Автор: Кеннеди П.
Теги: всеобщая история всемирная история история историческое развитие
ISBN: 978-5-904577-43-8
Год: 2018
Текст
Paul Kennedy
The Rise and Fall
of the Great Powers
Economic Change
and Military Conflict from
1500 to 2000
Пол Кеннеди
Взлеты и падения
великих держав
Экономические изменения и военные конфликты
в формировании мировых центров власти
с 1500 по 2000 г.
4
Екатеринбург
TOHZO
2018
УДК 94
ББК 63.3(0)
К35
Paul Kennedy. The Rise and Fall of the Great Powers.
Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000
Перевод с англ, языка:
Евгений Калугин (гл. 1-6, эпилог, примечания) и Максим Леонович (гл. 7-8)
Предисловие Владимира Рыжкова
Кеннеди, П.
К35 Взлеты и падения великих держав : Экономические изменения и военные
конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г. / Пол Кен¬
неди ; [пер. с англ. Е. Калугина, М. Леоновича]; [предисл. В. Рыжкова]. — Екате¬
ринбург : Гонзо, 2018. — с. 848 : 12 карт; 49 табл.; библиогр.: с. 788-847.
ISBN 978-5-904577-43-8
Книга известного американского ученого Пола Кеннеди рассматривает
историю непрерывных смещений мировых центров власти на протяжении по¬
следних пятисот лет — от эпохи зарождения в Европе крупных монархий и
зачатков колониальных империй до начала XXI в. Подчеркивая взаимосвязь
экономики, научно-технических инноваций и способности государственной
политики эффективно задействовать свои ресурсы в мирное время и в состо¬
янии войны, автор выводит закономерности, позволяющие тому или иному
государству в определенный момент истории получать лидерство на мировой
арене, которое в результате нарушения равновесия между военным и экономи¬
ческим потенциалом легко переходит к новой мировой державе.
Впервые книга была опубликована 1987 г., и последняя глава в ней звуча¬
ла как прогноз относительно возможного баланса сил в мире к началу XXI в.
Теперь, 30 лет спустя, она обретает особую ценность, позволяя читателю сопо¬
ставить теорию профессора Йельского университета П. Кеннеди с реальными
фактами и сделать собственные дальнейшие выводы.
Несмотря на обилие фактической информации и статистические данные,
книга написана ярко и увлекательно и рассчитана на широкий круг читателей.
УДК 94
ББК 63.3(0)
16+
Все права защищены. Ни одна часть произведения
не может быть воспроизведена в каком бы то ни было виде
без разрешения правообладателя.
Книга публикуется с разрешения
David Higham Associates и The Van Lear Agency LLC
В оформлении обложки использована картина «Император Карл V повелевает
своими врагами» / Emperor Charles V (Kaiser Karl V) directed over his enemies
(Holy Roman Emperor — King of the Romans — King of Italy, 1519-1556)
© Peter Horree / Alamy Stock Photo
ISBN 978-5-904577-43-8
© Paul Kennedy, 1987
© Издательство «Гонзо», 2018
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие к русскому изданию 7
Введение 13
I. СТРАТЕГИЯ И ЭКОНОМИКА В ДОИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 27
Глава 1. Расцвет Запада 29
Китай. Империя Мин 31
Мусульманский мир 37
Два аутсайдера — Япония и Россия 44
«Европейское чудо» 47
Глава 2. Габсбурги. Борьба за влияние, 1519-1659 67
Смысл и хронология борьбы 68
Сильные и слабые стороны габсбургского блока 81
Государства в сопоставлении 101
Война, деньги и национальное государство 122
Глава 3. Финансы, география и истинные победители
военных кампаний 1660-1815 годов 127
«Финансовая революция» 131
Геополитика 146
Истинные победители военных кампаний 1660-1763 годов ... 167
Истинные победители военных кампаний 1763-1815 годов ... 187
II. СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА И ЭКОНОМИКА В ЭПОХУ
ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ 223
Глава 4. Индустриализация и изменение баланса сил
в мировом пространстве, 1815-1885 225
Закат третьего мира 231
Британская гегемония? 236
«Средние державы» 248
Крымская война и потеря Россией былого могущества 264
Гражданская война в США 276
Объединение Германии 282
Выводы 295
Глава 5. Наступление эры биполярного мира
и кризис «средних держав», 1885-1918 298
Изменение мирового баланса сил 303
Позиции держав в 1885-1914 годах 309
Союзы и скатывание к войне, 1890-1914 379
Тотальная война и баланс сил, 1914-1918 390
Глава 6. Наступление эры биполярного мира
и кризис «средних держав», 1919-1942 417
Послевоенный мировой порядок 417
Соперники 440
Теневые супердержавы 484
Разворачивающийся кризис, 1931-1942 504
III. СТРАТЕГИЯ И ЭКОНОМИКА СЕГОДНЯ И ЗАВТРА 521
Глава 7. Стабильность и перемены в биполярном мире, 1943-1980 523
«Надлежащее применение превосходящих сил» 524
Новый стратегический ландшафт 537
Холодная война и «третий мир» 558
Раскол биполярного мира 588
Изменение экономического баланса сил, 1950-1980 612
Глава 8. К XXI веку 646
История и прогнозы 646
Китайская эквилибристика 657
Японская дилемма 674
ЕЭС: потенциал и проблемы .* 691
Советский Союз и его «противоречия» 715
Соединенные Штаты Америки: проблема лидерства
в относительном упадке 751
Эпилог 781
Библиография 788
Предисловие к русскому изданию
«Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения
и военные конфликты в формировании мировых центров власти
с 1500 по 2000 г.» — главная работа выдающегося британо-американ¬
ского историка, профессора Йельского университета Пола Кеннеди.
Она выдержала множество изданий и переизданий на многих язы¬
ках и выходит наконец в России. Сразу ставшая классической книга
1987 года не могла не устареть в ряде отдельных аспектов (например,
автор и представить не мог стремительного развала одной из пяти
великих держав, о которых писал, — СССР, да еще и произошедшего
спустя лишь четыре года после выхода монографии). Но ее главные
положения, не говоря уже о собранном в ней, без преувеличения, не¬
объятном фактическом материале, выдержали испытание временем
и сохраняют высокую ценность.
Пол Кеннеди детально исследует во временном горизонте полуты-
сячелетия один из центральных вопросов мировой политики и геопо¬
литики: почему в разные эпохи разные державы выходят в глобальные
лидеры? И почему их слава со временем гаснет? Что предопределяет
исторические судьбы различных народов и политико-экономических
систем? Что в конечном итоге решает исход противостояния великих
держав, когда дело доходит до войны? И дает на эти вопросы убеди¬
тельные ответы. Которые по сей день во многом определяют совре¬
менные представления о компонентах и соотношении факторов сово¬
купного могущества государств.
Начи1#ая от условного 1500 года ведущие европейские государ¬
ства демонстрировали все более быстрый подъем — технологический,
экономический, научный, военный. Китайская, Османская империи,
Япония, Россия, напротив, все больше от них отставали. При этом
в самой Европе наиболее мощные и лидирующие державы все вре¬
мя сменяли друг друга. Испанию и Габсбургов затмили дерзкие Ни¬
дерланды, далее поднялась Франция, Францию потеснила Британия.
Реформы Петра Великого вывели в ряд великих европейских держав
7
Россию. После разгрома Наполеона Российская империя сделалась
почти на полвека главной военной державой Европы (1815-1848).
Однако проигранная Крымская война и успешные действия в ней
более передовых в техническом и социальном отношении Англии и
Франции обрушили русский престиж. Вторая половина XIX — начало
XX века — эпоха всемирного триумфа Британской империи. Увы, уже
к концу XIX столетия Британии бросила вызов объединившаяся Гер¬
мания, разгромившая к тому же в 1870 году Францию.
Алчная дележка мира между великими европейскими державами
привела в 1914 году к Первой мировой войне, а последовавший реван¬
шизм немцев и японцев — ко Второй мировой. После 1945 года рас¬
клад опять резко поменялся: мировыми гегемонами стали две прежде
периферийные и не вполне европейские державы — США и СССР.
В 1989 году рухнул и этот ялтинский дуальный миропорядок, и США
на короткое время остались единственной сверхдержавой. Но тут по¬
доспел невиданный ранее подъем Китая, после произошло укрепление
России, и в наши дни мир вновь на ощупь ищет новый мировой ба¬
ланс великих держав. Список которых при этом, на удивление, остался
тем же, что был сто лет назад: США, Россия, Китай, Европа (в которую,
«вшиты» все те же Великобритания, Германия и Франция) и Япония.
Ключ к могуществу и влиянию, по Полу Кеннеди, — сложное со¬
четание непрерывно происходящих технологических инноваций, эко¬
номической и финансовой мощи, природного, демографического и тер¬
риториального потенциала, социальной модернизации, а также такие
неизмеримые факторы, как энергия, готовность сражаться, выносли¬
вость, умение совершать меньше ошибок, чем противник. Те, кто бы¬
стрее и успешнее развиваются, вовремя проводят реформы, проявляют
больше воли и настойчивости, — выходят в лидеры. Те же, кто медлят,
замыкаются, сдерживают инновации, делают грубые ошибки, — отста¬
ют и в итоге проигрывают как в экономическом соревновании, так и
в военном отношении. Военная мощь в конечном счете зависит от эко¬
номического развития. Именно экономика и технологии в долгосроч¬
ной перспективе предопределяют успех и неуспех, делят нации на клу¬
бы выигравших и проигравших.
Ресурсы каждого общества всегда ограниченны. Для того чтобы
не отстать и не проиграть бесконечное историческое соревнование,
каждое правительство должно уметь правильно ими распорядиться. Ре¬
сурсы должны быть виртуозно распределены между тремя областями,
требующими расходов: укрепление военных структур и современных
8
вооружений; уровень и качество жизни населения; инвестиции в эко¬
номику и инфраструктуру, в экономический рост. Слишком большие
военные расходы ставят крест на достатке населения и экономическом
развитии. Непомерные военные траты, удержание далеких террито¬
рий и сателлитов создают непосильное «имперское перенапряжение»
и могут привести к краху самой метрополии (чему пример — гибель
большинства империй, от Римской и Британской до Российской).
Но недооценка роли военного потенциала и приоритет гражданского
развития способны повлечь за собой поражение в войне и все тот же
государственный крах. Поиск баланса — постоянная забота госу¬
дарств в прошлом и настоящем.
Пол Кеннеди обстоятельно, на огромном фактическом материале
рассказывает, как это было в истории. Его взгляд холоден и сбаланси¬
рован. Он никому не отдает предпочтения и держится на дистанции
строгой науки. Потому и его анализ взлетов и падений России как ве¬
ликой державы чрезвычайно полезен и поучителен для нас.
В истории России было три периода наивысшего совокупного
могущества, подлинного военно-политического триумфа. Реформы
Петра создали современную армию и военную промышленность, ре¬
гулярное бюрократическое государство и вывели молодую империю
в ряд первых европейских держав. Но дальше реформы замедлились,
и в XVIII веке Россия все заметнее отставала от европейских лидеров
в экономическом, военном и технологическом отношении. Второй
триумф — победа над Наполеоном в составе антинаполеоновской
коалиции, когда российская военная машина оказалась сильнейшей
в Европе. Однако поражение Наполеона было обусловлено не столь¬
ко превосходством России в технологиях, экономике и вооружениях,
сколько перенапряжением сил самой Франции, а также громадностью
территории и ресурсов нашей страны. Те же фундаментальные при¬
чины во многом предопределили поражение нацистской Германии
в 1945 году, наряду с многократным превосходством потенциала, эко¬
номик, финансов и вооружений антигитлеровской коалиции. Кроме
того, русские всегда проявляли выдающиеся качества воинов — сме¬
лость, стойкость, выносливость, что во многом компенсировало
экономическую слабость и отсталость вооружений и управления
войсками (как это было, например, во время злополучной Крымской
войны).
Причины развала СССР оказались схожи с вызвавшими крах
российского государства в середине XIX века ив 1918 году: огромное
9
имперское перенапряжение в совокупности с недостаточным вни¬
манием к развитию технологий, экономики, общества, современных
институтов. Принимая сегодня стратегические решения о распределе¬
нии национальных ресурсов в треугольнике «военные расходы — раз¬
витие общественных институтов и человеческого потенциала — инве¬
стиции в экономический рост», российская элита должна внимательно
перечитать книгу Пола Кеннеди и сделать надлежащие выводы, чтобы
не повторить фатальных ошибок российского прошлого.
В доиндустриальную эпоху менее развитые и богатые агрессоры
могли побеждать и захватывать более развитые цивилизации, как
делали степные кочевники Чингизиды, покорившие не только бога¬
тый и культурный Китай, но и полмира. Однако в нашу индустри¬
альную и постиндустриальную эпоху это стало невозможно.
Современная армия и вооружения настолько сложны и дороги,
что требуют прочного научно-технологического, экономического,
финансового и социально-институционального фундамента. Необ¬
ходимость содержать, вооружать и модернизировать современную
армию влечет за собой потребность в большой экономике, в значи¬
тельном государственном бюджете, в развитой промышленной базе
и технологиях, в науке, непрерывно производящей новые знания. Со¬
временная военная машина невозможна без развитого финансового
и банковского сектора, конкурентного частного сектора экономи¬
ки, защиты интеллектуальной собственности и развитой правовой
системы, открытости информации и комфортных условий для ин¬
теллектуального труда, открытости государства и общества. Отсут¬
ствие свободных, самостоятельных, инициативных граждан также
снижает эффективность военной машины. Одним словом, в совре¬
менном мире эффективная армия требует современных обществен¬
ных и государственных институтов, продукта глубокой модерниза¬
ции. Как пишет сам автор, «трудности, переживаемые современными
обществами с крупными армиями, очень похожи на те, которые в свое
время мешали Испании Филиппа Второго, России Николая Второго
и Германии Гитлера. Внушительные вооруженные силы, как огромный
монумент, производят сильный эффект на впечатлительного наблю¬
дателя, но если они не опираются на прочный фундамент (в данном
случае на продуктивную национальную экономику), то риск рухнуть
в будущем велик».
Пол Кеннеди приводит несколько примеров такой тесной взаимо¬
зависимости экономики, военного дела и модернизации в XX веке, —
in
это прежде всего Япония и Западная Германия после Второй миро¬
вой войны. В последние десятилетия рост общего совокупного мо¬
гущества на основе успешной модернизации демонстрирует Китай.
Россия пока что относительно слабеет, сравнительно с другими цен¬
трами силы, в экономическом, финансовом, научном, образователь¬
ном, технологическом, институциональном отношении. Что не может
не тревожить элиты и общество. Накопление подобного отставания
в долгосрочной перспективе, как показывает логика Пола Кеннеди,
неизбежно приведет к выпадению России из клуба великих держав.
А значит, необходимость глубокой экономической, технологической
и социально-политической модернизации не просто благое пожела¬
ние «либералов», а жесткий императив развития страны.
Подробный и непредвзятый анализ Пола Кеннеди с очевидностью
показывает сильные и слабые стороны России, в полной мере про¬
явившиеся в минувшие три века ее истории.
Стратегические преимущества России — огромная территория,
богатые природные ресурсы, многочисленное и трудолюбивое на¬
селение, сравнительная открытость к заимствованию инноваций,
сильное государство, способное концентрировать большие ресурсы,
смелые и выносливые воины. Слабости — всегда чрезмерные расходы
на военные нужды, на удержание чужих территорий и сателлитов, что
ведет к хронической бедности населения и слабому развитию эконо¬
мики; малоэффективное управление, слабые государственные инсти¬
туты; закрытый характер государства и общества, давление и цензура,
что препятствует свободному развитию инноваций; чрезмерное ого¬
сударствление экономики, тормозящее инновации и экономический
рост. Как результат —- слабое развитие социального и человеческого
капитала, являющегося решающим современным фактором процве¬
тания и мощи.
Такой раз за разом воспроизводящийся дисбаланс сильных и сла¬
бых сторон приводил к тому, что Россия часто добивалась побед
и доминирования — но почти всегда непомерной ценой. С другой
стороны, развитие России в книге Пола Кеннеди вовсе не выглядит
безнадежно мрачным. Напротив, наша страна часто демонстрировала
хорошие качества, способность к умелому реформированию и усвое¬
нию лучших практик. Так было в эпохи Петра, Столыпина, Алексан¬
дра Второго, Хрущева. Потенциал России всегда был столь велик, что
чаще всего успешно нивелировал ее многочисленные слабости и про¬
блемы.
11
Что же будет, если Россия сумеет, опираясь на свой огромный объ¬
ективно существующий потенциал, сделать выводы из истории, в том
числе и с помощью тонкой и умной книги Пола Кеннеди? Если доба¬
вит к своей природной и эмоциональной мощи современные эффек¬
тивные институты? Если перенаправит больше ресурсов на развитие
человека и быстрый рост экономики? Если откажется от культуры
давления, запретов и предписаний и, напротив, раскрепостит обще¬
ство? Ответ ясен: в таком случае ее будущее будет, вне всякого сомне¬
ния, великолепным.
Владимир Рыжкову
политик и историку профессор НИУ ГУ-ВШЭ
12
ВВЕДЕНИЕ
Эта книга — о «современной»' истории федеральной и мировой
власти с конца эпохи Возрождения. В ней предпринята попытка про¬
следить и объяснить взлеты и падения различных великих держав от¬
носительно друг друга в течение последних пяти столетий с момента
появления в Западной Европе «новых монархий» и зачатков колони¬
альных империй. Нам не удастся избежать анализа войн, происходив¬
ших в этот период, в первую очередь самых важных, и затянувшихся
конфликтов между целыми коалициями великих держав, оказавших
большое влияние на мировой порядок, но мы не будем вдаваться
в подробности, так как это не исследование по военной истории. Мы
также проследим изменения в глобальной экономике, произошедшие
начиная с 1500 года, но в строгом смысле эта книга не является тру¬
дом по экономической истории. Наибольшее внимание в ней уделяет¬
ся взаимосвязям между экономикой и стратегией развития, поскольку
каждое из ведущих мировых государств стремилось к увеличению
своего благосостояния и мощи, чтобы стать богатым и сильным (или
сохранить данный статус).
«Военные конфликты», вынесенные даже в подзаголовок книги,
рассматриваются с точки зрения изменений в экономике, которые они
вызвали. Триумф одной великой державы в этот период или упадок
другой, как правило, являлись следствием затяжных походов армий.
Вместе с тем они были также и результатом более или, наоборот, менее
эффективного использования государством своих производственных
экономических ресурсов во время войны. Значительную роль играло
и то, как рос или падал уровень экономики страны относительно дру¬
гих ведущих государств в последние десятилетия перед конфликтом.
Поэтому для данного исследования было важно выяснить не только
в какой мере устойчивым было положение той или иной великой дер¬
жавы в мирное время, но и что происходило с ней во время войны.
Очень кратко приведу свои доводы, которые далее подробно будут
рассмотрены в самой книге.
13
Соотношение сил ведущих государств в мировом пространстве ни¬
когда не бывает постоянным, преимущественно из-за неравномерно¬
сти темпов развития различных сообществ, а также из-за технологиче¬
ских и организационных прорывов, что, безусловно, создает для одного
общества определенные преимущества перед другим. Например, по¬
явление военных судов дальнего плавания и увеличение объемов тор¬
говли в Атлантике в XVI веке сказалось на европейских государствах
по-разному. Одни получили от этого больше, другие меньше. То же са¬
мое касается и появления позднее парового двигателя, а также развития
связанной с ним угольной и металлургической промышленности. Это
способствовало активному росту влияния одних государств на фоне
упадка других. Повышение производительности, как правило, позволя¬
ет в мирное время легче переносить бремя содержания значительных
вооруженных сил, а в военное — поддерживать и снабжать всем необ¬
ходимым большую армию и флот.
Как ни меркантильно это звучит, но богатство необходимо, чтобы
поддерживать военную мощь, а военная мощь необходима, чтобы по¬
лучить и защитить богатства. Однако если государство тратит на воен¬
ные цели слишком много в ущерб процессу создания богатства, то это,
скорее всего, в долгосрочной перспективе приведет к его ослаблению.
То же самое грозит и государству с чрезмерно амбициозными плана¬
ми — скажем, завоевание обширных территорий или ведение дорого¬
стоящих войн. Есть риск, что огромные траты могут перевесить потен¬
циальные выгоды от внешней экспансии. Подобная дилемма возникает
перед любым государством, чье экономическое влияние начинает сни¬
жаться. История взлетов и падений великих держав начиная с расцвета
Западной Европы в XVI веке (таких стран, как Испания, Нидерланды,
Франция, Британская империя, а теперь Соединенные Штаты) демон¬
стрирует существенную взаимосвязь в долгосрочной перспективе меж¬
ду производственным и доходным потенциалом, с одной стороны, и во¬
енной мощью — с другой.
Историю «взлетов и падений великих держав», представленную
на страницах данной книги, можно вкратце изложить следующим
образом. В первой главе описывается ситуация в мире в XV-XVI ве¬
ках. Анализируются сильные и слабые стороны каждого из «центров
власти» того времени: Великой империи Мин в Китае; Османской
империи и ее мусульманского ответвления в Индии; империи Вели¬
ких Моголов; Московского государства; империи Токугава в Японии;
а также группы государств в западной и центральной частях Европы.
14
О том, что этому последнему региону будет суждено взлететь выше
всех, в начале XVI века не говорило ничего. Но насколько бы внуши¬
тельными и организованными ни выглядели некоторые из вышеназ¬
ванных восточных империй в сравнении с Европой, все они страдали
от последствий централизации власти, настаивающей на единообра¬
зии веры и традиций не только на уровне официальной религии, но
и в таких областях, как коммерция и разработка вооружения. Отсут¬
ствие подобной централизации власти в Европе и наличие воинствен¬
но настроенных конкурентов среди большого количества разнообраз¬
ных королевств и городов-государств были хорошим стимулом для
постоянного совершенствования всего, что связано с армией. И здесь
налицо было плодотворное взаимодействие с последними достиже¬
ниями как технического, так и сугубо коммерческого характера, ко¬
торые присутствовали в конкурентной предпринимательской среде.
В условиях меньшего количества препятствий на пути к изменениям
европейские государства на долгие годы вступили в фазу постоянно¬
го экономического роста и повышения боеспособности своих армий,
которая должна была сделать их самыми могущественными в мире.
Хотя благодаря активному развитию научно-технического про¬
гресса и конкуренции в военной сфере Европа продолжала двигаться
привычным для нее путем плюрализма, все же сохранялась возмож¬
ность того, что одно из ее соперничающих друг с другом государств
могло аккумулировать достаточное количество ресурсов для того,
чтобы обойти остальных и начать доминировать на континенте.
С XVI века в течение почти ста пятидесяти лет династический и рели¬
гиозный союз под предводительством испано-австрийской империи
Габсбургов угрожал всей Европе. Глава вторая полностью посвящена
попыткам ведущих государств континента обуздать подобные «пре¬
тензии Габсбургов на господство». Как и в других главах книги, здесь
проанализированы сильные и слабые стороны великих держав относи¬
тельно друг друга и в свете основных тенденций в экономике и науч¬
но-техническом прогрессе, повлиявших на развитие западного обще¬
ства в целом, для того чтобы читатель мог лучше понять, каковы были
последствия многочисленных войн, прокатившихся по Европе в этот
период ее истории. Основная мысль данной главы заключается в том,
что, несмотря на огромные ресурсы Габсбургов, они своими нескон¬
чаемыми войнами все больше и больше увеличивали нагрузку на эко¬
номику, которая в итоге не выдержала огромных военных расходов.
15
Если другие великие державы Европы и пострадали сильно в этих
затянувшихся войнах, они смогли, хотя и с трудом, лучше сохранить
баланс материальных ресурсов и военной мощи по сравнению со сво¬
ими врагами из династии Габсбургов.
Войны с участием великих держав в период с 1660 по 1815 год, опи¬
санные в главе третьей, нельзя расценивать просто как противостоя¬
ние одного большого союза и остальных многочисленных государств-
соперников. Именно в этот сложный период такие великие державы,
как Испания и Нидерланды, потеряли свое влияние. На их место при¬
шли пять сильных государств (Франция, Великобритания, Россия, Ав¬
стрия и Пруссия), которые стали доминировать в сфере дипломатии и
в военных вопросах в Европе на протяжении всего XVIII века и активно
участвовали в затяжных коалиционных войнах, прерываемых стреми¬
тельно менявшимися альянсами. Это была эпоха, когда Франция сна¬
чала при Людовике XIV, а затем при Наполеоне оказалась как никогда
за всю свою историю близка к тому, чтобы главенствовать в Европе.
Но каждый раз в последний момент на ее пути вставал союз из других
великих держав. Ввиду того что к началу XVIII века содержание посто¬
янной армии и флота стало безумно дорогим удовольствием, в лучшем
положении оказались страны, которые смогли создать хорошо работа¬
ющую кредитно-банковскую систему (как, например, Великобритания).
Важную роль в судьбе великих держав в их многочисленных спорах
за превосходство зачастую играло также и их географическое поло¬
жение. Этим в определенной степени объясняется значительный рост
влияния к 1815 году двух «фланговых» государств — России и Велико¬
британии. Обе страны могли вмешиваться в возникавшие в Западной
и Центральной Европе противостояния, но при этом были защищены
от них географически. Убедившись, что на континенте достигнут баланс
сил, оба государства в XVIII веке стали распространять свое влияние
за пределами Европы. А ближе к концу столетия в Великобритании раз¬
вернулась промышленная революция, которая должна была расширить
возможности как для активной колонизации, так и для пресечения по¬
сягательств Наполеона на господство в Европе.
Примечательно, что, в отличие от предыдущего периода, после
1815 года на континенте в течение целого столетия не было ни одной
продолжительной коалиционной войны. Наблюдалось стратегическое
равновесие, поддерживаемое всеми ведущими державами, образующи¬
ми Священный союз, поэтому ни у одной нации не было нежелания,
16
ни возможности претендовать на доминирующее положение. Основ¬
ные проблемы правительств того времени были связаны с нестабиль¬
ностью внутри самих государств и (в случае с Соединенными Штатами
и Россией) с дальнейшим освоением своих территорий на континенте.
Относительная стабильность на мировой арене позволила Британской
империи достичь своего максимума влияния как на море, так и в коло¬
ниальной и коммерческой сферах, а также добиться фактического гла¬
венства в промышленности, построенной на использовании парового
двигателя. Однако ко второй половине XIX века активная индустри¬
ализация началась и в других регионах, что качнуло маятник баланса
международного влияния от прежних лидеров в сторону стран, обла¬
давших как ресурсами, так и организационными возможностями для
использования новых средств производства и технологий. К этому вре¬
мени уже ряд военных конфликтов (отчасти Крымская, но в большей
мере американская Гражданская и Франко-прусская войны) показали,
что проигрывает тот, кто не смог вовремя модернизировать свою во¬
енную систему, а также не имел соответствующих производственных
мощностей для поддержания большой армии и дорогого, более совер¬
шенного вооружения. Изменилась сущность войны.
В XX веке ускорение темпов научно-технического прогресса и свя¬
занная с этим неравномерность развития различных регионов сдела¬
ли мировую систему менее стабильной и более сложной, чем она была
пятьдесят лет назад. Это проявилось в начавшейся после 1880 года
безумной гонке великих держав в поисках новых колоний в Африке,
Азии и Тихоокеанском регионе, спровоцированной отчасти жаждой
наживы, а отчасти страхом потерять превосходство. Это также про¬
явилось в увеличении армий — как на суше, так и на море — ив соз¬
дании постоянных военных альянсов даже в мирное время, поскольку
правительства разных стран искали союзников для ведения войны
в будущем. За колониальными спорами и мировыми кризисами, бу¬
шевавшими накануне Первой мировой войны, прослеживается также
снижение ц>д за годом экономической мощи ведущих европейских
государств, что привело к значительным фундаментальным измене¬
ниям в глобальном соотношении сил. Мировая система, в центре ко¬
торой стояла Европа, после трех столетий начала приходить в упадок.
Несмотря на все свои старания, традиционные великие державы Ев¬
ропы: Франция и Австро-Венгрия, а также недавно объединившаяся
Италия — сошли с дистанции. В свою очередь, на первый план вышли
такие огромные страны, занимающие практически целые континенты,
17
как Соединенные Штаты Америки и Россия, — даже несмотря на не¬
эффективность монархического устройства правления в последней.
Среди стран Западной Европы только у Германии, возможно, было
достаточно сил, чтобы сохранить свое право остаться в числе веду¬
щих держав мира. С другой стороны, Япония была полна решимости
распространить свою власть на всю Восточную Азию, но не дальше.
Неизбежно подобные изменения создали значительные и в конечном
счете непреодолимые трудности для Британской империи, которой
стало намного сложнее защищать свои глобальные интересы на миро¬
вой арене, чем это было еще полвека назад.
Хотя первые пятьдесят лет XX века очевидно указывали на то,
что мир становится биполярным на фоне логичного кризиса разви¬
тия в ведущих державах-середнячках (см. главы пятую и шестую),
подобная метаморфоза глобальной системы отнюдь не происходи¬
ла тихо и мирно. Наоборот, тяжелые, масштабные кровавые битвы
в Первую мировую, ставшие возможными благодаря высокому уров¬
ню промышленного производства и эффективности управления госу¬
дарством, показали определенное превосходство Германии над Рос¬
сией — быстро развивающейся, но все еще отсталой монархической.
Победы Германии на восточном фронте в первые месяцы баталий сме¬
нились для нее поражениями на западном направлении, так же как
и для ее союзников на итальянском, балканском и ближневосточном
театрах военных действий. В результате последующего присоедине¬
ния Соединенных Штатов к западному альянсу как в плане военной
помощи, так и в плане экономической поддержки, этот последний
наконец получил ресурсы, чтобы превзойти коалицию-противника.
Но это была изнурительная борьба для всех воюющих сторон. Австро-
Венгрия распалась. В России произошла революция. Германия про¬
играла войну. Франции, Италии и даже Великобритании после побе¬
ды также пришлось долго восстанавливаться. Исключение составили
только Япония, упрочившая свое положение в Тихоокеанском регио¬
не, и Соединенные Штаты, которые к 1918 году бесспорно стали самой
могущественной державой в мире.
Отзыв Америкой своих войск и изоляция России от мирового со¬
общества в связи с установлением в стране большевистского режима
в 1919 году в большей мере, чем когда-либо за последние пять веков,
описанных в этой книге, привели к нарушению экономических основ
18
мировой системы. Ослабленные войной Великобритания и ‘Франция
продолжали главенствовать в дипломатии, но к 1930-м годам дело
осложнилось появлением на арене претендующих на господство ми¬
литаристских и ревизионистских государств — Италии, Японии и
Германии. Последняя была нацелена на доминирование в Европе еще
сильнее, чем даже в 1914 году. Вместе с тем на этом фоне Соединенные
Штаты, безусловно, оставались самой могущественной промышлен¬
но развитой нацией в мире, а сталинская Россия быстро превраща¬
лась в индустриальную сверхдержабу. В результате перед державами-
«середнячками» ревизионистского толка возникла дилемма: им сле¬
довало быстро расширить свое влияние, пока их не затмили эти два
континентальных монстра. В свою очередь, остальные средние держа¬
вы оказывались перед другой дилеммой: конфронтация с Германией и
Японией скорее всего приведет к ослаблению и их самих. Вторая миро¬
вая война со своими победами и поражениями, по сути, подтвердила
эти прогнозы. Несмотря на громкие победы в самом начале кампании
страны гитлеровского блока в итоге проиграли, столкнувшись с про¬
тивником, превосходящим их с точки зрения производственных ресур¬
сов в значительно большей степени, чем это было в Первую мировую.
Но прежде чем их разбили превосходящие силы, Германии с ее союз¬
никами удалось безвозвратно удалить с мировой арены Францию и
ослабить Великобританию. К 1943 году биполярный мир, предсказан¬
ный еще несколькими десятилетиями ранее, наконец сформировался,
и соотношение вооруженных сил вновь стало соответствовать мирово¬
му распределению экономических ресурсов.
В двух заключительных главах книги рассматривается период,
когда биполярный мир, казалось, действительно существовал — как
в экономическом, так и в военном и идеологическом плане, и под¬
тверждением тому были неоднократные политические кризисы в раз¬
вернутой между двумя противоборствующими группировками хо¬
лодной войне. Позиции Соединенных Штатов и СССР как главных
сил двух лагерей также укрепились благодаря появлению ядерного
оружия и систем доставки боеприпасов дальнего действия, что при¬
вело к кардинальному изменению как стратегического, так и дипло¬
матического ландшафта по сравнению с началом XX века, не говоря
уже о XIX столетии.
Однако на этом процесс взлетов и падений великих держав не пре¬
кратился. Разница в темпах роста и в научно-техническом прогрессе
19
ведет к изменению мирового экономического равновесия, что, в свою
очередь, постепенно сказывается на политическом и военном балан¬
се сил. В военном отношении США и СССР находились впереди всех
стран мира как в 1960-х, так и в 1970-х и 1980-х годах. И вследствие
того, что оба государства рассматривали все международные пробле¬
мы только с позиции биполярного мира, зачастую впадая в манихей¬
ство, соперничество привело их к непрекращающейся гонке воору¬
жений, участие в которой было не под силу больше ни одной другой
державе.
Вместе с тем в течение этого же периода изменение мирового соот¬
ношения производительных сил происходило еще быстрее, чем пре¬
жде. Доля стран «третьего мира» в общем выпуске продукции обраба¬
тывающей промышленности и их ВНП, снизившиеся в послевоенные
годы (с 1945) до максимально низкого уровня, с того времени показы¬
вают устойчивый рост. Европа восстановилась после войны и, объ¬
единившись под флагом Европейского экономического сообщества,
стала крупнейшим торговцем в мире. Внушительными темпами дви¬
жется вперед Китайская Народная Республика. А феноменальный по¬
слевоенный рост экономики Японии позволяет говорить о том, что не
так давно эта страна обогнала Россию по размеру общего ВНП. В свою
очередь, Америка и Россия демонстрируют очень вялые темпы роста,
а их доли в мировом производстве и богатстве с 1960-х годов очень
сильно сократились. Даже не принимая во внимание все более мел¬
кие государства, уже отчетливо видно, что многополярный мир вер¬
нулся — правда, если судить только по экономическим показателям.
Учитывая, что в книге рассматривается проблема взаимосвязи стра¬
тегии и экономики, кажется уместным, что в последней (если хотите,
умозрительной) главе исследуется вопрос несоответствия военного
и производственного соотношения в стане великих держав, а также
сегодняшние проблемы1 и возможности пяти крупнейших политико-
экономических «центров власти» — Китая, Японии, ЕЭС, Советского
Союза и США, решающих старую задачу соотнесения национальных
целей и имеющихся средств. История взлетов и падений великих дер¬
жав далека от завершения.
20
Здесь и далее при указании в тексте на «сегодняшний день» («сейчас») следует
иметь в виду время публикации книги — 1987 г. — Здесь и далее под звездочкой
даются примечания редактора и переводчика.
Книга представляет масштабный всеобъемлющий труд, в ней рас¬
сматривается множество вопросов, и очевидно, что разные люди бу¬
дут читать ее с разными целями. Кто-то найдет здесь то, что и надеял¬
ся найти: большое и достаточно подробное исследование проводимой
великими державами политики в течение последних пяти веков; при¬
меры влияния экономического и технического прогресса на положе¬
ние каждого из государств-лидеров; а также взаимосвязи стратегии
и экономики как в мирное время, так и в условиях войны. При этом,
по сути, речь не идет ни о малых державах, ни, как правило, о неболь¬
ших двусторонних войнах. Кроме того, книга в большей степени ори¬
ентирована на Европу, особенно в середине повествования. Но это
вполне естественно для подобной темы.
Иные читатели, особенно политологи, которые сегодня заинте¬
ресованы в выведении общих правил функционирования «мировых
систем» или повторяющихся сценариев войн, могут и не обнаружить
в данном исследовании того, что хотели бы в нем найти. Чтобы избе¬
жать возможных недоразумений, следует подчеркнуть, что эта книга,
к примеру, не имеет ничего общего с теорией, связывающей значи¬
тельные (или «регулярные») войны с циклами экономических подъ¬
емов и спадов (циклы Кондратьева). Кроме того, она целенаправленно
не касается общепринятых теорий причин войн и не разбирается, вы¬
званы ли они «взлетом» или «падением» той или иной великой держа¬
вы. В этой книге вы также не найдете теорий возникновения империй
или управления ими (как, например, в последней работе Майкла Дой¬
ла «Империи»), равно как и ответа на вопрос «способствует ли созда¬
ние империи усилению государства». И наконец, книга не предлагает
какой-либо общей теории, какие общества и какие из общественных/
государственных структур являются самыми эффективными в плане
извлечения выгоды во время войны.
С другой стороны, это ценный материал для исследователей, жела¬
ющих сделать некое обобщение по данным вопросам. Отчасти поэто¬
му в книге представлено такое количество примечаний, указывающих
заинтересованным читателям на ресурсы, где можно подробнее узнать
о том или ином аспекте, например о схемах и источниках финансиро¬
вания войн. Но проблема, с которой историки, в отличие от полито¬
логов, сталкиваются при рассмотрении общих теорий, заключается
в том, что доказательства того, что случилось много лет назад, поч¬
ти всегда неоднозначны, поэтому очень сложно делать на их основе
«неоспоримые» научные заключения. Таким образом, несмотря на то,
21
что некоторые из войн (например, 1939 года) действительно можно
связать со страхами больших политиков относительно изменения со¬
отношения сил в мире, это никоим образом не объясняет причины
начала Американской революции (1776), Французской революции
(1792) или Крымской войны (1854). Точно так же кто-то может приве¬
сти Австро-Венгрию 1914 года в качестве примера «падения» великой
державы, спровоцировавшего начало большой войны. Но вместе с тем
теоретики видят в начале этой войны и важную роль Германии и Рос¬
сии, заявлявших тогда свои права на место в стане великих держав.
То же самое касается и любого общетеоретического вопроса: к при¬
меру, держится ли империя за счет финансовой поддержки своих тер¬
риторий, или влияет ли на управление империей уровень дистанции
власти? Имеющиеся в распоряжении ученых доказательства настоль¬
ко противоречивы, что, вероятнее всего, в определенных случаях вы
услышите ответ «да», а в других — «нет».
И все же если отложить в сторону априорные теории и просто
взглянуть на историю «взлетов и падений великих держав» за послед¬
ние пять столетий, то окажется, что некоторые ценные выводы обще¬
го характера сделать все же можно, но отдавая при этом себе отчет,
что в отдельных ситуациях возможны исключения. К примеру, легко
можно проследить причинно-следственные связи между изменения¬
ми в общеэкономическом и производственном соотношении сил и по¬
ложением отдельной державы в мировой системе. Смещение начиная
с XVI века торговли от берегов Средиземноморья в Атлантику и Севе¬
ро-Западную Европу и перераспределение долей государств в выпуске
продукции обрабатывающей промышленности далеко за пределами
Западной Европы после 1890 года — в обоих случаях подобные сдвиги
в экономике предрекали возникновение новой великой державы, ко¬
торая в один прекрасный день может начать оказывать сильное вли¬
яние на существовавший до этого военный порядок и территориаль¬
ное устройство. Вот почему смещение мирового производственного
баланса в сторону стран Тихоокеанского бассейна, которое мы наблю¬
даем последние пару десятилетий, не может быть предметом интереса
исключительно экономистов.
Точно так же исторические данные наглядно показывают очень
четкую взаимосвязь в долгосрочной перспективе между экономи¬
ческим ростом или упадком в отдельно взятом могущественном
государстве и повышением или, наоборот, снижением его влияния
в военном плане. Конечно, в этом нет ничего удивительного. Для
22
поддержки большой военной машины необходимы значительные
экономические ресурсы. А кроме того, с точки зрения устройства
мировой системы сила и богатство всегда взаимосвязаны и должны
рассматриваться в связке. Три столетия назад немецкий писатель-
меркантилист Филипп фон Хорник отметил, что могущество и про¬
цветание нации зависят не от достаточности или надежности власти и
богатства, а преимущественно от того, насколько больше или меньше
ресурсов у ее соседей.
В последующих главах вы не раз столкнетесь с подтверждением
данного наблюдения. В середине XVIII века Нидерланды в абсолют¬
ном выражении были богаче, чем столетием ранее. Однако на этом
этапе страна обладала намного меньшим влиянием, потому что ее со¬
седи Франция и Британия были еще богаче и могущественнее. Фран¬
ция к 1914 году, вне всяких сомнений, была намного сильнее, чем
в 1850 году, но это мало утешало ее жителей на фоне более сильной
Германии. Великобритания сегодня обладает большими богатствами,
а ее армия вооружена на порядок лучше, чем в середине Викториан¬
ской эпохи, но это не спасло ее от снижения доли в мировом вало¬
вом продукте приблизительно с 25 до 3%. Однако пока по размеру
богатств и мощи государство обгоняет своих соседей, ему ничего не
грозит; проблемы начнутся, когда соседи его превзойдут.
Это не значит, что экономическая и военная мощь государства не
растет и не падает одновременно. Большинство исторических при¬
меров, приведенных в книге, показывают, что между траекториями
относительной экономической силы и военного/территориального
влияния существует солидная задержка по времени. И опять причину
достаточно легко проследить. Великая держава, постоянно усиливаю¬
щая свое экономическое положение (Великобритания в 1860-х годах,
США в 1890-х или Япония сегодня), может избрать путь накопления
богатства, а не безумных трат на армию и вооружение. Вполне воз¬
можно, что полстолетия спустя приоритеты кардинально изменятся.
Раньше расширение экономического влияния приводило к появле¬
нию обязательств за рубежом (возникала зависимость от иностран¬
ных рынков с&ыта и поставок сырья, военных альянсов, а также от
создаваемых баз и колоний). С другой стороны, сегодня конкурирую¬
щие державы еще быстрее наращивают свое экономическое могуще¬
ство, демонстрируя большее желание распространить влияние за свои
пределы. Мир стал более конкурентным, а доли отдельных стран на
том или ином рынке — непостоянными. Пессимисты говорят о спаде.
23
Патриотически же настроенные государственные деятели заявляют
о необходимости «обновления».
В подобных непростых условиях великие державы могут значи¬
тельно увеличить свои расходы на оборону в сравнении с тем, что
было всего пару поколений назад, но при этом не ощущать себя в пол¬
ной безопасности — просто потому, что конкуренты растут быстрее
и становятся сильнее. Испанская империя потратила на вооружение
и содержание армии в тревожные 1630-1640-е годы намного больше,
чем в 1580-е, когда кастильская экономика чувствовала себя значи¬
тельно лучше. Расходы на оборону Великобритании в конце эпохи
правления Эдуарда VII в 1910 году были намного больше, чем, ска¬
жем, после смерти тогдашнего премьер-министра Генри Палмерстона
в 1865 году, когда британская экономика находилась практически на
своем пике. Но не чувствовали ли себя жители туманного Альбиона
в большей безопасности в XIX веке, чем в начале XX?! Та же самая про¬
блема сейчас стоит перед США и СССР. И мы об этом будем говорить
ниже. Обе великие державы инстинктивно реагируют на ослабление
своего мирового влияния более значительными тратами на «обеспе¬
чение безопасности», сокращая таким образом инвестиции в эконо¬
мику, что может создать им в будущем определенные проблемы.
Другой общий вывод, который можно сделать из пятисотлетней
истории, представленной в данной книге: существует очень сильная
взаимосвязь между конечным результатом больших коалиционных
войн с точки зрения европейского или глобального влияния и ко¬
личеством производственных ресурсов, привлеченных каждой из
сторон. Это подтверждают войны, развязанные против испанских и
австрийских Габсбургов, войны XVIII века: за Испанское наследство,
Семилетняя, с Наполеоном, — а также две мировые в XX веке. Про¬
должительная и изматывающая война в конечном счете оборачивает¬
ся для каждой из коалиций проверкой ее ресурсов и возможностей.
На «длинной дистанции» становится особенно важно, какая из про¬
тивоборствующих сторон обладает большими, а какая — меньшими
ресурсами.
Подобные обобщения можно сделать, даже избегая цепких лап
грубого экономического детерминизма. Несмотря на стремление дан¬
ного исследования выявить «основные тенденции» в мировой полити¬
ке за последние пятьсот лет, в нем никоим образом не утверждается,
что каждое важное событие в истории имеет экономическую подопле¬
ку или что именно ситуация в экономике является главной причиной
24
взлета либо падения нации. Существует масса доказательств, указы¬
вающих и на иные причины удач и неудач того или иного государства:
местоположение, военная организация, уровень национального само¬
сознания, устройство альянса и многие другие факторы. Все они могут
оказать отрицательное влияние на участников системы объединения
государств. В XVIII веке, например, республика Соединенных про¬
винций Нидерландов была самой богатой частью Европы, а Россия —
самой бедной. Впоследствии же позиции голландцев и русских поме¬
нялись местами. Отдельные проявления безрассудства (как у Гитлера)
и очень высокий уровень военной подготовки (как у испанских пол¬
ков в XVI веке или германской пехоты в XX столетии) также играют
важную роль при объяснении определенных побед и поражений. Бес¬
спорно, что при затяжной войне с участием одной из великих держав
(а как правило, коалиции) победа не раз доставалась тому, у кого была
сильнее производственная база или, как говорили испанские капита¬
ны, у кого был последний эскудо. Большая часть из того, что вы про¬
чтете дальше, подтверждает это циничное, но, по сути, верное сужде¬
ние. Уровень влияния ведущих государств был очень плотно связан
с их экономическим могуществом в последние пять столетий, так что
возникает резонный вопрос о возможных последствиях нынешних
тенденций в экономике и развитии технологий для текущего баланса
сил. Это не отрицает того, что люди собственными руками создают
свою историю, но делают это в пределах исторических условий, ко¬
торые могут как ограничить, так и открыть перед ними широкие воз¬
можности.
Прототипом данной книги является эссе известного прусско¬
го историка Леопольда фон Ранке «Великие державы» (Die grossen
Machte)> написанного в 1833 году. В нем ученый рассмотрел изменения
мирового баланса сил начиная с ослабления Испании и попытался по¬
казать, почему определенные страны, добившись огромного влияния,
потом вдруг низвергались с достигнутых высот на землю. В заключе¬
ние Ранке анализировал современный мир и последствия неудавшей-
ся французской» «заявки на мировое господство» в Наполеоновской
войне. Говоря о «перспективах» каждой из великих держав, он забы¬
вал о том, что он историк, и пускался в пространные рассуждения
о будущем.
Но эссе о «великих державах» — это одно, а посвященная им
целая книга — совсем другое. Изначально я собирался написать
25
небольшую книжку, предполагая, что читатели знают (хотя бы от¬
части) подоплеку изменений темпов роста или определенных гео¬
стратегических проблем, с которыми сталкивались описываемые
государства. Но рассылая первые главы экспертам, чтобы получить
комментарии, или заговаривая с людьми на поднимаемые здесь темы,
я понял, что был не прав в своем предположении. Большинство чи¬
тателей и слушателей требовали деталей, подробных описаний пред¬
посылок происходившего, просто потому что еще не было такого
исследования, которое бы рассказало об изменениях в балансе эконо¬
мических и стратегических сил. Никто из экономических и военных
историков доселе не вторгался в эту область, саму же историю по¬
добных изменений все игнорировали. Так что оправданием большо¬
го количества деталей в самом тексте, а также постраничных ссылок
в книге служит мое желание заполнить этот важный пробел в истории
взлетов и падений великих держав.
I.
СТРАТЕГИЯ И ЭКОНОМИКА
В ДОИНДУСТРИАЛЬНУЮ
ЭПОХУ
4
Глава 1
РАСЦВЕТ ЗАПАДА
В XVI веке, который был выбран
учеными в качестве даты перехода от Средневековья к эпохе новой
истории1, жителям Европы было и невдомек, что их континент сто¬
ит на пороге обретения власти над большей частью мира. Знания
европейцев того времени о великих цивилизациях Востока были
фрагментарны и зачастую ошибочны. Их источником являлись рас¬
сказы путешественников, которые могли и приврать. Однако широко
распространенное представление о несметных богатствах и бесчис¬
ленных армиях восточных империй в определенной степени можно
назвать верным, и на первый взгляд казалось, что население тех реги¬
онов жило лучше, чем в Западной Европе, а государства были намно¬
го могущественнее. Действительно, при сравнении с этими великими
культурными и экономическими центрами слабые стороны Европы
были более очевидны, чем сильные. Во-первых, это был не самый
плодородный и не самый густонаселенный регион в мире — в отли¬
чие от Индии и Китая. В геополитическом плане континентальная
Европа тоже была «несуразна»: с севера она была окружена льдами,
с запада — водой, с востока открыта для вторжения других народов,
а юг — отличное место для стратегических обходных маневров. К на¬
чалу XVI века,^сак и в течение долгого времени до и после, это были не
абстрактные измышления. Прошло всего восемь лет с момента, когда
последний мусульманский регион в Испании — Гранада — пал под на¬
тиском армий Фердинанда и Изабеллы. Но это было окончанием лишь
1 См. [818, р. 295; 820, р. 565; 1070, р. 519; 69, р. 153].
29
региональной кампании, а не войны между христианским миром и по¬
следователями пророка Мухаммеда. Многие в Западной Европе еще
не оправились от шока после падения Константинополя в 1453 году —
события, которое, казалось, сулило серьезные последствия, так как
не ограничивало дальнейшее продвижение турок-османов. К концу
XV века они захватили Грецию с Ионическими островами, Боснию,
Албанию и значительную часть оставшихся Балкан. Но самое худшее
случилось в 1520-х годах, когда громадные полчища янычар двину¬
лись на Венгрию и Австрию. На юге, где османские галеры периодиче¬
ски совершали рейды по итальянским портам, католические священ¬
ники начали беспокоиться о том, что Рим может повторить судьбу
Константинополя1.
В то время как подобного рода угроза казалась частью некой вели¬
кой стратегии, которой четко следовал султан Мехмед II, а далее и его
потомки, ответная реакция европейцев носила разобщенный и спо¬
радический характер. В отличие от Османской и Китайской империй,
в отличие от государства, которое моголам в скором времени предсто¬
яло создать на территории Индии, в Европе никогда не было и намека
на подобное единство, когда все кланы, княжества, народы в регионе
признавали главенство над собой власти единого светского или ре¬
лигиозного правителя. Напротив, Европа представляла мешанину из
мелких королевств и княжеств, отдельных феодальных землевладе¬
ний и городов-государств. Наиболее могущественные монархии фор¬
мировались на западе. В первую очередь речь идет об Испании, Фран¬
ции и Англии. Но все они страдали от внутренних раздоров и видели
друг в друге лишь соперников, а не союзников в борьбе с исламом.
При этом в сравнении с великими цивилизациями Азии Европа не
могла похвастаться и своими достижениями в области культуры, точ¬
ных наук, инженерного искусства, навигации и иных технологий. Зна¬
чительная часть европейского культурного и научного наследия так
или иначе была «позаимствована» у исламского мира. Мусульмане же,
в свою очередь, в течение многих веков черпали знания в Китае, с кото¬
рым торговали, воевали и на территории которого создавали свои коло¬
нии. В ретроспективе очевидно, что Европа к концу XV века ускорилась
в своем коммерческом и научно-техническом развитии. Однако спра¬
ведливости ради надо сказать, что все крупнейшие центры мировой
Для более глубокого изучения международных отношений в Европе на рубеже
XV-XVI вв. см. [1021, особ. ch. 7-14; 353, ch. 10-11 и 16; 355, ch. 2; 854, р. 115fF].
30
цивилизации на тот момент находились примерно на одном уровне
развития — некоторые были лучше в одном, другие в другом. В техни¬
ческом, а следовательно, и в военном плане Османская империя, Ки¬
тай в эпоху династии Мин, а позднее и империя Великих Моголов на
севере Индии, а также европейская государственная система со своим
ответвлением в виде Московии стояли выше разрозненных народов
Африки, Америки и Океании. Хотя это и подразумевает, что Европа
в начале XVI века была одним из важных культурных и политических
центров мира, ничего тогда не говорило о том, что однажды она ста¬
нет самой могущественной силой. Прежде чем исследовать причины
ее взлета, следует изучить сильные и слабые стороны остальных пре¬
тендентов на мировую власть.
Китай. Империя Мин
Ни одна из цивилизаций, существовавших в Средние века, не могла
сравниться по уровню развития с Китаем1. У него было значительное
численное превосходство — 100-130 млн населения против 50-55 млн
в Европе в XV веке. Это азиатское государство обладало удивитель¬
ной культурой. Оно было расположено на чрезвычайно плодородных
землях, на которых местные жители занимались орошаемым земле¬
делием. Начиная с XI века в стране функционировала отличная сеть
каналов, соединяющая все плантации. Выстроенная иерархическая
система управления государством, костяк которой составляли хоро¬
шо образованные бюрократы-конфуцианцы, позволила особым об¬
разом объединить китайское сообщество и сделать его более совер¬
шенным — на зависть гостей из других стран. Правда, государство
это пережило нашествие монгольских орд, принесших сильные раз¬
рушения и господство Хубилай-хана. Но Китай зачастую в большей
степени влиял на завоевателей, чем те на него. И к моменту возник¬
новения в 1386 году империи Мин, которая окончательно разгромила
монголов, в стране сохранилась значительная часть старой системы
государственного устройства и обучения.
Читателям, воспитанным на уважении к западной науке, самым
поразительным может показаться более раннее научно-техническое
Краткое описание Китая эпохи Мин см. [820, р. 524-534; 1070, р. 424-444]. По¬
дробнее см. [598, р. 303ff; 518; 343, р. 232-270; 356].
31
развитие китайской цивилизации. Уже на первом этапе в стране по¬
явились огромные библиотеки. В XI веке в Китае получила распро¬
странение печать наборным шрифтом, свет увидели тысячи книг. Тор¬
говля и промыслы, развитие которых стимулировали строительство
новых каналов и рост населения, находились на самом высоком уров¬
не. Города в Китае были намного крупнее, чем в средневековой Евро¬
пе, а китайские торговые пути — протяженнее. Появление бумажных
денег благотворно сказалось на росте объемов торговли и развитии
рынков. В конце XI века на севере Китая развернулось гигантское же¬
лезорудное производство, дающее ежегодно по 125 тыс. тонн метал¬
ла, в основном для военных и государственных целей. Миллионная
армия, например, была огромным рынком сбыта товаров из железа.
Стоит отметить, что объемы производства того времени значительно
превышали цифры, которых достигнет Британия в начале промыш¬
ленной революции семь веков спустя! Возможно также, что именно
китайцы изобрели порох, а пушки они уже активно использовали
в эпоху династии Мин в конце XIV века — во время свержения своих
монгольских правителей1.
Глядя на такого рода примеры культурного и научно-техническо¬
го развития, неудивительно, что китайцы отправились исследовать
чужие земли и торговать с другими странами. Еще одним китайским
изобретением был магнитный компас, а некоторые китайские джонки
не уступали своими размерами более поздним испанским галеонам.
Теоретически занятие коммерцией по пути следования торговых ка¬
раванов в Ост-Индию и на острова Тихоокеанского бассейна прино¬
сило хорошую прибыль. Войны на воде случались на Янцзы (самой
большой реке Китая) еще задолго до наступления Нового времени
(в 1260-х годах для подавления сопротивления военных судов китай¬
ской империи Сун Хубилай-хану пришлось создать огромную флоти¬
лию, вооруженную машинами для метания снарядов) и расцвет при¬
брежной торговли зерном ознаменовал начало XIV века. В 1420 году
флот империи Мин насчитывал 1350 боевых судов, в том числе
400 больших плавающих крепостей и 250 кораблей, предназначенных
для дальнего плавания. И это не считая большого количества частных
коммерческих судов, которые регулярно ходили к берегам Кореи, Япо¬
нии, Юго-Восточной Азии и даже Восточной Африки и приносили
1 См. [1186; 927; 1390; и особ. 819, ch. 2].
32
немалый доход китайскому государству, стремившемуся обложить
налогом всю торговлю на море.
Самыми известными официальными заграничными экспедиция¬
ми считаются семь крупномасштабных морских походов, совершен¬
ных адмиралом Чжэн Хэ в период с 1405 по 1433 год. Порой в экс¬
педициях участвовало до нескольких сотен кораблей и десятки тысяч
человек. Гигантские караваны заходили во все крупные порты от
Малакки и Цейлона до входа в Красное море и Занзибара. Задаривая
лояльных местных правителей подарками, они, с другой стороны, за¬
ставляли непокорных признать власть Пекина. Один из кораблей вер¬
нулся из Восточной Африки с жирафами для китайского императора.
На другом привезли правителя Цейлона, который был недостаточно
благоразумен и отказался признать власть Сына Неба. (Следует отме¬
тить, что китайцы, очевидно, никогда не грабили и не убивали мест¬
ных жителей в отличие от португальских, голландских и прочих евро¬
пейских колонизаторов, добравшихся позже до Индийского океана.)
Исходя из сообщений историков и археологов о размере, мощности
и мореходных качествах флота Чжэн Хэ, некоторые из кораблей до¬
стигали 400 футов (около 122 метров) в длину и способны были пере¬
везти свыше 1,5 тыс. тонн груза. Следовательно, он мог обогнуть Аф¬
рику и «открыть» Португалию еще до того, как Генрих Мореплаватель
несколькими десятилетиями позднее со своей экспедицией наконец
двинулся южнее Сеуты (Марокко)1.
Но китайская экспедиция 1433 года была последней, а через три
года имперским указом в стране запретили строить морские суда. Еще
позднее специальным постановлением был введен запрет на владение
кораблем, имеющим более двух мачт. С этого времени моряки пере¬
шли на службу на более мелкие суда, которые ходили по Великому ка¬
налу. Забытые всеми грозные военные корабли Чжэн Хэ в итоге сгни¬
ли. Несмотря на все возможности, которые сулили зарубежные стра¬
ны, Китай решил отвернуться от остального мира.
Несомненно, у подобного решения была важная причина. У север¬
ных границ империи вновь возникла монгольская угроза, и, возможно,
правителям показалось более разумным сконцентрировать свои воен¬
ные ресурсы на этом более уязвимом направлении. В таких условиях
содержание огромного военного флота было неоправданной роскошью,
Лучший источник информации (на английском) по теме: [926, особ. р. 379-536];
см. также [783, р. 489-503; 1057, р. 98-104].
33
и, так или иначе, предпринятые китайцами попытки расширить свои
владения на юге в Аннаме (Вьетнаме) оказались бесплодными и за¬
тратными. Однако такое достаточно разумное решение не было пере¬
смотрено, когда позднее стали ясны минусы уничтожения военно-
морского флота. Спустя примерно столетие японские пираты начали
терроризировать китайское побережье и даже города, стоящие на
Янцзы. Но имперский флот так и не был восстановлен. Даже повтор¬
ное появление португальских кораблей у берегов Китая не подтол¬
кнуло империю к переоценке ситуации1. По мнению китайских чи¬
новников, стране необходима была защита только на суше (но это же
в любом случае не запрещало китайским подданным заниматься при¬
брежной торговлей?).
Кроме расходов и отсутствия каких-либо стимулов одной из
основных причин отступничества Китая был чистой воды консер¬
ватизм конфуцианской бюрократии2, который еще более усилился
в эпоху династии Мин в результате негодования, вызванного измене¬
ниями, ранее насильно навязанными монголами. Во время «рестав¬
рации» весь огромный бюрократический аппарат был настроен на то,
чтобы восстановить утраченное, а не создать более перспективное бу¬
дущее, занявшись внешней экспансией и торговлей. Согласно конфу¬
цианскому канону, сама война достойна порицания, а формирование
армии необходимо только в случаях опасности нападения со стороны
варваров или возникновения внутренних вооруженных конфликтов.
Неприязнь китайских чиновников к армии (и флоту) дополняло по¬
дозрительное отношение к торговцам. Накопление частного капитала,
установление практики «купить дешево — продать дорого», показная
роскошь торговцев-нуворишей раздражали представителей высшей,
образованной касты бюрократов и вызывали не меньшее негодование
в народных массах. Не желая разрушать рыночную экономику пол¬
ностью, китайские чиновники зачастую подвергали отдельных тор¬
говцев конфискации имущества или запрещали им заниматься бизне¬
сом. Внешняя торговля китайских подданных, должно быть, выглядела
1 В 1590-х гг. частично восстановленный на короткое время китайский флот бере¬
говой обороны помог корейцам отразить две попытки вторжения японцев, но
даже эти жалкие остатки морского флота империи Мин в дальнейшем сократи¬
лись.
2 Далее см. [818, р. 254-255; 926, р. 524ff; 289, р. 230ff; 782, р. 149-168; 218, р. 274-276],
где в целом общая картина представлена не столь мрачно, как в других источни¬
ках. Ознакомьтесь также со взвешенной оценкой в [928 и 642].
34
в глазах чиновников еще более подозрительной, просто потому что ее
было еще труднее контролировать.
Нелюбовь к коммерции и частному капиталу не помешала стране
добиться огромных достижений технического характера, о которых
мы говорили выше. Возобновление строительства Великой Китайской
стены, развитие системы каналов, железоделательного производства и
имперского флота в эпоху династии Мин носили государственный ха¬
рактер. Это то, что активно советовала делать императору китайская
бюрократия. Но подобные предприятия в те времена могли быть как
сынициированы, так и забыты. Каналы разрушались. Армии периоди¬
чески не хватало вооружения. Астрономические часы, построенные
около 1090 года, игнорировались. Железоделательное производство
постепенно пришло в упадок. Это были не единственные препятствия
на пути экономического роста. Книгопечатание было ограничено лишь
научными трудами и не использовалось для повсеместного распростра¬
нения практических знаний, не говоря уже об общественной критике.
Империя отказалась от бумажных денег. У китайских городов никогда
не было такого уровня автономии, как на Западе. И их жителей нельзя
было назвать горожанами (во всех смыслах этого слова). Когда импе¬
ратор со своим двором переезжал в другой город, тот становился но¬
вой столицей государства. Без поддержки чиновников процветание
торговцев и других дельцов того времени оказывалось под вопросом;
те же, кто смог разбогатеть, чаще всего тратили средства на покупку
земли или на образование, а не стремились поддержать развитие про-
тоиндустриального общества. Запрет на внешние торговые отношения
и рыбную ловлю лишил Китай еще одной потенциальной возможности
устойчивой экономической экспансии. Сложившиеся внешнеторговые
отношения с португальцами и голландцами в последующие века каса¬
лись лишь предметов роскоши и по большей части контролировались
чиновниками, хотя вполне вероятно, что желающие находили уловки,
чтобы обойти здесь официальную власть.
В результате Китай эпохи Мин был значительно менее решитель¬
ным и предприимчивым государством, чем четыре столетия назад,
когда страной правила династия Сун. Безусловно, в империи Мин
использовали более эффективные агротехнологии, но спустя некото¬
рое время даже применение интенсивного способа ведения сельского
хозяйства и возделывание неплодородных земель уже не удовлетво¬
ряло спрос на продукты питания активно растущего населения. По¬
следний вопрос был решен позднее в духе мальтузианства — чумой,
36
наводнениями и войной, которые очень трудно поддаются управле¬
нию. Даже смена в 1644 году династии Мин на более энергичных мань¬
чжур не могла остановить неумолимое сокращение населения.
И еще одна деталь, которой можно подвести итог разговора о Ки¬
тае. В 1736 году, когда железоделательное производство Абрахама
Дерби в Колбрукдейле переживало бум, в Хэнани и Хэбэе были пол¬
ностью остановлены доменные и коксовые печи. Они появились задол¬
го до того, как Вильгельм Завоеватель высадился у Гастингса. Их вновь
запустят только в XX веке.
Мусульманский мир
Даже первые европейские мореплаватели, посетившие Китай в на¬
чале XVI века, хотя и были поражены его размерами, количеством
жителей и его несметными богатствами, не могли не заметить замкну¬
тости страны. Об Османской империи такого сказать было нельзя. Госу¬
дарство в своей активной экспансии находилось тогда в середине пути,
а его близкое соседство с Европой создавало большую угрозу христи¬
анскому миру. Справедливости ради следует отметить, что с истори¬
ческой и географической точек зрения на протяжении всего XVI века
мусульманские государства в международном плане развивались ак¬
тивнее всего остального мира.
Малого того что турки-османы продвигались на Запад, персид¬
ская династия Сефевидов также обретала все большее могущество,
становилась богаче, в том числе и культурно, особенно при Исмаиле I
(1500-1524) и Аббасе I (1587-1629). Целый ряд сильных мусульман¬
ских ханств до сих пор контролировал Великий шелковый путь через
Кашгар и Турфан в Китай, а на западе Африки господствовали ис¬
ламские государства Борну, Сокото и Тимбукту. В начале XVI века
на острове Ява индуистская империя пала под натиском мусульман¬
ских княжеств. Эмир Кабула Бабур вторгся с северо-запада в пределы
Индии, где в 1526 году основал империю Великих Моголов. И хотя
первоначально лоложение захватчиков в Индии было весьма шатким,
уже правнук Бабура Акбар (1556-1605) во времена своего правления
смог успешно захватить северную часть Индийской империи от Бе¬
луджистана на западе до Бенгалии на востоке. В течение XVII века
преемники Акбара оттеснили индусов-маратхов еще дальше на юг.
Одновременно со стороны моря то же самое делали и высадившиеся
37
на полуострове Индостан голландцы, британцы и французы, но в бо¬
лее скромных масштабах. К подобного рода светским признакам ро¬
ста могущества мусульманского мира следует добавить и быстрое уве¬
личение числа верующих в Африке и Индии, на фоне которого темпы
христианизации в этих областях выглядели очень скромно.
Но самой серьезной мусульманской проблемой для Европы в эпоху
раннего Нового времени конечно же были турки-османы или, точнее,
их огромная армия, лучше всех обученная осадному делу. Уже к на¬
чалу XVI века их владения простирались от Крыма (где они завладе¬
ли генуэзскими торговыми городами) и Эгейского моря (где они раз¬
рушали Венецианскую империю) до Леванта. К 1516 году османские
войска взяли Дамаск и в течение следующего года вошли в Египет,
сокрушая мамлюков силой турецких пушек. Заблокировав таким об¬
разом существовавший тогда путь поставок пряностей из Индии, они
двинулись дальше по Нилу, через Красное море к Индийскому океа¬
ну, ломая сопротивление португальцев, также вторгшихся в Африку.
Если это и вызвало смятение среди иберийских моряков, то оно не
шло ни в какое сравнение с тем, что испытывали правители и жители
государств Восточной и Южной Европы при столкновении с турец¬
кой армией. Турки уже завоевали Болгарию и Сербию, а также под¬
чинили себе большую часть Валахии и побережья Черного моря. По¬
сле походов на юг, в Египет и Аравию, завоевание новых территорий
в Европе османами продолжилось лишь при Сулеймане (1520-1566).
Венгрия, мощный бастион христианского мира того времени, боль¬
ше не могла сдерживать натиск превосходящих турецких сил, и по¬
сле решающей битвы под Мохачем в 1526 году захватчики завладели
страной. В тот же год Бабур одержал победу при Панипате, после чего
образовал империю Великих Моголов. Неужели Европу ждала участь
северной Индии? На фоне осады турками Вены в 1529 году некоторым
это должно было казаться вполне возможным. В действительности же
границы Османского государства стабилизировались на севере Вен¬
грии, и Священная Римская империя была спасена. Но на протяжении
последующих лет турки представляли собой постоянную угрозу спо¬
койствию соседей и оказывали на них военное давление, и это нико¬
им образом нельзя было игнорировать. В итоге в 1683 году они вновь
оказались под стенами Вены1.
1 См. [642, ch. 9; 145, vol. 2, р. 661ff; 1374; 607; 243; 571; 782].
38
Также настораживало и укрепление османской власти на морских
просторах. Подобно Хубилаю в Китае, турки создали свой флот, чтобы
бороться с вражескими крепостями на морских побережьях. Приме¬
ром является Константинополь, при взятии которого в 1453 году сул¬
тан Мехмед блокировал все подступы к нему с моря большими гале¬
рами и сотнями более мелких судов. После этого гигантский галерный
флот турки использовали в различных военных операциях на Черном
море, в южном направлении для нападения на Сирию и Египет, а также
в бесчисленных стычках с венецианским флотом за контроль над Эгей¬
скими островами, Родосом, Критом и Кипром. Если в начале XVI века
рост морского могущества османов сдерживали венецианские, генуэз¬
ские и габсбургские корабли, то к середине века мусульманский флот
вовсю барражировал вдоль всего побережья Северной Африки, совер¬
шая рейды в порты Италии, Испании и Балеарских островов. В конце
концов туркам удалось в 1570-1571 годах захватить Кипр, несмотря на
свое поражение в битве при Лепанто1.
Османская империя, безусловно, представляла собой больше чем
просто военную машину. Османы, правящая элита завоевателей (как
маньчжуры в Китае), утвердили единую официальную веру, культу¬
ру и язык на территории, превышающей владения Римской империи
и охватывающей множество народов. Еще задолго до XVI века му¬
сульманский мир в своем развитии — как в культурном, так и техни¬
ческом — значительно опережал Европу. Мусульманские города от¬
личались масштабностью. Они были хорошо освещены и снабжены
системой канализации. Некоторые города уже обзавелись собственны¬
ми университетами, библиотеками и поражающими воображение ме¬
четями. Мусульманский мир главенствовал в таких областях науки и
техники, как математика, картография, медицина, обработка металлов,
производство пушек, строительство маяков, выращивание лошадей
и многих других. Османская система набора будущих янычар из чис¬
ла молодых христиан с Балкан в итоге позволила создать особые одно¬
родные и преданные военные подразделения. Терпимость к другим
нациям позволила привлечь на службу к султану немало талантливых
греков, евреев и язычников. К примеру, при осаде Константинополя
главным литейщиком пушек у Мехмета был венгр. В годы успешного
правления Сулеймана I сильная бюрократическая система управляла
1 См. [550, р. 1892-1919; 145, vol. 2, р. 918ff; 1057, р. 112ff]; а также комментарии
в [489].
39
14 млн подданных. Для сравнения: в ту пору в испанских владениях
проживало 5 млн, а в английских — 2,5 млн человек. В период своего
расцвета Константинополь был больше любого другого города в Ев¬
ропе. К началу XVII века в нем насчитывалось более 500 тыс. жителей.
И все же турки-османы тоже были вынуждены остановиться, раз¬
вернуться внутрь себя и тем самым лишиться притязаний на мировое
господство, хотя это стало ясно только столетие спустя — после по¬
добного же отказа империи Мин от расширения своего присутствия.
Можно также предположить, что это было естественным следствием
ранних успехов турок. Османская армия, несмотря на свою отлич¬
ную организацию и систему управления, возможно, была бы способ¬
на удерживать столь обширные границы, но вряд ли могла двигаться
дальше без серьезных человеческих и денежных потерь. Османский им¬
периализм, в отличие от испанского, голландского, а позже и англий¬
ского, не принес особых экономических выгод. Во второй половине
XVI века империя демонстрировала все признаки чрезмерного рас¬
ширения. Ее огромная армия стояла в центре Европы, флот, который
достаточно дорого обходился казне, активно действовал на просторах
Средиземноморья. Кроме того, турецкие войска присутствовали в Се¬
верной Африке, на Эгейских островах, на Кипре и в Красном море..
К тому же Крым постоянно требовалось укреплять, чтобы сдерживать
все возрастающие силы русской армии. Даже на ближневосточных гра¬
ницах было не все спокойно. Всему виной губительный религиозный
раскол, случившийся в мусульманском мире после того, как шииты
в Ираке, а затем и в Персии выступили против доминирования практик
и учения суннитов. Временами это очень было похоже на религиозное
противостояние, которое в то время переживала Германия, и султан
мог сохранить свое господство, только силой подавив диссидентские
выступления шиитов. Однако Аббас Великий, правивший в то время
шиитской Персией, был готов войти в альянс с Европой, чтобы дать от¬
пор османам, подобно тому как Франция сдружилась с «неверными»
турками в борьбе против Священной Римской империи. При таком
количестве противников для сохранения темпов своего расширения
Османской империи нужен был яркий лидер, но начиная с 1566 года
друг за другом сменилось тринадцать султанов, ничем не проявивших
себя за время своего правления.
Тем не менее нельзя сказать, что внешние враги и личные недо¬
статки правителей являлись единственной причиной происходивше¬
го. На государственную систему, как и в Китае в эпоху империи Мин,
40
все больше негативно влияла чрезмерная централизация, деспотизм
и сугубо ортодоксальное отношение к инициативам, инакомыслию
и коммерции. Недалекий султан мог парализовать жизнь и развитие
всей Османской империи, чего, к примеру, не случилось бы в Европе
при слабоумном Папе или главе Священной Римской империи. В усло¬
виях отсутствия четких директив сверху бюрократы на всех уровнях
становились еще более консервативными и всеми силами душили лю¬
бые инициативы и новации. Прекращение с 1550 года территориаль¬
ной экспансии, а значит, и получения боенной добычи вкупе с ростом
цен заставило недовольных янычар заняться внутренними грабежа¬
ми. Торговцы и дельцы (в большинстве своем иностранцы), которых
ранее всеми силами зазывали в империю, теперь оказались обложены
грабительскими налогами. Нередкими стали и случаи прямой конфи¬
скации имущества. Непомерно высокие сборы нарушили торговлю,
города обезлюдели. Но, возможно, хуже всех пришлось крестьянам,
чьи земли и запасы зачастую становились целью грабительских на¬
летов солдат. По мере ухудшения ситуации гражданские чиновники
также начали грабить население, вымогая деньги и конфискуя товары.
Военные расходы и потеря контроля над азиатскими торговыми пу¬
тями вследствие противостояния с Персией подстегнули правителей
империи искать новые источники доходов, что, в свою очередь, наде¬
лило огромной властью нечистых на руку откупщиков налогов1.
В определенной мере жесткий ответ на выступления шиитов по¬
влек за собой ужесточение отношения государства к любым формам
свободомыслия. Печатные издания попали под запрет, так как могли
способствовать распространению опасных идей. Экономические по¬
ходы оставались на примитивном уровне: был разрешен импорт това¬
ров с Запада, но запрещен экспорт из страны; гильдии ремесленников
получали всяческую поддержку в своем стремлении контролировать
рост и техническое развитие местных производителей-«капиталистов»;
ужесточилась критика торговцев со стороны религиозных деятелей.
Из-за пренебрежительного отношения ко всему европейскому турки
отказались взять на вооружение новые методы профилактики эпи¬
демий, что повлекло за собой пагубные последствия для населения.
В одном из действительно поразительных припадков обскурантизма
отряд янычар разгромил в 1580 году государственную обсерваторию,
1 См. [642, р. 176ff; 243, особ. р. 103ff; 218, р. 215-234; 430, vol. 1, pt. 1, р. 273ff; pt. 2,
р. 1-37]. См. также [606, ch. 10-13].
41
утверждая, что она стала причиной распространения чумы1. Армия
стала оплотом консервативной политики. Янычары, видя, что евро¬
пейцы постоянно занимаются обновлением своего вооружения, воз¬
растающую мощь которого верные войска султана время от времени
могли ощутить и на себе, тем не менее весьма вяло занимались мо¬
дернизацией собственного оружия. Турки не торопились менять свои
неповоротливые пушки на легкие чугунные. После поражения при
Лепанто они не начали строить более крупные суда, как у европейцев.
На юге османскому флоту было просто приказано оставаться в более
безопасных водах Красного моря и Персидского залива, отказываясь,
таким образом, от строительства океанских судов по португальско¬
му образцу. Возможно, у османов были на то причины техническо¬
го характера, но культурный и технологический консерватизм также
сыграл здесь не последнюю роль (в свою очередь, берберские пираты
быстро перешли на фрегаты).
Все вышесказанное о консерватизме можно в равной и даже
в большей степени отнести и к империи Великих Моголов. Несмотря
на огромные размеры государства в моменты своего взлета и страте¬
гические таланты ряда императоров, на великолепие двора и искус¬
ство местных мастеров, на развитую сеть банковских и кредитных
институтов, система в своей основе была слаба. Воинственная му¬
сульманская элита — это лишь вершина пирамиды, основу которой
составляли массы нищих крестьян, в большинстве своем придержи¬
вавшихся индуистских верований. Да и в самих городах значительное
количество активных коммерсантов как в производстве и торговле,
так и в финансовой сфере также были представителями индуистских
деловых семей, которые являли собой отличный пример веберовской
«протестантской этики». На фоне картины предпринимательского со¬
общества, уже готового к экономическому взлету, которому так и не
суждено было состояться из-за наступления эпохи британского им¬
периализма, весьма мрачно выглядят иные сюжеты из жизни Индии
того времени, замедляющие развитие страны. На пути модернизации
встали строгие религиозные запреты, нарушить которые индусы не
смели. К примеру, они не могли убивать грызунов и насекомых, что
приводило к значительным потерям продовольствия. Игнорирование
обществом элементарных требований к уборке мусора и личной ги¬
гиене создало все условия для широкого распространения бубонной
1 См. [642, р. 182].
42
чумы. Система кастовости душила инициативу, навязывала ритуа¬
лы и убивала рыночные отношения. Большое влияние, которое име¬
ли брахманы на местных индийских чиновников, говорит о том, что
подобный обскурантизм тогда находился на самом высоком уровне.
Любые попытки что-то изменить натыкались на глухую стену непони¬
мания со стороны общества. Неудивительно, что позднее многие бри¬
танцы, сначала разграбившие Индию, а затем пытавшиеся выстроить
систему управления страной на основе привычных им принципов
утилитаризма, в итоге покинули ее, так ничего и не добившись, —
страна для них так и осталась полной загадкой1.
Принципы управления, принятые у моголов, едва ли можно на¬
звать аналогом государственной службы. Великолепные дворцы были
гигантскими центрами расточительства, масштаб которого даже
«королю-солнцу» в его Версале показался бы чрезмерным. Тысячи
слуг и нахлебников, экстравагантные наряды, драгоценности, гаре¬
мы, зверинцы, огромная армия телохранителей. Все это можно было
оплачивать только при наличии отлаженного механизма поборов и
грабежей. Сборщики налогов, с которых начальство требовало опре¬
деленную сумму, нещадно взыскивали необходимое количество де¬
нег с крестьян и торговцев. Им было неважно, хороший или нет был
урожай или как складывалась торговля, им нужны были деньги. И на
пути таких грабежей не было никаких системных или иных преград,
если не считать периодически возникавших мятежей. Неудивитель¬
но, что систему налогообложения называли прожорливой. И за эту
ежегодную колоссальную дань население страны практически ничего
не получало взамен. В те времена в стране была плохая система со¬
общений и отсутствовали необходимые технические средства для
оказания помощи в критических ситуациях голода, наводнений или
эпидемий, которые, безусловно, довольно регулярно обрушивались на
Индию. В этом отношении правление династии Мин выглядит доста¬
точно мягким и даже прогрессивным. Теоретически империи Великих
Моголов необходимо было ужаться в своих масштабах, потому что ей
становилось все труднее противостоять маратхам на юге, афганцам
на севере и, накойец, Ост-Индской компании. В действительности же
распад империи был в большей степени обусловлен внутренними
причинами, чем внешними.
1 Мрачную оценку вы можете найти в [642, ch. 10; 1070, р. 415-423; 899; 909, р. 588-607],
более оптимистичную — в [1033]. О чуть более позднем периоде см. [79].
43
Два аутсайдера — Япония и Россия
К началу XVI века существовало еще два государства, которые по
размеру и численности населения хотя и значительно уступали импери¬
ям Мин, Османской и Великих Моголов, но демонстрировали все при¬
знаки объединения внутригосударственных политических сил, а также
заметный экономический рост. На Дальнем Востоке активно набирала
силу Япония, в то время как ее большой китайский сосед начал сда¬
вать свои позиции. Географическое положение было одним из главных
стратегических преимуществ японцев (как и британцев). Островное
положение государства исключало возможность нападения с суши, чем
не мог похвастаться Китай. Вместе с тем нельзя сказать, что японские
острова были полностью изолированы от остальной Азии, поэтому
культура и религиозное мировоззрение жителей Страны восходяще¬
го солнца неразрывно связаны с более древней материковой цивили¬
зацией. Но если Китаем управляла единая бюрократическая система,
то в Японии власть находилась в руках феодальных кланов, а импе¬
ратор был номинальным. На смену существовавшей ранее централи¬
зованной системе управления в XIV веке пришла эпоха постоянных
раздоров между родственными кланами, как это было в Шотландии.
Подобная обстановка отнюдь не способствовала развитию торговли и
коммерции, но и не создавала особых препятствий росту деловой актив¬
ности. В море, как и на суше, коммерсантам приходилось соперничать
с военными феодалами и авантюристами, которые тоже стремились
разбогатеть на морской торговле с Восточной Азией. Японские пира¬
ты совершали набеги на побережье Китая и Кореи, тогда как остальные
японцы искали возможности для обмена товарами с португальцами и
голландцами, приплывшими с Запада. Христиане-миссионеры и евро¬
пейские товары в Японии встречали на своем пути намного меньше
препятствий, чем в замкнутой в себе империи Мин1.
Эта живописная, если не сказать бурная картина жизни была вскоре
нарушена все более активным использованием импортного европей¬
ского оружия. Как и в любой другой части света сила в Стране вос¬
ходящего солнца была на стороне отдельных людей и целых групп,
обладавших необходимыми ресурсами для создания большой армии,
вооруженной мушкетами, а самое главное, пушками. В Японии, таким
44
См. [820, р. 645-649; 642, р. 157-159; 93, р. 431ff; 1133, р. 3-208; 1132; 139; 501; 153,
р. 236-245; 1286].
образом, власть оказалась в руках великого военачальника Хидэёси,
который дважды предпринимал попытку завоевать Корею. После про¬
вала обеих операций и смерти самого Хидэёси в 1598 году над Япони¬
ей вновь нависла угроза гражданской войны, но уже через несколько
лет у руля встали Иэясу Токугава и последовавшие за ним сегуны его
клана. На этот раз система централизованного военного правления
была непоколебима.
Во многих отношениях Япония времен Токугавы была похожа на
✓
«новые монархии», сформировавшиеся на Западе за век до означен¬
ных событий. Главным же отличием стал отказ сегуната от экспан¬
сии и фактически от любых контактов с внешним миром. В 1636 году
было приостановлено строительство больших океанских судов, а под¬
данным Японии больше не разрешалось выходить в открытое море.
Под запрет попала торговля с европейцами — кроме голландцев, чьи
корабли заходили на остров Дэдзима в бухте Нагасаки. Еще ранее все
христиане (и иностранцы, и японцы) были безжалостно уничтожены
по приказу сегуната. Ясно, что главным мотивом столь решительных
мер было стремление клана Токугава к тотальному контролю в стране.
Иностранцы и христиане считались потенциальными врагами. Таким
же было и отношение к феодалам из других кланов, которых обязали
не менее шести месяцев в году проводить в столице, другие же полгода
они могли жить в своих владениях, но их семьи должны были оста¬
ваться в Эдо (Токио), фактически в качестве заложников.
Такое единение само по себе не мешало ни экономическому раз¬
витию страны, ни культурному. Мир в стране способствовал про¬
цветанию торговли, расширению городов, общему росту населения,
а активный переход на денежные расчеты повысил общественную
важность коммерсантов и банкиров. Последние, однако, в отличие от
своих итальянских, голландских и британских коллег, никогда не име¬
ли значительного социального и политического положения в обще¬
стве. Японцы, очевидно, не могли перенять последние мировые тен¬
денции промышленного и технологического развития. Как и династия
Мин, сегунат Токугава сознательно пошел на то, чтобы, с некоторыми
исключениями, отрезать себя от остального мира. Это не особенно
сказалось на экономической активности в самой Японии, но ослабило
могущество государства. Считая ниже своего достоинства занимать¬
ся торговлей и следуя запрету путешествовать и демонстрировать
свое оружие где-либо за исключением церемоний, самураи, предан¬
ные своим князьям (даймё), скучали, развлекаясь лишь совершением
45
ритуалов. За два столетия вся военная система абсолютно закосте¬
нела, и когда в 1853 году к японским берегам причалили знаменитые
«черные корабли» коммодора Перри, правителям островного государ¬
ства ничего не оставалось, как умилостивить пришельцев бесплатным
углем и удовлетворить прочие требования.
В начале периода своего политического объединения и активного
развития Россия в определенном смысле была сильно похожа на Япо¬
нию. Географически страна была оторвана от Запада — отчасти из-за
отсутствия налаженной системы сообщений, отчасти вследствие бло¬
кирования существовавших маршрутов со стороны Литвы, Польши,
Швеции и Османской империи. Но несмотря на это, Великое княже¬
ство Московское ощущало на себе сильное влияние Европы, и не в по¬
следнюю очередь через Русскую православную церковь. Более того,
именно с Запада пришло окончательное решение проблемы набегов
кочевников из Азии на московские земли, а именно мушкеты и пушки.
Благодаря последним Великое княжество смогло утвердиться в стату¬
се одной из «пороховых империй» и начать расширение своих гра¬
ниц. Поскольку продвижение в западном направлении осложнялось
наличием подобного же оружия у шведов и поляков, присоединение
новых территорий с применением преимуществ в вооружении проис¬
ходило за счет владений различных племен и ханств на юге и востоке.
К 1556 году, например, русская армия достигла берегов Каспийского
моря. При этом военная экспансия носила и научно-исследователь¬
скую функцию. Зачастую продвижение на восток — на Урал, в Сибирь
и далее к Тихому океану — инициировали неуемные первооткрывате¬
ли, которые в 1638 году наконец достигли своей цели1. Одержанная,
хотя и с трудом, победа над монголо-татарскими кочевниками, мало
чем облегчила процесс создания и развития Российской империи. Чем
больше народов государство подчиняет себе, тем выше вероятность
возникновения внутренних разногласий и бунтов. Местные дворя¬
не нередко были достаточно своенравными, даже после репрессий
Ивана Грозного. Крымское ханство оставалось опасным противни¬
ком: в 1571 году его войска совершили набег на Москву и сожгли ее.
Оно сохраняло свою независимость вплоть до конца XVIII века. Еще
большей была угроза с Запада. С 1608 по 1613 год, например, Москва
была оккупирована поляками.
46
См. [818, р. 328-343; 93, р. 491ff; 1323, vol. 1, р. 301-324; 1311; 389; 393, ch. 3-9; 692;
1256; 715, ch. 3-6].
Несмотря на определенные заимствования у своих западных сосе¬
дей, Россия отставала в своем научно-техническом и экономическом
развитии. Отчасти виной тому были неблагоприятные климатиче¬
ские условия и гигантские расстояния при плохой системе сообще¬
ний, отчасти же такие социально-политические проблемы, как ми¬
литаристский абсолютизм царей, монополизм Православной церкви
в сфере образования, продажность и непредсказуемость чиновников,
крепостное право, не позволявшее развиваться сельскому хозяйству.
Но ни сравнительная отсталость, ни определенные затруднения не ме¬
шали России продолжать свою экспансию, используя на новых терри¬
ториях для удержания и подчинения все ту же армию и те же принци¬
пы авторитарного управления, что и в остальной Московии. Немало
заимствовав у Европы в военном плане для сохранения своей системы
правления, Россия осталась глуха к западным социальным и полити¬
ческим новациям. К примеру, всех иностранцев в Великом Москов¬
ском княжестве селили отдельно от местных жителей, чтобы исклю¬
чить их «тлетворное» влияние. Несмотря на этот и другие примеры
деспотизма, приведенные в данной главе, царская форма правления
просуществовала в России еще в течение долгого времени, а государ¬
ство в итоге стало одной из мировых держав. Но в начале XVI и даже
в середине XVII века для многих французов, голландцев и англичан,
которые знали о русских правителях не больше, чем о легендарном
Иоанне Пресвитере, это вряд ли было очевидно1.
«Европейское чудо»2
Каким образом разрозненные и относительно малообразован¬
ные народы, населявшие западную часть евразийского континента,
в течение нескольких веков демонстрировали ^прекращающий¬
ся экономический рост и научно-техническое развитие, неуклонно
превращавшие их в мировых лидеров — как в коммерческом, так
1 «В XVII веке о России знали настолько мало, что французский король запросто
мог адресовать послание царю, который уже лет десять как скончался» [1070,
р. 585]. Обратите внимание также на снисходительные ремарки английских тор¬
говцев в России в [715, р. 56-57].
2 Это название удивительной книги — [642]. Она и еще одно глубокое исследова¬
ние — [819] сильно повлияли на мою аргументацию в этом разделе. См. также
[820; 945; 987; 1312; 214].
47
и военно-политическом плане? Ученые уже много лет ищут ответ на
этот вопрос. В данной главе представлен некий синтез накопленных
знаний в этой области. Каким бы общим ни был этот краткий анализ,
он отражает основную аргументацию всей работы. А именно: дина¬
мичное развитие обусловлено в первую очередь экономическими и
научно-техническими достижениями, но при этом со счетов не сбра¬
сываются и такие составляющие, как общественное устройство, гео¬
графическое положение и разного рода катастрофы. Для того чтобы
понять направление развития мировой политики, следует сосредото¬
читься на материальных и долгосрочных моментах, а не на выходках
отдельных личностей или рутинных изменениях в области диплома¬
тии и политики. Само же понятие могущества — вещь весьма относи¬
тельная. Зачастую его можно описать и измерить лишь путем сравне¬
ния различных государств и сообществ.
Глядя на мировую карту «центров влияния» XVI века, сразу
же бросается в глаза политическая фрагментированность Европы
(см. карты I и 2). И она не была случайным и краткосрочным явле¬
нием, как в Китае после падения одной империи и до централизации
власти в стране представителями другой династии. Европа всегда от¬
личалась политической разобщенностью, несмотря на все старания
римлян, которые не сумели продвинуться намного севернее Рейна и
Дуная. На протяжении целого тысячелетия после падения Римской
империи основные политические центры были небольшими и ло¬
кальными, в отличие от устойчивого распространения христианской
религии и культуры. Периодически возникавшие отдельные очаги со¬
средоточения власти, такие как Франкское государство времен Карла
Великого на Западе или Киевская Русь на Востоке, были временными
образованиями, которые прекращали свое существование в резуль¬
тате смены правителя, внутренних политических разногласий или
внешней интервенции.
Основная причина подобной политической разнородности в Ев¬
ропе кроется в географии. Здесь не было бескрайних равнин, которые
можно было бы быстро оккупировать, имея достаточное количество
всадников. Здесь не было больших и плодородных зон вдоль рек, как
в случае с Гангом, Нилом, Тигром и Евфратом, Желтой рекой и Янцзы,
где огромные массы порабощенных крестьян могли найти себе про¬
питание. Ландшафт Европы был намного более сложным — с горны¬
ми грядами и огромными лесными массивами, разделяющими насе¬
ленные центры в долинах. Кроме того, климат с севера на юг и с запада
48
на восток существенно различался. Все это имело определенные по¬
следствия. Начнем с того, что оба этих обстоятельства затрудняли
объединение территорий под единым началом какого-либо прави¬
теля и минимизировали возможности захвата континента такими
внешними силами, как монгольские орды. В свою очередь, такой
разноплановый ландшафт стимулировал развитие и длительное су¬
ществование очагов децентрализованной власти в виде локальных
королевств, феодальных поместий, горных кланов, конфедераций го¬
родов. В итоге европейская политическая карта во все времена (после
падения Римской империи) выглядела очень пестро. Количество и
цвет «кусочков» этой мозаики мог варьироваться, но карта никогда
не была окрашена в один цвет, обозначающий наличие объединенной
империи1.
Разнообразие европейского климата отразилось и на рынке то¬
варов. Со временем по мере налаживания рыночных отношений их
начали перевозить между поселениями по рекам или дорогам, проло¬
женным через лес. Вероятно, самой главной особенностью являлось
то, что торговали больше сырьевыми товарами: древесиной, зерном,
вином, шерстью, сельдью и т. п., — что отвечало потребностям расту¬
щего европейского населения в XV веке, а не предметами роскоши, ко¬
торые доставлялись на континент караванами с Востока. И здесь вновь
далеко не последнюю роль сыграла география. Транспортировка этих
товаров по воде была намного более эффективной, так как в Европе
было достаточно много судоходных рек. Окруженный морями кон¬
тинент не мог не начать активно развивать такое жизненно важное
направление, как судостроение. Уже к концу Средневековья торговля
охватила Балтику, Северное и Черное моря, а также Средиземномо¬
рье. Хотя отчасти войны и локальные бедствия (например, неурожаи
или эпидемии) и влияли на темпы ее развития, но в общем и целом
торговые связи с каждым годом только расширялись, повышая благо¬
состояние Европы и обогащая рацион ее жителей, и вели к созданию
новых центров сосредоточения богатств — таких, как города Ганзы
или итальянские» городские поселения. В свою очередь, постоянный
обмен товарами между населенными пунктами, расположенными на
большом расстоянии друг от друга, стимулировал развитие векселей,
системы кредитования и банковских услуг в международном масшта¬
бе. Сам факт возникновения коммерческого кредитования, а затем
1 См. [280, р. 20-49; 1023, р. 24-40; 1348, р. 111; 642, ch. 7].
49
страхования говорит о прогнозируемости экономической ситуации,
чего нигде раньше в мире не наблюдалось1.
Кроме того, большая часть товаров перевозилась по неспокойным
водам Северного моря и Бискайского залива, а лов рыбы в отдален¬
ных водах стал важным источником пропитания и обогащения. Все
это стимулировало строительство прочных (далеко не быстроходных
и изящных) судов, способных брать на борт большое количество гру¬
зов и имевших только паруса. И хотя со временем оснастка и рулевое
управление совершенствовались и когги, бороздившие просторы Се¬
верного моря, а также пришедшие им на смену суда становились все
маневреннее, они уступали своим более легким собратьям, лавиро¬
вавшим у восточных берегов Средиземноморья и в водах Индийско¬
го океана. Однако, как мы увидим ниже, при дальних походах первые
имели явные преимущества в сравнении со вторыми2.
Политические и социальные последствия такого децентрализован¬
ного и в большинстве своем неконтролируемого развития коммерции
и торговли, портов и рынков были более чем ощутимыми. Во-первых,
никто и ничто полностью не подавляло рост экономики. Нельзя ска¬
зать, что укрепление рыночных сил оставляло равнодушными лиц,
наделенных властью. Феодалы, видевшие в городах лишь рассадник
инакомыслия и прибежище для беглых крепостных, зачастую стара¬
лись урезать их привилегии. Как и везде, на коммерсантов нередко
нападали, обкрадывали или конфисковывали имущество. Папские
заявления о ростовщичестве были во многом созвучны конфуциан¬
скому противлению коммерческому посредничеству и кредитованию.
Но самое главное, в Европе не существовало единого органа власти, ко¬
торый мог бы эффективно остановить развитие того или иного ком¬
мерческого направления. Не было и централизованного управления,
изменение в приоритетах которого могло бы дать толчок к развитию
или, наоборот, уничтожить ту или иную отрасль. Отсутствовала и
единая практика систематических поборов торговцев и коммерсантов
со стороны сборщиков налогов, которая в той же империи Великих
Моголов в свое время привела к сдерживанию роста экономики. Вот
лишь один яркий пример. В Европе в эпоху Реформации в условиях
фрагментированности политического пространства было немыслимо
1 См. [1022, ch. 1; 220; 219, vol. 1, ch. 7; 1131, р. 130ff; 1323, vol. 1, p. 42ff; 145, vol. 1,
p. 188-224].
2 Cm. [1070, p. 505-506; 986, p. 60ff].
50
представить, что все разом признают закрепленное за Испанией и
Португалией папой римским в 1494 году господство над всеми загра¬
ничными территориями. И еще более невероятным выглядел бы за¬
прет на международную торговлю (как это было в Китае эпохи Мин
или в Японии во времена правления Токугава).
В Европе всегда можно было найти принцев или кого-то из мест¬
ной знати, кто благосклонно бы относился к коммерсантам и их дея¬
тельности, даже когда другие их грабили и изгоняли из своей страны
(притесняли торговцев-евреев, разоряли текстилыциков-фламандцев,
преследовали гугенотов). Один рейнский барон, обложивший торгов-
цев-разносчиков непомерными налогами, в один прекрасный день
вдруг обнаружил, что те покинули его владения, лишив его тем самым
доходов. Монарх, отказавшийся от выплаты своих долгов, в следующий
раз, решив участвовать в войне и нуждаясь в деньгах на вооружение
своей армии и постройку флота, мог столкнуться с большими трудно¬
стями в получении требуемого кредита. Банкиры, торговцы оружием
и ремесленники составляли важную часть общества. Постепенно, но
неодновременно в большинстве европейских государств местные пра¬
вители в той или иной степени установили взаимовыгодные отноше¬
ния с представителями рыночной экономики, создав четкую правовую
систему, которая распространялась и на иностранцев, что позволило
государственной казне получать часть растущих доходов торговцев
в виде налогов. Задолго до того, как Адам Смит нашел для всего этого
подходящие слова, правители отдельных стран Западной Европы мол¬
чаливо признавали, что «для того, чтобы государство смогло успешно
пройти путь от самой низшей ступени варварства до наивысшего уров¬
ня изобилия, ему необходимы лишь мир, “человеческие” налоги и при¬
емлемая система отправления правосудия»1. Время от времени менее
сообразительным правителям, таким как испанские административные
чиновники в Кастилии или кто-то из Бурбонов на французском тро¬
не, случалось убивать курицу, несущую золотые яйца. Однако скорые
последствия подобных неосторожных действий — снижение благосо¬
стояния, а соответственно и военной мощи — открывали глаза всем,
за исключением разве что самых безнадежных слепцов.
Вероятно, единственной возможностью сосредоточения власти
в одних руках был бы прорыв в технологии производства огнестрель¬
ного оружия в отдельно взятом государстве, которое бы разгромило
1 Цит. по: [642, р. 235].
51
армии своих соперников или внушило благоговейный страх перед
такой мощью. В условиях быстрого экономического и научно-техни¬
ческого развития, которые наблюдались в Европе XV века, когда на¬
селение континента только что пережило эпидемию бубонной чумы,
а Италия вступила в эпоху Возрождения, это было абсолютно невоз¬
можно. Как уже говорилось выше, за полтора столетия (со второй
половины XV по начало XVII века) в мире возникло сразу несколько
«пороховых империй». Великое Московское княжество, Япония эпо¬
хи Токугава и империя Великих Моголов в Индии являются яркими
примерами того, как благодаря проницательности правителей в отно¬
шении огнестрельного оружия и пушек эти государства обрели могу¬
щество, принудив всех своих врагов к повиновению.
Позднее, во времена позднего Средневековья и в начале Нового
времени, в Европе чаще, чем где-либо, появлялись новые техноло¬
гии ведения войны, и возможность прорыва какого-то одного госу¬
дарства в этой сфере, который мог привести к доминированию над
всеми остальными странами-соперниками, уже не казалась такой
уж призрачной. В это время начали проявляться первые признаки
концентрации военной мощи1. В Италии использование подразделе¬
ний арбалетчиков, поддерживаемых при необходимости солдатами
с пиками, положило конец эпохе рыцарей-всадников, сопровожда¬
емых в походах плохо обученными новобранцами из числа фео¬
дальных подданных. Но между тем стало понятно, что только такие
богатые государства, как Венеция и Милан, могут себе позволить
содержание армии нового образца с офицерами-наемниками (кон¬
дотьерами). Кроме того, к началу XVI века в руках французских и
английских королей оказалась внутригосударственная монополия
на производство артиллерии, что давало им возможность при необ¬
ходимости сокрушить любого, самого могущественного подданного,
даже если тот спрятался за крепкими стенами своего замка. Но не
могла ли данная тенденция в итоге распространиться на всю Евро¬
пу и породить транснациональную монополию? Таким вопросом,
должно быть, задавались многие в середине XVI века, наблюдая за
концентрацией земель и армий в руках императора Священной Рим¬
ской империи Карла V.
Эту неудачную попытку Габсбургов получить господство над Ев¬
ропой мы подробно рассмотрим в следующей главе. Но все же кратко
1 См. [819, ch. 3; 929, ch. 2; 1030, ch. 7; 221; 84, р. 203-221].
52
представим здесь общую причину невозможности объединения кон¬
тинента. Как уже говорилось выше, в Европе существовало несколько
экономических и военно-политических центров. Ни один итальянский
город-государство не мог расширить свои границы, не вызвав ответной
реакции соседей, стремящихся сохранить равновесие. Ни один «новый
монарх» не мог бы расширить свои владения, не возбудив у соперников
желания сделать то же самое. В разгар эпохи Возрождения к традици¬
онному стремлению сохранить политическое равновесие примешался
религиозный антагонизм, что сделало перспективы централизации
власти еще более призрачными. Но истинное объяснение всему ле¬
жит еще глубже. В конце концов, в Японии, Индии и других странах
тоже существовали конкурирующие группы и враждующие стороны
испытывали друг к другу сильную неприязнь, но все это не помешало
им в итоге объединиться. Отличие Европы состояло в том, что здесь
каждый из соперников при желании мог получить доступ к новым во¬
енным технологиям и, таким образом, ни у кого не было решающего
преимущества. Швейцарцы и иные наемники готовы были служить лю¬
бому, кто способен был заплатить. Не существовало и единого центра
производства арбалетов и пушек — как бронзовых, так и, позже, более
дешевых чугунных. Вместе с тем изготовление оружия тяготело к ме¬
стам добычи железной руды в Уилде, некоторых областях Центральной
Европы, Малаге, Милане, Льеже, а потом и в Швеции. Точно так же ак¬
тивное развитие кораблестроения во многих доках от Балтики до Чер¬
ного моря практически сводило на нет стремление какой-либо из стран
стать главенствующей морской державой, что, в свою очередь, делало
нереальным захват и уничтожение конкурирующих центров производ¬
ства вооружения, завязанных на водные пути сообщения.
Говоря, что европейская децентрализованная система была огром¬
ным препятствием на пути централизации, мы не просто повторяем
уже озвученную мысль. Поскольку тогда существовало большое коли¬
чество конкурирующих политических сил и многие из них были спо¬
собны купить необходимое вооружение, чтобы отстоять собствен¬
ную независимость, никто из них не мог вырваться вперед и захватить
власть на всем континенте.
И хотя такое соперничество между европейскими странами вы¬
глядит достаточно разумной причиной отсутствия здесь единой «по¬
роховой империи», это, на первый взгляд, не объясняет стабильного
роста влияния Европы в мире. В конце концов, разве армии мест¬
ных монархий в XVI веке не казались крошечными по сравнению
54
с бесчисленными войсками османских султанов или империи Мин?
Отчасти это было справедливо даже для XVII века, но дальше баланс
военных сил уже начал быстро склоняться в сторону Запада. И по¬
добный сдвиг также объясняется децентрализацией власти в Европе.
Прежде всего это должно было породить между городами-государ¬
ствами, а затем и крупными королевствами примитивную гонку во¬
оружений. До определенной степени у такого рода изменений были и
социально-экономические корни. Если в Италии в противоборству¬
ющих армиях на смену рыцарям-феодалам и их слугам пришли пи-
кинеры, арбалетчики и кавалерия (для фланговых атак), содержание
которых оплачивали коммерсанты, а управлял ими магистрат города,
практически неизбежно было со стороны последних зорко следить
за тем, чтобы деньги были потрачены не зря — несмотря на всю эф¬
фективность кондотьеров. Другими словами, городам нужны были
соответствующие воинские подразделения и тактика, позволяющие
добиться быстрой победы, чтобы таким образом снизить расходы
на войну. Это же справедливо и для французских монархов, которые
во второй половине XV века содержали и непосредственно управляли
своей «национальной» армией; они также хотели получить от нее мак¬
симально возможный результат1.
К тому же такая система свободных рыночных отношений не
только заставила бесчисленное множество наемников соперничать
друг с другом за место в той или иной армии, но и подтолкнула ремес¬
ленников и изобретателей к усовершенствованию своих изделий для
получения новых заказов. Наряду с тем, что очередной виток разви¬
тия вооружения уже можно было наблюдать в начале XV века на при¬
мере развертывания производства арбалетов и брони, этот принцип
распространился и на эксперименты с огнестрельным оружием в по¬
следующие пятьдесят лет. И здесь важно отметить, что, когда только
появились первые пушки, конструкционно и в плане эффективно¬
сти западные и азиатские орудия практически не отличались друг от
друга. Гигантские трубы из кованного железа, стрелявшие каменны¬
ми ядрами и создававшие попутно невыносимый грохот, выглядели
угрожающе и порой даже демонстрировали достаточно результатив¬
ную стрельбу. Подобные орудия турки использовали во время осады
Слово «национальная» следует брать в кавычки, так как во французской армии
было очень много наемников; см. [698, р. 72]. Общий комментарий к написанно¬
му выше см. также в [819, ch. 3; 1272, ch. 24; 832; 498, особ. р. 486fF; 499, ch. 2].
55
Константинополя в 1453 году. Вместе с тем создавалось впечатление,
что только в Европе существовал определенный стимул, который под¬
талкивал местных мастеров постоянно совершенствовать пороховые
заряды, форму и строение ствола и снаряда, лафет и учиться отливать
более мелкие (но не менее мощные) пушки из сплава бронзы и олова.
Все это в огромной степени повысило мощь и мобильность артилле¬
рии и сделало крепости менее неприступными для владельцев такого
вооружения. Последнее итальянские города-государства ощутили не¬
посредственно, когда под их стенами оказалась французская армия
с огромными бронзовыми пушками. Почти неудивительно, что это
сподвигло и мастеров-изобретателей, и даже литераторов к поиску
альтернативы таким пушкам (еще меньше удивляет, что в записях
Леонардо да Винчи того времени можно найти рисунки пулемета,
примитивного танка, а также паровой пушки)1.
Нельзя сказать, что другие цивилизации вообще не трудились
над улучшением своего «древнего» вооружения. В некоторых странах
этому уделяли определенное внимание, обычно копируя европейские
разработки или убеждая гостей (как, например, китайцы иезуитов)
поделиться секретами. Но существующая пушечная монополия у ди¬
настии Мин, а затем и у чрезмерно амбициозных правителей Москов¬
ского княжества, Японии и империи Великих Моголов «убила» здесь
инициативу улучшения оружия. Замкнутые в себе китайцы и япон¬
цы просто не ставили разработку нового вооружения в число задач
первостепенной важности. Цепляясь за свои военные традиции, яны¬
чары считали недостойным тратить слишком много внимания и сил
на артиллерию. Когда же они поняли свою ошибку, было уже поздно
догонять Европу, сильно обошедшую исламские страны в данном во¬
просе. Воюя с менее развитыми народами, русская армия и войска Ве¬
ликих Моголов не испытывали особой нужды в новом оружии, так
как даже то, что у них было, вызывало у противника благоговейный
страх. Как в общеэкономическом плане, так и в области военных тех¬
нологий Европа, подпитываемая активно растущей торговлей ору¬
жием, заняла главенствующее место на фоне остальных цивилизаций
и центров власти.
Следует также отметить еще два далеко идущих последствия такой
спирали развития вооружения. Оно обеспечило, во-первых, созда¬
ние в Европе политического плюрализма, а во-вторых, ее главенство
1 См. [221; 929, р. 46ff].
56
в морском деле. С первым все достаточно просто и понятно1. За чет¬
верть века с момента вторжения французов в 1494 году и в определен¬
ной степени даже еще раньше некоторые итальянцы уже поняли, что
возведение земляных валов внутри городских стен способно значи¬
тельно снизить эффективность артобстрелов. При попадании в плот¬
ные земляные насыпи пушечные ядра теряют свою разрушительную
силу. Если земляные валы дополнялись к тому же глубоким рвом с кру¬
тыми берегами (а позднее еще и сложной сетью хорошо защищенных
бастионов, с которых можно было вести перекрестный огонь из муш¬
кетов и орудий), то они становились практически непреодолимым
препятствием для неприятельской пехоты. Это восстановило безопас¬
ность итальянских городов, по крайней мере тех, что не пали под на¬
тиском иностранных завоевателей и обладали достаточно большими
человеческими ресурсами для строительства системы фортификаций
и формирования гарнизонов. В скором времени такое преимущество
обнаружили и войска, сдерживающие турок-османов в христианских
цитаделях на Мальте и на севере Венгрии. Более того, это не позволя¬
ло какому-либо чересчур самонадеянному европейскому государству
легко и быстро разгромить внутренних бунтовщиков или поработить
конкурентов, что продемонстрировали затянувшиеся осадные воен¬
ные действия во время Нидерландской революции. Грозная испанская
пехота не могла достичь решающей победы на открытом простран¬
стве, если у противника были хорошо укрепленные крепости, за сте¬
нами которых он мог укрыться. Пример власти, добытой сегунатом
Токугава или Акбаром в Индии с помощью огнестрельного оружия,
не был растиражирован на Западе, продолжавшем жить в условиях
политического плюрализма и сопутствующей ему гонки вооружений.
Влияние «пороховой революции» на море было еще более мас¬
штабным2. Поражало относительное сходство в кораблестроении и
организации морских военных флотилий, существовавших во вре¬
мена позднего Средневековья на северо-западе Европы, в ислам¬
ском мире и на Дальнем Востоке. Если на то пошло, дальние походы
Чжэн Хэ и быстрее распространение влияния турецкого флота в Чер¬
ном море и в восточном Средиземноморье могли привести сторонне¬
го наблюдателя в 1400- 1450-х годах к выводу о том, кто именно будет
1 См. [329, ch. 1-2; 819, ch. 3; 1348, р. 112ff; 145, vol. 2, р. 845ff; 497, р. 466-494].
2 См. [986, ch. VII; 1057, р. 106ff; 971, pt. 1; 1141], рассматривающие путешествия
XV в. как часть европейской экспансивной политики.
57
законодателями в развитии морского дела в будущем. Эти три регио¬
на в целом мало чем отличались от них в отношении картографии и
астрономии, использования компаса, астролябии и квадранта. Глав¬
ное различие заключалось в устойчивой организации. Или, как отме¬
тил профессор Джонс, «исходя из расстояния, которое преодолевали
другие мореплаватели, к примеру полинезийцы, [иберийские] походы
выглядели менее внушительными, чем способность Европы рациона¬
лизировать их и развивать ресурсы в пределах досягаемости»1. Систе¬
матический сбор географических данных португальцами, постоянная
готовность генуэзских торговых домов финансировать трансатланти¬
ческие экспедиции, которые в конечном счете могли компенсировать
свои убытки в черноморской торговле, и далее на севере методичное
развитие ловли трески у Ньюфаундленда — все это говорило о по¬
стоянной готовности двигаться вперед, чего в те времена нельзя было
сказать о других сообществах.
Но, возможно, самым важным подтверждением «рационального
подхода» был непрекращающийся процесс совершенствования кора¬
бельного вооружения. Установка пушек на парусники была довольно
естественным новшеством, так как в те времена военные действия на
море и на суше почти ничем не отличались. Как в средневековых кре¬
постях на стенах и башнях размещались лучники, готовые отбить атаку
осаждающей армии, так и на массивных торговых судах генуэзцев, ве¬
нецианцев и арагонцев от носа до кормы были выстроены арбалетчики
для защиты от внезапных атак мусульманских пиратов в водах Среди¬
земноморья. Это могло привести к серьезным численным потерям
команды и при этом абсолютно не гарантировало спасение торгово¬
го судна, если атакующие были настроены очень решительно. Однако
как только моряки увидели прогресс в производстве наземных пу¬
шек (новые бронзовые орудия были намного меньше, мощнее и ме¬
нее опасны для обслуги, чем огромные железные бомбарды), вполне
предсказуемо, что подобное вооружение появилось и на кораблях.
В конце концов, катапульты, требушеты и другие метательные при¬
способления уже активно использовались на военных кораблях в Ки¬
тае и на Западе. Даже после того, как пушки стали более устойчивыми
и менее опасными для обслуги, они продолжали являться источни¬
ком больших проблем. Благодаря более мощному пороху отдача могла
[642, р. 80]. Важность «эффективной экономической организации» также посто¬
янно подчеркивается в [945, р. Iff].
58
отбросить неприкрепленное орудие на другой конец палубы. Кроме
того, вес пушек все равно оставался достаточно значительным, что де¬
лало корабль неустойчивым, если на палубе (особенно на надстройках)
размещалось большое количество артиллерии. В данном плане крепкие
всепогодные трехмачтовые парусники со скругленными бортами име¬
ли огромное преимущество перед изящными весельными галерами,
бороздившими просторы внутренних вод Средиземноморья, Балтики
и Черного моря, а также перед традиционными арабскими одномач¬
товыми судами типа доу и даже китайскйми джонками. Такие корабли
могли в любой момент дать залп из всех орудий и не перевернуться,
хотя, безусловно, время от времени и с ними случались неприятности.
Но после того, как выяснилось, что размещение вооружения в середи¬
не судна, а не на надстройках, более безопасно, каравеллы и галеоны
теоретически стали поистине грозным оружием. В сравнении с ними
более легкие суденышки значительно проигрывали: они могли разме¬
стить на себе меньше пушек и были более уязвимы для ядер.
Здесь следует подчеркнуть слово «теоретически», потому что про¬
цесс развития оснащенных пушками парусников с большой дально¬
стью плавания шел очень медленно и неравномерно. Была построена
масса гибридов: некоторые сочетали в себе несколько мачт, пушки и
вдобавок имели ряды весел. Даже еще в XVI веке в проливе Ла-Манш
можно было встретить суда, построенные по типу галер. Кроме того,
было немало весомых аргументов в пользу их использования в Сре¬
диземном и Черном морях. В прибрежных водах они были более бы¬
строходными и маневренными, и, таким образом, их было легче ис¬
пользовать в связке с наземными операциями, что для тех же турок
перевешивало все минусы таких судов, которые невозможно было
использовать в дальних экспедициях и в более неспокойных водах1.
Но в то же время не стоит думать, что после того, как португаль¬
ские корабли впервые обогнули мыс Доброй Надежды, началась эра
бесспорного господства Запада. Период, который историки называют
«эпохой Васко да Гамы» или «эпохой Колумба» (триста — четыреста лет
начиная с XVI века, в течение которых Европа сохраняла свою гегемо¬
нию), наступил не сразу, а формировался постепенно. Португальские
исследователи могли бы достичь берегов Индии в конце XV века, но
их суда были слишком малы (зачастую их водоизмещение составляло
не более 300 тонн) и совсем не так хорошо вооружены, как столетие
Это влияние удивительного исследования — [489].
59
спустя мощные корабли голландской Ост-Индской компании, кото¬
рые бороздили те же воды. На самом деле португальцы долгое время
не могли проникнуть в Красное море, да и впоследствии едва преуспе¬
ли в этом, и не могли далеко продвинуться в Китае, а конце XVI века
в противостоянии с арабами они потеряли некоторые из своих вос¬
точноафриканских владений1.
Также ошибочно было бы предполагать, что неевропейские госу¬
дарства просто рассыпались, как колода карт, при первых признаках
западного экспансионизма. Так действительно произошло с Мекси¬
кой, Перу и другими менее развитыми сообществами из Нового Света
после высадки там испанских авантюристов. С другими государства¬
ми все обстояло совсем иначе. Ввиду того что китайские правители
добровольно отказались от морской торговли, их действительно не
беспокоило, что коммерция оказалась в руках варваров, даже квази-
государственная фактория, которую открыли португальцы в Макао
в 1557 году, хотя и должна была принести прибыль местным торговцам
шелком и администраторам, которые на все смотрели сквозь пальцы,
казалось, не нарушила спокойствия Пекина. Японцы, в свою очередь,
были еще прямолинейнее. Когда португальцы в 1640 году прислали
миссию с протестом против изгнания иностранцев, японцы почти
всю ее перебили, и здесь не могло быть и речи о какой-то попытке
возмездия со стороны Лиссабона. Наконец, Османская империя кон¬
тролировала восточную часть Средиземного моря, а на суше являлась
большой угрозой для Центральной Европы. В XVI веке действитель¬
но «для большинства европейских государственных деятелей потеря
Венгрии имела более важное значение, чем организация факторий на
Востоке, а угроза Вене значила больше, чем их проблемы в Адене, Гоа
и Малакке; и только правительства стран, граничащих с Атлантикой,
могли, как позднее и их историки, игнорировать этот факт»2.
После всех этих оговорок не остается сомнений, что создание хоро¬
шо вооруженных парусников с большой дальностью плавания в значи¬
тельной степени упрочило позиции Европы в мире. С таким флотом За¬
пад мог контролировать все океанские торговые маршруты и внушать
благоговейный страх другим государствам мира, уязвимым с моря.
Это подтвердили и первые крупные столкновения португальцев и их
1 Описание португальского опыта вы найдете в [986; 973, vol. 1, ch. 2; 141; 824; 305;
1323, р. 325ff; 145, vol. 2,р. 1174-1176; 1141, ch. 5].
2 [687, р. 18].
60
мусульманских противников в Индийском океане. Безусловно, со вре¬
менем история обросла определенными преувеличениями, но читая
журналы и отчеты да Гамы и Албукерки, описывающих, как их боевые
корабли прокладывали путь сквозь гигантскую флотилию арабских
доу и прочих легких суденышек, с которыми они столкнулись у мала-
барских берегов и на пути к Ормузу и Малакке, создается впечатле¬
ние, что на головы их несчастных врагов обрушилась неведомая досе¬
ле сверхчеловеческая сила. Следуя нобой тактике «не идти на абордаж,
а использовать артиллерию», португальцы фактически стали непобе¬
димы на море1. На суше же картина была немного иной. Подтвержде¬
нием могут служить ожесточенные битвы (и время от времени проис¬
ходившие поражения) под Аденом, Джиддой, в Гоа и во многих других
местах. И все же к середине XVI века решительным и жестоким за¬
хватчикам с Запада удалось создать целую сеть фортов от Гвинейского
залива до Южно-Китайского моря. Несмотря на то что португальцы
так и не сумели монополизировать торговлю индийскими специями
(значительная часть продолжала поступать в Европу по традицион¬
ным каналам, ведущим в Венецию), они все же смогли взять под свой
контроль существенную долю коммерческих потоков и заработать на
своем лидерстве в имперской гонке2.
Но еще выгоднее, безусловно, было создание обширной империи
в Западном полушарии силами конкистадоров. Совершив первую вы¬
садку на Гаити и Кубе, испанские экспедиции двинулись дальше на
материк, покорив в 1520-х годах Мексику, а в 1530-х — Перу. Всего
за несколько десятилетий их владения расширились настолько, что
охватывали теперь территорию от Ла-Платы на юге до Рио-Гранде
на севере. Испанские галеоны, курсируя вдоль западного побережья,
присоединялись к кораблям, шедшим из Филиппин с китайским шел¬
ком для обмена на перуанское серебро. В своем «новом свете» испан¬
цы дали всем ясно понять, что они пришли сюда надолго, вводя свои
административные порядки, строя церкви, занимаясь разведкой и
добычей полезных ископаемых. Используя природные ресурсы, а еще
больше местных жителей в качестве дешевой рабочей силы, конкиста¬
доры отправляли с завоеванных территорий домой все больше и боль¬
ше сахара, кошенили, кожи и других товаров. Помимо всего прочего,
1 [973, vol. 1, р. 49].
2 Вряд ли португальское правительство получило большую выгоду — см. [332,
р. 10-28; 1054, ch. 3 и 5].
61
в Испанию рекой полилось серебро с шахт Потоси, в течение целого
века остававшихся крупнейшим в мире месторождением этого ценно¬
го металла. Все это привело к «стремительному росту объемов транс¬
атлантической торговли, которые с 1510 по 1550 год увеличились в во¬
семь раз, а с 1550 по 1610-й — еще втрое»1.
Все это свидетельствовало о том, что подобные империалисти¬
ческие идеи — не временное явление. В отличие от редких и кра¬
ткосрочных походов Чжэн Хэ, действия португальских и испанских
исследователей говорили о стремлении изменить мировой политиче¬
ский и экономический баланс. И благодаря корабельным пушкам и
солдатам с мушкетами они этого добились. Оглядываясь назад, порой
очень трудно представить, что такая страна, как Португалия, доволь¬
но малочисленная и не имеющая больших ресурсов, могла забраться
так далеко и завладеть огромными богатствами. Но учитывая евро¬
пейское военное и морское превосходство, описанное выше, ничего
невероятного в этом нет. Когда же это произошло, очевидные выгоды
от создания империи и огромное желание разбогатеть просто ускори¬
ли процесс расширения.
В истории «европейской экспансии» есть отдельные моменты, ко¬
торые до сих пор либо умышленно игнорировались, либо упомина¬
лись лишь вскользь. Не изучен достаточно личностный аспект, а он
в изобилии присутствовал во всех крупных предприятиях: в поддерж¬
ке таких людей, как Генрих Мореплаватель, в мастерстве корабелов и
оружейников, а также литераторов, в предприимчивости коммерсан¬
тов и, самое главное, в безмерной храбрости участников заграничных
походов, переносивших в пути все невзгоды, которые им приготовили
изменчивое море, суровый климат, дикая природа и коварные враги.
Этими людьми двигали разные мотивы: личная выгода, национальная
слава, религиозный энтузиазм и даже тяга к приключениям. Ради это¬
го они были готовы рискнуть всем, что во многих случаях и делали.
Не останавливались особо историки и на описании ужасов, которые
творили завоеватели в Африке, Азии и Америке. И если в настоящей
книге об этом также не очень подробно рассказывается, так это по¬
тому, что в свое время во многих обществах те, кто всеми силами
стремился стать хозяином мира, уже подверглись осуждению. Что
выделяло европейских капитанов, их команды и исследователей, так
это наличие кораблей и огневой мощи, с помощью которых они могли
1 [1323, р. 170; 515; 1141, ch. 6; 432].
62
удовлетворить свои амбиции, и то, что все они — плод политики, в ко¬
торой главенствовали конкуренция, риск и дух предпринимательства.
Выгоды для Европы от такой экспансии были огромны и носили
долгосрочный характер, а самое главное, это подстегивало уже доста¬
точно динамичное развитие западной части европейского континента.
Акцент на исключительную важность получения золота, серебра, дра¬
гоценных металлов и специй не должен затмевать несомненную цен¬
ность и менее привлекательных товаров, наводнивших европейские
порты, когда мореплаватели покорили океан. Рыболовные промыслы
в районе Ньюфаундленда стали неистощимым источником пропита¬
ния, а Атлантический океан — поставщиком китового и тюленьего жира,
который использовался как для освещения и смазки, так и для многих
других целей. Сахар, индиго, табак, рис, меха, древесина, а также новые
аграрные культуры картофель и кукуруза — все это значительно по¬
высило благосостояние европейского материка. Позже, конечно, еще
был и поток зерна, мяса и хлопка из-за океана. Но даже до наступле¬
ния эпохи космополитической мировой экономики в конце XIX века
было понятно, что географические открытия португальцев и испанцев
на протяжении десятилетий играли очень важную роль в процветании
и усилении могущества Запада. Развитие такой отрасли, как рыболов¬
ство, потребовало большого количества рабочих рук и для собственно
ловли рыбы, и для организации продажи, что впоследствии подстегну¬
ло рост рыночной экономики. Все это стало огромным стимулом для
европейского судостроения: к портам Лондона, Бристоля, Антверпена,
Амстердама и многим другим начали стягиваться многочисленные ма¬
стеровые, поставщики, торговцы, страховщики. В итоге во внешней тор¬
говле должна была быть материально заинтересована самая широкая
часть населения Западной Европы, а не только узкая прослойка элиты.
Добавляя в список сырьевых товаров и результаты коммерческой
экспансии России вглубь своей территории — меха, кожи, лес, пеньку,
соль и зерно, поступавшие потом в Западную Европу, ученые с опре¬
деленным основанием могут назвать это зарождением «современной
мировой системы»1. То, что в самом начале было лишь разрозненны¬
ми попыткамгвэкспансии, все больше превращалось в единое взаимо¬
связанное целое: португальцы, испанцы и итальянцы использова¬
ли для оплаты специй и шелка из стран Востока гвинейское золото
1 См. [1323]. См. также [642, ch. 4; 986, pt. 3; 1070, р. 600ff]. Разумное предупрежде¬
ние относительно реальной «мировой системы» можно найти в [311, р. 8-19].
63
и перуанское серебро; за русские меха и древесину покупались же¬
лезные пушки у Англии; зерно с Балтики через Амстердам попадало
в Средиземноморье. Все это привело к постоянному взаимодействию
между странами и к продолжению европейской экспансии — новым
открытиям, создававшим новые торговые возможности, а значит, до¬
полнительные прибыли, что, в свою очередь, подстегивало желание
отдельных стран расширить границы своих владений. Речь не идет
о том, что процесс развивался плавно и только по восходящей пря¬
мой: большая война в Европе или народные волнения в какой-нибудь
стране могли резко сократить внешнеторговую активность. Но коло¬
ниальные власти редко, если когда-либо вообще прекращали процесс
накопления богатств, и уже в скором времени могла начаться новая
волна экспансии и исследований. В конце концов, если существующие
империи не использовали свое положение, то другие страны с огром¬
ным желанием готовы были сделать это вместо них.
Это на самом деле было основной причиной непрерывного дина¬
мичного развития Запада: уже обострившаяся конкуренция между
европейскими государствами перетекла и за океан. Как бы ни стара¬
лись Испания и Португалия, они просто не могли удержать монопо¬
лию на «внешний мир», благословенную папой римским, особенно
когда стало понятно, что на севере и северо-востоке из Европы в Ки¬
тай нет прохода. В 1560-х годах голландские, французские и англий¬
ские суда на свой страх и риск уже бороздили просторы Атлантики,
а немного позже — Индийского и Тихого океанов. Процесс пошел
еще активнее после Нидерландской революции и снижения в Англии
объемов торговли тканями. Для сохранения своей добычи на северо-
западе Европы под патронажем королей и аристократии финансируе¬
мые крупнейшими коммерсантами Амстердама и Лондона, преиспол¬
ненные религиозного и национального энтузиазма, рожденного духом
Реформации и Контрреформации, организовывались новые торговые
и захватнические экспедиции. Это была возможность прославиться
и обогатиться, нанести очередной удар по конкуренту и расширить
ресурсную базу своей страны, а кроме того, обратить заблудшие души
в истинную веру. Могли ли быть более весомые контраргументы про¬
тив организации таких предприятий?1
64
О начале осложнений для иберийской торговой монополии на зарубежных рын¬
ках см. The New Cambridge Modern History (далее — NCMH) (vol. 1, ch. 16 и vol. 3,
ch. 17), а также [973, ch. 4; 1141, ch. 7 и 9].
альной конкуренции было параллельное активное накопление новых
научных и технических знаний1. Несомненно, что многие из достиже¬
ний того времени являлись побочным продуктом гонки вооружений
и борьбы на внешнем рынке и возможные выгоды затмевали их по¬
стыдное происхождение. Уточненные карты, навигационные табли¬
цы, новые приборы: телескоп, барометр, квадрант Дэвиса, компас на
карданном подвесе — и новшества в кораблестроении сделали мор¬
ские путешествия более предсказуемыми. Новые зерновые культуры
и растения не только улучшили качествр питания, но и стимулиро¬
вали развитие ботаники и агрономии. Налицо был прогресс в метал¬
лургии и горнодобывающей промышленности. Астрономия, медици¬
на, физика и инженерия также начали процветать на фоне высоких
темпов роста экономики и повышения ценности науки. Пытливые и
практичные умы того времени были более наблюдательными и склон¬
ными к экспериментам. В свою очередь, печатные машины уже ис¬
пользовались для тиражирования не только Библии на разных языках
и политических трактатов, но и результатов изысканий современных
ученых. Кумулятивный эффект от такого количества новых знаний
не мог не способствовать активному укреплению технологического,
соответственно и военного, превосходства Европы. Даже могуще¬
ственная Османская империя, по крайней мере ее солдаты и моряки
на передовой, к концу XVI века уже ощущала на себе некоторые из
последствий такого развития Запада. На другие, менее активные со¬
общества оно оказывало еще более серьезное влияние. Так или ина¬
че, могла ли произойти в определенных азиатских государствах своя
коммерческая и промышленная революция, если бы их оставили в по¬
кое, — остается под вопросом2, но абсолютно точно, что после того,
как ряд ведущих государств Европы занял самые верхние ступени
в иерархии мирового господства, другим странам теперь было очень
трудно взобраться на лестницу правящих миром.
Трудность состояла еще и в том, и здесь вы можете поспорить, что
восхождение по этой лестнице потребовало бы не только перенять ин¬
струментарий или технологии, используемые в Европе, но и все основ¬
ные принципы построения государства, отличавшие Запад от осталь¬
ного мира. Это означало бы признание рыночной экономики, пусть
1 См. [869; 929, ch. 3; 355, р. 292ff; 820, р. 592-598; 219, vol. 2, ch. 3; 1376].
2 См. [642, р. 170— 17Iff; 400, р. 137ff].
65
даже не в той степени, как предлагал Адам Смит, — по меньшей мере,
нельзя было ставить постоянно палки в колеса коммерсантам и пред¬
принимателям, подвергать их обструкции и преследовать. Это также
подразумевало наличие нескольких центров власти, каждый из кото¬
рых по возможности обладал бы собственной экономической базой,
чтобы исключить централизацию власти по образу и подобию деспо¬
тичного режима, присущего Востоку, и, наоборот, способствовать ак¬
тивной, если не сказать бурной и порой даже жесткой, конкуренции.
По большому счету, отсутствие жесткого управления экономической
и политической системой подразумевало бы и отход от культурных
традиций и идеологических установок, а следовательно, право на полу¬
чение информации, наличие собственного мнения, эксперименты, веру
в прогресс, интерес к практическому, а не абстрактному, рациональный
подход, идущий вразрез с конфуцианским моральным кодексом, рели¬
гиозными догмами и даже традиционными народными преданиями
и устоями1. Чаще всего речь шла о снижении числа барьеров, тормозя¬
щих рост экономики и формирование политического плюрализма. Са¬
мое большое преимущество Европы состояло в том, что таких барьеров
у нее было меньше, чем у представителей других культур.
И хотя это невозможно доказать, но есть ощущение, что все эти
общие принципы были взаимосвязаны и в равной степени важны.
Они представляли собой сочетание политики невмешательства госу¬
дарства в экономику, политического и военного плюрализма, а также
интеллектуальной свободы, которые совместно и создали «европей¬
ское чудо». При этом каждый первичный фактор сравнивался с более
поздним периодом. Исходя из того, что «чудо» с исторической точ¬
ки зрения было уникально, вполне можно предположить, что только
полное копирование всех его составляющих могло привести к подоб¬
ным же результатам в другом месте. Но ни Китай эпохи Мин, ни му¬
сульманские империи на Ближнем Востоке и в Азии, ни какое-либо
иное государство, упомянутое выше, не обладали таким набором обя¬
зательных условий, поэтому казалось, что они просто замерли в своем
развитии, тогда как Европа становилась центром мира.
66
См. [869], где подчеркивается важность научных наблюдений и прогнозов,
и [820, р. 593-599].
Глава 2
ГАБСБУРГИ. БОРЬБА ЗА ВЛИЯНИЕ,
1519-1659
IV XVI веку развернувшаяся в Ев¬
ропе борьба за власть также способствовала достижению ее превос¬
ходства в экономическом и военно-техническом развитии над всем
остальным миром. Вместе с тем было еще не совсем понятно, сможет ли
кто-либо из конкурирующих европейских государств аккумулировать
достаточно ресурсов, чтобы обойти всех остальных и стать во главе
гонки за власть. В течение почти полутора столетий начиная с XVI века
внушительное количество королевств, герцогств и провинций, на¬
ходившихся под управлением испанских и австрийских членов семьи
Габсбургов, заставляло мир задуматься об опасности ее политического
и религиозного доминирования в Европе. Именно длительная борьба,
закончившаяся полным крахом стремлений Габсбургов в столкновении
с коалицией противостоявших европейских государств, и станет глав¬
ным предметом обсуждения в данной главе. К 1659 году, когда Испа¬
ния признала свое поражение, заключив с Францией Пиренейский мир,
в Европе сформировался политический плюрализм в составе пяти¬
шести основных и целого ряда более мелких игроков. Какие из этих ве¬
дущих государств добились наибольших успехов в результате дальней¬
ших изменений в системе великих держав, мы рассмотрим в следующей
главе. К середине же XVII века было ясно, что ни один из династических
военных блоков не готов стать главенствующим в Европе, хотя в преды¬
дущие годы могло казаться, что таковые есть.
Централизованные кампании, направленные на укрепление доми¬
нирующей роли Европы, в эти полтора столетия по масштабу и ма¬
нере ведения отличались от более ранних войн. Борьба, нарушавшая
67
мир и спокойствие Запада в предшествующие века, носила локальный
характер. Среди типичных примеров можно назвать столкновения
между различными итальянскими городами, соперничество француз¬
ской и английской корон, войны тевтонцев с литовцами и поляками1.
Но как показал XVI век, подобные традиционные региональные кон¬
фликты померкли перед более значительными противостояниями за
господство на континенте.
Смысл и хронология борьбы
Несмотря на то, что у каждого государства были собственные осно¬
вания ввязаться в это масштабное противостояние, можно выделить
две основные причины увеличения интенсивности и географическо¬
го охвата военных действий в Европе. Во-первых, наступление эпохи
Реформации после активной деятельности Мартина Лютера против
папских индульгенций в 1517 году. Это не замедлило обострить тра¬
диционное соперничество между династиями на Западе. По ряду со¬
циально-экономических причин протестантская Реформация, как и
ответ на нее — католическая Контрреформация, призванная искоре¬
нить подобную ересь, также способствовали отделению южной части
Европы от северной и увеличению в городах представителей среднего
класса. Хотя и здесь, безусловно, было немало исключений из правил2.
Но самое главное, христианский мир перестал быть единым целым,
и теперь огромные массы европейцев объединились в межнациональ¬
ном противостоянии различных религиозных доктрин. Только в сере¬
дине XVII века, после того как пришло понимание тщетности подоб¬
ных войн, несмотря на определенные недовольства, Европа пришла
к признанию существования разных конфессий.
Во-вторых, ведению более масштабных и централизованных войн
с начала XVI века способствовали возникающие династические ком¬
бинации — например, Габсбургов, подчинивших себе территорию от
Гибралтара до Венгрии и от Сицилии до Амстердама, по размерам
превосходящую любые объединения, которые Европа могла лице¬
зреть за последние семь веков со времен Карла Великого. Выходцам из
Австрии, габсбургским правителям регулярно удавалось избираться
1 См. [959, р. 3]. О более ранних войнах см. [958].
2 См. [355, р. 305ff].
68
на пост императора Священной Римской империи. И хотя реальная
власть императора заметно снизилась в период Высокого Средне¬
вековья, за данным титулом продолжали гоняться представители
королевских семей, желающие играть более весомую роль в герман¬
ской и общеевропейской политике.
По сути, Габсбургам не было равных в том, что касается масштабов
прироста контролируемых территорий за счет браков и наследования.
Один только Максимилиан I, эрцгерцог Австрийский (1493-1519)
и император Священной Римской империи (1508-1519), оставил
дополнительно своим наследникам Бургундию и Нидерланды, за¬
воеванные в 1477 году. Еще один династический союз, о котором
он сумел договориться в 1515 году, добавил в этот список Венгрию
и Богемию. Несмотря на то что последняя не входила в Священную
Римскую империю и обладала многими привилегиями, такое при¬
обретение позволило Габсбургам создать сильный блок из земель
в Центральной Европе. Но самым далекоидущим решением Макси¬
милиана с точки зрения развития династических связей стал брак его
сына Филиппа и Хуаны, дочери испанских монархов Фердинанда и
Изабеллы, союз которых в свое время объединил владения Кастилии
и Арагона (включавшие в себя Неаполь и Сицилию). «Наследником
имущества»1 от всех этих браков стал Карл, старший сын Филиппа
и Хуаны. Он родился в 1500 году, в возрасте пятнадцати лет получил
титул герцога Бургундского, а через год был провозглашен испанским
королем Карлом I. В 1519 году он, как и его дед по отцовской линии
Максимилиан I, стал императором Священной Римской империи
(Карл V) и правителем австрийских земель, принадлежавших Габсбур¬
гам. Будучи императором, Карл до своего отречения в 1555-1556 годах
объединил все территории, доставшиеся ему по четырем наследствам
(см. карту 3). Только несколькими годами позже, в 1526 году, после
гибели бездетного короля Венгрии Людовика II (Лайоша II) в битве
с турками при Мохаче, Карл смог претендовать на венгерскую и бо¬
гемскую короны.
Глядя на абсолютную неоднородность и распыленность этих зе¬
мель, которые мь* обсудим ниже, можно предположить, что Габсбург¬
ская империя никогда по-настоящему не встала бы в один ряд с одно¬
родными азиатскими империями с централизованным управлением.
Еще в 1520-х годах Карл решил передать своему младшему брату
1 [Ibid, р. 35].
69
Фердинанду вместе с короной управление полученными в наследство
австрийскими землями, а также недавними приобретениями — Вен¬
грией и Богемией. Это было своего рода признанием Карла, еще задол¬
го до отречения, что один человек не может эффективно управлять
одновременно испанским и австрийским наследством. Тем не менее
правители других государств иначе смотрели на это мощное сосре¬
доточение власти Габсбургов. Французским королям династии Валуа,
только что консолидировавшим свою власть внутри страны и наце¬
лившимся на захват богатых земель Италии, казалось, что их государ¬
ство просто зажато в кольцо владениями Карла. Без преувеличения
можно сказать, что главной целью французов в Европе на последу¬
ющие пару веков стало лишение Габсбургов столь опасного влияния.
То же самое касается и германских правителей и курфюрстов, кото¬
рые уже давно боролись за ограничение реальной власти императора
в самой Германии и которых не могло не обеспокоить подобное актив¬
ное расширение подвластных Карлу территорий, способное обеспечить
его необходимыми ресурсами для навязывания своей воли другим
государствам. Многие из глав Римской католической церкви также не
приветствовали усиление власти Габсбургов, несмотря на то, что часто
привлекали этих последних для отражения набегов турок, преследова¬
ния лютеран и борьбы с прочими врагами.
Учитывая свойственную европейской системе государственно¬
го устройства внутреннюю конкуренцию, можно предположить, что
вряд ли бы власть Габсбургов долго считалась бесспорной. В этот по¬
тенциальный конфликт интересов вмешался порожденный Реформа¬
цией религиозный аспект, сделавший его долгим и жестоким. Следует
отметить, что самые известные и могущественные монархи династии
Габсбургов за эти полтора столетия — сам император Карл V и его
наследник Фердинанд II (1619-1637), испанские короли Филипп II
(1556-1598) и Филипп IV (1621-1665) — были также и наиболее воин¬
ственными защитниками католической веры. И как следствие, факти¬
чески стало невозможно отделить борьбу политических соперников
за власть от религиозных распрей, которые в тот период раздирали
Европу. Современники могли по достоинству оценить разгром Кар¬
лом V протестантских правителей Германии в 1540-х годах. И это была
не только победа католиков, но и еще один шаг к укреплению влия¬
ния Габсбургов. То же самое можно сказать и о действиях Филиппа II
во время подавления религиозных волнений в Нидерландах 1566 года,
а также об отправке Непобедимой армады для завоевания Англии
70
в 1588 году. В результате национальная и династическая конкуренция
получила религиозную окраску, что заставляло теперь людей драться
насмерть друг с другом там, где раньше возможен был компромисс.
Даже в этом случае, возможно, название главы «Габсбурги. Борь¬
ба за господство», охватывающей период от признания Карла V им¬
ператором Священной Римской империи в 1519 году до подписания
Испанией Пиренейского мира в 1659-м, выглядит несколько нарочи¬
тым. Очевидно, что их враги действительно твердо верили в стремле¬
ние габсбургских монархов к абсолютному доминированию. Поэто¬
му неудивительно, что Фрэнсис Бэкон, живший в Англии во времена
Елизаветы I, в 1595 году достаточно зловеще описал «амбиции и при¬
теснения, чинимые Испанией»: «Во Франции все поставлено с ног на
голову... Португалия захвачена... Нидерланды1 охвачены войной...
То же самое скоро может произойти и с Арагоном... Бедные индей¬
цы из свободных людей превратились в рабов»2. Но кроме несколь¬
ких высказываний отдельных габсбургских министров о «мировой
монархии»3, какого-то четкого плана захвата всей Европы, как у На¬
полеона или Гитлера, не было. Некоторые из габсбургских династи¬
ческих союзов и наследований носили сугубо случайный характер,
в крайнем случае были спровоцированы, но ни в коей мере не свиде¬
тельствовали о существовании какого-либо долгосрочного плана рас¬
ширения владений. В определенных случаях, как, например, с часты¬
ми вторжениями французов в северную Италию, было больше похоже
на то, что провоцировали самих Габсбургов. В Средиземноморье по¬
сле 1540-х годов испанские и имперские войска не раз приходили для
того, чтобы защитить этот регион от посягательств восстановивших
свои силы мусульман.
Вместе с тем факт остается фактом: если Габсбургам удалось бы
реализовать все свои сугубо региональные цели, даже в рамках за¬
щиты территории, то они смогли бы добиться господства в Европе.
Османская империя была бы изгнана с земель по всему побережью
Северной Африки и из восточной части Средиземного моря. В Гер¬
мании были бы подавлены выступления отступников-еретиков.
Провалилась бы и Нидерландская революция. Во Франции и Англии
1 В нынешних границах стран Бенилюкс. — Примеч. пер.
2 [1244, р. 44].
3 Например, слова Гаттинары, сказанные Карлу V, о том, что «Бог определил тебе
путь монарха всего мира», цитируемые в NCMH (vol. 2, р. ЗОНТ); а также цитаты
в [654, р. 67].
71
получили бы поддержку дружественные Габсбургам претенденты
на престол. Только Скандинавия, Польша и Московия, а также зем¬
ли, до сих пор контролируемые османами, остались бы вне власти
и влияния Габсбургов, а следовательно, триумфа Контрреформации.
Несмотря на то что Европа даже тогда не достигла бы того уровня
единства, какой был в Китае в эпоху Мин, политические и религи¬
озные принципы, которыми руководствовались оба центра власти
Габсбургов — и Мадрид, и Вена, нанесли бы серьезный удар по плю¬
рализму, долгое время являвшемуся наиважнейшей отличительной
характеристикой Запада.
Дадим краткий анализ хронологии военных действий за эти пол¬
тора столетия. Первое, что бросается в глаза современному читателю,
это не перечисление названий и результатов многочисленных сра¬
жений (Павия, Лютцен и т. д.), а продолжительность этих военных
конфликтов. Противостояние с турками исчислялось десятилетиями.
С 1560-х годов до 1648 года с небольшим перерывом Испания пыта¬
лась подавить Нидерландскую революцию; в историю это вошло как
Восьми десяти летняя война. С 1618 по 1648 год австрийские и испан¬
ские Габсбурги вели большую кампанию против враждебно настро¬
енных соседей, выстраивавших различные коалиции, которая впо¬
следствии стала именоваться Тридцатилетней войной и закончилась
подписанием Вестфальского мира. Безусловно, все это выдвигало на
первый план способность различных государств нести бремя войны
год за годом, десятилетие за десятилетием. Выросло и значение си¬
стемы материальной и финансовой поддержки войны. Именно в этот
период произошла «военно-техническая революция», изменившая
саму природу ведения боевых действий и сделавшая их более дорогим
удовольствием, чем это было до сих пор. Мы кратко рассмотрим при¬
чины подобных изменений и их основные особенности. Но даже и без
краткого описания произошедших за сто пятьдесят лет событий по¬
нятно, что военные столкновения, скажем, в 1520-х годах в сравнении
с 1630-ми были значительно менее масштабными и требовали меньше
человеческих и финансовых ресурсов.
Центром первой волны основных военных действий стала Италия,
чьи богатые, но уязвимые города-государства манили французских
монархов, которые вторглись сюда в 1494 году, что, как и следовало
ожидать, побудило другие страны (Испанию, австрийские владения
Габсбургов и даже Англию) создавать альтернативные коалиции, чтобы
72
заставить Францию отступить1. В 1519 году, когда Испания и Франция
все еще враждовали из-за претензий последней на Милан, Европу об¬
летела весть об избрании Карла V императором Священной Римской
империи и его вступлении в наследование испанскими и австрийски¬
ми территориями, принадлежавшими Габсбургам. Новость о столь зна¬
чительном возвышении главного соперника не могла оставить равно¬
душным амбициозного короля Франции Франциска I (1515-1547),
и тот предпринял серию ответных шагов — не только в самой Италии,
но и на границе с Бургундией, южной частью Нидерландов и Испани¬
ей. Участие в итальянской кампании закончилось для французской ар¬
мии поражением и пленением Франциска I в битве при Павии (1525).
Но уже через четыре года неугомонный монарх вновь повел свои вой¬
ска в Италию, где их вновь остановила армия Габсбургов. И несмотря
на то, что Франциск в очередной раз официально отказался от притяза¬
ний на Италию при подписании мира с Испанией в Камбре в 1529 году,
он и в 1530-1540-х продолжал воевать с Карлом за эти территории.
При неравенстве сил Франции и владений Габсбургов в те вре¬
мена для Карла V не составляло особого труда пресекать любые по¬
пытки экспансии со стороны недружелюбного соседа. Сложности
начались после того, как он стал императором Священной Римской
империи и вместе с титулом получил еще немало других врагов.
Самым грозным из них были турки, которые не только распростра¬
нили в 1520-х годах свое влияние по всей Венгрии (и даже осаждали
Вену в 1529 году), но и угрожали Италии с моря, а вместе с северо¬
африканскими берберскими пиратами — и прибрежной части самой
Испании2. Осложнял все и молчаливый и нечестивый союз османско¬
го султана и Франциска I против Габсбургов, существовавший не одно
десятилетие. В 1542 году французский и турецкий флот фактически
объединили свои силы для нападения на Ниццу.
Еще одной большой проблемой для Карла V была Германия, кото¬
рую Реформация буквально разорвала на отдельные куски, при этом
Лютер стал реальной угрозой для старого порядка, тем более что те¬
перь его поддерживали и другие государства с правителями-проте-
стантами. Учитывая прочие трудности, с которыми Карлу приходилось
1 См. [959, р. 5]. Эта книга остается лучшей по рассматриваемому периоду с во¬
енной точки зрения. Полезное краткое описание 140-летного периода в истории
можно найти в соответствующих томах Fontana History of Europe: [355; 349; 980].
См. также NCMH (vol. 2-5) и [720].
2 NCMH (vol. 2, ch. 11 и 17).
также разбираться, неудивительно, что он не мог уделить достаточ¬
ного внимания лютеранской проблеме в Германии вплоть до середи¬
ны 1540-х годов. Когда же он это сделал, то поначалу добился значи¬
тельных успехов, особенно после того, как нанес поражение войскам
основных протестантских королей в битве при Мюльберге (1547).
Но любое усиление власти Габсбургов и самой империи всегда на¬
стораживало соперников Карла V, поэтому правители северогерман¬
ских территорий, турки, французский король Генрих II (1547-1559)
и даже папская курия стремились ослабить его позиции. К 1552 году
французские войска вступили на территорию Германии для оказания
поддержки местным протестантским государствам, которые, таким
образом, получили возможность оказать серьезное сопротивление
императору, стремящемуся к централизации власти. Подтвержде¬
нием может служить заключение Аугсбургского мирного договора
(1555), прекратившего на время религиозные войны в Германии, а за¬
тем и Като-Камбрезийский мир (1559), положивший конец франко¬
испанскому конфликту. В определенной степени отречение Карла V
в 1555 году как главы Священной Римской империи в пользу своего
брата Фердинанда I (император, 1555-1564), а в 1556 году как короля
Испании в пользу сына Филиппа II (1556-1598) также связано с со¬
бытиями в Германии. Если австрийская и испанская ветви Габсбургов
и оставались после всего этого тесно связаны друг с другом, то теперь
это было больше похоже, по словам историка Маматея (Mamatey),
«на двуглавого черного орла на имперском гербе, у которого одна го¬
лова — Вена, а другая — Мадрид, и смотрят они в разные стороны —
на восток и на запад»1.
И если восточная ветвь под управлением Фердинанда I, а затем его
преемника Максимилиана II (император, 1564-1576) пребывала в от¬
носительном мире на своих землях (их не коснулось вторжение турок
в Европу в 1566-1567 годах), то западным территориям Габсбургов, где
правил король Испании Филипп II, повезло гораздо меньше. Бербер¬
ские пираты не давали покоя жителям побережья Португалии и Ка¬
стилии, а всл^д за ними возобновили свои активные военные действия
в Средиземном море турки. В результате Испания постоянно оказы¬
валась втянута в новые крупные войны с могущественной Османской
империей, начиная с экспедиции к острову Джерба в 1560 году, битвы
за Мальту в 1565 году, кампании у Лепанто в 1571 году, битвы за Тунис
1 [833, р. 9].
75
и до заключения перемирия в 1581 году1. Вместе с тем практически
в то же самое время проводимая Филиппом политика религиозной не¬
терпимости и повышения налогов вызвала недовольство в габсбург¬
ских Нидерландах, вылившееся в открытый мятеж. Угроза сохране¬
нию власти Испании в данном регионе побудила ее короля направить
на север армию во главе с герцогом Альбой и установить там военный
деспотизм, что, в свою очередь, спровоцировало полномасштабное
сопротивление в защищенных со всех сторон морем нидерландских
провинциях Голландии и Зеландии, а также вызвало беспокойство
в Англии, Франции и северной Германии относительно намерений ис¬
панцев. Но англичане еще больше встревожились, когда в 1580 году
Филипп II аннексировал соседнюю Португалию с ее колониями и
флотом. Другие попытки Габсбургов утвердить (или расширить) свое
влияние имели предсказуемый результат — их противники чувство¬
вали себя обязанными вмешаться и предотвратить изменение балан¬
са сил. К 1580-м годам некогда локальное восстание нидерландских
протестантов против испанских правителей разрослось до масштабов
международного противостояния2. В самих Нидерландах продолжа¬
лись осадные и контросадные военные действия, не приводившие
к каким-либо заметным результатам. По другую сторону Ла-Манша
английская королева Елизавета I пресекала на корню любые внутрен¬
ние (но с активной поддержкой со стороны Испании или папской
курии) выступления против ее власти и оказывала действенную во¬
енную помощь нидерландским повстанцам. Во Франции ослабление
власти монархии привело к жестокой религиозной гражданской войне
между Католической лигой (поддерживаемой Испанией) и гугенотами
(которым сочувствовали Елизавета I и Нидерланды). На море нидер¬
ландские и английские каперы преградили путь испанским поставкам
помощи в Нидерланды, а далее расширили ареал борьбы с противни¬
ком до берегов Западной Африки и стран Карибского бассейна.
В отдельные моменты противостояния, особенно в конце 1580-х —
начале 1590-х годов, казалось, что кампания могущественной Испа¬
нии близка к успеху. К примеру, в сентябре 1590 года испанские вой¬
ска находились уже в Лангедоке и Бретани, еще одна армия во гла¬
ве с герцогом Пармским двигалась с севера к Парижу. Однако анти-
испанские силы упорно держали оборону, несмотря на столь мощный
1 Подробнее см. в [959, р. 703ff; 145, vol. 2, р. 904-1237].
2 См. [718, р. 234-318; 981; 1369, ch. 8-9].
76
прессинг. Харизматичный гугенот Генрих Наваррский, претендент
на французскую корону, был достаточно гибким политиком и для
достижения своих целей переметнулся из стана протестантов к като¬
ликам, после чего возглавил постоянно ширящееся движение фран¬
цузов, выступавших против испанских захватчиков и дискредити¬
рованной Католической лиги. В 1598 году был подписан Вервенский
мир, по которому официальный Мадрид отказывался от дальнейшего
вмешательства в дела Франции. В этом же году умер король Испании
Филипп II. К этому времени английской королеве Елизавете I ничего
не угрожало. Непобедимая армада была разбита в 1588 году, две по¬
следующие попытки вторжения испанцев тоже были неудачными, как
и поползновения использовать восстание католиков в Ирландии, ко¬
торую армия Елизаветы неуклонно пыталась подчинить власти своей
королевы. В 1604 году, уже после смерти и Филиппа II, и Елизаветы I,
Испания и Англия подписали компромиссный мир. Но потребова¬
лось еще пять лет, прежде чем Мадрид пошел на переговоры с нидер¬
ландскими мятежниками, хотя уже задолго до этого было ясно, что
у испанцев недостаточно сил, чтобы сокрушить сопротивление по¬
встанцев в Нидерландах как со стороны моря, так и с суши благода¬
ря эффективной защите, выстроенной армией Морица Нассауского.
Сохранение независимости всеми тремя государствами — Францией,
Англией и Соединенными провинциями — и способности каждого
из них в будущем оспаривать претензии Габсбургов на мировое гос¬
подство вновь доказали, что в Европе XVII века может существовать
несколько самостоятельных наций без главенства какой-либо одной
над всеми остальными.
Третий крупный взрыв военной активности, потрясший Европу
в тот период, произошел после 1618 года в Германии и имел для нее
очень тяжелые последствия. Ее обошла стороной всеобщая межконфес¬
сиональная война в конце XVI века, но только из-за слабеющей власти
и умственных способностей Рудольфа II (император Священной Рим¬
ской империи, 1576-1612) и новой турецкой угрозы в бассейне Дуная
(1592-1606). Прикрываясь стремлением к объединению Германии, ка¬
толики и протестанты просто старались усилить собственные позиции
и ослабить врага. С начала XVII века год за годом усиливалось противо¬
стояние между Евангелической унией (основана в 1608) и Католической
лигой (1609). Более того, испанские Габсбурги активно поддерживали
своих австрийских кузенов, а глава Евангелической унии — курфюрст
Пфальца Фридрих IV — был тесно связан с Англией и Нидерландами.
77
Казалось, что почти вся Европа сходилась для решающей схватки за
свои политические и религиозные взгляды1.
Восстание протестантов в Богемии в 1618 году против нового пра-
вителя-католика Фердинанда II (император, 1619-1637) стало пово¬
дом для начала очередного этапа беспощадной межрелигиозной борь¬
бы, оставшейся в истории как Тридцатилетняя война (1618-1648).
На первых этапах войска императора благодаря поддержке армии,
присланной испанскими Габсбургами, во главе с генералом Спинолой
добились значительных успехов. Но затем к конфликту подключи¬
лись, в том числе по религиозным причинам, и другие страны, кото¬
рые в очередной раз хотели восстановить баланс сил. Правительство
Нидерландов, у которых в 1621 году закончилось перемирие с Испа¬
нией, заключенное в 1609 году, направило свои войска в Рейнланд,
чтобы остановить армию Спинолы. В 1626 году с севера на террито¬
рию Германии вторглись датчане под предводительством самого коро¬
ля Кристиана IV. За кулисами же войны один из самых влиятельных
французских государственных деятелей кардинал Ришелье исполь¬
зовал любую возможность, чтобы осложнить положение Габсбургов.
Однако ни военные, ни дипломатические контрмеры не имели особо¬
го успеха, и к концу 1620-х годов выдающийся полководец Альбрехт
Валленштейн оказался близок к тому, чтобы подчинить власти своего
императора Фердинанда большую часть Германии вплоть до балтий¬
ского побережья2.
Но столь стремительное накопление власти императором только
укрепило стан врагов Габсбургов в желании еще активнее этому со¬
противляться. В начале 1630-х годов, безусловно, самым решительным
из них был харизматичный и влиятельный шведский король Густав
Адольф II (1611-1632). Его хорошо обученная армия в 1630 году вторг¬
лась в северную часть Германии, а в следующем году двинулась на юг
к Рейнланду и Баварии. И хотя сам Густав был убит в битве при Лютце-
не в 1632 году, это никоим образом не умаляет роли Швеции для Герма¬
нии и, конечно же, в масштабах войны в целом. Напротив, в 1634 году
испанский король Филипп IV (1621-1665) вместе со своим первым
министром графом-герцогом Оливаресом решил значительно расши¬
рить помощь своим австрийским кузенам. Но отправка в Рейнланд
1 Глобальная природа соперничества хорошо описана в книге [981, р. 74ff ] и в боль¬
шей степени с общественно-экономической точки зрения в книге [1009, ch. 4.]
2 См. [1335, ch. 3-6].
78
мощной испанской армии под руководством самого кардинала-
инфанта, в свою очередь, подвигла Ришелье развязать прямое вме¬
шательство Франции в конфликт в 1635 году и повести наступление
французской армии по нескольким направлениям. До этого в течение
нескольких лет Франция играла роль неформального лидера антигаб-
сбургской коалиции, финансировавшего всех, кто готов был бороться
против имперской и испанской армий. Теперь же ситуация переросла
в открытый конфликт, и каждая из коалиций начала спешно занимать¬
ся сбором денег, мобилизацией военных ресурсов, закупкой вооруже¬
ния. Риторика стала жестче. «Либо мы все потеряем, либо Кастилия
станет центром мира», — написал Оливарес в 1635 году, планируя на
следующий год вторжение во Францию с трех сторон1.
Вместе с тем завоевание такой внушительной территории, как
Франция, армии Габсбургов было просто не под силу. Она быстро до¬
стигла Парижа, но ее перемещение из одной части Европы в другую
вскоре оказалось сильно затруднено. На севере на имперские силы на¬
пирали шведские и германские войска. Французы и Северные Нидер¬
ланды взяли «в клещи» Испанские Нидерланды. Кроме того, волнения
в Португалии в 1640 году заставили перенаправить часть испанских
войск и ресурсов с севера Европы ближе к дому, хотя их было явно
недостаточно, чтобы восстановить единство управления на Пире¬
нейском полуострове. А вспыхнувшее тут же в начале 1640-х годов
восстание каталонцев, которых французы щедро спонсировали, соз¬
давало еще и определенную опасность распада самой Испании. Сна¬
ряженные голландцами морские экспедиции развязали военные дей¬
ствия в Бразилии, Анголе и на Цейлоне, превратив, по мнению ряда
историков, текущий конфликт в первую мировую войну2. Если послед¬
нее принесло Нидерландам некоторые выгоды, то других участников
многолетняя война к этому времени уже изрядно вымотала. Армии
образца 1640-х годов были намного малочисленнее, чем 1630-х. Госу¬
дарственная казна почти опустела. Терпение людей достигло предела,
что лишний раз доказывали все более ожесточенные протесты. При
этом никто самостоятельно не мог выйти из войны, так как слишком
тесными были межгосударственные связи. Многие протестантские
государства Германии так бы и поступили, если бы были уверены, что
шведская армия также отправится к себе домой, а Оливарес и другие
1 [980, р. 252; 352, р. 495].
2 См. [981, р. 54-77; 140, р. 25-26].
79
испанские государственные деятели заключили бы перемирие с Фран¬
цией, но та не бросала голландцев. На всех фронтах на всех уровнях
параллельно с военными действиями шли секретные переговоры об
условиях мира, и каждая из держав-участниц тешила себя мыслью,
что очередная победа может стать еще одним серьезным аргументом
в пользу выдвигаемых ими требований.
В итоге окончание Тридцатилетней войны стало в некотором роде
результатом достаточно «грязной» дипломатии. В начале 1648 года
Испания неожиданно подписала мирный договор с Нидерланда¬
ми, признав их полную независимость. Но это было сделано лишь
для того, чтобы лишить Францию союзника, и франко-габсбургская
война продолжилась. В этом же году, после заключения Вестфаль¬
ского мира (1648), прекратившего войну на германской земле и по¬
зволившего австрийским Габсбургам выйти из нее, конфликт стал
чисто франко-испанским. Помимо закрепления того, что отдельные
государства и правители заработали или, наоборот, потеряли в этой
войне, главной идеей Вестфальского договора было установление
религиозного и политического баланса в Священной Римской импе¬
рии и, таким образом, ограничения власти императора. В итоге война
между Францией и Испанией потеряла религиозную окраску и стала
сугубо межнациональной. Это подтверждают и действия преемника
Ришелье — французского министра Мазарини, который в 1655 году
вошел в альянс с протестантской Англий во главе с Кромвелем для
того, чтобы в конце концов заставить испанцев согласиться на мир.
Условия Пиренейского мира (1659) не были столь уж жесткими, но
уже то, что они вынуждали Испанию договариваться со своим закля¬
тым врагом, свидетельствовало о закате эпохи господства Габсбургов
в Европе. Правительству Филиппа IV разрешалось лишь воевать за
единство Пиренейского полуострова, но даже это право было у него
отнято в 1668 году после официального признания независимости
Португалии1. Таким образом, политическое деление европейской
части континента в большей своей части теперь было таким же, как
и при вступлении на трон Карла V в 1519 году, хотя сама Испания
вплоть до конца XVII века (см. карту 4) усмиряла мятежи и теряла
собственные территории, тем самым платя дорогую цену за былую
чрезмерную страсть к расширению своих владений.
Информацию о последних годах конфликта см. [1244, ch. 2-4; 1239, ch. 3-4].
80
Сильные и слабые стороны
габсбургского блока
Почему дом Габсбургов в итоге потерпел крах?1 Это очень серьез¬
ный вопрос. Речь здесь идет о кризисе длиной в десятилетия. Поэто¬
му, как кажется, не стоит искать причины краха в безумии императо¬
ра Рудольфа II или некомпетентности короля Испании Филиппа III.
Также нельзя утверждать, что династия Габсбургов и ее высшие са¬
новники действовали как-то особенно неадекватно, если принять
во внимание допущенные промахи их современников — французских
и английских монархов или продажность и идиотизм некоторых и гер¬
манских принцев. Загадка становится еще более непостижимой, если
вспомнить, какие огромные материальные ресурсы были доступны Габ¬
сбургам: наследование Карлом V корон четырех главных династий —
Кастильской, Арагонской, Бургундской и Австрийской — и последую¬
щее присоединение к ним Богемской, Венгерской, Португальской и на
короткое время даже Английской, а также происходившее одновремен¬
но с этим покорение Испанией Нового Света сделали дом Габсбургов
обладателем ресурсов, равных которому не было в Европе2.
Учитывая многочисленные пробелы и погрешности в доступной
нам сегодня статистике, не стоит слишком полагаться на демографи¬
ческие данные того времени, но смело можно предположить, что при¬
мерно каждый четвертый европеец в эпоху раннего Нового времени
жил на территории под управлением Габсбургов. Однако не так важ¬
ны грубые подсчеты3, как то, насколько богаты были данные регионы,
а их, казалось, бог не обделил.
У Габсбургов было пять крупных основных финансовых источников
и несколько более мелких. Безусловно, самым главным была испанская
Кастилия — в силу прямого управления территорией и получения ко¬
ролем различных регулярных налоговых отчислений (с продаж, с соб¬
ственности духовенства на «крестовый поход») от Кортеса и Церкви.
1 Кроме специальных работ, приведенных ниже, при написании данного раздела
значительную роль сыграли, в частности, замечательные исследования о могуще¬
стве Испанской империи: [350; 795; 1244]. Также были использованы две более ста¬
рые работы: [281 и 217] — и, наконец, очень содержательная статья Дж. Эллиотта
в [218, р. 168-195].
2 См. [720, р. xi].
3 По грубым подсчетам, речь могла идти о 25 из 105 млн жителей Европы
в XVII веке.
81
Кроме того, в Европе были еще две самые богатые торговые области —
итальянские государства и исторические Нидерланды. Они достаточно
много зарабатывали на торговле и финансовых услугах. Четвертым ис¬
точником, роль которого с каждым годом только возрастала, являлись
доходы от американских владений. «Королевская пятина» со всего до¬
бытого в Новом Свете золота и серебра вместе с местными налогами
с продаж, таможенными пошлинами и церковными налогами были для
испанской короны значительной прибавкой к сугубо европейским фи¬
нансовым ресурсам. При этом выгоды были как прямые, так и косвен¬
ные. И не важно, в чьи руки попадали сокровища Америки — испанских,
фламандских или итальянских дельцов, — они обогащали конкретных
людей, которым теперь приходилось платить в государственную казну
больше налогов, а в критические моменты монарх всегда мог одолжить
у банкиров значительные суммы под обещание расплатиться из оче¬
редной партии американского серебра. А тот факт, что на территории
владений Габсбургов располагались ведущие финансовые и торговые
дома южной Германии, Италии и Антверпена, следует признать еще од¬
ним дополнительным преимуществом и пятым основным источником
финансирования1. Безусловно, эти деньги были значительно доступнее,
чем, скажем, доходы, получаемые из Германии, где местные правители
и свободные города, представленные в рейхстаге, голосовали за выпла¬
ту денег императору, только если у них на пороге опять стояли турки2.
В постфеодальную эпоху, когда от рыцарей больше не требова¬
лось активного участия в военных делах государства (по крайней мере
в большинстве стран), а от прибрежных городов — обеспечения ко¬
раблями, наличие денег и возможности получения большого кредита
в нужный момент стали обязательными условиями для любого госу¬
дарства, участвующего в войне. Снарядить боевой флот: построить ко¬
рабли, получить такелаж, вооружение и продовольствие — в условиях
рыночной экономики можно было только за плату (или обещание ее).
Удержать же войска от бунта и направить всю их энергию на неприяте¬
ля было возможно, только обеспечив их всем необходимым и выплачи¬
вая им с разумной периодичностью денежное довольствие. Кроме того,
хотя это время обычно и называют эпохой становления в Западной
Европе «национальных государств» (государств-наций), все страны
1 См. [345; 1131, ch. 8]. См. также недавнее исследование Дж. Паркера в [219, vol. 2,
р. 527-589].
2 См. NCMH (vol. 1, ch. 7); а также [657, ch. 1-2].
82
увеличивали свои армии за счет иностранных наемников. И здесь
Габсбургам вновь повезло. Они легко могли набрать армию в своих вла¬
дениях в Италии и Нидерландах, а также в Испании и Германии. К при¬
меру, знаменитая Фландрская армия была набрана из представителей
шести основных европейских национальностей, готовых отстаивать
интересы Католической церкви, но все же требующих регулярной пла¬
ты за свои труды. Что касается морского флота, дом Габсбургов также
был способен выставить внушительное количество военных судов.
Например, в конце правления Филиппа 1Г средиземноморские галеры,
огромные генуэзские и неаполитанские карраки, а также многочислен¬
ная португальская флотилия смогли значительно усилить кастильские
и арагонские армады.
Но, возможно, самым большим военным преимуществом Габсбур¬
гов на протяжении всех ста сорока лет была испанская инфантерия.
Соответствующая структура общества и умонастроения сделали Ка¬
стилию идеальным местом для рекрутинга. Здесь, как отмечает Линч,
«военная служба стала модным и доходным делом не только для пред¬
ставителей дворянства, но и для всех жителей региона»1. Вдобавок
Гонсало де Кордова, прозванный «Великим Капитаном», еще в начале
XVI века произвел ряд изменений в организационной структуре пе¬
хоты. С тех пор и даже еще в первой половине Тридцатилетней войны
испанская терция была самой эффективной боевой единицей на по¬
лях сражений Европы. Именно этими полками, насчитывавшими
до 3000 слаженно действующих пикинеров, мечников и аркебузиров,
испанская армия разгромила бесчисленное множество врагов и прак¬
тически уничтожила репутацию французской конницы и швейцар¬
ских фланговых пикинеров, считавшихся самыми эффективными
подразделениями. Уже в сражении при Нердлингене (1634) пехота
кардинала-инфанта, отразив пятнадцать атак огромной шведской
армии, как войска Веллингтона при Ватерлоо два века спустя, реши¬
тельно двинулась на врага и сокрушила его. В битве при Рокруа (1643)
испанцы, окруженные французами, бились до конца. Поистине это
была одна из самых мощных опор дома Габсбургов. И следует отме¬
тить, что упадок могущества Испании стал заметен лишь в середине
XVII века, когда армия уже состояла преимущественно из германских,
итальянских и ирландских наемников. Выходцев же из Кастилии
в войсках становилось все меньше и меньше.
1 [795, vol. 1, р. 77].
83
И все же, несмотря на все имевшиеся преимущества, этот испано¬
австрийский династический союз никогда не доминировал в Европе.
Огромных, по оценкам современников, финансовых и военных ресур¬
сов было все же недостаточно для того, чтобы соответствовать необ¬
ходимым условиям. Виной тому три фактора, которые в течение всего
периода так или иначе были взаимосвязаны. И, если уж на то пошло,
дали исследователям богатую пищу для размышления и изучения во¬
оруженных конфликтов.
Первым из этих факторов следует назвать «военно-техническую
революцию», охватившую Европу в эпоху раннего Нового време¬
ни. Начиная с 1520-х годов и на протяжении всех ста пятидесяти
лет можно было наблюдать значительное увеличение масштабов и
стоимости войн1. В основе этого лежали различные изменения так¬
тического, политического и демографического характера. Удар, на¬
несенный по доминированию кавалерии на полях сражений сначала
швейцарскими пикинерами, а затем смешанными воинскими под¬
разделениями из солдат, вооруженных пиками, палашами, арбале¬
тами и аркебузами, привел к тому, что самой значительной и важной
частью армии теперь стала пехота. Такой вывод подкрепляет и соз¬
дание сложной системы фортификаций и бастионов в итальянских
городах, о чем говорилось в предыдущей главе. Для их взятия или
осады требовалось значительное число войск. Безусловно, для круп¬
номасштабной военной кампании опытный командующий исполь¬
зовал бы также значительную кавалерию и артиллерию, но им было
не сравниться с вездесущей пехотой. Это не значит, что государства
отказались от конницы совсем, просто в их армиях значительно
увеличилась доля пехотных войск. Их было дешевле экипировать и
содержать. Кроме того, в случае необходимости их можно было на¬
брать в большом количестве, учитывая активно растущее население
Европы. Естественно, все это создавало огромное давление на пра¬
вительство, но все же не настолько, чтобы обязательно разрушить
бюрократию «новых монархий», возникших на Западе, — так же как
и заметное расширение армии не должно было неизбежно приво¬
дить к невозможности выполнения задач, поставленных перед ними
генералом, при условии что его войска имели правильную структуру
управления, а солдаты были хорошо обучены.
84
См. [1071, р. 195-225; 981, р. 86-105; 261, р. 5-6; 498, р. 481-509; 819, ch. 4; 84,
р. 203-221].
Лучшим примером «военно-технической революции», возможно,
является испанская армия. По словам историков, «нет никаких до¬
казательств того, что какое-либо из государств выставляло больше
30 тыс. солдат» во франко-испанской войне за владения в Италии
до 1529 года. Но:
В 1536-1537 годах император Карл V только в Ломбардии для защиты
своего недавнего завоевания Милана и вторжения во французский Про¬
ванс мобилизовал 60 тыс. человек. В 1552 году, воюя на всех фронтах
одновременно — в Италии, Германии, Нидерландах, Испании, в Атлан¬
тике и Средиземноморье, Карл V рекрутировал 109 тыс. человек в Гер¬
мании и Нидерландах, 24 тыс. в Ломбардии и еще больше в Сицилии,
Неаполе и Испании. Под командованием, а следовательно, и на содер¬
жании императора оказалось порядка 150 тыс. солдат. И рост числен¬
ности армии продолжался. В 1574 году только Фландрская армия на¬
считывала 86 тыс. человек, а спустя всего лишь полстолетия Филипп IV
мог с гордостью заявить, что в 1625 году он поставил под ружье не ме¬
нее 300 тыс. солдат. Во всех перечисленных случаях рост численности
наблюдался за счет увеличения пехотных войск, особенно пикинеров1.
То, что происходило на суше, повторялось и на водных просто¬
рах. Расширение морской (и в первую очередь заокеанской) торгов¬
ли, конкуренция между противоборствующими флотами в проливе
Ла-Манш, Индийском океане или у испанского побережья Америки,
угроза со стороны берберийских пиратов и османского галерного
флота — все это было результатом использования новых технологий
для строительства больших судов с более мощным вооружением. В те
дни не было четкого разделения на военный и коммерческий флот.
Фактически все крупнотоннажные торговые корабли могли быть
оснащены пушками для защиты от пиратов и прочих грабителей. Но
существовала тенденция создания королевской флотилии. Монархи
стремились обзавестись хотя бы несколькими военными кораблями,
которые в военное время могли бы стать ядром формирования более
серьезного флота е привлечением оснащенных пушками торговых су¬
дов, галеасов и пинасов. Английский король Генрих VIII всеми силами
способствовал реализации подобной схемы, тогда как Карл V пред¬
почитал командовать флотом, состоящим исключительно из галеонов
и галер, принадлежавших его испанским и итальянским подданным.
1 [982, р. 6].
86
Филипп II, находясь в условиях намного более жесткого давления
в Средиземном море, а затем и в Атлантике, не мог себе позволить
подобной роскоши. Ему пришлось организовать и профинансиро¬
вать массовое строительство галер в Барселоне, Неаполе и Сицилии.
К 1574 году у него было уже 146 кораблей — почти в три раза больше,
чем лет десять назад1. Активизация военных действий в Атлантике
в последующее десятилетие потребовала еще больших усилий в дан¬
ном направлении. Необходимы были'океанские военные корабли для
охраны морских путей в Вест-Индию и (после присоединения Порту¬
галии в 1580 году) на Восток, а также для защиты побережья Испании
от вторжений англичан и, в конечном счете, высадки войск на Бри¬
танских островах. После заключения мира в 1604 году между Англией
и Испанией последняя продолжала испытывать потребность в содер¬
жании большого флота, чтобы отражать атаки голландцев в откры¬
том море и поддерживать связь с Фландрией. Время шло, вооружение
на военных кораблях становилось все мощнее и мощнее, что приво¬
дило к удорожанию судов.
Именно непрекращающийся процесс удорожания войн подкосил
дом Габсбургов. Общий рост инфляции, вызванный увеличением цен
на продукты питания в пять раз и на промышленные изделия в три
раза за период с 1500 по 1630 год, стал достаточно серьезным ударом
по государственным финансам, при том что размеры армии и флота
постоянно увеличивались. В итоге Габсбурги дошли до того состояния,
когда им неустанно приходилось бороться за поддержание собствен¬
ной платежеспособности. После военных кампаний в 1540-х годах
против алжирцев, французов и германских протестантов Карл V об¬
наружил, что его доходов, включая и дополнительные, не хватает на
покрытие всех расходов и он уже задолжал банкирам круглую сум¬
му в счет будущих поступлений в казну. Только за счет безжалост¬
ной конфискации индийских сокровищ и всех металлических денег
в Испании он смог собрать нужные средства для поддержания войны
с протестантскими правителями. Одна лишь кампания против Меца
в 1552 году обелилась казне в 2,5 млн дукатов, что примерно в десять
раз больше поступлений в казну императора из обеих Америк в те
годы. Неудивительно, что ему приходилось делать все новые и новые
займы, и каждый раз их условия становились все хуже и хуже. Кре¬
дит доверия к королю у банкиров уменьшался, и вместе с этим росли
См. [1275, р. 16; 1057, ch. 4-6].
87
процентные ставки по кредитам. В итоге значительная часть обычных
запланированных доходов шла на уплату процентов по старым долгам1.
Как результат, Карл V, отказываясь от дальнейшего правления импе¬
рией, передал Филиппу II вместе с испанской короной еще и государ¬
ственный долг примерно в 20 млн дукатов.
Кроме того, Филиппу в наследство досталась страна в состоянии
войны с Францией, оказавшаяся ему не по карману, и в 1557 году Ис¬
пания объявила о своем банкротстве. Это подкосило таких ведущих
европейских финансистов, как банкирский дом Фуггеров. Для Филип¬
па, которому предстояло воевать с могущественной Турцией, слабым
утешением могло служить вынужденное банкротство самой Франции
в том же году. Главным образом именно это подвигло обе стороны со¬
гласиться на проведение мирных переговоров в Ле-Като-Камбрези
в 1559 году. Двадцатилетняя война в Средиземноморье, кампания
против морисков в Гранаде, а затем одновременные военные действия
в Нидерландах, на севере Франции и в проливе Ла-Манш заставили
Испанскую корону искать все новые и новые источники получения
прибыли. За время своего правления Карл V утроил доходы своего
королевства, а Филипп II «только в течение 1556-1573 годов сумел
удвоить объемы средств, поступавших в казну, а в течение последую¬
щих лет увеличить их еще более чем в два раза»2.
Однако расходы были намного больше. Во время кампании под
Лепанто (1571) выяснилось, что содержание там флота и воинских ча¬
стей на суше будет обходиться в четыре с лишним миллиона дукатов
в год, хотя значительную часть этого бремени взяли на себя Венеция
и Святой престол3. К 1570-м годам суммы, необходимые для выплаты
жалованья солдатам и офицерам Фландрской армии, выросли до ги¬
гантских размеров. При этом постоянные задержки время от времени
приводили к бунтам внутри войск. Особенно часто они стали проис¬
ходить после того, как Филипп II приостановил в 1575 году выплату
процентов своим генуэзским банкирам4. Значительно увеличивший¬
ся приток средств с американских шахт (к 1580-м годам примерно до
2 млн дукатов в год, что было раз в десять больше, чем четыре деся¬
тилетия назад) на время спас казну и кредитоспособность Испанской
1 См. [795, vol. 1, р. 53-58].
2 [Ibid, р. 128]. См. также [982, ch. 6].
3 См. [145, vol. 2, р. 841]. Более полно данная тема раскрыта в [981, р. 122-134].
4 См. NCMH (vol. 3, р. 275ff); а также [981, р. 45-64, 106-121].
88
короны. Но гибель в 1588 году Армады стоимостью в 10 млн дукатов
стала ударом не только по могуществу Испании как морской держа¬
вы, но и по ее финансовому состоянию. К 1596 году задолженность
по кредитам выросла колоссально, и Филипп вновь объявил дефолт.
На момент своей смерти два года спустя он был должен кредиторам
100 млн дукатов, на уплату же процентов по ним требовалась сумма,
равная примерно двум третям всех доходов Испании1. Хотя с Франци¬
ей и Англией вскоре был заключен мир, но война с голландцами про¬
должалась вплоть до 1609 года, когда стороны подписали соглашение
о перемирии, чему способствовали начавшиеся мятежи в испанской
армии и очередное банкротство королевства в 1607 году.
В течение последующих нескольких мирных лет расходные статьи
государственного бюджета Испании существенного сокращения не
претерпели. Помимо необходимости выплачивать огромные процен¬
ты по кредитам, много денег требовалось на создание грандиозной
системы береговых фортификационных сооружений для снятия на¬
пряженности в средиземноморских владениях, и кроме того, обшир¬
ная Испанская империя до сих пор оставалась объектом частых на¬
падений со стороны каперов (что требовало значительных расходов
на защиту на Филиппинах, в Карибском море и экстерриториальных
водах)2. Состояние вооруженного перемирия, установившееся в Ев¬
ропе с 1610 года, вряд ли располагало к тому, чтобы гордые испанские
правители снизили военные расходы. Таким образом, разразившаяся
в 1618 году Тридцати летняя война просто перевела отношения евро¬
пейских государств из состояния пассивного противостояния в фазу
активных военных действий, и войска Испании вместе с деньгами
большим потоком потекли во Фландрию и Германию. Следует отме¬
тить, что первоначальные победы Габсбургов в Европе и успешная за¬
щита их американских колоний в этот период совпали с существен¬
ным увеличением поставок слитков серебра из Нового Света, что,
безусловно, благотворно сказалось на их военных успехах. Но спра¬
ведливо и то, что сокращение притока средств начиная с 1626 года,
объявление о банкротстве через год, а в довершение успешный захват
голландцами каравана с серебром в 1628 году (испанцы тогда поте¬
ряли порядка 10 млн дукатов) на какое-то время подорвали военный
потенциал Испании. И несмотря на союз с императором Священной
1 См. [1275, ch. 3].
2 [Ibid, р. 36ff, 89ff; 795, vol. 2, p. 30ff].
89
Римской империи, германские деньги не могли восполнить дефицит
испанского бюджета (за исключением краткого периода управления
имперской армией Валленштейном).
В таком режиме Испания и существовала все последующие три¬
дцать лет войны. С помощью новых кредитов, налогов и непредви¬
денных поступлений от американских владений финансировались
основные военные операции, например вторжение армии кардинала-
инфанта Фердинанда Австрийского в Германию в 1634-1635 годах.
Но война требовала все больше и больше денег, и получение кратко¬
срочной выгоды не спасало ситуацию. В результате спустя еще несколь¬
ко лет финансовое положение Испании стало еще более критичным, чем
когда-либо. К началу 1640-х годов, после волны восстаний, накрывших
Каталонию и Португалию, а также в связи со значительным снижением
количества караванов с драгоценными металлами из Америки, долго¬
срочного падения испанской экономики было не избежать1. Какой еще
могла быть судьба нации, которая обладала грозной силой, но во главе
которой стояли правители, тратившие в два-три раза больше средств,
чем их поступало в казну по традиционным статьям доходов?!
Вторую из основных причин испанских и австрийских неудач,
как уже может быть понятно из сказанного выше, обусловило то, что
Габсбургам приходилось одновременно разрешать большое количе¬
ство проблем, воевать с множеством врагов и думать об обороне сра¬
зу на нескольких фронтах. Стойкость испанских войск в бою не мог¬
ла компенсировать их разрозненность: часть армии оставалась дома,
а часть была отправлена защищать интересы короны в Северную Аф¬
рику, Сицилию, материковую Италию, страны Нового Света и Нидер¬
ланды. Как и Британская империя три века спустя, владения Габсбургов
в те времена представляли собой конгломерацию сильно разрозненных
территорий, политико-династическую демонстрацию силы, постоянно
требовавшую огромных материальных ресурсов и изобретательности.
Кроме того, это один из величайших примеров стратегического пере¬
напряжения в истории. За право обладания такими обширными тер¬
риториями Испании пришлось заплатить наличием огромного коли¬
чества врагов, как у тогдашней Османской империи2.
1 Подробнее см. [1053, р. 319-383; 795, vol. 2, ch. 4-5; 350, ch. 10; 1244, ch. 3-5],
а также [654] с заявлением о последующем «возрождении».
2 См. интересные комментарии Броделя о слабых сторонах грандиозных по своим
масштабам Испанской и Османской империй в [145, vol. 2, р. 701-703].
90
С этим связан очень важный вопрос хронологии габсбургских
войн. Военные конфликты в Европе в те времена были отнюдь не ред¬
костью, что и говорить, а связанные с ними расходы ложились тяжким
бременем на плечи всего сообщества. Но у других государств — Фран¬
ции, Англии, Швеции и даже Османской империи — были «мирные»
периоды, в течение которых они могли восстановить свои силы. Для
Габсбургов, и особенно для их испанской ветви, видно, судьбой было
уготовано, завершив войну с одним врагом, сразу же включаться в бит¬
ву с другим. Подписав мир с Францией, дому Габсбургов тут же при¬
шлось выступить против турок, а перемирие в Средиземноморье не¬
медленно омрачилось расширением конфликта в Атлантике, а затем
и борьбой за Северо-Западную Европу. В некоторые, особо мрачные
периоды истории Испанская империя одновременно сражалась сразу
на трех фронтах, а ее враги оказывали друг другу если не военную, то,
по крайней мере, дипломатическую и коммерческую помощь1. В те вре¬
мена Испания напоминала попавшего в яму медведя: он сильнее дони¬
мающих его собак, но расправиться с ними всеми разом он не может
и в процессе борьбы постепенно теряет силы.
Могли ли Габсбурги вырваться из этого порочного круга? Исто¬
рики указывают на хроническое распыление сил, свойственное ди¬
настии, и считают, что Карл V и его преемники должны были четко
сформулировать приоритеты в плане защиты своих интересов2. Все
дело в том, что некоторые территории не носили стратегического ха¬
рактера и ими можно было поступиться. Но какими именно?!
Оглядываясь назад, можно утверждать, что австрийские Габсбур¬
ги, особенно Фердинанд II, могли бы проявить большее благоразумие
и воздержаться от продвижения идей Контрреформации на севере
Германии. Этот поход не принес им практически никаких дивидендов,
зато обернулся для них большими потерями. И все же императору при¬
шлось бы держать в Германии достаточно большую армию, чтобы кон¬
тролировать сепаратистские настроения местных правителей, интриги
французов и амбиции шведов, но Габсбурги не могли пойти на сокра¬
щение армии# так как турки уже хозяйничали в соседней Венгрии —
а это всего в 150 милях от Вены. В свою очередь, испанское правитель¬
ство не могло позволить себе безучастно наблюдать за гибелью своих
1 Переключение внимания испанцев с одного театра военных действий на другой
хорошо описано в работе [981, р. 17-42].
2 См. [795, vol. 1, р. 347].
91
австрийских кузенов от рук французов, лютеран и турок, поскольку это
не замедлило бы негативно отразиться на положении Испании в Евро¬
пе. Однако отношение другой стороны, кажется, было иным. После от¬
речения от трона Карла V в 1556 году империя больше не чувствовала
себя обязанной помогать официальному Мадриду в последних войнах
в Западной Европе и на других континентах. Но Испания, осознавая
высокий уровень ставок в политической игре, оставалась верна идеям
империи1. Интересно посмотреть на последствия такой диспропорции
отношений в долгосрочной перспективе. Отказ испанских Габсбургов
от европейских целей в середине XVII столетия был продиктован ис¬
ключительно внутренними проблемами государства и спадом в эконо¬
мике. Чрезмерная активность на всех направлениях привела к ослабле¬
нию Испании. В свою очередь, габсбургская Австрия хотя и не смогла
победить протестантов в Германии, но консолидировала власть в своих
династических землях (Австрия, Богемии и т. д.), так что впоследствии
благодаря имеющейся большой территории и созданию постоянной
профессиональной армии2 династии удалось вернуть могущество своей
империи и к концу XVII века вновь сделать ее одной из великих держав
Европы, тогда как Испания в это время находилась в состоянии еще бо¬
лее крутого пике3. Вместе с тем возрождение Австрии едва ли радовало
официальный Мадрид, который понимал, что отныне должен искать
союзников в другом месте.
Теперь понятно, почему владения в Новом Свете были так важ¬
ны для Испании. В течение более ста лет они были ее постоянным
дополнительным источником финансовых средств, в том числе и для
поддержания могущества в военно-техническом плане, без которого
власть Габсбургов не могла бы распространиться столь широко. Даже
после того как из-за участившихся атак англичан и голландцев на ис¬
пано-португальские колонии пиренейским государствам пришлось
все больше тратить на содержание флота и фортов за океаном, прямые
и косвенные доходы от этих территорий для Испанской короны все
равно оставались достаточно внушительными. И было просто немыс¬
лимо отказаться от подобных источников богатства.
В итоге под вопросом оказались владения Габсбургов в Италии и
во Фландрии. При выборе между этими двуми вывод войск из Италии
1 [Ibid, vol. 2, р. 70].
2 См. [537].
3 NCMH (vol. 5, ch. 18 и 20); а также [657].
92
был желателен менее всего. В первой половине XVI века Франция
тут же заняла бы там вакантное место и использовала бы ресурсы
Италии в собственных целях во вред Габсбургам. Во второй поло¬
вине столетия Италия была в буквальном смысле внешним бастионом
Испании на пути западной экспансии Османской империи. И кроме
удара по престижу официального Мадрида, уход с Апеннинского по¬
луострова и его окрестностей поставил бы под угрозу все христиан¬
ство (турки не замедлили бы напасть на Сицилию, Неаполь и Рим)
и стал бы крупной стратегической ойшбкой империи. Испания была
бы вынуждена тратить еще больше на создание береговых фортифи¬
кационных сооружений и поддержку галерного флота, что в любом
случае съедало большую часть военного бюджета в начале правле¬
ния Филиппа II. Поэтому логично было с военной точки зрения ис¬
пользовать существующие ресурсы для защиты центральной части
Средиземноморья и таким образом держать турецкого неприятеля
на расстоянии. Причем расходы в данном случае итальянские владе¬
ния Габсбургов делили со Святым престолом и в некоторых случаях
еще и с Венецией. Кроме того, от отвода войск с этих позиций ис¬
панцы ничего бы не выиграли, а, наоборот, создали бы себе немало
серьезных проблем.
В итоге оставались Нидерланды — единственный регион, за счет
которого Габсбурги могли бы сэкономить. В конце концов, расходы
на Фландрскую армию в Восьмидесятилетней войне с голландцами
из-за сложности рельефа территории и преимуществ оборонитель¬
ных укреплений1 были просто огромными и намного превосходи¬
ли затраты на любом другом фронте. Даже в разгар Тридцатилетней
войны фландрский гарнизон обходился казне в пять-шесть раз до¬
роже, чем войска, отправленные в Германию. По признанию одного
испанского государственного деятеля, «война в Нидерландах ста¬
ла просто катастрофой для правящей монархии». Действительно,
в период с 1566 по 1654 год Испания направила на военные нужды
в Нидерландах не менее 218 млн дукатов, что существенно превы¬
шало поступления короны (121 млн) из Юго-Восточной Азии за
то же время2. Это было справедливо и со стратегической точки зре¬
ния, потому что защищать Фландрию было очень тяжело. Все мор¬
ские маршруты контролировали французы, англичане и голландцы,
1 См. прекрасный анализ войны в Нидерландах в книге [329, ch. 4].
2 См. [981, р. 185,188].
93
что наиболее ярко доказал разгром испанского флота с подкреплени¬
ем голландским адмиралом Тромпом в 1639 году. «Испанская дорога»,
пролегавшая из Ломбардии по долинам Швейцарии или Савойи и
Франш-Конте к восточным границам Франции до Нижнего Рейна,
также имела много уязвимых мест1. Был ли смысл продолжать по¬
пытки взять под контроль пару миллионов непокорных нидерланд¬
цев, живущих «на краю земли», да еще такой ценой?! Почему бы, как
хитро выразились кортесы Кастилии, обремененные непосильными
налогами, не позволить мятежникам сгнить в собственной ереси?
Если Небеса их все равно покарают, то зачем Испании и дальше нести
это тяжкое бремя?2
Доводы против ухода империи с театра военных действий не убе¬
дили бы недовольных таким расходованием ресурсов, но в них была
своя правда. Во-первых, если бы Испания отказалась от владения
Фландрией, то та досталась бы Франции или Соединенным провинци¬
ям и тем самым усилила бы кого-то из непримиримых врагов Габсбур¬
гов. Даже сама идея вызывала отторжение у испанских политиков, для
которых репутация была превыше всего. Во-вторых, у Филиппа IV
и его советников был и такой аргумент, что противостояние в этом
регионе по крайней мере отвлекает врагов от более уязвимых мест
империи. «Хотя война в Нидерландах уже опустошила нашу казну и
заставила нас влезть в долги, она вместе с тем и отвлекла наших недру¬
гов от других направлений, и если бы мы этого не сделали, то война бы
сейчас шла на территории Испании или где-то поблизости», — счи¬
тали они3. Наконец, присутствовал здесь и «эффект домино». Поте¬
ря Нидерландов могла вызвать утрату Габсбургами не только мелких
владений, таких как Франш-Конте, но и, возможно, даже Италии.
Конечно, это были лишь предположения, но самое интересное, что
государственные деятели в официальном Мадриде и военачальники
в Брюсселе чувствовали себя единым целым, которое могло быть на¬
рушено, если какая-то из составляющих рухнет:
Самые большие угрозы, имеющие первоочередную важность [как счи¬
талось в 1635 году], касались Ломбардии, Нидерландов и Германии.
Оставление любого из этих трех регионов ставило под угрозу остальную
часть Испанской империи. За потерей Германии последовали бы Италия
1 См. [982, р. 50ff].
2 См. NCMH (vol. 3, р. 308).
3 Цит.по: [980, р. 238].
94
и Нидерланды, а затем и Америка, а отказ от Ломбардии поставил бы
крест и на контроле над Неаполем и Сицилией без каких-либо шансов
организовать их надежную защиту1.
Следуя этой логике, Испанской короне следовало бы вести широко¬
масштабную изнурительную войну либо до победного конца, либо до
заключения компромиссного мира, либо пока все ресурсы не будут
полностью исчерпаны.
Наверное, достаточно сказать, что в любом случае одни только за¬
траты на непрекращающуюся войну и решение не оставлять ни одно¬
го из четырех основных фронтов должны были в итоге умерить им¬
перские амбиции Испании. Однако все говорит о том, что была еще
и третья причина: испанские правители были не в состоянии эффек¬
тивно мобилизовать все доступные им ресурсы, и их безрассудные
действия в плане экономики способствовали подрыву их власти.
Несмотря на то что большинство иностранцев воспринимали им¬
перию Карла V, а затем и Филиппа II как монолитную и четко выстроен¬
ную структуру, на деле же это была куча регионов, каждый из которых
обладал собственным набором привилегий и гордился своей самобыт¬
ностью2. В ней отсутствовала единая система управления (не говоря
уже о законодательной и судебной власти), а единственным связующим
звеном был сам монарх. Отсутствие институтов, которые способство¬
вали бы единению территорий, а также вероятность того, что прави¬
тель за весь период своего правления мог даже не добраться до той или
иной контролируемой им страны, создавали определенные трудности
в привлечении ресурсов в одной части империи для борьбы в другой.
Налогоплательщики Сицилии и Неаполя охотно дали бы денег на по¬
стройку флота для защиты от турок, но им очень сильно не нравилась
идея финансирования войны Испании в Нидерландах. В свою очередь,
португальцы видели смысл в защите владений в Новом Свете, но не
испытывали большого энтузиазма относительно войны в Германии.
Столь сильные местные патриотические настроения были связаны
с существующей и ревностно охраняемой системой налогообложения.
В Сицилии, к примеру, подданные активно сопротивлялись первона¬
чальным попыткам Габсбургов повысить налоги и в 1516-1517 годах
даже подняли мятеж против испанского вице-короля. Будучи бедным
1 [Ibid, р. 239].
2 О дальнейшем ходе событий см. [654, р. 81ff, 161ff, 214ff; 717, р. 301-333]; и более
подробно [720].
95
анархическим государством, обладающим собственным парламентом,
Сицилия вряд ли была способна добросовестно отстаивать интересы
Габсбургов1. В Неаполитанском королевстве, как в новых миланских
владениях, благодаря давлению из Мадрида при поиске новых ресур¬
сов испанские наместники практически не встречали на своем пути
каких-либо законодательных препятствий. Таким образом, на протя¬
жении всего периода правления Карла V оба региона оказывали зна¬
чительную финансовую поддержку императору, но на практике того же
порядка суммы возвращались обратно на защиту Милана от внешних
посягательств и на войну с турками. Помимо этого Испании для удер¬
жания своего средиземноморского бастиона приходилось направлять
в Италию дополнительно еще миллионы и миллионы дукатов. Во вре¬
мя Тридцатилетней войны ситуация изменилась, и итальянские нало¬
ги помогли оплатить расходы на войну в Германии и Нидерландах, но
если взять в целом весь период с 1519 по 1659 год, то вряд ли итальян¬
ские владения Габсбургов дали имперской казне больше, чем взяли от¬
туда для собственной защиты2.
Но Нидерланды, безусловно, создавали еще большую брешь
в бюджете империи. В начале правления Карла V объем собираемых
там налогов постоянно рос, несмотря на то что сторонам каждый раз
приходилось решать вопрос суммы выплат и признания определен¬
ных привилегий. В последние же его годы на императорском троне
раздражение подданных, вызванное слишком частыми дополнитель¬
ными поборами на войну в Италии и Германии, вкупе с религиоз¬
ными недовольствами и экономическими затруднениями вылилось
в агрессивный настрой широких масс против испанских правителей.
К 1565 году государственный долг исторических Нидерландов достиг
10 млн флоринов, а объем выплат по долгам и расходов по стандарт¬
ным статьям госбюджета превышал доходы. Возникшим дефицитом
жители страны были обязаны Испании3. Спустя еще десятилетие тако¬
го бездумного выкачивания ресурсов Мадридом локальные волнения
вылились в открытый мятеж, после чего Нидерланды превратились
в огромную дыру в имперском бюджете: на содержание Фландрской
армии, насчитывавшей более 65 тыс. солдат, в течение многих лет ис¬
панская казна ежегодно тратила до четверти всех своих доходов.
1 См. [719].
2 См. [720], а также замечательное исследование [1228].
3 См. [981, р. 21-22].
96
Но самые большие трудности с мобилизацией ресурсов приходи¬
лись на долю самой Испании, где король в действительности обладал
очень ограниченным влиянием на процесс налогообложения. Все три
области Арагонского королевства (Арагон, Каталония и Валенсия)
имели собственные законы и системы сбора налогов, что давало им
достаточно большую свободу действий. Фактически единственным
гарантированным источником доходов для монарха была королевская
собственность. Сверх этого средства поступали крайне редко. К при¬
меру, когда такой безрассудный правитель, как Филипп IV, попытал¬
ся в 1640 году заставить Каталонию оплатить расходы на армию, от¬
правленную туда для защиты испанских границ, это положило начало
известной «войне жнецов». Португалия, несмотря на свою подкон¬
трольность Испанской короне, начиная с момента захвата в 1580 году
и вплоть до революции там в 1640 году была абсолютно автономна
в плане налогообложения и не делала регулярных отчислений на об¬
щие нужды Габсбургов.
В результате Кастилия стала настоящей «дойной коровой» в ис¬
панской налоговой системе, хотя Страна Басков смогла избежать
этой участи. Поместное дворянство, особенно сильно представлен¬
ное в среде кастильских кортесов, обычно было готово проголосо¬
вать за те налоги, от уплаты которых оно было освобождено. Кроме
того, такие налоги, как апъкабапа (десятипроцентный налог с про¬
даж), таможенные пошлины, которые представляли собой традици¬
онные статьи госбюджета, а также пожертвования (кортесов), налог
на продовольствие (также выплачиваемый кортесами), различные от¬
числения с доходов церкви, являвшиеся главными дополнительными
денежными источниками, больно били по коммерции, товарообмену
и по малообеспеченным слоям населения. Все это вело к обнищанию
страны и росту недовольства, тем самым способствуя эмиграции ее
жителей1.
До того как американское серебро стало мощным источником
дополнительных доходов для испанской короны (примерно с 1560-х
и до конца 1630гх годов), вся тяжесть расходов на войны, в которых
участвовал дом Габсбургов, ложилась на плечи кастильских крестьян
и торговцев, но финансовые потоки из Нового Света даже на пике со¬
ставляли лишь третью-четвертую часть от того, что давала Мадриду
1 См. NCMH (vol. 1, р. 450ff, vol. 2, р. 320ff); а также [350, ch. 5 и 8; 795, vol. 1, р. 53ff,
vol. 2, р. 3ff].
97
Кастилия и шесть миллионов ее жителей. До тех пор пока налоговое
бремя не смогли более равномерно распределить внутри королевства
и между всеми владениями Габсбургов, имевшаяся база не позволяла
спокойно выдерживать постоянно возрастающие военные расходы
того времени.
Ситуацию усугубляли и экономические показатели, ухудшавшиеся
в результате нещадной эксплуатации кастильских налогоплательщи¬
ков1. Так сложилось, что в королевстве никогда особенно не поощря¬
лась коммерция, но к началу XVII века это уже была достаточно про¬
цветающая страна, которая могла похвастаться ростом населения и
развитием отдельных значимых отраслей. Однако Контрреформация
и многочисленные войны с участием Габсбургской империи привели
к усилению положения в испанском обществе религиозных деятелей и
военных, чего нельзя было сказать о коммерсантах. Все экономические
инициативы в этой среде сводились к получению доходной должно¬
сти в католической церкви или приобретению патента на дворянство.
В стране была хроническая нехватка квалифицированных мастеро¬
вых (например, оружейников); ситуацию усугубляли гильдии, препят¬
ствовавшие их свободному перемещению с места на место и работе
в смежных областях2. Даже развитие сельского хозяйства очень сильно
зависело от привилегий, имевшихся у Месты — широкоизвестной гиль¬
дии овцеводов, которой разрешалось пасти скот на всей территории
королевства, что заставило Испанию в первой половине XVI века все
больше импортировать зерно, дабы прокормить быстрорастущее на¬
селение страны. Из-за того что «пастбищные» платежи Месты шли
напрямую в королевскую казну, аннулирование предоставленных
гильдии прав могло вызвать праведный гнев у могущественных сто¬
ронников короля, поэтому не было ни малейшей возможности изме¬
нить сложившуюся систему. И наконец, если отбросить имевшиеся
заметные исключения из правил (торговцев шерстью, финансиста Си¬
мона Руиса, окрестности Севильи), экономика Кастилии в целом была
сильно зависима от промышленного импорта и услуг, предоставляемых
иностранными коммерсантами (преимущественно генуэзцами, порту¬
гальцами и фламандцами). Королевство также зависело от голланд¬
цев, даже во время войны. «К 1640-м годам три четверти всех товаров
1 О дальнейшем ходе событий см. [220, р. 250ff; 218, р. 121 — 167; 281, ch. 3 и 8; 1323,
vol. 1, р. 191ff], а также работы Эллиотта и Линча.
2 См. [221, р. 33; 1275, р. 25].
98
в испанские порты доставляли голландские корабли»1, что было очень
выгодно злейшим врагам нации. Неудивительно, что Испания в то
время жила в условиях постоянного торгового дисбаланса, который
помогал исправить лишь реэкспорт американского золота и серебра.
Таким образом, экономически неподготовленное общество было
вынуждено в течение ста сорока лет нести на своих плечах чудовищ¬
ные расходы на бесчисленные войны. Неспособные найти эффектив¬
ные инструменты для увеличения своих доходов, Габсбурги предпри¬
нимали различные уловки, дававшие краткосрочный результат, но
разрушительные для страны в долгосрочной перспективе. Постоянно
растущие налоги никогда не затрагивали тех, кто мог бы спокойно
вынести это бремя, но всегда больно ударяли по коммерсантам. Пра¬
вителям срочно требовались наличные, и они продавали направо и
налево различные привилегии, монополии и титулы. В стране форми¬
ровалась примитивная система финансирования дефицита бюджета,
частично за счет активного заимствования у банкиров в счет будущих
поступлений налогов из Кастилии или драгоценных металлов из Аме¬
рики, а частично за счет продажи процентных государственных обли¬
гаций, оттягивавших капиталы, которые могли быть инвестированы
в торговлю или производство. Но государственная долговая политика
строилась исходя из насущных потребностей без установки разумных
ограничений и без контроля со стороны какого-либо подобия цен¬
трального банка. Уже в последние годы правления Карла V доходы ко¬
ролевской казны на много лет вперед были заложены. В 1543 году 65 %
обычных доходов ушли на выплату процентов по ранее выпущенным
облигациям. Чем больше Испанской короне приходилось отдавать
кредиторам из традиционных прибылей казны, тем отчаяннее ста¬
новился поиск дополнительных источников дохода и новых налогов.
Серебряные монеты, к примеру, все активнее замещались медными.
Время от времени государство просто присваивало себе все прихо¬
дящее из Америки серебро, а его владельцам в качестве компенсации
выдавало облигации или, как уже описывалось выше, приостанавли¬
вало выплату процентов и объявляло себя банкротом. Это последнее
не всегда приводило к разорению финансовых домов, но кредитный
рейтинг Мадрида с каждым разом становился все ниже и ниже.
1 [830, р. 214; 795, vol. 2, р. 139ff]. Но, как следует из статьи [617], толерантное от¬
ношение испанцев к торговле со своими голландскими врагами было очень пере¬
менчивым.
99
Даже если некоторые из несчастий, поразивших кастильскую эко¬
номику, и не были плодом человеческих рук, безрассудные человече¬
ские действия значительно усиливали их последствия. Эпидемии, вы¬
косившие значительную часть сельского населения в начале XVII века,
предсказать было невозможно, но они, в свою очередь, усугубили
непростое положение крестьян, сложившееся на тот момент из-за
грабительской арендной платы, действий Месты, рекрутинга. Поток
серебра, хлынувший из Америки, вызвал определенные проблемы
в экономике (в первую очередь рост цен), опыта решения которых не
было в те времена еще ни у одного государства мира. В сложивших¬
ся в Испании условиях в большей степени пострадали представители
производственной сферы, чем непроизводственной. Серебро стре¬
мительно покидало Севилью и оседало у иностранных банкиров и
поставщиков военной провизии. Новые заокеанские источники бо¬
гатства использовались Испанской короной во вред, а не во благо
создания «устойчивой финансовой базы». Драгоценные металлы из
Юго-Восточной Азии были для Испании как ливневый дождь: бурно
пролился — и внезапно закончился.
Таким образом, в основе заката испанского могущества лежала
неспособность правителей страны признать важность сохранения
экономических основ при создании и поддержании мощной воен¬
ной машины. Здесь сыграли свою роль и временной фактор, и не¬
правильно выбранные меры. Изгнание евреев, а позднее морисков.
Разрыв всех контактов с иностранными университетами. Государ¬
ственная директива, предписывавшая бискайским верфям сосре¬
доточиться на постройке крупнотоннажных военных кораблей и
фактически свернуть строительство мелких, более необходимых тор¬
говых судов. Продажа монопольных прав, которая практически убила
торговлю. Непомерные экспортные пошлины на шерсть, сделавшие
ее неконкурентоспособной на зарубежных рынках. Установление
внутренних таможенных барьеров между отдельными испанскими
королевствами, что существенно подрывало коммерцию и взвин¬
чивало цены. И это лишь часть плохо продуманных решений, кото¬
рые в долгосрочной перспективе серьезно сказались на способности
Испании и дальше играть роль военной сверхдержавы, которую она
в свое время взяла на себя как внутри Европы, так и в отношениях
со всем остальным миром. И хотя угасание власти Испании стало оче¬
видным лишь в 1640-х годах, предпосылки его возникли еще за много
лет до этого.
100
Государства в сопоставлении
Следует между тем отметить, что ошибочность действий Габсбур¬
гов относительна. Приведенный здесь анализ был бы неполным без
рассмотрения, что же представляли собой другие ведущие европей¬
ские державы. Война, как выразился один историк, «была, безуслов¬
но, самым серьезным испытанием государства образца XVII века»1.
Военно-технический прогресс, приведший к значительному увеличе¬
нию численности армий и практически одновременному росту числа
масштабных конфликтов на море, стал оказывать чудовищное давле¬
ние на сформировавшиеся сообщества на Западе. Каждой из воюю¬
щих сторон следует знать, как создать подобающую административ¬
ную структуру, отвечающую всем требованиям «военно-технической
революции», и, что не менее важно, найти новые источники финан¬
сирования растущих военных расходов. Возможно, что напряжение,
в котором находились все правители дома Габсбургов и их подданные
из-за длительного периода, в течение которого их армии постоянно
воевали, не было их обычным состоянием. Однако, судя по табл. I,
проблема управления значительными вооруженными силами и их
финансирования была актуальна для всех стран, многие из которых,
скорее всего, обладали гораздо более скромными ресурсами, чем им¬
перская Испания. Как же они выдержали это испытание?
Таблица 1
Рост личного состава армий, 1470-16602
Годы
Испания
Республика
Соединенных
провинций
Нидерландов
Франция
Англия
Швеция
1470-е
20 000
40 000
25 000
1550-е
150 000
50 000
20 000
1590-е
200 000
20 000
80000
30 000
15 000
1630-е
зоб 000
50 000
150 000
45 000
1650-е
100 000
100 000
70 000
70 000
1 [1275, р. i; 980, р. 71-75]; более общая информация в [499, ch. 8-9].
2 [981, р. 96].
101
Отсутствие в данном кратком обзоре одного из постоянных и
опаснейших врагов Габсбургов — Османской империи — главным об¬
разом объясняется тем, что сильные и слабые стороны ее мы уже рас¬
сматривали в предыдущей главе. Но все же стоит отметить, что многие
из проблем, с которыми приходилось бороться турецким правителям:
чрезмерное расширение, неспособность эффективного использова¬
ния ресурсов, уничтожение коммерции и усиление влияния религиоз¬
ных ортодоксов и военных, — во многом схожи с трудностями, с кото¬
рыми столкнулся Филипп II и его потомки. Здесь также нет России и
Пруссии, поскольку в указанный период они еще не играли роль веду¬
щих держав на европейской политической арене. Отсутствие же Речи
Посполитой связано с тем, что, несмотря на обширность своих терри¬
торий, этнический состав ее был слишком разнороден, а феодальные
отношения (крепостничество, отсталая экономика, выборная монар¬
хия, «аристократическая анархия, призванная стать олицетворением
неискушенности в политике»1) мешали развитию, что в итоге тормо¬
зило процесс становления ее как современного государства-нации.
Поэтому в этом разделе мы рассмотрим лишь «новые монархические
государства» — Францию, Англию и Швецию, а также «буржуазную
республику» Соединенных провинций Нидерландов.
Поскольку в конечном счете именно Франция сменила Испанию
в качестве самой могущественной военной державы, было бы вполне
естественным с исторической точки зрения сконцентрировать все
внимание на многочисленных преимуществах данного преемника.
Однако справедливости ради надо отметить, что на протяжении поч¬
ти всего рассматриваемого в данной главе периода Франция выгляде¬
ла значительно слабее, чем ее южный сосед. Только спустя несколько
десятилетий после окончания Столетней войны консолидация терри¬
торий, включая Бургундию и Бретань, использование прямого налого¬
обложения (особенно подушевого налога), отлаженная работа новых
государственных министров, а также существование «королевской»
армии с мощной артиллерией сделали из Франции успешное единое
постфеодальное монархическое государство2.
Но вся шаткость данного «строения» не замедлила обнаружиться.
Итальянские войны, кроме того что неоднократно демонстрировали,
1 NCMH (vol. 2, р. 472).
2 См. NCMH (vol. 1, ch. 10); а также [1380, ch. 2-3].
102
насколько краткосрочными и пагубными оказывались усилия Фран¬
ции взять под контроль полуостров (даже в союзе с Венецией или
турками), были также и безумно затратными, что в итоге вынудило
Французскую корону, как и Габсбургов, объявить в роковом 1557 году
о своем банкротстве. Задолго до этой катастрофы, несмотря на по¬
вышение размера подушевого налога и таких косвенных налогов, как
габелъ (налог на соль), а также таможенных пошлин, французские мо¬
нархи уже активно занимали значительные суммы у финансистов под
высокий (от 10 до 16%) процент и использовали весьма сомнительную
практику продажи должностей. Хуже всего то, что во Франции в боль¬
шей степени, чем в Испании или Англии, в религиозную борьбу впле¬
тались амбиции известных благородных родов, что способствовало
разжиганию многолетней кровавой гражданской войны. В 1560-х го¬
дах Франция могла стать новой европейской ареной борьбы, которая,
возможно, привела бы к разделу страны по религиозному признаку,
как это произошло в свое время с Нидерландами и Германией1.
Только после восхождения на французский престол Генриха На¬
варрского, ставшего Генрихом IV (1589-1610), который был сторонни¬
ком внутренней компромиссной политики и военной агрессии в от¬
ношении Испании, положение страны упрочилось, а мирный договор,
подписанный с Мадридом в 1598 году, позволил Франции стать не¬
зависимой военной и политической силой. Но она все же оставалась
страной, сильно ослабленной гражданской войной, разбоями, высоки¬
ми ценами, пошатнувшимися торговлей и сельским хозяйством и раз¬
рушенной системой налогообложения. В 1596 году государственный
долг достиг уровня почти в 300 млн ливров, а 80% ежегодных доходов
страны, составлявших 31 млн ливров, уже были расписаны для уплаты
кредиторам2. Восстановительный период занял у Франции довольно
много времени. При этом страна была достаточно богата природными
ресурсами. Численность ее населения (около 6 млн человек) в два раза
превышала количество жителей Испании и в четыре — Англии. Воз¬
можно, она отставала от Нидерландов, Северной Италии и Лондона
по уровню урбанизации, развитию коммерции, финансовой системы,
но ее сельское хозяйство было достаточно диверсифицировано и рабо¬
тоспособно, поэтому в стране, как правило, наблюдался переизбыток
1 В книге [959, р. 393-536] можно найти подробное в военном отношении описание
противостояний Франции. О политической их стороне читайте [ИЗО и 149, ch. 1].
2 См. [929, р. 103ff; 1380, ch. 8; ИЗО, р. ЗОНТ; 506, р. 119-120].
103
продуктов питания. Наличие скрытых ресурсов Франция продемон¬
стрировала уже в начале XVII века, когда герцог де Сюлли занимался
в правительстве Генриха IV вопросами экономики и государственных
финансов. Кроме полетты (ежегодной платы госчиновников в каз¬
ну за право продажи и передачи по наследству должности) де Сюлли
больше не ввел ни одного нового налога. Он сосредоточился на пере¬
стройке всего механизма сбора налогов, на разоблачении тысяч нало¬
гоплательщиков, незаконно требовавших освобождения от уплаты тех
или иных сборов, на возврате королевских земель и восстановлении
доходов, пересмотре процентных ставок по государственным обяза¬
тельствам. Уже в начале XVII века государственный бюджет пришел
в равновесие. Кроме того, де Сюлли еще до Кольбера, министра при
Людовике XIV, пытался поддержать процесс развития промышлен¬
ности и сельского хозяйства, снизив подушевой налог, строя мосты,
дороги и каналы, чтобы облегчить перевозку товаров, стимулируя
изготовление тканей, создавая королевские заводы по производству
предметов роскоши, чтобы в итоге отказаться от их импорта, и т. д.
Не все предпринятые правительством Франции меры принесли ожи¬
даемые плоды, но эффекта от них было намного больше, чем от дей¬
ствий Филиппа III в Испании1.
Трудно сказать, продолжилась бы эта работа по восстановлению
экономики страны, не будь Генрих IV убит в 1610 году. Одно ясно, что
ни одна из «новых монархий» не смогла бы нормально существовать
без адекватного руководства. В период между смертью Генриха IV
и захватом королевской власти Ришелье в 1630-х годах проводимая
Францией внутренняя политика, недовольство гугенотов и увязание
знати в интригах вновь ослабили позиции государства как одной из
ведущих европейских держав. Более того, когда Франция в конце кон¬
цов открыто вступила в Тридцатилетнюю войну, по мнению некото¬
рых историков, она выглядела не единым и сильным государством,
а, скорее, страной, страдающей от застарелых болячек. Интриги в ари¬
стократической среде еще набирали обороты и достигли своего пика
лишь в 1648-1653 годах. По стране прокатилась волна выступлений
крестьян, безработных горожан, гугенотов. На фоне обструкционизма
местных государственных служащих все это мешало нормальной рабо¬
те правительства. Общее снижение численности населения, ухудшение
104
См. NCMH (vol. 3, р. 314-317); также [1380, ch. 8; ИЗО, ch. 12; 149, р. 80fF; 980,
р. 119-122].
климата, снижение выпуска сельхозпродукции, прогрессирование эпи¬
демий, от которых в те времена страдала большая часть Европы1, нега¬
тивно сказывались на экономике страны, и в итоге государство вряд ли
было финансово готово к участию в большой войне.
В результате с 1635 года Франция была вынуждена повысить на¬
логовые поступления: увеличилась продажа государственных должно¬
стей, а прежде сниженный подушевой налог уже к 1643 году вырос в два
раза. Но даже это не смогло покрыть всех расходов на борьбу с Габсбур¬
гами — как на непосредственно содержание 150-тысячной армии, так и
на поддержку союзников. В 1643-м, в год величайшей победы Франции
над Испанией в битве при Рокруа, расходы почти вдвое превышали до¬
ходы страны, и Мазарини, преемник Ришелье, с еще большим отчаяни¬
ем распродавал государственные посты и еще жестче контролировал
сбор подушевого налога. Обе эти меры были в то время крайне непопу¬
лярны. Восстание 1648 года не было случайным. Оно началось именно
с выступления против фискальных новаций Мазарини. Волнения при¬
вели к потере доверия к правительству со стороны кредиторов и его
вынужденному объявлению о своем банкротстве2.
В результате после одиннадцати лет франко-испанского противо¬
стояния, сохранявшегося после подписания Вестфальского мирного
договора в 1648 году, противоборствующие стороны напоминали двух
боксеров в состоянии нокдауна, которые цепляются друг за друга,
чтобы не рухнуть на ринг, и ни у одного из них нет сил добить дру¬
гого. В обеих странах бушевали восстания, царили нищета и всеоб¬
щее нежелание жителей воевать. И Франция, и Испания находились
на грани финансового краха. Действительно, благодаря усилиям та¬
ких генералов, как д’Ангьен и Тюренн, и военных реформаторов, по¬
добных Ле Телье, французская армия медленно, но верно превращала
Францию в самую могущественную державу в Европе, но ее военно-
морские силы, сформированные при Ришелье, стремительно прихо¬
дили в упадок из-за потребности в значительных ресурсах для веде¬
ния войн на суше3, а устойчивой экономической основы страна до сих
пор не обрела. В конечном счете, Франции просто повезло, что Анг¬
лия, возродившая при Кромвеле былую военную мощь как на море,
1 См. [980, р. 17ff, 246fF; 1379, р. 17-19].
2 См. [488, р. 216-239, особенно р. 228-230, 236]. Схожесть напряженного положе¬
ния Франции и Испании хорошо описана в книге [351, ch. 3, 5-6], а также в [806,
р. 89-124].
3 См. [625, ch. 4; 149, р. 128-144; 980, р. 276fF].
105
так и на суше, решила включиться в эту войну, тем самым склонив чашу
весов не в пользу несчастной Испании. Последующее за этим подпи¬
сание Пиренейского мирного договора символизировало в меньшей
степени могущество Франции, а в большей — относительный упадок
ее измотанного южного соседа, боровшегося все это время с завидным
упорством1.
Иными словами, каждая из европейских держав имела свои
сильные и слабые стороны, и необходимо было не допустить, чтобы
последние превалировали над первыми. Особенно это было спра¬
ведливо в отношении «фланговых» государств на западе и севере —
Англии и Швеции, чьи интервенции в ряде критических ситуаций
удержали Габсбургов от реализации своих далекоидущих планов.
Едва ли можно было бы, к примеру, сказать, что Англия все сто сорок
лет была готова к войне на материке. Секрет восстановления Англии
после Войны роз состоял в том, что Генрих VII сразу после заключе¬
ния мира с Францией в 1492 году сконцентрировался на установле¬
нии стабильности внутри государства и разумном управлении фи¬
нансами. Сокращая собственные расходы, выплачивая свои долги
и при этом стимулируя торговлю шерстью, рыболовство и в целом
занятие коммерцией, первый монарх династии Тюдоров дал стране,
охваченной гражданской войной, так необходимую ей передышку.
Остальное сделали рост производительности в сельском хозяйстве,
процветающая торговля тканями с историческими Нидерландами,
более интенсивный лов рыбы в открытом море и общая активиза¬
ция прибрежной торговли. Что касается государственных финансов,
то возвращение королевских земель, захват владений мятежников
претендентов на трон, увеличение таможенных сборов благодаря
ijbcTy торговли, доходы Звездной палаты2 и иных судов в итоге сба-
внсировали бюджет3.
Шместе с тем достижение политической и финансовой стабильно-
это еще не обретение силы. На фоне более населенных Франции
Щ [1243, р. 205-219].
2 Ййездная палата — верховный королевский суд Англии того времени. — При-
мёч. пер.
3 Описание данного периода экономической истории Англии можно найти в [220,
р. 276-296; 238; 919, pt. 1, ch. 4; 559; 283]. Наиболее известные политические ис¬
следования на данную тему: [354; 780, р. 118fF; 1362, особенно ch. 2 и 9]. О финан¬
совом положении Соединенного Королевства см. [303, vol. 1].
106
и Испании 3-4 млн жителей Англии и Уэльса не представляли чего-
то внушительного. Английские финансовые институты и торговая
инфраструктура выглядели отсталыми в сравнении с тем, что суще¬
ствовало на тот момент в Италии, южной Германии и исторических
Нидерландах, но в течение «столетия правления Тюдоров»1 страну
ожидал небывалый рост промышленного производства. На военно¬
техническом уровне пропасть была еще шире. Как только Генрих VII
почувствовал спокойствие за сохранность трона, он распустил боль¬
шую часть своей армии и запретил (за редким исключением) магна¬
там иметь собственные военные подразделения. В итоге в тот момент,
когда противостояние Франции и Габсбургов в Италии меняло саму
суть и масштабы военных конфликтов, в Англии, помимо дворцовой
стражи и некоторого количества гарнизонных войск, регулярной ар¬
мии как таковой не было. Да и существовавшие в первые годы прав¬
ления династии Тюдоров подразделения имели традиционное воору¬
жение (большой лук, копья) и набирались традиционным способом
(ополчение графства, набор добровольцев и т. п.). Однако такая от¬
сталость английской армии не удержала взошедшего на престол Ген¬
риха VIII от организации кампании против шотландцев и даже втор¬
жения во Францию в 1513 и 1522-1523 годах, а все потому, что король
Англии мог набрать в Германии большое «современное» войско из пи-
кинеров, аркебузиров и тяжелой кавалерии2.
Пускай ни эти операции англичан во Франции, ни последовавшие
в 1528 и 1544 годах не привели к военной катастрофе, но они нередко
вынуждали французского монарха откупаться от назойливых англий¬
ских захватчиков, и потому подобные действия, безусловно, имели
разрушительные финансовые последствия. К примеру, в 1513 году из
общих расходов казначейства, составивших £700 тыс., на содержание
солдат, артиллерию, постройку кораблей и прочие военные нужды
было направлено £632 тыс.3 Вскоре накопленные Генрихом VII резервы
1 См. [929, р. 10-12, 71-73, 87-88].
2 См. [64, ch. 1; 959, р. 285ff; 877]. О более позднем периоде см. [271].
3 Мой коллега профессор Роберт Эштон предупредил меня, что к любым данным
относительно государственных доходов и расходов Англии (по всей видимо¬
сти, и других стран тоже) в этот период следует относиться как к номинальным,
поскольку в них не были учтены расходы на госслужащих, взятки, коррупция и
потери от неэффективной бухгалтерии, а это серьезно уменьшало действитель¬
ные суммы, доходившие до армии и флота. Подобным образом и до монарха до¬
ходила лишь часть причитавшихся ему доходов. Поэтому приведенные тут стати¬
стические данные носят лишь информативный характер.
107
были полностью потрачены его амбициозным наследником, а глава
правительства Генриха VIII канцлер Томас Уолси своими попытка¬
ми собрать деньги путем принудительных ссуд, «добровольных по¬
жертвований» и другими деспотичными методами вызвал большое
недовольство. Только благодаря экспроприации Томасом Кромвелем
церковных земель в 1530-х годах правительству туманного Альбиона
удалось стабилизировать финансовую ситуацию. Фактически англий¬
ская Реформация привела к удвоению доходов короля, что позволи¬
ло профинансировать широкомасштабные мероприятия: возведение
оборонительных сооружений вдоль побережья Ла-Манша и Шот¬
ландии, создание мощного королевского флота, а также подавление
восстаний в Ирландии. Однако губительные войны с Францией и
Шотландией в 1540-х годах стоили британской казне £2,135 млн, что
в десять раз превышало обычный размер доходов короны. Это заста¬
вило королевских министров пойти на немыслимое — продажу соб¬
ственности церкви по заниженным ценам, конфискацию имущества
представителей знати по сфабрикованным обвинениям, возобновле¬
ние принудительных ссуд, сильное снижение качества чеканной моне¬
ты и, наконец, обращение за помощью к Фуггерам и другим иностран¬
ным банкирам1. Урегулирование отношений с Францией в 1550 году
было воспринято английским правительством, стоящим на краю бан¬
кротства, более чем благожелательно.
Все это демонстрирует сильную ограниченность могущества Ан¬
глии в первой половине XVI века. Это было централизованное и эт¬
нически относительно однородное государство — в меньшей степени,
правда, в приграничных областях и Ирландии, которые систематиче¬
ски отвлекали на себя ресурсы и требовали повышенного внимания
со стороны короля. В основном благодаря личной заинтересованности
Генриха VIII это было государство, способное защитить себя от внеш¬
него вторжения: обладающее современными фортами, артиллерией,
верфями, развитой военной промышленностью, а также мощным
военно-морским флотом. Но оно было слабо с точки зрения каче¬
ства армии, а финансовое состояние не позволяло развернуть ши¬
рокомасштабные военные действия. Елизавета I, взошедшая на пре¬
стол в 1558 году, была достаточно благоразумна, чтобы осознавать
ограниченные возможности королевства, и никогда не выходила за
рамки при достижении своих целей. В тревожное время, следующее
См. [1362, р. 64ff; 559, ch. 6; 270, ch. 25].
за 1570-ми годами, на пике Контрреформации и активизации дей¬
ствий испанской армии в Нидерландах, это было трудновыполнимо.
Поскольку страна не могла тягаться с истинными «супердержавами»
Европы того времени, Елизавета I стремилась сохранять независи¬
мость Англии дипломатическими средствами и даже после ухудше¬
ния англо-испанских отношений перенести «холодную войну» с Фи¬
липпом II на море, где военные действия были как минимум менее
затратными, а время от времени и прибыльными1. Несмотря на по¬
требность в деньгах для обеспечения безопасности шотландского
и ирландского флангов и помощи голландским повстанцам в конце
1570-х годов, за первые четверть века своего правления Елизавета и
ее кабинет министров преуспели в создании значительного запаса ре¬
сурсов, и этого фонда хватило для отправки в 1558 году в Нидерланды
военной экспедиции под руководством графа Лестера.
Начало войны с Испанией в 1585 году потребовало от прави¬
тельства Елизаветы внесения изменений финансового и стратеги¬
ческого порядка в проводимую политику. С точки зрения наилуч¬
шей для Англии стратегии Хокинс, Рэли, Дрейк и другие «морские
волки» убедили королеву в необходимости перехватывать испан¬
ское серебро, проводя рейды у берегов противника и в его колони¬
ях, а также активно использовать преимущества страны на море,
чтобы удешевить войну. Зачастую то, что выглядит весьма привле¬
кательно в теории, оказывается очень трудно реализуемо на практи¬
ке. Кроме того, было необходимо направить войска в Нидерланды
и на север Франции для поддержки их борьбы с испанской армией.
Подобная стратегия вовсе не была проявлением большой любви
к голландским повстанцам или французским протестантам, просто
Елизавета I считала, что «последний день Франции станет первым
днем начала конца Англии»2. Поэтому было очень важно сохранить
баланс в Европе, даже путем активной интервенции. И подобными
«континентальными обязательствами» туманный Альбион продол¬
жал руководствоваться вплоть до начала XVII века, по крайней мере
в виде личного присутствия на материке, —- большая часть войск
экспедиционного корпуса влилась в 1594 году в армию Соединенных
провинций.
1 См. [35; 36; 973, vol. 1, р. 120ff; 1036, ch. 5; 1141, р. 465ff].
2 Цит. по: [687, р. 28]. См. также [594; 64, р. 25ff, 5Iff; 111, р. 340-368] и исследования
более общего характера: [1346; 1347].
Выполняя двойную функцию: контролируя действия Филиппа II
на суше и доставляя беспокойство его империи на море, — англича¬
не тем самым внесли значимый вклад в поддержание политического
плюрализма в Европе. Но содержание восьмитысячной армии за ру¬
бежом слишком дорого обходилось казне. В 1586 году в Нидерлан¬
ды было направлено более £100 тыс., а в 1587 году — £175 тыс., что
составляло примерно половину всех ежегодных расходов на армию.
В год же нападения на Англию Испанской армады затраты на флот
превысили £150 тыс. Следовательно, ежегодные расходы при Елиза¬
вете I за десятилетие с 1580 года выросли примерно в два-три раза.
В течение последующих десяти лет королева тратила более £350 тыс.
в год, а ирландская кампания в последние четыре года ее правления
довела среднюю цифру расходов до £500 тыс. и превысила ее1. Исчер¬
пав все возможные источники получения средств (таких, как продажа
королевских земель и монополий), правительство вынуждено было
умолять палату общин о выделении дополнительных денег. То, что
средства были выделены (всего примерно £2 млн), и то, что англий¬
ское правительство сумело уклониться от неминуемого банкротства
и при этом не оставить армию без денег, свидетельствует об умелых
действиях и благоразумии королевы и ее советников. Однако годы
войны стали испытанием на прочность всей государственной систе¬
мы. Первому королю династии Стюартов и его потомкам остались
от предшественницы значительные долги, которые сделали их зави¬
симыми от недоверчивой палаты общин и осторожного финансового
рынка Лондона2.
Мы не будем здесь останавливаться подробно на развитии кон¬
фликта между королевским двором и парламентом, доминировавше¬
го в английской политике на протяжении четырех десятков лет на¬
чиная с 1603 года, где центральную роль играли деньги3. Неуместные
интервенции английской армии, носившие достаточно случайный
характер, на европейском театре военных действий в 1620-х годах, не¬
смотря на огромные затраты, почти не повлияли на общий ход Трид¬
цатилетней войны. В этот исторический период активно увеличива¬
лось население Англии, развивалась торговля, расширялись колонии,
а также росло и общее благосостояние государства. Однако все это
1 Цифры взяты из [304; 303, vol. 2, ch. 2-5; 1164, vol. 3, р. 485-544].
2 См. [780, р. 30Iff; 41, особ. ch. 2 и 7].
3 См. [560, pt. 1; 1121; 1233; 780, р. 327ff].
не могло стать надежной основой могущества государства при отсут¬
ствии внутреннего равновесия. Ожесточенные споры королевских
министров и парламента, к примеру, вокруг введения корабельного
налога, который, как предполагалось, мог бы усилить национальную
военную мощь, в итоге привели к очередной гражданской войне, кото¬
рая в значительной степени ослабила позиции Англии в европейской
политике в 1640-х годах. Возвращение Англии в «первый эшелон» со¬
провождалось жестокой войной с голландцами (1652-1654), основной
причиной которой являлась торговая конкуренция стран; но какую
бы цель ни преследовала та или иная сторона, это имело мало отноше¬
ния к сохранению баланса интересов в Европе.
В 1650-х годах, во времена правления Кромвеля, у Англии, как
никогда прежде, были все возможности стать великой державой.
Ее «армия нового образца», возникшая во время гражданской войны,
наконец поставила английские вооруженные силы на один уровень
с противниками на европейском пространстве. Организованная и
подготовленная в лучших традициях Морица Нассауского и Густава II
Адольфа, дисциплинированная и (как правило) регулярно финанси¬
руемая английская армия могла иметь определенный вес в европей¬
ском балансе сил, что и показал разгром испанских войск в битве при
Дюнкерке в 1658 году. Кроме того, флот Английской республики на¬
ходился на высочайшем уровне для своего времени. Благосклонность
палаты общин, которую флот снискал благодаря выступлению про¬
тив Карла I во время гражданской войны, обернулась для него в конце
1640-х годов своего рода «ренессансом». Количество судов удвоилось
(с 39 в 1649 году до 80 в 1651-м), возросло содержание и улучшились
условия службы и материально-техническое обеспечение, были по¬
строены новые верфи. Палата общин безоговорочно выделяла нуж¬
ные средства, считая, что доходы и могущество всегда идут рука об
руку1. Причина такого внимания британского парламента к флоту за¬
ключалась еще и в том, что в первой войне с голландцами ему проти¬
востоял не менее мощный флот под командованием Тромпа и Рютера,
не уступавших в военном искусстве британцам Блейку и Монку. И тем
более не удивительны победы англичан на море в период очередной
войны с Испанской империей: захват Акадии (Новой Шотландии),
а после неудачи под Испаньолой — еще и Ямайки в 1655 году; захват
1 См. [687, р. 44ff; 64, р. 90ff; 559, р. 155ff; 643, р. 5Iff]. См. также следующие известные
германские исследования: [846, р. 571-592; 648].
части «Серебряного флота» в 1656-м; блокада Кадиса и уничтожение
испанской флотилии у Санта-Крус в 1657 году.
Однако несмотря на то, что действия Англии в итоге нарушили
баланс сил в Европе и заставили Испанию прекратить войну с Фран¬
цией в 1659 году, немаловажную роль в этом сыграло наличие в этот
период внутренней напряженности на Пиренейском полуострове.
После 1655 года Испания потеряла свои ведущие позиции в торгов¬
ле, ее место заняли нейтральные Нидерланды, и вражеские каперы
собирали богатый урожай с английских торговых судов на всех
маршрутах в Атлантическом океане и в Средиземном море. Но со¬
держание 70-тысячной армии и огромного флота обходилось очень
дорого. По некоторым оценкам, из всех расходов правительства
в 1657 году, составившим £2,878 млн, более £1,9 млн пошло на ар¬
мию, а еще £742 тыс. — на флот1. Даже беспрецедентно высокий
уровень сбора налогов не покрывал всех расходов страны. Затраты
правительства «в четыре раза превышали те, что считались про¬
сто немыслимыми при Карле I» до Английской революции2. Долги
росли как на дрожжах. Не получали своих денег и солдаты с матро¬
сами. Эти несколько лет войны с Испанией, безусловно, повысили
степень общественного недовольства политикой Кромвеля и заста¬
вили большинство торговцев добиваться мирного разрешения кон¬
фликта. Вряд ли, конечно, данное противостояние погубило бы Ан¬
глию, хотя такое бы, несомненно, произошло, участвуй она в борьбе
за право называться великой державой столько же, сколько Испа¬
ния. Рост оборота внутренней и внешней торговли Англии, доходы
от колоний и морских перевозок позволили начать формирование
основательной экономической базы, на которую официальный Лон¬
дон мог бы опереться в случае новой войны. Точнее, это произошло
благодаря тому, что Англия наряду с республикой Соединенных
провинций Нидерландов, построив у себя эффективную рыночную
экономику, достигла редкого сочетания роста уровня жизни и на¬
селения3. Вместе с тем очень важно было сохранять баланс между
поддержкой армии и флота, с одной стороны, и стимулированием
роста национального богатства — с другой. К концу протектората
Кромвеля этот баланс стал слишком сомнительным.
1 См. [40, р. 48].
2 См. [560, р. 161].
3 См. [945, р. 118,150].
112
Этот важный урок политической прозорливости станет более оче¬
видным, если сравнить взлет Англии с ситуацией другого кандидата
на звание «могущественного государства» — Швеции1. На протяжении
XVI века перспективы северного королевства не выглядели радуж¬
ными. Любек и (особенно) датчане не давали Швеции свободно тор¬
говать с Западной Европой. На Востоке страна вела войну за войной
с Россией, а в промежутках выясняла отношения с Польшей. В итоге
Швеции было нелегко даже просто сохранить собственную целост¬
ность. Ее жесткое поражение в войне с Данией (1611-1613) показало,
что она в своем развитии должна исключить экспансию и опираться
сугубо на уже имеющиеся у нее территории. Вдобавок королевство
раздирали внутренние противоречия, имевшие скорее конституцио¬
нальную, а не религиозную природу, которые в итоге вылились в полу¬
чение местной знатью широких привилегий. Но самым слабым местом
Швеции была ее экономическая база. Большая часть ее обширной тер¬
ритории была покрыта вечными льдами и лесами. Рассеянное по всей
территории страны крестьянство, в основном независимое, составля¬
ло 95 % всего 900-тысячного населения Швеции. Вместе же с Финлян¬
дией на территории королевства проживало около 1,25 млн человек,
что было меньше, чем во многих итальянских государствах. Городских
поселений было мало, как и промышленного производства, а «средне¬
го класса» как такого практически не существовало. Главной формой
товарообмена до сих пор оставался бартер товаров и услуг. Таким
образом, Швеция к моменту восхождения на трон юного Густава II
Адольфа в 1611 году в военном и экономическом плане была просто
пигмеем.
Быстрому росту Швеции в этих непростых для нее условиях спо¬
собствовали два фактора (один внешний, другой внутренний). Во-пер¬
вых, для иностранных коммерсантов, особенно голландских, но также
германских и валлонских, Швеция представляла собой многообещаю¬
щие «никем не тронутые» земли, богатые сырьем (древесиной, желез¬
ной и медной рудой и пр.). Самый известный их этих коммерсантов,
Луи де Геер, не только продавал шведам готовые изделия и покупал
руду, но также со временем еще и начал строить лесопильные и ли¬
тейные заводы, фабрики, ссужать деньгами короля, вовлек Швецию
в «мировую систему» торговли, центр которой тогда располагался
Основано в первую очередь на классическом труде Майкла Робертса [1073] и его
более глобальных исследованиях: [1071; 1072; 1075].
113
в Амстердаме. В скором времени страна стала крупнейшим поставщи¬
ком железа и меди в Европе, а получаемая за экспорт валюта позволи¬
ла впоследствии оснастить и содержать армию. Кроме того, Швеция
стала самодостаточной в плане производства вооружения. Это был
редкий случай, и он вновь произошел благодаря инвестициям и спе¬
циальным знаниям, пришедшим из-за рубежа1.
Внутренним же фактором стала серия известных всему миру ре¬
форм, проведенных в стране Густавом II Адольфом и его помощни¬
ками. В период его правления намного более эффективно и произво¬
дительно заработали суды, казначейство, система налогообложения,
государственная канцелярия, система образования и т. д. Знать была
привлечена на государственную службу, и это позволило избежать
распрей. Густав добился религиозного единения. Работала и систе¬
ма центрального и местного управления. Все это позволило Густаву
построить флот, обеспечивший защиту берегов Швеции от посяга¬
тельств датчан и поляков и гарантировавший безопасную переброску
войск по Балтийскому морю. Вместе с тем наибольшую известность
шведскому королю принесли его военные реформы: создание регу¬
лярной армии с использованием принудительного рекрутского набо¬
ра, обучение войск новой тактике действий на поле битвы, модерни¬
зация кавалерии, введение мобильной легкой артиллерии и, наконец,
достижение высочайшего уровня дисциплины и морального духа
в войсках. В итоге Густав, отправляясь летом 1630 года на север Герма¬
нии на выручку местным протестантам, имел в своем распоряжении,
возможно, лучшую армию в мире2.
Все это было необходимо, потому что масштабы конфликта в Ев¬
ропе стали намного шире, а затраты намного серьезнее, чем в преж¬
них локальных войнах Швеции со своими соседями. К концу 1630 года
под командованием Густава находилась армия численностью более
42 тыс. человек. Через год она увеличилась в два раза. А перед роковым
сражением при Лютцене (1632) у шведского короля было уже почти
150-тысячное войско. Но несмотря на то, что сами шведы составляли
в ней элиту и играли решающую роль во всех основных битвах, за¬
крывая все стратегические направления, их было не так много в этой
огромной армии. На 80 % «шведская» армия состояла из иностранных
1 См. [221, р. 52ff; 1073, vol. 2, р. 107ff; 1323, vol. 2, р. 203ff; 535, ch. 4, особ. p. lOlff].
2 Краткое описание реформ есть в книге [1072, ch. 6-7]; более подробное — в ра¬
боте того же автора [1073, vol. 2, р. 63-304].
114
наемников (шотландцев, англичан и немцев), которые чудовищно до¬
рого обходились государственной казне. Даже конфликт с Польшей
в 1620-х годах ощутимо ударил Швецию по финансам, война же с Гер¬
манией сулила гораздо более значительные расходы. Примечательно,
что шведам в итоге удалось переложить их на чужие плечи. Широко
распространенные иностранные субсидии, выплачиваемые, напри¬
мер, Францией, покрывали лишь малую толику всех затрат. Настоя¬
щим же источником финансирования стала сама Германия: отдель¬
ные государства и свободные города, доброжелательно настроенные
по отношению к Швеции, были обязаны всячески помогать ей в этой
войне; те же, кто примкнул к противнику, чтобы избежать грабежей,
должны были выплатить выкуп. В дополнение ко всему эта огромная
шведская армия в местах расположения лагерем требовала бесплат¬
ного размещения, питания и фуража. Конечно, подобная система уже
была апробирована Альбрехтом фон Валленштейном, имперским
главнокомандующим, который за счет «контрибуций» содержал свою
100-тысячную армию1, но здесь речь о том, что не шведам пришлось
тратить огромные средства на поддержку этой армады, которая с 1630
по 1648 год помогала сдерживать Габсбургов. В момент подписания
Вестфальского мира шведская армия занималась грабежами в Боге¬
мии, и было вполне логично, что она покинула ее только после полу¬
чения крупной «компенсации».
И хотя это можно считать значимым достижением шведов, но
со многих точек зрения таким образом формировалось ложное пред¬
ставление о реальном положении страны в Европе. Ее огромная во¬
енная машина в значительной степени занимала паразитирующую
позицию по отношению к другим странам. Шведская армия, чтобы
выжить, была вынуждена заниматься грабежами в Германии. В про¬
тивном случае войска могли взбунтоваться, что еще больнее удари¬
ло бы по немцам. Конечно, шведам пришлось самим оплачивать со¬
держание своего флота, охрану границ, а также военные экспедиции
в страны помимо Германии. И это — Швеция тут не исключение —
ощутимо ударило по государственной казне. Чтобы залатать дыры
в бюджете, началась бездумная продажа знати королевских земель и
иных источников доходов, что в итоге сокращало объем долгосрочных
1 См. [1050, р. 247-254], а также в более масштабном труде [1051]. Подробное
описание можно найти в работах [1068] и [367]. О Швеции см. [1072, ch. 8; 791,
р. 377-421].
115
прибылей страны. Тридцатилетняя война также унесла большое ко¬
личество жизней, а для крестьян обернулась непомерным ростом
налогов. Кроме того, военные успехи Швеции в виде балтийских за¬
воеваний — Эстонии, Ливонии, Бремена и большей части Помера¬
нии — хотя и принесли, по общему признанию, коммерческую и фи¬
нансовую выгоду стране, однако затраты на их поддержку в мирное
время и защиту от нападок завистливых врагов в конечном счете зна¬
чительно превысили затраты, которые понесла Швеция за все время
своей грандиозной германской кампании 1630-1640-х годов.
Даже после 1648 года Швеция продолжала оставаться могуще¬
ственным государством, но, увы, лишь регионального уровня. При
Карле X (1654-1660) и Карле XI (1660-1697) она, возможно, достиг¬
ла пика своего влияния на Балтике, где успешно сдерживала попытки
вторжения со стороны датчан и организовывала военные кампании
против Польши, России и набиравшей силу Пруссии. Разворот в сто¬
рону абсолютизма при Карле XI привел к укреплению королевских
финансов и позволил даже в мирное время содержать многочислен¬
ную регулярную армию. Но это были лишь отчаянные попытки уси¬
лить слабеющую Швецию, которая постепенно теряла первые пози¬
ции на политической арене. По словам профессора Робертса,
целое поколение Швеция упивалась победами и переваривала трофеи.
Карл XI вернул страну к повседневной жизни и проводил свою политику,
опираясь на имевшиеся ресурсы и исходя из ее реальных интересов, го¬
товя ее к будущему государства второго эшелона1.
Никто не считает достижения Швеции ничтожными, но в рам¬
ках более масштабного европейского контекста они имеют не столь
большое значение. Следует отметить, что на баланс сил на Балтике,
от которого Швеция зависела не меньше, чем Дания, Польша и Бран¬
денбург, во второй половине XVII века оказывали влияние фран¬
цузы, голландцы и даже англичане. При этом они преследовали
собственные интересы и использовали для этого субсидии, диплома¬
тические интервенции, а также в 1644 и 1659 годах голландский флот2.
И наконец, несмотря на то что Швецию никогда нельзя было назвать
марионеточным государством в этой большой дипломатической
игре, в сравнении с другими укреплявшимися западноевропейскими
1 [1071, р. 233].
2 См. [1075, р. 132-137].
116
державами в экономическом плане она оставалась карликом- и все
больше зависела от иностранных субсидий. Ее объем внешней тор¬
говли в 1700 году был ничтожно мал на фоне республики Соединен¬
ных провинций Нидерландов или Англии, а государственные расходы
едва составляли пятидесятую часть того, что тратила Франция1. При
столь скудной материальной базе и отутствии доступа к загранич¬
ным колониям у Швеции практически не было шансов на сохранение
военного господства, которого она достигла на короткое время при
Густаве II Адольфе, даже несмотря на удивительную социальную и
административную стабильность в государстве. В последующие деся¬
тилетия страна фактически свернула свою работу в данном направле¬
нии и сконцентрировала внимание на предотвращении продвижения
Пруссии на юге и России на востоке.
Пример могущества Нидерландов в этот период ярко контрасти¬
рует Швеции. Это была нация, возникшая в результате революции:
группа из семи неоднородных провинций, не имеющая нормальной
границы с остальной частью Нидерландов, контролируемой Габсбур¬
гами, просто осколок части огромной династической империи, стра¬
на, ограниченная как в плане населения, так и территории, но быстро
ставшая одной из могущественных держав не только Европы, но и
мира почти на целый век. Новое государство отличалось от прочих
(но не от своего итальянского предшественника — Венеции) в уста¬
новлении республиканской, олигархической формы правления, но
ее самой значительной особенностью было наличие предпосылок
для строительства сильной страны, связанных с мировой торговлей,
промышленностью и финансами. Это была, что и говорить, мощная
военная держава, по крайней мере с точки зрения оборонительных
систем, обладательница самого эффективного флота, пока в конце
XVII века его не затмил британский. Однако подобная демонстрация
силы была скорее следствием, а не сущностью голландского могуще¬
ства и влияния.
Разумеется, на заре революции 70 тыс. голландских повстанцев
вряд ли играли большую роль в общеевропейских делах. Для этого
понадобились десятилетия, пока в начале XVI века не оформились
какие бы то ни было границы самостоятельного государства. Так на¬
зываемая Нидерландская революция на первоначальном этапе носила
1 [Ibid, р. 51].
117
спорадический характер. В этот период различные социальные груп¬
пы и области сражались как между собой, так и с общим противником,
Габсбургами, а порой и шли на компромисс с последними. В 1580-х го¬
дах бывали моменты, кбгда герцог Пармский, успешно претворявший
в жизнь политику восстановления испанского контроля над террито¬
риями, оказывался в шаге от окончательного решения данного вопро¬
са. Но субсидии и военная помощь Англии и других протестантских
государств, массовые поставки оружия, частые отзывы испанских
войск во Францию дали повстанцам возможность довести свою ре¬
волюцию до конца. Вследствие того что почти все голландские пор¬
ты и верфи находились в руках мятежников и Испания не могла кон¬
тролировать ситуацию на море, герцогу Пармскому оставалось вести
лишь наземные осадные операции, медленно отвоевывая территории,
теряя благоприятные моменты из-за постоянных отзывов его армии
во Францию1.
В итоге к 1590-м годам республика Соединенных провинций Ни¬
дерландов выжила и смогла отвоевать большинство областей и го¬
родов на востоке. Ее армия к этому времени была уже хорошо под¬
готовленной, во главе ее стоял Мориц Нассауский, чьи тактические
новации и умение использовать водные преграды сделали его одним
из величайших полководцев века. Но армию с трудом можно было на¬
звать голландской, так как в 1600 году она состояла из 43 английских,
32 французских, 20 шотландских, 11 валлонских, 9 немецких и лишь
11 голландских рот2. Несмотря на такую многонациональность (хотя
нетипичной ее не назовешь), Морицу удалось создать монолитные
войска. Безусловно, этому способствовала финансовая поддержка
со стороны голландского правительства: его армия регулярно полу¬
чала денежное довольствие, что выгодно отличало ее от большинства
армий Европы. Кроме того, правительство не забывало и про мощный
флот страны.
Не стоит преувеличивать уровень благосостояния и финансовой
стабильности республики или предполагать, что она легко могла себе
позволить вести длительные военные действия, особенно в самом
начале революции. Война нанесла значительный ущерб восточной
1 Книга [983] может заменить все другие описания отрезка «восьмидесятилетней
войны», пришедшегося на XVI в. Последующие годы войны хорошо описаны
в статье [617, р. 34-74] и в книге того же автора [618].
2 См. [422, р. 106].
118
и южной частям Соединенных провинций. Кроме того, огромные по¬
тери понесла торговля. Сократилось количество жителей. Даже для
процветающей провинции Голландии оказались неподъемными су¬
ществующие налоги. В 1579 году для ведения войны необходимо было
960 тыс. флоринов, а в 1599 году уже почти 5,5 млн. К началу XVII века,
когда годовые расходы на войну с Испанией выросли до 10 млн фло¬
ринов, многие стали задаваться вопросом, как долго страна сможет
продолжать вести военные действия, не скатываясь при этом в фи¬
нансовую пропасть. К счастью для голландцев, экономика Испании,
а соответственно и ее способность содержать склонную к мятежам
Фландрскую армию пострадали за это время еще больше, что в конце
концов заставило официальный Мадрид в 1609 году заключить пере¬
мирие.
И хотя война подточила голландские ресурсы, однако не исчер¬
пала их полностью. Остается фактом, что с 1590-х годов экономика
страны испытывала быстрый рост и тем самым создавала хорошую
базу для подтверждения кредитоспособности, когда правительство
Нидерландов, как и все воинствующие государства, вынуждено
было занимать средства на финансовом рынке. Одной из очевидных
причин такого процветания было сочетание роста численности на¬
селения с повышением духа предпринимательства в стране после
свержения представителей Габсбургов. К цифрам естественного при¬
роста добавилось значительное количество беженцев с юга, а также
с разных концов Европы, исчисляемое десятками (а то и сотнями)
тысяч человек. Очевидно, что многие их этих иммигрантов были
квалифицированными рабочими, учителями, ремесленниками, ка¬
питалистами, которым было что предложить. Разграбление Антвер¬
пена испанскими войсками в 1576 году упрочило положение Амстер¬
дама в международной системе торговли. Кроме того, голландцы не
упускали ни малейшей возможности, если речь шла о коммерции.
Их доминирование на рынке продажи сельди и активное отвоевыва¬
ние земли у моря стали дополнительными источниками получения
богатства. Их/игантский торговый флот (и в особенности простые
и надежные суда флайты) позволил к началу XVII века взять под
контроль значительную часть морских перевозок в Европе. По всем
морям и океанам курсировали голландские корабли с древесиной,
зерном, тканями, солью и сельдью. К недовольству союзников-
англичан и многих голландских кальвинистских общин, амстердам¬
ские торговцы охотно доставляли такого рода товары даже своему
119
заклятому врагу — Испании, если прибыльность сделки перевеши¬
вала риски. В страну импортировалось огромное количество сырья,
которое затем «перерабатывалось» в Амстердаме, Делфте, Лейдене
и т. д. Учитывая наличие в стране таких развитых производств, как
«рафинирование сахара, выплавка металла, винокурение, пивоваре¬
ние, резка табака, шелкокручение, а также гончарное, стеклодувное,
оружейное, книгопечатное и бумажное дело»1, вряд ли стоит удив¬
ляться, что к 1622 году 56% населения Голландии, составлявшего на
тот момент 670 тыс. человек, проживало в городах среднего размера.
В этот период ни один регион мира в экономическом плане не мог
сравниться с Нидерландами.
Следующие два аспекта развития голландской экономики приве¬
ли к росту военной мощи государства. Во-первых, зарубежная экс¬
пансия. Хотя такого рода коммерческое предприятие нельзя было
сравнить с более банальной, но масштабной торговлей массовыми
товарами в европейских водах, оно все же представляло собой допол¬
нительный источник к имевшимся у республики ресурсам. «В период
с 1598 по 1605 год ежегодно к берегам западной части Африки при¬
плывало в среднем двадцать пять судов, к берегам Бразилии -- два¬
дцать, Ост-Индии — десять, Карибских островов — 150. В 1605 году
на Амбоне (Индонезия), а в 1607-м на Тернате (Индонезия) были осно¬
ваны суверенные колонии. По всему побережью Индийского океана,
в устье Амазонки и в Японии (1609) были организованы различные
фабрики и фактории»2. Как и Англия, республика Соединенных про¬
винций Нидерландов начала получать выгоды от постепенного сме¬
щения центра мировой экономики из Средиземноморья в Атлантику,
ставшего одним из главных долговременных трендов на протяжении
XVI-XVIII веков, и если первоначально это был источник повышения
благосостояния Испании и Португалии, то позднее их сменили более
«готовые» к этому государства3.
Во-вторых, Амстердам все активнее играл роль мирового финан¬
сового центра, вследствие чего республика сделалась ведущим грузо-
перевозчиком, банкиром и биржевым торговцем в Европе. Ничего из
того, что предлагали финансисты и финансовые учреждения страны
1 [1368, р. 31]. См. также [1323, vol. 1, р. 199ff, vol. 2, ch. 2].
2 Цит. по: [983, р. 249]; см. [1057, р. 158ff; 140; 973, vol. 1, ch. 5; 1141, ch. 7].
3 О «переходе» от Среднезоморского к Атлантическому миру см. [220, ch. 10; 145,
vol. 2; 1323, vol. 1 и 2]; а также [1044, р. 499-525] с полезными замечаниями отно¬
сительно происходившего в тот период.
120
(прием процентных вкладов, перевод денег, кредитование и учет век¬
селей, размещение займов), нельзя было назвать чем-то новым — по¬
добные операции уже давно предлагали, скажем, в Венеции и Генуе, —
но, учитывая размер торгового капитала Соединенных провинций,
масштабы операций были значительно больше, как и доверие: боль¬
шинство инвесторов были связаны с правительством и исповедовали
принципы стабильной денежной политики, обеспеченности кредитов
и своевременных выплат по долгам. .Благодаря этому у голландского
правительства обычно не возникало проблем с займами, что выгодно
отличало республику от ее соперников: вовремя погашая свои долги
и тем самым создавая себе надежный кредитный рейтинг, она могла
занимать суммы на более выгодных условиях, чем другие государства,
что в XVII веке, да и во все времена, считалось одним из весьма серь¬
езных преимуществ!
Возможность быстрого привлечения займов стала еще актуаль¬
нее после возобновления военных действий с Испанией в 1621 году,
вызвавшего рост ежегодного содержания армии с 13,4 млн флоринов
в 1622 году до 18,8 млн в 1640-м. Это была существенная сумма даже
для богатой нации, не говоря уже о том, что война больно ударила
по голландской внешней торговле как в виде прямых убытков, так и
в связи с переходом части коммерческих операций в иные руки. По¬
этому чисто политически легче было максимально финансировать
военные расходы за счет государственных займов. Несмотря на то
что это привело к значительному увеличению официального госдол-
га (в 1651 году провинция Голландия была должна различным креди¬
торам уже 153 млн флоринов), экономическая мощь страны и свое¬
временная выплата процентов по займам ни на минуту не ставили
под сомнение надежность всей кредитной системы1. Данный при¬
мер хотя и показывает, что даже богатые государства содрогались
при мысли о военных расходах, однако он подтверждает истину, что
успех в войне зависел от величины кошелька, в чем голландцы, веро¬
ятно, всегда опережали другие страны.
О потерях республики Соединенных провинций в результате войны см. [981,
ch. War and Economic Change; 617]. О финансовой роли Амстердама и государ¬
ственных долгах см. [219, vol. 2, р. 549ff, 573ff; 57; 1139, р. 242-280].
121
Война, деньги и национальное государство
Давайте теперь суммируем основные выводы данной главы. Пе¬
риод войн, начавшийся в 1450-х годах, способствовал «рождению на¬
циональных государств»1. В промежутке между второй половиной
XV и концом XVII века многие европейские страны прошли через
централизацию политической и военной власти, как правило в руках
монарха (но иногда и удельного князя или коммерсантов-олигархов),
сопровождавшуюся расширением полномочий и увеличением числа
государственных налогов, а также созданием более сложного и проду¬
манного бюрократического механизма, чем в те времена, когда короли
«кормились за счет собственных владений», а национальную армию
составляли выделенные феодалами войска.
Существовало множество причин такого эволюционного раз¬
вития европейского национального государства. Старое феодальное
устройство уже не удовлетворяло новым требованиям общества,
возникшим в результате изменений в экономике. Различным соци¬
альным группам для взаимодействия необходимы были иные формы
соглашений и обязательств друг перед другом. Реформация, разделив¬
шая христианский мир по принципу cuius regio, eius religio (чья страна,
того и вера) исходя из предпочтений правителей того или иного го¬
сударства, объединила гражданскую и религиозную власть и, таким
образом, усилила национальные антиклерикальные настроения. Это
доказывал и отказ от латыни в пользу активного использования по¬
литиками, юристами, чиновниками и поэтами местных языков. Более
удобные средства общения, расширение товарообмена, изобретение
книгопечатания, открытие других земель, с одной стороны, расши¬
ряли человеческие знания, а с другой, побуждали людей говорить на
разных языках, способствовали формированию различных вкусов,
культурных привычек и религиозных взглядов. Неудивительно, что
в подобных условиях многие философы и писатели того времени, раз¬
вивая идею создания национального государства, считали его есте¬
ственной и наилучшей формой гражданского общества, призванной
усилить страну и защитить ее интересы и полагали, что правители
и подданные (независимо от конституционного строя) должны рука
об руку работать на благо нации2.
1 [84]. См. также [1285, р. 84-163].
2 См. NCMH (vol. 3, ch. 16); [1348, р. 121ff; 1043].
122
Но именно война и ее последствия, а не философские рассужде¬
ния и социальные тенденции в наибольшей степени повлияли на фор¬
мирование наций. Военная мощь позволяла многим европейским ди¬
настиям сохранять превосходство над могущественными магнатами
страны, а также гарантировала политическое единообразие и власть
(хотя зачастую путем уступок знати). Военно-технические, а точнее,
геостратегические факторы помогли новообразованным националь¬
ным государствам установить границы своих территорий, в то время
как частые военные конфликты сформировали национальное созна¬
ние граждан (по крайней мере в плане негативного отношения к дру¬
гим государствам). В итоге англичане стали ненавидеть испанцев,
шведы — датчан, а голландские повстанцы — своих бывших габс¬
бургских правителей. Именно война, в особенности новые техноло¬
гии, способствовавшие росту количества пехотных подразделений,
а также строительству дорогостоящих фортификационных укрепле¬
ний и флота, подвигла государства-участников на небывалые траты
и поиск ресурсов для их финансирования. Все высказывания относи¬
тельно общего увеличения государственных расходов, новой органи¬
зации сбора доходов или изменения отношений между королями и их
подданными в Европе раннего Нового времени звучат весьма абстрак¬
тно, пока речь не касается роли войны в тот период1. В последние годы
правления Елизаветы I в Англии или Филиппа II в Испании не менее
75% всех госрасходов составляли средства, отпущенные на ведение
текущей войны или выплаты по долгам за предыдущие. Прилагаемые
усилия в военно-технической и военно-морской областях, возможно,
не всегда являлись смыслом существования для национальных госу¬
дарств, но, безусловно, были самым дорогим удовольствием и неот¬
ложным делом.
И все же неправильным было бы считать, что сбор доходов, под¬
держка армии, оснащение флота, отдача распоряжений, управление
военными кампаниями в XVI и XVII веках происходили так же, как,
скажем, во время вторжения в Нормандию в 1944 году. Как показал
анализ выше, ^военная европейская машина раннего Нового време¬
ни была громоздкой и неэффективной. Формирование и управление
армией в этот период было ужасно трудным предприятием. Разно¬
шерстные войска, потенциально нелояльные наемники, нерегулярное
Среди более общих толкований и обобщений следует обратить внимание на
[1285; 93, р. 247ff; 1323, vol. 1, ch. 3; 699, р. 20-38; 1182; 789].
123
снабжение, транспортные проблемы, отсутствие единого вооруже¬
ния — все это приводило большинство военачальников в отчаяние.
Даже если правительство выделяло на военные нужды достаточно
средств, коррупция и неэффективное использование делали свое
«грязное дело».
Таким образом, вооруженные силы нельзя было считать надеж¬
ным и предсказуемым инструментом реализации государственной
политики. То и дело из-за плохого снабжения или, еще хуже, невы¬
платы жалованья из-под контроля выходили значительные группы
солдат. Фландрская армия за период с 1572 по 1607 год пережила как
минимум 46 бунтов. То же самое, хотя и не так часто, происходило и
с другими мощными армиями — шведами в Германии и кромвелев-
ской «армией нового образца». Вот как по этому поводу сокрушался
Ришелье в своем «Политическом завещании»:
История знает намного больше армий, уничтоженных нуждой и беспо¬
рядками, чем усилиями противника. И я был свидетелем того, как в мое
время все рушилось только по одной этой причине1.
Проблемы с выплатой жалованья и снабжением очень сильно
влияли на боеспособность армии. Согласно свидетельствам одно¬
го историка, удивительные мобильные кампании Густава II Адольфа
в Германии были продиктованы не стратегическими планами в духе
Клаузевица, а всего лишь насущным поиском продовольствия и фура¬
жа для огромной армии2. Задолго до высказывания Наполеона, став¬
шего афоризмом, военачальники знали, что армия марширует, когда
сыта.
Подобные физические ограничения существовали и на государ¬
ственном уровне, особенно если речь шла о сборе средств на ведение
войны. Ни одна страна в те времена, какой бы богатой она ни была,
не могла оперативно оплачивать расходы при длительном военном
конфликте из текущих средств, поступавших в казну. Всегда суще¬
ствовал разрыв между величиной государственных доходов и не¬
обходимыми расходами, и этот вопрос можно было решить только
путем займов — как у частных банкиров типа Фуггеров, так и позд¬
нее на организованном финансовом рынке путем выпуска гособли¬
гаций. Однако стремительно растущие затраты на военные действия
1 Цит.по: [261, р. 17].
2 [Ibid, р. 13-17].
124
то и дело вынуждали монархов отказываться от выполнения своих
долговых обязательств, уменьшать содержание благородных метал¬
лов в монетах, а также предпринимать иные отчаянные меры, кото¬
рые несли лишь кратковременное облегчение и одновременно созда¬
вали проблемы в долгосрочной перспективе. Как и их военачальники,
стремившиеся во что бы то ни стало сохранить дисциплину в армии
и не дать умереть с голоду лошадям, правители раннего Нового време¬
ни предпринимали действия весьма сомнительного характера, чтобы
свести концы с концами. Принуждение подданных выплачивать до¬
полнительные налоги, выбивание «пожертвований» у состоятельных
граждан и Церкви, переговоры с банкирами и поставщиками военно¬
го снаряжения, организация захватов иностранных кораблей с богат¬
ствами, а также удержание многочисленных кредиторов на безопас¬
ном от себя расстоянии — вот лишь часть того, чем более или менее
постоянно приходилось заниматься монархам и их чиновникам того
времени.
Цель данной главы не в том, чтобы показать, что Габсбурги были
не в состоянии сделать то, с чем другие державы смогли справиться
столь блестяще. Вы здесь не найдете разительных отличий, так как
между успешностью и неудачей существует слишком тонкая грань1.
Все государства, даже республика Соединенных провинций Нидер¬
ландов, оказались в очень жестких условиях из-за постоянного от¬
тока ресурсов на военные и военно-морские кампании. Все они при
этом находились в условиях недостатка финансовых ресурсов, в со¬
стоянии постоянных вспышек недовольства в войсках из-за недоста¬
точного снабжения, сопротивления высоким налогам внутри стра¬
ны. Как и годы Первой мировой войны, этот период также можно
охарактеризовать как проверку на прочность, толкающую воюющие
стороны все ближе и ближе к краю пропасти — к полному истоще¬
нию ресурсов. К последней трети Тридцатилетней войны уже было
заметно, что ни один из военных альянсов не способен выставить
многочисленную армию, соизмеримую с теми, которыми в свое вре¬
мя командовали Густав II Адольф и Валленштейн, поскольку каждая
из противоборствующих сторон буквально исчерпала свои человече¬
ские и финансовые резервы. Победа антигабсбургских сил тогда но¬
сила достаточно условный характер. Они справились с врагом лишь
потому, что лучше сохраняли баланс между своей материальной
1 Снова см. [351, ch. 6].
125
базой и военной мощью, чем Габсбурги и их союзники. По крайней
мере некоторые из победителей осознали, что источники националь¬
ного богатства требуют более бережного отношения во время затяж¬
ных военных конфликтов. Они также вынуждены были признать, что
торговец, мануфактурщик и фермер не менее важны, Чем офицер ка¬
валерии или пикинер. Между этим признанием и более эффективным
управлением отдельными элементами экономики оставалось сделать
один шаг. Если выражаться словами герцога Веллингтона, то «шансы
были более чем равны у той и другой стороны». Таково большинство
великих противостояний.
Глава 3
ФИНАНСЫ, ГЕОГРАФИЯ И ИСТИННЫЕ
ПОБЕДИТЕЛИ ВОЕННЫХ КАМПАНИЙ
1660-1815 ГОДОВ
Подписание Пиренейского мирно¬
го договора, конечно, не положило конец противостоянию великих
держав в Европе, как и не искоренило привычку разрешать все спо¬
ры между собой с помощью войны. Однако полуторавековая миро¬
вая история борьбы начиная с 1660-х годов имеет свои существенные
отличия от того, что происходило в течение предыдущего столетия,
и изменения эти были отражением очередного этапа эволюционного
развития международной политики.
Наиболее важной особенностью политического мира после
1660-х годов стало формирование по-настоящему многополярной
системы европейских государств, каждое из которых все чаще при¬
нимало решение о войне или мире исходя из «национальных инте¬
ресов», а не межнациональных или религиозных. Но нельзя сказать,
что изменилось все и сразу. Еще до 1660-х годов, вне всякого сомне¬
ния, европейские страны лавировали меж двух огней — собственных
мирских интересов и религиозных предубеждений, которые даже
в XVIII веке еще подогревали многие международные споры. Вме¬
сте с тем главного характерного фактора 1519-1659 годов — австро¬
испанского альянса Габсбургов, воюющего с коалицией протестант¬
ских государств и Францией, — больше не было, а на смену ему при¬
шла менее крепкая система краткосрочных и постоянно меняющихся
союзов. Страны, являвшиеся врагами в одной войне, зачастую ста¬
новились союзниками в другой. Это говорит о том, что во главу угла
теперь ставили «реальную политику» (Realpolitik), а не религиозные
убеждения.
127
Изменение векторов как в дипломатии, так и в войне, естественное
для этой волатильной многополярной системы, осложнялось и при¬
вычным для любой эпохи взлетом одних государств и закатом других.
В течение рассматриваемых в данной главе полутора столетий мирово¬
го соперничества, начиная с обретения единоличной власти во Фран¬
ции Людовиком XIV в 1660-1661 годах и заканчивая сдачей Наполео¬
на Бонапарта англичанам после поражения под Ватерлоо в 1815 году,
отдельные, прежде могущественные государства (такие, как Осман¬
ская империя, Испания, Нидерланды, Швеция) отступили на второй
план, а Польша вообще исчезла с политической арены. Австрийским
Габсбургам, благодаря разного рода территориальным и структурным
перестройкам на наследуемых землях, удалось остаться в высшей лиге,
а на севере Германии из разряда неперспективных новичков достигло
этого высокого статуса княжество Бранденбург-Пруссия. На Западе же
Франция после 1660 года быстро нарастила свою военную мощь и стала
обладателем самой сильной армии в Европе, такой же сокрушительной,
по мнению наблюдателей, какой были войска Габсбургов полвека назад.
Реализации возможности доминирования в западной и центральной
части Европы Франции мешал альянс, состоящий из континенталь¬
ных и морских соседей, с которыми ей приходилось постоянно воевать
(1689-1697, 1702-1714, 1739-1748, 1756-1763), но в эпоху Наполеона
эта идея приобрела новое звучание, и Францию ждала длинная череда
военных побед, которую смогло прервать лишь объединение против
нее четырех других великих держав. Но даже после своего поражения
в 1815 году она оставалась одним из ведущих государств мира. Таким обра¬
зом, на протяжении XVIII века между Францией на западе, двумя герман¬
скими государствами Пруссии и Габсбургской империей на востоке мед¬
ленно формировался шаткий трехсторонний центр равновесия в Европе.
Но по-настоящему значительные перемены в системе великих дер¬
жав в течение рассматриваемого века произошли на окраинах Европы
и даже несколько дальше. Ряд западноевропейских государств упор¬
но продолжал заниматься превращением своих небольших анклавов
в тропиках с сомнительными перспективами в обширные владения
(особенно в Индии, но также и в Ост-Индии, в южной части Афри¬
ки и в Австралии). Самой успешной среди колониальных стран стала
Великобритания, которая обрела внутреннее равновесие после свер¬
жения Якова II и восхождения на престол Вильгельма III и Марии II
в 1688 году, продолживших курс Елизаветы I на создание крупнейшей
европейской морской империи.
128
Даже потеря в 1770-х годах процветающих североамериканских
колоний, на основе которых образовались независимые Соединенные
Штаты (сильное как в военном, так и в экономическом отношении го¬
сударство), лишь на время ослабила темпы роста мирового влияния
Великобритании. Не менее внушительными были и достижения Рос¬
сийского государства, расширившего в XVII веке свои владения на вос¬
токе и на юге за счет азиатских степей. Кроме того, несмотря на то что
одно государство располагалось на западных границах Европы, а дру¬
гое — на восточных, и Великобританию и Россию активно интересова¬
ла судьба центра этой части света. Англичане, после того как в 1714 году
их королем стал Георг I, представитель династии Ганноверов, оказались
вовлечены в обстановку на германских землях. Россия же играла пер¬
вую скрипку в судьбе соседней Польши. Таким образом, официальный
Лондон и Санкт-Петербург стремились сохранить баланс сил в Европе
и время от времени вмешивались в дела других государств, отстаивая
собственные интересы. Другими словами, система европейских госу¬
дарств состояла из пяти великих держав (Франция, Габсбургская им¬
перия, Пруссия, Великобритания и Россия), а также более мелких стран
типа Савойи и таких переживавших упадок государств, как Испания1.
Почему именно эти пять держав, на первый взгляд даже не равных
по силе, смогли остаться (илй вдруг оказаться) в «высшей лиге»? Это
нельзя объяснить чисто военно-техническим превосходством. Трудно
поверить, что взлет и падение той или иной великой державы в этот пе¬
риод зависели главным образом, к примеру, от изменения технологий,
применяемых в военном и морском деле, которые могли бы в большей
степени усилить одну страну на фоне других2. Разумеется, происходи¬
ли многочисленные усовершенствования вооружения: стрелок с крем¬
невым ружьем (с «кольцевым» штыком) заменил на поле боя пикине-
ра, артиллерия стала более мобильной, особенно с появлением новых
типов пушек, разработанных Грибовалем во Франции в 1760-х годах,
а короткие морские пушки с небольшой дальностью, известные также
как карронады (в конце 1770-х годов их начали производить в Шотлан¬
дии на заводе4 «Каррон»), повысили разрушительную мощь военных
Описание общих политических настроений того периода можно найти здесь:
NCMH (vol. 5-9); [812; 322; 1358]; Европа и внешний мир в работах [988; 1359].
Тенденции периода, представленные в виде карт, см. в [69, р. 192fFj.
Например, появление в 1860 г. военных кораблей с паровым двигателем дало
больше преимуществ англичанам (у которых была развита добыча угля), чем
французам (у которых угля было мало).
129
кораблей. Претерпела изменения и военная тактическая мысль. К кон¬
цу XVIII века рост численности населения и увеличение выпуска сель¬
хозпродукции позволяли формировать более крупные военные подраз¬
деления (дивизии, корпуса) и облегчали организацию их довольствия.
Тем не менее справедливости ради стоит отметить, что армия Веллинг¬
тона в 1815 году не многим отличалась от войск герцога Мальборо
в 1710 году, а флот адмирала Нельсона не столь уж сильно технически
превосходил военную флотилию Людовика XIV1.
Самые серьезные изменения в военно-технической сфере и на флоте
в XVIII веке, возможно, носили в основном организационный характер,
и в первую очередь это было связано с повышенной активностью го¬
сударств. Образчиком подобных перемен, безусловно, является Фран¬
ция времен Людовика XIV (1661-1715), где Кольбер, Ле Телье и другие
министры были полны решимости расширить полномочия короля и
его влияние за рубежом. Создание во Франции военного министер¬
ства с чиновниками, контролировавшими все, что связано с финанси¬
рованием, обеспечением и формированием армии, в то время как Жан
Мартине на посту генерального инспектора внедрял новые стандарты
подготовки солдат и требования к дисциплине; возведение казарм, го¬
спиталей, плацов и всевозможных наземных складов для поддержки
огромной армии «короля-солнце», формирование гигантского морско¬
го флота с централизованным управлением — все это мотивировало
другие державы следовать французскому примеру, если они не жела¬
ли безнадежно отстать. Монополизация прав и бюрократизация воен¬
ной системы государством, безусловно, занимает одно из главных мест
в истории формирования национальных государств. Процесс этот был
двусторонним, так как усиление власти и расширение ресурсной базы
государства, в свою очередь, позволяло его армии обрести статус «по¬
стоянно действующей», чего практически не было во многих странах
еще век назад. Мало того, что появилось такое понятие, как «профес¬
сиональная», «регулярная» армия и «королевский» флот, но также уве¬
личилось число и улучшилось оснащение военных академий, казарм,
судоремонтных верфей и прочих нововведений, которые находились
под надзором военных чиновников. Силу страны теперь являла мощь
государственной машины — выражалась ли она в виде просвещенного
130
Информацию об общих тенденциях в военной и военно-морской сферах см. [929,
pt. 2; 1087, ch. 1-4; 1030, ch. 9-12; 819, ch. 4-6; 1241, ch. 1-4; 215]. О военно-морских
силах см. [1057, ch. 6-9; 687, ch. 3-5; 973, vol. 2].
деспотизма в Восточной Европе, или жесткого парламентского контро¬
ля в Великобритании, или, позднее, демагогии революционной Фран¬
ции1. С другой стороны, подобные организационные улучшения могли
быть скопированы другими государствами (самый грандиозный при-
мер — реформа российской армии Петром I всего за два десятилетия
с 1698 года), но сами по себе они не гарантировали стране положение
великой державы.
В становлении великих держав в 1660-1815 годах гораздо более
важную роль в сравнении с любьнй из этих сугубо военных новшеств
играли финансы и географический фактор. Рассматривая их в совокуп¬
ности (очень часто они идут бок о бок), можно взглянуть шире на то,
что на первый взгляд представляется достаточно противоречивым со¬
четанием успехов и провалов, обеспеченных многочисленными война¬
ми этого периода.
«Финансовая революция»
Как мы уже выяснили в предыдущей главе, даже правителям эпохи
Возрождения была отчетливо видна важность финансовой составля¬
ющей и хорошей экономической базы, гарантировавшей государству
стабильное получение доходов. Усиление старорежимных монархий
XVIII века с их многочисленными войсками и грозными флотилия¬
ми просто заставило правительства холить и лелеять свою экономику
и заниматься созданием финансовых институтов, которые могли бы
в нужный момент мобилизовать капиталы и управлять ими2 *. Кроме
того, как и Первая мировая война, межгосударственные конфликты
вроде семи крупных англо-французских войн в период 1689-1815 го¬
дов требовали от противоборствующих сторон готовности в течение
долгого времени нести тяжкое бремя больших расходов. В резуль¬
тате победа оказывалась на стороне той великой державы (а лучше
сказать — коалиции, поскольку и у Великобритании, и у Франции
всегда были союзники), у которой было больше возможностей взять
требуемые4для финансирования войны средства в кредит, а также
1 О подобного рода тенденциях в дополнение к приведенным выше см. [248, особ,
pt. 2; 261, р. 10ff; 1285, особ. р. 84-163.]
2 См. [219, vol. 2 (Parker G. Emergence of Modern Finance); 1285, ch. 3-4; 147, vol. 2;
1307, p. 290-392; 301, ch. 9]. Обратите внимание также на [1046, р. 489-516; 1332,
р. 250ff].
131
не прекращать обеспечивать армию всем необходимым. Сам факт
того, что это были коалиционные войны, увеличивал продолжитель¬
ность противостояния, так как одна из воющих сторон, исчерпав весь
свой запас ресурсов, могла обратиться за финансовой помощью или
подкреплением к своему более сильному союзнику и, таким образом,
продолжить борьбу. Учитывая, насколько дорогим и изматывающим
«удовольствием» были эти военные конфликты, каждому их участни¬
ку, используя старый афоризм, нужны были «деньги, деньги и еще раз
деньги». Именно это и создало предпосылки того, что называют «фи¬
нансовой революцией»1 конца XVII — начала XVIII века, когда в от¬
дельных западноевропейских странах сформировалась относительно
развитая банковская и кредитная система, призванная финансиро¬
вать войны, в которых они участвуют.
Следует также отметить, что была и другая, не связанная с войной
причина изменений в финансовой сфере того времени. Речь идет о не¬
хватке золотых и серебряных монет, особенно в годы, предшествовав¬
шие открытию залежей золота в португальской Бразилии (1693). Чем
активнее Европа торговала с Востоком в XVII-XVIII веках, тем значи¬
тельнее становился отток серебра с Запада для выравнивания торгово¬
го баланса. В итоге коммерсанты повсюду начали жаловаться на нехват¬
ку металлических денег. Вдобавок ко всему устойчивый рост торговли
в Европе, в первую очередь такими товарами первой необходимости,
как ткани и кораблестроительные материалы, а также пришедшие на
смену средневековым сезонным ярмаркам постоянные рынки сдела¬
ли денежные расчеты более регулярными и предсказуемыми, что при¬
вело к более активному использованию векселей и кредитовых авизо.
Особенно в Амстердаме, но также в Лондоне, Лионе, Франкфурте и
ряде других городов появилась целая группа ростовщиков, торговцев
товарами, ювелиров (у которых часто можно было также взять взай¬
мы), коммерсантов, занимавшихся куплей-продажей векселей, а также
джобберов2, торговавших бумагами все умножавшихся акционерных
компаний. Взяв на вооружение практику итальянских банкиров эпо¬
хи Возрождения, эти одиночки и целые финансовые фирмы создали
устойчивую систему государственного и международного кредитова¬
ния и тем самым поддержали нарождавшуюся мировую экономику.
Термин отсылает к заглавию замечательной книги — [300].
Джобберы — биржевые брокеры, совершающие сделки за свой счет. — Примеч.
пер.
132
Вместе с тем, безусловно, самым мощным и продолжительным сти¬
мулятором «финансовой революции» в Европе была война. Финансо¬
вое бремя страны эпохи Филиппа II и времен Наполеона различалось
на порядок, и это была достаточно существенная разница. Расходы на
войну в XVI веке могли исчисляться миллионами фунтов стерлингов,
тогда как к концу XVII века это уже были десятки миллионов, а к концу
войны с Наполеоном главные ее участники тратили на нее до ста мил¬
лионов фунтов стерлингов в год. Вопрос о том, были ли эти частые и
затяжные столкновения великих держав, говоря экономическим язы¬
ком, стимулом или тормозом для коммерции и промышленного раз¬
вития Запада, не имеет однозначного ответа. Все зависит в основном
от того, пытаемся ли мы оценить рост показателей страны в абсолют¬
ных величинах либо относительное благосостояние и мощь до и по¬
сле продолжительного военного конфликта1. Очевидно, что даже самые
процветающие и «современные» государства XVIII века были не спо¬
собны финансировать свое участие в войне из одних лишь текущих
доходов. Кроме того, резкое повышение налогов, даже при отлажен¬
ном механизме их сбора, могло спровоцировать внутренние волнения
в стране, чего опасались все режимы без исключения (особенно при
наличии одновременно еще и внешней угрозы).
Следовательно, единственно возможным для правительства вари¬
антом полноценного финансирования войны были заимствования.
Это включало в себя продажу облигаций, должностей, а еще лучше —
свободно обращающихся долгосрочных процентных ценных бумаг
всем, кто готов был одолжить государству денег. Имея гарантирован¬
ный приток средств, чиновники могли вовремя платить военным под¬
рядчикам, поставщикам продовольствия, кораблестроителям, а также
выплачивать денежное довольствие солдатам, матросам и офицерам.
Во многих отношениях такого рода двусторонняя система привлечения
и одновременного расходования огромных сумм действовала подобно
кузнечным мехам, раздувавшим огонь, в котором выплавлялся запад¬
ный капитализм и самое понятие «национальное государство».
Но каким бы естественным это ни казалось сейчас, важно еще раз
подчеркнуть, что успех всей описанной выше системы зависел от двух
главных факторов: достаточно эффективного механизма организации
Эта бесконечная дискуссия хорошо описана в работах [1210 и 929], а также
во многих книгах и статьях, появившихся позднее. См. введение и библиогра¬
фию к [1373].
133
займов и поддержания правительством своего «кредитного рейтинга»
на финансовых рынках. И в том и в другом отношении Соединенным
провинциям не было равных. Это неудивительно, учитывая, что в пра¬
вительстве сидели коммерсанты, которые желали, чтобы государство
функционировало на тех же принципах финансового здравомыслия,
какими руководствуются, скажем, акционерные компании. Поэтому Ге¬
неральные штаты Нидерландов, эффективно и регулярно повышавшие
налоги, чтобы покрыть растущие расходы правительства, могли удер¬
живать очень низкие ставки по займам, не позволяя таким образом
выплатам по долгам стать чрезмерно обременительными. Выстроен¬
ную систему усиливала и активная финансовая политика Амстердама.
В результате у Соединенных провинций вскоре сложилась репутация
международного расчетного, валютного и кредитного центра, что есте¬
ственно привело к формированию соответствующей структуры и ат¬
мосферы, где долгосрочные государственные долговые обязательства
воспринимались как абсолютно нормальное явление. Превратившись
в голландский центр «избыточного капитала», Амстердам вскоре смог
начать инвестировать в акции зарубежных компаний и, что еще важ¬
нее, принимать участие в операциях с облигациями, выпускаемыми
правительствами других государств, особенно в военное время1.
Нет нужды разбирать здесь влияние всего происходившего на эко¬
номику Соединенных провинций, хотя очевидно, что Амстердам не
стал бы финансовой столицей континента, не имея поддержки в пер¬
вую очередь в виде растущей коммерческой и производственной базы.
Более того, долгосрочные последствия были, возможно, не самыми бла¬
гоприятными, так как устойчивый доход, получаемый правительством
от выдачи государственных кредитов, все больше и больше превращал
страну из производителя в рантье, чьи банкиры к концу XVIII века
уже неохотно вкладывали свои деньги в рискованные масштабные
промышленные проекты. В то же время легкость привлечения займов
в конечном счете привела к образованию у голландского правительства
огромного долга, выплачиваемого из собираемых акцизов, которые,
в свою очередь, взвинтили зарплаты и цены до неконкурентоспособ¬
ного уровня2.
1 См. [219, vol. 2 (Parker G. Emergence of Modern Finance); 1323, vol. 2, p. 57fF; 1367;
57, особ. ch. 6]. Кроме того, см. [1065].
2 См. обсуждение данного вопроса в работах [1366, р. 22-47; 1367], а также [1236,
р. 107-141; 1366, р. 114-127; 1379, ch. 7; 702, р. 620ff].
134
Что еще важнее, подписываясь на займы того или иного иностран¬
ного государства, голландцы в меньшей степени беспокоились о кон¬
фессии и идеологии своего клиента, чем о его финансовом состоянии
и надежности как заемщика. Соответственно условия кредитов для
таких европейских держав, как Россия, Испания, Австрия, Польша и
Швеция, могут рассматриваться как оценка их экономического потен¬
циала, имущественного залога, предложенного банкирам в обеспече¬
ние, статистики выплат процентов и премий по предыдущим займам,
и, в конечном счете, их потенциальных возможностей с наименьшими
потерями пережить очередную войну между великими державами. Та¬
ким образом, резкое падение курса польских государственных ценных
бумаг в конце XVIII века и, наоборот, из года в год значительное укре¬
пление (на что зачастую мало кто обращает внимание) кредита доверия
к австрийским бумагам отражали относительный уровень живучести
данных государств1.
Но лучшим примером взаимосвязи финансовых возможностей и
политического могущества являются два непримиримых противни¬
ка того времени — Великобритания и Франция. Исход их конфликта
влиял на баланс сил в Европе, поэтому следует поговорить об этом не¬
много подробнее. Устоявшееся представление о том, что в XVIII веке
Великобритания демонстрировала небывалые темпы роста как в сфере
коммерции, так и промышленного производства, непоколебимый уро¬
вень доверия к себе как к заемщику, а также наличие гибкой системы
«социальных лифтов», в отличие от старорежимной Франции со своим
сомнительным военным превосходством, экономической отсталостью
и закоснелой классовой системой, больше не кажется достоверным.
В какой-то степени французская система налогообложения была менее
регрессивной, чем британская. Французская экономика в XVIII веке
также демонстрировала все признаки движения в сторону промыш¬
ленной революции, даже несмотря на ограниченные запасы таких
стратегически важных ресурсов, как уголь. В стране производилось
значительное количество различного вооружения. Здесь трудилось мно¬
жество искусных ремесленников. Были во Франции и свои яркие лич¬
ности среди предпринимателей2. Имея превосходство в численности
1 См. [1065, ch. 6-7].
2 Общее сравнение экономики, финансовой политики и фискальной системы
Франции и Британской империи вы можете найти здесь: [1323, vol. 2, ch. 3 и 6;
852, р. 601-649; 263, р. 254-291; 819, особ. ch. 6; 254, р. 429-41]. Краткий синопсис
см. [729, р. 115ff].
135
населения и более обширные сельхозугодия, Франция была намно¬
го богаче своего островного соседа. Ни одно из западноевропейских
государств не могло тягаться с ней и по объему государственных до¬
ходов и размеру армии. Государственный дирижизму царствовавший
тогда во Франции, в сравнении с политикой Вестминстера, основанной
на принципах многопартийности, представлял собой более последова¬
тельную и предсказуемую систему. В итоге, глядя на противоположный
берег Ла-Манша, британцы больше думали о слабых, чем о сильных
сторонах своей страны.
При всем при этом английская система обладала рядом значитель¬
ных преимуществ в финансовой сфере, которые увеличивали воз¬
можности страны во время войны, а в мирное время способствовали
поддержанию политической стабильности и экономическому росту
в государстве. Несмотря на то что в общем и целом система налого¬
обложения в Англии действительно выглядела более регрессивной,
чем во Франции (она в большей степени опиралась на косвенные, чем
на прямые налоги), некоторые особенности делали ее более привле¬
кательной в глазах общественности. К примеру, в Великобритании не
было ничего похожего на французские орды налоговых откупщиков,
сборщиков и прочих посредников; многие английские сборы были
«невидимыми» (акцизы на некоторые основные товары) или касались
иностранцев (таможенные пошлины); отсутствовали также и какие-
либо внутристрановые сборы, так раздражавшие торговцев во Фран¬
ции и препятствовавшие развитию местной коммерции; британский
земельный налог (основной прямой налог на протяжении почти всего
XVIII века), не предполагавший никаких исключений, был также «не¬
видим» для большей части общества; и все эти налоги обсуждались и
утверждались выборным собранием, которое, несмотря на все свои
недостатки, казалось более представительным, чем старый режим
во Франции. Если к этому добавить еще такой важный момент, как
более высокий уровень дохода на душу населения к началу XVIII века
в Великобритании по сравнению с Францией, то в целом неудивитель¬
но, что население островного государства не противилось и было спо¬
собно платить даже соразмерно более высокие налоги. Наконец, мож¬
но утверждать (хотя это трудно доказать с помощью статистики), что
сравнительно необременительные налоги в Великобритании не только
породили у представителей состоятельной части общества склонность
к сбережению денежных средств (что позволяло накапливать инвести¬
ционный капитал в мирное время), но и создали резерв для введения
136
дополнительных налогов во время войны, когда в 1799 году ввиду
чрезвычайного положения в стране были повышены земельный и по¬
доходный налоги. К началу войны с Наполеоном, несмотря на вдвое
меньшую численность населения, чем во Франции, Великобритания
впервые начала получать доходы в виде ежегодных налоговых сборов
(в абсолютном выражении) больше, чем ее сосед, который был значи¬
тельно крупнее1.
Однако сколь бы поразительном ни казалось такое достижение,
его затмевают еще более значительные различия между британской
и французской системами государственного кредитования. Исходя
из того что во время большинства военных конфликтов XVIII века
почти 75% всех дополнительно привлеченных денег для финансиро¬
вания военных расходов составляли заемные средства, то здесь, как
никогда, преимущества Великобритании были решающими. Прежде
всего сыграло свою роль эволюционное развитие системы институ¬
тов, позволявшей эффективно привлекать долгосрочные займы и
одновременно регулярно выплачивать проценты и основную сумму
по старым долгам. Создание в 1694 году Банка Англии (что сначала
рассматривалось лишь как временная необходимость военной ситу¬
ации), а чуть позже упорядочение государственного долга, с одной
стороны, и процветание фондовой биржи и рост «провинциальных
банков», с другой, повысили доступность денежных средств как для
правительства, так и для предпринимателей. Рост объема бумажных
денег без сильного разгона инфляции или снижения кредитного дове¬
рия стал большим благом для страны в эпоху нехватки металлических
денег. И все же сама по себе «финансовая революция» едва ли была бы
успешной, если бы не готовность парламента гарантировать исполне¬
ние государством своих обязательств. В его власти было при необхо¬
димости ввести дополнительные налоги. Кроме того, большую роль
здесь сыграли и министры (начиная с Уолпола и заканчивая молодым
Питтом), которые работали не покладая рук, убеждая как банкиров,
так и всю общественность в целом, что они руководствуются принци¬
пами финансового здравомыслия и «экономической» направленности
правительства. И безусловно, не было бы никакой «финансовой рево¬
люции», если бы не устойчивый, а на ряде рынков существенный рост
производства и торговли, сопровождаемый увеличением доходов
1 См. [852]. Описание более раннего периода см. в [301]. Однако несравненным
в своей проницательности остается эссе Р. Брауна [1285, р. 243-327].
137
от таможенных пошлин и акцизных сборов. Даже начавшаяся война
не смогла скорректировать этот рост — королевский флот надежно за¬
щищал государственную внешнюю торговлю от посягательств врага.
Именно на этой прочной основе и зиждилось «кредитное доверие»
к Великобритании, несмотря на первоначальную неопределенность,
существенную политическую оппозицию и схлопывание в 1720 году
известного «мыльного пузыря» — Компании Южных морей, чуть не
обернувшееся крахом всего финансового рынка. Исследователи того
периода отмечают, что «английская система управления государствен¬
ными финансами, при всех своих недостатках, на протяжении всего
столетия оставалась более честной и эффективной, чем какая-либо дру¬
гая система в Европе»1.
Проведение такой политики не только сформировало устойчивую
тенденцию к снижению процентных ставок2, но и привело к повыше¬
нию привлекательности британских государственных ценных бумаг
среди иностранных, особенно голландских, инвесторов. Регулярные
операции с этими бумагами на амстердамском рынке стали важным
связующим звеном во взаимоотношениях между Англией и Нидерлан¬
дами в сфере коммерции и финансов, оказывавших значительное вли¬
яние на экономику обеих стран3. Они имели ценность и с точки зрения
политической силы, поскольку ресурсы Соединенных провинций неод¬
нократно приходили на помощь Англии во время очередного военного
конфликта, даже когда голландский альянс в борьбе против Франции
вдруг сменился на нейтралитет. Только во времена Войны за независи¬
мость США (конфликт, в котором наиболее сильно проявила себя во¬
енная, военно-морская, дипломатическая и торговая слабость Англии,
в результате чего произошло максимальное снижение уровня кредит¬
ного доверия к стране) источник голландских финансов «пересох», не¬
смотря на готовность Лондона платить по займам высокие проценты.
Однако в 1780 году, когда Нидерланды вступили в войну на стороне
1 См. [300, р. 198]. Описание становления института см. в [222; 1095]; и ср. с тем,
что было до 1688 г.: [210].
2 К началу Войны за австрийское наследство (1739-1747) правительство уже мог¬
ло привлекать значительные суммы под 3-4%, то есть вполовину дешевле, чем
во времена Мальборо.
3 См. [1065, ch. 4 и 6; 1367; 196, р. 322-340]. Роль голландских денег в развитии и
усилени Британской империи отражена (и, возможно, приувеличена) в работе
[1323, vol. 2, р. 279ff]. Но обратите внимание и на интересные аргументы, приво¬
димые в работе [925, р. 34-35].
138
Франции, британское правительство обнаружило, что достигнутый
уровень развития экономики в стране, а также доступность капитала
на внутреннем рынке практически полностью могут решить проблему
займа средств за счет местных инвесторов.
Таблица 2
Расходы и доходы Великобритании во время войн,
1688-1815 (в фунтах стерлингов)
Период
(годы)
Общие
расходы
Общие
доходы
Разница,
покрываемая
за счет
займов
Процент
заемных
средств
от общих
расходов
1688-1697
49 320 145
32 766 754
16 553 391
33,6
1702-1713
93 644 560
64 239 477
29 405 083
31,4
1739-1748
95 628 159
65 903 964
29 724 195
31,1
1756-1763
160 573 366
100 555 123
60 018 243
37,4
1776-1783
236 462 689
141 902 620
94 560 069
39,9
1793-1815
1 657 854 518
1 217 556 439
440 298 079
26,6
Всего
2 293 483 437
1 622 924 377
670 559 060
33,3
В табл. 2 представлены абсолютные цифры и доказательства без¬
условной способности Великобритании привлекать займы на ведение
войны. Данные показывают, что страна имела возможность «тратить
на войну сверх того, что казна получала в виде налогов, и, таким об¬
разом, выводить на поле битвы с Францией и ее союзниками все но¬
вые и новые войска и флотилии, без которых все прежние траты могли
оказаться напрасными»1. Хотя на протяжении всего XVIII века многих
британцев сильно беспокоил размер национального долга и возможные
последствия, факт остается фактом: кредитное доверие страны (если
верить епископу Беркли) было «главным преимуществом Англии перед
Францией». Наконец, значительный рост государственных расходов
и гигантский ^устойчивый спрос, поддерживаемый Адмиралтейством
(которое активно заключало контракты на поставку железа, древесины,
тканей и прочих промышленных товаров), создали «петлю обратной
связи», что способствовало развитию промышленного производства
[300, р. 9]. Отсюда были взяты данные для табл. 2.
139
и привело к определенным прорывам в отдельных областях, а в ито¬
ге — к еще одному преимуществу англичан перед французами1.
Глядя на события тех дней, сегодня нам абсолютно ясно, почему
Франция не смогла сделать то же самое, что и ее соперник2. Начнем
с того, что у нее не было хорошо выстроенной системы управления
государственными финансами. Как и в Средние века, в рассматривае¬
мый период истории в «управлении» финансами французской монар¬
хии участвовала целая группа организаций (муниципалитеты, духовен¬
ство, провинциальное дворянство и, все чаще, налоговые откупщики),
занимавшиеся сбором доходов, контролировавшие королевские моно¬
полии за определенную часть собранных средств и одновременно ссу¬
жавшие деньги французскому правительству под хороший процент
в залог будущей прибыли от этих операций. Коррумпированность та¬
кой системы касалась не только откупщиков налогов на табак и соль, но
и всех уровней иерархии окружных сборщиков, районных и региональ¬
ных администраторов налогов, отвечавших за сбор прямых налогов
(например, талых). Каждый из них «отщипывал свою долю», прежде
чем отправить деньги дальше по цепочке. Им также выплачивалось по
5 % на сумму, первоначально потраченную на покупку должности. Кро¬
ме того, многие высшие чиновники грешили тем, что напрямую пла¬
тили государственным подрядчикам (порой в виде зарплаты), минуя
королевскую казну. И эти люди также охотно ссужали королю деньги
под процент.
Такая слабая и хаотичная организация сбора налогов открывала
большие возможности для коррупции, и значительная часть денег
налогоплательщиков оказывалась в частных руках. Время от време¬
ни, особенно после окончания очередной войны, организовывались
расследования против финансистов, многим из которых приходи¬
лось выплачивать «компенсации» или снижать процентную ставку,
но подобные действия были не более чем показным жестом. Тогда
как, по мнению известного историка, «настоящим виновником была
сама система»3. Еще одним последствием неэффективности системы
1 Слова епископа Беркли взяты оттуда же (р. 15). Доводы в пользу существования
«петли обратной связи» см. в [819, р. 178, 206ff].
2 Лучшее исследование на эту тему — [131], но см. также статьи [301; 852] и [915,
р. 1-23].
3 [131, р. 20] — краткое описание доводов автора можно найти в его статье в [130,
ch. 20]. Расчеты количества налоговых отчислений, оказавшихся в частных руках,
см. [852, р. 643-646].
140
управления госфинансами было, по крайней мере до проведения Нек-
кером реформ в 1770-х годах, отсутствие хотя бы какого-то подобия
национальной системы учета и слабое внимание к вопросам подсчета
доходов и расходов государства, как и к проблеме дефицита бюджета.
Если монарх мог привлечь средства на неотложные нужды армии и
двора, то его мало волновала проблема растущего размера государ¬
ственного долга.
И если в Великобритании, как уже говорилось выше, подобная без¬
ответственность была характерна для времени правления Стюартов,
то к началу XVIII века все вопросы государственных финансов оказа¬
лись под контролем местного парламента, что создавало огромные пре¬
имущества в гонке за мировое лидерство. Далеко не последним из них
было то, что даже рост размера расходных статей бюджета и госдолга
не оказывал негативного влияния на британские инвестиции в тор¬
говлю и промышленность (а возможно, даже стимулировал их), тогда
как Франция в подобных условиях поощряла обладателей свободных
капиталов приобретать должности или государственную ренту, а не
инвестировать в бизнес. Периодически, правда, предпринимались по¬
пытки создать во Франции госбанк для более эффективного управле¬
ния долгом страны и выдачи более дешевых кредитов, но всякий раз
против подобных схем выступали те, кто был кровно заинтересован
в существовавшей тогда системе. Поэтому финансовая политика фран¬
цузского правительства, если ее можно так назвать, была всегда некой
попыткой свести концы с концами.
Все это негативно сказывалось и на развитии коммерции во Фран¬
ции. Интересно, к примеру, сравнить, в каких условиях приходилось
существовать французскому порту Ла-Рошель и что представляли со¬
бой в то время Ливерпуль и Глазго. Все трое готовы были воспользо¬
ваться плодами бурного роста «атлантической экономики» в XVIII веке,
и у Ла-Рошели было особенно удачное расположение для трехсторон¬
ней торговли с западной Африкой и Вест-Индией. Увы, при подобных
коммерческих желаниях французский порт подвергался слишком
сильным разорениям со стороны королевского двора, «ненасытного
в своих финансовых потребностях и поэтому неумолимого в поисках
все новых и более значительных источников доходов». Существова¬
ние множества «неподъемных, несправедливо и произвольно устанав¬
ливаемых прямых и косвенных налогов на коммерсантов» сдержива¬
ло рост экономики страны; продажа должностей отвлекала местный
капитал от инвестирования в торговлю, а сборы, установленные
141
этими же коррумпированными государственными чиновниками, еще
больше усугубляли ситуацию; компании-монополии серьезно ограни¬
чивали развитие свободного предпринимательства. Кроме того, хотя
король и заставил в 1760-х годах жителей Ла-Рошели создать у себя
большой и дорогостоящий арсенал оружия (пригрозив в противном
случае забрать все доходы города), он при этом ничего не обещал вза¬
мен в случае, если разразится война. Поскольку французское прави¬
тельство обычно бросало все силы на достижение своих сухопутных
военных целей, в ущерб морскому делу, превосходящий королевский
флот Великобритании был сущим наказанием для Ла-Рошели, кото¬
рая была вынуждена просто наблюдать за тем, как захватывают ее
торговые суда, как рушится на глазах высокоприбыльная работор¬
говля, а заокеанские рынки в Канаде и Луизиане приходят в упадок.
При этом стремительно росли ставки по страхованию морских пере¬
возок и постоянно вводились какие-нибудь чрезвычайные налоги.
И самое главное, французское правительство зачастую было вынуж¬
дено разрешать своим заокеанским колониям в военное время торго¬
вать с нейтральными государствами, но в результате при наступлении
мира эти рынки было еще труднее вернуть. К примеру, атлантический
сектор британской экономики стабильно рос на протяжении всего
XVIII века и, пожалуй, даже выигрывал во время военных действий
(несмотря на нападения французских каперов) от проводимой госу¬
дарством политики, заключавшейся в том, что доходы, сила, торговля
и власть неотделимы друг от друга1.
Наихудшие последствия незрелости финансовой системы Франции
проявились во время войны, когда сухопутные и морские силы были
ослаблены2. Неэффективность и ненадежность системы стали причи¬
ной увеличения времени поставок, скажем, кораблестроительных ма¬
териалов. Французским подрядчикам требовалось больше времени для
выполнения контракта, чем в случае с британскими и голландскими ад¬
миралтействами. Заем значительных средств во время войны для фран¬
цузской монархии всегда был достаточно проблематичным, даже когда
1 См. [226, р. 23,226; см. также гл. 1 и 7 и заключение]. Для сравнения с британским
опытом см. [285; 890; 177], а также специализированную литературу об отдель¬
ных портах и торговле.
2 См. подробное объяснение в [689, ch. Finances и Supply and Equipment]. О слабых
сторонах военно-морского флота, особенно с точки зрения обеспечения прови¬
зией и лесоматериалами, см. [55; 625, ch. 8]; а также выдающееся исследование
[129]. Для сравнения с британским опытом см. [75].
142
в 1770-1780-х годах она получила доступ к голландским деньгам. Ви¬
ной тому длинная история повышений курса валюты, частичных от¬
казов от выплаты долга и прочих проявлений произвола в отношении
держателей краткосрочных и долгосрочных облигаций. Это заставило
банкиров потребовать, а отчаявшееся правительство Франции согла¬
ситься на повышение процентных ставок, которые намного обогнали
те, под которые привлекали деньги многие другие европейские госу¬
дарства, в том числе и Великобритания1. Но даже такая готовность
платить повышенные проценты не позволила Бурбонам решить во¬
прос с привлечением достаточного количества средств, необходимых
для нормального обеспечения армии в течение всего продолжитель¬
ного периода военных действий.
Лучшей иллюстрацией относительной слабости Франции в дан¬
ном аспекте является ситуация после окончания борьбы за независи¬
мость США. Вряд ли данный конфликт можно было назвать удачным
для британцев, которые потеряли крупнейшую колонию и увеличили
свой госдолг почти до £220 млн; но с учетом того, что деньги занима¬
лись, как правило, не более чем под 3 %, ежегодные платежи по долгам
составляли лишь £7,33 млн. В свою очередь, затраты Франции на эту
войну были значительно меньше. В конце концов, она присоединилась
к разгоревшемуся конфликту лишь в его середине и, следуя политике
Неккера, направленной на выравнивание бюджета, не горела жела¬
нием в этот раз создавать огромную армию. Тем не менее француз¬
скому правительству все же пришлось выложить за участие в войне
по меньшей мере 1 млрд ливров, который практически весь состоял
из заемных средств, привлеченных под процент, как минимум в два
раза превышающий ставки, по которым занимали британцы. В обеих
странах на обслуживание долга уходило до половины ежегодных госу¬
дарственных расходов, но начиная с 1783 года Великобритания пред¬
приняла ряд оперативных мер (создала амортизационный фонд, кон¬
солидировавший доходы государства и повысивший эффективность
исполнения бюджета) для стабилизации общей финансовой ситуации
и повышения уровня своей кредитоспособности, который, во мно¬
гом благодаря усилиям Уильяма Питта-младшего, был очень высок.
При этом французское правительство ежегодно брало все новые и
новые большие кредиты, так как «обычные» доходы не покрывали
В первые годы правления Людовика XIV, наоборот, Франция могла занимать
по ставкам ниже, чем Стюарты и даже Вильгельм III.
143
расходы государства даже в мирное время, так что в связи с ежегодно
растущим дефицитом бюджета ее уровень кредитоспособности ока¬
зывался все ниже и ниже.
В результате к концу 1780-х годов государственный долг Франции
практически сравнялся с британским и достиг почти £215 млн, но
при этом ежегодные процентные выплаты были в два раза выше —
порядка £14 млн. Хуже того, усилия, предпринимаемые министрами
финансов, по взиманию новых налогов встречали все более сильное
сопротивление со стороны общества. В конце концов последней кап¬
лей стали предложенные Шарлем Калонном налоговые реформы и
созыв собрания нотаблей, выступления против парламентов, при¬
остановка платежей казначейством, а затем (впервые с 1614 года) со¬
зыв Генеральных штатов в 1789 году. Все это привело к краху старого
режима во Франции1. Взаимосвязь между национальной бюрократией
и революцией видна невооруженным глазом. В тяжелейших условиях,
в которых оказалась страна, правительство было вынуждено выпу¬
стить большое количество долговых обязательств (на 100 млн ливров
в 1789 году и 200 млн в 1790-м), которые были заменены Националь¬
ным учредительным собранием на ассигнаты, обеспеченные средства¬
ми от продажи конфискованных церковных земель, которые затем
стали выполнять функцию бумажных денег. Все это привело к росту
инфляции, а решение о начале войны с Австрией в 1792 году только
усугубило ситуацию. Несмотря на то что последующие администра¬
тивные реформы в отношении министерства финансов и стремление
революционного режима всегда быть в курсе истинного положения
дел постепенно сформировали единую бюрократическую систему
сбора доходов, аналогичную той, что существовала тогда во многих
странах мира, в том числе и в Великобритании, волнения внутри го¬
сударства и расширение границ, продолжавшееся вплоть до 1815 года,
не позволили Франции в экономическом плане обойти своего самого
главного политического противника.
Вопрос повышения уровня доходов для оплаты текущих (и про¬
шлых) войн занимал правительства всех стран. Даже в мирное вре¬
мя содержание армии составляло 40-50 % всех расходов государства.
Сравнительную статистику см. [131, р. 23-24]. Можно также найти соответству¬
ющую информацию в следующих работах: [517, р. 233-258; 1285, р. 217ff; 506,
р. 122-124]. О роли системы налогообложения в кризисе 1780-х гг. во Франции
можно прочесть в [322, р. 313-320; NCMH, vol. 8, ch. 20, 21]. О реформах Питта
см. [347, vol. 1,р. 239ff; 112].
144
В военное время они могли возрасти даже до 80-90%! Вне зависи¬
мости от государственного устройства, и авторитарные империи,
и конституционные монархии, и буржуазные республики по всей Ев¬
ропе сталкивались с одной и той же проблемой. После каждой схват¬
ки (особенно после 1714 и 1763 годов) большинство стран испыты¬
вали огромную потребность в передышке, чтобы восстановить свою
экономику, подавить внутренние выступления, зачастую вызванные
войной и высокими налогами. Однако дух соперничества и эгоистич¬
ная природа европейской государственной системы делали невозмож¬
ным слишком продолжительный мир, и уже через несколько лет стра¬
ны начинали готовиться к новой кампании. И если даже три самых
богатых государства Европы — Франция, Нидерланды и Великобри¬
тания — с трудом справлялись со столь тяжелым финансовым бре¬
менем, то чего можно было ожидать от намного более бедных стран?
Ответ прост: ничего. Даже Фридрих Великий, король Пруссии, ко¬
торый получал большую часть своих доходов от обширных и хорошо
возделываемых королевских земель и монополий, не мог таким обра¬
зом покрыть всех огромных расходов на Войну за австрийское наслед¬
ство и Семилетнюю войну без использования трех «дополнительных»
источников прибыли: доходов от снижения содержания драгоценных
металлов в монетах, разграбления соседних государств (Саксонии,
Мекленбурга и пр.) и, начиная с 1757 года, существенных субсидий
от богатого союзника в лице Великобритании. Для менее эффективно
организованной и более децентрализованной Габсбургской империи
найти деньги на войну было огромной проблемой. Нечего и думать,
что лучше могли обстоять здесь дела у России и Испании, у которых
особых возможностей сбора необходимых денежных средств — кро¬
ме как дальше выжимать последнее у крестьян и нарождающегося
среднего класса — больше не было. На фоне большого количества
требований освобождения от налогов со стороны определенных сло¬
ев общества (например, венгерского дворянства, испанского духо¬
венства) на основании своей древности даже изобретение тщательно
продуманных косвенных налогов, снижение доли драгоценных ме¬
таллов в монетах, ввод в обращение бумажных денег вряд ли могли
покрыть все расходы на содержание сильной армии и королевского
двора в мирное время. Объявление войны приводило к введению до¬
полнительных фискальных мер в стране и заставляло возлагать боль¬
шие надежды на западноевропейские денежные рынки, а еще лучше
на прямые субсидии из Лондона, Амстердама или Парижа, на которые
145
можно было бы оплачивать содержание наемников, поставки воору¬
жения и продовольствия для армии. Девизом правителей эпохи Воз¬
рождения мог бы стать принцип «нет денег, нет швейцарцев», и он
был актуален и во времена Фридриха и Наполеона1.
Однако нельзя сказать, что именно финансовая составляющая
всегда играла решающую роль в исходе войн XVIII века. Амстердам
на протяжении большей части столетия был крупнейшим мировым
финансовым центром, но в итоге Соединенные провинции потеряли
свое положение одной из ведущих европейских держав. И наоборот,
Россия была экономически отсталой, ее правительство постоянно
нуждалось в средствах, однако это не мешало росту влияния страны
и активности ее участия в делах Европы. И чтобы объяснить кажуще¬
еся противоречие, необходимо в равной степени учитывать и второй
важный обусловливающий фактор — влияние географического поло¬
жения на национальную стратегию.
Геополитика
Перманентный дух соперничества, царивший в европейской по¬
литике, и непостоянство создаваемых державами альянсов на протя¬
жении всего XVIII века очень часто заставляли фортуну развернуть¬
ся лицом от одного конкурирующего государства к другому. Тайные
сговоры и «дипломатические революции» делали объединения весьма
неустойчивыми, что довольно часто приводило к нарушению равнове¬
сия в Европе в военном отношении как на суше, так и на море. Есте¬
ственно, что многое зависело от опытности дипломатов той или иной
страны, не говоря уже об уровне подготовленности армии, но кроме
всего прочего важную роль играл и географический фактор. Здесь
имеется в виду не только климатическая зона, в которой расположена
страна; наличие сырья, уровень плодородности сельхозугодий, доступ
Очень трудно составить список ссылок на работы по военным финансам в этих
странах. Общую информацию вы можете найти в следующих работах: [1285,
ch. 3-4; 898, р. 279-296; NCMH, vol. 6, р. 20ff, 284ff]. О Пруссии читайте краткие
замечания в NCMH (vol. 7, р. 296ff, vol. 8, р. 7ff, 565ff); [330, ch. 8]. О Габсбургской
империи см. [331, ch. 10]. Даже в случае с Россией, где существовала воинская по¬
винность и необходимые ресурсы для удовлетворения военных нужд, на смену
финансовой самодостаточности начала XVIII в. пришла растущая зависимость
от иностранных займов и увеличения объемов выпуска денежных денег к концу
столетия; см. [328, р. 36-38, 179-180].
146
к торговым путям — все это в большей степени имеет отношение к об¬
щему уровню благосостояния. Речь идет о более важной составляю¬
щей — о стратегическом расположении во время этих многосторонних
войн. Могло ли то или иное государство сконцентрировать свои силы
на одном фронте, или ему приходилось воевать на нескольких? Были ли
у него слабые или сильные соседи? Была ли это преимущественно сухо¬
путная или морская держава — или же ее можно было отнести и к тем
и к другим? И какими в связи с этим преимуществами и недостатками
она обладала? Могло ли государство при желании легко выйти из боль¬
шой войны в Центральной Европе? Могло ли оно в случае необходимо¬
сти привлечь дополнительные ресурсы из-за рубежа?
Судьба Соединенных провинций в этот период истории представ¬
ляет собой наглядный пример влияния географии на проводимую
государством политику. В начале XVII века страна обладала многими
составляющими для процветания нации: активно растущей экономи¬
кой, социальной стабильностью, хорошо подготовленной армией и
мощным флотом, — и тогда ее географическое положение не казалось
недостатком. Наоборот, ее речная сеть создавала определенные помехи
для продвижения испанской армии, а выход к Северному морю предо¬
ставлял доступ к богатым промыслам сельди. Но уже век спустя гол¬
ландцы с трудом отстаивали свои позиции под натиском конкурирую¬
щих государств. Политика меркантилизма, проводимая кромвелевской
Англией и Францией времен Кольбера, сильно ударила по позициям
голландцев в мировой торговле и на рынке морских перевозок. Несмо¬
тря на все старания таких гениев тактики, как адмиралы Тромп и де
Рюйтер, голландские коммерсанты во время морских противостояний
с Англией были вынуждены либо прорываться через враждебный про¬
лив Ла-Манш, либо плыть более длинным и штормовым курсом вокруг
Шотландии, открытым в районе Северного моря для нападений (кото¬
рым подвергался и сельдевой промысел); преобладающие там западные
ветра давали английским адмиралам в сражении неоспоримые преиму¬
щества, а мелководье у берегов Нидерландов, не позволяя голландским
военным кораблям иметь высокую осадку, в конечном счете ограни¬
чивало их размер и оснащение1. Подобно тому как действия британ¬
ского флота ставили под удар успешную торговлю Нидерландов с обе¬
ими Америками и Вест-Индией, шведы и прочие конкуренты лишили
1 См. [687, р. 50ff].
147
голландцев возможности зарабатывать на балтийском транзите гру-
зову который в прошлом составлял одну из основ процветания нации.
Голландцы хоть и могли на какое-то время обезопасить то или иное
направление, использовав весь свой внушительный военный флот,
однако у них не было возможности постоянно отстаивать свои инте¬
ресы далеко за пределами страны.
Положение усугубилось после того, как французский король Людо¬
вик XIV с 1660-х годов начал угрожать голландцам на суше. Поскольку
угроза была даже еще серьезнее, чем сто лет назад, когда Нидерланды
воевали с Испанией, голландцам пришлось значительно увеличить ар¬
мию (к 1693 году она насчитывала 93 тыс. человек) и усилить гарнизоны
в крепостях на своих южных границах. Это был двойной удар по Ни¬
дерландам. Во-первых, голландцам пришлось значительно увеличить
свои военные расходы, что привело к ощутимому росту военного дол¬
га, процентных выплат, а также акцизных сборов и заработной платы,
что в долгосрочной перспективе подорвало конкурентоспособность
страны в коммерческом плане. Во-вторых, война нанесла серьезный
урон человеческим ресурсам страны, в которой каким-то чудесным об¬
разом численность населения долгое время оставалось на уровне по¬
рядка двух миллионов человек. Поэтому тревоги относительно ожесто¬
ченных рукопашных схваток во время Войны за испанское наследство
(1702-1713), повлекших за собой огромные потери, были обоснован¬
ными. Всему виной — любовь герцога Мальборо к кровавым лобовым
атакам. Он без раздумий бросал свою англо-голландскую армию в руко¬
пашную против французов1.
Союз с Англией, заключенный в 1689 году при активном участии
самого Вильгельма III, был одновременно и спасением для Соединен¬
ных провинций, и фактором, ударившим по независимости некогда ве¬
ликой державы. Спустя два с лишним столетия ленд-лиз и союз с США
сделают примерно то же самое с пытавшейся выжить Британской им¬
перией, у руля которой стоял прямой потомок герцога Мальборо —
Уинстон Черчилль. Ведя бесчисленные войны с Францией в период
с 1688 по 1748 год, Нидерланды испытывали острую нехватку ресур¬
сов: три четверти своего военного бюджета им пришлось сосредото¬
чить на сухопутных войсках, практически забыв о нуждах флота. Все
это привело к тому, что в итоге место голландцев заняла Великобри¬
тания, которая все активнее расширяла сферу своего влияния на море
1 См. [1236, р. 107-141; 1366, р. 114-127; 1379, ch. 7; 702, р. 620ff].
148
и на колониальном пространстве, что, безусловно, приносило стране и
солидную коммерческую выгоду. И если в Лондоне и Бристоле у ком¬
мерсантов дела шли все лучше и лучше, то в Амстердаме торговцы нахо¬
дились на грани банкротства. Ситуацию усугубляли попытки англичан
блокировать на время войны любые торговые отношения с Францией,
тогда как голландцы всеми силами старались сохранить столь выгод¬
ные для них связи, — показатель того, насколько сильно в этот период
истории Соединенные провинции были вовлечены во внешнюю тор¬
говлю и финансовую систему (а соответственно и зависимы от них),
тогда как британская экономика по-прежнему оставалась относитель¬
но самодостаточной. Даже сохранение нейтралитета во время Семи¬
летней войны практически ничего не дало Соединенным провинциям,
поскольку британский военно-морской флот, отказываясь признавать
доктрину «нейтральное судно, нейтральный груз», старался полностью
блокировать все внешнеторговые операции Франции, в том числе с ис¬
пользованием кораблей нейтральных государств1. Этот предмет англо-
голландского дипломатического спора вновь встал на повестке дня
в 1758-1759 годах, в начале Войны за независимость США, и в конеч¬
ном итоге привел к открытому вооруженному противостоянию этих
двух стран в 1780 году. Между тем этот военный конфликт в итоге
ничего не дал для упрочения позиций в морской торговле ни Велико¬
британии, ни Соединенным провинциям. Во времена Французской
революции и Наполеоновских войн голландцы оказались еще больше
зажаты между Великобританией и Францией, неспособные оплачивать
свои долги из-за внутренних разногласий, потери колоний и утраты ве¬
дущих позиций в мировой торговле, чего они не смогли ни избежать,
ни использовать в своих интересах. В подобных обстоятельствах иметь
соответствующие знания и возможности в финансовом мире, а также
располагать «избыточным капиталом» недостаточно2.
Во многом схожим образом, только в еще большей степени, стра¬
дала в XVIII веке Франция, бывшая гибридным государством, разры¬
вавшимся мел^у своими целями на континенте и реализацией своих
морских и колониальных амбиций. В первые годы правления Людовика
XIV подобная стратегическая двойственность еще не проявилась в пол¬
ной мере. Франция опиралась исключительно на собственные ресурсы:
1 См. [198, особ. ch. 7] и замечательное исследование того же автора [197].
2 См. [197, р. 89ff].
149
большую и относительно однородную территорию, сельское хозяйство,
удовлетворявшее все потребности страны, а также порядка 20 млн на¬
селения, что позволило Людовику XIV увеличить свою армию с 30 тыс.
в 1659 году до 97 тыс. в 1666-м и довести до колоссального размера
в 350 тыс. человек в 1710 году1. Внешняя политика «короля-солнце»
также ограничивалась сушей и носила традиционный характер: даль¬
нейшее ослабление позиций династии Габсбургов посредством походов
на юг против Испании и на восток и север против таких достаточно
уязвимых территорий габсбургской Испании и Германии, как Франш-
Конте, Лотарингия, Эльзас, Люксембург и южная часть Нидерландов.
Благодаря тому что Испания была истощена, австрийцев больше бес¬
покоила турецкая угроза, а англичане сохраняли нейтралитет или даже
выказывали дружеское расположение, Людовик в течение целых двух
десятилетий успешно вел свои дипломатические игры, пока слишком
амбициозные цели французов вдруг не встревожили другие державы.
Главная стратегическая проблема Франции заключалась в том, что,
несмотря на отличные оборонительные возможности, страна в мень¬
шей степени была готова вести решительные наступательные кампа¬
нии: в каждом из направлений существовали барьеры отчасти геогра¬
фического плана, отчасти политического — наличие у других великих
держав интересов в том или ином регионе. Наступление на южные
Нидерланды (контролируемые династией Габсбургов), например, пре¬
вратилось в тяжелую кампанию на территории, изобилующей крепо¬
стями и водными преградами, и вызывало реакцию не только самих
Габсбургов, но и Соединенных провинций и Англии. Военное вторже¬
ние французов в Германию также стало проблематичным: прорваться
через границу было легко, но дело осложняли большие расстояния и
неизбежное столкновение с целой коалицией сил — австрийцев, гол¬
ландцев, англичан (особенно после восшествия на престол в 1714 году
представителей Ганноверской династии), а затем и пруссаков. Даже
когда в середине XVIII века Франция изо всех сил старалась заполу¬
чить сильного германского союзника (либо Австрию, либо Пруссию),
естественным следствием таких альянсов становился переход другой
германской державы в оппозицию и, что еще важнее, поиск поддержки
со стороны Великобритании и России для нейтрализации разыграв¬
шихся французских амбиций.
150
Цифры взяты из [322, р. 242]. О Франции времен правления Людовика XIV
см. [NCMH, vol. 5-6,297; 525; 464; 1377].
Кроме того, любая война с морской державой отвлекала силы и вни¬
мание Франции от континента, что ставило под вопрос успешность на¬
земных операций. Разрываясь между войной во Фландрии, Германии и
Северной Италии, с одной стороны, и кампаниями в проливе Ла-Манш,
Вест-Индии, Нижней Канаде, Индийском океане, с другой, Франция
не раз оказывалась «меж двух стульев». Несмотря на то что она нико¬
гда не стремилась, используя все свои финансовые ресурсы, лишить
английский флот достигнутого на,море превосходства1, сменявшие
друг друга правительства страны все же выделяли достаточно средств
на строительство и поддержание своих флотилий, которые, учиты¬
вая, что Франция считалась исключительно сухопутной державой,
использовались в основном как средство поддержки армии. Только
в войне, разразившейся в Западном полушарии в 1778-1783 годах,
Франция, встав на сторону американских повстанцев и отказавшись
от каких-либо активных действий в Германии, смогла нанести удар
по самолюбию своего британского соперника. Во всех других войнах
того периода французам больше не удавалось достичь столь высокой
стратегической концентрации сил и ресурсов, что негативно сказыва¬
лось на конечных результатах противостояний.
В итоге Франция во времена старого режима по размеру террито¬
рии, численности населения и финансовому состоянию по-прежнему
оставалась одним из могущественных государств Европы, однако не
дотягивала до того, чтобы считаться «сверхдержавой». Зажатая со всех
сторон на суше и вынужденная отвлекать ресурсы на свое присутствие
на море, она была не способна в одиночку противостоять целой коа¬
лиции стран-соперниц, которым не давали покоя растущие француз¬
ские амбиции. Действия Франции скорее подтверждали, чем нарушали
плюрализм сил в Европе. Лишь на короткое время после свершившейся
революции, когда Наполеону удалось блестяще использовать нацио¬
нальный подъем в стране, Франция смогла навязать свои идеи на кон¬
тиненте. Но даже в этом случае успех был кратковременным, и никакой
1 Например, в период военных конфликтов 1689-1697 и 1702-1714 гг. Франция вы¬
деляла на нужды флота менее 10 % от общей суммы расходов, а на армию — от 57
до 65%. (Соответствующие затраты Великобритании составляли 35% на флот и
40% на армию.) В 1760 г. французский флот получил лишь четверть от суммы,
выделенной армии. Даже если средства выделялись, географическое положение
Франции зачастую не позволяло флоту на Балтике во время войны вовремя по¬
лучать необходимый такелаж и прочее шкиперское имущество для поддержания
своей боеспособности.
151
военный гений не мог обеспечить постоянный контроль Франции над
Германией, Италией и Испанией, не говоря уже о России и Великобри¬
тании.
Геостратегическую проблему Франции, заключавшуюся в необхо¬
димости противостоять сразу нескольким потенциальным против¬
никам на разных фронтах, нельзя было назвать уникальной, дальше
страна еще больше усугубила свое положение неоднократными про¬
явлениями агрессии по отношению к другим государствам и хрони¬
ческим отсутствием единой стратегии. Двум могучим государствам
Германии того периода — Габсбургской империи и Бранденбург-Прус-
сии — из-за своего географического положения суждено было столк¬
нуться с той же проблемой. Для австрийских Габсбургов это было не
ново. При грубо сколоченной конгломерации территорий, которы¬
ми они управляли (Австрия, Богемия, Силезия, Моравия, Венгрия,
Милан, Неаполь, Сицилия, а с 1714 года еще и южные Нидерланды —
см. карту 5), и с учетом позиции других государств в отношении этих
земель им нужны были просто невероятная дипломатическая и во¬
енная изворотливость для сохранения наследия, а также гений или
большая удача (возможно, то и другое одновременно).
Таким образом, несмотря на многочисленные войны с турками
(1663-1664, 1683-1699, 1716-1718, 1737-1739, 1788-1791), свидетель¬
ствовавшие об укреплении позиций династии Габсбургов на Балканах,
борьба с ослабевающей Османской империей в указанные периоды
истощала и венские силы1. К примеру, отражая атаки турок буквально
у ворот столицы империи в 1683 году, Леопольд I был вынужден со¬
хранить нейтралитет, когда французский король Людовик XIV органи¬
зовал провокацию по «воссоединению» с Эльзасом и Люксембургом.
Ьюйственность положения Австрии хотя и была чуть менее заметна
«время Девятилетней войны (1689-1697) и последующей Войны за
Яванское наследство (1702-1713), поскольку Вена к тому времени уже
Щш частью гигантского антифранцузского альянса, но полностью
никчезла. Ход многих более поздних войн в XVIII веке казался еще
бсЩяестабильным и непредсказуемым как с точки зрения защиты об-
ЩИ^|щтересов Габсбургов в Европе, так и относительно их сохранения
152
Качественный анализ военных и геополитических проблем, с которыми столкну¬
лась в этот период официальная Вена, можно найти в следующих работах: [1084;
1105, р. 49-96]. См. также подстрочные комментарии в [811].
в самой Германии по мере усиления Пруссии. Начиная с 1740 года, когда
Пруссия захватила Силезию, официальная Вена в своей внешней и во¬
енной политике всегда действовала с оглядкой на Берлин. Это, в свою
очередь, заставило династию Габсбургов тщательнее продумывать каж¬
дый своей дипломатический шаг: чтобы контролировать рост могуще¬
ства Пруссии в Германии, австрийцы были вынуждены обращаться за
поддержкой к Франции на западе, а еще чаще к России на востоке; одна¬
ко сама Франция как партнер была ненадежна и, в свою очередь, время
от времени требовала создания определенного сдерживающего факто¬
ра в виде англо-австрийского альянса (например, в 1744-1748). Кроме
того, укрепление влияния России также стало вызывать определенную
обеспокоенность, особенно после ее экспансии на Балканы для борьбы
с силами Османской империи, тогда как у самой Вены были собствен¬
ные взгляды на эти земли. И наконец, когда наполеоновский империа¬
лизм поставил под сомнение независимость всех других европейских
держав, у империи Габсбургов просто не было иного выбора, кроме как
присоединиться к любой большой коалиции, чтобы противостоять
французской гегемонии.
Коалиционная война с Людовиком XIV в начале XVIII века и войны
с Бонапартом в конце того же столетия, возможно, дают менее четкое
представление о слабости австрийцев, чем конфликты в промежутке.
Продолжительное противостояние с Пруссией начиная с 1740 года
было особенно красноречивым свидетельством того, что, несмотря на
все военные, налоговые и административные реформы, предпринятые
в землях Габсбургов в этот период, Вена так и не смогла достичь доми¬
нирования над другим, более мелким германским государством, чья
армия, система налоговых сборов и бюрократическая система были
значительно эффективнее. Кроме того, никто из негерманских го¬
сударств (Франция, Великобритания, Россия) не желал поглощения
ни Австрией Пруссии, ни наоборот. В более широком европейском
контексте Габсбургская империя уже стала второстепенной, но все же
мощной державой и оставалась таковой вплоть до 1918 года. Конечно,
она не откатилась так далеко в списке влиятельных государств, как
Испания или Швеция, и не повторила судьбу Польши, но из-за де¬
централизации власти в империи, этнической разнородности и эко¬
номической отсталости все попытки официальной Вены стать самой
могущественной империей в Европе оказались напрасными. Тем не
менее опасно переоценивать подобное «падение». По словам Олвен
Хафтон, «упорное нежелание Австрийской империи разделиться,
153
считавшееся некоторыми глубоко ошибочным» говорит о том, что она
еще не растратила весь свой скрытый потенциал. Любые несчастья,
которые периодически обрушивались на страну, зачастую сопровож¬
дались очередными актами оздоровления, и каждый раз это показы¬
вало, какими значительными ресурсами обладает империя и, одно¬
временно, насколько ей трудно ими воспользоваться. И у каждого ис¬
следователя падения династии Габсбургов есть какое-то объяснение
ее поразительно упорного, а порой и весьма впечатляющего военного
сопротивления динамичным силам французского империализма в те¬
чение почти двадцати четырех лет — с 1792 по 1815 год1.
Ситуация в Пруссии была схожа с австрийской, но лишь с гео¬
стратегической точки зрения. Причины стремительного укрепления
страны и превращения ее в самое могущественное королевство на
севере Германии хорошо всем известны, и я лишь перечислю их: ор¬
ганизаторский и военный гений трех правителей государства — Ве¬
ликого Курфюрста (1640-1688), Фридриха Вильгельма I (1713-1740)
и Фридриха Великого (1740-1786); эффективность прусской армии,
все офицерские должности в которой занимали юнкеры, а на ее содер¬
жание тратилось до 80 % всех собираемых в стране налогов; (относи¬
тельная) финансовая стабильность, чему способствовали обширные
владения королевского двора, а также стимулирование развития тор¬
говли и промышленности; постоянная готовность принять на служ¬
бу иностранных наемников и сотрудничать с предпринимателями из
других стран; известные на весь мир прусские чиновники, заправляв¬
шие делами в военных комиссариатах2. Правда состояла еще и в том,
что расцвет Пруссии совпал с упадком былого могущества шведов, раз¬
делом ослабленного Польского королевства и разного рода распрями
в Вене, связанными с войнами и неопределенностью в отношении на¬
следства Габсбургской империи в первой половине XVIII века. Если
прусские монархи и реализовали открывшиеся перед ними возможно¬
сти, то только потому, что ими нельзя было не воспользоваться. Кроме
того, заполнив «вакантное место могущественного государства», от¬
крывшееся в северной и центральной частях Европы после 1770 года,
Пруссия также извлекла выгоду из своего положения по отношению
1 См. [601, р. 155]. См. также [NCMH, vol. 8, ch. 10; 657, ch. 3 и 5; 1328; 833; 331,
comment.].
2 См. [601, ch. 7; 1358, ch. 13-16; 1323, vol. 2, p. 225ff; 195; 1094]. Неплохое иссле¬
дование системы государственного устройства и реформ в Пруссии вы найдете
в NCMH (vol. 7, ch. 13).
154
к другим великим державам. Рост влияния России способствовал раз¬
валу Швеции, Польши и Османской империи. Франция находилась
достаточно далеко на западе и не представляла собой постоянную
смертельную угрозу Пруссии, но могла рассматриваться как полез¬
ный союзник в альянсе против Австрии. В свою очередь, если Фран¬
ция предпринимала попытку вторжения в Германию, то, как прави¬
ло, ей противостояли как объединенные силы Габсбургов, Ганновера
(а следовательно, и Великобритании) и, возможно, Нидерландов, так
и самой Пруссии. И наконец, если „такой альянс терпел неудачу, то
у Пруссии было намного больше шансов заключить нужный ей мир¬
ный договор с официальным Парижем, чем у других государств. Анти-
французский альянс иногда оказывался полезен для Берлина, но он
никогда не был столь уж обязательным.
Благодаря столь выгодным дипломатическим и географическим
условиям первые правители Пруссии умело играли по установленным
правилам. Присоединение Силезии, по некоторым оценкам являв¬
шейся одним из наиболее промышленно развитых районов на востоке
Европы, дало, в частности, мощный толчок росту военного и эко¬
номического потенциала страны. Однако ограниченность реально¬
го влияния на общеевропейской арене, ограниченность территории
и численности населения все же жестко аукнулись Пруссии во вре¬
мя Семилетней войны (1756-1763), когда дипломатические условия
складывались не в пользу страны, а могущественные соседи Фрид¬
риха Великого были настроены наказать его за политическое «плу¬
товство». Прусскому монарху стоило неимоверных усилий избежать
поражения, столкнувшись со столь пугающим «окружением». Не по¬
следнюю роль в этом сыграла его хорошо обученная армия и отсут¬
ствие нормальной координации действий в лагере противника. Тем
не менее человеческие и материальные потери были чудовищными,
а растущая с 1770-х годов закостенелость прусской армии больше не
позволяла Берлину выдерживать дипломатическое давление со сторо¬
ны России, не говоря уже о дерзком нападении Наполеона в 1806 году.
Даже реформы, проведенные в армии Шарнхорстом, Гнейзенау и ря¬
дом других боеначальников, не помогли к 1813-1815 годам решить
проблему недостаточной численности прусских войск1. К тому време¬
ни Россия в военном отношении уже превосходила Пруссию, которая
в значительной степени зависела от британских субсидий (главного
1 См. [257, р. 22ff; 330; 339, р. 17ff; 978].
155
финансиста коалиции) и по-прежнему не могла в одиночку противо¬
стоять Франции. Королевство Фридриха Вильгельма III (1797-1840),
как и Австрия, оказалось в нижней части списка великих держав и
пребывало там до проведения серьезных промышленных и военных
преобразований в 1860-х годах.
В то же время два отдаленных государства, Россия и Соединенные
Штаты, обладали относительной неуязвимостью и были свободны от
стратегических метаний, характерных для стран центральной Европы
XVIII века. Обе будущие сверхдержавы, безусловно, имели «хрупкие
рубежи», которые необходимо было охранять. Но ни американская
экспансия на другой стороне Аллеганских гор и на Великих равнинах,
ни расширение Россией своих территорий за счет степей не застави¬
ли ни одно из сильных в военном отношении государств почувство¬
вать опасность1. Таким образом, в отношениях с Западной Европой
у них было преимущество в виде относительно гомогенного «фронта».
И то и другое государство могло бросить вызов некоторым из суще¬
ствующих великих держав (или как минимум вызвать у них тревогу),
оставаясь в то же время неуязвимым благодаря своей удаленности от
основного театра военных действий в Европе.
Безусловно, говоря о столь продолжительном периоде, охваты¬
вающем события с 1660 по 1815 год, необходимо подчеркнуть, что
влияние Соединенных Штатов и России было гораздо сильнее в кон¬
це его, чем в самом начале. Действительно, в 1660-1670-х годах евро¬
пейская «Америка» представляла собой лишь ряд изолированных
прибрежных поселений, а Московия до царствования Петра Великого
(1689-1725) была почти столь же отдаленной и еще более отсталой.
С коммерческой точки зрения оба являли пример «плохо развито¬
го» государства — поставщика древесины, пеньки и прочего сырья
и активного покупателя промышленных товаров из Великобритании
и Соединенных провинций. Большую часть рассматриваемого пери¬
ода американский континент был скорее целью для завоевания, чем
самостоятельной силой. Ситуация изменилась после ошеломитель¬
ного успеха британской армии под конец Семилетней войны (1763),
в результате которой французы были изгнаны из Канады и Новой
Шотландии, а испанцам пришлось оставить западную Флориду. Из¬
бавившись от иностранной угрозы, вынуждавшей континент до сего
Краткий, но полезный анализ: [333, ch. 1-2].
156
времени сохранять лояльность Вестминстеру, американские колони¬
сты теперь могли требовать от Великобритании чисто номинального
подчинения, и в случае несогласия организовать восстание. Кроме того,
в 1776 году североамериканские колонии сильно разрослись: двухмил¬
лионное население каждые тридцать лет удваивалось, все больше рас¬
пространяясь в западном направлении. Это была экономически про¬
цветающая и самодостаточная с точки зрения обеспечения продуктами
питания и многими товарами территория. Но правителям Британской
империи потребовалось семь лет, чтобы осознать, что восставшие
штаты практически неуязвимы перед сугубо морскими операциями и
слишком огромны, чтобы их можно было подавить на суше с помощью
армии, отправленной за три тысячи миль от дома.
Со временем получение независимости Соединенными Штата¬
ми принесло два важных последствия для мировой расстановки сил.
Первое. С 1783 года за пределами Европы появился мощный промыш¬
ленный, финансовый и, возможно, даже военно-технический центр,
который мог оказать значительное долгосрочное влияние на баланс
сил в мире, в отличие от других государств, также превосходящих ев¬
ропейские страны по масштабам, но уступающих им в экономическом
плане, вроде Китая и Индии. Уже к середине XVIII века американские
колонии заняли важное место в структуре международной морской
торговли и начали делать первые, пока неуверенные шаги по пути ин¬
дустриализации. По некоторым свидетельствам, провозгласившее свою
независимость государство в 1776 году произвело чугуна и прутко¬
вой стали больше, чем во всей Великобритании. В последующие годы
«объем выпуска продукции обрабатывающей промышленности вырос
почти в 50 раз, и, таким образом, уже к 1830 году страна стала шестой
в списке промышленно развитых стран мира»1. Учитывая столь впечат¬
ляющие темпы роста, неудивительно, что даже в 1790-х годах его свиде¬
тели предрекали Соединенным Штатам в следующем столетии одну из
ведущих ролей в мировой политике и экономике. Второе последствие
Европа ощутила намного быстрее — особенно Британская империя,
чья позиция могучей силы на «переднем фланге» европейской поли¬
тики пошатнулась после появления на ее собственном атлантическом
фронте потенциально враждебно настроенного государства, угрожа¬
ющего владениям в Канаде и Вест-Индии. Конечно, это не создавало
насущную проблему, а значительное расстояние между континентами,
1 [48, р. 291]. См. также [442, р. 13-18; 1077, р. 64].
157
наряду с изолированностью США, не давали Лондону рассматривать
американцев в качестве реального врага, каким, скажем, были для
Вены турки или позднее русские. Тем не менее опыт войн 1779-1783
и 1812-1814 годов ясно показал, насколько Великобритании было бы
трудно полностью сконцентрироваться на событиях в Европе, имея
за спиной такого врага, как США.
Укрепление царской России гораздо быстрее повлияло на мировой
баланс сил. Полный разгром Россией шведской армии под Полтавой
(1709) заставил остальные державы осознать тот факт, что, казавшаяся
до сих пор слишком удаленной и в определенной степени варварской,
эта страна все же нацелена на то, чтобы активно участвовать в делах
Европы. Когда амбициозный русский царь Петр Первый в краткие сро¬
ки создал военную флотилию в дополнение к своим новым опорным
пунктам на Балтике (в Карелии, Эстонии и Ливонии), шведы были вы¬
нуждены прибегнуть к помощи британского флота, чтобы не допустить
разгрома со стороны восточного колосса. На самом же деле в результате
роста могущества России больше всего должны были пострадать поля¬
ки и турки. Только за время правления Екатерины Великой (1762-1796)
Россия добавила к своим обширным территориям 200 тыс. квадратных
миль. Еще более впечатляющими казались периодические вторжения
российских войск на западе. Пугающее упорство, проявленное рус¬
скими в Семилетней войне, а потом временная оккупация их армией
Берлина в 1760 году кардинально изменили мнение Фридриха Велико¬
го о своем соседе. Спустя сорок лет, во время Войны второй коалиции
(1798-1802), русская армия под командованием генерала Суворова при¬
нимала активное участие в итальянской и альпийской кампаниях. Эти
отдаленные операции были предвестником будущего похода русских
от Москвы до Парижа в 1812-1814 годах1.
Очень трудно определить точное положение России в мировом
пространстве в XVIII веке. Ее армия зачастую превосходила по чис¬
ленности французскую, и в плане развития основных производств
(текстильного, чугунолитейного) государство также делало большие
успехи. Эту страну было очень трудно, а скорее, даже невозможно
завоевать, по крайней мере силами западных государств. Статус же
«пороховой империи» позволял не опасаться набегов кочевников
158
См. NCMH (vol. 7, ch. 14, vol. 8, ch. 11; [715, ch. 7-9; 328; 334; 371, ch. 2-3; 1038];
множество комментариев об укреплении могущества России в [27, особ. ch. 9].
с Востока. При этом Россия могла расширять свои человеческие и
сырьевые ресурсы, а также объемы пахотных земель, что, в свою оче¬
редь, укрепляло ее положение среди великих держав. Под непосред¬
ственным контролем со стороны правительства в стране проводилась
активная модернизация по многим направлениям, хотя темпы реа¬
лизации и успешность такой политики зачастую преувеличиваются
исследователями. Вместе с тем в России по-прежнему сохранялись
многочисленные признаки отсталости: ужасающая нищета и жесто¬
кое обращение с людьми, крайне низкий уровень доходов на душу
населения, плохие транспортные коммуникации, суровый климат, от¬
ставание в техническом развитии и образовании, не говоря уже о том,
что многие из Романовых были реакционерами и слабохарактерными
правителями. Даже грозная Екатерина в плане экономики и финансов
ничего примечательного не совершила.
Кроме того, относительная стабильность Европы в военном, в част¬
ности организационно-техническом, плане в XVIII веке позволила Рос¬
сии (за счет заимствования иностранного опыта и знаний) догнать,
а затем и перегнать страны, обладавшие более скромной ресурсной ба¬
зой; и это преимущество в виде количественного превосходства сохра¬
нялось до того момента, пока промышленная революция в течение по¬
следующего столетия не изменила масштаб и темпы ведения военных
действий. До начала 1840-х годов, несмотря на многочисленные, пере¬
численные выше недостатки, русская армия порой могла представлять
собой весьма грозную силу. На армию тратилась значительная часть
(до 75%) государственного бюджета, а простой русский солдат был на¬
столько вынослив, что российские полки могли воевать долго и далеко
от родного дома, на что не способны были большинство других армий
XVIII века. Это правда, что русская логистика зачастую сильно «хрома¬
ла» (плохие лошади, неэффективная система снабжения, некомпетент¬
ные чиновники) и не позволяла стране в должной мере обеспечивать
собственные кампании (поход на Францию 1813-1814 годах можно
было считать маршем по «дружественной» территории, поддерживае¬
мым значительными британскими субсидиями), но этих редких воен¬
ных операций было достаточно, чтобы Россия заслужила репутацию
грозного государства и заняла одно из ведущих мест в европейской
политике еще к началу Семилетней войны. Со стратегической точки
зрения появилась еще одна держава, которую можно было использо¬
вать для баланса сил и тем самым гарантировать, что у Франции в этот
период не будет возможности доминировать на континенте.
159
Тем не менее все, что в начале XIX века такие авторы, как Алексис де
Токвиль, прочили России и Соединенным Штатам, которых «благосло¬
вили Небеса, чтобы влиять на судьбу половины земного шара», относи¬
лось к отдаленному будущему1. В период же между 1660 и 1815 годами
именно морская держава Великобритания, а не эти два континенталь¬
ных монстра добились наиболее значительных успехов в окончательном
смещении Франции с ее позиций «правителя мира». И здесь географи¬
ческое положение тоже сыграло важную, хотя и не определяющую роль.
Территориальное преимущество Великобритании Альфред Мэхэн по¬
дробно описал еще сто лет назад в своем классическом труде «Влияние
морской силы на историю» (The Influence of Sea Power upon History, 1890):
...если страна расположена так, что она не вынуждена ни защищать себя
со стороны суши, ни искать расширения территории с помощью сухопут¬
ных войск, то уже по самому единству своей цели, направленной в сторону
требования морских интересов, она имеет преимущество сравнительно
со страною, одна из границ которой континентальная2.
Утверждение Мэхэна, безусловно, предполагает также наличие цело¬
го ряда дополнительных условий. Прежде всего, у правительства Вели¬
кобритании не должно было быть отвлекающих факторов на собствен¬
ной границе. После завоевания Ирландии и подписания с Шотландией
Акта об унии (1707) данное условие можно было считать выполнен¬
ным, хотя следует отметить, что время от времени предпринимаемые
Францией попытки дестабилизировать обстановку на «кельтских окраи¬
нах» Лондон воспринимал как весьма серьезную опасность. Волнения
в Ирландии были намного ближе к центру Британской империи, чем
в стратегически важной, но далекой Америке. К счастью для Великобри¬
тании, никто из врагов так никогда и не сумел должным образом вос¬
пользоваться уязвимостью государства в этом отношении.
Вторым условием для утверждения Мэхэна является главенство
на море и наличие более мощных военно-морских сил в сравнении
с аналогичными сухопутными армиями. В основе здесь лежит глубо¬
кая убежденность в силе морской стратегии развития армии, имевшей
немало сторонников3 и, судя по политическим и экономическим тен¬
денциям начиная с XVI века, вполне себя оправдавшей. Постепенное
1 См. [1287, р. 452]; а также прогнозы в [333, ch. 1-3; 456, vol. 1, р. 403ff]; коммента¬
рии в [1383].
2 [826, р. 29].
3 См. [687, introd. и ch. 3-5; 594; 643, ch. l-2ff].
160
смещение основных торговых путей из Средиземного моря в Атлан¬
тику и огромные доходы, которые могли принести колониальные и
коммерческие предприятия в Вест-Индии, Северной Америке, в Ин¬
достане и на Дальнем Востоке, были на руку странам, расположенным
в западной части европейского континента. Несомненно, также было
необходимо, чтобы правительство осознавало всю важность морской
торговли и было готово нести расходы на содержание значительного
военного флота. При этом непременном условии британский полити¬
ческий истеблишмент к XVIII веку, но всей видимости, нашел удачный
рецепт непрекращающегося роста национального богатства и мощи.
Активное расширение внешней торговли упрочило британскую эконо¬
мику, стимулировало развитие мореплавания и судостроения, напол¬
нило национальную казну и стало важнейшим связующим звеном цен¬
тра империи с колониями. Последние были не только точками сбыта
британской продукции, но и источниками сырья — начиная с сахара,
табака и тканей и заканчивая шкиперским имуществом (из Северной
Америки), спрос на которое неумолимо рос. Королевский военно-мор¬
ской флот в мирное время обеспечивал повсеместное уважительное от¬
ношение к британским торговцам и защищал от нападений, а во вре¬
мя войны занимался расширением колоний. Все это приносило стране
значительные дивиденды как в политическом, так и в экономическом
плане. Таким образом, торговля, колонии и военно-морской флот сфор¬
мировали «магический треугольник», который обеспечил Великобри¬
тании долгосрочное преимущество.
Однако подобное объяснение процветания этого островного евро¬
пейского государства справедливо лишь отчасти. Как и многие дру¬
гие меркантилисты, Мэхэн подчеркивал особую важность для Ве¬
ликобритании внешней торговли перед внутренним производством,
в частности он переоценивал значение «колониальной» торговли.
На протяжении всего XVIII века сельское хозяйство по-прежнему
оставалось основой британского благосостояния, и экспорт продук¬
ции (доля которого в общем национальном доходе до 1780-х годов
составляла не менее 10%) нередко сталкивался с проблемами кон¬
куренции с другими странами и тарифной политики, и никакое гос¬
подство на море не могло компенсировать возникающие потери1.
Приверженцы морской стратегии развития также были склонны за¬
бывать о том, что британская торговля со странами Балтии, Германии
1 См. [641, р. 206-259; 266, р. 48-93; 173, р. 463-490].
161
и Средиземноморья, несмотря на менее динамичный рост, чем тор¬
говля сахаром, специями и рабами, по-прежнему имела очень важное
экономическое значение1. И как показали события 1806-1812 годов,
доминирование Франции в Европе могло иметь для британской обра¬
батывающей промышленности весьма печальные последствия. В таких
условиях изоляционистская политика, проводимая в отношении дру¬
гих европейских государств, могла быть неоправданна чисто с эконо¬
мической точки зрения.
Существовал также и очень важный «континентальный» аспект для
большой британской стратегии, который можно выпустить из виду,
если сосредоточить все внимание в направлении Вест-Индии, Канады и
Индии. Англо-голландские военные конфликты в 1652-1654,1665-1667
и 1672-1674 годах были исключительно морскими. И это неудивитель¬
но, так как антагонизм этих двух морских держав лежал в плоскости
коммерческого соперничества. Однако после «Славной революции»
1688 года на английском троне утвердился Вильгельм III Оранский,
и все в корне изменилось. Главной опасностью для британских интере¬
сов на протяжении семи войн в период с 1689 по 1815 год была сухо¬
путная армия Франции. Да, противостояние французов и англичан
происходило и в Западном полушарии, и в Индийском океане, и в Егип¬
те, и во многих других местах; но эти кампании хотя и имели важное
значение для торговцев из Лондона и Ливерпуля, никогда не пред¬
ставляли прямой угрозы национальной безопасности. Таковая могла
возникнуть лишь в результате успешной французской кампании про¬
тив голландцев, ганноверцев и пруссаков, в результате чего Франция
на долгое время оставалась бы самой мощной державой в западной и
центральной части Европы, что позволило бы ей аккумулировать до¬
статочно ресурсов для масштабного судостроения и, в итоге, подры¬
ва британской власти на море. Таким образом, союз с Соединенными
провинциями не был личной прихотью Вильгельма III, но в результате
последующим британским правителям пришлось воевать в Европе на
протяжении нескольких десятилетий. Кроме того, был еще один убеди¬
тельный аргумент в пользу интервенции (отголосок страхов Елизаветы
I относительно Испании): врагам Франции необходимо помочь в самой
Не говоря уже о стратегическом значении балтийского шкиперского имущества,
используемого на судах как военно-морского, так и торгового флота, — о чем
свидетельствует частая отправка британского флота на Балтику для поддержа¬
ния баланса сил и беспрепятственной доставки на остров древесины и мачт.
162
Европе, чтобы в итоге не дать Бурбонам (и Наполеону) реализовать свои
амбиции и при этом защитить собственные стратегические интересы.
Согласно этой точке зрения, «морская» и «континентальная» стратегии
были скорее взаимодополняющими, чем противоречащими друг другу.
Суть этого стратегического расчета хорошо выразил герцог Нью¬
каслский еще в 1742 году:
Когда Франции нечего будет бояться на суше, она обойдет нас и на море.
Я всегда считал, что наш флот должен защищать создаваемые нами альян¬
сы на континенте, заставляя тем самым Францию распылять свои военные
затраты, что в итоге позволит нам сохранить свое превосходство на море1.
Такая поддержка Великобританией других стран с целью «распы¬
ления военных расходов Франции» существовала в двух основных
формах. Во-первых, в форме непосредственных военных действий: ор¬
ганизация рейдов на территории периферийных областей с целью от¬
влечения внимания французской армии и участие значительных сил
в совместных операциях с союзниками Великобритании на основном
фронте. Рейды обходились казне дешевле и поэтому были особо люби¬
мы некоторыми министрами, но, как правило, имели незначительный
эффект и время от времени заканчивались полным провалом (как, на¬
пример, высадка британского экспедиционного корпуса на остров Вал-
херен, 1809). Содержание же континентальной армии было намного за¬
тратнее как с точки зрения финансов, так и в отношении человеческих
ресурсов, но, как показали кампании Мальборо и Веллингтона, оказы¬
валось гораздо эффективнее для поддержания баланса сил в Европе.
Во-вторых, Великобритания оказывала своим союзникам финан¬
совую поддержку, будь то покупка гессенских и прочих наемников для
войны с Францией или предоставление субсидий участникам альянса.
Фридрих Великий, к примеру, в период с 1757 по 1760 год ежегодно по¬
лучал от Великобритании весьма щедрую помощь в размере £675 тыс.
А на заключительном этапе Наполеоновских войн поток британских
денег стал просто гигантским (только в 1813 году союзники получили
от Великобритании £11 млн, а за всю войну с Наполеоном — £65 млн).
Но все это было возможно только благодаря активному развитию бри¬
танской внешней торговли и коммерции, в частности на прибыльных
зарубежных рынках, что позволяло правительству до бесконечности
[1064, р. 111]. Более подробную информацию о полемике по стратегически важ¬
ным вопросам см. в [976, р. 429-465; 1323, vol. 2, р. 246ff; 936, р. 64ff].
163
брать кредиты и повышать налоги, не опасаясь банкротства. Таким об¬
разом, несмотря на то что стратегия «распыления расходов Франции»
внутри Европы была недешевым делом, она, как правило, гарантиро¬
вала, что французы в этих условиях не смогут ни организовать боль¬
шую кампанию на море и тем самым помешать британской торговле, ни
добиться доминирования на европейском континенте и создать угрозу
вторжения в Великобританию. Все это позволило официальному Лон¬
дону спокойно финансировать собственные военные кампании и суб¬
сидировать своих союзников. Здесь сошлись преимущество географи¬
ческого положения и экономические интересы, вылившиеся в блестяще
проводимую Великобританией стратегию «двуликого Януса»: «одним
лицом повернувшись к континенту для поддержания нужного баланса
сил, а другим — к морю для укрепления своего господства там»1.
Только осознав всю важность вышеописанных финансовых и гео¬
графических факторов, можно в полной мере понять, что кроется за
цифрами статистики роста населения и военно-морской мощи в этот
период (см. табл,. 3-5).
Таблица 3
Население в ведущих странах мира, 1700-18002 (млн человек)
1700 г.
1750 г.
1800 г.
Британские острова
9,0
10,5
16,0
Франция
19,0
21,5
28,0
Габсбургская империя
8,0
18,0
28,0
Пруссия
2,0
6,0
9,5
Россия
17,5
20,0
37,0
Испания
6,0
9,0
11,0
Швеция
1,7
2,3
Соединенные провин¬
ции Нидерландов
1,8
1,9
2,0
Соединенные Штаты
—
2,0
4,0
1 [292, р. 118].
2 Это приблизительные данные. Они взяты из различных источников, в том числе:
[220, р. 4; 219, vol. 3, р. 22-76; NCMH, vol. 8, р. 714; 893, pt. А; 1384, р. 104].
164
Таблица 4
Численность армий, 1690-18141 (человек)
1690 г.
1710 г.
1756/
1760 гг.
1778г.
1789г.
1812/
1814 гг.
Великобритания
70 000
75 000
200 000
40 000
250 000
Франция
400 000
350 000
330 000
170 000
180 000
600 000
Габсбургская
империя
50 000
100 000
200 000
200 000
300 000
250 000
Пруссия
30 000
39 ООО '
195 000
160 000
190 000
270 000
Россия
170 000
220 000
330 000
300 000
500 000
Испания
30 000
50 000
Швеция
110 000
Соединенные
провинции
Нидерландов
73 000
130 000
40 000
Соединенные
Штаты
—
—
—
35 000
—
—
Таблица 5
Размер флота, 1689-18152 (количество линейных кораблей)
1689 г.
1739 г.
1756г.
1779 г.
1790 г.
1815 г.
Великобритания
100
124
105
90
195
214
Дания
29
—
—
—
38
—
Франция
120
50
70
63
81
80
Россия
—
30
—
40
67
40
Испания
—
34
—
48
72
25
Швеция
40
—
—
—
27
—
Соединенные
провинции
Нидерландов
66
49
20
44
В книге (£48, р. 113] автор приводит данные, отличные от цифр, опубликованных
в [215, р. 42]. Более того, у обоих авторов данные по некоторым позициям отлича¬
ются от представленных в специальных работах по национальным армиям и от¬
дельным войнам.
Цифры взяты из [27, р. 144-145], где они в определенной степени отличаются от
данных в [250, р. 141-142]. И снова поправки были сделаны с учетом наиболь¬
шей авторитетности источника, поэтому данные для 1779 г. взяты из [338, арр. F],
а для 1790-го — из [1007, р. 30], а также NCMH (vol. 8, р. 190).
165
Ознакомившись со статистическими данными, читатели, впро¬
чем, должны относиться к этим достаточно грубым цифрам с край¬
ней осторожностью. Численность населения, особенно в ранний
период, является весьма приблизительной (а в случае с Россией рас¬
хождение с реальностью может составлять до нескольких миллио¬
нов). Численность армии также очень сильно варьировалась в за¬
висимости от периода, когда была произведена оценка: в начале,
в середине или в конце военной кампании. В общее количество ча¬
сто включали и большие подразделения, состоящие исключительно
из наемников, и даже войска союзников, которых принудили уча¬
ствовать в военных действиях (как это было в случае с Наполеоном).
Указанное число линейных кораблей не означает, что все они были
в состоянии боеготовности или что каждый из них имел подготов¬
ленную команду. Кроме того, статистические данные не учитывают
такие факторы, как полководческое искусство генералов и адмира¬
лов, их компетентность, сильный национальный дух или, наоборот,
свойственное народу малодушие. Но даже при всем этом приведен¬
ные выше цифры могут по крайней мере в общих чертах показать
основные политические тенденции в расстановке сил в рассматри¬
ваемый нами период: Франция и все больше и больше Россия зани¬
мают ведущие позиции с точки зрения численности населения и во¬
енной мощи; Великобритания практически не имеет себе равных на
море; Пруссия становится могущественнее Испании, Швеции и Со¬
единенных провинций; Франция, имея огромную армию во време¬
на Людовика XIV и Наполеона, как никогда в этом столетии близка
к доминированию в Европе.
Зная финансовые и географических аспекты этих ста пятидеся¬
ти лет противостояния между великими державами, можно увидеть,
что для полноты картины, представленной в этих трех таблицах, сле¬
дует сделать определенные уточнения. Например, быстрое сокраще¬
ние размера армии Соединенных провинций относительно других
государств никоим образом не говорит о сокращении расходов стра¬
ны на войну — здесь голландцы еще долгое время играли одну из ве¬
дущих ролей. За военным невмешательством Соединенных Штатов
мог скрываться стратегический маневр, призванный отвлечь внима¬
ние. Приведенные в таблице цифры также не демонстрируют весь
военный вклад Великобритании, поскольку в 1813-1814 годах она
могла наряду со своей субсидировать еще и 100-тысячную армию со¬
юзников (в 1813 году — даже 450-тысячную), а также 140-тысячные
166
военно-морские силы1. И наоборот, истинное могущество Пруссии
и Габсбургской империи, которое в большинстве войн зависело от
субсидий, может быть преувеличенным из-за размеров их армий.
Как уже отмечалось выше, вооруженные силы Франции были менее
эффективны из-за недостаточного финансирования и наличия гео¬
стратегических препятствий, а России — из-за экономической от¬
сталости страны и огромной протяженности территории. Следует
также помнить о сильных и слабых сторонах каждого государства,
когда мы перейдем к более подробному рассмотрению самих воен¬
ных кампаний.
Истинные победители военных кампаний
1660-1763 годов
Когда Людовик XIV в марте 1661 года полностью взял управление
Францией в свои руки, ситуация в Европе особенно благоприятство¬
вала молодому монарху, который был решительно настроен на то,
чтобы навязать ей свои взгляды2. На юге Испания продолжала изматы¬
вать себя безуспешными попытками вернуть под свой контроль Пор¬
тугалию. По ту сторону Ла-Манша восстановленная монархия в лице
Карла II искала новую опору, а английских коммерсантов переполняло
чувство ревности к голландцам. На севере недавняя война сильно осла¬
била как Данию, так и Швецию. В Германии протестантские правители
с подозрением наблюдали за любыми попытками Габсбургов улуч¬
шить свое положение, но у имперского правительства в Вене хватало
проблем с Венгрией и Трансильванией, а немного позже еще и с воз¬
рожденным Османским государством. Польша все больше слабела под
ударами шведов и русских. Так что французская дипломатия в лучших
традициях Ришелье могла легко воспользоваться сложившейся ситуа¬
цией, натравив португальцев на Испанию, венгров, турок и германских
правителей на Австрию, а англичан на голландцев, и между тем упро¬
чить собственное географическое положение (а также увеличить чис¬
ленность армии), подписав в 1633 году со Швейцарией мирное согла¬
шение. В результате у Людовика XIV было достаточно времени, чтобы
1 См. последний раздел данной главы.
2 О дальнейших событиях см. [812, р. 14ff; 1239, ch. 9; 1379; 1378, ch. 1-7; NCMH,
vol. 5, ch. 9; 297; 525].
167
утвердиться в качестве абсолютного монарха и решить все внутрен¬
ние проблемы, терзавшие французское правительство на протяжении
последнего столетия. А что еще важнее, это дало Кольберу, Ле Телье и
другим ключевым министрам кабинета возможность полностью пере¬
строить структуру правительства и щедро финансировать армию и
флот, дабы «король-солнце» мог снискать себе славу1.
В первые годы своего правления Людовику было проще всего
попытаться «скруглить» границы Франции — во многом благодаря
ухудшению англо-голландских отношений, переросших к 1665 году
в открытый военный конфликт (вторая англо-голландская война).
Хотя Франция и обязалась поддержать Соединенные провинции, но
фактически не принимала активного участия в морских кампаниях,
зато готовилась к вторжению в южную часть Нидерландов, до сих пор
принадлежавшую слабеющей Испании, которое она наконец пред¬
приняла в мае 1667 года, быстро захватывая город за городом. То, что
произошло дальше, является одним из первых примеров быстрой
смены дипломатического вектора в этот период истории. Англичане
и голландцы, вымотанные войной, невыгодной для обеих сторон,
опасаясь слишком больших аппетитов французов, уже в июле за¬
ключили Бредское соглашение о мире и вместе со шведами решили
стать «посредниками» во франко-испанском конфликте и тем самым
уменьшить возможные выгоды Людовика. Ахенский мирный договор
1668 года позволил достичь поставленной цели, но привел в бешен¬
ство французского короля, в конечном счете собравшегося отомстить
Соединенным провинциям, которые, по его мнению, были главным
препятствием на пути реализации его планов. В течение следующих
нескольких лет на фоне тарифной войны, которую вел Кольбер с гол¬
ландцами, французская армия и флот продолжали наращивать свою
мощь. Благодаря эффективной тайной дипломатии Англия и Швеция
вышли из альянса с Соединенными провинциями, а австрийцы и гер¬
манские государства перестали бояться амбициозных планов Фран¬
ции. К 1672 году французская военная машина, обладая поддержкой
английского флота на море, была готова к нападению.
Хотя именно Лондон первым объявил войну Соединенным про¬
винциям, результаты его усилий в третьей англо-голландской войне
(1672-1674) были минимальными. Благодаря умелым действиям гол¬
ландского адмирала де Рюйтера на море, английский флот не мог
1 См. [31; 332, р. 29-48; 625, ch. 5].
168
добиться сколько-нибудь значимых побед, как и армия на суше.
В итоге политика правительства Карла II подверглась жесткой кри¬
тике внутри страны: очевидность политического двурушничества и
неумелого управления финансами, а также сильное нежелание свя¬
зываться с такой автократической католической державой, как Фран¬
ция, сделали войну непопулярной и вынудили правительство выйти
из нее в 1674 году. В ретроспективном плане это свидетельство того,
насколько незрелыми и сомнительными были политические, финан¬
совые и административные основы правления в Англии при послед¬
них Стюартах1. Однако смена политического вектора Лондоном имела
важное международное значение, отчасти здесь отразилась и широко
распространившаяся по всей Европе тревога относительно проектов
Людовика XIV. Уже на следующий год правильная голландская дипло¬
матия и обещанные субсидии сделали свое дело — нашлось немало
стран, готовых бросить вызов Франции. К союзу присоединились гер¬
манские княжества, Бранденбург (чья армия в 1675 году разбила под
Фербеллином войска Швеции, последнего партнера Франции), Дания,
Испания и Габсбургская империя. Нельзя сказать, что у подобного
рода коалиции было достаточно сил, чтобы сокрушить Францию:
большинство стран-участниц имели сравнительно небольшие армии
и почти у каждой был тлеющий конфликт на собственных границах,
поэтому центром антифранцузского союза по-прежнему оставались
Соединенные провинции во главе с Вильгельмом Оранским. Но вод¬
ная преграда на севере и уязвимость линии фронта французской ар¬
мии при противостоянии с любым противником в Рейнланде — сви¬
детельство того, что Людовик сам не смог извлечь из своей внешней
политики значительной выгоды. Такая же патовая ситуация сложи¬
ла сь и на море: французский флот контролировал Средиземноморье,
голландская и датская флотилии — Балтику, но никто из стран не
доминировал на пути в Вест-Индию. Война негативно повлияла как
на французскую, так и на голландскую торговлю, от чего косвенную
выгоду получили такие нейтральные страны, как Англия. К 1678 году
амстердамские торговцы фактически заставили собственное прави¬
тельство заключить сепаратный мир с Францией, что, в свою оче¬
редь, означало невозможность для германских государств (зависящих
от голландских субсидий) продолжать войну самостоятельно.
1 См. [643, р. 100-110; 644, р. 106ff; 973, vol. 2, ch. 4].
169
И хотя Неймегенский мир, заключенный в 1678-1679 годах, по¬
ложил конец открытому противостоянию, неприкрытое желание
Людовика XIV «скруглить» северные границы Франции, его стремле¬
ние стать «властителем Европы» и тот тревожный факт, что в мирное
время он содержал 200-тысячную армию, не могли не беспокоить как
немцев, голландцев, испанцев, так и англичан1. Однако это не означа¬
ло готовности государств немедленно возобновить военные действия.
Голландские торговцы предпочитали торговать в мирных условиях,
германские правители, как и английский король Карл II, были при¬
вязаны к Парижу субсидиями, а Габсбургская империя отчаянно сра¬
жалась с турками. Поэтому, когда Испания в 1683 году пыталась за¬
щитить свои Люксембургские владения от поползновений Франции,
ей пришлось бороться с армией Людовика в одиночку и в итоге по¬
терпеть неизбежное поражение.
Вместе с тем начиная с 1685 года ситуация в Европе начала скла¬
дываться для Франции не лучшим образом. Преследование гугенотов
потрясло всю протестантскую Европу. В последующие два года турки
были разгромлены и выгнаны из окрестностей Вены, а император Лео¬
польд, овеянный славой и обладающий достаточными военными ре¬
сурсами, мог наконец обратить внимание на запад. В сентябре 1688 года
обеспокоенный французский король решил вторгнуться в Германию,
превратив тем самым европейскую «холодную» войну в «горячую».
Действия Франции мало того что заставили ее континентальных про¬
тивников встать в открытую конфронтацию, но и позволили Вильгель¬
му Оранскому взойти на английский трон вместо дискредитировавше¬
го себя Якова И.
Таким образом, к концу 1689 года Франция оказалась один на один
с Соединенными провинциями, Англией, Габсбургской империей, Ис¬
панией, Савойей и крупнейшими германскими государствами2. Но этот
альянс на самом деле не был таким уже грозным, как может показаться
на первый взгляд. Его ядром являлись англо-голландские силы и армии
германских государств. Несмотря на определенную несоизмеримость
данной группировки, она обладала достаточной решимостью, финан¬
совыми ресурсами, сухопутными и морскими вооруженными силами,
достаточными для противостояния Франции эпохи правления «короля-
солнце». Еще десять лет назад Людовик, возможно, и имел перевес
1 См. [812, р. 34ff; 525].
2 См. NCMH (vol. 6, ch. 7); [1379, ch. 4; 812, р. 43-50].
в силах и ресурсах,, но французские финансы и торговля после смерти
Кольбера находились в достаточно плачевном состоянии, и ни армия,
ни флот (хотя и превосходящие противника по численности) не были
готовы к длительным военным действиям на отдаленных территориях.
Нанесение быстрого поражения одному из основных союзников могло
вывести Францию из этого тупика. Но кто станет этой целью и готов ли
был Людовик к столь смелому шагу?Три года «король-солнце» колебал¬
ся, и когда в 1692 году он наконец отправил через Ла-Манш 24-тысяч -
ную экспедицию, «морские державы» оказались настолько сильны, что
просто разгромили французскую эскадру с десантом у мыса Барфлер,
а затем под Ла-Хогом1.
Начиная с 1692 года конфликт на море превратился в тихую, изну¬
ряющую и губительную для всех сторон войну, направленную на раз¬
рушение внешней торговли. В рамках принятой стратегии нарушения
коммерческих связей противника французское правительство всяче¬
ски поощряло своих каперов, нападавших на английские и голландские
торговые суда, что, в свою очередь, позволяло военному флоту страны
в меньшей степени заниматься такого рода операциями. С другой сто¬
роны, флот союзников приложил все силы для того, чтобы увеличить
давление на экономику Франции, устроив ей торговую блокаду и ли¬
шив, таким образом, голландцев возможности поддерживать коммер¬
ческие отношения с врагом, что у них уже вошло в привычку. Ни одна
из предпринятых мер не поставила противника на колени, но каждая
из них усилила экономическое бремя войны, делая ее непопулярной
среди торговцев и крестьян, которые уже пострадали от последствий
плохих урожаев. Наземные кампании также превращались в дорогую,
затяжную борьбу с крепостями и преодоление водных путей: крепости
Вобана сделали Францию фактически неприступной, но подобные же
препятствия не позволили и французской армии быстро продвинуть¬
ся в Голландии или рейнском Пфальце. Каждая из сторон конфликта
выставила больше 250 тыс. солдат. Затраты на поддержание такой ар¬
мии были запредельными даже для этих богатых стран2. И несмотря
на одновременные кампании за пределами Европы (в Вест-Индии,
на Ньюфаундленде, в Акадии и Пондишери), ни одна из них не была
столь значительной, чтобы изменить баланс сил как на суше, так и на
море. Так что к 1696 году, когда жалобы на слишком высокие налоги
1 См. [ 1254; 625, р. 69-88; 973, vol. 2, ch. 5].
2 См. [1254; 687, р. 76-80; 227; 211, р. 1-20; 78, р. 288ff].
зазвучали и со стороны английских консерваторов в лице крупней¬
ших землевладельцев, и со стороны амстердамских бюргеров, а Фран¬
ция страдала от нехватки продовольствия, у Вильгельма и Людовика
было уже достаточно причин для того, чтобы найти компромиссное
решение в своем споре.
В результате Рисвикский мирный договор (1697) хотя и оставлял
за Людовиком XIV ряд его завоеваний, в общем и целом вернул все
на довоенный уровень. Тем не менее итоги этой Девятилетней войны
(1689-1697) не были столь уж незначительными, как представляли себе
ее современники. Вне всякого сомнения, война охладила пыл Франции
относительно расширения своих владений на суше, а также ослаби¬
ла ее влияние на море. В 1688 году произошла «Славная революция»,
Англия обезопасила свои ирландские рубежи, упрочила свое финан¬
совое положение и модернизировала армию и флот. Установился не¬
писаный англо-голландско-германский закон по защите Фландрии и
Рейнской области от захвата Францией. Хоть и высокой ценой, но по¬
литический плюрализм в Европе был восстановлен.
Учитывая настроения, царившие среди измученных войной жи¬
телей большинства столиц, возобновление конфликта едва казалось
возможным. Однако когда внуку Людовика в 1700 году было предло¬
жено стать наследником испанского трона, «король-солнце» увидел
в этом идеальную возможность для расширения власти Франции.
Вместо того чтобы пойти на компромисс со своими потенциальными
конкурентами, он от имени своего внука внезапно захватил южную
часть Нидерландов и получил исключительные права на торговые
концессии для французских коммерсантов на бескрайних просторах
огромной Испанской империи в Западном полушарии. Эти и другие
провокации со стороны французского короля стали очередным тре¬
вожным звонком для англичан и голландцев — достаточным для того,
чтобы заставить их в 1701 году присоединиться к Австрии в составе
другой коалиции и изо всех сил пытаться помешать реализации жела¬
ний Людовика XIV. Началась Война за испанское наследство.
И снова общий баланс сил и налоговых ресурсов говорил о том,
что каждый из союзов может нанести противнику серьезный урон,
но не сокрушить его окончательно1. В определенном смысле Людовик
был сильнее, чем во время войны 1689-1697 годов. Испанцы с готов¬
ностью присягнули его внуку, теперь их Филипп V и Бурбоны могли
1 См. [812, р. 54-63; 1379, ch. 7; NCMH, vol. 6, ch. 12].
172
действовать рука об руку в различных сферах. Французы в финансо¬
вом плане, безусловно, получили огромную выгоду от импорта испан¬
ского серебра. Кроме того, Франция повысила уровень своего военно¬
технического оснащения, и в какой-то момент численность ее армии
даже достигла полумиллионной отметки. Однако австрийцы, балкан¬
ским границам которых к тому времени почти ничто не угрожало,
в этой войне играли уже более значительную роль, чем в предыдущей.
И самое главное, преисполненное, решимости британское прави¬
тельство вынуждено было использовать колоссальные националь¬
ные ресурсы в виде существенных субсидий германским союзникам,
собственного мощного флота, а также, что необычно, значительных
сухопутных сил под командованием блестящего полководца герцога
Мальборо. Последний, имея под командованием войска численностью
от 40 до 70 тыс. человек — как английских солдат, так и наемников,
присоединился к превосходной более чем 100-тысячной голландской
армии и примерно такой же по размеру габсбургской армии, чтобы не
дать Людовику XIV реализовать свои планы относительно господства
в Европе.
Вместе с тем это не означало, что Великий альянс мог навязать
свою волю Франции или Испании. Действительно, за пределами этих
двух королевств события разворачивались в пользу союзников. Реши¬
тельная победа армии Мальборо в битве при Бленхейме (1704) нанес¬
ла огромный урон франко-баварским соединениям и ликвидировала
угрозу вторжения Франции в Австрию. Последующее сражение под
Рамильи (1706) позволило англо-голландским войскам освободить
большую часть южных Нидерландов, а под Оденарде (1708) — жест¬
ко пресечь любые попытки французской армии вернуть потерянные
территории1.
На море без активного участия в войне основных сил вражеского
флота после безрезультатного сражения при Малаге (1704) внушитель¬
ная английская и более скромная голландская флотилии сумели про¬
демонстрировать все свое превосходство. Для них теперь не составляло
большого труда помочь с моря своему новому союзнику — Португа¬
лии, которая, в свою очередь, стала готовой базой для кораблей альянса
и поставщиком бразильского золота. Теперь можно было отправлять
войска в Западное полушарие для завоевания территорий, принадле¬
жавших Франции в Вест-Индии и Северной Америке, а также нападать
1 О битвах и тактике этой войны см. [212; 64, р. 152ff; 811, р. 58ff].
173
на испанские морские караваны с золотом и серебром. С захватом
Гибралтара английский флот не только получил контроль над выхо¬
дом из Средиземного моря, но и разделил французские и испанские
базы и флотилии. Британские корабли обеспечили захват Менорки
и Сардинии, защищали Савойю и итальянское побережье от возмож¬
ного нападения со стороны французов, а когда союзники перешли
в наступление, — прикрывали вторжение имперских войск в Испа¬
нию и оказывали поддержку при попытке взять Тулон1.
Однако общее превосходство военно-морских сил Великого аль¬
янса не спасало торговые суда стран-участниц от нападений фран¬
цузских пиратов. И в 1708 году для снижения потерь английский
военный флот был вынужден заняться также сопровождением ком¬
мерческих грузов. Английские фрегаты не смогли ни полностью за¬
крыть французских каперов в Дюнкерке и Жиронде, ни создать абсо¬
лютную торговую блокаду Франции, поскольку для этого необходимо
было постоянно патрулировать всю франко-испанскую береговую
линию. Даже захват судов с зерном из французских портов на про¬
тяжении всей суровой зимы 1709 года не поставил по большей части
самодостаточную империю Людовика XIV на колени.
Военные кампании против Франции и Испании еще нагляднее де¬
монстрировали, что альянс способен лишь «ранить», но не «убить».
В 1709 году союзническая армия после краткосрочной оккупации
Мадрида вынужденно покинула страну, не имея сил удержать ее перед
лицом растущей испанской угрозы. На севере Франции англо-голланд¬
ские войска не смогли устроить врагу второй Бленхейм, и война все
больше становилась изматывающей, кровавой и разорительной для
казны. Кроме того, в 1710 году в английском правительстве обоснова¬
лись консерваторы, стремящиеся к миру, который бы отвечал морским
и имперским интересам Великобритании и снизил затраты на войну
на континенте. Наконец, эрцгерцог Карл, будучи претендентом на ис¬
панский трон со стороны альянса, неожиданно стал императором Свя¬
щенной Римской империи, что заставило партнеров отказаться от идеи
отдать ему еще и испанскую корону. После одностороннего выхода из
войны англичан в начале 1712 года, а позже и голландцев даже импера¬
тор Карл, так страстно желавший стать испанским королем Карлом III,
спустя еще один год бесплодных попыток продолжать военную кампа¬
нию признал необходимость заключения мира.
1 См. [826, ch. 5; 687, р. 82-88; 973, vol. 2, р. 156ff; NCMH, vol. 6, ch. 11-13, 15].
Подписание Утрехского (1713) и Раштаттского (1714) мирных до¬
говоров положило конец Войне за испанское наследство. Если рассма¬
тривать мирные договоренности в целом, очевидно, что в самом выгод¬
ном положении оказалась Великобритания1. Даже получив Гибралтар,
Менорку, Новую Шотландию, Ньюфаундленд и Гудзонов залив, а также
торговые концессии в испанском Новом Свете, она не смогла нарушить
баланс сил в Европе. Действительнр, комплекс из одиннадцати отдель¬
ных соглашений, составлявших договоренности 1713-1714 годов, в до¬
статочной степени укрепил равновесие на континенте. Французскому
и испанскому королевствам суждено было навсегда остаться разделен¬
ными, а в Великобритании было формально утверждено протестант¬
ское наследство. Габсбургская империя, потерпев неудачу в Испании,
получила южные Нидерланды и Милан (нанеся таким образом еще
один удар по могуществу Франции), а также Неаполь и Сардинию. Гол¬
ландцы сохранили независимость, но Соединенные провинции лиши¬
лись прежнего влияния на море и в коммерции и теперь были вынуж¬
дены сосредоточиться на укреплении своих южных границ. Кроме того,
Людовик XIV окончательно потерял возможность реализовать свои
династические и территориальные амбиции, а само французское госу¬
дарство было «наказано» семикратным увеличением госдолга, к чему
привели среди прочего непомерные траты на войну. Но если на суше
существовал баланс сил, то на море безраздельно правила Великобри¬
тания. Поэтому неудивительно, что либералы, вернувшиеся к власти
после вступления на трон Георга I в 1714 году, так стремились сохра¬
нить все положения Утрехтского мирного договора и даже были гото¬
вы подписать с Францией отдельное соглашение после смерти главного
врага англичан Людовика XIV, умершего через год.
Перераспределение власти среди западноевропейских государств,
произошедшее за эти пятьдесят лет нескончаемых войн, было менее
существенным, чем на востоке континента. Границы стран там были
более условными, а огромными ее участками управляли пригранич¬
ные феодалы, хорватские нерегулярные войска и казацкие атаманы,
а не силы регулярной королевской армии. Даже когда национальные
государства начинали воевать друг с другом, это происходило на зна¬
чительных пространствах, поэтому сторонам приходилось привлекать
1 Об Утрехтском мире см. NCMH (vol. 6, ch. 14; [812, р. 63-66]. Об испанских кон¬
цессиях см. [1321, ch. 4].
175
нерегулярные войска, гусар и т. д., чтобы нанести стратегический удар
по позициям противника. В отличие от военных кампаний в истори¬
ческих Нидерландах, успехи и провалы здесь сопровождались пере¬
ходом из рук в руки огромных территорий, что делало более нагляд¬
ными взлеты и падения государств. Например, в этот период Европа
стала свидетелем последней серьезной угрозы Вене со стороны турок,
а затем — их стремительного поражения и бегства. Грандиозная ини¬
циатива австрийцев, немцев и поляков не только спасла в 1683 году
столицу империи от турецкой армии, но и вылилась в более масштаб¬
ную кампанию «Священной лиги»1. После большого сражения у Мо-
хача (1687) турки навсегда лишились власти на Венгерской равнине.
И несмотря на временную стабилизацию на фронтах из-за отзыва ча¬
сти германских и габсбургских войск для войны с Францией в 1689-
1697 годах, дальнейшие поражения турецкой армии под Сланкаменом
(1691) и Зентой (1697) лишь подтвердили наметившуюся тенденцию.
Получив возможность сконцентрировать свои ресурсы на балкан¬
ском фронте и использовать таких полководцев, как принц Евгений
Савойский, Габсбургская империя теперь могла самостоятельно про¬
тивостоять туркам. И хотя она не в силах была организовать свои раз¬
нородные земли так же эффективно, как западные монархии, тем не
менее ей было гарантировано будущее одного из ведущих европей¬
ских государств.
Швеция в этом плане была намного менее удачливой. Как только
молодой Карл XII взошел на шведский трон в 1697 году, у соседних го¬
сударств проснулись хищнические инстинкты. Дания, Польша и Рос¬
сия имели свои виды на определенные части широко раскинувшейся на
балтийских просторах империи, что подвигло их осенью 1699 года вы¬
ступить против Карла единым фронтом. Очевидную уязвимость шве¬
дов поначалу отлично компенсировала собственная огромная армия,
блестящий полководческий дар монарха и англо-голландская поддерж¬
ка с моря. Именно сочетание всех трех факторов позволило Карлу XII
запугать Копенгаген и заставить датчан в августе 1700 года выйти из
войны, а спустя три месяца, перебросив свою армию через Балтийское
море, разбить русские войска под Нарвой. Опьяненный столь громкой
победой Карл в последующие годы сосредоточился на военной кампа¬
нии в Польше и вторжении в Саксонию.
176
См. [1240; 59; 811, ch. 3 и 5; NCMH, vol. 6, ch. 19]. Описание приготовлений и бое¬
вых действий в Восточной Европе см. [704, особ. р. 1-33, 361ff].
Историки со своих более поздних позиций предположили, что не¬
разумная концентрация Карла XII на Польше и Саксонии не дала ему
разглядеть важные реформы, которые Петр I оперативно проводил
в России после поражения под Нарвой1. Привлечение большого числа
иностранных советников и огромное желание перенять все самое луч¬
шее в войсках западного образца позволили Петру создать собствен¬
ную мощную армию и флот столь же впечатляющими темпами, какими
на болотах был возведен Санкт-Петербург. Когда в 1708 году Карл на¬
конец решил продолжить со своей 40-тысячной армией кампанию про¬
тив русского царя, вероятно, было уже слишком поздно. Хотя шведская
армия выглядела в общем и целом лучше в плане подготовки и умения
воевать, чем ее противник, она несла колоссальные потери и вряд ли
была способна сокрушить основные силы русской армии. Боевую мощь
шведов очень сильно подрывали трудности с логистикой, и по мере
продвижения на юг, на Украину, ситуация все больше осложнялась.
В итоге зима 1708/1709 годов для войск Карла была очень непростой.
Когда наконец в июле 1709 года под Полтавой произошло большое сра¬
жение, российская армия значительно превосходила шведскую по чис¬
ленности и имела более выгодные позиции с точки зрения обороны.
Это столкновение просто растоптало шведскую армию, а последовав¬
шее за этим бегство Карла через турецкую территорию и долгое изгна¬
ние открыли хорошие возможности для его соседей-врагов. К момен¬
ту возвращения шведского короля на родину в декабре 1715 года все
трансбалтийские владения были растасканы, а часть Финляндии оказа¬
лась в руках России.
После еще нескольких лет борьбы (во время которой в очередной
схватке с датчанами в 1718 году погиб сам Карл XII) опустошенная,
изолированная Швеция наконец вынуждена была признать потерю
большей части своих земель на Балтике и подписать в 1721 году Ниш-
тадтский мирный договор. В итоге она оказалась во «второй лиге»,
а к России, наоборот, все начали относиться как к одной из ведущих
мировых держав. Достаточно отметить, что после победы над Швецией
в 1721 году-Петр I стал именоваться императором. Несмотря на после¬
дующее ослабление царского флота и отсталость страны, Россия ясно
показала, что у нее, как у Франции и Великобритании, «достаточно сил,
чтобы действовать самостоятельно как могущественное государство
1 О Карле см. [526; NCMH, vol. 6, ch. 20(i)]> а также комментарии в [1075]. О Петре I
см. [28; 1375; 1250; NCMH, vol. 6, ch. 20(i), 21].
177
без чьей-либо сторонней поддержки»1. Теперь и на западе Европы,
и на востоке был, следуя словам Дегио, «противовес концентрации
власти в центре»2.
Общий баланс политических, военных и экономических сил в Ев¬
ропе был гарантирован наступившей разрядкой в англо-французских
отношениях, длившейся почти два десятилетия начиная с 1715 года3.
Франции в особенности требовалось восстановиться после войны, ко¬
торая очень сильно подорвала позиции страны во внешней торговле и
увеличила размер госдолга до такой степени, что только объем выпла¬
ты процентов по нему был сравним со средним уровнем доходов госу¬
дарства. Кроме того, монархии и в Лондоне и в Париже, нисколько не
опасавшиеся за собственное наследство, осуждали любые попытки на¬
рушить статус-кво и сочли взаимовыгодным сотрудничать друг с дру¬
гом по целому ряду вопросов4. В 1719 году, например, оба государства
использовали военную силу, чтобы не допустить экспансии Испании
в Италию. Однако в 1730-х годах рисунок международных отношений
вновь изменился. К этому времени французы уже не столь восторжен¬
но воспринимали дружбу с англичанами и надеялись вернуть себе по¬
зиции европейского лидера. Вопрос наследования французского пре¬
стола был решен, а несколько лет мира привели к росту благосостояния
страны и значительному расширению внешней торговли, что, в свою
очередь, стимулировало развитие морского флота. В то время как
Франция благодаря своему первому министру де Флери быстро налади¬
ла отношения с Испанией и расширила свое дипломатическое влияние
в Восточной Европе, Великобритания, во главе правительства которой
стоял осторожный последователь изоляционистской политики Уолпол,
старалась держаться в стороне от происходящего на континенте. Даже
нападение французов на австрийские владения Лотарингию и Милан
в 1733 году, а далее на Рейнланд не вызвало какой-либо реакции со сто¬
роны англичан. В отсутствие возможности получить хоть какую-то по¬
мощь от изоляциониста Уолпола и напуганных голландцев Вена была
вынуждена в 1738 году начать мирные переговоры с Парижем. Опи¬
раясь на достигнутые военные и дипломатические успехи в Западной
1
2
3
4
[812, р. 92).
[292, р. 102].
См. [812, ch. 4].
См. NCMH (vol. 7, ch. 9). О политике отдельных держав см. [1365; 745, р. 71ff;
657, р. 90ff).
Европе, союз с Испанией, почтительное отношение Соединенных про¬
винций и все большую уступчивость Швеции и даже Австрии, Франция
достигла авторитета, несравнимого даже с периодом начала правления
Людовика XIV. Это стало еще очевиднее год спустя, когда французская
дипломатия положила конец австро-русской войне против Османской
империи (1735-1739) и вернула туркам многие из территорий, захва¬
ченных этими двумя восточными монархиями.
Пока англичане во главе с Уолполом предпочитали игнорировать
происходящее в Европе, коммерсантов и оппозиционных политиков
все больше беспокоило растущее количество конфликтов в Западном
полушарии с союзником Франции — Испанией. Процветающая ко¬
лониальная торговля и столкновение интересов во время экспансии
поселенцев создавали достаточно предлогов для ссор1. В итоге это
вылилось в англо-испанскую войну, на которую Уолпол согласился
в октябре 1739 года с явной неохотой. Возможно, она осталась бы оче¬
редным конфликтом в целой череде мелких региональных противо¬
стояний между этими двумя странами в XVIII веке, если бы не реше¬
ние Франции оказать Испании всестороннюю поддержку, в первую
очередь в Карибском море. По сравнению с Войной за испанское на¬
следство (1702-1713) Бурбоны имели более выигрышную позицию,
чтобы бороться за влияние за океаном, в частности потому, что ни
британская армия, ни ее флот не были готовы к завоеванию испан¬
ских колоний, чего так сильно желали ученые мужи в Лондоне.
Смерть императора Карла VI и восхождение на престол Марии Те¬
резии, а затем решение Фридриха Великого воспользоваться этим и за¬
хватить Силезию зимой 1740/1741 годов полностью изменили ситуацию
в Европе и вновь сделали ее центром внимания. Неспособные больше
сдерживать себя антиавстрийские круги во Франции всецело поддер¬
жали Пруссию и Баварию в их войне за наследство Габсбургов. В свою
очередь, это привело к возрождению старого англо-австрийского со¬
юза, и осажденная со всех сторон Мария Терезия получила от Лондона
существеннее субсидии. Путем денежной помощи, планировавшегося
вывода Пруссии (временно) и Саксонии из войны, а также Деттинген-
ского сражения (1743) английскому правительству удалось облегчить
положение Австрии, защитить Ганновер и лишить Францию влияния
на Германию. После того как в 1744 году англо-французский антагонизм
1 См. [973, vol. 2, р. 194ff; 977; 1137, ch. 6; 1321, особ. pt. 3; 318]. О войне за Австрий¬
ское наследство см. NCMH (vol. 7, ch. 17).
перешел на уровень боевых действий, конфликт усилился. Французская
армия двинулась на север через приграничные форты австрийских Ни¬
дерландов1 на оцепеневших от страха голландцев. На море, не встречая
сильного сопротивления со стороны флотилии Бурбонов, английский
флот сосредоточился на тотальной блокаде французской торговли.
За океаном — в Вест-Индии, на реке Святого Лаврентия, в окрестностях
Мадраса, вдоль торговых маршрутов в Леванте — не прекращались ата¬
ки и контратаки. Пруссия, вновь вступившая в борьбу против Австрии
в 1743 году, двумя годами позже в очередной раз покинула альянс. Бри¬
танские субсидии использовались, чтобы поддерживать австрийцев
и оплачивать наемников для укрепления Ганновера и даже русскую
армию для защиты Нидерландов. Это был обычный для XVIII века,
но дорогой способ ведения войны, и многие англичане жаловались на
рост налогов и утроение государственного долга; но со временем еще
более истощенная Франция была вынуждена пойти на мир.
География и финансы — рассмотренные ранее два основных фак¬
тора — заставили английское и французское правительства наконец
уладить свои разногласия в рамках Ахенского мирного договора (1748).
К этому времени голландцы находились во власти французской армии,
но могло ли это компенсировать потери, понесенные из-за жесткой
морской торговой блокады и утраты основных колоний? И наоборот,
какая польза была от захвата англичанами Луисбурга на реке Святого
Лаврентия и морских побед Ансона и Хоука, если Франция завоевала
исторические Нидерланды? В результате дипломатических переговоров
все вернулось на довоенные позиции сторон, за одним большим исклю¬
чением — захваченной Фридрихом Великим Силезии. Ахенский мир
даже в свое время, не говоря уже о ретроспективном плане, представ¬
лялся скорее временным перемирием, чем долгосрочным соглашением.
В итоге Мария Терезия мечтала отомстить Пруссии, Франция задума¬
лась о том, как достичь военного превосходства не только на континен¬
те, но и за океаном, а в Великобритании размышляли, что в следующий
раз разгромить врага на континенте можно будет с таким же успехом,
как на море и в колониях.
В североамериканских колониях, где в начале 1750-х годов происхо¬
дили постоянные столкновения британских и французских поселенцев
(и те и другие пользовались поддержкой индейцев и местных военных
Нынешняя Бельгия. — Примен. пер.
180
гарнизонов), казалось, даже словом таким — «перемирие» — не уме¬
ли пользоваться. Правительства государств были практически не спо¬
собны управлять силами, вовлеченными в конфликт, в большей степе¬
ни из-за «патриотически настроенных лоббистов» в каждой из стран,
которые требовали поддержки колонистов и разделяли идею о том, что
надвигается большая битва — не только в долине Огайо и Миссисипи,
но и в Канаде, Карибском море, Индии да и во всем остальном мире
за пределами Европы1. Глядя на то,' как каждая из сторон направляет
за границу все новые и новые подкрепления и усиливает свой военно-
морской флот, в 1755 году и другие государства начали готовиться
к новому англо-французскому конфликту. Для Испании и Соединен¬
ных провинций, которые теперь явно находились во «второй лиге» и
опасались оказаться между двумя монстрами, как между молотом и на¬
ковальней, единственным решением в этой ситуации было сохранять
нейтралитет, несмотря на связанные с этим трудности, в частности для
голландских торговцев2.
Вместе с тем восточно-европейские монархии — Австрия, Прус¬
сия и Россия — в 1750-х годах не могли остаться в стороне от войны
между англичанами и французами. Во-первых, несмотря на то что
часть французов делала ставку на войну на море и в колониях, преоб¬
ладающим в Париже было мнение о нападении на Великобританию
через Ганновер, стратегическую ахиллесову пяту островного госу¬
дарства. Хотя это не только встревожило бы германские государства,
но и заставило бы британцев искать и субсидировать союзников для
сдерживания французов на континенте. Во-вторых, что более важно,
австрийцы были настроены отвоевать у Пруссии Силезию, а русские
при Елизавете ждали удобного момента, чтобы наказать грубого, ам¬
бициозного Фридриха. У всех этих государств имелись большие армии
(у Пруссии более чем 150 тыс. человек, у Австрии почти 200 тыс.,
у России около 330 тыс.), и каждое из них искало удобный случай для
нападения, но все они нуждались в дополнительных субсидиях с За¬
пада, чтобы не сокращать численность своих армий. И наконец, было
вполне логично, что если бы один из этих восточных конкурентов на¬
шел «партнера» в лице Парижа или Лондона, то другие присоедини¬
лись бы к противной стороне.
1 См. [318; 977; 976; 973, vol. 2, р. 224ff; 1137, р. 135ff; 34, р. 539-556, 761-780; 555,
р. 57-90].
2 См. снова [198; 1321].
181
Таким образом, известная «дипломатическая революция» 1756 года
со стратегической точки зрения казалась просто перетасовкой карт.
Франция похоронила свои давние разногласия с Габсбургами и при¬
соединилась к Австрии и России в их кампании против Пруссии, в то
время как Берлин занял место Вены в качестве континентального со¬
юзника Лондона. На первый взгляд, франко-австро-русская коалиция
выглядела мощнее. Она была намного сильнее в военном отношении,
и уже к 1757 году Фридрих потерял все ранее завоеванные им терри¬
тории, а англо-германская армия герцога Камберлендского сдалась,
поставив под сомнение будущее Ганновера и самой Пруссии. Менор¬
ка пала под напором французов. На более отдаленных театрах воен¬
ных действий Франция и ее союзники также добились значительных
успехов. Пересмотр положений Утрехского мирного договора (в случае
с Австрией — Ахенского) теперь был более чем возможен.
Но этого не произошло по той простой причине, что англо-прус¬
ский союз сохранил свои ведущие позиции в таких важнейших на¬
правлениях, как политическое лидерство, финансовое могущество,
а также военный опыт, знания и оснащенность армии и флота1.
Без сомнений, именно благодаря усилиям и умелому руководству
Фридриха Пруссия достигла столь блестящих побед на полях битвы.
Но все лавры, скорее всего, достались Уильяму Питту-старшему, ко¬
торый не являлся абсолютным монархом, а был одним из политиков,
которому пришлось манипулировать обидчивыми и ревнивыми кол¬
легами, изменчивой общественностью, а затем и новым королем и
одновременно эффективно претворять в жизнь свою глобальную стра¬
тегию. Мерой эффективности не могло быть просто количество захва¬
ченных сахарных островов или свергнутых в Индии набобов, которых
поддерживала Франция, потому что все эти колониальные достижения,
безусловно, имели бы ценность, но временную, если бы противник за¬
нял Ганновер и уничтожил Пруссию. Для решительной победы, как
со временем понял Питт, правильнее было бы использовать не только
ставшую уже традиционной «морскую» стратегию, но и «континен¬
тальную», предоставляя значительные субсидии как для собственной
1 Общая информация о Семилетней войне: NCMH (vol. 7, ch. 20); [812, р. 192-200].
О британской политике: [936, р. 121-138; 643, р. 207fT; 1302; 247; 1138). Невырази-
тальные действия Франции в этой войне хорошо описаны в книге [689], а об успе¬
хах Австрии см. в книге [331]. Роль России на первых этапах описана в работах
[660; 328, р. 92fF]. Краткое описание успехов Пруссии с полезными сравнениями
можно найти в книгах [330; 734].
183
армии Фридриха, так и для оплаты большой «наблюдательной армии»
в Германии для защиты Ганновера и сдерживания французов.
Но такая политика, в свою очередь, сильно зависела от наличия до¬
статочного количества ресурсов для того, чтобы пережить тяжелое во¬
енное время. Фридрих и его налоговые чиновники использовали малей¬
шую возможность, чтобы пополнить казну Пруссии, но ресурсная база
страны буквально меркла в сравнении с английской. В разгар войны
флот Великобритании насчитывал 120 с лишним линейных кораблей,
а ее армия — более 200 тыс. солдат (включая германских наемников),
и кроме их содержания стране также приходилось активно поддержи¬
вать финансами и Пруссию. В итоге Семилетняя война обошлась бри¬
танской казне более чем в £160 млн, из которых £60 млн (37%) были
заняты на различных денежных рынках. И хотя столь значительный
рост госдолга все же начал беспокоить коллег Питта и самому ему
стоил кресла в октябре 1761 года, объем внешней торговли страны, а
вместе с ним и таможенные отчисления увеличивались, что не могло
не сказаться положительно на благосостоянии Великобритании. Это
отличный образец преобразования прибыли в могущество и исполь¬
зования британского превосходства на море (например, в Вест-Индии)
для повышения национального благосостояния. Вот как звучал наказ
английскому послу в Пруссии: «Мы должны быть прежде всего ком¬
мерсантами, а уже потом солдатами... торговля и военно-морские силы
зависят друг от друга, и... благосостояние состоятельных граждан, явля¬
ющихся истинными ресурсами этой страны, зависит от того, как идут
дела в коммерции»1. В отличие от Великобритании, экономика других
воюющих стран сильно пострадала во время этого противостояния,
и даже во Франции министр Шуазель должен был с сожалением при¬
знать, что в нынешнем состоянии Европы колонии, торговля, а в итоге
и положение на море должны определять баланс сил на континенте и
что Австрия, Россия и Пруссия — это все же государства второго по¬
рядка, так как все они не могут начать войну, не получив соответствую¬
щее финансирование со стороны коммерчески успешных держав2.
Продемонстрированная англо-прусским союзом после первых не¬
удач отличная военная подготовка как на суше, так и на море работала
1 [687, р. 106]. См. также [976]. О трудностях, с которыми столкнулся Питт во вре¬
мена своего правления в 1757-1762 гг., см. [875].
2 См. [1096, р. 103]. О слабости финансового положения Франции в годы Семи лет¬
ней войны см. [689; 129].
184
следующим образом. На море мощный британский флот под руковод¬
ством Ансона надежно блокировал атлантические порты Франции,
и у него оставалось еще достаточно сил, чтобы закрыть также Тулон
и вернуть Великобритании превосходство в Средиземноморье. Когда
дело дошло до морских сражений у Картахены, Лагуша и в бухте Кибе-
рон, где Хоук разгромил французскую флотилию под командованием
де Конфлана, каждая из побед вновь и вновь подтверждала превос¬
ходство британского флота. Более того, блокада теперь не зависела от
погодных условий, а хорошо выстроенная система обеспечения по¬
зволяла командующим эскадр не думать о провизии и боеприпасах.
В итоге она не только задушила значительную часть морской торгов¬
ли Франции, но и защитила таким образом британскую торговлю и
ее территориальную безопасность, а также не позволила французам
отправить необходимое подкрепление в Вест-Индию, Канаду и Ин¬
дию. В 1759 году французские колонии по всему миру перешли в руки
Великобритании, приятно дополняя значительную победу англо¬
германских войск над двумя французскими армиями при Миндене.
Когда Испания по глупости присоединилась к военному конфликту
в 1762 году, та же самая судьба постигла и ее колонии в Карибском
море и на Филиппинах.
Тем временем Бранденбургский дом уже пережил несколько «чу¬
дес», и в битвах при Росбахе и Лейтене Фридрих разгромил сначала
французскую, а затем австрийскую армию, охладив рвение этих двух
стран идти походом на север Германии. После того как Фридрих вновь
побил австрийцев в сражениях при Лигнице и Торгау в 1760 году, Вена
стала практически банкротом. Вместе с тем потери Пруссии в этих
кампаниях (только в 1759 году она потеряла 60 тыс. солдат) постепен¬
но подтачивали могущество государства, а русский противник ока¬
зался намного более грозным — отчасти свою роль здесь сыграла глу¬
бокая ненависть царицы Елизаветы к Фридриху, но в основном дело
было в стойкости русской армии, каждое столкновение с которой пре¬
вращалось для прусских войск в кровавую битву. И все же несмотря
на то, что другая воюющая сторона сбавила темпы своих действий,
а Франция, настроенная на достижение соглашения с британским пра¬
вительством, была расположена к миру, Пруссия нашла в себе силы
сдерживать австрийские и русские войска, пока в 1762 году не слу¬
чилась спасительная для Фридриха смерть Елизаветы. После этого
события и последующего стремительного выхода из войны нового царя
Петра III ни Австрия, ни Франция не нашли ничего лучше, как пойти
185
на подписание мирного соглашения с возвратом к довоенным пози¬
циям в Европе, что в итоге стало настоящим поражением для тех, кто
стремился уничтожить Пруссию.
В договоренностях 1762-1763 годов самую большую выгоду вновь
получила Великобритания. Даже вернув Франции и Испании захвачен¬
ные территории, она уже закрепилась в Вест-Индии и западной Афри¬
ке, фактически лишила французов влияния в Индии и контролировала
большую часть североамериканского континента. Таким образом, Ве¬
ликобритания получила доступ к намного более значительным и по¬
тенциально богатым территориям, чем Лотарингия, Силезия и прочие
области, за которые так жестоко боролись европейские государства.
Ко всему прочему, это помогло сдержать реализацию дипломатических
и военных амбиций Франции в Европе и, таким образом, сохранило об¬
щий баланс сил. Для сравнения отметим: Франция не только потеряла
свои владения за границей, но также, в отличие от 1748 года, потерпела
неудачу и в Европе; ее отнюдь не блестящая военная кампания проде¬
монстрировала, что центр тяжести стал плавно перемещаться с запада
Европы на восток, что фактически подтвердило и общее игнорирова¬
ние пожеланий Франции во время первого раздела Польши в 1772 году.
Все это прекрасно подходило британским политическим кругам, кото¬
рым было вполне достаточно контролировать все процессы за предела¬
ми Европы и которые при этом не стремились взваливать на себя соот¬
ветствующие обязательства на континенте.
Истинные победители военных кампаний
1763-1815 годов
В «передышке» длиной больше десятилетия, возникшей перед оче¬
редной фазой англо-французского противостояния, с трудом можно
было рассмотреть возможный разворот в будущем Великобритании.
Семилетняя война так подорвала налоговую систему и общественные
структуры великих держав, что большинство ее лидеров ушли в оп¬
позицию столь смелой внешней политики. Самоанализ и реформы
стали главными на повестке дня. Военные потери Пруссии (полмил¬
лиона погибших, включая 180 тыс. солдат) потрясли Фридриха, кото¬
рый теперь предпочитал вести более тихую и скромную жизнь. Не¬
смотря на 300 тыс. погибших, армия Габсбургской империи выглядела
не столь ужасно, но сама система правления, безусловно, нуждалась
186
00
в изменениях, которые вызвали определенное недовольство на местах
(особенно среди венгров) и настороженность министров Марии Те¬
резии. В России Екатерине II пришлось запустить серьезные законо¬
дательные и административные реформы и подавлять восстание Пу¬
гачева (1773-1775). Однако это не помешало дальнейшей российской
экспансии на юг и попыткам лишить Польшу остатков независимости,
но эти маневры все еще могли рассматриваться как события региональ¬
ного масштаба, далекие от грандиозных европейских альянсов, которые
так занимали ведущие государства во время Семилетней войны. Теперь
связи с западными монархиями были менее важны.
В Великобритании и Франции на повестке дня также стояли сугу¬
бо внутренние дела. Ужасающий рост государственного долга в обеих
странах вынудил их искать новые источники дохода, а проводимые ад¬
министративные реформы, порождавшие многочисленные споры, все
больше и больше портили уже натянутые отношения между Георгом III
и оппозицией в Лондоне и между королевским двором и парламента¬
ми в Париже. Все это неизбежно делало британскую внешнюю поли¬
тику в Европе еще более непоследовательной и интроспективной, чем
она была во времена Питта. Тенденция усиливалась по мере нарастания
конфликта с американскими колонистами по вопросам налогообложе¬
ния и исполнения законов о торговле и навигации. У французов, од¬
нако, внутренние проблемы не затмили полностью вопросы внешней
политики. Шуазель и его преемники, тяжело переживавшие поражение
1763 года, делали все возможное, чтобы укрепить положение Франции
в будущем. Несмотря на необходимость экономить, французский флот
активно развивался и увеличивался в размерах, а связи с Испанией ста¬
новились все теснее. Людовик XV осуждал активную поддержку Шуа-
зелем Испании в ее борьбе против Великобритании на Фолклендских
островах в 1770 году, так как война с участием великих держав пагубно
сказалась бы на финансах. Тем не менее французская политика продол¬
жала носить явный антибританский характер и была нацелена на из¬
влечение малейшей выгоды из проблем, с которыми Великобритания
могла столкнуться за пределами острова1.
Дело в том, что, когда ссора Лондона с американскими колонистами
переросла в открытые военные действия, Великобритания во многих от¬
ношениях была в заметно более ослабленном положении, чем в 1739 или
1 См. [812, р. 253-258; NCMH, vol. 8, р. 254AF; 1041; 1163, р. 17-35; 1, р. 313-337; 1074].
188
1756 году1 *. И здесь в значительной степени вина лежит на отдельных
деятелях страны. Ни Норт, ни Шелберн, ни любой другой политик
не могли встать во главе государства или предложить четкую и понят¬
ную стратегию. Политические распри, подпитываемые вмешательством
Георга III и жесткими дебатами относительно ситуации с американски¬
ми колонистами, разделили нацию на два лагеря. Кроме того, за про¬
шедшие годы ослабли две важные опоры британского могущества —
экономика и флот. Экспорт, пережив бум во время Семилетней войны,
стагнировал, а в 1770-х годах начал уменьшаться, отчасти из-за бойкота,
объявленного колонистами, а затем и вследствие разгорающегося кон¬
фликта с Францией, Испанией и Нидерландами. За пятнадцать лет мира
британский флот понемногу сдал свои позиции. Некоторым из англий¬
ских адмиралов не хватало «зрелости», как и древесине, которая шла на
строительство новых линейных кораблей. Отказ от стратегии ближней
блокады после присоединения Франции к войне в 1778 году, возможно,
спас британские суда от большего износа, но при этом в действитель¬
ности лишил Великобританию господства на море: вспомогательные
экспедиции на Гибралтар, в Вест-Индию и на североамериканское побе¬
режье в данном случае не стали полноценной заменой для эффективно¬
го контроля западных подступов французского побережья, способного
предотвратить отправку вражеских флотилий на удаленные театры во¬
енных действий. К тому времени, когда силы британского флота были
восстановлены, а его господство на море подтвердили победа адмирала
Родни в сражении у острова Всех Святых и снятие блокады Гибралтара
адмиралом Хоу в 1782 году, война в Америке практически закончилась.
Но даже если бы флот имел лучшее оснащение, а система управления
государством была эффективнее, в конфликте 1776-1783 годов перед
Великобританией все равно стояли бы две стратегические проблемы,
с которыми она не сталкивалась ни в одной другой войне в XVIII веке.
Во-первых, после распространения восстания по всей Америке для его
подавления британские войска были вынуждены вести крупномас¬
штабную континентальную военную кампанию за три тысячи миль от
дома. Надежды Лондона решить проблемы, используя свое господство
на море, не4оправдались. Англичане не смогли, контролируя морские
пути, поставить на колени практически самодостаточных колонистов
(хотя, бесспорно, им все же удалось уменьшить приток оружия и людей
1 О дальнейшем развитии событий см. [216, ch. 4-6; 814; 315; 154; NCMH, vol. 8, ch.
15-19; 552; 1162, р. 113-125].
189
из Европы). Завоевать и удержать все восточные территории Америки
было бы затруднительно даже для Великой армии Наполеона, не гово¬
ря уже о британской армии образца 1770-х годов. Значительные рас¬
стояния и связанные с этим трудности коммуникации не только пре¬
пятствовали эффективному стратегическому управлению военными
действиями из Лондона или даже из Нью-Йорка, но также усугубляли
проблемы снабжения: «каждый бисквит, солдат и пуля, необходимые
британским войскам в Америке, должны были прежде преодолеть три
тысячи миль по океану»1. Каких бы значительных улучшений в армии
и на флоте ни достигало британское военное министерство, чудовищ¬
ная нехватка транспорта и трудности с поставками все перечеркивали.
Кроме того, колониальное сообщество было настолько децентрали¬
зовано, что захват населенного пункта или даже крупного города не
оказывал большого влияния на ход войны. Власть британской коро¬
ны удерживалась на оккупированных территориях, только пока там
размещались регулярные части. Как только они уходили, повстанцы
вновь свергали лоялистов и устанавливали свою власть. Если для за¬
хвата французской Канады двумя десятилетиями ранее потребовалось
50 тыс. британских солдат при значительной колониальной поддержке,
сколько же теперь было необходимо для восстановления имперской
власти — 150 тыс. или, может быть, 250 тыс.? По мнению одного из¬
вестного историка, «скорее всего, вопрос восстановления британской
власти в Америке не мог быть решен исключительно путем применения
военной силы, как бы эффективно она ни использовалась»2.
Во-вторых, неожиданной проблемой реализации военно-полити¬
ческой стратегии стало то, что Великобритания сражалась в одиноч¬
ку, не имея поддержки со стороны европейских партнеров, которые
могли бы отвлечь французов. Несомненно, эти трудности носили
в большей степени дипломатический, а не военный характер. Британ¬
цы теперь расплачивались за разрыв с Пруссией в 1762 году, за свое
высокомерное обращение с Испанией, несправедливое отношение
к перевозкам грузов такими нейтральными государствами, как Да¬
ния и Соединенные провинции Нидерландов. Россия также отказала
в поддержке. В итоге у Лондона не оказалось друзей в Европе, более
того, в 1780 году англичане, втянутые в противостояние с американ¬
скими мятежниками и франко-испанским флотом, стали свидетелями
1 [1255, р. 243]. См. также [51; 138; 274; 553].
2 [64, р. 225].
190
возникновения на континенте подозрительного альянса — Лиги во¬
оруженного нейтралитета (Россия, Дания, Португалия) и проявлений
враждебности со стороны Соединенных провинций. И дело здесь
не только в неумелой британской дипломатии. Как уже отмечалось
выше, в 1760-1770-х годах интересы восточноевропейских монархий
находились в стороне от Запада и были сосредоточены на будущем
Польши, баварском наследстве и отношениях с турками. Намерение
Франции, как и в дни правления Людовика XIV, стать «властителем
Европы», вероятно, могло сдержать такое разделение интересов, но
относительное сокращение численности ее армии после Семилетней
войны и недостаточно активное политическое участие в жизни Вос¬
точной Европы привели к тому, что острое беспокойство Лондона от¬
носительно французских проектов начиная с 1779 года бывшие союз¬
ники не разделяли. Русские при Екатерине II были, вероятно, самыми
сочувствующими, но даже они не собирались вмешиваться, если не
было реальной опасности захвата Великобритании.
Наконец, еще один существенный факт: на этот раз Франция при¬
няла аргументы Шуазеля и теперь сопротивлялась искушению напасть
на Ганновер или запугать голландцев. Войну против Великобритании
нужно вести только за границей, таким образом отделяя «континен¬
тальную» часть традиционной британской стратегии от «морской».
Впервые за все время французы сконцентрировали свои ресурсы на во¬
енных действиях на море и в колониях.
Результаты оказались более чем удивительными и разрушили всю
систему доказательств британских изоляционистов, согласно которой
такой конфликт, не обремененный континентальными союзниками и
кампаниями, был наилучшим вариантом для островного государства.
Во время Семилетней войны французский флот ежегодно получал
из казны всего 30 млн ливров, что составляло лишь одну четвертую
средств, направляемых на поддержание французской армии, и одну
пятую часть ежегодного финансирования королевского флота Велико¬
британии. Начиная с середины 1770-х годов бюджет военно-морского
флота Франции устойчиво рос. К 1780 году он составлял уже порядка
150 млн ливров, а к 1782 году достиг фантастического уровня в 200 млн1.
На начало войны Франция имела 52 линейных корабля, многие из
которых были больше британских, и вскоре их число увеличилось
1 Цифры взяты из [687, р. 111]. См. также [338; 989]. Об определенных аспектах
дипломатии того периода можно узнать в книгах [821; 92; 553, ch. 10; 337].
191
до 66 судов. Следует также добавить, что испанский флот состоял из
58 линейных кораблей, а голландский в 1780 году насчитывал не бо¬
лее 20 судов. И хотя британский флот сохранял свое превосходство
над другими морскими державами (66 линейных кораблей в 1778 году,
90 — в 1779-м), теперь он часто сталкивался с противником, который
превосходил его по численности. В 1779 году Великобритания поте¬
ряла контроль над Ла-Маншем, и вторжение франко-испанских войск
стало более чем реальным. В 1781 году в устье Чесапикского залива со¬
шлись английская флотилия адмирала Грейвза и французская под ко¬
мандованием де Грасса. Численное превосходство французов застави¬
ло англичан отказаться от выхода из залива и, таким образом, привело
к капитуляции Корнуоллиса в Йорктауне и к окончанию американской
кампании. Даже после того как королевский флот увеличился в разме¬
рах (в 1782 году он насчитывал уже 94 линейных корабля), а флот про¬
тивников, наоборот, уменьшился (у Франции до 73 линейных кораб¬
лей, у Испании — до 54, у Соединенных провинций — до 19), разница
все равно оставалась слишком ничтожной, чтобы решить все стоящие
перед страной задачи: защитить североатлантические караваны, время
от времени освобождать Гибралтар, охранять выход из Балтийского
моря, направлять эскадры в Индийский океан и поддерживать военные
операции в Карибском море. Британское военное превосходство на
море было временным и локальным, а не подавляющим, как в предыду¬
щие войны. Сам факт того, что французская армия не вела боевых дей¬
ствий в Европе, во многом был связан с неблагоприятным состоянием
дел островного государства.
К 1782 году финансовое напряжение, вызванное необходимостью
содержания огромного морского флота, поразило французскую эко¬
номику и вынудило правительство пойти на ограничения в обеспече¬
нии судов шкиперским имуществом и серьезно сократить численность
матросов. Кроме того, некоторые французские министры боялись,
что война отвлечет ресурсы из Европы и таким образом лишит стра¬
ну возможности играть значимую роль на континенте. Подобные по¬
литические расчеты, а также опасения, что британцы и американцы
вскоре разрешат все свои разногласия, заставили Париж надеяться на
скорый конец военных действий. С экономической точки зрения их
голландские и испанские союзники находились в одинаково плачевном
состоянии. Вместе с тем финансовая устойчивость Великобритании,
значительный рост экспорта начиная с 1782 года, а также постоян¬
ные улучшения, предпринимаемые государством в отношении своего
192
военного флота, не могли помочь Лондону ни стать победителем,
ни убедить политические фракции поддержать войну, когда Америка
уже была явно потеряна для империи. И хотя британские концессии
по Версальскому мирному договору 1783 года (Менорка, Флорида, То¬
баго) едва ли можно было рассматривать как большую потерю импер¬
ских приобретений 1763 года, французы были удовлетворены появ¬
лением Соединенных Штатов Америки, что стало серьезным ударом
по международному положению Великобритании. С точки зрения
Парижа стратегический баланс сил^ нарушенный во время Семилет¬
ней войны, теперь был в значительной степени восстановлен, хотя и
огромной ценой.
В Восточной Европе, наоборот, стратегический баланс сил не пере¬
жил особых изменений в связи с маневрами трех больших монархий
в течение нескольких десятилетий начиная с 1763 года1. Основной при¬
чиной такой стабильности являлась трехсторонняя природа отноше¬
ний: ни Берлин, ни особенно Вена, ни даже более решительно настроен¬
ный Санкт-Петербург не хотели провоцировать друг друга на создание
враждебного союза или включение в борьбу в рамках Семилетней
войны. Краткая и сверхосторожная кампания во время Войны за ба¬
варское наследство (1778-1779), когда Пруссия решила пресечь попыт¬
ки Австрии расширить свои владения, была одним из подтверждений
большого желания сторон избежать тех потерь, которые всегда несло
противостояние с участием великих держав. Поэтому дальнейший за¬
хват территории мог происходить только в результате дипломатиче¬
ских «соглашений» за счет более слабых государств, например Польши,
которая пережила раздел своих земель в 1772-1773, 1793 и 1795 годах.
В последние же годы она находилась под большим влиянием Француз¬
ской революции, и Екатерина II всеми силами стремилась уничтожить
«якобинцев» в Варшаве, а Пруссия и Австрия хотели компенсировать
на востоке свои западные потери в борьбе с Францией. Но даже воз¬
никшая обеспокоенность стран Европы в отношении последствий
Французской революции существенно не повлияла на их взаимный ан¬
тагонизм и неготовность к компромиссам, которые сопровождали по¬
литику трех восточных монархий в отношении друг друга все эти годы.
Учитывая географические и дипломатические границы отношений
в этом треугольнике, неудивительно, что Россия продолжала укреплять
1 О дальнейшем ходе событий см. [812, ch. 8; 822; NCMH, vol. 8, ch. 9 и 12].
193
свои позиции относительно как Австрии, так и Пруссии. Несмотря
на свою отсталость, она была все же менее уязвима, чем ее западные
соседи, которые усиленно пытались умилостивить грозную Екатерину.
Этот факт и традиционное стремление русских получить контроль
над Польшей привели к тому, что в итоге большая часть последней при
разделе попала под власть Санкт-Петербурга. Кроме того, южные гра¬
ницы России были открыты и «достаточно непрочны», что позволило
ей в начале 1770-х годов за счет Турции значительно расширить свои
владения в этом направлении: в 1783 году был официально аннекси¬
рован Крым, а в 1792-м добавились земли вдоль северного побережья
Черного моря. Все это подтверждало снижение власти Османской им¬
перии и втайне волновало Австрию и Пруссию ничуть не меньше, чем
государства, которые активно стремились остановить российскую экс¬
пансию (например, Швеция в 1788-м, а Великобритания при Питте-
младшем в 1791 году). Но Вена и Берлин не желали ссориться с Санкт-
Петербургом, а западные державы были слишком увлечены решением
своих проблем, чтобы играть сколько-нибудь заметную роль в происхо¬
дящем в Восточной Европе. В итоге быстрому укреплению Российской
империи ничто не мешало.
Структура международных отношений в течение почти десяти¬
летия вплоть до 1792 года не обнаруживала ни малейших попыток
изменить картину мира. По большей части случайные ссоры между
основными игроками не были связаны с региональным^ притяза¬
ниями, поэтому никакой угрозы нарушения общего равновесия сил
не виделось. Если будущее Польши и Османской империи занимало ве¬
дущие государства Восточной Европы, то внимание западных держав
было традиционно приковано к решению судьбы исторических Нидер¬
ландов и выяснению отношений между «конкурирующими торговыми
империями». Инцидент англичан и испанцев в заливе Нутка (1790) по¬
ставил обе страны на грань войны, и это состояние длилось, пока Испа¬
ния пусть неохотно, но уступила сопернику. И хотя отношения между
Великобританией и Францией были менее острыми (в первую очередь
из-за ресурсного истощения обоих государств после 1783 года), они
все же продолжали оставаться непримиримыми соперниками на ком¬
мерческом фронте. Их взаимные подозрения не замедлили проявить¬
ся во время внутреннего кризиса в Нидерландах в 1787-1788 годах,
когда профранцузская партия «Патриот» была отстранена от управле¬
ния страной прусскими войсками, направляемыми агрессивно настро¬
енным Питтом-младшим.
194
Более энергичная дипломатия Питта была отражением не только
его личных качеств, но и общего восстановления сил Великобритании
на фоне других великих держав после неудач 1783 года. Потеря Аме¬
рики не нанесла существенного ущерба трансатлантической торгов¬
ле страны; на самом деле экспорт в Соединенные Штаты быстро раз¬
вивался, и этот рынок вкупе с индийским были намного больше, чем
контролируемые Францией. За шесть лет (1782-1788) объем перевозок
британских коммерсантов увеличился в два с лишним раза. Промыш¬
ленная революция шла полным хбдом, подгоняемая ростом потреби¬
тельского спроса как в стране, так и за ее пределами, стимулируемая
появлением большого количества изобретений; а уровень производи¬
тельности британского сельского хозяйства не отставал от растущих
потребностей в продовольствии постоянно прибывавшей численности
населения. Фискальные реформы Питта улучшили финансовое поло¬
жение государства и восстановили его кредитоспособность, при этом
значительные суммы продолжали выделяться на содержание огромно¬
го, но хорошо управляемого флота. Имея такой прочный фундамент,
британское правительство считало, что могло бы играть более актив¬
ную роль и за пределами страны, если этого потребуют национальные
интересы. В целом, однако, ни политики в Уайтхолле, ни Вестминстер
не планировали в обозримом будущем масштабной войны против ка¬
кой-либо из великих держав Европы1.
Но все же сдмой явной причиной, по которой в Европе в тот пери¬
од не разразился большой конфликт, по всей вероятности, было осла¬
бление Франции. В течение нескольких лет после победы в 1783 году
она сохраняла сильные позиции на мировой политической арене, а ее
экономика, как и внешняя торговля с Вест-Индией и Левантом, рос¬
ла большими темпами. Тем не менее война 1778-1783 годов обошлась
Франции дороже, чем предыдущие три вместе взятые, а отказ от рефор¬
мирования национальной финансовой системы на фоне роста полити¬
ческого недовольства, экономического кризиса и целого букета соци¬
альных болезней дискредитировал старый режим. С 1787 года по мере
нарастания внутреннего кризиса Франция казалась еще менее способ¬
ной играть решающую роль во внешней политике. Дипломатическое
поражение в Нидерландах было вызвано прежде всего признанием
французского правительства, что оно просто не может позволить себе
1 См. [347, vol. 1, р. 516-571, vol. 2, р. 42ff; 643, р. 252ff; 112]. Для сравнения с эконо¬
микой Франции 1780-х гг. см. [263; 852; 929, р. 282ff].
195
финансировать войну против Великобритании и Пруссии, в то время
как лишение поддержки Испании в конфликте в заливе Нутка было
следствием ограничения прав на объявление войны, наложенного на
Людовика XVI Законодательным собранием. Все это едва ли располага¬
ло к тому, чтобы Франция в ближайшие годы пыталась изменить «ста¬
рый порядок» в Европе.
Конфликт, призванный связать большую часть сил и ресурсов
континента на двадцать с лишним лет, между тем начинал медленно и
неуклонно развиваться. Французы были заняты исключительно вну¬
тренними распрями, последовавшими за. падением Бастилии. И хотя
возросшая радикализация французской политики обеспокоила не¬
которые иностранные правительства, возникшая как в Париже, так и
в провинциях суматоха вызывала ощущение, что Франции не до обще¬
европейской политики. Исходя из этого, Питт уже в феврале 1792 года
начал предпринимать попытки сократить военные расходы Велико¬
британии, в то время как на востоке три большие монархии были
в значительной степени заняты разделом Польши. Только усиливав¬
шиеся слухи о готовящемся заговоре эмигрантов-роялистов, стремив¬
шихся восстановить в стране монархию, а также стремление самих
французских революционеров к более агрессивной политике на своих
границах привели в итоге к развязыванию войны. Медлительность и
неуверенность союзнической армии при переходе французской гра¬
ницы показали, насколько плохо она была готова к противостоянию,
что, в свою очередь, позволило революционерам добиться победы
над противником в случайном столкновении при Вальми (сентябрь
1792). И только на следующий год, когда успехи французской армии
начали угрожать спокойствию Рейнланда, исторических Нидерлан¬
дов и Италии, а Людовик XVI был казнен, стал очевиден радикальный
республиканизм нового режима в Париже, и противостояние обрело
стратегическую и идеологическую форму. К Пруссии и Габсбургской
империи, первыми вступившими в войну с Францией, теперь присо¬
единилось огромное множество других государств, возглавляемых
Великобританией и Россией и включавших всех соседей новообразо¬
ванной Французской республики.
Хотя ретроспективно легко понять, почему первая антифранцуз-
ская коалиция (1793-1795) потерпела поражение, но тогда проиграв¬
шие испытали удивление и горькое разочарование: перевес сил был
менее явным, чем в любой другой войне до этого. В конечном счете
Французская революция привела к целому ряду отчаянных мер:
196
сначала массовое восстание, затем мобилизация всех захваченных
национальных ресурсов для борьбы с многочисленными внешни¬
ми врагами. Кроме того, как отмечают многие публицисты, в тече¬
ние двух и даже трех десятилетий, предшествовавших событиям
1789 года, французская армия переживала очень важный период ре¬
формирования в плане организации, планирования, применения ар¬
тиллерии, а также тактики ведения боя. Революция же смела все пре¬
грады, возведенные прежним аристократическим обществом на пути
к новым идеям, и, когда началась война, дала реформаторам возмож¬
ность реализовать задуманное. Методы ведения «тотальной войны»
для внутреннего фронта и обновленная тактика боя для противосто¬
яния внешнему врагу были отражением вырвавшихся наружу фран¬
цузских демагогических сил, тогда как осторожные, нерешительные
действия коалиционной армии символизировали привычки старого
порядка1. Обладая почти 650-тысячной армией (июль 1793), солдаты
которой были полны энтузиазма и готовы к рискам, ожидающим их
на долгих маршах и при применении агрессивной тактики, французы
вскоре наводнили соседние территории. Это означало, что теперь все
затраты на содержание этой армады в значительной степени лягут на
плечи населения областей за пределами Республики, тем самым уско¬
ряя процесс восстановления французской экономики.
Любое государство, желающее ослабить этот безрассудный экс¬
пансионизм, должно было иметь соответствующие средства сдержи¬
вания в таком новом для всех военном противостоянии. И эту задачу
нельзя было назвать непосильной. Действия французской армии в пе¬
риод командования ею Дюмурье и даже во время более масштабных
и тщательно продуманных кампаний Наполеона показали ее недо¬
статочную организованность и подготовленность, а также слабость
снабжения и коммуникаций, что открывало перед хорошо подготов¬
ленным противником большие преимущества. Но Где же было взять
такого противника? Дело не только в том, что старые генералы и непо¬
воротливые, перегруженные обозами войска Коалиции были такти¬
чески не готовы к столкновению с колоннами французских стрелков.
Главной причиной было отсутствие у врагов Франции необходимого
политического единства и четкой стратегии. В армии Республики,
1 О военных реформах см. NCMH (vol. 8, р. 190ff, vol. 9, гл. 3; [819, р. 158ff; 1241,
р. 25ff; 1035; 110, р. 68-98; 1108]. О начальном периоде военной кампании см. [447;
1101, ch. 1-4; 1106, ch. 2].
197
очевидно, не существовало никакой исключительной политической
идеологии по очистке ее рядов от солдат и граждан старого режима;
на самом деле многие из них прониклись идеями Революции, и толь¬
ко когда намного позже армия Наполеона от «освобождения» пере¬
шла к завоеваниям и грабежам, враг смог использовать патриотизм
местного населения, чтобы остановить распространение француз¬
ской гегемонии.
Более того, в самом начале мало кто из участников Коалиции серь¬
езно относился к французской угрозе. Между союзниками отсут¬
ствовало полное согласие относительно целей и стратегии. Они были
едины лишь в одном — в желании получить еще больше субсидий от
Великобритании. Помимо всего, первые годы революционной войны
частично совпали с очередным разделом Польши. Несмотря на свои
резкие высказывания в адрес Французской революции, Екатерину II
больше интересовал вопрос лишения Польши независимости, чем
отправка русских войск в Рейнланд. Это заставило обеспокоенное
прусское правительство, разочарованное результатами своих кампа¬
ний на западном направлении, перебрасывать все больше и больше
войск с Рейна на Вислу, что, в свою очередь, вынуждало Австрию дер¬
жать 60-тысячную армию у своих северных границ на случай втор¬
жения России и Пруссии на оставшуюся территорию Польши. Когда
в 1795 году произошло третье и последнее разделение, стало абсолют¬
но ясно, что Польша была намного более эффективным союзником
для Франции в ее «предсмертных муках», чем во времена, когда та
была нормально функционирующим государством. К тому времени
Пруссия уже заключила мир с Францией и отдала ей левый берег Рей¬
на, оставив Германию в состоянии неустойчивого нейтралитета и та¬
ким образом давая возможность французам сосредоточить все свое
внимание на других направлениях. Большинство мелких немецких
государств последовали за Пруссией. Нидерланды были захвачены
и преобразованы в Батавскую республику. Испания, также покинув
Коалицию, вновь вернулась к прежним антибританским договорен¬
ностям с Францией.
В итоге остались лишь Сардиния-Пьемонт, которая в начале 1796-го
была повержена Наполеоном, несчастная Габсбургская империя, поте¬
рявшая большую часть Италии и вынужденная подписать Кампо-Фор-
мийский мир (октябрь 1797), и Великобритания. Несмотря на желание
Питта-младшего, следуя примеру своего отца, остановить французский
экспансионизм, британское правительство тоже было не в состоянии
198
вести войну с должной решимостью и следовать четкой стратегии1.
У экспедиционного корпуса, отправленного во Фландрию и Голлан¬
дию, под командованием герцога Йоркского в 1793-1795 годах не
было ни сил, ни достаточной подготовки для противостояния фран¬
цузской армии, и под конец кампании остатки измученного войска
вернулись через Бремен домой. Кроме того, как часто бывало раньше,
министры (Дандас и Питт) предпочли «британский метод ведения во¬
йны» (колониальные операции, морская блокада и набеги на побере¬
жье вражеской территории) крупномасштабным военным действиям
на континенте. Учитывая подавляющее превосходство королевского
флота и упадок флота французского, такая стратегия выглядела весь¬
ма заманчивой. Но потери британской армии в вест-индских опера¬
циях 1793-1796 годов, вызванные отчасти различными болезнями,
показали, как дорого обошлись Лондону эти стратегические дивер¬
сии: 40 тыс. убитых и еще 40 тыс. уволенных из армии из-за непригод¬
ности к дальнейшей службе (больше, чем за время войны на Пиреней¬
ском полуострове). Затраты казны при этом составили как минимум
£16 млн. И вряд ли возросшее доминирование Великобритании на
неевропейских театрах военных действий и периферийные кампании
в районе Дюнкерка и Тулона компенсировали рост влияния Франции
в Европе. Наконец, запрашиваемые Пруссией и Австрией субсидии за
продолжение участия их армий в войне выросли до гигантских раз¬
меров, и их уже было просто невозможно удовлетворить. Другими
словами, британская стратегия была одновременно неэффективной
и дорогой, и в 1797 году, когда Банк Англии приостановил платежи
монетами, а в Спитхеде и Норе вспыхнули мятежи на кораблях, вся
выстроенная система чуть не рухнула. Глядя на проблемы англичан,
обессилившие австрийцы пошли на подписание мирного договора и
присоединились к государствам, уже признавшим главенство Фран¬
ции в Западной Европе.
Но если британцы не могли победить Францию, то и революци¬
онное правительство, в свою очередь, было неспособно лишить врага
господства на море. Первоначальные попытки вторжения в Ирландию
и проведение рейдов на западном побережье Англии практически не
принесли никаких результатов, хотя виновата тут в большей степени
Британская политика и стратегия описаны в следующих источниках: [643, р. 259ff;
347, vol. 2, pt. 4-5; 216, р. 215-326; 1184, ch. 1-4; 637 (Duffy M. British Policy in the
War Against Revolutionary France); 425, p. 691-706].
199
была погода, а не качественная система обороны. Несмотря на страх,
временно воцарившийся на острове после приостановки платежей мо¬
нетами в 1797 году, британская финансовая система оставалась непо¬
колебимой. Вступление в войну Испании и Нидерландов на стороне
Франции привело к уничтожению испанского флота у мыса Святого
Винсента (февраль 1797) и к сокрушительному удару по голландскому
в сражении при Кампердауне (октябрь 1797). Новым союзникам Фран¬
ции также пришлось потерять большую часть своих колоний на Вос¬
токе и в Вест-Индии, а также Коломбо, Малакку, мыс Доброй Надеж¬
ды, которые стали для Великобритании новыми торговыми рынками
и военно-морскими базами. Не желая платить высокую цену за мир,
которую французское правительство требовало от англичан, Питт
и его соратники-министры решили продолжить борьбу, введя подо¬
ходный налог и делая все новые займы для финансирования войны,
которая из-за сосредоточения французских войск вдоль материкового
побережья Ла-Манша превращалась больше в защиту государствен¬
ных границ, чем в отстаивание безопасности империи.
Возникающая отсюда большая стратегическая дилемма определила
собой последующие два десятилетия противостояния между Франци¬
ей и Великобританией. Они, словно кит и слон, безусловно, были ли¬
дерами, но каждый в своей епархии. Между тем контроль англичан
над морскими путями сам по себе не мог разрушить французскую ге¬
гемонию в Европе, как и военное превосходство Наполеона на суше не
могло привести к сдаче островитян. Кроме того, активное расширение
Францией своих владений и политическое запугивание соседей вызва¬
ли волну негодований, и правительство в Париже не было уверено, что
многие из государств будут долго мириться с их абсолютной властью
в Европе, пока Великобритания сохраняет независимость и в состоя¬
нии предложить своим потенциальным союзникам субсидии, боепри¬
пасы и даже солдат. Очевидно, что так считал и Наполеон. В 1797 году
он заявил: «Необходимо сосредоточить все наши силы на создании
флота и уничтожить Англию. Как только мы это сделаем, Европа будет
у наших ног»1. Но достичь своей цели французы могли, только успеш¬
но реализуя соответствующую морскую и торговую стратегию против
Великобритании; одних военных достижений на суше было недоста¬
точно. В свою очередь, англичанам также необходимо было ограничить
[447, р. 50]. О Наполеоне как стратеге и военачальнике см. [213; 65; 1108] и ком¬
ментарии в [755].
200
доминирование Наполеона на континенте, используя как прямые ин¬
тервенции, так и поддержку союзников, поскольку просто господства
королевского флота на море также не хватало. И пока один участник
противоборства чувствовал себя хозяином лишь на суше, а другой —
на море, никто из них не имел уверенности и ощущения безопасности.
Каждый стремился найти новые средства воздействия на противника
и новых союзников, которые бы изменили баланс сил.
Старания Наполеона изменить этот баланс в свою пользу отлича¬
лись смелостью и рискованностью. -Используя непрочное положение
англичан в Средиземноморье, летом 1798 года он со своей 31-тысяч¬
ной армией оккупировал Египет и таким образом получил контроль
над Левантом, Османской империей и проходом в Индию. Почти
в то же самое время внимание британцев было отвлечено еще одной
французской экспедицией — в Ирландию. Каждый из этих ударов
в случае успеха имел бы весьма серьезные последствия для Велико¬
британии, находящейся в шатком положении. Но ирландское вторже¬
ние не было масштабным, к тому же оно запоздало по времени, и к на¬
чалу сентября англичанам удалось его остановить. К этому времени
вся Европа уже знала о разгроме французского флота Нельсоном
в битве при Абукире и последовавших неудачах Наполеона в Египте.
Как Париж и предполагал, неудачи подтолкнули страны, недоволь¬
ные доминированием Франции в Европе, перейти от нейтралитета
к участию в войне Второй коалиции (1798-1800). Помимо небольших
государств, таких как Португалия и Неаполитанское королевство, на
английской стороне теперь были Россия, Австрия и Турция. Они со¬
бирали свои армии и вели переговоры относительно субсидий. По¬
теряв Менорку и Мальту, проиграв сражения с австро-российской
армией в Швейцарии и Италии и не достигнув успеха в кампании под
руководством самого Наполеона в Леванте, Франция оказалась в не¬
простой ситуации.
Но Вторая коалиция, как и Первая, имела очень шаткую поли¬
тическую и стратегическую основу1. Очень не хватало Пруссии, что
не позволяло коалиции открыть северогерманский фронт. Прежде¬
временная кампания, предпринятая неаполитанским королем, за¬
кончилась катастрофой, а плохо подготовленная англо-российская
1 См. [1079; 813]; спорные комментарии в [609; 1184, ch. 6-7; 1106, ch. 3]. С позиции
Франции см. [1101, ch. 5-12; 1100, ch. 6]. Русская интервенция описана в работах
[781, р. 43-64; 328, р. 208ff].
201
экспедиция в Голландию не смогла найти поддержки у местного на¬
селения, и в итоге войска были вынуждены покинуть страну. Не делая
выводов о том, что континентальные операции должны иметь лучшую
подготовку и иные масштабы, и заботясь лишь о финансовых и поли¬
тических препятствиях, связанных с увеличением армии, британское
правительство вернулось к своей традиционной политике «набегов»
на побережье врага. Но их локальные атаки на Бель-Иль, Ферроль,
Кадис и прочие пункты не принесли какой-либо стратегической поль¬
зы. Еще хуже, что австрийцы и русские не смогли договориться о со¬
вместной защите Швейцарии, и русской армии пришлось идти на вос¬
ток через горы; это сильно разочаровало Павла I в союзниках, укрепив
подозрения относительно проводимой Великобританией политики и
готовность начать переговоры с Наполеоном, вернувшимся из Египта
во Францию. После выхода России из коалиции австрийцы ощутили
на своей шкуре всю ярость французской армии: сначала в сражениях
при Маренго и Хёхштадте (оба — июнь 1800), а шесть месяцев спустя
при Хоэнлиндене, что заставило официальную Вену в очередной раз
пойти на подписание мирного договора. Воспользовавшись таким по¬
воротом событий, Пруссия и Дания захватили Ганновер, а Испания
начала вторжение в Португалию. Великобритания к 1801 году факти¬
чески осталась в одиночестве, как и три года назад. На севере Европы
Россия, Дания, Швеция и Пруссия образовали новую лигу вооружен¬
ного нейтралитета.
С другой стороны, британцы вновь добились успехов в своей
морской кампании и в операциях за пределами европейского конти¬
нента. Мальта была освобождена от французов, и королевский флот
получил еще одну важную стратегическую базу. Датский флот, нахо¬
дившийся на передовых рубежах новой лиги вооруженного нейтра¬
литета и призванный блокировать британскую торговлю на Балтике,
был разбит у Копенгагена (хотя убийство Павла I несколькими днями
ранее в любом случае означало конец существования лиги). Тогда же,
в марте 1801 года, британский экспедиционный корпус разгромил на¬
полеоновскую армию в Александрии, что позже привело к полному
выводу французских войск из Египта. Кроме того, в Индии англичане
разбили армию Типу Султана, правителя в Майсуре, которого под¬
держивала Франция. Это позволило победителям получать дополни¬
тельную прибыль на севере страны. Под власть Британской короны
перешли также французские, голландские, датские и шведские владе¬
ния в Вест-Индии.
202
Вместе с тем отсутствие к 1801 году серьезного союзника на кон¬
тиненте и безрезультатная англо-французская кампания заставили
многих политических деятелей в Англии задуматься о мире. Их на¬
строения разделяли и коммерсанты, торговые дела которых в Среди¬
земноморье очень сильно страдали из-за войны. На балтийскую тор¬
говлю противостояние повлияло в меньшей степени. Отставка Питта,
поводом для которой стала его попытка провести акт об уравнивании
католиков в политических правах с протестантами, ускорила процесс
начала переговоров. В свою очередь, Наполеон мало что терял от та¬
кого перемирия: Франция продолжит расширять свое влияние в госу¬
дарствах-сателлитах, в то время как британцы будут^ишены прежних
коммерческих и дипломатических привилегий в этих территориях;
французский флот, разбросанный по различным портам, сможет на¬
конец воссоединиться; экономика получит передышку перед следую¬
щим раундом противостояния. В результате позиция британцев, кото¬
рые особо не критиковали правительство за заключение Амьенского
мира (март 1802), постепенно изменилась, когда стало очевидно, что
Франция продолжает свою борьбу, только другими средствами. Бри¬
танская торговля была запрещена в значительной части Европы. Лон¬
дону строго указали на то, чтобы он держался в стороне от внутренних
дел голландцев, швейцарцев и итальянцев. Вместе с тем сообщения об
интригах и агрессиях со стороны французов шли от Маската до Вест-
Индии и от Турции до Пьемонта. Подобного рода информация, а так¬
же реализация Францией масштабной программы по расширению и
улучшению своего военного флота заставили британское правитель¬
ство, возглавляемое Генри Аддингтоном, в мае 1803 года отказаться от
возвращения Мальты, что привело к переходу противостояния двух
ведущих держав Европы в активную стадию1.
Этому заключительному раунду в череде семи основных англо¬
французских войн, произошедших в период с 1689 по 1815 год, суждено
было продлиться двенадцать лет. И это стало серьезнейшей проверкой
на прочность для всех его участников. Как и прежде, у каждой из вою¬
ющих сторон были свои сильные и слабые стороны. Несмотря на опре¬
деленные сокращения, на момент возобновления военных действий
британский флот был очень силен. Пока грозные английские эскадры
блокировали береговую линию Франции, та теряла свои заокеанские
1 См. [643, р. 272-280; 359, ch. 4-5; 755, vol. 1, ch. 5, 7; 447, р. 83-84; 1028, comment.].
203
империи и своих сателлитов. Сен-Пьер и Микелон, Сент-Люсия, То¬
баго и Голландская Гвиана1 были захвачены еще до Трафальгарского
сражения. Кроме того, англичане продвинулись еще дальше в Индии.
В 1806 году пал мыс Доброй Надежды, в 1807-м — остров Кюрасао
и датская Вест-Индия, в 1808-м — некоторые из Молуккских остро¬
вов, в 1809-м — Кайенна, Французская Гвиана, Сан-Доминго, Сенегал
и Мартиника, в 1810-м — Гваделупа, Маврикий, Амбон и острова Бан¬
да, в 1811-м — Ява. И снова это не оказало непосредственного влияния
на расстановку сил в Европе, но укрепило господство Великобритании
на заокеанских территориях и открыло для нее новые возможности для
экспорта после потери доступа к традиционным рынкам в Антверпе¬
не и Ливорно. Это побудило Наполеона уже на ранних стадиях войны
с особой серьезностью рассматривать необходимость вторжения в юж¬
ную часть Англии. Каждая из сторон ждала заключительного, решаю¬
щего столкновения: одна — собирая в Булонском лесу Великую армию,
вторая — вернув в 1804 году в правительство мрачного и решительного
Питта.
На самом деле военные кампании на море и на суше в 1805-
1808 годах, несмотря на несколько известных сражений, в очеред¬
ной раз продемонстрировали стратегические ограничения подобно¬
го противостояния. Французская армия превосходила как минимум
втрое своего британского противника и была значительно лучше под¬
готовлена, но для того чтобы благополучно высадиться на английский
берег, необходимо было еще и контролировать ситуацию на море.
В количественном выражении французский флот выглядел весьма
внушительно (порядка 70 линейных кораблей) — прямое доказа¬
тельство того, какими значительными ресурсами обладал Наполеон.
Помимо этого еще более 20 линейных кораблей на момент вступле¬
ния в войну с Великобританией в конце 1804 года могла выставить
Испания. Однако франко-испанские флотилии были рассредоточены
в полудюжине гаваней, и их объединение было невозможно без риска
столкнуться с британским королевским флотом, намного более ис¬
кушенным в морских баталиях. Разгром англичанами флотов обеих
стран-противников в октябре 1805 года при Трафальгаре продемон¬
стрировал «качественную разницу» между военно-морскими сила¬
ми противоборствующих сторон. Однако столь грандиозная победа,
гарантирующая безопасность британских островов, в то же время
Современный Суринам. — Примеч. пер.
204
не смогла ослабить позиции Наполеона на суше. Поэтому Питт все¬
ми силами пытался заманить в Третью коалицию Россию и Австрию,
обещая по £1,75 млн за каждые 100 тыс. солдат, выставленных против
французов. Но еще до Трафальгарского сражения Наполеон отпра¬
вил свою армию из Булонского леса в верховья Дуная, где она разбила
австрийцев под Ульмом, а затем, продолжив двигаться в восточном
направлении, в декабре под Аустерлицем сокрушила 85-тысячные ав¬
стро-российские войска. Подавленная подобными поражениями Вена
была вынуждена в третий раз пойти на мир, и французы смогли вер¬
нуть контроль над Апеннинским полуостровом, вынудив англо-рос¬
сийские войска спешно покинуть его1. *
Неизвестно, эти ли новости стали причиной преждевременной
кончины Питта в начале 1806 года, но они точно показали, насколько
трудно будет низвергнуть военный гений Наполеона. Следующие не¬
сколько лет прошли под знаком французского господства в Европе
(см. карту 7). Пруссия, отсутствие которой ослабило коалицию, в ок¬
тябре 1806 года внезапно объявила войну Франции и уже через месяц
была повержена. Совсем иначе обстояло дело с многочисленной и не¬
сгибаемой российской армией. Но выдержав несколько сражений,
в битве при Фридланде (июнь 1807) она понесла огромные потери.
По результатам мирных договоренностей в Тильзите Пруссия практи¬
чески была превращена в государство-сателлит, а Россия, легко отде¬
лавшись, соглашалась прекратить торговые отношения с Великобри¬
танией и обещала в конечном счете присоединиться к французскому
альянсу. После того как южные и большая часть западных германских
государств вошли в Рейнский союз, а западная Польша превратилась
в Великое герцогство Варшавское, после того как Испания, Италия и
исторические Нидерланды перешли под власть Наполеона и Священ¬
ной Римской империи настал конец, — на всем протяжении между
Португалией и Швецией не осталось ни одного независимого госу¬
дарства, а значит, и потенциального союзника Великобритании. Это,
в свою очередь, дало возможность Наполеону нанести весьма сокру¬
шительный й показательный удар по «нации торговцев». Он запретил
экспорт британских товаров в Европу, что должно было подорвать эко¬
номику противника. В то же время Франция для собственных нужд на¬
чала аккумулировать древесину, мачты и прочие кораблестроительные
1 См. [755, vol. 1, ch. 7, 9; 1100, ch. 8; 213, pt. 7; 447, ch. 3; 1106, ch. 5; 1184, ch. 7-8;
643, p. 281-287].
205
материалы, недоступные теперь королевскому флоту. Все это было
должно ослабить британцев еще до начала непосредственного втор¬
жения на остров. Учитывая зависимость Великобритании от европей¬
ских рынков как для экспорта своей продукции, так и для покупки
балтийских мачт и далматинского дуба для флота, можно признать,
что над страной нависла очень серьезная угроза. И наконец, сокраще¬
ние доходов от экспорта могло лишить Лондон средств для субсиди¬
рования своих союзников и финансирования собственных экспеди¬
ционных корпусов.
Как никогда прежде, в этой войне экономические факторы перепле¬
тались со стратегическими. На этом центральном этапе англо-фран¬
цузской борьбы за превосходство — между Берлинским и Миланским
декретами Наполеона, запрещающими торговлю с Великобританией
(1806-1807), и французским отступлением из Москвы (1812) — следует
остановиться подробнее для анализа сильных сторон обоих противни¬
ков. Каждый из них использовал малейшую возможность для разруше¬
ния экономики другого, и в итоге любое рано или поздно возникающее
слабое место могло иметь для той или другой стороны печальные по¬
литические последствия.
Вне всяких сомнений, необычно высокая степень зависимости Ве¬
ликобритании от внешней торговли, существовавшая на тот момент,
сделала страну очень уязвимой для торговой блокады, организован¬
ной против нее в рамках «континентальной системы» Наполеона1.
В 1808, а затем в 1811-1812 годах коммерческая война, развязанная
французами и их самыми верными сателлитами (к примеру, датча¬
нами), привела к кризису в экспортоориентированных отраслях бри¬
танской экономики. Склады мануфактурщиков были забиты продук¬
цией, а в лондонских доках уже не знали, куда сгружать очередную
партию колониальных товаров. Безработица в городах и волнения
в графствах еще больше напугали деловые круги и вынудили многих
экономистов призывать к заключению мира. Этому способствовал и
ошеломляющий рост государственного долга. После ухудшения отно¬
шений с Соединенными Штатами и сокращения с 1811 года объемов
1 О дальнейших событиях см. [643, р. 289ff; 264; 267, р. 567-588; 687, р. 143-145; 536;
NCMH, vol. 9, р. 326ff]. Полемику о степени влияния военных действий 1793—
1815 гг. на британскую экономику см. также в следующих работах: [359, ch. 7-8;
244, р. 37-60; 600, р. 365-396; 1373, р. 91-102; 26, р. 1-20].
206
экспорта на этот важный для Великобритании рынок экономическое
давление казалось почти невыносимым.
На деле же все эти угрозы удалось пережить, и в первую очередь по¬
тому, что они никогда не носили долгосрочного характера и не были до¬
статочно последовательными, чтобы оказать полноценный эффект на
британскую экономику. Революция в Испании, направленная против
французской гегемонии, ослабила давление экономического кризиса
1808 года в Великобритании, так же как и разрыв России с Наполеоном
облегчил последствия резкого спада в 1811-1812 годах, позволив бри¬
танским товарам попасть на рынки стран Балтии и Северной Европы.
Кроме того, в течение всего периода большое количество британских
товаров и колониального реэкспорта завозилось на континент контра¬
бандой (что было весьма прибыльным занятием) и, как правило, при
попустительстве подкупленных местных чиновников. Запрещенные
товары окольными путями путешествовали от Гельголанда до Салоник
и достигали своих нетерпеливых клиентов, так же как это происходило
между Канадой и Новой Англией во время англо-американской войны
в 1812 году. Наконец, британскую экспортоориентированную экономи¬
ку могло также поддержать и активное расширение торговли с регио¬
нами, не охваченными континентальной системой или американским
запретом французским и английским судам заходить в порты США,
а именно с Азией, Африкой, Вест-Индией, Латинской Америкой (несмо¬
тря на все усилия местных испанских губернаторов) и Ближним Восто¬
ком. В результате, несмотря на серьезные, но краткосрочные проблемы
для британских торговцев ца некоторых рынках, отчетливо прослежи¬
валась общая тенденция: объем экспорта британских товаров вырос
с £21,7 млн (1794-1796) до £37,5 млн (1804-1806) и £44,4 млн (1814-1816).
Другой, не менее важной причиной, не позволившей британской
экономике рухнуть под силой внешнего давления, стала уже развер¬
нувшаяся в Великобритании (к глубокому сожалению Наполеона) про¬
мышленная революция. Очевидно, что два этих крупных исторических
события во многом были связаны друг с другом, зачастую весьма не¬
обычным cifoco6oM. Правительственные заказы на вооружение стиму¬
лировали развитие чугунолитейной, сталелитейной, угольной и лесной
промышленности, огромные расходы государства (по некоторым оцен¬
кам, до 29% валового национального продукта) оказали большое вли¬
яние на финансовую сферу, а появление новых внешних рынков при¬
вело к росту некоторых производств, пострадавших от французской
блокады. Влияние Французской революции и Наполеоновских войн
207
на рост британской экономики в общем и целом представляет собой
очень сложную и достаточно спорную тему. Ее исследование истори¬
ками продолжается по сей день, и многие из них приходят к выводу,
что сделанные ранее выводы о быстрых темпах индустриализации в Ве¬
ликобритании в указанный выше период являются преувеличенными.
Тем не менее можно сказать точно, что экономика росла в течение все¬
го рассматриваемого отрезка времени. Если в 1788 году выпуск чугуна
в чушках составлял всего 68 тыс. тонн, то к 1806 году он взлетел уже до
244 тыс. тонн, а к 1811-му — до 325 тыс. тонн в год. Хлопчатобумажная
промышленность, фактически появившаяся в Великобритании перед
войной, за последующие два десятилетия получила невероятное разви¬
тие и требовала все больше и больше станков, паровых двигателей, угля
и работников. К 1815 году изделия из хлопка стали самым экспортируе¬
мым товаром Великобритании. Строительство множества новых доков,
внутренних каналов, магистралей и железнодорожных путей повыси¬
ло уровень транспортных коммуникаций и способствовало расшире¬
нию производства. Независимо от того, возможен ли был еще больший
«бум», не случись войны с Францией (как на суше, так и на море), факт
остается фактом: производство в Великобритании и соответственно
ее благосостояние продолжали быстро расти, помогая справляться
с налоговым бременем, рост которого позволял Питту и его преемни¬
кам финансировать ведение военных действий. К примеру, ежегодный
объем таможенных и акцизных сборов вырос с £13,5 млн в 1793 году
до £44,8 млн в 1815-м, а сборы новых налогов на доходы и на имуще¬
ство увеличились с £1,67 млн в 1799-м до £14,6 млн в последний год
войны. Между тем в период 1793-1815 годов британское правительство
получило в виде прямых и косвенных налогов огромные средства —
£1,217 млрд — и еще £440 млн заняло на денежных рынках, не исчер¬
пав при этом кредита доверия (к изумлению более консервативного
в финансовом отношении Наполеона). В последние самые важные годы
войны правительство занимало ежегодно более £25 млн, что, бесспор¬
но, давало ей дополнительный запас прочности1. Безусловно, уровень
налогообложения англичан выходил далеко за пределы, установленные
чиновниками в XVIII веке, а государственный долг почти утроился,
но рост благосостояния помог жителям Великобритании легче перене¬
сти эти трудности и позволил стране, несмотря на меньшие размеры
208
См. табл. 2. О ситуации с финансированием военных расходов в Британской им¬
перии см. [1193, р. 214-233; 1160, р. 21-37; 587; 950].
209
территории и численность населения, спокойнее выдержать затраты на
войну, в отличие от внушительной Наполеоновской империи.
Но все же еще более запутанной для исследователей кажется эко¬
номическая ситуация во Франции в период с 1789 по 1815 год и спо¬
собность страны выдержать крупномасштабную войну1. Крах старого
режима и возникшая в результате неразбериха, несомненно, на какое-
то время снизили экономическую активность во Франции. С другой
стороны, небывалый общественный энтузиазм, связанный с револю¬
цией, и мобилизация национальных ресурсов для того, чтобы дать до¬
стойный отпор внешним врагам, привели к активному росту произ¬
водства пушек, стрелкового оружия и прочего вооружения, что, в свою
очередь, стимулировало развитие чугунолитейной и текстильной про¬
мышленности. Кроме того, были ликвидированы некоторые прежние
экономические препоны, такие как внутренние тарифы, а юридические
и административные реформы Наполеона способствовали процессу
модернизации. Даже то, что Франция затем пошла по пути введения
консульства, а в дальнейшем стала империей — что способствова¬
ло возврату многих атрибутов монархического режима (в частности,
традиционной опоры на частных банкиров), — не сильно повлияло на
устойчивый экономический рост, который обеспечивало в основном
постоянное увеличение численности населения и государственных рас¬
ходов, расширение тарифного протекционизма и внедрение новых тех¬
нологий.
Однако темпы роста французской экономики были намного ниже
британской. И главная причина крылась в том, что аграрный сектор,
безусловно самый крупный в экономике, практически не изменился:
уход крестьян из-под власти помещиков сам по себе не мог считаться
аграрной революцией, а широкомасштабные кампании, например по
выращиванию сахарной свеклы (в качестве замены британского ко¬
лониального тростникового сахара), не имели должного успеха. Из-за
плохих коммуникаций фермеры все еще были привязаны к местным
рынкам, и радикальные преобразования их мало интересовали. По¬
добные же консервативные настроения можно было наблюдать и
в нарождающемся промышленном секторе, где появление новых ме¬
ханизированных масштабных предприятий, скажем чугунолитейных,
было скорее исключением, чем правилом. Конечно, и здесь наблюдался
1 См. [98, р. 37ff, 159ff; 156, ch. 4-5; 228, ch. 2-3; 755, vol. 2, ch. 1-4; 1296, p. 125ff].
210
значительный прогресс, но в значительной степени благодаря войне и
морской блокаде со стороны Великобритании. Французская хлопчато¬
бумажная промышленность только выиграла от введения континен¬
тальной системы, которая защитила ее от сильных британских конку¬
рентов (не говоря уже о производителях из нейтральных государств
или стран-сателлитов, чьи товары облагались во Франции очень высо¬
кими таможенными сборами). Ее процветанию способствовало и рас¬
ширение внутреннего рынка: благодаря захватническим кампаниям
Наполеона против соседних государств численность населения страны
увеличилось с 25 млн человек (1789) до 44 млн (1810). Вместе с тем ощу¬
щалась нехватка хлопка-сырца, цена на который была достаточно вы¬
сока, и слишком медленно происходило внедрение новых технологий,
уже применявшихся в Англии. В общем и целом можно сказать, что
французская промышленность возникла благодаря войне в условиях
практически отсутствующей конкуренции, созданных стремлением
государства защититься от иностранных соперников.
Морская блокада сделала французскую экономику еще более зам¬
кнутой1. Ее атлантический сектор, наиболее активно развивавшийся
на протяжении всего XVIII века и (как в случае с Великобританией)
являвшийся одним из катализаторов процесса индустриализации, ста¬
новился все более Недоступным благодаря усилиям королевского воен¬
но-морского флота. В частности, потеря Санто-Доминго стала одним из
серьезных ударов по французской торговле в Атлантике. Другие замор¬
ские колонии и инвестиции были также потеряны для страны, а после
1806 года остановилась даже торговля через нейтральные государства.
Это очень сильно ударило по Бордо. Нант практически лишился вы¬
годного для него рынка работорговли. Даже Марсель с налаженными
торговыми отношениями с прилегающими районами и севером Италии
в период с 1789 по 1813 год потерял четверть объема промышленного
производства. В свою очередь, области на севере и востоке Франции
(в частности, Эльзас) наслаждались сравнительной защищенностью
традиционной торговли. Но даже если эти области и их жители (пре¬
жде всего, виноградари и владельцы хлопкопрядильных фабрик) по¬
лучали значительную выгоду, работая в условиях отсутствия внешних
конкурентов, на французскую экономику в целом все это мало влияло.
«Деиндустриализация» в Атлантике и оторванность от большой части
внешнего мира вынудили Францию замкнуться на своих крестьянах,
1 См. [98, р. 167ff, 184fF; 267].
211
провинциальной торговле и локальной, неконкурентоспособной, от¬
носительно мелкосерийной промышленности.
Учитывая этот экономический консерватизм, а в ряде случаев и
определенные свидетельства торможения развития, способность фран¬
цузов финансировать в течение многих лет столь масштабную войну
с ведущими государствами Европы кажется еще более невероятной1.
Хотя популярная в начале и середине 1790-х годов мобилизация и вы¬
глядит готовым объяснением этого феномена, она не может объяс¬
нить, как Наполеону удавалось содержать свою гигантскую армию, на¬
считывавшую более 500 тыс. солдат и офицеров (и нуждавшуюся как
минимум в 150 тыс. новых рекрутеров ежегодно). Военные расходы,
уже в 1807 году составлявшие не менее 462 млн франков, к 1813 году
взлетели до 817 млн. Неудивительно, что такие издержки не могли
быть покрыты исключительно за счет плановых доходов. Из-за непо¬
пулярности налогов об их существенном увеличении не могло быть
и речи, что в основном и объясняет возврат Наполеона к сборам на та¬
бак, соль и прочим косвенным налогам эпохи старого режима. Но ни
они, ни различные гербовые сборы и таможенные пошлины не спо¬
собны были решить вопрос ежегодного дефицита в сотни миллионов
франков. Создание Банка Франции вкупе с различными финансовыми
механизмами и институтами позволило государству проводить скры¬
тую политику с использованием бумажных денег и, таким образом,
за счет кредитов держаться на плаву (несмотря на известную нелюбовь
императора к займам). Но даже этого было недостаточно. Для финанси¬
рования разрыва необходимо было что-то еще.
По большому счету, наполеоновский империализм поддерживали
бесчисленные грабежи. В самой Франции все началось с конфиска¬
ции и продажи имущества «врагов революции»2. Когда же в ходе во¬
енных кампаний, направленных на защиту революции, французские
армии оказались на территории соседних государств, им показалось
вполне естественным, что за все теперь будут платить иностранцы.
Война должна обеспечивать саму себя. Конфискацией королевской и
феодальной собственности в побежденных странах, трофеями, захва¬
ченными у армий врага, в гарнизонах, музеях и казначействах, вну¬
шительными военными контрибуциями в денежной или натуральной
1 См. 98, р. 37ff; 755, vol. 2, р. 171ff; 228, ch. 2-3].
2 О дальнейших событиях см. [98, р. 40-41; 755, vol. 2, р. 291; 819, р. 198ff; 156,
р. 73-75,110® 569, р. 97; 1117, ch. 13 и особ. р. 274-275; 1373, р. 111,117,128].
212
форме, расквартированием французских войск в государствах-сател¬
литах, которые должны полностью содержать их за свой счет. Напо¬
леон, таким образом, не только покрыл все огромные военные рас¬
ходы, но и извлек для Франции и для себя неплохую прибыль. Управ¬
ление экстраординарным имуществом в период расцвета Франции
аккумулировало достаточно значительные средства. В какой-то степе¬
ни это было предвестником будущих грабежей нацистской Германией
своих сателлитов и поверженных'врагов во время Второй мировой
войны. Пруссия, например, после разгрома ее армии под Йеной долж¬
на была заплатить штраф в 311 млн франков, что составляло поло¬
вину среднегодового дохода французского правительства. После каж¬
дого поражения Габсбургская империя была вынуждена уступать вра¬
гу свои территории и выплачивать крупную контрибуцию. В Италии
в период с 1805 по 1812 год примерно половина всех доходов от соби¬
раемых налогов уходила французам. Во всем этом можно усмотреть
двойную выгоду — содержание большей части огромной французской
армии за пределами страны и ограждение французских налогопла¬
тельщиков от бремени расходов на ведение войны. При условии, что
армии при столь блестящем руководстве будет сопутствовать успех,
система казалась неуязвимой. Поэтому неудивительно было слышать
из уст императора:
Моя власть держится на моей славе, а моя слава на победах, которые я
одержал. Моя власть прекратится, если я не буду питать ее новой сла¬
вой и новыми победами. Я стал таким, какой я есть, благодаря победам,
и только они помогут мне сохранить достигнутое1.
Как же в таком случае можно было победить Наполеона? Велико¬
британия, испытывавшая острую нехватку солдат, была не способна
справиться с ним в одиночку. И нападение на Францию любого кон¬
тинентального государства без поддержки других всегда было обрече¬
но на поражение. Несвоевременное присоединение к войне Пруссии
в 1806 году является ярким тому примером. Впрочем, это не помеша¬
ло расстроенным австрийцам возобновить военные действия против
Франции в начале 1809 года. Но несмотря на продемонстрированную
[447, р. 129]. Сравните с известным предсказанием Гибера накануне Революции
о том, что люди, «знающие, как дешево вести войны и жить за счет плодов сво¬
их побед, вряд ли сложат оружие перед лицом отсутствия денег» (NCMH, vol. 8,
р. 217), а также со словами Спенсера Уилкинсона, приведенными в [1285, р. 147—
148,152].
213
в битвах при Экмюле и Асперне стойкость, последующий разгром при
Ваграме вновь заставил Вену пойти на заключение мира и уступить
часть своей территории Франции и ее союзникам. Кроме того, успехам
французов в борьбе с Австрией предшествовало вторжение Наполеона
в Испанию для подавления там восстания. Создавалось впечатление,
что где бы ни возникало сопротивление императору, его очаг немед¬
ленно ликвидировался французскими войсками. И хотя на море бри¬
танцы демонстрировали подобную же беспощадность к своим врагам,
и фактическим, и потенциальным (если вспомнить атаку на Копенгаген
в августе 1807 года), они до сих пор больше были склонны растрачи¬
вать военные ресурсы на локальные рейды у южных берегов Италии,
бессмысленное нападение на Буэнос-Айрес, а также неудачную и за¬
тратную (в отношении как финансовых, так и человеческих ресурсов)
Валхеренскую экспедицию летом 1809 года1.
Все это происходило в тот период, когда у казавшегося непобеди¬
мым Наполеона в его империи стали появляться первые достаточно
существенные трещины. Следовавшие друг за другом победы на полях
сражений давались французам слишком большой кровью: 15 тыс. уби¬
тых под Эйлау, 12 тыс. — под Фридландом, 23 тыс. погибших и взятых
в плен солдат и офицеров под Байленом, огромные потери в 44 тыс. че¬
ловек под Асперном и 30 тыс. — под Ваграмом. В армии все меньше
оставалось опытных и подготовленных солдат, даже в элитных гвар¬
дейских подразделениях. Например, в 1809 году из 148 тыс. гвардейцев
германской армии 47 тыс. были несовершеннолетними призывниками2.
Хотя армию Наполеона, как и впоследствии Гитлера, во многом состав¬
ляли выходцы из завоеванных государств и сателлитов, человеческие
ресурсы французов явно были истощены, тогда как у непредсказуемого
русского царя эти ресурсы были безграничны, а упрямые и униженные
австрийцы даже после разгрома под Ваграмом обладали весьма значи¬
тельной «боеспособной армией». Все это сыграло решающую роль уже
в ближайшем будущем.
Кроме того, вторжение Наполеона в Испанию в конце 1808 года
не решило исхода предпринятой там кампании, как он наивно пред¬
полагал. Рассеяв испанскую армию, он тем самым, сам того не желая,
подтолкнул местное население к партизанской войне, а такого рода
1 См. [447, р. 140-141; 643, р. 22, 317; 1184, ch. 9-10].
2 Цифры взяты из [447, р. 152]. См. также [213, р. 734]. О военной кампании и вос¬
становлении сил австрийской армии см. [1106, р. 123ff].
01 л
сопротивление подавить было намного труднее, к тому же оно создава¬
ло серьезные проблемы для тылового обеспечения французской армии.
Поскольку местное население отказывалось снабжать войска Наполео¬
на продовольствием, они очень сильно зависели от собственных неста¬
бильных схем поставок. Более того, сделав из Испании и в еще большей
степени Португалии арену для военных действий, Наполеон тем самым
покусился на одну из тех территорий, куда до сих пор неактивные бри¬
танцы могли вмешаться — сначала действуя осторожно, но постепен¬
но все увереннее и увереннее, видя, как Веллингтон удачно использует
сочувствующих ему местных жителей, преимущество географического
положения полуострова, господство английского флота на море и, на¬
конец, свои быстро набирающиеся опыта войска для сдерживания и
ослабления натиска французов. Потери в 25 тыс. человек, понесенные
армией Массена во время его бесплодного похода на Лиссабон в 1810-
1811 годах, были первым знаком для французов, что «испанскую язву»
невозможно удалить хирургическим путем, даже имея на юге Пиренеев
почти 300-тысячную армию1.
Помимо ослабления Франции англичане добились того, что Испа¬
ния перестала чинить какие-либо стратегические или коммерческие
препоны Великобритании. В конце концов, прежде в большинстве
англо-французских войн Испания боролась на стороне Франции, что
не только создавало угрозу потери Гибралтара и масштабных военных
действий на море (силами объединенного франко-испанского флота)
против британского военно-морского флота, но и негативно сказыва¬
лось на возможности экспорта на рынки Пиренейского полуострова,
Латинской Америки и Средиземноморья. Дружественная, а не враж¬
дебная Испания в данном случае означала конец всем этим угрозам.
Это сильно ослабило негативный эффект для британской торговли от
введения континентальной системы, поскольку товары из Ланкаши¬
ра и центральных графств Англии вернулись на свои прежние рынки.
В 1810 году общий объем экспорта Великобритании достиг рекордных
£48 млн (против £37 млн в 1808-м). И хотя передышка была слишком
краткой из-за закрытия Балтики и бурных споров между Великобри¬
танией и США по поводу реквизиции и блокады, ее эффект оказал¬
ся благотворным. Она придала силы самому могущественному врагу
1 О Пиренейских войнах см. соответствующие разделы книг: [1343; 450; 448; 1184,
р. 198ff]. Описание войн с позиции Франции см. [1285; 1100, р. 276ff; 785]. Важ¬
ность вклада Испании правильно подана в [423].
215
Наполеона за пределами континента в то время, когда в самой Европе
назревал политический взрыв.
В действительности наполеоновская система управления в Евро¬
пе имела достаточно противоречивую природу. Не беря во внимание
достоинства и недостатки революции в самой Франции, страна, объ¬
являющая свободу, братство и равенство, теперь под руководством
своего императора занималась порабощением населения соседних
территорий, размещая на них свои войска, конфискуя их товары, на¬
рушая торговлю, налагая огромные контрибуции, взимая непомерные
налоги и забирая в армию местную молодежь1. Негодование росло
по мере ужесточения условий, диктуемых континентальной систе¬
мой: не только Нант и Бордо, но также Амстердам, Гамбург, Триест
несли огромные убытки из-за экономической войны, которую вел На¬
полеон против Великобритании. Но немногие решались на открытое
вооруженное выступление, как испанцы, или просто на выход из губи¬
тельной континентальной системы, как русские в декабре 1810 года2.
Однако после того, как Великая армия Наполеона была разгромлена
в московских кампаниях, а его испанская армия оттеснена к Пире¬
неям, появилась возможность положить конец французской гегемо¬
нии. Все, что нужно было пруссакам, русским, шведам, австрийцам
и прочим союзникам, так это оружие и снаряжение (деньги, раз¬
умеется, тоже), которые уже в достаточном количестве поступали от
британцев португальцам и испанцам. Таким образом, безопасность
Британских островов и ее относительное процветание, с одной сторо¬
ны, и изнуряющая и все более алчная природа французского правле¬
ния, с другой, наконец сошлись, чтобы в итоге уничтожить империю
Наполеона.
Такому общему анализу экономических и геополитических факто¬
ров неизбежно свойственно преуменьшение роли тех или иных
аспектов личного характера — например, прогрессирующей апатич¬
ности и самообольщения Наполеона. Возможна также недооценка не¬
устойчивого военного равновесия практически вплоть до последнего
года войны: французы даже тогда обладали достаточными ресурса¬
ми, чтобы построить огромный флот, будь у них такое стремление.
Британская экспортоориентированная экономика вынуждена была
1 См. [156, ch. 13-14; 755, vol. 2, ch. 7-8; 451, особ. ch. 8; 104, ch. 11-13; 1047, ch. 1-2].
2 См. [267; 447, ch. 4-5; 240; NCMH, vol. 9, p. 512fF]. О политике России см. [213,
р. 739fF; 781; 1039].
216
выдержать свой самый серьезный тест на прочность в 1812 году,
и до сражения под Лейпцигом в октябре 1813 года Наполеон имел
неплохие шансы разбить одного из своих восточных врагов и таким
образом вновь разрушить антифранцузскую коалицию.
Тем не менее французская «вездесущность» — результат завышен¬
ной самооценки Наполеона — к этому времени переходила всякие
границы, и любая большая неудача немедленно отражалась на всей
империи, поскольку всем регионам, находящимся под властью узур¬
патора, приходилось формировать все новые и новые войска, чтобы
восстановить боеспособность армии. В 1811 году в Испании находи¬
лась 353-тысячная французская армия, но, по наблюдениям Веллинг¬
тона, она могла контролировать ситуацию лишь в пределах своей дис¬
локации — защита коммуникаций требовала слишком много сил и
ресурсов, что делало ее уязвимой для англо-португальско-испанских
сил. Когда в следующем году Наполеон решил покуситься на незави¬
симость России, из Испании было отозвано порядка 27 тыс. солдат и
офицеров, которые влились в ряды Великой армии, выступившей на
Москву. Из более чем 600 тыс. участников этого похода лишь 270 тыс.
были французами (примерно столько же оставалось на Пиреней¬
ском полуострове). Но так как французами «по рождению» теперь
считались и бельгийцы, и голландцы, и многие итальянцы, прожи¬
вающие на захваченных территориях, войска, сформированные из
выходцев французских регионов в пределах границ, существовав¬
ших до 1789 года, составляли в российской кампании бесспорное
меньшинство. Возможно, это не имело никакого значения на ранних,
успешных этапах похода на Москву, но при отступлении, когда вой¬
скам, стремившимся домой, приходилось постоянно сражаться как
с суровыми погодными условиями, так и с преследовавшими их каза¬
ками, данная особенность армии сыграла важную роль1.
Русская кампания для Великой армии обернулась огромными по¬
терями: почти 270 тыс. убитых, 200 тыс. сдавшихся в плен, примерно
1000 орудий и 200 тыс. лошадей. Именно поражение на восточном
фронте в большей степени и подорвало моральный дух французской
армии. Тем не менее важно понять взаимосвязь кампаний в Восточной
Европе и на Пиренейском полуострове начиная с 1813 года, приведшую
в итоге к крушению империи Наполеона. К тому времени у российской
армии было недостаточно ресурсов (а многие из ее генералов вообще
1 См. [213, pt. 13-14; 447, р. 160ff; 1100, р. 310ff; 974; 327; 755, vol. 2, ch. 9; 120].
217
не испытывали особого энтузиазма) для преследования французов
на территории Германии, а внимание британцев было отвлечено соб¬
ственной войной на североамериканском континенте. В результате
к началу лета 1813 года Наполеон собрал новую 145-тысячную армию,
позволившую ему удержать свои позиции в Саксонии и договорить¬
ся о перемирии. Хотя Пруссия благоразумно перешла на сторону
русских, а Меттерних угрожал направить на борьбу с французами
250-тысячную австрийскую армию, единства среди государств вос¬
точной части Европы не было. Таким образом, известие о том, что во¬
йска Веллингтона разбили армию Жозефа Бонапарта в Витории (июнь
1813) и отбросили их к Пиренеям, сыграло решающую роль в том, что
австрийцы объявили войну французам и объединились с русскими,
шведскими и прусскими силами для избавления Германии от войск
Наполеона. Последующая битва под Лейпцигом в октябре того же
года по масштабу превосходила все сражения, в которых до сих пор
принимала участие британская армия. Через четыре дня противосто¬
яния 195-тысячная французская армия не выдержала натиска превос¬
ходящих сил коалиционных войск, насчитывавших порядка 365 тыс.
человек. Следует отметить, что Британская корона щедро финансиро¬
вала союзников и направила в войска 125 тыс. мушкетов, 218 единиц
артиллерии и большое количество иного снаряжения1.
В свою очередь, поражение французов под Лейпцигом стимулиро¬
вало Веллингтона двинуться на север Пиренеев, а далее к Байонне и
Тулузе. После того как армии Пруссии и Австрии переправились через
Рейн, а казаки вторглись в Голландию, Наполеон в начале 1814 года
предпринял ряд блестящих тактических действий, направленных на
защиту северо-востока Франции. Но силы его армии были истощены.
К тому же она в большинстве своем состояла из неопытных рекрутов.
Кроме того, население Франции, куда теперь переместилась война,
стало относиться к ней (как и предсказывал Веллингтон) уже с мень¬
шим энтузиазмом. Неумолимое стремление Великобритании вернуть
Францию в ее прежние границы и готовность выделить согласно под¬
писанному 9 марта Шомонскому трактату еще £5 млн субсидий под¬
вигли правительства союзных государств идти до конца. К 30 марта
1814 года даже у маршалов Наполеона закончились аргументы в поль¬
зу продолжения войны, а через неделю император сам отрекся от пре¬
стола.
1 См. [447, р. 193; 1184, ch. 12-13, особ. р. 287-288; 1106, р. 178ff].
218
На фоне этих эпических событий англо-американская война 1812—
1814 годов носила хотя и стратегический, но все же второстепенный
характер1. С экономической точки зрения, возможно, она могла бы на¬
нести более ощутимый удар по интересам Великобритании, если бы
не совпала с крахом континентальной системы и если бы Новая Анг¬
лия, благополучие которой в значительной степени зависело от англо-
американской торговли, не проявляла энтузиазма в поддержании кон¬
фликта (зачастую придерживаясь нейтральной позиции). Объявлен¬
ный американской армией «поход на Канаду» вскоре был свернут как
на суше, так и на море. Несмотря на рейды в районах Йорка (Торон¬
то) и Вашингтона и ряда впечатляющих эпизодов с участием одиноч¬
ных фрегатов, каждая из сторон понимала, что может лишь нанести
определенный урон врагу, но не победить его. Британцы, в частности,
осознали, насколько важна торговля с Америкой и насколько трудно
содержать значительные войска и флот за границей, когда они отчаян¬
но требуются на европейском театре военных действий. А как пока¬
зал пример с Индией, заморские владения и торговля одновременно и
укрепляли могущество Великобритании, и отвлекали силы и ресурсы
от основных стратегических направлений2.
Последняя кампания Наполеона с марта по июнь 1815 года, ко¬
торую, безусловно, нельзя считать второстепенным событием, стала
стратегическим «примечанием» к прошедшей большой войне в Ев¬
ропе3. Его внезапное возвращение во Францию из изгнания прерва¬
ло споры победителей относительно будущего Польши, Саксонии и
других земель, но не разрушило коалицию. Даже если бы впопыхах
собранная новая французская армия не была разбита войсками Вел¬
лингтона и Блюхера при Ватерлоо, трудно себе представить, как бы
она смогла одолеть армии других участников коалиции, спешивших
на помощь союзникам в Бельгию. Тем более труднее представить, как
Франция могла бы чисто экономически выдержать еще одну продол¬
жительную войну. Вместе с тем последняя авантюра Наполеона была
важна с политической точки зрения. Она усилила позиции Велико¬
британии в Европе и укрепила союзников во мнении, что Францию
в будущем необходимо окружить кольцом из сильных «буферных
1 Вот почему почти в большинстве традиционных исторических трудов о военных
действиях и дипломатии этого периода данный вопрос практически полностью
игнорируется. Подробнее см. [1020, ch. 10 и bibliogr. р. 392; 996; 825].
2 См. [609; 10, р. 14-44].
3 См. [213, pt. 17; 447, р. 212ff; 755, vol. 2, ch. 10; 120, ch. 16; 736; 995].
219
государств». Пруссия практически вернула свою военную мощь по¬
сле поражения под Йеной, и, таким образом, равновесие в Восточ¬
ной Европе было отчасти восстановлено. Это заставило Вену забыть
о старых разногласиях ради достижения мира и сохранения обще¬
го баланса сил1. После двух десятилетий почти не прекращавшихся
военных действий и столетия с лишним напряженных отношений
и конфликтов между великими державами наконец выстроилась
система европейских государств, гарантировавшая относительное
равновесие.
Итоговые Венские соглашения 1815 года не привели, как предлага¬
ла Пруссия, к разделению Франции. Их результатом стало окружение
владений Людовика XVIII достаточно мощными территориальными
образованиями — королевством Нидерландов на севере, расширен¬
ным Сардинским королевством (Пьемонт) на юго-востоке и Пруссией
в Рейнланде; в то время как Испании, возвращенной Бурбонам, ве¬
дущие державы Европы гарантировали сохранение ее целостности.
В восточной части после горячих споров между победителями также
удалось найти баланс сил. Сильные возражения Венского двора не
позволили Пруссии захватить Саксонию, и ей пришлось довольство¬
ваться компенсацией в виде Великого княжества Познанского и Рейн-
ланда, в то время как Австрия получила территории в Италии и на
юго-востоке Германии, но из польских земель ей удалось сохранить
за собой лишь Галицию. Даже Россия, чьи претензии на львиную долю
польских земель наконец должны были реализоваться, вынуждена
была в начале 1815 года отступиться перед угрозой англо-франко¬
австрийского альянса, создаваемого, чтобы не позволить ей распоря¬
диться будущим Саксонии. Из этого следовало, что больше ни одно
государство не сможет навязать свою волю остальной Европе, как На¬
полеон. Безусловно, эгоизм ведущих держав никуда не делся даже под
влиянием событий 1793-1815 годов, но принятие двойных принципов
«сдерживания и взаимной компенсации»2 означал, что односторон¬
ний захват тех или иных областей с целью доминирования в Европе
теперь маловероятен и что даже небольшие территориальные изме¬
нения нуждаются в одобрении большинством членов системы «Евро¬
пейского концерта».
1 Подробнее о соглашениях 1814-1815 гг. см. [ 1184, ch. 14; NCMH, vol. 9, ch. 24; 491;
1334; 934; 1197].
2 См. [491, р. 304]. См. также комментарии в [706].
220
Но говоря о европейской «пентархии», важно помнить, что соот¬
ношение сил этих пяти великих держав было уже не то, что в 1750 или
даже в 1789 году. Несмотря на растущее могущество России, спра¬
ведливости ради стоит отметить, что после свержения Наполеона
на континенте прослеживался относительный баланс сил. С другой
стороны, на море была абсолютно иная картина — там практически
монопольно господствовали британцы, что поддерживалось их поло¬
жением наиболее экономически развитой страны на фоне конкурен¬
тов и одновременно укрепляло его. В некоторых случаях, например
в Индии, это было результатом длительной вооруженной экспансии и
грабежей, так что война и погоня за наживой, соединившись, к концу
XVIII века втянули в орбиту британских интересов весь Индостан1.
Точно так же захват Санто-Доминго, через который проходило добрых
три четверти всей колониальной торговли Франции до революции,
к концу 1790-х годов превратил город в один из значительных рынков
для британских производителей и реэкспорта. Кроме того, не только
более активное (в сравнении с европейскими) расширение внешних
рынков в Северной Америке, Вест-Индии, Латинской Америке, Индии
и на Востоке, но и необходимость перевозить товары на значительные
расстояния приносила ощутимую выгоду и была лучшим стимулом
для развития таких направлений деятельности, как транспортировка
грузов, посреднические услуги по продаже товаров, морское страхова¬
ние, таможенные расчеты и банковские операции, которые еще боль¬
ше упрочили позицию Лондона как нового финансового центра мира2.
Хотя в последних научных исследованиях и ставятся под сомнение вы¬
сокие темпы роста британской экономики в XVIII веке и заметное вли¬
яние на него внешней торговли3, все же остается фактом, что заокеан¬
ская экспансия бесспорно позволила Великобритании получить доступ
к несметным богатствам, чем не могли похвастаться ее конкуренты.
Получив к 1815 году под свой контроль большинство колоний Евро¬
пы, господствуя на море и в реэкспортной торговле, а также продви¬
нувшись дальше других стран в процессе индустриализации, британцы
1 В сжатом виде информацию, собранную из огромного перечня источников, мож¬
но найти в работе [845, р. 28-43], а также в примечаниях в [609].
2 Обсуждение важности заокеанской торговли см. в [147, vol. 2, р. 403ff]. С точки
зрения британского контекста советую прочесть работу: O’Brien Р. The Impact
of the Revolutionary and Napoleonic Wars, 1793-1815, on the Long Run Growth of the
British Economy (Davis Center Paper, 1983).
3 Эти материалы взяты из [266; 173; 284; 253, р. 177-199].
221
теперь стали самой богатой нацией с самым высоким уровнем дохо¬
дов на душу населения. В течение последующих пятидесяти лет, как
мы увидим далее, они станут еще богаче после того, как Великобри¬
тания превратится в «сверхдоминирующую экономику» в структуре
мировой торговли1. Принцип равновесия, который так высоко ста¬
вили и Питт, и Каслри, распространялся лишь на европейские тер¬
ритории, но никак не на колонии и коммерческую сферу.
Это не очень удивляло более или менее разумных наблюдателей
в начале XIX века. На фоне уверенности в собственном величии На¬
полеон все же временами был одержим Великобританией с ее неуяз¬
вимостью, господством на море, банками и системой кредитования и
хотел бы стереть своего главного врага в порошок. Подобные чувства
зависти и неприязни (возможно, в меньшей степени), несомненно, ис¬
пытывали и испанцы, и голландцы, и многие другие, кому не нрави¬
лось, что британцы монополизировали все внешние рынки. Русский
полководец Кутузов не испытывал особого желания вести свои войска
дальше на запад после разгрома Великой армии в войне 1812 года и
вытеснения ее остатков за пределы границ России. Возможно, он вы¬
ражал большие сомнения в целесообразности полного разгрома Напо¬
леона не только от своего имени, когда говорил, что «этими плодами
не смогут в полной мере воспользоваться ни Россия, ни любая другая
континентальная держава, а лишь те, кто уже господствует на море и
чье превосходство было бы невыносимо»2. Однако конец империи был
неизбежен: высокомерие Наполеона и его отказ от каких-либо компро¬
миссных решений привели к низвержению узурпатора и принесли его
злейшему врагу величайшую победу. Как иронично заключил прусский
военачальник Гнейзенау, Великобритания обязана всем этому голово¬
резу [Наполеону]. Что бы тот ни делал, все его действия в итоге приво¬
дили к росту величия, богатства и процветанию Англии. Теперь она —
хозяйка морей, и нет никого, ни в ее вотчине, ни за ее пределами, кого
бы она должна бояться3.
1 См. [265, р.1].
2 [447, р. 182-183].
3 Цитата из Marcus, Naval History of England (vol. 2, p. 501).
222
II.
СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
И ЭКОНОМИКА В ЭПОХУ
ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ
/
V
4
Глава 4
ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ И ИЗМЕНЕНИЕ
БАЛАНСА СИЛ В МИРОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ,
1815-1885
]У1ировая система в течение более
чем полувекового периода развития с момента окончательного круше¬
ния империи Наполеона приобрела целый набор характерных особен¬
ностей. Некоторые из них носили лишь временный характер, другие
же стали отличительными признаками новой эпохи.
Во-первых, устойчивый, а после 1840-х годов уже, можно сказать,
стремительный рост интегрированной мировой экономики, кото¬
рый вовлек в трансокеанскую и трансконтинентальную торговлю и
финансовую деятельность невиданное доселе количество регионов,
но с центром в Западной Европе и с акцентом на Великобританию.
Это время британской экономической гегемонии сопровождалось
масштабным прогрессом в области транспорта и коммуникаций,
быстрого распространения промышленных технологий из одного
региона в другие и гигантским ростом выпуска промышленной про¬
дукции, что, в свою очередь, стимулировало поиск новых сельхоз-
земель и источников полезных ископаемых. Устранение тарифных
барьеров и прочих инструментов торгового регулирования на фоне
получивших широкое распространение идей о свободной торговле
и международной гармонии создало предпосылки для установления
нового мирового порядка, отличного от того, что представлял собой
XVIII век, время не прекращавшихся войн между великими держа¬
вами Европы. Сильные потрясения и огромные средства, потрачен¬
ные государствами на противостояние в 1793-1815 годах, которое
в XIX веке называли не иначе как «первая мировая война», заста¬
вили как консерваторов, так и либералов встать на путь мирных
v
225
инициатив и поиска равновесия, используя в том числе и средства,
предусмотренные системой «Европейского концерта» и соглашени¬
ями о свободной торговле. Все это, безусловно, стимулировало про¬
цессы долгосрочного инвестирования в коммерцию и производство,
а в итоге и рост мировой экономики.
Во-вторых, отсутствие длительных войн между великими держа¬
вами не означало, что все межгосударственные конфликты исчерпаны.
Даже наоборот, участились европейские и североамериканские завое¬
вательные войны против менее развитых народов, и зачастую военные
операции были связаны с экономическим проникновением на заокеан¬
ские рынки и быстрым снижением доли выпуска промышленной про¬
дукции. Кроме того, продолжали тлеть региональные и индивидуаль¬
ные конфликты между европейскими странами, связанные главным
образом с национальными вопросами и территориальными граница¬
ми. Но, как мы увидим далее, открытое активное противостояние, как,
например, франко-австрийская война 1859 года или военные действия,
сопровождающие объединение Германии в 1860-х годах, были ограни¬
чены как по продолжительности, так и территориально, и даже Крым¬
скую войну едва ли можно было назвать крупным конфликтом. Исклю¬
чением из правила следует признать и как таковую рассматривать лишь
Гражданскую войну в США.
В-третьих, появляющиеся в ходе промышленной революции но¬
вые технологии начали оказывать свое влияние на ведение военных
действий как на суше, так и на море. Вместе с тем изменения проис¬
ходили намного медленнее, чем это порой представляют в отдельных
работах. Только во второй половине столетия железные дороги, теле¬
граф, скорострельное оружие, паровые двигатели и броненосцы дей¬
ствительно стали определяющими показателями военно-технической
силы. Но несмотря на то, что новые технологии повысили огневую
мощь и мобильность войск великих держав за океаном, прошло еще
несколько десятилетий, прежде чем генералы и адмиралы пересмот¬
рели свои подходы к ведению войны в Европе. Однако технический
прогресс и развитие промышленности имели перманентное влияние
на то, что происходило как на суше, так и на море, и оказывали свое
воздействие на мощь ведущих держав.
Безусловно, здесь очень трудно делать какие-либо обобщения,
но изменение баланса между великими державами, вызванное раз¬
ницей в темпах промышленного и технического прогресса в Стра¬
нах, вероятно, повлияло на исход войн в середине XIX века больше,
226
чем финансовые и кредитные возможности участников. Отчасти при¬
чина была и в том, что активное развитие как национального, так и
международного банковского сектора в XIX веке и расширение штата
государственных чиновников (сотрудников казначейств, ревизоров
и сборщиков налогов) облегчило для большинства режимов привле¬
чение средств с денежных рынков, если их уровень кредитоспособно¬
сти не был чудовищно низким, а международная банковская система
не испытывала кризиса ликвидности. Но в большинстве своем это
являлось следствием того, что в массе своей военные действия носи¬
ли относительно краткосрочный характер, так как ставка делалась на
достижение быстрой победы, используя существующие военные силы,
а не на долгосрочную мобилизацию национальных ресурсов и доходов.
Никакие новые поступления денежных средств не смогли спасти по¬
ложение Австрии после поражений на поле битвы в 1859 и 1866 годах
или очень богатой Франции после разгрома ее армии в войне 1870 года.
Действительно, наличие значительных финансовых ресурсов помогло
Северу одержать верх над Югом в Гражданской войне в США, а Вели¬
кобритании с Францией подготовиться к Крымской войне лучше, чем
России, чье финансовое состояние на тот момент было не самым ста¬
бильным, — но это показывает скорее общее превосходство данных
экономик, чем преимущество с точки зрения финансовых и кредитных
возможностей. Поэтому, говоря о XIX веке, в отличие от предыдущих
столетий, не стоит особо заострять внимание на роли финансов в орга¬
низации и ведении военных кампаний.
Такого рода факторы, как рост мировой экономики, производи¬
тельные силы, возникшие в результате промышленной революции,
относительная стабильность в Европе, постепенная техническая мо¬
дернизация сухопутных и военно-морских сил, а также локальность
и быстротечность военных кампаний, естественным образом позво¬
лили ряду ведущих государств в своем развитии обогнать остальных
участников гонки. Одной из таких стран была Великобритания, кото¬
рая во mhotqm благодаря выгодам, полученным от общих экономиче¬
ских и геополитических тенденций после 1815 года, смогла выделить¬
ся на фоне других. Остальные же страны, и многие из них достаточно
серьезно, снизили свой уровень относительного могущества. Однако
в 1860-х годах дальнейшее распространение индустриализации вновь
начало менять мировой баланс сил.
Следует отметить еще одну особенность данного периода. На¬
копленные статистические данные (в особенности экономические
V
227
показатели) позволяют проследить, как с начала XIX века изменялся
баланс сил, и более корректно определить динамику развития систе¬
мы. Вместе с тем надо помнить, что многие из этих данных весьма
приблизительные, в первую очередь информация по странам, в ко¬
торых на тот момент была еще плохо выстроена бюрократия. Кроме
того, определенные вычисления (например, доли в мировом выпу¬
ске продукции обрабатывающей промышленности) являются ско¬
рее оценочными, так как сделаны были много лет спустя. А главное,
экономическое богатство не трансформируется сразу, а тем более
во всех случаях, в военную мощь. Представленные здесь статистиче¬
ские данные могут дать лишь грубую оценку ресурсного потенциала
страны и ее положения в соответствующих рейтингах относительно
государств-лидеров.
«Промышленная революция», как это стараются представить
большинство экономистов-историков, не случилась вдруг. В отли¬
чие от политических «революций» 1776, 1789 и 1917 годов этот про¬
цесс характеризовался последовательностью и неторопливостью.
Он затрагивал лишь определенные виды и средства производства,
а распространение происходило от региона к региону, не охватывая
всю страну сразу1. Но несмотря на все эти оговорки, факт остается
фактом: существенно важные с точки зрения экономических воз¬
можностей человека преобразования начались примерно в 1780 году.
И по значению они были сравнимы с переходом от занятия охотой
эпохи палеолита к оседлому земледелию в период неолита, но за мень¬
ший промежуток времени2. Индустриализация, и в частности появле¬
ние парового двигателя, заменили живую рабочую силу на механизмы.
Благодаря возможности преобразования пара в работу с помощью
«быстрых, точных, неутомимых» машин3 человечество смогло начать
использовать множество новых источников энергии. Последствия вне¬
дрения неизвестных доселе механизмов были просто колоссальными:
в 1820-х годах оператор нескольких ткацких станков на механическом
приводе мог произвести в двадцать раз больше, чем ткач вручную,
тогда как прядильная машина по производительности превосходи¬
ла ручную прялку в двести раз. Груз, для транспортировки которого
1 См. [1010]. Для лучшего понимания того, как проходила промышленная револю¬
ция в той или иной стране Запада, см. [674; 539; 1296; 219, vol. 3; 889].
2 См. [220, р. 7].
3 См. [742, р. 41].
228
ранее требовалось не менее ста вьючных лошадей, теперь мог пере¬
везти один паровоз — причем намного быстрее. Безусловно, промыш¬
ленная революция несла в себе и массу других важных аспектов, таких
как, например, фабричная система или разделение труда. Но для нас
наиболее существенным моментом является грандиозное увеличение
производительности, особенно в текстильной отрасли, что, в свою
очередь, стимулировало спрос на машины, сырье (прежде всего хло¬
пок), железо, транспортные услуш, более качественные коммуника¬
ции и т. д.
Кроме того, как отмечал профессор Лэндис, такое беспрецедент¬
ное увеличение производительности труда человека было самодоста¬
точным:
Если раньше улучшение условий существования, следовательно, и выжи¬
ваемости, а также расширение экономических возможностей всегда со¬
провождалось ростом численности населения, которое в конечном счете
и потребляло плоды достигнутого, то теперь, впервые в истории, рост
экономики и расширение знаний происходит достаточно быстрыми тем¬
пами, чтобы создавать непрерывный поток инвестиций и технологиче¬
ских новаций, который бы вышел за пределы видимых границ реальных
препятствий для увеличения народонаселения, обозначенных Томасом
Мальтусом1.
Последнее замечание также очень важно. Начиная с XVIII века
в мире происходило заметное ускорение прироста населения: в Европе
со 140 млн в 1750 году до 187 млн к 1800 году и до 266 млн в 1850-м;
в Азии же демографический взрыв увеличил численность жите¬
лей региона с 400 млн в 1750 году до почти 700 млн столетие спустя2.
Не важно, что стало тому причиной (улучшение климатических усло¬
вий, повышение плодородности почв или же снижение уровня за¬
болеваемости), но такой значительный прирост населения не мог не
вызывать тревоги, и хотя объемы производства сельхозпродукции
и в Европе, и в Азии в XVIII столетии также заметно увеличились,
что фактически было еще одной из причин повышения численности
жителей, огромное количество новых ртов с годами начало угрожать
аннулированием всех выгод от роста выпуска сельскохозяйственной
продукции. Сильное давление на малоплодородные земли, сельская
1 [Ibid].
2 См. [147, vol. l,p.42ff].
229
безработица, а также активное переселение семьями в уже перепол¬
ненные города Европы в конце XVIII века были лишь некоторыми
признаками серьезного прироста населения1.
Промышленная революция в Великобритании (с макроэкономи¬
ческой точки зрения) привела к постоянному повышению произво¬
дительности, что последовательно увеличивало как национальное бо¬
гатство, так и покупательную способность населения, превышающие
темпы его прироста. При увеличении численности жителей страны
с 10,5 млн (1801) до 41,8 млн (1911) (со средним ежегодным уровнем
прироста в 1,26%) рост национального продукта намного опережал
эти темпы, увеличившись за XIX века почти в четырнадцать раз. В за¬
висимости от региона, по которому представлены статистические дан¬
ные2, среднегодовой темп прироста валового национального продукта
составлял 2-2,25%. Только за период правления королевы Виктории
показатель ВНП на душу населения увеличился в два с половиной раза.
По сравнению с темпами роста во многих странах после 1945 года
эти цифры не являются столь уж впечатляющими. Социальные исто¬
рики также напоминают нам, что промышленная революция дорого
обошлась новорожденному пролетариату, трудившемуся на фабриках
и в шахтах и жившему в наспех построенных жилищах в грязных пе¬
реполненных городах. Но все же не следует забывать о том, что устой¬
чивое повышение производительности в век машин приносило и
определенные выгоды: с 1815 по 1850 год средняя реальная заработная
плата выросла на 15-25 %, а за последующие полвека еще на солидные
80 %. «Главная проблема века, — возражает Эштон критикам, считаю¬
щим индустриализацию бедствием, — состояла в том, как накормить,
одеть и занять детей, которых было намного больше, чем в прошлые
века»3. Появившиеся машины не только дали работу значительной
части активно растущего населения, но и увеличили размер совокуп¬
ного национального дохода на душу населения, а растущий спрос го¬
родских рабочих на продукты питания и товары первой необходимо¬
сти вскоре был удовлетворен благодаря революционному внедрению
1 Подробнее см. [819, р. 185ff; 1116].
2 Некоторые из накопленных статистических данных относятся к Великобритании
(без Ирландии), другие — к Соединенному Королевству (включая Ирландию),
третьи учитывают только Северную, но не Южную Ирландию.
3 [42, р. 129]. Более подробный анализ изменений в британской экономике в этот
период см. в [851, ch. 2-4, 6; 265, pt. 1], откуда были взяты данные о численности
населения и показатели ВВП, приведенные в предыдущей главе.
230
парового двигателя на транспорте и появлению в связи с этим парово¬
зов и пароходов, что позволило Старому Свету активнее импортиро¬
вать из Нового излишки сельхозпродукции.
Но можно, используя расчеты профессора Лэндиса, подойти
к этому вопросу с другой стороны. В одной из‘ своих работ он отмечал,
что в 1870 году Соединенное Королевство использовало 100 млн тонн
угля, что было «эквивалентно 800 трлн энергокалорий, достаточных
для того, чтобы прокормить 850, млн человек взрослого населения
в течение года (фактическое количество жителей Королевства тогда
составляло порядка 31 млн)». Опять же в 1870 году общая мощность
всех британских паровых двигателей составляла приблизительно
4 млн лошадиных сил, что было эквивалентно силе 40 млн человек,
но «они бы съели за год примерно 320 млн бушелей пшеницы, что
в три с лишним раза больше, чем ежегодно производилось во всем Со¬
единенном Королевстве в 1867-1871 годах»1. Использование «неоду¬
шевленных» источников энергии позволило работающим на заводах
и фабриках выйти за пределы биологических возможностей человека
и демонстрировать удивительные темпы роста производства и богат¬
ства, невзирая на быстрорастущее население. В свою очередь, Эштон
уже в 1947 году трезво отмечал:
Сегодня на просторах Индии и Китая живет огромная масса мужчин и
женщин, страдающих от голода и эпидемий, ютящихся в условиях не¬
намного лучших, чем их рогатый скот, бок о бок с которым они трудят¬
ся в течение дня, а по ночам делят кров. И подобных диких примеров
и кошмаров отсутствия механизации огромное множество в регионах,
где растет численность населения, но где не происходит никакой про¬
мышленной революции2.
Закат «третьего мира»
Прежде чем обсуждать влияние промышленной революции на
великие державы, необходимо понять степень ее воздействия на весь
мир, особенно на Китай, Индию и другие неевропейские сообщества.
Они понесли потери как в относительном, так и в абсолютном выра¬
жении. Когда-то возникшее представление о том, что народы Азии,
1 [742, р. 97-98].
2 [42, р. 129].
231
Африки и Латинской Америки счастливо жили до прихода запад¬
ной цивилизации, является глубоко ошибочным. «Следует особо
отметить: правда заключается в том, что любую страну до того, как
в ней произошла промышленная революция и модернизация, отли¬
чают бедность... Низкая производительность труда, недостаточный
уровень выработки продукции на душу населения в традиционном
сельском хозяйстве не позволят экономике, где аграрный сектор яв¬
ляется главной составляющей при формировании национального
дохода, создавать излишки сверх необходимого для немедленного
потребления...»1 С другой стороны, учитывая, что в начале XIX века
сельскохозяйственное производство было основой экономики как
европейских, так и неевропейских государств и что в таких странах,
как Индия и Китай, также было много торговцев, производителей
текстиля и ремесленников, разница в доходе на душу населения не
была огромной: индийский ткач на ручном ткацком станке, напри¬
мер, возможно, мог зарабатывать до половины того, что получал за
свою работу его европейский коллега до начала индустриализации.
Это означает, что благодаря огромному количеству крестьян и ре¬
месленников Азия сохраняла за собой гораздо большую долю ми¬
рового выпуска промышленной продукции2, чем значительно менее
густонаселенная Европа до того, как паровой двигатель и механиче¬
ский ткацкий станок изменили мировой экономический баланс.
В представленных оригинальных расчетах П. Байроха (см. табл, 6, 7)
можно проследить, как сильно менялся расклад сил в мировой эко¬
номике вследствие активной европейской индустриализации и экс¬
пансии3.
Ясно, что корень этих изменений следует искать в стремитель¬
ном увеличении производительности благодаря использованию но¬
вых возможностей, появившихся в ходе промышленной революции.
Скажем, с 1750-х и по 1830-е годы одна лишь механизация процесса
прядения в Великобритании повысила уровень производительности
в данном секторе в триста — четыреста раз, поэтому неудивительно,
1 [851, р. 5].
2 Исходя из определения «производители», которое использует Байрох (см. сноску
ниже).
3 См. [48, р. 296 и 294 соответственно]. В «Приложении о методологии» (Methodo¬
logical Appendix) к данной работе автор рассказывает, как получились эти циф¬
ры. Безусловно, трудно ставить под сомнение правильность его предположений,
однако есть смысл ознакомиться и с [823, р. 27-41].
232
Таблица 6
Относительные доли стран в мировом выпуске
промышленной продукции, 1750-1900
1750 г.
1800 г.
1830 г.
I860 г.
1880 г.
1900 г.
Европа в целом
23,2
28,1
34,2
53,2
61,3
62,0
Великобритания
1,9
4,3
9,5
19,9
22,9
18,5
Габсбургская империя
2,9
3,2
3,2
4,2
4,4
4,7
Франция
4,0
'4,2
5,2
7,9
7,8
6,8
Германские государства
/ Германия
2,9
3,5
3,5
4,9
8,5
13,2
Итальянские государства
/ Италия
2,4
2,5
2,3
2,5
2,5
2,5
Россия
5,0
5,6
5,6
7,0
7,6
8,8
США
0,1
0,8
2,4
7,2
14,7
23,6
Япония
3,8
3,5
2,8
2,6
2,4
2,4
Страны «третьего мира»
73,0
67,7
60,5
36,6
20,9
11,0
Китай
32,8
33,3
29,8
19,7
12,5
6,2
Индия/Пакистан
24,5
19,7
17,6
8,6
2,8
1,7
что британская доля в общем мировом производстве увеличилась
так сильно и продолжила расти, так как островное королевство
стало «первой промышленно развитой страной»1. После того как и
другие европейские государства и Соединенные Штаты последовали
тем же путем индустриализации, их доли тоже стали постоянно уве¬
личиваться, как и их показатели уровня индустриализации и нацио¬
нального богатства на душу населения. В Китае и Индии ситуация
была совершенно иной. Наряду с сокращением их относительной
доли в общем объеме мирового промышленного производства про¬
сто по причине стремительного роста выпуска продукции обраба¬
тывающей промышленности на Западе, в ряде случаев их экономика
ужалась в абсолютном выражении, то есть в результате проникно¬
вения на их* традиционные рынки намного более дешевой и каче¬
ственной продукции ланкаширских текстильных фабрик стала про¬
исходить деиндустриализация. После 1813 года, когда Ост-Индская
компания лишилась монопольного права торговли с Индией, ввоз
1 [48, р. 290ff; 265, introd.].
233
хлопчатобумажных тканей в эту страну увеличился в десятки раз —
с 1 млн ярдов (914,4 тыс. метров) в 1814 году до 51 млн (46,6 млн мет¬
ров) в 1830 году и 995 млн ярдов (909,8 млн метров) в 1870-м, что
в итоге привело к вытеснению с рынка многих традиционных оте¬
чественных производителей. Наконец (и это возвращает нас к точке
зрения Эштона об ужасающей бедности «регионов, где растет чис¬
ленность населения, но где нет и малейших признаков начала про¬
мышленной революции»), значительный прирост населения в Китае,
Индии и других странах «третьего мира» сокращал от поколения к по¬
колению и размер национального дохода на душу населения. Исходя
из замечательного, но ужасающего предположения Байроха, что если
в 1750 году уровень индустриализации на душу населения в Европе,
возможно, и не слишком отличался от этого уровня в «третьем мире»,
то к 1900 году показатель последнего составлял лишь Vi8 от европей¬
ского уровня (2 % против 35 %) и лишь V50 от уровня Соединенного
Королевства (2% против 100%).
Таблица 7
Уровень индустриализации на душу населения, 1750-1900
(относительно уровня Великобритании в 1900 г. = 100) *
1750 г.
1800 г.
1830 г.
1860 г.
1880 г.
1900 г.
Европа в целом
8
8
11
16
24
35
Великобритания
10
16
25
64
87
[100]
Габсбургская
империя
7
7
8
11
15
23
Франция
9
9
12
20
28
39
Германские государства
/ Германия
8
8
9
15
25
52
Итальянские государства
/ Италия
8
8
8
10
12
17
Россия
6
6
7
8
10
15
США
4
9
14
21
38
69
Япония
7
7
7
7
9
12
Страны «третьего мира»
7
6
6
4
3
2
Китай
8
6
6
4
4
3
Индия
7
6
6
3
2
1
234
«Западный эффект» со всех точек зрения был одним из самых
значимых аспектов динамики развития института мировых держав
в XIX веке. Проявлением его стало не только активное развитие разно¬
образных экономических отношений (от «неофициального влияния»
прибрежных торговцев, грузоперевозчиков и консулов до более
непосредственного воздействия на плантаторов, строителей желез¬
ных дорог и горнопромышленников1), но и проникновение в стра¬
ны «третьего мира» разного рода исследователей, авантюристов и
миссионеров; распространение чисто западноевропейских болез¬
ней, а также прозелитизм западных конфессий. Все это происходи¬
ло как в центральных районах континентов (к западу от Миссури
и к югу от Аральского моря), так и в устьях крупных рек Африки
и на побережье Тихоокеанских архипелагов. В конечном счете это
имело и свои внушительные плюсы в виде хороших дорог, железно¬
дорожного сообщения, телеграфной связи, гаваней и новых обще¬
ственных зданий, построенных, например, британцами в Индии,
и просто ужасающие минусы: постоянные кровопролитные столкно¬
вения, насилие, грабежи, сопровождавшие большинство колониаль¬
ных войн того периода2. Безусловно, те же черты насилия отличали
захватнические действия конкистадоров времен Кортеса и позже,
но теперь все происходило намного быстрее. В 1800 году европейцы
контролировали 35% поверхности земли, в 1878 году — уже 67%,
а в 1914-м — более 84 %3.
Использование паровых двигателей и механизация производ¬
ства позволили Европе обрести значительные экономические и во¬
енные преимущества. Усовершенствование дульнозарядного оружия
(капсюли, нарезные каналы и т. д.) было поистине зловещим. Изо¬
бретение же оружия, заряжаемого с казенной части (что значитель¬
но увеличило его скорострельность), позволило сделать еще более
значительный шаг вперед в военно-техническом оснащении. А по¬
явление пулеметов Гатлинга и Максима и легкой полевой артилле¬
рии добавило последние штрихи к «революции с точки зрения огне¬
вой мощи»,^практически не оставившей аборигенам, вооруженным
по старинке, никаких шансов на успешное сопротивление. Кроме
того, со спуском на воду первой паровой канонерской лодки стало
1 См. [1384; 382, pt. 2; 381].
2 См. [697; 1241, ch. 6].
3 Цифры взяты из [382, р. 178].
235
понятно, что уже давно утвердившаяся в морях и океанах власть
Европы теперь имеет все шансы распространиться на внутренние
воды отдельных стран и континентов через основные водные арте¬
рии — Нигер, Инд, Янцзы и пр. Так, во время «опиумной войны»
1841-1842 годов мобильность и огневая мощь броненосца «Немези¬
да» стала кошмаром для китайских сил обороны, сопротивление ко¬
торых корабль подавлял без особых усилий1. Безусловно, непростой
природный ландшафт (например, в Афганистане) тормозил про¬
движение политики военного империализма в отдельных неевро¬
пейских странах, местные жители которых также начали применять
новое оружие и тактику ведения военных действий (как это сдела¬
ли сикхи и алжирцы в 1840-х годах), вследствие чего сопротивление
там было более ожесточенным. Но всякий раз, когда столкновение
происходило на открытых пространствах, когда армии Запада могли
развернуть свои пулеметы и артиллерию, трагичный исход для про¬
тивной стороны не вызывал сомнений. Возможно, примером самой
большой несоразмерности потерь участников сражения являются
события под Омдурманом, имевшие место в конце XIX века (1898),
когда всего за несколько часов боя армия Китченера практически
только огнем пулеметов Максима и винтовок Ли-Энфилда уничто¬
жила порядка 11 тыс. дервишей, потеряв при этом лишь 48 человек.
Подобный разрыв в огневой мощи, образовавшийся из-за разницы
уровней промышленного развития, означал, что ведущие страны
обладали в 50 и даже в 100 раз большими ресурсами, чем отсталые
государства. Мировое господство западного мира, которое подразу¬
мевалось еще со времен Васко да Гамы, теперь стало безграничным
и абсолютным.
Британская гегемония?
Если в ходе экспансии в начале XIX века пенджабцы, вьетнамцы,
индейцы сиу и племена банту были, по выражению Эрика Хобсбаума,
«проигравшей стороной»2, то британцы, несомненно, являлись «по¬
бедителями». Как уже отмечалось в предыдущей главе, благодаря ис¬
кусному сочетанию господства на море, финансовой состоятельности,
1 Об этом хорошо написано в [533, ch. 2, а также в др. главах].
2 См. [567, ch. 7].
236
коммерческим способностям и возможностям, а также умению выстра¬
ивать дипломатические альянсы к 1815 году они достигли значитель¬
ного превосходства над остальными странами мира. Промышленная
революция лишь упрочила положение страны, достигшей значитель¬
ных высот еще во времена торгового соперничества в XVIII веке,
а затем превратившей свои достижения в преимущества. Несмотря
на то что изменения, повторим еще раз, происходили постепенно,
а не носили взрывной характер, результаты были просто ошеломляю¬
щими. В период с 1760 по 1830 год на долю Соединенного Королевства
приходилось приблизительно «две трети прироста объема выпуска
промышленной продукции»1, а его доля в мировом промышленном
производстве за этот период выросла с 1,9 до 9,5%. Несмотря на рас¬
пространение новых технологий в других странах Запада, за последу¬
ющие тридцать лет Великобритания за счет экстенсивного развития
промышленности довела эту цифру до 19,9%. Примерно в 1860 году,
когда динамика промышленного роста в стране, по всей видимости,
достигла своего пика в относительном выражении, на долю Соеди¬
ненного Королевства приходилось 53% мировой выплавки чугуна,
50% добычи всего каменного и бурого угля, а также потребление
чуть меньше половины всего хлопка-сырца в мире. «Население Со¬
единенного Королевства составляло лишь 2 % от общего числа жите¬
лей планеты, или 10% от проживающих в государствах Европы, но
при этом его мировая доля в современных отраслях промышленно¬
сти составляла 40-45%, а европейская — 55-60 %»2. Потребление Ко¬
ролевством современных энергоресурсов (каменного и бурого угля,
нефти) в 1860 году было в пять раз больше, чем в США или Пруссии/
Германии, в шесть раз больше, чем во Франции, и в 155 раз больше,
чем в России! На долю британцев приходилось 20% всей мировой
торговли и 40 % продаж промышленных товаров. Более трети всего
торгового флота в мире ходило под британским флагом, и количество
этих судов постоянно росло. Неудивительно, что в середине Викто¬
рианской эпохи британцы упивались уникальностью ситуации, когда
их островное государство стало, как выразился в 1865 году экономист
Уильям Джевонс, центром мировой торговли:
1 [48, р. 291]. См. также исследование [252], в котором особо подчеркивается (воз¬
можно, даже слишком) медлительность Британской империи с точки зрения эко¬
номической экспансии в этот период.
2 [265, р. 4-5].
237
Североамериканские и русские равнины — наши кукурузные поля, в Чи¬
каго и Одессе находятся наши зернохранилища, в Канаде и странах Бал¬
тии — древесина, в Австралазии сосредоточены наши овцеводческие
фермы, в Аргентине и в западных прериях Северной Америки пасутся
наши стада волов, Перу посылает нам свое серебро, из Южной Африки и
Австралии в Лондон текут реки золота, индусы и китайцы выращивают
для нас чай, а в Ост-Индии раскинулись наши плантации кофе, сахарного
тростника и специй, Испания и Франция — наши виноградники, Среди¬
земноморье — фруктовый сад, а хлопковые поля находятся теперь не толь¬
ко в южной части Соединенных Штатов, но и в других регионах с теплым
климатом1.
Подобные проявления самоуверенности вкупе с промышленной
и коммерческой статистикой, на которую они опирались, создают лож¬
ное впечатление непревзойденного британского превосходства над
остальными странами мира, поэтому справедливо было бы сделать
несколько замечаний, которые позволят подкорректировать ракурс
картины. Прежде всего, все же маловероятно, что размер валового на¬
ционального продукта страны был самым большим в мире начиная
с 1815 года. Учитывая количество жителей в Китае (а позже и в России)
и тот очевидный факт, что производство и продажа сельхозпродукции
до 1850 года формировали национальное богатство любого государ¬
ства, в том числе и Великобритании, общий показатель ВНП послед¬
него никогда не выглядел столь же внушительным, как размер ВВП на
душу населения или уровень индустриализации. Однако «сам по себе
общий объем ВНП особой роли не играет»2, материальный продукт со¬
тен миллионов крестьян способен затмить плоды труда пяти миллио¬
нов работников промышленных предприятий, но так как большая его
часть направлялась на потребление, маловероятно, что он мог привести
к созданию избыточного богатства или способствовать формированию
военной ударной мощи. Вот где британцы действительно были сильны
в 1850 году, так это в развитии современных отраслей, создающих бо¬
гатство, со всеми вытекающими отсюда выгодами.
С другой стороны, растущая британская индустриальная мощь не
была настолько организованна в период после 1815 года, чтобы бы¬
стро обеспечить государство необходимым военным вооружением
1 [603, р. 47]. Подробнее см. [1016; 173; 266; 1361].
2 [49, р. 282], а также см. табл. 10 далее.
и людскими ресурсами, как это было, скажем, в 1630-х годах в ре¬
гионах, захваченных Валленштайном, или во времена нацистской
экономики. Напротив, в основе идеологии государственной поли¬
тики невмешательства в экономику, процветавшей в период начала
индустриализации, лежали принципы вечного мира, ориентация на
низкий уровень бюджетных расходов (особенно на оборону) и со¬
кращение государственного контроля над экономикой и человеком.
Это пришлось сделать, признался Адам Смит в своем труде «Богат¬
ство наций» (1776), чтобы смириться с необходимостью содержать
армию и флот для защиты британского сообщества «от насилия и
вторжения других независимых сообществ», но ввиду того, что во¬
оруженные силы, по сути, ничего не производили, а значит, и не уве¬
личивали стоимость национального богатства, как это делали фабри¬
ки и фермерские хозяйства, их следовало бы сократить до минимума,
требуемого для поддержания достаточного уровня национальной
безопасности1. Предполагая (или, по крайней мере, надеясь), что
война является последним средством дипломатии и вряд ли случится
в ближайшем будущем, сторонники учений Смита, а еще больше Ри¬
чарда Кобдена отвергали саму идею создания государства, ориенти¬
рованного на войну. Как следствие, «модернизация» британской про¬
мышленности и коммуникаций не сопровождалась аналогичными
процессами в армии, которая, за некоторыми исключениями2, после
1815 года переживала застой.
Однако насколько бы развитой ни была британская экономика
в разгар Викторианской эпохи, она как никогда прежде (со времен
первых Стюартов) оказывалась не готова к возможным военным кон¬
фликтам. Все существовавшие торговые меры защиты, выстроенные
с учетом взаимосвязи между обеспечением государственной безопас¬
ности и наращиванием национального богатства, были постепенно
уничтожены: отменены защитные тарифы, снят запрет на экспорт
передовых технологий (например, текстильного оборудования), анну¬
лированы «Навигационные акты, разработанные, между прочим, для
сохранения большого британского торгового флота на случай войны,
положен был конец и прочим имперским «преференциям». На этом
фоне британское правительство свело к минимуму расходы на обо¬
рону, которые в 1840-х годах составляли в среднем £15 млн в год,
1 Хорошее представление о такого рода идеях дает работа [405, ch. 1].
2 См. [1242].
239
а в более тревожные 1860-е годы не превышали £27 млн (при этом в этот
период размер ВНП Великобритании достигал отметки в £1 млрд).
Начиная с 1815 года в течение последующих пятидесяти с лишним
лет на вооруженные силы выделялась сумма, равная примерно 2-3 %
ВНП, а общие правительственные расходы не дотягивали и до 10%.
Такие пропорции были явно меньше, чем в XVIII и XX веках1. По¬
добные цифры были бы слишком незначительны даже для страны
со скромными возможностями и амбициями. Для государства же,
«господствующего на море», создавшего огромную империю и до сих
пор заинтересованного в сохранении равновесия сил в Европе, они
просто не соответствовали занимаемому положению.
Как и в Соединенных Штатах, скажем, в начале 1920-х годов, раз¬
мер британской экономики в мировой перспективе не отражался на
военной мощи страны, а ее либеральная институциональная структу¬
ра с крохотной бюрократической системой, все больше отдалявшей¬
ся от торговли и промышленности, была не в состоянии без сильных
потрясений мобилизовать необходимые ресурсы внутри государства
для ведения полномасштабной войны. Как мы увидим ниже, даже
более локальная Крымская война сильно тряхнула систему, хотя вы¬
званное этим беспокойство скоро развеялось. Государственные дея¬
тели в период расцвета Викторианской эпохи не только не проявляли
особого энтузиазма по поводу военного вмешательства в происходя¬
щие в Европе события, что всегда было дорогим и, возможно, даже
безнравственным предприятием, но и полагали, что удерживаемое на
протяжении почти шестидесяти лет после 1815 года равновесие меж¬
ду великими державами на континенте делало полноценное участие
Великобритании здесь необязательным. Используя дипломатические
рычаги и свою военную флотилию, она продолжала влиять на полити¬
ку в таких жизненно важных районах на периферии Европы, как Пор¬
тугалия, Бельгия и залив Дарданеллы, но все больше воздерживалась
от вторжения куда-либо еще. В конце 1850-х — начале 1860-х годов
даже Крымская война многими рассматривалась как ошибка. Не рас¬
положенная к ведению войн Великобритания не смогла стать верши¬
телем судьбы Пьемонта в 1859 году, не позволила Пальмерстону и Рас¬
селу «вмешаться» в дела Шлезвиг-Гольштейна в 1864 году и осталась
240
Вполне разумные предположения, сделанные на основе приблизительных дан¬
ных о размере британского ВНП и госрасходах, которые можно найти в [990,
а также в [392, р. 441].
сторонним наблюдателем, когда Пруссия одержала верх над Австрией
в 1866 году и еще четыре года спустя над Францией. Неудивительно,
что британская военная мощь в этот период была представлена арми¬
ей весьма скромного размера (см. табл. 8), лишь малую часть которой
страна могла направить для участия в европейском театре военных
действий.
Таблица 8
Численность армий ведущих держав мира, 1816-18801
1816 г.
1830 г.
1860 г.
1880 г.
Великобритания
255 000
140 000
347 000
248 000
Франция
132 000
259 000
608 000
544 000
Россия
800 000
826 000
862 000
909 000
Пруссия/Германия
130 000
130 000
201 000
430 000
Габсбургская империя
220 000
273 000
306 000
273 000
Соединенные Штаты
16 000
11 000
26 000
36 000
Даже за пределами Европы, где Великобритания предпочитала
держать войска и насаждать в таких странах, как Индия, своих во¬
енных и государственных чиновников, почти всегда ощущалась не-
хватка сил для управления столь обширными территориями. Однако
грандиозной империя была лишь на карте, так как окружным чинов¬
никам для должного управления не выделялось достаточно средств.
Все это говорит о том, что Великобритания в период с начала по се¬
редину XIX века отличалась от прочих великих держав, и ее влияние
нельзя было измерить традиционно — степенью ее военного превос¬
ходства. Она была сильна в других сферах, которые, по мнению самих
британцев, были намного важнее наличия многочисленной регуляр¬
ной армии.
В первую очередь это господство на море. На протяжении ста
с лишним Д£т вплоть до 1815 года королевский военно-морской флот
Великобритании, как правило, считался крупнейшим в мире. Тем не
менее его превосходство часто оспаривалось, особенно со стороны
Цифры взяты из Correlates of War, печатная версия которых стала доступна бла¬
годаря Межуниверситетскому консорциуму социально-политических исследо¬
ваний при Мичиганском университете.
241
французского флота. В следующие после Трафальгарской битвы во¬
семьдесят лет никакая другая страна или альянс не могли ничего
противопоставить безусловному контролю британцев на море. Разу¬
меется, время от времени возникали попытки «психологического воз¬
действия» на ситуацию на море со стороны Франции, а британское
адмиралтейство зорко следило за развитием российского корабле¬
строения и ходом строительства больших фрегатов в Северной Аме¬
рике. Но подобные угрозы очень быстро сходили на нет, и Британия,
по словам профессора Ллойда, обретала «еще более сильное влияние,
чем было когда-либо в истории морских империй»1. Несмотря на по¬
стоянное сокращение своей численности начиная с 1815 года, коро¬
левский флот порой по боевой мощи был равен следующим за ним
трем-четырем иностранным флотам вместе взятым. Его главные фло¬
тилии были орудием европейской политики, по крайней мере на пери¬
ферии. Прибытие кораблей английской эскадры в устье Тежу (Тахо)
для защиты португальских монархов от внутренних и внешних вра¬
гов, военно-морские силы в Средиземноморье (рейды против алжир¬
ских пиратов, 1816; разгром турецкого флота в Наварине, 1827; отпор
силам Мухаммеда Али в битве при Акко, 1840), а также своевременная
отправка кораблей к мысу Дарданеллы при обострении «восточно¬
го вопроса» являлись демонстрацией британского превосходства на
море, хотя и географически ограниченной, но значимой для прави¬
тельств европейских государств. За пределами же Европы небольшие
флотилии и даже отдельные корабли королевского военно-морско¬
го флота преследовали пиратов, перехватывали суда работорговцев,
участвовали в высадке морских десантов и вселяли страх в местных
правителей от Кантона до Занзибара — и его влияние, возможно, ка¬
залось еще сильнее2.
Второе важное направление британского влияния — расшире¬
ние колониальных владений. И здесь среда тоже оказывалась намного
менее конкурентной, чем в предыдущие два столетия, когда Велико¬
британии время от времени приходилось отстаивать интересы своей
разрастающейся империи в борьбе с Испанией, Францией и другими
европейскими государствами. Теперь, же кроме редких выступлений
французов в Тихоокеанском регионе и вторжения русских в Туркестан,
1 [779, р. 223].
2 Подробнее см. [687, ch. 6; 71 ]. О выступлениях в различных регионах см. [469; 465;
399].
242
никаких других серьезных эксцессов со стороны конкурентов не было.
Поэтому едва ли можно считать преувеличенным утверждение, что
в период с 1815 по 1880 год Британская империя большую часть време¬
ни существовала в условиях отсутствия реальной конкурентной поли¬
тической силы, что позволяло ей содержать относительно небольшую
колониальную армию. Однако у британского империализма все же
были свои пределы, а вместе с тем и определенные проблемы, связан¬
ные с расширением Американской республики в Западном полушарии,
а в Восточном — с Францией и Россйей. Вместе с тем во многих реги¬
онах тропической зоны в течение долгого времени интересы англичан
(в лице торговцев, плантаторов, исследователей, миссионеров) встреча¬
ли противодействие лишь со стороны местного населения.
Относительное отсутствие внешнего воздействия на фоне усиле¬
ния тенденций в плане либерализации экономики в стране привело
к распространению мнения о ненужности расширять колониальные
владения, поскольку они оказываются «тяжким бременем» на шее
британского налогоплательщика. Но если оставить в стороне анти¬
империалистическую риторику среди британцев, факт все равно
остается фактом: согласно некоторым исследованиям, империя в пе¬
риод с 1815 по 1865 год в среднем ежегодно прирастала примерно на
100 тыс. квадратных миль1. Некоторые завоевания (например, Синга¬
пур, Аден, Фолклендские острова, Гонконг, Лагос) носили стратегиче¬
ский и коммерческий характер, другие же представляли собой просто
захват земель белыми поселенцами, осваивавшими южноафрикан¬
ский вельд (саванну), канадские прерии и малонаселенные районы
Австралии, что, как правило, вызывало сопротивление со стороны
местного населения и зачастую подавлялось английской армией или
вооруженными силами Британской Индии. И даже когда правитель¬
ство Великобритании, испугавшись слишком активного расширения
географии своих владений, формально отказалось от дальнейшего
проведения политики захвата колоний, от Уругвая до Леванта и от
Конго до Янцзы ощущалось «неофициальное влияние» англичан.
По сравненир со спорадическими колониальными захватами фран¬
цузов и еще более локальными действиями в этом направлении аме¬
риканцев и русских, британцы в течение большей части XIX века
оставались единственными истинными империалистами.
См. [1180, р. 2]. Также очень ценные источники информации по данному вопросу:
[603; 415, р. 1-15].
243
Третьей лсключительной особенностью и сильным направлением
Великобритании были финансы. Безусловно, их едва ли можно отде¬
лить от общего промышленного и коммерческого развития страны.
Деньги были необходимы для поддержки промышленной революции,
которая, в свою очередь, генерировала еще больше денег в виде до¬
ходов на инвестированный капитал. И, как уже говорилось в преды¬
дущей главе, у британского правительства был большой опыт исполь¬
зования своего высокого уровня кредитоспособности на денежном и
фондовом рынках. Вместе с тем ситуация в финансовой сфере в се¬
редине XIX века отличалась от того, что происходило ранее, как в ка¬
чественном, так и в количественном отношении. В первую очередь
в глаза бросается именно количественная разница. Продолжительный
мир и доступность капитала в Соединенном Королевстве, а также
развитие финансовых институтов страны подвигли британцев на бес¬
прецедентные доселе по объему инвестиции за рубежом: с ежегодного
экспорта капитала приблизительно в £6 млн в первое десятилетие по¬
сле разгрома Наполеона при Ватерлоо к середине столетия их сумма
увеличилась до £30 млн с лишним, а к 1870-1875 годам — до £75 млн.
В итоге ежегодные доходы Великобритании в виде процентов и диви¬
дендов с £8 млн в конце 1830-х годов выросли до более чем £50 млн
в 1870-х. Вместе с тем большая часть этих денег реинвестировалась
за пределами страны. Все это не только делало Великобританию бо¬
гаче, но и стимулировало развитие мировой торговли и системы ком¬
муникаций.
Столь масштабный экспорт капитала имел немало очень важных
последствий. Во-первых, получаемая прибыль на заграничные ин¬
вестиции значительно уменьшила размер ежегодного дефицита тор¬
гового баланса импорта и экспорта товаров, который всегда испы¬
тывала Великобритания. В этом отношении доходы от инвестиций
добавились к уже значительным поступлениям от «невидимых» ста¬
тей экспорта — перевозок, страхования, банковских комиссионных
сборов, посреднических услуг и т. п. Таким образом, Великобритания
не только обезопасила себя от возможных рисков, связанных с кри¬
зисом платежного баланса, но и создала все условия для планомерно¬
го наращивания богатств как внутри страны, так и за ее пределами.
Во-вторых, британская экономика действовала как гигантские меха:
вбирала в себя огромное количество сырья и продовольствия и выда¬
вала горы текстиля, изделий из железа и прочих товаров промышлен¬
ного производства. «Видимую» торговлю дополняли сеть судоходных
244
линий, соглашения о страховании и паутина банковских связей, опу¬
тавшая в течение XIX века Лондон, Ливерпуль, Глазго и множество дру¬
гих городов.
В условиях открытости британского внутреннего рынка и готов¬
ности Лондона реинвестировать свои заграничные доходы в новые
железные дороги, порты, коммунальные предприятия и агрохозяй¬
ства, разбросанные от Джорджии (США) до Квинсленда (Австралия),
существовала и общая взаимозависимость между «видимыми» внеш¬
неторговыми потоками и направлениями инвестирования1. Добавьте
к этому активное внедрение золотого стандарта и развитие междуна¬
родных механизмов валютообменных и платежных операций на осно¬
ве лондонских векселей — и вряд ли кого удивило бы, что британцы
в середине Викторианской эпохи были убеждены, что, следуя принци¬
пам классической политэкономии, нашли секрет процветания и миро¬
вой гармонии. И хотя немало людей из числа протекционистов-тори,
восточных правителей и новомодных социалистов еще были не спо¬
собны принять эту очевидную истину, но спустя время, безусловно,
не осталось человека, который не признал бы справедливость основ¬
ных положений либеральной экономики и утилитарных норм прав¬
ления2.
И хотя в краткосрочной перспективе все это сделало британцев
богаче, чем когда-либо прежде, не таили ли в себе эти действия стра¬
тегической опасности в будущем? Ретроспективно можно увидеть как
минимум два последствия подобных структурных экономических из¬
менений, которые могли негативно повлиять на относительную бри¬
танскую власть в мире. Первое заключалось в том, что Великобри¬
тания способствовала долгосрочному развитию других стран через
становление и укрепление промышленности и сельского хозяйства за
рубежом путем постоянных инвестиций, а также через строительство
1 Аргентина, например, в лице Великобритании нашла готовый рынок для экс¬
порта своей говядины и зерна, что позволило ей не только закупать британскую
промышленную продукцию и оплачивать различные комиссионные сборы, но и
погашать долгосрочные займы, размещенные в Лондоне, и таким образом под¬
держивать высокий уровень кредитоспособности для последующих заимствова¬
ний. На этом фоне особенно контрастирует политика США в отношении Латин¬
ской Америки в XX веке: предоставление лишь краткосрочных займов и при этом
запрет на импорт латиноамериканской сельскохозяйственной продукции.
2 О Британской империи см. [1015, ch. 1; 1345, р. 29ff]. Подробную информацию эко¬
номического характера см. [173; 626; 265, ch. 10-11; 851, ch. И; 605]. Взаимозависи¬
мость торговых и платежных отношений хорошо описана в [1134; 395, ch. 1-6].
245
железных дорог, гаваней и пароходов, которые в будущем позволили
иностранным производителям конкурировать с британскими про¬
изводителями. В этой связи стоит отметить, что хотя появление па¬
рового двигателя, фабричной системы организации труда, железных
дорог, а позднее электричества и позволило британцам преодолеть
естественные препятствия на пути повышения производительности
и тем самым увеличить национальное богатство и мощь, но эти же
изобретения дали еще больше Соединенным Штатам, России и стра¬
нам Центральной Европы, которые сталкивались с более серьезными
естественными препятствиями на пути своего развития, не имея при
этом нормального выхода к морю. Грубо говоря, индустриализация
уравняла всех в возможностях использовать местные ресурсы и та¬
ким образом нивелировала некоторые из преимуществ, которыми до
настоящего времени обладали лишь небольшие, периферийные стра¬
ны с развитой морской торговлей в пользу больших «сухопутных» го¬
сударств1.
Второй потенциальный стратегический просчет связан с растущей
зависимостью британской экономики от международной торговли и,
что еще важнее, от мировых финансовых рынков. К середине XIX века
поступления от экспорта составляли не менее 20% национального до¬
хода2 — намного больше, чем это было во времена правления Уолпола
и Питта. В частности, внешние рынки были жизненно необходимы для
сбыта продукции разраставшейся хлопчатобумажной и текстильной
промышленности. Вместе с тем росла и потребность Великобритании
в импорте сырья и продуктов питания, так как страна из аграрной бы¬
стро превращалась в индустриальную с преобладанием городского
населения. Еще более заметной была зависимость государства от ми¬
рового рынка в быстро развивающемся секторе «невидимых» услуг:
банковских, страховых, посреднических и инвестиционных. В мирное
время все вращалось вокруг лондонского Сити, но что будет, если раз¬
разится очередная большая война между великими державами? Ударит
ли она по британским внешним рынкам сильнее, чем это было в 1809 и
1811-1812 годах? Не стали ли экономика страны и ее население слиш¬
ком зависимыми от импортируемых товаров, которых они легко могут
лишиться во время конфликта? И не рухнет ли глобальная банковская
и финансовая система (с центром в Лондоне) с началом мировой войны,
1 См. [687, ch. 7].
2 См. [266, р. 70].
246
которая может привести к закрытию рынков, приостановке действия
страховок, замораживанию потоков мирового капитала и разрушению
системы кредитования? По иронии судьбы, в таких обстоятельствах
высокоразвитой британской экономике может быть нанесен намно¬
го более ощутимый урон, чем менее развитому государству, которое
в меньшей степени зависит от международной торговли и мировых фи¬
нансовых рынков.
Исходя из либеральных предположений о межгосударственной
гармонии и непрекращающемся росте благосостояния, все это выгля¬
дело напрасными страхами — государственным деятелям требовалось
лишь действовать рационально и избегать бездумных ссор с другими
народами. По мнению либералов, сторонников невмешательства го¬
сударства в экономику, чем выше степень интегрированности и зави¬
симости британской промышленности и торговли от мировой эконо¬
мики, тем труднее проводить политику, способную спровоцировать
серьезный конфликт. Аналогично приветствовался и рост финансо¬
вого сектора, который не только подпитывал «бум» середины столе¬
тия, но и показывал, насколько развита и прогрессивна Великобрита¬
ния. Даже если бы другие страны, следуя за лидером, действительно
стали бы такими же промышленно развитыми, как Великобритания,
последняя могла бы переключиться на обслуживание данного тренда
и таким образом заработать еще больше. Как сказал Бернард Портер,
она была первой лягушачьей икринкой, у которой проклюнулись лап¬
ки, первым головастиком, превратившимся в лягушку, и первой ля¬
гушкой, выпрыгнувшей из водоема. В экономическом плане она была
не похожа на другие страны, но только потому, что ушла от них дале¬
ко вперед1. Учитывая эти благоприятные обстоятельства, все страхи
относительно стратегических просчетов казались беспочвенными,
и большинство представителей средневикторианской эпохи предпо¬
читали верить в собственную избранность, как Кингсли, у которого
наворачивались на глаза слезы гордости при виде Хрустального двор¬
ца на Всемирной выставке в 1851 году:
Подъемный кран и железная дорога, лайнеры Сэмюэла Кунарда и
электрический телеграф представляются мне... знаками того, что мы,
по крайней мере в некоторых направлениях, находимся в гармонии
См. [1015, ch. 1-2]. О стратегических последствиях возросшей зависимости Бри¬
танской империи от сферы услуг можно прочесть в следующих работах: [685,
ch. 3; 405].
247
со Вселённой; что говорит о том, что нам помогает могущественный
дух... Бог, созидающий и направляющий1.
Как и все другие цивилизации, находясь на вершине колеса форту¬
ны, британцы могли уверовать в «естественность» своего положения и
его постоянство (ибо так им предназначено судьбой). И точно так же,
как и всем другим цивилизациям, им пришлось пережить жесткое ра¬
зочарование. Но до этого было еще несколько лет, а во времена Пал¬
мерстона и Маколея на первый план чаще всего выходили сильные,
а не слабые стороны Великобритании.
«Средние державы»
В течение почти полувека, начиная с 1815 года, изменения в эко¬
номике и научно-технический прогресс в меньшей степени влияли на
относительное положение великих держав континентальной Европы.
В первую очередь это можно объяснить тем, что начавшийся в этих
странах процесс индустриализации имел более слабую базу, чем в Ве¬
ликобритании. Чем дальше на восток, тем больше в местной эконо¬
мике прослеживались признаки феодального устройства государства
со ставкой на аграрный сектор. Но даже в Западной Европе, мало чем
уступавшей в своем коммерческом и научно-техническом развитии
Великобритании до 1790 года, два десятилетия войны оставили значи¬
тельный след: сокращение населения, изменение таможенных барье¬
ров, повышение налогов, «пасторализация» Атлантического сектора,
потеря внешних рынков и доступа к сырью, сложности с приобрете¬
нием в Великобритании современных технологий. Все это негативно
влияло на общеэкономическое развитие Западной Европы, даже ког¬
да (по определенным причинам) во время Наполеоновских войн ряд
отраслей и регионов, можно сказать, процветали. Наступивший мир
означал возобновление нормальной торговли и позволял континен¬
тальным предпринимателям увидеть, как сильно они отстали от Ве¬
ликобритании. Однако резкого всплеска модернизации экономики не
последовало. Для преобразований просто не было ни денег, ни спроса
на местных рынках, ни государственной поддержки. К тому же многие
торговцы, ремесленники и ткачи в Европе воспротивились переходу
1 [603, р. 49].
248
на английские технологии, видя в них (вполне резонно) угрозу усто¬
явшемуся образу жизни1. В результате хотя с появлением парового
двигателя, механического ткацкого станка и железных дорог конти¬
нентальная Европа и сделала определенный шаг вперед в своем разви¬
тии за период с 1815 по 1848 год, она не избавилась от традиционных
особенностей своей экономики, таких как превалирование аграрно¬
го сектора над промышленным производством, отсутствие дешевых
и быстрых видов транспорта, приоритет потребительских товаров
перед продукцией тяжелой промышленности2. Как видно из табл. 7,
с 1750 по 1850 год повышение уровня индустриализации на душу на¬
селения в относительном выражении нельзя назвать внушительным.
Картина начала меняться лишь в 1850-1860-х годах.
Политические и дипломатические условия, в которых существо¬
вала Европа в «период реставрации», также способствовали сохра¬
нению ее международного статус-кво. Возможны были лишь не¬
большие изменения существовавшего порядка. И все потому, что
во Французской революции все видели опасность как для внутреннего
общественного устройства, так и для традиционной государственной
системы Европы, а Меттерних и поддерживающие его консерваторы
теперь относились к любым новшествам с большим подозрением. Лю¬
бая авантюристичная дипломатия, способная привести к разжиганию
большой войны, осуждалась наравне с кампаниями национального
самоопределения и конституциональными реформами. В общем, по¬
литические лидеры того времени чувствовали, что с них достаточно
потрясений внутри страны и смятений в отдельных группах обще¬
ства, многие из которых начинали чувствовать для себя угрозу в по¬
явлении новых машин, росте уровня урбанизации и других вызовах
гильдиям, ремесленникам и протекционистским нормам доиндустри-
ального общества. Один историк описал это как «эндемичную граж¬
данскую войну, которая привела к большим мятежам в 1830 году и
стала центром порождения промежуточных смут»3, имея в виду, что
у государственных деятелей не было ни сил, ни особого желания уча¬
ствовать в зарубежных конфликтах, которые могли бы значительно
ослабить их собственные режимы.
1 См. [674, ch. 2-3; 1010, ch. 2-3; 503].
2 См. [324, р. 18].
3 [1277, р. 111; 104, pt. 3; 1197, ch. 8].
249
В связи с этим отметим, что многие военные кампании того вре¬
мени были направлены на защиту существовавшего социополити¬
ческого порядка от революционной опасности. В качестве примера
можно привести сокрушение сопротивления в Пьемонте в 1823 году
австрийской армией, поход французской армии в Испанию в том же
году, чтобы вернуть королю Фердинанду VII абсолютную власть.
Но самым ярким примером все же стало использование российских
войск для подавления венгерской революции в 1848 году. Даже если
эти реакционные меры и не совпадали с британской точкой зрения,
Великобритания из-за своей изолированности не стремилась на по¬
мощь либеральным силам на континенте. Что же касается территори¬
альных изменений в Европе, то они могли произойти только с согласия
участников «Концерта великих держав», ряд которых, возможно, дол¬
жен был бы получить в том или ином виде определенную компенсацию.
В отличие от более ранней наполеоновской эпохи или последующей
эпохи Бисмарка, в период с 1815 по 1865 год большинство возникавших
политических проблем (к примеру, в Бельгии, Греции) интернациона¬
лизировались, а совершаемые каким-либо государством односторон¬
ние действия осуждались. Все это позволяло гарантировать стабиль¬
ность (хотя и достаточно сомнительную) существовавшей системы
государств.
Сложившиеся общественно-политические условия в течение не¬
скольких десятилетий начиная с 1815 года оказывали сильное влияние
и на международное положение Пруссии1. Несмотря на расширение
территории за счет присоединения Рейнланда, государство Гоген-
цоллернов теперь казалось гораздо менее внушительным, чем при
Фридрихе Великом. Только в 1850-1860-х годах прусская экономика
стала самой быстроразвивающейся в Европе. В первой же половине
столетия страна выглядела промышленным пигмеем: годовой объ¬
ем производства черных металлов составлял всего 50 тыс. тонн, что
было намного меньше по сравнению не только с Великобританией,
Францией и Россией, но даже с Габсбургской империей. Кроме того,
присоединение Рейнланда, расколов Пруссию географически, увели¬
чило также и политическую разобщенность внутри государства меж¬
ду более «либеральными» западными и «феодальными» восточными
См. [148, ch. 2-3; 257, р. 65ff; 13, ch. 1 и 3-4]. Лучшее исследование взаимоотноше¬
ний между Пруссией и германскими государствами того периода: [938].
провинциями. На протяжении почти всего этого периода внутрен¬
няя напряженность оставалась центральной темой в политике. На¬
ходившиеся тогда у власти реакционные силы испытывали постоян¬
ное напряжение из-за реформаторских настроений, будораживших
страну в 1810-1819 годах, и уж тем более их напугала революция
1848-1849 годов. Даже когда с помощью армии был восстановлен аб¬
солютно нелиберальный режим, страх перед возможными волнени¬
ями внутри страны заставил прусскую элиту отказаться от участия
в каких-либо внешнеполитических авантюрах. Консервативно на¬
строенные государственные деятели, наоборот, решили как можно
теснее консолидироваться с силами, олицетворяющими стабильность
Европы, в первую очередь с Россией и Австрией.
Вместе с тем внутриполитические споры в Пруссии не утихали.
Всему виной был «германский вопрос» — возможность объединения
тридцати девяти германских государств и необходимые для этого
средства. Данный вопрос не только, как можно было предположить,
столкнул между собой прусскую либерально-националистическую
буржуазию и большинство консерваторов, но и повлек за собой слож¬
ные переговоры с центральными и южными германскими государ¬
ствами и, самое главное, реанимировал давнее соперничество между
Пруссией и Габсбургской империей, последние столкновения между
которыми происходили в 1814 году во время жарких дискуссий от¬
носительно судьбы Саксонии. Хотя Пруссия и была бесспорным ли¬
дером набиравшего вес Германского таможенного союза, созданного
в 1830-х годах, к которому австрийцы не могли присоединиться из-за
сильного протекционистского лобби их собственных промышлен¬
ников, но в течение нескольких десятилетий Вена обладала большим
политическим влиянием на его членов. Во-первых, и Фридрих Виль¬
гельм III (1797-1840), и Фридрих Вильгельм IV (1840-1861) боялись
столкновения с Габсбургской империей больше, чем Меттерних и его
преемник на посту министра иностранных дел Шварценберг — с се¬
верным сосудом. Кроме того, Австрия председательствовала на засе¬
даниях Германского союза во Франкфурте. Ей симпатизировали мно¬
гие из малых германских государств, не говоря уже о старых прусских
консерваторах. Она, бесспорно, представляла собой одну из могуще¬
ственных стран Европы, тогда как Пруссия была, по сути, всего лишь
одним из германских государств. Самым ярким доказательством
серьезного политического веса Вены стало подписанное в 1850 году
в Ольмюце соглашение, которое на время положило конец попыткам
251
всеми правдами и неправдами взять верх в германском вопросе. Тог¬
да Пруссия согласилась провести демобилизацию своей армии и от¬
казаться от своих планов по объединению. Снести дипломатическое
унижение, с точки зрения Фридриха Вильгельма IV, было лучше, чем
ввязываться в опасную для страны войну буквально через два года по¬
сле революции (1848). И даже такие прусские националисты, как Бис¬
марк, остро переживавшие подобные уступки требованиям Австрии,
чувствовали, что тут мало что можно сделать до тех пор, пока «борьба
за господство в Германии» не завершится.
Одним из существенных факторов, сделавших Фридриха Виль¬
гельма столь покорным в Ольмюце, была поддержка Австрии в «гер¬
манском вопросе» со стороны российского царя. На протяжении всего
периода с1812по1871 год Берлин изо всех сил старался избегать кон¬
фронтации с военным колоссом Востока. Безусловно, в какой-то мере
подобное раболепие оправдывали существовавшие идеологические и
династические причины, не способные все же в полной мере заглушить
унижение, которое Пруссия испытывала долгое время после того, как
Россия в 1814 году просто присоединила к себе львиную часть царства
Польского (конгрессовой Польши). Неодобрение Санкт-Петербурга,
выражаемое по поводу любых действий, ведущих к либерализации
политики Пруссии, известное высказывание Николая I о том, что идея
объединения Германии является утопической ерундой (что, впрочем,
было недалеко от истины — как, например, попытка радикальной
Франкфуртской ассамблеи в 1848 году предложить императорскую
корону прусскому королю), а также демонстрация поддержки Россией
Австрии накануне подписания соглашений в Ольмюце — все это про¬
явления иностранного влияния, омрачающего жизнь Пруссии. И нет
ничего удивительного в том, что во время разразившейся в 1854 году
Крымской войны прусское правительство всеми силами старалось со¬
хранять нейтралитет, боясь последствий войны с Россией больше, чем
перспективы потерять таким образом уважение в глазах Австрии и
западных держав. Учитывая данные обстоятельства, позиция Прус¬
сии выглядела логичной, но британцам и австрийцам не понравилась
«нерешительная» политика Берлина, и в итоге прусские дипломаты
не смогли полноценно участвовать в Парижском конгрессе (1856).
К Пруссии относились как к маргинальному участнику.
В других вопросах Берлин, хотя и не всегда, ощущал на себе ино¬
странное давление. Осуждение Палмерстоном вторжения прусской
армии в Шлезвиг-Гольштейн в 1848 году несло в себе наименьшую
252
опасность для задвинутого на вторые роли государства. Значительно
большую тревогу вызывала потенциальная французская угроза Рейн-
ланду в 1830-х, затем в 1840-х и, наконец, 1860-х годах. Все эти пери¬
оды напряженности в очередной раз подтверждали, что стояло за пе¬
риодическими ссорами с Веной и недовольством Санкт-Петербурга:
Пруссия в первой половине XIX века была «самой младшей» в когорте
великих держав, занимавшей невыгодное географическое положе¬
ние, задавленной могущественными" соседями, расстроенной своими
собственными и внутригерманскими проблемами и практически не¬
способной играть сколько-нибудь значимую роль в мировой полити¬
ке. Возможно, подобные суждения выглядят чересчур резкими, если
вспомнить о многочисленных сильных сторонах Пруссии. Например,
ее образовательная система — от приходских школ до университе¬
тов — не имела себе равной в Европе, в стране была создана эффек¬
тивная административная система, а ее армия и огромный генштаб
раньше всех провели необходимые реформы как на уровне исполь¬
зуемой военной тактики, так и в плане стратегии, исследовав в том
числе и возможные результаты использования в войне «железных до¬
рог и винтовок»1. Но весь этот потенциал нельзя было реализовать,
не преодолев сначала внутренний политический кризис отношений
между либералами и консерваторами, пока на смену нерешительному
Фридриху Вильгельму IV не пришел настоящий лидер и Пруссия не
создала необходимую промышленную базу. В итоге государство Го-
генцоллернов лишь после 1860 года смогло наконец выйти на первые
роли в европейской политике.
Вместе с тем, как и многое другое в нашей жизни, стратегическая
слабость государства носит относительный характер. И в сравнении
с Габсбургской империей на юге проблемы Пруссии выглядели, воз¬
можно, не столь пугающими. С 1648 по 1815 год империя «росла» и
«самоутверждалась»2, но это расширение не устранило проблем, над
которыми билась Вена, пытаясь исполнить роль великой державы.
Напротив, соглашения 1815 года еще больше усложнили положение
страны, по крайней мере в долгосрочной перспективе. Например, тот
факт, что австрийцы так часто воевали с Наполеоном и в итоге оказа¬
лись на стороне победителя, означал, что они в праве были потребовать
1 См. [1187; 339, ch. 4-6; NCMH, vol. 10, ch. 12 и 19; 9, р. 39ff].
2 См. [833; 657, ch. 3 и 5].
253
«компенсации» при общей перетасовке границ, произошедшей в ходе
переговоров 1814-1815 годов. И хотя Габсбурги мудро согласились
уйти из южной части Нидерландов, юго-западной Германии (Перед¬
ней Австрии) и отдельных областей Польши, эти потери были воспол¬
нены за счет масштабного расширения империи в Италии и утверж¬
дения ведущей роли в недавно созданном Германском союзе.
Исходя из общей теории равновесия в Европе, особенно вариан¬
тов, которым отдавали предпочтение британские толкователи и сам
Меттерних, подобное восстановление могущества Австрии можно
было только приветствовать. Габсбургская империя, раскинувшая
свои владения по всей Европе от Северо-Итальянской равнины до Га¬
лиции, должна была стать центральной точкой опоры для сохранения
баланса сил на континенте, усмиряющей французские амбиции в от¬
ношении ряда регионов Западной Европы и Италии, сохраняющей
статус-кво в Германии, не позволяя взять верх как националистам —
сторонникам идеи «великой Германии», так и прусским экспансиони¬
стам, и преграждающей путь России на Балканы. Следует-отметить,
что в исполнении каждой из этих задач у Австрии всегда находился
как минимум один союзник среди других великих держав. Но Габс¬
бургская империя являлась жизненно важным звеном для функци¬
онирования этого сложного пятистороннего военно-политического
механизма «шаха и мата», наверное, только потому, что, казалось,
больше всех была заинтересована в фиксировании договоренностей
1815 года, тогда как Франция, Пруссия и Россия через какое-то вре¬
мя начали думать об их изменении, а британцы в 1830-х годах, видя
все меньше и меньше стратегических и идеологических причин в под¬
держке Меттерниха, соответственно перестали серьезно помогать
Австрии в ее стремлении сохранить существующий порядок в перво¬
зданном виде. По мнению целого ряда историков, царивший на боль¬
шей части территории Европы мир в течение многих десятилетий по¬
сле 1815 года был в первую очередь заслугой Габсбургской империи.
Поэтому, когда другие великие державы в 1860-х годах отказали ей
в поддержке статус-кво в Италии и Германии, она была вынуждена
покинуть обе арены; и когда в начале XX века ее собственная судьба
оказалась под вопросом, большая война за наследство с роковыми по¬
следствиями для европейского баланса стала неизбежной1.
См. [1197, ch. 5148; 13, ch. 3-4; 1156, р. 319-345; 1153].
Пока консервативные державы в Европе были едины в стремле¬
нии сохранить уже устоявшееся положение вещей на континенте и не
допустить возрождения французской империи или свершения рево¬
люции, слабость Габсбургов не бросалась в глаза. Благодаря идеологи¬
ческой солидарности участников Священного союза Меттерних в це¬
лом мог быть уверен в поддержке со стороны России и Пруссии, что,
в свою очередь, давало ему свободу действий против любых либераль¬
ных проявлений — будь то отправка австрийских войск для подавле¬
ния Неапольского восстания в 1821 году, или разрешение французам
вторгнуться в Испанию для поддержки режима Бурбонов, или навя¬
зывание реакционных Карлсбадских указов (1819) членам Германско¬
го союза. Отношения Габсбургской империи с Санкт-Петербургом и
Берлином также носили взаимовыгодный характер ввиду общей за¬
интересованности в ликвидации польского национализма, которая
для российского правительства была намного важнее случавшихся
время от времени разногласий относительно Греции или Пролива;
совместное подавление польского восстания в Галиции и присоеди¬
нение к Австрии свободного города Кракова в 1846 году с согласия
России и Пруссии наглядно показали преимущества подобного рода
монархической солидарности.
Вместе с тем в долгосрочной перспективе такая стратегия Мет-
терниха оказалась порочной. Радикальную социальную революцию
в Европе XIX века было достаточно легко пресечь. Всякий раз при
очередной попытке совершить нечто подобное (в 1830, 1848 годах,
в 1871-м во время Коммуны) напуганные представители среднего
класса дружно переходили на сторону «закона и порядка». Но по¬
лучившие после Французской революции и ряда освободительных
войн начала века широкое распространение идеи национального са¬
моопределения привели к созданию соответствующих политических
движений, которые невозможно было уничтожить раз и навсегда.
В итоге попытки Меттерниха сокрушить движение за независимость
подорвали сиды самой Габсбургской империи. Решительно выступая
против любых идей о независимости той или иной нации, Австрия
быстро потеряла сочувствие в лице своего старого союзника — Ве¬
ликобритании. Повторное использование Веной своей армии для на¬
ведения порядка в Италии вызвало негативную реакцию среди пред¬
ставителей всех классов в отношении габсбургского «тюремщика»,
что, в свою очередь, должно было сыграть на руку Наполеону III спу¬
стя несколько десятилетий, когда этот честолюбивый французский
255
монарх помог Кавуру изгнать австрийцев из северной Италии. Точ¬
но так же нежелание Габсбургской империи присоединиться к Тамо¬
женному союзу по экономическим причинам и конституционно-гео¬
графическим, не позволяющим ей стать частью «великой Германии»,
разочаровало многих германских националистов, которые начали рас¬
сматривать Пруссию как замену Австрии в качестве лидера объедине¬
ния. Даже русские цари, которые, как правило, всегда поддерживали
Вену при подавлении очередной революции, считали, что в некоторых
случаях легче иметь дело с отдельными независимыми государствами,
чем с Австрией. Доказательством тому является политика Алексан¬
дра I, который, несмотря на все контраргументы Меттерниха, в конце
1820-х годов совместно с англичанами активно поддерживал греков
в их борьбе за независимость.
Факт остается фактом: в эпоху растущего национального самосо¬
знания Габсбургская империя выглядела явным анахронизмом. В дру¬
гих великих державах
большинство населения говорило на одном языке и разделяло одни
религиозные убеждения. Как минимум 90% французов говорили по-
французски и примерно столько же (по крайней мере номинально) яв¬
лялись католиками. Более 80 % жителей Пруссии были немцами (среди
остального населения преобладали поляки), 70% которых были проте¬
стантами. Семьдесят миллионов подданных русского царя хотя и вклю¬
чали в себя крупные национальные меньшинства (5 млн поляков, 3,5 млн
финнов, эстонцев, литовцев и латышей, а также 3 млн представителей
кавказских народностей), но все же 50-миллионное большинство госу¬
дарства составляли православные русские. Примером подобной одно¬
родности являлись и Британские острова, 90% жителей которых говори¬
ли по-английски и 70 % считали себя протестантами. Такого рода странам
не требовались какие-то дополнительные меры для того, чтобы поддер¬
живать единство нации, оно было у населения в крови. В свою очередь,
австрийскому императору в своих владениях приходилось иметь дело
с этнической мешаниной. И каждый раз, когда он думал об этом, у него
из груди, должно быть, вырывался стон отчаяния. Он и 8 млн его поддан¬
ных были немцами, но представителей славянских народов (чехов, сло¬
ваков, поляков, русинов, словенцев, хорватов и сербов) было в два раза
больше, а еще 5 млн венгров, столько же итальянцев и 2 млн румын.
О каком национальном единстве здесь могла идти речь?!1
[803, р. 8]; см. также [324, р. 170ff].
Габсбургская армия, считавшаяся «одним из самых важных, если
не самым важным институтом» в империи, представляла яркий при¬
мер этнического многообразия. «В 1865 году [то есть за год до реша¬
ющего столкновения с Пруссией за господство в Германии] армию
составляли: 128 286 немцев, 96 300 чехов и словаков, 52 700 итальян¬
цев, 22 700 словенцев, 20 700 румын, 19 000 сербов, 50 100 русинов,
37 700 поляков, 32 500 венгров, 27 600 хорватов и 5 100 представителей
других национальностей»1. В итоге она была такой же пестрой и раз¬
ношерстной, как британско-индийские полки во времена английского
господства в Индии, поэтому намного более однородные французская
и прусская армии имели массу преимуществ в этом плане.
Это потенциально слабое место армии было результатом недо¬
финансирования, частично обусловленного затруднениями в сборе
налогов в империи, но главным образом проистекающего от недоста¬
точно развитой коммерческой и промышленной базы. Хотя истори¬
ки сегодня и заявляют о «росте экономики в Габсбургской империи»2
в период с 1760 по 1914 год, факты говорят о том, что в первой по¬
ловине XIX века процесс индустриализации охватил лишь ряд за¬
падных регионов государства, таких как Богемия, предгорье Альп и
земли, прилегающие к самой Вене, тогда как большую часть империи
эти процессы практически не затронули. В итоге, несмотря на актив¬
ное развитие самой Австрии, империя в целом значительно отставала
от Великобритании, Франции и Пруссии по уровню индустриализа¬
ции на душу населения, выпуску чугуна и стали, пароэнергетическим
мощностям и т. д.
Более того, огромные расходы на войны с Францией «финансо¬
во истощили империю, вынудили ее непомерно увеличить свой го¬
сударственный долг и обесценили бумажные деньги»3. В итоге пра¬
вительство было вынуждено свести военные расходы до минимума.
В 1830 году на нужды армии была выделена сумма, составляющая
23% от общих доходов (тогда как в 1817 году — 50%), а к 1848 году
она сократилась до 20%. В периоды внешнеполитических кризисов
(1848-1849, 1854-1855, 1859-1860, 1864) правительство резко увели¬
чивало военные расходы, но их все же не хватало, чтобы вернуть ар¬
мии былую мощь, а после нормализации ситуации траты на армию
1 [1107, р. xi, 61]. См. также [1198, pt. 1].
2 См. [459].
3 [1107, р. 9], см. также [937, р. 43-45].
257
тут же стремительно сокращались. Например, в 1860 году военный
бюджет страны составлял 179 млн флоринов, в 1863 году он снизился до
118 млн, во время конфликта с Данией в 1864 году вырос до 155 млн, но
уже в 1865-м (буквально за год до войны с Пруссией) был кардинально
урезан до 96 млн. И ни один из бюджетов этих лет не шел в сравнение
с военными расходами Франции, Великобритании, России, а позднее и
Пруссии; а поскольку австрийское военное ведомство было известно
своей коррумпированностью и неэффективностью даже по меркам се¬
редины XIX века, выделенные деньги тратились достаточно бездумно.
Таким образом, судя по войнам в указанный выше период, вооружен¬
ные силы Габсбургской империи ни в коей мере нельзя было назвать
хорошо подготовленными к участию в военном конфликте1.
И все же это не привело к падению империи. Многие из истори¬
ков отмечают нехарактерное для такой ситуации сохранение могуще¬
ства государства. Пережив Реформацию, нашествие турок и Фран¬
цузскую революцию, Габсбургская империя смогла вынести события
1848-1849 годов, поражение 1866 года и распалась только в результа¬
те Первой мировой войны, ставшей последней каплей. Несмотря на
очевидную слабость государства, оно сохраняло и ряд своих сильных
сторон. Монархия контролировала лояльность не только этнических
германских подданных, но и многих представителей аристократии и
семей военнослужащих на негерманских землях. Как правило, в ав¬
стрийской части Польши, например, управление было намного мяг¬
че, чем в русской или прусской. Кроме того, сложный, многонацио¬
нальный характер империи, с ее многочисленными проявлениями
регионального соперничества, позволял до определенной степени
использовать принцип центра «разделяй и властвуй» в отношении
армии: венгерские полки в основном размещались в Италии и Ав¬
стрии, а итальянские — в Венгрии, половина полков гусар находи¬
лась за границей и т. д.2
Наконец, ни одна из великих держав, даже враждебно настроенных
по отношению к Габсбургской империи, не представляла, кем можно
было бы ее заменить. Русский царь Николай I мог негодовать относи¬
тельно австрийских претензий на Балканы, но он достаточно охотно
помог соседу своей армией при подавлении Венгерской революции
1 См. [1107, р. 10, 41, 46, 58] — о бюджетных ассигнованиях и [593, р. 43-67] —
об институциональных затруднениях.
2 См. [1107, р. 19; 657, ch. 6; 1197].
258
1848 года. Франция могла плести интриги ради того, чтобы изгнать
Габсбургов из Италии, но при этом Наполеон III всегда помнил, что
Вена — полезный союзник в будущих противостояниях с Пруссией и
Россией. Бисмарк хотя и ставил себе целью полностью избавить Гер¬
манию от австрийского влияния, приложил все силы для сохранения
самой Габсбургской империи после ее капитуляции в 1866 году. Благо¬
даря подобному попустительству великих держав империя продолжа¬
ла существовать на карте мира.
Несмотря на потери за время Наполеоновских войн, положение
Франции в последующие полвека начиная с 1815 года во многом было
значительно лучше, чем у Пруссии или Габсбургской империи1. Раз¬
мер ее национального дохода был намного выше, а капитал доступ¬
нее. Численность ее населения значительно превышала количество
жителей Пруссии, при этом оно было намного более однородным,
чем в Габсбургской империи. Кроме того, французы могли без особых
проблем позволить себе содержание большой армии и флота. Тем не
менее в данном периоде мы рассматриваем Францию как «среднюю
державу», потому что стратегические, дипломатические и экономиче¬
ские условия тогда препятствовали тому, чтобы страна смогла скон¬
центрировать все свои ресурсные возможности и достичь значитель¬
ного превосходства в какой-либо конкретной сфере.
Фактором, определяющим все происходившее в 1814-1815 го¬
дах на внешнеполитическом уровне, можно считать стремление всех
остальных великих держав не позволить Франции сохранить гегемо¬
нию в Европе. Лондон, Вена, Берлин и Санкт-Петербург были гото¬
вы не только забыть о своих разногласиях (например, относительно
Саксонии), чтобы достичь окончательной победы над Наполеоном,
но также исполнены решимости создать после войны особую систему,
которая бы не позволила Франции в будущем реализовать традици¬
онные планы по расширению своей территории. Таким образом, в то
время как Пруссия опекала Рейнланд, Австрия усиливала собствен¬
ное положение в Северной Италии, а англичане расширяли влияние
на Пиренейском полуострове, многочисленная российская армия
стояла на своих рубежах, готовая в любой момент пересечь Европу
для защиты результатов соглашений 1815 года. В результате, хотя
1 Краткий анализ см. в [1197, р. 122-144]. Описание национальных экономик
см. в [228; 188, pt. 1; 673, ch. 6-8, 10].
259
многие французы, возможно, и являлись сторонниками политики
«восстановления»1, было ясно, что сейчас никто бы не дал французам
глобально изменить ситуацию. Самое большее, чего смогла достичь
Франция — с одной стороны, признания ее равноправным партнером
в «Европейском концерте», а с другой — восстановления своего поли¬
тического влияния в соседних регионах наравне с великими держава¬
ми. И даже когда французы могли бы достичь паритета, скажем, с бри¬
танцами на Пиренейском полуострове и вновь вернуть себе главенство
в Леванте, им постоянно приходилось опасаться, что тем самым они
настроят против себя другую коалицию. Любое действие Франции
в исторических Нидерландах, как показали 1820-1830-е годы, тут же
приводило к формированию англо-прусского альянса, который был
слишком силен, чтобы надеяться на победу над ним.
Другой доступный для Парижа вариант заключался в том, чтобы
установить тесные связи с одной из великих держав и тем самым обес¬
печить надежную защиту своих интересов в определенных ситуациях2.
Учитывая скрытую конкуренцию между государствами и значитель¬
ные преимущества, которые сулил альянс с Францией (деньги, войска,
оружие), он был вполне реализуем, но и здесь таились свои подводные
камни. Во-первых, союзник мог использовать французов в своих инте¬
ресах в большей степени, чем Франция своего партнера по альянсу, как
это делал Меттерних в середине 1830-х годов, раздавая Парижу аван¬
сы просто для того, чтобы разрушить его союз с Лондоном. Во-вторых,
смена режима во Франции, произошедшая в рассматриваемый период,
неизбежно отразилась на дипломатических отношениях, так как идео¬
логия тогда играла весьма заметную роль. Например, давно лелеемые
надежды на союз с Россией потерпели крах в связи с произошедшей
во Франции революцией 1830 года. И наконец, оставалась непреодоли¬
мая проблема, заключавшаяся в том, что, даже если другие державы и
готовы были в разное время сотрудничать с Францией, ни одна из них
не горела желанием менять сложившееся положение вещей в Европе,
а следовательно, все они предлагали французам только дипломатиче¬
скую дружбу, не обещая никакой выгоды в территориальном отноше¬
нии.. Только после окончания Крымской войны идеи пересмотра границ
государств, установленных соглашениями 1815 года, получили широ¬
кое распространение и за пределами Франции.
1 См. [1197, р. 125-126].
2 [Ibid].
Эти преграды не казались бы столь значительными, оставайся
Франция перед лицом остальной части Европы такой же сильной, как
в лучшие времена правления Людовика XIV или Наполеона. Но факт
остается фактом: после 1815 года она перестала динамично развивать¬
ся. Возможно, причина заключалась в том, что войны 1793-1815 годов
унесли жизнь как минимум полутора миллионов французов1, и в ито¬
ге на протяжении XIX века рост численности населения во Франции
был намного ниже, чем в любой другой великой державе. Мало того,
что этот продолжительный военно-политический конфликт, как мы
уже видели выше (раздел «Истинные победители военных кампа¬
ний 1763-1815 годов»), подорвал французскую экономику, но и на¬
ступивший мир заставил страну соперничать в коммерческом плане
с могучей Великобританией. «Главным для большинства француз¬
ских производителей после 1815 года стало существование всецело
доминирующего и влиятельного промышленного монстра не только
в качестве ближайшего соседа, но и как могущественной силы на всех
иностранных рынках и иногда даже на их собственном защищен¬
ном внутреннем рынке»2. Отсутствие конкуренции, существование
внутри страны барьеров, препятствующих процессам модернизации
(например, небольшие размеры сельскохозяйственных участков, пло¬
хие коммуникации, сугубо локальные рынки, отсутствие дешевого и
легкодоступного угля), а также потеря стимулов со стороны внешних
рынков привели к тому, что в период с 1815 по 1850 год по темпам
роста промышленного производства Франция значительно уступа¬
ла Великобритании. Если в начале столетия обе страны имели оди¬
наковый объем выпуска промышленной продукции, то в 1830 году
этот показатель в Великобритании составил 182,5% от французского,
а в 1860 году — уже 251 %3. Более того, даже когда во Франции во вто¬
рой половине XIX века стали активно развивать железнодорожное
сообщение, а рост общего уровня индустриализации в стране значи¬
тельно ускорился, официальный Париж ждала неприятная новость —
темпы развития Германии оказались быстрее.
И все же для историков не столь очевидно, что экономику Франции
на протяжении всего этого столетия можно было бы охарактеризовать
1 См. [819, р. 213, fn 57].
2 [889, р. 307-309]. См. также [228, р. 41ff; 1296, р. 130ff; 673, р. 106ff].
3 Расчеты по данным табл. 10 из [48, р. 296]. См. также данные, приведенные
в [183, р. 1-13].
261
как «отсталую» или «разочаровывающую». Во многих отношениях
путь, которым пошли французы, чтобы достичь национального про¬
цветания, логично отличался от британского1. Социальные ужасы,
сопровождавшие промышленную революцию, во Франции проявились
в меньшей степени, к тому же ставка на выпуск товаров дорогих и вы¬
сококачественных, а не массового производства, позволяла каждому
промышленнику иметь значительно больший размер среднедушевой
добавленной стоимости. Если французы в целом неохотно инвести¬
ровали свои капиталы внутри страны в масштабные промышленные
предприятия, то зачастую за этим стоял трезвый расчет, а не бедность
и неразвитость. На самом деле в стране наблюдалось значительное ко¬
личество избыточного капитала, большая часть которого инвестиро¬
валась в промышленные проекты в других частях Европы2. Француз¬
ское правительство вряд ли испытывало нехватку в инвестициях, денег
было достаточно на производство вооружения и развития металлурги¬
ческого производства с акцентом на потребности армии. Это во Фран¬
ции были изобретены гладкоствольные бомбические пушки Пексана,
«эпохальные конструкции военных кораблей» «Наполеон» и «Глуар»,
а также винтовки и пули системы Минье3.
Но так или иначе, относительное могущество Франции снижалось
как в экономическом, так и во всех прочих планах. Несмотря на то что
Франция, повторимся, превосходила Пруссию и Габсбургскую импе¬
рию, в рассматриваемый нами период не было ни одной сферы, где бы
она занимала лидирующие позиции, как это было столетием ранее.
Ее армия была многочисленна, но все же второй по численности после
России. Ее флот, нерегулярно финансируемый сменяющимися прави¬
тельствами, по размеру, как правило, оставался вторым после королев¬
ского флота Великобритании, но при этом разница между ними была
просто огромная. По объему производства обрабатывающей промыш¬
ленности и размеру национального продукта Франция тоже отставала
1 См. [188, особ. ch. 1]. Исследование [951] также будет полезным для корректи¬
ровки написанного в более старых источниках (вряд ли то же самое относится
к тому, что сами авторы назвали «меркантилистским языком “военно-экономи¬
ческой мощи государства”» (р. 176), однако для нашего анализа это не столь важ
но). Критические замечания относительно методов использования сравнитель¬
ной статистики авторами последней работы см. в [543, р. 457-510].
2 См. [184; 1296, р. 176ff; 1114, р. 413ff].
3 См. [819, р. 226ff]. Стратегические (в том числе технические) и тактические инно¬
вации французов хорошо описаны в [505, р. 182-212].
262
от своего соседа-новатора. На постройку французами первого в мире
броненосца для плавания в открытом море «Глуар» англичане уже
в скором времени ответили спуском на воду своего «Уорриор», затмив¬
шего корабль нового образца. Остается добавить, что и французская
полевая артиллерия сильно уступала последним новинкам Круппа. Это
действительно играло важную роль за пределами Европы, но опять же
и по владениям, и по уровню влияния Париж намного уступал Лондону.
Все это указывает на существование другой острой проблемы, ко¬
торая затрудняла измерение и использование бесспорного могущества
Франции. Страна оставалась классическим образцом «гибридной»
власти1, часто разрывавшейся между европейскими и неевропейски¬
ми интересами, что отражалось на проводимой внешней политике:
приходилось постоянно соблюдать баланс сил и помнить об идеоло¬
гической составляющей. Действительно ли было важнее сдерживать
продвижение России в сторону Константинополя, а не блокировать
распространение влияния Великобритании в Леванте? Следовало ли
пытаться выкорчевать Австрию из Италии или же бросить вызов
королевскому флоту в водах Ла-Манша? Нужно ли было поддержать
идею объединения Германии или, наоборот, выступить против еще на
ранних стадиях? Учитывая, сколько за и против имел каждый вари¬
ант проводимой политики, неудивительно, что французы зачастую
оказывались в двойственном положении и колебались с принятием
решения, даже когда к ним относились как к полноценному члену
«Европейского концерта».
С другой стороны, нельзя забывать, что общие условия, ограничи¬
вавшие действия Франции, становились препятствием и для других
великих держав. Особенно если говорить о временах правления Напо¬
леона III, но и для конца 1820-х годов это также было верно. Просто
из-за своих масштабов процесс восстановления Франции затрагивал
Пиренейский и Апеннинский полуострова, исторические Нидерланды
и далее. Попытки как англичан, так и русских влиять на происходящее
в Османской* империи требовали привлечения к этому Франции. По¬
следняя в Крымской войне с Россией сделала намного больше, чем веч¬
но нерешительная Габсбургская империя или даже Великобритания.
Именно Франция ослабила позиции австрийцев в Италии. И благода¬
ря в первую очередь Франции Британская империя так и не добилась
Определение см. в [973, vol. 1, forew.]. Краткое описание усилий Франции в плане
расширения своих колоний можно найти в работе [382, ch. 13].
263
абсолютного влияния на берегах Африки и Индокитая. Наконец, когда
австро-прусская «борьба за господство в Германии» достигла своего
пика, оба соперника забеспокоились о возможных действиях Напо¬
леона III. Одним словом, в период своего восстановления, в течение
нескольких десятилетий начиная с 1815 года, Франция оставалась
могущественным государством, очень активным в сфере дипломатии
и относительно сильным в военном отношении. И тогда лучше было
иметь Париж в качестве друга, чем врага, даже если французские пра¬
вители знали, что положение их страны больше не было доминирую¬
щим в Европе, как в предыдущие два столетия.
Крымская война
и потеря Россией былого могущества
В последовавшие с 1815 года несколько десятилетий глобально¬
го мира и активной индустриализации относительная мощь Рос¬
сии постоянно уменьшалась, хотя окончательно это стало очевидно
лишь после Крымской войны (1853-1856). В 1814 году продвижение
русской армии на запад вызвало у Европы благоговейный трепет,
а толпы парижан встречали русского царя, входившего в город вслед
за казаками, криками «Да здравствует император Александр!». Само
подписание мира с архиконсервативным акцентом на недопущение
в будущем каких-либо изменений территориального и политического
характера было гарантировано российской 800-тысячной армией, не
имевшей себе равных на суше, подобно британскому флоту на море.
Появление этого восточного колосса омрачило настроения как Ав¬
стрии, так и Пруссии, которые, несмотря на выражение монархиче¬
ской солидарности, боялись его. К тому же после того, как мессиански
настроенного Александра I сменил на престоле властолюбивый Ни¬
колай I (1825-1855), упрочилось и положение России как жандарма
Европы, а революционные события 1848-1849 годов (когда извест¬
ный английский государственный деятель Генри Палмерстон завил,
что только Россия и Великобритания остались «крепко стоять на
ногах»1) еще больше укрепили позиции русских. В ответ на отчаянные
'•У&Л
Это слова Палмерстона, сказанные в апреле 1848 г. См. NCMH (vol. 10, р. 260).
Общее описание международного положения России после 1815 г. см. в [148; 781;
1179, ch. 9].
мольбы габсбургского правительства помочь с подавлением револю¬
ции в Венгрии Николай I направил туда три русские армии. В свою
очередь, колебания прусского кроля Фридриха Вильгельма IV в отно¬
шении проведения государственных реформ наряду с предложения¬
ми по изменению Германского союза вызвали очень сильное давление
со стороны России, которая заставила официальный Берлин в Оль-
мюце отказаться от подобного рода^внутренней и внешней политики.
Что касается непосредственно самих «прогрессивных сил», то после
1848 года все они — будь то разгромленные польские и венгерские на¬
ционалисты, расстроенные буржуазные либералы или марксисты —
единодушно согласились с тем, что царизм еще долго будет главным
препятствием на пути прогресса в Европе.
Вместе с тем в период между 1815 и 1880 годами Россия угрожа¬
юще быстро теряла свои позиции на экономическом и технологиче¬
ском уровне (по крайней мере, относительно других великих держав).
Нельзя сказать, что не происходило никаких положительных измене¬
ний в экономике даже в эпоху царствования Николая I, члены пра¬
вительства которого в большинстве своем отличались враждебным
отношением к рыночным механизмам и к любым проявлениям мо¬
дернизации. Быстро росла численность населения страны (с 51 млн
в 1816 году до 76 млн в 1860-м и 100 млн в 1880-м), прежде всего за
счет городских жителей, что, в свою очередь, приводило к активному
развитию городов темпами, которыми не могло похвастаться ни одно
другое государство. Росли и объемы производства черных металлов,
в разы увеличились масштабы текстильной промышленности. По не¬
которым оценкам, в период с 1804 по 1860 год число фабрик и про¬
мышленных предприятий увеличилось с 2 400 до 15 000 с лишним.
С Запада в страну активно импортировались паровые двигатели и со¬
временное промышленное оборудование, а с 1830-х годов в России на¬
чала создаваться сеть железных дорог. Сам факт, что историки спорят,
можно ли считать, что «промышленная революция» в России произо¬
шла именно в этот период, подтверждает активное развитие страны
в указанные годы1.
Но дело в том, что остальная часть Европы развивалась намного
быстрее России, поэтому та начала сдавать свои позиции на мировой
арене. И если в начале XIX века благодаря значительной численно¬
сти своего населения она имела самый большой объем общего ВНП,
См. [371, ch. 4; 117; 118, ch. 1-2].
265
то и двух поколений не сменилось, как ее по этому показателю обо¬
гнали другие ведущие европейские державы (см. табл. 9).
Таблица 9
Размер ВНП европейских великих держав, 1830-18901 2
(в рыночных ценах 1960 года, млрд долларов США)
1830 г.
1840 г.
1850 г.
1860 г.
1870 г.
1880 г.
1890 г.
Россия
10,5
11,2
12,7
14,4
22,9
23,2
21,1
Франция
8,5
10,3
11,8
13,3
16,8
17,3
19,7
Великобритания
8,2
10,4
12,5
16,0
19,6
23,5
29,4
Германия
7,2
8,3
10,3
12,7
16,6
19,9
26,4
Габсбургская
империя
7,2
8,3
9,1
9,9
11,3
12,2
15,3
Италия
5,5
5,9
6,6
7,4
8,2
8,7
9,4
Но еще более впечатляющими эти цифры становятся в пересчете
ВНП на душу населения (см. табл. 10).
Таблица 10
Размер ВНП на душу населения европейских великих держав,
1830-18902 (в ценах 1960 г., в долларах США)
1830 г.
1840 г.
1850 г.
1860 г.
1870 г.
1880 г.
1890 г.
Великобритания
346
394
458
558
628
680
785
Италия
265
270
277
301
312
311
311
Франция
264
302
333
365
437
464
515
Германия
245
267
308
354
426
443
537
Габсбургская
империя
250
266
283
288
305
315
361
Россия
170
170
175
178
250
224
182
Цифры показывают, что увеличение общего ВНП России в эти годы
было исключительно следствием роста численности населения (как за
счет высокой рождаемости, так и за счет присоединения Туркестана
1 [49, р. 281, tab. 4].
2 [Ibid, р. 286, tab. 6].
266
и прочих территорий) и не имело почти ничего общего с реальным
повышением производительности (особенно в промышленности).
Размер дохода и объем национального продукта на душу населения
в России всегда отставали от показателей стран Западной Европы,
но к концу рассматриваемого периода разрыв стал еще больше. Если
в 1830 году российский доход на душу населения составлял, скажем,
половину от британского, то спустя шестьдесят лет — уже всего лишь
четверть от него.
Точно так же удвоение производства черных металлов в России
в начале XIX века трудно сравнивать с 30-кратным ростом данного
показателя в Великобритании1 2. За шестьдесят лет Россия превра¬
тилась из крупнейшего производителя и экспортера черных метал¬
лов в Европе в страну все больше зависящую от импорта товаров
западного производства. Даже успехи в развитии железнодорож¬
ного и пароходного сообщения следует рассматривать в перспекти¬
ве. К 1850 году в России было построено немногим более 500 миль
железных дорог, тогда как в Соединенных Штатах 8 500 миль; зна¬
чительная часть прироста в сфере пароходства на больших реках,
на Балтике и Черном море приходилась на перевозки зерна, необ¬
ходимого для удовлетворения насущных потребностей растущего
населения страны, и пшеницы, экспортируемой в Великобританию
в качестве оплаты за импортные товары промышленного назначе¬
ния. При этом зачастую все активно развивающиеся направления
в экономике оказывались под контролем иностранных торговцев и
предпринимателей (например, экспортная торговля), что, в свою оче¬
редь, еще активнее превращало Россию в поставщика сырья для раз¬
витых государств. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что
на большинстве новых так называемых «фабрик» и «промышленных
предприятий» численность рабочих редко достигала и шестнадцати
человек, а уровень механизации производства оставлял желать луч¬
шего. Общая нехватка инвестиций, низкий потребительский спрос,
очень тонкая4прослойка среднего класса, огромные расстояния, су¬
ровые климатические условия, а также деспотизм и подозритель¬
ность правителей фактически делали перспективы промышленного
«взлета» в России призрачными, как нигде в Европе2.
1 См. [715, р. 164].
2 [Ibid, ch. 9-10; 1296, ch. 4; 371, ch. 4-5; 333, ch. 3-4].
267
Долгое время эти отрицательные экономические тенденции ни¬
коим образом не сказывались на боеготовности русских. Напро¬
тив, предпочтение в пользу старого режима, проявленное великими
державами после 1815 года, отражалось прежде всего в социаль¬
ном составе, вооружении и тактике их армий. Все еще находясь под
впечатлением Французской революции, правительства ведущих го¬
сударств Европы были больше обеспокоены политической и соци¬
альной надежностью своих вооруженных сил, чем проведением во¬
енных реформ, а генералов в отсутствие «большой войны» заботили
лишь вопросы соблюдения иерархии, подчинения и предосторож¬
ности (характеристики, возведенные в принцип русским царем Ни¬
колаем I, любителем официальных парадов и грандиозных маршей).
Сторонние наблюдатели видели лишь внушительный размер рос¬
сийской армии и наличие постоянного массового рекрутского набо¬
ра и не обращали внимания на состояние военной логистики, общий
уровень подготовки офицерского состава и прочие моменты подоб¬
ного рода. Более того, российская армия не прекращала активно
проводить военные кампании на Кавказе и в Туркестане,*что начало
не на шутку беспокоить англичан в Индии. В итоге англо-российские
отношения в XIX веке стали еще более напряженными, чем в пре¬
дыдущем столетии1. Впечатляющим выглядело и подавление рос¬
сийскими войсками венгерской революции (1848-1849), и заявление
русского царя о том, что он готов направить 400-тысячную армию
для усмирения восстания в Париже, случившегося в это же время.
Вместе с тем значительная часть российской армии была привязана
к несению внутригарнизонной службы, исполнению «полицейских»
функций в Польше и Финляндии, а также патрулированию государ¬
ственных границ и поддержанию военных колоний. Оставшиеся же
войска нельзя было назвать эффективными. К примеру, из 11 тыс.
русских солдат, погибших во время венгерской кампании, тысяча че¬
ловек умерли от различных болезней, что было результатом плохой
работы тыловых и медицинских служб в армии2.
Крымская кампания (1854-1855) вскрыла всю шокирующую прав¬
ду об отсталости России. Царские войска оказались рассредоточе¬
ны. Операции союзного альянса на Балтике (серьезные, как никогда),
1 См. [276; 104, ch. 18; 1179, р. 2891F; 669, р. 61-84]. Об англо-русском противостоя¬
нии см. [436; 610; 608].
2 См. [276, р. 310-311].
268
а также угроза Вторжения шведов сковали на северных границах
200-тысячную русскую армию. Еще ранее военная кампания в Дунай¬
ских княжествах (Валахии и Молдавии) и усилившаяся вероятность
того, что Австрия перейдет от угроз к реальной интервенции, создали
опасную ситуацию в Бессарабии, на Западной Украине и в российской
части Польши. Значительных человеческих и материальных ресурсов
требовала и война с турками на Кавказе, как и защита российских тер¬
риторий на Дальнем Востоке1. Нападение англо-французской армии
на Крым переносило военные действия на проблемную территорию
России, и царская армия не могла с этим смириться.
На море Россия обладала достаточно внушительным флотом
во главе с опытными и знающими свое дело адмиралами, что позво¬
лило ему полностью разгромить более слабый турецкий флот при Си¬
нопе в ноябре 1853 года. Но после того как в драку вступили англо¬
французские флотилии, картина кардинально изменилась2. Русские
корабли в массе своей были построены из ели и были не пригодны
к плаванию в морских условиях, их огневая мощь также оставляла
желать лучшего, а их команды были плохо обучены. У французов и
англичан было намного больше паровых судов, часть которых могла
вести огонь шрапнельными снарядами и ракетами Конгрива. Кроме
того, у противников России было достаточно производственных мощ¬
ностей для постройки новых кораблей (в том числе десятки паровых
канонерских лодок), так что их преимущество по мере затягивания
войны только укреплялось.
А вот положение русской армии становилось все хуже. Следует
отметить, что простой пехотинец сражался очень хорошо, и Севасто¬
поль благодаря воодушевляющему руководству адмирала Нахимова
и техническому гению полковника Тотлебена мог держать долгую оса¬
ду. Но во всех других отношениях армия была небоеспособна. Конные
полки были безынициативны, а кавалерийские лошади годны только
для парадов (в этом смысле, надо сказать, нерегулярные части каза¬
ков выглядели намного лучше). Еще хуже дела обстояли с вооруже¬
нием русски* солдат. Их устаревшие кремневые ружья били всего на
200 ярдов, тогда как винтовки солдат союзных войск могли вести эф¬
фективный огонь с расстояния в 1 000 ярдов, и это приводило к тяже¬
лым потерям в стане русских.
1 Безусловно, лучшее исследование — [275]. Но см. также [1167; 1169].
2 См. [894, ch. 8].
269
Хуже всего, что даже перед лицом столь масштабной опасности
российская государственная система была не способна должным об¬
разом на нее отреагировать. Генералитет, погрязший в карьерных
интригах, не мог выработать единую стратегию, и это отражало об¬
щую некомпетентность царского правительства того времени. В лич¬
ном составе было слишком мало опытных и подготовленных офице¬
ров среднего ранга (тогда как в рядах прусской армии их находилось
предостаточно), и инициатива не приветствовалась. Самое удиви¬
тельное, что резервистов, которых можно было бы оперативно при¬
звать в случае возникновения чрезвычайной ситуации, в стране име¬
лось очень мало, так как переход на систему массовой краткосрочной
воинской службы подрывал крепостничество1. Существующий долго¬
срочный порядок призыва приводил, в частности, к тому, что в рус¬
ской армии состояло много возрастных солдат, но что еще хуже —
около 400 тыс. спешно набранных в начале войны новобранцев были
абсолютно неподготовленными: в войсках просто не хватало офице¬
ров, способных обучить их военному делу. Кроме того, отток такого
количества мужчин с рынка крепостного труда сильно бил по рос¬
сийской экономике.
Наконец, были слабые места и в вопросах логистического и эко¬
номического характера. В те времена к югу от Москвы и в помине не
существовало никаких железных дорог. Все доставлялось подводами.
Таким караванам приходилось преодолевать сотни миль по степям,
раскисающим в период весеннего таяния снегов и затяжных осенних
дождей. Кроме того, для лошадей в столь долгом пути требовалось
большое количество фуража (для транспортировки которого исполь¬
зовали дополнительно взятых лошадей). В итоге предпринимаемые
гигантские усилия давали непропорционально мизерный результат.
Союзные войска, а затем и подкрепление могли быть переброшены
по морю из Франции и Англии в Крым всего за три недели, тогда как
для доставки российских частей из Москвы на фронт порой требо¬
валось до трех месяцев. Также большую тревогу у русских вызывали
запасы вооружения. «В начале войны на складах находилось поряд¬
ка миллиона ружей, но к концу 1855 года их осталось всего 90 тыс.
А из 1656 полевых пушек в строю было только 253... Еще хуже дела
270
Считалось, что человек, прослуживший в армии два-три года, больше не мог оста¬
ваться рабом, поэтому намного безопаснее было каждый год набирать в рекруты
небольшую часть мужчин из числа крепостных, но на длительный срок.
обстояли с порохом и ядрами»1. Чем дольше длилась война, тем силь¬
нее росло превосходство союзных армий, а организованная англича¬
нами блокада не позволяла русской армии импортировать новое во¬
оружение.
Но это было не единственным следствием блокады. Россия также
практически лишилась возможности экспортировать зерно и другие
товары (за исключением отправляемых по суше в Пруссию), а значит,
и серьезного источника финансирования войны, что в итоге повлекло
за собой активное наращивание государственного долга. Военные рас¬
ходы, составлявшие даже в мирное время порядка 75% доходов госу¬
дарства, с примерно 220 млн в рублей в 1853 году возросли в военные
1854-1855 годы почти до 500 млн. Для частичного покрытия дефицита
российское казначейство заимствовало средства в Берлине и Амстер¬
даме, что привело к падению курса рубля; оставшуюся же часть было
решено покрыть за счет дополнительного выпуска бумажных денег, что
вызвало огромную инфляцию и рост крестьянских волнений. Пред¬
принятые ранее смелые попытки министерства финансов перейти на
рубль, обеспеченный серебром, и запретить выпуск простых векселей
(разрушивших сбалансированную финансовую систему России за вре¬
мя войны с Наполеоном, кампаний в Персии и Турции и подавления
мятежей в Польше) в связи с Крымской войной сошли на нет. Если бы
Россия продолжила бесплодную борьбу, от чего предостерегали мно¬
гие выступающие на совещании с участием царя 15 января 1856 года,
государство бы стало банкротом2. Переговоры с великими державами
были единственным способом избежать катастрофы.
Однако это не означает, что для союзных армий Крымская война
прошла без каких-либо последствий. Таких тоже оказалось немало.
Самое интересное, что в наименьшей степени пострадала Франция,
которая на сей раз смогла извлечь выгоду из собственного «гибрид¬
ного» состояния: она была менее отсталой в промышленном и эко¬
номическом плане, чем Россия, и при этом более милитаризованной,
чем Великобритания. Войска, отправленные на восток под коман¬
дованием маршала Сент-Арно, были хорошо вооружены, закалены
в боях в Северной Африке и привычны к участию в зарубежных
кампаниях, их системы тылового и медицинского обеспечения были
1 Подробнее см. [275; 1167; 1179, р. 319fF; 117, р. 183ff] и очень хороший краткий
анализ в [77, р. 68-80], откуда и была взята цитата для данной книги.
2 [77, р. 72-74; 1179, р. 248; 1005, р. 85-87].
максимально эффективны для середины XIX века, так что француз¬
ских офицеров по-настоящему изумляли переполненные обозы их
менее опытных британских коллег. Французские экспедиционные
войска были, безусловно, самыми многочисленными и сыграли ре¬
шающую роль в ответственные моменты войны. В какой-то степени
они восстановили свою былую воинскую славу времен Наполеона.
Однако к концу кампании Франция начала демонстрировать при¬
знаки напряженности. Хотя это была богатая страна, ее правительству
в поиске средств приходилось конкурировать с железнодорожными
компаниями и прочими представителями бизнеса, жаждущими полу¬
чить финансирование в Credit Mobilier и других банках. Золото утека¬
ло в Крым и Константинополь, вызывая рост цен в стране, а плохие
урожаи не способствовали сохранению стабильности в экономике.
Хотя полные данные о военных потерях (100 тыс. человек) не были об¬
народованы, изначально возникший энтузиазм французов в отноше¬
нии войны быстро угас. Массовые выступления против роста инфля¬
ции подкрепляли распространившееся после падения Севастополя
мнение, что продолжение войны выгодно лишь англичанам, пресле¬
довавшим собственные эгоистичные и честолюбивые цели1. К тому
времени Наполеон III и сам уже склонялся к сворачиванию военных
действий: Россию «отчитали», престиж Франции был восстановлен
(а знаменательная международная мирная конференция в Париже
в дальнейшем еще и повысит его), и, что важно, активное участие в чер¬
номорском конфликте не слишком сильно отвлекло страну от решения
германских и итальянских вопросов. Даже если существенно перекро¬
ить карту Европы в 1856 году не удалось, Наполеон определенно чув¬
ствовал, что перспективы Франции теперь намного благоприятнее,
чем за все время после событий Ватерлоо. В течение следующего за
окончанием Крымской войны десятилетия разногласия в «Европей¬
ском концерте» способствовали поддержанию этих иллюзий.
В свою очередь, англичане не были удовлетворены результатами
Крымской войны. Несмотря на определенные реформы, армия по-
прежнему оставалась отголоском эпохи Веллингтона, к тому же ее
главнокомандующий 1-й барон Реглан во время войны на Пиреней¬
ском полуострове состоял адъютантом при будущем фельдмаршале и
премьер-министре. Кавалерия была в полном порядке, но ее зачастую
неправильно использовали (и не только под Балаклавой), к тому же
1 См. [77, р. 25-31].
272
ее очень трудно было развернуть при осаде Севастополя. Мало того,
что англичанам пришлось иметь дело с бывалыми русскими солдата¬
ми, они оказались плохо приспособлены к условиям крымских дож¬
дей и зимних холодов, армейское медицинское обеспечение было бес¬
сильно остановить масштабное распространение в войсках дизентерии
и холеры, наземного транспорта не хватало. Все это приводило к не¬
оправданным значительным потерям и военным неудачам, вызывав¬
шим у жителей острова негодование. Еще больше затрудняло дело то,
что английская армия, как и русская, состояла из солдат, призванных
на длительный срок и годных в основном для гарнизонной службы.
В итоге у нее не было в резерве обученных солдат, которых можно
было бы призвать в военное время. Но если русские по крайней мере
могли насильственно набрать сотни тысяч новых рекрутов, то у либе¬
ральной Великобритании такой возможности не было, что ставило ее
правительство в неловкое положение и заставляло активно завлекать
в армию иностранных наемников, чтобы за их счет восполнить нехват¬
ку в своих войсках в Крыму. И пока англичане оставались партнером
французов, у легендарного королевского флота не было ни единого
шанса упрочить победы Нельсона, так как противник благоразумно
увел свои корабли в хорошо защищенные гавани1.
Здесь можно упомянуть взрыв общественного недовольства в Ве¬
ликобритании после печально известных разоблачений лондонской
Times, обвинившей правительство в военной некомпетентности и
ужасном положении больных и раненых солдат в Крыму. Это не толь¬
ко привело к определенным переменам в министерстве, но и вызвало
серьезные дебаты относительно трудностей, с которыми сталкивается
«либеральное государство во время войны»2. Более того, оказалось,
что все, что раньше англичане считали своими сильными сторона¬
ми: низкий уровень влияния правительства, малочисленная импер¬
ская армия, уверенность в собственном могуществе на море, ставка
на гражданские свободы и свободную прессу, власть парламента и
отдельных министров, — легко обернулось слабостями, когда страна
ввязалась в масштабную, длительную военную операцию с сильным
противником.
Британским ответом на эту проверку на прочность (как и аме¬
риканской реакцией на войны в XX веке) стало ассигнование армии
1 [Ibid, р. 3Iff; 64, р. 283-291; 1215, ch. 4; 475, ch. 10].
2 [29].
273
огромных сумм как попытка восполнить былое пренебрежение к ее
нуждам. И голые цифры военных расходов воюющих сторон в зна¬
чительной степени помогают объяснить итоги военного конфликта
(см. табл. 11).
Таблица 11
Военные расходы государств — участников Крымской войны1
(млн фунтов стерлингов)
1852 г.
1853 г.
1854 г.
1855 г.
1856 г.
Россия
15,6
19,9
31,3
39,8
37,9
Франция
17,2
17,5
30,3
43,8
36,3
Великобритания
10,1
9,1
76,3
36,5
32,3
Турция
2,8
?
?
3,0
?
Сардиния
1,4
1,4
1,4
2,2
2,5
Но даже после того как Великобритания бросилась исправлять
ситуацию, ей не удалось в кратчайшие сроки создать все необходимые
атрибуты силы. Можно было увеличить в разы военные расходы, за¬
казать сотни кораблей на паровой тяге, завалить к 1855 году экспе¬
диционный корпус палатками, одеялами и боеприпасами, воинствен¬
но настроенный Палмерстон мог отстаивать необходимость полного
разгрома Российской империи, но малочисленная британская армия
мало что могла сделать, если Франция склонялась к миру, а Австрия
сохраняла нейтралитет, — как в точности и произошло спустя не¬
сколько месяцев после падения Севастополя. Для продолжения вой¬
ны в одиночку англичане и британская политэкономия должны были
стать намного более «милитаризованными», но необходимые для это¬
го расходы были слишком велики для руководства страны, которое
к тому времени на фоне стратегических, конституционных и эконо¬
мических проблем, возникших в результате Крымской войны, уже на¬
ходилось в непростом положении1 2. Англичане хотя и были обмануты
в своих ожиданиях блестящей победы, хотели мира. Все это в итоге
вызвало у многих европейцев (особенно у французов, австрийцев
и русских) определенные подозрения относительно целей Лондона
1 Цифры взяты из Correlates of War.
2 См. [29] и ср. с [1153; 77], а также [1062, р. 157ff], где автор уделяет слишком много
внимания воинственному тону Палмерстона.
274
и его благонадежности, а британскую общественность еще больше
отвратило от желания вмешиваться в контитентальную политику.
В то время как наполеоновская Франция в 1856 году оказалась в самом
центре европейской политической арены, Великобритания активно
дрейфовала к ее окраине, чему способствовали Индийское народное
восстание (1857) и внутренние реформы.
Если уж для англичан Крымская война стала потрясением, то ка¬
ково пришлось России, получившей сильный удар по своему былому
могуществу и самооценке — не говоря уже о понесенных 480-тысяч¬
ных потерях. «Мы не можем больше себя обманывать, — категориче¬
ски заявил великий князь Константин Николаевич. — Мы и слабее и
беднее ведущих мировых держав, и беднее не только с точки зрения
материальных, но и интеллектуальных ресурсов, особенно в вопросах
государственного управления»1. Это подвигло русских государствен¬
ных реформаторов к проведению целого ряда радикальных измене¬
ний, в первую очередь к отмене крепостного права. Кроме того, при
Александре II строительство железных дорог и индустриализация по¬
лучили гораздо более существенную поддержку, чем это было в эпоху
правления его отца. Начиная с 1860-х годов особую активность можно
было наблюдать в таких сферах, как добыча угля, чугуно- и сталели¬
тейное производство, масштабные проекты по созданию инженерных
коммуникаций, строительство крупных промышленных предприя¬
тий. Статистические данные, приводимые в трудах по экономической
истории России, на первый взгляд выглядят достаточно внушитель¬
ными2.
Впрочем, как всегда, достаточно посмотреть на ситуацию под
другим углом — и мы придем к другому заключению. Могла ли подоб¬
ная модернизация идти в ногу (не говоря уже о том, чтобы опережать)
со значительным ежегодным приростом бедного, необразованного
крестьянского населения? Сравнимо ли это было со взрывным ростом
объемов выплавки стали и чугуна и масштабов производства в Уэст-
Мидлендсе, Руре, Силезии и Питсбурге в последующие два десятиле¬
тия? Могла ли Россия даже со своей реорганизованной армией идти
вровень с «революционными преобразованиями в военном деле», ко¬
торые Пруссия готовилась вот-вот представить всему миру и которые
были призваны продемонстрировать всем, что такое качественные
1 [771, р. 21]. См. также [106].
2 См. [912; 715, ch. 10; 1179, pt. 4; 371, ch. 5; 118, pt. 2].
275
и количественные составляющие военной мощи государства? Отве¬
ты на все эти вопросы разочаровали бы любого русского национа¬
листа, который слишком хорошо знал, насколько сильно сдала свои
позиции его страна на международной политической арене в сравне¬
нии с 1815-1848 годами.
Гражданская война в США
Как упоминалось выше, эксперты в области мировой политики,
начиная с Токвиля, считали, что параллельно с ростом могущества
Российской империи активно набирали силы и Соединенные Штаты.
Безусловно, все признавали, что это были два принципиально раз¬
ных по политической культуре и устройству государства, но равные
с точки зрения потенциального мирового могущества: их роднили
большие размеры, «открытость» и подвижность границ, быстро¬
растущее население и почти нетронутые ресурсы1. Многое из этого
следует считать справедливым, и все-таки стоит отметить*, что в тече¬
ние всего XIX века между Соединенными Штатами и Россией.сохра¬
нялись и важные различия экономического характера, оказывавшие
все большее влияние на их мощь. Первое касалось общей численности
населения, хотя разрыв между 1816 годом (Россия — 51,2 млн, США —
8,5 млн) и 1860-м (соответственно 76 и 31,4 млн) значительно сокра¬
тился. Еще важнее указать на особые черты этого населения: если
в России подавляющее большинство составляли крепостные с низкими
доходами и низким уровнем производительности, то в США — ферме¬
ры и жители быстрорастущих городов2 с высоким уровнем жизни и об¬
щим объемом производимой продукции, соотносимым с показателями
других стран. Уже в 1800 году уровень зарплат в стране был прибли¬
зительно на треть выше, чем в Западной Европе, и это превосходство
сохранялось, если не увеличивалось, на протяжении всего столетия.
Несмотря на большой приток иммигрантов из Европы в 1850-х годах,
доступность земель на западе и не прекращавшийся промышленный
рост привели к нехватке рабочих рук, что вылилось в рост заработ¬
ной платы, побудивший, в свою очередь, промышленников активно
инвестировать в трудосберегающие машины, стимулировавшие рост
1 См. [333, ch. 3-4; 456, vol. 1, ch. 3-4].
2 За исключением рабов-негров и до сих пор относительно многочисленных пред¬
ставителей индейских племен.
276
производительности труда в стране. Изолированность молодой рес¬
публики от европейской арены борьбы за власть, а также установлен¬
ный британским флотом (а не доктриной Монро) санитарный кордон,
призванный отделить Старый Свет от Нового, означали, что единствен¬
ной угрозой для будущего процветания Соединенных Штатов могла
быть только сама Великобритания. Однако несмотря на тяжелые вос¬
поминания о 1776 и 1812 годах и пограничных спорах на северо-западе1,
англо-американская война была маловероятна. Поток капиталов и про¬
мышленной продукции из Великобритании в США и американского
сырья (в первую очередь хлопка) в обратном направлении связывал эти
два государства как никогда прежде и стимулировал рост американ¬
ской экономики. В итоге вместо того, чтобы тратить огромные деньги
на поддержание своей обороноспособности, стратегически защищен¬
ные Соединенные Штаты могли направить свои (и британские) финан¬
совые ресурсы на развитие собственного огромного экономического
потенциала. Ни конфликт с индейцами, ни война с Мексикой (1846)
не вызвали оттока инвестиций.
Таким образом накануне Гражданской войны, разразившейся
в апреле 1861 года, Соединенные Штаты уже являлись экономическим
гигантом, хотя их оторванность от Европы, сосредоточенность на вну¬
треннем развитии (а не на внешней торговле), а также непростой при¬
родный ландшафт отчасти маскировали этот факт. Объем выпуска
продукции обрабатывающей промышленности США в 1860 году был
еще значительно меньше, чем в Великобритании, но страна по это¬
му показателю уже оставила позади Германию и Россию и готовилась
обойти Францию. В 1860 году США с численностью населения, состав¬
лявшей лишь 40 % российского, имели при этом городского населения
в два с лишним раза больше, производили 830 тыс. тонн чугуна в год
против 350 тыс. тонн в России, потребляли в пятнадцать раз больше
современных видов энергоресурсов, протяженность же североаме¬
риканских железных дорог в тридцать раз превосходила российские
(и даже в три^раза — британские). Но при этом регулярные силы Со¬
единенных Штатов насчитывали не более 26 тыс. человек, что было
несравнимо с гигантской 862-тысячной российской армией2. Диспро¬
порция между экономическими и военными показателями этих двух
1 Хорошо описано в [ 136].
2 Correlates of War; данные по протяженности железных дорог см. [1104, р. 152].
См. также [87, р. 56ff].
государств, возможно, никогда не была столь поразительной, как
в этой точке истории.
Конечно, уже на следующий год Гражданская война начала вно¬
сить свои коррективы в размеры национальных ресурсов, которые
американцы были готовы потратить на военные цели. Истоки и при¬
чины данного конфликта не являются предметом обсуждения данной
книги, однако следует отметить, что, поскольку лидеры обоих лагерей
были настроены на борьбу до победного конца и способны привлечь
в свои ряды сотни тысяч сторонников, все указывало на длительное
противостояние. Этому благоприятствовали и значительные рас¬
стояния: «фронт» растянулся от восточного побережья Вирджинии
до долины реки Миссисипи и даже дальше — до штатов Миссури и
Арканзас, большая часть территории которых была покрыта лесами,
горами и болотами. Не меньшие трудности возникли у Севера с орга¬
низацией морской блокады портов своего противника, которая требо¬
вала постоянного патрулирования береговой линии на значительном
пространстве, равном по протяженности расстоянию от Гамбурга до
Генуи. Другими словами, сокрушить Юг было чрезвычайно трудной
задачей как с военной точки зрения, так и с позиции тылового обес¬
печения, особенно для страны, чья армия была смехотворно мала и не
имела опыта ведения широкомасштабных операций.
И хотя это были четыре года изматывающей и кровавой войны
(Союз потерял примерно 360 тыс. человек, а Конфедерация — 258 тыс.)1,
они катализировали скрытую военную мощь и сделали из Соединен¬
ных Штатов (по крайней мере, на короткое время) самую милита¬
ризованную страну в мире до всеобщей демобилизации в 1865 году.
От добровольных формирований в самом начале войны обе стороны
пришли к созданию армий, которые комплектовались на основе всеоб¬
щей воинской повинности, имели на воружении современную нарез¬
ную артиллерию и стрелковое оружие, выносили долгие осадные опе¬
рации в северной Вирджинии, перебрасывались в массовом порядке
по железной дороге на западный театр военных действий, применяли
телеграф для связи со штабом и опирались на ресурсы мобилизован¬
ной военной экономики. Кроме того, впервые в военных операциях
Примерно треть из них погибли на поле боя, остальные же в большинстве своем
от болезней. Общая цифра погибших и умерших от ран и болезней составляет
приблизительно 620 тыс. человек, что было больше, чем суммарные потери США
в Первой и Второй мировых и в Корейской войнах, при значительно меньшей
численности населения.
278
на море были использованы броненосцы, вращающиеся орудийные
башни, торпеды и мины, а также рейдеры для нападения на торговые
суда. Гражданская война в США больше, чем Крымская или военные
кампании Пруссии по объединению Германии, имеет право имено¬
ваться первой по-настоящему индустриальной «тотальной войной»,
предвестником кампаний XX века, поэтому следует остановиться на
причинах победы Севера.
Первой и наиболее очевидной причиной (при условии равной воли
к победе каждой из сторон) было непропорциональное соотношение
ресурсов и населения. Возможно, у Юга и правда существовало опре¬
деленное моральное преимущество, так как это была борьба за суще¬
ствование и в основном на своей территории; Конфедерация могла
поставить под ружье большее количество «белых граждан», умеющих
стрелять и ездить верхом, у нее было достаточно опытных генералов,
и она в течение долгого времени импортировала оружие, боеприпа¬
сы и пр.1 Но все это не могло компенсировать в полной мере огром¬
ный разрыв между Севером и Югом в численности населения. Если
на территории Союза проживало примерно 20 млн человек (только
«белого» населения), то у конфедератов было всего 6 млн. Более того,
количество первых постоянно росло за счет иммигрантов (с 1861 по
1865 год на Север прибыло более 800 тыс. выходцев из других стран),
а в 1862 году было принято решение о формировании войск из числа
негритянского населения, на что Юг смог решиться лишь в последние
месяцы войны. Приблизительно 2 млн человек прошли службу в ар¬
мии Союза, численность которой на пике в 1864-1865 годах доходила
до 1 млн, тогда как через армию Конфедерации прошло лишь 900 тыс.
человек, а максимальная численность войск не поднималась выше
464,5 тыс. (это было в конце 1863 года, после чего она постепенно на¬
чала сокращаться).
Но и это нельзя считать абсолютными цифрами. Для того чтобы
собрать такую большую армию, Юг рисковал лишить свое сельское
хозяйство, шаЛы и литейные заводы рабочих рук, ставя таким об¬
разом под угрозу уже и так весьма сомнительную способность выдер¬
жать затяжную войну. Фактически с самого начала конфедераты были
экономически не готовы к войне. В 1860 году на территории Севера
Существует огромное множество работ по Гражданской войне в США. На мой
взгляд, наиболее полезными можно считать следующие: [524; 979; 882, ch. 6-7;
1338, ch. 10-11; 1087, р. 175-194; 9, р. 62-82].
279
располагалось 110 тыс. производственных предприятий, а на Юге —
всего 18 тыс. (многие из которых были технологически связаны с Се¬
вером и привлекали оттуда квалифицированные кадры); Конфедера¬
ция произвела лишь 36,7 тыс. тонн чугуна в чушках, тогда как только
заводы Пенсильвании выплавили 580 тыс. тонн металла; штат Нью-
Йорк произвел товаров на сумму почти $300 млн — в четыре с лиш¬
ним раза больше, чем штаты Вирджиния, Алабама, Луизиана и Мис¬
сисипи вместе взятые. Столь значительная разница в экономической
базе воюющих сторон все больше и больше влияла на эффективность
ведения военных действий.
Например, вследствие того, что у Юга не хватало винтовок (имев¬
шиеся в основном были захвачены в сражении при Харпере-Ферри),
конфедератам приходилось полагаться на импорт вооружения. В свою
очередь, Север активно расширял собственное оружейное производ¬
ство и выпустил почти 1,7 млн винтовок. Сеть железных дорог Севера
(протяженностью приблизительно в 35 тыс. километров), развора¬
чивающихся с востока на юго-запад подобно вееру, во время войны
поддерживалась в хорошем состоянии и даже расширялась. Тогда
как всего 14,5 тыс. километров путей на Юге из-за нехватки локомо¬
тивов и подвижного состава постепенно приходили в упадок. То же
самое и в отношении флота: ни одна из сторон в начале конфликта
не обладала явным превосходством на море, однако Юг, не имев¬
ший заводов по производству судовых машин, которых на Севере
было несколько десятков, оказался в явно невыгодном положении.
И хотя, чтобы утвердить свое господство на море, Союзу понадоби¬
лось определенное время, в течение которого конфедераты получали
из Европы необходимые боеприпасы и амуницию, а рейдеры южан
наносили ощутимый урон торговому флоту Севера, — удавка вокруг
южных портов все же медленно, но верно затягивалась. К декабрю
1864 года флот Союза имел 671 военное судно, из которых 236 кора¬
блей на паровой тяге были построены уже за годы войны. Благодаря
своей военно-морской мощи Север взял под контроль и большие су¬
доходные реки, особенно в районе Миссисипи и Теннесси. Это был
пример успешного использования совместно железнодорожного и
водного транспорта для продвижения Союза на западном театре во¬
енных действий.
Наконец конфедераты поняли, что война им больше не по карману.
Их главным источником доходов в мирное время был экспорт хлоп¬
ка. После прекращения торговли и отказа (к великому разочарованию
280
Юга) европейских стран вмешаться в конфликт у них не осталось
иных способов компенсировать потери. На Юге было слишком мало
банков, как и ликвидного капитала, а налогообложение земельных
участков и рабов не приносило достаточно средств, так как война не¬
гативно отражалась на их производительности. Внешние заимство¬
вания помогали мало, а без иностранной валюты или драгоценных
металлов трудно было оплачивать импортные поставки жизненно
важных товаров. У казначейства Конфедерации просто не оставалось
иного выхода, как включить печатный станок. В итоге «избыточная
денежная масса на фоне серьезной нехватки товаров широкого по¬
требления стала причиной необузданной инфляции»1. Это в значи¬
тельной степени охладило желание населения продолжать борьбу.
В свою очередь, у Севера проблем с деньгами не было: на войну шли
как собираемые налоги, так и кредитные средства. Печатание же дол¬
ларов в определенной степени даже стимулировало промышленный
и экономический рост. Удивительно, что во время войны Союз пере¬
жил очередной рост производительности, и не только в производстве
боеприпасов, строительстве железных дорог или создании броне¬
носцев, но и в сельском хозяйстве. К концу войны солдаты на Севе¬
ре, возможно, имели лучшее снабжение, чем любая друга армия мира
за всю историю. Если здесь и формировался некий американский под¬
ход к участию в военных конфликтах (или, как выразился профессор
Вейгли, «американский стиль войны»2), то именно в мобилизации и
развертывании Союзом своего огромного промышленного и техно¬
логического потенциала для сокрушения врага просматриваются пер¬
вые признаки его проявления.
Если все вышесказанное слишком похоже на детерминированное
объяснение исхода конфликта, маятник которого, казалось, все четы¬
ре года колебался то в одну, то в другую сторону, тогда, пожалуй, сле¬
дует немного подробнее остановиться на главной стратегической про¬
блеме Юга. Учитывая разницу в размерах и численности населения,
у конфедерате^ не было возможности победить Север; единственное,
что они могли сделать, это ослабить армию врага и сломить его волю,
заставив отказаться от политики принуждения и принять требова¬
ния Юга (относительно рабовладения или отделения, а возможно,
и того и другого). Подобная стратегия имела бы определенные шансы
1 [882, р. 155].
2 [1339; 882].
281
на успех, если бы жители приграничных штатов Мэриленд и Кентук¬
ки большинством голосов выразили свое желание присоединиться
к Конфедерации, но этого не произошло. Огромной поддержкой мог¬
ла бы в этом случае стать и интервенция иностранных государств,
в первую очередь Великобритании. Однако предполагать такой вари¬
ант — значит не знать политических приоритетов англичан в начале
1860-х годов1. За исключением же этих двух возможностей, способных
сместить баланс сил в сторону Юга, конфедератам оставалось лишь
упорно сопротивляться натиску Севера и надеяться на то, что севе¬
ряне когда-нибудь устанут от войны. А это обещало затяжной кон¬
фликт, и чем дольше стороны воевали, тем сильнее становился Союз,
мобилизуя все больше ресурсов, увеличивая производство вооруже¬
ния и боеприпасов, закладывая на верфях сотни военных кораблей и
затягивая все сильнее удавку на шее Юга — ужесточением блокады
на море, усилением давления на севере Вирджинии, кампаниями на
западе, маршем генерала Шермана по территории противника. Раз¬
рушение экономики, упадок моральных сил и истощецие военных
ресурсов привело к тому, что к началу 1865 года численность армии
южан сократилась до 155 тыс., и у Конфедерации не оставалось друго¬
го выбора, как капитулировать.
Объединение Германии
Хотя Гражданская война в США и находилась под пристальным
вниманием европейских военных наблюдателей2, но в силу ряда осо¬
бенностей (отдаленность, дикая местность, внутригосударственный
характер конфликта) она в меньшей степени интересовала Европу,
чем то, что происходило внутри нее в 1860-х годах. А там Крымская
война не только подорвала устаревшую модель дипломатии «Кон¬
церта», но и заставила каждую из «фланговых» держав держаться по¬
дальше от дел центра. России требовались годы, чтобы оправиться от
своего унизительного поражения. Великобритания предпочла скон¬
центрироваться на своих островных и имперских вопросах. И таким
образом, в европейских делах доминирующую роль, как потом оказа¬
лось искусственно, начала играть Франция. Пруссию, при Фридрихе
1 Краткое описание данной позиции см. в [137, р. 90-96], а более подробное — в [4].
2 См. [794].
282
Вильгельме IV остававшуюся во время Крымской войны в стороне,
теперь сотрясали конституционные споры между его преемником
Вильгельмом I и прусским парламентом, особенно по вопросу ре¬
формы армии. В свою очередь, Габсбургская империя продолжала
попытки решить проблему сохранения своих итальянских интересов
в отношениях с Пьемонтом и немецких интересов — с Пруссией и од¬
новременно погасить недовольство венгров у себя дома. При этом все
вопросы были тесно связаны между собой.
Франция же, наоборот, при Наполеоне III казалась сильной и уве¬
ренной в своих силах. Банки, железные дороги и промышленность
начиная с 1850-х годов переживали бурное развитие. Ее колониаль¬
ные владения в западной части Африки, в Индокитае и Тихом океане
расширялись. Французский флот тоже увеличивался в размерах, что
порой (например, в 1859 году) вызывало определенную тревогу по ту
сторону Ла-Манша. В военном и дипломатическом отношении Фран¬
ция, похоже, стала играть роль решающей третьей силы при решении
любого вопроса — будь то немецкий или итальянский. Это наглядно
продемонстрировал конфликт 1859 года, когда Франция в скоротеч¬
ной войне с Австрией стремительно вторглась во владения Пьемонта1.
Но как бы ни были важны битвы при Мадженте и Сольферино
для того, чтобы принудить Габсбургскую империю отдать Ломбар¬
дию, от внимательных наблюдателей в 1859 году не ускользнуло, что
причиной этих побед была по большей части военная несостоятель¬
ность Австрии, а не французский военный гений (и уж точно не
Пьемонта!). У французской армии действительно были определен¬
ные преимущества — например, у нее было больше винтовок, чем
у Австрии, что стало причиной многочисленных жертв последней,
приводивших императора Франца Иосифа в отчаяние. Вместе с тем
Франция тоже испытывала большие трудности: не хватало медика¬
ментов и боеприпасов, постоянно срывались сроки мобилизации
населения, а способности Наполеона III как правителя и полководца
находились под большим вопросом. Но в тот момент это не игра¬
ло особой роли, так как габсбургская армия была намного слабее
французской, а генерал Ференц Дьюлаи в роли командующего был
еще хуже Наполеона III2. В конце концов, боеготовность — понятие
1 О внешнеполитическом положении в Европе после Крымской войны см. [148,
р. 88ff; 13, р. 94ff; 914; NCMH, vol. 10, ch. 10, р. 268ff; 1264, р. 83ff].
2 См. [1107, р. 52ff].
283
относительное, что стало очевидно чуть позже, когда габсбургские
войска смогли легко разобраться с итальянцами на суше (в битве
при Кустоце, 1866) и на море (в битве при Лиссе в том же году). При
этом австрийцы были не способны одолеть ни Францию, ни Прус¬
сию, ни Россию. Но логически это означало, что и Франция не мог¬
ла считаться автоматически сверхдержавой в будущем конфликте
против другого противника. Исход войны мог зависеть от различий
в уровне военного руководства, систем вооружения и производ¬
ственной базы каждой из сторон.
Учитывая, что все это происходило в 1850-1860-е годы, техно¬
логический прорыв, вызванный промышленной революцией, впер¬
вые оказал свое влияние на ход военных действий, и неудивитель¬
но, что вооруженным силам теперь повсюду приходилось решать
оперативные вопросы, с которыми они до сих пор не сталкивались.
Что теперь играет в битве решающую роль — пехота с ее новыми
казнозарядными ружьями или артиллерия с недавно появившими¬
ся переносными стальными пушками? Насколько сильно влияет на
управление военной операцией наличие железнодорожного сообще¬
ния и телеграфа? Атакующая или обороняющаяся армия получают
наибольшие преимущества от появления новых технологий ведения
войны?1 Самым правильным здесь было бы, конечно, сказать, что
все зависит от обстоятельств. Исход битвы зависит не только от на¬
личия нового вооружения, но и от особенностей местности, где про¬
изошло столкновение сторон, от моральной и тактической готов¬
ности войск, от эффективности систем снабжения и бесконечного
множества других факторов. Невозможно было предвидеть заранее,
как могут сложиться обстоятельства, поэтому ключевым фактором
было грамотное и гибкое военно-политическое управление, в том
числе и военными средствами, при изменяющихся условиях. И здесь
ни Габсбургская империя, ни даже Франция не могли сравниться
с Пруссией.
Прусская «военная реформа» 1860-х годов, которая вскоре, по сло¬
вам Бенджамина Дизраэли, переросла в «германскую революцию»
в Европе, опиралась на несколько взаимосвязанных составляющих.
Прежде всего на уникальную систему краткосрочной военной служ¬
бы, которую «протолкнул» новый король Вильгельм I со своим воен¬
ным министром, несмотря на сопротивление противников из стана
1 См. [819, ch. 7; 521; 1241, ch. 8; 1087, ch. 6; 1187; NCMH, vol. 10, ch. 12; 449, pt. 2-3].
284
либералов. Новая система предполагала трехлетнюю действительную
службу, затем еще четыре года в резерве, после чего солдат перехо¬
дил в категорию ландвер1. Таким образом, прусская армия состояла из
представителей разного срока семилетнего призыва2. Ввиду того что
любые замены были запрещены, а ландвер мог взять на себя большин¬
ство гарнизонных и «тыловых» обязанностей, такая система позволи¬
ла Пруссии создать намного более многочисленную армию первого
эшелона (исходя из численности населения страны), чем любая другая
великая держава. И здесь важную роль играли достаточно высокий
уровень образованности населения, как минимум имеющего началь¬
ное образование (по мнению большинства экспертов, быстро расши¬
ряющаяся система краткосрочной военной службы была бы вряд ли
реализуема в стране неграмотных крестьян), и превосходная органи¬
зация, необходимая, чтобы управлять таким большим количеством
людей. В конце концов, мало было бы проку от привлечения в ряды
армии полумиллиона или даже миллиона человек, если бы страна
была не способна их соответствующим образом подготовить, одеть,
вооружить, накормить и доставить к месту сражения. И если бы ко¬
мандующий армией не мог нормально взаимодействовать и управ¬
лять этими огромными массами, то вся организация была бы лишь
бездумным расходованием человеческих и прочих ресурсов.
Центром управления этими силами стал прусский генеральный
штаб, созданный «с нуля» в начале 1860-х годов, чтобы быть «мозгом
армии» под руководством гениального Мольтке-старшего. До насто¬
ящего времени большинство армий в мирное времени состояли из
боевых частей, которые поддерживались интендантскими, инженер¬
ными и прочими подразделениями. Окончательное же формирование
(наполнение личным составом) армии происходило лишь с началом
кампании и назначением военного руководства. В прусском варианте
Мольтке привлек в свои войска самых лучших выпускников военной
академии и научил их планировать кампании и быть всегда готовы¬
ми к любым возможным вооруженным конфликтам. Планы операций
разрабатывались задолго до начала военных действий и периодически
подвергались ревизии; результаты командно-штабных игр и манев¬
ров, как и прошлые кампании и операции других держав, тщательно
1 Ландвер — категория военнообязанных запаса второй очереди, призываемых
только на период войны. — Примеч. пер.
2 А также первогодников ландвера.
285
изучались. Для обеспечения своевременной доставки войск и боепри¬
пасов к месту назначения было создано специальное подразделение,
отвечающее за управление прусскими железными дорогами. Кроме
того, штаб Мольтке попытался научить офицеров управлять боль¬
шими массами людей (как отдельным корпусом, так и целой армией),
способными передвигаться и воевать независимо друг от друга, но
готовыми в любой момент сойтись вместе для решающего сражения.
В случае отсутствия связи со штаб-квартирой Мольтке, расположен¬
ной в тылу, у генералов всегда оставалось право брать инициативу на
себя и действовать согласно заранее определенным правилам.
Вышесказанное, конечно, представляет собой идеализированную
модель. Прусская армия не была столь замечательной и испытывала
немало проблем во время реальных военных столкновений даже по¬
сле реформ начала и середины 1860-х годов. Многие из командиров
частей игнорировали советы Мольтке и совершали необдуманные
атаки или путали их направление. В качестве примера можно приве¬
сти Австрийскую кампанию 1866 года, где прусская армия допустила
огромное количество грубейших ошибок1. То же самое и на тактиче¬
ском уровне: приведшая к тяжелым потерям лобовая атака прусских
гвардейцев при Сен-Прива — Гравелот в 1870 году представляет собой
образец полнейшей глупости. Само наличие железнодорожной систе¬
мы поставок еще не являлось гарантией успеха; зачастую огромные
запасы формировались вблизи границ, в то время как армии, которые
остро нуждались в них, были уже далеки от оборонительных рубежей.
При этом нельзя было сказать, что прусский научный подход к плани¬
рованию гарантировал войскам наилучшее вооружение. В 1866 году
австрийская артиллерия, безусловно, доказала свое превосходство
над любой другой, но в 1870 году французская игольчатая винтовка
системы Шасспо была значительно лучше прочих.
Но главное состояло не в том, что прусская система не была лише¬
на изъянов, а в том, что генштаб тщательно изучал все допущенные
ошибки и в соответствии с этим корректировал подготовку, органи¬
зацию, обеспечение и использование вооружения. Когда в 1866 году
обнаружилась слабость имевшейся артиллерии, прусская армия тут
же перешла на новые пушки Круппа, заряжавшиеся с казенной части, * Об1 О военно-техническом развитии Пруссии см. [339, р. 75ff; 1187; 1241, р. 98ff|.
Об ошибках, совершенных в 1866 г., см. [259, ch. 4; 256]. О ситуации в Австрии
см. [1107, р. 66ff].
которые хорошо проявили себя уже в 1870 году. После возникновения
серьезных задержек с поставками для улучшения железнодорожной
системы была создана новая организация. Наконец, ставка Мольтке
на развертывание нескольких полноценных армий, которые могли бы
действовать самостоятельно, но при необходимости приходить друг
другу на помощь, означала, что даже если одна армия будет разбита
(как это произошло во время австро-прусской и франко-прусской
войн), это не приведет к крушению веей кампании1.
Таким образом, быстрая победа над австрийцами летом 1866 года,
которую мало кто из наблюдателей ожидал от Пруссии, была резуль¬
татом целого ряда факторов. Хотя Ганновер, Саксония и другие севе¬
рогерманские государства встали на сторону Габсбургской империи,
дипломатия Бисмарка гарантировала, что ни одна из великих держав
не вмешается в противостояние (по крайней мере, на начальном эта¬
пе). В свою очередь, это позволило Мольтке отправить три армии раз¬
ными горными маршрутами, чтобы в итоге они соединились на рав¬
нинах Богемии и атаковали австрийцев у деревни Садова (Кениггрец).
Теперь, по прошествии времени, исход кажется слишком предсказуем.
Как минимум четверть вооруженных сил Габсбургов должна была на¬
ходиться в Италии (где они не знали поражений). А для прусской си¬
стемы призыва это означало, что, хотя население Пруссии было в два
раза малочисленнее, чем во враждебных ей государствах, Мольтке мог
развернуть у своих границ практически такое же количество войск,
как у противника. Габсбургская армия нуждалась в средствах, у нее
фактически отсутствовал штаб и во главе ее стоял далеко не гениаль¬
ный Бенедек. И несмотря на храброе сопротивление врагу отдельных
ее подразделений, они все же были разгромлены при столкновении
на открытом пространстве благодаря более эффективным прусским
винтовкам. К октябрю 1866 года Габсбурги вынуждены были отдать
Венецию и отказаться от своих интересов в Германии, которая к тому
времени уже сильно продвинулась на пути формирования (под руко¬
водством Бисмарка) Северогерманского союза2.
«Борьба за главенство в Германии» почти закончилась, но назрева¬
ла битва за первенство в Западной Европе между Пруссией и становя¬
щейся все более обеспокоенной и подозрительной Францией, и к концу
См. [259, р. 140ff; 596].
Военно-технические подробности см. в [256], дипломатические и политические —
в [1001, ch. 13-15].
287
1860-х годов каждая из сторон пыталась определить свои шансы на
победу. Франция все еще выглядела значительно сильнее. По числен¬
ности населения она намного опережала Пруссию (хотя общее количе¬
ство немецкоязычного населения в Европе было больше). У француз¬
ской армии был опыт недавних кампаний в Крыму, Италии и на других
континентах. Ее пехота была вооружена лучшими в мире винтовка¬
ми системы Шасспо, намного превосходящими прусские игольчатые
ружья. Кроме того, у французов было новое секретное оружие —-
митральеза, пулемет, способный производить до 150 выстрелов
в минуту. Их флот значительно превосходил прусский. К тому же
они могли получить поддержку от Австро-Венгрии и Италии. Когда
в июле 1870 года пришло время отчитать пруссаков за их нахальство
(за лживую дипломатию Бисмарка относительно будущего Люксем¬
бурга и за возможного кандидата от Гогенцоллернов на испанский
трон), мало кто из французов сомневался в исходе кампании.
Однако уже 4 сентября разгромленная французская армия сдалась
в Седане вместе с Наполеоном III (что привело к очередному паде¬
нию императорского режима в Париже). Это был масштабный и стре¬
мительный крах всех розовых мечтаний французов. Как оказалось,
ни Австро-Венгрия, ни Италия не поспешили на помощь Франции,
а ее собственный флот продемонстрировал абсолютную неэффектив¬
ность. Поэтому все зависело лишь от мощи сухопутных армий про¬
тивников, а здесь пруссаки были бесспорными фаворитами. Несмотря
на то что обе стороны для переброски своих огромных войск к грани¬
цам использовали железную дорогу, французская система мобилиза¬
ции оказалась гораздо менее эффективной. Призванные на службу ре¬
зервисты самостоятельно догоняли свои полки, уже отправленные на
фронт. Артиллерийские батареи были рассредоточены по всей Фран¬
ции, и требовалось время, чтобы собрать их в одном месте. В свою
очередь, на выдвижение в сторону Саара и Эльзаса трех германских
армий (в совокупности более 300 тыс. человек) ушло всего пятнадцать
дней с момента объявления войны. Преимущество винтовок системы
Шасспо зачастую сводила на нет прусская тактика использования пе¬
реносной скорострельной артиллерии. Свои же митральезы францу¬
зы предпочитали не использовать на фронте, а если использовали, то
бездумно. Вялость и некомпетентность маршала Базена были просто
неописуемы, хотя и сам Наполеон III был не намного лучше. В то же
время, несмотря на разгром и тяжелые потери отдельных прусских
подразделений «в условиях неясности боевой обстановки», у Мольтке
288
была возможность наблюдать за действиями всех армий, и его готов¬
ность изменять планы с учетом новых обстоятельств позволила про¬
должить кампанию и довести ее до победного конца. Хотя республи¬
кански е войска и продолжали оказывать сопротивление в течение еще
нескольких месяцев, германская рука все больше и больше сжималась
на горле Парижа и северо-восточной части Франции. Ни бесплодные
контратаки луарской армии, ни раздражающие действия французских
партизан не могли скрыть от всего мира тот факт, что Франция пере¬
стала быть независимой великой державой1.
Триумф Пруссии-Германии был, безусловно, триумфом их воен¬
ной системы. Но, как точно подметил Майкл Говард, «военную си¬
стему государства нельзя рассматривать как самостоятельную часть
социальной системы, но как часть целого»2. За бесчисленными колон¬
нами германских войск и контролем генерального штаба была еще
и страна, намного лучше подготовленная к условиям современной
войны, чем любое другое государство в Европе. В 1870 году все гер¬
манские государства вместе взятые превосходили Францию по чис¬
ленности населения, но они были разрозненны. Германия имела
большую протяженность железных дорог, и они были лучше приспо¬
соблены для использования — в военных целях в том числе. По по¬
казателям объема валового национального продукта, а также выплав¬
ки чугуна и стали Германия как раз догнала Францию. В то же время
немцы добывали в два с половиной раза больше угля, чем французы,
и в полтора раза больше потребляли современных энергоносителей.
Промышленная революция в Германии привела к созданию большо¬
го количества крупных компаний вроде предприятий Круппа, произ¬
водящих и сталь, и вооружение, что позволило прусско-германскому
государству нарастить военные и индустриальные мускулы. Систе¬
ма краткосрочного призыва на воинскую службу была воспринята
в штыки либералами как внутри страны, так и за ее пределами (крити¬
ка «прусского милитаризма» в те годы звучала буквально повсюду), но
при этом она мобилизовала трудовые ресурсы страны на достижение
военных цепеу. лучше, чем это смог сделать либеральный Запад или
отсталый, аграрный Восток. И за всем этим стояли люди, обладавшие
намного более высоким уровнем общего и технического образования,
1 Отличное описание указанных событий вы найдете в работе [596]. О слабых сто
ронах военно-технического состояния Франции см. также [580].
2 [596, р. 1], с позиции Франции — [580].
289
не имевшие себе равных университеты и научные учреждения, хими¬
ческие лаборатории и научно-исследовательские институты1.
Европа, говоря словами острословов того времени, потеряла хо¬
зяйку, но получила взамен хозяина. Начиная с 1870 года Германия
под чутким руководством Бисмарка играла главенствующую роль
в системе великих держав, и в течение двух десятилетий все дипло¬
матические дороги вели в Берлин. Причем большинство видело, что
достигнуто это было не только благодаря уму и жесткой политике
имперского канцлера, который превратил Германию в супердержаву
на европейском континенте. Свою роль здесь сыграли такие факто¬
ры, как развитие промышленности и технологий в стране, чему ак¬
тивно способствовало объединение германских государств, а также
немецкие научные достижения, высокий уровень образованности,
хорошо работающая система местных органов власти и внушитель¬
ная прусская армия. Вместе с тем у Второго германского рейха были
и значительные внутренние недостатки, о которых Бисмарк никогда
не забывал, но на которые едва ли обращали внимание сторонние
наблюдатели. Все европейские государства, включая изолированных
от континента англичан, до определенной степени почувствовали на
себе влияние этого нового колосса. Русские хотя и сохраняли нейтра¬
литет во время войны 1870-1871 годов и даже воспользовались кри¬
зисом в Западной Европе для улучшения собственного положения на
Черном море2, все же не приветствовали смещение центра тяжести
в Европе в сторону Берлина и втайне беспокоились о будущих планах
Германии. Итальянцы, занявшие Рим в 1870 году, воспользовавшись
разгромом французов (защитников папы римского) в Лотарингии,
всеми силами стремились быть ближе к Берлину. То же самое проис¬
ходило с Австро-Венгерской империей (возникшей в результате под¬
писания Веной в 1867 году соглашения с венграми), которая надеялась
компенсировать на Балканах свои территориальные потери в Германии
и Италии, но при этом отлично понимала, что подобные действия мо¬
гут вызвать негативную реакцию у русских. Наконец, потрясенные и
озлобленные французы чувствовали острую необходимость в проведе¬
нии глобальных реформ как на уровне государственного управления,
Приблизительные данные есть в [392; 893 — например, показатели добычи угля
(р. 381) и т. д.]. Для сравнительного анализа двух национальных экономик см.
[1296, ch. 2-3; 674, ch. 3-4; 742, ch. 4].
О дипломатии во времена франко-прусской войны см. [1264, р. 201-217; 913; 723;
148, р. 108ff].
290
так и в обществе (включая систему образования, науку, железные до¬
роги, вооруженные силы, экономику), результатом чего стала очеред¬
ная бесплодная попытка восстановить паритет сил с могущественным
соседом по другую сторону Рейна1. Тысяча восемьсот семидесятый год
и в свое время виделся, и особенно ретроспективно выглядит пере¬
ломным моментом в истории Европы.
С другой стороны, возможно, потому, что большинство стран ощу¬
щали потребность в передышке после пронесшихся над континентом
в 1860-е годы бурь и государственные деятели в создавшихся новых
условиях действовали максимально осторожно, вся дипломатия ве¬
ликих держав в течение почти десятилетия (начиная с 1871 года) была
направлена на поддержание стабильности в Европе. Озабоченные
восстановительными работами после Гражданской войны и послед¬
ствиями революции Мэйдзи, ни Соединенные Штаты, ни Япония не
претендовали на то, чтобы стать частью «системы», еще более ори¬
ентированной на Западную Европу, чем прежде. Однако несмотря на
существование лишь обновленной версии «европейской пентархии»,
баланс сил, существовавший с 1815 года, значительно изменился. Са¬
мое могущественное и влиятельное государство в Европе — прусско-
германское новообразование под руководством Бисмарка пришло на
смену некогда слабой Пруссии. Возникло и еще одно государство —
объединенная Италия, но ее безнадежная экономическая отсталость
(особенно отсутствие запасов угля) не позволяла ей попасть в «выс¬
шую лигу», хотя она и играла более значительную роль в европейской
дипломатии, чем такие страны, как Испания или Швеция2. Во-первых,
у нее были претензии на то, чтобы расширить свое влияние в Сре¬
диземноморье и Северной Африке, что усиливало ее противостояние
с Францией. Последней приходилось отвлекать для этого ресурсы, что
было на руку итальянскому союзнику — Германии. Во-вторых, осво¬
бодительные войны с официальной Веной, а также собственные ин¬
тересы Италии на западе Балкан лишали спокойной жизни Австро-
Венгрию (по крайней мере до тех пор, пока Бисмарк не положил конец
напряженности подписанием в 1882 году Тройственного союза между
Австрией, Германией и Италией). Это означало, что ни Австро-Вен¬
грия, ни Франция, являясь главными «жертвами» роста влияния Гер¬
мании, не могли полностью сконцентрироваться на противостоянии
1 См. [891; 892].
2 См. соответствующие цифры в [1264, р. xxiv-xxvi (и р. xxiii, fn 4)]; а также [808; 787].
291
Берлину, поскольку у обеих теперь на хвосте висела энергичная (хотя
и не слишком сильная) Италия. Для австрийцев это стало еще одной
причиной оказаться союзником, а впоследствии и квазисателлитом
Германии. И для Франции, даже несмотря на ее военно-экономическое
превосходство и «ценность» как участника альянса1, любое выступле¬
ние против Берлина было рискованно при наличии на юге враждебно
настроенной и непредсказуемой Италии.
На фоне изолированной Франции, запуганной Австро-Венгрии и
объединенных промежуточных «буферных государств» южной Герма¬
нии и Италии2 единственными преградами на пути расширения влия¬
ния Германии являлись независимые державы на «флангах» — Россия
и Великобритания. Для британского кабинета, чья политика колебалась
от сосредоточенности на реформах внутри страны в эпоху Гладстона
(1868-1874) до озабоченности состоянием «империи» и «азиатских вла¬
дений» во времена Дизраэли (1874-1880), вопрос политического рав¬
новесия в Европе редко выходил на первый план. Это касалось и Рос¬
сии, где канцлер Горчаков и его сторонники негодовали относительно
превращения зависимой Пруссии в мощную Германию, однако к этим
чувствам примешивались близкие династические и идеологические
симпатии, существовавшие с 1871 года между санкт-петербургским и
потсдамским дворами. Последнее было продиктовано в том числе не¬
обходимостью России оправиться от последствий Крымской войны,
надеждами на поддержку Берлином российских интересов на Балканах
и новых планов России относительно Средней Азии. В целом, однако,
вероятность вмешательства «фланговых» держав в дела Западно-Цен¬
тральной Европы зависела в большой степени от действий самой Герма¬
нии: в ней не было абсолютно никакой необходимости в случае уверен¬
ности, что Второй германский рейх полностью «насытился»3.
После 1871 года Бисмарк сам стремился убедить в последнем все
остальные великие державы, так как у него не было никакого желания
создавать «Великую Германию», которая бы включила в себя миллио¬
ны австрийских католиков, разрушила Австро-Венгерскую империю
и осталась изолированной между мстительной Францией и подо¬
зрительной Россией4. Он решил, что намного безопаснее согласиться
1 Термины из [1155, р. 14].
2 О последствиях см. [ibid].
3 См. [1264, р. 218ff; 148, р. 112ff; 743; 475, ch. 18]. О британской политике хорошо
написано в [723, р. 37ff].
4 См. [561]. Кратко — [562, р. 17-30].
292
с созданием «Союза трех императоров» (1873), квазиальянса, который
Продемонстрировал бы идеологическую солидарность восточных мо¬
нархий (в противовес «республиканской» Франции) и одновременно
разрешил бы определенные столкновения интересов австрийцев и рус¬
ских на Балканах. И когда во время кризиса 1875 года «война была бук¬
вально на пороге» и германское правительство готовилось рассмотреть
вариант превентивной войны с Францией, предупреждения из Лондо¬
на и (особенно) Санкт-Петербурга убедили Бисмарка, что любые даль¬
нейшие изменения баланса сил в Европе встретят активное сопротив¬
ление1. Таким образом, как по внутри-, так и по внешнеполитическим
причинам Германия оставалась в границах 1871 года (будучи «полугос-
подствующей державой»., как ее характеризовали некоторые историки)
до того момента, когда уровень ее военно-промышленного развития и
политические амбиции следующих после Бисмарка правителей вновь
не подвергли сомнению существующий раздел территорий2.
Однако эти кардинальные изменения мы рассмотрим в следую¬
щей главе. В течение 1870-1880-х годов проводимая самим Бисмарком
внешняя политика гарантировала сохранение статус-кво, поскольку,
по его мнению, это было в интересах самой Германии. Отчасти канцле¬
ру помог вновь разгоревшийся в 1876 году старый «восточный вопрос».
Турки устроили в Болгарии резню местных христиан, на что Россия от¬
ветила отправкой своих войск на помощь братьям по вере. В итоге все
внимание европейского сообщества сместилось с рейха к Константино¬
полю и Черному морю3. Если бы этот кризис на Балканах перерос в пол¬
номасштабную войну с участием великих держав, что выглядело вполне
реальным в начале 1878 года, то военные действия в низовьях Дуная
или в проливе Дарданеллы могли быть опасны даже для Германии.
Но умелая дипломатия Бисмарка, выступившего в роли посредника,
или «честного маклера», чтобы привести все ведущие державы к ком¬
промиссному решению на конгрессе в Берлине, склонила чашу евро¬
пейских весов в сторону мирного разрешения конфликта и вновь под¬
черкнула центральную и стабилизирующую роль Германии в Европе.
Но болыыбй восточный кризис 1876-1878 годов также сыграл опре¬
деленную роль во взаимоотношениях Германии с другими странами.
См. [1157, р. 239-253; 688, р. 29-31].
2 См. [562, р. ЗОН]; обсуждение долгосрочных вопросов см. в [181, особ. ch. 2-4;
486; 557].
3 См. [1264, р. 22811; 743, ch. 3-5; 623].
293
И хотя имевшийся у России более чем скромный флот в Черном море
блестяще проявил себя в сражениях с турками, ход и результаты су¬
хопутной кампании российской армии 1877 года показали, что про¬
водимые после Крымской войны реформы пока не дали ожидаемого
эффекта. Безусловно, храбрость солдат и численный перевес позво¬
лили русским одержать победу над турками как на болгарском, так и
на кавказском театрах военных действий, однако в ходе кампании
было слишком много примеров «абсолютно ошибочной рекогносци¬
ровки вражеских позиций, отсутствия должной координации дей¬
ствий между боевыми подразделениями и неразберихи на уровне
высшего руководства армией»1, а угроза участия в войне Великобри¬
тании и Австрии на стороне Турции заставила российское правитель¬
ство, вновь оказавшееся на краю банкротства, в конце 1877 года пой¬
ти в своих требованиях на компромисс. Хотя славянофилы в России
позже и обвинили Бисмарка в управлении решениями Берлинского
конгресса, имевшими оскорбительный характер для их страны, все же
многие представители санкт-петербургской элиты, как никогда, осо¬
знавали необходимость сохранения хороших отношений с Берлином
и возвращения в «Союз трех императоров» (но уже в измененной
версии 1881 года). То же самое произошло и с официальной Веной,
намеревавшейся выйти из-под контроля Бисмарка на пике кризиса
в 1879 году. Заключенный уже на следующий год секретный австро¬
германский союз вновь привязал ее к Берлину, как и позднее «Союз
трех императоров» (1881) и Тройственный союз, объединивший Гер¬
манию, Австро-Венгрию и Италию в 1882 году. Помимо всего прочего
эти соглашения позволяли отдалить их участников от Франции и по¬
ставить их в определенную зависимость от Германии2.
Наконец, события конца 1870-х годов вновь вернули в повестку
дня вопрос давнего соперничества Великобритании и России на Ближ¬
нем Востоке и в Азии, что заставило обе страны искать расположения
официального Берлина, чтобы тот сохранял в данном споре нейтрали¬
тет, и вынудило общественность на какое-то время забыть об Эльзасе
и Лотарингии и Центральной Европе в целом. В 1880-х годах эта тен¬
денция еще больше укрепилась. Целая череда последовавших событий:
1 [1179, р. 455]. О военно-морской составляющей см. в [894, р. 184-190]. О более
общих вопросах — в [1251].
2 См. эссе Beyrau (о России) и Rumpler (об Австро-Венгрии) в [723]; см. также
[1264, ch. 12; 743, ch. 6-7; 1371; 1322].
захват французами Туниса (1881), британское вторжение в Египет
(1882), большая «схватка» за тропическую Африку (1884 и далее), новая
угроза англо-российской войны в Афганистане (1885) — положила на¬
чало эпохи «нового империализма»1. Хотя в долгосрочной перспективе
новый взрыв западного колониализма должен был привести к значи¬
тельным изменениям в положении многих великих держав, в кратко¬
срочной перспективе происходящее укрепляло уровень внешнепо¬
литического влияния Германии в Европе и, таким образом, помогало
Бисмарку сохранять статус-кво. Даже если запутанная система согла¬
шений и контрсоглашений, созданная им в 1880-х годах, и не привела
к установлению долговременной политической стабильности, она тем
не менее гарантировала более мирное сосуществование европейских
государств как минимум в течение ближайших десятилетий.
Выводы
За исключением Гражданской войны в США, с 1815 по 1885 год
в мире не случилось ни одного сколько-нибудь затяжного и изну¬
рительного для участников военного конфликта. Мелкие кампании
того периода вроде франко-австрийского противостояния (1859) или
русско-турецкой войны (1877) практически никоим образом не отра¬
зились на системе великих держав. Даже более значительные войны
имели весьма ограниченное влияние: Крымская война была, по сути,
региональной и закончилась прежде, чем истощились ресурсы Вели¬
кобритании, а продолжительность австро-прусской и франко-прус¬
ской войн составляла не более года — в отличие от гораздо более за¬
тяжных конфликтов XVIII века. Неудивительно, что военачальники и
государственные стратеги представляли в будущем войну с участием
той или иной великой державы быстрой и победоносной, в стиле а-ля
Пруссия образца 1870 года: с использованием железных дорог, графи¬
ков мобилизации, планов стремительных наступательных операций,
заранее разработанных генеральным штабом, скорострельного оружия
и огромных армий из мобилизованных граждан страны, прошедших
в свое время краткосрочную службу, — все вместе должно было сокру¬
шить врага в течение нескольких недель. При этом преимущество ис¬
пользования новейшего скорострельного оружия не в наступательных,
См. [1264, ch. 13; 743, ch. 7-9; NCMH, vol. 11, ch. 20-22].
295
а в оборонительных целях тогда не принималось в расчет. Никто, увы,
не заметил и уроков Гражданской войны в США, где сочетание про¬
тиворечивых общепринятых принципов ведения войны и обширных
территорий сделали конфликт более затяжным и кровопролитным,
чем любая скоротечная кампания в Европе в этот период.
Однако все эти войны (и в долине реки Теннесси, и на равнинах
Богемии, и на Крымском полуострове, и на полях Лотарингии) объ¬
единяло одно: проигрывал тот, кто оставался в стороне от «военно¬
технической революции» середины XIX века, приобретения нового
вооружения, мобилизации и правильного оснащения большой ар¬
мии, использования железной дороги, пароходов и телеграфа и фор¬
мирования необходимой производственной базы для удовлетворе¬
ния потребностей своих вооруженных сил. Во всех этих конфликтах
время от времени армии-победители и их военачальники, конечно,
совершали на поле боя грубые ошибки, но этого было недостаточно,
чтобы уравновесить преимущества, которыми эта воюющая сторона
обладала с точки зрения хорошо подготовленных солдат и офицеров,
снабжения, организации и экономической базы.
И наконец, хотелось бы сказать несколько общих слов о периоде,
начавшемся приблизительно с 1860 года. Как уже отмечалось в нача¬
ле этой главы, первые пятьдесят лет после битвы при Ватерлоо про¬
шли под знаком устойчивого роста мировой экономики, увеличения
массового производства благодаря развитию промышленности и на¬
учно-техническому прогрессу, относительной стабильности системы
великих держав и отсутствию масштабных и продолжительных войн.
Кроме того, несмотря на определенную модернизацию военного и
морского вооружения, новшества в меньшей степени отразились на
армии, чем в гражданских сферах, чему способствовала промышлен¬
ная революция и конституционно-политические реформы. И самые
большие выгоды от изменений, произошедших в эти полстолетия,
пришлись на долю Великобритании. Страна с точки зрения и произ¬
водственной мощи, и мирового влияния в конце 1860-х годов, воз¬
можно, достигла своего пика (даже если политика первого кабинета
Гладстона была направлена на то, чтобы скрыть данный факт). В наи¬
большем же проигрыше оказались сугубо аграрные неевропейские
страны, которые не могли противостоять ни промышленному, ни
военному вторжению Запада. По той же самой причине такие менее
промышленно развитые европейские великие державы, как Россия и
Габсбургская империя, начали терять свои позиции на мировой арене,
296
а недавно появившаяся на карте объединенная Италия никогда и не
имела шансов попасть в первый эшелон.
Более того, начиная с 1860-х годов такие тенденции только уси¬
лились. Объем мировой торговли, а самое главное, темпы роста вы¬
пуска продукции обрабатывающей промышленности стремительно
увеличивались. Процесс индустриализации, прежде ограниченный
пределами Великобритании и определенных частей континенталь¬
ной Европы, а также Северной Америки, начал распространяться и
на другие регионы. В частности, это укрепило позиции Германии, на
долю которой в 1870 году приходилось 13% мирового промышленно¬
го производства, и Соединенных Штатов, производивших уже тогда
23% мирового объема1. Таким образом, основные очертания между¬
народной системы, сформировавшейся к концу XIX века, были уже
различимы, даже если некоторые наблюдатели пока еще отказывались
их признать. С другой стороны, относительно устойчивая пентархи-
ческая система «Европейского концерта», созданного после 1815 года,
начала распадаться — и не только потому, что ее участники к 1860-м
годам все чаще выражали готовность к противостоянию друг с дру¬
гом, но также и потому, что некоторые из этих государств были уже
в два-три раза мощнее прочих. Вместе с тем собственная монополия
Европы на современное промышленное производство дала трещину
по ту сторону Атлантики. Паровые двигатели, железная дорога, элек¬
тричество и другие атрибуты модернизации могли принести пользу
любому сообществу, у которого были желание и возможности их ис¬
пользовать.
Отсутствие масштабных военных конфликтов после 1871 года,
в период доминирования Бисмарка в европейской внешней политике,
возможно, и привело к достижению нового равновесия после разно¬
гласий 1850-х и 1860-х годов. Но за пределами армий, флотов и ми¬
нистерств иностранных дел промышленно-технический прогресс шел
полным ходом, быстрее, чем когда-либо прежде, меняя расклад сил
в глобальной^кономике. И был недалек тот час, когда перемены в про¬
изводственно-промышленной базе повлияют на военно-техническую
мощь и внешнюю политику великих держав.
1 См. [687, р. 189-190].
297
Глава 5
НАСТУПЛЕНИЕ ЭРЫ БИПОЛЯРНОГО МИРА
И КРИЗИС «СРЕДНИХ ДЕРЖАВ», 1885-1918
Зимой 1884/1885 годов представи-
тели ведущих держав мира и ряда более мелких государств встретились
в Берлине, чтобы прийти к общему соглашению по вопросам торгов¬
ли, навигации и границ в Западной Африке и Конго, а также общих
принципов эффективного раздела Африки1. Во многом эта Берлинская
конференция носила символический характер. Она ознаменовала пик
главенствующей роли Старого Света в мировой политике. Япония не
была приглашена на конференцию; несмотря на демонстрируемые бы¬
стрые темпы модернизации, в глазах Запада она оставалась странным,
отсталым государством. Зато на Берлинскую конференцию приехали
делегаты из США, так как обсуждаемые на ней вопросы торговли и на¬
вигации, по мнению Вашингтона, затрагивали американские интересы
за границей2, однако по большинству прочих вопросов США остава¬
лись за пределами мировой арены, и только в 1892 году европейские ве¬
ликие державы сменили ранг своих дипломатических представителей
в Вашингтоне с министра на посла, что указывало на включение стра¬
ны в первый эшелон. Россия также участвовала в работе конференции:
в те времена у нее были большие интересы в Азии (в Африке, правда,
практически никаких). Фактически она была включена во второй спи¬
сок государств, приглашенных на конференцию3, и лишь поддержала
Францию в ее противостоянии с Великобританией. Таким образом, все
1 Подробнее см. [268]. Общую информацию см. в [743, ch. 9; NCMH, vol. 11,
ch. 20-22; 95].
2 См. [87, р. 119-171; 1008, р. 151ff; 1363, р. 262].
3 [268, р. 220].
298
главные решения принимались треугольником Лондон — Берлин —
Париж, в котором центральной фигурой был Бисмарк. Судьба мира по-
прежнему, как и на протяжении прошлых столетий, во многом решалась
в канцеляриях европейских государств. Безусловно, если бы конферен¬
ция рассматривала будущее Османской империи, а не государств, рас¬
положенных в бассейне Конго, то такие страны, как Австро-Венгрия и
Россия, играли бы более значительную роль. Все это не отрицало факта,
который уже в то время признавался неопровержимой истиной: Европа
является центром мира. Именно про этот период русский генерал Дра-
гомиров сказал: «Судьба Дальнего Востока решается в Европе»1.
Спустя еще три десятилетия — короткого, по меркам системы
великих держав, промежутка времени — та же самая Европа станет
разрывать сама себя на части, а некоторые из ее государств окажутся
близки к краху. Еще через три десятка лет европейскому господству
окончательно придет конец. Значительная часть континента будет ис¬
пытывать серьезные экономические проблемы, некоторые регионы
будут просто лежать в руинах. И в этих условиях будущее всей Евро¬
пы окажется в руках двух держав — США и России.
Хотя в 1885 году, очевидно, никто не мог бы предсказать разруше¬
ния и опустошения, ожидавшие Европу шестьдесят лет спустя, однако
многие дальновидные эксперты в конце XIX века в своих прогнозах
уже отмечали направления грядущих изменений в мире. Интеллиген¬
ция и журналисты, как и политики того времени, говорили и писали
в духе вульгарного дарвинистского мира вечной борьбы, успехов и по¬
ражений, взлетов и падений. Более того, уже в 1895-1900 годах начали
просматриваться очертания будущего мироустройства2.
Главной особенностью этих предсказаний было возрождение идеи
де Токвиля о том, что США и Россия в будущем станут самыми мо¬
гущественными мировыми державами. Неудивительно, что эту точку
зрения пошатнули поражение России в Крыму и неубедительная де¬
монстрация ею своего превосходства в войне с Турцией в 1877 году,
а также разгоревшаяся Гражданская война в США и последующий пе¬
риод реконструкции на Юге и расширения в западном направлении.
К концу XIX века, однако, рост индустриального и сельскохозяйствен¬
ного могущества Соединенных Штатов и военная экспансия России
1 [599, р. 74].
2 Более подробную информацию на эту тему см. в [70, ch. 3-4; 296, ch. 1-5; NCMH,
vol. 12; 696, pt. 1; 72, ch. 1-9; 566, p. 300ff].
299
в Азии заставили европейских наблюдателей обеспокоиться в отноше¬
нии мироустройства в XX веке, которое, как гласила поговорка, будут
определять русский кнут и американский кошелек1. Возможно, из-за
преобладания неомеркантилистских коммерческих идей над миро¬
творческой глобальной системой свободной торговли, предложенной
некогда Кобденом, налицо была более ярко выраженная, чем ранее,
тенденция утверждать, что изменение экономической мощи способ¬
но привести также к политическим и территориальным изменени¬
ям. Даже обычно осторожный в выражениях британский премьер-
министр лорд Солсбери признался, что мир разделился на «живые»
и «умирающие» державы2. Недавнее поражение Китая в войне с Япо¬
нией (1894-1895), унижение Испании Соединенными Штатами в их
скоротечном военном конфликте (1898), равно как и отступление
французов перед британскими силами во время Фашодского кризи¬
са в верховьях Нила (1898-1899), интерпретировались как доказа¬
тельства того, что принципы «естественного отбора» справедливы не
только для животного мира, но и в отношении целых стран. Великие
державы теперь воевали не просто решая какие-то европейские во¬
просы, как это было еще в 1830-м или даже 1860 году, а за рынки и
территории в других частях мира.
Но если Соединенным Штатам и России роль будущих великих
держав была обеспечена благодаря их соответствующим размерам и
численности населения, то кто мог бы составить им компанию? Сре¬
ди государственных деятелей была очень популярна «теория трех
мировых империй», согласно которой только три (иногда четыре)
крупнейших и влиятельнейших национальных государства могли бы
сохранить свою полную независимость3. «Мне кажется, — заявил
британский министр колоний Джозеф Чемберлен в одном из своих
выступлений в 1897 году, — что мы наблюдаем тенденцию, когда вся
власть сосредотачивается в руках больших империй, а небольшие не¬
прогрессивные королевства оказываются на вторых ролях и теряют
независимость...»4 Это было актуально для Германии, и адмирал Тир-
пиц активно убеждал кайзера Вильгельма в необходимости создания
большого флота, чтобы стать одной из «четырех ведущих мировых
1 См. [70, ch. 3; 387, ch. 3; 687, ch. 7].
2 См. [476, р. 165-166]; более общая информация — [744, ch. 3 и р. 505].
3 См. [387, р. 36ff].
4 [Ibid, р. 35].
300
держав (Россия, Англия, США и Германия)»1. Франции тоже следова¬
ло бы войти в число правителей миром, предупреждал в это же время
монсеньор Дарси, отмечая, что «те, кто не идет вперед, начинают от¬
ставать, а те, кто отстает, — гибнут»2. Для таких давно сформировав¬
шихся государств, как Великобритания, Франция и Австро-Венгрия,
проблема состояла в том, чтобы перед лицом новых вызовов сохра¬
нить свой статус-кво в мировой политике. Молодым же державам —
Германии, Италии и Японии — необходимо было достичь, как это
называли в Берлине, «свободы действий в мировой политике», пока
не окажется слишком поздно.
Едва ли нужно уточнять, что не весь род человеческий поголов¬
но был одержим идеями, с которыми XIX век подходил к своему кон¬
цу. Многих больше беспокоили внутренние, социальные проблемы.
Они цеплялись за либеральные идеалы, основанные на мирном со¬
существовании без вмешательства государства3. Тем не менее в пра¬
вящих элитах, военных кругах и империалистических организаци¬
ях преобладало представление о мироустройстве, подразумевавшее
борьбу, изменения, соперничество, применение силы и использова¬
ние всех национальных ресурсов для усиления могущества государ¬
ства. Менее развитые регионы мира стремительно перекраивались,
но это было лишь началом истории. Активный захват территорий,
предупреждал геополитик сэр Хэлфорд Маккиндер, может привести
к смене главной цели современных государств — к экспансионизму
вместо повышения эффективности и внутреннего развития. Теснее,
чем когда-либо прежде, может стать взаимосвязь «между крупными
географическими и историческими обобщениями»4, и, таким обра¬
зом, размеры и цифры будут точнее отражаться в мировых балансах,
при условии что имеющиеся ресурсы используются должным обра¬
зом. Страна с сотнями миллионов крестьян не сможет играть значи¬
тельную роль в мировой политике. С другой стороны, современное
государство, не имеющее достаточной промышленной и производ¬
ственной базы, тоже проиграет. «Успех сопутствует государствам,
имеющим наилучшую промышленную базу, — заявил как-то британ¬
ский империалист Лео Эймери. — Те, кто обладает развитой системой
1 [685, р. 157-158].
2 [456, vol. 2, р. 198].
3 См. [688, ch. 16-17].
4 [685, р. 46; 696, р. 27ff].
301
промышленного производства, изобретательства и научно-техни¬
ческой деятельности, имеют все шансы добиться превосходства над
остальными странами»1.
История международных отношений в последующие полвека по
преимуществу стала реализацией этих прогнозов. В Европе и за ее
пределами в значительной степени изменился баланс сил. Рушились
старые империи, а на их место приходили новые. На смену много¬
полярного мира 1885 года уже к началу 1943 года пришел биполяр¬
ный. Ужесточилась борьба за мировое влияние, которая вылилась
в войны, совершенно отличные от локальных столкновений в Европе
в XIX веке. Эффективное промышленное производство и научно-тех¬
ническое развитие стали важнейшими составляющими могущества
государства. Изменение доли в мировом производстве напрямую ска¬
зывалось на уровне военной мощи и степени внешнеполитического
влияния. Отдельные личности все еще играли большую роль в поли¬
тике (а как могло быть иначе в век, породивший Ленина, Гитлера и
Сталина?), но только потому, что управляли огромными производ¬
ственными силами и могли использовать их тем или иным образом.
И, как показала судьба нацистской Германии, проверка уровня миро¬
вого могущества путем развязывания войны безжалостна к любой на¬
ции, недостаточно сильной в промышленно-техническом отношении,
а следовательно, и в плане вооружения для того, чтобы стать мировым
лидером.
Общие очертания ближайших шестидесяти лет борьбы великих
держав прорисовывались уже в 1890-х годах, но успех или поражение
отдельных стран предопределены не были. Очевидно, что многое за¬
висело от того, сможет ли та или иная страна сохранить и упрочить
свою долю в мировом промышленном производстве. Но многое же,
как обычно, определялось и географией. Находилась ли страна в цен¬
тре международных конфликтов или на периферии? Защищена ли
она была от вторжений? Вынуждена ли была одновременно отражать
нападение с двух и даже трех сторон? Национальное единство, уро¬
вень патриотизма и средства государственного управления собствен¬
ными гражданами также были очець важными фаторами. Способ¬
ность общества перенести все трудности войны зависела от модели
его внутреннего устройства. Но также могла зависеть и от участия
Комментарий Эймери в [815, р. 441].
в определенном альянсе и принятия тех или иных решений. Являлась
ли воюющая сторона частью большого блока или находилась в изо¬
ляции? Участвовало ли государство в войне с первых ее дней или при¬
соединилось лишь во второй половине? Включились ли в войну на
стороне противника прежде нейтральные государства?
Из подобного рода вопросов следует, что любой глубокий анализ
«наступления эры биполярного мирд и кризиса “средних держав”»
требует рассмотреть причинно-следственные связи на трех отдельных
уровнях: во-первых, изменения военной промышленно-технической
базы, поскольку определенные государства стали значительно силь¬
нее (или слабее); во-вторых, геополитические, стратегические и социо¬
культурные факторы, повлиявшие на реакцию каждого отдельного
государства на более масштабные изменения в мировом балансе сил;
и, в-третьих, внешнеполитические и внутриполитические изменения,
которые также влияли на шансы победить либо проиграть в больших
коалиционных войнах начала XX века.
Изменение мирового баланса сил
Исследователи происходившего в конце XIX века на внешнепо¬
литической арене сошлись во мнении, что ускорение темпов эконо¬
мических и политических изменений сделало существовавший миро¬
вой порядок более шатким, чем прежде. Подобные перемены всегда
сказывались на балансе сил, что вело к неустойчивости внешнеполи¬
тической ситуации и зачастую к войне. «Что неизбежно приводило
к войне, — писал древнегреческий историк Фукидид в своей “Исто¬
рии Пелопонесской войны”, — так это рост могущества Афин и страх,
который он вызвал в Спарте»1. Но в последней четверти XIX века из¬
менения в системе великих держав происходили быстрее и с большим,
чем когда-либо ранее, охватом. Мировая система торговли и комму¬
никаций — телеграфов, пароходного сообщения, железных дорог, со¬
временной печатной прессы — показывала, что прорывы в науке и
технике, а также нововведения в организации серийного промышлен¬
ного производства могли буквально в течение нескольких лет переме¬
ститься с одного континента на другой. Спустя пять лет после изобре¬
тения Гилкристом и Томасом в 1879 году способа выплавки основной
[1283, р. 49]. Подробное рассмотрение данной точки зрения см. в [438].
303
(томасовской) стали из дешевых железных руд, богатых фосфором,
на заводах Западной и Центральной Европы уже было установлено
восемьдесят четыре основных (томасовских) конвертера1, и по дру¬
гую сторону Атлантики процесс их внедрения шел так же активно.
В результате произошло изменение не просто соответствующей доли
государства в мировом производстве стали, но и его военно-техниче¬
ского потенциала.
Но, как мы уже видели, военно-технический потенциал — это не
то же самое, что военно-техническая мощь государства. Экономиче¬
ский гигант в силу своей политической культуры или безопасного
географического расположения мог счесть для себя за лучшее остать¬
ся пигмеем в военном плане, в то время как государство, не имевшее
значительных экономических ресурсов, могло стать могущественным
милитаристским монстром, выстроив соответствующим образом
систему внутреннего управления. В рассматриваемом периоде, как
и во всех прочих, были и свои исключения из упрощенного правила
«экономическое могущество = военно-техническая мощь», о которых
пойдет речь ниже. И все же в эру современных войн с массовым ис¬
пользованием огнестрельного оружия взаимосвязь между экономи¬
кой и стратегической политикой государства становилась все теснее.
Для того чтобы понять, какие кардинальные изменения произошли
в мировом балансе сил в период с 1880-х годов по начало Второй ми¬
ровой войны, следует внимательно проанализировать экономические
показатели тех лет. Представленные здесь данные были специально
отобраны с точки зрения возможности оценить военный потенциал
того или иного государства, поэтому они не включают в себя ряд из¬
вестных экономических индексов2, которые в данном случае не столь
полезны.
Показатель численности населения сам по себе никогда не яв¬
лялся надежным индикатором могущества государства, и табл. 12
в первую очередь призвана показать отличия России и США от про¬
чих великих держав с демографической точки зрения, а также начало
отрыва Германии и (позднее) Японии от остальных по данному по¬
казателю.
1 См. [742, р. 259].
2 Например, доля в объеме мировой торговли — показатель, справедливо повы¬
шающий позицию стран, ведущих активную морскую торговлю, и недооценива¬
ющий экономическое могущество самодостаточных государств.
304
Таблица 12
Общая численность населения ведущих держав, 1890-19381
(млн человек)
1890 г.
1900 г.
1910 г.
1913 г.
1920 г.
1928 г.
1938 г.
1. Россия
116,8
135,6
159,3
175,1
126,6
150,4
180,6
1
\ США
62,6
75,9
91,9
97,3
105,7
119,1
138,3
2
3. Германия
49,2
56,0
64,5
66,9
42,8
55,4
68,5
4
4. Австро-
Венгрия
42,6
46,7
50,8
52,1
5. Япония
39,9
43,8
49,1
51,3
55,9
62,1
72,2
3
6. Франция
38,3
38,9
39,5
39,7
39,0
41,0
41,9
7
7. Велико¬
британия
37,4
41,1
44,9
45,6
44,4
45,7
47,6
5
8. Италия
30,0
32,2
34,4
35,1
37,7
40,3
43,8
6
Так или иначе, есть два способа «преобразования» исходных дан¬
ных табл. 12. Во-первых, можно сравнить общую численность населе¬
ния страны с количеством городских жителей (табл. 13), и это будет
весьма существенный индикатор уровня промышленного/коммерче-
ского развития. Во-вторых, можно соотнести полученные результаты
с уровнем индустриализации на душу населения и сравнить с показа¬
телями «эталонной» страны — Великобритании (табл. 14). Оба при¬
мера использования данных о населении дают чрезвычайно полезную
информацию и подкрепляют друг друга.
Не вдаваясь на данном этапе в слишком подробный анализ цифр,
приведенных в табл. 13-14у сделаем лишь некоторые обобщения. По¬
лученные показатели «развития», такие как доля городского населе¬
ния и уровень индустриализации, в значительной степени изменяют
рейтинг великих держав, представленный в табл. 12: Россия с первого
места перемещается на последнее, как минимум до периода активной
индустриализации в 1930-х годах; Великобритания и Германия со¬
храняют свои позиции, а США на фоне всех государств выделяются
уникальным сочетанием большой численности населения и очень
высокого уровня индустриализации. Даже в начале рассматривае¬
мого периода разница между самыми сильными и самыми слабыми 11 Цифры взяты из Correlates of War.
305
из великих держав была значительной как в абсолютном, так и в от¬
носительном выражении, и накануне Второй мировой войны между
ними еще сохранялись огромные различия. Процесс модернизации
мог произойти во всех указанных в таблице странах, проведя их через
одни те же «этапы»1, но это не значит, что с точки зрения обретения
могущества каждая из стран получила бы одинаковую выгоду.
Таблица 13
Численность городского населения в ведущих державах (млн чел.)
и доля в процентах от общей численности населения, 1890-19382
1890 г.
1900 г.
1910 г.
1913 г.
1920 г.
1928 г.
1938 г.
1. Велико¬
британия
(1)
11,2
(29,9%)
13,5
(32,8%)
15,3
(34,9%)
15,8
(34,6%)
16,6
(37,3%)
17,5
(38,2%)
18,7
(39,2%)
5
(1)
2. США
(2)
9,6
(15,3%)
14,2
(18,7%)
20,3
(22,0)
22,5
(23,1%)
27,4
(25,9%)
34,3
(28,7%)
45,1
(32,8%)
1
(2)
3. Германия
(4)
5,6
(11,3%)
8,7
(15,5%)
12,9
(20,0%)
14,1
(21,0%)
15,3
(35,7%)
19,1
(34,4%)
20,7
(30,2%)
3
(3)
4. Франция
(3)
4,5
(11,7%)
5,2
(13,3%)
5,7
(14,4%)
5,9
(14,8%)
5,9
(15,1%)
6,3
(15,3%)
6,3
(15,0%)
7
(7)
5. Россия
(8)
4,3
(3,6%)
6,6
(4,8%)
10,2
(6,4%)
12,3
(7,0%)
4,0
(3,1%)
10,7
(7,1%)
36,5
(20,2%)
2
(5)
6. Италия
(5)
2,7
(9,0%)
3,1
(9,6%)
3,8
(11,0%)
4,1
(11,6%)
5,0
(13,2%)
6,5
(16,1%)
8,0
(18,2%)
6
(6)
7. Япония
(6)
2,5
(6,3%)
3,8
(8,6%)
5,8
(10,3%)
6,6
(12,8%)
6,4
(11,6%)
9,7
(15,6%)
20,7
(28,6%)
3
(4)
8. Австро-
Венгрия
(7)
2,4
(5,6%)
3,1
(6,6%)
4,2
(8,2%)
4,6
(8,8%)
Важные различия между великими державами отчетливо видны
при более подробном анализе данных о промышленном производ¬
стве. Поскольку в те годы объемы выплавки чугуна и стали, равно как
и уровень индустриализации на душу населения, часто выступали по¬
казателями потенциальной военно-технической мощи, соответствую¬
щие данные приведены в табл. 15.
306
См. [113, р. 6-7]; современная классическая точка зрения — [1103].
[Ibid].
Таблица 14
Уровень индустриализации на душу населения, 1880-19381
(показатель Великобритании в 1900 г. = 100)
1880 г.
1900 г.
1913 г.
1928 г.
1938 г.
1. Великобритания
87
[100]
115
122
157
2
Теш А
38
69 .
126
182
167
1
3. Франция
28
39
59
82
73
4
4. Германия
25
52
85
128
144
3
5. Италия
12
17
26
44
61
5
6. Австрия
‘ 15
23
32
—
—
7. Россия
10
15
20
20
38
7
8. Япония
9
12
20
30
51
6
Таблица 15
Объем производства чугуна/стали ведущими державами,
1890-19382 (млн тонн: чугуна в 1890 г., далее — стали)
1890 г.
1900 г.
1910 г.
1913 г.
1920 г.
1930 г.
1938 г.
США
9,3
10,3
26,5
31,8
42,3
41,3
28,8
Великобритания
8,0
5,0
6,5
7,7
9,2
7,4
10,5
Германия
4,1
6,3
13,6
17,6
7,6
11,3
23,2
Франция
1,9
1,5
3,4
4,6
2,7
9,4
6,1
Австро-Венгрия
0,97
1,1
2,1
2,6
—
—
—
Россия
0,95
2,2
3,5
4,8
0,16
5,7
18,0
Япония
0,02
—
0,16
0,25
0,84
2,3
7,0
Италия
0,01
0,11
0,73
0,93
0,73
1,7
2,3
Но, возможно, лучшим показателем уровня индустриализации
государства является объем потребления современных источников
энергии (таких, как уголь, нефть, природный газ, электроэнергия, по¬
лучаемая с гидроэлектростанций, но не лес), дающий представление
1 Цифры взяты из [48, р. 294, 302].
2 Данные из Correlates of War.
307
о наличии у страны технических возможностей для использования
различных видов энергии, а также о состоянии ее экономики. Данные
об объемах потребления энергоресурсов представлены в табл. 16.
Таблица 16
Потребление энергии ведущими державами, 1890-19381
(млн метрических тонн угольного эквивалента)
1890 г.
1900 г.
1910 г.
1913 г.
1920 г.
1930 г.
1938 г.
США
14 7
248
483
541
694
762
697
Великобритания
145
171
185
195
212
184
196
Германия
71
112
158
187
159
177
228
Франция
36
47,9
55
62,5
65
97,5
84
Австро-Венгрия
19,7
29
40
49,4
—
—
—
Россия
10,9
30
41
54
14,3
65
177
Япония
4,6
4,6
15,4
23
34
55,8
96,5
Италия
4,5
5
9,6
11
14,3
24
27,8
Табл. 15-16 показывают быстрые изменения уровня промышлен¬
ного развития, произошедшие в абсолютном выражении в некоторых
ведущих государствах в определенные периоды (например, в Герма¬
нии до 1914 года или в России и Японии в 1930-е годы), а также за¬
медление темпов роста в Великобритании, Франции и Италии. Эту
информацию можно представить и в относительном выражении,
чтобы показать положение каждой страны с точки зрения развития
промышленности в течение продолжительного периода и в сравнении
с другими (табл. 17).
Наконец, полезно обратиться к табл. 18, в которой приведенные
Байрохом цифры, отражающие долю в мировом выпуске продукции
обрабатывающей промышленности, показывают изменения относи¬
тельно более раннего баланса сил в XIX веке, проанализированного
в предыдущей главе.
1 Ibid.
308
Таблица 17
Общий промышленный потенциал ведущих держав
в относительном выражении, 1880-19381 2
(Великобритания в 1900 г. = 100)
1880 г.
1900 г.
1913 г.
1928 г.
1938 г.
Великобритания
73,3
[100]
127,2
135
181
США
46,9
127,8
298,1
533
528
Германия
27,4
71,2
137,7
158
214
Франция
25,1
36,8
57,3
82
74
Россия
24,5 •
47,5
76,6
72
152
Австро-Венгрия
14
25,6
40,7
—
—
Италия
8,1
13,6
22,5
37
46
Япония
7,6
13
25,1
45
88
Таблица 18
Относительная доля в мировом выпуске продукции
обрабатывающей промышленности, 1880-19382 (в процентах)
1880 г.
1900 г.
1913 г.
1928 г.
1938 г.
Великобритания
22,9
18,5
13,6
9,9
10,7
США
14,7
23,6
32,0
39,3
31,4
Германия
8,5
13,2
14,8
11,6
12,7
Франция
7,8
6,8
6,1
6,0
4,4
Россия
7,6
8,8
8,2
5,3
9,0
Австро-Венгрия
4,4
4,7
4,4
—
—
Италия
2,5
2,5
2,4
2,7
2,8
Позиции держав в 1885-1914 годах
Глядя на эти обескураживающие данные, согласно которым на
Долю одного из ведущих государств мира в 1913 году приходилось
2,7% мирового выпуска продукции обрабатывающей промышлен¬
ности, а промышленный потенциал другого в 1928 году составлял
1 [48, р. 292, 299].
2 [Ibid, р. 296,304].
309
лишь 45 % от британского в 1900 году, хочется еще раз подчеркнуть,
что все указанные статистические данные носят абстрактный харак¬
тер и их следует рассматривать лишь в определенном историческом
и геополитическом контексте. Страны, обладающие фактически оди¬
наковыми показателями выпуска промышленной продукции, могли
занять в рейтинге боеспособности великих держав разные позиции
из-за низких показателей по таким факторам, как внутреннее един¬
ство общества, его способность мобилизовать ресурсы для исполне¬
ния актов государственной власти, его геополитическое положение
и внешнеполитические возможности. Объем книги не позволяет
провести в данной главе такое же детальное исследование для всех
великих держав, какое попытался сделать несколько лет назад Кор-
релли Барнетт в своем труде о Великобритании. Вместе с тем пред¬
ставленная ниже информация будет по возможности максимально
точно сохранять общие положения английского военного историка,
утверждавшего, что
могущество национального государства не заключается в одной лишь
его военно-технической мощи, но обусловливается также наличием
экономических и технологических ресурсов, маневренностью, Дально¬
видностью и решительностью внешней политики, эффективностью его
общественно-политической организации. Во многом оно зависит от
самой нации, от людей, их знаний и умений, энергии, амбиций, дисци¬
плинированности, инициативности, их верований, заблуждений и ил¬
люзий. И от взаимосвязи всех этих факторов. Кроме того, могущество
государства следует рассматривать не только в абсолютном выражении,
но и в привязке к его внешнеполитической или имперской политике,
с оглядкой на другие страны1.
Возможно, лучше всего различие в уровнях общестратегической
боеспособности можно рассмотреть на примере трех относительных
«новичков» в мировой политической системе — Италии, Германии
и Японии. Первые два государства возникли лишь в 1870-1871 го¬
дах путем объединения множества мелких, а третье появилось на
мировой арене после выхода из добровольной изоляции во времена
реставрации Мэйдзи, начавшейся в 1868 году. Во всех трех наблю¬
далось стремление подражать уже устоявшимся великим державам.
1 [67, р. xi].
310
К 1880-1890-м годам каждое из них начало захватывать территории за
океаном и строить современный флот в дополнение к своей регуляр¬
ной армии. Каждое стало существенным элементом в дипломатиче¬
ских расчетах своей эпохи, а к 1902 году все они уже создали альянсы
с представителями «старой гвардии». Тем не менее эти общие черты
вряд ли могут перевесить принципиальные различия в реальной силе
каждого из них.
✓
ИТАЛИЯ
На первый взгляд, появление объединенной Италии должно было
привести к изменению баланса сил в Европе. Вместо группы вражду¬
ющих друг с другом отдельных небольших государств, находившихся
в зависимости от ведущих держав либо испытывавших постоянную
угрозу иностранной интервенции, появилось единое королевство
с 30 млн человек, причем численность его населения росла столь стре¬
мительно, что уже к 1914 году практически сравнялась с количеством
жителей Франции. Вместе с тем армия и флот нового участника евро¬
пейской политики не были особенно многочисленными и грозными,
но, как следует из данных табл. 19-20, их все же следовало принимать
в расчет.
Таблица 19
Численность сухопутных и морских вооруженных сил
ведущих государств мира, 1880-19141
1880 г.
1890 г.
1900 г.
1910 г.
1914 г.
Россия
791 000
677 000
1 162 000
1 285 000
1 352 000
Франция
543 000
542 000
715 000
769 000
910 000
Германия
426 000
504 000
524 000
694 000
891 000
Великобритания
367 000
420 000
624 000
571 000
532 000
^Австро-Венгрия
246 000
346 000
385 000
425 000
444 000
^Италия
216 000
284 000
255 000
322 000
345 000
^Япония
71000
84 000
234 000
271 000
306 000
_США
~ 34 000
39 000
96 000
127 000
164 000
[1388, р. 670-671].
311
Таблица 20
Общий тоннаж военно-морского флота
ведущих государств мира, 1880-19141
1880 г.
1890 г.
1900 г.
1910 г.
1914 г.
Великобритания
650 000
679 000
1 065 000
2 174 000
2 714 000
Франция
271 000
319 000
499 000
725 000
900 000
Россия
200 000
180 000
383 000
401 000
679 000
США
169 000
?240 000
333 000
824 000
985 000
Италия
100 000
242 000
245 000
327 000
498 000
Германия
88 000
190 000
285 000
964 000
1 305 000
Австро-Венгрия
60 000
66 000
87 000
210 000
372 000
Япония
15 000
41 000
187 000
496 000
700 000
С точки зрения внешней политики, как было отмечено выше, воз¬
никновение Италии, конечно, представляло собой определенное пося¬
гательство на интересы двух соседствующих с ней великих держав —
Франции и Австро-Венгрии. Присоединение к Тройственному союзу
в 1882 году создавало видимость решения вопроса итало-австрийского
противостояния и одновременно ставило изолированную Францию
перед лицом врага на двух фронтах. Таким образом, в первые десять
лет своего объединения Италия расценивалась как полноправный член
европейской системы великих держав, Рим был включен в перечень
ключевых мировых столичных городов (наряду с Лондоном, Парижем,
Берлином, Санкт-Петербургом, Веной, Константинополем), где следо¬
вало открывать посольство.
Но за фасадом статуса великой державы Италия сохраняла су¬
щественные слабые места, прежде всего экономическую отсталость
страны, особенно аграрного юга. Общее количество неграмотных
в стране составляло 37,6% населения (на юге их было еще больше),
что значительно превышало показатели любого другого западно-
или североевропейского государства и отражало отсталость аграр¬
ной Италии: мелкие хозяйства, неплодородные земли, недостаток
инвестиций, арендное земледелие, неприспособленная транспорт¬
ная система. По общему объему производства, как и по размеру
[Ibid]. Согласно данным Райта, показатель США за весь 1890 г. составил лишь
40 000, что, безусловно, является ошибкой.
Производимого национального богатства на душу населения, Италия
была сопоставима скорее с аграрной Испанией и странами Восточ¬
ной Европы, но не с такими регионами, как Нидерланды или про¬
винция Вестфалия. У Италии не было собственного угля, и, несмо¬
тря на развитие гидроэнергетики, порядка 88 % всей энергии в стране
производилось благодаря британскому углю, что создавало дыру в
платежном балансе и рождало уязвимость в стратегическом плане. В
этих условиях рост численности населения страны без одновремен¬
ного существенного промышленного развития был сомнительным
благом, так как замедлял рост уровня индустриализации на душу на¬
селения в сравнении с другими западными державами1. И сравнение
это было бы еще менее благоприятным для Италии, если бы ежегодно
сотни тысяч ее граждан (обычно наиболее мобильных и способных)
не пересекали бы Атлантику в поисках лучшей жизни. В результате
на международной политической арене появился, выражаясь сло¬
вами Кемпа, «опоздавший игрок, не имевший каких-либо конкурент¬
ных преимуществ»2.
Нельзя сказать, что страна вообще стояла в стороне от процессов
модернизации. На самом деле многие историки ссылаются на «про¬
мышленную революцию эры Джолитти3» и «масштабные изменения
в экономической жизни страны»4. По крайней мере на севере произо¬
шли значительные изменения в области как тяжелой промышленности
(чугуно- и сталелитейной, кораблестроении и производстве автомоби¬
лей), так и текстильной. По мнению Александра Гершенкрона, в 1896-
1908 годах в Италии наблюдался «большой индустриальный скачок».
Действительно, на Апеннинах темпы промышленного роста превыша¬
ли все когда-либо наблюдаемые в Европе показатели, усилился переток
населения из сельской местности в города, перестроилась и банков¬
ская система под кредитование промышленных предприятий, а кривая
1 См. табл. 14. В общих чертах история Италии того периода хорошо представлена
в [808, р. lOlff; 1178, р. 129-412]. Примечательно отсутствие раздела «Италия»
в 11-м томе (охватывающем период 1870-1898 гг.) NCMH, и лишь в 12-м томе
(период 1898-1945 гг.) теме посвящено несколько страниц (р. 482-487).
2 [674, ch. 6].
3 По имени премьер-министра Италии того времени Джованни Джолитти, зани¬
мавшего этот пост пять раз за период с 1892 по 1921 г. — Примеч. пер.
4 См. примечания в [1261, р. 87-120]. Среди других полезных исследований: [903,
р. 79-94; 904, р. 60-82; 1296, ch. 5; 1010, р. 229-232; 1178, р. 284ff; 229; 219, vol. 4, pt. 1,
р. 287-325].
313
реальных национальных доходов резко пошла вверх1. Активно разви¬
вался и аграрный сектор Пьемонта.
Однако как только начинаешь сравнивать итальянские статисти¬
ческие данные с показателями других стран, весь этот глянец туск¬
неет. Да, в стране появились предприятия черной металлургии, но
в 1913 году относительно Великобритании выпуск их продукции
составлял лишь 78> относительно Германии — 7и и относительно
Бельгии — 2/5 2. Страна действительно достигла быстрых темпов про¬
мышленного роста, но вследствие низкого начального уровня разви¬
тия промышленности результаты в абсолютном выражении не вы¬
глядят столь уж впечатляющими. К началу Первой мировой войны
промышленные показатели Италии не достигли и 75 части британ¬
ских в 1900 году, и ее доля в мировом производстве снизилась при¬
мерно с 2,5% в 1900 году до 2,4% в 1913-м. Хотя формально Италия
и вошла в список великих держав, однако любая из них (за исключе¬
нием Японии) превосходила ее промышленный уровень как минимум
в два-три раза, некоторые оказывались мощнее в шесть раз (Германия,
Великобритания) и даже более чем в тринадцать раз (США).
Это могло бы компенсироваться ростом сплоченности и реши¬
тельности нации, но такие факторы отсутствовали. Уровень лояль¬
ности в итальянском политическом истеблишменте носил семей¬
ный или локальный, но отнюдь не национальный характер. На фоне
перманентно существующего разрыва между севером и югом, ко¬
торый только усугубила начавшаяся индустриализация первого,
и отсутствия активных внешних контактов за пределами сельской
общины на значительной части полуострова, вражда между ита¬
льянским правительством и Католической церковью, запрещавшей
своим прихожанам устраиваться на госслужбу, не добавляла ста¬
бильности. Идеалы Рисорджименто, провозглашенные местными и
сочувствующими иностранными либералами, не проникали слиш¬
ком глубоко в итальянское общество. Набор в армию был затруднен,
как и дислокация войск исходя из стратегической целесообразности,
а не из регионального политического расчета. В отношениях между
гражданскими и военными властями царило взаимное недопони¬
мание и недоверие. Общий антимилитаристский настрой итальян¬
ского общества, низкий уровень подготовки офицерского корпуса,
1 См. [888, р. 253ff; 235, р. 363-382; 199, р. 492-510].
2 См. [133, р. 4].
314
а также отсутствие должного финансирования на оснащение армии
современным вооружением ставили под сомнение эффективность
итальянских войск еще задолго до провальной битвы при Капоретто
(1917) или египетской кампании (1940)1. В ее объединительных вой¬
нах не последнюю роль играла французская интервенция, а затем и
помощь Пруссии в борьбе с Австро-Венгрией. Поражение в сраже¬
нии при Адуа (Абиссиния) в 1896 году создало Италии ужасную ре¬
путацию единственного государства в Европе, чью армию победили
африканцы, не имевшие достаточно эффективных военных средств.
Решение итальянского правительства в 1911-1912 годах развязать
войну с Ливией, заставшее врасплох сам генштаб вооруженных сил
Италии, стало настоящей финансовой катастрофой. Флот, который
еще в 1890 году выглядел весьма внушительным, все больше терял
в относительном выражении, кроме того, его эффективность всегда
была достаточно сомнительной. В этот период командующие среди¬
земноморской эскадрой королевского военно-морского флота неиз¬
менно полагались на то, что итальянский флот будет сохранять ней¬
тралитет, в случае если дело дойдет до войны между Великобританией
и Францией2.
Последствия всего этого для стратегического и внешнеполитиче¬
ского положения Италии были просто угнетающими. Итальянский
генштаб осознавал не только численное и техническое превосход¬
ство французской (в первую очередь) и австро-венгерской армий,
но и тот факт, что неадекватное состояние железных дорог на полу¬
острове и глубоко укоренившийся регионализм не позволят произ¬
вести каких-либо масштабных маневров по развертыванию войск на
прусский манер. Итальянские адмиралы отлично видели имевшиеся
у флота недостатки, вдобавок весьма уязвимая и протяженная бере¬
говая линия Италии подвигала ее к противоречивым альянсам, что,
в свою очередь, делало стратегическое планирование хаотичным как
никогда. Подписанный в 1882 году союзный договор между Италией и
Германией лищь поначалу удовлетворял первую, особенно когда Бис¬
марк, казалось, парализовал французов, но даже тогда итальянское
правительство продолжало искать пути для более тесного сближения
1 См. интересную (но далеко не оптимистичную) подборку статей о «боеспособно¬
сти итальянских вооруженных сил» в Journal of Strategic Studies (1982, vol. 5, no 2,
p. 248fF); см. также [857, p. 205ff; 1354; 602, p. 85-104].
2 Cm. [502, ch. 7; 840, p. 174-175].
315
с Великобританией, единственной страной, способной в полной мере
нейтрализовать французский флот. Когда в начале XX века Велико¬
британия начала сближаться с Францией, а ее отношения с Германи¬
ей сместились от сотрудничества в сторону антагонизма, итальянцы
поняли, что у них нет другой альтернативы, кроме как сменить свой
внешнеполитический курс и примкнуть к новому англо-французско¬
му союзу. Оставшаяся неприязнь к Австро-Венгрии еще больше уси¬
ливала стремление Рима покинуть Тройственный союз, вместе с тем
уважение к Германии и понимание важности для полуострова немец¬
ких промышленных инвестиций удерживало Италию от открытого
разрыва отношений. Таким образом, к 1914 году Италия осталась на
позициях 1871-го. Это была «самая слабая из великих держав»1, вы¬
глядевшая в глазах соседей непредсказуемой в своих действиях и бес¬
принципной страной, у которой были большие коммерческие и экс¬
пансионистские планы в Альпах, на Балканах, в Северной Африке
и еще дальше, шедшие вразрез с интересами и ее друзей, и ее врагов.
Ухудшение экономических и социальных условий продолжало ослаб¬
лять ее влияние на происходившие в мире события, но пока еще
позволяло оставаться в игре. Подводя итог, следует отметить, что,
по мнению правительств большинства стран, Италию все же лучше
было иметь партнером, а не противником, хотя выгода от этого была
весьма незначительной2.
ЯПОНИЯ
Если Италия в 1890 году была самым незначительным членом си¬
стемы великих держав, то Япония даже не состояла в этом «клубе».
В течение многих столетий страной управляла децентрализованная
феодальная олигархия, состоящая из территориальных лордов (дай¬
не) и военной аристократии (самураев). Отсутствие природных ре¬
сурсов и превалирование горного ландшафта (для земледелия было
пригодно лишь порядка 20% территории) лишало Японию всех обще¬
принятых предпосылок для экономического развития. Изолированные
от остального мира в силу сложного языка, не имеющие близкород¬
ственных наций и сознающие собственную культурную уникальность,
японцы оставались самобытными и стойкими к влиянию извне еще
даже во второй половине XIX века. Казалось, Япония была обречена
1 См. [133]. См. также [132; 787].
2 См. [879, р. 15].
оставаться политически незрелой, экономически отсталой и несосто¬
ятельной в военном отношении среди мировых держав1. Но всего два
поколения спустя Страна восходящего солнца стала одним из веду¬
щих игроков в международной политике на Дальнем Востоке.
Подобное преображение, начавшееся в 1868 году в результате ре¬
ставрации Мэйдзи, произошло благодаря решимости влиятельных
представителей японской элиты избежать западного доминирования,
а возможно, и колонизации, происходившей в других частях Азии,
даже если планируемые реформы при этом затронут существующий
феодальный порядок и вызовут жесткую оппозицию со стороны саму¬
райских кланов2. Япония встала на путь модернизации не потому, что
этого хотели отдельные предприниматели, а потому что в этом нужда¬
лось само «государство». После того как оппозиция была сокрушена,
модернизационные процессы стали развиваться при таком дирижиз¬
ме и такой активности, в сравнении с которыми действия Кольбера
или Фридриха Великого просто меркнут. Была принята новая консти¬
туция, в основу которой легла прусско-германская модель. Реформы
коснулись и судебно-правовой системы. Активное развитие образова¬
ния привело к достижению высочайшего уровня грамотности в стра¬
не. Изменен был календарь. Произошли изменения в одежде. Была
создана современная банковская система. С помощью приглашенных
специалистов Британского королевского флота создавалась новая
японская флотилия, а члены прусского генштаба помогали японцам
модернизировать их армию. Японские офицеры отправились учить¬
ся в западные военные и военно-морские училища. Страна закупала
за рубежом современное оружие, попутно создавая собственную во¬
енную промышленность. Государство стимулировало строительство
железных дорог, телеграфных сетей и создание пароходства. Совмест¬
но с первыми местными предпринимателями правительство развива¬
ло тяжелую промышленность, чугуно- и сталелитейное производство,
судостроение, модернизировало текстильное производство. Своими
субсидиями ойо поощряло экспорт товаров и таким образом стиму¬
лировало процесс создания новой отрасли — грузоперевозок. Объ¬
емы японского экспорта, особенно шелка и текстиля, начали стреми¬
тельно расти. За всем этим стояло сильно выраженное политическое
1 См. [696, р. 14-15]. См. также NCMH (vol. 12, ch. 12; 939; 1238).
2 Вопросы общественно-политической и экономической модернизации Японии
кратко описаны в [1237, ch. 5]; более подробно они рассмотрены в [85; 944; 1205].
317
стремление воплотить в жизнь национальный лозунг fukoken kyohei
(«богатая страна и сильная армия»). Для японцев экономическая и во-
енная/военно-морская мощь — вещи взаимосвязанные.
Но все это требовало времени, пока же Япония продолжала серь¬
езно отставать от ведущих стран1. Несмотря на увеличение числен¬
ности городского населения более чем в два раза за 1890-1913 годы,
количество сельских жителей не сокращалось. Даже накануне Первой
мировой войны 60% японцев были заняты в сельском или лесном хо¬
зяйстве и рыболовстве; и хотя в агротехнике произошли многочис¬
ленные усовершенствования, гористая сельская местность и неболь¬
шие размеры большинства землевладений не позволяли совершить
«аграрную революцию» по британской, например, модели. С подоб¬
ной аграрной базой результаты сравнения Японии с великими дер¬
жавами по показателям промышленного потенциала или уровня
индустриализации на душу населения оказывались крайне низкими
(см. выше табл. 14 и 17). Несмотря на активное промышленное раз¬
витие в течение всего периода до Первой мировой войны, которое
подтверждают данные значительного увеличения потребления совре¬
менных энергоресурсов, а также доли в мировом промышленном про¬
изводстве, Япония была еще очень далека от развитого мира по мно¬
гим другим направлениям. Чугуно- и сталелитейное производство
еще не достигло должного уровня, и страна в значительной степени
зависела от импортных поставок. Точно так же Япония продолжала
зачастую закладывать свои военные корабли на верфях в других го¬
сударствах, несмотря на значительное расширение судостроительных
мощностей. Страна восходящего солнца при этом сильно нуждалась
в инвестициях и все активнее совершала займы за рубежом, которых
все равно не хватало для вложения в развитие промышленности, ин¬
фраструктуры и армии. С экономической точки зрения Япония совер¬
шила чудо, став единственным незападным государством, в котором
в эпоху расцвета империализма произошла промышленная револю¬
ция. Но вместе с тем она все же пока не могла тягаться на равных с Ве¬
ликобританией, Соединенными Штатами и Германией ни в промыш¬
ленном, ни в финансовом плане.
Два следующих фактора, однако, способствовали возвышению
Японии до статуса великой державы, и они же позволяют объяснить,
Экономические аспекты модернизации Японии можно проследить в [18, ch. 2-5;
710; 1104, р. 416-425; 954].
318
почему Япония превзошла, например, Италию. Первым фактором
являлась ее географическая изолированность. На близлежащем кон¬
тиненте угрозу для нее представляла разве что разваливающаяся Ки¬
тайская империя. И хотя Китай, Маньчжурия, а что еще хуже, Корея
могли оказаться под контролем другой великой державы, географи¬
чески Япония была намного ближе к ним, чем к любому из импери¬
алистических государств: Россия в 1904-1905 годах испытала нема¬
лые трудности, осуществляя перебрбску и снабжение своей армии
по железной дороге на расстояние почти в десять тысяч километров;
несколько десятилетий спустя британский и американский фло¬
ты столкнулись с той же логистической проблемой на Филиппинах,
в Гонконге и Малайе. При устойчивом росте японского влияния в Вос¬
точной Азии только решительные действия другого большого госу¬
дарства могли помешать Японии со временем получить ведущую роль
в данном регионе.
Второй фактор — моральный. Бесспорно, сильное национальное
чувство собственной культурной уникальности, традиции почитания
императора и государственных ценностей, самурайские принципы
воинской чести и доблести, ставка на дисциплину и силу духа сфор¬
мировали политическую культуру, которой изначально были присущи
неистовый патриотизм и готовность идти на любые жертвы во имя
создания «Великой Восточной Азии» ради стратегической безопасно¬
сти и получения новых рынков и сырья. Это отчетливо прослежива¬
ется в успешной наземной и военно-морской кампании против Китая
в 1894 году, когда эти две страны столкнулись друг с другом в своих
претензиях на Корею1. И на суше и на море лучше подготовленные и
экипированные японские вооруженные силы, казалось, вела сама воля
к победе. В конце войны под угрозой «тройного вмешательства» Рос¬
сии, Франции и Германии японскому правительству, скрепя сердце,
пришлось отказаться от притязаний на Порт-Артур и Ляодунский
полуостров, но это лишь усилило стремление Токио повторить попыт¬
ку через некоторое время. Вряд ли кто-нибудь из членов правительства
был не согласен с мрачным заключением барона Хаяси:
Если нам потребуются новые военные корабли, мы должны их построить
любой ценой; если организация нашей армии неэффективна, мы должны
это исправить прямо сейчас; если потребуется, мы должны полностью
изменить свою военную систему...
См. [1020, р. 166-168; 449, р. 181-184].
319
Сегодня Япония должна сохранять спокойствие и выжидать, чтобы
развеять все подозрения на свой счет; за это время мы должны консоли¬
дировать свою национальную мощь, а дальше нам необходимо наблюдать
и ждать на Востоке подходящего момента, который однажды наступи!.
И когда настанет этот день, Япония решит свою судьбу...1
Возможность реванша появилась десять лет спустя, когда ее ко¬
рейские и маньчжурские амбиции столкнулись с планами царской
России2. И если специалистов военно-морского дела впечатлил раз¬
гром российской эскадры японским флотом под командованием ад¬
мирала Того, то других экспертов поразила общая манера поведения
японцев. Запад приветствовал неожиданное нападение на Порт-
Артур (маневр, осуществленный сначала во время китайского кон¬
фликта в 1894 году и повторенный в 1941-м), а также настрой япон¬
цев на полную победу над врагом, невзирая на потери. Еще более
впечатляющим выглядело поведение офицеров и солдат в наземных
операциях под Порт-Артуром и Мукденом, где полегли десятки тысяч
японцев, прорывавшихся через минные поля и колючую проволоку
под шквальным пулеметным огнем к русским траншеям. Казалось, са¬
мурайский дух позволял брать победу штыками даже в век массового
производства огнестрельного оружия. По единогласному мнению во¬
енных экспертов того времени, если бы моральный дух и дисциплина
оставались жизненно важными предпосылками национальной мощи,
то Япония не испытывала бы недостатка в этих ресурсах.
Однако даже тогда Японию нельзя было назвать полноценной вели¬
кой державой. Японии повезло, что она смогла победить еще более от¬
сталый Китай и царскую Россию, которая в военном отношении была
переоценена и находилась в невыгодном положении из-за огромного,
расстояния между Санкт-Петербургом и Дальним Востоком. Кроме
того, англо-японский союз 1902 года позволил Стране восходящего
солнца бороться на своей территории, не опасаясь стороннего вме¬
шательства. Ее флот состоял из линкоров, сошедших со стапелей бри¬
танских верфей, а армия была вооружена пушками Круппа. Но глав¬
ное, правительство страны, обнаружив, что не сможет финансировать
1 [1238, р. 30].
2 См. [941]. Сам конфликт лучше всего описан в [1349; 1238, ch. 4-5; 956; 1353].
Краткое описание военных действий на море см. в [1020, р. 168ff; 972, р. 167ff],
на суше — в [1320].
320
ведение войны за счет собственных ресурсов, имело возможность
привлечь для этого кредиты Соединенных Штатов и Великобрита¬
нии1. В итоге к концу 1905 года, когда полным ходом шли переговоры
с Россией о мире, Япония была близка к состоянию банкротства. Воз¬
можно, это было не столь очевидно для токийской общественности,
негодовавшей из-за того, что Россия слишком легко отделалась. Вме¬
сте с тем японская армия получила лавры победителя и заслужила по¬
чет и уважение, экономика Японии была в состоянии восстановиться,
и ее статус великой державы (хотя и региональной) был всеми при¬
знан. Япония вступила в эпоху зрелости. Теперь на Дальнем Востоке
никто не мог предпринять сколько-нибудь значительных действий,
не подумав о возможной реакции со стороны Японии. Оставалось не¬
ясным, могла ли сама Япония расширяться и дальше, не вызывая при
этом недовольства у более авторитетных великих держав.
ГЕРМАНИЯ
Возникновение имперской Германии оказало непосредственное
и более значительное влияние на баланс сил в системе великих дер¬
жав, чем появление других «новичков», благодаря двум факторам.
Во-первых, в отличие от Японии она была далека от геополитической
изоляции: Германия находилась в самом центре старой Европы, и само
ее создание было прямым посягательством на интересы Австро-Вен¬
грии и Франции — оно изменило относительные позиции всех суще¬
ствующих великих держав Европы. Во-вторых, этому способствовали
скорость и масштабы дальнейшего роста Германии в промышленном,
коммерческом, военном и военно-морском отношении. К началу Пер¬
вой мировой войны Германия была не только в три-четыре раза мощнее
Италии или Японии, но и значительно опережала Францию и Россию
и, возможно, даже сравнялась с Великобританией. В июне 1914 года
восьмидесятилетний лорд Велби вспоминал, что «Германия 1850-х го¬
дов, которую мы хорошо помним, представляла собой группу мелких
разрозненны* государств, которыми правили удельные князьки»2, но
теперь, спустя всего несколько десятилетий, это было самое мощное
государство в Европе, которое продолжало расти и развиваться. Одно
это должно было сделать «немецкий вопрос» эпицентром мировой по¬
литики на более чем полувековой период истории начиная с 1890 года.
1 См. [1183, р. 59-73].
2 [688, р. 464].
321
Приведем лишь несколько примеров взрывного роста экономики
Германии1. Население страны резко увеличилось с 49 млн (1890) до
66 млн (1913), что позволило ей стать вторым по численности (по¬
сле России) государством в Европе. Между тем уровень образован¬
ности, социального обеспечения и доходов на душу населения был
в Германии выше, чем в России, а значит, первая была сильна и чис¬
лом, и качеством человеческих ресурсов. В Италии, согласно одному
из источников, из 1000 призываемых в армию человек 330 были не¬
грамотными, тогда как в Австро-Венгрии таковых было 220 на 1000,
во Франции — 68, а в Германии — всего один человек2. Рост грамот¬
ности был на руку не только прусской армии, но также фабрикам, где
требовались квалифицированные рабочие, предприятиям, нуждав¬
шимся в образованных инженерах, лабораториям, искавшим химиков,
фирмам, которые не могли обойтись без управляющих и продавцов.
И немецкая система школьного образования, политехнические инсти¬
туты и университеты в изобилии поставляли нужные кадры. Приме¬
нительно к сельскому хозяйству результатом повышения уровня обра¬
зованности стало активное использование германскими крестьянами
химических удобрений, а также масштабная техническая модерниза¬
ция, что позволило значительно повысить урожайность в сравнении
с любой другой великой державой3. Для поддержки прусских юнкеров
и крестьянских лиг правительство Германии ввело защитные тарифы
на ввоз сельхозпродукции из других стран, в первую очередь более
дешевых продуктов питания из США и России. При этом благодаря
своей относительной эффективности огромный аграрный сектор не
ослаблял показатели национального дохода и выпуска продукции на
душу населения до такой степени, как во всех других континенталь¬
ных великих державах.
Но именно промышленное развитие Германии действительно
выделяло ее в эти годы на фоне других стран. Добыча угля возросла
с 89 млн тонн (1890) до 277 млн (1914), немногим уступая британским
292 млн тонн и далеко опережая австро-венгерские 47 млн, француз¬
ские 40 млн и российские 36 млн тонн. По стали увеличение было
еще более впечатляющим: 17,6 млн тонн выпущенной продукции
1 Для общего представления о природе и темпах экономического роста Германии
см. [387, pt. 1; 181, ch. 4; 1234, р. 159ff; 576; 540, pt. 3; 709].
2 Цифра взята из работы: Gooch J. Italy During the First World War (p. 2), которая
должна войти в первый том [881].
3 См. данные в [ 181, р. 66, 68].
322
в Германии в 1914 году превосходили совокупный выпуск Велико¬
британии, Франции и России. И все же еще более внушительными
выглядели успехи Германии в новых отраслях XX века — произ¬
водстве электротехнического оборудования, оптики и химикатов.
В европейской электротехнической промышленности доминиро¬
вали два немецких гиганта — Siemens и AEG, в которых работало
142 тыс. сотрудников. На долю немецких химических компаний
во главе с Bayer и Hoechst приходилось 90 % мирового производства
промышленных красителей. Эта история успеха, естественно, от¬
разилась и на показателях внешней торговли Германии, чей экспорт
в период с 1890 по 1914 год утроился (приблизив страну к уровню
Великобритании), позволив ей стать ведущим мировым экспорте¬
ром; неудивительно, что ее торговый флот также вырос и стал к на¬
чалу войны вторым по величине в мире. К этому времени ее доля
в мировом выпуске продукции обрабатывающей промышленности
(14,8%) была выше британской (13,6%), а французскую (6,1 %) пре¬
восходила в два с половиной раза. Германия стала экономическим
центром Европы, и даже пресловутая нехватка капитала в стране,
казалось, не оказывала на развитие страны замедляющего действия.
Неудивительно, что такие националисты, как Фридрих Науман, ли¬
ковали по поводу подобных примеров роста экономики страны и их
значения для укрепления роли Германии в мировом пространстве.
«Это дело рук германской расы, — написал он. — Она создала армию
и флот, нашла деньги и добилась власти... Современные масштабные
инструменты власти возникают лишь в том случае, если в венах ак¬
тивных людей бурлит кровь»1.
Вполне естественно, что публицисты вроде Наумана и тем более
такие влиятельные группы фанатично-экспансионистского толка, как
Пангерманская лига или Германская морская лига, должны были при¬
ветствовать подъем германского влияния в Европе и за ее предела¬
ми. В эпоху «нового империализма» подобные призывы можно было
услышать в любой великой державе. Как едко отметил в 1900 году
Гилберт Мюррей, каждая страна, казалось, утверждала, что «именно
она — избранная нация наций... помимо всего прочего призванная
управлять остальными»2. Что еще важнее, начиная с 1895 года гер¬
манская правящая элита стала активной сторонницей необходимости
1 [1224, р. 26].
2 [744, р. 96; 456, vol. 2, р. 83-252; 455; 76, pt. 3].
323
крупномасштабной территориальной экспансии в подходящий для
этого момент. Адмирал Тирпиц утверждал, что индустриализация
Германии и ее экспансия были «столь же неодолимы, как закон при¬
роды». Рейхсканцлер Бюлов заявлял: «Вопрос состоит не в том, хотим
ли мы колонизировать или нет, а в том, что мы должны колонизиро¬
вать, хотим мы этого или нет». Сам же кайзер Вильгельм мимоходом
провозгласил, что у Германии «великие цели, которые она не сможет
реализовать в ограниченных рамках старой Европы», и заявил о сво¬
его рода мирном «наполеоновском превосходстве» на континенте1.
По сравнению с настоятельно повторяемым заявлением Бисмарка
о том, что Германия является державой, достигшей своей «точки на¬
сыщения», стремящейся сохранить свой статус-кво в Европе и не
проявляющей большого интереса (несмотря на колониальные пре¬
тензии 1884-1885 годов) к территориям за границей, — тон изменился
совершенно. Хотя, возможно, не стоит преувеличивать агрессивный
характер этого германского «идеологического консенсуса»2 по вопро¬
су расширения; государственные деятели Франции, России, Велико¬
британии, Японии, США и Италии также обнародовали собственные
доктрины «предназначения» своих стран, но, пожалуй, сделали это
в менее детерминистской и несдержанной манере.
Главное в германском экспансионизме — это то, что страна облада¬
ла как инструментами для изменения текущего положения в мировой
политике, так и материальными ресурсами для создания подобного
рода инструментов. Лучше всего эти возможности демонстрировало
быстрое наращивание после 1898 года мощности германского флота,
который под командованием Тирпица из шестого по величине в мире
стал вторым, уступив лишь британскому. К началу войны флот откры¬
того моря включал в себя тринадцать новых дредноутов, шестнадцать
старых и пять линейных крейсеров. Столь значительная сила застави¬
ла британское адмиралтейство постепенно вернуть в Северное море
практически все свои крупные боевые эскадры; к тому же налицо
были все признаки наращивания германскими кораблями своей во¬
енной мощи (оптимизированное внутреннее устройство, снаряжение,
оптическое оборудование, управление артиллерийским огнем, ноч¬
ные учения и т. д.)3. Хотя Тирпиц никогда бы не нашел достаточных
1 Цит. соответственно по: [688, р. 311; 1082, р. 144ff; 387, ch. 3].
2 Термин из [1337, pt. 3, р. 112ff].
3 См. оценочные заключения [838, ch. 13; 687, ch. 8-9].
324
средств для достижения своей истинной цели — создать флот, «со¬
поставимый по своей мощи с английским»1, тем не менее его детище
внушало вполне благоговейный страх у противостоящих ему флотов
франции и России.
Способность же Германии успешно воевать на суше некоторым
наблюдателям казалась менее внушительной. Действительно, на пер¬
вый взгляд, прусская армия за десять лет до начала Первой мировой
войны не шла ни в какое сравнение С гораздо более многочисленны¬
ми силами царской России и была сопоставима с армией Франции.
Но такое впечатление было обманчивым. По сложным внутриполи¬
тическим причинам германское правительство решило удерживать
численность армии на определенном уровне и значительно увеличить
расходы на флот Тирпица, изменив пропорции в общем военном бюд¬
жете в пользу последнего2. Возникшее в 1911-1912 годах внешнепо¬
литическое напряжение заставило Берлин начать крупномасштабное
расширение армии, что немедленно изменило структуру финансиро¬
вания. С 1910 по 1914 год объем выделяемых ассигнований на армию
вырос с $204 млн до $442 млн, тогда как во Франции аналогичное уве¬
личение составило лишь $197 млн со $188 млн. В то же время такое
наращивание мощи потребовало во Франции призыва на воинскую
службу 89% молодежи, а в Германии лишь 53 %. В России к 1914 году
расходы на армию достигли примерно $324 млн, что было довольно
ощутимым для бюджета: на военные ассигнования приходилось 6,3 %
национального дохода России, тогда как в Германии лишь 4,6 %3. Если
не брать во внимание Великобританию, Германия легче прочих ев¬
ропейских государств несла «бремя расходов на вооружение». Более
того, прусская армия могла мобилизовать, одеть и вооружить милли¬
оны резервистов и, благодаря их высокому уровню образованности
и подготовленности, использовать эти силы в боевых действиях на
переднем крае, а Франция и Россия — не могли. Французский ген¬
штаб считал, что резервисты годятся только для линии обороны4. Что
касается России, то у нее не было ни столько оружия, обуви и фор¬
мы, чтобы обеспечить теоретически имевшийся резерв в несколько
1 [685, р. 160].
2 См. [1158; 101, ch. 1 и 6]. Наглядные примеры многочисленных фактов фатальной
недооценки военной мощи Германии (особ, в сравнении с Россией и Францией)
можно найти в работе [1292, р. 333-362].
3 Все цифры взяты из [ 1388, р. 670-671 ].
4 См. [857, р. 162].
325
миллионов человек, ни столько офицеров, чтобы ими командовать.
Но даже это еще не дает достаточного представления об огромной во
енной мощи Германии, которую составляли также хорошо отлажен¬
ная система внутренних коммуникаций, наличие схем оперативной
мобилизации, отличная подготовка солдат и офицеров, использова¬
нии передовых технологий и т. д.
Но у Германской империи были и слабые места — географическое
положение и проводимая государством внешняя политика. Актив¬
ное развитие находящейся в самом центре европейского континен¬
та Германии могло показаться угрожающим одновременно для мно¬
гих великих держав. Наличие эффективной военной машины вместе
с пангерманскими призывами к пересмотру границ Европы серьезно
встревожили как французов, так и русских и в итоге сблизили их. Бы¬
строе расширение германского флота вызвало напряжение в Велико¬
британии, скрытая немецкая угроза беспокоила страны Бенилюкса
и север Франции. Германия, по мнению одного ученого, «родилась
в окружении»1. Даже если бы германский экспансионизм был направ¬
лен за океан, он бы не мог не затронуть так или иначе сферы влияния
других великих держав. Любое рискованное предприятие в Латинской
Америке могло вызвать войну с Соединенными Штатами. Экспансия
в Китай в 1890-х годах вызывала неудовольствие со стороны России и
Великобритании, а после победы Японии над Россией в 1905 году о ней
просто не могло быть и речи. Попытки увеличить протяженность Баг¬
дадской железной дороги встревожили Лондон и Санкт-Петербург.
Стремление захватить португальские колонии сдерживали британцы.
В то время как Соединенные Штаты имели возможность расширять
свое влияние в Западном полушарии, Япония вторглась на террито¬
рию Китая, Россия с Великобританией проникли на Ближний Восток,
а Франция «завершила» формирование своих владений в северо-за¬
падной части Африки, — Германия оставалась ни с чем. И в 1899 году
Бюлов в своей известной речи о «молоте и наковальне» представлял
широко распространенное в Германии мнение, раздраженно заявляя:
«Мы не можем позволить любой иностранной державе, любому ино¬
странному Юпитеру говорить нам: “А что мы можем сделать? Мир уже
поделен”». Поэтому неудивительно, что немецкие публицисты актив¬
но призывали к переделу мира2.
1 [181, introd.].
2 См. [688, р. 311].
326
Безусловно, все развивающиеся и набирающие вес державы
стремятся изменить мировой порядок, выгодный лишь для старых,
устоявшихся держав1. С точки зрения реальной политики вопрос за¬
ключался в том, а мог бы этот «зачинщик» что-то изменить, не вы¬
звав слишком бурную ответную реакцию. И хотя географическое
положение и играло значительную роль, проводимая страной внеш¬
няя политика также была важна. Германия не обладала, скажем, та¬
ким геополитическим положением,' как Япония, и ей приходилось
компенсировать это за счет высочайшего искусства госуправления.
Понимая, какое беспокойство и ревность вызвало внезапное появле¬
ние Второго рейха, Бисмарк начиная с 1871 года стремился убедить
другие великие державы (особенно флагманов — Россию и Велико¬
британию), что у Германии отсутствуют какие-либо планы по даль¬
нейшему расширению своих территорий. В свою очередь, Вильгельм
и его советники, наоборот, не прочь были показать свой характер, по¬
этому отказались от осторожности. Они выражали свое неудоволь¬
ствие существующим порядком, но хуже всего, что процесс принятия
решений в Берлине скрывал за фасадом высоких имперских целей
хаос и нестабильность, изумлявшие каждого, кто с этим сталкивался.
По большей части причина заключалась в слабохарактерности Виль¬
гельма II, усугублявшей недостатки конституции, разработанной
Бисмарком. В условиях отсутствия органа (такого, как кабинет ми¬
нистров), который бы нес коллективную ответственность за прово¬
димую правительственную политику в целом, различные подразделе¬
ния и заинтересованные группы, не имея должного контроля сверху
и четко обозначенных приоритетов, преследовали лишь собственные
цели2. На флоте думали практически исключительно только о будущей
войне с Англией, армия, в свою очередь, планировала уничтожение
Франции, а финансисты и дельцы хотели бы двинуться на Балканы,
в Турцию и на Ближний Восток, наперекор влиянию России в данных
регионах. В результате, по словам канцлера Бетмана Гольвега, страна
в июле 1914/оду должна была «бросить всем вызов, встать у всех на
пути и при этом никого не ослабить»3. Очень сомнительный рецепт
успеха в мире, полном самовлюбленных и подозрительных нацио¬
нальных государств.
1 См. [438].
2 Убедительные доказательства этого можно найти в статьях [ 1083].
3 [255, р. 336]. Доказательства дезориентации целей можно найти в книге [741].
327
Наконец, оставалась опасность, что неудачи с дипломатией и
расширением территорий повлияют на хрупкую внутреннюю поли¬
тику Германии эпохи правления Вильгельма II, где элита прусских
юнкеров была встревожена (относительным) снижением внимания
к аграрному сектору, увеличением числа членов профсоюза и расту¬
щим влиянием социал-демократов на фоне бурного развития про¬
мышленности. Действительно, после 1897 года следование концеп¬
ции «мировой политики» (Weltpolitik) в значительной степени было
продиктовано расчетом на то, что она станет популярной и отвле¬
чет внимание от внутриполитических разногласий в Германии1. Но
правители в Берлине всегда оказывались в условиях двойного ри¬
ска: уход от конфронтации с «иностранным Юпитером» мог нане¬
сти оскорбление германским националистам и вызвать осуждение
в адрес кайзера и его помощников; хотя в случае участия страны
в полномасштабной войне никто не мог гарантировать, что есте¬
ственный патриотизм рабочих, солдат и матросов перевесит их
неприязнь к крайне консервативному Прусско-Германскому госу¬
дарству. В то время как некоторые эксперты считали, что война спо¬
собна объединить страну вокруг императора, другие боялись, что
она приведет к еще большему общественно-политическому напря¬
жению внутри государства. Все это опять же следует рассматривать
в контексте: например, слабые места внутренней политики Герма¬
нии едва ли были так уж серьезны по сравнению с происходящим
в России или Австро-Венгрии, но они действительно существовали
и, безусловно, могли повлиять на способность страны участвовать
в продолжительной полномасштабной войне.
Многие историки утверждали, что имперская Германия — это
«особый случай», это страна, идущая «своим путем» (Sonderweg),
которая однажды достигнет наивысшей точки, придя к национал-
социализму. Если смотреть исключительно с точки зрения полити¬
ческой культуры и риторики начала XX века, мы обнаружим: анти¬
семитизм в России и Австрии был не менее распространенным яв¬
лением, чем в Германии, а французский шовинизм так же бросался
в глаза, как и германский, в Японии убежденность в своей куль¬
турной уникальности и предназначении имела такое же широкое
хождение, как и в Германии. Каждая из держав была «особенной»
и в эпоху империализма слишком активно стремилась доказать свою
1 См. [387; 101].
328
особенность. Вместе с тем с точки зрения политики силы Германия
действительно обладала уникальными возможностями, игравшими
значительную роль в данном вопросе. Это была единственная вели¬
кая держава, соединившая в себе современную промышленную мощь
западных демократий с автократическим (хочется сказать, безответ¬
ственным) подходом к принятию решений, характерным для восточ¬
ных монархий1. Это был единственный «новичок» в стане великих
держав, за исключением США, который действительно мог бросить
вызов существующему мировому порядку. И это была единственная
растущая великая держава, которая могла расширить свои западные
или восточные границы лишь за счет могущественных соседей, —
единственная страна, говоря словами Каллео, чей рост «прямо»
или «опосредованно» подрывал баланс Европы2. Это было взрыво¬
опасное сочетание для нации, которая чувствовала, что, по выраже¬
нию Тирпица, «восстановить утраченные позиции — вопрос жизни
и смерти»3.
Для «растущих» государств был крайне важен подобного рода
прорыв, но еще больше он был нужен устоявшимся великим держа¬
вам, которым приходилось думать о том, как сохранить свои владе¬
ния. И здесь снова следует отметить самые существенные различия
между тремя державами — Австро-Венгрией, Францией и Великобри¬
танией, особенно между первой и последней. Сравнительные показа¬
тели их влияния в мировой политике в относительном выражении
к концу XIX века были явно ниже, чем в середине4, даже если их обо¬
ронные бюджеты стали больше, а колониальные владения намного
шире и если (в случае Франции и Австро-Венгрии) они все еще име¬
ли территориальные притязания в Европе. Кроме того, можно спра¬
ведливо утверждать, что лидеры в этих странах понимали: между¬
народная политическая арена стала намного сложнее и опаснее, чем
во времена их предшественников, и это вынуждало их радикально
менять свою политику, чтобы соответствовать новым требованиям
времени.
1 В дальнейшем данный вопрос был подробно рассмотрен в [684, introd.].
2 См. [181, р. 5].
3 [685, р. 157].
4 См. графики, отражающие «относительную силу» Франции, Великобритании
и Австро-Венгрии, в [316, р. 956].
329
АВСТРО-ВЕНГРИЯ
Хотя Австро-Венгерская империя была, безусловно, самой сла¬
бой из числа великих держав в рассматриваемый период и, по сло¬
вам Тейлора, активно теряющей свои позиции1, это не вполне оче¬
видно с точки зрения макроэкономической статистики. Несмотря на
значительную эмиграцию, численность населения империи возрос¬
ла с 41 млн (1890) до 52 млн жителей (1914), оставив далеко позади
Францию, Италию и даже Великобританию. За эти годы Австро-Вен¬
грия также прошла большой путь в плане промышленного развития,
хотя до 1900 года, возможно, этот процесс шел немного активнее,
чем в последующие годы. К 1914 году уровень добычи угля достиг
47 млн тонн, что было больше, чем во Франции или России, и даже
отставание от этих стран по показателям объема выплавки стали
и потребления энергоресурсов было незначительным. Текстильная
промышленность империи переживала бум, росли и объемы произ¬
водства пивоваренной продукции и сахарной свеклы, была найдена
нефть в Галиции, в Венгрии шла полным ходом механизация про¬
изводства, в несколько раз расширились мощности заводов Skoda
по производству вооружения, были электрифицированы крупные
города, а государство активно стимулировало строительство же¬
лезных дорог2. Согласно расчетам Байроха, ВНП Австро-Венгер¬
ской империи в 1913 году был фактически на уровне Франции3, что
выглядит несколько подозрительно, так как, по словам Ланселота
Фаррара, ее доля «европейского могущества» выросла с 4,0% (1890)
до 7,2% (1910)4. Тем не менее темпы роста империи в период с 1870
по 1913 год были в числе самых высоких в Европе и ее «промышлен¬
ный потенциал» рос даже быстрее российского5.
Однако при более подробном изучении экономического и обще¬
ственно-политического состояния Австро-Венгрии обнаруживаются
и существенные недостатки. Возможно, самым главным из них были
1 См. [1264, р. xxviii].
2 Краткое описание: [657, р. 46Iff]; отличный обзор в [888, р. 27Iff]; более развер¬
нутый анализ, сравнивающий империю с Италией и Испанией, см. в [1296, ch. 5].
3 См. [49, р. 287].
4 См. [374, ch. 3, fn 9, 18]. Автор рассчитывает уровень «силы» путбм умножения
количества жителей на объем выпуска продукции обрабатывающей промышлен¬
ности. Но начало данной главы должно было продемонстрировать, что оценка
силы имеет намного более сложный механизм.
5 Сравнительные темпы роста см. [459, р. 239]; промышленный потенциал см. табл. 17.
330
значительные региональные различия в размере дохода и выпуска про¬
дукции на душу населения, бывшие отражением социально-экономиче¬
ского и этнического разнообразия на территории, простиравшейся от
швейцарских Альп до Буковины. Мало того что в 1910 году 73 % населе¬
ния Галиции и Буковины были заняты в сельском хозяйстве (в целом по
империи эта цифра составляла 55%), намного большую тревогу вызы¬
вал огромный разрыв в уровне благосостояния: в то время как доход на
душу населения в Нижней Австрии насчитывал 850 крон, а в Богемии
761 крону, в Галиции он составлял всего 316 крон, в Буковине — 310,
а в Далмации — 264 кроны1. И если австрийские провинции и чешские
земли переживали бурное промышленное развитие, а в Венгрии пол¬
ным ходом шла модернизация аграрного сектора, то в бедствующих
словацких областях быстрее всего росла численность населения. В ре¬
зультате уровень индустриализации на душу населения в Австро-Вен¬
грии в тот период оставался на значительно более низком уровне, чем
в ведущих великих державах, и, несмотря на все приросты объема вы¬
пуска продукции в абсолютном выражении, ее доля в мировом произ¬
водстве промышленной продукции колебалась на уровне 4,5 %. Такая
экономическая база не выглядела достаточно сильной для реализации
стратегических австро-венгерских целей.
Подобную отсталость могла бы компенсировать высокая степень
национально-культурного единства, как в Японии или Франции, но,
увы, Вене приходилось управлять самой этнически разнообразной
группой народов в Европе2: когда в 1914 году началась война, напри¬
мер, приказ о мобилизации пришлось публиковать на пятнадцати
языках. Существовавшую многолетнюю напряженность между не-
мецкоговорящим населением и чехами в Богемии, даже при всех уси¬
лиях партии младочехов, нельзя было назвать самой серьезной про-
блемой, стоявшей тогда перед императором Францем Иосифом I и его
советниками. Натянутые отношения с Венгрией, которая, несмотря на
свой статус равноправного партнера, полученный после 1867 года, то
и дело конфликтовала с Веной по таким вопросам, как тарифы, отно¬
шение к национальным меньшинствам, «мадьяризация» армии и т. д.,
давали основания западным экспертам в 1899 году всерьез начать
беспокоиться по поводу возможного распада империи. Французский
1 Цифры взяты из [459, р. 150].
2 О дальнейшем развитии событий см. [1234, р. 303ff; 657, ch. 8; 797, ch. 14-17; 855,
р. 343ff].
331
министр иностранных дел Делькассе в это время вел тайные пере¬
говоры с Россией о пересмотре условий союзного договора, чтобы не
допустить захвата австрийских земель Германией и ее выхода к Адриа¬
тическому морю. В 1905 году генштаб в Вене тайно разрабатывал план
экстренных мероприятий, предусматривающий военную оккупацию
Венгрии в случае ухудшения ситуации1. Список околонациональных
проблем Вены не ограничивался лишь чехами и венграми. На юге не¬
годовали итальянцы по поводу жесткой германизации, с надеждой
глядя на Рим в ожидании помощи, в то время как румыны смотрели
на восток в сторону Бухареста. Поляки, в свою очередь, молчали, отча¬
сти потому, что от Габсбургской империи они получили намного боль¬
ше прав и свобод, чем их соплеменники на землях, контролируемых
немцами и русскими. Но безусловно, самая большая опасность для
единства империи исходила от диссидентов из числа южных славян,
устремлявших свой взгляд в сторону Сербии и даже еще дальше —
России. Время от времени к поиску компромисса со стремлениями
южных славян обращались наиболее либеральные общественные кру¬
ги Вены, но им отчаянно сопротивлялось венгерское нетитулованное
мелкопоместное дворянство, которое выступало против какого-либо
изменения особого статуса Венгрии и поддерживало сильную дискри¬
минацию этнических меньшинств на ее территории. Поскольку уме¬
ренным было отказано в политическом решении этой проблемы, путь
был открыт для таких австро-германских националистов, как началь¬
ник генштаба генерал Франц Конрад, утверждавших, что с сербами и
сочувствующими им следует действовать только с позиции силы. При
всей сдержанности самого императора Франца Иосифа I подобного
рода шаг всегда оставался последним средством, если целостности
империи действительно угрожала серьезная опасность.
Все это, безусловно, не могло не сказаться на боеспособности Ав¬
стро-Венгрии. Нельзя утверждать, что многонациональность армии
обязательно означает ее слабость. Она оставалась единым институтом,
где для командования искусно использовалось целое множество язы¬
ков и принцип «разделяй и властвуй», когда речь шла о разбивке лаге¬
ря или развертывании войск. Но все труднее было при определенных
обстоятельствах полагаться на искреннее сотрудничество чешских
или венгерских полков, и даже традиционная лояльность хорватов
(используемых на протяжении многих столетий для охраны границ)
1 См. [1107, ch. 9; 744, р. 596-598; 33, р. 127ff].
332
была подорвана венгерскими притеснениями. Более того, классиче¬
ский ответ Вены на подобные «частные» обиды в виде образования
комитетов, создания новых рабочих мест, предоставления налоговых
льгот, строительства дополнительных железнодорожных веток и так
далее призван был их просто заглушить. «В 1914 году в империи на¬
считывалось более 3 млн государственных служащих, занятых в шко¬
лах, больницах, социальных службах, налоговых органах, на железной
дороге, почте и т. д. Их было слишком много, поэтому на армию оста¬
валось гораздо меньше средств, чем требовалось»1. Согласно данным
Райта, военные ассигнования составляли существенно меньшую долю
в «государственных (то есть центрального правительства) расходах»
Австро-Венгерской империи, чем в любой другой великой державе2.
В результате ее флот в средиземноморских водах из-за хроническо¬
го недофинансирования не дотягивал даже до уровня итальянского,
не говоря уже о французском. Ассигнования же на сухопутные войска
составляли приблизительно треть бюджета русской армии и полови¬
ну — прусской. Вооружение, особенно артиллерия, устарело, и его
не хватало. Из-за недостатка средств на воинскую службу было при¬
звано всего порядка 30% потенциальных новобранцев, при этом мно¬
гие из них были отправлены в «бессрочный отпуск» или прошли лишь
восьминедельный курс подготовки. Это нельзя было считать системой
массовой качественной подготовки резервистов на случай войны3.
По мере роста мировой напряженности в начале XX века над Ав¬
стро-Венгрией начали сгущаться тучи. Возникла угроза раскола им¬
перии и осложнения отношений с соседями. Несмотря на заметный
экономический рост, у страны не было шансов угнаться за лидерами
среди великих держав — Великобританией и Германией. Показатель
военных расходов на душу населения в Австро-Венгрии был ниже,
чем во многих других странах, процент призываемой на военную
службу молодежи соответствующего возраста был в империи намно¬
го меньше, чем в любом другом государстве континента. Вдобавок
ко всему у страны имелось столько возможных противников, что ген¬
штабу приходилось разрабатывать целое множество планов военных
1 [1234, р. 316-317]; см. также [1107, р. 106].
2 См. [1388, р. 670-671, col. 10-12]; также полезно будет посмотреть [1107, р. 125-126,
148,160,172].
3 О состоянии австро-венгерского военно-морского флота см. [502, ch. 6]. Состо¬
яние армии накануне 1914 г. замечательно описано в [1107, ch. 9-12; 684, р. 222ff;
1235, ch. 4; 857, р. 37ff].
333
кампаний — у большинства других великих держав таких сложностей
не было.
Наличие большого количества потенциальных врагов у Австро-
Венгерской империи было связано с ее уникальным географическим
положением и многонациональностью. Несмотря на заключенный
Тройственный союз, в начале XX века наметился рост напряженно¬
сти в отношениях с Италией, и генерал-фельдмаршал Конрад неодно¬
кратно предлагал нанести военный удар по южному соседу; и хотя его
предложение каждый раз неуклонно отклонялось министерством ино¬
странных дел и императором, гарнизоны и крепости вдоль итальян¬
ской границы продолжали укрепляться. Вдали от границ находилась
другая причина для волнений Вены — Румыния, которая к 1912 году
переметнувшись в противоположный лагерь, создала явную угрозу
для империи. Но все же главным «средоточием зла» была Сербия, ко¬
торая вместе с Черногорией стала центром притяжения всех южных
славян в империи, и это злокачественное образование требовало не¬
медленного удаления. Принять такое решение мешала единственная
проблема: нападение на Сербию могло вызвать военный ответ но сто¬
роны самого могущественного противника Австро-Венгрии— цар¬
ской России, чьи войска не замедлят вторгнуться на северо-восток
страны, как только австро-венгерская армия двинется на юг от Бел¬
града. Хотя даже гипервоинственный Конрад утверждал, что «на со¬
вести дипломатов»1 сделать так, чтобы империи не пришлось воевать
со всеми противниками сразу, его собственные предвоенные планы
представляли собой фантастическое жонглирование войсками, к ко¬
торому армии следовало подготовиться. В то время как главные силы
(A-Staffely первый эшелон), состоящие из девяти армейских корпусов,
следовало развернуть либо (!) против Италии, либо против России, бо¬
лее мелкая группа из трех армейских корпусов (Minimalgruppe Balkan,
малая балканская группа) отправлялась на борьбу с Сербией-Черно-
горией. Кроме того, стратегический резерв из четырех армейских кор¬
пусов (B-Staffel, второй эшелон) должен был находиться в состоянии
постоянной боевой готовности, чтобы «поддержать первый эшелон,
превратив его в грозную наступательную силу, или при. отсутствии
опасности со стороны Италии и России присоединиться к малой бал¬
канской группе для наступления на Сербию»2.
ц.
1 [1107, р. 159, а также р. 152, 163].
2 [Ibid, р. 159]. См. также [684 (Stone N. Moltke and Conrad)].
334
«Суть в том, что Австро-Венгрия просто пыталась играть роль
великой державы, обладая при этом ресурсами государства второго
ранга»1. Отчаянные попытки достичь заметных высот по всем фрон¬
там привели к тому, что империя рисковала не добиться успехов ни
на одном из них. К примеру, правительство Австро-Венгрии предъяв¬
ляло немыслимые требования к железнодорожной системе империи
и к штабным офицерам, которые должны были ее контролировать.
Кроме того, вставшие перед империей трудноразрешимые проблемы
подтвердили то, с чем большинство экспертов в Вене неохотно согла¬
шались с 1870 года, а именно что в случае войны с участием хотя бы
одной из великих держав Австро-Венгрии не обойтись без поддержки
Германии. В ней не было бы потребности, если бы речь шла о сугубо
австро-итальянской войне (которая, несмотря на все опасения Конра¬
да, была наименее вероятной), но она, безусловно, понадобится, если
Австро-Венгрия начнет войну с Сербией, на помощь которой сра¬
зу же придет Россия. Поэтому генерал-фельдмаршал Конрад вплоть
до 1914 года всеми силами стремился получить от Берлина соответ¬
ствующие гарантии. Гротескный характер австрийских планов был
отражением того, что видели многие современники, но чего позднее
не желали признавать историки2, — что в случае всплеска национа¬
листических настроений на Балканах и в самой империи у кайзера
Франца Иосифа не останется никаких шансов сохранить свое уни¬
кальное, но ставшее анахроничным наследие. И когда это произошло,
равновесие в Европе неизбежно нарушилось.
ФРАНЦИЯ
В 1914 году Франция имела значительные преимущества перед
Австро-Венгрией. Возможно, самым важным из них было то, что у нее
был единственный враг — Германия, против которого она могла со¬
средоточить все свои национальные ресурсы. Все было совсем ина¬
че, чем в конце 1880-х годов, когда Франция противостояла Велико¬
британии в Египте и Западной Африке, соревнуясь с ней в мощности
1 [857, р. 52].
2 См. сильное, но элегантное заявление Шредера о том, что великие державы
(и в первую очередь британцы) должны были защитить Австро-Венгерскую им¬
перию для сохранения в мире статус-кво: [1156, р. 319-345]. В таком духе можно
было бы заявить, что после Второй мировой войны США и СССР следовало бы
постараться сохранить Британскую империю во имя стабильности в странах
«третьего мира».
335
флотов, вела с Италией споры, грозящие перерасти в военный кон¬
фликт, и готовилась к реваншу с Германией1. Даже когда благодаря бо¬
лее осторожным политикам Франции удалось отступить от опасной
черты и начать выстраивать союз с Россией, перед ней оставалась ди¬
лемма выбора стратегии. Безусловно, ее самым главным врагом была
Германская империя, теперь еще более мощная. Но и итальянская во¬
енно-морская и колониальная проблема (как это виделось францу¬
зам) продолжала тревожить Францию, причем не только сама по себе,
но и постольку, поскольку в случае войны с Италией та почти навер¬
няка втянет в конфликт своего германского союзника. Для армии это
означало необходимость сосредоточить на юго-востоке значительное
число войск, а для флота — решение извечной проблемы: сосредото¬
чить ли свои силы в средиземноморских портах либо в Атлантике или
рискнуть и разделить их между этими регионами2.
Все это происходило на фоне быстрого ухудшения англо-фран¬
цузских отношений, последовавшего после оккупации Великобри¬
танией Египта в 1882 году. С 1884 года эти две страны включились
в гонку наращивания военно-морской мощи. Что касается англичан,
то они боялись потерять доступ к средиземноморским коммуникаци¬
ям и (отчасти) форсирования французами Ла-Манша и высадки на
острове3. Еще более регулярными и опасными были столкновения
французов и англичан в колониях. В 1884-1885 годах Великобрита¬
ния и Франция «делили» Конго, а в течение 1880-1890-х годов — За¬
падную Африку. В 1893-м они оказались на грани войны за Сиам.
Но самый острый кризис пришелся на 1898 год, когда их шестнадца¬
тилетняя борьба за контроль долины Нила достигла кульминации
в противостоянии армии Китченера и небольшой экспедиции Мар-
шана в Фашоде. И хотя французы тогда отступили, они проявили себя
решительными и смелыми империалистами. Для населения Тимбукту
или Тонкина Франция отнюдь не выглядела потерявшей свое могуще¬
ство. С 1871 по 1900 год она расширила свои колониальные владения
еще на 9 млн квадратных километров. Это была вторая по размерам
после Великобритании колониальная империя в мире. И хотя боль¬
шими объемами торговли эти земли не могли похвастаться, Франция
1 О французской внешней политике читайте [194; 679; 33; 671].
2 К сожалению, пока нет полного исследования о французской военной политике
того периода; некоторые подробности можно найти в отдельных работах: [1014;
460, ch. 1-5; 206; 625, р. ЗОЗАГ; 502, р. 47ff; 1086; 443; 730].
3 См. [840, р. 71-73, 86-87, 107-109, ШАГ; 688, ch. 11, fn 27].
336
создала достаточно многочисленную колониальную армию и постро¬
ила множество морских баз от Дакара до Сайгона. Даже в местах, ко¬
торые не являлись французскими колониями, таких как Левант и Юж¬
ный Китай, ее влияние было значительным1.
Франция могла вести столь активную колониальную политику
(и это уже обсуждалось), потому что правительственные структуры
позволяли небольшой группе бюрократов, губернаторов колоний и
представителям колониальной партии осуществлять «наступатель¬
ные» стратегии, которые часто сменяющиеся министерства Третьей
республики едва могли контролировать2. Но если нестабильность
французской парламентской политики неожиданным образом уси¬
лила и сделала более последовательной имперскую политику, отдав
ее в руки «несменяемых» чиновников и их друзей из колониального
лобби, то гораздо менее благотворно она повлияла на ситуацию в ар¬
мии и на флоте. Например, стремительно меняющиеся режимы по¬
рождали настоящую чехарду среди морских министров, из которых
одни были откровенными ставленниками, другие имели жесткое соб¬
ственное мнение (всегда разное) о военно-морской стратегии. В ре¬
зультате огромные суммы ассигнований, которые французский флот
получал в эти годы, тратились неэффективно: программы по закладке
кораблей зависели от частой смены предпочтений менявшихся адми¬
нистраций — от рейдеров к линкорам, что делало французскую фло¬
тилию разнотипной, не выдерживавшей никакого сравнения с бри¬
танским, а позднее германским флотом3. Однако еще более пагубным
было влияние проводимой политики на французскую армию: сильная
неприязнь офицерского корпуса по отношению к политикам Респу¬
блики и большое число столкновений между гражданскими и воен¬
ными (из которых дело Дрейфуса было, наверное, самым печально
известным) подорвали основу Франции и поставили под вопрос ло¬
яльность и эффективность армии. Только возрождение национали¬
стических настроений после 1911 года смогло загасить споры между
гражданскими чиновниками и военными, заставив их объединить¬
ся для совместного крестового похода против германского врага.
Но все же многие задавались тогда вопросом, не нанесли ли политики
1 О французской колониальной политике и колониальной империи см. [658; 105;
158; 444].
2 Краткое описание приводимых доводов см. в [968, р. 285ff].
3 Краткое описание французской военно-морской политики см. в [625, р. 303ff; 502,
р. 47ff; 1086].
337
своими действиями непоправимый ущерб французским вооружен¬
ным силам1.
Другим очевидным внутренним ограничением роста французско¬
го могущества была ее экономика2. Ее положение выглядит еще бо¬
лее неоднознычным благодаря экономическим историкам, отдающим
предпочтение различным индексам. Среди положительных трендов
можно отметить следующие:
В этот период наблюдалось активное развитие банковских и финансо¬
вых учреждений, занимавшихся инвестированием в промышленность
и кредитованием иностранных государств и организаций. Строились
новые большие чугуно- и сталелитейные заводы, оснащенные новей¬
шим оборудованием, особенно в Лотарингском железорудном бассейне.
В каменноугольных бассейнах на севере Франции формировался непри¬
влекательный пейзаж индустриального общества. Значительные успехи
были достигнуты в машиностроении и в новых отраслях... Во Франции
появились свои крупные предприниматели и новаторы, которые в конце
XIX — начале XX века заняли ведущие позиции в сталелитейной про¬
мышленности, машиностроении, автомобиле- и самолетостроении. Та¬
кие компании, как Schneider, Peugeot, Michelin и Renault, встали в аван¬
гарде французской промышленности3.
Пока Генри Форд не представил миру свои знаменитые принци¬
пы массового производства, Франция была ведущим мировым про¬
изводителем автомобилей. В 1880-х годах страна переживала также
очередной бум строительства железных дорог, что вместе с активным
развитием телеграфной и почтовой связи, внутренних водных путей
сообщения усиливало тенденции развития национального рынка.
Сельское хозяйство было защищено тарифом Мелэна от 1892 года и
продолжало сосредотачиваться на производстве высококачествен¬
ных товаров с более значительной добавленной стоимостью (на душу
населения). Если учитывать подобные показатели абсолютного ро¬
ста экономики и минимальное увеличение численности населения
во Франции за рассматриваемый период, то определенные цифры,
1 Возможно, этим также и объясняется, почему в центре внимания многих исто¬
риков находятся не военные отношения, а военно-гражданские. См. [1014; 460,
ch. 1-5; 206; 443; 730].
2 О дальнейшем развитии событий см. [888, ch. 2; 674, ch. 3; 673, ch. 9; 1296, ch. 3
(качественное полноценное исследование); 1114, pt. 1; 223; 1031].
3 [674, р. 71-72].
338
рассчитываемые на душу населения (темпы роста, объем экспорта
и т. д.), выглядят весьма внушительными.
Наконец, бесспорным фактом является то, что Франция обладала
значительными объемами мобильного капитала, который мог быть
использован (и систематически использовался) в целях защиты внеш¬
неполитических интересов и реализации стратегии страны. Самым
значительным тому подтверждением является более чем оперативная
выплата Германии контрибуций по Франкфуртскому мирному до¬
говору (1871), размер которых, как ошибочно полагал Бисмарк, на¬
долго подорвет экономику Франции. В последующие годы француз¬
ский капитал активно проникал в различные страны Европы и даже
выходил за ее пределы. К 1914 году объем французских инвестиций
в зарубежные активы достиг $9 млрд. Больше было только у Велико¬
британии. Наряду с тем, что эти инвестиции способствовали про¬
мышленному развитию значительной части Европы, включая Испа¬
нию и Италию, самой Франции они принесли немалую политическую
и внешнеполитическую выгоду. Постепенное отдаление Италии от
Тройственного союза на рубеже веков происходило в том числе (если
не в первую очередь) и по причине ее заинтересованности в привлече¬
нии капитала. Франко-российские ссуды Китаю в обмен на права на
строительство и управление железными дорогами и участие в других
концессиях почти всегда финансировались Парижем и направлялись
через Санкт-Петербург. Значительные инвестиции Франции в Тур¬
цию и на Балканы, объем которых был не под силу немцам вплоть
до 1914 года, давали французам преимущественные права на заключе¬
ние контрактов на поставку оружия в эти страны. Более того, францу¬
зы вкладывали серьезные средства в модернизацию своего российского
союзника, начиная с размещения первого займа на Парижской бир¬
же (октябрь 1888) и заканчивая предоставлением очень важного кре¬
дита в 500 млн франков (1913) на тех условиях, что Россия расширит
свою железную дорогу в Польше, имеющую стратегическое значение,
тем самым мобилизуя силы «русского катка», призванного сокрушить
мощь Германии1. Это было также прекрасной демонстрацией способ¬
ности Франции использовать свои финансовые «мускулы» для под¬
держания собственной стратегической мощи (хотя ирония ситуации
1 Работ о французских банках и зарубежных инвестициях огромное множество;
краткую справку по данному вопросу см. [701, р. 225ff; 1296, р. 173ff; 184]. О рус¬
ских займах и франко-русских дипломатических отношениях см. [445; 730, ch. 6].
339
заключалась в том, что чем эффективнее становилась военная маши¬
на русских, тем больше усилий Германия вынуждена была прилагать
к подготовке стремительного удара по Франции).
И опять: как только мы посмотрим на сравнительные экономи¬
ческие данные, позитивный образ экономического роста Франции
размывается. Несмотря на существенные инвестиции за рубежом,
нет доказательств, что это принесло стране достаточную выгоду как
с точки зрения процентных выплат1, так и относительно увеличе¬
ния числа контрактов на поставку французских товаров: зачастую,
даже в России, немецкие торговцы контролировали львиную долю
импортных поставок. Уже в начале 1880-х годов доля Германии сре¬
ди европейских экспортеров сравнялась с французской, а к 1911-му
уже превышала ее почти в два раза. Одновременно здесь отразился
столь неудобный для французов факт, что их экономика, два поко¬
ления назад страдавшая от сильной промышленной конкуренции
с британцами, теперь стала жертвой роста немецкого индустриаль¬
ного гиганта. За редкими исключениями (автомобильная промыш¬
ленность, например) сравнительные статистические данные снова и
снова демонстрируют спад. К началу войны общий промышленный
потенциал страны составлял лишь примерно 40% от германского,
объем сталелитейной промышленности — чуть больше 1/6, угледо¬
бывающей — около 1/7. При этом добыча угля, выплавка стали и чу¬
гуна во Франции, как правило, обходились намного дороже, так как
производственные мощности были меньше, а шахты беднее рудой.
То же самое касалось и мнимых преимуществ французской химиче¬
ской промышленности, потому что страна в этом плане в значитель¬
ной степени зависела от германского импорта. Если учесть отсутствие
крупных заводов, использование устаревших технологий и абсолют¬
ную уверенность в защищенности местных рынков, неудивительно,
что темпы промышленного развития Франции в XIX веке ученые
описывали не иначе как «инвалидные... неуверенные, конвульсивные
и медленные»2.
Не были утешением и «пасторальные картинки» французской де¬
ревни, по крайней мере с точки зрения относительного могущества
и богатства страны. Производители шелка и виноделы не оправи¬
лись еще полностью от последствий недугов, поразивших их отрасли.
1 См. [1296, р. 182].
2 [Ibid, р. 158].
с
340
В свою очередь, утвержденный тариф Мелэна, призванный защитить
доходы работающих в сельском хозяйстве и поддержать социальную
стабильность, способствовал сохранению неэффективных сельхоз¬
производителей. Даже в 1910 году в сельском хозяйстве, всецело со¬
стоявшем из небольших хозяйств, было задействовано порядка 40%
активного населения страны. Все это негативно сказывалось как на
уровне производительности Франции, так и на общем благососто¬
янии. По данным Байроха, уровень ВНП Франции в 1913 году со¬
ставлял лишь 55 % от германского, а #оля страны в мировом объеме
выпуска продукции обрабатывающей промышленности была при¬
мерно 40% от занимаемой Германией. Согласно информации Райта,
национальный доход Франции в 1914 году равнялся $6 млрд — против
$12 млрд у Германии1. Еще одна война с восточным соседом, останься
франция в одиночестве, могла бы привести к повторению результатов
1870-1871 годов.
По многим сравнительным показателям подобного рода Франция
также значительно отставала от Соединенных Штатов, Великобри¬
тании и России. В итоге к началу XX века она занимала лишь пятую
строчку в списке великих держав. Более того, Франция становилась
все слабее и слабее относительно Германии, что имело большое зна¬
чение, учитывая сложные отношения между этими двумя странами.
С этой точки зрения будущее выглядело довольно зловещим. Следует
отметить, что численность населения в Германии с 1890 по 1914 год
выросла почти на 18 млн человек, а во Франции лишь чуть больше чем
на один миллион. Наряду с более значительным показателем нацио¬
нального богатства Германии это означало, что все усилия французов,
предпринимаемые, чтобы не отстать от соседа в военном отношении,
тщетны. Германия всегда будет на шаг впереди. Призывая на воинскую
службу свыше 80 % достигших призывного возраста, Франция создала
гигантскую по размерам армию (по крайней мере, по ряду параметров).
К примеру, страна могла путем мобилизации сформировать 80 диви¬
зий при численности населения 40 млн, тогда как австрийцы могли
поставить под ружье лишь 48 дивизий, имея для этого базу в 52 млн
человек. Но это мало чем должно было помочь в войне против Герман¬
ской империи. И дело не только в том, что прусский генштаб, исполь¬
зуя свои хорошо подготовленные резервы, мог мобилизовать более
См. [49, р. 281; 48, р. 297; 1388, р. 670-671]. См. также сравнение в [543, р. 457-510].
Все это несколько противоречит написанному в [1234, р. 282].
341
100 дивизий, у него также был большой запас человеческих ресурсов
для восполнения возможных потерь — порядка 10 млн граждан со¬
ответствующего возраста, тогда как у Франции таковых было всего
5 млн. Помимо этого Германия обладала фантастическим количе¬
ством подготовленных унтер-офицеров — 112 тыс. человек (против
48 тыс. во Франции), а это был ключевой элемент расширения ар¬
мии. И хотя в пропорциональном отношении Германия направля¬
ла на военные нужды меньшую долю своего национального дохода,
в абсолютном выражении она тратила намного больше, чем Франция.
Усилия, которые французское высшее военное руководство принима¬
ло в 1870-1880-х годах, чтобы «не допустить превосходства против¬
ника», в итоге ни к чему не привели1. Данные секретных документов
о германском превосходстве в вооружении накануне Первой мировой
войны продолжали вызывать тревогу: «4500 пулеметов против 2500
во Франции; 6000 77-миллиметровых орудий против 3800 француз¬
ских 75-миллиметровых; и практически абсолютное превосходство
в тяжелой артиллерии»2. Последнее в особенной степени указывало
на слабость французов в военном отношении.
И все же французская армия вступила в войну в 1914 году уверен¬
ной в победе, забыв о своей оборонительной стратегии в угоду тоталь¬
ной наступательной, делая ставку на боевой дух солдат и офицеров,
который генерал Луи Гранмезон и прочие пытались всеми силами под¬
нять и таким образом за счет психологии компенсировать слабость
материальной базы армии. «Победы не достичь ни простым переве¬
сом в живой силе, ни чудо-оружием, — поучал генерал Мессинг. —
Это удел настоящих доблестных солдат, благодаря их превосходству
в плане физической выносливости и силы боевого духа»3. Такая са¬
моуверенность была связана с «возрождением во Франции патрио¬
тических настроений» после марокканского кризиса 1911 года, исход
которого дал повод французам уверовать в то, что они теперь способ¬
ны воевать намного лучше, чем в 1870 году, несмотря на существо¬
вавшие в стране классовые и политические разногласия, показавшие
во время процесса Дрейфуса, насколько она уязвима. Большинство
военных экспертов полагали, что грядущая война будет скоротеч¬
ной. Таким образом, значимым считалось достаточное количество
1 Серьезные доказательства приведены в книге [892, ch. 1-5, особ. р. 109-111].
2 [1014, р. 227].
3 Повторяющиеся примеры подобного рода см. в [1333; 242; 730].
дивизий, готовых немедленно вступить в бой с противником, а не
объем производства германской металлургической и химической
промышленности и не миллионы потенциальных немецких призыв¬
ников1.
Возрождению веры нации в собственные силы, возможно, в наи¬
большей степени способствовало укрепление позиции Франции
в мировой политике благодаря усилия^, предпринимаемым с начала
.века министром иностранных дел Делькассе и его дипломатами2. Они
не только взлелеяли и укрепили жизненно важные связи с Санкт-
Петербургом, несмотря на дипломатические старания правительства
Кайзера ослабить их, но и значительно улучшили отношения с Ита¬
лией, фактически отдалив ее от Тройственного союза (и, таким обра¬
зом, ликвидировав стратегическую проблему необходимости воевать
одновременно в Савойе и Лотарингии). Но что важнее всего, францу¬
зы смогли разрешить свои колониальные разногласия с Великобри¬
танией, заключив с англичанами в 1904 году союз (entente), и убедить
ведущих членов либерального кабинета министров в Лондоне, что
вопрос безопасности Франции находится в сфере британских на¬
циональных интересов. И хотя внутренняя политика, проводимая
Великобританией, не позволяла говорить об устойчивом альянсе
с Францией, надежды последней на получение в будущем британской
поддержки росли тем больше, чем сильнее становились основные
морские силы Германии и чем вероятнее казался германский поход
в западном направлении через нейтральную Бельгию. В случае вступ¬
ления Великобритании в войну Германии пришлось бы не только бес¬
покоиться относительно возможных действий России, но и ожидать
удара по своим военно-морским силам со стороны британского ко¬
ролевского флота, нарушения внешней торговли и высадки на севере
Франции небольших, но все же существенных британских экспедици¬
онных отрядов. Воевать с бошами, имея в союзниках Россию и Велико¬
британию, было мечтой французов с 1871 года, и теперь она казалась
вполне осуществимой.
Франция не была настолько сильна, чтобы в одиночку противо¬
стоять Германии, чего так или иначе старалось избежать каждое
французское правительство. Если считать показателем великой дер¬
жавы готовность и способность страны напасть на любую другую,
1 [Ibid]. См. также [434, р. 133-148].
2 См. далее [33; 671, ch. 1 и 4].
343
то Франция (как и Австро-Венгрия) скатилась на нижние позиции.
Но в 1914 году такое определение великодержавности казалось слиш¬
ком абстрактным в отношении страны, которая чувствовала себя
психологически готовой к войне1, как никогда сильной в военном
отношении, обеспеченной и, самое главное, имеющей могуществен¬
ных союзников. Вопрос был в другом: позволит ли все это Франции
противостоять Германии? — но большинство французов, по всей
видимости, отвечали себе на него исключительно положительным
образом.
ВЕЛИКОБРИТАНИЯ
На первый взгляд Великобритания представала весьма внуши¬
тельной. В 1900 году это была крупнейшая в истории мира империя,
площадью свыше 31 млн квадратных километров, где проживало до
четверти населения земного шара. Только за последние три десяти¬
летия Великобритания добавила к своим владениям как минимум
11 млн квадратных километров и приросла на 66 млн человек. Не толь¬
ко критически настроенные историки будущих периодов, но и фран¬
цузы, немцы, ашанти, бирманцы и многие другие в то время думали
следующим образом:
За полвека до начала войны [1914] Великобритания сделала значитель¬
ный рывок в наращивании своей мощи, и такое усиление сопровожда¬
лось остро негативным отношением прочих государств... Если какая-то
страна и претендовала на звание мировой державы, так это Великобри¬
тания. Фактически она не просто претендовала, она была таковой. Гер¬
мания еще только говорила о строительстве железной дороги до Багда¬
да, а английская королева была императрицей Индии. Если какая-либо
страна и могла нарушить мировой баланс сил, так это Великобритания2.
Существовали и иные доказательства силы британцев: значитель¬
ное расширение Королевского военно-морского флота, равного по
мощи следующим двум самым большим флотам вместе взятым; бес¬
прецедентная сеть морских баз и кабельных станций по всему миру;
самый большой в мире торговый флот, позволяющий стране оставать¬
ся лидирующей торговой державой; а также финансовые услуги лон¬
донского Сити, сделавшего Великобританию крупнейшим инвестором,
1 См. [86; 636, ch. 8].
2 [714, р. 89-90].
344
банкиром, страховщиком и коммерческим посредником в мировой
экономике. У толпы, радостно приветствовавшей руководителей стра¬
ны во время празднования шестидесятилетия правления королевы
Виктории в 1897 году, были определенные причины для гордости. Каж¬
дый раз, когда обсуждались три-четыре мировые империи грядущего
века, в коротком списке кандидатов всегда присутствовала Великобри¬
тания, а не Франция и не Австро-Венгрия.
Однако если взглянуть на это с другой стороны, скажем, трезво
оценивая британскую «официальную точку зрения»1 или анализируя
более поздние мнения историков о причинах краха британского могу¬
щества, обнаружится, что конец XIX века — это не тот период, когда
Великобритания могла «претендовать на звание мировой державы».
Время для этого было столетием раньше: кульминацией стала победа
1815 года, позволившая стране в последующие полвека наслаждать¬
ся преимуществами фактически бесспорного морского и имперско¬
го превосходства. Вместе с тем после 1870 года изменившийся баланс
мировых сил постепенно лишал британцев превосходства как ми¬
нимум по двум взаимосвязанным направлениям. Во-первых, повсе¬
местная индустриализация и связанные с ней подвижки в военном
балансе сил на суше и на море ослабили относительное положение
Британской империи больше, чем любой другой страны, потому что
она являлась признанной великой державой, которая скорее теряет,
чем что-то приобретает в результате фундаментальных изменений
статус-кво. В отличие от Франции и Австро-Венгрии на Великобрита¬
нию напрямую не повлияло появление мощной объединенной Герма¬
нии (Лондону придется начать поиск решения этой «проблемы» лишь
после 1904-1905 годов). Островитян в большей степени волновало стре¬
мительное укрепление экономических и политических позиций США,
так как британские интересы (Канада, морские базы в Карибском море,
торговля и инвестиции в Латинской Америке) в значительно боль¬
шей степени были связаны с Западным полушарием, чем с какой-либо
из европейских стран2. Страну также больше беспокоило расширение
российских границ и развитие стратегических железных дорог в Тур¬
кестане, поскольку это грозило потерей влияния на Ближнем Восто¬
ке и в Персидском заливе, а в конечном счете, возможно, и утратой
Впервые выражение было использовано в [1078]. Обсуждение этого термина
и других идей см. в [348, р. 20-38].
См. [136]. О преодолении этих трудностей и других аспектах отношений см. [997].
346
контроля над Индийским субконтинентом1. Львиная доля внешне¬
торгового оборота Китая приходилась на Великобританию, поэтому
любое перекраивание Небесной империи или появление новой силы
в регионе предположительно должно было серьезно ударить по ком¬
мерческим интересам англичан2. Кроме того, в значительной степени
в результате колониальных войн после 1880-х годов относительное
положение Лондона в Африке и в Тихоокеанском регионе измени¬
лось не в лучшую сторону, так как, говоря словами Эрика Хобсбаума,
«из неофициальной империи, контролировавшей большую часть сла¬
боразвитого мира, Великобритания превратилась в официальную
империю, но уже управлявшую лишь четвертью былых территорий»3.
Назвать это хорошей сделкой было нельзя, несмотря на ряд новых
расширений владений королевы Виктории.
Но если некоторые из этих проблем (в Африке и Китае) были
достаточно недавними, то другие (конкуренция с Россией в Азии и
с Соединенными Штатами в Западном полушарии) существовали
уже давно, при предыдущих правительствах и монархах. Однако
теперь относительный уровень могущества различных государств-
соперников был намного выше, а угроза росла на всех направлениях
практически одновременно. Как Австро-Венгерской империи при¬
шлось противостоять в Европе сразу нескольким враждебно настро¬
енным соседям, что в итоге привело к ее гибели, так и британские
политики были вынуждены заниматься дипломатическим и страте¬
гическим «жонглированием», причем буквально во всех частях света.
В 1895 году, например, кабинет министров не на шутку беспокоили
возможный распад Китая вследствие китайско-японской войны, крах
Османской империи в результате армянского кризиса, намечавшееся
столкновение с Германией за контроль над югом Африки, одновре¬
менное противостояние с Соединенными Штатами относительно гра¬
ниц Венесуэлы и Британской Гайаны, отправка Францией своих экс¬
педиционных войск в экваториальную Африку, продвижение русских
к Гиндукушу4. И Лондону приходилось решать все эти задачи одно¬
моментно как на суше, так и на море, где вне зависимости от регу¬
лярности повышения объема бюджетных ассигнований королевский
' См. [436; 665; 582, р. 85fF].
2 См. [1396; 788, ch. 3-4].
3 [568, р. 150]. См. также [172, ch. 9; 604; 173, р. 485ff].
4 Подробнее см. первые главы [476].
347
флот уже не мог, как в середине столетия, безраздельно властвовать
в океанских водах, когда ему противостояли объединенные силы
пяти-шести государств, активно формировавшиеся в 1890-х годах.
Поэтому английское адмиралтейство постоянно указывало на то, что
могло бы справиться с американской проблемой в Западном полуша¬
рии, но только за счет морских сил, размещаемых в европейских водах,
что могло бы увеличить присутствие королевского флота на Дальнем
Востоке, но это приведет к ослаблению средиземноморской флоти¬
лии. Невозможно было повсеместно сохранять сильную позицию.
На суше тоже происходило «жонглирование силами»: для оператив¬
ного реагирования на чрезвычайные ситуации батальоны из Олдер¬
шота перебрасывались в Каир, а из Индии в Гонконг — и все это были
малочисленные добровольческие подразделения, несопоставимые
с массовыми армиями, созданными по прусскому образцу1.
Во-вторых, не столь сиюминутно и драматично, но, возможно, еще
более серьезно Великобританию ослабляло постепенное исчезнове¬
ние превосходства как в промышленном, так и в коммерческом пла¬
не, на чем, в конечном счете, и зиждилась военная и имперская мощь
островного государства. Несмотря на то что развитые в Великобрита¬
нии угольная, текстильная и метизная промышленность в этот период
демонстрировали рост в абсолютном выражении, их доля в мировом
производстве неуклонно сокращалась; а в более современных и важ¬
ных отраслях — сталелитейной, химической, станкостроительной,
электротехнической — британцы вскоре потеряли некогда лидирую¬
щие позиции. Промышленное производство, которое в среднем росло
ежегодно на 4% в период с 1820 по 1840 год и примерно на 3% с 1840
по 1870-й, в 1875-1894 годах увеличивалось лишь вялыми темпами
не более чем на 1,5% в год — гораздо медленее, чем у главных сопер¬
ников страны. Такую потерю промышленного превосходства страна
вскоре остро ощутила в процессе жесткой конкуренции за клиентов.
Сначала британский экспорт потерял свои позиции в промышленно
развитой части Европы и в Северной Америке, обычно защищенных
высокими тарифными барьерами, а затем и на некоторых колониальных
рынках, где приходилось конкурировать с другими великими держава¬
ми как в коммерческом отношении, так и в плане установления соот¬
ветствующих тарифов на новых аннексированных территориях. И на¬
конец, позиции британской промышленности оказались ослаблены
О военно-морских и военных планах см. [840; 687, ch. 7-8; 458].
348
постоянно растущим притоком импорта на незащищенный нацио¬
нальный рынок. Все это было явным признаком того, что страна ста¬
новилась неконкурентоспособной.
Замедление роста производительности труда в Великобритании и
снижение конкурентоспособности страны в конце XIX века является
одной из наиболее исследуемых проблем в экономической истории1.
Она связана с таким комплексом вопросов, как национальный харак¬
тер, различия между поколениями, социальный склад, система об¬
разования, а также с более конкретными экономическими причина¬
ми: нехватка инвестиций, устаревшее оборудование, неэффективная
система трудовых отношений, плохой сбыт и т. д. Для исследователя
национальной стратегии, где игрет роль сравнительная картина по¬
ложения в мире, подобные объяснения представляют меньшую важ¬
ность, чем тот факт, что страна в целом постоянно теряла позиции.
Если в 1880 году на долю Соединенного Королевства еще приходи¬
лось 22,9 % всего мирового выпуска продукции обрабатывающей про¬
мышленности, то к 1913 году эта цифра сократилась до 13,6%, а доля
в мировой торговле упала с 23,2% в 1880 году до 14,1% в 1911-1913-м.
По промышленной мощности ее обогнали как Соединенные Штаты,
так и Германская империя. «Мастерская мира» теперь занимала лишь
третье место, но не из-за отсутствия роста, а потому что другие росли
быстрее.
Мыслящих британских империалистов такое сравнительное сни¬
жение экономических показателей пугало сильнее всего — просто
потому, что это сказывалось на уровне британского влияния. «Пред¬
положим, что отрасль, оказавшаяся под угрозой [иностранной конку¬
ренции], является именно той, на которую опирается система оборо¬
ны страны, — и что тогда? — задавался вопросом профессор Уильям
Хьюинс в 1904 году. — Вы не можете обойтись без металлургии и ма¬
шиностроения, потому что в современной войне именно они обес¬
печивают производство и поддержание эффективности армии и
флота»2. В сравнении с этим конфликты из-за колониальных границ
в Западной Африке или будущего островов Самоа выглядели просто
ничтожными. Отсюда и заинтересованность империалистов в реформе
В результате написано огромное количество работ, и их число растет год от года.
Вместе с тем к числу наиболее полезных до сих пор относятся: [568, р. 136-153,
172-185; 742, р. 326-358; 851, р. 243-252, 306-334, 365-426]. См. также недавнее
краткое исследование [265, р. 37Iff].
[688, р. 315].
349
тарифной политики, отказывающейся от принципов свободной тор¬
говли для защиты британских производителей, и в более близких свя
зях с «белыми» доминионами для обеспечения финансирования воен¬
ного бюджета и создания имперского рынка. Великобритания теперь
стала, по словам Джозефа Чемберлена, «утомленным Титаном, [шата¬
ющимся] под тяжестью взваленного на него судьбой слишком боль¬
шого земного шара»1. В последующие годы первый лорд адмиралтей¬
ства (военно-морской министр) предупреждал, что «Соединенному
Королевству не хватит сил в одиночку сохранить свое место равного
по силам в компании США и России, а также, вероятно, и Германии.
Нас выдавят более сильные игроки»2.
Сторонники империализма, несомненно, были правы с точки
зрения долгосрочной перспективыу когда влиятельный журналист
Джеймс Луис Гарвин в 1905 году мрачно задавался вопросом, «будет
ли империя, отпраздновавшая Трафальгарскую победу в одном веке,
еще существовать в следующем»3, но тем не менее все они склонны
были чрезмерно преувеличивать опасность, якобы грозившую им уже
в ближайшем будущем. Металлургическая промышленность и маши¬
ностроение потеряли ведущие позиции на отдельных рынках, но нель¬
зя было сказать, что они пришли в совершенный упадок. Текстильная
промышленность до 1914 года переживала экспортный бум, который
спустя много лет будет назван «бабьим летом» отрасли. Британская
судостроительная промышленность, игравшая жизненно важную
роль как для королевских военно-морских сил, так и для процветаю¬
щего торгового флота, все еще сохраняла свои позиции и давала миру
в описываемые годы более 60% всего спускаемого на воду тоннажа
торгового флота и 33% военных кораблей. Это являлось некоторым
утешением для тех, кто опасался, что Великобритания стала слиш¬
ком сильно зависеть от импорта продовольствия и сырья в военное
время. Вместе с тем правда состояла в том, что в случае вовлечения
Великобритании в большую длительную войну с участием великих
держав стране пришлось бы обнаружить, что значительная часть ее
военной промышленности (производство, например, бомб, артилле¬
рии, самолетов, шарикоподшипников, оптики, магнето, красителей)
не отвечает современным требованиям и традиционно направлена
1 [837, р. 134].
2 [688, р. 307].
3 [1166, р. 5] — со множеством подробностей на этот счет.
350
на локальные колониальные, а не на масштабные континентальные
войны. Большую часть рассматриваемого периода армия участвовала
именно в такого рода конфликтах. Но случись изнуряющая, затяжная
«современная» война траншей и пулеметов, которую некоторые уче¬
ные мужи прогнозировали уже в 1898 году, британцы оказались бы не
единственными, кому потребовалось бы корректировать свою мате¬
риальную часть.
Слишком мрачное и обобщенное изображение британских про¬
блем должен предупредить тот факт, что Великобритания в этот пе¬
риод обладала достаточной экономической мощью. Ретроспективно
можно утверждать, что «с 1870 по 1970 год история Великобрита¬
нии представляла собой период неуклонного и практически не пре¬
кращавшегося снижения экономической, военной и политической
мощи страны относительно других государств с пика процветания
и власти, куда привела ее промышленная революция в середине
XIX века»1; но вместе с тем существует опасность преувеличения
темпов этого снижения и игнорирования весьма значительных ак¬
тивов страны, в том числе в неиндустриальной сфере. Она была,
во-первых, очень богатой, хотя британское казначейство чувство¬
вало на себе сильное давление в течение двух десятилетий перед
Первой мировой войной, так как новые технологии увеличили сто¬
имость боевых кораблей более чем вдвое. Кроме того, увеличение
размера электората впервые привело к значительным «социальным»
расходам. Но если рост ассигнований на военные и социальные нуж¬
ды в абсолютном выражении и вызывал тревогу, то лишь потому,
что государство «ночной сторож» слишком мало получало средств
в казну от налогов с частных лиц и, в свою очередь, тратило очень
небольшую долю национального дохода на правительственные нуж¬
ды. Даже в 1913 году общие расходы центрального правительства и
местных органов власти составляли лишь 12,3% ВНП. Таким обра¬
зом, хотя Великобритания вплоть до 1914 года входила в число стран
с самыми большими военными расходами, доля этих трат в нацио¬
нальных доходах у нее была ниже, чем у любой другой великой дер¬
жавы в Европе2. И если архиимпериалисты были склонны принижать
британское финансовое могущество в отличие от ее промышленной
мощи, то первое действительно выглядело весьма внушительным:
1 [1016, р. 353-354].
2 См. [1264, р. xxix; 990, р. 166; 688, ch. 17].
351
за пределами Соединенного Королевства к тому времени была инве¬
стирована фантастическая сумма порядка $19,5 млрд, что составля¬
ло почти 43 % всех иностранных инвестиций в мире1 и, безусловно,
являлось источником национального богатства. Никто не сомневал¬
ся в том, что Великобритания способна при необходимости оплатить
все расходы по ведению крупномасштабной дорогостоящей войны;
вопрос заключался лишь в том, а сможет ли она при этом сохранить
свою либеральную политическую культуру (принципы свободной
торговли, низкий уровень правительственных расходов, отсутствие
воинской повинности, значительную поддержку флота), если будет
вынуждена все больше и больше национальных ресурсов тратить на
вооружение и ведение современной войны2. Однако значительные
размеры британского кошелька были бесспорны.
Удерживать сильные позиции среди великих держав Великобри¬
тании позволял и ряд других факторов. Хотя все труднее было защи¬
щать сухопутные границы империи в век, когда стратегические же¬
лезные дороги и многочисленные армии подрывали геополитическую
безопасность Индии и других владений империи3, изолированность
Британских островов оставалась большим преимуществом, которое
позволяло населению не опасаться внезапных вторжений армий со¬
седей и сосредоточиться на поддержании своего господства на море,
а государственным деятелям, в отличие от их коллег в континен¬
тальных государствах, давало гораздо больше свободы для решения
вопросов войны и мира. Кроме того, хотя обладание огромной ко¬
лониальной империей, которую трудно защищать, подразумевало
огромные проблемы стратегического характера, оно имело и свои
значительные стратегические преимущества. Множество имперских
гарнизонов, угольных и военно-морских баз, способных в любое вре¬
мя получить помощь по морю, обеспечило Великобритании очень
сильные позиции по сравнению с другими европейскими державами
в любом конфликте за пределами континента. И поскольку Велико¬
британия могла помогать своим заокеанским владениям, они в свою
очередь (особенно независимые доминионы и Индия) могли оказы¬
вать посильную поддержку имперской власти войсками, кораблями,
сырьем и деньгами — это было во времена, когда политики в Уайтхолле
1 Цифры взяты из [219, vol. 4, pt. 2, р. 707].
2 См. [1015].
3 См. [687, р. 195ff].
352
тщательно насаждали своих родственников в британских владениях
для создания более организованной «защиты империи»1. Наконец,
можно цинично утверждать, что благодаря активному расширению
британского могущества и влиянию в прежние времена Великобри¬
тания теперь обладала множеством буферных зон, значительным ко¬
личеством не особо ценных территорий и, следовательно, большим
пространством для компромиссов, особенно в рамках так называемой
«неофициальной империи».
По большей части риторика британских империалистов во вла¬
сти не обнаруживает, что на повестке дня стояли вопросы уступок и
вывода войск. Но внимательно оценивая британские стратегические
приоритеты на основе межведомственных консультаций и принятых
кабинетом министров решений2, можно пойти дальше — исследуя
погодично каждую проблему в контексте глобальных обязательств
страны и фиксируя примеры политики компромисса или, наоборот,
проявления твердости. Так, в виду того что англо-американская война
имела бы пагубные последствия с экономической точки зрения, была
бы непопулярной с политической и трудной со стратегической, пред¬
почтительнее оказалось пойти на уступки по Венесуэльскому спору,
по Панамскому каналу, по границам Аляски и т. д. С другой сторо¬
ны, несмотря на готовность в 1890-х годах заключить сделку с Фран¬
цией по колониальным спорам в Западной Африке, Юго-Восточной
Азии и Тихом океане, Великобритания была намерена сделать все воз¬
можное, чтобы сохранить за собой долину Нила. Десятилетие спустя
британцы предприняли попытку ослабить антагонизм в отношениях
с Германией, начав переговоры по пропорциям военно-морского во¬
оружения, португальским колониям и Багдадской железной дороге.
Но это выглядело еще более подозрительным, чем обещание сохра¬
нить нейтралитет в случае войны на континенте. И хотя усилия мини¬
стра иностранных дел Грея, направленные на установление партнер¬
ских взаимоотношений с Берлином перед Первой мировой войной,
были успешны, как и более ранние попытки Солсбери достичь опре¬
деленных договоренностей с Санкт-Петербургом по Азии, оба дипло¬
мата продемонстрировали стремление доказать бытовавшее мнение,
что дипломатия способна решить большинство вопросов междуна¬
родных отношений. И предположение о том, что британские позиции
См. [837, ch. 5; 461].
2 См. [J346; 632].
353
на мировой арене в начале XX века были столь же слабы, как в кон¬
це 1930-х годов, и утверждение, что вплоть до 1914 года наблюдалось
«масштабное расширение британского влияния», нарушавшее миро¬
вой баланс сил1, в одинаковой мере представляют собой односторон¬
ний взгляд на сложившуюся ситуацию, которая была намного слож¬
нее, чем кажется на первый взгляд.
За несколько десятилетий до начала Первой мировой войны Ве¬
ликобритания обнаружила, что США и Германия в промышленном
отношении обогнали ее, и поставила себе целью усилить свои пози¬
ции в коммерческой, колониальной и морской сферах. Тем не менее
имевшиеся у нее огромные финансовые ресурсы, производительные
мощности, имперские владения и военно-морские силы говорили
о том, что ее все еще можно было называть «державой номер один»
в мире — даже при том, что ее лидерство было гораздо менее явным,
чем в 1850 году. Однако это положение мирового лидера создавало
Великобритании и постоянные проблемы. Она была теперь сформи¬
ровавшимся государством, стремившимся сохранить существующий
статус-кво или, как минимум, гарантировать постепенное изменение
политической картины мирным путем. Великобритания готова была
драться, когда речь шла о защите Индии, сохранении военно-морского
превосходства, особенно в своих территориальных водах, и, возмож¬
но, о сохранении баланса сил в Европе, но каждый из этих вопросов
следовало рассматривать в более широком контексте и через призму
иных британских интересов. Именно поэтому Солсбери выступал
против установления жестких военных обязательств с Германией в
1889 и 1898-1901 годах, а Грей стремился избежать таковых против
Германии в 1906-1914-м. Это делало британскую политику разочаро¬
вывающе неоднозначной и неопределенной для принятия решений в
Париже и Берлине и отражало часто цитируемое утверждение Пал¬
мерстона, что у страны были постоянные интересы, но не было по¬
стоянных союзников. И если условия, дававшие подобную свободу
действий, сошли на нет вместе с концом XIX века, то традиционное
жонглирование своими интересами — имперскими против континен¬
тальных2, стратегическими против финансовых3 — продолжало оста¬
ваться у британцев в моде.
1 См. [714, р. 89-90].
2 См. превосходный анализ [595].
3 См. [405; 685, р. 89-106]; вдохновляющая интерпретация — [1015, ch. 3].
354
РОССИЯ
В наступающем XX веке многие автоматически причисляли к из¬
бранному клубу «мировых держав» и царскую Россию. Место ей там
гарантировали ее исключительные размеры (страна простиралась от
Финляндии до Владивостока), а также гигантская и продолжавшая
расти численность населения, которая была почти в три раза больше,
чем в Германии, и почти в четыре раза больше, чем в Великобритании.
Все последние четыре столетия Россия расширялась и на запад, и на
юг, и на восток и, несмотря на неудачи, не желала останавливаться.
На протяжении всего XIX века ее регулярная армия была самой мно¬
гочисленной в Европе и оставалась таковой накануне Первой миро¬
вой войны: 1,3 млн солдат и офицеров в действующих войсках и еще
до 5 млн резервистов. Военные расходы России также были крайне
высоки и вместе с «чрезвычайными» инвестиционными субсидиями
в дополнение к всевозрастающим «плановым» тратам вполне были
сопоставимы с общегерманскими. Вплоть до 1914 года гигантскими
темпами шло строительство железных дорог, грозившее в скором вре¬
мени разрушить военный план германского командования (так на¬
зываемый план Шлиффена), подразумевавший первоначальный удар
на западном направлении. Кроме того, после Русско-японской войны
получил деньги на новые корабли и российский флот. Даже прусский
генштаб, как утверждают, был встревожен наращиванием военной
силы русских. Мольтке-младший утверждал, что к 1916-1917 годам
«военная мощь врагов Пруссии будет настолько велика, что он даже
не знает, как сможет с ней справиться»1. В свою очередь, некоторые
французские наблюдатели с нетерпением ждали того дня, когда рос¬
сийский «паровой каток» тронется на запад и сметет Берлин. Британ¬
цы, особенно те, кто имел какие-либо отношения с русским посоль¬
ством, убеждали свое политическое руководство в том, что «Россия
стремительно превращается в могущественное государство, благо¬
расположение которого мы должны сохранить любой ценой»2. От Га¬
лиции до Церсии и далее до Пекина всех волновали растущие силы
Российской империи.
Действительно ли Россия была в шаге от того, чтобы снова стать
жандармом Европы, как следовало из подобных заявлений? Необ¬
ходимо отметить, что западные исследователи начиная с XVIII века
‘ [387, р. 402].
2 Слова британского посла в России Бьюкенена, цит. по: [306, vol. 1, р. 39].
355
и по сей день испытывают серьезные проблемы с реальной оценкой
сил России, и сделать ее становится все сложнее из-за нехватки на¬
дежных источников сравнительных данных, из-за различий меж¬
ду тем, что русские сообщают иностранцам и внутри государства,
и вследствие опасности доверять субъективным утверждениям, под¬
меняющим объективные факты. Исследования на тему «что думали
о России в Европе накануне Первой мировой войны», какими бы пол¬
ными они ни казались, это совсем не то же самое, что точный анализ
«реального состояния России»1.
Вместе с тем, судя по информации из вполне надежных источни¬
ков, Россия в годы перед Первой мировой войной выглядела одно¬
временно и сильной, и слабой — как всегда, в зависимости от того,
с какого конца телескопа ее рассматривать. Начнем с того, что она
была уже гораздо более промышленно развитым государством, чем
во времена Крымской войны2. Период с 1860 по 1913 год — достаточ¬
но большой промежуток времени, в течение которого объем промыш¬
ленного производства рос внушительными темпами: в среднем по 5 %
в год, а в 1890-х годах почти по 8 %. По объему выплавки стали страна
накануне Первой мировой войны догнала Францию и Австро-Вен¬
грию и оставила далеко позади Италию и Японию. Добыча угля росла
еще быстрее: с 6 млн тонн (1890) до 36 млн тонн (1914). Россия ста¬
ла второй в мире по уровню добычи нефти. Традиционная текстиль¬
ная промышленность также демонстрировала рост: по количеству
хлопкопрядильных веретен на фабриках Россия обогнала Францию
и Австро-Венгрию. Шло запоздалое развитие химической и электро¬
технической промышленности, не говоря уже о производстве во¬
оружения. Вокруг Санкт-Петербурга, Москвы и других крупнейших
городов России возникали гигантские заводы и фабрики, количество
работающих на которых зачастую исчислялось тысячами. Российская
железнодорожная сеть, уже в 1900 году имевшая протяженность при¬
мерно 50 тыс. километров, постоянно расширялась и к 1914 году вы¬
росла почти до 74 тыс. километров. Внешняя торговля, стабилизиро¬
вавшаяся в связи с переходом России на золотой стандарт в 1892 году,
в период с 1890 по 1914 год увеличилась в объеме втрое, империя стала
Соответственно подзаголовок и заголовок книги [1088].
Последующий раздел, посвященный состоянию российской экономики накануне
Первой мировой войны, основан на информации из [219, vol. 4, pt. 2, р. 486ПГ; 918,
ch. 1; 262, особ. ch. 1; 1179, р. 506ff, 647ff; 118, ch. 2; 371, ch. 7-9; 888, p. 365-423]; со¬
поставление — из [113], большое количество статистических данных см. в [878].
шестой в мире по уровню внешнеторговых операций. Иностранные
инвесторы, привлеченные не только через облигации, выпущенные
российским правительством и железными дорогами, но и участием
в реализации потенциальных возможностей российского бизнеса,
принесли в страну огромные средства, позволившие модернизиро¬
вать экономику. Этот внушительный поток инвестиций соединялся
с потоками государственных средств (получаемых в виде все возрас¬
тающих таможенных пошлин, акцизов на водку и прочие предметы
потребления), которые вливались в экономическую инфраструктуру.
К 1914 году, как указывается во многих учебниках истории, Россия
стала четвертой по уровню промышленного развития страной в мире.
Если бы так продолжалось и дальше, могло ли это в итоге позволить
стране обрасти промышленной «мускулатурой», соответствующей
расширению территории и росту численности населения?
Взгляд в телескоп с другого конца, однако, открывает совсем иную
картину. Даже если на российских заводах и фабриках к 1914 году и тру¬
дилось порядка 3 млн рабочих, это составляло всего 1,75% населения
страны. Кроме того, компания, на текстильной фабрике которой рабо¬
тало до 10 тыс. человек, если и выглядела внушительной, то только на
бумаге. Большинство экспертов сегодня едины во мнении, что большие
цифры могут быть обманчивы, так как работа станков круглые сутки
обеспечивалась сменой рабочего персонала, которого в большой, но
технически неразвитой стране был избыток1. Но что еще важнее, так
это степень участия иностранцев в росте индустриализации России
(безусловно, наряду с местными предпринимателями). Многие пред¬
приятия были созданы при участии успешных международных ком¬
паний типа Singer, британских инженеров или, как минимум, ино¬
странных инвесторов. «К 1914 году 90% горнодобывающей, почти
100% нефтедобывающей, 40% металлургической, 50% химической и
даже 28 % текстильной промышленности принадлежали иностранным
владельцам»2. В самом этом факте не было ничего необычного. В Ита¬
лии наблюдалось примерно то же самое. Но это показывает очень силь¬
ную зависимость страны от иностранных предпринимателей и капита¬
ла, которые могли как сохранять свой интерес к бизнесу, так и охладеть
к нему (как просходило в 1899 и 1905 годах), а не от местных ресурсов.
К началу XX века у России был самый большой внешний долг в мире,
1 См. [262, р. 40-41].
2 [918, р. 34; 445; 807]. О местных предпринимателях см. [119, р. 161-196].
357
и для поддержания притока денежных средств со стороны приходилось
устанавливать процент дохода, превышающий среднерыночные пока¬
затели. Причем постоянно растущие выплаты процентов по внешним
обязательствам превышали «видимый» торговый баланс. Таким обра¬
зом, ситуация складывалась весьма рискованная.
Возможно, это было еще одним признаком «незрелости» экономи¬
ки, как и тот факт, что самая большая доля в российской промышлен¬
ности приходилась на текстильную и пищевую, а не, скажем, на ма¬
шиностроительную и химическую. Российские таможенные тарифы
оказывались самыми высокими в Европе и были призваны защитить
незрелые и неэффективные отрасли, но, несмотря на это, с каждым
витком роста военных расходов и финансирования строительства
железных дорог рынок все больше наводнял импорт. Но, пожалуй,
самым наглядным доказательством промышленной слаборазвитости
страны является тот факт, что даже в 1913 году 63 % российского экс¬
порта составляла сельскохозяйственная продукция и еще 11 % прихо¬
дилось на древесину1. Деньги от реализации и того и другого шли на
покупку американского сельхозоборудования, станков из Германии и
выплату процентов по огромному внешнему долгу страны, который
все равно не удавалось покрыть.
Однако когда дело доходит до сравнительных показателей выпу¬
ска продукции, то степень российского могущества оказывается под
еще большим вопросом. Несмотря на то что Россия накануне Первой
мировой войны была четвертой индустриальной державой, она очень
сильно отставала по уровню промышленного развития от Соединен¬
ных Штатов, Великобритании и Германии. Последние две просто за¬
тмевали ее по своим показателям выплавки стали, потребления энер¬
горесурсов, доли в мировом производстве продукции обрабатываю¬
щей промышленности и общему уровню промышленного потенциала;
а соотнесенные с численностью населения и пересчитанные на душу
населения эти цифры показывают чудовищный разрыв. В 1913 году
уровень индустриализации в России на душу населения составлял ме¬
нее 1/4 уровня Германии и 1/6 — Великобритании2.
В основе своей Россия, вызывавшая в 1914 году благоговейный
страх у Мольтке-младшего и английского посла в Санкт-Петербурге,
1 См. [918, р. 31]. Более общая информация: [427; 372, р. 14-16]. Одна из последних,
очень подробная (но вместе с тем и очень сложная) оценка: [424].
2 См. табл. 14-18, а также сравнительные статистические данные в [949, р. 14-15]
358
была аграрным государством. Порядка 80 % населения существовало
за счет сельского хозяйства, значительная часть остальных 20 % сохра¬
няла тесные связи со своей деревней и общиной. Этот убийственный
факт следует связать с двумя другими. Во-первых, огромный прирост
населения России (только в течение 1890-1914 годов добавился 61 млн
«новых ртов») приходился в основном на деревню и самые отсталые
регионы с нерусским населением, отличавшиеся малоплодородными
землями, нехваткой удобрений и использованием деревянных плу¬
гов. Во-вторых, все сравнительные международные данные этого пе¬
риода показывают неэффективность российского аграрного сектора
в целом: урожайность пшеницы в стране составляла меньше трети
от британской или германской, а картофеля — примерно половину1.
Хотя в Балтийском регионе имелись современные поместья и фермы,
но во многих других областях общинное владение землей и традици¬
онная средневековая чересполосица убивали все стимулы для развития
индивидуального хозяйства. То же можно сказать и про периодическое
перераспределение земель. Лучшим способом увеличить размеры на¬
дела на семью было родить как можно больше сыновей до очередного
перераспределения. Эту структурную проблему усугубляли плохие до¬
роги, плохо прогнозируемые и неблагоприятные климатические усло¬
вия для выращивания зерновых культур, а также сильное неравенство
между «зажиточными» областями на юге и перенаселенными, менее
богатыми «импортирующими» областями на исконно русской терри¬
тории. В итоге, хотя производство сельскохозяйственной продукции
все эти годы действительно постоянно увеличивалось (приблизительно
на 2% в год), эту прибавку значительно корректировал рост числен¬
ности населения (1,5% в год). И вследствие того, что этот огромный
аграрный сектор ежегодно увеличивал выпуск продукции в пересчете
на душу населения всего на 0,5%, рост размера реального националь¬
ного продукта России на одного жителя составлял приблизительно
1% в год2, что было намного меньше, чем в Германии, Соединенных
Штатах, Японии, Канаде и Швеции. Безусловно, это очень сильно от¬
личается от часто приводимых показателей ежегодных темпов промыш¬
ленного роста в 5 % или даже 8 %.
Социальные последствия такой ситуации также оказываются
фактором влияния при любой оценке могущества России. Профессор
1 См. [918, р. 27; 1296, р. 216ff, 247ff].
2 См. [219, vol. 4, pt. 2, р. 489].
359
Гроссман отмечает, что «чрезвычайно быстрый рост промышленно¬
сти, скорее всего, был связан с большой медлительностью — и даже
значительными разворотами — в других секторах экономики, особен¬
но в сельском хозяйстве и личном потреблении; и он, если можно так
сказать, опережал темпы модернизации общества»1. На самом деле это
очень обманчивая фраза. По факту экономически крайне отсталую
страну проталкивала в новую эпоху политическая власть, одержи¬
мая потребностью «добиться и удержать статус европейской великой
державы»2. Хотя, конечно, мы можем обнаружить широкую предпри¬
нимательскую деятельность, не имевшую внешних стимуляторов,
но все же мощным толчком к модернизации стала необходимость
в удовлетворении растущих потребностей, связанных с военными
нуждами и инициированных государством: строительство желез¬
ных дорог, выплавка чугуна и стали, производство вооружения и т. д.
Но для масштабного импорта продукции иностранных производите¬
лей и выплаты процентов по огромному внешнему долгу российскому
государству необходимо было гарантировать устойчивый рост экс¬
порта сельскохозяйственной продукции (особенно пшеницы) даже
в период большого голода, например в 1891 году. Вместе с тем мед¬
ленное увеличение объемов сельскохозяйственного производства на
протяжении долгого времени не способствовало повышению уровня
жизни полунищего и полуголодного крестьянства. По этой же при¬
чине государству, чтобы иметь возможность активно тратить деньги
на проведение индустриализации и финансировать военные расхо¬
ды, приходилось постоянно поднимать уже и так достаточно высокие
(в основном косвенные) налоги и сборы и сдерживать рост сектора
личного потребления. Пользуясь известным выражением экономиче¬
ских историков, царское правительство было обеспечено за счет «при¬
нудительных» сбережений своего бесправного населения. В итоге мы
имеем потрясающий воображение факт: «к 1913 году житель России
со своих доходов в среднем отчислял в пользу государства на текущие
военные нужды на 50% больше, чем житель Великобритании, несмо¬
тря на то что доходы первого в сравнении с его британским современ¬
ником составляли лишь 27 %»3.
1 [Ibid, р. 486].
2 См. [771, р. 4] — весьма убедительны в этом отношении главы 1 и 5 указанного
источника, как и [748].
3 [771, р. 13], см. также [1080, р. 77ff; 372, р. 10].
360
Легко было представить социальные последствия такого нездо¬
рового сочетания аграрной отсталости, индустриализации и чудо¬
вищно высоких военных расходов. В 1913 году российское прави¬
тельство потратило на армию 970 млн рублей, тогда как на здоровье
и образование своих верноподданных всего 154 млн. По существо¬
вавшему административному устройству у губернских органов вла¬
сти не было таких налоговых полномочий, как у их коллег в США
или Великобритании, что не позволяло как-либо корректировать
эту общую политику на местах. В быстрорастущих городах рабочим
приходилось мириться с ужасными жилищными условиями, отсут¬
ствием канализации, высокими арендными ставками и вредными
условиями работы. Наблюдался фантастически высокий уровень
пьянства, которое было единственным способом на короткое вре¬
мя сбежать от жестокой реальности. Уровень смертности был самым
высоким в Европе. Эти условия, а также жестокие порядки на заво¬
дах и фабриках и отсутствие каких-либо существенных изменений,
повышающих уровень жизни, формировали негативное отношение
к существующей государственной системе, в свою очередь ставшее
идеальной почвой для расцвета разного рода популистов, больше¬
виков, анархо-синдикалистов, радикалов — для всех, кто (несмотря
на цензуру) выступал за коренные изменения в стране. После эпо¬
хальных волнений 1905 года революционные настроения на неко¬
торое время утихли, но за последние три года перед Первой миро¬
вой войной (1912-1914) количество массовых протестов, арестов и
убийств достигло угрожающего уровня1. Но все эти брожения в об¬
ществе бледнели на фоне проблемы, державшей в напряжении всех
российских правителей, начиная с Екатерины Великой и заканчивая
существующим режимом, а именно «крестьянского вопроса». Пло¬
хие урожаи и рост цен на фоне высоких арендных ставок и ужасных
условий труда приводили к массовым крестьянским бунтам. Исто¬
рик Норман Стоун отмечает:
Большая часть Полтавской и Тамбовской губерний были опустоше¬
ны, помещичьи дома сожжены дотла, скот и домашняя птица забиты.
В 1901 году для подавления волнений войска привлекались 155 раз (про¬
тив 36 раз в 1898 году), а в 1903 году — 322 раза (с участием 295 эскадронов
кавалерии и 300 батальонов пехоты, в том числе имевших артиллерию).
Особенно рекомендуется ознакомиться с [1234, р. 257ff]. См. также [1179, р. 54 Iff;
888, р. 397ff; 670, р. 369].
361
Но самым бурным был 1902 год. Войска для усмирения крестьян ис¬
пользовали в 365 случаях. В 1903 году для наведения порядка внутри
государства использовалась армия, намного превосходившая по своей
численности победоносную армию 1812 года... «Проблемными» были
68 из 75 районов Центрального Черноземья, где были уничтожены
54 поместья. Хуже всего дела обстояли в Саратове1.
Когда же министр внутренних дел Столыпин попытался снизить
градус недовольства, начав ликвидировать после 1908 года крестьян¬
ские общины, это вызвало новые волнения как в деревнях, которые
стремились сохранить свою общинную систему, так и среди недав¬
но ставших независимыми фермеров, которые быстро обанкроти¬
лись. В итоге «в январе 1909 года потребовалось привлечь войска
в 13507 случаях неповиновения, а всего за год — в 114108 случаях.
К 1913 году было произведено 100000 арестов за “нападения на пред¬
ставителей государственной власти”»2. Все это, безусловно, не вы¬
зывало особенного энтузиазма у армии, занятой также усмирени¬
ем представителей обиженных этнических меньшинств — поляков,
финнов, грузин, латышей, эстонцев, армян, пытавшихся сохранить
те немногие уступки в плане тотальной русификации, которые они
получили от власти в период ослабления режима в 1905-1906 годах3.
Последующие военные поражения еще раз докажут стремление этих
групп уйти из-под власти Москвы. И хотя у нас нет точных данных,
но представляется несомненным, что значительная часть из двух мил¬
лионов россиян, женившихся в августе 1914 года, чтобы избежать
призыва в армию, приходилась на представителей нацменьшинств.
Одним словом, то, что Россия еще до 1914 года в социополити¬
ческом отношении представляла собой «пороховую бочку», виде¬
лось не только в перспективе будущей большевистской революции;
очередные неурожаи, снижение уровня жизни фабричных рабочих
или, возможно, большая война с высокой степенью вероятности мог¬
ли привести к крупным восстаниям. Здесь следует подчеркнуть, что
именно «с высокой степенью вероятности», поскольку, несмотря на
недовольства, во многих регионах все же сохранялась лояльность
1 [1234, р. 212-213]. См. также [118, р. 32ff].
2 [1234, р. 244].
3 См. [1179, р. 485ff, 607ff, 643ff; 1080, ch. 9]. О нежелании армии выполнять роль
внутреннего жандарма см. [167, р. 32ff],
362
к царю и стране, росли националистические настроения, ширился
пан-славянизм и укреплялась ненависть к иностранцам. Действитель¬
но, в 1914 году, как и в 1904-м, многие безответственные публицисты
и придворные льстецы утверждали, что режим не может позволить
себе уклоняться от участия в решении глобальных вопросов мировой
политики. Если бы дело дошло до войны, то, убеждали они, нация ста¬
ла бы драться до победного конца1.
Но стоило ли ждать победы, учитывая вероятных противников
России в 1914 году? Во время войны с Японией русские солдаты дра¬
лись храбро, как в Крыму в 1877 году против турок, но отсутствие
нормального руководства армией, плохое тыловое обеспечение и
незамысловатая тактика отрицательно сказались на исходе борьбы.
Способны ли были российские войска добиться лучших результатов
в войне с Австро-Венгрией и тем более с мощной в военно-промыш¬
ленном отношении имперской Германией? Несмотря на все приросты
промышленного производства в абсолютном выражении в этот пери¬
од, весь ужас был в том, что уровень производства в России относи¬
тельно Германии фактически падал. К примеру, если с 1900 по 1913 год
Россия увеличила объем выплавки стали с 2,2 млн до 4,8 млн тонн,
то Германия сделала скачок с 6,3 млн до 17,6 млн. Такая же ситуация
наблюдалась и с ростом потребления энергоресурсов и общего про¬
мышленного потенциала России — по этим показателям она значи¬
тельно уступала Германии как в абсолютном, так и в относительном
выражении. Наконец, следует отметить, что с 1900 по 1913 год доля
России в мировом производстве продукции обрабатывающей про¬
мышленности снизилась с 8,8 до 8,2 % из-за увеличения германской
и (особенно) американской доли (см. табл. 14-18). И тенденции не
позволяли надеяться, что ситуация изменится.
Утверждалось, однако, на основании «критериев оценки армий
в 1914 году», что Россия в самом деле была сильна, если учесть, что
военные эксперты не ожидали «такой войны, которая станет насто¬
ящим испытанием как для экономических и государственных си¬
стем, так и для армий»2. Если так, то возникает вопрос, почему со¬
временники, ссылаясь на германскую военную мощь, делали акцент
не только на крупповскую сталь, верфи, производство красителей
и эффективность германских железных дорог, но и на действующую
[771, ch. 5; 636, р. 102ff].
2 [931, р. 213].
363
армию1. Тем не менее если смотреть только на военные цифры, то
Россия действительно производила сильное впечатление со своим
количеством дивизий, артиллерийских батарей, боевых кораблей и
протяженностью стратегических железных дорог. С расчетом на ско¬
ротечный характер войны подобного рода статистика указывала на
усиление мощи России.
Однако если оставить в стороне голые цифры, вопрос военной
состоятельности представляется в целом еще более запутанным. Ре¬
шающим здесь снова становится фактор социально-экономической
и технической отсталости России. В стране с огромной численно¬
стью населения, среди которого преобладало крестьянство, на во¬
енную службу ежегодно фактически призывалась лишь пятая часть
от возможного количества, в противном случае это могло негативно
сказаться на системе в целом. Но крестьян вряд ли можно было рас¬
ценивать как идеальных солдат в условиях современной индустриа¬
лизированной войны. Сосредотачиваясь на вооружении, а не на та¬
ких более широких и тонких сферах национальной мощи, как общий
уровень образования, технологических знаний и навыков, а также
эффективность бюрократической системы, Россия очень сильно от¬
ставала на кадровом уровне от многих других государств. В 1913 году
в стране насчитывалось лишь 30% грамотного населения, что, как
едко подметил один эксперт, «было намного ниже уровня Англии се¬
редины XVIII столетия»2. И велика ли была польза от огромных сумм,
направляемых на новобранцев, если хорошо подготовленных унтер-
офицеров было мало? Специалисты российского генштаба, «ощущая
собственную неполноценность и испытывая зависть» к германской
мощи, вряд ли могли ответить положительно. Они (как и некоторые
из иностранных экспертов) осознавали также отчаянную нехватку
хороших офицеров3. Имея сегодня достаточно доказательств этого
факта, мы действительно можем видеть, что русская армия остро
ощущала собственную слабость практически на всех направлениях —
будь то количество и качество тяжелой артиллерии и пулеметов,
1 И неудивительно, учитывая, что отчеты военного министерства, посвященные
другим государствам, включают в себя вопросы «географии, топографии, этно¬
графии, обороноспособности, торговли, ресурсов, коммуникаций, политических
условий и т. д.» — см. [380, р. 223].
2 Цит. по: [771, р. 9]; подробнее см. [168, р. 565-576]. См. также [1356, ch. 1-2].
3 См. [857, р. 114]. Также рекомендую ознакомиться с [169, р. 753-780; 678, р. 226-236].
Шокирующие подробности вы найдете в исследовании [167], а также в [410].
364
управление большими массами пехоты, уровень технической подго¬
товки, подготовленность коммуникаций или даже содержание боль¬
шого авиапарка1.
К не менее мрачным выводам приходишь и после подробного
изучения плановой мобилизации и стратегической системы желез¬
ных дорог в России. Хотя общая протяженность железнодорожной
сети в стране к 1914 году казалась весьма внушительной, но при со¬
отнесении километров путей с огромными расстояниями Российской
империи или при сравнении с более 'компактными системами в За¬
падной Европе картина выглядит несколько иначе. В любом случае,
из-за того, что на прокладку ряда линий закладывалось очень мало
средств, зачастую использовались слишком легкие рельсы, создавался
слабый балластный слой, не хватало водонапорных башен и перехо¬
дов. Часть паровозов работала на угле, часть — на мазуте, часть —
на дровах, и впоследствии это создало определенные сложности, но
они были лишь небольшой проблемой в сравнении с тем удивитель¬
ным фактом, что в мирное время армия расквартировывалась вда¬
ли от мест развертывания в случае начала войны и формировалась
в рамках политики рассредоточения: поляки служили в Азии, кавказ¬
цы — в балтийских областях и т. д. В случае начала большой войны эти
огромные массы войск необходимо было так или иначе эффективно
перебросить к театру военных действий силами плохо подготовлен¬
ных железнодорожных батальонов, где «более трети личного состава
были абсолютно неграмотными или малограмотными, а три четверти
офицеров не обладали нужными техническими знаниями»2.
Проблему мобилизации и развертывания армии усугубляли прак¬
тически непреодолимые трудности, обусловленные обязательствами
России перед Францией и Сербией. Учитывая не столь эффективную
железнодорожную систему страны, а также уязвимость войск, развер¬
нутых на польском выступе, для возможного захвата в клещи со сторо¬
ны Восточной Пруссии и Галиции, российское верховное командование
на грани веков считало благоразумным в начале военного конфликта
вести оборонительные действия и тем временем готовить основные
силы; и некоторые продолжали отстаивать эту стратегию в 1912 году.
Однако большая часть генералов стремилась нанести сокрушающий
удар по Австро-Венгрии (в успехе которого никто не сомневался)
1 См. [857 (Fuller. Russian Empire); 1356, ch. 1-2; 773, p. 52ff].
2 [771, p. 149-150; 1235, p. 134 (цитата взята отсюда)].
365
и в случае ее вторжения на территорию Сербии (отношения между
Веной и Белградом были в то время очень напряженными) помощь
последней. И все же Россия не могла сконцентрировать свои силы
на южном фронте, так как опасалась возможных агрессивных дей
ствий со стороны Германии. В течение нескольких десятилетий после
1871 года считалось, что русско-германская война начнется с масси¬
рованной и стремительной атаки немцев на восточном направлении.
Но когда стали известны подробности Плана Шлиффена, французы
начали активно давить на Санкт-Петербург, чтобы тот как можно ско¬
рее предпринял наступление на Германию и не оставил их наедине
с общим врагом. Страх перед потерей Франции наряду с жесткими
условиями Парижа выдавать последующие ссуды только на повыше¬
ние наступательных возможностей России заставил российских стра¬
тегов согласиться с активизацией своих наступательных действий
на западе. Все это в последние годы перед началом Первой мировой
войны вызвало в генштабе сильнейшие споры между сторонниками
различных концепций относительно количества армейских корпусов,
которые необходимо развернуть на северном фронте в противовес
южному, сноса старых оборонительных фортов в Польше (в кото¬
рых была сосредоточена большая часть новой артиллерии), а также
целесообразности проведения частичной, а не полной мобилиза¬
ции. Учитывая дипломатические обязательства России, можно понять
двойственность ее положения, и это не способствовало созданию от¬
лаженной военной машины, которая должна была обеспечить быструю
победу над противниками1.
Список проблем можно было бы продолжать до бесконечности.
Пятьдесят российских кавалерийских дивизий, жизненно необходи¬
мых в стране, где практически отсутствовали нормальные дороги, ко¬
торым требовалось огромное количество фуража (почти на миллион
лошадей!), были способны сами по себе застопорить работу всей си¬
стемы железных дорог, и, таким образом, поставка сена, безусловно,
могла затормозить любую продолжительную наступательную опера¬
цию или даже переброску резервов. Из-за отсталости транспортной
системы и использования армии в качестве «внутреннего жандар
ма» буквально миллионы солдат в военное время находились да¬
леко от линии фронта. И хотя денежные суммы, выделяемые армии
366
Крушение предвоенных планов России описано в [1235, р. 30ff; 771, ch. 5; 684,
р. 252-262; 857, р. 11 Iff].
до 1914 года, были огромными, большая часть средств уходила на
удовлетворение основных потребностей: продовольствие, обмунди¬
рование и фураж. Точно так же, хотя масштабы флота увеличивались
и качество новых кораблей оценивалось как «превосходное»1, они
могли быть эффективны только при наличии специалистов гораздо
более высокого уровня и с немалым тактическим опытом. Но с учетом
того, что экипажи кораблей большую часть времени проводили на
суше, а флотилия была разделена между Балтикой и Черным морем,
перспективы русских на морских просторах были более чем туманны,
если только дело не касалось войны с турками.
Наконец, никакая оценка возможностей России в этот период не
может считаться полной без комментариев относительно самого ре¬
жима правления в стране. Хотя отдельные зарубежные консерваторы
и восхищались существовавшей в России деспотичной централизо¬
ванной системой, утверждая, что именно это позволило ей достичь
большей последовательности действий и укрепить национальную по¬
литику, в отличие от западных демократических государств, — при
более тщательном рассмотрении обнаруживается масса недостат¬
ков. Личность самого царя Николая II являла собой «потемкинскую
деревню»: бесхитростный затворник, избегавший решения слож¬
ных вопросов и слепо веривший в сакральность отношений со сво¬
им народом (к реальным нуждам которого он, конечно же, особого
интереса не проявлял). Существовавшая система принятия государ¬
ственных решений на высочайшем уровне бросала тень на всю кон¬
цепцию «византизма»: безответственные великие князья, эмоцио¬
нально неуравновешенная императрица, реакционный генералитет
и коррумпированные спекулянты, которых, безусловно, было боль¬
ше, чем прилежных и умных министров на службе государства, чьи
имена лишь иногда достигали ушей царя. Отсутствие слаженности
действий и понимания между, скажем, министерством иностранных
дел и военным министерством периодически просто пугало. В отно¬
шениях же двора к Думе сквозило явное презрение. Успешное про¬
ведение каких-либо радикальных реформ в атмосфере, когда аристо¬
краты думали лишь о сохранении своих привилегий, а царя заботил
лишь собственный душевный покой, было просто невозможно. Эли¬
та жила в постоянном страхе перед волнениями в рабочей и кресть¬
янской среде; в то же время, несмотря на то что государственные
См. [894, р. 279].
367
расходы в абсолютных величинах были, безусловно, самыми больши¬
ми в мире, прямые налоги, которыми облагались богатые, были сведе¬
ны к минимуму (они составляли лишь 6% доходов государства), вся
тяжесть налогообложения приходилась на продукты питания и водку
(это давало порядка 40% доходов). Это была страна с неустойчивым
платежным балансом, неспособная предотвратить (или обложить
налогом) отток огромных сумм, которые российские аристократы
активно тратили за границей. Отчасти из-за существовавших тра¬
диций деспотичной автократии, отчасти из-за дефектной классо¬
вой системы, отчасти из-за низкого уровня образования и оплаты
труда Россия испытывала нехватку компетентных государственных
служащих, которые могли бы заставить административную систе¬
му работать, как это было в Германии, Великобритании и Японии.
На самом деле Россия не была сильным государством, но стремилась
примерить на себя роль лидера и была склонна без должной под¬
готовки ввязаться в конфликт за рубежом, несмотря на полученные
уроки 1904 года.
В таком случае каким образом мы можем оценить реальную мощь
России в эти годы? То, что страна год за годом укреплялась в промыш¬
ленном и военном отношении, не подлежит никому сомнению. Верно
и то, что она обладала такими атрибутами силы, как огромная армия,
высокий уровень патриотизма, понимание своего предназначения
в определенных слоях общества, практически неуязвимость центра.
У нее были хорошие шансы на успех в противостоянии с Австро-Вен¬
грией, Турцией и, возможно, теперь даже с Японией. Но весь ужас
состоял в том, что к намечавшемуся столкновению с Германией Рос¬
сия была не готова. «Дайте государству двадцать лет покоя внутрен¬
него и внешнего, и вы не узнаете Россию», — хвастался Столыпин
в 1909 году. Вполне может быть, даже если бы Германия продолжала
наращивать свою мощь в эти годы. К тому же, согласно исследовани¬
ям профессора Дорана и профессора Парсонса (см. график 1), «отно¬
сительная мощь» России в рассматриваемый период с 1894 года только
росла, тогда как Германия уже была близка к своему пику1.
И хотя это может показаться большинству читателей слишком
схематичным, но, как уже отмечалось ранее, в действительности все
было именно так: Россия на протяжении почти всего XIX века теря¬
ла былое могущество и мировое влияние пропорционально темпам
^
1 См. [316, р. 956].
График 1. Соотнесение мощи России и Германии
Ключевые точки:
L = год низшей точки
Н = год наивысшей точки
I = переломный год
Источник: Doran and Parsons
своего экономического отставания. Каждое крупное столкновение
(Крымская война, Русско-японская война) выявляло новые и старые
слабые места военной машины и заставляло режим предпринимать
попытки преодоления существовавшего разрыва между российским
и западным уровнем боеспособности. Накануне Первой мировой
войны некоторым экспертам даже казалось, что разрыв ликвидиро¬
ван, другие настаивали, что множество прорех остались незакрытыми.
И так как у страны не было нужных ей, по словам Столыпина, «двух
десятилетий покоя», ей вновь пришлось пройти проверку войной,
чтобы понять, вернула ли она себе позиции на европейской политиче¬
ской арене, которые занимала в 1815 и 1848 годах.
СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ
Из всех изменений в глобальном балансе сил в конце XIX — на¬
чале XX века, без сомнения, самым значимым для будущего был рост
влияния Соединенных Штатов. Со времени окончания Гражданской
войны США'смогли воспользоваться многими своими возможностями,
о которых уже шла речь: плодородные земли, огромные залежи полез¬
ных ископаемых и активное развитие соответствующих современных
технологий (в таких сферах, как строительство железных дорог, произ¬
водство паровых двигателей и горнодобывающего оборудования) для
развития данной ресурсной базы, отсутствие каких-либо социальных
и географических ограничений, отсутствие сколько-нибудь значитель¬
ной опасности внешнего вторжения, приток иностранных инвестиций
369
и активный рост объема внутренних капиталовложений. Все это
позволило стране ошеломляющими темпами изменить свой облик.
За период между окончанием Гражданской войны (1865) и внезапно
разгоревшейся испано-американской войной (1898), например, про¬
изводство пшеницы в США увеличилось на 256 %, кукурузы на 222 %,
сахара-рафинада на 460%, угля на 800%, стальных рельсов на 523%,
а протяженность введенных в эксплуатацию железнодорожных пу¬
тей — более чем на 567 %. «В новых отраслях промышленности рост,
начавшийся практически с нуля, был настолько огромным, что выра¬
жать его в процентах просто бессмысленно. Так, добыча сырой неф¬
ти выросла примерно с 3 млн баррелей (1865) до более чем 55 млн
(1898), а объем производства стальных болванок и литья примерно
с 20 тыс тонн до более чем 9 млн»1. Причем этот рост не завершил¬
ся с началом войны с Испанией — наоборот, он только увеличился и
продолжал идти теми же гигантскими темпами на протяжении всего
начала XX века. Действительно, если учесть упомянутые выше пре¬
имущества, это было неизбежно. Помешать процессу развития могли
разве что настойчивая человеческая глупость, или непрекращающиеся
гражданские войны, или природная катастрофа, или отказ от миллио¬
нов иммигрантов, стремящихся пересечь Атлантику, чтобы получить
свою долю «золотого горшка» и влиться в производственные массы.
Соединенные Штаты, казалось, имели все экономические преиму¬
щества, которыми ряд других держав обладали лишь отчасти, и при
этом ни одного из их недостатков. Протяжность страны была огром¬
ной, но 400 тыс. с лишним километров железных дорог, построенных
к 1914 году (по сравнению с 74 тыс. километров в России, площадь ко¬
торой превосходила американскую более чем в 2,5 раза), значительно
сокращали эти расстояния и повышали доступность удаленных рай¬
онов. Урожайность на акр сельхозугодий в США всегда была выше,
чем в России; и даже если Соединенным Штатам было не сравняться
с показателями регионов интенсивного земледелия в Западной Евро¬
пе, то масштабы посевов, эффективность сельхозпроизводства с ис¬
пользованием машин, а также постоянно сокращающиеся расходы
на транспортировку (благодаря наличию железных дорог и пароход¬
ного сообщения) делали американскую пшеницу, кукурузу, свинину
говядину и другие продукты питания дешевле любых европейских.
Такие ведущие в технологическом плане американские фирмы, как
[87, р. 120]. См. также другие исследования экономического роста: [370; 1310].
370
International Harvester, Singer, Du Pont, Bell, Colt или Standard Oil,
не уступали другим мировых лидерам, а зачастую превосходили их;
они пользовались наличием в стране огромного внутреннего рын¬
ка и возможностью экономии за счет масштабов, чего были лишены
их германские, британские и швейцарские конкуренты. «Гигантизм»
в России не свидетельствовал о наличии и высокой эффективности
промышленного производства1 — р противоположность, как прави¬
ло, США. Например, «Эндрю Карнеги производил больше стали, чем
все английские заводы вместе взятые, когда решил продать в 1901 году
гигантской организации Дж. П. Моргана свою United States Steel
Corporation»2. Когда известный британский военный кораблестрои¬
тель сэр Уильям Уайт совершал в 1904 году поездку по Соединенным
Штатам, он был буквально потрясен, обнаружив на американских
верфях сразу 14 линкоров и 13 броненосцев (хотя, что любопытно,
американский торговый флот практически не развивался). В про¬
мышленности, сельском хозяйстве и в сфере коммуникаций — везде
правили эффективность и масштаб. Поэтому неудивительно, что на¬
циональный доход США в абсолютных цифрах и на душу населения
к 1914 году был значительно выше, чем у любой другой страны3.
Таблица 21
Национальный доход, численность населения
и доход на душу населения в великих державах в 1914 г.
Национальный доход
Численность
населения
Размер дохода
на душу населения
США
$37 млрд
98 млн
$377
Великобритания
11
45
244
Франция
6
39
153
Япония
2
55
36
Германия
12
65
184
1 ц—
'Италия
4
37
108
^Россия
7
171
41
^Австро-Венгрия
3
52
57
% См. [1234, р. 21 Iff; ср. 1077, ch. 13].
| [70, р. 51].
| Взято из [1388, р. 670-671 ] с моими расчетами размера доходов на душу населения.
§'
371
Последствия столь стремительного развития можно увидеть
в табл. 21 и соответствующей сравнительной статистике. В 1914 году
Соединенные Штаты добывали 455 млн тонн угля, значительно обогнав
Великобританию (292 млн) и Германию (277 млн). Страна была круп¬
нейшим мировым поставщиком нефти и самым большим потребите¬
лем меди. США выплавляли чугуна в чушках больше, чем следующие
за ней Германия, Великобритания и Франция вместе взятые, а стали —
примерно столько же, сколько четыре следующие за ней страны: Герма¬
ния, Великобритания, Россия и Франция (см. табл. 15-16)1. Потребле¬
ние Соединенными Штатами современных энергоресурсов в 1913 году
равнялось совокупному потреблению Великобритании, Германии,
Франции, России и Австро-Венгрии. Американцы производили и име¬
ли автомобилей больше, чем весь остальной мир. Это был фактически
один большой континент-конкурент, растущий столь быстрыми темпа¬
ми, что в ближайшее время должен был затмить всю Европу. Согласно
некоторым расчетам, действительно, при таких темпах роста, не слу¬
чись Первой мировой войны, США по объему производства в 1925 году
обогнали бы Европу2. Война, принесшая «старым» великим державам
огромные экономические потери и разруху, приблизила эту дату на
шесть лет: все произошло уже в 1919 году3. «Эра Васко да Гамы» — четы¬
ре столетия мирового господства Европы — подходила к своему концу
еще до катастрофы 1914 года.
Вклад внешней торговли в экономический рост Соединенных
Штатов был незначителен (всего 8% от ВНП в 1913 году против
британских 26 %)4, но экономическое влияние США на другие стра¬
ны оказывалось весьма существенным. Традиционно Соединенные
Штаты экспортировали сырье (в первую очередь хлопок) и импор¬
тировали готовую продукцию, а дефицит «видимой» части внешней
торговли компенсировали путем экспорта золота. Но разразивший¬
ся после Гражданской войны промышленный бум в значительной
степени изменил картину. Стремительно превращаясь в крупнейше¬
го промышленного монстра, Соединенные Штаты начали насыщать
мировой рынок своими сельхозмашинами, металлургической про¬
дукцией, станками, электрооборудованием и т. д. При этом лобби
1 Ср. с данными в [1264, р. ххх].
2 См. [374, р. 39, fn 168].
3 [Ibid; 15, р. 98, tab. 4].
4 См. [696, р. 39; ср. 265, р. 342, fn 153].
североамериканских промышленников было настолько сильно, что
благодаря постоянному повышению таможенных тарифов иностран¬
ная продукция не могла проникнуть на внутренний рынок, зато
сырье и специализированные товары (например, немецкие краси¬
тели) импортировались американской промышленностью в неви¬
данных доселе объемах. Наряду с существенным ростом экспорта
промышленной продукции, который можно считать наиважнейшим
изменением в экономике США, произошла «революция в сфере
транспортных перевозок», что, в свою очередь, стимулировало экс¬
порт сельхозпродукции. За вторую половину XIX века стоимость пе¬
ревозки бушеля пшеницы от Чикаго до Лондона упала с 40 до 10 цен¬
тов, и американские сельскохозяйственные продукты потекли через
Атлантику рекой. Экспорт кукурузы достиг максимума в 212 млн бу¬
шелей в 1897 году, а пшеницы — в 239 млн бушелей в 1901-м. Помимо
этого на рынок огромным потоком шли крупа, мука, мясо и мясопро¬
дукты1.
Результаты подобных коммерческих преобразований, конечно,
в первую очередь носили экономический характер, но начали сказы¬
ваться и на международных отношениях. Гиперпроизводительность
американских фабрик и фермерских хозяйств вызывала у многих
страх, что даже огромный внутренний рынок США в скором време¬
ни будет неспособен переварить весь поток производимых товаров и
заставит влиятельные заинтересованные группы (фермеров Среднего
Запада и питсбургских сталепромышленников) надавить на прави¬
тельство, чтобы то помогло открыть или, по крайней мере, сохранить
уже открытые внешние рынки. Призыв держать «дверь в Китай от¬
крытой», а также широкая заинтересованность в становлении Соеди¬
ненных Штатов доминирующей экономической силой в Латинской
Америке — лишь два примера стремления страны расширить свою
долю в мировой торговле2. В период с 1860 по 1914 год Соединенные
Штаты в семь раз увеличили объем своего экспорта (с $334 млн до
$2,365 млрд), п£и этом из-за введенных тарифных барьеров для за¬
щиты собственного внутреннего рынка импорт увеличился лишь
в пять раз (с $356 млн до $1,896 млрд). Столкнувшись с лавиной де¬
шевых американских продуктов, представители континентального
' См. [1183, р. 161].
2 См. [738; 1363]. Более общие исследования вопросов американской внешней по¬
литики см. в [47; 1159, ch. 2-3].
373
европейского аграрного сектора стали активно выступать за увеличе¬
ние существующих таможенных тарифов. Великобританию, которая
уже принесла в жертву своих хлебопашцев в угоду принципам сво¬
бодной торговли, встревожило наводнение рынка американскими
машинами, чугуном и сталью. В то время как журналист У. Т. Стед
высокопарно писал об «американизации мира» (название его книги
1902 года), кайзер Вильгельм и другие европейские лидеры задумы¬
вались над необходимостью объединения усилий против торгующего
«не по правилам» американского колосса1.
Возможно, еще более дестабилизирующим, хотя и менее явным
было влияние Соединенных Штатов на мировую финансовую систему
и денежные потоки. Поскольку у США был огромный профицит торго¬
вого баланса с Европой, дефицит последней приходилось ликвидиро¬
вать за счет перетока капиталов, которые создавали огромный поток
прямых европейских инвестиций в американскую промышленность,
инфраструктуру и сферу услуг (к 1914 году он достиг уровня примерно
в $7 млрд). Хотя часть этого «золотого потока» с Запада и возвращалась
в Европу в виде дохода на вложенный капитал и американских плате¬
жей за такие услуги, как перевозки и страхование, утечка денег имела
более чем значительные масштабы и постоянно росла. Усугубляла это
обстоятельство активно проводимая американским казначейством по¬
литика накопления (а затем исключительно сохранения) почти одной
трети мировых запасов золота. Кроме того, хотя Соединенные Штаты
к тому времени и стали неотъемлемой частью общей глобальной си¬
стемы торговли, обладая дефицитом баланса со странами — постав¬
щиками сырья и огромным профицитом с Европой, их собственная
финансовая структура была еще достаточно слаборазвитой. Напри¬
мер, большую часть своих внешнеторговых операций США проводили
в фунтах стерлингов, и Лондон выступал по отношению к золоту как
кредитор последней инстанции. Не имея центрального банка, способ¬
ного управлять финансовыми рынками в условиях огромных сезонных
перемещений средств между Нью-Йорком и степными штатами рай¬
она прерий, зависящими исключительно от урожайности зерновых и
изменчивости климата, при наличии спекулянтов, способных разру¬
шить не только внутреннюю денежную систему, но и завалить Лондон
своими требованиями о выплате золотом, Соединенные Штаты задолго
до начала Первой мировой войны уже стали большими, но непредска¬
1 См. [87, р. 124ff; 800; 917; 859, р. 5-6; 997, р. 122ff].
374
зуемыми «мехами», разжигающими, но порой и значительно охлажда¬
ющими мировую систему торговли. Банковская паника 1907 года (вы¬
званная попыткой спекулянтов скупить на рынке акции United Copper
Company), перекинувшаяся на Лондон, Амстердам и Гамбург, — лишь
один из примеров воздействия США на экономику других великих дер¬
жав еще до начала Первой мировой войны1.
Подобный рост американского промышленного могущества и ак-
✓
тивное развитие внешней торговли неизбежно сопровождали более
напористая внешняя политика и риторика Weltpolitik в американском
варианте2. К притязаниям на особое место среди других народов, ста¬
вившим США в проводимой внешней политике выше Старого Света,
примешивались социал-дарвинизм и расовые идеи, а также стремле¬
ние влиятельных промышленных и аграрных групп завладеть зару¬
бежными рынками сбыта. Традиционная, и всегда преувеличенная,
обеспокоенность за подрыв доктрины Монро сопровождалась при¬
зывами к Соединенным Штатам исполнить по другую сторону Тихо¬
го океана свое «предначертание судьбы»3. И хотя США продолжали
игнорировать какие-либо альянсы, многие влиятельные группы вну¬
три подталкивали государство к проведению более активной внешней
политики, как это было при администрации МакКинли и (особенно)
Теодора Рузвельта. За конфликтом с Великобританией по поводу ве¬
несуэльских границ в 1895 году, оправданным с точки зрения доктри¬
ны Монро, три года спустя последовала гораздо более драматичная
война с Испанией за Кубу. Претензии Вашингтона на единоличный
контроль над каналом на Панамском перешейке (вместо более ранних
договоренностей с Великобританией о равноправном управлении),
пересмотр границ Аляски, несмотря на протесты Канады, и приве¬
дение в боевую готовность своего военного флота в Карибском море
в 1902-1903 годах в ответ на действия Германии против Венесуэлы —
все это свидетельства стремления США иметь в Западном полушарии
неоспоримые права. При этом американская администрация демон¬
стрировала готовность оказать как дипломатическое давление, так и
военное вмешательство в латиноамериканских страны (Никарагуа,
1 Критический анализ см. в [201, р. 110-126]; о кризисе 1907 г. см. в [224, vol. 3, р. 55ff].
2 Существует огромное множество книг о мотивах и действиях американского им¬
периализма в период с 1895 по 1914 г. См. в [47; 1159, ch. 2-3; 87, р. 124ff; 800; 917;
859, р. 5-6; 997, р. 122ff; 277, ch. 1-3; 858; 775; 83].
3 Политическая доктрина середины XIX века об избранности американского на¬
рода. — Примеч. пер.
375
Гаити, Мексика, Доминиканская республика), если их поведение не со¬
гласовывалось с нормами Соединенных Штатов.
Но действительно новой особенностью американской внешней
политики в этот период было вмешательство страны в события, про¬
исходящие за пределами Западного полушария. Участие США в Бер¬
линской конференции по Западной Африке (1884-1885) сбило всех
с толку: после помпезных речей американской делегации в поддержку
свободной торговли и политики открытых дверей Белый дом так и не
ратифицировал соответствующий договор. Уже позднее, в 1892 году,
газета New York Gerald призывала к упразднению Государственного
департамента, так как он, по сути, практически не занимался вопро¬
сами внешней политики1. Война с Испанией в 1898 году все изменила,
не только позволив США занять определенные позиции в западной
части Тихоокеанского региона (на Филиппинах) и, таким образом,
стать азиатским колониальным государством, но и повысив полити¬
ческий рейтинг тех, кто одобрял эту агрессивную политику. Пред¬
ложенная уже на следующий год госсекретарем Дж. Хэем доктрина
«открытых дверей» была первым признаком стремления Соединен¬
ных Штатов получить определенное влияние в Китае, как и отправ¬
ка 2,5 тыс. солдат в армию Альянса в 1900 году для восстановления
порядка в Китае. Рузвельт продемонстрировал еще большую го¬
товность участвовать в большой политике (grosse Politik), выступив
посредником на переговорах, положивших конец Русско-японской
войне, настояв на участии США в конференции 1906 года по Марок¬
ко и пытаясь договориться с Японией и другими ведущими государ¬
ствами о поддержке проводимой американцами политики «открытых
дверей» в Китае2. Ученые позднее расценивали все это по преиму¬
ществу не как примеры трезвого расчета в отстаивании важных для
страны интересов в мировых масштабах, а как отражение незрело¬
сти ее внешней политики, этноцентрической наивности и желания
произвести впечатление как дома, так и за границей, что в итоге мог¬
ло осложнить проведение Соединенными Штатами «прагматичной»
внешней политики в будущем3. Даже если и так, американцы вряд ли
были единственными, кто вел себя подобным образом в эпоху им¬
периалистической помпезности и националистических настроений.
1 См. [277, р. 23].
2 См. [83; 277, ch. 2; 1159, р. 24-38].
3 См. критические замечания в [680, ch. 1-3; 277].
376
В любом случае внешнеполитическая активность, за исключением ки¬
тайского направления, не получила поддержки у преемников Рузвель¬
та, которые предпочли политику невмешательства США в междуна¬
родные дела за пределами Западного полушария.
Действия на дипломатическом фронте сопровождались ростом
военных расходов. Большая часть этих средств шла на развитие фло¬
та, который был главной силой в системе национальной обороны на
случай иностранного вторжения (или вызова доктрине Монро) и са¬
мым эффективным средством поддержки для американской внешней
политики и налаживания торговых отношений в Латинской Аме¬
рике, Тихоокеанском регионе и т. д. Уже в конце 1880-х годов нача¬
лось активное восстановление флота, но процесс пошел еще быстрее
в связи с испано-американской войной. Поскольку легкие победы на
море подтвердили аргументы адмирала Мэхэна и «большого морско¬
го» лобби, а возможная война с Великобританией (а после 1898 года
и с Германией) вызывала беспокойство стратегов, процесс постройки
военного флота шел непрерывно. Получение баз на Гавайях, Самоа,
Филиппинах и в Карибском море, использование флота для выпол¬
нения «жандармских» функций в Латинской Америке, а также вы¬
разительный жест Рузвельта с отправкой «великого белого флота»
в 1907 году в кругосветное плавание — все это подчеркивало важ¬
ность достигнутого господства на море.
В результате, если в 1890 году расходы на военно-морской флот
составляли $22 млн (всего 6,9 % от общих расходов федерального бюд¬
жета), то к 1914 году они выросли до $139 млн (или 19%)1. Конечно,
не все деньги тратились эффективно: было построено слишком много
домашних морских баз (результат политического давления на местах)
и слишком мало сторожевых кораблей, — но результат все равно по¬
лучился внушительным. И хотя американский флот был значительно
меньше королевского флота Великобритании и уступал по количеству
линкоров германскому, в 1914 году он все же оказался третьим в мире
по величине. .Даже строительство под контролем США Панамского
канала не успокоило американских стратегов, которые продолжали
мучиться над дилеммой: разделить флот или оставить одно из побе¬
режий страны незащищенным. Некоторых чиновников в эти годы,
Процесс активного укрепления военно-морского флота США и формирования
новой политики на море теперь очень хорошо описан исследователями. Помимо
[1020, ch. 15,17-18] см. [495, ch. 9-10; 144] и более старые работы [1216; 883, ch. 2].
377
судя по записям, преследовала параноидальная подозрительность
в отношении иностранных государств1. На самом же деле, учитывая
восстановление отношений с Великобританией на рубеже веков, по¬
ложение Соединенных Штатов было вполне безопасным, и даже рас¬
тущего германского могущества на море им стоило опасаться в наи¬
меньшей степени, в отличие от других ведущих государств мира2.
Небольшие размеры американской армии во многом были ре¬
зультатом того, что страна ощущала себя относительно защищен¬
ной. Война с Испанией привела к расширению сухопутных войск,
так как все осознали, насколько крохотной, насколько неорганизо¬
ванной была Национальная гвардия и как близка была к провалу
из-за этого первая кампания на Кубе3. Однако увеличение численно¬
сти регулярной армии втрое после 1900 года и дополнительные гар¬
низоны на Филиппинах и в ряде других мест все равно выглядели не¬
значительными по сравнению с вооруженными силами даже таких
средних по размеру европейских стран, как Сербия или Болгария.
Еще больше, чем Великобритания, США как либеральное государ¬
ство цеплялись за отказ содержать большую регулярную армию и
избегали принятия на себя каких-либо военных обязательств перед
союзниками. Военные расходы составляли менее 1 % от ВНП стра¬
ны. Несмотря на империалистическую активность в период с 1898
по 1914 год, США все же оставались, по словам социолога Герберта
Спенсера, «индустриальным», а не «милитаристским» обществом,
каким была Россия. Поскольку многие историки считают, что «взлет
супердержав» начался в этот период, стоит отметить разительные
отличия между Россией и Соединенными Штатами накануне Пер¬
вой мировой войны. Россия обладала регулярной армией, которая
по численности примерно в десять раз превышала армию США.
Но, в свою очередь, последние выплавляли в шесть раз больше стали,
потребляли в десять раз больше энергоресурсов и выпускали про¬
мышленной продукции в четыре раза больше (в пересчете на душу
населения — в шесть раз) (см. табл. 14-20). Без сомнения, генштабам
европейских стран, делающим ставку на скоротечные войны с уча¬
стием большого количества войск, Россия казалась более сильным
1 См. [144; 205; 473].
2 См. [205; 549]. Об укреплении англо-американских отношений см. [186, ch. 13-14].
3 См. [882, ch. 9-10]. Подробнее см. [1295; 249]. Также полезно прочесть об измене¬
нии позиции [2; 1338, ch. 13-14].
Ч7Я
государством, но по всем другим параметрам Соединенные Штаты
были сильнее России.
Определенно, США стали великой державой. Но они не были
частью системы великих держав. Не только раздел полномочий между
президентом и конгрессом делал фактически невозможным прове¬
дение активной политики альянсов, но также было ясно, что никто
не хотел отказываться от существующей изоляции, очень удобной
в определенных отношениях. Отделенные от других сильных госу¬
дарств тысячами миль океана, обладающие небольшой армией, до¬
статочной, чтобы достичь господства в своем полушарии, и не очень
стремящиеся (по крайней мере, после ухода Рузвельта) вмешиваться
в международные дела, Соединенные Штаты в 1913 году еще держа¬
лись с краю системы великих держав. И так как большинство других
стран после 1906 года переключили свое внимание с Азии и Африки
на происходящее на Балканах и в Северном море, неудивительно, что
они зачастую не рассматривали Соединенные Штаты как значитель¬
ный фактор влияния на мировой баланс сил, каковым они на самом
деле являлись на рубеже веков. Это было еще одно из существовавших
накануне 1914 года общих представлений, ошибочность которого бу¬
дет доказана самой войной.
Союзы и скатывание к войне,
1890-1914
Наконец, для понимания изменений, которые происходили в эти
десятилетия в системе великих держав, необходимо рассмотреть исто¬
рию неустойчивой дипломатии союзов от отставки Бисмарка до внезап¬
ного начала Первой мировой войны. Хотя в 1890-е годы мир пережил
лишь ряд относительно небольших конфликтов (китайско-японская,
испано-американская и англо-бурская войны), а позднее более круп¬
ное, но все еще достаточно локальное столкновение — Русско-япон¬
скую войну, складывалась общая тенденция, по выражению Фелик¬
са Гильберта, к «цементированию» союзных блоков1. Наряду с этим
со стороны большинства правительств ожидалось, что в случае развя¬
зывания очередной большой войны они выступят как участники одной
1 См. [433, р. 110]. Подробный анализ этого периода см. в [1264, р. 325ff; 148, ch. 6-8;
13, р. 207ff;72, ch. 2-3].
379
коалиции. Это и повышало, и затрудняло оценку мощи того или иного
государства, так как союзники как давали определенные дополнитель¬
ные преимущества, так и создавали неблагоприятные условия.
В то же время тенденция перехода к дипломатии союзов, конечно,
никак не затрагивала удаленные от всех Соединенные Штаты, а Япо¬
нии касалась только в региональном аспекте, посредством создания
Англо-японского союза в 1902 и 1905 годах. Но вследствие растущих
в этот период взаимных страхов и соперничества идея создания союз¬
ных отношений все больше и больше захватывала европейские великие
державы, даже островную Великобританию. Образование постоянных
военных союзов в мирное время, редко наблюдаемое прежде, начал еще
Бисмарк в 1879 году, когда он созданием Австро-германского союза
пытался «взять под контроль» управление внешней политикой Вены
и предостеречь Санкт-Петербург от резких шагов. По расчетам канцле¬
ра Германии это должно было побудить русских отказаться от своей
«эксцентричной политики»1 и вернуться в «Союз трех императоров»,
который они некогда создали. Но вместе с тем Бисмарк связал Гер¬
манию обязательством защищать Австро-Венгрию в случае нападе¬
ния на нее со стороны России. К 1882 году Берлин также заключил
подобный взаимный договор с Римом на случай вторжения со сторо¬
ны Франции, а на следующий год Германия и Австро-Венгрия пред¬
ложили еще один секретный союз Румынии на случай российской
агрессии. Исследователи данной темы утверждают, что Бисмарк пре¬
следовал в первую очередь краткосрочные цели защитного характера:
успокоить своих слишком возбужденных друзей в Вене, Риме и Бу¬
харесте, создать определенную дипломатическую изоляцию Франции
и подготовить позиции для «отступления» на случай вторжения рус¬
ских на Балканы. Вне всяких сомнений, это так. Но факт остается
фактом: даже если истинная суть этих секретных соглашений не была
известна общественности, своими заявлениями Бисмарк заставил и
Францию, и Россию обеспокоиться собственной изоляцией и начать
подозревать, что большой «кукловод» в Берлине организовал мощную
коалицию для ведения войны против них.
И хотя собственная «тайная ниточка» Бисмарка к Санкт-Петер-
бургу (так называемый «Договор перестраховки 1887 года») предот¬
вратила формальный разрыв между Германией и Россией, эти запу¬
танные, хитроумные попытки канцлера остановить дрейф России
См. [1322, р. 195]. См. также [1264, р. 258ff; 679, р. 73ff].
в сторону союза с Францией в конце 1880-х годов имели искусствен¬
ный и отчаянный характер. Германия была главной помехой для ре¬
ализации стремлений и Франции вернуть себе Эльзас-Лотарингию,
и России — расширить свои владения в Восточной Европе. Ни у того,
ни у другого государства не было иных кандидатов на континенте на
роль равноценного участника союза, и подобный альянс сулил вза¬
имные выгоды: французские кредиты и вооружение — для России и
помощь русской армии — для Франции. Идеологические разногласия
между французами, сторонниками буржуазных идей, и реакционным
царским режимом несколько тормозили процесс сближения, но от¬
ставка Бисмарка в 1890 году и угрожающее поведение правительства
Вильгельма II окончательно решили этот вопрос. К 1894 году Трой¬
ственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии был противо¬
поставлен Французско-российский альянс, участники которого несли
определенные взаимные политические и военные обязательства до
тех пор, пока существует Тройственный союз1.
Процесс создания альянсов во многих смыслах стабилизировал
ситуацию на европейской политической арене. Между двумя сфор¬
мировавшимися блоками возникло некое равновесие, что делало
результаты любого возможного конфликта с участием великих дер¬
жав более непредсказуемыми и, таким образом, менее вероятными,
чем прежде. Преодолевшие изоляцию Франция и Россия переклю¬
чились на решение африканских и азиатских вопросов. Этому спо¬
собствовало снижение напряженности в Эльзасе и в Болгарии и то,
что Вена и Санкт-Петербург в 1897 году фактически договорились
заморозить свою активную деятельность на Балканах2. Кроме того,
Германия переключилась на Weltpolitik, в то время как Италия в сво¬
ей неподражаемой манере развязала войну с Эфиопией. К середине
1890-х годов в центре внимания оказались Южная Африка, Дальний
Восток, долина Нила и Персия. Кроме того, это была и эра «нового
витка абсолютизации роли флота»3, когда все государства стреми¬
лись создать явственный мощный флот, уверенные, что без этого
не решить вопрос расширения и поддержки колоний. Неудивитель¬
но поэтому, что в это время Британская империя, хотя и стоявшая
См. [679; 681]. С позиции Германии: [1060, vol. 1].
Аргументированные доводы в пользу того, что ситуация в Европе «стабилизи¬
ровалась» в 1890-х гг., позволив переключиться на решение вопросов колоний,
лучше всего описаны в [744].
Высказывание Лангера: см. [ibid, ch. 13]; более общая информация — [972, ch. 14].
381
в стороне от европейских внешнеполитических течений, ощущала на
себе огромное давление со стороны своих вечных соперников в лице
Франции и России, а затем и новичков — Германии, Японии и США.
При таких условиях важность военных договорных пунктов в евро¬
пейских союзных блоках снижалась, поскольку всеобщую войну не
способны были спровоцировать такие конфликты, как англо-фран¬
цузское столкновение в Фашоде (1898), или англо-бурская война, или
схватка за концессии в Китае.
Но все же в более долгосрочной перспективе соперничество им¬
перий должно было затронуть отношения великих держав и в евро¬
пейском контексте. К началу XX века давление на Британскую импе¬
рию было таким, что окружение министра по делам колоний Джозефа
Чемберлена потребовало положить конец «блестящей изоляции»1
и вступить в альянс с Берлином, в то время как его коллеги по ка¬
бинету министров Бальфур и Лэнсдаун начали призывать к поиску
дипломатических компромиссов. Целый ряд уступок США по Панам¬
скому каналу, границе Аляски, тюленьему промыслу и т. д., скрытых
под формулировкой «восстановление англо-американских отноше¬
ний», решил вопрос стратегически ненадежного положения Вели¬
кобритании в Западном полушарии и, что еще важнее, кардинально
изменил устоявшееся мнение государственных деятелей XIX века
о том, что англо-американские отношения всегда будет оставаться
прохладными, сдержанными, а иногда и враждебными2. Создавая
Англо-японский союз в 1902 году, британские политики также на¬
деялись разрешить стратегический китайский вопрос, хотя и за счет
поддержки Японии на определенных условиях3. А к 1902-1903 го¬
дам во влиятельных кругах Великобритании нашлись сторонники
компромиссов и по колониальным проблемам с Францией, которая
во время недавнего кризиса в Фашоде продемонстрировала, что не
намерена воевать за контроль над Нилом.
И хотя все эти меры, на первый взгляд, касались лишь происхо¬
дящего за пределами Европы, они все же косвенно повлияли и на по¬
ложение великих держав на континенте. Решение британцами стра¬
тегических вопросов в Западном полушарии, а также поддержка,
1 Английская доктрина отказа от длительных союзов с другими державами. —
Примем, пер.
2 Об этой трансформации см. [997; 186, ch. 14].
3 Традиционное исследование — [940], но см. также Lowe С. J. The Reluctant
Imperialists: British Foreign Policy 1878-1902 (London, 1967, vol. 1, ch. 10).
382
которую они могли получить со стороны японского флота на Даль¬
нем Востоке, несколько ослабили давление на позиции королевско¬
го флота и повысили его шансы на успешное объединение своих сил
в случае войны, а урегулирование англо-французских отношений
укрепило безопасность Великобритании со стороны моря. Все это
коснулось и Италии, которая со своей уязвимой береговой линией не
могла позволить себе оказаться в противоположном Франции и Вели¬
кобритании лагере. В любом случае к Началу XX века как у Франции,
так и у Италии были причины для улучшения отношений, связанные
в первую очередь с финансами и интересами в Северной Африке1.
Однако выход из Тройственного союза грозил Италии возобновле¬
нием полузабытых ссор с Австро-Венгрией. Наконец, даже создание
Англо-японского союза не могло не оказать определенного влияния
на систему европейских государств, так как он поставил под вопрос
возможность вмешательства любой третьей силы в конфликт, когда
в 1904 году Япония решила бросить вызов России в отношении бу¬
дущего Кореи и Маньчжурии. Более того, когда разразилась война,
определенные условия2 Англо-японского и Франко-российского со¬
юзов в значительной степени побудили Великобританию и Францию,
выступавших в этих соглашениях «второй стороной», активнее вза¬
имодействовать друг с другом, чтобы не быть открыто втянутыми
в данный конфликт. Поэтому неудивительно, что военные действия
на Дальнем Востоке заставили Лондон и Париж быстро разрешить
свои колониальные споры и уже в апреле 1904 года заключить согла¬
шение (entente)3. Таким образом был положен конец затяжному англо¬
французскому противостоянию, вызванному в 1882 году оккупацией
британскими войсками Египта.
Но даже это, возможно, не вызвало бы известной «дипломати¬
ческой революции»4 1904-1905 годов, если бы не влияние еще двух
факторов. Во-первых, росло подозрение британцев и французов
1 См. [1264, ch* 18; 33; 13, р. 232ff]. См. также комментарии в [89].
2 Великобритания должна была оставаться «позитивно нейтральной» по отноше¬
нии к Японии при противостоянии последней лишь с одной страной, но прийти
ей на помощь в случае большего количества противников. Так же звучало и со¬
глашение Франции относительно помощи России. Таким образом, дружеские от¬
ношения Лондона и Парижа оставались неприкосновенными до тех пор, пока обе
страны оставались вне конфликта.
Лучше всего это описано в [33; 897].
4 См. [500; 688, ch. 14].
383
по отношению к Германии, цели которой были хотя и туманны, но
весьма амбициозны и опасны, поскольку канцлер Бюлов и сам кайзер
Вильгельм II заявляли о начале «века Германии». В 1902-1903 годах
боевой флот Германии, построенный, как предполагалось, в первую
очередь для противодействия британскому, заставил адмиралтейство
Великобритании задуматься о контрмерах. Кроме того, если цели Гер¬
мании относительно Австро-Венгрии вызывали беспокойство у Па¬
рижа, то устремления империи в Месопотамии не нравились уже
британским империалистам. Обе страны с растущим негодованием
наблюдали за дипломатическими усилиями Бюлова разжечь войну
на Дальнем Востоке в 1904 году и попытками втянуть их в нее. Причем
этот конфликт был выгоден в первую очередь Берлину1.
Еще большее влияние на расстановку сил и отношения в Европе
оказали оглушительные победы Японии на море и на суше в послед¬
ней войне, которые совпали с масштабными волнениями, прокатив¬
шимися по России в 1905 году. Неожиданное исключение России из
«высшей лиги» на несколько ближайших лет изменило военный ба¬
ланс в Европе в пользу Берлина, ухудшив тем самым перспективы
Франции в противостоянии Германии даже в сравнении с 1870 годом.
Так что лето 1905 года давало Германии, возможно, лучший шанс для
удара в западном направлении. Но общественные беспорядки внутри
страны, желание улучшить отношения с Россией, а также сомнения
относительно британцев, которые уводили свои линкоры из китай¬
ских в домашние воды и намеревались поддержать французов в слу¬
чае нападения Германии, останавливали кайзера. Вместо того чтобы
развязать войну, Берлин сделал ставку на достижение побед на дипло¬
матическом фронте, вынудив своего главного врага — французского
министра иностранных дел Делькассе покинуть пост, а также насто¬
яв на проведении международной конференции, призванной не дать
Франции реализовать свои претензии на Марокко. Однако результаты
встречи в Альхесирасе, большинство участников которой поддержа¬
ли «особые права» Франции на Марокко, лишь подтвердили, насколь¬
ко сильно сократилось внешнеполитическое влияние Германии после
ухода Бисмарка, несмотря на бурный рост страны в промышленном
и военном отношении2.
1 См. [688, р. 268ff]; более подробно см. [1313].
2 Эти достаточно сложные для понимания события описаны в работах [1264; 897;
33; 1060; 688]. См. также [1048; 741, ch. 13].
384
Первый марокканский кризис вернул соперничество на мировой
арене из Африки на европейский континент. Три более значитель¬
ных события только укрепили эту тенденцию. Первым было под¬
писание Англо-русского соглашения (entente) 1907 года по Персии,
Тибету и Афганистану, представлявшее собой сугубо региональное
дело, вместе с тем оно не только разрешило азиатские споры, суще¬
ствовавшие между Лондоном и Санкт-Петербургом и на протяже¬
нии всего XIX века воспринимаемые как само собой разумеющиеся,
и облегчило британцам защиту своих интересов в Индии, но и заста¬
вило встревоженных немцев ощутить себя в Европе в «окружении
врагов». И хотя еще немало было британцев, особенно в либераль¬
ном правительстве, которые не видели себя участниками антигер¬
манской коалиции, их доводы ослабило второе событие — развер¬
нувшаяся в 1908-1909 годах англо-германская «гонка вооружений
на море», которую вызвали развитие кораблестроительных планов
адмирала Тирпица и страх британцев потерять свое главенство даже
в Северном море. Когда в последующие три года британские усилия
уменьшить градус этого соперничества встретились с обращением
Германии к Лондону сохранять нейтралитет в случае возможной
войны в Европе, подозрительные британцы отступили. Они, как и
французы, с опаской наблюдали за развитием кризиса на Балканах
1908-1909 годов, когда Россия выразила свое возмущение по пово¬
ду формальной аннексии Австро-Венгрией областей Боснии и Гер¬
цеговины, в ответ Германия потребовала от России принять это как
свершившийся факт или готовиться к последствиям1. Ослабленные
недавней войной с Японией русские согласились с аннексией. Вместе
с тем подобное дипломатическое запугивание вызвало в России рост
патриотических настроений, увеличение военных расходов и опре¬
деленное сближение с потенциальными союзниками.
Несмотря на предпринимаемые периодически с 1909 года попытки
разрядить напряжение между государствами, налицо было укрепле¬
ние тенденций к «цементированию» альянсов. Второй марокканский
кризис 1911 года, во время которого британцы активно выступили
на стороне Франции против Германии, привел к росту патриотиче¬
ских настроений в двух последних и значительному увеличению их
армий, поскольку националисты открыто заявляли о возможности
начала войны уже в самое ближайшее время, а в Великобритании
См. [1264, ch. 19; 1226, ch. 2ff]. Ответ России на унижение 1909 г. см. в [771, р. 36ff].
385
кризис заставил местное правительство оценить свои военные аппети¬
ты как на море, так и на суше в случае присоединения к войне в Европе1.
Год спустя ошибка дипломатической миссии в Берлине под руковод¬
ством британского министра лорда Хольдена и дальнейшее расшире¬
ние германского флота вынудили Лондон подписать в ноябре 1912 года
компромиссное военно-морское соглашение с Парижем. К этому же
времени нападки итальянцев на Турцию оказались поддержаны госу¬
дарствами Балканской лиги, которая, прежде чем распасться, фактиче¬
ски изгнала Османскую империю из Европы. Именно возврат к старо¬
му «восточному вопросу» и стал ключевым третьим событием, отчасти
потому, что активные устремления конкурирующих балканских стран
получить для себя определенную выгоду фактически не были под¬
контрольны великим державам, отчасти потому, что некоторые ново¬
образования угрожали жизненным интересам ряду держав: усиление
Сербии встревожило Вену, а перспектива роста германского военного
влияния на Турцию вызвала беспокойство у Санкт-Петербурга. Убий¬
ство эрцгерцога Фердинанда в июне 1914 года, спровоцировавшее вы¬
ступление Австро-Венгрии против Сербии и дальнейшие ответные
меры России, действительно выглядело как искра, попавшая на поро¬
ховую бочку2.
Политическое убийство, совершенное в июле 1914 года, — один
из самых известных исторических примеров того, как отдельное со¬
бытие может запустить всеобщий кризис, а затем и вызвать мировую
войну. Требования Австро-Венгрии к Сербии, отклонение сербского
призыва к примирению и последовавшее нападение на Белград приве¬
ли к мобилизации российской армии на помощь своему союзнику на
Балканах. Это, в свою очередь, вынудило прусский генштаб присту¬
пить к реализации плана Шлиффена, то есть нанести упреждающий
удар на западном направлении — по Бельгии и Франции, следствием
чего стало втягивание в конфликт и Великобританию.
И хотя каждая из великих держав в этом кризисе действовала
исходя из сугубо национальных интересов, можно было утверждать
также, что их решение включиться в войну было продиктовано и их
собственными оперативными планами. С 1909 года Германия взя¬
ла на себя не только дипломатические, но и военные обязательства
1 См. [1226, р. 200ff].
2 Самое подробное исследование этих событий — [11]; также хорошее краткое из¬
ложение информации — [1303; 636, ch. 2-3].
386
по отношению к Австро-Венгрии, причем в такой степени, в какой
Бисмарк никогда не рассматривал этот вопрос. Кроме того, герман¬
ский оперативный план теперь включал в себя молниеносное и мас¬
сированное нападение на Францию через Бельгию вне зависимости
от причины войны. В то же время военные стратеги Вены продолжа¬
ли колебаться между своими целями, все больше, однако, склоняясь
к тому, чтобы нанести первый удар по Сербии. Получив от францу¬
зов финансовую поддержку, Россия связала себя обещанием в слу¬
чае войны провести скорейшую мобилизацию и ударить к западу от
своих границ. Между тем в 1911 году Франция приняла известный
план XVII, который включал в себя стремительный захват Эльзас-
Лотарингии. А после того как вероятность участия Италии на сторо¬
не своих партнеров по Тройственному союзу значительно снизилась,
возросла возможность британского военного вмешательства в дела
европейского континента в случае нападения Германии на Бельгию
и Францию. Разумеется, в каждом генштабе были уверены, что все
решает скорость, а значит, как только столкновение окажется не¬
избежным, необходимо оперативно провести мобилизацию сил и
выдвинуть их к границе раньше, чем это сделает противник. В пер¬
вую очередь это было верно в отношении Берлина, чья армия была
готова нанести удар на западе, а затем быстро вернуться к восточ¬
ным границам для отражения атаки русских, значительно уступав¬
ших в скорости переброски войск, но так же рассуждали и другие.
В случае большого кризиса военные стратеги начали бы действовать
раньше дипломатов1.
Проблема этих военных планов заключалась не только в том, что,
как оказалось впоследствии, они были выстроены по типу домино и па¬
дение первого обрушило все остальное. Важнее то, что вероятность ко¬
алиционной войны, причем затяжного характера, была намного выше,
чем, скажем, в 1859 или 1870 году, хотя мало кто из современников это
осознавал. Печально известное заблуждение о том, что война, начав¬
шаяся в июле-августе 1914 года, должна будет «завершиться уже к Рож¬
деству», обычно объяснялось неучтенным в прогнозах фактом, что
скорострельная артиллерия и пулеметы сделают невозможным ведение
маневренной войны и загонят войска в траншеи, откуда их не так лег¬
ко выбить; а дальнейшее использование длительных артиллерийских
О предвоенных планах существует множество работ. См. исследования [684;
879; 1207].
387
обстрелов и масштабных наступлений пехоты не давало решения, так
как пушечные снаряды просто перепахивали землю и предупрежда¬
ли противника о направлении будущей атаки1. Подобная же ситуация
складывалась и на флоте: адмиралтейства европейских государств
недооценивали требования грядущей войны, готовясь к решающим
прямым столкновениям флотилий и не учитывая должным образом
географию Северного моря и Средиземноморья, а также новые виды
вооружения (мины, торпеды, подлодки), которые на практике затруд¬
няли проведение традиционных операций2. Поэтому и на море, и на
суше чисто технически достижение молниеносной победы было прак¬
тически невозможно.
Все это, конечно, так, но ситуацию следует рассматривать в кон¬
тексте системы союзов как таковой3. В конце концов, если бы осталь¬
ные великие державы, сохранив нейтралитет, позволили русским ата¬
ковать Австро-Венгрию, а немцам повторить свой поход на Францию
1870 года, то перспективы победы (пусть немного отсроченной) ока¬
зались бы бесспорными. Но существование коалиций означало, что,
даже если одна из воюющих сторон была разгромлена в ходе кампа¬
нии или обнаруживала нехватку необходимых ресурсов для продол¬
жения войны, она не выходила из противостояния, так как всецело
полагалась на помощь союзников. Забегая немного вперед, отметим,
что едва ли Франция смогла бы вести войну после губительной для
нее «бойни Нивеля» и последующих мятежей 1917 года, Италия — из¬
бежать полного краха после поражения в битве при Капоретто (1917),
а Австро-Венгерская империя — продолжить сопротивление после
чудовищных потерь армии в 1916 году (или даже после поражений
в Галиции и Сербии в 1914 году), если бы каждая из них не получи¬
ла своевременную поддержку от союзников. Таким образом, система
союзов сама по себе фактически гарантировала, что война не закон¬
чится слишком быстро, а значит, победа в этой затяжной дуэли, как
и в больших коалиционных войнах XVIII столетия, будет на сторо¬
не союза, который наилучшим образом сочетает в себе как военные
(и на суше, и на море), так и финансовые, промышленные и техноло¬
гические ресурсы.
1 См. [1241, ch. 9; 1149, р. 62ff].
2 См. [687, ch. 9].
3 Аргументы см. в [375].
388
\
Тотальная война и баланс сил,
1914-1918
Прежде чем рассматривать Первую мировую войну в свете гло¬
бальной стратегии двух коалиций и имеющихся у них военных и про¬
мышленных ресурсов, было бы полезно вспомнить положение каж¬
дой из великих держав в международной системе образца 1914 года.
Соединенные Штаты играли роль наблюдателя, даже несмотря на то,
что ее тесные коммерческие и финансовые связи с Великобританией
и Францией не позволяли реализовать призыв Вильсона оставаться
«нейтральными как в мыслях, так и на деле»1. Япония по-своему ин¬
терпретировала условия Англо-японского союза и захватила герман¬
ские владения в Китае и в центральной части Тихоокеанского регио¬
на. Ни это, ни исполнение ее флотом обязанностей военного эскорта
не играло решающей роли, но для Антанты, безусловно, было намного
лучше иметь Страну восходящего солнца в качества друга, а не врага.
В свою очередь, Италия в 1914 году пошла по пути сохранения ней¬
тралитета, и ввиду военной и социально-экономической слабости для
нее было бы весьма мудро придерживаться этой политики: ее реше¬
ние 1915 года присоединиться к войне против Союза центральных
держав стало ударом для Австро-Венгрии, но трудно сказать, на¬
сколько значительной была для Великобритании, Франции и России
выгода, на которую надеялись их дипломаты2. Точно так же сложно
утверждать, кто извлек большую выгоду из решения турок встать
в этой войне на сторону Берлина в ноябре 1914 года. Да, это при¬
вело к блокированию пролива, что затруднило экспорт зерна и им¬
порт оружия в Россию, но к 1915 году было трудно вообще куда-либо
транспортировать российскую пшеницу, а на западе отсутствовал за¬
пас боеприпасов. С другой стороны, решение Турции открыло Ближ¬
ний Восток для расширения французского и (особенно) британского
имперского влияния, но оно же отвлекло империалистов в Индии и
Уайтхолле от полной концентрации на происходящем на западном
фронте3.
Действительно критическим было положение у государств
«большой пятерки» в Европе. На этом этапе было бы неправильно
1 Кратко см. [1159, р. 62ff], подробно см. [1201; 298; 860; 776, vol. 3-5].
2 См. [133].
3 См. [490; 91, vol. 1, ch. 5; 406].
3QO
рассматривать Австро-Венгрию отдельно от Германии, поскольку,
даже если цели Вены часто и отличались от берлинских, она могла
выбирать между миром и войной и, вероятно, остаться квазинеза-
висимой великой державой только с благоволения своего могуще¬
ственного союзника1. Союз Австро-Венгрии и Германии выглядел
достаточно грозным. Их регулярные части значительно уступали по
численности французским и русским, но у них была эффективная
система внутреннего обеспечения, поэтому они могли быстро про¬
вести масштабную мобилизацию и увеличить свою мощь. Как вид¬
но из табл. 22, они также обладали значительным превосходством
в промышленном и технологическом плане перед Франко-россий¬
ским союзом.
Совершенно противоположным было положение Франции и Рос¬
сии. Между ними находилось пол-Европы, и им было как минимум
трудно скоординировать свои военные стратегии. И пока они упова¬
ли на свое значительное численное превосходство в начале войны,
мудрые немцы практически нивелировали его, оперативно призвав
в действующую армию хорошо обученных резервистов. Это превос¬
ходство подорвали также безуспешные наступления французов и рус¬
ских осенью 1914 года. Победа теперь была на стороне не того, кто
быстрее, а того, кто сильнее, но результаты сравнения промышленных
показателей выглядели неутешительно. Если бы французам и русским
пришлось в одиночку противостоять Союзу центральных держав на
всем протяжении этой затяжной войны, с трудом верится, что они
смогли бы выйти из нее победителями.
Но факт остается фактом: безусловно, решение германского пра¬
вительства нанести превентивный удар по Франции через Бельгию
развязало руки британским сторонникам интервенции2. Было ли
это сделано во имя традиционного «баланса сил» или ради защиты
«бедной маленькой Бельгии», но решение Великобритании объявить
Германии войну имело очень важное значение, хотя малочисленная
британская регулярная армия вряд ли могла серьезно повлиять на рас¬
клад сил, по крайней мере пока не стала сформированной на основе
массового призыва силой на континентальных рубежах. Но так как
война обнаруживала все признаки затяжного конфликта, то в этом
1 См. [1107, ch. 12-14] — качественный анализ австро-венгерской военной полити¬
ки, включая сильные и слабые стороны во время войны.
2 См. [ 1226, ch. 9; 688, р. 458ff].
391
плане преимущества британцев были весьма весомыми. Королев¬
ский военно-морской флот мог нейтрализовать германские корабли
и организовать блокаду участников Союза центральных держав, что,
безусловно, не поставило бы их на колени, но лишило бы доступа
к ресурсам за пределами континентальной Европы. С другой сторо¬
ны, это гарантировало свободный доступ к ресурсам всем членам ан¬
тигерманского блока (пока позднее этому не стали мешать подлодки
противника), и ценность этого преимущества возрастала оттого, что
Великобритания являлась богатой страной с обширными торговыми
связями по всему миру и огромными зарубежными инвестициями,
часть которых можно было быстро превратить в наличные деньги и
оплатить необходимые покупки в долларовой зоне. В плане внешней
политики благодаря этим зарубежным связям британское решение
о вмешательстве в конфликт повлияло на действия Японии на Даль¬
нем Востоке, на объявление Италией о своем нейтралитете (а позднее
и присоединении к войне на стороне антигерманского блока) и на об¬
щую благожелательную позицию Соединенных Штатов. И, что вполне
естественно, более активную военную поддержку оказали британские
доминионы и Индия, оперативно направившие свои войска в коло¬
ниальные владения Германской империи, а затем и на борьбу против
Турции.
Кроме того, британцы, по-прежнему обладавшие огромными про¬
мышленными и финансовыми ресурсами, могли использовать их на
благо своих союзников в виде предоставления займов, обеспечения
боеприпасами Франции, Бельгии, России и Италии, а также форми¬
рования и содержания многочисленной армии под командованием
Дугласа Хейга на западном фронте. Экономические показатели, при¬
веденные в табл, 22, показывают, насколько велика была роль британ¬
ского вмешательства с точки зрения расклада сил.
Безусловно, это создало значительное, но не подавляющее превос¬
ходство союзных сил в материальном плане, и присоединение к ним
в 1915 году Италии несущественно изменило это положение. И все же
если победа в затяжной войне между великими державами обычно до¬
ставалась коалиции, обладающей большей производственной базой,
то возникают очевидные вопросы: почему антигерманский блок даже
после двух-трех лет борьбы не смог одержать верх над противником,
а к 1917 году для него вообще возникла опасность проиграть войну —
и почему тогда он счел жизненно необходимым втянуть в конфликт
американцев?
4Q9
Таблица 22
Промышленно-технологическое сравнение союзов государств
в 1914 году (данные взяты из табл. 15-18)
Германия /
Австро-
Венгрия
Франция/
Россия
+
Велико¬
британия
Доля в мировом
промышленном
производстве, 1913 год
19,2%
✓
14,3%
+
13,6%
27,9%
Потребление энерго¬
ресурсов в метриче- *
ских тоннах в угольном
эквиваленте, 1913 год
236,4
116,8
+
195,0
311,8
Выплавка стали в млн
тонн, 1913 год
20,2
9,4
+
7,7
_
17,1
Общий промышлен¬
ный потенциал (уро¬
вень Великобритании
в 1900 году = 100)
178,4
133,9
+
127,2
261,1
С одной стороны, можно ответить, что те области, в которых стра¬
ны Антанты были достаточно сильны, вряд ли обеспечили бы быструю
и решительную победу над Союзом центральных держав. Германская
колониальная империя в 1914 году с экономической точки зрения
была настолько незначительна, что (кроме фосфоритов на Науру) ее
потеря оказалась практически незаметна. Блокирование германской
внешней торговли, безусловно, имело более разрушительные послед¬
ствия, но все же не до такой степени, как предполагали британские
сторонники идеи «превосходства на море»; поскольку экспортные от¬
расли Германии были переориентированы на нужды военного произ¬
водства, Союз центральных держав фактически был самодостаточен
в плане обеспечения продовольствием: сохранилась транспортно¬
логистическая система, ресурсы с завоеванных территорий (например,
люксембургская руда, румынская пшеница и нефть) компенсировали
нехватку большей части сырья, остальные же потребности удовле¬
творялись за счет поставок через нейтральные соседние государства.
Морская блокада, конечно, оказывала негативное влияние, но только
когда ее применяли вкупе с давлением на всех фронтах, и даже тогда
эффект достигался очень медленно. Наконец, другое традиционное
393
оружие из британского арсенала — периферийные операции, как во
время войны на Пиренейском полуострове (1808-1814), невозможно
было использовать против прибрежной Германии, так как ее морская
и береговая линия обороны были слишком мощными, а против более
слабых государств (в Галлиполи, например, или в Салониках) про¬
счеты в подготовке и проведении таких операций со стороны участ¬
ников антигерманского союза и новейшее оружие (минные поля,
скорострельные береговые батареи) на стороне обороняющихся не
позволяли достичь желаемого успеха. Точно так же во время Второй
мировой войны попытки отыскать «уязвимое место» вражеской коа¬
лиции лишь оттягивали союзные войска с театра военных действий
во Франции1.
То же самое можно сказать о подавляющем военном превосход¬
стве антигерманского союза на море. Основные линии коммуникаций
его участников в Северном море и Средиземноморье были безопасны,
и их кораблям не было нужды рыскать по гаваням в поисках вражеских
судов или пытаться с риском для самих себя создать блокаду вблизи
береговой линии противника. В свою очередь, задача германской и
австро-венгерской флотилий как раз и заключалась в том, чтобы вы¬
ходить в море и противостоять попыткам англичан и французов до¬
стичь там безраздельного господства, но поскольку те отсиживались
в портах, эти рейды были бесполезны. Кроме того, ни один из участ¬
ников Союза центральных держав не горел желанием отправлять свои
военные корабли фактически на самоубийство против значительно
превосходящих сил. В итоге имевшие место редкие столкновения на
море обычно носили случайный характер (сражение у Доггер-банки,
Ютландское сражение) и не имели особой стратегической важности,
разве что подтвержали главенство союзных государств на основных
морских направлениях. Перспективу возможных столкновений умень¬
шала угроза, которую представляли для военных кораблей мины, суб¬
марины, а также самолеты-разведчики и цеппелины, заставлявшие
командование каждой из сторон еще больше опасаться выводить свой
флот, по крайней мере пока (в высшей степени маловероятное условие)
корабли противника не приблизятся к собственным берегам. При таком
бессилии на воде Союз центральных держав постепенно перешел к под¬
водной войне. Их подлодки нападали на торговые суда стран — участ¬
ниц антигерманского блока, что создавало гораздо более серьезную
1 Более подробно см. [687, ch. 9].
394
угрозу. Однако подводная кампания против торговцев не приносила
немедленных результатов и лишь подтачивала силы противника, ее
фактический успех можно было бы измерить, только соотнеся тоннаж
потопленных торговых судов с суммарным тоннажем спускаемых на
воду новых кораблей антигерманского блока, а также с количеством
уничтоженных подводных лодок. В такой войне не следовало ждать
быстрых побед1.
Другая причина относительного бессилия фактора количествен¬
ного и промышленного превосходства государств Антанты кроется
в самом характере борьбы. Когда на стороне каждой из противобор¬
ствующих сторон воют миллионы солдат, а войска растянуты на сотни
километров, то трудно (а в Западной Европе и невозможно) поставить
точку в противостоянии одной решительной битвой, как в свое время
было сделано при Йене или Садове. Даже систематические «мощные
наступления» на позиции противника, месяцами готовящиеся сторо¬
нами, как правило, распадались на сотни небольших столкновений и
обычно сопровождались практически полным нарушением коммуни¬
каций. И хотя линия фронта на определенных участках могла время
от времени претерпевать какие-то изменения, отсутствие необходи¬
мых ресурсов для реального прорыва обороны давало сторонам воз¬
можность провести очередную мобилизацию и подтянуть резервы,
пополнить запасы мин, колючей проволоки и артиллерийских сна¬
рядов до начала очередного безрезультатного удара. Вплоть до конца
войны ни одна из армий не смогла найти способ провести свои вой¬
ска через линию обороны противника, которая зачастую достигала
шести-семи километров в глубину, и не попасть под губительный от¬
ветный огонь или не оказаться перед труднопроходимой перепахан¬
ной бомбардировками местностью. Даже если в результате внезапной
атаки удавалось прорвать первые несколько линий траншей против¬
ника, у нападающей стороны не было никаких специальных средств,
чтобы развить это преимущество, так как железная дорога находилась
за десятки километров в тылу, конница была слишком уязвима (и при¬
вязана к фуражу), перегруженная пехота далеко продвинуться не мог¬
ла, а жизненно важную для такого момента артиллерию ограничивали
возможности гужевого транспорта2.
1 [Ibid].
2 См. [1241, ch. 9]; см. также качественный анализ проблемы в [109, ch. 4-8]. Крат¬
кое исследование: [123, vol. 12, ch. 7].
395
Помимо этой общей проблемы с достижением быстрой победы
на полях сражений у Германии оказалось два определенных преиму¬
щества перед остальными державами. Во-первых, благодаря своему
стремительному продвижению по территории Франции и Бельгии
в августе-сентябре 1914 года ее армия захватила возвышенности, от¬
куда хорошо просматривалась вся линия западного фронта. С это¬
го момента за редким исключением (Верден) она перешла на западе
к обороне, заставив тем самым англо-французские армии атаковать
ее позиции в достаточно неблагоприятных условиях и, несмотря на
численное превосходство, силами недостаточными, чтобы компен¬
сировать такого рода слабость. Во-вторых, преимущество географи¬
ческого положения Германии и налаженное внутреннее сообщение
между востоком и западом в определенной степени компенсирова¬
ли ее «окружение» государствами — участниками антигерманского
блока и позволяли таким военачальникам, как Фалькенхайн и Лю-
дендорф, перемещать войска с одного фронта на другой: в одном
случае в центральную часть Европы за неделю была переброшена
целая армия1.
В результате в 1914 году, как раз когда большая часть армии вое¬
вала на западе, прусский генштаб спешно перебросил на восточный
фронт два корпуса для укрепления своих уязвимых позиций. Не осла¬
бив существенно западное направление, где успешное развитие любой
атаки в логистическом плане было обречено на провал2, это помогло
немцам успешно противостоять плохо продуманному наступлению
российской армии в Восточной Пруссии, проведя собственную опера¬
цию в районе Мазурских озер. После того как кровавая бойня на Ипре
в ноябре 1914 года убедила Фалькенхайна в невозможности достиже¬
ния быстрой победы на западе, еще восемь германских подразделений
были переброшены на восток. Унизительное же поражение австро¬
венгерских войск в сербской кампании, а также провал французского
Плана XVII, который привел к напрасным потерям более 600 тыс. че¬
ловек в боях за Лотарингию, показали, что единственным направле¬
нием, где можно ожидать эффективного прорыва, являются открытые
просторы российской Польши и Галиции, хотя было не ясно, станет ли
это повторением разгрома русскими австро-венгерских войск в битве
Примеры см. в [1235, р. 265 и passim].
Весьма убедительно заявлено в [261, ch. 4]. См. также критику в [1066; 684,
р. 199-221].
за Лемберг1 или успеха немцев в битве при Танненберге на Мазур¬
ских озерах. Поскольку в течение всего 1915 года англо-французские
армии терпели поражение за поражением (французы потеряли еще
1,5 млн человек, а британцы — 300 тыс.), немцы подготовили целую се¬
рию мощных ударов по всему восточному фронту, отчасти чтобы спа¬
сти осажденные австро-венгерские войска в Карпатах, но в основном
все же с целью разгромить российскую армию. Вместе с тем последняя
✓
была настолько многочисленна (и непрерывно пополнялась свежими
новобранцами), что ее полное уничтожение было просто нереальным.
Однако к концу 1915 года под натиском лучше подготовленной как
тактически, так и материально-технически германской армии русские
войска оставили Литву, Польшу и Галицию. На юге присланное Герма¬
нией подкрепление, объединившись с австрийскими войсками и бол-
гарами-оппортунистами, захватило наконец Сербию. Предпринятые
в 1915 году западными союзниками попытки: бездарно проведенная
кампания на Галлиполи, безрезультатная высадка войск в Салониках,
призванная стимулировать включение Италии в войну, — в действи¬
тельности не оказали ощутимой помощи русским и не создали серьез¬
ных проблем для объединенных сил Союза центральных держав2.
В 1916 году неблагоразумное изменение Фалькенхейном герман¬
ской военной стратегии (переброска войск на запад с целью устроить
французам второй кровавый Верден) лишь подтвердило правильность
прежней политики. Тогда как значительное количество германских
войск полегло во время Верденской кампании, на востоке русские
под руководством генерала Брусилова смогли собраться и провести
в июне 1916 года свое последнее большое наступление, отогнав дезор¬
ганизованную армию Габсбургской империи назад в Карпаты и в ито¬
ге поставив под вопрос ее дальнейшую боеспособность. Практически
одновременно британская армия Хейга начала свое крупное наступле¬
ние на Сомме и в течение многих месяцев оказывала сильное давление
на выгодные и хорошо укрепленные позиции^немцев. После того как
двойная союзническая операция свела на нет все достигнутое Германи¬
ей в результате Верденской кампании (а Фалькенхейн в конце августа
1916 года был заменен Гинденбургом и Людендорфом), стратегические
позиции немцев улучшились. Потери германской армии на Сомме были
огромны, но все же меньше, чем в войсках Хейга, к тому же возврат
1 Ныне Львов. — Примеч. пер.
г Подробнее см. [1235, ch. 3-8; 1149, ch. 4-5; 769, ch. 4-5; 773, ch. 2-4].
397
к оборонительной стратегии на западе позволил немцам перебросить
войска на восток, укрепив тем самым положение австро-венгерских
сил, затем захватить Румынию, а позднее помочь болгарам на юге1.
Кроме указанных преимуществ Германии (внутренние коммуни¬
кации, эффективная система железных дорог и выгодных оборони¬
тельных позиций) значение имел также вопрос выбора времени. Госу¬
дарства Антанты не могли в 1914 году одномоментно мобилизовать
свои обширные ресурсы для достижения немедленной победы. У ру-
ководства русской армией всегда была возможность восполнить поте¬
ри в войсках свежими новобранцами, но оно испытывало постоянную
нехватку оружия и офицерских кадров, что до определенной степени
ограничивало эффективность этой силы. На западе только к 1916 году
армия Хейга достигла численности более миллиона человек, а бри¬
танцы до этого времени предпочитали направлять часть своих войск
на проведение кампаний за пределами Европы, уменьшая, таким об¬
разом, максимально возможное давление на Германию. Это означало,
что в течение первых двух лет конфликта Россия и Франция несли ос¬
новное бремя сдерживания германской военной машины. Каждая из
этих стран отлично сражалась, но к началу 1917 года стали проявлять¬
ся признаки усталости. После Вердена французская армия оказалась
на пределе, что доказали бессмысленные атаки Нивелла в 1917 году.
И хотя знаменитый прорыв Брусилова фактически уничтожил армию
Габсбургской империи, это никак не отразилось на боеспособности
самой Германии, зато увеличило нагрузку на российские железные
дороги, привело к проблемам со снабжением продовольствием и го¬
сударственным финансированием и значительным потерям опытных
и обученных русских солдат и офицеров. Свежие войска Хейга при¬
крывали слабеющую французскую армию, но это еще не предвещало
победы антигерманского блока на западе; если бы британские части
бездумно бросались в лобовую атаку, то у Германии был бы шанс со¬
хранить все свои завоевания во Фландрии, развернув одновременно
широкие военные действия на востоке. Наконец, никакой помощи
нельзя было ожидать к югу от Альп, где итальянцы теперь отчаянно
призывали своих союзников на помощь.
Огромные военные потери, понесенные каждой из сторон, не-
избежно отражались на финансово-промышленной сфере с теми же
(по крайней мере, до 1917 года) загоняющими в тупик результатами
1 См. [1149, ch. 6; 1232, ch. 11-12].
398
В исследованиях последних лет с особым вниманием рассматрива¬
лось, как Первая мировая война оживила национальную экономику
стран-участниц, распространив процесс развития современных от¬
раслей на многие регионы и тем самым создав условия для произ¬
водства огромного количества вооружений1. Но если немного пораз¬
мыслить, то в этом нет ничего удивительного. Несмотря на активное
недовольство либералов относительно наращивания военной мощи
накануне 1914 года, лишь незначительная часть национального бюд¬
жета (в среднем чуть больше 4%) направлялась на вооружение. На¬
чало «тотальной войны» заставило увеличить эти цифры до 25-33 %;
когда правительства стран в условиях войны взяли под контроль
управление промышленностью, рабочей силой и финансами, актив¬
ный рост производства вооружений был просто неизбежен. И так как
военачальники каждой армии к концу 1914 — началу 1915 года начали
сетовать на хроническую «нехватку снарядов», неизбежным было и то,
что политики, страшась столкнуться с дефицитом, создавали альянсы
с бизнесом и рабочими, чтобы обеспечить бесперебойное производ¬
ство самого необходимого2. Если учесть имевшиеся у современного
бюрократического государства возможности привлечь кредиты и по¬
высить налоги, не существовало никаких финансовых препятствий
для ведения затяжной войны, которая в XVIII веке приводила страны
в упадок. В итоге после завершения первого этапа перехода на новые
условия функционирования государства неизбежно во всех странах-
участницах резко вырос объем производства вооружения.
Поэтому важно понимать слабые места экономики военного вре¬
мени у разных участников, поскольку в случае отсутствия помощи
со стороны более подготовленных союзников они более чем вероятно
станут роковыми. В этом отношении мало пространства для маневра
было у самых слабых великих держав — Австро-Венгрии и Италии,
так как первая очевидно, несмотря на успешное проведение масштаб¬
ной кампании (особенно на итальянском фронте), имела все шансы
пасть под напором русских, а очередное военное вмешательство гер¬
манских войск превратило бы Габсбургскую империю в еще боль¬
шего сателлита Берлина3; Италия же, которой первоначально была
1 См., например, о России — [1235, гл. 9]; о Британской империи — [67, р. 113ff];
о Франции — [819, р. 318ff].
2 Помимо замечательного общего исследования [819] см. также [511, особ. ch. 4, 6;
849, ch. 2-3].
3 См. [1107, ch. 12-14]; о внутренних проблемах — [657, гл. 9; 856].
399
необходима лишь военная поддержка, после битвы при Капоретто все
больше и больше попадала в зависимость от своих богатых и влиятель¬
ных союзников в плане жизненно важных поставок продовольствия,
угля и сырья, а также получения кредита в $2,96 млрд для оплаты по¬
ставок боеприпасов и пр.1 Ее окончательная «победа» в 1918 году —
поражение и распад Габсбургской империи — по сути, зависела от
действий и решений, принятых другими.
К 1917 году, по мнению некоторых исследователей2, Италия,
Австро-Венгрия и Россия наперегонки неслись к собственному краху.
И судя по всему, первой должна была рухнуть Россия, в основном из-
за двух проблем, которых ни Рим, ни Вена не имели. Во-первых, рос¬
сийские границы на сотни километров были уязвимы для внезапных
ударов со стороны намного более эффективной германской армии.
Во-вторых, даже в августе 1914 года и, безусловно, после того, как Тур¬
ция вступила в войну, Россия оказалась практически изолирована от
своих стратегических союзников и, таким образом, не могла рассчиты¬
вать на значительную военную или экономическую помощь, необхо¬
димую для функционирования ее военной машины. Когда Россия, как
и другие страны — участницы войны, довольно быстро обнаружила,
что темпы расхода боеприпасов почти в десять раз превышают дово¬
енные оценки, ей пришлось значительно расширить собственное про¬
изводство, что было намного надежнее, чем ждать сильно задержива¬
ющихся поставок из-за границы, даже если при этом определенные
ресурсы переходили в руки корыстных московских промышленни¬
ков. Вместе с тем впечатляющий рост выпуска российского вооруже¬
ния, а также промышленного и сельскохозяйственного производства
в целом в течение первых двух с половиной лет войны стал нелегким
испытанием для неподготовленной к таким нагрузкам транспортной
системы, которая и без этого испытывала трудности с переброской
войск, фуража для кавалерии и т. п. В результате запасы снарядов скап¬
ливались в десятках километров от фронта, продовольствие не могло
попасть в нуждающиеся регионы, в первую очередь в города, постав¬
ки союзников месяцами лежали на пристанях Мурманска и Архан¬
гельска. И разрешить этот инфраструктурный хаос было не под силу
малочисленной и неэффективной российской бюрократии. Мало по¬
мощи было и от погрязшего в разногласиях, бездействующего высшего
1 См. [881 (Gooch J. Italy During the First World War)].
2 Cm. [474, vol. 1, p. 218-219].
400
политического руководства. Более того, царский режим сам рыл себе
могилу, ведя опрометчиво несбалансированную налоговую политику.
Запретив торговлю алкогольными напитками (которая давала казне
до трети всех доходов), неся финансовые убытки на железной дороге
(еще один существенный источник доходов в мирное время) и, в от¬
личие от Ллойда Джорджа, отказавшись от увеличения размера подо¬
ходного налога на состоятельных россиян, государство сделало ставку
на невиданные доселе по объемам займы и эмиссию бумажных денег,
чтобы таким образом финансировать затраты на войну. Индекс цен
с номинальных 100 пунктов в июне 1914 года взлетел до 398 в дека¬
бре 1916-го и до 702 в июне 1917 года, когда нехватка продовольствия
и чудовищная инфляция уже вызвала волну забастовок1.
Как и в промышленном производстве, военные результаты Рос¬
сии в первые три года войны были впечатляющими (хоть и далекими
от глупых довоенных представлений о том, как «российский паровой
каток», двигаясь по Европе, сокрушает все на своем пути). Русские
войска, как всегда, дрались упорно и яростно, невзирая на трудности
и представляя собой образец дисциплинированности, чего не доста¬
вало армиям на западе. Список одержанных побед над австро-венгер¬
ской армией, начиная с Лемберга (сентябрь 1914) и заканчивая блестя¬
щим прорывом Брусилова, создавал впечатление одной непрерывной
череды успешных операций сродни русско-турецкой кампании на
Кавказе. Но против лучше оснащенной и стремительно перемещав¬
шейся армии Германии счет шел в обратную сторону; однако даже
это следует рассматривать в перспективе, так как основная масса по¬
терь в течение одной кампании (скажем, под Танненбергом и на Ма¬
зурских озерах в 1914 году или противостояние в Карпатах в 1915-м)
приходилась на новобранцев, в последующих же операциях в течение
года армия выглядела более подготовленной. Со временем, конечно,
на качество и моральное состояние армии не могли не повлиять поне¬
сенные тяжелые потери: 250 тыс. человек под Танненбергом и на Ма¬
зурских озерах, 1 млн в начале 1915 года в карпатских сражениях, еще
Отличное подробное описание (даже несмотря на определенные вопросы, воз¬
никающие после прочтения раздела о достижениях России в промышленном раз¬
витии) — [1235]. См. также [1179, р. 698ff; 881 (Jones D. R. Imperial Russia’s Armed
Forces at War, 1914-1918: An Analysis of Combat Effectiveness)]. Роль московских
промышленников и их сложные отношения с министрами подробно описаны
в [1192] и еще более подробно в [1191]. Действия русского царя хорошо представ¬
лены в [638, р. 47-83].
401
400 тыс. во время наступления германских войск под командовани¬
ем Макензена на центральный польский выступ, еще 1 млн в боях
1916 года, начиная с прорыва Брусилова и заканчивая разгромом в Ру¬
мынии. К концу 1916 года русская армия потеряла примерно 3,6 млн
убитыми, ранеными и серьезно больными, еще 2,1 млн были захва¬
чены в плен войсками Союза центральных держав. К этому времени
также было принято решение призвать военнообязанных второй ка¬
тегории (мужчин, являвшихся единственными кормильцами в семье),
что не только вызвало сильные волнения в деревнях, но и пополнило
армию сотнями тысяч чрезвычайно недовольных новобранцев. Боль¬
шую роль играло и то, что на фронте русской армии не хватало обу¬
ченных унтер-офицеров, оружия, боеприпасов и продовольствия.
Кроме того, в войсках росло чувство неполноценности по отношению
к германской военной машине, которая, казалось, предвидела любое
намерение русской армии1, обладала невероятно мощной артилле¬
рией и способностью перемещаться быстрее,, чем кто-либо. К началу
1917 года следующие друг за другом поражения вкупе с растущими
волнениями в городах и слухами о переделе земли привели к повсе¬
местному развалу армии. Успешно начавшееся наступление на ав¬
стрийцев, предпринятое Керенским в июле 1917 года, завершилось
полным разгромом русской армии в результате контратаки герман¬
ских войск Макензена. Армия, по мнению Ставки, представляла со¬
бой «просто огромную, усталую, обносившуюся толпу рассерженных
людей, объединенных общей жаждой мира и разочарованием»2. Те¬
перь Россию могли ожидать лишь поражение и революция, гораздо
более серьезная, чем в 1905 году.
Не стоит и говорить, насколько близка была к подобной участи
Франция в середине 1917 года, когда сотни тысяч солдат взбунто¬
вались после бессмысленной «бойни Нивеля»3. Однако несмотря на
внешнее сходство с российской ситуацией, у французов имелись зна¬
чительные преимущества, которые позволяли им продолжать сра¬
жаться. Во-первых, уровень национального единства во Франции и
стремление отбросить немцев назад к Рейну были весьма высоки —
1 Неудивительно, учитывая безалаберное отношение русских к своим беспровод¬
ным средствам связи.
2 [1149, р. 188-199]. Цитата взята из [457, р. 281]. О количестве потерь и недоволь¬
стве дополнительным призывом см. [1356, ch. 3], а также замечательное исследо¬
вание [773].
3 См. [992]. Это лучшее из лучших исследований кризиса.
402
хотя подобные чувства, возможно, и иссякли бы, если бы французам
пришлось противостоять Германии в одиночку. Во-вторых (но, по¬
жалуй, это было главное), французы могли извлечь из ведения коа¬
лиционной войны выгоду, недоступную России. Начиная с 1871 года
они поняли, что не могут противостоять Германии в одиночку. Во¬
енный конфликт 1914-1918 годов в очередной раз это подтвердил.
Вместе с тем нельзя приуменыиать'вклад Франции в Первой мировой
войне — как военный, так и экономический, но его все же надо рас¬
сматривать в контексте. Учитывая, что 64 % национальных чугунопла¬
вильных, 24 % сталеплавильных и 40 % угледобывающих мощностей
довольно быстро попали в руки Германии, следует отметить порази¬
тельное возрождение французской промышленности после 1914 года
(в этой связи трудно представить, чего могла бы добиться при такой
политике страна в XIX веке). По всей Франции стали возникать как
крупные, так и небольшие фабрики и заводы, на которых работали
даже женщины, дети и ветераны, а также ранее призванные, но воз¬
вращенные с фронта квалифицированные рабочие. Технократические
государственные органы планирования, бизнесмены и профсоюзы
объединились в национальном порыве произвести как можно больше
снарядов, тяжелой артиллерии, самолетов, грузовиков и танков. Ре¬
зультатом стал резкий рост выпуска продукции, по поводу которого
один ученый заявил: «Во время Первой мировой войны Франция име¬
ла большее право, чем Великобритания, не говоря уже про Америку,
называться арсеналом демократии»1.
Но даже высокая сосредоточенность на выпуске вооружения,
приведшая к 170-кратному увеличению производства пулеметов и
290-кратному — винтовок, никогда бы не имела такого успеха, если
бы Франция в то время не могла рассчитывать на помощь британцев
и американцев: непрерывные поставки угля, кокса, чугуна в чушках,
стали и станков, жизненно важных для наращивания производства
боеприпасов; англо-американские кредиты на сумму более $3,6 млрд,
чтобы Франция могла заплатить за импортируемое сырье; предостав¬
ление британского грузового транспорта, чтобы доставить до Фран¬
ции нужные ей товары; а также поставки продовольствия. Последнее
весьма любопытно, так как в мирное время в стране постоянно на¬
блюдались излишки сельскохозяйственной продукции, но французы,
[819, р. 322]. Здесь представлена хорошая подборка материалов. См. также [511,
р. 86ff, 131ff].
403
как и другие втянутые в войну европейские государства (кроме Ве¬
ликобритании), нанесли урон собственному сельскому хозяйству:
от земли отрывалось множество мужчин, лошади забирались для ка¬
валерии и гужевого транспорта, капитал вкладывался в производство
взрывчатых веществ и артиллерию в ущерб производству удобрений
и сельскохозяйственной техники. В неурожайный 1917 год возникла
острая нехватка продовольствия, цены зловеще устремились вверх,
а запасов зерна французской армии хватило бы на два дня, что соз¬
дало реальную почву для возникновения революционной ситуации
(особенно после мятежей). Этого не случилось благодаря оперативно¬
му выделению Великобританией грузового морского транспорта для
доставки во Францию американского зерна1.
Почти в той же мере французы по всему западному фронту вы¬
нуждены были полагаться на увеличивающуюся военную помощь
со стороны британцев, а позже и американцев. В течение первых
двух-трех лет войны страна приняла на себя главный удар и понес¬
ла ужасные потери — более 3 млн человек еще до «бойни Нивеля»
в 1917 году, восполнить которые для нее было особенно трудно, учи¬
тывая отсутствие больших резервов (пусть и необученных солдат),
которыми обладали и Германия, и Россия, и Британская империя.
Вместе с тем к 1916-1917 годам численность армии Хейга на западном
фронте уже составляла две трети от размера французской и держала
оборону на линии фронта протяженностью порядка 130 километров;
и хотя британское верховное командование так или иначе стремилось
продолжить наступление, вне всякого сомнения, Соммская кампания
помогла ослабить давление на Верден, так же как битва за Пашендаль
в 1917-м отвлекла внимание германских войск от французской части
фронта, пока Петен отчаянно пытался восстановить моральный дух
своих войск после прокатившейся волны мятежей и ждал прибытия
новых грузовиков, самолетов и тяжелой артиллерии, которые бы сде¬
лали то, что было не под силу пехоте. Наконец, в череде масштабных
сражений на западном фронте в марте-августе 1918 года, проходивших
с переменным успехом, Франция могла положиться уже на помощь
не только британских и имперских войск, но и все прибывающих аме¬
риканских. И когда командующий французскими силами Фердинанд
Фош в сентябре 1918 года предпринял финальное контрнаступле¬
ние, поставившее точку в Первой мировой войне, он смог выставить
1 См. [37], а также работы [511; 819].
404
против 197 германских дивизий 102 французских, 60 британских,
42 американских (при этом дивизия США была вдвое больше стан¬
дартной) и 12 бельгийских дивизий1. Лишь совместными усилиями
с армиями других стран французы смогли в конце концов очистить
свою территорию от немцев.
Британцы, вступая в войну в августе 1914 года, не предполагали,
что они также попадут в определенную зависимость от другой великой
державы, чтобы добиться окончательной победы над противником.
Насколько можно судить из довоенных планов и приготовлений, стра¬
теги рассчитывали, что, в то время как королевский флот будет бло¬
кировать германским торговым судам (и, возможно, даже основным
силам военно-морского флота) доступ в океаны, а войска доминионов
и британско-индийские войска будут захватывать колониальные владе¬
ния Германской империи, через Ла-Манш будет переброшена неболь¬
шая экспедиционная армия, чтобы заткнуть брешь между позициями
французской и бельгийской армий и задержать германское наступле¬
ние до тех пор, пока русский «паровой каток» и претворители в жизнь
французского Плана XVII не отодвинут военные действия вглубь фа-
терлянда. Великобритания, как и все остальные державы-участницы, не
была готова к затяжной войне, хотя и предприняла ряд мер, направлен¬
ных на недопущение кризиса в своих чувствительных международных
финансовых и торговых системах. Но в отличие от других, она не была
готова к проведению крупномасштабных операций в континентальной
Европе2. Поэтому едва ли можно удивляться тому, что британцам по¬
надобилось почти два года интенсивной подготовки, чтобы собрать
миллионную армию и направить ее во Францию, а резкое увеличение
госрасходов на выпуск винтовок, артиллерийских орудий, пулеметов,
самолетов, грузовиков и боеприпасов выявило бесчисленные недо¬
статки в производственной системе, которые министерство вооруже¬
ния Ллойда Джорджа исправляло очень медленно3. И вновь мы можем
наблюдать фантастический рост выпуска продукции (см. табл. 23).
Но едва ли кбго-то удивит тот факт, что британские расходы на оборону
выросли с £91 млн в 1913 году до £1,956 млрд в 1918-м, что составляло
к тому времени 80 % всех госрасходов и 52 % ВНП4.
1 Цифры взяты из [1232, р. 289].
2 См. [857, р. 172-204; 405].
3 См. [67, р. 113ff; 511, р. 77ff; 819, р. 325ff; 5].
4 Цифры взяты из [511, р. 87$.
405
Таблица 23
Производство военного снаряжения в Великобритании,
1914-19181
1914 г.
1915 г.
1916 г.
1917г.
1918 г.
Орудия
91
3 390
4 314
5 137
8 039
Танки
—
—
150
1 110
1 359
Самолеты
200
1 900
6 100
14 700
32 000
Пулеметы
300
6 100
33 500
79 700
120 900
Не имеет особого смысла подробно описывать значительный
рост количества британских и имперских дивизий, авиационных
эскадрилий и батарей тяжелой артиллерии, важнее будет указать на
слабые места в стратегической позиции Великобритании в Первую
мировую войну. Во-первых, несмотря на географическое положение
и численное превосходство Гранд-Флита2, позволившее Антанте со¬
хранить контроль над морем в надводной борьбе, королевский флот
был абсолютно не готов к развязанному Германией в начале 1917 года
противостоянию под водой. Во-вторых, несмотря на то что такие
относительно дешевые стратегические средства воздействия на про¬
тивника, как блокада, колониальные кампании, морские десантные
операции, не наносили большого урона врагу, имевшему доступ
к ресурсам других участников Союза центральных держав, альтер¬
нативная стратегия непосредственных военных столкновений с гер¬
манской армией также не приводила к достижению нужных резуль¬
татов, зато приносила огромные потери в человеческой силе. К тому
моменту, когда кампания при Сомме в ноябре 1916 года вконец за¬
хлебнулась, британцы уже потеряли более 400 тыс. человек. Но хотя
британская армия и лишилась лучшей части своих добровольцев,
а политики пребывали в состоянии шока, это нисколько не убавля¬
ло уверенности Хейга в окончательной победе. Он уже к середине
1917 года готовил очередное наступление от Ипра на северо-восток
к Пашендалю, которое стало еще одним кошмаром, обернувшимся
потерями в 300 тыс. убитыми и ранеными и оказавшим огромное
деморализующее воздействие на значительную часть французской
[686, р. 146]. Цифры взяты из таблиц в [990].
Grand Fleet — основные силы Королевского флота. — Примеч. ред.
406
армии. Ничего удивительного поэтому, что, несмотря на сильные
возражения генералов Хейга и Робертсона, Ллойд Джордж и проим-
периалистический кабинет министров военного времени предпочи¬
тали перекинуть побольше британских дивизий на Ближний Восток,
где можно было получить большие территориальные выгоды при го¬
раздо меньших потерях, чем при штурме хорошо укрепленных гер¬
манских позиций1.
Вместе с тем еще до Пашендаля' Великобритания стала играть ве¬
дущую роль в борьбе против Германии (даже несмотря на активное
проведение своих кампаний в иных регионах для удовлетворения
собственных имперских амбиций). Возможно, что на театре военных
действий еще и оставались более многочисленные армии Франции
и России, но они уже были истощены наступательными операциями
Нивеля и контрударами германских войск в ответ на Брусиловский
прорыв. Еще более явной была ведущая экономическая роль Велико¬
британии. Она выступала в качестве банкира и организатора займов
на мировых финансовых рынках не только для себя, но и гарантируя
займы для России, Италии и даже Франции, так как ни один из участ¬
ников антигерманской коалиции не мог собственными золотыми за¬
пасами или иностранными инвестициями предоставить достаточно¬
го обеспечения сумм, необходимых для оплаты гигантских поставок
импортируемых боеприпасов и сырья. К 1 апреля 1917 года размер
военных кредитов участников коалиции достиг $4,3 млрд, 88 % этой
суммы гарантировало британское правительство. Все это напомина¬
ло ситуацию XVIII века, когда британцы тоже играли роль «банкира
коалиции», однако было и существенное отличие: растущий дефи¬
цит торгового баланса с Соединенными Штатами, поставлявшими
боеприпасы и продовольствие на миллиарды долларов членам Ан¬
танты (а не Союзу центральных держав, так как этому препятствова¬
ла военно-морская блокада), а взамен покупавшими на значительно
меньшую сумму. Ни передача золотых запасов в залог, ни продажа
огромного количества долларовых ценных бумаг, которыми владела
Великобритания, не могли покрыть этот разрыв; это могли сделать
только займы на нью-йоркском и чикагском финансовых рынках
Для оплаты американских поставок боеприпасов долларами США.
Это, в свою очередь, означало еще большую зависимость союзных
государств от американской финансовой помощи для поддержки
См. [123, vol. 12; 490; 1149, ch. 6-8; 1386].
407
собственной военной экономики. В октябре 1916 года британский ми¬
нистр финансов предупреждал, что «к июню следующего года, а воз¬
можно, и раньше американский президент, если пожелает, сможет
диктовать нам свои условия»1. Для «независимых» великих держав
ситуация в целом было весьма тревожной.
А что насчет Германии? Ее положение во время войны было неста¬
бильным. Как утверждает профессор Нортедж, «не имея значительной
поддержки со стороны союзников, она держала в страхе остальную
часть мира, разгромила Россию, довела до предела Францию, военно¬
го колосса Европы на протяжении более двух веков, а в 1917 году была
в шаге от того, чтобы заставить капитулировать Великобританию»2.
Отчасти этому способствовали те преимущества, о которых в общих
чертах было сказано выше: отлаженные внутренние системы ком¬
муникаций, хорошая защищенность с запада и открытое простран¬
ство для мобильной войны с менее эффективными противниками
на востоке. Значительную роль также сыграл уровень боеготовно¬
сти германской армии, обладавшей множеством умных, мыслящих
штабных офицеров, адаптировавшихся к новым условиям боя бы¬
стрее, чем офицеры любой другой армии, и к 1916 году сумевших
переосмыслить сущность оборонительных и наступательных воен¬
ных действий3.
Наконец, для ведения «тотальной войны» Германия обладала зна¬
чительным населением и мощной промышленной базой. Фактически
она мобилизовала больше мужчин, чем Россия (13,25 млн против
13 млн), что можно считать огромным достижением, сравнивая об¬
щую численность населения в обеих странах. Кроме того, на позициях
германская армия всегда имела больше дивизий, чем русская. Объ¬
емы собственного производства боеприпасов росли прямо на глазах
под контролем не только верховного главнокомандования, но и ум¬
ных чиновников-бизнесменов, таких как Вальтер Ратенау, создавав¬
ших картели для обеспечения жизненно важных поставок и ликвида¬
ции узких мест. Искусные химики производили заменители товаров
(например, чилийских нитратов), получение которых было невозмож¬
но из-за британской военно-морской блокады. Оккупированные зем¬
ли Люксембурга и северной Франции давали руду и уголь, бельгийские
1 [91, р. 255]. Более подробно см. [166].
2 [948, р. 623].
3 Хорошо описано в [792; 259, р. 168ff].
4П8
рабочие работали на германских заводах и фабриках, после вторже¬
ния в Румынию в 1916 году немцы систематически экспроприировали
местную пшеницу и нефть. Как ранее Наполеон, а позднее Гитлер, во¬
енное руководство Германии стремилось заставить проигравшую сто¬
рону оплатить свое поражение1. В первой половине 1917 года на фоне
разгромленной России, ослабленной Франции и оказавшейся в под¬
водной «контрблокаде» Великобритании Германия, казалось, стояла
в шаге от победы. Несмотря на все свои призывы «бороться до конца»,
государственные деятели в Лондоне и Париже рассматривали и воз¬
можности заключения компромиссного мира, пока ситуация не раз¬
вернулась на сто восемьдесят градусов2.
За мощью тевтонской военно-промышленной машины скрыва¬
лись, однако, и большие проблемы. Они не были столь очевидны на¬
кануне лета 1916 года, когда германские войска занимали оборони¬
тельные позиции на западном направлении, а на востоке, наоборот,
разворачивали широкомасштабное наступление. Но кампании под
Верденом и на Сомме как в плане используемой огневой мощи, так
и с точки зрения потерь в живой силе были на порядок выше. И если
в 1915 году потери Германии на западном фронте составили пример¬
но 850 тыс. человек, то в 1916 году — почти 1,2 млн. Наступление на
Сомме оказало особенно сильное воздействие на немцев, продемон¬
стрировав, что британцы наконец бросили все свои ресурсы на до¬
стижение победы; в свою очередь, это привело к созданию в августе
1916 года так называемой программы Гинденбурга, который объявил
о существенном расширении производства военного снаряжения и
усилении контроля над германской экономикой и обществом для эф¬
фективного ведения тотальной войны. Такое сочетание авторитарно¬
го режима, имеющего полную власть над населением, и значительного
роста объема государственных заимствований и бумажных денег, а не
налогов на доходы и дивиденды (что привело к активному раскручи¬
ванию инфляции) нанесло сокрушительный удар по моральному со¬
стоянию граждан империи. Все это было частью великой стратегии,
в которой Людендорф понимал намного хуже, чем такие политики,
как, скажем, Ллойд Джордж или Жорж Клемансо.
Даже в качестве экономической меры программа Гинденбурга
имела слабые места. Заявление о достаточно фантастических объемах
См. [511, р. 55ff; 379].
2 См. живое рассмотрение этого вопроса в [91, р. 239ff, 246ff, 271].
ztOO
производства (удвоение выпуска взрывчатых веществ, утроение вы¬
пуска пулеметов) порождало всевозможные проблемы в германской
промышленности, которая изо всех сил пыталась удовлетворить но¬
вые запросы правительства. Помимо множества дополнительных ра¬
бочих рук требовались крупные инфраструктурные инвестиции, на¬
чиная с ввода новых доменных печей и заканчивая строительством
новых мостов через Рейн, для которых нужны были еще большие тру¬
довые и прочие ресурсы. В итоге вскоре стало понятно, что програм¬
ма может быть реализована, только если вернуть на заводы из окопов
квалифицированных рабочих, что и было сделано: 1,2 млн человек
в сентябре 1916 года и еще 1,9 млн в июле 1917-го. Учитывая серьез¬
ные потери на западном фронте и до сих пор не менее значительные
жертвы на восточном, такого рода отчеты с фронта означали, что даже
у Германии, с ее огромными человеческими резервами, был какой-то
предел. В этом отношении Пашендаль, ставший катастрофой для бри¬
танской армии, оказался также бедствием и для Людендорфа, который
потерял 400 тыс. солдат и офицеров. К декабрю 1917 года общая чис¬
ленность германских войск была намного ниже достигнутого шестью
месяцами ранее максимума в 5,38 млн человек1.
Последний изъян программы Гинденбурга заключался в хрони¬
ческом пренебрежении аграрными вопросами. Сельское хозяйство
страны еще больше, чем во Франции или России, пострадало от мо¬
билизации мужчин и лошадей, а также от использования запасов топ¬
лива в первую очередь на нужды армии и производство военного
снаряжения, что привело к серьезному дисбалансу, так как Германия
(в отличие от Франции) не могла компенсировать ошибки планиро¬
вания за счет поставок продовольствия из-за границы. В то время как
производство сельхозпродукции в Германии стремительно сокраща¬
лось, цены на продовольственные товары постоянно росли, а жители
повсеместно жаловались на их нехватку. Автор одной научной работы
писал с осуждением, что «всецело концентрируясь на производстве
военного снаряжения, военные менеджеры германской экономики
тем самым к концу 1918 году поставили страну на грань голодания»2.
Но до этого было еще далеко, а в начале 1917 года именно члены
Антанты ощущали на себе основную тяжесть войны. Россия все глубже
1 См. [511, р. 63ff; 819, р. 338ff; 123, vol. 12, р. 198-199].
2 Более подробно см. [1196]. Краткое описание: [511, р. 11211]. О влиянии войны
на германский народ см. [716, ch. 2,4]; цитаты — [819, р. 340].
410
погружалась в хаос. Франция и Италия готовились разделить судьбу
союзника. В глобальном стратегическом плане каждый блок был ис¬
тощен войной, но Германия, сохранявшая до сих пор общее военное
преимущество, в первые месяцы 1917 года неправильной политикой
верховного командования окончательно испортила свои отношения
с Соединенными Штатами. Конечно, ни для кого не было секретом,
что США и раньше симпатизировали антигерманской коалиции.
Несмотря на отдельные разногласия относительно военно-морской
блокады, общее родство на идеологическом уровне с участниками
альянса, а также растущая зависимость американских экспортеров от
западноевропейского рынка обусловливали как минимум абсолют¬
ный нейтралитет официального Вашингтона по отношению к Гер¬
мании. Но объявление немецкими подводниками неограниченной
войны против торгового флота и раскрытие секретных переговоров
Германии относительно присоединения к союзу Мексики (телеграмма
Циммермана) наконец вынудили Вильсона и Конгресс принять реше¬
ние о вступлении в войну1.
Присоединение американцев к конфликту не играло особой роли
в военном плане, по крайней мере в течение первых двенадцати —
пятнадцати месяцев начиная с апреля 1917 года, поскольку армия
США была еще менее подготовлена для ведения современной войны,
чем любая из европейских держав в 1914 году. Однако производитель¬
ная мощь Нового Света, подкрепленная миллиардными долларовыми
военными заказами участников антигерманской коалиции, не имела
себе равных. Общий промышленный потенциал США и доля страны
в мировом выпуске продукции обрабатывающей промышленности
были в два с половиной раза больше, чем показатели уже перенапря¬
женной экономики Германии. Американские верфи были способны
спускать на воду сотни торговых судов, столь нужных британцам и их
союзникам в год, когда германские подлодки ежемесячно отправляли
на дно корабли общим тоннажем свыше 500 тыс. тонн. Они были спо¬
собны за безумно короткий срок — всего в три месяца — построить
эскадренный миноносец. На долю США приходилась половина миро¬
вого экспорта продовольствия, которое можно было теперь направ¬
лять помимо традиционного британского рынка еще и во Францию
и в Италию.
См. [1159, р. 62ff; 1201; 298; 860; 776, vol. 3-5]. Историографическое резюме: [1200,
р. 5-24].
411
Поэтому с точки зрения экономической мощи присоединение
Соединенных Штатов к войне изменило ее баланс сил и более чем
компенсировало выход из нее в этот момент России. Как видно из
табл. 24 (данные которой следует сравнить с данными табл. 22), про¬
изводственные ресурсы, собранные против Союза центральных дер¬
жав, были огромны.
Таблица 24
Промышленно-технологическое сравнение союзов
с учетом США, но без России
Великобри¬
тания / США
/ Франция
Германия
/ Австро-
Венгрия
Доля в мировом промышленном производ¬
стве в % (1913 г.)
51,7
19,2
Потребление энергоресурсов в метрических
тоннах в угольном эквиваленте (1913 г.)
798,8
236,4
Выплавка стали в млн тонн (1913 г.)
44,1
. 20,2
Общий промышленный потенциал
(уровень Великобритании в 1900 г. = 100)
472,6
178,4
Время запаздывания, потребовавшееся, чтобы превратить этот
экономический потенциал в военную эффективную мощь, смазало
первые результаты вхождения США в войну. Соединенные Штаты не
могли оперативно произвести нужное количество собственных тан¬
ков, полевой артиллерии и самолетов (и фактически вынуждены были
заимствовать это тяжелое вооружение у Франции и Великобритании).
В то же самое время они могли продолжать наращивать поставки бое¬
припасов для стрелкового оружия и прочей военной амуниции, от ко¬
торых так зависели Лондон, Париж и Рим. Кроме того, Новый Свет
мог частным порядком договориться с банкирами о предоставлении
кредитов на оплату всех поставок и перевести их в межгосударствен¬
ные долговые обязательства. Кроме того, в долгосрочной перспек¬
тиве американская армия была способна превратиться в мощную
многомиллионную силу из свежих, уверенных в себе, хорошо снабжа¬
емых дивизий, брошенных на чашу весов европейского баланса сил1.
А10
Анализ вклада США хорошо изложен в [882, ch. 11; 1338, ch. 16; 881 (Nenninger Т. К.
American Military Effectiveness in World War I)].
Тем временем британцам приходилось прокладывать себе путь через
болота Пашендаля, российская армия прекратила свое существование,
полученное подкрепление от Германии позволило Союзу централь¬
ных держав нанести сокрушительный удар по Италии в Капоретто и
Людендорф уже отводил часть войск с восточного направления для
финального удара по ослабленным англо-французским позициям.
За пределами Европы британцы, цравда, вели на Ближнем Востоке
большие военные приготовления против Турции. Вместе с тем захват
Иерусалима и Дамаска вряд ли были бы равной компенсацией за по¬
терю Франции, если бы Германской империи все же удалось сделать на
западе то, чего они добились в других частях Европы.
Вот почему лидеры всех основных участников военного конфлик¬
та рассматривали грядущие кампании 1918 года как решающие для
войны в целом. Хотя Германия вынуждена была оставить более чем
миллионную армию для сохранения своих завоеваний на востоке,
которые большевики в итоге признали, подписав Брест-Литовский
мирный договор (март 1918), Людендорф в начале ноября 1917 года
приступил к переброске войск с данного направления — по десять
дивизий в месяц. К тому времени когда германская военная машина
была готова нанести удар, то есть в конце марта 1918 года, у нее было
превосходство перед англо-французскими силами почти в тридцать
дивизий, многие из которых были подготовлены под руководством
Брухмюллера и других штабных офицеров к новым методам ведения
внезапных военных действий «штурмовыми отрядами». Если бы они
смогли пробить брешь в обороне участников антигерманской коали¬
ции и продвинуться до Парижа или Ла-Манша, это был бы крупней¬
ший военный успех за всю войну. Но и риски при этом были ужаса¬
ющие, поскольку Людендорф мобилизовал для одной-единственной
кампании все оставшиеся ресурсы Германии. Речь шла о масштабной
авантюре, ставка в которой была «всё или ничего». При этом герман¬
ская экономика угрожающе ослабевала. Объем промышленного про¬
изводства составлял 57% от уровня 1913 года. Сельское хозяйство
пребывало в худшем состоянии, чем когда-либо прежде, а плохие
погодные условия способствовали снижению урожайности; в итоге
Дальнейший рост цен на продовольственные товары усилил недоволь¬
ство населения страны. Перегруженный подвижной состав был уже
не способен транспортировать запланированное количество сырья
с восточных территорий. Из 192 дивизий, развернутых Людендорфом
на западе, 56 получили статус «атакующих» — уловка, чтобы урвать
413
львиную долю уменьшающихся запасов вооружения и боеприпасов1.
Это была авантюра, но верховное командование верило в ее успех. Тем
не менее в случае провала германские ресурсы были бы исчерпаны —
и это в то время, когда американцы наконец были готовы переправ¬
лять во Францию ежемесячно почти по 300 тыс. солдат и офицеров,
а конвои союзников полностью решили проблему с безраздельным
господством германских подлодок на морских просторах.
Людендорф, известный своими прежними победами (сокрушитель¬
ный разгром превосходящей по численности британской Пятой армии,
вклинивание между французскими и британскими армиями, а также
бросок в начале июня 1918 года в направлении Парижа, когда его вой¬
ска остановили лишь в 60 километрах от столицы), вынудил участников
Антанты не только передать Фошу полномочия по координации всех
сил западного фронта и направить подкрепление из Англии, Италии
и с Ближнего Востока, но и еще раз задуматься о заключении компро¬
миссного мира. При этом немцы уже исчерпали все свои ресурсы и на¬
ходились в ситуации перехода от обороны к наступлению. В результате
первых двух сокрушительных ударов по британскому сектору, напри¬
мер, британцы потеряли 240 тыс., а французы 92 тыс. человек, тогда как
потери германской армии составили 348 тыс. человек. К июлю «немцы
потеряли убитыми и ранеными приблизительно 973 тыс. солдат и офи¬
церов и еще более миллиона человек больными. К октябрю войска на
западном направлении насчитывали лишь 2,5 млн человек, а ситуация
с пополнением была просто катастрофической»2. Начиная с середины
июля антигерманская коалиция превосходила противника не только
по численности поступавшего в войска пополнения, но еще больше по
количеству орудий, танков и самолетов, что позволило Фошу органи¬
зовать целый ряд наступлений силами британской имперской, амери¬
канской и французской армий, чтобы не дать слабеющим германским
войскам передышки. В то же время впечатляющие победы в Сирии,
Болгарии и Италии также продемонстрировали военное превосход¬
ство и более высокий уровень боевой устойчивости Антанты. Внезап¬
но в сентябре-октябре 1918 года весь прогерманский блок, по мнению
запаниковавшего Людендорфа, начал рушиться на глазах; недовольство
См. [1241, р. 148]. Полезно также будет изучить более подробное описание вопро-
са в [ 1067, vol. 4, р. 119ff, 229ff ].
[123, vol. 12, р. 199], откуда взяты эти цифры; [1149, р. 261]. Более подробное ис¬
следование кампании 1918 г. см. в [1289; 368; 1006].
АЛА
внутри страны и революционные настроения накладывались на пора¬
жения на фронте, что в итоге привело к капитуляции, хаосу и политиче¬
ским потрясениям1. Поэтому можно сказать, что не только закончилось
время германского военного превосходства, но и пришел конец Старо¬
му европейскому порядку.
На фоне ужасающих потерь в человеческой силе, страданий и
разорений как на полях сражений, так и в тылу2 и отношения к Пер¬
вой мировой войне как к смертельному удару по европейской циви¬
лизации и мировому влиянию Европы3, предлагаемая ниже таблица
статистических данных (табл. 25) может показаться слишком сухой
и материалистичной. Следует отметить, что данные цифры подтверж¬
дают изложенное выше, а именно что имевшиеся у Союза централь¬
ных держав преимущества (хорошие внутренние коммуникации,
отлично подготовленная германская армия, эксплуатирование ресур¬
сов оккупированных территорий, изоляция и выход из игры России)
не могли слишком долго перевешивать глобальное отставание в чисто
экономическом плане и компенсировать значительный разрыв в раз¬
мере общих мобилизационных ресурсов. Как отчаяние Людендорфа
по поводу исчерпанных к июлю 1918 года возможностей восполнить
потери армии было доказательством дисбаланса сил, так и удивление
простого фронтовика по поводу хорошего обеспечения войск анти¬
германской коалции, которые еще весной удалось разгромить, дока¬
зывало дисбаланс в производстве4.
Хотя, наверное, не совсем правильно утверждать, что исход
Первой мировой войны был предопределен, представленные здесь
данные свидетельствуют о том, что общее течение конфликта (сло¬
жившаяся первоначально патовая ситуация между сторонами, без¬
результатное присоединение к войне Италии, постепенное истощение
сил России, решительная поддержка американцами антигерманского
блока на самом высоким уровне и окончательный крах Союза держав
Центральной Европы) хорошо коррелирует с ситуацией в экономике
и промышленном производстве, а также с уровнем эффективности
Подробнее см. [1149, р. 255ff, 376ff; 1124].
2 См. [667; 1360; 848; 849, ch. 2-3].
3 Эта тема красной нитью проходит через многие книги Кеннана — например,
см. [679, р. 3]. Также см. [582]. Исследование психологического и культурного
влияния см. в [1149, р. 476ff; 635, особ. ch. 11].
4 Данные о расходах на войну взяты из [511, р. 153]; цифры об общем количестве
мобилизованных сил — из [69, р. 252].
415
мобилизации сил, доступных каждому из союзов на разных этапах
противостояния. Безусловно, генералы должны были правильно
(или неправильно) управлять ходом военных кампаний, войска —
до последнего солдата демонстрировать высокий боевой дух, ата¬
куя позиции противника, а матросы — переносить суровые условия
войны на море, но официальные данные показывают, что с точки
зрения подобных человеческих качеств коалиции друг другу не усту¬
пали. Единственным преимуществом одной из сторон, особенно по¬
сле 1917 года, было превосходство в производительных силах. Как и
во время прежних затяжных коалиционных войнах, данный фактор
в конечном счете оказался решающим. 1Таблица 25
Военные расходы и общая численность мобилизованных войск,
1914-19191
Военные расходы
в ценах 1913 г.
(млрд долларов)
Общая численность
мобилизованных
войск (млн)
Британская империя
23,0
9,5
Франция
9,3
8,2
Россия
5,4
13,0
Италия
3,2
5,6
Соединенные Штаты
17,1
3,8
Другие союзные государства*
-0,3
2,6
Антигерманский блок в целом
57,7
40,7
Германия
19,9
13,25 __
Австро-Венгрия
4,7
9,0 _
Болгария, Турция
0,1
2,85
Державы Центральной Европы
в целом
24,7
25,1
* Бельгия, Румыния, Португалия, Греция, Сербия.
1 [873].
А16
Глава 6
НАСТУПЛЕНИЕ ЭРЫ БИПОЛЯРНОГО МИРА
И КРИЗИС «СРЕДНИХ ДЕРЖАВ»,
1919-1942
Послевоенный мировой порядок
Государственные деятели ведущих
и малых держав, собравшиеся в Париже в начале 1919 года для выра¬
ботки мирного договора, столкнулись с целым рядом проблем — бо¬
лее масштабных и трудноразрешимых, чем стоявшие перед их предше¬
ственниками в 1856, 1814-1815 и 1763 годах. И хотя многие вопросы
могли быть урегулированы и включены в сам Версальский мирный до¬
говор (28 июня 1919), беспорядки, охватившие практически всю Вос¬
точную Европу из-за соперничества этнических групп, конкурирующих
как «государства-правопреемники», Гражданская война и интервенция
в России, а также националистические реакционные настроения Тур¬
ции по отношению к западной части Малой Азии свидетельствовали
о том, что многие моменты не были решены вплоть до 1920-го, а в не¬
которых случаях и до 1923 года. Однако в целях экономии времени эти
соглашения будут рассмотрены в целом, а не в соответствии с фактиче¬
ской хронологией урегулирования.
Самым поразительным изменением в Европе с территориальной
и юридической точек зрения было появление группы национальных
государств — Польши, Чехословакии, Австрии, Венгрии, Югославии,
Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы — вместо земель, бывших ранее
частью империй Габсбургов, Романовых или Гогенцоллернов. Несмо¬
тря на то что Германия, благодаря своей этнической целостности, по¬
несла намного меньшие территориальные потери в Восточной Европе,
чем Советская Россия или развалившаяся Австро-Венгерская импе¬
рия, удар по ее могуществу был нанесен с другой стороны: Франция
вернула себе Эльзас-Лотарингию, были скорректированы границы
417
с Бельгией и Данией, Рейнскую область оккупировали войска Антан¬
ты, французы получили в собственность и использовали в своих инте¬
ресах ресурсы Саара, в отношении «демилитаризации» были приняты
беспрецедентные условия (например, Германии разрешили оставить
лишь крохотную армию и такой же военно-морской флот береговой
обороны, но запретили иметь ВВС, танки и подлодки и разогнали
прусский генштаб), кроме того, на страну были наложены огром¬
ные репарации. Вдобавок ко всему Германия также лишилась своих
обширных колониальных владений в пользу британских доминио¬
нов со статусом самоуправления и Франции — точно так же Турция
вскоре обнаружила, что ее ближневосточные территории благодаря
недавно созданной Лиге Наций попали под мандатное управление Ве¬
ликобритании и Франции. На Дальнем Востоке Япония унаследовала
ранее принадлежавшие Германии группы островов к северу от эква¬
тора, но при этом ей пришлось в 1922 году вернуть Китаю Шаньдун.
На Вашингтонской конференции (1921-1922) ведущие державы при¬
знали статус-кво территорий в Тихоокеанском регионе и на Дальнем
Востоке и согласились ограничить размер своих линейных флотов
исходя из определенной формулы, таким образом положив конец
англо-американо-японской гонке наращивания военно-морских сил.
К началу 1920-х годов как на Западе, так и на Востоке международная
система, казалось, уже стабилизировалась, оставшиеся (или грозящие
возникнуть в будущем) трудности теперь могла разрешить Лига На¬
ций, которая регулярно собиралась в Женеве, несмотря на неожидан¬
ное отступничество Соединенных Штатов1.
Внезапный переход американцев в 1920 году к политике относи¬
тельного внешнего изоляционизма стал еще одним противоречием
к наблюдаемым тогда тенденциям в системе мировых держав, беру¬
щим свое начало, как было описано выше, в 1890-х годах. По мнению
пророков мировой политики начала XX века, на международной аре¬
не все большее, если не доминирующее влияние очевидным образом
получали три державы, активно наращивавшие свою мощь, —- Гер¬
мания, Россия и Соединенные Штаты. Вместе с тем первая потерпела
оглушительное поражение в войне, вторую разрушила революция,
а затем победившие большевики изолировали страну от внешне¬
го мира, третьи же, безусловно, хотя и превратились к 1919 году
418
О соглашениях 1919-1923 гг. см. общую информацию в NCMH (vol. 12, ch. 8);
[13, р. 360ff; 1099, ch. 3; 1211, ch. 1,4; 310, 842, ch. 1].
в самое могущественное в мире государство, предпочли не стано¬
виться центром мировой дипломатии. В результате вся междуна¬
родная политика на протяжении 1920-х годов и даже далее была так
или иначе сконцентрирована вокруг действий Франции и Велико¬
британии, даже при том что обе страны сильно пострадали в резуль¬
тате Первой мировой войны, и Лиги Наций, где опять же активную
роль играли французские и британские государственные деятели.
Австро-Венгрия прекратила свое существование. Италия, где по¬
сле 1922 года Национальная фашистская партия под руководством
Муссолини начала прибирать к рукам власть, вела себя относитель¬
но тихо, как и Япония после решений, принятых на Вашингтонской
конференции (1921-1922).
В итоге, как ни странно, центром мировой политики по-прежнему
оставалась Европа, но как мы увидим далее, это была искусственная
ситуация. Дипломаты того периода занимались в большей степени
«поиском решений для обеспечения безопасности Франции» на слу¬
чай возрождения Германии в будущем. Оставшись без специальных
англо-американских военных гарантий в то самое время, когда аме¬
риканский сенат отклонил ратификацию Версальского мирного до¬
говора, французы бросились на поиски возможных альтернативных
решений: способствовали созданию «антиревизионистского» бло¬
ка государств Восточной Европы (так называемую Малую Антанту,
1921), заключили отдельные союзы с Бельгией (1920), Польшей (1921),
Чехословакией (1924), Румынией (1926) и Югославией (1927), содер¬
жали значительные сухопутные и военно-воздушные силы, призван¬
ные внушать благоговейный страх немцам и способные оперативно
реагировать, как это было во время Рурского кризиса (1923), когда Гер¬
мания отказалась дальше выполнять свои обязательства по выплате
репараций, и усиленно старались получить у последующих британ¬
ских кабинетов министров новые гарантии обеспечения целостности
и неприкосновенности границ Франции, что косвенным образом было
достигнуто в рамках Локарнских договоров (1925)1. Это был также пе¬
риод интенсивной финансовой дипломатии, так как увязывание во¬
просов германских репараций и союзнических военных долгов запу¬
тало отношения не только между победителями и побежденным, но
также и между Соединенными Штатами и их бывшими европейскими
1 Наилучшие источники: [1099, ch. 4; 842, ch. 3; 1263, ch. 3; 621; 484, р. 477-485).
490
союзниками1. Компромиссный финансовый план Дауэса (1924) в зна¬
чительной степени упорядочил ситуацию и подготовил почву для
Локарнских договоров, подписанных через год, далее Германия при¬
соединилась к Лиге Наций, а затем был принят план Юнга (1929), скор¬
ректировавший вопросы финансовых расчетов. К концу 1920-х годов
Европа вновь начала оживать, Лига Наций определенно уже стала
важной составляющей международной системы, руководители многих
стран торжественно обещали (в соответствии с Парижским договором,
1928) не использовать военное вмешательство для разрешения межго¬
сударственных споров. Дипломатия вернулась в свое привычное русло.
На мировую арену вышли государственные деятели образца «позднего
Меттерниха и Бисмарка», такие как Штреземан, Бриан и Остин Чембер¬
лен, периодически встречавшиеся то на одном, то на другом европей¬
ском курорте, чтобы вершить судьбы мира.
Однако, несмотря на первое впечатление, ключевые структуры
международной политической системы после 1919 года претерпели
значительные изменения и стали гораздо более хрупкими по сравне¬
нию с теми, что определяли политику полвека назад. Во-первых, потери
населения и нанесенный странам-участницам экономический ущерб
за четыре с половиной года «тотальной» войны были воистину чудо¬
вищны. В ходе военных действий погибло около 8 млн человек, 7 млн
стали инвалидами, еще 15 млн получили «более или менее серьезные
ранения»2 — подавляющее большинство находились в самом расцвете
лет. Кроме того, Европа, без учета России, потеряла более 5 млн человек
гражданского населения вследствие так называемых «причин, вызван¬
ных войной» («принесенных войной болезней, голода и лишений»)3;
потери России в Первой мировой вкупе с Гражданской войной были
намного больше. Дефицит рождаемости в военные годы (поскольку
огромное количество мужчин было отправлено на фронт, и воспроиз¬
водство населения, таким образом, не могло поддерживать довоенный
уровень) также был крайне высок. Наконец, после того, как отгремели
главные сражения, послевоенные приграничные конфликты, например
1 Сейчас можно найти огромное множество работ по вопросам репараций и воен¬
ных долгов. Среди последних стоит выделить следующие: [1294; 802; 1119; 1188;
1194]. Стоит также ознакомиться с [842, ch. 2]. Хорошее резюме можно найти
в [701, pt. 4].
2 См. [15, р. 13]. Хорошее резюме исследований начиная с 1919 г. (зачастую спонси¬
руемых Фондом Карнеги) о «стоимости войны», как и самых последних работ.
3 [Ibid, р. 14].
421
в Восточной Европе, Армении и Польше, вызвали нешуточную резню;
кроме того, все ослабленные войной регионы пострадали от ужасной
эпидемии «испанки» в 1918-1919 годах, забравшей еще несколько мил¬
лионов жизней. Таким образом, итоговый список потерь за этот расши¬
ренный период может насчитывать порядка 60 млн человек, из которых
почти половина приходится на Россию, но цифры по Франции, Герма¬
нии и Италии также поражают воображение. Измерить личные страда¬
ния и психологические потрясения, вызванные подобной человеческой
катастрофой, невозможно, однако очевидно, почему она так глубоко
затронула всех участников — от государственных деятелей до крестьян.
Цена войны с точки зрения материальных затрат оказалась также
беспрецедентной, а те, кто собственными глазами видел произведен¬
ные войной опустошения в северной Франции, Польше и Сербии, были
потрясены до глубины души: сотни тысяч домов разрушены, фермы
разорены, сотни километров дорог, железнодорожных путей и теле¬
графных линий взорваны, домашний скот пущен под нож, сотни гек¬
таров леса уничтожены, огромные площади ставших непригодными
сельхозугодий из-за невзорвавшихся снарядов и мин. Если добавить
к этому потери флота, прямые и косвенные затраты на мобилизацию
и кредиты, привлеченные воюющими сторонами, полная стоимость
войны становится просто непостижимой — порядка $260 млрд, что
«приблизительно в шесть с половиной раз превышает размер всех госу¬
дарственных долгов, накопленных в мире с конца XVIII века и до начала
Первой мировой войны»1. После десятилетий роста показатели миро¬
вой обрабатывающей промышленности начали стремительно падать,
и в 1920 году объем производства все еще отставал от уровня 1913 года
на 7 %. В то же время уровень производства сельхозпродукции был при¬
мерно на треть ниже обычного, а объем экспорта составлял приблизи¬
тельно лишь половину довоенного. Война и ее последствия замедлили
рост европейской экономики в целом примерно на восемь лет2, но ряду
стран на восстановление потребовалось еще больше времени. Россия
вполне ожидаемо на пике происходящих там беспорядков в 1920 году
зафиксировала самый низкий показатель объема промышленного
производства — 13% от уровня 1913 года; в свою очередь, в Германии,
1 [16, р. 19].
2 То есть объем выпуска продукции в 1929 г. предположительно мог быть достиг¬
нут к 1921 г. при условии отсутствия войны и сохранения темпов роста на уровне
до 1913 г.
А'У'У
Франции, Бельгии и на большей части Восточной Европы объем про¬
мышленного производства был как минимум на 30 % ниже довоенного1.
Одни страны пострадали от войны больше, другие меньше, но мно¬
гие все же улучшили свои экономические показатели. Это подтверждает
тот факт, что современная война и стимулируемый ею рост промышлен¬
ного производства оказывает также и положительное влияние. С точки
зрения экономики и технического прогресса в эти годы мир увидел не¬
мало нового: в производстве легковых и грузовых автомобилей, в ави¬
ации, в технологиях нефтепереработки и химическом производстве,
в электротехнической промышленности, в производстве красителей и
выплавке легированной стали, в области заморозки и консервирования
и во многих других сферах2. Естественно, развить подобного рода но¬
вации и зарабатывать на них было легче в условиях, когда страна рас¬
полагалась далеко от линии фронта. Вот почему Соединенные Штаты,
а также Канада, Австралия, Южная Африка, Индия и отчасти страны
Южной Америки получили сильный стимул к развитию своей эконо¬
мики благодаря росту спроса на промышленную продукцию, сырье и
продовольствие со стороны Европы, пережившей столь изнурительную
войну. Как в предыдущих меркантилистских конфликтах, потери одной
страны обернулись выгодой для другой, избежавшей затрат на войну
или по крайней мере боевых действий на своей территории.
Таблица 26
Мировые индексы производства продукции
обрабатывающей промышленности, 1913-19253
1913 г.
1920 г.
1925 г.
Весь мир
100
93,6
121,6
Европа#
100
77,3
103,5
СССР
' 100
12,8
70,1
США
100
122,2
148,0
Остальной мйр
100
109,5
138,1
# Великобритания, Франция, Бельгия, Нидерланды, Германия, Дания, Норвегия,
Швеция, Финляндия, Швейцария, Австрия, Италия, Чехословакия, Венгрия, Польша,
Румыния, Греция и Испания.
См. [15, р. 34-35, 98ff],
Хорошее резюме вопроса: [1104, р. 194-200]. См. также [884; 742, ch. 6].
[1253, р. 204-205].
423
Данные о мировом выпуске продукции обрабатывающей промыш¬
ленности очень показательны в этом отношении, они демонстрируют,
до какой степени Европа (и особенно СССР) пострадала в результате
войны, в то время как другие регионы, наоборот, извлекли из нее су¬
щественную выгоду. До некоторой степени, конечно, распростране¬
ние индустриализации из Европы на оба американских континента,
Японию, Индию и Австралазию и расширение доли последних в ми¬
ровой торговле было просто продолжением наметившихся еще в кон¬
це XIX века экономических тенденций. Так, согласно загадочным рас¬
четам, уже упомянутым ранее, Соединенные Штаты при сохранении
темпов роста производства до 1914 года, скорее всего, настигли бы
Европу уже в 1925-м1, война лишь ускорила процесс на шесть лет,
позволив США добиться этого уже к 1919 году. С другой стороны,
в отличие от изменений в 1880-1913 годах, эти сдвиги в глобаль¬
ном экономическом балансе произошли в условиях не мирного вре¬
мени, в течение нескольких десятилетий и под влиянием рыночных
факторов. При этом факторы войны и блокады сформировали свои
собственные императивные потребности и, таким образом, внесли
масштабные коррективы в естественные модели мирового производ¬
ства и торговли. Например, к середине войны значительно увеличи¬
лись судостроительные мощности (особенно в Соединенных Штатах),
чтобы восполнить потери подводной войны, но после 1919-1920 го¬
дов в мире произошел избыток производства. Опять же уровень про¬
изводства сталелитейной промышленности континентальной Европы
за время войны упал, тогда как в тех же Соединенных Штатах и Вели¬
кобритании резко вырос; но после того как европейское сталелитейное
производство восстановилось, в мире возникли гигантские избыточ¬
ные мощности. Эта проблема затронула также еще более масштабный
сектор экономики — сельское хозяйство. За время войны объем про¬
изводимой сельхозпродукции в континентальной Европе сократился,
а довоенная экспортная торговля зерном, которым славилась Россия,
сошла на нет; в то же время наблюдался значительный рост произ¬
водства в Северной и Южной Америке и Австралазии, где местные
фермеры, бесспорно (хотя и непреднамеренно), выиграли от смерти
австрийского эрцгерцога в 1914 году. Но к концу 1920-х годов, когда
европейское сельское хозяйство смогло возродиться, производители
во всем мире столкнулись со снижением спроса и, соответственно,
1 См. [374, р. 39, fn 17].
лпл
падением цен1. Такого рода структурные нарушения затронули все ре¬
гионы, но сильнее всего они ощущались в восточной части Централь¬
ной Европы, где хрупким «государствам-правопреемникам» прихо¬
дилось решать вопросы формирования новых границ, разрушенных
рынков и искаженных коммуникаций. Заключение мира в Версале и
перекраивание карты Европы по (примерно) этническому признаку
сами по себе не гарантировали восстановления экономической ста¬
бильности.
Наконец, финансирование войны вызвало беспрецедентные эко¬
номические, а позднее и политические проблемы. Мало кто из участ¬
ников конфликта (Великобритания и Соединенные Штаты — исклю¬
чение) попытался оплатить свои расходы на войну, повысив налоги,
вместо этого большинство государств сделали ставку на заимствова¬
ния, исходя из того, что все счета покроет побежденный противник,
как это произошло с Францией в 1871 году. Быстро росли государ¬
ственные долги, не обеспеченные теперь золотом; государственные
казначейства наводняли рынок бумажными деньгами и тем самым
стимулировали безумный рост цен2. В условиях экономической раз¬
рухи и изменения территориальных границ, вызванных войной, ни
одна из европейских стран не была готова в 1919 году вслед за Со¬
единенными Штатами перейти на золотой стандарт. Слабая денежно-
кредитная и налоговая политика привела к непрекращавшемуся ро¬
сту инфляции и его пагубным последствиям в странах Центральной
и Восточной Европы. Конкурентное обесценивание национальной
валюты, предпринятое в отчаянной попытке повысить объемы экс¬
порта, вызвало еще большую финансовую нестабильность и усилило
противостояние политических сил. Ситуацию усложняли труднораз¬
решимые вопросы, связанные с кредитными обязательствами внутри
Антанты и треб9ваниями победителей (особенно Франции) о выпла¬
те Германией существенных репараций. Все европейские союзники
имели долговые обязательства перед Великобританией и в меньшей
степени перед Францией, в то время как эти две были по уши в дол¬
гах перед Соединенными Штатами. Аннулирование большевиками
огромных займов России на сумму в $3,6 млрд, настойчивые требо¬
вания американцев вернуть деньги, отказ Франции, Италии и других
1 См. [15, ch. 1 и р. 99-101]. Подробнее о падении цен на американскую сельхозпро¬
дукцию после 1919 г. см. [1077, р. 515].
2 Краткое резюме вопроса см. в [511, ch. 6; 15, р. 30ff].
стран платить по долгам, пока они не получат репараций от Германии,
заявление немцев о том, что они не в состоянии выплатить требуемые
суммы, — все это превратилось в годы жестких споров, которые резко
охладили политические отношения между Западной Европой и раз¬
драженными Соединенными Штатами1.
Если споры и поутихли немного после принятия плана Дауэса
(1924), то их политические и социальные последствия оказались
огромными, особенно во время гиперинфляции в Германии, разра¬
зившейся за год до того. Также вызывало беспокойство, хотя и менее
осознаваемое современниками, что очевидная финансовая и коммер¬
ческая стабилизация мировой экономики к середине 1920-х годов
зиждится на гораздо более сомнительных основах, чем до Первой
мировой войны. Большинство стран к тому времени хотя и верну¬
лись к золотому стандарту, но не восстановили существовавший до
1914 года хрупкий (и почти саморегулирующийся) механизм между¬
народной торговли и денежных потоков, центром которого был лон¬
донский Сити. Лондон отчаянно старался вернуть себе эту роль, в том
числе сделав в 1925 году попытку зафиксировать обменный курс фун¬
та стерлингов на довоенном уровне (1 фунт стерлингов = 4,86 дол¬
лара США), что ударило по британским экспортерам и возобновило
активное крупномасштабное кредитование за границей. Так или ина¬
че, в промежутке между 1914 и 1919 годом центр мировых финансов
естественным образом переместился на другую сторону Атлантики,
поскольку Европа наращивала свои международные долговые обя¬
зательства, а Соединенные Штаты превращались в самого большого
кредитора в мире. С другой стороны, отличная от других структура
американской экономики — менее зависимая от внешней торговли и
в наименьшей степени интегрированная в мировую экономику, ско¬
рее протекционистская (особенно в сельском хозяйстве), чем придер¬
живающаяся принципов свободной торговли, не имеющая в строгом
смысле эквивалента Банка Англии, испытывающая намного более
сильные колебания в периоды подъемов и спадов, зависящая от поли¬
тиков, подверженных более сильному влиянию со стороны того или
иного местного лобби, — означала, что международная финансовая
и коммерческая система лишилась постоянного центра и приобрела
определенные изъяны. Не было теперь никакого реального «кредито¬
ра последней инстанции», предоставляющего долгосрочные кредиты
1 См. [1294; 802; 1119; 1188; 1194; 842, ch. 2; 701, pt. 4; 15, ch. 4].
на проекты инфраструктурного развития мировой экономики и по¬
крытие временных разрывов в международных расчетах1.
Эти структурные недостатки вскрылись в конце 1920-х годов,
когда произошел большой отток долларов из Соединенных Штатов
в виде краткосрочных кредитов европейским правительствам и му¬
ниципалитетам; все были готовы предложить высокие процентные
ставки, чтобы воспользоваться этйми средствами (не всегда, правда,
разумно) как для развития, так и для покрытия разрывов в своем пла¬
тежном балансе. Таким образом, использование коротких денег для
финансирования долгосрочных проектов со значительными объема¬
ми инвестиций (особенно в Центральной и Восточной Европе), до сих
пор продолжавшееся в аграрном секторе, увеличило давление на цены
на сельхозпродукцию, заставив их постоянно снижаться, затраты же
на обслуживание этих долгов угрожающе росли, и так как их невоз¬
можно было погасить за счет экспорта, приходилось брать для этого
новые кредиты, — система рухнула летом 1928 года, когда начавшийся
в Америке бум (и резкое повышение процентных ставок федеральной
резервной системой) резко сократил отток капитала.
Бум закончился «крахом Уолл-стрит» в октябре 1929 года, а даль¬
нейшее сокращение объемов американского кредитования спрово¬
цировало цепную реакцию, которая, казалось, была просто неуправ¬
ляемой: отсутствие доступных кредитов уменьшило и инвестиции,
и потребление; сжавшийся спрос в промышленно развитых странах
больно ударил по производителям продовольствия и сырья, которые
в отчаянии увеличили предложение, а затем пережили практически
всеобщий ценовой коллапс, что, в свою очередь, лишило их возмож¬
ности покупать промышленные товары. Дефляция и последовавшие
распродажа золота и обесценение валюты, ограничительные меры
в сфере коммерции и капиталов, объявление дефолта по международ¬
ным долгам стали типичным явлением — каждое нанесло удар по ми¬
ровой торговой и кредитной системе. Архипротекционистский тариф
Смута — Хоули, принятый (с расчетом помочь американским фер¬
мерам) единственной страной со значительным активным торговым
балансом, еще больше затруднил другим странам возможность зара¬
батывания долларов и привел к неизбежным репрессиям, разрушив¬
шим американский экспорт. К лету 1932 года объем промышленного
1 См. эссе в [1113]; [703, особ. ch. 1,4; 390, особ. р. 415-427]. Также хороший анализ
можно найти в [682, р. 334-347].
427
производства во многих странах составлял лишь половину уровня
1928 года, а мировая торговля ужалась на треть. Объем европейской
торговли ($58 млрд, 1928) в 1935 году еще снизился до $20,8 млрд,
что, в свою очередь, негативно отразилось на перевозке грузов, судо¬
строении, страховании и пр.1
Учитывая всю серьезность глобальной депрессии и вызванной ею
массовой безработицы, у международной политики не было шансов
избежать катастрофы. Жесткая конкуренция в сфере промышленно¬
го производства, сырья и продовольствия повысила градус народного
негодования и побудила многих политиков, видящих недовольство
своих избирателей, сделать попытку заставить заплатить иностран¬
цев; более радикально настроенные группы, особенно правого тол¬
ка, использовали в своих интересах экономическую разруху, чтобы
напасть на всю либерально-капиталистическую систему и призвать
к агрессивной «национальной» политике, поддержанной при необхо¬
димости силой. Более хрупкие демократические государства — Вей¬
марская Германия особенно, но также Испания, Румыния и другие —
сгибались под тяжестью политико-экономической напряженности.
Осторожные консерваторы, стоявшие у руля в Японии, были отодви¬
нуты от власти националистами и милитаристами. Демократические
государства Запада лучше пережили эти штормы, но их государствен¬
ные деятели были вынуждены сконцентрироваться на управлении
внутренней экономикой, все более и более скатываясь к реализации
подхода «разори соседа». Ни Соединенные Штаты, ни Франция, об¬
ладатели самых больших золотых запасов, не были готовы выручать
должников. Франция все больше склонялась к тому, чтобы исполь¬
зовать свой финансовый потенциал для управления политикой Гер¬
мании (что только усилило негодование с другой стороны Рейна) и
поддержки собственной европейской дипломатии. Мораторий Гувера
на германские репарации, который привел французов в бешенство,
невозможно было отделить от вопросов сокращения военных долгов
(и в конечном счете неплатежей по ним), что, в свою очередь, разо
злило американцев. Конкурентное обесценение валюты и разногла¬
сия, возникшие на Международной экономической конференции
в 1933 году относительно курса доллара к фунту стерлингов, дополни¬
ли эту мрачную картину.
Анализ этих событий см. в [15, ch. 7-11; 703, ch. 3-9; 701, ch. 20].
428
К тому времени космополитичный мировой порядок разделился
на несколько конкурирующих групп: стерлинговый блок, основанный
на британских торговых принципах и усиленный «имперскими пред¬
почтениями» Оттавской конференции (1932); золотой блок во главе
с Францией; блок иены, зависящий от Японии на Дальнем Востоке;
долларовый блок, управляемый США (после того как Рузвельт также
отказался от золотого стандарта)^ и далекий от всех этих «конвульсий»
СССР, упорно строящий «социализм в отдельно взятой стране». Таким
образом, тенденции перехода к автаркии активно развивались еще до
представления Адольфом Гитлером своей программы создания само¬
достаточного, тысячелетнего Рейха, где внешняя торговля была сведе¬
на до «бартерных» соглашений и сделок на специальных условиях. Не¬
однократные выступления Франции против англосаксонских держав
по вопросу германских репараций, утверждение Рузвельта, что сделки
с Великобританией всегда были убыточны для Соединенных Штатов,
и убежденность Невилла Чемберлена в том, что американская поли¬
тика — это лишь «слова»1, отнюдь не склоняли демократические госу¬
дарства к сотрудничеству для решения проблем растущего давления
территориальных претензий в условиях нестабильного мирового по¬
рядка в 1919 году.
Государственные деятели и министерства иностранных дел Старо¬
го Света всегда считали экономические вопросы трудными как для
понимания, так и для решения, но, возможно, еще более деструктив¬
ным для тех, кто с ностальгией вспоминал кабинетную дипломатию
XIX века, было растущее влияние массового общественного мнения
относительно международных отношений 1920-1930-х годов. Конеч¬
но, в какой-то степени это было неизбежно. Даже накануне Первой
мировой войны отдельные политические группы в разных частях Ев¬
ропы критиковали использование непрозрачных методов действия и
элитарность «старой дипломатии» и призывали перейти на открытую
систему, где все, что делает то или иное государство, понятно даже
для обычнйгх граждан2. Эти требования значительно возросли в связи
с конфликтом 1914-1918 годов — отчасти потому, что лидеры, при¬
зывавшие к всеобщей мобилизации общества, поняли, что последнее,
в свою очередь, потребует компенсаций за свои жертвы и свой вклад
1 См. [703, р. 231; 1113, р. 198ff]. Высказывания Чемберлена см. в [1059, р. 16
и passim; 801].
2 См. [1265, ch. 4-6; 1227; 258, ch. 5].
429
в установление мира; отчасти потому, что война, любовно названная
пропагандистами антигерманского блока «борьбой за демократию и
национальное самоопределение», действительно уничтожила деспо¬
тичные империи восточной части Центральной Европы; и отчасти
потому, что такой влиятельный и обаятельный политик, как Вудро
Вильсон, настаивал на создании нового просвещенного мира, тогда
как Клемансо и Ллойд Джордж были сторонниками достижения пол¬
ной победы1.
Но проблема с «общественным мнением», возникшая после
1919 года, заключалась в том, что Гладстон и Вильсон считали граж¬
дан своих стран либеральными, образованными, справедливыми,
преисполненными идей интернационализма, утилитаризма и уваже¬
ния власти закона. По мнению Арно Майера, «старой дипломатии»,
спровоцировавшей (согласно распространенному мнению) Первую
мировую войну, после 1917 года был брошен вызов не только со сто¬
роны вильсоновского реформизма, но и гораздо более систематиче¬
ской большевистской критикой существующего порядка — критикой,
находящей живой отклик в среде организованных рабочих объедине¬
ний в обоих враждующих лагерях2. И хотя это вынудило ловких по¬
литиков вроде Ллойда Джорджа придумать свой собственный «пакет»
прогрессивных действий во внутренней и внешней политике, нейтра¬
лизовать посыл Вильсона и противостоять дрейфу рабочих в сторону
социализма3, влияние на более консервативных националистов в ла¬
гере союзников оказалось совсем иным. По их представлениям, не¬
обходимо было отказаться от вильсоновских принципов в интересах
национальной «безопасности», которую можно оценить лишь «звон¬
кой монетой» от корректировки границ, новых колоний и репараций;
в то время как угроза ленинских идей, пугавшая гораздо больше,
должна была быть безжалостно уничтожена как в самом большевист¬
ском центре, так и (особенно) в активно плодящихся на Западе в по¬
дражание России советах. Другими словами, политика и дипломатия
сохранения мира4 были наполнены второстепенными идеологически¬
ми и внутриполитическими элементами до такой степени, которой
не видано было даже во времена конгрессов 1856 и 1878 годов.
1 См., например, [847; 1265, ch. 5].
2 См. [861; 467; 947, ch. 8].
3 См. [1147, р. 32ff].
4 См. [862; 635, ch. 9]. Подробное описание этих страхов перед революцией см. в [827.
особ. ch. 1].
Но и это еще не все. В западных демократических государствах
к концу 1920-х годов Первую мировую войну все чаще изображали
как источник смерти, разрушений, ужасов, потерь и бессмысленности
этого всего. «Карфагенский мир» (1919), отсутствие выгод, обещан¬
ных призывавшими к войне политиками взамен человеческих жертв,
миллионы искалеченных ветеранов и вдов, экономические проблемы
1920-х годов, утрата веры и расстройство устоявшихся социальных и
личных связей — все это было поставлено в вину тем, кто принимал
безумные решения в июле 1914 года1. Но столь отрицательную реак¬
цию общественности на вооруженную борьбу и милитаризм, а также
веру в то, что Лига Наций не допустит повторения ситуации, разделя¬
ли далеко не все участники войны, даже если такое впечатление скла¬
дывается исходя из англо-американской литературы2. Для сотен тысяч
бывших фронтовиков по всей Европе, разочарованных безработицей,
инфляцией и рутинным послевоенным буржуазным порядком, кон¬
фликт представлялся суровым, но позитивным делом: он нес с со¬
бой особую систему ценностей военного времени, дух товарищества,
острые ощущения. В подобных социальных группах, в первую очередь
в побежденной Германии и Венгрии и абсолютно неудовлетворенной
победоносной Италии, но также и среди правых во Франции, нашли
сильный отклик идеи нового фашистского движения, проповедующе¬
го установление иного порядка, главенство дисциплины, принципы
национализма, уничтожение евреев, большевиков, интеллигентов-
диссидентов и самодовольных либералов среднего класса. С их пози¬
ции (как и с позиции близкой им по духу милитаристской Японии)
борьба, сила и героизм являлись неотъемлемой частью жизни, а прин¬
ципы вильсоновского интернационализма были ложными и уста¬
ревшими3.
Это означало, что международные отношения в 1920-1930-х годах
продолжали осложняться разностью идеологий и устойчивой тягой
мирового сообщества к формированию политических блоков, кото¬
рые лишь частично совпадали с экономическим делением, о котором
говорилось выше. С одной стороны были западные демократические
государства, особенно в англоговорящем мире, выступающие против
повторения ужасов Первой мировой войны, которые сосредоточились
1 См. [635, ch. 9-12; 1211, р. 24ff].
2 См. [1149, р. 476ff; 94; 411; ср. 67, р. 426ff].
3 См. [635, р. 262ff; 456, vol. 2, р. 538ff; 504; 531; 1318; 302].
431
на внутренних (в первую очередь социально-экономических) пробле¬
мах и массово сокращали свою оборонную мощь. И хотя французское
руководство сохраняло значительные сухопутные и военно-воздушные
‘ силы из страха перед восстановлением Германии, было очевидно, что
большая часть населения страны разделяла ненависть к войне и хотела
социальных преобразований. С другой стороны был Советский Союз,
во многом изолированный от глобальной политико-экономической
системы, но все же имеющий своих поклонников на Западе, поскольку
он предлагал миру заявленную «новую цивилизацию», которая среди
прочего избежала Великой депрессии1, хотя при этом СССР широко
ненавидели. Наконец, к 1930-м годам появились фашистские «реви¬
зионистские» государства — Германия, Япония и Италия, которые не
только выступали против политики большевиков, но и осуждали вос¬
становленный в 1919 году либерально-капиталистический статус-кво.
Все это сильно усложнило процесс формирования внешней политики
для государственных деятелей демократических стран, которые не от¬
личали фашистов от большевиков и мечтали о возврате эдвардиан¬
ского «нормального» государства, разрушенного войной.
По сравнению с этими проблемами трудности со стороны тропи¬
ков, с которыми столкнулся европоцентричный мир после 1919 года,
несли в себе меньшую угрозу, но все же их нельзя было сбрасывать
со счетов. Здесь также можно отметить прецеденты, имевшие место до
1914 года: как восстание Ораби-паши в Египте, приход к власти мла¬
дотурок после 1908 года, попытки Тилака радикализировать Индий¬
ский национальный конгресс, кампания Сунь Ятсена против западного
господства в Китае; к тому же, по мнению историков, такие события,
как поражение русских в войне с Японией в 1905 году и неудавшаяся
революция в России того же года, взволновали протонационалисти-
ческие силы по всей Азии и Ближнему Востоку2. Как ни странно, но
вполне предсказуемо, что чем больше колониализм проникал в раз¬
вивающиеся страны, вовлекая их в глобальную торговую и финан¬
совую систему и знакомя с западными идеями, тем сильнее было со¬
противление со стороны местного населения. И не важно, были ли это
выступления местных племен против ограничений, накладываемых
1 См. [200; 947, ch. 6-8].
2 О дальнейшем развитии событий см. тщательно проведенный анализ в [70, ch. 6)
и карты в [69, р. 248, 260-261]. См. также [456, vol. 2, р. 575ff; NCMH, vol. 12,
ch. 10-12; 161, особ. pt. 3; 578, ch. 1; 578, ch. 1-3].
лт
на их традиционный образ жизни и промыслы, или более масштабные
попытки получивших образование на Западе адвокатов и иных пред¬
ставителей интеллигенции, стремившихся создать масштабные поли¬
тические движения и организовывавших кампании за национальное
самоопределение, результат был один — усугубляющиеся проблемы
европейского контроля над колониями.
Первая мировая война лишь'подхлестнула развитие подобных
тенденций. Прежде всего, более активная экономическая эксплуата¬
ция сырьевых источников в тропиках и попытки вовлечь колонии
(как живой силой, так и налоговыми сборами) к участию в войне
метрополий неизбежно подняли вопросы о «компенсации», как это
происходило среди рабочих в Европе1. Кроме того, кампании на за¬
паде, юго-западе и востоке Африки, на Ближнем Востоке и в Тихо¬
океанском регионе поставили под сомнение общую жизнеспособ¬
ность и устойчивость колониальных империй. Тенденции усилились
благодаря пропаганде идей «национального самоопределения» и «де¬
мократии», развернутой странами антигерманского блока, а также
германской контрпропаганде в странах Магриба, в Ирландии, Египте
и Индии. В 1919 году, когда европейские державы получали от Лиги
Наций мандаты на управление территориями, скрывая таким обра¬
зом свои имперские амбиции за изящными фиговыми листочками,
как однажды выразился А. Дж. П. Тейлор, в Париже состоялся Панаф¬
риканский конгресс, участники которого предложили свою точку зре¬
ния на происходящее, в Египте формировалась партия Вафд, в Китае
все активнее действовало «движение 4 мая», в Турции к власти при¬
шел реформатор Кемаль Ататюрк, партия Дестур пересмотрела свою
тактику в Тунисе, Союз ислама в Индонезии уже насчитывал в своих
рядах 2,5 млн приверженцев, а Ганди объединял многочисленные раз¬
ношерстные оппозиционные силы для противостояния правлению
британцев в Индии2.
Но еще важнее, «восстание против Запада» показало, что великие
державы больше не объединены предположением, что безотноситель¬
но их собственных различий между ними и менее развитыми наро¬
дами находится пропасть. Это было еще одно значительное отличие
от времен Берлинской конференции по Западной Африке. Одно только
1 Хорошим примером британского взгляда на события является [1291]. Более об¬
щее описание событий: [1290, р. 58-72; 1281, ch. 4-6; 91, ch. 6].
2 См. [70, р. 156-158].
433
присоединение к клубу великих держав Японии стало сильным уда¬
ром по единству. Уже в 1919 году Страна восходящего солнца все
чаще на международную повестку выносила идеи восточноазиатской
«сферы взаимного процветания»1. В них ощущалось общее влияние
обоих вариантов «новой дипломатии» — и от Ленина, и от Вильсо¬
на: если отбросить политические разногласия этих двух харизматиче¬
ских лидеров, то их объединяли неприязнь к старому европейскому
колониальному порядку и желание его изменить. Но никто их них, по
ряду причин, не мог предотвратить дальнейшего расширения коло¬
ниального порядка в соответствии с выдаваемыми Лигой Наций ман¬
датами, однако их риторика и влияние просочились через имперские
демаркационные зоны и способствовали мобилизации местных на¬
ционалистических сил. К концу 1920-х годов в Китае уже было просто
очевидно, что старый европейский порядок договорных привилегий,
глубокого проникновения на уровне коммерции и периодического
использования канонерских лодок для устрашения начал уступать
свои позиции альтернативным вариантам «порядка», предложенным
Россией, Соединенными Штатами и Японией, и демонстрировать свою
слабость перед лицом возродившегося китайского национализма2.
Это не означало, что западный колониализм был на грани коллапса.
Жесткий ответ британцев в Амритсаре в 1919 году, арест голландски¬
ми колониальными войсками Сукарно и других индонезийских лиде-
ров-националистов и уничтожение профсоюзов в конце 1920-х годов,
решительные действия французов во время тонкинских волнений,
вспыхнувших из-за непосильных условий труда в интенсивно разви¬
ваемом производстве риса и каучука, — все это свидетельствовало об
ослаблении власти европейских армий и оружия3. То же самое, конеч¬
но, можно сказать и о запоздалых имперских амбициях Италии в от¬
ношении Абиссинии (ныне Эфиопии) в середине 1930-х годов. Только
еще более сильные потрясения Второй мировой войны действительно
ослабили механизмы управления имперскими владениями. Однако
волнения в колониях отражались и на международных отношениях
в 1920-х и особенно в 1930-х годах. В первую очередь это отвлекало
внимание (и ресурсы) отдельных великих держав от вопроса сохране¬
ния баланса сил в Европе. В частности, это касалось Великобритании,
1 См. [1238, р. 107® 474, р. 117ff; 696, р. 229ff; 456, vol. 2, р. 575ff].
2 См. [613].
3 См. [697, ch. 13; NCMH, vol. 12, р. 319, 324-325; 32, р. 246].
А'ХА
лидеры которой волновались гораздо больше о Палестине, Индии и
Сингапуре, чем о Судетской области или Данциге, — такие приори¬
теты после 1919 года главенствовали в их «имперской» военной по¬
литике1; но вмешательство в африканские дела в неменьшей степени
отразилось и на Франции, и, конечно, потребовало итальянских во¬
оруженных сил. Кроме того, в определенных случаях возвращение
в повестку дня колониальных и йных вопросов, не касающихся Евро¬
пы, шло вразрез с прежней структурой альянса 1914-1918 годов. Мало
того что империалистический вопрос вынуждал американцев еще по¬
дозрительнее относиться к проводимой Англией и Францией поли¬
тике, итальянское вторжение в Абиссинию и японское нападение на
материковый Китай отдалили к 1930-м годам Рим и Токио от Лондона
и Парижа, сделав первых потенциальными союзниками германских
ревизионистов. И мы снова видим, что управлять международными
отношениями, опираясь на предписания «старой модели диплома¬
тии», стало гораздо труднее.
И наконец, еще одной весомой причиной послевоенной нестабиль¬
ности являлся тот факт, что «германский вопрос» не только не был
решен, но стал еще более сложным и острым. Стремительный крах
Германии в октябре 1918 года, когда ее войска продолжали контроли¬
ровать Европу от Бельгии до Украины, вызвал шок у правых нацио¬
налистов, которые были склонны обвинять в позорной капитуляции
«внутренних предателей». Когда оказалось, что условия Парижского
договора еще более позорны, огромное число немцев осудили как
сам «рабский мирный договор», так и веймарских демократов, согла¬
сившихся на такие условия. Вопрос выплаты репараций и связанная
с этим гиперинфляция, достигшая своего пика в 1923 году, переполни¬
ла чашу германского терпения. Очень немногие быди настроены столь
крайне, как национал-социалисты, представлявшие собой на протя¬
жении почти всех 1920-х годов эксцентричное движение демагогов,
однако мало кто из немцев не был в той или иной форме подвержен
ревизионистским настроениям. Репарации, польский коридор, огра¬
ничение количества войск и определенных видов вооруженных сил,
отделение немецкоязычных земель от фатерлянда невозможно было
сносить слишком долго. Вопрос оставался лишь в том, как скоро эти
ограничения могут быть отменены и до какой степени дипломатия
Должна превалировать над силой, чтобы изменить статус-кво. В этом
См. [595, р. 56ff; 122, ch. 1, 3-4].
44S
отношении приход к власти Гитлера в 1933 году просто ускорил пере¬
ход Германии к политике ревизионизма1.
Проблеме определения «надлежащего» места Германии в Европе
сопутствовало странное и неравномерное распределение сил на ми¬
ровой арене после Первой мировой войны. Даже несмотря на опреде¬
ленные территориальные потери, военные ограничения и нестабиль¬
ность экономики, Германия после 1919 года оставалась потенциально
очень сильной великой державой. Более подробный анализ ее силь¬
ных и слабых сторон будет дан ниже, здесь отметим только, что по
численности населения она все еще значительно превосходила Фран¬
цию, а по объемам выплавки чугуна и стали опережала втрое. Ее вну¬
тренняя система коммуникаций, заводы по производству химической
и электротехнической продукции, а также университеты и техниче¬
ские институты были абсолютно целы. «В данный момент, в 1919 году,
Германия — нищая страна. Сегодня она слаба, но через несколько лет
“спокойной” жизни вновь встанет проблема сильной Германии»2. Кро¬
ме того, как отмечает Тейлор, прежнего баланса сил на европейском
континенте, который помог ограничить германский экспансионизм,
больше не существовало. «Россия ушла с арены, Австро-Венгрия ис¬
чезла с карты. Остались лишь Франция и Италия, обладавшие гораздо
более скромными трудовыми и еще меньшими экономическими ре¬
сурсами и истощенные войной»3. Со временем сначала Соединенные
Штаты, а затем и Великобритания начали демонстрировать растущее
нежелание вмешиваться в дела континентальной Европы и неодобре¬
ние предпринимаемых Францией усилий по притеснению Германии.
Тем не менее Франция не чувствовала себя в безопасности, поэтому
официальный Париж любой ценой старался предотвратить возрож¬
дение германской мощи: настаивал на полной выплате репараций, со¬
держал многочисленную дорогостоящую армию, стремился превра¬
тить Лигу Наций в организацию, призванную сохранить статус-кво,
и сопротивлялся всем предположениям о возможности позволить
Германии «вооружиться» до уровня Франции4. Все это, безусловно,
1 Размышления на тему такой «связности» в германской политике после 1919 г.
см. в общем обзоре данного вопроса в [181; 486, р. 126ff; 563]. См. также две
не менее значимые, но более современные работы: [1229; 752].
2 [1263, р. 48].
3 [Ibid]. Другие исследования «баланса» после 1919 г. см. [296, ch. 3; 1277, р. 622ft;
1099, ch. 3-6].
4 См. [96,p.92ff].
А26
разжигало негативные настроения среди германского населения и
играло на руку пропаганде правых экстремистов.
Еще одним средством в дипломатическом и политическом арсе¬
нале Франции были ее связи с восточноевропейскими «государства-
ми-правопреемниками». На первый взгляд, поддержка Польши, Че¬
хословакии и других бенефициариев территориальных договорен¬
ностей 1919-1921 годов в этом рёгионе была вполне убедительной и
многообещающей стратегией1, она могла способствовать сдержива¬
нию германского экспансионизма на всех флангах. В действитель¬
ности же эта схема была сопряжена с определенными трудностями.
Из-за географической разрозненности населения во времена прежних
многонациональных империй в 1919 году было невозможно сформи¬
ровать территории четко по этническому признаку, в итоге в каждом
государстве существовали многочисленные группы нацменьшинств,
что не только создавало внутренние проблемы, но и вызывало негодо¬
вание извне. Другими словами, Германия была не единственной стра¬
ной, желавшей пересмотра Парижских соглашений, и хотя Франция
стремилась не допустить изменений в статус-кво, ее руководители
понимали, что ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не явля¬
ются сторонниками наспех определенных и нерегулируемых границ
в данном регионе. Лондон ясно дал понять в 1925 году, что Восточная
Европа не получит никаких гарантий по типу Локарнских договоров2.
Экономическое положение Восточной и Центральной Европы еще
больше усугубляло ситуацию, так как создание таможни и возведение
тарифных барьеров вокруг этих недавно созданных стран повысило
уровень конкуренции в регионе и оказало сдерживающее действие на
общее развитие. В Европе теперь было двадцать семь валют, а не четыр¬
надцать, как перед войной, и дополнительно 20 тыс. километров границ,
отделивших фабрики от своего сырья, металлургические заводы от их
каменноугольных бассейнов, фермы от рынков. Более того, хотя после
1919 года в эти государства-правопреемники пришли французские и
британские 'банки и компании, все же более «естественным» торговым
партнером для них была Германия, которая вновь им стала, как только
достигла экономической стабильности в 1930-х годах. Мало того, что
1 См. [1326] и классическую работу [1382, особ. ch. 8]. Анализ более поздних
попыток Франции сдерживать в военном плане Германию в Восточной Европе
см. в [1037, ch. 3-4].
2 См. [867, р. 61-63; 1099, р. 57; 961]. О преемственности данной политики см. [1154,
р. 223-243].
447
она была ближе географически и имела с восточноевропейским рын¬
ком более налаженное автомобильное и железнодорожное сообщение,
она была готова избавить новые страны от излишков сельхозпродук¬
ции, чего были не в состоянии сделать ни Франция со своим избытком
продуктов питания, ни имперская Великобритания, предлагавшая
взамен венгерской пшеницы и румынской нефти лишь необходимое
оборудование, а позднее вооружение. Кроме того, эти страны, как и
сама Германия, испытывали валютные проблемы и пришли к выводу
что легче торговать на «бартерной» основе. Таким образом, Централь¬
ная Европа с экономической точки зрения имела все шансы вновь
стать зоной влияния Германии1.
Многие из участников Парижских переговоров 1919 года осоз¬
навали пусть не все, но некоторые из вышеперечисленных проблем.
Однако считали, подобно Ллойду Джорджу, что можно использовать
недавно созданную Лигу Наций «как средство исправления, восста¬
новления и возмещения... как некий апелляционный орган для ис¬
правления недоработок, нарушений, несправедливости»2. Конечно,
любые значительные политические или экономические споры между
государствами теперь могли быть улажены за круглым столом в Же¬
неве. Для 1919 года это выглядело вполне убедительным предположе¬
нием, но ему не суждено было выдержать суровой действительности.
Соединенные Штаты не пожелали присоединиться к Лиге. Советский
Союз попал в разряд государств-изгоев и не мог участвовать в рабо¬
те организации. То же самое касалось и побежденных государств, по
крайней мере в течение первых лет. Когда ревизионистские государ¬
ства в 1930-х годах начали проводить агрессивную внешнюю полити¬
ку, они тут же покинули Лигу Наций.
Кроме того, из-за разногласий между французами и британцами
относительно того, что должна представлять собой Лига Наций —
быть ли полицейским или миротворцем, организация еще на этапе
формирования испытала недостаток в полномочиях и не имела ника¬
кого реального механизма обеспечения коллективной безопасности.
Поэтому фактически, по иронии судьбы, Лига не сдерживала дей¬
ствия агрессоров, зато сбивала с толку демократические государства.
Она была очень популярна среди измученных войной жителей Запада,
1 См. [1269; 651; 426, р. 483-512].
2 [948, р. 220]. Хорошее краткое описание деятельности Лиги см. в NCMH (vol. 12,
ch. 9) и [1099, ch. 7].
A'lQ
но само ее создание породило устойчивую мысль об отсутствии не¬
обходимости в содержании национальных вооруженных сил, так как
Лига так или иначе сможет предотвратить любые войны. В результа¬
те ее существование заставило правительства и иностранных мини¬
стров метаться между «старой» и «новой» моделью дипломатии, обе
из которых, как правило, оказывались бесполезны, что наглядно по¬
казывают маньчжурский и абиссинский примеры.
Учитывая вышеназванные трудности и тот факт, что Европа уже
через двадцать лет после подписания Версальского договора погру¬
зилась в другую большую войну, неудивительно, что историки назва¬
ли этот период «двадцатилетним перемирием» и изображают его как
мрачное время перелома, наполненное кризисами, обманом, жестоко¬
стью и позором. Но если обращать внимание только на названия таких
книг, как «Разрушенный мир» (A Broken World), «Утраченный покой»
(The Lost Peace) или «Двадцать лет кризиса» (The Twenty Years' Crisis),
описывающих происходившее в эти два десятилетия1, то можно не за¬
метить значительную разницу между 1920-ми и 1930-ми годами. Как
уже говорилось выше, к концу 1920-х годов Локарнские договоры и
пакт Бриана — Келлога (Парижский договор), урегулирование многих
франко-германских вопросов, заседания Лиги и возобновление обще¬
го роста благосостояния, казалось, означали конец Первой мировой
войны с точки зрения международных отношений. Однако последо¬
вавший через год-два разрушительный финансово-промышленный
коллапс нарушил эту гармонию и начал играть на руку японским, гер¬
манским (а позднее и итальянским) националистам, предъявлявшим
определенные претензии к существующему порядку. За удивительно
короткий срок сгустились тучи новой войны. Вся система оказалась
под угрозой как раз в тот момент, когда демократические государства
были наименее готовы как в психологическом, так и в военном от¬
ношении противостоять ей и хуже скоординированы, чем когда-либо
после договоренностей 1919 года. Поэтому, независимо от недостат¬
ков и причуД любого из «миротворцев» в несчастливые 1930-е годы,
следует учитывать беспрецедентные сложности, с которыми при¬
шлось столкнуться государственным деятелям того десятилетия.
Прежде чем рассмотреть, как мировые кризисы этого периода вы¬
лились в войну, важно еще раз проанализировать сильные и слабые
См. [189; 1211; 8].
439
стороны каждой из великих держав, которых затронули не только
военные конфликты 1914-1918 годов, но также процессы экономиче¬
ского и военно-технического развития между войнами. Что касается
последнего, то к приведенным выше табл. 12-18, показывающим из¬
менения в расстановке производительных сил между державами, мы
будем возвращаться еще не раз. Здесь же следует отметить два момен¬
та, характеризующих экономику перевооружения. Во-первых, разли¬
чия в темпах роста были намного заметнее в 1930-е, чем, скажем, лет
за десять до начала Первой мировой войны. Разделение мировой эко¬
номики на блоки и существование различных стратегий реализации
национальной экономической политики (начиная с четырехлетних
планов и «новых курсов» и заканчивая классическим дефляционным
бюджетом) означало, что рост выпуска продукции и накопления бо¬
гатств в одной стране мог сопровождаться значительным снижением
этих процессов в другой. Во-вторых, процессы военно-технического
развития в промежутке между войнами значительно увеличили зави¬
симость вооруженных сил от уровня производительных сил страны.
Без сильной промышленной базы и, что еще более важно, без зна¬
чительного, развитого научного сообщества, которое могло бы мо¬
билизовать государство, чтобы идти в ногу с новыми разработками
в вооружении, победа в следующей большой войне была просто не¬
мыслима. Если будущее (говоря словами Сталина) — в руках большой
армии, то та, в свою очередь, все больше и больше опиралась на совре¬
менные технологии и массовое производство.
Соперники
Экономическая уязвимость великой державы (неважно, насколько
активен и амбициозен ее лидер) наиболее отчетливо прослеживает¬
ся на примере Италии 1930-х годов. На первый взгляд, фашистский
режим Муссолини вывел страну с задворок в самый центр мировой
дипломатии. Вместе с Великобританией Италия была одним из внеш¬
них гарантов Локарнских договоров (1925), а в 1938 году все с той же
Великобританией, а также Францией и Германией она оказалась среди
стран, подписавших Мюнхенское соглашение. Наличие у Италии пре¬
тензий на главенство в Средиземноморье подтверждали и ее нападение
на Корфу (1923), и усиление действий по «умиротворению» Ливии, и
поддержка одной из сторон гражданской войны в Испании достаточно
ЛЛП
значительным контингентом (50-тысячной армией). В 1935-1937 го¬
дах своим грубым вторжением в Абиссинию Муссолини мстил за по¬
ражение при Адуа, смело нарушая санкции Лиги Наций и противо¬
поставляя себя недружественному мнению западных государств.
Но при этом он поддержал статус-кво, двинув свои войска до перева¬
ла Бреннер (1934), чтобы удержать Гитлера от вхождения в Австрию,
и с готовностью подписал антигерманское соглашение в Стрезе (1935).
Его антибольшевистские высказывания в 1920-х годах вызывали вос¬
хищение у многих иностранных лидеров (включая Черчилля), и в те¬
чение последующего десятилетия все искали его дружбы, а Чемберлен
в конце января 1939 года даже специально летал в Рим, чтобы отгово¬
рить итальянского лидера от окончательного сближения с Германией1.
Но Италию того времени отличало не только заметное место на арене
мировой дипломатии. Это фашистское государство, решившее вопрос
политической раздробленности, создавшее у себя «корпоративист-
скую» плановую экономику, положив конец спорам между капиталом
и трудовыми ресурсами и сделав ставку на государственное регули¬
рование, предложило новую модель разочарованному послевоенному
европейскому сообществу, которая выглядела весьма привлекательно
для тех, кто опасался альтернативной большевистской модели. Благо¬
даря союзническим инвестициям индустриализация в период с 1915
по 1918 год шла быстрыми темпами, по крайней мере в отраслях тя¬
желой промышленности, связанных с производством оружия. При
Муссолини государство нацелилось на реализацию амбициозной
программы модернизации, начиная с осушения Понтинских болот и
заканчивая мощным развитием гидроэнергетики и улучшением же¬
лезнодорожной системы. Процветала и электрохимическая промыш¬
ленность, получили широкое распространение искусственный шелк
и другие искусственные волокна. Росло производство автомобилей,
а итальянская авиационная промышленность была одной из самых
инновационных в мире, выпускаемые ею самолеты били все рекорды
скорости и высоты полета2.
Военная мощь, казалось, также повысила статус Италии. В 1920-е
годы Муссолини не слишком много тратил на армию, но его вера в ее
1 Хорошее описание его как человека, хотя и в ущерб анализу политики и эконо¬
мического курса, проводимым во времена его правления см. в [810]. Отдельные
детали см. в [713, ch. 1; 1029, р. 77-97; 397, р. 202-221; 881, vol. 2 (Sullivan В. R.
The Italian Armed Forces, 1918-1940)].
2 См. [219, vol. 6, no. 1, p. 272ff; 554, p. 48; 1276].
ЛЛ1
силу и боеспособность и возрастающее желание расширить террито¬
рию Италии привели к значительному увеличению объема военных
расходов в следующее десятилетие. В итоге к середине 1930-х годов
на армию тратилось чуть более 10% национального дохода, или поч¬
ти треть всех государственных доходов, что в абсолютных цифрах
было больше соответствующих затрат Великобритании и Франции и
в еще большей степени — Соединенных Штатов. Для конкурирова¬
ния с французским и британским флотами, базировавшимися в Сре¬
диземном море, а также реализации стремления Муссолини сделать
Средиземноморье действительно «своим морем», итальянцы начали
закладывать на верфях современные линкоры. Когда Италия вступила
в войну, у нее было 113 подлодок — «самая большая подводная армия
в мире, за исключением, пожалуй, Советского Союза»1. Еще больше
средств вплоть до 1940 года выделялось на укрепление военно-воз¬
душных сил, Regia Aeronautical что, возможно, было связано с тем, что
на ранних этапах фашисты делали ставку на современные техноло¬
гии, науку, скорость и шарм. И в Абиссинии, и еще больше в Испании
итальянцы продемонстрировали мощь и эффективность еврей авиа¬
ции, убедив себя и многих иностранных наблюдателей в том, что об¬
ладают самыми лучшими военно-воздушными силами в мире. Огром¬
ные расходы на военно-морской флот и ВВС практически оставили
без средств остальные подразделения итальянской армии, но к концу
1930-х годов ее тридцать дивизий были полностью переформирова¬
ны и в планах стояло оснащение их новыми танками и артиллерией.
Кроме того, Муссолини рассчитывал на массы чернорубашечников и
тренированные банды, которые в совокупности позволили бы стране
выставить в грядущей тотальной войне необходимые «восемь милли¬
онов штыков». Это была попытка создать «вторую Римскую империю».
Увы, для реализации столь грандиозных планов фашистская Ита¬
лия была в политическом смысле очень слаба. Главная проблема со¬
стояла в том, что даже «в конце Первой мировой войны Италия с точки
зрения экономики была псевдоразвитой страной»2. Доходы на душу
населения в стране в 1920 году находились примерно на уровне Ве¬
ликобритании и Соединенных Штатов в начале XIX века или Фран¬
ции ближе к середине того же столетия. Кроме того, уровень дохода
на душу населения на севере был на 20 % выше, а на юге на 30 % ниже
1 [713, р. 20].
2 [219, vol. 6, no. 1, р. 266]; см. также [713, р. 30-31,43].
А
среднего значения, и этот разрыв становился все больше. Благодаря
^прекращающемуся потоку эмигрантов население Италии в межво¬
енный период увеличивалось ежегодно примерно на 1 %, и вследствие
того, что валовой внутренний продукт прирастал по 2 % в год, средне¬
годовой показатель на душу населения рос на 1 % в год, что не имело
катастрофических последствий, но едва ли можно было назвать эко¬
номическим чудом. Одна из главных причин слабости Италии заклю¬
чалась в том, что основой ее экономики являлись мелкие сельхозпред¬
приятия, обеспечивавшие в 1920 году создание 40% ВНП и занятость
50% трудоспособного населения1. Еще одним признаком экономиче¬
ской отсталости являлось то, что даже в 1938 году в средней итальян¬
ской семье расходы на продукты питания съедали больше половины
ее бюджета. Далекие от того, чтобы изменить указанные пропорции,
фашисты, ставившие во главу угла преимущества сельской жизни,
пытались поддержать аграриев целой серией мер, включая защитные
тарифы, масштабное освоение земель и, наконец, полный контроль
над рынком пшеницы. Итальянские власти делали все, чтобы умень¬
шить зависимость от иностранных производителей продуктов пита¬
ния и стремились предотвратить дальнейший отток крестьян в горо¬
да, где они пополняли ряды безработных и осложняли социальную
обстановку. В результате в сельской местности возникла чудовищная
недозагрузка трудовых ресурсов со всеми вытекающими отсюда по¬
следствиями: низкая производительность труда, высокий уровень не¬
грамотности и огромные региональные диспропорции.
Учитывая относительную отсталость итальянской экономики и
готовность государства тратить деньги на армию и сохранение сель¬
ского уклада, неудивительно, что средств на предпринимательские
инвестиции практически не оставалось. Если Первая мировая война
уже существенно сократила запасы внутреннего капитала, то депрес¬
сия в экономике и поворот к протекционизму еще больше осложнили
ситуацию в данном направлении. Безусловно, компании, получившие
государственные заказы на самолеты или грузовики, могли иметь хо¬
рошую прибыль, но вряд ли Италия с точки зрения промышленно¬
го развития особенно выиграла от попыток установления автаркии.
Кроме того, тарифы скорее стали защитой для неэффективных произ¬
водителей, в то время как общий неомеркантилизм данного периода
уменьшил поток иностранных инвестиций, которые когда-то сыграли
[219, vol. 6, no. 1, р. 270].
443
значительную роль для стимулирования индустриализации Италии.
В 1938 году на долю страны до сих пор приходилось лишь 2,8% ми¬
рового производства продукции обрабатывающей промышленности,
2,1 % выплавки стали и 1 % чугуна в чушках, 0,7% добычи железной
руды и 0,1 % угля, а уровень потребления современных энергоресур¬
сов был намного ниже показателей любой другой великой державы.
Наконец, в свете очевидного желания Муссолини пойти войной на
Францию, а то и на Великобританию и Францию, стоит отметить, что
Италия в это время продолжала сильно зависеть от импорта удобре¬
ний, угля, нефти, железного лома, каучука, меди и других жизненно
важных видов сырья, 80% которого доставлялось через Гибралтар
или Суэцкий канал и по большей части на британских судах. Это было
типично для того режима, когда никто и не задумывался о том, чтобы
составить резервный план на случай прекращения импорта, не гово¬
ря уже о формировании запасов стратегического сырья и материалов,
при том что к концу 1930-х годов у Италии не хватало иностранной
валюты для удовлетворения текущих потребностей. Подобная хрони¬
ческая нехватка валюты объясняет также, почему итальянцы не могли
позволить себе приобрести немецкие станки, столь необходимые для
производства более современных самолетов, танков, артиллерии и ко¬
раблей, разработка которых началась примерно в 1935 году1.
Экономической же отсталостью объясняется, почему при особом
внимании режима Муссолини и ври всех выделяемых ресурсах факти¬
ческая боеспособность армии оставляла желать лучшего и только сни¬
жалась. Возможно, военно-морской флот был оснащен лучше остальных
вооруженных сил, но был все же достаточно слаб, чтобы изгнать британ¬
ские корабли из Средиземноморья. У итальянцев не было авианосцев,
так как Муссолини запретил их строительство, и моряки были вынуж¬
дены полагаться на возможности королевских ВВС (Regia Aeronautica),
система взаимодействия с которыми была далека от совершенства.
Итальянские крейсеры не были всепогодными, а большинство под¬
лодок оказались инвестициями в устаревшие технологии: «На лодках
отсутствовала электронная система наведения, системы кондициони¬
рования воздуха при разрыве трубопровода от попадания глубинной
бомбы выделяли ядовитые газы, и кроме того, у них была относительно
небольшая скорость погружения, что создавало подводникам трудности
1 См. [713, ch. 1; 809, ch. 13; 397 (Raspin A. Wirtschaftliche und politische Aspekte der
italienischen Aufriistung Anfang der dreissiger Jahre bis 1940); 923, p. 110ff].
при приближении вражеского самолета»1. Такие же признаки мораль¬
ного устаревания можно было обнаружить и в итальянских ВВС, ко¬
торые показали себя при бомбардировке (хотя и не всегда точной)
абиссинских кочевников и произвели большое впечатление на многих
специалистов своими действиями во время гражданской войны в Ис¬
пании. Но к концу 1930-х годов новейшие британские и германские
монопланы затмили бипланы Fiat CR42, даже бомбардировочная авиа¬
ция страдала от того, что на вооружении были только легкие и средние
бомбардировщики со слабыми двигателями и невероятно неэффектив¬
ными бомбами. При этом и на ВМФ, и на ВВС из оборонного бюджета
тратилось все больше и больше. В то же время доля армии в расходах
снизилась с 58,2% (1935-1936) до 44,5% (1938-1939), и это тогда, когда
ей требовались современные танки, артиллерия, грузовики и системы
связи. «Основным боевым танком» итальянской армии ко времени ее
вступления во Вторую мировую войну был 3,5-тонный Fiat L.3, не имев¬
ший радиосвязи, с минимальным обзором, оснащенный лишь двумя
пулеметами, тогда как последние германские и французские разработ¬
ки весили по 20 тонн и имели гораздо более серьезное вооружение.
Учитывая слабые места фашисткой экономики, практически не
поддающиеся исправлению, было бы опрометчиво предполагать, что
Италия способна выиграть войну против другой по-настоящему ве¬
ликой державы, но ее перспективы были еще хуже, исходя из того, что
армия, флот и ВВС страны стали жертвами раннего перевооружения
и в итоге быстрого морального устаревания. Поскольку это была рас¬
пространенная проблема 1930-х годов, почти в той же степени затро¬
нувшая и Францию, и Россию, следует остановиться на ней подроб¬
нее, прежде чем продолжать анализ слабых мест Италии.
В этот период одним из ключевых факторов в военной сфере было
активное применение научных знаний и новых технологий, что приве¬
ло к значительным изменениям в системах вооружения во всех родах
войск. Истребительная авиация, например, быстро перешла с манев¬
ренных (но слабо вооруженных, с полотняной обшивкой) бипланов
со скоростью не более 300 километров в час на «монопланы из дюр¬
алюминия, оснащенные несколькими крупнокалиберными пулемета¬
ми и пушками, бронированной кабиной экипажа и протестирован¬
ными топливными баками»2, развивавшими максимальную скорость
2
[713, р. 48].
[Ibid, р. 73]. Более общую информацию см. [819, р. 350ff; 920, р. 107-118].
AAZ
до 650 километров в час и имевшими намного более мощные двига¬
тели. Бомбардировочная авиация в тех странах, которые могли себе
это позволить, также претерпевала большие изменения: на смену двух¬
моторным средним бомбардировщикам малого радиуса действия
пришли дорогие четырехмоторные бомбардировщики, способные при¬
нять на борт тяжелые бомбы и преодолеть более трех тысяч километров.
Линкоры, появившиеся после Вашингтонского морского соглашения
(1922), такие как «Король Георг V», «Бисмарк» и «Северная Каролина»,
развивали гораздо большую скорость, были лучше защищены и осна¬
щены системами противовоздушной обороны, чем их предшествен¬
ники. Новейшие авианосцы по своим размерам, конструкции и удар¬
ной мощности превосходили модернизированные плавучие базы для
гидропланов и реконструированные линейные крейсеры 1920-х годов.
Конструкторы танков активно работали в направлении более тяжелых,
лучше вооруженных и защищенных машин, для которых требовался
более мощный двигатель, чем легким экспериментальным прототипам
до 1935 года. Кроме того, на все эти системы вооружения влияли изме¬
нения в электросвязи, улучшение навигационных устройств и систем
обнаружения подводных лодок, появление первых радаров и посто¬
янное совершенствование радиооборудования, что не только сделало
новое вооружение значительно дороже, но и усложнило процесс его
приобретения. Обладала ли страна достаточным количеством новых
станков, калибровочных приспособлений и технической оснастки, что¬
бы перейти на выпуск более современных моделей? Способны ли были
военные заводы и производители электротехнического оборудования
удовлетворять растущий спрос? Было ли у них достаточно свобод¬
ных производственных ресурсов и квалифицированных инженеров?
Могла ли страна отказаться от производства проверенных, но, возмож¬
но, морально устаревших старых моделей в пользу более современных
типов вооружения, которые, прежде чем будет налажен их серийный
выпуск, необходимо еще и испытать? И наконец, самое важное: как
эти смелые действия по перевооружению соотносились с состоянием
национальной экономики, доступностью зарубежных и внутренних
ресурсов, платежеспособностью государства? Конечно, эти проблемы
нельзя было назвать новыми, но в 1930-е годы они стояли перед поли¬
тиками как никогда остро.
Для того чтобы лучше понять отношение той или иной вели¬
кой державы к перевооружению в 1930-х годах, его следует рассмат¬
ривать именно в этом технологическо-экономическом (а не только
внешне-политическом) контексте. Достаточно трудно свести воедино
ежегодные данные военных расходов за рассматриваемый период, но
так или иначе сводная табл. 27 вполне правдоподобно отражает то,
что происходило тогда.
Таблица 27
Военные расходы великих держав, 1930-19381
(в млн долларов США по текущему курсу)
Япония
Италия
Германия
СССР
Велико¬
британия
Франция
США
1930 г.
218
266
162
111
512
498
699
1933 г.
183
(356)
[387]
351
(361)
452
(620)
707
(303)
333
(500)
524
(805)
570
(792)
1934 г.
292
(384)
[427]
455
(427)
709
(914)
3 479
(980)
540
(558)
707
(731)
803
(708)
1935 г.
300
(900)
[463]
966
(966)
1607
(2025)
5517
(1607)
646
(671)
867
(849)
806
(933)
1936 г.
313
(440)
[488]
1149
(1252)
2332
(3266)
2933
(2903)
892
(911)
995
(980)
932
(1119)
1937 г.
940
(1621)
[1064]
1235
(1015)
3298
(4769)
3446
(3430)
1245
(1283)
890
(862)
1032
.(Ю79)
1938 г.
1740
(2489)
[•1706]
746
(818)
7415
(5807)
5429
(4527)
1863
(1915)
919
(1014)
1131
(1131)
Цифры (кроме заключенных в круглые и квадратные скобки) взяты из [1293,
р. 454, tab. VI]. Они сконвертированы по курсу согласно соответствующей сноске.
Цифры в круглых скобках взяты из Correlates of War. Есть подозрение, что опреде¬
ленные валютные корректировки связаны с различиями в национальных систе¬
мах финансового учета. В случае с Японией все осложняется еще из-за различий
между регулярными и «непредвиденными» военными расходами, а также между
расходами на «вооруженные силы, дислоцированные в стране» и «прочее» (на¬
пример, во время войны в Китае). Цифры в квадратных скобках взяты из [955],
но они не включают в себя «прочее».
АЛЛ
Таким образом, рассматриваемая в сравнительном контексте италь¬
янская проблема становится более понятной. В первой половине
1930-х годов страна не так уж и много тратила на вооружение в абсо¬
лютном выражении, хотя даже тогда ей следовало увеличить долю на¬
циональных доходов, расходуемых на вооруженные силы, в сравне¬
нии с другими государствами, за исключением СССР. Но масштабная
Абиссинская (Эфиопская) кампания, а следом и интервенция в Испа¬
нию привели к значительному увеличению расходов в 1935-1937 годах.
В результате часть итальянских расходов на оборону в те годы шла на
поддержку текущих военных операций, а не на наращивание воору¬
женных сил или развитие военной промышленности. В свою очередь,
абиссинские и испанские авантюры серьезно ослабили Италию не толь¬
ко из-за боевых потерь, но и за счет того, что чем дольше длились кам¬
пании, тем больше приходилось импортировать и оплачивать валютой
жизненно важное стратегическое сырье, что привело к расходованию
практически всех резервов Банка Италии уже к 1939 году. Неспособ¬
ность покупать станки и другое оборудование, необходимые для модер¬
низации военно-воздушных сил и армии, вероятно, и привела страну
к наметившемуся уже в 1937-1938 годах ослаблению. Проведенная в ар¬
мии реорганизация практически не сказалась на повышении ее бое¬
способности, так как все свелось к простому сокращению количества
полков в дивизии (с трех до двух) и увеличению числа дивизий в пол¬
тора раза, что ничуть не повысило эффективность армии, зато позво¬
лило ряду чиновников получить соответствующее вознаграждение.
Военно-воздушные силы, поддерживаемые (если так можно выразить¬
ся) промышленностью, которая на тот момент демонстрировала более
низкий уровень производительности, чем в 1915-1918 годах, по заяв¬
лениям итальянского руководства, обладали авиапарком в более чем
8500 самолетов, но более глубокие исследования снизили эту цифру до
454 бомбардировщиков и 129 истребителей, из которых немногие мог¬
ли бы считаться первоклассными в ВВС других стран1. Не имея хоро¬
ших танков, зенитных орудий, быстрых истребителей, качественных и
эффективных бомб, авианосцев, радаров, а также запасов иностранной
валюты и соответствующей логистики, Муссолини в 1940 году втянул
свою страну в очередную войну с участием великих держав, заранее
считая ее выигранной. На самом же деле только чудо или немцы могли
спасти итальянцев от полного разгрома.
1 См. [809, р. 177-178].
Такой акцент на вооружении и численности армии, конечно, не
учитывает вопросов управления, качества состава и желания нации
сражаться, но вся беда в том, что все это дополняло список слабых
сторон Италии наряду с дефицитом, ощущавшимся в материаль¬
ной части. Несмотря на поверхностную фашистскую идеологиче¬
скую обработку, в итальянском обществе и политической культуре
в 1900-1930-е годы не произошло ничего, что изменило бы отноше¬
ние к армии и сделало ее более привлекательной в плане карьеры для
талантливых и амбициозных мужчин. Напротив, общая неэффектив¬
ность, отсутствие инициативы и карьеризм были удручающими и по¬
ражали германских атташе и прочих военных наблюдателей. Армию
нельзя было назвать послушным инструментом в руках Муссолини,
что могло осложнять, и зачастую осложняло, реализацию его жела¬
ний, предлагая множество причин, почему это невозможно сделать.
Ему было на роду написано ввязываться (нередко без обсуждения
с другими) в разного рода конфликты, где нужно было действовать.
Преобладание в армии осторожных и плохо обученных офицеров и
огромная нехватка опытных унтер-офицеров не оставляли ей ника¬
ких шансов в случае войны с другими великими державами. Военно-
морской флот (за исключением активных сверхмалых подлодок) был
в ненамного лучшем положении. Если бы командный состав и эки¬
пажи Regia Aeronautica были лучше образованны и подготовлены,
в этом было бы не много пользы, потому что летать им приходилось
на устаревающих самолетах, двигатели которых выводил из строя пе¬
сок пустыни, бомбы были малоэффективны, а огневая мощь вызыва¬
ла жалость. Не стоит и говорить о том, что не существовало никакого
комитета начальников штабов для координирования планов между
родами войск или обсуждения (а тем более определения) военных
приоритетов.
Наконец, сам Муссолини в первую очередь нес ответственность
за происходящее. Он не был, как это уже не раз утверждалось, все¬
могущим лидером, как Гитлер, хотя и считал себя таковым. Король
Виктор Эммануил III стремился сохранить свои исключительные
права и смог получить лояльность большой части бюрократии и офи¬
церского корпуса. Папский престол также был независимым центром
власти для многих итальянцев и составлял определенную конкурен¬
цию официальной власти Италии. Как крупные промышленники,
так и непокорное крестьянство без особого восторга относились к ре¬
жиму 1930-х годов. Да и сама Национальная фашистская партия или,
449
по крайней мере, ее региональные руководители, казалось, были
больше обеспокоены распределением рабочих мест, чем идеей про¬
цветания государства1. Но даже если бы Муссолини обладал абсолют¬
ной властью, Италия вряд ли бы от этого много выиграла, учитывая
склонность Дуче к самообольщению, фанфаронству, его врожденную
лживость, неспособность действовать и мыслить эффективно и его
некомпетентность как государственного деятеля2.
В 1939-1940 годах западные союзники часто рассматривали воз¬
можные последствия участия Италии в войне на стороне Германии.
В общем и целом британский генштаб предпочел бы, чтобы Италия
сохранила нейтралитет в случае войны, чтобы не нарушать мир в Сре¬
диземноморье и на Ближнем Востоке. Однако существовали и сильные
контраргументы, которые впоследствии оказались верны3. В истории
мировых конфликтов, как показывает практика, вступление в войну
еще одного противника приносит больше вреда противоборствующей
стороне, чем самому новому участнику, но Италия времен Муссолини
в этом отношении оказалась уникальной.
Угроза статус-кво, создаваемая Японией, также носила специфи¬
ческий характер, но требовала более серьезного внимания со стороны
сформировавшихся государств. В 1920-1930-х годах, когда мир был
окрашен расистскими и культурными предубеждениями, на Западе
многие были склонны недооценивать японцев, воспринимая их как
«маленький желтый народ», и только опустошительные атаки на Перл-
Харбор, Малайю и Филиппины показали, насколько ошибочным был
этот стереотипный образ ограниченных, низкорослых и далеких от тех¬
ники людей4. Японские моряки были хорошо подготовлены к ведению
боя как днем, так и ночью. Военные атташе страны непрерывно слали
конструкторам кораблей и стратегам в Токио самые свежие разведдан¬
ные. И армейская, и морская авиация были хорошо подготовлены и
имели достаточно компетентных пилотов и членов экипажа5. Что ка¬
сается армии, то во главе ее стояли решительные и сверхпатриотиче¬
ски настроенные офицеры, преисполненные духа бусидо, — это была
1 См. [713, р. 9-16; 712, р. 1-57].
2 Наиболее полное описание: [810].
3 См. последний раздел главы.
4 Подобные межрассовые/межкульутурные отношения отлично описаны в [1279]
См. также [1238].
5 См. [597, р. 199fF].
450
грозная сила, готовая как наступать, так и обороняться. Фанатичное
рвение, которое привело к убийству (предположительно) слабоволь¬
ных министров, могло с легкостью трансформироваться в эффектив¬
ные действия на поля боя. В то время как армии других стран только
говорили о готовности драться до последнего солдата, японцы именно
так и поступали.
Но в отличие, скажем, от зулусских воинов, японцы в рассматри¬
ваемый период кроме храбрости демонстрировали теперь и военно¬
техническое превосходство. Процесс индустриализации, начавшийся
еще до 1914 года, мощно подстегнула Первая мировая война, частич¬
но благодаря союзническим контрактам на поставку боеприпасов и
высокому спросу на услуги японских морских перевозчиков, а от¬
части потому, что их собственные экспортеры могли теперь попасть
на азиатские рынки, которые Запад больше не обеспечивал всем не¬
обходимым1. За время войны утроился объем импорта и экспорта,
в два с лишним раза увеличилось производство стали и цемента,
химическая и электротехническая промышленность тоже достиг¬
ли хороших результатов. Как и в случае с Соединенными Штатами,
Япония за время войны ликвидировала свой внешний долг и превра¬
тилась в кредитора. Она также стала главным судостроителем. Если
в 1914 году японские верфи спустили на воду кораблей общим тон¬
нажем в 85 тыс. тонн, то в 1919 году — уже 650 тыс. тонн. Согласно
данным, опубликованным в «Мировом экономическом обзоре» Лиги
Наций, объемы выпуска продукции обрабатывающей промышленно¬
сти благодаря войне росли темпами, превышающими темпы Соеди¬
ненных Штатов, а продолжившийся рост в период с 1919 по 1938 год
вывел японскую экономику на второе после Советского Союза место
по общим темпам развития (см. табл. 28).
К 1938 году Япония фактически не только стала намного сильнее
в экономическом плане, чем Италия, но и догнала Францию по всем
промышленным показателям (см. табл. 14-18). Если бы генералы
не начали в 1937 году войну в Китае и не развернули еще более гло¬
бальную агрессию на Тихом океане в 1941-м, то вполне возможно, что
Страна восходящего солнца догнала бы и Великобританию по объему
выпуска не в середине 1960-х годов, а гораздо раньше.
См. [18, р. 100ff].
451
Таблица 2s
Годовые индексы производства продукции обрабатывающей
промышленности, 1913-19381 (1913 г. = 100)
Года
Весь
мир
США
Герма¬
ния
Велико¬
брита¬
ния
Фран¬
ция
СССР
Ита¬
лия
Япония
1913
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,о"
1920
93,2
122,2
59,0
92,6
70,4
12,8
95,2
176,0
1921
81,1
98,0
74,7
55,1
61,4
23,3
98,4
167,Г"
1922
99,5
125,8
81,8
73,5
87,8
28,9
108,1
197,<Г
1923
104,5
141,4
55,4
79,1
95,2
35,4
119,3
206^4
1924
111,0
133,2
81,8
87,8
117,9
47,5
140,7
223,3
1925
120,7
148,0
94,9
86,3
114,3
70,2
156,8
221,Г
1926
126,5
156,1
90,9
78,8
129,8
100,3
162,8
264,9
1927
134,5
154,5
122,1
96,0
115,6
114,5
161,2
270,0~
1928
141,8
162,8
118,3
95,1
134,4
143,5
175,2
30(U~
1929
153,3
180,8
117,3
100,3
142,7
181,4
181,а
324,0~
1930
137,5
148,0
101,6
91,3
139,9
235,5
164,0
294,9
1931
122,5
121,6
85,1
82,4
122,6
293,9
145,1
288,1
1932
108,4
93,7
70,2
82,5
105,4
326,1
123,3
309,1
1933
121,7
111,8
79,4
83,3
119,8
363,2
133,2
360,7
1934
136,4
121,6
101,8
100,2
111,4
437,0
134,7
413,5
1935
154,5
140,3
116,7
107,9
109,1
533,7
162,2
457,8
1936
178,1
171,0
127,5
119,1
116,3
693,3
169,2
483,9
1937
195,8
185,8
138,1
127,8
123,8
772,2
194,5
551,0
1938
182,7
143,0
149,3
117,6
114,6
857,3
195,2
552,0
Нельзя сказать, что Япония легко преодолела все свои экономи¬
ческие проблемы, но она все заметнее становилась сильнее. Из-за
своей примитивной банковской системы она не смогла быстро при¬
способиться к роли кредитора во время Первой мировой войны,
и используемые методы управления денежной массой в итоге привели
к большой инфляции, не говоря уже о «рисовых бунтах» 1918 года1 2.
1 [750, р. 134, tab. III].
2 См. [18, р. 101-113; 1238, р. 115].
Л СО
Как только Европа возобновила свое производство тканей, торговых
судов и прочих мирных товаров, Япония сразу же ощутила на себе
давление конкуренции; стоимость производства на данном этапе
пока, как правило, оставалась выше, чем на Западе. Кроме того, значи¬
тельная часть японского населения продолжала заниматься сельским
хозяйством на своих мелкоделяночных наделах, и эта группа постра¬
дала не только от растущего импбрта риса из Тайваня и Кореи, но
также и от упадка такого важного для страны направления, как экс¬
порт шелка, в результате резкого снижения американского спроса по¬
сле 1930 года. Для обеспокоенных ситуацией амбициозных японских
политиков всегда было искушением облегчить последствия подобных
бедствий путем расширения империи. Например, завоевание Мань¬
чжурии сулило как экономическую, так и военную выгоду. С другой
стороны, когда японская промышленность и торговля переживали пе¬
риод восстановления в 1930-е годы, отчасти за счет перевооружения,
отчасти за счет эксплуатации захваченных восточноазиатских рынков
росла и зависимость от импорта сырья (по крайней мере в этом от¬
ношении Япония была похожа на Италию). Активно развивающаяся
японская сталелитейная промышленность требовала все больше чу¬
гуна в чушках и руды из Китая и Малайи. Внутренние поставки угля
и меди также не удовлетворяли всех потребностей промышленности,
но это было не столь важно в сравнении с почти полной зависимо¬
стью страны от импорта легкого нефтяного топлива всех видов. По¬
иски руководителями Японии путей достижения «экономической
безопасности»1, которая казалась пылким националистам и генералам
несомненным благом, как никогда продвинули ее вперед, но результа¬
ты этого были далеко не однозначными.
Несмотря на экономические трудности (а в чем-то, разумеется,
и вследствие их), министерство финансов под руководством Такахаси
было готово в начале 1930-х годов брать кредиты на увеличение ас¬
сигнований армии, доля расходов на которую в госбюджете выросла
с 31% (1931-1932) до 47% (1936-1937)2, когда он наконец забил тре¬
вогу, опасаясь негативных последствий для экономики, и попытался
остановить дальнейший рост расходов. В итоге Такахаси был убит
милитаристами, и расходы на вооружение вновь устремились вверх.
В следующем году на армию уходило уже 70% госбюджета. Таким
1 По этой важной теме см. особ. [269; 68, р. 105-124; 906].
2 См. [18, р. 141].
453
образом, Япония тратила в абсолютном выражении больше любого,
гораздо более богатого демократического государства. В итоге к концу
1930-х годов японские вооруженные силы находились в значительно
лучшем положении, чем итальянские и, возможно, даже французские
и британские. Императорский флот Японии, ограниченный в рамках
Вашингтонского морского соглашения определенными размерами —
не больше 60 % того, что имел британский или американский военно-
морской флот, — был на самом деле намного мощнее. В то время как
две ведущие морские державы в 1920-х — начале 1930-х годов актив¬
но экономили деньги, Япония наращивала свой флот до возможных
пределов, заложенных в соглашении (в действительности же далеко
за эти пределы). Водоизмещение ее тяжелых крейсеров, например,
все больше приближалось к отметке в 14 тыс. тонн вместо требуемых
соглашением 8 тыс. Все флагманы японского флота отличались бы¬
строходностью и хорошим вооружением. Старые линкоры были мо¬
дернизированы, и к концу 1930-х годов со стапелей начали сходить
гигантские корабли класса «Ямато», превосходившие по водоизмеще¬
нию все существовавшие тогда в мире военные суда. Но самое главное
(хотя адмиралы флота до конца этого не осознавали), у Японии были
мощные и эффективные морские военно-воздушные силы, насчиты¬
вавшие 3 000 самолетов и 3 500 пилотов, сосредоточенные на десяти
авианосцах, а также несколько эскадрилий смертоносных бомбарди¬
ровщиков и торпедоносцев на суше. Японские торпеды были несрав¬
нимы по мощи и качеству. Наконец, страна обладала третьим по вели¬
чине торговым флотом в мире, но при этом (что любопытно) у Японии
фактически не было ничего для борьбы с подлодками1.
Благодаря всеобщей воинской повинности японская армия име¬
ла постоянный доступ к человеческим ресурсам и могла воспиты¬
вать в новобранцах абсолютное подчинение и стремление отдать все
силы для победы над врагом. После того как ранее Японии пришлось
ограничивать численность своих войск, специально разработанная
программа расширения позволила увеличить армию с 24 дивизий
и 54 эскадрилий (1937) до 51 боевой дивизии и 133 эскадрилий (1941).
Помимо этого на ее счету имелись 10 учебных дивизий и большое ко¬
личество независимых бригад и гарнизонных войск (по численности
в целом равных 30 дивизиям). Таким образом, к началу войны Япония
обладала миллионной армией, не считая еще почти двух миллионов
1 См. [597, pt. 4; 1364, ch. 3; 839, ch. 11; 993, особ. pt. 1, 5; 74, ch. 2].
A^A
обученных резервистов. Танков у нее было не много, поскольку спе¬
цифический ландшафт и характерные для большей части Восточной
Азии деревянные мосты делали их бесполезными, зато была эффек¬
тивная мобильная артиллерия, а личный состав армии был хоро¬
шо подготовлен для боевых действий в джунглях, переправы через
реки и морского десантирования. В числе 2000 самолетов фронтовой
авиации (в том числе морской) Имелись грозные истребители «Зеро»,
которые на тот момент были быстрее и маневреннее любых самоле¬
тов, произведенных в Европе1.
Но несмотря на высочайший уровень боеготовности, у Японии
все же были и свои слабые места. Процесс принятия государственных
решений в 1930-х годах был достаточно неустойчивым и временами
непоследовательным из-за столкновений между различными фрак¬
циями, споров между гражданскими и военными и политических
убийств. Кроме того, существовали большие проблемы на уровне
координации действий армии и флота, что нельзя назвать уникаль¬
ной ситуацией, но в случае с Японией она представляла значительную
угрозу, поскольку на суше и на море у нее были разные противники
и разные территории боевых действий. Если флот жил ожиданиями
будущей войны с Великобританией или Соединенными Штатами, то
внимание армии было сосредоточено исключительно на азиатском
континенте, и опасность для японских интересов здесь создавал Со¬
ветский Союз. Поскольку армия имела большое влияние на японскую
политику и доминировала в императорском генштабе, то превали¬
рующей была ее позиция. Ни флот, ни министерство иностранных
дел не составляли серьезной оппозиции, хотя и выступили против
в 1937 году, когда армия настояла на принятии активных мер против
Китая после инцидента на мосту Марко Поло. Несмотря на крупно¬
масштабное вторжение в северный Китай из Маньчжурии и высадку
десанта по всему китайскому побережью, японская армия не смогла
одержать решающую победу. Неся значительные потери, Чан Кайши
продолжал сопротивляться и уходил все дальше вглубь страны, пре¬
следуемый японскими войсками и авиацией. Проблемой для импера¬
торской ставки были не потери, понесенные армией во время кампа¬
нии, составившие лишь 70 тыс. человек, а огромные затраты на эту
масштабную, но незавершенную войну. К концу 1937 года в Китае
было уже более 700 тыс. японских солдат и офицеров, и их количество
См. [1364, р. 89ff; 1213, ch. 2, 4; 530, ch. 1].
AW
постоянно росло (хотя скорее всего, говоря о полуторамиллионной
армии, Виллмотт слишком преувеличивал1), но это не заставило ки¬
тайцев сдаться. «Китайский инцидент» (так официальный Токио на¬
звал вторжение) теперь обходился Стране восходящего солнца еже¬
дневно в $5 млн и приводил к еще большему росту военных расходов.
В 1938 году была введена карточная система и принят целый ряд зако¬
нов, которые фактически запустили в Японии процесс мобилизации
на случай «тотальной войны». Активный рост государственного дол¬
га вызывал тревогу, поскольку правительство занимало все больше
и больше средств на покрытие своих огромных военных расходов2.
Но еще больше затрудняло реализацию стратегии сокращение за¬
пасов иностранной валюты и сырья на фоне увеличивающейся зави¬
симости Японии от закупок у американцев, британцев и голландцев,
не одобряющих ее действия. После того как японские военно-воздуш¬
ные силы израсходовали значительное количество горючего в китай¬
ских кампаниях, «заводам было приказано уменьшить расход топлива
на 37 %, кораблям на 15 % и автомобилям на 65 %»3. Подобная ситуация
была еще невыносимее для японцев, считавших, что силы Чан Кайши
продолжали сопротивляться только благодаря западным поставкам
через Бирму, французский Индокитай и по другим маршрутам. По¬
этому неуклонно росло убеждение, что Япония должна ударить на юге,
чтобы изолировать Китай и получить полный контроль над нефтью и
другим сырьем, поступающим из Юго-Восточной Азии, голландской
Ост-Индии и с острова Борнео. Это всегда было предпочтительное на¬
правление для японского флота, но в итоге даже армия, еще недавно
беспокоившаяся по поводу Советского Союза и сосредоточенная на
масштабных операциях в Китае, постепенно признала необходимость
этих действий для обеспечения экономической безопасности Японии.
В результате возникла очень серьезная проблема. Учитывая, какую
мощную армию создали японцы к концу 1930-х годов, выбить фран¬
цузов из Индокитая и голландцев из Ост-Индии для них не состави¬
ло бы труда. Даже Британская империя, по мнению ответственных
в Уайтхолле за стратегическое планирование в 1930-е годы, могла бы
1 См. [1364, р. 55; 685, р. 182ff; 881, vol. 2 (Boyd С. Military Organizational Effective¬
ness: Imperial Japanese Armed Forces Between the World Wars)]. Очень хорошо опи¬
саны военные конфликты (как сухопутные, так и морские) в [993]. Сама война
в Китае описана в [317].
2 См. [68, р. 112-116].
3 [Ibid, р. 114]. См. также [397, р. 234-235].
A
не устоять под натиском японцев; к тому моменту, когда в Европе
вспыхнула война, британцы уже не способны были контролировать
ситуацию на Дальнем Востоке. Однако шансы японцев против России
или США выглядели совсем иначе. В результате длительных крово¬
пролитных столкновений с Красной армией на приграничной терри¬
тории во время боев на Халхин-Голе, продолжавшихся с мая по август
1939 года, например, императорскую ставку очень встревожило яв-
✓
ное превосходство советской артиллерии и авиации и огневая мощь
русских танков1. Квантунская (Маньчжурская) армия по численности
в два раза уступала русским войскам, разместившимся на территории
Монголии и Сибири, так как значительная часть японских сил завязла
в Китае. При этом даже офицеры-экстремисты признали, что следует
избегать войны с СССР как минимум до наступления более благопри¬
ятного момента на международной арене.
Но если война на севере выявила ограниченность сил Японии, то
не случится ли то же самое на юге, если она рискнет вступить в войну
с Соединенными Штатами? И будет ли администрация Рузвельта, так
неодобрительно относившаяся к действиям японцев в Китае, спокойно
наблюдать, как они захватывают голландскую Ост-Индию и Малайю,
чтобы избежать экономического давления США? «Моральное эмбар¬
го» на экспорт авиационных материалов и технологий в июне 1938 года,
аннулирование американо-японского торгового соглашения на следу¬
ющий год и, больше всего, отказ британцев, голландцев и американцев
экспортировать нефть и железную руду после захвата Японией Индо¬
китая в июле 1941 года показали, что «экономическая безопасность»
может быть достигнута лишь ценой войны с американцами. Но США
по численности населения почти вдвое превосходили Японию, по раз¬
меру национального дохода — в семнадцать раз, по объему выплавки
стали — в пять раз, по добыче угля — в семь раз, а по количеству выпу¬
скаемых автомобилей — в восемьдесят раз. Промышленный потенциал
США в неудачном 1938 году был в семь раз выше японского2, в про¬
чие годы розница могла доходить до девяти-десяти и более раз. Даже
учитывая высокий уровень японского патриотизма и не стершиеся еще
из памяти громкие победы над значительно превосходящими силами
противника в 1895 году (Китай) и в 1905-м (Россия), то, что планирова¬
лось теперь, было на грани невероятного и абсурдного. Действительно,
См. [530, р. 14-17; 857, р. 435-437; и особ. 246].
См. [1388, р. 672; 966, р. 151; 48, р. 299].
457
для трезвомыслящих стратегов вроде адмирала Ямамото нападение
на такую сильную страну, как Соединенные Штаты, казалось полным
безумием, особенно когда стало ясно, что большая часть японской ар¬
мии останется в Китае. Но если бы Япония не напала на США после
июля 1941 года, она подверглась бы экономическому шантажу со сто¬
роны Запада, что также было недопустимо. Не имеющие возможности
повернуть назад, японские военачальники готовились двинуться еще
дальше вперед1.
В 1920-е годы Германия, безусловно, была самой слабой и кризис¬
ной среди великих держав, которые ощущали неудовлетворенность
итогами послевоенных территориальных и экономических соглаше¬
ний. Связанная военными положениями Версальского договора, об¬
ремененная выплатами репараций, вынужденная смириться с пере¬
дачей стратегических приграничных районов Франции и Польше,
сотрясающаяся от инфляции, межклассовой напряженности и связан¬
ных с этим нестабильности и смятения как среди рядовых граждан,
так и политических партий, Германия была лишена свободы действий
на международной арене в отличие от Италии и Японии. Несмотря на
значительное улучшение ситуации к концу 1920-х годов в результате
общего подъема экономики и успешных шагов, предпринятых рейх¬
сканцлером и министром иностранных дел Густавом Штреземаном
по усилению позиций Германии в мировой политике, страна все еще
оставалась «полусвободной» великой державой с большими пробле¬
мами, когда финансово-экономический кризис 1929-1933 годов раз¬
рушил и ее до сих пор нестабильную экономику, и не снискавшую
большой любви у граждан Веймарскую демократию2.
Если с приходом Гитлера положение Германии в Европе измени¬
лось буквально в течение нескольких лет, то следует вспомнить ряд
моментов, обозначенных ранее: практически все немцы в той или
иной степени были «ревизионистами», и первоначальная внешне¬
политическая программа нацистов по большей части представляла
собой продолжение прошлых амбиций германских националистов
и подавленной армии; договоренности 1919-1922 годов об урегули¬
ровании границ в восточной части Центральной Европы вызвали
1 О самом решении см. [1364, ch. 3; 530, р. 19ff; 68, р. 116ff; 943; 1213, ch. 4; 171].
2 Общее исследование вопроса см. в [255, р. 396ff; 933]. Краткое резюме огромной
историографии и горячих споров о Германии нацистского периода см. в [695; 558].
458
неудовольствие многих стран и этнических групп, требовавших их из¬
менения задолго до того, как нацисты захватили власть и были гото¬
вы присоединиться к Берлину, чтобы исправить ситуацию; Германия,
несмотря на потерю определенных территорий, населения и сырья,
сохранила свой промышленный потенциал, оставаясь сильнейшей
из европейских держав; необходимые международные центры, обес¬
печивающие баланс сил, чтобы сдерживать усиление Германии, были
теперь более разрозненными и менее скоординированными в своих
действиях, чем накануне 1914 года. То, что Гитлер смог очень быстро
добиться ошеломляющих успехов в плане улучшения внешнеполити¬
ческого и военного положения Германии, не подлежит никакому со¬
мнению, но очевидно также, что сложившаяся на тот момент ситуация
в мире во многом способствовала такому активному использованию
открывшихся перед ним возможностей1.
«Особость» Гитлера, если говорить в рамках тем, рассматривае¬
мых в книге, касается двух областей. Во-первых, неистовый, маниа¬
кальный характер национал-социалистической Германии, которую он
намеревался создать: расово «очищенное» общество, избавившееся от
евреев, цыган и любых других предположительно нетевтонских эле¬
ментов; люди, умом и сердцем преданные режиму, который должен
заменить старую приверженность классу, религии и семье; экономи¬
ка, мобилизованная и направляемая на экспансию немецкой нации,
куда бы и когда бы ни указал ее лидер и сколько бы великих держав
ни стояло на ее пути; идеология силы, борьбы и ненависти, торже¬
ства над поверженным противником и презрения даже к самой мысли
0 компромиссе2. Учитывая размер и сложную структуру германско¬
го общества XX века, едва ли нужно объяснять нереальность выдви¬
гаемых идей, так как «власть Гитлера имела свои пределы»3 в стране
и существовали люди и целые влиятельные группы, которые поддер¬
живали его в 1932-1933 и даже в 1938-1939 годах, но с убывающим
энтузиазмом, а также, несомненно, были и те, кто открыто выступал
против режима, и масса тех, кто внутренне противился происходя¬
щему. Однако несмотря на подобные исключения, национал-социали¬
стический режим, бесспорно, был очень популярен и, что еще важнее,
1 См. [1263; 551, особ. ch. 7; 386]. Подробнее о «преемственности» в вооруженных
силах см. [1152; 336; 429]. Также очень полезно ознакомиться с [294].
2 См. [163; 563, особ. ch. 5, 8; 1061; 1340; 527, р. 669-687; 181, р. 85-95; 486, р. 145ff;
731; 620].
3 [999]; но также см. [255, ch. 17; 695, ch. 4, 7; 558, р. 83ff, 152ff; 694].
459
абсолютно не подлежал сомнениям с точки зрения распоряжения на¬
циональными ресурсами. Проводя политику, направленную на развя¬
зывание войн и завоевание чужих территорий, а также подчиняя эко¬
номику определенным интересам и доведя уже к 1938 году затраты на
вооружение до 52% государственных расходов (17 % ВНП), Германия,
в отличие от других западноевропейских государств, перешла в «выс¬
шую лигу». В год подписания Мюнхенского соглашения она тратила
на вооружение больше, чем Великобритания, Франция и Соединен¬
ные Штаты вместе взятые. Поскольку государственный аппарат мог
сконцентрировать силы германской нации, они все были мобилизо¬
ваны на возобновление борьбы1.
Второй важной особенностью перевооружения Германии было
пугающе неустойчивое состояние национальной экономики, пере¬
гревшейся в ходе бурного расширения. Как уже отмечалось выше,
и итальянская, и японская экономические системы столкнулись
с теми же проблемами в конце 1930-х годов, и то же самое могло про¬
изойти с Францией и Великобританией, если бы они решили ответить
на эту безумную гонку вооружений. Но ни одна из этих стран не рас¬
ширяла и не обновляла свою армию такими темпами, как Германия.
В январе 1933 года численность ее вооруженных сил, исходя из нало¬
женных ограничений, не могла превышать 100 тыс. человек, хотя за¬
долго до прихода Гитлера к власти у военных уже был секретный план
по расширению армии с 7 до 21 дивизии и восстановлению авиации,
танковых сил и других подразделений, запрещенных Версальским
договором. Общее указание Гитлера, отданное Вернеру фон Фричу
в феврале 1933 года о создании «самой мощной армии, какая только
возможна»2, было воспринято стратегами, не ограниченными теперь
ни финансами, ни человеческими ресурсами, как сигнал для реали¬
зации ранее разработанного плана. К 1935 году была введена всеоб¬
щая воинская повинность, и армия была расширена до 36 дивизий.
Присоединение в 1938 году австрийских подразделений и военной
полиции Рейнской области, создание военизированных сил и реор¬
ганизация ландвера еще больше увеличили эту цифру. В кризисный
период конца 1938 года армия насчитывала уже 42 боевые и 8 ре¬
зервных дивизий, а также 21 дивизию ландвера. К лету следующего
года, когда началась война, германская армия уже имела 103 боевые
1 См. [923, р. 20-21; 1293, р. 454].
2 См. [1168, р. 55]. См. также [257, р. 397ff].
460
дивизии, увеличившись меньше чем за год на тридцать две дивизии1,
расширение люфтваффе происходило еще масштабнее и стремитель¬
нее. Выпуск самолетов в Германии вырос с 36 штук в 1932 году до 1938
в 1934-м и 5112 в 1936-м. В итоге количество авиационных эскадр
с 26 (директива июля 1933) увеличилось к началу войны до 302, имев¬
ших в своем составе более 4000 боевых самолетов2. И если военно-
морской флот на этом фоне впечатлял своими размерами меньше,
то в значительной степени потому, что (как утверждал еще Тирпиц)
для создания мощного линейного флота требовалось как минимум
десять — двадцать лет. Тем не менее к 1939 году под командованием
адмирала Редера уже находилось большое количество быстроходных
современных боевых кораблей, а численность личного состава военно-
морского флота с 1932 года выросла в пять раз. Теперь на флот Герма¬
ния тратила в двенадцать раз больше, чем до прихода к власти Гитлера3.
На море, как на земле и в воздухе, германская программа перевоору¬
жения была направлена на скорейшее изменение баланса сил.
И хотя со стороны все это производило сильное впечатление, вну¬
три ситуация была довольно неустойчивой. Удар по германской эконо¬
мике, нанесенный территориальными изменениями в рамках Версаль¬
ского соглашения, огромная инфляция 1923 года, выплата репараций
и трудности с возвращением на прежние иностранные рынки позво¬
лили Германии поднять свои показатели выпуска продукции до дово¬
енного уровня лишь в 1927-1928 годах. Однако разразившийся в по¬
следующие годы экономический кризис быстро уничтожил эти плоды
восстановительного процесса. Германия пострадала от него в зна¬
чительно большей мере, чем большинство других стран: к 1932 году
показатели промышленного производства составляли лишь 58% от
уровня 1928 года, экспорт и импорт сократились более чем вдвое,
размер ВНД уменьшился с 89 до 57 млрд рейхсмарок, а уровень без¬
работицы взлетел с 1,4 до 5,6 млн человек4. Популярность Гитлера на
раннем этапе в значительной степени основывалась на том, что его
масштабные инвестиционные программы, направленные на строи¬
тельство дорог, электрификацию и расширение промышленного про¬
изводства, существенно сократили уровень безработицы еще до того,
1 Описание стремительной экспансии см. в [ 1168, ch. 3-4; 293, ch. 3,6] — с большим
перечнем ссылок на работы для возможного более детального изучения темы.
2 Подробнее см. [293, ch. 4; 966, р. 21; 921, ch. 1; 586; 1316].
3 См. [293, р. 81]; более подробно — [336; 1128].
4 См. [967, р. 19ff].
461
как этому поспособствовала всеобщая воинская повинность1. Вместе
с тем к 1936 году восстановлению экономики стал помогать и фанта¬
стический рост расходов на вооружение. В краткосрочной перспек¬
тиве эти расходы были еще одним квазикейнсианским государствен
ным стимулированием капиталовложений и промышленного роста.
Но в среднесрочной перспективе, не говоря уже о долгосрочной, по¬
следствия для экономики были более чем пугающими. Возможно,
только американская экономика была способна без особого труда
справиться с давлением, возникающим из-за подобных расходов на
вооружение; экономика же Германии — определенно нет.
Первой серьезной проблемой, которую в то время практически
никто из современников не осознавал, была во многом хаотичная
структура национал-социалистической стратегии, которую Гитлер,
по всей видимости, активно поощрял для сохранения абсолютной
власти. Несмотря на заявленный четырехлетний план развития, не
существовало какой-либо стройной государственной программы,
которая бы связала совершенствование германской военной маши¬
ны и экономический потенциал страны и расставила приоритеты
между отдельными родами войск; номинально ответственный за это
Геринг был бездарным управленцем. В итоге у каждого направления
был свой головокружительный план развития, в рамках которого
ставились новые (зачастую нелепые) цели, и дальше начиналась кон¬
курентная борьба за необходимые инвестиции и особенно сырье.
Безусловно, ситуация была бы еще более запутанной, если бы прави¬
тельство не установило жесткий контроль за рынком труда и не за¬
ставило частных промышленников реинвестировать свою прибыль
в производство, отвечающее интересам государства, а также путем
введения высоких налогов и контроля за уровнем заработной пла¬
ты и личным потреблением не вызвало бы увеличения в националь¬
ном продукте доли капвложений в оборонную промышленность.
Но даже когда к 1938 году государственные расходы взлетели до 33%
ВНП (к этому же времени по запросу правительства были сделаны
и значительные «частные» инвестиции), ресурсов все равно не хва¬
тало для активно растущего, порой гигантскими темпами, спроса
со стороны германских вооруженных сил. План «Z», разработанный
A fO
[Ibid, р. 28ff]. Небольшая работа Овери содержит множество ссылок на друше
исследования, которые позволят полнее изучить германскую экономику нацист
ского периода.
для военно-морского флота Германии, подразумевал поставку 6 млн
тонн топлива (что соответствовало объему горючего, потребленного
страной в 1938 году), по плану люфтваффе авиапарк к 1942 году дол¬
жен был насчитывать 19 тыс. (!) самолетов, включая как фронтовую
авиацию, так и резерв, для обеспечения полетов которой потребо¬
валось бы «85% всей добываемой на тот момент нефти»1. И каждая
служба прилагала все силы, чтобы заполучить как можно больше ква¬
лифицированного персонала, стали, шарикоподшипников, нефтепро¬
дуктов и других жизненно важных стратегических материалов.
Наконец, это безумное наращивание вооружения столкнулось
с острой зависимостью Германии от импорта сырья. Обладая лишь
большими запасами угля, Рейху было необходимо огромное количе¬
ство железной руды, меди, бокситов, никеля, нефти, каучука и многого
другого, без чего современное производство и, соответственно, новые
системы вооружения не могли обойтись2. В свою очередь, Соединен¬
ные Штаты, Британская империя и Советский Союз во всех отноше¬
ниях были обеспечены намного лучше. До 1914 года Германия опла¬
чивала эти статьи импорта за счет быстро развивающегося экспорта
готовой промышленной продукции. В 1930-х годах делать это стало
невозможно, так как германская промышленность была ориентирова¬
на на производство танков, орудий и самолетов для вермахта. Кроме
того, затраты на Первую мировую войну, а позднее наложенные на
страну репарации наряду с крахом в традиционных экспортоориен¬
тированных отраслях фактически оставили Германию без иностран¬
ной валюты. В 1938 году она обладала лишь 1 % всех мировых золото¬
валютных резервов, в то время как на долю США приходилось 54%,
а британцам и французам принадлежало по 11 %3. Поэтому для опла¬
ты жизненно важного импорта без перемещения за пределы страны
дефицитной валюты и золота руководители Рейха установили жест¬
кий режим управления валютными потоками, бартерными сделками и
другими специальными «соглашениями». Также в рамках четырехлет¬
него плана были предприняты невероятные усилия по снижению за¬
висимости от импорта путем производства синтетических заменителей
(нефти, удобрений и пр.). Каждая предпринятая мера действительно
1 [293, р. 89-91 и passim; 885, р. 17-24].
2 См. [923, р. 4ff] — лучшее резюме по данному вопросу; но см. также [1293,
р. 368ff].
3 См. [923, р. 15].
463
в той или иной степени помогла, но ни одна из них по отдельности, ни
все они в совокупности не смогли удовлетворить спрос, порождаемый
растущим производством вооружений. Это объясняет периодически
возникавший кризис в германской оборонной промышленности,
когда национальные запасы сырья в очередной раз заканчивались,
а средств для их закупки за пределами страны не было. В 1937 году
Редер заявил, что из-за отсутствия необходимых материалов и сырья
Германия может остаться без нового военно-морского флота. И в ян¬
варе 1939 года Гитлер отдал личный приказ о значительном сокраще¬
нии поставок для нужд вермахта стали, меди, каучука и других ма¬
териалов, в то время как вся экономика участвовала в «экспортных
войнах», чтобы получить необходимую валюту1.
Эта политика имела три важных последствия. Во-первых, Герма¬
ния в 1938-1939 годах не была настолько сильна в военном отноше¬
нии, как заявлял Гитлер и как опасалась западная демократия. В регу¬
лярной армии, насчитывавшей к началу войны 2,75 млн человек, было
очень мало мобильных и мощных дивизий, зато предостаточно плохо
оснащенных подразделений резервистов; опытные офицеры и унтер-
офицеры оказывались просто не в состоянии подготовить огромную
массу необученных новобранцев. Невелики были и запасы воору¬
жения и боеприпасов. Даже знаменитые германские бронетанковые
подразделения насчитывали танков меньше, чем англо-французские
войска вместе взятые на момент противостояния. Военно-морской
флот, планы которого были сформированы исходя из начала войны
в середине 1940-х годов, находился в состоянии, которое германские
адмиралы описывали как «абсолютную неподготовленность к боль¬
шому военному конфликту с Великобританией»2. Это было справед¬
ливо по отношению к надводному флоту, но подводные лодки должны
были компенсировать имевшийся дисбаланс сил. Что касается люфт¬
ваффе, то их сила в первую очередь заключалась в хронической слабо¬
сти их соперников. Однако и там постоянно ощущалась нехватка ре¬
зервов и обеспечения. В конце 1930-х годов военно-воздушные силы
Германии были не нестолько мощными, как представляли себе ее про¬
тивники: авиационная промышленность страны и сами пилоты ис¬
пытывали трудности с переходом на самолеты «второго поколения».
Например, «полностью готовых к полетам» экипажей самолетов было
1 [Ibid, р. 15-16]. См. также [294, р. 349ff].
2 См. [293, р. 90; 1168, р. 93-96].
464
гораздо меньше, чем считавшихся пилотами «фронтовой авиации» на
момент Мюнхенского кризиса, поэтому идея о том, чтобы «разбом¬
бить Лондон до основания» сама по себе была абсурдна1.
Однако, возможно, было бы неблагоразумно ссылаться лишь на
недавние ревизионистские работы, подчеркивающие неготовность
Германии к войне в 1939 году. В конце концов, боеспособность — по¬
нятие весьма относительное. Немногие армии, если вообще таковые
есть, могут похвастаться удовлетворением всех своих потребностей,
поэтому слабость германской армии следует соотносить с состояни¬
ем вооруженных сил стран-противников. В этом случае Берлин бу¬
дет смотреться намного лучше, учитывая уровень эффективности
его вооруженных сил в оперативном плане: германская армия была
способна собрать силы в «танковый кулак» и проявить разрешенную
инициативу по ходу битвы, а координация действий производилась
по радио; в свою очередь, военно-воздушные силы, несмотря на их
нацеленность на выполнение «стратегических» миссий, могли под¬
держать удары армии с воздуха; подводный флот был малочислен, но
очень мобилен с точки зрения выполнения тактических задач. Все это
в той или иной мере компенсировало острую нехватку стратегическо¬
го сырья, например каучука2.
Здесь мы подходим к рассмотрению второго последствия. Столь
стремительное перевооружение германской армии и флота не могло
не стать тяжким бременем для экономики страны, и у Гитлера воз¬
никло огромное искушение решить все экономические проблемы,
развязав войну. Он прекрасно понимал, что захват Австрии не только
увеличит его армию еще на 5 дивизий и откроет доступ к несколь¬
ким месторождениям железной руды и нефти и мощным металлур¬
гическим активам, но и принесет $200 млн в виде золотовалютных
резервов3. Присоединение Судетской области экономически было
менее выгодно (несмотря на значительные запасы угля), и к началу
1939 года в Рейхе возник острый дефицит иностранной валюты. По¬
этому ничего удивительного, что Гитлер с жадностью взирал на остав¬
шуюся часть Чехословакии, и сразу же после оккупации в марте 1939
года прибыл в Прагу, чтобы лично оценить размеры «добычи». Кроме
1 См. [921, р. 20]; см. также [920; 293, р. 66-69].
2 См. [1017; 384, р. 71-94; 339, ch. 15].
3 См. [923, р. 150-151; 294, р. 323fF]. Подробное описание взаимосвязи между
трудностями, переживаемыми германской экономикой, и политикой Гитлера
см. в [193; 397, р. 158-188; 335, р. 443-470].
465
золотовалютных резервов, хранившихся в Чешском национальном
банке, немцы получили большие запасы руд и металлов, которые тут
же пошли на нужды германской промышленности, а крупные произ¬
водители оружия теперь зарабатывали валюту для Германии, прода¬
вая свою продукцию клиентам на Балканах или обменивая ее на сырье
и товары. Самолеты, танки и оружие многочисленной чешской армии
также были изъяты — часть для вооружения германских дивизий,
часть для продажи за валюту. Все это вместе с развитой промышлен¬
ностью Чехословакии в значительной мере способствовало укрепле¬
нию могущества Германии в Европе и позволило Гитлеру продолжить
активное перевооружение (порой обрекая немцев на голод), пока не
наступил очередной кризис. По словам Тима Мэйсона, «единствен¬
ным “решением” для этого режима постоянных структурных кризи¬
сов, причиной которых были царившая в стране диктатура и быстрое
и масштабное перевооружение армии и флота, являлась война, позво¬
лявшая получить дополнительную рабочую силу и материалы, что и
лежало в основе концепции германского экономического развития по
версии национал-социалистов»1.
Наконец, третье последствие составлял вопрос: как далеко может
зайти Германия в своей политике завоеваний и грабежей и насколько
ей хватит сил? После того как был запущен процесс перевооружения
и армия получила современное оснащение, процесс завоевания более
слабых соседей и захвата новых территорий, сырья и денег казался
само собой разумеющимся. К апрелю-маю 1939 года стало ясно, что
следующей будет Польша. Но даже если завоевать ее будет просто,
действительно ли Германия готова к противостоянию с Францией и
Великобританией, которое может гораздо сильнее осложнить ситуа¬
цию в экономике Великой Германии, до сих пор в значительной сте¬
пени зависящей от импортного сырья. Данные свидетельствуют, что,
в то время как Гитлер был готов рискнуть и выступить в 1939 году
против демократического Запада, он все же надеялся, что они в оче¬
редной раз отступят и позволят ему осуществить еще одну граби¬
тельскую войну — против Польши; а она, в свою очередь, поможет
германской экономике подготовиться к большой войне с великими дер¬
жавами, запланированной на середину 1940-х годов2. Даже несмотря
1 [1076, р. 125]. См. также [923, р. 290ff] — подробности проводимой политики гра¬
бежей и разбоев в 1938-1939 гг.
2 См. [965, р. 272-291].
466
на слабость Франции и Великобритании и с экономической, и с во¬
енно-стратегической точки зрения, а также политическую нестабиль¬
ность в их высших эшелонах власти в 1939 году, преждевременное
столкновение с этими державами было очень рискованным. Если во¬
енные действия вновь поставят эти страны в безвыходное положе¬
ние, как в 1914-1918 годах, то первоначальное превосходство Герма¬
нии в плане современного вооружения, вероятно, постепенно сойдет
на нет. Еще менее вероятной была бы победа фюрера и его режима
в случае, если бы Соединенные Штаты предоставили помощь своим
союзникам или если бы военные действия распространились на тер¬
риторию России, размеры которой подразумевали продолжительное,
изматывающее противостояние — настоящую проверку стойкости
экономической системы.
С другой стороны, поскольку нацистский режим существовал за
счет экспансий, а авторитет Гитлера рос от завоевания к завоеванию,
то как и где он мог бы остановиться? Вся логика его мании величия
подразумевала, что ни в Европе, ни даже в мире не было государства,
равного по мощи Германии. Только так его враги могли быть повер¬
жены, решен «еврейский вопрос» и установлен «тысячелетний рейх»1.
Несмотря на прослеживаемую преемственность, германский фюрер
очень сильно отличался от своих предшественников, Фридриха Ве¬
ликого и Бисмарка, фантастическими планами завоевания мирового
господства и абсолютным игнорированием любых препятствий, сто¬
ящих на пути их реализации. Побуждаемый как этими безумными
и долгосрочными устремлениями, так и необходимостью избежать
краткосрочных кризисов в стране, Гитлер, как и японцы, был нацелен
на скорейшее изменение мирового порядка.
ФРАНЦИЯ И ВЕЛИКОБРИТАНИЯ
Положение Франции и Великобритании перед лицом надвигаю¬
щейся бури становилось все опаснее и сложнее. При всех значитель¬
ных разлйчиях между этими либерально-капиталистическими демо¬
кратиями имелись и общие черты: обе они понесли большие потери
в ходе войны; обе, несмотря на все приложенные усилия, не смогли
восстановить в более или менее устойчивой форме многообещающую
эдвардианскую политико-экономическую модель, о которой остались
См. [563; 293, ch. 7; 921, р. 81ff; 528, р. 15-32; 1270]; историографическое обсужде¬
ние вопроса см. в [695, гл. 6].
467
лишь воспоминания, обе испытывали растущее давление со стороны
рабочего движения внутри страны, в обеих общественное мнение
призывало избегать новых конфликтов и сконцентрировать усилия
на решении внутренних проблем, «социальных» вопросов, а не нала¬
живании международных отношений. Однако отсюда вовсе не следу¬
ет, что у Лондона и Парижа была схожая внешняя политика. Разница
в географическом и стратегическом положении, а также в давлении,
оказываемом на правительства каждой страны, объясняет частые рас¬
хождения между этими двумя демократическими государствами в от¬
ношении к «германской проблеме»1. Однако, не находя компромисса
в отношении средств и методов, в конечном счете они оставались еди¬
номышленниками. В течение беспокойного периода, наступившего
после 1919 года, Франция и Великобритания, бесспорно, стремились
к сохранению статус-кво.
В начале 1930-х годов именно Франция, казалось, была наиболее
сильным и влиятельным государством, по крайней мере среди веду¬
щих европейских держав. К этому времени ее армия была второй по
численности среди армий великих держав (после советской), так же
как и по уровню военно-воздушных сил (опять же ВВС Советского
Союза были крупнее). В дипломатическом отношении Франция име¬
ла огромное влияние в Женеве и Восточной Европе. После 1919 года
ее экономическое положение оставалось нестабильным в связи с не¬
обходимостью пересмотра позиций франка, поскольку государство
больше не могло полагаться на британские и американские субсидии,
а размер получаемых от Германии репараций был гораздо меньше,
чем ожидалось. В 1926 году, когда Пуанкаре приступил к реализации
мероприятий по стабилизации валюты, Франция уже была недалека
от грандиозного промышленного подъема: объем выработки чугуна
стремительно возрос с 3,4 млн тонн (1920) до 10,3 млн (1929), произ¬
водство стали — с 3,4 до 9,7 млн тонн, выпуск автомобилей — с 40 тыс.
до 254 тыс., а по показателям производства химических продуктов,
красителей и электротехнической продукции обошла даже лидиру¬
ющие германские довоенные позиции. Установление благоприятно¬
го валютного курса франка способствовало росту французской тор¬
говли, а значительные запасы золота в Банке Франции обеспечили
стране поддержку влияния в Центральной и Восточной Европе. Даже
во время «великого краха», казалось, Франция пострадала меньше
1 См. две работы: [1382; 645]; а также эссе в [1319] и [1102].
468
всех, отчасти благодаря своим запасам золота и правильной валютной
политике, отчасти в связи с тем, что французская экономика в мень¬
шей степени была зависима от положения на международном рынке,
чем, скажем, британская1.
После 1933 года, однако, экономические показатели Франции на¬
чали неуклонно и пугающе быстро снижаться. Безуспешные попытки
предотвратить девальвацию франка в условиях отсутствия у основ¬
ных участников рынка золотых запасов привели к тому, что экспорт
французской продукции становился все менее конкурентоспособным
и внешняя торговля в стране начала приходить в упадок: «импорт
снизился на 60 %i а экспорт на 70 %»2. В 1935 году после нескольких
лет бездействия было принято решение о проведении политики де¬
фляции, которое сильно ударило по ослабленному промышленному
сектору. В 1936 году установленная Народным фронтом 40-часовая
рабочая неделя и увеличение заработной платы лишь сильнее ослаби¬
ли промышленный сектор. Эти действия и масштабная девальвация
франка в октябре 1936 года ускорили и без того стремительный отток
золотых запасов из Франции, тем самым подорвав кредитоспособ¬
ность страны на мировых финансовых рынках. В сельскохозяйствен¬
ном секторе, в котором на тот момент было задействовано около по¬
ловины населения Франции и эффективность которого в сравнении
с другими странами Западной Европы оставляла желать лучшего,
цены на излишки продукции оставались низкими, а значит, и уровень
дохода на душу населения также уменьшался. Эти тенденции усилива¬
лись в связи с возвращением в деревню потерявших работу рабочих;
единственный положительный момент их возвращения (кстати, весь¬
ма сомнительный), как и в Италии, заключался в том, что это маски¬
ровало реальный уровень безработицы. Значительно снизился объ¬
ем жилищного строительства. Новейшие отрасли промышленности,
такие как автомобилестроение, во Франции находились в состоянии
стагнации, тогда как в других странах они постепенно восстанавлива¬
лись. В 1938 году стоимость франка составляла лишь 36% от уровня
1928 года, показатели промышленного производства — всего 83% от
показателей десятилетнетней давности, объем выпуска стали — всего
1 См. [219, vol. 6, no. 1, р. 80-86; 675, ch. 5-7; 1081, р. 136fF]. Очень подробное описа¬
ние (хотя и с предвзятыми комментариями) см. в [1136] и более нейтральное —
в [146, pt. 2].
2 [219, vol. 6, no. 1, р. 88].
469
лишь 64%, объем жилищного строительства — 61 %. Вероятно, наибо¬
лее пугающую цифру, учитывая возможные последствия для сохране¬
ния могущества Франции, представлял размер национального дохо¬
да, в год проведения Мюнхенской конференции бывший на 18 % ниже
уровня 1929 года1 — при том, что Германия в этот период становилась
все опаснее и перевооружение было просто необходимо.
Таким образом, было бы упрощением объяснять крах француз¬
ской военной мощи в 1930-е годы одними лишь экономическими про¬
блемами. Относительно процветавшая в конце 1920-х годов Франция,
обеспокоенная тайным перевооружением Германии, не замедлила
увеличить свои военные расходы (особенно на армию) в 1929/1930
и 1930/1931 финансовых годах. Увы, ложные надежды, возлагаемые на
переговоры о разоружении в Женеве, сопровождались последствиями
спада: к 1934 году военные расходы, как и прежде в 1930-1931 годах,
.составляли 4,3% от национального дохода, однако общая их сумма
была меньше на 4 млн франков с лишним, поскольку экономика про¬
седала слишком быстро2. Хотя Народный фронт под руководством
Леона Блюма был намерен увеличивать расходы на вооружение, по¬
казатели обороноспособности только к 1937 году превысили соот¬
ветствующие показатели за 1930 год, причем большая часть этой сум¬
мы была направлена на латание первоочередных «дыр» в регулярной
армии и строительство укрепительных сооружений. Таким образом,
в этот решающий период Германия стала лидером с точки зрения как
экономического развития, так и военной мощи:
Франция отставала от Великобритании и Германии по объему авто¬
мобильного производства; менее чем за десять лет страна опустилась
с первого на четвертое место по объемам самолетостроения; с 1932 по
1937 год французское производство стали выросло лишь на 30%, тогда
как германское — на все 300%; в угольной отрасли Франции в этот пе¬
риод также наблюдался значительный спад, тогда как в Германии — зна¬
чительный подъем, связанный с возвращением в начале 1935 года уголь¬
ных месторождений, расположенных в Сааре3.
1 [Ibid, р. 86-91; 742, р. 388ff; 675, ch. 8-12 (с очень важными подробностями); 188,
р. 258ff].
2 Самый лучший источник: [401] — на странице 303 можно найти данные по об¬
щему количеству затрат. Данные по национальному доходу взяты из [6, р. 164].
См. также [746, р. 63ff].
3 [1397, ch. 1]; см. также эссе в [1055].
470
Французская экономика слабела, кроме того, у страны имелись
долговые обязательства, а затраты на выплату пенсий ветеранам во¬
йны 1914-1918 годов составляли половину от общих социальных
расходов государства. Разумеется, в такой ситуации Франция была
неспособна модернизировать все три вида вооруженных сил соот¬
ветствующим образом, пусть даже в 1937 и 1938 годах доля расходов
на оборону составила более 30 % от общего бюджета страны. Как ни
парадоксально, но обеспечение французского военно-морского фло¬
та было организовано, возможно, наилучшим образом, и к 1939 году
он получил современные корабли в необходимом количестве, однако
это мало способствовало укреплению системы обороны от наземных
ударов германской армии. Из всех видов французских вооруженных
сил в самом тяжелом положении находилась авиация, испытывавшая
острую нехватку финансирования; в период с 1933 по 1937 год рассре¬
доточенная и ослабленная авиационная промышленность Франции
пыталась хоть как-то удержаться на плаву, выпуская по 50-70 само¬
летов в месяц, что составляло не более десятой части месячного объ¬
ема выпуска самолетов Германией. Например, в 1937 году в Германии
было построено 5606 самолетов, тогда как во Франции по разным
данным — от 370 до 7431. Лишь в 1938 году правительство приняло
решение о финансировании авиационной промышленности, но столь
внезапное расширение производства не могло не столкнуться с опре¬
деленными сложностями, не говоря уже о трудностях, связанных
с обучением пилотов управлению новыми скоростными и маневрен¬
ными самолетами. К примеру, первые 80 истребителей Dewoitine 520,
на которые возлагали особые надежды, были получены армией лишь
в январе — апреле 1940 года, и пилоты только-только начали осваи¬
вать управление ими, когда Франция подверглась нападению2.
Однако многие историки признают, что помимо экономических и
производственных трудностей существовали и более глубокие соци¬
альные и политические проблемы. Французское общество еще не ото¬
шло от потрясений, связанных с потерями в Первой мировой войне.
На него давили постоянные обвалы экономики и очередное крушение
надежд на лучшее. Его разрывали на части классовые и идеологические
1 См. [401, р. 317; 896, р. 238; 966, р. 21]. Относительно богатое подробностями опи¬
сание ситуации в военно-морском флоте см. в [208].
2 См. [401, р. 319; 923, р. 107-108]. Оценка состояния военно-морского флота: [850,
р. 57-77].
471
противоречия, обострявшиеся с каждой новой безуспешной попыт¬
кой политических деятелей решить актуальные для страны проблемы
девальвации, дефляции, 40-часовой рабочей недели, снижения нало¬
гов и перевооружения армии. К концу 1930-х годов во Франции уже
не ощущалось сплоченности, общество переживало кризис мораль¬
ного состояния. Ни о каком «священном союзе» не могло быть и речи:
распространение фашистской идеологии в Европе, по крайней мере
во время гражданской войны в Испании, спровоцировало дальнейшее
разделение французского общества на два лагеря. Крайние правые
выражали поддержку скорее Гитлеру, чем Блюму, о чем красноречиво
гласили лозунги на улицах, а многие из их левых оппонентов высту¬
пали против роста расходов на вооружение и отмены 40-часовой ра¬
бочей недели. Эти идеологические противоречия были связаны с не¬
устойчивостью позиций сторон и продолжительной нестабильностью
в правительстве Франции в межвоенный период (с 1930 по 1940 год
его состав успел смениться двадцать четыре раза), в результате скла¬
дывалось впечатление, что общество находится на грани гражданской
войны. По крайней мере, это общество едва ли было способно проти¬
востоять решительным действиям Гитлера и отвлекающим маневрам
Муссолини1.
Все это, как не раз случалось во французской политике, оказало
влияние на взаимоотношения военной и гражданской части населе¬
ния, а также на положение армии в обществе2. Но помимо общей ат¬
мосферы подозрительности и уныния, в которой французские лидеры
вынуждены были реализовывать свои стратегии, существовал целый
ряд особых проблем. Отсутствовал эффективный орган власти напо¬
добие комитета обороны империи или подкомитета начальников шта¬
бов в Великобритании, который мог бы объединить военные и нево¬
енные ветви власти для более системного подхода к стратегическому
планированию или даже для координации и оценки замыслов против¬
ника. Ведущим военным деятелям Гамелену, Жоржу, Вейгану и (нахо¬
дящемуся в тени) Петену было по 60-70 лет, и они были сторонниками
Невозможно охватить все работы о французской политике и настроениях в об¬
ществе в 1930-х гг. и их взаимосвязи с «неожиданным поражением» в 1940-х. Вот
лишь несколько важных основных исследований: [340; 108], р. 157ff; 326; 634].
Также очень полезное краткое резюме вопроса: [176, р. 60-85].
Подробнее см. [589, ch. 3; 56]; больше технических подробностей можно найти
в [401; 341]; назидательные комментарии в [881, vol. 2 (Doughty R. A. The French
Armed Forces, 1918-1940)].
472
оборонительной войны, осторожными, равнодушными к новым так¬
тическим методам и приемам. Категорически отрицая предложения
де Голля о создании мобильной модернизированной танковой армии,
они сами были неспособны разобраться в альтернативных способах
использования новейших средств ведения войны. Методика примене¬
ния совместных действий различных родов войск не практиковалась.
Проблемы организации управления боевыми действиями и связи
между подразделениями (например, при помощи радио) просто иг¬
норировали. Серьезно недооценивалась роль авиации. Хотя в рядах
французской интеллигенции активно говорили о планах Германии,
правящие круги игнорировали эти замечания. В то время француз¬
ское командование открыто выражало сомнения в эффективности
методики масштабного применения танковых соединений, столь ча¬
сто используемой германской армией в ходе своих операций, пере¬
воды же книги Гудериана «Внимание, танки!» (Achtung — Panzer), на¬
правленные в библиотеки всех французских гарнизонов, так никто и
не открыл1. Таким образом, как бы ни активизировалась французская
промышленность и какое бы внушительное количество танков она ни
выпустила (причем многие из них, например SOMUA-35, были очень
высокого качества), соответствующей доктрины их применения не су¬
ществовало2. Учитывая имеющиеся недостатки управления войсками
и обучения солдат, можно сказать, что в случае вступления в новую
мировую войну Франция едва ли могла компенсировать тот урон, ко¬
торый был вызван социально-политической неудовлетворенностью
и экономическим кризисом.
И едва ли она могла разрешить сложившуюся непростую ситуацию
за счет действий французской дипломатии и создания выигрышных
коалиционных стратегий, как в 1914 году. Напротив, в 1930-х годах
внешняя политика страны становилась все более противоречивой.
Первое противоречие, разумеется, заключалось в рассогласовании
между выбранной стратегической обороной за линией Мажино и
стремлением остановить продвижение Германии в Восточной Европе,
в случае необходимости перейдя эту линию для помощи своим союз¬
никам в Европе, как того требовали соглашения. В 1935 году по прика¬
зу Гитлера были оккупированы Саар и демилитаризованная Рейнская
1 См. [6, р. 166; 460, р. 270ff; 857, р. 271-309].
2 См. [1017, ch. 4; 881, vol. 2 (Doughty R. A. The French Armed Forces, 1918-1940);
923, p. 97fF; 924]. Но наиболее полный анализ на сегодняшний день см. в [319].
AH'!
область, в результате чего выступление Франции против Германии
стало еще менее вероятным, даже если бы французские военачальни¬
ки сочли вариант проведения наступательной операции реально воз¬
можным. Однако все это мелочи по сравнению с тем градом ударов,
который обрушился на дипломатические и стратегические позиции
Франции в 1936 году: Италия в результате проитивостояния с ней
во время Абиссинского кризиса превратилась из потенциального со¬
юзника в борьбе с Германией в потенциального врага; начавшаяся
в Испании гражданская война создала перспективы для возникнове¬
ния нового фашистского государства на границе с Францией; Бель¬
гия объявила о своем нейтралитете, что имело вполне определенные
стратегические последствия. К концу этого злополучного года Фран¬
ция уже не могла сосредоточить все свои силы на северо-восточном
направлении, и планируемая отправка войск в Рейнскую область для
помощи союзникам на востоке стала крайне маловероятной. Таким
образом, на момент заключения Мюнхенских соглашений руковод¬
ство страны приводила в ужас мысль о том, что обязательства перед
Чехословакией придется все же выполнять1. Наконец, как только
были подписаны Мюнхенские соглашения, в Париже осознали, что
Советский Союз гораздо более враждебно настроен к сотрудниче¬
ству со странами Запада и не склонен больше всерьез воспринимать
франко-советский пакт 1935 года.
Учитывая столь удручающую ситуацию во внешнеполитической,
военной и экономической сфере, едва ли покажется удивительным,
что стратегия Франции основывалась на получении всесторонней
поддержки Великобритании в будущей войне с Германией. Для этого
имелись очевидные причины экономического характера. Франция на¬
ходилась в острой зависимости от иностранных поставок угля (30%),
меди (100%), нефти (99%), каучука (100%) и прочего сырья, которое
большей частью доставлял на континент торговый флот Британской
империи. В случае «тотальной войны» для того, чтобы удержаться на
плаву, рухнувшей французской валюте вновь потребовалась бы по¬
мощь Банка Англии, однако уже к 1936-1937 годам Франция оказа¬
лась в значительной степени зависима от англо-американской финан¬
совой поддержки2. Опять же лишь при участии королевского флота
1 О французской внешней политике в этот критический для истории период лучше
всего написано в [6; 340; 1327].
2 См. [896, р. 209-226].
474
можно было бы вновь попытаться прервать снабжение немецкой
армии за счет заокеанских поставок. В конце 1930-х годов крайне не¬
обходимой стала поддержка королевских ВВС, равно как и привлече¬
ние свежих соединений британских экспедиционных войск. При этом
многие утверждали, что французская стратегическая политика без¬
действия была вполне логична с точки зрения долгосрочной перспек¬
тивы: предполагалось, что удар Германии в направлении стран Запада
будет остановлен, как и в 1914 году, так что Британская и Французская
империи окончательно займут лидирующие позиции, обладая огром¬
ными ресурсами, а временно потерянные территории Чехословакии
и Польши на востоке будут возвращены1.
Однако французскую стратегию «ожидания помощи от Велико¬
британии» едва ли можно было считать абсолютно верной. Вполне
очевидно, что страна сама передала инициативу в руки Гитлера, и по¬
сле 1934 года он не единожды продемонстрировал, что знает, как этой
ситуацией воспользоваться. Более того, такая политика связывала
руки Франции (хотя, судя по фактам, таким деятелям, как Бонне и Га-
мелину, подобное положение казалось наиболее предпочтительным).
С 1919 года Великобритания склоняла Францию к ведению более мяг¬
кой примиренческой политики в отношении Германии и осуждала
французов за их так называемую галльскую неуступчивость, при этом
в течение нескольких лет после прихода Гитлера к власти Британия
мало интересовалась проблемой обеспечения безопасности самой
Франции. Точнее, Великобритания выражала серьезное недовольство
французскими военными обязательствами в отношении «правопре¬
емников» в Восточной Европе, а когда Великобритании и Франции все
же пришлось кооперировать свои усилия, первая оказывала давление
на Париж, требуя отказаться от этих обязательств. Таким образом,
еще до событий в Чехословакии Великобритании удалось разрушить
прежнюю бескомпромиссную французскую политическую линию
в отношении Берлина, однако никакого лучшего варианта взамен ее
предложено'не было. Лишь к весне 1939 года обе эти страны действи¬
тельно создали настоящий военный союз, но даже тогда взаимные
подозрения политического характера полностью не исчезли2. В даль¬
нейшем мы увидим, что Альбион был не столько «коварен», сколько
1 В частности см. [1029, р. 41-64; 1017, р. 112ff, 127ff]. Подробное описание внешней
политики см. в [6, особ. pt. 3; 1056; 1397, ch. 8-9].
2 Помимо книг [6; 1397] см. также [67; 595; 175, р. 710-743].
475
близорук, склонен принимать желаемое за действительное, а кроме
того, внутренние государственные и имперские вопросы занимали
его больше прочего. Но это лишь подтверждает тот факт, что в своих
попытках остановить экспансию Германии Франции не стоило возла¬
гать большие надежды на британскую помощь.
Вероятно, главный просчет Франции заключался в том, что
в 1930-х годах Великобритания могла помочь в противостоянии
с Германией не больше, чем в 1914 году. Разумеется, Великобритания
оставалась могущественной державой с многочисленными стратеги¬
ческими преимуществами, а объем ее промышленного производства
и производственный потенциал вдвое превышали французские, одна¬
ко положение самой страны стало гораздо менее надежным и благо¬
приятным, нежели два десятилетия назад. Если рассматривать ситуа¬
цию с психологической точки зрения, британцы серьезно пострадали
в Первой мировой войне и были разочарованы бесполезным (с точки
зрения общества) «Карфагенским миром», который наступил после.
Отказ общества от политики милитаризма, затруднительное поло¬
жение стран европейского континента и интерес к достижению по¬
литического равновесия в мире совпали с появлением парламентской
демократии (в результате многоэтапных выборов в 1918-1928 годах),
а также с ростом популярности Лейбористской партии. Государствен¬
ная политика страны в эти десятилетия, вероятно, даже в большей
степени, чем во Франции, сосредоточилась на решении «социальных»
вопросов, что уже к 1933 году отразилось на скромных (10,5%) рас¬
ходах на оборону относительно бюджетных средств, выделяемых на
социальные нужды (46,6 %)К Как напоминали своим коллегам по ка¬
бинету Болдуин и Чемберлен, это была не та ситуация, когда голоса
избирателей можно получить вмешиваясь в неразрешимые дела стран
Восточной Европы, границы которых, с точки зрения Уайтхолла, едва
ли были нерушимы.
Даже тем политическим группировкам и лицам, занятым страте¬
гическим планированием, которых больше интересовали междуна¬
родные отношения, а не социальные вопросы или борьба за победу
на выборах, сложившаяся на международной арене после 1919 года
Цифры взяты из [686, р. 240]. Невозможно перечислить и десятой части исследо¬
ваний, посвященных британской политике «умиротворения» 1930-х гг. Но есть
несколько очень полезных обобщающих эссе в [896, ch. 6-13, 19-25] и очень по¬
дробное исследование (с огромной библиографией) — [1146].
ситуация не предлагала иного выбора, кроме как сохранять бдитель¬
ность и избегать участия в вооруженных конфликтах. Как только
война закончилась, доминионы принялись настаивать на пересмотре
их статуса. Когда же это было сделано путем принятия Декларации
Бальфура (1926) и Вестминстерского статута (1931), они фактиче¬
ски превратились в независимые государства, которые при желании
могли формировать свой собственный внешнеполитический курс.
Ни одно из них не желало участвовать в урегулировании европейских
проблем, а некоторые из них — Эйре1, Южно-Африканская Республи¬
ка, Канада — в принципе не склонны были вступать в какую-либо
борьбу. Если Великобритания хотела сохранить имперский имидж
страны, ей следовало участвовать только в тех конфликтах, в которых
ее поддерживали доминионы, и даже когда в связи с возросшей угро¬
зой со стороны Германии, Италии и Японии такая политика сепара¬
тизма пошла на спад, в Лондоне осознавали, насколько сильно вне¬
европейское влияние на принимаемые в стране внешнеполитические
решения2. В сугубо военном отношении все еще большое значение
имели имперские действия Великобритании в Индии, Ираке, Египте,
Палестине и прочих горячих точках, где были задействованы армия
и ВВС страны. На протяжении межвоенного периода армия Велико¬
британии выполняла задачи, более характерные для викторианской
эпохи: угроза России в отношении Индии расценивалась как угроза
стратегического характера (пусть и несколько абстрактная), и задачей
номер один было сохранение спокойствия в обществе3. Наконец, эту
имперскую составляющую британской военно-политической стра¬
тегии значительно усиливали навязчивая идея королевского флота
направить «главные силы в Сингапур» и обеспокоенность Уайтхол¬
ла проблемой защиты отдаленных уязвимых территорий от агрессии
со стороны Японии4. В действительности политика британского «дву¬
ликого Януса» насчитывала уже несколько веков, но в сложившейся
ситуации больше всего пугал тот факт, что промышленная база стра¬
ны была значительно ослаблена. Выпуск промышленной продукции
в Великобритании в 1920-е годы ощутимо сократился, отчасти в связи
1 Официальное название Ирландской республики с 1937 по 1949 г. — Примеч. пер.
2 См. [963; 896, ch. 23 (Ovendale R.); 577].
3 Лучший источник: [122, особ. ch. 1,4].
4 См. [896, ch. 23 (Meyers R. British Imperial Interests and the Policy of Appeasement;
Louis W. R. The Road to Singapore: British Imperialism in the Far East, 1932-1942); 839;
1027; 1097].
477
с возвращением, причем очень широким, к золотому стандарту. Хотя
страна находилась не в столь отчаянном положении, как Германия
и США, мировой экономический кризис после 1929 года потряс ослаб¬
ленную британскую экономику до самого основания. Текстильное
производство, которое, как и прежде, составляло 40% британского
экспорта, сократилось на две трети, поставки угля, составлявшие 10%
экспорта, уменьшились на 1/5, кризис сильно ударил по судострои¬
тельной промышленности, объем производства которой упал до 7 %
от довоенных показателей, производство стали с 1929 по 1932 год
снизилось на 45 %, а производство чугуна — на 53 %. Международная
торговля замерла, зато сформировались валютные блоки, в связи с
чем доля Великобритании в мировом торговом обороте продолжа¬
ла сокращаться: с 14,5% (1913) до 10,75% (1929) и 9,8% (1937). Более
того, поступления от невидимых статей дохода, таких как грузопере¬
возки, страхование и зарубежные инвестиции, которые более века
прикрывали очевидный торговый дефицит, теперь оказались на это
неспособны, и к концу 1930-х годов Великобритания использовала ис¬
ключительно собственный капитал. Последствия кризиса 1931 года,
которые привели к развалу лейбористского правительства и отказу
от использования золотого стандарта, заставили политиков признать
экономическую уязвимость страны1.
Безусловно, опасения лидеров в некоторой степени были преуве¬
личены. К 1934 году экономика постепенно начинала восстанавли¬
ваться. В то время как старые устоявшиеся отрасли промышленности
на севере переживали не лучшие времена, новые (авиационная про¬
мышленность, автомобилестроение, нефтехимия, производство элек¬
тротоваров) активно развивались2. Торговля в рамках «стерлингового
блока» обеспечила британским экспортерам определенную поддерж¬
ку. Снижение цен на продовольствие и сырье также было на руку бри¬
танскому потребителю. Но подобных полумер было недостаточно для
британского казначейства, обеспокоенного затруднениями в кредито¬
вании за рубежом и продолжающимися атаками на фунт стерлингов.
С его позиции приоритетом для страны должна была стать «жизнь
по средствам», для чего следовало проводить взвешенную финансо¬
вую политику, сохраняя налоги на низком уровне и контролируя гос-
расходы. Даже когда Маньчжурский кризис заставил правительство
См. [687, ch. 10]. Подробнее о политических последствиях см. [991; 1181; 67, ch. 5; 431]
О процессе восстановления экономики и новых отраслях см. [1063; 17].
47Я
в 1932 году отменить знаменитое «правило десяти лет»1, казначейство
тут же настояло на том, чтобы «это не стало оправданием увеличения
военных расходов без соотнесения их с очень серьезной текущей фи¬
нансовой и экономической ситуацией»2.
В условиях такого внутриполитического и экономического давле¬
ния Великобритания в первой половине 1930-х годов, как и Франция,
активно сокращала свои расходы на оборону, тогда как диктаторские
государства, наоборот, их увеличивали. Только в 1936 году, после не¬
скольких лет существования в условиях «дефицита средств на оборо¬
ну» и двойного шока от открытой кампании по перевооружению, за¬
пущенной Гитлером, а также после Абиссинского кризиса, британцы
начали тратить более значительные средства на вооруженные силы,
что привело к существенному росту военных расходов, но и тогда по
итогам года они составили лишь треть от итальянских или четверть
от германских. Даже на этом этапе казначейство контролировало бес¬
покоившее политиков общественное мнение внутри страны, которое
мешало проведению полномасштабного перевооружения, начавшего¬
ся в итоге лишь в кризисном 1938 году. Однако задолго до этого ар¬
мия начала заявлять о невозможности полноценной защиты «наших
торговых, территориальных и жизненно важных интересов в усло¬
виях одновременной угрозы со стороны Германии, Италии и Японии»
и склонять правительство к необходимости «сократить количество
потенциальных противников и получить поддержку потенциальных
союзников»3. Другими словами, необходимо было проведение внеш¬
ней политики умиротворения, чтобы защитить экономически ослаб¬
ленную, стратегически разбросанную империю от угроз на Дальнем
Востоке, в Средиземноморье и в самой Европе. Ни на одном их те¬
атров военных действий за пределами острова британская армия
не чувствовала себя достаточно уверенной, и этот мрачный факт еще
больше усугубляло опасно стремительное наращивание мощи люфт¬
ваффе, что впервые делало жителей островного государства уязви¬
мыми для протйвника4.
1 Директива, принятая после 1919 года, по которой армия должна оценивать свои
запросы исходя из предположения, что ей не придется участвовать в большой
войне в ближайшие десять лет.
2 [595, р. 99]. Подробнее см. [991, ch. 3-4]; см. также [872; 431, ch. 4].
3 [595, р. 120-121].
4 См. [108; 1204, oco6.pt. 2].
479
Существуют определенные доказательства того, что британские
начальники штабов, как и военные практически в любой другой
стране, видели будущее своей страны в чересчур мрачном свете1, по¬
скольку Первая мировая война сделала их крайне осторожными и
пессимистичными2. Несомненно, к 1936-1937 годам Великобритания
уже проигрывала Германии в воздухе, ее крохотная армия не готова
была к серьезным операциям на континенте, а королевский военно-
морской флот был не способен одновременно контролировать евро¬
пейские воды и держать мощную флотилию в Сингапуре. Возмож¬
но, еще большее беспокойство у британских политиков вызывал тот
факт, что теперь было чрезвычайно трудно найти «потенциальных
союзников», о которых говорили начальники штабов. Тех коалиций,
которые Великобритания так умело создавала во время войны с На¬
полеоном, а также успешных союзов и соглашений начала XX века
уже не существовало. Япония, как и Италия, дрейфовала от статуса
«союзник» в сторону статуса «противник». В свою очередь, Россия,
еще одна «фланговая» держава (по терминологии Дехио3), которая
традиционно присоединялась к Великобритании в борьбе против
чьей-либо гегемонии на континенте, теперь находилась в дипломати¬
ческой изоляции и относилась с большим подозрением к западным
демократическим государствам. Практически непостижимой и не¬
предсказуемой, по крайней мере для умов Уайтхолла, находящихся
в состоянии фрустрации, была политика Соединенных Штатов сере¬
дины 1930-х годов, уклонявшихся от исполнения всех внешнеполи¬
тических и военных обязательств, отказывавшихся от присоединения
к Лиге Наций, решительно настроенных против британских попыток
подкупить ревизионистские государства (например, соглашаясь с пре¬
тензиями Японии на особый статус в Восточной Азии или предлагая
Германии специальный платежный и валютный режим) и лишить
себя возможности (из-за сохраняемого в 1937 году нейтралитета)
делать займы на американских финансовых рынках, как делала Вели¬
кобритания для поддержки своей военной экономики в 1914-1917 го¬
дах. В результате Соединенные Штаты постоянно нарушали британ¬
скую глобальную стратегию, но так же непреднамеренно, как сама
1 См. [67; 923].
2 Ключевая работа по этой теме — [1331].
3 См. [292]. Хорошие исследования по теме дилеммы стратегического выбора, сто¬
явшей перед британским правительством: [67; 595; 1017, ch. 5; 1029, р. 98-132;
1081, р. 29-56].
480
Великобритания нарушала стратегию Франции в отношении Вос¬
точной Европы1, и потенциальными союзниками острова оставались
лишь Франция и государства, входившие в состав Британской импе¬
рии. Вместе с тем, преследуя собственные внешнеполитические цели,
франция вовлекла Великобританию в решение стратегических вопро¬
сов в Центральной Европе (против чего сильно выступали доминио¬
ны), но структура «обороны империи» была просто не в состоянии ее
защитить. С другой стороны, решение проблем империи за пределами
Европы отвлекало внимание и ресурсы, необходимые для сдержива¬
ния германской угрозы. В результате британцы в течение 1930-х годов
решали для себя глобальную внешнеполитическую и стратегическую
дилемму, у которой не могло быть идеального решения2.
Это вовсе не означает, что Болдуин, Чемберлен и их коллеги мог¬
ли сделать больше или что предлагаемые Черчиллем и другими кри¬
тиками альтернативные британской политике умиротворения ва¬
рианты были нереализуемы. Несмотря на все контрдоказательства,
британское правительство всегда было готово поверить в «разум¬
ность» подходов нацистского режима. Эмоциональная неприязнь
к коммунистическим идеям была настолько велика, что потенци¬
альные возможности России как члена антифашистской коалиции
всегда игнорировались или принижались. Уязвимые восточноевро¬
пейские государства, такие как Чехословакия и Польша, слишком
часто расценивались как мелкий раздражающий фактор, а отсут¬
ствие сочувствия к проблемам Франции было просто проявлением
фатального неблагородства духа. Мощь Германии и Италии, исходя
из несущественных фактов, постоянно переоценивалась, а причиной
всех слабостей британской обороны называли бездействие. Пред¬
ставления Уайтхолла о равновесии сил в Европе носили корыстный
и краткосрочный характер. Критики политики умиротворения вроде
Черчилля систематически подвергались цензуре и нейтрализовались,
Даже когда правительство заявляло, что может лишь следовать обще¬
ственному мнению (а не направлять его в нужное русло)3. Несмо¬
тря на все убедительные и объективно аргументированные доводы,
лежавшие в основе желания британского правительства избежать
1 [1081, p.46ff; 801].
2 Лучшая работа по этой теме: [1146]. Также см. [595; 122; 67; 872; 1029 (Dilks D.
The Unnecessary War? Military Advice and Foreign Policy in Great Britain, 1931-1939);
431] и краткое резюме темы в [935, р. 68-88].
3 См. [67; 923; 686, р. 290ff; 7, р. 281-297].
481
противостояния с диктаторскими государствами, его неблагородный,
узкопрагматичный подход порождает немало вопросов даже по про¬
шествии стольких лет.
С другой стороны, любое исследование экономических и стра¬
тегических реалий подтверждает, что к концу 1930-х годов основ¬
ные проблемы, затрагивающие британскую глобальную стратегию,
невозможно было решить просто сменой подходов или даже пре¬
мьер-министров. Действительно, чем больше Чемберлен был вы¬
нужден под влиянием дальнейшей агрессии со стороны Гитлера и
растущего негодования британской общественности отказываться
от проведения политики умиротворения, тем больше проявлялись
фундаментальные противоречия. Несмотря на настоятельные тре¬
бования начальников штабов существенно увеличить военные рас¬
ходы, казначейство выступало против, заявляя, что это погубит
экономику. Уже в 1937 году военные расходы Великобритании, как
и Франции, составляли более значительную долю ВНП по сравне¬
нию с собственными показателями накануне 1914 года, но при этом
англичане не стали чувствовать себя более защищенными, потому
что расходы маниакально перевооружавшейся Германии были еще
выше. Между тем значительное увеличение расходов на оборону
примерно с 5,5% ВНП (1937) до 8,5% (1938) и далее до 12,5% (1939)
ударило по британской экономке. Мало было найти деньги для уве¬
личения выпуска вооружения, — отсутствие соответствующих про¬
изводственных мощностей и нехватка квалифицированных инже¬
нерных кадров значительно тормозили процесс расширения столь
необходимого выпуска самолетов, танков и военных кораблей. Это,
в свою очередь, вынудило Великобританию увеличить объем зака¬
зов на оружие, листовую сталь, шарикоподшипники и пр. у таких
стран, как Швеция и Соединенные Штаты, что в итоге привело к ис¬
тощению валютных резервов и поставило под угрозу платежный
баланс страны. Сокращение запасов золота и долларов пошатнуло
положение Великобритании и на мировом финансовом рынке. «Если
мы думаем, что можем, как в 1914 году, вести затяжную войну, — вы¬
разило свое мнение о новых мерах по перевооружению британское
казначейство в апреле 1939 года, — то мы просто не хотим замечать
имеющихся у нас проблем»1. Это был не очень приятный прогноз
для государства, чьи разработчики стратегии считали, что у страны
1 [67, р. 564].
482
нет никаких шансов одержать быструю победу в войне, но так или
иначе надеялись добиться успехов, если она будет затяжной.
В той же мере серьезные противоречия проявились накануне вой¬
ны и в военной сфере. В очередной раз взяв на себя в 1939 году офици¬
альные обязательства перед Францией на континенте и практически
одновременно отдав приоритет Средиземноморью, а не Сингапуру
с точки зрения развертывания (Твоих военно-морских сил, Велико¬
британия решила некоторые давнишние стратегические вопросы, но
ее интересы на Дальнем Востоке открывали дорогу Японии для оче¬
редной агрессии. Столь же неоднозначным было и предоставление
британским правительством гарантий Польше весной 1939 года, а за¬
тем еще Греции, Румынии и Турции, что, возможно, говорило об оче¬
редном осознании Уайтхоллом важности Восточной Европы и Балкан
для сохранения баланса сил на континенте. Однако факт оставался
фактом: у британской армии было мало шансов защитить эти страны
в случае нападения Германии.
Таким образом, ни более жесткая политика Чемберлена по от¬
ношению к Германии после марта 1939 года, ни даже его замена на
Черчилля в мае 1940-го не смогли «разрешить» стратегические и эко¬
номические дилеммы, стоявшие перед Великобританией; они лишь
заново переосмысливали проблему. На этом моменте истории для
глобальной империи, имевшей огромную протяженность и до сих пор
контролировавшей четверть всего земного шара, но при этом лишь
9-10% производственных мощностей и «военного потенциала»1,
и политика умиротворения, и отказ от нее одинаково означали не¬
гативные последствия, и вопрос стоял лишь в выборе наименьшего
зла* 2. В 1939 году Великобритания, бесспорно, сделала правильный вы¬
бор, вступив в войну с Гитлером при его очередной попытке агрессии.
Но на этом этапе баланс сил, противостоявших британским интере¬
сам в Европе и еще больше на Дальнем Востоке, стал настолько небла¬
гоприятным, что было трудно представить, как можно одержать побе¬
ду над фашизмом без вмешательства великих держав, сохранявших на
тот момент нейтралитет. И это также влекло за собой определенные
проблемы.
См. [1293, р. 439, 446].
2 Более подробно об аргументации по данной теме см. [685, р. 100-106], еще более
детерминистский подход — [1015, р. 86ff, 95ff].
Теневые супердержавы
Как уже указывалось, в период дипломатических и стратегических
вызовов 1930-х годов одно из главных противоречий, провоцировав¬
ших полемику в правящих кругах Великобритании и Франции, заклю¬
чалось в неопределенности позиций таких огромных и в некоторой
степени отстраненных держав, как Россия и Соединенные Штаты
Америки. Был ли смысл и дальше пытаться сделать их своими союз¬
никами в противостоянии государствам с фашистской идеологией,
тем более что это подразумевало значительные уступки требованиям
Москвы и Вашингтона и вызывало критику среди общественности
внутри союзных государств? Кого из этих гигантов необходимо было
убеждать более настойчиво и какие доводы в пользу положительно¬
го решения при этом следовало приводить? Каким образом откры¬
тое сближение, предположим, с Россией могло повлиять на действия
Германии и Японии: спровоцировало бы бурную ответную реакцию
или же, наоборот, удержало бы потенциальных агрессоров от актив¬
ных действий? С точки зрения Берлина и Токио (и в меньшей степе¬
ни Рима), позиции России и Соединенных Штатов были одинаково
значимы. Предпочли бы эти державы оставаться в стороне, наблюдая
за тем, как Гитлер перекраивает границы стран Центральной Европы?
Как они могли бы отреагировать на продолжение японской экспансии
в Китае или на попытки захватить европейские территории в Юго-
Восточной Азии? Готовы ли были Соединенные Штаты оказать хотя
бы экономическую поддержку западным демократиям, как когда-то
в 1914-1917 годах? Можно ли было подкупить СССР предложениями,
выгодными в экономическом и геополитическом смысле? И наконец,
действительно ли эти два таинственных государства, занимавших
выжидательную позицию, имели такое значение, какое им приписы¬
вали? Насколько сильны они были на самом деле, насколько влиятель¬
ны для того, чтобы изменить существующий мировой порядок?
Сложнее было ответить на подобные вопросы в отношении тако¬
го «закрытого» государства, каким был в тот период Советский Союз.
Тем не менее сегодня показатели экономического развития и военно¬
го потенциала СССР тех лет кажутся впечатляющими. Один из наи¬
более показательных фактов заключается в том, что Россия в резуль¬
тате конфликтов 1914-1918 годов, а позже революции и Гражданской
войны понесла гораздо более значительные потери, чем любая другая
великая держава. Численность ее населения сократилась со 171 млн
Л QA
в 1914 году до 132 млн человек в 1921-м. Потеря Польши, Финляндии
и балтийских владений лишила страну многих промышленных пред¬
приятий, полноценной железнодорожной сети, сельскохозяйствен¬
ных предприятий, а продолжительные военные действия привели
к разрушению большей части того, что сохранилось. Колоссальное
сокращение объема производства (в 1920 году объем выпускаемой
продукции находился на уровне 13 % от соответствующего показателя
1913 года) скрывало еще больший крах в других ключевых производ¬
ственных отраслях: «так, объем добычи железной руды составил 1,6%
от довоенных показателей, производство чугуна — 2,4%, стали — 4%,
хлопка — 5%»!. Внешняя торговля прекратилась как таковая, общий
урожай зерновых был в два с лишним раза меньше довоенного, а наци¬
ональный доход на душу населения достиг катастрофического уровня,
снизившись более чем на 60 %. Однако при столь крайне негативном
влиянии этого спада, вызванного прежде всего социальными и поли¬
тическими беспорядками 1917-1921 годов, установление советской
(или какой-либо вообще) власти, предположительно, должно было
в определенной степени способствовать восстановлению экономи¬
ческой стабильности. От довоенного и военного периода развития
промышленности большевики унаследовали множество производ¬
ственных предприятий, железнодорожных мастерских и сталепрокат¬
ных заводов. Сохранилась основная железнодорожная инфраструк¬
тура, автомобильные дороги и линии связи. Остались и рабочие,
которые были готовы вернуться на заводы после окончания Граж¬
данской войны. Существовавшая практика сельскохозяйственного
производства и сбыта продуктов питания малым и большим городам
должна была подвергнуться изменениям. Причиной для этого стало
решение Ленина (в рамках новой экономической политики 1921 года)
прекратить безуспешные попытки навязать крестьянству идеалы
коммунизма, а вместо этого внедрить в сельское хозяйство техноло¬
гии промышленного производства. В результате к 1926 году вслед за
восстановлением на прежнем уровне показателей промышленного
производства объемы сельскохозяйственного производства также до¬
стигли довоенного уровня. Война и революция тринадцать лет не по¬
зволяли России развивать экономику, зато теперь страна была готова
продолжать свое движение вперед.
Цифры взяты из [1010, р. 294]. См. также [918, р. 45ff; 949, ch. 6-10] и интересное
обсуждение вопроса в [219, vol. 4, pt. 2, р. 50Iff].
/I QC
Вместе с тем это движение едва ли могло оказаться достаточно
стремительным при ужесточающемся диктаторском режиме Сталина,
поскольку в некоторых аспектах экономика России оставалась, как и
прежде, слабой. Зарубежные инвестиции были недоступны, и основ¬
ной капитал приходилось наращивать при помощи внутренних ре¬
сурсов, для того чтобы в дальнейшем использовать эти накопления
для финансирования тяжелой промышленности и создания крупных
вооруженных сил в условиях враждебного мира. Средний класс, ко¬
торый можно было стимулировать к созданию капитала либо лишить
имеющегося, был уничтожен, 78% населения (1926) составляли вы¬
ходцы из крестьян, которые по-прежнему преимущественно остава¬
лись частниками. В этих условиях единственный способ нарастить
капитал и превратить страну из аграрной в индустриальную Сталин
видел в коллективизации сельского хозяйства, предполагающей объ¬
единение крестьян в коммуны, уничтожение кулаков, контроль над
получаемым урожаем, установление заработной платы для работни¬
ков сельского хозяйства и цены (гораздо более высокой) на перепро¬
даваемые продукты питания. Так, используя абсолютно драконовские
методы, государство заняло место посредника между сельхозпроиз¬
водителями и городскими потребителями, попутно обирая и тех и
других в таком объеме, какого не позволял себе даже царский режим.
Ситуацию усугубляли преднамеренное взвинчивание цен, многочис¬
ленные налоги и сборы, а также давление государства, навязывавшего
покупку государственных облигаций как способа продемонстриро¬
вать свою гражданскую лояльность. Итог такой деятельности, выра¬
женный в сухих цифрах макроэкономической статистики, выглядел
следующим образом: в России доля ВНП на частное потребление,
которая в других странах, находившихся на этапе перехода к инду¬
стриализации, составляла порядка 80 %, упала до пугающего уровня
в Sl-52%1.
Эта смелая попытка создать социалистическую «командную эко¬
номику» имела два противоречащих друг другу, но предсказуемых
экономических последствия. Первое заключалось в катастрофиче¬
ском упадке советского сельскохозяйственного производства, по¬
скольку кулаки (и другие крестьяне) сопротивлялись принудительной
коллективизации и были уничтожены. Ужасающие темпы забоя ско¬
та, в результате чего «поголовье лошадей с 33,5 млн голов в 1928 году
1 См. [237, р. 70-71; 119, р. 259-276; 715, р. 361ff]. См. также [764].
4Я6
сократилось до 16,6 млн в 1935-м, а крупного рогатого скота — с 70,5
до 38,4 млн»1, в свою очередь спровоцировали острую нехватку мяса
и зерновых, а также значительное ухудшение уровня жизни, который
начнет расти лишь в эпоху Хрущева. Чтобы выявить соотношение
объема национального дохода, который вернется в сельское хозяй¬
ство в виде тракторов и электрификации, и объема ресурсов, выка¬
чанных коллективизацией и регулированием цен, делались сложные
расчеты2, однако результаты их довольно условны, поскольку, к при¬
меру, тракторные заводы проектировали и строили таким образом,
чтобы их можно было при необходимости перевести на производство
легких танков. Для отражения удара вермахта крестьяне, разумеется,
были не столь полезны. Неоспоримым на этом этапе был тот факт, что
советскому сельскохозяйственному производству был нанесен боль¬
шой удар. Человеческие потери, особенно в период голода 1933 года,
исчислялись миллионами. В конце 1930-х годов выпуск сельскохозяй¬
ственной продукции начал налаживаться благодаря широкомасштаб¬
ному использованию тракторов, привлечению большого числа уче-
ных-агрономов и созданию колхозов с жесткой системой управления.
Все это было сделано ценой огромных человеческих потерь.
Второе последствие было в целом более позитивным для развития
советского военно-экономического потенциала. Опустив показатель
ВНП на долю частного потребления до беспрецедентного для совре¬
менной истории уровня (гораздо более низкого, чем когда-либо на¬
блюдался, к примеру, в нацистской Германии), СССР мог направить
значительную часть ВНП (порядка 25 %) на развитие промышленности,
имея при этом также достаточно значительные средства для финанси¬
рования образования, науки и вооруженных сил. Число работников
сельского хозяйства в стране упало с 71 до 51 % всего за двенадцать лет
(1928-1940), что вызвало стремительную трансформацию внутри сфер
занятости, в связи с чем население такими же стремительными темпа¬
ми получало образование. Принятие таких мер было принципиально
важно, поскольку Россия по сравнению, скажем, с Германией или США
всегда испытывала острый недостаток в хорошо образованных и гра¬
мотных работниках промышленности, и кроме того, инженеров, уче¬
ных и управленцев, необходимых для соответствующего руководства
производственным сектором и его постоянного усовершенствования,
1 [766, р. 131; 949, ch. 7; 918, р. 99; 119, р. 241-255].
2 См. [918, р. 106ff].
4Я7
здесь было очень мало. Теперь же миллионы рабочих прошли об¬
учение в заводских школах или техникумах, а чуть позже в универ¬
ситетах, чье число неуклонно множилось, и страна наконец получила
необходимые для ее стабильного роста квалифицированные кадры.
Количество дипломированных инженеров в «национальной экономи¬
ке», например, выросло с 47 тыс. человек (1928) до 289,9 тыс. (1941)1.
Многие цифры советской пропаганды этого периода были, разуме¬
ется, завышены, а многочисленные недостатки не афишировались, но
преднамеренное перераспределение ресурсов было налицо. В этих же
целях создавались мощнейшие электростанции, сталелитейные заво¬
ды и фабрики за Уралом, где они были недоступны как для нападения
с Запада, так и для агрессии со стороны Японии.
Даже по самым скромным оценкам рост промышленного произ¬
водства и национального дохода, ставший результатом проводимой
политики, был поистине рекордным за всю историю индустриали¬
зации. Поскольку объем производства и затраты на него ранее (на¬
пример, в 1913 году, не говоря уже о 1920-м) были крайне низкими,
изменения, представленные в процентных показателях, выглядят
практически незначительными, хотя данные табл. 28 (см. выше) на¬
глядно демонстрируют, какими темпами развивалось промышленное
производство в СССР во время Великой депрессии. Однако если рас¬
сматривать лишь период двух первых пятилеток (1928-1937), нацио¬
нальный доход в СССР вырос с 24,4 до 96,3 млрд руб., объем добычи
угля — с 35,4 до 128 млн тонн, производство стали — с 4 до 17,7 млн тонн,
объем выработки электроэнергии увеличился в семь раз, производство
станков — в двадцать раз, а производство тракторов — в сорок2. Так что
к концу 1930-х годов российское промышленное производство по сво¬
им показателям оставило далеко позади Францию, Японию и Италию
и, возможно, уже догоняло британскую промышленность3.
За этими впечатляющими достижениями, однако, скрывались мно¬
гочисленные недостатки. Хотя в середине 1930-х годов объем сельскохо¬
зяйственного производства начал постепенно расти, сама отрасль была
неспособна, как прежде, обеспечить население продуктами питания, не
говоря уже о направлении излишков на экспорт; показатели урожай¬
ности с одного гектара земли продолжали быть чрезвычайно низкими.
1 См. [949, р. 232; 766, р. 133; 799, р. 85-87].
2 См. [918, р. 93; 949, р. 187ff; 118, р. ШАГ; 766, р. 125].
3 См. [1293, р. 439,446; 113, р. 195-197; 119, р. 321-351].
4Я8
Несмотря на поток инвестиций в железнодорожное строительство,
системы коммуникаций оставались достаточно примитивными и не
соответствовали растущим потребностям страны. Некоторые отрасли
промышленности были сильно зависимы от иностранных фирм, осо¬
бенно американских, и нуждались в их экспертной поддержке. Огром¬
ные размеры заводов и гигантизм самого производственного процесса
осложняли эффективное управление ассортиментом и внедрение но¬
вых разработок. Определенные трудности были связаны с тем, что име¬
ющихся запасов сырья и количества квалифицированной рабочей силы
было недостаточно для планового расширения определенных отраслей.
Переориентация советской экономики после 1937 года и внедрение
масштабной программы развития вооружения не могли не повлиять
на производственные процессы, в результате ранее сформированные
планы претерпели значительные изменения. Ко всему прочему это был
период масштабных репрессий. Какими бы ни были причины маниа¬
кальной, параноидальной травли Сталиным собственного народа, она
имела крайне серьезные экономические последствия: чиновники, ру¬
ководящие работники, технический персонал, специалисты по стати¬
стике и даже прорабы1 оказались в лагерях, в результате чего проблема
нехватки квалифицированных кадров стала ощущаться еще острее.
Страх заставлял многих демонстрировать стахановскую привержен¬
ность системе, но он же и препятствовал продвижению инновацион¬
ных разработок, проведению экспериментальных исследований, от¬
крытому обсуждению проблем и конструктивной критике. «Проще
всего было не брать на себя ответственность, получать от вышесто¬
ящего руководства одобрение каждого своего действия, механически
исполнять каждое полученное распоряжение, невзирая на локальные
особенности»2. Так можно было спасти себя, но этот подход не спо¬
собствовал росту экономики в целом.
Стремясь обеспечить защиту на случай войны и ощущая угрозу
со стороны своих потенциальных противников (Польши, Японии, Ве¬
ликобритании), СССР значительную часть государственного бюджета
(12-16%) в течение почти всего второго десятилетия XX века направ¬
лял на финансирование расходов на оборону. Сумма этих затрат со¬
кратилась в первые годы первой пятилетки, когда регулярные воору¬
женные силы Советского Союза насчитывали порядка 600 тыс. человек
См. [949, р. 236]. Более подробно см. [715, р. 382ff; 241].
[949, р. 236].
489
при наличии вдвое большего по численности, но малоэффективного
гражданского ополчения. Маньчжурский кризис и приход к власти
Гитлера спровоцировали стремительное увеличение численного со¬
става советской армии: к 1934 году она насчитывала 940 тыс. человек,
а к 1935-му — 1,3 млн. Благодаря росту промышленного производства
и национальному доходу, полученному за счет выполнения пятилет¬
них планов, было построено большое количество танков и самолетов.
Прогрессивно мыслящий офицерский состав, объединившийся во¬
круг Тухачевского, выразил желание изучить (или даже полностью
перенять) идеи Дуэ, Фуллера, Лиддела Харта, Гудериана и других за¬
падных военных теоретиков, и в результате к началу 1930-х годов
на вооружении у Советского Союза были не только танковые, но и
воздушно-десантные войска. Хотя советские военно-морские силы
оставались малочисленными и неэффективными, в конце 1920-х го¬
дов в СССР удалось запустить масштабное авиапромышленное про¬
изводство, и некоторое время объем ежегодного выпуска самолетов
в Советском Союзе превосходил совокупный объем выпуска авиаци¬
онных отраслей других стран (см. табл. 29).
Таблица 29
Выпуск самолетов в великих державах,
1932-19391
1932 г.
1933 г.
1934 г.
1935 г.
1936 г.
1937 г.
1938 г.
1939 г.
Франция
(600)
(600)
(600)
785
890
743
1382
3 163
Германия
36
368
1968
3183
5112
5606
5235
8295
Италия
(500)
(500)
(750)
(1000)
(1000)
(1500)
1850
(2000)
Япония
691
766
688
952
1181
1511
3201
4467
Велико¬
британия
445
633
740
1140
1877
2153
2827
7940
США
593
466
437
459
1 141
949
1800
2195
СССР
2595
2595
2595
3578
3578
3578
7500
10 382
Цифры взяты из [966, р. 21]. Данные по Италии за период с 1932 по 1937 г.
(отсутствующие в книге Овери) были предоставлены моим коллегой Брайаном
Салливаном (Brian Sullivan), но они очень приблизительны; то же можно сказать
и о данных по Франции за период с 1932 по 1934 г.: как правило, речь идет о пя¬
тидесяти в месяц — см. [1397, р. 164]. Подтверждение о достаточно пренебрежи¬
тельном отношении к военно-морскому флоту можно найти в работе [894, ch. 17].
490
Но и за этими показателями прогресса скрывались пугающе слабые
стороны. Вполне предсказуемо, что в период советской гигантомании
особый упор делался на объем производства. В связи с особенностями
командной экономики к началу 1930-х годов это привело к созданию
масштабного производства самолетов и танков, и к 1932 году СССР
производил более 3000 танков и 2500 самолетов — гораздо больше
любой страны мира. Учитывая значительное увеличение численности
регулярной армии после 1934 года, можно предположить, что было
крайне сложно найти для управления ее танковыми батальонами и
авиационными эскадрильями соответствующим образом обученный
офицерский и сержантский состав. Задача формирования современ¬
ной армии и ВВС осложнялась еще и тем, что в стране преобладало
крестьянское население, а квалифицированных рабочих было чрез¬
вычайно мало. Несмотря на масштабное внедрение образовательных
программ, в 1930-е годы основной проблемой страны оставался низ¬
кий уровень подготовки рабочих и солдат. Кроме того, Россия, как
и Франция, пострадала из-за собственных масштабных инвестиций
в самолете- и танкостроение в начале 1930-х годов. В ходе граждан¬
ской войны в Испании стала очевидна ограниченность в скорости,
маневренности, дальности стрельбы и прочности этого вооружения
первого поколения, в связи с чем темпы разработки более быстрых
самолетов и более мощных танков ускорились. Однако советская во¬
енная промышленность, как большой корабль в море, не могла бы¬
стро изменить свой курс. К тому же глупым казалось прекращать
производство существующих моделей, тогда как более новые еще на¬
ходились на этапе разработки и тестирования. (Здесь интересно от¬
метить, что «из 24 тыс. российских танков, задействованных в воен¬
ных операциях в июне 1941 года, лишь 967 по своим характеристикам
не уступали немецким танкам того времени или превосходили их»1.)
В добавок ко всему в стране набирали обороты репрессии. Ликвида¬
ция командования Красной армии (в тот период 90 % генералов и 80 %
полковников попали под маховик сталинских репрессий) не только
лишила вооруженные силы подготовленного командного состава, но
и имела ряд последствий, которые сильно ударили по армии в целом.
1 [819, р. 350, fn 77]. Комментарии на тему общего укрепления военного могу¬
щества СССР см. в [366; 881, vol. 1 (Ziemke Е. Е The Soviet Armed Forces in the
Interwar Period); 768, ch. 3-9]. Подробное описание расходов СССР на оборону
см. в [949, р. 227-228; 918, р. 114].
491
Репрессии, устранившие Тухачевского и сторонников «современной
войны», а также тех, кто изучал немецкие военные стратегии и бри¬
танские военные теории, отдали управление армией в руки таких по¬
литически безопасных, но придерживающихся устаревших подходов
к ведению войны деятелей, как Ворошилов и Кулик. Одним из первых
результатов их деятельности стало расформирование семи механи¬
зированных корпусов. Это решение было принято из тех соображе¬
ний, что танковые соединения, как продемонстрировала гражданская
война в Испании, оказались неспособны выполнять наступательные
задачи независимо от других военных формирований, поэтому их
предполагалось внедрять в стрелковые батальоны для оказания под¬
держки пехоте. Аналогичным образом было принято решение о том,
что стратегические бомбардировщики ТБ-3 также малопригодны для
Советского Союза.
К концу 1930-х годов Россия подошла гораздо более слабой, чем
была пять или десять лет назад: значительная часть ВВС страны
устарела, бронетанковые части были расформированы, а все обслу¬
живающие отрасли экономики под страхом репрессий приведены
к безоговорочному подчинению. Тем временем Германия и Япония
наращивали производство вооружения и проявляли все большую
агрессию. После 1937 года пятилетний план включился в явное мас¬
штабное наращивание военного производства, равное по своим по¬
казателям германскому производству (а в некоторых областях, на¬
пример самолетостроении, даже превосходящее их). Но до тех пор,
пока эти инвестиции не привели к созданию более крупных и гораз¬
до лучше оснащенных вооруженных сил, Сталин чувствовал, что по¬
ложение страны так же шатко, как и прежде, в 1919-1922 годах. Все
эти внешние обстоятельства позволяют объяснить изменения со¬
ветской дипломатии в 1930-х годах. Обеспокоенный японской агрес¬
сией в Маньчжурии и, возможно, в еще большей степени агрессией
гитлеровской Германии, Сталин осознавал, что перспектива ведения
войны на двух фронтах, удаленных друг от друга на тысячи миль,
вполне реальна (та же самая стратегическая дилемма в свое время
поставила в тупик власти Великобритании). Однако его дипломати¬
ческий разворот в сторону стран Запада, выразившийся во вступле¬
нии России в Лигу Наций (1934) и заключении соглашений с Фран¬
цией и Чехословакией (1935), не привел к желаемому укреплению
коллективной безопасности. Без соглашения с Польшей СССР не
мог оказать ощутимой поддержки Франции и Чехословакии — мало
492
чем в таком случае могли помочь и они. К тому же Великобрита¬
ния не одобряла эти попытки создать дипломатический «народный
фронт» против Германии, чем объясняется подозрительность Ста¬
лина в период гражданской войны в Испании. В Москве боялись, что
триумф социалистической республики в Испании может перетянуть
Великобританию и Францию в правый сектор, равно как и втянуть
Россию в открытое противостояние со сторонниками Франко, Ита¬
лией и Германией.
Ситуацию, сложившуюся в мире к 1938-1939 годам, по всей ве¬
роятности, Сталин оценивал как гораздо более опасную, чем прежде
(тем более неразумной и нелепой предстает проводимая им репрес¬
сивная политика). Мюнхенское соглашение не только удовлетвори¬
ло, как казалось, амбиции Гитлера в отношении стран Восточной и
Центральной Европы, но и, что было гораздо страшнее, обнаружи¬
ло, что Запад не готов противостоять этим амбициям и, вероятно,
предпочтет перенаправить германскую агрессию дальше на Восток.
Поскольку в течение этих двух лет на Дальнем Востоке происходили
крупные приграничные столкновения японских и советских войск
(для чего были привлечены дивизии из Сибири), решение Сталина
следовать политике «примиренчества», даже оказавшись ради этого
за столом переговоров с идеологическим противником, удивления
не вызывало. Имея собственные политические интересы в Восточ¬
ной Европе, Советский Союз был более сдержан в замечаниях по
поводу раздела независимых государств, поскольку его собственная
доля там была весьма значительной. Заключение германо-советского
пакта в августе 1939 года, ставшее для многих неожиданностью, по
крайней мере позволило Советскому Союзу создать буферную зону
на западной границе и дало время для проведения перевооружения,
в то время как страны Запада после нападения Гитлера на Польшу
вступили в борьбу с Германией. Цитируя Черчилля, «кормить кро¬
кодила кусочками» казалось намного лучше, чем позволить ему себя
проглотить1.*
Все вышеперечисленное сильно осложняет оценку мощи Совет¬
ского Союза к концу 1930-х годов отчасти потому, что статистиче¬
ские данные об «относительном военном потенциале»2 не учитыва¬
ют ни настроений внутри страны, ни уровня боеспособности армии,
1 Лучшие работы по этой теме: [1305, ch. 5-6; 522; 570].
2 [1293, р. 446].
493
ни особенностей географического положения государства. Очевидно,
что Красная армия уже не напоминала ту «огромную, мощную силу
хорошо вооруженную и укомплектованную превосходно обучен
ными бойцами» (за исключением разве что этого последнего пун¬
кта), которую Макинтош в 1936 году называл армией, «какой она
и должна быть»1, непонятной оставалась лишь степень отставания
страны. «Зимняя война» с Финляндией в 1939 году лишь подтвер¬
дила стремительный спад в экономике страны, однако в ходе менее
известных столкновений с Японией в 1939-1940 годах на Халхин-
Голе современная советская армия, имея во главе разумного воена¬
чальника, показала себя очень хорошо2. Очевидно также, что Ста¬
лин был напуган сокрушительными победами германской армии,
использующей стратегию блицкрига в течение 1940 года, и отчаянно
старался не спровоцировать Гитлера на развязывание войны с Со¬
ветским Союзом. Бесспорно, другим поводом серьезно беспокоиться
для советского лидера оказывались действия Токио, поскольку не¬
известно было, где именно японцы нанесут удар. Разумеется, Япо¬
ния не была таким уж опасным противником, но оборона Сибири
могла стать крайне изматывающей с точки зрения материально-тех¬
нического обеспечения и еще сильнее ослабила бы СССР в противо¬
стоянии немецкой угрозе. В сентябре 1939 года, как только Совет¬
ский Союз достиг соглашения о временном перемирии с Японией,
танковые соединения под руководством Жукова были направлены
в Польшу для участия в захвате ее восточных территорий — пример
рискованного стратегического жонглирования3. С другой стороны,
урон, нанесенный Красной армии, к этому времени в экстренном по¬
рядке был восполнен, численность ее увеличилась (до 4,32 млн чело¬
век к 1941 году), советская экономика в целом перешла на военное
производство, в центральной части страны были построены новые
заводы-гиганты, модернизированные самолеты и танки (в том числе
грозный Т-34) прошли испытания. Объем бюджетных ресурсов на
оборонные нужды, в 1937 году составлявший 16,5% бюджета стра¬
ны, подскочил до 32,6% в 1940 году4. Как и большинство держав
в тот период, Советский Союз вынужден был бежать наперегонки
1 [768, р. 63].
2 См. [366, р. 532ff, 542ff; 768, р. 79-92; 246].
3 См. [366, первые главы; 857, р. 375-423. О внешнеэкономических условиях см
[191, ch. 3-4].
4 Цифры взяты из [949, р. 228].
494
со временем. Еще больше, чем в 1931 году, Сталину необходимо было
поднять соотечественников на активную деятельность, чтобы вос¬
полнить производственный дефицит в торговле со странами Запада.
«Снижение темпов приведет к отставанию. А те, кто отстает, про¬
игрывают...» Россия при царском режиме постоянно «проигрыва¬
ла», поскольку отставала по уровню промышленного производства
и военной мощи1. Под руководством этого еще более деспотичного
и жестокого лидера советский режим был намерен в короткие сроки
ликвидировать отставание страны. Но о том, что Гитлер позволит
этому произойти, не могло быть и речи.
Относительное влияние США в мировой политике в межвоенный
период было, что любопытно, обратно пропорционально влиянию Со¬
ветского Союза и Германии. Иными словами, эта страна была крайне
влиятельна в 1920-е годы, но Депрессия 1930-х годов нанесла ей го¬
раздо больший урон, нежели прочим великим державам, и выходить
из кризиса США начали лишь в самом конце этого периода. Причи¬
ны превосходства Соединенных Штатов в 1920-е годы были рассмот¬
рены ранее. США оказались единственным крупным государством
(помимо Японии), которому мировая война принесла выгоду. Стра¬
на стала главным мировым финансистом и кредитором в дополнение
к уже достигнутой позиции крупнейшего производителя промышлен¬
ных товаров и продуктов питания. Она обладала значительными за¬
пасами золота. Внутренний рынок США был настолько большим, что
крупные фирмы и оптовые компании, особенно в интенсивно расши¬
рявшемся автомобилестроении, могли получать существенную эко¬
номию за счет масштабов производства. Высокий уровень жизни и
доступность инвестиций способствовали ускорению роста масштаб¬
ных капиталовложений в промышленное производство, поскольку
потребительский спрос мог фактически поглотить все товары, пред¬
лагаемые расширяющимся производством. Например, в 1929 году
в США выпускали более 4,5 млн автомобилей, в сравнении с 211 тыс.
во Франции* 182 тыс. в Великобритании и 117 тыс. в Германии2. В свя¬
зи с этим едва ли покажется странным значительное увеличение им¬
порта в США каучука, металлов, нефти и прочего сырья на нужды это¬
го производственного бума. Вместе с тем показатели американского
1 См. [918, р. 86]. О лихорадочных приготовлениях 1939-1941 гг. см. также [881, vol. 1
(Ziemke Е. Е The Soviet Armed Forces in the Inter war Period)].
2 Cm. [1104, p. 210].
495
экспорта, в частности автомобилей, сельскохозяйственной техники,
офисного оборудования и прочих товаров, в течение 1920-х годов
также выросли, чему в значительной степени способствовал бы¬
стрый рост объема зарубежных инвестиций США1. Общеизвестные,
но все равно впечатляющие факты: в те годы Соединенные Штаты
производили «больше, чем остальные шесть великих держав вместе
взятые»; «поразительная производственная мощь этой страны под¬
тверждалась, помимо всего прочего, валовой стоимостью произве¬
денной продукции на душу населения, которая практически в два
раза превышала соответствующие показатели Великобритании и Гер¬
мании и более чем в десять-одиннадцать раз — показатели Советского
Союза и Италии»2.
Но правда и то, что, как отмечает автор приведенной выше цита¬
ты, «политическое влияние США в мире было абсолютно несопоста¬
вимо с выдающимся производственным потенциалом страны»3, хотя
в 1920-х, вероятно, это не было столь важно. Во-первых, американ¬
цы решительно отказывались от ведущей роли в мировой политике
и от участия во всех дипломатических и военных конфликтах, кото¬
рые подобный статус, можно сказать, сам провоцирует; кроме того,
коммерческие интересы США не затрагивало негативное воздействие
других государств, в связи с чем у страны не было весомых причин
для участия в международных событиях, особенно в Восточной Евро¬
пе и на Африканском Роге. Во-вторых, несмотря на очевидный рост
американского экспорта и импорта, их роль в национальной эконо¬
мике была невелика, поскольку страна в значительной степени была
экономически независимой. По имеющимся данным, «доля экспорта
промышленных товаров в 1914 году составляла чуть менее 10% от
общего объема производства, а в 1929-м — менее 8%», при этом ба¬
лансовая стоимость прямых иностранных инвестиций при расчете
как доля ВНП оставалась неизменной4. Это позволяет понять, почему,
несмотря на широкое распространение и принятие идеи создания ми¬
рового рынка, американская экономическая политика больший упор
делала на удовлетворение внутреннего спроса. Соединенные Штаты
нуждались лишь в поставках некоторых видов сырья, в остальном же
1 См. [87, р. 246-248].
2 [1293, р. 421-422].
3 [Ibid, р. 422].
4 См. [87, р. 258].
496
процветание страны не слишком зависело от контактов с иностран¬
ными государствами. Наконец, в-третьих, в 1920-х годах в мировой
политике отсутствовали какие-либо угрозы американским интере¬
сам: в Европе происходили конфликты, но гораздо менее серьезные,
чем в начале 1920-х годов, Россия находилась в изоляции, Япония
каких-либо активных действий не предпринимала. Наращивание во¬
енно-морского флота было ограничено условиями Вашингтонского
морского соглашения. В сложившихся условиях Соединенные Штаты
могли существенно сократить свою армию (численность регулярных
войск составила порядка 140 тыс. человек), однако условия соглаше¬
ний позволяли создавать достаточно многочисленные современные
военно-воздушные силы, а военно-морским силам разрешено было
продолжить реализацию программ по строительству авианосцев и
тяжелых крейсеров1. Несмотря на то что генералы и адмиралы, есте¬
ственно, жаловались на ограниченные поставки ресурсов, а опреде¬
ленные меры наносили ущерб национальной безопасности (например,
решение Стимсона в 1929 году ликвидировать систему дешифрации
сообщений на том основании, что «джентльмен не станет читать чу¬
жую переписку»2), — факт остается фактом: в это десятилетие США
могли оставаться экономическим гигантом, будучи при этом серед¬
нячком в военном отношении. Показательно, что в этот спокойный
период у США отсутствовал верховный гражданско-военный орган,
занимающийся решением стратегических вопросов, подобно Коми¬
тету имперской обороны в Великобритании или более позднему уже
собственно американскому Совету национальной безопасности. Су¬
ществовала ли тогда необходимость в таком органе, если население
Америки отрицало саму мысль о войне?
О ведущей роли США в провоцировании финансового краха
1929 года было рассказано ранее3. Но еще важнее для оценки срав¬
нительной мощи государства понимать, что последовавший упадок и
тарифные войны ударили по экономике США значительно сильнее,
чем по любой другой развитой экономике. Столь тяжелые послед¬
ствия для США были связаны не только с недостаточным контролем
над нестабильным по своей природе американским капитализмом,
1 Отличное краткое исследование американской военной политики между двумя
войнами: [882, ch. 12].
2 См. [1391, р. 262-263].
3 См. первый раздел главы.
497
но также и с роковым решением о принятии в 1930 году закона Сму¬
та — Хоули о тарифе, разработанного с целью защиты местного
производства. Несмотря на жалобы американских фермеров и про¬
мышленных лобби на несправедливую конкуренцию со стороны
иностранных государств, промышленное и сельскохозяйственное
производство в стране, где объемы экспорта значительно превосхо¬
дили объемы импорта, зависело от действующего порядка мирового
торгового оборота и нарушение его могло причинить гораздо боль¬
ший ущерб местным экспортерам. «Размер валового национального
продукта, составлявший в 1929 году $98,4 млрд, спустя три года резко
упал, сократившись почти вполовину. Объем выпуска промышлен¬
ных товаров в 1933 году составлял меньше четверти объема выпуска
1929 года. Порядка 15 млн человек лишились работы и остались без
средств к существованию... За тот же период объем американского
экспорта упал с 5,24 до 1,61 млрд долларов, снизившись, таким об¬
разом, на 69%>Л Когда прочие государства начали поспешно форми¬
ровать торговые блоки для защиты собственного производства, те
американские отрасли промышленности, которые в значительной сте¬
пени зависели от экспорта, оказались практически полностью разо¬
рены. «Доход от экспорта пшеницы, составлявший 200 млн долларов
десятью годами ранее, к 1932 году упал до 5 млн. Экспорт автомобилей
сократился с 541 млн долларов в 1929 году до 76 млн в 1932-м»1 2. Миро¬
вая торговля в целом приходила в упадок, но доля США в междуна¬
родном торговом обороте сокращалась еще быстрее: в 1929 году она
составляла 13,8 %, а в 1932-м — уже менее 10 %. Более того, с середины
1930-х годов прочие государства начали постепенно наращивать вы¬
пуск товаров, а Соединенные Штаты подверглись новым экономи¬
ческим потрясениям (1937), в ходе которых было утрачено все, чего
удалось достичь за прошедшие пять лет. Поскольку к тому моменту
мировая экономика оказалась «разъединена»3 из-за тенденции к тор¬
говым блокам, более самостоятельным, чем в 1920-х годах, второй
американский экономический спад не имел столь губительных по¬
следствий для других стран. В результате в год Мюнхенского согла¬
шения доля выпуска американской промышленной продукции была
меньше, чем за весь период с 1910 года (см. табл. 30).
1 [87, р. 277-278].
2 [1077, р. 516ff].
3 См. [703, ch. 12 и р. 280-287].
498
Таблица 30
Доля в мировом промышленном производстве,
1929-19381 (%)
1929 г.
1932 г.
1937 г.
1938 г.
США
43,3
31,8
35,1
28,7
СССР
5,0
11,5
14,1
17,6
Германия
11,1
10,6
11,4
13,2
Великобритания
9,4
10,9
9,4
9,2
Франция
6,6
6,9
4,5
4,5
Япония
2,5
3,5
3,5
3,8
Италия
3,3
3,1
2,7
2,9
Серьезный экономический спад и снижение доли международной
торговли в ВНП сделали американскую политику при Гувере и осо¬
бенно при Рузвельте еще более замкнутой. Учитывая возрастающее
число сторонников изоляции страны и наличие комплексных вну¬
тренних проблем, едва ли можно было ожидать, что Рузвельт поста¬
вит во главу угла своей политики развитие международных связей,
как того желали Корделл Халл и Госдепартамент США. Тем не менее
Соединенные Штаты, как и прежде, занимали ключевые позиции
в мировой экономике, поэтому страну критиковали за то, что она
«занята исключительно решением внутренних проблем» и «ожидает
мгновенных действий и результатов, а также формирует свою поли¬
тическую линию, не задумываясь о том, как ее действия могут повли¬
ять на другие страны в будущем»2. Запрет 1934 года на предоставле¬
ние американских займов правительствам иностранных государств,
нарушающих свои обязательства по выплате военных долгов, эмбарго
1935 года на поставки оружия в случае войны и несколько позже за¬
прет на предоставление займов любой воюющей стороне заставили
Великобританию и Францию осторожнее относиться к перспективе
ведения войны с фашистскими государствами. В 1935 году Лига На¬
ций осудила действия Италии, после чего, к ужасу адмиралтейства Ве¬
ликобритании, последовало значительное увеличение объема амери¬
канских поставок нефтепродуктов сторонникам режима Муссолини.
1 [1293, р. 439].
2 [87, р. 285].
499
Многочисленные торговые ограничения, установленные для Герма¬
нии и Японии в ответ на агрессию с их стороны, «вызвали лишь враж¬
дебность обеих стран, не предоставив какой-либо ощутимой помощи
их противникам. Экономическая дипломатия Рузвельта создавала
лишь новых врагов, а не друзей или перспективных союзников»1. Ве¬
роятно, наиболее важным последствием, ответственность за которое
лежит на обеих сторонах, стало возникновение взаимных подозрений
между английским и американским правительствами как раз в тот мо¬
мент, когда диктаторские режимы перешли к активным действиям2.
Между тем к 1937-1938 годам Рузвельт, очевидно, начал чуть боль¬
ше беспокоиться по поводу фашистской угрозы, хотя американское
общественное мнение и экономические затруднения и не позволяли
ему взять здесь инициативу в свои руки. Его высказывания в адрес
Берлина и Токио стали более жесткими, а поддержка Великобрита¬
нии и Франции — более явной (правда, это мало помогло обеим этим
демократиям в краткосрочной перспективе). В 1938 году секретные
переговоры военно-морского командования Великобритании и США
касались вопроса устранения двойной угрозы со стороны Японии и
Германии. «Карантинная» речь президента США стала первым знаком
готовности страны поддержать политику экономического подавления
диктаторских режимов. Более того, с этого момента Рузвельт наста¬
ивал на значительном увеличении расходов на оборону. Как видно
из табл. 26, еще в 1938 году Соединенные Штаты тратили на воору¬
жение меньше, чем Великобритания и Япония, а в сравнении с за¬
тратами Германии и Советского Союза США вкладывали в оборону
совсем незначительную часть бюджета. Тем не менее выпуск самоле¬
тов в 1937-1938 годах практически удвоился, а годом позже Конгресс
принял акт о создании военно-морских сил, не имеющих аналогов,
который предполагал значительное расширение флота страны. Тогда
же проходил испытания опытный образец бомбардировщика В-17,
морская пехота усовершенствовала методику проведения морских де¬
сантных операций и армия, еще не имевшая на вооружении хороших
танков, пыталась решить проблему оснащения бронетанковых войск
необходимым вооружением для ведения боевых действий и плани¬
ровала масштабную мобилизацию3. Когда в Европе вспыхнула война,
1 [Ibid, р. 309, 312]. Краткий анализ: [1159, р. 147ff].
2 Это хорошо описано в [801; 191, ch. 1]. См. также [1059, ch. 1-2; 953; 468, ch. 2].
3 См. [882, р. 386ff; 883, р. 237ff; 615; 437; 1330; 495, р. 237ff; 1338, р. 416ff].
500
ни одна из военных разработок еще не могла быть запущена в серий¬
ное производство, но в целом ситуация с вооружением, необходимым
для современной войны, была значительно лучше, чем в 1914 году.
Даже все реализованные мероприятия по перевооружению едва
ли нарушили экономику США. Ее главная особенность в тот период
заключалась в значительном нереализованном потенциале. В 1939 году
уровень безработицы достигал Ш млн человек, однако показатели
промышленной производительности, исчисляемой в человеко-часах,
заметно возрастали благодаря инвестициям в разработку и внедре¬
ние конвейеров, электродвигателей (взамен паровых) и улучшению
технологий управления, хотя максимальной отдачи эти инвестиции
не приносили из-за сокращения продолжительности рабочего дня
работников предприятий. Учитывая тот факт, что спрос значительно
снизился, а рецессия 1937-1938 годов эту проблему не решила, вне¬
дрение различных новых схем также не могло стимулировать эконо¬
мику и получение выгоды от более полной реализации ее производ¬
ственного потенциала. К примеру, в 1938 году Соединенные Штаты
производили 26,4 млн тонн стали, что значительно превосходило по¬
казатели Германии (20,7 млн), Советского Союза (16,5 млн) и Японии
(6 млн) — при том что сталелитейная промышленность этих трех ра¬
ботала на полную мощность, а 2/3 американских сталелитейных заво¬
дов работали вполсилы. В скором времени этой нереализованное™
потенциала предстояло смениться масштабной программой пере¬
вооружения1. В 1940 году было принято решение об увеличении чис¬
ленности военно-морских сил в два раза, в ВВС должны были быть
сформированы 84 боевых группы из 7800 самолетов, а согласно при¬
нятому закону о воинской повинности и военной подготовке было
начато создание армии численностью до 1 млн человек. Все эти меро¬
приятия оказали сильное воздействие на экономику США, которая,
в отличие от итальянской, французской и британской экономических
систем, не испытывала структурных проблем, а лишь не полностью
использовала собственный потенциал в период Депрессии. Посколь¬
ку у Соединенных Штатов имелись огромные неиспользуемые произ¬
водственные мощности, тогда как экономики других стран работали
на пределе возможностей, вероятно, наиболее значимыми для пони¬
мания исхода будущего противостояния статистическими данными
1 См. [1077, р. 709ff]. Статистические данные по выплавке стали взяты из работы
[1293, р. 443 и fn].
501
стоит считать не показатели уровня фактического производства стали
или выпуска промышленной продукции в 1938 году, а те данные, кото¬
рые отражают уровень национального дохода (табл. 31) и, пусть и не¬
точные, данные об «относительном военном потенциале» (табл. 32).
Так или иначе, именно эти цифры напоминают нам о том, что, хотя
в Соединенных Штатах во время Великой депрессии и наблюдалось
непропорциональное развитие экономики, страна все равно остава¬
лась (по словам адмирала Ямамото) спящим гигантом.
Таблица 31
Национальный доход великих держав в 1937 г.
и доля военных расходов1
Национальный доход
(млрд долларов)
Доля военных
расходов (%)
США
68
1,5
Британская империя
22
5,7
Франция
10
9,1
Германия
17
23,5
Италия
6
14,5
СССР
19
26,4
Япония
4
28,2
Таблица 32
Относительный военный потенциал великих держав
в 1937 г.2 (%)
США
41,7
Германия
14,4
СССР
14,0
Великобритания
10,2
Франция
4,2
Япония
3,5
Италия
2,5
Итого на долю семи держав
90,5
1 Цифры взяты из [1388, р. 672].
2 Цифры взяты из [1293, р. 446].
502
Пробуждение этого гиганта после 1938 года, ставшее наиболее
очевидным в 1940 году, решительно подтверждает, насколько ва¬
жен был в гонке вооружений и в стратегических расчетах той эпо¬
хи выбор подходящего момента. Как Великобритания и СССР не¬
многим ранее, Соединенные Штаты пытались восполнить нехватку
вооружения, которая возникла в результате совершавшихся прежде
масштабных поставок оружия фашистским режимам. В военных
расходах эта страна могла превзойти любую другую при условии
соответствующей политической воли. Это наглядно демонстриру¬
ют данные статистики: еще в конце 1939 года расходы США на обо¬
рону составляли лишь 11,7% от общих государственных расходов
(1,6% ВНП)1, что было значительно меньше, чем у других великих
держав в тот период. Увеличение доли военных расходов в ВНП, при¬
ближающее страну по данному показателю к фашистским странам,
автоматически сделало бы Соединенные Штаты самым мощным в во¬
енном смысле государством мира. К тому же многое указывало на то,
что Берлин и Токио осознают, насколько подобное развитие способ¬
но ограничить их возможности дальнейшей экспансии. Для Гитлера
ситуация осложнялась его презрительным отношением к Соединен¬
ным Штатам, этой вырождающейся державе, где смешаны различные
расы, но и он чувствовал, что не может откладывать свои завоевания
до середины 1940-х годов, поскольку военное преимущество к тому
времени неизбежно будет на стороне англо-франко-американского
лагеря2. Что касается Японии, которая воспринимала США намного
серьезнее, то ее расчеты были точнее: так, военно-морское командова¬
ние Японии полагало, что если к концу 1941 года численность их соб¬
ственных судов достигнет приемлемых 70 % от американского уровня,
«то к 1942 году соотношение снизится до 65 %, к 1943-му — до 50 %, а к
1944 году — до катастрофических 30 %»3. Как и Германия, Япония име¬
ла серьезный стимул для развертывания активных действий в самой
ближайшей перспективе, поскольку только так она могла избежать
участи страны-середнячка, отодвинутой на задний план супердержа¬
вами.
1 См. [677, р. 12].
2 Огромное количество американских работ, посвященных философии и политике
Гитлера, очень хорошо обобщено в книге [549, р. 179ff]. См. также комментарии
в [1340].
3 [1364, р. 62]. См. также [993, р. 217-218, 224].
503
Разворачивающийся кризис,
1931-1942
При рассмотрении сопоставимых сильных и слабых сторон вели¬
ких держав во всей их полноте и в контексте экономического и во¬
енно-технического развития той эпохи более понятным становится
курс мировой дипломатии 1930-х годов. Это не значит, что локальные
источники различных кризисных явлений, будь то Мукденский инци¬
дент, Эфиопский или Судетский кризис, имели лишь второстепенное
значение или что международных проблем не возникло бы, если бы
великие державы жили в мире и согласии. Однако очевидно, что при
возникновении региональных кризисов политические деятели веду¬
щих держав были склонны рассматривать их как в контексте событий
более крупной дипломатии, так и, возможно даже в большей степени,
в свете внутренних проблем своих государств. Британский премьер-
министр Макдональд четко высказался об этом в разговоре со своим
коллегой Болдуином, после того как Маньчжурский инцидент спро¬
воцировал кризис фунта стерлингов и развал второго лейбористского
правительства:
Все мы были настолько поглощены каждодневными проблемами, что не
имели возможности рассмотреть ситуацию в целом и выработать соот¬
ветствующую политику, вместо этого мы жили в ожидании новых по¬
трясений1.
Это лишь подтверждает тот факт, что интересы политиков зача¬
стую касались скорее текущего положения дел, нежели долгосрочной
перспективы, и носили скорее практический, нежели стратегический
характер. И даже после того, как британское правительство, казалось,
могло бы перевести дух, изменений в его осмотрительной политике
по отношению к захвату Маньчжурии Японией отнюдь не наблюда¬
лось. Вынужденные постоянно решать экономические проблемы и
справляться с общественным неодобрением запутанной ситуации
на Дальнем Востоке, британские лидеры прекрасно знали о стрем¬
лении доминиона к поддержанию мира и о слабости имперской обо¬
роны в регионе, где Япония имела стратегическое преимущество. Так
или иначе, многие британцы одобряли решение Токио сотрудничать
[1280, р. 90]. Эта книга затмевает все предшествующие ей исследования на тему
Маньчжурского кризиса.
504
с китайскими националистами, чья деятельность провоцировала об¬
щественные волнения, и многие высказывались за сохранение хоро¬
ших отношений с Японией. Даже после того как подобные настроения
ослабли вследствие дальнейшего проявления японской агрессии, под¬
толкнуть английское правительство к более решительным действиям
могли лишь меры, предпринятые совместно с Лигой Наций и/или дру¬
гими великими державами.
Однако Лига Наций, какими бы замечательными ни были ее прин¬
ципы, не имела иных возможностей для предотвращения японской
агрессии в Маньчжурии, кроме применения военной силы ее ведущих
членов. Обращение за помощью в комиссию по расследованиям (ко¬
миссию Литтона) дало возможность державам оправдать задержку
перехода к активным действиям, в то время как Япония продолжала
захват территорий. У Италии, входившей в число ведущих участников
Лиги Наций, не было интересов на Дальнем Востоке. Германия, хотя
и имела торговые и военные связи с Китаем, предпочитала не пред¬
принимать активных действий в сложившейся ситуации и лишь на¬
блюдала за тем, сумеет ли японский «ревизионизм» создать полезный
прецедент в Европе. Советский Союз выражал обеспокоенность по
поводу японской агрессии, однако едва ли мог вступить в сотрудни¬
чество с другими странами, а действовать в одиночестве был не готов.
Французы вполне предсказуемо столкнулись дилеммой: они не жела¬
ли создания прецедента, который спровоцирует перемещение суще¬
ствующих территориальных границ и несоблюдение резолюций Лиги
Наций, в то же время они были озабочены в связи с негласным пере¬
вооружением Германии и необходимостью поддерживать статус-кво
в Европе, и сама возможность осложнения ситуации на Дальнем Вос¬
токе, которая могла отвлечь внимание и, вероятно, военные ресурсы
от германской проблемы, их пугала. Официально строго придержи¬
ваясь принципов Лиги Наций, Париж между тем негласно выражал
Токио поддержку в их притязаниях на китайские территории1. Пра¬
вительство ТИША, по крайней мере в лице госсекретаря Стимсона,
напротив, никоим образом не оправдывало действий Японии, видя
в них угрозу свободному миру, концепции, вокруг которой теоре¬
тически строился американский образ жизни. Однако высокоидей¬
ные суждения Стимсона не нашли поддержки ни со стороны Гувера,
1 [Ibid, р. 148ff, 23 Iff].
505
которого пугала перспектива дальнейшего запутывания ситуации,
ни у британского правительства, которое предпочитало приспосабли¬
ваться, а не бороться. Результатом стали конфликт Стимсона и Гуве¬
ра, отраженный в соответствующих частях их автобиографий, и, что
важнее, унаследованное недоверие между Вашингтоном и Лондоном.
Все это печальный и наглядный пример того, что один ученый назвал
«внешнеполитическим барьером»1.
Было не столь важно, осуществлялась ли японская военная
агрессия против Маньчжурии в 1931 году с ведома правительства
страны или нет2, важнее был тот факт, что эта акция достигла своей
цели и об этом стало известно, причем Запад не мог предпринять ка¬
ких-либо существенных действий. Более масштабным последствием
стало то, что Лига Наций на поверку оказалась неэффективным ме¬
ханизмом для предотвращения агрессии и три западные демокра¬
тии продемонстрировали неспособность действовать совместно.
Это же стало очевидно в ходе проходивших в то время переговоров
по вопросу разоружения в Женеве. Соединенные Штаты в них, конеч¬
но, участия не принимали, но противоречия между Англией и Фран¬
цией относительно способов реагирования на требование Германии
о «равенстве» и постоянные попытки Англии уклониться от предо¬
ставления каких-либо гарантий, которые могли бы уменьшить опа¬
сения Франции, свидетельствовали, что вероятность прекращения
переговоров представителями нового гитлеровского режима и разрыв
всех существующих договоренностей без страха наказания вполне
реальны3.
Возобновление к 1933 году германской угрозы создало новую вол¬
ну напряженности в англо-франко-американских дипломатических
отношениях как раз в тот момент, когда провалилась Международная
экономическая конференция и три страны пытались стабилизиро¬
вать свою валюту и укрепить торговые блоки. Хотя в большей степе¬
ни непосредственную угрозу Германия представляла для Франции,
именно Великобритания выражала наибольшие опасения по поводу
возможных посягательств на свободу своих действий. К 1934 году
кабинет министров и комитет по вопросам обороны признали, что
ближайшая угроза исходит от Японии, а от Германии лишь в отда¬
1 [Ibid; 269, р. 161ff; 1045; 1159, р. 148ff].
2 См. [269, ch. 2; 1237, р. 186ff].
3 Лучшая работа на эту тему: [96].
ленной перспективе. Однако, поскольку предпринимать одинаково
активные действия в обоих проблемных направлениях возможности
не было, важно было нормализовать ситуацию на одном из них.
В некоторых кругах высказывались за урегулирование отношений
с Японией, чтобы успешнее противостоять Германии, однако в ми¬
нистерстве иностранных дел утверждали, что сближение Велико¬
британии с Японией в дальневосточных вопросах разрушит и без
того хрупкое сотрудничество страны с Соединенными Штатами.
С другой стороны, настаивавшим на приоритетном укреплении бри¬
танской обороны на Востоке могли указать, что невозможно игнори¬
ровать обеспокоенность Франции ревизионистской политикой Гер¬
мании и (после 1935 года) крайне рискованно не придавать значения
растущей угрозе со стороны люфтваффе. До конца 1930-х годов от¬
ветственные лица в Уайтхолле стремились уйти от стратегической
дилеммы противостояния потенциальным врагам на разных концах
земного шара1.
Правда, в 1934 и 1935 годах эта дилемма вызывала лишь тревогу,
но не панику. Если режим гитлеровской Германии действительно был
крайне нежелательным, странной выглядела его готовность вести пе¬
реговоры по урегулированию ситуации в Польше, к тому же Германия
на тот момент в плане вооружения была гораздо слабее и Франции,
и России. Более того, в ответ на попытку Германии захватить Австрию,
завершившуюся убийством Дольфуса в 1934 году, Муссолини разместил
войска на перевале Бреннер на случай необходимой обороны. Перспек¬
тива присоединения Италии к числу держав, стремящихся сохранить
статус-кво, особенно обнадеживала Францию, которая стремилась
объединить антигерманскую коалицию под знаменем «фронта Отре¬
зы» в апреле 1935 года. Практически в это же время Сталин обозначил
свою готовность присоединиться к объединению государств, «выступа¬
ющих за мир», и к 1935 году Советский Союз не только вошел в состав
Лиги Наций, но и инициировал заключение договоров о безопасности
с Парижем и Прагой. Хотя Гитлер выступил в качестве явной оппози¬
ции «восточному Локарно», казалось, что Германию надежно сдержи¬
вают со всех сторон. Да и Япония на Дальнем Востоке не проявляла
агрессии2.
1 См. [595, ch. 5]. Доводы за и против англо-японских соглашений в 1934 г. хорошо
представлены в [896, р. 359ff].
2 См. [1099, р. 85-87; 1305, ch. 5].
507
Ко второй половине 1935 года, однако, все стремительно измени¬
лось без какого-либо участия Гитлера. Англо-французские расхождения
в понимании «проблемы безопасности» выдавали, с одной сторо¬
ны, беспокойство Великобритании по поводу возобновления связей
между Францией и Россией, а с другой стороны — тревогу Фран¬
ции, вызванную заключением в июне 1935 года англо-германского
военно-морского соглашения. Оба решения принимались каждой
страной в одностороннем порядке для получения гарантий дополни¬
тельной безопасности. Франция хотела привлечь СССР к сохране¬
нию баланса в Европе, Великобритания стремилась урегулировать
свои потребности в дислокации военно-морских сил в Европе и на
Дальнем Востоке, но обе страны рассматривали действия друг друга
как дающие неверный сигнал Берлину1. Разумеется, эти противоре¬
чия несли определенный вред, но катастрофических последствий не
имели, чего нельзя сказать о решении Муссолини вторгнуться в Абис¬
синию, за чем последовал ряд локальных конфликтов и безуспешная
попытка реализовать свои амбиции по созданию «новой Римской
империи». Эти события тоже можно рассматривать как пример ре¬
гионального конфликта, породившего широкую сеть последствий.
Для французов, напуганных возможностью превращения нового по¬
тенциального союзника против Германии в злейшего врага, абиссин¬
ский эпизод представлялся настоящим бедствием: допустить вопи¬
ющее нарушение принципов Лиги Наций, как и демонстрацию силы
со стороны Муссолини (где он нанесет удар в следующий раз?), было
опасно, с другой стороны, допустить присоединение Италии к гер¬
манскому лагерю представлялось ужасным безрассудством в рамках
Realpolitiky однако это соображение едва ли могло повлиять на идеали-
стов-британцев2. Между тем Уайтхолл в дополнение к своей актуаль¬
ной дилемме вынужден был теперь справляться с растущим в обще¬
стве беспокойством, связанным с вопиющим нарушением Италией
принципов Лиги Наций, да еще и контролировать действия Японии
на Дальнем Востоке, в случае если Запад окажется втянутым в сре¬
диземноморский конфликт. Франция опасалась, что конфликт с Ита¬
лией подтолкнет Гитлера к вторжению в Рейнскую область, тогда как
Великобритания считала, что сложившаяся ситуация спровоцирует
1 Наиболее полное описание: [1102, особ. ch. 5]. Но см. также [1263, ch. 5; 1099,
р. 90ff]. Об англо-германском морском соглашении см. [510].
2 См. [513; 841, р. 1327-1356; 984, р. 293-232; 809, ch. 5; 749; 46].
Японию к захвату азиатских территорий, тем более к тому момен¬
ту Токио практически готов был расторгнуть морские соглашения
и приступить к неограниченному наращиванию флота1. Оба предпо¬
ложения в широком смысле были верны, сложность состояла, как и
прежде, в том, чтобы разделить насущную проблему и проблему, акту¬
альную в более отдаленной перспективе.
Первыми подтвердились опасения Франции. Соглашение 1935 года
о передаче территорий в северо-восточной Африке в пользу Италии
(пакт Хора — Лаваля) вызвало взрыв общественного возмущения,
в частности в Великобритании. В то время как кабинеты министров
в Лондоне и Париже разрывались между урегулированием обществен¬
ных настроений и негласным обсуждением стратегических и эконо¬
мических доводов против участия в войне с Италией, Гитлер присту¬
пил к повторной оккупации демилитаризованной Рейнской области
(март 1936). В строго военном отношении это событие не являлось
таким уж значимым ударом; организованное наступление со стороны
Франции ведь крайне маловероятно, а со стороны Великобритании —
практически невозможно2. Однако дальнейшее ослабление Версаль¬
ских договоренностей и полный отказ от Локарнских соглашений
подняли вопрос о приемлемых на международном уровне способах
изменения статус-кво. Поскольку ведущие члены Лиги Наций оказа¬
лись неспособны остановить агрессию Муссолини в 1935-1936 годах,
теперь доверие к организации было подорвано и ее влияние на собы¬
тия было очень незначительным либо отсутствовало совсем, как, на¬
пример, в гражданской войне в Испании или в открытом нападении
Японии на Китай (1937). Для сдерживания или, как минимум, контро¬
ля за территориальными изменениями при существующем мировом
порядке ведущие державы, выступающие за сохранение статус-кво,
должны были предпринять решительные действия в отношении ре¬
визионистски настроенных стран.
Ни одна из вышеупомянутых держав тем не менее не считала пер¬
спективу вооруженного вмешательства насущной необходимостью.
Более того, когда страны с фашистской идеологией начали сбли¬
жаться (в ноябре 1937 года, вскоре после того, как Муссолини объ¬
явил о создании оси Рим — Берлин, Германия и Япония подписали
Антикоминтерновский пакт), в стане их потенциальных противников
1 См. [993, pt. 4].
2 См. [358; 509]. См. также [1102, р. 233ff].
СПА
наблюдались все большая замкнутость и разобщенность1. Несмотря
на негодование США по поводу вторжения Японии в Китай и на¬
падения на канонерскую лодку «Панай», Рузвельт в 1937 году не мог
предпринять решительных шагов в отношении заокеанских стран,
даже если бы хотел: экономику накрыло новой волной кризиса,
и Конгресс выступил за строгое соблюдение политики нейтралитета.
Поскольку Рузвельт мог лишь публично осуждать действия агрессо¬
ра, не обещая каких-либо действий, его политика лишь «усиливала
сомнения Англии и Франции в надежности США»2. Сталин также
был занят внутренними делами страны, правда в несколько ином
контексте: чистка и показательные процессы достигли тогда своего
пика. Хотя Советский Союз осмотрительно оказывал помощь Испан¬
ской республике во время гражданской войны, Сталин понимал, что
на Западе неприязнь к коммунистам даже сильнее, чем к фашистам,
и поэтому крайне опасно выходить на открытый конфликт с гитле¬
ровской Германией и ее союзниками. Действия Японии на Дальнем
Востоке и подписание Антикоминтерновского пакта заставили его
стать еще более осторожным.
Среди всех держав в 1936-1937 годах сильнее всех пострадала,
разумеется, Франция. Ее экономика была разрушена, а на политиче¬
ской арене произошло настолько сильное разделение, что некоторые
наблюдатели полагали, что страна близка к гражданской войне. Поми¬
мо этого сложная система безопасности Франции была практически
полностью уничтожена в результате серии сокрушительных ударов.
Повторная оккупация Германией Рейнской области полностью лиши¬
ла французскую армию возможности вести наступательные операции
с целью оказания давления на Берлин; страна казалась абсолютно
уязвимой перед люфтваффе уже потому, что французские ВВС значи¬
тельно уступали в техническом плане; захват Абиссинии и создание
оси Рим — Берлин превратили Италию из потенциального союзни¬
ка в непредсказуемого и опасного врага; изоляция Бельгии наруши¬
ла существующие оборонные планы для северных границ Франции,
а растянуть линию Мажино, чтобы закрыть этот участок, не пред¬
ставлялось возможным из-за непосильных затрат; гражданская вой¬
на в Испании создала предпосылки для формирования фашистского
прогерманского государства к югу от Франции; в Восточной Европе
1 См. [1081].
2 [1099, р. 98]. См. также [801].
С 1 Л
Югославия сблизилась с Италией; и Малая Антанта фактически пере¬
стала существовать.
В этих тяжелейших, практически безвыходных условиях особая
роль была отведена Великобритании, где на посту премьер-министра
в мае 1937 года Болдуина сменил Невилл Чемберлен. Озабоченный
экономической и стратегической уязвимостью своей страны и стра¬
шащийся перспективы вступления в войну, Чемберлен был полон
решимости предотвратить какие-либо кризисы в Европе, делая са¬
мые «выгодные» предложения диктаторам. Премьер-министр, с недо¬
верием относившийся к Советскому Союзу, презиравший Рузвельта
за его «пустословие», нетерпимый к тому, что он считал француз¬
ской бестолковой дипломатией уступчивости и пассивности, назы¬
вавший Лигу Наций абсолютно неэффективной организацией, начал
реализовывать собственную стратегию поддержания долгосрочного
мира путем политики примиренчества. Лондон уже выступал с пред¬
ложением Берлину торговых скидок и территориальных уступок,
теперь же Чемберлен собирался пойти дальше, рассматривая возмож¬
ность территориальных изменений в самой Европе. В то же время
и именно потому, что Германия, по его мнению, несла огромную опас¬
ность, премьер-министр стремился наладить отношения с Италией,
надеясь таким образом отделить ее от союза с Гитлером1. Подобные
действия не могли не вызвать споров: в числе прочего, они привели
к отставке в начале 1938 года министра иностранных дел Идена, по¬
родили волну критики со стороны маленькой, но неуклонно растущей
группы противников политики примиренчества и усилили подозри¬
тельность Вашингтона и Москвы, — однако с другой стороны, можно
утверждать, что в истории дипломатии многие смелые шаги носили
провокационный характер. Кое-кто в Европе (хотя далеко не боль¬
шинство) понимал, что действительно серьезная ошибка стратегии
Чемберлена заключалась в том, что Гитлер был абсолютно неприми¬
риму он был намерен создать новый мировой порядок и незначитель¬
ные корректировки не могли его удовлетворить.
Этот вывод, ставший понятным к 1939 году, а еще более от¬
четливо — к 1940-1941-му, в кризисный 1938 год был далеко не так
1 Интересно прочесть на эту тему второй том автобиографии Дилкса (D. Dilks),
хотя книг о Чемберлене и «политике умиротворения» написано великое множе¬
ство. Определенные исследования можно найти в соответствующих главах [896;
874; 251; 67, ch. 5]. Безусловно, будет полезным ознакомиться с книгой [435].
511
очевиден ни для британского, ни для французского правительства.
Вторжение в Австрию весной того года показало склонность Гитлера
к необъявленным действиям, но можно ли было возражать против
воссоединения немцев с немцами? В любом случае это только укрепи¬
ло убежденность Чемберлена, что вопрос немецкоговорящего мень¬
шинства в Чехословакии должен быть решен прежде, чем державы
окажутся на грани войны или уже ее пересекут. Следует признать, что
вопрос о статусе Судетской области был крайне спорным, поскольку
Чехословакия также имела право на суверенитет, который гарантиро¬
вали ей международные договоренности, и желание западных держав
удовлетворить требования Гитлера в данном случае в большей сте¬
пени определялось негативными эгоистическими страхами, а не по¬
зитивными идеалами, — но фюрер на тот момент был единственным
мировым лидером, готовым к войне, и его раздражало, что перспекти¬
ва уничтожить чехов разрушена уступками, полученными по итогам
Мюнхенской конференции. Как известно, для войны между великими
державами нужны как минимум два участника, и в 1938 году против¬
ников для Гитлера не нашлось1.
Поскольку на Западе ни политики, ни общество войны не жела¬
ли, нет смысла углубляться в пространные рассуждения о том, что
могло бы произойти, если бы Великобритания и Франция вступи¬
лись за Чехословакию, и не важно, что соотношение военной мощи
было не в пользу Германии, как полагали сторонники политики при¬
миренчества* 2. Тем не менее очевидно, что это соотношение измени¬
лось еще больше в пользу Гитлера после заключения Мюнхенских
соглашений. Устранение Чехословакии как значимого среднего ев¬
ропейского государства к марту 1939 года и получение Германией
чешского вооружения, заводов и запасов сырья, а также растущая
подозрительность Сталина в отношении Запада оказались весомее
факторов, игравших на руку Лондону и Парижу, таких как значи¬
тельно возросший объем выпуска вооружения в Великобритании,
тесное военное сотрудничество Великобритании и Франции, изме¬
нение настроений в Великобритании и доминионах, выразившееся
в большей, чем прежде готовности противостоять Гитлеру. В то же
время Чемберлену не удалось ни добиться выхода Италии из гит-
‘ Едва ли не самый полный анализ вопроса вы найдете в книге [1268]. См. также
[1263, ch. 8; 874, р. 21 Iff; 1340, vol. 2, ch. 10-11; 1069].
2 См. [922, р. 282-302; 67, р. 505ff; 686, р. 291-293].
512
деровской коалиции в январе 1939 года, ни сдержать ее агрессию
на Балканах, пусть даже Муссолини по веским причинам не мог
в этот момент выступить против стран Запада вместе с германским
диктатором. Таким образом, когда в конце весны 1939 года Гитлер
начал оказывать давление на Польшу, шансов избежать конфлик¬
та было гораздо меньше, чем годом ранее, и победа Великобрита¬
нии и Франции в войне, которая вот-вот должна была вспыхнуть,
была гораздо менее вероятна. Присоединение Германией «остатков»
Чехословакии в марте 1939 года и вторжение в следующем месяце
итальянских войск в Албанию усилили общественные призывы в де¬
мократических государствах «остановить Гитлера», предоставить га¬
рантии Польше, Греции, Румынии и Турции; таким образом, страны
Западной Европы оказались, как никогда прежде, связаны с судьбой
Восточной Европы. Однако возможности непосредственно помочь
Польше у стран Запада не было, а опосредованная помощь была не¬
значительной и поступала лишь в период проведения французской
армией стратегических оборонительных мероприятий, Великобри¬
тания же направила основную часть своих ресурсов на улучшение
противовоздушной обороны на собственной территории. Получить
помощь напрямую Польша могла только с Востока, но если прави¬
тельство Чемберлена просто не выказывало особого энтузиазма
к заключению соглашений с Москвой, то поляки со своей стороны
решительно отказывались допустить Красную армию на территорию
своего государства. Поскольку Сталину крайне необходимо было
выиграть время и избежать войны, а Гитлер стремился увеличить
давление на страны Запада и вынудить их оставить Польшу без под¬
держки, интересы двух диктаторов, какими бы разными ни были их
идеологические принципы, сошлись в достижении собственных це¬
лей за счет Варшавы. Шокирующее объявление о заключении пакта
Молотова — Риббентропа 23 августа 1939 года не только расширило
стратегические преимущества Германии, но и сделало войну с Поль¬
шей практически неизбежной. В этот период политика примиренче¬
ства для Лондона и Парижа была неприменима, хотя экономические
и военные условия требовали (возможно, даже сильнее, чем в пре¬
дыдущие годы) избегать конфликта великих держав1.
О том, как разворачивались события в 1939 г., см. [923, ch. 8-10; 1263, ch. 9-11; 44;
1340, vol. 2, р. 465ff; 67, р. 554ff; 470; 651, р. 263ff].
513
Когда вспыхнула Вторая мировая война, Великобритания и
Франция вновь оказались в оппозиции к Германии и так же, как
и в 1914 году, британская экспедиционная армия была направлена
к Ла-Маншу, а англо-французская авиация занялась организацией
морской блокады1. Однако в стратегическом плане эта война была аб¬
солютно иной, и ее условия для союзников были уже далеко не столь
выгодны. Мало того что отсутствовал восточный фронт, между Бер¬
лином и Москвой существовало политическое соглашение о разделе
Польши, которое, разумеется, предполагало наличие определенных
коммерческих договоренностей; так что поставки сырьевых ресурсов
из России стойко сводили на нет все возможные отрицательные по¬
следствия блокады для германской экономики. В течение первого
года войны запасы нефти и прочего сырья в Германии действи¬
тельно были катастрофически малы, но производство заменителей,
применение шведской железной руды и растущие поставки сырья
из России позволили восполнить дефицит. Кроме того, бездействие
союзников на западном фронте позволяло Германии экономно расхо¬
довать запасы нефтепродуктов и боеприпасов. Наконец, у Германии
не было слабых союзников, которых ей нужно было бы поддерживать,
как Австро-Венгрию в войне 1914-1918 годов. Если бы Италия всту¬
пила в войну в сентябре 1939 года, вполне вероятно, что дефицит ее
экономики самым негативным образом сказался бы на расходовании
скудных запасов Рейха и в результате не позволил бы ему нанести
удар в западном направлении в 1940 году. Разумеется, участие Италии
осложнило бы положение Англии и Франции в Средиземноморье, но,
вероятно, незначительно, к тому же сохранение Римом нейтралитета
давало возможность сформировать здесь удобный канал для немец¬
кой торговли, именно поэтому многие разработчики стратегических
планов в Берлине надеялись, что Муссолини так и будет оставаться
в стороне2.
Поскольку в период так называемой «странной войны» уязвимая
немецкая экономика совершенно не подвергалась давлению, у Гер¬
мании были время и возможность для совершенствования тех эле¬
ментов национальной военной стратегии, в которых вермахт был
особенно силен: операционная доктрина, комбинирование действий
1 Общестратегический взгляд на происходящее в 1939-1940 гг.: [687, р. 300ff; 923,
р. 31 Off; 770, р. 16® 431; 170].
2 См. [923, р. 314-321; ср. 1027, ch. 6; 431, р. 664® 1151, ch. 1].
различных родов войск, применение тактической авиации и децен¬
трализованные наступательные операции. В частности, итоги Поль¬
ской кампании подтвердили эффективность стратегии блицкрига,
выявили ряд недочетов (которые можно было скорректировать
в предстоящих операциях) и укрепили уверенность Германии в том,
что она может разгромить своих противников за счет молниеносных
неожиданных атак при соответствующем организованном взаимо¬
действии авиации и наземных сил. Именно это Германия с легкостью
продемонстрировала, быстро и без усилий захватив Данию и Голлан¬
дию, но при попытке оккупации Норвегии возникли сложности. Дело
в том, что географическое положение этой страны делало ее недосяга¬
емой для немецких бронетанковых дивизий, к тому же здесь действо¬
вали военно-морские силы Великобритании. По этой причине кампа¬
ния какое-то время находилась под угрозой провала, пока люфтваффе
не упрочили свое влияние на территории. Однако наиболее ярким
примером превосходства немецкой военной доктрины и оперативно¬
тактических возможностей немецкой армии стала Французская кам¬
пания в мае-июне 1940 года, в ходе которой более крупные, но менее
организованные пехотные и бронетанковые войска союзников были
уничтожены силами танковых соединений и моторизованной пехоты
под командованием Гудериана. Во всех этих боях наступающие войска
имели значительное превосходство в воздухе. В отличие от сражений
1914-1916 годов, когда ни одна из сторон практически не могла по¬
хвастаться навыками ведения военных действий новыми методами,
кампании 1940 года выявили в этой сфере явные преимущества Гер¬
мании, что практически исключило негативное влияние на ход войны
экономики государства, которая долгое время демонстрировала низ¬
кие показатели1.
Более того, одержав столь решительные победы в 1939-1940 годах,
немецкая военная машина значительно увеличила объем доступных
ей источников нефти и другого сырья. Немцы не просто получили
возможность неограниченно грабить (и грабили) поверженного вра¬
га, — устранение Франции как противника и очевидная неспособ¬
ность Великобритании организовать крупную военную операцию
означали также, что при проведении широкомасштабной кампании
См. [828; 923, ch. 10; 921, ch. 2; 966, р. 26-30; 1017, ch. 3; 492]. Анализ причин пас¬
сивности союзников и решения Германии о нападении см. также в [866, ch. 3-4].
515
не предвидится большого расхода ресурсов вермахта. Для организа¬
ции поставки сырья из Испании были созданы наземные линии свя¬
зи, запасам шведских руд больше грозило уничтожение в ходе опера¬
ций союзников, а Россия, втайне крайне напуганная стремительными
успехами Гитлера, увеличивала размер своих поставок. В этих усло¬
виях вступление Италии в войну сразу после разгрома Франции не
вызвало всех потенциально возможных экономических затруднений,
однако спровоцировало отток ресурсов из Европы на Ближний Вос¬
ток, при этом исключительно неудачная итальянская кампания пока¬
зала, насколько эту страну переоценивали в 1930-е годы1.
Если бы война продолжилась при участии этих трех стран, сложно
предположить, как долго она могла бы продлиться. Британская им¬
перия при Черчилле была настроена продолжать борьбу и проводи¬
ла масштабную мобилизацию населения и боеприпасов: в 1940 году,
к примеру, она превосходила Германию по объемам производства и
самолетов и танков2. Поскольку Великобритания в тот период не име¬
ла достаточного золотовалютного резерва для оплаты американских
поставок, Рузвельт старался всеми силами отозвать закон о нейтра¬
литете, негативно влиявший на экономику страны, и убедить Кон¬
гресс в том, что оказание поддержки Великобритании (программа
ленд-лиза, договор «эсминцы в обмен на базы», обеспечение конво¬
ем и т. д.) в интересах США3. Таким образом, в итоге остались два
основных противника, ни один из которых не был способен одержать
над другим решительную победу. Если теоретически военные опера¬
ции британского флота могли помешать Германии пересечь Ла-Манш,
о военном вторжении британской армии в Европу не могло быть и
речи в связи с отсутствием в стране достаточного количества сухо¬
путных войск. Бомбовые удары по позициям Германии лишь под¬
держивали моральный дух британцев, но на этом этапе не наносили
ощутимого ущерба противнику. За исключением изредка предприни¬
маемых рейдов в северную Атлантику, немецкий надводный флот был
неспособен как-либо иначе противостоять военно-морскому флоту
Великобритании. С другой стороны, операции германских подводных
1 См. [713]. Это лучшая работа о повторяющихся катастрофах Италии. Однако
ознакомьтесь еще и с книгой [1151, pt. 2-3, 5]. Более сочувствующий взгляд на
слабые стороны Италии: [1127].
2 См. [966, р. 28; 687, р. 309].
3 См. [191, р. 99ff; 1059, р. 108fF]. См. также [761].
С1^
лодок под командованием Дёница благодаря применению новой так¬
тики ведения боя и дополнительным судам были как всегда устраша¬
ющими. В Северной Африке, Сомали и Абиссинии войска Британской
империи легко захватили удерживаемые Италией позиции, однако
встретилии серьезные препятствия — африканский корпус Роммеля
с его тактикой стремительных прорывов и немецкий десант, высадив¬
шийся в Греции. Таким образом, для второго года «последней евро¬
пейской войны» были характерны скорее победы оборонительного
плана и незначительные успехи, чем масштабные боевые операции и
завоевания1.
И вот тогда судьбоносное решение Гитлера вторгнуться в Рос¬
сию в июне 1941 года кардинально изменило формат конфликта
в целом. В стратегическом смысле для Германии это означало веде¬
ние войны на нескольких фронтах, что ставило ее в затруднитель¬
ное положение, подобное ситуации 1914-1917 годов, что было край¬
не нежелательно для люфтваффе, чьи силы были растянуты между
западным, восточным и средиземноморским фронтами. Такой шаг
также гарантировал сохранение позиций Британской империи на
Ближнем Востоке, которые, разумеется, могли быть отбиты, если бы
Гитлер направил туда четверть наземных войсковых соединений
и воздушных войск, задействованных в реализации плана «Барба¬
росса», но в сложившейся ситуации эти позиции оставались своего
рода островками безопасности, плацдармом для контрнаступления
вражеских войск в будущем. Однако важнее всего был тот факт, что
географический охват и потребность в поддержке тыла во время
кампании, углубившейся внутрь России на сотни миль, лишали вер¬
махт главного преимущества — возможности нанести внезапный
удар на ограниченной территории, чтобы сокрушить врага, прежде
чем иссякнут собственные запасы и военная машина застопорится.
Германия и ее союзники в июне 1941 года собрали на линии фрон¬
та огромную армию, но ресурсы для ее обеспечения и поддержания
боеспособности были минимальные, особенно принимая во внима¬
ние плохое состояние дорог в стране. Вероятность ведения войны
в условиях зимы вообще не рассматривалась, так как предполагалось,
что война продлится не более трех месяцев. Авиапромышленность
Германии в 1941 году уступала британской и русской, не говоря уже
См. [790; 52; 191]. С позиции Германии: [564].
517
об американской, кроме того, у Вермахта было гораздо меньше тан¬
ков, чем у российской стороны, а собственных запасов нефти и бое¬
припасов на продолжительную широкомасштабную кампанию было
недостаточно1. Проблему не решали даже исключительные успехи
войск вермахта на поле боя и нелепые приказы Сталина о разверты¬
вании войск перед лицом наступающего врага, из-за чего в течение
первых четырех месяцев войны были убиты или взяты в плен более
трех миллионов российских солдат. Россия могла нести огромные
человеческие и материальные потери, сдавать врагу километры сво¬
ей территории — и при этом не проигрывать войну в целом. Сдача
Москвы и даже, возможно, самого Сталина не заставили бы Россию
отказаться от борьбы, поскольку страна обладала колоссальными
ресурсами. Таким образом, война могла продолжаться бесконечно,
и для ее ведения Третий рейх, несмотря на свои впечатляющие успе¬
хи и отточенную тактику, не был в достаточной степени технически
готов.
Могла ли российская армия выдержать удар немецких войск на
подступах к Москве и противостоять массированному наступлению
японцев в Сибири в декабре 1941 года — это уже совсем другой во¬
прос, достойный обсуждения, но найти на него ответ не представля¬
ется возможным. Подписывая Берлинский пакт с Германией и Ита¬
лией (сентябрь 1940) и позднее (апрель 1941) договор о нейтралитете
с СССР, Япония надеялась отсрочить войну с Советским Союзом и
приступить к экспансии в южном направлении, однако с появлени¬
ем информации о подходе немецких войск к Москве Японию вновь
охватили воинственные настроения. Стоит отметить, что, если бы
вместо операции на юге Япония предпочла направить свои войска
против своего традиционного врага в Азии, Рузвельту, по всей вероят¬
ности, было бы очень сложно убедить американцев вступить в войну
официально и помощь, которую Великобритания была бы способна
предоставить России на Дальнем Востоке (если бы Черчилль один
вступил в этот конфликт) была бы минимальна. Не желая столкнуть¬
ся с пугающей перспективой ведения войны на двух фронтах, Сталин
в конце 1941 года сумел подключить к участию в военных действи¬
ях хорошо обученные, подготовленные к войне в условиях низких
518
См. [261, ch. 5; 921, ch. 3-4; 885, р. 39ff]. Подробное описание начала кампании
см. в [124; 225, р. 71-216]. С позиции СССР: [365; 1170].
температур дивизии из Сибири, задачей которых было ослабить на¬
ступательную активность немцев и вынудить их, таким образом,
отступить1. С позиций Токио тем не менее решение об экспансии
в южном направлении было абсолютно верным. Западное эмбарго
на торговлю с Японией и заморозка ее активов в июле 1941 года в свя¬
зи с захватом ею французского Индокитая совершенно ясно обозна¬
чили для армии и ВВС страны перспективу полного уничтожения их
экономической базы в течение нескольких месяцев, если они не усту¬
пят политическим требованиям Америки или не захватят нефтяные
и прочие месторождения в Юго-Восточной Азии. Таким образом,
с июля 1941 года война Японии против России стала практически не¬
возможной, а ее южная агрессия — практически неизбежной. Однако
Америка, которую обвиняли в склонности к бездействию в то время,
как Япония захватывала Борнео, Малайю и голландскую Ост-Индию,
а также американские тихоокеанские военные базы, в том числе
Перл-Харбор, осознавала необходимость устранения этого источника
агрессии на юге. Исключительно чтобы сохранить импульс «китай¬
ского инцидента», японское военное командование сочло необходи¬
мым поддержать осуществление крупномасштабных операций в от¬
ношении целей, расположенных в тысячах миль от Японии, о которых
имело весьма смутное представление2.
Декабрь 1941 года был отмечен вторым поворотным моментом
в войне, которая к тому времени охватила весь мир. Контратаки со¬
ветской армии под Москвой подтвердили, что по крайней мере здесь
стратегия блицкрига провалилась. Многочисленные ошеломляющие
успехи японской армии в течение первых шести месяцев войны на
Тихом океане нанесли союзникам существенный урон, однако тер¬
ритории не были утеряны (даже Сингапур и Филиппины), что было
принципиально важно для реализации крупных стратегических
планов. Но гораздо большее значение имело то, что в результате дей¬
ствий Японии и абсурдного объявления Гитлером войны Соединен¬
ным Штатам в конфликт наконец вступила самая могущественная
страна в мире. Разумеется, высокий уровень промышленного про¬
изводства сам по себе не гарантирует боевой эффективности армии,
и профессионализм немецких солдат, в частности, подтверждал
1 См. [365, р. 237ff; 191, р. 150ff].
2 Лучший источник: [1364, р. 68]. Но см. также [907].
519
предположение о том, что сравнивать человеческие ресурсы и тех¬
ническую оснащенность нелепо1. Однако «Великий альянс», как лю¬
бил называть его Черчилль, значительно превосходил страны «оси»
по размеру военно-технического обеспечения, а его производствен¬
ные базы располагались вне зоны досягаемости немецкой и япон¬
ской армий; в совокупности же все имеющиеся у союзников ресурсы
позволили им создать огромную боеспособную армию, какую до сих
пор ни одно государство не могло противопоставить фашистским
агрессорам. В течение следующего года предсказание де Токвиля
о возникновении биполярного мира, сделанное в 1835 году, оказа¬
лось, по сути, близко к осуществлению.
См. [339, арр. Е].
СТРАТЕГИЯ И ЭКОНОМИКА
СЕГОДНЯ И ЗАВТРА
Глава 7
СТАБИЛЬНОСТЬ И ПЕРЕМЕНЫ
В БИПОЛЯРНОМ МИРЕ, 1943-1980
У знав о вступлении США в войну,
Уинстон Черчилль не скрывал радости — и не зря. Как он сам объ¬
яснил позже, «судьба Гитлера была предрешена. Судьба Муссолини
была предрешена. Что касается японцев, то их сотрут в порошок. Дело
оставалось лишь за надлежащим применением превосходящих сил»1.
И все же более сдержанным в оценках союзникам такая уверенность
наверняка казалась необоснованной на всем протяжении 1942-го
и вплоть до середины 1943 года. Спустя шесть месяцев после напа¬
дения на Перл-Харбор японские вооруженные силы все еще свиреп¬
ствовали в Тихом океане и Юго-Восточной Азии, обескураживая
европейские колониальные империи, окружая Китай с юга, угрожая
Индии, Австралии и Гавайям. В войне СССР и Германии вермахт
возобновил яростное наступление, как только миновала зима 1941—
1942 годов, и пробился к Кавказу. Примерно в то же время гораздо
менее крупная армия Роммеля в Северной Африке уже находилась
в пятидесяти пяти милях от Александрии. Атаки подводных лодок
на конвои союзников были смертоноснее, чем когда-либо — наи¬
большие потери среди моряков пришлись на весну 1943 года. Между
тем англо-американская «контрблокада» германской экономики при
помощи стратегических бомбардировок не давала желаемого ре¬
зультата, но стремительно уносила жизни летчиков. Даже если судь¬
ба стран «оси» и была предрешена после декабря 1941 года, то они
об этом еще не подозревали.
[1213, р. 123].
523
«Надлежащее применение
превосходящих сил»
Как бы то ни было, оценка Черчилля оказалась верной. Пере¬
растание конфликта из европейской войны в мировую, возможно,
и осложнило для Великобритании борьбу за стратегическое влияние
(как отмечали многие историки, утрата Сингапура стала следствием
сосредоточения самолетов и обученных дивизий на средиземномор¬
ском театре военных действий1), зато кардинально изменило баланс
сил сразу после мобилизации новых воюющих сторон. Немецкая и
японская военные машины продолжали одерживать победы, однако
чем дальше они продвигались, тем сложнее им становилось отвечать
на контратаки, которые раз за разом готовили страны антифашист¬
ской коалиции.
Первая из них произошла на тихоокеанских просторах, где са¬
молеты, взлетавшие с авианосцев под командованием Нимица, уже
затруднили продвижение японцев в Коралловом море (май 1942) и
к острову Мидуэй (июнь 1942), доказав важность морской авиации
в небе над этим бескрайним океаном. К концу года японские войска
были выбиты с острова Гуадалканал, а австрало-американские силы
наступали в Новой Гвинее. Когда в конце 1943 года началось контр¬
наступление в центральной части Тихого океана, две мощные флоти¬
лии американских военных кораблей, прикрывавших операцию по
освобождению островов Гилберта, в свою очередь, находились под
защитой четырех быстроходных авианосных соединений (в общей
сложности 12 авианосцев), позволявших чрезвычайно эффективно
контролировать воздушное пространство2. Еще более значительное
превосходство в силе позволило дивизиям Британской империи раз¬
бить позиции немцев при Эль-Аламейне (октябрь 1942) и оттеснить
соединения Роммеля обратно к Тунису. Когда Монтгомери отдавал
приказ о начале наступления, в его распоряжении было в шесть раз
больше танков и втрое больше солдат, чем у противника, не говоря
уже о почти полном господстве в воздухе. В последующие месяцы
англо-американская армия Эйзенхауэра численностью 100 тыс. че¬
ловек высадилась во французской Северной Африке, чтобы с запада
начать «захват в клещи» германо-итальянских войск, в результате
1 Краткое резюме: [770, р. 230-233; 930, ch. 8; 58, ch. 8-9].
2 См. [1213, ch. 8-12; 770, ch. 23, 29].
524
которого те массово будут сдаваться в мае 1943 года1. Примерно
к тому же времени Дёниц был вынужден увести свои подводные лод¬
ки из Северной Атлантики, где они понесли очень тяжелые потери
в боях с конвоями союзников, которые теперь не только охранялись
бомбардировщиками «Освободитель» дальнего радиуса действия,
эскортными авианосцами, поисково-ударными группами кораблей,
оснащенными новейшими радарами и глубинными бомбами, но и
оповещались о перемещениях подводных лодок благодаря операции
«Ультра» по расшифровке немецких радиограмм2. На тот случай,
если бы союзникам понадобилось больше времени для достижения
«господства в воздухе» над Европой, в дополнение к превосход¬
ству на море ускоренными темпами велась разработка истребителя
дальнего радиуса действия «Мустанг», который впервые начал со¬
провождать флот в декабре 1943 года. Еще через несколько месяцев
способность люфтваффе защищать небо над солдатами, заводами и
гражданским населением Третьего рейха ослабла настолько, что уже
не могла быть восстановлена3.
Еще более опасным высшее командование вермахта считало со¬
кращение своего преимущества на восточном фронте. Уже в августе
1941 года, когда многим наблюдателям казалось, что Россия вот-вот
перестанет существовать как великая держава, генерал Гальдер мрач¬
но писал в своем журнале:
Мы рассчитывали иметь дело с 200 вражескими дивизиями. Теперь же
их насчитывается уже 360... их вооружение и оснащение уступает на¬
шим, а тактическое командование часто оказывается слабым. Однако...
как только мы разбиваем дюжину из них, русское командование про¬
сто присылает еще дюжину... Время... на их стороне, ведь они находят¬
ся вблизи своих ресурсов, тогда как мы отходим все дальше и дальше
от своих4.
На фоне этих массовых, отчаянных, ожесточенных боев даже че¬
ловеческие «потери времен Первой мировой войны выглядели скром¬
но. За первые пять месяцев кампании немцы, по их собственным
утверждениям, убили, ранили или взяли в плен свыше 3 млн русских5.
1 См. [770, ch. 20-22, 25].
2 [Ibid, ch. 24; 1098; 565, ch. 26].
3 См. лучшее на сегодняшний день исследование [921, ch. 5-7], а также [402].
4 [1087, р. 336].
5 [Ibid, р. 334]. Подробнее см. [365; 364; 1398; 225; 1170].
525
Тем не менее в тот самый момент, когда Сталин и Ставка планиро¬
вали первое контрнаступление под Москвой, Красная армия все еще
насчитывала в своих рядах 4,2 млн человек и имела численное пре¬
восходство в танках и самолетах1. Конечно, она не могла сравниться
с немецкими сухопутными частями или авиацией по части профес¬
сионализма — так, даже в 1944 году русские теряли пять или шесть
своих солдат на одного немецкого2, — и когда миновала страшная
зима 1941/1942 годов, военная машина Гитлера вновь переключилась
на атакующий режим, на этот раз устремившись к Сталинграду, но ее
ждала катастрофа. После Сталинграда, летом 1943 года, вермахт пред¬
принял еще одну попытку, собрал все свои бронетанковые войска и
выставил фантастическую армию из 17 дивизий, чтобы окружить
Курск. Однако в этом, без сомнения, крупнейшем танковом сражении
Второй мировой войны 2700 танкам вермахта противостояли 34 ди¬
визии Красной армии, насчитывавшие 4000 единиц. Хотя количество
советских танков сократилось вдвое за первую неделю, они успели
уничтожить большую часть гитлеровской Panzerarmee и теперь были
готовы ринуться в безжалостное наступление на Берлин. В этот мо¬
мент новости о высадке союзников в Италии дали Гитлеру повод отве¬
сти уцелевшие силы и показали, насколько плотно смыкалось кольцо
врагов Рейха3.
Было ли все это просто «надлежащим применением превосходя¬
щих сил»? Очевидно, что экономическое могущество никогда не явля¬
лось единственным рычагом воздействия на военную эффективность,
даже во время механизированной тотальной войны 1939-1945 годов.
Перефразируя Карла фон Клаузевица, можно сказать, что экономика
для военного конфликта — примерно как кузнечное дело для искус¬
ства фехтования. Известна масса примеров грубых политических и
стратегических ошибок, которые после 1941 года совершало немецкое
и японское руководство и цена которых оказалась непомерно высока.
Если говорить о Германии, это были решения и относительно мелкого
масштаба (например, отправка в Северную Африку в начале 1943 года
подкреплений, которые затем были легко взяты в плен), и более зна¬
чительные (например, поразительно глупое, а равно преступное об¬
ращение с украинцами и другими меньшинствами в СССР, которые
1 См. [365, р. 272].
2 См. [339, р. 343].
3 См. [225, ch. 17-18; 364, ch. 4].
526
были готовы бежать от сталинизма, пока не столкнулись со зверства¬
ми нацистов). Свою роль играли и самонадеянность, например убеж¬
денность в неуязвимости кодов «Энигмы», и идеологические пред¬
рассудки против использования женского труда на военных заводах,
в то время как все враги Германии охотно эксплуатировали этот до¬
селе неосвоенный резерв рабочей силы. Дело усугублялось еще и
соперничеством в высших эшелонах командования самой армии,
что мешало ей сопротивляться маниакальной склонности Гитлера
к чрезмерно рискованным наступлениям, в частности на Сталинград
и Курск. А самое главное, имел место так называемый «поликратиче-
ский хаос» в деятельности конкурирующих министерств и ведомств
(армия, СС, гауляйтеры, министерство экономики), который мешал
согласованной оценке и распределению ресурсов, не говоря уже о вы¬
работке «большой стратегии». Это был не самый серьезный подход
к ведению войны1.
Хотя стратегические просчеты Японии были менее очевидны и
контрпродуктивны, они все равно удивляют. Поскольку Япония ру¬
ководствовалась «континентальной» стратегией с преобладающим
значением сухопутных сил, ее операции в Тихом океане и Юго-Вос¬
точной Азии осуществлялись минимальным контингентом, а именно
одиннадцатью дивизиями, по сравнению с тринадцатью в Мань¬
чжурии и двадцатью двумя в Китае. Даже когда американцы начали
контрнаступление в центральной части Тихого океана, японцы от¬
правляли в этот район, да и то с опозданиями, недостаточно подкреп¬
лений (особенно в сравнении с огромным количеством сил, затрачен¬
ных на масштабные наступления в Китае в 1943-1944 годах). Ирония
состояла в том, что даже когда флот Нимица в начале 1945 года при¬
близился к Японии, а ее города превращались в руины с воздуха, в Ки¬
тае все еще находился 1 млн ее солдат, а еще 780 тыс. в Маньчжурии,
но теперь их невозможно было вывести из-за успешного применения
американцами подводных лодок.
Как бы то ни было, императорский флот Японии тоже был отча¬
сти виноват. Оперативное командование во время важных боев, та¬
ких как у острова Мидуэй, часто происходило с ошибками, но, даже
когда авианосцы уже доказали свое превосходство в Тихом океане,
многие японские адмиралы после смерти Ямамото предпочитали
Четкое описание противников можно найти в [225]. Более подробное описа¬
ние — в [885, особ. ch. 6; 1214, pt. 2-3; 1168, ch. 9-11; 558, р. 49fF].
527
линкоры и ждали шанса устроить врагам вторую Цусиму, как пока¬
зали операция 1944 года в заливе Лейте, а также ставший еще более
символичным самоубийственный последний поход линкора «Ямато».
Японские субмарины с их грозными торпедами бездарно использо¬
вались в качестве разведчиков для боевых кораблей или для транс¬
портировки снаряжения к блокированным островным гарнизонам,
вместо того чтобы подрывать морские пути сообщения неприятеля.
И напротив, флот неудачно защищал собственные торговые суда и
отставал в том, что касалось эскортных авианосцев, систем конвоя
и борьбы с подводными лодками, хотя Япония зависела от импорта
даже сильнее, чем Англия1. Симптоматично на фоне этой одержи¬
мости линейным флотом, что, направляя ресурсы на строительство
гигантских судов класса «Ямато», ВМФ не создал ни одного эскортно¬
го корабля в период с 1941 по 1943 год — в отличие от американцев
с 331 кораблем такого типа2. Япония также безнадежно проигрывала
в разведке, применении кодов и их дешифрировании3. Все это помо¬
гало сохранению великой восточноазиатской сферы взаимного про¬
цветания ничуть не больше, чем ошибки Германии — существованию
«тысячелетнего рейха».
Разумеется, невозможно «факторизовать» (как элегантно выража¬
ются экономисты) эти ошибки и выяснить, как без них сложилась бы
судьба стран «оси». Однако трудно представить, что преимущество
антигитлеровской коалиции в производстве не позволило бы ее стра¬
нам взять верх в долгосрочной перспективе, если бы только они не до¬
пустили столь серьезных стратегических и политических просчетов.
Конечно, если бы Германии удалось оккупировать Москву в декабре
1941 года, это бы сильно ударило по военным возможностям России
(и по сталинскому режиму), но разве сдалось бы тогда население
СССР (учитывая, что в этом случае его ждало неминуемое уничтоже¬
ние), все еще располагавшее значительными производственными и
военными резервами в тысячах миль к востоку от столицы? Следует
отметить, что, несмотря на экономические потери от операции «Бар¬
баросса» (падение производства угля на 57 %, чугуна на 68 % и т. д.4)>
1 См. [685,р. 181-195; 1058,р. 65-71; 1213]; замечательное исследование— [881, vol.3
(Coox A. The Effectiveness of the Japanese Military Establishment in World War II)]
2 Cm. [1364, p. 89].
3 Лучшее обобщение информации на данную тему: [765].
4 См. [225, р. 228; 365, ch. 6]. О советском промышленном производстве во время
войны см. [949, ch. 10; 918, ch. 5; 887, р. 94ff].
528
Х^ИСПАНСКОЕ
КИПР
(Вмикобритаиия^
ФРАНЦУЗСКАЯ СЕВЕРНАЯ АФРИКА
СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ
Россия выпускала самолетов на 4 тыс. больше, чем Германия, в 1941 го¬
ду и на 10 тыс. больше в 1942 году, причем они предназначались для
одного фронта, а не для трех, как в случае Германии (см. табл. 34)\
Принимая во внимание ее усиливавшееся превосходство в численно¬
сти солдат, танков, артиллерии и самолетов, ко второму году конфлик¬
та Красная армия могла себе позволить нести потери в соотношении
пять или шесть к одному (хотя это была крайне высокая цена для ее
войск) и все равно наступать на слабеющих немцев. К началу 1945 года
на белорусском и украинском фронтах «превосходство Советов над
Германией было абсолютным и устрашающим: пятикратным в живой
силе и бронетехнике, более чем семикратным в артиллерии и семна¬
дцатикратным в авиации»1 2.
Англо-американские силы во Франции несколькими месяцами ра¬
нее имели «преимущество в танках 20:1 ив самолетах 25:1»3, поэтому
удивителен тот факт, что у немцев так долго все складывалось удач¬
но; даже к концу 1944 года, прямо как в сентябре 1918-го, они все еще
удерживали территории гораздо большие, чем собственные границы
Рейха в начале войны. Военные историки почти единогласны в своих
объяснениях этого обстоятельства: немецкая операционная доктри¬
на, в которой главный упор делался на гибкость и децентрализован¬
ное принятие решений на уровне района боевых действий, оказалась
гораздо более эффективной, чем осторожная каноническая тактика
британцев, кровопролитные бесхитростные атаки русских или энер¬
гичные, но непрофессиональные броски американцев. Кроме того,
по «общевойсковому» опыту немцы не имели себе равных, и, наконец,
уровень подготовки их штабных офицеров и унтер-офицеров был
чрезвычайно высок даже в последний год войны.
И все же наше нынешнее восхищение боевыми показателями нем¬
цев, которое, кажется, еще больше возрастает с каждым новым иссле¬
дованием4, не должно затмевать тот очевидный факт, что Берлин, как
и Токио, изнурил себя. В ноябре 1943 года генерал Йодль подсчитал,
что 3,9 млн немцев (и 283 тыс. солдат других стран «оси») пытались
сдержать 5,5 млн русских на восточном фронте. Еще 177 тыс. немец¬
ких солдат находились в Финляндии, а в Норвегии и Дании гарнизоны
1 См. также [966, р. 49ff].
2 [364, р. 447]. См. также цифры в [768, ch. 13].
3 [770, р. 559].
4 Об этой тенденции можно подробнее узнать в работах [339; 260; 523, р. 14, 370
и passim].
530
насчитывали 486 тыс. человек. Во Франции и Бельгии располагались
1,37 млн оккупационных войск. «Еще 612 тыс. человек были закреп¬
лены на Балканах и 412 тыс. — в Италии... Армии Гитлера были раз¬
бросаны вдоль и поперек по всей Европе и уступали противнику
в живой силе и вооружениях на каждом фронте»1. То же самое мож¬
но сказать и о японских дивизиях, которым приходилось контро¬
лировать огромную территорию на востоке от Бирмы до Алеутских
островов.
Даже если говорить о тех кампаниях, которые вроде бы могли «из¬
менить ход войны», вполне возможно, что даже если бы их выигра¬
ли страны «оси», а це союзники, это лишь отсрочило бы итоговое
поражение первых. Скажем, если бы Нимиц потерял больше одного
авианосца у острова Мидуэй, им на смену в тот же год пришли бы
три новых тяжелых авианосца, три легких авианосца и пятнадцать
эскортных авианосцев; в 1943 году к ним добавились бы пять тяже¬
лых авианосцев, шесть легких авианосцев и двадцать пять эскортных
авианосцев, а в 1944 году — девять тяжелых авианосцев и тридцать
пять эскортных2. Подобным же образом,в критически важные годы
битвы за Атлантику союзники потеряли множество судов общим во¬
доизмещением 8,3 млн тонн в 1942 году и 4 млн тонн в 1943 году, но
эти страшные цифры компенсировались спуском на воду грузовых
судов с совокупным тоннажем в 7 и 9 млн тонн соответственно. Это
объяснялось в первую очередь фантастическим ростом судостроения
в США, где к середине 1942 года новые корабли спускались на воду
быстрее, чем немецкие подлодки успевали их топить, что заставило
одного крупного специалиста заключить, что «во Второй мировой
войне немецкая подводная кампания могла лишь оттянуть итог, но
не изменить его»3. Если говорить о сухопутных силах (следует за¬
метить, что Вторая мировая война в Европе была преимущественно
войной артиллеристов и танкистов), то опять же Германия значитель¬
но уступала России, не говоря уже о союзниках, в объеме производ¬
ства артиллерийских орудий, самоходно-артиллерийских установок
и танков (см. табл. 33).
1 [1087, р. 342]. Подробнее о японском «перенапряжении» см. [530]. Более общее
изложение темы см. [762, р. 38-63].
2 Цифры взяты из [1364, р. 98].
3 [1087, р. 328] — цитата из [905, р. 64]. Более подробно см. [1098; 770, ch. 24; 1020,
ch. 24; 762, р. 46ff].
531
Таблица 33
Производство танков в 1944 г.1
Германия
17 800
Россия
29 000
Великобритания
5 000
США
17 500 (29 500 в 1943 г.)
Но самая показательная статистика относится к производству са¬
молетов (см. табл. 34), ведь все понимали, что без господства в возду¬
хе ни армия, ни флот не способны действовать эффективно; контро¬
лируя воздушное пространство, можно было не только выигрывать
военные кампании, но и наносить тяжелые удары по экономике врага.
Таблица 34
Производство самолетов в 1939-1945 гг.1 2
1939 г.
1940 г.
1941 г.
1942 г.
1943 г.
1944 г.
1945 г.
США
5856
12804
26277
47836
85898
96318
49761
СССР
10382
10565
15735
25436
34900
40300
20900
Велико¬
британия
7940
15049
20094
23672
26263
26461
12070
Британское
Содружество
250
1100
2600
4575
4700
4575
2075
Итого
произведено
союзниками
24178
39518
64706
101519
151 761
167654
84806
Германия
8295
10247
11776
15409
24807
39807
7540
Япония
4467
4768
5088
8861
16693
28180
11066
Италия
1800
1800
2400
2400
1600
—
—
Итого
произведено
странами «оси»
14562
16815
19264
26670
43100
67987
18606
1 Для сравнения см. [687, р. 309-310] и [1168, р. 239] (автор включил в общее коли¬
чество танков и самоходные артиллерийские установки).
2 [966, р. 150]. Приведенные автором данные по объемам производства Италии
в первой половине войны намного ниже указанных в [1127, tab. XVIII].
532
За этими данными, кроме всего прочего, скрывается тот важный
факт, что среди британских и американских самолетов было много
крупных четырехмоторных бомбардировщиков, поэтому превосход¬
ство союзников впечатляет еще больше, если оценивать его по коли¬
честву моторов или массе самолетов1. Именно этим в первую очередь
объяснялось, почему, несмотря на исключительные усилия немцев
удержать преимущество в воздухе2, их города, заводы и железнодо¬
рожные пути бомбились все чаще; сильнее их страдали только совсем
плохо защищенные острова Японии. По этой же причине происхо¬
дили и некоторые другие вещи: подводным лодкам Дёница приходи¬
лось оставаться на. глубине, бирманская армия Слима смогла подойти
с подкреплением к британской базе Имфал, американским авианос¬
цам удалось неоднократно атаковать японские базы по всей западной
части Тихого океана, а солдаты союзников, столкнувшись с упорной
обороной немцев, всегда могли вызвать авиаудар, чтобы сломить ее
и продолжить наступление. Следует отметить, что даже в день вы¬
садки десанта союзников в Нормандии (6 июня 1944) немцы смогли
выставить там лишь 319 самолетов против 12 837 у противника. Если
перефразировать Клаузевица, искусство фехтования (как и искусство
войны) действительно требует навыков и опыта, однако они мало по¬
могают бойцу, если у него нет шпаги. А в состязании «кузниц» союз¬
ники определенно вели в счете.
Дело было в том простом обстоятельстве, что даже после расши¬
рения Германской и Японской империй экономические и производ¬
ственные силы, которыми располагали противники, были гораздо более
несоразмерными, чем в годы Первой мировой войны. По приблизи¬
тельным оценкам, которые уже упоминались ранее (см. табл. 30 и 32),
объем промышленного производства и военный потенциал Герман¬
ского рейха в 1938 году примерно равнялись совокупным соответ¬
ствующим показателям Британии и Франции. Рейх, возможно, усту¬
пал Британской и Французской империям, но к началу конфликта
их заморские земли еще не были мобилизованы в той же мере, как
немецкие, и, как уже говорилось, союзники не отличались высокой
компетенцией в важнейшем вопросе проведения военных опера¬
ций. Территории, оккупированные Германией в 1939 и (особенно)
* См. [966, р. 150].
2 См. [921, ch. 6-7].
533
1940 годах, позволили ей легко обогнать изолированную и несколько
потрепанную державу, которой руководил Черчилль. В результате
капитуляции Франции и вступления Италии в войну Великобрита¬
ния оказалась лицом к лицу с массивным скоплением вооруженных
сил, которые с точки зрения военного потенциала превосходили ее,
вероятно, вдвое. На суше ось Берлин — Рим была неуязвима, хотя
пока еще уступала на море и имела примерный паритет с британца¬
ми в воздухе — чем и объясняется, почему последние предпочитали
вести бои в Северной Африке, а не в Европе. Нападение Германии
на СССР поначалу как будто не изменило этого баланса — из-за ка¬
тастрофических потерь Красной армии, которые вскоре усугубились
потерями советских территорий и заводов.
С другой стороны, решительные действия декабря 1941 года в кор¬
не изменили соотношение сил: русское контрнаступление под Мо¬
сквой показало, что блицкриг не удался, а вступление Японии и США
в теперь уже мировой конфликт спровоцировало появление «Велико¬
го альянса» с колоссальной промышленной мощью и устойчивостью.
Это не могло мгновенно повлиять на ход военных кампаний, поскольку
Германия все еще была достаточно сильна, чтобы возобновить насту¬
пательные действия в России летом 1942 года, а Япония в свои первые
полгода одерживала легкие победы в боях против неподготовленных
Соединенных Штатов, Голландии и Британской империи. Однако все
это не отменяет того факта, что союзники имели вдвое больше про¬
изводственных мощностей (если судить по искаженным данным
1938 года, преуменьшающим долю США), втрое больший «военный
потенциал» и втрое больший национальный доход, чем страны «оси»,
даже если добавить к их показателям долю Франции1. В 1942-1943 го¬
дах эти цифры потенциальной мощи материализовались в виде са¬
молетов, пушек, танков и судов. В 1943-1944 годах одни только США
производили по одному кораблю в день и по одному самолету каждые
пять минут! Более того, союзники производили разное оружие нового
типа (стратегические бомбардировщики В-29 «Суперфортресс», истре¬
бители Р-51 «Мустанг», легкие авианосцы), тогда как страны нацистско¬
го блока могли выпускать передовое вооружение (реактивные истреби¬
тели, подводные лодки типа «XXIII») лишь в сравнительно небольших
количествах.
1 См. [1293, р. 439, 446; 1388, р. 672]. См. также [454, р. 69-80].
534
Проще всего оценить это изменение в соотношении сил с по¬
мощью данных Вагенфюра об общем объеме производства вооруже¬
ния главными участниками конфликта (см. табл. 35).
Таблица 35
Производство вооружения в 1940-1943 гг.1
(в млрд долларов на 1944 г.)
1940 г.
1941 г.
1943 г.
Великобритания
3,5
6,5
п,1
"СССР
(5,0)
8,5
13,9
США
(1,5)
4,5
37,5
Всего у воюющих союзников
3,5
19,5
62,5
Германия
6,0
6,0
13,8
Япония
(1,0)
2,0
4,5
Италия
0,75
1,0
—
Всего у воюющих держав «оси»
6,75
9,0
18,3
Таким образом, в 1940 году Великобритания существенно отста¬
вала от Германии по объему производства вооружения, но быстро
его наращивала и к следующему году уже вырвалась вперед, и это
был последний год, когда экономика Германии работала более или
менее неспешно. Два военных потрясения — под Сталинградом и
в Северной Африке и назначение Альберта Шпеера рейхсминистром
вооружений и военной промышленности — вызвали в 1943 году
резкий взлет производства оружия и боеприпасов* 2, причем Япония
также удвоила выпуск военной продукции. Однако даже несмотря
на это, совокупный рост производства за те два года был пример¬
но одинаков у Великобритании и СССР, с одной стороны, и держав
«оси» — с другой ($10 млрд против $9,8 млрд соответственно), так
что союзники продолжали обгонять нацистский блок в этом от¬
ношении. Но самой ошеломительной переменой стал более чем
восьмикратный рост американского военного производства с 1941
Цифры взяты из [1317, р. 34, 87]. Данные по Италии являются приблизительны¬
ми, основанными на соотнесении размера экономики страны с другими ведущи¬
ми державами. Более подробное сравнение см. в [396].
2 См. [885, р. 72ff; 1317, ch. 3]; более общее сравнение см. в [16, р. 124ff].
535
по 1943 год, в результате которого к концу этого периода союзники
выпускали оружия втрое больше, чем их враги, реализовав наконец
свой превосходящий «военный потенциал». Не важно, сколь хитро¬
умно вермахт проводил свои тактические контратаки на западном и
восточном фронтах почти до последних месяцев войны, — в конеч¬
ном счете союзники просто задавили его огневой мощью. К 1945 году
тысячи англо-американских бомбардировщиков, ежедневно сотря¬
савших Рейх, и сотни красноармейских дивизий, рвавшихся к Бер¬
лину и Вене, доказывали один простой факт: в затянувшейся полно¬
масштабной войне коалиций вновь побеждали страны с самым тугим
кошельком.
Это же касалось и поражения Японии в Тихом океане. Сегодня
совершенно очевидно, что взрывы атомных бомб в 1945 году ока¬
зались водоразделом в военной истории мира, поставившим под
вопрос само выживание человечества в случае войны против ядер-
ной державы. Однако в условиях 1945 года они были лишь одним из
инструментов, с помощью которых США могли принудить Японию
сдаться. Успешная американская кампания с применением подвод¬
ных лодок грозила Японии голодом, рои бомбардировщиков В-29
превращали ее города в руины (так, в результате «огненного нале¬
та» на Токио 9 марта 1945 года погибло примерно 185 тыс. человек и
было уничтожено 267 тыс. зданий), кроме того, американский штаб
и союзники планировали масштабное вторжение на острова. Сово¬
купность мотивов, которые, с некоторыми оговорками, подтолкнули
США к решению о ядерной бомбардировке (желание спасти жизни
солдат союзников, намерение послать предупредительный сигнал
Сталину, необходимость оправдать огромные расходы на ядерный
проект), до сих пор является предметом дискуссий1. Однако важно
то, что лишь США на тот момент располагали производственными
и техническими ресурсами для ведения конвенциональной войны
на двух фронтах и могли направлять усилия ученых, сырье и деньги
(около $2 млрд) на разработку нового оружия, перспективы приме¬
нения которого были не ясны. Разрушение Хиросимы наряду с па¬
дением Берлина в руки Красной армии не только символизировало
конец еще одной войны, но и ознаменовало начало нового порядка
в мировой политике.
1 См. [1213, ch. 23; 441; 377; 19; 1185].
536
Новый стратегический ландшафт
Очертания этого нового порядка уже намечались американскими
военными стратегами в самый разгар конфликта. Как объяснялось
в одном их директивном документе:
После успешного прекращения войны с нашими нынешними противни¬
ками мир кардинально изменится с точки зрения сравнительной воен¬
ной мощи государств. Эта перемена будет сравнима скорее с падением
Римской империи, нежели с чем-либо случившимся за последовавшие
полторы тысячи лет... Как только Япония будет побеждена, Соединен¬
ные Штаты Америки и Советский Союз станут единственными военны¬
ми державами первой величины. Это связано в обоих случаях с геогра¬
фическим положением и огромным потенциалом военного снабжения1.
Хотя историки, пожалуй, могли бы поспорить с утверждением
о том, что за предыдущие полторы тысячи лет не происходило ничего
подобного, было понятно, что глобальное равновесие сил после Вто¬
рой мировой войны станет совсем иным. Бывшие великие державы
Франция и Италия уже ушли в тень. Надежды Германии на господство
в Европе рухнули, равно как и аналогичные надежды Японии в отно¬
шении Дальнего Востока и Тихого океана. Британия, несмотря на все
старания Черчилля, слабела. Биполярный мир, появление которого
так часто предсказывалось в XIX и начале XX века, наконец сложился;
международный порядок, по словам Депорта, перешел «от одной си¬
стемы к другой»2. Теперь, судя по всему, первые роли играли лишь Со¬
единенные Штаты и СССР, причем из этих двух «сверхдержав» первая
имела значительное превосходство.
Просто потому, что почти весь остальной мир оказался истощен
войной или все еще страдал от колониальной «отсталости», мощь Аме¬
рики в 1945 году была, за неимением лучшего слова, неестественно
высокой, как, допустим, мощь Британии в 1815 году. Однако реаль¬
ные размеры ее могущества были беспрецедентны в абсолютных зна¬
чениях. На волне резкого роста военных расходов ВНП страны под¬
скочил с $88,6 млрд (1939) до $135 млрд (1945) по курсу 1939 года, или
еще выше — до $220 млрд по нынешнему курсу. Наконец-то «слабина»
в экономике, которую не смог ликвидировать «новый курс» Рузвельта,
1 [853, р. 523-524].
2 [296, ch. 4].
c.'in
была преодолена, а незадействованные прежде ресурсы и кадры на¬
шли применение: «За время войны размер [среднего?] промышленного
предприятия увеличился на 50 %, а объем выпуска товаров — более чем
на 50%»1. И действительно, с 1940 по 1944 год экстенсивное развитие
.промышленности в США шло быстрее (свыше 15% в год), рем когда-
либо прежде. Хотя в основном этот рост был обусловлен военным
производством (которое взлетело с 2% от общего объема в 1939 году
до 40% в 1943-м), мирная промышленность тоже активно развива¬
лась, поскольку гражданский сектор не испытал столь серьезных по¬
сягательств на его долю, как в других странах — участницах Второй
мировой войны. Американский уровень жизни был намного выше, чем
в любой другой стране, то же можно сказать и о американской произ¬
водительности труда. Из всех великих держав только США обогатились
(и намного), а не обеднели из-за конфликта. К его окончанию золотой
резерв Вашингтона равнялся $33 млрд2. Опять-таки «свыше половины
всего мирового промышленного производства приходилось на США,
которые выпускали треть мировых товаров всевозможных видов»3.
Это сделало страну, без сомнения, крупнейшим экспортером к кон¬
цу войны, и даже через несколько лет она поставляла на рынок треть
мирового экспорта. В результате значительного расширения корабле¬
строительных мощностей США теперь владели половиной всех судов
земного шара. С экономической точки зрения мир был у них в кармане.
Эта экономическая мощь находила отражение в военной силе
Соединенных Штатов Америки, на службе которых к концу войны
состояло 12,5 млн военнослужащих, в том числе 7,5 млн за рубежом.
Хотя это количество, естественно, сократилось в мирное время (уже
к 1948 году действующих солдат и офицеров было в девять раз мень¬
ше, чем четырьмя годами ранее), данное обстоятельство было про¬
явлением политического курса, а не реального военного потенциала.
Учитывая распространенное в первые послевоенные годы мнение об
ограниченном влиянии США за рубежом, более наглядным показате¬
лем их силы служат данные о их передовом вооружении. К тому вре¬
мени эта страна явно не имела себе равных: ее флот из 1200 крупных
боевых кораблей (сосредоточенных вокруг дюжин авианосцев, а не
линкоров) теперь значительно превосходил британский, а никакой
1 [43, р. 268]. См. также цифры в [887, р. 63].
2 См. [1113, р. 220].
3 [43, р. 268].
другой морской державы тогда не существовало. США уверенно до¬
казали способность демонстрировать силу по всему земному шару,
в любом регионе, доступном с моря, благодаря своим авианосным
ударным соединениям, а также морской пехоте. Еще более впечатля¬
ющим было американское господство в воздухе: две с лишним тысячи
тяжелых бомбардировщиков, сравнявших с землей гитлеровскую Ев¬
ропу, и тысячу бомбардировщиков В-29 сверхбольшого радиуса дей¬
ствия, испепеливших японские города, дополнили еще более мощные
реактивные стратегические В-36. А главное, США обладали монопо¬
лией на атомные бомбы, грозившие любому потенциальному врагу
опустошением не менее страшным, чем выпавшее на долю Хиросимы
и Нагасаки1. Как впоследствии доказали специалисты, американская
военная машина в действительности была, возможно, менее внуши¬
тельной, чем казалось (атомных бомб у нее имелось совсем немно¬
го, а их применение сулило неприятные политические последствия),
и использовать ее для давления на такую далекую, непостижимую и
подозрительную страну, как СССР, было сложно. Тем не менее образ
невероятного превосходства сохранялся за США вплоть до корейской
войны и подкреплялся просьбами многих стран о предоставлении им
американских кредитов, оружия и гарантий военной поддержки.
Учитывая чрезвычайно выгодное экономическое и стратегическое
положение США, их послевоенный рывок не должен удивлять того,
кто знаком с историей международной политики. По мере того как
традиционные великие державы уходили в тень, Соединенные Штаты
вступали в создаваемый этим уходом вакуум, а став первыми, уже не
могли ограничиваться собственными пределами или даже своим полу¬
шарием. Конечно, война явилась главной причиной этого расширения
американского влияния; из-за нее, например, США в 1945 году имели
69 дивизий в Европе и еще 26 — в Азии и Тихом океане, но ни одной
на собственной территории2. Они действовали «за кордоном» просто
потому, что взяли на себя политические обязательства по реорганиза¬
ции систем руководства Японии и Германии (а также Австрии); а по¬
скольку ранее США вели кампании у тихоокеанских островных групп,
а также в Северной Африке, Италии и Западной Европе, то и на этих
территориях тоже находились их войска. Впрочем, многие американ¬
цы (особенно среди солдат) надеялись вскоре оказаться дома, когда
1 Кроме первых глав [404] см. также [1093; 835].
2 Цифры взяты из [829, р. 8].
539
американских части вернутся на довоенные места дислокации. Однако
эта идея хотя и заставила поволноваться Черчилля и некоторых дру¬
гих, заодно обрадовав республиканцев-изоляционистов, но заставить
стрелки часов пойти вспять оказалось невозможно. Как и британцы
после 1815 года, американцы теперь становились свидетелями того,
как их неформальное влияние на различных территориях перерастает
в нечто более формальное — и более запутанное, и, подобно британ¬
цам, они обнаруживали «новые проблемы безопасности» всякий раз,
когда собирались подвести черту. «Pax Americana» достиг зрелости1.
По крайней мере экономические аспекты этого нового порядка
были достаточно предсказуемыми. Во время войны интернационали¬
сты вроде Корделла Халла небезосновательно утверждали, что мировой
кризис 1930-х годов был в значительной мере обусловлен недостатками
в функционировании международной экономики, а именно протек¬
ционистскими тарифами, нечестной конкуренцией, ограниченным до¬
ступом к сырью и политикой правительств-автаркий. Это характерное
для просвещенного XVIII века мнение о том, что «свободная торговля
вполне согласуется с миром»2, сопровождалось давлением со стороны
ориентированных на экспорт промышленников, опасавшихся, что со¬
кращение госрасходов США может спровоцировать послевоенный
спад, если не открыть иностранные рынки для обеспечения спроса
на американские товары. Кроме того, военные требовали, возможно
слишком сильно, чтобы США контролировали стратегически важное
сырье (в частности, нефть, каучук и металлические руды) или имели
к нему неограниченный доступ3. Все вместе подталкивало США к соз¬
данию нового мирового порядка — выгодного для западного капита¬
лизма и, разумеется, для наиболее процветающих капиталистических
стран, хотя в более долгосрочной перспективе, как в духе Адама Смита
обещал Артур Бальфур, «более эффективное распределение ресурсов
за счет свободной торговли увеличит производительность труда по¬
всеместно и тем самым повысит общую покупательную способность»4.
Таким образом, в период с 1942 по 1946 год были достигнуты меж¬
дународные договоренности, которые привели к возникновению
1 См. [1222, ch. 2]. Описание возможных параллелей с ситуацией в Британской
империи после 1815 г. см. во втором разделе четвертой главы, а также в [1206,
р. 182ff].
2 [53, р. 14].
3 См. [724; 87, ch. 6-7; 690, р. 165-83; 344]. ?
4 [53, р. 15].
САП
Международного валютного фонда, Международного банка рекон¬
струкции и развития и, позднее, Генерального соглашения по тарифам
и торговле. Странам, желавшим получить средства на реконструкцию и
развитие в рамках этого нового экономического режима, приходилось
соглашаться с американскими условиями свободной конвертации ва¬
лют и открытой конкуренции (среди прочих это сделали и британцы,
несмотря на попытки сохранить свое имперское превосходство1) — или
отказаться от участия в этой системе (как Советский Союз, осознавший
ее несовместимость с социалистическими методами управления).
Практические недостатки таких взаимоотношений состояли в том,
что, во-первых, имевшихся денег попросту не хватало для восста¬
новления всего разрушенного в течение шести лет тотальной войны,
а во-вторых, принцип свободной торговли неизбежно оказывался
выгоднее наиболее конкурентоспособным странам (особенно почти
не пострадавшим и сверхпроизводительным Соединенным Штатам)
и мешал тем, которым было трудно с ними конкурировать (то есть
странам, разрушенным войной, с измененными границами, массами
беженцев, разбомбленными домами, изношенными станками, тяже¬
лыми долгами и утраченными рынками). Лишь позднее осознание
американцами двойной угрозы широкого социального протеста в Ев¬
ропе и растущего влияния Советов спровоцировало создание плана
Маршалла, предполагавшего выделение средств для существенного
промышленного восстановления «стран свободного мира». Однако
к тому времени американская экономическая экспансия шла рука об
руку со строительством военных баз и подписанием договоров о без¬
опасности по всему земному шару (об этом читайте в разделе «Раскол
биполярного мира»). Здесь тоже прослеживаются параллели с ситу¬
ацией после 1815 года, когда стремительно появлялись британские
базы и возникали договорные отношения, но самое заметное отличие
заключается в том, что Великобритания в общем и целом смогла избе¬
жать пут долгосрочных и сложных альянсов с другими суверенными
государствами. Почти все американские обязательства действитель¬
но являлись «ответом на события»2 холодной войны, но, чем бы они
ни оправдывались, остается неприятный факт: они втягивали США
в сложную глобальную игру, и это в корне противоречило всей пред¬
шествовавшей истории страны.
См. [418].
2 Выражение взято из [1222, р. 10].
Похоже, в 1945 году все это не сильно волновало политических ли¬
деров, многие из которых считали ситуацию не только «явным пред¬
начертанием», но и прекрасной возможностью исправить ошибки,
допущенные предыдущими великими державами. «Американский
опыт — это ключ к будущему... Америка должна быть старшим бра¬
том всех наций в братстве людей», — восторженно писал Генри Люс
в журнале Life1. И Китаю, на который возлагались чрезвычайно боль¬
шие надежды, и всем остальным странам так называемого «третьего
мира» предлагалось следовать американским идеалам самоусовершен¬
ствования, предпринимательства, свободной торговли и демократии.
«Все эти принципы и правила столь благотворны и привлекательны
с точки зрения справедливости и процветания для всех свободных
народов, что уже через несколько лет вся международная система
должна функционировать вполне удовлетворительно», — предска¬
зывал Халл2. Всех, кто проявлял близорукость в оценке этого факта
(будь то старомодные британские и голландские империалисты, евро¬
пейские партии левого толка или угрюмый Молотов), убеждали идти
в нужном направлении при помощи кнута и пряника. Как выразился
один американский представитель власти, «теперь наша очередь бить
по мячу в Азии»3 — и, мог бы он добавить, практически где угодно.
Единственная область, куда американское влияние вряд ли могло
проникнуть, контролировалась Советским Союзом, который в 1945 го¬
ду провозгласил себя истинным победителем фашизма. По докумен¬
там Красной армии, она разбила 506 немецких дивизий, а из 13,6 млн
немецких погибших и пленных 10 млн пришлись именно на восточ¬
ный фронт4. Тем не менее еще до краха Третьего рейха Сталин пере¬
брасывал десятки дивизий на Дальний Восток, готовясь направить их
на оставшуюся в Маньчжурии без прикрытия квантунскую армию
Японии в подходящий момент, а именно через три дня после Хиро¬
симы, что, пожалуй, было неудивительно. Широкая кампания на за¬
падном фронте более чем компенсировала катастрофическое ослаб¬
ление позиции России в Европе после 1917 года; более того, теперь
ее влияние было сравнимо с периодом 1814-1848 годов, когда ее ве¬
ликая армия была жандармом Восточной и Центральной Европы.
1 [1306, р. 32].
2 [1212, р. 26]. См. также [309].
3 [1279, р. 206]. См. также [757, р. 349-381; 756].
4 См. [364, р. ix].
Территориальные границы России расширились: на севере — за счет
Финляндии, в центре — за счет Польши, а на юге после возвращения
Бессарабии — за счет Румынии. Прибалтийские страны — Эстония,
Латвия и Литва — были вновь включены в состав России. Она также
дальновидно присоединила часть Восточной Пруссии и кусок восточ¬
ной Чехословакии (Закарпатье), что обеспечило ей непосредственный
доступ к Венгрии. К западу и юго-западу от этой разросшейся Рос¬
сии лежал новый санитарный кордон из стран-сателлитов: Польша,
Восточная Германия, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария и
(позже высвободившиеся) Югославия и Албания. Между ним и За¬
падом опустился пресловутый «железный занавес», за которым ком¬
мунистическая партия и органы безопасности решали судьбу целого
региона, которому предстояло жить по совершенно иным принципам,
нежели те, о которых говорил Корделл Халл. То же самое касалось и
Дальнего Востока, где быстрая оккупация Маньчжурии, Северной Ко¬
реи и Сахалина позволила России не только отомстить за поражение
в войне 1904-1905 годов, но и наладить контакт с маоистскими ки¬
тайскими коммунистами, которых тоже вряд ли можно было убедить
проповедями о свободном капитализме.
Рост политического влияния СССР выглядел внушительно, но
его экономическая база сильно пострадала из-за войны — что резко
контрастировало с непрерывным бумом в США. Человеческие потери
были ужасающими: 7,5 млн в вооруженных силах, 6-8 млн мирных
жителей, убитых немцами, а также «косвенные» потери, вызванные
недоеданием, изнурительным трудом и непомерным увеличением ра¬
бочего дня. Таким образом, «в совокупности примерно 20-25 млн со¬
ветских граждан в период с 1941 по 1945 год умерли преждевременной
смертью»1. Поскольку большинство погибших были мужчинами, по¬
следовавшая диспропорция полов сильно повлияла на демографиче¬
скую структуру страны и вызвала спад рождаемости. Материальный
ущерб в оккупированных немцами частях европейской России, Укра¬
ине и Белоруссии был столь велик, что его трудно вообразить:
7 из 11,6 млн лошадей, а также 20 из 23 млн свиней на оккупированной
территории были убиты или отняты; 137 тыс. тракторов, 49 тыс. комбай¬
нов, множество коровников и других сельскохозяйственных зданий были
уничтожены. Транспортная система также пострадала из-за разрушения
65 тыс. километров железных дорог, потерянных или поврежденных
[591, р. 296].
543
15,8 тыс. локомотивов, 428 тыс. товарных вагонов, 4280 речных судов и
половины всех железнодорожных мостов на оккупированной террито¬
рии. Почти 50% всего городского жилья на этой местности (1,2 млн до¬
мов), а также 3,5 млн домов в сельской местности были разрушены.
Многие города лежали в руинах. Тысячи деревень фыли сожжены.
Люди жили в землянках1.
Поэтому не стоит удивляться, что, когда русские вошли в свою
«оккупационную зону» в Германии, они постарались вывезти из нее
все движимое имущество, заводы, железнодорожные рельсы и прочее,
а также потребовали компенсации от других европейских территорий
(в виде румынской нефти, финской древесины и польского угля).
СССР действительно обогнал Рейх в гонке вооружений, а не толь¬
ко победил его на фронтах, но сделать это ему удалось за счет неве¬
роятного сосредоточения всех усилий на военно-промышленном
производстве и резкого сокращения всех прочих секторов экономи¬
ки — потребительских товаров, розничной торговли, сельского хо¬
зяйства (хотя спад в производстве продуктов питания объяснялся
главным образом немецкими грабежами)2. Таким образом, Россия
1945 года была, в сущности, военным гигантом, но при этом страда¬
ла от бедности, лишений и дисбаланса. После прекращения ленд-лиза
и отказа от американских денег, политические условия предоставле¬
ния которых были неприемлемы для руководства, Советский Союз
вернулся к своей, принятой после 1928 года программе ускоренной
индустриализации с опорой на собственные ресурсы и акцентом на
выпуске товаров производственного назначения (тяжелая промыш¬
ленность, уголь, электроэнергия, цемент) и транспорта в ущерб по¬
требительским товарам и сельскому хозяйству, с естественным со¬
кращением военных расходов по сравнению с военным временем.
Результатом этого, после преодоления трудностей на начальном
этапе, стало «маленькое экономическое чудо»3 в области развития
тяжелой промышленности, удвоившей объемы производства с 1945
по 1950 год. Сталинский режим, намеренный во что бы то ни стало
восстановить материальный фундамент государственной мощи, не
сталкивался с проблемами, которые бы помешали ему достичь этой
1 [949, р. 285].
2 См. данные в [918, р. 118].
3 См. [799, р. 138]. Более подробно см. [949, р. 140-142].
RAA
грубой цели или удержать уровень жизни граждан на дореволюци¬
онной отметке. Однако необходимо отметить, что (как и в ситуации
роста после 1922 года) это «восстановление» промышленного про¬
изводства по большей части состояло в возврате к довоенным пока¬
зателям; так, на Украине объем производства металлов и электро¬
энергии около 1950 года достиг или едва превысил уровень 1940 года.
Из-за войны экономический potT России вновь оказался «задушен»
почти на десятилетие. Еще более тяжелым в долгосрочной перспек¬
тиве было сохранявшееся бедственное положение аграрного сектора:
после прекращения чрезвычайных поощрительных мер военного вре¬
мени и вследствие совершенно недостаточных (и неверно направляе¬
мых) инвестиций земледелие начало увядать, а производство сельхоз¬
продукции — резко падать. Сталин до самой своей смерти жестоко
мстил крестьянам, которые вели частное подсобное хозяйство, в ре¬
зультате чего сохранялись традиционно низкая производительность
труда и крайняя неэффективность русского сельского хозяйства1.
Что касается военной отрасли, то Сталин, напротив, явно намере¬
вался поддерживать ее высокий уровень в послевоенном мире. Учи¬
тывая необходимость восстановления экономики, неудивительно,
что огромная Красная армия к 1945 году сократилась на две трети, до
175 дивизий (что все равно было внушительной цифрой), 25 тыс. тан¬
ков на приграничных территориях и 19 тыс. самолетов. Таким обра¬
зом, это все еще была крупнейшая военная машина в мире (по крайней
мере, с точки зрения Советов), перед которой стояла цель сдерживать
будущих агрессоров, а также более прозаическая задача — контролиро¬
вать новоприобретенных сателлитов в Европе и завоевания на Дальнем
Востоке. Несмотря на огромный размер этой армии, многие дивизии
имели только каркас или представляли собой, по сути, гарнизонные
войска2. Более того, вооруженным силам СССР могла грозить участь,
которая постигла гигантскую армию России после 1815 года — нарас¬
тающий моральный износ. Его следовало преодолевать не только пу¬
тем существенной реорганизации и модернизации армейских диви¬
зий3, но и за счет дополнительных экономических и научных ресурсов
Советского государства на развитие нового оружия. В 1947-1948 го¬
дах в строй вступил грозный истребитель МиГ-15 и была создана
1 См. [799, р. 140-142].
2 Подробнее см. [369, р. 110-138].
См. [816, р. 272-273].
544
стратегическая авиация дальнего радиуса действия — для устрашения
США и Великобритании. Пленные немецкие ученые и инженеры по¬
могали разрабатывать управляемые ракеты нескольких типов. Даже
во время войны находились средства для работы над советской атом¬
ной бомбой. Военно-морской флот, игравший в войне пробив Германии
лишь вспомогательную роль, также переживал трансформацию: в нем
появились новые тяжелые крейсеры и океанские субмарины. Многое
из этого вооружения представляло собой всего лишь модифицирован¬
ный вариант и было, по западным меркам, незамысловато. Однако бес¬
спорным было стремление СССР догнать конкурентов1.
Третьим важным элементом укрепления мощи страны стал воз¬
врат сталинского диктата, требующего внутренней дисциплины и
абсолютной лояльности, характерного для конца 1930-х годов. Было
ли это следствием его усиливавшейся паранойи или же тщательно
продуманным шагом с целью обезопасить свое положение диктатора
(или и тем и другим), сказать трудно, но события говорили сами за
себя2. Любой человек со связями за рубежом попадал под подозрение;
возвращавшихся на родину военнопленных расстреливали; образо¬
вание государства Израиль, создавшего, таким образом, альтернативу
лояльности для евреев, стало поводом для новой череды антисемит¬
ских мер в России. Военное руководство приструнили, заслуженного
маршала Жукова в 1946 году отстранили от командования советской
армией. Дисциплина внутри Коммунистической партии и требования
к желающим вступить в нее ужесточились; в 1948 году произошла
чистка в рядах партийного руководства Ленинграда, которое Сталин
недолюбливал. Цензура стала строже, причем не только в литературе
и художественном творчестве, но и в естественных науках, биологии,
лингвистике. Этому общему «закручиванию гаек» естественно сопут¬
ствовали возобновление коллективизации в сельском хозяйстве, о ко¬
торой упоминалось выше, и усиливающаяся напряженность холодной
войны. Также естественно, что похожий процесс идеологического
ужесточения и тоталитарного контроля должен был начаться и в вос¬
точноевропейских странах социалистического лагеря, где привычны¬
ми становились устранение оппозиционных партий, показательные
суды, попрание частных прав и собственности. Все это, в особенно¬
сти подавление демократии в Польше и в 1948 году в Чехословакии,
1 [Ibid]. См. также соответствующие главы в [768, pt. 2; 579, р. 15ff; 894, р. 469fF]. ,
2 См. [591, ch. 11], а также [799, ch. 5; 949, р. 266ff; 1305, р. 467ff].
сильно охладило пыл западных сторонников советской системы.
Опять-таки непонятно, были ли все эти меры тщательно просчита¬
ны (ведь была и до сих пор есть четкая логика в стремлении совет¬
ской элиты изолировать своих сателлитов и собственный народ от
идей и материальных благ Запада) или же просто следовали из усу¬
гублявшейся паранойи Сталина, век которого подходил к концу. Так
или иначе, образовалась огромная территория, не только совершенно
невосприимчивая к влиянию «американского мира», но даже предла¬
гавшая альтернативу ему.
Этот рост Советской империи подтверждал геополитические про¬
гнозы Макиндера и других о том, что гигантская военная держава
возьмет под свой контроль ресурсы евразийского «Хартленда» и что
дальнейшему расширению этой страны за счет периферии «Римлен-
да» должны будут препятствовать великие морские державы, чтобы
сохранить мировой баланс сил1. Пройдет еще несколько лет, прежде
чем администрации США, потрясенные войной в Корее, полностью
откажутся от своих прежних идей о «едином мире», на смену кото¬
рым придет образ непрерывной борьбы сверхдержав на международ¬
ной арене. Тем не менее в значительной степени это просматривалось
уже в событиях 1945 года: США и СССР оказались единственными
государствами, способными, как однажды выразился Токвиль, управ¬
лять судьбами половины земного шара, и оба они стали жертвами
«глобального» мышления. «СССР сейчас является одной из самых
могущественных стран мира. Теперь нельзя решать важные вопросы
международных отношений... без активного участия Советского Со¬
юза», — заявлял Молотов в 1946 году2, как бы отвечая на недавний
американский намек Москве (когда казалось, что Черчилль и Сталин
могут прийти к соглашению по Восточной Европе) о том, что «в этой
глобальной войне нет буквально ни одного политического или воен¬
ного вопроса, который бы не представлял интереса для Соединенных
Штатов»3. Серьезное столкновение интересов было неминуемо.
Но что" насчет тех бывших великих держав, ныне просто стран-
середнячков, чей крах, очевидно, был обратной стороной восхода
сверхдержав? Необходимо сразу уточнить, что побежденные стра¬
ны фашистского блока — Германия, Италия и Япония — в ранний
См. [1212, р. 3; 207, р. 18ff; 412, р. 57ff; 463, р. 73-100, comment.].
2 [1305, р. 405].
3 [376, р. 462].
547
послевоенный период находились в иной категории, нежели Велико¬
британия и, возможно, Франция. Когда боевые действия прекратились,
союзники приступили к осуществлению своих планов, направлен¬
ных на то, чтобы ни Германия, ни Японии никогда больше не смогли
стать угрозой международному порядку. Это предполагало*не только
долгосрочную оккупацию обеих стран, но и разделение Германии на
четыре оккупационные зоны, а позже на два разных немецких госу¬
дарства. Япония лишилась своих заморских приобретений (как и Ита¬
лия в 1943 году), а Германия — своих территориальных завоеваний на
востоке (Силезия, Восточная Пруссия и пр.). Разрушения, вызванные
стратегическими бомбардировками, перенапряжение транспортной
системы, сокращение жилищного фонда, нехватка сырья и экспорт¬
ных рынков осложнялись контролем союзников за промышленностью,
а в Германии — демонтажем заводов. Национальный доход и производ¬
ство в Германии сократились чудовищно, составив в 1946 году менее
трети от уровня 1938 года1. Сопоставимый экономический спад про¬
изошел и в Японии, где национальный доход в 1946 году был на 43%
меньше, чем в 1934-1936 годах, а реальная заработная плата в про¬
мышленном секторе снизилась на 70%; внешняя торговля стала на¬
столько мизерной, что даже через два года экспорт составлял лишь
8%, а импорт — 18% от показателей 1934-1936 годов. Японский флот
был уничтожен войной, количество хлопкопрядильных веретен со¬
кратилось с 12,2 до 2 млн, добыча угля упала вдвое и т. д.2 Казалось,
что экономическое и военное влияние этих стран осталось в прошлом.
Хотя Италия переметнулась на сторону союзников в 1943 году,
судьба ее экономики была не менее горькой. Два года союзники бом¬
бами прокладывали себе путь вглубь полуострова, усугубляя ущерб,
причиненный стране стратегическими крайностями Муссолини.
«В 1945 году... валовой национальный продукт Италии находился на
уровне 1911 года, сократившись в реальном исчислении примерно
на 40% по сравнению с 1938 годом. Численность населения, напро¬
тив, сильно выросла, несмотря на военные потери, в результате репа¬
триации из колоний и прекращения эмиграции. Качество жизни было
тревожно низким, и если бы не международная помощь, особенно от
США, многие итальянцы умерли бы от голода»3. Реальные заработные
1 См. [742, р. 488, fn. 1].
2 См. [18, р. 187fF; арр. В, tabs.].
3 [219, vol. 6, pt. 1, р. 240].
Г А О
платы к 1945 году снизились до 26,7% от уровня 1913 года1. На самом
деле все эти страны чрезвычайно сильно зависели от американской
помощи в этот период и тем самым сильно напоминали экономиче¬
ских сателлитов.
В экономическом смысле Франция мало отличалась от Германии.
За четырьмя годами немецкой оккупации в 1944-м последовали не¬
сколько месяцев крупномасштабных' сражений, «многие водные пути
и гавани были заблокированы, мосты разрушены, а железные доро¬
ги временно выведены из строя»2. Приведенные Фоленом индексы
французского импорта и экспорта показывают падение почти до нуля
к 1944-1945 годам; национальный доход Франции к этому времени
был вдвое меньше, чем в 1938 году — не самом, между прочим, удач¬
ном3. Франция не имела валютных резервов, а франк не принимался
на валютных биржах; его стоимость в 1944 году, когда официальный
курс составлял 50 франков за доллар, была «чисто фиктивной»4. Через
год за один доллар давали уже 119 франков, а к 1949 году, когда си¬
туация стабилизировалась, — 420 франков. Французская партийная
политика, особенно роль коммунистической партии, явно были силь¬
но связаны с этими экономическими проблемами восстановления,
национализации и инфляции.
С другой стороны, «свободная Франция» была участницей Вели¬
кого альянса против фашизма, воевала во многих крупных кампани¬
ях и победила в своей «гражданской» войне против сил сторонников
режима Виши в Западной Африке, Леванте и Алжире. Из-за немецкой
оккупации Франции и разделенности страны на два лагеря во время
войны правительство де Голля сильно зависело от англо-американ¬
ской помощи, которая претила де Голлю, хотя он и вынужден был тре¬
бовать больше. Тем не менее Великобритания была отнюдь не против
восстановления Франции в качестве мощной военной державы в Ев¬
ропе для противодействия России, поэтому Франция получила нема¬
ло выгод, положенных великой державе по статусу: оккупационную
зону в Германии, постоянное членство в Совете безопасности ООН
и пр. Хотя она не могла вернуть прежние мандаты в Сирии и Ливане,
но стремилась восстановить свое влияние в Индокитае и протекторат
[Ibid, р. 316].
2 [1387, р. 264].
3 См. [219, vol. 6, pt. 1, р. 92,109].
4 [Ibid, р. 100].
C/IQ
над Тунисом и Марокко; с учетом заморских департаментов и терри¬
торий она все еще являлась второй по размеру колониальной импе¬
рией мира и была намерена удержаться на этой позиции1. Многим
зарубежным наблюдателям, особенно американским, ее стремление
сохранить статус державы первого класса при удручающем экономи¬
ческом положении (и столь сильной зависимости от американской
финансовой поддержки) казалось просто манией величия. Чем оно по
большому счету и являлось. Быть может, главной целью было замас¬
кировать хотя бы на несколько лет масштабы изменений стратегиче¬
ского глобального ландшафта в результате Второй мировой войны.
Хотя большинство британцев в 1945 году возмутились бы тако¬
му сравнению, но и за кажущимся сохранением их страной статуса
империи и великой державы также скрывался факт нового стратеги¬
ческого равновесия, а руководству в Лондоне было психологически
трудно привыкнуть к политике эпохи заката. Британская империя
была единственным крупным государством, участвовавшим во Вто¬
рой мировой войне от начала до конца. Под руководством Черчилля
она стала бесспорным членом «большой тройки». Ее вооруженные
силы проявили себя на море, суше и в воздухе значительно лучше, чем
в Первой мировой войне. К августу 1945 года все владения короля-
императора, включая Гонконг, вернулись Великобритании. Британские
войска и авиабазы располагались в самых разных точках Северной
Африки, Италии, Германии и Юго-Восточной Азии. Несмотря на тя¬
желые потери, королевский ВМФ имел свыше 1000 боевых кораблей,
почти 3000 малых военных судов и почти 5500 десантных судов. Бом¬
бардировочная авиация королевских ВВС представляла собой вторые
по размеру стратегические ВВС в мире. Тем не менее, как решительно
утверждал Коррелли Барнетт, «победа» не была
синонимом сохранения британского влияния. Поражение Германии [и ее
союзников] было лишь одним из факторов — пусть и важным — такого
сохранения. Дело в том, что поражение Германии не исключало заката
британского влияния. Значение имела не столько «победа» сама по себе,
сколько ее обстоятельства, а особенно те обстоятельства, в которых ока¬
залась Англия...2
1 Отношение де Голля к англосаксонским державам замечательно описано в [693]>
а также в [295]. О французской колониальной политике во время и после войны
см. [12, р. 358ff], сравнение ее с британской см. в [1206, гл. 3]. ,
2 [67, р. 587-588; 1015, р. 11 Iff].
Дело в том, что на пути к победному завершению войны британцы
перенапрягли свои силы, исчерпали запасы золота и долларов, изно¬
сили станки и (несмотря на потрясающе эффективную мобилизацию
материальных и человеческих ресурсов) стали сильно зависеть от
американских поставок вооружения, боеприпасов, продовольствия
и всего прочего, что требовалось для продолжения борьбы. Тогда
как потребность в импорте ро£ла год от года, .экспортная торговля
неуклонно сокращалась и к 1944 году составила 31 % от своего объ¬
ема в 1938 году. Когда лейбористское правительство в июле 1945 года
возглавило кабинет министров, одним из первых документов, с кото¬
рым ему предстояло ознакомиться, был леденящий душу меморандум
Кейнса о грозившем стране «финансовом Дюнкерке»: ее колоссаль¬
ный дефицит торгового баланса, слабеющая индустриальная база и
огромные обязательства перед заморскими территориями означали,
что после прекращения ленд-лиза страна отчаянно нуждается в аме¬
риканской помощи. Без этой поддержки придется «затянуть пояса го¬
раздо сильнее, чем когда-либо во время войны»1. Как и после Первой
мировой войны, задачу создания родины, достойной героев, приходи¬
лось пересмотреть. Вот только на этот раз поверить в ведущую роль
Великобритании в мировой политике было уже невозможно.
И все же иллюзии о статусе великой державы сохранялись даже
среди лейбористских министров, настаивавших на создании «госу¬
дарства всеобщего благоденствия». Поэтому история последующих
нескольких лет не обошлась без искренних попыток британцев раз¬
решить это противоречие за счет повышения уровня жизни, пере¬
хода на «смешанную экономику», сокращения дефицита торгового
баланса при одновременной поддержке сильно размножившихся за¬
рубежных баз (в Германии, на Ближнем Востоке, в Индии) и сохране¬
нии многочисленной армии из-за ухудшавшихся отношений с Росси¬
ей. Как позволяет предположить детальное изучение администрации
Эттли2, она добилась поразительных успехов сразу в нескольких об¬
ластях: промышленное производство выросло, торговый дефицит со¬
кратился, начались реформы в социальной сфере, удалось добиться
стабильности на европейской арене. Лейбористское правительство
1 [686, р. 318] — здесь же см. более подробное описание экономического положе¬
ния Великобритании. См. также [568, р. 356ff; 66].
2 См. [901]. См. также соответствующие главы [516; 162]. Подробное описание
экономической политики см. в [174], а краткое — в [14, ch. 8].
также сочло разумным уйти из Индии, не втягиваться в хаос в Па¬
лестине и отказаться от гарантий, данных Греции и Турции, чтобы
хоть немного облегчить тяжелое бремя зарубежных обязательств.
С другой стороны, это экономическое восстановление было хруп¬
ким и условным, поскольку во многом зависело от крупных займов,
о предоставлении которых Кейнс договорился в 1945 году в Вашинг¬
тоне, от дополнительной крупной помощи в рамках плана Маршалла
и от пока еще бедственного положения большинства коммерческих
соперников Великобритании. Не менее сомнительной в долгосроч¬
ной перспективе была и польза от выхода Британии из Индии и
Палестины. Конечно, это позволило сбросить невыносимое бремя,
однако стратегическое «маневрирование» строилось на том допу¬
щении, что, оставив некоторые регионы, Британия сможет переме¬
стить свои базы в соответствии с текущими имперскими интересами
(Суэцкий канал вместо Палестины, арабская нефть вместо Индии).
В тот момент Уайтхолл определенно не собирался отказываться от
остальной части подчиненных территорий, которые с экономиче¬
ской точки зрения были для страны важнее, чем когда-либо прежде1.
Лишь последующие потрясения и растущая цена упорства заставят
Великобританию переосмыслить свое место в мире. Пока же она оста¬
валась раздутым, но все еще сильным стратегическим образованием,
зависимым от Соединенных Штатов в плане безопасности, но одно¬
временно и их важным помощником в мире, разделенном на два блока
влияния2.
Несмотря на все усилия правительств Великобритании и Фран¬
ции, ни у кого уже не было сомнений в том, что «эпоха Европы ми¬
новала». В то время как ВНП Соединенных Штатов Америки за вре¬
мя войны подскочил в полтора раза в реальном выражении, ВНП
Европы в целом (за исключением Советского Союза) упал примерно
на четверть3. Доля Европы в мировом производстве была меньше,
чем когда-либо с начала XIX века; даже в 1953 году, когда большая
часть причиненного войной ущерба была ликвидирована, она со¬
ставляла лишь 26 % (по сравнению с 44,7 % у США)4. Теперь в Европе
1 Более подробно о растущей важности региона см. [1126; 784; 1040, р. 511-530].
Кратко об экономическом состоянии империи после 1945 г. см. в [1016, р. 319ft]-
2 Об этом сотрудничестве см. [30] — первые взаимообмены, [82] — общая оценка,
[72, р. 269ff].
3 Подробнее см. [49, р. 291-292].
4 См. [48, р. 304 (ср. р. 296)].
cm
проживало только 15-16% населения земного шара. В 1950 году ее
ВНП был вдвое меньше, чем в США; более того, СССР к этому вре¬
мени значительно сократил разрыв. Сравнить ВНП ведущих стран
можно по табл. 36.
Таблица 36
Общий ВНП и ВНП на душу населения ведущих стран в 1950 г.1
(в долларах 1964 г.)
Общий ВНП
ВНП на душу
населения
США
381 млрд
2536
СССР
126 млрд
699
Соединенное Королевство
71 млрд
1393 (в 1951 г.)
Франция
50 млрд
1172
Западная Германия
48 млрд
1001
Япония
32 млрд
382
Италия
29 млрд
626 (в 1951 г.)
Этот закат европейских держав особенно сильно проявлялся
в численности личного состава вооруженных сил и военных расхо¬
дах. Так, в 1950 году США потратили на оборону $14,5 млрд и имели
1,38 млн военнослужащих, а СССР потратил даже несколько боль¬
ше на свои значительно более многочисленные вооруженные силы
в 4,3 млн человек. В обоих отношениях эти сверхдержавы намно¬
го превосходили Великобританию (с ее $2,3 млрд военных расхо¬
дов и 680 тыс. человек в армии и ВМФ), Францию (соответственно
$1,4 млрд и 590 тыс.), Италию ($0,5 млрд и 230 тыс.) и, разумеется,
Германию и Японию, которые оставались демилитаризованными. На¬
пряженность из-за войны в Корее привела к значительному росту рас¬
ходов на оборону среди европейских стран-середнячков в 1951 году,
но они меркнут на фоне военных бюджетов США ($33,3 млрд) и СССР
($20,1 млрд). В тот год военные расходы Британии, Франции и Ита¬
лии вместе взятых были впятеро меньше, чем у США, а по совокупной
численности солдат и офицеров эти трое отставали от Соединенных 11 Данные по размеру ВВП на душу населения в 1950 г. взяты из [237, арр. С, tab. С-1].
Для вычисления мирового ВВП я умножил данные цифры на количество населе¬
ния, приведенное в Correlates of War.
553
Штатов Америки в два раза и в три раза — от СССР1. Как по экономи¬
ческому влиянию, так и по военному потенциалу европейские страны,
казалось, явно не могли претендовать на лидерство.
Такое впечатление только усилилось с появлением ядерного ору¬
жия и систем его доставки дальнего радиуса действия. Сейчас извест¬
но, что многие ученые, работавшие над созданием атомной бомбы,
прекрасно понимали, что близится водораздел всей мировой истории
военного дела, систем вооружений и разрушительных возможностей
человека. Успешное испытание атомной бомбы на полигоне Аламо¬
гордо 16 июля 1945 года убедило наблюдателей в том, что «создано
нечто грандиозное и совершенно новое, что окажется намного важ¬
нее открытия электричества или любого другого изобретения, повли¬
явшего на наше существование». Когда «мощный, долгий и жуткий
рев, возвестивший о приходе судного дня»1 2 повторился в Хиросиме
и Нагасаки, в силе этого оружия более не оставалось сомнений. Его
создание заставило американских политиков задуматься о много¬
численных практических последствиях в будущем. Как оно повли¬
яет на конвенциональные войны? Должно ли оно использоваться
немедленно в самом начале войны или только в крайнем случае? Ка¬
ковы возможности и сложности разработки более крупных (водо¬
родных) и небольших (тактических) форм ядерного оружия? Следу¬
ет ли делиться соответствующими знаниями с другими?3 Кроме того,
это, несомненно, ускорило уже начавшуюся разработку ядерного
оружия в СССР, поскольку Сталин на следующий день после бомбар¬
дировки Хиросимы назначил своего грозного комиссара госбезопас¬
ности куратором ядерной программы4. Хотя русские на тот момент
явно отставали в создании как самих бомб, так и систем доставки,
они догоняли американцев намного быстрее, чем те рассчитывали.
В течение нескольких лет после 1945 года было естественным думать,
что ядерное преимущество США поможет компенсировать превос¬
ходство СССР в конвенциональном (обычном) вооружении. Однако
прошло не так много времени (особенно по меркам истории между¬
народных отношений), до того как Москва начала сокращать разрыв
1 Данные Correlates of War.
2 [1185, р. 314].
3 См. [404] и очень полезное исследование [407, р. 40ff]. Некоторые более ранние
размышления см. в [151; 150; 649; 1199; 116].
4 См. [579, ch. 2; 1026, р. 17ff; 421; 307, особ. ch. 1-6].
554
и доказывать, что монополия США на этот вид оружия была всего
лишь мимолетным этапом1.
Появление атомного оружия, наделив каждое владевшее им го¬
сударство способностью к массовому уничтожению, вплоть до уни¬
чтожения самого человечества, трансформировало «стратегический
ландшафт». Гораздо более частным и сиюминутным следствием этих
новых военных технологий было усиление давления на традиционные
европейские страны, которым предстояло либо включиться в гонку,
либо признать свой второклассный статус. Конечно, Германия и Япо¬
ния, а также экономически ослабленная Италия не имели перспектив
присоединиться к ядерному клубу. Но правительство в Лондоне, даже
после прихода Эттли на смену Черчиллю, не могло представить Ве¬
ликобританию без ядерного оружия, которое было бы одновременно
сдерживающим фактором и «свидетельством научного и технологи¬
ческого превосходства, на котором, ввиду недостатка людей, должно
основываться могущество Британии»2. Иначе говоря, оно считалось
сравнительно дешевым способом сохранения влияния независимой
великой державы. Этот расчет вскоре начали разделять и французы3.
Однако, сколь бы соблазнительным ни выглядел такой вариант, его
омрачали практические факторы: обоим этим государствам придется
потратить несколько лет, чтобы обзавестись ядерным оружием и сред¬
ствами его доставки, их ядерные арсеналы будут несравнимы с имею¬
щимися у сверхдержав, а кроме того, они могут оказаться попросту
бесполезны после очередного технологического скачка. Несмотря на
все амбиции Лондона и Парижа (а позднее еще и Китая) вступить
в ядерный клуб, это стремление в первые послевоенные десятилетия
напоминало попытки Австро-Венгрии и Италии перед 1914 годом
построить собственные линейные корабли типа «дредноут». Словом,
оно являлось скорее признаком слабости, а не силы.
Последним Элементом, подтверждавшим, что со стратегической
и политической точек зрения мир теперь выглядел биполярным, а не
многополярным, была усилившаяся роль идеологии. Конечно, даже
во времена классической дипломатии XIX века идеологические факто¬
ры влияли на политику, о чем красноречиво свидетельствовали дей¬
ствия Меттерниха, Николая I, Бисмарка и Гладстона. Это особенно
См. [1026, р. 17-18; 404, ch. 5ff; 747, р. 178ff].
2 [483, vol. 1, р. 184]. См. также [403; 1002; 480].
См. [404, ch. 21; 721 — со всеми ссылками].
555
сильно чувствовалось в мирные годы между войнами, когда «крайне
правые» и «крайне левые» бросали вызов господствовавшим уста¬
новкам «буржуазно-либеральных центристов». Тем не менее сложная
динамика многополярного соперничества в конце 1930-х годов (когда
британские тори во главе с Черчиллем настаивали на союзе с коммуни¬
стической Россией против нацистской Германии, а либеральные амери¬
канцы были склонны поддерживать англо-французскую дипломатию
в Европе, одновременно ослабляя Британскую и Французскую коло¬
ниальные империи за ее пределами) затрудняла попытки объяснения
международных отношений языком идеологии. Тем более что во время
Второй мировой войны принципиальные политические и социальные
разногласия отошли на задний план из-за необходимости борьбы с фа¬
шизмом. Роспуск Сталиным Коминтерна в 1943 году и восхищение За¬
пада советским сопротивлением плану «Барбаросса», казалось, также
способствовали развеиванию первоначальных подозрений, особенно
в США, где журнал Life в 1943 году легкомысленно заявлял, что русские
«выглядят как американцы, одеваются как американцы и думают как
американцы», a New York Times годом позже писал, что «марксистское
мышление в советской России исчерпало себя»1. Такие настроения,
несмотря на их наивность, помогают объяснить широко распростра¬
ненное в США нежелание признавать, что послевоенный мир не со¬
ответствует их представлению о международной гармонии — отсюда
болезненная и злобная реакция многих деятелей на знаменитую речь
Черчилля о «железном занавесе» в марте 1946 года2.
Тем не менее через пару лет идеологический характер холодной
войны между СССР и Западом стал совершенно очевиден. Сильнее
обозначавшиеся признаки того, что Россия не допустит парламентской
демократии в Восточной Европе, размер советских вооруженных сил,
гражданская война межу коммунистами и их противниками в Греции,
Китае и других местах и, наконец (но точно не в последнюю очередь),
растущий страх «красной угрозы», шпионских сетей и иностранной
подрывной деятельности привели к резкой перемене в американ¬
ских настроениях, на которую с готовностью отреагировала админи¬
страция президента Трумэна. В своей «доктрине Трумэна», публично
озвученной в марте 1947 года и вызванной опасениями, что СССР по¬
пробует установить свое влияние в Греции и Турции после вывода
1 [277, р. 130].
2 [Ibid, р. 152].
556
британских войск, президент описывал мир, стоящий перед выбором
между двумя совершенно разными идеологическими принципами:
Один образ жизни основан на воле большинства и отличается свобод¬
ными институтами, представительным правительством, свободными
выборами, гарантиями свободы личности, свободы слова и религии и
свободы от политического притеснения. Второй образ жизни основан
на желании меньшинства, насильственно наложенного на большинство.
Он отличается террором и притеснением, управляемой прессой, подта¬
сованными выборами и подавлением личных свобод1.
Политика США, заявлял далее Трумэн, должна «поддерживать
свободные нации, их демократические учреждения и их националь¬
ную целостность против агрессивных поползновений со стороны
тоталитарных режимов». С этого момента внешняя политика пред¬
ставлялась, говоря еще эмоциональнее, как манихейская борьба,
в которой, по словам Эйзенхауэра, «силы добра и зла так велики, во¬
оружены и противны друг другу, как это редко случалось в истории
человечества. Свобода сталкивается с рабством, свет — с тьмой»2.
Вне всякого сомнения, эта риторика во многом была нацелена на
местное потребление, причем не только в США, но также в Велико¬
британии, Италии, Франции и других странах, где консервативные
силы считали полезным говорить таким языком, чтобы дискредити¬
ровать своих соперников или же критиковать собственные прави¬
тельства за «симпатии к коммунизму». Правда и то, что это усилило
подозрительность Сталина по отношению к Западу, который быстро
начал изображаться советской прессой в отрицательном ключе как
претендующий на русскую «сферу влияния» в Восточной Европе и
окружающий СССР новыми врагами со всех сторон, строящий пере¬
довые базы, поддерживающий реакционные режимы, противные
всяким коммунистическим влияниям, и «натравливающий» на них
ООН. Москва утверждала, что «новый курс американской внешней
политики означает возврат к старому антисоветскому курсу, ко¬
торый был призван развязать войну и принудить мир к господству
Великобритании и США»3. С помощью такого объяснения советский
1 [53, р. 71]. Об изменениях в американской политике и во мнениях см. также
[30, ch. 6-7; 414; 733].
2 [277, р. 170].
3 [1305, р. 437].
557
режим, в свою очередь, оправдывал преследование диссидентов, уже¬
сточение контроля в Восточной Европе, ускорение индустриализа¬
ции и рост военных расходов. Таким образом, внешние и внутренние
потребности холодной войны усиливали друг друга под общим при¬
крытием идеологических принципов. Либерализм и коммунизм как
универсальные идеи были «взаимоисключающими»1; это позволяло
каждой из сторон трактовать и изображать мир как арену, на которой
идеологический спор неотделим от вопроса преимущества в силе и
политическом влиянии. Всем приходилось выбирать между проаме¬
риканским или просоветским блоком. Третьего пути не существова¬
ло, и в эпоху Сталина и Маккарти сомневаться в этом было опасно.
Таковой представлялась новая стратегическая реальность, к которой
будут вынуждены приспосабливаться народы не только разделенной
Европы, но также Азии, Ближнего Востока, Африки, Латинской Аме¬
рики и других регионов.
Холодная война и «третий мир»
Как оказалось, международная политика последующих двух деся¬
тилетий действительно была во многом связана с приспособлением
к этому американо-советскому соперничеству, а затем — с его частич¬
ным отторжением. Вначале центральной темой холодной войны был
передел границ в Европе. Таким образом, в глубине все еще скры¬
валась «немецкая проблема», поскольку разрешение этого вопроса,
в свою очередь, определяло степень влияния стран-победителей на
Европу. Русские определенно сильнее всех пострадали от немецкой
агрессии в первой половине XX века и не собирались допустить по¬
добного во второй половине столетия, тем более что Сталин был одер¬
жим идеей безопасности. Задача достижения мировой коммунистиче¬
ской революции была вторичной, но связанной с главной, поскольку
стратегическая и политическая позиция России наверняка укрепи¬
лась бы в случае создания других марксистских государств, прислу¬
шивающихся к Москве. Эти соображения, вероятно, влияли на со¬
ветскую политику после 1945 года намного сильнее, чем характерное
для предыдущих столетий желание иметь тепловодные порты, даже
в отсутствие детальных планов решения различных вопросов. Таким
1 См. [767, р. 351].
558
образом, во-первых, имело место намерение добиться пересмотра тер¬
риториальных договоренностей 1918-1922 годов со стратегическими
«округлениями». Как отмечалось выше, это означало восстановление
советского контроля над странами Балтики, смещение дальше на за¬
пад польско-русской границы, упразднение Восточной Пруссии и
присоединение части территорий Финляндии, Венгрии и Румынии.
Все это мало беспокоило Запад, ведь соответствующие договоренно¬
сти уже были достигнуты во время войны. Беспокойство вызывали
признаки того, что русские хотят привести к власти «дружественные
Москве» режимы в ранее независимых странах Центральной и Вос¬
точной Европы.
В этом смысле судьба Польши была лишь предвестником того, что
ожидало многие другие страны, хотя воспринималась она еще острее
из-за принятого в 1939 году решения Великобритании бороться за
неприкосновенность этой страны, а также из-за действий польских
войск (и правительства в изгнании) на Западе. Обнаружение массовых
захоронений польских офицеров в Катыни, неодобрение Россией Вар¬
шавского восстания, требование Сталина изменить границы Польши
и появление просоветских фракций поляков в Люблине заставили Чер¬
чилля с большим подозрением отнестись к намерениям России, а через
несколько лет, с установлением марионеточного режима и фактиче¬
ским отстранением всех прозападных поляков от власти, эти опасения
себя полностью оправдали1.
Решение польского вопроса Москвой во многом соприкасалось
с «немецкой проблемой». В территориальном отношении перемеще¬
ние границы на запад не только сокращало площадь немецких земель
(что достигалось также поглощением Восточной Пруссии), но и дава¬
ло полякам стимул препятствовать в будущем изменению границы по
Одеру — Нейсе. Стратегически же превращение Польши в безопас¬
ную «буфернук) зону», которого добивался СССР, призвано было не
допустить повторения случившегося в 1941 году нападения Германии;
следовательно, для Москвы было вполне логичным настаивать на
участии в решении судьбы немецкого народа. С политической точки
зрения поддержка «люблинских поляков» сопровождалась обхажива¬
нием немецких коммунистов в изгнании, которые могли бы сыграть
аналогичную роль после возвращения на родину. С экономической
точки зрения эксплуатация Россией Польши и ее восточноевропей¬
1 См. [53, р. 8fF]. Более подробно см. [282; 376; 321; 1013; 1111, особ. ch. 3; 320].
559
ских соседей была прелюдией к изъятию немецких активов. Однако,
когда Кремлю стало очевидно, что расположить к себе немецкий на¬
род, доводя его при этом до нищеты, невозможно, вывоз активов пре¬
кратился, а тон Молотова стал намного благожелательнее. Впрочем,
эти тактические сдвиги не имели столь важного значения, как явный
сигнал России о ее намерении обрести если не решающий, то громкий
голос при решении будущего Германии1.
Как в Польше, так и в Германии советская политика неизбежно
должна была столкнуться с западной. В политическом и экономиче¬
ском плане американцев, британцев и французов объединяли идеи
свободного рынка и демократических выборов как общеевропейской
нормы (хотя Лондон и Париж явно склонялись к большей роли го¬
сударства в отличие от американских сторонников неограниченной
свободы предпринимательства). В стратегическом же плане страны
Запада не меньше Москвы желали предотвратить возрождение не¬
мецкого милитаризма — и французы особенно сильно волновались
по этому поводу вплоть до середины 1950 годов, — но никто из них
не хотел, чтобы вермахт попросту сменился Красной армией. И хотя
после 1945 года в правительства Италии и Франции входили комму¬
нисты, даже там царило глубокое недоверие к марксистским партиям
и нежелание допустить усиления их влияния, особенно на фоне не¬
уклонного искоренения некоммунистических партий в Восточной
Европе. Несмотря на то что голоса, призывавшие к примирению, все
еще звучали, цели России и Запада сильно противоречили друг дру¬
гу. В случае успеха программы одной из сторон, другая оказалась бы
под угрозой; в этом смысле холодная война казалась неизбежной, пока
стороны не достигнут компромисса в своих доктринах.
По этой же причине разбирать пошагово, как происходила эска¬
лация напряженности, здесь необязательно2; для нашего анализа ди¬
намики мировых держав это было бы не более полезно, чем, скажем,
подробное рассмотрение дипломатии Меттерниха в предыдущей
главе. Однако главные особенности холодной войны после 1945 года
требуют внимания, ведь они продолжают влиять на международные
отношения по сей день.
1 См. [1305, ch. 7-9; 1381; 798; 1262].
2 Невозможно перечислить все множество исследований о холодной войне. В сле¬
дующих работах есть необходимые ссылки на соответствующую литературу1
[53; 747; 1305; 72, ch. 10-11].
560
Первой из этих особенностей было углубление «раскола» между
двумя европейскими блоками. То, что это расхождение случилось не
сразу в 1945 году, вполне естественно: перед оккупационными вой¬
сками союзников и «партиями-преемниками», вернувшимися из под¬
полья и изгнания после падения нацизма в Германии, стояли в пер¬
вую очередь насущные административные задачи: восстановление
коммуникаций и инфраструктуры, снабжение городов, размещение
беженцев, поиск военных преступников. Это привело отчасти к раз¬
мыванию идеологических позиций: в оккупированных зонах Герма¬
нии американцы ссорились с французами не меньше, чем с русскими;
в национальных ассамблеях и кабинетах, формировавшихся по всей
Европе, социалисты заседали вместе с коммунистами на Востоке, а на
Западе коммунисты сотрудничали с христианскими демократами.
К концу 1946 — началу 1947 года разрыв увеличился и стал привле¬
кать больше общественного внимания: всевозможные референдумы
и региональные выборы в германских зонах показывали, что «полити¬
ческие настроения в Западной Германии... начали заметно отличать¬
ся от таковых в Восточной Германии»1; последовательное устране¬
ние некоммунистических элементов в Польше, Болгарии и Румынии
происходило одновременно с внутренним политическим кризисом
во Франции в апреле 1947 года, когда коммунисты были вытеснены
из правительства. Месяц спустя то же самое случилось в Италии.
В Югославии политическое доминирование Тито (покончившее с во¬
енными соглашениями о разделении власти) было воспринято Запа¬
дом как очередной шаг Москвы, осуществляющей свои планы экспан¬
сии. Эти противоречия, наряду с нежеланием СССР вступать в МВФ
и Международный банк реконструкции и развития, особенно сильно
обеспокоили тех американцев, которые надеялись на сохранение нор¬
мальных отношений с Москвой после войны.
Таким образом, Запад имел достаточно оснований подозревать,
что Сталин планирует распространить свой контроль на Западную и
Южную Европу, как только сложатся благоприятные обстоятельства,
а также помочь этим обстоятельствам возникнуть. Вряд ли это мог¬
ло произойти в результате грубого применения военной силы, хотя
рост давления СССР на Турцию заставлял волноваться и вынудил
Вашингтон дислоцировать оперативное соединение ВМС в восточ¬
ной части Средиземного моря в 1946 году. Скорее, это могло быть
[53, р. 94; 54; 1111, ch. 6]. См. также отличный сборник [398, особ. pt. 3].
561
сделано через ставленников Кремля, которые воспользовались бы
вызванными войной затянувшимися экономическими неурядицами
и политическим соперничеством. Свидетельством тому стали комму¬
нистический мятеж в Греции и поддержанные коммунистами забас¬
товки во Франции. Попытки СССР повлиять на общественное мне¬
ние в Германии тоже вызывали подозрения, как, впрочем, и усиление
коммунистов в Северной Италии. Историки обоих движений сегодня
более скептически оценивают способность Москвы контролировать
их в рамках «генерального замысла». Греческие коммунисты, Тито и
Мао Цзэдун больше думали о том, как расправиться с местными про¬
тивниками, чем об установлении мирового марксистского порядка,
а лидерам компартий и профсоюзов Запада приходилось реагиро¬
вать в первую очередь на настроения своих сторонников. С другой
стороны, победа коммунистов в любой из этих стран несомненно
была выгодна России, при условии что она не ведет к большой войне;
и не трудно понять, почему в то время к экспертам по СССР, таким
как Джордж Кеннан, охотно прислушивались, когда они призывали
к «сдерживанию» Советского Союза.
Среди всевозможных элементов быстро развивающейся «стра¬
тегии сдерживания»1 выделялись два. Первый, который, по мнению
Кеннана, был негативным по сути, но все больше нравился военному
руководству из-за более прочных гарантий стабильности, заключался
в том, чтобы указывать Москве на те регионы планеты, которые США
«не могут позволить... отдать во враждебные им руки»2. Поэтому та¬
кие страны получали военную помощь, чтобы сделать их сопротивле¬
ние более эффективным и чтобы нападение СССР на них фактически
считалось бы поводом к войне. Однако гораздо более позитивным
было признание Америкой того факта, что сопротивление подрывной
деятельности Советов ослаблено вследствие «чрезвычайного истоще¬
ния производственных мощностей и духовных сил» во время Второй
мировой войны3. Следовательно, важнейшим компонентом любой
долгосрочной политики сдерживания должна была стать масштаб¬
ная программа американской экономической помощи, которая бы
позволила восстановить разрушенную промышленность, фермы и го¬
рода Европы и Японии; это не только снизило бы интерес последних
1 Отсылка к замечательному исследованию [412].
2 [Ibid, р. 30].
3 [Ibid, р. 31].
562
к коммунистическим учениям классовой борьбы и революции, но и
помогло бы сместить баланс сил в пользу Америки. Если, как убеди¬
тельно аргументировал Кеннан, в мире существует лишь «пять цен¬
тров промышленного и военного влияния, важных для нас с точки
зрения национальной безопасности»1: сами США, их противник
СССР, Великобритания, Германия и Центральная Европа, а также
Япония, — то из этого следует* что, удерживая последние три в за¬
падном лагере и наращивая их мощь, можно создать такое «соотноше¬
ние сил», которое обеспечит постоянное отставание Советского Со¬
юза. Не менее очевиден и тот довод, что такая стратегия должна была
вызывать глубокие подозрения в сталинской России, особенно из-за
восстановления двух враждебных к ней стран — Германии и Японии.
Таким образом, опять же нам важно рассмотреть не столько точ¬
ную хронологию шагов, сделанных каждой стороной во время и после
«водораздела» в 1947 году, сколько общие последствия. Теперь США,
а не Великобритания стали гарантом Греции и Турции (что можно
считать символической передачей обязанностей от прежнего всемир¬
ного полицейского новому, которая укладывалась в логику не только
Вашингтона, но и Лондона2), и это оправдывалось Трумэном в рам¬
ках его «доктрины» без региональных границ. Впрочем, если говорить
о европейском контексте, то открытое желание Америки «помочь
свободным народам сохранить свои институты» можно было связать
с имевшими тогда место искренними обсуждениями путей преодо¬
ления повсеместных проблем экономики, нехватки продовольствия
и угля, от которых страдал континент. Решение американской адми¬
нистрации — так называемый план Маршалла по предоставлению
объемной помощи, призванный «поставить Европу на ноги в эконо¬
мическом смысле», намеренно был адресован всем европейским стра¬
нам, в том числе коммунистическим. Но сколь бы привлекательным
ни казалось Москве получение такой помощи, оно предполагало со¬
трудничество с Западной ^Европой как раз в то самое время, когда
советская экономика вернулась к жестким формам национализа¬
ции и коллективизации; не нужно было быть гением, чтобы понять
смысл этого плана — убедить европейцев в превосходстве частного
предпринимательства над коммунизмом как основы процветания.
В результате того, что Молотов вышел из парижских переговоров
[Ibid, р. 30].
См. [30; 162, особ. ch. 10; 733; 696, р. 270-271].
563
о плане Маршалла, в то время как СССР принуждал Польшу и Чехо¬
словакию отказаться от получения помощи, Европа оказалась еще
сильнее расколота на два лагеря. В Западной Европе, пришпоренной
миллиардами долларов американской помощи (в основном Велико¬
британии, Франции, Италии и Западной Германии), экономический
рост ускорился, и произошла интеграция в североатлантическую
торговую сеть. В Восточной Европе ужесточался коммунистический
контроль. В 1947 году был образован Коминформ — своего рода вос¬
становленный Коммунистический Интернационал, что особо и не
скрывалось. С чехословацким плюрализмом было покончено в ре¬
зультате коммунистического переворота в 1948 году. Хотя Югославии
Иосипа Тито удалось ускользнуть из удушливых объятий Сталина,
другие сателлиты подверглись чисткам и в 1949 году были вынуждены
вступить в Совет экономической взаимопомощи, который был вовсе
не советским аналогом плана Маршалла, а «просто новым инстру¬
ментом доения сателлитов»1. Возможно, Черчилль чуть поторопился
со своей речью о «железном занавесе» в 1946 году, но два года спустя
его слова, похоже, стали реальностью.
Усиление экономического соперничества между Востоком и За¬
падом дополнялось противостоянием на военном уровне, и Герма¬
ния снова оказалась предметом споров. В марте 1947 года британцы
и французы подписали Дюнкеркский пакт, пообещав друг другу все¬
стороннюю военную поддержку в случае нападения Германии (пусть
даже министерство иностранных дел в Лондоне считало такую веро¬
ятность скорее теоретической и больше беспокоилось о внутренних
слабостях Западной Европы). В марте 1948 года данное соглашение
было расширено за счет заключения Брюссельского пакта и попол¬
нилось странами Бенилюкса. В нем Германия уже не упоминалась,
но следует сказать, что многие западноевропейские политики (осо¬
бенно во Франции) в это время все еще были одержимы «германской
проблемой», а не «русской»2. Допотопная конструкция их аргумен¬
тов пошатнулась в 1948 году. В том же месяце, когда был подписан
Брюссельский пакт, русские вышли из Союзнического контрольно¬
го совета по Германии, сославшись на непреодолимые противоречия
1 Помимо книги [1305] см. также ссылки в [1381; 798; 1262; 1189; 663; 572].
2 См. ссылки в [398 (Poidevin R. Die Neuorientierung der franzosischen
Deutschlandpolitik in 1948/9); 1395, особ. ch. 5; 320, p. 167ff]; о британской двой¬
ственности см. [472, р. 49-65].
564
с Западом по вопросам экономического и политического будущего
этой страны. Через три месяца, стремясь положить конец черному
рынку и валютному хаосу в Германии, три оставшиеся страны-участ¬
ницы объявили о создании новой немецкой марки. В качестве ответа
на это единогласное решение русские не только запретили хождение
западногерманских банкнот на подконтрольной им территории, но и
приостановили въезд и выезд из Берлина — этого островка западного
влияния, находящегося на сотню миль в глубине соцлагеря.
Берлинский кризис 1948-1949 годов заставил острее почувствовать
это противостояние1. Теперь уже официальные лица в Вашингтоне и
Лондоне обсуждали те средства, при помощи которых группа европей¬
ских стран, доминионы и США могли выступить сообща в случае рус¬
ской агрессии. Хотя американцы (как и в случае плана Маршалла) хоте¬
ли, чтобы европейцы первыми выступили со своими идеями в области
военной безопасности, сомнений в серьезном отношении США к ком¬
мунистической опасности больше не оставалось. Пропаганда на тему
«красной угрозы» в Америке сопровождалась более жесткой политикой
за рубежом. В марте 1948 года Трумэн даже просил Конгресс восста¬
новить призыв, и его просьба была удовлетворена в виде закона о во¬
инской повинности от июня того же года. Все эти шаги были ускорены
советской блокадой наземных путей к Берлину. Хотя воздушные суда
позволяли американцам и британцам заявлять, что у Сталина кишка
тонка, и поставлять продовольствие в Берлин на протяжении одиннад¬
цати месяцев до возобновления сухопутного сообщения, многие все же
настаивали на отправке военного конвоя, который бы пробился к горо¬
ду. Трудно представить, как такой ход не спровоцировал войну, при том
что Соединенные Штаты в соответствии с новым договором отправили
эскадрилью бомбардировщиков В-29 на британские аэродромы, проде¬
монстрировав свой решительный настрой.
В таких обстоятельствах даже сенаторы из числа изоляционистов
вынуждены были поддержать создание организации, которая позже
превратится в НАТО, с полным участием США и главной стратегиче¬
ской целью — обеспечить поддержку европейских государств в слу¬
чае русской агрессии. В первые годы своего существования НАТО
олицетворял собой скорее политическое беспокойство, нежели кон¬
кретные военные расчеты, и символизировал исторический сдвиг
в дипломатических традициях США, которые подхватили эстафету
См. [162, р. 57Iff; 286; 902; 45, ch. 10; 398, р. 217ff].
565
Британии в качестве главного западного «фланга» силы, призванного
удерживать европейское равновесие. С точки зрения американского и
британского правительств, основной задачей было включить США
и Канаду в число подписантов Брюссельского пакта, а также распро¬
странить гарантии взаимной поддержки на такие страны, как Норвегия
и Италия, которые тоже чувствовали себя в опасности. На день под¬
писания Североатлантического договора армия США насчитывала
в Европе лишь 100 тыс. человек (по сравнению с 3 млн в 1945 году)
и имелось всего 12 дивизий — семь французских, две британские,
две американские и одна бельгийская, призванных остановить про¬
движение Советов на Запад. Хотя вооруженные силы русских в тот
период были значительно менее внушительны, чем утверждали запад¬
ные паникеры, дисбаланс в соотношении солдат между двумя блока¬
ми настораживал многих. Чуть позже эти страхи усилились подозре¬
ниями о том, что коммунисты способны захватить северогерманскую
равнину так же оперативно, как они перешли реку Ялу в ходе войны
в Корее. Это означало, что, хотя стратегия ответа НАТО на советское
вторжение все сильнее зависела от «массированного контрудара»
американских бомбардировщиков, необходимо было создать также
и крупную традиционную армию. Это, в свою очередь, помогло свя¬
зать воедино все три «фланговые» западные державы — США, Канаду
и Великобританию настолько крепко, что стратеги 1930-х годов на¬
верняка бы пришли в изумление1.
Альянс НАТО сработал как военный эквивалент экономического
плана Маршалла; он усугубил раскол Европы на два лагеря, в которые
не вошли только традиционно нейтральные Швейцария и Швеция, Ис¬
пания генерала Франко, а также Финляндия, Австрия и Югославия.
Через некоторое время Советский Союз ответит на него своим Вар¬
шавским договором. Этот углубившийся раскол сделал перспективы
объединения Германии еще более призрачными. Несмотря на обеспо¬
коенность французов, Германия начала наращивать свои вооруженные
силы в рамках НАТО к концу 1950-х годов, что было вполне логично,
ведь Запад хотел сократить отставание от соцлагеря в общей числен¬
ности войск2. Однако это неизбежно подтолкнуло СССР к созданию
восточногерманской армии, пусть и на условиях особого контроля. По¬
скольку каждое из германских государств было интегрировано в свой
1 См. [369; 737, р. 83ff; 616; 412, р. 72ff; 542, р. 4-39; 661].
2 См. [482; 805; 760; 296, р. 158ff; 1161, р. 295-309].
566
военный альянс, следовало ожидать, что оба блока будут считать лю¬
бую попытку Германии стать независимой и нейтральной с тревогой
и подозрением — как удар по своей безопасности. В случае России
такая позиция усиливалась (даже после смерти Сталина в 1953 году)
убежденностью в том, что никакой стране, однажды ставшей комму¬
нистической, не должно быть позволено сойти с этого курса (позже
эта установка была подтверждена в «доктрине Брежнева»). К октябрю
1953 года Совет национальной безопасности США в частном поряд¬
ке признал, что восточноевропейские страны-саттелиты «могут быть
освобождены в результате всеобщей войны или же самими русски¬
ми». Как таинственно замечает Бартлетт, «ни то ни другое не пред¬
ставлялось возможным»1. В 1953 году было быстро подавлено вос¬
стание в Восточной Германии. В 1956 году, встревоженная решением
Венгрии выйти из Варшавского договора, Россия вернула свои ди¬
визии на венгерскую территорию и не допустила наступления здесь
независимости. В 1961 году, признавая поражение, Хрущев прика¬
зал возвести Берлинскую стену, чтобы предотвратить утечку мозгов
на Запад. В 1968 году чехов постигла участь венгров двенадцать лет
назад, хотя на сей раз события были не столь кровопролитными.
Все эти шаги, предпринятые советским руководством, неспособным
(вопреки заявлениям официальной пропаганды) вывести страну на
уровень, сравнимый по идеологической или экономической привлека¬
тельности с Западом, лишь усугубили разрыв между двумя блоками2.
Второе важное свойство холодной войны — ее постоянное рас¬
пространение из Европы на остальной мир — не должно нас удивлять.
На протяжении большего периода войны энергия русских почти всеце¬
ло направлялась на борьбу с немецкой угрозой; это, впрочем, не значит,
что Москва отказалась от своих политических интересов, касавших¬
ся будущего Турции, Персии и Дальнего Востока, как стало очевидно
в августе 1945 года. Таким образом, было крайне маловероятно, что
геополитические споры России с Западом вокруг европейских вопро¬
сов ограничатся этим континентом, тем более что принципы этого
спора (самоуправление против национальной безопасности, экономи¬
ческий либерализм против социалистического планирования и т. д.)
могли быть применены где угодно. Но важнее даже то, что сама война
породила сильнейшее социально-политическое волнение от Балкан
2
[72, р. 312].
См. [1305, р. 544ff; 278; 1049].
567
до Ост-Индии, и даже в странах, не захваченных армиями агрессоров
(например, в Индии и Египте), мобилизация населения, ресурсов и
идей привела к глубоким изменениям. Традиционные общественные
уклады были разрушены, колониальные режимы дискредитированы,
всюду появились подпольные националистические партии, а движение
сопротивления набирало силу, стремясь не только к военной победе,
но и к политической трансформации1. Иначе говоря, в 1945 году мир
переживал сильнейшую политическую турбулентность, которая могла
угрожать великим державам, нацеленным на скорейшее восстановле¬
ние мира и стабильности, но она же позволяла каждой из сверхдержав
с их всеобщими доктринами привлекать на свою сторону самые разные
народы, выбиравшиеся из руин старого мира. Во время войны союз¬
ники предоставляли помощь всевозможным движениям сопротивле¬
ния против немецких и японских захватчиков, и для таких групп было
естественным надеяться на сохранение этой помощи после 1945 года,
даже если они боролись за власть с конкурентами. Тот факт, что неко¬
торые из этих партизанских групп были коммунистическими, а другие
решительно антикоммунистическими, дополнительно усложнял стояв¬
шую перед Москвой и Вашингтоном задачу — отделить эти региональ¬
ные распри от собственных глобальных вопросов. Греция и Югосла¬
вия уже продемонстрировали, насколько быстро местный внутренний
спор может приобрести международное значение.
Первый внеевропейский спор между Россией и Западом во многом
являлся следствием временных военных договоренностей: в 1941-
1943 годах Иран был помещен под трехсторонний военный протекто¬
рат — отчасти для его закрепления в лагере союзников, но отчасти и
для того, чтобы никто из союзников не обрел чрезмерного экономиче¬
ского влияния на режим в Тегеране2. Когда в начале 1946 года Москва
отказалась выводить свой гарнизон, зато видимо поддерживала сепа¬
ратистские прокоммунистические движения на севере страны, тра¬
диционные возражения Великобритании против излишнего влияния
России в этой части мира зазвучали громче, а вскоре смешались с гу¬
лом решительных протестов администрации Трумэна. После вывода
советских войск иранская армия подавила волнения в северных про¬
винциях и разделалась с коммунистической партией Туде. Все это весь¬
ма обрадовало Вашингтон, подтвердив веру Трумэна в действенность
1 См. [724; 1279].
2 См. [724, р. 298AF; 733; 784, р. 53ff].
«жесткого диалога» с Советами. Этот случай продемонстрировал, как
сказал Улам, «значение сдерживания еще до начала применения самой
доктрины»1 и психологически подготовило Вашингтон к аналогичной
реакции на другие подобные действия СССР. Так, продолжение граж¬
данской войны в Греции, давление Москвы на Турцию с целью до¬
биться уступок в переговорах о проливах и восточном приграничном
регионе Карс, а также сделанное* в 1947 году заявление британского
правительства о невозможности сохранения его гарантий перед Гре¬
цией и Турцией, вызвали публичный ответ Америки (в «доктрине Тру¬
мэна»). Уже в начале апреля 1946 года госдепартамент США призвал
поддержать «Соединенное Королевство и коммуникации Британского
содружества»2. Рост привлекательности таких взглядов наряду с тем,
что Вашингтон связывал воедино различные кризисы на «северном
ярусе» стран, противившихся русской экспансии в восточное Среди¬
земноморье и на Ближний Восток, указывают на ту быстроту, с которой
идеалистические направления американской внешней политики допол¬
нялись (или даже заменялись) геополитическим расчетом.
Именно с таким отношением к глобальному распространению
коммунизма западные державы рассматривали и перемены, происхо¬
дившие на Дальнем Востоке. Как в случае голландцев, вскоре вытес¬
ненных из Ост-Индии под нажимом националистического движения,
возглавляемого индонезийским президентом Сукарно, так и в случае
французов, быстро увязших в вооруженной борьбе с хошиминовским
Вьетминем, или британцев, воевавших против повстанцев в Малай¬
зии, реакция старых колониальных держав, возможно, была той же
самой, даже не будь к востоку от Суэцкого канала огромного комму¬
нистического пространства3. (С другой стороны, к концу 1940-х годов
стало удобно утверждать о поддержке мятежников Москвой, чтобы
заслужить симпатии Вашингтона.) Однако тот шок, каким стала для
США «потеря» Китая, был неизмеримо сильнее всех этих неприятно¬
стей, происходивших южнее. С самого начала миссионерской деятель¬
ности в XIX веке США делали в эту большую густонаселенную страну
огромные культурные и психологические (и в гораздо меньшей сте¬
пени финансовые) вложения, что дополнительно раздувалось прес¬
сой, рассказывавшей о правительстве Чан Кайши во время войны.
[1305, р. 428]; см. также [30, р. 103ffJ.
2 [72, р. 261]; см. также работы [30; 733; 784].
Отличное резюме — [12, р. 183AF]. Также см. [697, р. 21 Off; 578, р. 86ff].
С/ГЛ
Но у Соединенных Штатов Америки была своя «миссия» в Китае не
только в религиозном смысле1. Хотя профессионалы в госдепарта¬
менте и армии все больше узнавали о коррупции и неэффективности
партии Гоминдан, общественное мнение в основном не разделяло их
взглядов, особенно если говорить о правых республиканцах, которые
теперь видели мировую политику в черно-белом цвете.
Политические волнения и неопределенность, характерные для Вос¬
тока в те годы, раз за разом ставили перед Вашингтоном одну и ту же
дилемму. С одной стороны, американские республиканцы не могли
запятнать себя поддержкой коррумпированных режимов «третьего
мира» или распадающихся колониальных империй. С другой стороны,
они не желали дальнейшего распространения «революционных сил»,
ведь это (как утверждалось) укрепило бы влияние Москвы. В 1947 году
было сравнительно легко способствовать уходу Великобритании из
Индии, поскольку это предполагало всего лишь передачу власти пар¬
ламентскому демократическому режиму Неру. Так же можно было да¬
вить на голландцев, чтобы те покинули Индонезию к 1949 году, хотя
Вашингтон все же переживал по поводу роста там коммунистических
протестов, как и на Филиппинах после обретения ими независимо¬
сти в 1946 году. Но в других местах «колебания» были более очевидны.
Например, если раньше говорилось о необходимости полной соци¬
альной трансформации и демилитаризации японского общества, то
теперь вашингтонские стратеги предпочитали идеи восстановления
японской экономики посредством гигантских фирм (дзайбацу) и даже
поощряли создание Японией собственных вооруженных сил — чтобы
облегчить экономическое и военное бремя США, а также гарантиро¬
вать роль Японии как антикоммунистического бастиона в Азии2.
Это ужесточение позиции Вашингтона к 1950 году являлось след¬
ствием двух факторов. Первым из них была усилившаяся критика бо¬
лее гибких вариантов политики «сдерживания» Трумэна и Ачесона
со стороны не только республиканцев и быстро набиравшего популяр¬
ность «охотника на красных» Джо Маккарти, но и более молодых кон¬
серваторов в самой администрации, таких как Луис Джонсон, Джон
Даллес, Дин Раск и Пол Нитце, заставлявшая Трумэна действовать ре¬
шительнее, чтобы отстоять свой политический фланг. Вторым стало
1 См. [534, ch. 5, 8; 1309; 612]; более конкретно — [1298; 378; 1299].
2 См. [1142] — автор рассматривает политику США в отношении Японии в более,
широком контексте — Восточной Азии в целом и холодной войны; [125].
вторжение Северной Кореи за 38-ю параллель в июне 1950 года, ко¬
торое США немедленно интерпретировали как часть агрессивного
плана Москвы. Вместе оба фактора сыграли на руку тем силам в Ва¬
шингтоне, которые добивались проведения более активной и даже
воинственной политики, способной помочь навести порядок. «Мы
быстро теряем Азию», — писал видный журналист Стюарт Алсоп,
привлекая для пущей убедительйости образ кеглей для боулинга и ри¬
суя Кремль сильным и амбициозным игроком:
Центральной кеглей, которая уже сбита, был Китай. Две кегли во втором
ряду — это Бирма и Индокитай. Если они упадут, то три кегли в следу¬
ющем ряду: Сиам, Малайя и Индонезия — наверняка не устоят. А если
упадет вся Азия, то образуется такое психологическое, политическое и
экономическое притяжение, которое почти наверняка захватит и четыре
кегли в четвертом ряду — Индию, Пакистан, Японию и Филиппины1.
Последствия этого изменения намерений повлияли на американ¬
скую политику во всей Восточной Азии. Самым очевидным стала
быстрая эскалация военной поддержки Южной Кореи — сомнительно¬
го репрессивного режима, который был частично виноват в конфликте,
но в тот момент считался невинной жертвой. Американская поддерж¬
ка с воздуха и моря вскоре дополнилась дивизиями сухопутных войск
и морской пехоты, позволившими Макартуру начать впечатляющее
контрнаступление (при Инчхоне), продолжавшееся, пока продвижение
сил ООН на север не спровоцировало вмешательство Китая в октябре-
ноябре 1950 года. Не имея возможности использовать атомные бомбы,
американцы были вынуждены вести кампанию, напоминавшую тран¬
шейную войну 1914-1918 годов2. К моменту достижения перемирия
в июне 1953 года США потратили около $50 млрд на военные действия
и отправили в зону конфликта свыше 2 млн военнослужащих, из ко¬
торых 54 тыс. погибли. Хотя это позволило сдержать агрессию Севера,
США взвалили на себя значительные и долгосрочные обязательства
перед Южной Кореей, освободиться от которых будет очень сложно.
Этот конфликт тоже привел к существенным переменам в аме¬
риканской политике в Азии. К 1949 году многие в администрации
1 [1142, р. 232]; см. также [1206, р. 193-194]. Американская политика в регионе хо¬
рошо описана в [1247; 121; 272; 1392]. См. также [308, р. 4-21].
2 Краткое, но исчерпывающее описание Корейской войны см. в [882, р. 484ff], бо¬
лее подробное — в [1052; 538], а также американские официальные исторические
монографии.
Трумэна перестали поддерживать Чан Кайши из чувства отвращения,
с презрением смотря на это «обрубленное» правительство в Тайване и
склоняясь к тому, чтобы вместе с Великобританией признать коммуни¬
стический режим Мао. Однако через год Тайвань уже поддерживался
и защищался ВМФ США, а Китай считался злостным врагом, против
которого (по крайней мере, с точки зрения Макартура) в свое время
придется применить ядерное оружие, чтобы противодействовать его
агрессии. В Индонезии, столь важной из-за ее сырья и продовольствия,
новое правительство будет получать помощь в борьбе с коммунисти¬
ческими повстанцами; в Малайе то же самое при общем одобрении
будут делать британцы; а в Индокитай, при одновременном давлении
на французов для установления там более представительной формы
правления, США теперь были готовы поставлять оружие и финансы
для подавления Вьетминя1. Уже не убежденные в том, что моральной
и культурной притягательности американской цивилизации достаточ¬
но, чтобы остановить распространение коммунизма, США все больше
обращались к военно-территориальным гарантиям, особенно после
того как стал госсекретарем Даллес2. К августу 1951 года был подписан
договор, подтверждавший права США на военно-воздушные и военно-
морские базы на Филиппинах и американские обязательства по защи¬
те этих островов. Через несколько дней Вашингтон подписал трехсто¬
роннее соглашение о безопасности с Австралией и Новой Зеландией.
Еще неделю спустя был наконец заключен мирный договор с Японией,
юридически закончивший войну в Тихом океане и вернувший полный
суверенитет Японскому государству, однако в тот же день был подпи¬
сан специальный пакт, по которому американские вооруженные силы
сохраняли свое присутствие как на главных островах, так и на Окина¬
ве. Политика Вашингтона по отношению к коммунистическому Китаю
оставалась непреклонно враждебной, Тайваню же оказывалось все
больше поддержки, даже когда речь шла о столь незначительных аван¬
постах, как Цзиньмэнь и Мацзу.
Третьим важным элементом холодной войны была гонка воору¬
жений между двумя блоками, которая шла одновременно с создани¬
ем военных альянсов. Если изучить расходы стран на оборону, то ни
о каком равенстве говорить не приходится, что видно из табл. 37.
1 См. [468, ch. 7; 1299; 126; 1142, ch. 11-15; 614].
2 Более жесткую точку зрения см. в [412, ch. 5-6]. См. также взвешенную работу >
[628, р. 563-592].
Таблица 37
Расходы ведущих держав на оборону в 1948-1970 гг.1
(в млрд долларов)
fod
США
СССР
За¬
падная
Герма¬
ния
Фран¬
ция
✓
Соеди¬
ненное
Коро¬
левство
Ита¬
лия
Япония
Китай
1948
10,9
13,1
0,9
3,4
0,4
<[949
13,5
13,4
1,2
3,1
0,5
2,0
—
1950
14,5
15,5
1,4
2,3
0,5
2,5
'"1951
33,3
20,1
2,1
3,2
0,7
3,0
X —
'"1952
47,8
21,9
3,0
4,3
0,8
2,7
Х953___!
49,6
25,5
3,4
4,5
0,7
0,3
2,5
1954
42,7
28,0
3,6
4,4
0,8
0,4
2,5
"l95^
40,5
29,5
1,7
2,9
4,3
0,8
0,4
2,5
1956
41,7
26,7
1,7
3,6
4,5
0,9
0,4
5,5
"l957
44,5
27,6
2,1
3,6
4,3
0,9
0,4
6,2
"1958
45,5
30,2
1,2
3,6
4,4
1,0
0,4
5,8
T959
46,6
34,4
2,6
3,6
4,4
1,0
0,4
6,6
""i960
45,3
36,9
2,9
3,8
4,6
1,1
. 0,4
6,7
' 1961
47,8
43,6
3,1
4,1
4,7
1,2
0,4
7,9
1962
52,3
49,9
4,3
4,5
5,0
1,3
0,5
9,3
1963
52,2
54,7
4,9
4,6
5,2
1,6
0,4
10,6
1964
51,2
48,7
4,9
4,9
5,5
1,7
0,6
12,8
1965
51,8
62,3
5,0
5,1
5,8
1,9
0,8
13,7
1966
67,5
69,7
5,0
5,4
6,0
2,1
0,9
15,9
1967
75,4
80,9
5,3
5,8
6,3
2,2
1,0
16,3
1968
80,7
85,4
4,8
5,8
5,6
2,2
1,1
17,8
1969
81,4
89,8
5,3
5,7
5,4
2,2
1,3
20,2
1970
77,8
72,0
6,i
5,9
5,8
2,4
1,3
23,7
Резкий скачок расходов на оборону в США после 1950 года был на¬
прямую связан с войной в Корее и убежденностью Вашингтона в не¬
обходимости перевооружения в новом опасном мире; наметившийся
Данные из Correlates of War.
после 1953 года спад отражал стремление Эйзенхауэра взять под кон¬
троль «военно-промышленный комплекс», пока тот не навредил эко¬
номике и обществу; рост в 1961-1962 годах был следствием Кариб-
ского кризиса и возведения Берлинской стены; а скачок расходов
после 1965 года соответствовал активности США в Юго-Восточной
Азии1. Хотя советские показатели только примерные, ведь Москва
всегда держала такую информацию под секретом, рост военных рас¬
ходов в СССР, вероятно, был вызван убежденностью в том, что война
с Западом приведет к разрушительным воздушным атакам против
России, если значительно не ускорить выпуск самолетов и ракет; про¬
изошедшее в 1955-1957 годах снижение объяснялось начатой Хруще¬
вым политикой разрядки и поиском средств для выпуска потреби¬
тельских товаров; а очень сильный прирост в 1959-1960-м указывал
на ухудшение отношений с Западом, оскорбленность Карибским кри¬
зисом и намерение укрепиться во всех отношениях2. Более скромные
военные усилия коммунистического Китая были связаны в первую
очередь с его собственным экономическим ростом, но начавшееся
в 1960-е годы увеличение расходов свидетельствует о том, что Пекин
готов был заплатить высокую цену за то, чтобы порвать с Москвой.
Что касается европейских стран, то данные из табл. 37 говорят о том,
что их расходы на оборону сильно возросли в годы войны в Корее,
а Франция продолжала их наращивать до 1954 года из-за проблем
в Индокитае. Однако позже не только Великобритания и Франция,
но также Западная Германия, Италия и Япония позволяли себе лишь
скромное увеличение военных расходов (иногда чередовавшееся
со спадом). Если не считать Китая (данные по которому тоже крайне
неточны), то показатели военных расходов в 1950-е и 1960-е годы ри¬
суют картину биполярного мира.
Пожалуй, более важным, чем сухие цифры, является многоуров¬
невый и многосторонний характер гонки вооружений. Шокирован¬
ные тем, что русские смогли произвести собственную ядерную бомбу
в 1949 году, США тем не менее верили, что в случае ядерного конфлик¬
та смогут причинить СССР гораздо больший урон. С другой сторо¬
ны, как говорилось в явно идеологической директиве СНБ-68 Совета
1 См. также график в [291, р. 119].
2 См. [579, р. 43,115ff]. Конечно, невозможно получить достоверные данные о рас¬
ходах СССР, а «официальная» доля расходов на оборону в бюджете очень зани¬
жена; см. [584].
Z7A
национальной безопасности США (январь 1950), крайне важно
«обеспечить быстрое увеличение военно-воздушных, сухопутных и
военно-морских сил общего назначения (наших и союзных) до таких
масштабов, чтобы в военном отношении мы не так сильно зависели
от ядерного оружия»1. С 1950 по 1953 год сухопутные силы США
увеличились втрое, и хотя в значительной мере это было связано
с призывом солдат на войну в Корее, также имело место намерение
превратить НАТО из свода военных обязательств общего характера
в готовый к боевым операциям альянс, способный предупредить за¬
хват Советами Западной Европы, которого в то время опасались как
американские, так и британские стратеги2. Несмотря на то, что фан¬
тазии о девяноста союзных дивизиях вдоль границ Лиссабонского со¬
глашения 1952 года были очень далеки от реальности, все-таки воен¬
ные обязательства перед Европой существенно повысились — с одной
до пяти американских дивизий к 1953 году; при этом Великобритания
согласилась разместить четыре дивизии в Германии, так что к середине
1950-х годов, когда армия Западной Германии была увеличена после
предыдущих сокращений, на которых в свое время настояли Лондон
и Париж, был достигнут приемлемый баланс сил. Вдобавок союзники
резко увеличили расходы на военную авиацию, так что к 1953 году
НАТО имел в своем распоряжении примерно 5200 самолетов. О раз¬
витии советских армии и ВВС в тот период известно гораздо меньше,
но ясно, что Жуков занялся серьезной реорганизацией после смерти
Сталина: он избавился от переизбытка плохо подготовленных солдат,
сделал части более мощными, мобильными и компактными, заменил
артиллерию ракетами и в итоге наделил их гораздо большим насту¬
пательным потенциалом, чем в 1950-1951 годах, когда Запад сильнее
всего боялся нападения. При этом понято, что Россия тоже направля¬
ла основную часть прироста бюджета на оборонительные и наступа¬
тельные ВВС3.
Вторая и совершенно новая область гонки вооружений между Вос¬
током и Западом развернулась в океане, хотя и здесь ее характер был
несколько беспорядочным. Американский флот закончил тихоокеан¬
скую войну в ореоле славы благодаря впечатляющей эффективности
[412, р. 100]. См. также [1344, р. 116-138] и ответ [942, р. 159-169]; а также [1145,
р. 267-378].
См. [73, р. 303ff] и подробное описание создания НАТО в [616; 611; 661, р. 143ff].
См. [816, р. 292ff; 768, pt. 2; 1381; 751; 700].
575
его быстроходных авианосных соединений и подводных лодок. ВМС
Великобритании тоже были довольны «удачной войной», в которой
они действовали гораздо решительнее, чем во время зашедшего в ту¬
пик морского противостояния 1914-1918 годов1. Однако появление
атомных бомб (и особенно их испытание на атолле Бикини против
ряда военных кораблей), которые могли доставляться стратегически¬
ми бомбардировщиками или ракетами, ставило под сомнение будущее
традиционных инструментов морских сражений и даже самих авиа¬
носцев. В результате сокращения расходов на оборону после 1945 года
и «рационализации» отдельных служб, реорганизованных в единое
министерство обороны, оба ВМФ начали испытывать на себе большое
давление. Их спасла, в известной мере, война в Корее, в ходе которой
снова использовались амфибии для высадки войск, воздушные удары
палубной авиации и тактическое мастерство западных морских дер¬
жав. Кроме того, ВМФ США вступил в ядерный клуб благодаря разра¬
ботке нового класса огромных авианосцев, с которых могли взлетать
ударные бомбардировщики с ядерным оружием, и (в конце 1950-х)
благодаря планам строительства атомных субмарин, способных про¬
изводить запуски баллистических ракет дальнего радиуса действия.
Британцы, которым труднее было найти средства на современные
авианосцы, все же сохраняли переделанные десантные вертолетонос-
цы для так называемых локальных войн и, подобно французам, ста¬
рались создать собственные сдерживающие силы на базе подводных
лодок. Хотя все западные флотилии в 1965 году располагали меньшим
числом кораблей и людей, чем в 1945 году, их потенциал стал опреде¬
ленно больше2.
Впрочем, важнейшим стимулом для поддержания расходов на
морские силы этих стран было наращивание советского флота. Во вре¬
мя Второй мировой войны русский флот достиг очень немногого, не¬
смотря на значительное количество подводных лодок, а большинство
моряков сражались на суше (или помогали армии форсировать реки).
После 1945 года Сталин дал добро на строительство в большом ко¬
личестве субмарин, основанных на более совершенных немецких
разработках, которые, вероятно, планировалось использовать для
защиты протяженных морских границ. Кроме того, он поддержи¬
вал и укрепление надводного флота, включая линкоры и авианосцы-
1 См. [1057, р. 530-43; 687, ch. 11].
2 См. [1057, р. 545ff; 495, ch. 15-16; 1020, ch. 31-32; 1385, р. 82ff].
576
Этому амбициозному плану вскоре положил конец Хрущев, не видев¬
ший смысла в строительстве крупных и дорогих военных кораблей
в эпоху ядерных ракет; в этом смысле он был единодушен со многи¬
ми политиками и маршалами Запада. Однако эту идею оспаривали
многократные примеры применения надводного флота самыми веро¬
ятными противниками России: англо-французская морская атака на
Суэц (1956), высадка американских сил в Леване (1958) (позволившая
сдержать поддерживаемых Россией сирийцев) и особенно санитар¬
ный кордон вокруг Кубы, который американские военные корабли
устроили во время напряженной конфронтации Карибского кризиса
(1962). Урок, который Кремль (подгоняемый влиятельным адмиралом
Горшковым) извлек из этих инцидентов, состоял в том, что без мощ¬
ного флота России будет тяжело претендовать на лидерство. В пользу
этого вывода свидетельствовал также переход американского ВМФ
на субмарины с ракетами класса «Полярис» в начале 1960-х годов.
В результате произошло расширение практически всех классов судов
Красного флота — крейсеров, эсминцев, подводных лодок всех ти¬
пов, гибридных авианосцев, а также их активная отправка за рубеж
с целью бросить вызов господству западных стран, скажем, в Среди¬
земном море или Индийском океане, чего Сталин никогда не пытался
сделать1.
Эта форма вызова могла, однако, рассматриваться в традиционной
манере, о чем свидетельствуют многочисленные сравнения наблюда¬
телей того времени, проводящих параллели между действиями адми¬
рала Горшкова и Тирпица за сорок лет до того. Даже если Советский
Союз всерьез намеревался участвовать в этой «морской гонке», по¬
требовались бы десятилетия, чтобы посоревноваться с чрезвычайно
дорогими авианосцами американского флота,* если это вообще было
возможно. Действительно революционный аспект послевоенной гонки
вооружений был связан с ядерным оружием и ракетами дальнего ра¬
диуса действия. Несмотря на ужасающие жертвы бомбардировок Хи¬
росимы и Нагасаки, многие все еще считали атомное оружие просто
очередной разновидностью бомб, а не водоразделом в истории челове¬
ческой способности к разрушению. Более того, после провала выдви¬
нутого в 1946 году плана Баруха по международному использованию
1 См. [894, ch. 21-22] — охватывает послевоенный период. См. также [1012, р. 3-13;
546; 1352, р. 252-258; 646]. Особую важность здесь приобретают работы [863-865],
краткое авторское резюме которых см. в [81, р. 210ff].
577
атома политиков обнадеживала мысль о том, что США обладают ядер-
ной монополией и что бомбардировщики стратегического авиацион¬
ного командования компенсируют (и сдерживают) превосходство
СССР в сухопутных силах1; в частности, западноевропейские стра¬
ны полагали, что в случае советского военного вторжения последуют
американские (а затем и британские) ядерные бомбардировки.
Все изменили технологические инновации, прежде всего до¬
стижения Советского Союза. Успешное ядерное испытание СССР
в 1949 году (задолго до того, как это предсказывали большинство
западных специалистов) нарушило американскую монополию. Еще
большую тревогу вызвало создание русскими к середине 1950-х годов
стратегических бомбардировщиков, особенно типа «Бизон», способ¬
ных достичь территории Соединенных Штатов. Ошибочно предпо¬
лагалось, что их построено столько, что СССР теперь по количеству
бомбардировщиков дальнего радиуса действия ушел в отрыв. Такое
противоречие отражало не только сложность получения точных дан¬
ных о советских вооружениях, но и склонность ВВС США к преуве¬
личению2, правда же состояла в том, что эпохе неуязвимости США
оставалось всего несколько лет до конца. В 1949 году Вашингтон санк¬
ционировал производство новой «супербомбы» (водородной) с оше¬
ломительной поражающей способностью. Казалось, это вернет США
убедительное преимущество, и в начале-середине 1950-х годов эф¬
фектные речи Джона Фостера Даллеса и собственные планы коман¬
дования ВВС свидетельствовали о готовности страны к «массирован¬
ному возмездию» в случае нападения России или Китая3. Хотя сама
эта доктрина вызывала значительное беспокойство в администрациях
Трумэна и Эйзенхауэра, приведшее к усилению традиционных воору¬
женных сил и созданию тактического ядерного оружия как альтерна¬
тив развязываемого армагеддона, главный удар по этой стратегии был
нанесен с русской стороны. В 1953 году, всего через девять месяцев
после американцев, СССР испытал собственную водородную бомбу.
Более того, советское правительство направило значительные ре¬
сурсы на совершенствование немецких ракетных технологий времен
Второй мировой войны. К 1955 году СССР наладил массовый выпуск
1 См. [545; 404, р. 38ff; 128]. Для анализа последствий и сравнения см. [836].
2 Лучший источник: [1026, ch. 4].
3 См. [412, ch. 4-5] (дает общий контекст). См. также [1092, р. 62-87; 1091, р. 3-3&
404, ch. 6; 1339, ch. 17].
баллистических ракет среднего радиуса действия (SS-3); в 1957 году
был произведен запуск межконтинентальной баллистической ракеты
с радиусом действия свыше пяти тысяч миль, в которой применялся
тот же двигатель, который позволил вывести на орбиту Земли спут¬
ник в октябре того же года.
Вашингтон, шокированный этими достижениями русских и, как
следствие, потенциальной уязвимостью американских городов и
бомбардировщиков для внезапного удара СССР, направил огромные
ресурсы на разработку собственных межконтинентальных балли¬
стических ракет для устранения «ракетного разрыва»1. Но ядерная
гонка вооружений не ограничивалась такими системами. Начиная
с 1960 года обе стороны быстро совершенствовали возможность запу¬
ска баллистических ракет с подводных лодок, и к этому времени был
сконструирован целый ряд тактических ядерных вооружений и ракет
малой дальности. Все это сопровождалось интеллектуальной борьбой
как специалистов по стратегическому планированию, так и граждан¬
ских аналитиков в их «мозговых центрах», предлагавших варианты
действий на разных этапах эскалации — так называемую стратегию
«гибкого реагирования». Какие бы прозрачные решения ни предлага¬
лись, все они наталкивались на, возможно, непреодолимую пробле¬
му интегрирования ядерного оружия в традиционные способы веде¬
ния конвенциональной войны (так, например, вскоре стало понятно,
что тактические ядерные заряды взорвали бы почти всю Германию).
Если бы дело дошло до сброса мощных водородных бомб на русскую
и американскую землю, человеческие жертвы и материальный ущерб
с обеих сторон были бы беспрецедентными. Оказавшись заложни¬
ками того, что Черчилль назвал равновесием страха, и неспособные
разизобрести свое оружие массового поражения, Вашингтон и Мо¬
сква бросали все новые и новые ресурсы в топку ядерной гонки2.
И хотя Великобритания и Франция в 1950-е годы тоже продолжа¬
ли совершенствовать свои атомные бомбы и системы их доставки,
все-таки создавалось впечатление (подкрепляемое всеми имевшимися
Данными о самолетах, ракетах и самих ядерных бомбах), что на этой
арене состязались только сверхдержавы.
См. [1026, ch. 5-8; также 135].
См. [404, р. 175ff; 407, р. 4Iff]. Также очень полезно ознакомиться с работой [413].
Обсуждение стратегических доктрин см. в [544; 659].
С^70
Последним важным элементом этого противостояния было соз¬
дание Советским Союзом и Западом глобальных альянсов, а также
соперничество за поиск новых партнеров или, по крайней мере, за то,
чтобы не допустить присоединения стран «третьего мира» к другой
стороне. Поначалу американцы проявляли в этом гораздо большую
активность, благодаря их выгодному положению в 1945 году и тому
факту, что США уже обладали многочисленными гарнизонами и ави¬
абазами за пределами западного полушария, а также такому не менее
существенному обстоятельству, что очень многие страны надеялись
на экономическую и — иногда — военную поддержку Вашингтона.
Напротив, Советскому Союзу было необходимо во что бы то ни стало
восстановить страну, а на международной арене главной его заботой
было поддержание границ на выгодных Москве условиях, и он не рас¬
полагал ни финансовыми, ни военными инструментами, чтобы выйти
за их пределы. Несмотря на территориальные приобретения в Балти¬
ке, северной Финляндии и на Дальнем Востоке, Россия все равно оста¬
валась относительно внутриматериковой сверхдержавой. Более того,
сейчас представляется очевидным, что Сталин относился с осторож¬
ностью и подозрением к внешнему миру, к Западу, который, как он
боялся, не потерпит явных завоеваний коммунизма (пример — Гре¬
ция в 1947 году), а также к тем коммунистическим лидерам (в част¬
ности, Тито и Мао), которые определенно не являлись «марионетками
Советов»1. Учреждение Коминформа в 1947 году и мощная пропаган¬
да о поддержке революционеров за рубежом были созвучны тому, что
происходило в 1930-е годы (и даже раньше, в 1918-1921-м), но в дей¬
ствительности Москва в этот период, похоже, старалась не втягивать¬
ся в иностранные конфликты.
Тем не менее, как уже отмечалось, Вашингтон говорил о развер¬
тывании коммунистами своего плана мирового господства, который
необходимо было «сдерживать». Гарантии, предложенные Греции и
Турции в 1947 году, были первым признаком изменения курса, а дого¬
вор НАТО 1949 года стал самым красноречивым примером. С расши¬
рением членства в НАТО в 1950-е годы США фактически пообещали
«защищать почти всю Европу и даже некоторые части Ближнего Вос¬
тока — от Шпицбергена до Берлинской стены и до восточных границ
Турции»2. Однако это было лишь началом американского перенапря¬
1 См. [279, р. 234; 799, р. 155ff; 1305, ch. 9-10].
2 См. [1222, р. 9]; более подробно — [962; 296, р. 115ff; 661].
жения сил. Пакт Рио и особое соглашение с Канадой означали, что
США взяли на себя ответственность по обороне всего западного по¬
лушария. Тихоокеанский пакт безопасности (АНЗЮС) добавил обя¬
зательства в юго-западной части Тихого океана. Конфронтации с Вос¬
точной Азией в начале 1950-х годов привели к подписанию нескольких
двусторонних соглашений, по которым США обязались помогать
странам тихоокеанского побережья — Японии, Южной Корее, Тайва¬
ню и Филиппинам. В 1954 году они были подкреплены учреждением
СЕАТО (Организация договора о Юго-Восточной Азии), по которому
Соединенные Штаты Америки вместе с Великобританией, Францией,
Австралией, Новой Зеландией, Филиппинами, Пакистаном и Таилан¬
дом пообещали взаимную поддержку для отражения агрессии в этом
регионе. На Ближнем Востоке США выступили главным инициатором
еще одной региональной организации — Багдадского пакта 1955 года
(позже превратившегося в Организацию центрального договора —
СЕНТО), в рамках которого Великобритания, Турция, Ирак, Иран и
Пакистан объединились против подрывной деятельности и нападе¬
ния. В других частях Ближнего Востока США заключали или готовили
особые соглашения с Израилем, Саудовской Аравией и Иорданией —
либо из-за прочных иудео-американских связей, либо в соответствии
с «доктриной Эйзенхауэра» (1957), предполагавшей помощь арабским
государствам. В начале 1970 года один эксперт заметил, что
Соединенные Штаты Америки располагали более чем миллионом солдат
в тридцати странах, состояли в четырех региональных оборонительных
союзах и активно участвовали в пятом, имели соглашения о взаимной
обороне с сорока двумя странами, являлись членом пятидесяти трех
международных организаций и предоставляли военную или экономиче¬
скую помощь почти сотне стран по всему земному шару1.
Такой набор обязательств наверняка заставил бы нервничать Лю¬
довика XIV или Палмерстона. И все же в быстро сжимавшемся мире,
части которого становились все более тесно взаимосвязанными, эти
шаги имели свою логику. Где в этой биполярной системе мог прове¬
сти черту Вашингтон, особенно после того, как его более раннее за¬
явление о незначительности Кореи спровоцировало нападение ком¬
мунистов на южную часть полуострова?2 «Эта планета стала очень
[1222, р. 134]. См. также [39; 590; 1159, ch. 11-12].
2 См. [696, р. 375; 126, р. 61-118]; очень полезные цитаты см. в [1142, р. 279ff].
581
маленькой, — говорил Дин Раск в мае 1965 года. — Мы должны забо¬
титься о ней целиком — со всеми ее землями, водами, атмосферой и
окружающим космосом»1.
Распространение советской власти и советского влияния на внеш¬
ний мир было менее внушительным, но все же в годы после смерти
Сталина СССР удалось достичь существенных успехов в этом плане.
Хрущев очевидно хотел, чтобы Советским Союзом восхищались или
даже любили его, а не боялись, и стремился перенаправить ресурсы
из военной сферы в сельское хозяйство и производство потребитель¬
ских товаров. В целом его внешнеполитические идеи отражали на¬
дежды на «оттепель» в холодной войне. Вопреки мнению Молотова,
он вывел советские войска из Австрии, вернул военно-морскую базу
Порккала Финляндии, а Порт-Артур — Китаю и улучшил отноше¬
ния с Югославией, утверждая, что есть «разные пути к социализму»
(эта позиция расстроила не только многих его коллег по Президиуму
Верховного Совета, но и Мао Цзэдуна). Хотя в 1955 году, в ответ на
присоединение ФРГ к НАТО, была создана Организация Варшавского
договора, Хрущев все же был готов наладить дипломатические связи
с Бонном. Он также склонялся к нормализации отношений с США,
хотя его собственное непостоянство и ставшее хроническим недо¬
верие, с которым Вашингтон интерпретировал любые шаги русских,
делали невозможной настоящую разрядку напряженности. В том же
году Хрущев посетил Индию, Бирму и Афганистан. Как раз в то время,
когда все новые и новые африканские и азиатские государства начали
получать независимость, Советский Союз стал воспринимать страны
«третьего мира» всерьез2.
Из этого мало что можно было назвать полной или планомерной
трансформацией, которая понравилась бы нетерпеливому Хрущеву.
В апреле 1956 года был расформирован Коминформ — сталинский
инструмент контроля, а через два месяца, совсем некстати, началось
Венгерское восстание — «другой путь» прочь от социализма, которое
пришлось подавлять со сталинской решимостью. Разногласия с Кита¬
ем множились и привели к глубокому расколу в коммунистической ча¬
сти мира, что мы подробно рассмотрим позже. Разрядка провалилась
в результате инцидента с самолетом-разведчиком U-2 (1960), берлин¬
ского кризиса (1961), а затем и конфронтации с США из-за советских
1 [1383, р. 65].
2 См. [1305, р. 539ff; 799, р. 198ff; 279, р. 333ff].
CQO
ракет на Кубе (1962). Все это, однако, не могло заставить русских от¬
казаться от участия в мировой политике; установление дипломатиче¬
ских отношений с новыми странами и контакты с представителями
в ООН сделали неизбежным укрепление связей СССР с внешним
миром. Вдобавок Хрущев, желавший продемонстрировать врожден¬
ное превосходство советской системы над капитализмом, вынужден
был искать новых друзей за рубежом; его более прагматичные после¬
дователи после 1964 года стремились прорвать американский кордон
вокруг СССР и ограничить влияние Китая. Кроме того, среди стран
«третьего мира» было немало тех, которые хотели избежать так на¬
зываемого «неоколониализма» и создать плановую экономику вместо
свободной рыночной, а такой выбор обычно вел к прекращению за¬
падной помощи. Вместе все это придавало советской внешней поли¬
тике явный «курс на расширение».
Это расширение началось очень решительным образом в декабре
1953 года с подписания торгового соглашения с Индией (что удачно
совпало с визитом вице-президента Никсона в Нью-Дели), за кото¬
рым в 1955 году последовало предложение о строительстве сталели¬
тейного завода в Бхилаи, а затем и о масштабной военной помощи.
Так налаживалась связь с важнейшей страной «третьего мира», одно¬
временно раздражавшая американцев и китайцев и наказывавшая
Пакистан за участие в Багдадском пакте. Почти в то же самое время
(1955-1956) СССР и Чехословакия начали предоставлять помощь
Египту, вместо Вашингтона взяв на себя финансирование Асуанской
плотины. Советские кредиты выдавались также Ираку, Афганиста¬
ну и Северному Йемену. Кроме того, Москва поощряла явно анти¬
империалистические страны Африки, такие как Гана, Мали и Гвинея.
В 1960 году произошел важный прорыв в Южной Америке, когда
СССР подписал первое торговое соглашение с Кубой Фиделя Кастро,
которая тогда уже была вовлечена в конфликт с США. Все это соз¬
дало тенденцию, которая не прервалась и после смещения Хрущева.
СССР с его жесткой пропагандистской кампанией против империа¬
лизма предлагал этой недавно деколонизированной стране «договоры
о дружбе», торговые кредиты, помощь военных специалистов и пр.
Россия также могла извлечь выгоду на Ближнем Востоке из американ¬
ской поддержки Израиля (этим, например, объяснялось увеличение
помощи Сирии и Ираку, а также Египту в 1960-х годах), могла зара¬
ботать престиж, оказав военную и экономическую поддержку Север¬
ному Вьетнаму, даже государствам далекой Латинской Америки она
583
обещала быть на стороне национально-освободительных движений.
В этой борьбе за мировое влияние СССР далеко отошел от паранои¬
дальной осторожности Сталина1.
Но действительно ли это соперничество Вашингтона и Москвы
за симпатии остальной части земного шара, эта борьба за влияние
посредством договоров, кредитов и экспорта оружия означали за¬
рождение биполярного мира, в котором все важные международные
вопросы вращались вокруг двух противоположных центров при¬
тяжения — США и СССР? С точки зрения условного Даллеса или
условного Молотова, именно так был устроен мир. И все же даже в то
самое время, когда оба блока состязались между собой в разных точ¬
ках планеты, включая те, что были еще неизвестны им в 1941 году, им
стала заметна совершенно новая тенденция. Дело в том, что как раз
созревал «третий мир», и многие его страны, наконец-то сбросившие
с себя узы традиционных европейских империй, вовсе не стремились
оказаться банальными сателлитами далеких сверхдержав, даже если
те способны были предоставить им полезную экономическую и во¬
енную помощь.
Фактически одна важная тенденция XX века — взлет сверхдер¬
жав — начинала взаимодействовать с другой, более новой тенденци¬
ей — политической фрагментацией земного шара. В социал-дарви-
нистской империалистической атмосфере начала XX века легко было
считать, что власть сосредотачивается во все меньшем числе мировых
столиц (см. начало главы 5). Однако в свойственных империализму
высокомерии и честолюбии были заложены семена саморазрушения;
преувеличенный национализм Сесила Родса, панславистов и австро¬
венгерских военных спровоцировал реакцию буров, поляков, сер¬
бов, финнов; идеи национального самоопределения, продвигаемые
для оправдания объединения Германии и Италии или принятого
в 1914 году союзного решения о помощи Бельгии, неуклонно про¬
сачивались дальше на восток и юг — в Египет, Индию, Индокитай.
Поскольку империи Британии, Франции, Италии и Японии победи¬
ли центральные державы в 1918 году и поддержали идеи Вильсона
о новом мировом порядке в 1919 году, эти националистские страсти
поощрялись лишь отчасти: самоопределение было допустимо для
народов Восточной Европы, поскольку они являлись европейскими
На сегодня существует огромное количество работ на данную тему. Наиболее
значимые: [647; 236; 313; 656; 1259].
и считались «цивилизованными», однако было недопустимо рас¬
пространять эти принципы на Ближний Восток, Африку или Азию,
где имперские державы расширяли свои территории и подавляли
движения за независимость. Крах этих империй на Дальнем Восто¬
ке после 1941 года, мобилизация экономик и привлечение с началом
войны к военной службе жителей зависимых территорий, идеологи¬
ческое влияние Атлантической хартии и закат Европы — все это вме¬
сте высвободило требовавшие перемен силы в тех странах, которые
к 1950-м годам принято стало называть «третьим миром»1.
Однако этот мир назывался «третьим» именно потому, что настаи¬
вал на своем отличии как от западного, так и от советского блока. Это
не значит, что страны, собравшиеся на первой конференции в Бан¬
дунге в апреле 1955 года, освободились от уз и обязательств перед
сверхдержавами (например, Турцию, Китай, Японию, Филиппины и
некоторых других участников этой конференции нельзя было бы на¬
звать «неприсоединившимимся»)2. С другой стороны, все они требо¬
вали деколонизации, внимания ООН не только к холодной войне, но
и к другим вопросам, а также мер, направленных на изменение миро¬
вой экономики, в которой по-прежнему доминировал белый человек.
Когда наступила вторая фаза деколонизации, в конце 1950-х — начале
1960-х годов, к членам движения «третьего мира» смогли примкнуть
многие новички, уставшие от десятилетий (или даже столетий) ино¬
странного правления и столкнувшиеся с тем неприятным фактом,
что независимость принесла им ворох экономических проблем. Из-за
резкого увеличения их числа они теперь могли начать доминировать
в Генеральной Ассамблее ООН; созданная как объединение пяти¬
десяти (в основном европейских и латиноамериканских) государств,
ООН неуклонно превращалась в организацию более чем сотни стран
со многими афро-азиатскими участниками. Они не ограничивали
действия крупных держав, являвшихся постоянными членами Совета
Безопасности и обладавших правом вето (на этих условиях настоял
осторожный Сталин). Но это означало, что если одна из сверхдержав
хотела воззвать к «мировому общественному мнению» (как сделали
США, чтобы убедить ООН помочь Южной Корее в 1950 году), ей тре¬
бовалось получить согласие органа, члены которого не разделяли ин¬
тересов Вашингтона и Москвы. Поскольку в 1950-1960-е годы чаще
См. [161, р. 229ff (а также другие эссе в разделе 3); 70, ch. 6; 357].
См. [161, р. 229; 796; 622].
585
всего обсуждались вопросы деколонизации и громко звучали призы¬
вы покончить с «экономической отсталостью» (обе эти темы особенно
сильно педалировали русские), мнение «третьего мира» имело выра¬
женный антизападный характер, что проявилось и во время Суэцкого*
кризиса 1956 года, и позже — в связи с войной во Вьетнаме, ближне¬
восточными войнами, проблемами Латинской Америки и Южной
Африки. Даже на формальных саммитах неприсоединившихся стран
главной темой все чаще становился антиколониализм, а выбор места
проведения этих встреч (Белград в 1961 году, Каир в 1964-м и Лусака
в 1970-м) символизировал отход от евроцентристских вопросов. Ми¬
ровая политическая повестка дня уже не определялась исключительно
теми державами, которые имели наибольшую военную и экономиче¬
скую мощь1.
Эту трансформацию олицетворяли самые видные из первых сто¬
ронников неприсоединения — Тито, Насер и Неру. Особенно следу¬
ет отметить Югославию, которая порвала со Сталиным (она была
исключена из Коминформа еще в 1948 году), но сохранила свою не¬
зависимость, избежав русского вторжения. Эта же политика твердо
поддерживалась и после смерти Сталина: не случайно первый саммит
неприсоединившихся стран прошел в Белграде2. Насер, прославив¬
шийся на весь арабский мир после конфликта с Великобританией,
Францией и Израилем (1956), был ярым критиком западного импе¬
риализма и охотно принимал советскую помощь, но не являлся ма¬
рионеткой Москвы: он «плохо относился к своим доморощенным
коммунистам и с 1959 по 1961 год проводил жесткую антисоветскую
кампанию на радио и в прессе»3. Панарабизм и тем более исламский
фундаментализм вовсе не были естественными спутниками атеисти¬
ческого материализма, даже если местные интеллектуалы-марксисты
и пытались их объединить. Что же касается Индии — давнего сим¬
волического лидера «умеренных» неприсоединившихся стран, то не¬
однократные вливания советской экономической и военной помощи,
достигшие невиданных прежде размеров после китайско-индийских
и пакистано-индийских столкновений, не отвратили Неру от критики
действий СССР в других частях света и не развеяли его подозрений
1 См. [161, sec. 3; 70, ch. 6; 357; 1221; 910; 1110; 1109].
2 См. [53, р. 157ff; 1305, р. 461ff; 1120; 161 (Lyon Р. Emergence of the Third World)].
3 [799, p. 204]. Для более общей картины см. [647; 236; 313; 656; 1259; 588; 312^
532; 288]. ?
586
в отношении коммунистической партии Индии. Его осуждение бри¬
танской политики в Суэце объяснялось его неприязнью к любым за¬
рубежным вмешательствам великих держав.
Сам факт того, что столько новых стран в эти годы присоеди¬
нялись к международному сообществу и что Россия старалась пере¬
манить их на свою сторону, мало зная о местных условиях, сулил
не только дипломатические «приобретения», но и частые «потери».
Самым ярким примером был Китай, о котором мы подробно по¬
говорим ниже, но он был далеко не единственным. Произошедшая
в 1958 году смена режима в Ираке позволила России выступить дру¬
гом этого арабского государства, предложив ему кредиты; четыре
года спустя баасистский переворот привел к преследованию местной
коммунистической партии. Продолжавшаяся поддержка Москвой
Индии неизбежно отталкивала Пакистан: угождая одной стране, она
теряла другую. В Бирме первоначальные успехи не принесли плодов,
поскольку правительство запретило въезд любых иностранцев. В Ин¬
донезии ситуация была еще хуже: получив крупную помощь от Рос¬
сии и стран Восточной Европы, правительство Сукарно в 1963 году
переметнулось от Москвы к Пекину. Через два года индонезийская
армия жестоко разделалась с членами коммунистической партии.
Секу Туре в Гвинее выслал из страны советского посла в 1961 году
за участие в местной забастовке, а во время Карибского кризиса не
разрешил советским самолетам заправляться в аэропорту Конакри,
который ранее был специально модернизирован для этой цели1. Со¬
ветская поддержка Лумумбы во время кризиса в Конго в 1960 году
разрушила его перспективы, и его преемник Мобуту закрыл совет¬
ское посольство. Самым впечатляющим образцом подобной неудачи
(сильно подорвавшим советское влияние) стало выдворение Сада-
том 21 тыс. русских советников из Египта в 1972 году.
Таким образом, отношения между «третьим миром» и «первы¬
ми двумя мирами» всегда были сложными и переменчивыми. Суще¬
ствовали, конечно, и стабильно просоветские страны (Куба, Ангола),
и решительно проамериканские (Тайв*ань, Израиль), преданность ко¬
торых объяснялась в основном агрессивностью их соседей. Были и
такие, которые по примеру Тито искренне избегали присоединения.
Иные же, склоняясь к одному из блоков с целью получения помощи,
решительно противились чрезмерной зависимости. И наконец, частые
См. [799, р. 210; 312; 287].
587
революции, гражданские войны, смены режимов и пограничные
конфликты в «третьем мире» порой заставали Москву и Вашингтон
врасплох. Локальные противостояния на Кипре, в Огадене, вдоль па¬
кистано-индийской границы и в Кампучии (Камбодже) приводили
сверхдержавы в замешательство, поскольку каждая из сторон искала
их поддержки. Подобно сверхдержавам прошлого, СССР и США при¬
ходилось мириться с тем неприятным фактом, что их «универсалист¬
ские» идеи отнюдь не обязательно принимаются другими обществами
и культурами.
Раскол биполярного мира
Когда за 1960-ми годами наступило новое десятилетие, все еще
оставались веские причины, чтобы считать отношения Вашингтона
и Москвы чрезвычайно важными для мировой политики. В военном
плане СССР подтянулся ближе к уровню США, обе страны играли
в своей лиге, оставив всех остальных далеко позади. Так, в 1974 году
США тратили на оборону $85 млрд, а СССР — $109 млрд, что втрое
или вчетверо превышало расходы Китая ($26 млрд) и в восемь-
десять раз расходы ведущих европейских государств (Соединенное
Королевство — $9,7 млрд, Франция — $9,9 млрд, ФРГ — $13,7 млрд)1;
а американские и русские вооруженные силы, насчитывавшие свы¬
ше 2 млн и Змлн человек соответственно, намного превосходили по
численности любые европейские и были значительно лучше оснаще¬
ны, чем китайская трехмиллионная армия. Обе сверхдержавы имели
свыше 5000 военных самолетов — в десять с лишним раз больше,
чем у всех бывших великих держав2. Совокупный тоннаж их воен¬
ных кораблей (2,8 млн тонн у США и 2,1 млн у СССР в 1974 году)
намного превосходил соответствующие показатели Великобрита¬
нии (370 тыс. тонн), Франции (160 тыс.), Японии (180 тыс.) и Китая
(150 тыс.)3. Однако наибольшее различие прослеживается в количе¬
стве средств, способных доставлять ядерное оружие, что демонстри¬
рует табл. 38.
1 Данные Correlates of War, считающиеся более надежными, чем данные о балансе
вооруженных сил (см. следующее примечание) начала 1970-х гг.
2 См. [876 (1974-1975), р. 7, 10; ср. р. 19, 22].
3 См. [994, р. 159].
588
Таблица 38
Средства доставки ядерного оружия у ведущих стран
в 1974 г.1
США
СССР
Велико¬
британия
Франция
Китай
Межконтинентальные
баллистические ракеты
1054
1575
_
Баллистические ракеты
средней дальности
✓
600
18
80
Баллистические ракеты
на подводных лодках
656
720
64
48
_
Стратегические
бомбардировщики
437
140
_
Бомбардировщики
средней дальности
66
800
50
52
100
Каждая из сторон накопила огромный ядерный потенциал, кото¬
рого с лихвой хватило бы, чтобы превратить друг друга и всех осталь¬
ных в пепел (сложившуюся ситуацию вскоре стали называть взаимно
гарантированным уничтожением), так что они начали договариваться
о сдерживании гонки вооружений. После Карибского кризиса была
создана «горячая линия» для общения сторон в случае новой крити¬
ческой ситуации; в 1963 году было подписано соглашение о запрете
ядерных испытаний (к которому присоединилась Великобритания),
приостановившее испытания в атмосфере, под водой и в открытом
космосе; в 1972 году прошли переговоры об ограничении стратегиче¬
ских вооружений (ОСВ), а именно количества межконтинентальных
баллистических ракет у обеих сторон, в результате которых СССР
обязался приостановить создание системы противоракетной обо¬
роны; это соглашение было продлено во Владивостоке в 1975 году,
а в конце 1970-х состоялись переговоры об ОСВ-2 (соответствующий
договор был подписан в июне 1979 года, но не был ратифицирован
Сенатом США). Тем не менее все эти разнообразные соглашения,
а также частные экономические; внутри- и внешнеполитические мо¬
тивы, подталкивавшие к ним каждую из сторон, не остановили гон¬
ку вооружений. Запрет или ограничение одного вида оружия просто
[876 (1974-1975), р. 75-77, о Китае — р. 48-49].
589
переводили ресурсы в другую область. С конца 1950-х годов СССР
планомерно и неумолимо наращивал военный бюджет, и хотя в США
на оборонные расходы влияла дорогостоящая война во Вьетнаме,
а затем и общественная реакция против этой авантюры, долгосрочная
тенденция в этой стране тоже вела к повышению ассигнований на во¬
оруженные силы. Каждые несколько лет изобреталась новая система
вооружений: так, ракеты обеих держав получили многозарядные бо¬
еголовки, флот пополнился ракетными подводными крейсерами, па¬
товая ситуация со стратегическими ракетами (из-за которой Европа
опасалась, что в случае нападения на нее Советского Союза США не
ответят своими баллистическими ракетами, так как это может спро¬
воцировать ответный удар по американским городам) привела к раз¬
работке новых типов ракет средней дальности (ядерных средств про¬
межуточной дальности на театре войны), таких как «Першинг-П»,
и крылатых ракет в ответ на советские СС-20. Гонка вооружений и
всевозможные переговоры о ее сдерживании являлись противопо¬
ложными сторонами одной медали, но в центре внимания всегда
оставались Вашингтон и Москва.
Их соперничество занимало центральное место и в других сферах.
Как уже упоминалось ранее, одним из самых заметных признаков нара¬
щивания вооружений СССР после 1960 года был поразительный рост
советского надводного флота: физический — благодаря строительству
еще более мощных ракетных эсминцев и крейсеров, средних вертолето-
носцев, а затем и авианосцев1 и географический — за счет отправки Со¬
ветами все новых и новых судов в Средиземное море и дальше — в Ин¬
дийский океан, к Западной Африке, Индокитаю и Кубе, где они могли
использовать множество военно-морских баз. Это последнее обстоя¬
тельство отражало серьезное распространение американо-российского
соперничества в «третий мир», в основном из-за успешного вторжения
Москвы в те регионы, где монополия на иностранное влияние прежде
принадлежала Западу. Длительная напряженность на Ближнем Востоке,
особенно арабо-израильские войны 1967 и 1973 годов (где решающую
роль сыграли поставки американского оружия Израилю), приводила к
тому, что разные арабские государства — Сирия, Ливия, Ирак — обра¬
щались за поддержкой к СССР. Марксистские режимы Южного Йемена
и Сомали предоставляли русскому флоту возможности для строитель¬
ства баз и расширения присутствия в Красном море. Но достижения,
1 См. [1012, р. 3-13; 546; 1352, р. 252-258; 646; 863-865; 81, р. 210ff].
590
как обычно, сопровождались откатами: ставка Москвы на Эфиопию
привела к депортации советского персонала и флота из Сомали в 1977
году, спустя несколько лет после аналогичных событий в Египте, а успе¬
хи в этом регионе омрачались усилением американского присутствия
в Омане и на острове Диего-Гарсия, получением США прав на строи¬
тельство военно-морских баз в Кении и Сомали, а также активными
поставками Соединенными Штатами оружия в Египет, Саудовскую
Аравию и Пакистан. Однако южнее вырисовывалась несколько иная
картина. Так, в Анголе советско-кубинские военные помогали силам
Народного движения за освобождение Анголы, в Ливии поддерживае¬
мый Советами режим Каддафи периодически пытался экспортировать
революцию за рубеж, в Эфиопии, Мозамбике, Гвинее, Конго и других
западноафриканских странах у власти находились марксистские прави¬
тельства, и все это вместе взятое говорило о возможной скорой победе
Москвы в борьбе за глобальное влияние. Введение советских войск в
Афганистан в 1979 году — что было первой экспансией такого рода (за
пределами Восточной Европы) после Второй мировой войны — и по¬
ощрение Кубой левых режимов в Никарагуа и Гренаде только усилили
впечатление, что американо-российское соперничество не знает гра¬
ниц, и спровоцировали новые контрмеры и рост военных расходов со
стороны Вашингтона. Казалось, что к 1980 году, когда новое республи¬
канское правительство назвало Советский Союз «империей зла», от¬
ветить на действия которой можно только укреплением вооруженных
сил и жесткой политикой, ситуация со времен Джона Фостера Даллеса
мало в чем изменилась1.
Несмотря на особую важность русско-американских отношений
с их взлетами и падениями между 1960 и 1980 годами, имели место и
другие тенденции, делавшие международную систему власти намного
менее биполярной, чем в предыдущий период. Мало того что появился
третий мир, лишь осложнивший ситуацию, так еще и возникли трещи¬
ны в прежде монолитных блоках, возглавляемых Москвой и Вашинг¬
тоном. Несомненно, самой глубокой из них (имевшей последствия,
которые непросто оценить даже сегодня) была трещина между СССР
и коммунистическим Китаем. Сейчас может казаться самоочевидным,
что даже якобы «научным» и «универсальным» доводам марксизма
О советстко-американских отношениях в 1970-х гг. см. [696, р. 364ff, 405ff; 1159,
р. 299ff; 575; 747; 799, р. 238ff; 279, р. 321ff, 394-396 — bibliogr.]. Кроме того,
см. подробное исследование в [420].
591
суждено было разбиться о скалы частных обстоятельств, местных
культурных укладов и иного уровня экономического развития — ведь
пришлось же и Ленину во многом отступить от первоначальной док¬
трины диалектического материализма ради достижения революции
1917 года. И некоторые иностранные эксперты по коммунистической
линии Мао 1930-1940-х годов понимали, что он по крайней мере не
собирался раболепно следовать догматической позиции Сталина
в том, что касалось сравнительной важности рабочих и крестьян. Они
также осознавали, что Москва отнюдь не всецело поддерживает Ком¬
мунистическую партию Китая и даже в 1946 и 1948 годах была не про¬
тив ее ослабления в борьбе с националистами Чан Кайши. По мнению
СССР, это должно было предотвратить образование «мощного нового
коммунистического режима, установленного без поддержки Красной
армии в стране с населением, почти втрое превосходящим население
России, который неизбежно стал бы очень привлекательным движе¬
нием для коммунистического мира»1.
Тем не менее сама глубина этого раскола застала многих экспер¬
тов врасплох и долгие годы не замечалась Соединенными Штатами,
которые страшились всемирного коммунистического заговора. Нель¬
зя не признать, что война в Корее и последующие разногласия между
США и Китаем по поводу Тайваня требовали больше внимания, чем
прохладные отношения Москвы и Пекина, при которых сравнитель¬
но небольшая помощь Сталина Китаю всегда предполагала привиле¬
гии СССР в Монголии и Маньчжурии. Хотя Мао смог восстановить
равновесие в ходе переговоров с русскими в 1954 году, его враждеб¬
ность к США из-за островов Цзиньмэнь и Мацзу и более непоколе¬
бимая (во всяком случае, в то время) вера в неизбежность конфликта
с капитализмом заставляли его с подозрением относиться к политике
разрядки Хрущева. Однако, с точки зрения Москвы, в конце 1950-х го¬
дов было глупо без особой необходимости провоцировать американ¬
цев, особенно учитывая их очевидное преимущество в ядерном ар¬
сенале; также было бы дипломатической ошибкой поддержать Китай
в 1959 году в его приграничном конфликте с Индией, имевшей особое
значение для России в «третьем мире»; а кроме того, из-за склонности
китайцев к независимым действиям было бы очень неразумно спо¬
собствовать развитию их ядерной программы без должного контро¬
ля над ней, но Мао считал все вышеперечисленное предательством.
1 [696, р. 371].
592
К 1959 году Хрущев разорвал соглашение о ядерном оружии с Пеки¬
ном и начал предлагать Индии гораздо более крупные займы, чем те,
которые когда-либо предоставлялись Китаю. В следующем году этот
«раскол» увидели все, кто присутствовал на Всемирном конгрессе
коммунистических партий в Москве. К 1962-1963 годам ситуация
стала еще хуже: Мао осудил русских за то, что они уступили в кубин¬
ском конфликте, а позже — за подписание договора о частичном за¬
прете ядерных испытаний с США и Великобританией; русские к этому
моменту приостановили всякую помощь Китаю и поддержавшей его
Албании, увеличив поставки в Индию. Тогда же произошло первое
столкновение на советско-китайской границе, хотя и далеко не такое
серьезное, как в 1969 году. Куда более тревожной представлялась но¬
вость о том, что в 1964 году китайцы испытали свою первую атомную
бомбу и активно разрабатывали системы доставки1.
В стратегическом плане этот раскол был важнейшим событием
после 1945 года. В сентябре 1964-го читателей «Правды» шокирова¬
ла статья о том, что Мао не только претендует на территории в Азии,
отвоеванные Россией у Китайской империи в XIX веке, но также осуж¬
дает захват СССР Курильских островов, некоторых районов Поль¬
ши, Восточной Пруссии и части Румынии. По мнению Мао, террито¬
рию России следовало уменьшить на полтора миллиона квадратных
километров!2 Трудно сказать, насколько сильно самоуверенный китай¬
ский лидер увлекся собственной риторикой, но можно не сомневать¬
ся, что все это — наряду с пограничными столкновениями и разра¬
боткой Китаем ядерного оружия — сильно тревожило Кремль. Более
того, вполне вероятно, что наращивание военного потенциала СССР
в 1960-е годы было отчасти связано с этой новой угрозой на востоке,
а не только с необходимостью реагировать на увеличение администра¬
цией Кеннеди оборонных расходов. «Число советских дивизий вдоль
китайской границы возросло с пятнадцати в 1967 году до двадцати од¬
ной в 1969 году и тридцати в 1970-м», причем второй скачок был вы¬
зван серьезным столкновением у острова Даманский (Чжэньбао) в мар¬
те 1969 года. «К 1972 году сорок четыре советские дивизии охраняли
4500 миль границы с Китаем (по сравнению с тридцать одной в Вос¬
точной Европе), а четверть советских ВВС была переброшена с запада
1 О дальнейшем развитии событий см. [ 1282; 946; 1195; 439; 394; 786], а также хоро¬
шее резюме вопроса в [72, р. 325ff].
2 См. [1305, р. 693]; более подробно — [230; 185].
593
на восток»1. Теперь, когда Китай обладал водородной бомбой, появи¬
лись признаки того, что Москва рассматривает возможность упрежда¬
ющего удара по ядерному объекту на Лобноре, в результате чего США
начали составлять собственный план чрезвычайных мер, поскольку не
могли позволить России уничтожить Китай2. С 1964 года Вашингтон
далеко отошел от размышлений о совместных с СССР «превентивных
военных действиях», имевших целью остановить развитие Китая как
ядерной державы!3
Это едва ли означает, что маоистский Китай превратился в пол¬
ноценную третью сверхдержаву. Он страдал от тяжелейших эконо¬
мических проблем, усугублявшихся решением лидера страны начать
«культурную революцию» с вытекавшими из нее неравномерностями
и неопределенностью. Хотя Китай мог похвастать крупнейшей в мире
армией, его народное ополчение вряд ли могло противостоять со¬
ветским мотострелковым дивизиям. Китайский флот был пренебре¬
жительно мал по сравнению с русским, его довольно крупные ВВС
состояли в основном из устаревших самолетов, а средства доставки
ядерного оружия еще не были доведены до ума. Однако даже если
СССР и не был готов рисковать, провоцируя американцев й настра¬
ивая против себя весь мир массированным ядерным ударом по Ки¬
таю, то любой конфликт меньшего масштаба немедленно привел бы
к огромным жертвам, причем Китай, казалось, мог на них пойти —
в отличие от советских политиков эпохи Брежнева. Поэтому неуди¬
вительно, что по мере ухудшения русско-китайских отношений Мо¬
скве приходилось не только демонстрировать заинтересованность
в переговорах об ограничении ядерных вооружений с Западом, но и
ускоренными темпами налаживать связи с такими странами, как ФРГ,
которая при Вилли Брандте гораздо охотнее способствовала политике
разрядки, чем при Аденауэре.
На политической и дипломатической арене советско-китайский
разрыв вызывал у Кремля еще большую досаду. Хотя сам Хрущев был
готов терпеть «разные пути к социализму» (при условии, что они не
слишком далеко отходят от генеральной линии!), совсем иное дело —
открытые обвинения против СССР в измене истинным принципам
марксизма, побуждение его сателлитов и партнеров к свержению
1 [696, р. 398].
2 См. [707, р. 172ff]; хороший анализ событий — в [1246, р. 163-188].
3 См. [412, р. 210, fn.].
594
русского «ига» и компрометирование его дипломатических усилий
в «третьем мире» китайской альтернативной помощью и пропагандой,
тем более что маоистский вариант крестьянского коммунизма часто
казался более актуальным, чем русский акцент на роли промышлен¬
ного пролетариата. Это не означало, что Советская империя в Восточ¬
ной Европе всерьез могла избрать китайский путь — это произошло
лишь с эксцентричным албанским режимом1. Но Москве было крайне
неприятно, что Пекин осуждал ее за подавление чешских либераль¬
ных реформ (1968), а позже — за ввод войск в Афганистан (1979).
Кроме того, в «третьем мире» Китай имел большие возможности для
блокирования российского влияния: он жестко конкурировал с СССР
в Северном Йемене, активно строил железные дороги в Танзании,
критиковал Москву за недостаточную поддержку антиамериканских
движений Вьетминь и Вьетконг, а после возобновления отношений
с Японией начал отговаривать Токио от плотного экономического со¬
трудничества с русскими в Сибири. Опять-таки эта борьба редко была
равной, ведь Россия, как правило, могла предложить странам «треть¬
его мира» гораздо больше кредитов и передовых вооружений, а также
распространять свое влияние через Кубу и Ливию. Однако сама не¬
обходимость соперничать не только с США, а еще и с другим марк¬
систским государством тревожила ее куда сильнее, чем предсказуемое
биполярное противостояние двадцатилетней давности.
Таким образом, напористая и независимая политика Китая делала
дипломатические отношения более сложными и причудливыми, осо¬
бенно в Азии. Китайцев уязвляло сотрудничество Москвы с Индией,
особенно поставки оружия индийцам после индо-китайского пригра¬
ничного конфликта. Поэтому неудивительно, что Пекин поддерживал
Пакистан в его столкновениях с Индией и резко негативно воспринял
вторжение русских в Афганистан. Еще больше Китай оттолкнула под¬
держка Москвой экспансии Северного Вьетнама в конце 1970-х годов,
когда последний вошел в СЭВ, а также появление новых советских ко¬
раблей во вьетнамских портах. Когда в декабре 1978 года Вьетнам вторг¬
ся в Камбоджу, Китай начал кровопролитную и не слишком успеш¬
ную пограничную войну со своим южным соседом, которому русские
опять-таки активно поставляли оружие. На этом этапе Москва даже
более благосклонно относилась к тайваньскому режиму, и Пекин при¬
зывал США усилить свое присутствие в Индийском океане и западной
См. [477; 1350; 159].
595
части Тихого, чтобы сдерживать русские эскадры. Всего лишь двадцать
лет назад Китай критиковал СССР за чрезмерную мягкость по отноше¬
нию к Западу, а теперь, требовал от НАТО укрепить оборону и отгова¬
ривал Японию и ЕЭС от экономических связей с Россией!1
В сравнении с этим сдвиги, происходившие с начала 1960-х годов
в западном лагере, главным образом в результате кампании де Голля
против американской гегемонии, были куда как менее серьезны в дол¬
госрочной перспективе, хотя и они тоже свидетельствовали о распаде
двух блоков. Де Голль, прекрасно помнивший Вторую мировую войну,
злился, что США не считали его равным; ему претила американская
политика во время Суэцкого кризиса (1956), не говоря уже о при¬
вычке Даллеса грозить ядерной катастрофой всякий раз, когда воз¬
никали проблемы вроде конфликта на острове Цзиньмэнь. Хотя после
1958 года де Голль на протяжении нескольких лет был занят решением
алжирской проблемы, даже в то время он критиковал Западную Евро¬
пу за слепое следование (так ему казалось) интересам Америки. Как и
британцы десятилетием ранее, он видел в ядерном оружии шанс, по¬
зволяющий сохранить статус ядерной державы; когда стало известно
о первом испытании французской атомной бомбы в 1960 году, генерал
воскликнул: «Да здравствует Франция, ведь сегодня утром она стала
более сильной и гордой»2. Он намеревался сделать ядерный сдержива¬
ющий потенциал Франции полностью независимым и гневно отверг
предложение Вашингтона о ракетной системе «Полярис», аналогич¬
ной той, что появилась у англичан, из-за невыгодных условий, постав¬
ленных администрацией Кеннеди. Хотя это означало, что собственная
ядерная программа съест гораздо больший кусок военного бюджета
(возможно, до 30%), чем в других странах, де Голль и его преемни¬
ки считали, что оно того стоит. Одновременно он начал выводить
Францию из военной структуры НАТО, приказав в 1966 году закрыть
штаб-квартиру этой организации в Париже, равно как и все амери¬
канские базы на французской земле. Вместе с тем он стремился на¬
ладить отношения с Москвой, где его действия вызывали искреннее
одобрение, и беспрестанно заявлял о том, что Европа должна стать
самостоятельной3.
1 См. хороший краткий анализ в [161 (Bell С. China and the International Order)];
более подробно в [1389].
2 [721, р. 103]. См. также [870; 519; и особ. 726].
3 См. [726; 481, р. 183ff,209ff].
596
Впечатляющие действия де Голля основывались не только на галль¬
ской риторике и культурной гордости. Благодаря плану Маршалла и
другим американским грантам, а также общему восстановлению Ев¬
ропы в конце 1940-х годов, французская экономика быстро росла в те¬
чение почти двух десятилетий1. Колониальные войны в Индокитае
(1950-1954) и Алжире (1956-1962) оттянули на себя ресурсы Франции,
но лишь ненадолго. Добившись очень благоприятных условий для за¬
щиты своих национальных интересов в момент создания Европейско¬
го экономического сообщества в 1957 году, Франция извлекла выгоду
из этого крупного рынка, одновременно проведя реструктуризацию
сельского хозяйства и модернизацию промышленности. Несмотря на
критическое отношение к Вашингтону и жесткое препятствование
вхождению Великобритании в ЕЭС, де Гол ль в 1963 году пошел на сен¬
сационное примирение с Германией Аденауэра. И все это время он го¬
ворил о том, что страны Европы должны встать на ноги, перестать зави¬
сеть от господства сверхдержав, вспомнить о своем славном прошлом
и начать сотрудничать (при этом, естественно, предполагалось, что ве¬
сти их за собой будет Франция) ради не менее славного будущего2. Это
были смелые слова, но они нашли отклик по обеим сторонам железного
занавеса и понравились многим, кому претили как советская, так и аме¬
риканская политическая культура, не говоря уже о внешней политике
обеих сверхдержав.
Однако к 1968 году собственная политическая карьера де Голля
сильно пострадала в результате волнений студентов и рабочих. На¬
пряжение, вызванное модернизацией и пока еще сравнительно скром¬
ным размером французской экономики (3,5 % мирового производства
в 1963 году)3, означало, что страна была еще недостаточно сильна,
чтобы играть ту важную роль, которую отводил ей генерал. Какие бы
особые соглашения он ни предлагал Западной Германии, та не осме¬
ливалась порвать свои прочные связи с США, от которых так сильно
зависели политики в Бонне. Более того, жестокое подавление Россией
чехословацких реформ в 1968 году доказало, что восточная сверхдер¬
жава не собиралась разрешать своим сателлитам вести независимую
политику и тем более вступать в возглавляемую французами обще¬
европейскую конфедерацию.
1 См. последний раздел главы.
2 Краткий анализ политики де Голля см. в [296, р. 229ff; 696, р. 346ff].
3 См. [48, р. 304].
597
Тем не менее при всем своем высокомерии де Голль олицетворял
и ускорял тенденции, которые невозможно было остановить. Воору-
женные силы западноевропейских стран, несмотря на свою военную
слабость в сравнении с США и СССР, стали гораздо крупнее и мощ¬
нее, чем в послевоенные годы; из этих стран две обладали ядерным
оружием и разрабатывали системы доставки. С экономической точки
зрения (что мы подробно рассмотрим ниже) «восстановление Европы»
прошло с блеском. Кроме того, несмотря на вторжение России в Чехо-
Словакию (1968), характерная для холодной войны эра разделейности
Европы на два изолированных блока близилась к концу. Проводимая
Вилли Брандтом выдающаяся политика примирения с Россией, Поль¬
шей, Чехословакией и особенно режимом ГДР (который поначалу
очень неохотно шел на сближение) с 1969 по 1973 год, главным образом
на основе принятия границ 1945 года как постоянных, ознаменовала
период расцвета контактов между Востоком и Западом. Западные инве¬
стиции и технологии преодолевали железный занавес, и эта «экономи¬
ческая разрядка» также давала побочные результаты в виде культурного
обмена, Хельсинских соглашений (1975) о правах человека, усилий, на¬
правленных на избегание военных недоразумений в будущем и на обо¬
юдное сокращение вооружений. Сверхдержавы, исходя из собствен¬
ных соображений, с неизбежными оговорками (особенно с советской
стороны) дали на все это свое благословение. Но, возможно, самым
значительным обстоятельством было беспрестанное давление самих
европейцев, призывавших к сближению между государствами; по этой
причине, даже когда отношения между Москвой и Вашингтоном охла¬
дели, СССР или США едва ли могли остановить данный процесс1.
Американцам было намного проще, чем русским, приспособиться
к новой плюралистической международной обстановке. Антиамери¬
канские жесты де Голля не шли ни в какое сравнение с напряженными
китайско-советскими пограничными столкновениями, упразднением
двусторонней торговли, идеологическими выпадами и дипломатичен
ским соперничеством по всему земному шару, из-за чего к 1969 году
некоторые эксперты пришли к выводу о неизбежности русско-китай¬
ской войны2. Как бы сильно американской администрации ни претили
действия Франции, они вряд ли требовали переброски вооруженных
сил. Так или иначе, НАТО пока сохранял за собой право на пролеты
1 См. [696, р. 354ff, 408ff; 152; 1288; 440; 1351; 479].
2 См. [1129].
598
над Францией и топливный трубопровод, пересекавший территорию
страны, а Париж соблюдал особые оборонные договоренности с ФРГ,
так что его войска могли быть задействованы в случае нападения
стран — участниц Варшавского договора. Наконец, в американской
политике после 1945 года существовала фундаментальная аксиома
о том, что сила и независимость Европы (то есть независимость от
русского влияния) служат долгосрочным интересам США и помога¬
ют облегчить бремя военных расхрдов, даже если такая Европа может
стать экономическим и, возможно, дипломатическим конкурентом
Соединенных Штатов. Именно по этой причине Вашингтон поощрял
любые шаги к европейской интеграции и призывал Великобританию
присоединиться к ЕЭС. Россия, напротив, не только утрачивала чув¬
ство военной безопасности в случае появления на Западе мощной
конфедерации, но и беспокоилась о том притяжении, которое могло
бы увлечь Румынию, Польшу и других сателлитов. Политика избира¬
тельной разрядки и экономического сотрудничества с Западной Ев¬
ропой допускалась Москвой не только ради технологических и тор¬
говых выгод, но еще и потому, что она могла отдалить европейцев от
американцев, а также из-за китайской угрозы на азиатском фронте.
Однако в долгосрочной перспективе процветающая и возрождающая¬
ся Европа, способная затмить СССР во всех аспектах, кроме военного
(а возможно, сильная даже и в этом), вряд ли соответствовала инте¬
ресам России1.
И хотя сейчас мы можем сказать, что США имели лучшие возмож¬
ности для адаптации к меняющемуся характеру мирового порядка,
долгое время после 1960 года это вовсе не было очевидно. Во-первых,
имела место хроническая неприязнь к «азиатскому коммунизму»:
в глазах многих американцев маоистский Китай занял место хру¬
щевской России как разжигателя мировой революции. Пограничная
война 1962 года между Китаем и Индией — страной, которую Ва¬
шингтон (как и Москва) хотел привлечь на свою сторону, подтвердила
агрессивный имидж Китая, сложившийся в результате столкновений
у островов Цзиньмэнь и Мацзу; разрядку между США и Китаем вряд
ли можно было вообразить в начале 1960-х годов, когда пропагандист¬
ская машина Мао осуждала русских за слабость в кубинском вопро¬
се и подписание договора о частичном запрете ядерных испытаний
с Западом. Наконец, с 1965 по 1968 год Китай переживал конвульсии
Некоторые из этих вопросов рассматриваются в [911].
599
культурной революции, из-за которой страна выглядела хронически
нестабильной и еще более противной политикам в Вашингтоне с идео¬
логической точки зрения. Ничто из вышеперечисленного не указы¬
вало на «ситуацию, в которой движение к дружеским отношениям
с Соединенными Штатами могло выглядеть очень вероятным»1.
В первую очередь сами США в те годы содрогались от проблем,
вызванных войной во Вьетнаме. Северные вьетнамцы и вьетконговцы
на юге казались большинству американцев новыми примерами ползу¬
чего азиатского коммунизма, который необходимо было сдерживать
силой, чтобы он не причинил еще больше вреда, а поскольку эти рево¬
люционные силы поощрялись и поддерживались материально Китаем
и Россией, то обе эти страны (хотя особенно, наверное, режим Пекина
с его жесткой критикой) могли рассматриваться лишь как часть враж¬
дебной марксистской коалиции, настроенной против «свободного
мира». В самом деле, хотя администрация Джонсона наращивала во¬
енное присутствие США во Вьетнаме, политики в Вашингтоне часто
задавались вопросом, как далеко они могут зайти, не спровоцировав
китайскую интервенцию, подобную той, что случилась в годы войны
в Корее2. Китайское правительство в 1960-е годы наверняка горячо
спорило о том, станет ли усиливающееся противостояние с Совета¬
ми на севере таким же грозным, как неизменно набиравшие силу су¬
хопутные и воздушные операции американских военных на юге. Тем
не менее, хотя собственные отношения китайцев с этнически отлич¬
ными от них вьетнамцами традиционно были соперническими и они
с большим подозрением относились к крупным поставкам оружия из
России в Ханой, большинство политиков на Западе не замечали эту
напряженность во время нахождения у власти Кеннеди и Джонсона.
В символическом и практическом отношении трудно переоценить
влияние продолжительной американской кампании во Вьетнаме и дру¬
гих частях Юго-Восточной Азии на международный порядок и нацио¬
нальный дух американского народа, представления которого о роли
его страны в мире по сей день сильно связаны с этим конфликтом,
хотя уже в ином ракурсе. Эта война велась «открытым обществом»
и становилась еще более прозрачной в результате разоблачений, та¬
ких как документы Пентагона, и ежедневных сообщений телевидения
и прессы о кровопролитиях и очевидной бессмысленности потерь;
1 [72, р. 355]. См. также [1176; 1252; 1209; 1171, особ. р. 76-104].
2 См. [412, р. 249-250, 259].
600
это была первая война, которую Соединенные Штаты Америки явно
проиграли и которая исказила победный опыт Второй мировой, на¬
неся огромный урон репутации очень многих людей, начиная от четы¬
рехзвездных генералов и заканчивая «умнейшими и лучшими» интел¬
лектуалами; она совпала с возникновением в американском обществе
консенсуса по поводу целей и приоритетов нации (и во многом этому
способствовала); она сопровождалась инфляцией, невиданными до¬
селе студенческими протестами и городскими беспорядками, а затем
и Уотергейтским скандалом, на время дискредитировавшим сам пре¬
зидентский институт; она, по общему мнению, кардинально противо¬
речила учениям отцов-основателей и уменьшала популярность США
в мире; и наконец, стыдливое и равнодушное отношение к возвра¬
щавшимся из Вьетнама солдатам десять лет спустя вызвало реакцию,
заставлявшую общественное сознание снова и снова вспоминать об
этом конфликте, находившем отражение в военных мемориалах, кни¬
гах, документальных телефильмах и личных трагедиях. Все это озна¬
чало, что война во Вьетнаме, несмотря на гораздо меньшие жертвы,
повлияла на американский народ примерно так же, как Первая ми¬
ровая на европейцев. Ее воздействие особенно сильно проявлялось
на личном и психологическом уровнях, а в более широком смысле
трактовалось как кризис американской цивилизации и ее конститу¬
ционного строя. Таким образом, это воздействие мало зависело от
стратегического и великодержавного измерений данного конфликта.
Однако именно эти два аспекта наиболее существенны для на¬
шего исследования и требуют более пристального внимания. Во-пер¬
вых, вьетнамский конфликт послужил полезным и отрезвляющим
напоминанием о том, что подавляющее превосходство в вооруже¬
нии и экономических показателях не всегда автоматически приводит
к военной эффективности. Это не умаляет лейтмотива настоящей
книги, доказывающей важность экономики и технологий в масштаб¬
ных, длитедьных (и обычно коалиционных) войнах между великими
Державами, когда каждая из сторон одинаково решительно настро¬
ена на победу. С экономической точки зрения США были в пятьде¬
сят — сто раз продуктивнее Северного Вьетнама; в военном отно¬
шении они могли (а некоторые «ястребы» к этому даже призывали)
Разбомбить противника так, чтобы отбросить его в каменный век,
а ядерное оружие способно было уничтожить и всю Юго-Восточную
Азию. Однако в войне такого рода эти преимущества невозможно
было реализовать. Страх перед общественным мнением и негативной
международной реакцией исключал применение ядерного оружия про¬
тив врага, не представлявшего угрозы для существования самих Соеди¬
ненных Штатов. Обеспокоенность протестами американского народа
против кровопролитного конфликта, легитимность и необходимость
которого вызывали всё большие сомнения, также сужала возможно¬
сти использования традиционных методов ведения войны; ограни¬
чения накладывались и на бомбардировки; тропу Хо Ши Мина через
нейтральный Лаос не удавалось взять под контроль; русские суда про¬
должали доставлять оружие в порт Хайфон. Недопустимо было спро¬
воцировать вступление в войну двух крупнейших коммунистических
стран. Это означало, что бои фактически представляли собой череду
мелких столкновений в джунглях и рисовых полях, то есть на мест¬
ности, которая сводила на нет преимущества американцев в огневой
мощи и мобильности (зависевшей от вертолетов), требуя вместо них
навыков действий в тропических лесах и слаженности подразделений,
в чем вьетконговцы преуспели намного лучше, чем быстро сменяв¬
шие друг друга американские призывники. Хотя Джонсон продолжил
линию Кеннеди и отправлял во Вьетнам все больше и больше солдат
(до 542 тыс. человек в 1969 году), генерал Уэстморленд все равно считал
это недостаточным; правительство, упорно рассматривавшее эту войну
как ограниченный конфликт, отказывалось мобилизовать резервы или
переводить экономику на военные рельсы1.
Трудности ведения войны в невыгодных для США условиях, не по¬
зволявших им в полной мере воспользоваться своей военной мощью,
свидетельствовали о более крупной политической проблеме — о не¬
соответствии средств и целей (как это мог бы сформулировать Карл
фон Клаузевиц). Северные вьетнамцы и вьетконговцы боролись за то,
во что искренне верили, а те, кто не верил, подчинялись дисциплине
тоталитарного, неистово националистического режима. Правящая си¬
стема Южного Вьетнама, наоборот, выглядела коррумпированной и не-"
популярной, против нее выступали буддистские монахи, ее не поддер¬
живали запуганные, эксплуатируемые и уставшие от войны крестьяне.
Местных преданных режиму частей, которые хорошо сражались, было
недостаточно, чтобы компенсировать это внутреннее разложение.
По мере эскалации конфликта все больше американцев задава¬
лись вопросом о пользе борьбы за режим в Сайгоне и переживали
о том, что происходящее разлагает сами американские вооруженные
1 См. [676; 1024; 391; 960; 772; 73; 725]. Эти работы лучше всего раскрывают тему*
силы падением морального духа, распространением цинизма, наруше¬
нием дисциплины, наркоманией, проституцией, расовым пренебреже¬
нием к «косоглазым», военными зверствами, не говоря уже о деваль¬
вации доллара и ослаблении стратегической позиции США в целом.
Хо Ши Мин заявлял, что его армия готова терять солдат в соотноше¬
нии десять к одному — и когда они рисковали оставить джунгли и
пойти в наступление на города (взять, например, Тетское наступление
1968 года), то так и было, — но, продолжал он, они будут сражаться,
несмотря на свои потери. Южный Вьетнам не имел такой силы воли,
да и американское общество, все чаще возмущавшееся этой войной,
не готово было пожертвовать всем ради победы. Зная, что каждая сто¬
рона поставила на кон, не трудно понять, в чем заключалась истина:
открытая демократия не могла вести войну вполсилы и выиграть ее.
Это было фундаментальное противоречие, которое не способны были
разрешить ни Макнамара с его системным анализом, ни базировав¬
шиеся на Гуаме бомбардировщики В-521.
Даже спустя более десяти лет после падения Сайгона (апрель 1975),
когда книги о всевозможных аспектах войны во Вьетнаме все еще пе¬
чатаются внушительными тиражами, сложно всесторонне оценить,
как она повлияла на положение США в мире. Если взглянуть на эту
ситуацию с позиции современности, можно заметить, что она оказа¬
ла благотворный шоковый эффект на завышенную глобальную само¬
оценку США (или «самонадеянность силы», как это называл сенатор
Фулбрайт), заставив страну глубже задуматься о своих политических
и стратегических приоритетах и более трезво подстроиться к миру,
который уже очень сильно изменился с 1945 года. Иначе говоря, это
очень напоминало то потрясение, которым стала для русских Крым¬
ская война, а для британцев — Бурская: и та и другая тоже вызвали
благотворные реформы и переоценку ценностей.
Однако в тот момент краткосрочные последствия войны были су¬
губо вредоносными. Быстрый рост военных расходов как раз тогда,
когда внутренние ассигнования на «великое общество» Джонсона тоже
сильно подскочили, негативно влияли на американскую экономику, что
мы рассмотрим в следующем разделе. Кроме того, пока США тратили
деньги на Вьетнам, СССР выделял все больше средств на ядерные силы
1 Снова та же ситуация: на тему американской стратегии и участия в войне на¬
писано огромное количество работ. Хорошее резюме: [882, ch. 17]. Анализ войны
с позиции Клаузевица: [1249]. Не менее важны: [975, особ. pt. 2; 662; 547].
/ела
(достигнув в итоге примерного стратегического паритета) и флот, пре¬
вратившийся за эти годы в важный рычаг дипломатии с позиции силы.
Этот нарастающий дисбаланс усугублялся негативным отношением
американских избирателей к военным расходам на протяжении почти
всего периода 1970-х годов. В 1978 году «расходы на обеспечение на¬
циональной безопасности» составили лишь 5% ВНП — меньше, чем
за предыдущие тридцать лет1. Моральный дух вооруженных сил рез¬
ко упал вследствие как самой войны, так и послевоенных сокращений
бюджета. Чистки в ЦРУ и других организациях, безусловно необходи¬
мые для предотвращения злоупотреблений, явно ударили по их эффек¬
тивности. Зацикленность американцев на Вьетнаме беспокоила даже
благосклонных союзников; методы ведения войны в поддержку кор¬
румпированного режима отталкивали общественность не только в За¬
падной Европе, но и в странах «третьего мира», что стало серьезным
фактором в «отчуждении» США от значительной части остального
мира2. Это привело к игнорированию Соединенными Штатами Латин¬
ской Америки и переходу от объявленной Кеннеди программы «союз
ради прогресса» к военной поддержке недемократических режимов и
контрреволюционным действиям (таким, например, как интервенция
в Доминиканскую Республику в 1965 году). После войны во Вьетнаме
полемика (неизбежно становившаяся более открытой) о том, за какие
регионы земного шара США будут или не будут бороться в будущем,
тревожила их тогдашних союзников, воодушевляла врагов и вынужда¬
ла колеблющиеся нейтральные государства перестраховываться, сбли¬
жаясь с противоположной стороной. Во время дебатов в ООН делегат
США все чаще оказывался в изоляции. Все сильно изменилось с тех
пор, как Генри Люс сказал, что Соединенные Штаты станут старшим
братом всех наций в братстве людей3.
Другое политическое следствие войны во Вьетнаме заключалось
в том, что она, возможно, целое десятилетие мешала Вашингтону оце¬
нить масштаб советско-китайского раскола и не позволила ему, таким
образом, выработать подходящую политику. Тем более удивительно, что
это упущение было так быстро исправлено с вступлением в должность
президента в январе 1969 года заклятого врага коммунизма — Ричарда
1 Цифры взяты из [412, р. 359]; см. также [882, р. 565ff].
2 См. [1306 (особ. Hodgson G. Disorder Within, Disorder Without)].
3 Это можно проследить в том числе и в названиях многих американских исследо¬
ваний по мировой системе и месте США в ней. Помимо [1306] см. также [970; 691;
735] и замечательную более раннюю работу [574].
/СЛ/1
Никсона. Никсон обладал, как выразился профессор Джон Гэддис,
«уникальным сочетанием идеологической твердости и политического
прагматизма»1, причем это последнее качество особенно ярко прояв¬
лялось в его взаимоотношениях с великими державами. Хотя Никсон
испытывал неприязнь к местным радикалам и, например, к Чили под
управлением Сальвадора Альенде за проводимую им социалистиче¬
скую политику, он стремился выглядеть свободным от всякой идеоло¬
гии, когда дело касалось глобальной дипломатии. С его точки зрения, не
было особого противоречия между усилением бомбардировок Север¬
ного Вьетнама в 1972 году (с целью заставить Ханой пойти на уступки
в переговорах с американцами о выводе войск из южной части страны)
и поездкой в Китай для примирения с Мао Цзэдуном в том же году.
Еще большее значение имело то, что он назначил Генри Киссинджера
советником по национальной безопасности (а позже госсекретарем).
Подход Киссинджера к международным делам основывался на исто¬
ризме и релятивизме: он считал, что события взаимосвязаны и на них
следует смотреть широко; великие державы, по его мнению, следовало
судить по их поступкам, а не по внутренней идеологии; абсолютистское
стремление к безопасности он называл утопичным, потому что оно
подвергало опасности всех безраздельно, поэтому надеяться можно
было только на достижение относительной безопасности, основанной
на разумном балансе сил в мире и зрелом признании того факта, что
мировая арена никогда не будет вполне гармоничной, а также на готов¬
ности идти на компромисс. Подобно тем государственным деятелям,
о которых он писал (Меттерних, Каслри, Бисмарк), Киссинджер чув¬
ствовал, что «чтобы достичь мудрости, в том числе в международных
делах, главное — знать, когда остановиться»2. Его афоризмы заставляли
вспомнить Палмерстона («У нас нет постоянных врагов») и Бисмарка
(«Вражда Китая и Советского Союза лучше всего служила нашим це¬
лям, когда мы поддерживали более тесные отношения с каждой из этих
сторон, чем они — друг с другом»)3 и были очень нехарактерны для
американской дипломатии после Кеннана. Однако Киссинджер имел
гораздо больше возможностей влиять на политику, чем Кеннан, тоже
высоко чтивший европейских политиков XIX века4.
1 [412, р. 275]. См. [1176; 1252; 1209; 1171, особ. р. 76-104); 420, р. 24ff].
2 [412, р. 179]. См. также [707; 1219]. Более критический взгляд: [277, ch. 9].
3 [412, р. 284, 297].
4 Ср. [679] и [708, р. 888-924].
И наконец, Киссинджер видел границы американского могуще¬
ства — не только в том смысле, что США не могут себе позволить ве¬
сти длительную войну в джунглях Юго-Восточной Азии и при этом
заботиться о других, более важных собственных интересах, но и осо¬
знавая, как и Никсон, что мировой баланс изменяется и новые силы
подрывают прежде безусловное доминирование двух сверхдержав.
Эти две сверхдержавы пока еще далеко опережали всех прочих в воен¬
ной мощи, но в других отношениях мир становился многополярным:
«С точки зрения экономики, — отмечал он в 1973 году, — существу¬
ет по меньшей мере пять крупных групп. С политической же точки
зрения возникло гораздо больше центров влияния...» В своих высту¬
плениях, которые перекликались с идеями Кеннана (при этом уточняя
их), он выделял пять важных регионов: США, СССР, Китай, Японию
и Западную Европу — и, в отличие от многих в Вашингтоне и (воз¬
можно) всех в Москве, приветствовал эту перемену. Взаимодействие
крупных держав, уравновешивающих друг друга и не позволяющих
какой-либо одной из них сильно доминировать, обещало привести
к «более безопасному и лучшему миру», чем биполярная ситуация,
в которой «выгода одной стороны представляется однозначной по¬
терей для другой»1. Уверенный в своей способности отстаивать ин¬
тересы США в этом плюралистическом мире, Киссинджер призывал
к фундаментальному пересмотру американской дипломатии.
Дипломатическая революция, вызванная неуклонным сближени¬
ем Китая и США после 1971 года, оказала сильнейшее воздействие
на «глобальное соотношение сил». Хотя Япония была удивлена дей¬
ствиями Вашингтона, она убедилась, что по крайней мере теперь она
получает возможность наладить нормальные отношения с КНР, что
дополнительно подстегнуло ее активную торговлю в Азии. Казалось,
что холодная война в Азии закончилась — хотя, возможно, правиль¬
нее сказать, что она стала более многогранной: Пакистан, ранее слу¬
живший дипломатическим каналом для секретных сообщений между
Вашингтоном и Пекином, в 1971 году получил поддержку обеих этих
стран в его противостоянии с Индией; Москва же вполне предска¬
зуемо помогала Дели. В Европе тоже изменился баланс сил. Кремль,
встревоженный враждебностью Китая и неприятно удивленный дип¬
ломатией Киссинджера, счел разумным заключить соглашение ОСВ
и приветствовать другие попытки улучшения отношений по другую
[412, р. 280-82]; подробнее см. два прекрасных исследования: [90; 778].
сторону железного занавеса. Кроме того, он занял выжидательную
позицию, когда после жесткой конфронтации с США во время арабо-
израильской войны 1973 года Киссинджер использовал свою «челноч¬
ную дипломатию», чтобы примирить Египет и Израиль, фактически
лишив Россию сколько-нибудь значимой роли.
Трудно сказать, как долго Киссинджер мог бы продолжать свои ма¬
нипуляции в духе Бисмарка, если бы Уотергейтский скандал не выдво¬
рил Никсона из Белого дома в августе 1974 года, заставив многих аме¬
риканцев еще сильнее усомниться в своем правительстве. Госсекретарь
оставался на посту в течение президентского срока Форда, но уже без
прежней свободы маневра. Конгресс то и дело урезал военный бюджет.
Помощь Южному Вьетнаму, Камбодже и Лаосу была прекращена в фев¬
рале 1975 года, то есть за несколько месяцев до падения режимов в этих
странах. Закон о полномочиях в условиях военного времени значитель¬
но ограничил возможности президента в том, что касалось отправки
американских войск за рубеж. Конгресс проголосовал против борьбы
с советско-кубинскими интервентами в Анголе путем отправки средств
ЦРУ и вооружений тамошним прозападным группировкам. Правые
республиканцы теряли терпение в связи с этим спадом американского
влияния за границей и обвиняли Киссинджера в предательстве нацио¬
нальных интересов (Панамский канал) и старых друзей (Тайвань), так
что земля начала гореть под ногами госсекретаря еще до того, как из¬
биратели проголосовали против Форда на выборах 1976 года.
По мере того как США в 1970-е годы решали тяжелые социальные
и экономические проблемы, а разные политические группы пытались
примириться с ослаблением международного положения страны, их
внешняя политика, пожалуй, неизбежно становилась более ошибоч¬
ной, чем в былые безмятежные времена. В последующие несколько лет
происходили удивительно резкие колебания политического маятни¬
ка. Картер, заимствовавший у Глэдстона и Уилсона самые достойные
убеждения о необходимости создания «более справедливого» мирово¬
го порядка, беззаботно окунулся в международную систему, где про¬
чие игроки (особенно в «горячих точках» земного шара) вовсе не со¬
бирались руководствоваться иудеохристианскими принципами. Из-за
недовольства «третьего мира» экономической пропастью между бо¬
гатыми и бедными странами, которая стала только шире в результате
энергетического кризиса 1973 года, его стремление к сотрудничеству
Севера и Юга было одновременно расчетливым и великодушным,
то же самое можно было сказать об условиях продленного соглашения
ис\п
о Панамском канале и о его нежелании отождествлять любое рефор-
мистское движение в Латинской Америке с марксизмом. Кроме того,
Картеру справедливо ставят в заслугу «посредничество» в заключении
Кэмп-Дэвидских соглашений между Египтом и Израилем (1978), хотя
ему не следовало удивляться критической реакции других арабских
стран, которая, в свою очередь, дала России возможность укрепить соб¬
ственные связи с более радикальными режимами на Ближнем Востоке.
Однако несмотря на все благие намерения, правительство Картера не
смогло преодолеть сложность мира, все менее охотно прислушиваю¬
щегося к советам США, а также собственную политическую непосле¬
довательность (часто вызываемую ссорами внутри администрации)1.
Авторитарные правые режимы по всему миру подвергались критике
и давлению за нарушение прав человека. Но Вашингтон продолжал
поддерживать президента Мобуту в Заире, короля Хассана в Марокко
и иранского шаха (по крайней мере, до исламской революции 1979 года,
приведшей к дипломатическому кризису с захватом американских за¬
ложников и неудачной попыткой их спасения)2. В других частях зем¬
ного шара, от Никарагуа до Анголы, администрация с трудом находи¬
ла достойные ее поддержки либерально-демократические силы, но и
не решалась выступать против революционеров марксистского толка.
Картер также надеялся не допустить увеличения оборонного бюджета
и был сбит с толку тем, что разрядка в отношениях с СССР не только не
приостановила рост военных расходов со стороны русских, но и не пре¬
кратила их действий в странах «третьего мира». Когда в конце 1979 года
советские войска вошли в Афганистан, Вашингтон, к тому моменту
уже активно наращивавший свои вооружения, отказался ратифициро¬
вать договор ОСВ-2, отменил поставки зерна в СССР и начал прово¬
дить (особенно знаменитыми визитами Збигнева Бжезинского в Китай
и Афганистан) политику «равновесия сил», которую президент осуж¬
дал всего четырьмя годами ранее3.
Если администрация Картера пришла к власти с набором простых
рецептов для сложного мира, то рецепты администрации его преемни¬
ка в 1980 году оказались хотя и совершенно иными, но были не менее
1 Помимо (зачастую противоречивых) мемуаров Картера, его госсекретаря Вэнса
и его советника по национальной безопасности Бжезинского см. [420, р. 563ff];
более кратко — [24, ch. 15; 1159, р. 316ff; 412, epilogue]. Кроме всего прочего
см. [1202, особ. р. 241ff].
2 Лучшие источники: [1115; 1190; 1202, ch. 9].
3 Лучший источник: [420, ch. 26-27].
просты. Правительство Рейгана — проникнутое эмоциональной ре¬
акцией против всего «плохого», что случилось с США за предыду¬
щие двадцать лет, подталкиваемое уверенной победой на выборах
(во многом объяснявшейся тем унижением, которым стала для аме¬
риканцев ситуация в Иране), руководствующееся во взглядах на мир
порой решительно манихейской идеологией, — повело государствен¬
ный корабль совершенно новым -курсом. Разрядка была забыта, ведь
она попросту маскировала русский экспансионизм. Военные расходы
должны были увеличиться во всех областях. Права человека отошли
на задний план; «авторитарные правительства» оказались в фаворе.
Даже «китайская карта» оказалась под вопросом, потому что правые
республиканцы поддерживали Тайвань. Как, наверное, и следовало
ожидать, эта незамысловатость тоже натолкнулась на сложную ре¬
альность внешнего мира, не говоря уже о сопротивлении Конгресса и
общества, которым нравился грубый патриотизм, но которые с подо¬
зрением относились к политике холодной войны. Попытки интервен¬
ций в Латинской Америке или других местах, поросших джунглями
и напоминавших о Вьетнаме, неизменно блокировались. Эскалация
ядерной гонки вооружений вызывала всеобщее беспокойство и тре¬
бования о возобновлении переговоров, особенно когда сторонники
администрации начали говорить о способности «взять верх» в ядер-
ном конфликте с Советским Союзом. Авторитарные режимы в тропи¬
ках терпели крах (причем связь с американским правительством дела¬
ла их еще менее популярными). Европейцы были озадачены странной
логикой, которая запрещала им покупать у СССР газ, но позволяла
американским фермерам продавать этой стране зерно. На Ближнем
Востоке неспособность администрации Рейгана надавить на Израиль,
которым тогда управлял премьер-министр Менахем Бегин, противо¬
речила ее стратегии объединения арабского мира против русских.
В ООН Соединенные Штаты Америки выглядели более одинокими,
чем когда-либо прежде; к 1984 году они вышли из ЮНЕСКО, что на¬
верняка поразило бы Франклина Рузвельта. Благодаря более чем дву¬
кратному увеличению военных ассигнований за пять лет, США опре¬
деленно повысили свою военную мощь по сравнению с 1980 годом,
но при этом возникало все больше вопросов об эффективности рас¬
ходования средств Пентагоном, а также о соперничестве между вида¬
ми вооруженных сил1. Вторжение на Гренаду, о котором трубили как
См. в том числе [416; 373, особ. ch. 3; 291; 231].
609
о большом успехе, во многих оперативных аспектах пугающе сильно
напоминало фарс в духе Гилберта и Салливана. И наконец, даже со-,
чувствующие эксперты сомневались в способности этой администра¬
ции выработать общую стратегию, когда столь многие ее члены то ц
дело ссорились друг с другом (даже после того, как Хейг ушел с долж¬
ности госсекретаря), когда ее глава игнорировал жизненно важные
вопросы, а сама она (за редкими исключениями) смотрела на внешний
мир сквозь толстые очки этноцентризма1.
Ко многим из этих вопросов мы вернемся в последней главе. Объ¬
единить различные проблемы администраций Картера и Рейгана
имеет смысл постольку, поскольку они одинаково отвлекали внима¬
ние от важных сил, влиявших на глобальную политику, в особенности
на тот переход от биполярного к многополярному миру, к которому
намного раньше начал готовиться Киссинджер. (Как будет видно даль¬
ше, появление трех новых центров политического и экономического
влияния — Западной Европы, Китая и Японии — не означало отсут¬
ствия в них проблем, но речь здесь не об этом.) Однако важнее другое
обстоятельство: сосредоточение США на разрастающихся проблемах
Никарагуа, Ирана, Анголы, Ливии и прочих затеняло тот факт, что эти
трансформации, происходившие в мировой политике на протяжении
1970-х годов, сильнее всего влияли на СССР — и этот момент требует
некоторых дополнительных пояснений.
Советский Союз в те годы, без сомнения, укрепил свою военную
мощь, но, как отмечает профессор Улам, из-за других событий это
означало всего лишь, что
руководство Советского Союза имело возможность осознать то непри¬
ятное открытие, которое столь многие американцы сделали в сороковые
и пятидесятые годы, а именно что усиление мощи совсем не обязательно,
особенно в ядерную эру, увеличивает безопасность страны. Практически
с любой точки зрения, экономической или военной, в абсолютном или
сравнительном выражении, СССР при Брежневе был намного мощнее,
чем при Сталине. Тем не менее наряду с этим значительным укреплением
появились новые международные тенденции и иностранные обязатель¬
ства, сделавшие Советы гораздо более уязвимыми для внешней опасности
и турбулентной мировой политики, чем они были, скажем, в 1952 году2-
1 См. острые комментарии в [1159, р. 339ff]; обличающие подробности в [1260];
мемуары [496]; а также [793].
2 [1304, р. 39].
610
Кроме того, еще на закате правления Картера США возобновили
наращивание вооружений (которое продолжилось ускоренными тем¬
пами при Рейгане), обещавшее вернуть США стратегическое ядерное
превосходство, увеличить их преимущество на море и придать новый
импульс развитию передовых технологий. Раздраженный ответ Сове¬
тов о том, что они не позволят себя обойти, не мог скрыть того не¬
удобного факта, что это стало бы дополнительным бременем для уже
замедлившейся экономики (см. следующий раздел), которая едва ли
могла себе позволить участие в высокотехнологичной гонке1. В кон¬
це 1970-х годов СССР приходилось импортировать большие объемы
зерна, не говоря уже о технологиях. Ее империя сателлитов в Вос¬
точной Европе, не считая отдельных кадров коммунистической пар¬
тии, теряла лояльность; особенно удручающей выглядела проблема
недовольства поляков, но повторение Пражской весны 1968 года не
сулило облегчения. Далеко на юге угроза перехода Афганистана как
буферного государства под иностранное (вероятно, китайское) влия¬
ние спровоцировала переворот 1979 года, который привел к затяжной
войне и уронил престиж Советского Союза на международной арене2.
Действия России в Чехословакии, Польше и Афганистане значитель¬
но снижали привлекательность советской «модели» как в Западной
Европе, так и в Африке. Исламский фундаментализм на Ближнем Вос¬
токе оказался очень тревожным явлением, грозившим (например,
в Иране) обернуться против коммунистов, а не только проамерикан¬
ских групп. А самое главное, сохранялась непреклонная враждебность
Китая, которая в конце 1970-х годов из-за конфликтов в Афганистане
и Вьетнаме стала даже более выраженной, чем в начале десятилетия3.
Если какая-то из двух сверхдержав и «проиграла Китаю», то это была
Россия. И наконец, этноцентричность и крайняя подозрительность
стареющего руководства, а также неприязнь местных элит (номен¬
клатуры) к радикальным реформам усложняли успешную адаптацию
к новому балансу сил для СССР в большей степени, чем для США.
Все это Несколько утешало Вашингтон и склоняло его к более спо¬
койному и взвешенному отношению к внешнеполитическим пробле¬
мам, даже если они были неожиданными и неприятными. При этом
1 См. [579, р. 134ff]; более технический анализ — [103, р. 34-78].
2 Лучший источник: [420, р. 887ff]. См. также [143; 507].
3 См. [420, р. 982ff]. См. также [1176; 1252; 1209; 1171, особ. р. 76-104; 969 (Garrett В.
China Policy and the Constraints of Triangular Logic), особ. p. 245ff)].
611
следует признать, что в некоторых вопросах, таких как пересмотр под,
держки Тайваня, администрация Рейгана избирала более прагматич*
ную и миротворческую позицию. Тем не менее лозунги избирательной
кампании 1979-1980 годов производили сильное впечатление — воз¬
можно, потому, что они были не просто риторикой, а фундаменталь¬
ным взглядом на мировой порядок и предопределенную роль в нем
Соединенных Штатов Америки. Как это уже не раз случалось в про¬
шлом, подобные настроения сильно мешали странам смотреть на
происходившие в мире события объективно.
Изменение экономического баланса сил,
1950-1980
В июле 1971 года в Канзас-Сити, где собрались руководители но¬
востных СМИ, Ричард Никсон повторно высказал свое мнение о су¬
ществовании пяти групп мирового экономического влияния: Западная
Европа, Япония, Китай, СССР и США. «В последней трети столетия
этой пятерке суждено определять не только экономическое будущее,
но и будущее нашего мира вообще, поскольку экономическое влияние —
ключ ко всем остальным видам влияния»1. Соглашаясь с замечанием
президента о важности экономического влияния, следует все же глубже
разобраться в тех трансформациях, которые происходили в глобальной
экономике в годы холодной войны, ведь хотя в сфере международной
торговли имели место некоторые возмущения (особенно в 1970-е годы),
можно обнаружить определенные базовые долгосрочные тенденции,
призванные формировать мировую политику в обозримом будущем.
Как и в более ранних периодах, рассмотренных в этой книге, здесь
не приходится говорить о точных сравнительных данных. Рост чис¬
ла специалистов по статистике, нанятых правительствами и между¬
народными организациями, а также развитие гораздо более сложных
методик после «Словаря статистики» Михаила Мюльгалля (Michael
Mulhall, Dictionary of Statistics) свидетельствуют о том, как трудно было
делать надежные сравнения. Нежелание «закрытых» обществ публи¬
ковать свои данные, расхождения между способами расчета прибыли
и объема производства, а также флуктуации обменных курсов (осо¬
бенно из-за решений после 1971 года отказаться от золотого стандарта
1 [412, р. 280].
612
и принять плавающие валютные курсы) заставляют сомневаться в пра¬
вильности каких бы то ни было экономических данных1. С другой сто¬
роны, можно довольно эффективно применить ряд статистических
индикаторов, коррелирующих друг с другом и указывающих на более
общие тенденции тех лет.
Первым и явно самым важным свойством было то, что Байрох
справедливо называет «совершенно беспрецедентным ростом ми¬
рового промышленного производства»2 в послевоенные десятиле¬
тия. С 1953 по 1975 год этот рост достигал в среднем целых 6% в год
(4% в пересчете на душу населения), и даже в 1973-1980 годах средний
ежегодный прирост составлял 2,4%, что очень существенно по истори¬
ческим меркам. Сделанные Байрохом расчеты «выпуска промышлен¬
ной продукции в мире», в общем и целом подтвержденные данными
Ростоу о «всемирном промышленном производстве»3, дают некото¬
рое представление об этом головокружительном взлете (см. табл. 39).
Таблица 39
Объем мирового промышленного производства,
1830-19804 (1900 г. = 100)
Год
Общий объем
Ежегодные темпы роста
1830
34,1
(0,8)
I860
41,8
0,7
1880
59,4
1,8
_ 1900
100,0
2,6
_ 1913
172,4
4,3
_ 1928
250,8
2,5
_ 1938
311,4
2,2
_ 1953
567,7
4,1
_ 1963
950,1
5,3
^ 1973
1 730,6
6,2
1980
3 041,6
2,4
Это наиболее важный вопрос в отношении данных о СССР, см. [585, р. 78-101]
(хорошее введение в тему).
' [48, р. 276].
[1104, р. 662] (главное отличие: здесь в качестве отправной точки взят 1913 г.,
тогда как Байрох выбрал 1900 г.).
[48, р. 273].
613
Как замечает Байрох, «за двадцать лет, 1953-1973, совокупный
объем мирового промышленного производства составил пример*
но столько же, сколько за полтора века — с 1800 по 1953 год»1. Эта
разительная перемена объяснялась послевоенным восстановлением,
развитием новых технологий, продолжающимся оттоком рабочей
силы из сельского хозяйства в промышленность, эксплуатацией при¬
родных ресурсов в «плановых экономиках» и распространением ин¬
дустриализации на страны «третьего мира».
Еще больше впечатляет происходивший по все тем же причинам
рост мировой торговли после 1945 года, сильно контрастировавший
с ситуацией в военные годы (см. табл. 40).
Таблица 40
Объем мировой торговли, 1850-19712
(1913 г. = 100)
1850
10,1
1938
103 ~
1896-1900
57
1948
103 ~
1913
100
1953
142
1921-1925
82
1963
269
1930
113
1968
407
1931-1935
93
1971
520
Другим, еще более воодушевляющим обстоятельством, как пи¬
шет Эшворт, являлось то, что к 1957 году производственных товаров
впервые было продано больше, чем сырья, что было обусловлено зна¬
чительно более быстрым ростом промышленного производства, чем
сельского хозяйства и добычи природных ископаемых (см. табл. 41),
Таблица 41
Рост мирового производства, 1948-1968 (в%)3
1948-1958
1958-1968
Сельское хозяйство
32
30 _
Добыча природных ископаемых
40
58
Промышленные товары
60
100 .
1 [Ibid, р. 276].
2 [1104, р. 669].
3 [43, р. 287-288].
614
Эта несоразмерность отчасти объясняется резким ростом про¬
изводства и торговли между развитыми индустриальными странами
(особенно членами ЕЭС); однако их повышенный спрос на сырье,
а также начало индустриализации во многих странах «третьего мира»
приводили к тому, что экономики большинства из них в эти десяти¬
летия также росли быстрее, чем когда-либо ранее в XX веке1. Несмо¬
тря на урон, который западный империализм нанес многим обще¬
ствам в других частях света, их экспорт и общий экономический рост
все-таки выиграли больше всего именно тогда, когда промышленно раз¬
витые страны переживали период экспансии. Экономически отсталые
страны, как утверждает профессор Джеймс Форман-Пек, энергично
росли в XIX веке, когда «открытые» экономики типа британской актив¬
но расширялись, и сильнее всего пострадали, когда индустриальный
мир в 1930-е годы впал в депрессию. В течение 1950-1960-х годов они
вновь стали испытывать быстрые темпы роста, потому что развитые
страны переживали бум, спрос на сырье повышался и индустриализа¬
ции подвергались все новые и новые регионы2. После самого низкого
уровня в 1953 году (6,5%) доля стран «третьего мира» в промышлен¬
ном производстве, как показывает Байрох, неуклонно возрастала: сна¬
чала до 8,5% (1963), затем до 9,9% (1973) и, наконец, до 12,0% (1980)3.
По оценкам ЦРУ, доля экономически отсталых стран в валовом ми¬
ровом продукте тоже выросла от 11,1% в 1960-м до 12,3% в 1970-м
и 14,8% в 1980 году4.
Однако, учитывая численность населения в странах третьего мира,
можно утверждать, что их доля в мировом производстве все равно
оставалась непропорционально низкой, а бедность — ужасающе яв¬
ной. Средний ВНП на душу населения в индустриальных странах рав¬
нялся $10 660 в 1980 году, но в странах со средним уровнем доходов,
таких как Бразилия, он составлял только $1580, а в беднейших странах
«третьего мира», например в Заире, — жалкие $250 на душу населе¬
ния5. Дело в том, что, хотя их вклад в мировое производство увели¬
чивался в целом, эта прибавка неравномерно распределялась между
экономически отсталыми странами. Различия в уровнях доходов тро¬
пических стран были значительными даже после ухода колониалистов
1 [Ibid, р. 289]; более подробное обсуждение — в [50].
2 См. [395, р. 376].
3 См. [48, р. 304].
4 См. табл, в [969, р. 8].
5 См. [115, р. 96] и [50] — с хорошей библиографией (р. 250-252).
615
(а во многих случаях такими же, как до эпохи империализма). Они
усугублялись неравномерностью спроса на продукцию в разных
странах, а также зависели от объема иностранной помощи, преврат¬
ностей климата, политики, экологической ситуации и неподкон¬
трольных им экономических сил. Засуха могла разрушить хозяйство
страны на долгие годы. Гражданские войны, деятельность партизан
или насильственное переселение крестьян приводили к спаду сель¬
скохозяйственного производства и торговли. Падение цен, скажем,
на арахис или олово могло почти совсем остановить монотоварную
экономику. Увеличение стоимости кредитов или скачки курса дол¬
лара США способны были нанести сокрушительный удар. Нараста¬
ющая как снежный ком численность населения, вызванная успеха¬
ми западной медицины в лечении болезней, приводила к дефициту
продовольствия и грозила свести на нет прирост общего националь¬
ного дохода. С другой стороны, существовали страны, где произо¬
шла «зеленая революция» и сельское хозяйство сильно выиграло от
внедрения новых технологий и сортов растений. Или же огромные
доходы тех государств, которым в 1970-е годы повезло добывать
нефть, превращали их в отдельную экономическую категорию, хотя
даже так называемым слаборазвитым странам — экспортерам неф¬
ти пришлось нелегко, когда в начале 1980-х нефть резко подешевела.
И наконец, еще одним значительным фактором было появление среди
стран «третьего мира» «торговых стран», как их назвал Ричард Роуз-
кранс, — Южной Кореи, Тайваня, Сингапура и Малайзии, шедших
по стопам Японии, Западной Германии и Швейцарии, развивавших
предпринимательство и стремившихся поставлять промышленные
товары на мировой рынок1.
Это неравенство между менее развитыми государствами подводит
нас ко второму важному свойству произошедших за последние не¬
сколько десятилетий макроэкономических перемен, а именно к диф¬
ференцированному росту различных стран мира, причем характер¬
ному не только для малых, но также и для крупных индустриальных
стран. Поскольку эта тенденция (если ее рассматривать в историче¬
ском контексте предыдущих веков) в конечном итоге всегда наиболее
сильно влияла на равновесие сил в мире, имеет смысл более деталь¬
но рассмотреть то, как она сказывалась на развитии ведущих держав
в эти десятилетия.
1 См. [1090, особ. ch. 7; 1203].
£16
Нет сомнений, что экономическая трансформация Японии после
1945 года была в тот период самым впечатляющим примером плано¬
мерной модернизации и могла служить моделью для прочих азиат¬
ских «торговых стран». На этом фоне остальные «развитые» страны,
если говорить о коммерческой и технологической конкуренции, вы¬
глядели довольно бледно. Справедливости ради необходимо заме¬
тить, что Япония уже отличилась примерно веком ранее, когда пер¬
вой из азиатских стран начала копировать Запад в плане экономики,
а также (к несчастью для себя) армии и имперских амбиций. Несмо¬
тря на губительные последствия войны 1937-1945 годов и изоляцию
от традиционных рынков и поставщиков, Япония обладала промыш¬
ленной инфраструктурой, которую можно было восстановить, а также
талантливым, высокообразованным и социально сплоченным населе¬
нием, чью готовность добиваться лучшей жизни следовало теперь на¬
править в мирное коммерческое русло. Сразу после Второй мировой
войны Япония представляла собой истощенную оккупированную тер¬
риторию, зависимую от американской помощи. В 1950 году ситуация
в корне изменилась, причем во многом из-за больших военных расхо¬
дов США на войну в Корее, которая оказалась стимулом для ориенти¬
рованных на экспорт японских компаний. Так, «Тойота» находилась на
грани банкротства, когда получила спасительный заказ министерства
обороны США на поставку автомобилей, и со многими другими япон¬
скими предприятиями произошло нечто подобное1.
Конечно, «японское чудо» отнюдь не было всего лишь следстви¬
ем американских трат во время войны в Корее, а затем во Вьетнаме;
потребность объяснить эту трансформацию страны и возможность
повторить ее успех, в свою очередь, тоже породила свою небольшую
активную отрасль2. Одной из главных причин была едва ли не фанатич¬
ная вера японцев в способность достичь высочайшего уровня контроля
качества, а также заимствовать на Западе (и улучшить) сложные управ¬
ленческие решения и технологии производства. На пользу стране шло
соблюдение высоких и строгих стандартов всеобщего образования, на¬
личие большого числа инженеров, любителей автомобилей и электро¬
ники, а также предприимчивых мастерских и гигантских дзайбацу.
В японском обществе ценились усердный труд и преданность компа¬
нии, а противоречия между управляющими и рабочими сглаживались
1 См. [1142, р. 289].
2 Возможно, наиболее значимым исследованием является [1314].
617
за счет сочетания компромиссов и почтительного отношения. Эконо¬
мика требовала огромных капиталовложений для уверенного роста
и не испытывала недостатка в них — отчасти из-за незначительности
оборонных расходов этой «демилитаризованной» страны, укрывшейся
под стратегическим зонтом США, но, возможно, еще в большей степени
из-за особой денежной и налоговой политики, способствовавшей не¬
обычайно высокому уровню личных сбережений, которые затем могли
использоваться для инвестиций. Япония также извлекла выгоду из той
роли, которую сыграло ее министерство внешней торговли и промыш¬
ленности в «поощрении новых отраслей промышленности и техниче¬
ского прогресса, одновременно координируя методичное сворачивание
старых, увядающих производств»1, что сильно отличалось от картины,
наблюдавшейся в США, где царил принцип невмешательства.
К каким бы объяснениям мы ни прибегали (а специалисты по
Японии наверняка указали бы на культурные и социальные причи¬
ны, не говоря уже о не поддающемся четкому определению «плюсо¬
вом факторе» национального самосознания и воли людей, чье вре¬
мя пришло), несомненным остается масштаб этого экономического
успеха. С 1950 по 1973 год ВНП страны рос фантастическими темпами,
в среднем на 10,5 % в год, и даже энергетический кризис 1973-1974-го,
сильно ударивший по мировой экспансии, не помешал Японии впо¬
следствии демонстрировать рост почти вдвое более быстрый, чем
у основных конкурентов. Спектр товаров, главным производителем
которых неуклонно становилась Япония (фотоаппараты, бытовая
техника и электроника, музыкальные инструменты, мопеды и т. д.),
был поистине ошеломляющим. Японская продукция бросала вызов
швейцарским часам, затмевала немецкую оптику и не оставляла шан¬
сов британским и американским мотоциклам. За десять лет японские
верфи добились того, что спускали на воду половину всех кораблей
мира (в тоннажном исчислении). К 1970-м годам современные стале¬
литейные заводы Японии сравнялись по объемам производства с аме¬
риканскими. Трансформация автомобильной отрасли была еще более
впечатляющей: с 1960 по 1984 год доля Японии на мировом рынке авто¬
мобилей выросла с 1 до 23 %, в результате чего японские легковые ма¬
шины и грузовики стали экспортироваться миллионами во все части
света. Страна планомерно и неумолимо двигалась от низко- к высоко¬
технологичной продукции: компьютерам, телекоммуникационному
1 [1203, р. 18; 631].
618
и аэрокосмическому оборудованию, робототехнике и биотехнологи¬
ям. Столь же неуклонно улучшался и ее торговый баланс. Япония пре¬
вращалась в финансового, а не только индустриального гиганта, и ее
доля производства и рынка увеличивалась. Когда в 1952 году закончи¬
лась оккупация союзников, «ВНП Японии едва превышал треть этого
показателя во Франции или Великобритании. К концу 1970-х годов
ее ВНП сравнялся с британским и французским вместе взятыми и
составил больше половины от американского»1. За одно поколение ее
доля в мировом промышленном производстве и ВНП выросла с 2-3
до примерно 10%, не остановившись на этом. Только СССР после
1928 года демонстрировал подобный рост, но Япония добилась этого
гораздо менее болезненно и на более впечатляющей широкой основе.
По сравнению с Японией любая другая великая держава казалась
вялой в экономическом плане. Тем не менее, когда Китайская Народ¬
ная Республика (КНР) начала заявлять о себе сразу после образования
в 1949 году, почти все специалисты восприняли ее всерьез. Отчасти
это было следствием традиционного страха «желтой опасности», ведь
дремлющий гигант на Востоке определенно должен был стать крупным
игроком на мировой арене при условии направления сил его 800-мил¬
лионного населения на нужды нации. Еще более важной была та по¬
казательная, если не сказать агрессивная, позиция, которую КНР поч¬
ти сразу же заняла по отношению к западным странам, хотя это могло
быть просто нервной реакцией на ее окружение. Противоречия с США
из-за Кореи, островов Цзиньмэнь и Мацзу, вторжение в Тибет, пригра¬
ничные столкновения с Индией, болезненный разрыв с СССР и воен¬
ные конфронтации в спорных районах, кровопролитные стычки с Се¬
верным Вьетнамом и, наконец, общий воинственный тон китайской
пропаганды (особенно в годы Мао), критиковавшей западный импери¬
ализм и «русскую гегемонию» и поощрявшей народно-освободитель¬
ные движения по всему миру, сделали КНР гораздо более важной, хотя
одновременно и более непредсказуемой фигурой в международных де¬
лах, чем незаметная и скромная Япония2. По той простой причине, что
1 [1314, р. 9-10]. Очень ценной работой по данной теме является и [18, pt. 2]. Ста¬
тистические данные по автомобильной промышленности взяты из журнала
Economist (02.11.1985, р. 111).
2 Большинство работ о Китае начиная с 1945 г. посвящены Мао, а также куль¬
турным и идеологическим вопросам и в меньшей степени внешней политике
государства. Среди последних: [161 (Bell С. China and the International Order,
p. 255-267); 514, особ. ch. 1, 5-6; 61; 1389; 1308; 1209].
619
в Китае проживала четверть населения земного шара, с его политиче¬
скими кренами в ту или иную сторону приходилось считаться.
И все же если исходить из чисто экономических критериев, то Ки¬
тай казался классическим примером экономической отсталости. На¬
пример, в 1953 году на него приходилось только 2,3% всей мировой
промышленной продукции, а его «общий промышленный потенци¬
ал» составлял лишь 71 % от британского в 1900 году!1 Его население,
каждый год прираставшее десятками миллионов человек, состояло
в основном из бедных крестьян, чья производительность была удру¬
чающе низкой и мало давала государству с точки зрения «добавлен¬
ной стоимости». Социальные потрясения, вызванные военной дик¬
татурой, вторжением Японии, а затем гражданской войной конца
1940-х годов, не прекратились и тогда, когда крестьянские коммуны
отобрали землю у семейных хозяйств после 1949 года. Тем не менее
экономическое будущее было не совсем уж безнадежным. Китай имел
базовую инфраструктуру в виде автомобильных и узкоколейных же¬
лезных дорог, его текстильная промышленность была весьма основа¬
тельной, города и порты являлись центрами предпринимательства,
а Маньчжурский регион был особенно сильно развит японцами в 1930
годы2. Чего стране не хватало для перехода к этапу промышленного
бума, так это продолжительного периода стабильности и крупных ка¬
питаловложений. Оба эти условия были в известной мере достигнуты
в 1950-е годы благодаря доминированию коммунистической партии
и притоку помощи из СССР. Пятилетний план 1953 года был специ¬
ально составлен с оглядкой на сталинские приоритеты развития тя¬
желой промышленности и увеличения производства стали, железа
и угля. К 1957 году объем промышленного производства удвоился3.
С другой стороны, объем готового капитала для инвестиций в про¬
мышленность, как собственного, так и заимствованного у России, был
совершенно недостаточен для страны с такими экономическими по¬
требностями, а разрыв между Китаем и СССР привел к внезапному
прекращению финансовой и технической поддержки со стороны се¬
верного соседа. Вдобавок непродуманное решение Мао о «большом
скачке» за счет создания тысяч деревенских мастерских по произ¬
водству стали и его кампания, названная «культурной революцией»
1 См. [48, р. 299, 302].
2 См. [1104, р. 525® 998].
3 См. [115, р. 77].
620
(из-за которой которой технические специалисты, профессиональные
управленцы и квалифицированные экономисты оказались в немило¬
сти), существенно замедлили развитие. Наконец, на протяжении все¬
го периода 1950-1960-х годов конфронтационная дипломатия КНР и
ее вооруженные столкновения почти со всеми соседями вынуждали
тратить значительную часть скудных денежных средств на армию.
Период культурной революции не был исключительно негативным
с экономической точки зрения; по крайней мере, он подчеркнул важ¬
ность сельских районов, дал стимул малым предприятиям, улучшил
агротехнику и принес в деревни элементарные медицинские услуги
и соцзащиту1. Как .бы то ни было, резкое увеличение национального
продукта могли обеспечить только дальнейшая индустриализация,
совершенствование инфраструктуры и долгосрочные инвестиции,
и всему этому способствовало сворачивание культурной революции
и активизация торговли с США, Японией и другими передовыми эко¬
номиками. Китайские месторождения угля, нефти и ценных метал¬
лов разрабатывались ускоренными темпами. К 1980 году по объему
производства стали (37 млн тонн) Китай опережал Великобританию
и Францию, а его потребление энергии от современных источников
как минимум вдвое превышало данный показатель в любой из веду¬
щих европейских стран2. К этому же времени его доля в мировом про¬
изводстве возросла до 5% (с 3,9% в 1973 году), то есть по данному
показателю Китай почти догнал ФРГ3. Этот бурный рост, однако, со¬
провождался проблемами, и руководству страны пришлось скоррек¬
тировать в сторону уменьшения цели «четырех модернизаций»; также
нелишне повторить, что если китайскую статистику дохода или про¬
изводства рассматривать в расчете на душу населения, относительная
экономическая отсталость этой страны вновь представляется совер¬
шенно очевидной. И все же несмотря на эти недостатки, со временем
стало ясно, что азиатский гигант наконец поднялся и решил создать
прочную экономическую основу для своей предполагаемой роли
сверждержавы4.
Пятым регионом, который Никсон выделил в своей речи в июне
1971 года, была «Западная Европа», что, конечно, отсылало к географии,
1 [Ibid; 50, р. 188ff, 20 Iff], где подтверждается, что китайцы большое внимание уде¬
ляли вопросам развития сельского хозяйства.
Данные Correlates of War за 1980 г.
3 См. [48, р. 304].
Значимый источник: [1209, р. 114-136].
621
а не являлось обозначением объединенной напористой державы,
подобной Китаю, СССР и США. Сам этот термин разными людьми по-
нимался по-разному: все страны за пределами зоны русского влияния
(в том числе Скандинавия, Греция и Турция); либо первоначальное
(или расширенное) Европейское экономическое сообщество, кото¬
рое по крайней мере имело организационную структуру; либо группа
прежних великих держав (Великобритания, Франция, Германия, Ита¬
лия), с которой приходилось консультироваться, скажем, госдепарта¬
менту США перед применением новой политики в отношении Рос¬
сии или на Ближнем Востоке. Но даже эти перечисленные варианты
не охватывают всех возможных разночтений, ведь на протяжении
большей части этого периода Великобритания считала, что Европа на¬
чинается на другой стороне Ла-Манша, а кроме того, многие убежден¬
ные сторонники евроинтеграции (не говоря уже о немецких национа¬
листах) воспринимали послевоенную разделенность континента лишь
как временную ситуацию, после которой страны по обеим сторонам
«железного занавеса» обязательно создадут некий более крупный союз.
Таким образом, с политической и конституционной точек зрения тер¬
мин «Европа» или даже «Западная Европа» был не более чем фигурой
речи или расплывчатой культурно-географической идеей1.
Однако на экономическом уровне в том, что переживала в те годы
Европа, действительно прослеживались значимые схожие черты. Са¬
мой яркой из них был «устойчивый и высокий уровень экономиче¬
ского роста»2. К 1949-1950 годам большинство стран вернулись к до¬
военным показателям производства, а некоторые (особенно, конечно,
те, что сохраняли нейтралитет во Второй мировой войне) продвину¬
лись далеко вперед. После этого год за годом повышался объем вы¬
пуска промышленной продукции, происходил беспрецедентный рост
экспорта, отмечалась невиданная ранее полная занятость и достига¬
лись рекордные уровни чистого дохода и инвестиционных капиталов.
Вследствие этого Европа стала наиболее динамичным регионом мира,
за исключением Японии. «С 1950 по 1970 год европейский ВВП рос
в среднем примерно на 5,5 % в год и на 4,4 % в исчислении на душу
населения, по сравнению со среднемировыми значениями в 5 и 3%
соответственно. Промышленное производство росло еще быстрее —
1 Некоторые из дилемм, которые необходимо было решить Европе, рассматрива¬
ются в работах: [296; 1336, особ. ch. 8-15; 581].
2 [16, р. 161].
622
на 7,1 % по сравнению со среднемировым уровнем в 5,9 %. Таким обра¬
зом, к 1970 году производство на душу населения в Европе было почти
в два с половиной раза выше, чем в 1950 году»1. Интересно, что этот
рост происходил во всех частях континента: в северо-западной инду¬
стриальной сердцевине Европы, в Средиземноморье, в Восточной Ев¬
ропе, и даже сравнительно вялая британская экономика развивалась
в этот период быстрее, чем в предыдущие десятилетия. Естественно,
что доля Европы в мировой экономике, сокращавшаяся с начала века,
теперь начала увеличиваться. «В период с 1950 по 1970 год ее доля
в производстве товаров и услуг (ВВП) выросла с 37 до 41 %, тогда как
в промышленном производстве рост был даже выше — с 39 до 48 %»2.
И в 1960-м, и в 1970 году данные ЦРУ показывали (исходя из стати¬
стики, с которой, конечно, можно спорить3), что на «Европейское со¬
общество» приходилось больше мирового ВВП, чем даже на США,
и вдвое больше, чем на Советский Союз.
Если поразмыслить, причины экономического подъема Европы
ничуть не удивительны. Долгое время значительная часть континента
страдала от вторжений, боевых действий и иностранной оккупации,
бомбардировок городов, фабрик и дорог, нехватки продовольствия и
сырья из-за блокад, призыва миллионов мужчин на войну и уничто¬
жения миллионов животных. Еще до войны «естественному» эконо¬
мическому развитию Европы (то есть росту, охватывавшему регион
за регионом по мере возникновения новых источников энергии, типов
производства, рынков и технологий) мешали действия националисти¬
чески настроенных Machtstaat (держав)4. Чрезмерные тарифные барь¬
еры затрудняли поставщикам доступ на рынки. Правительственные
субсидии защищали неэффективные компании и сельские хозяйства
от иностранной конкуренции. Все больше национального дохода тра¬
тилось на вооружение вместо развития коммерческих предприятий.
Таким образом, было трудно извлечь максимум из европейского эко¬
номического роста в этой «обстановке преград и автаркии, экономиче¬
ского национализма и стремления к выгоде за счет нанесения ущерба
другим»5. Теперь же, после 1945 года, появились «новые европейцы»
' [Ibid]; а также см. [742, ch. 7; 1010, ch. 9; 219, vol. 5, pt. 2, p. 476ff]. Подробные ис¬
следования, посвященные раннему периоду: [1018; 886].
2 [16, р. 161-162].
3 См. [969, р. 8, а также примечания в табл. 1-1].
4 См. [1010].
5 [Ibid, р. 305].
623
вроде Жана Монне, Поль-Анри Спаака и Вальтера Халынтейна, желав¬
шие создать свободные от ошибок прошлого экономические структу¬
ры, а кроме того, свою роль играли доброжелательные и готовые по¬
мочь Соединенные Штаты Америки, согласные (посредством плана
Маршалла и других схем) финансировать восстановление Европы при
условии кооперативного подхода.
Итак, Европа, реализации экономического потенциала которой
раньше мешали война и политика, теперь получила шанс это испра¬
вить. И в восточной, и в западной части континент был преисполнен
намерения «отстроить заново» и готовности учесть ошибки три¬
дцатых годов. Государственное планирование, будь оно кейнсианской
либо социалистической разновидности, придавало концентриро¬
ванный импульс этому стремлению к социальному и экономическо¬
му участию; коллапс или дискредитированность прежних структур
упрощали внедрение инноваций. США не только влили в Европу
миллиарды долларов помощи по плану Маршалла («жизненно необ¬
ходимая инъекция, сделанная в самый подходящий момент», как ее
удачно описывали1), но и предоставили европейским странам гаран¬
тии военной безопасности. (Нужно заметить, что Великобритания и
Франция понесли большие военные расходы в годы войны в Корее
и в период, предшествовавший их деколонизации, однако и им, и их
соседям пришлось бы потратить намного больше своих скудных ре¬
сурсов на вооружение, если бы они не оказались под защитой США.)
Благодаря уменьшившемуся количеству торговых барьеров, фирмы и
частные лица смогли пользоваться гораздо более крупным рынком.
Это было особенно значимо, потому что торговля между развитыми
странами (в данном случае между европейскими государствами) все¬
гда была выгоднее, чем торговля с другими регионами, из-за высокого
взаимного спроса. Если «зарубежная» торговля Европы росла в эти
десятилетия быстрее всех прочих сфер, то это происходило в основ¬
ном благодаря большому количеству сделок между соседями. За одно
поколение после 1950 года доход на душу населения увеличился, как
за полтора предыдущих столетия!2 Социально-экономический темп
этих перемен был поистине удивителен: доля работающего населе¬
ния Западной Германии, занятого в сельском хозяйстве, лесной про¬
мышленности и рыболовстве, сократилась с 24,6% в 1950 году до 7,5 %
1 [Ibid, р. 171].
2 См. [16, р. 161].
624
в 1973-м, а во Франции — соответственно с 28,2 до 12,2% (и до 8,8%
в 1980 году). Чистые доходы росли, как на дрожжах, по мере распро¬
странения индустриализации; в Западной Германии доход на душу
населения взлетел с $320 (1949) до $9131 (1978), а в Италии — с $638
в 1960-м до $5142 в 1979 году. Количество автомобилей на 1000 че¬
ловек увеличилось в ФРГ с 6,3 (1948) до 227 (1970), а во Франции —
с 37 до 2521. Вне зависимости от единиц измерения и несмотря на со¬
хранявшееся неравенство между регионами выгоды были реальны и
неоспоримы.
Это сочетание общего экономического роста со значительными
вариациями в его скорости и последствиях хорошо заметно, если по¬
смотреть на то, что происходило в каждой из бывших великих держав.
К югу от Альп случилось «итальянское чудо», как преувеличенно окре¬
стили эту ситуацию журналисты: ВНП страны в реальном выражении
рос после 1948 года почти втрое быстрее, чем в период между Пер¬
вой и Второй мировыми войнами. В самом деле, вплоть до 1963 года
(когда рост замедлился), итальянская экономика развивалась актив¬
нее, чем любая другая, кроме японской и западногерманской. Впро¬
чем, сейчас это тоже не кажется удивительным. Италия всегда была
наименее развитой из европейской «большой четверки», иначе го¬
воря, ее потенциал не был полностью реализован. Отказавшись от
абсурдной фашистской экономической политики и получив щедрую
американскую помощь, итальянские производители смогли восполь¬
зоваться преимуществами низкой стоимости труда и хорошей репута¬
ции в области проектирования, для того чтобы резко нарастить объ¬
емы экспорта, особенно внутри Общего рынка. Гидроэлектроэнергия
и дешевизна импортной нефти компенсировали отсутствие в стране
собственных запасов угля. Важным стимулом стало автомобилестро¬
ение. Благодаря потребительскому буму «Фиат» — местный произво¬
дитель автомобилей — на долгие годы стал безусловным лидером на
внутреннем рынке и создал хорошую базу для экспорта к северу от
Альп. К f радиционным товарам, таким как обувь и высококачествен¬
ная одежда, добавилась новая продукция: например, итальянские хо¬
лодильники в 1960-е годы продавались в Европе успешнее, чем любые
другие. Впрочем, нельзя сказать, что это была история безусловного
успеха. Разрыв между севером и югом страны оставался хроническим.
1 См. данные в [1336, ch. 9; 219, vol. 5, pt. 1 (Deaton A. S. The Structure of Demand
1920-1970)].
625
Уровень жизни как в городских центрах, так и в более бедной сельской
местности был намного ниже, чем в Северной Европе. Недостаточная
стабильность правительства, обширная теневая экономика и боль¬
шой дефицит государственного бюджета, наряду с инфляцией выше
средней в регионе, негативно влияли на стоимость лиры и делали эко¬
номическое восстановление довольно уязвимым. Италия проигрыва¬
ла в сравнении с более передовыми соседями по уровню дохода или
индустриализации; когда сравнивались темпы роста, то вырисовы¬
валась более позитивная картина. Иначе говоря, Италия просто стар¬
товала очень поздно1.
Великобритания, напротив, шла в 1945 году далеко впереди, по
крайней мере по сравнению с другими крупными европейскими стра¬
нами. Это отчасти может объяснить относительное замедление ее
экономики в течение последующих четырех десятилетий. Поскольку
(как и США) она не так сильно пострадала от войны, ее темпы роста
вряд ли могли быть столь же высокими, как в странах, восстанавли¬
вавших свою экономику после нескольких лет военной оккупации и
разрухи. Как обсуждалось выше2, непобежденность Британии, сохра¬
нение за ней места в «большой тройке» на Потсдамской конференции
и имперских владений психологически маскировали необходимость
коренных преобразований в ее экономической системе. Здесь война
не привела к образованию новых структур, а напротив, сохранила
традиционные институты, например профсоюзы, государственную
службу и старинные университеты. Хотя лейбористское правитель¬
ство 1945-1951 годов активно продвигало планы национализации
и создания «социально-ориентированного государства», более фун¬
даментального пересмотра экономических практик и установок не
произошло. Все еще уверенная в своей особой роли в мире, Велико¬
британия продолжала полагаться на зависимые колониальные рынки,
тщетно старалась сохранить паритет фунта стерлингов, поддержива¬
ла крупные заморские гарнизоны (расходы на которые стали очень
обременительны), отказывалась вместе с остальными делать первые
шаги к объединению Европы и тратила на оборону больше, чем любая
другая страна НАТО, не считая США.
Неустойчивость международного и экономического положения Ве¬
ликобритании оставалась непроявленной отчасти из-за еще большей
1 См. [219, vol. 6, pt. 1, р. 290fF; 541 (Scimone G. The Italian Miracle); 556].
2 См. второй раздел главы.
626
слабости других стран в начале послевоенного периода, а также бла¬
годаря разумному выходу из Индии и Палестины, кратковременному
приросту экспорта и сохранению имперских владений на Ближнем
Востоке и в Африке1. Поэтому унизительный финал Суэцкого кризиса
1956 года особенно сильно шокировал британцев, обнаружив не только
слабость фунта стерлингов, но и тот нелицеприятный факт, что Вели¬
кобритания не может проводить военные операции в «третьем мире»
при несогласии США. Тем не менее можно утверждать, что реальность
спада все еще маскировалась. В вопросах обороны это происходило
из-за выбранной после 1957 года политики опоры на ядерное сдержи¬
вание, которая обходилась намного дешевле конвенциональных сил,
но при этом обеспечивала статус сверхдержавы, а в экономических
вопросах — из-за того, что Британия тоже извлекала свою часть выго¬
ды из общего бума 1950-1960-х годов. Хотя темпы роста этой страны
были из числа самых скромных в Европе, в общем и целом ситуация
все равно выглядела позитивнее, чем в предыдущие десятилетия, что
позволило Макмиллану заявить британским избирателям: «Вам ни¬
когда не жилось лучше, чем сейчас!» Если оценивать это заявление
в плане чистого дохода, количества стиральных машин или автомоби¬
лей, то оно было исторически верным.
Однако на фоне гораздо более эффектного прогресса соседей ка¬
залось, что Британия страдала от того, что немцы злобно именовали
«английской болезнью» — сочетания агрессивного тред-юнионизма,
посредственного управления, правительственной политики «стоп-
вперед» и свойственного этой культуре отрицательного отношения
к упорному труду и предпринимательству. Общемировой рост вы¬
звал массовый наплыв импортных товаров — высококачественных
из Европы и дешевых из Азии, что, в свою очередь, привело к труд¬
ностям с платежным балансом, кризису фунта стерлингов и деваль¬
вации, подтолкнувшим инфляцию и вызвавшим требования более
высокой заработной платы. В разные моменты британское прави¬
тельство4 использовало для сдерживания инфляции и создания под¬
ходящих условия для устойчивого роста регулирование цен, законы
об увеличении заработной платы и денежную дефляцию. Эти меры
редко имели продолжительный эффект. Британская автомобильная
отрасль неуклонно сдавала рынок иностранным конкурентам, некогда
Процветавшее судостроение стало почти целиком зависеть от заказов
См. [1015, ch. 5; 686, ch. 7-8].
627
военно-морского министерства, производители электротоваров и
мотоциклов разорялись. Некоторые компании (например, ICI) были
яркими исключениями из этого правила; хорошим спросом поль¬
зовались финансовые услуги лондонского Сити; розничная торгов¬
ля оставалась весьма активной. И все же эрозия промышленной базы
Великобритании была неумолимой. Присоединение к Общему рынку
в 1971 году не стало долгожданной панацеей, а напротив, сделало бри¬
танский рынок еще более открытым для конкуренции в сфере про¬
мышленных товаров и вынудило страну придерживаться высоких
сельскохозяйственных цен ЕЭС. Североморская нефть тоже не стала
манной небесной: вместе с притоком иностранной валюты она так по¬
высила стоимость фунта, что это негативно отразилось на экспорте
промышленной продукции1.
Экономическая статистика предлагает критерий, который Байрох
называет «ускорением индустриального упадка Великобритании»2.
Ее доля в мировом промышленном производстве сократилась с 8,6 %
(1953) до 4% (1980). Доля в мировой торговле также снижалась очень
быстро, с 19,8% (1955) до 8,7% (1976). По валовому национальному
продукту в 1945 году Великобритания занимала третье место, но с тех
пор ее обогнали сначала ФРГ, а затем Япония и Франция. По чистому
доходу на душу населения она уступала нескольким менее крупным,
но более богатым европейским государствам; к концу 1970-х годов она
оказалась ближе к средиземноморским странам, чем к ФРГ, Франции
или странам Бенилюкс3. Конечно, во многом это уменьшение доли Ве¬
ликобритании (в глобальной торговле или ВНП) было связано с тем,
что в предыдущие десятилетия особые технические и исторические
обстоятельства подарили этой стране непропорционально большой
объем мирового богатства; теперь же, когда эти обстоятельства ми¬
новали и другие страны смогли раскрыть свой собственный потенци¬
ал для индустриализации, относительное положение Британии есте¬
ственным образом ослабло. Могло ли оно ослабевать не так быстро и
не так значительно — это другой вопрос; ослабеет ли оно еще больше
по сравнению с европейскими соседями, тоже трудно сказать. К на¬
чалу 1980-х годов ситуация, казалось, начала выравниваться. В это
1 Существует масса работ, посвященных спаду в британской экономике в после¬
военный период. См. в том числе [114; 88; 342].
2 См. [48, р. 303].
3 См. [1336, р. 161]. Данные по объемам мирового промышленного производства
взяты у Байроха.
628
время Великобритания обладала шестой по размеру в мире экономи¬
кой и очень мощными вооруженными силами. Однако по сравнению
со временами Ллойда Джорджа или даже Клемента Эттли (1945) это
уже была обыкновенная, хотя и довольно крупная страна, а не великая
держава.
Пока британская экономика пребывала в относительном упадке,
Западная Германия наслаждалась своим Wirtschaftswunder — «экономи¬
ческим чудом». Опять-таки следует подчеркнуть, насколько естествен¬
ным в сравнении с прочими было такое положение вещей. Даже в усе¬
ченном виде Федеративная Республика обладала наиболее развитой
инфраструктурной сетью в Европе, владела крупными внутренними
ресурсами (от угля до станкостроительных заводов) и имела хорошо
образованное население (в котором особенно выделялись управленцы,
инженеры и ученые), разросшееся в результате эмиграции с востока.
На протяжении последних полутора столетий или дольше ее экономи¬
ческое могущество ограничивалось нуждами немецкой военной маши¬
ны. Теперь, когда энергию страны можно было полностью направить
(как в Японии) на достижение коммерческого успеха, единственным
вопросом оставался масштаб восстановления. Немецкому крупному
бизнесу, который довольно легко приспособился ко Второму рейху,
Веймарской республике и правлению нацистов, теперь следовало под¬
строиться под новые обстоятельства и заимствовать американские
принципы управления1. Ведущим банкам вновь предстояло сыграть
важную роль в направлении промышленности. Химическая и электри¬
ческая отрасли вскоре снова стали европейскими индустриальными
гигантами. Чрезвычайно успешные автомобильные компании, такие
как «Фольксваген» и «Мерседес», неизбежно оказывали «мультиплика¬
тивный эффект» на сотни мелких поставщиков. Из-за резкого увеличе¬
ния экспорта (Германия вышла на второе место после США по объему
международной экспортной торговли) все больше фирм и местных со¬
обществ нуждались в «гастарбайтерах», чтобы удовлетворить высокий
спрос на неквалифицированную рабочую силу. В третий раз за сто лет
немецкая экономика выступила локомотивом европейского роста2.
С точки зрения статистики, это была история непрерывного успе¬
ха. Даже с 1948 по 1952 год промышленное производство в Германии
! См. [102; 512, р. 140ff].
2 Более подробно см. [512, р. 178ff; 363; 219, vol. 6, pt. 1, р. 217ff; 742, р. 502ff, 531ff; 53,
p. 122ff].
629
выросло на 110%, а реальный ВНП — на 67 %\ Благодаря высочай¬
шему уровню валовых инвестиций в Европе немецкие фирмы сильно
выиграли от легкодоступного капитала. Производство стали, фак¬
тически отсутствовавшее в 1946 году, вскоре оказалось крупнейшим
в Европе (свыше 34 млн тонн в 1960-м), то же самое можно сказать
о многих других отраслях. Год за годом страна демонстрировала самый
быстрый рост ВВП. Ее ВНП, составлявший лишь $32 млрд в 1952 году,
через десять лет стал самым высоким в Европе ($89 млрд), а к концу
1970-х годов достиг $600 млрд. Ее чистый доход на душу населения
(скромные $1186 в 1960 году, в то время как в США он равнялся $2491)
вырос до $10837 в 1979-м, опередив американский средний показа¬
тель в $95951 2. Год за годом нарастало сальдо торгового баланса, в ре¬
зультате чего немецкая марка часто нуждалась в поправках в сторону
увеличения и в итоге превратилась в своего рода резервную валюту.
Хотя конкуренция со стороны еще более эффективной Японии вы¬
зывала беспокойство, ФРГ, несомненно, являлась вторым самым
успешным «торговым государством». Это впечатляло еще больше,
учитывая, что страна временно лишилась 40% территории и 35%
населения; по иронии судьбы ГДР вскоре достигла самого высокого
уровня производства и индустриализации на душу населения среди
всех восточноевропейских государств (включая СССР), несмотря на
эмиграцию миллионов талантливых профессионалов на Запад. Если
бы можно было вернуться к границам 1937 года, то по экономическим
показателям объединенная Германия опять оказалась бы впереди лю¬
бого из европейских конкурентов и, возможно, не так далеко позади
самого СССР.
Именно из-за поражения в войне и раздела, а также из-за того,
что ее международный статус (как и статус Берлина) по-прежнему
регулировался странами НАТО и Варшавского договора, этот эконо¬
мический вес Германии не конвертировался в политическое влияние.
ФРГ, ощущавшая естественную ответственность за немцев на Восто¬
ке, особенно остро воспринимала любое потепление или похолода¬
ние в отношениях между странами НАТО и Варшавского договора.
Она вела наиболее активную торговлю с Восточной Европой и СССР,
хотя, конечно же, в случае очередной войны ей пришлось бы тяжело,
ведь она оказалась бы в опасном положении на самой линии фронта.
1 См. [219, vol. 6, pt. 1, р. 221].
2 См. [1336, р. 161].
630
Обеспокоенность Советов и (почти в той же мере) Франции в связи
с возможным возрождением «немецкого милитаризма» означала, что
ей не суждено было стать ядерной державой. Она чувствовала себя
виноватой перед соседями (Польшей и Чехословакией), уязвимой для
России, крайне зависимой от США; она с благодарностью приветство¬
вала особые франко-германские отношения, предложенные де Голлем,
но редко имела возможность применить свои экономические мускулы,
чтобы контролировать более напористые политические шаги францу¬
зов. Жители Западной Германии, находившиеся в глубокой интеллек¬
туальной конфронтации с собственным прошлым, рады были выгля¬
деть хорошими командными игроками, но не решительными лидерами
в международных делах1.
Это очень сильно контрастировало с ролью Франции в послево¬
енном мире или, точнее, в мире после 1958 года, когда де Голль взял
бразды правления в свои руки. Как упоминалось в предыдущем раз¬
деле, экономическому прогрессу, которого надеялись достичь после
1945 года стратеги во главе с Монне, препятствовали колониальные
войны, партийно-политическая нестабильность и слабость франка.
Тем не менее даже во время индонезийской и алжирской кампаний
французская экономика уверенно набирала обороты. Впервые за мно¬
гие десятилетия численность населения страны увеличивалась, ожив¬
ляя внутренний спрос. Франция была богатой, разнообразной, но
недостаточно развитой землей, ее экономика стагнировала с начала
1930-х годов. Благодаря миру, американской помощи, национализа¬
ции коммунального хозяйства и государственному стимулированию
достаточно было укрупнения рынка, чтобы рост стал очень вероя¬
тен. Кроме того, Франция (как и Италия) находилась на сравнитель¬
но низком уровне индустриализации на душу населения из-за своей
Провинциальной и зависимой от сельского хозяйства экономики,
Щк что шаги в этом направлении оказались очень впечатляющими:
С|£5 в 1953 году до 167 в 1963-м и 259 в 1973-м (относительно Вели-
^брита^ии в 1900 году, чей уровень взят за 100)2. Среднегодовые
«ты роста достигали 4,6% в 1950-х годах и 5,8% в 1960-х благодаря
Шпульсу Общего рынка. Специфические условия участия в нем не
жько защищали французское сельское хозяйство от мировых цен,
| Исследование вопросов внешней политики и безопасности ФРГ, а также отноше-
|< ния к ним других держав: [296, р. 1180ff; 672; 508; 181, р. 161ff; 1372; 486, р. 176ff].
I См. [48, р. 302].
631
но и обеспечивали ему крупный европейский рынок. Общий бум
в Западной Европе способствовал расширению экспорта как тради¬
ционных французских товаров с высокой добавочной стоимостью
(одежда, обувь, вина, украшения), так и новых — самолетов и автомо¬
билей. С 1949 по 1969 год производство автомобилей выросло в десять
раз, алюминия — в шесть раз, тракторов и цемента — вчетверо, же¬
леза и стали — в два с половиной раза1. Франция всегда была весьма
состоятельной, хотя и недостаточно индустриализованной страной;
к 1970-м годам она стала намного богаче и современнее.
Однако же рост Франции никогда не имел столь широкой про¬
мышленной основы, как у ее соседа по другую сторону Рейна, и на¬
дежды президента Помпиду на то, что его страна вскоре обгонит ФРГ,
оставались маловероятными. Не считая ярких исключений в виде
электрической, автомобильной и аэрокосмической отраслей, боль¬
шинство французских фирм были небольшими и обладали недо¬
статочным капиталом, а их товары стоили дороже, чем у немецких
конкурентов. Несмотря на «рационализацию» аграрного сектора, со¬
хранялось множество мелких хозяйств, которые даже поддержива¬
лись дотационной политикой Общего рынка; к тому же давление на
сельскую Францию и социальные трудности промышленной модер¬
низации (например, закрытие старых сталелитейных заводов) прово¬
цировали вспышки недовольства рабочего класса, самой известной
из которых стали беспорядки 1968 года. Из-за скудости собственных
запасов топлива Франция сильно зависела от импорта нефти, и (не¬
смотря на амбициозную программу атомной энергетики) ее торговый
баланс испытывал резкие колебания вместе с мировыми ценами на
нефть. Ее отрицательное сальдо торгового баланса с ФРГ неуклонно
нарастало, требуя регулярной девальвации по отношению к немец¬
кой марке, что, пожалуй, являлось более надежной мерой для фран¬
цузской экономики, чем дикие флуктуации обменного курса доллар-
франк. Поэтому даже в периоды уверенного экономического роста
французской экономике была свойственна некоторая ненадежность,
которая в случае потрясений заставляла осторожных буржуа эмигри¬
ровать в Швейцарию вместе с их сбережениями.
Как бы то ни было, Франция всегда имела необычайно боль¬
шее влияние для страны со скромными 4% мирового ВНП, причем
1 См. [219, vol. 6, pt. 1, р. 100ff; 831; 985; 188, р. 182ff; 732, ch. 7-9; 573 (Kindleberger.
The Postwar Resurgence of the French Economy)].
/
^32
сказанное относится не только к периоду президентства де Голля.
Возможно, это объясняется просто национально-культурной само¬
уверенностью1, совпавшей по времени с ослаблением американского
влияния, потерей привлекательности России и почтительным отно¬
шением Германии. Если у Западной Европы и мог появиться предста¬
вительный лидер, то Франция казалась более очевидным кандидатом
на эту роль, чем изоляционистская Британия или смиренная Герма¬
ния. Более того, разные французские правительства быстро прихо¬
дили к пониманию, что скромную реальную силу их страны можно
умножить, убедив Общий рынок придерживаться той или иной ли¬
нии (в связи с сельскохозяйственными тарифами, высокими техноло¬
гиями, иностранной помощью, сотрудничеством с ООН, политикой
в отношении арабо-израильского конфликта и т. д.), что, по сути, по¬
зволяло направлять крупнейший в мире торговый блок в выгодном
Парижу направлении. Ничто не удерживало Францию от односторон¬
них действий, когда они требовались.
Тот факт, что все четыре крупнейшие европейские страны в эти
десятилетия богатели и наращивали производство вместе со своими
меньшими соседями, не гарантировал вечного счастья. Ранние на¬
дежды на особо тесную политическую и конституционную интегра¬
цию разбились о все еще жесткий национализм европейцев, демон¬
стрируемый сначала Францией де Голля, а затем и другими странами
(Великобританией, Данией, Грецией), которые позже и менее охотно
присоединились к ЕЭС. Экономические разногласия, в особенно¬
сти из-за высоких расходов на поддержку фермеров, нередко мог¬
ли парализовать важные процессы в Брюсселе и Страсбурге. Когда
нейтральная Ирландия присоединилась к союзу, стало невозможно
проводить общую оборонную политику, которую пришлось оста¬
вить на усмотрение Североатлантического альянса (из командова¬
ния которого Франция уже успела выйти). Энергетический кризис
1970-х годов особенно сильно ударил по Европе, развеяв первоначаль¬
ный энтузиазм; при всех широко распространенных опасениях и на¬
пряженном планировании в Брюсселе оказалось очень непросто раз¬
работать высокотехнологичные ответы на вызовы со стороны Японии
и США. Но несмотря на эти многочисленные трудности, сам экономи¬
ческий масштаб ЕЭС означал, что международный ландшафт теперь
относительно 1945 или 1948 года сильно отличается. ЕЭС, безусловно,
См. [726].
z'l'i
являлось ведущим импортером и экспортером мировых товаров (хотя
значительная их часть приходилась на внутриевропейский обмен)
и в 1983 году имело явно самые крупные золотовалютные резервы;
оно производило больше автомобилей (34%), чем Япония (24%) или
США (23 %), и больше цемента, чем какая-либо страна, а по производ¬
ству нерафинированной стали уступало только СССР1. Европейское
экономическое сообщество, включавшее 10 стран с общей числен¬
ностью населения в 1983 году значительно больше, чем имели США,
и почти такой же, как в СССР (272 млн человек), могло похвастаться
существенно более высоким ВНП и большей долей в мировом про¬
мышленном производстве, чем Советский Союз или даже весь блок
СЭВ. Хотя в политическом и военном отношении ЕЭС все еще оста¬
валось незрелым, оно теперь оказывало гораздо большее влияние на
мировую экономику, чем в 1956 году.
О развитии СССР в 1950-1980-е годы можно сказать почти проти¬
воположное. Как уже говорилось ранее (см. раздел «Холодная война
и “третий мир”»), в эти десятилетия Советский Союз не только под¬
держивал крупную армию, но и достиг ядерного паритета с США, по¬
строил океанский флот и распространил свое влияние в самые разные
части земного шара. Однако его постоянное стремление догнать Аме¬
рику в глобальном противостоянии не сопровождалось аналогичны¬
ми достижениями на экономическом уровне. Ирония состояла в том
(здесь можно вспомнить, какое важное значение Маркс придавал про¬
изводственному базису в развитии исторических событий), что стра¬
на, претендовавшая на звание подлинного коммунистического госу¬
дарства, со временем стала испытывать все большие экономические
трудности.
Сказанное не оспаривает довольно впечатляющего экономиче¬
ского прогресса, достигнутого в СССР (и других странах соцлагеря)
начиная с позднего сталинского режима. Во многих отношениях этот
регион за несколько десятилетий трансформировался даже сильнее,
чем Западная Европа, хотя это может объясняться в первую очередь
его изначальной бедностью и «недоразвитостью». Так или иначе, сухие
данные статистики свидетельствуют о солидных достижениях. Произ¬
водство стали, составившее в 1945 году лишь 12,3 млн тонн, взлетело
до 65,3 млн в 1960-м и до 148 млн в 1980 году, выведя СССР на пер¬
вое место в мире по этому показателю; производство электроэнергии
См. статистические данные в [203, р. 16ff].
за это же время увеличилось с 43,2 до 292 и 1294 млн киловатт в час;
количество выпущенных автомобилей выросло с 74 тыс. единиц до
524 тыс. и затем до 2,2 млн; и этот список можно было бы продол¬
жать почти бесконечно1. Общий объем промышленного производства
благодаря среднегодовому росту свыше 10 % в 1950-е годы увеличился
с 1953 по 1964 год более чем вчетверо2, что являлось поразительным
достижением, бесспорными свидетельствами которого стали спут¬
ник, исследование космоса и военная техника. К концу политической
карьеры Хрущева страна приобрела гораздо более состоятельную и
основанную на гораздо более широкой базе экономику, чем при Ста¬
лине, причем эта разница в абсолютном выражении постоянно увели¬
чивалась.
Имелись, однако, две серьезные проблемы, начинавшие бросать
тень на эти достижения. Первой из них был неуклонный долгосроч¬
ный спад темпов роста; так, в промышленном производстве он раньше
измерялся двузначными числами, а после 1959 года все время замед¬
лялся, составив лишь 3-4% к концу 1970-х годов. Оглядываясь назад,
можно сказать, что это довольно-таки естественный ход вещей, ведь
ранний поразительный рост был связан в первую очередь с огромны¬
ми вливаниями труда и капитала. Когда имеющийся потенциал трудо¬
вых ресурсов был почти полностью реализован (и начал конкуриро¬
вать с потребностями вооруженных сил и сельского хозяйства), темпы
роста не могли не снизиться. Что касается капиталовложений, то они
по большей части направлялись в тяжелую и оборонную промышлен¬
ность, что опять же способствовало количественному, а не качествен¬
ному росту и оставляло многие другие секторы экономики недокапи¬
тализированными. Хотя средний уровень жизни в России улучшился
при Хрущеве и его последователях, потребительский спрос все же
не мог (как на Западе) стимулировать рост в такой экономике, где лич¬
ное потребление намеренно сдерживалось ради сохранения ресур¬
сов для тяжелой промышленности и армии. Но, пожалуй, особенно
важно то,‘ что сохранялись хронические структурная слабость и кли¬
матическая уязвимость, отрицательно сказывавшиеся на аграрном
производстве, которое росло на 4,8% в год в 1950-е, но лишь на 3%
в 1960-е и на 1,8% в 1970-е годы, несмотря на все капиталовложения
См., например, [591, арр. С, р. 483; 918, р. 133; 949, р. 340, 387; 932, ch. 6].
См. [918, р. 133].
645
и внимание советских специалистов и министров1. Учитывая раз¬
мер аграрного сектора в СССР и тот факт, что численность населе¬
ния страны увеличилась на 84 млн человек за три десятилетия после
1950 года, общий рост национального производства на душу населе¬
ния существенно отставал от темпов роста промышленного производ¬
ства, которые можно считать «принудительным» достижением.
Вторая серьезная проблема, как нетрудно догадаться, заключа¬
лась в относительном экономическом положении Советского Союза.
В течение 1950-х и в начале 1960-х годов, когда его доля в мировом
промышленном производстве и торговле увеличивалась, заявление
Хрущева о том, что марксистский подход к производству лучше и
однажды «похоронит капитализм», казалось обоснованным. Однако
за это время сложилась более тревожная для Кремля ситуация. Евро¬
пейское экономическое сообщество, возглавляемое индустриальным
«полугигантом» ФРГ, стало гораздо богаче и производительнее, чем
СССР. Маленькое островное государство Япония росло так быстро,
что его выход вперед России по размеру ВНП был лишь вопросом
времени. Соединенные Штаты Америки, несмотря на их собствен¬
ный относительный спад в промышленности, оставались впереди
по общему объему производства и благосостоянию. Уровень жизни
среднестатистических россиян и их восточноевропейских товари¬
щей не приблизился к уровню в Западной Европе, на которую жители
стран с марксистскими экономиками взирали с известной завистью.
Передовые технологии — компьютеры, робототехника, телекоммуни¬
кации — вскрыли тот факт, что СССР и его сателлиты не были гото¬
вы к новому этапу конкурентной борьбы. Что же касается сельского
хозяйства, то оно с точки зрения эффективности оставалось слабым,
как всегда: в 1980 году американский фермер производил достаточно
еды для 65 человек, тогда как его русский коллега мог накормить лишь
восьмерых2. Это, в свою очередь, приводило к унизительной необхо¬
димости импортировать все больше продовольствия.
Многие из экономических проблем России были характерны и
для ее сателлитов, которые тоже демонстрировали высокие темпы ро¬
ста в 1950-х и начале 1960-х годов, хотя опять-таки это объяснялось
1 Проблемам советского сельского хозяйства уделялось повышенное внимание
в научных работах. См., в частности, эссе 4 и 5 в [103]; [1150 (Soviet Agricultural
Policies); 918, р. 142ff, 160ff].
2 См. [203, p. 27].
636
низкими начальными показателями по сравнению с Западом, а также
приоритетами центрального планирования, тяжелой промышленно¬
сти и коллективизации сельского хозяйства1. Хотя между странами
Восточной Европы наблюдались (и до сих пор наблюдаются) суще¬
ственные различия в уровне жизни и темпах роста, общая тенденция
заключалась в первоначальном подъеме и последующем замедлении,
что ставило марксистских лидеров перед трудным выбором. В случае
России можно было освоить новые земли, хотя холодный климат на
севере и пустыни на юге ограничивали движение в этом направлении
(достаточно вспомнить, как смелое освоение целины при Хрущеве
вскоре превратило эту местность в пыльный котел)2; аналогичным об¬
разом более активная добыча сырья таила в себе опасность снижения
эффективности работы, например с нефтяными месторождениями3,
при том что стоимость добычи сильно возросла, когда началось бу¬
рение в зоне вечной мерзлоты. Промышленность и технологии могли
получить дополнительные капиталовложения, но лишь за счет изъ¬
ятия ресурсов либо из обороны (остававшейся приоритетным на¬
правлением в СССР, несмотря на перемены в руководстве), либо из
сектора потребительских товаров, что было чревато ростом недоволь¬
ства (особенно в Восточной Европе), ведь совершенствование средств
связи сделало процветание Запада еще более очевидным. Наконец,
Россия и близкие ей коммунистические режимы могли пойти на ряд
реформ, не обычных антикоррупционных или призванных перетрях¬
нуть бюрократию, а направленных на саму систему, стимулирование
личной инициативы, внедрение более реалистичного механизма це¬
нообразования, разрешение более масштабного частного фермер¬
ства, поощрение открытых обсуждений и предпринимательского на¬
чала в области новых технологий и многое другое; иначе говоря, это
означало выбрать вариант «ползучего капитализма», вроде того, ко¬
торый ловко проводила Венгрия в 1970-е годы. Сложность этой стра¬
тегии, как показали события 1968 года в Чехословакии, заключалась
в том, что меры «либерализации» бросали тень на сам коммунисти¬
ческий режим, а потому претили партийным идеологам и военным
1 См. [219, vol. 5, pt. 2, р. 476ff, vol. 6, pt. 2, p. 593ff; 1217; 663]; замечательное краткое
резюме — в [16, ch. 6].
2 См. [949, р. 330ff, 363ff; 103, р. 148].
3 Подробнее в [452], где будущее нефтедобычи в России описывается более радуж¬
но, чем в аналитических отчетах ЦРУ, но при этом автор признает и наличие про¬
блемы расточительства.
637
на протяжении всей эпохи осторожного правления Брежнева1. Поэто¬
му бороться с экономическим замедлением следовало аккуратно, что,
соответственно, практически исключало вероятность ошеломитель¬
ного успеха.
Возможно, единственным утешением для кремлевского началь¬
ства служило то, что главный соперник, США, тоже испытывал эко¬
номические трудности с 1960-х годов и быстро терял ту впечатля¬
ющую относительную долю в мировом богатстве, производстве и
торговле, которой обладал в 1945 году. Впрочем, эта дата очень важ¬
на для понимания характера американского относительного спада.
Как утверждалось ранее, благоприятное экономическое положение
США в тот момент истории было одновременно беспрецедентным и
искусственным. Страна находилась на вершине мира не только бла¬
годаря собственному производственному спруту, но и в результате
слабости других государств. Эта ситуация изменилась не в пользу Со¬
единенных Штатов позже, когда Европа и Япония вернулись к дово¬
енному уровню производства, а затем изменилась еще сильнее, когда
произошел общий бум мирового промышленного производства (ко¬
торое выросло втрое с 1953 по 1973 год). Конечно же, США не могли
сохранить за собой столь большой кусок пирога (около половины),
ведь новые фабрики и заводы открывались по всему земному шару.
К 1953 году, по подсчетам Байроха, доля США сократилась до 44,7%,
а к 1980 году — до 31,5% и продолжала уменьшаться2. По этой же
причине экономические индикаторы ЦРУ показывали, что доля
США в мировом ВНП упала с 25,9% в 1960 году до 21,5% в 1980-м
(см. табл. 43) (хотя кратковременное укрепление доллара на мировых
рынках привело к некоторому увеличению этого показателя в следую¬
щие несколько лет)3. Дело было не в том, что американцы стали про¬
изводить меньше (если не считать тех отраслей, которые переживали
спад во всем западном мире), а в том, что другие производили намно¬
го больше. Пожалуй, проще всего проиллюстрировать два главных
тренда этой новой реальности на примере автомобильного производ¬
ства: в 1960 году Соединенные Штаты Америки изготовили 6,65 млн
1 Многое из этого будет обсуждаться в последней главе, но см. также [103, особ,
р. 402ff; 1112, р. 14-26; 453; 299, ch. 3; 239]. О проблемах Восточной Европы
см. Cracks in the Soviet Empire? (International Security, vol. 6, no. 3 (зима 1981/1982).
2 [48, p. 304].
3 Для сравнения см. [203, p. 4], где приведены скорректированные из-за снижения
котировок американской валюты данные за 1987 г.
638
автомобилей, что составило целых 52 % от общемирового производ¬
ства в 12,8 млн машин; в 1980 году выпустили только 23% от общего
количества, но поскольку оно на тот момент составляло уже 30 млн
штук, то на США пришлось 6,9 млн автомобилей.
Несмотря на это слабое утешение (схожее с аргументом, которым
англичане успокаивали себя семью десятилетиями ранее, когда их доля
в мировом производстве начала сокращаться), в этом процессе был
один тревожный аспект. Главный вопрос заключался не в том, неиз¬
бежно ли было относительное замедление экономики США, а в том,
могло ли оно быть не таким быстрым? Ведь даже в золотую пору Рах
Americana конкурентное положение страны уже ослабевало из-за тре¬
вожно низкого среднегодового роста производства на душу населения,
особенно по сравнению с предыдущими десятилетиями (см. табл. 42).
Таблица 42
Среднегодовой рост производства на душу населения,
1948-19621
(1913-1950)
1948-1962
США
(1,7)
i,6
Соединенное Королевство
(1,3)
2,4
Бельгия
(0,7)
2,2
Франция
(0,7)
3,4
Германия/ФРГ
(0,4)
6,8
Италия
(0,6)
5,6
Опять же можно сказать, что это был исторически «естественный»
процесс. Как отмечает Майкл Бальфур, на протяжении нескольких де¬
сятилетий до 1950 года США наращивали свою экономику быстрее,
чем кто-либо, благодаря многочисленным нововведениям в методах
стандартизации и массового производства. В результате они «зашли
гораздо дальше любой другой страны в удовлетворении человече¬
ских потребностей и уже находились на высоком уровне эффектив¬
ности (с точки зрения производительности на человека в час), так
что известные возможности для увеличения объема производства за
счет более совершенных методов или инструментов были скромнее,
1 [53, р. 204].
639
чем у остального мира»1. Хотя это определенно справедливо, однако
некоторые другие долговременные тренды в экономике Соединен¬
ных Штатов наносили вред: бюджетно-налоговая политика стимули¬
ровала высокое потребление, но не личные накопления, инвестиции
в исследования и разработки (не считая военных) постепенно снижа¬
лись по сравнению с другими странами, а расходы на оборону пропор¬
ционально национальному продукту были выше, чем где-либо еще
в западном блоке стран. Кроме того, все больше американских граж¬
дан переходили из промышленности в сферу услуг, то есть в низко¬
продуктивные области2.
В 1950-1960-е годы это отчасти маскировалось блестящим разви¬
тием американских высоких технологий (особенно в авиации), высо¬
ким уровнем жизни, подталкивавшим потребительский спрос на ши¬
карные машины и цветные телевизоры, а также очевидным потоком
долларов из США в бедные страны мира в качестве иностранной по¬
мощи, военных расходов или инвестиций банков и компаний. В этой
связи полезно вспомнить, что в середине 1960-х годов многие были
встревожены тем, что Серван-Шрейбер называл «американским вы¬
зовом»: резкий скачок американских инвестиций в Европу (а следо¬
вательно, и в другие части света), якобы превращавших эти страны
в экономических сателлитов; страх или ненависть, с которыми вос¬
принимались гигантские транснациональные корпорации типа Exxon
и General Motors; и связанный с этими тенденциями пиетет перед не¬
тривиальными методами управления, насаждаемыми американскими
школами предпринимательства3. В самом деле, с определенной эко¬
номической точки зрения это движение американских инвестиций
и производства являлось индикатором экономической мощи и но¬
визны, ведь оно использовало преимущества низкой стоимости труда
и обеспечивало дополнительный успех на зарубежных рынках. Одна¬
ко со временем эти потоки капитала увеличились настолько, что на¬
чали превосходить ту выгоду, которую американцы зарабатывали на
экспорте промышленной продукции, продовольственных товаров и
«невидимых» услуг. Хотя из-за этого нараставшего дефицита платеж¬
ного баланса к концу 1950-х годов произошел некоторый отток золо¬
та из США, большинство иностранных правительств были согласны
1 [Ibid, р. 193].
2 См. [1306, р. 159-178; 1284, особ. ch. 1, 4; 291, особ. ch. 2].
3 См., в частности, [481, р. 217ff; 1177, особ. pt. 2; 60; 1085; 1383, ch. 4].
640
наращивать свои запасы долларов (доллар стал ведущей резервной
валютой) и не требовали оплаты золотом.
Однако в 1960-е годы эта удобная ситуация переменилась. Как
Кеннеди, так и (даже в большей мере) Джонсон желали увеличить аме¬
риканские военные расходы за рубежом, причем не только во Вьет¬
наме, хотя этот конфликт превратил поток экспортируемых долларов
в настоящее наводнение. Как Кеннеди, так и (даже в большей мере)
Джонсон были полны решимости нарастить внутренние ассигнова¬
ния, причем эта тенденция наметилась еще до 1960-х годов. Ни одной
из этих администраций не нравились политические издержки повы¬
шения налогов ради покрытия неизбежной инфляции. Результатом
стали дефицит федерального бюджета в течение нескольких лет под¬
ряд, головокружительный рост цен и все большая неконкурентоспо-
собность американской промышленности, которая, в свою очередь,
приводила к увеличению дефицита платежного баланса, сворачива¬
нию (по воле администрации президента Джонсона) иностранных
инвестиций американскими фирмами, а затем к переходу этих по¬
следних на новый инструмент евродолларов. В этот же период аме¬
риканская доля в мировых (не считая СЭВ) золотых резервах неумо¬
лимо сокращалась, с 68 % в 1950 году до 27 % в 1973-м. Поскольку вся
международная платежная система начала терять устойчивость из-за
этих взаимосвязанных проблем, а также из-за действий разозленного
де Голля против того, что он считал «экспортом инфляции», админи¬
страции Никсона не оставалось иного выбора, кроме как разорвать
связь доллара с золотом на частных рынках, а затем и вовсе отпустить
доллар в свободное плавание. Бреттон-Вудская валютная система,
созданная в пору финансового превосходства США, рухнула, когда ее
главная опора перестала выдерживать давление1.
Обстоятельства взлетов и падений доллара в 1970-е годы, когда
он находился в режиме свободного курса, выходят за рамки нашего
повествования, как и зигзагообразный курс последующих админи¬
страций, пытавшихся совладать с инфляцией и стимулировать рост
без политических осложнений. Повышенная инфляция в США в об¬
щем и целом ослабляла доллар в 1970-е годы по отношению к немец¬
кой и японской валютам; нефтяной кризис, поставивший в тяжелое
положение сильно зависевшие от ОПЕК страны (например, Японию
и Францию), политическая турбулентность в разных регионах мира
См. [87, ch. 7-8; 182; 466; 362, р. 628ff]; Monetary Reform (Economist, 05.09.1985, p.l 1).
641
и высокие процентные ставки США к началу 1980-х подтолкнули
доллар вверх. И все же, хотя эти флуктуации были существенны
и усугубляли глобальную экономическую нестабильность, они не
столь важны для нашего исследования, как неумолимые долговре¬
менные тренды: например, замедление роста (с 2,4% в 1965-1972 го¬
дах до 1,6% в 1972-1977-м и до 0,2% в 1977-1982-м)1, накопление
дефицита федерального бюджета, которое можно считать кейнсиан¬
ским «подстегиванием» экономики, но его ценой был приток такого
количества денежной массы из-за рубежа (вызванный выгодными
американскими процентными ставками), что это повлекло за собой
неестественное повышение долларовых цен и превратило страну
из нетто-кредитора в нетто-заемщика, а кроме того, американским
производителям стало еще сложнее конкурировать с импортны¬
ми автомобилями, электрическими товарами, бытовой техникой и
другой продукцией. Неудивительно, что по ВНП на душу населения
США утратили лидирующие позиции2.
Конечно, были и позитивные моменты, особенно для тех, кто мог
смотреть на американскую экономику и ее потребности шире, чем
только в рамках сравнения с доходами Швейцарии или производи¬
тельностью Японии. Как пишет Каллео, после 1945 года американская
политика достигла некоторых очень простых и важных целей: вну¬
треннего благосостояния (в противовес кризису 1930-х годов), сдер¬
живания советской экспансии без войны, восстановления экономик
(и демократических традиций) Западной Европы, к которой позже
присоединилась Япония, в результате чего был создан «чрезвычайно
интегрированный экономический блок» с «впечатляющим арсена¬
лом многосторонних институтов... не только для управления общей
экономикой, но и для решения вопросов безопасности», и, наконец,
«трансформации старых колониальных империй в независимые госу¬
дарства, тесно интегрированные в мировую экономику»3. Итак, уда¬
лось сохранить либеральный международный порядок, от которого
все сильнее зависели и сами США; и хотя их доля в мировом произ¬
водстве и капитале сокращалась (возможно, слишком быстро), пере¬
распределение глобального экономического баланса по крайней мере
1 См. [1306, р. 163].
2 См. [1284, р. 3-4 (данные по США, безусловно, выглядят лучше во время роста
курса доллара в 1983-1985 гг. и хуже после снижения с 1985 г.).
3 [87, р. 391-393].
642
не разрушило той среды, которая более или менее благоприятствовала
рыночным и капиталистическим традициям Америки. Наконец, не¬
смотря на то что в сфере производства страна начала уступать неко¬
торым быстро растущим экономикам, ее весьма значительное превос¬
ходство над Советским Союзом сохранилось почти во всех аспектах,
а благодаря опоре на предпринимательское начало она оставалась от¬
крытой для стимулов управленческой инициативы и технологических
прорывов, что для ее марксистского соперника представляло боль¬
шую сложность.
Более подробное обсуждение последствий этих экономических
процессов мы прибережем для последней главы. Здесь же, пожалуй,
будет полезно в статистической форме (табл. 43) показать суть рас¬
смотренных выше трендов относительно глобального экономическо¬
го баланса сил, а именно: частичное восстановление доли мирового
производства менее развитых стран; поразительный рост Японии
и в меньшей степени КНР; сокращение доли ЕЭС, несмотря на то что
оно оставалось крупнейшим экономическим блоком в мире; стаби¬
лизацию и последующее медленное уменьшение доли СССР; гораздо
более быстрый спад, хотя и при гораздо большем экономическом вли¬
янии, США.
Таблица 43
Доли стран в мировом ВВП, 1960-19801 (в %)
1960 г.
1970 г.
1980 г.
Менее развитые страны
11,1
12,3
14,8
Япония
4,5
7,7
9,0
Китай
3,1
3,4
4,5
ЕЭС
26,0
24,7
22,5
США
25,9
23,0
21,5
Прочие развитые страны
10,1
10,3
9,7
СССР
12,5
12,4
11,4
Прочие коммунистические
^страны
6,8
6,2
6,1
[969, р. 8] (включая примечание, посвященное используемым ресурсам).
643
Действительно, к 1980 году, последнему в табл. 43, данные Все-
мирного банка о численности населения, ВНП на душу населения ц
собственно ВНП красноречиво свидетельствуют о многополярном рас¬
пределении экономического влияния в мире, как показано в табл. 44.
Таблица 44
Численность населения, ВНП на душу населения
и ВНП в 1980 г.1
Численность
населения
(млн человек)
ВНП на душу
населения
(в долларах)
ВНП
(в млрд
долларов)
США
228
11360
2590
СССР
265
4550
1205
Япония
117
9890
1157
ЕЭС (12 стран),
в том числе
317
_
2907
Западная Германия
61
13590
828
Франция
54
11730
633
Соединенное Королевство
56
7920
443
Италия
57
6480
369
ФРГ и ГДР вместе
78
—
950
Китай1
980
290 или 450
284 или 441
Наконец, полезно вспомнить, что эти долгосрочные перемены
в балансе производственных сил важны не столько сами по себе,
сколько из-за их влияния на мировую политику. Как писал Ленин
в 1917-1918 годах, именно неравный экономический рост стран неот¬
вратимо вел к укреплению одних держав и закату других:
Пол века тому назад Германия была жалким ничтожеством, если срав¬
нить ее капиталистическую силу с силой тогдашней Англии; также —
Япония по сравнению с Россией. Через десяток-другой лет «мыслимо»
ли предположить, чтобы осталось неизменным соотношение сил между
империалистическими державами? Абсолютно немыслимо2.
1 Данные по размеру населения и объему ВНП на душу населения взяты из [207,
р. 214-220], в основе которых лежат данные отчета Всемирного банка о мировом
развитии (1982). Общий размер ВНП является моей экстраполяцией данных.
2 [438, р. 76-77].
644
Хотя Ленина всегда особенно интересовали капиталистические
/империалистические страны, ко всем государствам, независимо от их
политической экономики, применимо то правило, что неодинаковые
темпы экономического роста рано или поздно ведут к изменению ба¬
ланса политических и военных сил в мире. Этот принцип, безуслов¬
но, наблюдался на протяжении четырех столетий развития великих
держав до настоящего момента. Следовательно, необычайно быстрые
сдвиги в концентрации мирового производства за последние два-три
десятилетия не могут не оказывать важного влияния на стратегиче¬
ское будущее современных ведущих держав и потому заслуживают
пристального внимания в последней главе книги.
Глава 8
К XXI ВЕКУ
История и прогнозы
Глава с таким названием подразу-
мевает не только иную хронологию, но и гораздо более существенное
изменение в методологии. Даже совсем недавнее прошлое — суть исто¬
рия, и хотя проблемы предвзятости и ненадежности источников порой
заставляют исследователя минувших десятилетий «с трудом отделять
эфемерное от фундаментального»1, он все же имеет дело с одной и той
же научной дисциплиной. Однако труды, посвященные тому, как насто¬
ящее превращается в будущее, даже если в них обсуждаются уже суще¬
ствующие тенденции, не могут претендовать на историческую правду.
Мало того, что меняются исходные материалы, от основанных на архи¬
вах монографий до экономических прогнозов и политических проекций,
так еще и улетучивается уверенность в обоснованности написанного.
Даже если работа с «историческими фактами»2 всегда сопряжена с ме¬
тодологическими трудностями, но события прошлого, такие как убий¬
ство эрцгерцога или военное поражение, действительно имели место
быть. Грядущее же отнюдь не предполагает такой определенности. Не¬
предвиденные события, банальные случайности или смена тенденций
могут разрушить даже самый правдоподобный прогноз; в противном
случае можно утверждать, что предсказателю просто повезло.
То, что в итоге создается, является лишь предварительным и ве¬
роятным, основанным на аргументированных догадках о том, к чему
могут привести настоящие тенденции мировой экономики и страте-
1 [696, р. 405].
2 Классическая точка зрения: [190, ch. 1]. См. также [1278, ch. 4].
646
гни, — но вовсе не гарантирующим того, что все это (или хоть что-то)
произойдет. Резкие колебания международной стоимости доллара
за последние несколько лет и случившийся после 1984 года обвал цен
на нефть (с его различными последствиями для России, Японии и
стран ОПЕК) служат хорошим предостережением против выводов на
основе экономических тенденций; да и мир политики и дипломатии
никогда не двигался строго по прямой линии. Очень многие послед¬
ние главы трудов, посвященных современным событиям, приходится
исправлять по прошествии буквально нескольких лет; будет удиви¬
тельно, если последняя глава этой книги останется неизменной.
Возможно, лучший способ понять, что ждет нас впереди, — огля¬
нуться назад, на взлеты и падения великих держав за последние пять
столетий. В этой книге утверждается, что существует механизм пере¬
мен, движимый главным образом экономическими и технологически¬
ми факторами, которые затем влияют на социальные структуры, по¬
литические системы, военную мощь и позиции отдельных государств
и империй. Скорость этих глобальных экономических перемен не¬
равномерна просто потому, что темп технологических инноваций и
экономического роста сам по себе неодинаков и обусловлен не только
действиями конкретных изобретателей и предпринимателей, но так¬
же и климатом, болезнями, войнами, географией, социальной струк¬
турой и т. д. Аналогичным образом различные регионы и общества по
всему миру испытывают более или менее быстрые темпы роста, в за¬
висимости не только от меняющихся особенностей технологий, про¬
изводства и торговли, но и от их восприимчивости к новым спосо¬
бам увеличения выпуска продукции и наращивания благосостояния.
По мере того как одни регионы мира растут, другие отстают — в от¬
носительном или (иногда) абсолютном выражении. Все это неудиви¬
тельно. Из-за врожденной тяги человека к улучшению своего поло¬
жения мир никогда не стоит на месте. А интеллектуальные прорывы
со времен Возрождения, подкрепленные расцветом «точных наук»
в эпоху Просвещения и Промышленной революции, просто означают,
что динамика изменений будет становиться все более и более мощной
и самоподдерживающейся, чем раньше.
Второй важный аргумент этой книги заключается в том, что эта
неравномерность темпов экономического роста имеет важные долго¬
срочные последствия, проявляющиеся в относительной военной мощи
и стратегическом положении государств. Это опять-таки неудиви¬
тельно и упоминалось неоднократно, хотя акценты и доводы могли
647
быть разными1. Мир задолго до Энгельса знал, что «ничто так не
зависит от экономических условий, как армия и флот»2. Какой-ни¬
будь принц эпохи Возрождения не хуже нынешнего специалиста
Пентагона понимал, что военная мощь опирается на денежный фун¬
дамент, который, в сдою очередь, строится на процветающем про¬
изводственном базисе, здоровой финансовой системе и передовых
технологиях. Как показано в предыдущих главах, экономическое
процветание не всегда и не сразу превращается в военную эффектив¬
ность, поскольку это зависит от многих других факторов, начиная
от географии и национального самосознания и заканчивая компе¬
тентностью стратегов и тактиков. Тем не менее факт остается фак¬
том: все основные сдвиги в мировом балансе военных сил следовали
за изменением производительных сил, а расцвет и закат империй и
государств в международной системе подтверждается результатами
главных войн между великими державами, ведь победа всегда доста¬
валась стороне с превосходящими материальными ресурсами.
Следовательно, настоящая глава является теорией, а не истори¬
ей, но она строится на том весьма вероятном допущении, что общие
тенденции последних пяти столетий сохранятся. Международная си¬
стема, независимо от того, доминируют ли в ней шесть великих дер¬
жав или только две, остается анархической: нет большей власти, чем
суверенное, эгоистичное национальное государство3. В каждый кон¬
кретный период времени некоторые из этих государств растут или со¬
кращаются с точки зрения их сравнительной доли светской власти.
У мира не больше шансов остаться неизменным в 1987 или 2000 году,
чем было в 1870 или 1660 году. Напротив, некоторые экономисты
утверждают, что сами структуры международного производства и
торговли меняются быстрее, чем когда-либо прежде: сельское хозяй¬
ство и сырьевая отрасль теряют свою относительную ценность, про¬
мышленное производство перестает сильно зависеть от индустриаль¬
ной занятости, наукоемкие товары начинают доминировать во всех
развитых обществах, а глобальные финансовые потоки все больше от¬
рываются от торговых моделей4. Все это, наряду со многими новыми
1 См. в том числе [438; 895, р. 214-235; 1046; 819].
2 Известная цитата из [360, р. 188].
3 На эту тему написано множество политологических работ. Для примера см. [ 1355;
1324; 160].
4 См., например, замечательную статью [325, р. 768-791]. См. также данные, при¬
веденные в Beyond Factory Robots (Economisty 05.07.1986, p. 61).
648
научными разработками, неизбежно влияет на международные дела.
Таким образом, если не произойдет какого-то божественного вмеша¬
тельства или страшной ядерной катастрофы, механизмы мирового
влияния, обусловленные технологическими и экономическими из¬
менениями, по существу, сохранятся. Если радужные прогнозы, свя¬
занные с применением компьютеров, робототехники, биотехнологий
и прочего, сбудутся и если, помимо' этого, надежды на успех «зеленой
революции» в некоторых регионах «третьего мира» (где Индия и даже
Китай становятся регулярными нетто-экспорхерами зерна)1 оправда¬
ются, тогда мир в целом может стать намного богаче к началу XXI века.
Даже если технологический прогресс окажется менее значителен, эко¬
номический рост наверняка продолжится благодаря демографиче¬
ским изменениям и их воздействию на спрос, а также за счет более
совершенной добычи сырья.
Кроме того, очевидно, что этот рост окажется где-то быстрее,
а где-то медленнее в зависимости от местных условий. Именно это
в большей мере, чем все остальное, делает любые прогнозы очень
приблизительными. Нет никакой гарантии, что, например, впечат¬
ляющий экономический рост Японии за последние четыре десятиле¬
тия будет продолжаться еще двадцать лет; также не исключено, что
российские темпы роста, снижавшиеся с 1960-х годов, начнут вновь
ускоряться в 1990-е годы вследствие изменений экономической поли¬
тики этой страны. Впрочем, судя по существующим тенденциям, ни
то ни другое не представляется высоковероятным. Иными словами,
если Япония все-таки будет стагнировать, а в России начнется эконо¬
мический бум где-то на отрезке между сегодняшним днем и началом
XXI века, то это произойдет только в результате изменений условий и
политики, причем гораздо более резких, чем те, которые можно про¬
гнозировать исходя из имеющихся данных. Само то обстоятельство,
что оценки развития мира в ближайшие пятнадцать или двадцать
пять лет могут оказаться ошибочными, еще не означает, что они были
построены наt неправдоподобных выводах, а не на разумных ожида¬
ниях, согласующихся с текущими событиями.
Например, разумно ожидать, что одна из наиболее известных со¬
временных «глобальных тенденций» — подъем Тихоокеанского ре¬
гиона — скорее всего продолжится, просто потому, что база этого
подъема столь широка. Она включает в себя не только экономический
1 См. [325, р. 771-772]; China and India (Economist, 21.12.1985, p. 66-67).
649
локомотив, каким является Япония, но и такого стремительно ме¬
няющегося гиганта, как Китайская Народная Республика, не только
процветающие и авторитетные промышленные государства Австра¬
лию и Новую Зеландию, но и чрезвычайно успешные азиатские новые
индустриальные страны: Тайвань, Южную Корею, Гонконг, Сингапур
и др., а также крупное сообщество государств Юго-Восточной Азии
(АСЕАН) — Малайзию, Индонезию, Таиланд и Филиппины; если же
брать более широко, то в нее входят также тихоокеанские штаты США
и провинции Канады1. Экономический рост в этой обширной области
стимулирует удачное сочетание факторов: впечатляющее развитие
промышленного производства в ориентированных на экспорт обще¬
ствах, в свою очередь ведущий к значительному оживлению внеш¬
ней торговли, судоходства и финансовых услуг; уверенный переход
к новым технологиям, а также к более дешевым трудоемким произ¬
водствам; чрезвычайно успешные меры по увеличению производства
сельскохозяйственной продукции (особенно зерна и скота) более
быстрыми темпами, чем общий прирост населения. Каждое из этих
достижений благотворно влияет на все остальные, приводя к такому
экономическому развитию, которому в последнее время могли бы по¬
завидовать традиционные западные державы и СЭВ.
Так, в 1960 году совокупный валовой внутренний продукт стран
Азиатско-Тихоокеанского региона (за исключением США) составлял
скромные 7,8% мирового ВВП, к 1982 году он более чем удвоился до
16,4%, и с тех пор темпы роста в этом регионе с каждым годом все за¬
метнее превышают европейские, американские или советские. Весьма
вероятно, что к 2000 году он будет производить свыше 20% мирово¬
го ВВП, то есть столько же, сколько Европа или США, и это будет до¬
стигнуто в результате «значительно меньшей» разницы роста, чем та,
которая имела место в последнюю четверть века2. Динамизм стран
Тихоокеанского бассейна проявляется также в изменении баланса эко¬
номических сил внутри самих Соединенных Штатов за тот же период.
В 1960 году американская торговля с Азией и государствами Тихого
океана составляла лишь 48 % от объема операций с Европой (членами
ОЭСР), но она выросла до 122% к 1983 году, и этот процесс сопровож¬
дался перераспределением численности населения и доходов США
1 На эту тему написано огромное количество работ. Для общего ознакомления
см. [774; 908; 1203; 178, р. 593-623].
2 См. [774, р. 13-14].
650
в направлении Тихого океана1. Несмотря на замедление роста какой-
либо одной страны или на проблемы, затрагивающие ту или иную от¬
расль, очевидно, что в целом эти тенденции продолжаются. Поэтому
неудивительно, что один из экспертов в области экономики уверенно
предсказывает, что весь Тихоокеанский регион, на который в насто¬
ящее время приходится 43% мирового ВНП, к 2000 году достигнет
показателя в 50%, и приходит к выводу, что «центр экономического
притяжения быстро смещается в сторону Азии и Тихого океана, по¬
скольку Тихоокеанский регион становится-одним из ключевых центров
мирового экономического влияния»2. Конечно, подобные высказыва¬
ния нередко звучали еще в XIX веке, но только благодаря начавшимся
в 1960-е годы в этой части света активизации торговли и увеличению
производительности труда этот прогноз становится реальностью.
Также разумно предположить, что в ближайшие несколько деся¬
тилетий продолжится гораздо менее позитивный, но еще более общий
тренд — постоянное увеличение стоимости гонки вооружений, обу¬
словленное и самой дороговизной новых систем вооружений, и между¬
народным соперничеством. «Одной из немногих констант в истории
является то, что степень ориентированности на военные расходы толь¬
ко возрастает»3. Это было справедливо (несмотря на некоторые кратко¬
срочные колебания) для войн и гонки вооружений XVIII века, когда
технологии менялись медленно, и тем более для нынешнего века, когда
каждое новое поколение самолетов, кораблей и танков оказывается зна¬
чительно дороже предыдущего, даже с поправкой на инфляцию. Эдвар¬
дианские государственные мужи, потрясенные стоимостью линкора
в $2,5 млн накануне Первой мировой войны, пришли бы в ужас от того,
что нынешнее британское адмиралтейство тратит $120 млн и больше
на фрегат\ Американские законодатели, охотно выделявшие средства
на тысячи бомбардировщиков В-17 в конце 1930-х, теперь по понятным
причинам вздрагивают, когда Пентагон сообщает им, что всего лишь
сотня новых бомбардировщиков В-1 обойдется в двести с лишним
миллиардов дЪлларов. И это удорожание наблюдается во всех областях:
Бомбардировщики стоят в двести раз больше, чем во время Второй миро¬
вой войны. Истребители сейчас в сто или больше раз дороже, чем во вре¬
мя Второй мировой. Авианосцы в двадцать раз дороже, а боевые танки —
1 [Ibid, р. 6,15].
2 [908, р. 11].
3 [851, р. 44].
в пятнадцать раз дороже, чем во время Второй мировой войны. Подводная
лодка типа «Гато» стоила $5500 за тонну во время Второй мировой войны,
по сравнению с $1,6 млн за тонну для субмарин, вооруженных ракетами
«Трайдент»1.
Эти проблемы усугубляются тем, что сегодняшняя индустрия во¬
оружений все дальше отходит от коммерческого рыночного производ¬
ства. Она, как правило, сосредоточена в нескольких гигантских фирмах,
которые находятся в особых отношениях с министерством обороны
(будь то США, Великобритания, Франция или, тем более, СССР с его
«командной экономикой»), часто защищены от рыночных процессов
государственными эксклюзивными контрактами и гарантиями на слу¬
чай перерасхода средств и при этом выпускают продукцию, потреби¬
телем которой может выступать лишь государство (и дружественные
страны). Коммерческим же предприятиям, даже если это гигантские
компаниим вроде IBM или General Motors, приходится бороться с кон¬
курентами, чтобы выиграть всего лишь долю на волатильных внутрен¬
нем и внешнем рынках, где качество, потребительский вкус и цена яв¬
ляются важнейшими переменными. Оборонные компании, движимые
желанием военных получить в свое распоряжение самое передовое
оружие, чтобы их армии могли успешно сражаться при любых вероят¬
ных (а иногда и крайне маловероятных) сценариях, производят това¬
ры, которые с каждым годом дорожают, усложняются и количественно
уменьшаются. Коммерческие компании после первоначальных круп¬
ных инвестиций в прототипы бытовых товаров или офисных компью¬
теров стараются минимизировать издержки на единицу продукции
благодаря конкуренции на рынке и крупносерийному производству2.
И хотя верно, что взрывное развитие новых технологий и научных раз¬
работок с конца XIX века вынуждало производителей оружия вступать
в такие отношения с правительством, которые отклонялись от норм
«свободного рынка»3, нынешние темпы роста цен в оборонной отрас¬
ли не могут не настораживать. Различные предложения о «военной ре¬
форме» в США, возможно, помогут предотвратить циничные прогнозы
о том, что в 2020 году Пентагон израсходует весь свой бюджет на один
1 [652, р. 18]. Еще примеры из других источников см. в [245, р. 4]. Также будет
полезным ознакомиться со специальным исследованием на эту тему в Defense
Technology (Economist, 21.05.1983).
2 Ключевая работа по данной теме (по оценкам экспертов) — [416].
3 См. [819; 652].
652
самолет, но даже эти усилия вряд ли переломят тенденцию к уменьше¬
нию количества вооружений при их постоянном удорожании.
Хотя во многом это, конечно, связано с неизбежным усложнени¬
ем оружия (например, современный истребитель может содержать
100 тыс. деталей), но вызвано также продолжающейся гонкой воору¬
жений на суше, в океане, воздухе и космосе. Важнейшее соперничество
идет между НАТО и странами Варшавского договора (которые усилия¬
ми двух сверхдержав тратят почти 80% общего объема мировых инве¬
стиций в области вооружений и имеют 60-70% самолетов и кораблей),
однако менее масштабные, но все же значительные гонки вооружений
(не говоря уже о войнах) идут также на Ближнем Востоке, в Африке,
Латинской Америке и Азии — от Ирана до Кореи. Следствием этого
стал взрывной рост военных расходов в «третьем мире», причем даже
в самых бедных странах, а также резкое увеличение объемов продаж и
транспортировки оружия в эти регионы; к 1984 году глобальный им¬
порт оружия составил колоссальные $35 млрд и превысил объем миро¬
вой торговли зерном ($33 млрд). Стоит отметить, что в следующем году
военные расходы всех стран вместе взятых приблизились к $940 млрд,
а это больше, чем совокупный доход бедной половины населения пла¬
неты. Более того, оборонные расходы увеличивались быстрее, чем рос¬
ла мировая и большинство национальных экономик. Лидерами снова
были США и СССР: каждая из этих держав тратит на оборону свыше
$250 млрд в год и, вероятно, доведет эту сумму до трехсот с лишним
миллиардов долларов в ближайшем будущем. В большинстве стран
расходы на вооруженные силы составляют все большую долю госу¬
дарственных бюджетов и ВНП и сдерживаются только экономической
слабостью, нехваткой твердой валюты и т. д., а вовсе не истинным жела¬
нием ограничить военные ассигнования (редкое исключение в отноше¬
нии мотивов представляют Япония и Люксембург)1. «Милитаризация
мировой экономики», как называет это явление Институт всемирного
наблюдения (Worldwatch Institut), в настоящее время идет быстрее, чем
она шла Hi протяжении целого поколения2.
Эти две тенденции — неравномерный характер роста со смещени¬
ем глобального производства к Тихому океану и резкий рост стоимо¬
сти вооружений и расходов на оборону — представлют собой, конеч¬
но же, разные процессы. Но в то же время очевидно, что они все чаще
1 См. [876 (1985-1986), р. 170-173; 1230, особ. ch. 2-3].
2 См. [155, р. 196].
653
будут взаимодействовать, и это уже происходит. Оба они обусловлены
динамикой технологических и индустриальных изменений (даже если
гонки вооружений имеют также политические и идеологические мо¬
тивы). Оба они сильно сказываются на экономике: первый — за счет
повышения благосостояния и производительности с разными темпа¬
ми и обогащения одних обществ сильнее других; второй — в резуль¬
тате потребления национальных ресурсов, измеряющихся не только
инвестиционным капиталом и сырьем, но и (что, возможно, еще более
важно) долей ученых, инженеров и разработчиков, занятых в произ¬
водстве оборонной техники, а не в коммерческих ориентированных
на экспорт предприятиях. Хотя некоторые утверждают, что расходы
на оборону могут иметь определенные коммерческие экономические
выгоды, трудно спорить с тем аргументом, что расходование избыточ¬
ных средств на вооружения вредит экономическому росту1. Трудно¬
сти, переживаемые современными обществами с крупными армиями,
очень похожи на те, которые в свое время мешали Испании Филип¬
па И, России Николая II и Германии Гитлера. Внушительные воору¬
женные силы, как огромный монумент, производят сильный эффект
на впечатлительного наблюдателя, но если они не опираются на проч¬
ный фундамент (в данном случае на продуктивную национальную
экономику), то риск рухнуть в будущем велик.
Развивая эту мысль, можно сказать, что обе эти тенденции име¬
ют глубокие социально-экономические и политические последствия.
Медленный рост в стране обычно угнетает моральное состояние об¬
щества, вызывает недовольство и обостряет дискуссии по поводу на¬
циональных приоритетов в расходовании средств; с другой стороны,
быстрый темп технологического и промышленного развития также
имеет свои последствия, особенно в ранее не индустриализованных
обществах. Значительные военные расходы, в свою очередь, могут
принести пользу некоторым отраслям промышленности в народном
хозяйстве, но могут вызвать и отток ресурсов из других групп в обще¬
стве, снизив способность экономики страны отвечать на конкурентные
«Избыточные» — неофициальный и избирательный термин; и в случае, если
страна находится под сильным давлением со стороны внешних врагов (напри
мер, Израиль), вряд ли он может быть использован. С другой стороны, согласно
историческим документам, если государство в течение долгого времени выделяет
на закупку вооружений сумму, превышающую 10% (а в отдельных случаях, когда
государство достаточно неустойчиво, и более 5 %) от своего ВНП, это зачастую
тормозит рост экономики страны.
654
вызовы других государств. Высокие расходы на оборону в XX веке,
если только враг не стоял у ворот, почти всегда провоцировали спор
«пушки или масло». Менее явственно, но более существенно для нас
то, что они вызывают дебаты о правильном соотношении экономиче¬
ской мощи и военной силы1.
Таким образом, в истории уже не впервые создалось противоре¬
чие между существованием государств в пространстве анархического
военно-политического мира и их существованием в мире свободной
экономики, между, с одной стороны, погоней за стратегической без¬
опасностью, выражающейся в инвестициях в новейшее оружие и рас¬
ходовании большой части ресурсов на вооруженные силы, и, с другой
стороны, стремлением к экономической безопасности, представлен¬
ном в улучшении национального благосбстояния, которое зависит от
роста (в свою очередь, вытекающего из новых методов производства
и создания материальных благ), увеличения объемов производства и
усиления внутреннего и внешнего спроса — которые могут постра¬
дать из-за чрезмерных расходов на вооружения. Поскольку перегру¬
женность военными обязательствами способна замедлить темпы эко¬
номического роста и привести к сокращению доли страны в мировом
промышленном производстве, а следовательно, к уменьшению благо¬
состояния, а отсюда и влияния, — весь вопрос сводится к поиску ба¬
ланса между краткосрочной безопасностью, обеспечиваемой крупны¬
ми вооруженными силами, и долгосрочной безопасностью, связанной
с ростом производства и доходов.
Выбор между этими противоречивыми целями, возможно, особен¬
но остро стоит в конце XX века, поскольку широкой общественности
известно о существовании различных альтернативных «примеров»
для подражания. С одной стороны, есть чрезвычайно успешные «тор¬
говые государства» — главным образом азиатские, например Япония
и Гонконг, но также Швейцария, Швеция и Австрия, — которые вос¬
пользовались энергичным ростом мирового производства и торговой
взаимозависимости после Второй мировой войны и чья внешняя по¬
литика акцентирует мирные партнерские отношения с другими обще¬
ствами. В результате все они стремятся держать расходы на оборону
на предельно низком уровне, совместимом с сохранением националь¬
ного суверенитета, тем самым высвобождая ресурсы для высокого
1 Примеры см. в [218; 685, ch. 3]; Lewis F. Military Spending Questioned (New York
Times, 11.11.1986, p. Dl, D5).
655
внутреннего спроса и капиталовложений. С другой стороны, суще¬
ствуют различные «военизированные» экономики — Вьетнам в Юго-
Восточной Азии, Иран и Ирак, участвующие в продолжительной вой¬
не, Израиль и его завистливые соседи на Ближнем Востоке и, наконец,
СССР, выделяющие более 10% ВНП (в некоторых случаях намного
больше) на оборону ежегодно, твердо полагающие, что это необходи¬
мо для обеспечения военной безопасности, и, как следствие, очевидно
страдающие от нехватки ресурсов в продуктивных мирных отраслях.
Между двумя полюсами, представленными торговыми и воинствен¬
ными государствами, располагается большая часть стран планеты,
не убежденных в том, что мир достаточно безопасен, чтобы сокра¬
щать расходы на оборону до необыкновенно низкого уровня Японии,
но в то же время не желающих страдать от чрезмерно высоких эконо¬
мических и социальных издержек масштабных военных ассигнований
и осознающих необходимость определенного компромисса между кра¬
ткосрочной военной и долгосрочной экономической безопасностью.
В странах, имеющих, в отличие от все той же Японии, обширные зару¬
бежные военные обязательства, от которых было бы трудно отказаться,
эта проблема дополнительно осложняется. Более того, во многих веду¬
щих державах стратеги прекрасно понимают, что кроме нарастающей
стоимости оружия их внимания требуют также инвестиции в произ¬
водство и растущие социальные потребности (особенно в результате
общего старения населения), в связи с чем выделение приоритетных
статей расходов становится как никогда трудным.
Таким образом, сейчас, когда мир движется к XXI веку, перед боль¬
шинством правительств, если не перед всеми, стоит тройная задача:
одновременно гарантировать военную безопасность (или какую-либо
реалистическую альтернативную безопасность) для своих нацио¬
нальных интересов, удовлетворять социально-экономические по¬
требности своих граждан и обеспечивать устойчивый рост, который
особенно важен как для позитивных целей — обеспечить себе пушки
и масло сейчас, так и для негативной цели — избежать относитель¬
ного экономического спада, способного навредить военной и эконо¬
мической безопасности страны в будущем. Соблюсти все три условия
в течение длительного периода времени будет очень непросто, учи¬
тывая неравномерную скорость технологических и коммерческих из¬
менений и непредсказуемость колебаний в международной политике.
Тем не менее достижение первых двух компонентов (либо одного
из них) без третьего неизбежно приведет к относительному упадку
656
в более долгосрочной перспективе, который стал судьбой всех недоста¬
точно быстро растущих обществ, не сумевших приспособиться к ме¬
няющимся требованиям мира. Как трезво отметил один экономист,
«трудно поверить, но страна, в которой рост производительности от¬
стает всего лишь на один процент от других стран, может, как Англия,
за один век превратиться из бесспорного промышленного мирового
лидера в посредственную экономику, какой она является сегодня»1.
Тому, насколько хорошо (или плохо) ведущие страны готовы к вы¬
полнению этой задачи, посвящены остальные разделы этой главы.
Вряд ли нужно уточнять, что, поскольку оборонные расходы и во¬
енная безопасность, социальные и потребительские нужды, а также
инвестиции в развитие предполагают трехстороннюю конкуренцию
за ресурсы, не существует идеального решения для преодоления всех
противоречий. Пожалуй, лучшее, чего можно достичь, это относи¬
тельная гармония трех целей, но то, как именно достигается такой ба¬
ланс, всегда сильно зависит от местных условий, а не от каких-либо
теоретических формул равновесия. Государство, окруженное враж¬
дебными соседями, предпочтет выделять больше средств на военную
безопасность, чем то, чьи граждане считают, что им ничто не угро¬
жает. Стране, богатой природными ресурсами, будет легче платить
за пушки и масло. Общество, нацеленное на экономический рост и
конкуренцию, будет иметь иные приоритеты, чем общество, стоящее
на грани войны. Из-за географических, политических и культурных
различий «решение» одного государства никогда не будет вполне
приемлемым для другого. Тем не менее основной аргумент остается:
без приблизительного баланса между этими взаимоисключающими
потребностями обороны, потребления и инвестиций великая держава
вряд ли сможет долгое время сохранять свой статус.
Китайская эквилибристика
♦
Проблема совмещения задачи модернизации вооружения с соци¬
альными нуждами народа и необходимостью направлять все имеющи¬
еся ресурсы в «производственные» невоенные предприятия сильнее
всего ощущается в Китайской Народной Республике (КНР), которая
См. The Elusive Boom in Productivity (New York Timesy 08.04.1984, p. 1, 26), а также
Richer Than You (Economist, 25.10.1986, p. 13-14).
657
является одновременно самой бедной из крупных держав и, возмож¬
но, находится в наименее выгодном стратегическом положении. Тем
не менее даже если КНР страдает от некоторых хронических труд¬
ностей, ее нынешнее руководство, похоже, развивает амбициозную
стратегию, которая в целом более последовательна и перспективна,
чем та, что преобладает в Москве, Вашингтоне или Токио, не говоря
уже о Западной Европе. Хотя материальные ограничения Китая ве¬
лики, они в настоящее время смягчаются экономической экспансией,
которая, если ее удастся продолжать, обещает полностью трансфор¬
мировать страну за несколько десятилетий.
Слабые стороны Китая настолько хорошо известны, что здесь до¬
статочно лишь кратко упомянуть о них. В дипломатическом и стра¬
тегическом плане Пекин (небезосновательно) считает себя изоли¬
рованным и окруженным. Отчасти это связано с политикой Мао по
отношению к соседям Китая, но также является следствием соперни¬
чества и амбиций других азиатских держав на протяжении предыду¬
щих десятилетий. В китайцах жива память о японской агрессии, ко¬
торая усиливает ту осторожность, с которой руководство в Пекине
расценивает взрывной рост Японии в последние годы. Несмотря на
произошедшее в 1970-е годы потепление в отношениях с Вашингто¬
ном, Соединенные Штаты Америки также рассматриваются с некото¬
рым подозрением, особенно когда у власти в них находятся республи¬
канцы, лелеющие идею создания антироссийского блока, питающие
симпатию к Тайваню и слишком охотно выступающие против стран
«третьего мира» и революционных движений. Будущее Тайваня и бо¬
лее мелких прибрежных островов остается важной проблемой, пусть
она и не стоит сейчас слишком остро. Отношения КНР с Индией все
еще прохладны и осложняются их связями с Пакистаном и Россией
соответственно. Несмотря на недавние «заигрывания» Москвы, Ки¬
тай не может не считать СССР своей главной внешней опасностью,
причем не только из-за множества русских дивизий и воздушных су¬
дов, развернутых вдоль границы, но и из-за российского вторжения
в Афганистан, а также (что беспокоит китайцев даже больше) военной
экспансии на юг поддерживаемого Советами вьетнамского государ¬
ства. Таким образом, китайцы, примерно как немцы в начале XX века,
глубоко задумываются об «окружении», даже когда стремятся упро¬
чить свое место в глобальной системе влияния1.
1 См. [383; 1173; 207, р. 143; 1209; 185].
658
Более того, этот неудобный разноплановый набор дипломатических
задач достался стране не очень сильной в военном или экономическом
отношении по сравнению со своими главными соперниками. Несмотря
на размер китайской армии в численном выражении, она остается удру¬
чающе недооснащенной современными средствами ведения войны.
Большинство ее танков, орудий, самолетов и кораблей являются мест¬
ными версиями российских или западных оригиналов, которые Китай
приобрел много лет назад, и, конечно, уступают более поздним и гораз¬
до более совершенным моделям. Нехватка твердой валюты и нежелание
становиться слишком зависимой от других стран сводят к минимуму ее
закупки иностранных вооружений. Но, может быть, еще сильнее руко¬
водство в Пекине беспокоят проблемы боевой эффективности китай¬
ских вооруженных сил, вызванные маоистскими репрессиями против
профессионалов в армии и опорой на крестьянские ополчения: эти уто¬
пические решения отнюдь не помогли в 1979 году в пограничной войне
с Вьетнамом, чьи закаленные в боях и хорошо обученные войска уни¬
чтожили около 26 тыс. китайских солдат и ранили еще 37 тыс.1 В эконо¬
мическом плане Китай остается далеко позади; даже если привести его
официальные данные о ВНП на душу населения, поправленные в соот¬
ветствии с западными концепциями и экономическими критериями2,
этот показатель вряд ли составит больше $500 по сравнению с пример¬
но $13 тыс. во многих развитых капиталистических странах и $5000
в СССР. Поскольку население Китая может увеличиться с сегодняшне¬
го 1 млрд человек до 1,2-1,3 млрд к 2000 году, надежды на значитель¬
ное увеличение личного дохода не велики: даже в следующем столетии
среднестатистический китаец будет бедным на фоне жителей ведущих
держав. Кроме того, представляется само собой разумеющимся, что
трудности, связанные с управлением столь густонаселенной страной,
примирением различных групп интересов (партии, армии, чиновни¬
ков, крестьян) и достижением роста без социальных и идеологических
пертурбаций, станут серьезным испытанием даже для самого гибкого
и умного руководства. История Китая за минувшее столетие не имеет
обнадеживающих прецедентов долгосрочных стратегий развития.
Тем не менее признаки реформ и совершенствования, наблюдае¬
мые в Китае в последние шесть — восемь лет, весьма замечательны
1 Подробное описание снижения боеспособности китайской армии см. в [1174];
см. также [624].
2 См. [1209, р. 118].
65Q
и свидетельствуют о том, что этот период руководства Дэн Сяопина
может однажды стать для историков чем-то вроде эпохи Кольбера
во Франции, начала царствования Фридриха Великого или Японии
в десятилетия реставрации Мэйдзи. Иначе говоря, эта страна нара¬
щивает свое влияние (во всех смыслах этого слова) любыми действен¬
ными средствами, поощряя предпринимательство, личную инициати¬
ву и перемены и в то же время с этатистской решимостью направляя
события таким образом, чтобы национальные цели достигались как
можно более быстро и гладко. Для такой стратегии необходимо чет¬
кое видение того, как связаны друг с другом отдельные аспекты го¬
сударственной политики. Следовательно, она требует сложной экви¬
либристики: аккуратной регулировки скорости, с которой подобные
преобразования могут происходить безопасно, адекватного выделе¬
ния ресурсов на долгосрочные и краткосрочные нужды, координации
внутренних и внешних потребностей государства и (что особенно
важно для страны, до сих пор существующей в рамках «модифициро¬
ванной» марксистской системы) согласования идеологии и практики.
Несмотря на уже имеющиеся трудности и те, что могут возникнуть
в будущем, развитие Китая к настоящему моменту очень впечатляет.
Хорошей иллюстрацией этого может служить, например, транс¬
формация китайских вооруженных сил после потрясений 1960-х го¬
дов. Планируемое сокращение народно-освободительной армии (за¬
трагивающее также военно-морской флот и военно-воздушные силы)
с 4,2 до 3 млн человек представляет собой в действительности укреп¬
ление ее реальной мощи, поскольку значительная часть военнослу¬
жащих входила во вспомогательные войска и использовалась для
строительства железных дорог и несения гражданских обязанностей.
Оставшиеся вооруженные силы, вероятно, будут более высокого уров¬
ня; внешними признаками этого стали новая форма и восстановление
воинских званий, упраздненных Мао за их «буржуазность»; но при
этом они будут подкреплены в результате перехода от добровольче¬
ской (в значительной степени) армии к призывной (что предоставит
в распоряжение государства квалифицированный персонал), реор¬
ганизации военных регионов и упорядочения штабов, а также совер¬
шенствования подготовки офицеров в академиях, которые тоже воз¬
родились после периода маоистской опалы1. Наряду с этим ожидается
1 См. статью A New Long March in China (Economisty 25.01.1986, p. 29-31); [323,
p. 1011-1026; 876 (1985-1986), p. 111-115; 655, p. 227-244].
660
масштабная модернизация китайского вооружения, которое, несмо¬
тря на его многочисленность, сильно устарело. Военно-морской флот
страны получит множество новых судов, от эсминцев и эскортных
кораблей до быстроходных боевых катеров и даже судов на воздуш¬
ной подушке; кроме того, Китай построил весьма значительный флот
неатомных подводных лодок (107 в 1985 году) — третий по размеру
в мире. Его танки теперь оснащены лазерными дальномерами; его са¬
молеты становятся всепогодными и могут похвастаться современными
радарами. Все это сопровождается готовностью экспериментировать
с крупномасштабными маневрами в современных условиях, макси¬
мально приближенных к боевым (в одном из таких учений в 1981 году
участвовали шесть-семь китайских армий при поддержке авиации,
которая не участвовала в конфликте КНР с Вьетнамом в 1979 году)1,
и пересмотром стратегии «обороны на выдвинутых рубежах» вдоль
границ с Россией в пользу контрударов на некотором отдалении от
протяженных и слабо защищенных границ. Военно-морской флот
тоже проводит масштабные эксперименты: в 1980 году оперативное
соединение из восемнадцати судов преодолело 8000 морских миль
в рамках миссии в южной части Тихого океана, чтобы испытать но¬
вейшие межконтинентальные баллистические ракеты. (Было ли это,
спрашивается, первой значительной демонстрацией силы китайского
флота со времен Чжэн Хэ в начале XV века? См. раздел «Китай. Импе¬
рия Мин» в первой главе.)
Еще более значимым для становления Китая как великой военной
державы было чрезвычайно быстрое развитие его ядерных техноло¬
гий. Хотя первые китайские испытания произошли еще во времена
Мао, он публично критиковал ядерное оружие, предпочитая добле¬
сти «народной войны»; при Дэн Сяопине, напротив, руководство
изо всех сил стремится как можно быстрее включить Китай в ряды
современных военных государств. Уже в 1980 году Китай испытывал
межконтинентальные баллистические ракеты с дальностью действия
в 7000 морских миль (охватывающей не только весь СССР, но и часть
территории США)2. Годом позже одна из его ракет вывела на орбиту
три космических спутника, а значит, он обладает технологией произ¬
водства многозарядных боеголовок. Большинство ядерных сил Китая
наземные, причем средней, а не большой дальности; но теперь к ним
1 См. [323, р. 1017].
2 [Ibid, р. 1016]. См. также [964 (Pollack J. D. China as a Nuclear Power)].
661
добавились новые ракеты с многозарядными боеголовками, и, воз¬
можно, самым значительным шагом (с точки зрения ядерного сдер¬
живания) является флот ракетных субмарин. С 1982 года Китай про¬
водит запуски баллистических ракет с подводных лодок и работает
над улучшением как дальности, так и точности. Есть также сообще¬
ния о китайских экспериментах с тактическим ядерным оружием. Все
это подкрепляется масштабными исследованиями и нежеланием за¬
мораживать разработку ядерного оружия в соответствии с междуна¬
родными соглашениями, поскольку это было бы выгодно нынешним
великим державам.
В противовес этим свидетельствам военно-технологической силы
можно легко указать и на сохраняющиеся признаки слабости. Всегда
существует значительный временной разрыв между производством
первых прототипов оружия и серийным выпуском испытанных моде¬
лей; это особенно справедливо для страны, не располагающей огром¬
ными капиталами или научными ресурсами. Тяжелые неудачи, такие
как возможный взрыв подводной лодки при попытке запуска ракеты;
отмена или замедление военных программ; отсутствие опыта произ¬
водства металлических сплавов, современных реактивных двигате¬
лей, радиолокационного и навигационного оборудования и средств
связи все еще затрудняют движение Китая в сторону реального воен¬
ного равенства с СССР и США. Его ВМФ, несмотря на учения в Тихом
океане, еще далек от того, чтобы считаться «флотом голубой воды»
(то есть способным действовать на просторах мирового океана), а его
ракетные подводные лодки еще долго будут отставать от атомных суб¬
марин «большой двойки», вкладывающей огромные средства в разра¬
ботку гигантских типов (классов «Огайо» и «Альфа»), которые могут
погружаться глубже и идти быстрее любых своих предшественников1.
Наконец, нельзя не вспомнить о финансовой стороне вопроса, ведь
до тех пор, пока Китай тратит примерно одну восьмую от оборон¬
ных бюджетов сверхдержав, ему не удастся достичь полного паритета
с ними, а значит, он не может планировать обзавестись всеми видами
оружия или подготовиться к любой мыслимой угрозе.
Тем не менее даже существующие военные возможности Китая
позволяют ему иметь гораздо более значительное влияние, чем не¬
сколько лет назад. Улучшения в области подготовки, организации
Краткий анализ слабых сторон см. в [323, р. 1017ff]. О развитии подводного флота
см. New York Times (01.04.1986, р. Cl, СЗ).
662
и оснащения обеспечат КНР более надежную, чем в последние два де¬
сятилетия, позицию для противодействия региональным соперникам,
таким как Вьетнам, Тайвань и Индия. Даже военное преимущество
Советского Союза теперь не будет столь подавляющим. Если проти¬
воречия в Азии приведут к русско-китайской войне, то руководство
в Москве может счесть политически нецелесообразным санкциони¬
ровать мощные ядерные удары по Китаю из-за реакции мирового
сообщества, а также из-за непредсказуемости американского ответа;
но если все-таки случится ядерный конфликт, то перспектива «гаран¬
тированного» уничтожения Советами китайских ракет наземного и
(особенно) морского базирования, прежде чем Китай успеет ответить,
становится все менее вероятной. С другой стороны, в случае традици¬
онных боевых действий советская проблема останется острой. То, что
Москва всерьез рассматривает возможность войны, подтверждается
развертыванием около пятидесяти российских дивизий (в том чис¬
ле шести-семи танковых) в двух военных округах к востоку от Урала.
И хотя можно предположить, что такие силы способны дать отпор се¬
мидесяти или более китайским дивизиям, дислоцированным в при¬
граничной зоне, их превосходства вряд ли хватит для решительной
победы, особенно если китайцы выиграют время за счет простран¬
ства, чтобы ослабить последствия советского блицкрига. По мнению
многих наблюдателей, сегодня можно говорить о «примерном парите¬
те», «равновесии сил» в Центральной Азии1, и если это действительно
так, то стратегические последствия выходят далеко за пределы мон¬
гольского региона.
Но самый важный аспект боевой мощи Китая в долгосрочной пер¬
спективе прослеживается совсем в другом, а именно в удивительно
стремительном росте китайской экономики за последние несколько
десятилетий, который, скорее всего, сохранится и в будущем. Как от¬
мечалось в предыдущей главе, еще до коммунистической власти Китай
имел серьезные производственные мощности, хотя это и скрадывалось
огромными размерами страны, преимущественно крестьянским со¬
ставом населения и негативными последствиями войн и гражданских
конфликтов. Создание марксистского режима и наступление мира
внутри страны позволило резко увеличить объемы производства,
а государство стало активно поощрять как сельскохозяйственный,
1 См. As China Grows Strong (Economist, 25.01.1986, p. 11); и особ. [1175, p. 180-198]
со всеми ссылками.
663
так и промышленный рост, хотя иногда (например, при Мао) это
делалось причудливыми и контрпродуктивными методами. В 1983—
1984 годах один наблюдатель отмечал, что «с 1952-го ежегодные темпы
роста в промышленности и сельском хозяйстве Китая достигли при¬
мерно 10 и 3% соответственно, а общего роста ВНП — 5-6% в год»1.
Даже если эти цифры далеки от успехов ориентированных на экспорт
азиатских «торговых государств» вроде Сингапура или Тайваня, они
все равно весьма впечатляющи для столь большой и густонаселенной
страны, как Китай, и легко транслируются в значительную экономи¬
ческую мощь. К концу 1970-х годов, согласно расчетам, китайская ин¬
дустриальная экономика была сопоставима (или даже превосходила)
советскую и японскую образца 1961 года2. Кроме того, стоит еще раз
заметить, что эти средние темпы роста были достигнуты несмотря на
период так называемого большого скачка (1958-1959), разрыв с Росси¬
ей и отвод советских фондов, ученых и проектов в начале 1960-х годов,
а также несмотря на потрясения культурной революции, которая не
только затруднила промышленное планирование, но и почти на целое
поколение подорвала всю образовательную и научную систему. Если бы
не эти события, общий китайский рост оказался бы еще быстрее;
это косвенно подтверждается тем фактом, что за последние пять лет
реформ Дэн Сяопина сельское хозяйство росло в среднем на 8%,
а промышленность — на 12 % в год!3
Аграрный сектор не только открывает перед Китаем широкие
возможности, но и в значительной степени остается его слабым ме¬
стом. Восточноазиатские методы орошаемого рисоводства чрез¬
вычайно продуктивны с точки зрения урожайности на гектар, но
исключительно трудоемки, что затрудняет переход, скажем, на круп¬
номасштабные механизированные формы сельского хозяйства, ис¬
пользуемые в американских прериях. Тем не менее поскольку сель¬
ское хозяйство обеспечивает свыше 30 % ВВП Китая и в нем занято
70 % населения, то упадок или просто замедление в этом секторе стали
бы тяжелым бременем для всей экономики, как это зримо произошло
в Советском Союзе. Проблему усугубляет перенаселенность. Китай и
так уже пытается прокормить миллиард человек, имея лишь 250 млн
гектар пахотных земель (для сравнения: США с их 230 млн человек
1 [514, р. 75].
2 См. [1209, р. 115-116]; и более подробно — [998; 62].
3 New York Times (27.03.1986, р. А14); [1104, р. 532ff].
664
населения располагают 400 млн акров сельхозкультур)1; удастся ли
ему прокормить еще 200 млн китайцев к 2000 году, не увеличивая за¬
висимость от импорта продуктов питания, который негативно сказы¬
вается на платежном балансе и таит в себе стратегические издержки?
Трудно получить однозначный ответ на этот важный вопрос, в том
числе потому, что разные эксперты указывают на разные аспекты.
С одной стороны, традиционный китайский экспорт продовольствен¬
ных товаров постепенно снижается на протяжении вот уже трех по¬
следних десятилетий, а в 1980 году Китай даже ненадолго стал нетто-
импортером2. С другой стороны, китайское правительство выделяет
огромные научные ресурсы на достижение «зеленой революции»
по индийской модели, а поощрение Дэн Сяопином рыночных ре¬
форм, наряду со значительным повышением закупочных цен на
сельхозпродукцию (без повышения ее стоимости в городах), приве¬
ло к огромному скачку в производстве продуктов питания за послед¬
ние полтора десятилетия. В период с 1979 по 1983 год, когда почти
вся остальная часть земного шара страдала от экономического кри¬
зиса, 800 млн китайцев в сельской местности увеличили свои дохо¬
ды примерно на 70 %, а по потреблению калорий почти сравнялись
с бразильцами и малайцами. «В 1985 году китайцы произвели на
100 млн тонн зерна больше, чем десять лет назад, что является едва
ли не самым внушительным приростом в истории»3. По мере того
как население множится и включает в свой рацион все больше мяса
(из-за чего требуется дополнительно увеличивать производство зер¬
на), задача обеспечения этого растущего потребления усложняется,
ведь площадь доступных посевных земель остается ограниченной,
а рост урожайности, вызванный применением удобрений, скоро не¬
избежно замедлится. Тем не менее имеющиеся данные свидетель¬
ствуют, что с этой частью своей сложной эквилибристики Китай
пока справляется довольно-таки успешно.
Еще важнее, чтобы сохранился китайский вектор идустриализа-
ции, хотя*с точки зрения внутренней политики этот трюк кажется
даже более сложным. Здесь мешают не только низкая покупатель¬
ная способность населения, но и долгие годы грубого планирования
1 См. [1209, р. 128].
2 См. [514, р. 87].
3 [155, р. 19]. См. также China and India: Two Billion People Discover the Joys of the
Market (Economist, 21.12.1985, p. 66-67).
665
советского и восточноевропейского типа. Направленные на «либера¬
лизацию» меры последних лет (приведение государственной отрас¬
ли в соответствие с коммерческими реалиями качества, цены и ры¬
ночного спроса, поощрение создания мелких частных предприятий
и сильное расширение внешней торговли1) вызвали впечатляющий
рост производства, но также и многие проблемы. Создание десят¬
ков тысяч частных предприятий насторожило патрийных идеологов,
а повышение цен (вызванное, вероятно, не только «спекуляцией», но
и необходимой адаптацией к рыночным издержкам) обернулось не¬
довольством городских рабочих, чьи доходы не растут так же быстро,
как доходы крестьян или предпринимателей. Вдобавок бум иностран¬
ной торговли незамедлительно привел к активному ввозу импортных
товаров, а следовательно, и к дефициту торгового баланса. Сделанные
премьер-министром Чжао Цзыяном в 1986 году заявления о том, что
ситуация несколько вышла «из под контроля» и что теперь требуется
«консолидация», наряду с анонсированным снижением целевых по¬
казателей роста свидетельствуют о сохранении внутренних и идеоло¬
гических проблем2.
Тем не менее примечательно, что даже после пересмотра планиру¬
емые темпы роста составляют внушительные 7,5% в год (против 10%
с 1981 года). Одного этого было бы достаточно, чтобы удвоить ВНП
Китая менее чем за десять лет (десятипроцентный рост позволил бы
сделать то же самое за семь лет), и по ряду причин экономисты, по¬
хоже, считают, что такая цель действительно достижима. Во-первых,
китайский уровень сбережений и инвестиций с 1970 года уже долгое
время превышает 30% ВВП, и хотя данное обстоятельство создает не¬
которые проблемы (уменьшая долю, доступную для потребления, что
компенсируется за счет ценовой стабильности и равенства доходов,
которые, в свою очередь, мешают предпринимательству), оно озна¬
чает также, что в стране имеются крупные средства, доступные для
капиталовложений в производство. Во-вторых, существуют огромные
возможности для экономии: Китай является одной из самых расто¬
чительных стран с точки зрения потребления энергии (что вызвало
сокращение его довольно значительных запасов нефти), но начатые
1 China and India...; см. также удивительные подробные описания свидетелей по¬
следних глобальных изменений в [1144].
2 New York Times (27.03.1986, р. А14); более общее описание — [514, р. 58ff]. См. также
отчет [202]; и, наконец, исключительно умную статью [63, р. 37-65].
666
после 1978 года реформы в области энергетики позволили значитель¬
но снизить затраты на одну из главных расходных статей промышлен¬
ности и таким образом высвободили деньги для инвестиций в другие
области или для сферы потребления1. Кроме того, Китай только сей¬
час начинает приходить в себя от последствий культурной революции.
После десяти с лишним лет, в течение которых китайские универси¬
теты и научно-исследовательские институты были закрыты (или вы¬
нуждены работать в абсолютно контрпродуктивных направлениях),
необходимо, разумеется, время, чтобы догнать научно-технический
прогресс других стран. «Только в таком контексте», как было замечено
несколько лет назад,
можно понять роль тысяч ученых, которые на год, два или несколько лет
отправились в США и другие страны Запада в конце 1970-х годов... Уже
к 1985 году (и уж точно к 1990-му) Китай будет иметь тысячи высококва¬
лифицированных ученых и технических специалистов, знакомых с но¬
вейшими достижениями в своих сферах. Еще десятки тысяч их коллег,
получивших образование как на родине, так и за рубежом, укомплектуют
институты и предприятия, которые будут реализовывать программы, на¬
целенные на модернизацию китайских промышленных технологий в со¬
ответствии с лучшими международными стандартами, по крайней мере
в стратегических областях2.
Таким же образом, только после 1978 года, в эпоху поощрения
(хотя и выборочного) внешней торговли и инвестиций, китайские
управленцы и предприниматели получили возможность свободно
выбирать из множества высокотехнологичных устройств, патентов и
производственного оборудования западных компаний, которые весь¬
ма сильно преувеличивали размеры китайского рынка для таких то¬
варов. Несмотря на желание пекинского правительства контролиро¬
вать объем и содержание внешней торговли (или, скорее, в результате
этого), вполне вероятно, что импорт будет намеренно выбран для сти¬
мулирования экономического роста.
Последний и, пожалуй, самый замечательный аспект китайского
«рывка ради роста» заключается в очень жестком контроле расходов
на оборону, призванном не допустить потребления вооруженными
1 См. статью China and India (.Economist, 21.12.1985, p. 65-70, особ. p. 68) и RAMSES
1982: The State of the World Economy (Cambridge, Mass., 1982, p. 286-287).
2 [1209, p. 130-131].
667
силами ресурсов, необходимых в других сферах. По мнению Дэн
Сяопина, оборона должна оставаться именно четвертой из пресло¬
вутых китайских «четырех модернизаций» после сельскохозяйствен¬
ной, промышленной и научной; и хотя трудно получить точные
данные о китайских военных расходах (в основном из-за разногла¬
сий в методах расчета)1, очевидно, что доля ВНП, выделяемая на во¬
оруженные силы, сокращается вот уже пятнадцать лет, возможно,
с 17,4% в 1971 году (согласно одному источнику) до 7,5% в 1985-м2.
Это, в свою очередь, может вызывать недовольство среди военных
и тем самым обострять внутренние споры вокруг экономических
приоритетов и политики; и этот подход явно придется пересмотреть
в случае повторения серьезных пограничных столкновений на севе¬
ре или юге. Тем не менее тот факт, что расходы на оборону занимают
подчиненное место, является, вероятно, самым важным на сегодняш¬
ний день доказательством полной сосредоточенности Китая на эконо¬
мическом росте и резко контрастирует как с советской одержимостью
«военной безопасностью», так и с увеличением оборонного бюджета
администрацией Рейгана. Как отмечают многие эксперты3, с учетом
нынешнего ВНП Китая и размера его национальных сбережений
и инвестиций для него не составит большой проблемы начать тра¬
тить на оборону намного больше текущих $30 млрд. Но поскольку он
предпочитает этого не делать, можно утверждать, что Пекин убежден
в необходимости многократного умножения производства и богат¬
ства, без которых нельзя гарантировать долгосрочную безопасность
страны.
Подытоживая, можно сказать, что «остановить этот рост может
лишь война с Советским Союзом или затяжной период политическо¬
го хаоса вроде культурной революции. Управленческие, энергетиче¬
ские и аграрные проблемы Китая серьезны, но их испытывают (и пре¬
одолевают) все развивающиеся страны в процессе роста»4; Возможно,
это заявление покажется чрезмерно радужным, но даже оно звучит
весьма сдержанно на фоне последних расчетов журнала Economist, со¬
гласно которым, при условии сохранения Китаем среднегодового ро¬
ста в 8% (который руководство страны называет «реалистичным»)»
1 См. [876 (1985-1986), р. 112; 1209, р. 132].
2 См. табл, в [155, р. 207].
3 См. [1209, р. 132-133]; Economist (25.01.1986, р. 29).
4 [1209, р. 120].
66Я
он превзойдет британские и итальянские показатели ВНП задолго
до 2000 года и окажется далеко впереди любой европейской державы
к 2020 году1.
График 2. Прогноз ВНП Китая, Индии
и некоторых стран Западной Европы на период 1980-2020
Прогноз ВНП
I- Ь (в долларах 1980 г.)
Китай*
(5,06)
Франция
.•‘/Индия **
'' Западная
Германия
/ Италия
Великобритания
1980 1990 2000 2010 2020
* При условии 7-процентного роста
в 1980-1985 гг. и 8-процентного после 1985 г.
* При условии 5,5-процентного роста
в 1980-1985 гг. и 7-процентного после 1985 г.
Прогноз для других стран предполагает такой же
среднегодовой рост, как в 1970-1982 гг.
Источник: The Economist / IMF
Самой большой ошибкой было бы предполагать, что такого рода
прогноз, основанный на стольких изменчивых факторах, может сбыть¬
ся в точности. Но общий вывод все-таки справедлив: Китай достигнет
очень большого ВНП за относительно короткий промежуток времени,
если не произойдет какой-либо серьезной катастрофы; и хотя он оста¬
нется относительно бедным с точки зрения доходов населения, но бу¬
дет явно богаче, чем сегодня.
1 Этот прогноз предполагает, что «четыре крупнейшие экономики Западной Ев¬
ропы будут расти в 1985-2000 гг. такими же темпами, как в 1970-1982-м» (воз¬
можно, предлагаемая картина выглядит слишком пессимистичной): China and
India... (р. 69).
. Следует сделать еще три замечания о будущем влиянии Китая на
международной арене. Первое (и не столь важное для наших целей):
хотя экономический рост страны будет способствовать развитию ее
внешней торговли, она не превратится в еще одну Западную Германию
или Японию. Сам по себе размер внутреннего рынка столь обшир¬
ной континентальной державы, как Китай, численность населения
и сырьевая база резко уменьшают вероятность его сильной зависи¬
мости от зарубежной торговли, какая характерна для более мелких
морских «торговых государств»1. Величина трудоемкого сельскохо¬
зяйственного сектора и упорное стремление режима не допустить
чрезмерной зависимости от импорта продуктов питания также будут
противодействовать расширению внешней торговли. Что же действи¬
тельно вероятно, так это то, что Китай станет наиболее значитель¬
ным производителем недорогих товаров, в частности текстильных,
которые помогут оплачивать западные (или даже русские) техноло¬
гии, но Пекин явно старается не попасть в зависимость от иностран¬
ного капитала, производства или рынков какой-либо одной страны
или поставщика. Приобретение зарубежных технологий, инстру¬
ментов и методов производства будет происходить при условии со¬
блюдения более важных требований китайской эквилибристики. Это
не противоречит недавнему вступлению Китая во Всемирный банк
и МВФ (и его возможному будущему членству в Генеральном согла¬
шении по тарифам и торговле в Азиатском банке развития), которые
свидетельствуют не столько о присоединении Пекина к «свободному
миру», сколько о его трезвом расчете, согласно которому выгоднее
получить доступ к внешним рынкам и долгосрочным кредитам через
международные институты, а не посредством односторонних «дого¬
воров» с великими державами или частными банками. Иными сло¬
вами, такие меры защищают статус и независимость Китая. Второе
замечание взаимосвязано с первым: тогда как в 1960-е годы режим
Мао, казалось, пристрастился к частым пограничным столкновениям,
сегодняшний Пекин предпочитает поддерживать мирные отношения
со своими соседями, даже с теми, к которым он относится с подозре¬
нием. Как было сказано выше, поддержание мира занимает централь¬
ное место в экономической стратегии Дэн Сяопина. Война, пусть даже
и региональная, отвлечет ресурсы на вооруженные силы и изменит
670
RAMSES 1982 (р. 285); цифры — в [908, р. 13; 514, р. 73-74]. Для сравнения
см. [1090].
порядок приоритета китайских «четырех модернизаций». Не исклю¬
чено, как утверждается в последнее время1, что Китай стал спокой¬
нее воспринимать свои отношения с Москвой просто потому, что его
собственные военные усовершенствования позволили достичь при¬
мерного паритета в Центральной Азии. Добившись «равновесия сил»
или, по крайней мере, достаточной обороноспособности, Китай смог
сосредоточиться на экономическом развитии.
Однако даже если его намерения являются сугубо мирными, Ки¬
тай решительно заявляет о своем стремлении сохранить полную не¬
зависимость и критикует военные интервенции двух сверхдержав
за рубежом. Даже на Японию китайцы продолжают смотреть с опа¬
ской, ограничивая ее долю импорта и экспорта в торговле и отгова¬
ривая Токио от слишком активного участия в разработке Сибири2.
Отношение Китая к Вашингтону и Москве гораздо более обдуманное —
и критическое. Все советские предложения по улучшению отношений
и даже возвращению советских инженеров и ученых в Китай в начале
1986 года не изменили принципиальной позиции Пекина, сводящейся
к тому, что реальное улучшение невозможно, пока Москва не пойдет
на уступки в некоторых, если не во всех из трех нерешенных вопро¬
сов: вторжение СССР в Афганистан, советское участие во Вьетнаме,
а также давний спор о центрально-азиатских границах и безопасно¬
сти3. С другой стороны, политика США в Латинской Америке и на
Ближнем Востоке неоднократно осуждалась Пекином (как, впрочем,
и аналогичные операции русских в тропиках). Будучи экономически
одной из «менее развитых стран» и неизбежно с подозрением вос¬
принимая доминирование белой расы на земном шаре, Китай, конеч¬
но же, критикует вмешательство сверхдержав, даже если и не являет¬
ся официально страной «третьего мира» и даже если эти критические
замечания кажутся сегодня довольно мягкими по сравнению с гро¬
моподобными высказываниями Мао в 1960-е годы. При этом, несмо¬
тря на прежнюю (и все еще весьма ощутимую) враждебность к рос¬
сийским притязаниям в Азии, китайцы сомневаются в искренности
американцев, дискутирующих о том, когда и как следует разыгрывать
* См. [1175].
См. также [1267].
3 Russia and China (Economist, 29.03.1986, p. 34-35). Однако это не делает страну
автоматически одним из участников «объединенного антисоветского фронта»,
как утверждается в [804, р. 43].
671
«китайскую карту»1. По мнению Пекина, периодически необходимо
склоняться в сторону России или (вероятнее, из-за китайско-совет¬
ских споров) к Соединенным Штатам Америки по мере включенно¬
сти, например, в совместный мониторинг российских ядерных ис¬
пытаний или обмен информацией по Афганистану и Вьетнаму, но
в идеале следует держаться на равном от них отдалении и действовать
так, чтобы обе эти державы добивались расположения Поднебесной.
В этом смысле значение Китая как действительно независимого
игрока на сегодняшней (и будущей) международной арене растет бла¬
годаря тому, что, за неимением лучшего слова, можно назвать китай¬
ским «стилем» взаимодействия с другими державами. Джонатан Пол¬
лак высказался об этом столь удачно, что его стоит процитировать:
Вооружение, экономическая мощь и силовой потенциал сами по себе
не объясняют влияния Китая в глобальном соотношении сил. Если его
стратегическая роль считается скромной, а экономические показатели —-
в лучшем случае неоднозначными, то чем обусловлено то большое значе¬
ние, которое ему придают Вашингтон и Москва, и то пристальное вни¬
мание, которое на него обращают политики в других мировых столицах?
Ответ на этот вопрос заключается в том, что, хотя сам Китай называ¬
ет себя ущемленным и притесняемым государством, он очень хитро и
даже дерзко использует имеющиеся в его распоряжении политические,
экономические и военные ресурсы. По отношению к сверхдержавам Пе¬
кин применяет стратегию, в разное время состоящую из конфронтации
и вооруженных конфликтов, частичного примирения, неофициального
урегулирования и дистанцированности, граничащей с расколом, иногда
перемежаемых резкой, агрессивной риторикой. В результате Китай ста¬
новится всем для всех стран, причем многие не знают, что думать, и даже
беспокоятся о его долгосрочных намерениях и направлениях развития.
Справедливости ради надо признать, что столь неопределенная стра¬
тегия иногда таит в себе существенные политические и военные риски.
Тем не менее именно эта стратегия обусловила высокое доверие к пози¬
ции Китая как новой крупной державы. Китай часто действует вопре¬
ки предпочтениям или требованиям обеих сверхдержав; порой он ведет
себя совсем не так, как ожидают другие. Несмотря на кажущуюся уязви¬
мость, Китай не оказался податливым и уступчивым в отношениях с Мо¬
сквой или Вашингтоном... По всем этим причинам Китай занял особое
международное положение, став участником многих важных политиче¬
1 См. [1231; 1209; 1171; 514, особ. ch. 6].
672
ских и военных конфликтов послевоенного периода — и одновременно
государством, которое трудно поместить в ту или иную политическую
или идеологическую категорию... Действительно, в определенном смысле
Китай следует считать кандидатом на роль самостоятельной сверхдержа¬
вы, не подражающей СССР или США, но следующей уникальному курсу
Пекина в мировой политике. В долгосрочном плане Китай представляет
собой чрезвычайно значительную политическую и стратегическую силу,
которую нельзя рассматривать как дополнение к Москве или Вашингто¬
ну или просто как рядовую страну1.
И наконец, последнее замечание: хотя Китай в настоящий момент
жестко контролирует военные расходы, он не намерен оставаться
стратегическим «легковесом» в будущем. Напротив, чем больше Китай
заботится о своей экономической экспансии в этатистском, кольбер-
тистском духе, тем большие политические последствия будет иметь
такое развитие событий. Это особенно вероятно, если вспомнить, ка¬
кое внимание Китай уделяет расширению своей научно-технической
базы, и то, сколь впечатляющие шаги уже были сделаны им в обла¬
сти ракетостроения и ядерного вооружения при менее значительных
размерах этой базы. Такая забота об укреплении экономического
базиса страны ценой сокращения немедленных инвестиций в воору¬
жение вряд ли удовлетворяет китайских генералов (которые, подоб¬
но всем силовикам, предпочитают краткосрочные методы достиже¬
ния безопасности долгосрочным). Тем не менее, как точно заметил
Economist:
Тем [китайским] военным, которые готовы дождаться результатов
[экономических] реформ, терпение сулит большую выгоду. Если пла¬
ны господина Дэн Сяопина по развитию экономики будут в целом ре¬
ализованы и объем китайского производства увеличится вчетверо, как
планируется, в период с 1980 по 2000 год (что, конечно, непросто), тогда
через 10-15 лет гражданская экономика наберет достаточные обороты,
чтобы быстро подтянуть и военный сектор. И вот тогда армии Китая,
его соседям и крупным державам действительно будет о чем задуматься2.
Остается только добавить, что это лишь вопрос времени.
| [514, р. 173-174].
A New Long March in China (Economist, 25.01.1986, p. 31).
673
Японская дилемма
Сам факт целеустремленности Пекина в отношении происходя-
щих в Восточной Азии процессов давит на японскую (самопровоз¬
глашенную) политику «мирной дипломатии по всем направлениям»
или «и нашим и вашим»1, если выражаться более цинично. Японскую
дилемму можно вкратце сформулировать следующим образом.
Благодаря необычайно успешному развитию с 1945 года страна
заняла уникальное и очень выгодное положение в мировой экономи¬
ке и политике, однако — и японцы это ощущают — такое положение
весьма непрочно и может сильно пошатнуться с изменением между¬
народной обстановки. Следовательно, лучший вариант развития со¬
бытий с точки зрения Токио — сохранение факторов, которые глав¬
ным образом и породили «японское экономическое чудо». Но именно
потому, что мир анархичен и «недовольные» державы тесно сосуще¬
ствуют с «довольными», а динамика технологических и экономиче¬
ских изменений столь интенсивна, есть вероятность, что эти благо¬
приятные факторы либо сократятся, либо вовсе исчезнут. С учетом
того, что Япония осознаёт хрупкость и уязвимость своего положения,
ей нелегко дается открытое сопротивление необходимости перемен;
скорее, она старается замедлить последние или отвести их от себя
дипломатическим путем. Отсюда и поддержка мирного разрешения
международных проблем, и тревога и замешательство, которые охва¬
тывают страну, случись ей оказаться «между двух огней» в случае по¬
литических разногласий между государствами, и очевидное желание
неуклонно обогащаться, ни с кем при этом не ссорясь.
Причины удивительного экономического подъема Японии под¬
робно рассмотрены выше (см. последний раздел главы 7). Более со¬
рока лет Япония находилась под защитой американского ядерного
оружия и американской армии, а морские пути государства охранял
флот США. Это позволило освободить национальную идеологию от
милитаризма, а бюджет — от высоких расходов на оборону, и Япония
бросила все силы на обеспечение и поддержание экономического ро¬
ста, особенно на экспортных рынках. Этот успех не мог быть достиг¬
нут без стремления граждан к предпринимательству, без высочайшего
контроля качества и чрезвычайного трудолюбия, однако не обошлось
674
Подробнее об этом см., в частности, в [957]; о Японии — [1209, р. 193fF; 1140;,
664 (Pempel Т. J. Japanese Foreign Economic Policy, ch. 5)].
без влияния особых факторов: искусственное удерживание курса йены
на неестественно низком уровне в течение десятилетий с целью поощ¬
рения экспорта, формальные и неформальные ограничения на импорт
зарубежных товаров (за исключением, разумеется, сырья, необходи¬
мого для промышленности) и либеральная система международной
торговли, которая не препятствовала распространению японских това¬
ров и оставалась «открытой», несмотря на колоссальную внутреннюю
нагрузку, усилиями тех же Соединенных Штатов. В результате Япония
за последнюю четверть XX века пользовалась всеми преимуществами
гиганта мировой экономики, но была избавлена от тягот политиче¬
ской ответственности и территориальных проблем, традиционно со¬
провождающих такое развитие. Неудивительно, что она предпочитает,
чтобы ситуация в мире оставалась без изменений.
Поскольку основы нынешнего успеха Японии лежат исключитель¬
но в экономической сфере, естественно, что она заботит Токио боль¬
ше всего. С одной стороны (и это будет подробно рассмотрено ниже),
технологический и экономический рост предлагает новые блестящие
перспективы для государства, чья политическая экономия находится
в оптимальном положении для грядущего XXI века — очень немногие
могут оспорить наличие у Японии таких преимуществ1. С другой сто¬
роны, сам успех страны провоцирует «эффект ножниц» как реакцию
на торговую экспансию. На одном лезвии «ножниц» находится кон¬
куренция, которую составляют Японии азиатские «новые промыш¬
ленно развитые страны»: Сингапур, Южная Корея, Тайвань, Таиланд,
не говоря уже о Китае, который находится на нижней границе про¬
изводственной шкалы (например, в текстильной промышленности)2.
Во всех этих странах уровень трудозатрат ниже, чем в Японии3, и они
уверенно захватывают лидерство по позициям, ранее занятым ею:
текстиль, игрушки, предметы домашнего обихода, кораблестроение и
даже (правда, в гораздо меньшей степени) автомобильная промыш¬
ленность. Разумеется, это вовсе не значит, что японское судострое¬
ние, производство легкового и грузового автотранспорта или стали
вот-вот рухнут, однако Япония все чаще осознает необходимость
1 Возможно, лучшая аргументация по данному вопросу: [1314]. Но также см. статью
этого же автора [1315, р. 752-767] и [650]. Контраргументацию см.: High Technology:
Clash of the Titans (Economist, 23.08.1986, p. 318ff) — здесь указывается на сильные
стороны США.
2 См. [1203; 774].
2 Именно поэтому даже сами японские фирмы размещают там свои фабрики.
675
переместиться из самой дешевой части ассортимента, где ранее она
не имела конкурентов, на более высокий уровень (скажем, в произ¬
водство более высококачественных марок стали или технологически
сложных и крупногабаритных автомобилей), а одной из важнейших
задач министерства промышленности и международной торговли
является разработка плана поэтапного сворачивания перестающих
быть выгодными отраслей — не только для того, чтобы свести к ми¬
нимуму негативные последствия упадка, но также для перераспреде¬
ления ресурсов и рабочей силы в другие, более конкурентные сферы
международной экономики.
Вторым, более опасным «лезвием» является возрастающее не¬
приятие Европой и Америкой неизбежного, казалось бы, проникно¬
вения японских товаров на их внутренние рынки. Год за годом эти
обеспеченные страны приобретали японскую сталь, японские станки,
мотоциклы, автомобили, телевизоры и прочую электронику и тех¬
нику. Год за годом росло торговое сальдо Японии со странами ЕЭС
и США. Жестче всего оказалась реакция европейцев, проявлявшая¬
ся по-разному, от импортных квот до откровенных бюрократических
препон (во Франции, например, японскую электронику разрешили
пропускать на рынок через одну-единственную таможню в Пуатье,
в которой вечно не хватало сотрудников)1. Убежденное в открытости
системы мировой торговли, американское правительство не удосужи¬
лось запретить или иным способом ограничить импорт из Японии,
за исключением сомнительных «добровольных» ограничений. Но даже
самые стойкие поборники принципов свободной конкуренции в США,
мягко говоря, не обрадовались положению дел, при котором их страна
поставляла в Японию сырье и получала взамен достижения японской
промышленности — такого рода «колониального» подхода к самим
себе как к «неразвитому» государству Соединенные Штаты не видели
полтора столетия. Более того, из-за растущего превышения японского
импорта над американским экспортом, которое к концу финансового
года в марте 1986-го составило $62 млрд, и требований американских
промышленников, в полной мере ощутивших последствия конкурен¬
ции со стороны тихоокеанских стран, возросло давление на Вашинг¬
тон с целью уменьшения дисбаланса за счет, например, стимулирова¬
ния более высокого обменного курса йены и экспорта в Японию и т. п.
1 См. [774, р. 107ff; 1357; 957; ch. 4]; Is It Too Late to Stop the Slide to Protectionism? >
(Times (London), 14.01.1982, p. 15).
Кроме того, по мере движения западного мира к квазипротекциониз¬
му, тенденция к ограничению общего импорта текстильных товаров
или телеаппаратуры свидетельствует о том, что скоро японцам при¬
дется делить и без того сократившийся рынок со своими азиатскими
конкурентами.
Следовательно, нет ничего удивительного в словах некоторых
японских политиков о том, чтб ситуация ухудшается, и в указаниях
на угрожающее сочетание факторов: рост конкуренции во многих
отраслях со стороны развивающихся экономик Азии; ограничения
на импорт японских товаров, вводимые странами Западной Европы;
требования изменить налоговое законодательство, перенаправить
денежные потоки от накопления на потребление; и, наконец, резкий
рост стоимости йены. Утверждается, что все это положит конец про¬
цветанию Японии, основанному на экспортном буме, снизит ее пла¬
тежный баланс и вызовет общее падение темпов роста (который и
без того замедлился, когда экономика стала «зрелой» и уменьшился
потенциал для обширной экспансии). В этой связи Япония беспоко¬
ится не только о «зрелости» своей экономики: возрастная структура
населения страны такова, что к 2010 году здесь будет «самый низкий
уровень соотношения работающего (от 15 до 64 лет) и неработающего
населения среди ведущих экономик», что потребует высоких расходов
на социальные выплаты и может привести к снижению динамики раз¬
вития1. Более того, все попытки заставить японского производителя
покупать импортные товары (кроме тех, что считаются «статусным
потреблением» вроде автомобилей «мерседес») приводят к полити¬
ческим осложнениям2, которые могут нарушить политический кон¬
сенсус, являющийся неотъемлемой частью японского экономического
бума последних десятилетий.
Хотя темпы роста японской экономики снижаются по мере ее
перехода в «зрелую» стадию, а западные рынки совершенно точно
не намерены способствовать сохранению экономических преимуществ
Японии, ранее способствовавших взрывному экспортному буму, тем
не менее существуют достаточно веские причины, по которым в бу¬
дущем она будет расширяться быстрее, чем самые развитые мировые
державы. В первую очередь как страна, в высокой степени зависимая
от экспорта сырья (доля экспорта нефти — 99%, железной руды —
1 См. Japan Frets About Tomorrow (New York Times, 30.04.1986, p. D1-D2).
2 Cm. Obstacles to Change in Japan (New York Times, 29.04.1986, p. Dl).
677
92%, меди — 100%), она получает колоссальную выгоду от измене¬
ний условий торговли, в результате которых упали цены на металлы,
топливо и продовольственные товары1. Кроме того, хотя быстрое
увеличение курса йены грозит отнять часть экспорта страны (всегда
сильно зависящего от эластичности спроса), оно же и снижает сто¬
имость импорта, тем самым поддерживая конкурентоспособность
промышленности и низкий уровень инфляции. Вдобавок нефтяной
кризис 1973 года стимулировал японцев на поиск различных спо¬
собов экономии энергопотребления, что улучшило эффективность
промышленности; только за последнее десятилетие Япония умень¬
шила на 25 % зависимость от экспорта нефти. Вдобавок тот же самый
кризис побудил японцев поддерживать поиск новых источников сы¬
рья и высокую долю инвестиций в эту сферу (подобных внешним
вложениям, которые делала Великобритания XIX столетия). Ничто
из этого не может быть абсолютной гарантией того, что Япония и
в дальнейшем сможет полагаться на приток дешевого сырья, однако
прогнозы благоприятны.
Куда значительнее видится рывок Японии в сторону наиболее
многообещающих и в конечном итоге прибыльных секторов эконо¬
мики начала XXI столетия, а именно высоких технологий. Иными
словами, Япония по мере постепенного спада в судостроении, тек¬
стильной промышленности и сталеварении, которые перемещаются
в страны с меньшей стоимостью рабочей силы, четко нацелилась на
лидирующее положение, а то и на первое место в наукоемких отраслях
с самой высокой добавочной стоимостью. Ее достижения в области
компьютерной техники уже сейчас представляются легендарными.
На первых порах отрасль усиленно перенимала американский опыт,
однако японские компании не преминули воспользоваться местными
преимуществами (защита внутреннего рынка, поддержка министер¬
ства промышленности и международной торговли, строжайший кон¬
троль качества и благоприятный курс йены к доллару) и продавали
свои товары по «демпинговым» (ниже себестоимости) ценам, чтобы
выдавить американские компании с рынка полупроводниковых эле¬
ментов для ОЗУ емкостью 16, 64 и позднее 256 Кб2.
1 См. цифры в [203, р. 50-54]; индекс цен на сырьевые товары, рассчитываемый
еженедельно, см. в Economist; а также [325].
2 См. очень полезное краткое резюме: Reich R. В. Japan in the Chips (New York
Review of Books, 05.07.1985) и Silicon Valley Has a Big Chip About Japan* (Economist
20.03.1986, p. 63-64).
Куда большую обеспокоенность у американской компьютерной
индустрии вызывают признаки стремления Японии войти в две новые
(гораздо более прибыльные) сферы. Первая из них — производство
собственно «продвинутых» суперкомпьютеров, особенно технологи¬
чески сложных и весьма недешевых машин пятого поколения, кото¬
рые работают намного быстрее существующих ныне компьютеров и
сулят их владельцам огромный преимущества в самых разных сферах,
от взлома кодов до проектирования летательных аппаратов. Амери¬
канские эксперты уже поражены той скоростью, с которой японцы
ворвались в эту область, а также уровнем затрат на исследования,
осуществляемые министерством промышленности и международной
торговли и крупными корпорациями вроде Hitachi и Fujitsu1. Но то
же самое происходит и на рынке программного обеспечения, где долгое
время американские и несколько европейских фирм были вне конку¬
ренции2. Вообще, удачное производство и компьютеров, и ПО — за¬
дача куда более масштабная, чем просто изготовление полупроводни¬
ковых элементов, и она потребует от японских разработчиков полной
самоотдачи; тем временем американские и европейские компании
(последние — при немалой поддержке правительств) готовятся отве¬
тить на коммерческий вызов, поскольку американское оборонное ве¬
домство предоставит щедрую финансовую поддержку, для того чтобы
американские компании сохранили мировое лидерство в сфере разра¬
ботки и производства суперкомпьютеров. Как бы то ни было, утверж¬
дать, что Японию получится сдерживать в данной отрасли — значит
демонстрировать необоснованный оптимизм.
Поскольку уважаемые издания, такие как Economist, Wall Street
Journal New York Times и многие другие, регулярно публикуют статьи
о том, как Япония осваивает все новые сферы высокотехнологично¬
го производства, вдаваться в детали будет излишним. Объединение
Mitsubishi с энергетической компанией Westinghouse рассматривает¬
ся как доказательство роста интереса страны к атомной энергетике3.
Также уделяется внимание биотехнологиям, особенно в аспекте роста
урожайности. Но, возможно, куда более значимыми в будущем окажут¬
ся сообщения о том, что японская самолетостроительная корпорация
1 См. Big Japanese Gain in Computers Seen (New York Times, 13.02.1984, p. Al, A19);
Will Japan Leapfrog America on Superfast Computers? (Economist, 06.03.1982, p. 95).
2 Cm. Japan Sets Next Target (Sunday Times (London), 29.11.1981).
3 Cm. Westinghouse/Mitsubishi (Economist, 06.02.1982, p. 65).
679
начала сотрудничество с Boeing с целью создания нового поколения
экономичных самолетов для девяностых, которые один американский
эксперт осуждающе назвал «сделкой с дьяволом»: от Японии дешевое
финансирование, а технологии и опыт1 — американские. Но, должно
быть, самого важного (хотя бы с точки зрения производимых объемов)
лидерства Япония уже достигла в сфере производства промышленных
роботов и (экспериментальной) разработки целых предприятий, вся
работа на которых контролируется виртуально при помощи компью¬
теров, лазеров и роботов: радикальное решение проблемы с рабочей
силой в стране! Последние данные указывают на то, что «Япония про¬
должает внедрять столько же промышленных роботов, сколько весь
остальной мир вместе взятый и в несколько раз больше, чем США».
Другое исследование показало, что эффективность использования
японских роботов в разы больше, чем американских2.
За всеми высокотехнологичными предприятиями стоит совокуп¬
ность более общих структурных факторов, под влиянием которых
страна получает преимущество перед основными соперниками. Роль
министерства промышленности и внешней торговли, как своего рода
прусского генерального штаба, возможно, и преувеличена иностран¬
цами3, однако нет сомнений, что широкомасштабная поддержка, ко¬
торую ведомство оказывает японскому экономическому развитию,
предоставляя растущим отраслям организационную и финансовую
помощь для исследований, а также аккуратно и безболезненно вы¬
свобождая ресурсы из ныне кризисных сфер, работает куда лучше,
чем господствующий в Америке принцип «свободной торговли» без
централизованного управления. Другой фактор (основополагающий
для поиска причин бурного роста или упадка той или иной инду¬
стрии) — колоссальное (и постоянно увеличивающееся) количество
средств, выделяемых Японией на исследования и развитие. «Доля
ВНП, затрачиваемая на исследования и разработки, в текущее десяти¬
летие практически удвоится, начиная с 2% в 1980 году и заканчивая
1 См. Reich R. В. A Faustian Bargain with the Japanese (New York Times, 06.04.1986, раз¬
дел “Business”, p. 2); Japanese All Set for Take-off (Times (London), 11.11.1981); [1203,
p. 21-24].
2 Cm. [1315, p. 753]. Более общее описание см.: Japanese Technology (Times (London),
14.06.1983, раздел “Special Report”, p. i-viii). Об успешном применении японца¬
ми робототехники см.: Feder В. J. New Challenge in Automation (New York Times,
30.10.1986, p.D2).
3 Cm. Reconsider Japan (Economist, 26.04.1986, p. 19-22); см. также [631; 1314, p. 70ff].
£Qfl
ожидаемыми к 1990 году 3,2%. В США же стабильный уровень затрат
на исследования и разработки составляет 2,7 %. Однако, если исклю¬
чить из этих цифр военные нужды, выходит, что фактически Япония
уже тратит столько же человеко-часов, сколько и Америка, а скоро
сравняется с ней и в плане финансовых затрат. При сохранении те¬
кущих тенденций к 1990 году Япония будет лидером по расходам на
исследования и разработки за рамками военной сферы»1. Наверное,
даже еще интереснее тот факт, что гораздо большую, чем в Европе
и США (где значительная доля исследований финансируется прави¬
тельством и университетами), часть соответствующих расходов опла¬
чивает сама промышленность. Иными словами, эти вложения нацеле¬
ны непосредственно на рынок и предполагают быструю окупаемость.
«Чистая» наука отдана другим, и к ней прибегают лишь тогда, когда
исследования имеют очевидный коммерческий потенциал.
Третий фактор — необычайно высокий уровень национальных
накоплений, что особенно заметно в сравнении с США. Отчасти это
объясняется особенностями системы налогообложения, которая в Со¬
единенных Штатах поощряет индивидуальное кредитование и потре¬
бительские траты, а в Японии — личные накопления. В среднем также
японский гражданин вынужден больше откладывать на старость,
ведь пенсионная программа здесь обычно не так щедра. Все это озна¬
чает, что японские банки и страховые компании получают вполне до¬
статочно поступлений, чтобы вкладывать в производство большие
суммы, выданные под низкий процент. Доля ВНП, собираемая в Япо¬
нии с граждан в виде налога на прибыль и социальных страховых
выплат, куда меньше, чем у остальных государств, капитализм в ко¬
торых сочетается с высоким уровнем социальных гарантий, и стра¬
на намерена удерживать его на таком уровне, чтобы иметь средства
для инвестиционного капитала2. Европейцам, жаждущим повторить
«японское чудо», следует в первую очередь сильно сократить траты
на социальные выплаты. Американцам, увлеченным успехом япон¬
ской экбномической системы, стоит не только значительно урезать
расходы на оборону и социальные выплаты, но и изменить налоговое
законодательство сильнее, чем было сделано до сих пор.
Четвертый фактор связан с тем, что японским фирмам прак¬
тически гарантирован внутренний сбыт во всех сферах, исключая
1 [1315, р. 754].
2 См. табл, в Economist (09.07.1983, раздел “Japan Survey”, р. 7) и [664, р. 171-172].
681
престижное потребление и специализированную продукцию, чем
уже не могут похвастаться ни американцы, ни, несмотря на попытки
защитных мер, многие европейцы. Хотя во многом этого удается до¬
стичь благодаря встроенным бюрократическим механизмам и огра¬
ничениям, разработанным для того, чтобы сделать внутренний рынок
благоприятным для японского производителя, даже отказ от подоб¬
ных меркантильных ухищрений вряд ли заставит японцев «покупать
импортное», за исключением сырья и продуктов питания; это обеспе¬
чивается высоким качеством и проверенным статусом японских това¬
ров, развитым чувством национальной гордости и сложной системой
внутреннего распределения и торговли.
Наконец, пятый фактор — высокая квалификация японской рабо¬
чей силы, во всяком случае измеряемая различными тестами на нали¬
чие математических и прочих способностей, не только развиваемых
весьма конкурентоспособной системой образования, но и тренируе¬
мых собственно работодателем. Даже пятнадцатилетние японцы де¬
монстрируют значительное превосходство по тестовым предметам
(например, по математике) над большинством европейских и амери¬
канских сверстников. На более высоком академическом уровне соот¬
ношение уже иное: в Японии очень мало нобелевских лауреатов, зато
инженеров выпускается значительно больше, чем в любой европей¬
ской стране (и на 50% больше, чем в США). В области исследований
и разработки в Японии занято 700 тыс. человек — больше, чем в Вели¬
кобритании, Франции и Западной Германии вместе взятых1.
Трудно дать количественную оценку воздействию перечисленных
пяти факторов в сравнении с аналогичными показателями других ве¬
дущих экономик мира, но в совокупности они совершенно очевидно
обеспечивают японской экономике необычайно мощный базис. Спо¬
собствуют процветанию и свойственные японцам способность к об¬
учению и усердие, а также гармоничные отношения работодателей
и подчиненных: профсоюзы создаются компаниями, все стремятся
к достижению компромисса, практически не бывает забастовок. Разу¬
меется, негативные последствия неизбежны: большая продолжитель¬
ность рабочего дня, безоговорочное следование «этике компании»,
включая совместную утреннюю зарядку (но далеко не ограничиваясь
ею), отсутствие по-настоящему независимых профсоюзов, стеснен¬
ные жилищные условия, упор на иерархию и субординацию. Более
1 Economist (26.04.1986, р. 22); [1315, р. 753; 1314, ch. 7; 1203, р. 13ff].
682
того, за пределами предприятий в Японии существуют радикально
настроенные студенты. Подобные факты, а также другие тревожные
явления японского общества отмечают многие западные обозревате¬
ли1, причем некоторые из них, кажется, относятся к этой стране с та¬
кой же смесью ужаса и благоговения, какую демонстрировали в на¬
чале XIX столетия жители континентальной Европы по отношению
к британской фабричной системе. Иными словами, устройство про¬
изводственной и общественной сфер, явственно демонстрирующее
большую эффективность с точки зрения результата, а следовательно,
материального и финансового его наполнения, означает неудобный
вызов традициям, нормам и индивидуалистическому поведенческому
подходу. Постольку, поскольку воспроизведение «японского эконо¬
мического чуда» предполагает не только копирование той или иной
технологии или управленческого принципа, но и имитацию японской
общественной системы, о которой обозреватель Дэвид Халберстам за¬
мечает: «Это новейший и... самый трудный вызов для Америки конца
столетия... конкуренция куда серьезнее и интенсивнее, чем... полити¬
ческое и военное противостояние с Советским Союзом»2.
Как будто бы одного индустриального вызова было недостаточ¬
но, он дополняется необычайно быстрым проникновением Японии
в сферу крупнейших мировых стран-кредиторов с ежегодным экспор¬
том миллиардов йен. Трансформация, начавшаяся в 1969 году, когда
министерство промышленности и международной торговли сняло
экспортный контроль над кредитованием и стало стимулировать
международные инвестиции, объясняется двумя основными при¬
чинами. Первая из них — чрезмерный уровень личных сбережений
японцев, которые откладывают до 20% заработной платы; так что
к 1985 году «уровень сбережений населения впервые превысил сред¬
негодовой доход»3, что дает финансовым институтам все больше и
больше средств, которые они могут инвестировать за рубеж, получая
высокий доход. Вторая причина — беспрецедентное активное саль¬
до торговогЪ баланса, ставшее результатом резкого роста экспортных
1 Например: [653; 1266]; There Can be Clouds Too (Economist, 09.07.1983, раздел
“Japan Survey”).
2 Halberstam D. Can We Rise to the Japanese Challenge? (Parade, 09.10.1983, p. 4-5);
и еще более настораживающая статья: White Т. Н. The Danger from Japan (New York
Times Magazine, 28.06.1985).
3 The New Global Top Banker: Tokyo and Its Mighty Money (New York Times, 27.04.1986,
p. 1,16).
683
доходов. Опасаясь стремительного роста уровня инфляции в случае
сохранения этих средств в стране, японское министерство финансов
поощряло зарубежные инвестиции крупнейших банков1. В 1983 году
чистый отток японского капитала составил $17,7 млрд, в 1984-м под¬
скочил до $49,7 млрд, а в следующем, 1985 году снова резко вырос
до $64,5 млрд, что сделало Японию крупнейшим нетто-кредитором.
К 1990 году, по прогнозу директора института международного эко¬
номического прогнозирования, остальной мир будет должен Японии
астрономическую сумму в размере $500 млрд, а к 1995-му, утвержда¬
ет исследовательский институт Номура, общая сумма ее зарубежных
активов составит $1 трлн2. Немудрено, что японские банки и фондо¬
вые компании стремительно становятся самыми крупными и успеш¬
ными в мире3.
Последствия столь быстрого роста японского эксцорта несут как
благо, так и угрозу для мировой экономики и, возможно, для самой
Японии. Значительная сумма инвестиций вложена в инфраструктуру
(например, в туннель под Ла-Маншем) или в разведку и разработку
месторождений железной руды (например, в Бразилии), что напря¬
мую или косвенно принесет Токио прибыль. Другие финансовые вло¬
жения направляются японскими компаниями на создание дочерних
зарубежных компаний для производства, в частности, японских то¬
варов в странах с низкой стоимостью рабочей силы с целью сохране¬
ния их конкурентоспособности, или размещаются в США или странах
ЕЭС, чтобы избежать уплаты протекционистских пошлин. Однако
большая часть капиталов уходит на покупку краткосрочных облига¬
ций, выпускаемых по преимуществу американским казначейством,
и если эти суммы будут востребованы Японией обратно, это грозит
пошатнуть международную экономическую систему, как уже случи¬
лось в 1929 году, и оказать колоссальное давление на американскую
валюту и экономику в целом, поскольку большая часть прибылей
идет на покрытие гигантского бюджетного дефицита, вызванного по¬
литикой администрации Рейгана. В целом, однако, Токио куда более
1 См. [844]; Times (London) (22.04.1983).
2 Цифры и прогнозы см.: Japan Investing Enormous Sums of Cash Abroad (New
York Times, 11.03.1986, p. Al, D12); The New Global Top Banker (New York Times,
27.04.1986, p. 1,16).
3 Cm. Japans Investment Bankers Head for the Big Wide World (Economisty 19.04.1986,
p. 91-94); Burstein D. When the Yen Leaves the Sky It May Capture the Earth (New York
Times, 03.09.1986, p. A27).
684
склонен продолжать вкладывать избыточные активы в новые пред¬
приятия за границей, нежели оставлять эти деньги в стране.
Становление Японии в качестве крупнейшего нетто-кредитора
в сочетании с превращением США из самого большого кредитора в са¬
мого большого дебитора, произошло так быстро, что до конца осо¬
знать последствия невозможно до сих пор. Поскольку «исторически
страна-кредитор испытывает рост в каждый период мировой эконо¬
мической экспансии, а эра Японии только настает»1, укрепление То¬
кио в роли главного мирового финансиста, вероятно, придает импульс
среднесрочному, а то и долгосрочному оживлению в международной
торговле и финансовом секторе, подобно тому как в прежние време¬
на это происходило с Голландией, затем Британской империей и, нако¬
нец, Соединенными Штатами. На данной стадии есть примечательная
особенность: всплеск «невидимой» финансовой роли Японии случился
до появления сколько-нибудь заметных негативных колебаний в ко¬
лоссальном «видимом» промышленном секторе, как это произошло,
скажем, с Британией. Все, конечно, может измениться, и довольно бы¬
стро, если стоимость йены возрастет слишком сильно и Япония начнет
испытывать эффект «зрелости» экономики и замедление темпов роста
производственной базы и производства в целом. Но даже в этом случае
(а приведенные выше доводы свидетельствуют, что если такое и про¬
изойдет, то очень не скоро) ясно одно: с прогнозируемой к 2000 году
суммой зарубежных активов текущий баланс будет активно пополнять¬
ся поступлениями из-за рубежа. Следовательно, Япония станет богаче
при любом положении дел.
Насколько же сильна экономически будет Япония к началу XXI сто¬
летия? Если исключить вероятность полномасштабных военных дей¬
ствий или экологических катастроф, а также отката к миру 1930-х
с его протекционизмом и общим спадом, то можно ответить одно¬
значно: намного сильнее, чем сейчас. В сфере компьютеров и робо¬
тотехники, телекоммуникаций, в производстве легковых и грузовых
автомобилей, судостроении и даже космической отрасли Япония зай¬
мет лидирующее или второе место в мире. В финансовой сфере она,
возможно, не будет иметь себе равных. Уже сообщается, что валовой
национальный продукт на душу населения превысил таковой в Аме¬
рике и странах Западной Европы, сделав Японию страной с самым
высоким уровнем жизни на планете. Какова будет ее доля в мировом
1 The New Global Top Banker (p. 1).
685
ВНП или глобальном производстве, предсказать невозможно. Стоит
вспомнить, что в 1951 году японский ВНП составлял треть британ¬
ского и одну двадцатую часть (!) американского, и, несмотря на это,
за тридцать лет Япония вдвое превзошла Британию и достигла почти
50 % от данного показателя в США. Конечно, темпы экономического
роста страны были необычайно высоки в силу особых условий. Одна¬
ко, по многим оценкам1, в течение следующих десятилетий экономи¬
ка Японии будет расти на 1,5-2% быстрее, чем в других крупнейших
странах мира (за исключением, разумеется, Китая)2. Потому-то такие
исследователи, как Герман Кан и Эзра Фогель, сомневаются, что имен¬
но Япония станет первой экономикой XXI столетия, и неудивительно,
что многие японцы взволнованны этой перспективой. Действитель¬
но, для страны, население которой составляет всего 3% в мировом
масштабе, а обитаемая территория и вовсе лишь 0,3%, это кажется
невероятным достижением; и если бы не возможности, предлагае¬
мые новыми технологиями, можно было бы предположить, что стра¬
на вот-вот исчерпает потенциал населения и территории и, подобно
другим отдаленным или островным государствам вроде Португалии,
Венеции, Голландии или даже былой Британской империи, окажет¬
ся в окружении государств, обладающих куда большими ресурсами,
которым не составит труда перенять успешные тенденции. Однако
в прогнозируемом будущем Японию ничего, кроме роста, не ожидает.
Вне зависимости от оценки нынешней и будущей экономической
мощи Японии, нельзя не учесть двух факторов. Первый состоит в том,
что Япония — очень эффективная и преуспевающая, а также посто¬
янно растущая экономически держава. Второй: армия и оборонные
1 См. табл, в [774, р. 12], где приводятся данные исследования Japan in the Year 2000.
2 Даже принимая это как данность, по техническим причинам маловероятно вы¬
считать точные цифры. Многие статистические данные, которыми принято поль-
зоваться (например, собранные ЦРУ), основаны на исчислениях относительно
американской валюты и рыночного курса; таким образом, 40-процентные коле¬
бания соотношения доллар-йена в 1985-1986 гг. могут сильно увеличивать раз¬
мер японского ВНП в сравнении с американским (так же, как и с советским, ко¬
торый принято исчислять в «среднегеометрических долларах» [203, р. 33, fn. b]).
Простой рост курса йены на фоне нынешнего до 120 или даже 100 йен за дол¬
лар, называемого некоторыми экспертами «подлинным» курсом» (The Yen Also
Rises — New York Times, 05.03.1986, p. D2), приблизит японский ВНП к американ¬
скому и позволит ему значительно превысить российский. По причине быстрых
колебаний курса многие экономисты предпочитают пользоваться для сравнения
термином «коэффициент паритета покупательной способности», хотя и такой
способ расчета имеет недостатки.
686
расходы страны никак не влияют на ее положение в ряду мировых
экономик. Страна обладает достаточного размера флотом (включая
тридцать один эсминец и восемнадцать противолодочных кораблей),
силами ПВО и относительно небольшой армией, однако в сравнении
с прочими сверхдержавами ее военная мощь гораздо меньше, чем
в 1930-е или даже 1910-е годы. Однако более уместным для дискуссии
о «распределении финансового бремени»1 является тот факт, что на
оборонные нужды в сравнении с прочими Япония выделяет совсем
немного средств. Согласно данным The Military Balance, в 1983 году
расходы Япония на военные нужды составили $3,6 млрд; для срав¬
нения: Франция, Западная Германия и Великобритания потратили
$21-24 млрд, а США — колоссальную сумму в $239 млрд; следователь¬
но, рядовой японец отдает всего $98 в год на военные расходы, тог¬
да как средний британец — $439, американец — $10232. С учетом ее
нынешнего положения Японии выгодно избегать затрат на оборону:
во-первых, она защищена другими, а именно Соединенными Шта¬
тами, а во-вторых, небольшие ассигнования на оборону позволяют
сократить государственные расходы и высвободить средства на под¬
держку производства, результаты которого так болезненно восприни¬
маются европейскими и американскими конкурентами3.
Если вдруг Япония поддастся давлению американского прави¬
тельства и прочих западных критиков и увеличит оборонные рас¬
ходы в соответствии с предписаниями европейских стран — участ¬
ниц НАТО до уровня 3-4% от ВНП, она быстро трансформируется
в третью, наряду с Китаем, самую мощную армию мира, с годовыми
затратами на оборону в $50 млрд. А при своих технологических и про¬
изводственных ресурсах она могла бы создавать ударные авианосцы
для флота или разрабатывать высокотехнологичные ракеты большой
дальности для устрашения потенциального противника. Это, безус¬
ловно, было бы благосклонно воспринято фирмами вроде Mitsubishi,
а США получило бы помощь в расширении влияния на Дальний Вос¬
ток и сдерживании Советского Союза в регионе.
Но куда более вероятно, что Токио постарается либо уклонить¬
ся от международного давления, либо удержать оборонные расходы
См. релевантное исследование на эту тему [957].
2 См. цифры в [876 (1985-1986), р. 170-172].
3 См. [957]; Brzezinski Z. Japan Should Increase Spending for Defense (New Haven
Register, 16.08.1985, “Forum”, p. 15).
6Я7
на максимально низком уровне, позволяющем не ссориться с Вашинг¬
тоном. Основная причина такой политики — вовсе не символическая
потребность ограничить японские милитаристские расходы одним
процентом ВНП: по оценкам НАТО (к примеру, в отношении пен¬
сий военнослужащим), страна уже превысила этот порог, и в любом
случае ее расходы на оборону уже превзошли уровень 1950-х годов.
Условия соглашения о безопасности, которое было подписано Япо¬
нией и США в 1951 году и законодательно обосновало американ¬
ское военное присутствие в Японии, позволив Токио в дальнейшем
заботиться о торговых и производственных нуждах, а не о военной
мощи государства, тут ни при чем; ситуация, сложившаяся в мире
в 1980-е годы, разительно отличается от той, что была во времена ко¬
рейской войны. Реальные причины, с точки зрения японского прави¬
тельства, —* внутренние и региональные возражения против массово¬
го роста расходов на оборону и пересмотра конституции, нынешний
вариант которой запрещает отправку войск и даже продажу воору¬
жений за границу. Воспоминания о милитаристских излишествах
1930-х годов, военных потерях и (особенно) об ужасах атомной бом¬
бардировки внушили японцам недоверие и нелюбовь к вооруженным
столкновениям и военному способу решения конфликтов столь же
сильные, как западноевропейский пацифизм после Первой мировой
войны; и даже если ситуация может измениться с приходом нового,
более самоуверенного поколения, преобладающее мнение в обозри¬
мом будущем сдержит правительство в Токио от увеличения расходов
на армию, которая красноречиво зовется «силами самообороны»1.
К моральным и идеологическим причинам можно добавить эко¬
номические. Среди японских политиков и бизнесменов много про¬
тивников увеличения государственных расходов (которые, как упоми¬
налось выше, и без того самые низкие среди стран — членов ОЭСР);
по их мнению, удвоение или утроение оборонных расходов может быть
реализовано либо за счет большего дефицита государственного секто¬
ра, либо в результате повышения налогов, но ни тот ни другой способ
не пользуется поддержкой. Кроме того, бесспорно, что в 1930-е годы
сильная армия и флот не обеспечили стране ни военной, ни экономи¬
ческой «безопасности». В настоящий момент крайне трудно понять,
как повышение расходов на оборонные нужды может предотвратить
688
Достаточно заметный дух антивоенных настроений в Японии можно найти
в [1237, ch. 11]. См. также Economist (16.08.1985, р. 21 -22).
прекращение поставок нефти из арабских стран, которое представля¬
ет куда более реальную стратегическую угрозу государству, нежели,
скажем, гипотетическая ядерная зима. Этим и объясняется отчаянное
стремление Токио «залечь на дно и никак не реагировать» во время
очередного кризиса на Ближнем Востоке. Не лучше ли для Японии от¬
вергать силовое решение конфликтов и быть сторонницей «мирного
урегулирования» международных споров, как и подобает космополи¬
тичной «торговой державе»? Поскольку в наше время воевать дорого
и зачастую контрпродуктивно, японцы убеждены в ценности прово¬
димой ими дзэнхой хэйва гайко — «мирной дипломатии по всем на¬
правлениям».
Эти соображения, без сомнения, подкрепляются четко осозна¬
ваемыми в правительстве последствиями: многие соседи с тревогой
воспримут нарастание японской военной мощи. Совершенно точно
болезненно отреагирует Советский Союз, против которого в конеч¬
ном итоге США и просят Японию «разделить груз» оборонной ответ¬
ственности в регионе и который все еще оспаривает у Токио острова
к северу от Хоккайдо и, видимо, убежден, что с китайской экспанси¬
ей на Дальнем Востоке у него и без этого хватает забот. Но и стра¬
ны, которые ранее пережили японскую оккупацию: Корея, Тайвань,
Филиппины, Малайзия и Индонезия, — а также Австралия и Новая
Зеландия крайне неспокойно воспримут любой намек на возрождение
японского национализма и духа бусидо и не преминут напомнить То¬
кио о решимости «сконцентрироваться на мирных путях обеспечения
спокойствия и безопасности в Юго-Восточной Азии»1. Труднее все¬
го, пожалуй, Токио даются усилия по сдерживанию опасений крайне
чувствительного Пекина: китайцы помнят японские зверства 1937-
1945 годов, к тому же официальный Пекин болезненно реагирует на
участие Японии в освоении Сибири (что, в свою очередь, осложняет
отношения между Токио и Москвой) и на поддержку Тайваня.
Даже японская экономическая экспансия (которая приносит столь
нужные региону инвестиции и способствует его развитию, в том чис¬
ле в области туризма) вызывает у соседей озабоченность: не хотят ли
их заманить в новую, более хитроумную версию «великой восточно¬
азиатской сферы взаимного процветания»? Эти опасения укрепляют¬
ся тем фактом, что страна почти ничего не импортирует помимо сы¬
рья, зато охотно ввозит в страны региона собственную продукцию.
1 [957, р. 149].
689
Здесь также основным критиком выступает Китай, который в конце
1970-х с восторгом было воспринял японский торговый и инвести¬
ционный бум, но быстро от него отказался — отчасти по причине
дефицита собственного внешнего платежного баланса, а отчасти из
опасений стать экономически зависимым от другой страны, кото¬
рая сможет ненадлежащим образом этим воспользоваться; торговый
оборот между Америкой и Китаем, предупреждал Дэн Сяопин еще
в 1979 году, «должен быть сопоставим с таковым в Японии»1, что по¬
зволит предотвратить любую вероятность японского варианта «импе¬
риализма свободной торговли».
На текущий момент это всего лишь досадные мелочи, но они за¬
ставляют японских политиков задумываться о государственной стра¬
тегии международных отношений в преддверии XXI столетия. Нет
сомнений, что с расширением экономической мощи страна может
стать второй Венецией — не только в смысле широты торговых свя¬
зей, но и с точки зрения защиты морских путей и создания квазиза-
висимых заокеанских территорий; однако при существующих внутрен¬
них и внешних протестах против сильной Японии она постарается не
только избежать стремления к территориальному расширению старым
империалистическим путем, но и вовсе отказаться от какого-либо ощу¬
тимого усиления военной мощи. Последнее между тем вызывает все
большее раздражение в американских кругах, которые ратуют за со¬
вместное обеспечение безопасности в западной части Тихоокеанского
региона. Получается парадоксальная ситуация: если Япония не станет
наращивать военный потенциал, она подвергнется критике, а если ста¬
нет — осуждению. И тот и другой путь несет проблемы для японской
внешней политики, суть которой формулируется четко: «максимум
пользы — минимум риска»2. Отсюда опять же следует, что Япония
будет поддерживать тенденцию к минимальным изменениям военно¬
политической обстановки в Восточноазиатском регионе, несмотря на
растущие темпы экономического роста. Данное обстоятельство толь¬
ко усложняет японскую дилемму, ведь даже немарксист задастся во¬
просом: как глубокие экономические преобразования в Азии могут не
вызвать сопутствующих далекоидущих изменений в других сферах?
1 См. обсуждение данной темы в [514, ch. 3 (Reynolds В. China in the International
Economy), особ. p. 86 — откуда и приведена цитата; 1209 (Scalapino R. A. China and
Northeast Asia), особ. p. 193ff]. Кроме этого см. [1267].
2 [1209, p. 200]. См. также комментарии по внешней политике Японии в Economist
(07.12.1985, раздел “Japan Survey”, р. 1 Off).
Самые большие опасения Японии, таким образом, едва ли вы¬
сказываются вслух — отчасти из дипломатических соображений,
а отчасти чтобы никого не провоцировать, и касаются они будущего
баланса сил в самом Восточноазиатском регионе. «Мирная дипло¬
матия по всем направлениям» хороша на данном этапе, но будет ли
она столь же эффективна, если обеспокоенные США захотят растор¬
гнуть азиатские договоренносхи или откажутся защищать нефтяной
транзит из Саудовской Аравии в Йокогаму? Будет ли она полезна
в случае новой войны на Корейском полуострове? А если Китай нач¬
нет тяготеть к доминированию в регионе? А если переживающий
упадок и нестабильный Советский Союз предпримет агрессивные
действия? Разумеется, четких ответов на эти гипотетические, но на¬
стораживающие вопросы дать невозможно, но даже самая миролю¬
бивая «торговая держава» с небольшими «силами обороны» в один
прекрасный день может столкнуться с необходимостью это сделать.
По прошлому опыту других стран известно, что в какой-то момент
торговых успехов и финансового процветания может оказаться не¬
достаточно для выживания в неуправляемом мире, где царит «по¬
литика силы».
ЕЭС: потенциал и проблемы
Из пяти мировых военно-экономических центров сегодняшне¬
го мира лишь Европа не является суверенным национальным госу¬
дарством, что и определяет главную проблему этого региона на пути
к зарождающейся системе сверхдержав начала XXI века. Даже если
говорить о перспективах континента, не рассматривая (из практиче¬
ских соображений) коммунистические режимы Восточной Европы,
остаются государства, являющиеся членами экономико-политическо¬
го союза (ЕЭС), но не входящие в главный военный альянс (НАТО),
страны, присоединившиеся к последнему, но не вступившие в первый,
а также влиятельные нейтральные страны, не входящие ни в первый,
ни во второй блок. Из-за подобного разнобоя в этом разделе речь пой¬
дет о Европейском экономическом сообществе (и политике некото¬
рых его важнейших участников), а не о некоммунистической Европе
в целом, поскольку только ЕЭС, по крайней мере потенциально, обла¬
дает организацией и структурой, позволяющими говорить о Сообще¬
стве как о пятой мировой сверхдержаве.
691
Но именно потому, что рассматривается потенциал, а не текущее
состояние ЕЭС, строить предположения о том, что его ожидает в 2000
или 2020 году, особенно непросто. В определенной степени ситуация
напоминает ту, с которой, правда в меньших масштабах, столкнулись
участники Германского союза в середине XIX века1. Образование Тамо¬
женного союза настолько успешно способствовало развитию торговли
и производства, что конфедерация быстро прирастала новыми участ¬
никами, так что вскоре стало очевидно, что, если разросшееся эконо¬
мическое сообщество сможет превратиться в сильное государство, оно
будет играть важную роль на международной арене и прочим влия¬
тельным державам придется с ним считаться. Но трансформация так и
не осуществилась, поскольку среди членов союза имелись разногласия
по вопросам дальнейшей экономической и особенно военно-политиче¬
ской интеграции, шли споры о том, какое государство станет главным,
а между партиями и группами влияния не было единства по поводу
возможных приобретений или потерь в случае объединения, так что
эта группа стран так и осталась разделенной, не имеющей возможно¬
сти реализовать свой потенциал и неспособной действовать на равных
с великими державами. При всех имеющихся отличиях во времени и
обстоятельствах «германский вопрос» XIX столетия напоминает «евро¬
пейскую проблему» XXI века в миниатюре.
Потенциально ЕЭС совершенно точно обладает размерами, сред¬
ствами и производственными мощностями для того, чтобы считаться
центром влияния. Со вступлением в Сообщество Испании и Порту¬
галии численность населения двенадцати стран-участниц теперь до¬
стигает 320 млн человек — на 50 млн больше, чем в СССР, и почти
на 75 млн больше, чем в США. Причем население это высокообразо¬
ванное: в Европе сосредоточены сотни университетов и колледжей и
миллионы ученых и инженеров. Несмотря на то что доход на душу на¬
селения, скажем, в Западной Германии и Португалии сильно различа¬
ется, в целом этот показатель много выше, чем в России, а у некоторых
стран-участниц — даже выше американского. Как уже упоминалось
ранее, европейский рынок — крупнейший в мире, хотя во многом бла¬
годаря торговле внутри блока. Возможно, более красноречивым по¬
казателем экономической мощи являются объемы выпускаемой про¬
дукции: автомобилей, стали, цемента и т. д., которые в Европе выше,
чем в США, Японии и (особенно в отношении металлургии) в СССР.
1 См. [486, особ. ch. 4).
692
В зависимости от ежегодных показателей и сильных колебаний курса
доллара относительно европейских валют за последние шесть лет, об¬
щий показатель ВНП стран ЕЭС примерно равнялся американскому
(1980,1986) или составлял две трети такового (по данным 1983-1984).
ЕЭС, безусловно, опережает СССР, Японию и Китай с точки зрения
доли в мировом ВНП или объемов промышленного производства.
В военном отношении страны ЕЭС также не стоит игнорировать.
Если учитывать лишь четыре крупнейшие страны-участницы (Запад¬
ная Германия, Франция, Великобритания, Италия), их совокупные
вооруженные силы насчитывают больше миллиона человек и еще
1,7 млн резервистов1, что, конечно, меньше российской и китайской
армий, но значительно больше американской. Кроме того, эти страны
обладают сотнями крупных кораблей основных классов и подводных
лодок, а также тысячами единиц танков, артиллерийского вооруже¬
ния и самолетов. Наконец, Франция и Великобритания владеют ядер-
ным оружием и системами его доставки (наземными и морскими).
Значение и эффективность этих сил будут рассмотрены ниже, сейчас
же важно просто указать, что, будучи объединенными, они весьма впе¬
чатляют. Более того, расходы на них, по приблизительным оценкам,
составляют около 4% ВНП. Если бы вышеперечисленные государства,
а тем более ЕЭС в целом, увеличили эти расходы до 7 %, как нынешние
США, выделяемые суммы составили бы сотни миллионов долларов —
то есть примерно столько, сколько тратят на оборону две военные
сверхдержавы.
Тем не менее реальная власть и влияние Европы в мире куда мень¬
ше, чем предполагает приблизительная оценка экономического и
военного потенциала — по очень простой причине разобщенности.
К примеру, проблемы ее вооруженных сил связаны не только с множе¬
ственностью языков (с чем не было сложностей у Германского союза),
но и с тем, что они пользуются разным оружием и имеют кадры разно¬
го качества и уровня подготовки, особенно если сравнивать, скажем,
германскую и греческую армии или испанский и британский флот.
Несмотря на многочисленные попытки НАТО стандартизировать во¬
оруженные силы альянса, речь все еще идет о десятке отдельных ар¬
мий, морских и воздушных флотов разной степени эффективности.
Но даже эти проблемы меркнут на фоне политических разногласий,
касающихся приоритетов оборонной и внешней политики Европы.
1 Общие цифры взяты из [876 (1985-1986), р. 40-43,46-54].
693
Традиционное (и устаревшее) стремление Ирландии к нейтралитету
мешает ЕЭС обсуждать вопросы обороны, — но даже если таковое об¬
суждение и возникнет, оно тут же натолкнется на возражения Греции.
Турция со своей крупной армией не является членом ЕЭС, а греческие
и турецкие вооруженные силы, кажется, больше обеспокоены друг
другом, нежели странами Варшавского договора. Независимая по¬
зиция Франции (как будет показано ниже) имеет свои преимущества
и недостатки, но дополнительно затрудняет согласование оборонной
и внешней политики. И Великобритания, и Франция принимают уча¬
стие в военных операциях за пределами региона и, более того, сохра¬
няют за рубежом свои базы и личный состав. Для Западной Герма¬
нии первостепенным оборонно-политическим вопросом, на решение
которого направлены все силы, является безопасность восточной
границы. Выработка единой европейской политики, скажем, по пале¬
стинскому вопросу или даже в отношении собственно США представ¬
ляется делом исключительно сложным (а то и невозможным) ввиду
разности исторически сложившейся позиции и интересов стран —
участниц Сообщества.
Что касается экономической интеграции, а также конституцион¬
ных и институциональных механизмов выполнения решений в эконо¬
мической сфере, то здесь страны ЕЭС явно достигли значительно боль¬
шего прогресса, однако даже как «экономическое сообщество» оно
более разобщено, чем любое суверенное государство. Политическая
идеология всегда влияет на экономическую политику и ее приоритеты.
Трудно, а то и нереально координировать действия стран-участниц,
когда в некоторых из них у власти находятся социалистические режи¬
мы, а в других превалируют партии консервативного толка. Хотя ко¬
ординация валют теперь осуществляется более успешно, чем раньше,
все равно зачастую имеют место пересмотры валютного курса (речь
в основном о переоценке немецкой марки), напоминающие о различи¬
ях в финансовой системе и платежеспособности стран-участниц. Не¬
смотря на предложения Еврокомиссии, выработка единой стратегии
по всему блоку вопросов: от полномасштабной отмены госрегулиро-
вания деятельности авиалиний до финансовых услуг — пока что про¬
двигается медленно. На многочисленных общих границах остается
слишком много таможенных постов, и слишком большое время зани¬
мает досмотр, доводящий до исступления водителей большегрузных
автомобилей. Даже сельское хозяйство, неизменно требующее фи¬
нансовых вливаний ЕЭС и являющееся одним из немногих секторов ■
МЛ
с реальным «общим рынком», остается камнем преткновения. А если
объем производства продовольствия продолжит нарастать и на экс¬
портный рынок активно выйдут Индия и другие азиатские страны, то
необходимость реформирования системы ценовой поддержки в ЕЭС
будет ощущаться все сильнее и в итоге вызовет новую бурю жестких
противоречий.
Наконец, остается опасение, что десятилетия послевоенного роста
и успехов Европы сменятся стагнацией, а то и упадком. Проблемы,
спровоцированные энергетическим кризисом 1979 года (резкий ска¬
чок цен на топливо, трудности с сальдо торгового баланса, общеми¬
ровой спад спроса, производства и торговли) ударили по европейской
экономике сильнее, чем по другим экономикам мира, как это видно
в табл. 45.
Таблица 45
Рост реального ВНП, 1979—19831 (в %)
1979
1980
1981
1982
1983
США
2,8
-0,3
2,6
-0,5
2,4
Канада
3,4
1,0
4,0
-4,2
3,0
Япония
5,1
4,9
4,0
3,2
3,0
Китай
7,0
5,2
3,0
7,4
9,0
ЕЭС (десять стран)
3,5
1,1
-0,3
0,5
0,8
Европейцев серьезно беспокоит влияние этого кризиса на рынок
труда: в последние годы количество потерявших работу в Западной
Европе достигло максимума со времен окончания Второй мировой во¬
йны (к примеру, внутри ЕЭС в период с 1978 по 1982 год этот показа¬
тель подскочил с 5,9 до 10,2 млн), и улучшения пока не заметно; из-за
этого, в свою очередь, увеличиваются и без того большие социальные
расходы, съедая средства для инвестиций* 2. Не наблюдается здесь и ак¬
тивного создания новых рабочих мест, как в США (преимущественно
в низкооплачиваемых секторах) или Японии (в высокотехнологичных
производствах и сфере услуг) в начале восьмидесятых годов. Не важно,
| [203, р. 37].
2 Данные по безработице взяты из The Economist Diary (1984, р. 44). О росте со¬
циальных расходов см. отчет ОЭСР (март 1985, раздел “Social Expenditures 1960-
1990”).
695
является ли это следствием недостаточного поощрения бизнеса, вы¬
сокой стоимости труда при низкой мобильности, избыточного бюро¬
кратического регулирования (чем часто грешат «правые»), недоста¬
точного планирования и инвестирования (с точки зрения «левых»)
или рокового сочетания того и другого — ведь результат один. Но, по
мнению многих экспертов, куда тревожнее признаки того, что Европа
отстает от американских и особенно японских конкурентов в области
высокотехнологичных производств. Так, в Ежегодном экономическом
отчете Еврокомиссии за 1984/1985 год сказано:
Сообществу придется решать проблему прогрессирующего отставания
от США и Японии в новых и быстро развивающихся высокотехнологич¬
ных сферах. <...> Ухудшение результатов мировой торговой деятельно¬
сти ЕЭС в таких отраслях, как производство компьютеров, микроэлек¬
троники и оборудования, является общепризнанным фактом1.
Вполне вероятно, что картина «евросклероза» и «европессимизма»
нарисована в слишком мрачных тонах, поскольку есть явные призна¬
ки конкурентоспособности Европы в сфере производства качествен¬
ных автомобилей, гражданских и военных самолетов, спутников,
в химической промышленности, в таких областях, как телекоммуни¬
кации, финансовые услуги и т. д. Тем не менее существует неясность
в отношении двух самых насущных вопросов. Сможет ли ЕЭС с его
неоднородным социополитическим составом адаптироваться к бы¬
стрым и серьезным изменениям тенденций на рынке труда, как это
удалось его иностранным конкурентам? Или же оно будет склонно
замедлять воздействие экономических перемен на менее конкуренто¬
способные отрасли (сельское хозяйство, текстильную промышлен¬
ность, кораблестроение, угледобывающую и металлургическую про¬
мышленность), уменьшая прессинг в краткосрочной перспективе, но
обрекая себя на менее выгодное положение в будущем? И способно
ли Сообщество мобилизовать исследовательские и инвестиционные
ресурсы, с тем чтобы оставаться одним из главных участников техно¬
логической гонки, тогда как его компании сильно уступают японским
и американским гигантам, а любая промышленная стратегия должна
разрабатываться не министерством внешней торговли и промышлен¬
ности, а целыми правительствами двенадцати стран и Еврокомис¬
сией, где у каждого свои интересы?
[774, р. 108].
Если переключить внимание с ЕЭС в целом на ситуацию в трех
ведущих военно-политических державах Европы, то ощущение, что
их «потенциалу» угрожают «проблемы», становится еще острее. Веро¬
ятно, ни одно государство не демонстрирует столь наглядно признаки
неопределенности европейского будущего, как Федеративная Респуб¬
лика Германия, что во многом обусловлено прошлым этой страны и
до сих пор «временной» структурой нынешней Европы.
Хотя многих немцев беспокоит будущее их государства в XXI сто¬
летии, это далеко не главный повод для волнений (особенно если
сравнивать с другими обществами). Хотя трудовые ресурсы Германии
немногим превышают таковые в Великобритании и Франции, ВНП
страны значительно выше, что свидетельствует о весьма впечатляю¬
щем долгосрочном росте производства. Это крупнейший в ЕЭС про¬
изводитель стали, химикатов, электротоваров, автомобилей, тракто¬
ров и (с учетом спада производства в Великобритании) даже торговых
судов, а также угля. Благодаря необычайно низкому уровню инфля¬
ции и трудовых конфликтов ей удается поддерживать экспортные
цены на приемлемом уровне, несмотря на частые повышения курса
немецкой марки, — что в конечном итоге является отложенным при¬
знанием того, что Западная Германия добилась высокой экономиче¬
ской эффективности. Сильный упор на тщательность разработки и
конструктивное исполнение, характерный для западногерманского
управленческого подхода (в отличие от американского, где во главу
угла поставлено финансирование), заслужил немецким товарам ре¬
путацию качества. Год за годом активное сальдо торгового баланса
Германии растет, уступая лишь японскому. Золотовалютные резервы
государства больше, чем у любой другой страны в мире (возможно,
за исключением той же Японии после недавнего экономического
взлета), а немецкая марка часто используется другими государствами
в качестве резервной валюты.
В противовес вышесказанному можно назвать и факторы, дающие
немцам основания для тревоги (Angst)1. Система субсидирования агро¬
промышленного сектора ЕЭС, этот бездонный колодец для западно-
германского налогоплательщика, перераспределяет ресурсы от наи¬
более к наименее конкурентоспособным секторам экономики, причем
не только в самой ФРГ, где поразительно много мелких фермерских
См. обзорную статью: Down to Earth: A Survey of the West German Economy
(Economist) 04.02.1984).
£07
хозяйств, но и среди крестьян Южной Европы. Социальная ценность
такой политики очевидна, однако она предполагает бремя, гораздо бо¬
лее тяжелое в пропорциональном исчислении, чем в американском или
даже японском аграрном секторе. Неизменно высокий уровень безра¬
ботицы в ФРГ, свидетельствующий о том, что в устаревших отраслях
все еще занята слишком большая доля работающего населения, тоже
тяготит экономику, поскольку социальные выплаты забирают значи¬
тельную долю ВВП; и хотя безработица среди молодежи может снизить¬
ся благодаря разнообразным курсам и образовательным программам,
а также в результате быстрого старения населения, все же эта послед¬
няя тенденция дает едва ли не самый серьезный повод для беспокой¬
ства. Конечно, было бы сильным преувеличением считать, будто не¬
мецкая нация «вымирает», однако резкое падение рождаемости явно
отразится на экономике страны в нынешней ситуации, когда значи¬
тельную часть населения составляют пенсионеры преклонного воз¬
раста. Наряду со страхами демографического характера нарастают
менее ощутимые опасения: «грядущее поколение» не захочет работать
с той же самоотдачей, как те, кто поднимал Германию из военного пе¬
пелища, и при более высоких, чем в Японии, затратах на заработную
плату и более короткой, чем в стране восходящего солнца, рабочей
неделе даже нынешних темпов роста производства не хватит, чтобы
ответить на вызовы, приходящие из Тихоокеанского региона.
Впрочем, ни одна из этих проблем не является непреодолимой
при условии, что Германии удастся сохранить сочетание таких факто¬
ров, как низкая инфляция, высокое качество продукции, крупные ин¬
вестиции в новые технологии, превосходный дизайн и умение про¬
давать, а также спокойные отношения работодателей и сотрудников.
(По крайней мере, учитывая, что перечисленные выше проблемы вол¬
нуют немецкую экономику, можно предположить, насколько сильно
они подорвут экономику большинства ее менее конкурентоспособ¬
ных соседей.) Куда сложнее предугадать следующее: останутся ли не¬
обычайно сложные и совершенно неповторимые контуры существо¬
вавшего с 1940-х годов «немецкого вопроса» неизменными и к началу
XXI столетия, то есть сохранятся ли «две Германии», разделенные
враждебными блоками, несмотря на рост связей между ними, сможет
ли альянс НАТО (центральное место в котором как раз и занимает
Федеративная Республика) защитить немецкие земли, не уничтожив
их, если отношения между Востоком и Западом накалятся до откры¬
того противостояния, и смогут ли Германия и ее партнеры по блоку
АЛП
ЕЭС-НАТО в случае ослабления американского влияния разрабо¬
тать адекватный аналог стратегическому американском «зонтику»,
успешно функционирующему последние сорок лет. Ни одна из этих
взаимосвязанных проблем не требует незамедлительного решения,
однако их сочетание дает вдумчивым наблюдателям основания для
беспокойства.
Вопрос «германо-германских» отношений, должно быть, выгля¬
дит в настоящее время самым гипотетическим. Как явствует из пре¬
дыдущих глав, место Германии в ряду европейских держав волновало
и волнует государственные умы в течение полутора столетий1. Если
все, кто говорит на немецком языке, объединятся в национальное
государство в соответствии с почти двухсотлетней европейской нор¬
мой, результатом будет такое сосредоточение человеческих и про¬
изводственных ресурсов, какое непременно сделает Германию мощ¬
нейшей экономической державой Западной и Центральной Европы.
Само по себе это не обязательно превратит страну в доминирующую
военно-территориальную державу, подобно тому как империализм
режимов кайзера Вильгельма II и в большей мере нацистского прави¬
тельства породил претензии Германии на гегемонию. В биполярном
мире, который в военном отношении все еще находится под преобла¬
дающим влиянием Вашингтона и Москвы, в эпоху, когда военные кон¬
фликты ведущих стран грозят перерасти в ядерную войну, а в Бонне и
Восточном Берлине заседает «денацифицированное» после 1945 года
поколение немецких политиков, сама идея германских претензий на
«европейское господство» кажется устаревшей. Даже если бы попытка
была предпринята, баланс европейских (и тем более общемировых)
сил не позволил бы ей осуществиться. Следовательно, рассуждая аб¬
страктно, будет исключительно правомерно, если 62 млн западных и
17 млн восточных немцев объединятся, ведь и те и другие все отчет¬
ливее осознают, что у них куда больше общего друг с другом, чем с по¬
кровительствующими сверхдержавами.
Однако прискорбный факт состоит в том, что, каким бы логичным
ни казалось это решение и сколь бы ни были очевидны признаки общ¬
ности исторического наследия и культуры жителей двух Германий
(несмотря на разделяющую их идеологическую пропасть), — текущие
политические реалии не способствуют объединению, даже если оно
примет формы достаточно свободного Германского союза середины
Самые лучшие источники: [181; 486]. Но также см. [296, р. 180ff].
699
XIX века, как было остроумно предложено1. Поскольку (неоспоримый
факт) Восточная Германия служит стратегическим барьером для со¬
ветского контроля над буферными государствами Восточной Европы
(не говоря уже о том, что это плацдарм для продвижения на Запад)
и поскольку в Кремле до сих пор мыслят в категориях империали¬
стической Realpolitiky постепенное движение Германской Демократи¬
ческой Республики в сторону (и внутрь) ФРГ будет рассматриваться
как тяжелейший удар. Согласно недавнему авторитетному заявлению,
объединившаяся Германия, если судить по имеющимся на данный
момент силам, будет способна выставить более чем 660-тысячную
регулярную армию и еще 1,5 млн человек в составе военизирован¬
ных формирований и резервистов. СССР не потерпит объединенную
Германию с двухмиллионной армией на западном фланге2. С другой
стороны, трудно представить, зачем после мирного объединения Гер¬
мании понадобится содержать вооруженные силы такого масштаба,
отражающие напряженность холодной войны. Но точно так же труд¬
но поверить, что советское руководство, делающее сильный упор на
уроки Второй мировой войны, принимает собственную пропаганду
о немецком реваншизме и неонацизме (особенно после правления
Вилли Брандта). Вместе с тем очевидно и то, что Москве претит любое
ослабление ее влияния и ее очень беспокоят последствия возможного
объединения Германии, которая не только станет грозной самостоя¬
тельной экономической державой (с ВНП почти как у СССР), но ока¬
жется привлекательным торговым партнером для восточных соседей.
Еще более весомым представляется следующий аргумент: сможет ли
Россия выйти из Восточной Германии, не спровоцировав вопрос о вы¬
ходе из Чехословакии, Венгрии и Польши? Ведь в результате западной
границей СССР станет ненадежная польско-украинская граница, ма¬
нящая своей близостью 50 млн украинцев.
Следовательно, пока все остается в подвешенном, но оживленном
состоянии. Торговые связи между двумя Германиями (омрачаемые
лишь редкими случаями напряженности между сверхдержавами), ве¬
роятно, укрепятся; каждое из германских государств, очевидно, будет
становиться богаче и экономически эффективнее своих конкурентов;
оба будут сохранять верность наднациональным военным (НАТО /
Варшавский договор) и экономическим (ЕЭС/СЭВ) объединениям,
1 См. [485].
2 См. [299, р. 43-44].
7ПП
в то же время заключая особые соглашения с родственным соседом.
Невозможно предугадать, как отреагирует Бонн на обрушение СССР
изнутри, если оно совпадет с серьезной нестабильностью в ГДР. Равно
как невозможно предсказать реакцию восточных немцев на попытки
продвижения Варшавского договора на Запад. Естественно, особые
договоренности о советском «контроле» над армией Германской Де¬
мократической Республики и £:опровождение ее дивизий советскими
мотострелковыми формированиями позволяют предположить, что
даже суровые люди в Кремле обеспокоены урегулированием германо¬
германских отношений — и небезосновательно.
Однако есть и более конкретная и насущная проблема, стоящая пе¬
ред Федеративной Республикой с момента ее основания, — выработка
эффективной оборонной политики в случае войны в Европе. С само¬
го начала (см. раздел «Холодная война и “третий мир”» предыдущей
главы) страх того, что сильно превосходящая Красная армия способна
при случае беспрепятственно двинуться на запад, вынудил немцев и их
европейских соседей положиться на американское ядерное оружие как
на главную свою защиту. Однако с тех пор как СССР обрел потенциаль¬
ную возможность атаковать Америку на ее территории с помощью соб¬
ственных межконтинентальных баллистических ракет, эта стратегия
стала сомнительной (решится ли Вашингтон на ядерный удар в ответ
на нападение русских на северные равнины Германии?), хотя на офи¬
циальном уровне об отказе от нее речи не идет. С эти связан еще один
вопрос: развяжут ли США ядерную войну против Советского Союза,
если русские ударят ракетами малой или средней дальности (SS-20) ис¬
ключительно по целям в Европе? Разумеется, предлагаются различные
варианты создания «надежного средства сдерживания» на подобный
случай: установка ракет «Першинг-Н» и различных систем крылатых
ракет для противодействия русским SS-20; производство боеголовок
с повышенным выходом радиации («нейтронных бомб»), предназна¬
ченных для уничтожения войск стран Варшавского договора без ущер¬
ба для зданий и инфраструктуры; и, в случае Франции, упование на
контролируемые Парижем силы сдерживания в качестве альтернати¬
вы сомнительной американской системе обороны. Однако реализации
всех этих вариантов мешают разного рода сопутствующие проблемы1;
По вопросам европейской безопасности и ядерного оружия написано огромное
количество работ. Я опирался на следующие: [1003; 165, р. 753-768; 1245; 1225;
1032].
7Л1
и, не говоря о возможных политических реакциях, вызываемых по¬
добными решениями, встает вопрос о крайне противоречивой приро¬
де ядерных вооружений, прибегнуть к которым, скорее всего, значит
разрушить то, что они призваны защитить.
Поэтому едва ли удивителен тот факт, что сменяющие друг друга
правительства Федеративной Республики Германии лицемерно пре¬
возносили натовскую систему сдерживания, зарекаясь от создания
собственных ядерных арсеналов, но попутно укрепляли конвенцио¬
нальные системы вооружений. На текущий момент Бундесвер обладает
самой большой среди стран НАТО в Европе армией (335 тыс. военно¬
служащих и 645 тыс. обученных резервистов1), при этом отлично под¬
готовленной и хорошо оснащенной; если она сохранит преимущество
в воздухе, то вполне сможет произвести сильное впечатление. С другой
стороны, резкий спад рождаемости создаст трудности для поддержа¬
ния нынешней численности Бундесвера, а из-за решения правитель¬
ства об удержании оборонных расходов на уровне 3,5-4% ВНП будет
нелегко обеспечить армию достаточным количеством новой техники2.
В конечном счете эту проблему можно решить, так же как можно устра¬
нить и недостатки хуже укомплектованных армий альянса, размещен¬
ных в Западной Германии, будь на то политическая воля. Однако все
это наводит немцев на непростые (а для некоторых — невыносимые)
размышления о том, что любой крупномасштабный военный конфликт
в Центральной Европе неизбежно приведет к огромным человеческим
и материальным потерям на их территории.
Поэтому ничего удивительного, что как минимум со времен канц¬
лерства Вилли Брандта правительство в Бонне провозглашает при¬
оритет «разрядки напряженности» в Европе, и не только с «братской»
ГДР, но также с восточноевропейскими державами и даже СССР,
чтобы успокоить традиционные опасения о «чрезмерном усилении»
Германии, и что среди партнеров по НАТО ФРГ принимает более де¬
ятельное, в том числе финансовое, участие в торговом обмене между
Востоком и Западом, придерживаясь того принципа, что экономиче¬
ская взаимозависимость позволит не допустить военного конфликта
(а также, без сомнения, руководствуясь соображениями выгоды для за¬
падногерманских банков и производств). Это не подразумевает «ней¬
тралитета» между двумя Германиями, периодически предлагаемого
1 См. [876 (1985-1986), р. 49].
2 См. West German Defense: Early Warnings (Economist, 29.06.1985, p. 46).
702
социал-демократами и «зелеными», — ведь нейтралитет со стороны
Восточной Германии потребовал бы согласия Москвы, каковое крайне
маловероятно. Однако это означает, что Западная Германия считает
проблему безопасности почти исключительно европейской и не до¬
пускает наращивания «нерегионального» потенциала, не говоря уже
о боевых действиях за пределами Европы, в которых изредка уча¬
ствуют англичане и французы. Поэтому руководство ФРГ не любит
выбирать позицию по отвлекающим и слишком далеким (с его точ¬
ки зрения) вопросам на Ближнем Востоке и в других регионах, что,
в свою очередь, ведет к разногласиям с американцами, которые убеж¬
дены, что проблему безопасности стран Запада нельзя рассматривать,
ограничиваясь лишь территорией Центральной Европы. В контек¬
сте отношений с Москвой и Восточным Берлином, с одной стороны,
и в свете неевропейских вопросов, с другой, Западной Германии ви¬
дится трудным, если не невозможным, заниматься двусторонней
дипломатией, поскольку ей также приходится считаться с реакцией
Вашингтона и зачастую Парижа. И это тоже цена, которую приходит¬
ся платить за неудобную, но вместе с тем исключительную позицию
в расстановке сил на международной арене1.
Если экономические проблемы представляют для Федеративной
Республики Германии меньшую трудность, чем вопросы внешней
и оборонной политики, то о Соединенном Королевстве такого не
скажешь. Над страной довлеет и наследие исторического прошло¬
го, и, конечно, географическое расположение, что сильно влияет на
ее отношение к внешнему миру. Но, как мы могли узнать из преды¬
дущих глав, экономика и общество именно этого государства в ряду
сверхдержав тяжелее всего приспосабливались к технологическим
и промышленным изменениям первых десятилетий после оконча¬
ния Второй мировой войны, а во многих отношениях и десятилетий
до ее начала. Самые разрушительные последствия глобальных изме¬
нений коснулись промышленного производства — сферы, некогда
сделавшей Великобританию «фабрикой мира». Справедливым будет
заметить, что в развитых экономиках доля промышленности в обес¬
печении занятости и в ВНП неуклонно сокращается, уступая другим
отраслям, в частности сфере услуг; но в Великобритании этот процесс
идет особенно стремительно. Имеет место не только относительное
сокращение доли страны в мировом промышленном производстве,
См. обсуждение темы в [181, ch. 8-9; 290, р. 609-632; 1297].
703
но и спад производства в абсолютном значении. Тем более серьезной
выглядит резкое изменение роли промышленных товаров в британ¬
ской внешней торговле. Трудно подтвердить или опровергнуть едкое
замечание Economist о том, что «в 1983 году торговый баланс Велико¬
британии в отношении промышленных товаров стал дефицитным
впервые с момента римского вторжения», но то, что с конца пятиде¬
сятых годов XX века экспорт промышленных товаров в три раза пре¬
высил импорт, — неоспоримый факт1. Профицита больше нет. Более
того, рост безработицы отмечается не только в устаревших отраслях,
но и в прогрессивных высокотехнологичных сферах2.
Если снижение конкурентоспособности британской промышлен¬
ности наблюдается уже больше ста лет3, то обнаружение запасов нефти
в Северном море его только ускорило: хотя доходы от ее добычи по¬
крывают очевидный дефицит торгового баланса, они же способствуют
превращению фунта стерлингов в «нефтяную валюту», что времена¬
ми приводит к нереальному завышению ее стоимости и лишает кон¬
курентоспособности экспортные товары. Даже если нефтяные запасы
истощатся, вызвав падение фунта, совершенно неясно, последует ли
за этим ipso facto возрождение промышленности: мощности утрачены,
зарубежные рынки потеряны, причем, возможно, безвозвратно, а кон¬
курентоспособность на международном рынке ослаблена из-за слиш¬
ком сильного повышения издержек на рабочую силу в расчете на едини¬
цу продукции. Постепенное смещение британской экономики в сферу
услуг представляется более многообещающим, однако при этом, как
и в Соединенных Штатах Америки, многие услуги (от мытья окон до
фастфуда) не приносят валютной прибыли и не отличаются особенной
продуктивностью. Даже если говорить о развивающихся и высокоопла¬
чиваемых сферах международного банковского обслуживания, инве¬
стиций, о товарно-сырьевых биржах и т. п., совершенно ясно, что кон¬
куренция в них как минимум более серьезная, а доля Великобритании
на мировом рынке услуг за последние тридцать лет упала с 18 до 7%4.
Поскольку банковский и финансовый сектора становятся глобаль¬
ным бизнесом, в котором главную роль играют фирмы (чаще всего
американские и японские) с крупными фондами, сосредоточенными
1 См. When the Oil Runs Out (Economist, 19.10.1985, p. 65); After the Oil Years
(Economist, 06.03.1985, p. 57).
2 Cm. Manufacturing (Economist, 28.09.1985, p. 57).
3 Cm. [342; 1011].
4 Cm. After the Oil Years (Economist, 06.03.1986, p. 57).
704
в Нью-Йорке, Токио и Лондоне, британская доля здесь может сокра¬
щаться и дальше. Наконец, новейшие достижения в сфере телекоммуни¬
каций и офисного оборудования уже предполагают, что «белых ворот¬
ничков» может ждать та же участь, что и «синих воротничков» Запада.
Остается надеяться, что ничто из вышеперечисленного не предве¬
щает катастрофы. Общий подъем мировой экономики и торговли по¬
может Британии держаться на плаву, даже если экономический спад
в стране в целом будет медленно усугубляться, а доход на душу насе¬
ления — неуклонно уступать другим странам, от Италии до Сингапу¬
ра. Ситуация может ухудшиться, если смена правительства приведет
к увеличению социальных расходов (а не к росту инвестиций в про¬
изводство), повышению налогов, падению индекса доверия в деловых
кругах и обесцениванию фунта; если же новое правительство выберет
менее жесткую кредитно-денежную политику, разработает последо¬
вательную «производственную стратегию» и начнет сотрудничество
с другими европейскими странами в менее престижных, но более
востребованных секторах производства, то данный процесс может и
замедлиться. Также, по мнению экономистов1, вполне возможно, что
теперешняя британская промышленность в общем и целом уменьши¬
лась в объемах, приспособилась и стала более конкурентоспособной,
пережив «промышленный ренессанс». Однако вероятность стреми¬
тельной переориентации невелика: нехватка на рынке труда квалифи¬
цированных рабочих кадров и их ограниченная мобильность, высокие
трудозатраты на единицу продукции и относительно небольшие раз¬
меры даже крупнейших британских производственных фирм в зна¬
чительной степени этому препятствуют. Вклад инженеров и ученых
прискорбно мал. Но прежде всего, весьма низок уровень инвестиций
в исследования и разработки: на один доллар, приходившийся на ис¬
следовательскую деятельность в Великобритании в 1980 году, в Гер¬
мании тратились полтора, в Японии три, в Америке целых восемь,
причем в Великобритании половина уходила на непроизводительные
оборонные разработки — для сравнения: в Германии эти траты со¬
ставляли 9 %, а в Японии были совсем ничтожны малы2. В противо¬
положность основным конкурентам, кроме, пожалуй, США, британ¬
ский научно-исследовательский сектор плохо согласуется с нуждами
промышленности и недополучает средств от нее.
1 См. [ 1329] — автор был советником Маргарет Тэтчер по экономическим вопросам.
2 Scientists’ Lament (Economist, 18.01.1986, р. 16).
705
Высокая доля оборонных расходов в сфере исследований и разра¬
боток позволяет обозначить второй аспект британской дилеммы. Будь
Великобритания тихим, непритязательным мирным островом, упадок
промышленности вызывал бы сочувствие, но не имел никакого значе¬
ния для международного баланса сил. Однако хотя Британская империя
уже далеко не та, какой была в викторианскую пору своего расцвета,
она остается (или претендует на то, чтобы оставаться) одной из веду¬
щих мировых держав «среднего размера». Оборонный бюджет страны
третий или четвертый (в зависимости от способа измерения бюджета
Китая) среди всех стран, военно-морской флот и военно-воздушные
силы по размеру четвертые в мире1 — что выглядит несоразмерным
для государства площадью всего 245 тыс. квадратных километров, на¬
селением в 56 млн человек и скромной, с тенденцией к сокращению до¬
лей в мировом ВНП (3,8% в 1983). Более того, несмотря на закат Бри¬
танской империи, она имеет значительное количество стратегических
обязательств за рубежом — и это не только 65 тыс. солдат и летчиков
в составе Центральноевропейского фронта НАТО, но и размещение
гарнизонов и баз ВМФ по всему миру, включая Белиз, Кипр, Гибрал¬
тар, Гонконг, Фолклендские острова, Бруней и острова Индийского
океана. Что бы ни говорил классик, этой стране еще далеко до Нине¬
вии и Тира2*.
Несоответствие сокращающейся экономики Великобритании вы¬
соким требованиям ее военно-стратегической позиции, возможно,
является самым заметным среди мировых сверхдержав, за исключе¬
нием России. Следовательно, страна оказывается в крайне уязвимом
положении, ведь цены на вооружение растут на 6-10% быстрее ин¬
фляции, а каждая новая система вооружений обходится в три — пять
раз дороже той, которую она призвана заменить. Эта проблема усу¬
губляется внутренними политически обусловленными ограничени¬
ями на оборонные расходы: если даже правительства консервато¬
ров считают необходимым сдерживать затраты на военные нужды,
1 См. статистические данные в [876 (1985-1986)].
2 Доля в мировом ВВП рассчитана на основе данных, взятых из [203, р. 32]. Потря¬
сающая атака на попытку сохранить чрезмерные траты на оборону: Barnett A. The
Dangerous Dream (New Statesman, 17.06.1983, p. 9-11). Менее критичный, но столь
же трезвый подход: Yes, But How Do We Pay for It? (Times (London), 15.06.1983).
* Отсылка к стихотворению P. Киплинга «Отпустительная молитва»: «Тускнеют
наши маяки, / И гибнет флот, сжимавший мир... / Дни нашей славы далеки,17 Как
Ниневия или Тир» (пер. О. Юрьева). — Примеч. пер.
706
чтобы сократить дефицит, любой альтернативный режим, скорее все¬
го, будет склонен урезать их в абсолютном значении. Впрочем, вне за¬
висимости от этой политической дилеммы Великобритания рискует
оказаться перед принципиальным и (в ближайшей перспективе) не¬
избежным выбором: либо она сокращает ассигнования на все виды
вооруженных сил, что снизит их эффективность, либо избавляется
от некоторых своих военных обязательств за пределами страны.
Но здесь сразу же обнаруживаются препятствия. Вопрос господ¬
ства в воздухе не обсуждается (отсюда и традиционно значительные
ассигнования на ВВС), несмотря на то что цена новейших истреби¬
телей «Еврофайтер» стремительно растет. Самые значительные бри¬
танские внешние обязательства относятся к Германии и Берлину
(на сумму почти $4 млрд), но уже сейчас 55 тыс. солдат, 600 танков
и 3 тыс. единиц прочей бронетехники, несмотря на высокий бое¬
вой дух личного состава, испытывают трудности с обеспечением.
Однако любые меры, будь то сокращение численности британской
армии на Рейне или ловкие политические ухищрения, направлен¬
ные на то, чтобы половина личного состава находилась в британских,
а не немецких гарнизонах, будут иметь такие политические послед¬
ствия (Германия выразит огорчение, Бельгия захочет последовать
примеру, США выскажет недовольство), что в итоге окажутся контр¬
продуктивными. Вторая альтернатива — сокращение численности
надводного флота — уже находилась на рассмотрении министерства
обороны в 1981 году, но фолклендский кризис нарушил эти планы1.
Но даже если этот подход и находит сторонников в британских пра¬
вящих кругах, то в свете растущей мощи флота СССР и при том упо¬
ре, который делается НАТО на «нерегиональной» направленности,
подобная мера выглядит несвоевременной. (И конечно, сторонникам
усиления конвенциональных вооруженных сил НАТО трудно согла¬
ситься с сокращением второго по величине флота трансатлантиче¬
ских сторожевых кораблей.) Более вероятно, что урезана будет доро¬
гая (хотя и вполне объяснимая в эмоциональном плане) британская
миссия на Фолклендских островах, но и этот шаг лишь отсрочит на
несколько лет принятие более глобального решения. Наконец, есть
еще вложения в дорогостоящий проект системы подводного пу¬
ска баллистических ракет «Трайдент», затраты на который, похоже,
1 См. Navy Wins War of the Frigates (The Sunday Times (London), 17.10.1982); Wain C.
The Navy’s Future (The Listener, 19.08.1982).
707
возрастают каждый месяц1. С учетом того, что консервативный ка¬
бинет министров стоит за разработку передовой и «независимой»
системы сдерживания, не говоря уже о том, что субмарины с раке¬
тами «Трайдент» фактически могут изменить общее ядерное равно¬
весие (см. предпоследний раздел текущей главы), подобное решение,
вероятнее всего, пройдет лишь в случае радикальной смены кабинета,
а это, в свою очередь, поставит под вопрос не только будущую обо¬
ронную политику государства.
В конечном итоге неудобный выбор никуда не денется. По словам
издания Sunday Times, «если в ближайшее время ничего не предпри¬
нять, оборонная политика этой страны сведется к формуле “делать то
же самое за меньшие деньги”, что лишь навредит и Великобритании,
и НАТО»2. Это ставит политиков (любой партии) перед дилеммой: со¬
кратить некоторые статьи оборонных расходов и пережить послед¬
ствия либо увеличить расходы на оборону, но страна и так уже тратит
на нее в пропорциональном исчислении больше других европейских
партнеров по НАТО (5,5% ВНП), кроме, пожалуй, Греции, тем самым
сокращая собственные инвестиции в рост производства и долговре¬
менные стратегии восстановления экономики. Как часто бывает в пере¬
живающих упадок империях, любой из вариантов оказывается хуже.
Аналогичная дилемма встает перед британским соседом на другом
берегу Ла-Манша — пусть даже ее острота не столь очевидна благода¬
ря отсутствию внутренних споров вокруг оборонной политики госу¬
дарства и более высокой, чем в Британии, хотя и небезупречной, эко¬
номической эффективности с начала 1950-х годов. В целом проблема
Франции, как и Великобритании, сводится к тому, что она является
лишь «средней» державой с широким спектром национальных инте¬
ресов и международных обязательств, осуществление которых ста¬
новится все более проблематичным из-за неуклонного роста затрат
на вооружения3. Тогда как население страны приблизительно равно
1 См. наиболее частые нападки журнала Economist по этой причине: Trident: Bad
Money After Bad (03.11.1984, p. 34); Not Trident (09.02.1985, p. 16). Обоснование
правительством необходимости ядерных ракет «Трайдент»: Statement on the
Defense Estimates (1985, т. 1, офиц. правительств, док. № 9430-1).
2 Message to the New Defense Secretary: Think Small (Sunday Times (London),
12.01.1986, p. 16); см. также Defense Budget Costs Go over the Top (Daily Telegraph,
10.12.1985). Существует несколько замечательных исследований данной пробле¬
мы и различных предложений по ее решению — см. [80].
3 О французской военной политике см. [519; 739; 1394].
708
британскому, общий показатель ВНП и доходы на душу населения
во Франции выше. Страна производит больше автомобилей и стали
и обладает развитой аэрокосмической индустрией. В отличие от Ве¬
ликобритании, Франция сильно зависит от импорта нефти — с другой
стороны, ей удается поддерживать положительное сальдо торгового
баланса за счет экспорта товаров сельскохозяйственной отрасли, ще¬
дро субсидируемой со стороны, ЕЭС. В целом ряде значимых высоко¬
технологичных отраслей (телекоммуникации, производство спутни¬
ков, самолетов, атомная энергетика) Франция старается идти наравне
с главными конкурентами. В начале 1980-х годов приход к власти со¬
циалистов с их стремлением к прорыву в экономике любой ценой (в то
время как основные торговые партнеры сокращали расходы в финан¬
совой сфере) нанес ей ощутимый урон, но последовавшее ужесточение
политики, судя по всему, привело к сокращению инфляции, уменьше¬
нию дефицита торгового баланса и стабилизации франка, и результатом
всех предпринятых мер стало возобновление экономического роста.
Но если сравнить экономическую структуру и перспективы Фран¬
ции с соседом через Рейн или с Японией, ее неустойчивость сразу
же бросится в глаза. Хотя страна по-прежнему демонстрирует по¬
разительные успехи по части экспорта истребителей, вин и зерна,
она «относительно слаба в продаже за границу товаров широкого
потребления»1. Слишком многие потребители французского экс¬
порта — страны «третьего мира», закупающие масштабные проекты
вроде гидроэлектростанций или реактивных истребителей «Мираж»,
а затем с трудом за них расплачивающиеся; при этом «импортное
проникновение» в страну промышленных товаров, автомобилей и
электроприборов обозначает сферы, где она наименее конкуренто¬
способна. Торговый дефицит Франции перед Западной Германией
с каждым годом увеличивается, и, поскольку цены во Франции ра¬
стут быстрее немецких, это неизбежно приведет к дальнейшему обе¬
сцениванию франка. Ландшафт северной части страны все еще носит
следы упадочных отраслей: угледобычи, металлургии и кораблестро¬
ения, трудности испытывает и значительная доля автопрома. И хотя
новые технологии кажутся очень многообещающими, они не могут
Дать рабочие места всем безработным или привлечь столько инве¬
стиций, чтобы можно было поддерживать технологические темпы
ФРГ, Японии и США. Еще большее беспокойство для страны, сильно
1 France (Economist, 09.02.1985, р. 8).
709
зависящей экономически (а в большей степени психологически) от сель¬
ского хозяйства, вызывают грядущий кризис перепроизводства зерно¬
вых, молочных продуктов, фруктов, вина и т. д. и связанные с ним нагруз¬
ки на бюджет Франции и ЕЭС при сохранении субсидий фермерским
хозяйствам либо рост социальной напряженности в случае их урезания.
До недавнего времени Франция могла полагаться на фонды Сообщества,
что позволяло осуществлять реструктуризацию сельского хозяйства,
однако теперь эти средства с большей вероятностью получат крестья¬
не Испании, Португалии и Греции. Все это может оставить Францию
в течение ближайших двух десятилетий без финансовых ресурсов, не¬
обходимых для резкой активизации исследований и разработок, без ко¬
торых невозможно устойчивое развитие наукоемких отраслей.
Именно в таком расширенном контексте будущих приоритетов
необходимо рассматривать обсуждения национальной оборонной
политики Франции. Во многих отношениях французский подход к ре¬
шению стратегических задач, а также проводимые ее армией боевые
действия производят сильное впечатление. Осознавая (и уверенно
озвучивая) растущие сомнения в надежности американской системы
стратегического сдерживания, Франция обеспечила себя собственной
«триадой» средств доставки ядерного оружия на случай советской
агрессии. Сосредоточив в собственных руках весь процесс создания
системы, от производства до наведения, и утверждая, что по СССР
будет нанесен ядерный удар в случае отказа существующей системы
ядерного сдерживания, Париж чувствует себя увереннее, имея соб¬
ственный рычаг воздействия на Кремль. В то же время страна обза¬
велась одной из самых крупных наземных армий и содержит крупный
гарнизон в юго-западной части Германии, обязуясь в случае необхо¬
димости прийти на помощь ФРГ; то, что страна не имеет представи¬
тельства в командных структурах НАТО, позволяет ей высказывать
мнение «независимой Европы» по стратегическим вопросам, однако
отказываться от усиления Центральноевропейского фронта в случае
нападения русских она не собирается. Также французы поддержива¬
ют выполнение «неевропейских» задач и (посредством эпизодическо¬
го военного вмешательства за пределами государства, размещения во¬
енных баз и отправки военных советников в страны «третьего мира»,
а также успешной политики военных поставок) предлагают свое, аль¬
тернативное СССР и США влияние (и снабжение). Иногда это раз¬
дражает Вашингтон (а французские ядерные испытания в южной ча¬
сти Тихого океана вызывают оправданное недовольство стран этого
710
региона), но и Москве тоже не нравятся всевозможные, а порой не¬
предсказуемые демонстрации французской независимости. Более того,
поскольку и «левые», и «правые» во Франции поддерживают концеп¬
цию значительной роли Франции в международных делах, претензии
и действия государства, направленные на ее воплощение, не вызыва¬
ют внутренней критики, которая уже давно звучала бы практически
в любом западном обществе. В результате зарубежные обозреватели
(и, конечно же, сами французы) называют такую политику рациональ¬
ной, прагматичной, реалистичной и т. д.
Однако и у такой стратегии есть проблемы, которые открыто на¬
чинают признавать некоторые французские аналитики1 и в связи
с которыми знатоки истории не преминут вспомнить разрыв между
декларациями и реалиями французской оборонной политики в эпо¬
ху между Первой и Второй мировыми войнами. Прежде всего, бес¬
пристрастный наблюдатель не может не заметить, что демонстрация
французской «независимости» надежно защищена американским
ядерным щитом и гарантиями как в сфере ядерных, так и конвен¬
циональных вооружений. Голлистская решительная политика, как
заметил Раймонд Арон, стала возможной лишь потому, что впер¬
вые в этом столетии Франция не находится на передовой2. Но что,
если этой безопасности не станет? То есть если американская поли¬
тика ядерного сдерживания окажется ненадежной? Что, если через
какое-то время США выведут из Европы свои войска, танки и авиа¬
цию? При определенных обстоятельствах такое развитие событий мо¬
жет найти поддержку. Тем не менее, по признанию самих французов,
сейчас это едва ли им выгодно в свете нынешней политики Москвы,
которая планомерно наращивает ядерные и базируемые в Европе кон¬
венциональные вооружения, жестко контролируя своих восточно¬
европейских сателлитов, ведя «активную борьбу за мир», призван¬
ную, в частности, изменить настроение общественности в Западной
Германии с пронатовского на нейтральное. Многие признаки того, что
успели окрестить «новым атлантизмом»3 Франции (жесткая позиция
в отношениях с Советским Союзом, критика нейтралистских тенден¬
ций среди социал-демократов ФРГ, франко-германское соглашение
1 См., в частности, работу [758] и ее обсуждение в: Yost D. S. Radical Change in
French Defense Policy (Survival 1986, vol. 28, p. 53-68); [740, p. 307-328].
2 Цит.по: [1118, p. 99].
3 [Ibid].
711
о размещении на территории Германии французских сил быстрого
реагирования, возможно вооруженных тактическим ядерным оружи¬
ем, укрепление связей с НАТО1), являются очевидными последстви¬
ями обеспокоенности Франции своим будущим. Пока политика Мо¬
сквы не изменится, Париж будет подозревать, что СССР может войти
в Западную Европу еще до того, как США из нее выйдут.
Но если данная угроза станет более реальной, что может сделать
Франция в практическом плане? Разумеется, она может наращивать
конвенциональные вооружения, стремясь к созданию объединенной
франко-германской армии, способной сдержать советскую агрессию
даже в случае уменьшения численности (или полного вывода) амери¬
канских войск. С точки зрения наблюдателей вроде Гельмута Шмидта2,
это было бы логическим продолжением не только парижско-боннско¬
го соглашения, но и международных тенденций (в частности, осла¬
бления американской мощи). Такой план сопряжен с множеством по¬
литических и организационных трудностей (от возможной позиции
будущей левоцентристской администрации ФРГ, сложностей коман¬
дования, языкового барьера и развертывания частей — до деликатной
проблемы французского тактического,ядерного оружия3), но так или
иначе пока он маловероятен попросту ввиду отсутствия средств. В на¬
стоящее время Франция тратит на оборону 4,2 % ВНП (что сопоста¬
вимо с 7,4% в США и 5,5 % в Великобритании), но, учитывая хрупкое
равновесие французской экономики, увеличить этот процент полу¬
чится лишь ненамного. Более того, независимость Франции в ядерной
сфере означает, что около 30% всех расходов поглощают разработ¬
ки — и это больше, чем где-либо в мире. Того, что остается, явно недо¬
статочно для производства боевых танков АМХ, военных самолетов
последнего поколения, новейших атомных авианосцев, «умных» так¬
тических систем оружия и т. д. Хотя небольшое наращивание фран¬
цузской военной мощи все же последует, оно явно не сможет ответить
всем требованиям4. Следовательно, как и в случае Великобритании,
страна рискует оказаться перед выбором: пожертвовать какой-либо
1 См. Chirac Is Pledged to Stick with NATO and Bonn (New York Times, 06.04.1986, раз¬
дел “The Week in Review”, p. 2).
2 Cm. [1148, p.41-43, 55-57]. См. также [1004].
3 См. обсуждение вопроса в: Yost D. S. Radical change in French defense policy?
и [1393].
4 См. The French are Ready to Cross the Rhine (Economisty 13.07.1985, p. 43-44); French
Defence: Count on Us (Economisty 25.10.1986, p. 50-51).
712
из систем вооружений (а следовательно, и тактическим превосход¬
ством) или навязать режим экономии в отношении их всех.
Также вызывает беспокойство и французская система ядерного
сдерживания как на техническом, так и на (тесно связанном с ним)
стратегическом уровне. Такие части французской триады ядерных во¬
оружений, как ракеты наземного базирования и особенно авиация,
страдают от износа, и даже дорогостоящая модернизация рискует не
успеть за современными достижениями в области военных техноло¬
гий1. Эта проблема может встать особенно остро в случае техноло¬
гических успехов американской Стратегической оборонной инициа¬
тивы (SDI), а также если Россия, в свою очередь, разработает более
масштабную систему противоракетной обороны. С точки зрения
Франции, самый большой повод для беспокойства — потенциаль¬
ная неуязвимость противоборствующих сверхдержав при уязвимо¬
сти Европы. В связи с этим происходит значительное наращивание
Францией числа баллистических ракет подводных лодок (см. пред¬
последний раздел текущей главы). Однако общий принцип остается
неизменным: современные технологии могут сделать существующие
вооружения бесполезными, а стоимость их замещения все время воз¬
растает. В любом случае французы угодили в ту же ловушку доверия,
что и прочие ядерные сверхдержавы. Если Париж сочтет особенно
маловероятным, что США рискнут развязать ядерный конфликт с Со¬
ветским Союзом в случае его вторжения в ФРГ, то станет ли он сам
защищать соседа с применением собственных ядерных сил? (Сами
западные немцы в этом не уверены.) Даже голлистские лозунги «за¬
щитим священную французскую землю» (выпустив в сторону СССР
весь запас баллистических ракет) опираются на недоказанное пред¬
положение, что французы предпочтут гибель возможному (или ве¬
роятному) завоеванию традиционными средствами. «Оторвать лапу
русскому медведю» — может, это и хорошо звучит, пока не вспом¬
нишь, что зверь тебя наверняка сожрет; и кроме того, советские силы
ПРО мог^т значительно уменьшить масштаб потерь СССР. Очевидно,
что в ближайшее время французская ядерная стратегия не претерпит
серьезных изменений, но есть смысл задуматься, насколько она будет
прагматична в случае дестабилизации баланса между Западом и Вос¬
током и ослабления США2.
1 См. [1218, р. 37].
2 См. [740; 759, р. 318-334].
713
Проблема Франции, следовательно, заключается в том, что ре¬
сурсы страны достаточно скромны, а потребности велики. С учетом
демографических и экономико-структурных тенденций доля нацио¬
нального дохода, выделяемая на обеспечение социальных гарантий,
останется высокой, а возможно, и возрастет. Больших затрат может
потребовать и аграрный сектор. В то же время совершенствование
вооруженных сил также требует значительных финансовых влива¬
ний. И все это будет происходить на фоне неотложной необходимо¬
сти резкого увеличения инвестиций в исследования и разработки и
в передовые технологические процессы. Если пренебречь последним
пунктом, то с течением времени существует риск остаться без доста¬
точных средств на оборону, социальные гарантии и т. п. Очевидно,
что дилемма эта не исключительно французская, но именно Фран¬
ция сильнее всех претендует на особую «европейскую» позицию по
экономическим и военным вопросам, а соответственно, наиболее
смело озвучивает общеевропейские проблемы. Это еще одна при¬
чина, по которой именно Париж обычно возглавляет выработку
новых политических стратегий, таких как углубление франко-гер¬
манских военных связей, инициирование европейской программы
производства аэробусов и искусственных спутников и пр. Многие
из этих идей скептически воспринимаются ее соседями, которые
усматривают в них очередное доказательство галльского пристрастия
к бюрократическому планированию и престижным проектам или же
подозревают, что львиную долю финансирования приберут к рукам
французские же компании. Однако некоторые предложения Франции
уже доказали свою состоятельность либо кажутся весьма перспек¬
тивными.
«Проблемы» Европы, конечно же, не ограничиваются представ¬
ленными здесь: они включают также старение населения и увядание
целых отраслей, недовольство в этнических гетто, разрыв между бо¬
гатыми северными регионами и бедным югом, политико-лингвисти¬
ческие разногласия в Бельгии, Ольстере и на севере Испании. Песси¬
мистично настроенные эксперты иногда намекают на определенный
уровень «финляндизации» некоторых европейских стран (Дании и
ФРГ), которые могут попасть в зависимость от Москвы. Поскольку та¬
кое развитие событий возможно лишь в случае левого сдвига в поли¬
тике, оценить его вероятность непросто. В настоящий же момент, если
рассматривать Европу (представленную прежде всего ЕЭС) как поли¬
тико-силовое объединение в глобальной системе, самыми важными
714
проблемами представляются именно те, что были описаны выше:
выработка эффективной единой оборонной политики для грядуще¬
го столетия, в эпоху, когда могут произойти значительные изменения
в расстановке сил, и сохранение конкурентоспособности на фоне
глобальных экономических вызовов, спровоцированных развитием
новых технологий и появлением новых игроков на мировом рынке.
В отношении других четырех регионов и обществ, рассматриваемых
в этой главе, можно предположить, как приблизительно изменится
их нынешнее положение: роль Китая и Японии возрастет, а СССР
и даже США ослабеют. При этом судьба Европы остается загадкой.
Если ЕЭС сможет действовать скоординировано, то его положение
в мире, вероятно, укрепится как с экономической, так и с военной
точки зрения. Если же нет (что, с учетом человеческой природы,
представляется более вероятным), то оно обречено на дальнейшее
относительное угасание.
Советский Союз и его «противоречия»
В терминологии марксизма слово «противоречие» имеет очень
конкретное значение напряженных отношений, которые (как утверж¬
дается) изначально существуют внутри капиталистической системы
производства и неизбежно ведут к его упадку1. Следовательно, упо¬
требление этого слова применительно к ситуации, сложившейся в на¬
стоящее время в самом Советском Союзе, первом в мире коммунисти¬
ческом государстве, может показаться умышленной иронией, бднако,
как будет показано ниже, в ряде критически важных сфер цели со¬
ветского государства все сильнее расходятся с методами их достиже¬
ния. Провозглашается необходимость достижения высоких резуль¬
татов в промышленности и сельском хозяйстве, а коллективизация и
громоздкая система планирования этому препятствуют. Достижение
мира во «сем мире называется первоочередной задачей, однако на¬
ращивание вооружений и налаживание связей с «революционными»
странами (и их «революционным» наследием) способствует усилению
международной напряженности. Заявляется о необходимости под¬
держания безопасности вдоль обширных государственных границ,
но и по сей день жесткая политика в отношении соседних государств
1 См. анализ в [722, ch. 13] и теорию противоречий Энгельса в [367, р. 130ff].
715
и их проблем только ухудшает отношения Москвы со странами За¬
падной и Восточной Европы, Ближнего Востока, с Китаем и Японией,
что, в свою очередь, оставляет саму Россию «в окружении» и, следо¬
вательно, делает ее менее защищенной. Идеология страны провозгла¬
шает непрерывность диалектического процесса изменений в мире под
воздействием технологического прогресса, что неизбежно приведет
к политическим и социальным преобразованиям; на деле же автори¬
таризм и бюрократия, привилегированное положение партийной эли¬
ты, ограничения свободного доступа к информации и отсутствие по¬
ощрения личной инициативы создают непреодолимые препятствия
для бурного развития технологий и плавного наступления высокотех¬
нологичного будущего, каковое мы уже можем наблюдать в Японии
и Калифорнии. А самое главное, хотя партийные лидеры зачастую
заявляют, что СССР больше никогда не допустит ослабления военной
мощи, но едва ли не чаще призывают к увеличению производитель¬
ности, становится ясно, что эти цели трудно увязать между собой,
а проверить, не является ли российская традиция тратить на военные
нужды огромную долю национальных ресурсов губительной для кон¬
курентоспособности экономики, — еще труднее. Пожалуй, эти про¬
блемы можно охарактеризовать и как-то иначе, но термин «противо¬
речия» видится вполне подходящим.
Если учесть, что марксистская философия делает упор на мате¬
риальную основу бытия, кажется вдвойне ироничным, что главные
трудности нынешнего СССР лежат в экономической сфере; однако
доказательства, собранные западными аналитиками, не говоря уже
об открытом признании ситуации самими советскими лидерами,
не оставляют места для сомнений. Интересно, как отнесся бы Хрущев,
еще в 1950 году уверенно заявлявший, что СССР «догонит и перего¬
нит» Америку и «закопает» капитализм, к признаниям Горбачева, сде¬
ланным на XXVII съезде КПСС в 1986 году:
В 70-е годы в народном хозяйстве стали нарастать трудности, заметно
снизились темпы экономического роста. В результате оказались невы¬
полненными задачи по развитию экономики, поставленные Програм¬
мой КПСС, и даже более низкие задания девятой и десятой пятилеток.
Не полностью удалось осуществить и намеченную на эти годы социаль¬
ную программу. Допущено отставание материальной базы науки и об¬
разования, здравоохранения и культурно-бытового обслуживания на¬
селения.
<...>
716
И хотя в последнее время предпринимались усилия, полностью ис¬
править положение не удалось. Производство большинства видов про¬
дукции промышленности и сельского хозяйства в одиннадцатой пяти¬
летке не достигло рубежей, намеченных XXVI съездом КПСС. Серьезное
отставание допущено в машиностроении, нефтяной и угольной промыш¬
ленности, электротехнике, черной металлургии и химии, в капитальном
строительстве. Не обеспечены^ задания по основным показателям роста
эффективности, повышению жизненного уровня населения.
<...>
...Ускорение социально-экономического развития страны — ключ
ко всем нашим проблемам: ближайшим и перспективным, экономиче¬
ским и социальным, политическим и идеологическим, внутренним и
внешним1.
Заметим, что последнее заявление мог бы сделать глава любой страны
мира и что простое признание экономических проблем вовсе не га¬
рантирует их решения.
Самой уязвимой отраслью за всю историю Советского Союза
было сельское хозяйство, что тем более удивительно, если вспомнить,
что столетие назад Россия была одним из двух крупнейших постав¬
щиков зерна. Однако с начала 1970-х годов ей приходится ежегодно
ввозить миллионы тонн пшеницы и кукурузы. Если мировые тенден¬
ции в продовольственной индустрии не изменятся, Россия (наряду
с некоторыми другими странами Восточной Европы с социалисти¬
ческой экономикой) разделит с африканскими и ближневосточными
регионами сомнительный статус единственных в мире стран, которые
за последнее время превратились из чистых экспортеров продоволь¬
ствия в крупных импортеров2. В случае России досадная стагнация
сельскохозяйственного производства возникла не по причине невни¬
мания или недостатка приложенных сил; после Сталина каждый глава
Советского государства подчеркивал необходимость увеличения про¬
изводства продовольствия, чтобы удовлетворить потребительский
спрос и достигнуть заявленного повышения уровня жизни населения.
Сказать, что такого повышения не произошло, нельзя: с 1953 года,
1 Excerpts from Gorbachevs Speech to the Party (New York Timesy 26.02.1986). — (При¬
ведено по источнику: http://soveticus5.narod.ru/85/xxviitl.htm. — Примеч. пер.)
См. также Making Mr. Gorbachev Frown (Economist, 08.03.1986, p. 67); [107, p. 999-
1020].
2 Cm. [155, p. 14-19]; Focus: Food (Economist, 12.04.1986, p. 107).
717
когда положение было плачевным, жизнь среднего советского чело¬
века значительно улучшилась. Куда сильнее удручает другое: в по¬
следние десятилетия уровень жизни снова стал падать, несмотря на
брошенные на поддержку сельского хозяйства ресурсы — около 30 %
всех инвестиций (для сравнения, в США — 3%). Только для поддер¬
жания текущего уровня жизни Советскому Союзу ежегодно прихо¬
дится вкладывать приблизительно $78 млрд в сельское хозяйство,
а еще $50 млрд — в субсидирование цен на продовольствие; несмотря
на эти усилия, «страна уходит все дальше и дальше от положения экс¬
портера, которым она когда-то была»1, и теперь вынуждена тратить
миллиарды в твердой валюте, чтобы компенсировать дефицит соб¬
ственного производства зерна и мяса.
Правда, существуют и некоторые естественные причины, объ¬
ясняющие проблемность сельского хозяйства в СССР и то, что его
продуктивность в семь раз меньше американского. Хотя географиче¬
ски страну часто сопоставляют с США (она тоже занимает весь кон¬
тинент и лежит в Северном полушарии), фактически она расположе¬
на намного севернее: Украина находится на той же широте, что и юг
Канады. Это затрудняет не только выращивание кукурузы — даже
в регионах, где в СССР культивируют пшеницу, зимы суровее, а за¬
сухи продолжительнее, чем в Канзасе или Оклахоме. Годы с 1978-го
по 1982-й в этом отношении оказались особенно тяжелыми, и госу¬
дарство, поставленное в неудобное положение, перестало обнародо¬
вать результаты деятельности агропромышленного комплекса (хотя
о многом можно было сделать выводы по среднегодовому импорту
зерна в 35 млн тонн!). СССР не смог перейти на самообеспечение
даже в «хорошем» 1982 году, а за ним последовал очередной тяжелый
год заморозков и засухи2. Более того, попыткам увеличить производ¬
ство, расширяя засеваемые площади за счет целинных земель, все
время препятствуют низкие температуры на севере и сухой климат
на юге.
Несмотря на это, никто из западных аналитиков не считает, что
в спаде сельхозпроизводства в СССР повинен исключительно кли¬
1 [453, р. 86]. Более глубокий анализ см. в [103, ch. 4-5]. Насколько (относительно)
быстро ухудшалось положение СССР, можно увидеть, перечитав оптимистич¬
ный прогноз сокращения разрыва между СССР и США к 2000 г. в очень взвешен¬
ной работе [747, р. 272].
2 Soviet Is Facing Sixth Poor Harvest in a Row (New York Timesy 28.08.1985, p. Al, D17).
Более общее описание см. в [868; 747, р. 17fF].
718
матический фактор1. Куда сильнее влияет «социализация» сельского
хозяйства. Чтобы удовлетворить население Страны Советов, цены
на продовольствие искусственно поддерживаются на низком уровне
путем субсидирования — так, чтобы «мясо, производство которо¬
го обходится государству в четыре доллара за фунт, продавалось по
восемьдесят центов»2, из-за чего, в частности, крестьянам выгоднее
откармливать скот покупным хлебом и картофелем, чем цельным
зерном. Подавляющая часть инвестиций в сельское хозяйство на¬
правляется на крупномасштабные проекты (дамбы, осушение), а не
на строительство индивидуальных подворий и разработку современ¬
ных небольших тракторов для нужд обычного крестьянина. Решения
о посевах той или иной сельскохозяйственной культуры и расходова¬
нии бюджета принимаются не теми, кто работает на земле, а управ¬
ленцами и бюрократами. Отсутствие индивидуальной ответственно¬
сти и искоренение инициативы на местах — вот, пожалуй, основная
причина неурожаев, хронической неэффективности хозяйствования
и колоссальных масштабов непроизводительного расхода собранно¬
го продукта, хотя на последнее, безусловно, влияют и такие факторы,
как ненадлежащие условия хранения и отсутствие дорог круглого¬
дичного действия, в результате чего «около 20% зерновых, овощей и
фруктов, равно как и половина урожая картофеля, гибнет из-за про¬
блем с хранением, транспортировкой и распределением»3. На то, чего
можно достичь, изменив коренным образом всю систему, а именно
сменив коллективизацию на поддержку индивидуальных хозяйств,
указывает хотя бы тот факт, что существующие личные подсобные хо¬
зяйства, занимающие лишь 4 % пахотных земель страны, дают около
25 % урожая4.
Однако, несмотря на разговоры в верхах о необходимости «рефор¬
мирования», все указывает на то, что Советский Союз не рассматривает
возможность достижения крупных изменений в сельском хозяйстве за
счет масштабной «либерализации» по опыту Дэн Сяопина (см. выше),
даже при то*м очевидном факте, что предприимчивый сосед давно опе¬
редил Россию5.
1 См. [591, р. 392ff; 127, р. 273-291 (более оптимистичный взгляд, чем у многих дру¬
гих); 453, ch. 3].
2 The Soviet Economy (New York Times, 15.03.1985, p. Al, A6).
3 [453, p. 81].
4 [Ibid, p. 83], см. также комментарии в [949, p. 362ff].
5 См. [155, p. 18].
719
График 3. Производство зерна в Советском Союзе и Китае, 1950-1984
Маловероятно, что Кремль открыто объяснит причины привержен¬
ности существующей системе коллективного хозяйствования, несмо¬
тря на ее очевидные недостатки, но можно точно назвать две. Первая:
расширение частных подсобных хозяйств, создание частных рынков
и рост цен на продукцию агропромышленного комплекса подразумева¬
ет значительное увеличение доли крестьянства в национальном доходе
страны — в ущерб и к недовольству городского населения и, возможно,
за счет инвестиций в производство. Иными словами, это означает три¬
умф политики Бухарина, который делал ставку на сельское хозяйство,
и отказ от сталинских предубеждений1. Вторая: это означает ослабле¬
ние власти управленческо-бюрократического аппарата, заправляющего
советским агропромышленным комплексом, и может задать тенденцию
в остальных сферах. Если «индивидуальные землепользователи, еже¬
дневно принимающие решения в соответствии с требованиями рынка,
переменами погоды и условиями, в которых выращиваются урожаи,
в общем и целом намного более компетентны, чем централизованная
бюрократия, как бы хорошо организована и укомплектована она ни
была»2, то что отсюда следует для будущего «централизованной бюро¬
кратии»? Если между «социализмом и дефицитом продуктов в стране»3
1 См. [453, р. 70-71]; более широкий взгляд на тему: [1300, р. 4l5ff].
2 [155, р. 18].
3 [Ibid, р. 11].
720
действительно существует устойчивая негативная корреляция, это не
могло ускользнуть от внимания Политбюро. Но, с его точки зрения,
лучше и уж точно надежнее поддерживать «социалистическую», то есть
коллективную, систему хозяйствования, даже если это будет означать
рост импорта продовольствия, нежели признать поражение коммуни¬
стической системы и ослабить существующий контроль над широчай¬
шим сегментом общества.
Аналогично объясняется и нежелание Советского Союза идти на
перемены в промышленной сфере. Некоторые наблюдатели считают,
что в этом едва ли есть необходимость, учитывая поразительные ре¬
зультаты, достигнутые советской экономикой с 1945 года и тот факт,
что страна производит, например, станков, стали, цемента, удобрений
и нефти больше, чем США1. Однако есть многочисленные признаки
того, что советская промышленность также испытывает стагнацию;
период относительно легкого роста, объясняемого амбициозными про¬
изводственными задачами, на решение которых были брошены огром¬
ные силы и средства, подходит к концу. Отчасти это происходит из-за
возрастающего дефицита рабочей силы и энергоресурсов (на каждом
из этих факторов мы подробно остановимся ниже). Не менее важны
неоднократные сигналы того, что производство страдает от бюрокра¬
тического планирования, от концентрации большей части ресурсов
в тяжелой промышленности и от невозможности удовлетворять по¬
купательский спрос и совершенствовать продукцию, чтобы отвечать
новым требованиям и выходить на новые рынки. Производство такого
количества цемента вовсе не обязательно благо, если на это затраче¬
ны ресурсы, позаимствованные из более нуждающегося в них сектора
экономики; если сам процесс производства цемента слишком энергоза¬
тратен; если готовый цемент требуется транспортировать на большие
расстояния, добавляя работы и без того перегруженной железнодорож¬
ной сети; если этот цемент поставляется на один из тысяч строитель¬
ных объектов, начатых советским планированием, но так и не завер¬
шенных2. То же самое можно наблюдать и в гигантской сталелитейной
промышленности СССР, большая часть производимого продукта ко¬
торой, кажется, не востребована, из-за чего некоторые исследователи
1 См. сравнительные данные в [203, р. 28-30].
2 Более наглядные данные, подчеркивающие неэффективность, см. в [453, р. 40].
См. также очень взвешенную работу Berliner J. S. Planning and Management [103,
p. 350-389].
721
отмечают удивительный парадокс: промышленное изобилие, а купить
нечего1. Если говорить точнее, эффективные отрасли советской эконо¬
мики существуют (по большей части те, что связаны с оборонной про¬
мышленностью, могут распоряжаться ресурсами и должны конкури¬
ровать с Западом), но в целом система страдает от сосредоточенности
на производстве в отрыве от рыночных цен и покупательского спроса.
Поскольку советские заводы и фабрики, в отличие от западных, не мо¬
гут уйти из бизнеса, они лишены дополнительного стимула к выпуску
конкурентоспособной продукции. Какие бы ухищрения для ускорения
промышленного роста не применялись, поверить в то, что при условии
сохранения «плановой экономики» какие-то из этих мер возымеют дли¬
тельный и ощутимый эффект, крайне сложно.
Однако если сегодняшний уровень эффективности производства
в СССР можно охарактеризовать как едва удовлетворительный (или,
скорее, неудовлетворительный, судя по ставшим более жесткими за¬
явлениям правительства), то в дальнейшем оно еще сильнее пострада¬
ет от трех факторов. Первый касается запасов энергоносителей. Стало
совершенно очевидно, что высокие темпы роста советской экономи¬
ки с конца сороковых годов напрямую зависели от огромных запасов
угля, нефти и природного газа. Вследствие этого «неэффективный
расход» энергии и стали в СССР и государствах-сателлитах значи¬
тельно превосходит соответствующие показатели Западной Европы,
как показано в табл. 46.
Таблица 46
Килограммы топливного эквивалента по углю и стали,
затрачиваемые на производство предполагаемых $1000 ВВП
(1979-1980)2
Уголь
Сталь
Уголь
Сталь
Россия
1490
135
Великобритания
820
38
ГДР
1 356
88
ФРГ
565
52
Чехословакия
1290
132
Франция
503
42
Венгрия
1058
88
Швейцария
371
26
1 Выражение взято из [279, р. 289].
2 Взято из Inputs Misused (.Economist, 06.07.1985, р. 12), где сами слова «затрачива¬
емые на производство предполагаемых $1000 ВВП» наводят на мысль о том, что
реальные цифры могут быть и ниже.
722
В случае России столь нерациональное использование было при¬
емлемым, пока запасы энергоресурсов оставались обильными и (от¬
носительно) легкодоступными, но сейчас все изменилось, и это при¬
скорбный факт. Возможно, знаменитый прогноз ЦРУ от 1977 года,
в котором говорилось, что добыча нефти в СССР достигнет пика,
а потом пойдет на спад, тогда и был преждевременным, но тем не ме¬
нее в 1984 и 1985 годах добыча нефти в России в самом деле немного
снизилась впервые за все время после окончания Второй мировой
войны1. Еще большее беспокойство внушает то, что остающиеся
(и весьма масштабные) запасы нефти и природного газа расположены
глубже либо находятся в районах вечной мерзлоты, таких как Западная
Сибирь. За последнее десятилетие, как сообщал в 1985 году Горбачев,
себестоимость тонны нефти в Советском Союзе выросла на 70 %, и про¬
блема, возможно, лишь усугубится2. Этим во многом и объясняется
стремление России к скорейшему увеличению объемов выработки
атомной энергии и удвоению ее доли в производстве электроэнергии
с 10 до 20% к 1990 году. Пока преждевременно говорить о том, какой
ущерб этим планам нанесла авария на Чернобыльской АЭС, четыре
реактора которой производили седьмую часть всей атомной электро¬
энергии в СССР, вследствие чего после их отключения выросло потре¬
бление запасов прочих энергоресурсов, но совершенно очевидно, что
в результате этой катастрофы из-за усиления мер безопасности повы¬
сятся расходы всей отрасли и сократится темп ее планового развития3.
Наконец, необходимо отметить тот неудобный факт, что энергетиче¬
ский сектор уже поглощает значительную долю капиталовложений —
около 30% всех промышленных инвестиций, и эта цифра рано или
поздно начнет резко расти. Трудно поверить в сказанное в недавнем
отчете: «Если просто сохранить без изменений нынешний уровень
капиталовложений в нефтяную, угледобывающую и электроэнерге¬
тическую отрасли наряду с ростом целевых вложений в добычу при¬
родного газа, то это поглотит практически весь возможный рост ка¬
питальных ресурсов советской промышленности за период с 1980 по
1985 год»4, — ведь последствия для прочих сфер вырисовываются еще
более мрачные. Однако общий посыл ясен: для обеспечения хотя бы
1 Этот вопрос лучше всего рассматривается в [452], но также см. Silk L. Soviet Oil
Troubles (New York Times, 05.06.1985, p. D2).
2 Cm. Russia Drills Less Oil, OPEC Keeps It Cheap (.Economist, 08.06.1985, p. 65).
3 Cm. Economist (03.05.1986, p. 55-57). Более общее описание см. в [103, р. 191ff].
4 [299, р. 93].
794
умеренных темпов роста экономики энергетический сектор будет по¬
глощать все больший процент ВНП1.
Столь же проблематичны, с точки зрения советского правитель¬
ства, задачи, которые ставятся высокотехнологичными отраслями,
такими как робототехника, телекоммуникации, производство супер¬
компьютеров, лазеров, оптики и др., в которых СССР рискует сильно
отстать от западных стран. В более узкой чисто военной сфере суще¬
ствует угроза, что «умное» тактическое оружие и системы обнаруже¬
ния смогут нейтрализовать количественное преимущество России
в военной технике: так, суперкомпьютеры смогут взломать коды, за¬
сечь местонахождение подводных лодок, способствуя быстрой смене
дислокации, и, наконец, что не менее важно, смогут защитить амери¬
канские ядерные базы (как предполагала предложенная президентом
Рейганом программа «звездных войн»); в то же время современные
радары, лазеры и системы наведения позволят западной авиации, ар¬
тиллерии и ракетным войскам безнаказанно обнаруживать и уничто¬
жать вражеские танки и самолеты, — что регулярно проделывает Из¬
раиль с сирийскими (сделанными в СССР) ракетными комплексами.
Чтобы идти в ногу с современными технологиями, в оборонную от¬
расль страны требуется постоянно вовлекать все больше инженерных
и научных ресурсов2.
Проблемы гражданского сектора в экономике еще серьезнее. Если
учитывать ограничения, налагаемые классическими «факторами
производства», такими как трудовые ресурсы и капиталовложения,
то развитие новых технологий справедливо считается насущно не¬
обходимым для увеличения производительности российской эконо¬
мики. Приведем лишь один пример: использование промышленных
компьютеров способно многократно уменьшить потери в разведке,
разработке и распределении энергоресурсов. Однако внедрение но¬
вых технологий требует не только значительных вложений (и где их
брать?), но и не согласуется с закрытой, бюрократической и центра¬
лизованной советской системой. Компьютеры, электронная обработ¬
ка документов и телекоммуникации, будучи наукоемкими сферами,
лучше всего развиваются в обществах, где население технологиче¬
ски подковано, где поощряется свобода эксперимента и существуют
максимально широкие возможности для обмена знаниями и идеями.
1 См. [103, р. 213-214]; см. также [127, р. 313-343].
2 См. дальше по разделу.
724
В Калифорнии и Японии это работает, но в России создает угрозу госу¬
дарственной монополии на информацию. Если даже сегодня самые ти¬
тулованные ученые и исследователи не могут получить личный доступ
к копировальным аппаратам (за которыми пристально следит КГБ),
трудно представить, как страна двинется навстречу повсеместному
использованию текстовых процессоров, интерактивных компьютер¬
ных технологий, электронной почты и т. п. без значительного ослаб¬
ления полицейского контроля и цензуры1. Аналогичным образом на¬
мерения режима «модернизировать» сельское хозяйство и готовность
выделять для этих целей дополнительные материальные и человече¬
ские ресурсы наталкиваются на препятствия в виде негибкой эконо¬
мической структуры и политической идеологии.
В сравнении с этим растущая зависимость СССР от импорта тех¬
нологий и оборудования, либо честно приобретенных, либо украден¬
ных на Западе, проблема менее фундаментальная, хотя и серьезная.
Уровень промышленного и научного шпионажа (и в военных, и в про¬
изводственных целях) не поддается оценке, но представляется еще
одним признаком беспокойства России по поводу ее отставания2. Ре¬
гулярный импорт западных технологий (и продукции восточноевро¬
пейских производителей) в обмен на сырье — традиционный способ
«ликвидировать разрыв»: это делалось в период с 1890 по 1914 год,
а затем и в 1920-е. В этом смысле изменилось лишь то, что закупать
стали более современные товары: оборудование для нефтедобычи, ка¬
таную сталь, трубы, компьютеры, станки, оборудование для химиче¬
ской промышленности и производства пластмасс и т. д. Куда сильнее
советских функционеров беспокоит становящийся очевидным факт,
что импортированные технологии требуют более длительной на¬
стройки и используются с гораздо меньшей эффективностью, чем на
Западе3. Вторая проблема — поиск твердой валюты для приобретения
технологий. Традиционно она решалась за счет импорта промышлен¬
ных товаров из стран СЭВ (что позволяло избежать расходов твердой
валюты), но производимые там изделия в последнее время значитель¬
но уступают по качеству западным, даже если их до сих пор прихо¬
дится закупать, чтобы не допустить коллапса восточноевропейских
1 См. Goldman. A Low-Tech Economy at Home (New York Times, 19.02.1984, раздел
“Business”, p. 2); см. интересные подробности в [22].
2 См. Losing Battle (Wall Street Journal 25.07.1984).
3 Помимо [453, p. 131] cm. [23].
725
экономик1. И несмотря на то что обычно Россия расплачивалась за
большую часть импортируемых с Запада товаров посредством барте¬
ра или прямых продаж излишков нефти, ее перспективы (а равно и
Восточной Европы) становятся все менее радужными из-за колебаний
цен на нефть, собственных растущих потребностей в энергоресурсах
и общего изменения условий торговли сырьем в результате усложне¬
ния технологических процессов2. В то время пока российские доходы
от нефти и прочих ресурсов (исключая, может быть, природный газ)
сокращаются, затраты на широкий ассортимент импортируемых то¬
варов остаются высокими — что, вероятно, негативно сказывается на
инвестиционных возможностях.
Третья важная причина для беспокойства по поводу перспектив
будущего роста российской экономики относится к сфере демогра¬
фии. Тут положение столь плачевное, что один исследователь начал
работу под названием «Население и трудовые ресурсы» с такого вот
прямолинейного заявления:
В любой перспективе, долгосрочной или краткосрочной, прогнозы раз¬
вития населения и трудовых ресурсов в Советском Союзе до конца сто¬
летия представляются поистине мрачными. От падения рождаемости до
невероятного роста показателей смертности, превысивших все сколько-
нибудь разумные оценки, от уменьшения притока граждан на рынок
труда, усугубляемого их неравномерным распределением по регионам,
до относительного старения населения — все эти демографические тен¬
денции не сулят советскому правительству ничего хорошего3.
Несмотря на то что все перечисленные обстоятельства весьма
серьезны и взаимосвязаны, наихудшими тенденциями являются
устойчивое сокращение ожидаемой продолжительности жизни вку¬
пе с ростом детской смертности, начавшиеся в семидесятых годах или
даже раньше. Ввиду медленного ухудшения качества больничного и
амбулаторного лечения, низкого уровня санитарии и дезинфекции
и повсеместного алкоголизма, в Советском Союзе необычайно вы¬
рос показатель смертности, особенно среди мужского работающего
1 См. [453, ch. 6]; Shadows over Comecon (Economist, 29.05.1982, p. 84-85); Comecon
Survey (Economist, 20.04.1985, p. 3-18).
2 Cm. [325]; Oils Decline Seen Curbing Soviet Plans (New York Times, 10.03.1986); East
European Trade (Economist, 26.10.1985, p. 119). Последствия для Восточной Европы
также анализируются в [493, р. 65-89].
3 [103, р. 79]. См. также [453, р. lOOff; 239, р. 151F].
7 Ifs
населения: «Сегодня среднестатистический советский человек может
рассчитывать дожить до шестидесяти лет, что на шесть лет меньше,
чем в середине 1960-х годов»1. Таким же пугающим выглядит скачок
детской смертности (СССР — единственная промышленно развитая
страна, где такое произошло); этот показатель в СССР втрое выше
американского, несмотря на огромное число врачей. При том, что на¬
селение СССР вымирает быстрей, чем раньше, показатели его рожда¬
емости резко снижаются. Предположительно по причине урбаниза¬
ции, большей вовлеченности женщин в ряды работающего населения,
дурных жилищных условий и прочих сдерживающих факторов при¬
мерный совокупный уровень рождаемости стабильно уменьшается,
в особенности среди русского населения. Результат всех перечислен¬
ных тенденций — отсутствие ощутимого роста русского мужского на¬
селения страны.
Вероятные последствия сложившейся ситуации уже какое-то время
беспокоят советское правительство, и, очевидно, именно они стоят за
пропагандой многодетной семьи, ужесточением мер по борьбе с алко¬
голизмом и поощрением работающих пенсионеров. Во-первых, страна
совершенно определенно нуждается в росте расходов на здравоохра¬
нение и социальные гарантии, в особенности с увеличением числен¬
ности пенсионеров; в этом плане (кроме уровня смертности) СССР не
отличается от любой другой промышленно развитой страны, но здесь
опять-таки возникает вопрос о бюджетных приоритетах. Во-вторых,
советской промышленности и вооруженным силам угрожает ката¬
строфическое падение темпов прироста трудовых ресурсов: согласно
прогнозам, с 1980 по 1990 год чистый прирост рабочей силы составит
«лишь 5,99 млн человек, тогда как за предыдущее десятилетие ожидае¬
мый прирост составлял 24,217 млн»2. К военным проблемам мы вернем¬
ся позже, сейчас же скажем, что эта тенденция заставляет вспомнить,
что рост промышленного производства в Советском Союзе, наблю¬
давшийся в 1950-1970-х годах, в значительной мере объяснялся скорее
приростом'работающего населения, нежели повышением эффективно¬
сти; впредь же экономическое развитие не может основываться на бур¬
ном росте числа трудящихся в производстве. Существенным образом
этот вопрос можно было бы решить привлечением здоровых мужчин
из сельского хозяйства, но это проблематично, поскольку подавляющая
1 Sick Men of Europe (.Economist, 22.03.1986, p. 53).
2 [299, p. 92-93].
777
часть молодежи в славянских регионах уже перебралась в города, тогда
как имеющийся избыток сельских жителей в неславянских регионах за¬
действовать непросто, ведь они хуже образованны, часто с трудом го¬
ворят по-русски и их обучение ремеслу потребует немалых вложений.
Это приводит нас, наконец, к последней из тенденций, вызывающих
обеспокоенность у московских властей: поскольку уровень рождаемо¬
сти в среднеазиатских республиках, например в Узбекистане, в три раза
выше этого показателя в республиках со славянским и прибалтийским
населением, грядет мощный популяционный сдвиг. В результате этого
сдвига доля русского населения страны, составлявшая в 1980 году 52%,
к 2000 году снизится до 48 %К Впервые в истории СССР русские пере¬
станут быть большинством.
Кому-то приведенный список трудностей может показаться че¬
ресчур мрачным. Советский военно-промышленный комплекс про¬
изводит внушительное впечатление и постоянно модернизируется
ввиду ускорения гонки вооружений1 2. Один историк (надо сказать, еще
в 1981 году)3 утверждал, что сложившуюся ситуацию нельзя рассма¬
тривать исключительно в негативном свете, особенно если учитывать
экономические достижения Советского Союза за последние полвека и
тот факт, что западные обозреватели склонны преувеличивать дости¬
жения СССР в один период, а недостатки — в другой. Тем не менее ка¬
кое бы улучшение ни произошло в СССР со времен Ленина, упрямые
факты говорят о том, что Запад ему догнать не удалось и, более того,
разрыв в уровне жизни, похоже, только увеличивается начиная с по¬
следних лет правления Брежнева; по уровню доходов на душу населе¬
ния и эффективности производства Страну Советов опередили Япония
и некоторые другие азиатские государства, а замедление темпов роста,
старение населения, климатические трудности, проблемы в энергети¬
ческой и аграрной отраслях бросают темную тень на заявления и при¬
зывы советских лидеров.
Поэтому в данном контексте провозглашенное Горбачевым «уско¬
рение социально-экономического развития страны — ключ ко всем
нашим проблемам» становится более понятным. И тем не менее по¬
мимо естественных препятствий (вечная мерзлота и т. д.) остают¬
ся два основных политических барьера, мешающих осуществлению
1 [103 (Feshbach М. Population and Labor Force)].
2 См. аргументы в [705, р. 40-51].
3 См. [918, р. 208].
728
«качественного рывка» по образу китайского. Первый — положе¬
ние партийных функционеров, бюрократов и других представителей
элиты, которые пользуются широким спектром привилегий (в зави¬
симости от ранга), позволяющих не ощущать трудностей советской
жизни, и монополизировали власть и влияние. Децентрализация си¬
стемы планирования и ценообразования, освобождение тружеников
села от общественного контроля, предоставление директорам заводов
большей свободы действий, поощрение индивидуальной инициативы
вместо требования сохранять лояльность партии, закрытие устарев¬
ших предприятий, отказ от производства некачественной продукции
и обеспечение гораздо большей свободы распространения инфор¬
мации будут рассматриваться ими как непосредственная угроза их
нынешнему положению. Агитация, более гибкое планирование, уве¬
личение вложений в тот или иной сектор и дисциплинарные кампа¬
нии против алкоголизма или коррумпированных управленцев — это
одно; однако все предлагаемые изменения, как подчеркивают со¬
ветские лидеры, должны осуществляться «в рамках научного соци¬
ализма» и без «сдвигов в сторону рыночной экономики или частно¬
го предпринимательства»1. По словам гостя, недавно посетившего
СССР, «Советскому Союзу нужны несовершенства, чтобы оставаться
советским»2. Если это действительно так, то все увещевания Горбаче¬
ва о необходимости «глубинных преобразований» системы вряд ли
сильно повлияют на долгосрочные показатели роста экономики.
Второй политический барьер связан с той весьма значительной
долей ВНП, которую Советский Союз выделяет на оборону. Многих
исследователей занимает вопрос о способах вычисления соответству¬
ющих данных и сопоставления их с аналогичными западными показа¬
телями; заявление ЦРУ от 1975 года о том, что рублевые цены совет¬
ского вооружения вдвое превышают первоначальные оценки и что
СССР предположительно расходует на оборону не 6-8, а 11-13% ВНП,
привели к неверным истолкованиям3. Однако точные цифры (воз¬
можно, неизвестные даже советским экономистам) не так важны, как
тот факт, что, хотя с 1976 года наблюдается замедление роста расходов
1 Gorbachevs Plans: Westerners See a Lot of Zeal, but Little Basic Change (New York
Times, 23.02.1986, p. 16); Russia Under Gorbachev (Economist, 16.11.1985, p. 21).
2 The Soviet Economy (New York Times, 15.03.1985, p. A1, A6), где цитируется Леонард
Силк; [239, р. 273fF; 592].
3 Это лучше всего описано в [583, р. 86-104; 585, р. 78-101; 584]. См. также [579,
р. 114ff; 299, р. 80ff].
79Q
на вооружения, Кремль выделяет на эти нужды в два раза больше на¬
ционального продукта, чем тратили США даже в период наращивания
военной мощи администрацией Рейгана; а это значит, что советские
вооруженные силы оттягивают огромную часть квалифицированных
кадров, научного потенциала, оборудования и капиталовложений, ко¬
торые могли бы пойти на развитие гражданской экономики. Отсюда
не следует, что если, как гласят некоторые экономические прогнозы,
СССР значительно сократит расходы на военные нужды, то уровень
жизни резко поползет вверх, ведь осуществить быструю конверсию,
скажем, производства танков Т-72 не получится1. С другой стороны,
если гонка вооружений и соперничество с НАТО до конца столетия
приведут к тому, что к 2000 году доля советского ВНП, выделяемая на
оборону, составит 14-17% или более, то военно-промышленный ком¬
плекс потребует еще больше машиностроительного, металлообрабаты¬
вающего и другого оборудования, подавляя другие отрасли. Однако, не¬
смотря на убежденность экономистов в том, что это «создаст большую
проблему для советских управленцев»2, все признаки указывают на то,
что расходы на оборону действительно будут увеличиваться быстрее,
чем ВНП, что повлияет на благосостояние и потребление.
Следовательно, как и любая сверхдержава, СССР стоит перед про¬
блемой раздела ресурсов между 1) нуждами военной сферы — при
четко формулируемых потребностях обеспечить безопасность стра¬
ны, 2) растущими потребностями населения в качественных товарах
и улучшении жилищных и трудовых условий, не говоря уже о повыше¬
нии качества социального обслуживания, необходимого для решения
проблем ухудшения здоровья населения и высокого уровня смертно¬
сти, и 3) потребностями сельского хозяйства и промышленности в ка¬
питаловложениях для модернизации экономики, увеличения произ¬
водительности и возможности конкурировать с мировыми лидерами,
а также, в долгосрочной перспективе, для решения как оборонных,
так и социальных задач страны3. Как и везде, это решение требует от
управленцев сложного выбора; однако можно напомнить, что, как бы
велики и насущны ни были потребности советского потребителя и
экономики в целом в «модернизации», традиционная зацикленность
1 Подобная точка зрения основывается на работах [239, р. 91; 103, р. 19-21 ].
2 [103, р. 20]; см. также Can Andropov Control His Generals? (Economisty 06.08.1983,
p. 33-35).
3 Cm. Gelb L. H. A Common Desire for Guns and Butter (New York Timesy 10.11.1985,
раздел “The Week in Review”, p. 2).
730
Москвы на военной безопасности означает, что главный выбор уже
сделан. Если только режиму Горбачева не удастся в корне изменить
ситуацию, то пушки всегда будут важнее масла, а если потребуется —
и экономического роста. В этом не меньше, чем в остальном, состоит
принципиальное отличие Советского Союза от Японии и государств
Западной Европы, и даже от Китая и США.
Таким образом, нынешний Кремль продолжает историческую
традицию, начатую династией Романовых и продолженную Стали¬
ным, которая заключается в желании иметь армию, сопоставимую
с армией любой великой державы (а лучше — превосходящую ее).
Без сомнений, современный СССР обладает внушительной воен¬
ной мощью. Любые оценки реальной стоимости совокупных годо¬
вых затрат страны на военные цели очень приблизительны: с одной
стороны, официальные данные Москвы абсурдно низки и скрывают
огромные расходы, связанные с военно-промышленным комплексом,
за обтекаемыми формулировками (наука, космические программы,
внутренняя безопасность, гражданская оборона и строительство),
а с другой — попытки Запада подсчитать реальные суммы осложня¬
ются искусственным курсом рубля к доллару, неполным пониманием
советской бюджетной процедуры, трудностями, с которыми столкну¬
лось ЦРУ при попытках вычислить «долларовую стоимость» произ¬
веденных в России вооружений, а также институциональной и иде¬
ологической ангажированностью. В результате получается широкий
разброс «предположительных» оценок на любой вкус1. Однако не под¬
лежит сомнению факт массовой модернизации, которой подверглись
все вооруженные силы страны: ядерные и конвенциональные назем¬
ные, воздушные и морские. Если принять во внимание быстрый рост
советских стратегических ракетных комплексов наземного и морско¬
го базирования, тысячи самолетов, десятки тысяч боевых танков, не¬
обычайно развитый надводный и подводный боевой флот, подготов¬
ку военных кадров (воздушные и морские десантные подразделения,
специалисты по применению боевых отравляющих веществ, разведка
и «дезинформационная» деятельность), то конечные результаты весь¬
ма впечатляют. Сопоставимы ли фактические затраты с суммами, вы¬
деляемыми Пентагону, неясно, но совершенно бесспорно другое: это
явно позволяет СССР обладать военной мощью, сравнимой лишь
См. табл, в [579, р. 114] и обсуждение вопроса в [876 (1985-1986), р. 17-20; 585],
а также Adams G. Moscow’s Military Costs (New York Times, 10.01.1984, p. A23).
731
с извечным американским соперником. И армия Советского Союза —
это отнюдь не потемкинская деревня XX века, которая не выдержит
первой жгреальной проверки1.
С другой стороны, советская военная машина также имеет свои
слабости и проблемы и, конечно, не должна считаться некой всемо¬
гущей силой, способной с непревзойденной эффективностью прово¬
дить любые операции, которые от нее потребует Кремль. Поскольку
дилеммы, стоящие перед стратегами других крупных держав тоже
раскрываются в этой главе, будет вполне уместно обратить внима¬
ние читателей на множество разнообразных трудностей, с которыми
предстоит справиться российскому военно-политическому руковод¬
ству, — не делая, однако, поспешных выводов о том, что СССР долго
не протянет2.
Некоторые из этих трудностей, заставляющие военных страте¬
гов волноваться о среднесрочной и долгосрочной перспективе, про¬
истекают непосредственно из перечисленных выше экономических
и демографических проблем советского государства. Первая из них
связана с технологиями. Повторяя тезис, сформулированный в пре¬
дыдущей главе, можно сказать, что со времен Петра I Россия получа¬
ла наибольшее военное преимущество над западными соперниками,
когда темпы развития военных технологий замедлялись настолько,
что позволяли стандартизировать снаряжение, боевые единицы и
тактику, будь то пехотная колонна XVIII века или бронетанковая ди¬
визия середины XX столетия. Однако как только быстрое развитие
технологий смещало акцент с количества на качество, преимущество
России начинало таять. И хотя очевидно верно, что Россия значитель¬
но сократила технологическое отставание от Запада, характерное для
царских времен, и что ее армия имеет привилегии доступа к научным
и производственным ресурсам плановой экономики своей страны,
все-таки есть признаки существенного отставания3 во многих техно¬
1 За более подробной информацией можно обратиться к ежегодному изданию Soviet
Military Power (выпускаемому Министерством обороны США) и Can America
Catch Up? (выпуск Комитета по проблемам существующей опасности). Противо¬
положные им точки зрения: [428, 232]. Информацию недискуссионного характера
см. в ежегодном Military Balance и отчете Стокгольмского института исследова¬
ния проблем мира (SJPRI). Хорошая работа общего характера: [1223]. См. также
[299; 579] и последующие ссылки.
2 См. [21]. См. также [417] и последующее обсуждение в журнале Problems of Com¬
munism; а также [239].
3 См. сравнительные таблицы в [103, р. 51ff]; [1104, р. 434; 579, р. 1341F].
1ХУ
логических процессах. Тревога, с которой Советский Союз наблюдал,
как его оружие не раз уступало американскому в суррогатных войнах
на Ближнем Востоке или других регионах за последние несколько де¬
сятилетий, — одно из двух явных подтверждений этого отставания.
Справедливости ради надо признать, что мастерство северокорей¬
ских, египетских, сирийских и ливийских пилотов и танкистов ни¬
когда не было высоким, но даже'если бы они имели первоклассную
подготовку, все равно весьма сомнительно, чтобы они взяли верх над
американским вооружением с намного превосходящей авионикой,
радиолокационным оборудованием, миниатюрными системами наве¬
дения и пр. Вероятно, именно в связи с этим западные специалисты
по советскому оружию часто говорят о стремлении СССР повысить
качество1 и начать производство (через несколько лет) «зеркальных
копий» американских систем вооружения. Однако это, в свою оче¬
редь, утягивает советских стратегов в ту же воронку, которая угро¬
жает западным оборонным программам: сложное оружие требует
долгих сроков разработки, тщательного технического обслуживания,
тяжелой (обычно) и дорогой (всегда) аппаратуры, а кроме того, оно не
может производиться в больших количествах. Все это не подходит для
страны, которая традиционно полагалась на многочисленность ору¬
жия при достижении своих стратегических задач.
Второй признак обеспокоенности СССР по поводу технологиче¬
ского отставания связан с так называемой Стратегической оборонной
инициативой (СОИ) администрации Рейгана. В настоящий момент
трудно поверить, что она действительно сделает США совершенно
неуязвимыми для ядерной атаки (например, она никак не защищает
от низколетящих крылатых ракет), но Кремлю очень не нравится тот
факт, что она обеспечит надежную защиту американских ракетных и
военно-воздушных баз и заставит СССР увеличить военный бюджет
с целью производства множества новых ракет и боеголовок для пре¬
одоления системы СОИ за счет количества. Но еще больше его бес¬
покоит, пожалуй, то, как изменится высокотехнологичная неядерная
война. Один эксперт заметил, что:
Оборона, способная защитить от советского ядерного арсенала на 99%,
может считаться недостаточно хорошей, учитывая разрушительный по¬
тенциал оставшегося оружия... [Но если] США смогли бы достичь такого
технологического превосходства, которое гарантировало бы уничтожение
Soviet Arms: Their Quality Is Upgraded (New York Times, 12.02.1984); [232, p. 455-456].
П'Х'Х
большинства советских самолетов, танков и кораблей, то численное пре¬
имущество СССР было бы менее угрожающим. Технологии, кажущиеся
неидеальными для СОИ, могут найти прекрасное применение в неядер¬
ном конфликте1.
Это, в свою очередь, требует от русских значительно больших ин¬
вестиций в передовые технологии, касающиеся лазеров, оптики, су¬
перкомпьютеров, систем наведения и навигации. Иначе говоря, как
выразился представитель СССР, возникнет «совершенно новая гон¬
ка вооружений на гораздо более высоком технологическом уровне»2.
Судя по сделанным в 1984 году предостережениям маршала Огаркова
(тогда начальника штаба) о страшных последствиях отставания Рос¬
сии от Запада в военных технологиях, Красная армия отнюдь не уве¬
рена в своей способности выиграть такого рода гонку.
С другой стороны, существует потенциальная демографическая
угроза традиционному количественному превосходству России в че¬
ловеческих ресурсах. Как отмечалось выше, это следствие двух тен¬
денций: общего спада рождаемости и возрастающей доли нерусских
регионов в показателе рождаемости. Это не только осложняет распре¬
деление человеческих ресурсов между сельским хозяйством и про¬
мышленностью, но и поднимает еще более долгосрочную проблему
военного призыва. Каждый год, округленно, требуется призывать
1,3-1,5 млн мужчин из 2,1 млн годных к воинской службе, однако сре¬
ди них все большей становится доля юношей из Средней Азии, кото¬
рые плохо говорят по-русски, имеют несравнимо более скудные зна¬
ния в области механики (и тем более электроники) и порой находятся
под сильным воздействием ислама. Все исследования этнического
состава советских вооруженных сил показывают, что офицеры и сер¬
жанты в них преимущественно славянского происхождения, также
почти исключительно славянскими являются ракетные войска, ВВС,
ВМФ и войска технического обеспечения3. То же самое, естественно,
можно сказать и о дивизиях категории I (первого класса) Красной ар¬
мии. В отличие от них, дивизии категорий II и (особенно) III, а также
большинство обслуживающих и транспортных соединений укомплек¬
тованы неславянскими кадрами, что поднимает интересный вопрос
1 Gliksman A. Behind Moscow’s Fear of‘Star Wars’ (New York Times, 13.02.1986).
2 Lewis F. Soviet SDI Fears (New York Times, 06.03.1986, p. A27).
3 Cm. [299, p. 51ff; 666, p. 27-34]. Более оптимистичная картина: [639, p. 105-131]*
734
об эффективности этих дивизий «второго эшелона» в случае неядер¬
ной войны против НАТО, если дивизиям категории I потребуются
значительные подкрепления. Наклеивание ярлыков, которым за¬
нимаются многие западные комментаторы, называющие этот уклон
«расистским» и (великорусско-) «националистским», не столь суще¬
ственно, как тот факт, что значительная часть солдат считается Гене¬
ральным штабом ненадежной и неэффективной, и это, по-видимому,
справедливая оценка, опирающаяся, кроме прочего, на рапорты об
исламских фундаменталистах в южной части России и замешатель¬
стве, которое началось в соответствующих войсках из-за вторжения
в Афганистан.
Другими словами, подобно Австро-Венгерской империи или даже
царистской Российской империи восемьдесят лет назад, в СССР перед
руководством, несмотря на марксистскую идеологию, встал «нацио¬
нальный вопрос»1. Конечно, контролирующие органы страны сейчас
гораздо сильнее, чем до 1914 года, и следует, наверное, со здоровым
скептицизмом относиться к заявлениям о том, что, например, Укра¬
ина является очагом недовольства2. Тем не менее давние воспоми¬
нания о том, как украинцы приветствовали немецких захватчиков
в 1941 году, сообщения о волнениях в Прибалтике, грозные (и успеш¬
ные) протесты в Грузии из-за предпринятой в 1978 году попытки сде¬
лать русский язык государственным языком республики и — возмож¬
но, в первую очередь — сосредоточение вблизи советско-китайской
границы миллионов казахов и уйгуров, а также наличие 48 млн му¬
сульман к северу от нестабильных границ с Турцией, Ираном и Аф¬
ганистаном не дают покоя советскому руководству и усиливают его
страхи. В частности, они заставляют все сильнее беспокоиться о том,
куда направлять сокращающиеся ряды «надежных» славянских моло¬
дых людей. Следует ли использовать их в вооруженных силах —■ в ди¬
визиях категории I и других престижных войсках, даже несмотря на
то что промышленность и сельское хозяйство все больше страдают
от нехватки умелых рабочих рук? Или же придется согласиться с тем,
что Красную армию будут пополнять неславянские мужчины, и тем
самым высвободить русских и других славян для гражданских нужд,
1 См. [299, р. 44ff; 591, ch. 14; 279, р. 315ff], а также более подробные исследования
типа [192; 1125; 97; 1370].
2 См. Anderson J. Ukraine a Hotbed of Dissent, Nationalism (New Haven Register;
13.06.1985); см. также [1019; 591, p. 432ff].
но одновременно снизить военную эффективность?1 Поскольку Со¬
веты традиционно превыше всего ставят безопасность, то, вероятно,
возобладает первый вариант, однако это вовсе не решает дилемму,
а лишь отражает выбор между меньшим и большим злом.
При том, что членов Политбюро сильно беспокоят экономические
компоненты так называемого «соотношения сил»2 3, их не слишком
вдохновляют и сугубо военные аспекты быстро меняющегося глобаль¬
ного баланса. Сколь бы внушительной и грозной советская военная
машина ни казалась сторонним наблюдателям, ее мощь следует соиз¬
мерять с теми стратегическими задачами, которые могут быть постав¬
лены перед вооруженными силами страны.
Начиная такое упражнение, полезно отделить понятие конвенцио¬
нальной войны от войны с применением ядерного оружия. По очевид¬
ным причинам главной составляющей военного баланса, привлекаю¬
щей наиболее пристальное внимание и вызывающей самое сильное
беспокойство, является арсенал стратегического ядерного оружия
великих держав, особенно США и СССР, способных уничтожить зем¬
ной шар. Для справки нелишне привести здесь «подсчет» их стратеги¬
ческих ядерных боеголовок, сделанный Международным институтом
стратегических исследований (см. табл. 47).
Таблица 47
Расчетное количество стратегических ядерных боеголовок3
США
СССР
Межконтинентальные
баллистические ракеты
2118
6420
Баллистические ракеты
подводных лодок
5536
2787
Боеголовки на самолетах
2520
680
Всего
10174
9987
Как именно реагировать на эти цифры, зависит от личного инте¬
реса. Те, кого волнуют только сами цифры или их возможная непра¬
1 Помимо [666] см. достаточно шокирующую более подробную информацию
в [232, р. 74ff; 640, р. 285-318]; исследования [273; 157].
2 См. [754, особ. pt. 1; 81, особ, эссе 4 и 5].
3 [876 (1985-1986), р. 180].
736
вильная интерпретация, смогут сопоставить представленные данные
и вспомнить о том факте, что обе сверхдержавы имеют также круп¬
ные арсеналы тактического ядерного оружия1. С точки зрения очень
многих неофициальных комментаторов и широкой публики, сам по
себе запас и разрушительный потенциал ядерных вооружений США
и СССР свидетельствует о некой политической неполноценности или
психическом расстройстве, которые угрожают жизни всей планеты,
и потому должен быть упразднен или сильно сокращен как можно
скорее2 3. С другой стороны, есть целый ряд комментаторов (в научно-
исследовательских центрах и университетах, а также министерствах
обороны), принявших возможность реального применения ядерного
оружия в рамках национальной стратегии и направляющих свою ин¬
теллектуальную энергию на активное изучение соответствующих си¬
стем вооружения, стратегий эскалации и военных игр, плюсов и ми¬
нусов ограничений вооружений и верификации соглашений, «массы
боевых частей», «площади поражения» и «эквивалентной мощности
в мегатоннах», политики целеуказания и сценариев «второго удара»3.
Как подходить к «ядерной проблеме»4 в рамках исследования,
подобного этому, охватывающему пять веков, — вопрос непростой.
Разве существование ядерных вооружений или, точнее, возможность
их массового развертывания не аннулирует традиционные взгляды
на войну со стратегической и экономической точек зрения? А в слу¬
чае масштабного конфликта с применением стратегических ядерных
вооружений не становятся ли бессмысленными для жителей Север¬
ного (да и Южного) полушария любые подсчеты их влияния на «из¬
менение баланса сил»? В конце концов, разве не пришел в 1945 году
конец традиционному соперничеству великих держав, периодически
выливавшемуся в военные действия?
Очевидно, определенного ответа на этот вопрос нет. Однако есть
указания на то, что в настоящее время сверхдержавы могут возвра¬
щаться к более традиционной концепции силы, несмотря на наличие
ядерного оружия, а во многом по причине этого наличия. Во-первых,
на сегодняшний момент уже существует необходимый баланс в ядерном
1 Например: [428, особ. р. 116-118].
2 Например: [1143; 180; 1273].
3 Есть очень хороший краткий анализ этих стратегических идей: [134, ch. 4-7
(см. также глоссарий терминов, р. 243-54); 419; 1025].
4 Из большого количества исследований по данной проблеме предпочтительны:
[834; 627; 1399]. Также очень полезно прочесть: [668, р. 287-304].
737
вооружении обеих стран. Несмотря на все обсуждения «окна возмож¬
ности», то есть наличия стратегического превосходства той или иной
стороны и вероятности получения «возможности нанести первый
удар», ясно одно: ни Вашингтон, ни Москва не могут гарантировать,
что сумеют уничтожить противника, не подвергнув себя сопостави¬
мому ущербу; изменить это не не в состоянии и постепенно реализуе¬
мая программа «звездных войн». В частности, поскольку обе стороны
обладают баллистическими ракетами подводного пуска, базируемы¬
ми на подлодках, которые нелегко обнаружить1, ни одна из сторон
не может с точностью утверждать, что ей под силу уничтожить все
без исключения ядерные мощности соперника. Этот факт едва ли не
в большей степени, нежели угроза «ядерной зимы», останавливает
руку властей предержащих, за исключением моментов случайного
возникновения напряженности. Отсюда следует, что обе стороны уго¬
дили в патовую ситуацию: ядерную энергию уже изобрели и деваться
от нее некуда, отказаться от ядерного оружия ни одна из сторон не
намерена, хотя и не может воспользоваться его преимуществом, по¬
скольку на каждый вид вооружения у противника имеется аналог или
средство противодействия и поскольку само применение такого ору¬
жия — слишком великий риск.
Иными словами, обширный ядерный арсенал каждой из сверхдер¬
жав сохраняется, но (исключая вероятность «случайного запуска») он,
вероятнее всего, ни на что не годен, поскольку его применение проти¬
воречит древнему постулату о том, что в войне, как и во многом дру¬
гом, важен баланс целей и средств. В случае же ядерной войны риск
проистекает из нанесения и причинения человечеству такого вреда,
какой нельзя оправдать никакими политическими, экономическими и
идеологическими целями. Хотя сотни умов заняты задачей выработ¬
ки «стратегии ядерных конфликтов», трудно оспорить утверждение
Джервиса о том, что в словах «рациональная стратегия использова¬
ния ядерного оружия» кроется логическое противоречие2. Как только
будет выпущена первая ракета, отношениям «взаимных заложников»,
в которых обе стороны застряли с момента утраты Соединенными
1 См. In Battle of Wits, Submarines Evade Advanced Efforts at Detection (New York Times*
01.04.1986, p. Cl) и комментарии о трудностях, испытываемых СССР после вклю¬
чения американцами в стратегический план программы разработки баллистиче¬
ских ракет морского базирования: [81 (McGwire. Rationale for the Development of
Soviet Seapower)].
2 Cm. [627]. Из «провоенных» авторов см., например, [471, р. 54-87].
Штатами ядерной монополии, придет конец. И тогда результаты будут
столь разрушительными, что ни один рационально мыслящий поли¬
тический деятель не осмелится перейти черту. Если ядерной войны не
начнется случайно — по причине человеческой халатности или техни¬
ческого сбоя, вероятность которых нельзя полностью исключить1, —
обе стороны будут воздерживаться до последнего. Если же столкнове¬
ние неизбежно, и политики и йоенные постараются «ограничиться»
применением конвенциональных вооружений.
Но это если не обращать внимания на куда более серьезную про¬
блему для соперничающих сверхдержав на последующие двадцать
лет или даже дольше — распространение ядерных вооружений на не¬
стабильные регионы земного шара: на Ближний Восток, полуостров
Индостан, в Южную Африку и, возможно, Латинскую Америку2. По¬
скольку эти регионы не входят в число сверхдержав, опасная вероят¬
ность того, что они прибегнут к ядерному оружию во время локально¬
го конфликта, здесь не рассматривается: в целом будет справедливым
заметить, что США и СССР разделяют заинтересованность в при¬
остановке распространения ядерного оружия, поскольку оно делает
глобальную политику сложной как никогда. Если уж на то пошло,
то тенденция к распространению ядерного оружия может побудить
сверхдержавы к тому, чтобы принимать во внимание общие интересы.
В совершенно иной общности, с точки зрения Москвы разумеет¬
ся, находится растущий ядерный арсенал Китая, Франции и Велико¬
британии. До недавнего времени предполагалось, что все три страны
находятся на периферии баланса ядерных сил и что их ядерная стра¬
тегия не «заслуживает доверия», поскольку они могут «причинить»
СССР (во всех трех случаях) лишь ограниченный вред, тогда как от¬
ветный удар сотрет их с лица земли. Однако все указывает на то, что
скоро это допущение придется пересмотреть. Самая тревожная тен¬
денция, опять-таки с точки зрения Москвы, — наращивание ядерного
потенциала Китайской Народной Республикой, которая являет собой
повод для* беспокойства последние тридцать пять лет3. Если КНР мо¬
жет разработать не только сложную систему межконтинентальных бал¬
листических ракет наземного базирования, но и, судя по намерениям,
1 См. в первую очередь [142], а также [179].
2 По каждой теме см., в частности: [1208; 834, ch. 3; 1034]. Противоположную точку
зрения см. в [1325].
3 См. [1246, особ. р. 168ff].
74Q
систему баллистических ракет дальнего действия, базирующихся на
подводных лодках, и если советско-китайские разногласия не разрешат¬
ся к взаимному удовлетворению, то СССР окажется перед возможно¬
стью вооруэкйЯЙЮго столкновения в непосредственной близости от гра¬
ницы, грозящего перерасти в ядерный конфликт с китайским соседом.
Расстановка сил на настоящий момент предполагает катастрофические
последствия для КНР, однако Москва не может исключать вероятность
того, что некоторое количество (которое к девяностым годам возрас¬
тет) китайских ядерных ракет поразит цели на территории СССР.
Не столько политически, сколько технически гораздо большую
угрозу для беспокойства представляет наращивание британского и
французского ядерного потенциала. До недавнего времени «сдержива¬
ющий» эффект стратегических ядерных систем обоих государств пред¬
ставлялся сомнительным. В случае (крайне маловероятном) возникно¬
вения ядерного конфликта и нейтралитета США (что, в конце концов,
является оправданием французской и британской систем) трудновато
представить, что они решатся на самоубийственный шаг ради того ча¬
стичного ущеба, на который способны их скромные системы доставки.
Однако в течение нескольких лет разрушение, которое могут нанести
СССР эти средние по размеру страны, во много раз увеличится из-за
роста числа систем баллистических ракет, запускаемых с подводных
лодок. Например, приобретение Великобританией подлодок, несущих
ракетную систему «Трайдент И» (которую Economist ехидно окрестил
«роллс-ройсом ядерных ракет»1 за огромную стоимость и избыточную
ударную мощь) даст стране практически неуязвимую сдерживающую
силу, способную поразить 350 целей на территории Советского Союза
вместо тех шестнадцати, на которые она способна сейчас. Точно так же
новая французская субмарина «Энфлексибль» (VInflexible)9 оснащен¬
ная ракетой М-4 с большей дальностью действия и несколькими бое¬
головками, способна атаковать 96 целей — «больше, чем предыдущие
пять подводных лодок, вместе взятые»2, а когда другие пять субмарин
оборудовали ракетами М-4, количество стратегических боеголовок
во Франции возросло пятикратно, и теперь у страны появилась гипо¬
1 См. Economist (09.02.1985, “Not Trident”, р. 16). См. также [428, р. 171].
2 France Tests Longer-Range Sub Missile (New York Times, 06.03.1986, p. АЗ). См. также
таблицу с описанием программы наращивания французами количества ядерных
боеголовок в New York Times (06.04.1986, раздел “The Week in Review”, p. 2).
740
тетическая возможность поразить сотни целей на советской террито¬
рии с расстояния в тысячи миль.
Что это значит в реальном исчислении, предсказать невозможно.
В Великобритании многие выдающиеся политики считают «немыс¬
лимым»1, чтобы страна независимо использовала ядерное оружие
против русских, и вряд ли изменят свое мнение благодаря контраргу¬
менту о том, что самоубийство страны будет сопровождаться по край¬
ней мере гораздо более пагубными последствиями для Советского
Союза, чем было возможно до недавнего времени. Во Франции обще¬
ственное мнение и некоторые ведущие обозреватели находят провоз¬
глашенную «политику сдерживания» крайне ненадежной2. С другой
стороны, разумно предположить, что советское военное начальство,
весьма серьезно относящееся к возможности ядерной войны, не
может не беспокоиться по поводу такого прогресса. Им предстоит
противостоять четырем странам, а не только США, потенциально
способным причинить серьезные (а то и чрезвычайно серьезные) раз¬
рушения прямо в сердце Советского Союза, и, кроме того, рассматри¬
вать будущую расстановку сил в случае, если СССР будет вовлечен
в ядерный конфликт с одной из сверхдержав (скажем, с Китаем), а все
остальные будут сохранять нейтралитет, наблюдая, как две державы
разрушают друг друга. Отсюда и часто повторяемые заявления СССР
о том, что при любом договоре о сокращении стратегических воору¬
жений с Соединенными Штатами необходимо учитывать британские
и французские системы и что у страны должен сохраниться резерв,
чтобы держать под контролем Китай. Резонно предположить, что все
это делает ядерное оружие еще более сомнительным инструментом
военной политики, по мнению Кремля.
Если, однако, это означает, что конвенциональные вооружения
остаются мерилом военной мощи и главным гарантом достижения
политических целей Москвы, трудно поверить, что при нынешней
расстановке сил советское правительство чувствует уверенность. По¬
добное заявление может показаться смелым на фоне интенсивной пуб¬
личной демонстрации количества танков, самолетов, артиллерии и
пехотных дивизий при оценке советско-американского «баланса сил»,
1 Например, Powell Derides Nuclear ‘Last Resort (Times (London), 01.06.1983, p. 4);
Lord Carver. Why Britain Should Reject Trident (Sunday Times (London), 21.02.1982).
2 Cm. Yost D. S. Radical change in French defense policy?
ha 1
не говоря уже о часто звучащем предубеждении, что силы НАТО бу¬
дут обречены «прибегнуть» к ядерному оружию в считанные дни,
как только испытают трудности с конвенциональными вооружения¬
ми в случае полномасштабного военного конфликта в Европе. Однако
последние академические исследования «баланса» в массе своей пред¬
полагают, что именно так дело и обстоит, а именно что в сложившейся
ситуации «очевидно, ни одна из сторон не обладает достаточной силой,
способной гарантировать победу»1. Чтобы достичь такого вывода, не¬
обходимо совместить детальный сравнительный анализ (например,
сопоставление американской и советской танковой мощи) с учетом
более широких и заметных факторов (роль Китая, надежность Вар¬
шавского договора), — мы же здесь можем привести лишь краткий
обзор таковых. Однако если эти соображения даже приблизительно
верны, советскому правительству вряд ли удобно такое знание.
Первое, и самое очевидное, замечание: при любом анализе балан¬
са конвенциональных вооружений необходимо рассматривать каждый
из противоборствующих альянсов целиком, особенно в европейском
контексте. Как только это будет сделано, станет ясно, что неамерикан¬
ская часть НАТО более значительна, нежели несоветская часть стран
Варшавского договора. На самом деле, как озаботились сформулиро¬
вать составители официального отчета британского министерства
обороны в 1985 году, «государства Европы предоставляют основную
часть войск [НАТО], расположенных в Европе: 90% личного состава,
85 % танков, 95 % артиллерии и 80 % боевых самолетов, а также бо¬
лее 70% крупнейших боевых кораблей в американских и европейских
водах... Общая численность мобилизованных сил Европы составля¬
ет 7,5 млн человек, тогда как Америки — 3,5 млн»2. Конечно, правда
и то, что США разместили in situ в Германии 250 тыс. солдат, и то,
что армейские подразделения и авиационные эскадрильи, которые
планируется перебросить через Атлантический океан в случае кон¬
фликта в Европе, станут крайне необходимым подкреплением, и то,
что НАТО в целом зависит от американского ядерного сдерживания
и морского могущества. Но еще важнее, что Североатлантический
1 [299, р. 161]. Противоположную точку зрения см. в [428, ch. 26], где приводятся
доводы в пользу того, что на самом деле НАТО мощнее. Также важно ознако
миться с эссе о международной безопасности [880].
2 Statement on the Defense Estimates (1985, vol. 1, офиц. правительств, док. № 9430),
краткое содержание которого представлено в Survey of Current Affairs (1985,
vol. 15, no. 6, p. 179).
749
альянс гораздо более сбалансирован, как и было задумано, между
двумя колоннами «арки», тогда как Варшавский союз перегружен и
сильно смещен в сторону Москвы. Стоит отметить и то, что амери¬
канские союзники по НАТО тратят на оборону в шесть раз больше,
чем союзники СССР по Варшавскому договору; действительно, и Ве¬
ликобритания, и Франция, и ФРГ по отдельности тратят на оборону
больше, нежели все несоветские страны Варшавского договора вместе
взятые1.
Следовательно, если анализировать военную мощь каждого союза
в целом, исключая любопытные оговорки и недомолвки, характерные
для некоторых западных исследователей, склонных к паникерству2,
откроется картина стратегически равного соотношения сил по боль¬
шинству аспектов, и даже если у участников Варшавского договора
в чем-то и есть численное преимущество, оно не выглядит решающим.
К примеру, оба союза обладают, по приблизительным подсчетам, со¬
поставимой «совокупной численностью сухопутных войск в Европе»;
так же сопоставима и численность «сухопутных войск» и «резервов
сухопутных войск»3. По большому счету, 13,9 млн человек Варшав¬
ского договора (6,4 млн «основной группировки» и 7,5 млн резерви¬
стов) немногим превышают численность войск НАТО, составляющих
11,9 млн человек (5 млн основной группировки и 6,8 млн в резерве),
тем паче что основное число резервистов Варшавского договора со¬
стоит из войск третьей категории и резервистов советской армии.
Даже на стратегически важном Центральноевропейском фронте, где
советские бронетанковые и мотострелковые подразделения значи¬
тельно превосходят силы НАТО числом, превосходство Варшавско¬
го пакта не дает повода для успокоения, особенно если помнить, как
тяжело развернуть быстрые наступательные «маневренные боевые
действия» на густо заселенной территории Северной Германии, и если
иметь в виду, что из 52 тыс. «боевых танков» большая часть — уста¬
ревшие советские Т-34, которые просто закупорят дороги. При усло¬
вии наличия у стран НАТО достаточных запасов амуниции, топлива,
дополнительного вооружения и т. п., страны альянса оказываются
в гораздо более выгодном (по сравнению с 1950-ми годами) положении
1 См. Holzman F. D. What Defense-Spending Gap? (New York Timesy 04.03.1986).
2 К примеру, очень легко признать страны Варшавского договора более подготов¬
ленными, если учесть все советские вооруженные силы (включая те, что броше¬
ны против Китая) и не учитывать, скажем, французские.
3 См. [299, р. 162; 876 (1985-1986), р. 186-187; 388].
744
для того, чтобы отразить наступление советских войск, оснащенных
конвенциональным вооружением1.
Кроме того, один элемент не поддается исчислению, а именно —
сплоченность и слаженность действий союзнических войск. То, что
у НАТО по этой части есть упущения, очевидно: от частых трансат¬
лантических споров о «разделении нагрузки» до щепетильного во¬
проса межправительственных консультаций в случае необходимости
пуска ядерных ракет. Нейтралистские и антинатовские настроения,
наблюдаемые у партий левого толка от ФРГ и Великобритании до Ис¬
пании и Греции, также периодически внушают беспокойство2. Если бы
в будущем случилась еще одна «финляндизация» какого-нибудь из
государств, расположенных слева от границы Варшавского договора
(в особенности, конечно, самой Западной Германии), СССР получил
бы колоссальный стратегический бонус и вдобавок экономическую
выгоду. Однако если теоретически такой сценарий и возможен, то
вряд ли он стоит тех проблем, которые принесет Москве поддержка
надежности ее восточноевропейской «империи». Широкая популяр¬
ность польского движения «Солидарность», очевидное желание Вос¬
точной Германии наладить отношения с Бонном, «тихий капитализм»
Кадара в Венгрии, экономические проблемы, постигшие не только
Польшу и Румынию, но всю Восточную Европу, создают для советско¬
го правительства особенные сложности. Это не те сложности, которые
легко можно решить с участием армии, и жители Восточной Европы
вряд ли удовлетворятся ответами, почерпнутыми из теории «научного
социализма». Несмотря на недавнюю риторику Кремля о пересмотре
принципов марксистской экономики и модернизации, трудно пове¬
рить, что Советский Союз откажется от множества рычагов контроля
над Восточной Европой. Однако различные признаки политической и
экономической нестабильности ставят под большое сомнение надеж¬
ность армий других стран Варшавского договора3. Скажем, польские
1 Это непростая и активно обсуждаемая тема. Оптимистичный взгляд, с которым я
соглашусь, см. в [880, р. 121-157,79-120]. См. также [1223, р. 76ff; 314, р. 1405-1412].
Более трезвую оценку см. в [900, р. 175-202; 1000, р. 695-739] и, с особым акцен¬
том на возможности использования Советским Союзом ракет двойного пред¬
назначения (например, тактических ядерных ракет), — [462, р. 537-569]. Также
очень хорошее исследование по данной теме: NATO’s Central Front (Economist,
30.08.1986).
2 Лучше всего это описано в [1297], но см. также [629].
3 [164, р. 13-28]. См. также [548, р. 270-296; 630].
744
вооруженные силы едва ли можно считать весомым вкладом, скорее
наоборот, поскольку они — как и стратегически важные польские ав¬
тодороги и железнодорожные магистрали — потребуют пристально¬
го наблюдения советской армии во время военных действий1. Точно
так же трудно представить, как чешская и венгерская армии в еди¬
ном порыве ринутся отражать атаки бойцов НАТО по приказу Мо¬
сквы. Даже отношение восточных немцев, самой, по-видимому, под¬
готовленной и модернизированной армии — союзника СССР, может
измениться, поступи приказ атаковать западного соседа. В действи¬
тельности большую часть (четыре пятых) сил Варшавского договора
составляют советские солдаты, и советские войска будут на передовой
любого неядерного противостояния с Западом; но советским коман¬
дирам предстоит нелегкая задача: одновременно вести собственно во¬
йну и присматривать за миллионом с лишним восточноевропейских
солдат, большинство которых вполне боеспособны и частично весьма
ненадежны2. Какой бы незначительной ни казалась вероятность того,
что НАТО ответят на атаку стран Варшавского договора контрнасту¬
плением, скажем, на Чехословакию3, она усиливает беспокойство как
политиков, так и военных.
Однако начиная с 1960-х годов советским функционерам при¬
шлось столкнуться с гораздо более неудобной и неприятной про¬
блемой — вероятностью вовлечения в крупномасштабный конфликт
с НАТО и Китаем. Если это случится одновременно, то возможность
перемещения подкреплений с одного фронта на другой представля¬
ется крайне ограниченной, а то и нереальной; но даже если конфликт
разыграется на одном из фронтов, Кремль может побояться передис¬
лоцировать военные части из, по сути, нейтрального региона, вдоль
границы которого расположены войска потенциального против¬
ника. Так или иначе, Советский Союз вынужден держать на китай¬
ской границе 50 дивизий и 13 тыс. танков на случай возникновения
советско-китайской напряженности; и, хотя советские войска более
мобильны, чей китайские, и оснащены более современной техникой,
тяжело представить полную победу над армией, вчетверо превосхо¬
дящей числом, не говоря уже о длительной оккупации территории4.
1 См. [25, р. 90-104].
2 См. [548; 880, р. 181-182; 478, р. 748-749].
3 См. противоречивое заявление автора в [880, р. 251-275]; более широкий взгляд
на эти проблемы: [20, р. 681-709].
4 См. обсуждение данного вопроса в [299, р. 165-166; 1174; 1175].
745
Все это при условии, что война будет вестись исключительно по¬
средством конвенциоальных вооружений (что, учитывая намеки
СССР о разгроме Китая, выглядит некорректным предположением);
но в случае, если ядерное противостояние между странами все же со¬
стоится, советским функционерам придется только гадать, оставит
ли страну в невыигрышной позиции нейтральный, но очень крити¬
чески настроенный западный мир. Схожим образом, сильно постра¬
давший от ядерного или масштабного конвенционального конфликта
со странами НАТО Советский Союз должен будет думать над тем, как
сдерживать давление Китая, имея переломленный хребет1.
Хотя, помимо НАТО, Китай представляет самую серьезную угрозу
для советских управленцев лишь по причине своих размеров, нетруд¬
но представить их обеспокоенность положением дел на всем азиат¬
ском фланге. В более широком геополитическом смысле это выгля¬
дит так, точно многовековая традиция устойчивой экспансии вглубь
Азии, начатая еще Московским государством, наконец застопорилась.
Новое явление Китая, независимость (и растущая мощь) Индии, эко¬
номическое возрождение Японии (не говоря про небольшие, но уве¬
ренно заявившие о себе страны) — все это оставило далеко позади
имперские амбиции СССР по распространению своего влияния на
весь азиатский регион (сама мысль об этом теперь заставит советских
генералов тревожно вздрогнуть). Вообще, это не мешает попыткам
Советского Союза что-то себе урвать — например, в Афганистане, но
длительность этого конфликта и то, с какой враждебностью он был
встречен, лишь подтверждают тот факт, что любое расширение тер¬
ритории страны слишком дорого обойдется и в политическом, и в во¬
енном отношении. Вместо многовековых самоуверенных заявлений
о «миссии в Азии» Кремлю сейчас стоит озаботиться исламским фун¬
даментализмом, просачивающимся на территорию страны со Средне¬
го Востока через южные границы, китайской угрозой, проблемами
афганской кампании, осложнениями в Корее и во Вьетнаме. Сколько
бы солдат ни размещалось в азиатском регионе, их все равно не хва¬
тит для обеспечения «безопасности» на столь обширной пограничной
территории, поскольку Транссибирская магистраль особенно уязвима
для ударов вражеских ракет, и если таковые случатся, советские вой¬
ска на Дальнем Востоке столкнутся с колоссальными трудностями2.
1 См. [299, р. 147ff; 900, р. 154-159; 1246].
2 См. [1223, ch. 8], а также [817 (Millar Т. В. Asia in the Global Balance); 1172; 529].
746
Учитывая традиционную озабоченность руководства безопас¬
ностью страны, неудивительно, что на море и за государственными
границами ее военная мощь малозначительна. Это не препятствует
обширной экспансии советского флота в последней четверти века
и увеличению числа новых, более мощных подводных лодок, а также
разработке экспериментальных авианосцев. Не препятствует это и
расширению рыболовного и коммерческого флота страны и их важ¬
ной стратегической роли1. Тем не менее военный флот СССР не может
сравниться с ударной силой пятнадцати оперативных группировок
стратегических авианосцев ВМФ США. Более того, сравнивать прихо¬
дится флот военных союзову а не просто держав-соперниц, и здесь доля
неамериканских участников НАТО имеет решающее значение.
Таблица 48
Флот НАТО и стран Варшавского договора2
Страны Варшавского договора
Страны НАТО
кроме
СССР
СССР
Всего
Всего
США
кроме
США
Атомные
подводные
лодки
105
105
97
85
12
Дизельные
подводные
лодки
6
168
174
137
5
132
Крупные
надводные
боевые
корабли
3
184
187
376
149
227
Военно-
морская
авиация «
52
755
807
2 533
2 250
283
«Даже за вычетом Китая западный альянс обладает вдвое большим
количеством военных кораблей и втрое большим — самолетов, чем
страны Варшавского договора, и почти таким же числом субмарин»,
1 См. [81, р. 210-254; 1012].
2 Цифры взяты из [299, р. 172].
747
как показано в табл. 48. Если добавить к этому тот факт, что многие
военные корабли стран Варшавского договора старше двадцати лет,
что их способность обнаружения новейших подводных лодок крайне
ограниченна и что 75% личного состава — призывники (в отличие
от хорошо подготовленных профессионалов в США), трудно пове¬
рить, что СССР в ближайшем будущем сможет претендовать на «гос¬
подство на море»1.
Наконец, если реальная цель создания новых больших надводных
кораблей в Советском Союзе — иметь «бастион», скажем, в Баренцевом
море для защиты атомного подводного флота страны от атаки альян¬
са, то есть если советский флот задумывался для охраны советских
стратегических средств устрашения на удалении от берега2, тогда это
совершенно точно не дает ему дополнительной силы (за исключением
субмарин старого образца), чтобы препятствовать линиям морских
коммуникаций НАТО. А это значит, что СССР вряд ли сможет помочь
разбросанным по всему миру морским базам своевременно перебро¬
сить войска в случае масштабного конфликта с Западом. В данных
обстоятельствах, несмотря на широко декларируемое проникновение
СССР в страны «третьего мира», контингент за границей (кроме госу¬
дарств Восточной Европы и Афганистана) исчисляется лишь базами
на территории Вьетнама, Эфиопии, Южного Йемена и Кубы, которые
требуют крупных и прямых финансовых вливаний, возмущение ко¬
торыми, похоже, растет в самой стране. Возможно, озабоченное уяз¬
вимостью Транссибирской магистрали в случае конфликта с Китаем,
СССР систематически пытается выстроить линии морских коммуни¬
каций с дальневосточными территориями через Индийский океан.
В настоящий момент, однако, такой маршрут представляется весьма
ненадежным. Не только потому, что сферы влияния СССР несрав¬
нимы с куда более широким разбросом американских военных баз,
контингентов и боевых кораблей по всему миру (добавим к этому
британские и французские), но и потому, что малочисленные совет¬
ские базы представляются уязвимыми для западной угрозы в воен¬
ное время. Если в игру вступят Китай, Япония и некоторые меньшие
по размеру прозападные страны, картина выйдет еще менее сбалан¬
сированной. Вообще, насильственное выдавливание СССР из стран
«третьего мира» с экономической точки зрения не принесет большого
1 [Ibid, р. 171]; см. также [1223, р. 33-36; 232, ch. 15].
2 См. [81, р. 226ff; 299, р. 167-174].
748
вреда, поскольку его торговые отношения, инвестиции и займы несо¬
поставимы здесь по объемам с западными1, однако станет наглядным
доказательством того, что он уже меньше чем мировая держава.
Хотя все вышесказанное может показаться преувеличением, сто¬
ит отметить: совершенно ясно, что лидеры государства уделяют осо¬
бенное внимание «худшему сценарию развития событий» и при пере¬
говорах на тему контроля над вооружениями сопротивляются идее
простого паритета сил с Соединенными Штатами Америки, аргу¬
ментируя это необходимостью «резерва» для сдерживания Китая и
защиты границ, простирающихся на восемь тысяч миль. Для любого
разумного наблюдателя извне у СССР есть все возможности обезопа¬
сить себя, и настойчивость Москвы в стремлении расширять арсенал
новейшего оружия заставляет других задуматься о собственной без¬
опасности. Те, кто сегодня принимает решения в Кремле, — прямые
наследники милитаристской, во многом параноической государствен¬
ной традиции, им кажется, что рубежи страны находятся в перма¬
нентной опасности как со стороны Восточной Европы и северной ча¬
сти Ближнего Востока, так и на обширной китайской границе; однако
брошенные на стабилизацию ситуации вдоль этих границ дивизионы
и эскадрильи советских войск так и не обеспечили желанной неуязви¬
мости. Ослабление влияния в Восточной Европе или уступка Китаю
пограничной территории тоже внушают страх — и не только потому,
что это неизбежно принесет нестабильность, но и потому, что такие
действия продемонстрируют ослабление политической воли Кремля.
В то же самое время Москва стремится решить традиционную пробле¬
му территориальной безопасности обширных сухопутных границ,
пытаясь при этом угнаться за США по части ракетного вооружения
и систем спутникового базирования, освоения космоса и т. д. Таким
образом, СССР или, точнее, марксистская система СССР проходит
количественную и качественную проверку на возможность быть ми¬
ровой державой, и шансы, которые у нее есть, ей не нравятся.
Но шансы (или, лучше, возможности) поменять расстановку сил,
были бы выше при условии оздоровления экономики, что возвраща¬
ет нас к давней проблеме страны. Экономика важна советскому во¬
енному командованию не только потому, что она марксистская, и не
потому, что надо платить заработную плату и покупать вооружение,
1 См. сравнительную статистику в [ 1206, р. 215]; аргументация: [ 1223, ch. 9-12; 409,
р. 715-731; 871].
749
но и потому, что оно понимает ее значение для исхода длительной
войны двух коалиций. «Советская военная энциклопедия» (1979) при¬
знает, что коалиционная война будет недолгой, особенно с примене¬
нием ядерного оружия. «Однако, принимая во внимание величину эко¬
номического и военного потенциала возможных коалиций воюющих
государств, нельзя исключать затяжного хода войны»1. Однако если
война примет затяжной характер, упор снова будет сделан на эконо¬
мическую устойчивость, как это происходило в великих коалицион¬
ных войнах прошлого. Памятуя об этом, советскому руководству не¬
приятна мысль о том, что страна имеет лишь 12-13% мирового ВНП
(или около 17%, если кто-то рискнет прибавить к этому ВНП со¬
юзников по Варшавскому договору). Однако это не только намного
ниже, чем ВНП США и стран Западной Европы, Советский Союз уже
обогнала Япония, и при условии сохранения нынешних темпов роста
в последующие тридцать лет ему предстоит соревноваться с Китаем.
Если это покажется претенциозным заявлением, стоит напомнить
холодное замечание журнала Economist: «В 1913 году империалисти¬
ческая Россия производила в три с половиной раза больше реально¬
го продукта за человеко-час, чем Япония, но за неполных семьдесят
лет социализма так откатилась назад, что теперь едва производит
четверть японского»2. Как бы ни оценивались военные возможности
СССР в настоящий момент, перспектива быть лишь на четвертом или
пятом месте среди крупнейших мировых производственных центров
беспокоит советское руководство хотя бы из-за долгосрочных послед¬
ствий для власти.
Это не означает, что СССР находится на грани коллапса, но и не
показывает его страной сверхъестественной мощи. Это значит лишь
то, что страна поставлена перед неудобным выбором. Как выразил¬
ся один советский экономист, «краеугольный камень брежневской
политики “пушек, масла и роста” уже неактуален... даже при самом
благоприятном сценарии... Советский Союз ожидает экономический
кризис куда серьезнее всех тех, с которыми он сталкивался в 1960-
1970-е годы»3. Ожидается, что прозвучат призывы и будут пред¬
приняты усилия для улучшения экономической ситуации в стране.
1 [299, р. 160]. См. также: Eberstadt N. ‘Danger to the Soviet (New York Times,
26.09.1983, p. A21), где приводятся доводы, насколько слабым было бы влияние
СССР без ядерного оружия.
2 If Gorbachev Dares (Economist, 06.07.1985).
3 [103, p. 403,405].
750
Но поскольку крайне маловероятно, что даже полный энтузиазма
нынешний режим откажется от принципов «научного социализма»,
чтобы поднять экономику или радикально сократить неподъемные
расходы на оборону, разрушив тем самым милитаристскую суть со¬
ветского государства, шансы избежать противоречий, перед которы¬
ми стоит СССР, ничтожно малы. Без внушительной военной мощи
страна мало что значит на мировой арене, а с этой мощью — внушает
опасения другим странам и вредит собственным экономическим пер¬
спективам. Беспощадная дилемма1.
И это вряд ли является источником чистой радости для стран За¬
пада, поскольку национальная традиция и национальный характер
России не предвещают достойного принятия заката империи. Да и во¬
обще, с исторической точки зрения ни одна из обширных многонаци¬
ональных империй — ни Османская, ни Испанская, ни Наполеонов¬
ская — не редуцировалась до государства на национальной основе,
не проиграв в крупной войне с конкурирующими державами или (как
в случае с Британской империей) не оказавшись настолько ослаблен¬
ной военными действиями, что отказ от имперских притязаний стал
политической неизбежностью. Тем же, кто с восторгом восприни¬
мает нынешние трудности советского государства и ждет его краха,
не лишне будет напомнить, что такие изменения обычно обходятся
дорого, а происходят не всегда предсказуемо.
Соединенные Штаты Америки:
проблема лидерства в относительном упадке
Начиная анализировать настоящее и будущее Соединенных Шта-
тов Америки, следует помнить о трудностях Советского Союза, по¬
скольку между этими странами есть два важных различия. Первое
состоит в том, что, хотя американское влияние в мире снижалось за
последние несколько десятилетий быстрее российского в относи¬
тельном выражении, проблемы США, вероятно, отнюдь не так вели¬
ки, как советские. Более того, их абсолютная мощь (особенно в сфе¬
рах промышленного производства и технологий) до сих пор гораздо
больше, чем у СССР. Второе различие заключается в том, что слабая
1 О проблемах и будущем России см. [1112, р. 14-26; 420, ch. 29-30; 239; 453, ch. 7;
299, ch. 8].
751
регламентированность и рыночная свобода американского общества
(хотя и имеющего свои сложности) дают ему, пожалуй, лучшие шан¬
сы адаптироваться к меняющимся обстоятельствам, чем позволила бы
жесткая дирижистская власть. Однако это, в свою очередь, требует
руководства, которое способно понимать более глобальные современ¬
ные процессы и осознавать как сильные, так и слабые стороны положе¬
ния США, стремящихся приспособиться к изменчивой мировой среде.
Хотя Соединенные Штаты Америки в настоящее время все еще
находятся в отдельной лиге (с экономической и, возможно, даже во¬
енной точки зрения), им придется выдержать два важных испытания
на жизнеспособность, которые ожидают любую крупную державу,
занимающую первое место на мировой арене: достичь приемлемого
баланса между военно-стратегическими требованиями безопасности и
имеющимися средствами для выполнения взятых на себя обязательств
и удержать технологическую и экономическую базу своего влияния от
относительной эрозии из-за постоянно меняющихся моделей мирового
производства. Это далеко не простые испытания для Америки, которая,
подобно имперской Испании в начале XVII века или Британской им¬
перии на рубеже XIX-XX веков, является наследницей широкого ряда
стратегических гарантий, данных ею в предыдущие десятилетия, когда
политические, экономические и военные способности страны влиять
на международные дела казались гораздо более очевидными. Вслед¬
ствие этого США сейчас сталкиваются с риском, который прекрасно
знаком историкам, исследующим расцвет и упадок великих держав
прошлого, и который условно можно назвать «имперским перенапря¬
жением»: иначе говоря, стратеги в Вашингтоне должны признать тот
неприятный факт, что совокупность американских глобальных интере¬
сов и обязательств в наши дни намного превосходит способность стра¬
ны заботиться о всех них одновременно.
В отличие от держав прошлого, решавших проблему стратеги¬
ческого перенапряжения, США при этом стоят перед вероятностью
ядерного уничтожения — фактом, который, по мнению многих, из¬
менил саму природу международной политики силы. Если крупно¬
масштабный ядерный конфликт действительно произойдет, то любые
размышления о «перспективах» США становятся не просто пробле¬
матичными, а практически бессмысленными, даже если положение
страны (благодаря ее системе обороны и географическим размерам),
вероятно, более благоприятно, чем, скажем, Франции или Японии,
в случае такого конфликта. С другой стороны, история послевоенной
752
гонки вооружений позволяет предположить, что ядерное оружие,
одновременно угрожающее как Востоку, так и Западу, является непри¬
емлемым для обеих сторон. Это основная причина, по которой вели¬
кие державы продолжают наращивать расходы на конвенциональные
вооруженные силы. Однако если есть вероятность неядерной войны
(неважно, региональной или более масштабной) между крупными
государствами, то говорить о сходстве стратегических обстоятельств
между нынешними США и имперской Испанией или Британией вре¬
мен Эдуарда еще уместнее. В обоих случаях мы имеем слабеющую
державу, занимающую первое место в мире, которая оказывается
перед угрозой не столько для безопасности собственной территории
(в случае США вероятность захвата армией противника крайне низ¬
ка), сколько для зарубежных интересов страны — интересов столь
разноплановых, что их трудно защищать одновременно, но практиче¬
ски так же трудно пожертвовать какими-то из них, не боясь увеличить
будущий риск.
Справедливости ради следует сказать, что все зарубежные интере¬
сы США в свое время обусловливались очень вескими, как казалось
на тот момент, (и зачастую очень обременительными) соображения¬
ми, и большинство причин американского присутствия по-прежнему
актуальны; более того, интересы страны в некоторых частях земного
шара могут сегодня представляться политикам в Вашингтоне даже бо¬
лее значительными, чем несколько десятилетий назад.
С уверенностью это можно сказать про обязательства США на
Ближнем Востоке. В этом обширном регионе, от Марокко на западе
до Афганистана на востоке, США решают такое множество проблем,
что от одного только их перечисления «захватывает дух», как выра¬
зился один обозреватель1. В этом регионе находится огромная часть
мировых запасов нефти; он кажется очень восприимчивым (по край¬
ней мере судя по карте) к советскому влиянию; относительно него
мощное организованное лобби внутри страны требует решительной
иоддержкй изолированного, но эффективного в военном плане Изра¬
иля; в нем арабские страны условно прозападной ориентации (Египет,
Саудовская Аравия, Иордания, ОАЭ) находятся под давлением со сто¬
роны собственных исламских фундаменталистов и внешних против¬
ников, таких как Ливия; и в нем все арабские государства, независимо
1 Хороший анализ: [969, р. 367]. См. также [1135]. О конкретных проблемах см.
[619, р. 960-980; 1301, ch. 4].
753
от их соперничества, выступают против политики Израиля по отно¬
шению к палестинцам. Все перечисленное делает этот регион очень
важным для Соединенных Штатов, но в то же время обескураживающе
устойчивым перед любым стратегическим выбором. Вдобавок именно
этот регион мира (по крайней мере в некоторых своих частях) наибо¬
лее склонен к войне. И наконец, в нем находится единственная терри¬
тория, которую Советский Союз пытается завоевать с применением
вооруженных сил, — Афганистан. Таким образом, неудивительно, что,
по общему мнению в США, Ближний Восток требует постоянного аме¬
риканского внимания — как военного, так и дипломатического рода.
Тем не менее память о фиаско в Иране (1979) и провале миротворческой
миссии в Ливане (1983), дипломатические затруднения (как помочь
Саудовской Аравии, не встревожив Израиль), а также непопулярность
Соединенных Штатов среди арабских масс чрезвычайно осложняют
для американского правительства задачу проведения последователь¬
ной долгосрочной политики на Ближнем Востоке.
Национальные интересы Соединенных Штатов в Латинской Аме¬
рике тоже сейчас оказываются под угрозой. Если в мире наступит
крупный международный долговой кризис, способный нанести тяже¬
лый удар по глобальной кредитной системе, особенно по банкам США,
то, скорее всего, он начнется именно в этом регионе. К настоящему
моменту экономические проблемы Латинской Америки не только
понизили кредитный рейтинг многих известных американских бан¬
ков, но и способствовали существенному сокращению экспорта аме¬
риканских промышленных товаров в эту часть земного шара. Здесь,
как и в Восточной Азии, глубокую озабоченность вызывает вероят¬
ность того, что развитые процветающие страны будут неуклонно по¬
вышать тарифы в отношении импортных товаров с низкой себестои¬
мостью и сворачивать свои зарубежные программы помощи. Все это
усугубляется тем фактом, что в экономическом и социальном плане
Латинская Америка в последние несколько десятилетий чрезвычайно
быстро меняется1; в то же время ее демографический взрыв оказывает
все большее давление на имеющиеся ресурсы и, зачастую, на устаре¬
вающие консервативные структуры власти. Это приводит к массовой
поддержке движений за социальные и конституционные реформы
и даже к открытым «революциям» — не без поддержки нынешних
радикальных режимов на Кубе и в Никарагуа. Эти движения затем
1 См. [969, р. 31 Iff; 38].
754
вызывают консервативный откат, когда реакционное правительство
провозглашает необходимость искоренить все признаки внутреннего
коммунизма и обращается к Соединенным Штатам Америки за по¬
мощью в достижении этой цели. Такие социальные и политические
трещины часто заставляют США выбирать между продвижением
демократии в Латинской Америке и борьбой против марксизма. Ва¬
шингтон также вынужден рассматривать вопрос о том, способен ли
он достичь своих целей единственно политическими и экономически¬
ми средствами, или же, возможно, ему придется прибегнуть к воен¬
ным действиям (как в Гренаде).
Однако самая тревожная ситуация развивается чуть южнее США,
и по сравнению с ней польский «кризис» в соцлагере кажется незна¬
чительным. Современное состояние мексикано-американских отно¬
шений можно смело назвать беспрецедентным. Мексика находится на
грани экономического банкротства и дефолта, ее внутренний кризис
заставляет нелегально эмигрировать сотни тысяч жителей каждый
год, ее самым прибыльным видом торговли с США становится жест¬
ко управляемый поток тяжелых наркотиков, а граница по-прежнему
чрезвычайно проницаема для такого рода трафика1.
Восточная Азия хотя и находится гораздо дальше, это не умаля¬
ет значимости вызовов этой обширной области для американских
интересов. Здесь сосредоточена наибольшая доля населения мира;
объем американской торговли со странами «тихоокеанского кольца»
неуклонно нарастает; здесь расположены две будущие великие дер¬
жавы мира — Китай и Япония; Советский Союз непосредственно и
(через Вьетнам) косвенно тоже присутствует в этом регионе. Нельзя
забывать и о недавно вставших на путь индустриализации азиатских
странах, о тех шатких квазидемократиях, которые, с одной стороны,
с энтузиазмом приняли капиталистическую этику невмешательства,
а с другой — уже конкурируют с американскими производителями
в самых разных отраслях, от текстиля до электроники. Кроме того,
именно на Восточную Азию приходятся многие из американских во¬
енных обязательств, в основном раннего этапа холодной войны.
Безусловно, даже простое перечисление обязательств свидетель¬
ствует о чрезвычайно широком круге американских интересов в этом
регионе. Несколько лет назад министерство обороны США попыталось
1 См. An Economy Struggles to Break Its Fall (New York Times, 08.06.1986, p. E3); Hard
Times in Mexico Cause Concern in U. S. (New York Timesy 19.10.1986, p. 1,20).
755
кратко изложить суть американских интересов в Восточной Азии, но,
как ни парадоксально, сама краткость отчета указавает на почти без¬
граничный диапазон этих стратегических обязательств:
Важное значение безопасности в Восточной Азии и Тихом океане для
Соединенных Штатов Америки подтверждают двусторонние договоры
с Японией, Кореей и Филиппинами; Манильский пакт, благодаря кото¬
рому к нашим договорным партнерам добавился Таиланд; и наш договор
с Австралией и Новой Зеландией — АНЗЮС. Кроме того, об этом сви¬
детельствует развертывание сухопутных сил и ВВС в Корее и Японии,
а также передовое базирование седьмого флота в западной части Тихого
океана. Наши главные региональные задачи, одновременно касающиеся
наших друзей и союзников в этой части света, таковы:
Обеспечивать безопасность наших важнейших морских путей и ин¬
тересов Соединенных Штатов Америки в регионе; гарантировать способ¬
ность выполнять наши договорные обязательства в Тихом океане и Вос¬
точной Азии; не допустить вмешательства Советского Союза, Северной
Кореи и Вьетнама в дела других стран; наладить прочные стратегические
отношения с Китайской Народной Республикой; поддерживать стабиль¬
ность и независимость дружественных государств1.
За этими тщательно подобранными словами скрыто немало чрез¬
вычайно сложных политических и стратегических проблем: как по¬
строить хорошие отношения с КНР, не предав Тайвань; как «поддер¬
живать стабильность и независимость дружественных государств»,
одновременно контролируя поток экспорта на американский рынок;
как заставить японцев взять на себя больше ответственности за обе¬
спечение безопасности в западной части Тихого океана, не встрево¬
жив ее многочисленных соседей; как сохранить американские базы,
скажем, на Филиппинах, не вызвав недовольства местных жителей;
как сократить американское военное присутствие в Южной Корее,
не подав неправильный сигнал Северной Корее...
Еще больше поставлено на кон в Западной Европе, по крайней
мере если говорить о военных контингентах, ведь ее оборона, как
ничто другое, является стратегическим обоснованием присутствия
здесь американской армии и большой части военно-воздушных
сил и военно-морского флота. По некоторым сложным расчетам,
50-60 % американских сил общего назначения выделяются НАТО —
1 [1341, р. 17].
756
организации, в которой (как уже неоднократно замечали ее крити¬
ки) другие члены вносят значительно меньшую долю своих ВВП на
военные расходы, хотя общая численность населения и доход Евро¬
пы в настоящее время выше, чем у США1. Здесь мы не станем повто¬
рять всевозможные европейские контраргументы в споре о «распре¬
делении бремени» (например, социальные издержки, которые такие
страны, как Франция и Западная Германия, несут из-за сохранения
призывной военной службы) или развивать мысль о том, что если
Западная Европа была бы «финляндизирована», то США, вероятно,
пришлось бы тратить на оборону даже больше, чем сейчас2. С аме¬
риканской стратегической точки зрения непреложен тот факт, что
этот регион всегда был и остается более подвержен российскому дав¬
лению, чем, скажем, Япония, — отчасти потому, что это не остров,
а отчасти потому, что по другую сторону европейской сухопутной
границы СССР сосредоточил основную массу своих вооруженных
сил, значительно превосходящую всякие разумные соображения
внутренней безопасности. Возможно, это все равно не обеспечи¬
вает Россию военным потенциалом для захвата Западной Европы
(см. предыдущий раздел данной главы), но это не та ситуация, в кото¬
рой было бы целесообразно в одностороннем порядке вывести зна¬
чительные американские наземные и воздушные силы. Даже слабой
вероятности попадания основной части мирового промышленного
производства в зону советского влияния достаточно, чтобы убедить
Пентагон в «особенной важности безопасности Западной Европы
для безопасности Соединенных Штатов Америки»3.
Тем не менее, несмотря на всю логичность американских обя¬
зательств перед Европой, сам по себе этот факт не исключает не¬
которых военных и политических осложнений, которые способны
привести к трансатлантическому конфликту. Даже если на одном
уровне альянс НАТО сближает США и Западную Европу, ЕЭС все
же, как и Япония, является экономическим конкурентом, особен¬
но на сокращающихся рынках сельскохозяйственной продукции.
1 См. NATO: Burdens Shared (Economist, 04.08.1984, p. 3). См. также [182, p. 169-171,
p. 256-257 (fn. 16-17); 969 (Kahler M. The United States and Western Europe); и особ.
1297]; Conine E. Do the Interests of the U.S. Really Cover the World? (New Haven
Registery 07.02.1985, p. 11).
2 Полезно ознакомиться с обсуждением данной темы в [829; 1297; 1248, р. 91ff; 711,
р. 517-536].
3 [1341, р. 17].
757
Еще существеннее то, что, хотя официальные европейские политики
всегда подчеркивают ценность американского «ядерного зонтика»,
широкая общественность обеспокоена последствиями размещения
американского оружия (крылатых ракет «Першинг И», подводных
лодок с ракетами «Трайдент», не говоря уже о нейтронных бомбах)
на европейской территории. Но если (как уже говорилось) обе сверх¬
державы попытаются избежать обмена ядерными ударами в случае
крупного столкновения, остаются значительные проблемы в обеспе¬
чении обороны Западной Европы конвенциональными средствами.
Во-первых, это чрезвычайно дорого. Во-вторых, даже если учитывать
появляющиеся сейчас свидетельства того, что наземные и воздушные
силы стран Варшавского договора можно сдержать, этот аргумент
основывается на определенном усилении имеющейся мощи НАТО.
С этой точки зрения ничего не может быть хуже предложений о со¬
кращении или выводе войск США из Европы, сколь бы желательным
это ни казалось по экономическим соображениям или с целью нара¬
щивания американского присутствия в других странах мира. Тем не
менее осуществление крупной стратегии, которая была бы одновре¬
менно глобальной и гибкой, является чрезвычайно трудной задачей,
когда значительная часть американских вооруженных сил сосредото¬
чена в одном-единственном регионе.
С учетом вышесказанного неудивительно, что несоответствие аме¬
риканских обязательств мощи страны больше всего беспокоит сами
вооруженные силы, ведь они первыми пострадают, если стратегиче¬
ские недостатки проявятся в суровых военных условиях. Отсюда ча¬
стые предупреждения Пентагона против вынужденной глобальной
логистической эквилибристики, перебрасывающей силы из одной
«горячей точки» в другую по мере возникновения новых очагов на¬
пряженности. Хотя особенно остро данная проблема ощущалась
в конце Г983 года, когда размещение дополнительных американских
частей в Центральной Америке, Гренаде, Чаде и Ливане заставило
бывшего председателя объединенного комитета начальников штабов
объявить о том, что «несоответствие» между американскими сила¬
ми и стратегией «сейчас значительнее, чем когда-либо прежде»1, воз¬
никла она гораздо раньше. Интересно, что такие предупреждения
о «перенапряжении» американских вооруженных сил сопровождаются
758
Military Forces Stretched Thin, Army Chief Says (New York Times, 10.08.1983,
p. Al, A3).
США / Западное полушарие
1 воздушно-десантная дивизия
1 воздушно-штурмовая дивизия
4 бронетанковые дивизии
6 мотострелковых дивизий
6 пехотных дивизий
4 легкие пехотные дивизии л
28 боевых бригад “
Карта 12. Размещение вооруженных сил США в странах мира, 1987
^Объединенное командование^
^вооруженныхсил США
в зоне Атлантического океана:
северная Атлантика (2-й флот)'
Западная Европа (НАТО)
2 мотострелковые дивизии
2 бронетанковые дивизии
>46 истребителей/
бомбардировщиков
Северо-Восточная Азия / западная часть Тихого океана
2 пехотные дивизии
215 истребителей/бомбардировщиков
1 десануное соединение морской пехоты
Объединенное командование
вооруженных сил США
в зоне Тихого океана:
восточная часть Тихого
(3-й флот)
4 авианосца
5 вертолетоносцев
1 линкор
21 эсминец
43 сторожевых корабля
36 ударных подводных лодок
20 десантных кораблей
230 истребителей/
бомбардировщиков
50 сторожевых кораблей"
49 ударных подводных 'лод^
18 десантных кораблей * '*
Средиземное море (6-й флот)
2 авианосца
1 вертолетоносец
3 крейсера
5 эсминцев
6 сторожевых кораблей
6 ударных подводных лодок
4 десантных корабля
115 истребителей/бомбардировщиков
Объединенное
командование
вооруженных
силСША
в зоне Тихого океана:
западная часть
Тихого океана
(7-й флот)
2 авианосца
1 вертолетоносец
5 крейсеров
8 эсминцев
7 сторожевых кораблей
8 ударных подводных лодок
5 десантных кораблей
115 истребителей/
бомбардировщиков
1 авианосная ударная группа
(обычно предоставляемая
тихоокеанским флотом)
картами «военного развертывания США в мире»1, которые, на взгляд
историков, очень напоминают ту цепь военно-морских баз и гарнизо¬
нов, которыми обладала предыдущая великая мировая держава — Ве¬
ликобритания — на пике ее стратегического перенапряжения2.
С другой стороны, маловероятно, что Соединенные Штаты Амери¬
ки будут вынуждены отстаивать все свои зарубежные интересы одно¬
временно и без помощи значительного числа своих союзников: членов
НАТО в Западной Европе, Израиля на Ближнем Востоке, а в Тихом
океане — Японии, Австралии и, возможно, Китая. Или что все регио¬
нальные тенденции неблагоприятны для США в плане безопасности;
например, хотя агрессия со стороны непредсказуемого северокорей¬
ского режима всегда возможна, она вряд ли встретит одобрение Пеки¬
на в настоящее время, да и Южная Корея теперь имеет вдвое больше
населения и в четыре раза более высокий ВНП, чем ее северный со¬
сед. Аналогичным образом, хотя расширение сил СССР на Дальнем
Востоке вызывает тревогу в Вашингтоне, оно в значительной мере
уравновешивается растущей угрозой со стороны КНР для советских
сухопутных и морских линий связи с Востоком. Недавнее трезвое
признание министра обороны США о том, что «мы никогда не сможем
позволить себе приобрести средства, достаточные для удовлетворе¬
ния всех наших обязательств со стопроцентной уверенностью»3, без¬
условно, верно, однако оно не столь тревожно, как может показаться
на первый взгляд, ведь сумма потенциальных антисоветских ресурсов
в мире (США, Западная Европа, Япония, КНР, Австралия) намного
больше, чем сумма ресурсов на стороне России.
Несмотря на эти утешительные соображения, от фундаменталь¬
ной дилеммы большой стратегии никуда не деться: США сегодня не¬
сут на себе примерно столь же тяжелый груз военных обязательств по
всему миру, как и четверть века назад, когда их доля в мировом ВНП,
промышленном производстве, военных расходах и личном составе во¬
оруженных сил была гораздо больше, чем сейчас4. Даже в 1985 году,
через сорок лет после триумфа Второй мировой войны и через десять
с лишним лет после вывода войск из Вьетнама, 520 тыс. военнослужа¬
1 U. S. Forces: Need Arising for More Troops, Ships and Planes (New York Times,
26.10.1983, p. A16).
2 См., например, карту на форзаце книг: [67; 840].
3 [1342, р. 678]. См. также [880, р. 19-61].
4 Подтверждение на основе статистических данных см. в [969, ch. 1; 481. ДрУгие
0 Г1 пп п 595-611: 664. D. 58-59, 68-69].
щих США находились за рубежом (в том числе 65 тыс. на море)1. Эта
итоговая цифра, кстати говоря, значительно превышает численность
солдат и военных моряков Британской империи, находившихся за ру¬
бежом в мирное время на пике ее могущества. Тем не менее, по катего¬
рическому убеждению комитета начальников штабов, а также многих
гражданских экспертов2, этого попросту недостаточно. Несмотря на
утроение американского оборонного бюджета с конца 1970-х годов,
удалось достичь «всего лишь пятипроцентного увеличения числен¬
ности вооруженных сил на действительной военной службе»3. Как
убедились в свое время британские и французские военные, страна
с многочисленными зарубежными обязательствами всегда сталкива¬
ется с более серьезной «проблемой человеческих ресурсов», чем го¬
сударство, содержащее свои вооруженные силы исключительно для
защиты собственной территории; а в политически либеральном об¬
ществе с этикой экономического невмешательства (где военный при¬
зыв непопулярен) такая проблема ощущается особенно сильно4.
Не исключено, что беспокойство по поводу разрыва между аме¬
риканскими интересами и возможностями1 в мировом масштабе было
бы менее острым, если бы не множество сомнений (по крайней мере
со времен Вьетнамской войны) в эффективности самой системы. По¬
скольку эти сомнения неоднократно разбирались в других исследо¬
ваниях, здесь мы их только резюмируем, чтобы не утомлять читателя
очередным эссе на злободневную тему «военной реформы»5. Так, од¬
ним из главных спорных моментов является соперничество между ви¬
дами вооруженных сил, что, конечно, наблюдается и в других странах
мира, но особенно характерно для американской системы, возможно,
из-за относительно скромных полномочий председателя Объединен¬
ного комитета начальников штабов или из-за того, что гораздо больше
усилий тратится на материально-техническое снабжение, чем на реше¬
ние стратегических и оперативных вопросов. В мирное время данной
1 См. [876 (1985-1986), р. 13].
* Показательный пример: [234, р. 3-19].
* [793, р. 256].
4 См. в первую очередь [233, ch. 7-9]; интересные рассуждения по поводу европей-
& ского опыта: [ 187, р. 8ff].
1Как пример см. [520; 793; 373; 416; 187, р. 245-300], Record J. Reagans Strategy Gap
(New Republic, 29.10.1984, p. 17-21); Fallows J. The Spend-Up (.Atlantic, 1986, July,
p. 27-31). Также среди хороших материалов по данной теме можно назвать рабо-
особенностью можно пренебречь как крайним примером «бюрокра-
тической политики», но если говорить о военных операциях (скажем,
таких, как срочная переброска Объединенной целевой группы бы¬
строго развертывания, состоящей из всех четырех видов войск), то
плохая координация может иметь фатальные последствия.
Что касается собственно материально-технического снабжения,
то обвинения в «растратах, мошенничестве и злоупотреблениях»1
звучат сплошь и рядом. Различные скандалы из-за чудовищно доро¬
гих и недостаточно эффективных вооружений, которые привлекают
внимание общественности в последние годы, объясняются просто —
отсутствием надлежащих конкурсов и рыночных сил в военно-про¬
мышленном комплексе и тенденцией к преобладанию «золотых» си¬
стем вооружения, не говоря уже о жажде наживы. Трудно, однако,
отделить эти недостатки в процессе закупок оружия от более фунда¬
ментального процесса — усиления влияния новых технологических
достижений на военное дело. Учитывая, что СССР, как правило, ока¬
зывается наиболее уязвимым именно в области высоких технологий
(а это наводит на мысль о том, что американское качество оружия
может использоваться для компенсации превосходства русских в ко¬
личестве, скажем, танков и самолетов), при заказе новых вооружений
есть очевидный привлекательный аспект в «конкурентных стратеги¬
ях», как это назвал Каспар Уайнбергер2. Тем не менее тот факт, что
администрация Рейгана в первый срок увеличила расходы на воен¬
ную авиацию на 75% по сравнению с режимом Картера, но приобре¬
ла лишь на 9 % больше самолетов, указывает на вопиющую проблему
военных закупок конца XX века: из-за технологически обусловленной
тенденции к повышению расходов при все меньшем количестве си¬
стем вооружения совсем не факт, что Соединенные Штаты Америки
и их союзники будут иметь в своем распоряжении достаточно слож¬
ных и крайне дорогих самолетов и танков после первых этапов оже¬
сточенной неядерной войны. Располагает ли ВМС США необходимым
числом подводных лодок или фрегатов на случай тяжелых потерь на
ранней стадии третьей битвы за Атлантику? Если нет, то результаты
будут печальными; ибо ясно, что современное сложное вооружение
1 [416]; Bungling the Military Build-Up (New York Timesy 27.01.1985, раздел “Business”,
p. 1,8); Fallows J. The Spend-Up; а также интересные в плане рассмотрения дайною
вопроса поправки в [793, ch. 5].
2 См. [1342, р. 694]; а также Record J. Reagans Strategy Gap, где автор выражает свои
сомнения по данному поводу; Fallows J. The Spend-Up; [187].
невозможно заменить в короткий срок, как это делалось во время Вто¬
рой мировой войны.
Эта дилемма усугубляется двумя другими элементами в сложном
анализе эффективной оборонной политики США. Первым из них явля¬
ется вопрос о бюджетных ограничениях. Без явного ухудшения внеш¬
них обстоятельств добиться увеличения национальных расходов на
оборону существенно выше 7,5 % ВНП было бы невероятным политиче¬
ским достижением, тем более что из-за дефицита федерального бюдже¬
та (см. ниже) необходимость достижения баланса правительственных
расходов становится главным приоритетом государства. Однако если
произойдет замедление или даже перерыв в наращивании расходов на
оборону, то с учетом непрерывного роста стоимости вооружений Пен¬
тагон окажется перед чрезвычайно острой проблемой.
Второй фактор — это само разнообразие возможных военных си¬
туаций, к которым приходится готовиться такой глобальной сверхдер¬
жаве, как Соединенные Штаты Америки, причем все они предъявляют
разные требования к вооруженным силам и необходимому оружию.
Здесь мы снова находим прецедент в истории великих держав: бри¬
танская армия часто испытывала сильное напряжение, когда ей при¬
ходилось планировать сражения на северо-западной границе Индии
или в Бельгии. Но эта задача бледнеет рядом с той, что стоит перед
нынешним мировым лидером. Если главн;ая проблема для США — со¬
хранение ядерного потенциала, способного сдержать Советский Союз
на всех уровнях эскалации, то деньги неизбежно будут вкладываться
в такое оружие, как ракеты MX, бомбардировщики-невидимки В-1,
ракеты «Першинг И», крылатые ракеты и подводные лодки с ракетами
«Трайдент». Если крупномасштабная конвенциональная война против
стран Варшавского договора является наиболее вероятным сценарием,
то средства, по всей видимости, должны идти в совершенно ином на¬
правлении: в тактическую авиацию, боевые танки, крупные авианосцы,
фрегаты, ударные подводные лодки, а также логистику. Если же, что
скорее всего, США и СССР смогут избежать прямого столкновения,
но при этом станут более активны в странах «третьего мира», то при-
орететы опять-таки должны быть другими: стрелковое оружие, верто¬
леты, легкие авианосцы, а главное — усиление роли морской пехоты
США. Уже ясно, что большая часть споров по поводу «военной рефор¬
мы» проистекает из различных предположений о том, в какого типа
войне придется участвовать Соединенным Штатам Америки. Но что,
если политики ошибутся?
Еще одно серьезное сомнение в эффективности системы, причем
выражаемое даже ярыми сторонниками кампании за «восстановле¬
ние» американской мощи1, заключается в том, позволит ли нынеш¬
няя система принятия решений осуществлять адекватную большую
стратегию. Это потребовало бы не просто большей согласованности
военно-политических решений (чтобы затихли споры между сторон¬
никами «морской стратегии» и теми, кто выступает за «коалиционные
военные действия»2), но и примирения американских долгосрочных
политических, экономических и стратегических интересов, прекра¬
щения бюрократических распрей, которые столь характерны для Ва¬
шингтона. Иллюстрируя это, часто приводят в пример порой слиш¬
ком публичный спор о том, как и где США должны использовать свои
вооруженные силы за рубежом, чтобы укрепить или отстоять свои
национальные интересы: государственный департамент настаивает
на недвусмысленных и жестких ответах тем, кто угрожает таким ин¬
тересам, но министерство обороны не желает (особенно после фиаско
в Ливане) отправлять войска в другие страны, кроме как на особых
условиях3. Однако есть и совсем другие примеры, когда Пентагон вы¬
ступает за принятие односторонних решений в гонке вооружений
с Россией (в частности, это программа Стратегической оборонной
инициативы и выход из ОСВ-2), не советуясь с главными союзника¬
ми, что создает проблемы для Госдепартамента. Существует неопре¬
деленность в связи с той ролью, которую играет Совет национальной
безопасности и особенно советники по национальной безопасности.
Наблюдается некоторая непоследовательность политики на Ближнем
Востоке, отчасти из-за трудноразрешимости палестинской проблемы,
но также из-за того, что стратегический интерес США к поддержке
консервативных прозападных арабских государств против россий¬
ского проникновения в этот регион часто наталкивается на хорошо
организованную оппозицию американского произраильского лобби.
Не обходится и без межведомственных споров об использовании эко¬
номических инструментов (от торговых бойкотов и эмбарго на пере¬
дачу технологий до иностранных грантов и продажи оружия и зерна)
1 Здесь я бы назвал [793; 187; 234].
2 См., например, [727] и дискуссию, развернувшуюся в 1986 г. в журналах вроде
International Security по поводу «стратегической концепции применения ВМС»
администрации Рейгана,
3 См. [1342, р. 684ff]. См. также: Schultz-Weinberger Discord (New York Times,
11.12.1984, p. A1,A12).
7AA-
для поддержки американских дипломатических интересов, которые
влияют на политику в отношении стран «третьего мира», Южной Аф¬
рики, России, Польши, ЕЭС и др. и зачастую оказываются несогласо¬
ванными и противоречивыми. Ни один разумный человек не будет
утверждать, что та или иная из многочисленных проблем внешней по¬
литики, от которых страдает весь земной шар, имеет очевидное и го¬
товое «решение»; но, с другой стороны, долгосрочным американским
интересам, конечно, не идут на пользу эти частые разногласия внутри
системы руководства.
Все это вызывает со стороны более пессимистично настроенных
критиков вопросы насчет общей политической культуры, в которой
приходится работать вашингтонским политикам. Это слишком боль¬
шая и сложная проблема, чтобы разбирать ее здесь. Однако все чаще
звучит мнение, что если США необходимо пересмотреть свою гене¬
ральную стратегию в свете масштабных неконтролируемых изменений,
происходящих в мировых делах, то им плохо подходит избирательная
система, парализующая процесс принятия внешнеполитических реше¬
ний каждые два года. Им также мешает чрезмерное давление со сто¬
роны лоббистов, комитетов политических действий и других заин¬
тересованных групп, ведь все они изначально предвзяты к тому или
иному изменению политики. Кроме того, вредно и «упрощение» жиз¬
ненно важных, но сложных международных и стратегических вопро¬
сов в средствах массовой информации, ведь их время и пространство
слишком ограниченны, а главной целью является прибыль и завоева¬
ние аудитории — и только во вторую очередь информирование. Нельзя
назвать полезными и громкие «эскапистские» призывы в американской
социальной культуре, которые, наверное, понятны с точки зрения про¬
шлого этой нации «фронтира», но мешают адаптации к современному,
усложняющемуся интегрированному миру, а также к другим культу¬
рам и идеологиями. И наконец, этой стране не всегда выгодна разде-
ленность ее конституции и законодательной власти, созданная наме¬
ренно, когда она была географически и стратегически изолирована от
остального мира два столетия назад и имела достаточно времени для
согласования немногочисленных вопросов «внешней» политики, но те¬
перь, когда она стала глобальной сверхдержавой, это ей мешает, ведь
часто необходимо принимать быстрые решения, отвечая на действия
стран, не связанных таким количеством ограничений. Ни одно из этих
обстоятельств не является для США непреодолимым препятствием
на пути к согласованной долгосрочной стратегии, но их совокупный
и взаимообусловленный эффект существенно осложняет изменение
политики, когда оно касается определенных интересов и происходит
в год выборов. Поэтому вполне вероятно, что именно эти сферы куль¬
туры и внутренней политики станут для США самыми проблемными
в процессе эволюции общей стратегии в XXI веке.
Последний вопрос о правильном соотношении «средств и целей»
в защите американских глобальных интересов связан с экономически¬
ми трудностями, отягощающими страну, разнообразие которых грозит
сильно осложнить принятие решений в области государственной по¬
литики. Необычайная широта и комплексность американской эконо¬
мики не позволяют кратко сформулировать, что происходит со всеми
ее частями, тем более в настоящий период, когда она посылает столь
противоречивые сигналы1. Тем не менее черты, описанные в предыду¬
щей главе (см. ее последний раздел), по-прежнему преобладают.
Первая из них касается относительного спада американского про¬
мышленного производства по сравнению с общемировым, причем не
только в старых отраслях, таких как текстильная, сталелитейная, хи¬
мическая промышленность, судостроение, но и (хотя здесь уже не так
легко предсказать итог индустриально-технологичсекогО противосто¬
яния) в глобальной доли США в создании робототехники, аэрокос¬
мических аппаратов, автомобилей, станков и компьютеров. По обеим
позициям есть огромные проблемы. Если говорить о традиционном
производстве, то разрыв в стоимости труда между США и новыми ин¬
дустриальными странами таков, что «меры по повышению эффектив¬
ности» вряд ли его перекроют; но настоящей катастрофой было бы
проиграть конкурентную гонку в области новых технологий. В конце
1986 года Конгресс представил результаты исследования, согласно ко¬
торым положительное сальдо США в торговле высокотехнологичны¬
ми товарами сократилось с $27 млрд (1980) до $4 млрд (1985) и сейчас
стремительно движется к дефициту2.
1 См., например, Thurow L. С. Losing the Economic Race (New York Review of Books,
27.09.1984, p. 29-31); cp. со статьей Nordhaus W. D. On the Eve of a Historic
Economic Boom (New York Timesy 06.04.1986), которая вышла вскоре после ста¬
тьи Petersen Р. G. When the Economic Valium Wears Off в этом же издании.
2 См. Bodner S. М. Our Trade Gap Is Really a Standard of Living Gap (New York Times,
06.05.1986) и Why America Cannot Pay its Way (Economist, 13.07.1985, p. 69). Обе
статьи посвящены проблемам, с которыми столкнулись традиционные отрас¬
ли. Обсуждение вопроса технологий будущего см.: High Technology: Clash of the
Titans (Economist, 23.08.1986). Исследование на основе отчетов Конгресса см.:
A Disturbing New Deficit (Time, 03.11.1986, p. 56).
766
Еще одной, и во многих отношениях менее ожидаемой, областью
спада является сельское хозяйство. Еще десять лет назад специали¬
сты предсказывали пугающий глобальный дисбаланс между потреб¬
ностями в еде и производством сельскохозяйственной продукции1.
Но такой сценарий голода и стихийных бедствий стимулировал две
сильные реакции. Первой стали крупные инвестиции в американское
сельское хозяйство с 1970-х годов, подталкиваемые перспективой ро¬
ста экспорта продуктов питания, а второй было масштабнейшее ис¬
следование (финансируемое западным миром) научно разработанных
методов повышения урожайности в «третьем мире», которое оказа¬
лось настолько успешным, что все больше таких стран превращаются
в экспортеров продовольствия и, таким образом, конкурируют с Со¬
единенными Штатами. Эти две тенденции не связаны с трансформа¬
цией ЕЭС в крупного производителя сельскохозяйственных излиш¬
ков благодаря его системе субсидий, но совпали с ней по времени.
В результате эксперты сейчас говорят, что «мир изобилует едой»2, что,
в свою очередь, ведет к резкому снижению цен на сельскохозпродук-
цию и американский экспорт продуктов питания, вынуждая многих
фермеров оставить этот бизнес.
Неудивительно поэтому, что эти экономические проблемы при¬
вели к всплеску протекционистских настроений во многих секторах
американской экономики, среди предпринимателей, профсоюзов,
фермеров и их конгрессменов. Как когда-то в годы «тарифной ре¬
формы» в эдвардианской Англии3, сторонники усиления протек¬
ционизма жалуются на недобросовестные зарубежные практики,
заводнение американского рынка промышленными товарами ниже
себестоимости, а также на огромные субсидии иностранным ферме¬
рам, противостоять чему могут только власти США, отказавшись от
политики свободной торговли и приняв жесткие контрмеры. Многие
из этих жалоб (например, о том, что Япония поставляет на амери¬
канский рынок кремниевые чипы ниже стоимости) вполне обосно¬
ванны. Одцако в более широком плане всплеск протекционистских
1 Например, хотя в [446, vol. 1, р. 18-19] отмечалось наличие тенденции роста ми¬
рового производства зерна, вместе с тем прогнозировалось и увеличение его де¬
фицита в Китае, Южной Азии и Восточной Европе.
2 Farmers’ Slipping Share of the Market (New York Times, 26.05.1986); Farm Imports
Rise as Exports Plunge (New York Times, 20.04.1986); Elephant-High Farm Debts
(Economist, 14.09.1985, p. 17).
3 Хороший краткий анализ по данному вопросу: [952, р. 34-59].
767
настроений также свидетельствует об эрозии некогда безусловного
превосходства США в сфере производства. Как британцы в сере¬
дине викторианской эпохи, американцы после 1945 года выступали
за свободную торговлю и открытую конкуренцию не только потому
что считали их полезными для мировой торговли и процветания, но
и потому, что знали, что вероятнее всего извлекут выгоду из отказа
от протекционизма. Сорок лет спустя, когда эта уверенность уле¬
тучилась, мнение предсказуемо изменилось в пользу защиты вну¬
треннего рынка и отечественного производителя. И, как когда-то
британцы, защитники существующей системы отмечают, что повы¬
шение тарифов не только сделает отечественную продукцию менее
конкурентоспособной на международном рынке, но что возможны
также различные внешние последствия: глобальная тарифная война,
удары по американскому экспорту, обрушение валют некоторых но¬
вых индустриальных стран и даже экономический кризис в масшта¬
бах 1930-х годов.
Наряду с этими трудностями, влияющими на американское
производство и сельское хозяйство, отмечается беспрецедентное
волнение в области финансов страны. Неконкурентоспособность
американских промышленных товаров за рубежом и снижение про¬
даж сельскохозяйственного экспорта вызвали ошеломляющий де¬
фицит торгового баланса — $160 млрд за двенадцать месяцев к маю
1986 года, но еще большую тревогу вызывает то, что эту брешь уже
невозможно залатать «невидимыми» статьями платежного баланса,
к которым традиционно обращаются зрелые экономики (например,
Великобритании до 1914 года). Напротив, единственный путь для
США — импортировать все больше и больше капитала, что уже пре¬
вратило их за несколько лет из крупнейшего в мире кредитора в глав¬
ного должника.
Эту проблему усугубляет (а по мнению многих критиков — по¬
рождает1) бюджетная политика самого правительства США. Даже
в 1960-е годы Вашингтон был склонен допускать бюджетный дефи¬
цит, но не вводить дополнительные налоги, чтобы оплатить растущую
стоимость оборонных и социальных программ. Но решения админи¬
страции Рейгана в начале восьмидесятых (например, резкое увели¬
чение расходов на оборону, а также значительное снижение налогов
768
См. Petersen Р. G. When the Economic Valium Wears Off; Rohatyn F. The Debtor
Economy: A Proposal (New York Review ofBooksy 08.11.1984, p. 16-21); [204, ch. 1-2].
без существенного сокращения федеральных расходов в других сфе¬
рах) привели к чрезвычайному росту дефицита, а следовательно, и го¬
сударственного долга, как показано в табл. 49.
Таблица 49
Дефицит федерального бюджета США, долг и проценты по долгу,
1980-19851 (в долрд долларов)
Год
Дефицит
Долг
Проценты
по долгу
1980
59,6
914,3
52,5
1983
195,4
1381,9
87,8
1985
202,8
1823,1
129,0
В случае сохранения таких тенденций, как говорят встревоженные
специалисты, национальный долг США достигнет примерно $13 трлн
к 2000 году (что в четырнадцать раз больше, что в 1980 году), а про¬
центы по такой задолженности будут составлять $1,5 трлн (в два¬
дцать девять раз больше, чем в 1980 году)1 2. Действительно, снижение
процентных ставок может уменьшить эти показатели3, но общая тен¬
денция все равно очень нездоровая. Даже если дефицит федерального
бюджета удастся сократить до «всего лишь» $100 млрд в год, госдолг
и процентные выплаты в начале XXI века все равно будут отбирать
беспрецедентные суммы. Если проводить исторические параллели,
то на ум приходит лишь один пример великой державы, отягощенной
огромным долгом в мирное время, — Франции в 1780-е годы, где про¬
блемы в налогово-бюджетной сфере усугубил внутриполитический
кризис.
Американский торговый и бюджетный дефицит накладывается
на новое явление в мировой экономике, которое, пожалуй, правиль¬
нее всего назвать перемещением международных капиталопотоков
из торговли товарами и услугами. Из-за растущей интеграции ми¬
ровой экономики объем торговли промышленными товарами и фи¬
нансовыми услугами сегодня значительно больше, чем когда-либо
1 Отчет Presidents Private Sector Survey on Cost Control, перепечатанный в New York
Times (20.04.1986, p. F9). В этом издании была допущена опечатка: в 1985 г. общий
размер процентных выплат составлял не $179, а $129 млрд.
2 Ibid.
3 См. Cost of Paying Interest Eases Dramatically for U.S. (New York Times, 28.12.1986,
P-1» 24).
769
прежде — около $3 трлн в год; но он не идет ни в какое сравнение
с мощнейшим притоком средств на мировые рынки краткосрочных
капиталов. Так, один только лондонский евродолларовый рынок
«по меньшей мере в двадцать пять раз превышает рынок мировой
торговли»1. Хотя эта тенденция подпитывалась событиями 1970-х го¬
дов (переход от фиксированных к плавающим обменным курсам,
поступление избыточных средств из стран ОПЕК), ее усиливал и
американский дефицит, так как единственная возможность для фе¬
дерального правительства перекрыть зияющую пропасть между его
расходами и доходами заключалась в том, чтобы привлечь в страну
огромное количество ликвидных средств из Европы и (особенно)
Японии, превратив Соединенные Штаты Америки, как уже упоми¬
налось выше, в безусловно крупнейшего должника в мире2. Вообще
говоря, трудно представить себе, как экономика США смогла бы
обойтись без притока иностранных средств в начале восьмидеся¬
тых, даже если это и вылилось в неприятное увеличение стоимости
доллара, ставшее еще одним ударом по американскому экспорту.
Но тут возникает тревожный вопрос: что произойдет, если эти круп¬
ные и очень волатильные средства будут выведены из доллара, резко
обрушив его стоимость?
Эти тенденции, однако, трактуются и в таком ключе, что панике¬
ры сильно преувеличивают серьезность происходящих в экономике
США процессов и забывают про их «естественность». Например, по¬
ложение дел в фермерском поясе Среднего Запада могло быть гораздо
лучше, если бы не спрос на землю по завышенным ценам и не чрез¬
мерные процентные ставки конца 1970-х годов. Опять же переход
от производства в сферу услуг вполне понятен и происходит во всех
развитых странах; также стоит напомнить, что объем американско¬
го промышленного производства растет в абсолютном выражении,
даже если занятость (особенно синих воротничков) в обрабатыва¬
ющей промышленности сокращается — но ведь и это «естественная»
тенденция, так как мир все больше переходит от материального про¬
изводства к производству, основанному на знаниях. Точно так же нет
ничего плохого в превращении американских финансовых институтов
1 [325, р. 782].
2 См. [325; 843]; комментарии: As America Diets, Allies Must Eat (New York Times,
17.01.1986); A Nation Hooked on Foreign Funds (New York Times, 18.11.1984, раз¬
дел “Business”, p. 1, 24); U.S. as Debtor: A Threat to World Trade (New York Times,
22.09.1985, раздел “Business”, p. 3).
770
в мировые с тремя центрами — в Токио, Лондоне и Нью-Йорке, при¬
званные обрабатывать крупные потоки капитала и извлекать из них
прибыль; это только увеличивает доходы страны от услуг. Даже зна¬
чительный ежегодный дефицит федерального бюджета и нарастаю¬
щий государственный долг иногда характеризуются как не слишком
серьезные с учетом инфляции; кроме того, в некоторых кругах суще¬
ствует убеждение, что экономика «найдет выход» из этих дефицитов
или что политики примут меры для ликвидации разрыва, будь то за
счет увеличения налогов, или сокращения расходов, или того и друго¬
го вместе. Излишне поспешные попытки сократить дефицит, считают
они, вполне могут спровоцировать крупный спад.
Еще более обнадеживающими объявляются позитивные призна¬
ки роста в американской экономике. Благодаря буму в секторе услуг
США в последние десять лет создают новые рабочие места быстрее,
чем за всю свою историю в мирное время, и, безусловно, гораздо ак¬
тивнее, чем Западная Европа. Кстати, высокая мобильность рабочей
силы облегчает такие преобразования на американском рынке труда.
Кроме того, огромные усилия американцев в области высоких тех¬
нологий (не только в Калифорнии, но и в Новой Англии, Виргинии,
Аризоне и многих других штатах) сулят дополнительный рост произ¬
водства и, следовательно, национального богатства (наряду со страте¬
гическим преимуществом над СССР). В самом деле, именно возмож¬
ности американской экономики продолжают привлекать в эту страну
миллионы иммигрантов и воодушевлять тысячи новых предпринима¬
телей; а бурные потоки капитала, вливающиеся в США, могут быть
использованы для дальнейших инвестиций, особенно в исследования
и разработку. И наконец, если изменения в глобальных условиях тор¬
говли действительно ведут к снижению цен на продукты питания и
сырье, это должно принести пользу экономике, которая до сих пор
импортирует огромное количество нефти, металлических руд и пр.
(даже если это и вредит некоторым американским производителям,
в частности фермерам и нефтяникам).
Многие из этих доводов могут быть справедливы. Так как американ¬
ская экономика слишком масштабна и разнообразна, некоторые ее сек¬
торы и регионы, вероятно, будут расти, пока другие переживают спад,
поэтому обобщать ее состояние словами «кризис» или «бум» неверно.
Учитывая падение цен на сырье, ослабление неестественно высокого
значения обменного курса доллара в начале 1985 года, общее сниже¬
ние процентных ставок (и влияние этих трех тенденций на инфляцию
771
и уверенность деловых кругов), неудивительно, что некоторые профес¬
сиональные экономисты с оптимизмом смотрят в будущее1.
Тем не менее с точки зрения американской национальной стра¬
тегии и экономического фундамента, на котором должна строиться
эффективная долгосрочная политика, общая картина выглядит уже
не такой радужной. В первую очередь, из-за массы военных обяза¬
тельств, принятых США после 1945 года: способность страны нести
эту нагрузку сейчас явно меньше, чем несколько десятилетий назад,
когда ее доля в мировом производстве и ВНП была гораздо больше,
сельское хозяйство не переживало кризис, платежный баланс был на¬
много здоровее, а государственный бюджет не отягощал огромный
долг перед остальным миром. В широком смысле уместны аналогии,
которые некоторые политологи проводят между положением нынеш¬
них Соединенных Штатов Америки и «слабеющих гегемонов» про¬
шлого2.
Здесь снова полезно отметить поразительное сходство между
растущей среди нынешних интеллектуалов США тревогой и тем на¬
строением, которое царило в политических партиях эдвардианской
Англии и привело к так называемому движению за «национальную
эффективность» — к широкой дискуссии внутри законодательных,
деловых и образовательных элит по поводу различных мер, способ¬
ных противодействовать потере конкурентоспособности в сравне¬
нии с другими развитыми обществами. С точки зрения коммерческой
компетентности, уровня подготовки и образования, эффективности
производства, уровня доходов и (среди менее обеспеченных слоев)
качества жизни, здоровья и жилья, «первая» держава в 1900 году,
казалось, утрачивала свою позицию, что сулило крайне неприятные
последствия для ее долгосрочного стратегического положения; по¬
этому призывы к «обновлению» и «реорганизации» шли не только
от левых, но и от правых3. Такие кампании, как правило, действительно
приводят к реформам в самых разных государствах, но само их нача¬
ло является подтверждением упадка: в такой агитации просто не было
необходимости несколько десятилетий назад, когда лидерство страны
1 См. Nordhaus W. D. On the Eve of a Historic Economic Boom; нехарактерно опти¬
мистичная аргументация: America Manufactures Still (Economist, 19.04.1986, p. 81);
Silk L. Can the U.S. Remain No. 1? (New York Times, 10.08.1984, p. D2) (вопрос,
к слову сказать, которым никто не задался бы лет десять — двадцать назад).
2 См. [1046; 438].
3 Лучше всего это описано в [ 1166].
779
не вызывало сомнений. Сильный человек, как язвительно заметил
писатель Гилберт Кит Честертон, не беспокоится о своей физической
форме; лишь ослабев, он начинает говорить о здоровье1. Точно так же
великая держава, пока крепка и господствует безраздельно, гораздо
меньше склонна обсуждать свои обязательства, чем когда начинает
терять влияние.
В более узком смысле можно говорить о серьезных последствиях
для американской национальной стратегии, если ее производствен¬
ная база продолжит сокращаться. Если рассматривать вероятность
крупномасштабной войны, причем конвенциональной (из-за взаим¬
ного нежелания противоборствующих сторон инициировать ядерный
холокост), невольно задаешься вопросом, как изменятся производ¬
ственные способности США после нескольких лет спада в опреде¬
ленных ключевых отраслях, сокращения занятости среди синих во¬
ротничков и т. д. В связи с этим вспоминаются слова встревоженного
Хьюинса о влиянии промышленного упадка Великобритани на ее
мощь, написанные в 1904 году:
Предположим, что отрасль, оказавшаяся под угрозой [иностранной кон¬
куренции], является именно той, на которую опирается система обороны
страны, — и что тогда? Вы не можете обойтись без металлургии и маши¬
ностроения, потому что в современной войне именно они обеспечивают
производство и поддержание эффективности армии и флота2.
Трудно представить, что спад американского промышленного
производства настолько драматичен: все-таки производственная база
США гораздо шире существовавшей в эдвардианской Британии, и,
что немаловажно, «связанные с обороной отрасли» не только под¬
питываются многочисленными заказами Пентагона, но и переходят
от материалоемкого к наукоемкому (высокотехнологичному) произ¬
водству, которое в долгосрочной перспективе будет также уменьшать
зависимость Запада от критически важного сырья. Тем не менее очень
высокая доля, скажем, полупроводников, которые собираются за ру¬
бежом, а затем поставляются США3, или, если взять другие отрасли,
эрозия американского судоходства и судостроения, а также закры¬
тие многих американских шахт и нефтяных месторождений — такие
1 [Ibid, р. 101].
2 См. второй раздел главы 5.
3 См. исследование Брукингского института [487]; [1165].
ПП'Х
тенденции неизбежно нанесут ущерб в случае очередной продолжи¬
тельной коалиционной войны между великими державами. Кроме
того, если исторические прецеденты чего-то стоят, то самым важным
сдерживающим фактором для «скачка» производства в военное вре¬
мя, как правило, оказывалась нехватка высококвалифицированных
рабочих1, что опять же заставляет задуматься о резком и долгом со¬
кращении численности синих воротничков (то есть, как правило, ква¬
лифицированных рабочих) в США.
Другая, но не менее важная для проведения настоящей большой
стратегии проблема касается влияния медленного экономического
роста на американский социально-политический консенсус. В значи¬
тельной (поразительной для большинства европейцев) степени Со¬
единенным Штатам в XX веке удалось избежать очевидной «классо¬
вой» политики. Это можно связать сразу с несколькими факторами:
во-первых, многие переехавшие в США иммигранты спасались от тя¬
желых социальных условий, перебираясь в другие места; во-вторых,
огромная территория страны позволяла разочаровшимся в ее эко¬
номическом положении «сбежать» на Запад и одновременно делала
организацию труда гораздо более сложной, чем, скажем, во Франции
или Великобритании; в-третьих, ее географические размеры, а также
возможности для предпринимательской деятельности способствова¬
ли развитию свободного капитализма, который всегда доминировал
в политической культуре нации (несмотря на редкие контратаки сле¬
ва). В результате разрыв в уровне доходов между богатыми и бедными
в США значительно больше, чем в любом другом развитом индустри¬
альном обществе, к тому же государственные расходы на социальные
обязательства составляют меньшую часть ВНП, чем в сопоставимых
экономиках (за исключением Японии, где очень сильна семейная фор¬
ма поддержки бедных и пожилых людей).
Отсутствию «классовой» политики, несмотря на очевидные со¬
циально-экономические диспропорции, способствовали также ситу¬
ация общего роста США с 1930-х годов, предложившая перспективу
индивидуального улучшения жизни большинству населения, и тот
тревожный факт, что беднейшая треть американского общества не
была «мобилизована» в качестве регулярных избирателей. Но, учиты¬
вая неодинаковый уровень рождаемости между белыми этническими
774
См., например, британский опыт конца 1930-х гг., подробно описанный в [431,
р. 311].
группами, с одной стороны, и чернокожими и испаноязычными груп¬
пами — с другой, не говоря уже об изменчивом потоке иммигрантов,
а также экономическую метаморфозу, ведущую к потере миллионов
относительно высокооплачиваемых рабочих мест в производстве
и созданию миллионов низкооплачиваемых рабочих мест в сфере
услуг, — было бы ошибкой считать, что преобладающие нормы аме¬
риканской политической экономий (низкие государственные рас¬
ходы и низкие налоги на богатых) сохранятся, если страна вступит
в период продлолжительных экономических трудностей, вызванных
ослаблением доллара и замедлением роста. Это свидетельствует и
о том, что американское государственное устройство, отвечающее на
внешние вызовы увеличением ассигнований на оборону, а на бюджет¬
ный кризис — сокращением социальных расходов, рискует в конеч¬
ном итоге спровоцировать отрицательную политическую реакцию.
Как и во всех других державах, рассмотренных в данной главе, вы¬
работка национальных приоритетов и преодоление постоянной трех¬
сторонней напряженности между обороной, потреблением и инве¬
стициями здесь не имеет простых решений.
Это неизбежно подводит нас к непростой взаимосвязи между
медленным экономическим ростом и высокими расходами на обо¬
рону. Дискуссия на тему «экономики военных расходов» крайне
противоречива, и — принимая во внимание размер и разнообразие
американской экономики, стимулирование производства крупными
государственными контрактами, а также технические побочные блага
от военных исследований — имеющиеся аргументы отнюдь не одно¬
значны1. Что важно для наших целей, так это сравнительный аспект.
Даже если (как часто указывают) расходы на оборону составляли 10 %
ВНП при Эйзенхауэре и 9% при Кеннеди, относительная доля США
в мировом производстве и благосостоянии в те годы была почти вдвое
больше, чем сегодня; и, в частности, американская экономика тогда
еще не столкнулась с проблемами в традиционных и высокотехно¬
логичных отраслях. Кроме того, если Соединенные Штаты Америки
в настоящее время продолжают выделять 7 % или более своего ВНП
на военные расходы, тогда как их основные экономические конкурен¬
ты, особенно Япония, тратят на это гораздо меньшую долю, то ipso
1 См. [416, р. 12ff; и особ. 291; 3]; Thurow L. С. How to Wreck the Economy (New York
Review of Books, 14.05.1981, p. 3-8); более общее описание: [683, особ. ch. 8; 209,
р. 403ff; 1123, р. 767-777].
775
facto последние имеют потенциально больше «свободных» средств
для мирных инвестиций; если американские вложения в исследова¬
ния и разработку будут и впредь сосредотачиваться в области воен¬
ного производства, пока японские и западногерманские конкуренты
занимаются коммерческой сферой, и если Пентагон будет оттягивать
ресурсы ученых и инженеров страны из области проектирования
и производства товаров гражданского назначения, в то время как
во многих других крупных державах специалисты такого профиля за¬
нимаются преимущественно товарами для мирной жизни, — то, ско¬
рее всего, американская доля в мировом производстве будет неуклон¬
но снижаться и темпы экономического роста США, весьма вероятно,
окажутся ниже, чем в странах, ориентированных на рынок и неохотно
направляющих ресурсы в оборону1.
Наверное, излишне говорить, что эти тенденции ставят перед Со¬
единенными Штатами самую острую долгосрочную дилемму. Просто
потому, что они являются глобальной сверхдержавой с гораздо более
обширными военными обязательствами, чем у региональных держав,
например Японии или ФРГ, им требуется гораздо больше вооружен¬
ных сил. Точно так же имперская Испания нуждалась в значительно
более крупной армии, чем ее современники, а викторианская Брита¬
ния настаивала на необходимости превосходящего флота. Кроме того,
поскольку СССР считается основной военной угрозой американским
интересам по всему земному шару и явно выделяет гораздо большую
часть своего ВНП на оборону, неудивительно, что американские по¬
литики боятся проиграть ему в гонке вооружений. Тем не менее наи¬
более разумные политики понимают, что военное бремя изнуряет
советскую экономику и, если две сверхдержавы продолжат тратить
все большую долю своего национального богатства на непроизводи¬
тельную сферу вооружений, в скором времени может встать прин¬
ципиальный вопрос: чья экономика испытает более значительный
упадок по сравнению с такими расширяющимися государствами, как
Япония, Китай и др.? Низкий уровень инвестиций в область воору¬
жений может сделать уязвимой державу со столь разнообразными
глобальными обязательствами, как у США, но чрезмерные военные
расходы, хотя и улучшающие безопасность в краткосрочной перспек¬
тиве, способны так подорвать коммерческую конкурентоспособность
776
См. [652; 291; 204, ch. 2; 1274, р. 170ff; 1090, ch. 6 и 10]; Thurow L. С. How to Wreck
the Economy.
американской экономики, что в долгосрочной преспективе страна
окажется менее защищенной1.
Исторические прецеденты в этой связи тоже не назовешь обна¬
деживающими. Это очень распространенная дилемма, нередко вста¬
вавшая перед главными державами прошлого: даже когда их относи¬
тельная экономическая мощь убывала, усиливавшиеся зарубежные
вызовы вынуждали их направлять все больше ресурсов в военный
сектор, что приводило к сокращению продуктивных капиталовло¬
жений и с течением времени вызывало постепенное замедление ро¬
ста, увеличение налогов, углубление внутренних споров по поводу
приоритетов, а также ослабляло способность нести бремя обороны2.
Если это действительно типовой исторический сценарий, то возни¬
кает соблазн перефразировать предельно серьезную остроту Шоу и
сказать: «Рим пал; Вавилон пал; придет черед и Скарсдейла»3.
Поэтому в самом широком смысле единственным ответом на ча¬
сто обсуждаемый общественностью вопрос, способны ли США со¬
хранить свою нынешнюю позицию, может быть только «нет», ведь
ни одному обществу не дано вечно оставаться впереди всех осталь¬
ных, поскольку это означало бы прекращение дифференцирован¬
ного роста, технического прогресса и военных событий, которые
происходят с незапамятных времен. С другой стороны, упомянутые
исторические прецеденты не означают, что США обречены кануть
в относительной безвестности подобно бывшим ведущим державам,
таким как Испания или Нидерланды, или распасться, как Римская
и Австро-Венгерская империи; для первого варианта они слишком
велики, а для второго — слишком однородны. Даже британская ана¬
логия, очень популярная в современной политологии, не слишком
уместна, раз уж она игнорирует разницу в масштабах. Можно сфор¬
мулировать это иначе: исходя из географических размеров, числен¬
ности населения и запасов природных ресурсов, Британские остро¬
ва должны были бы обладать примерно 3-4% мирового богатства
1 См. Rothschild Е. The Costs of Reaganism (New York Review of Books, 15.03.1984,
p. 14-17).
2 Cm. [218; 1046].
3 Это остроумное изречение взято из пьесы «Неравный брак» (Misalliance, 1909),
где оно звучит так: «Придет черед и Хиндхеда». Как отмечает автор в [568, р. 193],
это было язвительным замечанием относительно районов сосредоточения фон¬
довых брокеров в южной части Лондона, процветавших, несмотря на кризис
в других отраслях экономики.
777
и военной мощи при прочих равных условиях; но именно потому, что
все прочие условия никогда не бывают равны, своеобразный набор
исторических и технологических обстоятельств позволил Британ
ским островам в эпоху их рацвета завладеть примерно четвертью
мирового богатства; и с тех пор, как эти благоприятные обстоятель¬
ства исчезли, они лишь возвращаются к своему более «естественно¬
му» положению. Аналогично можно утверждать, что географические
масштабы, население и природные ресурсы США свидетельствуют
о том, что они должны обладать примерно 16—18 % мирового богат¬
ства и военной мощи, но из-за благоприятных исторических и тех¬
нических условиях эта доля к 1945 году выросла до 40% с лишним;
а сейчас мы наблюдаем первые десятилетия снижения этого необы¬
чайно высокого показателя до более «естественного» значения. Этот
спад маскируется огромными военными возможностями страны
внастоящее время, а также успешной «интернационализацией» аме¬
риканского капитализма и американской культуры1. Тем не менее
даже в отдаленном будущем, после «естественного» ослабления, Со¬
единенные Штаты Америки все еще будут очень значительной дер¬
жавой в многополярном мире просто в силу своих размеров.
Таким образом, американским государственным деятелям не¬
обходимо признать, что сложившиеся устойчивые тенденции не¬
обратимы, а делами нужно «управлять» так, чтобы относительная
эрозия позиции Соединенных Штатов происходила медленно и
плавно, а не ускорялась недальновидной политикой, приносящей
лишь кратковременное преимущество и ставящей страну в невыгод¬
ное положение в долгосрочной перспективе. Это требует от всех, на¬
чиная с президента, понимания того, что технологические и, следо¬
вательно, социально-экономические изменения происходят в мире
быстрее, чем когда-либо прежде, что международное сообщество
гораздо более разнообразно в политическом и культурном плане,
чем предполагалось, и не приемлет примитивных средств решения
проблем, предлагаемых Вашингтоном или Москвой, что США уже
не имеют такого экономического и производственного преимуще¬
ства, как в 1945 году, и что даже в военной сфере есть признаки из¬
менения баланса сил от биполярной к более новой многополярной
системе, в которой концентрация американских экономических
См. второй раздел главы 7. Также полезно ознакомится с [1122, р. 207-231].
778
и военных сил останется, вероятно, большей, чем у любой другой
отдельно взятой страны, но уже не будет столь непропорциональной,
как в первые десятилетия после Второй мировой войны. Это само по
себе неплохо, если вспомнить замечания Киссинджера о недостат¬
ках восприятия мира как неизменно биполярного (см. предпослед¬
ний раздел предыдущей главы) и особенно если учесть, насколько
сильнее меняющаяся динамика мировой политки может повлиять на
Россию. Во всех дискуссиях об эрозии лидирующей позиции США
необходимо вновь и вновь уточнять, что это ослабление является
лишь относительным, а не абсолютным и, следовательно, совершен¬
но естественным и что единственной серьезной угрозой реальным
интересам Соединенных Штатов может стать неспособность адек¬
ватно приспособиться к новому мировому порядку.
Учитывая значительное количество сильных сторон, которыми
по-прежнему обладают Соединенные Штаты Америки, последующие
администрации не только теоретически сумеют организовать дипло¬
матию и стратегию в этот период таким образом, чтобы, как удачно
выразился Уолтер Липпман, достигнуть «равновесия... обязательств
страны и ее сил»1. Хотя нельзя выделить какую-либо одну страну-
правопреемника, которая могла бы взять на себя бремя глобальных
обязательств США, подобно тому как сами они начали играть роль
Великобритании в 1940-х годах, тем не менее верно и то, что Соеди¬
ненные Штаты имеют меньше проблем, чем осажденная со всех сто¬
рон имперская Испания, или Нидерланды, зажатые между Францией
и Англией, или Британская империя перед лицом брошенных ей вы¬
зовов. Испытания, которые предстоит пройти Соединенным Штатам
в XXI веке, безусловно, сложны, особенно в экономической сфере, но
ресурсы страны останутся значительными, если будут должным обра¬
зом организованы и если политики трезво осознают как ограничения,
так и возможности своей державы.
С одной точки зрения, дилеммы, с которыми сталкиваются США,
вряд ли можйо назвать уникальными. Спрашивается: а какая страна
мира не испытывала проблем с выработкой эффективной военной
политики или с выбором между пушками, маслом и инвестициями?
Однако с другой точки зрения, американская позиция кажется со¬
вершенно особенной. При всем своем экономическом и, возможно,
s 1 [777, р. 7-8]; см. также [234]; выводы: [134, р. 235-242].
1'
779
военном упадке США остаются, по словам Пьера Аснера, «главным
действующим лицом при решении любых вопросов»1. Поскольку
они обладают огромной мощью, которую можно применить как во
вред, так и во благо, и являются стержнем западной договорной си¬
стемы и центром нынешней глобальной экономики, — всё, что они
делают или не делают, оказывается гораздо важнее решений всех
прочих держав.
780
[1089, р. 60-86]. См. также утверждение в [1148, р. 147], что «роль лидера могут
играть только Соединенные Штаты».
эпилог
Логично было бы завершить обзор пятисотлетней истории взле¬
тов и падений великих держав в рамках мировой политико-экономи¬
ческой системы серьезным разбором теоретической и методологиче¬
ской составляющих, в котором автор мог бы рассмотреть получившие
широкое распространение теории «цикла гегемонистской войны»1,
«глобальных войн, государственного долга и длительного цикла»2,
«размера и продолжительности существования империй»3, а также
другие попытки4 политологов найти общее объяснение происходив¬
шего и, как правило, сформулировать возможные будущие послед¬
ствия. Однако данная книга не является политологическим трудом,
хотя, безусловно, специалисты этой области, занимающиеся изучени¬
ем природы войн и изменений мирового порядка, найдут в ней мно¬
жество полезных фактов и объяснений.
В этом разделе вы также не найдете какого-либо резюме, описыва¬
ющего нынешнюю ситуацию, так как это противоречило бы одному из
главных принципов книги, согласно которому система мирового по¬
рядка находится в состоянии постоянных изменений, вызванных не
только действиями отдельных государственных деятелей и быстрой
сменой политических и военных событий, но и глобальной транс¬
формацией основ мирового могущества, которые обнаруживаются
со временем.
Тем не менее, прежде чем поставить точку в этом исследовании,
следует выделить ряд общих наблюдений. На протяжении всей книги
утверждалось, 'fro при рассмотрении системы мирового порядка в це¬
лом такие понятия, как «богатство» и «могущество», «экономический
1 См. [316; 895]. См. также [763].
2 См. [1046].
3 См. [1042, р. 41-69; 1258, р. 108-127; 1257, р. 171-175].
4 Я имею в виду ученых, на которых оказали влияние идеи «мир-системного ана¬
лиза» Валлерштейна. Например, [633 (Bergesen A. Cycles of War in the Reproduction
of the World Economy); 408; 99; 806].
781
и военный потенциал», всегда имеют относительный характер —
и это следует учитывать. Соответственно в любом государстве будут
постоянно наблюдаться какие-то изменения, поэтому ни о каком по¬
стоянном мировом балансе сил не может быть и речи. Анархический
и соревновательный характер отношений между странами-конку-
рентами определил историю международных отношений за прошед¬
шие пять веков как историю войн — или как минимум подготовки
к войне — что в любом случае требовало значительных ресурсов,
которые могли бы использоваться в иных государственных или не¬
государственных целях. Независимо от уровня экономического и
научно-технического развития из века в век продолжалось обсуж¬
дение такого важного вопроса, как определение доли национального
богатства, которую можно потратить на военные цели. Обсуждался
и наилучший способ повышения уровня процветания государства
не только из-за отдельных преимуществ, которые дает увеличение
благосостояния, но и из-за оознания того факта, что экономиче¬
ский рост, производительность, стабильное финансовое положение
повлияет на будущее великой державы при возникновении очеред¬
ного международного конфликта. Действительно, результаты всех
значительных затяжных войн между великими державами, рассмо¬
тренные здесь, показывают, что большую роль в исходе конфликта
играет уровень развития производственно-экономических сил как
во время самого противостояния, так и в периоды между войнами,
когда различие в темпах роста делает одни великие державы сильнее,
а другие слабее. В значительной степени исход больших коалицион¬
ных войн в период с 1500 по 1945 год подтверждает изменения на
экономическом уровне, происходившие на протяжении длительного
времени. Новый передел территорий, которым заканчивалась оче¬
редная война, таким образом, отражает перераспределение власти
в рамках мирового порядка. Наступление мира, однако, не приво¬
дит к прекращению процесса постоянных изменений, и вследствие
разницы в темпах экономического развития одни великие державы
продолжают превосходить другие.
Нельзя с определенностью сказать, является ли причиной войн
«взлет» и «падение» отдельных держав в нашем мире стихийно уста¬
навливаемого порядка. В большинстве исторических трудов понятия
«война» и «система великих держав» неразрывны. Маккиндер, один
из отцов-основателей неомеркантилизма и геополитики как нау¬
ки, считал, что «большие войны, вошедшие в историю... являются
782
результатом, прямым или косвенным, неравного развития государств»1.
Но не изменилось ли все с 1945 года? Возможно, что на самом деле
именно появление ядерного оружия, способного превратить любой
конфликт во взаимное уничтожение, наконец избавило мир от привыч¬
ки при каждом изменении баланса сил среди великих держав развязы¬
вать войну. В итоге противостояние происходит опосредованно, в виде
небольших, локальных «суррогатных» войн. Вместе с тем взаимная го¬
товность применения ядерного оружия может гарантировать, что воз¬
можные будущие конфликты между великими державами останутся
в рамках конвенционального противостояния, но даже в этом случае,
учитывая современный уровень вооружений, они принесут очень мно¬
го жертв.
Очевидно, что на такого рода вопросы никто не сможет дать чет¬
кого ответа. Тем же, кто полагает, что люди сегодня не настолько глу¬
пы, чтобы развязать очередную разрушительную и дорогостоящую
войну между великими державами, возможно, следует напомнить,
что именно так многие и рассуждали на протяжении большей части
XIX века, а в 1910 году даже вышел известный труд Нормана Андже¬
ла «Великая иллюзия» (The Great Illusion), в которой говорилось о чу¬
довищных экономических последствиях современной войны как для
победителей, так и для побежденных, — в то время как генеральные
штабы ведущих европейских стран втайне от всех дорабатывали свои
военные планы.
Независимо от того, насколько велика вероятность развязывания
войны между ведущими государствами с применением ядерного или
конвенционального оружия, ясно одно, что процесс изменения балан¬
са сил идет и будет еще активнее, чем раньше. Более того, это проис¬
ходит на двух параллельных, но взаимосвязанных уровнях — эконо¬
мически эффективного производства и стратегических сил и средств.
И пока тенденции последних двух десятилетий остаются неизменны¬
ми (да и почему бы им меняться?), модель мировой политики на сего¬
дняшний день выглядит примерно так.
Во-первых, основная доля общего мирового производства и во¬
енных расходов не будет концентрироваться в руках пяти крупней-
|Шик государств, как сейчас, а распределится между большим числом
|стран; но это будет происходить постепенно, и в ближайшем будущем
|рряд ли можно ожидать расширения существующей «пентархии»,
[438, р. 93].
783
представленной Соединенными Штатами, СССР, Китаем, Японией
и ЕЭС.
Во-вторых, в этой пятерке уже начался процесс перераспреде¬
ления долей в мировом производстве от СССР и США, а также ЕЭС
в пользу Японии и Китая. И это делается не из экономического расчета
для более сбалансированной ситуации в пятерке, поскольку Соединен¬
ные Штаты и ЕЭС сохраняют практически те же лидерские позиции как
в плане производства, так и в плане внешней торговли (хотя прежде
существенную прибыль они получали за счет своей военной состав¬
ляющей), СССР и Япония, находящиеся примерно в равных весовых
категориях (хотя экономика Японии растет быстрее), обладают лишь
примерно 2/3 от производительной мощности первых двух участников
пятерки, в свою очередь КНР, несмотря на еще значительное отставание
от остальных, демонстрирует самые большие темпы роста.
В-третьих, с военной точки зрения мир до сих пор остается би¬
полярным, поскольку только США и СССР обладают таким количе¬
ством стратегического вооружения, которого достаточно для полного
уничтожения противника. Тем не менее устоявшаяся многолетняя би¬
полярность может со временем исчезнуть как на уровне ядерного воо¬
ружения (либо оно станет трудно применимым, либо Китай, Франция
и Великобритания значительно расширят свои ядерные арсеналы),
так и на уровне конвенционального вооружения — благодаря актив¬
ному наращиванию Китаем своей мощи, а также благодаря созданию
мощной совместной группировки западногерманских, французских,
а возможно, британских и итальянских вооруженных сил на суше, на
море и в воздухе, при условии что указанные страны действительно
будут заинтересованы в эффективном военно-техническом сотруд¬
ничестве друг с другом. Однако по внутриполитическим причинам
вряд ли этого можно ожидать в ближайшем будущем; но самый факт
возможности такого сценария создает определенную неуверенность
в долговечности существования биполярного мира как минимум на
неядерном уровне. В свою очередь, вряд ли сегодня кто-то уличит
Японию в том, что она хочет стать мощным военным государством;
вместе с тем все, кто знаком с моделью «войны и изменений в мировой
политике», не удивятся, если в один прекрасный день новое полити¬
ческое руководство в официальном Токио решит трансформировать
свой экономический потенциал в военный.
Если бы Япония действительно решила играть более активную во¬
енную роль в международных делах, то причиной этого, скорее всего,
784
стала бы ее неспособность защищать свои интересы, действуя лишь как
«торговое государство»1, и, укрепив свою военную мощь, Страна вос¬
ходящего солнца могла бы попытаться в значительной степени усилить
свое международное влияние, чего ей было бы не достичь невоенным
путем. Но история конкуренции на международной политической
арене последних пяти столетий показывает, что одной лишь военной
силы мало. Государство может таким' образом защитить себя или оса¬
дить конкурентов лишь на короткий срок (чего для большинства по¬
литических лидеров и поддерживающей их общественности вполне до¬
статочно). Но если в результате страна выйдет за свои географические
и стратегические границы, даже не говоря о каких-то имперских мас¬
штабах, то она будет обречена тратить значительную долю своих дохо¬
дов на обеспечение «защиты» и, следовательно, вынуждена сократить
сумму «инвестиций в производство», в результате чего она столкнется
с замедлением темпов роста объемов производства, а в долгосрочной
перспективе ей будет трудно сохранить потребительский спрос со сто¬
роны ее граждан и свое положение на мировой арене2. В частности, это
уже происходит с СССР, США и Великобританией. И следует отметить,
что, в свою очередь, Китай и ФРГ изо всех сил стремятся избежать
чрезмерных военных расходов, подозревая, что это может негативно
сказаться на их темпах роста экономики в долгосрочной перспективе.
Таким образом, мы вновь возвращаемся к головоломке, над раз¬
решением которой бьются стратеги, экономисты и политические ли¬
деры с давних времен. Право называться великой державой подраз¬
умевает способность защитить себя от посягательств любого другого
государства-нации3, а значит, требует наличия развитой экономиче¬
ской базы. По словам Листа, «война или сама возможность войны де¬
лают формирование мощной производственной базы непременным
условием права называться одной из ведущих стран мира»4. И все же,
включаясь в войну или принимая решение о перенаправлении зна¬
чительной части своих «производительных сил» на создание «непро¬
дуктивного» вбенного вооружения, государство рискует разрушить
свою национальную экономическую базу, особенно если оно нацелено
на долгосрочное инвестирование доходов в рост экономики.
1 См. [1090].
2 Очень интересное обсуждение данной точки зрения см. в [438, р. 158-159].
3 См. соответствующий анализ в [1355, ch. 3].
4 Цит. по: McCormick G., Bissell R. (eds.). Strategic Dimensions of Economic Behavior
(New York: Praeger, 1984, p. 19).
7ft c;
Это подтверждают и классики политэкономии. Последователи
Адама Смита призывали к сохранению максимально низких расхо¬
дов на оборону. В свою очередь, симпатизировавшие идеям «Нацио¬
нальной экономики» Листа настаивали, чтобы у государства было
как можно больше инструментов влияния. Всем им, честно говоря,
следовало бы признать, что в действительности это вопрос выбора,
но трудного выбора1. Безусловно, в идеальной ситуации «прибыль» и
«могущество» должны были бы идти рука об руку. Однако слишком
часто государственные деятели сталкивались с дилеммой: обрести ли
надежную военную защиту от реальной или мнимой угрозы, кото¬
рая со временем ляжет тяжелым бременем на экономику, или тратить
на оборону минимум средств, подвергая риску защиту собственных
интересов от периодических посягательств со стороны других госу¬
дарств2.
Поэтому нынешние ведущие мировые державы вынуждены ис¬
кать решение двойной проблемы, над которой бились их предше¬
ственники: во-первых, с неравномерными темпами экономического
роста, в результате чего одни становятся богаче (и, как правило, силь¬
нее) остальных, а во-вторых, с конкурентным и порой враждебным
внешним миром, заставляющим выбирать между оперативной воен¬
ной и долгосрочной экономической безопасностью. И здесь нет уни¬
версального общего правила для предпочтения того или иного пути.
Если государство отказалось от обеспечения соответствующего уров¬
ня собственной военной безопасности, то оно не сможет адекватно
противостоять своему сопернику, решившему воспользоваться своим
преимуществом; если же оно слишком много тратит на вооружение
или, что бывает чаще, на покрытие растущих расходов по военным
обязательствам, принятым ранее, то оно может просто не рассчитать
свои силы и возможности. Не облегчил ситуацию и «закон возраста¬
ющей стоимости войны»3. Если обратиться к популярному примеру,
ВВС США к 2020 году фактически будут не в состоянии закупить даже
один самолет из-за постоянно растущей стоимости современного во¬
оружения, и это является тревожной тенденцией как для правительств
государств, так и для налогоплательщиков.
1 Ibid.
2 См. [685]; а также McCormick and Bissell (eds.), Strategic Dimensions of Economic
Behavior (p. 59-83).
3 Термин взят из [438, p. 162].
786
В итоге каждой из сегодняшних ведущих держав — США, СССР,
Китаю, Японии и (возможно) ЕЭС — придется разрешать для себя
многовековую дилемму взлета и падения на фоне нестабильных тем¬
пов роста, технологических инноваций, изменений на мировой арене,
растущей стоимости вооружений, а также колебаний в балансе сил.
И все это не под силу контролировать ни отдельному государству, ни
тем более одному человеку. Перефразируя известное высказывание
Бисмарка, все великие державы плывут в «потоке времени», кото¬
рый они не могут «ни создать, ни взять под контроль», но в котором
они могут «держаться, используя свои навыки и опыт»1. Итог такого
«путешествия» в значительной степени зависит от мудрости прави¬
тельств в Вашингтоне, Москве, Токио, Пекине и в нескольких евро¬
пейских центрах. Данная книга является попыткой спрогнозировать
возможные варианты развития для каждого из рассмотренных здесь
государств и всей системы великих держав в целом. Но все же успех
плавания по «течению времени» во многом зависит от их собствен¬
ных «знаний, навыков и опыта».
[1001, р. 17].
787
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Abarca, R., “Classical Diplomacy and Bourbon ‘Revanche Strategy, 1763-1770,”
Review of Politics 32 (1970).
2. Abrahamson, J. L. America Arms for a New Century. New York, 1981.
3. Adama, G. The Iron Triangle. New York, 1981.
4. Adams, E. D. Great Britain and the American Civil War, 2 vols. London, 1925.
5. Adams, R. J. Q. Arms and the Wizard: Lloyd George and the Ministry of
Munitions, 1915. London, 1978.
6. Adamthwaite, A. France and the Coming of the Second World War 1936-1939.
Cambridge, 1977.
7. Adamthwaite, A., “The British Government and the Media, 1937-1938,”
Journal of Contemporary History 18 (1983).
8. Adamthwaite, A. The Lost Peace: International Relations in Europe 1918-1939.
London, 1980.
9. Addington, L. H. The Patterns of War Since the Eighteenth Century.
Bloomington, Ind., 1984.
10. Adler, G. J., “Britain and the Defence of India—the Origins of the Problem,
1798-1815,” Journal of Asian History 6 (1972).
11. Albertini, L. The Origin of the War of 1914,3 vols. London, 1952-1957.
12. Albertini, R. von. Decolonization. New York, 1971 edn.
13. Albrecht-Carrie, R. A Diplomatic History of Europe Since the Congress of
Vienna. London, 1965 edn.
14. Aldcroft, D. H. The British Economy, vol. 1. London, 1986.
15. Aldcroft, D. H. From Versailles to Wall Street: The International Economy in the
1920s. Berkeley, Calif., 1977.
16. Aldcroft, D. H. The European Economy, 1914-1980. London, 1978.
17. Alford, B. W. E. Depression and Recovery: British Economic Growth 1918-1939.
London, 1972.
18. Allen, G. S. A Short Economic History of Japan. London, 1981 edn.
788
19. Alperowitz, G. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam. London, 1966.
20. Alterman, E. R., “Central Europe: Misperceived Threats and Unforeseen
Dangers,” World Policy Journal 2 (1985).
21. Amalrik, A. Will the Soviet Union Survive until 1984? New York, 1970.
22. Amann, R., and }. Cooper, eds. Industrial Innovation in the Soviet Union.
New Haven, Conn., 1982.
23. Amann, R., et al., eds. The Technological Level of Soviet Industry. New Haven,
Conn., 1977.
24. Ambrose, S. Rise to Globalism: American Foreign Policy Since 1938.4th edn.,
New York, 1985.
25. Andelman, D. A., “Contempt and Crisis in Poland,” International Security 6
(1981-1982).
26. Anderson, J. L., “Aspects of the Effects on the British Economy of the War
Against France, 1793-1815,” Australian Economic History Review 12 (1972).
27. Anderson, M. S. Europe in the Eighteenth Century. London, 1961.
28. Anderson, M. S. Peter the Great. London, 1978.
29. Anderson, O. A Liberal State at War. London, 1967.
30. Anderson, T. H. The United States, Great Britain and the Cold War, 1944-1947.
Columbia, Mo., 1981.
31. Andre, L. Michel le Tellier et Louvois. Paris, 1943 edn.
32. Andrew, С. M., and A. S. Kanya-Forstner. The Climax of French Imperial
Expansion 1914-1924. Stanford, Calif., 1981.
33. Andrew, С. M. Theophile Delcasse and the Making of the Entente Cordiale.
London, 1968.
34. Andrews, С. M., “Anglo-French Commercial Rivalry 1700-1750,” American
Historical Review 20 (1915).
35. Andrews, K. R. Elizabethan Privateering. Cambridge, 1964.
36. Andrews, K. R. Trade, Plunder and Settlement. Cambridge, 1983.
37. Ange-Laribe4M. Liagriculture pendant la guerre. Paris, 1925.
38. Armella, P. A., et al., eds. Financial Policies and the World Capital Markets:
The Place of Latin American Countries. Chicago, 1983.
39. , Aron, R. The Imperial Republic. London, 1975.
40. Ashley, M. Financial and Commercial Policy under the Cromwellian
Protectorate. London, 1962 edn.
41. Ashton, R. The Crown and the Money Market 1603-1640. Oxford, 1960.
42. Ashton, T. S. The Industrial Revolution 1760-1830. Oxford, 1968 edn.
7ЙС
43. Ashworth, W. A Short History of the International Economy Since 1850.
London, 1975.
44. Aster, S. 1939: The Making of the Second World War. London, 1973.
45. Backer, J. H. Winds of History: The German Years of Lucius DuBignon Clay.
New York, 1983.
46. Baer, G. Test Case: Italy Ethiopia, and the League of Nations. Stanford, Calif.,
1976.
47. Bailey, T. A. A Diplomatic History of the American People. New York, 1974 edn.
48. Bairoch, P., “International Industrialization Levels from 1750 to 1980,” Journal
of European Economic History 11 (1982).
49. Bairoch, P., “Europe’s Gross National Product: 1800-1975,” Journal
of European Economic History 5 (1976).
50. Bairoch, P. The Economic Development of the Third World Since 1900. Berkeley,
Calif., 1975.
51. Baker, N. Government and Contractors: The British Treasury and War Supplies
1775-1783. London, 1971.
52. Baldwin, H. The Crucial Years 1939-1941. New York, 1976.
53. Balfour, M. The Adversaries: America, Russia, and the Open World, 1941-1962.
London, 1981.
54. Balfour, M., and J. Mair. Four-Power Control in Germany and Austria 1945-1946.
London, 1956. •
55. Bamford, P. W. Forests and French Sea Power 1660-1780. Toronto, 1956.
56. Bankwitz, P. С. E Maxime Weygand and Civil-Military Relations in Modern
France. Cambridge, Mass., 1967.
57. Barbour, V. Capitalism in Amsterdam in the Seventeenth Century. Baltimore,
1950.
58. Barclay, G. The Empire Is Marching: A Study of the Military Effort of the British
Empire. London, 1976.
59. Barker, T. M. Double Eagle and Crescent. Albany, N. Y., 1967.
60. Barnet, R. Global Reach. New York, 1974.
61. Barnett, A. D. China and the Major Powers in East Asia. Washington, D. C,
1977.
62. Barnett, A. D. Chinas Economy in Global Perspective. Washington, D, C, 1981.
63. Barnett, A. D., “Ten Years After Mao,” Foreign Affairs 65 (1986).
64. Barnett, C. Britain and Her Army 1509-1970: A Military, Political and Social
Survey. London, 1970.
790
55. Barnett, C. Napoleon. London, 1978.
55. Barnett, C. The Audit of War. London, 1986.
57. Barnett, C. The Collapse of British Power. London, 1972.
58. Barnhart, M. A., “Japans Economic Security and the Origins of the Pacific War,”
The Journal of Strategic Studies 4 (1981).
59. Barraclough, G., ed. The Times Atlas of World History. London, 1978.
70. Barraclough, G. An Introduction to Contemporary History. Harmondsworth,
Mddsx., 1967.
71. Bartlett, C. J. Great Britain and Sea Power 1815-1853. Oxford, 1963.
72. Bartlett, C. J. The Global Conflict, 1880-1970: The International Rivalry
of the Great Powers. London, 1984.
73. Baskir, L., and P. Strauss. Chance and Circumstance: The Wan the Draft,
and the Vietnam Generation. New York, 1978.
74. Bateson, C. The War with Japan. East Lansing, Mich., 1968.
75. Baugh, D. A. British Naval Administration in the Age of Walpole. Princeton, N. J.,
1965.
76. Baumgart, W. Imperialism: The Idea and Reality of British and French Colonial
Expansion. Oxford, 1982.
77. Baumgart, W. The Peace of Paris, 1856. Santa Barbara, Calif., 1981.
78. Baxter, S. B. William III and the Defense of European Liberty 1650-1702.
Westport, Conn., 1976 reprint.
79. Bayley, C. A. Rulers, Townsmen and Bazaars. Cambridge, 1983.
80. Baylis, J., ed. Alternative Approaches to British Defense Policy. London, 1983.
81. Baylis, J., and G. Segal, eds. Soviet Strategy. London, 1981.
82. Baylis, J. Anglo-American Defense Relations 1939-1980. London, 1981.
83. Beale, H. K. Theodore Roosevelt and the Rise of America to World Power.
New York, 1962 edn.
84. Bean, R., “War and the Birth of the Nation State,” Journal of Economic History 33
(1973).
85. Beasley, W. rf. The Meiji Restoration. Stanford, Calif., 1972.
86. Becker, J. J. 1914: Comment 185 Fran^ais sont entres dans la guerre. Paris, 1977.
87. Becker, W. H., and S. F. Wells, Jr., eds. Economics and World Power: An
Assessment of American Diplomacy Since 1789. New York, 1984.
88. Beckerman, W., ed. Slow Growth in Britain: Causes and Consequences. Oxford,
1979.
89. Behnen, M. Rustung-Biindnis-Sicherheit. Tubingen, 1985.
791
90. Bell, C. The Diplomacy of Detente: The Kissinger Era. New York, 1977.
91. BelofF, M. Imperial Sunset, vol. i, Britain's Liberal Empire. London, 1969.
92. Bemis, S. F. The Diplomacy of the American Revolution. New York, 1935.
93. Bendix, R. Kings or People: Power and the Mandate to Rule. Berkeley,. Calif., 1978.
94. Bengonzi, B. Heroes Twilight. New York, 1966.
95. Benians, E. A., ed. The Cambridge History of the British Empire, vol. iii,
The Empire-Commonwealth 1870-1919. Cambridge, 1959.
96. Bennett, E. M. German Rearmament and the Westy 1932-1933. Princeton,
N. J., 1979.
97. Bennigson, A., and M. Broxup. The Islamic Threat to the Soviet State. London,
1983.
98. Bergeron, L. France under Napoleon. Princeton, N. J., 1981.
99. Bergeson, A., ed. Studies in the Modern World-System. New York, 1980.
100. Bergeson, A., and C. Sahoo, “Evidence of the Decline of American Hegemony
in World Production,” Review 8 (1985).
101. Berghahn, V. R. Germany and the Approach of War in 1914. London, 1974.
102. Berghahn, V. R. Unternehmer und Politik in der Bundesrepublik. Frankfurt,
1985.
103. Bergson, A., and H. S. Levine, eds. The Soviet Economy: Toward the Year 2000.
London, 1983.
104. Best, G. War and Society in Revolutionary Europe, 1770-1870. London, 1982.
105. Betts, R. Tricouleur: The French Colonial Empire. London, 1978.
106. Beyrau, D. Milifir und Gesellschaft im vorrevolutiomren Russland. Gottingen,
1984.
107. Bialer, S., “The Harsh Decade: Soviet Policies in the 1980s,” Foreign Affairs 59
(1981).
108. Bialer, U. The Shadow of the Bomber: The Fear of Air Attack and British Politics
1932-1939. London, 1980.
109. Bidwell, S., and D. Graham. Fire-Power: British Army Weapons and Theories
of War, 1904-1945. London, 1982.
110. Bien, D., “The Army in the French Enlightenment: Reform, Reaction and
Revolution,” Past and Present 85 (1979).
111. Bindoff, S. T., J. Hurstfield, and С. H. Williams, eds. Elizabethan Government
and Society. London, 1961.
112. Binney, J. E. D. British Public Finance and Administration 1774-1792. Oxford,
1958.
792
113. Black, С. E., et al. The Modernization of Japan and Russia: A Comparative
Study. New York, 1975.
Ц4. Blackaby, P., ed. De-industrialization. London, 1979.
115. Blackburn, G. The West and the World Since 1945. New York, 1985.
116. Blackett, P. M. S. Fear; War, and the Bomb. New York, 1948.
117. Blackwell, W. L. The Beginnings of Russian Industrialization 1800-1860.
Princeton, N. J., 1968.
Ц8. Blackwell, W. L. The Industrialization of Russia: An Historical Perspective.
New York, 1970.
119. Blackwell, W. L., ed. Russian Economic Development from Peter the Great
to Stalin. New York, 1974.
120. Blond, G. La Grande Armee 1804/1815. Paris, 1979.
121. Blum, R. M. Drawing the Line: The Origin of American Containment Policy
in East Asia. New York, 1982.
122. Bond, B. British Military Policy Between Two World Wars. Oxford, 1980.
123. Bond, B., “The First World War,” New Cambridge Modern History, vol. 12
(rev. edn.). Cambridge, 1968.
124. Boog, H., et al., eds. Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, vol. 4,
Der Angriff auf die Sowjetunion. Stuttgart, 1983.
125. Borden, W. S. The Pacific Alliance. Madison, Wi., 1984.
126. Borg, D., and W. Heinrichs, eds. Uncertain Years: Chinese-American Relationsy
1947-1950. New York, 1980.
127. Bornstein, M., ed. The Soviet Economy: Continuity and Change. Boulder, Col.,
1981.
128. Borowski, H. R. A Hollow Threat: Strategic Air Power and Containment Before
Korea. Westport, Conn., 1982.
129. Bosher, J. E, “Financing the French Navy in the Seven Years War: Beaujou,
Goossens et compagnie in 1759,” U. S. Naval Institute Proceedings, forthcoming.
130. Bosher, J. E, “french Administration and Public Finance in Their European
Setting,” New Cambridge Modem History, vol. viii. Cambridge, 1965.
131. Bosher, J. F. French Finances 1770-1795. Cambridge, 1975.
132. Bosworth, J. R. B. Italy and the Approach of the First World War. London, 1983.
133. Bosworth, J. R. B. Italy the Least of the Great Powers: Italian Foreign Policy Before
the First World War. Cambridge, 1979.
134. Bottome, E. The Balance of Terror. Boston, 1986 edn.
135. Bottome, E. The Missile Gap. Rutherford, N. J., 1971.
793
136. Bourne, К. Britain and the Balance of Power in North America 1815-1908.
London, 1967.
137. Bourne, K. Victorian Foreign Policy 1830-1902. Oxford, 1970.
138. Bowler, A. Logistics and the Failure of the British Army in the America
1775-1783. Princeton, N. J.,4975.
139. Boxer, C. R. The Christian Century in Japan 1549-1650. Berkeley, Calif., 1951.
140. Boxer, C. R. The Dutch Seaborne Empire 1600-1800. London, 1972.
141. Boxer, C. R. The Portuguese Seaborne Empire 1415-1825. London, 1969.
142. Bracken, P. The Command and Control of Nuclear Weapons. New Haven,
Conn., 1983.
143. Bradsher, H. S. Afghanistan and the Soviet Union. Durham, N. C., 1983.
144. Braisted, W. R. The United States Navy in the Pacific, 2 vols. Austin, Tex., 1958,
1971.
145. Braudel, E The Mediterranean and the Mediterranean World in the Age of Philip
II, 2 vols. London, 1972.
146. Braudel, E and E. Labrousse, eds. Histoire economique et sociale de la France,
vol. iv. Paris, 1980.
147. Braudel, E Civilization and Capitalism, 15th-18th Centuries, 3 vols. London,
1981-1984.
148. Bridge, E R., and R. Bullen. The Great Powers and the European States System
1815-1914. London, 1980.
149. Briggs, R. Early Modern France 1560-1715. Oxford, 1977.
150. Brodie, B. Strategy in the Nuclear Age. Princeton, N. J., 1959.
151. Brodie, B. The Absolute Weapon. New York, 1946.
152. Bronke, A., and D. Novak, eds. The Communist States in the Era of Detente,
1971-1977. Oakville, Ont., 1979.
153. Brown, D. M., “The Impact of Firearms on Japanese Warfare,” Far Eastern
Quarterly 1 (1947).
154. Brown, G. S. The American Secretary: The Colonial Policy of Lord George
Germain 1775-1778. Ann Arbor, Mich., 1963.
155. Brown, L., et al. State of the World, 1986. New York, 1986.
156. Brunn, G. Europe and the French Imperium, 1799-1815. New York, 1938.
157. Brunner, E., Jr. Soviet Demographic Trends and the Ethnic Composition of Draft
Age Males, 1980-1995. Santa Monica, Calif., 1981.
158. Brunschwig, H. French Colonialism, 1871-1916: Myths and Realities. London,
1966.
7Л A
159. Brzezinski, Z. The Soviet Bloc: Unity and Conflict. Cambridge, Mass., 1967 edn.
160. Bull, H. The Anarchical Society. New York, 1977.
161. Bull, H., and A. Watson, eds. The Expansion of International Society. Oxford, 1984.
162. Bullock, A. Ernest Bevin, Foreign Secretary. Oxford, 1983.
163. Bullock, A. Hitler: A Study in Tyranny. London, 1962 edn.
164. Bunce, V., “The Empire Strikes Back: The Evolution of the Eastern Bloc from
✓
a Soviet Asset to a Soviet Liability,” International Organization 39 (1985).
165. Bundy, M., et al„ “Nuclear Weapons and the Atlantic Alliance,” Foreign
Affairs 62 (1982).
166. Burk, K. Britain, America and the Sinews of War 1914-1918. London, 1985.
167. Bushnell, J. Mutiny and Repression: Russian Soldiers in the Revolution of
1905-1906. Bloomington, Ind., 1985.
168. Bushnell, J., “Peasants in Uniform: The Tsarist Army as a Peasant Society’’
Journal of Social History 13 (1980).
169. Bushnell, J. The Tsarist Officer Corps, 1881-1915: Customs, Duties,
Inefficiencies,” American Historical Review 86 (1981).
170. Butler, J. R. M. Grand Strategy, vol. ii. London, 1957.
171. Butow, R. J. Tojo and the Coming of War. Princeton, N. J., 1961.
172. Cain, P. J. Economic Foundations of British Overseas Expansion 1815-1914.
London, 1980.
173. Cain, P. J., and A. G. Hopkins, “The Political Economy of British Expansion
Overseas, 1750-1914,” Economic History Review 33 (1980).
174. Cairncross. A. Years of Recovery: British Economic Policy 1945-1951. London,
1985.
175. Cairns, J. C, “A Nation of Shopkeepers in Search of a Suitable France,”
American Historical Review 79 (1974).
176. Cairns, J. C., “Some Recent Historians and the ‘Strange Defeat’ of 1940,”
Journal of Modern History 46 (1974).
177. Calder, A. Revolutionary Empire: The Rise of the English-Speaking Empires from
the Fifteenth Century to the 1780s. London, 1981.
178. Calder, К. E., “The Making of a Trans-Pacific Economy” World Policy Journal 2
0985).
179. Calder, N. Nuclear Nightmares. Harmondsworth, Mddsx., 1981.
180. Caldicott, H. Nuclear Madness. Brookline, Mass., 1979.
181. Calleo, D. The German Problem Reconsidered: Germany and the World Order.;
1870 to the Present. New York, 1978.
795
182. Calleo, D. The Imperious Economy. Cambridge, Mass., 1982.
183. Cameron, R. E., “Economic Growth and Stagnation in France 1815-1914,”
Journal of Modern History 30 (1958).
184. Cameron, R. E. France and the Economic Development of Europe 1800-1914.
Princeton, N. J., 1961.
185. Camilleri, J. Chinese Foreign Policy: The Maoist Era and Its Aftermath. Seattle,
1980.
186. Campbell, C. S. From Revolution to Rapprochement: The United States and
Great Britain, 1783-1900. New York, 1974.
187. Canby, S. L., “Military Reform and the Art of War,” Wilson Center,
International Security Studies Program, working paper 41. Washington, D. C,
1982.
188. Caron, F. An Economic History of Modern France. New York, 1979.
189. Carr, E. H. The Twenty Years Crisis 1919-1939. London, 1939.
190. Carr, E. H. What Is History? Harmondsworth, Mddsx., 1964.
191. Carr, W. Poland to Pearl Harbor. London, 1985.
192. Carrere d’Encausse, H. Decline of an Empire. New York, 1979.
193. Carroll, B. A. Design for Total War: Arms and Economics in the Third Reich.
The Hague, 1968.
194. Carroll, E. M. French Public Opinion and Foreign Affairs 1880-1914. London,
1931.
195. Carsten, F. L. The Origins of Prussia. Oxford, 1954.
196. Carter, A. C., “Dutch Foreign Investment, 1738-1800,” Economica 20 (1953).
197. Carter, A. C. Neutrality or Commitment: The Evolution of Dutch Foreign Policy
(1667-1795). London, 1975.
198. Carter, A. C. The Dutch Republic in the Seven Years War. London, 1971.
199. Castronovo, V., “The Italian Takeoff: A Critical Re-examination
of the Problem,” Journal of Italian History 1 (1978).
200. Caute, D. The Fellow Travellers. London, 1973.
201. Cecco, M. de. Money and Empire: The International Gold Standard 1890-1914.
Oxford, 1974.
202. Central Intelligence Agency. China: Economic Performance in 1985.
Washington, D. C., 1986.
203. Central Intelligence Agency. Handbook of Economic Statistics. Washington,
D. C., 1984.
204. Chace, J. Solvency the Price of Survival. New York, 1981.
796
205. Challenor, R. D. Admirals, Generals and American Foreign Policy 1898-1914.
Princeton, N. J., 1973.
206. Challenor, R. D. The French Theory of the Nation in Arms 1866-1939.
New York, 1955.
207. Challiand, C., and J.-P. Rageau. Strategic Atlas: A Comparative Geopolitics
of the Worlds Powers. New York, 1985.
208. Chalmers Hood, R. Royal Republicans: The French Naval Dynasties Between
the World Wars. Baton Rouge, La., 1985.
209. Chan, S., “The Impact of Defense Spending on Economic Performance:
A Survey of Evidence and Problems,” Orbis 29 (1985).
210. Chandaman, C. D. The English Public Revenue 1660-1688. Oxford, 1975.
211. Chandler, D. G., “Fluctuation in the Strength of Forces in English Pay Sent
to Flanders During the Nine Years War, 1688-1697,” War and Society 1 (1983).
212. Chandler, D. G. The Art of Warfare in the Age of Marlborough. London, 1976.
213. Chandler, D. G. The Campaigns of Napoleon. New York, 1966.
214. Chaunu, P. European Expansion in the Later Middle Ages. Amsterdam, 1979.
215. Childs, J. Armies and Warfare in Europe 1648-1789. Manchester, 1982.
216. Christie, I. R. Wars and Revolutions: Britain 1760-1815. London, 1982.
217. Chudoba, B. Spain and the Empire 1519-1643. New York, 1969 edn.
218. Cipolla, C., ed. The Economic Decline of Empires. London, 1970.
219. Cipolla, G, ed. The Fontana Economic History of Europe, 6 vols. London,
1972-1976.
220. Cipolla, C., ed. Before the Industrial Revolution: European Society and Economy
1000-1700, 2nd edn. London, 1980.
221. Cipolla, C., ed. Guns and Sails in the Early Phase of European Expansion
1400-1700. London, 1965.
222. Clapham, J. H. The Bank of England, vol. i, 1694-1797. Cambridge, 1944.
223. Clapham, J. H. The Economic Development of France and Germany 1815-1914.
Cambridge, 1948.
224. Clapham, J. H. The Economic History of Modern Britain, 3 vols. Cambridge,
1938.
225. Clark, A. Barbarossa: The Russo-German Conflict 1941-1945. London, 1965.
226. Clark, J. G. La Rochelle and the Atlantic Economy During the Eighteenth
Century. Baltimore, 1981.
227. Clarke, G. N. The Dutch Alliance and the War Against French Trade 1688-1697.
New York, 1971 edn.
7Q7
228. Clough, S. В. France: A History of National Economics 1789-1939. New York,
1939.
229. Clough, S. B. The Economic History of Modern Italy, 1830-1914. New York,
1964.
230. Clubb, О. E. China and Russia: The “Great Game. "New York, 1971.
231. Coates, J., and M. Kilian. Heavy Losses. New York, 1985 edn.
232. Cockburn, A. The Threat: Inside the Soviet Military Machine. New York,
1984 edn.
233. Cohen, E. A. Citizens and Soldiers: The Dilemma of Military Service. Ithaca,
N. Y., 1985.
234. Cohen, E. A., “When Policy Outstrips Power-American Strategy and
Statecraft,” The Public Interest 75 (1984).
235. Cohen, J. S., “Financing Industrialization in Italy, 1898-1914: The Partial
Transformation of a Latecomer,” Journal of Economic History 27 (1967).
236. Cohn, H. D. Soviet Policy Toward Black Africa. New York, 1972.
237. Cohn, S. H. Economic Development in the Soviet Union. Lexington, Mass., 1970.
238. Coleman, D. C. The Economic History of England 1450-1750. Oxford, 1977.
239. Colton, T. J. The Dilemma of Reform in the Soviet Union. New York, 1984.
240. Connelly, O. Napoleons Satellite Kingdoms. New York, 1965.
241. Conquest, R. The Great Terror. London, 1968.
242. Contamine, H. La Revanche, 1871-1914. Paris, 1957.
243. Cook, M. A., ed. A History of the Ottoman Empire to 1730. Cambridge, 1976.
244. Cookson, J. E., “Political Arithmetic and War 1793-1815,” War and Society 1
(1983).
245. Cooper, E, “Affordable Defense: In Search of a Strategy’ Journal of the Royal
United Services Institute for Defence Studies 130 (1985).
246. Coox, A. Nomonhan, 2 vols. Stanford, Calif., 1985.
247. Corbett, J. S. England in the Seven Years War: A Study in Combined Strategy>
2 vols. London, 1907.
248. Corvisier, A. Armies and Societies in Europe 1494-1789. Bloomington, Ind.,
1979.
249. Cosmas, G. A. An Army for Empire: The United States Army in the
Spanish-American War. Columbia, Mo., 1971.
250. Cowie, L. W. Eighteenth-Century Europe. London, 1963.
251. Cowling, M. The Impact of Hitler: British Politics and British Policies
1933-1940. Cambridge, 1975.
798
252. Crafts, N. F. R. British Economic Growth During the Industrial Revolution.
Oxford, 1985.
253. Crafts, N. F. R., “British Economic Growth, 1700-1831: A Review of the
Evidence,” Economic History Review 36 (1983).
254. Crafts, N. F. R., “Industrial Revolution in England and France: Some Thoughts
on the Question: ‘Why Was England First?’ ” Economic History Review 30
(1977).
255. Craig, G. A. Germany 1866-1965. Oxford, 1978.
256. Craig, G. A. The Battle of Koeniggratz. London, 1965.
257. Craig, G. A. The Politics of the Prussian Army 1640-1945. Oxford, 1955.
258. Craig, G. A., and A. G. George. Force and Statecraft: Diplomatic Problems
of Our Time. Oxford, 1983.
259. Creveld, M. van. Command in War. Cambridge, Mass., 1985.
260. Creveld, M. van. Fighting Power: German and U.S. Army Performance,
1939-1945. Westport, Conn., 1982.
261. Creveld, M. van. Supplying War: Logistics from Wallenstein to Patton.
Cambridge, 1977.
262. Crisp, O. Studies in the Russian Economy Before 1914. London, 1976.
263. Crouzet, E, “LAngleterre et France au XVIIIе siecle: essai d’analyse comparee
de deux croissances economiques,” Annales 21 (1966).
264. Crouzet, F. VEconomie britannique et le Blocus Continental 1806-1813t 2 vols.
Paris, 1958.
265. Crouzet, F. The Victorian Economy. London, 1982.
266. Crouzet, E, “Toward an Export Economy: British Exports During the
Industrial Revolution,” Explorations in Economic History 17 (1980).
267. Crouzet, E, “Wars, Blockade and Economic Change in Europe, 1792-1815,”
Journal of Economic History 24 (1964).
268. Crowe, S. E. The Berlin West African Conference 1884-1885. Westport, Conn.,
1970 reprint.^
269. Crowley, J. B. Japans Quest for Autonomy: National Security and Foreign Policy
1930-1958. Princeton, N. J., 1966.
270. Crowson, P. S. Tudor Foreign Policy. London, 1973!
271. Cruikshank, C. G. Elizabeths Army. 2nd edn., Oxford, 1966.
272. Cumings, B. The Origins of the Korean War. Princeton, N. J., 1981.
273. Curran, S., and D. Ponomoreff. Managing the Ethnic Factor in the Russian and
Soviet Armed Forces: An Historical Overview. Santa Monica, Calif., 1982.
799
274. Curtis, E. E. The Organization of the British Army in the American Revolution.
Menston, Yorkshire, 1972 reprint.
275. Curtiss, J. S. Russia's Crimean War. Durham, N. C., 1979.
276. Curtiss, J. S. The Russian Army Under Nicholas I, 1825-1855. Durham, N. C,
1965.
277. Dallek, R. The American Style of Foreign Policy. New York, 1983.
278. Dallin, D. J. Soviet Foreign Policy After Stalin. Philadelphia, 1961.
279. Daniels, R. V. Russia, The Roots of Confrontation. Cambridge, Mass., 1985.
280. Darby, H. C., “The Face of Europe on the Eve of the Great Discoveries,”
New Cambridge Modern History, vol. i. Cambridge, 1961.
281. Davies, R. T. The Golden Century of Spain 1501-1621. London, 1937.
282. Davis, L. E. The Cold War Begins: Soviet-American Conflict over Eastern
Europe. Princeton, N. J., 1974.
283. Davis, R. English Overseas Trade 1500-1700. London, 1973.
284. Davis, R. The Industrial Revolution and British Overseas Trade. Leicester,
1979.
285. Davis, R. The Rise of the Atlantic Economies. London, 1975.
286. Davison, W. P. The Berlin Blockade. Princeton, N. J., 1958.
287. Dawisha, A., and K. Dawisha, eds. The Soviet Union in the Middle East.
New York, 1982.
288. Dawisha, K. Soviet Foreign Policy Towards Egypt. London, 1979.
289. Dawson, R. Imperial China. London, 1972.
290. Dean, J., “Directions in Inner-German Relations,” Orbis 29 (1985).
291. DeGrasse, R. W. Military Expansion, Economic Decline. Armonk, N. Y., 1983.
292. Dehio, L. The Precarious Balance. London, 1963.
293. Deist, W. The Wehrmacht and German Rearmament. London, 1981.
294. Deist, W., et al., eds. Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, vol. 1,
Ursachen und Voraussetzungen der deutschen Kriegspolitik. Stuttgart, 1979.
295. De Gaulle, C. Memoires de Guerre, 3 vols., Paris, 1954-1959.
296. DePorte, A. Europe Between the Superpowers. New Haven, Conn., 1979.
297. De St. Leger, A., and P. Sagnac. La Preponderance francaise, Louis XIV,
1661-1715. Paris, 1935.
298. Devlin, P. Too Proud to Fight: Woodrow Wilsons Neutrality. New York, 1975.
299. Dibb, P. The Soviet Union: The Incomplete Super-power. London, 1985.
300. Dickson, P. G. M. The Financial Revolution in England: A Study in the
Development of Public Credit 1688-1756. London, 1967.
800
301. Dickson, P. G. M., and J. Sperling, “War Finance, 1689-1714,” New Cambridge
Modern History у vol. vi. Cambridge, 1970.
302. Diehl, J. Paramilitary Politics in Weimar Germany. Bloomington, Ind., 1977.
303. Dietz, F. C. English Public Finance 1485-1641y 2 vols. London, 1964 edn.
304. Dietz, F. C., “The Exchequer in Elizabeths Reign,” Smith College Studies
in History 8 (1923).
305. Diffie, B. W., and C. D. Winius. Foundations of the Portuguese Empire
1415-1580. Minneapolis, 1977.
306. Dilks, D., ed. Retreat from Power: Studies in Britain's Foreign Policy in the
Twentieth Century, 2 vols. London, 1981.
307. Dinerstein, H. S. War and the Soviet Union. London, 1962 edn.
308. Dingman, R., “Strategic Planning and the Policy Process: American Plans for
War in East Asia, 1945-1950,” Naval War College Review 32 (1979).
309. Divine, R. A. Second Chance: The Triumph of Internationalism in America
During World War II. New York, 1971.
310. Dockrill, M. L., and J. D. Goold. Peace Without Promise: Britain and the Peace
Conferences 1919-1923. London, 1981.
311. Dodgshon, R. A., “A Spatial Perspective,” Peasant Studies 6 (1977).
312. Donaldson, R. H., ed. The Soviet Union in the Third World: Successes and
Failures. Boulder, Col., 1981.
313. Donaldson, R. H., ed. Soviet Policy Toward India. Cambridge, Mass., 1974.
314. Donnelly, C. N., “Tactical Problems Facing the Soviet Army: Recent Debates
in the Soviet Military Press,” International Defense Review 11 (1978).
315. Donoughue, B. British Politics and the American Revolution. London, 1964.
316. Doran, С. E, and W. Parsons, “War and the Cycle of Relative Power,” American
Political Science Review 74 (1980).
317. Dorn, F. The Sino-Japanese War 1937-1941. New York, 1974.
318. Dorn, W. L. Competition for Empire 1740-1763. New York, 1940.
319. Doughty, R. A. The Seeds of Disaster: The Development of French Army
Doctrine 1919-1939. Hamden, Conn., 1985.
320. Douglas, R. From War to Cold War 1942-1948. London, 1981.
321. Dovrig, B. The Myth of Liberation. Baltimore, Md., 1973.
322. Doyle, W. The Old European Order 1660-1800. Oxford, 1978.
323. Dreyer, J. T., “China's Military Modernization,” Orbis 27 (1984).
324. Droz, J. Europe Between Revolutions 1815-1848. London, 1967.
325. Drucker, P. E, “The Changed World Economy,” Foreign Affairs 64 (1986).
801
326. Dubief, H. Le Declin de la IIIе Republique 1929-1938. Paris, 1976.
327. Duffy, C. Borodino and the War of 1812. London, 1973.
328. Duffy, C. Russia's Military Way to the West: Origins and Nature of Russian
Military Power 1700-1800. London, 1981.
329. Duffy, C. Siege Warfare: The Fortress in the Early Modern World 1494-1660.
London, 1979.
330. Duffy, C. The Army of Frederick the Great. Newton Abbott, 1974.
331. Duffy, C. The Army of Maria Theresa: The Armed Forces of Imperial Austria
1740-1780. London, 1977.
332. Duffy, M., ed. The Military Revolution and the State 1500-1800. Exeter, 1980.
333. Dukes, P. The Emergence of the Super-Powers: A Short Comparative History
of the USA and the USSR. London, 1970.
334. Dukes, P. The Making of Russian Absolutism 1613-1801. London, 1982.
335. Dulffer, J., “Der Beginn des Krieges 1939,” Geschichte und Gesellschaft 2 (1976).
336. Dulffer, J. Weimar; Hitler and die Marine: Reichspolitik und Flottenbau
1920-1939. Diisseldorf, 1973.
337. Dull, J. A Diplomatic History of the American Revolution. New Haven, .Conn.,
1985.
338. Dull, J. The French Navy and American Independence. Princeton, N. J., 1975.
339. Dupuy, N. A Genius for War: The German Army and General Staff, 1807-1945.
Englewood Cliffs, N. J., 1977.
340. Duroselle, J. B. La Decadence 1932-1939. Paris, 1979.
341. Dutailly, H. Les Problemes de VArmee de terrefranqaise 1933-1939. Paris, 1980.
342. Eatwell, J. Whatever Happened to Britain? London, 1982.
343. Eberhard, W. A History of China, 2nd edn. London, 1960.
344. Eckes, A. E. The United States and the Global Struggle for Minerab. Austin,
Tex., 1979.
345. Ehrenberg, R. Das Zeitalter der Fugger: Geldkapital und Creditverkehr im 16.
Jahrhundert, 2 vols. Jena, 1896.
346. Ehrman, J. Cabinet Government and War 1890-1940. Cambridge, 1958.
347. Ehrman, J. The Younger Pitt, 2 vols. London, 1969,1983.
348. Eldridge, C. C., ed. British Imperialbm in the Nineteenth Century. London, 1984.
349. Elliott, J. H. Europe Divided 1559-1598. London, 1968.
350. Elliott, J. H. Imperial Spain 1469-1716. Harmondsworth, Mddsx., 1970.
351. Elliott, J. H. Richelieu and Olivares. Cambridge, 1984.
352. Elliott, J. H. The Count-Duke of Olivares. New Haven, Conn., 1986.
802
353. Elton, G. R., ed. The New Cambridge Modern History, vol. ii, The Reformation
1520-1559. Cambridge, 1958.
354. Elton, G. R., ed. England Under the Tudors. London, 1955.
355. Elton, G. R., ed. Reformation Europe 1517-1559. London, 1963.
356. Elvin, M. The Pattern of the Chinese Past. London, 1963.
357. Emerson, R. From Empire to Nation: The Rise to Self-Assertion of Asian and
African Peoples. Cambridge, Mass., 1962."
358. Emmerson, J. T. The Rhineland Crisis. London, 1977.
359. Emsley, C. British Society and the French Wars 1793-1815. London, 1979.
360. Engels, F. Herr Eugen Diihrings Revolution in Science. London, 1936 edn.
361. Engels, E, “Socialism: Utopian and Scientific,” in The Essential Left. London,
1960.
362. Epstein, G., “The Triple Debt Crisis,” World Policy Journal 2 (1985).
363. Erhard, L. The Economics of Success. Princeton, N. J., 1963.
364. Erickson, J. The Road to Berlin. London, 1983.
365. Erickson, J. The Road to Stalingrad. London, 1975.
366. Erickson, J. The Soviet High Command, 1918-1941. London, 1962.
367. Ernstberger, A. Hans de Witte: Finanzmann Wallensteins. Wiesbaden, 1954.
368. Essame, H. The Battle for Europe, 1918. New York, 1972.
369. Evangelista, M. A., “Stalins Postwar Army Reappraised,” International
Security 7 (1982-1983).
370. Eysenbach, M. L. American Manufactured Exports 1897-1914: A Study
of Growth and Comparative Advantage. New York, 1976.
371. Falkus, M. The Industrialization of Russia 1700-1914. London, 1972.
372. Falkus, M., “Aspects of Foreign Investment in Tsarist Russia,” Journal
of European Economic History 8 (1979).
373. Fallows, J. National Defense. New York, 1981.
374. Farrar, L. L. Arrogance and Anxiety: The Ambivalence of German Power
1849-1914. Iowa City, la., 1981.
375. Farrar, L. L. The Short War Illusion. Santa Barbara, Calif., 1973.
376. Feis, H. Churchill-Roosevelt-Stalin. Princeton, N. J., 1967.
377. Feis, H. The Atomic Bomb and the End of World War II. Princeton, N. J.,
1966 edn.
378. Feis, H. The China Tangle. Princeton, N. J., 1953.
379. Feldman, G. Army, Industry and Labor in Germany 1914-1918. Princeton, N. J.,
1966.
803
380. Ferguson, T. G. British Military Intelligence 1870-1914. Frederick, Md., 1984.
381. Fieldhouse, D. Economics and Empire 1830-1914. London, 1973.
382. Fieldhouse, D. The Colonial Empires: A Comparative Study from the Eighteenth
Century. London, 1966. (
383. Fingar, T., ed. Chinas Quest for Independence. Boulder, Col., 1980.
384. Fink, C. L., et al., eds. German Nationalism and the European Response
1890-1945. Chapel Hill, N. C., 1985.
385. Fischer, E. The Passing of the European Age. Cambridge, Mass., 1943.
386. Fischer, F. Bundnis der Eliten. Diisseldorf, 1979.
387. Fischer, F. War of Illusions: German Policies from 1911 to 1914. London, 1975.
388. Fischer, R. L., “Defending the Central Front: The Balance of Forces,” Adelphi
Papers 127 (1976).
389. Fisher, К. H. The Russian Fur Trade 1550-1700. Berkeley, Calif., 1943.
390. Fishlow, A., “Lessons from the Past: Capital Markets During the 19th Century
and the Interwar Period,” International Organization 39 (1985).
391. Fitzgerald, F. Fire in the Lake: The Vietnamese and the Americans in Vietnam.
Boston, 1972.
392. Flora, R, ed. State, Economy and Society in Western Europe 1875-1975, vol. i.
Frankfurt, 1983.
393. Florinsky, M. Russia: A Short History. New York, 1964.
394. Floyd, D. Mao Against Khrushchev. New York, 1964.
395. Foreman-Peck, J. A History of the World Economy: International Economic
Relations Since 1850. Brighton, Sussex, 1983.
396. Forstmeier, E, and H. E. Volkmann, eds. Kriegswirtschaft und Rustung
1939-1945. Diisseldorf, 1977.
397. Forstmeier, E, and H. E. Volkmann, eds. Wirtschaft und Rustung am Vorabend
desZweiten Weltkrieges. Diisseldorf, 1975.
398. Foschepoth, J., ed. Kalter Krieg und deutsche Frage. Gottingen, 1985.
399. Fox, G. British Admirals and the Chinese Pirates 1832-1869. London, 1940.
400. Frank, A. G. World Accumulation 1492-1789. New York, 1978.
401. Frankenstein, R. Le Prix du rearmementfran$ais 1935-1939. Paris, 1939.
402. Frankland, N. The Bomber Offensive Against Germany. London, 1965.
403. Freedman, L. Britain and Nuclear Weapons. London, 1980.
404. Freedman, L. The Evolution of Nuclear Strategy. London, 1981.
405. French, D. British Economic and Strategic Planning, 1905-1915. London, 1982.
406. French, D. British Strategy and War Aims 1914-1916. London, 1986.
804
407. Friedberg, A. L., “A History of US Strategic ‘Doctrine,’ 1945-1980,” Journal
of Strategic Studies 3 (1983).
408. Friedman, E., ed. Ascent and Decline in the World-System. Beverly Hills, Calif.,
1982.
409. Fukuyama, E, “Gorbachev and the Third World,” Foreign Affairs 64 (1986).
410. Fuller, W. C. Civil-Military Conflict in Imperial Russia 1881-1914. Princeton,
N. J., 1985.
411. Fussell, P. The Great War and Modern Memory. New York, 1975.
412. Gaddis, J. L. Strategies of Containment. New York, 1982.
413. Gaddis, J. L., “The Origins of Self-Deterrence: The United States
and the Non-Use of Nuclear Weapons, 1954-1958,” forthcoming.
414. Gaddis, J. L. The United States and the Origins of the Cold War, 1941-1947.
New York, 1972.
415. Gallagher, J., and R. Robinson, “The Imperialism of Free Trade,” Economic
History Review 6 (1953).
416. Gansler, J. S. The Defense Industry. Cambridge, Mass., 1980.
417. Garder, M. LAgonie du regime en Russie sovietique. Paris, 1966.
418. Gardner, R. N. Sterling-Dollar Diplomacy. New York, 1969.
419. Garfinkle, A. W. The Politics of the Nuclear Freeze. Philadelphia, 1984.
420. GarthofF, R. L. Detente and Confrontation: American-Soviet Relations from
Nixon to Reagan. Washington, D. C, 1985.
421. GarthofF, R. L. Soviet Strategy in the Nuclear Age. New York, 1958.
422. Gash, G. Renaissance Armies 1480-1650. Cambridge, 1975.
423. Gates, D. The Spanish Ulcer: A History of the Peninsula War. London, 1986.
424. Gatrell, P. The Tsarist Economy 1850-1917. London, 1983.
425. Geggus, D., “The Cost of Pitts Caribbean Campaigns, 1793-1798,” Historical
Journal 26 (1983).
426. Geiss, I., and B. J. Wendt, eds. Deutschland in der Weltpolitik des 19. und 20.
Jahrhunderts. Diisseldorf, 1973.
427. Gershrenkofi, A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge,
Mass., 1962.
428. Gervasi, T. The Myth of Soviet Military Supremacy. New York, 1986.
429. Geyer, M. Aufrustung Oder Sicherheit. Wiesbaden, 1980.
430. Gibbs, H. A. R., and H. Bowen. Islamic Society and the West, 2 vols. London,
1950,1957.
431. Gibbs, M. H. Grand Strategy, vol. i. London, 1976.
805
432. Gibson, C. Spain in America. New York, 1966.
433. Gilbert, F. The End of the European Era, 1890 to the Present, 3rd edn. New York,
1984.
434. Gilbert, M., ed. A Century of Conflict, 1850-1950. London, 1966.
435. Gilbert, M., ed. Winston Churchill, vol. v, 1922-1939. London, 1976.
436. Gillard, D. The Struggle for Asia 1828-1961. London, 1977.
437. Gillie, M. H. Forging the Thunderbolt. Harrisburg, Penn., 1947.
438. Gilpin, R. War and Change in World Politics. Cambridge, 1981.
439. Ginsburgs, G., and C. F. Pinkele. The Sino-Soviet Territorial Dispute, 1949-1964.
New York, 1978.
440. Ginsburgs, G., and A. Z. Rubinstein, eds. Soviet Foreign Policy Towards
Western Europe. New York, 1978.
441. Giovannetti, L., and F. Freed. The Decision to Drop the Bomb. London, 1967.
442. Gipson, L. H. The Coming of the Revolution 1763-1775. New York, 1962.
443. Girardet, R. La societe militate dans la France contemporaine. Paris, 1953.
444. Girardet, R. L’idee coloniale de la France sous la Troisieme Republique 1871 -1914.
Paris, 1968.
445. Girault, R. Emprunts russes et investisements franqais en Russie, 1887-1914.
Paris, 1973.
446. Global 2000 Report to the President, The. Washington, D. C., 1980.
447. Glover, M. The Napoleonic Wars: An Illustrated History 1792-1815. New York,
1979.
448. Glover, M. The Peninsular War; 1807-1814: A Concise History. Newton Abbott,
1974.
449. Glover, M. Warfare from Waterloo to Mons. London, 1980.
450. Glover, R. Peninsular Preparation: The Reform of the British Army; 1795-1809.
Cambridge, 1963.
451. Godechet, J., B. F. Hyslop, and D. L. Dowd. The Napoleonic Era in Europe.
New York, 1971.
452. Goldman, M. I. The Enigma of Soviet Petroleum: Half-Full or Half-Empty?
London, 1980.
453. Goldman, M. I. USSR in Crisis: The Failure of an Economic System. New York,
1983.
454. Goldsmith, R. W., “The Power of Victory: Munitions Output in World War IL”
Military Affairs 10 (1946).
455. Gollwitzer, H. Europe in the Age of Imperialism. London, 1969.
ЯП6
456. Gollwitzer, H. Geschichte des weltpolitischen Denkens, 2 vols. Gottingen, 1972,
1982.
457. Golovine, N. Russian Army in the World War. New Haven, Conn., 1932.
458. Gooch, J. The Plans of War: The General Staff and British Military Strategy
c. 1900-1916. London, 1974.
459. Good, D. F. The Economic Rise of the Habsburg Empire, 1750-1914. Berkeley,
Calif., 1984.
460. Gorce, P.-M. de la. The French Army: A Military Political History. New York,
1963.
461. Gordon, D. C. The Dominion Partnership in Imperial Defense 1870-1914.
Baltimore, Md., 1965.
462. Gormley, D. M., “A New Dimension to Soviet Theater Strategy,” Orbis 29 (1985).
463. Gottman, J., ed. Center and Periphery. Beverly Hills, Calif., 1980.
464. Goubert, P. Louis XIV and Twenty Million Frenchmen. London, 1970.
465. Gough, B. The Royal Navy and the North West Coast of America 1810-1914.
Vancouver, 1971.
466. Gowa, J. Closing the Gold Window: Domestic Politics and the End ofBretton
Woods. Ithaca, N. Y., 1983.
467. Grabaud, S. R. British Labour and the Russian Revolution 1917-1924.
Cambridge, Mass., 1956.
468. Graebner, N. A. America as a World Power. Wilmington, Del., 1984.
469. Graham, G. S. Great Britain in the Indian Ocean: A Study of Maritime
Enterprise 1810-1850. Oxford, 1967.
470. Graml, H., ed. Sommer 1939, Die Grossmkchte und der europiische Krieg.
Stuttgart, 1979.
471. Gray, C, “Nuclear Strategy: A Case for a Theory of Victory,” International
Security 4 (1979).
472. Greenwood, S., “Return to Dunkirk: The Origins of the Anglo-French Treaty
of March 1947,” Journal of Strategic Studies 6 (1983).
473. Grenville, J.#A. S., and G. B. Young. Politics, Strategy and American Diplomacy:
Studies in Foreign Policy, 1873-1917. New Haven, Conn., 1966.
474. Grenville, J. A. S. A World History of the Twentieth Century 1900-1945.
London, 1980.
475. Grenville, J. A. S. Europe Reshaped 1848-1878. London, 1976.
476. Grenville, J. A. S. Lord Salisbury and Foreign Policy: The Close of the Nineteenth
Century, 1895-1902. London, 1964.
807
477. Griffith, W. E., ed. Communism in Europe: Continuity; Change
and the Sino-Soviet Dispute, 2 vols. Cambridge, Mass., 1964-1966.
478. Griffith, W. E., “Superpower Problems in Europe: A Comparative Assessment,”
Orbis 29 (1986).
479. Griffith, W. E. The Ostpolitik of the Federal Republic of Germany. Cambridge,
Mass., 1978.
480. Groom, J. British Thinking About Nuclear Weapons. London, 1974.
481. Grosser, A. The Western Alliance: European-American Relations Since 1945.
London, 1980.
482. Grosser, A. West Germany from Defeat to Rearmament. London, 1955.
483. Growing, M. Independence and Deterrence: Britain and Atomic Energy
1945-1952, 2 vols. London, 1974.
484. Grim, G., “Locarno, Ideal and Reality,” International Affairs 31 (1955).
485. Gruner, W., “Der Deutsche Bund—Modell fur eine Zwischenlosung?”
Politik und Kultur 9 (1982).
486. Gruner, W. Die deutsche Frage: Ein Problem der europiischen Geschichte seit
1800. Munich, 1985.
487. Grunwald, J., and K. Flamm. The Global Factory: Foreign Assembly
in International Trade. Washington, D. C, 1985.
488. Guery, A., “Les finances de la monarchic fran^aise,” Annales 33 (1978).
489. Guilmartin, J. F. Gunpowder and Galleys: Changing Technology and
Mediterranean Warfare at Sea in the Sixteenth Century. Cambridge, 1974.
490. Guinn, P. British Strategy and Politicsy 1914-1918. Oxford, 1965.
491. Gulick, E. V. Europe’s Classical Balance of Power. New York, 1967 edn.
492. Gunsberg, J. A. Divided and Conquered: The French High Command
and the Defeat of the West, 1940. Westport, Conn., 1979.
493. Gustafson, T, “Energy and the Soviet Union,” International Security 6
(1981-1982).
494. Hadley, A. T. The Straw Giant: Triumph and Failure: Americas Armed Forces.
New York, 1986.
495. Hagan, K. J., ed. In Peace and War: Interpretations of American Naval History
1775-1978. Westport, Conn., 1978.
496. Haig, A. Caveat. New York, 1984.
497. Hale, J. R., ed. Europe in the Later Middle Ages. London, 1965.
498. Hale, J. R., ed., “Armies, Navies and the Art of War,” New Cambridge Modern
History, vol. ii. Cambridge, 1958.
808
499. Hale, J. R., ed. War and Society in Renaissance Europe 1450-1620, London, 1985.
500. Hale, O. J. Germany and the Diplomatic Revolution 1904-1906, Philadelphia,
1931.
501. Hall, J. W. Government and Local Power in Japan. Princeton, N. J., 1966.
502. Halpern, P. The Mediterranean Naval Situation, 1908-1914. Cambridge, Mass.,
1971.
503. Hamerow, T. Restoration, Revolution, Reaction: Economics and Politics
in Germany. Princeton, N. J., 1958.
504. Hamilton, A. The Appeal of Fascism. London, 1971.
505. Hamilton, С. E., “The Royal Navy, La Royale and the Militarization of Naval
Warfare, 1840-1870,” Journal of Strategic Studies 6 (1983).
506. Hamilton, E. J., “Origin and Growth of National Debt in Western Europe,”
American Economic Review 37 (1947).
507. Hammond, T. T. Red Flag over Afghanistan. Boulder, Col., 1984.
508. Hanrieder, W. F. West German Foreign Policy 1949-1963. Stanford, Calif., 1967.
509. Haraszti, E. The Invaders: Hitler Occupies the Rhineland. Budapest, 1983.
510. Haraszti, E. Treaty-Breakers or Realpolitiker? The Anglo-German Naval
Agreement of June 1935. Boppard, 1974.
511. Hardach, G. The First World War 1914-1918. London, 1977.
512. Hardach, K. The Political Economy of Germany in the Twentieth Century.
Berkeley, Calif., 1980.
513. Hardie, E The Abyssinian Crisis. London, 1974.
514. Harding, H., ed. Chinas Foreign Relations in the 1980s. New Haven, Conn., 1984.
515. Haring, С. H. The Spanish Empire in America. New York, 1947.
516. Harris, K. Attlee. London, 1982.
517. Harris, R. D., “French Finances and the American War, 1777-1783,” Journal
of Modern History 46 (1976).
518. Harrison, J. A. The Chinese Empire. New York, 1972.
519. Harrison, M. M. Reluctant Ally: France and Atlantic Security. Baltimore, 1981.
520. Hart, G., and W. S. Lind. America Can Win. Bethesda, Md., 1986.
521. Harvie, C. War and Society in the 19h Century. Bletchley, 1973.
522. Haslam, J. The Soviet Union and the Struggle for Collective Security in Europe
1933-1939. New York, 1984.
523. Hastings, M. Overlord: D-Day and the Battle for Normandy. London, 1984.
524. Hattaway, H., and A. Jones. How the North Won: A Military History
of the Civil War. Urbana, 111., 1983.
809
525. Hatton, R. M., ed. Louis XIV and Europe. London, 1976.
526. Hatton, R. M., ed. Charles XII of Sweden. London, 1968.
527. Hauner, M., “A Racial Revolution,” Journal of Contemporary History 19 (1984).
528. Hauner, M., “Did Hitler Want a World Dominion?,” Journal of Contemporary
History 13 (1968).
529. Hauner, M., “The Soviet Geostrategic Dilemma,” Foreign Policy Research
Institute, forthcoming.
530. Hayashi, S., and A. Coox. Kogun: The Japanese Army in the Pacific War.
Westport, Conn., 1978 reprint.
531. Hayes, R Fascism. London, 1973.
532. Haykal, M. H. The Sphinx and the Commissar: The Rise and Fall of Soviet
Influence in the Middle East. London, 1978.
533. Headrich, D. R. The Tools of Empire: Technology and European Imperialism
in the Nineteenth Century. Oxford, 1981.
534. Heald, M., and L. S. Kaplan. Culture and Diplomacy: The American Experience.
Westport, Conn., 1977.
535. Hecksher, E. F. An Economic History of Sweden. Cambridge, Mass., 1963.
536. Hecksher, E. E The Continental System. Oxford, 1922.
537. Heischmann, E. Die Anfinge des stehenden Heeres in Oesterreich. Vienna,
1925.
538. Heller, E H., ed. The Korean War: A 25-Year Perspective. Lawrence, Kan., 1977.
539. Henderson, W. O. The Industrial Revolution on the Continent: Germany; Francey
Russia 1800-1914. London, 1967 edn.
540. Henderson, W. O. The Rise of German Industrial Powery 1834-1914. Berkeley,
Calif., 1972.
541. Hennessy, J., et al. Economic aMiracles.” London, 1964.
542. Henrickson, A. K., “The Creation of the North Atlantic Alliance, 1948-1952,”
Naval War College Review 32 (1980).
543. Hentschel, V, “Produktion, Wachstum und Produktivitat in England,
Frankreich und Deutschland von der Mitte des 19. Jahrhunderts bis zum
Ersten Weltkrieg,” Vierteljahresschriftjur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte 68
(1981).
544. Herken, G. Counsels of War. New York, 1985.
545. Herken, G. The Winning Weapon: The Atomic Bomb in the Cold War 1945-1950.
New York, 1980.
546. Herrick, R. W. Soviet Naval Strategy. Annapolis, Md., 1968.
810
547. Herring, G. Americas Longest War: The United States and Vietnamy 1950-1975.
New York, 1979.
548. Herspring, D. R., and I. Volgyes, “Political Reliability in the Eastern European
Warsaw Pact Armies,” Armed Forces and Society 6 (1980).
549. Herwig, H. H. Politics of Frustration: The United States in German Naval
Planning 1889-1941. New York, 1976. ,
550. Hess, A. C., “The Evolution of the Ottoman Seaborne Empire in the Age
of Oceanic Discoveries, 1453-1525,” American Historical Review 75 (1970).
551. Hiden, J. Germany and Europe 1919-1939. London, 1977.
552. Higginbotham, D., ed.- Reconsiderations on the Revolutionary War. Westport,
Conn., 1978.
553. Higginbotham, D., ed. The War of American Independence. Bloomington, Ind.,
1977 edn.
554. Higham, R. Air Power: A Concise History. Manhattan, Kan., 1984 edn.
555. Higonnet, P. L. R., “The Origins of the Seven Years War,” Journal of Modern
History 40 (1968).
556. Hildebrand, G. H. Growth and Structure in the Economy of Modern Italy.
Cambridge, Mass., 1965.
557. Hildebrand, K., “Staatskunst oder Systemzwang? Die 'Deutsche Frage
als Problem der Weltpolitik,” Historische Zeitschrift 228 (1979).
558. Hildebrand, K. The Third Reich. London, 1984.
559. Hill, C. Reformation to Industrial Revolution. Harmondsworth, Mddsx.,
1969.
560. Hill, C. The Century of Revolution 1603-1714. Edinburgh, 1961.
561. Hillgruber, A. Bismarcks Aussenpolitik. Freiburg, 1972.
562. Hillgruber, A. Die gescheiterte Grossmacht: Eine Skizze des Deutschen Reiches
1871-1945. Dusseldorf, 1980.
563. Hillgruber, A. Germany and the Two World Wars. Cambridge, Mass., 1981.
564. Hillgruber, A. Hitlers Strategie: Politik und Kriegsjuhrung 1940-1941.
Frankfurt, 1965.
565. Hinsley, F. H., et al. British Intelligence in the Second World War, vol. ii.
London, 1981.
566. Hinsley, F. H., et al. Power and the Pursuit of Peace. Cambridge, 1967.
567. Hobsbawm, E. J. The Age of Capital 1848-1875. London, 1975.
568. Hobsbawm, E. J. Industry and Empire. Harmondsworth, Mddsx., 1969.
569. Hobsbawm, E. J. The Age of Revolution 1789-1848. London, 1962.
570. Hochmann, J. The Soviet Union and the Failure of Collective Security 1934-1938.
Ithaca, N. Y., 1984.
571. Hodgson, M. G. S. The Venture of Islam. Chicago, 1924.
572. Hoensch, J. K. Sowjetische Osteuropa-Politik 1945-1974. Diisseldorf, 1977.
573. Hoffman, S., ed. In Search of France. Cambridge, Mass., 1963.
574. Hoffman, S., ed. Gullivers Troubles. New York, 1968.
575. Hoffman, S., ed. Primacy or World Order? New York, 1978.
576. Hoffmann, W. G. Das Wachstum der deutschen Wirtschaft seit der Mitte
des 19. Jahrhunderts. Berlin, 1965.
577. Holland, R. R Britain and the Commonwealth Alliance, 1918-1939. London,
1981.
578. Holland, R. F. European Decolonization: The British, Frenchy Dutch, and Belgian
Empires 1919-1963. London, 1978.
579. Holloway, D. The Soviet Union and the Arms Race, 2nd edn. New Haven, Conn.,
1984.
580. Holmes, R. The Road to Sedan: The French Army 1866-1870. London, 1984.
581. Holt, S. The Common Market: The Conflict of Theory and Practice. London,
1967.
582. Holzle, E. Die Selbstentmachtung Europas. Gottingen, 1975.
583. Holzman, F. D., “Are the Soviets Really Outspending the US on Defense?”
International Security 4 (1980).
584. Holzman, F. D. Financial Checks on Soviet Defense Expenditures. Lexington,
Mass., 1975.
585. Holzman, F. D., “Soviet Military Spending; Assessing the Numbers Game,”
International Security 6 (1982).
586. Homze, E. L. Arming the Luftwaffe. Lincoln, Neb., 1976.
587. Hope-Jones, A. Income Tax in the Napoleonic Wars. Cambridge, 1939.
588. Horn, R. C. The Soviet Union and India. The Limits of Influence. New York,
1981.
589. Horne, A. The French Army and Politics 1870-1970. London, 1984.
590. Horowitz, D. The Free World Colossus. New York, 1971 edn.
591. Hosking, G. A History of the Soviet Union. London, 1985.
592. Hough, J. F., and M. Fainsod. How the Soviet Union Is Governed. Cambridge,
Mass., 1979.
593. Howard, M., ed. The Theory and Practice of War. London, 1965.
594. Howard, M., ed. The British Way in Warfare. Neale Lecture, London, 1975.
812
595. Howard, M., ed. The Continental Commitment. London, 1972.
596. Howard, M., ed. The Franco-Prussian War. London, 1981 edn.
597. Howarth, S. The Fighting Ships of the Rising Sun: The Drama of the Imperial
Japanese Navy 1895-1945. New York, 1983.
598. Hucker, C. O. Chinas Imperial Past. Stanford, Calif., 1975.
599. Hudson, G. F. The Far East in World Affairs, 2nd edn. London, 1939.
600. Hueckel, G., “War and the British Economy, 1793-1815: A General
Equilibrium Analysis,” Explorations in Economic History 10 (1972).
601. Hufton, O. Europe: Privilege and Protest 1730-1789. London, 1980.
602. Hunt, B., and A. Preston, eds. War Aims and Strategic Policy in the Great War.
London, 1977.
603. Hyam, R. Britain's Imperial Century 1815-1914. London, 1975.
604. Hynes, W. G. The Economics of Empire: Britain, Africa and the New
Imperialismy 1870-1895. London, 1979.
605. Imlah, A. H. Economic Elements in the “Pax Britannica.” Cambridge, Mass.,
1958.
606. Inalcik, H. The Ottoman Empire: Conquest, Organization and Economy:
Collected Studies. London, 1978.
607. Inalcik, H. The Ottoman Empire: The Classical Age 1300-1600. New York,
1973.
608. Ingram, E., “The Great Game in Asia,” The International History Review 2 (1980).
609. Ingram, E. Commitment to Empire: Prophecies of the Great Game in Asia.,
1797-1800. Oxford, 1981.
610. Ingram, E. The Beginning of the Great Game in Asia 1828-1834. Oxford,
1979.
611. Ireland, T. P. Creating the Entangling Alliance. London, 1981.
612. Шуе, A. Across the Pacific. New York, 1967.
613. Iriye, A. After Imperialism: The Search for a New Order in the Far East
1921-1931. New York, 1978 edn.
614. Irving, E. M* The First Indochina War: French and American Policy; 1945-1954.
London, 1975.
615. Iseley, J. A., and P. A. Crowl. The U.S. Marines and Amphibious War. Princeton,
N. J., 1945.
616. Ismay, Lord. NATO—The First Five Years, 1949-1954. Utrecht, 1954.
617. Israel, J. I., “A Conflict of Empires: Spain and the Netherlands, 1618-1648,”
Past and Present 76 (1977).
813
618. Israel, J. I. The Dutch Republic and the Hispanic World, 1606-1661. Oxford,
1982.
619. Jabber, P., “Egypts Crisis, Americas Dilemma,” Foreign Affairs 64 (1986).
620. Jackel, E. Hitlers Weltanschauung. Middletown, Conn., 1982.
621. Jacobsen, J. Locarno Diplomacy: Germany and the West 1925-1929. Princeton,
N. J., 1972.
622. Jansen, G. H. Afro-Asia and Non-Alignment. London, 1966.
623. Jelavich, B. The Great Powers, the Ottoman Empire, and the Straits Question
1870-1887. Bloomington, Ind., 1973.
624. Jencks, H. W. From Missiles to Muskets: Politics and Professionalism in the
Chinese Army 1945-1981. Boulder, Col., 1982.
625. Jenkins, E. H. A History of the French Navy. London, 1973.
626. Jenks, L. H. Migration of British Capital to 1875. London, 1963 edn.
627. Jervis, R. The Illogic of American Nuclear Strategy. Ithaca, N. Y., 1984.
628. Jervis, R., “The Impact of the Korean War on the Cold War,” Journal of Conflict
Resolution 24 (1980).
629. JofFe, J., “European-American Relations: The Enduring Crisis,” Foreign Affairs
59 (1981).
630. Johnson, A. R., et al. East European Military Establishments: The Warsaw Pact
Northern Tier. New York, 1982.
631. Johnson, C. MITI and the Japanese Miracle: The Growth of Industrial Policy
1925-1975. Stanford, Calif., 1982.
632. Johnson, F. A. Defense by Committee. London, 1960.
633. Johnson, P. M., and W. R. Thompson, eds. Rhythms in Politics and Economics.
New York, 1985.
634. Joll, J., ed. The Decline of the Third Republic. New York, 1959.
635. Joll, J., ed. Europe Since 1870. London, 1973.
636. Joll, J., ed. The Origins of the First World War. London, 1984.
637. Jones, C, ed. Britain and Revolutionary France: Conflict, Subversion and
Propaganda. Exeter, 1983.
638. Jones, D. R., “Nicholas II and the Supreme Command,” Sbornik 11 (1985).
639. Jones, E., “Manning the Soviet Military,” International Security 7 (1982).
640. Jones, E., “Minorities in the Soviet Armed Forces,” Comparative Strategy 3
(1982).
641. Jones, E. L, and G. E. Mingay, eds. Land, Labour and Population
of the Industrial Revolution. London, 1967.
814
642. Jones, E. L, and G. E. Mingay, eds. The European Miracle: Environments,
Economies and Geopolitics in the History of Europe and Asia. Cambridge, 1981.
643. Jones, J. R. Britain and the World 1649-1815. London, 1980.
644. Jones, J. R. Country and Court 1658-1714. London, 1978.
645. Jordan, W. M. Britain, France and the German Problem. London, 1943.
646. Jukes, G., “The Indian Ocean in Soviet Naval Policy,” Adelphi Papers 87 (1972).
647. Jukes, G. The Soviet Union in Asia. Berketey, Calif., 1973.
648. Junge, C. Flottenpolitik and Revolution: Die Entstehung der englischen Seemacht
wUhrend der Herrschaft Cromwells. Stuttgart, 1980.
649. Kahn, H. On Thermonuclear War. Princeton, N. J., 1960.
650. Kahn, H. The Emerging Japanese Superstate. London, 1971.
651. Kaiser, D. Economic Diplomacy and the Origins of the Second World War.
Princeton, N. J., 1980.
652. Kaldor, M. The Baroque Arsenal. London, 1982.
653. Kamata, S. Japan in the Passing Lane. New York, 1984.
654. Kamen, H. Spain 1469-1714. London, 1983.
655. Kan, M. Y. M. Mainland Chinas Modernization: Its Prospects and Problems.
Berkeley, Calif, 1982.
656. Kanet, R., ed. The Soviet Union and the Developing Nations. Baltimore, 1974.
657. Kann, R. A. A History of the Habsburg Empire 1526-1918. Berkeley, Calif.,
1974.
658. Kanya-Forstner, A. S. The Conquest of the Western Sudan: A Study in French
Military Imperialism. Cambridge, 1969.
659. Kaplan, F. The Wizards of Armageddon. New York, 1983.
660. Kaplan, FI. Russia and the Outbreak of the Seven Years War. Berkeley, Calif,
1968.
661. Kaplan, L. S. The United States and NATO: The Formative Years. Lexington, Ky.,
1984.
662. Karnow, S. Vietnam: A History. New York, 1984.
663. Kaser, M. Comecon. London, 1967.
664. Katzenstein, P. J., ed. Between Power and Plenty: Foreign Economic Policies
of Advanced Industrial States. Madison, Wi., 1978.
665. Kazemzadeh, F. Russia and Britain in Persia 1864-1914. New Haven, Conn.,
1968.
666. Kazokins, J., “Nationality in the Soviet Army,” Journal of the Royal United
Services Institute for Defense Studies 130 (1985).
815
667. Keegan, J. The Face of Battle. Harmondsworth, Mddsx., 1978.
668. Keeny, S. M., and W. К. H. Panofsky, “MAD vs. NUTS: The Mutual Hostage
Relationship of the Superpowers,” Foreign Affairs 60 (1981-1982).
669. Keep, J. H. L., “The Military Style of the Romanov Rulers,” War and Society 1
(1983).
670. Keep, J. H. L., “Russia,” New Cambridge Modern History, vol. xi. Cambridge,
1962.
671. Keiger, J. F. V. France and the Origins of the First World War. London, 1983.
672. Kelleher, С. M. Germany and the Politics of Nuclear Weapons. New York, 1975.
673. Kemp, T. Economic Forces in French History. London, 1971.
674. Kemp, T. Industrialization in Nineteenth-Century Europe. London, 1969.
675. Kemp, T. The French Economy 1913-1939: The History of a Decline. New York,
1972.
676. Kendrick, A. The Wound Within: America in the Vietnam Yearsy 1945-1974.
Boston, 1974.
677. Kendrick, M. S. A Century and a Half of Federal Expenditures. New York, 1955.
678. Kenez, P., “Russian Officer Corps Before the Revolution: The Military Mind,”
Russian Review 31 (1972).
679. Kennan, G. F. The Decline ofBismarcks European Order: Franco-Russian
Relations 1875-1890. Princeton, N. J., 1979.
680. Kennan, G. F. American Diplomacy. Chicago, 1984 edn.
681. Kennan, G. F. The Fateful Alliance: France, Russia, and the Coming of the First
World War. New York, 1984.
682. Kennedy, D. Over Here: The First World War and American Society. Oxford,
1980.
683. Kennedy, G. Defense Economics. London, 1983.
684. Kennedy, P. M., ed. The War Plans of the Great Powers 1880-1914. London,
1979.
685. Kennedy, P. M. Strategy and Diplomacy; 1860-1945: Eight Essays. London,
1983.
686. Kennedy, P. M. The Realities Behind Diplomacy. London, 1981.
687. Kennedy, P. M. The Rise and Fall of British Naval Mastery. London, 1976.
688. Kennedy, P. M. The Rise of the Anglo-German Antagonism, 1860-1914.
London, 1980.
689. Kennet, L. The French Armies in the Seven Years War: A Study in Military
Organization and Administration. Durham, N. C, 1967.
816
690. Keohane, R. О., “State Power and Industry Influence: American Foreign Oil
Policy in the 1940s,” International Organization 36 (1982).
691. Keohane, R. O. After Hegemony. Princeton, N. J., 1974.
692. Kerner, R. J. The Urge to the Sea. New York, 1971 reprint.
693. Kersaudy, F. Churchill and De Gaulle. London, 1981.
694. Kershaw, I. Popular Opinion and Political Dissent in the Third Reich: Bavaria
1933-1945. Oxford, 1983.
695. Kershaw, I. The Nazi Dictatorship. London, 1985.
696. Keylor, W. R. The Twentieth-Century World: An International History. Oxford,
1984.
697. Kiernan, V. G. European Empires from Conquest to Collapse, 1815-1960.
London, 1982.
698. Kiernan, V. G., “Foreign Mercenaries and Absolute Monarchy,” Past and
Present 11 (1957).
699. Kiernan, V. G., “State and Nation in Western Europe,” Past and Present 31
(1965).
700. Kilmarx, R. A History of Soviet Air Power. London, 1962.
701. Kindleberger, С. P. A Financial History of Western Europe. London, 1984.
702. Kindleberger, C. P., “Commercial Expansion and the Industrial Revolution,”
Journal of European Economic History 4 (1975).
703. Kindleberger, С. P. The World in Depression 1929-1939. Berkeley, Calif., 1973.
704. Kiraly, В. K., and G. E. Rothenberg, eds. War and Society in Eastern Europe,
vol. i. New York, 1979.
705. Kiser, J. W., “How the Arms Race Really Helps Moscow,” Foreign Policy 60
(1985).
706. Kissinger, H. A World Restored: Metternich, Castlereagh and the Problems
of Peace 1812-1822. Boston, 1957.
707. Kissinger, H. The White House Years. Boston, 1979.
708. Kissinger, H., “The White Revolutionary: Reflections on Bismarck,” Daedelus
97(1968).
709. Kitchen, M. The Political Economy of Germany 1815-1914. London, 1978.
710. Klein, L., and K. Ohkawa, eds. Economic Growth: The Japanese Experience
Since the Meiji Era. Holmwood, 111., 1968.
711. Knorr, K., “Burden-Sharing in NATO: Aspects of US Policy,” Orbis 29 (1985).
712. Knox, M., “Conquest, Foreign and Domestic, in Fascist Italy and Nazi
Germany,” Journal of Modern History 56 (1986).
817
713. Knox, M. Mussolini Unleashed 1939-1941. Cambridge, 1982.
714. Koch, H. W., ed. The Origins of the First World War. London, 1982.
715. Kochan, L., and R. Abraham. The Making of Modern Russia. Harmondsworth,
Mddsx., 1983 edn.
716. Коска, J. Facing Total War: German Society 1914-1918. Leamington Spa, 1984.
717. Koenigsberger, H. G., “The Empire of Charles V in Europe,” New Cambridge
Modern History у vol. ii. Cambridge, 1958.
718. Koenigsberger, H. G., “Western Europe and the Power of Spain,” New Cambridge
Modem Historyy vol. 3. Cambridge, 1968.
719. Koenigsberger, H. G. The Government of Sicily Under Philip II. London, 1951.
720. Koenigsberger, H. G. The Habsburgs and Europe 1516-1660. Ithaca, N. Y.,
1971.
721. Kohl, W. L. French Nuclear Diplomacy. Princeton, N. J., 1971.
722. Kolakowski, L. Main Currents of Marxism, vol. i, The Founders. Oxford,
1981 edn.
723. Kolb, E., ed., “Europa und die Reichsgriindung,” Historische Zeitschrift,
Beiheft 6. Munich, 1980.
724. Kolko, G. The Politics of War 1943-1945. New York, 1968.
725. Kolko, G. Vietnam: Anatomy of a War, 1940-1975. New York, 1986.
726. Kolodziej, E. French International Policy Under De Gaulle and Pompidou:
The Politics of Grandeur. Ithaca, N. Y., 1974.
727. Komer, R. W. Maritime Strategy or Coalition Defense? Cambridge, Mass., 1984.
728. Kortepeter, С. M. Ottoman Imperialism During the Reformation. London,
1973.
729. Kriedte, P. Peasants, Landlords and Merchant Capitalists: Europe and the World
Economy, 1500-1800. Leamington Spa, 1983.
730. Krumeich, G. Armaments and Politics in France on the Eve of the First World
War. Leamington Spa, 1986.
731. Kuhn, A. Hitlers aussenpolitisches Programm. Stuttgart, 1970.
732. Kuisel, R. F. Capitalism and the State in Modern France. Cambridge, 1981.
733. Kuniholm, B. R. The Origins of the Cold War in the Near East. Princeton, N. J
1980.
734. Kunisch, J. Das Mirakel des Hauses Brandenburg. Munich, 1978.
735. Kwitny, J. Endless Enemies. New York, 1984.
736. Lachouque, H. Waterloo. Paris, 1972.
737. LaFeber, W. America, Russia, and the Cold War 1945-1975. New York, 1976.
818
738. LaFeber, W. The New Empire: An Interpretation of American Expansion
1860-1898. Ithaca, N. Y., 1963.
739. Laird, R. F. France, the Soviet Uniony and the Nuclear Weapons Issue. Boulder,
Col., 1986.
740. Laird, R. F., “The French Strategic Dilemma,” Orbis 28 (1984).
741. Lambi, I. N. The Navy and German Power Politics 1862-1914. London, 1984.
742. Landes, D. The Unbound Prometheus: Technological Change and Industrial
Development in Western Europe from 1750 to the Present. Cambridge, 1969.
743. Langer, W. L. European Alliances and Alignments 1871-1890. New York,
1950 edn.
744. Langer, W. L. The Diplomacy of Imperialism 1890-1902, 2nd edn. New York,
1965.
745. Langford, P. The Eighteenth Century 1688-1815: British Foreign Policy.
London, 1976.
746. Langhorne, R. T. B., ed. Diplomacy and Intelligence During the Second World
War. Cambridge, 1985.
747. Larson, T. B. Soviet-American Rivalry. New York, 1978.
748. Laue, T. H. von. Sergei Witte and the Industrialization of Russia. New York,
1963.
749. Laurens, F. D. France and the Italo-Ethiopian Crisis, 1935-1936. The Hague,
1967.
750. League of Nations. World Economic Survey. Geneva, 1945.
751. Lee, A. The Soviet Air Force. London, 1961.
752. Lee, M., and W. Michalka. German Foreign Policy 1917-1933: Continuity or
Break? Leamington Spa, 1987.
753. Lee, W. T. The Estimation of Soviet Defense Expenditures 1955-1975. New York,
1977.
754. Leebaert, D„ ed. Soviet Military Thinking. London, 1981.
755. Lefevre, G. Napoleony 2 vols. London, 1969.
*
756. Leffler, M. P., “Security and Containment Before Kennan: The Identification
of American Interests at the End of World War II,” Lehrman Institute Paper,
forthcoming.
757. Leffler, M. P., “The American Conception of National Security and the
Beginnings of the Cold War, 1945-1948,” American Historical Review 89
(1984).
758. Lellouche, R Tavenir de la guerre. Paris, 1985.
819
759. Lellouche, P., "France and the Euromissiles,” Foreign Affairs 62 (1983-1984).
760. Lerner, D., and R. Aron. France Defeats EDC. New York, 1957.
761. Leutze, J. Bargaining for Supremacy: Anglo-American Naval Relations
1937-1941. Chapel НШ, N. C, 1977.
762. Levine, A. J., “Was World War II a Near-Run Thing?” Journal of Strategic
Studies 8 (1985).
763. Levy, J. War in the Modern Great Power System. Lexington, Ky., 1983.
764. Lewin, M. Russian Peasants and Soviet Power. Evanston, 111., 1968.
765. Lewin, R. The American Magic: Codes, Ciphers and the Defeat of Japan.
New York, 1982.
766. Lewis, W. A. Economic Survey 1919-1939. London, 1949.
767. Lichtheim, G. Europe in the Twentieth Century. London, 1972.
768. Liddell Hart, В. H., ed. The Red Army. New York, 1956.
769. Liddell Hart, В. H. History of the First World War. London, 1970 edn.
770. Liddell Hart, В. H. History of the Second World War. London, 1970.
771. Lieven, D. С. B. Russia and the Origins of the First World War. London, 1983.
772. Lifton, R. J. Home from the War: Vietnam Veterans. New York, 1973.'
773. Lincoln, W. B. Passage Through Armageddon: The Russians in the War and
Revolution 1914-1918. New York, 1986.
774. Linder, S. B. The Pacific Century. Stanford, Calif., 1986.
775. Linderman, G. F. The Mirror of War: American Society and the
Spanish-American War. Ann Arbor, Mich., 1974.
776. Link, A. S. Wilson, 5 vols. Princeton, N. J., 1947-1965.
111. Lippmann, W. U.S. Foreign Policy: Shield of the Republic. Boston, 1943.
778. Litwak, R. S. Detente and the Nixon Doctrine: American Foreign Policy
and the Pursuit of Stability 1969-1975. Cambridge, 1984.
779. Lloyd, C. The Nation and the Navy. London, 1961.
780. Loades, D. M. Politics and the Nation 1450-1660. London, 1974.
781. Lobonov-Rostovsky, A. A. Russia and Europe 1789-1825. Durham, N. G, 1947.
782. Lo Jung-pang, “The Decline of the Early Ming Navy,” Orient Extremus 5 (1958).
783. Lo Jung-pang, “The Emergence of China as a Sea Power During the Late Sung
and Early Yuan Periods,” Far Eastern Quarterly 14 (1955).
784. Louis, W. R. The British Empire in the Middle East, 1945-1951. Oxford, 1984.
785. Lovett, G. H. Napoleon and the Birth of Modern Spain, 2 vols. New York, 1965.
786. Low, A. D. The Sino-Soviet Dispute. Rutherford, N. J., 1976.
787. Lowe, C. J., and F. Marzari. Italian Foreign Policy 1870-1940. London, 1975.
820
788. Lowe, P. Britain in the Far East: A Survey from 1819 to the Present London,
1981.
789. Lubasz, H., ed. The Development of the Modern State. New York, 1964.
790. Lukacs, J. The Last European War, September 1939/December 1941. London,
1977.
791. Lundkvist, S., “Svensk krigsfinansiering 1630-1635” (with German summary),
Historisk tidskrift (1966).
792. Lupfer, T., “The Dynamics of Doctrine: The Changes in German Tactical
Doctrine During the First World War,” Leavenworth Papers 4. Leavenworth,
Kan., 1981.
793. Luttwak, E. The Pentagon and the Art of War. New York, 1985.
794. Luvaas, J. The Military Legacy of the Civil War: The European Inheritance.
Chicago, 1959.
795. Lynch, J. Spain Under the Habsburgs, 2 vols. Oxford, 1964,1969.
796. Lyon, P. Neutralism. Leicester, 1963.
797. Macartney, C. A. The Habsburg Empire 1790-1918. London, 1969.
798. McCauley, M., ed. Communist Power in Europe, 1944-1949. London, 1977.
799. McCauley, M. The Soviet Union Since 1917. London, 1981.
800. McCormick, T. China Market: Americas Quest for Informal Empire. Chicago,
1967.
801. MacDonald, C. A. The United States, Britain and Appeasement 1936-1939.
London, 1980.
802. McDougall, W. A. Frances Rhineland Diplomacy 1914-1924. Princeton, N. J.,
1978.
803. McEvedy, C. The Penguin Atlas of Recent History. Harmondsworth, Mddsx.,
1982.
804. McFetridge, C. D., “Some Implications of Chinas Emergence as a Great
Power,” Journal of the Royal United Services Institute for Defence Studies 128
(1983). ,
805. McGeehan, R. The German Rearmament Question. Urbana, 111., 1971.
806. McGowan, P, and C. W. Kegley, eds. Foreign Policy and the Modern
World-System. Beverly Hills, Calif., 1983.
807. Machay, J. P. Pioneer for Profit: Foreign Entrepreneurs and Russian
Industrialization. Chicago, 1970.
808. Mack Smith, D. Italy: A Modern History. Ann Arbor, Mich., 1959.
809. Mack Smith, D. Mussolinis Roman Empire. London, 1976.
821
810. Mack Smith, D. Mussolini: A Biography. New York, 1982.
811. Mackay, D. Prince Eugene of Savoy. London, 1977.
812. MacKay, D., and H. M. Scott. The Rise of the Great Powers 1648-1815. London,
1983.
813. Mackesy, P. Statesman at War: The Strategy of Overthrow, 1798-1799. London,
1974.
814. Mackesy, P. The War for America 1775-1783. London, 1964.
815. Mackinder, H. J., “The Geographical Pivot of History,” Geographical Journal 23
(1904).
816. Mackintosh, M. Juggernaut: A History of the Soviet Armed Forces. New York,
1967.
817. McMillen, D. H., ed. Asian Perspectives on International Security. London,
1984.
818. McNeill, W. H. A World History. London, 1979 edn.
819. McNeill, W. H. The Pursuit of Power: Technology, Armed Forces and Society
Since 1000 A.D. Chicago, 1983.
820. McNeill, W. H. The Rise of the West. Chicago, 1967.
821. Madariaga, I. de. Britain, Russia and the Armed Neutrality of1780. London,
1962.
822. Madariaga, I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. London, 1981.
823. Maddison, A., “A Comparison of Levels of GDP per Capita in Developed and
Developing Countries, 1700-1980,” Journal of Economic History 43 (1983).
824. Magalhaes-Godinho, V. Teconomie de TEmpire Portugais aux XV et XVIе
siecles. Paris, 1969.
825. Mahan, A. T. Sea Power in Its Relations to the War of 1812,2 vols. London,
1905.
826. Mahan, A. T. The Influence of Sea Power upon History 1660-1783. London,
1965 edn.
827. Maier, C. S. Recasting Bourgeois Europe. Princeton, N. J., 1975.
828. Maier, K. A., et al., eds. Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, vol. 2,
Die Errichtung der Hegemonie aufdem europiischen Kontinent. Stuttgart,
1979.
829. Mako, W. P. U.S. Ground Forces and the Defense of Central Europe. Washington,
D. G, 1983.
830. Maland, D. Europe in the Seventeenth Century. London, 1966.
831. Malinraud, B. La Croissance fran^aise. Paris, 1972.
Ю7
832. Mallet, M. E. Mercenaries and Their Masters: Warfare in Renaissance Italy.
London, 1976.
833. Mamatey, V. S. Rise of the Habsburg Empire 1526-1815. Huntingdon, N. Y.,
1978 edn.
834. Mandelbaum, M. The Nuclear Future. Ithaca, N. Y., 1983.
835. Mandelbaum, M. The Nuclear Question: The United States and Nuclear
Weapons 1946-1976. New York, 1979."
836. Mandelbaum, M. The Nuclear Revolution: International Politics Before
and After Hiroshima. New York, 1981.
837. Mansergh, N. The Commonwealth Experience. London, 1969.
838. Marder, A. J. From the Dreadnought to Scapa Flow: The Royal Navy in the
Fisher Period, vol. i, The Road to War, 1904-1914. London, 1961.
839. Marder, A. J. Old Friends, New Enemies: The Royal Navy and the Imperial
Japanese Navy. Oxford, 1981.
840. Marder, A. J. The Anatomy of British Sea Power. Hamden, Conn., 1964 reprint.
841. Marder, A. J., “The Royal Navy in the Italo-Ethiopian War 1935-1936,”
American Historical Review 75 (1970).
842. Marks, S. The Illusion of Peace: International Relations in Europe 1918-1933.
London, 1976.
843. Marriss, S. Deficits and the Dollar: The World Economy at Risk. Washington,
D. C, 1985.
844. Marsh, F. Japanese Overseas Investment. London, 1983.
845. Marshall, R J., “British Expansion in India in the Eighteenth Century:
An Historical Revision,” History 60 (1975).
846. Martin, B., “Aussenhandel und Aussenpolitik Englands unter Cromwell,”
Historische Zeitschrift 218 (1974).
847. Martin, L. Peace Without Victory—Woodrow Wilson and the English Liberals.
New York, 1973 edn.
848. Marwick, A. The Deluge—British Society in the First World War. London, 1965.
849. Marwick, A. War and Social Change in the Twentieth Century. London, 1974.
850. Masson, P., “La Marine franchise en 1939-1940,” Revue historique des armees 4
(1979).
851. Mathias, P. The First Industrial Nation: An Economic History of Britain
1700-1914. London, 1969.
852. Mathias, P., and P. O’Brien, “Taxation in Britain and France, 1715-1810,” Journal
of European Economic History 5 (1976).
823
853. Matloff, M. Strategic Planning for Coalition Warfare, 1943-1944. Washington,
D. C, 1959.
854. Mattingly, G. Renaissance Diplomacy. Harmondsworth, Mddsx., 1965.
855. May, A. J. The Habsburg Monarchy 1862-1916. Cambridge, Mass., 1960.
856. May, A. J. The Passing of the Habsburg Monarchy, 1914-1918,2 vols.
Philadelphia, 1966.
857. May, E. R., ed. Knowing Ones Enemies: Intelligence Assessment Before the Two
World Wars. Princeton, N. J., 1984.
858. May, E. R. American Imperialism: A Speculative Essay. New York, 1968.
859. May, E. R. Imperial Democracy: The Emergence of America as a Great Power.
New York, 1961.
860. May, E. R. The World War and American Isolation. Chicago, 1966 edn.
861. Mayer, A. J. Political Origins of the New Diplomacy. New York, 1970 edn.
862. Mayer, A. J. Politics and Diplomacy of Peacemaking: Containment and
Counterrevolution at Versailles 1918-1919. London, 1968.
863. MccGwire, M. Soviet Naval Developments. New York, 1973.
864. MccGwire, M. Soviet Naval Influence. New York, 1977.
865. MccGwire, M. Soviet Naval Policy. New York, 1975.
866. Mearsheimer, J. Conventional Deterrence. Ithaca, N. Y., 1983.
867. Medlicott, W. N. British Foreign Policy Since Versailles, 1919-1963. London,
1968.
868. Mellor, R. E. M. The Soviet Union and Its Geographical Problems. London,
1982.
869. Mendelsohn, K. Science and Western Domination. London, 1976.
870. Mendl, W. Deterrence and Persuasion: French Nuclear Armament in the
Context of National Policy, 1945-1969. London, 1970.
871. Menon, K. Soviet Power and the Third World. New York, 1985.
872. Meyers, R. Britische Sicherheitspolitik 1934-1938. Diisseldorf, 1976.
873. Middlebrook, M. The Kaisers Battle: 21 March 1918. London, 1978.
874. Middlemas, K. Diplomacy of Illusion: The British Government and Germany
1937-1939. London, 1972.
875. Middleton, R. The Bells of Victory. Cambridge, 1985.
876. Military Balance, The. International Institute of Strategic Studies. London,
annual.
877. Millar, G. J. Tudor Mercenaries and Auxiliaries 1485-1547. Charlottesville, Va.,
1980.
ЮЛ
878. Miller, M. S. The Economic Development ofRussiciy 1905-1914. London, 1926.
879. Miller, S. E., ed. Military Strategy and the Origins of the First World War.
Princeton, N. J., 1985.
880. Miller, S. E., ed. Conventional Forces and American Defense Policy. Princeton,
N. J., 1986.
881. Millett, A. R., and W. Murray, eds. Military Effectiveness. Forthcoming.
✓
882. Millett, A. R., and P. Maslowski. For the Common Defense: A Military History
of the United States of America. New York, 1984.
883. Mills, W. Arms and Men. New York, 1956.
884. Milward, A. S. The Economic Effects of the World Wars in Britain. London, 1970.
885. Milward, A. S. The German Economy at War. London, 1965.
886. Milward, A. S. The Reconstruction of Western Europe, 1945-1951. London,
1984.
887. Milward, A. S. War, Economy and Society 1939-1945. Berkeley, Calif., 1979.
888. Milward, A. S., and S. B. Saul. The Development of the Economies of Continental
Europe 1850-1914. Cambridge, Mass., 1977.
889. Milward, A. S., and S. B. Saul. The Economic Development of Continental
Europe 1780-1870. London, 1973.
890. Minchinton, W. E., ed. The Growth of English Overseas Trade in the Seventeenth
and Eighteenth Centuries. London, 1969.
891. Mitchell, A. The German Influence in France after 1870: The Formation of the
French Republic. Chapel Hill, N. G, 1979.
892. Mitchell, A. Victors and Vanquished: The German Influence on Army and
Church in France after 1870. Chapel Hill, N. C, 1984.
893. Mitchell, B. R. European Historical Statistics 1750-1970. London, 1975.
894. Mitchell, D. W. A History of Russian and Soviet Sea Power. New York, 1974.
895. Modelski, G., “The Long Cycle of Global Politics and the Nation-State,”
Comparative Studies in Society and History 20 (1978).
896. Mommsen^ W. J., and L. Kettenacker, eds. The Fascist Challenge and the Policy
of Appeasement London, 1983.
897. Monger, G. L. The End of Isolation: British Foreign Policy 1900-1907. London,
1963.
898. Moraze, G, “Finance et despotisme, essai sur les despotes eclaires,” Annales 3
(1948).
899. Moreland, W. H. From Akbar to Aurangzeb: A Study in Indian Economic
History. London, 1923.
825
900. Moreton, E., and G. Segal, eds: Soviet Strategy Toward Western Europe.
London, 1984.
901. Morgan, K. O. Labour in Power 1945-1951. Oxford, 1984.
902. Morgan, R. The United States and West Germany 1945-1973. London, 1974.
903. Mori, G., “The Genesis of Italian Industrialization,” Journal of European
Economic History 4 (1975).
904. Mori, G., “The Process of Industrialization in Italy: Some Suggestions,
Problems and Questions,” Journal of European Economic History 8 (1979).
905. Morison, S. E. History of the United States Naval Operations, vol. x, The Atlantic
Battle Won. Boston, Mass., 1956.
906. Morley, J. W., ed. Dilemmas of Growth in Prewar Japan. Princeton, N. J., 1971.
907. Morley, J. W., ed. The Fateful Choice: Japan is Advance into Southeast Asia,
1939-1941. New York, 1980.
908. Morley, J. W., ed. The Pacific Basin. New York, 1986.
909. Morris, M. D., “Values as an Obstacle to Growth in South Asia,” Journal
of Economic History 27 (1967).
910. Mortimer, R. A. The Third World Coalition in International Politics. New York,
1980.
911. Morton, E., and G. Segal, eds. Soviet Strategy Toward Western Europe. London,
1984.
912. Mosse, W. E. Alexander II and the Modernization of Russia. New York,
1962 edn.
913. Mosse, W. E. The European Powers and the German Question 1848-1870.
Cambridge, 1958.
914. Mosse, W. E. The Rise and Fall of the Crimean System 1855-1871. London, 1963.
915. Mousnier, R., “L’Evolution des finances publiques en France et en Angleterre
pendant les guerres de la Ligue dAugsburg et de la Succession d’Espagne,”
Revue Historique 44 (1951).
916. Mowat, C. L., ed. New Cambridge Modern History, vol. xii (rev. ed.),
The Shifting Balance of World Forces. Cambridge, 1968.
917. Munro, D. G. Intervention and Dollar Diplomacy in the Caribbean 1900-1921.
Princeton, N. J., 1964.
918. Munting, R. The Economic Development of the USSR. London, 1982.
919. Murphy, B. A History of the British Economy. London, 1973.
920. Murray, W., “German Air Power and the Munich Crisis,” War and Society 1
(1976).
R76
921. Murray, W. Luftwaffe. Baltimore, Md., 1985.
922. Murray, W., “Munich, 1938: The Military Confrontation,” Journal of Strategic
Studies 2 (1979)
923. Murray, W. The Change in the European Balance of Power, 1938-1939.
Princeton, N. J., 1984.
924. Mysyrowics, L. Autopsie dune Defaite: Origines de leffrondrement militaire
✓
fran^ais de 1940. Lausanne, 1973.
925. Neal, L., “Interpreting Power and Profit in Economic History: A Case Study
of the Seven Years War,” Journal of Economic History 37 (1977).
926. Needham, J. Science and Civilization in China, vol. iv, Civil Engineering and
Nautics. Cambridge, 1971.
927. Needham, J. The Development of Iron and Steel Technology in China. London,
1958.
928. Needham, J. The Grand Titration. Science and Society in East and West
London, 1969.
929. Nef, J. U. War and Human Progress. New York, 1968.
930. Neidpath, J. The Singapore Naval Base and the Defense ofBritains Eastern
Empire 1919-1941. Oxford, 1981.
931. Neilson, K., “Watching the ‘Steamroller: British Observers and the Russian
Army Before 1914,” Journal of Strategic Studies 8 (1985).
932. Nettl, J. P. The Soviet Achievement London, 1967.
933. Nicholls, A. J. Weimar and the Rise of Hitler. London, 1979 edn.
934. Nicolson, H. G. The Congress of Vienna. London, 1946.
935. Niedhart, G., “Appeasement: Die britische Antwort auf die Krise des
Weltreichs und des internationalen Systems vor dem zweiten Weltkrieg,”
Historische Zeitschrift 226 (1978).
936. Niedhart, G. Handel und Krieg in der britischen Weltpolitik 1738-1763.
Munich, 1979.
937. Niemeyer, J. Das osterreichische Milif&rwesen im Umbruch. Osnabriick, 1979.
938. Nipperdey, T. Deutsche Geschichte 1800-1866. Munich, 1983.
939. Nish, I. Japans Foreign Policy, 1869-1942. London, 1978.
940. Nish, I. The Anglo-Japanese Alliance. London, 1966.
941. Nish, I. The Origins of the Russo-Japanese War. London, 1985.
942. Nitze, P., “The Development of NSC-68,” International Security 5 (1980).
943. Nobutaka, I, ed. Japans Decision for War. Stanford, Calif., 1967.
944. Norman, E. H. Japans Emergence as a Modern State. New York, 1940.
827
945. North, D. G, and R. R Thomas. The Rise of the Western World. Cambridge, 1973.
946. North, R. C. Moscow and the Chinese Communists. Stanford, Calif., 1953.
947. Northedge, F. S., and A. Wells. Britain and Soviet Communism: The Impact
of a Revolution. London, 1982.
948. Northedge, F. S. The Troubled Giant: Britain Among the Great Powers. London,
1966.
949. Nove, A. An Economic History of the USSR. Harmondsworth, Mddsx., 1969.
950. O’Brien, R British Financial and Fiscal Policy in the Wars Against Francey
1793-1815. Oxford, 1984.
951. O’Brien, P., and C. Keydor. Economic Growth in Britain and France 1780-1914.
London, 1978.
952. O’Day, A., ed. The Edwardian Age. London, 1979.
953. Offner, A. American Appeasementy United States Foreign Policy and Germany
1933-1938. Cambridge, Mass:, 1969.
954. Ohkawa, K., and H. Rosovsky. Japanese Economic Growth. Stanford, Calif., 1973.
955. Ohkawa, K., and M. Shinohara, eds. Patterns of Japanese Economic
Development. New Haven, Conn., 1979.
956. Okamoto, S. The Japanese Oligarchy and the Russo-Japanese War. New York,
1970.
957. Olsen, E. A. U.S.-Japan Strategic Reciprocity: A Neo-Internationalist View.
Stanford, Calif., 1985.
958. Oman, C. A History of the Art of War in the Middle Agesy 2 vols. London, 1924.
959. Oman, C. A History of the Art of War in the Sixteenth Century. London, 1937.
960. O’Neill, W. Coming Apart. New York, 1971.
961. Orde, A. Britain and International Security 1920-1926. London, 1978.
962. Osgood, R. E. NATO: The Entangling Alliance. Chicago, 1962.
963. Ovendale, R. Appeasement and the English-Speaking World. Cardiff, 1975.
964. Overholt, W. H., ed. Asia's Nuclear Future. Boulder, Col., 1977.
965. Overy, R. J., “Hitler’s War and the German Economy: A Reinterpretation,”
Economic History Review 35 (1982).
966. Overy, R. J. The Air Wary 1939-1945. New York, 1980.
967. Overy, R. J. The Nazi Economic Recovery 1932-1938. London, 1982.
968. Owen, R., and R. Sutcliffe, eds. Studies in the Theory of Imperialism. London,
1972.
969. Oye, K. A., et al., eds. Eagle Defiant: United States Foreign Policy in the 1980s.
Boston, 1983.
828
970. Оуе, К. A., et al., eds. Eagle Entangled: U.S. Foreign Policy in a Complex World.
New York, 1979.
971. Padfield, P. Guns at Sea. London, 1973.
972. Padfield, P. The Battleship Era. London, 1972.
973. Padfield, P. Tide of Empires: Decisive Naval Campaigns in the Rise of the West,
2 vols. London, 1979,1982.
974. Palmer, A. Napoleon in Russia. New York, 1967.
975. Palmer, B. The 25-Year War: Americas Military Role in Vietnam. New York,
1984.
976. Pares, R., “American versus Continental Warfare 1739-1763,” English
Historical Review 51 (1936).
977. Pares, R. War and Trade in the West Indies 1739-1763. Oxford, 1936.
978. Paret, P. Yorck and the Era of Prussian Reform. Princeton, N. J., 1961.
979. Parish, P. J. The American Civil War. New York, 1975.
980. Parker, G. Europe in Crisis 1598-1648. London, 1979.
981. Parker, G. Spain and the Netherlands 1559-1659. London, 1979.
982. Parker, G. The Army of Flanders and the Spanish Road 1567-1659: The Logistics
of Spanish Victory and Defeat in the Low Countries War. Cambridge, 1972.
983. Parker, G. The Dutch Revolt. London, 1977.
984. Parker, R. A. C, “Great Britain, France and the Ethiopian Crisis 1935-1936,”
English Historical Review 89 (1974).
985. Parodi, M. Leconomie et la societe fran^aise de 1945 a 1970. Paris, 1971.
986. Parry, J. H. The Age of Reconnaissance, 2nd edn. London, 1966.
987. Parry, J. H. The Establishment of the European Hegemony 1415-1715, 3rd edn.
New York, 1966.
988. Parry, J. H. Trade and Dominion: The European Overseas Empire in the
Eighteenth Century. London, 1971.
989. Patterson, A. T. The Other Armada: The Franco-Spanish Attempt to Invade
Britain in 1779. Manchester, 1960.
4
990. Peacock, A. T., and J. Wiseman. The Growth of Public Expenditure in the United
Kingdom. London, 1967 edn.
991. Peden, G. C. British Rearmament and the Treasury 1932-1939. Edinburgh,
1979.
992. Pedroncini, G. Les mutineries de 1917. Paris, 1967.
993. Pelz, S. E. Race to Pearl Harbor. Cambridge, Mass., 1974.
994. Pemsel, H. Atlas of Naval Warfare. London, 1977.
829
995. Pericoli, U., and M. Glover. 1815: The Armies at Waterloo. London, 1973.
996. Perkins, B. Prologue to War: England and the United States 1805-1812.
Berkeley, Calif., 1961.
997. Perkins, B. The Great Rapprochement. New York, 1969.
998. Perkins, D. H., ed. Chinas Modern Economy in Historical Perspective. Stanford,
Calif., 1975.
999. Petersen, E. N. The Limits of Hitlers Power. Princeton, N. J., 1969.
1000. Petersen, P. A., and J. G. Hines, “The Conventional Offensive in Soviet Theater
Strategy,” Orbis 27 (1983).
1001. Pflanze, O. Bismarck and the Development of Germany: The Period
of Unification 1815-1871. Princeton, N. J., 1963.
1002. Pierre, A. J. Nuclear Politics: The British Experience with an Independent
Strategic Nuclear Force, 1939-1970. London, 1972.
1003. Pierre, A. J., ed. Nuclear Weapons in Europe. New York, 1984.
1004. Pigasse, J. P. Le bouclier d’Europe. Paris, 1982.
1005. Pintner, W., “Inflation in Russia During the Crimean War Period,” American
Slavic and East European Review 18 (1959).
1006. Pitt, B. 1918—The Last Act. New York, 1962.
1007. Pivka, O. von. Navies of the Napoleonic Era. Newton Abbott, 1980.
1008. Plesur, M. Americas Outward Thrust: Approaches to Foreign Affairs 1865-1890.
DeKalb, 111., 1971.
1009. Polisensky, J. V. The Thirty Years War. London, 1971.
1010. Pollard, S. Peaceful Conquest: The Industrialization of Europe 1760-1970.
Oxford, 1981.
1011. Pollard, S. The Wasting of the British Economy. London, 1982.
1012. Polmar, N. Soviet Naval Developments, 1982,4th edn. Annapolis, Md., 1981.
1013. Polonsky, A. The Great Powers and the Polish Question 1941-1945. London,
1976.
1014. Porch, D. The March to the Marne: The French Army 1871-1914. Cambridge,
1981.
1015. Porter, B. Britain, Europe and the World, 1850-1982: Delusions of Grandeur.
London, 1983.
1016. Porter, B. The Lions Share: A Short History of British Imperialism 1850-1970.
London, 1976.
1017. Posen, B. R. The Sources of Military Doctrine: France, Britain and Germany
Between the World Wars. Ithaca, N. Y., 1984.
830
1018. Postan, M. M. An Economic History of Western Europe,1945-1964. London,
1967.
1019. Potichny, P. T., ed. The Ukraine in the Seventies. Oakville, Ont., 1982.
1020. Potter, E. B., ed. Sea Power: A Naval History. Annapolis, Md., 1981.
1021. Potter, G. R., ed. The New Cambridge Modern History, vol. i, The Renaissance
1493-1520. Cambridge, 1961.
1022. Pounds, N. J. G. An Historical Geography of Europe 1500-1840. Cambridge,
1979.
1023. Pounds, N. J. G., and S. S. Ball, “Core Areas and the Development of the
European States System,” Annals of the Association of American Geographers 54
(1964).
1024. Powers, T. The War at Home: Vietnam and the American Peopley 1964-1968.
New York, 1973.
1025. Powers, T. Thinking About Nuclear Weapons. New York, 1983.
1026. Prados, J. The Soviet Estimate: U.S. Intelligence Analysis and Russian Military
Strength. New York, 1982.
1027. Pratt, L. R. East of Malta, West of Suez: Britain's Mediterranean Crisis. London,
1975.
1028. Presseisen, E. L. Amiens and Munich: Comparisons in Appeasement.
The Hague, 1978.
1029. Preston, A., ed. General Staffs and Diplomacy Before the Second World War.
London, 1978.
1030. Preston, R. A., S. F. Wise, and H. O. Werner. Men in Arms. London, 1962.
1031. Price, R. The Economic Modernization of France. London, 1975.
1032. Prins, G., ed. The Nuclear Crisis Reader. New York, 1984.
1033. Qaisar, A. J. The Indian Response to European Technology and Culture,
A.D. 1498-1707. Delhi, 1982.
1034. Quester, G. Nuclear Proliferation: Breaking the Chain. Madison, Wi., 1981.
1035. Quimby, R. S. The Background of Napoleonic Warfare. New York, 1957.
1036. Quinn, D. B., and A. N. Ryan. England's Sea Empire, 1550-1642. London,
1983.
1037. Radice, L. Prelude to Appeasement: East Central European Diplomacy in the
Early 1930s. New York, 1981.
1038. RaefF, M. Imperial Russia 1682-1825. New York, 1971.
1039. Ragsdale, H. Detente in the Napoleonic Era: Bonaparte and the Russians.
Lawrence, Kan., 1980.
831
1040. Rahman, H., “British Post-Second World War Military Planning for the Middle
East,” Journal of Strategic Studies 5 (1982).
1041. Ramsay, J. E Anglo-French Relations 1763-1770: A Study ofChoiseuls Foreign
Policy. Berkeley, Calif., 1939.
1042. Ransom, R. L., et al., eds. Explorations in the New Economic History. New York,
1982.
1043. Ranum, O., ed. National Consciousness, History and Political Culture in Early
Modern Europe. Baltimore, 1975.
1044. Rapp, R. T„ “The Unmaking of the Mediterranean Trade Hegemony,” Journal
of Economic History 35 (1975).
1045. Rappaport, A. Henry L. Stimson and Japany 1931-1933. Chicago, 1963.
1046. Rasler, K. A., and W. R. Thompson, “Global Wars, Public Debts,
and the Long Cycle,” World Politics 35 (1983).
1047. Rath, R. J. The Fall of the Napoleonic Kingdom of Italy. New York, 1941.
1048. RaulfF, H. Zwischen Machtpolitik und Imperialismus: Die deutsche
Frankreichpolitik 1904-1905. Dusseldorf, 1976.
1049. Reamington, R. A. The Warsaw Pact. Cambridge, Mass., 1971.
1050. Redlich, E, “Contributions in the Thirty Years War,” Economic History
Review 12 (1959).
1051. Redlich, F. The German Military Enterpriser and His Work Force, 2 vols.
Wiesbaden, 1964.
1052. Rees, D. Korea: The Limited War. New York, 1966.
1053. Regia, J., “Spain and Her Empire,” New Cambridge Modern History, vol. v.
Cambridge, 1961.
1054. Reinhard, W. Geschichte der europiischen Expansion vol. i. Stuttgart, 1983.
1055. Les Relations franco-allemandes 1933-1939. Paris, 1976.
1056. Les Relations franco-britanniques 1935-1939. Paris, 1975.
1057. Reynolds, C. G. Command of the Sea: The History and Strategy of Maritime
Empires. New York, 1974.
1058. Reynolds, C. G., “Imperial Japans Continental Strategy,” U.S. Naval Institute
Proceedings 109 (1983).
1059. Reynolds, D. The Creation of the Anglo-American Alliance, 1937-1961.
London, 1981.
1060. Rich, N. Friedrich von Holstein, 2 vols. Cambridge, 1965.
1061. Rich, N. Hitlers War Aims, 2 vols. London, 1973-1974.
1062. Rich, N. Why the Crimean War?: A Cautionary Tale. Hanover, N. H., 1985.
832
1063. Richardson, H. W. Economic Recovery in Britain, 1932-1939. London, 1967.
1064. Richmond, H. Statesmen and Sea Power. Oxford, 1946.
1065. Riley, J. C. International Government Finance and the Amsterdam Capital
Market 1740-1815. Cambridge, 1980.
1066. Ritter, G. The Schlieffen Plan. New York, 1958.
1067. Ritter, G. The Sword and the Scepter, 4 vols. London, 1975.
1068. Ritter, M., “Das Kontributionssystem Wallensteins,” Historische Zeitschrift 90
(1902).
1069. Robbins, K. Munich, 1938. London, 1968.
1070. Roberts, J. M. The Pelican History of the World. Harmondsworth, Mddsx., 1980.
1071. Roberts, M. Essays in Swedish History. London, 1967.
1072. Roberts, M. Gustavus Adolphus and the Rise of Sweden. London, 1973.
1073. Roberts, M. Gustavus Adolphus, 2 vols. London, 1958.
1074. Roberts, M. Splendid Isolation 1763-1780. Stenton Lecture, Reading, 1970.
1075. Roberts, M. The Swedish Imperial Experience 1560-1718. Cambridge, 1979.
1076. Robertson, E. M., ed. The Origins of the Second World War. London, 1971.
1077. Robertson, R. M. History of American Economy. New York, 1975 edn.
1078. Robinson, R., J. Gallagher, and A. Denny. Africa and the Victorians: The Official
Mind of Imperialism, 2nd edn. London, 1982.
1079. Rodger, A. B. The War of the Second Coalition, 1798-1801. Oxford, 1964.
1080. Rogge, H. Russia in the Age of Modernization and Revolution 1881-1917.
London, 1983.
1081. Rohe, K., ed. Die Westm&chte und das Dritte Reich 1933-1939. Paderborn,
1982.
1082. Rohl, J. C. G., “A Document of 1892 on Germany, Prussia, and Poland,”
Historical Journal 7 (1964).
1083. Rohl, J. C. G., and N. Sombart, eds. Kaiser Wilhelm II: New Interpretations.
Cambridge, 1982.
1084. Roider, K. A. Austria's Eastern Question 1700-1790. Princeton, N. J., 1982.
*
1085. Rolfe, S. The International Corporation. Paris, 1969.
1086. Ropp, T. The Development of a Modern Navy: French Naval Policy 1871-1904.
Annapolis, Md., 1987.
1087. Ropp, T. War in the Modern World. Durham, N. C, 1959.
1088. Ropponen, R. Die Kraft Russlands: Wie beurteilte die politische und milifirische
Fiihrung der europmschen Grossm'ichte in der Zeit von 1905 bis 1914 die Kraft
Russlands? Helsinki, 1968.
833
1089. Rosecrance, R., ed. America as an Ordinary Power. Ithaca, N. Y., 1976.
1090. Rosecrance, R. The Rise of the Trading State. New York, 1985.
1091. Rosenberg, D. A., “A Smoking Radiating Ruin at the End of Two Hours:
Documents on American Plans for Nuclear War with the Soviet Union,
1954-1955,” International Security 6 (1981-1982).
1092. Rosenberg, D. A., “American Atomic Strategy and the Hydrogen Bomb Decision”
Journal of American History 66 (1979).
1093. Rosenberg, D. A., “The Origins of Overkill: Nuclear Weapons and American
Strategy, 1945-1960,” International Security 7 (1983).
1094. Rosenberg, H. Bureaucracy Aristocracy and Autocracy: The Prussian Experience
1660-1815. Cambridge, Mass., 1958.
1095. Roseveare, H. The Treasury: The Evolution of a British Institution. London,
1969.
1096. Rosinski, H., “The Role of Sea Power in the Global Warfare of the Future,”
Brasseys Naval Annual (1947).
1097. Roskill, S. W. Naval Policy Between the Warsy vol. ii. London, 1976.
1098. Roskill, S. W. The War at Seay 3 vols. London, 1954-1961.
1099. Ross, G. The Great Powers and the Decline of the European States System
1914-1945. London, 1983.
1100. Ross, S. T. European Diplomatic History 1789-1815: France Against Europe.
Malabar, Fla., 1981 reprint.
1101. Ross, S. T. Quest for Victory: French Military Strategy 1792-1799. London,
1973.
1102. Rostow, N. Anglo-French Relations 1934-1936. London, 1984.
1103. Rostow, W. W. The Process of Economic Growth, 2nd edn. Oxford, 1960.
1104. Rostow, W. W. The World Economy: History and Prospect. Austin, Tex., 1978.
1105. Rothenberg, G. E., В. K. Kiraly, and P. F. Sugar, eds. East Central European
Society and War in the Pre-Revolutionary Eighteenth Century. New York, 1982.
1106. Rothenberg, G. E. Napoleons Great Adversaries: The Archduke Charles and the
Austrian Army 1792-1814. London, 1982.
1107. Rothenberg, G. E. The Army of Francis Joseph. West Lafayette, Ind., 1976.
1108. Rothenberg, G. E. The Art of Warfare in the Age of Napoleon. Bloomington,
Ind., 1978.
1109. Rothstein, R. L. The Third World and U.S. Foreign Policy. Boulder, Col., 1981.
1110. Rothstein, R. L. The Weak in the World of the Strong: The Developing Countries
in the International System. New York, 1977.
834
1111. Rothwell, V. Britain and the Cold War 1941-1947. London, 1982.
1112. Rowen, H. S., “Living with a Sick Bear,” The National Interest 2 (1985-1986).
1113. Rowland, В. M., ed. Balance of Power or Hegemony: The Inter-War Monetary
System. New York, 1976.
1114. Rowley, A. Evolution economique de la France de milieu du XIXе siecle к 1914.
Paris, 1982.
1115. Rubin, B. Paved with Good Intentions:'The United States and Iran. New York,
1980.
1116. Rude, G. Paris and London in the Eighteenth Century: Studies in Popular
Protest. New York, 1971.
1117. Rude, G. Revolutionary Europe 1783-1815. London, 1964.
1118. Rudney, R. S., “Mitterrand's New Atlanticism: Evolving French Attitudes
Toward NATO,” Orbis 28 (1984).
1119. Rupieper, H. The Cuno Government and Reparations, 1922-1923. London,
1979.
1120. Rusinov, D. The Yugoslav Experiment, 1948-1974. London, 1977.
1121. Russell, C., ed. The Origins of the English Civil War. London, 1973.
1122. Russett, B., “Americas Continuing Strengths,” International Organization 39
(1985).
1123. Russett, B., “Defense Expenditures and National Well-being,” American
Political Science Review 76 (1982).
1124. Ryder, A. J. The German Revolution of 1918. Cambridge, 1967.
1125. Rywkin, M. Moscow's Muslim Challenge. New York, 1982.
1126. Sachar, H. M. Europe Leaves the Middle East 1936-1954. London, 1972.
1127. Sadkovich, J. J., “Minerals, Weapons and Warfare: Italy's Failure
in World War II,” Storia contemporanea, forthcoming.
1128. Salewski, M. Die deutsche Seekriegsleitung 1935-1945,3 vols. Frankfurt,
1970-1975.
1129. Salisbury, H. The Coming War Between Russia and China. London, 1969.
♦
1130. Salmon, J. M. H. Society in Crisis: France in the Sixteenth Century. London,
1975.
1131. Samhaber, E. Merchants Make History. London, 1963.
1132. Sansom, G. B. A History of Japan, 3 vols. London, 1958-1966.
1133. Sansom, G. B. The Western World and Japan. London, 1950.
1134. Saul, S. B. Studies in British Overseas Trade 1870-1914. Liverpool, 1960.
1135. Saunders, H. The Middle East Problem in the 1980s. Washington, D. C., 1981.
835
1136. Sauvy, A. Histoire economique de la France entre les deux guerres, 2 vols. Paris,
1965-1967.
1137. Savelle, M. Empires to Nations: Expansion in America, 1713-1824.
Minneapolis, 1974.
1138. Savory, R. His Britannic Majesty's Army in Germany During the Seven Years War.
Oxford, 1966.
1139. Sayous, A., aLe role dAmsterdam dans Thistoire du capitalisme commercial
et financier,” Revue Historique 183 (1938).
1140. Scalapino, R. A., ed. The Foreign Policy of Modern Japan. Berkeley, Calif.,
1977.
1141. Scammell, G. V. The World Encompassed: The First European Maritime
Empires, c. 800-1650. Berkeley, Calif., 1981.
1142. Schaller, M. The American Occupation of Japan: The Origins of the Cold War
in Asia. New York, 1985.
1143. Schell, J. The Fate of the Earth. New York, 1982.
1144. Schell, O. To Get Rich Is Glorious: China in the 80s. New York, 1985.
1145. Schilling, W. R., et al. Strategy Politics, and Defense Budgets. New York,. 1962.
1146. Schmidt, G. England in der Krise: Grundzilge und Grundlagen der britischen
Appeasement-Politiky 1930-1937. Opladen, 1981.
1147. Schmidt, G., “Wozu noch politische Geschichte?,” Aus Politik und Zeitgeschichte
B17 (1975).
1148. Schmidt, H. A Grand Strategy for the West. New Haven, Conn., 1985.
1149. Schmitt, В. E., and H. C. Vedeler. The World in the Crucible 1914-1919.
New York, 1984.
1150. Schooner, D. M. Soviet Economy in a Time of Change. Washington, D. C.,
1979.
1151. Schreiber, G., et al., eds. Das Deutsche Reich und derZweite Weltkriegy vol. iii,
Der Mittelmeerraum und Siidosteuropa. Stuttgart, 1984.
1152. Schreiber, G. Revisionismus und Weltmachtstreben. Stuttgart, 1978.
1153. Schroeder, P. W. Austria, Britain and the Crimean War: The Destruction of the
European Concert. Ithaca, N. Y., 1972.
1154. Schroeder, P. W., “Munich and the British Tradition,” Historical Journal (1976).
1155. Schroeder, P. W., “The Lost Intermediaries: The Impact of 1870 on the
European System,” International History Review 6 (1984).
1156. Schroeder, P. W., “World War I as a Galloping Gertie,” Journal of Modern
History 44 (1972).
836
1157. Schulin, E., ed. Gedenkschrift Martin Gohring: Studien zur europmschen
Geschichte. Wiesbaden, 1968.
1158. Schulte, B. F. Die deutsche Armee. Diisseldorf, 1977.
1159. Schulzinger, R. D. American Diplomacy in the Twentieth Century. New York,
1984.
1160. Schumpeter, E. B., “English Prices and Public Finance, 1660-1822,” Review
of Economic Statistics 20 (1938).
1161. Schwartz, T., “The Case of German Rearmament: Alliance Crisis in the
‘Golden Age,' ” The Fletcher Forum (1984).
1162. Scott, H. M., “British Foreign Policy in the Age of the American Revolution,”
International History Review 6 (1984).
1163. Scott, H. M., “The Importance of Bourbon Naval Reconstruction to the
Strategy of Choiseul after the Seven Years War,” International History Review 1
(1979).
1164. Scott, W. R. The Constitution and Finance ofEnglisht Scottish and Irish Joint
Stock Companies to 1720,3 vols. Cambridge, 1912.
1165. Seabury, R, “International Policy and National Defense,” Journal of
Contemporary Studies (1983).
1166. Searle, G. R. The Quest for National Efficiency: A Study in British Politics and
British Political Thought, 1899-1914. Oxford, 1971.
1167. Seaton, A. The Crimean War: A Russian Chronicle. London, 1977.
1168. Seaton, A. The German Army 1933-1945. London, 1982.
1169. Seaton, A. The Russian Army of the Crimea. Reading, Berkshire, 1973.
1170. Seaton, A. The Russo-German War 1941-1945. London, 1971.
1171. Segal, G., ed. The China Factor: Peking and the Superpowers. London, 1982.
1172. Segal, G. The Soviet Union in East Asia. Boulder, Col., 1983.
1173. Segal, G., and W. Tow, eds. Chinese Defense Policy. London, 1984.
1174. Segal, G. Defending China. London, 1985.
1175. Segal, G., “Defense Culture and Sino-Soviet Relations,” Journal of Strategic
History 8(1985).
1176. Segal, G. The Great Power Triangle. London, 1982.
1177. Servan-Schreiber, J. J. The American Challenge. Harmondsworth, Mddsx.,
1969 edn.
1178. Seton-Watson, C. Italy from Liberalism to Fascism. London, 1967.
1179. Seton-Watson, R. W. The Russian Empire 1801-1917. Oxford, 1967.
1180. Shaw, A. G. L., ed. Great Britain and the Colonies 1815-1865. London, 1970.
RT7
1181. Shay, R. R British Rearmament in the Thirties: Politics and Profits.
Princeton, N. J., 1977.
1182. Shennan, J. H. The Origins of the Modern European State 1450-1725. London,
1974.
1183. Sherman, A. J., “German-Jewish Bankers in World Politics: The Financing
of the Russo-Japanese War,” Leo Baeck Institute Yearbook 28 (1983).
1184. Sherwig, J. M. Guineas and Gunpowder: British Foreign Aid in the Wars with
France 1793-1815. Cambridge, Mass., 1969.
1185. Sherwin, M. J. A World Destroyed: The Atomic Bomb and the Grand Alliance.
New York, 1975.
1186. Shiba, Y. Commerce and Society in Sung China. Ann Arbor, Mich., 1970.
1187. Showalter, D. Railroads and Rifles: Soldiers, Technology and the Unification
of Germany. Hamden, Conn., 1975.
1188. Shuker, S. A. The End of French Predominance in Europe: The Financial Crisis
of1924 and the Adoption of the Dawes Plan. Chapel Hill, N. C., 1976.
1189. Shulman, M. D. Stalins Foreign Policy Reappraised. New York, 1969.
1190. Sick, G. All Fall Down: Americas Tragic Encounter with Iran. New York;
1985.
1191. Sidorov, A. L. The Economic Position of Russia During the First World War.
Moscow, 1973.
1192. Siegelbaum, L. H. The Politics of Industrial Mobilization in Russia, 1914-1917.
New York, 1984.
1193. Silberling, N. J., “Financial and Monetary Policy of Great Britain During
the Napoleonic Wars,” Quarterly Journal of Economics 38 (1923-1924).
1194. Silverman, D. P. Reconstructing Europe After the Great War. Cambridge, Mass.,
1982.
1195. Simmons, R. R. The Strained Alliance. New York, 1975.
1196. Skalweit, A. Die deutsche Kriegsn'ihrungswirtschaft. Berlin, 1927.
1197. Sked, A., ed. Europe's Balance of Power 1815-1848. London, 1979.
1198. Sked, A. The Survival of the Habsburg Empire: Radetsky, the Imperial Army
and the Class War, 1848. London, 1979.
1199. Slessor, J. Strategy for the West. London, 1954.
1200. Smith, D. M., “National Interest and American Intervention, 1917:
An Historical Appraisal,” Journal of American History 52 (1965).
1201. Smith, D. M. The Great Departure: The United States and World War I,
1914-1920. New York, 1965.
838
1202. Smith, G. Morality; Reason and Power: American Diplomacy in the Carter
Years. New York, 1986.
1203. Smith, M., et al. Asias New Industrial World. London, 1985.
1204. Smith, M. British Air Strategy Between the Wars. Oxford, 1984.
1205. Smith, T. Political Change and Modern Development in Japan: Government
Enterprise 1868-1880. Stanford, Calif., 1955.
1206. Smith, T. The Pattern of Imperialism: The United States, Great Britain
and the Late Industrializing World Since 1815. Cambridge, 1981.
1207. Snyder, J. The Ideology of the Offensive. Ithaca, N. Y., 1984.
1208. Snyder, J. C, and S. F. .Wells, eds. Limiting Nuclear Proliferation. Cambridge,
Mass., 1985.
1209. Solomon, R. H., ed. The China Factor: Sino-American Relations and the Global
Scene. Englewood Cliffs, N. J., 1981.
1210. Sombart, W. Krieg und Kapitalismus. Munich, 1913.
1211. Sontag, R. J. A Broken World, 1919-1939. New York, 1971.
1212. Spanier, J. W. American Foreign Policy Since World War II. London, 1972 edn.
1213. Spector, R. H. Eagle Against the Sun: The American War with Japan. New York,
1985.
1214. Speer, A. Inside the Third Reich. New York, 1982 edn.
1215. Spiers, E. M. The Army and Society 1815-1914. London, 1980.
1216. Sprout, H., and M. Sprout. The Rise of American Naval Power, 1776-1918.
Princeton, N. J., 1946 edn.
1217. Spulber, N. The State and Economic Development in Eastern Europe. New York,
1966.
1218. Stares, P„ “The Modernization of the French Strategic Nuclear Force,” Journal
of the Royal United Services Institute for Defence Studies 125 (1980).
1219. Starr, H. Henry Kissinger: Perceptions of International Politics. Lexington, Ky.,
1982.
1220. State of the Vforld Economy, The. Cambridge, Mass., 1982.
1221. Stavrianos, L. S. Global Rift: The Third World Comes of Age. New York, 1981.
1222. Steel, R. Pax Americana. New York, 1977.
1223. Steele, J. Soviet Power. New York, 1984.
1224. Steinberg, J., “The Copenhagen Complex,” Journal of Contemporary History 1
(1966).
1225. Steinbrunner, D. D, and L. V. Segal, eds. Alliance Security: NATO
and the No-First-Use Question. Washington, D. C., 1983.
1226. Steiner, Z. S. Britain and the Origins of the First World War. London, 1977.
1227. Steiner, Z. S. The Foreign Office and Foreign Policy 1898-1914. Cambridge,
1969.
1228. Stella, D. Crisis and Continuity: The Economy of Spanish Lombardy
in the Seventeenth Century. Cambridge, Mass., 1979.
1229. Stoakes, G. Hitler and the Quest for World Dominion: Nazi Ideology and Foreign
Policy in the 1920s. Leamington Spa, 1986.
1230. Stockholm International Peace Research Institute. The Arms Race and Arms
Control London, 1982.
1231. Stoessinger, J. G. Nations in Darkness: China, Russia and America. New York,
1978.
1232. Stokesbury, J. L. A Short History of World War I. New York, 1981.
1233. Stone, L. The Causes of the English Revolution 1529-1642. London, 1972.
1234. Stone, N. Europe Transformed 1878-1919. London, 1983.
1235. Stone, N. The Eastern Front 1914-1917. London, 1975.
1236. Stork-Penning, J. G., “The Ordeal of the States: Some Remarks on Dutch
Politics During the War of the Spanish Succession,” Acta Historiae Needandica
2 (1967).
1237. Storry, R. A History of Modern Japan. Harmondsworth, Mddsx., 1982 edn.
1238. Storry, R. Japan and the Decline of the West in Asia J894-J943. London,
1979.
1239. Stoye, J. W. Europe Unfolding 1648-1688. London, 1969.
1240. Stoye, J. W. The Siege of Vienna. London, 1964.
1241. Strachan, H. European Armies and the Conduct of War. London, 1983.
1242. Strachan, H. Wellingtons Legacy: The Reform of the British Army 1830-1854.
Manchester, 1984.
1243. Stradling, R. A., “Catastrophe and Recovery: The Defeat of Spain 1639-1643,”
History 64 (1979).
1244. Stradling, R. A. Europe and the Decline of Spain: A Study of the Spanish System,
1580-1720. London, 1981.
1245. Strengthening Conventional Deterrence in Europe: Proposals for the 1980s.
New York, 1983.
1246. Strode, D. L., “Arms Control and Sino-Soviet Relations,” Orbis 28 (1984).
1247. Stueck, W. W. The Road to Confrontation. Chapel Hill, N. C., 1981.
1248. Sullivan, L., “A New Approach to Burden-Sharing,” Foreign Policy 60
(1985).
840
1249. Summers, H. G. On Strategy: A Critical Analysis of the Vietnam War.
New York, 1972.
1250. Sumner, В. H. Peter the Great and the Emergence of Russia. London, 1940.
1251. Sumner, В. H. Russia and the Balkans 1870-1880. London, 1937.
1252. Sutter, R. China Watch: Toward Sino-American Reconciliation. Baltimore,
1978.
✓
1253. Svennilson, I. Growth and Stagnation in the European Economy. Geneva, 1954.
1254. Symcox, G. The Crisis of French Sea Power 1689-1697. The Hague, 1974.
1255. Syrett, D. Shipping and the American War 1775-1783. London, 1970.
1256. Szamuely, T. The Russian Traditions. London, 1974.
1257. Taagepera, R., “Growth Curves of Empires,” General Systems 13 (1968).
1258. Taagepera, R., “Size and Duration of Empires: Systematics of Size,”
Social Science Research 1 (1978).
1259. Taborsky, E. Communist Penetration of the Third World. New York, 1963.
1260. Talbott, S. Deadly Gambits: The Reagan Administration and the Stalemate
in Nuclear Arms Control. New York, 1984.
1261. Tamborra, A., “The Rise of Italian Industry and the Balkans,” Journal
of European Economic History 3 (1974).
1262. Taubman, W. Stalins American Policy: From Entente to Detente to Cold War.
New York, 1982.
1263. Taylor, A. J. R The Origins of the Second World War. Harmondsworth, Mddsx.,
1964 edn.
1264. Taylor, A. J. P. The Struggle for Mastery in Europe 1848-1918. Oxford, 1954.
1265. Taylor, A. J. R The Trouble-Makers: Dissent over Foreign Policy, 1789-1939.
London, 1969 edn.
1266. Taylor, J. Shadows of the Rising Sun: A Critical View of the “Japanese Miracle.”
New York, 1984.
1267. Taylor, R. The Sino-Japanese Axis. New York, 1985.
1268. Taylor, T. Mupich: The Price of Peace. New York, 1979.
1269. Teichova, A. An Economic Background to Munich. Cambridge, 1974.
1270. Thies, J. Architekt der Weltherrschaft: Die “Endziele” Hitlers. Diisseldorf, 1976.
1271. Thiry, J. La Guerre d’Espagne. Paris, 1966.
1272. Thomas, H. History of the World. New York, 1979 edn.
1273. Thompson, E. P. Zero Option. London, 1982.
1274. Thompson, E. P., and D. Smith, eds. Protest and Survive. Harmondsworth,
Mddsx., 1980.
841
1275. Thompson, I. A. A. War and Government in Habsburg Spain 1560-1620.
London, 1976.
1276. Thompson, J. W. Italian Civil and Military Aircraft 1930-1935. Fallbrook,
Calif., 1963.
1277. Thomson, D. Europe Since Napoleon. Harmondsworth, Mddsx., 1966 edn.
1278. Thomson, D. The Aims of History. London, 1969.
1279. Thorne, C. The Issue of War: States, Societies, and the Far Eastern Conflict
of1941-1945. London, 1985.
1280. Thorne, C. The Limits of Foreign Policy: The West, the League and the Far
Eastern Crisis of 1931-1933. London, 1972.
1281. Thornton, A. P. The Imperial Idea and Its Enemies. London, 1966.
1282. Thornton, R. C. The Bear and the Dragon. New York, 1972.
1283. Thucydides. The Peleponnesian War. Harmondsworth, Mddsx., 1954 edn.
1284. Thurow, L. The Zero-Sum Society. New York, 1980.
1285. Tilly, C., ed. The Formation of the National States in Western Europe. Princeton,
N. J., 1975.
1286. Toby, R. P. State and Diplomacy in Early Modern Japan. Princeton, N. J.,
1984.
1287. Tocqueville, A. de. Democracy in Americay 2 vols. New York, 1945 edn.
1288. Tokes, R. L. Euro-Communism and Detente. New York, 1978.
1289. Toland, J. No Mans Land: The Story of 1918. London, 1980.
1290. Tomlinson, B. R., “The Contraction of England: National Decline and the Loss
of Empire,” Journal of Imperial and Commonwealth History 11 (1982).
1291. Tomlinson, B. R. The Political Economy of the Raj 1914-1947. Cambridge,
1979.
1292. Towle, P., “The European Balance of Power in 1914,” Army Quarterly
and Defense Journal 104 (1974).
1293. Toynbee, A. J., and F. T. Ashton-Gwatkin, eds. The World in 1939. London,
1952.
1294. Trachtenberg, M. Reparation in World Politics: France and European Diplomacy
1916-1923. New York, 1980.
1295. Trask, D. F. The War with Spain in 1898. New York, 1981.
1296. Trebilcock, C. The Industrialization of the Continental Powers 1780-1914.
London, 1981.
1297. Treverton, G. F. Making the Alliance Work: The United States and Europe.
Ithaca, N. Y., 1985.
R4?
1298. Tuchman, В. W. Stilwell and the American Experience in China. New York,
1971.
1299. Tucker, N. B. Patterns in the Dust: Chinese-American Relations and the
Recognition Controversy 1949-1950. New York, 1983.
1300. Tucker, R. W., “Swollen State, Spent Society: Stalins Legacy to Brezhnevs
Russia,” Foreign Affairs 60 (1981-1982).
✓
1301. Tucker, R. W. The Purposes of American Power. New York, 1981.
1302. Tunstall, B. William Pitt, Earl of Chatham. London, 1938.
1303. Turner, L. C. F. Origins of the First World War. London, 1970.
1304. Ulam, A. Dangerous Relations: The Soviet Union in World Politics 1970-1982.
New York, 1983.
1305. Ulam, A, Expansion and Coexistence: The History of Soviet Foreign Policy
1917-1973. New York, 1974.
1306. Ungar, S. J., ed. Estrangement: America and the World. New York, 1985.
1307. Van der Wee, H., “Monetary, Credit and Banking Systems,” The Cambridge
Economic History of Europe, vol. v. Cambridge, 1977.
1308. Van Ness, R Revolution and Chinese Foreign Policy. Berkeley, Calif., 1971.
1309. Varg, P. A. Missionaries, Chinese, and Diplomats... 1890-1952. Princeton, N. J.,
1952.
1310. Vatter, H. G. The Drive to Industrial Maturity: The U.S. Economy; 1860-1914.
Westport, Conn., 1975 edn.
1311. Vernadsky, G. The Tsardom of Muscovy, 1547-1682. New Haven, Conn., 1969.
1312. Viljoen, S. Economic Systems in World History. London, 1974.
1313. Vogel, B. Deutsche Russlandpolitik, 1900-1906. Dusseldorf, 1973.
1314. Vogel, E. F. Japan as Number One: Lessons for America. New York, 1980 edn.
1315. Vogel, E. E, “Pax Nipponica?,” Foreign Affairs 64 (1986).
1316. Volcker, K.-H. Die deutsche Luftwaffe 1933-1939. Stuttgart, 1967.
1317. Wagenfuhr, R. Die deutsche Industrie im Kriege 1939-1945. Berlin, 1963.
1318. Waite, R. A. L. Vanguard of Nazism: The Free Corps Movement in Postwar
Germany. Cambridge, Mass., 1952.
1319. Waites, N., ed. Troubled Neighbours: Franco-British Relations in the Twentieth
Century. London, 1971.
1320. Walden, P. The Short Victorious War: A History of the Russo-Japanese War,
1904-1905. New York, 1974.
1321. Walker, G. J. Spanish Politics and Imperial Trade 1700-1789. Bloomington,
Ind., 1979.
843
1322. Waller, В. Bismarck at the Crossroads: The Reorientation of German Foreign
Policy After the Congress of Berlin 1878-1880. London, 1974.
1323. Wallerstein, I. The Modern World System, 2 vols. to date. London, 1974,1980.
1324. Waltz, K. Man, the State and War. New York, 1959.
1325. Waltz, K. N., “Toward Nuclear Peace,” Wilson Center; International Security
Studies, Working Paper 16.
1326. Wandycz, P. France and Her Eastern Allies 1919-1925. Minneapolis, 1962.
1327. Wandycz, P. The Twilight of the French Eastern Alliances, 1926-1936,
forthcoming.
1328. Wangermann, E. The Austrian Achievement. New York, 1973.
1329. Waters, A. Britain's Industrial Renaissance. London, 1986.
1330. Watson, M. S. Chief of Staff: Pre-War Plans and Preparations. Washington,
D. C, 1950.
1331. Watt, D. C. Too Serious a Business: European Armed Forces and the Approach
of the Second World War. London, 1975.
1332. Webber, C., and A. Wildavsky. A History of Taxation and Expenditure
in the Western World. New York, 1986.
1333. Weber, E. The Nationalist Revival in France, 1905-1916. Berkeley, Calif.,
1959.
1334. Webster, С. K. The Foreign Policy ofCastlereagh, 1812-1815: Britain and the
Reconstruction of Europe. London, 1931.
1335. Wedgewood, С. V. The Thirty Years War. London, 1964 edn.
1336. Wegs, J. R. Europe Since 1945,2nd edn. New York, 1984.
1337. Wehler, H.-U. Bismarck und der Imperialismus. Cologne, 1969.
1338. Weigley, R. F. History of the United States Army. Bloomington, Ind.,
1984 edn.
1339. Weigley, R. F. The American Way of War: A History of the United States Military
Strategy and Policy. Bloomington, Ind., 1977 edn.
1340. Weinberg, G. The Foreign Policy of Hitlers Germany, 2 vols. Chicago, 1970,
1980.
1341. Weinberger, C. Report of the Secretary of Defense Caspar W. Weinberger
to the Congress on Fiscal Year 1984 Budget. Washington, D. C., 1983.
1342. Weinberger, C., “U.S. Defense Strategy’’ Foreign Affairs 64 (1986).
1343. Weller, J. Wellington in the Peninsula. London, 1962.
1344. Wells, S. E, “Sounding the Tocsin: NSC-68 and the Soviet Threat,”
International Security 4 (1979).
844
1345. Wendt, В. J., “Freihandel und Friedenssicherung: Zur Bedeutung
des Cobden-Vertrags von 1860 zwischen England und Frankreich,”
Vierteljahresschriftfar Sozial- und Wirtschaftsgeschichte 61 (1974).
1346. Wernham, R. B. Before the Armada: The Growth of English Foreign Policy
1485-1588. London, 1966.
1347. Wernham, R. B. The Making of Elizabethan Foreign Policy 1588-1603. Berkeley,
Calif., 1980.
1348. Wesson, R. G. State Systems: International Relations: Politics and Culture.
New York, 1978.
1349. Westwood, J. N. Russia Against Japan, 1904-1905: A New Look
at the Russo-Japanese War. London, 1986.
1350. Whelan, J. G. World Communism, 1967-1969: Soviet Attempts to Reestablish
Control. Washington, D. G, 1970.
1351. Whetten, L. L. Germany's Ostpolitik. London, 1971.
1352. Whetten, L. L., “The Mediterranean Threat,” Survival 8 (1980).
1353. White, J. A. The Diplomacy of the Russo-Japanese War. Princeton, N. J., 1964.
1354. Whittam, J. The Politics of the Italian Army 1861-1918. London, 1977.
1355. Wight, M. Power Politics. Harmondsworth, Mddsx., 1979.
1356. Wildman, A. K. The End of the Russian Imperial Army. Princeton, N. J., 1980.
1357. Wilkinson, E. Misunderstanding: Europe versus Japan. Tokyo, 1981.
1358. Williams, E. N. TheAncien Regime in Europe 1648-1789. Harmondsworth,
Mddsx., 1979 edn.
1359. Williams, G. The Expansion of Europe in the Eighteenth Century. London,
1966.
1360. Williams, J. The Home Fronts: Britain, France and Germany; 1914-1918.
London, 1972.
1361. Williams, J. B. British Commercial Policy and Trade Expansion 1750-1850.
Oxford, 1972.
1362. Williams, P. The Tudor Regime. Oxford, 1979.
1363. Williams, W. A. The Roots of the Modern American Empire. New York,
1969.
1364. Willmott, H. P. Empires in the Balance. Annapolis, Md., 1982.
1365. Wilson, A. M. French Foreign Policy During the Administration of Cardinal
Fleury. Cambridge, Mass., 1936.
1366. Wilson, С. H., ed. Economic History and the Historian: Collected Essays.
London, 1969.
1367. Wilson, С. H. Anglo-Dutch Commerce and Finance in the Eighteenth Century.
Cambridge, 1966 reprint.
1368. Wilson, С. H. The Dutch Republic and the Civilization of the Seventeenth
Century. London, 1968.
1369. Wilson, С. H. The Transformation of Europe 1558-1648. London, 1976.
1370. Wimbush, W. E., ed. Soviet Nationalities in Strategic Perspective. New Yorfc,
1985.
1371. Windelband, W. Bismarck und die europixschen Grossm'ichte 1878-1985.
Essen, 1940.
1372. Windsor, P. German Reunification. London, 1969.
1373. Winter, J. M., ed. War and Economic Development. Cambridge, 1975.
1374. Wittek, P. The Rise of the Ottoman Empire. London, 1938.
1375. Wittram, R. Peter I. Czar und Kaiser, 2 vols. Gottingen, 1964.
1376. Wolf, A. A History of Science, Technology and Philosophy in the Sixteenth
and Seventeenth Centuries. New York, 1935.
1377. Wolf, J. B. Louis XIV. London, 1968.
1378. Wolf, J. B. The Emergence of the Great Powers 1685-1715. New York, 1951.
1379. Wolf, J. B. Toward a European Balance of Power 1620-1715. Chicago, 1970.
1380. Wolfe, M. The Fiscal System of Renaissance France. New Haven, Conn.,
1972.
1381. Wolfe, T. Soviet Power and Europe, 1945-1970. Baltimore, Md., 1970.
1382. Wolfers, A. Britain and France Between Two Wars. New York, 1966 edn.
1383. Woodruff, W. Americas Impact on the World: A Study of the Role of the United
States in the World Economy 1750-1970. New York, 1973.
1384. Woodruff, W. Impact of Western Man: A Study of Europes Role in the World
Economy 1750-1960. New York, 1967.
1385. Woods, J. (pseudonym), “The Royal Navy Since World War II,” U.S. Naval
Institute Proceedings 108 (1982).
1386. Woodward, D. R. Lloyd George and the Generals. Newark, N. J., 1983.
1387. Wright, G. The Ordeal of Total War, 1939-1945. New York, 1968.
1388. Wright, Q. A Study of War. Chicago, 1942.
1389. Yahuda, M. B. Chinas Role in World Affairs. New York, 1978.
1390. Yang, L.-S. Money and Credit in China. Cambridge, Mass., 1952.
1391. Yardley, H. The American Black Chamber. New York, 1931.
1392. Yonosuke, N., and A. Iriye, eds. The Origins of the Cold War in Asia. New York,
1977.
R46
1393. Yost, D. S. France and Conventional Defense in Central Europe. Boulder, Col.,
1985.
1394. Yost, D. S., “France’s Deterrent Posture,” Adelphi Papers 194 and 195 (1985).
1395. Young, J. W. Britain, France and the Unity of Europe 1945-1951. Leicester,
1984.
1396. Young, L. K. British Policy in China 1895-1902. Oxford, 1970.
1397. Young, R. J. In Command of France: French Foreign Policy and Military
Planning 1933-1940. Cambridge, Mass., 1978.
1398. Ziemke, E. F. Stalingrad to Berlin: The German Defeat in the East 1942-1945.
Washington, D. G, 1968.
1399. Zuckerman, S. Nuclear Illusion and Reality. London, 1982.
Пол Кеннеди
Взлеты и падения великих держав
Экономические изменения и военные конфликты
в формировании мировых центров власти
с 1500 по 2000 г.
Редактор Н. Шевченко
Дизайнер Н. Ситникова
Корректор С. Сапожникова
Оператор компьютерной верстки Т Упорова
Подписано в печать 01.11.2017. Формат 70 х 100Vi6.
Уел. печ. л. 68,9. Бумага писчая. Печать офсетная.
Тираж 2000 экз. Заказ № 2967/18.
ООО «Издательство «Гонзо»
620026, Екатеринбург, ул. Декабристов, 51а
тел./факс: (343)228-09-18
e-mail: izdatelstvo-gonzo@yandex.ru
Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами
в ООО «ИПК Парето-Принт», 170546, Тверская область,
Промышленная зона Боровлево 1, комплекс № ЗА,
www.pareto-print.ru
Книга известного американского ученого Пола
Кеннеди рассматривает историю непрерывных
смещений мировых центров власти на протяже¬
нии последних пятисот лет — от эпохи зарождения в
Европе крупных монархий и зачатков колониальных
империй до начала XXI в. Подчеркивая взаимосвязь эко¬
номики, научно-технических инноваций и способности
государственной политики эффективно задействовать
свои ресурсы в мирное время и в состоянии войны, автор
выводит закономерности, позволяющие тому или иному
„
государству в определенный момент истории получать
лидерство на мировой арене, которое в результате на¬
рушения равновесия между военным и экономическим
потенциалом легко переходит к новой мировой державе.
Впервые книга была опубликована 1987 г., и последняя
глава в ней звучала как прогноз относительно возможного
баланса сил в мире к началу XXI в. Теперь, 30 лет спустя,
она обретает особую ценность, позволяя читателю сопо¬
ставить теорию профессора Йельского университета
П. Кеннеди с реальными фактами и сделать собственные
дальнейшие выводы.
■Пол Кеннеди детально исследует во временном гори¬
зонте полутысячелетия один из центральных вопросов
мировой политики и геополитйки: почему в разные
эпохи разные державы выходят в глобальные лидеры?
И почему их слава со временем гаснет?..
Взгляд автора холоден и сбалансирован. Он никому не
отдает предпочтения и держится на дистанции строгой
науки. Потому и его анализ взлетов и падений России
как великой державы чрезвычайно полезен и поучителен
для нас -.
Владимир Рыжков
Г0Н20