, который, видимо, кто-то
ей одолжил. И все же было в ней что-то такое
женственно-притягательное, и теперь Самойлен¬
ко смотрел на нее глазами Мюрата.
167

Она машинально оправила подол юбки и спо*
койной синевою глаз своих на ротмистра погля¬
дела.
— Вы и сегодня будете молчать? — рокочу¬
щим бархатом спросил Самойленко.
— О том, что вас интересует, я ничего не
скажу.
Протоколист шмыгнул носом и быстро что-то
записал. Наверное —«От дачи показаний отка¬
зывается». Поспешил, канцелярская косточка!
—• Но поймите, Екатерина Максимовна, это
же неразумно. Вашего сожителя,—он посмот¬
рел, какое впечатление произведет на нее такое
определение, — она будто не слышала,—-вашего
сожителя скоро задержат в Мотовилихе, мы до
его сведения доведем, что вы помещены в карцер
с крысами, мокрицами, что вас подвергнут пор¬
ке... Зачем же все драматизировать?
— Уберите из нашей камеры уголовниц.
Вы не имеете права приравнивать нас к уголов¬
ницам. В противном случае мы будем писать
жалобы по всем инстанциям. И еще я требую^
вы слышите, требую адвоката!—-Савина выпря¬
милась, нежное лицо покрылось румянцем;
в гневе она еще больше похорошела. — Более
я вам ничего не скажу.
Самойленко поверил, подумал, что сам, по¬
жалуй, дальше допрашивать ее не будет. Пер¬
вый допрос закончился тем же, да и начался
тем же: она спокойно ответила по всем формаль¬
ным пунктам протокола и замолчала, будто вы¬
черкнула ротмистра из окружающего мира. Ко¬
нечно, у Самойленки есть десятки способов за¬
ставить эту строптивую женщину выйти из себя,,
наговорить в боли всяческих слов; среди них не¬
пременно окажется полезная информация, кото¬
рую затем стоит только подследственной препод¬
нести и развить. Но покамест ротмистр решил,,
по выражению Мюрата, «помешкать».
— Впереди у нас порядочно времени, вы все-
таки подумайте. Мы со своей стороны постара¬
емся, чтобы вам помогли признаться ваши са¬
мые близкие друзья.
168

Самойленко придавал немало значения томуг
как арестованные уходят с допроса,—.если ихг
разумеется, не выносят. По постановке спины,
головы, рук он строил план следующего допроса.
Обоим солдатам Савина была до плеча, но шла
так, будто сама вела их за собою, а не они ее
препровождали.
2
Летом в зоологическом саду публики всегда
предостаточно. Возле клеток с птицами почти
никого. Что там крохотная заморская курица —
ни мяса, ни пера, что там орел с голым костя¬
ным черепом — сидит на камне этакий мешок
лоскутьев! Попугаи, конечно, диковинного цвета
да и два-три слова деревянным голосом по-чело¬
вечьи скажут, но трескотня их надоедает. Или
чего там —лиса: бегает взад-вперед облезлый
воротник. А вот удав —другое дело. Эта гада
в ползучих узорах быка обовьет и душит, так
служители говорят. А то кролика гипнотизирует.
Разинет варежку-пасть и уставится в переносицу
кролику застывшими колючими гляделками.
Кролик орет, шерсть дыбом, лапами назад гре¬
бет, а все одно в пасть к удаву подастся.
Ужасть! Зато слона никакому удаву не одолеть.
Это, брат, шалишь. Ведь траву одну жрет,
а мяса-то, мяса в ем! И хоботом дует. Сказыва¬
ют, соломенные шляпки любит у дамочек сы-
мать и кушать... У слона, огороженного бревнами
в обхват, вбитыми стоймя, всегда толпа. Но бо¬
лее всего публики — детишек, взрослых, особен¬
но офицеров Ирбитского полка, составлявшего-
часть гарнизона, — у клеток с обезьяньим насе¬
лением. Карикатуры на человека и его поведе¬
ние. Животики надорвешь, как они скачут, че¬
шутся, всякие места показывают, любятся, де¬
рутся.
—• Радуются офицеры, что их никто таких
не видит, —• поморщилась Лидия, когда они >с Се¬
ливановым проходили мимо.
«А ты-то как их могла видеть?» — чуть не
спросил тогда Селиванов.
169

Он впервые был в зоологическом саду и
сразу же не принял его запахов, толпы и, глав¬
ное, клеток. Орел в клетке, слон, прикованный
цепью за ногу к столбу! Что может быть урод¬
ливее? Лидия говорила, что решетки и клетки
надо уничтожить даже в памяти человеческой.
У Алексея они вылетели из памяти вскоре.
Держась за руки, они с Лидией сбежали в какой-
то закуток, куда выходила задняя стенка клетки,
в ней неподвижно сидел никому не нужный здесь
заяц. Заброшенные кусты стояли посреди лужи,
покрытой чешуйками ряски. На зеленых листьях-
блюдцах вольные лягушки в удивлении пучили
глаза. А у Алексея плыло, звенело в голове,
губы Лидии, ее земляничное дыхание, ее груди,
ее плечи — все было с ним.
Ночью он плакал от счастья, и в проблесках
луны добродушно и поощрительно глядел на него
из рамки портрета усатый унтер-офицер Нар-
кис Петров, сын хозяйки.
Потом пришло отрезвление: Лидия объявила,
что революция и амуры несовместимы. Амуры?!
Как она могла таким словом назвать то, чем
жил Алексей! Он все приписывал влиянию Гурия
Петряшина и ненавидел его. Ц не мог он ска¬
зать Лидии, что не права она, что достаточно ей
открыть глаза и увидеть Екатерину и Матвея
Абрамыча Беспаловых, какой совместимой
жизнью они живут!..
И вдруг она снова позвала его в зоологиче¬
ский сад, на каток. На зиму теплолюбивых оби¬
тателей клеток переводили в обогретые помеще¬
ния, дорожки и площадки заливали водой, в фа¬
нерную раковину заключали духовой оркестр
Ирбитского полка, и по субботам, воскресеньям,
большим праздникам зажигалась вечерняя ил¬
люминация, десятки крепких ножек и долговя¬
зых мосластых ног чертили по льду замыслова¬
тые вензеля. Даже бодренькие старушки сидели
в легких саночках, пряча руки в пушистое тепло
муфт, а румяные толстенькие старички в фин¬
ских и тирольских шапочках, в полосатых чул¬
ках толкали эти саночки и скользили за ними
на острых лезвиях.
170

Всплески музыки ih смеха, разгоревшиеся ли-1
■ца, блестящие глаза. Гибкая сильная фигура
Лидии, стройные ноги ее, мелькающие под юб¬
кой— то близко от Алексея, так, что жаром его
обдает, то далеко, в круговороте толпы.
А он на коньках не умел. На лыжах он мог
пробежать много верст, стоило только вернуть
привычку детства в лесном урочище. А где же
ему было на коньках?
Он сунулся зашнуровывать Лидии ботинок,
наклонясь к ее щиколотке, к запахам обувной
кожи и духов. Лидия отстранила его, поставила
ногу на пенек перед скамейкой, зашнуровала
сама. У Алексея горло перехватило... Он ожидал
увидеть Гурия Петряшина. Но Лидия каталась
одна, если не считать гимназистов и каких-то
хлыщей, которые то и дело к ней подвальсовы-
вали.
Она велела: «Подожди меня. Будем учиться».
Кивнула головой в белой песцовой шапочке
на киоск, где пьяненький красноносый служи¬
тель точил и выдавал коньки. Рядом с киоском
пускал из трубы дымок уютный лабаз, торгую¬
щий горячими сосисками, пирожками, сладостя¬
ми и чаем. Лидия сказала, что после катания
не откажется от чашечки...
Алексею нельзя было ждать. Почему не хва¬
тило решимости сказать об этом сразу? Ошело¬
мило приглашение Лидии. Какое счастье даже
проводить ее! Там, подумал он, 'все равно объ¬
явится этот черный демон Петряшин, и придется
уйти. От зоологического сада до дворца милли¬
онщика Мешкова пять минут быстрой ходьбы.
Ну мог ли Алексей предвидеть, что Лидии зате¬
шется в голову обучать его конькам, а после
еще распивать с ним чаи? Через десять минут,
уже через десять, будет ждать Селиванова
Таисья Васильевна Мешкова. Комитет поручил
Селиванову повести переговоры с Мешковым
о ссуде залога за Екатерину Беспалову. Не имел
права Алексей сказать об этом Лидии, не имел
права опаздывать!..
171

Калиновская издали махала ему рукою впу*
ховой варежке, смеялась, выписывала конькам»
круги и восьмерки.
3
С катка зоологического сада прилетали раз¬
розненные звуки оркестра. К вечеру комнаты
сильно натопили, Таисье пришлось открыть фор¬
точку. Музыку влекла за собою холодная струя —
дуло с заснеженной Камы. Слабому здоровью
Таисьи холод был опасен, но печную духоту она
плохо переносила. Особенно славно она чувст¬
вовала себя на реке, пусть жара, пусть мороз,
лишь бы просторно было глазам, влагой и вет¬
ром насытился воздух.
А как она в девичестве любила каток, стре¬
мительное скольжение, звон коньков и льда, ве¬
селые лица вокруг!
Впереди долгая зима с морозами и оттепе¬
лями. Пароходы Николая Васильевича заснул»
в затонах. Ей не нравился вид заваленных сне¬
гом судов со ставнями на окнах салонов, со сня¬
тыми трубами. Куда лучше смотреть и слушать,
как ремонтные артели перебирают палубы, сту¬
чат в котлах, перебегают по колеблющимся дос¬
кам строительных лесов. Ей по душе осмыслен¬
ное движение, направленная энергия. У нее дея¬
тельная натура — как у брата. Но слабые легкие.
Устроившись -в халате на оттоманке чуть
в стороне от холодной струи, она с завистью
слушала музыку ледового праздника. Электри¬
ческая лампочка на фарфоровой стойке-амфоре
под шелковым голубым абажуром освещала
только лицо и руки Таисьи, а вся остальная
комната, с коврами, двумя пейзажами и натюр¬
мортом, с фотографическими карточками на сте¬
нах, утопала в сумерках.
Сверху халата, на впалом животе Таисьи,
покоилась раскрытая книжка Потапенки, очень
скучная. К чему-то эти беллетристы навязывают
читателям свои биографии. Будто в жизни нет
ничего полезнее, чем узнать, что пишущий ро¬
дился от уланского офицера, которого затащило
172
потом в священники, и красавицы крестьянки,
слушал лекции в университете, откуда вышел
и кончил курс в консерватории по классу пения,
и прочее и прочее. И все это кокетливо назвал
«Проклятая слава». Из-за этих жизнеописаний
Таисья даже поспорила с Николаем Васильеви¬
чем. Мешков, наоборот, считает, что любая ис¬
тинно происходящая жизнь на двести процентов
интереснее вымысла... Возможно, так и есть, —
у путешественников или у тех, кого называют
социал-демократами и социал-революционерами.
А у среднего человека?.. Нет, уж лучше над вы¬
мыслом обливаться слезами...
Скоро должен прийти Алеша Селиванов, серь¬
езный, ироничный юноша. Он Таисье еще во вре¬
мя прогулки на яхте очень понравился выдер¬
жанностью, умением слушать. Потом она за вся¬
кими делами как-то о нем забыла, только од¬
нажды Падалка, рассказывая о провале комите¬
та, напомнил о Селиванове, удивляясь, почему
его оставили на свободе.
И вот Селиванов сам о себе напомнил. Ко¬
нечно, он придет по заданию нового комитета,
конечно, им нужны деньги. Деньги вечно и всем
нужны. Таисья была счастлива, что могла да¬
вать деньги, и готова была молиться на Николая
Васильевича за это свое счастье. Она всегда вол¬
новалась, выслушивая просьбу, даже старалась
опередить ее. Пусть люди просили не для себя,
все равно им было неловко. А волновалась она
еще и потому, что за каждой такой просьбой
угадывались далеко идущие цели, надежды, все¬
гда благородные, таились бездны горя, траге¬
дии, девятые валы величайшего героизма.
Николай Васильевич относится к революцио¬
нерам с уважением, симпатией, доверием. Он че¬
ловек деловой, он стремится выжать из своих
предприятий каждую копейку, у него любая по¬
лушка на счету — и поразительная щедрость, ко¬
гда к нему обращаются эсдеки или .эсеры, раз¬
ницы между которыми, как считает он, как счи¬
тает Таисья, практически нет никакой.
Даже она, Таисья, куда менее доверчива.
Был -случай, когда она отказала человеку из
173
Нижнего Новгорода, представителю Северного*
рабочего союза. Все было верно: он приехал
с паролем от Венкова, деньги были, и немалые
деньги. Однако Таисья всяческими ухищрениями
выплату оттягивала. Ну и хитра, ну и увертлива
оказалась у Николая Васильевича сестрица,—
посмеивалась теперь Таисья над 'собою, вспо¬
миная удрученное, вытянутое лицо представи¬
теля.
А все произошло из-за встречи с Владими¬
ром Ульяновым. Боже мой, как это было давно,,
как бежит время! Но запахи реки, до дна про¬
питанной солнцем, кипение воды за пароходным
колесом, кошачьи мяуканья чаек, невысокие зе¬
леные горы в липняке и дубовых рощицах, та¬
бун лошадей, внезапно бурым пламенем проле¬
тевший вдоль берега,—все вспоминалось Та¬
исье, будто происходило всего лишь вчера. И то
состояние восторженной радости, которое тогда
ее не оставляло, эхом долетело оттуда, с реки
Белой, еще не присмиревшей после весеннего по¬
ловодья. Возможно, этим состоянием заражал
Таисью молодой господин с рыжеватой бород¬
кой, невысокий, скуластый, исхудавший — кос¬
тюм по нему казался великоват. Он метался
от борта к борту, потирал руки, подставлял вет¬
ру лысеющую большелобую голову и виновато
щурился под укоризненными взглядами симпа¬
тичной старушки с добрым исплаканным лицом.
Венков заметил, что Таисья с интересом за
незнакомцем наблюдает, протер салфеткой усы,,
сказал:
— Хотите, я вас представлю?
Они сидели под полосатым тентом за буфет¬
ным столиком, Таисья едва поковыряла вилкою-
в цыпленке, вино даже не пригубила — нельзя
ей было тогда, зато Венков перекусил с завид¬
ным аппетитом. С Венковым она встретилась
на пароходе, идущем из Перми в Уфу. Познако¬
мились они раньше, когда Таисья служила в не¬
легальном Обществе Красного Креста Ураль¬
ского союза социал-демократов и соццал-рево-
люционеров, Венков был одним из организато¬
ров Северного рабочего союза. Плыть по реке
174
вообще-то без спутников скучновато, да еще в
перспективе представлялось унылое башкирское
местечко Раевка с кособокой горою, с въедли¬
выми запахами кумыса и лихорадочно флиртую¬
щими больными, и Таисья искренне попутчику
обрадовалась. Говорили они о многом без вся¬
кой последовательности. И вот, как 'бы между
прочим, Венков сказал, что союзу крайне нужна
финансовая поддержка. Таисья обещала пере¬
говорить с братом. Венков знал — миллионщик
сестре не откажет. Условились о курьере и па¬
роле: «Помог ли вам кумыс?» Таисья улыбну¬
лась— на этот раз обойдется без «ландыша»..,
— Так хотите, Таисья Васильевна, я вас
представлю?—настойчиво, с загадочным выра¬
жением повторил Венков.
— С какой же стати?—Таисье напористость
спутника не понравилась.
— Вам сообщает что-нибудь фамилия Улья¬
нов?— наклонился Венков к Таисье, обдавая
легким запахом хмельного.
Таисья пожала плечами. Незнакомец в это
время сказал что-то старушке, энергичным жес¬
том указывая на воду, и засмеялся.
— А Николай Ленин?
Да, это имя Таисья слышала. Его вспоминали
в Красном Кресте, о Ленине упоминал несколько
раз Николай Васильевич как об оригинальном
и сильном экономисте из молодых.
— Ну-у, в^м-то можно и нужно знать, — об¬
винительно подхватил Венков,—что Ульянов-
Ленин один из главарей теоретического и прак¬
тического революционного движения в России!
— Что же это движение такое суетливое? —
Таисья уже сердилась на Венкова. Пусть он го¬
ворит правду, но, во-первых, Таисья для него
чуть ли не случайная встречная, во-вторых, пусть
в буфете никого и нет, все же услышь кто-нибудь
из охранки, и путешествие Ульянова может пре¬
рваться плачевно.
Видимо, Венков почувствовал перемену в на¬
строении Таисьи, принизил голос, объяснил:
— Ульянов легально возвращается из ссыл¬
ки. В Уфе его ждет жена, с которой они не ви-
175
делись, по-моему, больше года. Засуетишься!
Да еще после глухого сибирского села и россий¬
ского захолустья... А старушка —его матушка
Мария Александровна. Вы помните процесс над
«Террористической фракцией «Народной воли»?
Тогда в Шлиссельбургской крепости в числе дру¬
гих был повешен Александр Ульянов...
Да, да, Таисья помнила. Ее подруги по гим¬
назии до слез и вражды спорили, можно ли жа¬
леть цареубийц. Она не жалела. Ей независимо
ни от чего хотелось быть гордой, сильной, бес¬
страшной. А цареубийцы представлялись людь¬
ми маниакальными, полусумасшедшими... Она
даже как-то не прислушивалась к словам Нико¬
лая Васильевича, который в салоне яхты, куда
скрывался, чтобы дать волю своим чувствам,
внезапно тонким свистящим голосом закричал:
—' Повесить мальчишек лишь за то, что они
только подумали о покушении! Эх, Россия!..
И теперь внезапно Таисья вгляделась в тихое
доброе лицо Марии Александровны и ахнула про
себя: да что же пережила эта женщина, когда
казнили ее сына, что же в душе ее творится, если
и этот сын бесстрашно пошел в революционеры!
Да нет, он совсем не суетится, юн волнуется.
Он очень, должно быть, живой по натуре чело¬
век и вот отпустил себя, чтобы снять внутреннее
напряжение...
— Познакомьте, пожалуйста, — согласилась
Таисья.
Венков обрадованно закивал, взял Таисью
под руку и—она заметила — подобрался, даже
ростом сделался выше.
— Владимир Ильич, это и есть Таисья Ва¬
сильевна Мешкова, о которой я вам намедни
говорил.
Таисья подала руку, Ульянов дружески по¬
жал ее и, не передерживая и не торопясь отпус¬
тить, внимательно посмотрел Таисье в лицо.
Глаза у него оказались быстрые, умные и чу¬
точку печальные.
— Спасибо, спасибо, — отрывисто сказал он,
вкладывая в эти обыкновенные слова неведомый
для Таисьи смысл.
176

«Что же наговорил Владимиру Ильичу этот
Венков?» — поморщилась Таисья.
Ульянов познакомил Таисью с Марией Алек¬
сандровной, старушка не стала хвалить погоду,
реку и прочие пустяки, которыми обычно спаса¬
ются люди при первом знакомстве, а просто
улыбнулась добрыми глазами, коснулась паль¬
цами Таисьиной руки и, немножко повременив,
сказала, что пойдет в каюту.
Остались втроем. Владимир Ильич вскоре не¬
заметно завладел разговором. «Сейчас, — поду¬
мала Таисья с интересом, — начнутся воспомина¬
ния о ссылке, или, чего доброго, Ульянов, как
Венков, примется рассуждать о революционном
движении»... Ничего подобного, Владимир Ильич
заговорил о великолепных свойствах трав, кото¬
рыми врачуются сибирские крестьяне. Толчок
мысли родился, видимо, от появления юной де¬
вушки на корме. Девушка на пушистых волосах
держала рукою шляпку, на шляпке встряхивал¬
ся под ветерком букетик сухих цветков. Влади¬
мир Ильич вспомнил, что крестьяне носят сухую
траву за пазухой.
— Ну совершенно из памяти вон, как эта
трава у них называется,—-сокрушался он.—
Да не в этом суть, а б том, что тело от нее
чистое всегда. Или возьмите зверобой. Этакое
свирепое название. И что же? Они им и раны
заживляют, и холстинку окрашивают в красный
и желтый цвет!..
Он рассказывал увлеченно, легкая картавина
придавала его речи особинку, слова воспринима¬
лись как-то по-иному. Если бы Таисья не знала,
что за человек рядом с нею, — посчитала бы
его за естествоиспытателя, за ботаника. Так что
она ничуть не преувеличивала, когда говорила
в салоне яхты во время памятной прогулки по
Каме: «Мне посчастливилось встречать среди
социал-демократов яркие и оригинальные лич¬
ности»...
Да, Ульянов произвел на Таисью впечатле¬
ние самое благоприятное. А Венков своей под¬
черкнутой осведомленностью и разговорчивостью
о том, чего Таисье и знать-то не следовало, на¬
12 А. Крашенинников
177

сторожил. И Таисья не выдала деньги курьеру
Венкова, а перевела их в Воронеж, на услов¬
ленный запасной адрес...
— Таисья Васильевна, к вам пришли,—от¬
влек от воспоминаний стук в дверь и голос гор¬
ничной.
— Просите, — откликнулась она и пошла пе¬
реодеться.
Селиванов ожидал ее в деловой половине
оообняка, примостившись на краешке кожаного
дивана в небольшой курительной зале. Днем на
лестницах, в комнатах здесь бывало порядочно
людей, имеющих то или иное касательство к про¬
мышленным и коммерческим связям Мешкова,
сейчас же ни говора, ни движения нигде не за¬
мечалось. Селиванов сидел и разглядывал живо¬
писную картину, висевшую в простенке между
окнами. На холсте изображен был лесной по¬
жар. Да так искусно, что пламя казалось жи¬
вым, пожирало землю, деревья, охлестывая их
до вершин гибкими языками, и только не тре¬
щало, не ревело, не ухало. Но, пожалуй, без¬
звучный пал был еще страшнее.
«Какое измученное лицо», — отметила Таисья,
когда Селиванов встал навстречу. Она пригла¬
сила его в свой маленький рабочий кабинет, об¬
ставленный с аскетической простотою, предло¬
жила чаю. Селиванов почему-то усмехнулся и
отказался. Он, очевидно, нервничал, спешил,
и Таисья решила его поощрить:
— Да вы не стесняйтесь, Алеша. Комитету
нужна поддержка?
—• Нужен залог за Екатерину Савину. Па¬
далка хлопотал... ее вышлют административно...
за неимением веских улик... если будет залог.
Таисья знала, что Екатерина арестована.
Она любила Савину, даже завидовала по-хоро¬
шему самостоятельности, четкости суждений
Екатерины. Но дружеской близости между ними
не получилось. Они встречались редко, после
возвращения Екатерины из Цюриха и замужест¬
ва всякие сношения как-то сами собою наруши¬
лись. И теперь Таисья обрадовалась, что сможет
Екатерине так сильно о себе напомнить.
178

— Я все сделаю, Алексей Христофорыч,—
она даже вспомнила отчество Селиванова, а он
не удивился, словно привык, что его так вели¬
чают.—-Только учтите: чиновничья машина ра¬
ботает медлительно, со скрипом.
Селиванов развел руками, вздохнул. Симпа¬
тичное лицо его с пшеничными усиками все так
же выражало озабоченность, между разлетистых
бровей наметилась тень горькой складки. Таисья
поняла, что он пришел сюда таким вовсе не по¬
тому, что неловко было просить за Екатерину
Савину.
-Что-то еще стряслось? — спросила Та¬
исья.— Я могу помочь?
...На пристани в Уфе Ульянова встречала
жена. Что бы было с другими на их месте после
такой долгой разлуки? А эти —вот выдержка! —
шагнули друг к другу, Ульянов прижался щекой
к ее щеке, а потом сказал:
— Наденька, познакомься, пожалуйста, это
Таисья Васильевна Мешкова. — И не добавил,
как обычно делали другие, видящие только ее
ярлык: «Сестра миллионера». И в глазах его
было столько солнечного света, что смотреть ра¬
достно. Тогда еще Таисья поняла: вот любовь
подлинная, без грома и свиста, без демонстра¬
ции, высшая любовь...
Теперь она сама целый год не видела своего
мужа. Давно уже пора было ехать в Ставрополь,
где он служил по акцизу, а она все оттягивала
и оттягивала. Все страдания этого милого юно¬
ши— она считала себя старше Селиванова — все
страдания Алексея, о которых он вдруг начал ей
рассказывать, назывались любовью. Разве срав¬
нить их с каторжным равнодушием к мужу, ко¬
торое тяготило Таисью уже два года.
— Теперь все, теперь она вовсе не захочет
меня видеть,—сокрушенно закончил Селиванов.
— Вы не знаете женщин, — покачала голо¬
вою Таисья. — Сейчас вы заставили вашу Лидию
думать о себе. Вот помяните меня!..
«А ведь Селиванову тоже понадобится за¬
лог,— пришла обоснованная мысль. — Вот прой¬
дут праздники, и Селиванова арестуют. Если
179
12*

сказать ему сейчас об этой догадке, он не по¬
верит. И скрываться не согласится. Я бы тоже
не согласилась».
— Вы запомните, Алеша, — я вам друг.
4
На катке все еще играла музыка, но Алексей
туда не возвратился. Он пересек полотно желез¬
ной дороги и неторопливо стал подниматься в го¬
ру. Обернулся: в огромном особняке Мешкова
светилось только три-четыре окна. А вот у него,
у Алексея, на душе стало куда светлее после
разговора с этой замечательной женщиной. Мог¬
ла бы такая полюбить мелкого служащего с не¬
определенной судьбой? В ней ведь тоже не дво¬
рянская и даже не купеческая кровь... «Вот те
на, — удивился Алексей, —о чем это я?»
Он помотал головой, огляделся. Еще во мно¬
гих домах горело электричество, вокруг фонарей
воронками кружили снежинки. А что если от¬
правиться сейчас к Калиновскому? Никита Ар¬
кадьевич обрадуется, Алексей дождется Лидию,
если она не дома, и все — начистоту. Довольно!
Каждый день, может статься, на свободе послед¬
ний, а нравственное рабство связывает, сгибает...
Он не знал, что Таисья подумала пророчески,
пусть и ошиблась в сроках, не мог вообразить,
что комната его перерыта вверх дном, даже порт¬
рет Наркиса Петрова свернут на сторону, поли¬
цейские ничего не нашли, хозяйка стоит в двери,
возмущенно поблескивая стеклышками пенсне
и повторяя: «Это ошибка, господа, это злая
ошибка», а у стены, под портретом, вздернув го¬
лову, стоит Лидия Калиновская и с омерзением
смотрит на офицера, который барабанит паль¬
цами по крышке часов. Все они ждут Сели¬
ванова.
Он поднимается на второй этаж по парадной
лестнице, дверь ему открывает горничная, при¬
нимает его пальто и шапку. Теплый запах сигар
плывет в прихожую, и появляется Никита Ар¬
кадьевич, выставляет бороду, раскидывает руки.
180

— Алеша-а, какими судьбами! Ну, прошу,
прошу! — Он искренне рад.
За круглым в бархатной скатерти столом
разместились трое: дама, казачий сотник и зна¬
комый Алексею Ипполит Елов. Дама очень хо¬
рошенькая, с носиком-утицей, губки сердечком,
над верхней — семечко родинки; она потерлась,
как кошка, щекою о руку Никиты Аркадьевича,
когда тот мимоходом поласкал ее плечо. Звали
даму каким-то замысловатым именем, Алексей
его не запомнил. Зато при виде казачьего сот¬
ника, которого Никита Аркадьевич представил
Кондратием Черняевым, другом дома, Алексей
почувствовал ревность и опаску. Был Черняев
кучеряв, с ухоженными, завернутыми в кольца
ржавыми усами, белозуб, синеглаз, жилист и
гибок. Да, он командовал теми, кто плетьми и
копытами приземистых киргизских лошадей раз¬
гонял стачки, кто выламывал руки непокорным.
Что он нашел здесь, в доме, в котором раздава¬
лось столько крамольных речей?
Ипполит Елов, как всегда, в русской рубахе
с плетеным поясом, в бархатной безрукавке по¬
верх нее, держал в руке веером карты, привет¬
ливо Алексею мигнул.
— Хотите с нами, Алеша? — предложил Ни¬
кита Аркадьевич. — Или приказать чаю?
— Я так посижу, — сказал Алексей: что-то
мешало ему идти домой и надо было все-таки
придумать причину своего визита.
— Ты, Кондратушка, продолжай, — напом¬
нила дама.
— Нда, вот-с. Сам я этих ингушей, ей-богу,
боюсь. При одном слове «русский» из глазниц
ихних адов огонь пышет. Только прикажи — па¬
паху на клюв, завизжат и — в капусту кого
хошь!.. Полусотня их у нас под Пермью на зим¬
них квартерах. Спят и видят, чтоб кто-нибудь
в заводах взбунтовался.
— Десятка виней, — кинул Елов свою карту.
— И вот, — покрывая ее с хлыстом, подошел
сотник к главному, — надо же было какому-то
шпенту от горшка два вершка созорничать!.. За¬
скакал он перед ними и запел дурацкую частуш-
181
ку: «Черкес молодой купил поросенка, всю до¬
рогу целовал, думал, что девчонка!»
Дама рассыпалась мелким смехом, точно мо¬
нетами из горсти, Елов захихикал по-бабьи, по¬
вторял:
— От ведь народ, что выдумает, от ведь на¬
род!
— Да ничего смешного не получилось, — рас¬
сердился неожиданно сотник.—-Хоть ингуши не
черкесы, а все одно мусульманы, для них
свинья — оскорбление тягчайшее. А тут еще це¬
ловал, да еще дурак!—Дама прыснула.—
Ну и развалил ингуш мальчонку от плеча до
поясницы.
Дама испуганно прижала рот ладошкой. Ип¬
полит Елов покачал головой, сказал, просматри¬
вая карты:
— Ай, яй-яй, как нехорошо вышло.
— Никита Аркадьевич, — попросил Алексей
тихонько,— скажите, пожалуйста, Лидии, что я
был. Мне... сегодня пришлось сбежать от нее,
так получилось.	”
— Отчего же, отчего же, непременно ска¬
жу,—обещал Никита Аркадьевич, провожая его.
А в глазах у Алексея так и держался все
этот мальчуган и занесенная над ним кривая
сабля.
Магазины бойко торговали, то и дело из щед¬
ро освещенных дверей выходили люди со сверт¬
ками, картонками, извозчики принимали их и
пускали лошадей. Поваливал снежок, щекотал
лицо.
Окна комнаты Алексея выходили в палисад¬
ник, на другую улицу, и он не видел, что в них
горит верхний овет. Он миновал в неведении
коридор и с удивлением отметил: дверь в его
жилье открыта.
Со странным для себя спокойствием посмот¬
рел на хозяйку, на Лидию, которая сделала дви¬
жение к нему, но так и не оторвалась от стены,
на полицейского офицера.
— Ну вот и пожаловал, — удовлетворенно
сказал офицер. — Прошу: ордер на обыск. Обыск
182

произведен, понятые отпущены. Прошу: приказ
о вашем задержании. Прочтите.
Алексей так давно ждал этого момента, что
даже — вот лукавины человеческой натуры — по¬
чувствовал удовлетворение. Он только не пони¬
мал, при чем и зачем здесь Лидия в своей белой
шапочке, в распахнутой полушубейке, оторочен¬
ной мехом. Хозяйка, суча пальцами стеклышко
пенсне, с тревогою следила за ним, точно стара¬
лась услышать, в чем обвиняют ее постояльца.
Он, шевеля губами, читал про себя, но смысл
дошел не сразу:
«...получив сведения, дающие основания при¬
знать кладовщика земского книжного склада ме¬
щанина Алексея Христофорова Селиванова вред¬
ным для общественного порядка и спокойствия,
руководствуясь § 21 высочайше утвержденного
в 31-й день августа 1881 года Положения об уси¬
ленной охране, постановил: означенного Селива¬
нова, впредь до выяснения обстоятельств дела,
заключить под стражу при Пермской губернской
тюрьме с содержанием согласно статье 1043
Устава уголовного судопроизводства».
183

Он не стал разбирать подпись, спросил:
— Чем же я повредил общественному поряд¬
ку и спокойствию, да еще как уголовник?
— Написано, вас задерживают впредь до вы¬
яснения .обстоятельств дела, — подчеркнул офи¬
цер, вытянув из кармашка часы и посматривая
на циферблат. — Теперь скажите, кто эта де¬
вушка?
— Это невеста моего сына, моего Наркиса! —
вмешалась хозяйка, решительно указывая на
портрет унтер-офицера на стене. — Да, да! И она
имеет право меня .навещать!
- Я не знаю этой девушки,—сказал Алек¬
сей, выдерживая недоверчивый взгляд офицера,
он боялся: Лидия сейчас что-нибудь такое вы¬
кинет в ответ на эти слова, что все полетит в тар¬
тарары.
—• Хм, допустим. Во всяком случае, прошу
вас, господин Селиванов, следовать за мной.
Офицер торопливо пошел вперед, за спиною
Алексея затопали сапоги, и внезапно в ухо толк¬
нуло дыхание Лидии:
— Я горжусь тобой!
Полицейские их разделили.
5
Уголовниц подсадили пятерых, отчаянных,
наглых, бог знает, на каком одонье извалянных,
что изведавших. Верховодила ими Лушка-лярва,
существо резкой цыганистой красоты, жестокая
и по-мужски сильная: ей ничего не стоило, на¬
пример, захватить двух своих товарок за боль¬
шие пальцы рук, соединить эти пальцы одной
своей рукою и поставить несчастных на колени.
Она до крови кусала им груди, а женщины даже
застонать боялись.
Зато уж все они всласть изгалялись над по¬
литическими, какими только ругательствами и
кличками их не вызывали на выступление, на
драку.
Екатерина и Юлия вроде бы и внимания ни¬
какого на противниц не обращали. И уборку
камеры они делали в очередь, и парашу дере-
184
'вянную, пронизанную миазмами, когда надо, вы¬
носили, так что уголовницы придраться к ним ни
в чем не могли. До того как тюремным инквизи¬
торам понадобилось еще одно средство униже¬
ния и провоцирования политических, сведения
о жизни тюрьмы, весточки из мужского отделе¬
ния доставляла младшая надзирательница Чмы-
кина, бойкая и пронырливая, точно мышка...
А теперь из-за этих тварей всякие связи при¬
шлось прекратить.
Юлия скорбно оплакивала смерть Палаши.
— Зачем только я ее привезла? Жила бы
она себе в тихом приходе, нарожала детей...
— И скончалась бы тихо на печке с грыжей
или порванными на работе жилами,—'Понимая,
о чем сейчас тужит Юлия, подсказывала Екате¬
рина.
— Да в том-то и дело, другая она!.. Веришь
ли, Катюша, за каких-то полгода грамотней меня
она стала и станок сама ремонтировать научи¬
лась, хоть глаза ей завяжи. И все, что мы пе¬
чатали, она уже завтра видела совершенным.
И разбилась ее вера... Прости, я родилась ©глу¬
боко религиозной семье, и тоже другая. В семье
моей поступки свои объясняли провидением бо¬
жиим, ждали платы за праведность, за справед¬
ливость. А ждать платы за веру, пусть эта пла¬
та будет дальше, после кончины, — этого я не
понимала и не понимаю. И от неприятия этого
во мне протест. Да ведь и протест сам по себе
ничего не стоит. Надо что-то предлагать, за что-
то драться, отрицая — обретать... А я вот сижу.
Мягкое, с мужским подбородком лицо Юлии
представлялось Екатерине бесконечно милым.
Они быстро и накрепко сдружились, и это помо¬
гало Екатерине бороться с тревогой за Матвея
Абрамыча. Где он сейчас мыкается, как ему
удается затаиваться? Всякий день начинала
чуть ли не с молитвы о свободе Матвея Абра¬
мыча.
Самойленко Екатерину удивил. Она вся со¬
бралась перед первым допросом, ожидала — пе¬
ред нею окажется умный, жестокий противник,,
с которым надо беспрерывно держать себя на-
185
стороже. А тут какая-то рисовка, пустые вопро¬
сы, глупые угрозы. После второго допроса она
так и сказала Юлии:
— Фанфарон и фат этот Самойленко. От него
французскими духами за версту наносит.
— Э-э, не обольщайся, чадо. Он хитер и
подл, только рук не марает, — возразила Юлия,
кутаясь в платок, который ей вернула Екатери¬
на. — Все черное действо творят по его указке
другие. Я тебя не стращаю, но тут карцеры, в
которых одежда к полу примерзает, тут такие
заплечных дел мастера!.. Думаешь, нас с тобой
зачем сюда вдвоем?.. Самойленко что-то затеял...
Ах, знала бы ты, с какими женщинами я была
в одной камере! Иконы писать с них — сияния
не хватит! Окно нашей уборной выходило в ко¬
лодец, где товарищей наших прогуливали. Мы
перекрикиваться с ними могли. Даже лица наши
они видели-угадывали и от того светлели. Всех
размежевали, пораскидали.
Они сидели на одноплоских нарах, слабо
освещенные двумя забранными в решетку и
пыльные стекла окошками, чувствуя тепло друг
друга. Уголовницы резались в карты, Лушку-
лярву куда-то отозвала старшая надзиратель¬
ница.
И вот Лушка с шумом вступила в камеру —
грузная дверь за нею лязгнула запорами —
и закричала горловым неистовым голосом:
— А ну, потаскухи, вставайте! Эта чистень¬
кая стерва,—она дрожащими пальцами врасто¬
пырку сунула в сторону Екатерины, — эта краля
желает нас выставить!.. Ишь вылупилась...
Она выставила указательный палец, грязный,
с черным наконечником ногтя, и сунулась к Ека¬
терине. Свита покорно и озлобленно теснилась
за ее спиной.
— Я снизу до горлышка белого тебя по¬
рву!— выкрикивала Лушка; от нее тяжело ши¬
бало водкой.
Юлия заслонила Екатерину, стиснула увеси¬
стые свои кулаки, скулами закаменела.
186

— Ладно, Юлия,— обошла ее Екатерина.—
Я не боюсь. Эта женщина очень больна. — И, вы¬
ступив вперед, к Лушке, мягко заговорила: —
Ну чего ты, чего, милая, ты давай успокойся.
Иди пока, отдохни. — Она даже взяла руку
Лушки, пожала ее несильно, встряхнула.
И без того яркие глаза Лушки сделались еще
ярче—от слез. Она выругалась, отбила руку
Екатерины, цыкнула на своих:
— Ползите обратно, шлюхи! — И упала в
угол на нары, где сваляна была ее скудная по¬
стель,,затихла...
— Откуда в тебе силы взялись? — удивля¬
лась Юлия. — Ведь эти на все способны.
— Прежде всего они люди. Изуродованные
люди. А силы? Откуда они—-силы?—все же го¬
лос Екатерины подрагивал.—-Вот мне Матвей
Абрамыч случай один рассказывал. Я его чуть
не дословно запомнила.
Она даже не знала, почему у нее это в па¬
мяти сейчас всплыло. Но догадывалась: нужно
и себя успокоить, и внимание уголовниц при¬
влечь.
— В Цюрих приехал цирк. И стоял в его
программе труднейший номер: немецкий атлет
ломал зажатую между большим и указательным
пальцами монету... Ну... все равно что наш пя¬
так. Монета в его пальцах на глазах у зрителей
разваливалась на половинки, словно глиняная...
Тут была хитрость, кроме артиста, знал о ней
еще антрепренер: немец ломал заранее подпи¬
ленную монету. Он только с ловкостью фокус¬
ника подменял цельную, показанную зрителям,
на поджабленную...
Екатерина чувствовала на нарах уголовниц
какое-то движение, однако не оглядывалась.
— О мошенничестве этом — наверное, от ант¬
репренера — проведали цирковые конкуренты.
Чтобы поймать фальсификатора, то бишь мошен¬
ника, — перевела Екатерина -на всякий случай
для уголовниц: ей показалось, что и они вслу¬
шиваются,— чтобы поймать, ему при свидетелях
предложили доказать, что его номер «чистый»,
чего, мол, проще — вот тебе пятак и валяй ло-
187
май его у нас на глазах!.. Говорят, атлет по¬
белел, как снег. Нависал скандал, а за ним —
позор и нищета: дома немца ждали двое полу¬
голодных детишек и беременная жена. Он, гово¬
рят, набрал побольше воздуху, лицо его пере¬
косилось. Он напрягся и... бросил на стол две
половинки монеты. Впервые в жизни ему случи¬
лось совершить то, что всегда было за преде¬
лами его физических сил.
Теперь Екатерина обернулась. Уголовницы,
подавшись вперед, приоткрыв рот, слушали.
Даже Лушка-лярва повернула кудлатую голову
свою и приподнялась на локте. Что-то она по¬
рывалась сказать, но в это время опять заляз¬
гали запоры, в дверь всунулась мордочка млад¬
шей надзирательницы Чмыкиной, и ее лапка по¬
манила:
— Савина, айда-ко сюда. — И зашептала: —
Слыхала я, Селиванова какого-то доставили.
Екатерина только головой покивала и, когда
Чмыкина замкнула дверь, присела рядом с
Юлией. Она при уголовницах не могла сказать:
«Значит, и Алешу»...
— Я слышала, — прижалась к ней Юлия.—
Частым гребнем чешут.
Она обняла Екатерину за плечи сильно и неж¬
но, и так они сидели. Ведь и Юлии нельзя было
вслух поминать, что Алексей почти что ее крест¬
ник по партии.
Екатерина вспоминала: редко она встреча¬
лась с Алексеем Селивановым, а все-таки и ха¬
рактер его поняла, и успела заметить юноше¬
скую его влюбленность в экспансивную девуш¬
ку, независимо и вызывающе поглядывающую
вокруг себя... А главное — она знала, что через
Алексея Селиванова проходит... нет, уже прохо¬
дил транспорт зарубежной литературы, без ко¬
торой начнет, наверное, метаться и путаться все
движение. И еще, думала она, круги над Матве¬
ем Абрамычем сужаются, ее арест для всей орга¬
низации, как до того был арест Юлии, — беда,
арест Селиванова — еще большая беда, но когда
возьмут Машиниста — катастрофа.
Почему Матвею Абр а мычу назначили пар-
188
тийную кличку Машинист? Он сам по этому по¬
воду посмеивался. Ратовал за типографские ма¬
шины, за то, чтобы все подпольщики умели ими
владеть... И как, оказывается, был прав!..
Чмыкина все-таки храбрая женщина, не ис¬
пугалась, что уголовницы донесут. А если бы не
эти ведьмищи, как назвала их на днях Юлия,
сколько бы можно было узнать!.. Здесь два пути:
настойчиво и гласно протестовать против совме¬
стной с уголовницами камеры или постепенно
обратить отпетых бабенок в свою веру. Первый
путь, вероятно, короче, но придется выдержать
за неповиновение карцеры и еще бог знает что.
Значит -- второй!..
Ни одного пути не пришлось испытывать. Че¬
рез два дня уголовницы забегали перед надзи¬
рательницами, смотали в узлы свои скудные ве¬
щички, скатали суконные тощие одеяльца и тю¬
фячки и повалили к дверям.
— Ну, православные, не поминайте лихом, —
попрощалась с Екатериной и Юлией щербатая
бабенка. — Скорой вам отсидки.
— Мы еще, голубая, встренемся, — сказала
Екатерине Лушка, то ли пригрозила, то ли с на¬
деждой сказала — не понять.
Остались вдвоем. Надолго ли? Что им гото¬
вится за пределами этой камеры? Что им сулит
Новый год?
Что всем сулит Новый год?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Мотовилиха Новый год всегда встречала
шумно. Соседи, собрав в беремя бутылки и за¬
куски, переваливались из дома в дом, а поутру
с изумлением разглядывали над собою чужой
потолок и с пристрастием допрашивали соседа
по половицам: «Ты кто?» Палили из пушек —
труб, заклепанных с одного конца, набитых по¬
рохом и паклей, из «поджигов»—трубок на де-
189

ревянных рукоятках с пропиленной для запала
«жаброй». Случалось, пушка жахала с хвоста,
«поджиг» слетал с деревяшки, увечились весе¬
лые громыхалы. Но это редко: огневых дел мас¬
тера и здесь оставались мастерами.
Затишье между выстрелами оживлялось пе¬
реборами гармошек, развеселыми голосами. Гу¬
ляли ,и развлекались кто как мог, а большинство
мастеровых сидели по домам в застолье с гостя¬
ми или по-семейному.
Борчаниновы тоже отпраздновали новогодье
у себя дома. Лука Иваныч хворал. Рождествен¬
ские морозы ныне показали себя, и в сарае, где
брызгали искрою сварочные стержни, руки при¬
стывали к железу. А ведь до недавнего времени
электросварка приносила заводу богатые зака¬
зы: сшивали пароходные валы, котлы, корпуса.
Сварщиков хвалили, а подумать, как они в ху¬
дом деревянном ящике перезимуют, никто не до¬
гадался.
Мавра Калинична, само собою, всего настря¬
пала, сокрушалась, что никто ничего по-доброму
не ест. Александр сидел смурной, какая-то за¬
бота его глодала.
— Шел бы с парнями да с девками поиг¬
рал,— наталкивала Мавра Калинична Александ¬
ра.— Где тихоне по уши, удалому по колено.
Не в монахи небось наладился. Усы-то хоть раз
побрил? Первые еще, а на завалинку метишь.
А ты, Маруся, чего киснешь? Спать ложись
тогда.
Маруся Заозерских и вправду была скучной.
Принарядилась, к ним собираясь. Не все еще,
оказывается, после Мокеюшки по скупщикам
пустила. Как вошла, Мавра Калинична забеспо¬
коилась: ну, опять зацвела, ни горе, ни ярмо ее
не осиливают. А беспокоилась потому, что Ма¬
руся на Александра поглядывает уж вовсе не
по-родсгвенному, глазами точно вопрошает.
Только Александр ничего не замечает в думках
своих.
Ребятишки вповалку уснули на постелях по¬
перек половиц, Лука Иваныч кряхтя забрался
на печку.
190

— Пойду я покурю,— совсем нарушил за¬
столье Александр, надел подшитые пимы, шапку,
пальто нараспашку, вышел на крыльцо. Морозец
до крещенья, видимо, помягчал, однако гармош¬
ки и голоса разносились под звездами размаши¬
сто. В доме Муркалиных вся верхняя половина
была освещена. Недавно Муркалин-старший
спрашивал Мавру Калиничну, ни с того ни с
сего, будто по-соседски озаботясь:
— Пошто это Александр никуда служить не
ходит? Или мешок с деньгами от башкирцев при¬
волок?
— Приволок мешок, да в нем горшок,— на¬
шлась Мавра Калинична, выигрывая время, что¬
бы смело придумать: — Чертежи он чертит на
дому...
Александр нечаянно все это услышал, вопрос
Муркалина его обеспокоил. А с другой стороны
снова напомнил: как дальше жить? Партийная
касса Пермского комитета захвачена, Мотовили¬
хинского— настолько скудна, что едва хватает
на бумагу и гектографические чернила. Куда ни
кинь, после крещенья надо искать службу. В са¬
мом деле, что ли, в чертежники? Кроки и чер¬
тежи у него получались приглядными, а вот по¬
черк подводил: в надписях буквы раздражали
начальство шириной и тяжеловесностью.
Служить! Да ведь и поручение никто с него
не снимал, работу продолжать необходимо. И не
только продолжать, а развивать, обрастать но¬
выми людьми, бесстрашными, верными...
Алешу Селиванова бросили в одиночку, о нем
ничего не известно. Матвей Абрамыч мечется,
тяжело ему. У самого Александра, как об Ека¬
терине подумает, тоска подступает под горло.
Каждое движение, каждое слово Екатерины па¬
мятно, и ничего с собою не поделать. Занозою
мозжит: чем кончились переговоры Селиванова
с Мешковым, можно ли надеяться? И зачем Ни-
кандрыч посылал Митьку-поводыря, в новогод¬
нюю ночь велел из дому не отлучаться?..
Все перебирал, перетасовывал, сопоставлял
в уме Александр Борчанинов на крылечке своего
дома, когда новогодняя ночь уже шла под уклон.
191

Давно ли обежали они с этого крыльца: Вася
Гомэиков, Яшка Кузнецов и он, Александр! Со¬
шли в осеннюю межу к флигельку, присматрива¬
ясь друг к другу, как бы знакомясь заново. И вот
у него работа, кропотливая, повседневная,опас¬
ная. Но чувство опасности в повседневной этой
работе притихло, упряталось, точно совсем ни*
чего им не грозит. И мысли другие: топчемся на
месте, отделываемся листовками, а надо органи¬
зовывать забастовки с политическими требова¬
ниями, надо идти дальше.
Но что получается? Он сам себя выпячивает
на первый план! Да ведь рабочие завода совсем
его не знают. Сунешься с агитацией, а тебе са¬
лазки загнут, как нашкодившему мальчишке.
С Матвеем Абрамычем было легче, с Матвеем
Абрамычем все становилось на свои места, буд¬
то слезал с кочки на торную дорогу...
Он поплевал на папиросу, щелчком послал ее
в сугроб. Обернулся на скрип двери. Вышла Ма¬
руся, закутанная в старенькую шалюшку. Вдруг
припала головой к его плечу, он приобнял ее,
по-братски приобнял, все думая о своем. И она
поняла это, легонько высвободилась, сказала:
—• Пойдем в избу, простынешь.
—' Сейчас пойдем. — Александр посмотрел
вдоль улицы. Узкая горбатая тропинка темно
залегла в ложбине между голубоватыми сугро¬
бами. Даже не слышно, чтобы кто-нибудь по ней
шел.
— Возьми меня с собой, — созвеневшим
льдинкою голосом вдруг попросила Маруся.
Александр взял ее маленькие кулачки, по¬
глядел ей в глаза. В тени от крыши их не было
видно: какая-то мерцающая полоса.
— Ты уже с нами, Машенька, — сказал Алек¬
сандр.
Ему еще что-то хотелось добавить. Но под
быстрыми шагами заскрипела тропинка, и в ноч¬
ном освещении обозначилась фигурка мальчиш¬
ки. Во все лопатки летел мальчишка в треухе
на бок, в валенках до колен. Мотовилихинский
^мальчишка из тех, что после отлучения от мам-
192
киной сиськи получает вольную волю, — дальше
смотреть за ним некому.
— Митька! — узнал Борчанинов, и сердце за¬
холонуло недобрым предчувствием.
2
Проводить Екатерину Матвей Абрамыч по¬
просил Александра Лбова. Беспалов все с нею
оговорил, когда встретились на явочной кварти¬
ре—на Заимке, за городом. В окошко загля¬
дывала гнутая макушка сугроба. По избенке гу¬
лял мороз. Екатерина прижала замерзшие ла¬
дошки к облезлому, словно лишаями простри¬
женному челу печки, в нутре которой трещал
и ухал обрадованный огонь. Побледнела, осуну¬
лась, в движеньях появилась непривычная рез¬
кость, угловатость. И милые ясные глаза точно
приморозило, обратились они в две прозрачные
льдинки. Матвей Абрамыч представил, как она
только что оставила извозчика, переулками вы¬
бралась к промерзшей Каме, подозвала другого,
велела ехать к оперному театру, потом переду¬
мала — взбалмошная барынька гоняет человека
в этакий мороз, погнала к Заимке, остановилась
на околице, перед завалившейся брошенной из¬
бой. Решилась пешком в своих сапожках, под¬
битых рыбьим мехом. Матвей Абрамыч готов
был сейчас стянуть эти сапожки, дыханьем со¬
гревать маленькие пальчики на ее ногах. Но вре¬
мени отпущено мало. И какая, оказывается, дра¬
гоценность— время!.. Она бежала, чтобы егосбе-
речь, бежала, сунув руки в муфту. Мороз стес¬
нял дыхание, вырывал изо рта струйки пара.
На пуховой шали, которую она поверх шапки
и воротника повязала так, чтоб лица не было
видно, сейчас бисеринками поблескивал растаяв¬
ший куржак. Матвей Абрамыч посмотрел на эту
шаль, наброшенную на спинку расшатанного
венского стула, подошел к Екатерине, бережно
повернул ее за плечи к себе...
Теперь он издалека, из-под причудливых арок
привокзального строения, смотрел на перрон.
Поезд еще не появлялся, мороз держал публику
13 А. Крашенинников
193

в вокзале. Под низким простудившимся солнцем
красновато отсвечивали пустынные рельсы. Там,
в вокзальном буфете, в залах ожидания, навер¬
ное, с самым беспечным видом шляются шпики,
глаз не сводят с Екатерины. Лбов, в косматой
собачьей шапке, в романовском полушубке, в ка¬
танках, завернутых валиком сверху, только что
кивнул в сторону Матвея Абрамыча. Они при¬
ехали раздельно, Лбов знал, где должен стоять
«слесарь Николай Антипин».
Вот сейчас Екатерина выходит из «чистой»
залы. На почтово-пассажирский билеты только
первого и второго класса, мужиков и мастеро¬
вых не берут, поэтому полицейские не пойдут
охранно по пятам. Лбов пройдет мимо Екатери¬
ны, спросит: «Поезд опять задерживается, ба¬
рышня?» Она посмотрит на часики — швейцар¬
ские часики: «Нет, должен вовремя». Это значит,
с Матвеем Абрамычем все в порядке, он — на
условленном месте. Вряд ли кто-то из шпиков
заподозрит .в мимоходном бородатом человеке
связного. Нет, они ждут его, Матвея Абрамыча
Беспалова, ждут на «живца», чтобы на глазах
у Екатерины садистски заломить ему руки назад.
Вчера от Екатерины Матвей Абрамыч узнал,
что Юлию Хлынову взял на поруки отец — свя¬
щенник. Богом поклялся перед властями, что
впредь не допустит свою дочь до инакомыслия,
которое стоило ему трехсот рублей и выговора
со стороны епархии. Екатерина сказала: «Вот
видишь, Матвей, догмы и убеждения. Одни по¬
давляют или спасают от сомнений, от работы
ума, другие побуждают действовать...»
Она действует, она уезжает в Вятку. Там
сильная организация. А Матвей Абрамыч не мо¬
жет, не имеет права усадить свою жену в вагон,
■поцеловать на прощание. Это—от убеждений...
Утешает только мысль, что разлука будет корот¬
кой. В Перми ему оставаться нельзя, бесполез¬
но. Он приедет к Екатерине с другим именем,
с другими документами, в другом обличье. Они
все начнут с нуля. Нет, не с нуля! Их опыт,
знания, убеждения никто отнять не в силах.
Ноги в катанках начинают мерзнуть, от инея
194
слипаются ресницы. Под носом, где недавно бы¬
ли усы, будто кто-то водит ледяным пальцем.
Матвей Абрамыч проводит по глазам тыльной
стороной рукавицы и вдруг улавливает в стылом
воздухе отдаленный шум приближающегося по¬
езда. Из вокзальной двери выкатываются клубы
пара, за ними — самые нетерпеливые люди. Ка¬
кой-то военный —чин отсюда не определишь —
серой башнею движется, должно быть, привык
быть во главе. За ним поспешает носильщик в
фартуке поверх пальто, весь увешанный чемо¬
данами и баулами. Женщина, вернее, копна по¬
лушалков и шалей, какие-то чиновники в фор¬
менных шинелях и башлыках, еще люди, еще.
Они выбираются наружу из тепла, растекаются
по перрону, занимают позиции, убежденные, что
именно на этом месте встанет нужный им вагон.
С горячим сипением, оглушительным грохо¬
том накатывается что-то черное. На его масля¬
нисто-гладком крупе зелеными пятнами отсвечи¬
вает солнце. Черное лязгает, фыркает, тормозит,
до времени придерживая свою сокрушительную
силу. В окнах плещутся, застывают алые лос¬
кутья. По воздуху волнисто плывет удар коло¬
кола — прибытие.
Екатерины нет, Лбова нет. Матвей Абрамыч
вытягивает шею из шарфа, забыв о морозе: не
проглядел ли? Слава богу, — Екатерина. Идет
спокойно, шаль поверх меховой шапочки повяза¬
на так, что видно ее лицо в профиль. За нею с ее
чемоданом и саквояжем следует кто-то высокий
ростом, в бобровой шапке, в шубе с бобровым
воротником. Спиридон Акимыч Зарубин!? Как
он здесь оказался, почему? Или Пермский коми¬
тет поручил ему проводить Екатерину?
Может быть, может быть... Никандрыч гово¬
рил, Зарубина тоже освободили из тюрьмы под
залог. И ничего противоестественного нет, что
хороший, умный и свой человек, всегда к Ека¬
терине душевно расположенный, провожает ее
в дорогу... Но где Лбов, где же Лбов? Уж не
схватили ли его для выяснения личности?..
Плывут над перроном два медных удара.
Провожающих и встречающих немного. Не то
195
13*

что было летом, когда Матвей Абрамыч глазами
пытался разбросать толпу, чтобы увидеть Ека¬
терину. Тогда Екатерина встречала его открыто,
ничего не опасаясь. Теперь он провожает ее в чу¬
жой одежде, в другом обличье и не имеет права
даже крикнуть ей: «Жди, жди меня, родная
моя!»
Провожающие неуклюжими кучками скапли¬
ваются у подножек, где-то среди них патенто¬
ванные шпики. Полицейских на перроне неза¬
метно, мороз загнал их в тепло. Спиридон Аки-
мыч поставил чемодан и саквояж на снег, что-то
говорит Екатерине. Она отрицательно качает го¬
ловой, у него горбится спина, и шапка вдруг по¬
крывается инеем. О, как бы хотелось сейчас раз¬
глядеть выражение лица Екатерины! Или оно
доброе, милосердное, или настороженно-замкну¬
тое, как тогда, при первой их встрече в Цю¬
рихе!..
Освободившийся носильщик, поблескивая
бляхою, пробегает мимо. Екатерина подзывает
его, он подхватывает вещи, ловко водворяет в
тамбур. Екатерина снимает рукавичку, протяги¬
вает руку Спиридону Акимычу. Тот снимает шап¬
ку, наклоняется к руке, белокурые волнистые во¬
лосы падают на лоб. Он медлит распрямиться,
Екатерина не спешит отнять руку. Она знает,
что Матвей Абрамыч видит ее, и медлит, потому
что еще нет третьего колокола.
Третий колокол. Она вспрыгивает на поднож¬
ку, точно так же, как вспрыгивала на горный по¬
ристый валун у берега озера, подхватив подол
обнаженной рукой. Паровоз оглушающе свистит,
выплевывает мятые клубы желтого пара. Из тру¬
бы черными шарами выталкивается дым. Ека¬
терина взмахивает рукой в сторону Матвея Аб-
рамыча, уплывает, уплывает все дальше и даль¬
ше. А вдруг навсегда! Жизнь часто распоряжа¬
ется по-своему, не считаясь с нашими уверен¬
ными планами.
Колючие шарики скатываются по щекам
Матвея Абрамыча. Кто-то дергает его сзади за
рукав, зовет Николаем.
196

— Давай, Николай, поезд ушел.
На перроне ни души, рельсы опять пустынно
поблескивают, только отблеск переместился впе¬
ред— за поездом.
— Где ты был? — спрашивает Матвей Абра-
мыч Лбова.
— Видел этого, который у твоей жены вещи
нес? — В голосе Лбова твердые нотки, принуж¬
дающие слушать. — Так и я видел. Летом, на
Архиерейке. Когда в лесничестве Гакена слу¬
жил. Этот с жандармскими офицерами по лу¬
жайке прогуливался. Полковник так ему и ска¬
зал: «Прощайте, Спиридон Акимыч, всяких вам
удач».
— Не ошибаешься, Александр? Тогда было
лето. Одежда другая, внешний вид иной...
Матвей Абрамыч Лбову никак не мог пове¬
рить. Слишком чудовищно даже допустить, что
Спиридон Акимыч Зарубин, насквозь проверен¬
ный в деле человек, которому комитет доверял
все, оказался врагом. Но провалы самых закон¬
спирированных явок, аресты точно в то самое
единственное время, когда наиосторожнейших
подпольщиков брали с поличным, горе Екатери¬
ны, его, Матвея Абрамыча, горе, были делом
полностью осведомленного человека. Спиридона
Акимыча? Нет, нет, еще раз нет! Ошибается
Лбов. Да и он не такой человек, чтобы опромет¬
чиво обвинить кого-нибудь в самом подлом и
страшном преступлении. Невозможно поверить!
Недоверие, подозрение — какая это разруши¬
тельная сила. Только ей поддайся!..
Лбов покачал мохнатой шапкой, добавил
хмуро:
— Как я опознал его, чуть за грудки не схва¬
тил. Еле сдержался. Все сделал, как ты наказы¬
вал, чтобы жену твою успокоить, а потом ото¬
шел, издали следил. И — уверен. Иначе бы не
говорил. Не поверите—пеняйте на себя. В тюрь¬
ме да на каторге думать станете, локти кусать.
Он круто, по-военному развернулся, пошел
легко, размеренно, как ходят люди, привыкшие
к длинным верстам.
197

3
— Я долго раздумывал и колебался, прежде
чем доложить вам это.^-Матвей Абрамыч от¬
кинулся на спинку стула. Лицо его в свете керо¬
синовой лампы казалось изможденным, серым,
как застиранная холстина.
На столе в глиняном блюде стыли пельмени.
Селедочку в уксусе, пироги с рыбой, с капустой
почти не тронули. Самовар, который, чуть отки¬
нувшись назад, втащила шустрая Глаша, пере¬
стал подавать голоса.
Все в гостиной комнате Никандрыча было по-
прежнему, как осенью, когда Борчанинов при¬
шел сюда в первый раз. Зеленый сундук с мо¬
розными перекрестьями железных полос, кровать
с шишечками на спинках; в шишечках искажен¬
но отражались сидящие за столом товарищи.
Народу в новогоднюю безопасную ночь Ни-
кандрыч собрал много. Борчанинов устроился
между Васей Гомзиковым и Яшкой Кузнецовым.
Дальше сидел Михаил Стольников, оглаживая
в раздумье лысину. Прочно, как вкопанный
столб, застыл Деветьяров. Борчанинов вгляды¬
вался в них, тревога, похожая на изжогу, не от¬
пускала. Она выражалась как-то смутно: неуже¬
ли он никогда, никогда больше не увидит Ека¬
терину? Слово «никогда» для него еще осознанно
не существовало, потому он отодвинул его на
дальние задворки, следил, как Никандрыч мед¬
лительно протирает очки. Лицо Никандрыча не¬
обычно острое, злое.
— Нажрался, наверно, жандармского конья¬
ку, дрыхнет. — Деветьяров крепко оперся о сто¬
лешницу, она застонала. — Поехать сейчас, взять
тепленького. — Чугунный кулак Деветьярова за¬
крыл треть стола.
Никандрыч вздел очки, поднялся:
— Алексахе Лбову поверить страшно.
— Ему всегда можно верить! — встрепенулся
Стольников.
— То-то и оно. Да как сейчас быть? Дело-то
вон как обернулось, товарищи. Зарубин уже не
тепленький. — Никандрыч отнесся к Девятьяро-
198
ву. — Тяжела для нас эта новогодняя ночь.
Но в горестях надо крепнуть. — Что-то со сло¬
вами у него не ладилось, он пошарил рукою в
воздухе, будто пытаясь найти подходящее.—
Вчера Спиридон Акимыч Зарубин застрелился.
Никто из собравшихся за столом, кроме
Матвея Абрамыча, Зарубина лично не знал.
И все же всем стало не по себе, все почему-то
не смотрели друг на друга.
Борчанинов еще «и разу не видел смертей,
ни разу никого не хоронил. И не в состоянии
был понять, как это может для человека на¬
столько невыносимой оказаться жизнь, что оста¬
ется только притиснуть к виску ствол револьве¬
ра. Нет, как бы невыносимо ни было, он так
не поступит, он будет бороться до конца, пока
кровь бьется в последней жилке.
— Туда и дорога, — проворчал Деветьяров.
— Не суди скоропалительно,—"Строго глянул
на него сквозь очки Никандрыч. — Может, у За¬
рубина такое задание было: внедриться к жан¬
дармам?..
— Не было такого задания, и не могло
быть. — Матвей Абрамыч отодвинул стул, отвер¬
нулся к окну, задернутому ситцевой занавеской,
помотал головой. Потом пристально посмотрел
на каждого, будто оценивая что-то.
— Ну-с, мне пора.
Все задвигали стульями, выбираясь в тем¬
ноте из-за стола. Бессонная ночь все-таки брала
свое, движения были неточными, вялыми.
Матвей Абрамыч направился в переднюю —
одеваться.
— Погоди, — задержал его Никандрыч.—
Давай по русскому обычаю стремянную.
Деветьяров деловито налил всем по стопке.
Стоя чокнулись. И вдруг в соседнюю дверь вбе¬
жала Глаша, остановилась, тоненькая, напря¬
женная, вот сейчас сорвется, полетит дальше.
Глазенки горели.
— Я вам, Матвей Абрамыч, на прощанье...
стихи прочитаю!
199

Борчанинов слушал незнакомые ему звеня¬
щие строки и думал: это о них написано, о них,
об их борьбе, надеждах, конечной цели!
Придет желанная пора...
«Ты не (сомневайся, Матвей Абрамыч, мы бу¬
дем помнить тебя, что бы ни случилось. Каж¬
дое слово твое, каждое движение. Верь, не свер¬
нем никуда, не дрогнем...»
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут!
Глаша закрыла лицо руками, выбежала.
Матвей Абрамыч подходил к каждому. Обнимал,
целовал троекратно.
— Ну, Яков, тебе посерьезнее необходимо
стать... Василий, чего это ты слезу пустил, му¬
жайся... Михаил, будь здоров, держись... Не ру¬
би с плеча, Деветьяров... В тебя я очень верю,.
Александр. — Губы Матвея Абрамыча были
жесткими, как наждак, обветренными. —Спаси¬
бо вам всем. Не провожайте. Пошли, Никанд-
рыч.
Стольников задул лампу, отдернул занавески.
В стеклах, затканных морозными узорами пих¬
товых веток, ясно синело. День прибавился, на
два воробьиных скока приблизился к весне.

СКРИПКА ИНСУРГЕНТА*
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Казнили на рассвете. Еще плавали в туман¬
ном .небе готические шпили соборов и башен,,
недвижимо над черепицею крыш торчали ржа¬
вые флюгера, не слышался в сумеречных улицах
говор, а ворота с железным лязгом отворились^
в две серые цепочки выстраивались солдаты,
и между ними к середине тюремного двора по¬
нуро и задумчиво, с руками за спиною, прибли¬
жались пятеро. Их ожидало аккуратное строе-
* Инсургент — участник вооруженного восстания про¬
тив правительства; повстанец.
201
ние из двух столбов и поперечной балки, с ко¬
торой свисали одинаковой длины колючие пень¬
ковые веревки, загнутые в петли. На фоне зеле¬
новато-серой стены петли казались огромными
застывшими каплями. Пятеро друг за дружкою
проходили мимо священника в черном, целовали
крест, вставали на длинную скамью так, чтобы
нижний изгиб петли приходился вровень с гор¬
лом. Деловитый человек набрасывал на каждого
мешок, поддергивал его книзу.
Кто-то успевал крикнуть в воздух гневное,
прощальное слово, кто-то рыдал, но сухой треск
двух барабанов заглушал и последний порыв
смелого сердца, и последний стон отчаяния, и
звучную латынь отходной молитвы. Палач, при¬
поднимаясь на цыпочки, торопливо натягивал
петли. Он был маленького роста, ненавидел всех,
кто хоть сколько-нибудь возвышался над ним,
и жалел, что давно канули в прошлое плаха
и топор, который укорачивал людей на целую
голову. Вдоль скамьи курносый, как смерть, сол¬
дат носил за ним табуретку. С этой табуретки
палач набрасывал петлю на мешок, под которым
жадно дышал какой-нибудь бунтовщик ростом
под два метра.
По команде офицера точным ударом палач
выбивал скамью из-под ног. Офицеры стояли
в стороне, кто равнодушно, кто отвернувшись.
А кто и успокаивал себя: «Поделом, пусть зна¬
ют, как бунтовать». Трещали барабаны, в горо¬
де слышен был этот дробный рокот смерти, и кто-
то молился в ранний час, кто-то до боли сжимал
кулаки, и, казалось, будит каменный сон древ¬
них улиц печальный звон сигнатурки...
И так повторялось каждое утро —* царское
правительство чинило расправу над непокорны¬
ми поляками.	’	’
Среди них оказался пятнадцатилетний маль¬
чик. Он шел в пятерке последним, тоненький,
с пушистой белой головой, точно одуванчик. В от¬
крытом вороте полотняной рубашки виднелись
хрупкие ключицы, длинная худая шея казалась
*еще беспомощней и слабее от того, что руки
мальчика были, как и у взрослых, связаны за
202
спиною. Но пухлые губы сжаты в полоску, в би¬
рюзовых глазах лихорадочный жар.
Он не думал, что сейчас умрет, не думал, что
длинноусый дядька Ружевич, который первым
ступил на крестный путь, через минуту задерга¬
ется, закрутится (в мешке и обвиснет серым бес¬
форменным грузом, что перед этим веселый пан
Боровский вдруг заплачет, закричит женским
голосом: «Пощадите!» И стрый * Ружевич успеет
сказать: «Замолчи, будь человеком!»
В голове у мальчика, в памяти его звучала
скрипка, все один и тот же мотив: первые такты
полонеза Огиньского «Прощание с Родиной».
По двору кругами ходил предрассветный ветер,
но мальчик не замечал пронизывающего холода,
змеиного касания веревки. Скрипка его висела
в маленькой комнате, тусклое узкое оконце да¬
вало мало света, и не видно было, что лак на
деках побелел там, где к нему прижимались под¬
бородок и плечо. Скрипка досталась мальчику
в наследство от отца.
— Прощайте, братья, — протяжно крикнул
стрый Ружевич, и мальчик пораженно увидел
перед собою маленького человечка с мешком в
руках, услышал ропот в солдатских шеренгах.
Мальчик был немножко ниже ростом, чем
палач, и сначала это остановило руки палача.
Затем он увидел тоненькую шею, хрупкие клю¬
чицы, пушистую голову с завитками на затылке,
и что-то дрогнуло в его грубом жестоком лице.
Он бросил мешок на землю, обернулся к офи¬
церам:
— Я не обязан казнить младенцев.
Такого в этой тюрьме еще не бывало. Палач
рисковал потерять работу. Но отказ палача озна¬
чал отмену для мальчика смертной казни. В сол¬
датских шеренгах раздались одобрительные воз¬
гласы. Офицеры заспорили. Одни говорили, что
это означает для мальчика помилование вообще,
как принято в странах Европы, другие толкова¬
ли о ссылке. На мешки, медленно и грузно рас-
* Стрый (польск.)—дядька.
203
качивающиеся «под ветром, кажется, не обра¬
щали внимания.
2
Отец не любил вспоминать о невероятном
своем спасении, о милости властей, заменивших
ему смертную казнь двадцатью годами ссылки
в Иркутскую губернию, о том, что по случаю
коронации Александра Третьего вышла амни¬
стия, и Станиславу Модзалевскому разрешили
перебраться в губернский город Пермь, устро¬
иться на Мотовилихинский завод. Но все же
дважды или трижды Казимир слышал, как отец,
прерываясь, задумываясь, словно набирая силы,
рассказывал своим товарищам горькую повесть,
— Зато судьба мне подарила Броню,—
с улыбкою добавлял отец и поглаживал изра-
ботанную, с толстыми жилами руку, лежавшую
на его плече. — Смешно, обязан этим палачу...
Казимир так живо воображал себе тюремный
двор, шеренги солдат, виселицу, что по спине
пробегал озноб. Ведь отцу тогда было столько же
лет, сколько сейчас ему, Казимиру! И как бы
себя повел Казимир, окажись на месте отца?
Это уже трудно представить. А еще труднее,
пожалуй, подумать: неужели мама, дочка ссыль¬
ного поляка, была когда-то легкой, стройной де¬
вушкой, и не портили чистого лица ее, карих
смеющихся глаз ледяные сибирские ветра, тучи
осатанелого гнуса. И теперь она лицом хороша,
мама Броня, только волосы располосованы се¬
диной, и фигура огрузла, осела. Но ведь родила
отцу мама Броня двух сыновей и одну дочку.
Жили они за Камой. На другой стороне тор¬
чали трубы завода, и по утрам солнце бессильно
запутывалось в вязком, как деготь, дыму. Там,
на другой стороне, от завода уходила прокоп¬
ченная Большая улица с двухэтажными кирпич¬
ными домами, магазинами и кабаками, взбира¬
лась по увалам избами и огородами рабочая
слобода. А здесь—• место это называлось Верх¬
няя Курья —под прибрежными корабельными
соснами стояли веселенькие дачки заводского на-
204
чальства средней руки, ревели на реку из гор¬
ластых раструбов граммофоны. Чуть в стороне,
на отшибе, построились дома рабочих, рублен¬
ные хорошо, добротно, с резными наличниками.
В одном из таких домов проживал со своим се¬
мейством Станислав Казимирович Модзалевский,
подрастал последний сын — Казимир. Старший,
Иосиф, жил своей семьей в рабочей слободе,
сестра Анна поселилась с мужем недалеко от
родителей, и детишки ее, щекастые двойняшки,
часто оставались под строгим присмотром мамы
Брони.
Иногда они приставали к Казимиру:
— Дядя Казик, а дядя Казик, сыграй нам
лесенку!
Казимир не мог им отказать, брал отцовскую
скрипку. Ее нежное изящное тело послушно ло¬
жилось на его плечо, отзывалось на всякое при¬
косновение пальцев. Коричнево-вишневый лак
тепло и глубоко посвечивал. Лишь на плавном
изгибе, который совпадал с подбородком и пле¬
чом, лак сделался похожим по цвету на холсти¬
ну. Казимир встряхивал пушистой головой и про¬
водил смычком по струнам. Близнята, сунув ру¬
ки в бока, смешно топтались на гусиной травке,
обкудрявившей песчаный дворик.
Польки, мазурки, незатейливые песенки про
пастушка, про девушку, которая ждет не дож¬
дется своего милого, Казимир перенял от отца
быстро. Скрипка будто сама танцевала, скрипка
напевала простеньким девичьим голоском.
Но крепким и мощным голосом звучала она, ког¬
да Казимир играл «Марсельезу» или «Варша¬
вянку».	.
— Учиться бы тебе по-серьезному, — печаль¬
но говорил отец. *
Сам он к скрипке только в особых случаях
притрагивался. В последнее время, точно пред¬
чувствуя беду, все чаще вспоминал свою дале¬
кую родину. Мама Броня никогда не была в
Польше, а дети и подавно. Однако в семье ста¬
рались говорить по-польски. Иногда по воскре¬
сеньям или праздникам в доме собирались люди
из польской колонии Перми. Казимир жадно
205
вслушивался в звуки языка, который никто из
его заводских дружков не понимал. Отец снимал
со стены скрипку, играл свой любимый полонез
Огиньского, скрипичные пьесы Шопена и пере¬
ложение его ноктюрнов, поляки сидели, прикрыв
выпуклые веки, не утирали слез.
— Шопен — это пушки, прикрытые цвета¬
ми, — пылко говорил отец.
Потом они пели вполголоса гимн Огиньского
«Матка Польска не сгинела», отец дирижировал
смычком.
Они, сверстники и старшие товарищи отца,
бредили возвращением, верующие молились в
костеле, в Перми, на улице Большой Ямской.
Брат Казимира Иосиф и сестра Анна росли в ма¬
леньком селении на каменистом берегу великой
Ангары, и добрые узкоглазые буряты с тяжелы¬
ми скулами угощали их загустаном — зеленым
чаем с бараньим жиром и мукой. Казимир ро¬
дился на песчаном берегу другой великой реки —
Камы под плеск торопливых волн, под рев за¬
водских гудков, и угощали его, как подрос, мо¬
товилихинские хозяйки ядреным квасом и ка¬
пустными пельменями. И теперь для Иосифа,
для Анны, для Казимира вся жизнь была вместе
с заводом, с Мотовилихой, иной они не представ¬
ляли.
Когда гости расходились к лодкам, переправ¬
лявшим жителей Верхней Курьи с водополья до
ледостава на левый берег, с отцом оставались
самые близкие друзья: пан Кохановский, пан
Ядзяк и Гаврила Никанорович Ватагин, масте¬
ровой снарядной фабрики. Пан Кохановский,
крепкий, с короткой красной шеей и рачьими гла¬
зами, горячился, взмахивал руками, пан Ядзяк,
унылым носом .и узким ртом похожий на иезуи¬
та, язвительно над ним подсмеивался. Гаврила
Никанорович молча слушал, посасывая корот¬
кую пенковую трубочку и шевеля прокуренной
бахромкою усов. Отец вместе с Гаврилой Ника¬
норовичем работал на снарядной фабрике заво¬
да и любил, когда Ватагин наведывался в гости.
—■ Настанет час, и мы поклонимся священ-
206
ным очагам отчизны! — поднимал грузный кулак
пан Кохановский.
— А согласится ли ехать в Ковно твоя пани
Меланья Ивановна? — растягивал губы в ухмыл¬
ке пан Ядзяк.
— Как же можно не соглашаться ехать в
Ковно?! — в удивлении пучил глаза пан Коха¬
новский. — Как же можно?
— Сам по себе этот час не настанет, — усми¬
рял отец ненужный спор. — Да, все, чем жила
наша свободолюбивая гордая нация, попрано,
затоптано, запугано угрозой штыка. Царские
сатрапы стерли историю Польши, лишили ее кор¬
ней, вычеркнули польский язык, лишили нас бу¬
дущего.
—■ Даже думать по-польски нам запреща¬
лось!— вставил пан Ядзяк, обращаясь к Гавриле
Никаноровичу с таким видом, будто именно Ва¬
тагин повинен в этом.
— Знаю обо всем, —кивнул головой Гаврила
Никанорович. — От вас же и знаю. Правительст¬
во не очень-то жаловало газеты, когда они про¬
бовали говорить правду...
— Ох, горька та правда. Стрый Ружевич рас¬
сказывал: в тридцатых годах поднялись. Шлях¬
та, аристократы о своих правах закричали, на
белорусские и украинские земли глядели хищно.
А народ, что им народ? Быдло! Народ заша¬
тался, обронил оружие. — Отец произносил сло¬
ва медленно, точно видел перед собою жестокие,
страшные картины прошлого. — Через тридцать
лет мы снова поднялись. Что мы требовали? Тре¬
бовали освобождения от царского ига, свободы
крепостным от феодалов. Русские передовые лю¬
ди нас поддерживали, Герцен... И вот —над спи¬
нами мужиков засвистели плети и шомпола, мои
друзья, мой стрый Ружевич сгинули позорной
смертью, как разбойники... — Отец тяжело вздох¬
нул, поднял голову. —Я много думал, у меня
было время много думать. Только революция
в России может вернуть нас домой свободными!
Он оживленно вскочил, обе руки протянул
Гавриле Никаноровичу. Невысокого роста, ху¬
дощавый, тонкий в кости, он при беглом взгляде
207
похож был на подростка, если бы не седые вися¬
чие усы и лысеющая голова.
Потом раздался глуховатый басок Гаврилы
Никаноровича:
— Все верно. Да пока только хорошие слова.
Сперва скажу: .не позорной смертью умер твой
дядька Ружевич. Умер героем. А позор тем, кто
землю виселицами уставил! И еще скажу: на¬
ступает пора боевой программе действий. — Он
понизил голос, и Казимир уже ничего не слы¬
шал. То, что говорили в доме, совсем не стоило
выносить на улицу.
Мама Броня такие разговоры не одобряла.
За Иосифа она не беспокоилась. Тихий, береж¬
ливый Иосиф работал чертежником, копил день¬
ги, политикой не интересовался. Казимир за¬
кончил церковноприходскую школу, маме Броне
хотелось, чтобы он тоже выучился на чертеж¬
ника, и она прогоняла его на улицу, когда в
доме затевался разговор о политике...
За домом установлена полицейская слежка —
недавно Гаврила Никанорович предупредил.
А ему об этом сказали товарищи из Перми.
Ни фамилии, ни каких-либо внешних примет
шпика они не знали. Гаврила Никанорович по¬
просил своих польских друзей громогласно не
высказываться на запрещенные темы, а когда
они собирались, говорил Казимиру:
•— Ты там посматривай. Чуть что, посвисти...
Но редко кто проходил мимо дома Модзалев-
ских, да и те все свои, и сколько Казимир ни
старался, так и не мог ни на кого подумать...
Он сидел на скамеечке, слушал, как замира¬
ют .в бору птичьи голоса, как сухо бренчит где-то
гитара, летучий серебристый смех рассыпается
мелкими монетами, как внезапно шипением и
гулом прорывается граммофонный бас и как-то
странно со всеми другими звуками сочетается.
По тихой Каме, истомленной июньским зноем,
к Перми и от Перми плыли прогулочные лодки.
Под тентами белели нарядные платья девушек.
И гудел, урчал, фыркал на левом берегу завод,
где-то там был цех, в который каждое утро в лю¬
бую погоду переправлялся отец. По урочным ча-
208
сам — поутру и вечером—от берега к берегу
бегал пароходик с загребущим колесом за кор¬
мою, а в другое время и по выходным — только
лодки. Сейчас пароходик отдыхал на той сто¬
роне.
Под соснами уже загустела тень, мошкара
дымными столбиками плясала над кочками, воз¬
ле уха дискантовой струной названивали кома¬
ры. А перед Казимиром, спрятав руки за спину,
стояла голенастая веснушчатая девочка в розо¬
вом платье с пояском, в шляпке из рисовой со¬
ломки—'Сонечка, дочка инженера Красавина,
дача которого с обширной верандой и цветником
была поблизости. Отец об инженере Красавине
отзывался одобрительно: Красавин относился к
рабочим без заносчивости, основал на заводе об¬
щество трезвости. А Сонечка жаловалась, что
у них дома от скуки мухи дохнут, и, заслышав
скрипку, подбиралась к забору Модзалевских.
«И чего ей надо, чего свой конопатый нос
сует?» — сердился Казимир, а сам начинал иг¬
рать поближе к открытому окну и старательнее.
— Здравствуйте, — вежливо сказала Сонеч¬
ка. — Сегодня очень жаркий день.
Уж не Сонечка ли следит за их домом? Ка¬
зимир подозрительно оглядел девочку, но лицо
Сонечки с облупленным носом, запорошенное
веснушками, казалось таким простодушным.
Он не знал, как от непрошеной гостьи отде¬
латься, буркнул что-то невразумительное, одна¬
ко она не отступалась и, вертя низеньким каб¬
луком башмачка лунку в песчаной дорожке,
вдруг спросила:
— А правда, вы — дворянин?
— Герцог, — сердито ответил он. — Откуда вы
это взяли?
— Папа сказал. Он сказал, что Модзалев-
ские древнего дворянского рода. Поэтому вы и
на скрипке играете, а не на гармошке, правда?
Этого еще Казимиру не хватало! Разве мо¬
жет дворянин работать токарем? Ему захотелось
вздуть противную девчонку... Однако в нем
с детства развито было чувство справедливости,
поэтому он колотить Сонечку не стал, а решил
И А. Крашенинников
209

-сперва разобраться, повернулся к ней спиною
и по крылечку поднялся в дом.
Пан Кохановский, пан Ядзяк и Гаврила Ни¬
канорович прощались с Модзалевскими. Отец со¬
бирался провожать гостей до переправы. Гав¬
рила Никанорович обнял Казимира за плечи —
рука у него тяжелая, сильная, повлек с собою.
Сонечки перед домом уже не было.
По дорожке, перевитой выпуклыми корнями
сосен, усыпанной длинными хвойными иглами,
они спустились к воде. К деревянному причалу
приткнулась лишь одна-единственная лодка, и
перевозчик со спутанной бородой, в распоясан¬
ной рубахе, с серьгой в ухе сказал: до города,
к пристани Мешкова. Пан Кохановский и пан
Ядзяк влезли и сели на скамейку, перевозчик
оттолкнулся веслом, вставил его в уключину и
сильно послал лодку вперед.
Вдоль кромки воды невысоким валом лежал
галечник мучнистого цвета. Гаврила Никаноро¬
вич подобрал плоскую гальку, похожую на ле¬
пешку, ловко пустил ее по-над водою. Галька
будто обожглась, отпрянула от синей спокойной
глади, еще подпрыгнула, еще, словно уставая,
все ниже и ниже подскакивала, пока вдалеке не
иссякла.
— Ух, здорово! — воскликнул Казимир, сам
подобрал гальку, метнул; она подлетела, скольз¬
нула, снова выскочила, но все же с броском
Гаврилы Никаноровича не сравнить.
На левой стороне Камы вода отсвечивала
рыжим, и трубы завода тоже казались рыжими,
и лодки, спешащие оттуда, краснели, точно кус¬
ки сосновой коры. Казимиру так хотелось спро¬
сить отца: правду ли сказал Сонечке инженер
Красавин? Казимир знал, что у отца от Гаври¬
лы Никаноровича нет никаких секретов, это сам
отец говорил, и все же решился набраться тер¬
пения. И только когда они вдвоем поднимались
по тропинке обратно, задал свой вопрос.
Отец неожиданно расхохотался, потом покру¬
тил кончик свисающего уса:
— Твой дед был дворянин. У него было по¬
местье: дворец в одно окошко, хлопов — мужик,
210
баба да кошка. — Он остановился, посерьезнел,
выцветшими зеленоватыми глазами строго по¬
смотрел на Казимира: — Мы из тех дворян, ко¬
торых приковывали в шахтах на цепи, из тех
дворян, что живут в иглу, в жилищах из снега,
вместе с дикими охотниками на нерпу, из дворян,
лишенных не только дворянских, но и человече¬
ских прав. И если бы не такие люди, как Гав¬
рила Никанорович, мы обречены были бы на
безверье, на гибель. Запомни это, сынок.
Отец расстроился и до самого дома не ска¬
зал больше ни слова.
3
Если к вечеру погода портилась и по Каме
с ревом носился ветер, горбатя пенящиеся вол¬
ны, отец приплывал на пароходе. В добрую
тихую пору переправлялся на лодке затемно или
в ровном мерцании белой ночи. И зимой, когда
по ледяной пустыне Камы приводными ремнями
протягивались тропы, отец частенько приходил
домой намного позже мастеровых-соседей. Мама
Броня привыкла к этому, но все же волнова¬
лась: знала, почему припозднился отец.
А в этот вторник вообще места себе найти
не могла, все из рук валилось. Ветер шипел, гу¬
дел в соснах, они пошатывались, что-то глубоко
в стволах скрипело и стонало. Волна по реке
разбегалась, кидалась на берег, и галечник сде¬
лался глянцевито-мокрым. Пароходик припрыги¬
вал у причала, рабочие с руганью перескаки¬
вали на доски настила. Мама Броня, придер¬
живая рвущийся с головы платок, провожала
каждого глазами. Казимир стоял рядом с ней,
видел, как здороваются рабочие с матерью и,
кажется, некоторые как-то прячут свои глаза,
стараются что-то скрыть. И вдруг сердце его
дернулось и обмерло: на причал шагнул Гаври¬
ла Никанорович. Мама Броня оперлась о Кази¬
мирово плечо, побелела. Лицо Гаврилы Ника¬
норовича было спокойным, только пальцы на по¬
красневших от ветра руках шевелились, точно
он перебирал нечто невидимое.
211
14

— Заболел Станислав,—сообщил он ровно,
без всякого выражения. — В госпиталь его поло¬
жили. Давайте поедем.
Под навесом, у штурвального колеса, руле¬
вой ударил в колокол отправление, звуки, рас¬
качиваясь, поплыли на берег. Гаврила Никано¬
рович заплатил за переправу и попробовал
уговорить маму Броню спуститься под палубу:
там в тесном помещении были лавки.
—> Чем заболел Станислав? Ты должен мне
сказать, чем заболел Станислав, — настойчиво
повторяла мама Броня.
— Послушай, Бронислава, я не доктор,—
мягко убеждал Гаврила Никанорович. — Узна¬
ешь сама. А простынешь и свалишься, что тогда?
У Казимира голова была непокрыта, он мерз
на ветру и чувствовал, как начинают постуки¬
вать зубы и губы стягивает в рожок. Он взял
маму Броню под руку и насильно повел к лест¬
нице. Во взгляде Гаврилы Никаноровича мельк¬
нуло одобрение.
Внизу было, кроме них, всего три человека.
Мама Броня принялась оправлять волосы и пла¬
ток, Гаврила Никанорович воспользовался тем,
что она отвлеклась, шепнул Казимиру на ухо,
дыша теплым табачным запахом:
— Ты крепись, Казик. Сейчас тебе заботить¬
ся о матери...
Наверное, Казимира укачало. Как во сне,
шел он от пристани по короткой улочке, свернул
за Гаврилой Никаноровичем и мамой Броней на
Большую улицу. На углу возле тумбы с теат¬
ральными и цирковыми афишами топтался по¬
лицейский. Завод был совсем рядом, земля по¬
драгивала от его работы, от резких запахов свер-
било в носу. Под заборами сугробиками лежала
сажа., Гаврила Никанорович остановился перед
приземистым деревянным зданием с красным
крестом милосердия над дверями. К ним вышла
пожилая сухопарая женщина в белой косынке,
знаком предложила войти.
Прежде всего они увидели Иосифа. Редень¬
кая и мягкая золотистая бородка, опушавшая
округлое лицо его, была мокрой от слез. Он по-
212
пробовал сдержаться, но всхлипнул и расплыв¬
чатыми губами выговорил:
— Отца... искалечило.
— Ведите меня к нему,—твердым голосом
велела мама Броня.
Удушающе пахло чем-то едким. На койке,
укрытой до шеи простыней, лежал незнакомый
человек. Горбатый хрящеватый нос загнулся
к усам, к закушенной верхней губе, огромный
лоб со впалыми висками выделялся белым кам¬
нем и был усыпан мелкими капельками пота,
глаза провалились под брови. Казимир с трудом
узнал отца. От страха, от жалости не хватало
дыхания, что-то острое, режущее застряло
в горле.
Мама Броня взяла голубоватую руку отца,
прижалась к ней щекою. Отец открыл глаза,
и столько света хлынуло из них, точно сквозь
лиственную прозелень, что Казимиру стало как-
то полегче.
— Прости меня, Броня, — по слогам сказал
отец. — Так уж получилось...
В коридоре толпились рабочие. Один из них,
комкая в руках засаленный картуз, расска¬
зывал:
— Порвалась цепь на подъемном крану. Мы
ведь говорили начальству, Назарову говорили:
гнилая цепь-то. Да разве нашего брата слуша¬
ют? Ну вот и полетела дуровина пудиков на пя¬
ток. Станислав-то отпрянуть хотел, да куда-а.
Спереди станок, слева ремни трансмиссии шле¬
пают, под ногами пеньки. Ну и упал, а дурови¬
на— на него!..
Казимир слышал все, но как будто сквозь
воду, и словно не об отце шла речь, а о ком-то
совсем ему неизвестном. Он следом за матерью
шел в кабинет к врачу, куда их пригласила сест¬
ра милосердия. Рабочие затихли, почтительно
расступились, горько покачивая и кивая голо¬
вами. Навстречу маме Броне поднялся долго¬
вязый человек с одутловатыми щеками, в ха¬
лате, в белой шапочке, помятых и заношенных.
—■ Приказано, госпожа Модзалевская, выпи¬
сать вашего мужа домой. Мы сделали все воз-
213
можное.— Он развел руками. — Содержание его
в госпитале для ’него бесполезно и еще опасно
для общественного спокойствия. Надеюсь, вы
меня понимаете?
— Понимаю, —■ сухим, трескучим, но звучным
голосом ответила мама Броня. — Я готова.
— Нет, .нет, -не сегодня,—выставил ладони
врач. — Сегодня вы переночуйте здесь. А наутре,
с первым пароходом, мы вас и переправим.—
Он, видимо, был доволен, что жена Л1одзалев-
ского не устроила сцену, ничего не требует и да¬
же не плачет.
Они вышли. У самых дверей, которые все это
время были только полуприкрыты, впереди ра¬
бочих стоял Гаврила Никанорович, готовый
в любую минуту прийти на помощь.
— Твоя мама редкостная женщина, —сказал
он Казимиру.
4
Мама Броня, вся в черном, стояла у окна,
неотступно смотрела на Каму. Анна, маленькая,
хрупкая, похожая на девочку, сидела на скамье,
прислонившись к стене острыми, выпирающими
под платьем лопатками, скорбно поджав губы.
Только что ушли люди. Они сказали много доб¬
рых слов об отце, они пропели вечную память
и ушли, и в доме образовалась пустота. Стол
уже убрали, на полу кое-где все еще оставались
сосновые ветки и кучки иголок, но теперь запах
хвои, который хорош был в горячем от солнца
бору, мучил Казимира. Хотелось взять -скрип¬
ку— она так сиротливо висела на стене, на
своем обычном месте, и все же он не решился:
что будет тогда с мамой Броней?
Отец угасал неделю. И все время приходили,
оставались и уходили какие-то люди. От них
пахло металлом и гарью. Они крепко пожимали
руку Казимиру, ладони их были наждачно жест¬
кими. Несколько раз появлялся высокий, хорошо
сложенный господин в черном, подобающем слу¬
чаю, костюме — инженер Красавин, — сочувст¬
венно складывал шалашиком рыжеватые брови,
214
спрашивал, не нужно ли чем-нибудь помочь.
А чем можно было помочь отцу?
Отец бредил по-польски. И чаще всего пере¬
носился в годы своего горького отрочества, раз¬
говаривал с дядькой Ружевичем. Казимир никак
еще не понимал, что отец уходит, уходит на¬
всегда. Он вместе с отцом как бы переносился
туда, в прошлое, о котором сам знал только по
отцовским скупым рассказам. Он видел бедную
корчму с двумя деревянными столами, людей
в бархатных, меховых шапках и в драных мала¬
хаях. Высокий широкоплечий человек, положив
руку на плечо мальчика, что-то говорит осталь¬
ным, и те хватаются за пистолеты и сабли.
У мальчика драгуны убили отца зато, что тотне
позволил им вытоптать маленькое свое пшенич¬
ное поле, и мать сошла с ума от горя... Казимир
видел высокого широкоплечего человека у лес¬
ного костра. Человек подкладывал в огонь тол¬
стые ветки, и они казались хворостинками в его
руках, и говорил мальчику сквозь мохнатые усы
что-то веселое, и мальчик смеялся, запрокинув
кудрявую голову. Он видел этого человека с саб¬
лей в одной руке, с пистолетом в другой, при¬
крывающего собою мальчика, и мальчик странно
похож был на него, Казимира... И видел двор,
обнесенный каменной стеной, виселицу, и до
него донесся голос дядьки Ружевича: «Прощай¬
те, братья!»
— Барабаны... Вы слышите — барабаны? —
горячечно шептал отец.— Уберите мешки. Чело¬
век должен умереть свободным...
Очнувшись, брал за руку маму Броню, отыс¬
кав глазами Гаврилу Никаноровича, силился
улыбнуться. Однажды подозвал Казимира, ука¬
зывая на Гаврилу Никаноровича, сказал едва
слышно:
— Это твой дядька Ружевич...
Потом снова впал в беспамятство. Мама Бро¬
ня смачивала лоб и губы его полотенцем. В углу
у печки плакал Иосиф.
— Нужно пригласить ксендзя. Нужен
ксендз!— заговорили в другой комнате, за пере-
215
городкой поляки, отец вдруг открыл глаза,
твердо сказал:
— Никаких ксендзей! Где Казимир? Кази¬
мир, возьми скрипку. Теперь она будет твоей.
Ты передашь ее своему сыну... Я велю — возьми
скрипку. Сыграй «Прощание с Родиной».
Играл ли Казимир? Он видел шлюпку, .в тем¬
ноте ненастной ночи тайно отвалившую от 'ска¬
листого пустынного берега. Видел красноватую
звездочку, висящую вдали над волнами: сиг¬
нальный фонарь корабля. Видел человека в чер¬
ном плаще. Этот человек вскарабкался со шлюп¬
ки по веревочной лестнице на борт корабля и
остался на корме, скрестив руки на груди. Ветер
с берега наполнил паруса, трепал на голове че¬
ловека молодые шелковистые кудри, ветер нес
запахи можжевельника, дымка печных труб —
запахи родины. Они иссякали, терялись в соле¬
ном морском пространстве: Навсегда...
Мама Броня протянула руку и осторожно за¬
крыла отцу глаза.
Немного времени прошло, в комнате за пере¬
городкою появился жандармский офицер. Кази¬
мир слышал, как он гладко, равнодушно гово¬
рил маме Броне и пану Ядзяку:
— Я очень сочувствую вашему горю, но хо¬
ронить Модзалевского на католическом клад¬
бище воспрещено. Тем более что господин Мод-
залевский, как нам известно, в бога не верил.
Хоронить приказано на заводском кладбище.
Второе. Во избежание беспорядков, покойного
будет сопровождать наряд полиции.
— Какая честь! — воскликнул пан Ядзяк*. —
Матка бозка, какая честь! А господина губер¬
натора случайно не будет?
— Ваша ирония неуместна, — холодно отве¬
тил офицер. — Запрещается также произносить
подстрекательные речи. В противном случае
кладбище от публики будет очищено.
—■ Помолчи, пан Ядзяк, — по-польски попро¬
сила мама Броня.—'Речами горю не поможешь.
— Я требую, чтобы при мне разговаривали
по-русски, — сказал ’Офицер.
216

— Мы все поняли, господин офицер. И о чем
еще разговаривать?
Мама Броня прошла мимо Казимира и опу¬
стилась на скамеечку в изголовье отца.
Пришли женщины, убрали отца, положили
в гроб, — Казимира на это время удалили на
улицу. Теперь отец лежал белый, строгий, не¬
знакомый. Внутри у Казимира не было боли,,
не было слез. Лишь накатывалась громко или
отступала, словно отхлынувшая волна, музыка
«Прощание с Родиной». Он видел, как, возму¬
щенно топорща усы, офицер направляется к бе¬
регу. Там ожидала его лодка с двумя полицей¬
скими на веслах...
Завечерело, вдали, над горою Вышкой, кото¬
рая вздымалась чуть левее завода, зависла сли¬
вовая туча, раскатывала гром. А во дворе дома,
выпучив глаза, вздымая руки, пронзительно кри¬
чал пан Кохаиовский, путал русские и польские
слова:
— Неможливо! Полицейские заштукатурили
памятник на Разгуляйском кладбище! Наш па¬
мятник! Что им сделали несчастные покойники?
Даже усопших боятся!
Отец и мама Броня приводили детей к этому
памятнику. Четырехгранный столб возвышался
среди зелени тополей и лип, низеньких скромных
могил с католическими крестами. На западной
плоскости столба, обращенной к далекой отчиз¬
не, по-польски было написано: «Умершим поля¬
кам в годы 1864, 1865, 1866 товарищи по изгна¬
нию посвящают памятник». На северной стороне
столба надпись на русском языке: «Здесь по¬
гребены тела усопших поляков. Сей памятник
пожертвован соотечественниками их, бывшими
в изгнании, для незабвенной памяти» *.
Казимир вспомнил холодное лицо жандарм¬
ского офицера, его высокомерный разговор с ма¬
мой Броней и, пожалуй, впервые в жизни, почув¬
ствовал ненависть. В голове зазвенело, застлало,
глаза красным туманом...
* Надписи обнаружены в 1958 г. пермским краеведом
В. Н. Пьянковым.
217

И опять это же было с ним, когда на клад¬
бище увидел полицейские мундиры, болтаю¬
щиеся в ножнах сабли. После вчерашней стре¬
мительной грозы, опрокинувшей на Мотовилиху
и Верхнюю Курью обвальный ливень, воздух на
кладбище очистился, трубы завода испускали
дым в другую сторону, и нее же Казимир зады¬
хался. Он стоял рядом с мамой Броней, черной,
уронившей руки вдоль тела, с сестрой Анной,
мучительно подавляющей рыдания, с братом
Иосифом, у которого дрожали и кривились мяг¬
кие губы. А возле гроба очутился изможденный
человек в солдатской шинели, на деревянной
ноге, и заговорил:
— Нам обрывало ноги в Порт-Артуре и под
Мукденом. Нас в белых рубахах гнали по гао¬
ляну * на залпы японских винтовок. Нас, защит¬
ников отечества, морили голодом. И здесь, смот¬
рите, и здесь калечат, убивают, морят голодом.
И все это—'Самодержавие, власть плетки и
штыка!
Воздух прошили полицейские свистки, какие-
то люди в пиджаках и косоворотках, в картузах,
в соломенных шляпах заслонили одноногого, и
он исчез, будто растворился. А возле гроба по¬
явился седой сутулый рабочий, сказал глухова¬
тым, точно в бочку, баском:
—• Мы провожаем в последний путь нашего
товарища, замечательного человека Станислава
Модзалевского. Горькая судьба выпала на его
долю, мог бы озлиться и замереть в ненависти
человек, но светлой и чистой осталась его душа...
Казимир почувствовал на своем плече тя¬
жесть чьей-то руки, оглянулся. Над ним стоял
Гаврила Никанорович. И вдруг он, Гаврила Ни¬
канорович Ватагин, вздрагивающим голосом за¬
пел, поматывая головою в такт, и Казимир уви¬
дел, что окружен вместе с мамой Броней, с Ан¬
ной и Иосифом множеством людей. И все эти
люди одним дыханием, единым существом поют:
* Гаолян — маньчжурское просо с очень высоким стеб¬
лем и широкими листьями.
218

Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу...
Полицейские разбивали толпу, оттесняли ее
к дороге. Перед Казимиром бугрился холмик
сырой глинистой земли, подобранный с боков
лопатами, на коленях стояла мама Броня...
И наступил вечер. Мама Броня, вся в чер¬
ном, припала к окну, смотрела на Каму. Река
металлически серела между стволами сосен.
Анна поднялась со скамьи, на которой долго и
неподвижно сидела, сказала, что ей пора к ре¬
бятишкам. Иосиф уехал вместе с рабочими.
Его жена, пышная, с ямочками на локтях и жир¬
ным загорбком, с жадными злыми глазами, сто¬
ронилась Л1одзалевских, будто зачумленных.
«Что мы ей плохого сделали?—обижалась Ан¬
на.—Даже сейчас не пришла хоть бы посочув¬
ствовать».
— Проводи Анну, — не оборачиваясь от окна,
сказала мама Броня.
Казимиру не хотелось оставлять ее одну, но,
видимо, так маме нужно. Муж Анны, Степан
Желобов, жилистый, будто из ремней овитый
сталевар, отправился в цех выпускать плавку.
Казимир знал: у Желобовых на тайные сходки
иногда собирались рабочие. Отец туда не ходил,
Гавриле Никаноровичу объяснял: они о .воору¬
женном восстании говорят, а ему, Станиславу
Модзалевскому, один раз уже пришлось обжечь¬
ся. Гаврила Никанорович долго сипел и пыхтел
трубкою, потом ответил:
— Оно конечно... Да только назад-то огля¬
дываться надо, чтобы вперед идти...
Вот и нет отца, нет его искрящихся смехом
зеленоватых глаз, его звонкого молодого голоса.
И скрипка сиротствует на бревенчатой стене, и
не согреют ее грифа, не оживят ее струн быст¬
рые пальцы отца.
Анна слегка приобняла Казимира на про¬
щанье, он отстранился: стеснялся этих всяких
нежностей. Песок на дороге превратился в муч¬
нистую мягкую пыль. Вчерашний ливень здесь,
в Курье, весь впитался в песок, и травы по краю
219
дороги, по которой Казимир возвращался, оста¬
лись колючими, сухими.
— Здравствуйте, — услышал Казимир знако¬
мый голосишко.
Опять Сонечка, дочка инженера Красавина!
Она, пригорюнясь, пошмыгивая веснушчатым
носиком, смотрела «а Казимира, и в глазах ее,
казалось, тоже были веснушки. Ладно, пусть
смотрит, пусть разговаривает, от него не убудет.
Но ему-то с нею говорить совсем не хотелось.
Он пошел дальше, Сонечка, приотстав на пол¬
шага, тоже пошла.
— Мы так .вам сочувствуем, так сочувствуем.
Папа все время выходит «а веранду, прислуши¬
вается, что у вас там... Чтобы когда удобнее
к вам подойти... Он маме говорил — вам нужно
помочь...
— Модзалевские ни в какой помощи не нуж¬
даются,— вскинул голову Казимир, — и в жало¬
сти тоже!
Сонечка до слез покраснела. А со двора Мод-
залевских как раз вышел ее отец, инженер Кра¬
савин, заметил их, но только помахал рукой и
быстро направился на свою дачу.
—. Вы приходите к нам, — пригласила Сонеч¬
ка.— У нас много интересных книг. Правда —
в городе, здесь не очень. Но я велю привезти.
— Ладно, как-нибудь загляну. — Казимир,
насупившись, открыл дверь; ему очень не по
душе пришлось это барское «велю».
Мама Броня черной птицею кружила по ком¬
нате.
— Учиться, говорит, Казимиру надо. У него
талант. Как будто без этого. Красавина не зна¬
ем.— Мама Броня передернула плечами, снова
закружила.
И весь вечер так. Пробовала полоть на ого¬
роде, шить, перебирала одежду — ничего не мог¬
ла. Ночью Казимир слышал из-за перегородки
не то смех, не то рыданья. Приподнялся на лок¬
те. Тут же все затихло, и он решил — почуди¬
лось. Сам проснулся наутро — вся подушка у него
была мокрой.
220

5
Иная учеба Казимиру предстояла. Не в гим¬
назиях или реальных училищах, не на скрипке
по музыкальной науке. Вечером другого дня при¬
плыл на лодке Гаврила Никанорович, хмурый,
даже растерянный какой-то, что на него совсем
не было похоже. Подал маме Броне сверточек,
обвязанный шнурком.
—■ Вот, это касса взаимопомощи да наши со¬
брали. В пенсии отказано. Депутаты были у на¬
чальника завода... Начальство—в одну дуду:
Модзалевский виноват сам. И не смейте от де¬
нег отказываться!— прикрикнул Гаврила Ника¬
норович на маму Броню. — Как я товарищам
в глаза посмотрю?
Он проследил, как мама Броня все-таки при¬
брала деньги в комод, обнял Казимира за плечи:
— А тебя, крестник, решено устроить на за¬
вод. К нам, в снарядную фабрику. Учеником
моим хочешь? С начальством договорено...
Получилось так, что среди детей рабочих,
живущих в Верхней Курье, сверстников у Кази¬
мира не было: большинство младше, двое-трое
постарше. Сверстники жили там, в Мотовилихе,
и ребята, с которыми Казимир сидел в церковно¬
приходской школе, уже бегали по заводу по¬
сыльными либо поступили в ученики к токарям
и слесарям. Да, он хотел быть с ними, хотел
по утрам вставать с гудком, шагать в плотной
толпе к проходной. Дальше начиналась таин¬
ственная и страшноватая жизнь, о которой он
не имел никакого представления, хотя знакомые
рабочие, отец часто об этой жизни говорили.
Страшновато, но Гаврила Никанорович будет ря¬
дом...
Мама Броня покачала головой, вдруг сломи¬
лась, упала головой на стол и навзрыд заплака¬
ла. Гаврила Никанорович бросился к ней, при¬
коснулся ладонью к ее плечу, она вскинула го¬
лову, скомканным платком досадливо сковыр¬
нула с глаз колючие слезинки.
— Иди, Казимир! И не забудь, что ты Рут-
кевич и Модзалевский!
221

Она гордилась своим отцом, которого съела
в Сибири чахотка, но произносила его фамилию
лишь в самых важных случаях.
— Тогда так, — удовлетворенно сказал Гав¬
рила Никанорович. — Завтра с утренней пере¬
правой будь у малой проходной. Я тебя встре¬
чу.— И он крепко тиснул Казимиру руку.
Они спускались к причалу. Те же корни пере¬
плетали тропинку, так же однообразным, еле
слышным аккордом гудели сосны, как в тот день,
когда Казимир и отец провожали пана Коханов-
ского, пана Ядзяка и Гаврилу Никаноровича.
Но отца не было, совсем не было. И не могла
примириться с этим душа. У Казимира помимо
его воли задрожали губы. Гаврила Никанорович^
поглядывая на темневшую реку, вдруг сказал:
— Просьба к тебе, Казимир. Все, что ты
услышишь от меня, от товарищей в заводе,—
на замок... Сейчас, конечно, слежка за домом
вашим поослабнет. Но все же... И соседу не до¬
веряйся. Не нравится он мне что-то. Это классо¬
вым чутьем называется, ни больше ни меньше...
— А я проверю, — встрепенулся Казимир.—
Придумаю какую-нибудь ерунду, расскажу ему
и посмотрю, кто ее узнает!
— Ну-у, брат, это не годится. Это авантюра.
Этак любой поймет: раз ты пошел на провока¬
цию, стало быть, подозреваешь. А коли подозре¬
ваешь, значит, что-то у тебя у самого есть по¬
серьезнее... Давай-ко ничего не затевай без мо¬
его ведома.
Как раз подбежал пароходик, матрос-руле¬
вой ловко захлестнул .веревкой на причале дере¬
вянный подтесанный пенек. С борта, как обыч¬
но, перешагивали на причал рабочие, женщины.
Но первым они пропустили инженера Краса¬
вина. Казимир почувствовал, будто уличен в
чем-то нехорошем, покраснел. Тонкая кожа
у него была, он всегда быстро краснел и стра¬
дал от этого. Гаврила Никанорович сдержанно
с Красавиным поздоровался и перебрался на
палубу. А чем он смог бы сейчас Казимиру по¬
мочь?
— Здравствуйте, молодой человек, — душев-
222
но сказал Красавин, чуть наклоняясь к Кази¬
миру рыжеватым клинышком бороды. —• Нам,
кажется, по пути.
Все же по-другому, совсем по-другому был
воспитан в семье Казимир. Мотовилихинские
угланы с пеленок видели пьянь, мордобой, слы¬
шали да и сами употребляли слова, от которых
уши вянут. Так что при случае могли отшить
кого угодно. И драться умели хлестко, соблю¬
дая лишь один закон: лежачего не бьют. Будь
Казимир мотовилихинским огольцом, он бы от
инженера Красавина отделался в два счета.
Но в нем воспитали вежливость, уважение
к старшим, и он, скрепя сердце, поплелся рядом
с инженером.
— Я мог бы устроить вас в реальное учили¬
ще и к частному учителю музыки, — участливо
говорил Красавин. —Однако матушка ваша по¬
чему-то противится. Ведь расходы... м-м... мож¬
но было бы отнести за счет, скажем, общества
трезвости. И вообще, я бы нашел необидный
способ обеспечить вашу учебу.	.
— Извините, господин Красавин, я пойду на
завод.
— Зовите меня Борисом Борисовичем. На за¬
вод!.. Это же каторжный труд с зари до зари,
это жалкий кусок хлеба. Разве вы никогда ни
от кого не слышали, что такое эксплуатация?..—
Инженер сбоку странно посмотрел на Казими¬
ра.— А если вы будете знаменитым скрипачом?
Маэстро Модзалевский! Как это великолепно
звучит! Цветы, поклонницы, турне по заграни¬
цам. И наконец, самое главное: полное владение
инструментом, безграничная возможность пере¬
дать гнев, радость, боль, какие угодно чувст¬
ва.— Красавин воодушевился, размахивал ру¬
кой, полы его люстринового пиджака развева¬
лись.— А на заводе вас втянут в какой-нибудь
кружок, ну, наподобие того, что сходится у нас
здесь, в этом благословенно тихом корабельном
бору. И что же — тюрьма, ссылка, и талант по¬
гублен... Нельзя же так, мой юный друг, это
преступно!
223

Казимир живо представил залу в празднич¬
ном мерцании газовых и электрических огней,
толпу, что восторженно прихлынула к сцене,
цветы в корзинах и букетах. И он стоит, прижи¬
мая к груди скрипку отца, старую скрипку отца,
бледный, вдохновенный, и мама Броня в первом
ряду плачет счастливыми слезами... Картинку
со скрипачом он видел в «Ниве». Картинка так
врезалась в память, будто на самом деле все
было с ним.
Казимир даже вздохнул. Красавин чутко
уловил внутреннее его движение, подхватил
мальчика под руку.
—- Может быть, заглянем к нам, Казимир?
.По-соседски, а? Тем более что у вас много¬
людно.
В самом деле, из открытого окна дома Мод-
залевских раздавались женские голоса: маму
Броню одну не оставляли. Говорили негромко,
но сосны, как колонны, отражали звуки, каждое
слово было разборчиво. Ну вот так и казалось,
будто говорят за этой резной оградкою веранды.
—'Входите, входите,—слегка задевая ла¬
донью спину Казимира, подбадривал инженер
Красавин. —• Сонечка, Нина Львовна, вы только
посмотрите, кто наконец к нам в гости пожа¬
ловал!
Сонечка выбежала из внутренних комнат в
простеньком кисейном платьице, радостно рас¬
смеялась, даже в ладошки захлопала. Появи¬
лась осанистая дама в русском сарафане и на¬
кидке на сдобных плечах, заулыбалась велико¬
лепными зубами:
— Ах, милый скрипач, как я рада! — И при¬
казала через плечо:— Лушенька, самоварчик!
У Казимира вдруг сжалось сердце. Точно он
предавал память отца, точно обманул в чем-то
Гаврилу Никаноровича. Он не знал, как уйти
с этой веранды, с этого плетеного камышового
кресла, от варений, янтарно и вишнево светив¬
шихся «в вазочках. От людей, чужих ему беско¬
нечно. Он сидел вспотевший, красный, едва по¬
нимая сочувственные речи Нины Львовны. Ее
’белые руки парили в воздухе, подвигая посу-
224
динки, угощая. На гладкой коже малиново го¬
рели следы комариных укусов. Сонечка тащила
толстую книжищу: том всемирной географии
Элизе Реклю. Казимир сидел, как на иголках.
И внезапно точно в ухо ему сказала мама
Броня:
— Куда же это Казимир подевался? Пошел
проводить Ватагина и запропал.
— Воротится,—откликнулась соседка. — Он
паренек смиренный.
— Меня ищет мама, — обрадовался Кази¬
мир.— Утром мне на работу!
Он сказал последние слова так, как слышал
их от отца: просто, но с достоинством. Он ска¬
зал так, что ответил разом на все приманки Бо¬
риса Борисовича Красавина. Он так сказал,
будто произносить их было привычно.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Казимир оглянулся и торопко сунул листов¬
ку в рабочий ящик токаря Перчихина. Когда
он шел в цех, все казалось ему — пропал! Од¬
нако до цеха добрался благополучно. За стой¬
кой еще не торчал, поблескивая маслянистой лы¬
синой, зоркий табельщик, который следил за по¬
рядком .в цехе. Еще не крутился, рождая ветер¬
ки, главный трансмиссионный вал, не шлепали
приводные ремни, которые передавали движе¬
ние на каждый шпиндель станка. Зато прята¬
лась какая-то потаенная музыка: в железных
переплетах черного потолка, в угловатых глы¬
бах станков, в металлической ржави колонн.
Она была однотонной, тревожной.
Прислушиваясь к ней, Казимир шустрым
зверьком перебегал от станка к станку. В ра¬
бочих ящичках лежал всякий инструмент, чис¬
тая и замаранная ветошь, кое у кого остатки
еды; .врассыпную кидались тараканы. Казимир
всовывал листовку в ящик или подкладывал на
15 А. Крашенинников
225

станину к шпинделю, или — в карман оставлен¬
ной на крючке куртки. Быстрей, быстрей, быст¬
рей! Сердце бешено колотилось. Вот-вот выско¬
чит и помчится впереди.
Весь мокрый, красный, Казимир выбежал че¬
рез боковую дверцу из цеха, обогнул его и при¬
строился к рабочим, которые не спеша шагали
уже через проходную.
Ага, вот и Леша Бычков: вперевалочку, су¬
нув руки в карманы, топает себе как ни в чем
не бывало. Картуз на затылке, медными струж¬
ками жестко держат козырек непослушные куд¬
ри. Леша с Казимиром в церковноприходской
школе учился. Но совсем другой жизнью жили
заводские парни, оставляли Казимира как бы
в стороне.
Казимир знал: поляки-католики осуждали
отца за то, что отдал сына, как они говорили,
иноверцам. Но отец и мать вообще ни в какого
бога не верили, для них главным было, чтобы
Казимир хоть считать и читать научился. Он
и научился. А закон божий представлялся ему
гнусавым, сильно окающим отцом Иринархом,
которого никто не слушал. Леша передразнивал
говор отца Иринарха так похоже, что все пока¬
тывались со смеху. А когда Казимир попробо¬
вал и получилось ничуть не хуже, посмотрели
на него с насмешкою, с осуждением. Леша длин¬
ным плевком сквозь зубы попал в блестящий ку¬
сочек шлака, торчащий в траве. Казимир был
все же не свой, с другого берега... Теперь Леша
не плевался. Теперь-то они были вместе.
И еще вместе с ним Кланька Ватагина. Она
почти на полголовы Казимира выше, у нее
большие красные руки и сутуловатая спина, она
ставит, когда идет, ноги носками внутрь. У нее
такие чудесные глаза: как фиалки, которые вес¬
ной распускаются в бору. Сперва Казимир по¬
думал: Кланька совсем взрослая девка. И ра¬
достно удивился, узнав, что они одногодки.
Он познакомился с нею, когда пришел в гос¬
ти к Гавриле Никаноровичу...
А до листовок, до потаенной музыки, до зна¬
комства с Кланькой, до всего этого он, вобрав
226
голову в плечи, входил на площадку между це¬
хами за проходной, подавленный, ошеломлен¬
ный. Одно дело смотреть на завод из-за Камы!..
Вблизи все грохотало, завывало, земля, крупно
посыпанная черной солью, испуганно вздрагива¬
ла. Грудь заложило густыми, как студень, за¬
пахами, в горле ножом резало.
Гаврила Никанорович цепко держал Кази¬
мира за плечо, подталкивал вперед, вперед, впе¬
ред. И они очутились в снарядном цехе, и ка¬
кие-то усатые лица окружили Казимира. Ему
пожимали руку так, что склеивались пальцы,
его больно били по плечу. Потом повели и по¬
казали станок, на котором работал отец. Возле
станка, на торцовом полу, была глубокая вмя¬
тина.
— А ну, расходись по местам, расхо-дись,—
набежал табельщик, жирный, с бабьим лицом
и лаковой лысиной, в руке у него угрожающе то¬
порщился засаленный журнал. —А это что за
шиш?
— Это сын Модзалевского, — по слогам ска¬
зал Гаврила Никанорович.
— A-а! того самого полячишки!
Казимир пружинисто вздрогнул: столько пре¬
небрежения было в жиденьком голосе табель¬
щика. К его, Казимира, отцу! Он сжал кулаки.
Но рабочие окружили его снова, заговорили
наперебой:
— Ты того, паря, не надрывайся.. Мы тебя
в обиду не дадим.
И в этой приветливой простоте многих людей
Казимир как-то отошел, оттаял. От шлепающих
в провиси ремней, от визга резцов и лязга шес¬
терен забивало уши. Но глаза уже видели —
и пригнутые широкие и узкие спины мастеровых
у станков, и высоченные, зашторенные толстым
слоем сажи цеховые окна, и промасленные дере¬
вянные пни-торцы, которыми выложен пол.
Гаврила Никанорович пока давал ему осмот¬
реться, изредка поясняя что к чему. Из-под рез¬
ца шел дымок, хотя и лилась из трубки мыльно¬
пенная жидкость, выскакивала радужная струж¬
ка. Это было красиво.
227
15*

И внезапно звуки будто принизились, потуск¬
нели. Спины рабочих пригнулись к станкам
усерднее. Табельщик чертом вылетел из-за стой¬
ки. По цеховому пролету стремительно шел су¬
хощавый, одетый в отутюженную тройку старик
кавказского обличия. За ним едва поспевала
свита из мастеров, надзирателей и прочей служ¬
бы. На вальцах человека вспыхивали перстни,
пальцы сжимали набалдашник черной блестя¬
щей трости. На эту трость кое-кто с опаскою ко¬
сился, едва она выстукивала дальше.
— Управитель снарядной фабрики Наза¬
ров,—сказал Гаврила Никанорович, благо его
станок был в стороне от главного пролета.—
Правая рука горного начальника. Фискал. Зверь.
Какие-то угрожающие волны рождал упра¬
витель вокруг себя, и Казимир подумал, что по¬
лучится так: он когда-нибудь с Назаровым
столкнется.
Козлиным блекотанием пронесся по цеху сиг¬
нал, разрешающий обед. Рабочие распредели¬
лись кучками, развязывали узелки, свертки.
Только теперь Казимир вспомнил: мама Броня
каждое утро подавала отцу, когда он надевал
картуз и брался за ручку двери, узелок с едой.
И ему в это утро подала. Он спросонья мало
что видел. А ведь лицо у мамы Брони было вот
как этот угол станка: жесткое, темное.
Он поспешно развязал узелок — хлеб, лук,
три сосиски, ломтик холодного мяса. У него в
горле задавило, он еле удержался от слезы. Гав¬
рила Никанорович тем временем присоединил
к еде свою: картофелины вареные, рассыпчатые,
как талый снег, огурцы в пупырышках, добрый
шмат сала. Достал из ящичка медную кружку
с проволокой вместо ручки.
—■ Тебе, Казимир, тоже кружку завести на¬
добно.
— Лешка, за чайником! — крикнул кто-то из
соседней компании рабочих, и только сейчас Ка¬
зимир увидел Бычкова.
Леша вскоре возвратился, обеими руками
таща перед собою чайник, в котором, наверное,
вмещалось ведра полтора. Из вздернутого носа
228
чайника толчками выбивался пар. К чайнику
потянулись с кружками. Леша заметил Казими¬
ра, 'Ничуть вроде бы не удивился, дружески под¬
мигнул.
— Так вот, товарищи,—'Вполголоса начал
Гаврила Никанорович, и рабочие в их группе
сблизили головы. — Совет старшин .направляет¬
ся к господину начальнику завода с требования¬
ми: восьмичасовой рабочий день, свобода собра¬
ний на заводе, в цехах, удаление управителя
Назарова, освобождение из тюрьмы всех наших
товарищей... В случае чего мы должны, как
один, своих поддержать...
— Ну, а как ты мекаешь, Никанорыч, толк-
то из этого выйдет? — уважительно спросил по¬
жилой токарь с впрозелень прокуренными
усами.
— Не выйдет, — признался Гаврила Никано¬
рович.— Уговори-ко волка овечку вернуть!.. Так
какого черта тогда воздух сотрясаем? — спроси¬
те. Отвечу. Не все, ой как не все рабочие созна¬
тельные. Большинство в добрую руку начальст¬
ва, как в божью, верит. Вот им-то и надо пока¬
зать: мы сделали все, что могли, мирным спо¬
собом. Остается применить силу!..
Казимир плохо понимал, о чем ведется раз¬
говор, тем более что не все слова и разбирал.
Но ему лестно было, что к другу их семьи Гав¬
риле Никаноровичу Ватагину обращались с та¬
ким уважением. Наверное, и к отцу так же...
Однако представить отца среди трансмиссий,
среди этих бурых маслянистых станков Казимир
никак не мог.
Раздался сигнал на работу, за стойкою по¬
явился табельщик, подозрительно моргал глаз¬
ками.
Хотя ничего такого особенного Казимир не
делал, все же к вечеру устал до того, что ноги
еле волочил. Подождал, пока Гаврила Никано¬
рович возьмет у табельщика свой номерок, и они
в сплошном, тесном, пропитанном едкими запа¬
хами потоке мастеровых миновали проходную.
— Ты сейчас, как переправишься, завали-
229
вайся-ко спать, — посоветовал Гаврила Никано¬
рович.— Матушке от меня кланяйся.
Пароходик был крепко забит народом, но
как хорошо оказалось ,на Каме! Солнце оста¬
вило на макушках сосен красноватые лоскутья
и унырнуло за леса, река мирно курилась сине¬
ватым парком. Пусть от попутчиков пахло ме¬
таллом, уксусом, тухлым яйцом, все равно воз¬
дух после завода казался чистым, как ключевая
вода. Колесо мерно бухало за кормой, оставляя
зеленый пенящийся след, будто пароходик та¬
щил за собою от заводского берега зыбкую до¬
рогу.
Как раз напротив завода, разделяя Каму на
две протоки — главную, с быстрым стрежнем,
и тихую, — выступал золотистый от промытого
песка остров. В половодье от него оставалась
лишь зеленая, поросшая ивняком макушка, к
концу лета он выбирался из воды версты на две
и лежал, точно отдыхающий кит. Пароходику
приходилось далеко огибать его, чтобы не заце¬
питься за упрятанный в воду хвост. Теперь ост¬
ров показался Казимиру с палубы совсем не¬
большим, будто наполовину он погрузился в глу¬
бину.
Причал тоже был каким-то другим: вроде бы
за этот день уменьшился. И галечник, -и сосны,
и ряд домов — все виделось иным, точно долгие
годы Казимир где-то странствовал. Медленно,
заложив руки за спину, поднялся он к своему
дому.
Навстречу появилась мама Броня. Она вся
была в черном. Глаза ее светились — и боль
в них и радость перемежались.
— Мой сын пришел с работы, — торжествен¬
но объявила она.
За нею стояли Анна и ее муж Степан Жело¬
бов. Степан широкой, как лопата, мосластой
ладонью пожал руку Казимира:
— Ну, с почином тебя, Казимир Станисла¬
вович.
Мама Броня принесла на лужайку кувшин,
точно так же, как отцу, когда он возвращался
после смены. Казимир умывался ломкой ключе-
230

вою водой, ему хотелось крякать и фыркать от
удовольствия, как это делал отец, но что-то его
остановило...	.
Ревел за Камою гудок, оглашая побудку.
Вздрагивая спросонья от утренней свежести,
Казимир бежал к переправе. И завершался день
переправой, ужином, сном. Казимир попривык,
научился подавать Гавриле Никаноровичу необ¬
ходимый инструмент, освоился с заточкой рез¬
ца — за это Ватагин особо похвалил.
— Тебе повезло, — как-то сказал Казимиру
Леша. — Тебя Ватагин обучает. А у меня зверь,
так и норовит по зубам. Принеси, унеси и в бога
душу. Вот и вся наука!.. Ну да как-нибудь скви¬
таемся. — Озороватое круглое лицо Леши пере¬
косилось от ярости.
Кроме работы в цехе, творилась — замечал
Казимир — какая-то вторая жизнь, скрытая, тай¬
ная. Иногда рабочие, попросив Лешу и его, Ка¬
зимира, (посматривать, чтобы не подкрались
мастера и надзиратели, собирались, грудились
в пролете, возбужденно говорили.
— Скоро сам все узнаешь, — отвечал Гаври¬
ла Никанорович на вопросы Казимира.
И вот однажды вечером сказал, что Казимир
может идти за .ним, ежели не против.
Они пошли по Большой улице, потом бере¬
гом обогнули пруд. Слева от них глинистым бо¬
ком подымалась гора Вышка. Пруд, вокруг ко¬
торого на увалах разместились домики рабочей
слободы, крутил когда-то, рассказал Гаврила
Никанорович, водобойные колеса на плотине.
Теперь колеса вынули за ненадобностью, по пру¬
ду в праздники катались на лодках. В будни
в его теплой воде барахтались ребятишки, кото¬
рым лень было бежать на Каму, удили щучек
и лещей, выдирали из-под берега злобно щел¬
кающих раков.
— Быстро у нас детство-то смеркается, —
вздохнул Гаврила Никанорович и показал ру¬
кою.— Вона и mob хоромы.
На пруд в три окошка глядел приземистый
дом под тесовой крышей, с черемухою на углу,
с огородом и баней у самого берега. За калит-
231
кой Гаврилу Никаноровича и Казимира встре¬
тила лохматая собака, дружелюбно улыбалась^
виляла хвостом. Встречать отца высыпали ребя¬
тишки, и Казимир удивился, что у такого ста¬
рого человека младшей девчушке всего пять
годков. Жена Гаврилы Никаноровича, бледная^
страшно исхудавшая от какой-то болезни, ти¬
хими, как пруд, глазами на Казимира посмот¬
рела, и пока работнички умывались, поставила
на стол чашку окрошки с мясом и горушку хле¬
ба. А поливала отцу и Казимиру воду из ковша
Кланька. Это так старшую дочку свою Гаврила
Никанорович представил. Казимир ужасно сму¬
щался, даже в рушнике запутался.
— Откуда ты такой, будто красна девица? —-
большерото засмеялась Кланька, сияя фиалко¬
выми глазами.
Перед Сонечкой Красавиной Казимир созна¬
вал полное свое превосходство, хотя и была Со¬
нечка из другого мира, куда рабочих почти не
впускали. А тут он почувствовал себя совершен¬
но не способным к сопротивлению. Кланька его
подавляла. Он несколько раз чуть окрошкой не
поперхнулся.
— Она у меня на гармошке наяривает,—
улыбаясь и раскуривая после еды трубку, ска¬
зал Гаврила Никанорович. — Всех мотовилихин¬
ских музыкантов посрамила.
— Скажешь тоже! —• фыркнула Кланька, лю¬
бовно посмотрела на гармошку, пестревшую сит¬
цевым боком на плахе подоконника. — Ну, мы
пошли, отец, — построжав, сказала она и дер¬
нула Казимира за руку.
Гаврила Никанорович разрешающе кивнул.
За все эти дни Казимир привык, славно утенок
за утицей, всюду следовать за Гаврилой Ника¬
норовичем. Теперь девчонка повела его куда-то.
Обидно это было.
Они поднимались по улице обочиною пыль¬
ной дороги. Всюду во дворах шла суетня, лаяли
собаки: хозяева с работы вернулись. Потом
Кланька завела Казимира в травянистый зако¬
улок и с полной серьезностью сказала:
232

— Все, что услышишь, — как в могилу. Ина¬
че тюрьмой-каталагой пахнет. Понял? Клянись
самой страшной клятвой! — она сделала пугаю¬
щие глаза.
Казимир тут же представил тюремный двор
на рассвете, пять понурых человеческих фигур
под свисающими с перекладины веревочными
петлями, донеслась сухая дробь барабана. Ему
стало зябко. Он поднял два пальца вверх:
— Клянусь! Жизнью матери клянусь!..
Он уже после узнал, что все эти клятвы нуж¬
ны были одной Кланьке. Гаврила Никанорович
поручился за него, этого считалось достаточно.
И все-таки с необходимостью сбережения тай¬
ны, с опасностью тюрьмы Кланька не шутила.
Она дежурила на крылечке, от больших твер¬
дых губ ее далеко отлетала семечная шелуха.
А Казимир пристроился на скамейке, плечо в
плечо с Лешей Бычковым, который радостно
обнял его на пороге. Казимир слушал. Большин¬
ство рабочих, тесно забивших избенку, были
совсем молодыми. К ним, к этим рабочим, обра¬
щался рыхловатый человек в пенсне, в сирене¬
вой косоворотке и мятом пиджаке. Чуть прише¬
петывая, он объяснял:	.
— Царизм так закрутил гайки, что вот-вот
резьба сорвется, и железные осколки ударят
в жирное лицо империализма. Мы, рабочие, пер¬
выми должны взять в руки оружие и повести за
’ собой несознательные массы...
Оказывается, в Перми нелегально действует
комитет Российской социал-демократической ра¬
бочей партии большевиков. «Гаврила Никаноро¬
вич в этой партии, — догадался Казимир. — Мо¬
жет быть, и отец был в ней?» Оказывается, Ка¬
зимира приняли в кружок начальный, а есть
еще кружки повышенного типа. «Такие, как.
у Анны в доме», — решил Казимир.
Все, что предсказывал инженер Красавин,,
сбывалось. «Нельзя это, мой юный друг, пре¬
ступно это», — вспоминал Казимир предупреж¬
дающий голос инженера. Но никакого сожале¬
ния, никакого раскаяния, что отказался пойти
по указке Красавина, не было. Наоборот, после
233
нескольких занятий в кружке стало как-то яснее
видеться, что творится на их заводе, почему од¬
ним живется «весело, вольготно на Руси», дру¬
гие едва сводят концы с концами, рискуя каж¬
дый день очутиться за воротами фабрики, или
вообще нищенствуют. И гибель отца оказалась
связанной со всеми этими условиями социаль¬
ного неравенства. Вот какие слова входили в Ка¬
зимиров обиход! И еще—-революция, комму¬
низм...
Припозднившись на занятиях, Казимир пе¬
реправлялся через Каму на лодке. Погода все
это время держалась добрая, кто-нибудь из ма¬
стеровых садился на весла, а то и вдвоем греб¬
ли, перевозчик правил кормовым веслом, и су¬
денышко быстро одолевало стремнину. Казимир
уже не знал той усталости, что спервоначалу ки¬
дала его в постель. Он снимал со стены скрипку
и тихонечко наигрывал песни, которыми непре¬
менно заканчивались занятия кружка. И среди
них была «Варшавянка».
Мама Броня о заводе не спрашивала. И за
то, что приплывал Казимир в сумерки, не вы¬
говаривала. Она ходила прямая, черная, исху¬
давшая: печаль и тревога точили ее. Казимир
это сердцем чувствовал. Как хотелось иногда
прижаться к матери, приласкаться к ней! Но он
был взрослый рабочий человек, а не какой-
нибудь, не из тех, что в белых брючках и белых
картузиках гуляют по Курье вдоль Камы!..
Ему даже поручили разбросать в цехе лис¬
товки. Вернее, он сам настоял. Кланька сказала
Леше и еще нескольким парням:
— Поспели листовки. Надо пронести в цеха.
Парни с готовностью пошли за Кланькой.
Казимир тоже пошел, Кланька остановила:
— Отец сказал — ты еще маленький.
У Казимира губы задрожали от обиды.
Не рассуждая, кинулся он по травянистой ули¬
це, по дороге вниз, к пруду, к дому Гаврилы
Никаноровича. Наставник оказался дома, то
есть во дворе. Держа в зубах погасшую трубку,
строгал рубанком какую-то рейку. Ребятишки
234
выжидательно гуртиком сбились: были, видимо,
на подхвате.
— Что стряслось?—-выпрямился Гаврила
Никанорович.
Казимир не на Кланьку жаловался, объяс¬
нил напряженно:
— Если вы мне не доверяете, так и скажите.
А зачем же малышком обзывать?
— Кланька -назвала? Ну, заноза... Я ей по¬
кажу... Дело тут в чем,—-Гаврила Никанорович
обнял Казимира за плечи, отводя вниз по ого¬
роду к баньке, объяснял, — я просил Кланьку
и вообще товарищей тебя поберечь. А она вон
как перелицевала. — Он засмеялся, покрутил го¬
ловой.— Она у меня с завихрениями, но девка
надежная... А поберечь тебя не по 1недоверию.
Ты будешь -играть для революции. Понял? —
Этим вопросом Гаврила Никанорович как бы
снял торжественность, с которой было загово¬
рил.— Твой отец так наказывал.
— И все же я хочу быть как все, — сдвинул
брови Казимир.
— Не кипятись. Нам нужна выдержка, же¬
лезная выдержка. Иначе из-за какого-нибудь
пустяка и сами себя под монастырь подведем
и дело загубим.
Гаврила Никанорович огляделся, позвал Ка¬
зимира в предбанник, вынул из паза поперечи¬
ну, -на которую опиралась скамейка. Бревно ока¬
залось полое. Гаврила Никанорович извлек от¬
туда тонкую пачку листков, отпечатанных убо¬
ристыми буковками, сунул за пазуху Казимира.
«Вот тебе, толстогубая ведьма», — мысленно
обозвал Кланьку Казимир. Он потуже подтянул
брючный ремень, застегнул пиджак на одну пу¬
говицу. Так вроде бы незаметно было. Однако
и по дороге к пристани и на лодке он все боял¬
ся: а вдруг да выпадут, проверял локтем. Дома
спрятал листовки под матрац. Утром проснулся
ни свет ни заря, не завтракая, заторопился на
берег.
Лодок не оказалось. По свинцовой реке ле¬
ниво бродил туман, другого берега совсем не
было видно. Надо бы ночевать у Леши или еще
235
у кого-нибудь! Но мама Броня сошла бысума...
Что теперь-то делать? Начнется смена — разда¬
вать листовки? Тут же мастера и надзиратели
перехватят. Не подумали с Гаврилой Никаноро¬
вичем об этом!
Влажная галька с шипением расползалась
под -ногами. Казимир бежал вдоль кромки бере¬
га к другому концу поселка, где стояли послед¬
ние домики рабочих. Сперва он озяб, теперь пот
струйками щекотал спину. Слава богу, у прико¬
ла— вбитого в дно шеста — смутно выделялась
лодка и темная согбенная фигура в ней.
— Эй, на лодке, э-эй! — что есть сил закри¬
чал Казимир, и туман подхватил его голос.
Лодка зашевелилась. Лодка оторвалась от
шеста, направилась к берегу. Ухо уловило
всплеск весла.
Со скрежетом влезла она по галькам и ра¬
кушкам носом на берег, бородатый с опухшими
подглазьями дядька хрипло спросил:
— Чего трубишь-то?
— На ту сторону надо. — Казимир ют нетер¬
пения переступал с ноги на ногу. Он узнал
дядьку, как знал всех рабочих в Верхней Курье,
Это был коновозчик и заядлый рыбак Вавилыч,
Мама Броня брала у него иногда судаков и
стерлядок.
— Мало ли кому куда надо. Клев, что ли,
из-за тебя забыть? Э-э, да это никак Станисла¬
ва Модзалевского парень,—. узнал Казимира Ва¬
вилыч.— Давай тогда живо сигай в лодку. Гре-
сти-то умеешь? Я бы на руль, а то в тумане за¬
кружим.
Родиться на реке да не уметь грести! Кази¬
мир упруго уперся ногами в гальку, столкнул
лодку, перепрыгнул на нос, балансируя, покачи¬
ваясь, перебрался к веслам, без всплеска, опу¬
стил лопасти в воду.
— Могешь,—'Одобрил Вавилыч, вставил в
рот «козью ножку»; запашисто обдало дымком.
На реке туман оказался не таким уж непро¬
глядным, как виделось с берега, Казимир греб
сильно и ровно. Течение на стрежне потащило
мимо острова в сторону Перми, но Вавилыч на-
23G

правил нос наискосок, выровнял лодку, обходя
остров. Казимир все же уставал, выдыхался, ла¬
дони горели. Однако выгребал, выгребал, выгре¬
бал... Он ни за что бы не признался, что в груди
жжет, что рубаха прилипла к телу.
Вавилыч выплюнул цигарку.
—• Прямо в завод, поди, надо? Дай-кось я
подстелюсь — чтобы не застукали.
Они осторожно переменились местами.
Сквозь туман подплывали бесформенные грома¬
ды цехов, запахи гари. Вавилыч осторожно та¬
банил одним веслом, помогал другим. Лодка без
шума, точно в пуховую подушку, уткнулась в бе¬
рег за каким-то ржавым баком. Казимир кош¬
кой .выпрыгнул, Вавилыч тут же отгреб в туман.
И вот, разбросав листовки и обогнув сна¬
рядный цех, Казимир снова возвращался к стан¬
кам вместе с рабочими. Кое-кто уже читал лис¬
товку. Кое-где собирались кучками. Только те¬
перь Казимир удивился, что сам-то и не пропи¬
тал, что написано на этих листочках, остро пах¬
нущих штемпельной краской. Но радость, ра¬
дость распирала его!
237

Гаврила Никанорович ничего не сказал, толь¬
ко руку пожал Казимиру и повернул его лицом
к пролету. Там, на ящике, стоял незнакомый Ка¬
зимиру длинноволосый человек в замасленной
рубахе и, потрясая листовкой, металлическим
тенором кричал:
— Товарищи! Наши справедливые требова¬
ния отвергнуты. По приказанию начальника за¬
вода арестованы рабочие депутаты. Это вопию¬
щее самоуправство властей. В тюрьме без суда
томятся члены Пермского комитета. На эти и
другие акты беззакония решено ответить забас¬
товкой. Будем бастовать до тех пор, товарищи,
покудова не освободят депутатов, покудова не
удовлетворят наши требования. Бастуем, това¬
рищи.
Он срывисто запел:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног...
Казимир ожидал: вот сейчас грянет могучий
слаженный хор. Тысячи голосов подхватят пес¬
ню, она заполнит всю Мотовилиху и, точно Ка¬
ма, полноводно покатит к Перми, все дальше,
все дальше, вбирая в себя десятки притоков.
Подхватили недружно, нестройно, неуве¬
ренно.
2
— Я возьму скрипку с собой,— сказал Ка¬
зимир.
— Она твоя,-—напомнила мама Броня.
Он осторожно упрятал легонькое тельце
скрипки в футляр, который склеил отец еще под
Иркутском, — из тонкой фанеры, сукна и зам¬
ши. Зажал футляр под мышкою и огородом про¬
брался к задам поселка. Он опасался, что Со¬
нечка опять прицепится.
Вчера на дачу Красавиных ломовики привез¬
ли белый рояль, точно выпиленный из снега.
Дюжий грузчик вжал проволочную бородищу
в широченную грудь, крякнул, присел, двое пе-
238
ревалили рояль с телеги ему на спину. Грузчик
шагнул, тараща глаза, чугунея лицом, еще шаг¬
нул расставленными и полусогнутыми ногами
и пошел. Поднялся на крыльцо. Тут к нему под¬
скочили, ссадили с него инструмент, вкатили
в комнаты.
— Ты бы нам по стакашку за труды, хозя¬
ин, — просительно обратился к двери богатырь.
Инженер Красавин, по случаю остановки
бастующего завода пребывавший на даче, -по¬
явился в проеме, сказал поучительно:
— Сам не пью и вам не советую. Берите
деньги и — с богом.
Богатырь растерянно потоптался, извозчик
в сердцах ожег тяжеловоза кнутом, мужики,
плюясь и ругаясь, уехали. А немного погодя на
дачу Красавиных прибыл тщедушный человечек
с длинными сальными волосами, с бантиком-ба¬
бочкой под кадыком и утомительно долбил по
каждой клавише: настраивал рояль. Потом та¬
кие летучие игривые звуки понеслись, что Ка¬
зимир в своем дворе замер. Ему тут же захоте¬
лось повторить эти звуки на скрипке. Инженер
Красавин и его жена вышли на веранду, разне-
женно уселись в кресла. Неужели играла Со¬
нечка? Повторять за ней — еще чего не хватало!
Так эти звуки и остались в нем. И сейчас,
когда он пробежал по небольшому своему ого¬
роду, перелез через -слеги на жухлую от много¬
дневной жары траву, они все еще вились вокруг.
К ним извне приплетались птичьи посвисты,
шуршание иголок на тропинке.
Было воскресенье, и под видом пикника в
глубинке леса, на Пронькиной поляне, собира¬
лись рабочие. По тропам должны прятаться пи¬
кетчики. Кланьке и Леше тоже назначили пике¬
тировать. Казимир просился, но Гаврила Ника¬
норович сказал:
— Ты захвати скрипку.
От Верхней Курьи до Пронькиной поляны
путь был не близкий. Казимир решил добраться
туда пораньше. Вот оглядеться — не следит ли
кто-нибудь за ним—и припустить по знакомой
тропе.
239

— Здравствуйте. А я все за вами смотрела:
почему это вы со скрипкой в огород?
Сердце у Казимира упало. В соломенной
шляпке, в голубеньком платьице с белыми горо¬
шинками стояла в двух шагах от него Сонечка,
оттопырив острые локти.
«Шпионка, шпионка, спица чертова», — обзы¬
вался про себя Казимир, однако вспомнил, как
Гаврила Никанорович учил: «Нам нужна вы¬
держка, железная выдержка».
— Вздумал поиграть в лесу, —сказал Кази¬
мир, пряча глаза.
— Ах, как прекрасно,— захлопала в ладони
Сонечка. — А мне привезли рояль Шредера, ка¬
бинетный рояль. Это лучшая петербургская
фирма. Вы ноты знаете, Казимир?
— Отец обучал, — неохотно ответил он.
— Тогда, быть может, к нам? Папа и мама
будут рады. Они мне говорили: интересно бы
'Составить дуэт.
— Ой, — внезапно сморщился Казимир.—
Ой-ой-ой.
— Что с вами? — Сонечка испуганно округ¬
лила глаза.
— Брюхо заболело, ой-о-ой! — Казимир под¬
прыгнул и во все лопатки помчался совсем в
другую сторону, чем ему было нужно.
Дав порядочного крюку, запыхавшись, вер¬
нулся он на тропинку, отдышался и по рябой от
солнечных пятен и теней прогалинке побежал
дальше.
Впереди между бронзой сосновых стволов
посветлело. Послышались переборы гармошки.
На пеньке восседала Кланька, лихо растягивала
мехи, с коленцами й украшениями наигрывала
«Страдания». Леша, с ромашкой под тесемкою
картуза, в пиджаке, накинутом на плечи, стоял
возле, притопывал в лад начищенным сапогом.
—•- Собираются,—-заулыбался он Казими¬
ру.—-Гаврила Никанорович уже прошел.
— Кто таков? Пароль! — Кланька, держа
перед «собою гармошку, загородила Казимиру
тропинку.	с
240

— Да брось ты, Клаша, —сказал Леша Быч¬
ков.
— Порядок есть порядок. Пароль?
Ее большеротое лицо раскраснелось, потем¬
нели глаза, Казимир понял — она не шутит, оби¬
делся. Так захотелось дать ей леща. Да ведь,
пожалуй, сдачи получишь. «Тоже мне пикет,
когда и лесом пройти можно».
Пихтовка, — буркнул Казимир.
— Костарево,— отозвалась Кланька: это все
были заводские слободки Мотовилихи.—-Прохо¬
ди со своим ящиком.
Она снова взялась терзать гармошку.
На обширной поляне, окруженной овальной
рамою соснового бора без подлеска, под от¬
дельными размашисто разветвленными деревья¬
ми вольготно расположились рабочие. На траве
стояли корзинки со снедью, кое-кто уже заку¬
сывал. Неторопливый говорок над поляной
витал.
Гаврила Никанорович и товарищ с длинны¬
ми волосами, который произносил речь в цехе
с ящика, беседовали с красивым молодым чело¬
веком в расстегнутой летней куртке телеграфи¬
ста. Оперевшись «а локоть, полулежал и при¬
слушивался к их разговору Степан Желобов.
Анна разостлала на траве скатерть, что-то раз¬
вертывала. Казимир обрадовался: все в сборе!
— A-а, крестник, иди сюда,—-замаячил ру¬
кою Гаврила Никанорович. — Вот, товарищ Ки¬
рилл, это сын Станислава Модзалевского.
Казимир почему-то понял, что телеграфиста
зовут совсем не товарищ Кирилл, но пусть бу¬
дет так. Телеграфист с интересом щурился, дви¬
гая пшеничными ровными бровями.
— Сыграешь что-нибудь? — спросил звучным
грудным голосом.
Казимира точно водой из ведра окатили —
так он вспотел от волнения. Он ни разу еще
.не играл на публике. На него смотрели со всех
сторон доброжелательно, Анна кивала, Гаврила
Никанорович осторожно отнимал от него фут¬
ляр со скрипкой, который Казимир притискивал
к себе.
16 А. Крашенинников
241

И вдруг в нем -пробудились те звуки, что
слышал он из окон красавинской дачи, скрипка
сама очутилась под подбородком, смычок взмет¬
нулся к струнам. А потом одна за другой при¬
ходили мелодии, которые играл отец, которые
он сам прежде играл. Он видел отца, стоявшего
посреди комнаты, видел пана Ядзяка и пана
Кохановского, других поляков, неподвижно за¬
стывших вдоль стен. И точно сама по себе за¬
пела скрипка полонез Огиньского...
Он медленно опустил скрипку. Пальцы его
дрожали. Кругом кричали что-то, хлопали, теле¬
графист сияющими золотистыми глазами на Ка¬
зимира влюбленно смотрел, Гаврила Никаноро¬
вич раскуривал трубку.
— Ах ты, мерзавец, разбередил, — порывался
обнять Казимира мужичок, пожалуй, единствен¬
ный подгулявший из всех на этой поляне.—-По-
дем, я тебе стакашек плесну, ува-ажь!
Засмеялись, оттащили мужичка.
— Вот тебе и первый гонорар, —посмеивал¬
ся товарищ Кирилл, употребив какое-то непо¬
нятное Казимиру слово.
— Ну что ж, товарищи, будем начинать,—
нажал на голос Гаврила Никанорович.
На середине поляны оказалось несколько сна¬
рядных ящиков в облупленной зеленой краске,
товарищ Кирилл по-юношески вспрыгнул на¬
верх, но скривился, прижал руку сбоку к спине.
Однако справился, и голос его сильно и чисто
зазвенел, отразился в колоннадах сосен.
Казимира переполняло счастье. Только сожа¬
лел он, что Кланька застряла со своей гармош¬
кой где-то в лесу и не слышала его игры.
Он снова и снова переживал необыкновенное
ощущение взлета, которое было, когда скрипка,
точно сама по себе, запела под его рукой, и
почти не сознавал, что говорит красивый теле¬
графист.
— Полиция-а, — разнеслось по поляне. — Пи¬
кетчики сигналят: полиция!
— Спокойно, товарищи, —воззвал с ящиков
Гаврила Никанорович. — Расходитесь по мес¬
там, ешьте, пейте. Пикник, товарищи!..
242

Несколько человек, окружив телеграфиста,
скрылись в соснах. И тотчас с противоположной
стороны, придерживая сабли в ножнах, рину¬
лись на поляну полицейские. Заверещали свист¬
ки. Люди кинулись врассыпную.
— Да что же это вы делаете? Мирных-то
людей хватаете? — взвился чей-то искаженный
голос.
— Беги... домой беги,—-торопила Казимира
Анна и тут же с невероятной для своей хруп¬
кой фигуры силою повлекла в сторону Степана,
который рвался к Ватагину.
Краем глаза Казимир успел заметить, что
на Гаврилу Никаноро1вича навалились полицей¬
ские, крутят ему руки. И, уже ничего перед
собой не различая, только спасая футляр со
скрипкой, помчался прочь от поляны. Под нога¬
ми пружинисто подавалась лесная подстилка,
тоненькие веточки кустарника хлестали по ко¬
ленкам, по футляру.
Он выскочил из бора прямо в дачный посе¬
лок. Сердце прыгало где-то под самым горлом,
воздух обжигал гортань. Растрепанный, потный,
как он мог пройти мимо чистеньких дач? Да и
спросят, наверное, откуда он такой, не бежал
ли от полиции? Он попятился снова в лес и очу¬
тился перед инженером Красавиным.
В руке у Бориса Борисовича была плетеная
корзиночка, полная' вишневой от спелости июль¬
ской боровой земляники. Широкополая соломен¬
ная шляпа затеняла лицо.
— Ах, мой юный друг, напрасно вы не вняли
моему совету, — опечаленно заговорил Борис Бо¬
рисович.— Теперь бегаете, как заяц. Я увидел
вас и нарочно подождал. Домой вам, понимаете
ли, нельзя. У вас полиция производит обыск.
Не беспокойтесь, они ничего не найдут, ибо у вас
ничего и нет, — заметив, что Казимир порывает¬
ся в сторону дома, остановил его Красавин. —
Матушка ваша спокойна, ей ничто не угрожает.
А вам в таком виде показываться не следует,
Идемте-ка к нам, приведете себя в порядок.
А потом, при необходимости, я смогу подтвер¬
дить: вы все утро были у нас.
243
16*

За все время этой долгой речи инженера
Красавина Казимир колебался. Бежать от Бо¬
риса Борисовича? Но куда? К маме Броне —
она беспокоится, она очень беспокоится! Нотам
полиция, там начнут допрашивать. Неужели
Гаврилу Никаноровича схватили? А что с Ан¬
ной, что с Желобовым? Где Леша, Кланька?..
— Вы можете помузицировать. Ваша матуш¬
ка услышит скрипку и не будет беспокоиться. —
Борис Борисович попал в самую точку.
Казимир ладонью пригладил волосы и по¬
шел за инженером.
В палисаднике перед дачею распустились
махровые пионы величиною с добрую тарелку,
пригибая своею тяжестью зеленые стебли, жел¬
тели золотые шары, пестрели астры. Но не до
того Казимиру было, чтобы любоваться цве¬
тами.
Горничная Луша помогла ему умыться, по¬
дала костяной гребешок, Нина Львовна и обра¬
дованная Сонечка звали к самовару. Нет, ско¬
рее играть! Он с веранды сквозь сосновые ство¬
лы попытался разглядеть, что делается в их
доме. Но там было тихо. Зловеще тихо. Все же
надо бежать туда. Однако Сонечка повела его
к роялю. От солнечного света, вливающегося
сквозь шторы в окна, рояль казался позолочен¬
ным. На подставке белели ноты, на крышке
стояла башенка метронома.
— У вас больше ничего не болит?—серьезно
спросила Сонечка.
Казимир не ответил, достал из футляра
скрипку, прикоснулся к ней щекой. Дека была
прохладной.
Сонечка открыла крышку клавиатуры, паль¬
цем постучала по клавише «ля».
— Проверьте настройку.
Казимир нетерпеливо поморщился, пощипал
пальцем третью струну — звук был чуточку
ниже. Сонечка этого не услышала, удивилась,
когда Казимир легонько подвернул колок. Надо
бы смычок натереть канифолью, но—'Скорее по¬
дать маме сигнал!
244

— Вам это знакомо, я слышала,—сказала
Сонечка, указывая на ноты.
Казимир признательно улыбнулся, кивнул го¬
ловой. Они заиграли. Вдвоем получалось плохо,
Сонечка безбожно фальшивила, Казимир не ду¬
мал о ней.
Борис Борисович и Нина Львовна зааплоди¬
ровали. Казимир через веранду увидел: из дома
выходят трое, один из них — с портфелем под
мышкой, в белом кителе с золотыми погонами.
И мама Броня вышла, остановилась, повернув¬
шись к даче Красавиных.
Доладпе нельзя было оставаться, Казимир
наскоро попрощался, даже обещал еще захо¬
дить— чтобы отстали, спрятал скрипку в футляр
и заторопился домой.
Мама Броня пошла перед ним в дом. Все
было сдвинуто, перевернуто, раскидано.
— У Анны тоже обыск. Желобов аресто¬
ван,—'Сказала мама Броня.— Ты поможешь
мне все поставить на место. И открой все окна.
Выветрим псиный дух.
3
Завод не работал. Странно было видеть из-за
Камы чистое небо над его трубами. Пароходик
начальство отменило, зато некоторые лодочники
стали переправлять мастеровых •бесплатно. Си¬
деть бы Казимиру дома, упражняться на скрип¬
ке, книжки бы почитывать, которые Сонечке
Красавиной из города понавезли. Он же с утра,
едва перекусив чего-нибудь, удирал на берег,
к лодкам.
Чаще всего брал его и еще несколько чело¬
век Вавилыч. Ему все равно надо было в лавку
купца Рассолкина, которому возил товары из
Перми, от пароходных складов. Он свертывал
цигарку, натужно кашлял, допытывался:
— Скоро ли бастовка-то брюхи ваши подо¬
жмет?
— У нас их давно поджало, отец, — отвечали
рабочие, а кое-кто добавлял: — Будем держать¬
ся до крайнего.
245

С утра Кама почти всегда была спокойна,
потом набегал ветер, раскачивал волны, отвора¬
чивал их пенными гребнями, и Казимир возвра¬
щался домой до нитки мокрый. Но наутро снова
спешил к лодке, точно выходить ему на смену.
В цехах митинговали. Раздавались голоса:
мол, пора забастовку сворачивать, все одно ни¬
какого толку не добились. Другие возражали:
пусть заводоуправление выполнит требования
рабочих, пусть освободят заключенных, если
дрогнем, попятимся, нас сомнут окончательно.
Казимиру так недоставало Гаврилы Никано¬
ровича. Цех без него казался совсем чужим.
А ведь порою хотелось к станку—’Гаврила Ни¬
канорович уже научил Казимира затачивать на
наждачном круге резец под определенным уг¬
лом и похваливал своего подопечного за верный
глазок, научил, вращая рукоятку, подводить
клювик резца к металлу. Оказывается, это так
интересно. А что если Гаврилу Никаноровича
долго не выпустят? Об таком страшно подумать.
Зато Леша радовался. Его токарь, длинно¬
рукий, с вросшей в плечи квадратной головой,
по фамилии Дробилов, сидел дома, занимался
хозяйством.
— Так бы и врезал ему! — ругался Леша.—
Подай, принеси, унеси. Да такую-то науку и я
могу спроворить! — Он с досадою сбил картуз
на затылок.
Они шли с Казимиром за пруд, к Ватагиным.
Как-то непонятно получалось: Кланька все вре¬
мя Казимира подковыривала, обижала, а ему
хотелось видеть ее большеротое насмешливое
лицо, ее глаза цвета весенней фиалки. Он, ко¬
нечно, Леше не говорил об этом, да и сам-то
едва сознавал.
В улице терпко пахло крапивой. Она синела
под всеми заборами. Из двора Ватагиных до¬
носились удары, Казимир с Лешей увидели:
Кланька лихо, через плечо, разносит о березо¬
вый пень суковатые поленья. Половинка полена
со звоном порванной струны сорвалась с сучка,
по дуге полетела на парней, Леша ловко пой¬
мал ее.
246

— Мамка пластом слегла,— сказала с
дрожью в голосе Кланька и вытерла лицо ру¬
кавом.— В лавке торговлю закрыли, картовка
еще с бобышек, не знаю, чем кормить... Да и все
бабы маются. —Она вздохнула, опустила по вы¬
цветшему тесному платью большие свои руки.
Казимир и не подумал бы, что Кланька мо¬
жет быть такой в открытую расстроенной. Как-
то надо Ватагиным помочь! А что, если толк¬
нуться к Красавиным? Дом у них от еды, от
богатства ломится. Борис Борисович, Нина
Львовна неужели откажут? Через Сонечку если?
Он повеселел от этой мысли. Кланька тем
часом пошла в дровяник, притащила еще один
топор:
— А ну-ка, музыканты, вдарьте!
Леша смахнул с головы картуз, поплевал
на ладони, Казимир тоже поплевал на ладони.
Кланька с любопытством следила за ним. Да
ведь дома с Желобовым, у которого смены в
мартене были по-другому, чем в остальных це¬
хах, Казимир не одну поленницу напластал.
— У нас всю баню фараоны разворотили, —
сказала Кланька. — Гектографический станок
ищут. — Она захохотала басом, Леша рассме¬
ялся тонко и пронзительно, с провизгами.
«Они-то знают, где станок», — насторожился
Казимир. Сейчас и он узнает, откуда появляют¬
ся листовки!
Но Кланька отерла тыльной стороной ладо¬
ни губы и сказала другое:
— Папке разрешили носить передачи.
Из Перми был товарищ Кирилл...
— С ним меня Гаврила Никанорович недав¬
но знакомил, — перебил ее Казимир, обижен¬
ный, что ничего про станок не узнал. — Это теле¬
графист.
— Он всяко переодевается, — объяснила
Кланька и успокаивающе на Казимира посмот¬
рела.— Велел передать отцу записочку от ко¬
митета.—Она приподняла подол, сверкнув в
глаза Казимиру внезапно белыми коленками,
вытащила из подпоротого подгиба крошечную
бумажную трубочку. — Ни в хлеб, говорит, ни
247
в какую другую стряпню, говорит, прятать нель¬
зя. В тюрьме проверяют всё, на крошки разла¬
мывают. Придумайте, говорит, что-нибудь с то¬
варищами своими.
— А если в корешок книжки, — почесав ку¬
черявый затылок, неуверенно предложил Леша.
— До суда книжки запретили.
— В цветок надо, в цветок!—обрадовался
Казимир и поручению комитета и тому, что
вспомнил: в палисаднике у Красавиных растут
пионы, в которых можно спрятать целое пись¬
мо. — Я достану цветы!
— Ну н придумал, — задохнулась в смехе
Кланька. — Рабочий мужик и — цветочки ню¬
хать. Да ведь их... ведь их надзиратели своим
надушенным крысам заберут!
Казимир сконфуженно замолк. Леша тоже
помалкивал. Похоже было, что Кланька сама
уже придумала, как передать записку, и только
разыгрывает своих приятелей.
— Давайте на зорьке сбегаем на Каму, на¬
ловим ершей да окуней. Я хоть мамку ушицей
накормлю. И мне надо пару окунишек, не шиб¬
ко больших, этак по полфунта... Счас ты, оду¬
ванчик, напишешь папке письмо, завтра вместе
понесем передачу.
— А ведь и я бы мог, — ревниво сказал
Леша.
— У одуванчика лучше выйдет! — Кланька
показала Леше язык и убежала в дом.
На рыбалку с Кланькой, с Лешей—об этом
только мечтать! И завтра с ними навестить Гав¬
рилу Никаноровича. Наконец-то его, Казимира,
допускают ближе, доверяют ему!..
— Ты у меня ночуй, — предложил , Леша.—
Мы ведь вдвоем с мамкой.
— Зачем ночевать?
— Припозднимся с рыбалкой-то.
— Как припозднимся?—'вырвалось у Кази¬
мира.
А как же мама Броня? Ведь ее предупредить
надо. Иначе она всю ночь спать не будет, а на¬
завтра поедет его искать. Что бы сказал отец,
если бы узнал, что Казимир бросил маму Броню
248
одну?.. Неужели все! Опять, что ли, говорить —
живот заболел?..
— Вот давай пиши, — Кланька прихлопнула
по скамейке листком бумаги и карандашом.—
Пиши: «Тятька, родной».—'Она помолчала,шле¬
пая большими своими губами, что-то проглаты¬
вая.—Пиши: «Дома у нас все живы-здоровы,
чего и тебе желаем. Маманька тебе кланяется,
а также детки твои. И соседи Павел Иваныч,
Домна Михална и Кирилл. А еще посылаем тебе
пирожки с луком с яйцами и рыбки. Ты ведь
очень любишь рыбьи головы.—'Тут Кланька
хитро на приятелей прищурилась. — Ждем тебя
не дождемся. Твоя дочь Клавдия Гавриловна».
Написал? Про головы-то не пропустил? — Клань¬
ка сложила записку вчетверо, скомандовала:
— Теперь копать червей!
— Ты, Леша, покопай, а я сейчас, я только
к брату и сейчас вернусь, — просительно заго¬
ворил Казимир. Никак не хотелось вслух при¬
знаваться: из-за того что мама Броня станет
беспокоиться, выполнять поручение партийного'
комитета будут без него. Попросить Иосифа,
чтобы он передал маме Броне: с Казимиром все
в порядке, Казимир у друзей! Он ведь никогда
ни о чем не просил Иосифа.
4
Жена Иосифа владела двухэтажным домом
рядом с Большой улицей, над речкой Ивой.
Речка и вправду густо заросла ивняком. Сквозь
листву просеянный свет окрашивал воду зеле¬
ным цветом. Речка шустро гнала эту воду по
слободе, поперек Большой улицы, под деревян¬
ным мостом, к недалекой Каме. У моста, у за¬
пертых за ненадобностью лавок сбивались куч¬
ки народа, и Казимир по пути слышал, как то
здесь, то там раздавались поносящие забастов¬
щиков голоса. И жена Иосифа встретила Кази¬
мира так, будто это он все затеял. Заслонив-
дверной проем своим дородным телом, устава
руки в бока, выговаривала:
249

— Долго еще вы будете лодыря гонять?
Чего, достукались? Обнищали, оголодали, а тол¬
ку? Ну чего таращишься, белобрысый козел?
Связал меня черт с этой семейкой!—Она в серд¬
цах ударила дверью.
Тут появился Иосиф. Круглые тихие глаза
его смотрели встревоженно, в усах пряталась
слабая виноватая улыбка.
— Что случилось? — по-польски спросил он.
— Опять зашипели, змеи,—-закричала отку¬
да-то жена Иосифа, не выносившая, когда при
ней говорили на чужом языке.
Иосиф сокрушенно развел руками, даже не
пригласил Казимира в дом. Да и Казимиру туда
не хотелось. В двух словах он передал свою
просьбу.
— Хорошо, — неуверенно согласился Ио¬
сиф. — Я сейчас же и отправлюсь. Я давно не
видел маму.	"
— Послушай, послушай, Иосиф. У тебя нет
немножко денег? Как только я стану получать
жалованье, я верну *.
Казимир уже представил: вот сейчас прине¬
сет деньги Ватагиным, Кланька сможет накор¬
мить ребятишек и свою маму, да и сама досыта
поест. Но Иосиф смущенно покачал головой,
оглянулся на дверь:
— Подожди, кончится забастовка, тогда...
И все же с легкой душой возвращался Ка¬
зимир за пруд. Он то шагал широко и торопли¬
во, то пускался вовсе бегом. В голове его наиг¬
рывала озорная музыка. День еще не кончался,
весело блестел на куполах церкви, на легкой
ряби пруда. Над кочками и бревнами дымными
облачками курились комары-толкунцы, предве¬
щая на завтра сухую солнечную погоду.
— На рыбалку выходим завтра на зорьке, —
встретила Казимира озабоченная Кланька.—
А ноне приказано в пикет. — Она исподлобья
глянула. — В доме Абрашева по Сибирскому
тракту комитет соберется: кто на свободе. Ре¬
шать станут—-бастовать или не бастовать. По-
* Ученики три месяца работали бесплатно.
250
нял, одуванчик? Мне туда нельзя — за мной
глаз. Вы с Лешей, да еще будут.
Леша появился из-за угла сарая: прятал бан¬
ку с червями в холодок. Степенно, вперевалочку,
будто взрослый мужик, подошел:
— Через полчасика трогаем.
— А ты, Казик, на гармошке играть пробо¬
вал? — спросила будто ни с того ни с сего
Кланька. — У тебя должно получиться. Лешу я
сколь ни учила — медведь ему на ухо наступил
всеми лапами. А у тебя получится. Скрипка-то
для нашего дела больно кружевная. На ней
с оттопыренным пальчиком играть.
Казимир обиделся. Еще свежо было в памя¬
ти, как слушали его на Пронькиной поляне ра¬
бочие. Разве с оттопыренным пальчиком он
играл? И отец никогда палец не оттопыривал.
Вечно эта кикимора шпильку запустит. Ну и
пусть, пусть визжит на своей гармошке.
— Гляди-ко, даже .слезки у них!—осклаби¬
лась Кланька, но все же виновато, и положила
ладонь на плечо Казимира. Так и Гаврила Ни¬
канорович делал, чтобы его успокоить.
5
Прошлогоднее сено ломко шуршало, пахло
пылью, но все же сохранились в нем и тонкие
запахи речных луговин. Леша возился, повора¬
чивался с боку на бок. Казимиру тоже не спа¬
лось. Была усталость после долгого дня, да раз¬
ве сравнишь ее с той, что наваливалась после
цеха. То, что он услышал сегодня в пикете, бу¬
доражило.
Перед сном они с Лешей поели толченной
с луком картошки, похлебали толокна с квасом.
Лешина мать, подперев кулаком щеку, горестно
на них посматривала и вздыхала. Была она
круглой, коренастой — Леша сложением удался
в нее, только ростом вымахал. А волосы ее куд¬
рявые рано посеклись, плечи опустились. Целы¬
ми днями таскала она воду с Камы, с такими
же, как она, водоносками, наполняла ненасыт¬
ные котлы заводских паровозов. Родила она пя-
251
терых детей, Леша остался единственным, ос¬
тальные поумирали от всяких болезней. Муж
погиб на войне, пришлось ей идти во «вдовий
цех», как называли водоносок, — на другие ра¬
боты в заводе женщин не брали.
Все это рассказал Казимиру Леша, когда
они по рукодельной лестнице вскарабкались на
сеновал. Леша почему-то старался скрыть, что
любит свою мать, говорил, будто посторонний,
равнодушно, однако Казимир чувствовал, что
равнодушие это напускное. Не удержался, от¬
крылся, зачем и куда убегал от Кланьки.
— Этак ты верно сделал, — рассудительно
одобрил Леша. — Ох как надо нам беречь мате¬
рей. Мученицы они у нас...
Потом они замолчали, каждый думал о сво¬
ем. В воскресенье на Вышке комитет решил со¬
брать рабочих. Как они постановят — продол¬
жать забастовку или отступить, — так и будет.
Губернатор дал разрешение на этот митинг,
значит, ни полиция, ни казаки не навалятся. То¬
варищ Кирилл велел по цепочкам оповестить
всю мастеровую Мотовилиху.
— Связь с тюрьмой установлена по не¬
скольким каналам, — добавил он. — Скоро мы
узнаем мнение наших арестованных товарищей.
Казимир все это слышал своими ушами.
Сперва он, вместе с Лешей и двумя какими-то
девчонками, которых от смущения не разглядел,
бродил по тротуару вдоль дома Абрашева, ря¬
дышком с Соликамским трактом. Неподалеку
круто подымался вверх глинистый склон горы,
изрытый морщинами от вешних ручьев и про¬
ливных дождей. Редкие прохожие торопились
по своим делам. Изредка трактом погромыхи¬
вали ломовики, подхлестывая вожжами выпук¬
лые бока долгогривых битюгов.
Когда Казимир поравнялся с одним из око¬
шек дома Абрашева, оно приоткрылось, кто-то
окликнул:
— Модзалевский, а ну зайди на минутку!..
В комнате так накурили, что Казимир чуть
не задохнулся. В сумерках трудно было разли¬
чить людей, лишь товарища Кирилла он сразу
252
узнал. Товарищ Кирилл сделал знак рукою, что¬
бы Казимир садился, а сам продолжал говорить.
При этом он все время, скривившись, хватался
за бока.
— Вот что, — сказал он Казимиру. — Ты пе¬
редашь о митинге на Вышке Анне Желобовой.
Решено? Запомни: воскресенье, два часа по¬
полудни. Теперь можешь возвращаться на пост.
Как горделиво посмотрел Казимир на Лешу,
на девчонок:
— Чего это товарищ Кирилл все за бока
держится? —• спросил он Лешу. — И прошлый
раз, на поляне, я заметил.
Они взобрались на сеновал. Старое сено
пахло с горчинкою, сыпуче шуршало. Леша
устроился поудобнее, помолчал. Ответил глухо:
— Жандармы его... За руки поднимут чело¬
века и бьют по бокам. Чтобы почки отлетели.
Вот сволочи.
Стоило только представить такое, и у Кази¬
мира у самого внутри заболело. А Леша уже
говорил о другом:
— Вот прогоним царя, я построю мамке кир¬
пичный дом под железной крышей, накуплю ей
пряников, тульских, печатных. Пущай сидит на
солнышке, отдыхает и жамкает. А Кланьке по¬
дарю гармошку: все пуговки-голоса сплошь из
чистого золота... Ну, давай все ж таки дрыхать.
Тонюсенько, на одной струне, играл сенной
комарик. Усталость одолевала, Казимир за¬
сыпал.
Пробудился он от тычка, долго не мог сооб¬
разить, где находится. Темнота была кромеш¬
ная. Леша проводил его к лесенке, помог спус¬
титься. Сам зябко ежился. Над двором небо
едва светлело. Где-то нехотя пробовали голос
петухи. Стараясь не шуметь, приятели забрали
еще с вечера припасенные снасти и через калит¬
ку подались на дорогу.
Пахло мокрой пылью, крапивой. Избы за-
прудской Мотовилихи досматривали тяжелые
сны, незрячие окна ничего не отражали. Вместо
пруда тестом на опаре взошло что-то белое,
253

Казимир едва догадался, что это туман: на Ка¬
ме утро творилось по-другому.
Кланька ждать себя не заставила. Выско¬
чила навстречу, сунула обоим по куску пирога
с луком и сама, жуя и чавкая, побежала .впе¬
реди вниз, под гору.
Каму тоже укутывал туман, но не такой вяз¬
кий, как на пруду. Он двигался, отступал от
этого берега, будто нарочно оставляя старате¬
лям чистую воду.
— Вёдро будет, — уверенно сказала Клань¬
ка, размотала леску из конского волоса, ловко
насадила на крючок вялого червяка, поплевала
на него, чтобы пошустрел, забросила. Поплавок
из коры осокоря лихо встал торчмя.
Леша и Казимир тоже свои снасти закинули.
Оба зевали. Слева угадывались строения^ за
спиной, шагах в трехстах, можно было разли¬
чить насыпь горнозаводской железной дороги,
а еще дальше расплывчато громоздилась гора.
Берег был пуст, лишь две серые вороны впере¬
валку бродили, поклевывая что-то, да растре¬
панные кусты ивняка с изжеванными листьями
торчали из замусоренного галечника. Пахло
тухлой рыбой и мокрым щепьем.
Вчера Казимир оделся легко: рубашка с по¬
яском, брюки, ботинки, был простоволос и зуба¬
ми стучал от утренней пронизывающей свеже¬
сти. Он уж хотел запрыгать, руками завертеть,
чтобы хоть немножко согреться, как вдруг по¬
плавок исчез, точно кто молотком по нему вда¬
рил. Казимир подсек, выдернул. Чуть было не
упал назад — крошечный ершишка, разинув не¬
насытную пасть и расщеперив спинной плавник,
сидел на крючке. Крючок он заглотил почти до
хвоста, Казимир еле его выпростал. Леша ру¬
гался: и у него хулиганили ерши.
Вообще-то из ершей ушица отменная, души¬
стая да наваристая, но не одной ухи ради при¬
шли на Каму приятели. Кланька ждала своего,
Кланька вытянулась, подалась вперед, на борь¬
бу с ершами Казимира и Леши внимания не
обращала. И черемуховое удилище ее выгну¬
лось, леска-плетенка натянулась, созвенела.
254

Умела Кланька рыбачить! Окунь-горбач, сине¬
зеленый, с темными полосами и красными плав¬
никами красавец, нехотя расставался с водою.
Был он не очень большим — для Кланьки то,
что надо, а сопротивлялся, славно какая-нибудь
матерая щука.
Кланька двумя пальцами сдавила ему жаб¬
ры, вооруженные острым шипом. Он вскинул
иглы спинного плавника, распялил круглый рот.
Кланька заглянула туда, дунула.
— Во наш конверт! — И захохотала, вспуг¬
нув ворон.
6
— Рыбу не могут вычистить, а туда же —
бунтовать, — ругался надзиратель.
Он принял в окошко от Кланьки узелок, ска¬
зал кому-то: «Передача Ватагину», развязал
концы, толстыми пальцами разламывал пироги
пополам, усами их чуть ли не ощупывал, как
таракан. А двух окуней, колючих, в жесткой,
как наждак, шкуре, потрошить не стал, видно,,
поопасался пораниться. Второго окуня отобрала
Кланька из общей кучки—вскоре после того,
как она изловила своего горбача, клев начался
веселый. Чистить этих двух горбачей она и не
думала, сварила так, со всеми потрохами, и те¬
перь у окошка глупо для надзирателя моргала.
Сама же стрельнула хитрым глазом в Казими¬
ра. Он стоял сбоку, тоже видел, как рассердил¬
ся надзиратель.
— Ждите ответу, — буркнул надзиратель
и передал узелок другому. — Следующий!
Очередь выстроилась длинная.' Какие-то да¬
мы в шляпках с вуалетками, девицы в чистых,
как на праздник, платочках, салопные старуш¬
ки, мастеровые в картузах, гимназисты в летних
гимнастерках терпеливой цепочкой тянулись к
окошку, за мутным прямоугольником которого
начиналось то, что в народе со страхом, с осо¬
бым значением называлось «тюрьмой».
Покуда шли до Перми, Казимир совсем по-
другому представлял, как они передадут Гаври-
255
ле Никаноровичу узелок. Представлял решетку,
как в зверинце, за решеткой бледное изможден¬
ное лицо Гаврилы Никаноровича, тоскующие его
глаза, и уже заранее сердце прищемляло. Ре¬
шетка открывалась снизу, туда палкой просо¬
вывался узелок, Гаврила Никанорович кричал,
чтобы его лучше слышали, и Кланька тоже кри¬
чала—'разговаривали. В других клетках тоже
сидели политические и тоже кричали своим.
А вдоль решеток ходил солдат с винтовкой...
Все оказалось проще, чем напридумывал Ка¬
зимир дорогой. Проще и печальнее. Он никак
не ожидал, что такая очередь — по улице, по
каменным ступенькам лестницы, по долгому,
затоптанному и мрачному коридору—'выстроит¬
ся в этот будний день пятницы. Однообразная
и скорбная музыка чудилась ему от этой оче¬
реди.
Кое-кто в очереди был знаком Кланьке, вот,
ей-богу, знаком. Казимир видел: вон с тем мас¬
теровым она переглянулась, вон с той фабрич¬
ной девицей в оборчатом платье и косынке с ва¬
сильками. Жалко, что Леша остался дома,—
что-то по хозяйству мать его сделать неотлож¬
ное попросила, а то он заметил бы или нет?
Глянет Кланька и потупится, будто пол обо¬
дранный ее так уж привлекает.
Всю дорогу до города она промолчала. Ка¬
зимир привык к тому, что она подтрунивает над
ним, сама всегда ведет разговор, и от молчания
ее изнывал. Они споро шагали по тропе вдоль
тракта, пыльного, выбитого копытами и коле¬
сами. По сторонам рыжели полосы пшеницы,
лохматились хвойные сколыши, ближе к Перми
начали встречаться сараи, амбары, справа на¬
бежала деревушка Горки, вдали сверкнул язы¬
ком пламени крест старинного Петропавловского
собора, левее завиднелись пышные клубы де¬
ревьев городского кладбища, среди которых
скрывались могилы и памятник Казимировых
единокровников, выглянул синий в серебряных
звездах купол церкви. Солнце еще по-утреннему
веселилось брызгами в куполах, в окнах домов,
в золотых пчел обращало стаи голубей, кидаю-
256
щихся в высокую синеву. А Кланька все молча¬
ла, лицо ее было строгим, даже — с подобран¬
ными губами, с вытянутым подбородком —
иконным.
И на скамье, ожидая ответ, она ничего Ка¬
зимиру не говорила, точно епо не существовало.
Для чего же тогда он ловил ершей, топал все
эти четыре версты от Мотовилихи до Перми,
до Загородного сада, до тюрьмы, которая отго¬
родилась от деревьев крепостной стеною?
— Казимир, ты почему здесь?
Он даже вздрогнул от неожиданности.
—■ Лапти он плетет, — ответила Кланька.
— Мама всю ночь не спала. Неужели нель¬
зя было хоть предупредить?
С корзинкою на согнутой руке стояла перед
Казимиром Анна. Повязанная наглухо платком,
<в сером стареньком платье, была она измож¬
денной, усталой, словно болела перед этим мно¬
го дней.
— Разве Иосиф не сказал?
— Никакого Иосифа не было!.. Опять эта
толстая дура, его жена, верховодит! — Анна сра¬
зу все поняла, покачала головой. — Я передачу
Семену принесла. Им всем передачи разреши¬
ли... Домой вместе поплывем. — Она слабо улыб¬
нулась Кланьке и ушла в очередь.
— Хорошая у тебя сестренка, — сказала
Кланька.
— Эй, кто тут к Ватагину? Ответ держите.
Кланька приняла от надзирателя замызган¬
ный клочок бумаги, они с Казимиром, голова
к голове, принялись разбирать карандашные
буквы. В коридоре было слишком темно, выбра¬
лись на улицу. Их обдало банной духотой полу¬
денного зноя, свет резанул глаза. Чуть подались
в сторонку от очереди, поближе к деревьям сада.
— Читай, читай! —толкала Кланька.
«Кланюшка, спасибо тебе за гостинец,—
разбирал Казимир. — Особо рыбьи головы вкус¬
ные. Передай всей родне поклоны. Мол, живы-
здоровы. С вышки белье снимайте, пересохло...»
— Вышка-то ведь чердак, —догадался Ка¬
зимир.
17 А. Крашенинников
257

—> Черда-ак, — повторила Кланька -насмеш¬
ливо.— И гора, понял, и гора! А рыбьи-то го¬
ловы понравились. — Она захохотала, запрыга¬
ла, совсем как девчушка-несмышленыш.—Го-
ловы-то — понравились!
«Остаюсь ваш отец Гаврила Ватагин»,—-до¬
читывал Казимир и тоже заливался смехом.
Полицейский в белом, мокрый от пота, по¬
дозрительно следил за ними.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Пан Ядзяк неодобрительно кривил тонкие
губы, длинным пальцем, точно шпагой, пронзал
воздух.
— Пусть эти русские сами дерутся с царем
или кохаются. Мы на Урал не просились. Мы
у себя дома хотели выгнать всех москалей.
— Я иду. Иду с Казимиром и Анной! —
мама Броня прихлопнула кулаком по столу.
— И что за привычка тащить с собой жен¬
щин, ребятишек? — пан Ядзяк вскинул острые
плечи. —- Революция — дело смелых мужчин.
Правильно говорил пан Красавин, ваш сосед:
могут стрелять, губернатор уехал из города...
Инженер Красавин только что откланялся.
Даже рыжая бородка его выражала озабочен¬
ность. Он отправил жену и дочку в Крым, на
даче стал появляться редко, однако в этот день
с утра стоял на веранде, прислушиваясь, как
гудят голоса в рабочем переулки дачного посел¬
ка. Потом все-таки пошел к Модзалевским —
предупредить.
— Стрелять не будут, — возразил Кази¬
мир. — Губернатор разрешил собраться.
Ему тоже не хотелось, чтобы мама Броня
шла на митинг, но сто панов Ядзяков и двести
инженеров Красавиных не смогли бы сейчас ее
отговорить.
258

— Самый благоразумный человек из всех
Модзалевских— это Иосиф,—не унимался пан
Ядзяк, собираясь обратно в Пермь, в свою ла¬
вочку, которую держал на улице Большой Ям¬
ской.
— Не поминайте Иосифа. Он дал слово Ка¬
зимиру, а сам предал его!
Мама Броня поправила волосы, и Казимир
с болью увидел, сколько в их каштановой гус-
терне белых прядей.,
На крыльцо поднялась Анна в нарядном
платье, красивая, посвежевшая, сказала, что ре¬
бятишек оставила у старушки соседки.
Втроем Модзалевские направились к лодкам.
Мама Броня одна была в черном. Одежды ра¬
бочих, женщин ярко пестрели под сияющим
солнцем. Сверкала вода, золотистая канитель
струилась с приподнятых весел. Заливались гар¬
мошки. Казимиру с утра очень хотелось взять
скрипку, но он благоразумно решил, что вряд ли
кто-то захочет ее слушать. Голоса людей, пес¬
ни, гармошки, плеск воды — все слилось в празд¬
ничную музыку, и не хватало в ней, чувствовал
теперь Казимир, полетной мелодии скрипки.
Дачники толпились у воды, глазели на фло¬
тилию лодок, уплывающую в солнечное марево.
Пышными цветами распустились вдоль берега
дамские зонтики.
Гребцы в лодке, где устроились Модзалев¬
ские, когда отчаливали, разом сунули в рот
пальцы и так пронзительно свистнули, что у Ка¬
зимира долго ныло в ушах.
— От добже, — кивнула мама Броня, Анна
рассмеялась.
Вавилыч, который недавно перевозил Кази¬
мира с листовками, сидел на сей раз на рулевом
весле, борода у Вавилыча была обихожена, за¬
пухшие глаза смотрели весело:
— Эко народищу-то. Ровно водку пить или
богу служить.
Мрачные предсказания пана Ядзяка—из го¬
ловы долой.
И на заводском берегу праздничные толпы,
по Большой улице, по проулкам скапливаются
259
17*

к дороге, плотным потоком поднимаются на
Вышку. Дорога шла полого вверх, многие не-
терпеливцы, особенно из молодежи, чуть ли >не
на четвереньках карабкались .напрямик. Повиз¬
гивали девицы: в давке их тискали и мяли.
Казимир искал глазами Лешу или Кланьку,
но в то же время и не хотелось ему, чтобы
приятели видели его чуть ли не за ручку с ма¬
мой. Чем выше они поднимались, тем теснее
становилось. Анну оттерли от них, мама Броня
взяла Казимира за руку. Этого еще не хватало!
В революцию за ручку! Но и выдернуть руку
нельзя, сразу потеряются. Сзади напирали, пах¬
ло потом, лежалой одеждой, табаком. Хныкали
ребятишки.
Пожилой рабочий в голубой косоворотке под
распахнутым пиджаком и новенькой фетровой
шляпе, моргая голыми красными веками, вел
парнишку лет десяти.
— Братана не выпустят, папаня?—.спраши¬
вал парнишка, видимо, уверясь, что сегодня все
возможно.
— Может, и выпустят. Послухаем, что ум¬
ные люди скажут.
На самой вершине горы толпа окружила ча¬
совенку. Часовенка была сложена из кирпича,
когда-то оштукатурена. Однако никто в ней не
молился, она обветшала, облезла под ветрами
и дождями. И все же каменное высокое крыльцо
осталось крепким, на нем в праздничные гулянья
рвали мехи тальянок чубастые гармонисты, от¬
сюда не однажды обращались к народу ора¬
торы.
Незнакомый человек в черной щетине на ще¬
ках надсадно взывал с крыльца:
— Господа рабочие, будем продолжать за¬
бастовку до победного конца. Пусть чахнут с го¬
лоду ребятишки, нам рабочая солидарность до¬
роже. Руководство завода все равно, рано или
поздно, вынуждено будет пойти на уступки!..
— Ишь ты, ребятишек уморить вздумал, —
усмехнулся в бороду пожилой рабочий в голу¬
бой косоворотке; он опять очутился рядом с Ка¬
зимиром.
260

— Доло-юй! —• закричали в толпе. —• Экой
прыткий.
На крыльцо влезал, оттирал черного токарь
Дробилов, наставник Леши Бычкова, коряжи¬
стый, длиннорукий.
— Дак это, — непривычным к публике за¬
ржавленным голосом высказался, — надо кон¬
чать. Все одно толку нету.
— Правильно, совершенно правильно. Так
и забастовочный комитет решил!—■ возле Дро-
билова очутился длинноволосый человек, кото¬
рого Казимир видел еще в цехе на снарядных
ящиках и встречал на Пронькиной поляне; те¬
перь .на нрсу человека сидели большие очки.—*
Мы доказали свою солидарность, мы не побеж¬
дены, товарищи! Это не поражение, это органи¬
зованное отступление для перегруппировки сил.
— Казаки-и!— страшно завопил кто-то.
— Товарищи, спокойно! — На крыльце был
телеграфист Кирилл, протягивал руку. —Спо¬
койно. Губернатор нам разрешил. —В руке
у Кирилла колебалась бумага.
261

Заржала лошадь, раздались крики боли.
Толпа закружилась, будто в водовороте. Куда-то
исчезла мама Броня. А в толпу, приседая на
крупы, всхрапывая, врезаются мохнатые горбо¬
носые кони. Казаки с желтыми околышами
я желтыми лампасами, ощерясь, молотят плет¬
ками. Дорога отрезана. Люди, прикрываясь ру¬
ками, падают под копыта, кувырком летят
с горы. Выстрел, другой, третий.
— Что ды делаете, сатрапы!—это пожилой
рабочий в фетровой шляпе. Он заслоняет собою
сынишку. Казак -с черным витком чуба под ко¬
зырьком приподнимается в стременах. Взблеск
шашки. Рабочий, схватившись за голову, мед¬
ленно оседает.
Все .видится Казимиру резко, отчетливо. Его
толкают, ударяют, крутят, он все же не кида¬
ется вместе со всеми. Он рвется в другую сто¬
рону — к маме Броне.
С развевающимися волосами,.в черном платье
стоит мама Броня, вскинув голову. Ее обтекают.
Казаки поворачивают перед нею своих вспенен¬
ных коней.
— Давай уведем, стопчут. — Появился от¬
куда-то Леша Бычков. Рукав рубашки оторван,
через все лицо багровый рубец от удара нагай¬
кой. — За мной!
Пронзительные трели полицейских свистков.
Два дюжих усача хватают Казимира, двое кру¬
тят руки Леше.
— За что бьете? —ахает Леша. —За что-о?
Казимир слепнет от удара в лицо. Его
куда-то волокут, он уже не чувствует боли.
2
На него лилась вода. Он с трудом открыл за¬
плывшие глаза, увидел над собою узкий подбо¬
родок, озабоченные губы. Кланька!.. Попробо¬
вал пошевелиться, застонал.
—■ Что с мамой?
— Не бойся, ее Анна увела.
Он все-таки повернул голову. Дровяной са¬
рай. В открытую дверь ослепительно вступает
262
солнце. Казимир лежит на топчане, на каких-то
остатках тулупа и пальто. Кланька кладет ему
на лоб мокрую тряпку. А в ногах у него, оказы¬
вается, сидит Леша. Рубец от нагайки на лице
•его сделался сливово-синим, один глаз вообще
исчез под опухолью.
— Здорово они меня разукрасили. —Он по¬
пробовал рассмеяться. — Мастера.
— Как мы сюда попали?
— Кланька тебя уволокла. Ну да и я под¬
собил.
— Вся Мотовилиха ревет, — сказала Клань¬
ка.—Скольких поранили. А старика Борчани-
нова насмерть зарубили. И девочку маленькую
пулей убило.
— Мне домой, мне домой надо! —- припод¬
нялся Казимир, однако снова повалился. Внут¬
ри, казалось, все было оборвано, каждая жи¬
лочка страдала.
— Полежи, успеется, — мягко проговорила
Кланька; она совсем не подзуживала. — Дай-
кось, я тебе сыграю.
«А ведь Борис Борисович Красавин преду¬
преждал,— думал Казимир, вспомнив озабочен¬
ную бородку инженера. — Как знал заранее.
Почему он все знает заранее?»
Во дворе раздался перебор гармошки. Клань¬
ка заиграла кадриль, из дому повысыпали ре¬
бятишки, заплясали. Кланька ворвалась в сарай,
широко, во весь мах растянув ситцевые мехи,
разулыбалась, озорно посвечивала глазами.
— Ишь, это не то, что твой ящик!—опять
за свое принялась она, усаживаясь и пристраи¬
вая гармошку на коленках.
— А у тебя отвори да затвори,— вступился
Леша за Казимира.
— Валяй сам попробуй так-то,—-сунула ему
гармошку Кланька. — Валяй, отвори!
— Ладно, нечего, играй давай, — миролюби¬
во пробормотал Леша.
Кланька играла долго. Вальсы, частушки,
песни играла, иногда наговаривала слова. Вовсе
вполголоса спела песню, которую Казимир ни¬
когда не слыхивал:
263

Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом!
Над миром знамя наше реет
И несет клич борьбы, мести гром,
Семя грядущего сеет.
Оно горит и ярко рдеет —
То наша кровь горит на нем,
То кровь работников на нем.
А когда солнце пошло совсем к закату, на
улице послышалось тпруканье, всхрапнула ло¬
шадь. Леша и Кланька подхватили Казимира
под микитки. Он пробовал идти сам, но получа¬
лось плохо, и они провели его по дорожке к ка¬
литке. Следом гурьбой шли ребятишки, мать
Кланьки стояла в дверях дома, печалясь. За ка¬
литкой выгибалась пролетка, у крыла ее ждал
Иосиф. Он помог Казимиру взобраться на си¬
денье, сел рядом, озабоченно вздыхал. Кланька
и ЛенТа остались у калитки, махали вслед.
— Я очень перед тобой виноват, — сказал
Иосиф прерывисто: пролетка билась на камнях
дороги.
Казимиру говорить не хотелось. Он поймал
себя на мысли: даже и жалеет, что пришлось
уезжать. После сегодняшнего Кланька и Леша
стали для него чем-то большим, чем друзья-
приятели. И вот рядом с ним сидит родной по
крови человек, а ничего к нему, ничего такого
близкого Казимир не чувствует.
Кучер быстро довез их до пристани. Иосиф
отпустил его, усадил Казимира на штабель до¬
сок. Кама была пустынной, заходящее за острые
вершины леса багровое солнце отражалось в
воде расплывчатыми пятнами. Даже не вери¬
лось, что утром по реке скользили лодки с на¬
рядными, праздничными людьми.
Иосиф вернулся с берега, сказал, что дого¬
ворился о перевозе, протянул руки, чтобы Ка¬
зимира поддержать. Казимир пошел сам. Весь
берег зыбко качался, но он все-таки шел на под¬
гибающихся ногах по деревянному тротуару,
по сыпучему галечнику, все-таки перевалил себя
в лодку. В глазах потемнело, замельтешили мел¬
кие сверкающие моли, будто ночью над улич¬
ным фонарем. Он припал к плечу Иосифа и вро¬
де бы задремал.
264

В такой полудреме прошло несколько дней.
Мама Броня прикладывала к .синякам на лице
Казимира свинцовые примочки. А на боках, от
подмышек до пояса, расползались фиолетовые
кровоподтеки. Больно было шевелиться. Поли¬
цейские били со знанием дела. .
Наведывался доктор. Мягко ступая, отсвечи¬
вая полированной лысиной, подбирался к по¬
стели, ледяными пальцами щупал Казимиру
бока, стучал сам себе по тыльной стороне кисти.
Трубка, которую приставлял к спине и груди,
тоже была ледяной. Казимир еле терпел, но
нельзя же было при докторе стонать.
— Юноша тонок да звонок. Крепонек, —ска¬
зал доктор, подбивая ладонью сосок рукомойни¬
ка. — Внутренности на своем месте. Побои звер¬
ские. Ну и нервное потрясение. Через недельку
встанет.
Мама Броня пыталась всучить ему какой-то
пакетик, доктор заслонился ладонью:
— Что вы', что вы? За визит уплачено.
Казимир смотрел на скрипку. Она сиротливо'
висела все на том же месте. Он давно уже не
прикасался к ней, и теперь это казалось ему
изменой памяти отца. Вот опять он, Казимир.
Модзалевский, подтягивает конский волос на
трости смычка, натирает его канифолью; кани¬
фоль горит насквозь, как янтарь, пахнет сосно¬
вым бором в полуденный зной. Вот он подстраи¬
вает струны, на слух точно ощущая, которой как
должно звучать.
— Мама, дай мне ноты.
— Тераз, тераз, —■ обрадованно повторяет
мама Броня, чуть ли не бегом спешит к полке,
с которой каждый день стирает пыль, ставит
на согнутые колени Казимира твердую папку
с картинкой: кудрявый ангелочек пухлой ручкой
ласкает лиру.
Ноты «Кампанеллы» Паганини. Сколько над
нею Казимир бился! Пальцы точно коряги. Гос¬
поди, как хочется учиться игре на скрипке!
И ведь только пройти по тропке к дому Краса¬
виных, сказать об этом Борису Борисовичу,
265

Но что же тогда получается: пусть Гаврила
Никанорович томится в тюрьме, пусть друзья
отца борются с полицией, с жандармами, пусть
Леша, рискуя угодить в тюрьму, разносят лис¬
товки, — Казимир будет ласкать скрипку, при¬
жимая ее к груди, кланяться расфуфыренным
дамам /и напомаженным господам! Он снова
увидел багровые усатые морды полицейских,
взлетающие над головою кулаки и задохнулся
от ненависти.
А когда открыл глаза —• у постели сидела
Кланька. Сидела и улыбалась во весь свой рот.
Казимир тоже в ответ разулыбался. Уж такая
у Кланьки улыбка, что не ответить на нее ни¬
как невозможно.
Но улыбалась Кланька недолго. Казимир на¬
пустился на нее с расспросами.
— На работу все вышли, — рассказывала
Кланька, то перебирая на груди длинную косу,
то одергивая подол тесного платья. — А все од¬
но: шумят по цехам, не утихомирились. Лешу
Дробилов совсем загонял. А тебя ждут. Решили,
как поправишься, взять обратно. —• Она огляну¬
лась, для чего-то шепотом продолжала: — Ста¬
рика-то Борчанинова в четыре утра на клад¬
бище увезли скоком. Чтобы митинга на могиле-
то, значит, не было. Полиция сопровождала.
Племянница Борчанинова полицейскому сумоч¬
кой по голове гвозданула, он так и полетел!..
Ночью-то, перед этим, сына Борчанинова из
тюрьмы привозили — с тятькой прощаться. Ага,
в черной карете с решетками. Наши видели...
Она сорвалась с места, отставив локоть,
тряхнула руку Казимира—он чуть не охнул от
боли в плече, сказала: «Ну, давай!»—и убежа¬
ла. В ногах у себя Казимир обнаружил узелок,
в узелке — маленькие румяные пирожки с луком,
с яйцами, любимые пирожки Гаврилы Никано¬
ровича. И вдруг почувствовал, что из уголка
глаза по носу сбежала слезинка.
— Хорошая дочка у Гаврилы Никаноровича
растет, — сказала входя мама Броня. — Только
уж очень некрасивая.
Казимир сделал вид, что задремал. И в са-
266
мом деле вскоре он забылся, и приснилось ему
то, что час назад представлял: огромный зал,
освещенный электрическими пионами, полный
богатой публикой, полукруг сцены, и он, опус¬
тивший в поклоне смычок и скрипку. Почему-то
ни разу не снилось ему, что он играет. Только
музыка сама снилась, а откуда она —неиз¬
вестно.
3
На станке Ватагина работал другой токарь,
маленький, взъерошенный, точно сердитый ежик.
Ученика ему не .надо было, и Казимир непри¬
каянно слонялся по участку под презрительны¬
ми взглядами табельщика. Зато Леша ликовал:
Дробилов позволил ему самостоятельно обтачи¬
вать деталь, а сам ушел куда-то. Кудри на за¬
тылке у Леши лоснились от пота, рубаха на
спине взмокла. Он даже кончик языка высунул
от старания. И все обиды от Дробилова добро¬
душно забыл.
Никаких синяков на лице у Леши и в по¬
мине не было.
— На мне все, как на собаке, заживает,—
похвастался он, когда в начале смены встре¬
тились.
Он железным крючком отбросил витую
стружку и подмигнул Казимиру веселым гла¬
зом. Куда степенность девалась?
Ладно, хоть Леша еще о Казимире помнит,
а больше никому до него дела нет. И снова
и снова вспоминался Гаврила Никанорович. Нет,
отца Казимир, конечно, не забывал. Но память
о Гавриле Никаноровиче была иной, связыва¬
лась с жизнью сегодня, сейчас, без Ватагина
Казимир чувствовал себя ни на что не годным.
— Эй, полячок,—окликнул Казимира Дро¬
билов; он объявился в пролете, махал длинной
рукой. — Бери-ка тачку да собирай стружку.
Мастер наказал.
У железной опоры запрокинулась палками
к потолку двухколесная тележка с деревянным
коробом, черным от масла. На дне короба по-
267
блескивали впившиеся витки стружки. Ободран¬
ный голик, железный совок и три крючка раз¬
ной длины, похожие на кочерги, составляли убо¬
рочный инструмент.
— Гляди, осторожно, жилы на руках не пе¬
рережь,— предупредил Дробилов, пряча зрачки
под бровями..— Со стружкой шутки плохи.
Казимир поволок тележку по пролету.
То там, то здесь его окликали, он бежал, тележ¬
ка заваливалась, пребольно ударяла поперечи¬
ной в грудь. Он рвал стружку крючьями, сбра¬
сывал ее, жестко позванивающую, в короб, сме¬
тал с маслянистого пола остатки в совок попять
бежал. В конце главного пролета начинались
рельсы, возле них стояли большие деревянные
лари. Стружку надо было в эти лари переки¬
нуть.
— Да поплотнее, оглоед, поплотнее, — покри¬
кивал мастер в полукафтане и поярковой шля¬
пе, сбитой на затылок, а ведь Казимир и так
старался изо всех сил.
Через какой-нибудь час Казимир света божь¬
его не видел—убегался, взмок. А впереди еще
было полсмены, рабочие точили и точили ме¬
талл, стружка вилась и вилась. Мерещилось,
она выползает из-под каждого станка, из каж¬
дой щели пола, вьется, копится, пеной взбухает
по пролету.
— Погодь, — остановил ополоумевшего Ка¬
зимира токарь, которого звали Александром
Лбовым.
Был он столь высок, что Казимир едва до¬
ставал ему головою до подмышек. Говорили, он
служил в лейб-гвардии в Петербурге, потом ле-
сообъездчиком, потом вернулся на завод. Чер¬
нобородый, с густыми сросшимися бровями и
внезапно светлыми синими глазами—'Мимо та¬
кого без оглядки не пройдешь. А он ни в какие
разговоры не влезал, никак себя не выпячивал.
Забастуют все, и он идет прочь из цеха, вер¬
нутся к станкам — и он знай себе точит сталь¬
ную болванку, нет-нет да и присовывая к ней
рогульку шаблона.
268

— Погодь, — перехватил он Казимира. —
Башкой думать надо. Чего носишься, как поро¬
тый. Обходи цех по порядку, с дальнего угла.
Пока здесь собираешь, там накопится, пока там
убираешь, здесь подоспеет. Смекай. А то как
заяц, туда-сюда, туда-сюда. — Он засмеялся,
показывая голубовато-белые тесные зубы.
И вправду, стало куда легче. И рабочие пе¬
рестали подзывать, знали, что уборщик все рав¬
но скоро прикатит.
День ото дня, и Казимир втянулся, руки вро¬
де бы сделались сильнее, ноги — покрепче.
— Старайся, старайся, — поощрительно гова¬
ривал табельщик, — скоро тебе и жалованье по¬
ложим...
А завод опять волнами роптал. По площади
и между цехов строем ходили краснорожие сол¬
даты в зеленоватых рубахах. Рабочие горько
сравнивали: мол, на япошек гнали солдатиков
в белых рубахах, а на своих нашлись защитные
зеленые. За спиною солдатиков торчали вин¬
товки, над бескозырками остро поблескивали
штыки.	.
Над Камой все чаще колыхались туманы,
ночами небо сыпало просо звездопада. Парохо¬
дик отплывал на завод в сумеречном брезге.
Лето кончалось, страшное для Казимира лето.
4
— Скажите-ка мне, дружок, о чем хоть ра¬
бочие поговаривают? — как-то между делом
спросил инженер Красавин.
Пролетка покачивалась на рессорах, Кази¬
мир придерживал на коленях футляр со скрип¬
кой.
— Нужно снова бастовать, говорят,—'Отве¬
тил Казимир. — Пусть принимают наши требо¬
вания, а наших товарищей выпускают из
тюрьмы.
— Ну и когда же надумали?—'Красавинпо¬
качал головой, посмотрел на тракт, по которому
летом Казимир с Кланькой шли из Мотовилихи
с передачей в тюрьму.
269

— Сначала забастует мартеновский цех.
Печи нельзя останавливать. Остановят—-будет
«козел». Начальство испугается этого и примет
требования рабочих. Я так слышал.
— Правильно слышали. А как вы сами
думаете?
Что думать, когда мама у Кланьки совсем
слегла, сестренки и братишки одеты дыра на
дыре. Гаврила Никанорович и его товарищи все
в тюрьме, требуют, чтобы судили их или выпу¬
стили. Да и другим не лучше, пусть й на сво¬
боде. Расценки начальство срезало сразу, как
только рабочие к станкам вернулись. Но Кази¬
мир и так уж достаточно Борису Борисовичу
сказал. Да и Красавину ли не знать, что на за¬
воде творится?
Борису Борисовичу он теперь доверял. И то,
что Борис Борисович заранее как-то умел уга¬
дывать, чем такое-то дело закончится, и посто¬
янное неназойливое участие в жизни Модзалев-
ских, и, наконец, деньги, которые Красавин без
лишних слов ссудил Казимиру для Ватагиных,—
разве же этого мало! Красавин посоветовал не
говорить Кланьке, чьи это деньги.
— Придумайте, например, что польское зем¬
лячество решило помочь своему русскому другу.
Такая ложь во благо, иначе ведь Клавдия не
возьмет. — Красавин весело рассмеялся, развел
руками.
— Не возьмет, — согласился Казимир.
Даже и с такой прибавкой Кланька долго
отбивалась. Казимир обиделся —и на себя, что
пришлось врать и выкручиваться, и на упрямую
девчонку. Выручил Леша: преспокойно отнес
деньги в дом, положил под подушку Кланькиной
маме...
И то, что Красавин не «тыкал», как это
сплошь делали мастера и другие инженеры, и
почти на равных с Казимиром говорил, тоже
ведь немало значило.
— Ах, Казимир, Казимир, жаль мне ваши
пальцы, —• поглядывая на иссеченные, в неот-
мывных ссадинах руки Казимира, сокрушался
Борис Борисович. — Всякому таланту для само-
270
выражения необходим инструмент. Вы лишаете
себя этого инструмента. Поверьте .jia слово, мне
бы лучше, выгоднее было, если бы вы работали
себе в снарядном цехе, этом гнезде возмути¬
телей... Но я все же смею надеяться, что голос
таланта окажется сильнее призывов к сверже¬
нию трехсотлётнего дома Романовых. Да, три¬
ста лет незыблемо простоял этот дом!
Кучер ,в окладистой дымчатой, как облако,
бороде, оттопырив локти, с разворотом подка¬
тил к какому-то парадному подъезду с отделан¬
ными под мрамор полуколоннами. Но Красавин
не в двери с львиными мордами и витыми руч¬
ками пригласил Казимира, а провел в боковые,
низенькие, украшенные узорами из бронзовых
гвоздей. У Казимира от волнения сохло во рту.
Благообразный старичок в поддевке проводил их
по узкой каменной лестнице наверх. Навстречу
Красавину вышагивал высокий седой господин
с лошадиным лицом, еще удлиненным проволоч¬
ной бородою, в полыхающей кумачовой рубахе.
Почти по воздуху втащил Казимира в полу¬
овальную залу. Там за белым роялем, очень по¬
хожим на тот, что стоял на даче Красавиных,
клещом сидел тщедушный человечек с длинны¬
ми встрепанными волосами.
— Рекомендую, маэстро, —• торжественно
сказал Красавин. — Вот мой юный скрипач.
По закругленным сверху окнам сыпануло мел¬
ким дождем, в зале сделалось сумеречно, и Ка¬
зимир был этому рад: чувствовал, как щеки его
становятся такого же цвета, как рубаха хозяи¬
на. Пальцы свело в пучок, и ни одного звука не
сможет он извлечь из своей скрипки.
Это все Борис Борисович: пусть послушают
музыканты, нужно в благотворительном в поль¬
зу сирот войны концерте выступить.
— Что мы будем играть? — фистулою спро¬
сил за роялем маэстро.
Не дождавшись ответа, вскочил, принялся
перебирать нотные альбомы, набросанные цвет¬
ными лоскутьями по белой крышке. — Это? Это
или это? Вы с листа можете?
Мама Броня нагладила Казимиру брюки
271
и рубашку, заштопала под мышкою курточку,
но как будто железный панцирь на сына своего
надела: он не мог сейчас шевельнуться.
— Я слышал, что у вас дар импровиза¬
ции? — не отставал маэстро, пока Борис Бори¬
сович и господин с лошадиным лицом усажи¬
вались.
Горничная в голубом сарафане и высоком
кокошнике внесла самовар, в его медном нутре
что-то солидно сипело и булькало. Казимиру
ужасно хотелось пить, но попросить он не смел.
— Однако вы очень разговорчивый молодой
человек. — Маэстро с досадою покосился на Кра¬
савина: видимо, в талант Казимира не верил.—
Попробуем все же вас разогреть.
—' Да пусть стакан чаю хлебнет, вот и разо¬
греется,— загремел хозяин таким сокрушитель¬
ным басом, что в рояле что-то ответно загудело,
а самовар сконфуженно замолк.
Чай, кроме трезвенника Красавина, пили
с ромом. И Казимиру чуточку рому подмешали,
он вскоре почувствовал себя гораздо лучше,
и даже маэстро показался ему славным чело¬
веком.
За столом заговорили о расстреле рабочих
в Петербурге, на Дворцовой площади девятого
января, о восстании на броненосце «Потемкин».
Казимир недавно читал об этом восстании лис¬
товку пермских большевиков. С запозданием вы¬
пустили листовку, месяц спустя, но все равно
грозные события на Черном море как-то помо¬
гали мотовилихинцам держаться.
— Никак не успокоится народ после янва¬
ря,— октавно рокотал хозяин.—'Забастовки эти
нашему брату одно разорение. Синема запус¬
тить побольше да подешевле, развлечений по¬
больше, водки, особенно водки!.. Чего головой-
то, Борис Борисыч, мотаешь, слепней-то нету?
Водка к хулиганству понуждает, от сознатель¬
ного супротнвства ввергает в слабость. Ну, а
коли взбунтуются, по башке... .
— Однако послушаем нашего вундеркин¬
да, — вздернулся маэстро; у него пятнышками
румянчик по щекам проступил.
272

Казимир нехотя взялся за скрипку. Все
в этой овальной комнате, освещенной электри¬
чеством, было совсем иным миром, чем тот, в ко¬
тором жил Казимир и в котором мог играть.
Но Борис Борисович не ради своей прихоти
привез его сюда.
Маэстро тонкими, как сосульки, пальцами пе¬
ребирал ноты.
— Вот это,—■ нашел маэстро. — Это «А-дур»!
Вам что-нибудь говорит «А-дур»?
—• Ля-мажор. Мажорная тональность с то¬
никой ля, — с досадой ответил на экзаменовку
Казимир: уроки отца крепко помнились.
— Что ж, начали. И-и,— маэстро болтанул
волосами, бросил пальцы на клавиши.
Казимир всматривался в нотные значки, они
стали сливаться в мелодию, мелодия передава¬
лась скрипке. Сперва неуверенно, потом тверже
заскользил смычок.
— Стоп, стоп, — оборвал маэстро. —• Дайте-
ка мне скрипку!
— Не дам, не смейте, — отшатнулся Кази¬
мир, стиснул губы.
Хозяин захохотал, толкая рукой руку Кра¬
савина:
— Гляди, характер, черт возьми! Это хор-
рошо — характер!
— Скрипка для Казимира —• реликвия, —
оправдывался Борис Борисович.
— Настя, — загремел хозяин,—-подай скрип¬
ку!
Вскоре та же горничная принесла красивый
футляр, отделанный перламутровыми инкруста¬
циями, сердитый маэстро извлек из него скрип¬
ку— свеженькую, чистенькую, такого же глу¬
боко-малинового цвета, как ром в бутылке на
столе.
Лицо маэстро преобразилось, волосы гривой
вскинулись. Скрипка радостно, звучно, полно-
грудно запела голосом ничем не угнетенного че¬
ловека. Такой игры Казимир никогда не слы¬
хивал.
— Вот что мне от вас нужно,—довольный
произведенным впечатлением, определил маэст-
18 А. Крашенинников
273

po. — Приходите по воскресеньям, будем зани¬
маться, я подготовлю вас к сентябрьским благо¬
творительным концертам.
— Рабочий-скрипач, — пророкотал хозяин. —
Это произведет впечатление.
Борис Борисович пожал ему и маэстро руку.
Он и Казимир оделись в прихожей, хозяин про¬
вожал до двери, головой чуть не упираясь в при¬
толоку.
Дождь не унимался. Промочил землю, нако¬
пил лужи на булыжной мостовой, полосами по¬
теков обезобразил фасады.
— Сейчас ко мне обедать, — чуть ли не при¬
казал Красавин.
Он поглубже «адел шляпу, поднял воротник.
Казимир тоже натянул картуз, поставил ворот¬
ник курточки. Старенький футляр скрипки блес¬
тел, как лакированный.
Прошли две-три улицы, очутились на Боль¬
шой Ямской, Казимир издали узнал тяжелые
стены костела и острый, как шип, шпиль над
входом. Перед костелом пустынно, да и внутри
никто, наверное, не сидит на дубовой скамье
с молитвенником перед глазами, не слушает пе¬
чальные вздохи клавесина. Однажды Казимир,
совсем еще маленький, был с отцом в костеле.
Тогда больше всего поразило Казимира, что че¬
ловек в черной сутане перебирает пальцами кла¬
виши беззвучно, а музыка рождается вверху,
изливается от узких окон и туманного потолка.
Он, кажется, и теперь услышал эту музыку,
хотя они уже с Большой Ямской свернули. Чуть
в стороне от улицы, в глубине кустистого са¬
дика, виднелся особнячок с мезонином. Полуоб-
летевшие, привялые, наклонили кудлатые голо¬
вы хризантемы. Астры еще держались, и в сыром
воздухе светились «золотые шары». И здесь, как
на даче, Красавины разводили цветы.
Смешно, совсем недавно Казимир предлагал
сунуть записку для Гаврилы Никаноровича в ле¬
пестки пиона. Чем думал? Все же насколько
Кланька оказалась хитроумнее! Еще не раз Гав¬
рила Никанорович лакомился окунями.
274

И вот он, Казимир, словно предательство ка¬
кое совершает против Кланьки, против Леши,
против Гаврилы Никаноровича. «Ты будешь иг¬
рать для революции»,—-сказал ведь Гаврила
Никанорович. А для кого -собирается играть Ка¬
зимир?
— Прошу, — радушно приглашал Борис Бо¬
рисович, раскрывая перед ним дверные створки.
В тесную прихожую выбежала высокая де¬
вушка, звонко чмокнула Красавина в щеку и
удивленно вскинула на Казимира -серые, точно
веснушками присыпанные, глаза. Казимир с тру¬
дом признал Сонечку. Видимо, в Крыму она так
изменилась: лицо ее посмуглело, с носа исчезли
куда-то конопатины, губы маленького рта стали
яркими и точно припухли.
— Боже мой, Модзалевский, — протянула
она. — И в самом деле Казимир Модзалевский.
Как же вы повзрослели!
Мокрая курточка прилипала к плечам, руки
- болтались вдоль туловища... Зачем он согла¬
сился сюда пойти? Надо было спуститься на Ка¬
му, к железнодорожной станции, сесть в вагон
паровичка и доехать до Мотовилихи.
На плечах Казимира оказалась теплая вен¬
герка с деревянными пуговицами, на ногах —
меховые полусапожки, сам Казимир сидел на
стуле перед дымящеюся тарелкою супа. Суп из
какой-то фарфоровой посудины разливала Со¬
нечка.
— Нине’Львовне очень нездоровится,—-как
будто извинялся Борис Борисович, и даже бо¬
родка его уныло отвесилась.
— Через неделю в гимназию, — весело бол¬
тала Сонечка.—-Новостей у всех столько будет,
новостей! А потом подползет ску-ка. Правда, что
вы будете играть в концерте? Я девочкам о вас
расскажу, мы придем всем классом и принесем
вам самый большой букет!
— Ты совсем, Сонечка, заговорила гостя,—
смеялся Борис Борисович. — Право же, нельзя
так.
Она сделала дурашливый книксен и улиз¬
нула в дверь.
275
18*

Казимир так проголодался, что не заметил,
как держал ложку, чавкал ли, сопел ли. Только
заметил, что было что-то горячее и вкусное. Со¬
гревшийся и слегка осоловелый, оказался он
в уютном кабинетике с конторкой, солидным
письменным столом и двумя кожаными кресла¬
ми. На столе — металлические стерженьки, сталь¬
ные пластины, свернутые в трубку чертежи и су¬
хой медово-коричневый цветок бессмертника в
хрустальном бокале.
— Значит, все же бастовать, — вернулся Бо¬
рис Борисович к прежнему разговору и как бы
с сожалением оглядел образцы и чертежи. —
Я слышал, товарищи в тюрьме, Ватагин были
за прекращение забастовки.
—• Если бы начальство пошло на уступки.
А начальство расценки срезало, товарищей уво¬
лило.
— Да ведь от забастовок, сами видите, ка¬
кой прок. А мы .недодаем отечеству сотни изде¬
лий, от этого страдают другие заводы, все го¬
сударство, поймите вы, юноша!..
Борис Борисович повертел в руках металли¬
ческий стерженек, с досадою кинул его на сто¬
лешницу.
— Вами руководят люди нз тюрьмы, они не
знают истинного положения дел. Да и каким об¬
разом они могут держать с забастовщиками по¬
стоянную связь? Вероятно так, от случая к слу¬
чаю.
— Ничего не от случая к случаю,—.возму¬
тился Казимир.
5
Мартеновцы выпустили плавки, разлили по
изложницам и забастовали. Солдаты пробовали
не пустить их из цеха—.весь завод возмущенно
зароптал. Вот-вот и бросят работу прокатка,
снарядная фабрика, другие цеха. Даже те, кто
не хотел, все равно вынуждены бы были выйти
на улицу: без мартеновского металла завод обре¬
кался на голод, на истощение. В цехах митин-
276

говали, но пока еще на старых запасах рабо¬
тали...
Короб у Казимира наполнился стружкой до¬
верху, будто радужная пена, позванивая, вски¬
пела. Наклонив голову, Казимир 'несся по про¬
лету к коробьям, не заметил, что опять, словно
птицы при .высотном приближении коршуна, при¬
тихли и сжались рабочие у станков. По цеху
шел Назаров. Свита вокруг него поубавилась,
да и не все рабочие, как это было недавно, пря¬
тали глаза и изображали усердие. Но все же,
все же трость закогтил Назаров крепко, выпук¬
лые глаза его глядели тяжело и властно, ниж¬
няя тонкая губа заслонкой прихватила верхнюю.
И вот со всего маху Казимирова тележка
ударила передком Назарова по ногам. Управи¬
тель, как подрезанный, сунулся в стружку, свер¬
нулся на пол, стремительно вскочил. Трость со
свистом рубанула Казимира по руке, по голове,
по плечам. Казимир никак не мог укрыться от
ливня ударов, от них словно непрерывные
вспышки сверкали.
277

Вдруг закричали голоса, множество голосов.
Леша размолачивал палку о выступы станины.
Александр Лбов давил Назарову плечи, за руки
управителя держали рабочие. Он хрипел и пле¬
вался. Лбов выпустил его, перевернул тачку,
вытряс из нее стружку, поставил снова на ко¬
леса, сгреб за ворот, за галстук Назарова и рыв¬
ком — в короб, вбил его туда, покатил к воро¬
там. Ноздри раздувались, зубы белые по-волчьи
ощерил, лицо черное, чуть ли не под цвет боро¬
ды. Ворота тут же с визгом распахнулись, тол-_
па густо повалила за тачкой. И Казимир в этой
толпе. Он как-то еще не понимал, что ему
больно.
Вправо от ворот громоздилась слизкая мас¬
лянистая куча всяких отбросов, ветоши, мусора.
Лбов с разбегу опрокинул в эту кучу Назарова.
Под улюлюканье, свйстки и крики управитель
копошился в грязи. Все-таки изловчился, встал
на четвереньки, поднялся на ноги и трусцою по¬
бежал в сторону заводоуправления.
— Вы еще всплачете! Вы еще кровью умое¬
тесь!—-грозил он, оборачиваясь и рыдая.
— Во, всех бы их так, —• возбужденно смея¬
лись рабочие, — разом и в отвал!
— На митинг, товарищи, на митинг! — звали
голоса.
— К мартеновцам -пристакнулся весь за¬
вод,— слышал сквозь болезненный звон в ушах
Казимир,—-теперь — до конца, теперь не от¬
ступим.
Руки у Казимира вспухли, как подушки. Он
руками, оказывается, от ударов прикрывался.
Вот тебе и концерт!.. А ведь он готовился к кон¬
церту, ведь маэстро начал уже его хвалить. Гос¬
поди, больно-то ка-ак. И поперек головы точно
раскаленная полоса легла.
— Пойдем, пойдем-ка, братишка, —приоб¬
нял его за плечи Леша.
— Почему меня все время бьют?
— Лбов-то как его бузданет!—-восхищался
Леша. — Да и не то еще этим гадам будет.—
Он помог Казимиру открыть шкапчик, натянуть
пальто.
278

По заводу в разных .направлениях двигались
рабочие. Солдат нигде не было видно. Сквозь
тучи проглянуло солнце, заблестело в лужах,
в каплях, усыпавших железные ржавые кожухи.
Казимиру больно было смотреть: на глаза на¬
плывала опухоль. Поташнивало.
Леша вывел его из проходной. Справа и сле¬
ва от ворот и под железнодорожным виадуком
грудились солдаты в шинелях цвета прелой
листвы. Какой-то старичок в шляпе сунулся
было в проходную, выставив козлиную бородку,
•ему преградили путь, медвежеватый унтер велел
проваливать подобру-поздорову. Из завода вы¬
пускали, в завод не впускали.
— К Ватагиным, что ли? — тормошил Кази¬
мира Леша. — Кланька-то вся не может. Опять
с рыбой пошла, а там дотумкали, видно. Окуню
башку свернули, записку нашли, Гаврилу Ника¬
норыча— в карцер. Били, наверно.
Казимира заколотило в лихорадке, небо по¬
меркло, будто ржавый железный лист перекрыл.
Он ничего не мог сказать Леше, только прошеп¬
тал:
— Домой, домой.
До Камы было недалеко, они кое-как добра¬
лись. Повезло — три лодки лежали носами на
галечнике. Откуда-то перевозчики уже прознали
про забастовку: значит, будет кого переправ¬
лять. Леша заколебался: с Казимиром ли ему
плыть или остаться. На заводе начиналось та¬
кое!.. Казимир уже устроился в лодке на ска¬
мейке. Он по выражению Лешиного лица все
угадал, сказал слабо:
— Ты ступай. Доберусь.
— Монетка-то есть?— обрадовался Леша.—
Тогда ладно!
Перевозчик, житель заводского берега, уса¬
тый, как таракан, в зимнем треухе, проговорил
угрюмо:
—• Одного не повезу, накопиться надо. Ска¬
зано, не повезу.
И вдруг обычно спокойный и рассудитель¬
ный Леша уперся руками в нос осушенной лод¬
ки, с силой двинул его. Лодка с шипением со-
279
рвалась в воду. Одним прыжком Леша очутился
в ней, взбурунил одним веслом, развернул и
подправил другим веслом и сильными толчками
погнал суденышко к песчаной оконечности ост¬
рова.
— Огольцы, варнаки! —• бегал по берегу пе¬
ревозчик.
Двое других откуда-то подошли к своим лод¬
кам, он бросился к ним, орал благим матом,
чтобы настигли воришек; лодочники только хо¬
хотали.
«Добей меня веслом, выбрось меня в воду, —
в спину Бычкова мысленно молил Казимир.—
Это я во всем виноват».
Ведь Гаврила Никанорович предупреждал:
будь осторожнее с инженером Красавиным. Со¬
нечка, цветочки... Борис Борисыч... Влезли в ду¬
шу. Почему, почему чаще господина Красавина
слушал, а предупреждения Гаврилы Никаноро¬
вича из головы вон! А ведь Красавин и о каза¬
ках на Вышке и о многом другом знал заранее.
Ничего он не предсказывал, он знал!.. Теперь
Казимир оказался предателем, провокатором.
Как признаться Леше, Кланьке, как имя Гаври¬
лы Никаноровича произносить?.. Казимир даже
состонал.
— Счас, потерпи, — оглянулся Леша.
Они огибали остров. Давно ли беззаботной
ватажкой переправлялись они сюда, валялись
на мягком, как пух, песке, подгребая его при¬
горшнями, гоняли по мелководью шаловливые
стайки мальков. Позади похрипывал, ухал за¬
вод, но на него не обращали внимания, он был
привычным. Теперь молчаливый завод будто на¬
вис над островом, тени длинных труб точно це¬
лили вслед Казимиру.
Течение стрежня, свивая воду в узловатые
жгуты, подхватило лодку, грести стало труднее,
Леша уже не оглядывался.
«Вот сейчас, вот сейчас перевалюсь за борт
и камнем... А как же моя бедная мама? И Леша
бросится за мной!.. Он настоящий друг, а я под¬
лец, болтун. Одуванчик!.. Дунь и полечу в лю¬
бую сторону, куда дунут!»	-
280

Надо помочь Леше кормовым веслом, но Ка¬
зимир не в состоянии шевельнуть руками. Од¬
нако берег приближается. И вниз, к урезу воды,
повязывая на ходу платок, отчаянно бежит мама
Броня. Как-то она разглядела Казимира.
— Что там опять у вас стряслось?—-кричит
она, не дожидаясь, пока лодка причалит. —
Матка бозка! — Она увидела запухшие глаза
Казимира. — Тебя еще били? Почему тебя все
время бьют?
Леша помог Казимиру выбраться на галеч¬
ник, оттолкнул лодку, впрыгнул в нее, позвал:
— Приходи по старому адресу-у!
— Его бьют чаще других потому, что он по¬
ляк,—услышал Казимир надтреснутый голос
пана Ядзяка.
От мокрых галек и ракушек тошнотно пахло
тухлятиной. Впереди, среди сосен, темных, как
старый воск, выставлялся угол веранды госпо¬
дина Красавина. Казимира передернуло от не¬
нависти.
Мама Броня перестала расспрашивать—-ес¬
ли нужно, сын все расскажет сам, уложила его
в постель. Пан Ядзяк ходил кругами возле кро¬
вати, желчно рассуждал:
— Тёнжко думать, что русские истребляют
друг друга. А о нас, порабощенных и попран¬
ных, что и говорить.
— Не друг друга, —- шевельнулся Кази¬
мир.—-Серьезные товарищи говорили: царская
власть истребляет все народы. И отец говорил:
«Если бы не такие люди, как Гаврила Никано¬
рович, мы обречены были бы на безверье, на
гибель». — Он устало прикрыл глаза, мама Бро¬
ня зашикала на пана Ядзяка.
— Спелись с паном Кохановским, — ворчал
пан Ядзяк, выходя. — Нет чтобы приветить бед¬
ного одинокого человека. — Он как-то умел, сде¬
лав промашку, свернуть на другое.
Мама Броня на цыпочках за паном Ядзяком
последовала—-проводить. Казимир рукавом вы¬
тер глаза. Они были сухие.
281

6
И все же он переправился на завод. Отыс¬
кать Лешу, Кланьку, признаться, что сболтнул
лишнее, подвел всех—и сразу станет легче.
Пусть они, пусть старшие товарищи решают,
как с Казимиром поступить. Он готов перенести
любую кару.
Переправа стоила недорого, но при пустом
кошельке Модзалевских всякая монетка была
на счету. Мама Броня, Анна ;и ее двойняшки
ели из одного котла. Спасали еще огороды. Всю
Мотовилиху они во время забастовок спасали.
Да разве перевозчику морковку или картофели¬
ну вместо платы сунешь? Пан Ядзяк выручил:
подкрался к постели, тощей гибкой рукой бес¬
шумно сунул под подушку богатство —два цел¬
ковых...
У проходной маялся народ, роптал, не ре¬
шаясь сунуться в ворота. Перед воротами, гро¬
зясь штыками, цепью выстроились солдаты.
На столбе для объявлений администрации вы¬
делялся листок с оборванным верхним уголком.
Кто-то громко считывал с листка. Но Казимир
прислушивался к разговорам. Оказывается, мно¬
гих ненавистных мастеров вывезли из цехов на
тачках, обрядив их в лапти, пестрядину, лох¬
мотья, опрокинули в мусор, в лужи. Теперь вспо¬
минали подробности, хохотали, подпускали в
сторону солдат ядовитые шуточки. Солдаты мол¬
чали, угрожающе шевелили штыками, налива¬
лись свекольным соком. Прибывали новые рабо¬
чие, к листку притулился высоченный бородач —
Казимир узнал своего избавителя Александра
Лбова, — зычно принялся читать:
«Вследствие донесения моего о происшедших
в снарядных и орудийных фабриках беспоряд¬
ках господин главный начальник Уральских гор¬
ных заводов телеграфировал мне: «Объявите
Пермский завод закрытым и рассчитайте всех
рабочих по день закрытия». Поэтому объявляю
завод закрытым с завтрашнего дня. По этот
день составлены будут расчеты, о времени вы¬
дачи расчетов будут особые объявления».
282

— Вот тебе и на, — заволновались вновь
прибывшие, кое-кто даже присвистнул. —
Да ведь мы, почитай, все лето бастовали, что
по расчету-то накаплет?
— В шею-то завтра, а пошто сегодня не пу¬
щают!
— Доигралися, —тряс пальцем тщедушный
старикашка в касторовой шляпе и драповом
пальто. — Локаут, это локаут!
Странное слово побежало по людям, повто¬
ряясь на все лады, обкатываясь, как галька в
волнах. И вот уже вышло другое, понятное:
«Лакают».
— Казаки! По Начальнической улице полу¬
сотня топочет!—сообщали в толпе. — Долака¬
лись!
Казимира прохватила дрожь. Опять в памя¬
ти всплыла Вышка, ощеренный рот казака, бью¬
щего шашкой по голове рабочего, мама Броня,
неподвижно стоящая среди страшной пляски
людей и коней.
— Товарищи! Организованно отправляйтесь
в Народный дом!— скомандовали из толпы.
Отхлынули от солдат... Голова побаливала,
ломило руки, однако и Казимир вместе со всеми
очутился на Большой улице. Двигались сплош¬
ным валом, захватывая с собою все новых и но¬
вых людей.
Двухэтажный высокий Народный дом от¬
крылся у подножья Вышки, одним крылом к го¬
ре, другим — к речке Мотовилихе, которая по
коробу выбивалась из плотины и обрадованно,
суматошно бежала мимо рынка через слободку
до Камы. В Доме собирались члены сельской
общины, общества трезвости и грамотности, да¬
вали концерты заезжие артисты, был бильярд
и буфет. Рабочие туда ходить не любили.
Теперь вестибюль и зал напористо перепол¬
нили рабочие. Казимир увидел у двери на
крыльце Лешу Бычкова с красной повязкой на
рукаве, обрадовался и позавидовал ему. Леша
пропускал людей, будто мимоходом поглядывая,
нет ли подозрительных. С ним на пару был ра-
283
бочий, которого Казимир много раз видел.
И в других дверях дежурили двое.
— Проходите, товарищи, «сразу /в залу, .в за¬
лу проходите,—'Напутствовал Леша, стараясь
говорить басом.
— А мы тебя сегодня и не ждали, — заулы¬
бался он Казимиру. —Оклемался? Ну молодец.
—• Бери-ко повязку, Модзалевский,—-сказал
напарник Бычкова, — послухать речунов охота...
Леша поощрительно Казимиру подмигнул.
В это время издалека, должно быть из залы,
донесся медный голос:
—• Власти объявили локаут. Десять тысяч
рабочих и двадцать пять тысяч членов их се¬
мейств выброшены на произвол судьбы без
средств к существованию. Ответим, товарищи,
крепкой сплоченностью. Поедем на другие за¬
воды, понесем по всему Уралу, по всей России
наше революционное слово. Нам терять нечего,
кроме своих цепей!
В зале и вестибюле захлопали, зашумели.
С улицы к Леше и Казимиру приблизился глад¬
ко выбритый господин с невыразительным мел¬
ким лицом—• такие плохо запоминаются. Да и
многие ходят в драповом пальто с бархатным
воротником, в шляпе. Или богатенький рабочий’,
или чиновник.
— Вам поклон от маэстро, господин Модза¬
левский. Нельзя ли вас на два слова?
Казимир обмер, беспомощно оглянулся на
Лешу. Тот смотрел спокойно. Господин крепко,
больно подхватил Казимира под руку и повлек
от дома.
— Не дергайся, — предупредил он. — Руку
скалечу.
Навстречу вышел еще один, тоже в драпо¬
вом пальто. На голове — серый котелок. У по¬
ворота на тракт ждал извозчик, Казимира под¬
кинули на дрожки, господин в шляпе сел рядом,
дружелюбно улыбаясь, помахал рукою Леше
Бычкову. Котелок опустился на сиденье напро¬
тив, спиною к кучеру, сдернул с Казимирова
рукава повязку, долго мял ее, словно красный
284
цвет вызывал в нем ярость. Все это Казимиру
будто -снилось либо мерещилось в бреду.
Но никогда, ни во сне, ни в бреду, не дул
пронзительный осенний ветер, не чавкали копы¬
та лошади, не обмирало так сердце, не отворя¬
лись двери полицейского участка.
Одного из сидящих за столом Казимир
узнал: этот офицер приходил к маме Броне,
когда умер отец. Офицер холодно посмотрел
на него, процедил:
— Наверное, тебе нравится, что тебя все вре¬
мя бьют. Теперь изобьют свои. А может быть,
и убьют.
— Чего, чего вам от меня нужно?—-У Кази¬
мира от обиды и возмущения тряслись губы.
— Вот это другой разговор. Нужно, чтобы
ты сообщал нам связи с тюрьмой, действия чле¬
нов комитета. Для этого тебе необходимо по¬
шумнее .выступать против властей, стать совсем
своим человеком. Твоим приятелям в голову не
придет, что мы пользуемся твоими услугами....
Мы тебя подержим несколько дней, сделаем
так, что твои друзья возмутятся, придут к нам
с протестом, мы наставим тебе синяков и отпус¬
тим с горьким для нас ярлыком: «Стойкий рево¬
люционер».— Офицер поднялся, ледяные глаза
его вперлись в покрасневшее лицо Казимира. —
В противном случае мы дадим знать оставшим¬
ся на свободе членам комитета— большевикам,
что провал связи с Ватагиным—твоя работа.
Но ведь Казимир не сказал Красавину про
окуней! Он только и сказал: «Ничего не от слу¬
чая к случаю». Вот и все. Всё? А дальше-то
любой дурак догадается проверить, к кому хо¬
дят, что приносят. Инженер Красавин — шпион.
Вот почему полиция и на лесную поляну в Курье
в самый час нагрянула, и кого брать знала,
а Красавин с корзиночкой гулял!.. Казимир
стиснул кулаки, в припухших кистях заломило.
— И еще подумай, — вдруг смягченно улыб¬
нулся офицер, сразу утратив свою холодность.—
Лучше играть на скрипке.
«Попал я, попал, как мышь в крынку... Ну
285

и пусть, пусть узнают товарищи, это даже
лучше!»
— Так что же? — Офицер вновь заледенел
глазами.
— Ничего я ле знаю. Ничего не скажу. И ва¬
шему Красавину ничего не говорил.
— Какому Красавину? — Офицер высоко,
слишком высоко поднял плечи; хрустнули пого¬
ны и ремни.
— Инженеру!
— Это Борису Борисычу, что ли? Ты что же,
щенок, думаешь, что этот милейший человек
служит у нас?—-Офицер расхохотался.—Он на¬
стоящий патриот. Понял, болван? — внезапно
крикнул офицер и приказал: — В холодную!
Казимир попробовал отбиваться, его прижа¬
ли крепко. Тычок в спину — и он летит по сту¬
пенькам, падает на солому в кромешную тем¬
ноту. Нет, не темнота—окошко в решетке со¬
чится пасмурным светом. Холодно, господи, как
холодно! Казимир снимает пальтецо, укрывается
им, пытаясь согреться. Солома шипит, хрустит,
кто-то, кажется, ползет в ней, медленно к Кази¬
миру подбирается.
На дворе истлевал серенький денек, вместе
с ним угасала надежда, что вот придут хорошие,
справедливые люди, освободят из плена. Ведь
обещали, обещали, когда он пришел в цех, в оби¬
ду его не давать. Был бы на свободе Гаврила
Никанорович, он-то что-нибудь бы сделал...
А каково было отцу, когда он томился в камере
смертников? Ведь, наверное, и тогда на что-то
надеялся...
Казимир потихоньку перевернулся на спину,
сунул скрещенные руки под затылок. От соло¬
мы пахло кошками. На потолке тускло белела
плесень.
— Эй, — почудилось Казимиру, будто его зо¬
вут.— Эй, одуванчик!
Да это же голос Кланьки! Казимир вскочил,
не удержался на рыхлой соломе, бухнулся на
колени, подобрался к окошку.
Точно, там, за решеткою, шевелилась тень.
286

—• Чего-о? — неуверенным вздрагивающим
шепотом спросил Казимир.
— Да ты-то чего? Ты пошто там сидишь.,
дверь-то отперта!
Плохо соображая, Казимир толкнул склиз¬
кую дверь, она со скрежетом подалась, и откры¬
тый свет показался ослепительно ярким.
По небу низко бежали лохмотные тучи, ветер
скользнул за ворот и в рукава, однако Казимир
не ощущал ни сырости, ни холода. Во дворе по¬
лицейского участка подала ему руку Кланька
Ватагина, во весь рот улыбалась. Над верхней
губой водяные крапинки, платок мокрый, под-
стеженная сборчатая телогрейка на плечах мок¬
рая, подол юбки тяжел от воды.
— Ну чего бараном вылупился? Идем!
— Нет, нельзя. — Казимир вспомнил, как об¬
молвился перед инженером Красавиным. И не
мог он быть обязанным своим освобождением
Кланьке. Валялся, как последний дурак, на со¬
ломе и не попробовал даже толкнуться в дверь!
Он вздрогнул: по двору, тяжело бухая ко¬
ваными сапогами, промаршировали трое поли¬
цейских в длинных накидках. Полицейские не
обратили на Кланьку и Казимира никакого вни¬
мания.
Каким-то чудом Кланька угадала, о чем ду¬
мал в эти минуты Казимир.
— Да не я, не я!.. Твоя матушка за тебя по¬
ручилась, дурошлеп. Я ее привезла, комитет
велел. Вот и дверь-то отперли, говорят: пущай
катится этот дурошлеп на все четыре стороны.
Видно, не ко двору ты им пришелся!
Кланька рассмеялась, за рукав вытащила
Казимира через калитку. От парадного входа
околотка торопилась к ним мама Броня.
287

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Приезжал Иосиф. Щупал слабую свою бо¬
родку, жаловался: завод все не работает, голод
наступает. Казимир (сомневался. «Уж кому-кому,
а брату голод не грозит. Если, конечно, жена
кормить не откажется». Он простил Иосифу пре¬
дательство— не по своей вине тот не выполнил
обещания, а все же, все же на душе остался
мутный осадок.
Анна каждый день наведывалась, приносила
свои новости. Рабочие и служащие пермской
железной дороги присоединились к Всероссий¬
ской политической стачке. Из тюремной боль¬
ницы бежала Екатерина Худякова, которая де¬
лала бомбы. Переоделась в модную одежду и
ушла... В тюрьме настроение бодрое, все ждут
перемен. В воздухе носятся слухи о царском
«Манифесте».
Бурей налетал пан Кохановский, попирал но¬
гами половицы, волновался:
— Если дадут свободу, сможем ли мы ехать
на родину? Меланья Ивановна говорит: «Здесь
помру, ни в какие Ковна твои не поеду!» Что
делать?
— Захотели свободы, —• поскрипывал пан
Ядзяк. — От царя, от самодержца—-свободы? —
Он складывал длинные пальцы в тощую дулю.
Мама Броня никого слушать не хотела:
— По горло я устала от вашей политики.
И Казимира втягиваете, а на нем от этой самой
политики уже места живого не найдется.
Она подбрасывала в подтопок поленья, баг¬
ровые жаркие отсветы плескались на исхудалом
ее лице.
За окнами знобко поеживался бор, Кама
ждала ледостава, от одного взгляда на серый
холод (воды по коже прыскали мурашки.
Мама Броня посадила его под домашний
арест. Да и что было делать там, за рекой, где
в холщовой завесе угадывались остывшие тру¬
бы завода? Казимир скучал по Кланьке и Леше.
288
В Мотовилихе и Перми, рассказывала Анна,
разбрасывают листовки, (наверное, и Кланька
с Лешей. Так и не сказали Казимиру, где тай¬
ная типография. Да зачем ему это знать? А са¬
молюбие нашептывало: не доверяют. И что если
офицер исполнил свою угрозу, и потому ни Ле¬
ша, ни Кланька не дают о себе никакого знака?
Казимир тосковал...
Скрипка выручала. Он снимал ее со стены,
и у мамы Брони теплело лицо, морщины смяг¬
чались, оттаивали глаза.
Сколько возился отец с Казимиром, пока не
поставил ему руку, каждый палец. Тогда это
казалось хуже всякой каторги. Порой Казимир
готов был из дому податься, и лишь уважение,
любовь к отцу удерживали...
Он перелистывал жесткие листы в линейках
и черной пестроте нотных знаков, но многое не
в силах был одолеть. Поневоле вспоминались
уроки тщедушного длинноволосого маэстро, но
их было слишком мало. Ученические мелодии
надоели, наскучили. Зато музыка, которая гнез¬
дилась внутри, увлекала все сильнее и силь¬
нее.
С крыльца было слышно, как, стекая по же¬
лобу, падают в бочку грузные капли, падают
в вальсовом ритме — «три четверти». Этот же
ритм зачинался, когда они с отцом бродили вос¬
кресным днем по сосновому бору, искали грибы.
У отца была страсть охотиться за грибами. Он
в точности угадывал, что вон там, приподняв
капюшон из рыжих иголок и моха, солидно под¬
нимает сбитое тело белый гриб, а там, на зеле¬
ной бровке, морковным тихим пламенем посве¬
чивают красноголовики, а здесь, чуть ли не под
ногами, в колючей хвойной подстилке, рассы¬
паны пятачки груздей... И над всем этим, если
прислушаться, стоит неумолчный благовест на¬
секомых, птиц, сосновых вершин, просторно от¬
дается в литых колоннах стволов.
Что это, и в самом деле благовест?
—» Мама, в Перми что-то случилось!..
Вытирая руки передником, мама Броня вьь
сунулась на крыльцо, замерла.
19 А. Крашенинников
289

Проголосно пели колокола Мотовилихи.
Из Перми, от собора Петра и Павла, от клад¬
бищенской церкви, от кафедрального собора, по
влажному податливому воздуху волнами рас¬
плывались мощные аккорды золотых и серебря¬
ных звуков. Их наливалось все больше и боль¬
ше, к ним вроде бы приладился хор. Потрясен¬
ный Казимир прижал к груди сжатые в замок
руки—-он никогда подобного не слышал.
— Опять война! — ахнула мама Броня, но
тут же себя поправила: — Войне так не радуют¬
ся. Что же это? Может, царь с престола уда¬
лился?— Она прикусила губу, с тревогой смот¬
рела на Казимира.
Что бы то ни было, но колокола оповещали
о переменах. И перемены могут коснуться жиз¬
ни Модзалевских или совсем перевернуть ее.
2
Впереди с набухшим от дождя красным зна¬
менем широко шагал Александр Лбов. Тот са¬
мый Лбов, что стряхнул с тачки в мусорную
кучу ненавистного управителя Назарова. Знамя
тяжело обвисло, древко подобрали наспех тол¬
стое и сырое, но Лбов нес его, как перышко,
даже встряхивал, чтобы развевалось.
За ним, за товарищем Кириллом, который
сейчас похож был не на телеграфиста, а на
обыкновенного мастерового, за рыхловатым че¬
ловеком в пенсне, памятным Казимиру по рабо¬
чему кружку, валом валила мастеровая Мото¬
вилиха. Хоть и воскресные одежки поснимали
с вешалок по такому случаю, да все равно пах¬
ло железом, гарью, серой от металлистов, от ста¬
леваров, от литейщиков и прокатчиков. Голубе¬
ли, зеленели, синели, алели бабьи праздничные
платки, маками цвели красные банты на пальто
и кафтанах. И в толпах, катящихся по улицам
Перми, тоже бросались в глаза красные банты,
красные повязки на рукавах.
Месили ногами грязь. Дождь попридержал-
ся, однако сыро было, промозгло. Но люди об-
290
нимались, целовались, как в пасхальный празд¬
ник. Второй день наяривали колокола, сомлев¬
ших звонарей отливали водой, взбадривали вод¬
кой. В церквах и общественных заведениях со
слезою читали царский «Манифест». Царь обе¬
щал народу «гражданские свободы» и «законо¬
дательную думу».
Мотовилиха шла освобождать из тюрьмы
своих товарищей. То там, то сям в колонне
крепкие голоса, привыкшие покрывать лязг и
грохот цехов, начинали песню. Совсем недавно
песни эти, с оглядкой, вприглушку, учили, пели
по банькам, в укромных лесных уголках. И вот
теперь подхватывали полной грудью, выговари¬
вали хлестко смелые и гордые слова:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног...
У Казимира перехватывало горло. Рядыш¬
ком — плечо крутое, крепкое то и дело прижи¬
малось к острому Казимирову — надежно шагал
Леша Бычков. Кланька с гармошкой сияла —
все зубы наружу. Разве мог, разве мог Казимир
оставить дома скрипку!.. Сыро, холодно, однако
вынослива скрипка, пусть тельце ее кажется
хрупким, струны — паутинками. Вынослива
скрипка, поющая простые и сильные песни на¬
рода, песни борьбы и свободы.
Скрипка инсургента и гармошка девчонки из
рабочей слободы нашли друг друга, ладились,
вторили, помогали друг другу.
Вставай, поднимайся, рабочий народ,
Иди на врага, люд голодный!
Казимир играл, и на губах было солоно.
Дожил бы отец до такого часа!
По Сибирской улице плотной массой подви¬
гались к дому губернатора. Полицейские про¬
валились куда-то.
—-Наумова давайте! — требовали из тол¬
пы.—• Пущай прикажет отворить тюрьму. А ну,
вылазь, свиная морда, не то сокрушим!
Сыпануло стекло, камни затрещали по чу¬
гунным решеткам балкона.
291
19*

— Прекратить хулиганство, — перекрыл от¬
туда, спереди, гул толпы могучий колокольный
голос. — Губернатора выводят!
Казимиру ничего не видно было, даже если
он приподнимался на цыпочки. Он оберегал
скрипку. И все же, в тесноте, в толчее, люди,
заметив в руках у него «музыку», как-то умуд¬
рялись сокращаться, втягиваться. Впереди тол¬
па распалась коридором, и Казимир увидел гу¬
бернатора. Серое от страха одутловатое лицо
с брылами, испуганно выпученные глаза, сквозь
жидкие спутанные волосы розовеет лысина. Фор¬
менная тужурка застегнута наперекосяк. Губер¬
натора цепко и властно держат под руки жен¬
щины. Одна из них — Анна. Щеки ее полыхают,
в глазах — черти. Над головой губернатора ко¬
леблется на двух палках полотнище с большими
кривыми буквами: «Долой самодержавие». Сза¬
ди с красным знаменем нависает Лбов, с ним
еще кто-то, в руке — револьвер.
Толпа веселится, выкрикивает:
— Ишь, бедняга, даже фуражечку, даже ка¬
лошки не одел!
— Ничего хахаля подхватили, кормленого!
Мимо Загородного сада повели губернатора
к тюрьме. Там тоже грудились толпы. Раска¬
тывалось «ура».
Казимиру чудилось, будто все это ему снит¬
ся. И серое, в тучах, небо, и бурлящая толпа,
и бьющиеся от ветра макушки голых тополей,
и темный от потеков фасад тюрьмы. И то, что
самого губернатора смело ведет под руку Анна.
Лешу и Кланьку Казимир давно потерял из
виду. Несколько раз пытался выбраться в сто¬
рону— не удалось. Оставалось только ждать,
когда все закончится.
Впереди что-то творилось. Заскрежетало же¬
лезо, распались ворота. Страшную несокруши¬
мость их Казимир увидел еще тогда, когда с
Кланькою носил передачу. И вот эти самые во¬
рота, кажется, очень легко растворились, и тол¬
па в одну грудь издала такой ликующий вопль,
что у Казимира в ушах зазвенело. Отхлынули
немного от тюрьмы, и он увидел освобожденных.
292

Узники выходили гуськом, щурясь и неуве¬
ренно ступая, точно был под ногами неокрепший
лед. К ним метнулись женщины, судорожно об¬
нимали, их окружили рабочие, пожимали руки,
к ним пробирались господа в пальто с бархат¬
ными воротниками, в шляпах, выпятив холеные
бородки. На многих узниках были еще летние
пиджаки, но холода, по-видимому, никто из
освобожденных не испытывал.
У Анны платок сорвался с головы, и Кази¬
мир как будто впервые обнаружил: волосы сест¬
ры вьются крупными шелковистыми кольцами,
глаза отливают черно-зеленой живой глубиной.
Сестра прекрасна! Желобов, в распахнутом пид¬
жаке, жилистый ствол шеи — в вороте рубахи,
ласково гладит Анну по волосам. Ладонь его
покрывает чуть не всю голову Анны.
Вспышки ликующих голосов, отдаленные зву¬
ки оркестра, которые, возможно, возникли в За¬
городном саду,— все сливается в музыку. Стои¬
ло вскинуть скрипку к плечу—-Казимир сумел
бы передать, Что он чувствует сейчас.
Но вот у него перестукнуло сердце: Кланька
держалась за руку очень знакомого человека.
Лицо у него было болезненно желтым, отросшие
усы падали к подбородку. В глазах — слезы.
«Гаврила Никанорыч!» — чуть не крикнул
Казимир.
Тут опять все сдвинулось. На крыльце очу¬
тился широкоплечий круглолицый парень с тем¬
ной скобкой усов под коротким носом, тряхнул
гривкой богатых волос, призывно вскинул руку.
— Это ж Санька Борчанинов, — узнавали
в толпе. — Это его тятьку на Вышке казак над¬
рубил!
Казимир сразу вспомнил храпящих коней,
ощеренные вспышками зубов звероватые лица,
взблеск отточенного металла, медленно оседаю¬
щего старика в голубой косоворотке.
— Свободу на блюдечке не преподносят, —
буравящим воздух голосом говорил Борчанинов;
на широком лбу его веревкою набухла жила.—
Такой свободе верить нельзя. Свободу завоевы-
293
вают с оружием в руках, и только такая свобо¬
да истинная!..
Казимир притискивал к себе скрипку.
3
Чтобы не рисковать скрипкой, он при первой
же возможности из толпы выбрался, и теперь
стоял в сторонке на той же знакомой улице
Большой Ямской, упрятав свою драгоценность
под полу пальто. Он припал спиною к стене кир¬
пичного дома и с ужасом смотрел на разгром,
который чинился неподалеку.
Сначала вдоль улицы раздалось ревучее пе¬
ние. Казимир с усилием разобрал слова гимна
«Боже, царя храни». С иконами в серебряных
окладах, с зелеными и красными хоругвями,
с железными тростями и палками повалили по
улице какие-то люди в поддевках, в картузах
с бархатными околышами, в шляпах, с дворниц¬
кими бляхами на фартуках, с пышными крас¬
ными бантами в петлицах. Впереди, не разби¬
рая луж, пер священник, обеими руками подни¬
мая рыжий крест, и головой над всеми возвы¬
шался знакомый Казимиру человек с лошади- ,
ным лицом: купец первой гильдии и меценат
Лапоруков. К нему привозил Казимира со скрип¬
кой инженер Красавин. Лапоруков пел сокруши¬
тельным голосом.
Казимир потерял Кланьку и Лешу, закру¬
жился в толпах и решил лучше заглянуть к па¬
ну Ядзяку: устал, проголодался, да и скрипку
неплохо было бы во что-нибудь укутать. Он
не очень-то любил пана Ядзяка, всегда язви¬
тельного и раздраженного, но сам пан Ядзяк от¬
носился к нему хорошо, приглашал к себе и уго¬
щал его и отца хлебосольно. Пан Ядзяк -содер¬
жал на Большой Ямской крохотную лавчонку
специй, которые скупал у кавказцев. В зальце
с прилавком и узкими полками так пахло кин¬
зой, корицей, перцем, имбирем, шафраном, ко¬
риандром, мускатным орехом, что Казимир чи¬
хал до икоты. Пан Ядзяк, похожий на стручок
перца, появлялся за прилавком, едва дверной
294
колокольчик возвещал о покупателе. А так он
сидел наверху в кресле, читал по-латыни или
пилил своих двух дочек: тощеньких и бледнень¬
ких погодков, оставшихся с ним после ранней
смерти жены, и экономку, толстенькую круглую
старушку.
До лавчонки было несколько шагов, когда
процессия преградила Казимиру дорогу. От про¬
цессии деловито свернули в сторону дюжие му¬
жики с палками и ломами, два-три прыщеватых
гимназиста в добротных шинелках и — к како¬
му-то дому, который ничем от других не отли¬
чался. Полетели стекла, пластью упала дверь.
Визг раздался внутри, на мостовую выпала ев¬
рейка со вставшими дыбом волосами, в растер¬
занном на спине платье, выполз в белой щетине
и седине еврей, блюя кровью. Что-то трещало,
звенело внутри, гимназисты и мужики выско¬
чили, вклеились <в процессию. Глотки ревели:
— Бей жидов, спасай Россию!
На тротуаре было много зрителей: гимнази¬
стки и гимназисты, кухарки, обыватели. Они хо¬
хотали, свистели, улюлюкали.
Да что же это? Из окошка со второго этажа
своей лавчонки далеко выставился пан Ядзяк.
Он что-то выкрикивал, грозил тощим кулаком.
Исчез. И к его лавке сыпанули погромщики.
Там тоже затрещало, зазвенело. Едва слышно
хлопнул выстрел, второй. Процессия останови¬
лась. По-звериному завывая и крутясь, вывалил¬
ся дюжий усатый мужик. Поддевка расстегну¬
лась, под нею открылся полицейский мундир.
Чернильная струйка крови текла по прижатой
к брюху пухлой руке.
— Стрелял, гад, чертов жид! Всех кончили,
все-ех! — истерически визжал прыщавый парень,
выкаченными глазами разглядывая свои трясу¬
щиеся руки. — Всех!
Процессия спуталась, сбилась, хлынула в
разные стороны, тротуары опустели. Только
в переулке кто-то истошно взывал:
— Полиция, полиция!
По хрустящим, как лед, осколкам стекла
Казимир почти бессознательно вошел в лавчон-
295
ку. Висел густой пряный туман, сквозь него ни¬
чего нельзя рассмотреть. Казимир задохнулся,
гортань резало, слезы потекли. И все же он
ступил на лестницу. Деревянные ступени были
скользкими. Придерживаясь свободной рукою за
перила, Казимир поднимался.
Вверху двери не оказалось. Валялось кресло.
Осколки, посуда, книги — все вперемешку. По¬
среди пола, вытянувшись, лежал пан Ядзяк.
Язвительная усмешка застряла в уголках его
губ. В откинутой руке чернел револьвер. А вме¬
сто волос, вместо волос... Казимира затошнило,
он попятился и опять увидел—>у дверей, рас¬
пахнутых настежь в другие комнаты, навзничь
запрокинулась старушка экономка: на голове
не было обычного чепца, вместо седых волос
что-то страшное.
Казимира мучительно вырвало. Он не пом¬
нил, как очутился на улице. Холодный воздух
помог ему прийти в себя. Он, пошатываясь и
инстинктивно дорожа скрипкой, побрел вдоль
улицы на Сибирскую.
И снова это ненавистное пение: «Боже, царя
храни». По Сибирской грязным потоком стекала
вниз, по направлению к Каме, еще одна процес¬
сия, и в ней, кажется, были те же люди, кото¬
рые только что зверски убили пана Ядзяка и его
экономку.
«А девочки, где же девочки?»—-Казимир
приостановился, провел ладонью по мокрому
лбу.
Стайка гимназисток, разрумянившихся, ра¬
достных, возбужденно блестя глазами, щебета¬
ла. Гимназистки кричали, посылали воздушные
поцелуи. Веснушчатая голенастая гимназистка,
приподнявшись на носки — обнажились белые
гамаши, — бросила в процессию букетик бес¬
смертников. Казимир узнал Сонечку Красавину.
Она заодно, заодно с ними!
Он шарахнулся в сторону, все убыстряя и
убыстряя шаг, устремился к Разгуляю. Скорее
в Мотовилиху. Там Гаврила Никанорович, он
все расскажет, и ему помогут избавиться от это¬
го кошмара.
296

4
— Надо послать в Пермь рабочую милицию.
И вооруженную, —• пристукнул по столу кулаком
Борчанинов.
Было ему лет двадцать с небольшим, но да¬
же пожилой Гаврила Никанорович слушал его
со спокойным и уважительным вниманием.
— Черная сотня совсем распоясалась,—-про¬
должал Борчанинов, — а погромы приписывают
нам, рабочим. Все пакости—на нас! Но—пре¬
сечем!
Гаврила Никанорович не выпускал плечи
Казимира, согревая их теплом своей руки. Они
собрались в том самом доме под Вышкой, на
Сибирском тракте, который когда-то пикетиро¬
вал Казимир вместе со своими дружками-прия¬
телями. Наверное, каждому из тех, кто несколь¬
ко часов назад еще припадал к железным две¬
рям, к решетчатому окошку, ловя звуки коридо¬
ров и улицы, необходимо было отдохнуть, по¬
быть с семьей, вообще как-то прийти в себя.
Но это были люди особой выковки, о себе они
думали в последнюю очередь.
Когда Казимир на паровичке доехал до Мо¬
товилихи и, весь измученный лихорадочной
дрожью, добрался до Ватагиных, Гаврила Ни¬
канорович тряхнул его ладонь, пристально по¬
смотрел в лицо и велел:
— Кланька, прибери скрипку. А мы с Кази¬
миром потолкуем.
В другой раз Кланька непременно вставила
бы словечко, а тут просто кивнула и бережно
двумя руками опустила тельце скрипки на чис¬
тую тряпочку.	•
По сырой пожухлой траве прошли в баньку.
Здесь горьковато пахло дымком с подмесью бе¬
резового веника. Запотевшее окошко слабо про¬
пускало свет. Сели рядышком на скамейку. Она
была новая—-выстругал Леша, старую сломали
полицейские во время обыска. Гаврила Никано¬
рович погладил гладкое дерево, обронил руки
меж колен. От него не наносило табаком, как
297
прежде, он не доставал из кармана кисет и
трубку.
— Рассказывай, сынок. — Столько тепла
<)ыло в хрипловатом голосе Гаврилы Никаноро¬
вича, что Казимир внезапно и коротко распла¬
кался.
Злясь на себя, кулаком втер -слезы в глаза —
ему не хотелось показаться перед Ватагиным
слабеньким.
Сбиваясь, путаясь .в словах, передал разго¬
вор с инженером Красавиным, когда почти вы¬
ложил в запальчивости тайну Кланькиной при¬
думки, свои терзания, рассказы про арест и до¬
прос.
— Да ни в чем ты не виноват, — покашляв,
решил Гаврила Никанорович. — И нечего само¬
едством заниматься. Офицерик тебя за нос во¬
дил, у них, у них служит Красавин. Ну, а на¬
счет оговорки... Думаешь, все мы как плашки,
ровненько у нас да гладенько? Как бы не так!
На обе ноги спотыкаемся. Только одни набьют
шишку и принимаются думать, а другие в
усмерть пугаются. Мы — думаем. Тюрьма нас
многому, сынок, научила и от многого отучила.
Вон я даже в карцере курить бросил, — перевел
на шутку Гаврила Никанорович, чтобы дольше
не распространяться, смущенно улыбнулся.
Казимир почувствовал эту улыбку, она его
ободрила. Он никак не мог рассказать о том,
чему был свидетелем на Малой Ямской — будто
не с ним все было, понаслышке узнал, а потом
вообразил. Однако словно прорвалось что-то,
и Гаврила Никанорович еле его остановил:
— Хватит!... Ах ты, черт... Бедный пан Яд-
зяк. А девочек-то, говоришь, не видел? — Гав¬
рила Никанорович поднялся, чуть не боднув
низкую матицу баньки. — Держись, Казимир.
Надо нам быть крепкими, все выдержать. На¬
чинается, сынок, борьба, кровавая борьба, не
на живот, а на смерть. Это мы там, в камерах,
навсегда поняли.
Он открыл дверь в предбанник, впустив
осенние запахи мокрой огородной земли, палой
листвы.
298

Кланька хлопотала у стола, малышня стуча-»
ла ложками. На радостях, что Гаврила Ника¬
норович .вернулся, поднялась с постели Клань-
кина маманя, сидела в уголке, сияя огромными
глазами на иссохшем лице.
Ватагины пробовали накормить Казимира.
Он есть не мог, и его не принуждали.
Потом Гаврила Никанорович повел его на
заседание комитета и в прокуренной комнате
своими (Словами поведал обо всем, чего нави¬
дался сегодня в городе Модзалевский.
Желобов и Анна тоже были здесь, Казимир
обрадовался, внутри что-то медленно оттаивало.
Анна вытирала глаза кончиком платка, не сдер¬
жалась, согнулась, уткнула лицо в ладони. То¬
варищ Кирилл, как всегда, морщась от боли,
достал из кармана кусок газеты, затертый, обо¬
рванный по краям.
— Вот, послушайте... «Московская стачка по¬
казывает нам распространение борьбы на «ис¬
тинно русскую» область, устойчивость которой
так долго радовала реакционеров. Революцион¬
ное выступление в этом районе имеет гигант¬
ское значение уже потому, что боевое крещение
получают массы пролетариата, наименее по¬
движного и в то же время сосредоточенного на
сравнительно небольшой области, в количестве,
не имеющем себе равного нигде в России. Дви¬
жение началось с Питера, обошло по окраинам
всю Россию, мобилизовало Ригу, Польшу, — тут
товарищ Кирилл почему-то коротко глянул на
Казимира, — Одессу, Кавказ, и теперь пожар
перекинулся на самое «сердце» России»... Это
пишет Ленин.
Казимир ни разу не слышал этого имени.
Но, по тому, как все подтянулись, как пробежал
по лицам сильный свет, он понял: сказанное Ле¬
ниным очень важно, очень необходимо.
— Будем готовить вооруженное восстание, —
раздельно проговорил Борчанинов. — Пора.
— Да, маленько засиделись, — басом сказал
Желобов.
— Подробности оговорим завтра. А сегодня
отдыхать, товарищи. Ишь как привыкли друг
299

о дружку боком тереться. — Борчанинов рассме¬
ялся, подхватил котенка, рыжего, точно только
что пролезшего в ржавую трубу. Котенок во все
время разговоров сидел на подоконнике и мыл¬
ся, не обращая внимания на людей, на табач¬
ный угар<
Борчанинов прижался щекой к теплой шерст¬
ке, обвел всех счастливыми глазами:
— Домой, домо-ой!
Странно, и все-таки Казимир тоже смог ощу¬
тить себя почти что счастливым. Словно отпу¬
щение грехов произошло. Ему доверяли, при нем
заседал комитет, на который даже Кланьку
не звали. Готовится вооруженное восстание.
И он, Казимир Модзалевский, будет в первых
шеренгах борцов.
А пока он шел вместе с Желобовым и Анной
к причалу, держал под мышкою скрипку, хоро¬
шо закутанную в мешковину.
Кама готовилась к ледоставу. Ее могучая
вода вроде бы замедлила свой беспрерывный
бег, и остров, давно ли золотой от песка, зеле¬
ный ют ивняка и травы, лежал мертвой серою
льдиной.
Желобовы молчали. Степан всегда на слова
скупился, Анне после пережитых треволнении
было не до разговоров. Зато Казимиру хотелось
говорить, говорить и говорить. Но пронзитель¬
ный ветер на реке, дегтярно черная глубина под
носом лодки, угрюмое сопение Вавилыча, у ко¬
торого локаут отнял верный заработок на изво¬
зе, — все это охладило. И снова защемило серд¬
це: на кромке берега черным изваянием стояла
мама Броня. Ветер безжалостно сек ее закаме¬
невшее лицо.
— Мама, мама, — пробормотал Степан.
Едва лодка клюнула носом гальку, он вы¬
прыгнул, в два шага одолел подъем и, жили¬
стый, широкий, совсем по-детски припал к плечу
мамы Брони.
зоо

5
На католическое кладбище несли четыре гро¬
ба. Два из них были маленькие. Широкополая
шляпа ксендза раскисла от дождя и снега, он
швыркал засливовевшим носом, то и дело вы¬
прастывал из кармана скомканный платок. Ма¬
ленькие мальчики певчие сбились в стайку,
тряслись от холода. И поляки, бредущие за гро¬
бами, утирая мокрые от слез и сырости щеки,
вздрагивали, ежились.
Казимир и Анна держали маму Броню под
руки. Она не нуждалась в этом, прямая, строгая
шла, но положено было поддерживать друг дру¬
га под руки. Пан Кохановский, сизый от холода
и от того, что приходилось сдерживаться, все же
вскидывал кулак, грозил низкому жестяному
небу, равнодушным домам, пустынной улице.
Гаврила Никанорович и Степан Желобов за¬
мыкали шествие. Казимиру хотелось иногда
оглянуться, хотелось быть с ними, чтобы не ви¬
деть эти черные продолговатые ящики, особенно
два маленьких...
После гибели отца прошло совсем немного
времени, но будто плотина прорвалась—столь¬
ко бед обрушилось на Модзалевских. Да и не
только на них. Круг людей, близких Казимиру
так или иначе, тоже угодил под эту прорву.
Еврей, сосед пана Ядзяка, что ползал в бес¬
памятстве по окровавленной мостовой, стоял
сейчас в дверях своего дома и, воздевая руки,
восклицал:
— Ягве, Ягве!
— Зачем они, эти звери, убили не меня, —
ломала себе пальцы еврейка, — зачем пролили
кровь невинных девочек!
Это врезалось в память. Но теперь впереди,
тощие, как руки старого еврея, торчали в небо
ветки деревьев. Влажно посвечивали мраморные
надгробья, мокрыми привидениями плыли
кресты.
— Пану Ядзяку не надо было ругаться.
— Пану Ядзяку не следовало стрелять, —
возразил кто-то.
301

— Когда ворвались, надо было стрелять,—
подал голос Гаврила Никанорович.— Только
стрелять-то надо умеючи.
Нестройно, гнусаво запели мальчики. А над
могилой отца — помнил Казимир — звучали силь¬
ные, мужественные голоса. И не молитва то
была, а .суровая песня-клятва.
Мама Броня тяжелой рукою перекрестилась,
тихо оказала:
— Прощай, Стах, прощай. И передай Ста¬
ниславу— пусть ждет. Я еще нужна здесь...
Никаких поминок не устраивали. Ватагин
и Желобов на обратном пути заскочили в какой-
то подвальчик, через минуту вернулись красно¬
лицые, дожевывая сосиску.
На другую сторону переправились с при¬
стани пароходчика Мешкова. Тупая короткая
волна долбила борта, обдавала ледяными брыз¬
гами. Степан прикрыл Анну полою пальто, она
спряталась, будто в гнезде. Мама Броня сидела
ближе к корме и вроде бы следила, как два
гребца дружно откидываются назад и подаются
вперед, но мысли ее витали где-то далеко.
Вдоль галечного и песчаного берега шли до¬
мой, вспугивали раздраженных, взъерошенных
ворон. В соснах ветер присмирел, стволы низко
гудели, точно в сердцевине их запоздалые шме¬
ли устраивались на зимовку.
Между стволов проглядывали дачи. Сколько
праздного веселья, гитарной, балалаечной и
граммофонной музыки издавали они летом! Сей¬
час на окнах сидели ставни, по стенам стлались
языки потеков, грязные комки свисали на чер¬
ных стеблях, ничем не напоминая пышные геор¬
гины и пионы.
Вот дача господина Красавина. Она тоже за¬
колочена. С этой веранды Красавин подслуши¬
вал, о чем говорили в доме Модзалевских. Гав¬
рила Никанорович верно его раскусил. А Кази¬
мир еще в гости ходил, чайком баловался, ва¬
реньицем, на скрипочке с Сонечкой пиликал!..
Одуванчик!..
Гаврила Никанорович попрощался со всеми
еще на пристани — у него в Перми оказались
302
дела. Казимир долго видел его -с лодки в нахло¬
бученной на лоб фетровой шляпе, руки—».в кар¬
манах. Скоро на Каме будет набираться лед,
и опять придется жить как бы под домашним
арестом: на завод не переправиться...
Однако переправляться пришлось куда рань¬
ше. Через несколько дней мама Броня провожа¬
ла Казимира на завод. Пока льды не застелили
реку, не стали безопасными белые пространства
ее, Казимир поживет у Леши Бычкова. Сначала
думали поселить его у Иосифа. Но вспомнил
Казимир злобное жирное лицо его жены, наот¬
рез отказался. Лсша—другое дело, у него в
доме даже воздух какой-то легкий. Вместе с
Лешей будут ходить они в цех. Казимир снова
потрогает теплую голову станка, почувствует
запах нагретого ремня, стружки. Гаврила Ника¬
норович уступит ему место у отполированной
пальцами шишечки-рукоятки.
Не один Казимир —все рабочие из Курьи
торопились переправиться. У проходных висела
бумага: заводоуправление объявляло наем ра¬
бочих.
— Вишь, какое дело, — пояснил Казимиру
Степан Желобов.—'Кое-кто из наших подался
на другие заводы, слово большевистское по¬
нес.— Он с трудом загнул короткий свой палец,
загнул другой. —• После войны казенному заводу
простаивать нельзя — накладно это правительст¬
ву. Накрылся локаут.— Длинная речь у Степа¬
на оказалась, он сам удивился, а потом ткнул
рукой в сторону Мотовилихи. — А вона, гляди!
Из кирпичных и железных труб над цехами
густо, смоляно и рыже выдавились первые ды¬
мы, запахло, как в аду, серой, гарью. Это мама
Броня сказала:
— Как в аду.
Ах, как она не хотела, чтобы Казимир вер¬
нулся в цех. Но последние копейки гонялись
в кошельке друг за дружкой. И Казимир так
рвался к своим друзьям, к своим старшим това¬
рищам! Он радовался дымам над заводскими
трубами!
— Скрипку не возьмешь?
303

— Пусть поскучает. Не до музыки...
Если бы мама Броня знала, что на станках,
тайно от мастеров и соглядатаев, точили пики
и трости, что литейщики отливали из чугуна
круглые полые шары с отверстием под фити¬
лек— для бомбочек, что в укромных местах
складывали охотничьи ружья и наганы, что по
рукам ходила прокламация с призывом «К ору¬
жию!», как бы поступила она, Бронислава Рут-
кевич-Мод з а л евска я ?!
Казимир все это знал. От Анны, от Степана
Желобова. Он уходил к последней лодке с сун¬
дучком в руке. Лодка резала шипящее ледяное
сало, Вавилыч иногда веслом крошил непроч¬
ную льдину. На скамьях зябко шевелились, по¬
зевывали еще несколько человек, отправлявших¬
ся, подобно Казимиру, на постой.
«Я екоро вернусь, мама»,—обещал про себя
Казимир.	•
Со скамейки привстал Степан Желобов, сло¬
жил ладони рупором:
— Мы скоро вернемся, мама-а!
Эхо подхватило голос, понесло над рекой, об¬
ронило в соснах.
6
Выстроились ломаной линией. Вдоль нее про¬
хаживался Лбов, дыша паром, мотал головой,
словно его заедали оводы. Борода в соли инея,
брови сдвинуты, синие глаза почернели. Но тер¬
пеливо показывал:
- — Руку держи вот так, прямее, прямее и
тверже. Возводи курок. Не крути стволом. Чего
трясешься, кур воровал? Да левый глаз при¬
жмуривай, -не правый!.. Не прижмуривается?
Попробуй все ж таки. Слушай мою команду!
Целься! Пли!
Вразнобой хлопали выстрелы, от елочных
стволов летели иголки, кора, щепье. Но что было
требовать сразу от людей, в жизнь не держав¬
ших -в руках нагана и винтовки?
Замолкли синицы, а всего несколько минут
304
назад стеклянные .их голоса далече раздавались
в нахолодавшем воздухе. Первый снег, непрочно
наброшенный на поляну, размесили, размяли,
обнажилась черно-бурая трава. Сладковато во¬
няло прелью, порохом.
Это у Казимира никак левый глаз не при¬
жмуривался. В ладони приятно ощущалась ли¬
тая тяжесть «Смит-Вессона». Казимир чувство¬
вал себя с оружием взрослым, сильным. И не
голый ствол ели, на коре которого вычертили
целевой квадратик, — ненавистные морды воз¬
никали перед мушкой. Морда Назарова, морда
прыщеватого парня с выкаченными глазами, ло¬
шадиная морда ревущего басом купца Лапору-
кова и наконец, вот эта: с рыжей бородкой, при¬
торно участливая — инженера Красавина. Кази¬
мир прищурил левый глаз, совместил мушку
с этой улыбкой, плавно надавил пальцем на
спусковой крючок. В локте, в плече больно от¬
далось.
— Стволы вверх, — скомандовал Лбов, и все
устремились к своим мишеням.
— Попал, гляди-ко, попал! — радостно удив¬
лялся Леша Бычков, хлопая Казимира по плечу;
сам он стрелял перед ним и нигде не мог найти
свою пулю.
Лбов одобрительно пошевелил бровями...
Дружков-приятелей еле-еле записали в дру¬
жину. Кто-то распорядился брать в нее от во¬
семнадцати лет и выше. Как листовки разбра-
сывать-рассовывать, так Бычков, так Модзалев-
ский. А ведь там дело пахнет тюрьмой. А вот
учиться стрельбе—.еще подрасти надо. Спасибо
Гавриле Никаноровичу: уговорил Борчанинова.
Кланьке тоже охота было стрелять, но Гав¬
рила Никанорович цыкнул на нее с непривыч¬
ной жесткостью. Казимир снисходительно обе¬
щал научить ее после.
— Я сам куплю наган, коробку патронов.
— Как же, — всхохотнул Леша,—.да ведь
потрохов-то у тебя не хватит. Наган-то сто три¬
дцать, сто пятьдесят рубликов стоит, мужики го¬
ворили!
20 А. Крашенинников
305

Казимир осекся. Кланька фыркнула, пока¬
зала ему язык. В глазах у нее зацепились сле¬
зинки...
— Строиться, — приказал Лбов. — Шагом
арш! Левой, левой! Да черт тебя забодай, кото¬
рая у тебя левая?
На Лбова не обижались. Бывший унтер-офи¬
цер лейб-гвардии старался сколотить дружину
по-настоящему.
Учились ходить в строю. И это тоже сперва
не получалось. Кто раскачивался, как на пружи¬
нах, кто путал ногу, кто семенил, будто кадриль
вытанцовывал. Казимир из-за неудачного своего
росточка оказался замыкающим, ему трудно бы¬
ло угадывать в шаг. Мокрый от пота, он изо
всех сил ловчился не отстать. Иначе выставят
из дружины.
Выставить не выставили, но патрулировать
в Перми не пустили. Каждый день, оставляя
станки, теряя заработок, улицы губернского го¬
рода обходила пристрастно рабочая дружина.
Погромщики прижались: за плечами дружинни-
306
ков упреждающе поблескивали штыки трехли¬
неек.
В конце рабочей смены появлялся в цехах
товарищ Кирилл. В долгополом пальто, в круг¬
лой шапке, с недавно отпущенными китайскими
усами, он вовсе не похож был теперь ни на ка¬
кого телеграфиста. Мастера, 'надзиратели и та¬
бельщики щетинились, гирями наливались кула¬
ки— да что могли поделать? Казимир слышал
среди токарей пересуды: сам губернатор Наумов
действия дружины одобрял. После прогулки под
ручку с мотовилихинскими женками до тюрьмы
он, говорили, скис и обрюзг, песенка его спета.
Со дня на день ожидали назначения нового гу¬
бернатора, крутенького. А пока Наумов мало¬
душно выжидал, дружина наводила в Перми
порядок.
Ах, как хотелось Казимиру шагать в строю
вместе со Степаном Желобовым, с сестрою Ан¬
ной, с товарищем Кириллом, с другими мото-
вилихинцами. Грозная музыка рождается от
этого шага, загоняя в подворотни поганых убийц.
И Сонечка Красавина, долговязая гимназистка,
испуганно расскажет своему отцу, какое муже¬
ственное у Казимира лицо...
— Почему, почему же меня обходите? —
взмолился Казимир, когда товарищ Кирилл вто¬
рой раз вызвал в патруль Лешу Бычкова; Леша
даже бровью не повел, будто так и должно.
— Понимаешь,—смущенно сказал товарищ
Кирилл, — винтовка в два раза больше тебя.
Смешно будет. Скажут: других-то, видимо, у них
нету, если младенцев набирают. Давай играй
на скрипке, это у тебя здорово получается!
Казимиру сделалось жарко. Он стиснул зу¬
бы, вернулся к станку. Гаврила Никанорович
разговор слышал, покашливал, протирал ветош¬
кой истресканные руки.
— Вот что, крестник. Ты не обижайся. У нас
просто, как отрублено: надо, значит, надо, нель¬
зя— нельзя. И Кланька ровно ополоумела, и ей
в дружину!.. Эх, еще успеете, навоюетесь.—
Внезапно он сунул руку в карман, выхватил
307
20*
пустую трубку, пожевал мундштук. — Сейчас бу¬
дет гудок и пойдем.
— Куда? — встрепенулся Казимир.
— К Борчанинову пойдем.
В синих сумерках они поспешали по улицам,
скрипел под сапогами снег. Гаврила Никаноро¬
вич подбил Казимиру сапоги березовыми шпиль¬
ками-гвоздиками, новые подметки сочно похрус¬
тывали. Морозец, пробуя силы, пощипывал уши.
Деревянные дома с палисадниками и без па¬
лисадников расположились вдоль улицы. Сквозь
тонкую накидку снега чернели будылья, спутан¬
ные бороды ботвы.
— Ну вот и дотопали,—остановился Гаври¬
ла Никанорович.
Дом Борчаниновых ничем из других не вы¬
делялся. В одном из окошек, за реечником пали¬
садника, сквозь неплотную занавеску пробивал¬
ся огонь керосиновой лампы. В конце огорода
виднелся флигелек, вроде баньки, только по¬
выше. Гаврила Никанорович указал на него, по¬
яснил шепотом:
— Здесь листовки-то печатали. А нынче и я
не знаю — где.
Открылась тайна, которую от него, Казими¬
ра, берегли. Но какая радость, если это уже
не тайна?
Гаврила Никанорович пошоркал подошвами
сапог о холстинку, пришлепнутую к первой сту¬
пеньке крыльца, постучал.
Казимир Борчанинова побаивался. С людь¬
ми Борчанинов был прост и вон как прижался
к теплой шерстке котенка... Но все же откуда
в нем такая уверенность, такая внутренняя сила,
точно в человеке пожилом? Или тюрьма и горе
сделали его таким?
Дверь с трескучим скрипом отворилась, на
пороге стоял сам Борчанинов в накинутом на
плечи пиджаке. Не удивился и без особой ра¬
дости пригласил в дом, пожал руку Гавриле
Никаноровичу, Казимиру кивнул. Казимир знал:
Борчанинова и еще человек двадцать на завод
не приняли — припомнили им бунтарство. Гав¬
рилу Никаноровича взяли только за то, что руки
308
у .него были золотые, любые точнейшие детали
ювелирно вытачивал. Желобова не прогнали по¬
тому, что сталевар первой руки. Как зарабаты¬
вал на хлеб Борчанинов, Казимир, конечно, не
думал. Он стоял позади Гаврилы Никаноровича,
осматривался.
Высокая костистая старуха поднялась соска-
мейки, когда они вошли, спросила:
— Самовар-то не вздуть, Никанорыч?
— Мы на тютельку,—'улыбнулся Ватагин,—
не гостимо.
Лампа с длинным мазком копоти по горлыш¬
ку горела на столе, в круге ее света лежали
бумажки, ручка наклонно торчала из черниль¬
ницы. Видимо, Борчанинов что-то писал. От бе¬
леного бока печи веяло теплом. Пахло стряпан¬
ным, голодный Казимир подосадовал, что Гав¬
рила Никанорович отказался от самовара.
Но тут же забыл о голоде.
Борчанинов откинул со лба длинные волосы,
горячо заговорил:
— Смотрите-ка, что происходит! Во многих
губерниях вводится военное положение. И осо¬
бенно— в Прибалтике. — Он быстро глянул на
Казимира. — В Варшаве и Лодзи с их уездами.
В Петербурге бастуют. Мне друзья пишут:
в Вольном экономическом обществе состоялось
собрание Совета рабочих депутатов. Правитель¬
ство издало приказ: «Патронов не жалеть!» Же¬
стокая будет схватка. А нам придется жалеть
патроны, нам придется жалеть. Нет оружия! —
Он стукнул кулаком в ладонь левой руки. —
Патронов нет. Одними самодельными пиками
да ножичками не навоюешь. И все-таки скла¬
дывается так, что мы не можем, Никанорыч,
не можем терпеть и ждать!.. Рабочие все равно
поднимутся, без нас!.. Нам необходимо возгла¬
вить, чтобы под нашими лозунгами... — Он опять
отбросил волосы со лба и уже пристальнее вгля¬
делся в Казимира. — Значит, Никанорыч, Мод-
залевского решил?.. Что ж, тебе виднее. Иди
сюда, Казимир. Вот тебе бумажка. Завтра с ут¬
ра на работу не выходи. Никанорыч тебе хозяин,
при нужде объяснится. А ты, братец, рви на чем
21 А. Крашенинников
309

хочешь в Пермь, в железнодорожные мастер¬
ские. Найдешь контору, опросишь Баранова, со¬
общишь: «Антон прислал сказать —• девочка
растет». Он ответит: «На днях попроведаю». За¬
помнил?
«Чего же тут не запомнить?» —• удивился Ка¬
зимир; у него уши горели то ли от тепла, то ли
от радости. И опять подумал: впустую угрожал
на допросе жандармский офицер, будто скажет
большевикам, что Казимир провалил связь с Ва¬
тагиным!
— Если заметишь что подозрительное, опас¬
ное, лучше всего сжуй записку. Ясно? — закон¬
чил Борчанинов.
7
Спали на полу под одним лоскутным одея¬
лом. Спал, посапывая, Леша, Казимиру не спа¬
лось. Шуршали, поскрипывали тараканы. От пе¬
чи туго валил жар, точно от ковша в мартенов¬
ском цехе. Как-то Казимир заглянул в мартен
к Степану Желобову. Как раз выпускали плав¬
ку. Цех гудел на низкой басовой ноте, пучки
разноцветных пчел взлетали над ковшом, а в
него, дрожа от раскаленности, лилось что-то не¬
стерпимо жаркое. И от ковша изливался зной.
Люди прикрывались рукавицами-вачегами, лица
блестели алыми полосами.
Может, потому все мартеновцы такие коря¬
жистые, молчаливые и бесстрашные, что каж¬
дый день живут в опасном соседстве с огнем!
В голове Казимира эта мысль мелькнула бы¬
строй искрою и тут же ее сменили другие: ведь
и Лбов, и Борчанинов, и Гаврила Никанорович
тоже бесстрашные люди. Патронов на них не
жалеть приказали генералы, а они готовятся
выйти на баррикады. Казимир тоже выйдет.
Он гордился поручением. И все же снова за¬
висть к Леше закопошилась: Леша—с винтов¬
кой на ремне, Казимир —с запиской в кар¬
мане...
При слабом свете подвернутого фитиля они
поели сладковатой пахучей репной каши. Леши-
310
на маманя перекрестилась, прежде чем взять
ложку, Леша сердито и жалостливо на .нее гля¬
нул. Она и вслед им трижды по кресту послала.
— Ну, бывай, — буркнул Леша, поеживаясь
на холодном ветру, свернул к Народному дому,
где размещался штаб.
Казимир выбирал дорогу. На «чугунке» быст¬
рей и ближе к железнодорожным мастерским,
но копейки не было. Можно было рискнуть зай¬
цем, да только не с запиской. Сгребет кондук¬
тор— беда. И облавы бывают. Лучше уж руки
в карманы и пешком.
Неохотно светало. Несла поземка. Вот-вот
Кама совсем закроется, и Казимир снова будет
с мамой Броней, будет все привычно... Нет, не
будет. Он соскучился по маме, по чистому уюту
отчего дома, по скрипке соскучился. Однако бес¬
покойная жизнь завода, митинги в цехах, поро¬
ховой дымок стрельбища, тайный отблеск ору¬
жия, острый запах штемпельной краски на лис¬
товках— все это властно занимало душу.
— Никак Модзалевский? Что же это вы?
Этак впору и под лошадь угодить!
Из легкой кошевы с улыбкой рассматривал
Казимира Борис Борисович Красавин. Мерлуш¬
ковая шапка с козырьком и наушниками, мер¬
лушковый воротник пальто, бодрый румянец,
мягкая борода латунного оттенка. На облучке
осадистый кучер с дымной бородищей —он ког¬
да-то привез Казимира с Красавиным к особня¬
ку Лапорукова. Курчавый от инея конь, тоже
будто в мерлушке, добывает копытом из-под
снега дорожную щебенку.
— В Пермь собрались?—допытывается Кра¬
савин, хотя Казимир отчужденно молчит. — Да¬
вайте-ка на мое место, а я пешочком доберусь.
Полезно пешочком. — Он указал рукою в теплой
перчатке на трубы завода и почти силой под¬
садил Казимира в кошеву. Велел кучеру:—До¬
ставь, Платоныч, юношу, куда скажет.
Кучер потянул вожжу, конь, перебирая пе¬
редними ногами, развернулся в сторону Перми.
Замелькали по сторонам елки, сараи, волнисто
311
21*
поплыли пустыри. Ветер высекал слезу. Кази¬
мир защитил колени кожаным фартуком.
Надо было пройти мимо и все. Снова под¬
дался Красавину, а ведь ничего доброго от этого
не жди. Зато вот так он скорее окажется в мас¬
терских, выполнит поручение Борчанинова! А все
остальное пусть будет, как получится. Только
подсказать кучеру, где остановиться. Не в мас¬
терские же прямиком!..
Казимир никак не мог согреться, но все же
повеселел—'быстрая езда ему нравилась.
Миновали кладбище, влетели на Разгуляй,
которым Пермь начиналась с этого края. Здесь
уже вовсю гомонили кабаки, у коновязей коче¬
нели лошади. А сам город был еще пуст: обы¬
ватели досматривали в клоповых перинах душ¬
ные сны, в присутственных местах и канцеляри¬
ях дремали повытертые столы, ожидая чинов¬
ников.	,
— Куда же вы? — в отчаянии воскликнул Ка¬
зимир.
Он только что указал кучеру улицу, в кото¬
рую надобно свернуть, а кучер повернул коня
к Сибирской и шлепнул вожжами по мокрому
крупу.
Ничего не успел подумать Казимир. Рывком
с колен фартук. Прыжок через выемку в бор¬
тике кошевы. Кувырком на мостовую. В про¬
улок. Сквозной двор. Поленницы дров, ящики.
Ноги скользят. Сверлящая боль в колене. Пра¬
вую руку не поднять. Но надо отдышаться, при¬
вести себя в божеский вид. И идти, идти.
Ведь ясно—'господин Красавин издали заме¬
тил Казимира на дороге, заподозрил, что тот не
в цехе неспроста, и велел кучеру доставить Мод-
залевского в полицейский участок для проверки.
Как же Казимир ненавидел Красавина!
Еще месяц назад он ни за что бы не ре¬
шился выпрыгнуть из кошевы на всем ходу. Еще
месяц назад он бы расплакался, наверное, от
обиды, от досады на самого себя, благо никто
не увидел бы этих слез. Но сейчас он подобрал¬
ся, стараясь не хромать, вышел под аркою на
какую-то улицу. Дворник «скоблил деревянной
312
лопатой мостовую. Дворники всегда с полицией
заодно, и Казимир счел за лучшее свернуть за
угол. Тут он определил, где примерно находит¬
ся,— улицы и переулки Перми построены на¬
столько прямо, что заплутаться в них мудрено.
А ведь неправда, что ничего не успел по¬
думать перед прыжком. Успел сунуть в рот
записку! Ну и съел бы ее, и с чем бы сейчас
явился в мастерские?
Казимир даже рассмеялся. Боль в коленке
и руке притаилась, до мастерских было уже не¬
далеко. Обычно, когда он шел на желез подо¬
рожную станцию, здесь, за .высоким забором,
всегда лязгало, рокотало, завывало, дегтярный
дым, забивающий дыхание серным духом, выка¬
тывался из труб. Сейчас цеха будто спали, и не¬
хорошим был этот сон.
У проходной, пряча подбородки и уши в под¬
нятые воротники, зябли рабочие, подозрительно
посматривали, кто приближается. На Казимира
они внимания не обратили. Он благополучно ми¬
новал их и остановился у крыльца каменного
здания, над которым висела доска с обозначе¬
нием, что управление Пермских железнодорож¬
ных мастерских находится именно здесь. У ка¬
кой-то женщины, державшей в желтых зубах
длинную пахитоску, Казимир спросил господина
Баранова. Женщина, не ответив, пыхнула ды¬
мом, ушла по слабо освещенному коридору.
И тут же появился кадыкастый человек с бо¬
родкой в лопаточку, в железнодорожной тужур¬
ке, сказал, что он и есть Баранов.
— Антон прислал сказать — девочка растет,
Баранов пощипал волосок в бородке, задум¬
чиво осмотрел Казимира и вроде бы собрался
уходить.
Да что же это, ошибка, что ли? Мало ли
Барановых даже в этой конторе. Спросить его,
что он должен ответить? Казимир открыл было
рот, но Баранов опередил:
П-передайте А-антону: н-на днях п-попро-
ведаю.
Казимир обрадованно вздохнул, вынул из
кармана сложенную в шесть сгибов бумажку.
313

Баранов не выказал никакой радости, ну хоть
бы похвалил -курьера. Пробежал записку гла¬
зами, достал спичку, шваркнул о подоконник,
поджег бумагу с угла -и вертел ее в воздухе, пока
не истлела она в бурую труху. Запахло жже¬
ным.
— И-идем, я п-проверю пикеты, — сказал он,
все так же заикаясь и оттого очень медленно. —
Шньштрейкбрехеров о-опасаемся.
Вот и -все. И из-за этого Казимир радовался,
чуть ли не всю ночь не спал, чуть не угодил
в лапы полиции, чуть не сломал себе шею.
Они вышли -на крыльцо. И тут Казимир усты¬
дился недавней своей досады: Баранов взял его
руку, с чувством пожал:
— Спасибо, товарищ, спасибо.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Казимир не знал, что играет на скрипке в
последний раз. Отвыкшие пальцы сперва плохо
слушались, он долго гонял их по грифу, посте¬
пенно разогревая. Сосновые дрова стреляли в
печке, не было организованного ритма в этой
стрельбе, и -все же крепнущий голос скрипки на
ее фоне звучал с особой выразительностью.
За окнами синевою растекался декабрьский
вечер, мороз постукивал в соснах, шуршал лом¬
кими иголками хвои. Кама сравнялась белиз¬
ной с берегом, и трудно было представить под
ледяной твердью, перекрещенной ремнями до¬
рог, ее могучий и неукротимый бег.
Сперва Казимир поставил на самодельный,
из двурогого корня, пюпитр—выдумка отца —
ноты. Однако знакомая музыка, ограниченная
овальными точками, висящими на тоненьких ни¬
точках и перекладинках, показалась скучной.
Мама Броня и Анна о чем-то негромко тол¬
ковали за перегородкой в кухне. Мама Броня,
кажется, сердилась. Это мешало Казимиру со-
314
браться. Он 'отодвинул пюпитр в сторо*нку, за¬
крыл глаза, и треск горящих поленьев обратился
в револьверные и винтовочные выстрелы. Он за¬
ново—-музыкой пережил все, что за каких-то
пол года преподнесла ему судьба. Он видел и
слышал песчаный берег с тенями сосен поперек,
Каму в текучем летнем блеске, отца, пана Яд-
зяка и пана Кохановского, которые о чем-то спо¬
рили под соснами... Мальвы, георгины, веранду
на даче инженера Красавина, белый бок рояля,
Сонечку в соломенной шляпке... Незнакомое
желтое лицо отца на больничной подушке...
Толпу людей у края могилы, единое скорбное
пение десятков голосов. Мелькало лицо инже¬
нера Красавина, добродушное, лживое... Роко¬
тали в цехе станки, вилась, тоненько позвани¬
вая, радужная стружка... Большеротая зарази¬
тельная улыбка Кланьки... Четыре черных гро¬
ба... Руки Лбова на древке красного знамени...
Колонны людей, серые камни тюрьмы... Гимном
ревущие мохнатые глотки... Кора, летящая с де¬
ревьев, когда в них вколачивались пули... И яв¬
лялось то, что он не видел, но тоже пережил:
тюремный двор, треск барабанов, серые шеренги
солдат, пять человек — у них связаны руки на
спине, перед ними качаются пять колючих ве¬
ревок...
«Это все твое, Казимир, это все с тобой.
Но тебе идти дальше по окровавленной земле,
и там, куда унесет тебя буря, будут ржать бое¬
вые кони, петь сигнальная труба, а после них
будут тосковать среди ковылей пыльными глаз¬
ницами черепа, а после них поднимутся поля
красных гвоздик и вольным шагом пройдет по
ним свободный человек, и волосы его будут пах¬
нуть полынью и чабрецом»...
— Что ты играл? Что ты играл? — Мама
Броня стояла на входе, лицо ее покрылось крас¬
ными пятнами, из-за ее спины выглядывала Ан¬
на, глаза ее были сухи и тревожны.
— Не знаю,—смутился Казимир.
— Тебе не нужно идти ца баррикады,—ска¬
зала Анна.
315

— И тебе, и тебе не .нужно,—-видимо, про¬
должая спор, быстро обернулась мама Броня. •—
Пусть мужчины воюют, а не женщины, не маль¬
чишки.
— Революция с возрастом и полом не -счи¬
тается, — возразила Анна, смягчая .все-таки го¬
лос.—Я должна быть вместе со Степаном.—
Однако в глазах ее проявилась упрямая реши¬
мость, и не Желобова, а Модзалевская отреза¬
ла: — И кончим этот разговор!
— Я не возьму твоих заморышей,—вскину¬
ла голову мама Броня. — И в конце концов имею
я право бояться за вас, да, да, по-человечески,
по-матерински бояться!
— Ты никогда ничего не боялась, -— вступил
Казимир.	-
— Ах, подлиза, — всплеснула руками мама
Броня. — Но все равно я тебя не пущу. Бев
тебя обойдутся!
—■ Без меня не обойдутся, мама. Неужели
ты хочешь, чтобы я презирал себя, как прези¬
рает себя Иосиф! Неужели ты хочешь, чтобы
Гаврила Никанорович, друзья отца говорили:
сын Станислава Модзалевского и Брониславы
Руткевич подло струсил!
— Да катитесь вы все... Езус, Езус, идите,,
я вас не могу удерживать! — Мама Броня, под¬
няв плечи, удалилась в кухню.
Анна и Казимир переглянулись. Оба они сей¬
час одинаково ощутили, как огромная теплая
волна любви к матери окатила их. Повлажнев¬
шими глазами смотрели они друг на друга и не
угадывали, что это было прощанием...
Утром они оделись потеплее, вышли на реку.
В соснах держалось затишье, а здесь по рав¬
нине стремглав катила поземка, секла щеки и
нос. Проторенная дорога почему-то лежала по¬
выше поверхности льда, и снег перелетал через
нее, не заметая. В пимах шагалось хорошо, они
не скользили, и Анна с Казимиром, то берясь
за руки, то гуськом, быстро приближались к за¬
водскому берегу.
В этот зимний рассветный час многие рабо¬
чие из Курьи пересекали Каму. Казимир слы-
316
шал -скрип шагов, возбужденные голоса. Нача¬
лось! Было страшно и радостно — началось.
Воздух -над Камою был чист, от хрустящего
-снега почему-то попахивало разломленным све¬
жим огурцом.
Завод выжидательно замер. Сперва по цехам
разнесся -слух: железнодорожный телеграф при¬
нял сообщение из Москвы—-там началась все¬
общая политическая забастовка.
— А ну-ко, читай, Казимир, читай!—совал
в ладонь Казимира Гаврила Никанорович про¬
кламацию Пермского комитета.
Металлисты сгрудились в пролете, напря¬
женно дышали, будто все разом закурили..
Чьи-то сильные руки подняли Казимира на ста¬
нину. Он онемел от волнения, он переживал
почти то же, что и тогда, на лесной поляне, ког¬
да вскинул к плечу свою скрипку. Однако спра¬
вился с собою, голос его взвился над замерши¬
ми станками, бился в закопченные стекла, ме¬
тался среди колонн, голос его звенел туго на¬
тянутой струной:
— «Организуйтесь, товарищи рабочие и
граждане, под знаменем Российской социал-де¬
мократической рабочей партии! Организуйтесь
и вооружайтесь, приобретайте оружие, давайте
денег на вооружение, входите в боевые дружины
партии! Борьба за политическую свободу Рос¬
сии вступает в самый решительный момент.
Будьте готовы к кровавому бою за свободу!»
Горло перехватило, Казимир прокашлялся,,
руку вскинул, как когда-то Борчанинов на тю¬
ремном крыльце:
— «Свобода или смерть! К оружию, граж¬
дане! В ряды Российской социал-демократиче¬
ской рабочей партии!
Да здравствует вооруженное восстание!..»
Со станины Казимира снял Лбов, обдавая
запахом крепкой махры, сказал:
— За мной!	'
Перед ним расступались. Он, буравя всех
острыми зрачками, прошел к шкапчикам, нахло¬
бучил себе на голову заячий треух, надел на ши¬
роченные плечи полушубок, не застегиваясь*
317

двинулся на улицу. За ним заторопились чело¬
век десять-пятнадцать. Казимир обрадованно
увидел Лешу.
Построились без команды, миновали проход¬
ную, свернули к реке.
— Куда это мы? — шепотом спросил Кази¬
мир Лешу.
— На керосинный склад Нобеля. Там, слышь,
много револьверов.
У Казимира меж лопатками проскользнул
холодок.
Впереди вырос плотный забор, из-за него вы¬
совывали жирные спины черные цистерны. Едко
запахло. От ворот суетливо разбегались охран¬
ники. Толстенький человечек, заведующий скла¬
дом, уговаривал их, пронзительно кричал. Лбов
сгреб человечка за ворот:
— Сдавай оружие революции!
— Никакого оружия у меня нету, — завол¬
новался человечек, — как бог свят — нету!
— Сейчас мы поглядим, какой у тебя бог. —
Одной рукой Лбов держал заведующего, другой
вытащил из его кармана револьвер, сунул себе
за ремень. — А ну, в контору!
У бочек и ящиков одобрительно посмеива¬
лись рабочие склада в грязных и рваных одеж¬
дах.
Лбов втолкнул заведующего складом в кон¬
тору, загнал за стол и прижал этим столом,
а сам дернул дверцу настенного шкапчика.
Дверца отвалилась вместе с запором. На полках
рядком лежали новенькие револьверы.
— Иван, принимай,—кивнул Лбов. — По
счету.
Худощавый рабочий с длинным горбатым но¬
сом сказал:
— Девятнадцать. И десять коробок с пат¬
ронами...
Леша в это время тоже не терялся. Отцепил
телефонную трубку, зачем-то подул в перего¬
ворный рожок, ножом срезал провод, отвинтил
сверху две звонковые чашечки и передал все
это какому-то рабочему склада, у которого на
318
измазанном черном лице синевато полыхнула
улыбка.
Лбов вышел на двор, позвал складских ра¬
бочих:
— Товарищи, завтра приходите в пятый цех
на митинг. Там все вам до донышка растол¬
куем.
— Чего мякиш-то жевать, сами с усами,—
откликнулся за всех черномазый.
Казимир оглянулся. Заведующий складом
все так же сидел, прижатый столом к стене.
— Может быть, нам дадут по револьверу,—
сказал Казимир, нагнав Лешу.
— Дожидайся, изловят да еще дадут. До са¬
мого начального часу упрячут. — Леша все
знал...
Вечером Казимир и Леша привычно были
в пикете у знакомого дома на обочине Сибир¬
ского тракта. Склон горы Вышки туманно бе¬
лел, снега загладили на нем промоины, морщи¬
ны, осыпи. С Камы дуло холодом. Оба иззябли,
попрыгивали. Леша то и дело свертывал цигар¬
ку, грел огоньком ладони, выпростав их из ру¬
кавиц. Казимир не курил. Как-то попробовал,
в голове все поплыло с противным звоном, за¬
тошнило, горечь обожгла горло. Но сейчас за¬
пах дымка был приятен. А самое главное —
в доме заседают, в доме жарко спорят, начи¬
нать восстание или помешкать еще и копить
оружие.
Это Леша случайно услышал: забегал туда
за табачком.
— Здорово ты бумагу-то читал, — похвали¬
вал он Казимира, — как песню пел. Вот бы сей¬
час гем, которые скутся ни туда, ни сюда, про¬
читать... Гляди, кого-то к нам несет!
Вдоль заборов приближалась закутанная в
шаль фигурка, прижимала к себе какой-то узел.
Из-под шали —смеющиеся знакомые глаза. Все
видно: от снега светло, небо звездное, полная
молодая луна над увалами выставила ясную ма¬
кушку.
—• Нате-ко, я вам согреться принесла.
319

— Кланька,— узнал Леша,— ну и Клань-
ка! — Он прямо по-детски обрадовался. — Да как
же ты узнала, что мы в пикете?
—■ Сорока на хвосте принесла!.. Все равно
кто-нибудь стоял бы да мерз.
Пока она зорко вдоль тракта посматривала,
похаживала то в одну, то в другую сторону,
Леша и Казимир, обжигаясь, чуть не поскули¬
вая от удовольствия, по очереди глотали через
край чугунка горячий взвар из сушеной рябины,
черемухи, шиповника, душицы и зверобоя.
Кланька летом эти ягоды и травы для матери
впрок готовила.
— Как отец вернулся, маманьке-то полегше
стало, — рассказывала она при редких встре¬
чах. Гаврила Никанорович о домашних своих
делах и заботах вообще никогда не говорил.
Казимиру недоставало Кланьки, ее взглядов,
усмешек, подковырок. Теперь он радовался, что
она пришла. Радовался теплу, растекающемуся
по каждой жилочке. Тому, что доверили читать
прокламацию, и его в мертвой тишине слушали
сотни мастеровых людей. И что Лбов взял на
экспроприацию — это слово начали выговари¬
вать многие — на экспроприацию оружия... Ито-
му, что стоит в пикете.
Едва Кланька запеленала в тряпицы порож¬
ний чугунок, за шторками в доме погас свет,
на волю первым вышел Гаврила Никанорович,
кивнул ребятам, взглядом спросил, все ли в по¬
рядке, разгладил усы, негромко свистнул в сен-
ки, сказал Леше и Казимиру коротко, внуши¬
тельно:
— Завтра!..
Казимир привычно ночевал у Леши. А в на¬
чале утренней смены, когда звезды еще не про¬
пали и луна подточенным краем целилась за
курьинские леса, по команде Борчанинова в це¬
хах на сигнальное время погасло электричество,
заревели, набирая голос, завыли, застонали си¬
рены и гудки. Началось! С красными флагами,
с песнями повалили на Большую улицу. У вин¬
ных лавок и кабаков мяли бока владельцам, при-
320
казчикам, половым — комитет распорядился за¬
крыть все питейные заведения.
В это утро по Большой улице мелкими куч¬
ками и полюднее двигался народ. Правда, не все
отваживались до проходной. Иные сворачивали,
прислушивались, присматривались, выжидали.
Все сдвинулось с места, понеслось в празд¬
ничном и жутковатом вихре. И как можно было
детям Станислава и Брониславы Модзалевских
отсиживаться у печки!
Казимир и Анна расстались на заводском
дворе. Анна пошла налево, к мартеновскому
цеху —• искать Степана, который вчера остался
выпускать последнюю плавку, Казимир со все¬
ми отправился на митинг. Ни солдат, ни масте¬
ров, ни начальства как будто никогда на заводе
не было. Вообще, с тех пор как выдворили на
тачках самых лютых мордоворотов, а перепу¬
ганный Назаров сбежал в Петербург, оставшие¬
ся мастера и управители кулакам, тростям и
прочим орудиям волю не давали.
На снарядных ящиках выжидательно стояли
Борчанинов, товарищ Кирилл, Ватагин и еще
двое, Казимиру не знакомые. Все они были на¬
кануне в доме по Сибирскому тракту — в штабе
восстания.
Два бойких человека в клетчатых пальто
с воротниками шалью и каракулевых картузах
устанавливали на треножниках ящики фотогра¬
фических аппаратов, залезали под черные плат¬
ки, готовились поджигать магний.
Борчанинов заметил их, приказал:
— Убрать! Это могут быть шпики.
— Безобразие, я буду жаловаться, — гро¬
зился один из клетчатых.—'Берегитесь, пресса
не прощает. Вы сломаете аппарат, он дороже
всех ваших потрохов!..
Никто на аппараты не покушался. Вежли¬
венько выперли фотографов за железные цехо¬
вые ворота.
У входа послышались возбужденные голоса:
— Железнодорожники подводят. Бастуют,
а поезда пропускают. Номер четвертый пропу¬
стили!..
321

— Товарищи,—трубно загремел по пролету
голос Лбова. — Кто вооружен, за мной! Остано¬
вим четвертый!
Ни ножа, ни револьвера у Казимира, Но если
Лбов взял его с собою «снимать» склад Нобеля,
то и сейчас не прогонит.
2
Лом сорвался с рельса, высек искры. Кази¬
мир вытер лоб подкладкою шапки, выпрямился.
Рядом двое мастеровых рвали соседний рельс,
трещали костыЛи, выдираясь из шпалы. Позади
топорщило башенки коричневое строение стан¬
ции. Там суетились какие-то люди. По обочинам
полотна в сизый от копоти снег ложились по¬
встанцы, уминали его локтями, целились в воз¬
дух револьверами. Справа полотно ограничивал
заводской забор, слева крутой склон увала, по
которому и кошке не вскарабкаться.
Чуть-чуть встряхнулась насыпь, задрожала
сильнее, и вот вдали, от Перми, с фырканьем,
свистом, самоварным кипением, объявилось чер¬
ное, маслянистое чудище, толчками выстрелива¬
ло в небо клубки дыма. Сейчас жарко налетит,
сомнет, размесит!
Но шалишь, рельсы-то разобраны, и спо¬
ткнется эта громада, кувырнется, полезут друг
на друга вагоны, полетят, крутясь, колеса, щеп¬
ки, стекла. А люди, что станется с ними? Бес¬
страшно выступил навстречу махине Лбов, ма¬
хая красным платком. Локомотив нехотя затор¬
мозил, выбросил гневно в стороны гнутые струй
пара. Из двери переднего вагона хлестнули вы¬
стрелы: повстанцев стращала охрана. Выстрелы
совсем другие, чем были на лесной поляне, эти
пугали. Что-то зловеще пропело над самой голо¬
вой Казимира, еще, еще... Он вжался в неглубо¬
кий снег, в землю готов был зарыться. Однако
все же никак не думал, что этот ноющий быст¬
рый звук несут с собою пули, что они могут его
убить.
Вразнобой простучали револьверы, рассыпа¬
лось стекло. Ах, как хотелось Казимиру, чтобы
322
перед глазами успокаивался и твердел черный
шпенек мушки!
— Куды вы палите, сук-иины сыны, в ваго¬
нах публика!—-На подножке появился разъ¬
яренный унтер-офицер, перекрещенный по ши¬
нели ремнями, с красным набрякшим лицом.
— Мы тоже публика, а вы пуляете,— от¬
кликнулся кто-то из рабочих.
— Рельсы разобраны, путь закрыт!—закри¬
чал Лбов, прикладывая -ко рту рупором ладони,
чтобы слышно было по всем вагонам.—-Охране
и прислуге покинуть поезд. Иначе будем стре¬
лять.
Наступила тишина, только слышно было, как
в нутре паровика булькает и попискивает, точно
в остывающем самоваре.
Несколько солдат, свешивая винтовки, полез¬
ли с подножек. Лбов в два прыжка очутился
перед ними, рявкнул:
— Оружие и подсумки — на шпалы.
Солдаты торопливо выполнили приказание,,
сбились гуртом, унтер-офицер, матерясь, рассте¬
гивал ремень, на котором грузно отвисала де¬
ревянная кобура:
— Ну уж, сволочье, ежели бы не публика,
в жисть бы вам нас не взять!
— Не быкай, не быкай, дядя, не то на свеч¬
ки тебя истопим,—-подталкивали его рабочие.
Из кабины паровика высунулся усатый ма¬
шинист, преспокойно вытирал руки ветошью.
— Слазь, любезный,—• звали его повстанцы.
— Как бы не так. Я при исполнении. А вам
скоро укорот выйдет, косари. .
Мастеровые с руганью полезли на подножку
тащить машиниста, но Лбов остановил их и ска*
зал солдатам:
— Топайте, служивые, в Пермь.
— Не могем. Без личного оружия нам зуба¬
ми плеваться.
От станции, блохой подскакивая по шпалам,
бежал в распахнутой шинелке простоволосый те¬
леграфист, встряхивал узкой бумажной лентой:
— Казаки!.. Из города... полусотню... вы¬
слали!
323

— Ага-а,— захохотал унтер, вытирая чугун¬
ным кулаком слезы, — теперича попляшете под
нагаечкой-то, попляшете.
Казимир почувствовал, как внизу живота
•что-то заслабло. Но в руке у него оказалась уве¬
систая рукоятка револьвера, и Лбов говорил
•ему:
— Стреляй только наверняка — патронов
мало.
Рабочие разобрали винтовки охранников.
Несколько человек остались у поезда, остальные
бросились к станции, залегли у единственной
дороги, ведущей сюда от Большой улицы и про¬
ходной. Казимира охватил озноб — наверное от
снега, который набился в рукава и валенки.
Ждали казаков. Но сперва появились не ка¬
заки. Леша Бычков несся что есть мочи, раз¬
махивая шапкой.
— Борчанинов наказал — в бойне вступать...
Рано, мол, и без смыслу терять людей, жечь
патроны!
Ноздри Лбова раздулись, побелели
крыльями.
— Ты вот что, ты передай этому... мальчиш¬
ке — Лбов сам сообразит, чего делать!
И Казимир подумал: так просто справились
с охраной поезда и казаков отгонят, победите¬
лями вернутся. Чего Борчанинов боится?
Леша справился с дыханием и, будто отве¬
чая Казимиру, сказал:
— Это приказ комитета! .
Рабочие охотно поднимались со снега, отря¬
хивались, оглядывались на поезд. У переднего
вагона все еще сиротливо грудилась кучка сол¬
дат. Над ними веяли табачные дымки.
Казимир вопросительно посмотрел на ре¬
вольвер в своей руке—она озябла без рукави¬
цы, на Лбова. Лбов играл желваками, видимо
пересиливая себя, ему не до Казимира. Тогда
Казимир опустил револьвер в карман пальто.
Леше он покажет оружие потом, а сейчас, пока
не нагрянули казаки, и верно —• врассыпную бы
надо. Это кто-то из мастеровых, которые при¬
шли от поезда, посоветовал.
324

— Что .на заводе? — .спросил Казимир Лешу.
— Митингуем. Слышь, в Перми на нас гото¬
вятся .войска. — Леша сказал спокойно, будто
о постороннем.
— Строиться, — велел Лбов, смиряясь.—
Вернемся с достоинством.
Леша хлопнул Казимира по плечу и занял
место в переднем ряду — по росту. Это, видимо,
Лбову понравилось, он посветлел лицом, скоман¬
довал:
— Шагом арш!
Охранники вслед взывали, просили вернуть
винтовки. Из маленькой трубки локомотива бе¬
лым кипятком вырвался пар и сверляще засви¬
стел, заглушая их крики. С подножек спрыги¬
вали осмелевшие пассажиры, грозили вслед по¬
встанцам кулаками и тросточками.
Больше Казимир не обертывался. Он шагал
со всеми в ногу, револьвер тяжело мотался вме¬
сте с полою пальто, но угловатость его не ме¬
шала. Наоборот, сильнее, увереннее, взрослее
сознавал себя Казимир. Он был теперь человек
обстрелянный.
3
Думал ли Казимир о маме Броне? Конечно,
думал. Но как-то обрывисто, отдаленно. И мысль,
что отец непременно оказался бы здесь, на
вздыбленных улицах Мотовилихи, появлялась
изредка, точно для подтверждения его, Казими¬
ра, действий. Водоворот событий властно втя¬
нул не одного Казимира.
К вечеру вся мастеровая Мотовилиха выплес¬
нулась на улицы. Волокли ящики, столбы, ка¬
тили бочки, опрокидывали тумбы с театраль¬
ными и цирковыми афишами—строили барри¬
кады: поперек Большой улицы, у моста над реч¬
кой Ивой, на Висиме. Кто нагадает, откуда при¬
несет карателей? Щипался морозец, отогрева¬
лись у костерков, домой никто не торопился.
Даже там и сям наяривали гармошки, и девчата
приохрипшими голосочками наговаривали час¬
тушки. Все точно хмельные без вина были, точ¬
но праздник какой неожиданно обозначился.
325

Однако вплеталась в этот праздник тревож¬
ная струна: к вечеру ждали казаков и солдат
Ирбитского батальона. Поговаривали с опас¬
кой, будто в Пермь откуда-то на рысях шла
дикая сотня ингушей. Ингушей этих всегда тряс¬
ло от ненависти к русским, дай им волю — за¬
визжат, в капусту изрубят. Страшновато. Новее
это приходило в голову людям постарше. А на
баррикады высыпала молодежь, и Казимир, под¬
таскивая то доску, то ящик, краем уха улавли¬
вал веселые возгласы:
— Пущай только сунутся, мы им покажем
кузькину мать!
— Попросил бы я тебя отправиться домой,—
говорил Казимиру Гаврила Никанорович, наби¬
вая табаком трубку: опять закурил. —Что слу¬
чись с тобой, чем я перед памятью отца твоего
отвечу? Да я знаю вас, Модзалевских, все равно
ведь — сделаешь крюк и полезешь. Беру я тебя
в свою дружину, станем оборонять Малую про¬
ходную, нашу. С револьвером-то не горячись,
аккуратнее. Оружие, оно слепое — куда повер¬
нешь, туда и выпалит.
Он ушел, сутулясь, поскрипывая по снегу
подшитыми кожею валенками.
Быстро темнело, водянистые сумерки смени¬
лись синевою декабрьской ночи, в небе опять
извечными узорами сложились звезды, и моло¬
дая луна явилась в расплывчатом серебристОхМ
нимбе: предсказывала близкие морозы. За бар¬
рикадой разложили костер. Дымное пламя его
выхватывало то выпуклую спину мешка, то угол
ящика, то сплетение железных полос и труб.
Казимир отходил в сторонку, осматривал ре¬
вольвер. Так хотелось нажать курок! Вот летят
казаки. У коней с зубов срываются ошметки
пены. Казимир во весь рост поднимается над
баррикадой. Он строен и высок, за плечами его
развевается плащ. В одной руке у него красное
знамя, в другой — револьвер. Бац, бац, бац! —
без промаха. Казаки слетают с седел, уцелев¬
шие поворачивают коней. Ура, победа!.. Дела¬
лось скучно. Скорей бы уж, что ли, в самом-то
326
деле казаки, ингуши, солдаты!.. Это и у костра
говорили.
— Да чего ждать-то? На Пермь надо идтить
всей громадой. Сразу да и в оборону сели. Этак
не побеждают.
— Как же, на Пермь. Улицы рассосут, всех
поодиночке переимают.
— По домам надо, братцы, чего тут мерз¬
нуть? Утречком они наведаются. Они тоже спать
хочут.
Первый жар спадал, кое-кто воровато отсту¬
пал от костра, растворялся в темноте.
— Стой, кого несет!—окликнули карауль¬
ные, которые сменялись в дозоре перед барри¬
кадой каждый час.
— Свои, свои! Да убери пушку-то, я щекотки
боюсь!
Казимир радостно узнал голос Кланьки. Вот
она перелезла по ящикам и железякам через за¬
вал, спрыгнула. Через плечо несла гармошку.
—• Ну, что делается, что делается! Лбов на
Висиме крепость изладил, Юрш, Безолуцкий
дороги перегородили. А мне с девчонками веле¬
но, коли сегодня из города не пожалуют, с утра
залезать на Вышку и .во все глаза дозорить.
Она ссадила с плеча гармошку, подула на
пальцы, обвела всех глазами — в них блестело
по «костерку, лихо мотнула головой, укутанной
платком.
— А ну-ко, поехали! — И тонюсенько, высо¬
ко, в нос запела:
В Мотовилихе робята
Ходят, ровно петухи,
На коленках по рублевке,
А на заде пятаки.
— Ну, девка, — восхищенно хлопали себя по
бокам дружинники, — беда будет мужику с то¬
бой!.. Через годик засватаем! Ишь какие у нас
в Мотовилихе!
А в Мотовилихе-заводе
Рано печки топятся,
Тамо миленькой живет,
Мне туда жо хочется...
— пропела довольнехонькая Кланька и вдруг
:унула гармошку Казимиру:
327

— Теперь давай ты, музыкант!
Растянешь мехи —один звук, сожмешь —
другой, Казимир никак не мог освоиться, сби¬
вался. Кланька от души хохотала. И все кру¬
гом хохотали, и сам Казимир хохотал, будто
невесть уж что такое смешное происходило. По¬
том она добыла из-за пазухи сверток и деловито
сказала:
— Тут бинты, йод, так что я .вас буду пере¬
вязывать, если что, и сами себя обиходьте.
— Эй, Модзалевский, к тебе тут пришли, —
позвал караульщик.
Удивленный Казимир перелез через баррика¬
ду, чуть не вывернув себе ноги. Внизу взад-впе¬
ред похаживал Степан Желобов.
— Анна меня послала. В госпиталь ушла,
за перевязочными причиндалами. Не нравится
нам, что в Перми выжидают. Измором берут.
Умные, гады: разбегутся, мол, случайники и сла¬
бенькие... А ты-то как тут сидишь?
— Сижу. Песни поем.
— Слышал. Весело у вас. Ну дак я побежал.
В случае чего, за Каму не уходи. Пробирайся
туда. — Он неопределенно махнул рукой, уточ-.
нил:— В концы Висима. Помнишь, в кружок-то
ходил?	’
Громко заскрипел снег. Под луной сверкнул
ствол ружья. Ружье нес за спиною Леша Быч¬
ков. Впереди, на полшага от него, шли Гаврила
Никанорович и Борчанинов.
— У нас все наготове,—докладывал Гав¬
рила Никанорович.— Оружия, как .везде, мало.
— Мало, совсем мало, — подтвердил Борча¬
нинов.— Все же, может быть, Пермь нас под¬
держит.
— Сомневаюсь я. Их там потихоньку разъ¬
ели,— сказал Гаврила Никанорович.
— A-а, Модзалевский, — узнал Борчанинов,
снял рукавицу, радушно протянул руку, она бы¬
ла теплая, чуточку влажная. — А с тобою, Сте¬
пан, мы виделись...
Они перелезли за баррикаду, заговорили,
там раздался дружный хохот. Степан неожидан-
328
но -схватил Казимира за плечи, привлек к себе,
околол щетиной.
Борчанинов -спрыгнул обратно, они со Степа¬
ном исчезли за поворотом, в глубине пустой на¬
стороженной улицы. А Гаврила Никанорович,
оказывается, распорядился: за проходной, в за¬
воде, стояла караульная будка с чугунной печ¬
кой, туда по пять человек можно уходить — по¬
дремать да погреться. Леша сразу же с первой
партией попросился.
— Боишься, Казик? —• громким шепотом
спросила Кланька, так спросила, что соврать
было невозможно.
•— Не пойму. Вот когда первый раз ib цех
пришел, ясно, боялся. На Вышке боялся, в уча¬
стке полицейском. Да там весь страх перед гла¬
зами был. А сейчас—не по себе как-то.
— За отца я шибко боюсь, за Лешу...
За тебя. — Она потупилась и точно так же, как
когда-то, давным-давно, Сонечка Красавина,
принялась крутить лунку. Только Сонечка кру¬
тила в песке каблучком лакированной туфель¬
ки, а Кланька — в затоптанном грязном снегу
разношенным валенком.
4
Ночь была ясная, а на рассвете наволоклись
тучи, объявился ветер, завинтил пепел костра
смерчевой воронкой, зашлепал фанерой, загре¬
мел железом. Казимир зевал, вздрагивал от хо¬
лода и недосыпу.
Кланька убежала на Вышку, прихватив осо¬
бою гармошку, обещала вернуться, когда нач¬
нется. Леша пристроился плечом к плечу Ка¬
зимира, посматривал в улицу слезящимися от
ветра глазами. Он ничего не говорил, но Кази¬
миру от его присутствия делалось как-то теп¬
лее.
Народу на баррикаде прибавилось. Кое-кто
вернулся из дому, отогревшийся и отоспав¬
шийся, эти подтрунивали над полуночниками,
угощали их домашней снедью.
22 А. Крашенинников
329

— Гли, мой объявился, — толкнул Казимира
Леша. — С чего бы?
И верно, с двустволкою -в длинных руках во¬
зился под лежащим 'наискосок фонарным стол¬
бом Лешин токарь Дробилов.
— На Пермь -надо идтить,—-громко сказал
он, ни к кому не обращаясь. — Струхнули власти-
то, а мы ждем.
В (самом деле, ни казаков, ни -солдат. Дев-
чонки-сигнальщицы с Вышки не бегут. Время
медлительно тащится к полудню. Еще 'немного,
и, пожалуй, надо что-то предпринимать, иначе
боевой дух защитников баррикад окончательно
с ветром испарится.
Гаврила Никанорович—-под глазами мешки,
в зубах, под бахромкой усов, потухшая труб¬
ка— бродит в задумчивости кругами между про¬
ходной и баррикадой. Деревянная кобура от¬
тягивает ремень на пальто.
И вот, ждали, ждали, а (внезапно бабахнул
где-то взрыв, затрещали выстрелы, точно хво¬
рост ломали огромные руки. Все ворохнулись,
замерли, вслушиваясь.
— По местам!—-сказал Гаврила Никаноро¬
вич и полез на баррикаду, выпрастывая из ко¬
буры длинноствольный револьвер.
Простучали рельсы, свистнул паровоз. Ветер
донес отрывистые слова команды и лязг. Кази¬
мир почувствовал—сохнут губы, сохнет во рту.
От станции, на ходу сбрасывая на спину с бес¬
козырок башлыки, вытягиваясь в цепь, с вин¬
товками наперевес, поспешали солдаты. Впере¬
ди с саблею в руке печатал шаг молодой штабс-
капитан.
— Не стрелять, подпустить поближе,—не¬
знакомым голосом скомандовал Гаврила Ника¬
норович.
«Да что же это он, да что же это он ждет!» —
В руке у Казимира ходуном ходил револьвер
и никак не успокаивался.
У Леши через лоб набухла синеватая жила.
Он облизывал и облизывал губы.
Уже видны были побледневшее лицо штабе-
330

капитана, иссиня-черная полоска усов под хря¬
щеватым ihocom, красные и ржаные лица солдат.
— Слушай мою команду, — по-молодому,
звонко, ликующе призвал Гаврила Никаноро¬
вич.— По палачам революции — пли!
Нестройно, жалко застучали выстрелы. Ре¬
вольвер болью отдал Казимиру в ладонь, в руку,
в плечо. Но все же солдаты приостановились.
Умело разом упали на снег.'Над головою Ка¬
зимира уже знакомо-пугающе пропело: «Тиннь,
тинннь».
Солдаты мигом вскочили, рассыпались, отбе¬
жали на две стороны. Отходят, отходят! У Ка¬
зимира сердце радостно заколотилось. Он при¬
встал, опираясь на плечо Леши, Бычков тоже
слушал: над Мотовилихой гремел бой. Где-то
там, среди выстрелов, криков, стонов, лошади¬
ного храпа, — Кланька, Анна, Степан, многие из
дорогих людей. Может быть, кого-то из них уже
обожгла пуля или схватили озверевшие ингуши.
Опять тошнотно наплыл страх, Казимир отвер¬
нулся от Леши, увидел: к баррикаде сбоку под¬
ползают двое, подхватывая друг дружку.
331
22*

— Братцы, помогите, братцы,—'.слабенько
взывает один, маячит рукой.
Гаврила Никаноро1вич и Леша кидаются
/вниз, еще кто-то срывается за ними, поддержи¬
вают, подсаживают обоих. Казимир с трудом
узнает в «одном из них товарища Кирилла. То¬
варищ Кирилл прижимает рукою плечо, из-под
пальто виден кусок засохшего бинта, и голова
тоже «обвязана — неумело, буграми. Его спутник,
с синим отекшим лицом, сгибается пополам в
кровавой рвоте.
— С нашей баррикадой покончено, — поскри¬
пывая зубами, говорит товарищ Кирилл. — Ка¬
зачье проклятое! Прут и прут. А мы—’без пат¬
ронов. Сейчас на вас навалятся.
Совсем не так рисовался Казимиру бой на
баррикадах: одни метко стреляют, другие, на¬
ступающие, охотно падают ранеными и уби¬
тыми.
— Изготовиться! — командует Гаврила Ни¬
канорович.
Теперь солдаты идут не цепью, теперь пере¬
бежками, гуськом по обеим сторонам улицы под¬
бираются они поближе к завалу. Баррикада су¬
дорожно палит, но дробовики и револьверы не
наносят нападающим урона. Кто-то бросает са¬
модельную бомбочку — чугунный шар с фитиль¬
ной трубкой. Солдаты — вразбег, на снег плаш¬
мя. Бомбочка падает, шипит, дымится и зами¬
рает бесполезно, будто конский катыш на мо¬
розе.
—• Спасайся, братцы-ы!—срывается Дроби-
лов, отшвыривает двустволку далеко в сторону
и стремительно .мчится к проходной.
— Назад, предатель! — кричит сиплым голо¬
сом Гаврила Никанорович, но следом за Дроби-
ловым зайцами скачут еще несколько человек.
Леша отворачивается, прикрывает глаза со¬
гнутой в локте рукою:
— У-у, гад, пули на него жалко!
Выстрелов все меньше: патроны на исходе,
а солдаты неумолимо приближаются.
— Отводи своих, Никанорыч,—советует то¬
варищ Кирилл. — Иначе бойня...
332

Он обессиленно сидит спиною к тумбе, едва
смотрит сквозь (Наплывшие веки. Гаврила Ника¬
норович спрыгивает на снег, шепчет, пересчи¬
тывая защитников баррикады.
— Отходим в свою фабрику, — решается
он. — У кого остались патроны — прикройте!
У Казимира остались. Он стреляет раз, дру¬
гой, третий, и курок щелкает впустую, впустую
проворачивается барабан. А внутри, во всем
теле возникает противная слабость и звон.
— Ура-а!—слитно-заученно завывают сол¬
даты.
Леша стаскивает Казимира вниз, они, приги¬
баясь, бегут через сорванные двери проходной.
За ними, кажется по пятам, топочут кованые
сапоги. Меж цехами сверлят воздух полицей¬
ские свистки.
Казимир сворачивает в железный закуток —
дышать уже нечем, воздух обжигает губы, гор¬
ло. Страшные крики доносятся слева: там кого-
то избивают.
Взвинченный голос солдата раздается почти
рядом:
— На чердак в цеху-то забрались, дураки,
и лесенку подняли.
— Мы их оттудова в два счета выкурим.
В кулаке у Казимира все еще револьвер —
никчемная железяка с противным вонючим за¬
пахом. Сейчас от него Казимира стошнит. В сто¬
рону железяку!
К своим, немедленно к своим! Он пробьется
сквозь солдатские шеренги, вскарабкается на
чердак, там примет бой и смерть вместе с Гав¬
рилой Никаноровичем, вместе с Лешей Бычко¬
вым! Он пробьется!..
Казимир делает шаг, другой и угадывает пря¬
мехонько в руки инженера Красавина.
— Ага, /вот вы где! А я вас ищу. — Лицо Бо¬
риса Борисовича бледно, глаза красные, рот
нервно кривится. — Идите, идите за мной! Мы
не воюем с детишками. — Где Казимир слышал
подобные слова? — Идемте же, я проведу вас
к маме. Вы думаете, она сейчас спокойно варит
обед?
ззз

— Я иду к своим!
— Даю вам честное слово —с восстанием
покончено. Иных похватали, иные разбежались,
утащили раненых. Полицейские дежурят в гос¬
питале и больницах города — это власти зара¬
нее распорядились. Так что от вашего благород¬
ного упрямства никому никакого проку не будет.
Я же хочу и могу сохранить вас для высокой
музыки. Соображайте: будучи на свободе, вы
сможете помогать своим товарищам.
• Говоря все это, инженер Красавин цепко
держал Казимира и увлекал его >к берегу Камы.
• В ухо ударил свисток, топоча подбежали
двое полицейских, разгоряченных, свирепых.
— Юноша со мной,—сказал инженер Кра¬
савин, показывая какой-то жетон на отвороте
лацкана.
— Как видите, берег весь оцеплен, — нази¬
дательно продолжал он, подталкивая Казимира
на тропинку.
— Лжете, вы все лжете! — Из глаз у Кази¬
мира текли слезы, а он не замечал их.
— Я же дал честное слово! — вздернул бо¬
родку Красавин.
— Я знаю, вы подслушивали, подглядывали
за нами, вы подлый шпик!
— Ну полно, нельзя же так, я намного вас
старше. И я выполнял и буду выполнять свой
долг русского гражданина. Идите! И не взду¬
майте возвращаться: завод уже очищен...
Спотыкаясь и пошатываясь, Казимир брел
по тропе, будто цепью прикованный к инженеру
Красавину. За островом Красавин пустил его
одного, еще раз предупредив, что на завод воз¬
вращаться бессмысленно. Погудывал ветер, над
Мотовилихой нависла туча, и зловещая тишина
подавляла рабочую слободу. Чудился в ней
только рокот барабанов. Казимиру мерещились
стены тюремного двора, качающиеся на ветру
веревки.
Навстречу бежали курьинские женщины.
Окружили Казимира, затормошили, закидали
лихорадочными вопросами:
— Мово-то не видел?
334

— Что там творится, где мужики-то-о?..
Он только мотал головой и боком, боком вы¬
водил на побережную тропку, все еще ощущая
цепкую руку инженера Красавина. А от.родного
дома в большой коричневой шали, старой, тро¬
нутой молью, приближалась мама Броня. .
— Ты не ранен, сынок?
— Пить, пить хочу, воды!— вырвалось у Ка¬
зимира первое слово.
Мама Броня, точно больного, бережно взвела
его на крыльцо, подала кувшин воды. Он пил
долго, жадно, обливаясь, и не мог напиться.
Близнята, прижавшись в уголке, испуганно на
дядю Казика глядели.
— Все... все кончилось? — осторожно спра¬
шивает мама Броня.
— Не знаю, я никого не видел. Ничего не
знаю, мама!
Казимир едва успел снять пальто, шапку.
Чуть не падая, перебирая ногами, поволокся
к кровати и рухнул, точно в прорубь.
5
Дом сотрясался от грохота. Звенела в шкап-
чике посуда, что-то сыпалось с потолка. На печ¬
ке тоненько плакали близнята.
— Казимир, Казимир, — тормошила мама
Броня. — Проснись, за тобой пришли.
Он ничего не мог понять в темноте, валился
обратно на подушку. Потом на голове у него
оказалась шапка, на плечах пальто.
— Беги через окно в лес. Добирайся к пану
Кохановскому. Я их задержу. И не забывай, что
ты Модзалевский и Руткевич!
Казимир во мраке нащупал плечи мамы Бро¬
ни, ткнулся губами в ее волосы, кинулся к окош¬
ку. Плохо он вставил зимнюю раму, она теперь
подалась и вынулась легко; повалились колбас¬
ки скрученной ваты.
Мама Броня засветила керосиновую лампу,
отвечала наседавшим:
— Иду, иду, скорейше иду! Кто там ломится
среди ночи? Я сплю, маленькие спят, больше
никого нет!
335

— Откройте, Модзалевская, полиция!
— Чего тут потеряла полиция, лучше бы раз¬
бойников ловила, чем врываться ночью в дом
к старой женщине.
Звякнула щеколда, заскрежетал запор.
— Прошу, господин офицер, прошу.
— Где ваша дочь, где ваш сын?
— Я не знаю, где моя дочь и где мой сын,
господин офицер.
— Врешь, старая ведьма!
Хлестко шлепнула пощечина.
— Я тебе покажу, хлыщ, -старую .ведьму,
я тебе покажу, как оскорблять честных людей!..
Дальше Казимир уже не -слышал. Он не знал,
что слышит голос мамы Брони в последний раз.
Он толкнул обе -створки окна, выпал в сугроб
огорода, захлопнул их и большими прыжками,
проваливаясь, побежал к пряслу. В огороде
было довольно светло, как вообще в эти полно¬
лунные ночи. Но под соснами накопилась тьма,
он натыкался на деревья, кружил. Он понимал,
что надо бы замести следы, запутать их, но как
это -сделать? Хоть бы снег повалил!
Он был убежден, что скоро вернется, увидит
Кланьку, Гаврилу Никаноровича, Лешу, Степа¬
на Желобова, обнимет Анну и близнят, припа¬
дет усталой головой к плечу мамы Брони...
6
Он вернулся через девятнадцать лет.
На щеке его пестрел шрам от -сабли колча¬
ковского офицера. В легком свистела и хрипела
пуля. Ноги болели, навсегда искалеченные гни¬
лыми водами Сиваша. В выгоревшей гимнастер¬
ке, в пыльных сапогах, в фуражке с алой звез¬
дочкой, переплыл он на лодке Каму. Река не из¬
менилась, зеленый длинный остров все так же
лежал вдоль завода. Завод несмело дымил не¬
сколькими трубами, но многие цеха после глум¬
ления белогвардейцев были мертвы. Он трудно
перебрался с лодки на берег, утопая тростью
в галечнике, вскарабкался к соснам. Голые чер¬
ные стволы перед ним торчали, не было дачи
336
Красавиных, «а ее месте выше роста человече¬
ского буйствовали дебри крапивы и полыни,
душно пахли, задымляли -воздух пыльцой.
Отца спас от верной смерти палач. Казими¬
ра, возможно от смерти, возможно от тюрем и
ссылки, — доносчик и провокатор. Разве мог ис¬
пытывать к нему благодарность Казимир Стани¬
славович? Наоборот, в своих скитаниях под чу¬
жими фамилиями, по чужим паспортам думал
он, что поддался слабости, мальчишеской сла¬
бости и не оттолкнул нечистую руку. А надо
было идти с товарищами до конца. Но ведь он
шел до конца, шел с другими товарищами —
русскими, украинцами, таджиками, поляками,
которые поднялись за светлую долю всего чело¬
вечества на смертный бой!..
Однако сколько можно было глазеть на
бурьяны? Он стоял перед зарослями, шевелил
их тростью лишь потому, что страшился идти
к своему дому, вернее, к тому, что от этого дома
осталось. И здесь властвовала крапива, из нее
сиротливо высовывалась обгоревшая печная
труба. Сердце у Казимира Станиславовича, ка¬
залось, замерло. Он испуганно прислушался,
удивился: наоборот, ровно м верно стучит, как
это бывало с ним в последние годы при смер¬
тельной опасности.
Далеко выбрасывая перед собою трость, он
направился к нескольким уцелевшим избам ра¬
бочей слободки Курьи. Постучал в покосившие¬
ся ворота одной из них, в которой, помнится,
обитал Вавилыч, рыболов, перевозчик. Именно
Вавилыч-то и появился, подслеповато щурясь,
кряхтя и охая. Долго вглядывался в гостя мут¬
ными, цвета бутылочного стекла глазами, но,
по-видимому, так и не признал. Да и мудрено
было признать в этом израненном, с седыми вис¬
ками и резким мужественным лицом красно¬
гвардейце прежнего, пятнадцатилетием Кази¬
мира.
— Не знаю, не знаю, — качал лысой, как бу¬
лыжник, головою старик на вопросы незнаком¬
ца.— Дачи-то сами эти подпалили, когда из
города за Колчаком постригали... А Модзалев-
337
ские... Модзалевские... погодь, погодь. — Старик
опустился на ветхую -скамейку, непнущимися
пальцами свернул «козью нож-ку», запышкал
дымком. — Счас мозги-то просветлеют. Ага, тут
было делов-то, было.
— Ну вспомни, вспомни, Вавилыч!—• настаи¬
вал Казимир Станиславович, опускаясь рядыш¬
ком со стариком на скамеечку.
— Помнится, поднялась, стало быть, против
властей Мотовилиха. А власти нагнали силу не¬
сметную. И супротив такой силы стоять она не
спроворила. Побили людей, по тюрьмам рассо¬
вали, в каторгу. А Лбов-то Лександра в леса
подался, три года партизанил, прямо разбойни¬
ком сделался. Казнили его, сердешного, слышь,
в Вятке, в тюремном дворе...
Казимир Станиславович переспросил:
— В тюремном дворе?
— Так сказывают.
Старик еще говорил что-то, а Казимир живо
вспомнил -все, что связано у него было со Лбо-
вым, Борчаниновым, другими революционерами.
Но главный вопрос, главный мучил его: где ма¬
ма, племянники, Анна?
— Да-a, жили здесь Модзалевские, жили.
Малый-то баско на скрипке наигрывал. Убило
отца евонного в заводе, болванкой расплюснуло,
вскипел малый-то, на баррикаду вступил. Ну,
полиция ночью в избу ихнюю и нагрянь. Малый-
то через окошко да в лес, да в разбойники,
слышь, с кистенем. А мать-то его карахтерная
такая была, полицейскому охвицеру глаз выни¬
мать стала... Они ее вязать...
«Ах, мама, мама», — Казимир Станиславович
боялся, что вот-вот по-детски расплачется, по¬
жалел даже, что так и не приучился курить,
пройдя адовы круги. А Вавилыч, затянувшись
и влажно покашляв, продолжал, как будто и в
самом деле табачок способствовал просветле¬
нию памяти:
-	— Да-a, уехала она за дочерью своей Анной
и мужиком ее в Сибирь. А боле, мил человек,
ничего не ведаю... Да ты-то кто таков будешь?
Казимир Станиславович не ответил, пошел
338
к лодке, которую нанял в голодной Перми за
хлеб и сало.
Кладбище черными плугами перепахали сна¬
ряды, гигантские тополя обронили сломанные
ветви, кругом валялись щепки гробов с облуп¬
ленной краской и лоскутьями обивки, с истлев¬
шими кусками глазета. Казихмир не мог найти
могилу отца, и от этого на сердце навалилась
чугунная тяжесть, сделалась невыносимой.
К Иосифу не хотелось, Иосифа юн оставил
на потом. Почти ни на что не надеясь, миновал
Большую улицу. Многие дома, магазины, кабаки
были заколочены крест-накрест или ставнями,
кое-где мертвоглазо пустели разбитые окна.
Пруд рябил под ветром и казался меньше, скуд¬
нее, чем в далекие годы детства.
Он раскашлялся, остановился, вытер плав¬
ком рот и в волнении обеими руками на трость
оперся. Перед ним старым тесом, ветрами и дож¬
дями посеребренным, проглянул дом Ватагиных.
Казимир Станиславович осторожно, точно
стеклянную, открыл калитку. Губастая, больше¬
ротая, с озорнинкою «в глазах, выбежала на¬
встречу Кланька. Кланька, Кланька!? Что же
это, все ей пятнадцать?
— Тебе кого, дядечка?
— Подожди, ты Ватагина?
— Это маманька у меня была Ватагина.
А я — Бронислава Бычкова!
— Бронислава... Что ж тебя так назвали? —
едва справляясь с волнением, которое непривыч¬
но в этот день его одолевало, спросил Казимир
Станиславович.
— Да мамка это. Тут, за Камой, в Курье,
тетечка одна жила, полячка родом, смелая, гор¬
дая. Мамка шибко ее уважала, любила. В Си¬
бирь ее собирала. Ага, в Сибирь...
«Так говорит, точно Сибирь за углом»,—
горько усмехнулся Казимир. Но и радость про¬
бивалась, тепло проступало внутри. Как он бла¬
годарен был Кланьке!
— А отец твой где?
— Как это где? В заводе небось. Ну, сиди,
339
недосуг мне! — Она умчалась в дом, сообщив
на ходу: — Счас мамка-то будет...
Казимир Станиславович узнавающе огляды¬
вал двор, устланный прелым щепьем, поленни¬
цу дров, баньку в глубине огорода. Вспоминал,
как Гаврила Никанорович открыл перед ним в
баньке тайник с листовками. Он ждал и от вол¬
нения гонял кончиком трости круглый сучок,,
будто «чижика» в детстве.
— Кто тут у нас прохлаждается? — раздал¬
ся низкий с хрипотцою голос.— Ты кого ждешь-
то, добрый человек?
Казимир Станиславович вскочил со скамей¬
ки, обронив трость. Высокая костистая женщи¬
на с усталым лицом, с морщинками в уголках
глаз и губ, радушно и вопросительно смотрела.
На голове ее алела косынка, просторная руба¬
ха выбивалась из-под пояса длинной коричне¬
вой юбки. Впрочем, все это Казимир различил
немного погодя, а сейчас силился восстановить
в этой женщине черты прежней Кланьки Вата¬
гиной. И удалось, все восстановилось. И она по¬
далась к нему, облапила его сверху и неожидан¬
но басом заревела.
Потом Броня убежала за отцом на завод, а
они сидели за столом. Перебивали друг дружку
или заговаривали разом, а то вдруг замолка¬
ли— тогда Клавдия широкой, как ковш, ла¬
донью катала что-то на клеенке стола.
— Уж несколько лет завод поднимаем, Ка¬
зимир. Много всего из оборудования беляки с
собой уволокли, много взорвали. Работы нев¬
проворот, скорее надо жизнь-то налаживать! Я
вот в женотдел вышла да сюда забежала, ровно
сердце чувствовало. А то все там, все там. —
Она устало махнула в сторону завода. — Ма¬
маню твою я собирала. Административно выс¬
лали Брониславу-то Казимировну. Ни слезин¬
ки ведь не проронила. Сказала: вернется Кази¬
мир, пусть ждет, я, мол, сама дам знать о се¬
бе... И вот, — вздохнула Клавдия, — столько го¬
диков ни слуху ни духу. Весь мир перемешался.
Да вот все наладится и найдем. Беспременно
найдем.
340

И Казимир поверил, что именно вместе най¬
дут они маму Броню.
— А как вы тогда, в пятом, в декабре? —
Казимиру Станиславовичу не терпелось рас¬
спросить о Гавриле Никаноровиче, однако что-то
останавливало, и он начал издалека.
— Да как. Я, помнится, на Вышке с девчон¬
ками дозорила. Увидали казаков, а пока добе¬
жали, бой начался... Покрутили наших, мы до¬
мой стриганули, в голбец... А Лешу ранило, он
как-то вдоль насыпи по снегу уполз. Я его по¬
том в бане выходила, за печкой, где котел был,
прятала. С беляками он воевал, под тифом ле¬
жал. Теперь вот начальником его в снарядный
цех приговорили. Мается — грамотешки-то у нас
у всех кот наплакал... Маманьку мы похорони¬
ли, братишки да сестренки мои кто куда...
Она помолчала, глянула на Казимира Ста¬
ниславовича все еще прекрасными своими фиал¬
ковыми глазами:
— Что об отце-то, о Гавриле-то Никанорыче
не спросишь? В семнадцатом пришел он из Си¬
бири... Нет, никогда там с мамой твоей не
встретились. Велика, велика Сибирь-то... Да,
жили мы тут весело, пока Колчак не врубился.
Выдал кто-то отца... Распяли отца на кресте и
пустили тот крест по Каме...
Не смогла сдержаться Клавдия, затряслась,
Казимир Станиславович осторожно гладил ее
шершавую руку.
— Ах, черт, ну ведь надо же! — В три шага
очутился перед Казимиром Станиславовичем
рослый, косая сажень в плечах, мужик в поно¬
шенном пиджаке, в кепке на коротких, чуть
вьющихся волосах.
Они обнялись и долго так стояли, не .в си¬
лах друг от друга оторваться.
Маленькой Броне невозможно было понять,
о чем говорят эти три человека. Но они-то по¬
нимали друг дружку. И вот, когда, казалось, все
было оговорено, Клавдия торжественно подня¬
лась, удалилась за перегородку, где когда-то
маялась ее маманя, и на вытянутых руках внес-
341
ла футляр, внесла скрипку. Отцовскую скрипку,,
его, Каз-имира, скрипку! И вдруг взгляд Клав¬
дии упал .на левую руку Казимира Станиславо¬
вича, .и Клавдия горестно обмерла: пальцы с
утолщениями на суставах в пучок связал рев¬
матизм.
Казимир Станиславович поднялся, принял
скрипку и поклонился Клавдии, потом Алексею
низким поклоном.
Втроем они вышли на улицу. Вечерело, высо¬
ко в небе промельком носились стрижи.
— Ты, может, с нами останешься? —спросил
Алексей. — Дела на всех выше макушки...
— Меня ждут в Москве.
Они поднимались на Вышку. На самой ма¬
кушке горы над обрывистым склоном заметил
Казимир Станиславович какое-то странноестрое-
ние, издали похожее на паровой молот. Теперь,
превозмогая боль в ногах и одышку, он подни¬
мался вслед за своими друзьями к этому соору¬
жению. Ветер трепал его белые волосы, навсег¬
да пропахшие полынью и чабрецом.
Они втроем встали на макушке горы. Прос¬
торно и далеко виделось отсюда. Корявые до¬
мики заводской слободы, Большая улица, за¬
водские корпуса, широкая гладь летней Камы,
синеватая чаша пруда. Места, где стрижом
мелькнуло отрочество...	_
Подошли к тому месту, где стояла часовенка
и шумели когда-то сходы. Теперь здесь возвы¬
шался памятник: паровой молот с серпом й же¬
лезными колосьями наверху. «Слава павшим
борцам», — прочитал Казимир Станиславович
железную надпись.
Из гудения ветра, мерного звона колосьев
о серп, шелеста жесткой травы зарождались
струйки музыки. Играла скрипка. Сперва угады¬
вались горькие ноты прощания с родиной. Но все
сильнее нагнетались звуки, будто, пройдя сквозь
потери, невзгоды, безутешное горе, окреп и воз¬
мужал чистый, гордый человек. И уже не про¬
щание оплакивала, а встречу с родиной воспе¬
вала вещая скрипка.

СОДЕРЖАНИЕ
ПОГРАНИЧНЫЙ КАМЕНЬ
3
ПРИДЕТ ЖЕЛАННАЯ ПОРА
21
СКРИПКА ИНСУРГЕНТА
201

Авенир Донатович Крашенинников
ПРИДЕТ ЖЕЛАННАЯ ПОРА
Повести
Зав. редакцией А. Лукашин
Редактор И. Остапенко
Художник Н. Горбунов
Художественный редактор
Т. Ключарева
Технический редактор Н. Слесарева
, Корректор Л. Крамаренко
ИБ № 1736
Сдано в набор 25.04. 86. Подписано в печать
1.12.86. ЛБ19769. Формат 84X100732. Бум.
тип. № 2. Гарнитура Литературная. Печать
высокая. Усл. печ. л. 16,77. Усл. кр.-отт. 16,97.
Уч.-изд. л. 16,162. Тираж 15 000 экз. За¬
каз № 471. Цена 1 р. 40 к.
Пермское книжное издательство. 614000,
г. Пермь, ул. К. Маркса, 30. Книжная типо¬
графия № 2 Управления по делам изда¬
тельств. полиграфии и книжной торговли.
614001, г. Пермь, ул. Коммунистическая, 57.
Крашенинников А. Д.
К78 Придет желанная пора: Повести. — Пермь:
изд-во, 1987. — 342 с.
В книгу вошли произведения, отражающие ранние
революционного движения на Урале.
4702010000—6
К Ml52(03)—87 47—87
Кн.
этапы