Сословно-классовое общество в истории Китая - Илюшечкин В.П.

Часть первая. Некоторые методологические проблемы теории общественных формаций
Глава 2. Общественные формации и традиционные общеисторические эпохи
Глава 3. Методология отдельного — особенного — общего и «эталонный» подход в теории общественных формаций
Глава 4. Критерий при определении основных ступеней развития производительных сил
Глава 5. Экономический и правовой подходы к производственным отношениям в сословно-классовых обществах
Глава 6. Общественные и технологические способы производства и общественно-экономические уклады
Глава 7. Общественные формации и цивилизации. Содержание понятий «рабовладельческое общество» и «феодализм»
Глава 8. Эволюция и революция в истории общества
Глава 9. Две системы одноименных категорий в теории общественных формаций
Часть вторая. Китайское сословно-классовое общество в свете основных категорий теории общественных формаций
Глава 2. Развитие производительных сил и общественного производства в сословно-классовом Китае
Глава 3. Господствующие экономические производственные отношения китайского сословно-классового общества
Глава 4. Сословно-классовая структура традиционного китайского общества
Глава 5. Политическая и правовая надстройка китайского сословно-классового общества
Глава 6. Политическая идеология китайского сословно-классового общества
Автор: Илюшечкин В.П.
Теги: политика монография история китая классовая борьба
Год: 1986
Похожие
Общество риска. На пути к другому модерну.
Проблема классов и классовой борьбы в современной буржуазной социологи
Теория стадийного развития общества (История и проблемы)
Грядущее постиндустриальное общество
Текст
                    АКАДЕМИЯ ПАУК СССР
ОРДЕНА ТРУДСЖОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
В. П. Илюшечкии
сословно-
КЛАССОВОЕ
ОБЩЕСТВО
В ИСТОРИИ
КИТАЯ
(опыт системно-структурного анализа)
ш
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1986

Ответственный редактор
М. В. КРЮКОВ
В первой части монографии рассматривается ряд важ-
ных проблем теории общественных формаций и политической
экономии добуржуазных классовых обществ. Во второй части
в свете разработки этих проблем дается системно-структурное
исследование сословно-классового общества Китая на протя-
жении всей его истории.
„ 0506000000-132
И 169-86
013(02)-86
© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1986.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Данная работа посвящена системно-структурному анали-
зу китайского сословно-классового общества VI—V вв. до н. э.—
первой половины XIX в. н. э. в свете основных категорий тео-
рии общественных формаций. Величайшее научное значение
этой теории определяется тем, что она, сводя многообразие
исторического процесса к определенным стадиям прогрессивно-
го развития общества, а многосторонние общественные отноше-
ния — к производственным, обусловленным соответствующими
ступенями развития производительных сил и определяющим, в
свою очередь, характер политической, правовой и идеологиче-
ской надстроек, дает ключ к познанию наиболее общих и глу-
боких закономерностей социальной эволюции. Она позволяет
исследовать любое конкретное общество на той или иной стадии
его развития как системное образование, обладающее опреде-
ленной структурой, функционирующее и развивающееся на ос-
нове определенных закономерностей, выяснить качественную
определенность его структурных компонентов, закономерные
связи и отношения между ними и обусловленность одних компо-
нентов другими. Иными словами, теория общественных форма-
ций составляет важнейшую методологич<ескую основу, без кото-
рой невозможна глубокая и плодотворная разработка историче-
ских проблем.
В то же время следует подчеркнуть, что эта теория была
сформулирована основоположниками марксизма лишь в самых
общих чертах. И в наши дни она далека еще до детальной раз-
работки в целом ряде отношений, особенно касающихся форма-
ционной характеристики добуржуазных классовых обществ, что
создает почву для различного понимания и толкования некото-
рых относящихся к ней важных положений, понятий и катего-
рий. В значительной мере именно поэтому вопрос о формаци-
онной характеристике добуржуазных классовых обществ, в
частности китайского, остается пока дискуссионным и нуждаю-
щимся в специальных исследованиях, о чем свидетельствует вся
история постановки и попыток решения данной проблемы в на-
шей науке.
В вопросе о добуржуазных классовых формациях советские
ученые обычно руководствовались прежде всего набросанной
«в общих чертах» К. Марксом в предисловии к работе «К кри-
тике политической экономии» схемой чередования добуржуаз-
ных способов производства, составляющих основу общественных
формаций. Эта схема, как известно, включает азиатский, ан-
3

тичный и феодальный способы производства, которым соответ-
ствуют эксплуатация общинников знатью, рабство и крепостни-
чество в качестве господствующих форм-стадий частнособствен-
нической эксплуатации. Однако в 20-х годах, когда в советской
исторической науке началось углубленное овладение марксист-
ской методологией, было принято считать, что рабство и кре-
постничество возникли более или менее одновременно (см., на-
пример, [86, с. 106—107, 1131) и потому не являются сменяю-
щими вторая первую формами-стадиями в развитии системы
добуржуазной эксплуатации и олицетворяют собою лишь один,
а не два различных способа производства. Руководствуясь та-
кими представлениями, советские ученые в 20-х годах обычно
относили все добуржуазные классовые общества древности,
средневековья и нового времени к одной — феодальной — стадии
общественной эволюции (см. [44; 195; 323])." Соотзетственн ) и
китайское добуржуазное классовое общество со времени его
возникновения и до последней четверти XIX в. характеризова-
лось как феодальное (см., например, [280; 342]). Наряду с та-
кой характеристикой в конце 20-х — начале 30-х годов получил
некоторое распространение взгляд на это общество как основан-
ное на азиатском способе производства (см., например, [171]).
Однако в результате дискуссий об азиатском способе про-
изводства, проходивших в те годы, этот взгляд был отвергнут
как неправомерный. Точно так же неправомерной и неподтверж-
даемой историческими материалами была признана и сама идея
азиатского способа производства. В советской науке возобла-
дала тенденция считать наиболее истинной и целиком соответ-
ствующей исторической действительности концепцию двухфор-
мационности (рабовладение и феодализм) добуржуазного клас-
сового общества, хотя ее соответствие исторической действи-
тельности не было обосновано специальными историко-социоло-
гическими и политэкономическими исследованиями на глобаль-
ном историческом материале.
Как известно, основоположники марксизма не оставили пос-
ле себя ни специального детального изложения теории общест-
венных формаций, ни специального исследования политэконо-
мии добуржуазного классового общества. В результате же ука-
занных дискуссий возобладал подход, согласно которому эти
теории можно воссоздать во всех деталях чисто механически,
путем подбора соответствующих высказываний о добуржуаз-
ных классовых обществах из произведений классиков научного
социализма. При этом не учитывались разнородность таких
высказываний, делавшихся под разными углами зрения, в са-
мой различной связи, их методологическая неравноценность —
в зависимости от того, бралось ли данное высказывание из ран-
них или из поздних работ, имело ли касательство к теории об-
щественных формаций, являлось ли результатом специального
исследования, выводом, проверенным на огромном количестве
фактов, или носило характер гипотезы, высказанной в утверди-
4

тельной форме, представляло ли собой повторение общеприня-
тых тогда научных идей и представлений, многие из которых с
точки зрения современной науки безнадежно устарели, или же
было просто замечанием, высказанным по поводу, никак не свя-
занному с теорией формаций. Словом, не разнородные выска-
зывания сортировались по принципу их соответствия или несо-
ответствия основным положениям теории общественных форма-
ций, а, напротив, сама эта теория приспособлялась, «уточня-
лась» и соответственно изменялась применительно к ним.
Подобный метод «воссоздания» теории по разнородным ци-
татам, порой не имеющим к ней никакого касательства, был,
видимо, в той или иной мере неизбежен на начальной стадии
широкого освоения советскими учеными теоретического и мето-
дологического наследия Маркса. Он к тому же дополнялся, ви-
димо, столь же неизбежным для того времени внеисторическим
подходом к Марксовой теории общественных формаций и к
истории ее создания: она рассматривалась вне связи с предше-
ствующими социологическими концепциями и схемами, с тог-
дашним, явно недостаточным уровнем знания социально-эконо-
мической истории огромного большинства добуржуазных об-
ществ, процессом разработки Марксом как этой теории, так и
методологии политэкономического исследования капиталистиче-
ского общества. В результате методология и научные идеи
Маркса отрывались от предшествовавшего и современного ему
развития науки и представали как нечто сложившееся независи-
мо от последнего, как нечто данное сразу же в готовом и за-
конченном виде и лишенное развития. А унаследованные им от
предшественников и зафиксированные в его работах представ-
ления о добуржуазной частнособственнической эксплуатации и
ее членении на рабовладельческую и феодальную системы-ста-
дии абсолютизировались в качестве истины в последней инстан-
ции, хотя, повторяем, они не были обоснованы специальными
политэкономическими исследованиями. Вполне понятно, что все
это не могло не отразиться на принятой и канонизированной
тогда в качестве единственно правильной концепции двухформа-
ционного развития добуржуазного классового общества.
Руководствуясь ею, советские ученые стали характеризовать
добуржуазные классовые общества (в том числе китайское)
эпохи древности как рабовладельческие, а эпохи средневековья
и нового времени — в качестве феодально-крепостнических.
Эта двухформационная концепция была в 30—40-х годах пе-
ренята у советских ученых китайскими историками марксистско-
го направления и стала общепринятой в Китае после победы
там народной революции в 1949 г. При этом рубеж возникно-
вения классового общества в Китае, ранее датировавшийся со-
ветскими учеными XII—XI вв. до н. э. (см., например, [312]),
был «отодвинут» в глубь веков —к XVII—XV вв. до н. э. Кро-
ме того, китайские ученые по-разному определяли хронологиче-
ский рубеж между рабовладельческой и феодальной стадиями

развития китайского общества. Первый момент был связан с из-
менением представлений о социальном образовании Шан-Инь,
существовавшем на территории Северного Китая в XV—XI вв.
до н. э. и затем завоеванном племенем Чжоу. Ранее оно опре-
делялось как родо-племенной союз, однако исследования неко-
торых китайских историков показали, что оно было уже госу-
дарственным образованием, хотя и очень примитивным. Руко-
водствуясь известным тезисом, что государство впервые возни-
кает в результате раскола общества на антагонистические клас-
сы, историки КНР стали характеризовать общество и государ-
ство Шан-Инь как классовые рабовладельческие. Эта характе-
ристика была перенята в 50—60-х годах советской синологией,
которая ранее относила указанное общество к первобытнооб-
щинной формации (см., например, [295; 312, с. 429]).
Что же касается хронологического рубежа между рабовла-
дельческой и феодальной стадиями развития китайского обще-
ства, то некоторые историки КНР относили его к завоеванию го-
сударства Шан-Инь чжоусцами в XI в. до н. э. [336], другие —
к 770 г. до н. э. [84] или к V в. до н. э. [366а], а третьи вслед
за советскими историками — к V в. н. э. (см., например, [240]).
И все это без сколько-нибудь убедительных обоснований и в
зависимости от понимания и толкования каждым автором ряда
относящихся к теории общественных формаций положений, по-
нятий и категорий. Эта разноголосица получила известное от-
ражение и в советской литературе 60—70-х годов: некоторые со-
ветские авторы стали относить хронологический рубеж между
рабовладельческой и феодальной формациями в Китае ко вре-
мени образования там первых централизованных империй
(III в. до н. э.) (см. [108; 175; 346]).
В ходе интенсивного исследования социально:экономической
истории стран Востока в последние десятилетия особенно рель-
ефно выявились немалые трудности, которые возникают при по-
пытках согласовать факты с двухформационной концепцией раз-
вития добуржуазных классовых обществ, разработанной, как
будет показано далее, лишь на материалах истории некоторых
стран Западной Европы. В данной связи ряд историков ГДР,
Венгрии и,СССР в 60-х годах вновь выдвинули идею азиатско-
го способа производства, содержавшуюся в Марксовой схеме
способов производства и отвергнутую советской наукой в нача-
ле 30-х годов. Со второй половины 60-х годов эта идея получи-
ла известное распространение в советской науке и среди зару-
бежных историков-марксистов в результате прошедших в то
время в научных кругах новых дискуссий. Тогда же и позднее
был предпринят ряд других попыток пересмотреть канонизиро-
ванную в начале 30-х годов концепцию двухформационного раз-
вития добуржуазного классового общества — путем отнесения
последнего к единой стадии развития на основе отрицания ра-
бовладельческой формации как необходимой ступени социаль-
ной эволюции для огромного большинства древних классовых
6

обществ [173, с. 85; 209, с. 47—48], определения этой формации
как «своего рода феномена, ответвления от обычного пути раз-
вития» [263, с. 667], либо признания «феодального уклада» гос-
подствующим, а «рабовладельческого уклада» — второстепен-
ным в ряде [215; 217] или во всех обществах [234, с. 42—47]
(и, следовательно, определения их как феодальных), либо при-
знания рабовладения, феодализма и азиатского способа произ-
водства различными модификациями одной и той же «вторич-
ной формации» [72], либо, наконец, отнесения всех добуржуаз-
ных классовых обществ к единой стадии общественной эволю-
ции, отличающейся от капиталистической стадии более низкой
ступенью развития производительных сил и общественного про-
изводства, иным типом производственных отношений, иным гос-
подствующим типом (способом) частнособственнической экс-
плуатации и т. д. [131; 133—135].
Новые веяния в вопросе о формационной характеристике
добуржуазных классовых обществ отразились и в советской
исторической литературе о Китае. Китайское добуржуазное
классовое общество характеризуется Л. С. Васильевым как ос-
нованное на азиатском способе производства (см., например,
[263, с. 455 и след.]), а также как основанное на рентном спо-
собе производства (в ряде работ автора данной книги [121;
126; 1331).
Таковы, вкратце, те изменения, которые претерпели взгляды
советских авторов на вопрос о формационной характеристике
добуржуазных классовых обществ, в частности китайского.
В этой связи нельзя не коснуться и предпринятых за пос-
ледние 15 лет попыток заново обосновать концепцию двухфор-
мационного развития добуржуазного классового общества.
Этой задаче были посвящены, в частности, отдельные работы
Ю. В. Качановского [157; 158], В. Н. Никифорова [229; 230],
Г. Ф. Ильина [57; 117], Ф. Н. Полянского [256]. К сожалению,
авторам не удалось превзойти теоретический и методологиче-
ский уровень, который был характерен для дискуссии конца
20-х — начала 30-х годов. Они по-прежнему не обращают долж-
ного внимания на то, что сущность теории общественных фор-
маций состоит в признании детерминированности стадийного
развития общества стадийным же (ступенчатым) развитием его
материальных производительных сил, вследствие чего формации
должны определяться и различаться между собой прежде всего
и главным образом по основным ступеням развития производи-
тельных сил (т. е. категории, являющейся исходной при фор-
мационном анализе прошлых эпох), по "обусловленным этими
ступенями типам производственных отношений и по обусловлен-
ным последними политико-правовой и идеологической надстрой-
кам. Иначе говоря, не учитываются основополагающее положе-
ние этой теории, а также столь важное методологическое по-
ложение, что категории ее понятийного аппарата имеют строго
иерархический характер и должны развертываться при форм л
7

ционном анализе лишь в определенном логическом порядке.
Подобно участникам дискуссии конца 20-х—начала 30-х го-
дов, авторы упомянутых работ в основу определения и различе-
ния рабовладельческой и феодальной «формаций» кладут не
указанные выше критерии, а признаки, которые не могут слу-
жить определяющими с точки зрения основных методологиче-
ских положений теории общественных формаций, — прежде все-
го различия в господствующей форме добуржуазной частнособ-
ственнической эксплуатации и в правовой форме собственности.
Примерами могут служить статьи о рабовладельческой и фео-
дальной формациях в последних энциклопедических изданиях.
В «Философской энциклопедии» рабовладельческая формация
характеризуется как «общественный строй, основанный на раб-
стве и рабовладении» [338, т. 4, с. 436]. Примерно такое же
определение ей дается, в последнем издании «Большой советской
энциклопедии» [56, т. 21, с. 299]. В «Экономической энцикло-
педии» она выступает как «первая в истории человеческого об-
щества общественно-экономическая формация, основанная на
частной („античной") форме собственности и эксплуатации че-
ловека человеком, когда объектом присвоения становится сам
непосредственный производитель» [357, т. 3, с. 415]. В «Совет-
ской исторической энциклопедии» [298, т. 11, с. 762—766] ей не
дается никаких определений, но из контекста статьи нетрудно
заключить, что ее автор (В. Н. Никифоров) разделяет указан-
ные определения.
Что же касается феодальной формации, то в статье о ней
в «Советской исторической энциклопедии» выделяются прежде
всего две рассматриваемые как характеризующие ее черты,
«обязательные для признания данного общества феодальным:
во-первых, монополия господствующего класса на земельную
собственность... во-вторых... наличие у крестьянина самостоя-
тельного хозяйства, ведущегося на принадлежащей крупному
собственнику (государству, господину) земле и поэтому обре-
мененного службами и повинностями (феодальная земельная
рента) в пользу собственника. Таким образом, феодальный
способ производства основан на сочетании крупной земельной
собственности класса феодалов и мелкого индивидуального хо-
зяйства непосредственных производителей — крестьян, эксплуа-
тируемых методами внеэкономического принуждения» [298,
т. 15, с. 19]. Буквально то же самое повторяется и в написан-
ной тем же автором статье в «Большой советской энциклопе-
дии» [56, т. 27, с. 283]. Нельзя не отметить в данной связи, что
подобное определение общественного способа производства
противоречит принятому в теории общественных формаций —
как органического единства определенной ступени развития
производительных сил и обусловленного ею типа производст-
венных отношений. В «Философской энциклопедии» число «ос-
новных» признаков феодальной формации увеличено до шести:
«1) Политическое господство военного класса — рыцарства,
8

организованного в иерархию... 2) специфическая структура зе-
мельной собственности, выражающаяся в сочетании прав на
землю с политической властью... 3) между сеньорами и васса-
лами существуют отношения взаимности... 4) личное и экономи-
ческое подчинение господствующему классу крестьян, ведущих
самостоятельные хозяйства, но лишенных права свободно рас-
поряжаться своим наделом и под внеэкономическим принуж-
дением отдающих господам прибавочный продукт — феодаль-
ную земельную ренту... 5) товарное производство, существую-
щее при феодализме и развивающееся с ростом городов, не оп-
ределяет систему общественных производственных отноше-
ний... 6) религия выступает при феодализме в качестве наибо-
лее общего синтеза и наиболее общей санкции социального по-
рядка» [338, т. 5, с. 315—316]. И наконец, согласно «Экономи-
ческой энциклопедии» феодализм — «классово-антагонистиче-
ская общественно-экономическая формация, основанная на
условной частной (феодальной) форме собственности на землю
и эксплуатации лично и поземельно зависимых от господствую-
щего класса (феодалов) непосредственных производителей»
[357, т. 4, с. 3701.
Таким образом, приверженцы концепции двухформационно-
го развития добуржуазного классового общества выделяют ра-
бовладельческую и феодальную «формации» отнюдь не по раз-
личию в способе производства (т. е. в органическом единстве
определенной основной ступени развития производительных сил
и обусловленного ею типа производственных отношений), как
того требует теория общественных формаций, а по разнице в
господствующих формах добуржуазной эксплуатации и право-
вых формах собственности, которые они неправомерно выдают
то за общественные способы производства, то за типы производ-
ственных отношений, то за то и другое одновременно. Правда,
некоторые из них постулируют при этом и наличие некоего
различия в «уровнях развития производительных сил» при ра-
бовладении и феодализме, однако оно играет у них второстепен-
ную роль, а определяющей остается разница именно в формах
эксплуатации и правовых формах собственности (см., например,
[158, с. 212—220, 229—235]). А В. Н. Никифоров даже не нахо-
дит различия в «уровнях развития производительных сил» древ-
ности и средневековья (см. [229, с. 224]), синонимами которых
служат у него рабовладение и феодализм. «Разница между ра-
бовладением и феодализмом, — утверждает он, — определяется
в конце концов долей присваиваемого эксплуататором и остав-
ляемого непосредственному производителю продукта, а также
степенью контроля эксплуататора над эксплуатируемым» [229,
с. 58].
Как видно, в приведенных выше определениях коренной
сущности рабовладельческой и феодальной «формаций» и раз-
личия между ними фигурируют лишь признаки, которые не толь
ко не могут считаться наиболее сущностными с точки зрении
\)

основных положений теории общественных формаций, но и к
тому же являются характерными только для некоторых обществ
древней и средневековой Западной Европы и, следовательно, не
носят характер общей закономерности.
То и другое были вынуждены так или иначе признавать и
некоторые из приверженцев двухформационной концепции раз-
вития добуржуазного классового общества. Так, один из них
писал об «уязвимости принятых определений рабовладельче-
ского способа производства, не дающих возможности охватить
этим понятием достаточно широкий круг явлений... И в самом
деле, мы отмечаем такие признаки, которые на самом деле
•означают не производственные отношения, а санкции против
непослушных рабов или их правовую беззащитность: раб бес-
правен, хозяин может его убить. Такие определения рабства
сводят его к феноменам римского права, с которыми затем и
проводятся немногочисленные исторические параллели» [265,
с. 30]. Другой приверженец указанной концепции был вынуж-
ден признать, что такие ее основные понятия, как «рабовла-
дельческий строй» и «феодализм», остаются, в сущности, нераз-'
работанными и потому приходится довольствоваться созданием
«рабочих гипотез» этих понятий [158, с. 212, 227].
Словом, в попытках заново обосновать двухформационную
концепцию развития добуржуазного классового общества ее
сторонники не только ни на^шаг не продвинулись вперед по
сравнению с теоретическим и методологическим уровнем дис-
куссий конца 20-х — начала 30-х годов, но даже1 в еще большей
мере обнажают ее научную несостоятельность.
Тем не менее они продолжают настаивать, что данная концеп-
ция является единственно возможным и единственно правиль-
ным решением проблемы формационной характеристики добур-
жуазного классового общества, и оценивают несогласие с нею
как проявление «сомнений» в правильности «идеи закономерной
смены одной общественно-экономической формации другой»
[256, с. 25] (хотя, к слову сказать, никто в нашей науке таких
«сомнений» не высказывал), как отказ от Марксовой теории об-
щественных формаций и переход на позиции буржуазного ми-
ровоззрения. Видимо, из слабости их позиций и проистекают
лопытки драматизировать, в сущности, чисто научный вопрос и
внушить читателям мысль, будто пересмотр такого «выдающе-
гося достижения», каким по их мнению, является отстаиваемая
ими концепция, означает «научный регресс», вследствие чего
«важно активно противостоять таким попыткам» [256, с. 26].
Понятно, что такая позиция не может не препятствовать выяс-
нению научной истины, поискам ее в разных направлениях.
Такие поиски настоятельно необходимы, ибо материалы не
затухающей до сих пор в нашей науке дискуссии о формацион-
ной характеристике добуржуазных классовых обществ свиде-
тельствуют, что без разработки многих важных вопросов невоз-
можно успешное общее разрешение проблемы. Речь идет, в
10

частности, о соблюдении конкретно-исторического подхода к
вопросу о возникновении теории общественных формаций, о не-
обходимости выяснить, что именно в ней научно, вполне обосно-
вано и что унаследовано от предшествующих концепций- ста-
дийной общественной эволюции и не соответствует нынешним
научным знаниям, воссоздать таким образом ее основные тео-
ретические и методологические положения применительно к со-
временному уровню развития науки и выяснить, насколько со-
гласуется с ним канонизированная в начале 30-х годов двух-
формационная концепция развития сословно-классовых обществ,
разработать единые общие критерии для различения основных
ступеней развития производительных сил и обусловленных ими
типов производственных отношений, уточнить содержание ряда
важных категорий указанной теории и т. д. К сожалению, на-
ши философы не уделяют должного внимания разработке ука-
занных проблем, как и проблеме формационной характеристи-
ки указанных обществ, полагая, что ее решение — дело истори-
ков, вопрос фактов, а не теории (см., например, [332, с. 89]).
Сказывается, видимо, то обстоятельство, что в отечественной
литературе по историческому материализму, как отмечается в
одной из работ, в течение длительного времени «преобладал
абстрактно-дедуктивный метод изложения и исследования»,
при котором «задача исследователя ограничивалась нередко
переложением и комментированием источников, цитата стала
зачастую главным аргументом в научном споре, а логические
конструкции и дефиниции — основным средством теоретическо-
го анализа». И хотя, отмечается далее, за последние годы про-
делана большая работа по изживанию этих недостатков, одна-
ко было бы излишним оптимизмом утверждать, что преоблада-
ние такого метода «уже полностью преодолено» [242а, с. 16].
В таких условиях большое значение приобретают конкретные
исследования, ибо, говоря словами академика П. Н. Федосеева,
«вопрос о развитии конкретных социальных исследований — это
вопрос о борьбе против догматизма, против схоластического
понимания исторического материализма как суммы канонов раз
и навсегда данных, которые остается лишь комментировать,
перелагать соответственно обстоятельствам» [336а, с. 8].
Занимаясь в течение целого ряда лет проблемами формаци-
онного анализа и формационной характеристики сословно-клас-
совых обществ, в частности китайского, автор данной работы
пришел к глубокому убеждению, что такой анализ не может
быть плодотворным, а характеристика — правильной без пред-
варительного выяснения ряда важных вопросов, связанных с
теорией общественных формаций. Поэтому при написании дан-
ной работы он ставил перед собой двоякую задачу: во-первых,
рассмотреть указанные выше вопросы, во-вторых, дать форма-
ционный анализ китайского сословно-классового общества в
свете основных категорий теории общественных формаций с
учетом рассмотрения этих вопросов.
11

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НЕКОТОРЫЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ТЕОРИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ФОРМАЦИЙ
Глава 1
НАУЧНАЯ ТЕОРИЯ И ГИПОТЕТИЧЕСКАЯ СХЕМА
Учение К. Маркса, в том числе его теория общественных
формаций, сложилось не на пустом месте, оно* «возникло как
прямое и непосредственное продолжение учения величайших-
представителей философии, политической экономии и социализ-
ма» [31а, с. 40]. Эта теория, подобно всем другим гениальным
открытиям, была подготовлена предшествующим прогрессом
науки и создавалась в самой тесной связи с ее развитием, с
тогдашним уровнем научных знаний и с общественной практи-
кой того времени. К. Маркс пришел к материалистическому
пониманию истории в результате критического освоения раз-
личных философских, социологических и политэкономических
концепций своих предшественников, а также исследования со-
ответствующего, еще довольно скудного материала по социаль-
но-экономической истории различных стран и народов, накоп-
ленного к тому времени наукой.
Его теория общественных формаций, наряду с эволюционной
теорией Ч. Дарвина и периодическим законом Д. И. Менделее-
ва, является одним из величайших научных открытий XIX в.
Она заложила прочную основу для последовательно, материали-
стического понимания и объяснения причин и закономерностей
процесса стадийного развития общества.
Эта теория, как известно, имеет объектом исследования
очень сложный, многосторонний, длительный и неповторимый
по своей конкретике исторический процесс развития человече-
ского общества. Она была создана в то время, когда многие
стороны, звенья и целые эпохи этого сложного процесса были
еще очень слабо изучены или даже совсем не исследова-ны
исторической наукой. И это еще более оттеняет величие науч-
ного подвига К. Маркса.
Однако эта теория обычно излагается и.изучается без уче-
та того уровня научных знаний, который существовал при ее
разработке, вне связи с историко-социологическими и фило-
софско-историческими концепциями предшественников Маркса,
12

а также вне связи с историей ее создания. При таком неисто-
рическом подходе, вполне естественно, упускается из виду, что
К. Маркс при ее создании, делая огромный шаг в развитии об-
ществознания, начинал при этом с творений своих предшест-
венников, был ограничен в творческих возможностях наличным
материалом и что все это не могло не сказаться так или иначе
на степени разработанности ее различных положений.
Общий уровень развития гуманитарных наук того времени
и степень разработанности ряда важных вопросов позволили
К. Марксу открыть всеобщую .закономерность стадийного раз-
вития общества на основе стадийного же (ступенчатого) раз-
вития его материальных производительных сил, а также глу-
боко и всесторонне исследовать экономические закономерности
функционирования и развития капиталистического способа про-
изводства, что, как известно, потребовало колоссальной затра-
ты труда. Однако тогдашний уровень развития науки еще не
позволял не только раскрыть закономерности функционирова-
ния и развития докапиталистических общественных формаций,
но даже наметить точную, негипотетическую схему их чередо-
вания. Для ее создания требовалась определенная, довольно
значительная сумма знаний по социально-экономической исто-
рии многих древнейших, древних и средневековых обществ, а
также по истории их производительных сил и производства.
Однако наука в то время их еще не накопила. Археология и
этнография делали только свои первые шаги. Недостаточно вы-
сок был и уровень развития тогдашней европейской историче-
ской науки, наиболее передовой для того времени. Основная
масса источников даже по политической истории различных
стран и народов, не говоря уже об истории социально-экономи-
ческой и технико-технологической, в то время еще не была из-
вестна. История стран Востока оставалась почти неизучен-
ной ! и потому нередко преподносилась в искаженном и фан-
тастическом освещении, свидетельством чего являются, напри-
мер, «Идеи к философии истории человечества» И. Г. Гердера
и гегелевская «Философия истории». В исторической науке гос-
подствовали представления, согласно которым определяющей
основой и главной пружиной исторического прогресса являются
право и законодательство. Проблемы социально-экономической
истории даже европейских стран, не говоря уже о восточных, в
то время почти не изучались. Внимание ученых было сосредо-
точено прежде всего и главным образом на политической и
культурной истории крупных западноевропейских стран. Име-
лось всего лишь несколько оригинальных исследований полити-
ческой и культурной истории древней Греции и античного Ри-
ма («История Греции» У. Митфорда, опубликованная во второй
половине XVIII в., одноименная 12-томная работа А. Грота,
вышедшая в свет в середине XIX в., книга Э. Гиббона «История
упадка и разрушения Римской империи», опубликованная и
80-х годах XVIII в., и два трехтомника «Римской истории» —

Б. Нибура, изданные в первой трети XIX в., и Т. Моммзена,
опубликованный в середине XIX в.). Приводимые в этих рабо-
тах сведения социально-экономического характера были разроз-
ненными, отрывочными и нередко просто недостоверными. На-
пример, фантастически преувеличивалась численность рабов в
Греции и Риме. Единственной работой экономического характе-
ра по истории античности была книга А. Бёка «Государствен-
ное хозяйство афинян», изданная в 1818 г. и содержавшая та-
кие же преувеличения.
Примерно так же обстояло дело и с литературой по исто-
рии европейского средневековья (подробнее об этом см. [64]),
хотя оригинальных работ на эту тему было больше, чем по
истории античности. Не был открыт еще первобытнообщинный
строй (первые труды по данной теме появились позднее, в по-
следней четверти XIX в.).
Был создан ряд оригинальных работ по всемирной истории,
которая рассматривалась как простая сумма историй различ-
ных стран. В частности, в 70-х годах XVIII в. была опублико-.
вана двухтомная «Всемирная история» А. Шлёцера, а в первой
четверти XIX в. вышло первое издание многотомной «Всемир-
ной истории» Ф. Шлоссера, которую К. Маркс в последние го-
ды своей жизни использовал в качестве основы при составле-
нии хронологических выписок. В упомянутых и других подобных
работах рассматривалась главным образом политическая исто-
рия крупных европейских стран и давались те или иные отры-
вочные сведения по политической истории некоторых стран Во-
стока.
Если подходить к делу строго научно, то эта довольно не-
многочисленная и очень специфическая литература не могла
служить сколько-нибудь достаточной основой для выводов
обобщающего характера относительно добуржуазных стадий
развития общества, ибо подобные выводы должны опираться
на сравнительно полное изучение истории хотя бы большей
части народов.
Тем не менее в науке в то время уже сложилось прочное
убеждение, что развитие общества имеет стадийный характер.
Достигла определенного уровня и специальная наука об общих
закономерностях и стадиях развития общества — историческая
социология, или философия истории, — и появился целый ряд
концепций стадийной общественной эволюции. К середине
XVIII в. в западноевропейской науке получила заметное рас-
пространение (вместе с идеей прогресса) созданная еще в ан-
тичную эпоху умозрительная концепция трехстадийного разви-
тия человеческого общества, согласно которой его первой ста-
дией была охотническо-собирательская, соответствующая пер-
вобытности, второй — пастушеская или скотоводческая, на ко-
торой стало зарождаться имущественное неравенство, треть-
ей— земледельческая с характерными для нее господством
частной собственности, делением общества на богатых и бед-
14

ных, привилегированных, непривилегированных и бесправных и
с государственной организацией. Последний момент дополнялся
идеями Ж. Ж. Руссо о сущности государства в трактате «Рас-
суждение о происхождении и основаниях неравенства между
людьми» (1755 г.), где утверждалось, что государство возник-
ло в результате появления частной собственности, деления об-
щества на богатых и бедных и было создано богатыми, дабы
держать в повиновении эксплуатируемых и неимущих. Это умо-
зрительное заключение оказало большое влияние на европейское
обществоведение.
Указанная трехстадийная концепция была материалистиче-
ской в том смысле, что стадии и характер общества на каждой
из них различались по главному занятию, «способу существова-
ния» основной массы населения. Свойственное ей ошибочное
лредставление о том, что скотоводство стадийно предшествова-
ло земледелию, держалось примерно до середины XIX в., ког-
да было установлено, что скотоводство и земледелие возникли
более или менее одновременно в порядке разделения труда,
обусловленного природными условиями существования различ-
ных обществ.
Во второй половине XVIII в. различные ученые — А. Тюрго
и А. Барнав во Франции, У. Робертсон, Дж. Миллар, А. Фер-
гюсон и А. Смит в Англии, С. Е. Десницкий в России и дру-
гие — превратили эту концепцию в четырехстадийную, добавив
в качестве заключительной стадию, которую Дж. Миллар и
С. Е. Десницкий называли «коммерческой», А. Барнав — «торго-
во-промышленной», а остальные перечисленные авторы предпо-
читали не называть никак, возможно потому, что торгово-про-
мышленная деятельность в то время даже в наиболее экономи-
чески развитой Англии еще не стала главным занятием основ-
ной массы населения.
Из названных ученых наиболее близкую к материалистиче-
скому пониманию истории точку зрения развивал А. Барнав, ко-
торый основой и главной пружиной исторического прогресса
общества считал развитие технических средств труда, а эконо-
мической основой общественного и политического строя'— соб-
ственность на средства производства. Однако он был еще очень
далек от того, чтобы рассматривать технические средства тру-
да как одну из составных частей той или иной системы или
ступени производительных сил и раскрыть экономическое со-
держание отношений собственности, без чего невозможен сущ-
ностно-экономический, а следовательно, и последовательно ма-
териалистический анализ любой системы общественных отно-
шений. К тому ж работа, в которой излагались его взгляды, бы-
ла опубликована лишь в 1843 г., спустя 50 лет после гибели
автора на эшафоте. Она остается свидетельством того, насколь-
ко далеко в конце XVIII в. зашли попытки объяснения истории
с позиций домарксова материализма.
Если не брать в расчет представление о том, что скотонод-
1

ство стадийно предшествовало земледелию, то концепция пе-
речисленных выше авторов в остальном правильно отображала
одну из существенных сторон процесса стадийного развития
общества, которая больше всего бросалась в глаза на тогдаш-
нем уровне познания указанного процесса. Нельзя не отметить
также, что в то время в науке уже входило в обиход понятие
«феодализм», которым обозначалась политико-правовая систе-
ма организации общества и управления им, существовавшая в
средневековой Западной Европе и характеризовавшаяся вас-
сально-сюзеренными отношениями и политической раздроблен-
ностью страны, а также хорошо осознавались некоторые другие
различия между греко-римской античностью и западноевропей-
ским средневековьем. Однако эти различия не считались суще-
ственными при определении стадий общественной эволюции.
Наряду с указанной выше материалистической концепцией
во второй половине XVIII в. — первой половине XIX в. разви-
вались также чисто идеалистические и дуалистические концеп-
ции стадийной общественной эволюции. Так, в 50—60-х годах
XVIII в. были выдвинуты две различные идеалистические кон-
цепции трехстадийного развития общества. Одна из них, при-
надлежавшая Ж. Ж. Руссо, изображала историю общества по
аналогии с развитием индивидуального человеческого организ-
ма как прохождение от стадии безмятежного и счастливого
«золотого века» детства человечества, когда люди жили в
«естественном состоянии» и в условиях «естественного права»,
через стадию юности к стадии старости, одряхления и упадка
человеческого рода в условиях цивилизации. Согласно другой
концепции, выдвинутой швейцарским просветителем И. Изели-
ном, человечество в своем развитии последовательно проходит
стадии господства чувств и первобытной простоты, на которой
застряли народы Востока; преобладания фантазии над чувст-
вами и смягчения нравов под воздействием разума и воспита-
ния, что будто бы было характерно для древних греков и рим-
лян; господства разума над чувствами и фантазией, что стано-
вится характерным для западноевропейских народов после ты-
сячелетнего царства средневековой тьмы.
Концепции Руссо и Изелина были чисто умозрительными, не
основанными на анализе конкретного исторического материала.
В противоположность им книга немецкого просветителя И. Гер-
дера «Идеи к философии истории человечества», впервые
опубликованная несколькими выпусками в 1784—1791 гг., пред-
ставляла собой попытку осмыслить еще очень скудный и к то-
му же далеко не всегда достоверный материал истории многих
стран и народов с глубокой древности до XIV в. В ней развива-
лась идея прогресса как движения человечества по пути к до-
стижению гуманности в отношениях между людьми и между
народами. Однако проблема стадийности не нашла в ней долж-
ного освещения, возможно потому, что автор не смог установить
четкий критерий для выделения ступеней развития гуманности.
16

В книге Ж. Кондорсэ «Эскиз исторической картины про-
гресса человеческого разума», написанной незадолго до казни
ее автора, единообразный и строгий критерий для определения
ступеней развития разума также отсутствует. Тем не менее та-
кие ступени им выделяются. Развитие знаний и просвещения он
считал главной движущей силой исторического прогресса. Од-
нако первые три стадии этого процесса (охотническо-собира-
тельская, пастушеская и раннеземледельческая) были разгра-
ничены им, в сущности, по традиционному признаку главного
занятия основной массы населения, последующие шесть ста-
дий — по тому или иному событию в истории западноевропей-
ской науки и культуры, а будущая — десятая стадия — пред-
ставляется как торжество разума и справедливости.
Эту 10-ступенчатую схему прогресса разума пытался
по-своему переосмыслить и уточнить в одной из своих ранних
работ выдающийся французский утопист А. Сен-Симон, пере-
делав ее в 12-ступенчатую. Первые пять ступеней у него состав-
ляли доисторическую эпоху, которая характеризовалась как вре-
мя господства фетишизма. Фетишистской же он считал и ше-
стую ступень, которую, но его мнению, представляли ацтеки и
инки в период открытия Америки Колумбом, уже имевшие при-
митивную государственность. История, согласно этой концеп-
ции Сен-Симона, начинается лишь с древних египтян, которые
представляли седьмую стадию, переходную от господства идо-
лопоклонства к господству многобожия у древних греков и
римлян, представлявших соответственно восьмую и девятую ста-
дии прогресса разума. Десятая ступень в данной концепции ха-
рактеризовалась господством мусульманского единобожия у
арабов VII—XIII вв., одиннадцатая — господством католиче-
ского единобожия в Западной Европе в средние века, а буду-
щая, двенадцатая — господством положительного научного зна-
ния, соответственно которому будут преобразованы религия,
мораль и право.
В работах последнего периода своей жизни А. Сен-Симон
стал проповедовать другую концепцию стадийного развития об-
щества, в которой идея прогресса разума в его религиозной
оболочке сочеталась с идеей стадийного «смягчения» и «ослаб-
ления» эксплуатации человека человеком, усматриваемых в
улучшении правового положения эксплуатируемых. На этой ба-
зе им была разработана новая схема чередования ступеней
общественной эволюции. Первой стадией в ней была фетиши-
стская, соответствующая первобытному обществу, когда плен-
ных убивали и поедали. Вторая стадия — политеистическая —
соответствовала античному греко-римскому обществу, когда
убийство пленных было заменено обращением их в рабов, что,
мол, являлось огромным прогрессом по сравнению с первобыт-
ным каннибализмом. При этом Сен-Симон, основываясь на
фантастическом преувеличении некоторыми авторами данных о
численности рабов в античном мире, полагал, что последние со-
2 За к. 85
17

ставляли там основную массу населения и почти единственную
производительную силу общества. Отсюда пошла социологиче-
ская характеристика древних сословно-классовых обществ в ка-
честве рабовладельческих. Третью, монотеистическо-феодаль-
ную стадию в этой схеме представляют некоторые страны сред-
невековой Западной Европы, в частности Франция, где под
благодетельным влиянием католической церкви рабство было
заменено более «мягкой» и «слабой» формой эксплуатации —
крепостничеством, которая характеризовалась Сен-Симоном в
качестве гораздо более прогрессивной по сравнению с антич-
ным рабством. Таким образом, французский мыслитель пере-
осмыслил понятие «феодализм», придав ему значение стадии
развития общества, для которой характерно прежде всего и
главным образом господство крепостничества. На будущей, чет-
вертой — заключительной — стадии своего развития общество,
по его мысли, должно быть промышленным и научным, основан-
ным на высоких моральных принципах «нового христианства»,
на свободном наемном труде и на общности интересов капита-
листов и трудящихся.
Сен-Симон ввел в свою концепцию понятия «органических»
и «критических» эпох, первые из которых соответствуют основ-
ным стадиям общественного развития, а вторые — промежуточ-
ным между ними стадиям перехода от одной основной к дру-
гой. В частности, современную ему эпоху перехода от пережит-
ков средневековья к «промышленному» капиталистическому об-
ществу во Франции он характеризовал как «критическую». Он
также довольно удачно совместил свою схему стадий развития
общества с получившим к тому времени самое широкое распро-
странение членением западноевропейской истории на древнюю,
средневековую и новую. Поэтому его схема внешне выглядела
более убедительной и привлекательной, чем предшествующие
схемы.
Ученики и последователи А. Сен-Симона — С. Базар,
Б. Анфантен и др. — в опубликованной ими в начале 30-х годов
XIX в. книге «Изложение учения Сен-Симона» дополнили его
историко-социологическую концепцию идеей стадийных измене-
ний права собственности в связи со стадийными изменениями в
господствующей форме эксплуатации и, развивая прогрессивные
стороны его противоречивого идейного наследия, несколько
по-иному трактовали грядущую, заключительную — «научно-
промышленную» — стадию развития общества. Одну из харак-
терных особенностей политеистическо-рабовладельческой ста-
дии они усматривали в господстве неограниченной «полной»
частной собственности не только на вещи, но и на личность ра-
ботников производства — рабов, подобную же особенность мо-
нотеистическо-феодальной стадии — в «неполной» частной собст-
венности на личность крепостных, а особенность заключитель-
ной и переходной к ней стадий — в отсутствии частной собст-
венности капиталистов на личность наемных работников. Обще-
18

ство будущего («научно-промышленное») на фазе его зрелости
они рисовали как «всемирную ассоциацию трудящихся», в ко-
торой будет покончено не только с эксплуататорской собствен-
ностью на средства производства и с эксплуатацией человека
человеком, но и с присущей капитализму анархией производ-
ства. Развитие производства там, по их представлениям, должно
осуществляться в порядке централизованного планирования, на
основе учета и контроля через разветвленную банковскую си-
стему во главе с центральным банком, который будет выпол-
нять функции не только главного кредитора, но и главного
хранителя и распорядителя всех фондов производства (см.
[115, с. 364—4021).
Консервативные и реакционные стороны идейного наследия
Сен-Симона развил в своих объемистых сочинениях его бывший
ученик, родоначальник позитивизма О. Конт, отрекшийся впо-
следствии от своего учителя. Он приписывал себе заслугу от-
крытия «великого закона трех фазисов развития знаний — ре-
лигиозного, метафизического и позитивного»2. Этот закон, по
утверждениям Конта, лежит в основе стадийного развития об-
щества. Религиозную фазу Конт (по примеру Сен-Симона и его
последователей) подразделял на стадии идолопоклонства, мно-
гобожия и единобожия, которым соответствовали первобытное
состояние общества, греко-римская рабовладельческая антич-
ность и западноевропейское феодально-крепостническое средне-
вековье. Метафизическая фаза начиналась у него вместе с на-
чалом разложения феодализма (приуроченным к XIV в.), а по-
зитивная должна была наступить во Франции в полной мере
после прихода банкиров и промышленников к власти. Религи-
озной фазе соответствовала у Конта «военная система» органи-
зации общества, позитивной — «промышленная система» (т. е.
несколько приукрашенный капитализм), а метафизической —
переходное состояние от «военной» к «промышленной системе»,
составлявшей, по его мысли, последнюю ступень и конечную
цель прогрессивного развития общества.
Для обозначения науки об обществе Конт ввел в обращение
термин «социология», получивший затем самое широкое распро-
странение. Ему же принадлежит деление социологии на «соци-
альную статику» и «социальную динамику». И хотя оба эти тер-
мина явно неудачны, поскольку сближают социологию с физи-
кой и отдают сильным налетом механицизма, однако в них
улавливается правильная мысль о необходимости различать
изучение общества на той или иной основной стадии его разви-
тия как нормально функционирующей системы и изучение его
в качестве развивающейся системы. Впоследствии эти подходы
получили более точные названия: первый — функционального,
второй — генетического.
Нельзя не отметить также, что в «социальной статике» Конт
ограничивался рассмотрением лишь функциональной роли соб-
ственности в ее правовом, и моральном аспектах, семьи, языка,
2*
19

управления и совсем не касался экономического содержания
собственности на средства производства, отношений частнособ-
ственнической эксплуатации и других социально-экономических
институтов, а также производительных сил общества. Точно
так же не учитывалась и роль данных факторов в развитии об-
щества, т. е. в «социальной динамике». То и другое делало
анализ Конта односторонним и поверхностным.
Последняя перед возникновением Марксовой теории общест-
венных формаций значительная попытка разработать чисто
идеалистическую концепцию стадийного развития общества свя-
зана с именем Г. Гегеля. Эта концепция была изложена им сна-
чала кратко в заключительном разделе «Философии права», за-
тем более пространно в «Философии истории», опубликованной
впервые в 1837 г. Согласно Гегелю, в основе исторического
процесса лежит закономерное саморазвитие абстрактного ми-
рового духа, подобное развитию разума человека со времени
его рождения. В процессе своего саморазвития мировой дух по-
степенно постигает самого себя и познает свою внутреннюю
свободу — в этом и заключается суть исторического развития
человеческого общества. На каждой из стадий своего самораз-
вития мировой дух воплощается в духе того или иного народа,
в его характере, который выражается в особенностях религии,
политического строя, права, нравственности, в быте, обычаях,
науке и культуре. Г. Гегель подразделяет народы на историче-
ские, на которые нисходит мировой дух, и все остальные, не-
исторические, которые он обошел стороной. Каждый из истори-
ческих народов, пройдя определенную стадию развития своего
духа, передает эстафету прогресса другому историческому на-
роду, а сам либо гибнет под ударами других народов, либо
прекращает свое прогрессивное развитие на той ступени, на ко-
торой его застала передача эстафеты.
История, по Гегелю, начинается лишь с возникновением го-
сударства. Вслед за И. Изелином и И. Гердером он считал
первым историческим народом китайцев (у которых в действи-
тельности государственность возникла несколько позднее, не-
жели в Египте и в Двуречье). Первая, восточная стадия само-
развития мирового духа, подобная детскому возрасту человека,
охватывает историю Китая, Индии, Ирана и Египта. Народы
этих стран еще не осознавали своей свободы, там царило «по-
головное рабство», при котором лишь правитель-деспот мог
считать себя свободным, да и тот был, в сущности, рабом тра-
диций. Передав эстафету прогресса грекам, народы стран Во-
стока завершили свое историческое развитие и застыли в непо-
движности. Следующими двумя стадиями развития мирового
духа Г. Гегель называет древнегреческую и древнеримскую.
В античных Греции и Риме свобода была осознана меньшин-
ством населения, а большинство пребывало в рабстве. Наконец,
эстафету прогресса из рук римлян принял германский народ.
В процессе своего развития на четвертой стадии эволюции
20

мирового духа, т. е. в эпоху средневековья и нового времени,
он при благодетельном воздействии христианской религии, в
конце концов, полностью познал самого себя, обрел внутрен-
нюю свободу в современной Гегелю Пруссии и на этом завер-
шил свое историческое саморазвитие.
Таковы, в самых общих чертах, основные концепции стадий-
ной общественной эволюции, которые сложились до возникно-
вения Марксовой теории общественных формаций.
Все перечисленные концепции являются в той или иной ме-
ре гипотетическими, поскольку они базировались на явно недо-
статочном и не всегда достоверном фактическом материале, не
были обоснованы специальными исследованиями и представля-
ли собой в, сущности, догадки. В большинстве своем они были
идеалистическими, поскольку исходили из признания разума,
знаний, религии, морали или права главной движущей силой
исторического прогресса.
Марксова теория общественных формаций не была лишь
простым продолжением предшествующих концепций стадийной
общественной эволюции, создание ее явилось революционным
переворотом в науке об обществе. В отличие от указанных кон-
цепций она имеет последовательно материалистический харак-
тер и является прежде всего теорией стадийного развития об-
щества на Ъснове стадийного же (ступенчатого) развития его
производительных сил и производства. Согласно этой теории,
именно ступенчатое развитие производительных сил и общест-
венного производства представляет собой материальную осно-
ву и главную пружину стадийного прогресса общества. Из
всех многообразных общественных отношений выделяются в ка-
честве определяющих отношения, складывающиеся и сущест-
вующие в процессе общественного производства. Их развитие,
согласно данной теории, обусловлено прежде всего и главным
образом развитием производительных сил и общественного про-
изводства. Сведение же «общественных отношений к производ-
ственным и этих последних к высоте производительных сил,—
как подчеркивал В. И. Ленин, — дало твердое основание для
представления развития общественных формаций естественно-
историческим процессом» [25, с. 138]. Иначе говоря, оно пре-
вратило историческую социологию (философию истории) из
сферы догадок и гипотез в подлинную науку.
Теория общественных формаций отличается от всех предше-
ствующих концепций стадийной общественной эволюции также
тем, что ее «костяк» составляет разработанная Марксом строй-
ная логическая система соподчиненных категорий, которые при
формационном анализе должны развертываться в строго опре-
деленном порядке, воспроизводя последовательность выявления
основных (прямых) причинно-следственны* связей между объ-
ектами реальной действительности, отображаемыми данными
категориями. Иначе говоря, закономерные связи и соотношения
между указанными объектами отображаются системой катего-
21

рий теории общественных формаций как логические отношения
иерархии и субординации, при которых определенная катего-
рия выступает в качестве исходной. В системе категорий «об-
щественная формация» такой исходной и системообразующей
является категория «общественный способ производства», а з
последней — категория «ступень развития производительных
сил». Именно с нее и должен начинаться формационный ана-
лиз.
Исключения из этого правила составляют те случаи, когда
речь идет о гипотетических построениях, нуждающихся в по-
следующей проверке, либо о промежуточных стадиях развития
общества, т. е. об эпохах перехода от одной общественной фор-
мации к другой, для которых характерно наличие двух различ-
ных типов экономических производственных отношений при од-
ной и той же промежуточной ступени развития производитель-
ных сил. В таких случаях за исходную и системообразующую
принимается категория «исторические типы экономических про-
изводственных отношений» либо то, что представляется этими
типами (при гипотетических построениях). Несоблюдение ука-
занной познавательной процедуры превращает формационный
анализ в произвольное комбинирование понятий.
К. Маркс не только подвел базу последовательно материа-
листического понимания истории под теорию стадийной обще-
ственной эволюции, что само по себе является одной из его ве-
личайших научных заслуг, но и в отличие от своих предшест-
венников по этой теории, довольствовавшихся умозрительными
построениями и догадками, дал глубокое и всестороннее исследо-
вание капиталистическогр способа производства. Тем самым он
научно доказал, что развитие человеческого общества действи-
тельно имеет стадийный характер и основывается на ступенча-
том развитии его материальных производительных сил и произ-
водства. Это же затем было подтверждено на примерах иссле-
дования первобытнообщинного строя различными авторами и
реализацией научного предвидения, что на смену капитализму
должен прийти социализм.
Теория общественных формаций была создана К. Марксом
далеко не сразу. Первые подступы к ее разработке были сде-
ланы им еще во второй половине 40-х годов в написанном сов-
местно с Ф. Энгельсом труде «Немецкая идеология», в извест-
ном письме П. В. Анненкову и в некоторых других работах.
Однако в «Немецкой идеологии», где называются четыре ста-
дии общественной эволюции (родо-племенной строй, античное
рабовладельческое общество, феодализм и капитализм), они
выделяются не по ступеням развития производительных сил и
обусловленным ими историческим типам экономических произ-
водственных отношений, а иначе — по правовым формам соб-
ственности, т. е. почти так же, как и у последователей А. Сен-
Симона.
Впервые, теория общественных формаций была сформулиро-
22

вана К. Марксом в краткой и самой общей форме в предисло-
вии к опубликованной в 1859 г. книге «К критике политической
экономии»: «В общественном производстве своей жизни люди
вступают в определенные, необходимые, от их воли не завися-
щие отношения — производственные отношения, которые соот-
ветствуют определенной ступени развития их материальных
производительных сил. Совокупность этих производственных от-
ношений составляет экономическую структуру общества, реаль-
ный базис, на котором возвышается юридическая и политиче-
ская надстройка и которому соответствуют определенные фор-
мы общественного сознания. Способ производства материаль-
ной жизни обусловливает социальный, политический и духов-
ный процессы жизни вообще... На известной ступени своего
развития материальные производительные силы общества при-
ходят в противоречие с существующими производственными от-
ношениями, или — что является только юридическим выраже-
нием последних — с отношениями собственности, внутри кото-
рых они до сих пор развивались. Из форм развития произво-
дительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тог-
да наступает эпоха социальной революции. С изменением эко-
номической основы более или менее быстро происходит пере-
ворот во всей громадной надстройке... Ни одна общественная
формация не погибает раньше, чем разовьются все производи-
тельные силы, для которых она дает достаточно простора, и
новые более высокие производственные отношения никогда не
появляются раньше, чем созреют материальные условия их су-
ществования в недрах самого старого общества... Буржуазные
производственные отношения являются последней антагонисти-
ческой формой общественного процесса производства» [3, с. 6—
71.
Как явствует из приведенного отрывка, общественная фор-
мация по Марксу — та или иная стадия общественной эволю-
ции, характеризующаяся прежде всего определенной ступенью
развития производительных сил общества и соответствующим
этой ступени историческим типом экономических производствен-
ных отношений, который зависит от нее и в конечном счете
определяется ею. Коренной причиной перехода от одной ста-
дии общественной эволюции к другой является несоответствие
между возросшими к концу ее производительными силами и
сохраняющимся типом экономических производственных отно-
шений, который в данных конкретных условиях перестал соот-
ветствовать им. Переход от одной общественной формации к
другой составляет относительно кратковременную, но все же
цельную эпоху в развитии каждого общества, — эпоху социаль-
ной (межформационной) революции, в ходе которой осуществ-
ляется замена одного типа производственных отношений дру-
гим типом их, происходит замена старых базиса и надстройки
новыми базисом и надстройкой, призванными устранить проти-
воречие между указанными отношениями и возросшими произ-
23

водительными силами и дать новый импульс развитию послед-
них. Из формулировки К. Маркса также вытекает, что пере-
ходные (промежуточные) стадии общественной эволюции ха-
рактеризуются наличием признаков и элементов производитель-
ных сил, свойственных и старой и новой формациям, а также
двух разных типов производственных отношений — сходящего
с исторической арены и нарождающегося. Так обстоит дело и
в современную, переходную от капитализма к коммунизму эпо-
ху, для которой характерно в глобальном масштабе наличие
промежуточной, переходной от капитализма к коммунизму сту-
пени развития производительных сил и сосуществование капи-
талистической и социалистической систем производственных от-
ношений.
Следует особо отметить открытую Марксом тесную взаимо-
связь между той или иной ступенью развития производитель-
ных сил и соответствующим ей и определяемым в конечном
счете ею типом производственных отношений, которая образует
то, что принято называть общественным способом производства.
Констатация данной взаимосвязи резко отличает Марксову
теорию общественных формаций от всевозможных концепций
буржуазных ученых вроде «теории стадий экономического рос-
та» У. Ростоу. Однако взаимосвязь и взаимозависимость меж-
ду ступенями развития производительных сил и типами произ-
водственных отношений, равно как базиса и надстройки обще-
ства, обнаруживается и прослеживается во всей своей полноте
только применительно к большим историческим эпохам и к фор-
мационным стадиям общественной эволюции, поскольку каж-
дый из компонентов общественной системы развивается отно-
сительно самостоятельно, на основе не только общих, но и сво-
их внутренних закономерностей. Развитие же производительных
сил и производственных отношений является определяющей
основой общественной эволюции лишь в конечном счете, по-
скольку оно подвержено обратному воздействию надстройки, а
в антагонистических обществах — также воздействию классо-
вой борьбы и борьбы между различными политическими сила-
ми. Именно такой подход отличает марксизм от вульгарного
экономизма, который любые явления и изменения в области
идеологии, культуры и политики объясняет экономическими
причинами — развитием производительных сил и производст-
венных отношений.
Та или иная формационная (основная) ступень развития
производительных сил и обусловленный ею исторический тип
экономических производственных отношений составляют орга-
ническое единство, олицетворением которого является соответ-
ствующий общественный способ производства. Это единство их
проявляется в том, что не существует основных ступеней раз-
вития производительных сил, которым не соответствовали бы
определенные исторические типы экономических производствен-
ных отношений; точно также не существуют и исторические ти-
24

пы экономических производственных отношений, которые не бы-
ли бы обусловлены соответствующими ступенями развития
производительных сил. Иначе говоря, понятие, трактуемое как
ступень развития производительных сил, которой не соответ-
ствует вполне определенный тип производственных отношений,
в действительности таковой не является; равным образом по-
нятия, выдаваемые за тип производственных отношений и спо-
соб производства, если перрое не соответствует основной сту-
пени развития производительных сил, а второе не олицетво-
ряет собою указанное органическое единство, также таковыми
не являются. Мы особо подчеркиваем этот важный момент
теории общественных формаций, поскольку в отечественной
литературе иногда наблюдаются неправомерные попытки про-
извольного конструирования различных «ступеней (уровней)
развития производительных сил», «типов производственных
отношений» и «общественных способов производства» без уче-
та указанного момента.
Соотношение между основными ступенями развития произ-
водительных сил и историческими типами производственных
отношений, сводящееся к тому, что второй из этих двух ком-
понентов общественного способа производства обусловливается
первым, было установлено К. Марксом в ходе исследования им
капиталистического способа производства.
В отличие от всех предшествующих концепций стадийной
общественной эволюции Марксова теория общественных фор-
маций основывается на исследовании экономической анатомии
общества, экономических закономерностей его функционирова-
ния и развития на каждой из формационных стадий. Именно в
этом и находит в ней свое выражение последовательная реа-
лизация мировоззренческого принципа материалистического
понимания и объяснения истории. Не случайно теорию общесг-
ных формаций называют также теорией общественно-экЪноми-
ческих формаций.
Однако данная теория не призвана быть использованной
для исследования экономической стороны процесса стадийного
развития общества, она опирается целиком на обобщенные на
соответствующем теоретическом уровне данные, которые дает
политэкономическая наука. Вообще говоря, теория обществен-
ных формаций и марксистская политическая экономия так тес-
но взаимосвязаны, что в определенном отношении напоминают
сиамских близнецов. Взаимосвязь между ними имеет обоюдоак-
тивный характер. С одной стороны, теория общественных фор-
маций формулирует ряд общих законов и положений (напри-
мер, закон стадийного развития общества на основе ступенча-
того развития его производительных сил, закон соответствия
производственных отношений производительным силам, поло-
жения об обратном воздействии надстройки на экономический
базис, о примате отношений материального производства над
всеми другими общественными отношениями и т. д.), которые
25

составляют самую общую методологическую основу политэко-
номической науки. С другой стороны, марксистская политиче-
ская экономия, используя свои специфические методы, должна
давать теоретическое исследование экономической анатомии
общества, экономических закономерностей его функционирова-
ния и развития на каждой из формационных стадий. Без этих
исследований теория общественных формаций не может после-
довательно реализовать принцип материалистического понима-
ния и объяснения истории.
Более того, марксистская политическая экономия призвана
разрабатывать ряд понятий, без которых система категорий об-
щественных формаций не может обойтись и которые не может
разрабатывать сама своими собственными средствами. Речь
идет, в частности, о таких понятиях, как «экономический тип
отношений собственности на средства и условия производства»
и «исторический тип экономических производственных отноше-
ний». Эти важные категории понятийного аппарата теории об-
щественных формаций нельзя определять без посредства поня-
тий «тип экономической реализации собственности на средства
и условия производства в процессе производства и распределе-
ния» и «основное производственное отношение», которые вхо-
дят в понятийный аппарат политэкономической науки, а не тео-
рии общественных формаций. А без всех этих понятий, в свою
очередь, нельзя определить и такую важнейшую, интегратив-
ную категорию указанной теории, как «общественный способ
производства», а также категорию «общественные классы» для
антагонистических формаций.
Из изложенного нетрудно заключить, сколь велика взаимо-
зависимость теории общественных формаций и марксистской
политической экономии и каково должно быть соотношение
между ними в разработке различных аспектов процесса ста-
дийного развития общества и важнейших категорий указанной
теории.
Эта обоюдоактивная взаимозависимость той и другой от-
нюдь не случайно проявилась и в том факте, что теория обще-
ственных формаций была создана К. Марксом в самой тесной
связи с его углубленными занятиями политической экономией,
в ходе исследования им экономической анатомии капиталисти-
ческой формации и даже впервые изложена в одной из его по-
литэкономических работ.
Как известно, разработка политэкономической теории капи-
талистического общества, научная трактовка капитализма как
исторически обусловленного общественного способа производ-
ства потребовали от К. Маркса многолетних тщательных изы-
сканий, критической переработки целого ряда политэкономи-
ческих концепций его предшественников, систематизации и ис-
следования колоссального фактического материала. В итоге бы-
ло более чем убедительно доказано, что капитализм представ-
ляет собой определенный общественный способ производства,
26

определенную формационную стадию развития общества, резко
отличающуюся от того, что было до него, и от того, что долж-
но прийти ему на смену.
Однако во времена К. Маркса еще не существовало ни по-
литэкономических концепций добуржуазных стадий развития
общества, ни сколько-нибудь достаточного фактического мате-
риала для их создания. Вполне естественно, что он не мог соз-
дать в таких условиях политэкономическую теорию сословно-
классовых обществ, а следовательно, и научно обосновать та-
кие категории этой еще не существующей теории, как «дока-
питалистические типы экономических производственных отно-
шений» и «докапиталистические общественные способы произ-
водства».
Поэтому К. Маркс при создании схемы добуржуазных спо-
собов производства был вынужден использовать наиболее рас-
пространенные в тогдашней науке и казавшиеся наиболее
близкими к истине схемы стадийной общественной эволюции,
разработанные его предшественниками иными методами, на ос-
нове иных мировоззренческих и методологических принципов,
а именно схему А. Сен-Симона, где фигурировали античная
рабовладельческая и средневековая феодально-крепостниче-
ская стадии, и схему Г. Гегеля, согласно которой первой ста-
дией общественной эволюции была восточная (преимуществен-
но азиатская). Иначе в то время было просто невозможно да-
же в самых общих чертах дать хоть какую-то общую схему по-
следовательности общественных способов производства из-за
отсутствия сколько-нибудь достаточного материала для разра-
ботки политэкономической теории сословно-классовых обществ.
Все это было вполне естественно при тогдашнем уровне
развития научных знаний, ибо, как совершенно правильно под-
метил сам К. Маркс, «в отличие от других архитекторов, нау-
ка не только рисует воздушные замки, но и возводит отдель-
ные жилые этажи здания, прежде чем заложить его фунда-
мент» [3, с. 43]. Продолжая ту же мысль, можно сказать с до-
статочным основанием, что такие «этажи» и их части возводят-
ся наукой совсем не в том порядке, который принят у архитек-
торов. Научные теории, особенно очень сложные и охватыва-
ющие широкий круг самых разнообразных явлений и процес-
сов, нередко создаются так, что их отдельные «этажи» и их час-
ти оказываются фактически отсутствующими, например, из-за
слабой разработанности соответствующих проблем либо вслед-
ствие недостаточности фактического материала для исследова-
ния и вполне определенных выводов. Образующиеся в таких
случаях «пустоты» приходится либо оставлять в виде белых
пятен в теории, либо заполнять более или менее приемлемыми
гипотезами, нуждающимися в последующей безусловной про-
верке их специальными исследованиями.
Нечто подобное произошло и с Марксовой теорией общест-
венных формаций. Она представляет собой колоссальное науч-
27

ное достижение, далеко опередившее свое время. Вместе с тем
на ней отразился недостаточный для глубокой разработки всех
ее положений уровень развития научных знаний социально-эко-
номической истории большинства стран и народов, присущий
времени ее создания.
Именно поэтому, судя по всему, появились в набросанной
К. Марксом «в общих чертах» [3, с. 7] известной схеме азиат-
ский, античный и феодальный общественные способы производ-
ства, представлявшие собой абстрактное переосмысление с ма-
териалистических позиций соответствующих стадий обществен-
ной эволюции из схем, созданных А. Сен-Симоном и Г. Геге-
лем. Марксу не было никакой необходимости провозглашать и
подчеркивать преемственность его схемы способов производст-
ва от схем указанных мыслителей, поскольку это было вполне
очевидным в его время. Ныне же это остается малоизвестным
или даже неизвестным для многих, поскольку теория общест-
венных формаций излагается и изучается в отрыве от стадий-
ных концепций предшественников Маркса и от истории ее соз-
дания, вследствие чего приходится напоминать, как обстояло
дело в действительности. Именно так и поступали некоторые
русские и советские исследователи, например Н. И. Кареев и
Б. Ф. Поршнев. Первый из них отмечал: «Сен-симонизму же
принадлежит формула исторической смены рабства крепостни-
чеством, а крепостничества наемным трудом, которому в бу-
дущем суждено уступить место совершенно новой организации
труда; формула Маркса в историческом отношении примыкает
именно к этому представлению сен-симонистов об исторической
эволюции классов» [156, с. 375]. Второй еще более категорич-
но подчеркивал, что «три средние ступени, составляющие
„внутреннюю4* группу способов производства (рабство, крепост-
ничество и наемный труд), заимствованы Марксом у Сен-Си-
мона и его последователей» [265, с. 27].
Перенимая в очищенном от идеалистических наслоений ви-
де историко-социологическую схему А. Сен-Симона и его по-
следователей, К. Маркс, весьма возможно, полагал, что типы
производственных отношений в антагонистических обществах и
самые стадии общественной эволюции можно определять по
господствовавшим в некоторых странах формам частнособствен-
нической эксплуатации. Однако исследование им капиталисти-
ческого способа производства в «Капитале» показало, что ука-
занные типы во всех случаях должны определяться только по
господствовавшим типам экономической реализации отноше-
ний собственности на средства и условия производства в про-
цессе производства и распределения. Так, наемный труд, как
определенная форма эксплуатации, практиковался и во всех
сословно-классовых обществах. Однако лишь в капиталистиче-
ском обществе производство, отчуждение и присвоение приба-
вочного труда наемных рабочих осуществляется в виде приба-
вочной стоимости, что и обусловливает капиталистический
28

(прибавочно-стоимостной) тип частнособственнической экс-
плуатации и экономической реализации отношений эксплуа-
таторской собственности на средства производства, определя-
ющий собою капиталистический (прибавочно-стоимостной) тип
экономических производственных отношений. Кроме того,
К. Маркс выделял и отличал капиталистическую формацию во-
все не по господствующей форме частнособственнической экс-
плуатации и не по правовой форме собственности, а прежде
всего и главным образом по свойственной ей определенной сту-
пени или системе производительных сил и по обусловленному
ею прибавочно-стоимостному типу производственных отношений,
т. е. по тому, что в своем органическом единстве составляет
капиталистический способ производства. Следовательно, при-
равнивание азиатской, античной и феодальной стадий из схем
Г. Гегеля и А. Сен-Симона к общественным способам произ-
водства в сформулированной К. Марксом схеме их чередова-
ния не соответствует самому существу его политэкономической
методологии и основным положениям его теорий общественных
формаций и является не более чем чужеродным вкраплением в
последнюю, вынужденным лишь обстоятельствами, о которых
говорилось выше.
Возможно, что основоположники марксизма предпочли исто-
рико-социологическую схему А. Сен-Симона и его последовате-
лей другим схемам и концепциям стадийной общественной эво-
люции из-за того, что она импонировала им своей гуманисти-
ческой направленностью, поскольку «и великие утописты и ос-
новоположники научного коммунизма рассматривали будущее
общество как ассоциацию, в которой свободное развитие лич-
ности является условием свободного развития всех» [345, с. 22].
Во всяком случае, они высоко ценили А. Сен-Симона за «гени-
альную широту взгляда» [15, с. 196] и даже защищали воззре-
ния французского утописта и его последователей от искажений
их «истинным социалистом» К. Грюном [14, с. 495—514]. Что
же касается азиатского способа производства в Марксовой
схеме общественных способов производства, то достаточно
сравнить его с гегелевской восточной стадией развития обще-
ства, как их несомненное сходство в определенных отношениях
сразу же бросится в глаза. Кстати сказать, и сам К- Маркс от-
мечал, что выводы, относящиеся к стадийному развитию обще-
ства, были сделаны им прежде всего в результате длительного
и глубокого изучения гегелевской философии права и класси-
ческой политической экономии (см. [3, с. 6]).
Таким образом, если подходить к делу строго научно, на-
бросанная К. Марксом «в общих чертах» схема общественных
способов производства является, в сущности, гипотетической в
части, касающейся добуржуазных стадий развития общества,
поскольку, во-первых, последняя была основана не на специ-
альных социологических и политэкономических исследованиях,
которые в то время были просто невозможны из-за недостаточ-
29

ного уровня развития исторической науки, а лишь на переос-
мыслении гипотетических стадий развития общества; во-вторых,
потому что критерием при определении добуржуазных способов
производства служат в ней не ступени развития производи-
тельных сил и не исторические типы производственных отно-
шений, определяемые по типам экономической реализации соб-
ственности на средства производства, как следует согласно
Марксовой политэкономической методологии, а, как и у А. Сен-
Симона, господствующие формы-стадии частнособственниче-
ской эксплуатации.
Гипотетический характер указанной схемы признавался в
науке и раньше. Так, Ф. Энгельс не включал в нее азиатский
способ производства, как неиодтверждаемый данными науки,
на основе изучения доклассовых обществ Л. Морганом и дру-
гими учеными, ввел в нее первобытнообщинный способ произ-
водства. А после того как в конце XIX — начале XX в. рядом
исследователей (см., например, [218; 449]) было установлено,
что рабы вовсе и не составляли большинства населения и ос-
новную производительную силу даже в античных обществах
Греции и Рима, не говоря уже об огромном большинстве дру-
гих древних сословно-классовых обществ (где их удельный вес
в массе населения был довольно незначителен), и что ряд су-
щественных признаков, считавшихся специфическими только
для средневековых сословно-классовых обществ, был в той или
иной мере и форме характерен и для древних сословно-классо-
вых обществ, многие ученые стали относить все сословно-клас-
совые общества древности и средневековья к одной единой
стадии общественной эволюции. Эта тенденция, как уже отме-
чалось в предисловии, господствовала и в советской науке до
начала 30-х годов; все добуржуазные сословно-классовые об-
щества обычно характеризовались тогда советскими учеными в
качестве феодальных.
Однако в 30-х годах в нашей науке возобладала тенденция
характеризовать в формационном плане сословно-классовые об-
щества древности в качестве рабовладельческих, сословно-клас-
совые общества средневековья и нового времени — в качестве
феодальных, а азиатский способ производства считать научной
фикцией. Указанная тенденция стала ведущей не потому, что
истинность тезиса о двухформационном развитии сословно-
классовых обществ была подтверждена специальными истори-
ко-социологическими и политэкономическими исследованиями
разнообразного исторического материала на основе диалектики
отдельного — особенного — общего, а иначе, путем не совсем
обычного в науке одобрения этого тезиса «большинством голо-
сов» на нескольких научных конференциях в Академии истории
материальной культуры в 1933—1934 гг.3, а также в результа-
те последующего многократного повторения указанного тезиса
в различных учебных пособиях на протяжении многих лет.
При этом авторами пособий теория общественных формаций
30

максимально упрощалась. Например, различие между рабст-
вом и крепостничеством сводилось к тому, что раба, как свою
«полную собственность», хозяин мог, а крепостного, как «свою
неполную собственность», уже не мог «убить как скотину».
Подобные упрощения вели к тому, что главный познавательный
инструмент указанной теории — ее логическая система сопод-
чиненных абстракций — подменялся несложным набором раз-
личных постулатов, из которых выводились соответствующие
категории. Отрицательные результаты такой многолетней прак-
тики, как будет показано в следующих главах, сказываются и
поныне.
С того же времени вошло в практику отрицать, что концеп-
ция двухформационного (ныне — трехформационного) развития
сословно-классовых обществ является, в сущности, гипотетиче-
ской, хотя ее соответствие исторической действительности, пов-
торяем, остается до сих пор не доказанным специальными со-
циологическими и политэкономическими исследованиями на ма-
териале социально-экономической истории большинства указан-
ных обществ. Более того, признание ее гипотетического харак-
тера стало приравниваться некоторыми ее приверженцами чуть
ли не к отрицанию самой Марксовой теории общественных
формаций. В основе такой позиции лежит неисторический, на-
четнический подход к некоторым высказываниям основополож-
ников марксизма, который затрудняет в данном случае научную
постановку вопроса и препятствует созданию специальных
политэкономических и социологических исследований о сослов-
но-классовых обществах.
Однако накопленный наукой материал по социально-эконо-
мической истории различных сословно-классовых обществ, осо-
бенно Востока, достаточно часто не согласуется с делением их
по общественным способам производства на азиатские, рабо-
владельческие и феодальные; и это лишний раз подтверждает,
что такое деление является гипотетическим и нуждается в про-
верке специальными политэкономическими и социологическими
исследованиями. Об том же свидетельствует и отмеченное в
предисловии отсутствие единого мнения в нашей науке о чис-
ле добуржуазных формаций.
Неправомерное признание гипотезы научной истиной стало
возможным потому, что Марксова теория общественных форма-
ций излагается в литературе и изучается вне связи с историей
ее создания и с предшествующими концепциями стадийной об-
щественной эволюции, а также без учета тогдашнего, еще не-
достаточного уровня знаний социально-экономической истории
огромного большинства сословно-классовых обществ. В свое
время Ф. Энгельс в одном из своих писем К. Марксу писал:
«Пока наши принципы... не будут выведены логически и исто-
рически из предшествующего мировоззрения и предшествую-
щей истории как их необходимое продолжение, настоящей яс-
ности в головах не будет, и большинство будет блуждать в по-
31

темках» [20, с. 5]. Однако это, к сожалению, не учитывается
при изложении теории общественных формаций. Сошлемся хо-
тя бы на опубликованные в течение последних лет специаль-
ные коллективные работы, получившие заслуженную положи-
тельную оценку в печати. Так, в книге «Теория общественно-
экономических формаций» история ее создания неправомерно
изображается как история самопроизвольного возникновения в
зачаточном виде в некоем вакууме в 1842 г. и последующего
количественного разрастания, когда она вместе с тем «кристал-
лизуется и оформляется... облекаясь в соответствующую терми-
нологию» [318, с. 19]. Примерно так же рисуется история соз-
дания этой теории и в фундаментальной работе «Марксистско-
ленинская теория исторического процесса» (см. [212, т. 2, с. 6—
11]). И хотя в данной книге в качестве предшественников
Маркса упоминаются А. Сен-Симон и Г. Гегель, однако в ней
даже не отмечается, что первому из них принадлежит первона-
чальное авторство историко-социологического деления процес-
са развития общества на стадии рабовладельческую, феодаль-
но-крепостническую и наемного труда и что второй, по сущест-
ву, стоял у истоков тезиса об азиатском способе производства.
Неправомерное признание гипотезы научной истиной делает
теорию общественных формаций противоречивой в методоло-
гическом плане и ведет к ее вульгаризации, к фактическому
отказу от ряда ее важных методологических положений, от ее
логической системы соподчиненных абстракций, к замене по-
следней несложным набором разноречивых постулатов, к по-
пыткам «уточнения» и «исправления» указанной теории приме-
нительно к высказываниям К. Маркса, сделанным еще до ее
создания 4, и т. д. Лежащая в основе этой теории идея о ста-
дийном развитии общества на базе ступенчатого развития его
производительных сил нередко подменяется поэтому же оши-
бочной идеей о том, что в основе деления процесса развития
общества на соответствующие формации-стадии лежит деление
истории на традиционные общеисторические эпохи древности,
средневековья и нового времени 5 либо произвольно определяе-
мые исторические типы производственных отношений и общест-
венные способы производства.
Одним словом, в нашей литературе стихийно действует не-
осознаваемая многими тенденция к пересмотру некоторых важ-
ных методологических положений теории общественных форма-
ций. Указанная тенденция, как будет показано в следующих
главах, не сводится лишь к перечисленным выше моментам и
обусловлена не только неправомерным отрицанием гипотетиче-
ского характера двух- (или трех-) формационной схемы разви-
тия сословно-классовых обществ, но и неразработанностью ря-
да важных методологических проблем этой теории.

Глава 2
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ФОРМАЦИИ
И ТРАДИЦИОННЫЕ ОБЩЕИСТОРИЧЕСКИЕ ЭПОХИ
В литературе широко бытуют неправомерные, на наш
взгляд, представления о тесной взаимосвязи, взаимозависимос-
ти и даже тождественности понятий «основные стадии развития
общества» («общественные формации»), «формационные эпо-
хи» и «традиционные общеисторические эпохи», что нередко
приводит к столь же неправомерным выводам и утверждени-
ям, когда речь заходит об общественных формациях.
Термин «эпоха» в исторической науке имеет два принципи-
ально различных значения: 1) период протекания того или ино-
го процесса, явления или события, по которому он выделен;
2) период, означающий грубо приблизительную степень отда-
ленности во времени тех или иных фактов, событий, явлений и
процессов от субъекта, рассматривающего их. Первое значение
указанного термина охватывает такие понятия, как эпохи фор-
мационные (периоды существования той или иной общественной
формации), межформационные (промежуточные, характеризу-
ющиеся переходом от одной формации к другой), внутрифор-
мационные (эпоха промышленного капитализма, империализма,
зрелого социализма и т. д.), а также периоды различных исто-
рических процессов, явлений и событий (эпохи крестовых по-
ходов, Ренессанса, царствования Петра I и т. д.). Второе зна-
чение того же термина включает понятия традиционных обще-
исторических эпох древности, средневековья, нового и новейше-
го времени, а также всех иных периодов, исторических фактов,
явлений и процессов, выделенных по признаку той или иной
грубо приблизительной отдаленности во времени от рассмат-
ривающего их субъекта (древний Вавилон, средневековые
древности, киевские и новгородские древности, современное
искусство и т. д.).
Мы вынуждены особо подчеркнуть необходимость различать
указанные два значения термина «эпоха», поскольку это не де-
лается даже в специальных справочных изданиях.
Термин «эпоха» интересует нас в данном случае лишь в
плане соотнесения его значений «формационные и межформа-
ционные эпохи», тесно связанного с понятиями «основные ста-
дии развития общества» («общественные формации») и «про-
межуточные стадии развития общества» и «традиционные обще-
3 Зак. 85
33

исторические эпохи». Дело в том, что в нашей научной литера-
туре наблюдается известный разнобой в суждениях, связанный
с неразличением этих двух отнюдь неодинаковых значений тер-
мина «эпоха». Лишь очень немногие авторы считают, что его
нельзя трактовать однозначно, и потому называют традицион-
ные эпохи «условными» (см. [108, с. 30; 107, с. 11 — 12]), види-
мо, в отличие от «безусловных» эпох протекания того или ино-
го события, явления или процесса. Наиболее же широкое рас-
пространение получил взгляд, согласно которому понятия «об-
щеисторические эпохи», с одной стороны, и «формационные и
межформационные эпохи» — с другой, являются, по существу,
тождественными и взаимозаменяемыми. «Понятию „предысто-
рия, — говорится, например, в «Философской энциклопедии», —
соответствует господство первобытнообщинной формации, древ-
ней истории — рабовладельческой, средней истории — фео-
дальной, новой истории — капиталистической. Новейшая исто-
рия, начинающаяся с 1917 г.,. представляет собою эпоху все-
мирно-исторического поворота человечества от капитализма к
социализму, начатого Октябрьской революцией. Хронологиче-
ское деление истории, ее периодизация покоится, таким обра-
зом, на определенных теоретических предпосылках (курсив
наш.—В. #.), обобщающих наиболее характерные черты соот-
ветствующих периодов» [338, т. 2, с. 372]. Несколько иначе
обосновывает подобный подход В. Н. Никифоров: «Даже при
беглом знакомстве со всемирной историей бросается в глаза
принятое всеми историками деление на древность, средние ве-
ка, новое время... Сторонник „рабовладельческой" концепции
объяснит указанное деление тем, что в основе древних об-
ществ лежит рабовладельческий способ производства, средневе-
ковых — феодальный. Но для приверженца „вечного" феода-
лизма (концепции существования феодализма в эпохи древ-
ности и средневековья. — В. И.) древнее время и средние века
остаются неразделенными» [230, с. 120]. В третьей работе,
посвященной рассмотрению марксистско-ленинской теории исто-
рического процесса, подчеркивается: «Исторические эпохи — это
всегда качественно особые периоды в истории. Сущность эпо-
хи составляет исторический тип производственных отношений,
которые определяют ее основное содержание. Они характери-
зуют формационную принадлежность эпохи, ее формационный
тип. Так, выделяются эпоха рабовладения, эпоха феодализма
и т. д.» [212, т. 2, с. 23]. Даже те авторы, которые считают
«условными» понятия эпох древности, средневековья, нового и
новейшего времени, предлагают «расшифровывать» эти эпохи,
исходя из понятия «общественные формации» (см. [108; 109]).
Вместе с тем при известном единодушии различных авто-
ров в подходе к вопросу о соотношении понятий «традицион-
ные общеисторические эпохи» и «общественные формации»
наблюдается резкое расхождение между ними в вопросе о том,
какое из перечисленных понятий следует считать первоначаль-
34

ным ii какое — производным от него. Одни из авторов утверж-
дают, что членение исторического процесса по общественным
формациям, а следовательно, и по формационным эпохам вы-
росло из стихийно сложившегося деления того же процесса на
традиционные эпохи и является не более чем теоретическим
осмыслением последнего основоположниками марксизма [289,
с. 89] (см. также [298, т. 15, с. 247]). Другие же, напротив, счи-
тают, что деление истории на традиционные общеисторические
эпохи «исходит из марксистско-ленинского учения о формаци-
ях и о революционном переходе от одной формации к другой»
([298, т. 10, с. 2511).
Попытаемся коротко разобраться в том, как обстоит дело
в действительности.
Понятия «основные и промежуточные стадии развития обще-
ства» и «формационные и межформационные эпохи» тесно
взаимосвязаны, поскольку служат целям рассмотрения одного
и того же стадийного исторического процесса, но в двух раз-
личных аспектах: абстрактно-логическом (философском) и
конкретно-историческом (подробнее об этом см. [283]). Рассмот-
рение этого процесса в философском плане, т. е. в аспекте
Марксовой теории общественных формаций, означает мыслен-
ное воспроизведение средствами логики и абстрагирования на
основе метода отдельного — особенного — общего лишь наибо-
лее глубокой сущности указанного процесса в ее очищенной от
конкретики, идеализованной и логически упорядоченной фор-
ме. Рассмотрение же его в плане « конкретно-историческом
означает мысленное воспроизведение этого процесса в его мно-
гообразной и неповторимой конкретности, во взаимопереплете-
нии и взаимодействии самых различных событий, явлений и
процессов, в их причинно-следственной связи и в определенной
хронологической последовательности, т. е. воспроизведение тех
или иных особенностей, сторон и частностей стадийного (фор-
мационного) процесса развития общества в различных странах
в ту или иную формационную либо межформационную эпоху.
Оно является конкретизацией Марксовой теории формаций
средствами исторической науки, рассмотрением этой теории на
реальном историческом материале с учетом особенностей исто-
рического процесса в каждом отдельном случае.
Понятие «формационные и межформационные эпохи» сложи-
лось в результате обогащения исторической науки Марксовой
теорией общественных формаций, являющейся по ее наиболее
глубокой сущности теорией стадийного развития общества на
основе ступенчатого развития его производительных сил. Со-
гласно этой теории, основные стадии общественной эволюции
(общественные формации) определяются, как известно, по гос-
подствующим общественным способам производству, каждый
из которых представляет собою органическое единство опреде-
ленной ступени развития производительных сил и свойственного
ей и определяемого ею типа производственных отношений.
3*
35

Каждая из основных ступеней развития производительных сил
характеризуется прежде всего определенным историческим ти-
пом техники, качественно определенными средствами труда, а
каждый тип производственных отношений — определенным гос-
подствующим экономическим типом собственности на средства
и условия производства. Промежуточные же (межформацион-
ные) стадии развития общества характеризуются наличием
элементов двух исторических типов техники, двух типов эконо-
мики и двух типов производственных отношений — сходящего с
исторической арены и нарождающегося либо уже народивше-
гося.
Понятия «формационная эпоха» и «межформационная эпо-
ха» (переходный период) целиком вытекают из понятий «ста-
дия существования той или иной формации» и «стадия перехо-
да от одной формации к другой». Каждая из формационных и
межформационных эпох хронологически ограничена рамками
соответствующей формационной или межформационной стадии.
Основные и промежуточные стадии развития общества и соот-
ветствующие им формационные и межформационные эпохи
объективны и безусловны в том смысле, что они существуют
независимо от сознания тех или иных субъектов и от времени
восприятия их последними.
Что же касается деления истории на традиционные эпохи
древности, средневековья и нового времени, то оно возникло
на неизмеримо более низком уровне развития науки, еще до
появления идеи прогрессивного развития общества и тем более
до возникновения исторической социологии и концепций ста-
дийной общественной эволюции. Оно было введено в историче-
скую науку немецким ученым К. Келлером (Целлариусом) в
последней четверти XVII в. взамен господствовавшего до того
времени деления истории на четыре периода по времени суще-
ствования «четырех великих империй: ассиро-вавилонской, ми-
дяно-персидской, греко-македонской и римской (включая сред-
невековую «Священную Римскую империю германской нации»),
которому, в свою очередь, предшествовала периодизация исто-
рии по библейско-евангельским событиям от сотворения мира
богом за шесть дней и до грядущего Страшного суда. Оно все-
цело определялось тогдашним уровнем развития науки и было,
в сущности, делением по наиболее бросавшейся тогда в глаза
западноевропейским ученым характерной особенности западно-
европейской исторической действительности — по сменявшим
одна другую в качестве господствующих цивилизациям: антич-
ной (греко-римской), католической (средневековой романо-
германской) и буржуазной, или «гуманистической» — по тог-
дашним представлениям.
Согласно келлеровскому делению, древняя история вклю-
чает в себя эпоху от первых исторических известий до факти-
ческого раздела Римской империи на Западную и Восточную в
324 г. н. э., т. е. до начала крушения античной цивилизации.
36

Хронологическим рубежом между средневековой и новой исто-
рией он называл падение Византии (Восточной Римской импе-
рии) под ударами турок в 1453 г. Впоследствии в буржуазной
науке граница между древностью, и средневековьем была пе-
редвинута на 150 лет и приурочена к падению Западной Рим-
ской империи в 476 г., которое стало считаться актом крушения
античной цивилизации и утверждения германо-романской като-
лической цивилизации в Западной Европе, а рубежом между
средневековой и новой историей стали называть открытие Аме-
рики X. Колумбом в 1492 г., которое в представлениях буржу-
азных ученых стало началом «гуманистической», т. е. буржу-
азной, цивилизации. Как видно, рубежи между традиционными
эпохами устанавливались довольно произвольно и столь же
произвольно переносилось историками.
В деление западноевропейской истории на эпохи древности,
средневековья и нового времени вкладывалось сначала различ-
ное содержание. Так, филологи трактовали эпоху нового време-
ни как период возврата к чистой латыни, испорченной в сред-
ние века, гуманисты — как эпоху возврата к гуманистическим
идеалам античности после духовного застоя и прозябания в
мрачный период средневековья. Многие же ученые сравнивали
эти три эпохи с детством, юностью и зрелостью человека, что,
кстати сказать, отразилось в названии средневековья в некото-
рых западноевропейских языках (moyen age, Mittelalter, middle
ages — «средний возраст»), являвшемся буквальным переводом
придуманного тогда же латинского наименования средних ве-
ков — medium aevum. Все эти трактовки не выходили за рамки
циклических представлений о развитии человеческого общест-
ва, согласно которым исторические циклы воплощались в сме-
нявших одна другую в Западной Европе цивилизациях, повто-
рявших в определенных отношениях одна другую. Указанные
представления были ярко выражены в книге итальянского
мыслителя Д. Вико «Основания новой науки об общей природе
наций», опубликованной в 1725 г. и получившей впоследствии
широкую известность.
Лишь после зарождения идеи стадийной общественной эво-
люции западноевропейские ученые стали вкладывать эту идею
в трехчленное деление западноевропейской истории. В част-
ности, А. Сен-Симон и вслед за ним О. Конт стали трактовать
эпоху западноевропейской древности как стадию господства ра-
бовладельческой формы эксплуатации, эпоху западноевропей-
ского средневековья — как стадию господства крепостничества,
а эпоху нового времени — как стадию господства эксплуатации
наемного труда. Эта концепция получила широкое распростра-
нение в буржуазной науке благодаря работам О. Конта.
В XIX в. в западноевропейской исторической науке появился
также термин «современная (т. е. новейшая) история»
(histoire contemporain, modern history), которым обычно обо-
значали последний период новой истории, охватывавший не-
37

сколько десятилетий до момента рассмотрения его тем или
иным автором.
Членение западноевропейской истории на три традиционные
эпохи и хронологическое совмещение их с господством антич-
ной цивилизации, феодализма и капитализма получили широ-
кое распространение в учебной литературе, в том числе и в до-
революционной России. В буржуазной науке оно трактовалось
и трактуется некоторыми в духе трехстадийной концепции
О. Конта, другими — примерно так же, как и во времена
К. Келлера, и отнюдь не считается глобальным.
В Советском Союзе вплоть до середины 30-х годов препо-
давание всемирной истории в школах и вузах заменялось рас-
смотрением отвлеченной социологической схемы фаз общест-
венного развития, согласно которой все добуржуазные классо-
вые общества древности, средневековья и нового времени, ха-
рактеризовались в качестве феодальных (см. [195; 323]). Поэто-
му традиционное деление западноевропейской истории на три
эпохи было не в ходу, употреблялось сравнительно редко, а по-
нятие «новейшая история» применялось только в своем перво-
начальном значении, т. е. в смысле «новая история последних
десятилетий» (см., например, [202]). Однако в середине
30-х годов, в связи с введением в советских школах курса
гражданской истории, традиционное деление было восстановле-
но в своих правах (см. [161]) и совмещено с делением истори-
ческого процесса по общественным формациям 6, подобно тому
как в дореволюционной учебной литературе оно совмещалось с
делением истории Западной Европы по господствовавшим там
цивилизациям — античной, феодальной и «современной», т. е.
капиталистической. При этом за хронологический рубеж меж-
ду древностью и средневековьем принималось по традиции
крушение Западной Римской империи в 476 г., а за рубеж меж-
ду средневековой и новой историей — французская буржуазная
революция 1789—1794 гг. (см. [161, с. 26—27]). В понятие «но-
вая история» включался и период после Великой Октябрьской
социалистической революции в России [161, с. 27], а понятие
«новейшая история» по-прежнему трактовалось в смысле «но-
вая история последних десятилетий» [201, с. 441]. Вместе с тем
традиционному членению западноевропейской истории на три
эпохи был придан глобальный характер, и они стали условно
рассматриваться в качестве эпох всемирной истории и основ-
ных стадий развития классового общества вообще.
Традиционное деление истории на три эпохи было несколь-
ко пересмотрено советскими историками после второй мировой
войны. Начальный рубеж новой истории был приурочен ими к
английской буржуазной революции середины XVII в., а под но-
вейшей историей стала пониматься послеоктябрьская эпоха,
рассматриваемая в качестве переходного периода от капитализ-
ма к социализму во всемирном масштабе. Вместе с тем усили-
лась тенденция считать традиционные эпохи древности, средне-
38

вековьи и нового времени в качестве равнозначных соответст-
вующим формационным эпохам, а период новейшей истории —
в качестве равнозначного межформационной эпохе.
Однако такой подход не имеет достаточных научных осно-
ваний. Традиционное деление истории на эпохи древности,
средневековья, нового и новейшего времени очень условно, от-
носительно и субъективно, поскольку является членением лишь
по грубо приблизительному удалению во времени тех или иных
событий, фактов, явлений и процессов от рассматривающего их
субъекта, т. е. по величине, которая в отношении одних и тех
же фактов неизменно и постоянно возрастает вместе со сменой
поколений исследователей, вынуждая последних относить счи-
тавшиеся ранее современными события ко все более отдален-
ным временам. Например, для Геродота и Сыма Цяня новей-
шей (современной) представлялась эпоха, в которую они жи-
ли и которую мы ныне характеризуем как древнюю; для буду-
щих историков новейшая эпоха, в которую мы живем, точно
так же будет представлять собою один из периодов древней
или древнейшей истории. Традиционное членение истории на
три-четыре эпохи не несет и не может нести никакой иной
смысловой нагрузки, кроме указанной выше. Иначе говоря, в
самой периодизации истории по традиционным общеисториче-
ским эпохам не содержится никаких «определенных теоретиче-
ских предпосылок, обобщающих характерные черты соответст-
вующих периодов».
Отождествление традиционных исторических эпох, с одной
стороны, и основных и промежуточных стадий общественной
эволюции — с другой, представляется абсолютно неправомер-
ным, поскольку членение истории на традиционные эпохи и де-
ление процесса развития общества на основные и промежуточ-
ные стадии базируются на совершенно различных принципах.
Первое, как уже отмечалось, является делением по событиям,
по поверхности явлений, по грубо приблизительной степени от-
даленности во времени тех или иных фактов, событий, явлений
и процессов от фиксирующего их историка. При втором же бе-
рется только внутренняя, закономерно необходимая сторона
стадийного процесса общественной эволюции, его наиболее
глубокая сущность, очищенная от различных чисто эмпириче-
ских моментов и недоступная непосредственному наблюдению.
Стадии общественной эволюции и характерные для них зако-
номерности являются объективными, т. е. независимыми от на-
шего сознания и от времени восприятия их исследователями, и
выявляются только с помощью приемов абстрактного мышле-
ния, .создания логических систем научных абстракций. Они
должны определяться вовсе не по традиционным историческим
эпохам, а лишь по господствующим общественным способам
производства, которые выявляются только путем сравнитель-
ного исследования социально-экономической истории различных
обществ в социологическом и политэкономическом планах на
W

основе метода отдельного — особенного — общего. Тем же пу-
тем выявляются и общие закономерности функционирования и
развития различных обществ на той или иной стадии общест-
венной эволюции, а также механизм их экономической детер-
минации.
Деление истории на традиционные общеисторические эпо-
хи не может быть равнозначным членению ее на стадии разви-
тия общества и соответствующие им формационные и межфор-
мационные эпохи также потому, что оно, во-первых, не делает
различия между последними и, во-вторых, либо оставляет за
бортом первобытнообщинную формацию, либо объединяет ее
вместе с рабовладельческой формацией в одну эпоху древ-
ности. Несоответствие его членению по основным стадиям раз-
вития общества будет еще более разительным, если согласить-
ся с теми авторами, которые признают существование в исто-
рии азиатского способа производства и соответствующей -ему
формации, либо с теми, кто считает, что все добуржуазные
классовые общества древности, средневековья и нового време-
ни составляли одну единую добуржуазную классово-антагони-
стическую формацию. Условность приспособления этих делений
друг к другу обнаруживается и в том, что принцип их соответ-
ствия фактически не соблюдается. Древняя, средневековая и
новая история рассматриваются как формационные эпохи гос-
подства рабовладения, феодализма и капитализма, а новей-
шая история — как межформационная эпоха перехода от капи-
тализма к социализму во всемирном масштабе. Для эпохи же
господства коммунистической формации в членении истории на
традиционные эпохи не находится места, как и для таких про-
межуточных стадий процесса общественной эволюции, как эпо-
хи перехода от первобытнообщинной к первой классовой фор-
мации и от добуржуазной классовой формации к капиталисти-
ческой.
Деление истории на традиционные эпохи носит не только
субъективный, произвольный и условный, но также, по суще-
ству, и европоцентристский характер, поскольку основано цели-
ком и полностью на материале истории Западной Европы и от-
ражает лишь некоторые специфические черты ее конкретно-
исторического развития, в частности последовательную смену
там трех различных цивилизаций. Оно не могло возникнуть,
например, в Китае, где на протяжении древности, средневе-
ковья и нового времени господствовала одна цивилизация, ко-
торая рассматривалась китайцами как «срединная», оказывав-
шая определяющее влияние на «варварскую периферию», т. е.
на весь остальной мир и, следовательно, на всю мировую исто-
рию. В китайской добуржуазной науке по указанной причине
господствующими стали китаецентристские циклические пред-
ставления о китайской, а значит, и «всемирной истории, соглас-
но которым каждый исторический цикл определялся периодом
царствования соответствующей династии либо одновременно
40

правивших династий (в периоды политического распада стра-
ны) в Китае.
Кстати сказать, при выявлении основных стадий добуржуаз-
ного развития общества история таких стран, как Китай, Ин-
дия, Иран, должна представлять особенно большой интерес
именно потому, что там на всем протяжении древности и сред-
невековья сохранялись одни и те же цивилизации, а следова-
тельно, и непрерывность социально-экономического и культур-
ного развития. Общие закономерности стадийной общественной
эволюции в указанную эпоху должны прослеживаться в этих
странах гораздо более отчетливо и наглядно, чем в странах
древней и средневековой Западной Европы, где действие этих
закономерностей осложнялось и затенялось исчезновением с
исторической арены одних народов и цивилизаций и появлени-
ем других.
Произвольность и условность деления исторического процес-
са на традиционные эпохи наглядно проявляется и в том фак-
те, что за рубеж между древностью и средневековьем прини-
мается событие, в-сущности, местного значения, не оказавшее
сколько-нибудь существенного влияния на историю подавляю-
щего большинства европейских и, понятно, всех неевропейских
стран и народов. Оно было бы столь же условным и произ-
вольным и в том случае, если бы за такой рубеж было приня-
то какое-либо событие, например, истории одной из стран Во-
стока, так как в то время любое событие там точно так же не
оказало и не могло оказать определяющего влияния на соци-
ально-экономическую жизнь невосточных и огромного большин-
ства восточных обществ. Ведь тогда даже крупнейшие события
в том или ином регионе еще не оказывали и не могли оказать
определяющего влияния на историю других регионов, посколь-
ку каждая из региональных цивилизаций жила своей замкну-
той жизнью.
К тому же процесс стадийной общественной эволюции про-
текал и будет до определенного времени протекать очень не-
равномерно во времени и в пространстве для различных об-
ществ и регионов 7. Почти в каждую историческую эпоху суще-
ствовали и будут до определенного времени существовать об-
щества самых различных по своему формационному характеру
типов, находящиеся на разных стадиях развития. Поэтому про-
извольное, условное и субъективное деление истории на эпохи
древности, средневековья, нового и новейшего времени не годит-
ся в качестве сущностно общего при определении и характери-
стике основных и промежуточных стадий общественной эволю-
ции и не может служить сущностной основой при определении
этих стадий.
Вместе с тем доставшееся нам в наследство от буржуазной
науки условное традиционное деление истории на большие
эпохи, как и традиционное условное членение каждой из них
на три периода («ранний», «средний» и «поздний»), очень
41

удобно в том отношении, что позволяет делать обзор и сопо-
ставление всех одновременно существующих в данную эпоху
обществ, нередко находящихся на разных стадиях социальной
эволюции. Такое рассмотрение исторического процесса во мно-
гих случаях представляется необходимым, особенно в учебных
пособиях по всемирной истории, наряду с рассмотрением его
по стадиям развития общества и соответствующим им форма-
ционным и межформационным эпохам, а иногда даже и более
предпочтительным.
Однако следует иметь в виду, что это условное деление,
возникшее на материале истории некоторых стран и народов
Западной Европы, применимо, как таковое, лишь к ней и ко
всемирной истории, но, по существу, неприменимо в плане хро-
нологических рамок к истории любой другой страны или на-
рода, если она рассматривается сама по себе, вне связи со
всемирной историей. Например, китайские историки, отождеств-
ляющие общеисторические эпохи с общественными формация-
ми и применительно к истории своей страны, относят начало
новой истории Китая вовсе не к середине XVII в., а ко време-
ни первой «опиумной» войны (1840—1842), когда началось по-
луколониальное закабаление Китая капиталистическими дер-
жавами, сопровождавшееся развитием там капиталистических
отношений. Они также не разграничивают историю Китая на
древнюю и средневековую, а предпочитают говорить об эпохах
существования в своей стране рабовладельческой и феодаль-
ной формаций, хронологическим рубежом между которыми од-
ни из них считают XI в. до н. э., другие — V—IV вв. до н. э.,
третьи — V в. н. э. В ряде случаев «древней» называют всю
историю Китая до первой «опиумной» войны (см., например,
1435]). Советские же историки, когда речь заходит о древней
истории русского народа, ограничивают ее эпохой Киевской и
Новгородской Руси, т. е. рамками VIII—XII вв. н. э.
Отсюда нетрудно сделать вывод, что попытки отождествить
деление процесса развития общества по общественным форма-
циям (основным стадиям общественной эволюции) с членени-
ем истории на традиционные эпохи являются не более чем по-
пытками упростить теорию общественных формаций до недопу-
стимых пределов.
Что же касается членения процесса развития общества на
формационные эпохи, то оно применимо в равной мере как к
истории всего человеческого общества, так и к истории состав-
ляющих его отдельных народов. В данной связи следует сде-
лать две оговорки. Во-первых, человеческое общество в целом*
проходит все формационные стадии своего развития, все фор-
мационные эпохи, а отдельные народы, могут миновать ту или
иную антагонистическую формационную стадию своего разви-
тия. Во-вторых, если речь идет о процессе развития человече-
ского общества в целбм, то за начало каждой новой формаци-
онной эпохи принимается исторически первое возникновение
42

новой формации в одном из конкретных обществ (социальных
организмов); для каждого же конкретного общества (социаль-
ного организма) время перехода к новой формационной эпохе
определяется спецификой его развития.
Во всем этом находит свое выражение диалектика двух
взаимосвязанных законов: закона стадийного (формационного)
развития всего человеческого общества на основе ступенчатого
развития его производительных сил и производства и закона
неравномерного стадийного развития различных составляющих
его обществ в докоммунистическую эпоху. Тот и другой явля-
ются главными в системе историко-социологических законов, с
которыми имеет дело теория общественных формаций. Все
остальные историко-социологические законы (классовой борь-
бы, соответствия производственных отношений производитель-
ным силам и др.) подчиняются действию их и конкретизируют
последние в тех или иных аспектах.
Первый из двух указанных главных историко-социологиче-
ских законов был открыт и научно обоснован на примере капи-
талистической стадии развития К. Марксом. Результаты дейст-
вия второго из них были впервые следующим образом подме-
чены еще в середине XVIII в. выдающимся французским мыс-
лителем А. Р. Тюрго: «Слабый свет начинает прорезывать гу-
стой мрак, покрывающий все нации, и распространяется все да-
лее и далее. Жители Халдеи, более близкие к источнику изна-
чальных преданий египтяне и китайцы оказываются впереди
всех остальных народов. Другие следуют за ними поодаль; од-
ни успехи приводят к новым успехам. Неравенство между на-
циями увеличивается: здесь искусства начинают зарождаться,
там они идут большими шагами вперед к своему совершенству;
в других местах изначальный мрак еще не рассеялся. И в этом
неравенстве, до бесконечности разнообразном, нынешнее со-
стояние вселенной, представляя одновременно все оттенки вар-
варства и цивилизации, некоторым образом показывает нам
при одном только взгляде следы и памятники всех шагов че-
ловеческого разума, картину всех ступеней, через которые он
прошел, и историю всех эпох» [327, с. 52—53]. Однако Тюрго
не смог объяснить механизм действия указанного закона. Эти
объяснения дали К. Маркс и Ф. Энгельс в ряде своих работ
(см., например, [5, с. 521—522; 18, с. 30; 21; 22]), а примени-
тельно к развитию капитализма в империалистическую эпоху —
В. И. Ленин в книге «Империализм, как высшая стадия капита-
лизма» и в некоторых других своих работах.
Из этих объяснений следует, что, согласно закону неравно-
мерного развития различных обществ, сначала главным обра-
зом вследствие различий в природно-географических условиях
своего существования, затем во все большей мере в силу дей-
ствия других разнообразных факторов, прежде всего обратно-
го воздействия надстроечных институтов и явлений на базис-
ные, одни из обществ переходят на более высокую стадию раз-
43

вития раньше, чем другие, а третьи надолго задерживаются на
одной и той же стадии. Однако более развитые общества ра-
но или поздно и в тех или иных формах воздействуют на от-
сталые общества, ускоряя так или иначе их развитие либо да-
же способствуя минованию ими определенных стадий. Поэтому
в истории не было и быть не могло «тупиковых ситуаций» или
каких-то иных путей развития, отличных от магистрального
пути. Всеобщее же выравнивание темпов и уровней социально-
го, экономического и культурного развития, согласно данному
закону, окажется возможным лишь после победы социализма
во всемирном масштабе.
Закон стадийного развития человеческого общества на осно-
ве ступенчатого развития его производительных сил и произ-
водства и закон неравномерного развития составляющих его
различных обществ взаимозависимы, взаимообусловлены и со-
ставляют в данном смысле, так сказать, две стороны одной и
той же медали. Это выражается в том, что действие первого во
многом определяется действием второго, который, в свою оче-
редь, действует лишь в пределах, определяемых первым, и лишь
в направлении реализации первого.
Рассматриваемые два главных историко-социологических
закона при философском подходе к процессу развития общест-
ва дополняют друг друга и являются двумя уровнями такого
рассмотрения. Изучение данного процесса в свеге действия пер-
вого закона предполагает очень высокий уровень абстракции и
является рассмотрением его в наиболее абстрагированном ви-
де, лишь в рамках его общей направленности и наиболее глу-
бокой сущности. Оно позволяет установить, что указанный про-
цесс имеет стадийный характер, выявить структуру общества на
каждой из стадий его развития, прямые (от базиса к надстрой-
кам) функциональные связи и соотношения между различными
компонентами этой структуры, роль производительных сил и
общественного производства как материальной основы и глав-
ной пружины исторического прогресса, создающей экономиче-
скую необходимость в постоянном совершенствовании, а затем
и в коренной перестройке всей системы производственных от-
ношений и надстроек.
Однако, как свидетельствует историческая действитель-
ность, экономическая необходимость действует отнюдь не авто-
матически, а лишь в конечном счете. Ее действие в различных
конкретно-исторических условиях ускоряется либо, напротив,
замедляется на первобытной и переходной от нее к сословнр-
классовому строю стадиях влиянием главным образом естест-
венногеографической среды, а на последующих стадиях во все
большей мере также различными факторами социального по-
рядка, в частности обратным воздействием надстроечных ин-
ститутов и явлений на базисные, создающим благоприятный ли-
бо, напротив, неблагоприятный социальный климат для дейст-
вия первого главного историко-социологического закона. Уцо-
44

мянутые моменты на указанных стадиях способствуют ускоре-
нию или, напротив, замедлению прогресса производительных
сил, либо производственных отношений, либо тех и других од-
новременно. Однако при рассмотрении исторического процесса
в свете действия первого главного историко-социологического
закона все это учитывается лишь как оговорка, вследствие че-
го остается неясным, почему, например, переход на капитали-
стическую стадию развития совершился в некоторых странах
Западной Европы гораздо раньше, чем в тех странах Востока,
где цивилизация возникла задолго до европейской. Неясной
остается и причина появления социалистического общества сна-
чала в менее развитой в экономическом отношении России, а
не в некоторых гораздо более развитых в промышленном отно-
шении странах Запада. Одним словом, при таком подходе не
объясняются многие существенные особенности стадийного раз-
вития различных обществ.
Чтобы выявить и объяснить эти особенности, в частности
воздействие различных природных и социальных факторов
(включая борьбу классов и сословий, деятельность выдающих-
ся личностей и т. д.) на развитие производительных сил и про-
изводственных отношений, необходим анализ исторического
процесса в свете действия второго главного историко-социоло-
гического закона. Такой анализ предполагает несколько иной,
более «приземленный» уровень философского рассмотрения
указанного процесса, учитывающий наиболее важные особен-
ности развития последнего в различных странах и у различ-
ных народов, воздействие различных факторов на развитие
производительных сил и производственных отношений. При по-
добном подходе корректируются в определенном отношении
результаты рассмотрения этого процесса в свете действия пер-
вого из двух главных историко-социологических законов.
В частности, оказывается иллюзорным и лишенным достаточно-
го основания представление о двухформационном развитии со-
словно-классовых обществ, согласно которому все они в нару-
шение закона неравномерного развития различных обществ по
необъясненным причинам повсеместно и почти одновременно
лерешли от рабовладения к феодализму на рубеже между
древностью и средневековьем. Впрочем, это представление, как
будет показано в следующих главах, оказывается иллюзорным
и в свете целого ряда других важных положений теории обще-
ственных формаций.

Глава 3
МЕТОДОЛОГИЯ ОТДЕЛЬНОГО-ОСОБЕННОГО-ОБЩЕГО
И «ЭТАЛОННЫЙ» ПОДХОД
В ТЕОРИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ФОРМАЦИИ
Теория общественных формаций, как уже отмечалось, имеет
дело с необычайно сложным и многообразным по своей конкре-
тике историческим процессом развития человеческого общества.
Она призвана выявить средствами логики и абстрагирования в
необозримом многообразии единство исторического процесса,
черты сходства и повторяемости определенных массовидных яв-
лений, наиболее общую структуру общества на каждой из ста-
дий его развития, закономерные связи и соотношения между
различными компонентами этой структуры, закономерности ее
функционирования и развития, движущие силы исторического
прогресса и выразить все это в определенной логической си-
стеме категорий. Это достигается в теории общественных фор-
маций путем создания логической системы соподчиненных аб-
стракций, которые выводятся посредством последовательного
отвлечения от конкретики на основе методологического принци-
па отдельного — особенного — общего.
В эмпирической основе указанного принципа лежит сравни-
тельно-исторический метод, а суть его в данном случае сводит-
ся к тому, что на основе сопоставления и сравнительного изу-
чения всего ряда однотипных конкретных обществ путем созда-
ния логических систем абстракций различного уровня и различ-
ной сложности выясняются особенные для отдельных групп об-
ществ и общие для всех их черты, связи, отношения, законо-
мерности функционирования и развития, скрытые за различны-
ми внешними формами их проявления. Применение этого мето-
да в теории общественных формаций позволяет мысленно вос-
создавать в абстрактной, обобщенной, идеализированной (т. е.
освобожденной от всего привходящего) и логически упорядо-
ченной форме структуру реального общественного строя и об-
щественных отношений на каждой из стадий развития общест-
ва, выяснить глобальные общие и региональные особенные за-
кономерности, вследствие чего он служит важнейшим познава-
тельным инструментом при формационном анализе многообраз-
ной исторической действительности. Можно без преувеличения
сказать, рассматриваемый принцип — главный методологиче-
ский принцип теории общественных формаций, без которого не
46

было бы и самой этой теории. Возможное возражение — что не
менее важным методологическим принципом для нее является
и принцип логического и исторического — следует признать не-
состоятельным, поскольку принцип логического и историческо-
го является, по существу, лишь несколько иным выражением
принципа отдельного — особенного — общего, причем общее и
особенное предстают здесь как логическое, а отдельное — как
историческое (конкретно-историческое).
Применение метода отдельного — особенного — общего в
теории общественных формаций и в политической экономии
строго ограничивается во всех случаях рамками лишь однотип-
ных обществ, проходящих одну и ту же стадию своего разви-
тия. Иначе говоря, при выявлении, например, общего средства-
ми этого метода сопоставляются отнюдь не все общества, су-
ществовавшие в данную эпоху, а только те из них, которые яв-
ляются однотипными в том смысле, что относятся к одной и
той же стадии социальной эволюции, т. е. характеризуются при-
надлежностью к одной и той же качественно своеобразной ос-
новной ступени развития производительных сил, либо к одному
и тому же историческому типу экономических производствен-
ных отношений, если они находятся на одинаковой промежу-
точной ступени развития производительных сил.
Методология отдельного — особенного — общего дает ключ
к глубокому и разностороннему познанию как структуры обще-
ства и общих закономерностей социального развития на раз-
ных стадиях последнего, так и тех особенных форм, в которых
они проявляются в разных случаях. Без преувеличения можно
сказать, что своими успехами и достижениями теория общест-
венных формаций во многом обязана именно этой методологии.
Однако последней далеко не всегда уделяется должное внима-
ние. В частности, она почти полностью игнорируется, когда за-
ходит речь о добуржуазных классовых обществах. При этом ее
нередко подменяют давно устарелой и научно несостоятельной
методологией «эталонов», или «классических образцов», при
которой за общее неправомерно принимается специфика конк-
ретно-исторического развития тех или иных стран. Именно дан-
ным моментом и объясняется тот факт, что в науке порой бы-
туют как ошибочные представления об общем и особенном в
истории, так и столь же ошибочные концепции об исключитель-
ном, будто бы выходящем за рамки общих закономерностей пу-
ти развития некоторых древних и средневековых обществ, в
том числе и китайского.
Как известно, под общим в философском смысле принято
понимать абстрактное тождество, абстрактную одинаковость в
определенном отношении целого ряда конкретных объектов, на-
личие у них какого-то одного или нескольких общих призна-
ков, по которым эти объекты объединяются в один класс пред-
метов или явлений. Общее обычно противополагается отдель-
ному, т. е. конкретным вещам или явлениям, каждое из кото-
47

рых рассматривается уже само по себе с различных сторон,
изолированно от других объектов, вне одинаковости его с по-
добными же вещами или явлениями. Короче говоря, общее про-
тивополагается отдельному как чистейшая абстракция чистей-
шей конкретности. В реальной действительности общее не мо-
жен существовать само по себе, т. е. вне отдельных конкрет-
ных вещей или явлений, а отдельное всегда содержит в себе
какие-то элементы общего, причем не одного только какого-ли-
бо общего, а самых различных общностей. Общее абстрагирует-
ся только по одному или нескольким признакам, тогда как лю-
бая отдельная конкретная вещь обладает множеством самых
разнообразных признаков, по каждому из которых она может
объединяться в отдельное общее с другими самыми различны-
ми вещами. Отдельное конкретное всегда многостороннее и
в этом смысле неизмеримо богаче любых общих абстракции.
Зато абстрактное общее всегда полнее и глубже отображает
сущность той или иной общей черты или общего признака рас-
сматриваемых объектов.
Выводить общее непосредственно из отдельного удобно лишь
в тех случаях, когда оно достаточно просто и не выражает
глубинно сущностного. В тех же весьма многочисленных слу-
чаях, когда общее предстает как нечто очень сложное, как аб-
стракция глубинно сущностного порядка, последняя выводит-
ся на основе целого ряда других научных абстракций и допу-
скает те или иные оттенки, градации и вариации выводимого
сложного общего. В таких случаях, чтобы зафиксировать эти
оттенки, градации и вариации, приходится делить по вариаци-
онно-градационным признакам сопоставляемые объекты на раз-
личные группы, в каждой из которых свойственный именно ей
менее общий, т. е. особенный, признак выступает в качестве
отличающего ее от всех других групп сопоставляемого ряда
объектов. Таким образом двухчленная формула «отдельное —
общее» превращается в трехчленную «отдельное — особенное —
общее».
В последней особенное выступает как нечто среднее между
отдельным и общим — как такое среднее, в котором учиты-
вается и отдельное и общее, и конкретное и абстрактное. Ина-
че говоря, особенное предстает как менее общее и менее конк-
ретное, как в определенной мере конкретизированная абстрак-
ция, охватывающая лишь какую-то часть целого ряда тех объ-
ектов, которые связаны между собой определенной общностью.
Особенное определяется только на основе знания как общего,
так и соответствующей конкретики, поскольку особенное — в
определенной мере конкретизированная абстракция. Общее
всегда одинаково для всего данного ряда объектов, тогда как
особенное всегда в чем-то своеобразно, ибо оно в каждом слу-
чае воплощает в себе не только одинаковое общее, но и раз-
личное отдельное, различные оттенки общего и потому в каж-
дом случае отличается от любого другого особенного своеоб-
48

разным колоритом, своей неповторимой конкретикой, своеобраз-
ными формами своего бытия.
Конкретное выражает неисчерпаемое разнообразие вещей и
явлений объективного мира, а общее и особенное — их взаимо-
связь, взаимозависимость и взаимообусловленность. Если эти
вещи и явления рассматривать только со стороны конкретности,
отдельного, то они представляются невообразимым хаосом, не-
вероятным нагромождением всякого рода случайного, ничем не
связанного друг с другом. Однако рассмотрение их со стороны
особенного и общего позволяет видеть в объективном мире не-
что цельное и стройное, развивающееся на основе определенных
закономерностей.
Особенное, т. е. в определенной мере конкретизированное
общее, ни в коем случае не следует смешивать со специфиче-
ским, т. е. с характерным только для данного объекта, отлича-
ющим последний от всех других объектов того же плана и рас-
сматриваемым вне какой-либо связи с методологией отдельно-
го — особенного — общего. Специфическое не является фило-
софской категорией и проявляется в сравнении лишь с другой
спецификой того же рода, а также с неспецифическим, которое
является таковым только в отношении самого данного специфи-
ческого. Иначе говоря, специфика характеризует отличие дан-
ного отдельного от всех других и немыслима без сопоставле-
ния их.
Человеческие общества в их развитии можно объединить в
нечто общее по самым различным признакам, например: по од-
новременности их существования в ту или иную эпоху, по фор-
мам их социальной или политической организации, по каким-то
общим признакам их культуры, религии и т. д. При этом са-
мыми общими и наиболее сущностными будут те признаки, ко-
торые повторяются во всех обществах (но по-разному на каж-
дой из стадий их развития) и определяют характер и социаль-
ную структуру любого общества на той или иной стадии соци-
альной эволюции, движущие силы, общие закономерности и на-
правление развития. Такими наиболее общими сущностными
признаками будут, несомненно, те, которые мы называем ста-
дийными или формационными. Речь идет о таких признаках,
как основные и промежуточные ступени развития производи-
тельных сил, типы собственности на средства и условия произ-
водства, типы производственных отношений, общественные спо-
собы производства и т. д. Общими для всего процесса соци-
альной эволюции будут те признаки, которые повторяются по-
разному на всех стадиях развития (например, производствен-
ные отношения вообще, ступени развития производительных сил
вообще, собственность на средства и условия производства во-
обще и т. д.), а особенными по отношению к этим общим бу-
дут признаки, свойственные только какой-либо одной из стадий
(например, капиталистический способ производства, социали-
стическая собственность на средства и условия, производства
4 Зак. 85
49

и т. д.). Общими же для той или иной стадии социальной эво-
люции будут признаки, характерные для всех обществ, прохо-
дящих ее, а особенными — та неповторимая своеобразная фор-
ма, в которую облекаются эти общие признаки в отдельном об-
ществе или в группе обществ на данной стадии их развития.
Чтобы выяснить особенное, например, применительно к
древнему и средневековому Китаю, нужно установить, что со-
бой представляло то абстрактное общее, относящееся ко всем
вообще древним и средневековым классовым обществам. Тогда
последнее можно будет конкретизировать на материале китай-
ской истории и тем самым превратить в особенное именно для
Китая, отличающееся от особенного во всех других странах
древности и средневековья. Общее для всех добуржуазных
классовых обществ, т. е. формационные признаки, может быть
выявлено только путем сравнительного изучения всех этих об-
ществ *в определенном плане, при помощи создания логических
систем научных абстракций. Однако сравнительным исследова-
нием всех или большинства добуржуазных классовых обществ
еще никто серьезно и глубоко не занимался, даже если учесть
во многом неудачные попытки историка Н. А. Рожкова [276] и
социолога К. М. Тахтарева [317], предпринятые еще в 20-х го-
дах.
Что же касается принятых в начале 30-х годов концепций
рабовладельческой и феодальной формации, то они, как изве-
стно, были выведены не путем сравнительного исследования
всех или большинства добуржуазных классовых обществ в со-
циологическом и политэкономическом планах, а иным путем.
В основу характеристики добуржуазных классовых обществ в
качестве двух разных стадий социальной эволюции, двух раз-
личных общественных формаций положено прежде всего тради-
ционное деление истории на эпохи древности, средневековья и
нового времени. Поскольку, как было показано ранее, это деле-
ние носит условный, относительный, субъективный и произ-
вольный характер, оно представляется непригодным в качестве
сущностно общего при определении и характеристике основных
стадий общественной эволюции и не может служить сущност-
ной основой при определении этих стадий.
Тем не менее, как уже отмечалось, на основе келлеровского
деления истории на древнюю, средневековую и новую А. Сен-
Симон в 20-х годах XIX в. создал социологическую схему ос-
новных стадий развития классового общества по господство-
вавшим в некоторых странах Западной Европы формам частно-
собственнической эксплуатации. Деление процесса обществен-
ной эволюции на основные стадии по господствующим формам
частнособственнической эксплуатации было гораздо более сущ-
ностным в определенном отношении, чем келлеровское деление
на три эпохи, поскольку оно учитывало и социально-экономиче-
ские моменты. А идея стадийной общественной эволюции, за-
ложенная в этой схеме и высказывавшаяся в различных фор-
50

мах и другими учеными до и после А. Сен-Симона, была сама
по себе выдающимся достижением человеческой мысли. Не слу-
чайно эту идею потом •использовал, развил и обогатил
К. Маркс.
Во времена А. Сен-Симона уровень развития науки в целом
и научных знаний социально-экономической истории человече-
ского общества не позволял ни провести сравнительное иссле-
дование истории многих различных народов и стран и опреде-
лить на этой основе стадии общественной эволюции, ни выявить
принципы, которые должны быть положены в основу при опре-
делении этих стадий. Поэтому и признак, принятый француз-
ским утопистом в качестве общего и наиболее существенного,
не оказался в действительности ни общим, ни наиболее суще-
ственным. Он не годился для характеристики доклассовых и
постклассовых обществ, поскольку в них отсутствует частно-
собственническая эксплуатация. Если же попытаться исследо-
вать развитие господствующих форм частнособственнической
эксплуатации (что, кстати сказать, проделано нами в специаль-
ной работе [135]), то их окажется вовсе не две, как полагал
А. Сен-Симон, а четыре: рабство, крепостничество, докапита-
листическая аренда и промежуточная между арендой и крепост-
ничеством форма (колонат). Выяснится также, что эти формы
выдвигались в качестве господствующих вовсе не в определен-
ной последовательности, как полагал А. Сен-Симон, а сменя-
лись они (если такая смена происходила) в разных странах в
самой различной последовательности (см. [135]) и что, следо-
вательно, рабство нельзя считать стадиально предшествующим
крепостничеству.
Если бы А. Сен-Симон при определении основных стадий
развития классового общества по господствующим формам
частнособственнической эксплуатации принял за основу не за-
падноевропейскую, а, например, китайскую действительность,
то у него поручилась бы лишь одна добуржуазная стадия раз-
вития классового общества, характеризующаяся господством
арендной формы эксплуатации, поскольку для Китая, как,
впрочем, и для огромного большинства других добуржуазных
классовых обществ, было характерно господство именно аренд-
ной формы эксплуатации, а вовсе не рабства и крепостничест-
ва (см. [119; 135]). В свете сказанного произвольность социо-
логической схемы французского утописта очевидна. Ясно также,
что, будучи основанной только на материале истории некото-
рых стран Западной Европы, она отображала отнюдь не все-
общую историческую действительность, а всего лишь опреде-
ленную специфику конкретно-исторического развития некоторых
стран этого региона и потому является европоцентристской.
Столь же произвольными, гипотетическими и в большей или
меньшей мере европоцентристскими следует признать и все дру-
гие стадийные концепции предшественников К. Маркса, по-
скольку они базировались на явно недостаточном фактическом
4*
51

материале истории лишь некоторых западноевропейских стран,
не были обоснованы специальными исследованиями и представ-
ляли собою, в сущности, лишь догадки. Их методологическую
основу составлял эталонный подход, согласно которому неко-
торые страны древней и средневековой Западной Европы (ан-
тичные Греция и Рим, средневековые Франция, Германия и
Англия) произвольно принимались за некие «эталоны», или
«классические образцы», общественной эволюции, будто бы наи-
более полно и адекватно воплотившие в себе самые общие за-
кономерности развития общества. Лишь концепция Г. Гегеля
на первый взгляд представляется глобальной, поскольку в ней
в качестве первой основной стадии развития общества фигури-
рует восточная, или азиатская. Однако и в основе этой концеп-
ции фактически лежал тот же самый эталонный подход, толь-
ко несколько иначе применяемый: гегелевские «исторические
народы» (китайцы, греки, римляне и немцы, каждый из кото-
рых являлся носителем прогресса лишь на одной из стадий
развития общества) — те же самые «эталоны» общественного
развития.
Нельзя не отметить, что эталонный подход в определенном
плане имеет некоторое сходство с методом отдельного — осо-
бенного — общего, поскольку «эталоны» произвольно прини-
маются за нечто тождественное общему, а всевозможные откло-
нения от них — за отдельное и особенное. Это лишний раз сви-
детельствует, во-первых, что без метода отдельного — особенно-
го — общего в его истинной или суррогатной форме не может
быть и речи о науке, изучающей общие и особенные закономер-
ности развития общества; а во-вторых, что до тех пор, пока
отсутствует-достаточная фактологическая основа для примене-
ния данного метода, в ход по необходимости пускаются его
суррогаты.
Кстати, говоря о произвольном и ненаучном характере эта-
лонного подхода в исторической социологии, мы отрицаем
лишь правомерность использования произвольных «эталонов» в
качестве критерия для различения основных стадий социальной
эволюции. Однако это вовсе не означает, что мы тем самым от-
рицаем и правомерность признания соответствующих обществ
«классическими» в том или ином отношении образцами по срав-
нению с другими однотипными им обществами для того или
иного относительно кратковременного периода, например при-
знания Англии середины XIX в. образцом промышленного раз-
вития в тот период.
Эталонный подход имел самое широкое распространение в
исторической социологии XVIII — первой половины XIX в., по-
скольку тогдашняя историческая наука еще не располагала
сколько-нибудь достаточными данными для сравнительного
изучения хотя бы большинства добуржуазных обществ в соци-
ально-экономическом плане, т. е. для применения метода от-
дельного— особенного — общего в концепциях стадийной обще-
52

ственной эволюции. В значительной мере именно поэтому эта-
лонный- подход стал главным методологическим принципом в
домарксовых концепциях стадийной социальной эволюции.
В них за «эталоны» общественного развития произвольно при-
нимались те страны, история которых была более или менее
известна тогдашней науке (что и служило причиной для их вы-
деления), тогда как социально-экономическая история огромно-
го большинства других стран и народов оставалась для евро-
пейских ученых областью для далеко не всегда удачных дога-
док, предположений и домыслов.
Вот как оправдывалась необходимость эталонного подхода
А. Сен-Симоном в одной из его работ: «Мы всегда будем рас-
сматривать одновременно только один народ, или, по крайней
мере, одно политическое государство, так как во все великие
эпохи существовало такое государство, которое стояло выше
всех других и превосходило их одновременно в науке и на вой-
не; так что к этому государству должны быть отнесены все
успехи человеческого разума, достигнутые в эпоху процветания
этого государства» [291, с. 50]. А О. Конт, обосновывая мето-
дологию «классических образцов», заявлял, что он лишь сле-
дует подходу автора книги «Рассуждения о всемирной истории»
епископа Ж. Б. Боссюэ [61], который являлся последним
рьяным приверженцем библейской периодизации истории.
«Движение общества вперед,— писал О. Конт,— можно изучать,
только исследуя наиболее отчетливо выраженную эволюцию
(т. е. „классические образцы" ее. — В. И.). Щегольство плохо
переваренной эрудицией только мешает исследованию социаль-
ной эволюции смесью из истории таких народов, как индийцы,
китайцы и т. п., которые не могли произвести никакого влия-
ния на наше прошлое. В этом отношении гений Боссюэта по-
чувствовал условия, предписываемые природою нашего предме-
та, ограничивая свое историческое исследование рассмотрением
однородного и непрерывного ряда явлений, но в то же время
считая свою историю всеобщею» [309, с. 115—116].
Совершенно очевидно, что эталонный подход в исторической
социологии не может ни в малейшей мере заменить собою ме-
тод отдельного — особенного — общего, поскольку «классиче-
ские образцы» всего лишь произвольные примеры, отображаю-
щие вовсе не общее (поскольку они взяты вне сопоставления
всего ряда однотипных объектов), а только какую-то специфи-
ку конкретно-исторического развития того общества, которое
фигурирует в качестве «эталона». За «эталон» развития добур-
жуазных классовых обществ можно с таким же успехом взять,
например, Китай или любую другую страну Востока. Но тогда
развитие всех добуржуазных классовых обществ предстанет не
двухстадийным, а одностадийным или многостадийным в зави-
симости от того, какая именно специфическая черта конкрет-
но-исторического развития данной страны, фигурирующей в ка-
честве «классического образца», будет принята за общее для
53

всех добуржуазных классовых обществ. Отсюда нетрудно пред-
ставить себе, сколь произвольна и ненаучна методология «эта-
лонов», которая, по существу, подменяет сравнительно-истори-
ческий метод в науке иллюстративным, т. е. подгонкой мате-
риала под соответствующую произвольную схему при помощи
тех или иных иллюстраций.
Концепция «классических образцов» могла произрасти лишь
на почве довольно скудных исторических знаний той эпохи, на
почве невозможности определить сущностно общее в развитии
различных обществ путем сравнительного исследования, по-
скольку материал для такого широкого сравнительного изуче-
ния еще не был накоплен исторической наукой. Поэтому дан-
ный подход был, по сути дела, вынужденным суррогатом ме-
тода отдельного — особенного — общего в исторической социо-
логии, призванным на время заменить по горькой необходи-
мости выявление общего нормальным путем сопоставления и
сравнительного изучения всего ряда однотипных обществ. Од-
нако этот суррогат, который ныне служит лишь целям оправ-
дания европоцентристских теорий в исторической и историко-
социологической науке, незаметно вошел и в нашу науку в на-
чале 30-х годов и столь же незаметно прижился в ней как не-
что вполне марксистское и само собою разумеющееся. Один из
авторов того времени, В. Рейхардт, даже утверждал, что осно-
воположники марксизма предпочитали обращаться в историче-
ской социологии именно к «эталонам» истории Западной Евро-
пы, а не к «неклассическим образцам» истории Востока, как
раз потому что они, мол, разделяли методологию «классических
образцов» [273, с. 74].
Таким образом, распространенная ныне в литературе кон-
цепция рабовладельческой и феодальной формаций основана,
во-первых, на признании адекватным и взаимозаменяемым де-
ления истории на древнюю и средневековую и деления процес-
са социальной эволюции на две соответствующие этим тради-
ционным эпохам формации, во-вторых — на методологии произ-
вольных «классических образцов», или «эталонов», и, в-треть-
их — на определенной интерпретации некоторых высказываний
основоположников марксизма о добуржуазных классовых об-
ществах, на неисторическом подходе к этим высказываниям.
В действительности же основные стадии общественной эво-
люции, согласно методологическим положениям Марксовой тео-
рии общественных формаций, должны определяться вовсе не
по каким-либо произвольным «классическим образцам», а
лишь по основным ступеням развития производительных сил и
соответствующим им типам производственных отношений,—
по их ступеням и типам, которые могут быть выявлены только
путем сравнительного исследования социально-экономической
истории самых различных обществ на основе метода отдельно-
го— особенного — общего. Общие закономерности функциони-
рования, и .'развития добуржуазных классовых обществ и меха-
.54

низм их экономической детерминации точно так же могут быть
выявлены лишь путем соответствующих социологических и по-
литэкономических исследований на основе сравнительного изу-
чения социально-экономической истории всех этих обществ. То
же, что ныне принимается за общее и особенное, например при-
менительно к Древнему и средневековому Китаю, в действи-
тельности является для него не общим и особенным, а всего
лишь специфически китайским, т. е. рассматриваемым только
относительно такого же специфического для некоторых стран
древней и средневековой Западной Европы 8.
Принимая западноевропейские «классические образцы» за
нечто общее для всех стран и народов, мы тем самым создаем
искаженное представление и об общем и об особенном для раз-
личных стран древности и средневековья, т. е. об их формаци-
онных признаках. Ведь за общее в данном случае принимается
не глубинное и сущностное, которое может быть выявлено
только в результате сравнительного исследования всех или поч-
ти всех добуржуазных классовых обществ на основе метода от-
дельного — особенного — общего путем создания логических си-
стем научных абстракций, а то, что характерно лишь для неко-
торых стран и резко бросается в глаза и что составляет спе-
цифику их конкретно-исторического развития (например, ши-
рокое распространение рабства в некоторых государствах-поли-
сах античной Греции и в метрополии древнего Рима или столь
же широкое распространение крепостничества в некоторых
странах средневековой Западной Европы).
Нельзя не отметить, что К. Маркс и Ф. Энгельс, судя по
некоторым их высказываниям, так или иначе разделяли некото-
рые социологические взгляды А. Сен-Симона, согласно кото-
рым стадии социальной эволюции для добуржуазных классо-
вых обществ определялись по господствующим формам частно-
собственнической эксплуатации, и концепцию «классических об-
разцов» применительно к указанным обществам. Однако осно-
воположники марксизма, судя по всему, принимали схему Сен-
Симона и эталонный подход применительно к добуржуазным
классовым обществам лишь постольку, поскольку указанные
идеи считались тогда общепринятыми в науке и поскольку ни
сами К. Маркс и Ф. Энгельс и никто другой в их время не за-
нимались, да и не могли заниматься специально сравнитель-
ным исследованием социально-экономической истории большин-
ства добуржуазных классовых обществ, так как наука в то
время еще не накопила достаточный материал для таких ис-
следований.
Если же сопоставить общую методологию марксизма, мето-
дологию, лежащую в основе Марксовой теории общественных
формаций и различных исследований К. Маркса, с одной сторо-
ны, и методологию сенсимоновских и контовских концепций —
с другой, то окажется, что между ними существует громадная
разница, что это, по существу, две различные методологии и
55

что подлинно научные принципы выделения основных и проме-
жуточных стадий общественной эволюции были открыты во-
все не А. Сен-Симоном и О. Контом, а К. Марксом. В самом
деле, в основе выделения общего у первых лежит эталонный
подход, согласно которому оно воплощено целиком и полностью
в западноевропейских «классических образцах», тождественно
им и определяется по ним. А согласно методологии Маркса,
общее отнюдь не тождественно специфическому, поскольку оно
представляет собою абстракцию, которая выводится только пу-
тем сопоставления и сравнительного изучения всего ряда одно-
типных конкретных объектов.
Как указывалось выше, в основе социологических схем и
концепций А. Сен-Симона и А. Конта лежат, с одной стороны,
келлеровское деление западноевропейской истории на древнюю,
средневековую и новую, а с другой — деление процесса соци-
альной эволюции на основные стадии по господствовавшим в
некоторых западноевропейских странах формам частнособст-
веннической эксплуатации. Согласно же Марксовой методоло-
гии, общественные формации определяются вовсе не по этим
признакам, а прежде всего и главным образом по определен-
ным общественным способам производства, которые и состав-
ляют то сущностно общее, что по-особенному повторяется на
каждой стадии социальной эволюции и у каждого данного на-
рода на любой данной стадии. По Марксу, общественные спо-
собы производства представляют собою органическое единство
определенной ступени развития материальных производитель-
ных сил общества и свойственного именно ей и определяемого
ею типа производственных отношений. Каждая основная сту-
пень развития производительных сил резко отличается от дру-
гих основных ступеней своими технико-технологическими пара-
метрами, историческими типами техники, характерными средст-
вами труда, господствующей отраслью экономики, характером
хозяйства, а свойственные этим ступеням типы производствен-
ных отношений разнятся между собою и определяются по гос-
подствующим типам собственности на средства и условия про-
изводства, — типам, которые можно определить только путем
создания логических систем политэкономических абстракций
на основе метода отдельного — особенного — общего.
Итак, в основе перенятого К. Марксом у А. Сен-Симона де-
ления добуржуазных классовых обществ в формационном пла-
не на рабовладельческие и крепостнические лежит эталонный
подход. Использование его было правомерным для того време-
ни, поскольку наука тогда еще не накопила достаточный мате-
риал для сравнительного изучения социально-экономической
истории всех или большинства добуржуазных классовых об-
ществ. Однако Марксова теория общественных формаций ба-
зируется в целом не на этой устарелой методологии, а на мето-
де отдельного — особенного — общего, который дает ключ к
глубокому и разностороннему познанию как общих закономер-
56

ностей социальной эволюции, так и тех особенных форм, «в ко-
торых они проявляются на различных ее стадиях и в разных
обществах на одной и той же стадии. Данный метод должен со-
ставлять непременную и важнейшую составную часть формаци-
онного анализа всех обществ.
Теория общественных формаций имеет дело с категориями
самой широкой общности, которые выводятся на основе мето-
да отдельного — особенного — общего, т. е. на основе сопостав-
ления и обобщения широчайшего фактического материала со-
циально-экономической истории самых различных стран и наро-
дов, выявления наиболее существенных черт и сторон историче-
ской дей^вительности всех без исключения обществ, проходя-
щих одну и ту же основную или промежуточную стадию свое-
го развития. Принятая же ныне система социологических и по-
литэкономических категорий для добуржуазных классовых об-
ществ потому и расходится с логикой развертывания их при
формационном анализе, что она не удовлетворяет этому требо-
ванию, ибо основана на устарелом эталонном подходе и на не-
достаточно изученном материале лишь некоторых стран древ-
ней и средневековой Западной Европы. Социально-экономиче-
ская действительность добуржуазных классовых обществ го-
раздо богаче и многообразнее по своему содержанию историче-
ской действительности этих стран, а потому и несводима к по-
следней. Чтобы выяснить действительные общие закономер-
ности функционирования и развития добуржуазных классовых
обществ древности, средневековья и нового времени, следует
выявить прежде всего то сущностно общее, что было действи-
тельно присуще в равной мере, но в разных особенных формах
всем указанным обществам без исключения. Но для этого нуж-
ны социологические и политэкономические исследования, осно-
ванные на изучении глобального фактического материала и на
методологии отдельного — особенного — общего, т. е. работы,
создание которых невозможно без преодоления неисторическо-
го подхода к некоторым высказываниям основоположников
марксизма о добуржуазных классовых обществах, все еще не-
редко бытующего в нашей литературе.

Глава 4
КРИТЕРИЙ ПРИ ОПРЕДЕЛЕНИИ
ОСНОВНЫХ СТУПЕНЕЙ РАЗВИТИЯ
ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ СИЛ
Категория «ступени развития производительных сил», как
уже пояснялось, является логически исходной в системе кате-
горий теории общественных формаций. Без точного научного
определения данной категории, без строго научного выделения
указанных ступеней на основе единого, общего для них крите-
рия нельзя определить и непосредственно связанные с нею
столь же важные категории «исторические типы экономических
производственных отношений» и «общественные способы произ-
водства», т. е. становится невозможным и формационный ана-
лиз на подлинно научной основе.
Однако, когда речь заходит об указанной категории, прихо-
дится сталкиваться с любопытной неожиданностью. Она ока-
зывается почти совершенно неразработанной, а потому оста-
ется точно так же научно не разработанной и схема ступеней
развития производительных сил, основанная на четком универ-
сальном критерии. Принято говорить об «азиатском», рабо-
владельческом и феодальном «общественных способах произ-
водства», но никто не знает, какими же ступенями развития
производительных сил, выведенными по единому общему осно-
ванию, они характеризуются. Поэтому последние оказываются
не более чем произвольными конструкциями. Отсюда происте-
кает и разнобой при определении числа сословно-классовых
формаций. «Неразвитость общей теории производительных
сил, — справедливо подметил Р. М. Нуреев, — приводит к тому,
что причины смены докапиталистических антагонистических
формаций объясняются нередко на основе разных критериев.
Некоторые ученые стремятся объяснить переход от рабства к
феодализму прежде всего изменениями в отношениях собствен-
ности, политической надстройки, идеологии, другие апеллируют
к „географической революции" и т. д. и т. п. Неудивительна
что отсутствие единообразия в объяснении причин смены до-
капиталистических способов производства приводит к разным
концепциям относительно количества докапиталистических ан-
тагонистических формаций» [269, с. 97]. Другой советский ис-
следователь, М. А. Селезнев, столь же справедливо отмечает:
«Если в порядке гипотезы выдвигается тезис о том, что в исто-
58

рии человечества существовал „азиатский44 способ производст-
ва и соответственно „азиатская44 формация... то с точки зрения
исторического материализма критерий для подтверждения это-
го тезиса в первую очередь надо искать в соответствующей
ступени развития производительных сил. Если же мы этот те-
зис не можем подтвердить указанием на качественное отличие
производительных сил „азиатского44 способа производства от
производительных сил предшествовавшего ему и следующего
за ним способов производства, то от гипотезы „азиатского44 спо-
соба производства придется отказаться» [283, с. 97]. Буквально
то же самое можно сказать и относительно тезиса о рабовла-
дельческом и феодальном «общественных способах производ-
ства».
В течение последних 25 лет различные авторы при опреде-
лении ступеней развития производительных сил обычно поль-
зовались каждый тем или иным из пяти частных критериев,
фигурирующих в таблице, которая была в свое время состав-
лена И. Я. Конфедератовым и содержала самые общие пока-
затели по ступеням (включая пять формационных и две меж-
формационные) развития орудий и машин, энергетики, органи-
зационных форм производства, замены трудовых функций ра-
ботника машинами и использования материалов производства
(см. [177, с. 148—149]). Однако сам автор таблицы предосте-
регал, что ни один из указанных им частных критериев не мо-
жет быть принят в качестве определяющего при периодизации
истории техники [177, с. 1411 и> добавим от себя, тем более при
периодизации истории производительных сил, которые отнюдь
не сводятся лишь к технике. И это действительно так, посколь-
ку каждый из показателей, как будет показано ниже, оказы-
вается свойственным в полной мере двум-трем ступеням разви-
тия и, следовательно, не дает возможности выявить различия
между ними. А в сумме своей указанные показатели отражают
периоды развития техники лишь по внешним, ярко бросающим-
ся в глаза особенностям то в одном, то в другом отношении, но
никак не характеризуют логику развития производительных сил
с ее внутренней, сущностной стороны.
Следовательно, сохраняется необходимость определить еди-
ный общий критерий, который раскрывал бы эту логику и по-
зволял четко разграничивать основные ступени развития про-
изводительных сил как относительно самостоятельной системы,
обладающей своими, специфическими закономерностями.
Известное отставание в определении такого критерия от-
части объясняется тем, что история производительных сил как
развивающейся системы, охватывающей субъективно-трудовые,
вещественные, энергетические, социальные и интеллектуальные
производительные силы, остается еще во многом не исследо-
ванной. Ее обычно сводят к истории техники, которая, как из-
вестно, составляет лишь один из компонентов системы произ-
водительных сил. Однако подобное сведение целого к одной из
59

его составных частей в данном случае не лишено известного
смысла, поскольку исторические типы техники производства,
являющейся системой искусственных органов трудовой дея-
тельности человека, так или иначе фиксируют соответствующие
ступени развития производительных сил, производственный
опыт и трудовые навыки людей, степень овладения ими силами
и веществами природы, а также организацию труда и общест-
венного производства. Не случайно К. Маркс отмечал: «Такую
же важность, как строение останков костей имеет для изучения
организации исчезнувших животных видов, останки средств
труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономи-
ческих формаций» [6, с. 191].
Не вызывает сомнения выделение исторических типов техни-
ки и ступеней развития производительных сил, которым соот-
ветствуют первобытнообщинный, капиталистический и комму-
нистический типы производственных отношений. Но выделены
они не на основе еще отсутствующего единого общего крите-
рия, а лишь по резко бросающимся в глаза различиям между
ними во многих отношениях. Попытки же определить типы
техники и ступени развития производительных сил, которым
соответствовали бы рабовладельческий и феодальный «типы
производственных отношений», наталкиваются на непреодоли-
мые затруднения, поскольку между системами производитель-
ных сил, включая технику производства, древних и средневе-
ковых классовых обществ нет резко бросающихся в глаза раз-
личий, и потому они представляются в этом плане однотипны-
ми. Исследователи, в частности Л. В. Данилова и Ю. М. Ма-
нии, опираясь на соответствующие высказывания К. Маркса
и исторические материалы, отмечают, что те и другие общест-
ва базировались на природообусловленной, натуральной систе-
ме производительных сил, для которой были характерны: ру-
тинное сельское хозяйство (основанное на ручном труде и очень
несложной инструментальной технике) в качестве основного
занятия подавляющей массы населения, преобладание живого
труда над овеществленным в средствах производства, недоста-
точное развитие товарно-денежных отношений" преобладание
обмена между обществом и природой над обменом в обществе,
естественного разделения труда по полу и возрасту в производ-
ственных ячейках над общественным разделением труда, аб-
солютное господство таких форм организации труда, которые
исключали его кооперацию и комбинирование, преимуществен-
но натуральное и полунатуральное производство, рассчитанное
прежде всего на удовлетворение собственных потребностей
производителей и т. д. (см. [96; 210, с. 26—29 и 69—70]).
Пытаясь преодолеть указанное выше затруднение, некоторые
историки выводят схему этапов развития техники из принятой
ныне схемы типов производственных отношений, как последо-
вательное чередование простых орудий труда первобытного
строя, сложных орудий труда рабовладельческого общества,
60

тех же сложных орудий труда, но уже «приводимых в движе-
ние человеком» [114] или «силами природы» [356] и характер-
ных для феодализма, машинной техники капитализма и авто-
матической техники коммунизма.
Однако такой способ выведения типов техники, отождеств-
ляемых с соответствующими ступенями развития производи-
тельных сил, вызывает справедливые возражения со стороны
других авторов как методологически неправомерный (см. [77;
349]), поскольку типы производственных отношений должны
выводиться в соответствии со ступенями развития производи-
тельных сил согласно известному закону соответствия первых
из них вторым, но никоим образом не наоборот. Иначе говоря,
производительные силы, в том числе техника, являясь матери-
альной основой процесса социальной эволюции, имеют свою
логику и закономерности развития, которыми, согласно Марк-
совой теории общественных формаций, определяются в конеч-
ном счете логика и закономерности развития типов производ-
ственных отношений. К тому же второй и третий из перечис-
ленных выше «этапов развития техники», как уже отмечалось
<в литературе [77, с. 37], разнятся между собой лишь чисто сло-
весно. Не случайно, когда речь заходит о «непосредственном
переходе от первобытнообщинного строя к феодализму», неко-
торые авторы вынуждены говорить, что для конца первобытно-
общинной, всей рабовладельческой и начала феодальной ста-
дий развития общества характерна, в сущности, одна и та же
ступень развития производительных сил (см., например, [347,
с. 462]).
Что же касается использования в качестве критерия при
различении этапов развития техники степени ее сложности, то
данный критерий относится лишь к сфере истории техники,
имеет частный характер и потому, как отмечал И. Я. Конфе-
дератов, не может быть использован в качестве определяюще-
го при выделении ступеней развития производительных сил.
Видимо, в связи с невозможностью объяснить, почему во-
преки существу Марксовой теории стадийного развития обще-
ства на основе стадийного же (ступенчатого) развития его ма-
териальных производительных сил древние и средневековые
классовые общества, в сущности, невозможно различить по
историческому типу техники и ступени развития производитель-
ных сил, в нашей литературе стихийно и неосознанно возникла
и приняла широкое распространение малозаметная на первый
взгляд замена научных категорий «ступени развития произво-
дительных сил» и «исторические типы техники», употребляв-
шихся в свое время К. Марксом, довольно распространенными
обыденными понятиями «уровни развития техники» и «уровни
развития производительных сил». Последние понятия, в отли-
чие от первых, отражают тот или иной момент развития произ-
водительных сил и техники безотносительно к его основным ка-
чественным ступеням. В зависимости от того или иного произ-
61

вольного набора показателей можно на каждой из основных
ступеней развития производительных сил выделить множество
самых различных «уровней», каждый из которых будет отли-
чаться от остальных количественно, а иногда в определенной
мере и качественно, тогда как основных ступеней развития
производительных сил всего лишь несколько и каждой из них
соответствует свой качественно своеобразный исторический
тип техники производства, а также свой тип экономических
производственных отношений. Кстати сказать, это подмечено
не только нами, но и некоторыми другими авторами. Так,
М. А. Селезнев справедливо подчеркивает: «Следует указать и
на то обстоятельство, что подмена понятия „ступень развития
производительных сил" понятием „уровень производительных
сил" чревата методологической ошибкой, позволяющей произ-
вольно конструировать любые „способы производства" и в лю-
бом количестве. Ведь очень легко, например, доказать, что лю-
бой отрезок средневековой истории отличался от любого друго-
го ее отрезка и тем более отличался от античности по уровню
развития производительных сил. Еще более легко это сделать,
сравнивая различные отрезки европейской истории нового вре-
мени между собой, а тем более — с отрезками средневековой
истории Европы» [228, с. 68—69].
Тем не менее некоторые специалисты пытаются доказать,
что средневековые (феодальные) общества отличались от древ-
них (рабовладельческих) обществ по типу производственных
отношений как раз потому, что первым из них был свойствен
один, а вторым — другой «уровень развития производительных
сил» (см., например, [117; 157]). При этом они, как и авторы
других упомянутых выше периодизаций техники, исходят из
принятой ныне пятичленной схемы типов производственных от-
ношений, разумеют под производительными силами одну лишь
технику, коренную качественную характеристику первых (по
«ступеням») заменяют количественной (по «уровням техники»),
представляя ее как коренную качественную характеристику.
Определяющими при различении техники древности и техники
средневековья в качестве двух различных «уровней» служат у
них два частных критерия из таблицы И. Я. Конфедератова —
степени развития энергетики и сложности техники. Так,
Г. Ф. Ильин подчеркивает: «В древности основным видом
энергии в производстве была биологическая — в первую оче-
редь мускульная сила человека... В средние века широко рас-
пространилось использование природных источников энергии —
падающей воды, ветра и взрыва (!? — В. И.). И это принципи-
ально отличает эпоху феодализма от рабовладельческой» [117,
с. 90]. Показателем перехода на феодальный «уровень разви-
тия производительных сил» он считает довольно широкое рас-
пространение водяных мельниц в Англии в XI в. и позднее, а
также усложнение техники в последующие века, "включая пери-
од становления мануфактурного капитализма, к которому от-
62

носится большая часть приводимых им примеров технических
новаций (см. [117, с. 91—931). Ю. В. Качановский, в свою оче-
редь, утверждает, что между древними и средневековыми клас-
совыми обществами существовала будто бы «колоссальная
разница в наборе орудий труда и в технологии», а также
«принципиальная разница» в главном источнике энергии для
производства, сводящаяся к тому, что «в древности главный
источник энергии—'человек-двигатель, а в средние века — жи-
вотные, водяные колеса, ветряные мельницы, паруса» [157,
с. 54—551.
Кстати сказать, оба цитированных автора — не единствен-
ные, кто пытался придать степеням развития энергетики ха-
рактер общего и решающего критерия при разграничении ос-
новных ступеней развития производительных сил. Еще до них
такой подход, и притом гораздо более последовательно, приме-
нил в качестве общего и главного американский ученый
Л. А. Уайт [5031. Однако он при этом подчеркивал, что классо-
вым обществам древности и средневековья свойственна одна и
та же ступень развития энергетики, ограниченная, с одной сто-
роны, «неолитической революцией», а с другой — «топливной
революцией» конца XVIII — начала XIX в. и характеризую-
щаяся использованием натуральных энергетических ресурсов,
включая мускульную силу человека и домашних животных, си-
лу ветра и потоков воды (см. [503, с. 371—3731).
И действительно, не обнаруживается никакой принципиаль-
ной разницы между древностью и средневековьем в главном
источнике энергии для производственных целей. Таковым на
протяжении всей истории добуржуазных классовых обществ
оставалась мускульная сила человека и домашних животных,
на долю которой приходилось, вероятно, не менее 90—95% всех
затрат двигательной энергии в процессе общественного произ-
водства. Мускульная сила домашних животных повсюду нача-
ла использоваться человеком в транспортных целях еще с глу-
бокой древности, вскоре же после одомашнивания лошади,
верблюда, осла, оленя, крупного рогатого скота, наряду с ис-
пользованием силы ветра (парус) и течения рек. Применение
простейших водяных двигателей (нижнебойных и горизонталь-
ных колес) также началось в древности (в I в. до н. э.) как
в странах Востока, так и в метрополии римского государства,
а ветряные мельницы стали применяться впервые в Передней
Азии с VII в., а в Европе и в Китае с XII—XIII вв. Однако ис-
пользование простейших водяных и ветряных двигателей не
внесло принципиальных изменений в энергетический баланс до-
буржуазных классовых обществ, так как в течение длительно-
го времени (в Европе вплоть до XV—XVI вв.) они оставались
очень маломощными и к тому же имели тот весьма существен-
ный недостаток (даже по сравнению с домашними животны-
ми), что были привязаны прочно к местам их постройки, не-
транспортабельны и потому в главной отрасли тогдашней эко-
63

номики — сельском хозяйстве использовались только пои помо-
ле и рушении зерна. Поэтому нельзя разделять древние и сред-
невековые классовые общества по не существующей в действи-
тельности «принципиальной разнице» в главном источнике
энергии для производственных целей либо по какой-то иной
столь же «принципиальной разнице». Не следует упускать из
виду и то важное обстоятельство, что изменения в производст-
венной технике совершались лишь в области характерной для
древности и средневековья замены энергетической функции ра-
ботника различными средствами труда и не сопровождались
заменой каких-либо иных его трудовых функций.
Конечно, доля затрат мускульной энергии человека в про-
цессе производства в добуржуазных классовых обществах по-
степенно (хотя и не намного) уменьшалась за счет все боль-
шего использования двигательной силы домашних животных,
ветра и потоков воды. Однако это совершалось в рамках одно-
го и того же исторического типа техники, одной и той же сту-
пени развития производительных сил. Поэтому, если бы даже
имела место некая количественная «колоссальная разница в
наборе орудий труда и в технологии» (а ее в действительности
не было, особенно в сельском хозяйстве9), то она не повлекла
бы за собой «принципиальных изменений» в историческом типе
техники и в ступени развития производительных сил. К тому
же вся система производительных сил и в древности и в сред-
ние века продолжала оставаться натуральной по своему харак-
теру.
Столь же неправомерны, на наш взгляд, и попытки брать
за основу при определении «уровней» развития производитель-
ных сил и техники, например, в первобытном обществе архео-
логическую эпоху каменного века, а в древних сословно-клас-
совых обществах эпоху бронзового и начала железного века
(см. [229, с. 51—52]), поскольку ступени развития производи-
тельных сил и исторические типы техники, соответствующие
остальным классовым формациям, никак не выражаются в тер-
минах археологии (эпоха железного века началась еще в древ-
ности и продолжается поныне). А это означает, что «археоло-
гический критерий» вообще неприменим в качестве основы при
разработке схемы типов техники и ступеней развития произво-
дительных сил, а потому не может служить такой основой и
во всех прочих случаях из-за своей неуниверсальности. Каждая
из ступеней развития производительных сил, как определенная
экономическая эпоха, должна различаться не в археологиче-
ских терминах, а по характерным именно для нее средствам
труда, определяющим тот или иной исторический тип техника
производства. «Экономические эпохи, — подчеркивал Маркс,—
различаются не тем, что производится, а тем, как производит-
ся, какими средствами труда. Средства труда не только мерило
развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех об-
щественных отношений, при которых совершается труд» [5,
64

с. 191]. «Археологический критерий», наконец, нимало не рас-
крывает и не характеризует логику и закономерности развития
производительных сил.
Не более результативны и попытки брать в качестве крите-
рия для различения формационных «уровней» производительных
сил такие чисто количественные показатели, как «производи-
тельность труда» и «продуктивность общественного производ-
ства». Их неправомерность убедительно показал Р. М. Нуреев,
который отмечал: «В ходе многочисленных обсуждений выясни-
лись факторы, ограничивающие применение в сравнительном
анализе такого важнейшего показателя уровня развития про-
изводительных сил, как производительность труда. К числу
этих факторов следует отнести, во-первых, отсутствие сколько-
нибудь надежных сопоставимых данных, характеризующих
трудовую деятельность непосредственных производителей в
древности и в средневековье, и, во-вторых, зависимость резуль-
татов труда в сельском хозяйстве — основной отрасли матери-
ального производства в докапиталистическую эпоху — не толь-
ко от затрат труда, уровня развития общественных производи-
тельных сил, но и в значительной мере от природных условий
хозяйствования на земле, от естественных производительных
сил. Известно, например, что урожайность зерновых составля-
ла в раннеклассовых обществах древнего Египта и Средней
Азии (I тысячелетие до н. э.) сам-пятнадцать — сам-двадцать,
в античной Италии (II—I вв. до н. э.)—сам-четыре —
сам-десят, в средневековых Франции и Англии (XIII—
XV вв.) —сам-три — сам-четыре, в условиях современного капи-
тализма во Франции (XX в.) —сам-двадцать» [269, с. 97]. До-
бавим к этому, что философский уровень рассмотрения ступе-
ней развития производительных сил требует различения их на
основе единого критерия по коренным качественным, сущност-
ным характеристикам, в то время как количественные харак-
теристики отображают не более чем эмпирическую видимость
поверхности явлений.
Некоторые другие авторы, справедливо возражая против не-
правомерной практики выведения этапов развития техники из
господствующих типов экономических производственных отно-
шений, утверждают вместе с тем, что смена вторых никак не
связана со сменой первых, по крайней мере на докапиталисти-
ческих стадиях развития общества (см., например, [75, 321]).
Они пытаются вывести исторические типы техники, а следова-
тельно, и ступени развития производительных сил из «истори-
чески определенных способов соединения различных элементов
производительных сил, прежде всего человека и техники» [75,
с. 42], подразделяя их ра «субъектный», при котором работник
является центром и основой системы «человек — техника»,
«объектный», когда работник превращается в обслуживающий
придаток машины, и «свободный», характеризуемый превраще-
нием работника в наблюдателя и регулятора производственно-
5 Зак. 85
65

го процесса. Из подобного членения выводятся «три этапа раз-
вития техники», или «три технологических способа производст-
ва»: ручная техника, свойственная всем докапиталистическим
типам производственных отношений; машинная техника капита-
лизма; автоматическая техника коммунизма [75, с. 43—58].
Подчеркивается, что такая периодизация соответствует мысли
К. Маркса о трех ступенях развития индивидуальности общест-
венного человека, а именно об «отношениях личной зависи-
мости (вначале совершенно первобытных)», «личной независи-
мости, основанной на вещной зависимости», и «свободной ин-
дивидуальности, основанной на универсальном развитии инди-
видов» [12, с. 100—1011. Однако указанное положение отнюдь
не заменяет теорию общественных формаций и не снимает
проблему обусловленности господствующих типов экономиче-
ских производственных отношений соответствующими ступеня-
ми развития производительных сил, а следовательно, и истори-
ческими типами техники производства.
Нетрудно заметить, что приведенная трехчленная схема не
позволяет дать адекватной картины добуржуазных стадий раз-
вития общества и лишь затемняет проблему соотношения меж-
ду ступенями развития производительных сил и историческими
типами экономических производственных отношений. Совершен-
но ясно, например, что переход от собирательства и охоты к
сельскому хозяйству, от присваивающей к производящей эконо-
мике означал гигантский качественный скачок в развитии об-
щества и был переходом с более низкой на более высокую сту-
пень развития производительных сил, включая технику. Однако
это не нашло никакого отражения в приведенной выше трех-
членной схеме.
И все же ее авторы в неизмеримо большей мере, чем авто-
ры других упоминавшихся выше периодизаций, приблизились к
выделению единого общего критерия для определения основных
ступеней развития производительных сил, обратив свои поиски
критерия для периодизации техники не к тем ли иным ее сто-
ронам и компонентам, а к системе «человек—техника», т. е. к
технологическому содержанию процесса труда. Нив коем случае
не следует забывать, что человеческий труд является важней-
шим и неиссякаемым источником существования и прогресса
общества и что без него техника теряет смысл. Следовательно,
и критерий выделения основных ступеней развития производи-
тельных сил следует искать в поэтапных коренных качествен-
ных изменениях в технологическом содержании процесса тру-
да. Он должен фиксировать эти изменения в ходе развития и
освобождения труда, длительного и сложного превращения его
из тяжелой обязанности ради поддержания физического суще-
ствования во внутреннюю потребность каждой личности ради
всестороннего развития ее и всех других членов общества. Ина-
че говоря, этот критерий должен характеризоваться упором на
поэтапные коренные качественные изменения в процессе труда
66

в связи с развитием техники, технологии и других составных
частей системы производительных сил.
Нельзя не отметить в этой связи, что авторы трехэтапной
схемы истории техники, вслед за И. Я. Конфедератовым, упо-
минают, между прочим, и о качественных изменениях в исто-
рически возрастающей замене (опредмечивании) техникой раз-
личных трудовых функций работника — двигательной (энерге-
тической), рабочей и контрольно-логической. Однако они, как
и И. Я. Конфедератов, сделав ynQp на типы связи человека с
техникой в процессе труда, не придали этой стороне дела ре-
шающего значения. Между тем, по нашему глубокому убежде-
нию, именно она имеет решающее значение при определении
основных ступеней развития производительных сил, соответст-
вующих им исторических типов техники и выявлении единого
обшего критерия для различения этих ступеней и типов. Дело в
том, что процесс развития производительных сил по его наибо-
лее глубокой сущности является процессом последовательной,
стадийной, исторически возрастающей замены трудовых функ-
ций работника средствами труда. В известном смысле можно
сказать, что именно стадии этой замены составляют как раз
наиболее глубокое сущностное содержание ступеней развития
производительных сил, а характеризующие каждую из них
средства труда составляют исторический тип техники производ-
ства. Следовательно, понятия «основные ступени развития про-
изводительных сил» и «исторические типы техники производст-
ва» являются взаимосвязанными и взаимообусловленными.
Первое дает ответ на вопрос: какая именно трудовая функция
работника заменяется средствами труда; второе — на другой,
связанный с первым, вопрос: какие средства труда заменяют в
данном случае эту функцию? Ясно, что и единым общим кри-
терием при выделении основных ступеней развития производи-
тельных сил и фиксирующих эти ступени исторических типов
техники производства должна быть последовательная, стадий-
ная, исторически возрастающая замена трудовых функций ра-
ботника средствами труда, которая определяет и характер всей
системы производительных сил на каждой данной ступени их
развития.
В данном случае речь идет о замене трудовых функций че-
ловека средствами труда вообще, а не только техникой, по-
скольку применительно к добуржуазным ступеням развития
производительных сил эти средства отнюдь не сводятся лишь
к технике, но включают в себя, например, домашний скот и
землю (плодородную почву), которые играли очень важную
роль на первых стадиях развития общественного производства.
К. Маркс, конспектируя книгу Л. Моргана «Древнее общество»,
в частности, отмечал: «Домашние животные, дополняющие сво-
ей силой мускульную силу человека, — новый фактор величай-
шего значения» [11, с. 232].
Указанная оговорка необходима, потому что определение
5*
07

«ручная техника», лежащее б основе понятия «добуржуазиый
технологический способ производства», оказывается слишком
общим и явно недостаточным при вычленении типов техники,
свойственных первым ступеням развития производительных сил,
так как оно охватывает, по существу, два ее качественно раз-
личных типа: применявшуюся в первобытных обществах при-
митивную ручную (примитивную инструментальную) технику
каменных, костяных и деревянных орудий труда, основанную
целиком на использовании лишь мускульной силы человека, и
применявшуюся в добуржуазных классовых обществах несрав-
ненно более разнообразную, сложную и совершенную, ручную
в своей основе технику металлических и деревянных орудий и
средств труда, основанную на использовании двигательной си-
лы не только человека, но и домашних животных, а также си-
лы ветра и потоков воды (парусное судоходство, простейшие
водяные и ветряные двигатели).
Очевидно, что указанное понятие объединяет в один тип
два качественно различных исторических типа техники, при
первом из которых трудовые функции человека еще никем и
ничем не заменялись, а при втором из них одна из этих функ-
ций— энергетическая — стала во многих случаях заменяться
двигательной силой домашних животных, ветра и воды.
Если учесть это, то нельзя будет не признать, что историче-
ская классификация типов-стадий развития техники должна
включать не три и не пять, а четыре ступени: примитивных руч-
ных каменных, костяных и деревянных орудий труда при ис-
пользовании лишь мускульной силы человека; ручных в своей
основе металлических и деревянных орудий и средств труда
при использовании двигательной силы не только человека, но
и домашних животных, ветра и потоков воды; машинной техни-
ки, при которой опредмечивалась не только двигательная, но и
рабочая функция человека; автоматической техники, опредме-
чивающей двигательную, рабочую и контрольно-логическую
функцию работника. Им соответствуют четыре качественно раз-
личные ступени развития производительных сил, каждая из ко-
торых является вместе с тем и определенным историческим
этапом во взаимодействии общества и природы и характеризу-
ется свойственными ей особенностями хозяйства и типом эко-
номики. Первой из них были свойственны обусловленные при-
митивностью орудий труда полная зависимость людей от даров
природы, коллективное собирательство и охота, натуральная
присваивающая экономика. На второй ступени более совершен-
ная техника ручных в своей основе орудий и средств труда сде-
лала возможным использование производительных сил земли
и некоторых природных процессов в целях сельскохозяйственно-
го производства и обусловила господство мелкосемейного про-
изводства крестьян и ремесленников и полунатуральную эко-
номику с довольно слабым развитием общественного разделе-
ния труда и обмена. Для третьей ступени стали характерными
68

машинная промышленность в качестве основы производства,
анархическое товарное хозяйство и хищническое использование
природы, приводящее к нарушению экологического равновесия.
Четвертая ступень будет характеризоваться восстановлением
экологического равновесия на научной основе, комплексно-ав-
томатизированным и экологизированным плановым производст-
вом в глобальном масштабе.
Выше речь шла об основных ступенях развития производи-
тельных сил и общественного производства, которым соответ-
ствуют основные стадии социальной эволюции — общественные
формации, базирующиеся каждая на характерном именно для
нее общественном способе производства. Кроме основных сту-
пеней необходимо, на наш взгляд, различать также промежу-
точные (переходные от одной основной к другой основной)
ступени развития производительных сил, соответствующие в
общем эпохам перехода от одной общественной формации к
другой. В противном случае смешение основных (формацион-
ных) и промежуточных (межформационных) ступеней разви-
тия производительных сил обычно приводит к методологиче-
ским трудностям при объяснении факта одновременного суще-
ствования разнотипных в формационном отношении обществ
(скажем, добуржуазных классовых и капиталистических либо
капиталистических и социалистических), опирающихся на при-
мерно одинаковую материально-техническую базу, либо даже
к фактическому отрицанию положения К. Маркса об обуслов-
ленности типо# производственных отношений соответствующи-
ми ступенями развития производительных сил (см., например,
[341, с. 92; 220, с/771).
«На известной ступени своего развития,— писал К. Маркс,—
материальные производительные силы общества приходят в
противоречие с существующими производственными отноше-
ниями... Тогда наступает эпоха социальной революции» [3, с. 7].
Нетрудно заметить, что речь идет именно о промежуточных
ступенях развития производительных сил и соответствующих
им эпохах социальной революции. Каждая промежуточная сту-
пень характеризуется сочетанием элементов двух типов техни-
ки, двух типов экономики и двух типов производственных от-
ношений — сходящего с исторической арены и нарождающего-
ся либо уже народившегося.
Важнейшей составной частью каждой из промежуточных
ступеней является техническая революция, создающая адекват-
ную материально-техническую базу нового общественного спо-
соба производства. В истории можно проследить три такие ре-
волюции. Первая промежуточная ступень включает в качестве
своей составной части сельскохозяйственную революцию, со-
держание которой составляет переход от ручного пашенного к
плужному (сошному) земледелию на основе частнособственни-
ческого хозяйствования и использования орудий земледельче-
ского труда с железными частями и с тягловой силой домаш-
69

них животных в ряде трудоемких производственных операции,
что резко увеличило возможности расширения посевных площа-
дей, производства продовольствия и различных жизненных при-
пасов и способствовало огромному увеличению численности и
плотности населения, громадному подъему экономики и куль-
туры. Такой же составной частью второй промежуточной сту-
пени является промышленная революция, создавшая базу ка-
питалистического машинного производства, а третьей промежу-
точной ступени — будущая «экологическая революция», кото-
рая явится завершением современной научно-технической ре-
волюции и создаст адекватную материально-техническую базу
для экологизированного коммунистического способа производст-
ва в глобальном масштабе (см. [236, с. 55]).
Эти технические (технологические) революции являются, по
Марксу, революциями в производительных силах общества.
А «вместе с происшедшей однажды революцией в производи-
тельных силах, которая выступает как революция технологиче-
ская, совершается также и революция в производственных от-
ношениях» [13, с. 461], сопровождающаяся переходом от одно-
го господствующего типа производственных отношений к друго-
му. В такие переходные периоды, как свидетельствует истори-
ческий опыт, особенно большую роль играют социальные и ин-
теллектуальные производительные силы, которые активно со-
действуют быстрейшему развитию новых материальных произ-
водительных сил. Например, общественное разделение труда —
отделение умственного труда от физического, управленческих
функций от исполнительских, ремесла от земледелия, выделе-
ние различных ремесел в самостоятельные отрасли производст-
ва и торговли в качестве особой сферы деятельности,— т. е.
процессы, имевшие громадное значение для всего последующе-
го развития производительных сил, начались и стали углуб-
ляться в эпоху перехода от первобытности к сословно-классово-
му обществу. Точно так же огромную роль в развитии произво-
дительных сил в период, предшествовавший промышленной ре-
волюции и во время ее, сыграли научные открытия и техниче-
ские изобретения.
Технической революцией обычно завершается каждая про-
межуточная ступень развития производительных сил. А отправ-
ной ее пункт составляет накопление еще в-рамках старой об-
щественной формации определенных технико-технологических
факторов и условий, которые делают возможным и необходи-
мым возникновение и развитие новых форм организации про-
изводства, соответствующих начальной стадии более прогрес-
сивного общественного способа производства, и являются пред-
посылкой перехода к нему. Для первой промежуточной ступе-
ни начальным моментом было достижение определенного уров-
ня развития примитивного мотыжного земледелия в первобыт-
ных обществах, при котором оно становится постепенно основ-
ным занятием населения, способствуя превращению парных се-
70

мей и семейных общин в основные производственные ячейки и
все большему разложению родового строя. Затем была достиг-
нута более высокая ступень — ручного пашенного земледелия.
Завершающим этапом стала сельскохозяйственная революция—
переход к плужному (сошному) земледелию на основе частно-
собственнического хозяйствования и использования тяговой си-
лы домашних животных и железных частей в орудиях труда.
Из сказанного явствует, что сельскохозяйственную революцию
нельзя смешивать с «неолитической революцией» — очень дли-
тельным переходом от присваивающего к производящему хо-
зяйству, поскольку она происходила на базе уже совершивше-
гося указанного перехода. Для второй промежуточной ступени
характерны — детальная специализация ремесел, глубокая ди-
версификация ремесленных средств труда и определенный уро-
вень товарно-денежных отношений в добуржуазных классовых
обществах, создававшие возможности для возникновения и раз-
вития простой капиталистической кооперации и ранних форм
капиталистической мануфактуры, для третьей — гигантское
обобществление производства в условиях его стихийного разви-
тия и частной собственности на средства производства при ка-
питализме, обусловливающее необходимость его полного со-
циалистического обобществления и планового развития при со-
циализме.
Изложенные выше соображения, как нам представляется,
позволяют избежать методологических затруднений, которые
обычно возникают при попытках обойти методологическое тре-
бование о необходимости основываться на единых общих кри-
териях при определении основных ступеней развития произво-
дительных сил и на основополагающем законе соответствия ти-
пов производственных отношений указанным ступеням.

Глава 5
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ И ПРАВОВОЙ ПОДХОДЫ
К ПРОИЗВОДСТВЕННЫМ ОТНОШЕНИЯМ
В СОСЛОВНО-КЛАССОВЫХ ОБЩЕСТВАХ
Последовательно материалистическое понимание и объясне-
ние истории, составляющее мировоззренческую основу теории
общественных формаций, означает, как уже отмечалось, также
ее экономическое понимание и объяснение, хотя и не сводится
лишь к последнему. Оно невозможно без марксистской полити-
ческой экономии, которая является его необходимейшей состав-
ной частью. Как совершенно правильно подчеркнул один из ис-
следователей, Д. К. Трифонов, знание исторического материа-
лизма (в особенности теории общественных формаций, добави-
ли бы мы) «без политической экономии абсолютно невозмож-
но» [324, с. 18]. Более того, столь же справедливо отмечает
другой советский ученый, В. В. Куликов, «степень полноты реа-
лизации материалистического понимания истории находится в
прямой зависимости от развития политической экономии» [192,
G. 31.
В гл. 1 было показано, что взаимосвязь между теорией обще-
ственных формаций и марксистской политической экономией
имеет обоюдоактивный характер. Она выражается, с одной сто-
роны, в том, что данная теория формулирует ряд законов и
положений, которые составляют самую общую методологиче-
скую основу марксистской политэкономической науки, а с дру-
гой стороны, в том, что последняя разрабатывает своими спе-
цифическими методами некоторые важные понятия, которые ис-
пользуются в качестве категорий указанной теории, поскольку
она не может разрабатывать их сама, своими собственными
средствами. Речь идет, в частности, о таких категориях, как
«экономические типы собственности на средства и условия про-
изводства» и «исторические типы экономических производствен-
ных отношений», без которых, в свою очередь, нельзя опреде-
лить и важнейшую, интегративную категорию «общественные
способы производства», а также категорию, «общественные
классы» для антагонистических обществ.
Мы вынуждены напомнить читателям обо всем этом в связи
с тем, что в нашей литературе в силу ряда обстоятельств глу-
боко укоренилось ошибочное представление, согласно которому
связь между теорией общественных формаций и политэкономи-
72

ческой наукой носит сугубо односторонний характер и сводит-
ся к тому, что первая из них «предписывает» свои положения
второй, а вторая лишь следует им. Такой подход приобрел ха-
рактер стойкого стереотипа, и это крайне отрицательно сказы-
вается на разработке ряда важных положений теории общест-
венных формаций и политической экономии.
Именно по причине непонимания истинного соотношения и
обоюдоактивного характера взаимосвязи той и другой остает-
ся до сих пор, по существу, не разработанной политэкономиче-
ская теория сословно-классовых обществ древности, средневе-
ковья и нового времени. Ее ныне заменяет крайне упрощенная
умозрительная конструкция, созданная в свое время наспех в
связи со срочной необходимостью выпуска учебных пособий по
политической экономии и представляющая собою, по сути,
изложение со ссылками на работы классиков марксизма-лени-
низма эталонно-правовой концепции Сен-Симона в ее очищен-
ном от идеалистических крайностей виде. Данная конструкция,
ставшая в силу многократных повторений стойким стереотипом
мышления, разрабатывалась в порядке следования мнимым
«предписаниям» теории общественных формаций о числе и ха-
рактеристике добуржуазных общественных способов производ-
ства. Базой ее стало отнюдь не внимательное изучение бога-
тейшей политэкономической методологии Маркса и не тщатель-
ное исследование накопленного наукой значительного материа-
ла по социально-экономической истории сословно-классовых об-
ществ, а лишь простая подборка цитат из произведений осно-
воположников научного социализма, так или иначе подтверж-
дающих тезис об античном (рабовладельческом) и феодаль-
ном «способах производства». Однако конструирование таким
методом тех или иных концепций не может ни заменить собою
научные исследования, ни предварить их результаты.
Главным образом из-за неразработанности подлинно науч-
ной политэкономической теории сословно-классовых обществ не
прекращаются в нашей литературе в течение целого ряда деся-
тилетий споры по вопросу о числе и характеристике добуржу-
азных общественных формаций, а также по некоторым общим
(сквозным) проблемам политической экономии, например по
вопросу о едином общем основании при определении основного
производственного отношения разных общественных способов
производства.
Да и сами эти общественные способы производства для со-
словно-классовых обществ остаются фактически еще не выяс-
ненными ни со стороны ступеней развития производительных
сил, ни со стороны исторических типов экономических производ-
ственных отношений, ибо последние должны быть определены
не в порядке следования несуществующим «предписаниям»
теории общественных формаций, а лишь в результате специ-
альных исследований на основе диалектики отдельного -—осо-
бенного — общего. Выше було показадо, что К. Мзркс в силу
.73

определенных обстоятельств был вынужден ограничиться про-
стым переименованием в азиатский, античный и феодальный
способы производства того, что представлялось Г. Гегелю и
А. Сен-Симону стадиями социальной эволюции с точки зрения
эталонно-правового подхода к ее процессу, но в действитель-
ности не являлось такими стадиями с точки зрения основных
положений теории общественных формаций, а следовательно, и
не могло быть общественными способами производства.
Вполне понятно, что от такого переименования эталонно-
правовая сущность сословно-классовых «стадий» общественной
эволюции нимало не изменилась, она сохраняется в полной ме-
ре и в новых наименованиях и дает знать о себе всякий раз,
когда речь заходит о производственных отношениях в сослов-
но-классовых обществах. Применительно к проблеме отношений
собственности правовые представления проявляются, например,
в настойчивых попытках рассматривать собственность как про-
изводственное отношение в свете таких чисто правовых (воле-
вых имущественных) понятий, как пользование, владение, иск-
лючительное распоряжение, неполная собственность, полная
собственность, иерархическая собственность и т. д. (см., напри-
мер, [208, с. 13—24]); представить историческое развитие соб-
ственности как ее саморазвитие от стадии пользования через
стадию владения к стадии полной собственности (см., напри-
мер, [172]), а юридические формы собственности (античную,
феодально-иерархическую) — в качестве ее экономических ти-
пов (см., например, [223]), тогда как последние в действитель-
ности определяются их экономическим, а не правовым содер-
жанием. Правовые представления применительно к проблеме
собственности проявляются и в том, что ее экономические типы
(«формы») выводятся из рабовладельческой и феодально-кре-
постнической форм эксплуатации, тогда как согласно политэко-
номической методологии, лежащей в основе «Капитала», они
должны выводиться лишь из типов экономической реализации
в процессе производства и распределения господствующих от-
ношений собственности на средства и условия производства.
Применительно к отношениям добуржуазной частнособствен-
нической эксплуатации правовые представления 10 сказываются
в настойчивом стремлении различных авторов заменить эконо-
мические категории «рабство», «крепостничество» и «аренда»
одноименными правовыми или сословно-правовыми понятиями,
свести экономическое различие между рабством и крепостниче-
ством как формами эксплуатации к правовому («функциональ-
ному») различию между ними как сословно-правовыми инсти-
тутами, установить некое «общее правовое» («функциональ-
ное») различие между рабами и крепостными и ограничить по-
нятие «аренда как форма частнособственнической эксплуата-
ции» рамками чисто юридических представлений об аренде как
о правовой сделке. Подобный подход проявляется также в иг-
норировании таких экономических категорий, как «способ со-
74

единения эксплуатируемых работников со средствами производ
ства» и «тип частнособственнической эксплуатации», т. е. тип
отчуждения и присвоения прибавочного труда эксплуатируе-
мых работников собственниками средств и условий производст-
ва, что характерно, в частности, для некоторых работ
С. Д. Сказкина (см., например, [295]), И. М. Дьяконова (см.,
например, [104, с. 9]), М. А. Дандамаева [93, с. 38] и других
историков. Разновидностями того же правового подхода к раб-
ству и крепостничеству являются все еще продолжающие бы-
товать в нашей литературе определения рабов в качестве «пол-
ной собственности», а крепостных — в качестве «неполной соб-
ственности» (см., например, [158, с. 234; 223]), различающихся
между собой по объему прав господина в отношении тех и
других, а также отождествление понятия «крепостничество» с
понятием «прикрепление к земле» (см., например, [297]).
Правовой подход к производственным отношениям в сослов-
но-классовых обществах выражается также и в том, что исто-
рические типы этих отношений выводятся не из господствую-
щих типов частнособственнической эксплуатации и экономиче-
ской реализации эксплуататорской собственности на средства и
условия производства в процессе производства и распределе-
ния, как должно быть, если следовать политэкономической ме-
тодологии К. Маркса, лежащей в основе «Капитала», а иначе —
из тех категорий, которые принято, согласно эталонно-правовой
методологии Сен-Симона, считать господствующими формами
добуржуазной эксплуатации, а именно из рабства и крепостни-
чества. Таким же способом механически определяются и соот-
ветствующие сословно-классовые «общественные способы про-
изводства».
Эталонно-правовые представления о производственных отно-
шениях в сословно-классовых обществах находят свое выраже-
ние и в том, что господствующие формы добуржуазной частно-
собственнической эксплуатации, соответственно греко-римскому
античному и средневековому французскому «эталонам», сводят-
ся лишь к рабству во всех обществах древности и феодально-
крепостнической «форме» во всех обществах средневековья,
тогда как в действительности для большинства древних и сред-
невековых антагонистических обществ, особенно в странах Во-
стока, были характерны иные господствующие формы эксплуа-
тации, в частности арендная. При этом рабство и крепостниче-
ство изображаются в качестве стадийно различных форм, из
которых первая всюду предшествовала второй, тогда как в дей-
ствительности в разных сословно-классовых обществах древно-
сти, средневековья и нового времени господствовали самые раз-
личные формы эксплуатации, смена которых (там, где она имела
место) происходила в самой различной последовательности
(подробнее об этом см. [129; 135]). *
И наконец, поступательное развитие отношений частнособст-
веннической эксплуатации усматривается, соответственно эта-
75

лонно-правовому подходу, в стадийном улучшении правового
положения эксплуатируемых работников. Однако согласно по-
литэкономической методологии К. Маркса это поступательное
развитие следует усматривать прежде всего и главным обра-
зом в том, что на смену потребительно-стоимостному (докапи-
талистическому рентному) типу частнособственнической экс-
плуатации и экономической реализации эксплуататорской соб-
ственности приходит прибавочно-стоимостной тип той и другой.
В гл. 1 было показано, что К. Маркс не разработал, да и
не мог разработать политэкономической теории сословно-клас-
совых обществ из-за отсутствия достаточного материала для
этого. Он имел возможность обратиться только к отдельным во-
просам этой теории, главным образом применительно к генези-
су капитализма, в основном на материале истории Англии.
В данной связи Ф. Энгельс подчеркивал, что политическая эко-
номия, как теория всех и каждого из общественных способов
производства, «еще только должна быть создана» [17, с. 154].
В дальнейшем на состоянии разработки политэкономической
теории сословно-классовых обществ, по существу, никак не от-
разилось то обстоятельство, что социально-экономическая исто-
рия многих из них стала все более проясняться благодаря мно-
гочисленным исследованиям специалистов. Так, в середине
30-х годов известный советский экономист А. И. Пашков был
вынужден писать о «консервативности» ученых в осознании
важности и необходимости изучения добуржуазных обществ в
политэкономическом плане и отмечал, что «в теории докапита-
листической экономики многое еще по-настоящему не разрабо-
тано» [245, с. 441, 453]. С тех пор, к сожалению, положение су-
щественно не изменилось.
И хотя уже накоплен вполне достаточный материал для соз-
дания политэкономической теории сословно-классовых обществ,
однако она до сих пор фактически не создана, да и не может
быть создана на основе эталонно-правового подхода, который
полностью исключает самую возможность ее разработки. Такое
положение объясняется, видимо, тем, что внимательное изуче-
ние методологического наследия К. Маркса, которое не всегда
может быть выражено цитатами, подменяется подборкой и ком-
ментированием различных цитат о сословно-классовых общест-
вах, главным образом тех, в которых зафиксированы эталонно-
правовые представления об этих обществах, унаследованные
классиками марксизма-ленинизма по необходимости от их пред-
шественников.
Между тем К. Марксом создана вполне достаточная мето-
дологическая основа для политэкономического исследования
производственных отношений в сословно-классовых обществах
древности, средневековья и нового времени. Как следует из
«Капитала» выяснение «экономической анатомии общества»
должно начинаться с определения того, какую, специфическую
экономическую форму принимают в нем продукты общественно-
го

го производства. В истории известны лишь четыре такие специ-
фические экономические формы, обусловленные каждая соответ-
ствующей ступенью развития производительных сил и производ-
ства: необходимого продукта, характерная для первобытных об-
ществ; потребителыю-стоимостная, характерная для сословно-
классовых обществ; стоимостная, свойственная капиталистиче-
скому способу производства; непосредственно общественного
продукта, свойственная коммунистическому обществу. Эти фор-
мы и являются исходной категорией при разработке политэко-
номической теории каждого из общественных способов произ-
водства методом восхождения от абстрактного к конкретному.
Как видно, в указанном плане сословно-классовые общест-
ва не делятся на рабовладельческие и феодальные. Это впер-
вые было установлено К. Марксом. Подразделяя данные обще-
ства в историко-социологическом плане, согласно принятым тог-
да представлениям, на античные (рабовладельческие) и фео-
дально-крепостнические, он в то же время объединял и резко
противопоставлял их в политэкономическом плане буржуазно-
му обществу, как основанные на производстве потребительской
стоимости основанному на производстве стоимости. Неоднократ-
но отмечая, что в массе своей они были земледельческими об-
ществами в противоположность промышленному капиталистиче-
скому, он подчеркивал, что во всех добуржуазных обществах,
где «земельная собственность и земледелие образуют базис эко-
номического строя... экономической целью является производст-
во потребительских стоимостей» [12, с. 472]. Точно так же и в
городском ремесле этих обществ, «хотя оно по существу дела
покоится на обмене и создании меновых стоимостей, непосред-
ственной, главной целью производства является обеспечение су-
ществования ремесленника, ремесленного мастера, стало быть
потребительная стоимость; не обогащение, не меновая стои-
мость... Производство поэтому всюду подчинено потреблению,
являющемуся его заранее данной предпосылкой» [12, с. 504].
Характерная для каждого общественного способа производ-
ства специфическая экономическая форма, которую принимают
при нем продукты производства, как показано в «Капитале»,
определяет не только цель производства, но и свойственный
этому способу тип производства, отчуждения и присвоения при-
бавочного труда (прибавочного продукта) в производящих об-
ществах, например: прибавочно-стоимостной тип при капита-
листическом производстве и общественно необходимый тип при-
бавочного труда при социалистическом (коммунистическом)
производстве. Вполне понятно, что в сословно-классовых обще-
ствах, где господствует потребительно-стоимостная форма про-
изводства продуктов, прибавочный труд эксплуатируемых ра-
ботников принимает форму неоплаченной потребительской стои-
мости, т. е. для этих обществ характерен потребительно-стои-
мостной тип производства, отчуждения и присвоения прибавоч-
ного продукта. При этом, если продукт, в котором был вопло-
77

щен прибавочный труд эксплуатируемых работников, поступал
в сферу обмена, он, естественно, приобретал свойства меновой
стоимости. Однако это не изменяло потребительно-стоимостную
природу отчуждения и присвоения прибавочного труда в про-
цессе производства и распределения данного продукта, т. е. не
изменяло потребительно-стоимостной тип частнособственниче-
ской эксплуатации и экономической реализации докапиталисти-
ческой эксплуататорской собственности на средства производст-
ва в процессе производства и распределения.
Однако все это игнорируется при эталонно-правовом подхо-
де к отношениям частнособственнической эксплуатации и экс-
плуататорской собственности в сословно-классовых обществах.
Первые при данном подходе сводятся лишь к рабовладельче-
ской и «феодально-крепостнической» формам эксплуатации, со-
ответственно которым отношения собственности характеризуют-
ся в качестве рабовладельческих и феодальных. Между тем сам
термин «эксплуатация», по крайней мере в целом ряде европей-
ских языков, имеет два разных значения: хозяйственное ис-
пользование тех или иных объектов, включая и работников
производства; отчуждение и присвоение прибавочного труда
(прибавочного продукта) работников собственниками средств
производства. Формы хозяйственного .использования работни-
ков и есть формы эксплуатации последних, обусловленные со-
ответствующими способами соединения их со средствами про-
изводства, являющимися объектами эксплуататорской собствен-
ности того или иного типа. Они характеризуют лишь внешнюю,
поверхностную сторону отношений частнособственнической экс-
плуатации. Что же касается экономической сущности этих от-
ношений, то она раскрывается через понятие «тип отчуждения
и присвоения прибавочного труда эксплуатируемых работников
собственниками средств производства», т. е. через понятие
«тип частнособственнической эксплуатации» или (что одно и
то же) «тип экономической реализации эксплуататорской соб-
ственности на средства производства в процессе производства
и распределения». Если при анализе отношений частнособствен-
нической эксплуатации ограничиваться (как это имеет место
при эталонно-правовом подходе) рассмотрением лишь ее форм,
то остается невскрытой их экономическая сущность.
К. Маркс в «Капитале» показал, что отношения частнособ-
ственнической эксплуатации, составляющие основное экономи-
ческое содержание отношений эксплуататорской собственности
на средства производства, отнюдь не сводятся лишь к ее фор-
мам, но имеют более сложную, «трехэтажную» структуру. Пор-
вый «этаж» составляет способ соединений эксплуатируемых ра-
ботников со средствами производства, второй — всецело обу-
словленная ими форма частнособственнической эксплуатации, а
третий — тип этой эксплуатации, т. е. .тип отчуждения и при-
своения собственниками средств производства прибавочного
труда эксплуатируемых ими работников, являющийся вместе с
78

тем и типом экономической реализации эксплуататорской соб-
ственности в процессе производства и распределения. Прямой
переход отношений частнособственнической эксплуатации в от-
ношения эксплуататорской собственности (и обратно) и их пол-
ное слияние происходят не на уровне форм, а на уровне типов
эксплуатации, являющихся вместе с тем и типами экономиче-
ской реализации эксплуататорской собственности. Таким обра-
зом, понятие «тип частнособственнического отчуждения и при-
своения прибавочного труда эксплуатируемых работников», в
котором отношения эксплуататорской собственности и отноше-
ния частнособственнической эксплуатации слиты воедино и
представляют собою нечто целостное, выражает наиболее глу-
бокую экономическую сущность тех и других отношений в их
неразрывном единстве.
Однако фигурирующая ныне в учебных пособиях политэко-
номическая концепция сословно-классовых обществ, в сущности,
не поднимается выше рассмотрения лишь второго «этажа»
структуры отношений добуржуазной частнособственнической
эксплуатации, т. е. форм последней. Неизвестным остается тип
частнособственнической эксплуатации в древних сословно-клас-
совых обществах. А для средневековых обществ, согласно ука-
занной концепции, он сводится к «феодальной земельной рен-
те», причем остается нераскрытым, какую форму принимал там
прибавочный труд всех тех эксплуатируемых работников (на-
пример, в ремесле), которые не являлись самостоятельно хозяй-
ствующими на земле эксплуататора. Все это сильно обедняет
анализ «экономической анатомии» сословно-классовых обществ,
делает его крайне поверхностным и к тому же искаженным как
вследствие того, что он ограничивается выяснением лишь гос-
подствующей формы частнособственнической эксплуатации (ли-
бо того, что принято считать ею), так и в результате примене-
ния эталонно-правового подхода при данном анализе.
Если же попытаться исследовать систему отношений добур-
жуазной частнособственнической эксплуатации в плане ее
структуры и взаимосвязи с отношениями эксплуататорской соб-
ственности на средства и условия производства, то вырисовы-
вается иная, нежели дается в курсах политэкономии, картина.
Начнем ее описание со способов соединения эксплуатируе-
мых работников со средствами производства, т. е. способов, со-
ставляющих нижний «этаж» структуры отношений частнособст-
веннической эксплуатации. Данный вопрос, в сущности, сводит-
ся к тому, ведут ли эксплуатируемые работники свое производ-
ственное хозяйство на земле собственника-эксплуататора и яв-
ляются ли они юридически свободными, т. е. соединены ли они
со средствами производства по своей воле либо насильственно,
по воле их владельца. Работник может вести свое производст-
венное хозяйство на земле собственника-эксплуататора в каче-
стве ее пользователя (съемщика, держателя), являясь либо
арендатором (в том числе прекаристом, чиншевиком, оброчни-
79

ком), если обладает юридической свободой, либо крепостным,
если ее лишен. Работник также может не иметь своего произ-
водственного хозяйства и использоваться в производственном
хозяйстве эксплуататора, будучи либо юридически свободным,
т.- е. соединенным со средствами производства по своей воле,
либо несвободным, т. е. соединенным с ними насильственно, по
воле своего владельца. В первом случае перед нами наемный
работник, во втором — раб. Наконец, работник, являясь юриди-
чески несвободным, отпускается на заработки своим владель-
цем на сторону с условием регулярной выплаты оброка послед-
нему, т. е. он соединен со средствами производства вне хозяй-
ства своего владельца и не используется в этом хозяйстве. Та-
ковы основные способы соединения эксплуатируемых работни-
ков со средствами производства в добуржуазной подсистеме от-
ношений частнособственнической эксплуатации.
Эти пять способов определяют соответственно пять основных
форм добуржуазной частнособственнической эксплуатации, со-
ставляющих второй «этаж» ее структуры: аренду, при которой
юридически свободный работник, лишенный земли, а иногда и
других средств производства, используется в качестве самостоя-
тельно хозяйствующего на земле эксплуататора; крепостниче-
ство, когда юридически несвободный работник, располагающий
некоторыми средствами производства, используется в качестве
самостоятельно хозяйствующего на выделенном ему в пользова-
ние его владельцем земельном наделе; наемный труд, при кото-
ром юридически свободный работник, лишенный средств про-
изводства, используется в производственном хозяйстве эксплуа-
татора; рабство, когда юридически несвободный работник, ли-
шенный средств производства, используется в хозяйстве своего
владельца; оброчное невольничество, при котором юридически
несвободные работники (рабы и крепостные в сословно-право-
вом смысле), отпущенные на оброк своим владельцем, не ис-
пользуются в его хозяйстве. Они либо не располагают никаки-
ми средствами производства и обслуживают хозяйства третьих
лиц в качестве своеобразных наемных работников, либо арен-
дуют землю и другие средства производства у третьих лиц, ли-
бо, наконец, выступают в роли «самостоятельных» мелких про-
изводителей, торговцев и даже эксплуататоров, располагающих
своими несвободными и свободными работниками. К числу об-
рочных невольников относились также юридически несвобод-
ные работники, сдаваемые их владельцами внаем или в аренду
третьим лицам.
Эти основные, а также промежуточные между свободным и.
несвободным трудом и смешанные (не изменявшие юридическо-
го статуса работников) формы (о них см.. [135, с. 59—63]) со-
ставляют средний «этаж» структуры добуржуазной частнособ-
ственнической эксплуатации. Из них аренда и наемный труд от-
носятся к системе экономического принуждения работников к
ТРУДУ и к передаче ими прибавочного продукта эксплуататору,
80

а крепостничество, рабство и оброчное невольничество — к си-
стеме внеэкономического принуждения несвободных работни-
ков, существование которой было связано лишь с тем или иным
распространением в сословно-классовых обществах собствен-
ности на личность непосредственных производителей. Таким
образом, добуржуазная частнособственническая эксплуатация,
в отличие от капиталистической, покоится на собственности не
только на средства производства, но и, в тех или иных масшта-
бах, на такое важнейшее и необходимейшее условие производ-
ства, как человек — непосредственный производитель. Нетрудно
заметить, что рабство и крепостничество являются, в сущности,
насильственными «двойниками» наемного труда и арендной
эксплуатации, связанными лишь с тем или иным распростране-
нием в сословно-классовых обществах собственности на лич-
ность эксплуатируемых работников.
Как было показано, в отличие от капиталистической экс-
плуатации, для которой характерна лишь одна ее форма — на-
емный труд, добуржуазной частнособственнической эксплуата-
ции свойственны в общем, хотя и в разной мере, все пять пере-
численных выше форм. Причину этого различия следует ис-
кать прежде всего и главным образом в характерных особенно-
стях капиталистического производства и свойственных ему
средств производства, с одной стороны, и производства сослов-
но-классовых обществ и свойственных ему средств производег-
ga —-с другой.
Первое является крупным товарным производством с высо-
кой степенью общественного разделения труда и товарного об-
ращения. При нем вещные, товарные отношения господствуют
настолько, что и сама рабочая сила непосредственных произво-
дителей превращается в товар. Средства капиталистического
производства — сложная машинная техника — по самой их при-
роде требуют концентрированного применения сложнокоопери-
рованного труда масс свободных работников и допускают лишь
один способ соединения последних с ними и только одну, обу-
словленную этим способом, форму эксплуатации — наемный
труд.
Полунатуральное же производство сословно-классовых об-
ществ с его ручной рутинной техникой индивидуального поль-
зования, с его большой зависимостью от естественногеографиче-
ских и демографических условий при значительном разнообра-
зии тех и других, самая природа его основных и наиболее ха-
рактерных средств производства (земля, скот), допускающая
обособление их как объектов собственности и объектов хозяй-
ствования, сочетание мелкого производства с крупной частной
собственностью, — все это делало возможным и необходимым
известное разнообразие способов соединения эксплуатируемых
работников со средствами производства и соответствующих
этим способам форм частнособственнической эксплуатации.
При этом, чтобы заставить работников отдавать свой :>приба-
б Зак. 85
ai

вочный труд эксплуататору, во многих случаях оказывалось не-
обходимым лишить их не только средств производства, но и их
юридической свободы, т. е. превратить их самих в собствен-
ность владельца средств производства.
В частности, использование в широких масштабах рабского
труда в некоторых из сословно-классовых обществ оказывалось
возможным и целесообразным лишь при сочетании следующих
условий, благоприятствовавших его применению и делавших его
экономически выгодным: жаркий или теплый климат, что сни-
жало до минимума, расходы на одежду, обувь, питание и жи-
лище рабов; наличие массивов плодородных земель во владе-
нии крупных собственников, что обеспечивало успешное веде-
ние хозяйства с помощью несложной техники и агротехники;
острая нужда крупных землевладельцев в рабочей силе при
невозможности удовлетворить спрос на нее за счет свободного
местного населения; постоянный приток извне больших масс
рабов, добывавшихся путем частых грабительских войн с ^более
слабыми соседями или огромного по своим масштабам пират-
ства и разбоя. При отсутствии хотя бы одного из этих условий
широкое применение труда рабов в производительной сфере в
земледельческих обществах фактически исключалось. Не слу-
чайно рабский труд широко использовался лишь в единичных
сословно-классовых обществах в тот или иной период их исто-
рии, включая древность, средневековье и новое время.
Точно так же одним из важных условий развития крепостг
ничества в широких масштабах являлось, видимо, обилие при-
годных для обработки земель при недостаточной плотности на-
селения и большом распространении крупного частного земле-
владения. Столь же важным условием широкого распростране-
ния арендной формы эксплуатации являлся, видимо, довольно
ограниченный запас пригодных к обработке земель при сравни-
тельно большой плотности населения. Все это всецело под-
тверждает высказанную К. Марксом мысль о том, что «во всех
формах общества, где господствует земельная собственность,
преобладают еще отношения, определяемые природой» [12,
с. 44].
Вследствие неразработанности вопроса о структуре отноше-
ний добуржуазной частнособственнической эксплуатации обыч-
но принято, как уже отмечалось, выводить рабскую и крепост-
ническую формы эксплуатации не из способов соединения не-
свободных работников со средствами производства, а от одно-
именных сословно-правовых институтов, будто бы резко разли-
чающихся между собой объемом прав входивших в рабское и
крепостное сословия, либо совмещать деление несвободных по
способам соединения со средствами производства с делением их
по сословно-правовому признаку, который в таких случаях
принимается в конечном счете за определяющий.
Однако такая неосознанная подмена одних понятий други-
ми, экономических правовыми, равно как и смешение их, яв-
82

ляется неправомерной и только запутывает суть дела. Она не-
корректна, потому что экономический и правовой подходы к ти-
пизации и классификации общественных отношений основаны
на совершенно различных принципах, вследствие чего одно-
именные экономические и правовые категории не совпадают по
своему содержанию. Один и тот же несвободный работник мо-
жет быть рабом в сословно-правовом смысле и крепостным в
экономическом плане либо крепостным в сословно-правовом
значении данного понятия и рабом в экономическом плане. Де-
ло в том, что почти в каждом сословии несвободных работни-
ков одни из них обычно были соединены со средствами произ-
водства как рабы, другие — как крепостные, третьи — как об-
рочные невольники. Например, в состав сословия крепостных в
России XVIII—XIX вв. входили разряды крепостных (отпущен-
ные на оброк, дворовые, месячники, безнадельные работники
вотчинных и посессионных предприятий), которые не имели зе-
мельных наделов и эксплуатировались, в сущности, как рабы и
оброчные невольники по способам соединения их со средства-
ми производства.
Точно так же рабские сословия обычно включали в себя
рабов, посаженных на землю в качестве самостоятельно хозяй-
ствующих либо отпущенных на оброк. К ним относились, на-
пример, шублугали в Шумере [326, с. 104; 103, с. 97], рабы-зем-
ледельцы в Ассирии, самостоятельно хозяйствовавшие рабы и
рабы-арендаторы в ряде стран древнего Переднего Востока,
аншахрики — частично освобожденные рабы и самостоятельно
хозяйствовавшие рабы в древнем Иране [105, с. 106—109; 248,
с. 16—191, иеродулы в Малой Азии III—I вв. до н. э. [249,
с. 105—142], наемные рабы в эллинистическом Египте, само-
стоятельно хозяйствовавшие рабы и рабы-издольщики в древ-
ней Индии [217, с. 751, «посаженные на землю рабы» в Корее
XIII—XIV вв. [65, с. 481 и в Китае XVII—XVIII вв. [119, с. 28—
29], касимчи-кулы и ортакчи-кулы в Турции XVI—X.VII вв.
[251, с. 8 и ел.], рабы-издольщики в Индии XIV—XVIII вв.
и т. д. Эти и другие подобные им категории несвободных ра-
ботников эксплуатировались, в сущности, как крепостные и об-
рочные невольники по способам соединения их со средствами
производства. Поэтому наличие всех, вместе взятых (за редким
исключением), сословий несвободных работников следует рас-
сматривать в экономическом плане в качестве единой системы
насильственного, внеэкономического принуждения этих работ-
ников, которая включает в себя в различных количественных
сочетаниях и рабство, и крепостничество, и оброчное невольни-.
чество как различные способы соединения несвободных со
средствами производства и обусловленные данными способами
формы добуржуазной частнособственнической эксплуатации.
Правовой критерий при разграничении несвободных по фор-
мам эксплуатации на рабов и крепостных является непраио-
мер.ньщ .и потому, что он основан лишь на неподтверждаемом
6*
нм

в огромном большинстве случаев предположении, что рабы по
своему правовому положению вообще стоят ниже крепостных
(об этом см. [135, с. 79—92|). В основе деления несвободных
сословий на рабские и крепостные должен лежать экономиче-
ский признак: сословием рабов следует называть такое соци-
альное образование, большинство в котором составляют рабы
по способу соединения их со средствами производства, а сосло-
вием крепостных — в основном состоящее из крепостных по
способу соединения со средствами производства и форме экс-
плуатации.
Несоответствие экономических и правовых рамок, но уже в
ином плане, обнаруживается и в понятии «аренда земли непо-
средственным производителем у крупного собственника». Если
в юридическом плане такая аренда ограничивается набором
лишь определенного вида правовых сделок, то в экономиче-
ском плане, т. е. как специфическая форма эксплуатации, она
охватывает и все те юридически иные виды держаний земли
крупных собственников непосредственными производителями,
которые основаны на таком же способе соединения свободных
работников со средствами производства, что и обычная аренда.
Речь идет, например, о прекарных, цензитарных, ласситских,
оброчных и прочих подобного рода держаниях, которые приня-
то характеризовать в качестве феодальных. В экономическом
плане их, безусловно, следует характеризовать как прекарную,
цензитарную, ласситскую и оброчную аренды. Правда, некото-
рые виды арендных держаний носят на себе печать промежу-
точности между арендой и крепостничеством, поскольку они
связаны с тем или иным ущемлением личных прав держателя,
с превращением его в той или иной мере в неполноправного
человека. Однако до тех пор, пока такой держатель не превра-
тился в крепостного, т. е. в собственность владельца земли, он
остается еще арендатором, хотя и неполноправным.
Как видно, роль правового критерия при определении форм
эксплуатации должна ограничиваться лишь определением экс-
плуатируемых работников в качестве юридически свободных
либо несвободных. А далее вступает в действие определение по
способам соединения работника со средствами производства.
Таково должно быть истинное соотношение правового и эконо-
мического моментов при определении форм частнособственниче-
ской эксплуатации.
В учебной литературе обдлчно утверждается, что рабство
было ведущей формой эксплуатации во всех древних сословно-
классовых обществах, а во всех сословно-классовых обществах
средневековья и нового времени господствовала «феодальная»,
или «феодально-крепостническая», форма эксплуатации. Одна-
ко, как свидетельствуют исторические материалы, рабская фор-
ма эксплуатации преобладала лишь в некоторых древних госу-
дарствах,-в частности в Аттике V—IV вв. до н. э. и в метропо-
лии римского государства II в. до н. э. — II в. н. э. В большин-
84

стве же других древних сословно-классовых обществ господст-
вующее положение в существовавшей там системе частнособст-
веннической эксплуатации занимала аренда, а в некоторых дру-
гих (Ассирия, Спарта, Фессалия)—крепостничество либо фор-
ма промежуточная между крепостничеством и арендой, напри-
мер колонат в Римской империи III—V вв. (см. [135, гл. 2]).
Что же касается «феодальной», или «феодально-крепостни-
ческой», формы эксплуатации, то за таковую обычно принима-
ются крепостничество, формы промежуточные между ним и
арендой и различные разновидности докапиталистической арен-
ды. Господство крепостнической формы было характерно лишь'
для ряда европейских государств в различные периоды их
средневековой и новой истории. В большинстве же других со-
словно-классовых обществ средневековья и нового времени ве-
дущей была докапиталистическая аренда, а в некоторых из
них — форма промежуточная между арендой и крепостничест-
вом, либо рабская форма эксплуатации (см. [135, гл. 3]).
Рассмотрим теперь третий «этаж» структуры отношений
частнособственнической эксплуатации — типы производства, от-
чуждения и присвоения прибавочного труда (прибавочного про-
дукта) эксплуатируемых работников собственниками-эксплуа-
таторами. Как уже отмечалось, в истории известны лишь два
типа частнособственнического отчуждения и присвоения при-
бавочного труда, т. е. два типа частнособственнической экс-
плуатации: 1) прибавочно-стоимостной, характерный для систе-
мы капиталистических отношений эксплуатации и собствен-
ности; он обусловлен высокоразвитыми стоимостными, товарно-
денежными отношениями в капиталистическом обществе с его
машинным производством, отношениями, при которых и сама
рабочая сила превращается в товар; 2) потребительно-стои-
мостной, свойственный системе добуржуазных отношений экс-
плуататорской собственности и частнособственнической экс-
плуатации; он обусловлен недостаточной развитостью стоимост-
ных, товарно-денежных отношений в сословно-классовых обще-
ствах, преобладанием в них обмена между обществом и при-
родой над обменом в обществе, господством натурального и по-
лунатурального производства, при котором рабочая сила экс
плуатируемых работников выступает для эксплуататоров каь
потребительная стоимость, оплачиваемая лишь в ее определен
ной части.
В каждом из этих типов различаются господствующая и не-
господствующие формы. В капиталистическом обществе, как
известно, господствующей формой прибавочной стоимости яв-
ляется прибыль на авансированный капитал, тогда как негос-
лодствующая форма — капиталистическая земельная рента —
имеет неизмеримо меньшее распространение. В сословно-клас-
совых обществах, напротив, господствующей формой потреби-
тельно-стоимостного отчуждения и присвоения прибавочного
труда в его натуральной или вещной форме является докапи-
85

талистическая частнособственническая рента в ее земельной
(арендаторской), земельно-личностной (крепостной) и личност-
ной (рабской и оброчно-невольнической) разновидностях, а к
негосподствующим формам относится отчуждение и присвое-
ние прибавочного труда наемных работников в его натуральной
форме потребительной стоимости.
Господство прибавочной стоимости в форме прибыли в ка-
питалистическом обществе и потребительной стоимости в фор-
ме докапиталистической ренты в сословно-классовых обществах
обусловлено всем ходом общественно-экономической эволюции
человечества. Стоимостные, а следовательно, и прибавочно-
стоимостные отношения вырастают в условиях соответствующе-
го роста производительных сил, с одной стороны, из развития
простых товарно-денежных отношений, а с другой — из разви-
тия эксплуататорской собственности, из превращения в ее объ-
екты исторически создаваемых средств производства, являю-
щихся результатом творческой деятельности людей. Докапита-
листические же потребительно-стоимостные, а следовательно, и
докапиталистические рентные отношения складываются в усло-
виях довольно низкого уровня развития производительных сил
и товарно-денежных отношений лишь из эксплуататорской соб-
ственности на тогдашние природообусловленные факторы про-
изводства — землю (обрабатываемую почву) и личность работ-
ников (в тех или иных масштабах). Таким образом, исходные
пункты развития тех и других отношений различны.
Рабство иногда изображается в качестве не только формы,
но и некоего «типа» частнособственнической эксплуатации, для
которого будто бы характерным является «непосредственное»
отчуждение и присвоение рабовладельцами прибавочного труда
рабов (см., например, [254, с. 83; 354, с. 42]). А докапиталисти-
ческая рента сводится лишь к ее земельной разновидности и
изображается в качестве «феодальной земельной ренты». Од-
нако такая трактовка является неправомерной, поскольку и при
всех других формах частнособственнической эксплуатации при-
бавочный труд отчуждается и присваивается столь же «непо-
средственно». Если же понимать в данном случае «непосредст-
венно» в смысле «в натуральной форме», то и тогда прибавоч-
ный труд работников отчуждается и присваивается эксплуата-
торами «непосредственно» («в натуральной форме»), например
при барщинном крепостничестве и разного рода отработках и
трудовых услугах.
Точно так же некорректно и сведение докапиталистической
частнособственнической ренты только к земельной ее разновид-
ности, укоренившееся в политэкономической науке задолго до
возникновения марксизма в связи с тем, что буржуазные по-
литэкономы переносили категории капиталистического произ-
водства на докапиталистическое. К. Маркс впервые разграни-
чил докапиталистическую и капиталистическую ренты. Однако в
«Капитале» при рассмотрении- трех форм докапиталистической
86

ренты он, судя по всему, не счел необходимым отступать от
укоренившейся традиции рассматривать ее в качестве только
земельной, тем более что интересовался ею там лишь в плане
генезиса капиталистической земельной ренты п.
Вместе с тем Маркс никогда не употреблял понятий «фео-
дальная рента» и «феодальная земельная рента», а в ряде слу-
чаев отмечал, что докапиталистическая рента была свойствен-
на и древним сословно-классовым обществам, и хозяйствам, ос-
нованным на труде рабов (см. [7, с. 184, 361, 368; 9 , с. 415,
416]), и даже подчеркивал, что в сословно-классовых общест-
вах «рента (...) выступает исторически... как всеобщая форма
прибавочного труда, выполняемого безвозмездно» [9, с. 415].
Указанные же понятия появились в нашей литературе в начале
30-х годов вместе с канонизацией концепции рабовладельче-
ской и феодальной формаций 12.
Сведение докапиталистической ренты лишь к земельной ее
разновидности, методологически правомерное и допустимое при
рассмотрении генезиса капиталистической земельной ренты,
оказывается методологически неправомерным и недопустимым,
когда она рассматривается сама по себе в рамках истории со-
словно-классовых обществ. Во-первых, при этом упускается из
виду то важнейшее обстоятельство, что генезис капиталистиче-
ской земельной ренты и вся история докапиталистической част-
нособственнической ренты далеко не одно и то же, что катего-
рии, выведенные при изучении «второй, не должны и не могут
совпадать с категориями, выведенными при изучении генезиса
первой, ибо в ней уцелело из прошлого только то, что оказа-
лось совместимым с условиями капиталистического производст-
ва, и исчезло все несовместимое с ним, в том числе и неземель-
ные разновидности ренты.
И действительно, докапиталистическая частнособственниче-
ская рента, если ее рассматривать в рамках всей истории со-
словно-классовых обществ, отнюдь не сводится лишь к земель-
ной ее разновидности, тем более к «феодальной земель-
ной ренте», но имеет гораздо более широкое и многообразное
содержание. Она представляет собой регулярный нетрудовой
доход от эксплуататорской собственности не только на землю,
но и на другие средства и условия производства, — доход, ко-
торый не требует использования эксплуататорами труда наем-
ных работников. Этот доход есть не что иное, как прибавочный
продукт, который создается трудом ненаемных работников, так
или иначе соединенных со средствами производства, являющи-
мися объектом чужой для них собственности, и отчуждаемый и
присваиваемый эксплуататорами только в силу отношений экс-
плуататорской собственности.
Такое понимание докапиталистической частнособственниче-
ской ренты позволяет понять и объяснить тип (способ) отчуж-
дения и присвоения собственником прибавочного труда (приба-
вочного продукта) у всех тех многочисленных юридически не-
87

свободных работников, которые не были пользователями земли
своего владельца. Речь идет о безнадельных сословно рабах,
безнадельных сословно крепостных и оброчных невольниках, в
основе эксплуатации которых лежала собственность рабовла-
дельца или крепостника только на их личность. Эти безнадель-
ные несвободные работники эксплуатировались на основе от-
чуждения и присвоения их прибавочного труда (прибавочного
продукта) именно в форме ренты, поскольку они были вынуж-
дены отдавать его своему владельцу только потому, что сами
являлись собственностью последнего.
Эту разновидность докапиталистической частнособственниче-
ской ренты мы называем личностной (о ней подробнее см. [135,
с. 310—3311), поскольку она основана на собственности на лич-
ность несвободного работника. Если же исходить из форм экс-
плуатации, связанных с нею, то ее следует подразделять на
рабскую, свойственную эксплуатации рабов по способу соедине-
ния их со средствами производства, т. е. безнадельных сослов-
но рабов и безнадельных сословно крепостных, использовавших-
ся в производственном хозяйстве их владельца, и оброчно-не-
вольническую, характерную для эксплуатации несвободных ра-
ботников, отпущенных на оброк на сторону их владельцами.
При рабской ренте распадение труда рабов на необходимый и
прибавочный маскировалось тем фактом, что они существова-
ли за счет «содержания», получаемого ими от своего владель-
ца и внешне определяемого лишь волей и усмотрением послед-
него. Тем самым маскируется и сама рабская рента, которая
обнаруживается только путем анализа экономической реализа-
ции собственности на рабов в процессе производства и распре-
деления. При оброчно-невольнической же ренте прибавочный
продукт, производимый оброчным невольником и отчуждаемый
владельцем последнего, резко отграничен от необходимого про-
дукта и зримо выступает в качестве прямого следствия собст-
венности эксплуататора на личность несвободного работника.
Другой широко распространенной разновидностью докапита-
листической частнособственнической ренты была личностно-зе-
мельная (земельно-личностная) (о ней подробно см. [135,
с. 332—3481), основанная на собственности, с одной стороны,
на личность несвободного работника, а с другой — на предо-
ставленный ему в пользование его владельцем земельный на-
дел. На основе ее эксплуатировались крепостные по способу
соединения их со средствами производства, т. е. надельные со-
словно рабы и сословно крепостные. Ее следует характеризо-
вать в качестве крепостной ренты, если исходить из формы
эксплуатации тех несвободных работников, которые выплачи-
вали ее своим владельцам.
О том, что крепостная рента выражала и личную и позе-
мельную зависимость несвободных работников от их владель-
цев, можно судить хотя бы по следующему факту: в крепостни-
ческой России XVIII—XIX вв. при начислении помещиками
88

оброка (ренты) на крепостных, имевших земельные наделы, учи-
тывался, как правило, доход крестьянина не только от наде-
ла, но и от разного рода промыслов, не связанных с ним (см.
fill, с. 19; 146, с. 90, 127]). Иначе говоря, в рилу своей позе-
мельной зависимости от помещика крепостной был вынужден
отдавать ему прибавочный продукт, произведенный на получен-
ном от него в пользование наделе, а вследствие своей личной
зависимости от помещика, как от своего владельца, он был вы-
нужден отдавать последнему и прибавочный продукт от про-
мыслов, не имевших никакого отношения ни к наделу, ни к по-
мещику. В ряде других стран крепостные выплачивали своим
владельцам значительно большую по размеру, нежели свобод-
ные арендаторы, ренту, нередко включавшую в себя особые
личностные оброки — поголовный или подушный, тяжелую про-
извольную талью, пошлину господину при вступлении в брак,
за право наследования имущества и т. д., а также несли дру-
гие, более тяжелые по сравнению со свободными арендаторами
повинности.
Что же касается земельной ренты, то она, оказывается, бы-
ла менее распространенной, чем это представлялось ранее, ког-
да к ней неправомерно сводились все разновидности докапита-
листической частнособственнической ренты. Она в действитель-
ности ограничивается рамками лишь арендных отношений меж-
ду крупными землевладельцами и юридически свободными
(не крепостными) крестьянами-арендаторами. Поэтому ее сле-
дует характеризовать также как арендаторскую ренту, если ис-
ходить из способа соединения работника со средствами про-
изводства и формы эксплуатации, которой он подвергается.
Таковы основные разновидности докапиталистической част-
нособственнической ренты, которая является господствующей
формой потребительно-стоимостного типа частнособственниче-
ской эксплуатации и вместе с тем господствующим типом эко-
номической реализации добуржуазной эксплуататорской собст-
венности на средства и условия производства в процессе про-
изводства и распределения.
Членение докапиталистической частнособственнической рен-
ты, в зависимости от объектов эксплуататорской собствен-
ности, на личностную, личностно-земельную и земельную, как
видно, позволяет наметить ее деление, в зависимости от форм
эксплуатации, на рабскую, оброчно-невольническую, крепостную
и арендаторскую, т. е. установить, что формы эксплуатации в
данном случае определяют соответствующие им разновидности
рентного типа добуржуазной частнособственнической эксплуа-
тации. Однако первое из Перечисленных делений лишь на пер-
вый взгляд представляется произведенным по объектам собст-
венности, являющимся источниками ренты. В действитель-
ности же рента, как известно, создается только трудом эксплуа-
тируемых работников, соединенных определенными способами
с чужими для них средствами производства либо являющихся
89

сами объектами эксплуататорской собственности. Поэтому чле-
нение ее на личностную, личностно-земельную и земельную на
самом деле отражает лишь характер зависимости работников
от эксплуататора и характер принуждения, которому они под-
вергаются. В этом плане ненадельные сословно рабы и сослов-
но крепостные оказываются объединенными в одну категорию
с оброчными невольниками (из тех же сословий), поскольку
характер зависимости их от своего владельца (только личная,
но не поземельная зависимость) и характер принуждения, ко-
торому они подвергались (внеэкономическое принуждение), оди-
наков для всех их.
Таким образом, и в сословно-классовых обществах способы
соединения эксплуатируемых работников со средствами произ-
водства обусловливали соответствующие им формы частнособ-
ственнической эксплуатации (формы хозяйственного использо-
вания работников), а эти последние, в свою очередь, определя-
ли соответствующие им разновидности докапиталистической
частнособственнической ренты — этой господствующей формы
эксплуатации потребительно-стоимостного типа.
Внешними формами выражения докапиталистической част-
нособственнической ренты являются: арендная плата, платежи
и отработки крепостных, отработки рабов и платежи оброчных
невольников. Всем указанным формам свойственно то сущност-
но общее, что они представляют собой прибавочный труд экс-
плуатируемых работников в его натуральной или овеществлен-
ной форме, отчуждаемый и присваиваемый собственниками-
эксплуататорами лишь в силу их собственности на средства и
условия производства. В этом как раз и выражается самая
сущность указанных форм как различных разновидностей до-
капиталистической частнособственнической ренты. Последняя
отчуждалась и присваивалась и в отработочной, и в натураль-
ной (продуктовой), и в денежной формах. В отработочной фор-
ме она отчуждалась и присваивалась главным образом при раб-
ской, в меньшей мере — при крепостной и в незначительной
мере — при арендаторской разновидностях ренты; в продукто-
вой и в значительно меньшей мере в денежной формах — при
арендаторской, крепостной и оброчно-невольнической разновид-
ностях.
Принадлежность рабства, крепостничества и докапиталисти-
ческой аренды к одному и тому же рентному типу (или, точнее,
к рентной форме потребительно-стоимостного типа) частнособ-
ственнической эксплуатации свидетельствует о глубоком внут:
реннем, сущностном единстве этих несхожих форм. Их органи-
ческое единство было подмечено В. И. Лениным. В своей работе
«Новые данные о законах развития капитализма в земледе-
лии» он отмечал, что «экономические пережитки рабства реши-
тельно ничем не отличаются от таковых же пережитков феода-
лизма» [33, с. 141], что арендаторы-негры в южных районах
США — «преимущественно полуфеодальные — или, что то же
90

в экономическом отношении, — полурабские издольщики» [33,
с. 142], что в этих районах «сильна еще полуфеодальная (полу-
рабская тож) эксплуатация в виде издольщины» [33, с. 1511 и
что там наблюдается «переход от рабовладельческого — или,
что в данном случае то же, феодального — уклада земледелия
к торговому и капиталистическому» [33, с. 225]. Как видно,
В. И. Ленин в данном случае не делал сущностного различия
между рабством, крепостничеством и арендой как формами до-
буржуазной частнособственнической эксплуатации одного и то-
го же типа.
Выше речь шла о господствующем типе добуржуазной част-
нособственнической эксплуатации. Что же касается его негос-
подствующего типа, то он, как уже отмечалось, был представ-
лен эксплуатацией наемных работников, при которой их приба-
вочный труд отчуждался и присваивался нанимателем в виде
неоплаченной части оплачиваемых натуральных услуг, т. е. в
виде неоплаченной потребительной стоимости, не осложненной
рентными отношениями. Такого рода отчуждение и присвоение
прибавочного труда в добуржуазных обществах, повторяем, не-
измеримо уступало по своим масштабам рентной эксплуатации,
поскольку наемный труд применялся там в довольно ограни-
ченных пределах. Он был эмбрионом будущего капиталистиче-
ского наемного труда, способным превратиться в последний
только при определенных условиях, при иной, гораздо более вы-
сокой ступени развития производительных сил и общественно-
го производства. Его отличие от капиталистического наемного
труда заключалось не столько в способе соединения работника
со средствами производства и в обусловленной этим способом
форме частнособственнической эксплуатации, сколько в типе
последней.
Таким образом, вся система отношений частнособственниче-
ской эксплуатации подразделяется на две качественно различ-
ные, исторически обусловленные подсистемы (системы, если
каждая из них рассматривается сама по себе)—добуржуаз-
ную и капиталистическую. Они различаются между собой по
способам соединения эксплуатируемых работников со средст-
вами производства, по обусловленным этими способами фор-
мам эксплуатации, по количеству этих способов и форм и,
наконец, по типам (способам) частнособственнической эксплуата-
ции. Последнее является важнейшим среди указанных разли-
чий, поскольку каждый из типов эксплуатации придает пред-
ставляемой им подсистеме (системе) определенные системные
свойства и качества, интегрирует все ее элементы и компонен-
ты в единое целое и выражает ее наиболее глубокую экономи-
ческую сущность.
Сосуществование ныне в политэкономической науке двух
разных уровней рассмотрения структуры отношений частнособ-
ственнической эксплуатации (включающего ее исторические ти-
пы и исключающего их) крайне отрицательно сказывается на
91

разработке таких важных взаимосвязанных и взаимообуслов-
ленных категорий этой науки, как «исходное отношение и логи-
чески исходная категория при разработке политэкономической
теории каждого из общественных способов производства»; «ос-
новной экономический закон каждого из общественных спосо-
бов производства», «господствующие экономические типы соб-
ственности на средства и условия производства», «основное
производственное отношение каждого из производящих об-
ществ», «исторические типы экономических производственных
отношений». Оно препятствует достижению единой точки зре-
ния на содержание каждой из этих категорий и выявлению то-
го единого общего основания, исходя из которого она должна
выводиться для каждого из общественных способов производ-
ства. Например, поскольку категория «специфическая экономи-
ческая форма, которую принимают продукте производства при
данном общественном способе производства» просто игнори-
руется применительно к рабовладельческому и феодальному
«общественным способам производства» (видимо, потому что
она одинакова для того и другого), она теряет свое подлинное
значение общего исходного отношения и логически исходной
категории при разработке политэкономической теории всех об-
щественных способов производства. Поэтому и вопрос об этой
исходной категории и исходном отношении остается до сих пор
открытым и спорным, либо за нее неправомерно принимаются
правовые отношения собственности («античная», или рабовла-
дельческая; феодально-иерархическая; «свободная» капитали-
стическая; общественная социалистическая), которые должны
быть объектами изучения не политэкономической, а правовой
наукой.
По существу, снимается в курсах политэкономии вопрос об
объективной цели производства в рабовладельческих и фео-
дальных обществах, опять-таки, видимо, потому что эта цель —
производство потребительных стоимостей — одинакова для всех
вообще сословно-классовых обществ. Поэтому и категория
«объективная цель общественного производства», которой
К. Маркс придавал огромное значение при разработке полит-
экономической теории каждого из общественных способов про-
изводства, неправомерно перестает быть общей для всех их.
Что же касается остальных перечисленных понятий, то со-
держание каждого из них связано так или иначе, с одной сто-
роны, с исходным отношением и логически исходной категори-
ей «специфическая экономическая форма, которую принимают
продукты производства при данном общественном способе про-
изводства», а с другой — с понятием «тип производства, отчуж-
дения и присвоения прибавочного труда», составляющим содер-
жание категорий «тип частнособственнической эксплуатации» и
«тип экономической реализации эксплуататорской собствен-
ности» для классовых обществ. Например, категория «основной
экономический закон каждого производящего общества» опре-
92

деляется типом производства, отчуждения и присвоения приба-
вочного труда в той специфической экономической форме, ко-
торую принимают в данном обществе продукты производства.
Для всех сословно-классовых обществ, как было показано вы-
ше, этой формой является потребительная стоимость. Следова-
тельно, производство, отчуждение и присвоение прибавочного
труда принимает здесь форму потребительной стоимости, точ-
нее — главным образом форму различных разновидностей до-
капиталистической частнособственнической ренты. Это и есть
основной экономический закон сословно-классовых обществ в
его самой краткой и самой общей формулировке. Однако ос-
новном экономический закон для рабовладельческих и феодаль-
ных обществ обычно формулируется по-иному, без упоминания
указанного важнейшего момента (см., например, [193, с. 59,
87]). В результате получается, что те и другие имеют разный
основной экономический закон и что при выведении этого зако-
на для разных обществ совсем необязательно исходить из еди-
ного логического основания, придерживаться единого общего
критерия. Но такой подход делает невозможным создание на-
учной типологии, основанной на едином общем для данного
круга явлений критерии.
Точно так же обстоит дело и с категориями, относящимися
к собственности на средства производства. Экономическую сущ-
ность этих отношений, как отмечалось выше, составляет та или
иная экономическая реализация их в процессе производства и
распределения, т. е. то или иное распределение производимого
продукта, обусловленное соответствующим распределением
средств производства. «Капитал» в своей значительной части
посвящен как раз исследованию того, как капиталистическая
собственность экономически реализуется в виде прибавочной
стоимости в процессе производства и распределения, как круп-
ная частная земельная собственность экономически реализует-
ся в виде земельной ренты.
Отношения собственности на средства производства должны
различаться прежде всего как неэксплуататорские и эксплуа-
таторские.
Экономическую сущность различных типов неэксплуататор-
ской собственности на средства производства составляет такая
экономическая реализация ее, при которой эти средства при-
надлежат либо отдельным самостоятельным мелким произво-
дителям, либо коллективам непосредственных производителей,
либо всему обществу в целом, а прибавочный (избыточный)
продукт соответственно либо до поры до времени остается в
распоряжении самостоятельных мелких производителей, либо
принадлежит коллективам непосредственных производителей,
либо — всему обществу в целом.
Что же касается эксплуататорской собственности на сред-
ства и условия производства, то ее экономическую сущность
составляет та или иная экономическая реализация ее в процес-
93

се производства и распределения путем отчуждения и при-
своения собственниками прибавочного труда работников, соеди-
ненных определенными способами со средствами производства,
которые являются объектами этой собственности, или, короче,
тот или иной тип частнособственнической эксплуатации. По сво-
ей экономической сущности отношения эксплуататорской соб-
ственности подразделяются только на два типа: добуржуазные,
основанные на производстве, отчуждении и присвоении приба-
вочного труда эксплуатируемых работников главным образом
в форме различных разновидностей докапиталистической част-
нособственнической ренты, и капиталистические, базирующие-
ся на присвоении прибавочного труда наемных рабочих капи-
талистами в различных формах прибавочной стоимости.
В этот перечень не входит торговая и ростовщическая раз-
новидности добуржуазной эксплуатации, поскольку они не ос-
нованы на частной собственности на средства и условия про-
изводства, к числу которых не относятся товары и деньги
в условиях полунатурального докапиталистического производ-
ства.
Приведенная классификация в значительной мере не сов-
падает с принятым ныне делением эксплуататорской собствен-
ности на рабовладельческую, феодальную и капиталистическую.
Как уже отмечалось, расхождение объясняется тем, что эконо-
мические типы собственности должны различаться по их эко-
номической сущности, т. е. по типам ее экономической реали-
зации, тогда как принятое ныне деление собственности по ее
формам выводится из форм эксплуатации, выделяемых по
правовому признаку, вследствие чего оно, в сущности, являет-
ся не экономической, а правовой классификацией в духе кон-
цепции А. Сен-Симона. Но если последовательно придержи-
ваться сенсимоновского принципа выведения форм собствен-
ности из форм эксплуатации, то пришлось бы исключить фео-
дальную форму собственности из числа ее форм, поскольку в
действительности не существовало некоей «феодальной формы
эксплуатации», обусловленной соответствующим способом со-
единения работников со средствами производства. Пришлось бы
также пополнить перечень форм собственности арендодатель-
ской, крепостнической и нанимательской, соответственно суще-
ствовавшим в действительности формам эксплуатации, свойст-
венным в равной мере как древним, так и средневековым сос-
ловно-классовым обществам.
К такому же результату приводит и последовательная реа-
лизация попыток некоторых авторов (см., например, [212, т. -1,
с. 286]) брать в качестве критерия для различения форм собст-
венности способы соединения работников со средствами произ-
водства. К тому же эти способы, равно как и формы эксплуа-
тации, выражают, как уже отмечалось, лишь «внешнюю», по-
верхностную сторону отношений частнособственнической экс-
плуатации и эксплуататорской собственности на средства про-
94

изводства. Поэтому они не могут служить критерием для вы-
деления форм собственности по экономической сущности.
Примерно так же обстоит дело и при определении основно-
го производственного отношения три разных общественных спо-
собах производства. Таковым мы называем отношение меж-
ду собственниками средств производства и непосредствен-
ными производителями по поводу производства и распределе-
ния продукта, обусловленное соответствующим распределением
указанных средств и обусловливающее, в свою очередь, отно-
шения обмена и потребления, интегрирующее и детерминирую
щее всю систему производственных отношений каждого обще-
ственного способа производства и придающее ей соответству-
ющую качественную определенность. Совершенно очевидно, что
должно быть единое общее основание при определении и раз-
личении этого отношения в разных обществах, иначе научной
типологии не получится. Однако для сословно-классовых об-
ществ в качестве такого основания обычно принимается гос-
подствующая форма эксплуатации, точнее — то, что принято
считать ею, а для капиталистического общества — прибавочно-
стоимостной тип экономической реализации эксплуататорской
собственности (см., например, [238, с. 57]). Предпринимаются
также настойчивые попытки утвердить в качестве такого уни-
версального основания либо способы соединения работников со
средствами производства (см., например, [238, с. 38, 39]), либо
формы собственности (см., например, [179]), выводимые, одна-
ко, по-разному для разных обществ.
Вполне понятно, что формы частнособственнической экс-
плуатации вообще не могут служить универсальным основани-
ем при определении основного производственного отношения
при разных общественных способах производства, поскольку
она несвойственна доклассовым и постклассовым обществам.
Выдвижение же на первый план способа соединения работ-
ников со средствами производства, объявляемого категорией
глубинно сущностного порядка, основано лишь на ряде непра-
вомерных допущений и отождествлений при трактовке извест-
ного высказывания К. Маркса о том, что «экономические эпо-
хи общественного строя» различаются по способам и характе-
ру соединения работников со средствами производства [6,
с. 43—44]. Из указанных категорий принято выводить и обще-
ственные способы производства, и исторические типы производ-
ственных отношений, и исторические типы («формы») собст-
венности на средства производства. Такой подход, несомненно,
связан с идущим от А. Сен-Симона представлением о трех ста-
диях развития классового общества, различаемых прежде все-
го по формам эксплуатации и собственности, а следовательно,
и по лежащим в основе тех и других способам соединения ра-
ботников со средствами производства. В результате последние
объявлялись основой политэкономической структуры и в не-
эксплуататорских обществах. Однако, как показано выше, раз-
95

личные формы частнособственнической эксплуатации, а следо-
вательно, и соответствующие им способы соединения работни-
ков со средствами производства (которых было в действитель-
ности не три, а пять —рабство, крепостничество, аренда,
форма промежуточная между арендой и крепостничеством — ко-
лонат и наемный труд) были свойственны в той или иной сте-
пени и в различной последовательности всем сословно-классо-
вым обществам. Поэтому из них нельзя выводить ни общест-
венные способы производства, ни исторические типы производ-
ственных отношений, ни типы («формы») собственности на
средства производства.
Указанная неправомерная логика, судя по всему, перешла в
политэкономическую науку из учебных пособий по историче-
скому материализму конца 20-х — начала 30-х годов в поряд-
ке следования излагавшимся в них неким постулатам, якобы
вытекающим из теории общественных формаций. Так, в одном
из этих пособий без всякого обоснования утверждалось, что об-
щественным способом производства К. Маркс будто бы назы-
вал «систему производственных отношений, определяющих ха-
рактер соединения рабочей силы со средствами производства»
[339а, с. 142], что «решающее значение для общественной
структуры приобретает способ соединения рабочей силы со
средствами производства» [339а, с. 141]. В другом пособии дек-
ларировалось: «Способ производства, и есть тот способ, кото-
рым рабочая сила соединяется со средствами производства»
[242, с. 130—131]. Несмотря на явную неправомерность этого
отождествления совершенно различных по своему содержанию
понятий, оно бытует в экономической литературе и поныне
(см., например, [73, с. 92]).
Между тем оно лишено каких-либо серьезных оснований.
Известно, что в основе, например, рабства, крепостничества,
докапиталистической аренды и самостоятельного хозяйствова-
ния крестьян-собственников земли лежат разные способы со-
единения работников со средствами производства. Господство
каждого из них, разумеется, определяет соответствующую ему
«экономическую эпоху общественного строя», но вовсе не обя-
зательно тот или иной общественный способ производства. Так,
арендная форма эксплуатации с характерным для нее спосо-
бом соединения арендатора с землей, столь распространенная
в сословно-классовых обществах Востока, определяла там эко-
номическую эпоху господства арендной эксплуатации, а вовсе
не какой-то «общественный арендный способ производства».
Следовательно, способы соединения работников со средствами
производства далеко не всегда можно однозначно соотносить
с «экономическими эпохами общественного строя», если под по-
следними подразумеваются общественные способы производст-
ва. А это означает, что они вообще не могут быть приняты за
универсальный определитель основного производственного от-
ношения при разных способах производства, что, следователь-
96

но, они выражают вовсе не глубинную сущность производст-
венных отношений, а лишь ее бросающуюся в глаза «внеш-
нюю» сторону.
Не подходят на роль универсальной основы при определе-
нии основного производственного отношения разных способов
производства и формы собственности на средства производства,
нередко неправомерно отождествляемые со способами соедине-
ния работников со средствами производства (см., например,
[212, т. 1, с. 286]), поскольку они выводятся для еословно-клас-
совых обществ из рабовладельческой и не существовавшей в
действительности «феодальной формы эксплуатации», а для ка-
питалистического общества — из прибавочно-стоимостного ти-
па экономической реализации эксплуататорской собственности
либо даже (чаще всего) просто из принятой характеристики
указанных обществ в качестве рабовладельческих, феодаль-
ных и капиталистических. К тому же под формами собствен-
ности имеются в виду, в сущности, ее правовые модификации,
например: «античная» — для древних («рабовладельческих»),
«иерархическая» — для средневековых («феодальных») и «сво-
бодная капиталистическая» — для буржуазных обществ. Пере-
нимая у А. Сен-Симона тезис о рабовладельческой и фео-
дальной стадиях общественной эволюции, К. Маркс, по край-
ней мере в «Немецкой идеологии», полагал, что первой из них
соответствует «античная», а второй — «иерархическая» цраво-
вые формы собственности. Однако накопленный к настоящему
времени фактический материал свидетельствует, что «антич-
ная» форма была отнюдь не характерна для огромного боль-
шинства древних сословно-классовых обществ, точно так же
как и «иерархическая» форма не являлась характерной для
многих средневековых обществ, в том числе и для китайского.
Правовые формы собственности, как и всякие другие пра-
вовые явления и отношения, должны быть объектом изучения
правовой, а не политэкономической науки. Последняя призва-
на исследовать не правовую, а чисто экономическую сторону
отношений собственности на средства и условия производст-
ва, их экономическую сущность и ее влияние на распределение
производимого продукта и на его движение на всех фазах вос-
производственного процесса. Этой цели как раз и служит кате-
гория «тип экономической реализации собственности на средст-
ва производства в процессе производства и распределения»,
или — что то же самое для классовых обществ — «тип частно-
собственнической эксплуатации». Именно этой категорией и
определяется основное производственное отношение при раз-
ных общественных способах производства, обусловливающее, в
свою очередь, соответствующие исторические типы экономиче-
ских производственных отношений. Например, производство
прибавочной стоимости К. Маркс считал основным производ-
ственным отношением капиталистического общества, определя-
ющим собою всю систему его производственных отношений.
7 Зак. 85
97

Если рассматривать сословно-классовые общества древности,
средневековья и нового времени в указанном плане, то оказы-
вается, что всем им были свойственны не только одна и та же
специфическая экономическая форма, которую принимают про-
дукты общественного производства, не только один и тот же
основной экономический закон, одна и та же объективная цель
производства, один и тот же тип частнособственнической экс-
плуатации и экономической реализации эксплуататорской соб-
ственности на средства производства и один и тот же господ-
ствующий экономический тип этой собственности, но и одно и
то же основное производственное отношение, которое опреде-
ляло всю систему производственных отношений в этих обще-
ствах и исторический тип этих обществ. Последний в плане его
экономической сущности можно характеризовать как потреби-
тельно-стоимостной или, точнее, как докапиталистической рент-
ный.
Производственные же отношения, как известно, составляют
только одну сторону общественного способа производства — ту
общественную форму, в которой развиваются производительные
силы, составляющие его другую, наиболее динамичную сторону.
Если рассматривать сословно-классовые общества в плане этой
другой стороны общественного способа производства, то ока-
зывается, что все они, как было показано выше, базировались
на одной и той же ступени или системе производительных сил
и общественного производства. Таким образом, для всех со-
словно-классовых обществ характерно органическое единство
определенной ступени или системы производительных сил и
обусловленного ею типа экономических производственных от-
ношений, составляющее определенный общественный способ
производства. Поскольку общественные способы производства
носят те же наименования, что и свойственные им типы эконо-
мических производственных отношений, видимо, правомерно бу-
дет называть указанный способ производства докапиталистиче-
ским рентным.
Всестороннее его исследование в экономическом плане ме-
тодом восхождения от абстрактного к конкретному, несомнен-
но, будет иметь своим результатом создание неизмеримо более
точной, глубокой и полной картины его функционирования и
развития, чем та, которая преподносится ныне в учебных по-
собиях по политической экономии и превращает изучение эко-
номической анатомии сословно-классовых обществ в наиболее
отсталый и запущенный участок политэкономической науки.
Конструирование политэкономической теории сословно-
классовых обществ на основе эталонно-правовой концепции и
неисторического подхода к историко-социологическим высказы-
ваниям К. Маркса (т. е. без учета тогдашнего, явно недоста-
точного уровня исторических и историко-социологических зна-
ний об этих обществах) могло еще иметь какое-то оправдание
в то время, когда марксистская политэкономнческая наука в
98

нашей стране только еще делала первые шаги. Ныне же оно
не имеет никаких оправданий. За ним нередко скрывается
лишь робость или леность мысли, скованность ее расхожими
шаблонами, неумение и нежелание использовать более слож-
ные и совершенные методы, которые должны применяться при
разработке политэкономической теории каждого из обществен-
йых способов производства, неумение и нежелание исследовать
и систематизировать в политэкономическом плане громадный
фактический материал по социально-экономической истории со-
словно-классовых обществ, накопленный к настоящему времени
исторической наукой.

Глава 6
ОБЩЕСТВЕННЫЕ И ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ
СПОСОБЫ ПРОИЗВОДСТВА
И ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УКЛАДЫ
Ряд неправомерных трактовок некоторых важных катего-
рий теории общественных формаций связан также со смешени-
ем разных по своему содержанию понятий, обозначаемых од-
ним и тем же термином (омонимов). Речь идет о понятиях
«способ производства» и «общественно-экономический уклад».
Как известно, первое в значении «единство производства и
его общественной формы» или, точнее, «органическое единство
определенной ступени развития производительных сил и обу-
словленного ею типа экономических производственных отноше-
ний» является одной из важнейших категорий понятийного ап-
парата теории общественных формаций. В этой категории на-
ходит свое выражение закон соответствия производственных
отношений производительным силам, обусловленность первых
вторыми, решающая роль производительных сил в условиях их
стихийного развития на досоциалистических стадиях общест-
венной эволюции, признание категории «ступень развития про-
изводительных сил» исходной и интегративной в системе катего-
рий теории общественных формаций.
Однако в работах К- Маркса омонимический термин «способ
производства» употребляется гораздо чаще в его обыденном
разноплановом значении «технологический способ производст-
ва», т. е. способ изготовления или добывания продуктов. Такие
способы производства различаются по самым различным при-
знакам безотносительно к общественным способам производст-
ва. Так, в одной из глав первого тома «Капитала» говорится:
«На бумажном производстве хорошо вообще изучать в деталях
как различие между отдельными способами производства,
имеющими в основе различные средства производства, так и
связь общественных производственных отношений с различны-
ми способами производства; старинное германское бумажное
дело дает образец ремесленного производства, Голландия
XVII в. и Франция XVIII в. — образец собственно мануфакту-
ры, а современная Англия — образец автоматического производ-
ства в этой стране; кроме того в Китае и в Индии до сих пор
существует две различные древнеазиатские формы той же про-
мышленности... Переворот в способе производства, совершив-
100

шийся в одной сфере промышленности, обусловливает перево-
рот в других сферах... Так, например, машинное производство
выдвинуло необходимость машинного ткачества, а оба вместе
сделали необходимой механико-химическую революцию в бе-
лильном, ситцепечатном и красильном производствах... Но
именно революция в способе производства промышленности и
земледелии сделали необходимой революцию в общих услови-
ях производства, т. е. в средствах связи и транспорта» [5,
с. 392—393, 3951.
Технологические способы производства различаются в рабо-
тах К. Маркса не только по применяемым средствам производ-
ства и по организации производственного процесса, но также
по тем или иным отраслям хозяйства (земледелие, скотоводст-
во, охота и т. д.) (см. [2, с. 724; 12, с. 34]), по размерам и ти-
пам производственных ячеек данной хозяйственной системы
(мелкое крестьянское хозяйство, крупное помещичье хозяйство
и т. д.) (см. [5, с. 7711) или по каким-либо иным особенностям
данной хозяйственной системы или отрасли производства (см.
[7, с. 349; 12, с. 484—4851), включая отличия в формах эксплуа-
тации (см. [12, с. 34—351) и в способах соединения работни-
ков со средствами производства (см. [5, с. 242]). Вполне понят-
но, что в зависимости от изменения признака, по которому вы-
делялись технологические способы производства, изменялась их
качественная характеристика и их число.
Из сказанного очевидно, что обыденное понятие «технологи-
ческий способ производства» не является аналогом категории
«общественный способ производства» в технико-экономической
сфере и что К. Маркс, употребляя его, отнюдь не пытался сво-
дить многообразные и разноплановые технологические произ-
водственные отношения, связанные с разной технологией произ-
водства и различной организацией производственных процессов,
в некие типы, каждый из которых был бы характерен лишь для
определенного общественного способа производства.
Вполне понятно также, что недопустимо смешивать эти два
разных понятия, подменять одно другим. Между тем такая не-
осознаваемая многими авторами замена категории «обществен-
ные способы производства» разноплановым понятием «техноло-
гические способы производства» применительно к сословно-
классовым обществам наблюдается в отечественной литерату-
ре довольно часто даже и в справочных изданиях. Так, автор
одной из статей в «Философской энциклопедии», имея в виду
рабовладельческий «общественный способ производства», пи-
сал, что в древних сословно-классовых обществах «рабский
труд играет роль господствующего способа производства» [338,
т. 4, с. 463]. В «Советской исторической энциклопедии» сооб-
щается, что «феодальный общественный способ» производства
«основан на сочетании крупной земельной собственности клас-
са феодалов и мелкого индивидуального хозяйства непосредст-
венных производителей-крестьян, эксплуатируемых методами
101

внеэкономического принуждения» [298, т. 15, с. 19). То же са-
мое повторяется и в «Большой советской энциклопедии» [16,
т. 27, с. 2831.
И в специальных теоретических разработках, например,
«феодальный общественный способ производства» определяет-
ся как «преобладание аграрной и натурально-хозяйственной
экономики, господство крупной земельной собственности, осно-
ванной на эксплуатации крестьян, находящихся в личной или
поземельной зависимости от землевладельцев» [331, с. 1|, а
«азиатский способ производства» интерпретируется как «госу-
дарственный способ производства», основанный на «власти-
собственности» и противоположный «частнособственническому
способу производства» [71, с. 56], или как «кабальный способ
производства» [288].
Во всех приведенных примерах, число которых можно зна-
чительно умножить, рабовладение, феодализм и «азиатский
способ производства» характеризуются вовсе не как общест-
венные способы производства, которые должны определяться
по ступеням развития производительных сил и обусловленным
ими историческим типам экономических производственных от-
ношений, а лишь как технологические способы производства,
различаемые, безотносительно к указанным ступеням и типам,
либо по господствующей форме добуржуазной частнособствен-
нической эксплуатации, либо по какому-то иному признаку,
например, по той или иной особенности организации эксплуата-
торского хозяйства (рабовладельческая латифундия, рабо-
владельческая вилла, феодальная сеньория). Впрочем, ника-
ким определением невозможно, в сущности, придать статус об-
щественных способов производства «азиатскому», античному и
феодальному «способам производства», поскольку они, как бы-
ло показано в предшествующих главах, были вычленены не по
различиям в ступенях развития производительных сил и в исто-
рических типах экономических производственных отношений, а
только по различию в господствующей форме частнособствен-
нической эксплуатации в «эталонных» сословно-классовых об-
ществах.
Нельзя не отметить также, что и возражения против кон-
цепции единой сословно-классовой формации делаются обычно
с позиций той же самой неосознаваемой подмены категории
«общественные способы производства» понятием «технологиче-
ские способы производства». Так, Е. М. Жуков писал в одной
из своих работ: «Попытка представить докапиталистические
классовые общества как единое целое не только игнорирует
существенные различия между рабством и феодальной зависи-
мостью, но и как бы смазывает то общее — эксплуатацию че-
ловека человеком, — что связывает их с капитализмом» [109,
с. 32]. Другой наш оппонент, Ф. Я. Полянский, упрекал авто-
ра данной работы в недооценке «многообразия различий» меж-
ду рабом и крепостным. Концепция единой сословно-классовой
Г02

формации ошибочна как раз потбму, писал он, что она объяв*
ляет указанное «многообразие различий» Не имеющим сколько-
нибудь существенного значения при различении общественных
формаций [256]. Однако, как было показано в предыдущих гла-
вах, эти различия по своему характеру относятся к внутрифор-
мационным, а не межформационным; они даже не характери-
зуют этапы развития единой сословно-классовой общественной
формации, основанной на господствующем рентном типе эконо-
мических производственных отношений.
Широкое распространение, как уже отмечалось, получило
также неправомерное отождествление общественных способов
производства и способов соединения работников со средствами
производства. И в данном случае за общественный способ про-
изводства принимается технологический способ производства.
Смешение двух разных значений термина «способы произ-
водства» породило, кроме того, имеющую довольно широкое
хождение среди историков, экономистов и философов концеп-
цию о возникновении феодального «общественного способа про-
изводства» («феодальной формации») в ряде стран Западной
Европы путем некоего «синтеза» родового строя с рабовладель-
ческим (см., например, [259, с. 507—518]) либо феодальных
элементов в родовом строе с феодальными элементами в рабо-
владельческом обществе (см., например, [265, с 107—123])*
хотя в действительности никакие общественные способы про-
изводства не могут возникать путем «синтеза» («конверген:
ции»).
Авторы этой концепции обычно ссылаются на известное вы-
сказывание К. Маркса о возможном трояком исходе завоева-
ния одного народа другим: «Народ-завоеватель навязывает по-
бежденным свой собственный способ производства... или он
оставляет старый способ производства и довольствуется
данью... или происходит взаимодействие, из которого возникает
нечто новое, некий синтез» [12, с. 34]. Однако далее отмеча-
лось, что монгольские завоеватели, «производя опустошения в
России, действовали сообразно с их способом производства*
пастбищным скотоводством (курсив наш. — В. #.), для кото-
рого большие необитаемые пространства являлись главным
условием» [12, с. 34].
Очевидно, что у К. Маркса в данном случае идет речь во-
все не об общественных, а о технологических способах произ-
водства, некоторые из которых действительно могут склады-
ваться в результате синтеза одного способа с другим. Однако,
повторяем, технологические способы производства не тождеств
венны общественным способам производства и не могут слу-
жить основанием при определении общественных формаций.
Недопустимо также смешение экономических производствен-
ных отношений, связанных с собственностью на средства про-
изводства и определяемых лишь по типам ее экономическоЛ
реализации в процессе производства и распределения, с техно
МЫ

логическими производственными отношениями, связанными с
техническим разделением труда, с той или иной технологией
производства, с различной организацией производственных про-
цессов, и несводимыми в определенные типы. Между тем и эти
понятия иногда в нашей литературе подменяются одно другим.
Так, Н. А. Симония, основываясь на ошибочной трактовке со-
держания, вкладывавшегося В. И. Лениным в некоторых про-
изведениях в термин «производственные отношения», и его мыс-
ли о том, что «монополия есть переход от капитализма к бо-
лее высокому общественному строю» [33, с. 386, 425], сделал
неправомерное заключение, согласно которому социалистиче-
ские производственные отношения и «элементы» социалистиче-
ского способа производства зарождаются еще в недрах капи-
тализма в виде системы капиталистических монополий [292,
с. 56 и ел.]. Между тем у В. И. Ленина в данных и некоторых
других аналогичных высказываниях идет речь совсем не об
экономических, а лишь о технологических производственных от-
ношениях в системе капиталистических монополий, о монопо-
литическом капитализме как о технологическом способе произ-
водства, создающем только материальные предпосылки для на-
лаживания социалистических производственных отношений
после социалистической революции >и социалистической национа-
лизации монополий.
Неправомерны, на наш взгляд, и попытки некоторых авто-
ров, вложив несвойственное ему содержание в термин «техно-
логический способ производства», сконструировать по аналогии
с категорией «общественный способ производства» новое поня-
тие, призванное заменить собою не то категорию «ступень раз-
вития производительных сил», не то понятие «исторический тип
техники производства», и ввести его в понятийный аппарат
теории общественных формаций. Подобный подход ведет свое
происхождение от упоминавшейся ранее концепции Г. Н. Вол-
кова и С. С. Товмасяна о трех технологических способах про-
изводства — ручном, машинном и автоматическом. Г. Н. Вол-
ков, в частности, трактует общественные способы производства
как «исторически определенные способы соединения производи-
тельных сил и производственных отношений» и соответственно
этому конструирует понятие «технологические способы произ-
водства» как «исторически определенные способы соединения
различных элементов производительных сил, прежде всего че-
ловека и техники» [75, с. 42]. Но в такой формулировке оно
фактически означает «технологические производственные отно-
шения» и в работах основоположников марксизма-ленинизма
не употребляется. Конструируя таким образом понятия «тех-
нологические способы производства» и «этапы развития техни-
ки», Г. Н. Волков пришел, в сущности, к тому же принципу
их выведения, против которого он решительно возражал, с той,
впрочем, разницей, что указанные «способы» и «этапы» выво-
дятся им не из типов экономических, а из типов технологиче-
104

ских производственных отношений. Однако последние просто
невозможно типизировать соответственно общественным спосо-
бам производства и по аналогии с ними, поскольку понятия
«технологические производственные отношения» и «технологи-
ческий способ производства» охватывают самые разнообраз-
ные и разнородные отношения, вытекающие из технического
разделения труда, технологии производства и той или иной ор-
ганизации трудовых и производственных процессов. Они просто
несводимы в некие способы и этапы, соответствующие общест-
венным способам производства и основанные на едином общем
критерии, а потому не тождественны понятиям «ступени раз-
вития производительных сил» и «исторические типы техники
производства» и не могут их заменить. Не случайно, что
Г. Н. Волков не смог выделить такие технологические способы
производства, которые соответствовали бы каждому из добур-
жуазных общественных способов производства. Не случайно
также, что в его работах понятие «технологические способы
производства» используется (и притом небезуспешно) при
разработке некоторых теоретических проблем техники и труда,
не связанных непосредственно с теорией общественных форма-
ций, поскольку действительно существуют определенные раз-
личия между ручной, машинной и автоматической техникой
производства, которые не носят во всех случаях характера фор-
мационных различий.
Стремление же некоторых авторов ввести данное понятие в
систему категорий теории общественных формаций и использо-
вать (наряду с понятием «уровень развития производительных
сил и техники») фактически взамен понятия «ступень развития
производительных сил» (см., например, [212, т. 1, с. 275—
289]) не может не вызвать возражений. Эти попытки, видимо,
связаны с тем, что понятие «уровни развития производитель-
ных сил и техники» не отражает в достаточной мере качест-
венную сторону процесса стадийного развития производитель-
ных сил, вследствие чего появляется потребность в еще одном
понятии, которое отражало бы ее. Однако, как было показано
в гл. 4, понятие «технологические способы производства» точ-
но так же не в полной мере выполняет данную функцию.
Впрочем, один из авторов, Ю. М. Манин, применительно к
теории общественных формаций определил технологические
способы производства в качестве следующих четырех типов об-
щественной экономики: присваивающего хозяйства первобытных
обществ; аграрной экономики сословно-классовых обществ; ин-
дустриальной экономики капиталистического общества; плано-
вой экологизированной экономики коммунистического общест-
ва [210]. Как видно, он тем самым лишь несколько иначе, СО
стороны типов общественной экономики, выразил идею о четы*
рех основных ступенях развития производительных сил в ис-
тории человеческого общества, развиваемую в настоящей |>и
боте.
I 05

Видимо, в связи с непониманием того, что универсальным
критерием для выделения исторических типов производствен-
ных отношений может служить только понятие «тип экономиче-
ской реализации отношений собственности на средства и усло-
вия производства в процессе производства и распределения», в
нашей литературе получили также довольно широкое распро-
странение попытки, узаконить в качестве такого критерия поня-
тие «господствующие общественно-экономические (хозяйствен-
ные) уклады». При этом обычно ссылаются на то, что, мол,
именно в таком плане данное понятие использовалось в произ-
ведениях В. И. Ленина. Попытаемся выяснить, так ли было на
самом деле.
Слово «уклад», как известно, означает «устройство»,
«строй», «система», «установившийся порядок» чего-либо. Оно
действительно нередко употреблялось В. И. Лениным, особен-
но в тех случаях, когда речь шла о хозяйственных и социально-
экономических системах. В сочетании с определениями «хозяй-
ственный» и «общественно-экономический» и некоторыми други-
ми данный термин обычно применялся им для выражения трех
разных по своему содержанию понятий: «исторически опреде-
ленный общественно-экономический строй» (капитализм, социа-
лизм и т. д.) (см., например, [27, с. 493; 28, с. 36—37; 31, с. 169;
39, с. 15, 271]); «общественно-экономический строй данной стра-
ны в тот или иной период ее развития» (см. [41, с. 158]); «хо-
зяйственная система в рамках одного и того же общественно-
го, либо социально-экономического, строя» (см. [26, с. 219; 30,
с. 47; 33, с. 2251).
Несколько иначе, не как составные части определенной об-
щественно-экономической системы, а в качестве составных ча-
стей разнородной экономики переходного от капитализма к со-
циализму периода, определялись В. И. Лениным общественно-
экономические уклады в его некоторых работах советского
периода. Так, в статье «О „левом" ребячестве и мелкобуржуаз-
ности», опубликованной весной 1918 г., он писал о таких «эле-
ментах различных общественно-экономических укладов», как:
4:1) патриархальное, т. е. в значительной степени натуральное
крестьянское хозяйство; 2) мелкое товарное производство (сю-
да относится большинство крестьян из тех, кто продает хлеб);
3) частнохозяйственный капитализм; 4) государственный капи-
тализм; 5) социализм» [34, с. 296]. Позднее он говорил об этих
«элементах пяти различных общественно-экономических укла-
дов» просто как о «пяти различных системах, или укладах, или
экономических порядках» [42, с. 158].
Как видно, в приведенных цитатах в качестве различных об-
щественно-экономических укладов ставились в один ряд и со-
поставлялись разнопорядковые и потому несопоставимые на
первый взгляд объекты: во-первых, целостная общественно-
экономическая система, общественный способ производства —
социализм; во-вторых, составные части общественно-экономи-
106

ческой системы капитализма — частнохозяйственный капитат
лизм и госкапитализм; в-третьих, составные части системы кре
стьянской экономики — патриархальное хозяйство и мелкое тот
варное производство. Однако такое сопоставление в данном
случае было вполне правомерным и оправданным, если учесть,,
что критерием для выделения именно этих укладов в тогдашней
экономике Советской России служили, с одной стороны, уро-
вень товарности, а с другой — степень возможности установле-
ния контроля со стороны Советского государства над каждым
из них, что представлялось тогда весьма острой и актуальной
проблемой в плане борьбы с мелкобуржуазной и буржуазной
стихией.
В работе же «О продовольственном налоге» В. И. Ленин,
подходя к вопросу об общественно-экономических укладах с
несколько иной точки зрения, писал, что «в мелкокрестьянской
стране преобладает „уклад" мелкокрестьянский, то есть частью
патриархальный, частью мелкобуржуазный» [42, с. 221]. Кста-
ти сказать, в статье «Экономика и политика в эпоху диктату-
ры пролетариата» он также отмечал, что основные формы об-
щественного хозяйства в России те же, как и в любой капита-
листической стране, и что в Советской России «эти основные
формы общественного хозяйства: капитализм, мелкое товарное
производство, коммунизм» [40, с. 272]. И хотя термин «обще-
ственно-экономические уклады» здесь не употреблялся, однако
совершенно ясно, что в данноу случае именно в этом смысле
использован аналогичный термин «формы общественного хо-
зяйства».
Таким образом, употребляя термин «общественно-экономи-
ческий уклад» для обозначения неодинаковых хозяйственных
систем, или порядков, или форм в рамках одного и того же об-
щественного, или социально-экономического, строя, В. И. Ленин
при этом в разных случаях руководствовался неодинаковыми
критериями, в результате .чего число упомянутых укладов и их
характеристики в одних случаях были одни, в других — другие.
Из этого следует, что количество укладов и их характеристика
зависят от признаков, по которым они определяются. Напри-
мер, в одном случае будет уместно говорить об общественно^
экономике античного Рима как о рабовладельческом укладе, в
другом — будет целесообразно различать в ней уклады,, осно1
ванные на рабском труде, на труде арендаторов-колонов, тру(-
де свободных крестьян и ремесленников. Точно так же, когда
заходит речь о дореформенной России, в одних случаях можно
ограничиться характеристикой помещичье-крепостнического. хо-
зяйства в качестве специфического общественно-экономическог
го уклада, в других — будет представляться необходимым раз-
личать в составе данной системы барщинный и оброчный укла-
ды помещичьего хозяйства. Иногда можно ограничиться харак-
теристикой общественно-экономической системы в СССР в ка-
честве социалистического уклада хозяйства, а иногда—ралли
Wf

чать в этой системе уклад, основанный на всенародной госу-
дарственной собственности, колхозно-кооперативный уклад и
уклад, основанный на личном (приусадебном) хозяйстве кол-
хозников, рабочих и служащих в сельских местностях. Количе-
ство подобных примеров можно было бы значительно увели-
чить.
Термин «общественно-экономический (хозяйственный) ук-
лад», употребляемый как синоним понятия «хозяйственная
система в рамках одного и того же общественного, или соци-
ально-экономического, строя», аналогичен в ряде случаев по-
нятию «технологический способ производства». Он является до-
статочно разноплановым и емким по своему содержанию и мо-
жет успешно служить целям детализации картины данной об-
щественной экономики под различными углами зрения, в
зависимости от признаков, по которым определяются эти укла-
ды. Поэтому данный термин довольно часто используется со-
ветскими учеными при исследовании экономики и экономиче-
ской истории разных стран; он стал принятым и распространен-
ным понятием, а термин «многоукладная экономика» приоб-
рел -в советской литературе широкие права гражданства, осо-
бенно по отношению к народному хозяйству развивающихся
стран.
Вместе с тем термин «общественно-экономический уклад»
не может выступать в качестве категории понятийного аппара-
та теории общественных формаций, поскольку он многозначен
и не вписывается в иерархию ее категорий. Не может служить
он и исходной категорией при определении исторических типов
производственных отношений и общественных способов произ-
водства, поскольку те и другие определяются иначе — в систе-
ме жестко соподчиненных категорий теории общественных фор-
маций.
Тем не менее, повторяем, еще имеют место попытки пред-
ставить дело таким образом, что В. И. Ленин будто бы упо-
треблял термин «общественно-экономический уклад» не в трех
указанных выше значениях, а только в одном, в четвертом. На-
пример, в некоторых статьях Ю. И. Семенова [286; 287], объяв-
ляющего понятие «общественно-экономические (хозяйственные)
уклады» «одной из категорий исторического материализма»
(287, с. 33], т. е. понятийного аппарата теории общественных
формаций, они трактуются как «целостные системы социально-
экономических отношений определенного типа», т. е. «типы
производственных отношений» ]286, с. 39]. Основываясь на та-
ком понимании, он дает свою, надуманную классификацию об-
щественно-экономических укладов (экономических типов про-
изводственных отношений) — как «формационных», «неформа-
ционных», «господствующих и подчиненных», а производствен-
ные отношения, в свою очередь, подразделяет на «укладные» и
«неукладные» [286, с. 40, 46].
Вполне понятно, что сконструированная таким образом «ка-
108

тегория исторического материализма», равно как и надуманная
классификация укладов, является лишней для понятийно-кате-
гориального аппарата теории общественных формаций. Она не
только не находит себе места в иерархии ее категорий, но и
вносит путаницу в экономическую и историко-экономическую
науку, где указанный термин уже давно и прочно вошел в
широкое употребление в третьем из указанных выше зна-
чений.

Глава 7
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ФОРМАЦИИ И ЦИВИЛИЗАЦИИ.
СОДЕРЖАНИЕ ПОНЯТИИ
«РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО» И «ФЕОДАЛИЗМ
В последние годы внимание советских исследователей стала
привлекать проблема соотношения в историческом процессе
реальностей, обозначаемых понятиями «общественные форма-
ции» и «цивилизации». Поскольку применительно к сословно-
классовым обществам она обычно ставится и решается в рам-
ках научно несостоятельной, на наш взгляд, концепции рабо-
владельческой и феодальной общественных формаций, считаем
поэтому необходимым рассмотреть ее коротко и в самых общих
чертах в плане излагаемой в данной книге концепции о сущно-
стном, формационном единстве всех указанных обществ.
Термин «цивилизация» (от civilis — гражданский, государ-
ственный), вошедший в употребление в XVIII в., первоначаль-
но служил для обозначения послепервобытного, гражданско-го-
сударственного строя общественной жизни в его противопостав-
лении первобытной «дикости» и «варварству». К настоящему
времени он стал многозначным (омонимичным) и используется
также для обозначения: 1) планетных сообществ разумных су-
ществ (например, землян) с их материальными и духовными
ценностями; 2) ступеней (типов-стадий) развития человеческо-
го общества, которые различаются некоторыми западными
учеными по определенным технико-технологическим или эконо-
мическим признакам (см. [503]), а советскими учеными обычно
отождествляются с послепервобытными общественными форма-
циями; 3) локально-региональных (этнических и межэтниче-
ских) сообществ людей на одной и той же ступени развития
мировой цивилизации, выделяемых либо по тем или иным осо-
бенностям материальной и духовной культуры (мусульманская,
конфуцианская), либо по территориальной или этнической при-
надлежности их носителей (арабская, дальневосточная), либо
по каким-то иным признакам.
Будучи связаны с этносами, государственностью и нациями,
цивилизации являются одной из форм существования и разви-
тия послепервобытных обществ, формой воспроизводства всего
уклада их социальной жизни во всех ее проявлениях, выполня-
ющей определенную социально-интегративную роль. Они оли-
цетворяют иную, чем при первобытности, гораздо более высо-
110

кую, сложную и стадийно развивающуюся социальность, иной
тип социальных связей, основанный уже не на родо-племенных
началах, а на общности гораздо более развитой и стадийно
развивающейся социальной структуры, материальной и духов-
ной культуры, территориальной организации общества и терри-
ториального управления им. Эти связи «цивилизационного» по-
рядка играли и играют важную интегративную роль в истории
различных обществ наряду с этническими и национальными, а
также общностью социально-экономического строя. Они объ-
единяли и объединяют носителей каждой данной цивилизации
в определенном отношении в нечто целое, способствуют осозна-
нию ими своего единства и отличия от носителей других циви-
лизаций и культур. При этом на первых стадиях развития ми-
ровой цивилизации, когда экономические связи между людьми
были еще довольно слабыми, общность культуры и религии
иногда, видимо, играла большую интегративную роль, чем общ-
ность социально-экономического строя.
Главным источником развития, материальной основой и не-
обходимейшей предпосылкой всякой цивилизации является
производство избыточного (прибавочного) продукта, прибавоч-
ный труд, создающий общественное богатство. Цивилизация воз-
никает лишь там и тогда, где и когда получает широкое рас-
пространение систематическое производство избыточного про-
дукта сверх необходимого для поддержания жизнедеятельности
работника. А оно становится возможным лишь в земледельче-
ских и скотоводческих обществах и создает необходимые усло-
вия для освобождения части членов общества от земледельче-
ского и скотоводческого труда, для переключения их на иные
виды труда и для обмена деятельностью на этой основе. Реали-
зация данной возможности стала отправным пунктом для воз-
никновения и углубления процессов отделения ремесла от зем-
леделия, умственного труда от физического, управленческих
функций от исполнительских и т. д.
Систематическое производство прибавочного продукта послу-
жило также материальной основой и необходимейшей предпо-
сылкой для возникновения первых, еще очень примитивных го-
сударственных образований, сословий и общественных классов.
Все они сложились на указанной общей материальной основе
в длительный период перехода от родового к сословно-классо-
вому обществу, когда в результате предшествующего еще бо-
лее длительного перехода от собирательства и охоты к прими-
тивному мотыжному земледелию, а затем от него к ручному
(без применения мускульной силы домашних животных) па-
шенному земледелию в земледельческих обществах впервые бы-
ли созданы необходимые условия для систематического и по-
стоянного производства избыточного продукта.
Однако перечисленные социальные образования возникали
и формировались неодновременно. Как свидетельствуют много-
численные исторические данные, сначала, еще в условиях пол-
111

ного господства общинной собственности на землю и отсутст-
вия частной собственности на нее, одновременно или почти од-
новременно возникали и складывались этносы, локальные и ре-
гиональные цивилизации, примитивная государственность и де-
ление общества по правовому признаку и выполняемым соци-
альным функциям на сословия правящей привилегированной
знати, свободных рядовых общинников и довольно малочислен-
ных домашних рабов, находившихся в услужении у представи-
телей знати. Лишь спустя довольно продолжительное время, с
появлением частной, в том числе крупной частной (эксплуата-
торской), собственности на землю и как конечный результат
длительной сословно-классовой революции, наряду с ранее сло-
жившимся сословным делением складывается деление общества
и по экономическому признаку на антагонистические классы
крупных землевладельцев и эксплуатируемых ими свободных и
несвободных работников (рабов, крепостных, арендаторов), ли-
шенных частично или полностью собственности на средства и
условия производства, и промежуточный класс мелких собст-
венников средств производства — самостоятельных крестьян и
ремесленников.
Это подтверждает высказанную в свое время Ф. Энгельсом
мысль о том, что исторически первые государства в целом ря-
де случаев возникали еще до появления частной собственности
на землю и антагонистических классов, т. е. как сословные.
Так, в «Анти-Дюринге» он писал, что «государство, к которому
стихийно сложившиеся группы одноплеменных общин в резуль-
тате своего развития пришли сначала только в целях удовле-
творения своих общих интересов (например, на Востоке — оро-
шение) и для защиты от внешних врагов», лишь после после-
дующего раскола общества на антагонистические классы «по-
лучает в такой же мере и назначение — посредством насилия
охранять условия существования и господства правящего клас-
са против класса угнетенного» |17, с. 152], т. е. становится
классово-антагонистическим; что «древние общины там, где они
продолжали существовать, составляли в течение тысячелетий
основу самой грубой государственной формы, восточного дес-
потизма» [17, с. 1861. В его же работе «Франкский период» от-
мечается, что там, где государственная власть «возникает, —
как у арийских азиатских народов и у русских,— в периол,
когда община обрабатывает землю ещё сообща, или, по край-
ней мере, передает только во временное пользование отдель-
ным семьям, где, таким образом, еще не образовалась частная
собственность на землю, — там государственная власть появ-
ляется в форме деспотизма» [16, с. 496—4971. С этими мысля-
ми перекликается высказывание К. Маркса о том, что «в усло-
виях восточного деспотизма и кажущегося там юридического
отсутствия собственности фактически в качестве его основы
существует эта племенная или общинная собственность» [12»
с. 463—4641.
112

К числу сословных государственных образований Ф. Эн-
гельс, как видно из изложенного, относил древнеиндийские и
древнерусские (видимо, Киевское и Новгородское в начальный
период их существования, когда там действительно еще не про-
слеживается существование сколько-нибудь сложившейся си-
стемы частной собственности на землю). Однако перечень та-
ких сословных государств можно значительно увеличить. По
данным современной науки, к ним относятся, например, древ-
нейшие города-государства додинастического Египта и Дву-
речья, древнекитайские Шан-Инь и Западная Чжоу, древнеко-
рейское Когурё, раннесредневековое Бохай, древние и ранне-
средневековые государства Юго-Восточной Азии, Фракия, ряд
раннесредневековых государств, существовавших на территории
современных Югославии, Чехословакии, Польши, Скандинавии,
государства майя, инков и ацтеков в» доколумбовой Америке,
целый ряд государственных образований в доколониальной Аф-
рике (Куба, Луба, Лунда, Лоанго, Конго и др.).
Итак, при спонтанном развитии сословно-классовому обще-
ству и государству в качестве переходных к ним от родового
строя предшествуют сословные общество и государство, кото-
рые нередко принимаются неправомерно за раннеклассовые.
Уяснение этого факта позволяет более точно определить сту-
пени (типы-стадии) развития мировой цивилизации и их соот-
ношение с общественными формациями. Однако, прежде чем
касаться данного вопроса, необходимо сделать еще несколько
предварительных замечаний.
Динамика мировой цивилизации сходна с ходом формаци-
онного процесса в том отношении, что она также подвержена
действию закона неравномерного развития докоммунистических
обществ, о котором шла речь выше.
Неравномерность развития различных обществ создает
очень пеструю, сложную и запутанную картину, в которой ло-
кально-региональные особенности трудно сразу же отличить от
коренных стадиальных различий. Теория общественных форма-
ций с ее стройной системой жестко субординированных катего-
рий позволяет в определенном отношении разобраться в этой
пестроте и выяснить и охарактеризовать исторический тип того
или иного общества, ступень развития его производительных
ерл, его структуру, движущие силы и закономерности развития.
Однако понятие «цивилизация», в отличие от понятия «общест-
венная формация», складывалось в науке как чисто описатель-
ное и лишенное подобной системы, что во многих случаях ме-
шает четко отличать в указанной картине ступени развития
мировой цивилизации от локально-региональных цивилизаций.
Те и другие представляются на первый взгляд всего лишь од-
нопорядковыми «социокультурными комплексами». А это, в
свою очередь, позволяет многим авторам при выделении их в
качестве таких «комплексов» принимать за определяющий лю-
бой из факторов, связанных с возникновением и функциониро-
8 Зак. 85
113

ванием каждого из них. Так, одни используют в качестве кри-
терия различия в природных условиях существования цивили-
заций и выделяют соответственно этому речные, приморские,
океанические, степно-равнинные и тому подобные цивилиза-
ции, другие — различия в формах религии, третья—в систе-
мах ценностной ориентации, четвертые — в других особенностях
материальной и духовной культуры, пятые — в территориаль-
ной или этнической принадлежности носителей каждой из них
и т. д. При этом в зависимости от избранного критерия изме-
няются число и характеристика цивилизаций.
Такая произвольность в известной мере оправдана, когда
речь идет о локально-региональных цивилизациях, поскольку
лежащий в основе их изучения описательный подход практи-
чески исключает использование некоего общего, однопорядко-
вого критерия. Однако она недопустима при различении ступе-
ней развития мировой цивилизации. Здесь, безусловно, требует-
ся единый научно обоснованный критерий. В качестве такового
перечисленные выше не годятся, поскольку они либо играют
неодинаковую роль на разных ступенях развития мировой ци-
вилизации, либо выделены лишь применительно к локально-ре-
гиональным цивилизациям и не отражают в полной мере сту-
пенчатый характер этого развития. Поэтому нам в данном слу-
чае приходится использовать другой, достаточно пригодный для
различения ступеней развития цивилизации основной критерий.
Он связан с тем, что, как уже отмечалось выше, главным
источником развития, материальной основой и необходимей-
шей предпосылкой всякой цивилизации является производство
прибавочного продукта, создающее общественное богатство. От-
сюда следует, что "в качестве основного и надежного критерия
для различения ступеней развития мировой цивилизации могут
быть приняты и использованы исторические типы производства,
отчуждения и присвоения прибавочного продукта, каждому из
которых соответствует свой тип социальности, материальной и
духовной культуры.
В истории известнычетыре следовавших один за другим гос-
подствующих типа производства, отчуждения и присвоения при-
бавочного продукта в виде: ренты-налога, т. е. той части на-
логовых средств, которая присваивалась представителями пра-
вящей прослойки в сословных обществах, выходя за рамки об-
мена деятельностью и составляя главный источник их дохо-
дов; докапиталистической частнособственнической ренты в
сословно-классовых обществах в ее личностной (рабской и оброч-
но-невольнической), личностно-земельной (крепостной) и зе-
мельной (арендаторской) разновидностях; прибавочной стои-
мости в буржуазных обществах; непосредственного обществен-
но необходимого продукта в коммунистических (социалистиче-
ских) обществах. Первый из них основывался на общинной
собственности на землю и отсутствии частной собственности на
нее, второй и третий — на господстве эксплуататорской (круп-
114

ной и средней частной) собственности на факторы производст-
ва, а четвертый — на общественной собственности на эти фак-
торы. Им соответствуют сословная, сословно-классовая, капи-
талистическая и коммунистическая формы социальности, а
следовательно, и те же самые ступени развития мировой цивили-
зации со свойственным каждой из них типом материальной и
духовной культуры. Что же касается исторических типов мате-
риальной культуры, то они характеризуются достижениями в
области материального производства на каждой из ступеней
развития мировой цивилизации, т. е. свойственными последним
ступеням, или системам, развития производительных сил. Ду-
ховная же культура складывается в конечном счете под воздей-
ствием общественного бытия, прежде всего условий матери-
ального производства. Ее типы, соответствующие ступеням
развития последнего, характеризуют достижения в области ду-
ховного производства, т. е. ступени развития общественного со-
знания во всех его формах, ступени на пути постижения обще-
ственным человеком его сущности и предназначения, законо-
мерностей развития общества и природы, взаимосвязи послед-
них и места человека в том и в другой.
Ступень материального производства, соответствующая со-
словным цивилизациям, характеризовалась господством ручно-
го пашенного земледелия в качестве главного занятия основной
массы населения, развитием некоторых отраслей ремесла, на-
чавшегося отделяться от земледелия, и ручной деревянной тех-
никой производства, приводимой в движение лишь мускульной
силой людей. Словом, это была промежуточная ступень между
первой основной, свойственной первобытности, и второй основ-
ной, свойственной сословно-классовым обществам. Соответст-
вующая ей ступень развития духовной культуры характеризова-
лась господством м'ифотворчества, политеистических форм
религии, возникновением некоторых видов искусства, еще недо-
статочно развитой письменности или ее зачатков, а также за-
чатков некоторых наук. Сословно-классовые цивилизации бази-
ровались на более высокой, природообусловленной системе, или
ступени, развития производительных сил — господство плужно-
го (сошного) земледелия с применением тягловой силы домаш-
них животных, все более широкое развитие и дифференциация
ремесла и ручная в своей основе техника металлических и де-
ревянных орудий труда, приводимых в движение мускульной
силой человека, домашних животных, а также силой ветра и
потоков воды. Соответствующая ей ступень развития общест-
венного сознания характеризовалась появлением и господством
монотеистических религий, религиозно-политической идеологии,
определенным развитием литературы и искусства и все боль-
шим накоплением начальных научных знаний.
Капиталистической цивилизации, как известно, свойственна
машинная техника, высокоразвитая промышленность и анар-
хическое производство, основанное на частной собственности,
8*
11Г.

сопровождающееся Кризисами и спадами и создающее опас-
ность глобального экологического кризиса, а также гораздо бо-
лее развитая, чем на предшествующих ступенях, но ущербная
в ряде отношений духовная культура и развитие различных
отраслей науки при сохранении значительной роли религии.
Коммунистическая цивилизация будет основываться на авто-
матической технике, плановом экологизированном производст-
ве и на всемерном развитии гуманистической по своему содер-
жанию духовной культуры.
Если попытаться соотнести перечисленные ступени развития
мировой цивилизации с общественными формациями, которые
определяются иначе, по господствующим общественным спосо-
бам производства, каждый из которых характеризуется органи-
ческим единством определенной ступени развития производи-
тельных сил и обусловленного ею типа экономических произ-
водственных отношений, то окажется, что схемы чередования
тех и других совпадут далеко не во всех случаях. Первобытно-
общинный строй, представляющий исторически первую форма-
цию, вообще не имеет аналога в схеме ступеней развития ми-
ровой цивилизации. Первая историческая ступень таковой —
ряд первичных, разрозненных и изолированных одна от другой
локальных и региональных сословных цивилизаций, которые со-
ответствуют длительной эпохе революционного перехода от ро-
дового к сословно-классовому обществу, а не какой-либо об-
щественной формации. Соответствие исторических Ступеней
развития мировой цивилизации общественным формациям на-
чинается лишь с сословно-классовой стадии развития общества.
Правда, ее принято подразделять в отечественной науке на ра-
бовладельческую и феодальную формации по господствовав-
шим формам частнособственнической эксплуатации в некоторых
древних и средневековых обществах Западной Европы, прини-
маемых за эталоны процесса общественной эволюции. Однако
ошибочность такого подхода показана выше. Соответствие же
буржуазной и коммунистической ступеней развития мировой
цивилизации одноименным общественным формациям не вызы-
вает каких-либо сомнений.
Таким образом, процесс стадийного прогрессивного разви-
тия общества как в формационном, так и в цивилизационном
планах совершается в одном и том же направлении — к уни-
версализации социального бытия. В формационном плане он
шел и идет в направлении превращения общества из первона-
чальной совокупности небольших разрозненных и изолирован-
ных одна от другой первобытных орд в единый общечеловече-
ский коллектив, не знающий социальных, расовых и прочих
внутренних барьеров и основанный на едином высокоразвитом
плановом экологизированном производстве. Основой данного
процесса является ступенчатый прогресс производительных сил
и общественного производства, непрерывное развитие их на
каждой ступени, создающее необходимые условия для перехо-
116

да на следующую, более высокую ступень. А в цивилизацион-
ном плане тот же процесс идет путем интенсификации и уни-
версализации социальных связей, стадийного развития социаль-
ности и непрерывного накопления материальных и духовных
богатств, что способствовало переходу от еще малочисленных
и ограниченных по своему территориальному распространению
локальных и региональных одноэтнических сословных цивили-
заций к стадиально более высоким и более крупным по своим
территориальным масштабам этническим и межэтническим ре-
гиональным и межрегиональным сословно-классовым цивилиза-
циям, а от них — к еще более высокой и широкомасштабной
буржуазной цивилизации. Завершиться же он должен создани-
ем общечеловеческой коммунистической цивилизации, которая
наследует и будет развивать дальше все то положительное, что
накопит к тому времени человеческое общество.
Для добуржуазных ступеней развития мировой цивилизации
было характерно сосуществование на одной и той же ступени
целого ряда однотипных (сословных на первой из них и сослов-
но-классовых на второй) локально-региональных цивилизаций,
которые разнились между собой теми или иными особенностя-
ми духовной и материальной культуры, социальной и политиче-
ской организации общества. Однако и в формационном плане,
например, сословно-классовые общества точно так же отлича-
лись друг от друга сословной структурой, господствующими
формами частнособственнической эксплуатации и т. д. Некото-
рые из сословных и сословно-классовых цивилизаций в резуль-
тате нашествий извне и завоевания другими народами гибли и
заменялись однотипными, которые так или иначе и в той или
иной мере наследовали богатства их материальной и духовной
культуры. Например, на смену протокитайской сословной ци-
вилизации Шан-Инь пришла однотипная цивилизация Запад-
ной Чжоу, на смену сословно-классовой античной греко-рим-
ской цивилизации пришла однотипная средневековая германо-
романская и т. д. Другие же цивилизации, например индийская
и китайская, продолжали существовать и развиваться на про-
тяжении всей данной стадии (ступени) развития мировой ци-
вилизации. На базе развитых сословных цивилизаций при пе-
реходе к сословно-классовому обществу складывались цивили-
зации сословно-классового типа, а на базе некоторых из по-
следних сложилась межрегиональная, точнее, межконтиненталь-
ная буржуазная цивилизация, на основе которой зародилась в
некоторых странах и развивается цивилизация коммунистиче-
ская. При последовательном переходе с одной ступени на дру-
гую, так же как и при поступательной смене общественных
формаций, наследуется все совместимое с дальнейшим разви-
тием и способствующее ему, и, таким образом, сохраняется из-
вестная преемственность некоторых отношений, норм, традиций,
институтов (например, территориальная организация общества
и управления им). А при пропуске одной из формаций, или сту-
117

пеней, либо неполном развитии на данной ступени переход на
следующую ступень, естественно, осложняется во всех отноше-
ниях и требует большего времени. Однако во всех случаях эко-
номическая необходимость при этом заставляет ломать и сме-
тать все препятствующие прогрессу традиции, сохраняя, разви-
вая и заново создавая традиции, способствующие дальнейшему
прогрессу. Таким образом, цивилизационная сторона стадийно-
го процесса развития общества не отгорожена от его формаци-
онной стороны и обусловлена ею. Соотношение между ними та-
ково, что первая из них выражает, так сказать, «внешнюю фор-
му» указанного процесса, а вторая — его наиболее глубокую
сущность, причем форма на первых стадиях общественной эво-
люции является многообразной и потому затрудняющей выяв-
ление сущности.
В настоящее время в капиталистических странах, как изве-
стно, господствует буржуазная цивилизация (которую буржу-
азные авторы обычно именуют западной, включая вместе с тем
в сферу ее распространения некоторые страны Востока, напри-
мер Японию), в социалистических странах зародилась и разви-
вается коммунистическая цивилизация, а в целом ряде разви-
вающихся стран Африки и Азии сохраняются обломки со-
словных и сословно-классовых цивилизаций, необратимо
деформированных колониализмом. Совокупность этих пережит-
ков буржуазные авторы обычно именуют «цивилизацией Восто-
ка». Однако дефиниции такого рода («цивилизация Востока» и
«цивилизация Запада») лишь затушевывают стадийный харак-
тер и социальную сущность цивилизационного процесса.
В действительности в настоящее время в развивающихся стра-
нах Востока он имеет очень сложный и двойственный характер.
В странах капиталистической ориентации постепенно утверж-
дается буржуазная цивилизация, тогда как в странах социали-
стической ориентации возникают зачатки коммунистической ци-
вилизации. Однако у буржуазной цивилизации с ее несправед-
ливой социальной организацией, низкопробной «массовой
культурой», культом наживы, насилия и войны нет и не может
быть будущего. На смену ей идет уже народившаяся коммуни-
стическая цивилизация, представляющая собой высшую сту-
пень в развитии мировой цивилизации. Она складывается на
основе овладения всеми достижениями материальной и духов-
ной культуры прошлого, на основе дальнейшего их развития,
взаимного обогащения и сближения культур различных наро-
дов, постепенной универсализации и все большей гуманизации
социального бытия.
Итак, следует четко разграничить локально-региональные
(этнические и межэтнические) цивилизации, существовавшие на
докапиталистических ступенях развития мировой цивилизации,
и ступени развития последней.
Но именно смешению тех и других, равно как и эталонно-
правовому подходу, во многом обязана своим происхождением
11.8

концепция двухстадийного развития сословно-классовых об-
ществ. В то время, когда эта концепция складывалась, да и
значительно позднее, в науке еще не отличали докапиталисти-
ческие региональные цивилизации от ступеней развития миро-
вой цивилизации. Эталоном поступательного развития челове-
чества представлялась в течение длительного времени Запад-
ная Европа, где сначала сложилась античная греко-римская
цивилизация, затем ее заменила средневековая романо-герман-
ская, а на месте последней в новое время утвердилась капита-
листическая. А. Сен-Симон и его последователи стали разли-
чать эти цивилизации по господствующей форме частнособст-
веннической эксплуатации как соответственно рабовладельче-
скую, феодально-крепостническую и цивилизацию свободного
наемного труда. Такая характеристика их была унаследована
основоположниками марксизма. В частности, Ф. Энгельс пи-
сал: «Рабство — первая форма эксплуатации, присущая антич-
ному миру; за ним следуют: крепостное право в средние века,
наемный труд в новое время. Таковы три великих формы пора-
бощения, характерные для трех великих эпох цивилизации» [18,
с. 175].
Однако ныне становится достаточно очевидным, что нельзя
смешивать локально-региональные цивилизации и ступени раз-
вития мировой цивилизации и что господствующая форма част-
нособственнической эксплуатации непригодна в качестве уни-
версального критерия для выделения этих ступеней. Не может
служить она и в качестве универсального критерия для разли-
чения локально-региональных сословных и сословно-классовых
цивилизаций, поскольку первым из них была свойственна не
частнособственническая, а налоговая эксплуатация и посколь-
ку для целого ряда вполне самобытных сословно-классовых ци-
вилизаций Востока была характерна одна и та же господству-
ющая форма частнособственнической эксплуатации — докапи-
талистическая аренда.
Но если «рабовладельческое общество» и «феодализм» не
означают различных стадий развития общества в смысле обще-
ственных формаций и ступеней развития мировой цивилизации,
то каково же действительное содержание данных понятий?
Чтобы разобраться в этом, необходимо прежде всего хотя бы
коротко и в самых общих чертах проследить, как они сложи-
лись и какую эволюцию претерпели.
Нельзя не отметить, что указанные понятия возникли не
одновременно. Понятию «рабовладельческое общество» предше-
ствовало понятие «античность», которым западноевропейская
наука начала пользоваться в XV—XVI вв., т. е. в период Воз-
рождения. «Античной» тогда и позднее именовалась древняя
греко-римская цивилизация, которая характеризовалась учены-
ми XV—XVIII вв. как отличавшаяся расцветом культуры, ис-
кусства, гуманистическими идеалами и противопоставлялась
ими «мрачному средневековью», т. е. пришедшей на смену ан-
119

тичности романо-германской католической цивилизации, кото-
рая ознаменовалась упадком культуры, искусства и господст-
вом церковного мракобесия.
Понятие же «феодализм» впервые появилось в европейской
науке во второй половине XVIII в. вместе с идеей историческо-
го прогресса и первыми концепциями стадийной общественной
эволюции. Как уже отмечалось, согласно господствовавшим тог-
да представлениям, человеческое общество проходит в своем
развитии следующие четыре стадии: охотническо-собиратель-
скую; пастушескую, или скотоводческую; земледельческую; ма-
нуфактурно-коммерческую. В первых работах, посвященных
феодализму, а именно в изданных в Лондоне книгах Далримп-
ла «Очерки общей истории феодальной собственности в Вели-
кобритании» (1757 г.), У. Робертсона «История царствования
императора Карла V» (1769 г.) и Д. Миллара «Происхождение
различий в рангах» (1769 г.), феодализм рассматривался лишь
как политико-правовая система, возникшая в ряде европейских
стран на земледельческой стадии развития общества и харак-
теризовавшаяся иерархией вассально-сюзеренных отношений и
политической раздробленностью. И в XIX в. едва ли не боль-
шая часть ученых продолжала употреблять термин «феода-
лизм» в этом же смысле, а понятие «феодальная раздроблен-
ность» получило самое широкое распространение в науке.
В тех же значениях оба рассматриваемых понятия неодно-
кратно употреблялись и основоположниками марксизма. На-
пример, в том высказывании Ф. Энгельса, на которое обычно
ссылаются в подтверждение тезиса о том, что «чистых форма-
ций не бывает», говорится: «Разве феодализм когда-либо соот-
ветствовал своему понятию? Возникший в Западнофранкском
королевстве, развитый далее в Нормандии норвежскими завое-
вателями, усовершенствованный французскими норманнами в
Англии и Южной Италии, он больше всего приблизился к
своему понятию в эфемерном Иерусалимском королевстве, ко-
торое оставило после себя в „Иерусалимских ассизах" наибо-
лее классическое выражение феодального порядка» [23, с. 356].
Очевидно, что речь в данном случае идет о феодализме во-
все не как об общественной формации, а всего лишь как об
определенной политико-правовой системе, свойственной тем или
иным добуржуазным обществам. В таком же значении упо-
треблялся этот термин и в «Немецкой идеологии», где говорит-
ся, что происхождение феодализма «коренится в организации
военного дела у варваров» во время завоевания ими Римской
империи [14, с. 74]. Так же использовал его и К. Маркс, пи-
савший, что феодальная система была перенесена в Англию
«из Нормандии в готовом виде, и ее формы наложили свою пе-
чать на существующий там общественный уклад, отличавшийся
от нее во многих отношениях» [8, с. 417]. Более того, К. Марке
и Ф. Энгельс прямо указывали, что «иерархия есть идеальная
форма феодализма; феодализм есть политическая форма сред-
120

невековых отношений производства и общения» [14, с. 164] (см.
также [14, с. 22, 231).
Однако в 20-х годах XIX в. понятия «античное общество» и
«феодальное общество» были переосмыслены А. Сен-Симоном
и его последователями соответственно их представлениям, со-
гласно которым, как уже отмечалось, одну из .важнейших основ
стадийного развития классового общества составляет смена
господствующих форм частнособственнической эксплуатации,
ее стадийное «смягчение» и «ослабление». Соответственно ука-
занным представлениям античное греко-римское общество ста-
ло характеризоваться им как рабовладельческое, а средневеко-
вое — как феодально-крепостническое. Основанием для первой
из этих характеристик послужили распространенные в тогдаш-
ней исторической литературе, в частности в книгах Э. Гиббона
[83] и А. Бёка, вымышленные данные некоторых древних авто-
ров о громадном преобладании рабского населения и рабского
труда над свободным в античных обществах Греции и Рима (об
этом см. [134, с. 66—681), которые принимались за вполне до-
стоверные и позднее, в том числе К. Марксом и Ф. Энгельсом
(см., например, [14, с. 22; 18, с. 119]), и послужили основой
для возникновения концепции рабовладельческого способа про-
изводства. Характеристика же феодализма в качестве крепост-
нической стадии развития западноевропейского общества, соот-
ветственно господствовавшему тогда в обществознании эталон-
но-правовому подходу к процессу развития общества, базирова-
лась на том факте, что в некоторых феодальных обществах
Западной Европы в определенные периоды их средневековой
истории крепостничество действительно было господствующей
формой частнособственнической эксплуатации. Таким образом,
античные и феодальные общества были приняты за различные
типы-стадии социальной эволюции, чему в немалой мере спо-
собствовала различная хронологическая и почти одинаковая
географическая привязка античной и средневековой германо-
романской цивилизации, позволявшая представлять их в виде
разных стадий развития общества в одном и том же регионе.
В последующих научных концепциях буржуазных социоло-
гов и историков XIX в. (О. Конта, Б. Герара, Ф. Гизо,
О. Тьерри, Ф. Минье, Г. Вайца, П. Рота, Н. Д. Фюстель де Ку-
ланжа и др.) феодализм стал рассматриваться в качестве од-
ной из стадий развития классового общества, свойственной
западноевропейскому средневековью, основанной на условно-
иерархическом землевладении и на крепостнической форме
частнособственнической эксплуатации и тесно связанной с та-
кими правовыми институтами, как прекарий, бенефиций, феод,
патронат, коммендации, сеньория, иммунитет и т. д. Из сказан-
ного, помимо всего прочего, явствует, сколь неправомерно
упрощенное противопоставление некоторыми советскими авто-
рами своей концепции феодализма, как будто бы признающей
последний социально-экономическим явлением, буржуазным
\>\

трактовкам, в которых он якобы выступает лишь политико-
правовым явлением.
Характеристика феодализма в качестве одной из трех ста-
дий развития классового общества и социально-экономического
явления, связанного с определенными правовыми институтами,
была унаследована марксистской наукой, дополнена советски-
ми историками в начале 30-х годов тезисом о «феодальной зе-
мельной ренте» как характерном именно для феодализма типе
частнособственнической эксплуатации и экономической реали-
зации собственности на землю и на крепостных в процессе
производства и распределения и в таком виде стала определе-
нием феодализма в качестве общественной формации. Точно
так же и понятие «рабовладельческое общество» на основе пе-
реосмысления схемы А. Сен-Симона в духе отказа от ее идеа-
листической оболочки приобрело значение первой классовой
формации.
Однако, как было показано выше, понятия «рабовладельче-
ское общество» и «феодализм» не, могут и не должны приме-
няться для обозначения общественных формаций, поскольку
они не характеризуют то или иное сословно-классовое общест-
во со стороны его основных формационных признаков, каковы-
ми являются основные ступени развития производительных сил,
определяемые по соответствующим историческим типам техни-
ки производства, и типы экономических производственных от-
ношений, обусловленные господствующими экономическими ти-
пами собственности на средства производства, т. е. типами ее
экономической реализации в процессе производства и распре-
деления. Подчеркивалось также, что древние («рабовладельче-
ские») и средневековые («феодальные») сословно-классовые
общества характеризуются одной и той же ступенью развития
производительных сил и одним и тем же историческим типом
производственных отношений и, следовательно, относятся к од-
ной и той же общественной формации. Доказывалось, что во-
обще не существовало некоей «феодальной формы эксплуата-
ции» и что за таковую неправомерно принимаются крепостниче-
ство, докапиталистическая аренда и переходные между ними
формы, которые имели распространение в качестве господст-
вующих как в средневековых, так и в древних сословно-клас-
совых обществах. Было, наконец, отмечено, что докапиталисти-
ческая («феодальная») земельная рента является лишь одной
из разновидностей докапиталистической частнособственнической
ренты, которая во всех ее разновидностях (земельной, или
арендаторской; земельно-личностной, или крепостной; личност-
ной, т. е. рабской и оброчно-невольнической) была характерна в
качестве господствующего типа частнособственнической экс-5
плуатации и экономической реализации эксплуататорской соб-
ственности на средства и условия производства в равной мере
и для древних («рабовладельческих») и для средневековых
(«феодальных») сословно-классовых обществ.
122

Если учесть все это, то феодализм как общественное явле-
ние нельзя связывать ни с определенной господствующей фор-
мой частнособственнической эксплуатации, ни с «феодальной»
земельной рентой. Иначе говоря, это явление — не социально-
экономическое, а политическо-правовое, обусловленное, однако,
как будет показано ниже, определенными факторами социаль-
но-экономического порядка. Следовательно, наиболее истинным
представляется первоначальное значение понятия «феода-
лизм»: «политико-правовая система организации некоторых до-
буржуазных государственно оформленных обществ, характери-
зующаяся вассально-сюзеренными отношениями и политической
раздробленностью страны». В этом своем, на наш взгляд* наи-
более истинном значений оно оказывается несопоставимым с
понятием «рабовладельческое общество», поскольку последнее
выделяется по иному (тоже не формационнбму) признаку — по
господствующей рабовладельческой форме добуржуазной част-
нособственнической эксплуатации в некоторых сословно-клас-
совых обществах, что, кстати сказать, было характерно не
только для периода древности, но и для эпохи средневековья и
нового времени. Понятие «феодализм» в его наиболее истин-
ном значении сопоставимо только с понятием «система органи-
зации некоторых добуржуазных обществ, характеризующаяся
централизованной государственностью и отсутствием системы
вассально-сюзеренных отношений».
Для добуржуазных стадий развития государственности бы-
ло вообще характерно сосуществование как феодального, так и
централизованного типов государственной организации обще-
ства с различной степенью феодализации и централизации.
Дело в том, что во многих пгсударственно организованных до-
буржуазных обществах, особенно на первых стадиях их исто-
рии, действовали две противоположные тенденции: дезинтегра-
тивно-центробежная и интегративно-централизующая.
Объективной основой первой из них были: натуральный и
полунатуральный характер тогдашнего общественного производ-
ства, неразвитость хозяйственных связей между производствен-
ными ячейками и между различными районами страны, эконо-
мическая рыхлость и слабая хозяйственная связанность многих
добуржуазных обществ. Именно эти факторы, а не условно-ие-
рархический характер землевладения и не господство крепост-
нической формы эксплуатации были подлинной первоосновой и
первопричиной указанной тенденции. Последняя, представляе-
мая обычно влиятельными местными силами, начинала активно
проявлять себя при ослаблении центральной власти и вела к
феодализации и политической раздробленности страны. В свою
очередь, феодализм, как политико-правовая надстройка над ба-
зисом существующих производственных отношений, активно
воздействовал на последние, придавая им то или иное своеоб-
разие, но не изменяя при этом их рентную природу, характер-
ную для всех вообще государственно организованных сослов-
123

но-классовых обществ древности, средневековья и нового вре-
мени.
Объективной основой второй тенденции в указанных выше
условиях являлись: осознание данным государственно организо-
ванным народом своей этнической, духовной, культурной, ре-
лигиозной и этнопсихологической общности, а также общности
его материальной культуры, появление и консолидация соци-
альных сил, заинтересованных в создании и сохранении едино-
го централизованного государства, олицетворяющего и поддер-
живающего указанную общность.
Борьба между двумя указанными тенденциями пронизывает
историю многих (в том числе и китайского) сословных и со-
словно-классовых обществ в разные периоды их существова-
ния.
Что же касается рабовладельческих обществ, то они оказы-
ваются сопоставимы лишь с обществами, выделенными по дру-
гим господствующим формам добуржуазной частнособственни-
ческой эксплуатации, >в частности с крепостнической либо осно-
ванной на арендной эксплуатации. Вполне понятно, что такая
классификация сословно-классовых обществ — по господству-
ющим формам добуржуазной частнособственнической эксплуа-
тации, по особенностям их политико-правовой организации ли-
бо по каким-то иным признакам — нисколько не противоречит
их общей формационной характеристике в качестве именно со-
словно-классовых обществ, основанных на господствующем до-
капиталистическом рентном способе производства.

Глава 8
ЭВОЛЮЦИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ В ИСТОРИИ ОБЩЕСТВА
Марксистско-ленинская теория исторического процесса рас-
сматривает человеческое общество как высокоорганизованную
Саморегулирующуюся систему, которая обладает сложнейшей
структурой и только ей одной свойственной социальной формой
движения. Главным и неиссякаемым источником развития об-
щества является сознательная трудовая деятельность людей,
имеющая своей целью и результатом производство различных
жизненных благ и ценностей, что улучшает условия существова-
ния общества и делает возможным его исторический прогресс.
Поэтому определяющую основу сложнейшей структуры много-
образных общественных отношений составляют, как известно,
производственные отношения, которые обусловливаются соот-
ветствующими ступенями развития производительных сил и са-
ми, в свою очередь, обусловливают характер политической,
правовой и идеологической надстроек.
Историческое развитие общества — определенно направлен-
ный (сначала стихийно, затем, с победой социализма, созна-
тельной саморегуляцией всей общественной жизни) закономер-
ный естественноисторический процесс все большего развития
производительных сил и производства, последовательных изме-
нений в социально-экономической, политической и духовной
жизни общества.
Одной из важнейших особенностей этого процесса является
его стадийный характер, при котором длительная стадия по-
степенных количествено-качественных изменений в пределах
данного коренного качества сменяется на определенном этапе
революционным переходом к другой длительной стадии посте-
пенного развития, характеризующейся иным коренным качест-
вом более высокого порядка. Затем постепенная эволюция
вновь сменяется революцией на еще более высоком витке спи-
рали, на иной еще более высокой ступени развития производи-
тельных сил и т. д. При этом коренную качественную опреде-
ленность каждой из основных стадий, или формаций, развития
общества придает свойственный именно ей общественный (фор-
мационный) способ производства, который представляет собой
органическое единство производства и его общественной фор-
мы, т. е. единство той или иной ступени развития производи-
125

тельных сил и обусловленного ею типа производственных отно-
шений.
Постепенные количественно-качественные изменения на каж-
дой из основных стадий общественного развития образуют ряд
последовательных, различающихся между собою фаз, или эта-
пов. Например, первобытное общество в своем развитии прохо-
дит фазы охотническо-собирательную (палеолит) и примитив-
ного мотыжного земледелия (неолит), однако их смена не из-
меняет его характер. Точно так же и капитализм в своем раз-
витии проходит в общем этапы мануфактурного, промышлен-
ного и монополитического капитализма, которые сопровождают-
ся определенными количественно-качественными изменениями в
средствах труда, в формах организации производства, в соци-
ально-экономической, политической и духовной жизни общест-
ва при сохранении его капиталистической природы.
В отличие от принятого в исторической науке условного де-
ления каждой из традиционных исторических эпох (древности,
средневековья, нового времени) на три периода — ранний, сред-
ний, и поздний,— количество фаз, или этапов, на разных основ
ных стадиях общественного развития было различным. А на
сословно-классовой (добуржуазной классовой) стадии эти фа-
зы трудно, или, пожалуй, даже невозможно, вычленить в гло-
бальном масштабе, поскольку развитие сословно-классовых об-
ществ древности и средневековья в целом ряде случаев преры-
валось и осложнялось насильственной заменой одних регио-
нальных цивилизаций, этносов и государств другими. Все эти
катаклизмы, нередко сопровождавшиеся огромными опустоше-
ниями, разрушением производительных сил и длительным дви-
жением вспять, сильно осложняют общую картину эволюции со-
словно-классовых обществ и затрудняют определение общих
для всех них фаз развития.
В процессе перехода от одной внутриформационной фазы к
Другой происходит постепенное накопление определенных ко-
личественно-качественных изменений в пределах данной соци-
альной системы, в результате которых она оказывается тормо-
зом на пути дальнейшего прогрессивного развития общества.
Тем самым постепенные поэтапные изменения в конце концов
подводят к коренным сдвигам революционого порядка, которые
и переводят общество на новую, качественно иную и более про-
грессивную стадию развития.
Эти многообразные коренные качественные изменения ре-
волюционного порядка обычно принято называть социальной
революцией. Однако термин- «социальная революция» в его
применении к процессу перехода от одной общественной фор-
мации к другой кажется не совсем удачным. Дело в том, что
под социальной революцией обычно принято понимать относи-
тельно кратковременную политическую революцию, сопровож-
дающуюся теми или иными социальными преобразованиями.
Эти два момента — относительная кратковременность и непре-
126

менное наличие политической революции — создают психологи-
ческие и методологические затруднения при попытках приме-
нить данный термин в качестве наиболее общей характеристи-
ки процесса перехода от одной формации к другой. В самом
деле, трудно говорить о социальной революции, например, при
характеристике очень длительного процесса перехода от перво-
бытности к сословно-классовому обществу, исчислявшегося мно-
гими столетиями, если в нем не обнаруживается ни кратковре-
менности, ни политической революции, т. е. насильственной за-
мены одной государственной власти другою. Поэтому многие
авторы, особенно историки, отказываются характеризовать ука-
занный процесс в качестве социальной революции.
Однако все же несомненно, что процесс перехода от одной
формации к другой, более прогрессивной, является во всех слу-
чаях революцией — независимо от его длительности и от нали-
чия или отсутствия в нем политической революции.
Поэтому, как нам представляется, вполне назрела настоя-
тельная необходимость узаконить характеристику этого процес-
са в качестве социальной революции особого типа, а именно
межформационной революции, которая во многом отличается от
обычных социальных революций не только своей длительностью
и отсутствием в целом ряде случаев политической революции,
но и по своей структуре. К тому же типология социальных ре-
волюций, основанная на учете различий не только в их клас-
совой природе, но и в других важных отношениях, еще не соз-
дана. Выделяя межформационную революцию в качестве одно-
го из специфических типов социальной революции, мы надеем-
ся тем самым привлечь внимание к необходимости разработать
такую типологию.
Межформационная революция как закономерный и относи-
тельно длительный переход от одной к другой, более высокой
общественной формации представляет собой очень сложный и
многосторонний процесс революционной замены одних произ-
водительных сил другими, более высокого типа, замены отжив-
шего экономического базиса общества и соответствующей ему
политико-правовой и идеологической надстройки более про-
грессивными базисом и надстройкой. Такая революция имеет
определенную структуру, основные звенья которой взаимообу-
словлены столь же определенной причинно-следственной связью
и временной последовательностью. Определение этих звеньев,
выявление их взаимообусловленности, взаимосвязи и времен-
ной последовательности помогает более глубоко разобраться в
механизме процесса перехода от одной формации к другой.
Одним из важнейших звеньев межформационной революции
является переворот в производительных силах, которым обыч-
но начинается процесс или эпоха межформационной революции
(см. [3, с. 7]) и который совсем не учитывается при рассмот-
рении структуры обычных социальных революций. Его необхо-
димейшую предпосылку и отправной пункт, как уже отмеча-
127

лось, составляет накопление в рамках старой общественной
формации определенных технико-технологических и социальных
факторов и условий, необходимых для возникновения и разви-
тия новых форм организации производства, которые соответст-
вуют начальной ступени более прогрессивного общественного
способа производства и являются непременной предпосылкой
для перехода к нему. Обязательной составной частью перево-
рота в производительных силах является техническая револю-
ция, о которой говорилось в гл. 4.
Другим важнейшим звеном структуры межформационной
революции является переворот в экономическом базисе обще-
ства. Его содержание составляет коренная перестройка суще-
ствующей системы производственных отношений, замена ее но-
вой системой, новым, более прогрессивным базисом. При меж-
формационных революциях досоциалистического типа начало
такого переворота обусловливается ходом переворота в произ-
водительных силах, происходит путем стихийного зарождения
новых производственных отношений. Заканчивается он вслед за
технической революцией полной победой нового общественного
строя. При межформационных революциях социалистического
типа рассматриваемый переворот может начаться лишь после
утверждения политической надстройки социалистического типа
и при ее самом активном содействии, поскольку социалистиче-
ские формы хозяйства не могут зарождаться и развиваться в
условиях капитализма. Однако некоторые организационно-тех-
нические предпосылки в виде капиталистических монополий,
трестов, и т. д., обеспечивающие переход к социалистическому
обобществлению производства, складываются еще в недрах ка-
питалистической формации.
Третьим важнейшим звеном структуры межформационной
революции является переворот в общественном сознании. При
всех межформационных революциях досоциалистического типа
он обычно начинается (вслед за началом переворота в базисе
и как его идеологическое и общественно-психологическое отра-
жение) осознанием сначала передовыми элементами, затем все
более широкими массами необходимости коренного изменения
существующего социально-экономического и политического
строя и заканчивается полной победой новой идеологии и обще-
ственной психологии вместе с прочным утверждением этого
строя. При межформационных революциях социалистического
типа он начинается вслед за созданием в условиях капитализма
лишь организационно-технических предпосылок для осуществле-
ния социалистического переворота в экономическом базисе Ъ
развивается далее в том же порядке, как и в досоциалистиче-
ских межформационных революциях
Четвертым и последним важнейшим звеном межформаци-
онной революции является переворот в политической надстрой-
ке, который не следует смешивать с политической революцией,
поскольку он протекает в самых различных формах, в том чис-
128

ле в ряде случаев и без последней. Его содержание составляет
разрешение вопроса о власти с целью последовательного дове-
дения до конца переворотов в производительных силах, эконо-
мическом базисе общества и в его идеологической надстройке —
иными словами, устранение старой политической надстройки,
являющейся главным оплотом устарелых общественных поряд-
ков, и замена ее новой политической надстройкой, которая слу-
жит главным оплотом новых общественных порядков и глав-
ным орудием перестройки общества на новый лад в руках ре-
волюционного класса. Переворот в политической надстройке во
всех случаях начинается лишь в ходе и на соответствующей
стадии переворота в общественном сознании и не сводится
только к замене реакционного правительства революционным,
т. е. лишь к политической революции, но охватывает весь слож-
ный процесс замены старой политической надстройки новой
надстройкой, включая также отстаивание и прочное утвержде-
ние революционной власти в масштабе всей страны, нередкое
гражданской войне против сил, пытающихся восстановить ста-
рую власть и старые порядки. Этот переворот обычно плотно
наслаивается на перевороты в базисе и в общественном созна-
нии и тесно переплетается с ними, составляя кульминацию про-
цесса межформационной революции. Поэтому она на стадии
этого переворота имеет многообразное содержание — политиче-
ское, правовое, социально-экономическое, идеологическое и т. д.
Таковы основные звенья, или компоненты, структуры всякой
межформационной революции как относительно длительного,
сложного и многостороннего процесса перехода от одной фор-
мации к другой, более прогрессивной. Этот процесс начинает-
ся в том или ином своем проявлении либо еще в рамках по-
следней фазы старого общественного строя, либо в переходный
период от одной формации к другой (как это имело место при
переходе от первобытности к сословно-классовому обществу) и
заканчивается во всех случаях уже в рамках первой фазы но-
вой общественной формации.
Каждый тип межформационной революции имеет свои осо-
бенности в том или ином отношении. Так, первая из них, ко-
торую мы называем сословно-классовой (поскольку она знаме-
новала собою переход от родового к сословно-классовому об-
ществу), отличалась от всех последующих своей необычайной
длительностью при спонтанном развитии общества и тем, что ей
предшествовал величайший по своему значению и еще более
длительный процесс перехода от потребляющего охотническо-
собирательского хозяйства к производящему земледельческо-
скотоводческому («неолитическая революция»), совершившийся
на последней стадии развития первобытнообщинного строя. Он
имел своим результатом широкое распространение примитивно-
го мотыжного земледелия, что создало материальные предпо-
сылки для систематического производства избыточного продук-
та сверх необходимого для поддержания нормальной жизнедея-
9 Зак. 85
129

тельности, для перехода к постоянной оседлости, к
территориальной организации общества и управления им, для
возникновения системы эксплуатации человека человеком и
примитивной государственности в ходе сословно-классовой ре-
волюции. Длительность последней объясняется тем, что переход
совершался от крайне неразвитых форм производства, неразви-
тых производительных сил, производственных и других обще-
ственных отношений, от эмбриональной формы политической
надстройки в виде власти родовых старейшин и племенных вож-
дей и от столь же зародышевой идеологической надстройки в
виде анимизма и мифологии к гораздо более развитым и каче-
ственно совершенно иным производительным силам, формам
производства, производственных и иных общественных отноше-
ний, политической и идеологической надстройки. Вызревание и
становление всех этих форм, «строительный материал» для ко-
торых отсутствовал в первобытном обществе, потребовало про-
хождение через длительные переходные ступени. В развитии
производительных сил и общественного производства такой пе-
реходной ступенью от примитивного мотыжного к плужному
(сошному) земледелию с использованием тягловое силы до-
машних животных и железных частей в орудиях земледельче-
ского труда было ручное пашенное земледелие, которое было
характерно, например, для обществ майя и инков в доколум-
бовой Америке. Оно позволило производить определенный из-
быточный (прибавочный) продукт, способствовало упрочению
индивидуальной семьи и превращению ее в основную производ-
ственную ячейку общества. Однако вплоть до перехода к плуж-
ному земледелию сохранялась общинная собственность на
землю.
Переходной ступенью от родовой к сословно-классовой
структуре общества была его сословно-правовая организация,
возникшая на основе первобытных социальных рангов в поряд-
ке общественного разделения труда, включая разделение обще-
ства на управителей и управляемых, и вылившаяся в появле-
ние сословия правящей привилегированной знати, сословия
свободных рядовых общинников и численно небольшого бесправ-
ного сословия домашних рабов, которые обслуживали предста-
вителей знати. Одновременно с сословиями возникло из потреб-
ностей территориальной организации населения и управления
им еще довольно примитивная сословная государственность,
являвшаяся переходной ступенью от родо-племенной организа-
ции к сословно-классовой государственности (см. [143]).
Сословные общества были уже эксплуататорскими по своей
природе. Однако эксплуатация в них осуществлялась не на
основе еще отсутствовавшей крупной частной (эксплуататор-
ской) собственности на тогдашнее основное средство производ-
ства — обрабатываемую землю, а путем присвоения представи-
телями знати (в силу их причастности к власти) части нало-
говых средств (ренты-налога), отчуждавшихся сословным го-
130

сударством у общинников в тех или иных формах (см. [143]).
Сословная организация общества и государства способствовала
утверждению стабильного социального и имущественного не-
равенства и возникновению на этой основе частной, в том чис-
ле эксплуататорской, собственности на средства производства,
системы частнособственнической эксплуатации и формированию
класса крупных землевладельцев, эксплуатируемого ими клас-
са рабов, крепостных и арендаторов, а также промежуточного
класса самостоятельных мелких производителей — крестьян—
собственников земли и ремесленников. Классовое неравенство
вряд ли могло возникнуть и развиться само по себе, без ак-
тивного содействия со стороны сословного государства и пра-
вящего привилегированного сословия, точно так же оно не ис-
чезает само по себе, но ликвидируется при самом активном
участии социалистического государства в ходе межформацион-
ной революции социалистического типа.
Переворот в политической надстройке при первой межфор-
мационной, сословно-классовой революции, как уже отмеча-
лось, не сопровождался политической революцией, т. е. насиль-
ственной заменой одной государственной власти другой
властью, поскольку в первобытном обществе еще отсутствовала
государственность. Вместе с тем в ходе его, не без борьбы про-
тив институтов родового строя и не без применения насилия,
сложилась и утвердилась территориальная организация обще-
ства и управления им, заменившая собою родовую организа-
цию и ставшая непременной формой организации не только со-
словных и сословно-классовых, но также капиталистических и
социалистических обществ.
Переход от сословного к сословно-классовому строю в про-
цессе первой межформационной революции совершался также
без политической революции, поскольку политически наиболее
активную часть господствующего класса в сословно-классовых
обществах составляли представители привилегированного со-
словия знати, которое продолжало править там так же, как оно
правило до того в сословных обществах.
Нельзя не отметить, что при изучении истории сословно-
классовых обществ древности и средневековья не обнаружи-
вается каких-либо признаков межформационной революции ан-
тирабовладельчесКого, феодального типа, которая охватывала
бы перевороты в производительных силах, производственных
отношениях в политической и идеологической надстройках на
рубеже между древностью и средневековьем или в какой-то
иной период времени. Прежде всего, ни в Европе, ни в странах
Востока не обнаруживается следов какого-либо переворота в
существовавшей там до V ,в< системе производительных сил,
появления в III—V вв. новых, более прогрессивных производи-
тельных сил и нового исторического типа производственной тех
ники, который фиксировал бы коренное качественное изменение
в производительных силах. Там по-прежнему сохранялась при
9*
III

родообусловленная, натуральная система производительных сил
и фиксировавший ее исторический тип производственной техни-
ки, для которого была характерна лишь частичная замена
двигательной функции работника двигательной силой домаш-
них животных, ветра и потоков воды. Более того, в общест-
вах Западной Европы, которые принимаются за «эталс пы»
рабовладельческого и феодального развития, в V—VIII вв., пос-
ле завоевания территории Западной Римской империи варвара-
ми, имели место разрушение производительных сил в огром-
ных масштабах, явный длительный экономический упадок и
натурализация хозяйственной жизни, длившиеся вплоть до
XIII в. [241, с. 212]. В сущности, не наблюдалось и переворота
в производственных отношениях, поскольку их основу продол-
жало составлять отчуждение и присвоение прибавочного труда
эксплуатируемых работников эксплуататорами лишь в силу
собственности последних на основные средства и условия про-
изводства (обрабатываемую землю и в тех или иных масшта-
бах личность рабов и крепостных), т. е. характерный для всех
вообще сословно-классовых обществ древности, средневековья
и нового времени потребительно-стоимостной или, точнее, до-
капиталистический рентный тип эксплуатации и экономической
реализации эксплуататорской собственности на факторы про-
изводства в процессе производства и распределения. Замена же
одной господствующей формы добуржуазной частнособственни-
ческой эксплуатации ее другой формой, в частности рабства
крепостничеством, не может считаться переворотом в производ-
ственных отношениях, поскольку в основе обеих этих форм ле-
жит один и тот же рентный тип докапиталистической эксплуа-
тации и экономической реализации эксплуататорской собствен-
ности, т. е. один и тот же исторический тип этой собственности.
К тому же в древних и средневековых обществах Востока гос-
подствующей формой частнособственнической эксплуатации яв-
лялась докапиталистическая аренда, а не рабство и крепостни-
чество.
Точно так же и разрушение Западной Римской империи
внешней силой — германскими варварами и создание ими на
ее развалинах своих сословных и сословно-классовых государ-
ственных образований нельзя считать межформационным пере-
воротом в политической надстройке. Не случайно исследовате-
ли проблем революционного перехода от одной общественной
формации к другой не обнаруживают каких-либо признаков ан-
тирабовладельческой феодальной революции (см., например,
[284, с. 250—2611), а историки склоняются к мысли о том, что,
мол, роль этой революции в Западной Европе сыграли «кри-
зис рабовладельческой системы» 13, варварские завоевания и так
называемый «феодальный синтез» (конвергенция) определен-
ных элементов варварского родового строя с некоторыми эле-
ментами римского рабовладельческого общества (см., напри-
мер, [265, с. 107 и ел.]). Однако такое объяснение, равно как и
132

концепцию о «непосредственном переходе о г родового строя к
феодализму» у ряда народов, развиваемую некоторыми автора-
ми, вряд ли можно логически согласовать с положениями тео-
рии общественных формаций о революционном переходе от
одной формации к другой как о закономерном спонтанном про-
цессе. Судя по всему, за этот переход в Западной Европе не-
правомерно принимается насильственная замена античной со-
словно-классовой цивилизации феодально-католической сослов-
но-классовой цивилизацией, — замена, которую нельзя отожде-
ствлять с межформационной революцией. Изложенное выше
дает достаточное основание полагать, что древние и средневеко-
вые сословно-классовые общества гораздо более однотипны,
чем принято считать ныне, и что существует лишь три типа
межформационной революции: сословно-классовый, буржуазный
и социалистический.
Аналогичные перевороты в производительных силах, формах
производства, производственных отношениях, идеологической и
политической надстройке, а также в общественной психологии
обнаруживаются и при межформационной революции буржуаз-
ного (буржуазно-демократического) типа. Причем первые три
из них, а также переворот в общественной психологии соверша-
ются стихийно, а переворот в политической надстройке сопро-
вождается политической революцией, либо даже несколькими
политическими революциями в одной стране, если межформаци-
онная буржуазная революция остается не доведенной до кон-
ца либо если имели место движения'вспять, как это было, на-
пример, после буржуазной революции 1789—1793 гг. во Фран-
ции.
Для межформационной буржуазной (буржуазно-демократи-
ческой) революции характерны три варианта развертывания пе-
реворота в политической надстройке. В одних случаях, как из-
вестно, он начинается свержением реакционного правительства
и захватом центральной власти революционными силами, после
чего производится замена всей старой политической надстрой-
ки новой надстройкой, сопровождаемая иногда гражданской
войной. В других случаях этот переворот начинается вооружен-
ным восстанием на периферии, за которым следует граждан-
ская война, заканчивающаяся в случае победы революционных
сил захватом ими центральной власти и заменой институтов
старой надстройки институтами новой надстройки. В третьих
случаях происходит более или менее постепенное мирное пре-
вращение сословно-классовой политической надстройки в бур-
жуазную при сохранении некоторых пережитков сословности.
Свои особенности имеет и межформационная социалистиче-
ская революция/При ней, в отличие от всех предшествовавших
межформационных революций, переворот в экономическом ба-
зисе общества происходит лишь вслед за началом переворота и
политической надстройке. Экономическое содержание межфор-
мационной революции на стадии социалистического (народно-
133

демократического) переворота в политической надстройке в це-
лом ряде случаев не ограничивается мероприятиями по созда-
нию социалистических форм экономики, а включает в себя и
мероприятия по довершению буржуазно-демократической ре-
волюции в области общественных и общественно-экономических
отношений, т. е. по устранению добуржуазных общественных и
общественно-экономических отношений, без чего невозможно
успешное социалистическое развитие общества.
Свои особенности имеют и перевороты в общественном со-
знании, и в политической надстройке при социалистической ре-
волюции. Первый из них начался в глобальном масштабе соз-
данием К. Марксом и Ф. Энгельсом теории научного социализ-
ма и продолжается в различных странах вплоть до переворота
в политической надстройке в одних масштабах и формах, а
затем — в других формах и масштабах. Социалистический же
(народно-демократический) переворот начинается в одних слу-
чаях переходом центральной власти в руки революционных сил
(Россия), в других — вооруженным восстанием на периферии
(Китай, Вьетнам, Куба), в третьих — созданием власти пере-
ходного характера, когда у государственного руководства об-
ществом оказываются как представители рабочего класса, так
и представители определенных прослоек буржуазии или мелкой
буржуазии (Румыния, Венгрия, Чехословакия).
Итак, эволюция и революция представляют собою взаимо-
связанные и взаимообусловленные звенья процесса стадийного
развития общества. Постепенное эволюционное развитие под-
готавливает революцию, которая служит целям перевода обще-
ства на новую, более прогрессивную стадию его развития.
Процесс стадийного развития человечества, как уже отме-
чалось, протекает неравномерно и асинхронно для различных
обществ в докоммунистическую эпоху, что связано сначала с
различиями в естественногеографических и демографических
условиях их существования, а затем с другими обстоятельства-
ми разного рода.
Для классовых стадий процесса стадийного . общественного
развития характерно значительное убыстрение темпов эволю-
ции, видимо, главным образом в связи с ускорением темпов
роста производительных сил в условиях свойственной классо-
вым обществам социальной напряженности, порождающей раз-
ного рода противоречия, конфликты и потрясения. Данный мо-
мент наглядно проявляется в том, что капиталистическая ста-
дия по времени своего существования оказывается гораздо ко-
роче предшествующей ей сословно-классовой, а обе они, вместе
взятые, неизмеримо короче первобытнообщинной стадии. Вмес-
те с тем представляется, что развитие при коммунизме будет
совершаться также ступенчато и стадийно, но уже в иных фор-
мах, на основе сознательной саморегуляции общественной жиз-
ни, строгого учета закономерностей развития общества и при-
роды и бесконфликтного разрешения возникающих противоре-
134

чий, и это обеспечит ему безгранично длительное существова-
ние.
Сказанное наводит на мысль о том, что обе классовые ста-
дии, которые мы ныне характеризуем в качестве основных наг
ряду с постклассовой и доклассовой, в действительности со-
ставляют одну относительно непродолжительную промежуточ-
ную между доклассовой и коммунистической стадию обществен-
ного развития, которую мы ныне принимаем за две различные
основные стадии лишь в силу относительности наших знаний
и ограниченности накопленного к настоящему времени общест-
венно значимого опыта определенными рамками. Но даже и
тогда в далеком будущем, когда обе классовые формации ста-
нут представляться одной относительно непродолжительной
промежуточной стадией, исследователи, несомненно, будут раз-
личать в ней две разные фазы — сословно-классовую и капи-
талистическую.
Основные стадии развития общества являются вместе с тем
основными этапами его исторического прогресса, последователь-
ными ступенями его поступательного движения по восходящей
линии от низшего к высшему. Иначе говоря, общественный про-
гресс в определенном смысле также имеет стадийный характер.
Он не прямолинеен и во многих случаях перемежается с движе-
ниями вспять либо сопровождается регрессом в тех или иных
отношениях.
При рассмотрении различных проявлений исторического про-
гресса также резко бросается в глаза, что он имеет четырех-
стадийный характер. Пожалуй, свое наиболее наглядное прояв-
ление это находит в развитии материального производства, в
ходе которого создаются все более совершенные, эффективные
и разнообразные средства труда, облегчающие труд и увеличи-
вающие его производительность, используется все большее ко-
личество веществ природы и все более мощные источники
энергии, непрерывно разнообразятся потребности людей и соз-
даются средства их удовлетворения, совершенствуется органи-
зация труда и производства и улучшаются материальные усло-
вия существования общества. Последовательный рост произво-
дительных сил принято считать основным объективным
критерием общественного прогресса (см. [206; 221]). Выше от-
мечалось, что четко выделяются лишь четыре последовательные
основные ступени их развития; каждая из них отличается от
остальных по историческому типу техники производства, по сте-
пени замены трудовых функций работника средствами труда и
по своей структуре. Они и являются основными ступенями
исторического прогресса общества в сфере материального про-
изводства.
Четырехстадийность общественного прогресса хорошо про-
слеживается и во взаимоотношении общества и природы, в сте-
пени и,характере ее освоения людьми. Как известно, на первой
стадии общественного развития люди были беспомощны перед
i;ir.

силами природы и целиком зависели от ее даров. На второй
стадии они с успехом использовали производительные силы зем-
ли и некоторые природные процессы в целях сельскохозяйст-
венного производства, а также стали в определенной мере ис-
пользовать естественные источники энергии и минеральные бо-
гатства. Для этой стадии были характерны превращение рутин-
ного сельского хозяйства в главную отрасль производства и в
основное занятие подавляющей массы населения сословно-клас-
совых обществ, превращение земли в главное средство и усло-
вие производства, сращенность индивидов с природными усло-
виями их труда. Для третьей стадии свойственно подчинение
природы потребностям стихийного и неконтролируемого капита-
листического производства, ее хищническое использование, при-
водящее к нарушению экологического равновесия и создающее
в конце концов опасность глобального экологического кризи-
са, который угрожает самим естественным основам существова-
ния человечества. Четвертая, коммунистическая стадия будет
характеризоваться восстановлением экологического равновесия
на научной основе, созданием на базе комплексно-автоматиче-
ской техники экологизированного производства, которое будет
поддерживать это равновесие в качестве важнейшего условия
нормального существования и функционирования общества.
Четырехстадийный характер общественного прогресса так
или иначе прослеживается и в различных областях обладающе-
го относительной самостоятельностью духовного производства,
особенно в тех из них, которые стоят ближе к общественному
бытию, в частности в большинстве естественных наук и в идео-
логии. Так, общинно-родовому строю соответствовало отсутст-
вие науки (хотя люди в то время и овладели некоторыми прак-
тическими знаниями), а также идеология, основанная на
анимизме и мифотворчестве. Период существования сословно-
классовых обществ характеризовался накоплением начал науч-
ных знаний и господством созерцательной натурфилософии, при-
сущая ему политическая идеология — тесной связью с
религией, оправданием существующих порядков тем, что они
даны от бога либо созданы древними героями и мудрецами,
ориентированностью не на общественный прогресс, а на застой.
При переходе от сословно-классового общества к капиталисти-
ческому в Западной Европе в XV—XVII вв. произошла первая
научная революция, являющаяся составной частью буржуазно-
го переворота в общественном сознании. Результатом ее было
создание науки в собственном смысле этого слова, развитие
естественных и гуманитарных дисциплин вширь и вглубь и их
дифференциация. И хотя на этой стадии развития возник марк-
сизм, являющийся высшим достижением научной мысли, миро-
воззренческую основу науки вплоть до конца XIX в. составляли
главным образом идеализм, метафизика и механистические
представления о природе и обществе. На рубеже XIX—XX вв.,
в преддверии социалистических революций, началась вторая на-
136

учная революция в связи с крахом метафизической и механи-
стической методологии в естественных науках. В середине
XX в. она переросла в научно-техническую революцию. Послед-
няя и все более широкое распространение марксизма подготав-
ливают коммунистическую стадию в развитии науки, начало ко-
торой уже положено.
Духовное производство в конечном счете складывается под
непосредственным воздействием общественного бытия (прежде
всего условий материального производства) в качестве опреде-
ленных исторических типов общественного сознания, каждый из
которых соответствует определенной стадии развития общества
и призван способствовать сохранению и воспроизведению суще-
ствующих на этой стадии общественных отношений. Историче-
ские типы общественного сознания представляют собою в опре-
деленном смысле последовательные, ступени на пути все более
глубокого постижения общественным человеком его сущности и
предназначения, закономерностей функционирования и разви-
тия общества и природы, места человека в них и взаимосвязи
общества и природы.
Стадийный характер исторического прогресса общества до-
статочно четко прослеживается, как уже было показано, и при
рассмотрении типов общественных отношений, которые явля-
ются вместе с тем и ступенями на пути развития индивидуаль-
ности общественного человека. Сначала они в этом своем ка-
честве выступают как основанные на полной зависимости
индивидов от своего кровнородственного коллектива. На сослов-
но-классовой стадии такого рода зависимость заменяется лич-
ной зависимостью рабов и крепостных от своих господ, сослов-
ной неполноправностью и приниженностью остальных непосред-
ственных производителей и отношениями, основанными на рент-
ной, торговой, ростовщической и налоговой эксплуатации одних
другими. На капиталистической стадии эти отношения заменя-
ются отношениями личной независимости, основанными на
вещной зависимости и на капиталистической эксплуатации.
И наконец, при коммунизме их заменяет свободная индивиду-
альность, основанная на всестороннем и гармоничном разви-
тии индивидов и на их сознательном труде на благо всего об-
щества.
Этим же ступеням соответствуют и стадии длительной ин-
теграции человеческого общества, превращения его из суммы
несвязанных между собою небольших первобытных орд в еди-
ный общечеловеческий коллектив. Первая из них характери-
зуется, как известно, длительной эволюцией от малочисленных
разрозненных первобытных орд, поддерживавших свое сущест-
вование собирательством и охотой, к общинно-родовым коллек-
тивам, из которых в процессе первой межформационной рево-
люции создаются значительно более крупные устойчивые
общности — этносы и цивилизации. Для второй стадии свойствен-
но развитие общества в виде замкнутых и разобщенных этни-
137

ческих и межэтнических цивилизаций, которые базируются на
мелком натуральном и полунатуральном производстве. Боль-
шая зависимость добуржуазных цивилизаций от естествеиногео-
графйческих и демографических условий их существования и
разнообразие последних определяли и разнообразие цивилиза-
ций, их несхожесть в тех или иных отношениях. В рамках до-
буржуазных этносов и цивилизаций создавались сословно-клас-
совые государства, не спаянные прочно внутриэкономическими
связями. Отсутствие таких прочных экономических связей
между производственными ячейками и между различными райо-
нами каждого из этих государств, обусловленное господством
натурального и полунатурального хозяйства, определяло некон-
солидированное^ тогдашних общественных классов, являвших-
ся лишь «классами в себе», и необходимость компенсации ее
сословной стратификацией. На третьей стадии складывается
единая капиталистическая цивилизация в виде сравнительно
тесно связанных между собой национальных классовых госу-
дарств, базирующихся на крупном товарном производстве и на
более прочных внутриэкономических связях. Однако она огра-
ничивается лишь развитыми капиталистическими странами, на-
ряду с которыми существует их колониальная и полуколони-
альная периферия, являющаяся лишь задворками этой цивили-
зации. А затем нарождается коммунистическая цивилизация в
виде сообщества социалистических государств. Эта наступаю-
щая четвертая стадия будет характеризоваться превращением
всего человеческого общества в единую коммунистическую ци-
вилизацию, в действительно единое общество, основанное на
едином плановом производстве и не знающее социально-эконо-
мических, классовых, политических и идеологических барьеров.
Таким образом, рассмотрение процесса исторического про-
гресса общества как стадийного процесса развития, интеграции
и совершенствования высокоорганизованной саморегулирующей
системы позволяет полнее и глубже разобраться в его общих
закономерностях.

Глава 9
ДВЕ СИСТЕМЫ ОДНОИМЕННЫХ КАТЕГОРИИ
В ТБОРИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ФОРМАЦИИ
Всякая научная теория как упорядоченная система знаний
о тех или иных объектах реальной действительности характе-
ризуется не только соответствующими мировоззренческими и
методологическими принципами, реализуемыми в ней, но и спе-
цифическими именно для нее средствами и методами познания
указанных объектов. Она имеет свой понятийно-категориальный
аппарат, свою систему понятий, которая служит целям теоре-
тического воспроизведения изучаемых ею объектов и характе-
ризуется определенной структурой, т. е. определенным поряд-
ком расположения понятий в ней. Мировоззренческие и методо-
логические принципы, заложенные в теории, применяемые ею
средства и методы познания, система ее понятий и их структу-
ра — все это должно составлять нечто взаимосвязанное и взаи-
мообусловленное, некое неразрывное целое. Теория обществен-
ных формаций не составляет исключения в указанном отноше-
нии.
В данной главе рассматривается проблема ее монистичности
в указанном плане. Эта теория, как уже отмечалось, имеет
объектом своего исследования сущностную, внутренне необходи-
мую сторону исторического процесса развития человеческого
общества, очищенную от разного рода эмпирических моментов
и недоступную непосредственному наблюдению. Исследование
такого рода преследует двоякую цель. С одной стороны, позна-
ется логика исторического процесса, научно подтверждается и
доказывается истинность высказывавшихся еще до Маркса до-
гадок и предположений о том, что указанный процесс имеет
естественноисторический поступательный и стадийный харак-
тер, выявляются его материальная основа, движущие силы и
самые общие закономерности, а также определяются истинные
основные (формационные) и промежуточные (межформацион-
ные) стадии развития общества. С другой стороны, выясняются
в самых общих чертах структура общества на каждой из ста-
дий его развития, соотношения и взаимосвязи между ее раз-
личными компонентами, закономерности возникновения, функ-
ционирования и развития каждой из структур и замены ее
структурой более высокого порядка.
Философский, абстрактно-логический уровень изучения исто-
139

рического процесса стадийного развитии общества и складыва-
ющихся в ходе его структур, невозможность применения при
этом технических средств исследования и экспериментов обу-
словливают необходимость использовать приемы абстрактно-ло-
гического мышления в качестве основного средства познания
при строжайшем соблюдении положений диалектической логи-
ки, которая требует рассматривать сложные объекты реальной
действительности как составную часть некоего еще более слож-
ного, в богатстве их внешних связей, а также связей и соотно-
шений между составляющими их элементами и компонентами,
в их противоречивости, единстве и развитии. Результатом та-
кого абстрактно-логического исследования является создание
логической системы абстракций сущностного порядка, которая
позволяет теоретически воспроизвести изучаемую сущностную,
внутренне необходимую сторону всемирно-исторического процес-
са стадийного развития общества, составить своего рода слепок
с нее, ее теоретическую модель. Иными средствами не пред-
ставляется возможным создать такую достоверную теоретиче-
скую модель, которая, с одной стороны, сама по себе имеет
огромное познавательное значение, а с другой — выполняет очень
важную методологическую функцию в других общественных
науках при изучении тех или иных сторон исторического про-
цесса.
Закономерные прямые причинно-следственные связи между
объектами реальной действительности, как уже отмечалось,
отображаются в системе категорий теории общественных фор-
маций в качестве отношений логической иерархии, при которой
эти категории выводятся и развертываются в определенном ло-
гическом порядке, начиная с той, которая является исходной
в системе. Иначе говоря, последняя имеет иерархическую струк-
туру расположения категорий в определенном логическом по-
рядке, что обусловлено как спецификой познавательных средств
и методов указанной теории, так и характерными для нее ми-
ровоззренческими и методологическими принципами, и является
выражением ее монистического характера.
Поскольку, согласно марксистскому пониманию и объясне-
нию истории, материальную основу и главную пружину ста-
дийного развития общества составляет ступенчатое развитие
его производительных сил, исходной в указанной системе вы-
ступает категория «ступени развития производительных сил».
Именно с нее и должно начинаться в определенном порядке
развертывание всей системы при формационном анализе конк-
ретной действительности. Соответственно данной исходной ка:
тегории выводится, или развертывается, категория «историче-
ские типы экономических производственных отношений», а из
обеих этих категорий, взятых в их органическом единстве, вы-
водится интегративная категория «общественные способы про-
изводства», определяющая исторические типы общественных
формаций. Из нее в соответствующем порядке непосредственно,
НО

либо опосредствовании, иьшодятся, или развертываются, осталь-
ные категории системы.
Однако признание научной истиной тезиса об «азиатском»,
античном и феодальном способах производства создало иную
ситуацию в вопросе о структуре системы категорий рассматри-
ваемой теории. Поскольку в концепциях Г. Гегеля и А. Сен-Си-
мона не ставилась проблема различия (или неразличия) древ-
них («азиатских» и рабовладельческих) и средневековых (фео-
дальных) сословно-классовых обществ по ступеням развития
производительных сил и поскольку основоположники марксиз-
ма также не занимались специально разработкой этого вопро-
са, он остался, по существу, открытым. В результате в теории
общественных формаций наряду с употреблявшимся К. Марк-
сом качественным понятием «ступени развития производитель-
ных сил» стихийно получило широкое распространение понятие
количественное — «уровни развития производительных сил», по-
зволяющее провести хоть какое-то различие в данном плане
между указанными «общественными способами производства».
В результате неразработанности политэкономической теории
сословно-классовых обществ по причинам, изложенным ранее,
получили широкое распространение как в теории общественных
формаций, так и в политэкономической науке два разных мето-
да рассмотрения и осмысления системы и структуры отношений
частнособственнической эксплуатации, составляющих основное
содержание отношений эксплуататорской собственности на
средства и условия производства. Согласно одному, используе-
мому при рассмотрении сословно-классовых обществ, сущность
последней выводится из ее господствовавшей в данном общест-
ве формы (рабовладельческой — в древних, «феодально-крепо-
стнической»— в средневековых сословно-классовых обществах).
Иной метод принят при характеристике отношений эксплуата-
ции и собственности в капиталистическом обществе: их сущ-
ность определяется не по форме эксплуатации, а по типу эко-
номической реализации капиталистической собственности (при-
бавочно-стоимостному).
Поскольку же из господствующих отношений собственности
на средства производства принято выводить исторические типы
экономических производственных отношений, последние также
стали характеризоваться на одном основании для сословно-
классовых обществ и на другом основании для всех остальных
обществ. Соответственно и интегративная категория — Общест-
венный способ производства — определяется в указанных случа-
ях на разных основаниях, что делает теорию общественных
формаций двойственной и противоречивой.
Таким образом, неправомерное признание гипотезы об «ази-
атском», античном и феодальном способах производства науч-
ной истиной повлекло за собой стихийное стремление различ-
ных авторов приспособить к ней разработанную К. Марксом
иерархическую по своей структуре систему категорий теории об-
141

щественных формаций. Эти попытки привели лишь к тому, что
в указанной теории фактически сложились две разные, не со-
гласующиеся одна с другой системы одноименных или почти од-
ноименных категорий, неосознанно принимаемые за одну систе-
му.
Указанные системы различаются между собой по реализуе-
мым в каждой из них методологическим принципам, по уровню
анализа и обобщений, по способам выведения одноименных или
почти одноименных категорий и по вкладываемому в последние
содержанию, а также по своей структуре. Первая из них осно-
вана на последовательной реализации мировоззренческого прин-
ципа материалистического понимания истории, включающего
выделение на абстрактно-логическом уровне исследования исто-
рических типов экономических производственных отношений,
экономических типов собственности на средства и условия про-
изводства и типов частнособственнической эксплуатации сред-
ствами политэкономической науки на основе диалектики отдель-
ного — особенного — общего, и имеет иерархическую структуру.
Данная система, как уже отмечалось, была разработана
К. Марксом почти исключительно на основе исследования им
капиталистического способа производства. Видимо, поэтому в
ней не нашли столь же глубокого отражения некоторые проб-
лемы, характерные для других общественных формаций, напри-
мер очень важная для более глубокого понимания процесса пе-
рехода от родовой к сословно-классовой организации общест-
ва и управления им проблема сословной стратификации, причин
ее возникновения, ее соотношения с классовой стратифи-
кацией и той огромной роли, которую она играла в сослов-
ном — переходном к сословно-классовому — ив сословно-клас-
совом обществах. Вместе с тем эта система позволяет опреде-
лять формационную природу любого общества и играет важ-
ную роль при реализации общеметодологической функции
теории формаций в различных общественных науках.
Что же касается второй системы, отображающей, в сущ-
ности, совсем иные, чем общественные способы производства,
реалии, то она основана на эталонно-правовом подходе к исто-
рическому процессу, характерном для стадийных схем Г. Геге-
ля и А. Сен-Симона, откуда ведет свое происхождение концеп-
ция «азиатского», античного и феодального «способов произ-
водства». Данная система включает в себя такие понятия, как
«формы эксплуатации», «формы собственности», «господствую-
щие и негосподствующие общественно-экономические уклады»,
«типы производственных отношений», «общественные способы
производства», «общественные классы», «надстройки», «уровни
развития производительных сил». Эти понятия, казалось бы, не
отличаются от категорий, которые применяются в первой си-
стеме. В самом деле, например, между понятиями «ступени раз-
вития производительных сил» и «уровни развития производи-
тельных сил», «типы частнособственнической эксплуатации» :и
: 142

«формы частнособственнической эксплуатации», «типы собств'ен-
ности на средства производства» и «формы собственности на
средства производства» (первые из которых применяются при
формационной характеристике капиталистического общества, а
вторые — при формационной характеристике сословно-классо-
вых обществ) на первый взгляд никакой или почти никакой
разницы нет. Поэтому существенное методологическое различие
между ними неосознанно принимается за весьма несуществен-
ное, чисто словесное.
Вторая система не имеет иерархической и вообще сколько-
нибудь четкой и определенной структуры. Исходной в ней яв-
ляется не какая-либо категория, а обусловленный эталонно-пра-
вовым подходом постулат о господстве рабовладельческой
формы частнособственнической эксплуатации во всех древних
сословно-классовых обществах и «феодально-крепостнической
формы» во всех сословно-классовых обществах средневековья и
нового времени. Именно с данного постулата и начинается в
ней теоретическое воспроизведение формационных типов со-
словно-классовых обществ и.
Соответственно указанной посылке утверждается, что во
всех древних сословно-классовых обществах господствовал ра-
бовладельческий тип производственных отношений, рабовла-
дельческий способ производства и т. д., а во всех сословно-клас-
совых обществах средневековья и нового времени — феодально-
крепостнический тип производственных отношений, феодальный
общественный способ производства и т. д. Понятие соответст-
вующего «уровня развития производительных сил» либо высту-
лает в качестве итогового (см., например, [229, с. 215]), либо
просто постулируется (см., например, [15, с. 212—213, 229]),
причем отнюдь не обязательно как исходная категория. Подоб-
ный метод «построения» системы категорий не требуют ни стро-
гой логики (они упоминаются и выводятся в любом произволь-
ном порядке), ни системы доказательств (в лучшем случае их
заменяет иллюстрирование подходящими примерами, которые
всегда найдутся в том или ином количестве).
Видимо, в значительной мере именно в связи с бесструктур-
ным характером второй системы в отечественной литературе
укореняется тенденция рассматривать систему категорий тео-
рии общественных формаций как совокупность несоподчинен-
ных, «равноправных» и равновлияющих одно на другое поня-
тий, которые при формационном анализе можно развертывать
в любом произвольном порядке, принимая за исходное любое
из них (но в то же время руководствуясь постулатом о господ-
стве рабовладельческой формы эксплуатации во всех древних
и «феодально-крепостнической формы» во всех средневековых
сословно-классовых обществах). Именно так трактуется рас-
сматриваемая система, например, в книге В. Я. Израителя [16]
и применяется 6 работе В. Н. Никифорова {229].
При сопоставлении двух одноименных (или почти одноимен-
143

ных) категорий-двойников оказывается, что они существенно
отличаются друг от друга по содержанию и способу выведе-
ния, поскольку системы, в которые входят эти двойники, раз-
нятся между собою по заложенным в них мировоззренческим
и методологическим принципам и по своей структуре.
Так, два понятия — «ступени развития производительных
сил», выступающее в первой системе как исходное, и «уровни
развития производительных сил», фигурирующее во второй си-
стеме в качестве либо итогового, либо одного из постулатов, —
почти одноименны, поэтому неосознанно принимаются за тож-
дественные. Но в действительности, как было показано ранее,
они имеют различное значение и выводятся по-разному.
Первое характеризует качественную определенность произ-
водительных сил каждой общественной формации и выводится
из степени опредмечивания трудовых функций работника сред
ствами труда, т. е. из того или иного типа производственной
техники, фиксирующего данную степень, а вместе с тем и дан-
ную ступень развития производительных сил. Эта категория
является исходной в теории общественных формаций, потому
что, как было установлено Марксом, именно развитие произво-
дительных сил обусловливает в конечном счете изменения в
исторических типах производственных отношений и в характе-
ре надстроек.
Второе же возникло и получило широкое распространение
лишь в связи с невозможностью объяснить, почему, вопреки ос-
новным положениям теории общественных формаций, рабовла-
дельческий и феодальный (а также «азиатский») «обществен-
ные способы производства» фактически не различаются между
собой по ступени развития производительных сил. Оно призва-
но создать иллюзию такого различия. Два неодинаковых «уров-
ня развития производительных сил» (один для древности, дру-
гой для средневековья) либо просто постулируются, либо вы-
водятся в качестве итоговых из простого сопоставления техники
древности и средневековья (см., например, [17; 157]), т. е. фак-
тически представляют собой количественную, а не качественную
категорию. При сопоставлении же этих уровней с понятием
«исторический тип техники» оказывается, что они соответствуют
одному и тому же типу, а следовательно, и одной и той же ка-
чественно определенной ступени развития производительных
сил.
Остановимся далее на одноименных понятиях «формы част-
нособственнической эксплуатации». В первой системе это поня-
тие означает — формы хозяйственного использования эксплуа-'
тируемых работников, определяемые способами соединения
последних со средствами производства, т. е. выводится только
из способов соединения работников со средствами производства
и характеризует, так сказать, внешнюю сторону отношений
частнособственнической эксплуатации, составляя средний
«этаж» их структуры.
144

Во второй же системе понятие-двойник характеризует глав-
ным образом правовой статус работников — как несвободных
рабов, полусвободных крепостных и свободных наемных рабо^
чих. Оно выводится для сословно-классовых обществ, с одной
стороны, из постулата о господстве рабства в древности и кре-
постничества в средние века, а с другой стороны — из степени
юридической несвободы работников, определяемой для древ-
ности по греко-римскому, а для средневековья — по французско-
немецкому «эталонам». Эти формы, согласно второй системе,
венчают здание отношений частнособственнической эксплуата-
ции.
Из следующей пары почти одноименных понятий — «эконо-
мические типы собственности на средства и условия производ-
ства» и «формы собственности на средства Производства» —
первое характеризует экономическое содержание отношений соб-
ственности на средства и условия производства и выводится из
типов экономической реализации этих отношений в процессе
производства и распределения. Для классовых обществ, как
было показано выше, различаются только два господствующих
типа экономической реализации указанных отношений: приба-
вочно-стоимостной, свойственный капиталистическому общест-
ву, и потребительно-стоимостной, при котором прибавочный
труд эксплуатируемых работников производится, отчуждается
и присваивается главным образом в форме таких разновид-
ностей докапиталистической частнособственнической ренты, как
личностная (рабская и оброчно-невольническая), личностно-зе-
мельная (крепостная) и земельная (арендаторская); он харак-
терен для сословно-классовых обществ. Соответственно этому
могут различаться только два типа отношений эксплуататор-
ской собственности: капиталистический (прибавочно-стоимост-
ной) и докапиталистический рентный (потребительно-стоимост-
ной).
Второе понятие означает уже нечто иное и выводится иначе.
Оно характеризует не экономическую сущность отношений соб-
ственности, а только их правовую «внешность». Как уже отме-
чалось, во второй системе вообще обычно фигурируют либо
характеристика отношений собственности по их правовым фор-
мам («античная», «феодально-иерархическая», «свободная» ка-
питалистическая), либо столь же правовая, но чисто постулат-
ная характеристика их исходя из форм частнособственнической
эксплуатации — как собственности рабовладельческой, вклю-
чающей «полную собственность» на рабов; феодально-крепост-
нической, включающей «неполную собственность» на крепост-
ных, и капиталистической, исключающей собственность на лич-
ность эксплуатируемых работников. Подобная характеристи-
ка — чисто правовая, а не экономическая, поскольку отношения
собственности экономически вообще не делятся на «полные» и
«неполные».
Правда, такую характеристику иногда пытаются дли ергд
Ю Зак. 85
14Г>

невекоиья как-то совместить с экономической характеристикой
путем введения категории «докапиталистическая земельная
рента», разработанной К. Марксом только в качестве одной из
категорий генезиса капитализма и потому в действительности
применимой лишь к процессу возникновения капиталистической
земельной ренты. Однако при этом, как уже отмечалось, упу-
скается из виду, что генезис капитализма и-история сословно-
классовых обществ отнюдь не одно и то же. К тому же кате-
гория «докапиталистическая (,,феодальная44) земельная рента»
не является необходимой и обязательной для второй системы,
основанной на эталонно-правовом подходе. Это видно хотя бы
из того, что в ней отсутствует аналог указанной дополнитель-
ной категории для древних («рабовладельческих») сословно-
классовых обществ, вследствие чего остается неизвестным, в
какой экономической форме производился, отчуждался и при-
сваивался прибавочный труд рабов рабовладельцами.
Сопоставим теперь одноименные категории «исторические
типы производственных отношений», применяемые в рассматри-
ваемых системах. В первой эта категория характеризует эконо-
мическую сущность производственных отношений как господст-
вующих отношений собственности на средства и условия про-
изводства и выводится из экономических типов этой собствен-
ности, определяемых по типам ее экономической реализации в
процессе производства и распределения. В сословно-классовых
обществах, как уже подчеркивалось, имелся лишь один господ-
ствующий экономический тип эксплуататорской собствен-
ности — докапиталистический рентный, поэтому для всех них
был характерен один и тот же исторический тип экономиче-
ских производственных отношений — докапиталистический рент-
ный.
Во второй системе рассматриваемая категория выводится
либо непосредственно из постулата о господстве рабовладельче-
ской формы эксплуатации во всех древних и «феодально-крепо-
стнической формы» во всех средневековых сословно-классовых
обществах, либо из того же самого постулата, но уже опосред-
ствованно, через понятия «формы собственности» или «общест-
венно-экономический уклад», выводимые из того же постулата.
Кстати сказать, при таком подходе вполне логичны попытки
некоторых авторов отрицать обусловленность исторических ти-
пов производственных отношений, особенно на добуржуазных
стадиях развития общества, ступенями развития производитель-
ных сил (см., например, [220, с. 77; 341, с. 92]). Однако поня-
тия «формы собственности» и «формы эксплуатации» во второй
системе, как уже было пояснено, характеризуют лишь право-
вую сторону отношений собственности и частнособственнической
эксплуатации, а понятие «общественно-экономический уклад» —
систему хозяйствования, рассматриваемую безотносительно к
экономической сущности указанных отношений. Следовательно,
и категория «исторические типы производственных отношений»
146

во второй системе характеризует не экономические типы этих
отношений, а лишь ту или иную систему правовых отношений
собственности и частнособственнической эксплуатации, либо
технологическую сторону производственных отношений. К тому
же она, по существу, создана и введена во вторукУ систему ис-
кусственно, чтобы как-то унифицировать ее с первой системой.
Сама же по себе вторая система, будучи основана на эталонно-
правовом подходе к процессу развития общества, позволяет лег-
ко обходиться и без понятия «тип производственных отноше-
ний», поскольку в ней все сводится к тому, что провозглашает-
ся господствующими формами частнособственнической эксплуа-
тации в «эталонных» сословно-классовых обществах.
Обратимся далее к следующей паре двойников — понятиям
«общественный способ производства». В первой системе данная
категория, как уже отмечалось, означает: «органическое един-
ство определенной ступени развития производительных сил и
обусловленного ею типа экономических производственных от-
ношений». Выражая действие закона соответствия определен-
ных исторических типов экономических производственных отно-
шений определенным ступеням развития производительных сил,
она призвана раскрывать обусловленность первых вторыми, за-
висимость первых от вторых и выводится из их единства.
Во второй системе это понятие выводится совершенно ина-
че — из многократно упомянутого постулата о господстве рабо-
владельческой формы эксплуатации во всех древних и «фео-
дально-крепостнической формы» во всех средневековых сослов-
но-классовых обществах. Следовательно, оно здесь служит лишь
словесно иным обозначением того, что постулируется в качест-
ве рабовладельческого и феодально-крепостнического типов
«экономических производственных отношений». Иначе говоря,
понятие «общественный способ производства» во второй систе-
ме служит лишь для различения определенных особенностей
организации эксплуататорских хозяйств в «эталонных» сослов-
но-классовых обществах, т. е. обозначает, по существу, только
определенные технологические способы производства. Оно, как
и понятие «исторические типы производственных отношений»,
являясь, в сущности, лишним для второй системы, основанной
на эталонно-правовой методологии, было сконструировано и
введено в нее искусственно, с неосознаваемой целью создать
видимость ее идентичности первой, т. е. представить дело так,
будто в теории общественных формаций имеется только одна
система категорий. Однако оказалось совсем не просто приспо-
собить понятия, обозначающие одни реалии, для обозначения
качественно иных реалий. Видимо, этим объясняются предпри-
нимаемые время от времени различными авторами попытки
«упразднить» понятие «общественные способы производства»,
поскольку в рамках второй системы оно выступает как тожде-
ственное понятию «исторические типы производственных отно-
шений» и потому представляется им лишним в системе катего-
10*
-147

рий теории общественных формаций (см., например, [175, 244]).
Коснемся еще вопроса о понятиях-двойниках «общественные
классы». В.первой системе оно выводится из господствующих
типов частнособственнической эксплуатации, являющихся вмес-
те с тем и типами экономической реализации собственности на
средства и условия производства в процессе производства и
распределения. Соответственно такому подходу, антагонистиче-
скими классами капиталистического общества принято считать
эксплуататоров-буржуа, отчуждающих и присваивающих при-
бавочный труд наемных работников в виде прибавочной стои-
мости в ее различных формах, и эксплуатируемых ими наемных
рабочих — создателей прибавочной стоимости. В сословно-клас-
совых же обществах, по этой логике, антагонистическими клас-
сами были эксплуататоры, отчуждавшие и присваивавшие при-
бавочный труд, или прибавочный продукт, работников главным
образом в форме различных разновидностей докапиталистиче-
ской частнособственнической ренты (рабской, крепостной, об-
рочно-невольнической и арендаторской), и эксплуатируемые
ими работники — создатели этой ренты, т. е. рабы, крепостные,
оброчные невольники и арендаторы. Иначе говоря, согласно ло-
гике первой системы, рабы, крепостные, оброчные невольники
и арендаторы образуют единый эксплуатируемый класс ренто-
создателей, разделенный, однако, по правовым признакам на
различные сословия, которому противостоит единый класс круп-
ных землевладельцев-рентополучателей, выступающих в роли
то рабовладельцев, то крепостников, то арендодателей, то сов-
мещающих в одном лице тех, других й третьих.
Во второй системе понятие «антагонистические классы» вы-
водится для сословно-классовых обществ, с одной стороны, из
постулата о господстве рабовладельческой формы эксплуата-
ции во всех древних и феодально-крепостнической «формы
эксплуатации» во всех средневековых сословно-классовых об-
ществах, а с другой — из расширительной трактовки высказы-
вания В. И. Ленина о переплетении в указанных обществах
классового членения с сословным (см. [29, с. 311]). На данной
основе утверждается, что «в рабовладельческом и феодальном
обществах классы выступали в виде классов-сословий, т. е. для
каждого класса устанавливалось особое юридическое место в
государстве» [212, т. 2, с. 74]. В действительности же число
сословий в сословно-классовых обществах, как правило, превы-
шало число классов (см. [338, т. 5, с. 58]). В результате игно-
рирования этого бесспорного факта за общественные классы
во второй системе ошибочно принимаются сословия либо соци-
альные группы, выделяемые по иным, чем классы и сословия,
признакам. Например, понятия «класс рабов», «класс рабовла-
дельцев» и «класс феодалов» в действительности обозначают
лишь соответствующие сословия или сословные группы, а поня-
тие «класс феодально-зависимых крестьян» — вовсе не класс и
не сословие, а гораздо более широкий круг непосредственных
148

производителей, выделяемый, с одной стороны, по признакам
той или иной зависимости от представителей господствующего
класса или сословно-классового государства, а с другой — по
признаку рода хозяйственной деятельности и включающий в
себя представителей самых различных классов и сословий: са-
мостоятельных крестьян — собственников земли, не подвергав-
шихся частнособственнической эксплуатации, и эксплуатируе-
мых крупными землевладельцами крепостных и арендаторов.
Если, наконец, сопоставить понятие-двойник «надстройка» в
обеих системах, то окажется, что в первой указанная катего-
рия выводится из анализа реального содержания надстройки и
ее соотношения с экономической структурой общества, с его
экономическим, базисом и характеризует действительную обу-
словленность надстройки базисом. Во второй же системе дан-
ное понятие выводится все из того же постулата и характери-
зует зависимость того, что принято считать надстройками, но
не от экономического базиса общества, т. е. не от системы эко-
номических производственных отношений, а от рабовладельче-
ской либо крепостнической формы эксплуатации, характеризу-
ющей лишь «внешнюю» сторону указанных отношений. Поэто-
му оно оказывается, по существу, бессодержательным, лишним
для второй системы и введенным в нее только для того, чтобы
как-то унифицировать ее с первой системой.
Одним словом, каких бы два одноименных, или почти одно-
именных, понятия из двух систем категорий мы ни взяли, во
всех случаях обнаруживается при тщательном рассмотрении,
что они различны по своему содержанию и способу выведения
и имеют только внешнее сходство, которое неосознанно прини-
мается многими за выражение одинакового содержания.
Неосознаваемое многими наличие в теории общественных
формаций двух разных по своему содержанию систем одно-
именных, либо почти одноименных, понятий, — систем, различа-
ющихся между собой мировоззренческими и методологическими
принципами, разным подходом к определению стадий общест-
венного развития и потому имеющих разную структуру, при-
водит к столь же неосознаваемому смешению этих различных
систем и реализуемых в них принципов и подходов. Это лишает
теорию общественных формаций ее четкости, логической строй-
ности, монистичности и снижает ее научно-познавательное зна-
чение. Ни одна научная теория не может основываться сразу
на двух противоречащих одна другой системах понятий и на
взаимоисключающих мировоззренческих и методологических
принципах, не рискуя при этом превратиться в простой набор
противоречивых постулатов.
Чтобы эта теория оставалась нашим действенным оружием
в великой борьбе идей, она должна последовательно разви-
ваться в полном соответствии с возрастающим уровнем знаний
об объективном мире. Для этого необходимо, на наш взгляд,
прежде всего преодолеть неисторический, начетнический подход
149

к высказываниям классиков марксизма о сословно-классовых
обществах, разработать политэкономическую теорию этих об-
ществ, устранить существующий дуализм в системе категорий
указанной теории, выработать систему единых общих критери-
ев для выделения ступеней развития производительных сил»
господствующих экономических типов собственности на средст-
ва и условия производства, исторических типов экономических
производственных отношений, общественных способов производ-
ства и т. д. Данная работа является попыткой выяснить в са-
мых общих чертах, как, на наш взгляд, должны ставиться и
решаться указанные проблемы на современном уровне научных
знаний.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КИТАЙСКОЕ СОСЛОВНО-КЛАССОВОЕ ОБЩЕСТВО
В СВЕТЕ ОСНОВНЫХ КАТЕГОРИЙ
ТЕОРИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ФОРМАЦИЙ
Глава 1
ПЕРВАЯ МЕЖФОРМАЦИОННАЯ
(сословно-классовая) РЕВОЛЮЦИЯ В КИТАЕ
Переход от общинно-родовой к сословно-классовой стадии
развития общества занимает целую историческую эпоху и со-
ставляет промежуточную между ними стадию развития. Послед-
нюю с точки зрения теории общественных формаций следует
рассматривать в качестве относительно длительного и очень
сложного процесса первой межформационной революции. Ука-
занный процесс коренных качественных изменений, как уже
отмечалось, во всех случаях включает в себя взаимосвязанные
и взаимообусловленные причинно-следственной и временной
связью перевороты в производительных силах, производствен-
ных отношениях, политико-правовой и идеологической над-
стройке. Межформационная сословно-классовая революция не
составляет исключения в данном отношении. Вместе с тем,
повторяем, она отличается от всех последующих межформаци-
онных революций своей необычайной длительностью, что для
многих авторов служило и служит основанием считать переход
от общинно-родового к сословно-классовому строю эволюцион-
ным, а не революционным процессом. Однако если учесть, что
общинно-родовой строй существовал многие тысячелетия, а со-
словно-классовый в одних случаях 4—5 тыс., в других 2,5—
2 тыс. лет, то эта промежуточная стадия по сравнению с ними
окажется не столь уж длительной и, главное, — действительно
революционным по своему значению переходом от одного к ка-
чественно совершенно другому историческому типу общества.
Содержание межформационной сословно-классовой револю-
ции составляет превращение первобытнообщинного строя в со-
словно-классовый, изживание общинно-родовых отношений и со-
ответствующих им институтов и становление сословно-классо-
вых отношений и соответствующей им политико-правовой и
идеологической надстройки. Непременной предпосылкой этого
сложного двуединого процесса последовательных изменений яв-
ляется накопление в рамках общинно-родового строя опреде-
ленных технико-технологических и социальных факторов и
1Г>|

условий, которые делали его возможным и необходимым. Речь
идет о переходе от присваивающего к производящему хозяйст-
ву, от собирательства и охоты к примитивному мотыжному
земледелию с помощью простейших палок-копалок, составляв-
шем содержание «неолитической революции». Затем о переходе
от него к более совершенному ручному пашенному земледелию
с применением более совершенных ручных земледельческих
орудий — разнообразных мотыг и лопат, бороздильных палок,
рал, в которые впрягались люди, и т. д., а также о превраще-
нии парных и больших патриархальных семей (семейных об-
щин) в основные производственные ячейки, что способствовало
последовательному разложению родового строя. Начало же пе-
реворота в производительных силах как составной части меж-
формационной сословно-классовой революции составило, по
крайней мере в целом ряде случаев, широкое распространение
ручного пашенного земледелия, которое обеспечивало получение
избыточного продукта в большем размере, чем при примитив-
ном мотыжном земледелии, и тем самым создавало необходи-
мые материальные предпосылки для появления сословий, клас-
сов и государства.
Переход от собирательства <и охоты к примитивному мотыж-
ному земледелию начался на территории современного Китая в
эпоху неолита, на рубеже V—IV тыс. до н. э. Хозяйство неоли-
тических племен базировалось на сочетании собирательства,
охоты, животноводства и земледелия. Последнее практикова-
лось лишь на высокоплодородных лессовых и аллювиальных поч-
вах речных долин и приносило, да и то, видимо, далеко не
всегда, лишь незначительный избыточный продукт, что, однако,
являлось уже огромным достижением по сравнению с собира-
тельством и охотой, поскольку гарантировало постоянные доста-
точные запасы пищи, стимулировало переход к оседлости, раз-
витие различных ремесел и тем самым создавало материальные
предпосылки для цивилизации. Набор возделываемых культур
ограничивался главным образом чумизой (род проса) в север-
ных и рисом в центральных и южных районах.
Появление же более совершенных ручных земледельческих
орудий типа лэй (лопат различной конфигурации) и сы (сош-
никообразных) связывается обычно с культурой Луншань
(XXIV—XX вв. до н. э.), носители которой обитали в районе
среднего и нижнего течения Хуанхэ (Северный Китай). Широ-
кое распространение указанных орудий, а следовательно, и пе-
реход к ручному пашенному земледелию относятся, видимо, к
XIX—XVII вв. до н. э. Если это так, то и начало переворота в
производительных силах, во многом выводившее хозяйственную
деятельность за рамки техники и технологии первобытнообщин-
ного строя, следует относить к тому же периоду. А вся эпоха
данного переворота в Китае в общем совпадает хронологи-
чески с медным и бронзовым веками (XVII—VII вв. до н. э.).
Она отмечена диверсификацией ручных земледельческих
152

орудий, значительным увеличением их ассортимента, в том
числе появлением лэйсы — китайской разновидности сохи, или
рала, в которое впрягались люди. В указанный период значи-
тельно увеличился и ассортимент возделываемых культур, на-
ряду с чумизой и рисом широкое распространение получили
пшеница, гаолян, бобовые, конопля и др. Стали развиваться
также садоводство, огородничество, разведение шелковичных
червей. Все сельскохозяйственные работы по-прежнему произ-
водились вручную 15. Мускульная сила домашних животных ис-
пользовалась в какой-то мере лишь в военных и транспортных
целях: в XIV—VIII вв. до н. э. и позже были в ходу парокон-
ные двухколесные повозки, которые использовались в качестве
боевых колесниц и выездных экипажей представителей знати.
Ирригация и естественные удобрения еще не применялись.
Истощенные участки обрабатываемых земель обычно забрасы-
вались, что вело иногда к переселению земледельцев в другие
места. Охота и пастбищное скотоводство играли второстепен-
ную роль в экономической жизни.
Переход к ручному пашенному земледелию имел огромное
значение, ибо в результате существенно повысилась производи-
тельность труда земледельцев, а вместе с тем увеличилась и
масса совокупного избыточного продукта, которая стала пре-
вышать их собственные минимальные потребности в продуктах
сельского хозяйства. Тем самым создавались необходимые ус-
ловия для того, чтобы определенная часть членов общества пе-
рестала заниматься земледелием и получила возможность обра-
титься к иным сферам деятельности. Иначе говоря, соответст-
вующее увеличение массы избыточного продукта в земледелии
(и скотоводстве) стало предпосылкой для общественного раз-
деления труда и обмена деятельностями, что в данных услови-
ях стало началом длительного революционного переворота в
развитии производительных сил.
Возросшая по сравнению с эпохой примитивного мотыжного
земледелия производительность труда в сельском хозяйстве не-
которых племен Северного Китая стала также главной матери-
альной основой исторически первой на территории Китая про-
токитаискои цивилизации Шан-Инь, существовавшей в XV—
XI вв. до н. э. в районе среднего течения Хуанхэ, и наследо-
вавшей ей протокитаискои цивилизации Чжоу, при которых
возникли и сложились в общих чертах китайские цивилизация,
этнос и государственность.
В рамках этих цивилизаций началось и стало углубляться
отделение умственного труда от физического, управленческих
функций от исполнительских, что нашло выражение в делении
шанско-иньского и чжоуского обществ на правящую знать и
другие привилегированные прослойки (предсказателей, чинов-
ников), с одной стороны, и на массу рядовых общинников с
другой. Зародился и нарастал процес отделения ремесла от
земледелия, выделения различных ремесел в качестве си могши
1Г..1

тельных отраслей производства. В частности, еще в иньском об-
ществе определенное развитие получили гончарное дело, выдел-
ка кож, прядение, ткачество, строительное дело, производство
оружия и колесниц, медная и бронзовая индустрия и др. При
археологических раскопках иньской столицы, разрушенной чжо-
усцами, были обнаружены останки мощных глинобитных кре-
постных стен общей протяженностью более 7 км, многочислен-
ных зданий, строившихся на утрамбованных площадках, кварта-
лов ремесленных мастерских.
Изделия из меди начали производиться в Китае еще в пери-
од культуры Цицзя (XVIII—XVII вв. до н. э. по радиокарбон-
ному анализу), а бронзовая индустрия, видимо местного про-
исхождения, сложилась в период Шан-Инь (см. [194, с. 37,
90—96]). Однако медь и бронза в указанный период были до-
вольно редкими и дорогостоящими. Из них делались лишь бое-
вое оружие, ритуальные сосуды, некоторые детали колесниц,
шилья и иглы, причем техника их изготовления стояла на до-
вольно высоком уровне. Сельскохозяйственный же инвентарь
по-прежнему выделывался из дерева, камня и кости. Во вся-
ком случае, при археологических раскопках почти не обнару-
живаются сельскохозяйственные орудия из меди и бронзы.
Судя по некоторым данным, немногочисленные вначале ма-
стера-ремесленники содержались при дворах главного и мест-
ных правителей, затем, видимо с VIII—VII вв. до н. э., ремес-
лами стало заниматься на свой страх и риск постепенно возра-
ставшее число (горожан. В результате ремесло разделилось на
казенное, обслуживавшее нужды княжеских дворов, знати и
армии, и частное, которое обслуживало нужды населения.
В дальнейшем такое деление стало традиционным и просуще-
ствовало в различных вариантах до второй половины XIX в.
В казенных мастерских обычно производили вооружение для
войск и предметы обихода для правителей и знати, в част-
ных — различные изделия (гончарные, деревянные, металличе-
ские и др.) для населения. Однако некоторыми из ремесел, в
частности прядением, ткачеством, изготовлением одежды, обу-
ви и несложного инвентаря для собственных нужд, продолжа-
ли заниматься и крестьяне. Все большее развитие получали
также добыча соли и плавка металлов. Общее число ремес-
ленников, по оценочным данным, увеличилось с нескольких ты-
сяч человек в период Инь до 20—30 тыс. к IV в. до н. э.
Вместе с началом длительного процесса отделения ремесла
от земледелия возникла и стала развиваться торговля. Снача-
ла она, видимо, носила межобластной характер, причем в роли
первых торговцев выступали специальные агенты главного и
местных правителей. Затем, с превращением некоторых городов
из военных крепостей, служивших резиденциями правителей, в
центры сосредоточения ремесел, постепенно развилась и мест-
ная торговля, которой занимались частные лица, в дальнейшем
захватившие в свои руки и межобластную торговлю. В качестве
154

денег при торговых операциях в течение длительного времени
использовались раковины каури и куски нефрита, затем в VI в.
до н. э. появились в обращении металлические деньги различ-
ных форм.
В связи с подъемом экономики и ростом межобластной тор-
говли все большее развитие получал транспорт. Столицы кня-
жеств в VI—IV вв. до н. э. были соединены между собой сухо-
путными дорогами, а текущие в восточном направлении круп-
ные реки Хуанхэ, Хуайхэ и Янцзы —каналами Хунгоу и Хань-
гоу, что существенно облегчало сообщение между различными
княжествами, расположенными в низовьях этих рек. Был соору-
жен также ряд других каналов и ирригационных систем.
Сложный и длительный процесс переворота в производи-
тельных силах, начавшийся в XIX—XVIII вв. до н. э. перехо-
дом от мотыжного к ручному пашенному земледелию, завер-
шился в V—IV вв. до н. э., уже в условиях сформировавшего-
ся сословно-классового общества, сельскохозяйственной рево-
люцией— переходом к плужному земледелию на основе
использования при пахоте мускульной силы домашних животных
и плугов с железными лемехами. Затем энергетическая функ-
ция работника стала постепенно заменяться мускульной силой
домашних животных, а также силой ветра и потоков воды и
во многих других трудоемких производственных операциях.
Переход к опредмечиванию энергетической функции работ-
ника натуральными средствами труда составлял основное со-
держание первой технико-технологической (сельскохозяйствен-
ной) революции в Китае, определившей на многие столетия
направление и рамки развития производительных сил китай-
ского общества. Она была подготовлена освоением в VII—
VI вв. до н. э. выплавки железа и все большим развитием про-
изводства железных орудий труда и железных частей к дере-
вянным орудиям труда для сельского хозяйства и ремесел, а
также все более широким использованием мускульной силы до-
машних животных не только для транспортных и военных це-
лей, но и в таких основных производственных операциях, как
пахота (см. [415, с. 207; 426, с. 357]). Железо оказалось гораз-
до более дешевым и удобным для изготовления орудий труда
металлом, чем медь и бронза, что обусловило его широкое
применение, а использование тягловой силы домашних живот-
ных, в частности быков, каждый из которых при работе заме-
нял мускульную сцлу трех—четырех человек, намного увеличи-
ло энерговооруженность непосредственных производителей.
^Хотя и в IV в. до н. э. «все еще применялись при пахоте
лэйсы, — отмечает один из китайских авторов, — однако уже
распространялась плужная пахота с помощью быков, примене-
ние железных лемехов, глубокой вспашки и удобрений, все бо-
лее развивалась ирригация» [444, с. 43]. «Все более широкое
использование железных орудий труда в сельском хозяйстве и
домашних животных при пахоте, — пишет известный китайский
155

историк Цзянь Боцзань,— повысило уровень техники сельскохо-
зяйственного производства» [426, с. 358]. Видимо, к тому же
времени относится и переход от подсечно-огневой системы зем-
леделия к двуполью (см. [444, с. 431).
Все это позволило значительно расширить площадь пахот-
ных земель за счет полей с менее легкими для обработки поч-
вами, производить более глубокую вспашку, повысить урожай-
ность, создавать гораздо большую массу прибавочного продук-
та и тем самым в огромной мере стимулировало подъем не
только сельского* хозяйства, но также ремесел и торговли.
Со времени сельскохозяйственной революции V—IV вв. до н. э.
и вплоть до I—II вв. н. э. в Китае наблюдались непрерывное
усиленное развитие всех отраслей экономики, освоение в зна-
чительных масштабах новых земель, значительный рост на-
селения и числа городов.
Первая в истории Китая технико-технологическая револю-
ция — сельскохозяйственная — по своему значению сопоставима
лишь с последующими промышленной и научно-технической ре-
волюциями. Она завершила собой сложный и относительно дли-
тельный процесс исторически первого для этой страны перево-
рота в производительных силах, переход от общественного про-
изводства, основанного на использовании лишь мускульной си-
лы человека, к значительно более развитому производству, ха-
рактеризующемуся заменой энергетической функции работника
двигательной силой домашних животных, ветра и потоков воды
во многих трудоемких производственных операциях. Содержа-
ние этого переворота, как видно из изложенного выше, не сво-
дилось только к указанной замене, которая в данном случае
выполняла лишь роль наиболее удобного фиксатора и единого
общего критерия для определения перехода от первой ко вто-
рой основной ступени развития производительных сил и общест-
венного производства. Оно включало в качестве важнейшей со-
ставной части также общественное разделение труда, выразив-
шееся в начавшемся отделении ремесла от земледелия, умствен-
ного труда от физического, организаторских функций от испол-
нительских, и выделение торговли в самостоятельную сферу
деятельности. Постепенно расширявшееся и углублявшееся раз-
деление труда сыграло огромную роль в подготовке необходи-
мых предпосылок для сельскохозяйственной революции, которая
имела своим результатом перевод производительных сил и все-
го общественного производства на более высокую основную
ступень их развития, соответствующую в общем сословно-клас-,
совой стадии развития общества.
Качественные изменения в производственной технике при
переходе от примитивного мотыжного земледелия к ручному па-
шенному, а от него к плужному неизбежно вели к постепен-
ному отказу от коллективных форм производства, обусловлен-
ных крайней неразвитостью средств труда, и к замене их мел-
ким производством отдельных членов общества, основанным
156

на использовании более совершенной, хотя и остававшейся руч-
ной в своей основе, техники индивидуального пользования и на
частнособственнических отношениях. В этом же направлении
действовали процессы постепенного превращения парных семей
в моногамные, а последних в основные производственные ячей-
ки на стадии ручного пашенного земледелия, постепенного рас-
пада родового строя, замены родовых общин соседскими, члены
которых уже не обязательно должны были состоять в родстве
между собой.
Однако процесс революционного перехода от форм произ-
водства, основанных на родовых отношениях, к формам, осно-
ванным на частнособственнических отношениях и делении об-
щества на социальные классы по экономическому признаку, ока-
зался очень сложным и относительно длительным. Утверждению
господства частнособственнических отношений и делению общест-
ва на классы по экономическому признаку (отношения к круп-
ной частной собственности на средства и условия производства)
необходимо предшествовала устойчивая имущественная диф-
ференциация в значительных масштабах, которая в огромной
мере стимулировалась делением общества сначала на опреде-
ленные прослойки по различиям в объеме прав и обязанностей
и выполняемым социальным функциям в условиях сохранения
сильнейших пережитков родового строя, в частности общинной
собственности на землю.
Переходные от общинно-родового к классовому строю об-
щества Шан-Инь и Западного Чжоу (XI—VIII вв. до н. э.) про-
должали сохранять существенные черты родо-племенной орга-
низации, из которой они выросли, в частности общинно-клано-
вую организацию населения на местах и общинную собствен-
ность на обрабатываемые земли. Основную массу населения
Шан-Инь составляли чжун (чжунжэнь) — юридически свобод-
ные общинники (см. [431]) 16, над нею возвышалась еще очень
тонкая прослойка правящей родо-племенной знати, состоявшая
из правителя — вана (царя, князя), его родственников и при-
ближенных, а также из глав родов — чжухоу (см. [184, с. 11 —
14]), их родственников и приближенных.
Археологическими раскопками установлено, что в эпоху
Шан-Инь, в отличие от предшествующих эпох, могильники очень
четко подразделяются на многочисленные обычные, с довольно
скудным инвентарем, принадлежавшие, несомненно, рядовым
общинникам, и на немногие пышные погребения представите-
лей знати. Это свидетельствует о наличии имущественной диф-
ференциации в шанском обществе, о том, что знать там, в от-
личие от массы рядовых общинников, располагала значитель-
ными материальными ценностями, которые могли быть созданы
главным образом путем эксплуатации непосредственных произ-
водителей.
Каким же образом правитель и знать отчуждали и при-
сваивали прибавочный продукт и прибавочный труд непосред-
157

ственных производителей? В обществе Шан-Инь, как установле-
но исследователями (см., например, [69; 184; 185; 396]), еще
отсутствовала частная собственность на обрабатываемую зем-
лю, являвшуюся в то время основным и важнейшим средством
производства. Обрабатываемые земли там (как впоследствии
и у майя, инков, ацтеков и в ряде государств доколониальной
Африки) принадлежали общинам и подразделялись на надель-
ные (сы тянь) у находившиеся в пользовании отдельных семей
или семейных общин, и «общественные» (гун тянь) (см. [396,
с. 57—59]), обрабатывавшиеся сообща членами общин. Урожай
с этих земель шел на содержание правителя и знати, а также
на государственные и общественные нужды. Правитель, кроме
того, регулярно получал дань от глав родов (см. [186, с. 69—
70; 102, с. 13, 17]), которые были обязаны также предостав-
лять в его распоряжение ополчения и рабочую силу для про-
изводства некоторых работ. В свою очередь, чжухоу, по всей
вероятности, получали регулярные приношения от общинни-
ков — членов возглавляемых ими родов. Практиковалась так-
же, в частности в последние века существования шанско-иньско-
го общества, передача ваном отдельным представителям знати
права на сбор в их пользу налогов с тех или иных общин (см.
[102, с. 12]) в виде «кормлений».
Следовательно, обработка общинниками «общественных по-
лей», урожай с которых отчуждался и присваивался в своей
значительной части ваном и представителями знати, а также
дань, регулярные приношения и «кормления» являлись своеоб-
разной формой передачи прибавочного труда и прибавочного
продукта общинниками в виде налога в распоряжение прави-
теля и знати. Иначе говоря, это была эксплуатация общин-
ников знатью посредством налога, отчуждаемого представите-
лями знати во главе с ваном лишь в силу обладания ими
властью. Кстати сказать, такого рода эксплуатация была ха-
рактерна также для государств майя и инков в доколумбовой
Америке и некоторых государственных образований доколони-
альной Африки. Утверждения же некоторых авторов, что налог
в данных случаях отчуждался и присваивался будто бы по пра-
ву «власти-собственности» или «верховной собственности» пра-
вителя на обрабатываемые земли (см. [74, с. 41—42]), неубеди-
тельны, поскольку суверенные права власти в лице прави-
теля в отношении населения, включавшие право на сбор нало-
гов, ошибочно принимаются за «власть-собственность» или
«верховную государственную собственность» на обрабатываемые
земли. В действительности государственная собственность на
обрабатываемые и необрабатываемые земли в досоциалистиче-
ских государствах является лишь особой разновидностью ассо-
циированной частной собственности и зарождается вместе с
частной собственностью на землю (подробнее об этом см. [135,
с. 410 и ел.]).
В шанско-иньском обществе, как это явствует из работ со-
158

ветских и китайских исследователей (см., например, [69; 186;
431]), важным элементом общественной структуры являлась
большесемейная община. Поэтому можно с достаточным осно-
ванием предположить, что наряду с налоговой эксплуатацией
там имела то или иное распространение также патриархальная
эксплуатация, т. е. отчуждение - и присвоение старейшинами
общин прибавочного продукта и прибавочного труда общинни-
ков только в силу освященной традициями патриархальной
власти первых над последними. Трудно сказать, каково было
количественное соотношение между налоговой и патриархаль-
ной разновидностями эксплуатации. По-видимому, преобладала
налоговая эксплуатация, так как господство патриархальной
разновидности эксплуатации имело место лишь в безгосударст-
венных предклассовых обществах (см. [135* с. 23—24}).
Таким образом, эксплуатация общинников внатью в общест-
ве Шан-Инь сложилась не на основе экономической реализации
общинной собственности на обрабатываемые земли в процессе
производства и распределения, при которой избыточный (при-
бавочный) продукт, создаваемый общинниками, должен был
бы, как и в условиях общинно-родового строя, использоваться
прежде всего и главным образом в интересах самих же общин-
ников. Оцд появилась в этом обществе а результате возникно-
вения примитивного государственного образования, которое в
целях обеспечения своего существования закономерно и необ-
ходимо должно было заменить и заменило экономическую реа-
лизацию общинной собственности на землю в процессе произ-
водства и распределения внеэкономическим, принудительным
отчуждением совокупного прибавочного труда и прибавочного
продукта общинников в его пользу в виде налогов.
Это отчуждение не носило бы характер эксплуатации, если
бы отчужденный в виде налога прибавочный продукт использо-
вался так или иначе в интересах и на благо общин и общин-
ников. Однако вместе с возникновением примитивного госу-
дарственного образования (как естественный результат разви-
тия процесса общественного разделения труда и обмена дея-
тельностью) появилась привилегированная прослойка управи-
телей, которая использовала свою причастность к власти в це-
лях присвоения той или иной доли совокупного прибавочного
продукта, отчуждаемого возникшей властью у общиннЯ-
ков,— присвоения, которое выходило за рамки обмена деятель-
ностями и потому носило характер эксплуатации, порождав-
шей имущественное неравенство17. Присваивавшуюся предста-
вителями знати в свою пользу часть налогов мы называем рен-
той-налогом [подробнее о ней см. {185, с: 388—398]). Экттлуата-
ция тга основе ренты-налога составляла экономическую базу
существования и обогащения правящей прослойки в шанско-инь-
ском обществе, она способствовала развитию в нем имущест-
венной дифференциации, послужившей в дальнейшем основой
при возникновении частной собственности на средства произ-
159

водства и общественных классов. Сначала, вместе с превраще-
нием больших патриархальных и моногамных семей в основные
производственные ячейки, сложилась, видимо, их собственность
на средства и продукты труда, на скот и на жилища, но не на
обрабатываемую землю, которая еще в течение определенного
времени продолжала оставаться собственностью общин.
Отсутствие частной собственности на землю в шанско-инь-
ском обществе исключало возможность возникновения и рас-
пространения частнособственнической эксплуатации в важней-
шей отрасли тогдашней экономики — сельском хозяйстве. Не-
развитость ремесла и обмена исключала также и возможность
сколько-нибудь широкого распространения частнособственниче-
ской эксплуатации в ремесле. Правда, в этом обществе практи-
ковалось рабство, источником которого было порабощение
военнопленных. Однако оно не играло сколько-нибудь сущест-
венной роли в экономической жизни страны. Рабы, судя по
самым различным данным, были очень малочисленны, использо-
вались главным образом в непроизводительной сфере личного
и домашнего обслуживания представителей знати и, следова-
тельно, содержались за счет прибавочного труда юридически
свободных общинников. Эпиграфические памятники и археоло-
гические материалы свидетельствуют, что большую часть воен-
нопленных иньцы убивали в ритуальных целях. Такое отно-
шение к пленным — важный показатель того, что в то время
массовое превращение их в рабов было экономически нецелесо-
образным.
Чжоуское общество, пришедшее на смену иньскому в XI в.
до н. э., вплоть до VII—VI в. до н. э. не отличалось в своих
основных чертах от последнего. Оно, подобно своему пред-
шественнику, делилось на стоявшую у власти родо-племенную
знать и на массу общинников, различавшихся между собой в
имущественном отношении. Земля по-прежнему принадлежала
общинам и делилась .на надельные и «общественные» поля [418,
с. 152]. Отчуждение и присвоение прибавочного продукта и при-
бавочного труда общинников знатью в виде ренты-налога, т. е.
в форме обработок на «общественных полях»18, дани, «корм-
лений» и регулярных приношений, оставалось господствующим
типом эксплуатации [366, с. 43—44]. Рабство и другие формы
эксплуатации, как и прежде применявшиеся главным образом
в сфере личного и домашнего обслуживания представителей
знати, не имели сколько-нибудь широкого распространения и
не играли никакой роли в экономической жизни чжоуского об-
щества в указанный период.
Однако к его концу и особенно в VI—V вв. до н. э. в связи
с переходом от первой промежуточной ко второй основной сту-
пени развития производительных сил, сопровождавшимся зна-
чительным развитием последних, ростом производительности
труда и увеличением на этой основе размера и общей массы
прибавочного продукта, в чжоуском Китае произошли очень
160

важные социальные и социально-экономические изменения. По-
степенно складывалась частная, в том числе крупная частная,
собственность на землю, создававшая необходимую материаль-
ную базу для широкого развития частнособственнической
эксплуатации. Постепенно исчезала общинная собственность
на обрабатываемые земли, а также система надельных и «об-
щественных» полей, которые превращались в частную собст-
венность крестьян и представителей знати. Рента-налог в фор-
ме отработок на «общественных полях», дани и регулярных
приношений постепенно заменялась в различных княжествах
тогдашнего Китая рентой-налогом продуктами соответственно
количеству земли, находящейся у отдельных семей.
В результате постепенного разложения общинной собствен-
ности на землю и становления частной собственности на нее
сначала в княжестве Лу в VI в. до н. э., а затем и в других
царствах обработка «общественных полей» общинниками была
заменена поземельным налогом, взимавшимся с крестьян, а са-
ми «общественные поля», видимо, стали собственностью пред-
ставителей знати и чиновничества. В дальнейшем частная соб-
ственность на землю получила повсеместное распространение,
а крупная частная земельная собственность стала фактором, оп-
ределявшим в течение последующих 2,5 тыс. лет характер и на-
правление социально-экономического развития китайского об-
щества.
Итак, в шанско-иньском и раннечжоуском Китае еще отсут-
ствовала частная, в том числе крупная частная (эксплуататор-
ская), собственность на обрабатываемую землю, являющаяся
главной материальной базой частнособственнической эксплуа-
тации в добуржуазных земледельческих обществах, а следова-
тельно, отсутствовала и частнособственническая эксплуатация.
Вполне понятно, что там еще не возникли антагонистические и
вообще социальные классы, поскольку они не могут сущест-
вовать в условиях отсутствия крупной частной собственности на
средства производства и связанной с ней частнособственниче-
ской эксплуатации. Поэтому древнекитайское общество поздне-
го шанско-иньского и раннечжоуского периодов делилось не на
классы, а лишь на определенные сословия, по выполняемым со-
циальным функциям и по объему прав и обязанностей членов
каждого сословия.
Это сословное деление, видимо, постепенно сложилось в
шанском обществе в XV—XIV вв. до н. э. В поздний же шан-
ско-иньский (XIII—XI вв. до н. э.) и раннечжо.уский (XI—
IX вв. до н. э.) периоды уже четко выделялись три различав-
шихся по своим правовым статусам сословия: правящее при-
вилегированное (в силу обладания властью), состоявшее из
верховного правителя (вана), его родственников и приближен-
ных, местных правителей (чжухоу), их родственников и при-
ближенных и, вероятно, также глав родов и патронимических
объединений (цзунцзу); свободных рядовых общинников (на-
U Зак. 85
161

зывавшихся сначала чжунжэнь, затем шужэнь и шуминь), со-
ставлявших основную массу населения (см. [422; 431]); несво-
бодных бесправных, которые были очень немногочисленны (см.
[311]), использовались главным образом в качестве домашних
рабов в услужении у знати и, как правило, не участвовали в
производстве.
Указанное сословное деление уходило своими истоками в
догосударственную стадию разложения первобытнообщинных
отношений, когда начались, с одной стороны, монополизация
управленческих и жреческих функций в руках определенных
семей и все большее обособление последних от массы сороди-
чей, а с другой — превращение какой-то части военнопленных
(большинство их уничтожалось) в рабов, обслуживавших воз-
никающую родовую знать. Примитивное государственное обра-
зование Шан-Инь постепенно выросло из общинно-родовой ор-
ганизации путем более или менее постепенного возрастания
самостоятельности некоторых общественно необходимых (управ-
ленческих и жреческих) функций по отношению к обществу,,
путем превращения лиц, выполнявших эти функции, в про-
слойку, уже не участвующую непосредственно в производстве и
стоящую над народом. Подобное вполне естественное и зако-
номерное перерастание общинно-родовой организации в тер-
риториальную, государственную, означавшее революционны»
скачок в развитии общества, обусловливалось потребностями
социально-экономического развития в связи с переходом к руч-
ному пашенному земледелию, увеличением на данной основе
численности и плотности населения, необходимостью в более-
эффективной, чем родовая, организация для поддержания по-
рядка на территории, занятой, шанско-иньской родо-племенной
группировкой, и для обеспечения интересов этой группировки во^
взаимоотношениях с внешним миром. Короче говоря, возникно-
вение примитивной государственности в рассматриваемом слу-
чае было связано с усложнением социально-экономических от-
ношений и функций управления обществом. Оно потребовало
создания особого, привилегированного сословия, которое спе-
циально осуществляло эти функции и монополизировало их.
Сословное деление, как подметил Ф. Энгельс на примере
древней Греции гомеровского периода (см. [17, с. 181]), пред-
шествует образованию общественных классов. Складывание со-
словий является одной из необходимых сторон процесса фор-
мирования государственности. «Первая попытка образования
государства,— подчеркивал Ф. Энгельс,— состоит в разрыве ро-
довых связей путем разделения членов каждого рода на при-
вилегированных и непривилегированных» [18, с. 111]. Возникшая
в процессе формирования государства прослойка наследствен-
ной знати становится привилегированным сословием, которое
осуществляло управленческие, организаторские и идеологическо-
организаторские функции и в течение длительного времени мо-
нополизировало их.
162

Сословная организация общества и сословное государство
формировались как взаимосвязанные, взаимозависимые звенья
и стороны длительного, сложного процесса перехода от родо-
вого к сословно-классовому обществу. Возникновение государст-
ва и привилегированного сословия управителей и жрецов было
непосредственно связано с созданной ручным пашенным земле-
делием возможностью систематически производить избыточный
(прибавочный) продукт, поскольку даже самое примитивное го-
сударственное образование не может существовать без того слоя
управителей, жрецов, чиновников и воинов, которые не прини-
мают непосредственного участия в производстве и живут за счет
избыточного (прибавочного) продукта, создаваемого непосред-
ственными производителями. Систематическое производство из-
быточного продукта является необходимым условием для об-
щественного разделения труда и обмена деятельностями. При-
вилегированное сословие возникло в процессе развития общест-
венного разделения труда и обмена деятельности, разделения
управленческо-организаторских и исполнительских функций в
•обществе. Шанско-иньские ваны, например, выступали «в роли
•организатора сельскохозяйственного производства на всей тер-
ритории иньского государства... Ван был и распорядителем хо-
зяйственных работ, и сосредоточивал в своих руках контроль
и инспекцию территории иньского государства. Исполняя также
функции верховного жреца, ван обращался к душам предков и
к духам природы с молениями об урожае, дожде и т. д.» [102,
с. 4]. Однако указанное сословие, естественно и закономерно,
использовало свою причастность к власти в целях отчуждения
м присвоения прибавочного продукта и прибавочного труда не-
посредственных производителей в размерах, выходящих за рам-
ки обмена трудовыми деятельностями, т. е. в целях эксплуата-
ции своих сограждан. Со временем же значительная часть пред-
ставителей привилегированных сословий превратилась, по су-
ществу, в паразитов, не выполнявших никаких общественно не-
обходимых функций и живущих за счет народа 19.
В IX—VII вв. до н. э. Чжоуское государство распалось на
множество самостоятельных владений. Правители последних, в
свою очередь, стали вводить титулы знатности, оделяя ими сво-
их родственников и приближенных. С того времени в связи е
усложнением управленческих функций в самостоятельных вла-
дениях складывается еще одно привилегированное сословие —
чиновничество различных рангов (цин, дафу, иш), обладавшее
меньшими привилегиями по сравнению с титулованной знатью.
Впрочем, некоторые его представители по влиянию и могуще-
ству иногда соперничали и с правителями. В периоды Чуньцю
(VIII—V вв. до н. э.) и Чжаньго (V—III вв. до н. э.) высшие
чиновничьи должности во владениях стали, как правило, на-
следственными, а их обладатели опирались на возглавляемые
ими могущественные кланы (патронимии), с помощью которых
они удерживали фактическую власть в своих руках, вели ожо-
11*
и;;*

сточенные войны между собой и с правителями княжеств, свер-
гали их и основывали собственные княжеские династии. Чинов-
ники существовали обычно за счет «кормлений», т. е. санкцио-
нированного правителем сбора в свою пользу налога или части
налога с определенных общин и территорий, т. е. за счет
эксплуатации на основе ренты-налога.
В VI—IV вв. до н. э. оформилось деление китайского об-
щества на общественные классы по экономическому признаку.
Однако и после этого сословная структура сохранялась вплоть
до буржуазной революции 1911 —1913 гг. Деление на различ-
ные сословия до возникновения общественных классов играло
важную роль в деле политической консолидации общества и в
создании устойчивого и получившего широкое распространение
имущественного неравенства, которое послужило основой и не-
обходимой предпосылкой для возникновения частной, в том чис-
ле крупной частной, собственности на средства производства й
общественных классов. Вместе с сословиями складывалось и го-
сударство, «частью преобразуя органы родового строя, частью
вытесняя их путем внедрения новых органов и, в конце концов,
полностью заменив их настоящими органами государственной
власти» [18, с. 109].
Предназначение всякого государства состоит прежде всего
в том, чтобы осуществлять управление обществом, регулиро-
вать так или иначе социальные (включая классовые в классо-
вых обществах) отношения с целью поддержания их в извест-
ном равновесии и упорядоченности (подробнее об этом см., на-
пример, [48}). Оно возникает лишь на определенной стадии раз-
вития общества как саморегулирующейся системы в порядке ее
саморегуляции. Будучи исторически определенной системой по-
литической организации общества и управления им, государст-
во, как известно, характеризуется территориальным принципом
этой организации и управления, наличием особой категории лю-
дей, занятых специально управленческими делами, аппарата,
или сил принуждения и защиты от внешних и внутренних вра-
гов, содержанием всей государственной машины за счет при-
бавочного продукта (прибавочного труда) непосредственных
производителей, отчуждаемого у них в виде налогов, повин-
ностей и в других формах, а также функционированием управ-
ленческой системы на основе постоянного циркулирования и
переработки соответствующей информации.
Рассматриваемая относительно экономической структуры об-
щества, политическая организация последнего, т. е. государст-
венная система управления им, предстает в качестве полити-
ческой надстройки над базисом соответствующих экономических
лроизводственных отношений в том смысле, что составляет
нечто производное от него, порождается и определяется им, не
может существовать без него и служит целям развития и уп-
рочения его. В советской литературе в течение длительного вре-
мени было принято рассматривать государство чаще всего имен-
164

но в этом аспекте, а также в плане его классовой природы.
Лишь в последние годы оно стало рассматриваться также в
качестве функционирующей управленческой системы (см., на-
пример, [48]).
Широко распространенная в нашей науке концепция о про-
исхождении государства, как известно, сводится к тому, что
сначала возникают крупная частная (эксплуататорская) собст-
венность на средства и условия производства, связанная с нею
система частнособственнической эксплуатации и антагонистиче-
ские классы, а уже затем возникает государство как продукт
непримиримости классовых противоречий и как политическая
организация экономически господствующего класса, призванная
держать в узде эксплуатируемые последним народные массы.
Эта концепция, развитая Ф. Энгельсом в его работе «Проис-
хождение семьи, частной собственности и государства» на при-
мере формирования государственной власти у древних афинян
и повторенная затем В. И. Лениным в его лекции «О государ-
стве», была в несколько иной форме высказана еще в XVIII в.
Ж. Ж. Руссо в его «Рассуждениях о происхождении и основа-
ниях неравенства между людьми» [279]20 и восходит своими
наиболее глубокими литературными истоками к соответствую-
щему месту из философской поэмы древнеримского автора Лук-
реция Кара «О природе вещей» {203]. Соответствующие выска-
зывания Ф. Энгельса из указанной работы были в свое время
в силу ряда причин канонизированы в нашей литературе в ка-
честве теории о возникновении всех вообще исторически пер-
вых государств.
Между тем в той же работе возникновение афинского госу-
дарства рассматривается Ф. Энгельсом лишь в качестве одной
из «трех главных форм, в которых государство поднимается на
развалинах родового строя» [18, с. 169]. Наряду с ней там в
общих чертах рассматриваются две другие формы, связанные
с зарождением государства еще до появления классов и клас-
совых антагонизмов, т. е. в качестве сословного. Первая из двух
указанных форм — возникновение государства у древних рим-
лян, когда сложилось лишь сословиое деление общества — не
на социальные классы, а на привилегированный «римский на-
род» и свободных, но политически бесправных плебеев, обя-
занных платить налог ц нести военную службу, в условиях ост-
рой борьбы плебеев за свое политическое равноправие с «рим-
ским народом». Вторая форма — создание находившимися на
стадии родового строя германскими варварами своих госу-
дарств на завоеванной ими территории бывшей Римской импе-
рии в качестве «непосредственного результата завоевания об-
ширных чужих территорий, для господства над которыми ро-
довой строй не дает никаких средств» [18, с. 169].
Однако следует иметь в виду, что не все варварские госу-
дарства создавались на территории бывшей Римской империи
на одной и той же социально-экономической основе. В частно-
165

сти, государствам, сложившимся на территории Испании, Гал-
лии, Италии и некоторых прирейнских областей Германии, до-
стались в наследство от Римской империи более или менее
развитые системы крупной частной собственности на землю,
частнособственнической эксплуатации, а также антагонистиче-
ские классы крупных землевладельцев и эксплуатируемых ими
работников, лишенных частично или полностью собственности
на средства производства. В этой ситуации родовая организа-
ция варваров довольно быстро перерождалась в государствен-
ную в связи с потребностями управления завоеванной терри-
торией, а варварские родовые общества превратились в классо-
вые в связи с захватом и перераспределением варварами в свою
пользу значительной части земельной собственности римской
знати и бывшего римского государства. Таким образом, созда-
ние варварских государств в перечисленных странах и областях
не выходило за рамки афинского образца в том смысле, что
оно совершалось при наличии частной собственности, частнособ-
ственнической эксплуатации и антагонистических классов, но
оно существенно отличалось от данного образца тем, что явля-
лось не результатом классовых антагонизмов в среде создателей
этих государств, а было вызвано потребностями управления за-
воеванными территориями, заселенными уже классово диффе-
ренцированным населением.
Несколько иначе обстояло дело с государствами, возникши-
ми на территории бывшей римской Британии, завоеванной в
V—VI вв. племенами англов, саксов, ютов и фризов. Господст-
во римлян там, по существу, носило характер военной оккупа-
ции и не сопровождалось сколько-нибудь значительными изме-
нениями в социально-экономическом строе коренного населения
острова — бриттов (кельтов), находившихся на последней ста-
дии развития общинно-родового строя (см. [250; 303}). После
ухода римлян из Британии в 409 г. ранее созданные ими отно-
сительно немногочисленные крупные имения («виллы») и посе-
ления подверглись полному уничтожению. Поэтому англосак-
сонские государства на территории Британии возникли факти-
чески в условиях родового строя и родовой организации как у
новых завоевателей, так и у завоеванных в связи с необхо-
димостью управления покоренным населением, поскольку «гос-
подство над покоренными не совместимо с родовым строем»
[18, с. 150]. Что же касается крупной частной собственности на
землю, частнособственнической эксплуатации и антагонистиче-
ских классов, то все эти важнейшие институты классового об-
щества начали складываться и развиваться там уже после со-
здания первых англосаксонских сословных государств (см.
[303)).
Таким образом, эти государства возникли не из классовых
антагонизмов, которых еще и быть не могло, а из потребности
управления покоренным населением. Образование их послужи-
ло мощным толчком и стимулом к складыванию классового об-
166

щества, к появлению и развитию крупной частной собственности
на землю, частнособственнической эксплуатации и антагони-
стических классов. Примерно то же самое имело место в неко-
торых государствах древней Греции (в Спарте, государствах-
полисах Фессалии и Крита), а также в государствах, сложив-
шихся после крушения Римской империи на территории со-
временных Югославии, Чехословакии, Венгрии, и в целом ряде
других исторически первых государств.
В работах Ф. Энгельса «Франкский период» и «Анти-Дю-
ринг», как уже отмечалось, высказывается мысль о том, что
исторически первые государства в целом ряде случаев возни-
кали еще при отсутствии частной собственности на тогдашнее
основное средство производства — обрабатываемую землю, а
следовательно, и при отсутствии антагонистических и вообще
общественных классов, т. е. в качестве сословных.
Все эти государства, в которых земля принадлежала общи-
нам и где еще отсутствовало крупное частное (и вообще част-
ное) землевладение, а следовательно, и система частнособствен-
нической эксплуатации и антагонистические классы, как прави-
ло, неправомерно характеризуются в отечественной литературе
в качестве «раннеклассовых» либо просто «классовых». Такая
трактовка определяется, видимо, во-первых, тезисом, согласно
которому исторически первые государства возникают лишь как
продукт непримиримости классовых противоречий, и, во-вторых,
тем, что правящая прослойка этих государств существовала яв-
но за счет эксплуатации (наличие последней считается непре-
менным и главным признаком классового общества и классо-
вого государства). Однако, как было показано выше, указан-
ный тезис, появившийся на свет еще задолго до возникновения
марксизма, носит чисто умозрительный характер, отнюдь не счи-
тался основоположниками марксизма неким непреложным во
всех случаях законом образования исторически первых* госу-
дарств и в очень многих случаях просто не находит подтвержде-
ния в исторической действительности. Отмечалось далее, что и
существование антагонистических классов связано отнюдь не
со всякой, а только лишь с частнособственнической эксплуа-
тацией, т. е. основанной на крупной частной (эксплуататорской)
собственности на средства и условия производства. В сословных
же государствах эксплуатация правящей прослойкой массы ря-
довых общинников осуществлялась не на базе отсутствовавшей
еще крупной частной собственности на средства и условия про-
изводства, в частности на землю, а на основе присвоения пред-
ставителями этой прослойки, по праву обладания ими государ-
ственной властью, части прибавочного продукта, который от-
чуждался государством у общинников в форме дани, изымаемой
путем «полюдья» (в древней Руси и в ряде государств доколо-
ниальной Африки) и иными способами, урожая с особых по-
лей, обрабатывавшихся общинниками специально для нужд
государства и знати (в исторически первых китайских госу-
167

дарствах, государствах майя и инков в доколумбовой Америке
и в ряде государств доколониальной Африки), либо в форме
«кормлений» за счет общинников (вейцла в раннесредневековой
Скандинавии). Иначе говоря, это была эксплуатация не частно-
собственническая, а налоговая, в основе которой лежало при-
своение правящей прослойкой ренты-налога, т. е. части приба-
вочного продукта, отчужденного государством у общинников в
виде налогов. Кроме того, в сословных государствах и в догосу-
дарственных предклассовых обществах практиковалась и пат-
риархальная эксплуатация на основе отчуждения и присвоения
старейшинами общин прибавочного продукта (прибавочного
труда) рядовых общинников в силу освященной традициями
патриархальной власти первых над вторыми.
Следовательно, исторически первыми разновидностями
эксплуатации человека человеком была патриархальная и нало-
говая, но не частнособственническая. А исторически первыми
эксплуататорами и эксплуатируемыми был не «класс рабовла-
дельцев» и «класс рабов», а родовая знать и рядовые члены
родовых общин на стадии разложения последних, а также пра-
вящая привилегированная прослойка знати и масса рядовых
общинников в сословных государствах.
Как уже говорилось, социальная стратификация в сослов-
ных государствах, в частности в шанско-иньском и раннечжоу-
ском, проходила в действительности не по классовому, а по
сословно-правовому признаку — по объему прав и обязанностей
и по выполняемым социальным функциям, которыми различа-
лись между собой правящая привилегированная знать, масса
рядовых общинников и небольшое число рабов, находившихся *
услужении знати. Это сословное деление, в свою очередь, спо-
собствовало развитию имущественного неравенства, возникно-
вению частной, в том числе эксплуататорской, собственности на
средства и условия производства, общественных классов и клас-
сового неравенства.
Но если не классовая дифференциация и классовый антаго-
низм, то что же являлось необходимой во всех случаях объек-
тивной основой и предпосылкой для возникновения исторически
первых государств? Попытаемся ответить на этот вопрос.
Длительный и сложный процесс революционного перехода от
доклассового общества к классовому, от общинно-родовой к
государственной организации, как уже отмечалось, начинается
лишь после перехода к ручному пашенному земледелию, что
впервые создает необходимые условия для постоянного и си-
стематического производства избыточного (прибавочного) про-
дукта сверх необходимого для поддержания нормальной жизне-
деятельности работника. Содержание указанного процесса со-
ставляет возникновение частной, в том числе эксплуататорской,
собственности на средства и условия производства, частнособ-
ственнической эксплуатации, антагонистических классов и госу-
дарства на общей основе систематического и постоянного про-
168

изводства прибавочного продукта, без чего ни один из перечис-
ленных взаимосвязанных и взаимообусловленных институтов
возникнуть не может.
Это утверждение не нуждается в каких-либо доказательст-
вах, когда речь идет о крупной частной собственности на сред-
ства и условия производства, частнособственнической эксплуа-
тации и антагонистических классах. Оно, безусловно, справед-
ливо и в отношении государства, поскольку, повторяем, ни од-
но, даже самое примитивное, государство не может сущест-
вовать без слоя управителей, жрецов, чиновников и воинов, не
принимающих непосредственного участия в производстве и жи-
вущих за счет прибавочного продукта, создаваемого непосред-
ственными производителями.
Следовательно, единственной необходимой материальной ос-
новой и предпосылкой для возникновения всех, вместе взятых,
и каждого в отдельности из перечисленных выше четырех об-
щественных институтов является лишь систематическое и по-
стоянное производство прибавочного продукта, которое стано-
вится возможным только в результате длительного перехода к
ручному пашенному земледелию. В какой же последовательно-
сти появляются в том или ином обществе указанные институты,
целиком определяется только конкретно-историческими усло-
виями его развития. Во всяком случае, эта последовательность
может быть совершенно иной, чем принято полагать, когда ак-
цент делается на том, что исторически первые государства воз-
никают вообще лишь как продукт непримиримости классовых
противоречий.
Безусловно, что в классовых обществах государство имеет
классовый характер, а во всех досоциалистических, включая го-
сударственно организованные сословные, оно является орудием
господства эксплуататоров над эксплуатируемыми. Однако это
лишь одна сторона дела. Другая, не менее, если не более су-
щественная сторона сводится к тому, что государство во все
времена и повсюду, где оно существует, представляет собой
определенную территориальную организацию управления обще-
ством, резко отличную от родовой организации в условиях пер-
вобытнообщинного строя. В качестве такой, гораздо более вы-
сокой и сложной, чем при первобытнообщинном строе, терри-
ториальной организации управления обществом оно необходимо
и закономерно вырастает из общинно-родовой организации пу-
тем более или менее постепенного возрастания самостоятельно-
сти управленческих функций по отношению к обществу, путем
превращения лиц, выполняющих7 указанные функции, в приви-
легированное сословие знати, уже не участвующее непосред-
ственно в производстве и стоящее над сословием рядовых об-
щинников.
Это закономерное и представляющее собой длительный р«*
волюционный скачок перерастание общинно-родовой оргянмчм
ции управления обществом в территориальную, государствен
|Ш

ную обусловливалось, как уже отмечалось, потребностями об-
щественного развития в связи с переходом родовых коллекти-
вов от примитивного мотыжного к ручному пашенному земле-
делию, увеличением на данной основе численности и плотно-
сти населения, постепенной заменой родовых связей террито-
риальными, необходимостью более эффективной, чем родовая,
организации управления и порядка на территории, заселенной
той или иной группировкой объединившихся в государство об-
щин, и обеспечения общих интересов этой группировки в столк-
новениях с внешним миром. Кстати сказать, Г. В. Плеханов,
говоря о причинах возникновения исторически первых госу-
дарств, ставил на первое место именно нужды развития об-
щества. Он отмечал, что в Китае и в древнем Египте «возник-
новение государства может быть в весьма значительной степе-
ни объяснено непосредственным влиянием нужд общественно-
производственного процесса» и что в Греции «это возникнове-
ние должно быть в значительной степени отнесено за счет не-
обходимости общественного разделения труда, вызванной раз-
витием общественных производительных сил» [253, с. 249].
Выше также отмечалось, что возникновение сословных госу-
дарств стимулировало рост имущественного неравенства и тем
самым создавало необходимые условия для появления круп-
ной частной собственности на землю, частнособственнической
эксплуатации и антагонистических классов. Класс крупных зем-
левладельцев-эксплуататоров складывался сначала, как прави-
ло, из представителей правящего сословия знати, которые ис-
пользовали свою причастность к государственной власти для
присвоения крупных земельных участков в период разложения
общинной собственности на землю. Тем самым они становились
важнейшей, политически наиболее активной частью формирую-
щегося класса крупных собственников-эксплуататоров, а сослов-
ное общество и сословное государство превращались в сослов-
но-классовые, каковыми оставались вплоть до победы буржу-
азных революций в соответствующих странах.
Как явствует из изложенного, чисто сословная организация
общества и государства была лишь необходимой при спонтан-
ном развитии переходной ступенью от родовой организации и
управления обществом к сословно-классовому обществу и госу-
дарству. Без нее, без самой активной поддержки со стороны
правящего сословия и сословного государства не могут возник-
нуть и развиться сами по себе при спонтанном развитии
эксплуататорская собственность на средства и условия произ-
водства, частнособственническая эксплуатация и класс собст-
венников-эксплуататоров, точно так же как они не могут исчез-
нуть сами по себе, без активных действий со стороны рабочего
класса и руководимого им государства.
Переход от родового к сословно-классовому обществу на-
ряду с предшествовавшей ему «неолитической революцией»
имел огромное значение для всего последующего развития об-
170

щества. Подобно тому как эта революция ознаменовала собою
не только переход от собирательства и охоты к земледелию и
скотоводству, но и гораздо более значимый в длительной пер-
спективе переход от потребляющего к производящему хозяйст-
ву, ставшему материальной основой всего дальнейшего социаль-
ного прогресса, указанный переворот в общественных отноше-
ниях ознаменовал собою переход от родовой системы орга-
низации и управления к принципиально иной, гораздо более вы-
сокой и сложной территориальной системе организации и уп-
равления, ставшей характерной для всех последующих стадий
развития общества.
Итак, единственной материальной основой и предпосылкой
для возникновения исторически первых государственных образо-
ваний является систематическое и постоянное производство
прибавочного продукта, которое становится возможным в пер-
вых земледельческих обществах только после перехода к руч-
ному пашенному земледелию. В результате были созданы не-
обходимые условия и для возникновения первого в истории Ки-
тая, еще очень примитивного государственного образования
Шан-Инь. Оно сложилось, (повторяем, далеко не сразу) в райо-
не среднего течения р. Хуанхэ после разгрома там в XV в.
до н. э. племенного объединения Ся племенным объединением
Шан. Данное примитивное государственное образование вполне
консолидировалось, видимо, к концу XIII в. Об этом государст-
ве, занимавшем сравнительно небольшую территорию, извест-
но по раскопанным останкам иньских городищ, поселений и за-
хоронений, по добытым при раскопках памятникам шанско-инь-
ской материальной культуры и памятникам иньской письмен-
ности— мнргочисленным (около 100 тыс.) надписям и фраг-
ментам надписей на гадательных костях и панцирях черепах,
а также по материалам позднейших исторических записей о
нем в работах древнекитайских авторов VI—I вв. до н. э. Од-
нако все упомянутые материалы очень своеобразны, фрагмен-
тарны и позволяют составить лишь самое общее представление
об устройстве государства и его истории.
Согласно указанным надписям, во главе государства стоял
ван (царь, или князь), пользовавшийся неограниченной деспо-
тической властью. Он самолично принимал решения по всем
важным вопросам, советуясь лишь со своими оракулами. О дес-
потическом характере власти иньских ванов свидетельствуют и
следующие обращенные к народу слова из приписываемой од-
ному из них речи, содержащейся в древнем памятнике «Шу
цзин» («Книга документов»): «Пусть каждый из вас утвердит
в своем сердце правильные нормы поведения. Если же среди
вас окажутся люди недобродетельные и недостойные, вызываю-
щие беспорядки и неуважительно относящиеся к моим прика-
зам; обманщики и лицемеры, бунтовщики и предатели, то и
прикажу обрезать им носы или даже полностью истребить ми
вместе с семьями, не оставив в живых никого из их потомпмм*
1/1

[100, т. 1, с. 104J. Кстати сказать, это лишний раз подтверждает
мысль Ф. Энгельса о том, что в предклассовых обществах «го-
сударственная власть появляется в форме деспотизма» [16,
с. 497].
Титул вана в одних случаях передавался по наследству от
отца к сыну, в других (особенно в XV—XIV вв. до н. э.) —от
старшего брата младшему либо от дяди племяннику, что сви-
детельствует о существенном влиянии далеко не изжитых тра-
диций родового строя. Если верить позднейшему литературному
памятнику «Чжоу ли» («Чжоуские установления»), приписы-
ваемому основателю династии Чжоу (XI в. до н. э.), но в дей-
ствительности составленному гораздо позднее, в IV—III вв.
до н. э., ван осуществлял свою власть через назначаемое им
правительство, состоявшее из министров «неба», «земли», «вес-
ны», «лета», «осени» и «зимы», которые имели в своем подчи-
нении довольно многочисленные штаты служителей и ведали
всеми текущими административными делами, военными дружи-
нами, дворцовыми ритуалами, строительными работами, нака-
заниями и т. д. Однако эти данные вызывают большие сомне-
ния. По-видимому, четко организованной системы центральной
и местной администрации еще не существовало даже в поздний
период иньского государства, не говоря уже о более раннем.
Роль центральной администрации скорее всего выполнял сам
ван и некоторые его родственники и приближенные. В их рас-
поряжении, судя по надписям на костях и черепашьих панци-
рях, имелись специальные служители (сяочэнь), которые вы-
полняли различные поручения, доводили приказы вана до све-
дения населения и следили за их выполнением. Большую роль
в окружении вана играли гадатели и прорицатели, к которым
он обращался за помощью, перед тем как принять то или иное
важное решение (о военном походе, о начале посева или убор-
ке урожая его подданными и т. д.). Управление дворцовыми де-
лами и службами в то время еще не отделялось от управления
государственными делами. Не было, видимо, и четкого разгра-
ничения функций между особо доверенными людьми вана, со-
ставлявшими нечто вроде центрального правительства. В рас-
поряжении вана находились военные дружины, ударную силу
которых составляли пароконные боевые колесницы. С помощью
этих дружин ваны вели многочисленные грабительские войны
с соседними племенами.
В течение всего периода своего существования примитивное
государственное образование Шан-Инь продолжало сохранять
существенные черты родо-племенной организации, из которой
оно выросло. В административном отношении его население де-
лилось еще не по чисто территориальному, а по территориаль-
но-родовому признаку [184, с. 15]. Глава рода (чжухоу) сосре-
доточивал в своих руках власть над территорией, занимаемой
его родом. В государстве Шан-Инь, согласно позднейшим дан-
ным древнекитайских авторов, насчитывалось не менее 25 таких
172

административных территориально-родовых единиц. Их прави-
тели имели советников и помощников из числа ближайших род-
ственников и доверенных лиц и располагали каждый своей воен-
ной дружиной. Они выполняли распоряжения вана и осущест-
вляли административную, судебную и военную власть, а так-
же сакральные функции в пределах управляемой каждым из
них родовой территории. Четкого разграничения функций меж-
ду советниками и помощниками чжухоу, видимо, также не су-
ществовало. Местным правителям подчинялись старейшины об-
щин, которые, судя по всему, не входили в состав официаль-
ных служителей (чиновников), хотя и выполняли администра-
тивно-управленческие функции в пределах своих общин.
В связи с отсутствием в шанско-иньском обществе частной
собственности на землю и соответственно частнособственниче-
ской эксплуатации и антагонистических классов некоторые со-
ветские и китайские историки отрицают правомерность харак-
теристики его политической организации, как государственной
(см., например, [311; 312; 431]). Большинство же других авто-
ров, руководствуясь постулатом, согласно которому государст-
во возникает лишь как продукт непримиримости классовых про-
тиворечий, характеризуют общество и государство Шан-Инь в
качестве либо классовых рабовладельческих (см., например,
[229; 377}), либо раннеклассовых, без уточнения этой характе-
ристики [185, с. 170].
Однако попытки отказать политической организации шан-
ско-иньского общества в характере государства (пусть еще
очень примитивного даже на последней стадии его существо-
вания) представляются неубедительными, поскольку она уже
обладала такими существенными признаками многих историче-
ски первых государств, как наследственная монархическая
власть, отличная от власти выборных родо-племенных вождей;
деление общества по правому признаку на различные сословия,
включая сословие правящей привилегированной знати, сущест-
вовавшей за счет налоговой эксплуатации массы общинников;
зачатки чиновничества, постоянного войска; территориальное
административное деление, правда еще не оторвавшееся от де-
ления по родам и племенам, и т. д.
Что же касается утверждений о классовом характере шан-
чжо-иньского общества и государства, то они основаны, во-пер-
вых, на неподтверждаемом историческими данными постула-
те о возникновении исторически первых государств в качестве
только классово-антагонистических; во-вторых, на смешении по-
нятий «общественные классы» и «сословия». Так, один из ав-
торов, констатировав, что в шанско-иньском государстве «не
было крупной частной собственности на землю и, следователь-
но, не существовало условий для формирования основываю
щегося на ней класса эксплуататоров», тем не менее, посколь
ку «в истории не обнаружено внеклассового государства, т. е
такого, в котором господствующий слой не владел бы средств*
171*

ми производства», характеризует шанско-иньское общество и
государство в качестве «раннеклассовых», «рабовладельческих»
[229, с. 231—232}, явно принимая сословия знати и рабов зат
общественные классы. Другой автор признает, что для шанско-
иньского и раннечжоуского общества и государства были свой-
ственны, «с одной стороны, существование социального нера-
венства и имущественной дифференциации, с другой — отсут-
ствие частной собственности на основное средство производст-
ва— землю» [187, с. 170]. Однако социальное неравенство и
имущественная дифференциация могут быть в равной мере про-
явлением как классового, так и сословного расслоения общест-
ва, что делает неправомерным определение шанско-иньского об-
щества и государства как «классовых» и «рабовладельческих».
Государство Шан-Инь, как известно, было завоевано в
XI в. до н. э. соседним вассальным племенем чжоу, создавшим
на его развалинах более обширное государство Чжоу. Оно при
его основании было разделено в административном отношении
на множество различных по размерам территории уделов, роз-
данных в наследственное управление главным образом родст-
венникам правителя. Центральная администрация нового го-
сударства строилась по иньскому образцу. Она состояла из/
главы государства — вана, его советников и помощников, между
которыми не существовало строгого разделения функций. Уп-
равление административными делами государства по-прежнему
не отделялось от управления делами двора вана. Администра-
ция в уделах строилась по образцу центральной и мало чем
отличалась от последней в указанном отношении. Она была'
однозвенной и состояла из удельных правителей (чжухоу),.
имевших различные дарованные им титулы знатности, и их со-
ветников и помощников в рангах цин и дафу. Однако в уде-
лах, особенно крупных, вскоре стало складываться второе, низ-
шее звено местной администрации, состоявшее из наследствен-
ных чиновников (ша), каждый из которых ведал делами уп-
равления той или иной группы общин и селений. Сановники
центральной и верхнего звена местной администрации жили за
счет присвоения ими части отчужденного государством у общин
налога, либо им давался в «кормление» налог с определенных,
общин и селений; чиновники низшего звена местной (удельной)
администрации обычно получали в «кормление» налог или1
часть налога с определенных селений. В обоих случаях это*
была эксплуатация массы общинников наследственной аристо-
кратией и наследственными чиновниками на основе ренты-на-
лога, т. е. присвоения ими той или иной доли налога, отчуждае-
мого государством у общинников в виде урожая с «обществен-
ных полей».
Чжоуское патриархальное государство и наследовавшие ему
ь VIII в. до н. э. самостоятельные владения, на которые онск
распалось, вплоть до VI—V вв. до н. э. не отличались по свое-
му характеру от иньского государства, поскольку протокитай-
174

<ское общество XI—VII вв. до н. э. продолжало сохранять со-
словный характер. В нем еще отсутствовала частная собствен-
ность на обрабатываемые земли, частнособственническая
эксплуатация и антагонистические классы. Обрабатываемая
земля, как и в шан-иньском обществе, принадлежала общинам
и делилась на надельные и «общественные» поля [396, с. 152].
Социальная стратификация по-прежнему ограничивалась сос-
ловно-правовой и имущественной. К трем унаследованным от
иньского периода сословиям (знать, свободные рядовые общин-
ники и небольшое число рабов в услужении знати) в IX—
VIII вв. до н. э. прибавилось начавшее складываться еще ранее
четвертое сословие — чиновников, являвшееся привилегирован-
ным, но обладавшее меньшими привилегиями, чем титулован-
ная знать. Знать и чиновники, как уже отмечалось ранее, суще-
ствовали за счет эксплуатации массы общинников посредством
ренты-налога, а также дани с побежденных соседних племен
и регулярных приношений от общинников. Рабы содержались
за счет той же ренты-налога и не играли сколько-нибудь су-
щественной роли в экономической жизни общества.
В VI—V вв. до н. э., как говорилось ранее, в китайском об-
ществе в связи с важными изменениями в производительных си-
лах происходят столь же важные социально-экономические из-
менения: складывается и утверждается система частной, в том
числе эксплуататорской, собственности на землю и другие
средства и условия производства и связанная с нею система
частнособственнической эксплуатации, появляются и утвержда-
ются антагонистические классы крупных землевладельцев и
эксплуатируемых ими арендаторов, рабов, крепостных, оброч-
ных невольников и наемных работников, а также промежуточ-
ный между ними класс самостоятельных крестьян — собственни-
ков земли и ремесленников.
В результате указанных изменений общество и государство
^з Китае в IV—III вв. до н. э. приобрели не только сословный,
но и четко выраженный классово-антагонистический характер;
процесс переворота в политической надстройке, перехода от ро-
до-племенной организации к классово-антагонистическому госу-
дарству в Китае завершился в то время в самых общих чертах,
Переворот в политической надстройке сопровождался качест-
венными сдвигами в правовой надстройке, возникновением сна-
чала сословного, затем сословно-классового права.
Право, как известно, представляет собой совокупность санк-
ционированных государством и охраняемых им от нарушения
мерами принуждения обязательных правил и норм, регули-
рующих данные общественные отношения. Рассматриваемое от
носительно экономического базиса общества, т. е. господствую
щих в нем экономических производственных отношений, оно иы
-ступает как одна из важнейших надстроек над этим базисом и
том смысле, что порождается его объективными потребном и
ми, определяется им в конечном счете и обслуживает его, При
I f п

во неразрывно связано с государством, поскольку именно по-
следнее устанавливает правовые нормы и охраняет их от на-
рушений соответствующими мерами принуждения. В сословных,
сословно-классовых и классово-антагонистических обществах
право выражает возведенную в закон волю господствующего со-
словия или господствующего класса и защищает прежде всего
интересы этого сословия или класса. Таковы наиболее суще-
ственные черты права как надстройки в интересующем нас
плане.
В некоторых древних китайских памятниках, созданных
спустя многие сотни лет после гибели государственного образо-
вания Шан-Инь, говорится, что там будто бы имелись писаные
законы и что чжоусцы после своей победы захватили иньские
«книги со сводами законов» и длительное время руководство-
вались ими в своей правовой практике. Однако такого рода ут-
верждения явно не соответствуют действительности. В сохра-
нившихся многочисленных памятниках иньской письменности
не обнаружено ни малейших намеков на существование писа-
ных законов и каких-либо «книг».
Судя по всему, в этом государстве вообще еще не было ни-
каких зафиксированных в документах законов. В иньском об-
ществе, во многом еще находившемся под влиянием пережит-
ков родового строя, видимо, руководствовались обычным пра-
вом, т. е. обычаями и традициями родового строя в области
общественных отношений. Можно вместе с тем предполагать с
достаточным основанием, что в то время правящая прослойка
во главе с верховным правителем стремилась ввести и вводила
некоторые новые правовые нормы, направленные к сохранению
и закреплению ее привилегированного положения в обществе
и государстве. В первую очередь это касается положения пра-
вителя. Ваны начинают величать себя «я единственный», они
объявляются источником власти и права. Выше приводился от-
рывок из речи одного из них — Пань-гэна. Правда, эта речь
была придумана спустя многие сотни лет после его царство-
вания, и вряд ли он в действительности произносил нечто по-
добное. Однако она в достаточной мере характеризует право-
вые возможности ванов, по крайней мере в представлениях позд-
нейших авторов.
В иньском государстве, равно как и в пришедшем ему на
смену государстве Чжоу, которое точно так же не имело писа-
ных законов, прочно закрепляется в качестве правовой тради-
ции несение общинниками повинностей и налогов в пользу го-
сударства и правящей знати и признание привилегированного
положения последней. Это нашло достаточно яркое отражение
в тех представленных в древнекитайской «Книге песен» («Ши
цзин») народных песнях, которые относятся к первым векам су-
ществования государства Чжоу. Так, в одной из них говорится
1353, с. 293—294]:
176

Дождь наплывающий, каплю по капле пролей!
Общее поле сначала дождем ороси,
После коснись ты и наших отдельных нолей!
Они свидетельствуют, что народу так или иначе внедрялась #
сознание мысль о необходимости заботиться прежде всего о
нолях, урожай с которых поступал в пользу государства и зна-
ти, а затем уже о своих надельных полях.
Согласно «Чжоу ли», в начале правления династии Чжоу
будто бы существовало пять видов законов: земледельческие,
военные, гражданские, о чиновниках и уголовные [258, с. 517].
Чжоускому Му-вану (X в. до н. э.) традиция приписывает
создание уложения о наказаниях, которое содержало 3 тыс.
етатей, а также введение системы денежного откупа от нака-
заний за не вполне доказанные преступления [258, с. 520]. Одна-
ко нет никаких сколько-нибудь убедительных данных, которые
подтверждали бы эти сообщения.
Отдельные писаные законы в том или ином княжестве нача-
ли появляться в Китае, видимо, с конца VI в. до н. э. К ним,
в частности, относятся упоминаемые в исторических хрониках
законы о взимании налога соответственно размерам земельного
владения каждой семьи, принятые в княжестве Лу в 594 г.
до н. э., в Чу пятьдесят лет спустя, в Чжэн в 543 г. до н. э.
В 536 г. до н. э. в Чжэн был отлит металлический треножник
с текстом небольшого уложения о наказаниях. Вслед за тем
уголовные кодексы стали появляться и в других княжествах.
Появление первых писаных кодексов было неслыханным по
тем временам новшеством и даже вызвало протесты со сторо-
ны консервативно настроенных представителей наследственной
знати и конфуцианцев. Так, циньский аристократ Шу-сян писал
чжэнскому министру Цзы Чану в связи с опубликованием по-
следним кодекса в 536 г. до н. э.: «Древние правители вникали
во все обстоятельства и сами определяли наказания за пре-
ступления; они не создавали уголовных кодексов, опасаясь, что-
бы это не вызвало дух раздора среди народа... Когда народ
знает, что имеются точные законы, он не будет слушаться тех,
кто стоит над ним. Это посеет дух раздора среди людей... Ими
нельзя будет дальше управлять» (цит. по [457, с. 171]). Сходной
тирадой разразился Конфуций по поводу опубликования в
513 г. в царстве Цинь уложения о наказаниях: «Цинь идет к
упадку, оно теряет право управления... Народ изучит уложе-
ние и не будет заботиться о том, чтобы знать тех, кто правит
им. Чем же можно будет тогда поддерживать верховенство над
народом?» (цит. по [457, с. 171]).
Обе филиппики лишний раз свидетельствуют не только ofi
отсутствии в Китае до 536 г. до н. э. писаных кодексов законом,
но и о том, что представители привилегированных сословий, су
дя по всему, применяли нормы обычного права с выгодой для
себя, и потому некоторые из них опасались потерять такую воз-
можность с введением писаных кодексов. Иначе говоря, на гта-
12 Зак. 85
\ff

дии сословного общества правовая надстройка в виде обычного
права, толкуемого и применяемого по усмотрению правящей7
знати и чиновников, не только отражала наличие сильнейших
пережитков родового строя и сословный характер общества и
государства, но и служила прежде всего интересам правящих
привилегированных сословий.
Писаные законы появились в различных княжествах древ-
него Китая в VI—IV вв. до н. э., т. е. в период формирования
там классового общества и превращения сословных государств
в сословно-классовые. Они отражали потребности формирующе-
гося сословно-классового общества, например в обеспечении и
поощрении развития частной собственности на землю и част-
нособственнических отношений. Созданием писаных законов за-
вершился в общих чертах переворот в правовой надстройке, со-
держание которого составлял переход от обычного права об-
щинно-родового строя к писаному праву сословно-классового
общества.
В самой тесной связи с длительными переворотами в поли-
тической и правовой сферах совершался также переворот в идео-
логии тогдашнего китайского общества, в частности в его по-
литической идеологии.
Последняя зарождается вместе с возникновением государст-
ва как теоретическое осмысление и обоснование того, что при-
нято называть политикой — специфической сферой обществен-
ной деятельности, связанной с существованием государства и
охватывающей, с одной стороны, проблемы управления общест-
вом и государством, а с другой — отношение данного государст-
ва и данных социальных групп к другим государствам и наро-
дам за его пределами и между различными социальными груп-
пами и народами в его пределах.
В Китае она начала зарождаться вместе с возникновением
исторически первого на его территории примитивного государст-
венного образования Шан-Инь в самой тесной связи с мифоло-
гией и религией в виде зачатков, определенных предпосылок
для будущей цельной, стройной, последовательной и теорети-
чески обоснованной системы взглядов на государственную
власть и ее предназначение, на отношения между различными
социальными группами и прослойками и между различными на-
родами в пределах данного государства, а также на отношения
последнего к соседним странам и народам.
О том, что представляли собой начала политической идеоло-
гии в период Шан-Инь, можно судить лишь в самых общих
чертах вследствие скудости и большой специфичности шанско-
иньских источников. В частности, судя по сохранившимся инь-
ским надписям на панцирях черепах и на костях, а также по
свидетельствам позднейших древних авторов, в указанный пе-
риод складываются представления о шанско-иньском государ-
стве как об осуществлении воли и предначертаний пребываю-
щего на небе Верховного владыки-бога (Шан-ди), от которога
178

зависят жизнь и благополучие людей на земле. Согласно этим
представлениям, правители шанско-иньского государства — по-
лубожественные земные властелины, которые призваны забо-
титься о благе своих подданных. Они осуществляют волю и
предначертания Верховного владыки, являются единственными
посредниками между ним и людьми, вследствие чего выполняют
также функции жрецов-первосвященников: приносят жертвы
Верховному владыке, просят у него советов, покровительства
и помощи во всех важных делах, в особенности хороших уро-
жаев и удачи в походах против соседних племен. Поскольку в
шанско-иньском государстве господствовал культ предков, пра-
вители этого государства обращались с аналогичными просьба-
ми и к душам своих покойных царственных предков. Подоб-
ного рода обращения широко представлены в надписях на пан-
цирях черепах и на костях.
Шанско-иньские ваны всячески старались возвеличить себя
в глазах своих подданных. Этой цели служили торжественные
ритуалы, в частности связанные с принесением жертв Верхов-
ному владыке и душам предков ванов, в которых они высту-
пали в качестве главных действующих лиц, а также употреб-
ление по отношению к своим особам высокопарного наимено-
вания «я единственный». С той же целью, начиная со времени
правления У Дина (1238—1180 гг. до н. э.), покойные предки
ванов стали именоваться диу т. е. божествами [101]. Последние
же шанские ваны — и Ди И (1070—1050 гг. до н. э.) и Ди
Синь (1Q49—1027 гг. до н. э.)—присвоили себе это наимено-
вание при жизни [101, с. 329].
Во времена Шан-Инь, как отображение существовавшей
тогда социальной действительности, сложились представления
о представителях знати, советниках и приближенных вана как
о его помощниках в делах управления народом, возвышаю-
щихся поэтому над последним; уделом же народа (чжунжэнь)
считалось безропотное выполнение приказов и распоряжений
вана и его помощников.
Тогда же сложились представления о шанско-иньском госу-
дарстве как о единственно цивилизованном и цивилизующем
центре ойкумены, призванном приводить в покорность соседние
варварские племена, превращать их в вассалов и данников шан-
ско-иньских правителей и истреблять непокорных во время по-
ходов и путем массовых принесений пленных в жертву Верхов-
ному владыке и душам предков. Эти воззрения отображали и
закрепляли существовавшую тогда внешнеполитическую прак-
тику государства Шан-Инь. Они следующим образом отрази-
лись в «Книге песен» [353, с. 461}:
Правнук Чэн Тана У Дин наш воинственно смел:
Нету страны, чтобы он победить не сумел.
Тянутся площади собственной царской земли,
Вплоть до морей рубежи его царства дошли.
Многое множество к нам с побережий морей
Ныне является чтить своих шанских царей.
12*
1Ш

Все указанные выше представления получили дальнейшее
развитие в государстве Чжоу. Чжоусцы переняли от иньцев
вместе с их материальной и духовной культурой многие мифо-
логические, религиозные и политические воззрения. Культ пред-
ков стал характерной чертой их религии. Однако, в отличие от
иньцев, их главным божеством было всемогущее и безликое
Небо (Тянь), которое, по их представлениям, ведало судьбами
людей, делами государства и всеми силами и явлениями при-
роды. «Только Небо,— говорится в древнекитайском памятнике
„Шу цзин",— осуществляет наблюдение за народом, ведает
справедливостью, посылает устойчивые или неустойчивые уро-
жаи. Без Неба погибнет народ. От милости Неба зависит его
судьба» (цит. по [85, с. 18]).
Подобно иньцам, чжоусцы считали государство осуществле-
нием воли и предначертаний высшего божества, а правителя
государства — единственным посредником между этим божест-
вом и людьми, призванным выполнять волю и предначертания
Неба и потому также осуществлять функции верховного жреца-
первосвященника. Небо, которому ван приносит торжественные
жертвы и у которого он просит покровительства и помощи в
государственных делах, являет свое благоволение ему путем ис-
полнения его просьб и молитв и правильного чередования при-
родных явлений, например сезонов года (что обеспечивает нор-
мальную жизнь и благополучие народа), а свое нерасположе-
ние к нему — разного рода необычайными природными «зна-
мениями» (вроде солнечных и лунных затмений, появления ко-
меты и т. д.) и стихийными бедствиями, которые несут народу
страдания и вызывают смуты и потрясния. В ряде песен, сохра-
нившихся от первых веков правления чжоуских ванов, излива-
ются жалобы на подобные бедствия, ниспосланные Небом.
Чжоуские идеологи объясняли уничтожение государства
Инь и создание на его развалинах нового государства отнюдь
не тем, что в данном случае вассал оказался сильнее своего сю-
зерена в военном отношении, а причинами чисто морального
свойства: мол, последний иньский ван Чжоу Синь (Ди Синь)
своим распутным поведением и жестокостью прогневил Небо,
которое поэтому отвернулось от него и передало «небесное по-
веление», или «небесный мандат» (тянь мин), на управление
страной гораздо более достойным чжоуским правителям, обла-
дающим нетленной добродетелью (дэ), глубоко и искренно чтя-
щим Небо и потому заслужившим его благоволение. Из этого
каждый подданный без труда мог сделать заключение: раз дан-
ный ван благополучно восседает на престоле, значит, он обла-
дает нетленной добродетелью, совершенством и угоден Небу.
Чжоуские ваны, как и иньские, считались чем-то вроде зем-
ных божеств, их стали величать «сыновьями Неба». Особенно
почитались основатели чжоуской династии: Чан, подготовив-
ший почву для выступления против Инь, и его сын Фа, покорив-
ший иньское государство. Они были канонизированы под почет-
180

ными посмертными именами Вэнь-ван (Просвещенный князь)
и У-ван (Воинственный князь) в качестве непревзойденных об-
разцов добродетели и совершенства для всех будущих прави-
телей, а их правление стало считаться идеалом правления во-
обще. В их честь приносились пышные жертвы, слагались тор-
жественные оды, прославлявшие их величие, мудрость и совер-
шенную добродетель, а их царствующие потомки провозглаша-
ли, что считают своим первейшим долгом и обязанностью не
только следовать велениям Неба, но и свято хранить нетленную
добродетель основателей чжоуской династии и полученное ими
«небесное повеление», чтобы тем самым заслужить благоволе-
ние Неба. В «Шу цзин» в уста одного из них вкладываются
такие слова: «Нельзя полагаться лишь на Небо. Мы должны
продолжать добродетель государя-умиротворителя, и Небо не
лишит нас поддержки, оказанной некогда Вэнь-вану» [100, т. 1,
с. 111].
Как известно, чжоуское государство длительное время но-
сило патриархальный характер в том смысле, что представляло
собой систему наследственных уделов, управляемых в большин-
стве своем родственниками вана. Отношения между ваном и
правителями уделов, а также между последними и представи-
телями местной знати в уделах носили окраску патриархальных
родственных отношений [306, с. 52]. Вероятно, на данной осно-
ве возникло уподобление чжоускими идеологами государства
большой патриархальной семье, а вана, «Сына Неба»,— главе
такой семьи. В дальнейшем эти представления, затушевываю-
щие истинную сущность государства и государственного строя в
Китае, получили широкое распространение и стали традицион-
ными.
Поскольку первые чжоуские ваны рисовались воплощением
совершенной добродетели и глубочайшей преданности Небу,
а их правление — идеалом совершенного во всех отношениях
правления, считалось, что и их советники и помощники из сре-
ды знати точно так же являли собой образцы высокой добро-
детели и преданности им. Так, в «Шу цзине» говорится: «Вэнь-
ван смог установить мир среди нас... только благодаря таким
помощникам, как Го-шу, Хуань Яо, Сань Ишэн, Тай Дянь,
Наньгун Ко... Если бы они не оказались способными служить
ему и выполнять его поучения, добродетель Вэнь-вана не сни-
зошла бы на людей государства. Они постоянно совершенство-
вали добродетель, знали волю Неба, и только это позволило им
помочь Вэнь-вану воссиять и, узрев предначертания, быть ус-
лышанным Верховным владыкой, а затем получить повеление,
дарованное до этого Инь» [100, т. 1, с. 112]. Видимо, по анало-
гии с представлением о некогда полученном Вэнь-ваном и У-ва-
ном «небесном повелении» править страной сложилось пред-
ставление о «повелении» этих ванов добродетельным предстя-
вителем знати занимать соответствующие посты в чжоуской Ад-
министрации, передаваемые по наследству. О необходимости
14

осуществлять указанное «повеление ванов», хранить доброде-
тель и верность ванам говорится в ряде надписей на сосудах,
пожалованных последними в X—IX вв. до н. э. некоторым пред-
ставителям знати (см. [66, с. 19—20]). Считалось вместе с тем,
судя по некоторым песням из «Ши цзин», что действия этих по-
мощников и советников вана либо добродетельны, угодны Не-
бу и приносят благо народу, либо недобродетельны, неугодны
Небу и потому вызывают стихийные бедствия и причиняют стра-
дания народу.
Что же касается простого народа (шуминь), то з чжоуских
памятниках он выступает лишь как объект добродетельного ил»
недобродетельного правления ванов и знати, занятый физиче-
ским трудом, обязанный работать на них и исполнять беспре-
кословно их повеления и распоряжения. Понятия «доброде-
тель», «преданность» и «верность» к нему не прилагаются. На-
род изображается, например к «Книге песен», охотно испол-
няющим приказы добродетельных ванов и их советников и по-
помощников и жестоко ' страдающим при недобродетельном
правлении.
Таким образом, общественно-политическая мысль иньцев и
чжоусцев признавала разделение общества лишь на верхи, к
которым относились ван, титулованная знать и рангированное
чиновничество, и низы — управляемое ими простонародье. Она,
как правило, даже не упоминала о несвободных людях, види-
мо, потому, что последние были очень малочисленны и не иг-
рали никакой роли в экономической и тем более в общественно-
политической жизни страны.
Чжоуские идеологи несколько видоизменили представления
иньцев о китайском государстве как о единственно цивилизован-
ном и цивилизующем центре ойкумены и о имманентной под-
властности ему всех стран и народов. Они именовали чжоу-
ское государство Срединным, поскольку оно, по их воззрениям,,
размещалось в центре тогдашней ойкумены — Поднебесной (впо-
следствии китайцы нередко именовали Поднебесной и свою стра-
ну). Считалось, что Срединное государство окружено со всех сто-
рон варварской периферией, которую оно должно подчинить себе
и цивилизовать, превратив варваров в данников и вассалов вана,
поскольку он, как сын Неба/ является правителем не только*
Срединного государства, но и всей Поднебесной. Последний мо-
мент следующим образом отражен в «Книге песен» (353, с. 280]:
Широко кругом простирается небо вдали,
Но нету под небом ни пяди нецарской земли.
На всем берегу, что кругом омывают моря,—
Повсюду на этой земле только слуги царя.
Представление о ване как о единственном на земле сыне
Неба и правителе Поднебесной продолжало сохраняться и в пе-
риод Чуньцю (VII—V вв. до н. э.), когда чжоуское государст-
во фактически распалось на множество самостоятельных вла-
дений, правители которых лишь формально признавали верхо-
182

венство вана. Характерно, что первый гегемон этого периода
Хуань-гун (685—643 гг. до н. э.), правитель княжества Ци,
стремясь сплотить под своей эгидой большинство княжеств Се-
веро-китайской равнины, выдвигал лозунг «уважения вана»
[187, с. 169]. Вместе с тем, сообразно изменившимся обстоятель-
ствам, идея Срединного государства была заменена идеей Сре-
динных государств, этнически единое население которых стало
именоваться ся, или хуася, считаться родственным по происхож-
дению и противопоставляться «полудиким варварам». Равным
образом лозунг покорения варваров был заменен лозунгом от-
пора варварам.
Таковы были в самых общих чертах те зачатки политиче-
ской идеологии, которые сложились в Китае на стадии первой
межформационной революции вместе с началами математиче-
ских и астрономических знаний, умозрительной натурфилософи-
ей, объяснявшей явления природы взаимодействием противо-
положных сил ян (мужской, светлой, положительной) и инь
(женской, темной, отрицательной), а также попытками найти во
всем числовую гармонию, выраженными, в частности, в древне-
китайском памятнике «И цзин» («Книга перемен»). Эти первые
представления политико-идеологического характера, как видно,
отражали незрелость сословной государственности, патриар-
хальный характер общественных отношений, довольно низкий
уровень общественной мысли и служили целям осмысления,
оправдания и консервации сложившейся тогда социально-эконо-
мической и общественно-политической действительности.
Подведем некоторые итоги изложенного в данной главе.
Сложный процесс революционного перехода от доклассовой
к сословно-классовой стадии развития общества в Китае занял
целую историческую эпоху — эпоху первой межформационной,
сословно-классовой революции, в ходе которой совершились в
определенной причинно-следственной связи и временной после-
довательности взаимосвязанные и взаимообусловленные корен-
ные качественные перевороты в производительных силах, об-
щественных и производственных отношениях, социальной струк-
туре общества и надстройке над его экономическим базисом.
В отличие от подобных же переворотов при межформацйон-
ных революциях иных типов, они были сильно растянутыми во
времени, поскольку спонтанное развитие первой межформа-
ционной революции во всех случаях характеризуется необычай-
ной длительностью. В Китае она началась в XIX—XVII вв.
до н. э. постепенным переходом к ручному пашенному земледе-
лию, что стало началом переворота в производительных силах,
который завершился в VI—IV вв. до н. э. сельскохозяйствен-
ной революцией — переходом к плужному (сошному) земледе-
лию с использованием тягловой силы домашних животных и же-
лезных частей в орудиях земледельческого труда. Переходом
к ручному пашенному земледелию была создана возможность
постоянного и систематического производства избыточного (при
|м;|

бавочного) продукта, реализация которой стала необходимой
предпосылкой для общественного разделения труда, разделения
общества на сословия по правовому признаку и для возникно-
вения примитивной сословной государственности. Начавшийся в
XV—XIV вв. до н. э. переворот в политической надстройке, кото-
рый совершался без политической революции, сопровождался
переворотами в праве и идеологии.
Эпоха первой межформационной революции в Китае (так
же как и в ряде других стран) в общем совпала с эпохой брон-
зового века. Однако такое совпадение нельзя считать общей
для всех стран закономерностью. Единственной общей мате-
риальной предпосылкой для разделения общества на сословия
и для возникновения сословной государственности является до-
стижение такого уровня развития производительных сил, при
котором создается реальная возможность для постоянного и си-
стематического производства избыточного (прибавочного) про-
дукта, что отнюдь не во всех случаях связано с эпохой брон-
зового века. Подобная возможность в условиях огромной за-
висимости человеческого общества на первых стадиях его раз-
вития от природных условий существования определялась
прежде всего такими факторами естественногеографического»
характера, как климат, характер возделываемых культур и т. д.
Так, в Мезоамерике, где климатические условия и набор ос-
новных возделываемых культур (маис, фасоль, тыква) обес-
печивали получение значительных устойчивых урожаев (см. [91,
с. 258—260}), т. е. большей, чем на первых порах при ручном
пашенном земледелии в ряде других регионов, массы избыточ-
ного продукта, и где вообще отсутствовало такое важное ус-
ловие для перехода к плужному (сошному) земледелию, как
наличие тех домашних животных, тягловую силу которых мож-
но было использовать при сельскохозяйственных работах,— там
ручное пашенное земледелие, сословное предклассовое общест-
во и сословное предклассовое государство возникли при отсут-
ствии бронзовой металлургии, т. е., по существу, в условиях нео-
лита. А в гораздо менее благоприятных почвенных и других при-
родных условиях Европы сословные общества и сословная госу-
дарственность стали складываться, за единичными исключения-
ми (крито-микенская культура), лишь на базе техники же-
лезных орудий труда, связанной с использованием тягловой си-
лы не только человека, но и домашних животных, а также вет-
ра и потоков воды, т. е. техники, типичной уже для железного
века и для второй основной ступени развития производительных
сил. Таким образом, рамки промежуточных ступеней развития
производительных сил и рамки промежуточных стадий общест-
венного развития далеко не всегда совпадают. Это лишний раз
свидетельствует, что первые основные и промежуточные стадии
развития общества нельзя определять по археологическим
эпохам.
Эпоха первой межформационной революции в Китае после
184

возникновения там сословной стратификации и сословной госу-
дарственности характеризовалась сохранением господства об-
щинной собственности на землю и появлением отношений
эксплуатации на основе ренты-налога в ее отработочной форме.
То же самое было свойственно и целому ряду других древних
и средневековых сословных государств и обществ, например:
государствам майя и инков в доколумбовой Америке и некото-
рым государствам доколониальной Африки (см. [135, с. 290—
296]) Вместе с тем для ряда других сословных государств, воз-
никших в ходе межформационных сословно-классовых револю-
ций,— например, для Киевской и Новгородской Руси ее ран-
него периода, для англосаксонских обществ VII—X вв. и для
скандинавских обществ XII—XIII вв.— была характерна рента-
налог в ее натуральной (продуктовой) форме. Следовательно,
господство общинной собственности на землю и эксплуатация
на основе ренты-налога являются, видимо, характерной чертой
всех или почти всех сословных государств, тогда как преобла-
дание той или иной формы ренты-налога определяется всецело
конкретно-историческими условиями.
Производственные и общественные отношения в китайском и
других сословных государствах являлись переходными от до-
классовых к сословно-классовым, поскольку они сочетали в се-
бе и остатки обреченных на отмирание, и зародыши новых об-
щественных, в частности производственных отношений. Так, от-
ношения эксплуатации, отнюдь не свойственные доклассовому
обществу, реализовались там не на основе частной собственно-
сти на землю и не в порядке экономической реализации общин-
ной собственности на нее, исключавшей такие отношения, а на
внеэкономической основе использования правящим привилеги-
рованным сословием его причастности к государственной вла-
сти в целях присвоения части совокупного прибавочного продук-
та, отчуждаемого этой властью у общинников в виде налогов.
Такие переходные общественные и производственные отношения
соответствуют первой промежуточной ступени развития произ-
водительных сил и обусловлены ею. Они составляют с нею оп-
ределенное единство, однако последнее не носит характер са-
мостоятельного общественного способа производства именно в
силу промежуточной сущности данной ступени развития про-
изводительных сил и переходного характера данных обществен-
ных отношений. Мы вполне разделяем мнения М. В. Крюкова
о том, что общества, где уже существовало государство, но еще
отсутствовали социальные классы, «не могут быть отнесены ни
к первобытнородовой, ни к классовой формации» [185, с. 249}.
Как следует из изложенного, сословное неравенство и со-
словная государственность могли возникнуть только на общей
почве систематического и постоянного производства избыточно-
го продукта в процессе первой межформационной революции.
Они, в свою очередь, создали необходимые условия для появ-
ления и утверждения стабильного имущественного неравенства,
185

которое послужило основой для появления эксплуататорской
собственности на средства и условия производства, системы
частнособственничеокой эксплуатации и раскола общества
на антагонистические классы по экономическому признаку —
отношению к эксплуататорской собственности на средства и
условия производства. Это классовое расслоение китайского об-
щества произошло в VI—V вв. до н. э., т. е. еще до завершения
сельскохозяйственной революции, в результате которой • была
создана необходимая технико-технологическая база для даль-
нейшего развития сословно-классового общества.
Таким образом, сословно-классовое общество и сословно-
классовое государство в Китае оформились далеко не сразу.
Им в качестве необходимой предварительной ступени предшест-
вовали сословное общество и сословная государственность, без
которых создание стабильного имущественного неравенства и
переход к классовому неравенству оказались бы просто невоз-
можными. Видимо, возникновение сначала сословной диффе-
ренциации и сословной государственности, а затем переход от
них к сословно-классовой дифференциации и сословно-классо-
вой государственности является общей закономерностью всех:
первых спонтанных межформационных революций сословно-
классового типа.

Глава 2
РАЗВИТИЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ СИЛ
И ОБЩЕСТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА
В СОСЛОВНО-КЛАССОВОМ КИТАЕ
После того как в IV—III вв. до н. э. производительные силы
и общественное производство сословно-классового Китая в ре-
зультате сельскохозяйственной революции поднялось с первой
промежуточной на вторую основную ступень своего развития,
началась новая полоса в их истории, длившаяся до второй по-
ловины XIX в. Общественное производство на протяжении все-
го этого длительного периода носило натуральный и полуна-
туральный характер и являло собой сочетание рутинного сель-
ского хозяйства с ремесленным производством в городах. То и
другое базировалось на ручной в своей основе технике орудий
и средств труда преимущественно индивидуального пользования
и главным образом на семейном труде множества самостоя-
тельных и полусамостоятельных мелких производителей. В про-
цессе развития производительных сил и общественного производ-
ства на их второй основной ступени следует четко различать
две неодинаковые стороны: сохранение неизменной на протяже-
нии всего указанного периода коренной качественной основы;
непрерывные количественные изменения в ее рамках.
Неизменным оставалось прежде всего технико-технологиче-
ское содержание процесса труда на данной ступени: он проте-
кал в строго ограниченных рамках частичной замены лишь энер-
гетической функции работника двигательной силой домашних
животных, ветра и потоков воды в ряде производственных опе-
раций, т. е. в рамках опредмечивания ее натуральными средст-
вами труда. Соответственно сохранялась природообусловленная,
натуральная в своей основе система производительных сил, ха-
рактеризуемая преобладанием живого труда над овеществлен-
ным в средствах производства, довольно слабым развитием то-
варно-денежных отношений, преобладанием обмена между об-
ществом и природой над обменом в обществе, естественного раз-
деления труда по полу и возрасту в производственных ячейках
над его общественным разделением, абсолютным господством
таких форм организации производства, которые исключали коо-
перацию и комбинирование труда в широких масштабах, пре-
имущественно натуральным и полунатуральным производством,
рассчитанным главным образом на удовлетворение собствен-
187

ных потребностей основной массы непосредственных произво-
дителей — крестьян. Не вышло развитие производительных сил
и общественного производства за рамки исторического типа тех-
ники производства, которому свойственна гораздо более совер-
шенная, чем промежуточному между данным и первобытным
типом, ручная в своей основе техника деревянных и металли-
ческих орудий и средств труда, основанная на использовании не
только мускульной силы человека, но и во многих случаях на
замене ее двигательной силой домашних животных, ветра и по-
токов воды и не выходившая за рамки опредмечивания лишь
энергетической функции работника натуральными средствами
труда.
В то же время происходили многообразные количественно-
качественные изменения в технике и технологии производства,
в разделении и комбинировании общественного труда, в его
производительности, в сфере обмена и обращения и т. д., кото-
рые совершались в указанных выше, неизменных для второй ос-
новной ступени их развития общих рамках. Эта эволюция совер-
шалась постепенно, с подъемами, замедлениями и спадами.
Если ограничиваться данной стороной процесса, то можно на-
считать целый ряд различных «общих уровней» развития произ-
водительных сил и техники в пределах второй основной стадии
их эволюции и соответствующего ей исторического типа техни-
ки производства.
Развитие ручной в своей основе техники производства шло
за счет расширения ассортимента орудий и средств труда, их
усовершенствования и изобретения новых, а также по линии
постепенно увеличивавшейся замены двигательной силы чело-
века силой домашних животных, ветра и потоков воды в раз-
личных отраслях производства.
В главной из них — сельском хозяйстве — замена мускуль-
ной силы человека силой домашних животных в таких трудо-
емких земледельческих операциях, как пахота, при которой
один вол заменял собой 3—4 человека, стала на рубеже новой
эры широко распространенным явлением [415, с. 353—354].
Тогда же появился и стал широко применяться тяжелый воло-
вий деревянный плуг с железным лемехом, позволявший произ-
водить более глубокую вспашку почвы. Одновременно мускуль-
ная сила домашних животных стала использоваться также при
рушении и помоле зерна [382, с. 48, 53—54]. Примерно в
I в. до н. э. в Китае появились (почти одновременно с тем, как
это произошло в Малой Азии) и затем получили широкое рас-
пространение простейшие водяные двигатели — горизонтальные
и нижнебойные водяные колеса. Они применялись с самого на-
чала не только на мельницах и крупорушках, но и в метал-
лургическом производстве — для приведения в действие возду-
ходувок при плавильных печах [489, с. 369—370]. Водяные
мельницы (наряду с приводимыми в. движение мускульной си-
лой домашних животных) в VI—VIII вв. были в Китае весьма
У88

многочисленны. Например, в начале VII га. только во владении
и под контролем некоего Ян Су находилось около 1 тыс. водя-
ных мельниц [489, с. 400]. В VIII в. власти неоднократно вы-
нуждены были применять специальные меры по ограничению
работы таких мельниц, поскольку они мешали нормальному
орошению полей [489, с. 400]21. С X—XI вв. водяные колеса ста-
ли широко применяться также' на чайных мельницах; только
на территории современной провинции Цзянси в 1097 г. насчи-
тывалось 260 таких мельниц с водяными колесами [489, с. 398].
Тогда же водяные колеса начали использоваться для приведе-
ния в действие водоподъемных устройств, а с XIII—XIV вв.—
для приведения в действие многоверетенных самопрялок, уст-
ройств для размотки коконов и трощения нити и т. д. Наконец,
с XII—XIII вв. в северо-западных и северных района* страны
стали применяться простейшие ветряные двигатели традицион-
ного иранского типа (с лопастями-парусами на вертикальном
валу), видимо перенятые из Средней Азии [489, с. 560—561],
а с XVII в. в некоторых приморских районах страны появи-
лись также низкие ветряные двигатели с наклоненными крылья-
ми-парусами [489, с. 564], представлявшие собой модификацию
европейских ветряных мельниц, приспособленную к местным
климатическим условиям. Ветряных же мельниц европейского
типа (козловых и шатровых) Китай не знал.
В области технических нововведений Китай в рассматривае-
мую эпоху в целом ряде важных направлений временами На-
много (нередко на 500—1000 лет) опережал древнюю и средне-
вековую Европу. Общеизвестно, что там значительно раньше,
чем в Европе, изобрели и начали применять бумагу (II в. н. э.),
фарфор (II—III вв.), книгопечатание (сначала ксилографиче-
ское— с VII в., затем наборное — в XI в.), порох (XI в.), ком-
пас (XII в.). В Китае раньше, чем в Европе, начали применять
водяные двигатели в металлургическом и текстильном произ-
водствах, использовать каменный уголь, многоверетенную прял-
ку, горизонтальный ткацкий станок, некоторые способы выплав-
ки железа и чугуна и т. д. Например, уже во второй полови-
не XI — начале XII в. в Китае вместо древесного угля при
плавке металлов и производстве керамики стал употребляться
каменный уголь [468, с. 159], причем в указанное время, по ут-
верждению одного из исследователей, там выплавлялось при-
мерно столько же железа (около 150 тыс. т), сколько во всеиг
Европе в начале XVIII в. [468, с. 155]22. Даже такие изобрете-
ния, как удобная упряжь для лошадей, позволявшая значитель-
но увеличить тягловые усилия последних, зонт, тачка, веялка
и ряд других, появились в Китае значительно раньше, чем в
Европе. Технико-технологические нововведения нередко поощ-
рялись властями, среди китайских ученых технического направ-
ления и изобретателей было немало представителей господст-
вующего класса [489, с. 11—12]. Все это свидетельствует, что
господство консервативных традиций в официальной идеологии
189

ъ общем и целом не препятствовало техническому творчеству
л что причины технического и социально-экономического отста-
вания Китая от передовых стран Европы, начавшего проявлять-
ся примерно с XVII—XVIII вв., следует искать не столько в
этих традициях и не в некоей «тупиковости» или «исключитель-
ности» исторического развития китайского общества, сколько в
различии тех конкретных исторических условий, которые сло-
жились в то время в Китае в сфере развития производительных
сил и общественного производства.
Замена в относительно широких масштабах энергетической
функции человека двигательной силой домашних животных,
ветра и потоков воды в целом ряде трудоемких производствен-
ных операций значительно облегчала труд людей, увеличивала
его производительность и используемые в производстве энерге-
тические и иные материальные ресурсы, т. е. способствовала
дальнейшему развитию производительных сил. Однако послед-
нее совершалось неравномерно во времени и в пространстве, что
обусловливалось действием различных факторов. Значительный
экономический подъем имел место в Китае в период с V—
IV вв. до н. э. по II в. н. э., т. е. со времени перехода от пер-
гой промежуточной ко второй основной ступени развития произ-
водительных сил, что было связано с начавшимся широким при-
менением железных орудий труда, мускульной силы домаш-
них животных в ряде производственных операций и превраще-
нием страны в единое централизованное государство в III в.
до н. э. Этот подъем сопровождался значительным увеличением
ассортимента металлических ручных орудий труда, все более
широким использованием сначала двигательной силы домаш-
них животных, затем также простейших водяных двигателей
в некоторых производственных процессах, многочисленными тех-
ническими нововведениями на этой основе и более широким
использованием ирригации. В указанное время началось все
более широкое применение тяжелых воловьих плугов и более
глубокой вспашки, повышавшей урожайность полей. В III в.
до н. э. были построены такие крупные и поныне действующие
ирригационные системы, как Дунцзянская на территории со-
временной Сычуани и Чжэнгоская на территории современной
Шэньси, позволившие оросить первая свыше 200 тыс., вторая —
юколо 400 тыс. му земли. Во II в. до н. э. в районе Гуаньчжуна
были прорыты также крупные каналы Люфу и Байцюй. Созда-
ние значительного числа средних и мелких каналов, запруд и
водоемов позволило существенно увеличить площадь орошаемых
земель. В 80-х годах I в. до н. э. по предложению министра Шао
Го была введена система земледелия дайтянь («грядковая»),
обеспечивавшая более высокие устойчивые урожаи, а в первых
веках нашей эры — еще более эффективная во многих случаях
система цюйтянь («гнездовая») [415, с. 348—353].
Все эти и другие подобные мероприятия, проводившиеся
властями в рамках традиционной политики «земледелие — глав-
190

ное, а ремесла и торговля — второстепенное», а также предо-
ставление крестьянам в ряде случаев земли из государственных
фондов в собственность либо в аренду, переселение их из гу-
стонаселенных в малозаселенные районы, где имелись пусто-
вавшие плодородные земли, и упорядочение налогов способст-
вовали развитию сельского хозяйства, особенно во II в. до н. э.
Вместе с тем развивалось и ремесло — казенное и город-
ское частное, местная и межобластная торговля. Была создана
широкая сеть казенных мастерских, в которых изготовлялись не
только вооружение и снаряжение для армии и различные изде-
лия для императорского двора и представителей знати, но и
сельскохозяйственный инвентарь для продажи населению, а
также отливалась медная монета. В этих мастерских основной
контингент рабочей силы составляли, видимо, ремесленники, от-
бывавшие государственную трудовую повинность. В I в. до н. э.
правительство восстановило существовавшую при династии
Цинь государственную монополию на производство железа, со-
ли и вина, в связи с чем появилось множество казенных
предприятий по добыче железной руды и соли, по производству
железа, железных изделий и вина. Однако оно вскоре отказа-
лось от монополии на добычу соли и производство вина и со-
хранило за собой лишь монополию на торговлю ими, а также
на производство железа и железных изделий и торговлю ими.
Эта монополия, временами дополняемая монополией на тор-
говлю чаем и уксусом, стала затем традиционной и просущест-
вовала в несколько модифицированном виде вплоть до второй
половины XIX в. Препятствуя свободному развитию частных
промыслов в ряде важных отраслей производства, она, несом-
ненно, играла в общем отрицательную роль в развитии произ-
водительных сил страны.
В I в. до н. э. правительство пыталось также монополизиро-
вать торговлю зерном, с тем чтобы присваивать прибыль от
нее. Однако оно вскоре было вынуждено отказаться от данной
затеи из-за массовых злоупотреблений чиновников.
Определенное развитие получило в рассматриваемый период
и городское частное ремесло. Общая численность ремесленников
выросла, по оценочным данным, с нескольких десятков тысяч в
начале периода до 150—200 тыс. в конце его. Увеличивалось и
число различных отраслей ремесла. Наряду с традиционными
частными ремеслами — гончарным, столярным, выделкой кож,
производством черепицы, предметов повседневного обихода
и др.— все большее развитие в городах приобретали прядение,
ткачество, крашение тканей, изготовление одежды, обуви, пи-
щевых продуктов и т. д. Все производственные операции по из-
готовлению изделий выполнял сам ремесленник с помощью
членов своей семьи. Его мастерская являлась одновременно и
лавкой, где он продавал изготовленные им изделия. Частные
ремесленники обслуживали, как правило, жителей своего го-
рода. Что же касается основной массы крестьян, то она по-
191.

прежнему сама изготовляла для себя пряжу, ткани, одежду,
обувь, домашнюю утварь и несложный сельскохозяйственный
инвентарь.
Расширение и углубление процесса отделения ремесла от зем-
леделия, выражавшееся в росте городского частного ремесла,
способствовало развитию товарно-денежных отношений в стра-
не. Последние в рассматриваемый период поднялись на новый
уровень. Об этом можно судить и по таким косвенным данным*
некоторые налоги, поборы и штрафы, а также часть жало-
ванья чиновникам стали выплачиваться не натурой, как прежде,
а деньгами (430, т. 1, с. 5—6]. Развивалась как местная город-
ская, так и межобластная торговля, которой обычно занимались
крупные купцы. Рынки имелись во всех крупных и средних го-
родах, причем в столице Чанъани их было 9, в Лояне — 3. Раз-
витию межобластной торговли различными изделиями ремесла,
в том числе металлическими, солью, рыбой и продуктами сель-
ского хозяйства в значительной мере способствовали унифика-
ция мер, весов и денежной системы, произведенная при прав-
лении Цинь Шихуана, прокладка сети почтовых дорог, которые
связывали столицу с областными центрами, охранялись много-
численными вооруженными караулами и обслуживались почто-
выми станциями и харчевнями, а также создание сети судо-
ходных каналов, связывавших столицу с реками Хуанхэ, Хуайхэ
и с низовьем Янцзы. Крупнейшими ремесленно-торговыми цент-
рами в тот период были города Чанъань, Лоян, Чэнду, Янди,
Ханьдан, Линьцзы и некоторые другие. В большинстве своем
они были расположены в районе среднего и нижнего течения
рек Хуанхэ и Хуайхэ, который тогда являлся наиболее разви-
тым в экономическом отношении.
С II—I вв. до н. э. впервые стала налаживаться морская
торговля Китая с Индией и странами Аравийского полуострова
через южнокитайские порты Фаньюй (Гуанчжоу), Наньхай
и др., а также сухопутная торговля со странами Средней и
Передней Азии по «шелковому пути» через территорию совре-
менного Синьцзяна.
Однако в III—VI вв. н. э. развитие производительных сил и
•общественного производства в Китае значительно замедлилось
и даже пошло вспять в ряде наиболее развитых областей в
связи с развалом централизованной империи Хань, последо-
вавшей затем длительной политической раздробленностью стра-
ны, внутренними войнами и нашествиями соседних кочевых и
полукочевых народов на северные районы страны. Многие го-
рода и селения там были опустошены и разрушены. Подверг-
лись разрушению также большинство оросительных сооружений
ъ судоходные каналы, которые ранее соединяли ханьскую сто-
лицу Чанъань с реками Хуанхэ, Хуайхэ и низовьем Янцзы. При-
шли в полное запустение и многие сельские районы. В резуль-
тате к 281 г. население сократилось более чем в 3 раза по срав-
нению с 157 г., а площадь обрабатываемых земель уменьши-
192

лась в 4 раза против максимального уровня, достигнутого в
эпоху Хань [456, с. 64). Часть населения, спасаясь от опустоше-
ний и голода, бежала в ранее малозаселенные центральные и
южные районы страны, а Северный Китай стал терять значе-
ние наиболее развитого региона.
В результате разрушений, опустошений и дезорганизации
экономики пришли в упадок ремесла и торговля. Денежное об-
ращение, которое начало расстраиваться еще во II в. в связи
с порчей монеты, также надолго пришло в полный упадок и
было стихийно заменено натуральным обменом, при котором
роль денег выполняли зерно и куски ткани. Налоги выплачи-
вались зерном, тканями и другими продуктами сельского хо-
зяйства и промыслов. Представители знати и чиновники вместо
жалованья деньгами или натурой получали во владение земель-
ные участки, натуральная арендная плата за пользование кото-
рыми поступала в их распоряжение. Кроме того, им регулярно
выдавались из казны подарки тканями и другими изделиями,
получаемыми ею от населения в счет налогов. Неоднократные
попытки налаживания устойчивого денежного обращения в том
или ином царстве не имели успеха.
Однако и в обстановке общего упадка экономической жизни
сохранялись, хотя и не в прежних масштабах, ремесла и тор-
говля. Так, в конце IV в. в столицу царства Северное Вэй было
переселено из разных мест «более 100 тыс. семей искусных
работников и мастеровых» [214, с. 58]. В одном из историче-
ских источников сообщается, что в начале VI в. в том же цар-
стве «отливка из железа сельскохозяйственных орудий и ору-
жия велась повсеместно» (214, с. 70]. Примерно в то же время
в приморских округах царства Северное Вэй власти открыли
свыше 2,5 тыс. небольших казенных солеварен {214, с. 79].
Не прекращались и технические новации. Так, в III в. были
усовершенствованы ткацкий станок и методы плавки железа,
а также сконструировано водоподъемное колесо [240, с. 173].
Однако общий уровень развития производительных сил и об-
щественного производства был ниже, чем во времена империи
Хань.
От упадка наиболее развитых в хозяйственном отношении
районов северной части страны в известной мере выиграли
районы центра и юга, в особенности низовьев Янцзы и Сычуа-
ни, куда бежали от войн и опустошений многие жители Се-
верного Китая. Они перенесли туда более передовую технику
и технологию сельского хозяйства, которые заменили практи-
ковавшееся прежде переложное земледелие. Постепенно там
стали создаваться оросительные сооружения, развивались ре-
месла и торговля, и в V—VI вв. эти районы по своему разви-
тию уже не уступали Северному Китаю. К тому времени там
появились и крупные торгово-ремесленные центры — Цзянькан
(Нанкин), Гуанлин (Янчжоу), Цзинкоу, Чэнду и др.
Развитие производительных сил вновь ускорилось в VII—
13 Зак. 85
193

XIII вв., после объединения Китая в единое государство в кон-
це VI в. Однако оно совершалось неравномерно, замедляясь
и даже идя вспять в масштабах всей страны или в ее отдель-
ных регионах во времена политических неурядиц, крупных вос-
станий, политической раздробленности, междоусобных войн и
нашествий соседних кочевых и полукочевых народов. Довольно
значительные успехи в восстановлении и развитии сельского хо-
зяйства были достигнуты в конце VI — начале VII в. в резуль-
тате принятых властями мер по упорядочению налоговых и
иных тягот населения и поощрению земледелия соответственно
традиционной политике «земледелие — главное, ремесла и тор-
говля— второстепенное». В довольно короткий срок многие пу-
стоши были превращены в обрабатываемые поля. Согласно
официальной статистике, общая площадь обрабатываемых зе-
мель в начале VII в. увеличилась почти в 3 раза по сравне-
нию с 589 г., а численность населения возросла с 30 млн. до*
46 млн. человек [240, с. 182, 184] — и то и другое, видимо, глав-
ным образом за счет более точного учета. Однако огромное
и разрушительное наводнение в Шаньдуне и Хэнани в 611 г.
и политика чрезмерной эксплуатации народных масс, которую-
проводил последний суйский император Ян Гуан (604—617),
свели почти на нет эти успехи. Развитие сельского хозяйства
вновь замедлилось, и заметный подъем произошел лишь в
50—60-х годах VIII в., когда вновь обозначались определен-
ные достижения в расширении посевных и орошаемых площа-
дей. Численность населения возросла с 48,1 млн. в 740 г. до>
52,9 млн. человек в 755 г. [240, с. 208}.
Период со второй половины VIII в. до второй половины X в.
стал полосой неравномерного развития сельского хозяйства в
территориальном отношении. В то время как в Северном Ки-
тае обозначились явный застой и даже упадок, вызванные опу-
стошениями в связи с междоусобными войнами и политически-
ми неурядицами, в бассейнах рек Хуайхэ и Янцзы, в особен-
ности в их низовьях, и в Чжэцзяне, менее страдавших от поли-
тической нестабильности, продолжалось расширение площади
обрабатываемых земель, интенсивно сооружались дамбы, за-
пруды и оросительные каналы, осушались заболоченные земли,
в результате чего эти районы превратились в густонаселенные
и наиболее развитые в сельскохозяйственном отношении. Там
же сложились новые центры шелководства, затмившие собой
пришедшие в запустение старые центры в Северном Китае.
Все более входившее в обиход в VII—IX вв. повсеместное упо-
требление чая привело к тому, что в южных районах стали зна-
чительно расширяться посадки чайного куста.
Со второй половины X в. и до второй четверти XII в. сель-
ское хозяйство развивалось более равномерно в территориаль-
ном отношении в связи с объединением Китая под властью им-
ператорской династии Сун. За счет распашки ранее заброшен-
ных полей и освоения пустошей постепенно увеличивалась, осо-
194

«бенно в северной части страны, площадь возделываемых зе-
мель. С начала XI в. стали все более широко культивироваться
высокоурожайные и скороспелые вьетнамские сорта риса. Гра-
ница его распространения передвинулась с юга далеко на север
•от Янцзы, а граница возделывания хлопка приблизилась с юга
к Янцзы. В период пребывания у власти реформатора Ван Ань-
ши (70—80-е годы XI в.) было обращено внимание на необхо-
димость расширения площади орошаемых земель и оказания
•помощи крестьянам ссудами. Тогда же было предпринято строи-
тельство большого числа (главным образом мелких) ирригаци-
онных сооружений, которые позволили оросить значительные зе-
мельные площади.
Со второй четверти XII в. и по 60-е годы XIII в. развитие
сельского хозяйства вновь стало неравномерным в террито-
риальном отношении в связи с захватом Северного Китая чжур-
чжэнями и массовым бегством китайцев оттуда в центральные
и южные районы страны. Поступательное развитие продолжа-
лось главным образом в рисопроизводящих районах Централь-
ного и Южного Китая, в особенности в низовьях Янцзы и в
Чжэцзяне. Основой его стало широкое применение ирригации,
•селекции и улучшенной агротехники. Завезенные ранее из Вьет-
нама и вновь созданные селекцией скороспелые и высокоуро-
жайные сорта риса полностью вытеснили старые сорта, культи-
вировавшиеся до того. Появилось множество новых сортов ри-
са, приспособленных каждый к определенным почвенным и кли-
матическим условиям и различавшихся между собой по срокам
посева и созревания и по содержанию клейковины. Так, только
в округе Чаншу (современная пров. Чжэцзян) возделывались
21 сорт с умеренной клейковиной, 8 сортов с высокой, 4 сорта
с низкой клейковиной и 10 смешанных сортов [464, с. 121J.
Практиковались специальная обработка семян риса и предва-
рительный посев их в особых парниках с многократно взрых-
ленной и хорошо удобренной почвой, а также последовательная
продольная и поперечная распашка полей. Сельскохозяйствен-
ная техника при этом не претерпела существенных изменений,
однако ее ассортимент значительно расширился за счет дивер-
сификации ручных орудий труда. Гораздо более широко при-
менялись тяжелые плуги с воловьей упряжью, соединенные с
устройством для высева семян. Впрочем, при нехватке тяглового
скота крестьяне нередко обходились традиционными ручными
пахотными орудиями. Определенный подъем сельского хозяйст-
ва в Центральном и Южном Китае в XII—XIII вв. некоторые
авторы приравнивают к широкой расчистке лесов под поля в
Западной Европе в XI—XIII вв. и даже характеризуют в качест-
ве некоей «аграрной революции» (см. (464; с. 113—118]).
Что же касается Северного Китая, где в это время господст-
вовали сначала чжурчжэни, а затем монголы, то там имел мо
сто застой и даже спад в развитии сельского хозяйств*!, мы
званный опустошениями многих районов завоевателями, nprnpn
13*
ИЬ

щением в пастбища примерно 7б посевных площадей и массо-
вым превращением китайцев в рабов и крепостных.
Примерно тот же путь развития, что и сельское хозяйство,
прошло в VII — первой половине XIII в. ремесло. Более ста-
бильно, без значительных спадов развивалось казенное ремесло,
которое власти стремились сохранить и развивать независимо
от политических потрясений. В VII—X вв. существовали три
специальные правительственные инспекции, которые руководили
различными отраслями казенного ремесла. Одна из них ведала
строительными работами, другая — производством вооружения
и снаряжения для войск, а третья — изготовлением самой раз-
нообразной продукции для императорского двора и знати, вклю-
чая шелковые ткани, одежду, обувь, головные уборы, зонты,
веера, экипажи, паланкины, украшения, дворцовую утварь, бу-
магу и т. д., а также литьем медной монеты, добычей металли-
ческих руд и соли, выплавкой металлов и изготовлением раз-
личных изделий из них на основе государственной монополии.
В подчинении каждой из инспекций находились соответствую-
щие управления, которым, в свою очередь, подчинялись различ-
ные отделы, ведавшие многочисленными мастерскими различной
спецификации. Так, управление ткачества и крашения распо-
лагало 10 ткацкими мастерскими, 5 мастерскими по изготовле-
нию лент, кистей и бахромы, 6 белильно-красильными и 4 шел-
комотальными мастерскими [282, с. 251].
В казенных мастерских, на рудниках и солеварнях использо-
вался главным образом принудительный труд городских ремес-
ленников и крестьян, отбывавших государственную трудовую
повинность (обычно по 20 дней в год), а также в значительно
меньшей мере труд государственных рабов и наемных масте-
ровых высокой квалификации, которые закреплялись за этими
мастерскими и получали заработную плату (одеждой и продук-
тами в VII в., а затем рисом и деньгами). Например, в 684 г.
из 6 тыс. работников, которые трудились в мастерских, подве-
домственных малой дворцовой инспекции, только 765 человек
были наемными [282, с. 267]. Видимо, примерно таким же был
удельный вес наемных работников в плавильных и кузнечных
мастерских и на монетных дворах, а на рудниках и солевар-
нях он был гораздо ниже. В мастерских инспекции строитель-
ных работ в 753 г. было занято 12744 ремесленника, отбывав-
шие трудовую повинность, и 260 наемных мастеров [282, с. 267].
В широких масштабах, но лишь от случая к случаю, наемный
труд использовался только при крупных строительных работах.
Так, в 654 г. власти в столице наняли 41 тыс. местных жителей
на строительство городской стены, которая была закончена че-
рез 30 дней [282, с. 266]. Однако со второй половины VIII в.г
видимо, в связи с низкой производительностью труда отбывав-
ших повинность и развитием товарно-денежных отношений на-
метилась тенденция к несколько более широкому использованию
наемного труда и в казенных мастерских. В 773 г. даже после-
196

довал указ о замене трудовой повинности ремесленников по их
желанию уплатой денежного налога из расчета 2 тыс. медных
монет за один месяц повинности. Собранные таким образом
деньги использовались для оплаты наемных работников. Одна-
ко натуральный и полунатуральный характер экономики ки-
тайского сословно-классового общества еще очень долго пре-
пятствовал полной замене труда отбывающих повинности на-
емным трудом.
В VII—X вв. постепенно возрастало казенное производство
различных изделий и были достигнуты некоторые успехи в
усовершенствовании плавки металлов, выделке узорчатых шел-
ков и парчи, в расширении ассортимента тканей и керамики.
В дальнейшем, в XI—XIII вв., наиболе значительное разви-
тие в казенном ремесле получили добыча металлических руд и
выплавка металлов, кораблестроение, фарфоровое и шелкоткац-
кое производства. Так, если в IX в. насчитывалось свыше
120 мест добычи и выплавки меди, серебра, железа и цинка,
то в XII—XIII вв. число их увеличилось до 271 [313, с. 29, 114].
С середины IX в. до середины XI в. выплавка меди увеличилась
в 30 раз, затем к 1079 г.— еще почти в 3 раза [313, с. 115,
118], а производство железа за тот же период увеличилось в
12 раз и к концу XI в., по утверждению Хартуэлла [468, с. *55],
достигло 40 тыс., возможно даже 150 тыс. т. В Кайфыне в по-
следней трети XI в. в 11 казенных оружейных мастерских бы-
ло занято 8—9 тыс. ремесленников, а в шелкоткацких мастер-
ских там насчитывалось более 400 станков [313, с. 130]. Круп-
ные шелкоткацкие мастерские имелись также в Лояне, Чжэнь-
цзяне и в Цзычжоу (Сычуань). В них изготовлялось несколько
десятков сортов и видов шелковых тканей. Увеличивалась и
численность наемных работников на казенных предприятиях.
Так, на крупнейших рудниках и плавильнях в Лиго (пров.
Шаньдун) в XI в. их насчитывали 3—4 тыс. [313, с. 134].
С конца 30-х годов XII в. главным центром казенного ре-
месла стал Ханчжоу, куда после захвата чжурчжэнями Север-
ного Китая была перенесена столица Сунской империи. Там во
второй трети XII в. насчитывалось 22 крупные казенные мас-
терские, которые производили различные изделия для импера-
торского двора и представителей знати и вооружение для ар-
мии, а также монетные дворы, бумагодельни и печатни. Кроме
того, казенные шелкоткацкие мастерские, центры добычи руд
и выплавки металлов, производства фарфора, керамики и дру-
гих изделий размещались во многих районах Центрального и
Южного Китая. В портовых городах имелись казенные верфи,
на которых строились корабли, способные принимать до 600 пас-
сажиров и 200 т груза [313, с. 123]. Однако в связи с потерей
ряда перешедших в руки чжурчжэней в Северном Китае важ-
ных центров добычи металлических руд и выплавки металлов
производство последних в Сунской империи резко сократилось.
В Северном Китае, захваченном в конце 30-х годов XII н.
197

чжурчжэнями, бывшие сунские казенные предприятия сначала
перешли в руки представителей чжурчжэньской знати, а за-
тем — чжурчжэньского государства Цзинь [78, с. 233]. Однако
оно не смогло восстановить уровень казенного производства и
ремесла вообще, существовавший до завоевания, хотя и до-
пускало частную добычу руд и выплавку металлов. Примерно
то же самое повторилось и после захвата Северного Китая
монголами в середине 40-х годов XIII в.
Казенное ремесло, при всем его отрицательном воздействии
на развитие частного ремесла и на углубление процесса об-
щественного разделения труда, сыграло в VII—XIII вв. и не-
которую положительную роль. Именно в казенном ремесле в
тот период наметилось разделение труда в ряде мастерских
(например, при изготовлении пороха, отливке монеты, печата-
нии книг и т. д.), а также применение каменного угля при вы-
плавке металлов и ряда других технических и технологических
новшеств.
Что же касается городского частного ремесла, то для него
VII—XIII века также были важным этапом развития. Он был
отмечен значительным ростом числа крупных, средних и мел-
ких городов и общей численности городского населения. Это яв-
лялось одним из выражений роста производительных сил, уг-
лубления процесса общественного разделения труда, отделения
ремесла от земледелия. Города в гораздо большей мере, чем
в предшествующие периоды, становятся не только администра-
тивными центрами и военными крепостями, но и центрами со-
средоточения ремесел и торговли. Крупнейшими из них были
столицы империй Суй и Тан, заново воссозданные в конце VI в.
после разрушения их в предшествующий период Чанъань и
Лоян (они вновь подверглись разрушению в X в.), а также Ян-
чжоу и столицы Сунской империи — сначала Кайфын, затем
Ханчжоу. В каждом из них в периоды их расцвета насчиты-
вались многие сотни тысяч жителей. Крупными городами, в
которых проживали по 100—300 тыс. человек, стали Чэнду,
Чанша, Яньцзинь (Пекин), Цзиньчжао (Сиань), Фучжоу, Су-
чжоу, Цюаньчжоу, Учан и др. В XI—XIII вв. складывается, осо-
бенно в юго-восточных районах страны, довольно много поселе-
ний городского типа (чжэнь — посад) с населением от несколь-
ких тысяч до нескольких десятков тысяч человек. В XII—
XIII вв. в городах и поселениях-чжэнях проживало около 10%
населения страны, в том числе 6—7,5% —в городах с населе-
нием свыше 100 тыс. человек [432, с. 217]. Значительную часть
горожан составляли ремесленники и торговцы. Общее их число
увеличилось, по .оценочным данным, со 150—200 тыс. человек
в начале VII.в. до 500—600 тыс. человек (вместе с семьями —
до 2,5—3 млн.) в XII—XIII вв. В отличие от Западной Европы,
в Китае все города не имели самоуправления, жизнь город-
ского населения строго контролировалась назначенными прави-
тельством чиновниками.
198

Как уже отмечалось, значительную часть горожан состав-
ляли ремесленники, которые занимали многие городские квар-
талы. В отличие от казенных мастерских, представлявших со-
бою крупные по тем временам предприятия, мастерские город-
ских частных ремесленников, как и в предшествующие периоды,
были, как правило, очень мелкими, рассчитанными на семейное
производство и половозрастное разделение труда в них. Прав-
да, в ряде отраслей — добыче соли и металлических руд, вы-
плавке металлов и др.,— куда в ряде случаев властями допу-
скались частники, требовался уже артельный труд под руковод-
ством одного хозяина. Кроме того, в VI—VII вв. и позднее су-
ществовали и отдельные частные шелкоткацкие мастерские, в
которых насчитывалось по 10 и более станков. А в Динчжоу,
по данным одного литературного памятника, некий богач имел
даже не то 500, не то 700 станков (см. [313, с. 28]). Однако
артельный труд был характерен лишь для некоторых ремесел,
а более или менее крупные мастерские были только единичными
явлениями, отнюдь не определявшими собою физиономию го-
родского частного ремесла, которое продолжало оставаться мел-
ким и мельчайшим в своей основе.
Качество производимых изделий во многом зависело от ин-
дивидуального мастерства того или иного ремесленника, от при-
меняемых им производственных приемов и технологических ре-
цептов, которые обычно хранились в секрете и передавались по
наследству. Частное ремесло по-прежнему обслуживало глав-
ным образом нужды населения каждого данного города и его
окрестностей. Лишь такая продукция, как соль, металлические,
фарфоровые и некоторые другие изделия, развозилась купцами
по разным местам.
В рассматриваемый период общая численность ремесленни-
ков в городах непрерывно увеличивалась, в чем наглядно про-
являлось укрепление позиций ремесла как особой сферы об-
щественного производства. В нем продолжал углубляться про-
цесс общественного разделения труда, что выражалось во все
большей дифференциации ремесел, в постепенном увеличении
их числа как за счет появления новых, так и за счет деления
старых ремесел на несколько самостоятельных. Так, если рань-
ше прядение, ткачество и крашение тканей производились од-
ним и тем же ремесленником, то в рассматриваемый период они
постепенно выделились в самостоятельные производства.
Как и прежде, ремесленники работали и на заказ, и высту-
пали в качестве продавцов производимых ими изделий, а их
мастерские являлись одновременно и торговыми лавками. Эти
мастерские-лавки обычно сосредоточивались на территории го-
родских рынков и располагались там рядами, причем ремеслен-
ники одной и той же специальности и торговцы, торгующие те-
ми же самыми изделиями, составляли свой ряд (хан). В VII
IX вв. в Чанъане на одном из имевшихся там двух большим
рынков насчитывалось 220 таких рядов [106, с. 5], а п Лоинр
\\ю

на Южном рынке— 120 рядов [313, с. 32]. В областных городах
число торгово-ремесленных рядов на рынках исчислялось десят-
ками. Контроль над ними осуществляли специальные чинов-
ники.
На основе этих рядов в XI—XIII вв. постепенно сложилась
цеховая организация городского частного ремесла, причем це-
хи во многих случаях сохранили за собою то же самое назва-
ние хан (ряд). В каждом городе ремесленники одной и той
же специальности и торговцы теми же изделиями объединялись
в отдельный цех во главе с выборным или назначенным властя-
ми старшиной. В Ханчжоу, например, существовали цехи плот-
ников, каменщиков, штукатуров, портных, башмачников, чекан-
щиков по золоту, шлифовщиков яшмы, кузнецов, изготовителей
свечей, гвоздей, бумаги, головных уборов, поясов, похоронной
утвари и т. д. Всего там в XIII в. насчитывалось 414 цехов, а
в Кайфыне в XI—XII вв. в цехах состояло 6,4 тыс. дворов ре-
месленников [313, с. 124]. Принадлежность к цеху обусловли-
вала определенные отличия в одежде. Членство в цехах было
обязательным для всех городских частных ремеслеников, и вла-
сти строго следили за соблюдением этого правила. В отличие
от западноевропейских китайские цехи с самого начала ока-
зались под жестким контролем государства и, наряду с функ-
циями защиты своих членов, взаимопомощи, определения цен
на производимые изделия, организации различных торжеств
и ритуалов, были вынуждены заниматься организацией круго-
вой поруки, раскладкой налогов и повинностей среди своих
членов и следить за их своевременным исполнением. Через це-
хи производились также принудительные закупки властями у
ремесленников части произведенной последними (Продукции по
ценам ниже рыночных.
В XII—XIII вв. постепенно увеличивалось, особенно в Хан-
чжоу, число относительно крупных частных мастерских, в кото-
рых практиковалось первичное разделение труда наемных ра-
ботников. Стали нередкими мастерские, в которых было занято
по 10—15 и даже по 30—40 работников, а в одном из таких ре-
месленных предприятий, специализировавшемся на выпечке и
продаже лепешек, насчитывалось 100—120 работников [313,
с. 124}. Все это означало постепенное расширение сферы при-
менения докапиталистического наемного труда, который стал
использоваться уже не только в казенном ремесле, строитель-
стве и на частных предприятиях по добыче руд, соли и выплав-
ке металлов, но и в крупных частных мастерских, а также при
обслуживании бытовых нужд состоятельных горожан. Однако'
крупные частные мастерские были все же относительно немно-
гочисленны, имелись лишь в самых крупных городах и не иг-
рали ведущей роли в частном ремесле.
Развитию последнего продолжал в огромной мере препятст-
вовать ряд факторов. Так, почти полностью вне сферы его
действия продолжали оставаться обширные сельские районы,
200

где проживала основная масса населения страны и где господ-
ствовало натуральное и полунатуральное хозяйство, при кото-
ром сами крестьяне изготовляли для себя почти все необходи-
мые им ремесленные изделия. Сферу действия городского част-
ного ремесла значительно сужали также казенное ремесло и
казенные монополии на добычу металлических руд и соли, вы-
плавку металлов, производство вина и уксуса. Отрицательное
воздействие на его развитие оказывали и тяжелые налоги и по-
винности, которые приходилось нести ремесленникам, принуди-
тельные закупки у них властями части производимой продук-
ции по ценам ниже рыночных и незащищенность ремесленников
от произвола и лихоимства чиновников. Пагубно сказались на
состоянии ремесла завоевание чжурчжэнями Северного Китая
во второй четверти XII в. и последовавшее затем завоевание
монголами сначала Северного, а затем и всего Китая в XIII в.
Эти нашествия сопровождались разрушением многих городов,
уводом в плен, порабощением и закрепощением сотен тысяч
ремесленников завоевателями. Так, в 1236 г. при завоевании Се-
верного Китая монгояами было захвачено 720 тыс. ремеслен-
ников и членов их семей [240, с. 373]. Многие из них были пре-
вращены в рабов и крепостных, других заставили изготовлять
вооружение и боеприпасы для завоевателей, третьих распреде-
лили между дворами императора, наследников престола и
представителей знати, которые поставили их в положение кре-
постных и заставили вырабатывать различные изделия за скуд-
ный паек.
Однако, несмотря на трудности, создаваемые отношением
властей, и разрушения, связанные с политическими потрясе-
ниями, городское частное ремесло в VII—XIII вв. разбивалось
в общем по восходящей линии, что выражалось в громадном
численном росте ремесленников, весьма значительном расши-
рении ассортимента ремесленных изделий, в дальнейшем уг-
лублении процесса дифференциации ремесел, в появлении и
распространении целого ряда технико-технологических новаций,
включая многоверетенную прялку, приспособление для очистки
хлопка, абразивный шлифовальный круг, гидрометаллургиче-
ский способ выплавки меди, использование некоторых химиче-
ских веществ при плавке металла, способов изготовления деко-
ративных панно и т. д.
В рассматриваемый период центральные власти придавали
большое значение созданию удобных путей сообщения, связы-
вающих между собой различные районы страны. В конце VI —
начале VII вв. была воссоздана в усовершенствованном виде
разрушенная в предшествующие века система судоходных ка-
налов, которая связывала между собой текущие в восточном на-
правлении Янцзы, Хуайхэ, Хуанхэ и ряд других менее значи-
тельных рек. В IX в. она была продолжена в юго-восточном
направлении до Ханчжоу. Эта система стала главным транспорт-
ным путем для доставки зерна и других товаров из юго-во-
201

сточных районов в Лоян, Кайфын и Чанъань и для транспор-
тировки соли из северных областей в южные. Однако в X и
особенно в XII в., при завоевании Северного Китая чжурчжэ-
нями, ее северные участки, примыкавшие к Хуанхэ, были раз-
рушены и уже не восстанавливались. В конце XIII в., после
завоевания Китая монголами, был прорыт канал, соединивший
Пекин с Хуанхэ и далее на юг с Янцзы. Однако он оказался
недостаточно приспособленным для интенсивного судоходства,
вследствие чего зерно из юго-восточных районов перевозилось
на север главным образом морским путем. Лишь в начале XV в.
эта водная артерия протяженностью свыше 1700 км, получив-
шая в европейской литературе название «Великий канал», была
модернизирована и стала важнейшим транспортным путем, со-
единявшим Пекин с юго-восточными районами страны.
Интенсивно используя внутренние водные пути сообщения,
центральные власти в то же время заботились о создании и
поддержании в порядке сети сухопутных дорог, связывающих
столицу со всеми областными центрами и крупными городами.
В VII в. из тогдашней столицы Чанъаня было проложено
8 трактов с 1639 почтовыми станциями в основные районы стра-
ны [432, с. 79]. В VIII в. они дополнились дорогой, которая
соединила южный порт Гуанчжоу с портом Янчжоу на Янцзы.
С конца X по начало XII в. центром сети сухопутных дорог бы-
ла тогдашняя столица Кайфын, откуда в разные концы Сунской
империи расходились 11 трактов. Те из них, которые пролегали
по территории северной части страны, пришли в запустение в
XII в. после завоевания Северного Китая чжурчжэнями. Сеть
сухопутных дорог, значительно расширилась после завоевания
Китая монголами в XIII в.
Китайцы, начиная с VI в., расширили также связи морским
путем с Японией, странами Южных морей и с Индией. Они
строили достаточно крупные по тем временам корабли, совер-
шавшие плавания по звездам, солнцу и компасу (с XII в.).
Эти корабли постепенно вытеснили арабские и индийские су-
да, поскольку обладали лучшими мореходными данными.
Улучшение системы средств сообщения было одним из по-
казателей развития производительных сил в стране в XII—
XIII вв.
Другим столь же наглядным показателем этого роста, а
также углубления процесса отделения ремесла от земледелия
являлось сначала постепенное, затем все большее развитие
товарно-денежных отношений, которые пришли в упадок в
III—VI вв. С конца VI в. началось постепенное увеличение
числа городских рынков и сезонных ярмарок в различных
районах страны. Под постоянно действующие рынки в VII—
X вв. отводились особые обнесенные стенами городские квар-
талы площадью иногда до 1 кв. м каждый, где торговля
велась под наблюдением специальных чиновников. Последние
следили за порядком, устанавливали время начала и оконча-
202

пия работы, ведали сбором налогов с ремесленно-торговых
рядов, регистрацией контрактов на некоторые сделки и сбором
торговых пошлин. В каждом городе обычно имелось по одному
рынку, в Чанъане и Чэнду — по два, а в Лояне — даже три.
Каждый рынок обслуживал обычно население данного города
и ближайшей округи. Преобладала в огромной мере мелкая
торговля ремесленными изделиями и пищевыми продуктами.
Вместе с тем постепенно увеличивалась и крупная торговля
зерном (особенно в столичных городах) и некоторыми другими
товарами. На рынках стали появляться постоялые дворы, тор-
говые дома и склады, обслуживавшие крупны* купцов. Разви-
валась и межобластная торговля, однако ее удельный вес в
общеторговом обороте был еще невелик.
В конце X в., после крушения Танской империи, система
замкнутых городских рынков-кварталов распалась, чему, види-
мо, способствовал и значительный рост товарно-денежных от-
ношений. В крупных городах, к числу которых относились Кай-
фын, Ханчжоу, Чэнду, Цзянькан (На,нкин), Эчжоу (Учан), Чан-
ша и некоторые другие, торговля стала вестись в различных
удобных для этого местах — на некоторых улицах, при хра-
мах, на мостах, у городских ворот и т. д. В крупных городах
появились и специализированные рынки (ночные, овощные,
мясные, рыбные, зерновые, шелковые и др.), а также специаль-
ные казенные рынки, где .-продавались железные изделия, соль,
чай и другие товары, на которые была установлена казенная
монополия. Например, в Ханчжоу в XII в. функционировал
21 казенный рынок [313, с. 169].
Действовали также рынки и сезонные ярмарки.в возникших
в XI—XIII вв. довольно многочисленных (особенно на терри-
тории современных провинций Цзянсу и Чжэцзян) ремесленно-
торговых посадах (чжэнь) и при некоторых буддийских мона-
стырях. Стала складываться прослойка бродячих торговцев, ко-
торые обслуживали не только города, но и сельские районы.
Заметно увеличились и межобластные торговые связи, чему в
XI—XII вв., видимо, способствовала в той или иной мере прак-
тика предоставления чиновникам права беспошлинного провоза
товаров через внутренние заставы, а также частичный допуск
купцов к торговле солью и чаем. Межобластная торговля осу-
ществлялась главным образом казной, крупными купеческими
домами и торговыми компаниями. Эти дома и компании моно-
полизировали, в частности, торговлю зерном и некоторыми дру-
гими товарами. Например, в Кайфыне в XII в. торговля рисом
была сосредоточена в руках сотни крупных купеческих домов
[313, с. 79]. В торговле преобладали изделия и продукты мас-
сового спроса, что опять-таки свидетельствовало о росте то-
варно-денежных отношений среди массы населения.
Дальнейшее развитие получила и внешняя торговля, как су-
хопутная, так и морская — со странами Южных морей, Арави-
ей, Японией. Морская торговля осуществлялась в основном
203

через Гуанчжоу, Цюаньчжоу, Ханчжоу, Минчжоу и Линьчжоу.
Вывозились главным образом шелка, фарфор, металлические
изделия, связки медных монет и некоторые другие товары, а
ввозились пряности, жемчуг, драгоценные камни, слоновая
кость. Внешняя торговля осуществлялась под строгим контро-
лем властей, которые в X—XI вв. пытались ограничить ее опре-
деленными рамками, а в XIII в., при монгольской династии
Юань, ввели даже казенную монополию на морскую торговлю.
Несомненно, что именно с развитием товарно-денежных от-
ношений были связаны такие явления, как крах государствен-
ной системы надельного землепользования в середине VIII в.
(подробнее о ней см. в следующей главе), замена натуральных
налогов зерном и продуктами деревенского'ремесла двухразо-
вым налогом, который можно было выплачивать частично день-
гами, замена в ряде случаев трудовых повинностей крестьян и
ремесленников денежным откупом, а также жалованья чинов-
никам землей, жалованьем зерном и деньгами.
С развитием товарно-денежных отношений в стране было
связано и значительное увеличение удельного веса денежных
поступлений в общей сумме доходов казны. Так, в 749—750 гг.
он составлял всего лишь 3,9%, в; 1021—1022 гг.— 17,6%, в
1049—1050 гг.—30,9%, а в 1065^1066 гг.—51,6% [430, т. 1,
с. 230] и в последующие годы рассматриваемого периода про-
должал оставаться примерно на том же уровне. Остальную
часть доходов составляли налоговые поступления зерном и тка-
нями. Значительно увеличились поступления в казну за счет на-
логов с торговли и монопольной торговли солью, вином и чаем.
Первые выросли с 4 млн. связок монет в 995—998 гг. до 22 млн.
связок в 1041 —1049 гг., но в последующие годы снизились до
8—11 млн. связок [430, т. 1, с. 250—251], а вторые — с 6,6 млн.
связок монет в 806—807 гг. до 50 млн. связок в 1076—1077 гг.
[430, т. 1, с. 240—241].
Развитие товарно-денежных отношений потребовало стаби-
лизации денежной системы и значительного увеличения денеж-
ной массы в обращении. Попытки стабилизировать денежную
систему были предприняты в конце VI в., после объединения
страны под властью династии Суй, однако они потерпели не-
удачу отчасти в связи с принявшей в то время широкое рас-
пространение частной нелегальной отливкой порченой монеты.
С начала 30-х годов VII в. денежная система была постепенно
стабилизирована, а с середины VIII в., в связи с ростом то-
варно-денежных отношений, стал увеличиваться выпуск казной
наиболее ходовой медной монеты. Так, если в 50—60-х годах
VIII в. ежегодно отливалось свыше 300 тыс. связок, а в 820—
821 гг.— в 2 раза меньше, то в начале XI в.— 1,8 млн. связок, в
1073—1074 гг.— 6 млн. связок, а в 1124—1125 гг.— 3 млн. свя-
зок [430, т. 1, с. 256—257]. С конца X и до второй четверти
XII в> было выпущено з обращение денег в 10 с лишним раз
больше чем за два предшествующих столетия {313^ с 252}.
Я04

В связи с нехваткой меди для отливки монет власти неодно-
кратно запрещали изготовление медных и бронзовых изделий
и предписывали населению сдавать в казну медный лом. В X в.
было даже приказано переплавить на монету треть буддийских
и даосских статуй (432, с. 90], а несколько позднее власти ста-
ли выпускать в обращение в ряде областей, железные день-
ги наряду с медными. В XI в. появились также бумажные ас-
сигнации (на 500 лет раньше, чем в Европе), которые сначала
выпускались компанией крупных сычуаньских купцов, а затем
вскоре и правителями Сунской империи. Подобная практика
продолжалась в Южносунской, Цзиньской (чжурчжэньской)
и Юаньской (монгольской) империях. Однако неумеренная
эмиссия бумажных денег в XII—XIII вв. неоднократно приводи-
ла к их полному обесценению и к расстройству денежного об-
ращения.
При всех замедлениях и спадах, вызывавшихся в IX—X и
XII—XIII вв. политическими потрясениями и нашествиями за-
воевателей, развитие производительных сил китайского сослов-
но-классового общества в VII—XIII вв. совершалось в целом по
восходящей линии. Они к концу указанного периода поднялись
на новый уровень, который значительно превышал во многих
отношениях все достигнутое в течение двух предшествующих
периодов.
Четвертый, заключительный период истории производитель-
ных сил и общественного производства сословно-классового Ки-
тая начался с последней трети XIV в., после крушения господ-
ства монгольских завоевателей и объединения страны под
властью китайской династии Мин, и завершился в 60—70-х го-
дах XIX в., когда под активным воздействием экспансии капи-
талистического мира китайское сословно-классовое общество
стало постепенно превращаться в капиталистическое. Он ха-
рактеризовался прогрессирующейся диверсификацией орудий и
средств труда, в особенности ремесленных, дальнейшим углуб-
лением процесса общественного разделения труда, значитель-
ным увеличением объема ремесленного производства, еще боль-
шим развитием товарно-денежных отношений и появлением на
этой основе первых, еще очень слабых ростоков новой органи-
зации производства раннекапиталистического типа. Однако ука-
занные процессы совершались, как и прежде, неравномерно во
времени и пространстве и даже прерывались спадом в середине
XVII в., который был вызван опустошениями и разрушениями
производительных сил во время народных восстаний и завоева-
ния страны маньчжурами.
В технике сельского хозяйства в этот период не произошло
сколько-нибудь существенных изменений. Она базировалась в
основном на той же самой примитивной ручной технике инди-
видуального пользования, которая была в ходу 300—500 лет
назад. Правда, используя ее, крестьяне выращивали неплохие
по тем временам урожаи, однако это достигалось главным об-

разом самой тщательной обработкой почвы и столь же тщатель-
ным уходом за посевами, что требовало огромной затраты
труда.
Развитие сельского хозяйства совершалось главным обра-
зом по линии увеличения общей площади обрабатываемой зем-
ли за счет ранее заброшенных полей и распашки пустошей в
уже обжитых районах, освоения менее плодородных земель под
более неприхотливые культуры, а также по линии повышения
плодородия почвы путем более широкого применения естествен-
ных удобрений, орошения, неоднократной вспашки и боронова-
ния полей и выведения более урожайных сортов риса и других
культур. И хотя во время правления маньчжурской династии
Цин общая площадь невозделываемых плодородных земель в
стране значительно увеличилась за счет территории император-
ского домена — Маньчжурии и захваченного в середине XVIII в.
Восточного Туркестана, превращенного в китайскую провинцию>
Синьцзян, однако переселение китайских крестьян туда не
поощрялось властями, а в Маньчжурию даже запрещалось.
Вновь вводились в сельскохозяйственный оборот в основном
малопродуктивные земли в провинциях собственно Китая, кото-
рые использовались под завезенные европейцами из Америки:
менее прихотливые культуры (картофель, кукуруза, арахис
и т. д.).
В приморских провинциях в связи с ростом товарно-денеж-
ных отношений и увеличением спроса на сельскохозяйственное
сырье с XVII—XVIII вв. постепенно начался переход к торгово-
му земледелию и специализация на этой основе отдельных
районов на производстве той или иной технической культуры
для внутреннего рынка, кустарной промышленности и экспорта.
Так, на территории провинций Чжэцзян и Цзянсу целый ряд
уездов специализировался на шелководстве и хлопководстве, в
Гуавдуне и на о. Тайвань — на выращивании сахарного трост-
ника и фруктов, в Фуцзяне, Аньхое и Цзянси — на выращива-
нии чайного куста, в Шаньдуне, Гуандуне, Гуанси и Хунани
появились табаководческие хозяйства. В шелководческих райо-
нах наблюдалось своеобразное разделение труда между
крестьянами: одни из них выращивали тутовые деревья, а
другие покупали у них листву и выращивали на ней шелкович-
ных червей. Хозяйства, специализировавшиеся на производстве
той или иной технической культуры для рынка, покупали зерно
для своих нужд, либо производили его лишь для себя в мини-
мально необходимых размерах. В районах торгового земледе-
лия стало довольно широко практиковаться применение наем-
ного труда в хозяйствах зажиточных крестьян и некоторых по-
мещиков. Однако в целом в китайской деревне, особенно в ме-
стах, удаленных от оживленных торговых путей и крупных рын-
ков, по-прежнему господствовало натуральное и полунатураль-
ное производство продовольственных и технических культур*
главным образом для удовлетворения собственных потребностей:
2Q6

крестьян, которые в своей основной массе были еще довольно
слабо втянуты в товарно-денежные отношения.
К тому же, в связи с быстрым и значительным увеличением
•общей численности населения в условиях политической ста-
бильности в XVIII — первых десятилетиях XIX в., в стране с
конца XVIII в. начала ощущаться во все большей степени аг-
рарная перенаселенность. Увеличение посевных площадей и
•общего объема сельскохозяйственного производства все более
•отставало от роста численности населения. Так, согласно офи-
циальной статистике, общая численность населения воз-
росла с 177,5 -мл,н. в 1749 г.23 до 201 млн. в 1761 г., 284 млн. в
1812 п. и 414 млн. в 1842 г. [112, с. 191, 198], тогда как пло-
щадь обрабатываемых земель увеличилась с 710 млн. му в
1753 г. до 740 млн. в 1766 г., 790 млн. в 1812 г. и 810 млн. му
© 1831 г. [113, с. 68; 470, с. 102]. Если исходить из этих цифр,
то на душу населения в первой половине XIX в. приходи-
лось немногим более 2 му (7в га пашни), что не соот-
ветствует даже самым минимальным нормам для сельскохозяй-
ственной страны, каковою был Китай. Однако официальные
сведения о площадях обрабатываемой земли считаются иссле-
дователями очень заниженными в связи с тем, что землевла-
дельцы, особенно помещики, всячески старались скрыть от уче-
та действительную площадь своих участков, чтобы платить на-
лог в меньшем размере. По оценочным данным, население Ки-
тая в 1750 г. составляло 260 млн. человек, в 1760 г.— 268 млн.,
в 1810 г.—385 млн., в 1830 г.—409 млн., в 1840 г.—412 млн.,
-а общая площадь обрабатываемых земель равнялась соответ-
ственно 900 млн. му, 1110 млн., 925 млн., 1103 млн. и
1168 млн. му [488, с. 82]. Однако при таком подсчете отставание
увеличения площади обрабатываемых земель от роста числен-
ности населения было достаточно заметным 24.
Впрочем, следует иметь в виду, что указанный разрыв в
определенной мере компенсировался повышением урожайности
полей за счет улучшения агротехники, более широкого приме-
нения ирригации и выведения более скороспелых и урожайных
сортов различных культур. Так, в XV в. появились сорта риса
с 60-дневным сроком вызревания после высадки рассады, в
XVI в.— с 50-дневным, в XVIII в.— с 40-дневным, а в 1834—
1835 г. в Цзянсу — даже с 30-дневным сроком созревания [470,
с. 172—174]. Это давало возможность более широко практи-
ковать посевы соответствующих культур по 2—3 раза в году на
одних и тех же площадях и тем самым способствовало росту
продуктивности сельскохозяйственного производства. Однако
возможности, например, роста орошаемых и мелиорированных
земель, а также улучшения сельскохозяйственной техники были
ограничены системой производительных сил и производствен-
ными отношейЪями. Развитие же агротехники и селекции лими-
тировалось тогдашним уровнем развития научных знаний.
Отрицательные последствия аграрной перенаселенности и
207

обострившейся демографической ситуации усугублялись концен-
трацией земли в руках помещиков, обезземеливанием крестьян,
усилением помещичьей эксплуатации, ростом налогового бреме-
ни и неспособностью правящей верхушки найти выход из со-
здавшегося положения. Многие крестьяне оказывались лишен-
ными земли и были вынуждены в поисках хлеба насущного ухо-
дить в города, которые не могли обеспечить работой огромную
массу людей, оставшихся без средств к существованию. Резуль-
татом всего этого был рост социальной напряженности и много-
численные народные восстания, кульминацией которых стала
крестьянская война тайпинов, разразившаяся в 1850—1864 гг.,
в преддверии перехода китайского общества на вторую меж-
формационную стадию его развития.
Что же касается ремесла, то оно в целом ряде отношений
развивалось более успешно, чем сельское хозяйство. В рас-
сматриваемый период сложился ряд новых крупных центров ре-
месленного производства. Так, в районе Фошаня (пров. Гуан-
дун) в XVIII в. насчитывалось около 50 тыс. ткачей и несколь-
ко десятков тысяч работников, занятых добычей железной руды,
выплавкой и обработкой железа [437, с. 38, 43]; в районе Шан-
хая число «ткацких дворов» приближалось к 200 тыс. [231,
с. 28}; в районах соледобычи в Сычуани в XVIII в. трудились
несколько десятков тысяч работников, возникли также районы
ремесленной металлургии и производства бумаги в Шэньси,
крупнейшие ремесленные центры в Пекине и Нанкине и др.
Значительно расширились и некоторые старые ремесленные
районы и центры. Так, в Юньнани в XVIII в. число медных
рудников увеличилось с 18 до 46 [440, с. 107], добычей меди
там в 1843 г. было занято 60—70 тыс. работников [231, с. 70];
население крупного ремесленного центра Сучжоу возросло с
245 тыс. человек в 1379 г. до 1 млн. к концу XVIII в. [314, с. 24].
Всего в Китае в начале XIX в. насчитывалось свыше 400 боль-
ших и малых городов, являвшихся центрами сосредоточения
ремесла, в том числе 33 города с населением от 100 тыс. до
1 млн. с лишним жителей. Большинство крупных и средних го-
родов размещалось в приморских провинциях, на морском по-
бережье, вдоль судоходных рек и оживленных сухопутных
дорог.
Во много раз увеличилось и общее число занятых в ремес-
ленном производстве. К концу XIV в. в казенных списках их
было зарегистрировано 232 тыс. (фактически их было значи-
тельно больше, поскольку многие ремесленники уклонялись от
регистрации, чтобы избежать обременительных трудовых по-
винностей). К середине же XIX в. численность ремесленников
возросла, судя по всему, до 4—5 млн. человек (вместе с чле-
нами семей — до 20—25 млн.). Соответственно вырос и объем
ремесленного производства. Однако его размещение по стране
было неравномерным. Места наибольшей концентрации ремесел
находились главным образом в экономически более развитых:
208

приморских провинциях Южного и Юго-Восточного Китая, а
чакже и районах важных речных и сухопутных путей.
Из отраслей ремесленного производства наибольшее разви-
тие в рассматриваемый период получили шелкоткачество (не-
сколько сот тысяч ремесленников [314, с. 35]), изготовление
хлопчатобумажных тканей (являвшееся предметом занятий еще
большего числа ткачей), фарфоровое производство (свыше-
100 тыс. работников [437, с. 47]), добыча металлических руд и
каменного угля, ремесленная металлургия и металлообработ-
ка, производство гончарных изделий, керамики, строительных
материалов, изготовление одежды и обуви, различных предме-
тов повседневного обихода и некоторые другие. Одни из этих
ремесел (изготовление одежды, обуви, предметов домашнего
обихода, строительных материалов и т. д.) были распростра-
нены повсеместно или почти повсеместно, тогда как другиег
как правило, концентрировались в определенных районах — по-
близости от источников сырья либо от оживленных путей сооб-
щения и крупных рынков сбыта, в чем находило выражение уг-
лубление процесса территориального разделения труда, специа-
лизации тех или иных районов на определенных ремеслах. Так,
шелкоткачество сосредоточивалось главным образом в районах
Нанкина (30 тыс. станков в конце XVIII — начале XIX в.),
Сучжоу (свыше 10 тыс. станков) и Ханчжоу (3 тыс. станков)
[437, с. 16], производство хлопчатобумажных тканей для рын-
ка — в провинциях Цзянсу и Чжэцзян, ремесленная металлур-
гия — в районе Фошаня и в Шэньси, производство фарфора —
в районе Цзиндэчжэня и Дэхуа и т. д.
Углубление процесса общественного разделения труда в об-
ласти ремесленного производства выражалось, с одной сторо-
ны, в дальнейшей дифференциации ремесел, в выделении новых
отраслей и увеличении, таким образом, общего их числа (так,
в Пекине в XV в. было зарегистрировано 132 вида ремесел, а
в Фошане в XVIII в.— 145 видов [314, с. 26, 29]); с другой сто-
роны — в росте специализации работников одной отрасли на
различных производственных операциях. Например, в казенных
шелкоткацких мастерских Нанкина в XVIII в. трудились ра-
ботники 32 разных специальностей: мастера по различным ви-
дам тканей, крутильщики, сновщики, красильщики и др. [314,
с. 159]; а в фарфоровых мастерских в Цзиндэчжэне работали
мастеровые более 10 специальностей [437, с. 16], в том числе
формовщики, лепщики, рисовальщики и др., причем среди ри-
совальщиков одни специализировались на изображении лишь
цветов, другие — рек и гор, третьи — людей и птиц и т. д. В ре-
зультате фарфоровая чашка, прежде чем стать готовым изде-
лием, нередко проходила через 72 пары рук [437, с. 33]. Однако
такая дифференциация ремесла и такая более узкая специа-
лизация ремесленников наблюдалась лишь в отдельных круп-
ных ремесленных центрах и только в некоторых отраслях ре-
месла, обслуживавших широкий рынок либо казну, в частности
14 Зак. 85
209

в производстве шелковых тканей, фарфора, стекла, в ремеслен-
ной металлургии и металлообработке, сахароварении и неко-
торых других.
Материально-технической основой углубления процесса об-
щественного разделения труда в ремесле являлись дальнейшая
диверсификация средств труда и различные технические нова-
ции, облегчавшие труд и способствовавшие повышению его
производительности при различных производственных опера-
циях. К XVI в. был усовершенствован хлопкоочистительный ста-
нок, в результате чего его производительность увеличилась в
3—4 раза [314, с. 551. В XV—XVI вв. была изобретена и стала
применяться на шахтах и рудниках лебедка, что значительно
облегчило подъем руды и угля на поверхность земли [240, с. 430].
Тогда же были усовершенствованы плавильные печи, что позво-
лило увеличить число плавок в день. В XVI—XVII вв. стали
применяться дренаж шахт и отвод рудничного газа с помощью
системы бамбуковых труб [314, с. 88}. Одновременно появились
ножные многоверетенные прялки, деревянное колесо для круче-
ния шелковых нитей с ножным приводом, ножной станок для
намотки утка, усовершенствованные деревянные ткацкие стан-
ки для выделки узорчатых и одноцветных тканей, более произ-
водительные печи для обжига фарфора [314, с. 40, 42, 58, 60, 63]
и ряд других новшеств. Благодаря им Китай по ряду ведущих
отраслей ремесленного производства в течение нескольких сто-
летий опережал страны Западной Европы. Его отставание по
технике добычи руд и выплавки металлов началось лишь с
XVII в., а по технике прядения и ткачества — с XVIII в. Однако
указанные и другие технические новшества в Китае затронули
лишь отдельные операции в некоторых отраслях ремесла, они
не сопровождались коренными изменениями в системе произво-
дительных сил, не вышли за рамки ручной ремесленной техни-
ки и не повлекли за собой техническую (промышленную) рево-
люцию. Развитие технического творчества, .направленного на по-
вышение производительности труда, видимо, тормозилось в зна-
чительной мере крайней дешевизной и избытком рабочей силы
в условиях все более обострявшейся демографической ситуации.
В рассматриваемый период ремесло по-прежнему делилось
на городское частное, сельское домашнее (крестьянское) и ка-
зенное. Для сельского ремесленного производства все более ха-
рактерным становилось во многих случаях изготовление изде-
лий не только для собственного пользования, но и для продажи
на рынке, т. е. превращение его в постоянное или сезонное под-
собное занятие крестьян и членов их семей, в крестьянскую
домашнюю промышленность. Это было связано, с одной сторо-
ны, с дальнейшим развитием товарно-денежных отношений, а
с другой — со все более ощутимой аграрной перенаселенностью
и порождаемым ею малоземельем, в результате чего многие
крестьяне не могли обеспечить свое существование только за
счет земледелия и вынуждены были, чтобы свести концы с
210

концами, обращаться к разного рода подсобным промыслам:
хлопкопрядению и шелкопрядению, изготовлению хлопчатобу-
мажных тканей, корзин, циновок, соломенных шляп и других
изделий. Крестьянские подсобные промыслы получили наиболь-
шее распространение в экономически более развитых провин-
циях Южного и Юго-Восточного Китая, в районах крупных тор-
говых центров и оживленных путей сообщения. Так, в районе
Сучжоу — Сунцзян в 30-х годах XIX в. каждые 6 из 10 кресть-
янских дворов занимались выделкой хлопчатобумажных тканей
[231, с. 68]. Однако в приморских провинциях с начала XIX в.
сельское хлопкопрядение, а затем и сельское хлопкоткачество
из местной пряжи (с середины века) начали постепенно прихо-
дить в упадок в связи со все более возраставшим ввозом в Ки-
тай более дешевых английских и американских тканей и пря-
жи фабричного производства.
Городские частные ремесленники — владельцы средств про-
изводства — по-прежнему объединялись в цехи. Однако послед-
ние, уже не использовавшиеся властями для обеспечения кру-
говой поруки и раскладки налогов среди своих членов, превра-
тились в добровольные организации ремесленников и торговцев,
обеспечивавшие их специфические интересы, но все также на-
ходились под неусыпным контролем чиновников и не пользова-
лись никакими политическими правами. Наряду с обычными це-
хами в крупных городах появились довольно многочисленные
земляческие организации ремесленников и торговцев (хуэй-
гуань), каждая из которых объединяла в своих рядах выход-
цев из одной и той же провинции, области или уезда, прожи-
вавших в данном городе, и выполняла функции цеха. В круп-
ных ремесленных центрах цехи нередко создавались по прин-
ципу узкой специализации их членов, объединяя мастеров, вы-
полнявших одну из важных операций в данной отрасли ремесла
(например, в фарфоровом производстве — отдельно лепщиков,
отдельно рисовальщиков и т. д.).
Таким образом, организация работников по цехам подчас
совпадала с дифференциацией ремесел и с общественным раз-
делением труда в некоторых из них. Поэтому в крупных горо-
дах существовали многие десятки и сотни цехов. Например, в
Сучжоу в XVII—XVIII вв. насчитывалось 550 цехов [231, с. 28],
в Фошане в XVIII в.— около 200 цехов, в том числе 26 — кузне-
цов, 20 — ткачей, 7 — бумажников и т. д. [314, с. 120].
В городском частном ремесле все более возрастало приме-
нение наемного труда. В таких отраслях, как добыча металли-
ческих руд и угля, а также выплавка железа, где требовалась
концентрация большого числа работников на одном предприя-
тии (плавильную печь обычно обслуживали от нескольких со г
до нескольких тысяч человек, включая тех, кто добывал и под-
возил руду и уголь), это било связано с отменой еще в 1395 г,
казенной монополии на добычу руд и выплавку металлом и по-
следующим развитием частной, ремесленной металлургии. Н рг
14*
■Л1

зультате частная выплавка железа только с 1415 по 1424 г. уве-
личилась с 1 тыс. до 4—4,5 тыс. т (54, с. 236] и продолжала воз-
растать. К XIX в. возникли крупные частные предприятия
ремесленной металлургии, например в районе Фошаня и в Шэнь-
си, на них было занято в общей сложности несколько десятков
тысяч наемных работников.
Вместе с тем наемный труд стал все более широко приме-
няться и в некоторых отраслях ремесла, где концентрация боль-
шого числа работников под одной крышей не вызывалась тех-
нологической необходимостью, в частности в шелкоткачестве,
хлопкоткачестве, производстве фарфора, бумаги, чая, сахара,
в металлообработке и т. д. Например,в Нанкине к концу XVIII в.
только 3 тыс. из 30 тыс. шелкоткацких станков обслуживались
непосредственно их владельцами — мелкими ремесленниками, а
на остальных, принадлежащих владельцам ремесленных пред-
приятий, работали наемные ткачи [314, с. 114). В Сучжоу в те
же годы в 54 шелкоткацких мастерских было занято в среднем
по 50 наемных работников [314, с. 174]. Примерно так же об-
стояло дело в Ханчжоу. В районе Фошаня в 1833 г. насчиты-
валось 2,5 тыс. ткацких мастерских, в которых было занято в
общей сложности 50 тыс. работников, т. е. в среднем по 20 че-
ловек в каждой [437, с. 38). Там же располагался целый ряд
крупных металлообрабатывающих мастерских и кузниц с десят-
ками и даже сотнями работников в каждой. В Гуанчжоу функ-
ционировали более 100 крупных и средних мастерских по выра-
ботке стекла и стеклянных изделий, в Цзиндэчжэне — десятки
крупных фарфоровых мастерских и т. д.
Возникновение таких крупных мастерских было обусловлено
целиком потребностями рынка в связи с ростом товарно-денеж-
ных отношений. На одних из этих предприятий осуществлялось
общественное разделение труда в первичных формах, тогда как
другие основывались на простой кооперации труда. На тех и
других, поскольку они работали целиком на рынок ради при-
были, эксплуатация наемных работников осуществлялась путем
присвоения их прибавочного труда в виде прибавочной стои-
мости владельцами предприятий. Иначе говоря, они представ-
ляли собой первичные, ранние формы простой капиталистиче-
ской кооперации и капиталистической мануфактуры. Зарожде-
ние этих форм в Китае в качестве заметного явления относится
к XVII—XVIII вв., хотя в единичных случаях они появлялись
и раньше. В XVIII — начале XIX в. стала постепенно распро-
страняться и такая форма эксплуатации мелких ремесленников,
как раздача им работы на дом крупными торговцами на тех
или иных условиях.
Однако все упомянутые ранние формы капиталистического
предпринимательства были лишь крохотными островками на фо-
не океана мелкого и мельчайшего ремесла. Они бытовали лишь
в некоторых отраслях ремесла, fie определяли существенно его
развитие и не делали погоды в социально-экономической жизни
212

страны. Возникновение и развитие их не привело к техниче-
скому (промышленному) перевороту в системе производитель-
ных сил китайского сословно-классового общества, поскольку
этому препятствовали некоторые факторы, которых мы коснем-
ся ниже.
Крупные мастерские с первичными формами разделения тру-
да типа мануфактуры стали гораздо раньше складываться в
казенном ремесле. Однако они не имели характер капитали-
стической мануфактуры, поскольку обеспечивались сырьем и
полуфабрикатами не через рынок, а за счет налоговых поста-
вок, трудовой повинности и принудительной закупки по зани-
женным ценам, работали не на рынок ради прибыли, а для
обеспечения потребностей армии, императорского двора и зна-
ти, т. е. занимались производством не прибавочной, а лишь
потребительской стоимости.
Казенное ремесло в рассматриваемый период включало та-
кие отрасли, как добыча руд и угля, выплавка металлов и
литье медной монеты, производство оружия и военного снаря-
жения, фарфора, строительных материалов, предметов быта и
культа, строительство, судостроения, шелкоткачество и некото-
рые другие. Так, в первых десятилетиях XV в. действовали сот-
ни казенных военных мастерских, 16 железоплавильных пред-
приятий, которые выплавляли около 11 тыс. т железа в год [54,
с. 236], 20 печей по обжигу фарфора в Цзиндэчжэне, целый ряд
верфей, на которых в 1403—1415 гг. было построено около
6 тыс. речных судов |[54, с. 244], а также многочисленные мас-
терские других отраслей ремесла. В дальнейшем казенная до-
быча железной руда и производство металлов постепенно со-
кращались в связи с отменой казенной монополии и развитием
частного предпринимательства в ремесленной металлургии.
Другие отрасли казенного ремесла стали также постепенно при-
ходить в упадок. Однако оно сохранялось в некоторых отрас-
лях вплоть до буржуазной революции 1911—1913 гг.
В XVIII — первых десятилетиях XIX в. его наиболее разви-
тыми отраслями были выплавка медной монеты, производство
оружия и снаряжения для армии, фарфора и шелкоткачество.
Монетные дворы и военные мастерские имелись почти во всех
провинциях. Число казенных печей для обжига фарфора в
Цзиндэчжэне увеличилось до 60 в XVIII в. [231, с. 29], шелко-
ткацких станков на казенных предприятиях Нанкина — с 700
в XVI в. до 1120 в XVIII в., в Сучжоу — со 173 в XVI в. до 800
в XVII в.; в Ханчжоу в XVIII в. насчитывалось 770, в Сычуани
и Шэньси — около 3 тыс. казенных шелкоткацких станков
[314, с. 149—151, 157—158].
Вплоть до 1562 г. казенное ремесло обслуживалось глав-
ным образом принудительным трудом ремесленников, отбывав-
ших трудовые повинности. Ремесленники в указанном плане
подразделялись на «сменных» (лунь бань) и «оседлых» (чжу-
цзо). Первые отрабатывали на казённых предпрятиях опреде-

ленное число дней один раз в год, в 2—3 года или в 4—5 лет,
а вторые работали в своих мастерских на казну по 10 дней
в месяц. И те и другие всячески старались уклониться от этих
повинностей и от регистрации в казенных списках. В 1485 г.
им было разрешено откупаться от трудовой повинности упла-
той в казну определенной суммы серебром. Затем, в 1562 г.,
система трудовых повинностей была официально отменена и за-
менена ежегодным денежным налогом, после чего на казенных
предприятиях стал широко применяться наемный труд, однако
они не превратились в данной связи в капиталистические ма-
нуфактуры по указанной выше причине. К тому же в ряде мест
продолжала фактически сохраняться в несколько измененном
виде система трудовых повинностей. Неизменной осталась так-
же система принудительной закупки казной продукции у ре-
месленников и частных предпринимателей по заниженным це-
нам, а в целом ряде случаев — и система взимания налогов с
ремесленников и предпринимателей натурой. Так, в одних слу-
чаях казна забирала в качестве налога 20% продукции част-
ных горнорудных предприятий и 40% ее скупала по заниженной
цене, в других — налог составлял 10% продукции, а все осталь-
ное закупалось.казной по установленной ею цене.
Рост производительных сил и товарного производства в об-
ласти ремесла и сельского хозяйства способствовал дальнейше-
му развитию товарно-денежных отношений в стране. В рас-
сматриваемый период значительно увеличилось число местных
рынков. К началу XIX в. они густой сетью покрыли провинции
восточной части страны, где проживала основная масса насе-
ления. Постоянные рынки существовали не только в крупных и
средних городах, но и в большинстве из почти полутора тысяч
уездных центров и во многих ремесленно-торговых посадах.
Периодические базары и ярмарки устраивались во mhofhx се-
лах, поселениях городского типа, при храмах и монастырях.
Сложились также устойчивые специализированные областные
рынки (шелковые в Нанкине, Сучжоу, Ханчжоу, Хучжоу иШэн-
цзэчжэне, хлопчатобумажные в Шанхае и С^нцзяне, рисовый
и красителей в Уху, соляной в Янчжоу и др.)- На них сверша-
лись оптовые сделки. В крупных городах действовали по не-
скольку (иногда до десятка) специализированных розничных
рынков, а в Пекине в XVII в. их насчитывалось два десятка.
Значительно более интенсивной, особенно к концу рассмат-
риваемого периода, стала межобластная торговля. Важную роль
в ней играли торговые дома и компании крупных шаньсийски^,
хуэйчжоуских и чжэцзянских купцов. Они закупали и развози-
ли по всей стране для продажи соль из Янчжоу и Сычуани, чай
из Цзянси, Фуцзяни и Чжэцзяна, рис из южных и центральных
провинций, пшеницу из северных, шелк из Чжэцзяна и Цзян-
су и т. д. В связи с развитием межобластной торговли боль-
шое значение приобрело каботажное мореходство, которое об-
служивало торговлю приморских провинций. В XVIII в. Шан-
214

хай ежегодно посещало около 3,6 тыс. каботажных судов [437,
с 23]. Цепь торговых центров сложилась также на Великом
канале, который в начале XVII в. обслуживало около 10 тыс.
судов [437, с. 23].
На почве роста товарно-денежных отношений все более уси-
ливался процесс отделения торговли от ремесла. Во многих
городах и районах торговцы скупали для перепродажи в других
местах продукцию у ремесленников и в целом ряде случаев
расплачивались с ними частично сырьем или полуфабрикатами.
По сравнению с предшествующим периодом значительно боль-
шее развитие получили также мелкая торговля вразнос в го-
родах и сельских районах.
В связи с развитием товарно-денежных отношений важные
изменения произошли в денежной системе страны. Традицион-
ные медные деньги со второй половины XVI в. стали, по су-
ществу, разменной монетой, а на роль основной валюты вы-
двинулось весовое серебро. Налоги еще с 1457 г. стали исчис-
ляться, а с 1581 г. и частично взиматься в серебре. Был упоря-
дочен выпуск бумажных ассигнаций. Жалованье чиновникам
уплачивалось частью зерном, частью деньгами, в том числе ас-
сигнациями, а чиновникам 9-го ранга — целиком ассигнациями.
Возрастающая потребность в серебряной валюте вызвала уси-
ливающийся импорт серебра и серебряных монет (мексиканских
долларов), который в XVI—XVIII вв. составлял ежегодно от
нескольких сот тысяч до 1—2 млн. долл. [240, с. 444], а с конца
XVIII в. стал еще более увеличиваться.
Развитие товарно-денежных отношений сопровождалось все
более четким выделением финансовых операций в самостоя-
тельную сферу деятельности. Во многих городах появились
банковские и ссудные конторы, меняльные лавки и другие
частные учреждения, ведшие финансовые операции. В своем
огромном большинстве они были тесно связаны с торговым ка-
питалом. Все более широкое распространение приобретало и
ростовщичество, которым занимались нередко те же купцы,
а также помещики и некоторые чиновники. В Хэнани в XVII в.
насчитывалось 213 ломбардов, в Пекине в 1744 г.—600—700
[437, с. 28], а в Гуанчжоу в 1833 г. — 830 ломбардов [231, с. 77],
не считая множества мелких ссудных лавок.
Продолжала так или иначе развиваться и внешняя торговля
Китая, главным образом морская, тогда как сухопутная ут-
ратила свое былое значение и поддерживалась лишь с Россией
(в XVII — первой половине XIX в.). С XV в. морская торговля
.велась через Нинбо, Фучжоу и Гуанчжоу, а с 1777 г. только
через Гуанчжоу. Ее развитию в XV в. во многом способство-
вали организованные минским правительством в 1403—1432 гг.
шесть морских экспедиций во главе с Чжэн Хэ в страны Юж-
ных морей и к берегам Аравийского полуострова, каждая с
участием нескольких десятков тысяч человек. Ведущими пред-
метами ввоза и вывоза оставались те же, что и в предшествую-
215

щий период. В XVII—XVIII в», основными внешнеторговыми
партнерами Китая становятся сначала португальцы, затем анг-
лийская Ост-индская компания. Западные капиталистические
страны, включая США, импортировали из Китая главным об-
разом шелк, чай и фарфор в обмен на товары фабричного
производства. Однако с начала XVIII в. англичане стали по-
степенно увеличивать ввоз в Китай опиума, доведя его с
200 ящиков в 1729 г. до 40 тыс. ящиков в 30-е годы XIX в.
Опиум стал главной статьей экспорта в Китай, что обусловило»
неэквивалентный характер торговли капиталистических стран
с Цинской империей, привело к массовому распространению
опиекурения среди китайцев, к огромной выкачке серебра из
страны и к расстройству денежной системы. Попытки пекинско-
го правительства воспрепятствовать ввозу опиума привели к
первой «опиумной» войне Англии против Китая (1840—1842),
которая положила начало его полуколониальному закабале-
нию капиталистическими державами.
Хотя в результате развития производительных сил и товар-
но-денежных отношений в Китае в рассматриваемый период
появились первые ростки раннекапиталистических форм органи-
зации производства в некоторых отраслях ремесла, превраще-
нию их в более зрелые формы и развертыванию в то время ка-
питалистических переворотов в производительных силах и
производственных отношениях в огромной мере препятствовал
ряд отрицательных факторов. Далеко не последнюю роль сре-
ди них играли цеховая организация ремесла и торговли, ме-
шавшая развитию частной инициативы, негативное влияние
казенного ремесла, которое суживало сферу деятельности товар-
но-денежных отношений, а также системы казенных монопо-
лий, сдерживавшей рост частного предпринимательства в ре-
месле и торговле. Однако, пожалуй, роль главного препятствия
для развития факторов формационного сдвига играла политика
властей в отношении ремесла и торговли, основанная на став-
шем традиционном принципе «сельское хозяйство — главное, а
ремесло и торговля — второстепенное и побочное», или — в
другой формулировке — «укорачивать ветви (т. е. ремесла и
торговлю), чтобы успешнее развивался ствол (т. е. сельское хо-
зяйство)». Руководствуясь этим принципом, власти по мере
своих сил и возможностей стремились ограничивать развитие
городского частного ремесла и торговли.
Они во многих случаях запрещали создание новых частных
горнорудных предприятий и с помощью войск закрывали создан-
ные без разрешения свыше. Целям ограничения частной ремес-
ленной металлургии служили тяжелые налоги с горнорудных
и плавильных предприятий и принудительные закупки у них
продукции по заниженным ценам. Городские частные ремеслен-
ники также страдали от тяжелых налогов и принудительных ка-
зенных закупок, а до 1562 г.—и от государственной трудовой
повинности. В 1649 г. цинское правительство запретило вла-
216

дельцам ткацких мастерских иметь более 100 станков, за каж-
дый станок свыше положенного числа владелец был обязан
платить специальный тяжелый налог. Это правило было отме-
нено лишь в начале XVIII в.
Различные ограничения практиковались властями и в обла-
сти внутренней торговли. Так, ^неоднократно запрещалась тор-
говля некоторыми видами шелковых тканей, металлами, солью
и другими товарами. Частную торговлю сильно стесняла и си-
стема внутренних таможен на границах провинций, при въезде
в крупные города, на важных торговых путях и переправах.
В конце XIV в. существовало около 400 таких таможен. В кон-
це XVI — начале XVII в. был введен торговый налог в размере
7зо цены товара, взимавшийся на таможнях и рынках. На прак-
тике указанная доля существенно увеличивалась. Торговцы, как
и ремесленники, были фактически беззащитны от произвола и
вымогательств со стороны чиновников.
Особенно большим ограничениям подвергалась внешняя тор-
говля. Еще в XIV в. власти запретили китайцам выезжать за
пределы страны. Вскоре был введен «морской запрет» — част-
ным лицам не разрешалось выходить в море без санкции вла-
стей. Он был отменен только в XVII в. В начале XV в. просто-
людины были лишены права владеть морскими судами. В 1519 г.
власти закрыли для иностранцев порт Гуанчжоу и не разреша-
ли им там селиться до 1699 г. В 1645 г. последовало запреще-
ние торговать с иностранцами шелковыми тканями, этот за-
прет повторялся несколько раз в XVIII в. В 1716 г. последовал
запрет на вывоз меди и цинка, в 1732 г.— на вывоз железных
котлов и т. д. К началу XVIII в. разрешалось вести морскую
торговлю с иностранцами лишь через Гуанчжоу. В целях еще
большего ограничения этой торговли цинские власти в 1720 г.
создали в Гуанчжоу купеческую организацию «Гун хан», кото-
рой вплоть до первой «опиумной» войны было предоставлено
исключительное право морской торговли с иностранцами.
Не входившая в данную замкнутую монопольную организацию
огромная масса китайских купцов тем самым была отстранена
от участия во внешней торговле с капиталистическими страна-
ми. От всех перечисленных и других ограничений страдала не
только китайская торговля, но и такие отрасли сельского хозяй-
ства и ремесла, как шелководство, чаеводство, шелкопрядение,
шелкоткачество, производство фарфора и чая, развитие кото-
рых в значительной мере зависело от внешней торговли. В этом
наглядно сказывалось отрицательное обратное воздействие по-
литической и идеологической надстройки на развитие произво-
дительных сил и социально-экономических отношений в стране.
Как видно из изложенного, производительные силы китай-
ского сословно-классового общества со времени завершения
первой технической (сельскохозяйственной) революции в
IV в. до н. э. и до начала промышленной революции во второй
половине XIX в. прошли в своем развитии четыре основных пе-
217

риода, или этапа, каждый из которых отличался своим общим
«уровнем» их и техники производства. Однако данное развитие
совершалось в рамках одного и того же определяющего каче-
ства, характерного для второй основной ступени эволюции
производительных сил, в рамках полунатурального обществен-
ного производства, важнейшими отраслями которого были ру-
тинное сельское хозяйство и ремесло, основанные на ручной тех-
нике индивидуального пользования и на маломощной энергети-
ческой базе. Точно так же и развитие производственной техни-
ки на всем протяжении этих четырех периодов не выходило за
границы свойственного указанной ступени исторического типа
техники, который характеризовался заменой средствами труда
(силой домашних животных, ветра и потоков воды) лишь энер-
гетической функции работника. Следовательно, указанные выше
четыре общих «уровня» развития производительных сил китай-
ского сословно-классового общества не выходили за рамки од-
ного и того же исторического типа техники производства и
одной и той же, второй основной ступени развития производи-
тельных сил. Кстати сказать, те же четыре периода можно обна-
ружить и при рассмотрении истории производительных сил
сословно-классового общества в древней и средневековой запад-
ной Европе. Это, разумеется, отнюдь не означает, что для ис-
тории производительных сил сословно-классовых обществ ха-
рактерно в качестве общей закономерности выделение четырех
периодов. Вместе с тем развитие производительных сил на их
второй основной ступени не может быть втиснуто и в рамки
умозрительной трехчленной формулы «раннего, развитого и
позднего периодов», которая составляет неотъемлемую принад-
лежность столь же умозрительного и условного деления исто-
рии на древность, средневековье, новое и новейшее время.
Хотя замена мускульной силы человека двигательной силой
домашних животных, ветра и потоков воды в целом ряде трудо-
емких производственных операций дала сначала мощный тол-
чок росту производительных сил и ознаменовала переход на
новую ступень в их развитии, технический прогресс производст-
ва оказался ограничен на этой ступени весьма определенными
границами. Двигательная сила человека в процессе труда за-
менялась лишь отчасти и только в сравнительно ограниченном
числе операций, поскольку замена ее иной, чем человеческая,
двигательной силой оказывалось просто невозможной и даже
нецелесообразной по чисто техническим причинам во множестве
других операций. Отчасти поэтому, а отчасти в связи с сущест-
вовавшими социально-экономическими условиями главная от-
расль тогдашнего общественного производства — сельское хо-
зяйство— базировалось в основном на двигательной силе са-
мих непосредственных производителей. В результате оно после
определенного подъема в первый из рассмотренных четырех пе-
риодов развивалось, в общем, замедленными темпами.
Что же касается ремесленного производства, то, несмотря на
218
•

постепенно увеличивавшуюся замену мускульной силы людей
двигательной силой домашних животных, ветра и потоков воды
б ряде трудоемких производственных операций, его основной
энергетической базой продолжала оставаться мускульная сила
работника на протяжении всего рассматриваемого периода.
И хотя в Китае в XVII—XVIII вв. сложились определенные тех-
нические и некоторые другие предпосылки для развития капи-
талистической мануфактуры, а следовательно, и для перехода
на вторую промежуточную ступень развития производительных
сил и общественного производства, этот переход, в силу изло-
женных выше причин, вплоть до второй половины XIX в. совер-
шался слишком замедленно и в весьма ограниченных пределах.
Лишь начавшееся во второй половине XIX в. в связи с экспан-
сией капиталистических государств внедрение западной машин-
ной техники коренным образом изменило направление и темпы
развития производительных сил страны. На основе внедрения
этой техники в Китае началась промышленная революция, а
вместе с нею переход китайского сословно-классового общества
к капитализму.
В Китае на всем протяжении огромной исторической эпо-
хи — от V—IV вв. до н. э. до второй половины XIX в.,— как
видно, не было такого исторического рубежа или периода, ко-
торый можно было бы принять за некий «коренной водораздел
между рабовладельческой и феодальной ступенями развития
производительных сил и общественного производства». Это
единодушно признается всеми синологами и убедительно сви-
детельствует о несостоятельности концепции рабовладельческо-
го и феодального «способов производства» применительно к
Китаю, поскольку исторические данные не подтверждают су-
ществования там двух разных исторических типов техники про-
изводства и двух соответствующих им основных ступеней раз-
вития производительных сил, одна из которых характеризовала
бы древний рабовладельческий, а другая —средневековый фео-
дальный «способы производства». Кстати сказать, материал ис-
тории всех других сословно-классовых обществ древности и
средневековья точно так же не подтверждает данную концеп-
цию в указанном плане, что лишний раз свидетельствует о ее
гипотетичности и несоответствии данным исторической действи-
тельности.
Приверженцы двухформационной концепции развития со-
словно-классовых обществ из числа исследователей истории
древнего и средневекового Китая признают, что там имел ме-
сто лишь один коренной качественный перелом в развитии ис-
торических типов техники и ступеней развития производитель-
ных сил. Они относят его к VI—IV вв., до н, э. и связывают
обычно с ним появление там частной собственности на землю,
т. е. то, что знаменует собою переход к сословно-классовому
обществу вообще. Но, признавая, что, кроме данного рубежа
в древней и средневековой истории Китая, особенно в IV—
219

VI вв. н. э. (т. е. при переходе от эпохи древности к эпохе
средневековья), не прослеживается никаких иных рубежей, ко-
торые можно было бы принять за водораздел между ступеня-
ми развития производительных сил, соответствующими рабовла-
дельческому и феодальному «способам производства», и про-
должая настаивать на реальности последних, они тем самым
игнорируют закон соответствия типов экономических произ-
водственных отношений определенным основным ступеням раз-
вития производительных сил. Это превращает двухформацион-
ную концепцию развития сословно-классового общества в
Китае, по существу, в произвольную. Такой является эта кон-
цепция и применительно ко всем другим, в том числе и за-
падноевропейским, сословно-классовым обществам, поскольку
она строится без учета тех же самых моментов.
Впрочем, В. Н. Никифоров, один из приверженцев концеп-
ции двухформационного развития сословно-классового общест-
ва и ее совмещения с традиционными эпохами древности и сред-
невековья, попытался обосновать ее применительно к Китаю
несколько иначе. Он характеризует сельскохозяйственную револю-
цию V—IV вв. до н. э. в Китае как «революцию в производи-
тельных силах», которая будто бы ознаменовала собой создание
материально-технической базы для перехода от «рабовладель-
ческого» к «феодальному способу производства»... в V в. н. э.,
т. е. спустя примерно тысячу лет после нее [229, с. 219]. Но, как
было показано в предыдущей главе, данный переворот, или ре-
волюция, в производительных силах в действительности начал-
ся в Китае в XIX—XVII вв. до н. э. и завершился в V—IV вв.
до н. э. сельскохозяйственной революцией. К тому же общест-
венными способами производства в теории общественных фор-
маций принято называть органическое единство определенных
основных ступеней развития производительных сил и обуслов-
ленных ими типов экономических производственных отношений.
И если в Китае в течение указанного тысячелетия ступень раз-
вития производительных сил, по уверению данного автора, уже
соответствовала «феодальному типу экономических производ-
ственных отношений», то совершенно непонятно, как там мог
продолжать до V в. н. э. господствовать «рабовладельческий
способ производства».
Чтобы как-то объяснить эту методологическую несуразность,
В. Н. Никифоров пишет о длительном отставании переворотов
в производственных отношениях от переворотов («революций»)
в производительных силах, утверждая: «Марксистская теория
никогда не провозглашала, что социальной революции должна
непосредственно предшествовать революция в производитель-
ных силах» [229, с. 219]. Однако данное утверждение не соответ-
ствует действительности. Сошлемся на два общеизвестных по-
ложения, высказанные К. Марксом: «На известной ступени
своего развития материальные производительные силы общест-
ва приходят r противоречие с существующими производствен-
220

ными отношениями... Тогда наступает эпоха социальной рево-
люции» [3, с. 7). «Вместе с произошедшей однажды революцией
в производительных силах, которая выступает как революция
технологическая, совершается также и революция в производ-
ственных отношениях» [13, с. 461]. К тому же Марксова теория
общественных формаций решительно отрицает, что низший тип
производственных отношений может составлять органическое
единство с более высокой ступенью развития производительных
сил. Таких «общественных способов производства» марксизм
не знает.
В нашей литературе, к сожалению, еще не проводится раз-
личие между основными и промежуточными ступенями разви-
тия производительных сил; доныне отсутствует в ней и обще-
принятая монистическая схема тех или других ступеней, осно-
ванная на едином общем критерии. И это, как видно, приводит
не только к методологическим трудностям при объяснении фак-
та одновременного существования разнотипных по своей фор-
мационной характеристике обществ, опирающихся на примерна
одинаковую материально-техническую базу, но и к разного ро-
да методологическим несуразностям при попытках найти какой-
то коренной качественный рубеж в характере производительных
сил между древними («рабовладельческими») и средневеко-
выми («феодальными») сословно-классовыми обществами. От-
сутствует в литературе и научно обоснованная классификация
производственной техники по ее историческим типам, которые
соответствуют определенным ступеням развития производитель-
ных сил.
Между тем такая классификация на основе научно обосно-
ванного единого общего критерия глубинного порядка, оче-
видно, позволит определить наиболее сущностные черты, от-
личающие каждый данный тип от остальных. Ее нельзя заме-
нить или подменить сравнениями по количественным «уровням
развития производительных сил и техники», которые лишь за-
темняют сущностное определение по коренным качественным
ступеням производительных сил и историческим типам техни-
ки производства, им соответствующим. Ведь каждый истори-
ческий тип техники и каждая ступень развития производитель-
ных сил, как было показано, предполагают определенные ко-
личественно-качественные изменения в пределах данного ко-
ренного качества, а следовательно, и наличие разных «уровней».
Значение классификации производственной техники по ее исто-
рическим типам состоит в том, что она позволит выявить ос-
новные ступени развития производительных сил и обществен-
ного производства и соответствующие этим ступеням основные
стадии социальной эволюции. Без такой классификации невоз-
можно определить основные и промежуточные ступени развития
производительных сил и соответствующие им типы экономиче-
ских производственных отношений, а следовательно, и господст-
вующие общественные способы производства.

Глава 3
ГОСПОДСТВУЮЩИЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ
ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ
КИТАЙСКОГО СОСЛОВНО-КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА
Основное экономическое содержание производственных от-
ношений в классовых обществах составляют отношения эксплуа-
таторской собственности на средства и условия производства,
определяемые отношениями ее экономической реализации в
процессе производства и распределения, т. е. Отношениями
частнособственнической эксплуатации. Соответственно господст-
вующий тип экономических производственных отношений в тех
или иных из этих обществ, как уже говорилось в первой части
книги, определяется типом экономической реализации эксплуа-
таторской собственности, т. е. типом частнособственнической
эксплуатации.
В VI—V вв. до н. э. в связи с разложением общинной соб-
ственности на землю и появлением частной и государственной
•собственности на нее, а также в связи с усилившимся процес-
сом имущественной и классовой дифференциации в китайском
обществе зародились и.стали получать все большее распростра-
нение и другие (помимо рабства) формы частнособственниче-
ской эксплуатации, в частности наемный труд в его докапита-
листической разновидности и аренда-издольщина. Правда, упо-
минания об аренде не встречаются в довольно скудных пись-
менных памятниках той эпохи. Поэтому ее появление обычно
связывают с реформами Шан Яна (IV в. до н. э.), направлен-
ными к всемерному развитию и укреплению частнособственни-
ческих отношений. Однако при этом упускают из виду, что эти
реформы лишь дали широкий простор тенденциям, наметив-
шимся еще в предшествующие столетия.
С появлением частной собственности на землю и класса
крупных землевладельцев в огромной мере расширилась сфера
частнособственнической эксплуатации непосредственных произ-
водителей. Основой ее была крупная частная собственность на
землю, являвшуюся важнейшим средством производства в зем-
ледельческих сословно-классовых обществах. В отличие от ан-
тичного Рима II в. до н. э.— I в. н. э., где крупными землевла-
дельцами эксплуатировались главным образом рабы, в Китае
наиболее распространенной формой частнособственнической
эксплуатации становится аренда-издольщина, которая возни-
222

кает вместе с появлением эксплуататорской собственности на
землю.
В IV—III вв. до н. э. аренда, судя по всему, стала гораздо
более распространенной, чем рабство и другие формы частно-
собственнической эксплуатации. Этому способствовали концен-
трация земли в руках крупных землевладельцев, в том числе
скупка ее купцами [426, с. 362] у людей, по тем или иным при-
чинам вынужденных продать ее, и соответственно увеличение
прослойки малоземельных и безземельных крестьян, прибегав-
ших к аренде земли (475, с. 113] либо становившихся наемными
работниками. Крупные землевладельцы и чиновники, получив-
шие земельные участки в вознаграждение за службу, не вели
собственного хозяйства, предпочитая сдавать землю в аренду.
Нередко арендаторами земли, у ее владельцев или государства
выступали посредники, которые, в свою очередь, пересдавали
ее в субаренду крестьянам мелкими участками за более вы-
сокую плату. «Однако наиболее характерной была, разумеется,
крестьянская аренда помещичьих земель» [336, с. 230]. Из-за
скудости и специфичности источников очень трудно составить
какое-либо представление об условиях арендной платы, положе-
нии арендаторов и их удельном весе во всей массе крестьянст-
ва в IV в. до н. э. Можно лишь предполагать, что в то время
по численности издольщики существенно уступали самостоятель-
ным крестьянам, но, по всей видимости, превосходили наемных
и юридически несвободных работников, из которых последние
по-прежнему использовались главным образом в качестве рабов
в сфере домашнего обслуживания представителей господствую-
щего класса.
Видимо, именно тогда сложились две традиционные для Ки-
тая категории несвободных работников — казенная и частно-
владельческая; первая из них обслуживала представителей зна-
ти и крупных чиновников, а также нужды государства и
пополнялась в основном за счет обращения в неволю преступни-
ков и их родственников и отчасти за счет пленных; вторая ка-
тегория обслуживала крупных помещиков и богачей, не при-
надлежавших к титулованной знати и чиновникам, и пополня-
лась в основном за счет самопродажи разорившихся крестьян
или продажи ими своих детей и жен в неурожайные годы. Не-
воля обычно была наследственной.
Кстати, нельзя не отметить, что китайские общие наименова-
ния юридически несвободных работников (ну, пу и др.) обычно
переводятся на европейские языки словом «рабы», что создает
весьма превратное представление о них как об экономически
(т. е. в смысле способов соединения их со средствами производ-
ства) однородной массе. Между ^ тем, если гфоследить, как ну
и пу соединялись со средствами производства, то сразу же об-
наружится научная несостоятельность такого перевода, посколь-
ку только лишь часть их не располагала никакими средствами
производства и эксплуатировалась в качестве рабов в домаш-
m

нем и производственном хозяйстве своего господина, тогда как
другая их часть (видимо, значительно меньшая) эксплуатиро-
валась помещиками в качестве крепостных и оброчных неволь-
ников.
С III в. до н. э. до последних десятилетий III в. н. э. в Ки-
тае уже вполне господствовала развитая система частной, в том
числе крупной частной, собственности на землю, составляющая
главную материальную основу функционирования частнособст-
веннической эксплуатации в добуржуазных обществах. В начале
указанного периода большая часть обрабатываемой земли нахо-
дилась, вероятно, в собственности крестьян. Однако уже во
II в. до н. э. появляются жалобы на то, что «поля богачей
простираются на многие ли25, а беднякам некуда даже воткнуть
шило». Они свидетельствовали о переходе многих крестьянских
земель в руки крупных собственников. К началу I в. н. э. отно-
сятся безрезультатные попытки Ван Мана разрешить обострив-
шуюся аграрную проблему путем ограничения размеров земле-
владения частных лиц и купли-продажи земли. Концентрация
земли в руках крупных собственников продолжалась с неосла-
бевающей силой.
Огромное развитие в рассматриваемый период получила и
государственная собственность на обрабатываемые земли, по
существу являвшаяся, как уже отмечалось, лишь особой разно-
видностью крупной частной земельной собственности, ассоцииро-
ванной частной собственностью господствующего класса,
поскольку та или иная доля доходов от этих земель присваива-
лась в различных форма\ определенными группами и предста-
вителями последнего. Данная собственность сначала складыва-
лась из земель, конфискованных циньскими правителями у
представителей знати завоеванных царств, а в последующее
время пополнялась за счет конфискации земельных богатств у
представителей ханьской знати, у купцов (при императоре
У-ди— 140—87 гг. до н. э.), а также за счет захвата пригодных
к обработке земель у соседних народов и распашки пустошей.
Одна часть казенных земель представляла собой резерв, пред-
назначенный для раздачи сановникам и нуждающимся крестья-
нам, другую составляли императорские имения, а третья ис-
пользовалась под поля военных поселений (тунтянь) и для
сдачи в аренду.
Кстати сказать, арендная плата за пользование казенны-
ми землями (включая земли военных поселений) стала в рас-
сматриваемый период одним из важнейших источников госу-
дарственных доходов, который обеспечивал поступление в казну
колоссального количества продуктов и огромных денежных
средств, что позволяло ханьским правителям во II—I вв. до н.э.
осуществлять политику снижения налогов с земледельцев до
Vis и даже до Узо доли урожая, а в некоторых случаях отменять
на время налоги в отдельных, пострадавших от стихийных бед-
ствий районах либо даже повсеместно.
:224

Во II в. до н. э., в начале правления династии Хань, удель-
ный вес арендаторов-издольщиков в общей массе крестьянско-
го населения, видимо, несколько снизился в связи с уменьше-
нием общей численности населения в предшествующий период
смут и потрясений и неоднократной раздачей властями пустую-
щих казенных земель в собственность безземельным крестья-
нам. Однако резерв пустующих земель со временем сильно
сократился, раздача их населению перестала практиковаться,
поэтому прослойка безземельных и малоземельных крестьян,
вынужденных прибегать к аренде земли, вновь стала увеличи-
ваться. К тому же со времени правления воинственного импера-
тора У-ди, вследствие беспрерывных войн, «крестьяне не имели
возможности спокойно заниматься своим хозяйством, они разо-
рялись и превращались в арендаторов, а арендаторы разоря-
лись и превращались в батраков» [415, с. 343).
Четырехсотлетний период существования Ханьской империи
(202 г. до н. э.— 220 г. н. э.) считается для древнего Китая
эпохой наибольшего развития рабства, к которому советские и
западные ученые, следуя схеме А. Сен-Симона, относят все су-
ществовавшие в древности формы эксплуатации юридически
несвободных работников. Однако удельный вес последних в об-
щей массе населения, в существующей системе частнособствен-
нической эксплуатации и в общественном производстве хань-
ского Китая был неизмеримо меньшим, чем в древней Греции
и античном Риме в период расцвета там рабовладельческих от-
ношений. В источниках нет сведений относительно численности
указанных работников в различные периоды существования
Ханьской империи. Известно лишь, что в 44 г. до н. э. насчи-
тывалось свыше 100 тыс. казенных несвободных работников
[424, с. 4], что считается исследователями максимальной цифрой
для всего ханьского периода. Частновладельческих несвободных
работников было, видимо, в несколько раз больше [424, с. 4].
Общая численность тех и других, по оценке К. Уилбэра, коле-
балась в пределах от 300 тыс. до 1 млн. человек [504, с. 177]
при общей численности населения страны 50—70 млн. человек26.
Соблюдая осторожность, американский ученый допускал, что
несвободные могли составлять от 1 до 5% общей массы насе-
ления [504, с. 216], считая более вероятной меньшую из ука-
занных цифр [504, с. 241]. Примерно такую же оценку числен-
ности несвободных в ханьском Китае давал и известный:
китайский историк Цзянь Боцзань, подчеркивавший, что их
удельный вес в общей массе населения был «крайне незначи-
тельным» [424, с. 24].
Большая часть несвободных использовалась в качестве до-
машней челяди у представителей знати, чиновников и богачей
[424, с. 17], т. е. в качестве домашних рабов. Остальные
были заняты в скотоводстве (пастухи императорских стад), в
ремеслах, торговле, рыболовстве, на рудниках, солеварнях
и т. д. Из них использовавшиеся на рудниках и солеварнях, а
15 Зак. 85
225

также пастухи императорских стад не располагали собственны-
ми средствами производства и эксплуатировались в качества
рабов. Несвободные, занятые уходом за императорскими моги-
лами, по-видимому, наделялись землей и являлись фактически
крепостными, отбывавшими барщину по охране могил и уходу
за ними. Остается неясным, все ли несвободные работники, за-
нятые в ремесле и торговле, использовались в качестве рабов,
или же некоторые из них эксплуатировались как оброчные не-
вольники, располагавшие своим производственным хозяйством.
Что же касается основной отрасли тогдашнего производст-
ва — земледелия, то в нем несвободные работники «использова-
лись крайне мало» [85, с. 89]; см. также [412, с. 47—53; 458v
с. 148—149]). Также неизвестно, все ли они эксплуатировались
в качестве рабов, или же некоторые из них были, по существу,,
крепостными. Во всяком случае, в источниках нет свидетельств
о существовании в тогдашнем Китае рабовладельческих хо-
зяйств типа древнеримских вилл и латифундий, хотя известно,
что некоторые представители знати и крупные богачи владели:
сотнями, а в отдельных случаях и тысячами рабов [458, с. 147}г
которые использовались главным образом непроизводительно.
Да и вряд ли существование рабовладельческих хозяйств могло»
быть целесообразным при наличии довольно значительной мас-
сы безземельных и малоземельных крестьян, готовых пойти а
кабалу к помещикам в качестве арендаторов и батраков. К то-
му же ханьские правители в общем не поощряли развития част-
ного рабовладения. Правда, они иногда разрешали крестьянам
продавать своих детей и жен в голодные годы, однако горазда
чаще издавали указы о массовом их отпуске на свободу.
Наемный труд в ханьский период, судя по различным дан-
ным, имел меньшее распространение, чем рабство. Он приме-
нялся в ремеслах, при добыче и выплавке металлов, добыче
соли, в строительстве и т. д.
Основную же массу непосредственных производителей, под-
вергавшихся частнособственнической эксплуатации, составляли
в ханьском Китае не рабы, не крепостные и не наемные работ-
ники, а юридически свободные арендаторы. Они обрабатывали
земли, арендованные у помещиков, представителей знати, чинов-
ников, купцов, императорского дома и государства. Арендная*
плата выплачивалась натурой и составляла около 40% урожая
на государственных и 50% урожая — на частных землях [397,
с. 52]. Кроме того, арендаторы, по утверждению одного из ки-
тайских источников, обязаны были платить государству земель-
ный налог, составлявший Vis—7зо долю урожая [375, с. 253]..
Юридический статус арендаторов, видимо, не отличался сколь-
ко-нибудь существенно от статуса самостоятельных крестьян.
Фактически же они, завися во многом от владельца земли, не
могли не находиться в более приниженном положении по срав-
нению с самостоятельными крестьянами. Учитывая последнее,,
вряд ли можно согласиться с теми авторами, которые утвер-
226

^кдают, что в древности арендаторы будто бы находились в
меньшей зависимости от помещиков, чем в эпоху средневековья
(см., например, (229, с. 233—234]). Кстати сказать] именно в
эпоху древности, точнее, в первых веках нашей эры ъ Китае
появляются категории зависимых работников (буцюй, бинькэ,
мэнкэ, цзякэ и др.), которые занимали промежуточное положе-
ние между арендаторами и крепостными, между наемными ра-
ботниками и рабами и, в отличие от несвободных, не подлежа-
ли купле-продаже, дарению и т. д.
Нет никаких сведений о количественном соотношении между
подвергавшимися налоговой, ростовщической и торговой
эксплуатации самостоятельными крестьянами и ремесленника-
ми, с одной стороны, и лишенными полностью или частично
средств производства и подвергавшимися частнособственниче-
ской эксплуатации работниками — с другой. На основании раз-
личных данных можно лишь утверждать, что в начале рассмат-
риваемого периода самостоятельные крестьяне составляли боль-
шинство населения, а к концу его их удельный вес значительно
■сократился (возможно, до 50%) и соответственно увеличилась
доля работников, подвергавшихся частнособственнической
эксплуатации. Что же касается количественного соотношения
между арендаторами и несвободными работниками, то о нем
некоторое представление можно составить, например, по таким
данным: общее число несвободных работников в эпоху Хань
исчислялось, как отмечалось выше, по всей вероятности, не-
сколькими сотнями тысяч, тогда как только на земли военных
поселений было направлено в качестве арендаторов в 119 г.
до н. э. 725 тыс., а в 112 г. до н. э.— еще 600 тыс. человек [43,
•с. 91]. Эти цифры — достаточно убедительное доказательство
несостоятельности попыток некоторых приверженцев рабо
владельческой и феодальной концепции представить дело так,
будто в ханьском Китае число рабов «могло... быть большим,
чем число арендаторов» [229, с. 226].
Таким образом, наиболее распространенной, господствую-
щей формой хозяйственного использования работников, подвер-
гавшихся частнособственнической эксплуатации, являлась
аренда. За нею в нисходящем порядке следовали рабство, на-
емный труд, крепостничество и оброчное невольничество, кото-
рые в своей совокупности значительно уступали в количествен-
ном отношении аренде.
Утверждение системы крупной частной собственности на зем-
лю и неразрывно связанной с нею системы частнособственни-
ческой эксплуатации повлекло за собой существенные измене-
ния по сравнению с XV—VI в>в. до ih. э. в системе отчуждения
и присвоения прибавочного продукта и прибавочного труда не-
посредственных производителей эксплуататорами. Рента-налог
перестала быть единственным широко распространенным ти-
лом (способом) эксплуатации. Наряду с нею получили широкое
распространение и такие способы эксплуатации, как земельная
15*
227

рента-налог (подробнее о ней см. [135, с. 410—423)) и докапи-
талистическая частнособственническая рента в ее различных
разновидностях, а также ростовщический процент и торговая
прибыль. Определенные изменения претерпела и рента-налог.
Она стала представлять ту часть налоговых поступлений (глав-
ным образом с самостоятельных мелких производителей), кото-
рая присваивалась представителями знати, крупными и средни-
ми чиновниками в виде жалованья и «кормлений». Правом на
«кормления» пользовались только князья и обладатели титула
хоу общей численностью не более 1 тыс. человек. За каждым
из них закреплялась «кормленческая» территория, на которой
насчитывалось от 500—600 до нескольких десятков тысяч по-
датных дворов. С них в пользу «кормленщика» ежегодно взи-
малось по 200 медных монет, что, по-видимому, составляло лишь
часть налога, выплачиваемого этими дворами государству [419,.
с. 146J.
Земельную ренту-налог составляла та часть поступлений в
казну от военных поселенцев и других арендаторов государст-
венных земель, которая присваивалась представителями знати,,
крупными и средними чиновниками в виде жалованья и регу-
лярных подарков от императора, а также путем систематиче-
ского казнокрадства. Она отличалась от ренты-налога лишь
происхождением, будучи арендной платой за пользование госу-
дарственной землей, а не налогом. Эту разницу зримо ощуща-
ли только налогоплательщики и арендаторы государственных
земель (в том числе и военные поселенцы), и лишь в том от-
ношении, что арендная плата на землях казны, составлявшая
обычно около 40% урожая, значительно превышала размер на-
лога. Когда же средства, полученные в счет налога и арендной
платы за пользование казенными землями, превращались в жа-
лованье, т. е. приобретали характер ренты, они выступали уже
в единой обезличенной форме государственных расходов, про-
ходящих по определенным бюджетным статьям. Для получате-
лей данной ренты было совершенно безразлично то или иное
ее происхождение, поскольку это никак не сказывалось на ее
размере. Для исследователей же во многих случаях представ-
ляется затруднительным определить, какая часть налргов и
арендной платы за пользование государственными землями пре-
вращалась соответственно в ренту-налог и земельную ренту-на-
лог, т. е. присваивалась в том или ином виде эксплуататорами,
и что именно по своему происхождению представляло собой в
разных случаях жалованье крупных и средних чиновников —
ренту-налог или же земельную ренту-налог. Можно лишь с
большой долей вероятности предполагать, что в местах массо-
вой аренды казенных земель (в частности, в районах военных
поселений) жалованье этих чиновников представляло собой
часть поступлений от арендной платы за пользование государст-
венными землями и, значит, носило характер земельной ренты-
налога, а там, где аренда указанных земель не получила боль-
228

того распространения, оно складывалось из налоговых посту-
плений и, следовательно, представляло собою ренту-налог. Та-
кой же рентой-налогом были и «кормления», затрагивавшие в
ханьский период 7в—7б часть населения страны (43, с. 76—77].
В состав налогов входили и трудовые повинности населения
по постройке дорог, ирригационных, оборонительных и других
сооружений. Однако результаты труда по этим повинностям
по самой своей природе не могли присваиваться отдельными
представителями господствующего класса и потому не прини-
мали рентную форму. В виде ренты-налога и земельной ренты-
налога присваивались лишь натуральные и в значительно мень-
шей мере денежные поступления по налогу и арендной плате
за пользование казенными землями. Иначе говоря, в отличие
от того, что имело место в Китае в период XV—VI вв. до н. э.,
рента-налог в рассматриваемый период (точно так же, как и
земельная рента-налог) выступала только в натуральной (про-
дуктовой) и в значительно меньшей мере в денежной форме,
но не принимала отработочной формы.
В отличие от них частнособственническая рента отчужда-
лась и присваивалась и в отработочной, и в натуральной, и,
возможно, в очень незначительной мере также в денежной фор-
ме. В отработочной форме она присваивалась при рабской и в
какой-то мере при крепостнической и арендной эксплуатации, в
натуральной (и, возможно, в очень незначительной мере в де-
нежной) форме — при арендной эксплуатации и оброчном не-
вольничестве. При этом господствующей формой частнособствен-
нической ренты являлась, несомненно, натуральная (продукто-
вая), которая обычно составляла половинную долю урожая и в
огромной мере преобладала над всеми другими формами, что
было связано с большим количественным преобладанием арен-
ды над всеми другими формами частнособственнической
эксплуатации в Китае в рассматриваемый период и с неразви-
тостью товарно-денежных отношений.
Какой же из типов (способов) отчуждения и присвоения
эксплуататорами прибавочного продукта и прибавочного труда
непосредственных производителей был господствующим в Ки-
тае в ханьский период — рента-налог, земельная рента-налог,
ростовщический процент, торговая прибыль или же частнособст-
венническая рента? Безусловно, последняя в ее земельной
(арендаторской) разновидности, поскольку в составе тогдаш-
него господствующего класса огромное большинство составля-
ли крупные землевладельцы (помещики и купцы — земельные
собственники), а большую часть работников, подвергавшихся
частнособственнической эксплуатации,— арендаторы-издольщи-
ки. Более того, многие получатели ренты-налога и земельной
ренты-налога — представители знати, крупные и средние чи-
новники — являлись также и крупными землевладельцами, ли-
бо получившими землю в качестве награды от императора, ли-
бо приобретавшими ее другими путями и эксплуатировавшими
229

на своих землях арендаторов, рабов и крепостных. Во многих
случаях трудно или даже невозможно определить, что же было
главным источником их доходов — рента-налог и земельная
рента-налог в виде жалованья, «кормлений» и регулярных по-
дарков от императора или же частнособственническая рента от
эксплуатации их земельных владений. Таким образом, удельный
вес частнособственнической ренты в системе присвоения гос-
подствующим классом прибавочного труда непосредственных
производителей в действительности был даже большим, чем
это может показаться на первый взгляд.
В III в. н. э., в период Троецарствия, в связи с частыми
войнами, опустошениями и массовым бегством крестьян из род-
ных мест, многие земли были превращены в государственные
и отведены под военные поселения. В это время прослойка
арендаторов заметно увеличивается за счет безземельных
крестьян, завербованных властями на земли военноземледель-
ческих поселений. Те из них, которые располагали собственным
рабочим скотом и инвентарем, отдавали государству в качестве
арендной платы до половины урожая, а получавшие в пользо-
вание вместе с землей рабочий скот и инвентарь — около 60%
урожая [240, с. 117]. В дальнейшем размер арендной платы на
землях военных поселений был увеличен на 20%, вследствие
чего арендаторы потеряли заинтересованность в своем труде.
Они не имели права самовольно оставлять эти поселения, в
случае бегства власти карали их жен и детей. Иначе говоря,
арендаторы, не будучи крепостными, были прикреплены к зем-
ле. Тогда же «законом бъщо установлено, что знатные могут
иметь каждый до несколько сотен арендаторов и не нести по-
винности и налоги, поэтому многие мелкие землевладельцы
охотно становились их арендаторами, а знатные поглощали
землю» [432, с. 526].
С конца III в. в Китае начался новый этап в развитии си-
стемы отчуждения и присвоения господствующим классом при-
бавочного продукта и прибавочного труда непосредственных
производителей, продолжавшийся примерно до середины VIII в.
и связанный с введением системы государственного надель-
ного землепользования. Это мероприятие, подготовленное в зна-
чительной мере широким развитием государственной собствен-
ности на землю в предшествующий период Троецарствия, было
вызвано, по-видимому, стремлением правящей верхушки ста-
билизировать неустойчивое положение основной массы подат-
ного населения, с тем чтобы уберечь страну от потрясений и
одновременно поставить преграду на пути уменьшения государ-
ственного дохода вследствие обезземеливания крестьян и кон-
центрации земли в руках крупных собственников, которые, об-
ладая значительным влиянием на местах, имели достаточные
возможности уклоняться от уплаты налогов.
В 280 г., в период правления династии Западная Цзинь, на-
чала внедряться система государственного надельного земле-
230

пользования, или система «наделов в пользовании» (чжань
тянь), которая дала новый толчок развитию арендных отноше-
ний в стране. Большая часть земли стала считаться собствен-
ностью государства, а самостоятельные крестьяне -- держателя-
ми государственной земли. Они подразделялись на податных
первого разряда (мужчины и женщины в возрасте от 16 до
60 лет) и второго разряда (мужчины и женщины в возрасте от
13 до 15 и от 61 до 65 лет), подлежавших наделению из госу-
дарственного фонда «наделами в пользование» для собственных
нужд и «податными наделами» (кэ тянь), урожай с которых
целиком передавался государству в качестве налога и платы
за пользование наделами чжань тянь. Податным первого раз-
ряда полагалось иметь «наделы в пользовании» размером
70 му для мужчин и 30 му для женщин, а «податные наде-
лы» — 50 и 20 му соответственно. Податные второго разряда
наделялись участками чжань тянь в половинном размере по
сравнению с податными первого разряда, а также участками
кэ тянь площадью 25 му (только лишь мужчины). Не достиг-
шим податного возраста и превысившим его никаких наделов
не полагалось. Закон не затрагивал существующие крупные
частные землевладения [240, с. 132]. По этому же закону каж-
дый из чиновников имел право на получение участка земли, со-
ответствующего по размеру его рангу — от 10 цин (1 цин =
= 100 му) для чиновника 9-го ранга до 50 цин для чиновника
1-го ранга; данные участки, свободные от налогов и повинно-
стей, должны были обрабатываться арендаторами (от 1 до
15 дворов в зависимости от ранга чиновника).
Таким образом, крестьяне в своей основной массе превра-
щались в арендаторов государственных, чиновничьих и поме-
щичьих земель. Арендаторы государственных земель были обя-
заны помимо выплаты арендной платы нести в пользу госу-
дарства также трудовые повинности; общий размер выплат и
отработок в ценностном выражении достигал половины урожая.
Хотя государственная надельная система внедрялась лишь
в северной части страны и к тому же очень непоследовательно,
а затем в условиях постоянных войн и междоусобиц соответ-
ствующие узаконения совсем перестали проводиться в жизнь,
арендные отношения в Китае (включая и его южную часть)
в III—V вв. получили значительно большее распространение по
сравнению с предшествующим периодом. Для Китая этого вре-
мени были характерны также некоторый количественный рост
массы юридически несвободных работников, главным образом
за счет обращения в неволю пленных, захватываемых в ходе
непрерывных межусобных войн, увеличения числа несвободных,
занятых в сельском хозяйстве, о чем косвенно свидетельствуют
многочисленные акты дарения их вместе с землей и скотом им-
ператорами представителям знати и чиновникам (см. [502,
с. 315—317]), а также численного роста зависимых работником
(буцюй, бинькэ и др.), занимавших промежуточное положо-
•J:il

ние между свободными и несвободными (см. [502, с. 348—358]).
По подсчетам китайского историка Ван Итуна [502, с. 303—
304], с 353 по 481 г. в результате междоусобных войн в Север-
ном Китае было захвачено свыше 700 тыс. пленных, значитель-
ная часть которых стала юридически несвободными работника-
ми. Трудно сказать, каково было общее число несвободных
в Китае в IV—V вв., во всяком случае, оно исчислялось многи-
ми сотнями тысяч и превышало общее число несвободных в пе-
риод правления ханьской династии. Часть несвободных работни-
ков, несомненно, была посажена на выделенные их владельцами
земли [502, с. 344], вела свое полусамостоятельное производст-
венное хозяйство и эксплуатировалась в качестве крепостных.
Другие, полностью лишенные средств производства, трудились
как рабы в производственном и домашнем хозяйстве своих гос-
под. Некоторым казенным несвободным людям разрешалось
арендовать землю у монастырей [502, с. 347], т. е. они эксплуа-
тировались в качестве либо крепостных, либо оброчных неволь-
ников. В роли оброчных невольников выступали, вероятно, и
некоторые частновладельческие несвободные, занимавшиеся тор-
говлей [502, с. 339]. Однако, несмотря на определенное увели-
чение численности несвободных работников, главным образом
рабов, их удельный вес в системе частнособственнической
эксплуатации, видимо, даже уменьшился в связи с еще более
широким по сравнению с предшествующим периодом распро-
странением арендных отношений.
В 485 г. в Северном Китае, где в то время правила дина-
стия Северная Вэй, вновь была введена в несколько изменен-
ном по сравнению с периодом Западной Цзинь виде система
государственного надельного землепользования, получившая на-
звание системы равных полей (цзюнь тянь). Она не затраги-
вала во многих отношениях существовавшую крупную частную
собственность на землю. Распространенная в VI в. на весь Ки-
тай, она с различными изменениями просуществовала до сере-
дины VIII в. Согласно закону 485 г., крестьяне в возрасте от
15 до 70 лет считались податными и получали в пользование
наделы: мужчины — 40 му под посевы зерновых, 20 му под ту-
товые посадки и 10 му под посевы конопли (в районах выра-
щивания ее), а женщины — 20 му под посевы зерновых и 5 му
под посевы конопли. Крестьянской семье, состоящей из 5 душ,
полагался также надел под усадьбу размером 1 му. Наделы
под посевы зерновых (лу тянь) предоставлялись лишь во вре-
менное пользование. Они отбирались государством у крестьян
после превышения податного возраста или в случае их смерти.
Остальные наделы считались наследственными. Сначала не раз-
решалась купля-продажа тех и других. Исключения допуска-
лись для наследственных наделов лишь в тех случаях, когда
они превышали установленную норму или были меньше ее; в
этих случаях разрешалось продавать излишки либо докупать
недостающее. Податные крестьяне, ставшие таким образом
232

арендаторами государственной земли, обязаны были отдавать
казне определенную долю урожая зерна и других продуктов
.своего труда, а также нести в ее пользу трудовые повинно-
сти. Обычно в литературе все эти повинности и сборы очень
неточно именуются налогами, в действительности же они вклю-
чали в себя не только налоги, но и арендную плату за пользо-
вание государственными наделами. Размер указанных выплат и
отработок в начальный период правления династии Тан (VII в.)
составлял 2 даня (свыше 207 литров) зерна с каждых 100 му
земли27, а также 2 чжана (6,4 м) шелковой ткани или 2,4 чжа-
на (7,68 м) холста, 3 ляна (свыше 111 граммов) хлопка или
3 цзиня (1,8 кг) конопли и 20 дней отработок с каждого подат-
ного мужчины [371, с. 83—84]. В окрестностях столицы при Та-
нах сборы зерном с податных составляли 5 шэн (свыше 5 кг)
с каждого му земли, тогда как арендная плата на частновла-
дельческих землях доходила до 1 даня зерна с 1 му, превышая
вЛО—20 раз сборы с податных крестьян [432, с. 191]. Юриди-
чески же несвободные работники при аренде земли платили
1 дань зерна с 1 му земли [405, с. 59}28.
Система «равных наделов» не только не затрагивала сущест-
вующее крупное частное землевладение, но даже «в известной
мере поощряла его. В частности, помещикам, имевшим юриди-
чески несвободных работников, полагались на них такие же
наделы, как и на податных крестьян, причем с уплатой нало-
гов в восьмикратно уменьшенном размере и без отбывания
трудовых повинностей. Кроме того, выделялись дополнительные
наделы по 30 му на каждого вола, однако не более чем на
4 головы. В качестве крупных помещиков выступали и чинов-
ники, которым государство вместо натурального жалованья
предоставляло соответственно их рангам участки пахотной зем-
ли площадью от 600 до 1500 му; на каждый участок полагалось
от 5 до 40 не облагавшихся налогами арендаторов, фактиче-
ски же их было больше [405, с. 27—28].
Введение системы «равных полей» в 485 г. хронологически
почти совпадает с падением Западной Римской империи
(476 г.), принимаемым обычно за рубеж между традиционными
эпохами древности и средневековья и соответственно между
рабовладельческой и феодальной формациями. Неудивительно,
что это сделало крайне соблазнительной для некоторых совет-
ских историков попытку изобразить введение указанной систе-
мы как переход от рабовладельческого к феодальному способу
производства. Один из них, В. Н. Никифоров, считает «естест-
венным объяснением» факта преобладания государственной
собственности при надельной системе землепользования «необ-
ходимость превращения одной формы частной собственности и
другую, переход собственности из рук одного эксплуататорского
класса в руки другого» [229, с. 217]. В данном случае, утвер-
ждает он, «мы имеем дело с изменениями формационного по-
рядка», которые сводятся к «преобразованию* рабов в закрепи
хч\

щенных крестьян», к тому, что «из бывших свободных земле-
дельцев-общинников сложился класс зависимого крестьянства»
[229, с. 234].
Вторя ему, А. Ю. Тюрин пишет, что в результате введения
надельной системы, означавшей будто бы «прикрепление
крестьян к земле», они «сами становились... собственностью го-
сударства», «оказались превращенными в феодально-зависимых
крестьян, образовавших вместе со своими наделами единый
нерасчлененный объект собственности государства и облагав-
шихся феодальной рентой»; все это «в корне меняло политэко-
номическую сущность взимавшихся с них податей», которые
превратились в «феодальную земельную ренту» [329, с. 105].
В основе приведенных положений В. Н. Никифорова лежат
не раз уже упоминавшиеся неправомерное отождествление тра-
диционных эпох с основными стадиями социальной эволюции,
правовая и эталонная методология, а также сведения корен-
ных качественных различий между классовыми формациями к
чисто количественной разнице, которая «определяется в конце
концов долей присваиваемого эксплуататором и оставляемого
непосредственному производителю продукта, а также степенью
контроля эксплуататора над эксплуатируемым» [229, с. 58], т. е.
степенью «смягчения» и «ослабления* эксплуатации в духе
А. Сен-Симона. Они представляют собой попытку обойтись без
специальных историко-социологических и политэкономических
исследований, руководствуясь идущими еще от А. Сен-Симона
и сенсимонистов априорными и ошибочными представлениями,
будто в период древности эксплуатируемые работники в пра-
вовом отношении находились в гораздо худшем, чем в средне-
вековье, положении, будто в период древности существовала
некая единая «рабовладельческая эксплуатация», а в периоА
средневековья — столь же единая «феодальная эксплуатация»,
разница между которыми сводится как раз к «степени контро-
ля», т. е. полной или неполной собственности эксплуататора на
личность работника и к степени эксплуатации последнего.
Не соответствуют действительности также утверждения о «пре-
образовании рабов в закрепощенных крестьян», о массовом
переводе рабов в VII в. «в разряд зависимого крестьянства» и о
«переходе собственности из рук одного эксплуататорского клас-
са в руки другого».
Не имеют под собой достаточных оснований и предложенные
А. Ю. Тюриным тезисы о превращении крестьян — арендаторов
государственной земли в «собственность государства» и о том,
что введение системы государственного надельного землеполь-
зования будто бы «в корне изменило политэкономическую сущ-
ность взимавшихся с них податей». В действительности не прои-
зошло никаких изменений в правовом хтатусе крестьян после
введения указанной системы, они отнюдь не стали «собствен-
ностью государства» и по-прежнему считались властями юри-
дически свободными лицами в отличие от несвободных работ-
234

ников (рабов, крепостных и оброчных невольников). Точно так
же не произошло никаких «коренных изменений политэконо-
мической сущности» эксплуатации, которой они подвергались.
Она оставалась, как и раньше, докапиталистической рентной.
Стало иным лишь соотношение между некоторыми разновидно-
стями этой докапиталистической рентной эксплуатации.
Введение системы государственного надельного землеполь-
зования означало прежде всего и главным образом замену рен-
ты-налога земельной рентой-налогом, а также резкое сужение
круга получателей последней. В него теперь входили лишь им-
ператор, его родственники и приближенные, сановники и неко-
торые крупные чиновники, т. е. те, кто имели доступ к государ-
ственным средствам и бесконтрольно распоряжались ими. Что
же касается частнособственнической ренты, то сфера ее дейст-
вия даже еще больше расширилась в связи с заменой нату-
рального жалованья чиновникам раздачей им участков земли,
обрабатываемых арендаторами. В самом деле, хотя чиновники
и многие крупные землевладельцы стали, подобно основной мас-
се крестьян, лишь держателями участков государственной зем-
ли, в экономическом плане их положение было сходным с поло-
жением частных собственников, поскольку прибавочный продукт
и прибавочный труд арендаторов, работавших на этих участ-
ках, т. е. плоды от экономической реализации земельной соб-
ственности, присваивались в данном случае ими, а не казной.
Таким образом, как это ни парадоксально выглядит на пер-
вый взгляд, переход к системе государственного надельного
землепользования, хотя он и сопровождался, в общем, усилени-
ем податного гнета и увеличением повинностей крестьян, став-
ших держателями государственной земли, не привел к росту той
доли поступлений от них, которая присваивалась представителя-^
ми господствующего класса по государственным каналам. На-
против, удельный вес ренты-налога и земельной ренты-налога
в системе присвоения эксплуататорами прибавочного продук-
та и прибавочного труда непосредственных производителей да-
же заметно уменьшился за счет увеличения доли различных
разновидностей докапиталистической частнособственнической
ренты. Важнейшее и преобладающее положение среди этих раз-
новидностей принадлежало по-прежнему земельной (арендатор-
ской) ренте в ее натуральной форме, поскольку большинство
работников, подвергавшихся частнособственнической эксплуа-
тации, составляли арендаторы, а арендная плата взималась, как
правило, натурой из доли урожая. Что же касается земельно-
личностной (крепостной) и личностной (рабской и оброчно-не-
вольнической) разновидностей докапиталистической частнособ-
ственнической ренты, то, в отличие от некоторых западноевро-
пейских добуржуазных классовых обществ, они занимали, в
общем, довольно скромное место в существовавшей тогда в Ки-
тае системе частнособственнического присвоения прибавочного
продукта и прибавочного труда непосредственных производи-
235

телей господствующим классом, поскольку рабство, крепостни-
чество и оброчное невольничество там по-прежнему имели
значительно меньшее распространение, чем арендная форма
эксплуатации.
За время своего существования система «равных наделов»
не раз претерпевала различные изменения. Например, в 564 г.
податной возраст был установлен в пределах от 18 до 66 лет, а
размеры наделов увеличены вдвое; чиновникам и титулованной
знати в зависимости от титулов и рангов разрешалось иметь
от 60 до 300 юридически несвободных работников, наделяемых
землей, а богачам — не более 60 [405, с. 33]. По закону, приня-
тому в конце VI в., при правлении династии Суй, чиновникам
и представителям знати полагались наследственные («вечные»)
наделы площадью от 40 до 10-тыс. му и служебные наделы
размером от 100 до 500 му в зависимости от ранга или
титула. В начале VII в., при Танах, размер полевых наделов
для податных крестьян-мужчин был увеличен до 100 му, для
женщин — до 30 му, старым и немощным полагались наделы
в 40 му. Наследственные наделы стали называться «вечными»,
а ненаследственные — «подушными»; было установлено, что вто-
рые по своему размеру должны в 5 раз превосходить первые
[405, с. 34]. Значительно увеличились наследственные и служеб-
ные наделы чиновников и представителей титулованной знати.
Судя по тому, что земля давалась и на юридически несво-
бодных работников, а также нередко дарилась вместе с ними
представителям знати, многие из таких работников вели свое
полусамостоятельное производственное хозяйство и, следова-
тельно, эксплуатировались как крепостные29. В число последних
входили и государственные несвободные работники, приписан-
ные к монастырям в качестве держателей монастырских наде-
лов, за пользование которыми они выплачивали определенный
натуральный оброк. Многие другие несвободные не располага-
ли своим хозяйством и использовались целиком в домашнем
и производственном хозяйстве своего господина, подвергаясь
эксплуатации в качестве рабов. Наконец, очень незначительное
число несвободных выступали, особенно в сфере торговли, в ка-
честве оброчных невольников.
Общая численность несвободных работников была отнюдь
не меньшей, скорее, по всей вероятности, даже большей, чем в
IV—V вв., поскольку в рассматриваемый период нередким яв-
лением были войны и по-прежнему практиковалось массовое
порабощение и закрепощение пленных. Достаточно сказать, что,
например, в 554 г. государство Западное Вэй во время войны
с государством Лян захватило и обратило в неволю свыше
100 тыс. пленных [502, с. 305]. Районом наибольшей концентра-
ции несвободных работников был Северный Китай, являвшийся
в то время основной территориальной базой китайской цивили-
зации и выделявшейся среди других регионов страны более раз-
витой экономикой. В сфере производства крепостные, по всей
236

видимости, количественно преобладали над рабами, поскольку
«два ли не 'большинство последних использовалось в непроиз-
водительной области домашнего обслуживания представителей
! осиодствующсто класса.
Довольно большое распространение имели также различные
промежуточные между свободным и несвободным трудом фор-
мы эксплуатации (бинькэ, буцюй, цзякэ и др.). В 466—470 гг.
только в округах Динчжоу, Цичжоу и Дунцинчжоу государст-
ва Северное Вэй насчитывалось около 100 тыс. таких зависи-
мых хозяйств, в 544 г. в государстве Восточное Вэй — 600 тыс.
хозяйств, а в 600 г. в государстве Суй, объединившем всю стра-
ну,— 243 тыс. хозяйств (641,5 тыс. человек) [502, с. 358]. Круп-
ные землевладельцы, пользуясь ослаблением государственной
власти на местах во время различных смут, войн и потрясений,
нередко превращали податных крестьян в зависимых от себя
людей и присваивали платежи, которые те должны были пере-
давать казне. Благодаря этому в начале 60-х годов VI в. чис-
ленность податных крестьян уменьшилась более чем на 600 тыс.
дворов, а в 565—567 гг. оно сократилось еще на 60% [439,
с. 117—118}. В результате произведенной в 583 г. в северных об-
ластях страны ревизии было обнаружено и отнято государством
у помещиков 443 тыс. дворов (1641,5 тыс. человек) таких быв-
ших податных, ставших частнозависимыми [427, с. 6]. Попытки
властей произвести аналогичную ревизию и в южных областях
натолкнулись на ожесточённое сопротивление со стороны круп-
ных землевладельцев и были прекращены.
Однако основную массу непосредственных производителей,
подвергавшихся частнособственнической эксплуатации, состав-
ляли арендаторы, которые, судя по всему, в количественном от-
ношении значительно превосходили рабов, крепостных, полу-
свободных частнозависимых работников и наемных работников,
вместе взятых. Они составляли преобладающее большинство ра-
ботников производства не только на казенных, но, по всей ви-
димости, и на частновладельческих землях крупных собственни-
ков. «Хотя крупные земельные собственники из старых аристо-
кратических родов, вероятно, обрабатывали свои земли отчасти
с помощью рабов (точнее — несвободных работников вообще.—
В. Я.) и полузависимых держателей (буцюй),— отмечает из-
вестный синолог Э. Балаш,— однако большая часть их земель,
по всей видимости, сдавалась в аренду на условиях выплаты
продуктовой ренты — обычно определенной доли урожая» [447,
• с. 24]. Точно так же обстояло дело с землями императорского
дома, чиновников и непривилегированных помещиков. Даже на-
.дельные крестьянские земли, нередко пересдавались в суб-
аренду, о чем свидетельствуют сохранившиеся в Дунхуане
арендные договоры времен танской династии (см. [395, с. 104—
107]). В роли арендаторов иногда выступали и несвободные
работники [447, с. 24]. Такая аренда, по существу, лишь маски-
ровала в одних случаях (когда несвободный работник арендо-
237

вал землю у своего господина) чисто крепостнические отноше-
ния, в других (когда он арендовал землю у третьего лица) —
отношения оброчного невольничества.
Установленные законом нормы земельных наделов для по-
датных крестьян, судя по всему, предусматривали лишь мак-
симальный размер участков. В очень многих случаях наделы
податных крестьян в действительности были гораздо меньше.
Например, ревизией, произведенной в 592 г., при правлении ди-
настии Суй, было установлено, что во многих важных сельско-
хозяйственных районах наделы податных составляли всеТо лишь
20 вместо 140 му, положенных по закону [427, с. 13]. Согласно
сохранившимся в Дунхуане документам периода правления
танской династии, в 16 случаях из 28 подушные (ненаследствен-
ные) наделы податных были значительно ниже установленной1
нормы в 80 му, составляя минимум 2—7 му, максимум 50—
62 му, в 3 случаях податные вообще не имели подушных наде-
лов, в И случаях они не имели усадебных наделов, а в 2 слу-
чаях их наследственные наделы составляли 11 и 14 му при:
установленном законом максимуме в 20 му [406, с. 39—40].
Более того, при системе «равных полей» продолжала сущест-
вовать довольно значительная прослойка безземельных кресть-
ян, которые пополняли ряды арендаторов частновладельческих
и чиновничьих земель, работников военно-земледельческих посе-
лений, частнозависимых работников типа «бинькэ» и «буцюй», а
также ряды юридически несвободных работников. Уже вскоре
после введения указанной системы вэйский сановник Ли Бао
предложил использовать таких безземельных на землях воен-
ных поселений [400, с. 142]. Позднее правительство и крупные
землевладельцы вербовали их в качестве арендаторов для об-
работки пустующих и залежных земель.
Прослойка безземельных крестьян особенно увеличилась в
период правления династии Тан в результате обезземеливания
податных и концентрации земли в руках крупных частных соб-
ственников и монастырей. Этому в огромной мере способство-
вали созданные законодательством возможности для превраще-
ния подушных наделов в наследственные30 и для купли-прода-
жи последних, а в ряде случаев и подушных наделов, а также
массовое разорение крестьян в связи с усилением налогового
гнета, вызванного прогрессирующим сокращением числа подат-
ных крестьян. Например, в середине VII в. удельный вес подат-
ных в общей массе населения составлял менее 50% (свыше
3 млн. дворов) [439, с. 125]. Разоряемые увеличивающимися на-
логами, поборами и повинностями «мелкие крестьяне так глу-
боко залезали в долги, что оказывались не в состоянии выпла-
тить их и потому искали защиты у „сильных домов" и станови-
лись арендаторами либо крепостными крупных землевладельцев»-
[447, с. 117]. Многие другие крестьяне, чтобы избавиться от на-
логов и повинностей, бросали свои земли либо уступали мона-
стырям и становились их арендаторами. В результате с конца
238

VII в. «независимое крестьянство исчезает> [447, с. 117] и едва
ли не центральной фигурой китайской деревни становится арен-
датор-издольщик частновладельческих, чиновничьих и мона-
стырских земель.
К середине VIII в. система надельного землепользования по-
терпела полный крах в связи с огромным ростом крупного част-
ного землевладения, обезземеливанием крестьян и исчерпанием
резервов казенных земель, предназначенных для раздачи сель-
скому населению. Признанием окончательного отказа от нее
явилось введение в 780 г. новой системы «двухразового нало-
га» (ляп шуйфа), при которой налогами облагались земельные
собственники соответственно размерам участков, находивших-
ся в их владении.
На развалинах системы государственного надельного земле-
пользования утвердилась система землевладения, которая с не-
которыми изменениями просуществовала в Китае вплоть до по-
беды народно-демократической революции в 1949 г. Ее наи-
более существенными особенностями были огромное преоблада-
ние частной земельной собственности над различными формами
казенной собственности на обрабатываемые земли, широкое
распространение крупной частной и казенной земельной собст-
венности, составлявшей экономическую основу господства круп-
ных землевладельцев в стране, наличие широкого слоя мелких
•самостоятельных крестьян — собственников земли и столь же
широкого слоя малоземельных и безземельных арендаторов, ко-
торые беспощадно эксплуатировались помещиками, монасты-
рями, чиновниками, знатью и государством.
В течение этой длительной эпохи происходили различные
изменения как в структуре земельной собственности, так и в
-существовавшей системе добуржуазной эксплуатации. В част-
ности, в X—XI, XIII и XIV—XV вв. имело место довольно зна-
чительное увеличение фонда государственных обрабатываемых
земель (главным образом за счет принудительной скупки госу-
дарством частных земель в X—XI вв. и конфискации их у част-
ных лиц в другие периоды) с использованием большей их части
под поля военных поселений и для сдачи в аренду. Вместе с
тем, естественно, увеличивался и удельный вес земельной рен-
ты-налога в системе отчуждения и присвоения определенными
группами господствующего класса (знатью, крупным и сред-
ним чиновничеством) прибавочного продукта, создававшегося
непосредственными производителями.
Однако и в этих случаях государственная земельная собст-
венность занимала лишь второстепенное место по сравнению
с частной. Что же касается поступлений в казну от сбора на-
логов и арендной платы за пользование государственными зем-
лями, то большая часть этих средств расходовалась на государ-
ственные нужды и лишь меньшая часть превращалась соответ-
ственно в ренту-налог и земельную ренту-налог, т. е. присваива-
лась так или иначе представителями господствующего класса.
239

При всех обстоятельствах рента-налог и земельная рента-налог
были источниками дохода лишь той части господствующего
класса, которая состояла из императора, его родственников и
приближенных, князей, титулованной знати, крупных и средних
чиновников, а в XVIII—XIX вв. также из довольно многочислен-
ных представителей сословия шэныни, не занимавших чинов-
ничьих должностей, но имевших доступ к сбору налогов на
местах и присваивавших какую-то долю собираемых налоговых
средств [452, с. 71—72].
Существовавшая система земельной собственности не была
статичной, в ходе ее развития претерпевали те или иные из-
менения входившие в нее компоненты, количественные соотно-
шения между формами собственности и частнособственнической
эксплуатации, положение арендаторов в различные периоды,
появлялись и получали распространение новые виды аренды.
К категории казенных причислялись земли императорского
дома, титулованной знати, военных поселений, школ31, различ-
ных правительственных учреждений и служебные наделы чи-
новников (выделение которых практиковалось до конца XIV в.),
а в период правления маньчжурской династии Цин (1644—
1912) также земли «восьмизнаменной» маньчжурской армии.
Вместе с монастырскими землями они составляли: в период Тан
(после отказа от системы надельного землепользования) и в
период Северной Сун (960—1197), видимо, не более 10%, а
созданном чжурчжэнями в Северном Китае государстве Цзинь
(1115—1264) и в южносунской империи (1198—1280) к концу
ее существования, вероятно, около 20% 32, во времена правле-
ния династии Мин (1368—1644) — примерно 16% [113, с. 32]„
в период маньчжурского господства (до середины XIX в.)33 —
почти 10% всех обрабатываемых земель [343, с. 109]. В тан-
ский период до секуляризации монастырских земель в 845 г.
преобладающее положение среди перечисленных категорий зем-
левладения занимала земельная собственность буддийских мо-
настырей. Только в Южном Китае в то время обработкой мо-
настырских земель было занято более 500 тыс. арендаторов [499,
с. 26}, монастыри располагали также примерно 150 тыс. несво-
бодных работников [447, с. 122]. В государстве Цзинь едва ли
не основная масса казенных земель принадлежала родо-племен-
ным военизированным организациям мэнъань и моукэ, на ко-
торые делились чжурчжэни. При монгольских завоевателях
вновь заметно увеличилась земельная собственность буддийских
монастырей, которым монгольские правители за 1261—1354 гг.
пожаловали почти 33 млн. му земли; их обработкой в районах
к югу от Янцзы было занято около 500 тыс. арендаторов [58,
с. 24]. В период правления Минов наибольший удельный вес в
монастырском и казенном землевладении приходился на земли
военных поселений, земельная площадь которых превышала
90,7 млн. му [113, с. 48], но к началу XVII в. сократилась до
64 млн. му [340, с. 35]. А при маньчжурской династии Цин в.
240

казенном землевладении преобладали земли «восьмизнаменной»
армии и родо-племенных организаций маньчжуров в северо-во-
сточной части страны.
Казенное и монастырское землевладение входило в качест-
ве одной из важных составных частей в существовавшую тогда
систему крупной собственности на землю, однако оно никогда
не занимало в ней преобладающего положения после краха на-
дельного землепользования. Господствующие позиции в этой
системе прочно занимала земельная собственность помещиков,,
которым обычно принадлежало 40—50% площади всех частно-
собственнических земель, а в отдельные периоды — и больше.
Так, по утверждениям некоторых историков, в XI в. (в Сун-
ской империи) на их долю приходилось до 2/з всей обрабаты-
ваемой земельной площади, а в XII в. (в Южносунском госу-
дарстве) около половины всех обрабатываемых земель находи-
лось в рукагх крупных помещиков (см., например, [240,
с. 296, 339]).
Для помещиков главным источником дохода являлись раз-
личные разновидности докапиталистической частнособственни-
ческой ренты, отчуждавшейся и присваивавшейся ими в виде
арендной платы, а также в виде прибавочного труда и приба-
вочного продукта рабов, крепостных и оброчных невольников.
Частнособственническую ренту получали наряду с рентой-нало-
гом также и многие представители привилегированных сосло-
вий. Император, князья и сановники обычно располагали на
правах собственности многочисленными имениями, в которых
трудились арендаторы, крепостные и рабы, чей прибавочный
продукт отчуждался и присваивался именно в качестве частно-
собственнической ренты. Крупные и средние чиновники вплоть
до XV в. нередко вознаграждались за службу, как и в пред-
шествующий период, землей, обрабатываемой арендаторами,
т. е. правом на получение частнособственнической ренты. Кро-
ме того, многие из них, а также из шэньши, не занимавших чи-
новничьих должностей, владели крупной земельной собствен-
ностью, приобретенной различными путями, и точно так же по-
лучали от нее доход в виде частнособственнической ренты. По-
следняя в целом ряде случаев была даже более существенным,
нежели рента-налог и земельная рента-налог, источником дохо-
да для представителей знати, чиновников и неслужилых шэнь-
ши. Словом, частнособственническая рента в ее различных раз-
новидностях, тесно связанная с земельной собственностью, а
также с собственностью на личность юридически несвободных
работников, являлась господствующим типом (способом)
эксплуатации и в период, наступивший после краха системы
государственного надельного землепользования. По своему
удельному весу в существовавшей тогда системе эксплуатации
она, несомненно, значительно превосходила ренту-налог и зе-
мельную ренту-налог, а также торговую и ростовщическую при-
быль.
16 Зак. 85
241

Количественное соотношение между различными разновид-
ностями частнособственнической ренты не оставалось неизмен-
ным на всем протяжении рассматриваемого периода. В отдель-
ные времена, например в XI—XII, XIII и XVII—XVIII вв., в
связи с заметным увеличением удельного веса рабов и крепост-
ных в массе работников, подвергавшихся частнособственниче-
ской эксплуатации, соответственно возрастал удельный вес ее
личностной и земельно-личностной разновидностей. Однако пре-
обладающее положение на протяжении всего рассматриваемого
периода сохранялось за земельной разновидностью частнособст-
веннической ренты в ее натуральной (продуктовой) форме, по-
скольку наиболее широко распространенной формой частнособ-
ственнической эксплуатации оставалась аренда-издолыцина.
В общем итоге 40—50% всей площади обрабатываемой зем-
ли владели крупные земельные собственники, включая помещи-
ков, государство, императорский двор, титулованную знать, цер-
ковные учреждения, военизированные организации инонацио-
нальных завоевателей (киданей, тангутов и чжурчжэней в X—
XIII вв., монголов в XIII—XIV вв., маньчжуров в XVII—
XIX вв.) и т. д. Эта крупная земельная собственность составля-
ла главную материальную базу всей системы добуржуазной
частнособственнической эксплуатации в Китае вплоть до бур-
жуазной революции 1911—1913 гг., а в частично измененном
виде и вплоть до победы народно-демократической революции
в 1949 г.
В условиях, когда обработка земли в средневековом Ки-
тае, равно как и во всех других земледельческих добуржуазных
обществах, была основным занятием массы населения и глав-
ным источником его существования, тому или иному распре-
делению земельной собственности на крупную и мелкую в об-
щем соответствовало количественное деление населения на ра-
ботников, подвергавшихся частнособственнической эксплуата-
ции, и самостоятельных мелких производителей. Иначе говоря,
это означает, что в средневековом Китае, начиная со второй
половины VIII в., около 50% всех работников, занятых в сфе-
ре материального производства, существовали за счет обработ-
ки чужой земли и подвергались частнособственнической
эксплуатации, тогда как другая половина их — самостоятельные
мелкие производители — отдавали свой прибавочный продукт
в виде налогов, поступления по которым составляют материаль-
ную основу существования досоциалистических государств. Ска-
занное, однако, не означает, что государство существовало
лишь за счет налогов с самостоятельных крестьян и ремеслен-
ников, а господствующий класс — только за счет эксплуатации
арендаторов, рабов, крепостных и оброчных невольников. В дей-
ствительности налоги выплачивались и помещиками; в этом
случае они представляли собой превращенную форму приба-
вочного продукта, отчужденного ими у арендаторов, рабов, кре-
постных и оброчных невольников, а налоги, собираемые с само-
242

стоятельных мелких производителей, отнюдь не полностью рас-
ходовались на государственные и общественные нужды: какая-
то часть их так или иначе присваивалась представителями гос-
подствующего класса. Мы не касаемся здесь торговой и ростов-
щической эксплуатации, которой подвергались как самостоя-
тельные мелкие производители — крестьяне и ремесленники, так
и эксплуатируемые крупными собственниками работники.
Количественное соотношение* между крестьянами-собствен-
никами и полусамостоятельными и несамостоятельными работ-
никами, подвергавшимися частнособственнической эксплуата-
ции, также менялось в различные периоды. Время от времени
общая численность самостоятельных крестьян уменьшалась в
связи с их обезземеливанием вследствие увеличения налого-
вого бремени и концентрации земли в руках помещиков; соот-
ветственно увеличивалась численность полусамостоятельных и
несамостоятельных работников. Обычно эти процессы, дойдя до
предельной критической точки, завершались острым социаль-
ным кризисом,, политическими потрясениями и войнами; после
восстановления порядка удельный вес самостоятельных кресть-
ян в общей массе населения несколько увеличивался в связи
с раздачей пустошей малоземельным и безземельным. Так об-
стояло дело, в частности, во второй половине X в., после объ-
единения страны под властью династии Сун, в конце XIV —
начале XV в., после свержения господства монгольских завое-
вателей, во второй половине XVII — начале XVIII в., после
подавления крестьянской войны и воцарения маньчжурской ди-
настии Цин, и во второй половине XIX в., после подавления
тайпинского и других народных восстаний. Однако после каж-
дого из указанных довольно кратковременных периодов с но-
вой силой возобновлялся процесс обезземеливания крестьян и
концентрации земли в руках помещиков, неизменно сопровож-
давшийся сокращением общей численности самостоятельных
крестьян и соответствующим увеличением за этот счет массы
работников, подвергавшихся частнособственнической эксплуа-
тации.
Менялись в различные периоды также количественные соот-
ношения между арендаторами, крепостными, рабами, оброчны-
ми невольниками и наемными работниками, а следовательно,
менялся и удельный вес каждой из этих категорий в системе
частнособственнической эксплуатации. В частности, в IX—X вв.
доля наемного труда и оброчного невольничества была крайне
невелика. Несколько большее распространение имели рабство и
крепостничество. Однако общая численность рабов и крепост-
ных вряд ли превышала несколько сот тысяч человек. В тот
период исчезают формы зависимости и эксплуатации, проме-
жуточные между свободным и несвободным трудом (бинькэ,
буцюй и др.). Господствующее же положение в системе част-
нособственнической эксплуатации прочно занимала аренда-из-
дольщина. Арендаторы, большинство которых, в -отличие от
16*
243

предшествующего периода, трудились на частновладельческих
помещичьих землях, составляли, по всей вероятности, не ме-
нее 40% сельского населения. Количественно они в огромной
мере преобладали над всеми, вместе взятыми, рабами, крепост-
ными, наемными работниками и оброчными невольниками и со-
ставляли основную массу трудового люда, подвергавшегося
частнособственнической эксплуатации. Примерно такое же по-
ложение сохранялось в Сунском государстве в XI в., когда
соотношение между земельными собственниками (включая по-
мещиков и самостоятельных крестьян) и арендаторами (кэху),
-согласно тогдашним официальным данным, представлялось в
следующем виде: первых насчитывалось в 1021 г. 6 039 331 двор,
в 1038 г. 6 470 995 дворов и в 1080 г. 10 109 542 двора, а вто-
рых соответственно 2 638 346 семей, 3 708 994 семьи и
4 334 144 семьи [432, с. 717]. Если принять во внимание наличие
рабов, крепостных, оброчных невольников и наемных работни-
ков, то арендаторы составляли в первом случае около 30%, во
втором — примерно 36% и в третьем — почти 30% всего сель-
ского населения. Однако некоторые исследователи считают при-
веденные цифры заниженными по тем или иным причинам и,
основываясь на фактах, свидетельствующих о более высоком
удельном весе арендаторов в массе населения ряда районов, по-
лагают, что в действительности арендаторы составляли более
половины населения страны и что численность их постепенно
еще более увеличивалась (см., например, [413, с. 74}).
В X—XII вв., в связи с вторжением в северные районы стра-
ны киданей, тангутов и чжурчжэней, которые стояли на более
низком уровне общественно-экономического развития, чем ки-
тайцы, и массами закрепощали и порабощали местное населе-
ние, в Северном Китае значительно увеличилась численность
юридически несвободных работников (рабов по принятой ныне
терминологии). Например, в чжурчжэньском государстве Цзинь,
по официальным данным того времени, в 1183 г. в чжурчжэнь-
ских родо-племенных военизированных организациях мэнъань
и моукэ числилось всего 6 158 636 человек, в том числе
4 812 669 свободных и 1345 967 несвободных, использовавшихся
в качестве крепостных и рабов, а 170 представителей чжур-
чжэньской столичной знати и военачальников (семьи их со-
ставляли в сумме 982 человека) владели 27 808 несвободными
[78, с. 142]. Иначе говоря, несвободные работники (среди кото-
рых были, вероятно, и оброчные невольники) в первом случае
составляли 1/а часть чжурчжэньских родо-племенных организа-
ций, а во втором случае они по всей численности в 27 раз пре-
восходили свободных. Если допустить, что еще несколько сот
тысяч несвободных работников принадлежали представителям
чжурчжэньской знати на местах и китайским помещикам, то и
в этом случае несвободные составляли 4—5% населения го-
сударства Цзинь, исчислявшегося для 1187 г. в 6 789 449 дво-
ров (44 705 086 челосек) [78, с. 147]. Видимо, примерно так же
214

обстояло дело с соотношением между свободным и несвободным
населением в тангутском и киданьском государствах, сложив-
шихся на территории Северного Китая. Все это отнюдь не под-
тверждает умозрительных заключений некоторых авторов об
изживании рабства после VII в. и свидетельствует о том, что
общее число юридически несвободных («рабов» по принятой
терминологии) в XI—XII вв. было значительно большим, не-
жели в период Хань, который считается эпохой расцвета «ра-
бовладельческих» отношений.
Гораздо большее распространение, чем рабство и крепост-
ничество, имела в государстве Цзинь арендная эксплуатация.
Арендаторы-китайцы обрабатывали не только земли китайских
помещиков, но и поля чжурчжэньских военизированных посе-
лений, казны, имений императоров, представителей знати и чи-
новников. Судя по различным данным, они по своей общей чис-
ленности во много раз превосходили несвободных работников.
Сходным было положение в киданьском и тангутском государ-
ствах. Что же касается Южносунского государства, то в нем,
согласно утверждениям различных исследователей, арендаторы
составляли более половины сельского населения (см. [374,
с. 194; 240, с. 339]); рабство и крепостничество имели там го-
раздо меньшее распространение, чем в северных районах Китая,
находившихся под властью инонациональных завоевателей.
В XIII—XIV вв., в период завоевания Китая монголами, еще
большее развитие по сравнению с предшествующим периодом
получила в северной части страны эксплуатация несвободных,
главным образом крепостничество. Завоеватели превратили там
в рабов, крепостных и оброчных невольников едва ли не по-
ловину местного населения. Рабский труд использовался в ос-
новном в сфере домашнего обслуживания представителей гос-
подствующего класса и на землях военных поселений [390,
с. 179]. Гораздо большее распространение имел труд крепост-
ных, применявшийся как на частновладельческих, так и на ка-
зенных землях. Арендная эксплуатация в Северном Китае при
монголах, судя по всему, занимала второстепенное положение
по сравнению с крепостничеством и рабством. В Южном же
Китае она по-прежнему оставалась преобладающей в системе
частнособственнической эксплуатации (см. [240, с. 371; 374,
с. 194]). Удельный вес арендаторов в общей массе населения
там даже увеличился по сравнению с предшествующим перио-
дом в связи с массовым притоком беглецов из северных райо-
нов страны в южные. В целом по Китаю арендная эксплуатация
в количественном отношении продолжала превосходить, хотя и
в менее значительной, чем прежде, степени, все остальные, вме-
сте взятые, формы частнособственнической эксплуатации.
Ее позиции значительно расширились в результате сверже-
ния восставшим китайским народом господства монгольских за-
воевателей в 1368 г., сопровождавшегося освобождением многих
миллионов китайцев от рабской " коепостной зависимости. Од-
245

нако после изгнания монголов рабство и крепостничество в Ки-
тае отнюдь не были уничтожены полностью. Сословие несвобод-
ных работников сохранялось как традиционный институт. Про-
должалось закрепощение и порабощение китайских крестьян
«своими же» помещиками. «Особенно развилось рабство в пер-
вые годы правления династии Мин,— отмечал китайский исто-
рик Фу Илинь...— В Цзянсу, Чжэцзяне, Аньхое, Шаньдуне,
Хэнани, Шэньси, Хубэе, Хунани, Цзянси, Гуандуне, Фуцзяни
и других провинциях не было таких богатых больших домов,,
которые не имели бы значительного числа несвободных людей
(нупу)» [403, с. 78, 80]. Часть несвободных, общее число кото-
рых исчислялось, видимо, многими сотнями тысяч, использова-
лась в качестве рабов главным образом в домашнем хозяйстве
и домашнем обслуживании богачей и знати и значительно ре-
же — при обработке земли. Другая часть их вела полусамо-
стоятельное хозяйство на выделенных им господами в держание
участках земли, выплачивала своим владельцам в качестве об-
ро,ка большую часть урожая и выполняла в их пользу различ-
ные трудовые повинности. Трудно сказать, каково было количе-
ственное соотношение между крепостными и рабами. Порабо-
щение и закрепощение крестьян помещиками продолжалось на
протяжении всего периода правления Мин, особенно в Цзянна-
ни, Хубэе и Хунани. В конце указанного периода в этих про-
винциях, а также в Сычуани отмечалась массовая борьба кре-
постных и рабов за свое освобождение (см. [403, с. 94—95; 373,
с. 78]).
Что же касается аренды, занимавшей и при Минах господст-
вующее положение в системе частнособственнической эксплуа-
тации, то она, как и раньше, имела наибольшее распростра-
нение в южной части страны, где арендаторы составляли около
половины населения [490, с. 99]. Их доля в общей массе сель-
ского населения Минской империи стала, начиная с XV в., уве-
личиваться в результате обезземеливания крестьянства и кон-
центрации земли в руках помещиков. Это, наряду с усилением
налогового гнета и эксплуатации широких крестьянских масс
помещиками, привело к ухудшению жизненных условий кресть-
янства и явилось одной из важнейших причин социального кри-
зиса, потрясшего Китай в первой половине XVII в. Наиболее
ярким его проявлением в политической области стали крестьян-
ская война, свержение минской династии восставшими и за-
воевание Китая маньчжурами в третьей четверти столетия при
поддержке значительной части китайских помещиков и чинор-
ников.
Утверждение власти Цинов в Китае сопровождалось пере-
распределением земельной собственности в пользу маньчжур-
ской знати и некоторым, довольно кратковременным сужением
сферы действия арендной эксплуатации в результате перехода
части казенных земель, земель минской знати и промински на-
строенных чиновников и помещиков в собственность арендато-
246

ров, а также массовой раздачи пустошей безземельным и мало-
земельным крестьянам в течение первого века правления мань-
чжурской династии Цин. Претерпело некоторые изменения и
количественное соотношение между различными формами част-
нособственнической эксплуатации. В частности, в начальный
период правления Цинов, главным образом за счет закрепо-
щения и порабощения маньчжурскими завоевателями многих
сотен тысяч китайцев, заметно увеличился удельный вес труда
несвободных. Число рабов, не принимавших участия в произ-
водстве и занятых домашним обслуживанием представителей
маньчжурской аристократии, чиновников, офицеров и солдат
маньчжурской «восьмизнаменной» армии «к началу XVIII в...
достигло огромных размеров» [198, с. 131]. Земли императора,
знати, солдат и офицеров «восьмизнаменной» армии обрабаты-
вались, как правило, несвободными работниками — китайцами,
которые эксплуатировались в качестве крепостных. Так, во вре-
мена правления императора Цяньлуна (1736—1795) в столич-
ной провинции Чжили, где были сосредоточены основные силы
маньчжурской армии, обработкой земель ее офицеров и сол-
дат было занято, по оценке одного из исследователей, свыше
660 тыс. семей крепостных [330, с. 94], т. е. в общей сложности
более 3 млн. человек. Сотни тысяч крепостных трудились в
имениях императора и представителей маньчжурской знати, а
также на землях китайских помещиков. Например, только в
лров. Аньхой в начале XIX в. насчитывалось несколько десят-
ков тысяч несвободных работников, главным образом крепост-
ных, на которых у их владельцев не имелось документов, под-
тверждающих права собственности [365, с. 128]. Те из крепост-
ных, которые обслуживали имения императора и представите-
лей маньчжурской аристократии, именовались чоюуандинами, а
работающие на землях китайских помещиков назывались вянь-
пу (букв, «арендатор-подневольный»). В первый период мань-
чжурского владычества в Китае в составе юридически несвобод-
ных работников заметно увеличилась прослойка оброчных не-
вольников, главным образом за счет китайцев, нередко бога-
тых, которые добровольно отдавались под покровительство
маньчжуров. Превратившись в тоучунжэней («отдавшихся под
покровительство»), они продолжали владеть своими землями
и имуществом, но уже на правах юридически несвободных*.
Наибольшая для периода маньчжурского владычества в Ки-
тае общая численность рабов, крепостных и оброчных неволь-
ников приходится на вторую половину XVII — первую половину
XVIII в. Но и тогда их доля в общей массе населения, исчис-
лявшегося в 1749 г. почти в 177,5 млн. человек [112, с. 191], по-
видимому, не превышала 2%. В дальнейшем она стала неуклон-
но уменьшаться в связи с потерей земли офицерами и солда-
тами «восьмизнаменной» армии и переходом ее в руки китайских
помещиков, самостоятельных крестьян и бывших крепост-
ных, которые скупали ее либо брали в залог при денежных ссу-
247

дах. Еще во времена Цяньлуна почти 590 тыс. му «знаменных»
земель оказалось заложено их владельцами своим же крепост-
ным (373, с. 94]. В результате потери земли «знаменными» в
пров. Чжили к середине XIX в. освободились от крепостной и
рабской зависимости свыше 400 тыс. семей несвободных (брлее
2 млн. человек) [373, с. 94). Уменьшению удельного веса несво-
бодных в массе населения способствовали также введенные в
1825 г. ограничения права собственности китайских помещиков
на личность несвободных работников. Согласно принятым тогда
правилам, юридически несвободными стали считаться люди, ко-
торые заложили или продали себя, оформив этот акт соответст-
вующим документом, «получали воспитание» в доме своего вла-
дельца, выполняли там различные работы и пользовались хо-
зяйским кладбищем в качестве неполноправных членов семьи
своего господина [356, с. 128]. Потомки таких людей также счи-
тались юридически несвободными.
К началу XX в. труд несвободных работников в провинциях
собственно Китая перестал играть какую-либо роль в экономи-
ческой жизни страны, и во время революции 1911 —1913 гг. ин-
ститут несвободных работников был аннулирован в законода-
тельном порядке, хотя кое-где он продолжал фактически суще-
ствовать до 30-х годов, а в Тибете и Сикане — даже до 50-х го-
дов XX в.
По сравнению с предшествующими периодами значительно
большее распространение в Китае во времена маньчжурского
господства получил наемный труд в кустарной промышленно-
сти и в сельском хозяйстве. Однако доля наемных работников
в общей массе населения (свыше 414 млн. человек в 1842 г.)
вплоть до середины XIX в. была еще очень незначительйой и
вряд ли превышала 0,5%.
Господствующее положение в системе частнособственниче-
ской эксплуатации по-прежнему занимала аренда, главным об-
разом издольщина. Во второй половине XVII — первой поло-
вине XVIII в. арендаторы составляли, вероятно, до 40% сель-
ского населения в целом по стране. Затем, по мере усиления
процесса обезземеливания крестьянства и концентрации земли
в руках помещиков, их удельный вес в массе сельского на-
селения, особенно в южных районах, постепенно возрастал и ко
времени крестьянской войны тайпинов (1850—1864) увеличился,
видимо, до 45—50% по всей стране в целом, а в центральных
и южных провинциях возрос с 50—60% до 70—75%. В даль-
нейшем, в связи с массовой гибелью населения во время подав-,
ления тайпинского и других многочисленных народных вос-
станий того времени, опустошением многих густонаселенных
районов и последующей раздачей пустошей желающим на
льготных условиях, доля арендаторов в общей массе сельскога
населения заметно уменьшилась. В последующие десятилетия
она увеличивалась довольно медленно, что было отчасти свя-
зано с превращением многих казенных земель в частные и с
248

заметным увеличением фонда обрабатываемых земель за счет
распашки целины и пустошей.
Такова, в самых общих чертах, картина изменения удельно-
го веса различных форм эксплуататорской собственности и част-
нособственнической эксплуатации в Китае со времени краха си-
стемы государственного надельного землепользования и вплоть
до второй половины XIX в.
Постепенно разнообразились условия наиболее широко рас-
пространенной формы частнособственнической эксплуатации —
аренды. После краха системы государственного надельного зем-
лепользования в VIII в. и, видимо, под ее непосредственным
воздействием появляется во времена правления династии Сун,
а возможно и раньше, наследственная, или «вечная», аренда
частновладельческих земель, при которой крестьянская семья
из поколения в поколение арендовала и обрабатывала один и
тот же участок. «Вечная» аренда чаще всего носила односто-
ронний характер: арендатор обязывался не уходить с арендуе-
мого участка и передавать его по наследству своим детям, но
собственник земли мог под тем или иным предлогом согнать его
с нее в любое время. Аренда такого рода получила в дальней-
шем известное распространение в районах Центрального и Юж-
ного Китая, удержавшись там вплоть до победы народно-демо-
кратической революции в 1949 г. Однако в целом по стране зна-
чительно более частым явлением была краткосрочная и долго-
срочная аренда с фиксированными сроками.
С эпохи Сун стала широко практиковаться субаренда на ка-
зенных землях, чему в немалой мере способствовало то обстоя-
тельство, что арендная плата помещикам более чем в 2 раза
превышала плату, взимаемую с арендаторов казной. В целом
ряде случаев в те времена помещики, чтобы уклониться от уп-
латы налогов, фиктивно уступали свою землю местным вла-
стям и выступали уже в роли ее арендаторов, пересдававших
от себя отдельные участки субарендаторам [413, с. 72}. Впослед-
ствии субаренда получила довольно широкое распространение
на некоторых государственных, школьных и храмовых землях, а
также на тех частновладельческих землях, собственники кото-
рых по тем или иным йричинам предпочитали иметь дело с од-
ним крупным арендатором-посредником, чем с десятками и
даже сотнями мелких арендаторов — непосредственных произ-
водителей.
Сочетание наследственной аренды с субарендой породило
институт «трех совладельцев» (сань чжу) одного и того же
участка земли: ее действительного собственника, постоянного
крупного арендатора-посредника и наследственного мелкого суб-
арендатора, которые в некотором плане представлялись обла-
дающими в равной мере владельческими правами на опреде-
ленный участок земли в силу титула собственника первого w
«вечности» арендных прав второго и третьего. Однако в эко-
номическом отношении субарендатор оставался всего лишь без-
249

земельным крестьянином, именно поэтому создаваемый им при-
бавочный продукт отчуждался у него и делился между собст-
венником земли и арендатором-посредником. В юридическом
отношении его владельческие права на практике часто оказыва-
лись иллюзорными, если посредник или собственник земли хо-
тел согнать его с нее по тем или иным причинам. Институт
«трех совладельцев», при котором собственник земли по титу-
лу обычно проживал очень далеко от нее и потому не желал
иметь дело со многими мелкими арендаторами, получил неко-
торое распространение при Цинах на Тайване, в Фуцзяни и в
ряде других провинций страны.
Вероятно, еще во времена Минов стала кое-где практико-
ваться система арендного залога, призванная крепче привязать
арендатора к тому или иному помещику-арендодателю и гаран-
тировать последнему исправное поступление арендной платы.
Залог, часто равный сумме арендной платы, вносился при за-
ключении контракта или частями в определенные сроки; он удер-
живался при несоблюдении контракта арендатором, а в ос-
тальных случаях возвращался последнему при расторжении
договора. Система арендного залога, очень выгодная для арен-
додателей и невыгодная для арендаторов, постепенно распро-
странялась все шире и во второй половине XIX в. уже повсюду
широко практиковалась помещиками.
Еще во времена правления династии Сун возникла в зача-
точной форме денежная аренда, однако в последующие перио-
ды она не получила сколько-нибудь широкого распространения
вследствие недостаточного развития товарно-денежных отноше-
ний в стране, в частности в ее сельском хозяйстве, которое в
течение длительного времени продолжало сохранять в юснов-
ном характер полунатурального производства. В XVI—XIX вв.
денежная рента практиковалась главным образом на малопро-
дуктивных землях, а также на чайных и тутовых плантациях.
Вплоть до победы народно-демократической революции пол-
ностью преобладала над всеми другими видами аренды про-
дуктовая аренда, чаще всего в форме издольщины. Помимо
арендной платы продуктами, состоящей обычно из определен-
ной доли урожая, арендатор обязан был в качестве дополне-
ния к ней делать различные подношения владельцу земли и
производить в его пользу те или иные отработки. Однако под-
ношения и отработки занимали очень скромное место в общем
объеме ренты — не более 5—6% общей ее суммы в ценностном
выражении. Те и другие продолжали сохраняться в той или
иной форме и мере и в XIX—XX вв.
Величина арендной платы зависела от качества земли, от
того, предоставлялись ли арендатору семена, орудия, рабочий
скот и жилище, иногда также и от принадлежности земли каз-
не или частным владельцам, и, наконец, в некоторых случаях —
от степени удаленности от рынков сбыта продукции и удобных
путей сообщения. На поливных землях арендная плата была
250

выше, чем на богарных; на землях высшего качества она в
2—3 и даже в 5 раз превышала выплаты на землях низшего
качества. Если собственник земли предоставлял арендатору
также семена, орудия, рабочий скот и жилище, то размер
арендной платы увеличивался примерно на одну пятую часть.
В период правления династий Сун и Юань арендная плата на
казенных землях была примерно в 2 раза меньше, чем на част-
новладельческих, а при Минах на казенных землях она до-
стигла таких же размеров, как и на частновладельческих (см.
[413, с. 72; 58, с. 31; 404, с. 124]).
В среднем арендная плата составляла приблизительно по-
ловину урожая на землях среднего качества, более половины
на высокоурожайных и менее половины на малоурожайных
землях, что равнялось в общем размерам прибавочного продук-
та, создаваемого трудом арендаторов. Однако величина аренд-
ной платы не оставалась неизменной. В определенные периоды
проявлялась тенденция к ее заметному росту, к включению в
арендную плату не только прибавочного, но и какой-то части
необходимого продукта и, вследствие этого, к ухудшению жиз-
ненных условий арендаторов, что обычно было связано с ро-
стом налогового бремени населения, с усилением процесса обез-
земеливания крестьян и концентрации земли в руках помещи-
ков, а также с аграрным перенаселением, с увеличением
численности и плотности населения, значительно обгонявшим рас-
ширение площади обрабатываемых земель и рост сельскохозяй-
ственного производства. Иногда (например, в 1283, 1285, 1304
и некоторых других годах) правительство пыталось законода-
тельным путем уменьшить размер арендной платы, но такие
попытки каждый раз кончались полным крахом. Указанные вы-
ше процессы, как правило, завершались социальным кризисом,
выливавшимся в острые социально-политические конфликты, вой-
ны и катаклизмы, которые имели своим результатом массовую
гибель населения, перераспределение земельной собственности,
временное облегчение бремени арендаторов и всего крестьянства
и стабилизацию существующих социально-экономических поряд-
ков на несколько измененной основе. Затем, спустя некоторое
время, вновь начинала действовать тенденция к повышению на-
логов, арендной платы, обезземеливанию крестьян и т. д.
Но если величина арендной платы, в общем, не выходила и
не могла в течение длительного времени выходить за рамки раз-
мера прибавочного продукта без разорения арендаторов, то
масса ренты, выплачиваемая последними, постепенно и непре-
рывно увеличивалась в связи с ростом производительности тру-
да в сельском хозяйстве за счет улучшения агротехники, селек-
ции, ирригации, увеличения площади пашни и т. п. В течение
первых 5—6 веков нашей эры производительность труда в сель-
ском хозяйстве страны возросла примерно на 50—100% [406,
с. 11], а за VII—XIX в.— еще в 2—3 раза. Это означает, что при
неизменной величине арендной платы (в среднем около поло-
251

вины урожая) масса ренты за все это время увеличилась в не-
сколько раз.
Не оставалось неизменным и правовое положение аренда-
торов. В отличие от капиталистических обществ, с их формаль-
ным равенством всех граждан перед законом, в добуржуазных
классовых обществах, где различные группы и прослойки насе-
ления были отделены одна от другой сословными или кастовы-
ми перегородками и отличались неодинаковым объемом праа
и обязанностей, арендаторы, равно как и наемные работники и
даже самостоятельные крестьяне, всегда находились в прини-
женном положении по сравнению с крупными землевладельца-
ми, особенно из среды знати, чиновничества и других привиле-
гированных сословий, и порой мало чем отличались в ряде
отношений от несвободных работников. Китай в указанном пла-
не отнюдь не составлял исключения, отношения между арен-
даторами и собственниками земли, между наемными работни-
ками и их нанимателями там в течение многих веков фактиче-
ски, а во многих случаях и юридически, приравнивались к от-
ношениям между «подлыми» и «благородными», при которых
первые всегда занимали более низкое положение в обществе
и перед законом, чем вторые. В 1372 г. отношения между хо-
зяином, с одной стороны, и арендатором или наемным работни-
ком — с другой, были официально приравнены к отношениям
между «младшими» и «старшими». По конфуцианским кано-
нам это означало, что арендатор или наемный работник незави-
симо от его возраста и возраста своего хозяина был обязан
оказывать последнему всяческое послушание и почтение, бес-
прекословно подчиняться, не жаловаться на него и не судить-
ся с ним. И при отношениях «подлый» — «благородный» и при
отношениях «младший» — «старший» помещики могли избивать
арендаторов и наемных работников и подвергать их по собст-
венному усмотрению различным наказаниям.
Хотя арендаторы по закону всегда считались лично свобод-
ными (если только они не были оброчными невольниками), они,
равно как и самостоятельные крестьяне, были прикованы всем
тогдашним укладом жизни к обрабатываемым ими участкам
земли и потому фактически были ограничены в своих действиях
и передвижении, т. е. в указанном смысле были «прикреплены»
к земле во все времена существования данного добуржуазного
классового общества. Это в полной мере относится и к китай-
ским арендаторам. Помещики, используя экономическую зави-
симость арендаторов от них, стремились еще сильнее «прикре-
пить» их к земле. Например, в первый период правления дина-
стии Сун помещики в ряде областей запрещали арендаторам
бросать арендованные ими участки и переселяться в другие ме-
ста. Однако в 1027 г. подобная практика была законодательно
запрещена; арендаторам разрешалось после сбора урожая и рас-
чета с помещиком покидать арендованные участки [413, с. 79—
80]. Видимо, поскольку арендаторы во многих случаях бросали
252

землю и убегали, не расплатившись с арендодателем, прави-
тельство в 1052 г. приказало задерживать таких беглецов по
просьбе помещиков и возвращать их обратно [365, с. 1111. Не-
редко имели место и случаи, когда собственник земли при про-
даже, закладе или передаче ее в наследство указывал в доку-
ментах также имена обрабатывающих ее арендаторов, тем
самым как бы продавая, закладывая или завещая вместе с зем-
лей и их либо даже прямо принуждая их оставаться на арен-
дованных участках. Однако такие действия считались незакон-
ными и неоднократно запрещались (например, в 1153, 1205,.
1660 и 1681 гг.); в подобных случаях арендаторам предоставля-
лось право расторгать арендные договоры.В период правления
династий Южная Сун и Юань издавались распоряжения, запре-
щавшие помещикам принуждать арендаторов выполнять обя-
занности своих слуг, вмешиваться в браки дочерей арендато-
ров и принуждать должников становиться арендаторами (см.
[365, с. 111; 374, с. 197]). Позднее, при Минах и Цинах, поме-
щикам запрещалось также закрепощать или порабощать арен-
даторов, наемных работников и самостоятельных крестьян пу-
тем установления «покровительства» над ними (365, с. 128].
Все это свидетельствует, что арендаторы и наемные работники,
несмотря на их большую или меньшую социальную принижен-
ность по сравнению с помещиками и нередкое ущемление и ог-
раничение их прав последними, все же всегда считались юриди-
чески свободными людьми (хотя и подвергавшимися частно-
собственнической эксплуатации) и что их ни в коем случае
нельзя смешивать с крепостными или приравнивать к крепост-
ным, как то делают некоторые авторы (см., например, [297;
329; 365; 408]). Вполне понятно также, что не имеют под со-
бою никаких оснований и утверждения о превращении аренда-
торов и самостоятельных крестьян в V в. в «феодально зави-
симых».
В заключение подведем некоторые итоги рассмотрения су-
ществовавших в сословно-классовом Китае VI—V вв. до н. э.—
первой половины XIX в. господствующих отношений собствен-
ности на основные средства и условия производства и господ-
ствующих отношений эксплуатации как в плане их, так ска-
зать, внешних правовых форм, так и в плане наиболее глубокой
сущности тех и других отношений, т. е. в аспекте господство-
вавшего в эту длительную эпоху типа отчуждения и присвоения
эксплуататорами прибавочного продукта и прибавочного тру-
да эксплуатировавшихся ими работников производства.
Для китайского сословно-классового общества было харак-
терно господство экономических производственных отношений
докапиталистического рентного типа, основное содержание ко-
торых составлял рентный тип эксплуататорской собственности
на средства и условия производства (главным образом на зем-
лю, скот и в тех или иных масштабах на личность непосредст-
венных производителей — рабов, крепостных и оброчных не-
253-

вольников), рентный тип частнособственнической эксплуатации
и экономической реализации указанной собственности в процес-
се производства и распределения.
Правовую «поверхность» этого рентного типа производствен-
ных отношений составляли, с одной стороны, различные формы
эксплуататорской собственности на землю и на личность работ-
ников производства, включая крупную частную, монастырскую,
государственную и т. д., а с.другой — различные формы добур-
жуазной частнособственнической эксплуатации, определяемые
способами соединения эксплуатируемых работников со средст-
вами производства. Как было показано выше, основной и наи-
более широко распространенной формой частнособственниче-
ской эксплуатации в указанный период была аренда-издольщи-
на, имевшая в Китае, в отличие, например, от ряда сословно-
классовых обществ древней и средневековой Европы, гораздо
большее распространение, чем рабство и крепостничество. Од-
нако Китай вовсе не был исключением из общего правила в
данном отношении. Примерно то же самое можно сказать и о
пословно-классовых обществах Ближнего и Среднего Востока,
Индии, Кореи, Японии и других азиатских и африканских стран
и даже о европейских сословно-классовых обществах в неко-
торые периоды их древней и средневековой истории.
Господство арендной формы эксплуатации в сословно-клас-
совых обществах Востока некоторые авторы связывают с отсут-
ствием там барских доменов, собственной задашки у местных
помещиков. Однако, на наш взгляд, эти явления не связаны
между собой причинно-следственной связью; скорее они — след-
ствие одной и той же общей причины,— вероятно недостатка
пригодных для обработки тогдашней техникой земель при срав-
нительно большой плотности населения. Во всяком случае, как
свидетельствуют многочисленные факты из истории крепостни-
чества в странах Западной Европы и в России, оно не было
непременно связано с барской запашкой, во многих случаях су-
ществуя и без нее, в качестве оброчного.
История сословно-классового Китая наглядно подтверждает
несостоятельность европоцентристской концепции двухформа-
ционного развития добуржуазных классовых обществ, согласно
которой рабство и крепостничество являются стадийно различ-
ными формами эксплуатации, свойственными первое древним,
.а второе средневековым сословно-классовым обществам. Иначе
говоря, замена рабства крепостничеством в качестве господст-
вующей формы частнособственнической эксплуатации, имевшая
место лишь в некоторых западноевропейских сословно-классо-
вых обществах, составляет специфическую особенность конкрет-
но-исторического развития именно этих обществ, но ни в коем
-случае не всеобщую закономерность исторического развития со-
словно-классовых обществ вообще. В действительности всем или
почти всем сословно-классовым обществам древности и средне-
вековья были свойственны самые различные формы, докапита-
254

листической частнособственнической эксплуатации, включая
аренду, крепостничество, рабство, оброчное невольничество и
докапиталистический наемный труд, причем существовали они
в каждом конкретном случае в самых различных количествен-
ных соотношениях между собой.
Экономическую сущность производственных отношений в ки-
тайском сословно-классовом обществе, как уже отмечалось, со-
ставляли отчуждение и присвоение эксплуататорами прибавоч-
ного продукта и прибавочного труда эксплуатируемых ими ра-
ботников, главным образом в виде различных разновидностей
докапиталистической частнособственнической ренты. Послед-
няя отчуждалась и присваивалась эксплуататорами в таких
ее разновидностях, как земельная (арендаторская), личностно-
земельная (крепостная) и личностная (рабская и оброчно-не-
вольническая). Господствующей на всем протяжении эпохи су-
ществования китайского сословно-классового общества была
неизменно земельная (арендаторская) разновидность этой рен-
ты. Это составляет характерную особенность китайского и цело-
го ряда других сословно-классовых обществ Востока, отличаю-
щую их от некоторых стран Европы, в которых в сословно-клас-
совую эпоху их развития господствовала личностная (рабская
и оброчно-невольническая) либо личностно-земельная (крепо-
стная) разновидность докапиталистической частнособственни-
ческой ренты.
Производственные отношения в китайском сословно-классо-
вом обществе не оставались неизменными во всех отношениях,
они, как уже было показано, с течением времени модифицирова-
лись и развивались в плане правовых отношений собственности
и частнособственнической эксплуатации, а также в плане коли-
чественных соотношений между различными формами частно-
собственнической эксплуатации и между соответствующими им
разновидностями докапиталистической частнособственнической
ренты. Однако это их развитие не выходило за рамки определен-
ного коренного качества — рентного типа частнособственниче-
ской эксплуатации и экономической реализации эксплуататор-
ской собственности на средства и условия производства в про-
цессе производства и распределения.
Китайское сословно-классовое общество в течение всей эпо-
хи своего существования базировалось на одной и той же вто-
рой основной ступени развития производительных сил и общест-
венного производства. Для нее были характерны натуральная
и полунатуральная (простая товарная) экономика и, в качест-
ве ее важнейшей составной части, рутинное сельское хозяйство,
являвшееся главным занятием основной массы населения, и
столь же рутинное ремесло, основанные на очень несложной
технике деревянных и металлических орудий труда индиви-
дуального пользования, которая приводилась в движение двига-
тельной силой человека, домашних животных, ветра и потоков
воды. Именно этой второй основной ступенью развития произво-
255

дительных сил и был обусловлен господствовавший в указан-
ном обществе рентный тип производственных отношений, ха-
рактеризующийся рентным типом эксплуататорской собственно-
сти на средства и условия производства, рентным типом ее
экономической реализации в процессе производства и распре-
деления, т. е. рентным типом частнособственнической эксплуа-
тации. В качестве наиболее широко распространенных средств и
условий производства на второй основной ступени развития
производительных сил выступали главным образом естествен-
ные условия производства — обрабатываемая земля, скот и ра-
ботники производства. Именно они и являлись основными объ-
ектами эксплуататорской собственности на средства и условия
производства в китайском и всех других сословно-классовых об-
ществах. Наиболее характерные для таких обществ способы
соединения средств производства с эксплуатируемыми работ-
никами и определяемые этими способами формы частнособст-
веннической эксплуатации, в свою очередь, обусловливались ха-
рактером наличных объектов эксплуататорской собственности и
существующей техникой и технологией производства, т. е. в
конечном счете той же самой второй основной ступенью разви-
тия производительных сил. Наконец, рентный тип экономической
реализации эксплуататорской собственности и частнособствен-
нической эксплуатации был характерен в качестве господст-
вующего именно для условий господства эксплуататорской соб-
ственности на указанные выше естественные условия производ-
ства и потому в конечном итоге точно так же обусловливался
второй основной ступенью развития производительных сил.
Все это позволяет говорить об органическом единстве вто-
рой основной ступени развития производительных сил с соот-
ветствующим ей и обусловленным ею же рентным типом про-
изводственных отношений,— единстве, которое составляет об-
щественный рентный способ производства. К нему относятся все
без исключения сословно-клаосовые общества древности, сред-
невековья и нового времени.
Вполне понятно, что общественный рентный способ произ-
водства в саслов'но-классовом Китае имел свои особенности как
в отношении составлявшей его материальную основу ступени
развития производительных сил, так и в плане характерного
для этой ступени типа экономических производственных отно-
шений. Однако при всех своих особенностях в системе произ-
водительных сил общественное производство в Китае рассматри-
ваемой эпохи не выходило за пределы того сущностного, что
характеризует вторую основную ступень развития производи-
тельных сил. Точно так же и производственные отношения ки-
тайского сословно-классового общества при всех их особенно-
стях, о которых говорилось выше, не выходили за рамки отно-
шений, характерных для рентного способа производства, т. е
отношений главным образом между рентосоздателями и ренто-
получателями.
*256

Глава 4
СОСЛОВНО-КЛАССОВАЯ СТРУКТУРА
ТРАДИЦИОННОГО КИТАЙСКОГО ОБЩЕСТВА
Господствующий в данном классовом обществе тип эконо-
мических производственных отношений, как известно, опреде-
ляет социальную структуру общества и его классовый харак-
тер, если оно основано на частнособственнической эксплуата-
ции. Сословно-классовые общества по своей социальной струк-
туре отличаются от капиталистических тем, что им свойственна
не только классовая, но и сословная стратификация. Однако
в литературе далеко не всегда проводится четкое разграниче-
ние между этими двумя принципиально различными делениями.
Особенно это относится к литературе по истории Китая. В ней
проблема сословного деления китайского сословно-классового
общества вообще не разрабатывается, а классовое членение да-
же в специальных исследованиях, посвященных данному вопро-
су, нередко смешивается с сословным, имущественным и по
роду деятельности. Так обстоит дело, например, в богатых фак-
тическим материалом исследованиях о социальной структуре
древнего и средневекового общества, принадлежащих перу не-
марксистских авторов Мэн Сымина [390] и Цюй Тунцзу [457;
458]. Со сходным подходом можно столкнуться и в работах уче-
ных-марксистов по истории китайского сословно-классового об-
щества, что объясняется главным образом слабой разработан-
ностью политэкономической и социологической теории сословно-
классовых обществ, следствием чего является недостаточно чет-
кое разграничение принципов, которые должны лежать в' ос-
нове классовой и сословной стратификации соответственно, а
также глубоко укоренившаяся в литературе методология опре-
деления антагонистических классов в этих обществах, ведущая
свое происхождение от историко-социологической концепции сен-
симонистов.
Как уже отмечалось, согласно указанной методологии, в ос-
нове определения антагонистических классов лежит постулат
о господстве рабовладельческой формы эксплуатации в древних
и крепостнической формы в средневековых сословно-классовых
обществах. Соответственно в первых («рабовладельческих») ан-
тагонистическими классами принято считать рабов и рабовла-
дельцев, а во вторых («феодальных») — «феодально-зависимых
(крепостных) крестьян» и «феодалов».
17 Зак. 85
257

Неправомерность такой методологии определения обществен-
ных, в частности антагонистических, классов была показана
выше. Можно добавить, что при таком подходе следовало бы
антагонистическими классами в огромном большинстве добур-
жуазных классовых обществ считать арендаторов и арендода-
телей, поскольку в них господствовала не рабовладельческая и
не крепостническая, а арендная форма добуржуазной частно-
собственнической эксплуатации. Из него логически вытекает
также, что в древних и средневековых обществах существовали
классы капиталистов и наемных рабочих, поскольку там прак-
тиковалась в тех или иных масштабах такая форма частнособ-
ственнической эксплуатации, как наемный труд, которая, со-
гласно сенсимоновской методологии, считается характерной для
капиталистических отношений.
В плане постановки проблемы определения общественных,
в частности антагонистических, классов и классовой характери-
стики общества древний и средневековый Китай не составлял
до сих пор исключения. Она решалась на основе указанной ме-
тодологии, при которой за критерий при определении антаго-
нистических классов и классовой характеристики общества при-
нимается господствующая форма частнособственнической
эксплуатации либо то, что принято считать таковой. Впервые к
этой проблеме обратились советские историки в 20-х — начале
30-х годов. Некоторые из них, руководствуясь господствовав-
шими тогда представлениями о том, что все древние и средне-
вековые классовые общества относятся к одной и той же фео-
дальной стадии социального развития, характеризовали тради-
ционное китайское общество в качестве феодального, а свойст-
венными ему антагонистическими классами считали крепостных
и полукрепостных крестьян и феодалов (см. [255; 280])* Другие
исходили из того, что у К. Маркса в числе добуржуазных спо-
собов производства фигурирует азиатский. Они пытались до-
казать, что в древнем Китае господствовал указанный способ
производства [171], при котором в качестве антагонистических
классов выступали, с одной стороны, распоряжавшаяся госу-
дарственной землей знать, а с другой — обрабатывавшие эту
землю общинники.
Однако после утверждения в середине 30-х годов в совет-
ской науке двучленной схемы сословно-классовых формаций
советские историки с тех пор характеризуют древнее китайское
общество в качестве рабовладельческого, а средневековое об-
щество в Китае — в качестве феодального. Это вынуждает их
декларировать существование более или менее многочисленного
«класса рабов» в древнем Китае (см., например, [229]) и при-
равнивать средневековых китайских крестьян — собственников
земли и арендаторов к «феодально-зависимым крестьянам»
(см., например, [229; 296]), несмотря на то, что там отсутствова-
ла феодально-иерархическая система землевладения.
Историки КНР при определении общественных, в частности
258

антагонистических, классов древнего и средневекового китайско*
{го общества и его классовой характеристики руководствуются
той же двучленной схемой сословно-классовых формаций и свя-
занным с нею постулатом о господстве рабовладельческой фор-
мы частнособственнической эксплуатации во всех древних и
«феодально-крепостнической формы» — во всех средневековых
классовых обществах. И им также приходится, вопреки фактам,
изображать, касаясь древнего Китая, рабовладельческую фор-
му эксплуатации в качестве господствующей (см., например,
[85; 377]), а свободных общинников — в качестве рабов или кре-
постных (см. [85; 422)); применительно же к периоду средневе-
ковья юридически свободных арендаторов приравнивать к полу-
крепостным и крепостным (см. [240; 365; 408]). Китайские исто-
рики при этом придерживаются различных взглядов по вопросу
с хронологических разках существования рабовладельческо-
го общества в Китае, а также по вопросу о том, следует ли
•относить его к «классическим» или <же к «неклассическим» об-
разцам. Мы не касаемся существа указанных разногласий, по-
скольку нас в данном случае интересует лишь тот факт, что в
•основу определения общественных, в частности антагонистиче-
ских, классов принято класть формы частнособственнической
эксплуатации.
Такой принцип определения общественных классов, как уже
•отмечалось, представляется противоречащим основным методо-
логическим положением теории общественных формаций и при-
водящим к искажению исторической действительности.
На наш взгляд, общественные, в частности антагонистиче-
ские, классы следует выводить не из господствующей формы
частнособственнической эксплуатации, характеризующей лишь
«внешность» последней, а иначе — из господствующего типа от-
ношений этой эксплуатации, являющегося вместе с тем и гос-
подствующим типом экономической реализации отношений
эксплуататорской собственности на средства и условия произ-
водства в процессе производства и распределения. Согласно
политэ'кономйческой методологии марксизма, классовое де-
ление является в своей основе экономическим — по различно-
му отношению членов общества к частной собственности на
•средства и условия производства. Оно появляется, существует и
исчезает вместе с появлением, существованием и исчезнове-
нием этой собственности. «Основной признак различия между
классами,— подчеркивал В. И. Ленин,— их место в обществен-
ном производстве, а следовательно, их отношение к средствам
производства» [30, с. 44—45] (см. также [39, с. 15]). Соответст-
венно принадлежность членов общества к тому или иному
классу определяется тем, являются или не являются они чист
ными собственниками средств и условий производства и клкоЛ
характер имеет эта частная собственность, т. е. является ,мм
«она эксплуататорской (крупной и средней) или же не-жсилул
таторской (мелкой). В зависимости от того и другого можнп и
17*
j-и)

общем и целом различать три класса любого классово-антаго-
нистического общества: эксплуататорский класс крупных и сред-
них частных собственников действующих средств и условий
производства; эксплуатируемый им класс работников, лишенных
полностью или в значительной мере собственности на средства
производства; класс мелких собственников средств производ-
ства — самостоятельных крестьян и ремесленников, которые не
эксплуатируют чужой труд и сами не подвергаются частнособ-
ственнической эксплуатации, однако не избавлены от налоговой,,
торговой и ростовщической эксплуатации. Первые два из них
являются антагонистическими, а третий — промежуточным меж-
ду ними. Каждый из перечисленных классов обычно состоит из
различных прослоек, а в сословно-классовых обществах — так-
же из различных сословий (или каст). Кроме того, в каждом
классовом обществе, как известно, имеются также различные
прослойки людей, которые не являются ни собственниками
средств производства, ни непосредственными производителями.
К таким прослойкам в добуржуазных обществах относятся, в
частности, крупные купцы, мелкие торговцы, ростовщики (то-
вары и деньги в этих обществах не относятся к средствам про-
изводства), мелкие чиновники, служки, пауперы и т. д. Одни
из указанных прослоек так или иначе примыкают к тому или
иному антагонистическому классу, другие — к промежуточно-
му, третьи оказываются лишенными общественно-экономиче-
ских связей, деклассированными элементами сословио-классо-
вого общества.
Поскольку деление общества на антагонистические классы
связано лишь с существованием эксплуататорской собственно-
сти на средства и условия производства, оно выводится только
из типа этой собственности, который определяется типом эко-
номической реализации ее в процессе производства и распре-
деления, являющимся вместе с тем в условиях классового об-
щества и соответствующим типом частнособственнической
эксплуатации, т. е. соответствующим типом отчуждения. и при-
своения прибавочного труда эксплуатируемых работников соб-
ственниками-эксплуататорами. В буржуазном обществе средст-
ва производства, являющиеся объектом эксплуататорской собст-
венности, при всем их громадном разнообразии характеризуют-
ся одним и тем же понятием «капитал», в их число входят и
крупные земельные участки, сдаваемые в аренду для целей ка-
питалистического производства. Эксплуататорский класс там
состоит из обладателей капиталов — капиталистов, использую-
щих их в целях отчуждения и присвоения прибавочного тру-
да наемных рабочих в виде прибавочной стоимости в ее раз-
личных формах, в том числе и в ее превращенной форме
денежной ренты. Прибавочно-стоимостной тип частнособственни-
ческой эксплуатации и экономической реализации эксплуата-
торской собственности определяет собой капиталистический
(прибавочно-стоимостной) тип этой собственности, который
260

обусловливает существЬвание антагонистических классов бур-
жуазного общества — капиталистов и наемных рабочих.
В сословно-классовых обществах подавляющее большинство
населения занималось мелкосемейным сельскохозяйственным
производством, основанным на натуральном и полунатураль-
ном хозяйстве и на ручной рутинной технике индивидуального
пользования. Там вещные, экономические отношения не были
столь всеобъемлющими и определяющими и не играли такую
важнейшую интегративную роль, как в капиталистическом об-
ществе с его высокоразвитым товарным машинным производ-
ством. В этих обществах основными объектами эксплуататор-
ской собственности являлись обрабатываемая земля (скот — в
скотоводческих обществах кочевников), относительно крупные
ремесленные мастерские в городах, а также в тех или иных
масштабах личность непосредственных производителей. Эксплуа-
таторский класс там состоял главным образом из крупных зем-
левладельцев и в значительно меньшей мере из владельцев тех
ремесленныд предприятий, в которых применялся труд подне-
вольных или наемных работников; а эксплуатируемый класс —
из рабов, крепостных, арендаторов и в неизмеримо меньшей
мере из наемных работников. Крупные землевладельцы отчуж-
дали и присваивали прибавочный труд (прибавочный продукт)
эксплуатируемых ими рабов, крепостных и арендаторов в. ви-
де неоплачиваемой потребительной стоимости, облеченной в
превращенную форму личностной, личностно-земельной и зе-
мельной разновидностей докапиталистической частнособствен-
нической ренты. Прибавочный же труд наемных работников
(батраков й сезонников) отчуждался и присваивался ими тоже
в виде потребительной стоимости, но уже в ее «чистой» форме,
не осложненной рентными отношениями. Что касается работни-
ков ремесленных предприятий, то их прибавочный труд отчуж-
дался и присваивался владельцами этих предприятий либо в ви-
де неоплаченной потребительной стоимости в ее «чистой» фор-
ме, если эксплуатируемые были наемными работниками (в том
числе учениками и подмастерьями),, либо в виде неоплаченной
потребительной стоимости, но уже в ее превращенной, рентной
форме, если эксплуатируемые были рабами.
В зависимости от практиковавшихся в том или ином со-
словно-классовом обществе форм частнособственнической
эксплуатации- крупные собственники средств и условий произ-
водства выступали под личинами то рабовладельцев, то кре-
постников, то арендодателей, то эксплуататоров наемного тру-
да, то совмещали в своем лице тех, других, третьих и четвертых,
а эксплуатируемые ими работники выступали соответственно в
ролях то арендаторов, то рабов, то крепостных, то наемиых ра-
ботников. Однако неизменным на всей стадии существования
сословно-классовых обществ оставалось то, что первые
из них отчуждали и присваивали прибавочный труд ( приба-
вочный продукт) вторых в виде неоплаченной потребительной
yfll

стоимости в ее различных формах, вследствие чего составляли
единый эксплуататорский класс, включавший представителей
разных прослоек и сословий, а вторые отдавали первым свой
прибавочный труд в его натуральной или овеществленной фор-
ме и в том же виде, вследствие чего также составляли единый
эксплуатируемый класс, разделенный вместе с тем на разные
прослойки и сословия, но по иным признакам.
Следовательно, при определении антагонистических классов
любого сословно-классового общества совершенно безразлич-
но, какая именно форма частнособственнической эксплуатации
преобладала в нем, ибо указанные классы определяются не по
ней, а лишь по потребительно-стоимостному типу этой эксплуа-
тации, являющемуся вместе с тем и потребительно-стоимостным
типом экономической реализации докапиталистической эксплуа-
таторской собственности <на средства и условия производства в
процессе производства и распределения.
Что же касается промежуточного класса добуржуазных об-
ществ, то он неизменно состоял из мелких собственников средств
производства — самостоятельных крестьян и ремесленников, ко-
торые не подвергались частнособственнической эксплуатации и
сами не эксплуатировали чужой труд. В целом ряде случаев,
особенно в странах древнего и средневекового Востока и в сред-
невековой Скандинавии, этот промежуточный класс составлял
большую часть населения. Его коренное отличие от промежу-
точного класса буржуазного общества сводится к тому, что ог-
ромное большинство его представителей не были мелкими про-
изводителями, поскольку сословно-классовые общества базиро-
вались на натуральном и полунатуральном производстве.
Связанная с натуральностью и полунатуральностью произ-
водства экономическая рыхлость указанных обществ и недоста-
точное хозяйственное единство каждого из них обусловливали
специфический характер добуржуазных общественных классов
как неконсолидированных «классов в себе», не осознававших
своих специфических классовых интересов и разобщенных со-
словными перегородками на различные по правовым статусам
группы, у которых сословные интересы едва ли не в большин-
стве случаев явно преобладали над общеклассовыми. Поэтому,
например, выступления рабов или крепостных против своих
эксплуататоров обычно не находили поддержки со стороны
арендаторов и наемных работников. Ни один из общественных
классов древности и средневековья, как правило, не выступал
со своими специфическими общеклассовыми требованиями.
Так обстоит дело с определением общественных классов в
сословно-классодзых обществах древности, средневековья и но-
вого времени, если исходить из общей и политэкономической
методологии классиков марксизма, а не из их изолированных
высказываний, нередко нуждающихся в специальных простран-
ных разъяснениях, обращение к которым слишком увело бы
нас в сторону от излагаемой проблемы34.
262

Что же касается сословной стратификации, то она является
делением населения сословно-классовых государств на группы
соответственно объему их политических прав и обязанностей и
выполняемым социальным функциям. Она возникает, сущест-
вует и исчезает лишь вместе с возникновением, существованием
и исчезновением сословно-классовых государств в качестве ха-
рактернейшей особенности социальной структуры их населения.
Хотя сословное деление не является в своей основе экономиче-
ским, оно было, несомненно, связано з Конечном счете с теми
же экономическими факторами, которые обусловливали некон-
солидированность добуржуазных общественных классов, и бы-
ло призвано иными средствами компенсировать экономическую
рыхлость и недостаточное хозяйственное единство сословно-клас-
совых обществ. Сословная стратификация в таких условиях иг-
рала важную интегрирующую роль в обществе и государстве,
поскольку закрепляла за каждым сословием определенную со-
циальную функцию.
В отличие от деления на социальные классы, которое оди-
наково для всех сословно-классовых обществ, сословно-право-
вая стратификация была неодинаковой в различных странах.
Более того, она, как известно, не была одинаковой даже и в
одной и той же стране в различные периоды ее добуржуазной
истории, но претерпевала разные изменения в зависимости от
многих обстоятельств. Например, в античном Риме общество
сначала делилось на свободных полноправных патрициев, со-
ставлявших «римский народ», и свободных неполноправных пле-
беев. Затем оно стало делиться на привилегированную знать
(сенаторское сословие), непривилегированных свободных, не-
полноправных свободных и несвободных бесправных. В импе-
раторскую эпоху к ним добавились одно привилегированное —
куриалы (декурионы) — и одно неполноправное сословие — ко-
лоны. Во франкском и англосаксонских королевствах общество
в сословном отношении делилось на знать (королевские дру-
жинники, эрлы), свободное простонародье, обязанное нести оп-
ределенные повинности в пользу государства, полусвободных и
несвободных. Позднее во Франции, Германии и Англии разли-
чались сословия: светской и духовной знати, дворянства (ры-
царства), свободных крестьян и горожан (среди последних раз-
личались патрициат, простонародье и плебс), несвободных кре-
постных и рабов. В Киевской Руси известны сословия: княжьих
мужей (бояр), младших дружинников, свободных смердов и
рабов; в XII—XV вв. на Руси стали различать: бояр, свободных
смердов, свободных неполноправных и холопов (несвободных
бесправных); в XVI—XVII вв.— служилых людей (привилегиро-
ванные бояре и менее привилегированные поместные), духопси-
ство, посадских людей, крестьян и холопов; в XVIII в. русское
общество стало подразделяться на титулованную знать, дворян-
ство, духовенство, купцов, мещан, казаков, крестьян государ-
ственных и крестьян крепостных [51, с. 18].
mi

При всей неодинаковости и изменчивости сословной страти-
фикации различные сословия в добуржуазных обществах в пра-
вовом отношении, по степени полноправности и бесправности,
юридической свободы или несвободы, компануются в следую-
щие три группы: правящие привилегированные сословия сво-
бодных; неполноправные или непривилегированные сословия
свободных; бесправные сословия несвободных. В первую из них
обычно входили светская и духовная знать, военные и граж-
данские чиновники, а иногда также незнатные крупные земле-
владельцы и купцы; во вторую — простонародье, т. е. в основ-
ном самостоятельные крестьяне и ремесленники, мелкие торгов-
цы, арендаторы и наемные работники; в третью — рабы, кре-
постные и оброчные невольники. Сказанное вовсе не означает,
что в любом сословно-классовом обществе каждая из перечис-
ленных групп непременно состояла из нескольких сословий.
В ряде случаев та или иная группа была представлена лишь
одним сословием, а, например, в Спарте все три группы были
представлены каждая одним сословием: привилегированных
спартиатов; неполноправных свободных периеков; бесправных
несвободных илотов. Когда же та или иная группа состояла
из нескольких сословий, разграничение между ними происходи-
ло в одних случаях по некоторым правовым, в других — по
иным, достаточно разнообразным признакам, включая иногда и
различия в родах деятельности (служилое и духовное сосло-
вия).
Лишь очень редко сословия бесправных несвободных были
однородны в смысле формы эксплуатации, которой подверга-
лись его представители. Как правило, каждое из этих сословий
включало в свой состав и рабов, и крепостных, и оброчных не-
вольников в экономическом значении данных понятий. Дело в
том, что рабство и крепостничество в экономическом плане, как
уже отмечалось, отнюдь не равнозначны рабству и крепостни-
честву в сословном смысле. Рабы и крепостные экономически
различаются вовсе не степенью несвободы (вопреки тому, что
утверждал А. Сен-Симон) и не тем, что первые из них будто бы
являлись «полной», а вторые — «неполной» собственностью
своего владельца, но лишь способами соединения их средствами
производства и формами частнособственнической эксплуатации
(формами хозяйственного использования работников), обуслов-
ленными этими способами. Ранее отмечалось, что почти в каж-
дом сословии несвободных можно выделить работников, кото-
рые вели свое производственное хозяйство на предоставленной
им их владельцем в пользование земле (надельные крепост-
ные, «посаженные на землю рабы») и фактически эксплуатиро-
вались в качестве крепостных, и работников, которые не имели
своего производственного хозяйства на земле владельца, были
заняты целиком в его производственном хозяйстве (безнадель-
ные рабы, дворовые крепостные и крепостные-«месячники») ли-
бо отпускались на сторону с условием регулярной выплаты об-
264

рока и, таким образом, эксплуатировались в качестве рабов
и оброчных невольников. Поэтому, повторяем, любое и все, вме-
сте взятые, сословия несвободных работников представляют со-
бой в экономическом плане составную часть системы внеэконо-
мического принуждения, которая включает в различных количе-
ственных сочетаниях и рабство, и крепостничество, и оброчное
невольничество как специфические способы соединения несво-
бодных работников со средствами производства и обусловлен-
ные этими способами формы частнособственнической эксплуа-
тации.
Следует иметь в виду, что понятия «рабство», «крепостни-
чество», «рабские» и «крепостные» сословия являются научными
абстракциями довольно позднего происхождения, которые еще
не были известны в древних и средневековых обществах. В каж-
дом из них все несвободные работники, независимо от форм их
эксплуатации, обычно входили в одно бесправное сословие. Его
правовые особенности и название могли изменяться время от
времени в связи с различными обстоятельствами (например, в
России несвободные именовались сначала холопами, затем кре-
постными), однако оно осознавалось тогда лишь как единое
сословие несвободных людей. Для древних греков их дулосы,
которых мы ныне именуем рабами, были только лишь несво-
бодными. Точно так же обстоит дело с римскими сервами и
анциллами — рабами и рабынями по современным представле-
ниям. Западноевропейские средневековые сервы в сознании их
современников были такими же, как римские сервы, т. е. не-
свободными. Лишь после того как в ряде стран Западной Ев-
ропы в XIII—XIV вв. правовое положение основной массы не-
свободных, используемых главным образом в качестве крепост-
ных, несколько улучшилось, в составе сословий несвободных
там стали все более обособляться, получая более низкий пра-
вовой статус, группы купленных несвободных чужеземцев, ко-
торые с X в. носили общее название слейвов или склавов (от
слова «славяне») 35 и обычно использовались в качестве рабов.
Это, а также последующее широкое распространение рабства
негров в Америке и закрепощение массы крестьян в странах
Восточной Европы и в Пруссии послужили почвой для осознания
(сначала в очень смутной форме) разницы между рабством и
крепостничеством. В научных трудах она стала отмечаться лишь
с XVIII в. Однако буржуазные ученые XVIII — первой полови-
не XIX в., считавшие основой и главной пружиной обществен-
ной эволюции право, придали первостепенное значение право-
вым различиям между рабством в древнем Риме и крепостни-
чеством в некоторых странах средневековой Западной Евро-
пы. Эти различия и были неправомерно положены в основу
разграничения между рабскими и крепостными сословиями как
сословиями несвободных и полусвободных, между «полной» и
«неполной» собственностью на людей.
Классовое и сословное деления, будучи основаны одно на
265

экономических, другое на правовых признаках, полностью сов-
падают в определенном плане крайне редк'о. Например, в Спарте
антагонистические классы были представлены привилегиро-
ванным сословием спартиатов и бесправным сословием несво-
бодных (крепостных) илотов, а промежуточный класс — сосло-
вием свободных, но неполноправных периеков. В таких еди-
ничных случаях можно говорить о единых «классах-сословиях».
Как правило же, сословная и классовая стратификация не сов-
падают, что исключает возможность использовать указанный
термин. Отсюда нетрудно заключить, как искажают истинную
картину исторической действительности понятия «класс рабов»,
«класс рабовладельцев», «класс феодалов» и «класс феодально-
зависимых крестьян», впервые введенные в науку буржуазны-
ми учеными в конце XVIII — начале XIX в. и широко бытую-
щие ныне в научной литературе лишь вследствие слабой разра-
ботанности политэкономической и социологической теорий со-
словно-классовых обществ.
Непривилегированным представителям эксплуататорского
класса и богачам из других прослоек были открыты в тех или
иных пределах известные возможности вертикальной мобиль-
ности, перехода в низшие привилегированные сословия. Что же
касается представителей промежуточного класса самостоятель-
ных крестьян и ремесленников и тем более эксплуатируемых
арендаторов и наемных работников, то доступ в состав низше-
го привилегированного сословия был для них практически за-
крыт, поскольку они не располагали соответствующими мате-
риальными и иными возможностями. Переход же тех и дру-
гих в состав эксплуататорского класса оказывался возможным
лишь в довольно редких случаях и далеко не всегда гарантиро-
вал повышение их сословно-правового статуса. Разбогатевший
раб или крепостной, хотя и становился эксплуататором, как
правило, продолжал оставаться рабом или крепостным по свое-
му сословно-правовому статусу (см., например, [93, с. 387; 325,
с. 83—84; 351, с. 104—105, 189}).
Попытаемся теперь коротко и в самых общих чертах кон-
кретизировать, высказанные выше общие соображения на ма-
териале истории китайского сословно-классового общества,
охватывающей огромную эпоху со времени превращения сослов-
ного общества на территории Китая в VI—V вв. до н. э. в со-
словно-классовое и до второй половины XIX в., когда это об-
щество начало претерпевать коренные социально-экономические
изменения под воздействием экспансии капиталистического
мира.
Как отмечалось выше, сословно-классовому обществу в Ки-
тае предшествовало в качестве переходного от общинно-родо-
вого к классовому строю сословное общество, которое сложилось
там в эпоху первой межформационной революции в усло-
виях отсутствия частной, в том числе эксплуататорской, собст-
венности на тогдашнее важнейшее средство и условие произ-
266

водства — обрабатываемую землю. Оно делилось по чисто пра-
вовому признаку на стоявшее у власти сословие наследственной
знати, сословие эксплуатировавшихся ею на основе ренты-нало-
га свободных общинников и> малочисленное сословие бесправ-
ных несвободных людей (рабов), находившихся в услужении у
знати и содержавшихся за счет ренты-налога. Позднее, в IX—
VII вв. до н. э., сложилось еще одно, менее, нежели знать, при-
вилегированное сословие чиновников, и, таким образом, число
сословий увеличилось до четырех.
Налоговая эксплуатация общинников представителями при-
вилегированных сословий, а также рост материальных произво-
дительных сил способствовали развитию стабильного имущест-
венного неравенства в сословном обществе, возникновению
частной, в том числе эксплуататорской, собственности на землю,
частнособственнической эксплуатации и распаду системы общин-
ного землевладения. В VI—IV вв. до н. э. во всех царствах
тогдашнего Китая вводятся законы о взимании налога соответ-
ственно количеству земли, находящейся во владении каждой
семьи. К тому же времени относятся и первые сделки по куп-
ле-продаже земли (379, с. 101, 109]. Первыми крупными земле-
владельцами были, несомненно, представители знати и чинов-
ничества, использовавшие свою причастность к власти в целях
захвата и присвоения общинных земель, особенно «обществен-
ных полей», в ходе распада общинной собственности на землю.
Развитию крупного частного землевладения во многом способ-
ствовала также практика раздачи правителями княжеств
(царств) земель отличившимся военачальникам и заслуженным
чиновникам, которая получила распространение в V—IV вв.
до н. э. Тогда же появились крупные землевладельцы-купцы и
помещики, не принадлежавшие к привилегированным сословиям
[379, с. 101]. С возникновением крупной частной собственности
на землю начали практиковаться сдача земли в аренду беззе-
мельным и малоземельным крестьянам, а также применение
в производстве наемного труда и труда несвободных работни-
ков, использовавшихся в качестве крепостных, рабов и оброчных
невольников.
Распад общинного землевладения и возникновение частной
собственности на землю и частнособственнической эксплуата-
ции сопровождались коренными изменениями в составе непри-
вилегированного сословия свободных. Место общинников в нем
заняли крестьяне — собственники земли, арендаторы, наемные
работники, а также торговцы и помещики, не обладавшие чи-
новничьими рангами. Соответственно изменился и состав бес-
правного сословия несвободных: помимо рабов, выполнявших
обязанности домашней челяди, в него вошли несвободные ра-
ботники, занятые в производстве в качестве рабов, крепостных
и оброчных невольников.
Значительно позднее, к началу (или в начале) нашей эры,
выделилось еще два сословия. Одно из них —низшее привиле-
267

тированное, которое можно характеризовать в качестве сосло-
вия неслужилых шэньши; оно состояло из тех помещиков, куп-
цов и других состоятельных людей, которые путем официаль-
ной покупки у властей приобрели за деньги низшие чиновничьи
ранги, почетные звания и степени, пользовались определенными
привилегиями, но не занимали чиновничьих должностей; это
сословие нередко неправомерно считают частью или единого с
чиновниками сословия шэньши (см^{45Г|7^ или единого сосло-
вия простонародья (см. (457]). Другое — крайне неполноправное
сословие свободных, занимавших промежуточное положение
между свободным простонародьем и несвободными бесправны-
ми; оно возникло на почве своеобразного института клиентов-
приживальщиков (ишикэ) при «больших домах», появившегося
в V—IV вв. до н. э., и включало в свой состав неполноправных
свободных мужчин (буцюй) и женщин (кэнюй), которые ис-
пользовались в качестве полукрепостных, домашней челяди и
вооруженной охраны. Таким образом, к началу нашей эры чис-
ло сословий в китайском обществе увеличилось до шести.
Задолго до того, еще в V—IV вв. до н. э., в связи с воз-
никновением и все большим распространением частной, в том
числе эксплуататорской, собственности на землю и различных
форм частнособственнической эксплуатации, китайское общество
стало делиться также и по экономическому признаку на об-
щественные классы: 1) эксплуататорский класс, состоявший в
основном из крупных землевладельцев; в него входили пред-
ставители титулованной знати, крупные и средние чиновники,
а также купцы-землевладельцы и помещики, которые не при-
надлежали к привилегированным сословиям; несколько позд-
нее этот класс стал также пополняться за счет немногочислен-
ных владельцев крупных ремесленных предприятий; 2) эксплуа-
тируемый ими класс работников, лишенных полностью или
частично собственности на землю и на другие средства произ-
водства; он состоял из крестьян-арендаторов, наемных работ-
ников и той части членов бесправного сословия несвободных,
которая использовалась в производстве в качестве рабов, кре-
постных и оброчных невольников; 3) промежуточный класс сво-
бодных самостоятельных мелких производителей — собственни-
ков средств производства, т. е. самостоятельных крестьян и
ремесленников. Кроме указанных трех классов сложились так-
же примыкавшие к тому или другому из них особые социаль-
ные прослойки — эксплуататорские (ростовщики, купцы) и
неэксплуататорские (мелкие торговцы, мелкие чиновники
и т. д.), имевшие каждая свои специфические источники дохода
и существования. Представители данных прослоек не являлись
ни непосредственными производителями, ни собственниками
средств производства.
Представители эксплуататорского класса, не принадлежав-
шие к привилегированным сословиям и к числу купцов-земле-
владельцев, существовали за счет только частнособственниче-
268

ской эксплуатации, т. е. за счет отчуждения и присвоения
прибавочного продукта и прибавочного труда эксплуатируемых
ими арендаторов, рабов, крепостных и оброчных невольников
в форме различных разновидностей докапиталистической част-
нособственнической ренты (земельной, или арендаторской; зе-
мельно-личностной, или крепостной; личностной, или рабской и
оброчно-невольнической), а также прибавочного труда наемных
работников в виде потребительной стоимости, не ослож-
ненной рентными отношениями. Представители привилегирован-
ных сословий в составе того же класса сочетали частнособст-
венническую эксплуатацию с налоговой (рента-налог), а купцы-
землевладельцы— с торговой (торговая прибыль). Представи-
тели эксплуатируемого класса помимо частнособственнической
эксплуатации подвергались также торговой и ростовщической
эксплуатации. Что же касается представителей промежуточного
класса, то они, не подвергаясь частнособственнической эксплуа-
тации, несли на себе бремя налоговой (рента-налог), торговой
и ростовщической эксплуатации.
Наложение друг на друга сословной и классовой структур,
а также принятого в традиционном Китае деления населения по
основным родам деятельности на ученых, земледельцев, ремес-
ленников и торговцев создавало сложную и запутанную картину
социальной системы добуржуазного китайского общества.
Сословные различия больше бросались в глаза, чем клас-
совые, благодаря строгой и мелочной регламентации их зако-
нами и традициями. Они проявлялись не только в различном
объеме прав и обязанностей представителей тех или иных со-
словий и обладателей различных титулов и рангов, в сложной
градации мер наказания при совершении одинакового престу-
пления, но и в предписанных законами и традициями разли-
чиях в одежде, украшениях, размерах и архитектуре жилищ,
меблировке, посуде, средствах передвижения, свадебных и похо-
ронных церемониях, обрядах поклонения духам предков и т. д.
Т1о этим чисто внешним признакам можно было сразу же оп-
ределить, к какому сословию принадлежит данный человек, ка-
кой титул или ранг имеет данный представитель привилегиро-
ванного сословия, и соответственно держать себя в отношениях
с ним согласно предписанным правилам обращения.
Представителей знати и чиновничества было принято в ки-
тайском обществе считать «благородными» {цэюньцзы), наде-
ленными от рождения высоким умом и мудростЫо и призванны-
ми вершить делами управления. Они были освобождены от
трудовых повинностей и телесных наказаний36, не могли быть
арестованы и преданы суду без разрешения императора и поль-
зовались налоговыми льготами либо вообще освобождались от
уплаты налогов. В случае совершения ими каких-либо престу-
плений наказание им снижалось соответственно титулу или ран-
гу либо заменялось денежным штрафом. Вместе с тем за пре-
ступления против представителей знати и чиновничества члены
269

других сословий наказывались более строго. Некоторыми из этих
привилегий, но в меньшем объеме, пользовались также поме-
щики и купцы, обладавшие купленными ими чиновничьими ран-
гами, званиями и степенями, но не занимавшие должностей чи-
новников.
Представители непривилегированного сословия свободных,
нередко именовавшиеся в императорских указах «добропоря-
дочным народом» (лянь минь), считались простонародьем,,
«мелкими людьми» (сяо жэнь), чьим уделом должен быть фи-
зический труд, выполнение налоговых и трудовых повинностей
и подчинение руководству «благородных».
В самом низу сословной иерархии располагались свободные
неполноправные и несвободные бесправные. Те и другие счи-
тались «подлыми людьми». Разница между ними сводилась к
тому, что первые не являлись собственностью, не подлежали
купле-продаже и могли перейти к другому хозяину, в то вре-
мя как вторые считались собственностью своего хозяина и мог-
ли быть проданы, куплены или подарены другому лицу. Те и
другие пользовались, хотя и в разной мере, некоторой юридиче-
ской дееспособностью, в частности наказывались по закону
властями за совершенные преступления. Вместе с тем они были
обязаны беспрекословно подчиняться своим хозяевам.
Браки между представителями разных сословий считались
зазорными и унизительными для входивших в более высокое
сословие, в целом ряде случаев они запрещались и преследо-
вались по закону. Для небогатых «мелких людей» переход в
более высокое сословие был возможен лишь в исключительных
случаях. А для непривилегированных помещиков, купцов и ро-
стовщиков переход в низшее из трех привилегированных сосло-
вий был широко открыт и доступен благодаря вошедшей в
практику со II в. до н. э. официальной продаже чиновничьих
рангов, почетных званий и степеней, обычно без права зани-
мать чиновничьи должности. Доступ же в состав чиновничест-
ва облегчали им введенная в начале нашей эры система реко-
мендаций на чиновничьи должности (туйцзюй), дававшихся
«достойным людям» главами местной администрации, а также
система государственных конкурсных экзаменов на ученые сте-
пени, учрежденная в начале VII в. н. э. Оба эти пути, были
практически закрыты для крестьян и ремесленников, поскольку
они обычно оказывались не в состоянии «отблагодарить;» соот-
ветствующим образом за рекомендацию и, как правило, не рас-
полагали материальными средствами и достаточным досугом
для подготовки и конкурсным экзаменам.
Таким образом, более или менее широкие возможности со-
циальной мобильности существовали лишь для богачей из сре-
ды непривилегированного сословия. Впрочем, по отношению к
ним сословные перегородки оказывались во многих случаях до-
вольно условными, поскольку, исключая лишь отдельные отно-
сительно кратковременные периоды, знать и чиновничество до-
270

статочно уважительно относились к непривилегированным
богатым купцам, ростовщикам и крупным помещикам.
Что же касается классовых различий и классового нера-
венства, то они проявлялись прежде всего и главным образом
в производственно-экономической сфере и отчасти в образе
жизни. В сфере же права и традиций отношения между
эксплуататорами из числа юридически свободных и эксплуати-
руемыми несвободными работниками, точно также как и между
эксплуататорами из среды привилегированных сословий и экс-
плуатируемыми работниками из числа «мелких людей»
и «подлых» свободных регламентировались законодательством
и традициями. Отношения между эксплуататорами и эксплуа-
тируемыми из непривилегированного сословия свободных в те-
чение длительного времени считались соответствующими отно-
шениям «благородные — подлые», или «господин — слуга».
Для арендодателей и арендаторов они с 1372 г. стали прирав-
ниваться к отношениям между «старшими» и «младшими».
Все это, по конфуцианским канонам, означало, что арендаторы
и батраки независимо от разницы в возрасте с хозяином были
обязаны оказывать последнему всяческое почтение и послуша-
ние, беспрекословно выполнять его распоряжения, не жаловать-
ся на него и не судиться с ним, если даже хозяин применял к
ним физические меры воздействия. При привлечении к суду
за взаимные драки хозяин во всех случаях нес более легкое
наказание, чем арендатор или батрак; при убийстве хозяина
-арендатор или батрак обычно подлежал казни, тогда как при
убийстве арендатора или батрака хозяин отделывался более
легким наказанием. Хозяева могли безнаказанно избивать арен-
даторов и батраков и подвергать их различным наказаниям по
собственному усмотрению. Если арендатор или батрак убегал
от хозяина до истечения срока контракта, власти оказывали
содействие хозяину в розыске и возвращении беглеца и под-
вергали последнего телесному наказанию. Особенно достава-
лось от помещиков арендаторам, не уплатившим полностью
или в срок арендную плату: их избивали, держали в заключе-
нии в частных помещичьих тюрьмах и даже убивали. Лишь в
1727 г. помещикам было запрещено в законодательном порядке
расправляться самовольно с арендаторами. Однако во многих
случаях сохранялась прежняя практика, тем более что в по-
добных случаях закон отнюдь не был суров к помещикам.
Таким образом, традиции, законодательство и судебная
практика всегда оказывали предпочтение представителям не
только привилегированных сословий, но и экономически господ-
ствующего класса независимо от их сословной принадлежности.
Деление китайского сословно-классового общества на эко-
номически господствующий класс, состоявший главным образом
из крупных землевладельцев, эксплуатируемый им класс пргм
даторов, рабов, крепостных, оброчных невольников и ппгммых
работников и промежуточный класс мелких собстппшимим
'Л!

средств производства просуществовало с различными измене-
ниями вплоть до второй половины XIX в., когда начался слож-
ный процесс его превращения в трехклассовое же капитали-
стическое общество, основанное на эксплуатации прибавочно-
стоимостного типа. Упомянутые сдвиги выражались, например,
в том, что сначала антагонистические классы включали в свой
состав лишь меньшую часть населения, а промежуточный
класс — его большую часть. Затем, во II—I вв. до н. э., удель-
ный вес антагонистических классов в общей массе населения
значительно увеличился (вероятно, до 40—50%), а в последую-
щие несколько веков, особенно в период существования широ-
кой сети военно-земледельческих поселений (III в. н. э.) и го-
сударственной системы надельного землепользования (IV—
VIII вв.), когда основная масса крестьян фактически стала
арендаторами государственной земли, возрос еще больше. Одна-
ко в связи с крахом указанной системы к середине VIII в. и
значительным развитием системы частного землевладения он
значительно уменьшился. Наконец, начиная с IX в. и вплоть
до второй половины XIX в. доля антагонистических классов в
общей массе населения страны стабилизировалась примерно на
уровне 40—50%, временами то несколько увеличиваясь, то не-
сколько уменьшаясь. Остальную часть населения составляли
промежуточный класс и различные социальные прослойки, при-
мыкавшие к антагонистическим и промежуточному классам.
Наличие значительной прослойки самостоятельных крестьян и
ремесленников, составлявших промежуточный класс, является
характерной особенностью китайского сословно-классового об-
щества, отливавшей его от многих других таких же обществ.
Происходили некоторые изменения и в составе антагонисти-
ческих классов. Так, в эксплуататорском классе крупных зем-
левладельцев сначала явно преобладали представители приви-
легированных сословий знати и чиновничества. Затем, начиная
с III—II вв. до н. э., в нем усилилась и заняла преобладающее
в количественном отношении место прослойка непривилегиро-
ванных помещиков («большие дома») и купцов-землевладель-
цев, которая пользовалась большим влиянием на местах. Удель-
ный вес этой прослойки заметно уменьшился в период расцве-
та государственной системы надельного землепользования (V—
VII вв.), затем снова увеличился после ее краха, а примерно
с XV в. стал вновь существенно снижаться в связи с расши-
рением рядов низшего привилегированного сословия обладате-
лей покупных рангов, званий и степеней.
В составе же эксплуатируемого класса количественно пре-
обладающее положение в масштабе всей страны неизменно за-
нимали арендаторы, что было вполне естественно в условиях
господства арендной формы в системе частнособственнической
эксплуатации китайского сословно-классового общества. Они
составляли в III—VII вв., видимо, большую часть населения
страны, затем их удельный вес в массе населения стабилизиро-
272

вался примерно на уровне 40—45%, то несколько увеличиваясь
в периоды усиливавшейся концентрации земли в руках поме-
щиков (что обычно сопровождалось политическими и социаль-
ными потрясениями), то несколько уменьшаясь в периоды ста-
бильного политического и социально-экономического развития
Китая.
Доля несвободных работников в общей массе населения
страны и в составе эксплуатируемого класса была, как прави-
ло, довольно незначительна. Ранее уже отмечалось, что в пе-
риод правления династии Хань (II в. до н. э.— II в. н. э.),
считающийся обычно эпохой расцвета рабовладения в Китае,
их удельный вес, согласно оценкам исследователей, не превы
шал 1—5%. При этом большая часть несвободных использова-
лась в непроизводительной сфере домашнего обслуживания
знати, чиновников и богачей. Однако в северной части Китая в
периоды господства там кочевых и полукочевых народов, в част-
ности в IV—VI, X и XII—XIII вв., число рабов, крепостных и
оброчных невольников в составе эксплуатируемого класса и в
общей массе населения очень заметно возрастало.
Видимо, довольно незначительным на протяжении всей эпо-
хи существования добуржуазного классового общества в Китае
оставалась и доля наемных работников в общей массе населе-
ния и в составе эксплуатируемого класса. Производительный
наемный труд применялся главным образом в городском ремес-
ле, на соляных промыслах, при добыче металлических руд и
выплавке металлов, в производстве фарфора, а также на строи-
тельных работах. В роли нанимателей выступали как частные
лица, так и представители властей. Численность нанятых в от-
дельных случаях, например в VII—XII вв., достигала несколь-
ких десятков тысяч человек [282, с. 266; 313, с. 140]. В сельских
же местностях преобладал наем поденщиков на сезонные сель-
скохозяйственные работы. Эксплуатация наемного труда осу-
ществлялась в Китае, как и в других сословно-классовых об-
ществах, на основе отчуждения и присвоения труда наемных
работников в виде потребительной стоимости, не осложненной
рентными отношениями. Именно этим она коренным образом
отличалась от капиталистической эксплуатации наемных рабо-
чих, основанной на отчуждении и присвоении их прибавочного
труда в виде прибавочной стоимости в ее различных формах.
В китайском сословно-классовом обществе кроме трех его
социальных классов продолжали существовать и не связанные
непосредственно с общественным производством социальные
прослойки купцов, ростовщиков, мелких торговцев, низших слу-
жителей административных, общественных и частных учреж-
дений и организаций (делопроизводители, секретари, счетоводы,
учителя сельских школ и т. д.), пауперов и проч. Каждая и:<
них численно увеличивалась по мере роста численности насе-
ления, однако их общий удельный вес в массе последнего про-
должал оставаться сравнительно небольшим. Значительно иы-
18 Зак. 85
•J7.4

растала временами, в периоды больших стихийных бедствий,
смут и потрясений, лишь прослойка пауперов. Нельзя не от-
метить также, что, хотя купцы (к ним в сословно-классовом
Китае относили и крупных предпринимателей — владельцев ре-
месленных предприятий), будучи эксплуататорами, смыкались
в этом плане с эксплуататорским классом, в том числе со
знатью и крупным чиновничеством, в отдельные периоды, напри-
мер при ханьском императоре Уди (140—87 гг. до н. э.), они
подвергались дискриминации со стороны властей. В целом же
представители этой прослойки пользовались расположением
знати и чиновничества, а иногда даже занимали крупные посты
в императорской администрации. Так, в I в. до н. э. крупный
купец Кун Цзинь стал министром сельского хозяйства, купец
Сан Хунъян — государственным секретарем, купец Дунго Сань-
ян — помощником министра [458, с. 119]. Несколько купцов по-
лучили высокие должности в центральной администрации при
императоре Ван Мане (9—22).
Однако общественные классы и примыкавшие к ним со-
циальные прослойки в условиях полунатуральной экономики
и очень слабой хозяйственной связанности общества были
классами и прослойками лишь «в себе». Они не осознавали
своих специфических общеклассовых интересов и были разде-
лены сословными перегородками на различные по своим пра-
вовым статусам группы. Сословные интересы каждой из этих
групп явно преобладали над классовыми в политической и об-
щественной жизни страны.
На возникших в Китае в XVIII — первой половине XIX в.
сравнительно немногочисленных частных мануфактурах ранне-
капиталистического типа осуществлялась эксплуатация наемно-
го труда на основе отчуждения и присвоения прибавочного тру-
да наемных работников в виде прибавочной стоимости.4Однако
отношения эксплуатации такого рода возникли и развивались
еще целиком в порах старых добуржуазных отношений и были
пронизаны ими. Поэтому владельцы подобных мануфактур и
занятые на них наемные рабочие еще не выделялись в каче-
стве новой пары антагонистических классов.
Деление китайского общества на различные сословия вы-
ступало более зримо в политической и общественной жизни
•страны и с теми или иными изменениями фактически просу-
ществовало вплоть до буржуазной революции 1911 —1913 гг.
Проследим указанные сдвиги коротко и в самых общих чертах.
Начнем с сословия знати, которое после распада Чжоуского
государства на множество враждовавших между собою само-
стоятельных владений в VIII в. до н. э. состояло из правите-
лей владений, их ближайших родственников и приближенных —
обладателей титулов знатности. К середине III в. до н. э. эта
знать большей частью была истреблена в междоусобных вой-
нах. После создания в начале III в. до н. э. централизованной
империи (Цинь, затем Хань) круг знати значительно сузился —
274

до императора, его ближайших родственников и приближен-
ных — обладателей титулов знатности. Наследственные титулы
вам (князь) во времена империи Хань и позднее давались толь-
ко сыновьям императоров, а остальные титулы {хоу, бо, цзы,
нань) — иногда и тем главным министрам, которые назначались
не из числа представителей знати. В III—VI вв., после кру-
шения империи Хань, знать стала включать в свой состав им-
ператоров различных династий, их ближайших родственников
и представителей местной крупноземлевладельческой наследст-
венной аристократии («большие», или «сильные», «дома»), ко-
торые кичились своими родословными и не допускали в свою
среду представителей других сословий. Затем, в последующие
периоды существования централизованных империй, ее круг
вновь значительно сузился — до императоров, их ближайших
родственников и некоторых приближенных — обладателей по-
четных титулов знатности. Представители знати, как правило,
располагали крупными земельными владениями. К тому же
при некоторых династиях (например, Хань, Сун, Мин) им пере-
давались в «кормление» обширные территории с многочислен-
ным населением, которое было обязано передавать в пользу
кормленщиков определенную долю налогов.
Второе по своему значению после знати привилегированное
сословие — чиновничество — составляло вместе со знатью поли-
тически господствующую часть эксплуататорского класса круп-
ных землевладельцев. В VIII—III вв. до н. э. оно еще не имело
сложившейся ранговой системы, не было подобием замкнутой
касты и нередко пополнялось за счет удачливых военачальни-
ков, купцов, странствующих ученых и крупных помещиков.
После образования в 206 г. до н. э. империи Хань была раз-
работана система 20 чиновничьих рангов (с 32 г. до н. э. число
их было сокращено до 16), соответственно которым чиновни-
ки занимали должности и получали жалованье — от 10 тыс.
даней37 (1 дань= 103,5 литра) зерна в год (обладатель 1-го ран-
га) до 10 даней (обладатель 20-го ранга)38. В III в., после
крушения империи Хань, была установлена новая система,
включавшая 9 рангов, каждый из которых имел 1-ю и 2-ю сте-
пени. Эта ставшая традиционной система просуществовала до
1905 г. В конце того же века жалованье чиновникам зерном
и деньгами было заменено наделением их соответственно ран-
гам земельными участками различной величины, которые об-
рабатывались арендаторами. Арендная плата, поступавшая от
последних, заменяла чиновникам жалованье. Кроме того, они
обычно получали регулярные подарки от казны деньгами и раз-
личными ценностями. Такая система вознаграждения чинов-
ников просуществовала до середины VIII в., когда была отме-
нена вместе с государственной системой надельного землевладе-
ния. Начиная с указанного времени и вплоть до буржуазной
революции 1911—1913 гг. применялась главным образом си-
стема вознаграждения чиновников жалованьем зерном и день-
18*
275

гами, которая в отдельные периоды дополнялась наделением
их служебными земельными наделами, обрабатываемыми арен-
даторами, и «кормлениями> либо заменялась вознаграждением
только деньгами. Например, во времена правления династии
Цин (1644—1912) официальное жалованье чиновников состав-
ляло в зависимости от ранга и занимаемой должности от 33 до
270 таэлей ежегодно. Однако к нему полагалось дополнительно
от 400—800 таэлей (начальнику уезда) до 20 тыс. таэлей (ге-
нерал-губернатору), а также добавки на административные и
иные расходы [452, с. 12—14]; общий же доход от должности
чиновника почти в 20 раз превышал официальное жалованье
[452, с. 42]. К тому же чиновники в своей основной массе про-
должали оставаться крупными землевладельцами, сочетавши-
ми эксплуатацию населения на основе ренты-налога с частно-
собственнической эксплуатацией арендаторов на собственных
землях у себя на родине (чиновникам запрещалось иметь и
приобретать землю по месту службы и занимать должности
у себя на родине).
Рангированное чиновничество состояло из гражданских ад-
министраторов и военачальников различных ступеней, а так-
же из евнухов императорского двора39, которые порой зани-
мали важные посты в центральной администрации, играли круп-
ную роль в политической жизни страны и в борьбе различных
клик за власть и влияние при дворе. Общая численность чи-
новников, несомненно, увеличивалась по мере роста числен-
ности населения и усложнения общественно-политической и со-
циально-экономической жизни страны. Однако имеющиеся раз-
розненные и отрывочные данные не позволяют дать сколько-ни-
будь цельную картину ее динамики в различные периоды. Судя
по некоторым сведениям, в конце I в. до н. э. насчитывалось
свыше 130 тыс. чиновников 1497, с. 5]. Однако едва ли не боль-
шая часть их, вероятно, занимала малозначительные должности
в административном и военном аппарате Ханьской империи,
имела самые низшие ранги и в 32 г. до н. э., при сокращении
числа рангов, по всей видимости, была исключена из состава
рангированного чиновничества. В дальнейшем писцы, секре-
тари, счетоводы и прочий низший персонал административных
учреждений не входили в состав рангированного чиновничества;
лишь иногда после девяти лет службы им присваивался низ-
ший чиновничий ранг. В период правления Сун (960—1278)
максимальное число гражданских и военных чиновников опре-
деляется в 34 тыс. человек [497, с. 70], в конце же его — в
XII в.— в 10—12 тыс., в том числе 3—4 тыс. обладателей вы-
соких рангов [497, с. 109]. Примерно в то же время в чжур-
чжэньском государстве Цзинь, существовавшем на территории
Северного Китая в XI—XIII вв., насчитывалось почти 20 тыс.
чиновников |г78, с. 173]. Во времена правления монгольской ди-
настии Юань (1280—1367) было 34 тыс. чиновников [497, с. 8],
видимо лишь гражданских. В конце XIV в. насчитывалось до
276

•33 тыс. гражданских чиновников различных рангов [59, с. 208],
в XV — начале XVII в.— свыше 100 тыс. военных, более 16тыс.
гражданских чиновников и около 10 тыс. дворцовых евнухов
{497, с. 69—70], в первой половине XIX в., по оценке,—80 тыс.
гражданских и военных чиновников и обладателей чиновничьих
рангов, а также 45 тыс. обладателей ученых степеней и почет-
ных званий, дававших право на занятие чиновничьих должно-
стей (451, с. 132}; общая численность чиновничьего сословия
(вместе с членами семей) составляла в то время приблизитель-
но 600 тыс. человек.
Состав чиновников после введения ранговой системы во
II в. до н. э. пополнялся сначала путем наследования должно-
стей сыновьями чиновников, путем специальных «приглашений»
на службу «выдающихся лиц» из среды крупных землевладель-
цев, купцов и ученых, а также путем рекомендаций губернато-
рами областей правительству «добродетельных и талантливых
людей» в качестве кандидатов на чиновничьи должности. Реко-
мендуемые обычно отбирались из числа дальних родственников
и близких знакомых губернатора, которые могли соответст-
вующим образом «отблагодарить» его за это. Они затем под-
вергались экзамену в столице. В 124 г. до н. э. с целью подго-
товки чиновников была создана Императорская академия (Ака-
демия сынов отечества), в которой обучались дети чиновников,
крупных землевладельцев и дальних родственников представи-
телей знати. Сначала в ней обучалось всего лишь несколько
десятков, в середине I в. до н. э.— несколько сот, а в начале
I в. н. э.— несколько тысяч студентов (497, с. 20]. В дальнейшем
эта академия стала традиционным центром подготовки кадров
чиновников, она существовала при всех централизованных им-
периях вплоть до 1905 г. В дополнение к ней при некоторых
династиях создавалась с той же целью сеть правительственных
областных и провинциальных школ, в которых обучались дети
чиновников и представителей имущих прослоек.
В 622 г. с целью отбора кандидатов в чиновники была вве-
дена система государственных конкурсных экзаменов на ученые
степени. Она стала традиционной для Китая и удержалась
вплоть до 1905 г. В своей устоявшейся форме эта система вклю-
чала провинциальные экзамены на степень цзюйжэня и сто-
личные экзамены (го ши) на степень цзиньши. Получение дан-
ных степеней давало право на замещение должности чиновни-
ка. Кроме того, практиковались предварительные уездные и об-
ластные экзамены для отбора кандидатов на провинциальные
экзамены, а также дворцовые экзамены с участием императора
с целью выявления лучших из числа получивших степень цзинь-
ши. Экзамены проводились на темы из конфуцианских канони-
ческих произведений, причем «особый упор делался на изяще-
ство стиля в сочинениях и красивую, безупречную каллигра-
фию» [497, с. 200]. Теоретически в экзаменах могли участвовать
представители всех сословий, кроме «подлых» (во времена
277

правления династии Тан к ним не допускались также ремеслен-
ники и торговцы), что создавало иллюзию почти равных воз-
можностей для всех «неподлых» стать чиновниками. Однако
для крестьян, ремесленников, мелких торговцев и их детей до-
ступ к экзаменам был практически закрыт, так как они не
располагали соответствующим достатком, а следовательно, и
большим досугом и достаточным образованием, чтобы освоить
тот круг знаний канонической конфуцианской литературы и на-
выков написания по определенной форме прозаических и стихо-
творных сочинений на заданные темы, который требовался от
экзаменующихся. К тому же число лиц, которых разрешалось
считать успешно выдержавшими экзамен, заранее строго огра-
ничивалось и составляло лишь ничтожную долю экзаменую-
щихся. Например, в первой половине XIX в. квоты считавших-
ся успешно выдержавшими экзамены колебались от 40 человек
для пров. Гуйчжоу и до 230 человек для столичной пров. Чжи-
ли. Между тем в пров. Гуандун в 1844 г. при квоте в 72 челове-
ка держало экзамен более 7,5 тыс. кандидатов, а в 1846 г.—
более 8 тыс. (см. [451, с. 168—171]). Примерно так же обстояла
дело и в других провинциях. В таких условиях успех дела
очень часто решался общественным и имущественным положе-
нием экзаменующихся, их происхождением, протекцией влия-
тельных лиц либо умело подсунутой взяткой (см. [451, с. 10—
11}). Неудивительно, что обладателями ученых степеней стано-
вились, как правило, дети чиновников, представители других,
имущих прослоек, в том числе лица, которым ученые степени
даровались императором без экзаменов, в особом порядке.
Лишь в виде исключения через экзаменационные препоны про-
рывались иногда и выходцы из простонародья, поддерживая
тем самым иллюзию о равных возможностях для всех* «непод-
лых» стать учеными и чиновниками. «В действительности,— от-
мечает один из исследователей,— экзаменационная система не
представляла равных возможностей для всех. Богатство, влия«-
ние и положение семьи являлись мощными факторами, обеспе*
чивавшими преимущества для соответствующих прослоек»-
[451, с. 187].
Система экзаменов отнюдь не стала единственным инсти-
тутом отбора кандидатов в чиновники. В VII—IX вв. экзамены
поставляли, видимо, не более 15—20% потребного количества
чиновников, в X—XIII вв.— около 7з [497, с. 190], в XIV—
XVI вв. — примерно столько же или даже менее lU [59, с. 210],.
а в первой половине XIX в. из 125 тыс. чиновников и прирав-
ненных к ним лишь 18 тыс. были обладателями степени цзюй-
жэнь [451, с. 127] и около 4 тыс.— обладателями степени цзинь-
ши [451, с. 124], причем далеко не все цзюйжэни занимали
чиновничьи должности. Остальной контингент чиновников по-
прежнему отбирался путем приглашения властями на служ-
бу «выдающихся лиц», рекомендаций местными властями «доб-
родетельных и талантливых людей», наследования чиновничьего
278

положения, продажи должностей (обычно низших), назначения
чиновниками учащихся Императорской академии, провинциаль-
ных и областных правительственных школ, в которых, как пра-
вило, обучались дети тех же чиновников и представителей дру-
гих имущих прослоек. Нельзя не согласиться с мнением одного
из исследователей: «Некоторая свежая кровь могла быть абсор-
бирована из нижней прослойки общества посредством экзаме-
национной системы, однако в целом правящая бюрократия вос-
производила себя социально более или менее из своих же соб-
ственных рядов. Китайская экзаменационная система имела
очень ограниченную функцию, но эта функция совсем не та,
которую приписывала ей народная молва» [505, с. 11—12].
Низшее привилегированное сословие неслужилых шэньши,
состоявшее из обладателей купленных низших чиновничьих ран-
гов, почетных званий и степеней, а также из тех учащихся
Императорской академии, провинциальных и областных прави-
тельственных школ, которые не получили чиновничьих долж-
ностей, начало формироваться во II—I вв. до н. э., во времена
правления династии Хань, когда впервые в больших масшта-
бах началась официальная продажа властями чиновничьих ран-
гов, званий и стененеет. Подобная практика продолжалась
вплоть до начала XX в., интенсивность ее возрастала в те пе-
риоды, когда правительство по тем или иным причинам нужда-
лось в срочном пополнении казны. Обычно продавались низшие
ранги, почетные звания и степени, дававшие их обладателям
лишь некоторые привилегии. Так, с 1821 по 1850 г. было офи-
циально продано властями свыше 355 тыс. документов на зва-
ние цзяньшэн (студент Императорской академии) [451, с. 107].
Хотя цена каждого такого документа была относительно не-
велика— от 100 до 125 таэлей [451, с. 107], она оставалась не-
доступной для представителей маломощных слоев населения,
поэтому указанные документы обычно покупались помещиками
и купцами. В первой половине XIX в. в стране насчитывалось
почти 900 тыс. обладателей почетных (главным образом куп-
ленных) званий шэнъюань (учащийся провинциальной или об-
ластной правительственной школы) и цзяньшэн [367, с. 134,137],
которые лишь числились учащимися и студентами, но в дейст-
вительности в этих учебных заведениях не обучались. Пред-
ставители сословия неслужилых шэньши вместе с членами их
семей насчитывали в своем составе около 5 млн. человек [451,
с. 139]. Они не занимали официальных должностей, но, ведая
местными общественными делами, в том числе связанными с
разверсткой и сбором налогов, поддержанием общественного
порядка на местах, вопросами школьного образования и т. д.,
были влиятельной силой на местах, с которой были вынуждены
считаться и на которую обычно опирались представители мест-
ной^ администрации. Помимо доходов от частнособственниче-
ской, торговой и ростовщической эксплуатации они получали
также немалые доходы в виде всякого рода «дополнительных»
279

налогов и поборов с населения, собираемых ими в качеств**
платы за оказываемые ему услуги (см. (452, с. 71—73)).
-—Некоторые изменения происходили временами и в составе
непривилегированного сословия свободных простолюдинов, а
также в юридическом положении отдельных из составляющих
его прослоек. Так, во времена господства соседних кочевых и
полукочевых народов на территории Северного Китая, в част-
ности в III—VI и в X — первой половине XIV в., там наблю-
далось известное относительное уменьшение численности этого
сословия в связи с массовым порабощением и закрепощением
завоевателями самостоятельных крестьян и арендаторов. В от-
дельные периоды (например, в XI—XIII вв.) ухудшалось и пра-
вовое положение арендаторов: они тогда фактически приравни-
вались к полукрепостным, прикрепленным к земле (см. {119]).
Иногда властями подвергались дискриминации торговцы и ре-
месленники. Так, в первой половине II в. до н. э. купцам было
запрещено иметь земли и несвободных работников, те и другие
были у них конфискованы. В X—XIII вв. торговцам и ремес-
ленникам не разрешалось принимать участие в государственных
экзаменах на ученые степени [457, с. 129], поскольку, в соответ-
ствии с традиционной доктриной, считалось, что занятие ре-
меслом и торговлей является второстепенным по сравнению с
занятием земледелием делом, не приносящим пользы обществу.
Относительная численность помещиков и купцов в составе
простонародного сословия, начиная со II в. до н. э., система-
тически уменьшалась, в связи с тем что многие из них покупа-
ли чиновничьи ранги, звания и степени и переходили в состав
низшего привилегированного сословия неслужилых шэныни.
В первой половине XIX в., судя по всему, многие из поме-
щиков и крупных купцов являлось обладателями куплеыных ими
рангов, званий и степеней и, следовательно, числилось в составе
низшего привилегированного сословия. Продолжавшие же чис-
литься в составе простонародного сословия купцы и помещики
обычно ставились властями и общественным мнением выше, чем
крестьяне, ремесленники, арендаторы, мелкие торговцы и наем-
ные работники. «Лица одного и того же рода занятий,— отме-
чает один из исследователей,— не во всех случаях пользовались
одинаковым статусом, о чем свидетельствует различие между
богатыми купцами и мелкими лавочниками или коробейника-
ми. Подобные же вариации были характерны и для земледель-
цев. Было бы заблуждением полагать, что крупные земельные
собственники, самостоятельные крестьяне — собственники земли,
арендаторы и наемные работники составляли одну категорию»
[457, с. 129]. Особенно низким был, как уже отмечалось, фак-
тический и правовой статус батраков и других наемных работ-
ников, которые нанимались на длительные сроки и приравни-
вались по закону к домашней прислуге, к полурабам.
Крайне неполноправное «подлое» сословие свободных вплоть
до XIII в. состояло главным образом из буцюй и кэнюй, кото^
280

рые находились в услужении у «сильных домов» и использова-
лись последними в качестве вооруженной силы, полукрепост-
ных арендаторов и домашней прислуги, занимая промежуточное
положение между свободными простолюдинами и несвободными
работниками. Затем, после того как институт буцюй и кэнюй
изжил себя в условиях монгольского владычества, основную
массу представителей указанного сословия стали составлять за-
нятые в «презренных профессиях», к которым относились служ-
ки присутственных мест и тюрем, гонцы правительственных уч-
реждений, мясники, актеры, проститутки, а также некоторые
группы населения в отдельных провинциях до 1723 г., напри-
мер: «лодочные жители» в Гуандуне, певцы и музыканты в
Шэньси и Шаньси, «наследственные слуги» в Аньхое и др. Вхо-
дившим в состав неполноправного сословия «подлых» запреща-
лось принимать участие в государственных экзаменах, зани-
мать чиновничьи должности, покупать ранги, звания и степени,
вступать в брак с «неподлыми». Они подвергались также це-
лому ряду других правовых ограничений.
Те или иные изменения претерпевало в различные периоды
и самое низшее сословие бесправных несвободных «подлых»,
которое существовало в Китае с древности и вплоть до бур-
жуазной революции 1911—1913 гг. и состояло (по формам
эксплуатации) из рабов, крепостных и оброчных невольников.
В нем, как уже отмечалось, различались государственные и час-
новладельческие несвободные работники. Первые рекрутирова-
лись из числа бывших свободных, осужденных за те или иные
преступления. Они либо использовались самими властями, либо
передавались в услужение представителям знати и чиновникам.
Ряды частновладельческих несвободных пополнялись глав-
ным образом путем самопродажи свободных, продажи кресть-
янами своих детей и жен в неволю в годы крупных стихийных
бедствий, путем естественного воспроизводства, а также во вре-
мена политических смут и нашествий за счет порабощения и
закрепощения пленных, захватываемых во время военных дей-
ствий.
Нельзя не отметить, что в отдельные периоды средневековья
абсолютная численность и удельный вес несвободных в массе
населения были гораздо выше, нежели в древности. Выше уже
отмечалось, что в период правления династии Хань
(II в. до н. э.—II в. н. э.), который обычно считается эпохой
максимального развития этих форм в стране в период древно-
сти, доля несвободных в массе населения вряд ли превышала
1%. В III—VI вв. их абсолютная и относительная численность
была, судя по всему, несколько большей, поскольку в то время
нередким явлением были войны, сопровождавшиеся массовым
порабощением и закрепощением населения воюющими сторо-
нами (см. [502]). Она, вероятно, несколько уменьшилась в
VII—IX вв. во время существования централизованной импе-
рии Тан, затем стала резко возрастать с X в. в связи с захва-
281

том территории Северного Китая соседними кочевыми и полу-
кочевыми народами и массовым порабощением и закрепощени-
ем ими местного населения. Удельный вес несвободных в массе
населения составлял там около 4—5%. После завоевания Се-
верного Китая монголами в XIII в. последние превратили в
рабов, крепостных и оброчных невольников едва ли не поло-
вину местного населения. После низвержения господства мон-
голов во второй половине XIV в. численность несвободных в
стране значительно сократилась. Она вновь стала резко увели-
чиваться при завоевании Китая маньчжурами в середине XVII в.
Еще до того при набегах на Китай они захватывали и уводили
с собой в качестве рабов и крепостных сотни тысяч китайцев.
Так, в 1617 г. при очередном набеге ими были уведены, пора-
бощены и закрепощены 300 тыс. китайцев из числа мирных жи-
телей. Во второй половине XVII — первой половине XVIII в.
в северных районах страны, где сосредоточилась основная мас-
са завоевателей, насчитывалось несколько миллионов принад-
лежавших им рабов и крепостных. Однако с начала XIX в. чис-
ленность рабов и крепостных стала неуклонно и резко сокра-
щаться в связи с упадком землевладения маньчжурских «вось-
мизнаменных» войск и введенным в 1825 г. ограничением права
собственности китайских помещиков на личность несвободных
работников. Во время буржуазной революции 1911—1913 гг.
институт несвободных был законодательно аннулирован и пере-
стал существовать как сословие, хотя кое-где несвободные фак-
тически продолжали оставаться до 30-х годов, а в Тибете и
Сикане — даже до 50-х годов.
Как уже отмечалось, в литературе принято характеризовать
сословие несвободных «подлых» в сословно-классовом Китае в
качестве рабского, хотя оно, как в период древности, так и в
период средневековья, состояло не только из рабов, чно также
из крепостных и оброчных невольников по способам соедине-
ния несвободных со средствами производства и практиковав-
шимся формам эксплуатации их. Трудно сказать, каково было
количественное соотношение между рабами, крепостными и об-
рочными невольниками в составе этого сословия в различные
периоды истории сословно-классового Китая. Несомненно лишь,
что оброчные невольники всегда составляли лишь очень незна-
чительную часть данного сословия. Можно также не без до-
статочных оснований предполагать, что в связи с традиционным
широким распространением в Китае различных форм домашнего
рабства рабы, занятые в непроизводительной и производитель-
ной сферах, на протяжении большей части истории этой страны
составляли численно преобладающую и наиболее «стабильную»
часть членов сословия несвободных. Крепостные составляли в
последнем большинство лишь во времена господства инонацио-
нальных завоевателей на территории Северного либо всего Ки-
тая. Иными словами, относительно широкое распространение
крепостничества и преобладание его над рабством в сословии
282

несвободных в отдельные периоды было связано лишь с завое-
ванием Китая или значительной части его территории соседни-
ми кочевыми и полукочевыми народами, а не с какими-либо
внутренними закономерностями социально-экономического раз-
вития традиционного китайского сословно-классового общества.
Характерной особенностью социальной структуры последнего
при господстве инонациональных завоевателей (тангутов, ки-
даней, чжурчжэней, монголов и маньчжуров) являлось наличие
двойной сословной стратификации — одной для завоевателей,
другой для китайцев40. В период господства монголов в Китае
существовало даже четыре разряда сословий: первый, выс-
ший— для монголов, второй, менее привилегированный — для
их союзников по завоеванию — среднеазиатов (сэму, т. е. «пест-
роглазых»), третий — для северных китайцев, покорившихся
первыми, и четвертый, самый низкий — для южных китайцев,
покоренных последними. Завоеватели в сословном отношении
делились на правящую знать, чиновников и простонародье; в их
среде в Китае отсутствовали сословия «подлых» неполноправ-
ных и бесправных. Такое же сословное деление было и у сэму.
Сословия завоевателей пользовались большими правами и при-
вилегиями, чем соответствующие сословия китайцев. К тому же
китайцы, как правило, не допускались в состав высшего сосло-
вия знати. Ключевые позиции в центральной и местной област-
ной администрации занимали чиновники из среды завоевателей,
тогда как китайцы могли занимать лишь незначительные долж-
ности. Система государственных экзаменов на ученые степени
также предусматривала особые преимущества для завоевате-
лей. В частности, были установлены равные квоты лиц, считав-
шихся успешно сдавшими экзамены,— по 75 человек от мон-
голов, среднеазиатов, северных китайцев и южных китайцев [335,
с. 263], хотя монголы и среднеазиаты составляли лишь незна-
чительную часть населения страны.
Существовали и две различные шкалы наказаний за одни и
те же преступления: одна для завоевателей (более легкие нака-
зания), другая для китайцев; к тому же монголы и среднеазиа-
ты были неподсудны китайским судам, их могли судить лишь
специальные суды, состоявшие из представителей завоевателей.
Китайцам под страхом суровых наказаний запрещалось иметь
оружие, а также оказывать сопротивление монголам и средне-
азиатам при драках [335, с. 36]. Целый ряд аналогичных и дру-
гих ограничений для китайцев, а также льгот и привилегий для
завоевателей практиковался и во времена господства других
перечисленных выше народностей на территории Китая.
Свои особенности имела сословная стратификация в Цин-
ской империи (1644—1911). Существовало три разряда сосло-
вий: один для маньчжуров, другой для маньчжуров и китайцев,
третий для народов, населявших западные и северные окраины
страны. Высшим и наиболее привилегированным считалось не-
многочисленное сословие маньчжурской наследственной знати
283

во главе с императором. Оно состояло из близких и дальних
родственников императоров, их жен и наложниц, а также из-
потомков восьми знатных маньчжурских семей — сподвижни-
ков первых императоров. В него входили только титулованные
и нетитулованные маньчжуры и некоторые монголы из числа
потомков тех, кто помогал маньчжурам завоевывать Китай. В со-
ставе этого сословия различались обладатели 12 титулов знат-
ности— мужчины (высший имели братья императора — князья)
и 8 титулов знатности — женщины (высший имела императри-
ца), а также нетитулованные дальние родственники предшест-
вующих маньчжурских императоров, их жен и наложниц. Титу-
лы передавались по наследству, каждый раз с уменьшением на
одну или несколько степеней знатности. Всем членам этого со-
словия полагались определенные выдачи из казны независима
от того, занимали они какие-либо должности. Так, каждому из.
князей (ванов) разных степеней полагались земельные вла-
дения площадью от 1440 до 540 му, каждому из гунов импера-
торского дома — по 360 му, каждому из обладателей более низ-
ких титулов — от 240 до 60 му. Первым казна выплачивала
ежегодно от 10 тыс. до 1,3 тыс. лянов серебра, вторым — от
700 до 500 лянов, третьим — от 410 до 110 лянов, все они так-
же получали соответствующее титулу количество даней бес-
платного риса [473, с. 48]. Нетитулованным родственникам им-
ператорского дома ежегодно выдавалось от 36 до 24 лянов се-
ребра и от 45 до 42,2 даня бесплатного риса [473, с. 49]. Для
обеспечения интересов представителей высшего сословия было
создано специальное управление по делам императорского
клана.
Второе сословие наследственной знати составляли обладате-
ли девяти почетных титулов знатности (маньчжуры^ монголы
и китайцы), полученных за определенные заслуги или по ми-
лости императора и точно так же передававшихся по наследст-
ву каждый раз с уменьшением на одну или несколько степеней
знатности. Каждому из них, независимо от того, занимали они
какие-либо должности, ежегодно полагалось от 700 до 245 ля-
нов серебра и соответствующее титулу количество даней бес-
платного риса.
Обычно из числа представителей двух первых сословий на-
следственной знати назначались сановники на высокие посты
в дворцовой, центральной и провинциальной администрации.
Третье привилегированное наследственное сословие состав-
ляли офицеры и солдаты маньчжурской «восьмизнаменной» ар-
мии, которая сначала насчитывала в своем составе 200 тыс.
маньчжуров, 65 тыс. монголов и 81 тыс. китайцев. «Знаменные»
(цижэнь) жили не в казармах, а вместе с семьями в своих до-
мах или в казенных помещениях. Большая часть их располага-
лась в районе Пекина, а остальные — в районах провинциаль-
ных центров и в некоторых важных стратегических пунктах.
Каждый «знаменный» в зависимости от его служебного поло-
284

жения получал в неотчуждаемое владение дом или казенное
помещение, участок обрабатываемой земли площадью от не-
скольких десятков до нескольких сот му, который обычно обра-
батывался крепостными, домашними рабами или арендаторами,
а также регулярное довольствие от казны в виде денеж-
ного жалованья и рисового пайка. При этом «знаменные» мань-
чжуры пользовались большими привилегиями, нежели «знамен-
ные» монголы, а последние — нежели «знаменные» китайцы.
Всем им запрещалось заниматься физическим трудом и торгов-
лей. Поскольку же их военная служба фактически сводилась к
очень редким парадам, «знаменные» от безделья предавались
пьянству, азартным играм и т. п., проматывая свои земли и
жалованье и погрязая в долгах у ростовщиков. Некогда могу-
щественная и грозная маньчжурская армия к середине XIX в.
превратилась в необученный, плохо вооруженный и недисцип-
линированный сброд. Стремясь задержать процесс упадка и
разложения «восьмизнаменного» сословия, правительство не-
однократно запрещало цижэням продавать свои земли и неод-
нократно выкупало проданные ими земли у новых хозяев. Од-
нако процесс обнищания рядовых «знаменных», упадка и раз-
ложения «восьмизнаменной» армии продолжался с неослабе-
вающей силой. К 40-м годах XIX в. большая часть земель
«знаменных» была заложена или продана китайцам, многие из
цижэней, заложив или продав и свои дома, скитались по ноч-
лежкам.
Кроме трех указанных выше наследственных привилегиро-
ванных сословий в Китае во времена господства маньчжуроа
продолжали по-прежнему сохраняться привилегированное нена-
следственное сословие рангированных чиновников (служилых
шэньши), низшее привилегированное сословие неслужилых
шэньши — в основном обладателей купленных почетных званий,
степеней и рангов, сословие простолюдинов и два низших
«подлых» сословия свободных неполноправных и несвободных
бесправных. Первое из них состояло из рангированных чинов-
ников дворцовой, центральной и местной администрации, офи-
церов китайских войск «зеленого знамени», не входивших з
состав наследственной «восьмизнаменной» армии, а также из ев-
нухов императорского двора. Громадное большинство предста-
вителей этого сословия составляли китайцы, а большинство чи-
новников высших рангов — маньчжуры. Сословие чиновников
комплектовалось традиционными способами, описанными выше,
в том числе путем отбора из числа лиц, сдавших экзамены на
ученые степени, причем для представителей высшего сословия
и для «знаменных» маньчжуров устраивались специальные об-
легченные экзамены.
Среди коренного населения западных и северных окраин
страны, заселенных главным образом тибетцами, уйгурами и
монголами, различались лишь сословия наследственной и нена-
следственной знати (светской и духовной), простолюдинов и
285-

несвободных. Все они составляли низший разряд сословий в
стране. Главенствующая роль в управлении указанными райо-
нами принадлежала маньчжурским и китайским чиновникам.
В заключение затронем коротко и лишь в определенном ас-
пекте проблему борьбы сословий и класшв за свои специфи-
ческие коренные интересы. Шедшая в различных формах, она
занимала значительное место в общем содержании процесса ис-
торического развития китайского сословно-классового общества
и была одной из важнейших движущих сил этого- развития.
Общим результатом ее было некое «согласование» интересов
главных борющихся сил, поддержание их относительного «рав-
новесия», которое является необходимым условием нормально-
го функционирования и развития всякого классового или со-
словно-классового общества. Борьба резко обострялась, когда
в ходе общественного развития существенно нарушались спе-
цифические коренные интересы одной из сил, что приводило к
острым социальным конфликтам и бурным потрясениям, е ре-
зультате которых так или иначе, на той или иной основе вос-
станавливалось утраченное относительное «равновесие» интере-
сов различных классов и сословий, необходимое для дальней-
шего нормального функционирования и развития общества.
И именно поэтому массовые выступления непосредственных про-
изводителей в защиту своих коренных интересов всегда имели
положительное значение.
Сопоставление самой общей картины этой борьбы в сослов-
но-классовых обществах Китая и других стран Востока, с одной
стороны, и в странах древней и средневековой Западной Евро-
пы— с другой, позволяет, на наш взгляд, более глубоко разо-
браться в причинах несходства исторических путей развития
народов Востока и Запада в сословно-классовую эпоху, в част-
ности в причинах того, почему капитализм возник и стал разви-
ваться в Западной Европе гораздо раньше, хотя технический ба-
зис ремесла и уровень развития торговли там в XVI—XVII вв.,
когда некоторые западноевропейские страны начали переходить
яа капиталистический путь развития, был примерно таким же,
как на Востоке.
При таком сопоставлении прежде всего бросается в глаза
различие в главных борющихся социальных силах стран древ-
него и средневекового Востока, в частности Китая, с одной
стороны, и древней и средневековой Западной Европы — с
другой.
Так, в отличие от метрополии древнеримского государству,
где наряду с борьбой за землю между крестьянами и крупны-
ми землевладельцами имели место восстания рабов, в истории
древнего Китая и других сословно-классовых обществ древнего
Востока, включая и те, которые входили в состав Римской им-
перии, подобные восстания не прослеживаются. Зато там были
многочисленными крестьянские восстания, которые принимали
иногда огромный размах (например, в Китае в начала III в.
286

до н. э. и во II в. н. э.). Это свидетельствует о том, что почти
во всех странах древнего мира, за исключением метрополии
римского государства, рабы не выступали в качестве одной из
главных сил сословно-классовой борьбы, видимо, потому, что
рабство нигде, за указанным исключением, не играло сколько-
нибудь важной роли в общественном производстве и что его
развитие в метрополии римского государства было обусловлено
не какой-либо общеисторической закономерностью, а лишь сте-
чением особо благоприятствовавших этому обстоятельств.
Выясняется также, что, в отличие от средневековой Запад-
ной Ейропы, восстания и различные массовые движения ра-
бов в сословно-классавых обществах Востока, в том числе и
в Китае, происходили именно в период средневековья (напри-
мер, восстание зинджей в Ираке и Хузистане в 869—883 гг.г
выступления рабов в Сычуани в XVI в., массовое бегство рабов-
китайцев от их владельцев-маньчжуров во второй половине
XVII в.). Это свидетельствует, видимо, о том, что в странах Во-
стока рабский труд применялся в средние века более широко,
чем в период древности. Но и тогда главной производительной
силой в восточных обществах оставались крестьяне, о чем го-
ворит целый ряд мощных крестьянских восстаний в том же Ки-
тае $ период средневековья и нового времени.
При объяснении коренных причин того, почему в некоторых
странах Западной Европы капиталистические отношения возник-
ли спонтанно, тогда как в странах Востока они стали разви-
ваться значительно позднее и лишь под воздействием экспансии
капиталистических государств, нередко пишут о большей «ди-
намичности» соответствующих западноевропейских народов, об-
ладавших «протестантской этикой» и особым психологическим
настроем. Однако представляется, что гораздо более надежным,
чем подобные умозрительные спекуляции, путем к выяснению
является сопоставление сословной структуры в странах средне-
векового Востока, с одной стороны, и странах средневековой
Западной Европы — с другой.
В последних в качестве главных социальных сил, отстаивав-
ших свои особые интересы, выступали, особенно во второй по-
ловине средних веков, во-первых, правящие привилегированные
сословия светской и духовной знати, во-вторых, угнетаемые-
ими сословия крепостных крестьян и свободных крестьян —
собственников земли, в-третьих, организованное в особое сосло-
вие население городских общин, многие из которых пользова-
лись самоуправлением и играли роль третьей силы в борьбе
королевской власти с всесилием феодалов на местах в условиях
феодальной раздробленности. Наличие в указанных условиях
самостоятельных и йолусамостоятельных городских общин и
признание за горожанами статуса особого полноправного со-
словия (внутри которого различались сословные разряды патри-
циев, простонародья и плебеев) благоприятствовали развитию
ремесла, торговли и товарно-денежных отношений и способст-
287

вовали возрастанию роли городов и сословия горожан как в
экономической, культурной и политической жизни, так и в раз-
вертывавшейся экономической, идеологической и политической
борьбе различных социальных сил. Такие формы политической
организации общества, как сословная и абсолютная монархии,
благоприятствовавшие вызреванию и развитию капиталистиче-
ских отношений, могли появиться только при наличии особого
сословия горожан и известной самостоятельности многих город-
ских общин. Короче говоря, спонтанное возникновение и разви-
тие капитализма в некоторых странах Западной Европы обес-
печивалось не только соответствующим развитием производи-
тельных сил, но и благоприятным для этого социальным кли-
матом, сложившимся в результате возникновения и развития
самостоятельных и полусамостоятельных городских общин и
особого сословия горожан, которое энергично отстаивало свои
коренные интересы.
Иначе обстояло дело в Китае и в других странах средневеко-
вого Востока. Там городские общины не пользовались самоуп-
равлением, городское население не признавалось особым сосло-
вием и потому не выступало и не могло выступать в качестве
некоей самостоятельной социальной силы в экономической и по-
литической жизни и в развертывавшейся борьбе основных со-
циальных сил. Разрозненные стихийные выступления торговцев
и ремесленников в отдельных городах не меняли этой общей
картины. Главными силами в сословно-классовой борьбе в Ки-
тае и других странах средневекового Востока выступали не три,
как в странах Западной Европы, а только две силы: с одной
стороны, правящие привилегированные сословия, составлявшие
политически активное ядро господствующего класса крупных
землевладельцев, а с другой — угнетаемое ими простонародное
сословие, представляемое главным образом крестьянами. Город-
ское же население входило в состав этого простонародного со-
словия. И горожане и сельское население в равной мере нахо-
дились под жестким контролем правительственных чиновников.
Ремесленники и торговцы не были защищены от их лихоимства
и произвола. Не располагая городским самоуправлением и осо-
бым сословным статусом, они не могли сколько-нибудь успешно
-отстаивать интересы ремесла и торговли, не могли выступать на
арене экономической, идеологической и политической борьбы в
качестве самостоятельной социальной силы. К тому же, на-
пример, в Китае, как было показано выше, потребности им-
ператорского двора, знати и армии в изделиях ремесленного
производства удовлетворялись продукцией казенных мастерских,
которые в значительной мере обслуживались принудительным
трудом свободных ремесленников, отбывавших там трудовую
повинность. Тем самым существенно ограничивалась сфера дея-
тельности частного ремесла и частной торговли. В довершение
всего, например, в том же самом Китае, повторяем, власти осу-
ществляли политику ограничения частного ремесла и частной
*288

торговли, следуя принципу «обрезать ветви (т. е. частное ре-
месло и частную торговлю) с тем, чтобы хорошо рос ствол
(т. е. сельское хозяйство)», нередко подвергали ремесленников
и торговцев различным притеснениям, принудительно скупали
у них часть продукции по заниженным ценам, а в отдельные
периоды даже применяли в отношении к ним меры прямой пра-
вовой дискриминации.
Все это, включая и официально принятое пренебрежительное
отношение к ремесленникам и торговцам как к представителям
никчемных занятий, лишь отвлекавшим народ от главного и
совершенно необходимого обществу занятия — земледелия,
вполне понятно, отнюдь не способствовало созданию надлежа-
щих условий, благоприятного социального климата для возник-
новения и развития капиталистических отношений в ведущих
сословно-классовых обществах Востока в доколониальный пе-
риод. Видимо, главным образом именно этим и объясняется
тот факт, что там в период позднего средневековья не получи-
ли развития капиталистические отношения, хотя в то время
технический базис ремесла и уровень развития товарно-денеж-
ных отношений были в целом достаточны для возникновения и
развития первичных форм капиталистического производства.
В силу каких же причин возникло указанное различие в со-
словной организации ведущих земледельческих обществ Восто-
ка, с одной стороны, и Запада — с другой, определившее к кон-
цу средневековья на довольно продолжительное время разницу
в путях формационного развития тех и других? Попытаемся,
не входя в детали, ответить на данный вопрос.
Как известно, Западная Европа в период средневековья не
подвергалась периодическим нашествиям извне, если не счи-
тать завоевания арабами Пиренейского полуострова в начале
VIII в. и Балкан турками во второй половине XV в. В западно-
европейских странах в силу натурального и полунатурального
характера их тогдашней экономики и глубокого упадка их хо-
зяйственной жизни в первой половине средневековья возоблада-
ла тенденция к политической дезинтеграции, приведшая к фео-
дальной раздробленности, которая и послужила там почвой для
возникновения и развития самостоятельных городских общин,
а вместе с ними и особого сословия горожан.
Что же касается земледельческих сословно-классовых об-
ществ Востока, то ведущие из них — китайское, индийское, сред-
неазиатские, переднеазиатские и египетское — в течение древно-
сти и средневековья развивались в постоянном непосредственном
соседстве с кочевыми народами, многократно подвергались на-
шествиям с их стороны и почти все время находились под уг-
розой таких нашествий, нападений и завоеваний. Этот фактор,
по нашему мнению, в значительной мере обусловил развитие
государственной организации указанных обществ главным об-
разом в форме централизованных деспотических империй, спо-
собных в гораздо большей мере, чем феодально раздроблен-
19 Зак. 85
289

ные общества, противостоять натиску кочевников. Существова-
ние в рамках таких империй самоупраеляющихся городских
общин и особого сословия горожан противоречило принципу
деспотической централизации и потому не допускалось. Вопрос
же о том, почему самоуправляющиеся городские общины и
сословие горожан не возникли в Китае в период феодальной
раздробленности в этой стране (XI—IV вв., до н. э.), будет ос-
вещен в следующей главе.
Таким образом, расхождение путей формационного развития
стран Востока и Западной Европы к концу средневековья на
определенный период было обусловлено в конечном счете осо-
бенностями исторического развития тех и других в предшест-
вующий период.

Глава 5
ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ПРАВОВАЯ НАДСТРОЙКА
КИТАЙСКОГО СОСЛОВНО-КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА
Как уже отмечалось, в результате важных социально-эконо-
мических изменений в Китае в VI—V вв. до н. э. существовав-
шие на его территории сословные государства превратились
з сословно-классовые, что открыло новую эпоху в истории ки-
тайской государственности. Государство сословно-классового
типа с преобладанием сословно-правовых различий над эконо-
мическими классовыми в общественной и политической жизни
страны просуществовало в Китае в неизменном по своей сослов-
но-классовой природе виде вплоть до Синьхайской революции.
Сказанное вовсе не означает, что китайское государство в
течение этой длительной эпохи не претерпевало разного рода
изменений, не затрагивавших его сословно-классового характера.
При сохранении в неизменном виде деления общества по эко-
номическому признаку на три социальных класса и ряд примы-
кавших к ним прослоек, увеличилось число сословий. Постепен-
но усложнялась и совершенствовалась система центральных и
местных органов власти. В процессе развития китайского об-
щества и государства постепенно консолидировался китайский
этнос, сформировавшийся в основном еще в XV—VII вв . дон. э.
на основе смешения и ассимиляции различных племен, населяв-
ших в то время территорию Северного Китая — колыбель ки-
тайской цивилизации (подробнее об#этом см. [187]).
Происходил также процесс колонизации китайцами сначала
центральной, южной и юго-западной, затем северо-западной и
северо-восточной частей территории современного Китая. В хо-
де переселения китайцев с севера на юг, сопровождавшегося
•окитаиванием либо оттеснением аборигенов в более глухие гор-
ные районы, выделялись три больших волны. Первая последова-
ла в V—II вв. до н. э., после распада государства Чжоу на
множество самостоятельных владений, вторая — в III—VI вв.,
после падения Ханьской империи и вторжения соседних сянь-
бийских племен в Северный Китай, третья — в X—XII вв., после
захвата северной части страны киданями и чжурчжэнями. Ко-
лонизация привела к огромному увеличению территории, засе-
ленной и государственно освоенной китайцами. Вместе с тем,
главным образом за счет естественного прироста, численность
населения китайского государства возросла с нескольких сот
19*
291

тысяч человек в XV—XI вв. до н. э. до 60 млн. в начале на-
шей эры и до 450 млн. человек в середине XIX в. Огромное
большинство населения страны во все времена составляли ки-
тайцы (ханьцы). В ходе своего исторического развития китай-
ский народ создал богатую самобытную культуру и единую
очень сложную иероглифическую письменность. Однако по ря-
ду причин не был унифицирован разговорный язык; и поныне
китайцы разделены в языковом отношении на несколько регио-
нальных групп, каждая из которых пользуется своим наречием,
непонятным или малопонятным на слух для других групп.
Историческое развитие китайских обществ и государствен-
ности далеко не всегда совершалось гладко и прямолинейно.
Спокойное стабильное развитие не раз перемежалось периодами
острых социальных и политических катаклизмов, смут и потря-
сений, в ходе которых гибли одни и создавались другие дина-
стии и империи. Временами всю территорию страны (в ХШ и
в XVII вв.) либо ее северную часть (в III—IVвв. ивХ—XII вв.)
завоевывали соседние кочевые и полукочевые народы, которые
создавали свои государственные образования. Единое китайское
государство трижды распадалось на ряд самостоятельных вла-
дений (в VIII—III вв. до н. э., в 220—588 гг. и в 906—
959 гг.), но каждый раз вся страна или большая часть ее тер-
ритории объединялась под властью той или иной династии в
единую централизованную империю.
Как отмечалось в первой части книги, для всех государст-
венно организованных добуржуазных обществ характерным яв-
ляется столкновение и переплетение двух противоположных тен-
денций развития: интегративно-централизующей, ведущей к со-
зданию, сохранению и упрочению централизованных государств,
и дезинтегративно-центробежной, которая при определенных
условиях ведет к господству вассально-сюзеренных отношений и
политической раздробленности страны, т. е. к ее феодализации.
Эти две противоположные тенденции проявлялись и в тра-
диционном китайском обществе со времени возникновения пер-
вого, еще очень примитивного государственного образования
Шан-Инь в XV—XIV вв. до н. э., когда еще только начинал
складываться китайский этнос. Интегративно-централизующую
тенденцию в этом государстве представляла прежде всего и
главным образом основная масса его населения, заинтересован-
ная в сохранении государства, поскольку оно обеспечивало оп-
ределенный внутренний порядок и защиту от внешних врагов.
Дезинтегративно-феодализирующую тенденцию представляли
влиятельные силы на местах, в частности правители полунеза-
висимых от иньского вана окраинных владений, например чжоу-
ского, и их ближайшее окружение.
Возникшее в результате завоевания государства Инь чжоус-
цами в XI в. до н. э. более обширное чжоуское государство,
как известно, было разделено в административном отношении
на множество различных по своей территории и по численности
292

населения уделов, которые были переданы чжоуским ваном в
наследственное управление главным образом его родственни-
кам. Постепенно в чжоуском государстве сложилась система
знатных родов, поставлявших из своей среды сановников и
крупных чиновников, и иерархия общественных положений, выс-
шую ступень которой занимал ван, а за ним в нисходящем по-
рядке располагались наследственные правители уделов, наслед-
ственные сановники (цин) и крупные чиновники (дафу) из знат-
ных родов, затем — мелкие чиновники и, наконец, простой на-
род. Все те, кто возвышались над народом, существовали глав-
ным образом, за счет налоговой эксплуатации последнего. При
этом ван, правители уделов и некоторые сановники получали
ренту-налог, так сказать, в централизованном порядке, некото-
рым другим сановникам и крупным чиновникам предоставля-
лись в кормление налоги с того или иного числа селений, а мел-
ким чиновникам — доходы с того или иного количества общест-
венных полей. Это нашло отражение в следующей древней сен-
тенции: «Правители уделов кормятся данью (налогами), круп-
ные чиновники — селениями, мелкие чиновники — полями,
простой народ — своим трудом, купцы и ремесленники —
своими занятиями, а слуги — вознаграждением» (цит. по [407,
с. 243]).
Возникновение системы наследственных уделов, системы
знатных родов и иерархии общественных положений создало
благоприятствующую обстановку для интенсивного развития де-
зинтегративно-феодализирующей тенденции, проявлявшейся, с
одной стороны, в последовательно усиливавшемся обособлении
уделов от центра, а с другой — во все большем ослаблении
власти чжоуского вана. В дальнейшем, с VIII в., после переноса
столицы на восток, в Лои, власть вана ограничивалась факти-
чески пределами его домениального владения в районе Лои, пре-
вратившегося в небольшой заурядный удел. В стране утвердил-
ся феодализм (понимаемый в исходном значении этого терми-
на как специфическая политико-правовая система организации
общества и государственной власти). Правители уделов продол-
жали формально считать чжоуского вана своим родоначальни-
ком и верховным главой, но фактически перестали подчинять-
ся ему, и единое до того чжоуское государство, по существу,
распалось на множество враждовавших между собой самостоя-
тельных царств. Среди них то одно, то другое крупное и более
могущественное выступало в роли гегемона, который диктовал
свою волю более мелким и слабым царствам, принуждал их
выплачивать ему дань, создавал коалиции царств, организовы-
вал военные походы против нежелавших подчиняться ему, про-
водил съезды правителей царств для решения некоторых общих
важных вопросов и т. д. В ряде случаев одновременно суще-
ствовали две-три враждовавшие между собою коалиции царств,
каждая во главе со своим гегемоном, а на съезде правителей
10 царств Северного и Центрального Китая в 546 г. до и. ч.
203

в Шанцю было решено считать гегемонами данной коалиции
одновременно два царства — Цзинь и Чу.
В целом ряде царств фактическая власть оказалась в руках
наследственных главных сановников, которые возглавляли мо-
гущественные знатные роды (кланы) и держали под контролем
правителей своих царств. Многие же царства оказались фак-
тически поделенными на ряд полусамостоятельных владений, в
которых полновластно хозяйничали «сильные роды> предста-
вителей местной наследственной аристократии, опиравшиеся на
поддержку возглавляемых ими могущественных кланов. Эти по-
лусамостоятельные владетели лишь формально признавали
власть правителя своего царства, нередко воевали против него,
между собой и с соседними царствами, низвергали правителей
своих и соседних царств и создавали новые царства и новые ди-
настии. Например, царство Лу в 562 г. до н. э. было фактически
поделено между главами кланов Цзисунь, Мэнсунь и Шусунь,
а в 537 г. до н. э. они произвели новый передел, в результате
которого большая часть территории этого царства оказалась
под контролем главы клана Цзисунь, располагавшего наиболее
крупными военными силами. В царстве Ци кланы Чэнь и Бао
разгромили кланы Го и Гао, спустя некоторое время клан
Чэнь разгромил кланы Бао и Ян, а в IV в. до н. э. глава клана
Чэнь сверг правителя царства Ци и занял его место. Царство
Цзинь в 403 г. до н. э. было поделено тремя «сильными дома-
ми» (Хань, Чжао и Вэй), причем его правителю была оставле-
на лишь небольшая территория. В 376 г. до н. э. царство Цзинь
было уничтожено, а на его территории возникли три новых вла-
дения — Хань, Чжао и Вэй.
Крупные царства вели между собой бесконечные войны.
Так, в период Чуньцю (770—403 гг. до н. э.) произошло 18войн
между Цзинь и Цинь, 3 войны между Цзинь и Чу, 23 войны
между Ци и Лу, 39 войн между Сун и Чжэн и т. д. [398, с. 70].
В ходе бесконечных междоусобных войн41 мелкие царства одно
за другим были поглощены крупными. Например, в течение
указанного периода Ци присоединило к себе 10 мелких кня-
жеств, Цзинь — 18 княжеств, Сун — 6 княжеств, Чу — 42 княже-
ства и т. д. [398, с. 69]. К началу V в. до ih. э. на политической
арене осталось лишь семь крупных царств (не считая царств
Ба и Шу в районе среднего течения р. Янцзы), между которыми
с 403 г. до н. э. развернулась ожесточенная борьба, бывшая, по
существу, борьбой за объединение Китая в единое централизо-
ванное государство под эгидой сильнейшего из них.
Она протекала в условиях, в общем благоприятствовавших
интегративно-централизующей тенденции. К тому времени в
Китае в связи со значительным ростом производительных сил
и резким подъемом экономики и культуры в результате пере-
хода от первой промежуточной ко второй основной ступени раз-
вития производительных сил, как уже отмечалось, завершился,
в общем, переход от господства общинной к господству част-
294

ной собственности на обрабатываемые земли, а вместе с тем и
переход от сословного к сословно-классовому обществу. Завер-
шился в основном и процесс складывания китайского этноса.
Все это сопровождалось подъемом экономики и культуры, рас-
ширением и укреплением хозяйственных и культурных связей
между различными царствами, появлением и консолидацией
классов и прослоек, заинтересованных в прекращении постоян-
ных междоусобиц и политической раздробленности страны.
К тому же в ходе междоусобных войн VIII—V вв. до н. э. бы-
ла в значительной мере истреблена наследственная аристокра-
тия многих мелких царств и клановых владений, являвшаяся
оплотом феодальной раздробленности. Все более широкий ха-
рактер приобретал переход от территориально-родовой и кла-
новой к чисто территориальной системе организации населения
и власти на местах. Многие присоединенные крупными царст-
вами владения делились на уезды и области, управляемые чи-
новниками, которые не обладали правами наследственных вла-
детелей, подчинялись правителю царства, назначались и сме-
щались по его распоряжению. Совершенствовалась и организа-
ция центральной администрации каждого из царства. В ней
наметилась определенная специализация сановников. Роль бли-
жайших советников правителя выполняли три гуна: тайши («ве-
ликий учитель»), тайфу («великий наставник») и тайбао («ве-
ликий покровитель»). В составе центральной администрации
каждого царства различались сановники: сян (или цзайсян),
выполнявший обязанности главного министра, сыма, сыкун, сы-
ту, сыкоу, ведавшие соответственно военными делами, разного
рода общественными работами, ремеслами и земледелием;
налогами, данями и наказаниями; судопроизводством. Большую
роль в этой администрации стали играть министры и советники,
не принадлежавшие к наследственной аристократии, в частно-
сти купцы и странствующие ученые. Возникло и получило ши-
рокое распространение идеологическое течение легизм, кото-
рый обосновывал необходимость создания единого сильного цен-
трализованного государства, опирающегося на обязательные для
всех законы. Все это так или иначе благоприятствовало прео-
долению феодальной раздробленности и феодальных отноше-
ний и объединению Китая в единое централизованное государ-
ство.
В длительной, упорной и ожесточенной борьбе, развернув-
шейся между семью царствами-соперниками в 403—221 гг.
до н. э., победу, как известно, одержало царство Цинь, которое
оказалось в конечном счете наиболее могущественным из них
в значительной мере благодаря реформам, направленным к
развитию частнособственнических отношений, подъему мате-
риального производства, укреплению своих военных сил и со-
зданию единой централизованной системы администрации. Оно
в 249 г. до н. э. уничтожило династию чжоуских ванов, и
230—221 гг. до н. э. захватило одно за другим все остальные
Ж

царства и превратилось в империю Цинь, объединившую всю
территорию тогдашнего Китая, а также ряд вновь завоеванных
земель к югу от Янцзы.
На протяжении большей части огромного периода со време-
ни создания централизованной империи Цзинь в 221 г. до н. э.
и до буржуазной революции 1911 —1913 гг. в Китае безусловно
господствовала интегративно-централизующая тенденция разви-
тия общества и государства, обусловленная осознанием китай-
ским народом своей этнической, этнопсихологической, культур-
ной, религиозной и хозяйственной общности, а также общно-
сти его материальной культуры, этико-политической идеологии,
традиций и обычаев. Немаловажную роль в поддержании гос-
подства этой тенденции играли сначала легизм, затем конфу-
цианство, впитавшее в себя в модифицированном виде доктрины
легизма и ставшее господствующей этической и политической
идеологией, которая в течение многих веков оказывала огром-
ное воздействие на умы китайцев. При завоевании Китая или
части его территории значительно меньшими по своей числен-
ности, чем китайцы, соседними кочевыми и полукочевыми наро-
дами (сяньбийцами, тангутами, киданями, чжурчжэнями, мон-
голами и маньчжурами) правящая верхушка завоевателей была
вынуждена считаться с конфуцианством, а также с традицион-
ной китайской системой государственности и права и перени-
мать их, чтобы удержать свое владычество над китайским на-
родом. В свою очередь, владычество чужеземных завоевателей
способствовало обострению у широких масс китайского наро-
да чувства этнической общности и осознанию ими необходи-
мости бороться с завоевателями с целью низвержения их и
создания своего, чисто китайского единого централизованного
государства, способного противостоять завоевателям.
В результате резкого преобладания интегративно-централи-
зующей тенденции над дезинтегративно-феодализирующей ки-
тайский народ на протяжении большей части длительного пе-
риода со времени создания империи Цинь в III в. до н. э. и до
буржуазной революции 1911 —1913 гг. был объединен либо в од-
но, либо одновременно в два-три централизованных государства
(например, в III в. и XI—XII вв.), причем последние случаи
чаще всего обусловливались не действием дезинтегративно-цен-
тробежной тенденции к феодализации, а завоеванием части
территории Китая соседними кочевыми и полукочевыми на-
родами.
Существовавшие в Китае империи в административно-терри-
ториальном отношении делились сначала на области, уезды и
волости, а затем, с XIV в.,— на провинции, области и уезды.
Еще во время Цинь были унифицированы иероглифическая
письменность, система мер и весов, денежная система, ширина
дорожной колеи и создан единый бюрократический аппарат для
управления страной. Во II в. до н. э. была введена единая си-
стема чиновничьих рангов, в III в. н. э. замененная новой си-
296

стемой, ставшей традиционной и просуществовавшей до 1905 г.
Были созданы также специальные школы для подготовки кан-
дидатов в чиновники, а в 622 г. учреждена система государст-
венных конкурсных экзаменов с целью отбора кандидатов в чи-
новники. Чиновники и обладатели «ученых» степеней, являв-
шиеся обычно выходцами из состоятельных слоев населения,
были главными хранителями и ревнителями конфуцианских
традиций в китайском обществе.
Сменявшие одна другую империи были сословно-классовыми
государствами, в которых политическое господство принадле-
жало экономически господствующему классу крупных земле-
владельцев в лице составлявших его политически активное ядро
сословий наследственной титулованной знати и рангированного
чиновничества (крупного и среднего). Вся полнота высшей
военной, законодательной, исполнительной и судебной власти
сосредоточивалась в руках деспота-императора, который считал-
ся «Сыном Неба», источником и олицетворением этой власти,
хотя в ряде случаев, впрочем не столь многочисленных, он
фактически оказывался безвольной игрушкой в руках той или
иной из придворных клик (например, в I—II вв. при правлении
династии Хань и в XV—XVI вв. при правлении династии Мин).
Высшие сановники назначались и непосредственно подчинялись
императору. Центральный аппарат управления делился на не-
сколько ведомств. Его структура и роль тех или иных минист-
ров в нем изменялись в различные периоды. Так, в период
правления династии Хань центральный аппарат состоял из де-
вяти министерств (обрядов, военного, казны, юстиции, сель-
ского хозяйства, дворцовой стражи, императорских конюшен,
императорского двора и герольдики) и ряда других ведомств
(см. [497, с. 16—17; 476, с. 150—151]). Важнейшую роль в нем
играли главный министр (сначала их было два.— «левый» и
«правый»), главный военный администратор и глава импера-
торского секретариата, ведомства, выполнявшего функции цен-
зората, призванного контролировать деятельность столичных и
местных чиновников. Однако в отдельные периоды правления
той же династии ведущее положение в правительстве переходи-
ло к императорской канцелярии, управляемой дворцовыми ев-
нухами, а должности главного министра, главного военного ад-
министратора и главы цензората становились чисто номиналь-
ными. С VII в. центральный аппарат прочно стабилизировался
и вплоть до буржуазной революции 1911—1913 гг. состоял из
ставших традиционными шести палат-министерств (обрядов, на-
значений, финансов, юстиции, военного и общественных работ)
и ряда других ведомств, состав, названия и функции которых
менялись в различные периоды. При особе императора обычно
действовал совещательный орган, включавший ряд высших са-
новников; его название достаточно часто изменялось.
Центральному правительству подчинялись губернаторы об-
ластей (с XIV в.—провинций) с приданным каждому из них
297

штатом чиновников областного (провинциального) управления,
а губернаторам провинций — начальники областей и уездов с
их аппаратами. Уездные начальники управляли населением под-
ведомственных им уездов с помощью волостных старшин, ста-
рейшин деревенских общин, а также шэньши и глав стодворок
и десятидворок — организаций круговой поруки, ставших тради-
ционными для Китая примерно с IV—III вв. до н. э. и играв-
ших огромную роль в поддержании общественного порядка на
местах и в организации полицейской слежки за населением.
Министры и сановники центральной администрации считались
исполнителями воли императора в центре, а губернаторы, об-
ластные и уездные начальники — его представителями на ме-
стах, призванными выполнять его волю. Низший администра-
тивный персонал — волостные старейшины, старейшины деревен-
ских общин, главы стодворок и десятидворок — не входили в
состав чиновничества. Такова была в самых общих чертах си-
стема организации власти в централизованных империях со
времени возникновения первой из них в III в. до н. э. и вплоть
до буржуазной революции 1911 —1913 гг. Ее отдельные звенья
претерпевали те или иные изменения в различные периоды, со-
вершенствуясь применительно к изменявшимся условиям исто-
рического развития китайского общества и к потребностям дес-
потическо-бюрократического управления им.
Наряду с господствовавшей интегративно-централизующей
тенденцией продолжала так или иначе действовать и дезинте-
гративно-феодализирующая тенденция, порождаемая натураль-
ным и полунатуральным характером тогдашнего общественного
производства, неразвитостью хозяйственных связей между про-
изводственными ячейками и между различными районами стра-
ны, экономической рыхлостью и слабой хозяйственной связан-
ностью традиционного китайского общества. В условиях сущест-
вования централизованных империй она способствовала сохра-
нению определенных элементов феодализма в виде экономиче-
ски могущественных и политически влиятельных местных сил —
«больших», или «сильных», домов крупных землевладельцев,
многие из которых в II—X вв. располагали своими вооружен-
ными дружинами, а также кланов и других влиятельных мест-
ных группировок, обычно возглавлявшихся теми же крупными
землевладельцами. Ослабление по тем или иным причинам цен-
тральной власти каждый раз давало мощный стимул активи-
зации деятельности этих сил и приводило на какое-то время к
установлению ими военного и политического контроля на ме-
стах, к развалу централизованной империи и к феодальной раз-
дробленности страны.
Впрочем, в ряде случаев делались попытки совместить дес-
потическо-бюрократическую централизованную систему государ-
ственного управления с феодальной системой наследственных
уделов. Так, основатель Ханьской империи Лю Бан в начале
III в. до н. э. раздал в наследственные уделы своим родствен-
298

никам и ближайшим сподвижникам около пятой части терри-
тории страны; затем уделы стали получать также сыновья им-
ператоров и обладатели титулов знатности. Владетели больших
уделов располагали собственной администрацией, войсками и
собирали в свою пользу налоги с подвластного им населения.
Однако сепаратистские выступления владетелей крупных уде-
лов против центральной власти показали, что система феодаль-
ных наследственных уделов угрожает самому существованию
централизованного государства. После подавления в 154г. дон. э.
крупного мятежа семи князей — владетелей больших уделов
ханьские императоры в несколько приемов лишили владетелей
уделов административных и военных прав и превратили их в
кормленщиков, которым имперские власти передавали опреде-
ленную часть налоговых поступлений от населения уделов.
В 127 г. до н. э. императорским эдиктом о «распространении
милости» была отменена система майората в уделах-кормле-
ниях, территорию последних было приказано разделить между
младшими братьями и сыновьями владетелей уделов, после чего
уделы-кормления стали подвергаться все большему дроблению
при наследованиях.
Другая попытка сочетать централизованную систему госу--
дарственного управления с феодальной системой наследствен-
ных уделов была предпринята в III—IV вв. в царстве Вэй. и на-
следовавшей ему империи Западная Цзинь. Она привела в
конце концов к длительной и ожесточенной междоусобной вой-
не 291—306 гг. между правителями наследственных уделов, к
ослаблению империи Западная Цзинь и создала благоприят-
ные условия для завоевания Северного Китая племенами сянь-
бийцев, которые в IV—V вв. создали на завоеванной ими тер-
ритории целый ряд враждовавших между собой эфемерных
царств и династий.
Значительное усиление дезинтегративной тенденции имело
место также в VIII—IX вв. и было связано с введением в Таи-
ской империи института цзедуши — военных губернаторов, ко-
торые сосредоточивали в своих руках всю полноту военной и
гражданской власти на местах и со временем начали походить
на наследственных правителей уделов. Войны цзедуши между
собой и против императоров в конце концов привели Танскую
империю к распаду в 907 г. и облегчили завоевание части тер-
ритории Северного Китая киданями. В южной и центральной
части Китая на развалинах Танской империи возникло 10 враж-
довавших между собою царств, которые просуществовали до
60—70-х годов X в. и затем были завоеваны основателем со-
зданной в 960 г. в северной части страны централизованной им-
перии Сун, объединившей затем в своих границах весь тогдаш-
ний Китай.
В дальнейшем активизация дезинтегративно-феодализирую-
щей тенденции наблюдалась в периоды острых социальных ка-
таклизмов, смут и потрясений, когда а руки представлявших
299

ее сил переходил военный и политический контроль над теми
или иными районами страны. Например, в 50—60-х годах XIV в.,
во время народных восстаний против владычества монголов, в
центральных и южных районах страны возникло несколько
враждовавших между собою китайских государств чисто мест-
ного характера, а в различных районах Северного Китая в это
же время укрепились враждовавшие между собой группировки
монгольских завоевателей. Восстановление в модифицированном
виде основателем минской династии Чжу Юаньчжаном систе-
мы уделов для своих сыновей привело в 1399—1402 гг. к фео-
дальной усобице, после чего владетели уделов были лишены
военной и политической власти (см. [55]).
Однако, повторяем, дезинтегративно-феодализирующая тен-
денция продолжала сохраняться и так или иначе проявляться
и в периоды стабильного развития централизованных империй,
поскольку сохранялись объективные экономические условия и
факторы, порождавшие ее. Она находила выражение в сущест-
вовании экономически могущественных и влиятельных полити-
чески местных сил, возглавлявшихся обычно крупными земле-
владельцами и готовых использовать в своих местнических ин-
тересах ослабление центральной власти.
Как видно из изложенного, понятие «феодализм» в смысле
«система государственной и правовой организации ряда добур-
жуазных обществ, характеризующаяся вассально-сюзеренными
отношениями и политической раздробленностью страны», впол-
не применимо не только к средневековым, но и к древним госу-
дарственно организованным обществам, не только к сословно-
классовым, но и к переходным к ним от родового строя чисто
сословным обществам, в частности к чжоускому.
Подобно тому как это имело место в Европе и в Японии,
феодализм в Китае в его наиболее законченном выражении
сложился в результате распадения крупного, но слабо центра-
лизованного государства, еще не располагавшего сложившейся
бюрократической системой управления. Он как бы выполнял
роль некоего промежуточного звена между слабо централизо-
ванным и бюрократически централизованным государствами,
подготовлявшего переход ко второму из них в порядке отрица-
ния. В качестве политической надстройки над базисом сущест-
вующих производственных отношений он там, как и на Руси
и в ряде стран Западной Европы, способствовал переходу от
господства общинной к господству частной (в том числе
эксплуататорской) собственности на землю.
Однако феодализм в Китае имел определенные отличия от
западноевропейского феодализма, который обычно считается
классическим образцом и эталоном феодального развития вооб-
ще. Так, свое наиболее законченное выражение он, в отличие
от своего западноевропейского аналога, получил не в средне-
вековье, а в эпоху древности, и притом не на сословно-классо-
вой, а на предшествовавшей ей сословной стадии развития об-
'300

щсства, т. е. в эпоху перехода от родового к сословно-классово-
му обществу. Иерархия вассально-сюзеренных отношений была
в нем выражена менее четко и выпукло в правовом отношении,
нежели в западноевропейском варианте феодализма.
Возникнув и в течение длительного времени развиваясь в
иных, чем в средневековой Западной Европе, исторических ус-
ловиях, феодализм в Китае, вполне естественно, сыграл там и
иную историческую роль.
В Западной Европе феодализм был наследником техниче-
ских достижений античного мира. Он возник и сложился на той
ступени развития производительных сил, которая характеризо-
валась плужным земледелием, частичной заменой энергетиче-
ской функции работника мускульной силой домашних живот-
ных, а также силой ветра и потоков воды и определенным раз-
витием товарно-денежных отношений на данной технической
основе. Феодальная раздробленность там привела к обретению
самостоятельности городскими общинами, усилению их роли
в экономической и политической жизни ряда западноевропей-
ских стран и к более беспрепятственному развитию ремесел и
торговли в городах, а также к выделению горожан в самостоя-
тельное сословие, с которым были вынуждены считаться фео-
далы и королевская власть. Все это способствовало установ-
лению сначала сословных монархий, затем абсолютизма, кото-
рый стремился обеспечить себе поддержку со стороны горожан
в борьбе за уничтожение власти феодальных правителей, а
также зарождению и развитию капиталистических отношений в
городах, что и определило в дальнейшем переход ряда западно-
европейских стран на капиталистический путь развития.
Иначе обстояло дело в Китае, где феодализм и феодальная
раздробленность возникли и существовали в течение длитель-
ного времени на более низкой, нежели в средневековой Запад-
ной Европе, ступени развития производительных сил и товар-
но-денежных отношений, в условиях более низкого уровня раз-
вития ремесла и торговли. Вследствие этого феодализм там не
способствовал обретению самостоятельности городами и не при-
вел к возникновению сословной монархии и абсолютизма. Он в
конце концов породил деспотическую монархию, которая дер-
жала города и горожан под строгим и неусыпным контролем
и проводила политику, препятствующую возникновению и раз-
витию капиталистических отношений в Китае. Феодализм в Ки-
тае, в противоположность западноевропейскому феодализму,
не сопровождался и закрепощением крестьян, превращением
крепостничества в господствующую форму добуржуазной
эксплуатации.
Можно, таким образом, констатировать, что воздействие
феодальной политико-правовой надстройки на экономический
базис в разных конкретно-исторических условиях приводи! к
столь же различным результатам.
Будучи явлением надстроечного порядка, феодализм лишь
;Ш1

придавал известное своеобразие политической надстройке там,
где он господствовал, но не изменял ее коренную природу как
политической надстройки сословного либо сословно-классово-
го типа, тем более природу существующих производственных от-
ношений докапиталистического рентного типа, в том числе от-
ношений собственности и эксплуатации в сословных и сословно-
классовых обществах. Данные общества в надстроечном пла-
не, как это' видно на примере древнего и средневекового Китая,
должны различаться не как рабовладельческие и феодальные,
а как сословные и сословно-классовые.
Последнее целиком подтверждается материалами истории
права сословного и сословно-классового Китая. Переход от со-
словного к сословно-классовому праву в Китае в VI—V вв.
до н. э., как уже отмечалось, ознаменовался переходом к писа-
ным законам. Первые из них — законы о земельном налоге —
зафиксировали появление и утверждение частной собственности
на землю и узаконили ее. В уголовных кодексах, принятых в
различных царствах в указанную эпоху, содержались, как пра-
вило, статьи о наказаниях за преступления не только против
личности, но и против частной и государственной собственности.
Подобные статьи имеются, в частности, в некоторых разделах
«Книги законов» («Фа цзин»), которая была составлена на
рубеже V и IV вв. до н. э. в царстве Вэй на основе система-
тизации законов, принятых в других владениях, и стала основой
при разработке последующих кодексов в древнем Китае.
В период превращения китайского сословного общества в со-
словно-классовое резко обозначились два противоборствующих
направления в подходе к характеру государственного управле-
ния и права. Одно из них представляло конфуцианство. Сам
Конфуций, как уже отмечалось, был противником обязательного
для всех писаного права. Конфуцианцы ратовали за восстанов-
ление тех порядков, при которых правители уделов и удельная
знать признавали бы власть чжоуского вана, подчинялись ему
и считались с ним. Они также придавали первостепенное зна-
чение сохранению наследственной знати и наследственного чи-
новничества в качестве «благородных от рождения», призван-
ных помогать вану в делах управления и быть хранителями,
толкователями и вершителями обычного права, и возражали
против того, чтобы представителям простонародья, в том числе
крупным землевладельцам и купцам, был открыт доступ в со-
став привилегированных сословий. Как видно, конфуцианцы в
данном случае отстаивали уходящее старое и приоритет наслед-
ственно-сословных начал перед классовыми и в ущерб классо-
вым, выступали в качестве идейных выразителей интересов на-
следственной знати и наследственного чиновничества.
Второе из указанных направлений представляли деятели
школы фа (законов)—легисты, которые, как уже отмечалось,
ратовали за создание централизованного деспотическо-бюрокра-
тического государства. Поскольку превращению Китая в такое
302

государство препятствовали феодальные силы в лице наслед-
ственной знати и наследственного чиновничества различных
царств, легисты стремились тем или иным путем лишить эти
сословия наследственных привилегий, уравнять их с простона-
родьем перед законом, ввести единые и обязательные для всех
писаные законы, создать новую знать и новое чиновничество
на основе выдвижения за личные заслуги и, таким образом, от-
крыть представителям простонародья доступ в ряды знати и
чиновничества. Выступая за то, чтобы открыть широкий до-
ступ в состав привилегированных сословий незнатным крупным
землевладельцам и купцам, путем разрешения им официально
покупать у властей титулы знатности и чиновничьи звания, ле-
гисты тем самым вольно или невольно отдавали классовым на-
чалам в праве предпочтение перед сословными началами. Не-
удивительно, что они поэтому вызывали ненависть к себе и го-
нения со стороны представителей наследственной знати. От ее
рук погибли, например, легисты-реформаторы У Ци из царства
Чу в 380 г. до н. э. и Шан Ян, о котором пойдет речь ниже.
Большой след в истории китайского государства и права
оставила практическая и теоретическая деятельность одного из
видных легистов, Гунсунь Яна (390—338 гг. до н. э.), служив-
шего советником у Сяо-гуна, правителя царства Цинь, и полу-
чившего впоследствии известность под именем Шан Яна, т. е.
Яна — правителя области Шан. Он оставил после себя замеча-
тельный памятник — «Книгу правителя области Шан» («Шан
цзюнь шу») (см. [165]), в которой обосновывались и пропаган-
дировались идеи легистов. В 356—350 гг. до н. э. Шан Ян
лровел в царстве Цинь реформы, направленные на развитие и
укрепление частной собственности на землю и на другие сред-
ства производства, на охрану ее от посягательств со стороны
нарушителей законов, на узаконение купли-продажи земли, а
также на замену прежней территориально-клановой системы
местного управления чисто территориальной системой уездов.
Были изданы законы о поощрении крестьян за усердное заня-
тие земледелием, об исключении из списков знати тех членов
знатных домов, которые не имеют воинских заслуг, о прину-
дительном разделе больших семей, о введении системы круговой
поруки среди населения, об унификации мер длины, веса и объ-
ема и т. д. (см. [165, с. 98—103]). Законодательная и рефор-
маторская деятельность Шан Яна и других легистов в цар-
стве Цинь во многом способствовала укреплению его могущест-
ва и сыграла важную роль в деле осуществления им задачи
объединения всего тогдашнего Китая в единую централизован-
ную деспотическо-бюрократическую империю.
Выполнив указанную историческую миссию, легизм тем са-
мым в общем исчерпал себя, поскольку его основные положе-
ния были подчинены данной миссии и направлены на ее осу-
ществление. Как показало быстрое крушение основанной на его
принципах империи Цинь, легизм с его идеей уравнения всех
зоз

перед законом стал в новых исторических условиях не нужен
в том виде, в каком он был сформулирован его творцами в
V—III вв. до н. э. Он не смог приспособиться к резко изменив-
шимся условиям и вскоре навсегда прекратил свое существова-
ние в качестве самостоятельного политико-правового учения.
Вместе с тем объединение Китая, достигнутое благодаря ис-
пользованию идей и рецептов легизма, показало несостоятель-
ность конфуцианской идеи возвращения к патриархально-фео-
дальным порядкам, существовавшим в первые столетия после
создания чжоуского государства. Однако, не в пример легизму,
конфуцианство сумело довольно быстро приспособиться к рез-
ко изменившемуся после создания централизованной империи
общественно-политическому положению. Этому в немалой мере
способствовало то обстоятельство, что конфуцианство в сущно-
сти своей всегда было и продолжало оставаться этико-полити-
ческой идеологией, преследующей прежде всего цель консерва-
ции социальных порядков, основанных на иерархии положений
различных групп людей в обществе, и потому легко смогло впи-
саться в идеологию централизованных империй, сохранявших
сословную систему. Реформированное во II в. до н. э. видным
конфуцианским ученым Дун Чжуншу, оно впитало в себя в
модифицированном виде многие доктрины легизма, в том чис-
ле признание необходимости писаных законов, деспотической
власти императора и т. д., а также ряд положений некоторых
других философских школ того времени (в частности, натурфи-
лософской школы), стало в таком виде наиболее приемлемым
для правящих сословий новой знати и рангированного чинов-
ничества этико-политическим учением и утвердилось на многие
века в качестве официально принятой и общепризнанной гос-
подствующей этико-политической идеологии в Китае.
Это, в свою очередь, привело к конфуцианизации китайского
права, приспособлению его к догмам конфуцианства прежде все-
го в плане очень четкого различения ступеней сословной, ранго-
вой и семейно-родственной иерархии в области правовых от-
ношений. Как известно, конфуцианство проповедовало идею
безусловного подчинения младших по положению или возрасту
старшим, т. е. подданных — правителям и чиновникам, рабов и
крепостных — их хозяевам, слуг — господам, детей — родите-
лям, жен — мужьям и т. д., и соответственно отстаивало прин-
цип привилегированного положения старших по сравнению с
младшими. Вполне приемлемой для представителей правящих
сословий оказалась и конфуцианская идея попечения старших
о младших, поскольку она рисовала в идеализированно-патриар-
хальном виде отношения господства и подчинения.
Конфуцианизация китайского права выражалась в законо-
дательном признании привилегированного положения перед за-
коном лиц и групп, стоящих на верхних ступенях сословной,
ранговой и семейно-родственной иерархии, по сравнению с ли-
цами и группами, стоящими на ее нижних ступенях. Это вы-
304

ражалось, в частности, в том, что согласно кодексам законов
всех существовавших в Китае империй, начиная с Ханьской,
при судебных разбирательствах преступлений и вынесении при-
говоров надлежало строго учитывать сословный, ранговый, се-
мейно-родственный и возрастной статусы как обвиняемых, так
и потерпевших. Если подсудимый и потерпевший имели одина-
ковые статусы, то следовало одно наказание по закону; оно
уменьшалось, если статус первого был выше статуса второго,
и, напротив, увеличивалось, если статус первого был ниже ста-
туса второго. Например, по минскому кодексу 1397 г. за из-
биение простолюдина простолюдином подсудимый получал
20 ударов тонкими палками; за избиение родителями детей, му-
жем жены, хозяином работника, господином своего раба или
крепостного не полагалось никаких наказаний, тогда как за
избиение детьми родителей, рабом хозяина полагалась смертная
казнь, за избиение женой мужа — 100 ударов толстыми палка-
ми, а работником хозяина наказание было намного тяжелее в
случае, если бы это сделал обычный простолюдин. Чем выше
были титул, ранг или семейно-родственный и возрастной статус
обвиняемого, тем меньшее наказание следовало ему по закону.
И напротив, чем выше были титул, ранг или семейно-родствен-
ный и возрастной статус потерпевшего по сравнению с обви-
няемым, тем большее наказание получал второй из них. Так,
по тому же минскому кодексу, простолюдин за противодействие
сборщику налогов или избиение последнего без нанесения ра-
нений получал 80 ударов тяжелыми палками, а за избиение
чиновника пятого ранга и выше — 100 ударов тяжелыми палка-
ми и три года каторжных работ, тогда как за избиение просто-
людина чиновником наказания не полагалось, а за избиение
нижестоящего чиновника вышестоящим наказание было много
мягче, чем простолюдину в аналогичном случае (см. [367,
с. 2051—2073]). Примерно так же обстояло дело согласно всем
другим кодексам, начиная с ханьского, и при судебных раз-
бирательствах других уголовных дел.
Особыми привилегиями пользовались в уголовном законода-
тельстве представители знати и обладатели высоких чиновничь-
их рангов. По правилам о «восьми снисхождениях», фигуриро-
вавшим еще в древнем конфуцианском памятнике «Чжоу ли»,
которые с III в. стали непременной составной частью всех ко-
дексов императорского Китая, родственникам царствующей ди-
настии, потомкам прежних династий, сановникам, особо отли-
чившимся чиновникам и военачальникам и всем вообще чинов-
никам высоких рангов, виновным в преступлениях, полагалось
делать снисхождение. Они не могли подвергаться аресту, до-
просу и суду без разрешения императора, наказания им значи-
тельно смягчались либо заменялись денежным штрафом, разжа-
лованием, понижением в ранге или должности.
Предписания о наказаниях за преступления против суще-
ствующего строя и освященных конфуцианскими канонами по-
20 За к. 85
305

рядков были сгруппированы в VI в. в статью о «10 наиболее
тяжких злодеяниях», которая с того времени в таком виде
входила в состав всех последующих кодексов. Эта статья пре-
дусматривала безусловную смертную казнь за организацию ан-
типравительственных мятежей и заговоров и участие в них, за
государственную измену, оскорбление особы императора, убий-
ство своих начальников (включая самых низших) и чиновни-
ков и т. д. В порядке конфуцианизации права в эту же статью
включались и такие преступления, как кража или уничтожение
жертвенных принадлежностей, убийство родителей детьми,
убийство трех человек, в одной семье и некоторые другие.
Характернейшей чертой китайского права, начиная с первых
писаных кодексов и кончая кодексом последней империи Цин,
являлась его ярко выраженная преемственность, постепенная
разработка от кодекса к кодексу «вширь» и «вглубь» в качест-
ве права одного и того же исторического типа, отсутствие рез-
ких различий принципиального характера между каждым пред-
шествующим и следующим за ним кодексами.
Выше отмечалось, что исторически первый в Китае писаный
кодекс царства Чжэн послужил образцом при составлении ко-
дексов других китайских царств в VI—IV вв. до н. э. и что на
основе систематизации этих кодексов Ли Куем в царстве Вэй
была составлена «Книга законов». Она состояла из шести раз-
делов: о ворах; о разбойниках; о заключении в тюрьму обви-
кяемых в преступлениях; об аресте и поимке беглецов; разные
законы; об орудиях и видах наказания. Под «ворами» и «раз-
бойниками» в ней понимались все вообще преступники всякого
рода, включая, например, мошенников, изготовителей фальши-
вок и т. д., а также их укрывателей. «Книга законов» была
положена в основу уголовного законодательства царства Цинь
v империи Цинь.
В дальнейшем каждая новая династия на первых4 порах
обычно пользовалась законоположениями предшествующей ди-
настии и затем на их основе создавала свой собственный ко-
декс и свое собрание основных законоположений, детализируя
ранее существовавшие нормы права и создавая новые законо-
положения соответственно изменяющимся и усложняющимся по-
требностям развития общества и государства. Так, при основа-
теле империи Хань Лю Бане его министр Сяо Хэ в 200 г. до н. э.
дополнил «Книгу законов» тремя новыми разделами: о повин-
ностях; о государственном коневодстве; о дворах (см. (438,
с. 14—15]). В таком виде она стала кодексом империи Хань,
получив известность под наименованием «Уложения из девяти
разделов» («Цзю чжан люй»). При последующих ханьских им-
ператорах в кодекс были добавлены разделы о ритуалах, о на-
рушениях порядка в императорском дворце и военный. Фигу-
рировавшие в нем наказания то смягчались, то ужесточались.
Нередко в кодекс вводились новые статьи. Например, согласно
упоминаниям источников, в Ханьской империи существовали за-
306

коны о земле, о земельном налоге и арендной плате за землю»
(видимо, лишь за принадлежащую государству), о государст-
венной монополии на производство монеты и др. (см. [438г
с. 19—20}). Однако в то время нередко не делали различий
между статьями кодекса (люй) и императорскими указами
(лин) из собрания основных законоположений. К тому же текст
ханьского кодекса не сохранился, учеными по различным ис-
точникам восстановлено содержание лишь его отдельных частей
и статей (см. [431, с. 11 —117; 471]). Поэтому во многих слу-
чаях неясно, идет ли речь о статьях кодекса или же о зако-
нах из собрания основных законоположений. Например, упо-
мянутый выше закон о земле в других источниках фигурирует
как указ о делении земель по их качеству на три категории
[438, с. 25]. Однако несомненно, что многие законы в духе кон-
фуцианизации права в то время стали соответствующими
статьями ханьского кодекса.
Последний признается исследователями довольно неупоря-
доченным. После крушения империи Хань на основе дальней-
шей детализации правонарушений, правовых норм и группиров-
ки их ш статьям и разделам был составлен и принят в 230 г.
кодекс царства Вэй, состоявший из 18 разделов. О нем, равно
как и о собрании основных узаконений этого царства, включав-
шем законы об административном делении, о чиновничьих ран-
гах, о рекомендациях на чиновничьи должности, о военных рег-
ламентах и т. д., сохранилось очень мало сведений. Однако о
содержании вэйского кодекса можно составить некоторое пред-
ставление по сохранившимся несколько более подробным упоми-
наниям в источниках о кодексах царств Западное Цзинь
(265—420) и Северное Вэй (386—535), прототипом которых он
послужил. Западноцзиньский кодекс, принятый в 268 г., состоял
из 20 разделов: классификация наказаний и такса откупа от
них; общие положения; о ворах; о разбойниках; о подлогах и
мошенничестве; о вымогательстве; о жалобах и возбуждении
преследования; об аресте; о следствии; о заключении в тюрь-
му; разные законы; о дворах; о незаконных повинностях и по-
борах; об уничтожении имущества; о дворцовой страже; о под-
жогах и стихийных бедствиях; о государственном коневодстве;
о рынках и заставах; о нарушении установлений; о титулован-
ных владетелях (чжухоу) [438, с. 233]. Этот кодекс без изме-
нений применялся после гибели Западного Цзинь в южноки-
тайских царствах Сун (420—478) и Ци (479—501) и лишь с
небольшими изменениями был воспроизведен в кодексах на-
следовавших им царств Лян (502—556) и Чэнь (557—583).
Во ьсех перечисленных царствах было перенято с некоторы-
ми изменениями и собрание основных законоположений царства
Вэй. Эти изменения сводились главным образом к тому, что
помимо разделов о чиновничьих рангах, формах одежды, жерт-
воприношениях духам предков, рекомендаций на должности чи-
новников и т. д. в собраниях основных законов этих царств име-
20*
307

лись также разделы о государственной системе надельного зем-
лепользования, об организации системы круговой поруки сель-
ского населения, о налогах и повинностях и некоторые другие.
Кодекс царства Северное Вэй, принятый в 494 г., также со-
стоял из 20 разделов. По упоминаниям в источниках известны
названия 15 из них (см. [438, с. 350—352}), в 14 повторяются
названия соответствующих разделов североцзиньского кодекса,
а раздел «О драках» выделен в результате дальнейшей дета-
лизации правонарушений и правовых норм. Этот кодекс, в свою
очередь, послужил прототипом при создании соответствующих
кодексов в царствах Северное Чжоу в 536 г. (из 25 разделов)
и Северное Ци в 564 г. (из 12 разделов). В каждом из перечис-
ленных царств были также созданы свои своды основных зако-
ноположений, регламентировавшие существовавшие порядки и
мало чем отличавшиеся от основных законоположений царства
Западное Цзинь и южнокитайских царств.
На основе некоторой переработки кодексов Северного Вэй
и Северного Ци был разработан в 581—583 гг. и затем принят
кодекс империи Суй (581—618), которая вскоре стала обще-
китайской. Он состоял из 501 статьи, которые были сгруппиро-
ваны в 12 разделов. Почти одновременно было создано и собра-
ние основных законоположений, состоявшее из 30 разделов,
включая 2 раздела о рангах, 5 разделов о должностях, разде-
лы о поклонении духам предков, о дворах, о школах, о рекомен-
дациях на должности чиновников, о пожаловании титулов и да-
ров, об экзаменах, о дворцовой страже, формах одежды, пра-
вилах церемоний, о государственной системе надельного
землепользования, о податях и повинностях, о складах и ко-
нюшнях, о трауре, о заставах и рынках и др. (см. [438, с. 439—
440}). Суйский кодекс был несколько перестроен в 607 г.: бо-
лее детальная группировка прежних статей привела к увели-
чению числа разделов до 18.
Оба суйских кодекса, в свою очередь, послужили прототи-
пом при создании принятого в 653 г. кодекса империи Тан, пер-
вого из китайских кодексов, текст которого полностью сохра-
нился до наших дней (перевод этого текста на русский язык
см. [258]). В нем почти без изменений были воспроизведены
501 статья суйских кодексов, сгруппированные в 12 разделов
тех же наименований: классификация наказаний и общие по-
ложения; об императорской страже и о дворцовых запретах; о
системе должностей; о дворах и браках; о государственном ко-
неводстве и государственных складах; о недозволенном взима-
нии повинностей и поборах; о ворах и разбойниках; о драках
и тяжбах; о подлогах и мошенничестве; разные законы; арест
и поимка беглецов; суд и тюрьма. Разделы и статьи танского
кодекса сопровождались соответствующими пояснениями. Да-
валось также в вопросах и ответах решение некоторых затруд-
нительных случаев, прямо не предусмотренных той или иной
статьей, но подходящих под нее.
ЗС8

Если сравнить танский кодекс с тем, что известно о хань-
«ском западноцзиньском, северовэйском, не говоря уже о суй-
ских, кодексах, то окажется, что он воспроизводил с небольши-
ми изменениями основные положения этих кодексов, но отли-
чался от них большей детализацией правонарушений, более
детальной разработкой некоторых правовых норм и более упо-
рядоченной классификацией статей и разделов. Точно так же и
собрание основных узаконений Танской империи во многом
воспроизводило в неизменном либо мало измененном виде то,
что уже было зафиксировано в ханьском, западноцзиньском, се-
веровэйском и особенно в суйском собраниях узаконений.
Танский кодекс, в свою очередь, послужил прототипом при
создании сунского (963), цзиньского (1201—1202), юаньского
(1316—1326) и первого минского (1373—1374) кодексов. «Не
только его общая форма, но и многие его частные положения,—
отмечают американские синологи Д. Бодд и К. Моррис,— были
восприняты лишь с незначительными изменениями кодексами
династий Сун и Юань. От последних эти положения перешли в
первый минский кодекс 1373—1374 гг., в котором единственное
существенное изменение свелось к тому, что число статей уве-
личилось до 606 по сравнению с 501 в танском кодексе» [450,
с. 59]. Точно так же основные положения танских законов лишь
с небольшими изменениями перешли в собрания узаконений
сунской, цзиньской, юаньской и минской династий.
В 1397 г. был принят второй минский кодекс, заменивший
собою предыдущий. По своей форме и порядку расположения
статей он значительно отличался от предшествующих. В него
были включены 460 статей, разделенные на 30 глав, которые
были сведены в 7 больших разделов. Первый раздел содержал
общие положения, а каждый из остальных шести относился к
сфере деятельности одной из шести палат-министерств (чинов,
или назначений; обрядов; наказаний; налогового; военного; об-
щественных работ). В 1585 г. в этот кодекс были включены 382
подстатьи (ли), которые изменяли либо отменяли в отдельных
случаях действие соответствующих статей и тем самым помога-
ли решать дела, не предусмотренные этими статьями.
С указанного кодекса был скопирован в слегка измененном
виде цинский кодекс 1646 г. Равным образом минское собрание
основных узаконений («Да Мин хуэйдянь») в несколько изме-
ненной форме было воспроизведено в цинском собрании основ-
ных узаконений «Да { Цин хуэйдянь». В дальнейшем цинский
кодекс подвергался частичным пересмотрам, в результате кото-
рых число его основных статей сократилось к 1741 г. с 460 до
436, а число подстатей, напротив, увеличилось с 321 до 815 и
продолжало неуклонно возрастать в дальнейшем. Частичным
изменениям подвергалось в XVIII—XIX вв. и цинское собрание
основных узаконений.
По некоторым подсчетам, 30—40% статей цинского кодекса
пепешли в неизменном виде из танского, а многие другие его
309

статьи лишь в незначительной мере отличаются от соответст-
вующих статей танского кодекса ([450, с. 63]. Конечно, и в мин-
ском и тем более в цинском кодексах имелось немало статей и
особенно подстатей, аналоги которых отсутствуют в танском
кодексе. Однако их появление было лишь следствием усложне-
ния условий общественной жизни, стремления более система-
тизировать и кодифицировать правонарушения, а не результа-
том каких-либо коренных изменений, тем более формационнога
порядка, в социально-экономическом развитии традиционного
Китая.
Точно так же не претерпела коренных изменений принципи-
ального порядка и китайская система судопроизводства со-
времени появления писаного права и вплоть до буржуазной ре-
волюции 1911—1913 гг. Ее характерными особенностями на
всем протяжении этого длительного периода оставались совме-
щение в одном лице административных и судебных функций в-
низовых звеньях местной администрации, а также отсутствие
институтов прокуратуры и адвокатуры. Функции низшей судеб-
ной инстанции выполняли сельские старосты, главы общин и
стодворок; сфера их компетенции ограничивалась улаживанием
ссор и рассмотрением мелких тяжб между подведомственными
им односельчанами. Функции более высоких местных судебных
инстанций выполняли уездные и областные начальники, преде-
лы компетенции которых ограничивались рассмотрением и при-
нятием решений по правонарушениям, наказуемым битьем пал-
ками. Впрочем, они могли рассматривать и правонарушения,,
связанные с более тяжелыми наказаниями, однако их решение
по таким делам подлежали утверждению более высокой ин-
станции— провинциального (областного до XIV в.) суда, кото-
рый возглавлялся специальным судейским чиновником. Высшей
судебной инстанцией являлось министерство наказаний, распо-
лагавшее в цинские времена обширным штатом чиновников и
имевшее в своем составе многочисленные специализированные-
отделы и отделения, а также высшие суды. Там рассматрива-
лись важные дела, а также выносились и утверждались смерт-
ные приговоры. Впрочем, при чрезвычайных обстоятельствах
последние выносились и приводились в исполнение и на местах.
Эта традиционная система китайского судопроизводства под-
вергалась в разное время4 тем или иным частичным изменениям
и постепенно совершенствовалась, однако, повторяем, она
вплоть до буржуазной революции 1911—1913 гг. не претерпела
каких-либо коренных изменений принципиального порядка.
Выше были отмечены и охарактеризованы в самых общих
чертах две существенные особенности — его конфуцианизации
(начиная со II в. до н. э.) и последовательная преемственность
действовавших в разное время кодексов (и судебных учрежде-
ний), отсутствие резких принципиальных различий между ними.
Третьей существенной особенностью традиционного китай-
ского права (кроме его конфуцианизирования и последователь-
310

ной преемственности) является то, что разработку, кодифика-
цию и регламентацию в нем получили в основном уголовное
право и те некоторые отрасли публичного права, которыми ре-
гулировались и регламентировались сословные и ранговые раз-
личия, сферы компетенции различных органов власти, налоги и
повинности населения, а также обязанности различных катего-
рий держателей государственных земель и лиц, ответственных
за сохранность государственного имущества.
Что же касается частного права, которое регулирует глав-
ным образом имущественные и договорные отношения, связан-
ные с частной собственностью, т. е. отношения купли-продажи,
найма, аренды, владения, пользования и т. д., то оно, не исклю-
чая семейное право, кодифицированное в основном в рамках
уголовного законодательства, почти не разрабатывалось, не
кодифицировалось и не подвергалось правительственной регла-
ментации, несмотря на то что частная собственность на средст-
ва и условия производства являлась, начиная с V—IV вв. до
н. э., экономической основой китайского общества, а частнособ-
ственнические отношения с того времени были определяющими
в системе производственных отношений.
Нельзя сказать, что в области правового регулирования и
регламентации частнособственнических отношений ничего не
делалось. Напомним, например, законы Шан Яна, направлен-
ные к развитию частнособственнических отношений. Из кодекса
в кодекс переходили статьи о наказаниях за посягательство на
частную и государственную собственность на землю, скот, по-
садки, строения и т. д. Видимо, вместе с утверждением господ-
ства частнособственнических отношений вошло в практику со-
ставление официально заверяемых купчих при совершении
крупных сделок, арендных договоров и договоров о найме, а
также взимание властями пошлин на крупные сделки. Во вре-
мена империи Хань по поводу указанных пошлин был принят
специальный закон |[438, с. 122], возобновлявшийся затем при
каждой новой династии. Тогда же были изданы указы о праве
беспрепятственного пользования водой для орошения полей
[438, с. 25], об ограничении ростовщических процентов по ссудам
[438, с. 123], о передаче целинных земель переселенцам в част-
ную собственность, о поощрении коневодства и т. д. В начале
I в. до н. э. были законодательно ограничены размеры частной
собственности на землю и на людей и запрещено купцам ску-
пать землю |f438, с. 153], однако эти мероприятия оказались без-
результатными, как и предпринятые тогда же законодательные
попытки превратить частную собственность на землю и на лю-
дей в государственную, а также ввести государственное регули-
рование рыночных цен. Начиная с III в. н. э. непременной со-
ставной частью всех кодексов стали статьи о взимании пошлин
с купцов на рынках и таможенных заставах. В X в. были изда-
ны указы о запрещении арендаторам самовольно покидать
арендуемую землю (365, с. 111]. Позднее, в XIII—XIV вв., изда-
311

вались указы об ограничении арендной платы за землю, оказав-
шиеся, однако, безрезультатными. Имели место и многие дру-
гие законодательные мероприятия, направленные к регулиро-
ванию и регламентации частнособственнических и связанных с
ними договорных отношений.
Однако дело не пошло дальше разновременного принятия
отдельных, разрозненных нормативных актов частного права,
которые, повторяем, никогда не сводились в систему и не коди-
фицировались. Все отрасли частного права, включая в значи-
тельной мере и семейное право, регулировались и регламенти-
ровались главным образом обычаями и традициями, которые
передавались из поколения в поколение и поддерживались об-
щественным мнением, а также всей системой так называемого
неформального регулирования, т. е. системой разного рода не-
правительственных организаций, включая семью, кланы, об-
щинные, земляческие, цеховые и прочие организации.
Отказ государства от кодификации частного права во мно-
гом объясняется тем огромным влиянием, которое оказывала
на развитие китайского законодательства конфуцианское миро-
воззрение с его пренебрежением к социально-экономическим
условиям жизни общества.
Изучение китайского законодательства ни в малейшей ме-
ре не подтверждает те довольно широко распространенные в
синологической литературе представления, согласно которым
китайское государство будто бы в значительной мере регулиро-
вало экономическую жизнь страны и активно боролось против
«частнособственнической стихии». В действительности оно при-
своило себе лишь монополию на добычу соли и производства
металлов, а законодательство регулировало лишь налоги, по-
винности и разного рода пошлины в его пользу, но почти не
вмешивалось в область частнособственнических отношений. Ког-
да же государство стремилось произвольно, вопреки закономер-
ностям общественного развития, регулировать эти отношения,,
его попытки неизменно терпели крах.
Право традиционного китайского общества было одной из
частей надстройки над базисом существовавших тогда в Китае
производственных отношений в том смысле, что представляло
собой нечто производное от них, определялось в конечном сче-
те ими, развивалось под их воздействием и служило целям под-
держания такого общественного порядка, который обеспечивал
их сохранение, развитие и укрепление. Оно имело ярко выра-
женный сословный характер, поскольку прямо узаконивало и
закрепляло сословные различия и неравенство в обществе и
оберегало привилегированное положение господствующих со-
словий титулованной знати, рангированного чиновничества и
неслужилых шэньши, выражало возведенную в закон волю этих
сословий, которую они Навязывали всему обществу, и наряду
с государством обеспечивало их власть и господство над всей
остальной массой населения.
312

Право традиционного китайского общества со времени его
разделения на классы в VI—IV вв. до н. э. имело также и клас-
совый характер, выражало так или иначе возведенную в закон
волю экономически господствующего класса крупных землевла-
дельцев-рентополучателей, политически активное ядро которого
составляли привилегированные сословия. Поскольку, однако,
классовые различия облекались в сословные одежды, а сами
общественные классы вследствие полунатурального характера
общественного производства были лишь «классами в себе», т. е.
еще очень незрелыми в политическом отношении, неконсолиди-
рованными, разделенными сословными перегородками на раз-
личные по своим правовым статусам группы, у которых со-
словные интересы явно преобладали над общеклассовыми, по-
стольку классовый характер традиционного китайского права
выражался гораздо менее отчетливо и во многих случаях про-
являлся лишь в сословных оболочках. Так, повторяем, отноше-
ния между эксплуататорами из числа юридически свободных
(привилегированных и непривилегированных) и эксплуатируе-
мыми несвободными работниками из сословия рабов, а также
между эксплуататорами из среды привилегированных сословий
и эксплуатируемыми из среды непривилегированных про-
столюдинов регулировались китайскими кодексами на основе
сословной неравноправности, которая в данных случаях была
лишь чисто внешней формой классовой неравноправности. Более
явственно классовый характер традиционного китайского права
выступает в сфере регулирования отношений эксплуататоров и
эксплуатируемых, принадлежащих к одному сословию непри-
вилегированных простолюдинов. В течение длительного времени
они приравнивались к отношениям между «благородными» и
«подлыми» или между господами и слугами, а с 1372 г. для
арендодателей и арендаторов — к отношениям между «старши-
ми» и «младшими», т. е. во всех случаях по конфуцианским
канонам конституировалось неравноправное положение пер-
вых и вторых. Таким образом, в области правовых отношений
предпочтение всегда оказывалось представителям не только
привилегированных сословий, но и экономически господствую-
щего класса крупных землевладельцев-рентополучателей неза-
висимо от их сословной принадлежности.
Резюмируем изложенное выше. Государство в Китае воз-
никло в качестве сословного значительно раньше, чем писаное
право, и в течение многих сотен лет (с XV—XIV по VI в. до
н. э.) использовало в целях регулирования общественных отно-
шений и общественного порядка нормы обычного права, видо-
изменяя их применительно к своим потребностям и вводя неко-
торые новые нормы. Кстати сказать, приблизительно то же са-
мое можно проследить на примерах государств майя, инков и
ацтеков в доколумбовой Америке, ряда государств доколониаль-
ной Африки, Киевской Руси ее раннего периода и других пред-
классовых сословных государств.
313

Писаное право возникло в Китае в VI—-V вв. до н. э., т. е.,
как и в целом ряде других исторически первых государств, в
период перехода от предклассового сословного к сословно-клас-
совому обществу и государству. В течение длительного истори-
ческого периода, начиная с V—IV вв. до н. э. и до буржуазной
революции 1911 —1913 гг., оно развивалось как право одного и
того же исторического типа, отражавшее сословно-классовый
характер тогдашнего китайского общества и воплощавшее в се-
бе возведенную в закон волю привилегированных сословий ти-
тулованной знати, рангированного чиновничества и неслужилых
шэньши, которые в своей совокупности составляли политически
активное ядро господствующего класса крупных землевладель-
цев-рентополучателейл
Что же касается утверждений некоторых авторов о том, что»
право в традиционном Китае будто бы имело сначала (со вре-
мени возникновения исторически первого на территории стра-
ны государства Шан-Инь в XV в. до н. э. и до образования пер-
вых централизованных империй в III в. до н. э.,) рабовладель-
ческий, а затем (с III в. до н. э. и до начала XX в.) феодальный
характер (см. [150; 275]), то они носят чисто декларативный ха-
рактер, основаны лишь на постулате о господстве рабовладель-
ческих отношений во всех древних и феодально-крепостниче-
ских отношений во всех добуржуазных классовых обществах
средневековья и нового времени и абсолютно не подтверждают-
ся, как явствует из изложенного, ни анализом производствен-
ных отношений в традиционном Китае, ни анализом материа-
лов истории китайского государства и права. Дело, естественно,
не меняется от того, определяется ли рубеж между рабовладе-
нием и феодализмом XI в. до н. э., III в. до н. э., V в. до н. э.
или какой-либо другой датой. Кстати сказать, выделение рабо-
владельческого этапа в истории сословно-классовогсх общества
в Китае не согласуется с материалами истории китайского пра-
ва. Известно, например, что в период со II в. до н. э. по II в.
н. э., являющийся, согласно указанным представлениям, зени-
том развития рабовладельческих отношений в Китае, принима-
лись законы, глубоко противоречившие духу и природе рабо-
владельческого общества. Так, в течение II—I вв. до н. э. неод-
нократно издавались указы об отпуске на свободу проданных
в неволю в годы стихийных бедствий (главных источник попол-
нения рынка рабов в то время). В 36 г. н. э. императором Гуан
Уди был издан указ, в котором говорилось: «Из всех существ
на земле самым драгоценным является человек, поэтому не сле-
дует уменьшать наказания за убийство рабов» (цит. по |[457г
с. 154]). Вскоре последовали указы о наказании по всей строго-
сти законов за сожжение рабов, об отпуске на свободу избавив-
шихся от такого сожжения, а также об отмене закона о казни
рабов за случайное ранение ими кого-либо при стрельбе из лу-
ка (см. (457, с. 154]).
Статьи о сословных рабах были непременной составной ча-
314

стью всех вообще китайских кодексов, начиная от циньского и
кончая цинским. Их содержание почти не менялось, и сами по
себе они не дают ровно никаких оснований говорить о рабовла-
дельческом, либо о нерабовладельческом характере китайского
права. Последнее, повторяем, на всем протяжении с V—IV вв.
до н. а. до революции 1911 —1913 гг. развивалось как право од-
ного и того же исторического типа, воплощавшее возведенную в
закон волю крупных землевладельцев-рентополучателей.
Таким образом, в развитии китайского общества как в плане
политической, так и в плане правовой надстройки со времени
возникновения исторически первого на территории Китая при-
митивного государственного образования Шан-Инь в XV—
XIV вв. до н. э. и до Синьхайской революции отчетливо просле-
живаются только две резко различающиеся между собой ста-
дии развития: относящаяся к периоду XV—VI вв. до н. э. и
характеризующаяся отсутствием писаного права, обычным пра-
вом и сословно-предклассовой природой государства и общест-
ва; и относящаяся к периоду с V—IV вв. до н. э. по вторую
половину XIX в. и характеризующаяся наличием писаного сос-
ловно-классового права, сословно-классового государства и об-
щества, основанных на производственных отношениях добуржу-
азного рентного типа и рентном способе поизводства. Эти две
резко различающиеся между собою в указанном плане стадии
развития можно отчетливо проследить и на примерах других
государственно организованных добуржуазных обществ.

Глава 6
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ
КИТАЙСКОГО СОСЛОВНО-КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА
Зачатки политической идеологии в Китае, как уже отмеча-
лось, сложились в XV—VII в. до н. э., во времена существова-
ния там предклассового сословного общества. В последующий
период перехода от сословного к сословно-классовому общест-
ву, соответствующий VI—V вв. до н. э., на их базе сложилась
политическая идеология китайского сословно-классового обще-
ства.
Этот период, как было показано, характеризовался как зна-
чительными социально-экономическими изменениями, которые
происходили на основе резкого роста производительных сил и
были связаны с постепенным переходом от господства общин-
ной к господству частной собственности на землю, появлением
классовых различий наряду с сословными и начавшейся сель-
скохозяйственной революцией, так и неустойчивостью политиче-
ской обстановки, обусловленной борьбой и войнами различных
княжеств между собой, что все более заставляло тогдашних
идеологов осознавать объективную необходимость политическо-
го объединения страны. Все это ставило перед тогдашней обще-
ственной мыслью острые проблемы: укреплять ли старые рас-
шатывающиеся устои общественной и государственной жизни и
каким именно образом: изменять ли их сообразно изменяющим-
ся условиям общественного бытия; какими путями можно
обеспечить политическое объединение страны. Живой интерес к
этим проблемам способствовал в огромной мере активизации
общественной мысли и вызвал ее мощный подъем. Возник ряд
политических учений и концепций, отражавших взгляды раз-
личных общественных сил. В своей совокупности они ярко отра-
зили борения последних, столкновения страстей и интересов в
переломный момент развития китайского общества, а также по-
иски наиболее рациональной (с соответствующей точки зрения)
системы методов управления обществом и государством, кото-
рая способствовала бы их стабилизации на долгие времена. Ав-
торы их исходили из сложившихся в предшествующий период
представлений о Небе как высшей силе, о «велениях Неба», об
истинном пути (дао), о далеком прошлом как о «золотом веке»
китайской истории и т. д., но каждый из них по-своему переос-
мысливал эти представления сообразно своей концепции.
316

Среди возникших в то время политических учений наиболее
важную роль в развитии тогдашней и последующей обществен-
но-политической мысли сыграли конфуцианство, связанное
прежде всего с именами Конфуция (551—479) и Мэн-цзы
(372—289), и легизм, виднейшими представителями которого
были Шан Ян (390—338) и Хань Фэй (288—233).
О взглядах Конфуция (Кун-цзы, Кунцю) дает вполне опре-
деленное представление конфуцианская каноническая книга
«Лунь юй» («Беседы и суждения»), представляющая собою позд-
нейшую запись его бесед со своими учениками, а также его и
их высказывания по различным поводам. Конфуций придержи-
вался ранее сложившихся представлений о роли Неба и духов в
судьбах людей и государства, однако предпочитал не вдавать-
ся в рассуждения на данную тему, заявляя, что следует «почи-
тать духов и держаться от них подальше» f 100, т. 1 с. 152]. Оп-
ределяющую основу развития общества и государства он ус-
матривал в наличии сословных и ранговых различий, позволяю-
щих мудрым верхам управлять низами, а также в моральном
облике правителей и чиновников. По его убеждению, государст-
во и общество только тогда могут развиваться нормально и
стабильно, когда каждый ведет себя и действует в строгом со-
ответствии с тем положением, которое он занимает в семейной,
родовой, сословной и ранговой иерархии, и когда правители и
чиновники в полной мере обладают необходимыми для управле-
ния добродетелями. Он очень высоко ценил первых чжоуских
правителей и сановников, считая их в полной мере обладавши-
ми всеми добродетелями и мудростью и осуществлявшими
должный порядок в соответствии с сословными и ранговыми
различиями. В то же время он очень низко ставил современных
ему правителей и сановников. Так, на вопрос: «Что можно ска-
зать о тех, кто ныне занимается делами управления государст-
вом?»— он ответил: «Увы, стоит ли говорить о тех, чьи способ-
ности можно уместить в бамбуковую корзинку» [100, т. 1,
с. 163] Основную причину упадка чжоуской монархии, неустой-
чивости и нестабильного развития современного ему общества и
государства он видел в упадке морали правителей и чиновни-
ков и в том, что перестали строго соблюдаться сословные и ран-
говые различия. Будучи выходцем из обедневшего аристократи-
ческого рода и выражая интересы теряющей свои былые пози-
ции наследственной знати, Конфуций ратовал за возрождение
тех образцовых, по его мнению, полупатриархальных порядков,
которые существовали в первые века правления династии Чжоу,
когда никто не нарушал сословную, ранговую и семейную ие-
рархию и субординацию, а правители и чиновники были «муд-
рыми и добродетельными». Он полагал, что этого можно достиг-
нуть путем строгого соблюдения сословных, ранговых, возраст-
ных и прочих различий в общественных, родовых и семейных
отношениях, безусловного подчинения низов руководству и вла-
сти мудрых и добродетельных верхов, самовоспитания правите-
317

лей и чиновников в духе высокой морали и неукоснительного
-соблюдения всеми предписанных свыше правил поведения (ри-
туала) в обществе и семье. Поэтому его учение носило этико-
политический характер.
Одним из важнейших в этом учении является положение о
«выправлении имен» (чжэн мин), т. е. о том, что каждый член
«общества должен строго и неукоснительно выполнять обязанно-
сти, определяемые его сословным, ранговым, возрастным и се-
мейным статусами, как это было будто бы при образцовом пра-
влении первых чжоуских ванов. «Государь,— говорил Конфу-
ций,— должен быть государем, чиновник — чиновником, отец —
отцом, сын — сыном» If 100, т. 1, с. 160]. Если же человек не вы-
полняет обязанностей, определяемых его статусом, то следует
-оценивать его и совершаемые им поступки по их действитель-
ной сущности, т. е. называть вещи своими именами и ставить
их на свое место. На вопрос, с чего бы он начал, если бы был
привлечен к делам управления, Конфуций ответил: «Необходи-
мо начать с исправления имен... Если имена неправильны, то
слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под
собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела
не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают.
Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяют-
ся надлежащим образом. Если наказания не применяют-
ся надлежащим образом, народ не знает, как себя вести» (100,
т. 1, с. 162]. Однако принцип «выправления имен» он мог осу-
ществить лишь в ретроспективном плане в приписываемой ему
летописи «Чунь цю («Вёсны и осени»), где оценка исторических
лиц и их действий дается в соответствии с их моральной сущ-
ностью, но не с тем положением, которое они должны были бы
занимать, если исходить из их наследственных и семейных ста-
тусов.
Решающее значение в управлении государством ,Конфуций
придавал не законам (которые он отнюдь не отрицал), а мо-
ральным качествам правителей и чиновников, а также тщатель-
ному соблюдению всеми предписанных свыше правил поведе-
ния (ритуала) в обществе соответственно сословной и ранговой
принадлежности каждого. «Если,— говорил он,— руководить
народом посредством законов и поддерживать порядок при по-
мощи наказаний, народ будет стремиться уклониться от нака-
заний и не будет чувствовать стыда. Если же руководить наро-
дом посредством добродетели и поддерживать порядок при по-
мощи ритуала, народ будет знать стыд, и он исправится. Если
личное поведение тех, кто стоит наверху, правильно, дела идут,
хотя и не отдают приказы. Если же личное поведение тех, к*го
стоит наверху, неправильно, то, хотя приказывают, народ не
повинуется» (f 100, т. 1, с. 143, 162]. «Если выдвигать справедли-
вых людей и устранять несправедливых, — утверждал Конфу-
ций,— народ будет подчиняться... Если вы будете в общении с
народом строги, то народ будет почтителен. Если вы проявите
-318

сыновнюю почтительность к своим родителям и будете мило-
стивы к народу, то народ будет предан. Если вы будете выдви-
гать добродетельных людей и наставлять тех, кто не может
быть добродетельным, то народ будет старательным» [100, т. 1,
с. 144—145]. Вместе с тем он заявлял, что «народ можно заста-
вить повиноваться, но нельзя заставить понимать почему» (100,.
т. 1, с. 155]. Конфуций учил строить общественные отношения
на принципах безусловного подчинения низов верхам, предан-
ности чиновников правителю, доверия народа к чиновникам и
правителю и добродетельного отношения правителей и чинов-
ников к народу, сводившегося главным образом к умеренному
обложению последнего налогами и повинностями, а семейные
отношения — на основе беспрекословного повиновения детей
родителям, жен мужьям, младших старшим, почтительного от-
ношения младших к старшим при всех обстоятельствах и попе-
чения старших о младших по возрасту и семейной иерархии.
По его мнению, членам семьи надлежало скрывать от посторон-
них и от властей преступления, совершенные кем-либо из них.
Поскольку Конфуций придавал большое значение морально-
му облику правителей и чиновников в делах управления госу-
дарством, важное место в его учении занимает вопрос о том,
какими нравственными качествами должны обладать предста-
вители правящей элиты — «благородные мужи» (цзюнь цзы) +
которых он в этическом плане противопоставлял «низким»,
«мелким людишкам» (сяо жэнь)у а в политическом — просто-
народью. Созданный им образ «благородного мужа» воплоща-
ем в себе такие человеческие качества и добродетели, как доб~
рожелательность, искренность, правдивость, справедливость,,
почтительность к старшим, чувство долга, преданность прави-
телю, сметливость и т. д. «Благородный муж» должен занимать-
ся нравственным самоусовершенствованием, быть просвещенным
и примером во всем для других, знать веления Неба и заботить-
ся о народе, т. е. не обременять его чрезмерными налогами и
повинностями. Особое внимание Конфуций обращал на то, что-
«благородные мужи» во всем должны руководствоваться опре-
деленными правилами поведения (ли, ритуалом) в семье и в об-
ществе. «Почтительность без ритуала,— говорил он,— приводит
к суетливости; осторожность без ритуала приводит к боязливо-
сти; смелость без ритуала приводит к смутам; прямота без ри-
туала приводит к грубости. Если государь должным образом
относится к родственникам, в народе процветает человеколюбие.
Если государь не забывает о друзьях, в народе нет подлости»
'[100, т. 1, с. 155]. Он следующим образом определял значение
правил поведения: «На то, что не соответствует ритуалу, нельзя
смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя слушать; то,
что не соответствует ритуалу, нельзя говорить, то, что не соот-
ветствует ритуалу, нельзя делать» f 100, т. 1, с. 159].
Столь же большое значение Конфуций придавал необходи-
мости для «благородного мужа» обладать человеколюбием, или
319*

гуманностью (жэнь). В это понятие он вкладывал очень широ-
кое и довольно расплывчатое содержание, включавшее почита-
ние родителей, уважение к старшим, преданность правителю,
заботу о народе, следование принципу «не делай другим того,
что не желаешь себе», неукоснительное соблюдение всех уста-
новленных норм поведения и т. д. Впрочем, Конфуций допускал,
что «есть благородные мужи, которые не обладают человеко-
любием», но зато «нет низких людей, которые бы обладали че-
ловеколюбием» if 100, т. 1, с. 164].
«Благородные мужи» в его представлении не только этиче-
ская, но и политическая категория. Их удел вести за собой на-
род, быть ему примером, заниматься лишь умственной деятель-
ностью, связанной с делами управления государством и наро-
дом, на основе добродетели и предписываемых ими же самими
правил поведения. А уделом «мелких людишек» является под-
чинение руководству «благородных мужей» и занятие физиче-
ским трудом, с тем чтобы содержать себя и «благородных му-
жей». «Если,— говорил он,— в верхах любят ритуал, то в наро-
де нет таких, кто бы осмеливался проявлять непочтительность.
Если в верхах любят правдивость, то в народе нет таких, кто
бы осмеливался быть неискренним. Если наверху будут посту-
пать так, то со всех четырех сторон к ним будут идти люди с
детьми за спиной и тогда к чему будет нужно самим заниматься
земледелием?» |[100, т. 1, с. 162]. «Мораль благородного мужа,—
пояснял свою мысль Конфуций,— подобна ветру, мораль низко-
го человека подобна траве. Трава наклоняется туда, куда дует
ветер» [100, т. 1, с. 161].
У него нет высказываний, специально посвященных вопро-
сам внешней политики. Известно лишь, что он отрицательно
относился к обычаям «варваров», рекомендовал китайцам, от-
правляющимся к ним либо находящимся у них, соблюдать пред-
писанные нормы поведения и верность своему правителю, а так-
же противопоставлял «варварам» китайцев (хуася), которые,
мол, превосходят их во многих отношениях, даже не будучи
объединенными в одно государство. Из всего этого можно за-
ключить, что Конфуций разделял ранее сложившиеся представ-
ления о Срединных (китайских) государствах как о единствен-
ном цивилизованном центре ойкумены-Поднебесной, окружен-
ном варварской периферией, и о китайцах как о единственном
цивилизованном народе, призванном господствовать над «вар-
варами» и распространять на них свое цивилизующее влияние.
Вместе с тем он высоко ценил политического деятеля VII в. до
н. э. Гуань Чжуна за то, что тот санкционировал заимствование
у «варваров» более удобной одежды (короткой куртки и шта-
нов), хотя и порицал его за отсутствие больших способностей,
бережливости и несоблюдение предписанных правил поведения.
Наиболее известным из продолжателей учения Конфуция в
рассматриваемый период был Мэн-цзы (Мэн Кэ). Он развил и
углубил это учение и обогатил его некоторыми новыми положе-
но

ииями. Ряд других положений, которые были намечены Конфу-
цием лишь в самых общих чертах, допускающих возможность
различных толкований, Мэн-цзы выразил в очень четкой и не-
двусмысленной форме.
Существование ремесел наряду с земледелием он объяснял
необходимостью общественного разделения труда и обмена дея-
тсльностями. Отсюда же им выводилась и необходимость деле-
ния общества на тех, кто занимаются умственной деятельностью
и управляют государством, и тех, кто трудится физически, под-
чиняются руководству управителей и содержат их своим трудом.
«Одни,— говорил он,— напрягают свой ум, другие напрягают
мускулы. Те, кто напрягают свой ум, управляют людьми. А те,
кто напрягают свои мускулы, управляются другими людьми.
Управляемые содержат тех, кто ими управляет. А те, кто управ-
ляют людьми, содержатся теми, кем они управляют. Таков все-
общий закон Поднебесной» [100, т. 1, с. 238]. Ту же мысль Мэн-
цзы выражал и в другой форме: «Если бы не было благородных
людей, то некому было бы управлять простолюдинами, а если
бы не было простолюдинов, то некому было бы кормить благо-
родных людей» [100, т. 1, с. 236].
Он вслед за Конфуцием отдавал приоритет в управлении го-
сударством не законам, а нормам поведения, выработанным и
оберегаемым «благородными мужами» и человеколюбию упра-
вителей. «Разве,— говорил Мэн-цзы,— когда у власти человеко-
любивый правитель, опутывают народ сетями законов?.. Когда
нормы отношений между людьми будут уяснены в верхах, тог-
да и внизу — среди простолюдинов — будет царить любовь...
Если не доверять человеколюбивым и мудрым, государство при-
дет в упадок. Если не будут соблюдаться ритуал и справедли-
вость в отношениях между высшими и низшими, наступит хаос»
[100, т. 1, с. 230, 235, 246]. Он следующим образом убеждал од-
ного из правителей в преимуществах человеколюбивого управ-
ления: «Если Вы будете человеколюбивы в управлений, все
чиновники Поднебесной пожелают служить при Вашем дворе;
все землепашцы пожелают возделывать Ваши поля; все купцы
пожелают торговать на Ваших рынках; все путешественники
пожелают странствовать по дорогам Вашего царства, а те в
Поднебесной, кто ненавидит своих правителей, пожелают отпра-
виться с жалобами к Вам. И тогда кто может противостоять
Вам?»|[100, т. 1, с. 230].
Непременный долг добродетельного правителя Мэн-цзы ви-
дел в том, чтобы «править, заботясь о народе и охраняя его»
[100, т. 1, с. 226]. Это означает, что «мудрый правитель опреде-
ляет народу различные занятия, чтобы он непременно имел
средства для обеспечения родителей и для содержания жен к
детей, чтобы в урожайный год он был постоянно сыт, а в не-
урожайный год мог бы избежать смерти. Если после этого пра-
витель будет побуждать народ стремиться к добру, то в таком
случае народ легко последует за ним» [100, т. 1, с. 230]. Он по-
21 Зак, 85
321

рицал тех правителей, которые не выполняют указанный долг:
«Когда те, кто считаются родителями народа, доводят просто-
людинов до истощения, и они, трудясь целый год, не могут про-
кормить своих родителей, да еще вынуждены брать в долг для
выплаты налогов на содержание чиновников, когда старики и
дети вынуждены умирать голодной смертью,— могут ли подоб-
ные люди считаться родителями народа?» (100, т. 1, с, 234—
235]. Подобно Конфуцию, Мэн-цзы считал, что «золотой век» ис-
тории Китая остался далеко позади; он глубоко преклонялся
перед древними правителями (в том числе легендарными и
мифологическими) и порядками, будто бы существовавшими
при них, изображал их совершенными во всех отношениях. Воз-
рождение такого добродетельного правления он предлагал на-
чинать с восстановления системы «колодезных полей» (цзин
тянь, по форме написания иероглифа цзин— колодец), которая
якобы существовала во времена первых чжоуских ванов. Суть
ее, по его словам, сводилась к тому, что каждые восемь кресть-
янских семей объединялись в своеобразную общину, которой
предоставлялось квадратное поле, поделенное на девять квад-
ратных же участков одинаковой величины (по 100 му); каждая
из семей такой общины должна была владеть отведенным ей
участком, а девятый, центральный участок поля обрабатывать
сообща, с тем чтобы урожай с него шел на государственные и
общественные нужды, в том числе на содержание правителя,
знати и чиновников. Это было, в сущности, очень идеализиро-
ванное изображение действительно существовавшей в XV—
XII вв. до н. э. системы общинного землевладения с ее делени-
ем полей на надельные и общественные. Мэн-цзы полагал, что
возрождение ее в описываемом им виде создаст необходимую
материальную основу добродетельного правления, оградит кре-
стьян от чрезмерного налогового обложения, обеспечат их всех
землей, а чиновников — натуральным жалованьем. Однако его
предложение было утопичным и не отвечало потребностям про-
грессивного развития страны. Естественно, что никто не внял
его советам и не попытался осуществить предложенную им уто-
пию. I
Вслед за Конфуцием Мэн-цзы утверждал, что правители
Поднебесной правят по небесному велению, которое достается
наиболее достойным и добродетельным. Добродетель правителя
служит свидетельством того, что он правит по «мандату» Не-
ба. Однако воля Неба выражается через волю народа, и если
народ отвергает правителя, то это означает, что его отвергает
и Небо: «Народ является главным в государстве, за ним следу-
ют духи земли и зерна, а- государь занимает последнее место.
Поэтому, только завоевав расположение народа, можно стать
Сыном Неба. Лишь приобретя расположение Сына Неба, мож-
но стать чжухоу (правителем удела.— В. #.); лишь приобретя
расположение чжухоу, можно стать дафу (сановником.—
В. Я.)» |[100, т. 1, с. 247]. Он даже допускал, что простолюдин
322

может овладеть Поднебесной, но для этого «нужно, чтобы его
добродетель была подобна добродетелю Яо и Шуня (мифоло-
гические правители глубокой древности.— В. #.)» [100, т. 1,
с. 242], ибо «бывало, что лишенный человеколюбия человек
приобретал государство, но еще никогда не бывало, чтобы ли-
шенный человеколюбия приобретал Поднебесную» [100, т. 1,
с. 246, 247].
Правителей, которые отвергают человеколюбие и справедли-
вость, Мэн-цзы называл злодеями и подчеркивал, Что они явля-
ются вовсе не «благородными мужами», а простолюдинами и
что народ вправе убить их If 100, т. 1, с. 231], как некогда были
убиты последний правитель легендарной династии Ся и послед-
ний правитель династии Шан-Инь, согласно преданиям запят-
навшие себя жестокостью и распутством и потому лишившиеся
благоволения Неба.
Мэн-цзы утверждал, что человек от природы добр. «Челове-
колюбие, справедливость, ритуал и способность к познанию,—
говорил он,— не извне вливаются в нас, а всегда присущи нам,
только мы не думаем о них» |[100, т. 1, с. 244]. Однако проявле-
ние этих врожденных качеств и их полное раскрытие зависят
главным образом от того, на какой ступени социальной иерар-
хии находится данный человек. «Занятия народа,— указывал
Мэн-цзы,— не дают достаточно средств, чтобы обеспечить своих
родителей и прокормить жен и детей. В урожайный год он тер-
пит лишения, а в неурожайный год он обречен на погибель. В
этих условиях он думает только о спасении от смерти, опасаясь,
что не сможет избежать ее. До того ли ему, чтобы следовать
ритуалу и исполнять долг?.. В урожайные годы большинство
молодых людей бывают добрыми, а в голодные годы — злыми.
Такое различие происходит не из теу природных качеств, кото-
рые дало им Небо, а потому, что голод вынудил их сердца по-
грузиться во зло» [100, т. 1, с. 230, 245]. Поскольку же Мэн-цзы
считал деление общества на «благородных мужей» и простолю-
динов «всеобщим законом Поднебесной», выходило, что и обу-
словленное этим делением отсутствие надлежащих условий для
проявления простолюдинами своих природных добрых задатков
является таким же естественным «всеобщим законом».
Он разделял ставшее традиционным пренебрежительное от-
ношение к «варварам»-некитайцам, а также взгляды своих пред-
шественников в вопросе о духовном превосходстве китайцев над
«варварами» и о цивилизующем влиянии Китая на последних.
«Я слышал, — говорил он, — что варвары изменялись под влия-
нием Китая, но еще не слышал, чтобы варвары изменили что-
либо в Китае» [100, т. 1, с. 239].
Без сомнения, некоторые, в особенности критические, выска-
зывания Конфуция и Мэн-цзы были прогрессивными для своего
времени. Однако этого нельзя сказать о развивавшемся ими уче-
нии. Оно ратовало за возрождение старых полупатриархальных
порядков и отношений, за сохранение на этой основе привилеги-
21*
,423

рованного положения наследственной знати, т. с, при всей по-
ложительности его отдельных черт, звало назад, к восстановле-
нию разрушавшегося в условиях перехода к сословно-классово-
му обществу предклассового сословного общественного строя, и,,
в сущности, выражало политические интересы наследственной
знати, которую этот строй более всего устраивал.
При оценке места, роли и значения раннего конфуцианства
нельзя сбрасывать со счета специфические политические усло-
вия Китая того времени. Оно возникло и оформилось в период,
когда китайский народ уже осознавал себя как этнически еди-
ное целое, но политически был раздроблен на многие княжест-
ва. В то время, по крайней мере для некоторых идеологов, в том
числе и для конфуцианцев, еще казалось возможным мирное
воссоединение страны в единое государство на основе возвраще-
ния к тем порядкам, которые существовали при первых чжоус-
ких ванах, когда наследственные правители уделов и формаль-
но и фактически подчинялись им. Для этого было необходимо,,
чтобы правители княжеств и вся наследственная зцать проник-
нулись добродетелями, которые и побудят их добровольно под-
чиниться Сыну Неба как обладающему высшим титулом. Уче-
ние Конфуция и было ориентировано на такую возможность.
В значительной мере именно поэтому столь большое место в
нем занимали этические проблемы, идеи незыблемости наслед-
ственной сословно-ранговой иерархии, «выправления имен», а
также прославление мудрого и добродетельного правления пер-
вых чжоуских ванов. Ученики и последователи Конфуция в рас-
сматриваемый период продолжали распространять, развивать и
углублять его учение, хотя указанная возможность становилась
все более иллюзорной.
Что же касается легизма (школы фа — закона), то он как
целостное политическое учение оформился позднее, ъ IV в. до
н. э., когда, по крайней мере для наиболее дальновидных поли-
тиков, вполне ясно определилась только одна возможность объе-
динения Китая в единое государство — путем насильственного
поглощения наиболее могущественным царством всех осталь-
ных. Сложившуюся ситуацию правильно оцецил виднейший
теоретик легизма Шан Ян (Гунсунь Ян), которой отмечал: «В
нынешний век могущественные государства стремятся объеди-
нить Поднебесную силой, а слабые напрягают все силы, стре-
мясь сохранить свои земли» [165, с. 177]. Его учение было ори-
ентировано на преодоление феодальной раздробленности Китая
чисто военным, насильственным путем. Эта идея проходит крас-
ной нитью через всю «Книгу правителя области Шан», авторст-
во которой приписывается Шан Яну и его ученикам.
Легизм, в сущности, является учением о том, как сделать
наиболее могущественным государство, с тем чтобы оно оказа-
лось в состоянии силой объединить Поднебесную. Такая задача,
по убеждению Шан Яна, была выполнима только в том случае,
если население государства в своем огромном большинстве по-
324

святит себя войне и земледелию, которое должно материально
обеспечивать нужды войны. «Совершенномудрый, управляя
страной, — поучал Шан Ян, — заставляет народ внутри госу-
дарства заниматься земледелием, а вне — помышлять о войне»
[165, с. 170]. Занятие земледелием и войной он называл «Еди-
ным» и считал его основой могущества, богатства и процвета-
ния государства. «Мое учение,— разъяснял Шан Ян,— заключа-
ется в следующем: надлежит издавать такие указы, дабы стре-
мящиеся к богатству могли разбогатеть лишь благодаря земле-
делию, а стремящиеся избавиться от наказаний могли достичь
этого, лишь участвуя в войне. И тогда в пределах границ не
окажется ни одного, кто бы не стремился прежде всего к земле-
делию и войне, дабы получить за это то, что он любит... Тот,
кто в пределах границ сможет использовать эти два источника,
непременно добьется господства в Поднебесной» [165, с. 234—
235]. «Когда усилия народа сосредоточены на Едином,— подчер-
кивается в ,,Книге правителя области Шан",— государство бо-
гато, а богатое и хорошо управляемое государство — путь к
господству в Поднебесной» [165, с. 154]. Шан Ян советовал при-
влекать на льготных условиях в царство Цинь крестьян — пере-
селенцев из других владений, с тем чтобы они возделывали це-
лину, снабжали армию продовольствием и фуражом и тем са-
мым дали бы возможность коренному местному населению за-
ниматься преимущественно войной [165, с. 199—204]. А «коль
скоро народ не станет изыскивать иных источников дохода, го-
сударство соберет свою силу в один кулак» [165, с. 150]. Однако,
указывает он, «обычно народ ненавидит войну», и только «тот,
кто сумеет привить народу любовь к войне, добьется господства
в Поднебесной» [165, с. 211]. Поскольку же многие люди стре-
мятся к более легким и выгодным занятиям, следует создать
такое положение, чтобы они предпочитали им земледелие, в ча-
стности увеличить налоги с неземледельцев и взимать двойные
пошлины с торговцев на рынках, а также ввести подворные
списки населения с тем, чтобы люди не уклонялись от занятия
земледелием и от уплаты земельного налога [165, с. 160, 225—
226]. С той же целью Шан Ян рекомендовал ввести также госу-
дарственную монополию на разработку горнорудных богатств.
«Необходимо,— подчеркивал он,— довести народ до такого со-
стояния, чтобы он страдал оттого, что не занимается земледели-
ем; чтобы он пребывал в страхе оттого, что не воюет» [165,
с. 234].
Достичь такого положения можно только одним путем:
«Каждый, кто жаждет вовлечь свой народ в войну, должен
ввести суровые законы» [165, с. 225]. Последние необходимы
и для того, чтобы заставить народ заниматься земледелием.
Законам Шан Ян придавал огромное значение: «Закон и пред-
писания— жизнь народа и основа управления» [165, с. 237].
«Умный правитель относится бережно к законам и установле-
ниям. Он не внимает рассуждениям, противоречащим закону; он
325

должен превозносить действия, соответствующие закону; он
должен увязывать свои поступки с законом» if 165, с. 228]; он
«опирается на закон» if 165, с. 196] и должен «во всех делах сле-
довать закону» [165, с. 227], «вводя законы, устранять частные
интересы, избавляя тем самым государство от трещин и червей»
[165, с. 198]. Законы следует издавать не только суровые, но и
простые, ясные, доступные пониманию каждого и направленные
к тому, чтобы люди предпочитали всему занятие земледелием
и войной. Они должны быть обязательными для всех — и не-
знатных и знатных; знатность и заслуги не освобождают от на-
казания по закону и не уменьшают его ([165, с. 206]. Необходимо
создать хранилище законодательных актов и учредить специаль-
ные должности чиновников, которые доводили бы законы до
сведения населения, разъяснили их и следили за их выполнени-
ем [165, с. 235, 236].
«Для того чтобы сделать закон всесильным, — подчерки-
вал Шан Ян,— нет более насущной задачи, нежели искоренение
преступлений, нет более глубокой основы, нежели суровые на-
казания» 1[165, с. 180]. Поэтому следует вводить самые суровые
наказания за малейшее нарушение законов, с тем чтобы таким
образом предотвратить серьезные преступления и искоренить
правонарушения (f 165, с. 195]. Но было бы большой ошибкой
пренебрегать поощрениями и наградами, в особенности наделе-
нием рангами знатности и жалованьем, ибо «метод поощрения
рангами знатности и жалованьем — ключ к жизни или гибели
страны» |[165, с. 184]. Выступая, по существу, за то, чтобы на-
следственная знать была лишена своих прав и привилегий и
утратила бы свое влияние в обществе, Шан Ян заявлял, что
«все привилегии и жалования, чиновничьи должности и ранги
знатности должны даваться лишь за службу в войсках, иных
путей не должно быть... Путь к богатству и знатности должен
идти только через ворота войны» [165, с. 204, 208]. Иными сло-
вами, он ратовал за создание ненаследственной знати и ненас-
ледственного чиновничества лишь из числа тех, кто отличился
на войне. Вместе с тем Шан Ян делал исключение для неприви-
легированных представителей сформировавшегося господствую-
щего класса — помещиков, а также для купцов: «Если в народе
есть люди, обладающие излишками зерна, пусть им за сдачу
лишнего зерна (государству.— В. И.) предоставляются чинов-
ничьи должности и ранги знатности» [165, с. 192]. Следователь-
но, родоначальник легистского учения исходил из факта пре-
вращения китайского общества в сословно-классовое, учитывал
и выражал, по крайней мере в данном случае, интересы не
столько привилегированных сословий, сколько всего экономи-
чески господствующего класса в целом.
Как видно из изложенного, Шан Ян в своем учении резко
разошелся с Конфуцием и его последователями в коренных во-
просах — путях восстановления политического единства Китая,
о роли и значении законов в жизни общества и государства, о
326

судьбах наследственной знати и наследственного чиновничест-
ва. Столь же решительно отвергал он и идеи о необходимости
моральных заповедей, этические постулаты конфуцианства (со-
блюдение ритуала, человеколюбие, сыновняя почтительность,
преклонение перед древностью и пр.). Шан Ян называл их «де-
сятью паразитами» («вшами»), которые разъедают государство
и мешают народу сосредоточиться на «Едином». «Красноречие
и острый ум способствуют распущенности нравов, доброта и че-
ловеколюбие — мать проступков, назначение и выдвижение на
должности добродетельных людей — мать пороков» f 165, с. 162].
Он призывал решительно искоренять «десять паразитов», ина-
че «правитель не может заставить народ воевать, государство
будет непременно расчленено и в конце концов погибнет», тогда
как в стране, где они побеждены, «правитель может заставить
народ воевать, государство непременно будет процветать и
добьется владычества в Поднебесной» {165, с. 158}.
В отличие от Мэн-цзы, Шан Ян исходил из того, что люди
по своей природе корыстолюбивы и порочны и что управлять ими
следует соответственно: «Если управлять людьми как доброде-
тельными, то неизбежна смута, и страна погибнет; если управ-
лять людьми как порочными, то всегда утверждается образцо-
вый порядок, и страна достигнет могущества» {165, с. 163]. По-
скольку же люди порочны, правитель не должен доверять ни на-
роду, ни чиновникам. Ему следует ввести систему взаимной
слежки и круговой поруки как среди народа, так и среди чи-
новников, с тем чтобы своевременно выявлять злые умыслы и
преступления: «Ежели сделать суровыми наказания, установить
систему взаимной ответственности за преступления, то люди
не решатся испытать на себе силу законов» {165, с. 207]. Шан
Ян предлагал также ввести правило: «Чиновников-сослуживцев,
которые, узнав о преступлении, донесут правителю, надлежит
освободить от наказаний. Независимо от того, является ли сооб-
щивший знатным или человеком низкого происхождения, он
полностью наследует должность, ранг знатности, поля и жало-
ванье того старшего чиновника, о проступке которого он сооб-
щит правителю» [165, с. 207].
Высшая власть, согласно Шан Яну, должна быть целиком
и полностью сосредоточена в руках правителя государства, ко-
торый распоряжается по своему усмотрению, сообразуясь лишь
с издаваемыми им же законами. Он должен заботиться и о том,
чтобы обессилить народ, лишив его способности думать и дей-
ствовать самостоятельно, ибо «если народ слаб, он бредет по
указанному пути», и «есть возможность использовать его; если
же он своеволен, то становится сильным» {165, с. 220] и, следо-
вательно, неуправляемым. «Искусство хорошего управлении
страной,— поучал Шан Ян,— заключается как раз в умении
удалять одаренных и умных» {165, с. 231], «людей сильных надо
сломить, красноречивых заставить прикусить язык» {165, с. 208].
Шан Ян даже предпочитал, чтобы народ был глупым, ибо
№7

«когда народ глуп, им легко управлять», «тот, кто прост, боится
приказов», «если люди глупы, их легко принудить к тяжкому
труду, а если умны, то принудить нелегко» {165, с. 172, 237].
Поэтому «когда государством управляет совершенномудрый,
он вводит массу запретов, дабы воспрепятствовать росту спо-
собных» if 165, с. 173]. Впрочем, и во главе государства совсем
необязательно стоять только «совершенномудрым». «Успеха
можно добиться и не обладая совершенной мудростью, следует
лишь обратиться к закону» |[165, с. 186] и, вполне понятно, тща-
тельно соблюдать наставления Шан Яна.
Многие положения его учения повторяются в несколько иной
форме в «Хань Фэй-цзы» — книге другого виднейшего проповед-
ника идей легизма, Хань Фэя, который также отвергал этико-
политические догматы конфуцианства (человеколюбие, воспи-
тание в себе добродетелей, соблюдение ритуала, преклонение
перед древними правителями и древними порядками в общест-
венных отношениях и в делах управления). По его мнению, «ри-
туал — это то, чем создают внешнюю видимость внутреннего
умонастроения» [100, т. 2, с. 236], «это — проявление ослабления
преданности и доверия, начало смуты» ![100, т. 2, с. 265]. В про-
тивоположность конфуцианцам от утверждал, что «древние пра-
вители выше всего ставили закон», из чего следовал вывод:
«Человеколюбием нельзя управлять» ![100, т. 2, с. 165]. Вместе
с тем Хань Фэй подчеркивал, что ни в коем случае не следует
равняться на древность, ибо «в древности и сейчас разные обы-
чаи, старые и новые средства неодинаковы; если, к примеру,
желать великодушной и мягкой политикой управлять народом
в напряженную эпоху, то это все равно, что без узды и плети
править норовистой лошадью» ![100, т. 2, с. 267], вследствие чего
«тех, кто следует человеколюбию и чувству долга, нельзя пре-
возносить, а если превозносить их, то это вредит успехам в де-
лах; культурных и ученых нельзя использовать в управлении, а
если использовать их, то это расстроит законы [100, т. 2, с. 267].
Подобно Шан Яну, Хань Фэй был сторонником политики ог-
лупления народа: «Когда работающих головой масса, то закон
рушится, когда работающих руками немного, то государство
беднеет. Оттого и происходят в нашу эпоху смуты. Поэтому в
государстве просвещенного правителя нет письмен на бамбу-
ковых дощечках, а обучают закону; не передаются заветы преж-
них правителей, а учитель является чиновником; нет наглецов,
самовольно орудующих мечами, а доблестью считается отру-
бить голову врага на войне» [100, т. 2, с. 271]. Разделяя взгляды
Шан Яна относительно того, что земледелие должно быть ос-
новным мирным занятием населения, он писал: «Просвещенный
правитель, занимаясь управлением государством, делает так,
чтобы у него торговцев, ремесленников и бродячего люда было
мало и чтобы их репутация была презренной. Этим он умень-
шает число тех, кто отказывается от основного занятия и стре-
мится заниматься второстепенным» [100, т. 2, с. 274]. Хань Фэй
328

даже причислял торговцев и ремесленников к «паразитам» на-
ряду с конфуцианцами, краснобаями, богатыми взяткодателя-
ми и «наглецами, самовольно орудующими мечами» [100, т. 2,
с. 274—275]. Он считал, что бедность порождается ленью и ра-
сточительством, а богатства создаются трудолюбием и бережли-
востью и что поэтому незачем помогать бедным за счет бога-
тых (100, т. 2, с. 277]. Борьбу и смуты в народе, а также услож-
нение системы управления им, в том числе появление законов,
системы наказаний и поощрений, он объяснял непрерывным ро-
стом численности населения в условиях естественной ограничен-
ности продовольственных ресурсов.
Хань Фэй, подобно Шан Яну, придавал огромное значение
законам в жизни общества и государства, полагая вместе с тем,
что законы хороши лишь тогда, когда приносят больше пользы,
чем вреда. «Просвещенный правитель,— писал он,— делает кру-
тыми свои законы и строгими свои наказания... Награды долж-
ны быть щедрыми и даваться заслуженно, чтобы они были вы-
годны народу; наказания должны быть тяжелыми и неотврати-
мыми, чтобы народ боялся их; закон должен быть единообраз-
ным и устойчивым, чтобы народ знал его» [100, т. 2, с. 266].
Хань Фэй значительно обогатил легистское учение своей
концепцией искусства управления, под которым разумел способ-
ность и умение правителя полностью контролировать и направ-
лять деятельность чиновничества. «Искусство управления,— пи-
сал он,— состоит в том, чтобы на чиновничьи должности назна-
чать по способностям, требовать от чиновника исполнительно-
сти в соответствии с наименованием его должности, держать в
руках рукоятку жизни и смерти, изучать возможности чиновни-
чества,— все это держат в руках государи. А принцип закона
состоит в том, что уложения и указы издаются государственны-
ми учреждениями, а народ в своем сердце помнит о наказаниях,
награды выдаются тем, кто остерегается закона, кары падают
на тех, кто нарушает указы — это руководство для подданных.
Если государь не владеет искусством управления, то в верхах
возникают злоупотребления; если подданные не следуют закону,
то низы приходят к смуте» If 100, т. 2, с. 258].
Согласно данной концепций, самодержавный правитель яв-
ляется единственным источником и олицетворением верховной
власти, ни единая частица не должна перейти в чьи-либо руки.
Он подбирает умных и сведущих в искусстве управления совет-
ников и толковых, знающих законы и дела управления чиновни-
ков, которые должны быть лишь простыми исполнителями его
воли. Переняв у даосов идею «недеяния» (увэй) и переиначив
ее применительно к своей концепции, Хань Фэй утверждал, что
правитель должен придерживаться позиции «недеяния», т. е.
естественного хода вещей, предоставляя чиновникам действо-
вать самостоятельно в пределах их компетенции, не вмешиваясь
в их деятельность и лишь контролируя ее. «Если,— писал он,—
поручить петуху быть стражем ночи и кошку заставить ловить
329

мышей, то оба они используют свои возможности и хозяину их
нечего будет делать» f 100, т. 2, с. 225]. Вместе с тем правитель
должен держать чиновников в покорности и страхе за свою
судьбу, насаждая среди них взаимную подозрительность, чув-
ство полнейшей зависимости от него и боязнь лишиться своего
привилегированного положения. Правителю надлежит избегать
фаворитизма, ему не следует доверять своему ближайшему чи-
новничьему окружению, допускать, чтобы, крупные чиновники
присваивали себе слишком большие права, он должен выявлять
и устранять таких самовольных узурпаторов. «Не обогащай лю-
дей,— писал Хань Фэй,— а то сам будешь просить у них взай-
мы; не возноси людей высоко, а то они сами будут тебя теснить;
не полагайся на кого-то одного, а то утеряешь и столицу и госу-
дарство» [100, т. 2, с. 228]. Правитель должен быть скрытным,
сохранять внешнюю бесстрастность и никак не проявлять своих
чувств и намерений перед чиновниками, чтобы они не смогли
подладиться к нему в корыстных целях.. «Если государь,— по-
учал Хань Фэй,— утеряет свою таинственность, то тигр будет
идти за ним по пятам. Если государь не распознает его, тигр
прикинется собакой. Если государь сразу же не пресечет их, та-
ких собак будет все больше. Когда тигров наберется стая, они
погубят правителя. Но если быть государем без чиновников, то
как же можно владеть государством? Правитель применяет
свои законы, и большой тигр в страхе; правитель применяет
свои наказания, и большой тигр покоряется сам. Если законы и
наказания строго соблюдены, тигры превращаются в людей и
принимают свой прежний облик чиновников» [100, т. 2, с. 228].
Таковы в самых общих чертах политические взгляды Хань Фэя
и его концепция искусства управления.
Легисты, как видно, выражали интересы тех сил в- сословие
классовом обществе, которые стремились создать могуществен
ное государство, способное объединить весь Китай силою ору-
жия, прежде всего интересы правителей наиболее сильных кня-
жеств (в частности, циньского), их ближайшего окружения, но-
вой ненаследственной знати, ненаследственного чиновничества,
помещиков и богачей, которым так или иначе было выгодно
осуществление идей легизма. При всех своих порою отталкиваю-
щих чертах легизм как политическая доктрина играл в то вре-
мя, в общем, более прогрессивную роль, чем конфуцианство с
его внешне привлекательными рассуждениями о человеколюбии,
добродетелях и т. п., поскольку он способствовал преодолению
политической, феодальной раздробленности страны единственно
возможным для той эпохи путем прямого военного насилия.
В рассматриваемый период в китайской философской лите-
ратуре разрабатывались и иные учения, осуждавшие правите-
лей и правящую прослойку за проводимую ими политику меж-
доусобных войн и ограбления простонародья. Такие положения
содержатся, в частности, в философском трактате «Дао дэ цзин»
(«Книга о дао и дэ»), приписываемом основателю философско-
330

го даосизма Лао-цзы (Лао Даню), который, по одним данным,
был современником Конфуция, по другим — жил спустя сто с
лишним лет после смерти последнего, а также в сочинении «Мо-
цзы», авторами которого считаются ученики и последователи из-
вестного философа Мо Ди (Мо-цзы), проповедника учения о
«всеобщей любви», жившего в 479—400 гг. до н. э.
Указанные позиции философского даосизма базировались
на тезисах о соблюдении — дао — естественного пути вещей и
явлений, не допускающего внешнего вмешательства, и недея-
нии, т. е. невмешательстве в естественный ход событий. Так, в
«Дао дэ цзине» подчеркивается: «Тот, кто служит... посредством
дао, не покоряет другие страны при помощи войск... Где побы-
вали войска, там растут терновник и колючки. После больших
войн наступают голодные годы... Войско — орудие несчастья,
поэтому благородный правитель не стремится использовать его,
он применяет его, только когда его к этому вынуждают... Про-
славлять себя победой — это значит радоваться убийству лю-
дей... Если убивать многих людей, то об этом нужно горько пла-
кать. Победу следует отмечать похоронной процессией» '[100,
т. 1, с. 124, 136]. «Если дворец роскошен,— говорится в данном
трактате,— то поля покрыты сорняками и хранилища совершен-
но пусты. Знать одевается в роскошные ткани, носит острые мо-
чи, не удовлетворяется обычной пищей и накапливает излишние
богатства. Все это называется разбоем и бахвальством. Оно яв-'
лястся нарушением дао... Народ голодает оттого, чтб берут
слишком много налогов. Вот почему народ голодает» [100, т. 1,
с. 130, 136].
Вместе с тем философский даосизм был противником духов-
ного и технического прогресса общества и ратовал за возврат
к положению, характерному для былых времен: «В древности
те, кто следовал дао, не просвещали народ, а делали его неве-
жественным. Трудно управлять народом, когда у него много
знаний. Поэтому управление страной при помощи знаний прино-
сит стране несчастье, а без их помощи приводит страну к сча-
стью... Пусть государство будет маленьким, а население — ред-
ким. Если в государстве имеются различные орудия, не надо их
использовать. Пусть люди до конца своей жизни не уходят да-
леко от своих мест. Если в государстве имеются лодки и колес-
ницы, не надо их употреблять. Даже если имеются воины, не
надо их выставлять. Пусть народ снова начинает плести узелки
и употреблять их вместо письма. Пусть пища будет вкусной,
одеяние красивым, жилище удобным, а жизнь радостной. Пусть
соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у
друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и
смерти не посещают друг друга» '[100, т. 1, с. 134, 138]. Он вы-
ступал как против конфуцианских принципов просвещенности и
человеколюбия в делах управления, так и против легистского
увлечения законодательной деятельностью, поскольку то и дру-
гое противоречило принципу недеяния.
331

Монеты осуждали междоусобные войны и политику ограбле-
ния народа правящей прослойкой с позиций учения о всеобщей
любви, отсутствием которой они объясняли и все беды совре-
менного им общества. Они ярко живописали лишения и страда-
ния, приносимые междоусобными войнами и в доказательство
их бесполезности ссылались на следующее высказывание Мо-
цзы: «Пытаться с помощью войны решать политические споры
между государствами, пытаться добиться мощи и славы — это
все равно, что заставить всех людей Поднебесной пить одно ле-
карство для лечения разных болезней, ибо пользы от этого, мо-
жет быть, будет лишь четырем-пяти человекам» [100, т. 1,
с. 193—194]. Устами Мо Ди в «Мо-цзы» клеймилась политика
ограбления народа правящей прослойкой. «Подлинно человеко-
любивый муж не делает ничего, что могло бы нанести ущерб
имуществу народа, отнять у народа его пищу и одежду... Прос-
той народ страдает от трех бедствий: голодающие не имеют пи-
щи, замерзающие не имеют одежды, уставшие не имеют отдыха.
От этих трех бед народ испытывает огромные страдания. Но
если именно в такое время ваны, гуны и другие знатные люди
развлекаются колокольным звоном и барабанным боем, играют
на лютнях, цинах, свирелях и шэнах42, а также устраивают
боевые упражнения для показа оружия, то откуда же простой
люд возьмет пищу и одежду? Поэтому я считаю, что так не
должно быть. Мой замысел состоит в том, чтобы уничтожить
это» (100, т. 1, с. 197].
Средством уничтожения социальной несправедливости Мо-
цзы и его ученики считали распространение повсюду всеобщей
любви и взаимопомощи. Подобный подход обосновывался веле-
ниями Неба: «Небо не хочет, чтобы большое царство нападало
на малое, сильная семья притесняла маленькую сем^ю, чтобы
сильный грабил слабого, хитрый обманывал наивного, знатный
кичился перед незнатным. Это — все то, что противно воле Не-
ба. Небо желает, чтобы люди помогали друг другу, чтобы
сильный помогал слабому, чтобы люди учили друг друга, чтобы
знающий учил незнающего, делили бы имущество друг с другом.
Небо также делает, чтобы верхи проявляли усердие в управле-
нии страной, чтобы в Поднебесной царил порядок, а низы бы-
ли усердны в делах. Следовать воле Неба — значит следовать
всеобщей любви и взаимной выгоде между людьми» [100, т. 1,
с. 194, 195].
Монеты были противниками проповедуемых конфуцианцами
ритуалов и слепого подражания идеализированным древним
правителям и порядкам, выступали за предоставление долж-
ностей и рангов не по происхождению, а по способностям
и достоинствам людей, призывали правителей заботиться о чи-
новниках, приближать к себе мудрых, оделять их соответствую-
щими благами и использовать в делах управления. Они также
выдвинули идею, согласно которой государство было создано
людьми по их.соглашению в целях преодоления хаоса и беспо-
332

рядка в обществе if 100, т. 1, с. 191]. Она была далекой предтечей
умозрительной идеи о происхождении государства из необходи-
мости сдерживать классовые антагонизмы.
Рассмотренные выше даосские и моистские положения отра-
жали протест обездоленных масс против социальной несправед-
ливости, однако эти учения в целом не являлись выразителями
интересов простонародья. Политические моменты в философ-
ском даосизме и моизме не складывались в цельные и тщатель-
но разработанные доктрины. Оба указанных учения не соответ-
ствовали потребностям закономерного развития общества, были
явно утопическими и, видимо, по данной причине не получили
широкого распространения и поддержки, хотя пользовались
большой известностью в качестве философских направлений.
Ведущими, но противостоящими политическими учениями оста-
вались в рассматриваемый период конфуцианство и легизм.
Были предприняты также попытки создать синтезированные
философские системы на основе либо несколько видоизмененно-
го легизма, либо довольно модифицированного конфуцианства,
даосизма и натурфилософии, дополненных в каждом случае тем,
что представлялось авторам рациональным в других учениях.
Первое направление было представлено трактатом «Гуань-
цзы», написанным в IV—III вв. до н. э. группой мыслителей в
царстве Ци и названным по имени видного политического дея-
теля VII в. до н. э. Гуань Чжуна (в советской литературе ис-
следованы лишь его экономические главы — см. [355]); вто-
рое — произведениями выдающегося мыслителя Сюнь-цзы
(298—238 гг. до н. э.); третье — трактатом «Люй-ши чунь цю»
(«Весны и осени наставника Люя»), созданным учеными, груп-
пировавшимися вокруг первого министра циньского царства
Люй Бувэя, и опубликованным в 241 г. до н. э.
Авторы «Гуань-цзы» сравнительно удачно связали в некое
целое очищенные ими от крайностей и приспособленные друг к
другу конфуцианство, легизм, даосизм (исключая его полити-
ческие идеи), некоторые положения моистов (забота правите-
ля о чиновниках и народе и привлечение мудрых к делам уп-
равления) и натурфилософов — о взаимодействии полярных сил
ян (светлой, легкой, мужской) и инь (мутной, тяжелой, жен-
ской) в природе и о закономерном чередовании времен года, а
также собственные идеи о замене прямых налогов косвенными
на соль и железо, о регулировании рыночных цен на хлеб путем
^скупки и продажи зерна государством, о предоставлении деше-
вого кредита земледельцам, об организации общественных ра-
бот для разорившихся в неурожайные годы и т. д. В результате
получилась имеющая самостоятельную ценность довольно
стройная система взглядов, общефилософскую основу которой
составляло учение о дао (абсолютном порядке природы и об-
щества), натурфилософскую часть — учение о взаимодействии
сил ян и инь и о четырех временах года, политико-социологиче-
скую — значительно смягченные легистские и конфуцианские
333

идеи, а экономическую — концепции авторов трактата о наибо-
лее рациональной экономической политике правителей государ-
ства. Дао признавалось основой как ритуала и ряда других кон-
фуцианских ценностей, так и законов, направленных к благу
народа: «Ритуал в обществе есть проявление дао... Ритуал есть
правила этикета, выработанные в соответствии с отношениями
людей и их чувством долга. Таким образом, ритуал происходит
от чувства долга, чувство долга — от существующего порядка,
а основой существующего порядка служит дао. Возникающее со
всеми этими понятиями законодательство носит принудительный
характер. Посредством таких мер, как казнь, тюремное заклю-
чение, запрещение, ограничение, оно устанавливает единый для
всех порядок. Таким образом, законом контролируются все де-
ла, а само законодательство опирается на власть. Власть же
происходит от дао» [100, т. 2, с. 28—29]. Правитель должен
быть конфуциански добродетельным, человеколюбивым, безу-
пречным, служить во всем примером для народа, в соответствии
с установлениями легизма — опираться на законы, в духе дао-
сизма — придерживаться позиции недеяния, предоставляя муд-
рым помощникам и чиновникам самостоятельно вести дела.
Мысль о необходимости назначать на должности лишь на опре-
деленный срок и не по рождению, а по способностям, в том
числе и из простолюдинов, противоречила конфуцианским уста-
новлениям; положение о полезности ремесел и торговли наряду
с земледелием, объявление их общественно полезным трудом —
легистским постулатам. Непорядки и смуты среди народа, со-
гласно «Гуань-цзы», вызываются недостатком средств [100, т. 2У
с. 24]. Поэтому «для мудрого правителя высшей заповедью яв-
ляется: сначала сделай народ богатым, а потом управляй им»
[355, с. 263]. Упрочение экономического положения народа и го-
сударства должны были обеспечить упомянутые выше хозяйст-
венные мероприятия.
В противоположность «Гуань-цзы», в произведениях Сюнь-
цзы роль основы при синтезировании критически переосмыслен-
ных идей тех же самых философских школ и направлений вы-
полняет видоизмененная этико-политическая концепция конфуци-
анцев (о взглядах Сюнь-цзы подробнее см. J337]). Последняя
тесно увязывается с проблемами онтологии (разрабатывавши-
мися даосами и натурфилософами) и гносеологии (сферой ин-
тересов поздних моистов), благодаря чему принципы социаль-
ной и политической организации общества получили у Синь-
цзы философское осмысление и обоснование, отсутствовавшие £
учениях Конфуция и Мэя-цзы.
В его работах содержатся элементы стихийной диалектики.
Так, Небо у него выступает лишь как часть природы или сама
природа, в которой все рождается и изменяется в результате
взаимодействия сил ян и инь. Понятие «дао» используется им
в качестве обозначающего в одних случаях всеобщую законо-
мерность в природе, в других — принципы правильного управ-
334

ленин государством, в третьих — основы поведения человека;
учение о «выправлении имен» предстает не в ортодоксально-
конфуцианском значении, а как учение о соотношении логиче-
ских понятий и реальности, сложившееся под влиянием поздних
моистов.
В отличие от Мэн-цзы Сюнь-цзы в своих этико-политических
построениях исходил из тезиса о дурной природе человека, под
которой он разумел неограниченное стремление к удовлетворе-
нию своих желаний и чувств, порождающее смуты и беспорядок
в обществе. «Поэтому,— писал Сюнь-цзы,— необходимо воздей-
ствовать на человека с помощью воспитания и закона, нужно
заставить его соблюдать нормы ритуала и выполнять свой долг,
только тогда у человека появится уступчивость, и он станет
культурным, что приведет к порядку» |[337, с. 257]. Именно из
необходимости обуздать дурную природу человека, регулиро-
вать общественные различия в удовлетворении желаний, в ча-
стности в пользовании жизненными благами, он выводил проис-
хождение общественного неравенства, ритуала, долга, законов,
рангов, сословий и государства. Все это Сюнь-цзы считал про-
дуктом деятельности древних мудрецов. «В древности,— писал
юн,— ваны-предки разъединили людей .и ввели ранги для их
различия, в результате чего одни люди стали жить лучше, дру-
гие — хуже, одни стали богаче, другие — беднее, одни пребыва-
ют в праздности, другие упорно трудятся... Ритуал, долг, зако-
ны — все это результат деятельности совершенномудрых» |[337,
с. 205, 259].
Особенно большое значение Сюнь-цзы придавал ритуалу,
разработке учения о котором он уделял много внимания. Риту-
ял выступает у него в качестве регулятора не только норм по-
ведения в семье и в обществе, но и сословно-ранговых и иму-
щественных различий: «Ритуал предполагает ранги, разделяю-
щие знатных и низких людей, различия между старшими и
младшими по возрасту, соответствие этим рангам и различиям
в бедности и богатстве, почитании и презрении» (357, с. 204]. По
«Сюнь-цзы, указанные и другие различия, в свою очередь, со-
ставляют основу основ жизни общества. Считая незыблемыми
сословные и имущественные различия в обществе, он провозгла-
шал: «Один является знатным, другой — низким, одного убива-
ют, другой рождается, одному дают, от другого отнимают,— все
это составляет единую для всех основу. Правитель должен быть
правителем, подданный — подданным, отец — отцом, сын — сы-
ном, старший брат — старшим братом, младший брат — млад-
шим,— все это составляет единую для всех основу. Земледелец
должен быть земледельцем, ученый — ученым, ремесленник-
ремесленником, торговец — торговцем, — все это составляет
единую для всех основу» [337, с. 196].
Подчеркивая огромное значение ритуала как регулятора об-
щественных и социально-экономических отношений, Сюнь-цмы
в то же время признавал и необходимость законов, а также си-
335

стемы поощрений и наказаний, которые, однако, в отличие от
того, что проповедовалось легистами, должны соответствовать
характеру заслуги или правонарушения. Главное же, но его
мнению, «положение от ученого и выше нужно регулировать с
помощью ритуала и музыки, если же говорить о простых людях,
о народе, то управлять ими нужно с помощью законов» (337,
с. 204]. Таким образом, подход к данному вопросу носил у
Сюнь-цзы сословно-классовый характер. Вообще же для него
было характерно сближение ритуала с законами, а в некоторых
случаях он даже ставил между ними знак равенства, утверждая,
что «отрицать ритуал — значит не соблюдать законы» [337,
с. 186]. Сюнь-цзы был сторонником привлечения к делам управ-
ления и наделения рангами людей не по рождению, а по спо-
собности и моральным качествам, а также идеи недеяния пра-
вителя, выступал за осуществление разумной экономической по-
литики, включающей экономное расходование средств и продук-
тов, умеренное налоговое обложение и т. д.
Что же касается трактата «Люй-ши чунь цю», то в нем про-
водилась идея о том, что небо, земля и человек образуют един-
ство, члены которого взаимосвязаны и взаимообусловлены.
Много внимания в нем уделялось проблеме соответствия лю-
дей «природе человека», рассматривалось, какими качествами
должен обладать достойный правитель, чтобы сохранять ее и
не вредить ей. Данные вопросы ставились и разрешались глав-
ным образом в духе даосизма и моизма. «Природе человека»,
согласно «Люй-ши чунь цю», соответствует прежде всего уме-
ренность в пользовании различными благами, отказ от «вещиз-
ма». «По своей природе,— отмечалось в трактате,— человек мо-
жет жить очень долго. Но когда его соблазняют вещи, он не до-
стигает своего долголетия. Назначение вещей в том, чтобы они
удовлетворяли потребности людей, а не подчиняли себе жизнь
людей. В настоящее время заблуждающиеся людр? большей
частью подчиняют вещам свою жизнь. Это значит, они не зна-
ют, что является главным и что неглавным [в жизни]» [100, т. 2Г
с. 285—286]. Безудержное стремление к удовлетворению жела-
ний лишь вредит «природе человека». Отсюда, заключали аз-
торы трактата, проистекает зло, порождаемое богатством и
знатностью: «Кто постоянно разъезжает в экипаже, заботясь о
своих удобствах, тот может стать паралитиком; кто безмерна
употребляет жирное мясо и крепкое вино, стремясь быть пол-
ным, тот разрушает свой кишечник; кто увлекается изящными
женщинами с белоснежными зубами, наслаждается музыкой и
песнями, заботясь о своих удовольствиях, тот губит свою жизнь»
[100, т. 2, с. 287]. Между тем человек должен ценить свою жизнь,
ибо ее нельзя вернуть, потеряв однажды. С ней несравнимо по-
ложение знатного и даже Сына Неба, «ее нельзя променять да-
же на такое богатство, как обладание Поднебесной» [100, т. 2Г
с. 288]. Однако слишком бережное отношение к жизни также
может принести ей вред, ибо долголетие достигается лишь пу-
336

тем следования «естественности жизни», т. е. соблюдением уме-
ренности во всем. «Поэтому мудрые правители древности не же-
лали жить в больших домах, не строили высоких башен, не
употребляли слишком вкусных блюд, не надевали слишком теп-
лой одежды» [100, т. 2, с. 289]. Однако далее повествуется, что
совершенномудрые правители древности жили в свое удоволь-
ствие и не отказывали себе ни в чем, но лишь «для того, чтобы
благоприятствовать своей природе» [100, т. 2, с. 289].
Чтобы соответствовать своей природе и сохранять «природу
человека», правитель — Сын Неба — должен обладать умением
«поддерживать то, что породило Небо, и не причинять ему зла»
[100, т. 2, с. 285], т. е. следовать «природе вещей». Именно к
этому должна сводиться его деятельность. В помощь ему созда-
но чиновничество, смысл деятельности которого также должен
сводиться к сохранению «природы человека». Однако, отмечает-
ся в «Люй-ши чунь цю», «в наше время заблуждающиеся пра-
вители, имея многочисленных чиновников, делают наоборот.
Они причиняют природе человека вред. Это значит, что истин-
ный смысл учреждения чиновничества утрачен... Чиновники не
должны действовать по своему произволу, они должны подчи-
няться известному порядку» ([100, т. 2, с. 285—291].
Для достойного правителя следование велениям Неба озна-
чает прежде всего проявление справедливости . «В древности,—
говорится в трактате,— совершенномудрые правители управля-
ли Поднебесной, прежде всего осуществляя справедливость.
Справедливость приносит Поднебесной спокойствие... Государь
появляется в результате осуществления справедливости», поэ-
тому «лучше быть глупым, но справедливым, чем стать умным,
но корыстолюбивым» if 100, т. 2, с. 291].
Большую роль в искусстве управления авторы «Люй-ши
чунь цю» отводят умению правителя «использовать народ». Оно
сводится ими, например, к умению использовать знания дру-
гих и не бояться проводить споры и обсуждения [100, т. 2,
с. 296]. «Утверждение власти каждого правителя,— подчерки-
валось в трактате уже в духе Мэн-цзы,—исходит от народа. Ес-
ли, утвердив свою власть, правитель бросает свой народ, это оз-
начает, что он хватается за ветки и забывает про ствол» [100,
т. 2, с. 296]. Если правитель будет полагаться на народ, исполь-
зовать его мужество, силу, зоркость и мудрость, то тогда ему
никто не будет страшен: «Использование народа — это великое
сокровище правителя» |[100, т. 2, с. 296].
Провозглашая, что ход событий в мире определяется Небом,
которое заранее оповещает людей соответствующими знамения-
ми о предстоящей смене правителей и династий, а также о
предстоящих бедствиях и благих переменах, авторы трактата
в то же время писали о взаимосвязанности явлений жизни
другое. Так, если какое-либо царство объято смутой, то это оз-
начает, что оно стало слабым и потому на него следует напасть,
ибо «его слабость выгодна для нападающего», к тому же «напа-
22 Зак. 85
337

дснис на объятое смутой царство в то же время—дело спра-
ведливое, а раз оно справедливое, то это слава для нападающе-
го» (J 100, т. 2, с. 302].
В «Люй-ши чунь цю» в духе легизма подчеркивалось, что iHe
следует брать за образец законы прежних правителей, посколь
ку они уже не соответствуют изменившимся обстоятельствам, а
также говорилось о необходимости считать земледелие основным
и наиболее полезным для общества и государства занятием, а
другие занятия (торговлю и ремесло) — второстепенным с точ-
ки зрения общественной и государственной пользы.
Однако синтезированные учения, излагавшиеся в «Сюнь-
цзы», «Гуань-цзы» и «Люй-ши чунь цю», несмотря на их явные
достоинства по сравнению с односторонними конфуцианством и
легизмом, не стали господствующими, по всей вероятности, по-
тому, что оказались практически бесполезными, пока остава-
лась нерешенной проблема объединения Китая в единое госу-
дарство. Кстати сказать, Сюнь-цзы в данном вопросе занимал
явно нереалистическую позицию, признавая единственно пра-
вильным объединение страны не силою оружия, а на основе
конфуцианских добродетелей.
Как известно, Китай был объединен в 221 г. до н. э. царст-
вом Цинь силою оружия, т. е. по рецептам легизма, который
являлся там официально принятой ' политической идеологией.
После этого легизм, выполнивший свою историческую миссию
и исчерпавший себя в своей ортодоксальной форме, казалось
•бы, должен был сойти со сцены. Тем не менее первый циньский
император Ши-хуанди и его преемник Эрши-хуанди и в новых
условиях продолжали проводить соответственно его принципам
деспотическую политику, вызвавшую всеобщее недовольство
среди простонародья, а также'среди представителей привилеги-
рованных сословий и помещиков бывших самостоятельных вла-
дений, насильственно включенных в империю Цинь. В 206 г. до
н. э. она распалась под ударами народных восстаний. В ходе
последовавших затем междоусобных войн победу одержал вы-
ходец из мелких помещиков Лю Бан, который в 202 г. до н. э.
вновь объединил страну, основал империю Хань и стал ее пер-
вым императором.
Первые ханьские императоры сохранили почти в неприкос-
новенности административную систему и огромный бюрократи-
ческий аппарат, созданный циньскими императорами. Вместе с
тем, чтобы стабилизировать обстановку, они сделали ряд усту-
пок народным массам, чиновничеству и знати: смягчили неко-
торые законы, уменьшили налоги и трудовые повинности, пре-
доставили несколько большую свободу действий чиновникам и
даже, как уже отмечалось, отчасти возродили феодальную си-
стему наследственных уделов.
Тогда же началась разработка новой, всеобъемлющей синте-
зированной государственной идеологии, которая должна была
включать в себя не только ,этика-политические, но также эко-
338

номические, натурфилософские и прочие воззрения и могла бы
заменить скомпрометировавший Себя при циньских императо-
рах легизм. Готовым материалом при ее создании стал, вполне
естественно, богатый набор тех различных политических, эти-
ческих, натурфилософских и прочих учений, которые были раз-
работаны в 'предшествующую эпоху, а также уже имевшийся
опыт создания синтезированных философских систем.
Одной из первых попыток создания такой идеологии следует
считать трактат «Хуайнань-цзы», составленный во II в. до н. э.
группой философов при дворе хуайнаньского князя Лю Аня,
внука основателя ханьской династии. Он состоял из 21 главы,
в том числе о дао, о начале истины, о небе, земле, людских дея-
ниях, о соблюдении правил, связанных с сезонами года, об ис-
кусстве управления, унификации обычаев и т. д. Трактат бази-
ровался на общефилософских построениях даосов, что, естест-
венно, отразилось соответствующим образом и на его политиче-
ской части. Видимо, поэтому он не получил официального
признания в качестве выражающего основы государственной
идеологии.
При выборе основы для новой государственной идеологии
предпочтение по ряду причин было отдано конфуцианству в его
модернизированной форме, отвечающей сложившимся после
объединения Китая условиям. Оно органически сочетало поли-
тику, соответствующую интересам привилегированных сословий,
с легко усвояемой народом и выгодной для привилегированных
сословий моралью. Пропагандировавшиеся им представления
о сословно-классовом государстве как о большой патриархаль-
ной семье, в которой всеми делами заправляет ее глава, где
старшие пекутся о младших, а младшие отвечают им любовью,
почтительностью и преданностью, вполне устраивали политиче-
ски активное ядро господствующего класса, как нельзя лучше
маскировали в глазах народа эксплуатацию и угнетение его
власть имущими. Конфуцианство не могло не импонировать
представителям правящих сословий и тем, что изображало их
«благородными мужами» и «мудрыми наставниками» простона-
родья, преисполненными всевозможных добродетелей и челове-
колюбия. Оно к тому же выступало в ореоле противника деспо-
тизма и жертвы произвола со стороны последнего во времена
циньских императоров. Все это, вместе взятое, сделало конфу-
цианство наиболее приемлемым и привлекательным как для
привилегированных сословий, так и для народных масс в то
время.
Создателем синтезированной идеологии, на многие века став-
шей в Китае государственной, официальной, стал крупный хань-
ский чиновник Дун Чжуншу (187—120 гг. до н. э.), изложивший
ее основы в своей книге «Чунь цю фань лу» («Глубокий смысл
летописи „Чунь цю"») и в ряде других сочинений и получивший
известность в старой китайской литературе над именем «ханъ-
ского Конфуция». Широко используя предшествующие попытки
22*
339

создания синтезированной философской системы, он, порой чи-
сто эклектически, приспособил многие положения легизма, дао-
сизма, натурфилософии и других философских школ предшест-
вующей эпохи в их несколько видоизмененной форме к модер-
низированному им применительно к существующим условиям
конфуцианству так, чтобы они не противоречили ему прямо, и,
таким образом, превратил конфуцианство в основу основ госу-
дарственной идеологии.
«Скрепой», соединившей в некое целое указанные разнород-
ные учения, послужил развивавшийся в работах Сюнь-цзы и в
трактате «Люй-ши чунь цю» тезис, согласно которому Небо,
земля и человек составляют некое единство, основу всего суще-
го, органически целостную триаду, члены которой взаимосвяза-
ны и взаимообусловлены. «Небо порождает нас,— писал Дун
Чжуншу,— земля нас кормит, а человек является их завершени-
ем. Небо оделяет его при рождении чувством сыновней почти-
тельности и братской любви, земля снабжает его пищей и одеж-
дой, а человек венчает все это ритуалом и музыкой» ![496,
с. 182].
В интерпретации Дун Чжуншу Небо представляет собой выс-
шее начало в природе и обществе, обладающее божественными
свойствами и доброй волей. Последняя проявляется в природе
путем чередования времен года и взаимодействия сил инь и ян
и пяти первоэлементов, а в обществе — через совершенного пра-
вителя и его мудрых советников и помощников, которые управ-
ляют народом и государством, сообразуя свои действия с веле-
ниями Неба. Воля Неба является, таким образом, не только за-
кономерностью природы, но и моральным законом, которому
должен следовать правитель. Он, в свою очередь, «является ос-
новой государства». «При управлении государством не может
быть ничего более эффективного в деле воспитания народа, чем
почитание основы. Если основу почитают, тогда правитель
может изменять свой народ к лучшему как бы сверхъестествен-
ной силой. Но если же основу не почитают, тогда правителю не-
чем вести за собой народ. Тогда, если он даже пустит в ход су-
ровые законы и жестокие наказания, народ не последует за
ним. И это приведет государство к гибели» (496, с. 178].
Чтобы этого не случилось, просвещенный и мудрый прави-
тель относится сам и заставляет своих подданных относится к
Небу с величайшей почтительностью. Он приносит ему обиль-
ные и торжественные жертвы, строго следит за тем, чтобы все
дела велись в соответствии с сезонами года и с взаимодействи-
ем сил инь и ян и пяти первоэлементов-стихий, совершает жерт-
воприношения духу земли, а также ритуалы, связанные с сель-
скохозяйственными работами, и следит за тем, чтобы ресурсы
земли использовались разумно. Правитель «открывает школы
для знатных в городах и селениях, чтобы учить в них сыновней
преданности, братской любви, почтительности и человечности;
он просвещает народ воспитанием и движет его ритуалом и му-
340

зыкой» (496, с. 179]. Тем самым он служит Небу, земле и людям
и способствует тому, чтобы соблюдались единство и гармония
между ними и естественный порядок в природе и обществе.
В вопросе о человеческой природе «ханьский Конфуций» пы-
тался согласовать несовместимые взгляды Мэн-цзы и Сюнь-
цзы. Он утверждал, что люди получают от Неба потенциально
добрую природу. Однако необходимо применять к ним меры
воспитания и принуждения, чтобы эта потенциально добрая
природа стала проявляться. Отсюда выводилась необходимость,
с одной стороны, воспитания людей в конфуцианском духе, с
другой — мер принуждения законами и наказаниями в духе ле-
гистов и Сюнь-цзы. Дун Чжуншу различал несколько категорий
человеческой природы по степени быстроты и полноты проявле-
ния заложенных в ней Небом потенциальных добрых начал. К
высшей категории он относил «больших людей», «благородных
мужей», изначально добрые качества которых проявляются
сами по себе и в полной мере без внешних воздействий, а к низ-
шей категории — погрязших во зле «мелких людишек», нуждаю-
щихся в воздействии мерами воспитания и принуждения зако-
нами и наказаниями. Это был, в сущности, несколько перелицо-
ванный тезис Сюнь-цзы о том, что ритуал предназначен
главным образом для знати, а законы — для простонародья.
По существу, столь же противоречиво Дун Чжуншу решал и
вопрос о характере деятельности правителя. С одной стороны,
он повторял идею о «недеянии» правителя, а с другой — пропо-
ведовал необходимость активной деятельности последнего в раз-
личных сферах общественной и государственной жизни.
Дун Чжуншу придал созданный им, порой чисто эклектиче-
ски, системе государственной идеологии в значительной мере ми-
стический характер, о чем, пожалуй, наиболее наглядно свиде-
тельствует его концепция «небесных предостережений», «небес-
ных знамений» и «необычайных явлений», ставшая ее важной
составной частью. «Происхождение всех таких предостереже-
ний и необычайных явлений,— писал он,— есть прямой
результат ошибок в государстве. Когда в государстве начинают
проявляться первые признаки ошибок, Небо посылает зловещие
предзнаменования и несчастья, чтобы предостеречь людей и
оповестить их о данном факте. Если, несмотря на эти предзна-
менования и оповещения, люди все же не осознают, что посту-
пают неправильно, тогда Небо посылает необыкновенные явле-
ния и чудеса, чтобы устрашить их. А если и после таких устра-
шений люди все еще не испытывают страх и испуг, тогда к ним
приходят бедствия и несчастья» {496, с. 187]. В роли толковате-
лей «предзнаменований» и «чудес», ниспосылаемых Небом,
естественно, должны были выступать мудрые и всезнающие
«благородные мужи», что вполне устраивало знать и бюрокра-
тию, поскольку позволяло ее различным группам в целом ряде
случаев просто придумывать те или иные «необычайные явле-
ния» и «небесные предостережения»43, истолковывать их соот-
341

ветсшующим образом и тем самым оказывать воздействие на
императора в желательном для себя направлении.
Вновь созданная единая официальная система идеологии
включила в себя положения о незыблемости сословно-ранговой
стратификации общества; о том, что государством по «манда-
ту Неба» управляют совершенномудрые, человеколюбивые и
добродетельные правители, тогда как недостойные правители
лишаются Небом этого «мандата»; о знати и бюрократии как о
«благородных мужах», обладающих высокой нравственностью,
всевозможными добродетелями и пекущихся вместе с императо-
ром о благе народа; об огромном значении ритуала в жизни об-
щества; о незыблемости сословно-ранговых различий; о необхо-
димости соблюдать почтительность и преданность к старшим; о
мифологических правителях и порядках седой древности как об
образцах для подражания; о Китае как о единственном цивили-
зованном, Срединном государстве, призванном подчинять себе
окружающую его «варварскую» периферию и господствовать в
Поднебесной и т. д.
Поскольку вновь созданная единая официальная система
идеологии вобрала в себя все наиболее соответствующие интере-
сам господствующих сословий и господствующего класса и не-
обходимые для объяснения и оправдания существующего обще-
ственного и государственного строя положения из ранее суще-
ствовавших самостоятельных философских учений, дальнейшее
существование и развитие последних в качестве самостоятель-
ных школ потеряло смысл. Их идеи и концепции могли разви-
ваться впредь лишь в рамках этой единой официальной фило-
софской системы. Правда, в течение некоторого времени про-
должали проявлять активность ортодоксальные конфуцианцы,
стремившиеся сохранить в первозданной чистоте идеи своего
учителя и очистить их от всего наносного. Однако вскоре верх
одержало официальное конфуцианство, представляемое Дун
Чжуншу и поддерживаемое ханьскими правителями. Оно и ста-
ло впредь считаться ортодоксальным. Даосизм постепенно выро-
дился в религиозную мистику и магию, а моизм, натурфилосо-
фия и объявленный ересью легизм прекратили свое существова-
ние в качестве самостоятельных философских школ.
С введением в качестве единой государственной идеологии
официально санкционированного конфуцианства в обработке и
интерпретации Дун Чжуншу были восстановлены по случайна
сохранившимся записям и по памяти стариков, отредактирова-
ны и снабжены официальными комментариями тексты конфуци-
анских произведений, сожженных по приказу Цинь Ши-хуанди;
и создан ряд новых, приписываемых Конфуцию и его ученикам
сочинений. Изучение и знание их, в особенности каноническога
«Пятикнижия» («У цзин») 44, стало считаться обязательным
для всех образованных людей, в* частности для чиновников.
В 124 г. до н. э. по предложению Дун Чжуншу была создана
государственная академия, в которой изучалась конфуцианская
342

каноническая литература и готовились кадры чиновников. Был
также официально введен культ Конфуция в общегосударствен-
ном масштабе, в его честь во многих городах воздвигались спе-
циальные храмы и устраивались торжественные жертвоприно-
шения, причем в столице в них принимал участие и император.
Конфуцианство с того времени стало не только этико-политиче-
ской и философской, но и религиозной идеологией китайцев, ос-
нову которой составляли культы Неба, Конфуция и предков.
Конфуцианство в том виде, который придал ему Дун Чжун-
шу, вскоре получило широчайшее распространение в Китае, в
полной мере приобрело характер общегосударственной идеоло-
гии и в течение последующих двух тысячелетий господствовало
над умами китайцев, оказывая огромное и глубокое воздействие
на их образ мышления и представления, на всю духовную и об-
щественно-политическую жизнь страны. Его догмы воспринима-
лись как само собою разумеющиеся, непререкаемые истины, его
постулаты превратились в стандарты и стойкие стереотипы мыш-
ления, которые переходили из поколения в поколение, цепко
владея умами китайцев, сковывая их живую мысль и препятст-
вуя духовному прогрессу общества. Китайские мыслители ока-
зались не в состоянии полностью вырваться из плена конфуци-
анских идей и представлений и вынуждены были оперировать
одними и теми же понятиями и схемами, составлявшими идей-
ный багаж конфуцианства. В частности, омена династий обыч-
но объяснялась «велениями Неба», а различные политические
неурядицы и смуты — тем, что правители не следуют древним
образцам и заветам Конфуция и не привлекают к управлению
действительно мудрых и талантливых «благородных мужей»,
постигших все тайны конфуцианского учения. Столь же стан-
дартными были и рецепты для преодоления неурядиц и смут. В
периоды наибольшей концентрации власти в руках императо-
ров и злоупотребления ею не раз выдвигались и обосновыва-
лись, например, идеи о необходимости возрождения феодальной
системы наследственных уделов, которую в свое время отста-
ивал Конфуций. А в качестве способа борьбы с чрезмерной кон-
центрацией земли в руках помещиков и обезземеливанием крес-
тьян, угрожавшим бедствиями и волнениями, нередко предла-
гали возродить древнюю утопическую систему «колодезных по-
лей», о которой упоминается в книге Мэн-цзы.
Однако превращение конфуцианских догматов и постулатов
в прописные истины в умах китайцев все же не означало, что в
области идеологии не происходило никаких сдвигов и измене-
ний и что конфуцианство оставалось всегда таким, каким оно
было канонизировано во второй половине II в. до н. э.
Его позиции в области религиозной идеологии были серьез-
но потеснены во II—IX вв. даосизмом и буддизмом, занесенным
в Китай из Индии в I в. н. э. Эти религии получили в то время
широкое распространение среди китайцев, той или другой из
них нередко покровительствовали и правители различных импе-
343

рий и царств тогдашнего Китая. Однако господствующей этико-
политической доктриной продолжало оставаться конфуцианство.
Его положение еще более упрочилось после введения в 622 г.
системы государственных конкурсных экзаменов на ученые сте-
пени, при которых от экзаменующихся требовалось хорошее
знание конфуцианских канонов, поскольку с ними были связаны
темы экзаменационных сочинений. Укреплению позиций конфу-
цианства содействовало и усиление его влияния на законода-
тельство и право (см. гл. 5).
В значительной мере в качестве реакции на потерю конфу-
цианством некоторых позиций в среде конфуцианских мыслите-
лей X—XIII вв. возникло и развилось движение, которое в за-
падной и советской литературе принято называть неоконфуци-
анством, а в китайской — учением о дао (дао сюэ). Один из
предшественников этого движения, Хань Юй (768—824), объяс-
нял успехи буддизма и даосизма тем, что конфуцианство пере-
живает состояние упадка, и ратовал за его обновление. Исходя
из ставшего традиционным в китайской официальной идеологии
пренебрежительного отношения к соседним народам, он аргу-
ментировал свою неприязнь к буддизму тем, что последний яв-
ляется «религией варваров», что «Будда был варваром, который
не говорил по-китайски и носил одежду варварского образца»,,
что «его проповеди не касались пути наших древних правите-
лей» и что он «не понимал ни долга, который связывает прави-
теля и подданных, ни чувств отца и сына». [496, с. 427—428].
Буддийская и даосская философия не выдвигала каких-то-
своих политических доктрин в противовес конфуцианству и да-
же пыталась приспособиться к нему в этом отношении. Она кон-
курировала с ним лишь в области проблем онтологии, космого-
нии, натурфилософии и гносеологии, которые рассматривались
ею с мистическо-схоластических позиций. Поэтому деятели нео-
конфуцианского движения Чжоу Дуньи (1017—1073), Чжан
Цзай (1020—1077), Чэн Хао (1032—1085), его брат Чэн И
(1033—1108), Чжу Си (1130—1200) и другие сосредоточили
свои усилия на разработке именно указанных проблем в рацио-
налистическом духе с целью обновления и развития конфуци-
анства. Используя традиционные концепции о дао, взаимодейст-
вии сил инь и ян и пяти стихий-первоэлементов, а также неко-
торые критически переосмысленные ими представления и поня-
тия буддийской и даосской философии, они заново разработали
такие употреблявшиеся в древних памятниках понятия, как тай
цзи («великий предел»), ли («закон-принцип»), чэн («истина»)
и ряд других, и с помощью их значительно обогатили конфуци-
анскую онтологию, космогонию, натурфилософию и гносеоло-
гию. Они также дали новое толкование конфуцианскому «Пяти-
книжию» на основе разработанных ими положений и в дополне-
ние к нему составили новый конфуцианский канон — «Четверо-
книжие» («Сы шу»), включающее трактаты «Лунь юй» («Бе-
седы и суждения»), «Мэн-цзы», «Да сюэ» («Великое учение») и
344

«Чжун юн» («Учение о середине»). Положения, разработанные
неоконфуцианцами, были официально санкционированы в кон-
це XIII — начале XIV в. и стали составной частью конфуциан-
ства. Все это значительно упрочило позиции конфуцианства как
основы государственной идеологии. В результате буддизм и дао-
сизм были оттеснены на второй план как философские течения,
а в религиозном плане они стали со временем осознаваться в
народе как не противоречащие догмам конфуцианства и состав-
ляющие вместе с ним нечто целое, одну синкретическую рели-
гию (подробнее об этом см. |[70]).
В этико-политическую же сферу, в которой конфуцианство,
начиная со II в. до н. э., неизменно занимало монопольное по-
ложение в официальной идеологии, неоконфуцианцы не прив-
несли ничего принципиально нового. Характерно, что острая
идейная и политическая борьба с их участием между сторонни-
ками некоторых политических, военных и экономических преоб-
разований (реформы Ван Аньши), происходившая в Китае в
40—70-х годах XI в., проходила с той и с другой стороны цели-
ком и полностью в рамках традиционных конфуцианских пред-
ставлений, понятий, формул и схем (подробнее см. (196]).
Это нашло достаточно полное отражение в трактате видного
политического мыслителя того времени Ли Гоу (1009—1059)
«План обогащения государства, усиления армии и успокоения
народа» (подробнее о нем см. (197]). Путь обогащения государ-
ства в нем усматривался в соблюдении правителями скромности
и бережливости в известных пределах, в осуществлении поли-
тики поощрения земледелия и ограничения частных ремесла и
торговли, в запрете простолюдинам (включая богачей) приоб-
ретать золото и шелка и пользоваться ими, в запрещении строи-
тельства новых буддийских и даосских монастырей и обращения
мирян в монахи, дабы не сокращалось число земледельцев, в
искоренении всех «еретических учений», «чтобы они не занима-
ли равное с конфуцианством положение» (197, с. 266] и т. д. На-
ряду с этим предлагалось расширить сеть страховых государст-
венных и общественных хлебных амбаров на случай неурожаев,
а также ликвидировать казенную монополию на продажу соли
и чая.
Из традиционных мер по «успокоению народа» (не обреме-
нять его чрезмерными налогами, подбирать способных и добро-
детельных чиновников, строго наказывать за преступления
и т. д.) в трактате особо выделялись необходимость системати-
чески наставлять народ в духе конфуцианской морали, дабы оч
уразумел, что значит быть подданным, соблюдать различие
между верхами и низами и т. д. «Не в том ли состоит успокое-
ние народа,— писал Ли Гоу,— чтобы отец и сын были в долж-
ных родственных отношениях, супруги — в согласии, родствен-
ники — в мире, земляки — в доверии, чтобы не гнались за богат-
ством, не состязались в силе, жили в согласии, взаимно соблю-
дали ритуал и были уступчивы» (197, с. 293].
345

Нельзя не отметить, что систематическое публичное оглаше-
ние подобных императорских наставлений, включавших пункты
о необходимости соблюдения законов и порядка, почитании
старших и высших и др., вошло в сельских местностях страны
в повседневную практику, начиная с XIV в. (см. [306, с. 119
и ел.]).
Было бы глубоко ошибочным видеть в узаконенном в каче-
стве государственной идеологии конфуцианстве некую почти не-
изменную, монолитную во всех отношениях, всецело консерва-
тивную, ориентированную целиком на подражание идеализиро-
ванным древним порядкам и исключавшую всякий прогресс в
областях общественной мысли и практической политической
деятельности систему, которая претерпела лишь некоторые ча-
стичные изменения в результате деятельности неоконфуцианцев.
В действительности конфуцианство было достаточно эластичной
и достаточно эклектической системой и потому предоставляла
известные возможности как для развития общественной, в ча-
стности философской, мысли, так и для определенных политиче-
ских и экономических изменений, вызываемых потребностями
общественного и экономического развития страны.
Именно этим и объясняется, например, тот факт, что конфу-
цианские мыслители при рассмотрении некоторых общефило-
софских проблем (о природе Неба, о соотношении между уни-
версальной субстанцией ци и столь же универсальным законом
ли и др.), возникавших по мере развития общественной мысли,
пытались разрешать их каждый раз с учетом вновь накоплен-
ных знаний. В этом плане происходило определенное обогаще-
ние и развитие общефилософских положений конфуцианства,
сопровождавшееся борьбой между его различными течениями.
Если, например, в области постановки и разрешения проблем
онтологии Конфуций, Мэн-цзы, Дун Чжуншу, братья Чэн, Чжу
Си и многие другие были идеалистами, а Ван Янм*ин (1472—
1529) даже считается китайскими учеными субъективным иде-
алистом, то Сюнь-цзы, Ван Чун (27—100), его последователь
Ван Фу (вторая половина II в.), Чжан Цзай, Чжоу Дуньи, Ван
Чуаньшань (1619—1692) и целый ряд других выдающихся ки-
тайских философов подходили к этим проблемам с наивно ма-
териалистических позиций, хотя далеко не всегда последова-
тельно. Однако материалистические концепции китайских фи-
лософов обычно не выходили за пределы чисто спекулятивных,
умозрительных построений, не основывались на данных естест-
венных наук, которые, кстати сказать, не получили в Китае в
рассматриваемый период сколько-нибудь значительного разви-
тия. К тому же официально санкционированным и господствую-
щим оставалось идеалистическое толкование указанных п-ррДчем.
В подходе же к этико-политическим и социологическим
проблемам древние и средневековые китайские мыслители ока-
зались, в общем, не в состоянии вырваться из плена традицион-
ных консервативно-идеалистических концепций и спекулятивных
346

построений конфуцианской догматики. За ее рамки удавалось
выйти лишь немногим из них, да и то только в какой-то доволь-
но узкой области. Так, Ван Чуаньшань, не соглашаясь с тради-
ционными концепциями циклического развития общества, вы-
двинул идею о его поступательном развитии. Вместе с тем он
считал неизменным, вечным и рациональным будто бы установ-
ленное древними мудрецами деление общества на «благородных
мужей» и простонародье, придавал большое значение ритуалу,
человеколюбию власть имущих и другим конфуцианским посту-
латам (см. |[62, с. 145—150]). Разделяя традиционное высоко-
мерно-пренебрежительное отношение к соседним с Китаем на-
родам как к «варварам», Ван Чуаньшань писал: «Поскольку
варвары не являются нам подобными и наносят нам громадный
вред, необходимо больше убивать их, и это не будет ущербом
для нашего человеколюбия... ![62]. Любую борьбу с варварами
Срединное государство не должно называть войной, так как
уничтожение их не является жестокостью, обман их не являет-
ся вероломством, занятие их территории и конфискация их соб-
ственности не являются несправедливостью» (цит. по [62,
с. 154]).
Руководствуясь традиционными представлениями о Китае
как о единственном цивилизованном и цивилизирующем Сре-
динном государстве, обо всем остальном мире как о «варвар-
ской» периферии, а о своей собственной персоне как о «Сыне
Неба», призванном повелевать всей Поднебесной, китайские
правители считали все другие страны и народы своими вассала-
ми и данниками и подвергали официальных представителей со-
седних государств унизительным церемониям при приеме их.
Точно так же пытались они обращаться сначала и с представи-
телями капиталистических стран Запада. Так, в 1793 г. цинский
император Цянь Лун в ответ на предложение Англии устано-
вить дипломатические и торговые отношения с нею, спесиво
писал английскому королю Георгу III: «Вы, государь, живете
далеко за пределами многих морей и тем не менее, движимые
смиренным желанием приобщиться к благам нашей цивилиза-
ции, послали миссию, почтительно доставившую нам ваше по-
слание. Серьезные выражения, в которых оно составлено, обна-
руживают почтительное смирение с вашей стороны, которое
весьма похвально... Что же касается вашей просьбы об аккредн-
тировании одного из ваших подданных при моем небесном дво-
ре для наблюдения за торговлей вашей страны с Китаем, то
она противоречит обычаям моей династии и никоим образом не
может быть принята. Если я распорядился, чтобы дары дани,
присланные вами, государь, были приняты, то это было сдела-
но, исключительно принимая во внимание чувства, побудившие
вас прислать их издалека. Вести о великих деяниях нашей ди-
настии проникли во все страны Поднебесной, и государи всех
наций суши и морей посылают нам свои ценные дары... Я не
придаю значения странным или хитро сделанным предметам и
347

не нуждаюсь в изделиях вашей страны... Трепеща, повинуйтесь
и не выказывайте небрежения» (цит. по (484, с. 2—9]).
На том же основании цинское правительство в течение до-
вольно длительного времени решительно противилось требова-
ниям западных держав об обмене послами и учреждении в Пе-
кине иностранных посольств, хотя это не нанесло бы никакого
ущерба Китаю и целиком соответствовало давно сложившейся
практике отношений между различными государствами. На-
сколько цепко владели подобные представления умами китай-
цев, можно судить и по такому факту: участники антианглий-
ского патриотического движения в Гуандуне в 1841 г. в одной из
своих прокламаций заявляли, что без чайного листа, ревеня и
других китайских товаров иностранцы не смогут просущество-
вать и дня и что англичане, не имея хучжоуской шелковой пря-
жи, не в состоянии сами изготовить ткани [147, с. 146].
Конфуцианские этико-политические идеи, представления и
установления за долгие века их монопольного господства в об-
щественной мысли Китая превратились в стойкую традицию и в
огромную силу, которая оказывала глубокое консервативное
воздействие на многие стороны жизни китайского общества и
тормозила его ^поступательное развитие. Но оно тем не менее
в той или иной форме все же продолжалось, равно как осуще-
ствлялись различные мероприятия, вызванные потребностями
времени и обстановки. Эластичный и эклектический характер
официально принятого конфуцианства., нередко совмещавшего
взаимоисключающие положения, позволял обосновывать необ-
ходимые нововведения, либо ссылаясь на высказывание древних
мудрецов о том, что нельзя во всех случаях слепо копировать
древние порядки и установления, либо давая соответствующую
интерпретацию уже описанным или вновь выдуманным дейст-
виям добродетельных правителей глубокой древности.
Чем же была обусловлена столь необыкновенная живучесть
конфуцианских догм, их непререкаемое господство в обществен-
ной жизни Китая в течение двух тысячелетий? Видимо, главным
образом тем, что данное учение не только устраивало привиле-
гированные сословия и господствующий класс в целом, но так-
же оказалось приемлемым во многих отношениях и для широ-
ких народных масс, т. е. тем, что оно было идеологией не толь-
ко верхов, но в определенном отношении и всего сословно-клас-
сового общества в целом.
Об этом можно судить, например, по идеологическим уста-
новкам крестьянской войны тайпинов, которая считается целым
рядом китайских историков «тайпинской революцией» (см., на-
пример, 1[376; 388; 391; 399; 401]), будто бы антиконфуцианской
по ее идейной направленности, что на первый взгляд под-
тверждается и некоторыми фактами. Известно, что тайпины
исповедовали христианство протестантского толка, своеобразно
осмысленное и своеобразно истолкованное их верховным руко-
водителем Хун Сюцюанем. Вступление в ряды тайпинской ар-
3*3

мии обусловливалось отказом от традиционных китайских веро-
ваний и принятием христианства. Характерной чертой тайпин-
ского христианства была фанатическая нетерпимость к этим ве-
рованиям— даосизму, буддизму и конфуцианству, которые ква-
лифицировались Хун Сюцюанем как «ложные», «еретические» и
«дьявольские учения», отвращающие людей от «истинного», т. е.
христианского, бога (см. [138]). Тайпины именовали даосские,
буддийские и конфуцианские храмы и алтари «храмами раз-
врата» и «языческими капищами», а изображения богов и свя-
тых традиционных китайских религий — «идолами». В порывах
религиозного фанатизма они иногда разрушали даосские, буд-
дийские и конфуццанские храмы и алтари либо оскверняли их,
превращая в уборные и скотобойни, уничтожали «идолов».
Вместе с тем они никогда не позволяли себе употреблять
бранные клички в отношении Конфуция и не препятствовали
распространению конфуцианских канонических книг, подверг-
нув их лишь очень незначительным и несущественным исправ-
лениям (см. |[138]). Судя по многочисленным тайпинским доку-
ментам, руководители повстанцев проводили очень четкое раз-
личие между Конфуцием — родоначальником конфуцианской ре-
лигии, которую они отвергали, приняв христианство, и Конфуци-
ем — великим и прославленным мудрецом и создателем этико-
политического учения, оказывавшего в течение многих столетий
огромное воздействие на умы китайцев. Первого они порицали,
а ко второму — относились с величайшим почтением, как к
мудрецу, достойному всяческого уважения и восхищения. Тай-
пинские руководители в своих сочинениях нередко ссылались на
Конфуция и на конфуцианские канонические книги как на бес-
спорный авторитет и неиссякаемый источник мудрости. Так,
одно из ранних пропагандистских сочинений Хун Сюцюаня,
«Гимн о ста истинных вещах», было почти сплошь построено на
пересказе различных изречений Конфуция и его видных после-
дователей и ссылках на них.
Иначе и быть не могло, ибо тайпинские руководители и ря-
довые повстанцы воспитывались в принципах и понятиях кон-
фуцианского этико-политического учения с самых пеленок, что
называется впитали его с молоком матери, жили в атмосфере,
где все было пропитано духом конфуцианства, которое вполне
соответствовало тогдашним условиям общественного бытия.
Следование нормам традиционной конфуцианской морали в
вопросах отношения народа к правителю, правителя, сановни-
ков и чиновников к народу, родителей к детям, детей к родите-
лям, жен к мужьям, мужей к женам и так далее составляло*
характерную черту нравственных воззрений тайпинов. Она осо-
бенно бросается в глаза в «Стихах в поучение юношеству», где
Хун Сюцюань учил строить отношения между людьми на осно-
ве беспрекословного послушания младших старшим по положе-
нию либо по возрасту и попечения старших о младших. Все это
свидетельствует, что повстанцы не могли, да и не имели нужды
349»

отрешаться от тех нравственных представлений, которые состав-
ляли характерную черту конфуцианского этико-политического
учения, были чрезвычайно широко распространены в старом
Китае.
Конфуцианские политические идеи в очень многих случаях
лежали в основе мероприятий, лозунгов и планов тайпинского
руководства, либо служили целям их обоснования. Например,
призыв к низвержению маньчжурской династии Цин в Китае
•обосновывался, с одной стороны, чисто конфуцианским положе-
нием об утрате прогневившими Небо, недостойными правителя-
ми «небесного мандата» на управление страной и передаче его
более достойному — Хун Сюцюаню, а с другой — столь же тра-
диционным постулатом о необходимости истребления «варва-
ров» (маньчжуров), которые к тому же захватили власть в
стране и угнетают китайский народ. В основе организации тай-
пинской армии и сельской администрации лежали идеи, почер-
пнутые из древнего конфуцианского памятника «Чжоу ли»
(«Чжоуские установления»). Традиционно конфуцианскими бы-
ли и необычайное почтение тайпинских руководителей к цере-
мониям, титулам и рангам, тщательная разработка их на осно-
ве древних конфуцианских памятников, введение традиционной
системы государственных экзаменов на ученые степени, пригла-
шение «добродетельных и талантливых» из числа конфуциански
образованных людей на чиновничьи должности и т. д. Предпри-
нятое в 1859 г. переименование тайпинских ученых степеней
вполне соответствовало чисто конфуцианскому тезису «выправ-
ления имен». Внешняя политика повстанцев базировалась на
традиционных представлениях о Китае как о наиболее цивили-
зованном Срединном государстве, по отношению к которому все
остальные страны и народы составляют лишь «варварскую» пе-
риферию, обязанную чтить правителей Китая как своих верхов-
ных суверенов. Последнее особенно ярко проявилось в послании
Хун Сюцюаня к «младшим западным братьям» (см. (122,
с. 215—217]).
Известно также, что проповедь идей «казарменного ком-
мунизма» сочеталась у тайпинов с созданием ими привилегиро-
ванной титулованной знати — привилегированных сословий, на
которые априорно не могли распространяться принципы ком-
муНизации и уравнительности. Иначе говоря, тайпинские ру-
ководители представляли себе желательное будущее китайско-
го общества в виде сословно-иерархической пирамиды, основа-
ние которой должны были составлять коммунизированные в
казарменном духе народные низы, а верхние этажи—привилеги-
рованные сословия, содержащиеся за их счет. В основе такого
идеала общественного строя, несомненно, лежали несколько
переосмысленные представления конфуцианства о незыблемо-
сти сословно-ранговой организации общества, а также приписы-
ваемое Конфуцию утопическое представление об обществе «ве-
ликого единения» (датун), будто бы существовавшем в Китае в
:350

далеком прошлом, и столь же утопическое описание Мэн-цзы
системы «колодезных полей». Многие конкретные детали, отно-
сящиеся к этому идеалу, также были заимствованы тайпински-
ми руководителями из канонизированных конфуцианских сочи-
нений (подробнее об этом см. i[123]), в которых в сильно приук-
рашенном виде изображались порядки, будто бы царившие в
Китае в XI—X вв. до н. э. Таким образом, идеи казарменного
«крестьянского коммунизма» были почерпнутой из идеализации
далекого прошлого в духе столпов конфуцианства утопией, ко-
торую тайпины даже и не пытались осуществить. В чисто прак-
тическом плане она ни в коей мере не соответствовала потреб-
ностям общественного развития. Не случайно, что трудовые ла-
геря-коммуны, созданные тайпинами в их столице Нанкине
в 1853 г., просуществовали всего лишь около двух лет и затем
были распущены, поскольку оказались нежизнеспособными.
Практическая же политика повстанцев в аграрном вопросе, как
известно, сводилась в общем к сохранению помещичьего земле-
владения при снижении налоговых ставок с крестьян и умень-
шении арендной платы за землю. В общем и целом эта полити-
ка не выходила за рамки аграрных отношений, существовавших
в течение многих столетий и освященных конфуцианством.
Что же касается идеи равенства всех людей, а также мужчин
и женщин, которую проповедовали руководители восстания, то
речь в данном случае шла лишь о «равенстве перед богом». В
реальной жизни они вполне мирились с неравенством, о чем го-
ворят, например, наличие привилегированной титулованной зна-
ти и рангированного чиновничества в среде повстанцев, сохра-
нение ими системы помещичьего землевладения, наличие гаре-
мов у представителей тайпинской знати и не всегда приличное,
судя по тайпинским документам, обращение с их обитательни-
цами.
Таким образом, факты со всей очевидностью свидетельству-
ют, что этико-политическое содержание идеологии тайпинов,
равно как их практическая внутренняя и внешняя политика, не
выходило за рамки характерных для конфуцианства представ-
лений и понятий, которые были традиционными для китайского
сословно-классового общества.
Примерно так же обстояло дело и со всеми другими народ-
ными восстаниями в Китае и в иных странах в эпоху древности
и средневековья: ни одно из них в идейно-политическом плане
не выходило за пределы идеологии, характерной для сословно-
классового общества, а в практическо-политическом и экономи-
ческом отношениях — за рамки возможного и допустимого в
условиях этого общества либо за рамки безуспешных эксперимен-
тов, не соответствовавших потребностям и закономерностям раз-
вития общества. Впрочем, по-другому и быть не могло, посколь-
ку в то время еще не сложились необходимые материальные и
социальные предпосылки для возникновения буржуазной и тем
более научной социалистической идеологии.
351

Как видно из изложенного выше, многие положения и пред-
ставления идеологии сословно-классового общества и взгляды
многих ее выразителей (не говоря уже о явно противоречивых
и чисто эклектических взглядах и представлениях) нельзя приз-
нать соответствующими интересам лишь господствующего со-
словия или класса в целом. Они при соответствующих условиях
могли использоваться и использовались и в интересах эксплуа-
тируемых слоев общества и так или иначе выражали и эти ин-
тересы.
Дело в том, что выработка этико-политической идеологии
как особая сфера духовной деятельности происходит вместе с
появлением государства лишь в результате отделения умствен-
ного труда от физического и развивается относительно само-
стоятельно, во многом по своим собственным законам. Идеоло-
ги достаточно часто осмысляли окружающую их действитель-
ность такой, какой она представлялась им на тогдашнем уровне
знаний, нимало не думая и не заботясь при этом о том, чьи
именно сословные или классовые интересы они выражают. По-
этому их взгляды в целом ряде случаев могли соответствовать
интересам самых различных сословий, классов и прослоек. На-
пример, конфуцианские идеи об утопическом обществе «велико-
го единства», о лишении недостойных правителей «небесного
мандата» на управление страной, о необходимости умеренного
налогообложения и тому подобное при соответствующих обстоя-
тельствах, как было показано выше, использовались не только
привилегированными сословиями, но и угнетаемыми ими народ-
ными массами, выражая их интересы.
Следовательно, нельзя игнорировать определенное идеологи-
ческое единство сословно-классового общества до появления в
нем буржуазных идей и теорий, наличие определенных общих
черт идеологии всех его сословий, прослоек и классов. Данный
момент обусловлен тем, что идеология сословно-Ълассового об-
щества составляет определенную стадию в развитии идеологиче-
ской надстройки вообще. Нельзя также, по всей видимости, сво-
дить основу и сущность указанного идеологического единства
этого общества лишь к соответствующему воздействию господ-
ствующего класса или сословия на угнетаемые им народные
массы. Иначе говоря, самостоятельность идеологии даже каж-
дого из антагонистических сословий и классов до появления
буржуазных идей, теорий и требований имеет довольно услов-
ный и относительный характер. Идеология каждого из сословий
классов и прослоек представляется самостоятельной лишь в той
мере, в какой она является одной из составных частей всейсо-
словно-классовой идеологии. Поэтому, видимо, следует признать
недостаточным, односторонним и упрощенным нередко бытую-
щее в исторической литературе понимание идеологии лишь как
комплекса идей, стремлений и требований, выражающих корен-
ные интересы различных групп людей или классов, которое по-
зволяет легко принимать за идеологию проявления обыденного
.-352

сознания, входящие в сферу социальной психологии, а не идео-
логии.
Нельзя упускать из виду то важное обстоятельство, что вся-
кая, в особенности политическая, идеология является прежде
всего надстройкой над базисом соответствующих производст-
венных и общественных отношений, порождается этим базисом
и отображает его в сфере сознания в осмысленном виде. До за-
рождения в сословно-классовом обществе новых, капиталисти-
ческих отношений и соответствующей им буржуазной идеологии
все классы, сословия и прослойки представляют собою опреде-
ленное единство в том смысле, что они взаимосвязаны, взаимо-
обусловлены и не могут существовать друг без друга и что в
этом же смысле едина и их идеология, поскольку она порожда-
ется одним и тем же базисом, отображает его в сфере сознания
и является объективизированным сознанием всего общества на
данной ступени его развития. Вместе с тем в этой единой в оп-
ределенном смысле идеологии различаются те или иные течения
и оттенки, отображающие сущность существующих производст-
венных и общественных отношений с точки зрения соответствую-
щих сословий, классов и прослоек. Таким образом, понятие «со-
словно-классовая идеология» должно включать в себя пред-
ставление как о ее относительном единстве, ее общих для всех
сословий, классов и прослоек чертах, так и об относительной
самостоятельности ее различных течений и оттенков, их сослов-
ности и классовости. Тем самым в него включается и представ-
ление о ней как об исторически определенной ступени в разви-
тии идеологии вообще, как об одной из надстроек, свойственной
именно сословно-классовому обществу.
Попытаемся теперь сделать некоторые выводы из изложен-
ного выше.
Политическая идеология, как уже отмечалось ранее, стала
складываться в Китае вместе с появлением исторически первого
на его территории, еще очень примитивного, предклассово-со-
словного государственного образования Шан-Инь в XV—XIV вв.
до н. э. в самой тесной связи с религией и мифологией. Ее воз-
никновение было обусловлено необходимостью осмысления и
оправдания тогдашней социальной действительности, значитель-
но усложнившейся в связи с появлением государственности и
разделением общества на различные сословия. В течение XV—
VII вв. до н. э., пока это общество оставалось предклассово-со-
словным, она развивалась как предклассово-сословная, имела,
особенно в XV—XI вв. до н. э., довольно несложный и прими-
тивный характер, обосновывала необходимость, неизменность и
справедливость существовавших тогда порядков, в частности де-
ления общества на привилегированных и непривилегированных»
власти первых над вторыми, сакрализовала власть и личность
верховного правителя и в этом смысле выражала интересы пра-
вящих привилегированных сословий.
Эту исторически первую для Китая политическую идеологию
23 Зак. 85
3:3

нельзя характеризовать в качестве рабовладельческой, посколь-
ку в ней не содержалось ничего специфически рабовладельчес-
кого, если не считать единичных, никоим образом не определяю-
щих ее сущность упоминаний о лично несвободных людях в не-
которых идеологических памятниках той эпохи. Для периода же
со времени создания государства Чжоу в XI в. до н. э. и до пре-
вращения идеологии в VI—IV вв. до н. э. в сословно-классовую,
в отличие от того, что имело место при развитии идеологии ряда
других сословных обществ древности и средневековья, для нее
характерно наличие определенного феодального наслоения в ви-
де апологии феодальной системы наследственных уделов и по-
литической раздробленности страны. Однако не этим определя-
лась ее сущность, а именно тем, что она носила предклассово-
сословный характер, являлась теоретическим осмыслением, ото-
бражением и оправданием сословной организации общества на
тогдашнем уровне знаний.
Что же касается утверждений о ее будто бы рабовладельче-
ском характере, то они не имеют сколько-нибудь достаточных
оснований, являются не более чем постулатами й «обосновыва-
ются» обычно чисто словесными средствами — поистине неуме-
ренным употреблением определений «рабовладельческий», «ра-
бовладельческая», «рабовладельческое» й т. д. (gm., например,
[151, с. 32—39]).
Некоторые существенные черты охарактеризованной выше
исторически первой для Китая политической идеологии были
восприняты и унаследованы в несколько измененном виде сос-
ловно-классовой идеологией, сложившейся в VI—IV вв. до н. э.
одновременно с переходом от предклассово-сословного к сос-
ловно-классовому обществу и в самой тесной связи с этим пе-
реходом.
В некоторых ее памятниках также содержатся отдельные
упоминания о юридически несвободных работниках, а также на-
личествует определенное феодальное наслоение в виде апологии
феодальной системы наследственных уделов (в некоторых древ-
них ортодоксальных конфуцианских и приписываемых Конфу-
цию произведениях), причем, в отличие от того, что имело ме-
сто, например, в Западной Европе, это наслоение было харак-
терно в гораздо большей мере именно для древности, чем для
средневековья. Однако ни то, ни другое не определяют действи-
тельную сущность этой идеологии. Она была и оставалась на
протяжении всего очень длительного периода своего существо-
вания сословно-классовой по своему характеру, поскольку глав-
ным и наиболее существенным в ней являлось теоретическое
осмысление, отображение и оправдание сословно-классовой ор-
ганизации общества и государства.
Характеристика же ее теми или иными авторами в качестве
рабовладельческой для древности и феодальной для средневе-
ковья и нового времени (почти до конца XIX в.) лишь постули-
руется, исходя из пятичленной схемы общественных формаций.
: 314

В данной связи следует подчеркнуть, что в развитии сословное
классовой идеологии, безраздельно господствовавшей в Китае
с IV—111 вв. до н. э. по конец XIX в., не прослеживается, как
это с достаточной очевидностью следует из изложенного выше
фактического материала, никаких коренных изменений форма-
циоиного порядка ни на рубеже между древностью и средневе-
ковьем, ни в какое-либо иное время. Сказанное в полной мере
относится к сословно^классовой идеологии и во всех других
древних и средневековых обществах.
Для периода формирования и упрочения позиций сословно-
классовой идеологии, длившегося от ее возникновения до созда-
ния первых централизованных империй в III в. до н. э. и отме-
ченного политической раздробленностью страны, характерным
являлось появление и существование целого ряда различных по-
литических, этико-политических, экономических и натурфило-
софских учений и концепций. Однако данный момент нельзя
считать специфической чертой исторического развития лишь
китайской общественной мысли. Подобное же и даже большее
разнообразие политических, этических и натурфилософских уче-
ний и концепций было характерно также, скажем, и для антич-
ной Греции.
Наибольшим распространением в Китае в указанный период
пользовались конфуцианство и легизм, соперничавшие между
собою в ряде существенных для того времени вопросов. После
создания первой централизованной империи Цинь в 221 г.
до н. э. официально санкционированной для всей страны идео-
логией стал легизм в его крайних формах. Однако он оказался
не соответствующим новым условиям общественного и полити-
ческого бытия и потерпел крах вместе с крушением империи
Цинь в 206 г. Его место в качестве официально санкционирован-
ной идеологии заняла созданная во II в. до н. э. на основе кон-
фуцианского этико-политического учения синтезированная идео-
логическая система, которая включала в себя также ряд при-
способленных к нему положений легизма и некоторых других
учений, а также натурфилософию. Она имела гораздо большую
преемственную связь с предшествовавшими ей учениями, чем,
например, идеологические системы Западной Европы и мусуль-
манского Востока в средние века. С некоторыми последовавши-
ми в разное время изменениями, не затрагивавшими ее этико-
политическое содержание, эта идеологическая система безраз-
дельно господствовала в Китае почти до 20-х годов XX в. В этом
отношении Китай также отличался от указанных регионов, где
господствовали сначала в древности одни, затем (в средние
века) другие идеологические системы, которые, однако, разни-
лись между собой лишь теми или иными особенностями, но не
единой для всех их сословно-классовой сущностью.
Главное место в указанной синтетической системе, в отличие
от идеологических систем Западной Европы, мусульманского
Востока и некоторых других сословно^классовых обществ сред-
23*
335

невековья и древности, занимала не религия, а рационалистиче-
ское этико-политическое учение, которое объясняло происхож-
дение социального неравенства, этических норм и ритуалов не
божественным промыслом, а деятельностью древних мудрецов.
Вместе с тем этико-политическая идеология китайского сослов-
но-классового общества была сакральной в том смысле, что
обожествляла власть и личность императора как «Сына Неба»,
правящего по «мандату Неба» и являющегося посредником
между Небом и народом. Наличие лишь монархической власти
на протяжении всего периода существования предклассово-со-
словного и сословно-классового общества в Китае обусловило
отсутствие в общественной мысли страны проблемы различия в
формах правления. Поэтому и идеология народных движений в
Китае указанного периода обычно имела монархическую обо-
лочку, что, впрочем, не является особенностью лишь его истори-
ческого развития.
В отличие от идеологических систем, основанных на религи-
озном мировоззрении, основу ценностной ориентации в китай-
ской традиционной идеологической системе составляло рациона-
листическое этико-политическое учение, а регулятором общест-
венного поведения служили предписания ритуала, будто бы
разработанного древними мудрецами и составляющего неотъем-
лемую часть этого учения, но не религиозные заповеди. Ритуал
носил интеллектуальный характер в том смысле, что знание и
реализация его многочисленных предписаний представлялись
достижимыми лишь для просвещенных и добродетельных «бла-
городных мужей» из среды господствующего класса.
Попытаемся теперь, учитывая перечисленные выше и другие
характерные особенности политической идеологии китайского и
других сословно-классовых обществ древности и средневековья
и отвлекаясь от внешней, специфической для каждого из них
формы выражения ее, определить наиболее сущностные черты
этой идеологии как политико-идеологической надстройки над
«базисом указанных обществ и как определенной ступени в раз-
витии общественного сознания.
Она носила сословно-классовый характер в том смысле, что
являлась порождением сословно-классового общества, его объек-
тивизированным политическим сознанием, теоретическим осмыс-
лением существующего общественного и политического строя
его современниками на тогдашней, в сущности, донаучной сту-
пени знаний об обществе. Она входила в качестве важнейшей
составной части в более сложную идеологическую систему, ко-
торая составляла идеологическую надстройку над базисом сос-
ловно-классового общества, одну из ступеней развития обще-
ственной мысли и включала в себя также этические, религиоз-
ные, натурфилософские и другие умозрительные учения и кон-
цепции. Эта система была призвана теоретически осмыслить и
отобразить общество и человека в их единстве и причинно-след-
ственных связях со всем мирозданием и объяснить указанные
356

связи. Вполне понятно, что это отображение и объяснение на
данной ступени развития знаний очень мало соответствовали
действительности. В одних случаях в основе идеологической си-
стемы лежали религиозные представления и учения, и тогда она
во всех ее составных частях носила густую религиозную окрас-
ку, а политическая идеология приобретала иногда даже теокра-
тический характер. В других же случаях ее базу составляли ра-
ционалистические этико-политические учения, а религия занима-
ла в ней подчиненное положение, что соответствующим обра-
зом сказывалось и на остальных звеньях системы, придавало им
рационалистическую в той или иной мере окраску. Ихмели место
и различные промежуточные вариации. Однако во всех случаях
идеологическая система базировалась лишь на умозрительных
постулатах и потому носила ярко выраженный догматический
характер.
В политической идеологии, равно как и в других областях
общественной мысли, довольно четко различаются официально
санкционированная, государственная идеология, выражавшая
так или иначе интересы привилегированных сословий и господ-
ствующего класса в целом, и учения, идеи, концепции, которые
в том или ином отношении расходились с нею и нередко выра-
жали интересы других сословий и прослоек сословно-классово-
го общества. Однако далеко не всегда эти идеи, учения и кон-
цепции обусловливались именно специфическими интересами
тех или иных социальных сил, оппозиционных привилегирован-
ным сословиям. Очень часто в них находила выражение лишь
относительная самостоятельность общественной мысли. Точно
так же различные положения официальной идеологии нередко
использовались непривилегированными и угнетенными сосло-
виями и прослойками в их борьбе против власть имущих.
В сословно-классовых идеологических системах политика во
всех случаях тесно увязывалась с моралью и находила в ней оп-
равдание. Однако в одних случаях мораль служила политике
непосредственно, через этико-политические учения, в других
опосредованно, через религию.
Характерной чертой политической идеологии сословно-клас-
сового общества является акцент на сословно-ранговые разли-
чия и значительно меньшее внимание к классовым различиям.
Последнее обусловливалось, видимо, тем, что каждый из клас-
сов этого общества был разделен сословными перегородками на
различные в правовом отношении группы, которые не осозна-
вали единства своих общих интересов, оставался неконсолиди-
рованным «классом в себе» вследствие полунатурального харак-
тера тогдашней экономики.
Для указанной идеологии характерно также, как правило,
обоснование и оправдание существующего общественного и по-
литического строя тем, что он дан от бога или создан древними
мудрецами, и обожествлением верховной власти, а нередко и
личности ее носителей. Официальная идеология, кроме того,
357

обычно стремилась обосновать справедливость и разумность су-
ществующих общественных и политических порядков.
Столь же характерную черту сословно-классовой идеологии
составляет ^ее ориентированность не на общественный прогресс,
а на застой, осмысление и отображение существовавшего тогда
общественного»и политического строя незыблемым в своих ос-
новах, подверженным лишь частичным изменениям. Идеологи
сословно-классового общества идеальный общественный строй
либо относили к далекому прошлому, к «золотому веку» исто-
рии, либо конструировали его из мистических и утопических
мечтаний; общественное развитие представлялось им, как пра-
вило, в виде повторяющихся циклов. Все это обусловило кон-
серватизм сословно-классовой идеологии и ее консервативное
воздействие на жизнь общества.
Таковы, в самых общих чертах, основные характерные осо-
бенности сословно-классовой идеологии как надстройки и как
ступени в развитии общественной мысли.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В силу действия закона неравномерного развития различных
обществ в докоммунистическую эпоху Китай к середине XIX в.
значительно отстал в своем формационном развитии от стран
капиталистического Запада, что было обусловлено, главным об-
разом тормозящим обратным воздействием надстроечных ин-
ститутов и явлений на развитие производительных сил и произ-
водственных отношений. Вторая межформационная (буржуаз-
ная) революция как относительно длительный и сложный про-
цесс взаимосвязанных л взаимообусловленных переворотов в
производительных силах, производственных отношениях, обще-
ственном сознании, политической, правовой и идеологической
надстройке стала развертываться там все более ощутимо лишь
начиная со второй половины XIX в., и притом иод непосредст-
венным воздействием экспансии капиталистического мира. Од-
нако эта революция не привела к превращению китайского сос-
ловно-классового общества в буржуазное. Она на полпути пе-
реросла в третью межформационную (социалистическую в ее
народно-демократической форме) революцию, в ходе разверты-
вания которой было не только покончено с остатками сословно-
классовой стадии развития в базисе и надстройках китайского
общества, но и созданы соответствующие условия для развития
последнего по социалистическому пути.
Это перерастание нельзя объяснить с точки зрения закона
стадийного развития общества на основе ступенчатого развития
его производительных сил и производства. Оно объяснимо лишь
в плане действия закона неравномерного развития различных
обществ в докоммунистическую эпоху. Поскольку рассмотрение
указанного вопроса не входит в прямую задачу данной работы,
мы коснемся его лишь весьма кратко.
Вторая межформационная (буржуазная) революция, как
уже отмечалось, началась в Китае во второй половине XIX в.
развертыванием переворота в производительных силах общест-
ва. Он совершался при самом активном воздействии со стороны
капиталистического мира в условиях закабаления Китая запад-
ными державами я при определенном противодействии со сто-
роны правящих верхов страны. Этот переворот основывался
прежде всего на внедрении в страну западной промышленной
техники и потому был для Китая вместе с тем и промышленной
революцией. Он н-ачадея «созданием западнщм-и капиталистами
фабрично-заводских предприятий на территории иностранных
концессий в «открытых портах» Китая и созданием цинскими
359

властями, сановниками и крупными чиновниками военных ар-
сеналов, а также казенных и смешанных, казенно-частных ме-
ханизированных предприятий с помощью западных капитали-
стов с целью военно-технического «самоусиления» сословно-
классоной Цинской империи. Вслед за тем в стране с 70-х годов
XIX в. стали возникать во все большем числе национальные ка-
питалистические предприятия фабрично-заводского типа, а так-
же капиталистические мануфактуры, основанные на ручном тру-
де 45. Эти пока еще не столь многочисленные промышленные и
транспортные предприятия, олицетворявшие собою новые, более*
прогрессивные производительные силы и новые, капиталистиче-
ские производственные отношения, начинали играть все более
важную роль в социально-экономической жизни страны.
На базе переворота в производительных силах, а также в
связи со все большим втягиванием Китая в сферу действия ми-
рового капиталистического рынка стал развертываться и пере-
ворот в производственных отношениях. Наряду с антагонистиче-
скими классами старого общества — помещиками-рентополуча-
телями и арендаторами-рентосоздателями — начали формиро-
ваться классы возникающего капиталистического общества —
буржуазия и пролетариат46. Промежуточный класс старого,
сословно-классового общества — крестьяне — собственники зем-
ли и самостоятельные ремесленники — под воздействием расши-
рения сферы товарно-денежных отношений постепенно превра-
щался в новый промежуточный класс — мелкую буржуазию
деревни и города. Происходило обуржуазивание и некоторых по-
мещиков, перестраивавших свое хозяйство на капиталистиче-
ский лад. Подавляющее же их большинство, сохраняя добуржу-
азные формы эксплуатации, свойственные сословно-классовому'
обществу, постепенно втягивалось в товарно-денежные отноше-
ния и приспособлялось к ним.
Прямым следствием процесса буржуазного переворота в эко-
номическом базисе китайского общества и его отражением был
начавшийся к концу XIX в. буржуазный переворот в обществен-
ном сознании. Его развертыванию в немалой мере способствова-
ло проникновение в Китай из капиталистических стран Запада,
а затем и из Японии буржуазных идей и теорий через перевод-
ную общественно-политическую, философскую и историческую
литературу. Играли свою роль и создавшиеся в стране новые
учебные заведения западного образца, а также довольно мно-
гочисленные китайские студенты, обучавшиеся в иностранных
учебных заведениях. В течение нескольких десятилетий этот
переворот активно затрагивал лишь довольно узкий круг на-
рождавшейся новой интеллигенции, он ограничивался лишь до-
вольно узкой сферой политической идеологии и почти не касал-
ся морали и общественной психологии, © которых ъ полной ме-
ре продолжали господствовать конфуцианская система этиче-
ских ценностей и старая сословно-классовая психология.
Развертывание буржуазного переворота в общественном со-
360'

знании означало, в сущности, идейную подготовку к осуществле-
нию буржуазного переворота в политической надстройке китай-
ского общества. Вместе с идейной осуществлялась и организа-
ционная подготовка к перевороту в политической надстройке.
Она началась в конце XIX — начале XX в. созданием неболь-
ших нелегальных буржуазно-революционных организаций, кото-
рые занимались пропагандой идеи «национальной и политиче-
ской революции», вели организационную подготовку к ее осу-
ществлению и даже пытались поднять антиправительственные
восстания в различных районах страны. Однако круг буржуаз-
ных революционеров, общепризнанным руководителем которых
стал Сунь Ятсен, был страшно узок. Они не имели связей с ши-
рокими народными массами, придерживались заговорщической
тактики, не выдвигали и четко продуманной программы соци-
ально-экономических преобразований, осуществление которой
революционным правительством могло бы составить экономиче-
ское содержание предстоящей «национальной и политической
революции». Задачу последней они неправомерно сводили лишь
к низвержению Цинской монархии, к ликвидации господства
маньчжурской аристократии в стране, к созданию республики,
управляемой китайцами, и полагали, что после осуществления
этой задачи все остальное образуется само собой, поскольку бу-
дет устранена главная преграда на пути социально-экономиче-
ского и культурного прогресса Китая.
К началу второго десятилетия XX в. в Китае сложилась ре-
волюционная ситуация, когда низы уже не хотели жить по-ста-
рому, а верхи оказались неспособными управлять по-новому. В
этой обстановке, как известно, поднятое в Учане 10 октября
1911 г. местной буржуазно-революционной организацией сол-
датское восстание быстро переросло в буржуазную революцию
общенационального масштаба. В ее ходе стихийно сложился
единый фронт буржуазных революционеров, буржуазно-поме-
щичьих либералов и антиманьчжурски настроенной части поме-
щиков, чиновников и военных. Революция была активно под-
держана широкими народными массами, которые, однако, не
выступали в ней в качестве самостоятельной политической силы
и не выдвигали своих собственных требований, выражавших их
специфические интересы. Власть во многих провинциях бескров-
но или почти бескровно перешла в руки буржуазно-помещичьих
либералов, представителей антиманьчжурски настроенных по-
мещиков, чиновников и военных, которые сохранили в неприкос-
новенности старый административный аппарат на местах.
Буржуазная революция 1911 —1913 гг. (Синьхайская) имела
своим результатом лишь свержение Цинской монархии, законо-
дательную ликвидацию сословности и установление буржуазно-
республиканского по своей внешней форме строя, что само по
себе имело большое значение для китайского народа, который
в своей многовековой истории не знал никаких иных форм пра-
вления, кроме монархической. Однако Синьхайская революция
361

не привела к переходу государственной власти в руки буржуаз-
ных революционеров и тем более к ликвидации добуржуазных
социально-экономических отношений и классов старого, сослов-
но-классового общества, без чего невозможно было беспрепят-
ственное развитие капитализма в страме. Лишь наиболее важ-
ные звенья государственной власти из рук маньчжурской ари-
стократии перешли в руки представителей других групп господ-
ствующего класса старого, сословно-классового общества —
китайской бюрократии и реакционных милитаристов. Иначе гово-
ря, буржуазная революция 1911 —1913 гг. как переворот в поли-
тической надстройке закончилась возникновением строя, кото-
рый был буржуазным лишь по своей внешности, но не по своей
коренной сути. Все это объяснялось прежде всего политической
слабостью китайских буржуазных революционеров, их неспособ-
ностью понять в полной мере, в чем состоит историческое при-
звание буржуазной «политической и национальной революции»,
и соответственно решительно действовать.
Синьхайекая буржуазная революция имела некоторые осо-
бенности, которые в самой общей форме оказались характерны-
ми и для всего последующего развития революционного процес-
са в Китае. Она началась и определенное время продолжалась
не в столице, а в тех местах на периферии, где революционеры
имели возможность лучше подготовить и осуществить вооружен-
ные восстания, развивалась путем создания территориальных
опорных баз революции )на периферии и проходила преимущест-
венно или в значительной мере в форме гражданской войны ре-
волюционного лагеря против сил реакции. Огромную роль в ее
успешном развитии на определенной стадии сыграло объедине-
ние всех разнородных сил, противостоящих реакционному режи-
му, в некое подобие единого фронта под минимальными полити-
ческими лозунгами. Столь же существенную, но негативную
роль в ней и в последующем развитии событий ' сыграл такой
субъективный фактор, как политическая слабость наиболее
прогрессивных элементов китайской буржуазии.
Послереволюционное развитие Китая определялось двумя
крайне противоположными тенденциями. С одной стороны, наб-
людалось попятное движение в сфере политической надстройки,
которое выражалось в переходе власти в центре и на местах
под контроль различных враждовавших между собою феодаль-
но-милитаристских клик, в усилении в данной связи политиче-
ской раздробленности страны, а также в полной деградации
буржуазно-революционных организаций. С другой стороны, име-
ло место дальнейшее расширение и углубление буржуазных пе-
реворотов в производительных силах и производственных отно-
шениях, что выражалось прежде всего в значительном количе-
ственном росте капиталистических предприятий и связанных с
ними общественных классов и прослоек47, в дальнейшем усиле-
нии позиций капитализма в экономической жизни страны. Одна-
ко по-прежнему сохранялись антагонистические классы добур-
362

жуазного общества — помещики и эксплуатируемые ими арен-
даторы, причем докапиталистическая аренда продолжала
оставаться в огромной мере преобладающей формой частнособ-
ственнической эксплуатации в стране, а помещики все также за-
нимали господствующие позиции в жизни китайской деревни и
составляли главную социальную базу феодально-милитарист-
ской реакции. Вместе с тем в условиях, когда общественные от-
ношения приобрели переходный характер, арендаторы и батра-
ки приобретали черты деревенской бедноты — низшего слоя кре-
стьянства.
Огромное воздействие на все последующее развитие револю-
ционной борьбы в Китае оказала победа Октябрьской револю-
ции, изменившая коренным образом ситуацию в международном
революционном и национально-освободительном движении. Она
дала мощный толчок их подъему и распространению идей науч-
ного социализма во всем мире. Созданное ею первое в мире со-
циалистическое государство стало главным оплотом междуна-
родного революционного и национально-освободительного дви-
жения. Победа Октября подтвердила глубокую правоту, огром-
ную жизненную силу и научную значимость ленинской теории
социалистической революции,— теории, согласно которой эта
революция совсем необязательно должна начинаться и побеж-
дать в наиболее развитых в капиталистическом отношении стра-
нах, но может начаться и победить сначала в экономически ме-
нее развитых странах, ставших в силу тех или иных причин сла-
быми звеньями в цепи империализма, поскольку сама система
империализма в целом созрела для социалистической револю-
ции. Была подтверждена и являющаяся важной составной ча-
стью этой теории идея о перерастаний буржуазно-демократиче-
ской революции в социалистическую, о переходе непосредствен-
но от буржуазно-демократического к социалистическому
перевороту в политической надстройке при условии самого ак-
тивного участия в первом из них широких народных масс под
руководством коммунистов и неспособности буржуазии довести
до конца межформационную буржуазно-демократическую рево-
люцию, т. е. решительно ликвидировать все пережитки добур-
жуазных отношений в общественной и экономической жизни
страны.
Однако вопрос о практическом применении ленинской теории
социалистической революции к своеобразным условиям Китая
мог встать в повестку дня лишь позднее. В рассматриваемый
же период воздействие Октябрьской социалистической револю-
ции на развитие революционного процесса в Китае выразилось
главным образом в том, что она дала новый сильный толчок
пропаганде идей демократии и национальной независимости, а
также пробудила у наиболее прогрессивных элементов китай-
ской интеллигенции стремление к изучению идей научного со-
циализма. Началось их распространение в стране, а вместе с
тем и постепенное освобождение китайского рабочего класса из
363

под идейного влияния буржуазии. В июне 1921 г. при содействии
Коминтерна была создана Коммунистическая партия Китая
(КПК), что имело определяющее значение для всей последую-
щей революционной борьбы китайского народа. КПК стала ору-
дием соединения научного социализма с революционным движе-
нием, что превратило буржуазное революционное движение в
Китае, проходившее без активного участия трудящихся масс и
ставившее себе достаточно ограниченные цели, в буржуазно-де-
мократическое революционное движение, видевшее свою задачу
в избавлении страны от гнета иностранного империализма и
внутренней феодально-милитаристской реакции, протекавшее
при самом активном участии рабочих и крестьян, которые вы-
ступали со своими собственными социально-экономическими и
политическими требованиями.
Победа Октябрьской социалистической революции и успехи
массового антиимпериалистического движения в Китае оказали
соответствующее воздействие и на представителей революцион-
ной буржуазной демократии во главе с Сунь Ятсеном. Они все
более убеждались, что борьба за объединение политически раз-
дробленного Китая и освобождение его от гнета феодально-ми-
литаристской реакции и иностранного империализма может
стать успешной только при помощи Советского Союза, при опо-
ре на широкие народные массы и создании единого фронта всех
революционных сил, включая КПК. Поэтому Сунь Ятсен уста-
новил сотрудничество с китайскими коммунистами и связь с Со-
ветским Союзом.
Обосновавшись в феврале 1923 г. в Гуандуне, он с помощью
Советского Союза и китайских коммунистов стал осуществлять
мероприятия по превращению этой провинции в опорную базу
революции и по реорганизации руководимой им партии гоминь-
дан. Все это означало подготовку к возобновлению буржуазно-
го переворота в политической надстройке китайского общества,
лишь начатого, но далеко не доведенного до конца революцией
1911 —1913 гг., на новой, более демократической основе.
В январе 1924 г. состоялся I съезд реорганизованного го-
миньдана, который официально оформил создание единого ре-
волюционного фронта национальной буржуазии, рабочих, кре-
стьян, а также патриотически настроенных помещиков на базе
сотрудничества гоминьдана и КПК. Принятая на нем политиче-
ская программа предусматривала борьбу против господства
иностранного империализма и внутренней феодально-милита-
ристской реакции, создание демократической республики, огра-
ничение крупного капитала и улучшение жизненных условий
трудящихся, в том числе постепенное наделение в будущем без-
земельных крестьян землей, которую государство будет выкупать
у помещиков. Программа не содержала требований ликвидиро-
вать добуржуазные отношения и докапиталистические формы
эксплуатации в деревне радикальными мерами, поскольку поме-
щичьи элементы ib гоминьдане не могли с этим согласиться.
364

Создание единого национального фронта и опорной базы ре-
волюции в Гуандуне стало началом буржуазно-демократической
революции 1924—1927 гг.48, основным содержанием которой
должно было стать доведение до конца буржуазного переворо-
та в политической надстройке китайского общества. Эта револю-
ция протекала в основном в двух формах, взаимодействие кото-
рых обеспечивало ее успешное развитие. С одной стороны, она
развивалась в форме гражданской войны государственно орга-
низованных сил революционного лагеря сначала против сил ме-
стной реакции в Гуандуне с целью расширения и укрепления
опорной революционной базы на юге страны, затем — против
стоявших у власти в Пекине северных милитаристов с целью
распространения власти южного революционного правительст-
ва на весь Китай. Этой «войной после смерти Сунь Ятсена (март
1925 г.) руководили главным образом буржуазно-помещичьи
элементы гоминьдана. С другой стороны, революция развива-
лась в форме массовых выступлений рабочих в крупных про-
мышленных центрах и все более расширяющегося и углубляю-
щегося антипомещичьего движения крестьян в сельских районах
Южного и Центрального Китая, где наступала национально-ре-
волюционная армия. Этими массовыми выступлениями руково-
дили коммунисты, которые своей активной деятельностью по ор-
ганизации трудящихся, защите их классовых интересов и вовле-
чении их в активную революционную борьбу смогли завоевать
высокий авторитет среди рабочих и крестьян, укрепить свои
связи с ними и стать влиятельной политической силой.
Однако бурное развитие массового движения в городах и
сельских районах и нежелание буржуазно-помещичьих элемен-
тов гоминьдана считаться с требованиями масс, противоречащи-
ми интересам не только иностранных империалистов, китайских
милитаристов и помещиков, но и китайской буржуазии, привели
в апреле — июле 1927 г. к распаду единого национального рево-
люционного фронта. После этого в Китае утвердилась военно-
террористическая диктатура гоминьдана, выражавшая интере-
сы помещиков и крупного («бюрократического») капитала,
сращенного с государственной властью. Она осуществляла поли-
тику жесточайшего преследования коммунистов и демократиче-
ски настроенных элементов, сочетавшуюся с социальной дема-
гогией, политику соглашательства с иностранными империали-
стами в обмен на некоторые уступки со стороны последних. Эта
диктатура не избавила Китай ни от засилья иностранного капи-
тала в его экономике, ни от господства добуржуазных отноше-
ний в деревне, ни даже от таких феодальных пережитков, как
сохранение власти в различных провинциях в руках соперничав-
ших между собою клик гоминьдановских милитаристов. Таким
образом, и революция 1924—1927 гг. не выполнила задачу осу-
ществления буржуазного переворота в политической надстрой-
ке— перехода власти в руки буржуазной демократии с целью
ликвидации остатков сословно-классовой стадии развития обще-
365

ства, прежде всего класса помещиков-рентополучателей и си-
стемы добуржуазной частнособственнической эксплуатации.
Измена буржуазии делу революции показала, что задачу
уничтожения этих пережитков, препятствовавших социально-
экономическому и культурному прогрессу Китая, может выпол-
нить лишь власть трудящихся, возглавляемых КПК. Создание
такой власти и распространение ее на всю территорию страны,
означавшие, по существу, социалистический переворот в полити-
ческой надстройке китайского общества, оказались единствен-
ным выходом из положения в условиях, сложившихся после рас-
пада единого революционного фронта. Переход к этому перево-
роту облегчался тем, что в ряде районов страны вовлеченные в
революционное движение народные массы были готовы продол-
жать борьбу под руководством КПК. Указанный переворот, при-
нявший форму народно-демократической революции, начался
восстанием частей гоминьдановской армии под руководствам
коммунистов в Наньчане 1 августа 1927 г., последовавшими за*
тем крестьянскими восстаниями в Хубэе, Хунани, Цзянси и Гу-
андуне, а также восстанием рабочих и солдат в Гуанчжоу. Пос-
ле неудачи вооруженных восстаний в крупных городах и разгро-
ма гоминьдановской реакцией целого ряда организаций КПК и
руководимых коммунистами массовых рабочих организаций,
когда определилась невозможность успешно развивать массовое
революционное движение в городах в условиях гоминьдановско-
го террора, главным театром военных действий стали некоторые
сельские районы, где власть гоминьдановских милитаристов
оказалась относительно слабой. Там были созданы зачатки но-
вой политической надстройки в виде первых отрядов Красной
(Народно-освободительной) армии и первых очагов народно-де-
мократической (советской) власти в отдельных сельских райо-
нах. В дальнейшем социалистический переворот в политической
надстройке принял характер длительной вооруженной борьбы го-
сударственно-организованных сил революционного лагеря, ко-
торая в своем развитии прошла этапы революционной граждан-
ской войны 1927—1936 гг., антияпонской национально-освободи-
тельной войны 1937—1945 гг. и народно-освободительной войны
1946—1949 гг., завершившейся созданием Китайской Народной
Республики.
Развитие этого длительного переворота в политической над-
стройке китайского общества подтвердило предвидение
В. И. Ленина, что «дальнейшие революции в неизмеримо более
богатых населением и неизмеримо более отличающихся разно-
образием социальных условий странах Востока будут преподно-
сить... больше своеобразия, чем русская революция» ;[42а, с. 381].
Своеобразие китайской народно-демократической революции
как социалистического переворота в политической надстройке
китайского общества состояло прежде всего в том, что она нача-
лась и в течение длительного времени развертывалась в отста-
лых сельских районах, что основой развития указанного перево-
за

рота была борьба за ликвидацию остатков сословно-классового
строя в деревне, антипомещичья аграрная революция, и что ос-
новную армию революционных сил составляло крестьянство.
Китайская народно-демократическая революция была, в сущно-
сти, крестьянской войной, руководимой КПК. Вполне понятно,
что эта крестьянская война коренным образом отличалась от
всех прошлых крестьянских войн в Китае именно тем, что ею
руководила коммунистическая партия. По своему содержанию
она стала несравненно шире только аграрной революции, она
превратилась в революционную войну за освобождение всего
китайского народа из-под гнета гоминьдановской реакции и ино-
странного империализма. Главным врагом крестьянства, глав-
ной преградой на пути к уничтожению системы помещичьего
землевладения и всех других остатков сословно-классового
строя являлась гоминьдановская власть, стоявшая на страже
интересов помещиков. Крестьянство, руководимое КПК, не мог-
ло ликвидировать добуржуазную эксплуатацию и угнетавший
его класс помещиков без предварительного разрушения гоминь-
дановской государственной машины, без ниспровержения реак-
ционной гоминьдановской диктатуры. Разрушая же гоминьда-
новское государство и ставя на его место народно-демократиче-
ское государство, крестьянство и трудящиеся массы города тем
самым закладывали политическую базу для социалистического
развития страны -после завершения народно-демократической
революции.
Развитие в этом направлении обеспечивалось тем, что кре-
стьянская война под руководством КПК, говоря словами
В. И. Ленина, сказанными им применительно к классовой борь-
бе в русской деревне осенью 1918 г., приняла характер «проле-
тарской революции в деревенских захолустьях» ;[35, с. 315]. Ее
главной силой выступала деревенская беднота. Опора на по-
следнюю и тесный союз с середняком были краеугольным кам-
нем политики КПК на стадии социалистического переворота в
политической надстройке49. КПК неизменно следовала этой
стратегической линии50, разработанной при помощи Коминтер-
на. В зависимости от обстоятельств ею проводилась политика
либо конфискации помещичьих земель и распределения их глав-
ным образом среди бедноты, либо, как это имело место в пери-
од антияпонской войны 1937—1945 гг., ограничения эксплуата-
ции крестьян помещиками в основном в интересах той же бед-
ноты. Сообразуясь со сложившейся ситуацией, КПК либо
поднимала бедноту в союзе с середняками на борьбу против ку-
лачества и на изъятие у него излишков земли, либо проводила
политику нейтрализации кулачества (в период антияпонской
войны).
Превращению крестьянской войны в «пролетарскую револю-
цию в деревенских захолустьях» в немалой мере способствовало
то обстоятельство, что в Китае вообще никогда не было круп-
ных мелкобуржуазных партий, которые охватывали бы своим
367

идейным влиянием широкие крестьянские массы. Сознательное
революционное движение крестьян началось там только
после создания КПК и под ее непосредственным руководством.
Благодаря этому КПК уже в начале народно-демократической
революции смогла без особого труда политически расслоить
крестьянство в революционных базах, прочно опереться на бед-
ноту, установить союз со средним крестьянством и развернуть в
ряде сельских районов вооруженную борьбу против гоминьда-
иовской реакции на основе соединения антипомещичьей аграр-
ной революции с научным социализмом.
Важную роль в успешном развертывании народно-демокра-
тической революции играла проводившаяся КПК со второй по-
ловины 30-х годов политика единого фронта со всеми промежу-
точными силами и прослойками, так или иначе оппозиционными
гоминьдановскому режиму, в том числе и с некоторыми про-
слойками китайской буржуазии, а в период антияпонской нацио-
нально-освободительной войны 1937—1945 гг. — также со всеми
силами, оказывавшими сопротивление японским захватчикам,
в том числе и с гоминьдановским руководством. Такая политика
позволяла ей привлекать на сторону революционного лагеря
(либо нейтрализовать) промежуточные силы, а во время анти-
японской войны — также нейтрализовать в известной мере и го-
миньдановскую реакцию, побудить ее воздерживаться от откры-
той вооруженной борьбы против революционного лагеря. Осуще-
ствляя эту политику, КПК шла на некоторые уступки своим
шатким и ненадежным союзникам, не поступаясь, однако, сво-
ей стратегической линией на создание политического и военного
перевеса над гоминьдановской реакцией с целью успешного за-
вершения социалистического переворота в политической надст-
ройке.
Пока этот переворот был еще очень далек дт своего завер-
шения и пока опорными базами революции были отсталые сель-
ские районы, народно-демократическая власть там по характеру
своей социально-экономической деятельности выступала как
власть демократическая, а не социалистическая, хотя она и яв-
лялась зачатком политической надстройки социалистического
типа 51. Она не ставила своей непосредственной целью осущест-
вление социалистических преобразований, ибо это могло лишь
помешать успешному развертыванию народно-демократичееской
революции. В то же время, являясь властью трудящихся, руко-
водимых КПК, народно-демократическая власть по своей потен-
ции выступала как зачаток политической надстройки социали-
стического типа, ибо в ее лице создавалось орудие не только
для уничтожения остатков сословно-классовой стадии развития,
но и для коренных социалистических преобразований после раз-
решения вопроса о власти в масштабе всей страны 52. Эта со-
циалистическая потенция народно-демократической власти про-
являлась в том, что при ее активном содействии появились и
стали развиваться социалистические элементы в экономике и
368

культуре опорных баз в виде государственного и кооперативно-
го секторов хозяйства, в виде новой системы образования, осно-
ванной на социалистических принципах, и всевозможных куль-
турно-просветительных учреждений для трудящихся53. Хотя
эти социалистические элементы играли важную роль в экономи-
ке и культуре опорных баз революции 54, их удельный вес во
всей экономике и культуре страны оставался крайне ничтожным
вплоть до i946—1949 гг., когда, в связи с распространением на-
родно-демократической власти на крупные города и промыш-
ленные районы, в ее руки перешли многочисленные крупные
предприятия, принадлежавшие до того японским империали-
стам и гоминьдановской верхушке.
Таким образом, на стадии социалистического переворота в
политической надстройке социалистическая струя в обществен-
но-экономическом содержании китайской революции была не-
значительной вплоть до 1946—1949 гг. Она заметно усилилась
в указанные годы, однако вплоть до создания КНР в октябре
1949 г. народно-демократическая революция в Китае оставалась
демократической, а не социалистической по ее основному обще-
ственно-экономическому содержанию.
Указанный переворот, начавшийся Наньчанским восстанием
1 августа 1927 г., не был завершен в ходе гражданской войны
1927—1936 гг. вследствие огромного перевеса в силах на сторо-
не гоминьдановской реакции, а также вследствие начавшейся
осенью 1931 г. вооруженной агрессии японского империализма
против китайского народа, которая с июля 1937 г. вылилась з
захватническую войну против Китая. За время гражданской
войны 1927—1936 гг. КПК накопила огромный опыт создания
опорных баз революции, народных вооруженных сил и народно-
демократической власти. Она с большим успехом использовала
его в период национально-освободительной войны 1937—1945 гг.
для дальнейшего развертывания народно-демократической ре-
волюции. В ходе этой войны на оккупированной японцами тер-
ритории создавались новые многочисленные революционные ба-
зы — районы, освобожденные не только от японских оккупантов,
но и от власти гоминьдановской реакции. В целях достижения
антияпонского национального единства КПК пошла на ряд вре-
менных уступок гоминьдану и стоявшим за ним помещикам и
крупной («бюрократической») буржуазии. Она временно сняла
лозунги свержения гоминьдановского правительства, конфиска-
ции помещичьих земель и уничтожения добуржуазных общест-
венных отношений, отказалась от наименования руководимых
ею вооруженных сил Красной армией и от наименования народ-
но-демократической власти словом «советы» (сувэйай), несколь-
ко изменила ее организационные формы и согласилась считать
гоминьдановское правительство «национальным правительст-
вом Китая». Народно-демократическая революция приняла фор-
му войны государственно организованных сил революционного
лагеря во главе с КПК против японских захватчиков. Это был
24 Зак. 85
369

в то же время переворот в политической надстройке, направ-
ленный на утверждение народно-демократического строя i*
стране.
Созданием усилиями КПК в ходе национально-освободитель-
ной войны обширных освобожденных районов и мощных народ-
ных вооруженных сил была заложена прочная основа для ус-
пешного завершения социалистического переворота в политиче-
ской надстройке китайского общества. Сразу же после этой вой-
ны в Китае со всей остротой встал вопрос о государственной
власти. Разрешение его было основным содержанием народно-
освободительной войны 1946—1949 гг., проходившей уже при
ином соотношении сил лагеря народно-демократической револю-
ции и лагеря гоминьдановской реакции, нежели в ходе граждан-
ской войны 1927—1936 гг. В результате полной победы револю-
ционных сил народно-демократическая власть, впервые появив-
шаяся летом — осенью 1927 г. в отдельных сельских районах
страны, стала общегосударственной властью и утвердилась в ка-
честве социалистической политической надстройки китайского-
общества. Созданием Китайской Народной Республики завер-
шился в основном длительный и сложный процесс социалисти-
ческого переворота в политической надстройке китайского об-
щества, благодаря чему не только оказалась возможной быст-
рая ликвидация остатков сословно-классового строя, но и от-
крылась перспектива развития Китая по социалистическому пу-
ти. Иначе говоря, завершением указанного переворота были
созданы соответствующие условия для реализации закона не-
равномерного развития в плане положительного воздействия
надстроечных институтов и явлений на развитие производитель-
ных сил и производственных отношений.

ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Древневосточная история,— отмечает один из исследователей,— остава-
лась почти неизвестной во времена создания исторического материализма, по-
этому ее фактический материал мало использовался в трудах Маркса и Эн-
гельса» [228, с. 101—102]. Буквально то же самое можно сказать и о средне-
вековой социально-экономической истории неевропейских стран.
2 Об этих стадиях и их последовательной смене (неопределяемой как
«закон») речь шла еще в произведениях А. Тюрго и А. Сен-Симона.
3 Заслуживает, однако, внимания тот факт, что А. С. Поляков, выступав-
ший на пленуме Академии истории материальной культуры с докладом «К во-
просу о закономерностях развития феодальной формации в Китае», обосновы-
вал тезис об утверждении феодальной формации в Китае в XIII—XII вв.
до н. э. (см. [255]). Из его доклада не следовало, что феодализму в Китае
предшествовала рабовладельческая формация. Эта точка зрения не встретила
принципиальных возражений со стороны участников пленума.
4 Характерным примером такого «уточнения» и «исправления» Марксовой
теории общественных формаций применительно к высказываниям К. Маркса,
сделанным еще до ее создания, является книга В. И. Горемыкиной [87].
5 На этом постулате основывается система доказательств в книге В. Н. Ни-
кифорова [229].
8 Необходимость этого совмещения мотивировалась тогда следующим об-
разом: «В большинстве тех обществ, которые мы относим к истории древнего
мира, господствовала рабовладельческая формация, поэтому этот признак
должен лечь в основу выделения истории этих обществ в особый период.
Средние века для нас *— это в основном эпоха феодализма, который начинает
слагаться на европейской почве в V в., после гибели римского рабовладель-
ческого общества в результате революции рабов и нашествия древних герман-
цев» [201, с. 439].
7 В связи с этим (не говоря уже о несоответствии историческим фактам)
неправомерным выглядит изображение в исторической литературе перехода
от «рабовладельческой формации» к «феодальной формации» как совершивше-
гося повсеместно на рубеже между древностью и средневековьем.
8 На той же самой методологической несообразности основаны, например,
книга «Общее и особенное в историческом развитии стран Востока» [234] и
статьи Г. Ф. Ильина [117] и Ю. В. Качановского [157], в которых за общее
для всех стран принимается специфика некоторых стран древней и средне-
вековой Западной Европы, а за особенное для стран Востока — специфика
этих стран, рассматриваемая относительно специфики стран древней и средне-
вековой Западной Европы.
9 «В железных орудиях труда древнего Рима и Китая,— отмечает один
из исследователей,— был достигнут предел ручного и тяглового труда, допу-
стимый условиями места и времени. В средние века и в новое время на кон-
тиненте Европы достижения в ручном и тягловом земледелии были незначи-
тельны. Лишь с конца XVIII и начала XIX в. под влиянием развития капи-
тализма в Европе произошли существенные изменения в сельскохозяйствен-
ной технике» [285, с. 9].
10 Правда, экономический подход к формам добуржуазной частнособствен-
нической эксплуатации включает в себя и некоторые правовые характери-
стики, однако, как будет показано далее, речь идет о совсем не тех харак-
теристиках, которые употребляются при правовом подходе.
11 Об этом свидетельствует самое название той главы III тома «Капи-
24*
371

тала», где рассматриваются формы докапиталистической земельной ренты,—
«Генезис капиталистической земельной ренты».
12 Возможно, что определение докапиталистической ренты в качестве
«феодальной» идет от Е. А. Косминского, который в свое время писал: «При-
бавочный труд или прибавочный продукт, присвояемый сеньором в условиях
феодального способа производства, мы называем феодальной земельной рен-
той» [180, с. 7]. Во всяком случае, иностранные исследователи, когда они го-
ворят о «феодальной ренте», ссылаются на Е. А. Косминского, а не на Маркса
(см., например, [469, с. 191, 22ЭД).
13 Говоря об основной причине «кризиса рабовладельческой системы» в
Римской империи, некоторые историки ссылаются на высказывания Ф. Эн-
гельса о том, что «античное рабство пережило себя», что оно «сделалось
экономически невозможным», так как перестало приносить доход, что оно за-
вело римский мир «в безысходный тупик» и что «мелкое хозяйство снова
(курсив наш.— В. И.) сделалось выгодной формой земледелия» [18, с. 148—
149J. Иначе говоря, речь идет не об открывающих новые возможности пере-
воротах в производительных силах и производственных отношениях, а лишь
о возврате к мелкому сельскохозяйственному производству, существовавшему
до того, как рабство стало господствующей формой частнособственнической
эксплуатации.
Другие же историки обычно объясняют кризис рабовладельческой систе-
мы в Римской империи резким сокращением притока извне масс рабов в связи
с прекращением завоевательных войн римлянами.
м Пытаясь обосновать такой подход, один из его сторонников утверждал
даже, что «выдвижение на первый план при характеристике формаций про-
изводительных сил, техники означает отход от марксистско-ленинского пони-
мания формаций, переход на позиции „теории стадий" У. Ростоу» [341, с. 92].
15 В некоторых работах (см., например, [74, с. 54]) можно прочитать, что
в Китае в XV—XI вв. до н. э. при пахоте будто бы использовались в качест-
ве тягловой силы домашние животные. Это утверждение не соответствует
действительности.
16 Однако китайские авторы, разделяющие концепию, согласно которой:
шанско-иньское общество (так же как и предшествующее ему полулегендар-
ное общество Ся) было рабовладельческим, бездоказательно характеризуют
упомянутых общинников в качестве рабов, посаженных на землю (см., на-
пример, [435, с. 13—16]). Они утверждают также, что помимо этих «рабов»
в шанско-иньском обществе имелось и свободное «простонародье», но чем
оно занималось, остается неизвестным.
17 Иная точка зрения по данному вопросу развивается ,в одной из работ
Л. С. Васильева [71], который неправомерно связывает эксплуатацию человека
человеком лишь с частной собственностью на средства производства. Он,,
вслед за некоторыми западными авторами, отрицает самую возможность на-
логовой эксплуатации. Налоги, по его утверждениям, связаны «не с эксплуа-
тацией, а с разделением труда и функцией между управителями и управляе-
мыми» [71, с. 39], которое предполагает закономерное неравенство в распре-
делении и «престижное потребление» управителей. Шанско-иньское общество-
он изображает в качестве предгосударственной организации «чифдом», осно-
ванной на «редистрибуции», т. е. на перераспределении налоговых средств
на началах «реципрокности», т. е. простого обмена деятельностями. «Земле-
делец,— пишет Л. С. Васильев,— отдавал свой труд и продукт, получая вза-
мен гарантию нормального существования в рамках развитой структуры» [71 „
с. 43]. Однако все это, если следовать такой логике, с равным основанием
можно отнести и к любой частнособственнической эксплуатации. Судя по все-
му, в основе такого подхода лежит непонимание того, что эксплуатация как
систематическое отчуждение и присвоение прибавочного труда и прибавоч-
ного продукта непосредственных производителей* выходящее за рамки обыч-
ного обмена деятельностями, может осуществдяться в самых различных
формах.
18 Китайские авторы, разделяющие концепцию, согласно которой чжоуское
общество было феодальным, характеризуют чжоуские общины, по аналогии:
с западноевропейским средневековьем, в качестве «феодальных сеньорий»..
372

Соответственно «общественное поле» каждой такой общины они обычно опи-
сывают как землю, на которой сеньор вел свое домениальное хозяйство за
счет принудительного труда общинников, а последних трактуют как крепост-
ных, отбывающих барщину на домене сеньора, но не бывших лично зави-
симыми от него и пользовавшихся определенной личной свободой (см.,
например, [404, т. 1, с. 50]), что, кстати, противоречит понятию «крепостничест-
во». Другие китайские ученые, придерживающиеся концепции, согласно ко-
торой феодализм утвердился в Китае в V в. до н. э., характеризуют указан-
ные общины как рабовладельческие хозяйства, а общинников — в качестве
рабов, посаженных на землю (см., [435, с. 16—17]). Однако в обоих случаях
доказательствами служат лишь аналогии с западноевропейской действитель-
ностью периода древности и средневековья.
1,9 Например, к концу царствования династии Мин (1368—1644) общее
число близких и дальних родственников императорского дома, не «внимавших
никаких должностей и содержавшихся за счет казны (им запрещалось зани-
маться физическим трудом), превышало 100 тыс. человек. На их содержание
расходовалось зерна больше, чем потребляло его всё население минском сто-
лицы (свыше 1 млн. человек), и эти расходы ложились тяжелым бременем
на государственную казну [335, с. 230].
20 В указанной работе Ж. Ж. Руссо утверждал, что государство возникло
в результате появления частной собственности на землю и что оно являлось
не более чем хитроумным изобретением богатых с целью держать под своим
контролем эксплуатируемых и неимущих [279, с. 68 и ел.]. Однако эта идеи
не основывалась на изучении конкретно-исторического материала, носила чи«
сто умозрительный характер и, по словам ее автора, была не более чем ги-
потезой. Видимо, с ней связано столь же умозрительное заключение, что госу-
дарство должно «отмереть» за ненадобностью вместе с исчезновением экс*
плуататорской собственности на средства производства.
Один из советских исследователей, отмечая, что Ж. Ж. Руссо «не прибе-
гает к конкретным историческим данным, а исходит из умозрительных по-
строений», писал вместе с тем, что в последних «можно обнаружить черты
материализма, диалектики, историзма» и что его идеи можно оценить «как
диалектико-материалистические прозрения» [181, с. 174, 176]. На наш же
взгляд, любые умозрительные построения, не основанные на конкретных ис-
торических данных, имеют очень мало общего с диалектическо-материали-
стическим методом, с принципом конкретности каждой истины.
21 Тогда же водяные мельницы распространились из Китая в Корею, ма-
тем — в Японию [489, с. 400].
22 В дальнейшем производство железа в Китае, по утверждению Хар-
туэлла, стало постепенно сокращаться и спустя три века уменьшилось вдвое
[468, с. 155].
23 Мы не приводим официальные данные, относящиеся к концу XVII —
началу XVIII в., поскольку в них учитывалось не все население, а только на-
логоплательщики.
24 Для сравнения укажем, что к 1934 г. численность населения Китая уве-
личилась примерно до 500 млн. человек, т. е. на 25% по сравнению с 30—
40-ми годами XIX в., тогда как площадь обрабатываемой земли выросла до
1400 млн. му [153, с. 320], т. е. на 54%, по одним подсчетам, и на 80% •■
по другим. Это увеличение площади обрабатываемых земель произошло и
значительной мере за счет широкой колонизации Маньчжурии китайцами пос-
ле снятия запрета на их переселение туда.
25 Ли — мера длины, равная 0,5 км. В период древности и средневековья
ее величина неоднократно изменялась, несколько увеличиваясь или умень-
шаясь.
26 Во 2 г. н. э. общая численность населения Китая, по официальным
данным, достигала почт 59$ млн> человек [112, с. 203].
27 По некоторым другим данным, податные крестьяне во время правления
династии Тан были обязаны платить по 2,5 даня зерна со 100 му полевой
земли [371, с. 78—79]. Видимо, размер платы зерном варьировался в зависи-
мости от плодородия почвы и местных условий.
373

28 В данном случае неясно, идет ли речь о крепостничестве, облекавшем-
ся в форму арендных отношений, или же об оброчном невольничестве.
29 В источниках они чаще всего фигурируют под названием цза ху и
ли ху.
* Видимо, именно с этим связан, например, тот факт, что, согласно сохра-
нившимся в Дуньхуане документам периода Тан, в 17 из 26 случаев наслед-
ственные наделы податных крестьян превышали размеры их подушных на-
делов, лишь в 8 случаях вторые были больше первых и в 1 случае дело
представлялось неясным [406, с. 39].
31 Школы в средневековом Китае содержались главным образом на до-
ходы от выделенных им государством в собственность земель.
32 Рост удельного веса казенного землевладения произошел в первом
случае, видимо, за счет захвата чжурчжэнями частновладельческих земель
и передачи их в собственность военизированным родо-племенным организа-
циям завоевателей — менъань и моукэ, а во втором случае — за счет прину-
дительной массовой скупки казной земель крупных владельцев.
33 Начиная с XVIII в. часть казенных земель стала разными путями пе-
реходить в собственность крестьян и помещиков. Этот процесс особенно уси-
лился во второй половине XIX в.
34 Вместо этого сошлемся на следующее замечание одного из советских
исследователей, академика С. И. Солнцева: «При знакомстве с учением Марк-
са об общественных классах приходится считаться с двумя обстоятельствами,
затрудняющими правильность понимания его учения: во-первых, с тем, что
Маркс нигде не подвергал вопроса о классах специальному исследованию и
изложению, нигде не останавливался над этой проблемой как самостоятель-
ной проблемой... во-вторых, с тем, что терминология, к какой он прибегает
при изложении различного рода положений в связи с вопросом о социальных
классах, страдает недостаточной определенностью; самое понятие „класс4*,
„классы" у Маркса нередко употребляется в различном значении: обозначая
понятием класса две крупные категории лиц, на которые распадается общест-
во в процессе общественного производства, Маркс в то же время нередко на-
зывает классами и отдельные фракции этих делений... например... отдельные
слои буржуазии... мещанство и крестьянство, и низшие слои общества, со-
ставленные из общественных отбросов, подонков общества и проч. Чтобы пра-
вильно определить действительные взгляды Маркса по вопросу о социальных
классах, необходимо не считаться строго с Марксовой терминологией, обра-
щать внимание не на форму выражения, а на сущность тех или иных поло-
жений, высказанных Марксом по данному вопросу, и вместе с тем руковод-
ствоваться как общей социологической конструкцией мировоззрения Маркса,
так и методом Марксова учения» [304, с. 375—376]. В данной работе все это
учитывается.
35 Это название стало применяться в качестве наименования несвободных
ранее, «после того, как завоевательные походы Каролингов против сорбов,
венцов и аваров обратили в рабство в пользу немецких землевладельцев це-
лые массы славян» [239, с. 372].
36 Впрочем, при некоторых императорах, например при основателе мин-
ской династии Чжу Юаньчжане, практиковались при дворе и телесные нака-
зания чиновников.
37 Дань =103,5 л.
38 Часть этого жалованья выдавалась деньгами.
39 Евнухи, например, в XV в. имели ранги от 4-го первой степени до 8-го
той же степени. В отдельные периоды, в частности в I—II и XV—XVI вв.,
некоторые из них удостаивались и более высоких рангов.
40 Однако такое положение складывалось не во всех государствах, ко-
торые создавались на территории Китая соседними народами-завоевателями.
Так, в государствах Раннее Чжао (304—329) и Северное Вэй (386—534), су-
ществовавших на территории Северного Китая1, правящая знать из среды
инонациональных завоевателей осуществляла политику окитаивания своих со-
племенников и не вводила для них особую, привилегированную сословную
стратификацию.
41 В течение 259-летнего периода — с 722 г. и до 464 г. до н. э.— в Китае
374

было всего лишь 38 лет без междоусобных войн, а на 242-летний период —
с 463 г. по 222 г. до н. э.— приходится 89 мирных лет [474, с. 56, 64].
42 Цин, шэн — китайские музыкальные инструменты.
4,3 Приводим запись об одном из таких «предостережений», зафиксиро-
ванную в династийной «Истории Хань»: «В первом году эры Юаньфэн (80 г.
до н. э.) в Янь появилась желтая крыса, которая, держа хвост во рту, стала
танцевать в главных воротах дворца вана. Когда ван вышел посмотреть на
нее, крыса продолжала танцевать. Тогда он приказал одному из чиновников
угостить ее вином и сушеным мясом, но крыса продолжала танцевать без
остановки весь день и всю ночь, пока не издохла... В то время яньский ван
Лю Тань плел заговор, и это было предзнаменованием того, что он скоро
умрет. В том же месяце заговор был раскрыт, и его приговорили к смертной
казни» [496, с. 188—189].
44 В конфуцианское каноническое «Пятикнижие» входят «И цзин» («Кни-
га перемен»), «Шу цзин» («Книга истории»), «Ши цзин» («Книга песен»),
«Ли цзи» («Трактат о правилах поведения») и «Чунь цю» («Вёсны и осе-
ни») — летопись, приписываемая Конфуцию.
45 К 1914 г. в Китае было создано 865 механизированных предприятий
(включая шахты и рудники), в том числе 649 принадлежавших национально-
му частному и казенному капиталу и 216 — иностранному (226, с. 194]. Боль-
шая часть их (685 предприятий) была основана в 1895—1913 гг. Кроме того,
было построено около 10 тыс. км железных дорог (главным образом иностран-
цами либо на займы, полученные от иностранных банков), созданы иностран-
ные и китайские речные и морские судоходные компании, линии телеграфной
и телефонной связи, сеть банковских и страховых компаний. Существовало
также более 21 тыс. мелких мануфактур и мастерских с числом рабочих в
каждой не менее 7 человек [437, с. 342].
46 Фабрично-заводской пролетариат Китая в 1894 г. насчитывал около
100 тыс. человек, не считая транспортников, докеров и работников коммуналь-
ного хозяйства [227, с. 197]. К 1914 г. его численность превысила 500 тыс., а
вместе с наемными рабочими мануфактур и мастерских — 657 тыс. человек
[437, с. 342].
47 Численность наемных рабочих на предприятиях китайского националь-
ного капитала увеличилась с 680 тыс. человек в 1915 г. до 1100 тыс. человек
в 1919 г. [120, с. 7]. Кроме того, многие сотни тысяч китайских пролетариев
работали на предприятиях, принадлежавших иностранному капиталу. Всего
в Китае в 1919 г. насчитывалось 3 млн. рабочих [437, с. 334], занятых в фаб-
рично-заводской промышленности, на транспорте и в других отраслях хозяй-
ства.
48 В отечественной литературе утвердилась неправомерная, на наш взгляд,
традиция относить начало буржуазно-демократической революции в Китае к
событиям 30 мая 1925 г.— началу мощной антиимпериалистической забастов-
ки в Шанхае. Эта традиция восходит своими истоками к тем временам, ког-
да единственной формой развития революции считались массовые народные
выступления в городах. Однако опыт революционного движения послеоктябрь-
ской эпохи свидетельствует, что существуют самые разнообразные формы раз-
вития революции как процесса развертывания переворота в политической
надстройке общества (подробнее об этом см. [145]). В частности, народно-
демократические революции в Китае, Югославии, Албании, Вьетнаме, Лаосе,
на Кубе и в Анголе начинались созданием народных вооруженных сил и опор-
ных баз на периферии, в сельских районах и развертывались главным обра-
зом в форме народно-освободительной либо национально-освободительной
войны. Учитывая это, мы относим начало китайской буржуазно-демократиче-
ской революции к 1924 г., когда были созданы единый революционный фронт,
революционная армия и опорная база революции в Гуандуне. Кстати сказать,
в исторической науке КНР начало этой революции также принято датировать
1924 г. *.'•
49 В решениях VI съезда КПК (1928 г.) указывалось: «Стратегическая
линия должна быть такова: главный враг — помещики, тухао (сельские дес-
поты.— В. //.), шэньши, основная опора пролетариата в деревне — бедное
крестьянство, его прочный союзник — середняки; неправильным будет наме-
375

ренно усиливать борьбу против кулачества, ибо это приводит к смазыванию
главного противоречия между крестьянством и помещиками; однако это не
значит, что следует отбросить классовую борьбу против кулаков-полупоме-
щиков» (433, с. 166]. Строительство народно-демократической власти в опор-
ных базах осуществлялось в соответствии с этой линией на основе специаль-
ной резолюции указанного съезда, в которой говорилось «Большая часть де-
путатов должна избираться непосредственно из рабочих и крестьян-бедняков»,
«батраки и рабочие элементы данного района должны иметь по преимуществу
сравнительно большее число депутатов» [433, с. 172, 178]. Безраздельное ру-
ководство народно-демократической властью и народными вооруженными си-
лами осуществляла КПК.
50 Основной костяк выборных органов народной власти в опорных базах
обычно составляли представители деревенской бедноты. Так, в составе
400 депутатов съезда советов опорной базы Хэнань—Аньхой—Хубэй, состо-
явшегося в июле 1931 г., насчитывалось 50 рабочих, 270 крестьян-бедняков
и 50 крестьян-середняков [300, с. 412]. В составе 821 депутата II съезда ки-
тайских советов, состоявшегося в январе 1934 г., в центральной опорной базе
в Цзянси, было 8 промышленных рабочих, 279 ремесленных рабочих и чер-
норабочих и 425 бедняков и середняков [79, с. 55]. Представителям деревен-
ской бедноты обычно принадлежало большинство мест в выборных органах
власти в опорных базах и в периоды национально-освободительной войны
1937—1945 гг. и народно-освободительной войны 1946—1949 гг. (см., напри-
мер, [389, с. 17; 442, с. 69—79]).
51 В отечественной литературе обычно смешиваются характер переворота
в политической надстройке, определяемый потенцией возникающей револю-
ционной власти, и общественно-экономическое содержание революции на ста-
дии этого переворота, обусловленное существующими социально-экономиче-
скими отношениями и требованиями тактики максимального расширения со-
циальной базы революционного лагеря. Это приводит к ряду неправомерных
выводов и заключений при рассмотрении процесса развития китайской на-
родно-демократической революции, а также к неадекватной трактовке ряда
документов Коминтерна, относящихся к ее первой фазе.
52 Демократический характер деятельности народной власти в опорных
базах революции и ее социалистическая потенция были отражены в приня-
тых в ноябре 1931 г. I съездом китайских советов «Основных положениях
конституции», где заявлялось, что эта власть «защищает коренные интересы
рабочих и крестьян, ограничивает развитие капитализма, освобождает трудя-
щиеся массы от капиталистической эксплуатации с тем, чтобы повести их к
социализму» [394, с. И]. Те же положения повторялись и вупринятой II съез-
дом китайских советов в январе 1934 г. «Основной конституционной програм-
ме Китайской Советской Республики» (см. [299, с. 29]).
53 Государственный сектор хозяйства революционных баз в период граж-
данской войны 1927—1936 гг. состоял из рабоче-крестьянских банков, выпу-
скавших свою валюту, а также из небольших полукустарных арсеналов, по-
шивочных мастерских, типографий, бумажных мануфактур и др. В сектор
кооперативного хозяйства входили кустарно-промысловые, потребительские и
другие кооперативы, а также товарищества трудовой взаимопомощи. В цент-
ральной революционной базе в Цзянси были созданы 3052 «ленинские шко-
лы» для детей, 6462 вечерние школы для взрослых, 1656 клубов, «советский
институт», институт марксизма-ленинизма, Педагогический институт
им. В. И. Ленина и др., а также выпускались 34 периодических издания (га-
зеты и журналы) для трудящихся тиражом от 3 тыс. до 50 тыс. экземпляров
каждое (см. [359, с. 115—120]). Еще большее развитие государственный -и
кооперативный сектора хозяйства, а также сеть различных культурно-просве-
тительных учреждений и учебных заведений различных ступеней в опорных
базах революции получили в период национально-освободительной войны
1937—1945 гг. и тем более в период народно-освободительной войны 1946—
1949 гг.
54 Например, в пограничном районе Шэньси—Ганьсу—Нинся к 1943 г.
доля казенных и кооперативных полукустарных и кустарных предприятий в
валовой промышленной продукции составляла 78% [372, с. 30].

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ*
1. Маркс К. Нищета философии.— Т. 4.
9. Маркс К. Из рукописного наследства К. Маркса.— Т. 12.
3. Маркс К. К критике политической экономии.— Т. 13.
4. Маркс К. Наброски ответа на письмо В. И. Засулич.— Т. 19.
г;. Маркс К. Капитал. Т. I.—Т. 23.
6. Маркс К. Капитал. Т. II.—Т. 24.
7. Маркс К. Капитал. Т. III, ч. II.—Т. 25, ч. 2.
8. Маркс К. Теории прибавочной стоимости. Ч. I.— Т. 26, ч. 1.
9. Маркс К. Теории прибавочной стоимости. Ч. III.— Т. 26, ч. 3.
10. Маркс К. Письмо П. В. Аненкову, 28 декабря 1846 г.—Т. 27.
11. Маркс К. Конспект книги Льюиса Г. Моргана «Древнее общестно». ■
Т. 45.
12. Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859 годов.— Т. 46, ч. 1.
13. Маркс К. Экономическая рукопись 1861—1863 годов.— Т. 47.
14. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология.— Т. 3.
15. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке.— Т. 19.
16. Энгельс Ф. Франкский период.— Т. 19.
17. Энгельс Ф. Анти-Дюринг.— Т. 20.
18. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государст-
ва.—Т. 21.
19. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой филосо-
фии.—Т. 21.
20. Энгельс Ф. Письмо К. Марксу (начало октября 1844 г.).— Т. 27.
21. Энгельс Ф. Письмо И. Блоху, 21 сентября 1890 г.—Т. 37.
22. Энгельс Ф. Письмо К. Шмидту, 27 октября 1890 г.— Т. 37.
23. Энгельс Ф. Письмо Ф. Мерингу, 14 июля 1893 г.— Т. 39.
24. Энгельс Ф. Письмо В. Боргиусу. 25 января 1894 г.—Т. 39.
25. Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социлл
демократов.— Т. 1.
26. Ленин В. И. К характеристике экономического романтизма.— Т. 2.
27. Ленин В. И. Развитие капитализма в России.— Т. 31
28. Ленин В. Я. Рецензия на книгу А. Богданова «Краткий курс экономи-
ческой науки».— Т. 4.
29. Ленин В. И\ Аграрная программа русской социал-демократии.— Т. 6.
30. Ленин В. И. Вульгарный социализм и народничество, воскрешаемые со-
циалистами-революционерами.— Т. 7.
31. Ленин В. И. По поводу юбилея.— Т. 20.
31а. Ленин В. И. Три источника и три составных части марксизма.— Т. 23.
32. Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма.— Т. 27.
33. Ленин В. И. Новые данные о законах развития капитализма в земледе-
лии.—Т. 27.
34. Ленин В. И. О «левом» ребячестве и мелкобуржуазности.— Т. 36.
35. Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский.— Т. 37.
36. Ленин В. И. Речь на 1-м Всероссийском съезде земельных отделоп, ко
митетов бедноты и коммун.— Т. 37.
37. Ленин В. И. Тезисы и доклад о буржуазной демократии и диктатур*
пролетариата.— Т. 37.
* Работы К. Маркса и Ф. Энгельса даны по 2-му изданию Сочшичтн,
В. И. Ленина — по Полному собранию сочинений.
,477

38. Ленин В. И. О государстве.— Т. 39.
39. Ленин В. И. Великий почин—Т. 39.
40. Ленин В. И. Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата.—
Т. 39.
41. Ленин В. И. Доклад о продовольственном налоге 9 апреля 1921 г.—
Т. 43.
42. Ленин В. И. О продовольственном налоге.— Т. 43.
42а. Ленин В. И. О нашей революции.— Т. 45.
43. Аграрные отношения и крестьянское движение в Китае. М., 1974.
44. Адоратский В. Программа по основным вопросам марксизма. М., 1923.
45. Акатова Т. Н. Рабочее движение в Китае (1928—1937). М., 1983.
46. Анучин В. А. Географический фактор в развитии общества. М., 1982.
47. Афанасьев В. Г. Научное управление обществом. М-, 1968.
48. Афанасьев В. Г. Системность и общество. М., 1980.
49. Багатурия Г. А., Выгодский В. С. Экономическое наследие Карла Маркса.
М., 1976.
50. Барнав А. Введение во французскую революцию.— Хрестоматия по фран-
цузскому материализму. Вып. 2. Пг., 1923.
51. Белявский М. Т. Классы и сословия феодального общества в России.—
Вестник МГУ. Серия историческая. 1970, № 2.
52. Бернал Д. Наука в истории общества. М., 1956.
53. Бичурин Н. Я. [Иакинф]. Статистическое описание китайской империи.
Пекин, 1910.
54. Бокщанин А. А. Императорский Китай в начале XV в. М., 1976.
55. Бокщанин А. А. Удельные властители в Китае (конец XIV в.).— НАА.
1983, № 2.
56. Большая советская энциклопедия. 3-е изд. Т. 21, 27.
57. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. М., 1969.
58. Боровкова Л. А. Восстание «красных войск» в Китае. М., 1971.
59. Боровкова Л. А. Численность бюрократического аппарата империи Мин
и роль государственных экзаменов в его комплектовании.— Двенадцатая
научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы и до-
клады. Ч. 1. М., 1981.
60. Борох Л. Н. Общественная мысль Китая и социализм (начало XX в.).
М., 1984.
61. Боссюэт Ж. Б. Разговор о всемирной истории. М., 1761.
62. Буров В. Г. Мировоззрение китайского мыслителя XVII века Ван Чуань-
шаня. М., 1976.
63. Быков Ф. С. Зарождение общественно-политической и философской мыс-
ли в Китае. М., 1966. '
64. Вайнштейн О. Л. Историография средних веков. М.— Л., 1940.
65. Ванин Ю. В. Феодальная Корея в XIII—XIV вв. М., 1960.
66. Васильев К. В. Пожалование поселений и раздача земель в древнем Ки-
тае в V—III вв. до н. э.— Проблемы социально-экономической истории
древнего мира. М.— Л., 1963.
67. Васильев К. В. Некоторые черты западночжоуской религиозной доктри-
ны.— Научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы
и доклады. М., 1971.
68. Васильев К. В. Центральная власть и органы местного управления в годы
расцвета Западного Чжоу.— История и культура Китая. М., 1974.
69. Васильев Л. С. Аграрные отношения и община в древнем Китае. М., 1961.
70. Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970.
71. Васильев Л. С. Проблемы генезиса китайского государства. М., 1983.
72. Васильев Л. С, Стучевский И. А. Три модели возникновения и эволюции
докапиталистических обществ.— ВИ. 1966, № 2.
73. Власов К., Иванов К. Докапиталистические способы производства.— ЭН.
1980, № 9.
74. Возникновение и развитие земледелия. М., 1967.
75. Волков Г. Н. Истоки и горизонты прогресса. М., 1976.
76. Волков Г. Н. Социология науки. М., 1968.
77. Волков Г. Н. Эра роботов или эра человека? М., 1965.
378

78. Воробьев М. В. Чжурчжэни и государство Цзинь. М., 1975.
79. Второй съезд китайских советов. М., 1935.
80. Гегель Г. Философия истории.—Сочинения. Т. 8. М.—Л., 1935.
81. Гегель Г. Философия права.—Сочинения. Т. 7. М.—Л., 1934.
82. Гердер И. Идеи к философии истории человечества. М., 1977.
83. Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. М., 1883.
84. Го Мо-жо. Бронзовый век. М., 1959.
85. Го Мо-жо. Эпоха рабовладельческого строя. М., 1956.
86. Горев Б. И. Очерки исторического материализма. М., 1925.
87. Горемыкина В. И. Возникновение и развитие первой антагонистической
формации в средневековой Европе. Минск, 1982.
88. Грачев В. П. Сербская государственность в X—XIV вв. М., 1972.
89. Григорьян Т. Г. Природа и общество. М., 1977.
90. Губайдулин В. М. Революционная власть в освобожденных районах Ки-
тая (1937—1945). Новосибирск, 1981.
91. Гуляев В. И. Древнейшие цивилизации Мезоамерики. М., 1972.
92. Гуляев В. И. Города-государства майя. М., 1979.
93. Дандамаев М. А. Рабство в Вавилонии VII—IV вв. до н. э. М., 1974.
94. Данилова Л. В. Актуальные проблемы анализа производительных сил до-
капиталистических классовых обществ.— ФН. 1983, № 6.
95. Данилова Л. В. Дискуссионные проблемы теории докапиталистических
обществ.— Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968,
96. Данилова Л. В. Природные и социальные факторы производительных
сил на докапиталистических стадиях общественного развития.— Общество
и природа. М., 1981.
97. Дао и даосизм в Китае. М., 1982.
98. Диалектика общего и особенного в историческом процессе. М., 1978.
99. Десницкий С. Е. Юридические рассуждения о разных понятиях, какие
имеют народы о собственности имения в различных состояниях обще-
жительства.— Избранные произведения русских мыслителей второй поло-
вины XVIII в. Т. 1. М., 1952.
100. Древнекитайская философия. Т. 1—2. М., 1972—1973.
101. Думан Л. И. К вопросу о происхождении учения о Сыне Неба (тянь
цзы).— Четвертая научная конференция «Общество и государство в Ки-
тае». Тезисы и доклады. Ч. 2. М., 1973.
102. Думан Л. И. Пожалование земельных владений в древнем Китае.— Об-
щество и государство в Китае. М., 1981.
103. Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй древнего Дву-
речья. Шумер. М., 1959.
104. Дьяконов И. М. Рабы, илоты и крепостные в ранней древности.— ВДИ.
1973, № 4.
105. Дьяконов М. М. Очерк истории древнего Ирана. М., 1961.
106. Ермаченко И. С. Рынки Чанъаня — западной столицы империи Тан.—
КСИНА. Вып. 66. М., 1963.
107. Ершов Ю. Г. Принцип историзма в периодизации всемирной истории.--
Ежегодник философского общестза СССР, 1984. М., 1984.
108. Жуков Е. М. О периодизации всемирной истории.—ВИ. 1960, № 8.
109. Жуков Е. М. и др. Теоретические проблемы всемирно-исторического про-
цесса. М., 1979.
ПО. Заботин П. С. Преодоление заблуждения в научном познании. М., 1979.
111. Зайончковский В. А. Отмена крепостного права в России. М., 1968.
112. Захаров И. Историческое обозрение народонаселения Китая.— Труды Рос
сийской духовной миссии в Пекине. Т. 1. Пекин, 1909.
ИЗ. Захаров И. Поземельная собственность в Китае.— Труды членов РоссиЛ
ской духовной миссии в Пекине. Т. 2. СПб., 1853.
114. Зворыкин А. А. и др. История техники. М., 1962.
115. Изложение учения Сен-Симона. М., 1961.
116. Израитель В. Я. Проблемы формационного анализа общественного раз-
вития. Горький, 1975.
117. Ильин Г. Ф. Древность и средневековье. Проблема уровней рл.шитии про
изводительных сил.—НАА. 1976, № 6.
379

118. Илюшечкин В. П. Актуальные проблемы анализа производительных сил
докапиталистических классовых обществ.—ФН. 1983, № 6.
119. Илюшечкин В. П. Аренда в системе частнособственнической эксплуата-
ции древнего и средневекового Китая.— Аграрные отношения и крестьян-
ское движение в Китае. М., 1974.
120. Илюшечкин В. П. Движение «4 мая» и его историческое значение.—
Движение «4 мая» 1919 г. в Китае. М., 1971.
120а. Илюшечкин В. П. К вопросу о разработке политэкономической теории
сословно-классовых обществ.— ЭН. 1986, № 3.
121. Илюшечкин В. П. К вопросу о формационной характеристике древнего
и средневекового общества в Китае.— Социальная и социально-экономи-
ческая история Китая. М., 1979.
122. Илюшечкин В. П. Крестьянская война тайпинов. М., 1967.
123. Илюшечкин В. П. Крестьянский коммунизм тайпинов.— НАА. 1972, № 3.
124. Илюшечкин В. П. Региональные цивилизации и ступени развития мировой
цивилизации на примере истории Китая.— Пятнадцатая научная конфе-
ренция «Общество и государство в Китае». Тезисы докладов. Ч. 1. М.,
1984.
125. Илюшечкин В. П. Общее и особенное в развитии добуржуазных классо-
вых обществ.— Социальная и социально-экономическая история Китая.
М., 1979.
126. Илюшечкин В. П. О господствующих способах эксплуатации в древнем
и средневековом Китае.— Китай: государство и общество. М., 1977.
127. Илюшечкин В. П. О двух системах одноименных категорий в теории об-
щественных формаций.— Философские проблемы исторической науки.
Тарту, 1982.
128. Илюшечкин В. П. О первой межформационной (сословно-классовой) ре-
волюции в Китае.— Четырнадцатая научная конференция «Общество и
государство в Китае». Тезисы и доклады. Ч. 1. М., 1983.
129. Илюшечкин В. П. О системе и структуре частнособственнической экс-
плуатации. ИАН СССР СЭ. 1984, Я° 4.
130. Илюшечкин В. П. О феодализме в древнем Китае и двух тенденциях
развития китайского государства.— Тринадцатая научная конференция
«Общество и государство в Китае». Тезисы и доклады. Ч. 1. М., 1981.
131. Илюшечкин В. П. Проблемы формационной характеристики сословно-
классовых обществ. М., 1986.
132. Илюшечкин В. П. Развитие производительных сил и общественного про-
изводства в древнем и средневековом Китае.— Производительные силы
и социальные проблемы старого Китая. М., 1984. у
133. Илюшечкин В. П. Рентный способ эксплуатации в добуржуазных общест-
вах древности, средневековья и нового времени. М., 1971.
134. Илюшечкин В. П. Система внеэкономического принуждения и проблема
второй основной стадии общественной эволюции. М., 1970.
135. Илюшечкин В. П. Система и структура добуржуазной частнособственни-
ческой эксплуатации. Вып. 1—2. М., 1980.
136. Илюшечкин В. П. Сословная и классовая структура общества в древнем
и средневековом Китае.— Социальные организации в Китае. М., 1981.
137. Илюшечкин В. П. У истоков социально-исторической концепции К. Марк-
са.— Методологические проблемы истории марксистско-ленинской фило-
софии. М., 1986.
138. Илюшечкин В. П. Тайпины и конфуцианство.— Конфуцианство в Китае.
М., 1982.
139. Илюшечкин В. П. Теоретико-методологические проблемы общественного
развития.—НАА. 1983, № 2.
140. Илюшечкин В. П. Термины «общественно-экономический уклад» и «способ
производства» в работах К. Маркса и В. И. Ленина.— Философские проб-
лемы общественного прогресса. Горький, 1982.
141. Илюшечкин В. П. Типы экономической реализации докапиталистической
эксплуататорской собственности.— ЭН. 1983, № 9.
142. Илюшечкин В. П. Традиционные эпохи и общественные формации.—ФН.
1980, № 5.
380

143. Илюшечкин В. П. Ф. Энгельс о происхождении общественных классов
и государства и данные современной науки.— ФН. 1984, № 6.
144. Илюшечкин В. П. Цивилизации и общественные формации.— Цивилиза-
ции и исторический процесс. М., 1983.
145. Илюшечкин В. П. Эволюция и революция в истории общества.— Теоре-
тико-методологические проблемы общественного развития. М., 1986.
146. Индова Е. И. Крепостное хозяйство в начале XIX века. М., 1955.
147. Ипатова А. С. Патриотическое движение на юге Китая в 40-е годы XIX в.
М., 1976.
148. Историография античной истории. М., 1980.
149. История буржуазной социологии XIX —начала XX века. М., 1979.
150. История государства и права стран Азии и Африки. М., 1964.
151. История политических учений. Т. 1. М., 1971.
152. История стран зарубежной Азии в средние века. М., 1970.
153. История экономического развития Китая 1840—1948 гг. М., 1958.
154. Источниковедение истории древнего Востока. М., 1984.
155. Калинников А. А. Проблемы философии истории в системе Канта. М.,
1978.
156. Кареев Н. И. Введение в изучение социологии. СПб., 1907.
157. Качановский Ю. В. Проблемы истории Востока и сравнительно-истори-
ческий анализ.— НАА. 1976, № 4.
158. Качановский Ю. В. Рабовладение, феодализм или азиатский способ про-
изводства? М., 1971.
159. Кедров Б. М. Ленин и научные революции. М., 1980.
160. Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Теория и история. М., 1981.
161. К изучению истории. М., 1937.
162. Китай: государство и общество. М., 1977.
163. Китай: общество и государство. М., 1973.
164. Ключевский В. О. История сословий в России. Пг., 1918.
165. Книга правителя области Шан (пер. с кит.). М., 1968.
166. Кобзев А. И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия.
М., 1983.
167. Кобищанов Ю. М. Африканские феодальные общества: воспроизводство
и неравномерность развития.— Африка: возникновение отсталости и пути
развития. М., 1974.
168. Кобищанов Ю. М. Мелконатуральное производство в общинно-кастовы:,
системах Африки. М., 1982.
169. Ковалевский С. Д. Образование классового общества и государства ь
Швеции. М., 1977.
170. Козиков П. А. Проблемы соотношения научно-технической и социальной
революции. М., 1972.
171. Кокин М. Д., Папаян Г. К. «Цзин-тянь». Аграрный строй древнего Китая.
Л., 1930.
172. Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962.
173. Колесницкий Н. Ф. О некоторых типических и специфических чертах
раннеклассовых обществ.— ВИ. 1966, № 7.
174. Кондорсэ Ж. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разу-
ма. М., 1936.
175. Кондрашов В. О политико-экономической трактовке общественного спо-
соба производства.— ЭН. 1979, № 3.
176. Конт О. О системе позитивной политики.— Родоначальники позитивными.
Вып. 2. СПб., 1910.
177. Конфедератов И. Я. К вопросу о периодизации истории техники.—■ Во-
просы истории естествознания и техники. Вып. 4. М., 1957.
178. Конфуцианство в Китае. М., 1982.
179. Королев В. Об исходных производственных отношениях разных способом
производства.— ЭН. 1984, № 6.
180. Косминский Е. А. и др. Феодализм в Западной Европе. М., 1932.
.181. Кривушин Л. Т. Проблема государства и общества в домарксистской
мысли. Л., 1979.
38|

182. К рымов А. Г. Общественная мысль и идеологическая борьба в Китае
1900—1917 гг. М., 1972.
183. Крюков М. В. О развитии производительных сил в Китае в XV—XI вв.
до н. э.—НАА. 1964, М 4.
184. Крюков М. В. Род и государство в Китае.— ВДИ. 1961, № 1.
185. Крюков М. В. Социальная дифференциация в древнем Китае.— Разложе-
ние родового строя и формирование классового общества. М., 1968.
186. Крюков М. В. Формы социальной организации древних китайцев. М.,
1976.
187. Крюков М. В. и др. Древние китайцы: проблема этногенеза. М., 1978.
188. Крюков М. В. и др. Древние китайцы в эпоху централизованных импе-
рий. М., 1983.
189. Крюков М. В. и др. Китайский этнос на пороге средних веков. М., 1979.
190. Крюков М. В. и др. Китайский этнос в средние века (VII—XIII). М.г
1984.
191. Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса.
М., 1976.
192. Куликов В. В. Основные направления реализации материалистическога
понимания истории в политической экономии.— ЭН. 1978, № 12.
193. Курс политической экономии. Т. 1. М., 1970.
194. Кучера С. Китайская археология 1965—1976. М., 1977.
195. Кушнер П. [Кнышев]. Очерк развития общественных форм. М., 1928.
196. Лапина 3. Г. Политическая борьба в средневековом Китае. М., 1970.
197. Лапина 3. Г. Учение об управлении государством в средневековом Китае.
М., 1985.
198. Лепешинский К. В. О некоторых экономических последствиях маньчжур-
ского завоевания Китая.— Маньчжурское владычество в Китае. М., 1968.
199. Лилли С. Люди, машины и история. М., 1970.
200. Лооне Э. Н. Современная философия истории. Таллин. 1980.
201. Лукин М. Н. Избранные труды. Т. 3. М., 1963.
202. Лукин М. Н. Очерки по новейшей истории Германии 1890—1914 гг. М.—
Л., 1925.
203. Лукреций. О природе вещей. М., 1958.
204. Лурье И. М. и др. Очерки истории техники древнего Востока. М., 1940.
205. Мадьяр Л. И. Экономика сельского хозяйства Китая. М.— Л., 1928.
206. Макаровский А. А. Общественный прогресс. М., 1970.
207. Малявин В. В. Гибель древней империи. М., 1983.
208. Мамалуй А. П., Гриценко А. А. К вопросу о внутренней структуре ка-
тегории собственности.—И АН СССР СЭ. 1978, № 1. ,
209. Манандян Я. А. Проблемы общественного строя доаршакидской Арме-
нии.— Исторические записки. Вып. 15. М., 1945.
210. Манин Ю. М. НТР и экологизация производства. Минск, 1979.
211. Маркс — историк. М., 1968.
212. Марксистско-ленинская теория исторического процесса. Т. 1—2. М.,
1981—1983.
213. Массон В. М. Становление раннеклассового общества на древнем Восто-
ке.—В И. 1967, №6.
214. Материалы по экономической истории Китая в раннее средневековье.
М., 1980.
215. Медведев Е. М. Генезис феодальной формации в Индии.—Очерки эконо-
мической и социальной истории Индии. М., 1973.
216. Медведев К. К. К содержанию категории «производственные отноше-
ния».—ЭН. 1985, Ко 4.
217. Медведев Е. М. Феодальные отношения в древней и средневековой Ин-
дии.—НАА. 1970, № 5.
218. Мейер Э. Народонаселение в древности.— Народонаселение и учение о
народонаселении. М., 1897.
219. Мейман М. Н., Сказкин С. Д. К вопросу о непосредственном переходе
к феодализму на основе разложения первобытнообщинного способа про-
изводства.— ВИ. 1960, № 1.
382

220. Меликишвили Г. А. К вопросу о характере древнейших классовых об-
ществ.—ВИ. 1966, №11.
221. Мишин В. И. Общественный прогресс. Горький, 1970.
222. Мугрузин А. С. Аграрные отношения в Китае в 20—40-х годах. М., 1970.
223. Назаров В. Собственность: ее сущность и основные формы.— ЭН. 1975,
№ 11.
224. Научно-техническая революция и общественный прогресс. М., 1969.
225. Непомнин О. Е. Генезис капитализма в сельском хозяйстве Китая. М.,
1966.
226. Непомнин О. Е. Социально-экономическая история Китая. 1984—1914.
М., 1980.
227. Непомнин О. Е. Экономическая история Китая: 1864—1894. М., 1974.
228. Неронова В. Д. Введение в историю древнего мира. Пермь, 1973.
229. Никифоров Н. В. Восток и всемирная история. М., 1977.
230. Никифоров В. Н. Логика дискуссии и логика в дискуссии.— ВИ. 1968,
№ 2.
231. Новая история Китая. М., 1973.
232. Новейшая история Китая. Т. 1—2. М., 1983—1984.
233. Нцреев Р. М. Проблема «азиатского способа производства» в советской
историко-экономической литературе.— Вестник МГУ. Экономика. 1979,
№ 5.
234. Общее и особенное в историческом развитии стран Востока. М., 1966.
235. Общественно-экономические формации. Проблемы теории. М., 1979.
236. Общество и природа. М., 1981.
237. Оранский С. А. Основные вопросы марксистской социологии. Л., 1929.
238. О системе категорий и законов политической экономии. М., 1973.
239. Очерки из экономической и социальной истории древнего мира и средних
веков. СПб., 1899.
240. Очерки истории Китая с древности до опиумной войны. М., 1959.
241. Очерки истории техники докапиталистических формаций. М., 1936.
242. Очерки исторического материализма. Л., 1931.
242а. Очерки методологии познания социальных явлений. М., 1970.
243. Очерки экономической и социальной истории Индии. М., 1973.
244. Панюшев И. М. К вопросу о марксистском понимании способа производ-
ства.—ФН. 1965, № 4.
245. Пашков А. И. Вопросы экономической науки. М., 1973.
246. Переломов Л. С. Империя Цинь. М., 1962.
247. Переломов Л. С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая.
М., 1981.
248. Периханян А. Г. К вопросу о рабовладении и землевладении в Иране пар-
фянского времени.— ВДИ. 1952, № 4.
249. Периханян А. Г. Храмовые объединения Малой Азии и Армении. М.,
1955.
250. Петрушевский Д. Очерки по истории английского общества и государства
в средние века. Ч. 1. М., 1908.
251. Петрушевский И. П. Применение рабского труда в Иране и сопредель-
ных странах в позднее средневековье. М., 1960.
252. Плетников Ю. К. О природе социальной формы движения. М., 1971.
253. Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. Т. 3. М„ 1957.
254. Политическая экономия. Т. 1. М., 1969.
255. Поляков А. С. К вопросу о закономерности развития феодальной форма-
ции в Китае.— Быковский С. Н. и др. Основные проблемы генезиса и
развития феодального общества. М.— Л., 1934.
256. Полянский Ф. Я. Рабовладение и феодализм: их историческое место.-
ЭН. 1982, № 6.
257. Полянский Ф. Я. Вопросы политической экономии феодализма. М., 1980.
258. Попов П. Г. Краткий исторический очерк уголовного законодательства
Китая с древнейших времен до второй половины X в. по Р.Х.— Труды
третьего международного конгресса ориенталистов. Т. 1. СПб., 1о79
1880.
259. Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.
383-

260. Поршнева Е. Б. Учение «Белого лотоса» — идеология народного восста-
ния 1796—1804 гг. М., 1972.
261. Принцип историзма в познании социальных явлений. М., 1972.
262. Проблемы докапиталистических обществ в странах Востока. М., 1971.
263. Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968.
264. Проблемы методологии системного исследования. М., 1970.
265. Проблемы социально-экономических формаций. М., 1975.
266. Проблемы социальной структуры и идеологии средневекового общества.
Вып. 3. Л., 1980.
267. Проблемы теории социальной революции. М., 1976.
268. Производительные силы и социальные проблемы старого Китая. М., 1984.
269. Производительные силы как философская категория. Материалы круг-
лого стола.— ВФ. 1981, № 5, 9.
270. Развитие политической экономии в СССР и ее актуальные задачи на
современном этапе. М., 1981.
271. Разложение родового строя и формирование классового общества.— М.г
1968.
272. Ребрикова Н. В. Очерки по истории Таиланда. М., 1961.
273. Рейхардт В. Очерки по экономике докапиталистических формаций. М.—
Л., 1934.
274. Репина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство в Англии
XIV в. М., 1979.
275. Рогожин А. И., Страхов Н. Н. История государства и права рабовла-
дельческого Китая. М., 1960.
276. Рожков Н. А. Русская история в сравнительно-историческом освещении.
Т. 1—12. М., 1918—1926.
277. Роль географического фактора в истории докапиталистических обществ.
Л., 1984.
278. Рузавин Г. И. Научная теория. М., 1978.
279. Руссо Ж. Ж. О причинах неравенства. СПб., 1907.
280. Сафаров Г. И. Очерки по истории Китая: М., 1933.
281. Свистунова Н. П. Аграрная политика минского правительства во второй
половине XIV в. М., 1966.
282. Свистунова Н. П. Казенное ремесло танского периода (VII—X вв.).—
История и культура Китая. М., 1974.
283. Селезнев М. А. Понятие общественно-экономической формации в струк-
туре философского и исторического знания.— Общественно-экономические
формации. М., 1978.
284. Селезнев М. А. Социальная революция. М., 1971.
285. Семенов С. А. Происхождение земледелия. М., 1974.
286. Семенов Ю. И. Значение категории «общественно-экономический уклад»
для анализа социального строя общества.— ФН. 1976, № 3.
287. Семенов Ю. И. Категория «общественно-экономические уклады» и ее
значение для философской и исторической наук.— ФН. 1964, № 3.
288. Семенов Ю. И. Проблема социально-экономического строя древнего Во-
стока.— НАА. 1966, № 1.
289. Семенов Ю. И. Теория общественно-экономических формаций и всемирно-
исторический процесс.— НАА. 1970, № 5.
290. Сен-Симон А. Избранные сочинения. Т. 2. М., 1948.
291. Сен-Симон А. Очерк науки о человеке.— Родоначальники позитивизма..
Вып. 3. СПб., 1910.
292. Симония Н. А. Страны Востока: пути развития. М., 1976.
293. Симоновская Л. В. Возникновение и развитие государства в древнем
Китае.— Исторический журнал. 1940, № 7.
294. Синицин Е. П. Конфуцианство в эпоху Цинь.— История и культура Ки-
тая. М., 1974.
295. С'казкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в
средние века. М., 1968.
296. Смолин Г. Я. Антифеодальные крестьянские восстания в Китае второй
половины X —первой четверти XII в. М., 1974.
384

297. Смолин Г. Я. К вопросу о крепостничестве в Китае.—Ленин и проблемы
истории стран Азии. Л., 1970.
298. Советская историческая энциклопедия. Т. 1—16.
299. Советские районы Китая. Законодательство 1931—1934. М., 1977.
300. Советы в Китае. М., 1934.
301. Современные проблемы социологии. М., 1974.
302. Созин И. В. К вопросу о причинах перехода восточных славян от перво-
бытнообщинного строя к феодализму.— ВИ. 1957, № 6.
303. Соколова М. Н. Возникновение феодального землевладения и класса фео-
далов в Англии VII—X вв.— Средние века. Вып. 12, 1958.
304. Солнцев С. И. Общественные классы. Важнейшие моменты в развитии
проблемы классов и основные учения. Томск, 1917.
305. Социализм: диалектика развития производительных сил и производст-
венных отношений. М., 1975.
306. Социальная и социально-экономическая история Китая. М., 1979.
307. Социальная природа средневекового бюргерства XIII—XVIII вв. М., \\)1\).
308. Социальные организации в Китае. М., 1981.
309. Социология Конта в изложении Риголажа. СПб., 1898.
310. Становление классов и государства. М., 1976.
311. Степугина Т. В. К вопросу о социально-экономических отношениях в Ки
тае в XIV—XII вв. до н. э.— ВДИ. 1950, № 2.
312. Струве В. В. История древнего Востока. М., 1941.
313. Стужина Э. П. Китайский город XI—XIII вв. М., 1979.
314. Стужина Э. П. Китайское ремесло в XVI—XVIII вв. М., 1970.
315. Сухарчук Г. Д. Социально-экономические взгляды политических лидере»»
Китая первой половины XX в. ДО., 1983.
316. Тайцин Гурунь и Ухери коли, т. е. все законы и постановления китай-
ского (ныне манчжурского) правительства. Т. 1—3. СПб., 1781—1783.
317. Тахтарев К. М. Сравнительная история развития человеческого обществе
и общественных форм. Т. 1—2. Л., 1924.
318. Теория общественных формаций. М., 1982.
319. Титаренко М. Л. Древнекитайский философ Мо Ди и его учение. М., 198Г>.
320. Товмасян С. С. Труд и техника. Ереван. 1965.
321. Товмасян С. С. Философские проблемы труда и техники. М., 1972.
322. Токарев С. А. Происхождение общественных классов на островах Гон-
га.— Советская этнография. 1958, № 1.
323. Трахтенберг О. В. и др. Фазы общественного развития. М.— Л., 1929.
324. Трифонов Д. К. Категории и законы политической экономии. Л., 197Г>.
325. Туган-Варановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. Т. 1.
М., 1938.
326. Тюменев А. И. Государственное хозяйство древнего Шумера. М. Л.,
1956.
327. Тюрго А. Избранные философские произведения. М., 1937.
328. Тюрго А. Избранные экономические произведения. М., 1961.
329. Тюрин А. Ю. Формирование феодально-зависимого крестьянства в Китие
III—VIII вв. М., 1980.
330. Тяпкина Н. И, Деревня и крестьянство в социально-политической системе
Китая. М., 1984.
331. Удальцова 3. В., Гутнова Е. В. Генезис феодализма в странах Европы.
М., 1979.
332. Украинцев Б. С. Марксистско-ленинская философия и методы общепит -
ных наук.—ВФ. 1977, №7.
333. Установления о соли и чае. М., 1975.
334. Утченко С. Л., Дьяконов И. М. Социальная стратификация дрениеш иА
щества. М., 1979.
335. У Хань. Жизнеописание Чжу Юаньчжана. М., 1980.
336. Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая. М., 1958.
336а. Федосеев Я. Н. Социологические исследования в СССР.— Социальные
исследования. Вып. 2. М., 1968.
337. Феоктистов В. Ф. Философские и общественно-политические тглиды
Сюнь-цзы. М., 1976.
25 Заж. 8Б
\т

338. Философская энциклопедия. Т. 1—5.
339. Философские проблемы исторической науки. М., 1969.
339а. Фингерт Б., Ширвиндт М. Краткий учебник исторического материализ-
ма. М., 1930.
340. Франке О. Земельные правоотношения в Китае. Владивосток, 1908.
341. Фурман А. Е. Исторический материализм. М., 1970.
342. Харнский К. Китай с древнейших времен до наших дней. Хабаровск-
Владивосток, 1927.
343. Хохлов А. Н. Аграрные отношения в Китае во второй половине XVIII —
начале XIX в.—КСИНА, 1962, № 53.
344. Хохлов А. Н. О рабстве и крепостничестве в Китае (с 40-х годов XVII в.
до середины XVIII в.).— Китай: общество и государство. М., 1973.
345. Ципко А. С. Некоторые философские аспекты теории социализма. М.,
1983.
346. Черниловский 3. М. Всеобщая история государства и права. М., 1983.
347. Чесноков Д. И. Исторический материализм. М., 1965.
348. Чертков В. П. Диалектика революционного процесса. М., 1978.
349. Шевченко В. Н. О периодизации техники по общественно-экономическим
формациям.—ФН. 1973, № 5.
350. Шевченко В. Н. Социально-философский анализ развития общества. М.,
1984.
351. Шепетов К. Н. Крепостное право в вотчинах Шереметевых. М., 1947.
352. Шептулин А. П. Диалектика единичного, особенного и общего. М., 1973.
253. Шицзин (пер. с кит.). М., 1956.
354. Штаерман Е. М. О классовой структуре римского общества.— ВДИ. 1969,
№ 4.
355. Штейн В. М. Гуань-цзы (исследование и перевод). М., 1959.
356. Шухардин С. В. Основы истории техники. М., 1961.
357. Экономическая энциклопедия. Т. 1—4.
358. Ян Юн-го. История древнекитайской идеологии. М., 1957.
359. Ван Боянь. Диэрцы гонэй гэмин чжаньчжэн шисыды нунцунь гэмин гэн-
цзюйди (Опорные базы революции в деревне в период второй револю-
ционной гражданской войны). Шанхай, 1955.
360. Ван Вэньизя. Чжунго туди чжиду (Земельная система Китая). Тайбэй,
1968.
361. Ван Гуйминь. Цзю цзягу вэнь со цзянь шишо Шан дайды ванши тянь-
чжуан (Землевладение в эпоху Шан по надписям на черепаховых щит-
ках). Чжунго ши яньцзю. 1980, № 3.
362. Ван Цзэнъюй. Сун чао цзецзи цзегоу гайшу (Классовая структура об-
щества во времена правления династии Сун).— ШКЧ. 1979, № 4.
363. Ван Чжэнлу, Чжэн Даси. Лунь Вэй Цзинь Наньчао мэньфа шицзуды
синчэн (Формирование аристократии в эпохи Вэй, Цзинь и Южных ди-
настий).—Синьхуа юэбао. 1979, № 9.
364. Вань Годин. Чжунго тянь чжи ши (История аграрного строя Китая).
Т. 1. Шанхай—Нанкин, 1937.
365. Вэй Цзинъюй. Мин Цин шидай дяньнунды нунну дивэй (Крепостное по-
ложение арендаторов в эпохи Мин и Цин).— ЛЯ. 1963, № 5.
366. Гао Хэн. Чжоу дай дицзу чжиду као (О системе земельной ренты в эпо-
ху Чжоу).—ВШЧ. 1956, № 10.
366а. Го Можо. Чжунго гудай лиши гэ шисыды чаньфэнь (Периодизация
древней истории Китая). ХЦ. 1972, № 7.
367. Да Мин люй (Законы Великой Мин).— Сер. «Хуан Мин чжи шу». Т. 4.
Тайбэй, 1969.
368. Дай Яньхуэй. Чжунго фа чжи ши (История китайского законодатель-
ства). Тайбэй, 1971.
369. Диэрцы гонэй гэмин чжаньчжэн шисы ши ши луньцунь (Сборник статей
об исторических событиях периода второй революционной гражданской
войны). Пекин, 1956.
370. Дун Чжуншу. Чунь цю фань лу (Истинный смысл летописи «Чунь
цю»).— Сер. «Сы бу бэйяо». Т. 152. Шанхай, 1936.
Л86

371. Дэн Хуанмин. Тан дай цзу юн тяофады яньцзю (Исследование налогов и-
повинностей эпохи Тан).— ЛЯ. 1954, № 4.
372. Кан жи чжаньчжэн шици цзефан цюй гайкуан (Положение в освобож-
денных районах в период антияпонской войны). Пекин, 1953.
373. Ли Вэньчжи. Лунь Цин дай цяньсыды туди чжанью гуанси (О земель-
ной собственности в первый период [правления династии] Цин).— ЛЯ.
1963. № 5.
374. Ли Цзяньнун. Сун Юань Мин цзинцзи шигао (Очерки экономической
истории эпох Сун, Юань и Мин). Пекин, 1957.
375. Ли Цзяньнун. Сянь Цинь лян Хань цзинцзи ши гао (Очерки экономи-
ческой истории доциньского, циньского и ханьского Китая). Пекин, 1962.
376. Ли Чунь. Тайпин тяньго чжиду чутань (Опыт исследования тайпинских
порядков). Пекин, 1963. /
377. Ли Янун. Инь дай шэхуэй шэнхо (Общественная жизнь эпохи Инь).
Шанхай, 1957.
378. Линь Ганьцюань. Лунь Чжунго фэнцзянь дичжу цзецзи лиши дивэйды
чжуаньхуа (Об эволюции феодального класса помещиков в Китае). -
ШКЧ. 1979, № 4.
379. Линь Ганьцюань. Чжунго фэнцзянь туди сою чжиды синши (Формы фео-
дальной земельной собственности в Китае).— ЛЯ. 1963, № 1.
380. Ло Хунцзэн. Вэй Цзинь Наньбэй чао шици буцюйды шэхуэй дивэй (Со-
циальное положение буцюй в период Вэй, Цзи и Северных и Южных
династий). ЛЦ. 1980, № 2.
381. Лю Вэйминь. Чжунго гудай нубэй чжиду ши (История рабовладельче-
ской системы в Китае). Сянган, 1975.
382. Лю Сяньчжи. Чжунго цзисе гунчэн ши (История технических изобрете-
ний в Китае). Т. 1. Пекин, 1962.
383. Люй Чжэнъюй. Чжунго чжэнчжи сысян ши (История китайской поли-
тической мысли). Пекин, 1956.
384. Люй-ши чунь цю («Вёсны и осени» учителя Люя).— Сер. «Сы бу бэйяо».
Т. 150. Шанхай, 1936.
385. Ма Кайлян. Гуаньюй Чжунго гудайды нунцунь шэхуэй вэньти (К вопро-
су о сельских общинах в древнем Китае).— СЧ. 1979, № 5.
386. Мин Цин цзыбэньчжуи мэнья яньцзю луньвэнь цзи (Сборник статей о
зарождении капитализма в эпохи Мин и Цин). Шанхай, 1981.
387. Мин Цин шэхуэй цзинцзи синтай яньцзю (Исследование состояния об-
щественной экономики в эпохи Мин и Цин). Шанхай, 1957.
388. Моу Аньши. Тайпин тяньго (Тайпины). Шанхай, 1959.
389. Муцянь синши хэ вомыньды жэньу (Современное положение и наши
задачи). [Б. м.]. 1949.
390. Мэн Сымин. Юань дай шэхуэй цзецзи чжиду (Классовая структура об-
щества эпохи Юань). Бэйпин, 1938.
391. Пэн Цзэи. Тайпин тяньго гэмин сычао (Идеи тайпинской революции).
Шанхай, 1946.
392. Се Чжунлян. Лян Ханьды шифэн чжиду (Система уделов эпохи Хань).—
ВШЧ. 1958, № 3.
383. Синь Чжунго (Новый Китай). Шанхай, 1932.
394. Сувэйай Чжунго (Советский Китай). Вып. 1—2. М., 1933—1935.
395. Сун Дажэнь. Дуй Тан чжи Удай цзутянь циюэ цзинцзи нэйжунды фэнь-
си (Анализ экономического содержания арендных договоров эпох Тан
и пяти династий).— ЛЯ. 1962, № 6.
396. Сы Вэйчжи. Гуаньюй Инь Чжоу туди сою чжиды вэньти. (К вопросу
о земельной собственности в эпохи Инь и Чжоу).— ЛЯ. 1956, №■ 4.
397. Сы Те. Цинь Хань шици цзудянь гуансиды фашэн юй фачжан (Возник-
новение и развитие арендных отношений в эпохи Цинь и Хань).— ЛЯ.
1959, № 2.
398. Сюй Фугуань. Чжоу Цинь Хань чжэнчжи шэхуэй цзегоу-чжи яньцзю
(Исследование общественно-политической структуры китайского общества
в эпоху Чжоу, Цинь и Хань). Сянган, 1972.
399. Тайпин тяньго (Тайпины). Шицзячжуан, 1973.
400. Тань Хуэйчжун. Гуаньюй Бэй Вэй цзюнь тянь чжиды шичжи (О харак-
25*
387

тере системы «равных полей» в эпоху Северная Вэй).— ЛЯ. 1963, JSfe 5.
401. Тянь Кай. Лишишан лаодун жэмьминьды фань Кун доучжэн (Антикон-
фуцианская борьба трудового народа в истории [Китая]).— лЦ. 1974,
№ 1.
402. У Чжаошэн. Чжунго шуй чжи ши (История налоговой системы Китая).
Шанхай, 1937.
403. Фу Илин. Мин Цин нунцунь шэхуэй цзинцзи (Общественная экономика
деревни эпох Мин и Цин). Пекин, 1961.
404. Фу Чжуфу. Чжунго фэнцзянь шэхуэй цзинцзи ши (История экономики
феодального общества Китая). Т. 1—2. Пекин, 1981—1982.
405. Хань Гопань. Бэйчао цзинцзи шитань (Исследование экономики эпохи
Северных династий). Шанхай, 1958.
406. Хань Гопань. Цун цзюньтянь чжи дао чжунъюань цзинцзиды бяньхуа
(Переход от системы «равных наделов» к поместной экономике).— ЛЯ.
1959, № 6.
407. Хань Лянци. Чуньцю чжаньго шидайды нунцунь гуншэ (Сельская об-
щина в периоды Чуньцю и Чжаньго).— ЛЯ. 1960, № 4.
408. Хань Хэюй, Ли Вэньчэн. Чжунго фэнцзянь шэхуэйды дяньнун ю шэ-
маянды жэньшэн цзыю? (Какова была личная свобода арендаторов в
китайском феодальном обществе?).— ЛЯ. 1965, № 6.
409. Хоу Вайлу. Чжунго гудай шэхуэй ши лунь (Статьи по истории древнего
китайского общества). Пекин, 1956.
410. Ху Жулэй. Чжунго фэнцзянь шэхуэй синтай яньцзю (Феодальная об-
щественная формация в Китае). Пекин, 1979.
411. Ху Цинцзюнь. Гуаньюй нули чжидусяды нубянь нули юй нуннучжи
вэньти (К вопросу о рабстве и крепостничестве при рабовладельческом
строе).—СЧ. 1979, № 6.
412. Ху Чжушэн. Хань дай нули чжи шоды гэнбэнь Цзюсян цзайнали? (В чем
состоит основной порок положения о рабовладельческом строе в эпоху
Хань?).—ЛЯ. 1957, № 7.
413. Хуа Шань. Гуаньюй Сун дайды кэху вэньти (К вопросу об арендато-
рах сунского периода).— ЛЯ. 1960, № 1—2.
414. Хуайнань-цзы.— сер. «Сы бу бэйяо». Т. 153. Шанхай, 1936.
415. Хуан Найлун. Чжунго нунъе фачжан ши (История развития сельского
хозяйства в Китае). Т. 1. Тайбэй, 1963.
416. Хуан Чжунъе. Чжаньго шисы нунъе хэ шоу гунъеды фэйяо фачжан
(Быстрое развитие сельского хозяйства и ремесел в период Чжаньго).—
ШКЧ. 1981, № 3.
417. Хэ Цзыюань. Хань Вэй чжицзиды шэхуэй цзинцзи бяньхуа (Социально-
экономические сдвиги в период между эпохами Хань и Вэй).— ШКЧ.
1979, № 4.
418. Хэ Цзыюань. Чжоу ^ай туди чжиду хэ тады яньбянь (Аграрный строй
эпохи Чжоу и его изменение).— ЛЯ. 1964, № 3.
419. Хэ Чанцзюнь. Хань Тан цзянь фэнцзянь туди сою-чжи синши яньцзю
(Формы феодальной земельной собственности в период Хань — Тан).
Шанхай, 1964.
420. Хэ Чанцзюнь. Цинь Хань цзянь гэти сяонунды синчэн хэ фачжан (Фор-
мирование и развитие мелкого крестьянского хозяйства в эпохи Цинь и
Хань).—ЛЯ. 1959, № 12.
421. Цзи Цзыи. Сун дай шоугунъе цзян куан (Краткий обзор ремесла в период
Сун).—Л П. 1955, № 4.
422. Цзинь Цзинфан. Нули шэхуэйды цзецзи цзегоу (Классовая структура
рабовладельческого общества в Китае).— ЛЯ. 1959, № 10.
423. Цзинь Цзинфан. Чжунго гудай ши фэньци шанцюэ (Проблема периоди-
зации древней истории Китая).— ЛЯ. 1979, № 2.
424. Цзянь Боцзань. Гуаньюй лян Ханьды гуань сы нубянь вэньти (К вопро-
су о казенных и частных рабах в эпоху Хань).— ЛЯ. 1954, № 4.
425. Цзянь Боцзань. Лян Хань шицыды гу лаодун (Наемный труд в период
обеих Хань).— Бэйцзин дасюэ сюэбао. 1959, № 1.
426. Цзянь Боцзань. Чжунго ши ган (Курс истории Китая). Т. 1. Шанхай,
1946.
388

427. Ци Ся. Суй мо нунминь ции (Крестьянские восстания в конце правления
династии Суй). Шанхай, 1955.
428. Ци У. Игэ гэмин гэнцзюйди чэнчжан (Развитие одной опорной базы
революции). Пекин, 1957.
429. Цэн Чжумянь. Си Чжоу шэхуэй чжиду вэньти (Проблема обществен-
ного строя Западного Чжоу). Шанхай, 1956.
430. Цюань Ханьшэн. Чжунго цзинцзи ши яньцзю (Исследования по истории
экономики Китая). Т. 1—3. Сянган, 1975.
431. Чжао Сиюань. Шилунь Инь дайды чжуяо шэнчанчжэ «чжун» хэ «чжун-
жэнь»-ды шэхуэй шэньфэнь (О социальном положении основных произ-
водителей эпохи Инь — «чжун» и «чжунжэнь»). Дунбэй жэньминьдасюэ.
Жэньвэнь кэсюэ сюэбао. 1956, № 4.
432. Чжоу Цзиньшэн. Чжунго цзинцзи ши (Экономическая история Китая).
Т. 3. Тайбэй, 1959.
433. Чжунго вэньти чжинань (Руководство по китайскому вопросу). Вып. 2.
[Б. м.], 1937.
434. Чжунго гоцзя юй фады лиши цанькао цзыляо (Справочные материалы
по истории китайского государства и права). [Б. м.], 1956.
435. Чжунго гудай цзинцзи цзяньи ши (Краткая история древней экономики
Китая). Шанхай, 1983.
436. Чжунго лидай туди чжиду вэньти таолунь цзи (Сборник дискуссионных
статей по проблеме земельных отношений в Китае). Пекин, 1957.
437. Чжунго цзиньдай гоминь цзинцзи цзяньи (Лекции по истории нацио-
нальной экономики Китая в новое время). Пекин, 1958.
438. Чэн Шцдэ. Цзю чао люй као (Исследование законов девяти династий).
Шанхай, 1955.
439. Чэнь Дэнъюань. Чжунго туди чжиду (Аграрный строй Китая). Шанхай,
1935.
440. Шан Юэ. Чжунго цзыбэньчжуи гуаньси фашэн цзи яньбяньды чубу янь-
цзю (Предварительное исследование возникновения и развития капита-
листических отношений в Китае). Пекин, 1956.
441. Ши И куй. Нань Сун шэхуэй цзинцзи фачжан цин ци сянду (Развитие
общественной экономики в период Южной Сун и ее уровень).— Шисюэ
юэкань. 1959, № 4.
442. Шэн Гань Нин бянь цюй цаньхуэй вэньсянь хуэйцзи (Сборник доку-
ментов Консультативного собрания Пограничного района Шэньси—Гань-
су—Нинся). Пекин, 1958.
443. Ян Куань. Вого лишишан те нунцзюйды гайгэ цзи ци цзою (Усовершен-
ствование железных сельскохозяйственных орудий и его роль в истории
нашей страны).—ЛЯ. 1980, № 5
444. Ян Куань. Гуаньюй Си Чжоу нунъе шэнчань гунцзюй хэ шэнчань чжи-
шуды таолунь (К вопросу об орудиях и технике сельскохозяйственного
производства в период Западного Чжоу).— ЛЯ. 1957, № 10.
445. Ян Хунле. Чжунго фалюй фада ши (История развития китайского зако-
нодательства). Т. 1—2. Шанхай, 1930.
446. Янь Бэймин. Лунь вого году шисыды цзичу юй шанцзэн цзяньчу вэньти
(К вопросу о базисе и надстройке в нашей стране в переходный пе-
риод).— Синь цзяньшэ. 1955, № 1.
447. Balazs E. Chinese Civilisation and Bureaucrasy. New Haven, 1964.
448. Balazs E. Political Theory and Administrative Reality in Traditional China.
L., 1965.
449. Beloch K. Bevolkerung der griechischen-romischen Welt. Leipzig, 1886.
450. Bodde D., Morris С Law in Imperial China. Cambridge (Mass.), 1967.
451. Chang Chung'li. The Chinese Gentry. Seattle, 1968.
452. Chang Chung-li. The Income of the Chinese Gentry. Seattle, 1962.
453. Chen Ph. Law and Justice. The Legal System in China 2400 B.C. to
1960 A.D. N. Y., 1973.
454. Chinese Government in Ming Times. N. Y., 1969.
455. Chinese Thought and Institutions. Chicago, 1959.
456. Chou Chin-sheng. An Economic History of China. Wash., 1974.
457. Chu Tung-tsu. Law and Society in traditional China. P., 1961.
389

458. Chu Tung-tsu. Han Social Structure. Vol. 1. Seattle, 1972.
459. Confucianism and Chinese Civilisation. Berkley, 1975.
460. Creel H. G. Chinese Thought from Confucius to Mao Tse-tung. N. Y., 1960.
461. Creel H. G. The Origins of Statecraft in China. Vol. 1. Chicago, 1970.
462. Eberhard W. Additional Notes on Chinese «Gentry Society».— Bulletin of
Oriental and African Studies. 1955, vol. 17, Nk 2.
463. Eberhard W. Conquerors and Rulers. Social Forces in Medieval China.
Leiden, 1952.
464. Elvin M. The Pattern of the Chinese Past. Stanford, 1975.
465. Fairbank J. K., Teng Tssu-yu. Ching Administration. Cambridge (Mass.),.
1960.
466. Fairbank J. K. (ed.). The Chinese World Order. Traditional China Foreign
Relations. Cambridge (Mass.), 1968.
467. Feuerwerker A. State and Society in Eighteenth-century China: The Ching
Empire in its Glory. Ann Arbor, 1976.
468. Hartwell K. A Revolution in Chinese Iron and Coal Industries during
the Northern Sung 960—1126 A.D.—Journal of Asian Studies. 1962,
vol. 24, № 2.
469. Hindness В., Hirst P. Q. Pre-Capitalist Modes of Production. L., 1975.
470. Ho Ping-ti. Studies on the Population of China. Cambridge, 1959.
471. Hsiao Cung-ch'uan. A History of Chinese Political Thought. Princeton,
1979.
472. Hsiao Kung-ch'uan. Rural China: Imperial Control in Nineteenth Century.
Seattle, 1960.
473. Hsieh Pao Chao. The Government of China (1644—1911). Baltimore, 1925.
474. Hsu Cho-yun. Ancient China in Transition. Stanford, 1965.
475. Hsu Cho-yun. Han Agrikulture. L., 1980.
476. Hucker Ch. O. China's Imperial Past. Stanford, 1975.
477. Hucker Ch. O. The Censorial System of Ming China. Stanford, 1966.
478. Hulsewe A. Remnants of Han Law. Vol. 1. Leiden, 1955.
479. Jonson D. The Medieval Chinese Oligachy. Boulder, 1977.
480. Kessler С D. Kang-Hsi and Consolidation of Ch'ing rule, Chicago, 1977.
481. Labor Movement in North China. [S. 1.]. 1944.
482. Legge J. The Chinese Classics. Vol. 1—5. Hongkong—London, 1861—1872.
483. Loewe M. Records of Han Administration. Vol. 1—2. Cambridge, 1967.
484. Mac Nair H. F. Modern Chinese History. Selected readings. Shanghai,,
1923.
485. Marsh К. М. Mandarins. The Circulation of Elites in China 1600—1900.
Glencoe, 1961.
486. Maspero #., Balazs E. Histoire et institutions de la Chine ancienne. P'.„
1967.
487. Meek R. L. Social Science and the Ignoble Savage. Cambridge, 1976.
488. Modern Chinese Economic History. Taipei, 1979.
489. Needhem J. Science and Civilisation in China. Vol. 4, pt. 2. Cambridge,
1965.
490. Perkins D. H. Agricultural Development in China, 1368—1960. Chicago,
1965.
491. Political Institutions in Traditional China. N.Y., 1974.
492. Schran P. Guerrilla Economy. The Development of Shensi—Kansu—Ningh-
sia Border Region, 1937—1945. N. Y., 1976.
493. Schurmann H. F. Economic Structure of the Yuan Dynasty. Cambridge,
1956.
494. Schurmann Hf. F. Traditional Property Concepts in China.— Far Eastern*
Quarterly. 1956, № 15.
495. Soothill W. E. The Tree Religion of China. L., 1929.
496. Sources of Chinese Tradition. N. Y., 1960.
497. Studies Governmental Institutions in China History. Cambridge (Mass.),
1968.
498. Twitchett D. The Composition of the Tang Ruling class.—Perspective on»
the Tang. New Haven, 1974.
390

499. Twitchett D. Land Tenure and Social Order in Tang and Sung China. L.,
1962.
500. Wakeman F. The Fall of Imperial China. N. Y., 1975.
501. Wang Gungwu. The Structure of Power in North China during the Five
Dynasties. Stanford, 1967.
502. Wang Yi-tung. Slave and Other Camparable Social groups during the
Northern Dynasties (386—618).— Harvard Journal of Asian Studies. 1953,
vol. 16, № 3—4.
503. White L. A. The Science of Culture. A Study of Man and Civilisation.
N. Y., 1949.
504. Wilbur С. М. Slavery in China During Former Han Dynasty. Chicago,
1943.
505. Wittfogel К A. New Light on Chinese Society. N. Y., 1938.
506. Yang Lien-shwng. Studies in Chinese Institutional History. Cambridge
(Mass.), 1961.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ СОКРАЩЕНИЯ
ВДИ — Вестник древней истории
ВИ — Вопросы истории
ВФ — Вопросы философии
ВШЧ — Вэнь ши чжэ
ИАН СССР СЭ — Известия АН СССР. Серия экономическая
КСИНА — Краткие сообщения Института народов Азии
ЛЦ — Лиши цзяосюэ
ЛЯ — Лиши яньцзю
НАА — Народы Азии и Африки
СЧ — Сысян чжаньсянь
ФН — Философские науки
ХЦ — Хунци
ШКЧ — Шэхуэй кэсюэ чжаньсянь
ЭН — Экономические науки

SUMMARY
The book by V. Ilyushechkin, Estate-Class Society in Chinese History (Stu-
dies in System and Structure Analysis), examines traditional Chinese society
in the light of the basic tenets of the Marxist theory of social stages M de-
velopment and consists of two parts. Part One specifies the methodological pro-
visions at the base of this examination and is made up of nine chapters.
Chapter One gives a general outline of links between the Marxist theory
of social stages of development and preceding concepts of stage social evolu-
tion (by Hegel and Saint-Simon) and distinction between them, also showing
that the two-stage concept of the development of pre-capitalist class societies
now used in Marxist literature and derived from the historical and sociological
concept of Saint-Simon does not correspond to the very essense of the theory of
social stages of development.
Chapter Two looks at the correlations between the traditional division of
history into early, medieval and modern, common in historiography, and the
division of social development process into socio-economic formations; and con-
cludes that thev are not identical and that any substitution of each other would
be unjustified.
Chapter Three examines the correlation between the dialectics of the in-
dividual-particular-general and the standard legal approach ("method of clas-
sical paragons") and argues the incorrectness of using the latter for a system-
and-structure analysis of class societies.
Chapter Four analyses the problem of criterion to determine stages (sys-
tems) of the development of productive forces. The author chooses as such the
successive replacement of the working functions of a labourer (energy, working
and control-logical) by means of labour determining the historical types of pro-
duction machinery and stages (systems) of the development of prodi ctive
forces.
Chapter Five considers differences between the economic and legal attitudes
to production relations in class societies. The author comes to the conclusion
that historical types of economic production relations should be determined on
the basis of the economic realization of relations of ownerships of means and
conditions of production in the process of production and distribution.
Chapter Six discusses differences between the social and technological mo-
des of production, noting that current literature not infrequently unconsciously
confuses them, thus hindering the analysis of development stages.
Chapter Seven considers the essence of the notions "slave-owning so-
ciety" and "feudalism" and the correlation between the notion "social stages
of development" and the concepts "stages of development of world civilization*'
and "local-regional civilizations". The author concludes that it is impossible to
provide a stage distinction between early and medieval class societies as res-
pectively "slave-owning" and "feudal" for both had the same level of the de-
393

velopment of productive forces, the same historical type of economic production
relations and consequently the same social mode of production. The author
defines all these societies as class ones because they had a class structure and
were pre-capitalist rent ones by the type of production relations and the social
mode of production.
Chapter Eight deals with the problem of evolution and revolution in social
history, the structure of inter-stage revolutions and some of their features.
An analysis of the above problems led the author to conclude that the con-
ceptual system of the theory of social stages, due to some reasons, produced
two essentially different systems of categories which are unconsciously seen as
a single system. This most adversely affects the stage analysis of class so-
cieties as is clear from chapter Nine.
Making use of the specified fundamental provisions of the theory of social
structures, the author defines the society which existed in China from the 6th—
5th cc. B.C. to the first half of the last century as an estate-class one, and the
book's second part precisely deals with its system-structure examination.
Its first chapter gives a general outline of a protracted process of the first
inter-stage (class) revolution in China which occured between the 17th—18th
and the 6th—5th cc. B.C. and facilitated a transition from the communal tribal
system to a class society. It was marked by an emergence and protracted
existence of a class social organization and a rather primitive class statehood,
which are indispensable transitional stages to a class society and a class state.
Chapter Two traces the process of the development of productive forces in
Chinese estate-class society, stressing that it stayed within the framework of a
single stage (system) of productive forces noted for the replacement of the
energy function of the labourer by implements in many production operations
and a single historical type of productive equipment (wooden and metal imple-
ments driven physically by labourers and domestic animals, as well as by the
power of wind and water). This system of productive forces accounted for the
natural and semi-natural character of the then economy and corresponding type
of production relations.
Chapter Three deals with the forms of exploitation and fhe type of eco-
nomic realization of ownership which prevailed in Chinese estate-class society
and determined the dominant type of production relations. Throughout the
existence of this society the prevalent form of private ownership exploitation was
leasing land by big landowners. Relations of ownership of land and other means
and conditions of production chiefly existed as forms of pre-capitalist private
rent as the ground rent; the land-individual or serf rent, as well as the indi-
vidual or slave and quit-rent-slave one.
Chapter Four examines the estate-class structure of Chinese society at the
period, noting it was made up of three socio-economic classes: big landowners
who rented their land; leaseholders, slaves and serfs they exploited, and inde-
pendent peasants who owned land and craftsmen. These classes were classes
onto themselves, unconsolidated and divided into social groups. By their legal
status members of different classes for a long time were divided into social
groups like nobles, civil servants, shenshi who did not serve, common people,
legally free but extremely dominated people, and slaves and serfs devoid of all
rights. During Manchu rule in China these groups were joined by a small group
of the top Manchu nobles and the privileged group of men and officers of the
394

"eight-banner*' Manchu army. Unlike West European nations, Chinese class
society lacked the social group of townspeople which, in the final analysis, hea-
vily slowed down China's transition to the capitalist way of development.
Chapter Five tackles the political and legal superstructures of the Chinese
estate-class society. The factual material and data of the analysis indicate that
it had two opposing trends operating in it, one for centralization and the other
for decentralization, conditioned by certain factors. China was a unified cen-
tralized state when the former prevailed, while the predominance of the latter
led to the country's feudal fragmentation. All Chinese states in that period be-
longed to the same historical type of statehood. They were class despotic states
ruled over by a class of big landowners headed by a despotic emperor. The
politically active kernel of this class were the aristocracy and top civil ser-
vants. The chapter also uses documented material to trace the continuity and
uniformity of Chinese law right from the antiquity to the second half of the
last century.
Chapter Six deals with the political ideology of Chinese class society, des-
cribing the emergence in the 6th—3rd cc. B.C. of various ideological and po-
litical trends, the shaping of Confucianism, which assimilated some ideas from
other trends, as China's state ideology since the 2nd cc. B.C. It happened
because it better than other ideological trends met the goals of consolidating
and preserving the existing socio-economic and political systems. Also, the chap-
ter studies the political and ethical ideas of Confucianism and traces its evolu-
tion throughout the given period.
The closing part examines in most general terms the process of putting
an end to the class system in China by the bourgeois (1911—1913), the bour-
geois-democratic (1924—1927), and the popular-democratic (1927—1949) revo-
lutions.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 3
Часть первая
Некоторые методологические проблемы
теории общественных формаций
Глава 1. Научная теория и гипотетическая схема 12
Глава 2. Общественные формации и традиционные общеисторические
эпохи 33
Глава 3. Методология отдельного — особенного — общего и «эталон-
ный» подход в теории общественных формаций 46
Глава 4. Критерий при определении основных ступеней развития произ-
водительных сил 58
Глава 5. Экономический и правовой подходы к производственным от-
ношениям в сословно-классовых обществах 72
Глава 6. Общественные и технологические способы производства и об-
щественно-экономические уклады 100
Глава 7. Общественные формации и цивилизации. Содержание понятий
«рабовладельческое общество» и «феодализм» НО
Глава 8. Эволюция и революция в истории общества 125
Глава 9. Две системы одноименных категорий в теории общественных
формаций 13^
Часть вторая
Китайское сословно-классовое общество
в свете основных категорий
теории общественных формаций
Глава 1. Первая межформационная (сословно-классовая) революция в
Китае 151
Глава 2. Развитие производительных сил и общественного производ-
ства в сословно-классовом Китае 187
Глава 3. Господствующие экономические производственные отношения
китайского сословно-классового общества 222
Глава 4. Сословно-классовая структура традиционного китайского об
щества 257
Глава 5. Политическая и правовая надстройка китайского сословно-
классового общества 291
Глава 6. Политическая идеология китайского сословно-классового об-
щества 316
Заключение ... .... 359
Примечания ... 371
Список использованной литературы . . . 377
Библиографические сокращения 392
Summary 39Э

Василий Павлович Илюшечкин
СОСЛОВНО-КЛАССОВОЕ
ОБЩЕСТВО
В ИСТОРИИ КИТАЯ
(опыт системно-структурного анализа)
Утверждено к печати
Институтом, востоковедения
Академии наук СССР
Редактор В. Б. Меньшиков
Младший редактор Н. Н. Сенина
Художник Л. И. Зимина
Художественный редактор Б. Л. Резников
технический редактор Г. А. Никитина
Корректоры Т. А. Алаева и
И. И. Чернышева
ИБ № 15396
Сдано в набор 29.01.86. Подписано к пе-
чати 30.05.86. Формат 60X90Vie. Бумага
типографская 7к 1. Гарнитура литератур-
ная. Печать высокая. Усл. п. л. 25,0.
Усл. кр.-отт. 25,0. Уч.-изд. л. 28,33. Ти-
раж 1500 экз. Изд. № 5861. Зак. № 85.
Цена 4 р. 60 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука»
Главная редакция восточной литературы
103031, Москва К-31, ул. Жданова, 12/1
3-я типография издательства «Наука»
107143, Москва Б-143, Открытое шоссе, 28-